Воспитательный дом в Рио-Жанейро (Неизвестные)/ДО

Воспитательный дом в Рио-Жанейро
авторъ неизвѣстенъ

Опубл.: 1885. Источникъ: az.lib.ru • (Из записной книжки туриста).

Воспитательный домъ въ Ріо-Жанейро.

(Изъ записной книжки туриста).

Ріо-Жанейро, столичный городъ бразильской имперіи, сильно измѣнился за послѣдніе годы. Онъ выросъ, расширился, выигралъ въ красотѣ и великолѣпіи. Но между улицами dos Morecas и dos Arcos, близъ городскаго сада, идетъ Rua dos Baroes, небольшая, тихая улица, скорѣе переулокъ, сохранившій вполнѣ нетронутымъ мирно-своеобразный характеръ стараго Ріо-Жанейро. Здѣсь не видать ни одного изъ тѣхъ роскошныхъ, изящно сверху до низу отдѣланныхъ бѣлымъ и цвѣтнымъ мраморомъ или разукрашенныхъ пестрымъ мавританскимъ кафелемъ домовъ, которыми щеголяютъ новые кварталы. Напротивъ, тутъ, въ этомъ Богъ вѣсть какъ и почему уцѣлѣвшемъ остаткѣ старины, любознательный художникъ можетъ изучить настоящую, безъ всякой примѣси старо-бразильскую архитектуру, — неказистую архитектуру, интересную лишь въ историческомъ смыслѣ, ибо нѣтъ въ ней ни величія, ни красоты, ни изящества линій, ни даже самостоятельности, такъ какъ это вообще лишь варіація португальскаго архитектурнаго стиля, только, если возможно, еще тривіальнѣе и безвкуснѣе.

Одинъ только домъ въ упомянутомъ переулкѣ бросается въ глаза своею громадностью и совершенно особеннымъ, странно-своеобразнымъ устройствомъ нижняго этажа. Именно въ домахъ бразильскаго стиля, во всѣхъ безъ изъятія, въ нижнемъ этажѣ имѣется ровно столько же дверей (днемъ постоянно растворенныхъ настежь, ночью часто лишь притворенныхъ, но не запертыхъ), сколько оконъ имѣется во второмъ этажѣ, большею частью и послѣднемъ. Въ сказанномъ же огромномъ домѣ, въ нижнемъ этажѣ, высокомъ, массивномъ, нѣтъ вовсе ни оконъ, ни дверей, ничего, выходящаго на улицу, кромѣ однихъ широкихъ и всегда запертыхъ на ключъ воротъ да продѣланныхъ около нихъ на высотѣ не менѣе сажени отъ земли двухъ большихъ четырехугольныхъ фортокъ. Эти фортки, своимъ, для непосвященныхъ совершенно непонятнымъ устройствомъ, придаютъ особенно таинственный видъ и безъ того странному дому. Прежде всего, необычайные ихъ размѣры (не менѣе квадратнаго аршина) указываютъ на какое-то необыкновенное ихъ назначеніе. Вѣдь, не для смотрѣнія въ нихъ продѣланы эти отверстія: для этого довольно одного и маленькаго, въ два-три вершка, а тутъ два и относительно огромныя, такія, что черезъ нихъ взрослому человѣку ничего не стоитъ пролѣзть. Къ тому же, окошечко, если и не непремѣнно снабжено было стекломъ, или рѣшеткою, если и затворялось бы ставней, то во всякомъ случаѣ послѣдняя, какъ и всѣ ставни, отворялась бы въ сторону, чтобы не мѣшать глядящему въ окно подойти къ нему вплотную. А эти аршинныя отверстія запираются, правда, ставнями изъ крѣтаихъ дубовыхъ досокъ, но ставни эти прикрѣплены петлями внизу, а отворяются сверху и, будучи откинутыми, составляютъ какъ бы широкій столъ у самаго отверстія, къ которому тогда отворившему окно нельзя подойти и заглянуть наружу, если даже этому и не мѣшала бы высота окна. Невольно рождается догадка, что окна или фортки эти сдѣланы для передачи черезъ нихъ чего-либо болѣе или менѣе объемистаго и грузнаго, но что при этомъ дѣлавшіе намѣренно позаботились устроить такъ, чтобы подающій не могъ видѣть принимающаго и самъ не могъ быть видимъ этимъ послѣднимъ. Догадка вполнѣ справедливая, какъ доказало мнѣ впослѣдствіи наблюденіе. Когда я узналъ назначеніе самаго дома, я понялъ, что дѣйствительно таково должно было быть намѣреніе строившихъ его; но, прежде чѣмъ я это узналъ, загадочное зданіе съ своими таинственными, наглухо запертыми отверстіями долго интересовало меня. Почему-то мнѣ не хотѣлось никогда спрашивать, что это за домъ; хотѣлось самому разрѣшить загадку (я принялъ его сначала за тюрьму, только отсутствіе рѣшетокъ въ окнахъ заставляло сомнѣваться въ этомъ), и я сталъ пристально наблюдать за нимъ, ежедневно, въ разное время прогуливаясь взадъ и впередъ по Rua dos Baroes. По утрамъ домъ сохраняетъ безмолвіе могилы. Можетъ быть, за стѣнами его кишитъ разнообразная и дѣятельная жизнь, но снаружи этого не замѣтно. Ворота остаются неизмѣнно запертыми, никто не выходитъ изъ дома, никто не подходитъ къ нему. Но въ полдень, въ здѣшнее обѣденное время, и вечеромъ, когда быстро исчезающія сумерки окутываютъ городъ покровомъ наступающей ночи, къ таинственному зданію часто подходятъ не менѣе таинственные посѣтители, и все женщины, никогда мужчины (мнѣ, по крайней мѣрѣ ни разу не удалось видѣть мужчину). Женщины эти неизмѣнно подходили къ дому съ узломъ или корзиною въ рукахъ, а отходили съ пустыми руками. Поровнявшись съ загадочными форточками у воротъ, онѣ стучатъ въ дубовую доску. За нею, очевидно, постоянно находится кто-то, потому что не пройдетъ и минуты, какъ доска отталкивается, посѣтительница протягиваетъ свою ношу въ открывшееся отверстіе, невидимая рука беретъ ее и тотчасъ же доска снова поднимается и закрываетъ большую форточку. Все это совершается во мгновеніе ока и молча, только звукъ отодвигаемой и потомъ защелкиваемой задвижки указываетъ, что фортка отпирается и запирается рукою находящагося за нею человѣка, а не какой-либо механической силой.

Ужь нѣсколько разъ случалось мнѣ быть свидѣтелемъ подобныхъ посѣщеній, четыре или пять женщинъ различныхъ типовъ и званій стучали на моихъ глазахъ въ таинственное отверстіе страннаго дома и передавали въ него тщательно завернутые пакеты, а я все еще не могъ уяснить себѣ, что же именно онѣ приносятъ сюда и какое вообще значеніе имѣютъ эти приношенія? Глубокое ли христіанское чувство, предписывающее людямъ въ тайнѣ совершать дѣла благотворительности, такъ, чтобы лѣвая рука не знала, что дѣлаетъ правая, или, напротивъ, стыдъ, боязнь быть узнанными и, такъ сказать, пойманными съ поличнымъ на мѣстѣ преступленія и позора заставляетъ этихъ женщинъ такъ осторожно, иногда робко подходить къ роковой форткѣ и такъ поспѣшно, быстро уходить отъ нея прочь? Два обстоятельства побуждали меня склониться скорѣе къ-послѣднему мнѣнію: во-первыхъ, то, что свертки, всѣ довольно большіе и приблизительно всѣ одинаковой величины, всегда были завернуты либо въ платокъ, либо въ салфетку, вообще въ кусокъ какой-нибудь матеріи, но никогда въ бумагу; во-вторыхъ, необыкновенная осторожность, съ которой обращались съ ними приносившія ихъ женщины. По ихъ манерѣ держать, поднимать и подавать свертокъ въ отверстіе видно было, что тамъ заключается если и не непремѣнно что-нибудь драгоцѣнное, то во всякомъ случаѣ хрупкое и нѣжное. Наконецъ, случай доставилъ мнѣ возможность убѣдиться, что я и на этотъ разъ не ошибался въ своихъ догадкахъ. Разъ, въ обѣденную пору, когда въ скромной Rua dos Baroes бываетъ особенно тихо, даже тише, чѣмъ вечеромъ, двѣ женщины, два превосходнѣйшіе обращика противуположныхъ человѣческихъ расъ, неожиданно столкнулись у воротъ интриговавшаго меня громаднаго зданія. Одна была молодая, по своему красивая, черная, какъ уголь, негритянка, съ ногъ до головы одѣтая въ бѣлое, съ блестящимъ ожерельемъ изъ бусъ на шеѣ и такими же браслетами на рукахъ, по всѣмъ видимостямъ, служанка изъ хорошаго, богатаго дома. Другая — хорошенькая, голубоглазая блондинка, всѣ черты лица, фигура, манеры и даже покрой платья которой выдавали чистокровную тевтонку, уроженку сѣверной Германіи. Обѣ шли безъ шума, какъ бы крадучись, но довольно быстро, и такъ были погружены въ свои мысли, что не замѣчали одна другую, покуда не остановились обѣ у форточки. И та, и другая были, видимо, озадачены и испуганы. Нѣмка вздрогнула и прислонилась къ стѣнкѣ, почти готовая упасть въ обморокъ. Въ своемъ испугѣ она крѣпко прижала къ себѣ что-то, вѣроятно, обычный свертокъ, находившійся у нея подъ большимъ, накинутымъ на плечи, платкомъ и оттуда вдругъ раздался, рѣзко нарушившій окружающее безмолвіе, крикъ младенца. Истина мгновенно озарила меня, а вмѣстѣ мысль: какъ это я прежде не догадался? Да, ясно, какъ день, что этотъ, казавшійся мнѣ такимъ загадочнымъ, домъ просто — воспитательный домъ, одинъ изъ тѣхъ многочисленныхъ casa dos criangas (буквально — дѣтскій домъ), которые въ послѣднее десятилѣтіе завелись почти во всѣхъ городахъ Южной Америки, въ особенности въ Бразиліи, въ которой образцомъ для всѣхъ послужилъ ріо-жанейрскій домъ. Я еще прежде слыхалъ о немъ, какъ о лучшемъ въ мірѣ учрежденіи этого рода, и заранѣе обѣщалъ себѣ, по пріѣздѣ въ городъ, непремѣнно осмотрѣть его и изучить, а, между тѣмъ, пріѣхавши, не узналъ и принялъ за тюрьму. Это меня таинственность обстановки сбила съ толку. И для чего она? Къ чему этотъ этажъ изъ сплошной стѣны, безъ оконъ и дверей, эти странныя отверстія, это вѣчное, гробовое молчаніе и полное безлюдье? Такъ размышлялъ я, а передъ моими глазами, тѣмъ временемъ, разыгрывалась сцена, заслуживающая описанія перомъ, болѣе искуснымъ, чѣхъ мое. Озадаченная въ первое мгновеніе, негритянка тотчасъ же оправилась и даже улыбнулась широкой, веселой улыбкой, причемъ обнаружила два ряда бѣлыхъ и крѣпкихъ, какъ слоновая кость, зубовъ. Она уже торопливо схватила было кольцо, чтобъ стукнуть имъ о дубовую доску, какъ взглядъ, брошенный ею на свою сосѣдку, заставилъ ее перемѣнить намѣреніе. Она выпустила кольцо изъ рукъ, подошла къ молоденькой нѣмкѣ и, положивъ ей руку на плечо, о чемъ-то спросила ее. Та не отвѣчала, а только кивнула слегка головой, еще сильнѣе стиснувъ руки подъ платкомъ. Негритянка принялась что-то быстро и съ жаромъ говорить ей, судя по жестахъ, уговаривала ее не тосковать по ребенкѣ и увѣряла, что въ домѣ, на который она безпрестанно указывала рукою, ему будетъ очень хорошо. Наконецъ, какъ бы въ удостовѣреніе этого обстоятельства, она въ два пріема развернула свой собственный свертокъ, который все время держала лѣвою рукою не столько у груди, сколько подъ мышкой, и подняла кверху здоровенькаго; пухленькаго негритенка, чуть ли не чернѣе еще, чѣмъ его мать. Попеставъ его передъ глазами бѣдой сосѣдки и поцѣловавъ ребенка, она, все продолжая говорить, добродушно положила опять руку на плечо нѣмки и затѣмъ тихонько распахнула ея большой платокъ. Несчастная нѣмочка, видимо, старалась побороть свое волненіе, но не могла, и когда черная товарка по несчастію раскрыла ея ребенка, она склонила къ нему голову и залилась горькими слезами. Негритянка съ минуту съ состраданіемъ смотрѣла на нее, потомъ энергическимъ движеніемъ изо всей мочи стукнула сначала однимъ кольцомъ, затѣмъ другимъ, просунула своего негритенка въ немедленно отворившуюся фортку, затѣмъ проворно выхватила изъ рукъ плачущей нѣмки ея ребенка и, поднеся его на секунду къ лицу матери, чтобы та поцѣловала его въ послѣдній разъ, моментально спровадила и этого малютку въ другую форточку. Все это произошло такъ быстро, что я не успѣлъ опомниться, какъ уже все было кончено: обѣ фортки захлопнулись, задвижки щелкнули и два крошечныхъ существа исчезли, можетъ быть, навсегда изъ глазъ бросившихъ ихъ матерей. Съ минуту нѣмка стояла какъ бы ошеломленная, потомъ, повинуясь уговаривавшей ее негритянкѣ, плотнѣе завернулась въ шаль и пошла за своей нежданной помощницей, которая увлекала ее, обнявъ за плечо. Безотчетное побужденіе заставило меня пойти слѣдомъ за этими молодыми женщинами. И какъ я потомъ благодарилъ за это себя! Безъ милѣйшей энергической негритянки не бывать бы мнѣ никогда въ интересномъ ріо-жанейрскомъ casa dos criangas. Черная сострадательная самаритянка привела свою взволнованную подругу въ городской садъ, посадила ее тамъ на скамейку, еще минутъ съ пять поговорила съ нею и затѣмъ, полуувѣщательно, полушутливо погрозивъ ей пальцемъ, поспѣшно зашагала по улицѣ. Какъ она испугалась, когда я ее догналъ и безъ всякихъ предисловій спросилъ: «Это вы своего ребенка снесли въ воспитательный домъ?» Однако, нѣсколько мелкихъ монетъ и увѣреніе, что я иностранецъ и не намѣренъ дѣлать ей зло, а спрашиваю такъ, изъ безотчетнаго любопытства, скоро успокоили ее.

— Да, сударь, это мой ребенокъ.

— И вамъ не жалко было разставаться съ нимъ, бросить его почти на вѣрную смерть?

— На смерть? Почему на смерть? Зачѣмъ ему умирать? Такіе славные, здоровые мальчики не умираютъ; мой сыночекъ будетъ жить.

— У васъ и жилъ бы, навѣрное, но въ воспитательномъ домѣ другое дѣло. Развѣ вы не слыхали, какъ тамъ обращаются съ дѣтьми?

— Что вы такое говорите, сударь? Кто это вамъ сказалъ, что въ casa dos criangas дурно обращаются съ дѣтьми? Ему тамъ будетъ гораздо лучше, чѣмъ у меня, бѣдной служанки; онъ офицеромъ будетъ.

— Офицеромъ? Почему же непремѣнно офицеромъ? А, можетъ быть, солдатомъ?

— А хоть бы и такъ, развѣ солдатомъ плохо быть? У насъ и солдатамъ хорошо. Только мой сынъ будетъ офицеромъ. Питомцы почти всегда въ офицеры выходятъ. Ихъ тамъ учатъ и въ школу отдаютъ. Это всѣ знаютъ, всѣ говорить. И мужъ мой говорилъ, и баринъ тоже.

— Мужъ? Такъ это у васъ законный ребенокъ?

— Конечно, законный; мы съ мужемъ повѣнчаны.

— Такъ зачѣмъ же вы его бросили, въ такомъ случаѣ?

— Да не бросала же я его. Развѣ это значитъ броситъ въ casa dos criangas отдать? Вѣдь, я же вамъ говорю, что я служанка и мужъ мой тоже въ услуженіи живетъ. Что же намъ дѣлать съ ребенкомъ? Меня, пожалуй, и на мѣстѣ съ нимъ держать не станутъ, а куда же я тогда пойду? Обоимъ съ голода умирать придется, потому что мы съ мужемъ бѣдные. А въ casa ему хорошо будетъ. Говорю вамъ, онъ сдѣлается офицеромъ. Если не вѣрите мнѣ, спросите моего барина, онъ вамъ скажетъ.

— А кто вашъ баринъ?

— Онъ важный господинъ. Директоръ casa его другъ; онъ все знаетъ и разскажетъ вамъ, если это васъ интересуетъ.

— Очень интересуетъ. Только я съ вашимъ бариномъ незнакомъ, какъ же я къ нему приду съ разспросами?

— А такъ просто и придите. Скажите, что вы иностранецъ и хотѣли бы познакомиться съ городомъ. У насъ много всякихъ гостей бываетъ и иностранцевъ тоже. Наши господа добрые, всѣхъ радушно принимаютъ.

Негритянка дала мнѣ адресъ своего барина. Это дѣйствительно оказался важный господинъ, одинъ изъ высшихъ сановниковъ столицы, извѣстный своимъ гостепріимствомъ и своею любезностью. Я зналъ, что къ нему въ самомъ дѣлѣ можно являться даже безъ рекомендаціи и, навѣрное, встрѣтить радушный пріемъ и полную готовность къ услугамъ, столь необходимымъ иностранцу въ чужой странѣ. Но, зная, съ другой стороны, какъ часто подобные мнѣ туристы, особенно пишущіе хотя бы просто свои записки безъ всякой опредѣленной цѣли, злоупотребляютъ любезностью такихъ рѣдкихъ сановниковъ, какъ г. X., я рѣшился не прибѣгать къ его помощи, если окажется возможность обойтись безъ нея. Съ этой цѣлью я на другой же день, часовъ въ 11 утра, отправился снова въ Rua dos Baroes и въ свою очередь сталъ стучать, только не въ фортку, а въ постоянно запертыя большія ворота. Надо полагать, это необычайное явленіе поразило изумленіемъ всѣхъ обитателей дома, потому что мнѣ не отпирали, по крайней мѣрѣ, минутъ двадцать. Наконецъ, послѣ троекратнаго повторенія стука пріотворилась маленькая, совсѣмъ незамѣтная снаружи калитка и въ ней показалась, заслоняя собою отверстіе, благообразная фигура мужчины почтенныхъ лѣтъ и наружности.

— Что вамъ угодно, милостивый государь?

— Я желалъ бы видѣть директора.

— Если вы пожаловали сюда, значитъ вы желаете получить обратно доставленнаго сюда ребенка. Въ такомъ случаѣ вамъ извѣстны формальности. Потрудитесь передать мнѣ точное описаніе примѣтъ и времени, и завтра поутру пожалуйте за отвѣтомъ.

— Я никакого ребенка не доставлялъ и совсѣмъ не за тѣмъ пришелъ. Я просто хочу осмотрѣть заведеніе и желаю попросить объ этомъ директора.

— Этого нельзя. Сюда посторонніе люди не допускаются.

— Но я иностранецъ, и, можетъ быть, директоръ…

— Директоръ здѣсь не принимаетъ. Если вы непремѣнно желаете его видѣть, пожалуйте къ нему на его частную квартиру, между 5 и 6 часами вечера. Онъ живетъ вотъ тутъ напротивъ.

— Но, можетъ быть, вы сами будете такъ любезны сообщить мнѣ…

— Я не имѣю права ничего сообщать вамъ и долженъ просить васъ извинить меня. Я не имѣю времени разговаривать долѣе.

Съ этими словами благообразный пожилой господинъ вѣжливо поклонился мнѣ и захлопнулъ калитку передъ моимъ носомъ. Нечего дѣлать, пришлось ждать вечера. Ровно въ 5 часовъ, минута въ минуту, я былъ у дверей указанной мнѣ директорской квартиры. Здѣсь меня впустили безъ всякихъ затрудненій. Лакей-негръ (кстати, замѣчу, что тутъ во всѣхъ почти богатыхъ домахъ домашняя прислуга состоитъ изъ негровъ) ввелъ меня въ пріемную и черезъ минуту изъ сосѣдней комнаты, къ величайшему моему изумленію, вышелъ тотъ самый благообразный гоподинъ, который такъ негостепріимно выпроводилъ меня отъ воротъ casa dos criangas. Отъ удивленія я могъ только поклониться и молча смотрѣлъ на хозяина. Тотъ улыбнулся при видѣ моего смущенія и, привѣтливо протягивая мнѣ руку, сказалъ:

— Милости прошу садиться. Вы удивляетесь, узнавъ во мнѣ то самое лицо, съ которымъ бесѣдовали поутру, принявъ его, можетъ быть, за привратника? Я вамъ сейчасъ объясню, въ чемъ дѣло, и вы перестанете удивляться. Видите ли, наши служащіе замѣтили, что вы уже нѣсколько дней все ходите вокругъ дома и пытливо осматриваете его, что вы нѣсколько разъ проводили цѣлые часы по близости, очевидно, выслѣживая что-то или кого-то. Мнѣ объ этомъ говорили, но такъ какъ вы къ дому не подходили, а на улицѣ всякій имѣетъ право прогуливаться и смотрѣть, сколько ему угодно, то я не обращалъ на это вниманія. Но когда мнѣ доложили сегодня, что вы пришли, наконецъ, къ намъ, я рѣшился выдти самъ и лично убѣдиться: кто вы и что вамъ отъ насъ нужно.

Я поспѣшилъ объяснить директору, что никакихъ злыхъ умысловъ не питаю, а, движимый лишь любознательностью туриста, хотѣлъ бы поближе ознакомиться съ заведеніемъ, о которомъ много слышалъ раньше, хотѣлъ сравнить его съ подобными же учрежденіями у насъ, въ Европѣ.

— Послѣднее вы уже говорили мнѣ, и я вполнѣ понимаю васъ, но, къ сожалѣнію, вынужденъ отказать въ вашей просьбѣ. У насъ строго воспрещено не только впускать постороннихъ лицъ въ заведеніе, но даже и разсказывать подробности соблюдаемыхъ въ немъ порядковъ. Будь вы здѣшній, постоянный житель Ріо-Жанейро, я не сталъ бы даже разговаривать съ вами о casa dos criangas. Но такъ какъ вы иностранецъ и интересуетесь учрежденіями нашей страны, то я къ вашимъ услугамъ: спрашивайте, о чемъ вамъ угодно, я охотно отвѣчу на все, что могу сказать, не нарушая своихъ обязанностей.

— Благодарю васъ отъ души и, съ вашего позволенія, сейчасъ же воспользуюсь вашей любезностью. Объясните мнѣ, прежде всего, то, что меня особенно поразило и чему подтвержденіе я нахожу въ самыхъ вашихъ словахъ: почему вы окружаете ваше полезное и гуманное, но, какъ мнѣ, по крайней мѣрѣ, кажется, вовсе не нуждающееся въ тайнѣ учрежденіе такой чисто романической таинственностью? Вѣдь, это, сколько мнѣ помнится, оффиціальное, даже казенное заведеніе?

— Да. Оно основано по иниціативѣ правительства или, точнѣе, по иниціативѣ нынѣ царствующаго императора и содержится на средства, отпускаемыя пополамъ казною и городомъ.

— Ну, вотъ видите. Такъ зачѣмъ же тайна? Я этого никакъ не могу понять.

Директоръ усмѣхнулся.

— Въ сущности, — сказалъ онъ, — вы значительно преувеличиваете нашу таинственность. Она совсѣмъ не такъ велика, какъ это можно думать, глядя на дѣйствительно нѣсколько странную наружность дома. На дѣлѣ мы вовсе не замыкаемся въ такую непроницаемую тайну; мы только не пускаемъ къ себѣ людей, которымъ у насъ нечего дѣлать, не спѣшимъ удовлетворять праздное любопытство, въ особенности не желаемъ дѣлать своего дома и своихъ питомцевъ объектами той холодной свѣтской псевдоблаготворительности, въ которой почти всегда подъ маскою христіанскаго милосердія скрывается одно тщеславіе. Но вотъ и все. Затѣмъ мы отнюдь не скрываемся, да намъ нѣтъ ни надобности, ни даже возможности разыгрывать роль какихъ-то таинственныхъ жрецовъ или заговорщиковъ. Какъ вы сами замѣтили сейчасъ, это учрежденіе оффиціальное, слѣдовательно, уже это одно исключаетъ понятіе о тайнѣ. Но, кромѣ того, вѣдь, мы ежегодно выпускаемъ десятки, а иногда и далеко больше сотни юныхъ существъ обоего пола, которыя становятся свободными людьми, полноправными гражданами. Ихъ мы не можемъ заставить молчать, и еслибъ было у насъ что-нибудь такое, что требовало бы тайны, они не преминули бы разоблачить ее, не преминули бы разсказать, какъ неудовлетворительно исполняемъ мы свою задачу.

— О, надѣюсь, вы не думаете, будто я подозрѣвалъ начальство casa dos criangas въ недобросовѣстномъ отношеніи къ дѣлу! Прошу васъ вѣрить, что ни самому мнѣ такая мысль не приходила въ голову, ни отъ другихъ я ничего подобнаго не слыхалъ. Напротивъ, увѣряю васъ…

— На увѣряйте. Вѣдь, вы мнѣ сказали цѣль своего посѣщенія и я знаю, что вы говорите правду. Я это тотчасъ увидалъ по васъ, иначе не пригласилъ бы васъ сюда. Поэтому будетъ лучше продолжать нашъ разговоръ. И такъ, васъ поразила совершенно необычайная и потому нѣсколько загадочная внѣшность зданія. Это объясняется какъ нельзя проще: она, эта внѣшность, обусловлена цѣлями гигіеническими. Главные жильцы нашего дома, тѣ, для которыхъ построенъ самый домъ и для блага которыхъ все въ немъ приноровлено, это, какъ вамъ извѣстно, дѣти, младенцы, только что родившіеся на свѣтъ. Этимъ бѣднымъ маленькимъ созданьицамъ предназначено быть цѣлые года скученными въ небольшомъ пространствѣ и, разумѣется, это ставило насъ въ необходимость обставить помѣщеніе такими условіями, которыя не требуются тамъ, гдѣ скученности нѣтъ. Еслибъ мы могли помѣститься за городомъ, среди простора полей и свѣжести лѣсовъ, мы могли бы удовлетвориться домомъ обыкновенной постройки, или даже однимъ изъ тѣхъ вычурныхъ, болѣе красивыхъ на видъ, чѣмъ удобныхъ для жизни зданій, которыми за послѣдніе года разукрасилась наша столица. Но спеціальное назначеніе casa dos criangas приковываемъ его къ городу. Поэтому, чтобы, по возможности, удалить нашихъ питомцевъ отъ уличнаго шума и отъ вредныхъ испареній, всегда болѣе проникающихъ въ нижнее жилье, мы вынуждены были подняться съ ними повыше и тамъ искать столь необходимыхъ для нихъ тишины и чистаго воздуха. Съ этой цѣлью мы устроили въ нижнемъ этажѣ кладовыя, гдѣ и помѣщаются у насъ бѣлье, платья, разная необходимая утварь, всякіе, словомъ, запасы. Это вообще хозяйственное отдѣленіе.

— Понимаю. И тамъ же, конечно, кухни, прачечныя, людская?

— Ну, нѣтъ, это вы не такъ поняли. Такое размѣщеніе противорѣчило бы нашей цѣли. Кухня, прачечная, людская помѣщаются въ отдѣльныхъ флигеляхъ, равно какъ и погреба. Наши владѣнія, вѣдь, не ограничиваются выходящимъ на улицу зданіемъ. У насъ внутри большой дворъ, обширный садъ, три флигеля и нѣсколько еще отдѣльныхъ построекъ.

— Вы мнѣ всего этого рѣшительно не можете показать?

— Рѣшительно не могу, т.-е. не могу самъ, собственной властью, ибо это ужь выходитъ изъ границъ моей компетентности. Но вы можете увидать, если вамъ будетъ дано разрѣшеніе.

— А! Значитъ, тайна все же можетъ быть до нѣкоторой степени нарушена?

— Да, вѣдь, я же вамъ говорю, что она существуетъ только въ вашемъ воображеніи. Единственное, что у насъ дѣйствительно и намѣренно обставлено всѣми условіями глубокой и непроницаемой тайны, это отдача младенцевъ къ намъ. Мы не спрашиваемъ и не хотимъ знать, какой младенецъ: законный или незаконный; не спрашиваемъ и не хотимъ знать, кто его родители: богатые или бѣдные, простые или знаменитые люди, нужда или стыдъ заставляетъ ихъ бросить несчастнаго ребенка. Мы знаемъ только этого послѣдняго, бѣдное, безпомощное существо, нуждающееся въ пріютѣ, въ защитѣ, въ средствахъ сдѣлаться порядочнымъ человѣкомъ и честнымъ гражданиномъ — больше ничего. Кто его призвалъ на свѣтъ и бросаетъ, это не наше дѣло. Чтобы устранить всякую возможность даже невольныхъ догадокъ на этотъ счетъ, мы устроили такъ, чтобы лицо, приносящее ребенка, не могло быть видимо никѣмъ и само никого не видало. Мы хотимъ, чтобы родители, или кто тамъ отдаетъ младенца, чувствовали и знали, что имъ не придется краснѣть даже передъ незнакомымъ имъ чиновникомъ или простымъ сторожемъ.

— Это, конечно, прекрасно. Но позвольте мнѣ замѣтить вамъ, что вы немножко черезъ-чуръ мягко, слишкомъ заботливо относитесь къ этимъ людямъ. Какъ хотите, а бросаніе собственныхъ дѣтей на произволъ судьбы — поступокъ во всякомъ случаѣ предосудительный, и только безнравственные люди способны на него. Забота о бросаемыхъ дѣтяхъ, — это высокій и гуманный подвигъ, но о нихъ самихъ, о томъ, чтобъ имъ краснѣть не пришлось, — это ужь слишкомъ. Простите меня за это замѣчаніе; оно у меня невольно вырвалось. Я и прежде еще дома, у насъ, никогда не могъ пройти мимо воспитательнаго дома, чтобъ не подумать съ чувствомъ негодованія и отвращенія о родителяхъ этихъ несчастныхъ дѣтей.

— Я понимаю ваши чувства. И возраженія, вами сдѣланныя, намъ тоже не разъ приходилось выслушивать, только мы, извините меня, никогда не могли признать ихъ основательности. Многіе идутъ еще далѣе васъ. Не такъ давно мнѣ случилось встрѣтиться съ однимъ нѣмцемъ, тоже, какъ и вы, любознательнымъ туристомъ, одновременно коммиссіонеромъ одной большой газеты. Какъ и вы же, онъ заинтересовался нашимъ casa clos criangas, (это, вѣдь, одна изъ достопримѣчательностей Ріо-Жанейро), добился разрѣшенія осмотрѣть его и, увидавъ его, пришелъ въ восторгъ отъ нашего устройства, но, тѣмъ не менѣе, настойчиво утверждалъ, что подобныя учрежденія отвергаются наукой, находясь въ прямомъ противорѣчіи съ основными правилами какъ философской морали, такъ и политической экономіи. Въ весьма пространной, по своему очень логично и даже философски построенной рѣчи — вся прелесть и весь эффектъ которой, скажу вамъ по секрету, вполнѣ пропали для слушателей — онъ доказывалъ намъ, что воспитательные дома только развиваютъ въ обществѣ безнравственность, поощряя людей легкомысленно относиться къ своему долгу и предоставляя имъ всевозможныя удобства освободиться отъ него, и, къ тому же, совершаютъ вопіющую несправедливость по отношенію къ массѣ плательщиковъ податей, возлагая на нихъ бремя такихъ расходовъ, которые вовсе на нихъ лежать не должны. Вслѣдствіе этого, объяснилъ онъ, въ его отечествѣ воспитательныхъ домовъ нѣтъ.

— Онъ правъ, т.-е. не по существу, конечно, а въ томъ, что наука дѣйствительно отвергаетъ воспитательные дома въ ихъ нынѣшней формѣ, какъ болѣе вредные, чѣмъ полезные.

— Очень можетъ быть. Я человѣкъ неученый и доводовъ науки опровергать не берусь, хотя долженъ замѣтить, что лично мнѣ они кажутся безусловно фальшивыми. Не говоря уже о томъ, что сухой философской морали я предпочитаю мораль христіанскую, которая говорить: «не судите, да не судимы будете» и «любите ближнихъ, какъ самихъ себя, и помогайте имъ, какъ самимъ себѣ». А кто же возненавидитъ себя и не пошевелить пальцемъ, чтобы отстранить отъ себя нужду и горе, или иное какое-либо страданіе только потому, что они вызваны собственнымъ легкомысліемъ? Не говоря уже объ этомъ, мнѣ кажется, что въ данномъ случаѣ правила политической экономіи идутъ прямо въ разрѣзъ съ понятіями о назначеніи и обязанностяхъ государства, государственной власти и общества. Я никогда не выѣзжалъ изъ Бразиліи, не знаю другихъ государствъ, въ особенности Европы и условій жизни въ ней. Поэтому ограничусь одной своей родиной. Я разскажу вамъ, что собственно побудило насъ основать свой воспитательный домъ и какими принципами мы руководились. Тогда вы поймете и то, какъ мы смотримъ на обязанности государства и общества, и то, почему мы дали своему учрежденію именно такой, а не иной строй. Съ сожалѣніемъ (потому что чувствую, какое дурное впечатлѣніе это произведетъ на васъ) долженъ сказать, что въ прежнія времена, т.-е. до основанія воспитательныхъ домовъ (ихъ, вѣдь, много у насъ) подкидываніе дѣтей и дѣтоубійство составляли до такой степени обычное явленіе у насъ, что имъ перестали даже возмущаться. Это положительно приняло характеръ страшной общественной язвы. Подумайте только, десятки и сотни трупиковъ несчастныхъ маленькихъ жертвъ отыскивались ежегодно, и никто не обращалъ на это вниманія; даже полицейская власть лишь изрѣдка и то спустя рукава разыскивала виновныхъ, которыхъ по этому никогда и не находила, особенно если попадался трупъ цвѣтнаго ребенка, точно, будто, это такъ и надо, чтобы эти бѣдные младенцы бросались въ помойную яму или зарывались въ землю тотчасъ по рожденіи. Необходимо было принять мѣры противъ этого страшнаго зла, но какія? Судъ и наказаніе? Но для этого, прежде всего, необходимо имѣть въ рукахъ виновныхъ, а у насъ почти никогда ихъ не было. Главное же, судомъ и наказаніемъ, какъ бы послѣднее ни было страшно, нельзя устранить зла, корни котораго лежатъ глубоко въ условіяхъ окружающей жизни… Вы какъ сюда пріѣхали, откуда и давно ли здѣсь находитесь?

— Я пріѣхалъ изъ Мексики, изъ Гватехуа, и живу здѣсь уже около трехъ недѣль.

— А, ну, значитъ, вы видѣли добрую часть страны и съ городомъ достаточно познакомились. Слѣдовательно, вы знаете, что вся наша Бразилія вообще и Ріо-Жанейро въ особенности представляютъ настоящій антропологическій музей. Кто хочетъ изучить разнообразныя расы и племена человѣческой породы и типы, производимые скрещиваніемъ ихъ, тотъ долженъ пожаловать въ нашу столицу, потому что нигдѣ, на всемъ земномъ шарѣ не встрѣтитъ онъ такой полной и богатой коллекціи разнородныхъ антропологическихъ типовъ, какъ здѣсь.

— Это правда. Я таки порядочно попутешествовалъ на своемъ вѣку, но дѣйствительно нигдѣ не видалъ такого смѣшаннаго, такого буквально пестраго населенія, какъ у васъ. Именно въ Ріо-Жанейро мнѣ случалось встрѣчать живые образцы всѣхъ человѣческихъ племенъ и, наконецъ, множество такихъ экземпляровъ, происхожденіе которыхъ, навѣрное, не съумѣетъ опредѣлить ни одинъ изъ ученѣйшихъ антропологовъ. Признаться, я даже не воображалъ прежде, что кожа человѣческая можетъ принимать такіе безконечно разноообразные цвѣта и оттѣнки, какіе пришлось увидать здѣсь. Я въ Соединенныхъ Штатахъ и въ Мексикѣ видалъ много метисовъ, мулатовъ, креоловъ и пр.; но у тѣхъ цвѣтъ кожи болѣе или менѣе однообразный и типъ лицъ болѣе или менѣе чистый; здѣсь же на каждомъ шагу встрѣчаешь такія въ этомъ отношеніи смѣшенія и перемѣшенія, что просто становишься въ тупикъ. Я разъ подумалъ, какъ это до сигъ поръ ни одному Барнуму не пришло въ голову составить здѣсь живую коллекцію всѣхъ цвѣтовъ человѣческой кожи и поѣхать съ нею по Европѣ? Вѣдь, онъ непремѣнно составилъ бы состояніе. Воображаю, какой эффектъ произвели бы у насъ всѣ эти лица, то сливочныя, то слегка зеленоватыя, то цвѣта поблекшаго листа мѣсячной розы, то кофейныя, но все это безъ признаковъ болѣзненности, напротивъ, дышащія силой и здоровьемъ. А какая своеобразная и странная красота получается отъ этихъ смѣшеній! Неопредѣленность типа самимъ физіономіямъ придаетъ что-то загадочное, но, въ то же время, поэтическое. Да, я все это замѣтилъ, да этого и нельзя не замѣтить: оно такъ бросается въ глаза. Но что меня особенно поразило, это множество чисто нѣмецкихъ типовъ, очевидно, безъ всякой примѣси хотя бы одной капельки посторонней крови. Надняхъ я встрѣтилъ въ вагонѣ желѣзной дороги двухъ мужчинъ, до того всѣмъ своимъ видомъ напомнившихъ мнѣ Саксонію съ ея булкообразными, бѣлокурыми дѣтьми, что я обратился къ нимъ по-нѣмецки. Каково же было мое удивленіе, когда они, оказалось, ни слова не поняли, а потомъ, узнавъ, въ чемъ дѣло, объявили себя чистокровными бразильцами и ужасно разобидѣлись, что я принялъ ихъ за нѣмцевъ.

— Не припомните ли, это были солдаты?

— Одинъ, да. Не умѣю сказать навѣрное — солдатъ или офицеръ, но въ военной формѣ, а другой въ обыкновенной курткѣ, повидимому, рабочій.

— Тоже, навѣрное, былъ солдатъ. У насъ именно въ арміи много такихъ нѣмцевъ съ виду, хотя, поговоривъ съ ними, вы увидите, что всѣ они болѣе страстные патріоты, чѣмъ самые несомнѣнные бразильцы ne père en fils. Вы сейчасъ поймете, почему это, а теперь вернемся къ нашею предмету. И такъ, вы сами замѣтили необыкновенную, какъ вы выразились, пестроту нашего населенія, происходящую отъ въ самомъ дѣлѣ пестрой смѣси многоразличныхъ племенныхъ и національныхъ элементовъ, входящимъ въ его составъ. Въ числѣ этихъ элементовъ немаловажную роль играетъ пришлый людъ, эмигранты, которыхъ у насъ, принимая во вниманіе размѣры государства и численность народонаселенія, не меньше, чѣмъ въ Соединенныхъ Штатахъ, и гораздо больше, чѣмъ въ Мексикѣ. Въ особенности за послѣднія десятилѣтія, съ тѣхъ поръ, какъ у насъ водворилось полное спокойствіе и культурная жизнь стала развиваться сильнѣе и сильнѣе, приливъ эмигрантовъ тоже усилился (кстати, замѣчу, нѣмцы очень полюбили насъ. Ихъ съ каждымъ годомъ все больше прибываетъ. Мнѣ часто приходитъ въ голову: какой необыкновенной плодовитостью отличается это племя. Куда ни посмотришь, откуда ни услышишь вѣсти, вездѣ все нѣмцы прибываютъ. Какъ это ихъ хватаетъ на весь міръ!). Ну-съ, вы вотъ говорили, что бросаютъ своихъ дѣтей люди безнравственные. Конечно, это дѣло нехорошее. Но можете ли вы съ увѣренностью и съ чистой совѣсти сказать, что такія дѣти всегда являются плодомъ безнравственности родителей, а фактъ подбрасыванія или даже убійства ихъ этими послѣдними — дѣломъ жестокосердія и желанія уклониться отъ исполненія своего святаго родительскаго долга? Можете ли вы сказать это, въ особенности по отношенію къ нашей странѣ, имѣя въ виду только что констатированную нами этнографическую пестроту населенія и обиліе неосѣдлаго, пришлаго цемента въ немъ? По моему глубокому убѣжденію, подкрѣпленному опытомъ цѣлой жизни, безжалостное отношеніе родителей къ такъ называемымъ незаконнымъ дѣтямъ происходитъ гораздо больше отъ легкомыслія и слабости людей, отъ страха и малодушія, наконецъ, отъ матеріальной нужды, чѣмъ отъ нравственной испорченности и отъ природной жестокости. Такъ это вездѣ, повѣрьте мнѣ, потому что, вотъ видите и, чувство любви къ своимъ дѣтямъ есть нѣчто до такой степени естественное, прирожденное, что его нельзя назвать чувствомъ; это инстинктъ, невольный и безсознательный, вложенный природою во всѣ живыя существа, въ лютыхъ звѣрей, какъ и въ человѣка. Нужны очень сильныя причины, чтобъ побудить именно человѣка, т.-е. лучшее и высшее изъ всѣхъ созданій природы, бросить, а тѣмъ болѣе убить свою собственную плоть и кровь. Эти причины, существующія вездѣ, съ особенной силой дѣйствуютъ въ такой странѣ, какъ наша. Не буду говорить объ общихъ причинахъ, остановлюсь лишь на свойственныхъ намъ. Эта масса эмигрантовъ, зачастую лишь временно проживающихъ здѣсь, можетъ ли она устроиться такъ, чтобъ вовсе не имѣть дѣтей, а разъ, произведя ихъ на свѣтъ, можетъ ли она кормить и воспитывать ихъ, какъ слѣдуетъ добрымъ, порядочнымъ родителямъ? Конечно, нѣтъ. Вѣдь, не одинъ инстинктъ родительской любви вложила въ людей природа. Она дала имъ и много другихъ и, между прочими, можетъ быть, наиболѣе сильно дѣйствующій — инстинктъ размноженія. Голосъ природы и донынѣ повторяетъ всѣмъ людямъ то, что сказалъ Богъ первой созданной имъ парѣ: «плодитесь и множитесь и наполняйте землю». У насъ же она — я хочу сказать природа — такая раскошная, климатъ такой знойный, синее небо такое чистое, а солнце такое яркое, что этотъ инстинктъ невольно долженъ говорить громче и сильнѣе. Какъ бы ни былъ нравствененъ человѣкъ, но физическая натура все же возьметъ свое. Она если и не сломитъ нравственные принципы, то, по крайней мѣрѣ, усыпитъ ихъ, заставитъ войти въ сдѣлку съ собою. Между тѣмъ, къ намъ мигранты очень рѣдко пріѣзжаютъ съ семьями и еще рѣже бываютъ это старики, остывающая кровь которыхъ дѣлаетъ имъ легкимъ пребываніе на стезѣ добродѣтели. Въ огромномъ большинствѣ это люди одинокіе и совсѣмъ молодые или среднихъ лѣтъ, въ полномъ цвѣтѣ силъ и, слѣдовательно, страсти. И замѣтьте, притомъ, что нравственныя условія, окружающія эмигрантовъ, тѣмъ сильнѣе располагаютъ ихъ къ тому, что называется паденіемъ, чѣмъ сами они лучше и мягче душою. Одни, безъ родныхъ и знакомыхъ, на чужой сторонѣ, куда ужь, конечно, не радости жизни угнали ихъ изъ далекой родины, они должны невольно чувствовать усиленную потребность, жажду ласки и сердечнаго участія, должны безсознательно искать ихъ и сами отдавать первому встрѣчному. Примите все это въ соображеніе и вы поймете, что, при этихъ условіяхъ, знакомство, вообще легко завязываемое въ путешествіи, роковымъ образомъ должно принимать интимный характеръ и вести къ такому сближенію, какого, можетъ быть, ни одно изъ неожиданно для самихъ себя сошедшихся лицъ не желало и не предвидѣло. И вотъ плодомъ мимолетнаго сближенія является нежданный гость — ребенокъ. Подумайте сами, куда бѣдный, одинокій эмигрантъ, а тѣмъ болѣе эмигрантка пойдетъ съ ребенкомъ, что станутъ они съ нимъ дѣлать? Оставить при себѣ? Онъ связываетъ ихъ по рукамъ и по ногамъ и, что всего хуже, иногда крѣпкими узами привязываетъ ихъ другъ къ другу, тогда какъ они, большею частью, и не хотятъ, и не могутъ поддерживать эту связь. А еще чаще случается и такъ, что въ тотъ моментъ, когда родится ребенокъ, родители его давно уже успѣли разойтись и одинъ Богъ знаетъ, гдѣ искать случайнаго отца. Несчастная мать плачетъ, скорбитъ, сердце ея разрывается отъ горя; но судьба сильнѣе ея слабой воли; злая судьба, пославшая ей въ удѣлъ стыдъ и нужду, толкаетъ ее на преступленіе. И она поддается судьбѣ: бросаетъ своего злополучнаго ребенка въ первую, попадающуюся на дорогѣ, открытую дверь, а не встрѣтится таковая — въ оврагъ, въ колодезь или въ помойную яму. Таково положеніе эмигрантовъ. Положеніе коренныхъ жителей не лучше, если не хуже. Тутъ тоже почва для преступленія дана самой средой. Совмѣстное существованіе и историческія особенности взаимнаго положенія различныхъ расъ выработали у всѣхъ у нихъ совершенно своеобразный, специфическій взглядъ на многія людскія отношенія, но особенно, конечно, на извѣстныя отношенія мужчинъ и женщинъ между собою. У васъ, я знаю, подобный взглядъ господствовалъ прежде, да и теперь еще имѣетъ мѣсто между людьми различныхъ классовъ. У насъ къ классовому различію присоединяется еще во сто кратъ упорнѣйшее — племенное. То, что какой-нибудь потомокъ древнихъ португальцевъ счелъ бы гнуснымъ преступленіемъ по отношенію къ особѣ одного съ нимъ происхожденія и безчестнымъ или, по крайней мѣрѣ, недобросовѣстнымъ относительно бѣлой вообще, то онъ искренно считаетъ совершенно позволительнымъ относительно краснокожей индіанки или, тѣмъ болѣе, черной негритянки. Не забудьте, что у насъ до сихъ поръ еще существуетъ рабство Страдательными жертвами всего этого являются опять-таки несчастныя дѣти. Дѣло государства и общества, въ лицѣ власти и лучшихъ представителей своихъ, устранить вредныя послѣдствія зла и, по возможности, обратить его въ добро для тѣхъ несчастныхъ существъ, которыя доселѣ являлись невинными жертвами незрѣлости людской. Такъ, по крайней мѣрѣ, смотрѣли на все это мы, когда у насъ возникла первая мысль объ casa dos criaigas. Такъ смотрѣлъ въ особенности иниціаторъ всего дѣла. нашъ превосходный, нашъ истинно достойный и святой императоръ, Донъ-Педро.

— Онъ и въ Европѣ вездѣ пользуется большимъ уваженіемъ. Я не разъ и тамъ еще слыхалъ о его высокихъ достоинствахъ, но здѣсь имѣлъ случай убѣдиться, какъ цѣнитъ и любитъ его населеніе. Всѣ, съ кѣмъ мнѣ ни приходилось говорить о немъ, отзывались о немъ съ такимъ почтеніемъ, съ такой любовью, какъ рѣдко можно встрѣтить.

— Да, онъ очень любимъ и его нельзя не любить. Это такая свѣтлая личность. Его образванность и знанія (онъ большой политикъ, очень много читаетъ и постоянно учится) составляютъ наименьшія изъ его достоинствъ. Главное, это его изумительная, неисчерпаемая доброта. Это истино христіанская душа, въ полномъ и высшемъ значеніи слова. Я увѣренъ, что вы такъ же преданно полюбили бы его, еслибъ имѣли счастіе, какъ я, часто видѣть его и бесѣдовать съ нимъ. Мнѣ это счастіе выпадаетъ на долю потому, что Донъ-Педро очень интересуется casa dos criangas, и я обязанъ еженедѣльно давать ему отчетъ обо всемъ, что у насъ дѣлается. Такъ же интересуется онъ и нашими школами, въ особенности находящейся въ тѣсной связи съ нашимъ заведеніемъ, да военной школой, директоры которыхъ также лично дѣлаютъ ему докладъ обо всемъ.

— Вы говорите нашими школами. Это обозначаетъ бразильскія школы вообще или ваши въ частности — школы воспитательнаго дома?

— Въ частности наши разумѣется; вѣдь, мы о воспитательномъ домѣ собственно и говоримъ.

— Такъ у васъ еще и школы свои есть?.

— Конечно. Иначе какой же бы былъ воспитательный домъ? Это былъ бы домъ призрѣнія, домъ кормленія сиротъ, назовите, какъ хотите, только не воспитательный, потому что это названіе уже само по себѣ подразумѣваетъ и обусловливаетъ умственное и нравственное воспитаніе, а какъ же вы ихъ чему-нибудь научите безъ школъ?

— Но, вѣдь, если вы еще и учите вашихъ питомцевъ, значитъ вы должны или все время держать ихъ въ заведеніи, или потомъ, въ извѣстномъ возрастѣ, собирать ихъ опять.

Директоръ нѣкоторое время удивленно и вдумчиво смотрѣлъ на меня, потомъ съ видимымъ недоумѣніемъ, медленно, какъ бы все еще пытаясь самому разобрать загадку, проговорилъ:

— Извините, я не совсѣмъ понимаю васъ. Какъ это: собираемъ въ извѣстномъ возрастѣ? Мы принимаемъ только новорожденныхъ младенцевъ, дѣтей подросшихъ, уже мы не беремъ. И что вы хотите сказать вашимъ опять? Развѣ вы полагаете, что мы куда-нибудь на время отсылаемъ питомцевъ?

— Ну, да. Вѣдь, вы же, навѣрное, отдаете ихъ на выкормленіе?

— Помилуйте, что это вамъ пришло въ голову! Куда мы станемъ ихъ отдавать, кому и зачѣмъ?

— Неужели же всѣ питомцы вплоть до школьнаго возраста остаются у васъ?

— Непремѣнно, а то какъ же иначе?

— А-а! Я этого не зналъ, хотя, конечно, слушая васъ, и долженъ бы догадаться. Поймете и простите мое недоумѣніе, когда узнаете, отчего оно произошло. Видите ли, у насъ тоже есть воспитательные дома, обширныя и очень дорого стоящія государству заведенія, въ которыхъ, однако, питомцевъ не держатъ. Продержавъ очень короткое время, ихъ раздаютъ по деревнямъ, крестьянкамъ, которыя соглашаются на извѣстныхъ условіяхъ взять ихъ на прокормленіе и воспитаніе.

— Не можетъ быть! Неужели у васъ такъ дѣлается? Но тогда ваши воспитательные дома служатъ лишь, такъ сказать, посредниками между родителями, бросающими дѣтей, и тѣми людьми, которые желаютъ имѣть пріемышей. Однако, вы говорите, что они очень дорого обходятся государству. Куда же идутъ эти большія суммы? Мнѣ кажется, что на такое несложное дѣло, какъ описываемое вами посредничество, большихъ тратъ не требуется.

— О! расходовъ много, все-таки. Одно содержаніе зданій и управленія чего стоитъ! Всѣ эти смотрители, экономы, главный начальникъ, его помощникъ, потомъ множество начальниковъ и начальницъ отдѣленій, ихъ помощниковъ и помощницъ, надзиратели и надзирательницы, доктора и фельдшера — всѣ получаютъ жалованье, квартиры съ освѣщеніемъ и отопленіемъ, а, по выслугѣ лѣтъ, и пенсію…

— Гм, дѣйствительно, расходовъ, должно быть, много. Но, скажите, неужели для той посреднической роли, о которой вы говорили, нужна такая масса мужскаго и женскаго начальства? Надъ кѣмъ же они собственно начальствуютъ, коль скоро питомцы лишь короткое время пребываютъ подъ ихъ надзоромъ?

— О! дѣло у нихъ есть и имъ даже приходится много трудиться. Наши воспитательные дома не ограничиваются однимъ пріемомъ брошенныхъ дѣтей. При нихъ имѣются родильный пріютъ, фельдшерская школа и, Наконецъ, женскій институтъ съ двумя отдѣленіями, или, какъ у насъ обыкновенно говорятъ, половинами: чернорабочей и для благородныхъ дѣвицѣ. Въ эти заведенія принимаются только сироты…

— Но посторонніе сироты, а не питомцы дома?

— Нѣтъ, не питомцы. Тѣ еще въ фельдшерскую школу пожалуютъ иногда, но въ институтъ, особенно на благородную половину, безусловно никогда. Однако, это все же заведеніе для сиротъ и, притомъ, для бѣдныхъ. Въ родильный же пріютъ принимаются всѣ безъ различія и родящіяся тамъ дѣти большею частью поступаютъ въ число питомцевъ.

— Это все прекрасныя и полезныя учрежденія; только я никакъ не могу понять: зачѣмъ же смѣшивать въ одно столько разнородныхъ дѣлъ, лишенныхъ не только внутренней, но и внѣшней связи между собою? Ну, еще родительный пріють-куда ни шло, хотя тоже… Но сиротскій институтъ для дѣвицъ и, притомъ, непремѣнно «благородныхъ» — что тутъ общаго съ основной задачей воспитательнаго дома? Ну, а питомцы… Извините меня, что я невольно заставляю васъ помѣняться со мною ролями и, вмѣсто того, чтобы отвѣчать на ваши вопросы, предлагаю таковые вамъ. Но я очень интересуюсь этимъ дѣломъ вообще, а то, что вы разсказываете, такъ оригинально, что мнѣ особенно хочется знать подробности. И такъ, вы говорите, питомцы раздаются по деревнямъ, крестьянамъ. И что же, затѣмъ всякія ихъ связи съ воспитательнымъ домомъ прекращаются? Они становятся пріемными дѣтьми этихъ крестьянъ и съ тѣхъ поръ уже на послѣднихъ лежитъ обязанность заботиться о ихъ дальнѣйшей участи?

— Нѣтъ. Не умѣю сказать вамъ въ точности, въ теченіе сколькихъ именно лѣтъ питомцы и по отдачѣ ихъ крестьянамъ состоятъ, все-таки, подъ надзоромъ воспитательнаго дома. Если не ошибаюсь, до гражданскаго совершеннолѣтія, т.-е. до 21 года. Вѣроятно, такъ именно и есть, потому что плата за нихъ производится до 17-ти лѣтняго возраста; это я знаю достовѣрно.

— Плата! Вы хотите сказать, что крестьяне берутъ питомцевъ не въ качествѣ пріемныхъ дѣтей, а за деньги, какъ доходную статью?!

— Да, къ сожалѣнію, большинство смотритъ на это дѣйствительно какъ на доходную статью. Есть много деревень, въ которыхъ пріемъ питомцевъ составляетъ спеціальную профессію женщинъ; зачастую цѣлыя семейства только этимъ и живутъ. Хуже всего то, что соблазнъ платы заставляетъ многихъ крестьянокъ иногда обманомъ, посредствомъ подставныхъ лицъ — брать нѣсколькихъ питомцевъ заразъ, вслѣдствіе чего послѣдніе часто лишены не только груднаго молока, но и порядочнаго ухода.

— Несчастные младенцы! А дорого платятъ за нихъ?

— Въ отдѣльности плата не высока, хотя, при чрезвычайной дешевизнѣ деревенской жизни, ее нельзя назвать и низкой. Но въ общей сложности она составляетъ очень крупную сумму, поглощающую значительную часть бюджета воспитательнаго дома. За каждаго питомца выплачивается по 2 руб. 50 к., что, al pari, составляетъ 10 франковъ въ мѣсяцъ. Однако, вы не должны думать, что этимъ и ограничиваются всѣ заботы воспитательнаго дома о своихъ питомцахъ, что онъ отдаетъ ихъ въ безконтрольное вѣдѣніе крестьянъ. Нѣтъ; какъ я сказалъ уже, онъ, по уставу, продолжаетъ бдительно слѣдить за ними. Для этого существуютъ спеціальные инспекторы и врачи, обязанные ежегодно, извѣстное число разъ, объѣзжать деревни, куда отдаются питомцы, и смотрѣть, какъ ихъ содержатъ, здоровы ли они и нр. Замѣтивъ что-нибудь дурное, они доносятъ объ этомъ начальству, которое въ первый разъ дѣлаетъ провинившимся крестьянамъ строгое замѣчаніе, а затѣмъ можетъ отобрать у нихъ питомцевъ и лишить ихъ права получать таковыхъ вновь.

— Знаете, изъ всего, что вы говорите, я вижу, что учредители самаго воспитательнаго дома были одушевлены самыми благими намѣреніями, но…

— Но благими намѣреніями адъ вымощенъ, хотите вы сказать?

— Нѣтъ, зачѣмъ же? Это черезъ-чуръ рѣзкое выраженіе. А только мнѣ кажется, что у васъ нѣсколько странно поняли задачи и цѣли воспитательнаго дома. Думаю, что это происходитъ отъ чрезмѣрнаго расширеніи послѣднихъ, отъ включенія въ число ихъ такихъ, которымъ тутъ, очевидно, нѣтъ мѣста. Впрочемъ, я совсѣмъ не знаю ни вашихъ отношеній, ни условія жизни у васъ. Слѣдовательно, и судить не могу. Мы тутъ иначе понимаемъ дѣло, иначе и ведемъ его. У насъ всѣ прикосновенныя къ нему лица нашли бы просто нелѣпой мысль отдавать питомцевъ первымъ встрѣчнымъ крестьянамъ, безъ малѣйшей гарантіи въ томъ, какова будетъ ихъ жизнь, какихъ людей воспитаютъ изъ нихъ. Больше же всѣхъ возмутился бы ею самъ императоръ. Нужно вамъ знать, что онъ приписываетъ casa dos criangas весьма важное общественное значеніе. По его мнѣнію, ему принадлежитъ въ буквальномъ смыслѣ воспитательная роль не только по отношенію къ брошеннымъ дѣтямъ, но и по отношенію ко всему обществу вообще. Такъ какъ это, можетъ быть, лучше самой полной біографіи характеризуетъ его свѣтлую личность, я приведу вамъ врѣзавшіяся у меня въ памяти подлинныя слова его, произнесенныя имъ въ то время, когда только еще затѣвался нашъ домъ. «Назначеніе государства, — сказалъ онъ, — заключается въ охраненіи безопасности и содѣйствіи благосостоянію каждаго изъ своихъ членовъ въ частности и всѣхъ ихъ вмѣстѣ. Одна изъ главнѣйшихъ обязанностей государства — защищать слабыхъ и оказывать поддержку и помощь тѣмъ, кто, нуждаясь въ нихъ, безсиленъ помочь себѣ самъ. А кто же подвергается большимъ опасностямъ, кто слабѣе и беззащитнѣе брошенныхъ дѣтей, этихъ несчастныхъ сиротъ, которымъ злою судьбою суждено никогда не знать семьи, не видать ни материнской ласки, ни братской любви? Ясно, что они болѣе всѣхъ прочихъ гражданъ имѣютъ право на защиту и заботы о нихъ государства. Но этого мало, что мы призримъ и пріютимъ ихъ. Мы должны еще окружить ихъ такими условіями, воспитать ихъ такъ, чтобы они въ дѣтствѣ и въ ранней юности не замѣчали всей тяжести своего положенія, не чувствовали себя несчастными, а когда вырастутъ, изъ благодарности и любви ко всѣмъ, простили и забыли бы несправедливость къ нимъ нѣкоторыхъ. Прежде всего, мы должны помнить и ни на минуту не упускать изъ вида, что это не просто сироты, у которыхъ волею Божіею отняты родители, все же оставившіе имъ имя и какое ни на есть положеніе въ обществѣ, а бѣдныя, безродныя, безъимянныя существа, брошенныя родителями. Плоды большею частью проступка, они съ первыхъ же дней своего существованія становятся жертвами преступленія, — преступленія не только неизвѣстныхъ отцовъ и матерей своихъ, но и общества, которое ихъ, безвинныхъ, клеймитъ позоромъ за чужую вину. Вотъ эту-то горечь одиночества и дѣлающаго его во сто кратъ тяжелѣе незаслуженнаго позора, — горечь, роковымъ образомъ развивающую въ сердцахъ дѣтей чувства ненависти, зависти и злобы, мы и должны удалить отъ нашихъ питомцевъ. Отдѣльныя личности могутъ быть преступными и суевѣрными, общественные классы могутъ быть полны несправедливыхъ предубѣжденій и предразсудковъ. Но общество во всей совокупности и въ особенности государство, это покуда высшее проявленіе людской солидарности, должны стоять выше всего этого. Ихъ обязанность — по мѣрѣ силъ и возможности искоренять предразсудки и суевѣріе, исправлять послѣдствія несправедливости и преступленій. По отношенію къ брошеннымъ дѣтямъ это предписываетъ имъ не только долгъ христіанской любви, но и простое чувство самосохраненія. Ибо кто же, какъ не- общество и государство, терпитъ отъ присутствія въ нихъ людей, которые не могутъ, еслибъ и хотѣли, безъ, затаенной злобы смотрѣть на это общежитіе, гдѣ для нихъ нѣтъ ни привѣта, ни мѣста, не могутъ, еслибъ и хотѣли, не ненавидѣть ихъ хоть до извѣстной степени, которые, наконецъ, роковымъ образомъ почти должны, или, по крайней мѣрѣ, имѣютъ всѣ шансы въ свою очередь сдѣлаться преступниками? Отъ всего этого мы должны уберечь и охранить нашихъ питомцевъ. Пусть они съ колыбели видятъ себя окруженными и ласковой добротой, и заботливыми попеченіями, пусть не зависть и не ненависть, а любовь и благодарность вмѣстѣ съ ними растутъ въ ихъ сердцѣ. И тогда, возмужавъ, они сознаютъ, что если отдѣльные люди и были виноваты передъ ними, то общество и государство постарались смягчить и сгладить эту вину И дали имъ все, что въ человѣческихъ силахъ дать, и, сознавъ это, они, повѣрьте, не попомнятъ зла первымъ, по будутъ всею душою любить послѣднихъ за сдѣланное имъ добро. Люди въ существѣ своемъ гораздо лучше и добрѣе, чѣмъ это можно думать, глядя на ихъ поступки. Они часто грѣшатъ сами по легкомыслію и слабости, но всегда цѣнятъ въ другихъ великодушіе и честность. Вѣрьте мнѣ, если мы съумѣемъ исполнить свой долгъ во всей его полнотѣ, мы заслужимъ благодарность родителей еще болѣе, чѣмъ дѣтей, и всему обществу окажемъ огромную услугу. Не сразу, конечно, — такія вещи сразу не дѣлаются, — но постепенно мы искоренимъ въ немъ нетолько противуестественное преступленіе дѣтоубійства, но и другое, пожалуй, не меньшее зло, которое можетъ быть названо нравственнымъ убійствомъ — зло несправедливаго отношенія къ незаконнымъ дѣтямъ». Такъ говорилъ нашъ императоръ, и его слова глубоко залегли въ душу всѣхъ насъ, назначенныхъ имъ помощниками въ предпринятомъ имъ великомъ и святомъ дѣлѣ. Эти слова легли въ основу нашего устава и сдѣлались руководящей нитью всей нашей дѣятельности.

— И что же, оправдались они на дѣлѣ?

— О, да. Это я могу сказать съ радостью и съ гордостью. Я уже не говорю о томъ, что дѣтоубійство у насъ теперь вещь невѣдомая. Это- еще не великій успѣхъ и имъ гордиться бы нечего. Но что важнѣе и чѣмъ мы дѣйствительно въ правѣ гордиться, это нравственныя качества огромнаго большинства нашихъ питомцевъ и то довѣріе, которое, благодаря имъ, пріобрѣлъ нашъ домъ въ обществѣ. Вначалѣ къ намъ поступали исключительно дѣти невѣдомыхъ родителей, именно тѣ дѣти, для которыхъ онъ созданъ: незаконные, брошенные. Но теперь у насъ очень много и законныхъ, которыхъ отдаютъ сюда бѣдные, неимѣющіе средствъ воспитывать ихъ родители.

— Какъ же вы можете это знать? Вѣдь, вы же сами говорили, что даже не видите и не хотите видѣть тѣхъ, кто приноситъ къ вамъ младенцевъ?

— Конечно, не видимъ и именно не хотимъ видѣть. Но слухомъ земля полнится. Нельзя жить въ городѣ и не знать болѣе или менѣе, что въ немъ Дѣлается, тѣмъ болѣе, что бѣдные родители нисколько не скрываютъ, что отдали своего ребенка къ намъ, и никто не ставить имъ этого въ вину, потому что всѣмъ извѣстно, что у насъ его ждутъ такія удобства и такая участь, какихъ не могутъ предоставить ему родители. Но, зная, что у насъ есть законныя дѣти и, притомъ, далеко не всегда изъ простонародья, мы, однако же, сами не знаемъ, которыя именно и, натурально, обращаемся съ ними со всѣми одинаково, безъ тѣни различія въ чемъ бы то ни было. Нужно ли пояснять, что не только тѣ родители, но и ихъ родственники и знакомые уже не съ прежнимъ презрѣніемъ смотрятъ на незаконныхъ дѣтей вообще, а въ нашего питомца и подавно не рѣшаются бросить словомъ укора, потому что, кто знаетъ, можетъ быть это ихъ собственная плоть и кровь, или, по крайней мѣрѣ, родственникъ? Отчасти по этой причинѣ, т.-е. чтобъ къ намъ не могло и помимо нашей воли проникнуть свѣдѣніе о происхожденіи того или другаго ребенка, мы не принимаемъ въ мамки бѣлыхъ, а довольствуемся исключительно негритянками.

— А развѣ негры не дѣлаютъ различія между законными и незаконными дѣтьми?

— Нѣтъ; по крайней мѣрѣ, очень рѣдко. Они еще, къ счастію, совсѣмъ первобытны, и эта язва цивилизаціи имъ неизвѣстна. Но, кромѣ того, за нихъ говорятъ и другія условія: негритянки, особенно молодыя, — а мы, разумѣется, старыхъ не беремъ, — во-первыхъ, большею частью добрыя, веселыя, привыкшія къ повиновенію и не позволяющія себѣ мудрствовать существа; во-вторыхъ, онѣ такія безподобныя самки, что почти каждая изъ нихъ легко кормитъ двухъ дѣтей за разъ, безъ малѣйшаго вреда какъ для себя, такъ и для ребятъ. Для насъ это очень важно, потому что мамокъ намъ нужно много, и еслибъ пришлось для каждаго ребенка имѣть отдѣльную. это легло бы тяжкимъ бременемъ на нашъ бюджетъ.

— А у васъ всѣ дѣти ужь непремѣнно грудью кормятся?

— Нѣтъ. Излишнія нѣжности мы не считаемъ нужными, да и не имѣемъ средствъ вдаваться въ нихъ. Если здоровое и крѣпкое тѣлосложеніе ребенка дозволяетъ это; онъ кормится грудью лишь три-четыре мѣсяца, а затѣмъ переводится на рожокъ, но послабѣе сосутъ грудь до конца. По отнятіи отъ груди, они изъ колыбельныхъ переходятъ въ дѣтскія и поступаютъ на руки нянекъ.

— Тоже негритянокъ?

— Да. Очень часто мамки же, откормивши, остаются и въ нянькахъ. Жалованье мы платимъ исправно, содержимъ ихъ хорошо, и онѣ очень охотно идутъ къ намъ, особенно безсемейныя. А намъ это именно и на руку, потому что у насъ ужь такъ заведено, чтобы при дѣтяхъ, въ младенческомъ ихъ возрастѣ, были только негритянки. Бѣлыхъ мы допускаемъ только въ качествѣ надзирательницъ, и то сестеръ милосердія, которыя добровольно и безвозмездно берутъ на себя эту обязанность, или женъ нашихъ же служащихъ, которыхъ мы хорошо знаемъ и на добросовѣстность которыхъ можемъ положиться вполнѣ. Но когда дѣти достигаютъ тѣхъ лѣтъ, когда ихъ надо учить, они поступаютъ-подъ надзоръ бѣлыхъ. Въ школахъ какъ мужской, такъ и женскій персоналъ надзирателей и учителей состоитъ исключительно изъ бѣлыхъ.

— А въ какіе годы дѣти поступаютъ въ школы?

— Смотря по способностямъ, одни раньше, другія позже, но вообще мальчики въ 8 лѣтъ, дѣвочки въ 9. Нашими школами я, къ сожалѣнію, похвастать не могу. Мнѣ очень хотѣлось бы расширить это дѣло, но ли сихъ поръ этого сдѣлать было невозможно, и питомцы наши получаютъ лишь самое элементарное образованіе: ихъ учатъ только читать, писать, ариѳметикѣ, краткой исторіи и географіи и закону Божію.

— И то хорошо; помилуйте! У насъ питомцы совсѣмъ никакого образованія не получаютъ.

— Ну, это еще, извините меня, не причина, чтобъ они и нигдѣ его не получали. Въ нашей странѣ, гдѣ такую важную роль играютъ земледѣліе, культура дорогихъ, торговыхъ растеній и, наконецъ, горнозаводское дѣло, желательно было давать питомцамъ свѣдѣнія по естественной исторіи, которыя они могли бы впослѣдствіи прилагать къ дѣлу. Но, впрочемъ, говоря о расширеніи ихъ образованія, я высказалъ только личное свое желаніе и то болѣе по отношенію къ будущему, когда дѣло это во всей странѣ у насъ будетъ поставлено лучше и выше. При существующихъ же условіяхъ и теперешнее обученіе достаточно удовлетворяетъ цѣли, тѣмъ болѣе, что для мальчиковъ оно этимъ не ограничивается, а дѣвочкамъ и въ будущемъ больше не требуется. Не знаю, говорилъ ли я вамъ, что мальчики остаются у насъ вообще лишь до 14 лѣтъ, нѣкоторые же, отличающіеся особенно быстрыми способностями, — до 13 и даже до 12. Затѣмъ мы ихъ переводимъ въ императорское военное училище, а черезъ нѣсколько лѣтъ спеціальнаго ученія они размѣщаются частью въ сухопутную армію, частью во флотъ.

— Эта военная школа собственно учреждена для питомцевъ?

— О, нѣтъ, она существовала гораздо раньше нашего дома и только расширена впослѣдствіи. Туда могутъ поступать всѣ желающіе. Мысль отдавать всѣхъ мальчиковъ-питомцевъ въ военную службу принадлежитъ также императору Донъ-Педро. По его справедливому мнѣнію, это и для государства всего удобнѣе и выгоднѣе, и самимъ питомцамъ представляетъ лучшую жизненную карьеру. Передъ дисциплиной всѣ равны, а, пройдя черезъ школу, наиболѣе способные легко становятся офицерами и выходятъ въ люди, несмотря на тяготѣющіе надъ ними предразсудки. И въ школѣ ихъ положеніе ни мало не ухудшается присутствіемъ тамъ другихъ мальчиковъ. Какъ бы ни много было послѣднихъ, но они все же составляютъ большинство и ужь поэтому одному товарищескія отношенія между ними и прочими мальчиками устанавливаются очень скоро и всегда почти остаются по выходѣ изъ школы. Теперь между офицерами очень много нашихъ питомцевъ и мы съ сердечнымъ участіемъ слѣдимъ за ихъ успѣхами.

— Теперь я понимаю, почему моя негритянка съ такимъ глубокимъ убѣжденіемъ увѣряла меня, что ея сынъ непремѣнно будетъ офицеромъ.

— Какая негритянка?

Я разсказалъ видѣнную мною сцену и послѣдовавшій за нею разговоръ съ негритянкой. Директоръ засмѣялся.

— Ну, этимъ надеждамъ доброй женщины, пожалуй, и не суждено сбыться. У насъ, вѣдь, предразсудковъ очень много и они весьма разнообразны. Одинъ изъ самыхъ упорныхъ касается негровъ. Не очень-то любятъ у насъ видѣть ихъ въ офицерскихъ эполетахъ. Императоръ старается бороться и съ этимъ предразсудкомъ, но тутъ приходится считаться не съ одними отсталыми понятіями, а и съ матеріальными интересами. У насъ много негровъ свободныхъ, но большая часть ихъ все же рабы. Поэтою богатый земледѣльческій классъ, по своему не безосновательно, опасается, какъ бы присутствіе въ арміи большого числа офицеровъ-негровъ, съ одной стороны, не повліяло на негровъ-рабовъ, съ другой — не сдѣлало самую армію ненадежной, въ случаѣ чего.

— Неужели вашъ императоръ, такой гуманный и великодушный человѣкъ, не желаетъ освобожденія рабовъ?

— Разумѣется, желаетъ. Можетъ ли быть въ этомъ малѣйшее сомнѣніе! Но, вѣдь, вы знаете, что онъ не пользуется достаточной властью, чтобы сдѣлать это по собственному почину, а кортесы долго еще не согласятся на подобное преобразованіе. Впрочемъ, теперь, послѣ уничтоженія рабства въ Сѣверной Америкѣ, этотъ позорный остатокъ варварскихъ временъ подорванъ въ корню и у насъ, на югѣ, и самое паденіе ядовитаго деревя составляетъ лишь вопросъ времени. Насиліе тутъ безполезно, да и невозможно. Негровъ у насъ сравнительно слишкомъ мало и слишкомъ они первобытны еще, а бѣлыхъ оно только раздражило и озлобило бы. Поэтому ничего не остается, какъ ждать наступленія лучшихъ временъ. Но вернемся къ нашему дому.

— Да, вернемся. Вы мнѣ не сказали, что вы дѣлаете съ вашими дѣвочками и куда ихъ дѣваете по выходѣ изъ школы.

— Эти у насъ остаются дольше мальчиковъ, а именно до 17 или 18 лѣтъ. Раньше ихъ выпустить нельзя же: вѣдь, дѣти еще, да и для борьбы съ жизнью ихъ надо вооружить, надо дать имъ средства тотчасъ по выходѣ изъ заведенія самимъ честнымъ трудомъ зарабатывать себѣ хлѣбъ. Мы и обучаемъ ихъ свойственнымъ ихъ полу ремесламъ и профессіямъ. Онѣ становятся у насъ хорошими бѣлошвейками, портнихами, модистками, искусными прачками, поварихами и камеристками, умѣющими одѣть и причесать самую взыскательную красавицу (а взыскательнѣе креолокъ въ этомъ отношеніи во всемъ свѣтѣ не найти). Наконецъ, всѣ онѣ пріучаются къ къ домашнимъ работамъ и къ уходу за дѣтьми. Чтобы дѣвочки не выходили изнѣженными, избалованными бѣлоручками, не привыкшими ни къ труду, ни къ повиновенію, что непремѣнно случилось бы, если бы онѣ у насъ все время только учились, но ничего не въ широкомъ, общежитейскомъ смыслѣ слова, мы съ раннихъ лѣтъ заставляемъ ихъ исполнять всѣ работы по дому, какія доступны ихъ силенкамъ. Впрочемъ, это дѣлается и мальчиками. У насъ никто не сидитъ, сложа руки, всѣ работаютъ. Только дѣвочкамъ, въ виду предстоящаго имъ будущаго, приходится больше работать. Такъ, уборка всѣхъ комнатъ и заботы о починкѣ и чистотѣ бѣлья и платья лежатъ всецѣло на нихъ, а равно и занятія съ маленькими подругами своими. Такъ, онѣ понемногу учатъ другъ друга и сами пріучаются ко всему, что имъ придется дѣлать въ жизни. Это представляетъ двойную выгоду: насъ избавляетъ отъ лишнихъ расходовъ на прислугу, питомицамъ же даетъ возможность съ дѣтства привыкнуть къ труду и, вдобавокъ, — что для нихъ не менѣе важно, — жить среди той же домашней, почти семейной, хлопотливой обстановки, какая встрѣтитъ ихъ и за стѣнами заведенія. Мы ихъ и отвѣтственности подвергаемъ: бранимъ и даже наказываемъ, когда плохо исполняютъ свое дѣло; потому, вѣдь, и безъ этого нельзя, и это имъ придется не разъ переносить. Когда онѣ выйдутъ изъ лѣтъ, мы имъ пріискиваемъ мѣста, разумѣется, стараясь выбирать хорошихъ, добрыхъ хозяевъ. Берутъ ихъ очень охотно въ самые лучшіе магазины и частные дома, ибо всѣмъ извѣстно, какія онѣ хорошія работницы и какъ пріучены къ порядку, къ вниманію и къ опрятности, чѣмъ вольная прислуга у насъ отнюдь не отличается. Такимъ образомъ, намъ, благодаря Бога, удается и дѣвочекъ нашихъ размѣщать не хуже мальчиковъ. И на этотъ разъ уже не меня, спросите любаго человѣка въ городѣ, и каждый вамъ скажетъ, что питомцы casa dos criaugas въ нравственномъ отношеніи стоятъ, безъ всякаго сравненія, выше прочихъ людей тѣхъ же классовъ. Разумѣется, и въ нашемъ стадѣ попадаются черныя овцы — гдѣ ихъ нѣтъ и можетъ ли ихъ не быть? Но у насъ ихъ менѣе, чѣмъ гдѣ-либо. Поэтому-то намъ и вѣрятъ и не пристаютъ къ намъ съ пустымъ любопытствомъ, несмотря на то, что мы, какъ вамъ показалось, держимъ свои порядки въ тайнѣ. Общество видитъ результаты нашей дѣятельности и удовлетворяется ими, зная, тѣмъ болѣе, что общественный контроль надъ нами существуетъ, все-таки, въ лицѣ представителей правительства и городскаго управленія. Кстати, если вы непремѣнно хотите посмотрѣть нашъ домъ и нашихъ питомцевъ, то обратитесь къ этимъ господамъ. Это отъ нихъ зависитъ, и если они позволятъ, я съ величайшимъ удовольствіемъ покажу вамъ все, хотя и не могу сдѣлать это собственной властью.

— Да я никого изъ нихъ не знаю, не знаю даже ни кто они, ни какъ ихъ зовутъ.

— Я сообщу вамъ ихъ имена.

— Благодарю васъ, очень благодарю. Вы такъ ко мнѣ любезны, что мнѣ просто стыдно злоупотреблять вашей добротой, хотя…

— Хотя что? Вы еще что-нибудь хотите спросить?

— Да, хотѣлось бы.

— Пожалуйста, не стѣсняйтесь. Я уже сказалъ вамъ, что охотно отвѣчу на всѣ ваши вопросы. Да, по правдѣ сказать, мнѣ и самому изъ національной гордости, изъ патріотизма пріятно разсказывать все это, въ особенности иностранцу, потому что я и самъ знаю, какое хорошее и дѣйствительно полезное, учрежденіе мой милый casa dos criagas. Я могу говорить это смѣло, не боясь, что вы заподозрите меня въ хвастовствѣ, такъ какъ вамъ отъ меня до извѣстно, что я являюсь во всемъ дѣлѣ лишь исполнителемъ мысли и предначертаній нашего государя. Да и не одинъ я работаю. Не будь мои помощники и помощницы такіе превосходные люди, такіе истинные христіане, ничего бы я не могъ сдѣлать, при всемъ своемъ желаніи. Потому что это-то ужь каждый пойметъ: такое дѣло одной властью да приказаніемъ не дѣлается. Тутъ нужна любовь, нужно, чтобъ всѣ исполнители, отъ высшаго до низшаго, душу свою клали на дѣло. И отъ низшихъ оно еще гораздо больше зависитъ, чѣмъ отъ высшихъ, потому что начальнику нельзя же вездѣ поспѣть и за всѣмъ углядѣть. Наберите въ такой воспитательный домъ людей, не понимающихъ всей святости своихъ обязанностей и лишь формально относящихся къ нимъ, отъ всего дѣла, сейчасъ отлетитъ душа; она превратится въ безжизненную, пустую массу, такую же безплодную, какъ камень, отъ которой и добра можно ждать столько же, какъ отъ камня! Но, однако, что же вы хотѣли меня спросить?

— Вотъ что. Все слышанное мною убѣждаетъ меня, что ваше заведеніе, мало сказать, образцовое, а именно идеальное, съ котораго Европѣ весьма не худо бы взять примѣръ. Такихъ воспитательныхъ домовъ нигдѣ нѣтъ, а быть имъ непремѣнно слѣдовало бы вездѣ…

— Я то же думаю. И знаете, мнѣ часто приходило въ голову, что государству слѣдовало бы не ограничиваться подобными домами для незаконныхъ, брошенныхъ дѣтей только, а учредить ихъ для бѣдныхъ дѣтей вообще. Понятно, тогда нельзя бы ужь всѣхъ мальчиковъ отдавать въ военную службу, а изъ всѣхъ дѣвочекъ дѣлать швей да домашнюю прислугу. Пришлось бы повысить общее образованіе и ввести разнообразное профессіональное, но это, вѣдь, при желаніи и средствахъ, сдѣлать не трудно. А сколькимъ людямъ это дало бы точку опоры въ жизни, сколько изъ нихъ спаслось бы отъ горькой нужды, сколько не погибло бы оттого, что они въ дѣтствѣ лишены были всякаго надзора и воспитанія! Особенно въ большихъ городахъ и въ такихъ мѣстностяхъ, гдѣ развито горное или фабричное дѣло, такіе дома просто необходимы. Это потребовало бы огромныхъ расходовъ, конечно, но за то и пользу принесло бы обществу громадную, которая вознаградила бы расходы столицею. Какъ, по вашему мнѣнію: правъ я, или нѣтъ?

— Мнѣ кажется, отчасти правы, хотя, съ другой стороны, можно многое и возразить на это. Главное то, что такой порядокъ почти что разрушалъ бы семью и, слѣдовательно, очерствляющимъ образомъ дѣйствовалъ бы на людей. Домашній очагъ, дѣти, все то, что именно и составляетъ семейную жизнь, перестало бы существовать для тѣхъ именно, кому они наиболѣе необходимы: для бѣдныхъ, для необразованныхъ классовъ, уже въ силу своей бѣдности и необразованности болѣе грубыхъ и потому болѣе нуждающихся въ смягчающемъ вліяніи семьи.

— До извѣстной степени это такъ, но только до извѣстной степени и, пожалуй, даже больше съ виду, чѣмъ въ дѣйствительности. Въ самомъ дѣлѣ, присмотритесь внимательнѣе къ существованію очень бѣдныхъ людей, въ особенности городскихъ рабочихъ. Какая же это семейная жизнь? Эти полуголодное, безпрерывно трудовое, преисполненное грубой брани и дракъ существованіе можно назвать скорѣе семейной каторгой, чѣмъ семейной жизнью. Право же, она нисколько не смягчаетъ нравы, а только даетъ почву для взаимной порчи дѣтей родителями, а родителей дѣтьми. Нѣтъ, повѣрьте мнѣ, — я же въ этомъ совершенно убѣжденъ, — для самихъ членовъ такой семьи, не говоря уже объ интересахъ всего общества, было бы не оцѣненнымъ благомъ, еслибъ государство брало у нихъ дѣтей и воспитывало ихъ на свой счетъ. При этомъ, какъ и ни въ чемъ, впрочемъ, не надо никакого насилія. Отбирать дѣтей силою или дѣлать обязательной отдачу ихъ не слѣдуетъ. Но надо, чтобы желающіе имѣли возможность сдѣлать это, чтобы воспитательные дома существовали и были открыты для всѣхъ. Вѣрьте, тогда меньше потребовалось бы тюремъ, каторгъ и судовъ. Но я замѣчаю, что вы должны, въ концѣ-концовъ, счесть меня самымъ легкомысленнымъ человѣкомъ: я васъ опять прервалъ…

— Разговоръ увлекъ насъ какъ разъ въ ту сторону, въ какую я хотѣлъ обратить его. Я именно хотѣлъ замѣтить, что какъ ни идеаленъ вашъ домъ, какъ ни свято вы исполняете принятыя на себя относительно питомцевъ обязанности, а все же это не семья, не мать.

— Справедливо. Материнской любви и ласки никто и ничто на свѣтѣ замѣнить не можетъ.

— Именно. Такъ вотъ, если мать, раскаявшись ли въ своемъ поступкѣ или вслѣдствіе перемѣны обстоятельствъ къ лучшему, захочетъ взять своего ребенка обратно, можно это у васъ, отдаете вы дѣтей?

— Конечно. Какъ же можно не отдать и для чего мы станемъ ихъ удерживать? Только мать, или кто тамъ требуетъ, должны указать ребенка, иначе не отдаемъ.

— Но какъ же это сдѣлать, когда вы даже не видите лицъ, приносящихъ дѣтей? У насъ имъ выдаются пріемныя квитанціи съ нумеромъ, и по этимъ «нумеркамъ», какъ ихъ называютъ, всегда, даже по истеченіи многихъ лѣтъ, можно безошибочно отыскать ребенка. А у васъ какъ же?

— У насъ нумерковъ нѣтъ, но дѣтей, тѣмъ не менѣе, всегда можно найти. Я разскажу вамъ, какъ у насъ совершается пріемъ, и вы увидите, что если при этомъ возможны ошибки, то отнюдь не болѣе, чѣмъ при вашей нумерной системѣ, которая, вѣдь, тоже не застрахована отъ путаницы, въ особенности, если она ведется безъ должнаго вниманія. У насъ дѣлается такъ. Когда поступаетъ ребенокъ, его немедленно, прямо отъ воротъ, не занося ни въ какое другое помѣщеніе, приносятъ въ находящуюся тутъ же рядомъ контору, ко мнѣ или къ моему помощнику. Одинъ изъ насъ обязательно день и ночь находится въ домѣ, и вы можете мнѣ повѣрить, что никогда не бываетъ такой минуты, когда мы оба отсутствовали бы. Очередь мы соблюдемъ по соглашенію между собою; намъ только вмѣняется въ обязанность непремѣнно которому-нибудь быть на мѣстѣ, и мы это строго исполняемъ. Такъ вотъ, когда принесутъ ребенка, мы вносимъ въ книгу какъ день и часъ пріема, такъ и подробнѣйшее описаніе самого ребенка, т.-е. цвѣтъ кожи, волосъ, глазъ, всѣхъ особыхъ примѣтъ, если таковыя имѣются, и вещей, въ которыя одѣтъ и завернутъ ребенокъ. Вещи эти тутъ же снимаются, свертываются въ пакетъ и съ пришитымъ къ нимъ No, соотвѣтствующимъ No въ книгѣ, относятся въ кладовую, гдѣ и хранятся до выпуска питомца, которому онѣ тогда вручаются. Лицо, желающее получить ребенка обратно, должно представить на бумагѣ или на словахъ такое же подробное и точное описаніе всего, какое имѣется у насъ въ книгѣ. Если оба описанія сходятся, ребенокъ возвращается немедленно, если нѣтъ — нѣтъ. Вотъ и все.

— Мнѣ кажется, что это способъ очень невѣрный. Еще ребенка всегда можно запомнить въ точности. Но размѣры и качество вещей такъ легко позабыть.

— Что-жь дѣлать? Такое условіе ставится нашимъ уставомъ, и мы не можемъ отъ него отступить. Мы изъ него не дѣлаемъ тайны. Онъ былъ въ свое время публикованъ и извѣстенъ всѣмъ въ городѣ. Слѣдовательно, если кто оказывается не въ состояніи удовлетворить его условіямъ, это уже не наша вина. Недавно произошелъ одинъ очень несчастный случай, но такой, который можетъ встрѣтиться разъ въ столѣтіе, и гдѣ ужь дѣйствительно никто не виноватъ: одна воля Божія дѣйствовала. Пріѣхала сюда одна француженка, молодая, красавица, по всѣмъ алюрамъ, одна изъ «ces dames». Ея изящная, низенькая колясочка — panier, запряженная парой чудесныхъ чистокровныхъ коней, которыми она сама правила, производила необыкновенный эффектъ въ городѣ, и сама француженка, всегда нарядная, веселая и очень добрая женщина, пользовалась большой популярностью. Жила она съ однимъ очень богатымъ инженеромъ, нѣмцемъ, который любилъ ее безъ ума и тратилъ на нее сумасшедшія деньги. Разъ, поздно вечеромъ, приносятъ къ намъ двухъ ребятъ за разъ, вотъ такъ, какъ вы видѣли вчера: въ обѣ фортки одновременно подали. И дѣти… Мы всѣ, какъ говорится, съ диву дались. Я самъ былъ пораженъ изумленіемъ, а прочимъ служащимъ разговоровъ хватило на цѣлыя двѣ недѣли. Оба ребенка точуо близнецы: одинаковый ростъ, одинаковый цвѣтъ кожи, глазъ, волосъ, у обоихъ на правой щекѣ внизу, на совершенно одинаковомъ разстояніи отъ губъ, маленькая родинка и, мало того, оба въ одинаковыя вещи завернуты. Все бѣлье тонкое, очень хорошее, но ни на одной штукѣ нѣтъ мѣтки, и просто поклясться можно, что взято изъ одного шкафа. Въ довершеніе всего, головки обоихъ мальчиковъ повязаны бѣленькими косыночками съ мелкой розовой клѣткой. Я помню всѣ эти подробности, потому что никогда такого необыкновеннаго случая не бывало у насъ, да и послѣдующая драма не даетъ мнѣ забыть ихъ никогда. Ровно черезъ мѣсяцъ послѣ пріема этихъ питомцевъ является къ намъ женщина и требуетъ ребенка. По описанію, вполнѣ точному, одного изъ нашихъ удивительныхъ двояшекъ. Я спрашиваю, не близнецы ли были у нея и не отдала ли она обоихъ къ намъ? Нѣтъ, говоритъ, одного, и это не мой ребенокъ, а моей барыни. Такъ какъ невозможно было рѣшить, который именно изъ дѣтей принадлежитъ ей, мы отказали въ выдачѣ. А бѣдная Француженка — ребенокъ оказался ея — сошла съ ума, и до сихъ поръ въ больницѣ для умалишенныхъ, безнадежно сумасшедшая. Все сидитъ, бѣдняжка, и качаетъ куклу, которую принимаетъ за своего ребенка.

— Какой трагическій случай! Неужели вы не могли отдать ей обоихъ дѣтей? Навѣрное, она стала бы любить и беречь ихъ одинаково.

— Конечно, могли и отдали бы, если бы приходившая за ними женщина догадалась, по моему вопросу, въ чемъ дѣло, и потребовала близнецовъ, или, по крайней мѣрѣ, объяснила бы толкомъ, кто ея господа. Но она не сдѣлала ни того, ни другаго, а намъ не было резона безъ всякаго повода нарушать уставъ. Такъ ужь, видно, Богу угодно было.

Заинтересованные оба разговоромъ, мы съ директоромъ не замѣчали времени и опомнились только тогда, когда жена послѣдняго прислала звать мужа ужинать. Оказалось, что уже одиннадцатый часъ, и ему слѣдовало придти въ столовую больше часа тому назадъ. Я всталъ, извиняясь за свою невольную неделикатность, но гостепріимный хозяинъ ни за что не хотѣлъ отпустить меня безъ угощенія и повелъ къ своему семейству, давно уже нетерпѣливо ждавшему его. Послѣ ужина, прошедшаго такъ весело и пріятно, какъ мнѣ давно уже не случалось проводить время, меня отпустили, взявъ съ меня честное слово скоро вернуться опять. Въ спискѣ попечителей-контролеровъ воспитательнаго дома, данномъ мнѣ любезнымъ хозяиномъ, стояли имя и адресъ «барина» моей негритянки. Зная изъ ея разсказа, что это за человѣкъ, я именно къ нему и направился. Онъ принялъ меня какъ нельзя радушнѣе и простеръ любезность до того, что самъ повезъ меня въ èasa dos criangas. Тамъ я имѣлъ случай удостовѣриться собственными глазами, что въ разсказахъ директора не было ничего преувеличеннаго. Сердце радовалось, глядя на эти чистенькія, милыя фигурки дѣтей, весело и свободно бѣгающія по дому, каждая непремѣнно чѣмъ-нибудь занятая. Дѣвочки и мальчики находятся всѣ вмѣстѣ лишь до пяти лѣтъ. Съ этого времени ихъ раздѣляютъ, и они помѣщаются въ отдѣльныхъ флигеляхъ. Школы тоже отдѣльныя, и ученье въ нихъ, для сбереженія мѣста и времени, производится въ три пріема: одна часть дѣтей учится поутру, другая въ серединѣ дня, третья подъ вечеръ. Учителя и учительницы мѣняются по очередно въ такомъ порядкѣ: одинъ день одна смѣна занимается утромъ и вечеромъ, другая днемъ, въ слѣ дующій день наоборотъ. При несложности и непродолжительности преподаванія (занимаются всего по два часа, т.-е. въ общей сложности 6 часовъ въ день), такой порядокъ ни для кого не утомителенъ. Изъ числа болѣе тысячи дѣтей, собранныхъ въ casa dos criangas, оказалось всего 7 калѣкъ, изъ которыхъ 5 мальчиковъ: 1 горбатый, 1 съ бѣльмомъ на глазу и 3 хромыхъ. Эти бѣдныя дѣти, негодящіяся въ военную службу, обучаются сапожному ремеслу. Ихъ, какъ и дѣвочекъ, продержатъ въ домѣ до 18 лѣтъ, а потомъ пристроятъ на мѣсто. Въ колыбельныхъ преобладаетъ бѣлый цвѣтъ съ примѣсью зеленаго, въ который окрашены стѣны и люльки. Бѣлье же на дѣтяхъ и платье на мамкахъ все бѣлое. Въ дѣтскихъ — сѣрое съ краснымъ и желтымъ, а на взрослыхъ дѣвушкахъ платья линія съ сѣрыми передниками. Синія же блузки и на мальчикахъ. А какія славныя, интеллигентныя личики и какіе бойкіе глазки у большинства, просто прелесть! Не надо разсказовъ, стоить взглянуть на эту разномастную толпу ребятишекъ, чтобы убѣдиться, что они въ самомъ дѣлѣ счастливы тутъ и живутъ въ полномъ довольствѣ. Никакой робости, ни какой натянутости, и всюду чистота и опрятность замѣчательныя. Преобладающій элементъ среди дѣтей — негритянскій, но на этомъ черномъ фонѣ какое изумительное разнообразіе типовъ и цвѣтовъ! Настоящій антроіологическій атласъ. Я уже успѣлъ привыкнуть къ этому разнообразію, но, все-таки, оно поразило меня, когда явилось передъ глазами собранное въ одну пеструю массу. Есть лица поразительной красоты и та кого тонкаго изящества, что при первомъ взглядѣ видишь, что это дѣти не бѣдняковъ, не простыхъ рабочихъ, загрубѣлыхъ отъ труда и нужды, что, родись они не отъ безсердечныхъ созданій, ихъ мѣсто было бы, можетъ быть, въ раззолоченныхъ аристократическихъ гостинныхъ, а не въ палатахъ воспитательнаго дома. Но кто знаетъ, лучше ли была бы ихъ участь? Странное дѣло: среди дѣвочекъ изъ бѣлыхъ чаще встрѣчается романскій типъ, среди мальчиковъ — чисто нѣмецкій.

Познакомившись съ воспитательнымъ домомъ и сердечно привязавшись ко всѣмъ его обитателямъ, я поинтересовался взглянуть и на тѣсно связанную съ нимъ императорскую военную школу, находящуюся на окраинѣ города, на proia da Urea. Тамъ то же явленіе (я говорю о массѣ нѣмецкихъ лицъ) рѣзко, бросилось мнѣ въ глаза. Я замѣтилъ это директору и, смѣясь, сказалъ ему: "Они у васъ будутъ славными «солдатами».

— Правда, — отвѣчалъ онъ тономъ серьезнаго убѣжденія. — Вы говорите шутя, а, между тѣмъ, сказали святую истину. Великолѣпные солдаты выходятъ. Питомцы у насъ вообще лучшіе солдаты во всей арміи, а среди нихъ наилучшіе тѣ, которые носятъ на себѣ несомнѣнные признаки европейскаго происхожденія и, главнымъ образомъ, нѣмецкаго. Мы уже давно замѣтили это и теперь отличаемъ такихъ солдатъ. Рѣдко который остается простымъ рядовымъ, почти всѣ сержанты, капралы или даже офицеры. Мы такъ и рѣшили, что у нихъ въ крови та способность къ военной службѣ и къ дисциплинѣ, которая, увы! совершенно отсутствуетъ въ насъ, природныхъ бразильцахъ. При этомъ еще одна замѣчательная черта: они всѣ отличаются особенно глубокимъ и страстнымъ патріотизмомъ, и не было еще примѣра, чтобы хоть одинъ изъ нихъ сдѣлался дезертиромъ.

— А развѣ у васъ дезертирство вообще такое частое явленіе?

— Да, къ сожалѣнію, очень обычное. Изъ питомцевъ мало бѣгаютъ. На моей памяти было всего три-четыре случая. Но изъ вольныхъ рекрутовъ чуть не каждый день. Иной добровольно поступить, а, глядишь, прослужилъ нѣсколько мѣсяцевъ, иногда недѣль, и сбѣжалъ.

— И что же, у васъ строго преслѣдуется дезертирство? Въ Европѣ за него наказываютъ смертью.

— Какъ въ этомъ вопросѣ видѣнъ иностранецъ! Бразильцу это никогда бы и въ умъ не пришло. Да, конечно, въ законѣ и у насъ значатся строгія наказанія: въ мирное время долгосрочное тюремное заключеніе, въ военное — разстрѣляніе. И если дезертиръ такъ неловокъ, что самъ попадется, какъ говорится всегда, въ руки правосудія, то его накажутъ. Но преслѣдовать… Зачѣмъ? Подумайте сами. Ужь какой же онъ солдатъ, когда у него нѣтъ охоты служить? И развѣ можно насильно заставить человѣка быть тѣмъ или другимъ? У насъ народъ вообще не склоненъ къ военной службѣ. Не то, чтобы люди отличались особенно миролюбивымъ и тихимъ нравомъ. Совсѣмъ нѣтъ. Напротивъ, они очень воинственны; безоружный никто изъ дому не выйдетъ, и какъ что не по нихъ, сейчасъ за оружіе. Но солдатчина, регулярная служба, дисциплина имъ не по сердцу. Припишите это, пожалуй, малой развитости, но это такъ. Военная служба не въ характерѣ, не въ духѣ нашего народа, и съ этимъ ничего не подѣлаешь. Да, въ сущности, и нѣтъ надобности что-нибудь дѣлать. Будь мы, какъ вы въ Европѣ, окружены воинственными сосѣдями, это представляло бы недостатокъ, опасный для самаго существованія народа. Но у насъ въ Америкѣ подобной опасности нѣтъ. Особенно здѣсь, на югѣ, мы всѣ одинаковы: регулярная армія у всѣхъ хромаетъ.

— Однако, именно у васъ въ Южной Америкѣ войны почти не прекращаются. Въ той ли, въ другой ли сторонѣ, а уже непремѣнно кто-нибудь дерется.

— Вы правы; драка идетъ постоянная. Но развѣ это можно назвать правильными войнами, въ современномъ смыслѣ этого понятія, войнами между давно и прочно организовавшимися государствами и народами? Южная Америка находится теперь въ томъ состояніи полуанархіи и общаго броженія, общихъ, такъ сказать, передвиженій и безпрестанныхъ столкновеній, которое Европа переживала въ средніе вѣка. И тѣми же средствами, какія употреблялись у васъ тогда, ведутся у насъ наши нынѣшія quasi-войны, тѣ же элементы въ нихъ участвуютъ, т.-е. не столько регулярныя войска, которыя и существуютъ тамъ лишь въ зародышѣ, сколько всякій сбродъ, являющійся всюду, гдѣ происходитъ какое-нибудь смятеніе.

Военная школа, директоръ которой такъ благодушно оправдывалъ дезертирство, показалась мнѣ вполнѣ соотвѣтствующей, по своему характеру, и арміи, въ которой больше сброда, чѣмъ регулярныхъ солдатъ, и народу, чувствующему органическое отвращеніе отъ военной службы. Не то, чтобы эта школа производила впечатлѣніе чего-либо непріятнаго или безпорядочнаго. Отнюдь нѣтъ. Она, напротивъ, чрезвычайно симпатична, только ничто въ ней не напоминаетъ ея спеціальнаго назначенія. Еслибъ не синіе мундиры съ желтыми металлическими пуговицами, представляющіе совершенное подобіе прусскаго армейскаго мундира, никто не догадался бы, что находишься именно въ военной школѣ. Будущіе воины, премилые и превеселые мальчуганы, не имѣютъ въ себѣ ничего воинственнаго, совершенно лишены всякой выправки и, видимо, имѣютъ лишь смутное понятіе о дисциплинѣ. Да и самъ директоръ, повидимому, мало расположенъ къ ней, потому что, говоря о дезертирахъ, онъ нисколько не обращалъ вниманія на то, что мальчики, въ сущности, уже взрослые юноши, шныряли вокругъ насъ, а нѣкоторые остановились вблизи и прислушивались. Каково въ этой школѣ общее преподаваніе, судить не берусь, но что спеціально-военное плохо, это и не спеціалисту понятно съ перваго взгляда.

В. К.

"Русская Мысль", кн. II, 1885