1900.
правитьЕсли есть что нелѣпое и оскорбительное въ нашей гражданственности, которая считаетъ себя въ высшей степени усовершенствованною, то это не женщины — сохрани меня Боже такъ думать — это ихъ воспитаніе. И, что всего горестнѣе, этимъ ложнымъ, поддѣльнымъ, уродливымъ, святотатственнымъ воспитаніемъ, которое портитъ и обезображиваетъ лучшее твореніе Божіе, мы обязаны умнымъ людямъ, равно какъ и всѣми почти глупостями, кой происходятъ въ свѣтѣ. Я не могу избѣгнуть отъ необходимости высказать открыто мое мнѣніе въ разсужденіи предмета, который начинаетъ терять свою важность. Это мнѣ очень досадно.
Вообще думаютъ на поверхности всего земного шара, и особенно во Франціи, что женщина есть существо любезное, остроумное и чувствительное, организованное для нѣжныхъ и сладкихъ ощущеній и болѣе насъ надѣленное тонкостію ума и раздражительностію чувства: въ этомъ отношеніи мы только что справедливы; и здѣсь должно остановиться, чтобъ остаться справедливыми. По какому же несчастію происходитъ, что всѣ заведенія, относящіяся къ воспитанію женщинъ, всѣ рѣчи, кой къ нимъ обращаются, всѣ книги, которыя для нихъ пишутся, такъ ясно обнаруживаютъ, — стыжусь признаться, — дерзкое презрѣніе, которое мы въ своей гордости проповѣдуемъ къ ихъ понятіямъ и разумѣнію? Не можно ли подумать, что мы какъ будто хотимъ заставить ихъ лишиться тѣхъ наружныхъ преимуществъ, кой дѣлаютъ ихъ чѣмъ-то высшимъ мужчины, укрощая полетъ ихъ мысли, обрѣзывая крылья ихъ души? Не поступаемъ ли въ отношеніи къ нимъ такъ же, какъ рыбакъ Тысяча Одной Ночи, котораго исторія всѣмъ извѣстна, что, однакожъ, не мѣшаетъ мнѣ разсказать ее здѣсь.
Рыбакъ этотъ вытащилъ своими сѣтями сосудъ, заклейменный печатію Соломона, который заключалъ въ себѣ духа, какъ бутылка, разбитая дономъ Клеофасомъ въ кабинетѣ алхимиста. Что касается до рыбака, онъ не разбилъ своего сосуда, и это было для него очень хорошо: ибо, при видѣ сего новаго бога, раздраженнаго воспоминаніемъ о долговременномъ невольничествѣ и грозившагося отомстить за оное самому своему освободителю, онъ почувствовалъ, что мозгъ леденѣлъ отъ ужаса въ его костяхъ, и понялъ, что не иначе можно было освободиться отъ своего ужаснаго господина, какъ искусствомъ и благоразуміемъ. По счастію духи простодушны, довѣрчивы и легковѣрны — недостатки и качества, которые очень хорошо сходятся съ силою. Нашъ рыбакъ безъ труда убѣдилъ этого гиганта земли, коего голова терялась въ небесахъ, доказать себѣ опытомъ, что онъ точно могъ содержаться нѣсколько тысячелѣтій въ столь тѣсномъ пространствѣ. Понятно, что, вошедши туда однажды, онъ уже оттуда опять не вышелъ. Пандора избавила бы насъ отъ многихъ бѣдствій, если бы прибѣгла къ сему средству; но, какъ молодая вѣтреная и незнавшая свѣта дѣвушка (тогда на это были прекраснѣйшія причины) она не удержала ничего, совершенно ничего, изъ обмановъ и бѣдствій своего рокового ящика, ибо я не принадлежу къ числу тѣхъ, кои думаютъ, что она уберегла въ немъ надежду.
Я слишкомъ отдалился отъ своего предмета, и, можетъ быть, подумаютъ, что я никогда не возвращусь къ нему, ежели не снабжу себя крыльями летучей мыши Афрота или семимильными сапогами Огра; однакожъ, не въ похвальбу сказать, я обращусь къ нему гораздо скорѣе, чѣмъ эти рьяные скакуны безсмертныхъ, кой доставили Буало самое поэтическое и самымъ лучшимъ образомъ цезурованное изъ его полустишій. Теперь, по моему разумѣнію, я нахожусь отъ своей матеріи не болѣе, какъ на разстояніи пробѣла въ печатной страницѣ, который есть самая кратчайшая пауза рѣчи.
Сосудъ рыбака есть воспитаніе женщинъ.
Женщины, освобожденныя христіанствомъ, вошли въ права своей удивительной природы. Онѣ появились на горизонтъ среднихъ вѣковъ, какъ хранительныя свѣтила. Друидизмъ воспитывалъ ихъ для жречества; рыцарство вручило имъ жезлъ самодержавія. Единодушное согласіе образованнѣйшихъ народовъ отдало въ ихъ руки вѣсы правосудія въ тѣхъ торжественныхъ случаяхъ, когда нужно было наградить добродѣтель, почтить храбрость, увѣнчать геній. Онѣ творили героевъ и поэтовъ. Онѣ творили бы боговъ. Этотъ прекрасный періодъ исторіи человѣческаго рода совпадаетъ, какъ и все прочее, съ эпохою разъединенія и нравственнаго оскудѣнія, когда общество, развращенное и огрубленное глупыми выдумками, снова принимается за оковы силы. Владычество женщинъ окончилось. Не такъ много, какъ думаютъ, потребно было времени, чтобы подобное общество само кончилось.
Странное дѣло! Мало-по-малу, я думаю, по какому-нибудь злому духу насмѣшки, который имъ такъ свойственъ, онѣ нашли себѣ убѣжище въ самыхъ важнѣйшихъ занятіяхъ мужчинъ, какъ будто для того, чтобы поддразнить полетъ ихъ мысли, иногда возвышаясь до нихъ: начиная съ Олимпіи Фульвіи Мората, коей ученость уважали Куріонъ, Теодоръ де Беза и де Ту; съ Маріи Леонаръ де Гурней, усыновленной дочери Монтаня и нѣкогда ему равной; съ Анны Маріи Шурманъ, предъ которой преклонялась горделивая ученость Спангейма, и которая, можетъ быть, была эгеріею Евгенія Пенна; съ Анны Лефевръ, прекраснѣйшей изъ литературныхъ комментаторокъ, кои соединяются съ именемъ ученой Дасье; наконецъ со временъ моей короткой пріятельницы, Маріи Самбилы Маріаны, умершей 13 генваря 1717 года, коей точныя и живописныя изученія я предпочитаю всѣмъ хвастливымъ и мистическимъ дюжимъ работамъ Сваммердама, до г-жи Сталь, которая такъ удачно рѣшила намъ важнѣйшія задачи и въ народѣ титановъ, возмущенныхъ революціей, была величайшимъ человѣкомъ своего вѣка.
Господинъ де Фонтенель, жившій сто лѣтъ, если бы еще прожилъ столько же, и тогда бы не повѣрилъ ни одному слову изъ всего сказаннаго. Онъ смотритъ на женщину, какъ на миленькое созданьице, и въ этомъ, безъ сомнѣнія, правъ; но онъ не думалъ, чтобы она стоила труда быть посвященною въ тѣ благородныя таинства, коихъ онъ самъ касался только поверхностно. Господинъ де Фонтенель признается, что дабы возвысить умъ женщинъ до какихъ бы то ни было важныхъ идей, надобно нарумянить науку; и вслѣдствіе того изобрѣлъ свою нелѣпую Уранію Міровъ, со всѣмъ ея причтомъ мушекъ и фижмъ; эту музу, свалившуюся съ обсерваторіи на улицу, коей перегнанные черезъ кубъ уроки занимали настоящую средину между загадками аббата Коттеня и мадригалами Маскарилля.
Воспитаніе женщинъ.
(Продолженіе).
править
Дурные примѣры такъ же соблазнительны въ литературѣ, какъ и на кораблѣ Панурга. Простакъ Плюшъ захотѣлъ передразнить нормандскаго академика: и мы получили естественную исторію въ діалогахъ, глупымъ образомъ испещренныхъ всѣми вычурами дурного паркетнаго разговора, который гоняется за ученостью и умомъ, не достигая ни того, ни другого. Безсовѣстное превращеніе Гиппарха и Аристотеля не было добрымъ предвѣстіемъ для Нютона. Онъ былъ принужденъ ежиться въ свою очередь, подобно падшимъ духамъ Нандемоніума, подъ перомъ колибри, которая переносила оптическія миніатюры щеголеватаго Альгаротти на мотыльковыя крылья. Наконецъ явился Демутье: и древняя ѳеогонія Орфея, Гезіода и Гомера, напитанная сахарною сладостью, запекаемою въ праздничныхъ куплетахъ, отравила его эпическія понятія, которыя были гораздо выше и прекраснѣе, чѣмъ природа, закованная въ кокетничьи рамки тріолета или экспромпта. Гимны, Иліады, Превращенія сошли съ древняго Олимпа на высоту разсахаренныхъ Парнасовъ au Fidèle Berger; и здѣсь являются, испещренныя разными невинными двусмысленностями съ двойными риѳмами.
Это естественнымъ образомъ приводитъ меня къ человѣку, котораго я люблю изящный и разнообразный талантъ, но который слѣдовалъ тому же самому пути, хотя съ гораздо большимъ изяществомъ и вкусомъ, въ Письмахъ о Ботаникѣ. Ему тогда было двадцать лѣтъ: слѣдовательно, онъ находился въ томъ возрастѣ обольщеній и призраковъ, который, подобно первымъ превращеніямъ насѣкомыхъ, есть не что иное, какъ приготовленіе къ жизни, къ той эпохѣ, когда развертываются крылья.
Мнѣніе, которое я имѣю о женщинахъ, заставляетъ меня почитать ихъ призванными къ гораздо высшему назначенію, котораго сія метода воспитанія отнюдь не подозрѣваетъ, и достойными пріобщаться къ самымъ страстнымъ пареніямъ души, по сильнѣйшимъ и гораздо благороднѣйшимъ побужденіямъ, чѣмъ суетность. Здѣсь я изрекаю не приговоръ, а мнѣніе, котораго можно и не принять и которое еще ожидаетъ рѣшенія; и если это рѣшеніе будетъ для меня неблагопріятно, и нимало не удивлюсь тому. Я даже охотно соглашусь, что слишкомъ мало знаю женщинъ, особенно съ нѣкотораго времени. Конечно, объ этомъ не станутъ заводить тяжбы; но должно быть добросовѣстнымъ.
Итакъ, я думаю, и если не поспѣшатъ вывести меня изъ заблужденія, то скорѣе умру, чѣмъ перемѣню свое мнѣніе, что чувствительность женщинъ, возбужденная могучею рукою, какъ бы ни была эта рука неопытна, отзовется не менѣе трогательною и пріятною гармоніею, какъ и то будуарное кокетство, подъ коимъ доселѣ думаютъ заставать врасплохъ душу ихъ. Мнѣ кажется, онѣ лучше всѣхъ насъ чувствуютъ прекрасное въ твореніи: ибо часто я самъ чувствовалъ только черезъ нихъ; и тѣ очень обманываются, кой думаютъ, что черезъ ихъ умъ до сердца или черезъ ихъ сердце до ума не иначе можно достигнуть, какъ сравнивая ихъ съ розами и бабочками. Это можетъ быть очень хорошо на балѣ или на вечеринкѣ, но посреди живой природы есть другой способъ увлекать ихъ съ собою и возвышать до той сферы, гдѣ онѣ подъ конецъ сами увлекаютъ насъ, потому что эта сфера гораздо болѣе принадлежитъ имъ, нежели намъ. Тогда онѣ дѣлаются нашими путеводительницами, нашими фаросами, нашими звѣздами; онѣ тогда узнаютъ свое владѣніе. Не правда ли, что эта глупая педантка, которой атласный башмачокъ для того только оставлялъ паркетъ, чтобъ выбивать тактъ придворнаго менуэта, едва было самого Вольтера не пожаловала въ плохого физика?
Воспитаніе женщинъ.
(Окончаніе).
править
Однажды я сошелъ въ гробницу Святыя Марѳы, что въ Марсели, и нашелъ тамъ прекрасную молодую женщину, которая въ размышленіи сидѣла передъ гробомъ. Я ударилъ по гробу священнымъ кропиломъ и ничего не сказалъ прекрасной женщинѣ. Это былъ мой способъ начинать важные разговоры, когда я влюблялся. Однакожъ я чувствовалъ какое-то замѣшательство и нимало не разсердился на то, что былъ извлечемъ изъ него непримѣтнымъ движеніемъ темнаго насѣкомаго, которое убѣгало отъ моего факела. Я его схватилъ, узналъ и поспѣшилъ перенести въ самую влажную и тѣсную амбразуру подземелья. «Ступай, мой другъ, сказалъ я ему, здѣсь для тебя слишкомъ жарко и свѣтло». — «Что это за насѣкомое?» спросила меня чужестранка. Она была точно не наша: она была англичанка. — «Сударыня», отвѣчалъ я, «это бѣдное животное, котораго имя ужасно, но котораго нравы кротки и расположены къ уединенію. Хотя оно и не питается остатками смерти, но любитъ жилища мертвыхъ, потому что, подобно имъ, мрачно и уныло. Когда видятъ его днемъ, оно представляетъ собою отвратительное зрѣлище, ибо одарено особеннымъ инстинктомъ къ похоронамъ, за коими охотно слѣдуетъ, стараясь найти себѣ убѣжище подъ землею, гдѣ бы оставалось ему немного воздуха и пространства для ходьбы. Оно принадлежитъ къ безчисленному семейству крылатыхъ насѣкомыхъ, и однакожъ природа не дала ему крыльевъ, ибо они были бы для него безполезны, такъ же какъ и для насъ, назначенныхъ, подобію ему, жить посреди гробовъ толикаго множества друзей, съ которыми мамъ не хотѣлось бы разставаться. Она сдѣлала для него болѣе: она сшила ему весьма плотный чехолъ, словно саванъ; и, въ одной изъ его метаморфозъ, видѣлъ я, какъ оно тащилось въ этомъ саванѣ, будто въ кенотафѣ, безъ сердца, безъ внутренностей, безъ всякаго видимаго организма, какъ сокрытая эмблема воскресенія, возникающаго изъ гроба. Натуралисты называютъ сіе насѣкомое смердякомъ, вѣстникомъ смерти».
Я проводилъ эту даму въ гостинницу Бово. Она написала впослѣдствіи превосходную книгу объ энтомологіи. Съ тѣхъ поръ въ моихъ глазахъ доказанная истина, что, дабы посвятить женщинъ въ таинства науки, надобно много любить науку, а еще болѣе женщинъ.
Говоря о нихъ съ энтузіазмомъ, отъ котораго никогда не исцѣлюся, я стыжусь однако показать отвратительную претензію стариковъ, чтобы меня считали за молодого человѣка и, что еще хуже, за прелестнаго молодого человѣка, подобно тому доброму Делилю де Салль, который мечталъ объ идеалѣ своей Пальмиры въ двадцать лѣтъ и имѣлъ счастіе найти ее, когда уже ей минуло восемьдесятъ, если только это было счастіе. Мое мнѣніе не таково. Я ничего подобнаго не думалъ, но крѣпко убѣжденъ, что страстная любовь къ изящному есть признакъ надежной организаціи, которая не мечтаетъ попустому. И чтобы возвратиться къ предмету моего разсужденія, посмотрите, какъ гусеницы любятъ цвѣты; но, прошу васъ, не смѣйтесь. Прекрасныя женщины дѣлаются старыми, а гусеницы бабочками.