Воскресеніе.
правитьI.
правитьМедленно и печально поднималась Елизавета де Френъ по склону холма, поросшаго лѣсомъ и ведущаго къ оградѣ парка при ея виллѣ. Она сѣла на вершинѣ холма, гдѣ въ счастливые дни была устроена на скалѣ терраса, откуда глазамъ открывался одинъ изъ обширнѣйшихъ видовъ Прованса. Море и горы представляли такую восхитительную картину, что это мѣсто было прозвано Котбелль (Прелестнымъ склономъ). У подошвы холма зеленѣли волнистыя вершины сосенъ, по которымъ пробѣгалъ вѣтерокъ съ синѣвшаго вдали замка. А далѣе, на горизонтѣ, высились зубчатыя горы Левана съ обнаженными склонами. Влѣво отъ молодой женщины тянулась темная цѣпь Маврскихъ горъ (les Maures), у подошвы которой раскинулись по уступамъ бѣлые домики Переса. И все это, лѣса, горы, море, островки и далекіе фасады домовъ, было облито яркимъ солнцемъ, — божественнымъ мартовскимъ солнцемъ, ласкавшимъ своими лучами и розовую виллу вблизи, и аллеи граничащаго съ паркомъ сада съ его цвѣтущими мимозами, съ бордюрами синихъ фіалокъ, бѣлой и красной гвоздики, съ кушами блѣдныхъ ровъ и крупныхъ анемонъ. Въ сосновой рощѣ покачивались подъ дыханіемъ морского вѣтра блѣдныя кисти цвѣтовъ вереска, высокаго, какъ деревья, и ярко-бѣлые букеты лавра. Вѣтеръ приносилъ, вмѣстѣ съ запахомъ моря, смѣшанный ароматъ смолы, цвѣтовъ и травъ. Кое-гдѣ виднѣлись оригинальныя формы экзотическихъ растеній: широкіе листья палымъ, изогнутые кинфалы агавъ, остроконечныя борозды юккъ. Благовѣстъ сосѣдней церкви дополнялъ чарующую прелесть этой картины почти восточной весны, навѣвая на душу благоговѣйный восторгъ. Звонъ въ маленькой церкви, господствующей надъ всѣмъ округомъ и носящей прекрасное названіе «Богоматери Утѣшенія», разливался въ лучезарномъ, благоухающемъ и тепломъ воздухѣ серебристыми, вибрирующими звуками. Они возвѣщали, что это солнечное утро есть утро праздника Пасхи, праздника Воскресенія, такъ гармонирующаго съ разлитою въ этой дивной природѣ жизнерадостностью, что, казалось, все въ ней, — солнце, море., цвѣты, — провозглашаетъ побѣду Любви надъ Смертью….
II.
правитьУвы! именно этотъ праздникъ жизни въ природѣ и въ церкви, въ этомъ видимомъ и невидимомъ небѣ, именно это и навѣвало на молодую женщину удручающую меланхолію въ чудное пасхальное утро. Черный крепъ ея одежды, придававшій трогательную грацію ея бѣлокурой красотѣ, говорилъ о болѣе глубокомъ, неизбывномъ траурѣ ея сердца. Прелестные голубые глаза ея, потускнѣвшіе отъ слезъ, повидимому, тяготились яркимъ солнечнымъ свѣтомъ. Блѣдное лицо все болѣе омрачалось печальной думой при каждомъ ударѣ церковнаго колокола. Четыре мѣсяца тому назадъ она потеряла сына — своего единственнаго сына — и кровь сочилась сильнѣе изъ ея материнскаго сердца передъ волшебной картиной наступающей весны, при звукахъ этого призыва къ Богу, которому она не молилась болѣе, не могла молиться съ тѣхъ поръ, какъ онъ отнялъ у нея ея ребенка. Сидя на облитой солнцемъ террасѣ, она машинально глядѣла на все равнодушнымъ взоромъ отчаянія. Вдали всего дивнаго горизонта передъ ней вставали образы, вызывавшіе мысли, живѣе, невыносимѣе напоминавшія малѣйшія подробности ея несчастія.
Внезапная смерть шестилѣтняго мальчика, въ нѣсколько дней унесеннаго менингитомъ, уже сама по себѣ была жестокимъ испытаніемъ, а тяжесть этого удара усиливалась еще нѣкоторыми личными обстоятельствами, которыя оживали въ памяти молодой женщины одно за другимъ передъ этимъ пейзажемъ, полнымъ, для нея столькихъ воспоминаній… Зеркальныя воды залива напоминаютъ ей море, эту пепереходимую грань, лежащую между нею и ея мужемъ, Людовикомъ де Френъ, вынужденнымъ уѣхать на дальній востокъ десять мѣсяцевъ тому назадъ. Она, озабоченная супруга и счастливая, въ ту пору, мать, проводила его, лейтенанта корабля, въ Тулонъ. И вотъ теперь, когда она, въ своемъ великомъ горѣ, такъ нуждается въ его поддержкѣ, ихъ раздѣляютъ тысячи миль! Скоро-ли онъ вернется? Скоро-ли скажетъ ей то слова, которыя вернутъ ей силу жить для исполненія своего долга?… Какого долга?… Звонъ церковнаго колокола слишкомъ ясно говорилъ ей, какого, хотя ея бунтующая душа мѣшала ей быть въ церкви. Если бы г-жа де Френъ поднялась съ мѣста, то на дорогѣ, извивавшейся лентой черезъ лѣса отъ воротъ виллы къ церкви, она увидѣла бы экипажъ со впряженнымъ въ него пони, везшій двухъ дѣтей, одѣтыхъ въ трауръ, какъ и она сама: мальчика девяти лѣтъ и дѣвочку, восьми. Это были Гюи и Алиса, дѣти ея мужа отъ перваго брака. Она вспомнила, какъ искренно было ей жаль этихъ двухъ сиротъ, когда она выходила замужъ за своего кузена, лейтенанта! Какъ віся она была проникнута желаніемъ замѣнить имъ мать! И они, дѣйствительно, до девяти и десяти лѣтъ не знали, что она имъ мачеха. Когда у нея родился свой сынъ, она всячески старалась не дать замѣтить, что она предпочитаетъ его имъ. Это и не стоило ей никакого усилія. Пока вокругъ нея играли и рѣзвились три бѣлокурыя головки, сердце ея естественно дѣлилось между всѣми тремя…
Отчего же теперь ея чувства измѣнились?
Отчего?… Молодой женщинѣ довольно было взглянуть налѣво, на слишкомъ хорошо знакоомую точку, чтобы найти отвѣтъ на этотъ вопросъ. Тамъ, за окраиной города, въ углубленіи долины, находилось кладбище. Съ того дня, когда она видѣла своими глазами — у нея хватило на это мужества, — какъ опустили на веревкахъ въ свѣжую могилу маленькій гробъ ея бѣднаго сына Андрея, въ сердце ея закралось ужасное чувство, которое она тщетно пыталась побороть; и въ это пасхальное утро оно овладѣло ею особенно сильно, какъ ни старалась она заглушить его. Она не могла проститъ двумъ дѣтямъ своего мужа ихъ веселости, молодости; того, что опіи ходятъ, говорятъ, дышатъ, словомъ, живутъ, тогда какъ ея сынъ, ея малютка неподвижно лежитъ въ своей могилѣ. Она не только разлюбила ихъ, по ей казалось даже, что она ненавидитъ ихъ, словно они украли у ея покойника его долю радости, здоровья, свѣта. Ее мучили угрызенія совѣсти, а все-таки, когда дѣти называли ее «мамой», въ ней поднималось болѣзненное, жестокое желаніе крикнуть имъ: «Молчите! не мама я вамъ!» Она не хотѣла, чтобы кто.-нибудь называлъ ее такъ, когда милый ротикъ, который одинъ былъ въ правѣ называть ее этимъ именемъ, уже не могъ болѣе произнести его.
Въ это утро страстное озлобленіе противъ пасынка и падчерицы особенно терзало ея душу. Она хотѣла, какъ и въ прошлые годы, сама подарить имъ пасхальныя яйца. Надо отдать ей справедливость: чѣмъ сильнѣе росла въ ея душѣ несправедливая ненависть къ дѣтямъ, тѣмъ болѣе напрягала она свою энергію, чтобы ничѣмъ не проявить это чувство въ своихъ поступкахъ. Дѣти пришли поутру въ ея комнату. Она видѣла, какъ блестѣли ихъ глаза отъ нетерпѣливаго ожиданія; какъ дрожали руки, когда они вскрывали большія раскрашенныя яйца, какой восторгъ изобразился на ихъ лицахъ, когда они увидѣли выбранные ею подарки: хорошенькую булавку для мальчика и цѣпочку съ крестикомъ для дѣвочки… Боже! Не сознавали эти невинные палачи, что они вонзали ножъ въ ея сердце своею наивною радостью, своимъ наслажденіемъ жизнью, бросавшимъ веселый свѣтъ даже на ихъ траурныя одежды!
Ей представился тотъ, другой, съ укоромъ въ потухшихъ глазахъ за то, что это забыли. Къ горлу ея подступили рыданія, но у нея хватило силы подавить ихъ. Чтобы заглушить эту внезапную, острую боль, она и пришла одна посидѣть на этой пустынной террасѣ, пока Гюи и Алиса были въ церкви. Не предвидѣла она, что ликованіе всей природы не заглушитъ, а оживитъ ея сердечную рану.
III.
правитьВода въ заливѣ продолжала синѣть и сверкать; лиловыя скалы высились на безоблачномъ горизонтѣ; горы рисовались своими мягкими очертаніями; цвѣты испускали свой аромата; алепскія сосны пропускали солнечный свѣтъ въ видѣ золотой пудры; экзотическіе кусты трепетали подъ лучами солнца, какъ бы отъ воспоминанія о родинѣ ихъ могучихъ предковъ. Словомъ, все оставалось, какъ и было, только церковный колоколъ умолкъ. И среди тишины счастливой природы въ сердцѣ матери все сильнѣе и сильнѣе закипали отчаяніе, возмущеніе и ненависть, и тяжелыя впечатлѣнія контраста между этимъ праздникомъ ликующей вокругъ нея природы и ея неизбывнымъ горемъ снова скоплялись въ ея сердцѣ въ странное чувство непобѣдимой антипатіи къ счастью ея пріемныхъ дѣтей. Она сама стыдилась злобной ненависти, поднимавшейся въ глубинѣ ея души, но подавить ее не могла. Да, она завидовала своднымъ брату и сестрѣ своего Андрея въ томъ, что для нихъ это весна жизни, которою онъ уже не можетъ наслаждаться; для нихъ открыта долгая будущность, а для него уже закрылась. Ее самое удивляло ея страстное, ничѣмъ необъяснимое озлобленіе противъ нихъ. Вспоминая ихъ лица, она чувствовала такое инстинктивное отвращеніе мачехи къ плодамъ перваго брака своего мужа, на какое никогда не считала себя способной. Это было безспорно несправедливо. Но есть-ли справедливость въ этомъ мірѣ?.. Конечно, эти двое дѣтей не заслуживаютъ, чтобы вторая жена ихъ отца, попеченіямъ которой онъ ихъ довѣрилъ, воспылала къ нимъ обоимъ такой несправедливой злобой; но сама то она развѣ заслуживала, чтобы ангелъ ея былъ похищенъ у нея такъ внезапно и ужасно?.. Эта набожная и кроткая женщина, такая преданная и снисходительная къ человѣческимъ слабостямъ, поддалась, однако, деморализирующему дѣйствію слишкомъ остраго и глубокаго поря; демонъ злобы, почти свирѣпости. зашевелившійся въ ея душѣ, исторгъ у нея передъ этимъ пейзажемъ, полнымъ гармоніи, мира и красоты, чудовищныя слова, брошенныя природѣ, Богу, всѣмъ;
— Ахъ! если бы умеръ также хотя одинъ изъ нихъ!..
Услышавъ эти слова — свои слова — исторгнутыя безумнымъ горемъ, она остолбенѣла и поднялась со скамьи, на которой сидѣла. Она провела руками по глазамъ, словно отгоняя искушеніе, внушившее ей это возмутительное желаніе, и быстро пошла до лѣсу, словно желая убѣжать отъ зрѣлища этого лучезарнаго пейзажа, отъ этой дороги, по которой должны были возвратиться дѣти ея мужа, отъ своихъ думъ, отъ самой себя.
Она шла по огромному, запущенному парку, избирая самыя заглохшія тропы, гдѣ хворостъ цѣплялся за ея платье, и подъ ногами скрипѣли еловыя шишки; ей непрестанно приходилось раздвигать руками сучья колючаго кустарника и слишкомъ высокій верескъ. И въ то время, какъ она шагала въ лихорадочномъ забытьи, изранивая себѣ руки и ноги, мысль ея также шагала и шагала.
Повторившійся острый припадокъ ненависти къ дѣтямъ мужа остылъ, — но отъ него осталась въ ея сердцѣ тупая усталость и непобѣдимое отвращеніе, въ которомъ теперь она отдавала себѣ отчетъ; она считала это почти законнымъ, какъ дозволительную отместку за свое несчастіе.
Она продолжала итти, и на ходу въ ней созрѣвало рѣшеніе, которое уже не разъ бродило въ ея умѣ, но еще никогда съ такою гипнотизирующею отчетливостью. Зачѣмъ продолжать нести на себѣ эту обузу? Зачѣмъ играть эту комедію материнства относительно двухъ существъ, одно присутствіе которыхъ стало для нея пыткой? Не лучше-ли избавиться отъ обоихъ, поступивъ, какъ поступаютъ многіе родители со своими родными сыновьями и дочерьми? Отчего, вмѣсто того, чтобы держать ихъ дома, не отдать одного въ гимназію, другую въ монастырь, чтобы остаться наединѣ со своимъ покойничкомъ, не слышать около себя этихъ голосовъ, смѣха, не видѣть ихъ веселой суеты, какъ бы глумленія надъ ея горемъ? Правда, дѣти не будутъ счастливы среди чужихъ, въ интернатахъ. Гюи такъ чувствителенъ, Алиса такъ чутка и нѣжна! Но сколько другихъ дѣтей ихъ возраста живутъ и растутъ въ разлукѣ со своими семьями? Да, наконецъ, если они и не будутъ счастливы, то это только справедливо.
Однако, Елизавета знала, что мать ихъ, умирая, умоляла мужа отказаться отъ своей карьеры, чтобы не разставаться съ ними, любить ихъ за двоихъ, такъ какъ у нихъ останется одинъ онъ. И съ какою жалостью молодая мачеха дала себѣ слово, въ свое время, исполнить этотъ завѣтъ! «Такъ какъ отецъ ихъ продолжаетъ служить, то я никогда не покину ихъ, всегда буду съ ними и замѣню для нихъ мать». Но, если она отдастъ сиротъ изъ родительскаго дома — развѣ это будетъ исполненіемъ священной воли покойницы, которую она поклялась замѣнить для дѣтей? Совѣсть Елизаветы отвѣчала: нѣтъ!… Однако, чувства мачехи, разъ они проснулись, не такъ-то скоро усыпляются вновь. Странный поворотъ, въ болѣзненной чувствительности! Теперь, когда дѣти умершей жены оставались живы, тогда какъ вторая жена потеряла своего ребенка, послѣдняя чувствовала къ первой мучительную ревность, ту ревность заднимъ числомъ, которая отравляетъ много браковъ и дѣлаетъ иногда лучшихъ людей самыми жестокими и безсовѣстными палачами. Зная, что мысль объ интернатѣ дѣтей въ гимназіи и въ монастырѣ была однимъ изъ кошмаровъ покойницы, мачеха чувствовала удовольствіе отъ такого отмщенія… Мало того, она сознавала, что это будетъ только началомъ, только первымъ шагомъ на жестокомъ пути, на которомъ она уже не остановится… Отецъ возвратится. Что же она скажетъ ему?… Тутъ представлялось еще худшее искушеніе. Единственнымъ свидѣтелемъ поведенія дѣтей въ отсутствіи отца является мачеха. Чего же стоить ей написать мужу, что она не могла оставить ихъ дома по причинѣ тѣхъ или другихъ пороковъ? Ей не придется даже лгать. Мальчикъ былъ отъ природы вспыльчивъ, а дѣвочка склонна возражать. До сихъ поръ Елизавета, какъ и покойная мать дѣтей, всегда заступалась за сиротъ передъ строгимъ отцомъ. Но развѣ не въ правѣ она поступать иначе? Вѣдь отдать ихъ въ гимназію и въ монастырь — дѣло простое, полезное, даже необходимое… Но она огорчить отца, нѣжно любящаго сиротъ. И отвѣчаетъ-ли это ея прежнимъ рѣшеніямъ?.. Что за бѣда, лишь бы ей меньше страдать!
IV.
правитьДля каждой души есть соотвѣтствующая ей идейная атмосфера, внѣ которой она можетъ долго дышать. Благородная душа можетъ увлечься до недостойнаго ея рѣшенія и въ туманѣ заблужденія можетъ даже приступить къ выполненію его. Но она не можетъ чувствовать себя при этомъ хорошо.
Молодая женщина сказала себѣ: «Рѣшено! Черезъ недѣлю дѣтей не будетъ дома!» И послѣ этого, она старалась не думать болѣе о дѣтяхъ, съ которыми она собиралась поступить такъ сурово, ни о гнусной роли, которую она рѣшилась взять на себя передъ ихъ отцомъ. Она инстинктивно силилась заглушить укоры совѣсти, уже поднимавшіеся изъ глубины ея чистой души, и вся ушла въ воспоминанія о своемъ Андреѣ. Она съ такимъ пыломъ горя и сожалѣнія вызывала маленькій призракъ, что онъ вставалъ въ ея воображеніи, какъ живой, словно она не видала окоченѣвшій трупъ въ его кроваткѣ, съ открытымъ ротикомъ, изъ котораго вылетѣлъ послѣдній вздохъ, съ закрытыми глазами, съ блѣдными, какъ воскъ, ручками, сложенными на Распятіи, словно не видала, какъ пришли черные люди и заколотили крышку гробика надъ этимъ неподвижнымъ предметомъ, который не далѣе, какъ за два дня передъ тѣмъ, былъ рѣзвымъ, безпечнымъ ребенкомъ… Вотъ онъ, еще здѣсь, возлѣ нея, и яркое солнце играетъ въ его золотистыхъ кудряхъ… Видѣніе было такъ живо, такъ настойчиво, что мать почувствовала страстное желаніе излить свою любовь какъ-нибудь реально, сдѣлать что-нибудь для обожаемаго сына. Она стала выбирать самые красивые цвѣтки въ кущахъ бѣлаго вереска, чтобы украсить ими его комнату.
Съ того дня, когда бренные останки малютки были перенесены изъ виллы, называвшейся «Розовою», — на кладбище, мать не позволила передвинуть ни одной вещи въ его комнатѣ. Она уже уговаривала мужа купить, по возвращеніи этотъ домъ, нанятый ими вслѣдствіе его близости къ Тулону, когда лейтенантъ служилъ въ этомъ портѣ.
Сколько матерей, женъ или дочерей, какъ бы изъ желанія продлить существованіе обожаемаго покойника, стараются сохранять всѣ вещи, служившія ему при его жизни! А потомъ, когда исчезнетъ и сама жрица этого домашняго культа, эти реликвіи, бывшія ея сокровищемъ, распродаются, какъ ненужное старьё. Уже четыре мѣсяца Елизавета каждый день входила утромъ и вечеромъ въ эту маленькую спальню, гдѣ сынъ ея испустилъ послѣдній вздохъ. Она сама отворяла въ ней ставни, стирала пыль съ мебели, развертывала одежды ребенка, сохранявшія форму маленькаго тѣла… Вотъ и теперь она собиралась исполнить этотъ обрядъ, безполезный, но дорогой ея страждущей душѣ.
Букетъ вереска такъ увеличился, что она не могла держать его въ одной рукѣ, и несла, обхвативъ обѣими руками. Довольная такой обильной жертвой, хотя съ тоской въ душѣ, она спускалась къ виллѣ, розовѣвшей цвѣтомъ радости и надежды сквозь сѣть аденскихъ сосенъ и пальмъ. Трагическій и скорбный контрастъ представляла эта молодая, бѣлокурая женщина, вся въ черномъ, съ душистымъ букетомъ бѣлаго вереска, идущая къ свѣтлому домику среди зеленѣющаго сада подъ яснымъ голубымъ небомъ съ такимъ видомъ, съ какимъ идутъ къ могильной плитѣ, чтобы осыпать ее цвѣтами и облить слезами!
V.
правитьМать вошла въ виллу заднимъ ходамъ и, погруженная въ свои думы, не замѣтила, что кучеръ обмываетъ на дворѣ передъ конюшней англійскій кабріолетъ, — что означало, что ея печальная прогулка длилась долѣе, чѣмъ обѣдня. Гюи и Алиса давно были дома. Войдя въ коридоръ, изъ котораго вела дверь въ комнату ея покойнаго малютки, Елизавета была почти испугана, какъ чѣмъ-то сверхъестественнымъ, увидѣвъ дверь полуоткрытой и услышавъ въ комнатѣ голоса двухъ дѣтей, лица которыхъ все утро преслѣдовали ее, будя въ ней злое чувство.
Что дѣлали они въ этой комнатѣ, куда она всѣмъ запретила входъ, и которая была бы темной, если бы въ нее не проникалъ солнечный лучъ сквозь щель ставни и въ полуотворенную дверь? Сердце ея забилось чаще; она остановилась, прижимая жъ себѣ охапку веревка и прислушиваясь къ голосамъ двухъ посѣтителей. Она не могла ясно видѣть, что они дѣлаютъ, но, съ чувствомъ восторга и раскаянія, поняла, что сводный братъ и сводная сестра ея бѣднаго Андрея опередили ее въ намѣреніи, съ которымъ она сдѣлала свою печальную прогулку. Добрыя дѣти вспомнили въ это солнечное утро товарища своихъ игръ, ушедшаго отъ нихъ навсегда, и набрали для него въ саду цвѣтовъ; мало того, желая, чтобы онъ участвовалъ какъ-нибудь въ великомъ праздникѣ, они, съ трогательною заботливостью купили у входа въ церковь яицъ и принесли ихъ ему въ пасхальный подарокъ.
— Этотъ букетъ надо положить сюда. — говорилъ голосокъ Алисы. — Помнишь, какихъ хорошенькихъ золотистыхъ насѣкомыхъ мы находили для него въ розахъ?…
— А яички вотъ сюда, какъ и въ прошломъ году, — совѣтовалъ Гюи. — Какъ онъ былъ радъ тогда! Какъ бы мнѣ хотѣлось опять поцѣловать его!
— Нѣтъ, ужъ теперь нельзя, онъ померъ. Но мы увидимся съ нимъ на небѣ, — утѣшала дѣвочка.
— А если бы вдругъ онъ воскресъ? — сказалъ мальчикъ. — Вѣдь вотъ Лазарь воскресъ же; и Спаситель также…. Я молю объ этомъ Бога утромъ и вечеромъ, и я увѣренъ, что и мама молитъ… Это было бы чудо, но отчего же Богу не сдѣлать бы этого чуда для насъ? Онъ добрый, и чудеса-то бываютъ…
Говоря это, наивное девятилѣтнее дитя не подозрѣвало, что возлѣ него, подъ звуки это голоса, дѣйствительно, совершалось чудо — чудо воскресенія. Воскресли справедливость и жалость, любовь и чувство долга, великодушныя и высокія добродѣтели въ душѣ женщины, которая была готова сдѣлаться самой безжалостной изъ мачехъ.
Подслушанный дѣтскій разговоръ, свидѣтельствовавшій о томъ, какъ любовно помнятъ сироты о своемъ покойномъ братѣ, перевернули до глубины души чувство этой женщины, и минутный испугъ дѣтей, при входѣ ея въ комнату, что ихъ будутъ бранить, тотчасъ перешелъ въ нѣжныя изліянія. Мать — ихъ мать — отдала имъ свои цвѣты, сказавъ: «Отдайте ему и эти вмѣстѣ съ вашими». И обнявъ обоихъ, она горячо, страстно прижала ихъ къ своей груди, какъ прижала бы Андрея. Вѣдь и этихъ также она потеряла и нашла! И она плакала теперь, хотя но прежнему, горькими слезами, но смягченными нѣжнымъ чувствомъ, словно ея улетѣвшій ангелъ, шепнулъ ей: «Люби ихъ за то, что они такъ любятъ меня».
И въ поцѣлуяхъ, которые она расточала имъ, растаяли, улетучились злыя намѣренія, зависть, озлобленіе, всѣ низкія страсти. Въ человѣческомъ сердцѣ еще разъ совершилась великая тайна воскресенія, празднуемая Церковью и всею видимою природой: жизнь побѣдила Смерть, Любовь побѣдила Ненависть….