Ворохов в Петербурге (Вейнберг)/ДО

Ворохов в Петербурге
авторъ Павел Павлович Вейнберг

Опубл.: 1907. Источникъ: az.lib.ru • I. Наша богема.
II. Наша драматическая школа.
III. Жизнь в комнатах.

ПАВЕЛЪ ВЕЙНБЕРГЪ.

ВОРОХОВЪ ВЪ ПЕТЕРБУРГѢ.

I. НАША БОГЕМА.

II. НАША ДРАМАТИЧЕСКАЯ ШКОЛА.

III. ЖИЗНЬ ВЪ КОМНАТАХЪ.

ИЗДАНІЕ С. Г. ГЕНКЕНЪ С.-ПЕТЕРБУРГЪ ТИПОГРАФІЯ «СѢВѢРЪ», САДОВАЯ 60.

1908.

I. НАША БОГЕМА.

I.
Нѣчто о заклад<ѣ.

Вороховъ и я — молодые художники съ будущностью, но безъ всякаго настоящаго. Мы живемъ въ маленькой, невзрачной квартирѣ, прочность потолковъ которой напоминаетъ Таврическій дворецъ. Подобно всѣмъ благовоспитаннымъ людямъ, мы имѣемъ кухарку Маланью, которая въ свою очередь имѣетъ на книжкѣ въ сберегательной кассѣ сто рублей, составляющихъ предметъ нашихъ тайныхъ мечтаній. Но Маланья скупа, какъ Гарпагонъ. Ее не трогаютъ ни мольбы, ни слезы.

Когда у насъ «изсякаетъ» послѣдняя копѣйка, Вороховъ зоветъ Гарпагона въ комнату и говоритъ важнымъ, дѣловымъ тономъ:

— Въ наше время, когда начинается всеобщая переоцѣнка цѣнностей, биржа, реагируя на событія и отражая въ себѣ… такъ сказать… тово… Нѣтъ-ли у тебя въ займы трехъ рублей подъ общее поручительство? Въ среду, ровно въ двѣнадцать дня, или, вѣрнѣе даже, въ половинѣ перваго, ты получишь пять!..

Маланья ничего не отвѣчаетъ, но за то отрицательно качаетъ головой. Вороховъ вскакиваетъ.

— И тебѣ не стыдно?.. Теперь, когда у насъ третья государственная дума, когда въ воздухѣ пахнетъ весной и бюрократическіе устои рушатся, уступая мѣсто свѣтлой идеѣ, ты не можешь выручить насъ, принадлежащихъ къ крайнимъ лѣвымъ! стыдись!..

Маланья тупо смотритъ на Ворохова и слезливо мигаетъ глазами.

— Денегъ нѣтути, вотъ какъ передъ Истиннымъ!.. Вчера въ деревню послѣдніе пять рублей послала…

— Нѣтути?.. Врешь!…

— Лесъ, монъ ами, — говорю я, имѣя обыкновеніе, подобно Ворохову, прибѣгать въ критическихъ случаяхъ жизни къ французскому языку, — сетъ бабъ тре мешантъ… Аллонъ данъ ломбардъ!..

— Для того, чтобы аллонъ въ ломбардъ, ильфо тавуаръ какія нибудь вещи!.. — ерошитъ волосы Вороховъ, — у насъ остались только брюки… но они на пропръ и за нихъ врядъ-ли что нибудь дадутъ… Хотя, попробуемъ… Сегодня пасмурно… авось не замѣтятъ…

— Можно попробовать, — меланхолически соглашаюсь я, — бываютъ случаи… не захватить-ли намъ съ собой еще зонтикъ?..

— Ты съ ума сошелъ!.. Онъ безъ ручки!..

— Да, но за то тамъ прелестная шелковая матерія… Канаусъ крепъ-де-шинъ…

— Вотъ развѣ что канаусъ.

— И такъ плю витъ!..

Мы бережно завертываемъ въ старую газету «закладъ» и отправляемся въ ломбардъ.

Здѣсь нахальство Ворохова переходитъ всякія границы. Изъ обыкновеннаго смертнаго онъ превращается въ виртуоза. Выждавъ удобный моментъ, мы подходимъ къ окошечку, причемъ Вороховъ просовываетъ въ него руку и фамиліарно хлопаетъ оцѣнщика по плечу.

— Иванъ Петровичъ!.. Дорогой мой!.. Сколько лѣтъ не видѣлись!.. Позвольте васъ поздравить съ открытіемъ третьей государственной думы!.. что?.. я всегда говорилъ, что Россіи необходимъ парламентъ… Что?.. Народъ сила, народъ…

Лицо оцѣнщика принимаетъ мертвенно-холодное выраженіе.

— Во первыхъ, меня зовутъ не Иванъ Петровичъ, а во-вторыхъ, я прошу васъ не напирать!..

— Какъ не Иванъ Петровичъ?.. Ахъ, да!.. Совершенно вѣрно!.. Иванъ Петровичъ въ городскомъ ломбардѣ… Я перепуталъ… Но не все-ли это равно?.. «Что въ имени тебѣ моемъ?» какъ сказалъ Гоголь!.. А Гоголь, какъ извѣстно, былъ большимъ знатокомъ живыхъ и мертвыхъ душъ!..

— Потрудитесь не напирать!..

— Ага!.. Я вижу по глазамъ, что онъ сгораетъ отъ любопытства… Плутишка!.. Сейчасъ, сейчасъ-ужь!.. Вуаси се панталонъ е парасоль…

— Что-съ?..

— Панталоны и зонтикъ!.. Комбьенъ ву ну доннере?..

— Что?..

— Сколько вы намъ дадите, дружище?.. Обращаю ваше вниманіе на эти брюки… Стоятъ новыя тридцать шесть съ полтиной!.. Если прибавить къ этому, что онѣ надѣваны всего на всего два раза, вамъ станетъ понятнымъ…

— Пожалуйста не трогайте меня руками, я этого терпѣть не могу!.. Позвольте закладъ…

— Извольте-съ, моя радость… но только ради Бога обращайтесь съ нимъ осторожно!.. Эти брюки не выносятъ грубаго прикосновенія… Они нѣжны, какъ поцѣлуй ребенка!.. Ага, заинтересовались?.. Это, батенька, вещи, подобныхъ которымъ сразу не найдешь!..

«Заклады» несутся къ свѣту. Зонтикъ тутъ-же откидывается въ сторону, а брюки подвергаются самому тщательному осмотру.

Ихъ треплютъ, какъ будто желаютъ разорвать. Обращеніе самое неделикатное. Мы стоимъ молча, ожидая приговора. Наконецъ раздается сухой, монотонный голосъ:

— Два рубля получите… Зонтикъ не примемъ…

Вороховъ отшатывается.

— Что?.. Какъ вы сказали?.. Повторите!..

— Два рубля… Потрудитесь не кричать!..

— Но вѣдь это-же называется брать людей за горло!.. Въ наше время пробудившагося народнаго самосознанія каждый гражданинъ имѣетъ право разсчитывать на сердечное отношеніе… Третьяго дня намъ давали за эти вещи въ городскомъ ломбардѣ двѣнадцать рублей… Мы могли бы взять и больше, но не взяли… и вдругъ здѣсь… Слушайте, Федоръ Федоровичъ, я васъ убѣдительно прошу дать намъ хоть пять рублей… И пожалуйста поскорѣе… Намъ нужно торопиться на засѣданіе…

— Два рубля.

— Федоръ Федоровичъ!.. Одумайтесь, еще не поздно!.. Худой миръ лучше доброй ссоры!.. Четыре?.. А?.. Я знаю, что у васъ въ сердцѣ есть хорошія струны… ихъ только нужно умѣть тронуть!.. По рукамъ?..

Видя, что отъ Ворохова не отвязаться, оцѣнщикъ набавляетъ рубль. Намъ выдаютъ красную квитанцію, въ которой сказано совершенно ясно: «старые, потертые, въ пятнахъ, внизу бахрома».

— Это безобразіе!.. — кричитъ Вороховъ, неизвѣстно почему набрасываясь на сторожа, — вы не имѣете права обезцѣнивать цѣнности… Я буду жаловаться!.. У меня есть рука въ министерствѣ внутреннихъ дѣлъ!.. Я вамъ покажу, кто я такой!!..

Мы выходимъ на лѣстницу. На лицѣ Ворохова самодовольная улыбка.

— Мы обезпечены… — говоритъ онъ, потирая руки, а теперь аллонъ манже и буаръ! Я чувствую потребность съѣсть бутербродъ со свѣжей икрой!..

И мы счастливы до слѣдующаго дня.

II.
По контромаркамъ.

Театръ мы посѣщаемъ рѣдко, ибо это сопряжено съ огромными затрудненіями, изъ которыхъ главное неимѣніе денегъ. Ворохову приходитъ мысль развлекаться именно тогда, когда содержимаго нашихъ кошельковъ едва хватаетъ на конку. Мы долго споримъ и волнуемся. Въ концѣ концовъ, я почти всегда уступаю.

— Же ве алле ожурдьи данъ зюнъ театръ!.. — говоритъ Вороховъ тономъ не допускающимъ возраженій, — иль фо регарде пьесъ нувель!..

Я удивленно смотрю на него.

— Пьесъ нувель?.. Се тре бьенъ… Но ты навѣрно убліе, ке ву законъ селеманъ трантъ копэкъ!..

— На загреабль!.. Но на то мы съ тобой и умные люди, чтобы умѣть найти выходъ изъ каждаго гнуснаго положенія… Надѣнемъ наши роскошные смоккинги и маршъ въ дорогу!..

— Денегъ не забудьте на булки оставить! — слышится изъ кухни недовольный голосъ Маланьи, — а то придется мнѣ завтра опять горячку пороть!.. Мученье…

Вороховъ съ сосредоточеннымъ видомъ разглядываетъ пятна на смоккингѣ.

— Купи на свои… Что?.. Ну, да, да!.. За нами тамъ есть какіе то гроши, но ты не волнуйся… Въ пятницу я получаю жалованіе и тогда… Понимаешь?.. А теперь давай намъ пальто!..

Мы выходимъ на улицу и сейчасъ же «беремъ» конку. Вороховъ сидитъ развалясь, мѣшая сосѣдямъ и читая отъ нечего дѣлать навыворотъ коночныя объявленія. Пассажиры подозрительно косятся на насъ.

— Яіномрагъ — ессилпъ!.. — баситъ Вороховъ, не обращая ровно никакого вниманія на подозрительные взгляды, — Яіномрагъ — ессилпъ или, выражаясь точнѣе, Плиссе Гармонія!.. Оакакъ!.. Какао!.. Ыдеписолевъ — велосипеды!.. Нилезавъ-Оело — Олео-вазелинъ!.. Ниткиденебъ — Бенедиктинъ!..

Нѣкоторые смѣются, нѣкоторые, неизвѣстно почему, негодуютъ и просятъ кондуктора прекратить безобразіе. Въ общемъ мы ѣдемъ превесело и достигаемъ благополучно конторы театра.

Здѣсь Вороховъ, что называется, превосходитъ самъ себя. Его могучій, сотрясающій стекла басъ превращается въ сладчайшій теноръ. Утонченныя выраженія не сходятъ съ языка. Лицо, выдающее контромарки, смотритъ на насъ строго и недовѣрчиво.

— Гм… Вы желаете контромарку?.. Собственно, почему?.. Вы артистъ?..

— Да, я артистъ!.. — говоритъ Вороховъ, вперяя взглядъ въ потолокъ, — я чувствую красоту, я люблю голубое небо, солнце, тонкій, раздражающій запахъ скошеннаго сѣна… Когда заря, пылая пожаромъ, тухнетъ за горизонтомъ и ночныя тѣни пугливо вылѣзаютъ…

— Виноватъ… Вы задерживаете остальныхъ…

— Я задерживаю?.. Я?.. Изволите ошибаться. Если вамъ мало всего вышесказаннаго, заявляю всенародно, что я родной племянникъ Константина Александровича Варламова, который просилъ дать намъ самыя лучшія мѣста, не дальше третьяго ряда и притомъ совершенно безплатно… Было-бы дико, согласитесь сами, если-бы артисты, чувствующіе красоту, платили за какіе-то идіотскія контромарки…

— Виноватъ… у васъ, можетъ быть, есть карточка отъ господина Варламова?..

— Карточка?.. Карточки у меня нѣтъ, но за то здѣсь есть телефонъ… Позволите мнѣ переговорить съ дядей?.. 231590… Можно?..

— Зачѣмъ-же безпокоиться… Извольте контромарки… Пожалуйста передайте поклонъ вашему дядѣ…

— Мерси… Завтра я у него обѣдаю… Ха-ха-ха!.. Представьте себѣ, какой чудакъ!.. Купилъ три заднихъ телячьихъ ноги и устраиваетъ конкурсъ: которая лучше!… Ха-ха-ха!.. Премного благодаренъ!.. Въ третьемъ ряду?.. Далековато, но ничего!.. По крайней мѣрѣ, гриммъ не такъ видѣнъ!.

Мы идемъ въ кассу, получаемъ билеты и торжественно садимся въ третій рядъ. Вороховъ, совершенно забывая о контромаркахъ, начинаетъ вслухъ критиковать пьесу, возбуждая неудовольствіе окружающихъ. Я дергаю его за рукавъ, толкаю колѣномъ, ничего не помогаетъ.

— Не пьеса, а чортъ ее знаетъ что!.. Какіе-то неясные контуры… намеки… Гдѣ-же свѣтъ?.. Я васъ спрашиваю, гдѣ свѣтъ?.. Пусто, мертво!.. Водянисто!..

— Потрудитесь не мѣшать!.. — говорить обыкновенно сосѣдъ, жадно слушающій каждое слово. — Если вамъ не интересно, то позвольте другимъ…

— Мнѣ не интересно?.. Ошибаетесь!.. Въ послѣднемъ моемъ письмѣ къ Ибсену я разъяснилъ ему, какое впечатлѣніе долженъ производить театръ!.. Театръ — храмъ!.. Театръ — школа!.. А если вы хвалите эту бездарную пьесу, то навѣрно, только потому, что сидите по контромаркѣ и боитесь ругать…

— Что-съ?.. Я по контромаркѣ?.. Я?..

— Разумѣется… Мы заплатили деньги и высказываемъ свое мнѣніе вслухъ… Мерзко!.. Гадко!.. Довольно символовъ, дайте намъ чистоту!.. Ту чистоту, которая какъ живая вода…

— Потрудитесь не мѣшать…

— Мѣшаю не я, а вы!.. Вамъ конечно и неудобно порицать, разъ вы, взявъ контромарку…

— Что-съ?..

Отовсюду протесты. Вороховъ такъ ловко выворачивается, что всю вину сваливаетъ на сосѣда, который уходитъ въ серединѣ дѣйствія. Мы не слушаемъ тоскливую пьесу, а начинаемъ разглядывать сосѣднихъ дамъ. Дѣлается веселѣе.,

— Ахъ, кель демуазель!.. — шепчетъ Вороховъ, толкая меня локтемъ. — Кель ку!.. Коль зье!.. съ ней я былъ-бы счастливъ!.. Ель е тре жоли!.. Визажъ нервенъ!..

— Сертенеманъ!.. — соглашаюсь я, смотря по указанному направленію. — Хорошо было-бы супе авекъ эль, ме на зенъ су!.. Ахъ, комъ ву сомъ повръ!..

— Гранъ таланъ сонъ тужуръ повръ!.. Ки рингъ, тотъ на таланъ!.. Пересядь пожалуйста на мое мѣсто, а то отъ моего смоккинга пахнетъ скипидаромъ!.. Вотъ такъ!.. Бьенъ мерси!..

Въ антрактѣ мы удаляемся въ фойе и начинаемъ преслѣдовать «демуазель», которая тщательно насъ избѣгаетъ. Въ концѣ концовъ Вороховъ преграждаетъ ей дорогу.

— Пермете муа ву презанте!.. Сергѣй Павловичъ Варламовъ, родной племянникъ знаменитаго Константина Александровича!.. Что?.. Не желаете?.. Какъ угодно!.. Насильно милъ не будешь!.. О, женщины!.. Ничтожество вамъ имя!..

«Демуазель» скрывается, а мы, выкуривъ предварительно двѣ дешевыхъ папиросы, идемъ дремать въ зрительный залъ.

Представленіе продолжается.

III.
Прогулка.

Бываютъ такіе счастливые дни, когда намъ удается продать картину. Моментально мы начинаемъ совѣщаться о «распредѣленіи дня». Планы Ворохова поражаютъ своей грандіозностью и дороговизной. Оказывается, что онъ «привыкъ къ мотору», роскошному обѣду у Кюба, ложѣ бель-этажа въ опереткѣ и ужину съ француженками.

— Надоѣло жить по плебейски!.. — восклицаетъ онъ, разваливаясь на ломаномъ креслѣ и дѣлая какіе-то странные, аристократическіе жесты, — если всѣ ѣздятъ на моторѣ, почему не ѣздить и намъ?.. Все это такъ условно, такъ шаблонно… А? Кеске тю ли?

— Же ли, ке моторъ тре шоръ, — отвѣчаю я, мысленно прощаясь съ заработкомъ, — можно обойтись простымъ фіакромъ и обѣдомъ подешевле!.. Иль не фо па бросать деньги на вѣтеръ!..

— Ассе!.. Рутинеръ!..

Кое-какъ мы приходимъ къ соглашенію и непосредственно вслѣдъ за этимъ отправляемся на солнечную сторону Невскаго проспекта. Съ первыхъ-же шаговъ Вороховъ начинаетъ дурачиться. Поднявъ руку съ потухшей папироской, онъ терпѣливо ждетъ «жертвъ», которыя являются въ самомъ скоромъ времени.

— Pardon… — раздастся вѣжливый, просящій голосъ, — позвольте закурить…

Вороховъ дѣлаетъ граціозный жестъ.

— Авекъ плезиръ… Такой пустякъ!.. Покорнѣйше прошу!..

Слышно долгое, безрезультатное чмоканье и деликатный вопросъ:

— Не курится?..

Вороховъ безнадежно машетъ рукой.

— Полчаса тому назадъ потухла, окаянная!.. не найдется-ли у васъ спички?..

«Жертва» сердито отворачивается, произнося по нашему адресу какое-то неразборчивое слово, а Вороховъ неизвѣстно для чего втаскиваетъ меня за руку въ роскошный ювелирный магазинъ. Я конфужусь и озираюсь по сторонамъ.

— Здравствуйте, дорогіе мои!.. Сто лѣтъ не видались!.. — баситъ Вороховъ, здороваясь со всѣми прикащиками, — привелъ къ вамъ покупателя… Хе-хе-хе!.. Тамбовскій помѣщикъ оригиналъ!.. Женится, плутишка, и хочетъ сдѣлать невѣстѣ презентъ… Покажите-ка намъ колье, брошку и серьги… Только такія, какъ я люблю… Вы вѣдь знаете мой вкусъ?..

Хотя его вкуса никто не знаетъ, но на стеклянный прилавокъ выкладываются самыя дорогія и разнообразныя вещи. Вороховъ съ видомъ знатока подносигъ ихъ къ свѣту, многозначительно сжавъ губы.

— Недурно, хотя нѣсколько аляповато… И потомъ мнѣ не нравится, что здѣсь рубины… Будь изумруды, дѣло другое… Изумрудъ — се пьеръ даристократикъ!.. Въ общемъ, неважно!.. Покажите-ка что нибудь подороже!.. Ага!.. Вотъ это я понимаю, вотъ это вещь!.. Какой блескъ!.. Какая игра!.. И позвольте узнать, какая цѣна?

— Двѣ тысячи триста-съ.

Вороховъ плутовски прищуриваетъ глаза и хлопаетъ прикащика по плечу.

— Ну ужъ это вы разсказывайте кому нибудь другому!.. Позволю себѣ отрѣзать голову, если колье стоитъ болѣе полутора тысячъ… Ma пароль!.. Зачѣмъ-же запрашивать? Этакъ вы, батенька, отъ себя всѣхъ покупателей отобьете!.. Пойдемъ, Ваня, въ другой магазинъ!.. Ты хоть и оригиналъ, но бросать деньги на вѣтеръ глупо!.. Нога моя больше не будетъ въ этой грабиловкѣ!.. Аллонъ!..

Мы выходимъ, шумно хлопнувъ дверью. Слѣдующая станція, — булочная Филиппова. Вороховъ подходитъ къ кассѣ, беретъ нѣсколько марокъ по пяти копѣекъ и говоритъ преувеличенно громкимъ голосомъ, обращая на себя вниманіе окружающихъ:

— Пришло время, другъ мой, выиграть съ тебя пари!.. Что?.. Не помнишь?.. Забылъ, плутишка!.. А пирожки?..

Я дико таращу глаза.

— Какіе пирожки?..

— Какъ «какіе»?.. Коли ты не забылъ, я увѣрялъ тебя, что могу съѣсть сорокъ пирожковъ подрядъ, безъ различія начинокъ… Мы тогда еще поспорили на двѣсти рублей… Угодно сейчасъ?.. Ну?..

— Двѣсти много. Сто — согласенъ…

— Сто, такъ сто. Дѣло не въ цифрѣ. Я принципіально. Ну-съ, позвольте мнѣ, глубокоуважаемый, пирожокъ съ творогомъ… «И такъ, мы начинаемъ!» какъ говоритъ Гоніо въ «Паяцахъ»… Вниманіе господа!..

Кругомъ собираются любопытные. Устраивается нѣчто вродѣ тотализатора. Вороховъ, звѣрски вращая глазами, на подобіе людоѣда, медленно съѣдаетъ два пирожка, вытираетъ засаленныя губы бумажкой и произноситъ во всеуслышаніе:

— Непростительная ошибка!.. Оказывается, сорокъ пирожковъ могу съѣсть не я, а мой двоюродный братъ!.. Господа, прошу прощенія!.. Возвращайте обратно ставки!..

Мы выходимъ, сопровождаемые смѣхомъ и руганью. День яркій, солнечный. Пахнетъ весной. По Невскому двигается пестрая людская лента, шурша ногами и болтая на разные голоса. Вороховъ опять намѣчаетъ жертву, передъ которой и останавливается, привѣтливо растопыривая руки:

— Здравствуйте, голубчикъ!.. Два года мечталъ о нашей встрѣчѣ, но проклятая судьба постоянно ставила преграды!.. Садитесь на тумбу и разсказывайте все по порядку… какъ жена, дѣти?..

«Жертва» боязливо пятится, инстинктивно ощупывая карманы.

— Виноватъ… съ кѣмъ имѣю удовольствіе?..

— Ну, конечно!.. Забылъ, разбойникъ!.. Ахъ ты шельма этакая!..

— Позвольте, однако…

— Ничего не позволю, мошенникъ!.. Забыть меня, который сыгралъ въ твоей жизни первенствующую роль?.. Ахъ, анаѳема!.. — Я не имѣю чести…

— Правильно!.. Ты не имѣешь, но за то имѣю ее я, помнящій друзей до послѣдняго издыханія!.. О, остолопъ!..

— Виноватъ!..

— Виноватъ, конечно, Іуда, хотя…

Тутъ картина мѣняется. Лицо Ворохова принимаетъ сконфуженное выраженіе. Онъ приподнимаетъ котелокъ и тихо шепчетъ:

— Миль пардонъ!.. Я, кажется, ошибся… Вы не Пуришкевичъ?..

— Что-съ?..

— Ужасная память!.. Меня въ дѣтствѣ ушибла мамка… Идите своей дорогой… Ой, ой, ой!.. Вы мнѣ наступили на мозоль!.. Наступили въ то время, когда личность должна быть неприкосновенна!.. Городовой!!.

Жертва скрывается.

Мы идемъ обѣдать въ ресторанъ, а потомъ, не смотря на мои отчаянныя мольбы и просьбы, ѣдемъ кататься на моторѣ, оставляя позади себя противный бензинный слѣдъ

Отъ заработанныхъ денегъ остается лишь пріятное воспоминаніе.

IV.
Въ семейномъ домѣ.

Мы проводимъ время по семейному аккуратно разъ въ мѣсяцъ.

— Же ве тетръ ожуръ дью данъ зюнъ мезонъ фамиль, — говоритъ Вороховъ, потягиваясь и хрустя пальцами, — пойдемъ къ Вѣточкинымъ!.. Во-первыхъ они прелестные люди, а во-вторыхъ меня соблазняетъ перспектива безплатнаго ужина… Комьенъ даржанъ авонъ ну?

Я быстро роюсь въ кошелькѣ.

— Сельманъ суасантъ копэкъ… ме деменъ иль фо дине и накормить потръ кюизиньеръ!..

— Тѣмъ болѣе!.. Нельзя терять ни минуты!..

Мы начинаемъ собираться. Вороховъ стоитъ передъ зеркаломъ и разсматриваетъ на носу какія-то черныя точки. Потомъ хватаетъ сюртукъ и начинаетъ изъ всѣхъ силъ тереть его скипидаромъ. Я вожусь съ сапогомъ, замазывая чернилами дырку, сквозь которую видно что-то бѣлое, и также лью на смокингъ скипидаръ. Когда все готово, мы душимся отвратительнымъ цвѣточнымъ о-де-колономъ, пудримся чѣмъ то вродѣ картофельной муки и отправляемся въ гости.

Семейство Вѣточкиныхъ состоитъ изъ двухъ сестеръ — вдовы Юліи Николаевны, старой дѣвы (по паспорту), Людмилы Николаевны, брата Николая и выжившаго изъ ума дяди, бодраго на видъ старика, отставного военнаго.

Когда мы появляемся въ передней, на насъ набрасываются дамы. Получается такое впечатлѣніе, какъ будто онѣ лѣтъ двадцать не видѣли мужчинъ. Дѣлается жутко.

— Не стыдно глазъ не казать?.. — восклицаетъ немного пришепетывая Людмила Николаевна, — и это называются друзья!.. Срамники, вы, вотъ кто!..

Вороховъ хватаетъ ея руку, выворачиваетъ ладонью кверху и хочетъ поцѣловать. Дѣва взвизгиваетъ.

— Ай!.. Только не сюда!.. Это дурная примѣта!.. И потомъ, барышнямъ никогда не цѣлуютъ ладонь… Цѣлуйте сверху!..

— Именно въ ладонь!.. — баситъ Вороховъ, стараясь придать своему голосу особую выразительность, — у васъ такая очаровательная ручка, что совершенно забываешь о томъ, что вы барышня!.. Ну, умоляю!.. Вотъ такъ!.. Мерси!.. Объяденье!..

Насъ берутъ подъ руки и ведутъ въ гостинную. Начинается шаблонный разговоръ о погодѣ, о всякой всячинѣ. Вдова, обсыпанная какой-то особенной мертвецкой пудрой, все время говоритъ двусмысленности, толкая мою ногу, которую я изъ вѣжливости не отнимаю. Минутъ черезъ пять появляются остальныя члены семьи.

— А?!.. Кого я зрю!!.. — оретъ дядя, сжимая насъ поочередно въ объятьяхъ, — пріятно видѣть въ нашей скромной хижинѣ молодыхъ литераторовъ — будущую гордость и славу Россіи!..

— Мы не литераторы, а художники!.. поправляетъ Вороховъ, — это Рѣпинъ, а я Айвазовскій!..

— Ха-ха-ха!.. Все равно!.. А скажите-ка мнѣ милостивые государи, почему говорятъ, напримѣръ, «вой-на», а не «крикъ-бери»?.. Что-съ?.. Не знаете?.. Ха-ха-ха!.. Почему…

Людмила Николаевна морщится.

— Оставьте, дядя!.. Сядьте въ уголъ и молчите!.. Кому интересно слушать ваши шарады!..

— Началъ я писать огромную историческую картину, уже заранѣе пріобрѣтенную эрмитажемъ, — вретъ Вороховъ, раскуривая папироску, — длина тридцать аршинъ, вышина двадцать аршинъ восемь вершковъ… Для нея будетъ строиться особое помѣщеніе… Сюжетъ трезентересанъ: послѣднія минуты Лже-Дмитрія и убитая горемъ Марина Мнишекъ!.. Знакомые, видѣвшіе этюды, падали въ обморокъ… Одно жаль: продешевилъ!.. Можно было сорвать сорокъ тысячъ, я взялъ двадцать!.. Ну, да чортъ съ ними!.. Я служу искусству для искусства!..

При упоминаніи о тысячахъ дѣва и вдова садятся на диванъ рядомъ съ Вороховымъ. Братъ Николай блаженно улыбается и потираетъ руки.

— Двадцать тысячъ — вѣдь это же цѣлый капиталъ, — шепелявитъ Людмила Николаевна, — когда разбогатѣете, угостите насъ пьяными вишнями… А теперь не хотите-ли чаю?

Вороховъ разочарованно улыбается.

— Благодарю васъ! Чай не водка, много не выпьешь!.!

— Водка? Фи!.. Зачѣмъ вы пьете?..

— Докторъ велѣлъ. Проклятое серцебіеніе сводитъ меня съ ума… Пропустишь рюмку-другую, — все, какъ рукой, сниметъ!.. Да я думаю, и мой пріятель не откажется… У него тоже какой то порокъ.

— И я съ вами за компанію, чортъ меня побери!!, оретъ дядя, — по военному!.. Ха-ха-ха! Опрокидонтъ и крышка!.. Ррравненіе направо!.. Лѣвое плечо впередъ!!. Ха-ха-ха!!.

Несмотря на видимое нежеланіе въ столовой появляется водка, закуска и кипящій самоваръ. Вороховъ, по неизреченному нахальству, принимаетъ на себя роль хозяина и начинаетъ угощать всѣхъ, воображая, вѣроятно, что не онъ, а къ нему пришли въ гости.

— Кушайте, господа, не стѣсняйтесь!.. Мадамъ!.. Же ву занъ при!.. А мы тѣмъ временемъ пропустимъ по единой!.. За Шипку, полковникъ, и за ея доблестныхъ героевъ!.. Что? По второй?.. Обязательно!.. Вотъ онъ, жизненный элексиръ!.. Пріятно и страшно вмѣстѣ!.. По третьей?.. Очень просто!.. Урра!.. Неужели по четвертой?.. Не можетъ быть!.. А впрочемъ, куда ни шло!.. Уговорили!!.

У Ворохова существенный недостатокъ: онъ быстро хмѣлѣетъ и начинаетъ приставать къ дамамъ. Такъ случается и здѣсь. Выпивъ «по четвертой», онъ идетъ къ Людмилѣ Николаевнѣ и опускается передъ ней на колѣни. Дѣва вздрагиваетъ, притворяясь испуганной.

— Людмила Николаевна… Людмилочка!.. Люда!.. Я долго молчалъ, но наконецъ меня прорвало!.. Я люблю тебя первой цѣломудренной любовью… мое богатство, весь мой потрясающій талантъ будетъ у твоихъ ногъ… Ты шепелявишь, но это ничего… мы сходимъ къ доктору и онъ вылечитъ тебя въ какихъ нибудь три дня… Люби меня!.. Я плачу. Видишь эти слезы?… А ты не знаешь, что такое значитъ, когда мужчина плачетъ!.. О-о-о о!!

Раздается дикое рычаніе. Людмила Николаевна срывается съ мѣста и бросается въ гостинную. Вороховъ за ней. Слышно паденіе чего-то тяжелаго и лошадиная топотня.

— Зачѣмъ все это?… — принципіально возмущается братъ, — сидѣли смирно и вдругъ — то-ce, пятое-десятое!..

— Молодецъ!!. — оретъ громче прежняго дядя, — такъ ее, хорошенько!.. лѣвое плечо впередъ и крышка!.. Ха-ха-ха!!!

Парочка возвращается Вороховъ ерошитъ волосы и дико таращитъ глаза.

— Какой ужасный человѣкъ!.. — тяжело дыша, говоритъ дѣва, — такъ неожиданно, грубо!.. Слава Богу, что у насъ еще не дошло до поцѣлуевъ!.. Пожалуйста, monsieur Вороховъ, безъ подобныхъ выходокъ на будущее время!.. Слышите?..

— Слышу!.. Тутъ дѣло совершенно въ другомъ!.. Я не могу допустить, чтобы какой нибудь негодяй, какой нибудь мер-за-вецъ обладалъ этимъ роскошнымъ дѣвственнымъ тѣломъ, вдыхалъ ароматъ этихъ дивныхъ шатенистыхъ волосъ, спаленныхъ завивкой!.. Да я скорѣй изорву въ клочки лже-Дмитрія, скорѣй лишусь двадцати тысячъ, или, еще того проще, пущу себѣ пулю въ лобъ, благо теперь въ модѣ самоубійства!..

— Что вы, что вы!..

— А впрочемъ, все вздоръ!.. насильно милъ не будешь!.. Спасибо за радушный пріемъ… Это единственная хорошая семья, гдѣ мы, бѣдные труженики, можемъ прилично провести время!.. А завтра опять оргіи, опять шампанское, опять француженки!.. Ужасно!..

Что-то похожее на стонъ оглашаетъ комнату. Послѣ этого мы прощаемся и идемъ въ переднюю. Горничная держитъ пальто на готовѣ.

— Спасибо, голубушка, — говоритъ Вороховъ, влѣзая въ рукава и, порывшись въ жилеточномъ карманѣ, эфектнымъ движеніемъ даетъ ей на чай три копѣйки.

V.
На поминкахъ.

Вороховъ сдѣлалъ мнѣ непріятность.

Это было одинъ разъ, но этого раза я никогда не забуду…

У насъ было въ карманѣ 2 руб. 20 коп., необходимыхъ для прачки, мелочной лавки и тому подобныхъ роскошей. Слѣдовало кредиторамъ 3 руб. 70 коп. Не хватало 1 руб. 50 коп. Было позорно.

Весь ужасъ въ томъ, что противъ нашего дома помѣщалась и помѣщается кухмистерская, гдѣ ежедневно справляются свадьбы и поминки.

Поймите весь трагизмъ.

Нашъ расходъ превышалъ приходъ. Вороховъ наморщилъ лобъ и сказалъ, теребя лобныя кости:

— Когда интеллигентнымъ людямъ нечего манже, они обязаны феръ экспропріансонъ!… Аллонъ визави!..

И мы пошли визави.

Тамъ были поминки. Насъ сразу не приняли, ибо вдова сомнѣвалась въ нашей политической благонадежности. Тогда Вороховъ, нахальный, какъ Атилла, прижалъ руки къ сердцу и сказалъ, пріятно улыбаясь:

— Если вы меня не узнаете, сударыня, Богъ вамъ судья!… Я былъ съ покойникомъ первый ами!.. Иль муа мемъ какъ сорокъ тысячъ братьевъ полюбить не могутъ!… Же, тю а, ву завонъ, ву заве, иль зонъ!.. ель зонъ!.. Допустите!..

Насъ допустили. Вдова, прельщенная иностранными словами, пожала намъ верхъ руки большимъ пальцемъ и сказала съ похоронной улыбкой:

— Ежели другъ покойника — заходите! Всегда пріятно во взаимности!

И мы зашли.

Нахальство Ворохова дошло до крайнихъ предѣловъ. Ни съ кѣмъ не здороваясь и никому не представляясь, онъ подошелъ къ закусочному столу, выпилъ безъ закуски три рюмки водки и взъерошилъ свои косматые волосы.

— Гм… Предлагаю, господа, тостъ простой сивухой за здоровье третьей государственной думы и всѣхъ представителей крайнихъ лѣвыхъ! Урра!..

Произошло движеніе. Вдова и родня покойника, очевидно принадлежащіе по идеѣ къ союзу русскаго народа, явно возмутились. Какой-то двоюродный брать вознегодовалъ, тыча вилкой въ селедку.

— Какъ-съ?.. За здоровье крайнихъ лѣвыхъ?.. Не принимаю!.. Нне-ммогу!.. За здоровье Паволакія Крушевана!..

Ворохова передернуло.

— За здоровье Крушевана? Какъ вы смѣете?… Пардонъ!.. Выпьемъ на ты!..

Двоюродный братъ поднялъ рюмку.

— На «ты»?.. Понимаю!.. Желаешь объединенія сословій?… Могу!.. Самъ ты скотъ! Поцѣлуемся!..

Поцѣловались. Вороховъ такъ закричалъ, что вдова и двоюродный брать сѣли съ размаху на стулъ.

— Что?.. Кеске ву ме дитъ? Санте Крушеванъ?.. Жаме!.. Санте а гошъ!.. Сирѣчь, за здоровье крайнихъ лѣвыхъ!.. Урра!.. За здоровье Григорія Петрова!..

— Пришли незванный, а шкандалите, — сказала вдова, вытирая углы рта носовымъ платкомъ, — сейчасъ видать необразованность!.. Сядьте вы хоша и молчите!..

Вороховъ еще разъ передернулся и побагровѣлъ.

— Молчать?.. Мнѣ?.. Да знаете-ли вы, вдова, что я родственникъ покойнаго Плеве, который однимъ взмахомъ руки могъ бы упрятать васъ на каторгу по гробъ жизни?..

— Ой, ой, ой!.. Уходите отъ грѣха!..

— Мнѣ уходить?.. Мнѣ, родственнику покойника?.. Нѣтъ, ужъ лучше уходите вы, мадамъ!.. Вы его любили, а я боготворилъ!.. Милый, бѣдный Ваня!..

— Да не Ваня, а Саша!..

— Все равно!.. По римски — Ваня, по французски — Саша!.. Вивъ Александръ!.. Да ты знаешь-ли, кѣмъ онъ былъ для тебя?..

— Вамъ домой пора… Ступайте по добру, по здорову!..

— Иду!.. Но помните, мадамъ, что вашъ супругъ взялъ у меня за два дня до смерти семьдесятъ пять рублей!.. Кто мнѣ ихъ вернетъ?.. Кто?..

Общее волненіе. Двоюродный братъ сдѣлалъ видъ, что ему попала въ глазъ муха. Вдова посмотрѣла на насъ удивленно и недоброжелательно.

— Кажись, никому не должали, акромя Терентьева… А вы отколѣ?..

Вороховъ вдругъ хлопнулъ кулакомъ по столу.

— Отколѣ?.. А вотъ оттелѣ?.. Вашъ супругъ экспропріаторскимъ образомъ взялъ у меня тридцать рублей на продолженіе кожевеннаго дѣла…

— Угодники!.. Какого кожевеннаго?.. Мы нитками торгуемъ…

— Врете, родственница!.. Это ложный стыдъ!.. Вамъ неудобно отдавать мнѣ такую маленькую сумму… Ну, ничего… я беру. Беру для васъ, мое сокровище!.. Сорокъ пять рублей для васъ плевокъ!.. Давайте ихъ сюда!.. Ага!.. Гранъ мерси!.. Шенъ шинуазъ!..

Ни съ того, ни съ сего Ворохову дали сорокъ пять рублей. Это было гнусно, но мы все-таки поѣхали въ ресторанъ и выпили двѣ бутылки шампанскаго съ миндалемъ.

VI.
На свадьбѣ.

Кухмистерская, помѣщающаяся противъ нашего дома, даетъ работу фантазіи Ворохова.

Пользуясь «Красной Горкой», онъ пожелалъ присутствовать на свадьбѣ, подобно тому, какъ присутствовалъ на поминкахъ. Узнавъ отъ Маланьи, посланной «распросить», кто вѣнчается, Вороховъ немедленно послалъ жениху записку слѣдующаго содержанія:

«Милостивый государь, господинъ новобрачный. И вы чиновникъ и я, съ тою только разницею, что я бывшій членъ первой государственной думы. Но все таки мы неразрывно связаны съ вами по духу и нужны русской землѣ, какъ одно изъ ея главныхъ удобреній. Разрѣшите придти къ вамъ принести искреннія поздравленія. Бракъ — это великая вещь, значеніе которой объясню лично. Вороховъ (Крайній правый)».

Маланья ушла, пришла и доложила, что «очень просютъ».

— Же ве регарде фьянсе е тутъ фамиль!.. — воскликнулъ Вороховъ, поспѣшно облачаясь въ недавно выкупленный фракъ, отъ котораго нестерпимо пахло нафталиномъ, — я люблю свадьбу… Это что-то хорошее, семейное, успокаивающее… Одѣвайся скорѣй!..

— Какъ?.. И я?..

— Е тю оси?.. Иль фо залле ансамбль!..

Мы одѣлись и черезъ нѣсколько минутъ уже входили въ кухмистерскую, полную самой разношерстной публики. Вороховъ сейчасъ же розыскалъ новобрачныхъ, подошелъ къ нимъ и три раза поцѣловалъ руку невѣсты.

— Позвольте представиться: бывшій членъ первой государственной думы изъ породы крайнихъ правыхъ… Гм… Другъ Пуришкевича, Карла Амальевны Грингмута и всей доблестной компаніи!.. Искренно счастливъ, что любящія сердца наконецъ соединились подъ узами всепрощающаго Гименея, который черезъ девять мѣсяцевъ…

Ворохова сразу попросили къ закусочному столу. Онъ налилъ водку въ рюмку отъ краснаго вина и сказалъ свободно-торжественнымъ тономъ:

— Поздравляю!.. Я, какъ бывшій членъ государственной думы, очень радъ тому, что потомство будетъ продолжаться… Это единственная цѣль жизни!.. Да-съ!.. Ибо намъ сказано ясно: плодитесь и размножайтесь!..

Гости смотрѣли на Ворохова съ видимымъ уваженіемъ. Очевидно, государственная дума, оказала на нихъ должное воздѣйствіе.

Не успѣлъ я опомниться, какъ Вороховъ взялъ жениха за руку и отвелъ къ окну.

— Слушай, Сережа…

— Виноватъ… меня зовутъ Николаемъ…

— Слушай, Николай… Прости, что я говорю на «ты», но я чувствую въ тебѣ живую душу!.. Во первыхъ, поцѣлуй меня, а во вторыхъ, скажи, почему фигура твоей супруги нѣсколько полна?.. Мнѣ это не нравится!.. Я признаю свадьбу только чистую, безъ разныхъ фиглей-миглей!.. Срамникъ!..

Женихъ зардѣлся.

— Это вышло случайно… Могу васъ завѣрить… Я покрылъ…

— Еще бы смѣлъ не покрыть?.. Чистота, эфиръ, и вдругъ ты, севильскій растлитель, гнусный экспропріаторъ дѣвичьей довѣрчивости, не покрылъ бы!.. Поцѣлуй меня и будемъ танцовать!.. Месье е медамъ!.. А во плясъ!..

Гости моментально оживились. Какой-то кавалеръ въ почтово телеграфной формѣ неизвѣстно для чего схватилъ барышню поперекъ туловища и сталъ въ ожидательной позѣ. Вдругъ Вороховъ заоралъ благимъ матомъ:

— Ля премьеръ фигюръ!.. Нассе сидефини!.. Бефъ-а-ля Строгановъ!.. Кондисьонель презанъ!.. Они суа, ки малъ и пансъ!.. Еспри маль турне!.. Шенъ шинуазъ!..

Никто ничего не понималъ, но всѣ танцовали, какъ бѣшенные. Вороховъ такъ оралъ, что валилась штукатурка, а невѣста все время хваталась за будущаго ребенка.

Вороховъ не унимался.

— Тутъ фамиль авансонъ!.. Комъ ву зетъ стюпидъ!.. Анималь, а гошъ!.. Идіо а друатъ!..

Было такъ весело, какъ никогда! Я самъ бѣшено танцовалъ, отбивая тактъ ногами.

Кухмистерская превращалась во что-то ужасное.

— Здѣсь играютъ въ винтъ, — неожиданно сказалъ Вороховъ, увидя четырехъ лысыхъ, тасующихъ карты. — не могу удержаться!.. Пустите меня!.. Надѣюсь, что бывшій членъ государственной думы имѣетъ право сыграть въ винтъ, который составляетъ его профессію, который…

Одинъ изъ лысыхъ, кончивъ роберъ, любезно уступилъ мѣсто. Вороховъ, не имѣя даже приблизительнаго понятія о винтѣ, сѣлъ за столъ, вытянулъ двойку бубенъ и началъ говорить тономъ заправскаго винтера.

— Четыре червы!.. Что-съ?.. Не поддерживаете?.. Прекрасно!.. Малый шлемъ въ бубнахъ!.. Ловко?..

Старшій лысый покачнулся.

— Позвольте… Вы ни слова не говорили про бубны… У меня пики…

— Ахъ, пики?.. Какая жалость!.. Большой шлемъ… гм… Большой шлемъ на безкозыряхъ… Что-съ?.. Невѣрно? Прошу ходу!..

Старшій лысый пошелъ съ испугу превосходно, но все-таки остались безъ пяти. Вороховъ взъершилъ волосы.

— Сапожникъ!.. Маляръ!.. Надо на девятку трефъ класть семерку червей, которая подводитъ ренонсъ трефоваго короля въ сообществѣ коронокъ и винтящихся онеровъ!.. Восемь тузовъ и двѣнадцать онеровъ равняются двухъ стамъ пятидесяти тысячамъ, которые и пишемъ. Съ васъ слѣдуетъ получить 2 р. 36 к Ловко?..

Всѣ лысые вытаращили глаза. Никго, разумѣется, не заплатилъ. Вороховъ всталъ и подошелъ къ новобрачному.

— Ну, прощай, Николашка!.. Запомни, что бывшій членъ первой государственной думы былъ въ хамскомъ обществѣ, которое недостойно его мизинца!.. Дай мнѣ пальто!.. Я задыхаюсь въ этой общественной атмосферѣ!..

Онъ поцѣловалъ пухленькую ручку невѣсты двѣнадцать разъ подрядъ, и мы вышли на лѣстницу.

VII.
Весеннія замѣтки.

Мнѣ удалось получить за картину двадцать пять рублей. Вороховъ просіялъ.

— Се ту ске же не… — воскликнулъ онъ подпрыгивая отъ радости на одной ногѣ, — прежде всего иль фо рандръ Маланьѣ сешсъ рубль..! Сетъ бабъ мешантъ вё пледе къ мировому..! А на остальные двадцать мы можемъ позволить себѣ нѣкоторыя плезиръ на экономическихъ началахъ!..

— Побойся Бога! А за квартиру?..

— Какая рутина! За квартиру платятъ только чиновники, у которыхъ вмѣсто души чернильница… Но мы, свободные художники, чувствующіе красоту, должны быть чужды меркантильныхъ расчетовъ… ѣдемъ на острова!

— Въ такой холодъ?

— Пустяки.. Рюмка добраго вина согрѣетъ насъ и оживитъ, а ласки женщинъ…

— Позволь… на оставшіеся двадцать рублей ты хочешь имѣть и доброе вино и ласки женщинъ?.. Се тре не монъ ами!..

— На не!.. Слушай меня во всемъ… Вонъ рубль се гранъ даржанъ… Ну пувонъ супе авекъ де бель фаммъ!.. Маршъ въ дорогу!…

Мы вручаемъ Маланьѣ пять рублей и отправляемся на пароходную пристань. Здѣсь сразу происходитъ нѣсколько инцидентовъ.

— На острова!!.. — кричитъ мальчишка такимъ голосомъ, какъ будто изъ него тянутъ жилы, — на острова!!.. Плата пять копѣекъ!!..

— Ой, караулъ!!.. — оретъ благимъ матомъ Вороховъ, хватаясь за сердце, — какъ ты смѣешь шельмецъ, пугать людей, страдающихъ аневризмомъ!.. Я могу хлопнуться каждую минуту и тогда поминай, какъ звали!.. А кто обезпечитъ мою семью, пострадавшую отъ неурожая? Кто?.. Ой, ой!.. Не ори чертенокъ, или я оборву тебѣ уши!.. цыцъ!!..

Мальчишка отшатывается, слезливо мигая глазами.

— Потрудитесь не кричать, — говоритъ Ворохову кассирша, высовывая голову изъ окна, — ведите себя прилично!..

Вороховъ вѣжливо приподымаетъ котелокъ.

— Я не кричу, дорогая Перепетуя Перпендикуляровна, но будьте же справедливы и вы: у этого мальчишки предикій голосъ, называемый нарушеніемъ общественной тишины… У меня слабое сердце… Имѣйте жалость!..

— Станьте, пожалуйста, въ очередь… Вы задерживаете публику…

— Въ очередь?.. Нуръ ву же ферсъ ту… мовъ девизъ — угождать хорошенькимъ женщинамъ!…

Мы становимся въ очередь и медленно подвигаемся къ кассѣ. Впереди Ворохова какой-то очень толстый мужчина въ лоснящемся цилиндрѣ съ краснымъ одутловатыми, лицомъ. Онъ еле пролѣзаетъ въ турникетъ, при чемъ слѣдомъ за нимъ туда-же пролѣзаетъ и Вороховъ. Оба застряваютъ. Слышно пыхтѣнье и сопѣнье. Толстый мужчина начинаетъ горячиться.

— Позвольте, однако, милостивый государь!.. Вы мнѣ наступаете на ноги!.. Это чортъ знаетъ что!.. Да пустите-же!.. Я не могу пролѣзть!..

— Пустите и меня!.. — надрывается Вороховъ, работая локтями — съ этими толстыми вѣчныя приключенія!.. Тише, тише!.. Вы меня толкнули въ животъ, а у меня воспаленіе кишки лявёгль!.. Осторожнѣе!..

— Не щекочите меня, молодой человѣкъ!.. Это безобразіе!.. Я позову полицію!..

Кое-какъ толстякъ пролѣзаетъ, напутствуемый смѣхомъ пассажировъ. Мой изобрѣтательный другъ наклоняется къ окошечку кассы, опять приподнимая котелокъ.

— Же ву при, мадемуазель, де ну донне де билье премьеръ кляссъ!..

— Что-съ?..

— Два билета перваго класса!..

— Здѣсь перваго класса нѣтъ… Пожалуйста не задерживайте… Проѣздъ стоитъ пять копѣекъ!..

— Какъ нѣтъ?.. Значитъ я долженъ довольствоваться случайнымъ обществомъ и вдыхать ароматъ махорки?.. Это принудительное сліяніе съ народомъ!.. А впрочемъ, все равно!.. Получите двѣ пятикопѣечныя монеты шестьдесятъ третьяго года, за поддѣлку которыхъ, виновные подвергаются лишенію всѣхъ правъ состоянья и ссылкѣ въ каторжныя работы!..

— Проходите, проходите!..

Мы входимъ на пароходъ и усаживаемся вблизи машины. Напротивъ насъ сидитъ старушка съ постной физіономіей и подозрительно-краснымъ носомъ, двѣ полинялыя барышни въ модныхъ сакахъ изъ верхней галлереи Гостиннаго двора и сосредоточенный господинъ, прислушивающійся къ каждому слову. Пароходъ трогается. Вороховъ принимаетъ непринужденную позу и шикарнымъ движеніемъ закуриваетъ папиросу.

— Ты не повѣришь, монъ шеръ, — говорить онъ небрежно-фатовскимъ тономъ, стрѣляя глазами въ барышень, — но меня утомляютъ эти вѣчныя поѣздки по садамъ!.. Гм… Постой, однако.. Ты ничего не замѣчаешь?..

— Нѣтъ, а что?..

— Съ легкой руки Шитова пароходъ клонится на бокъ… и потомъ замѣчается какое-то странное дрожанье… хотя, можетъ быть, мнѣ это и показалось… И такъ, на чемъ я остановился?.. Да, на Демчинскомъ!.. Онъ мнѣ сказалъ совершенно откровенно: «въ маѣ — снѣгъ, въ іюнѣ — снѣгъ, въ іюлѣ — морозы… Тепло будетъ съ ноября по декабрь!.. А? Каково?.. Постой-ка, постой!..

— Что еще?..

— Я сразу не замѣтилъ… Это тотъ самый пароходъ, который былъ осмотрѣнъ коммиссіей и признанъ негоднымъ къ плаванію… Какая, однако, низость!.. Осторожнѣе, господинъ шкиперъ!.. Возьмите глаза въ зубы!.. Вы прете прямо на барку!.. Это ужъ совсѣмъ свинство!..

На лицахъ пассажировъ появляется выраженіе испуга. Нѣкоторые встаютъ съ мѣстъ и озираются по сторонамъ.

— Сдѣлайте высадку, господинъ капитанъ, — обращается къ шкиперу старушка съ краснымъ носомъ, — потому отъ этихъ самыхъ разговоровъ у меня въ нутрѣ все захолодѣло!.. Богъ съ нимъ, съ пароходомъ!.. Лучше ужъ пѣшкомъ дойти!.. Ай, батюшки милостивые!.. Въ лѣвую сторону качнуло… Давайте свистки, господинъ капитанъ, авось скорая помощь подоспѣетъ!.. Ай, страсти какія!..

Пароходъ благополучно достигаетъ до берега. Мы выходимъ на покачивающуюся пристань и направляемся къ увеселительному саду.

Я мысленно читаю отходную двадцати рублямъ.

VIII.
Вороховъ-режиссеръ.

Двѣ недѣли мы провели у пріятеля на дачѣ.

Этого времени было совершенно достаточно для того, чтобы Вороховъ перезнакомился со всѣми дачницами и дачниками, сбривъ предварительно усы и выдавъ себя за артиста Александринскаго театра. Для большей иллюзіи, онъ купилъ на толкучкѣ, передъ самымъ отъѣздомъ, бѣлый поношенный костюмъ „лаунъ тенисъ“ и такую же шляпу съ неестественно большими полями. Видъ получался ужасный, не внушающій довѣрія. Однако, не смотря на это, всѣ почувствовали къ Ворохову уваженіе, какъ къ артисту, и пригласили его режиссировать любительскимъ спектаклемъ въ пользу мѣстной пожарной команды.

Я долго его отговаривалъ, умоляя не позориться, — ничего не помогло.

— Же ве режиссе сетъ спектакль!.. — сказалъ онъ, энергично встряхивая головой, — во-первыхъ меня прельщаетъ благотворительная цѣль… Жемъ де ту керъ командъ дю пожаръ и, хочу ей помочь!.. А во-вторыхъ…

— Но вѣдь это уже чортъ знаетъ что!.. Ты не имѣешь никакого понятія о сценѣ!..

— Гранъ таланъ ту компри!.. Для него нѣтъ преградъ… Онъ, какъ вихрь, все сокрушаетъ на своемъ пути!..

Поневолѣ пришлось махнуть рукой. Вороховъ убѣдилъ любителей сыграть „Горе отъ ума“, дабы показать Станиславскому, какъ нужно ставить классическія пьесы. Получивъ роль Молчалина, я чуть не умеръ отъ разрыва сердца, но все-таки играть согласился. Вороховъ чуть не полчаса стоялъ передо мной на колѣняхъ и, въ концѣ концовъ, убѣдилъ.

Первая репетиція происходила на роскошной дачѣ м-мъ Окурковой, любезно согласившейся сыграть Софью, но поставившей условіемъ, чтобы режиссеръ занимался съ ней отдѣльно. Прежде чѣмъ приступить къ репетиціи, насъ пригласили закусить „чѣмъ Богъ послалъ“. Въ явствахъ и питіяхъ не было недостатка.

— Месье зе медамъ!.. — торжественно сказалъ Вороховъ, наливая водку въ мадерную рюмку, позвольте мнѣ, какъ казенному артисту, сказать вамъ нѣсколько вступительныхъ словъ. Прошу вниманія!..

Со всѣхъ сторонъ застучали вилками. М-мъ Окуркова, несмотря на свою явную перезрѣлость, сдѣлала восторженно-инженюшистое лицо, широко раскрывъ глаза.

— Месье зе медамъ!.. — продолжалъ Вороховъ, быстро выпивая рюмку и наливая вторую, — мѣстная пожарная команда не что иное, какъ предлогъ. Въ васъ всѣхъ горитъ священный огонь, требующій выхода!.. Пока еще вы неопытное стадо безъ пастуха, но стадо талантливое, желающее работать!.. Здѣсь сидитъ представительница стада, очаровательная хозяйка дома, и ея очаровательный супругъ, изъ котораго со временемъ выработается очень недурный пастухъ!.. Пастухъ это режиссеръ, ведущій за собой довѣрчивыхъ овецъ!.. Пока этимъ пастухомъ являюсь я и предлагаю тостъ за здоровье очаровательной овцы, сирѣчь хозяйки дома, положившей, такъ сказать, краеугольный камень въ основу великаго дѣла, начатаго Софокломъ и Эврипидомъ… Гипъ, гипъ, урра!..

Никто ничего не понялъ, но всѣ бѣшенно закричали „ура“ и полѣзли чокаться къ очаровательной овцѣ. На щекахъ моихъ разгоралось зарево стыда.

— Я очень часто бываю въ Александринскомъ театрѣ и никогда не вижу васъ, monsieur Гороховъ!.. Отчего это?.. — спросила м-мъ Окуркова, томно смотря на режиссера и кокетливымъ движеніемъ сгоняя съ носа надоѣдливую муху.

Вороховъ грустно усмѣхнулся.

— Вы не увидите меня до тѣхъ поръ, пока у насъ будутъ служить Вася Далматовъ и Гриша Ге!.. Да-съ!.. Я, изволите-ли видѣть, сталъ имъ поперекъ дороги!.. Ха-ха-ха!.. А почему?.. Потому что я талантъ, Божья искра, могущая превратиться отъ малѣйшаго дуновенія въ яркій костеръ!.. Но наша рутина не допускаетъ этого дуновенія!..

— Какъ жаль, monsieur Вороховъ, что вы рѣдко выступаете!.. Вы, навѣрно, прелестный артеръ!.. У васъ такіе талантливые глаза!..

— У меня все талантливое, но съ этимъ далеко не уѣдешь!.. Развѣ имъ нуженъ талантъ?.. Возьмите Мамонта Дальскаго, Вѣру Коммиссаржевскую… Мы отпустили ихъ совершенно хладнокровно, безъ малѣйшаго сожалѣнія!.. Спросите Костю Варламова, Володю Давыдова, Машу Савину… Они вамъ скажутъ тоже самое!.. Но, однако, не будемъ терять времени, господа!.. Выпьемъ еще по двѣ рюмки водки и приступимъ къ дѣлу… Сначала я вамъ объясню характеры дѣйствующихъ лицъ, а потомъ мы перейдемъ въ гостинную и приступимъ къ репетиціи… Обращайтесь со мной совершенно просто… Чего не понимаете, спрашивайте!..

Первымъ придвинулся къ Горохову m-er Окурковъ, играющій Фамусова. Лицо его приняло вдумчивое, дѣловое выраженіе.

— Позвольте узнать, господина, режиссеръ, какимъ тономъ вести эту роль?.. Болѣе живымъ или болѣе резонерскимъ?.. Давыдовъ игралъ…

— Бросьте вы Давыдова, онъ намъ не указъ!.. Давыдовъ, напримѣръ, играетъ Фамусова бритымъ, а вы будете играть его въ длинной бородѣ!..

— Что?.. Въ бородѣ?..

— Да-съ, въ бородѣ!.. А если вамъ не нравится, ищите другого режиссера!.. Я слишкомъ строгъ для васъ!..

— Помилуйте, господинъ Вороховъ…

— Господинъ Вороховъ правду-матку рѣжетъ всѣмъ въ глаза!.. Вы по пьесѣ ухаживаете за горничной Лизой, а Лиза ваша незаконная дочь!.

— Какъ незаконная дочь?..

— А вотъ такъ!.. Во время оно вы ѣздили къ себѣ въ имѣніе, въ Саратовскую губернію, слѣдствіемъ чего и явилась незаконная дочь!.. я, батенька, все знаю!..

— Позвольте съ… Лиза моя незаконная дочь… А вѣдь я за ней, по пьесѣ, ухаживаю… Какъ-же такъ?..

— Что-жъ изъ этого?… Просмотрите судебные отчеты!.. Подобныхъ дѣлъ масса!.. Вы убѣждены, напримѣръ, что Софья влюблена въ Молчалина, а я вамъ скажу, что она въ близкихъ отношеніяхъ со Скалозубомъ и даже получаетъ отъ него опредѣленное ежемѣсячное вознагражденіе!.. Выкусили?..

— Я не зналъ…

— Для того, чтобы знать, — нужно учиться!.. Вы помните знаменитую фразу Чацкаго „не образумлюсь, виноватъ!..“ Разумѣется, каждый неучъ произнесетъ ее просто, безъ нюансовъ, а я, батенька, дѣлаю такъ: говорю сначала „не образумлюсь“, а потомъ наступаю на мозоль Фамусову и бормочу сконфуженно: „виноватъ!..“ Тутъ двойная психологія иннертныхъ началъ, сконцентрированная въ паралелопипедномъ абстрактѣ перпетумъ мобиле!.. Такъ сказать, двойная тяга конкретнаго мышленія, рефлексируемаго объектомъ чувственности!.. Поняли? — А теперь идите въ гостинную и приготовьте все необходимое для репетиціи!.. Отнынѣ — вы будете помощникомъ режиссера!.. Прошу въ гостинную, господа!…

Стулья шумно задвигались. Кто-то на ходу доѣдалъ телячью котлетку. Вороховъ пилъ безсчетную рюмку водки, неизвѣстно почему закусывая мелкимъ сахаромъ. Когда m-me Окуркова двинулась къ двери за гостями, Вороховъ остановилъ ее властнымъ жестомъ и сказалъ, страстно задыхаясь:

— Слушай, Вѣра!.. Кромѣ насъ, здѣсь нѣтъ никого, а мой другъ знаетъ все… Не стѣсняйся-же!.. Я люблю тебя до бѣшенства, до потери разсудка!.. Будь моей, и я сдѣлаю изъ тебя великую актрису… Первые звуки оркестра оживятъ тебя!.. Ты войдешь на сцену королевой и сойдешь со сцены королевой!.. Ну что-же?.. Любишь?.. Говори прямо!.. Видишь я весь дрожу…

M-me Окуркова загадочно улыбнулась, хотя весь ея перезрѣлый бюстъ явно дрогнулъ.

— Не теперь… Послѣ спектакля!.. Я слишкомъ занята ролью Софьи. Вы открыли мнѣ совершенно новые горизонты!.. Да не смотрите-же на меня такъ, противный!.. Мнѣ жутко!.. Пойдемте репетировать!..

Вороховъ испустилъ вздохъ, похожій на рычаніе, и мы направились въ гостиную.

IX.
Первая репетиція.

Репетиція началась съ того, что Вороховъ отвелъ Окуркова въ сторону и, захвативъ двумя пальцами пуговицу его пиджака, сказалъ строгимъ офиціальнымъ тономъ:

— Существуетъ правило… иль я юнъ регль, по которому мы, артисты казенныхъ театровъ, ле зартистъ емперьялъ театръ, участвуя на частныхъ сценахъ, обязаны вносить двадцать пять рублей въ пользу пострадавшихъ отъ неурожая!.. Венъ сенкъ рубль пуръ ле повръ, ки ассе санъ йенъ нуаръ!.. Доне муа ляржанъ и авансонъ реистисьонъ!..

Окурковъ засуетился.

— О, конечно… сію минуту… это такой пустякъ… Вотъ-съ, извольте!.. Очень радъ!..

— Мерси!.. Отъ имени тутъ ле повръ приношу сердечную благодарность!.. А теперь приступимъ къ дѣлу!..

Мы вошли въ гостинную. Вороховъ неизвѣстно для чего заставилъ Окуркова передвинуть рояль отъ одной стѣны къ другой и составить всю мебель посрединѣ. Сразу получился невообразимый хаосъ.

— Такъ всегда дѣлаетъ Костя Станиславскій и въ этомъ случаѣ я ему подражаю, — сказалъ Вороховъ, стараясь держаться какъ можно ближе къ m-me Окурковой, — истинная стилизація заключается въ хаосѣ, порождая абсолютную дисгармонію!.. Господинъ суфлеръ, садитесь на свое мѣсто… Помощникъ режиссера, возьмите книгу и слѣдите за выходами!.. Боже васъ сохрани, если что нибудь будетъ неисправно!..

Воцарилась гробовая тишина. Лиза, которую изображала необыкновенно высокая дѣвица въ кисейномъ платьѣ, сѣла на стулъ, закрыла глаза и притворилась спящей. Вороховъ изо всей силы стукнулъ по стулу кулакомъ.

— Не такъ-съ, чортъ возьми!.. Совсѣмъ не такъ!.. При поднятіи занавѣса вы должны храпѣть, какъ дворникъ и произносить неразборчиво какія нибудь бранныя слова!.. Это сразу обрисуетъ характеръ Лизы!

— Храпѣть? Но я не умѣю храпѣть…

— Вздоръ!.. Слова „не умѣю“ для артиста не существуетъ!.. Есть только „могу“ и „хочу“!.. Покорнѣйше прошу васъ немедленно захрапѣть!..

— Я, право, не знаю.

— Да похрапите, Маруся, что вамъ стоитъ? — вмѣшалась m-me Окуркова, незамѣтно присоединяя свое плечо къ Вороховскому, — надо слушаться режиссера!..

Послѣ долгихъ уговоровъ всѣхъ участвующихъ, Лиза издала носомъ слабый звукъ, похожій на храпъ. Вороховъ самодовольно улыбнулся.

— Вотъ это другое дѣло!.. Теперь я вижу, что вы созданы для сцены!.. Пойдемъ далѣе… Какія ваши первыя слова?

— „Свѣтаетъ… Ахъ, какъ скоро ночь минула“!..

— Разчудесно… мы сдѣланъ такъ: вмѣсто словъ „свѣтаетъ“ вы скажете „вотъ такъ фунтъ, какъ скоро ночь минула!..“ Это гораздо рельефнѣе!..

— Фунтъ?.. Какой фунтъ?..

— Ахъ, Боже мой, какая безтолковая!.. Она не знаетъ самаго обыкновеннаго простонароднаго выраженія!.. И вообще я просилъ бы господъ артистовъ не возражать!.. Или дѣлать дѣло, или прекратить репетицію!.. Продолжайте-съ!..

Репетиція пошла полнымъ ходомъ. Вороховъ вооружился карандашемъ и безъ всякаго стѣсненья передѣлывалъ Грибоѣдова, руководствуясь, якобы, какимъ-то новымъ изданіемъ, находящимся только въ одной Публичной библіотекѣ. Слова Фомусова „вѣдь экая шалунья ты дѣвчонка“ были замѣнены словами „какая дрянь однако ты, каналья“, а вмѣсто фразы Лизы „Вы баловникъ, къ лицу-ль вамъ эти лица?“ появилась — „уйдите прочь, развратный старикашка, изъ васъ давно ужъ сыплется песокъ“. Получалось нѣчто невообразимо дикое. Когда я, Молчалинъ, вышелъ съ Софьей, Вороховъ остановилъ насъ властнымъ жестомъ и сказалъ, отчеканивая каждое слово:

— Помни, мой другъ, что отнынѣ ты не обыкновенный смертный, а любовникъ мадамъ Окурковой!.. Это высокая обязанность, нести которую надо съ честью… Поэтому будь корректенъ и веди себя такъ, какъ будто между вами ничего нѣтъ!.. Понимаешь?.. Тю е аманъ де мадамъ Окурковъ!.. Ель эмъ тю е тю эмъ ля!.. Панданъ ли нью ву тужуръ ансамбль!..

М-те Окуркова зардѣлась и инстинктивно отодвинулась отъ меня.

— Я не совсѣмъ понимаю, monsieur Вороховъ… По моему, Софья любитъ Молчалина платонически…

— Что-съ?.. Вы меня спросите, какъ она его любитъ!.. Платонически?.. Ха-ха-ха!.. Прочтите новое изданіе и вы увидите, что у нея ребенокъ въ воспитательномъ домѣ… Разумѣется, Фамусовъ ничего не знаетъ объ этомъ!..

— Развѣ?.. А я даже не предполагала…

— Тутъ нечего и предполагать, дѣло ясно, какъ на ладони!.. Продолжайте, господа, продолжайте!.. Не будемъ останавливаться изъ-за пустяковъ!.. Когда Лиза отвернется, ты украдкой поцѣлуешь Софью и скажешь ей страстно: „сегодня ночью, въ часъ“… Этого хотя въ пьесѣ и нѣтъ, но есть въ новомъ изданіи. Пойдите въ Публичную библіотеку!.. Извольте поцѣловаться!..

Я не смѣлъ ослушаться режиссера и влѣпилъ m-me Окурковой звонкій поцѣлуй, на который сейчасъ же получился отвѣтъ. Окурковъ забылъ про роль Фамусова и подошелъ къ Ворохову.

— Сколько разъ видѣлъ „Горе отъ ума“ въ Александринкѣ — ничего подобнаго!.. Никакихъ поцѣлуевъ!..

— Правда? — восторженно крикнулъ Вороховъ, обнимая его за шею, — тамъ рутина, а здѣсь живое дѣло!.. Тамъ Теляковскій, здѣсь Вороховъ!.. Посмотрите, какъ я веду Чацкаго!.. Я вамъ докажу!..

И дѣйствительно, доказалъ.

Послѣ словъ „ну, поцѣлуйте-же!..“ Вороховъ охватилъ Софью за голову и началъ такъ бѣшенно ее цѣловать, что барышни отвернулись. M-me Окуркова, дико взвизгнула.

— Ай, пустите!.. Это слишкомъ рѣзко!.. Неужели Чацкій былъ такимъ страстнымъ?…

— Онъ былъ еще хуже, но это не разрѣшено драматической цензурой!.. Я дѣлаю только то, что дозволено!.. Амбрасе е безе муа авекъ пассьонъ!..

Окурковъ замѣтно поблѣднѣлъ.

— Позвольте-съ, это слишкомъ!.. Чацкій молодой резонеръ, постигшій всю грязь окружающей среды, которая…

— Ничего подобнаго!.. Просто на просто, это обыкновенный альфонсъ, живущій на счетъ Хлестовой!.. Въ новомъ изданіи…

— Тутъ новое изданіе не причемъ!.. Я не могу позволить моей женѣ цѣловаться со всѣми дѣйствующими лицами!.. У насъ здѣсь масса знакомыхъ… Могутъ еще подумать Богъ знаетъ что!.. Нельзя ли безъ поцѣлуевъ?..

— Ты съ ума сошелъ!.. Неужели-же я, для тебя, помощника режиссера, буду измѣнять весь мой планъ?.. Тутъ, голубчикъ, обдумано каждое движеніе!.. Знай свое мѣсто!.. А теперь антрактъ на десять минутъ… Я слишкомъ усталъ!..

Всѣ задвигались. Вороховъ, отирая лобъ, сѣлъ около m-me Окурковой и зашепталъ порывисто дыша:

— Что такое жизнь артиста?.. Это ужасъ, о которомъ вы не имѣете понятія!.. Умрешь и въ результатѣ нѣсколько строкъ: „покойный почувствовалъ страсть къ театру еще съ пеленокъ, но, къ сожалѣнію, страдалъ русскимъ порокомъ. Да будетъ земля ему пухомъ“! Гм… Русскій порокъ!.. А я дѣйствительно привыкъ послѣ каждой репетиціи пить кофе съ хорошимъ коньякомъ… Проклятая привычка, которая дрведеть меня до могилы… Но все-таки ты дашь мнѣ коньяку?.. О, я знаю, что дашь!.. У тебя въ душѣ есть дивныя струны, ихъ только нужно умѣть тронуть!.. И я ихъ трону!.. Можно тронуть Вѣра?..

— Да!.. — тихо сказала m-me Окуркова и сейчасъ-же распорядилась насчетъ коньяку.

X.
Спектакль.

При воспоминаніи объ этомъ волосы шевелятся на моей головѣ.

Безобразіе началось въ девять съ половиной часовъ вечера, хотя по афишѣ должно было начаться „ровно въ восемь“. Все время возились съ декораціями и съ дверью, которую никакъ не могли укрѣпить посрединѣ. Задержкѣ въ значительной степени способствовалъ и гримъ артистовъ. Большинство изъ нихъ, благодаря неумѣнію гримироваться, походило на выходцевъ съ того свѣта. Исключеніе составлялъ Вороховъ, сильно напоминавшій экспропріатора съ большой дороги, благодаря косматой шевелюрѣ и дико выпученнымъ глазамъ. Окурковъ, приклеившій но совѣту режиссера огромную бороду, производилъ довольно странное впечатлѣніе: казалось, что не борода приклеена къ нему, а онъ къ бородѣ. Въ общемъ все было гнусно и позорно.

— Скоро начало!.. — сказалъ Вороховъ, вертясь передъ зеркаломъ и рисуя себѣ сверхъ-естественныя разбойничьи брови, — смотри, молодежь, смотри, какъ гримируются великіе артисты!.. У меня хоть и нѣтъ собственной дачи, какъ у Васи Далматова, но за то есть чутье недоступное ему!.. Изъ моего визажъ-нервезъ же ве феръ гранъ типъ артистикъ!.. Обратите вниманіе на это пятно на шеѣ?.. Оно оттѣняетъ такъ называемый мускулъ гордости, который, реагируя на происходящее, двигается самъ и заставляетъ двигаться мускулъ оскорбленнаго самолюбія и нервъ иронической меланхоліи!.. Вѣдь этоже все надо знать!.. Эхъ, молодежь, молодежь!.. Пользуйтесь случаемъ!.. Спрашивайте, не стѣсняясь, я готовъ быть вамъ полезнымъ, я люблю васъ, какъ родныхъ дѣтей!..

Покончивъ съ гриммомъ, мы пошли на шатающуюся сцену. Тамъ устанавливали декораціи импровизированные рабочіе — представители дачной аристократіи. Одинъ изъ нихъ, красивый блондинъ въ модномъ лѣтнемъ костюмѣ, возился у окна, что-то приколачивая. Вороховъ съ мѣста въ карьеръ цакипулся на него.

— Какъ же ты работаешь, каналья?.. А?.. Окно поставлено криво!.. Ты ни о чемъ понятія не имѣешь!.. Что?.. Молчать!..

— Потрудитесь выражаться деликатнѣе!.. Я не позволю…

— Ты мнѣ можешь не позволить въ гостинной, гдѣ хозяинъ ты, но здѣсь хозяинъ я — Вороховъ!.. Ты для меня теперь простой рабочій и ничего больше!.. Молчать!.. Немедленно переставить окно!.. Довольно ковырять въ носу, нужно дѣлать дѣло!..

Окно переставили. Вороховъ подошелъ къ женской уборной и безъ всякаго стѣсненія распахнулъ дверь. Послышался всеобщій визгъ. Полуобнаженныя любительницы начали прятаться другъ за друга. М-мъ Окуркова хоть и не особенно пряталась, но все-же проявляла стыдливую суетливость.

— Ничего, ничего, медамъ, не стѣсняйтесь!.. — снисходительно сказалъ Вороховъ, дѣлая два шага впередъ, — мы, артисты, должны быть выше предразсудковъ!.. Я пришелъ вамъ сказать, чтобы вы, во первыхъ, поторопились, а во вторыхъ, еще разъ ободрить васъ передъ выходомъ на сцену… Гм… Имѣйте въ виду…

— Уходите-же!.. это Богъ знаетъ что!.. — истерично воскликнула барышня, играющая Лизу, — я не могу допустить…

— Миль пардонъ… Если вамъ угодно, я закрою глаза… И такъ, медамъ…

— Уходите!!. Слышите?..

— Конечно, слышу!.. Я, слава Создателю, не глухой!..

— Въ самомъ дѣлѣ уйдите, милый!.. — очаровательно улыбнулась м-мъ Окуркова, — это-неудобно!.. Вы могли бы постучать, прежде, чѣмъ войти!..

— Неудобно?.. Васъ я послушаю, ибо ваше слово для меня законъ!.. Но когда разговариваютъ неопытныя любительницы, не умѣющія ходить по сценѣ, я дѣлаюсь звѣремъ!.. я внѣ себя!.. я бѣшусь!!.

— Не волнуйтесь, это можетъ дурно отозваться на роли!..

— А, пусть отзовется!!. Пусть весь спектакль пойдетъ на смарку изъ за глупой щепетильности, свойственной лишь ограниченнымъ натурамъ!!. Встань изъ могилы, великій Грибоѣдовъ!.. Встань и посмотри…

Въ этотъ моментъ Ворохова общими усиліями выпроводили изъ уборной. Онъ пошелъ на сцену, отдалъ послѣднія приказанія и велѣлъ готовиться къ началу. Таперъ, сидящій въ оркестрѣ, бѣшено, но довольно фальшиво, забарабанилъ матчишъ. Черезъ четверть часа взвился занавѣсъ. Стыдливая Лиза, спящая на стулѣ, была встрѣчена оглушительнымъ аплодисментомъ родныхъ, друзей и знакомыхъ. Тогда она встала, поклонилась нѣсколько разъ и, сѣвъ на прежнее мѣсто, опять уснула. Наступила томительная, одуряющая пауза.

— Просыпайтесь же наконецъ, чертъ возьми! — яростно зашепталъ Вороховъ, стоящій въ первой кулисѣ, — что у васъ летаргія, что-ли!.. Ну-же, ну!.. Валяйте погромче!.. Вотъ такъ!..

Лиза заговорила курьерской скороговоркой. Вышелъ Фамусовъ и тоже заговорилъ, стараясь перегнать Лизу. Выходъ м-мъ Окурковой сопровождался бурной оваціей. Ей сразу поднесли огромную корзину цвѣтовъ и два роскошныхъ букета.

— Одинъ букетъ мой!.. — шепнулъ Вороховъ, наклоняясь къ моему уху, — я не признаю ухаживанья безъ цвѣтовъ!.. По моему въ нихъ есть что-то свѣжее, поэтичное!..

— Твой букетъ?.. Me у пранъ тю даржанъ?..

— Даржанъ?.. Какой вздоръ!.. Же при се буке ше жардинье и приказалъ подать счетъ послѣ завтра, когда мы уже будемъ въ городѣ!.. У меня видъ, внушающій довѣріе!.. Же ве импони такъ онъ!.. Однако погоди, сейчасъ мой выходъ, нужно приготовиться.

Онъ взъерошилъ волосы, громко откашлялся и сдѣлалъ трагическое лицо. Предварительно вышелъ лакей и прокричалъ надрывающимся голосомъ:

— Къ вамъ Александръ Андреичъ Чацкій!..

Тутъ произошло событіе. Вороховъ съ такой силой пихнулъ дверь, что она оторвалась отъ декораціи и упала посреди сцены, поднявъ столбъ пыли. Публика громко захохотала, раздались аплодисменты. Но Ворохова смутить было трудно.

— Отъ Москвы пройди до Твери, не найдешь такой ты двери!.. — сказалъ онъ, забывая о Чацкомъ и сочиняя „экспромтъ“, — хочешь вѣрь или не вѣрь, — это мерзость, а не дверь!!.

Вначалѣ слабые аплодисменты перешли въ овацію. Публика загалдѣла. Кто то бросилъ на сцену двѣ розы, которыя Чацкій поднялъ, прижалъ къ сердцу и поцѣловалъ.

— Говорите-же что нибудь, — дернула его за рукавъ м-мъ Окуркова, — мнѣ надоѣло стоять въ такомъ глупомъ положеніи… Я уйду со сцены…

— Ага!.. Сейчасъ!..

Вороховъ не зналъ ни одного слова и совершенно не умѣлъ слушать суфлера. Но и тутъ его спасла находчивость.

— Что-же, рады вы мнѣ, или нѣтъ?.. скажите откровенно!.. — заговорилъ онъ „своими словами“, дико тараща глаза, — ужель все прошлое забыто и чувства лучшія убиты?.. Молчалинъ вами предпочтенъ лишь потому, что тихъ и скроменъ онъ, тогда какъ я горю вулканомъ и дружбы не вожу съ подобнымъ хулиганомъ!.. Что?.. А судьи кто?.. Не образумлюсь, виноватъ!.. Идти мнѣ бъ лучше къ чорту въ адъ, чѣмъ видѣть то, что здѣсь я вижу!.. Я васъ люблю и ненавижу!!.

М-мъ Окуркова въ ужасѣ отшатнулась.

— Что вы говорите?.. Вся публика смѣется… Просто срамъ…

— Молчалинъ будетъ мной убитъ, иль, просто на просто, избитъ!.. — разошелся Вороховъ, стуча кулакомъ по столу и моментально подбирая риѳмы, — пусть скроменъ онъ, не ходитъ въ клубъ, пусть даже милъ вамъ Скалозубъ, но я люблю васъ съ страстью пылкой и въ морду дамъ ему бутылкой!. Не допущу, ха-ха-ха-ха, что-бы другой взяли, прелесть эту!.. О, чортъ!.. Карету мнѣ, каррету!!.

Съ м-мъ Окурковой сдѣлалась истерика. Пришлось опустить занавѣсъ.

XI.
Въ Зоологическомъ саду.

По пріѣздѣ въ Петербургъ, мы опять занялись „изысканіемъ средствъ“.

Начали съ того, что снесли въ ломбардъ костюмъ „лаунъ-тенисъ“, за который, сверхъ ожиданія, выдали пять рублей. Этого было совершенно достаточно для того, чтобы Вороховъ, облачившись въ старый засаленный пиджакъ, воскликнулъ съ граціознымъ жестомъ:

— Проведемъ время пріятно и полезно!.. Же ве залле данъ зюнъ жарденъ зооложи!..

— Почему именно въ Зоологическій садъ?..

— Же ве регарде льонъ, бегемо е носоро!..

— Дикая фантазія!..

— Ничуть не дикая!.. Иногда необходимо имѣть общеніе съ животнымъ міромъ!.. Мы имѣемъ пять рублей… Этого довольно!.. Пойдемъ-же, мой добрый другъ!..

— А я тутъ безъ васъ не жравши сидѣла! — укоризненно сказала Маланья, отирая фартукомъ слезу. — У сосѣдевъ все время побиралась!..

— Не жравши?.. — воскликнулъ Вороховъ, обнимая Маланью за талію. Не вѣрю!.. Не вѣрю, чтобы женщина, имѣющая на книжкѣ такія огромныя деньги, могла сидѣть не жравши!.. Развѣ можно побираться у сосѣдей, имѣя такихъ добрыхъ и великодушныхъ господъ?.. Еслибъ ты мнѣ сказала слово, я бы оставилъ тебѣ на пропитаніе сто-двѣсти рублей!..

— Сколько?.. О, Господи!..

— То-то и оно!.. Умѣй ловить моментъ, а теперь, братъ, поздно!.. Дай намъ пальто!..

Мы вышли на улицу и, сѣвъ на конку, добрались до кассы Зоологическаго сада. Вороховъ просунулъ голову въ окошечко и протянулъ кассиру руку.

— Здравствуйте, Феоктистъ Панкратьевичъ!.. Имѣйте въ виду, что вы должны взять съ насъ за входъ дешевле, такъ какъ мы нижніе чины въ штатскомъ платьѣ!.. Герои Ляояна и Мукдена!.. Что?.. Вы спрашиваете, почему сдали Портъ-Артуръ?.. Войдите-же, дорогой Панкратъ Феоктистовичъ, въ положеніе Стесселя!.. Прямо передъ нимъ — японскія траншеи!.. А вамъ извѣстно, что на военной диспозиціи фортификаціонныхъ редутовъ…

— Я не могу взять дешевле… Съ васъ шестьдесять четыре копѣйки!…

— Неужели?.. Какъ все вздорожало!.. Боже мой, какъ все вздорожало!.. Бѣдный человѣкъ не имѣетъ даже возможности посмотрѣть животныхъ, которыхъ любитъ всей душой!.. Вы говорите, шестьдесятъ четыре?.. Возьмите ровно шестьдесятъ!..

— Не могу-съ!..

— Не можете?.. Ну, конечно!.. Вы подобно всѣмъ заѣдены рутиной и средой!.. Меркреди ле манже!.. Получайте деньги, заработанныя потомъ и кровью!.. Да отольются вамъ наши слезы!..

Мы вошли въ садъ и остановились передъ спящими черепахами, напоминающими настольныя преспапье. Вороховъ ожесточился.

— Надо было предупредить, что въ этотъ часъ черепахи спятъ!.. Я пришелъ смотрѣть двигающихся черепахъ, а не сонныхъ!.. Какое нахальство!.. Сторожъ!.. Или немедленно разбудить ихъ, или я составлю протоколъ!.. Это наглый обманъ, издѣвательство надъ публикой, посягательство на чужой карманъ!.. Что?.. Въ контору?.. А это видѣли?..

Очевидно, Вороховъ былъ въ духѣ. Я съ нескрываемымъ любопытствомъ смотрѣлъ на него, ожидая новыхъ, „номеровъ“.

— Пойдемъ, къ бегемоту!.. — сказалъ онъ, потерявъ надежду разбудить черепахъ, — бегемотъ есть вещь, а прочее все гиль!.. се тюнъ грандъ анималь, ки вивра данъ по!..

По несчастной случайности, бегемотъ тоже спалъ, выставивъ изъ воды лоснящуюся спину. У рѣшетки стояли зрители, терпѣливо ожидающіе пробужденія. Къ одному изъ нихъ Вороховъ подошелъ и протянулъ руку — Позвольте представиться: сынъ директора сада!.. Обязанность моя, въ интересахъ отца, давать необходимыя объясненія… Во-первыхъ, сего бегемота зовутъ Васькой!..

— Ага!.. Васькой?..

— Да-съ, Васькой!.. Пойманъ онъ на берегахъ Нила въ 1873 году еще маленькимъ щенкомъ и привезенъ сюда. Питается преимущественно сырымъ мясомъ, но изрѣдка ѣстъ грѣцкіе орѣхи!.. Вѣситъ 654 пуда!..

— Не можетъ быть!..

— Позвольте ужъ мнѣ знать, сколько вѣситъ мой Васька!.. Я его выростилъ на своихъ рукахъ!..

— А скажите пожалуйста, это самецъ или самка?..

— У бегемотовъ нѣтъ самокъ!.. Всѣ бегемоты самцы!..

— Какъ же такъ?..

— Да ужъ такъ устроено самой природой, а съ нею не поспоришь!.. Тутъ, батенька, нѣчто стихійное!.. Прочтите стихотвореніе Бальмонта и Рукавишникова, и вамъ все станетъ ясно!.. А меня извините… мнѣ некогда… Я долженъ идти давать объясненіе къ тиграмъ!..

Вороховъ схватилъ меня за руку и потащилъ съ собой. Мы сѣли за столикъ, потребовавъ пива. Оркестръ игралъ какую-то симфонію, къ звукамъ которой Вороховъ жадно прислушивался.

— Я узнаю ее!.. — воскликнулъ онъ, послѣ паузы, стараясь привлечь вниманіе окружающихъ, — это бе-дурная соната Бетховена въ до діэзъ-мажорномъ тонѣ, основанномъ на квартъ септъ-аккордахъ!.. Какой геній, однако, этотъ Чайковскій!.. Что ни звукъ, то флажолетъ, что ни нота, то бекаръ!.. Замѣть, какая ритмитчность, какая тонкость передачи и филированіе звука!.. Пусть кто нибудь попробуетъ перещеголять Вагнера!.. Чево-съ?.. А эти крещендо, эти піано, это стокато?.. Браво, браво!!..

Неизвѣстно почему, Вороховъ, выпивъ пива, возымѣлъ желаніе стрѣлять изъ монте-кристо, пошелъ въ тиръ и прострѣлялъ четыре рубля. Я замѣтно поблѣднѣлъ.

— Что ты сдѣлалъ, несчастный?.. А ужинъ?..

— Какой вздоръ!.. Около медвѣдей продаются французскія булки… йенъ блянъ франсе… Мы легко можемъ утолить ими голодъ, даже подѣлясь съ медвѣдями!..

— Французскія булки?..

— Ну, да!.. Однако, постой, постой!..

Въ театрѣ шла феерія съ неизбѣжной пальбой и прочими атрибутами. Вороховъ просмотрѣлъ афишу и сейчасъ же розыскалъ распорядителя. Низенькій господинъ въ цилиндрѣ вѣжливо приподнялъ шляпу.

— Чѣмъ могу служить?..

— Немедленно деньги обратно!..

— На какомъ основаніи?..

— У васъ въ афишѣ ясно сказано, что въ фееріи участвуетъ около пятисотъ человѣкъ, а между тѣмъ, ихъ всего на всего четыреста восемь… Неужели-же это называется „около“?.. Я, батенька тертый, калачъ, меня не проведешь!.. Черепаха спитъ, бегемотъ спитъ, левъ дрыхнетъ!.. Это не Зоологическій садъ, а какое-то сонное царство!..

— Виноватъ…

— Конечно, виноваты!.. Брать съ публики огромныя деньги и ничего не давать ей взамѣнъ. Вы меня извините, но это не добросовѣстно!.. Сказано — пятьсотъ, пусть и будетъ пятьсотъ!.. Пожалуйте мнѣ пятьсотъ человѣкъ!.. Что-съ?.. Подите и немедленно разбудите бегемота!.. Я хочу его интервьюировать!..

Распорядитель махнулъ рукой, отошелъ отъ зла и сотворилъ благо.

А мы съ Вороховымъ отправились къ медвѣдямъ ужинать французскими булками.

XII.
Страница трагедіи.

Это случилось въ одинъ изъ четверговъ, ровно въ полдень.

Вороховъ, на имя котораго снималась наша квартира, получилъ повѣстку отъ мирового, гдѣ между прочимъ значилось совершенно ясно: о „взысканіи съ него 150 рублей“. 150 рублей, раздѣленные на пять, составляютъ мѣсячную плату за квартиру, которая упорно не вносилась въ продолженіи пяти мѣсяцемъ. Мнѣ кажется, что остальное все понятно.

Прочтя „повѣстку“, Вороховъ омрачился и вперилъ въ меня взглядъ, исполненный самой безнадежной тоски.

— Комъ регардъ по сюръ сетъ аферъ?.. — спросилъ онъ, ероша волосы, — комъ регардъ по на то, что человѣкъ хорошаго общества, тре бонъ гарсонъ де нобль фамиль, долженъ предстать передъ судомъ изъ за такой сравнительно ничтожной суммы!.. О, комъ же сью малере!..

— Суа транкиль!.. сказалъ я тономъ утѣшенія, — быть можетъ все еще окончится благополучно!.. Не нужно допускать мрачныхъ мыслей!.. Иль не фо на пансе нуаръ!..

— Иль не фо на пансе нуаръ?.. Me тутъ ли ни е тре нуаръ!.. Прежде чѣмъ что нибудь предпринять, я хочу переговорить, же ве ли келькъ мо авекъ нотръ кьюзиньеръ Мадань!.. Маланья, или сюда!.. Маланья!!.

Маланья тотчасъ же явилась и стала у дверей въ выжидательной позѣ. Вороховъ любезно предложилъ ей кресло.

— Садись, Маланья, садись!.. Разница нашихъ соціальныхъ положеній здѣсь не причемъ… Ты хорошенькая женщина, а этого вполнѣ довольно!.. Красота и деньги — страшная сила, Маланья… У тебя есть и то другое!.. О красотѣ мы поговорили довольно, поговоримъ теперь о деньгахъ… Гм… Садись, Маланья, и слушай меня внимательно.

При словѣ „деньги“, лицо Маланьи приняло страдальческое выраженіе. Она сѣла на кончикъ стула и выпучила глаза… Вороховъ сѣлъ рядомъ, слегка обнявъ ее за талію.

— Видишь ли, моя дорогая, — началъ онъ задушевнымъ, вибрирующимъ голосомъ, — въ каждую данную минуту я бы могъ, приставивъ браунингъ къ твоему крѣпколобію, крикнуть „руки вверхъ“, но я этого не дѣлаю, а взываю къ твоему чуткому сердцу?.. Видишь эту повѣстку, Маланья?.. Твой баринъ идетъ подъ судъ изъ за ничтожной суммы!!! Вникни въ это и пожалѣй!.. Я плачу… видишь слезы?.. У тебя есть на книжкѣ въ сберегательной кассѣ сто рублей… Одолжи ихъ намъ на нѣсколько дней, и мы ихъ вернемъ тебѣ съ благодарностью!.. Маланья!.. Маланья!.. Малашуша!.. что ты сказала?.. А?.. — Говори же мнѣ хочется слышать твой голосъ!.. что?..

— Деньги хоша у меня есть, баринъ, а только…

— Что только?.. Не нужно этихъ рутинныхъ оговорокъ!.. Какая ты пикантная, Маланья!.. Я схожу съ ума!..

— А только эти деньги у меня скоплены на похороны, баринъ…

— Какія похороны?.. Живи!.. Ты должна жить если не для себя, то для меня!.. Твоя смерть — моя смерть, твоя улыбка — моя улыбка, твои сто рублей — мои сто рублей!.. Что? Пусть у насъ все будетъ общее!.. И горе и радость пополамъ!.. Дай-же мнѣ пожать твою, честную кухонную руку!..

— Пустите, баринъ, не хорошо!..

— Ты видишь мою жизнь, Малашуша!.. Я бы могъ предаваться оргіямъ и разврату, но не дѣлаю этого, любя тебя!.. Ты мой идолъ, ты мой золотой телецъ!.. Говори прямо, дѣтка: дашь ты намъ деньги или нѣтъ?..

— Я… вотъ какъ передъ Истиннымъ…

— Вонъ!.. Анаѳема!..

Маланья выскочила бомбой. Вороховъ открылъ шкафъ, вынулъ старый фракъ и началъ съ ожесточеніемъ тереть воротникъ скипидаромъ.

— Иль фо талле къ хозяину туде сьютъ!.. Я растоплю ледъ его сердца!.. Я умолю его анкоръ атанде!..

— Зачемъ-же фракъ?..

— Такъ параднѣе!.. Аллонъ плювитъ!..

Черезъ нѣсколько минутъ мы были уже у хозяина. Насъ заставили просидѣть по крайней мѣрѣ полчаса. Вороховъ все время вертѣлся передъ зеркаломъ и обдергивалъ свой лакейскій костюмъ. Наконецъ, дверь скрипнула, и на порогѣ показался хозяинъ въ халатѣ. Его заспанное недовольное лицо не предвѣщало ничего хорошаго.

— Позвольте представиться: жильцы изъ тридцать шестого номера… — сказалъ Вороховъ, отчеканивая по военному каждое слово, — одаренные, но неоцѣненные!.. Молодые таланты, заѣденные средой, четвергомъ и пятницей!..

— Здравствуйте-съ… Садитесь…

— Мнѣ, молокососу, сидѣть передъ вами?.. ни за что!.. Я буду стоять до тѣхъ поръ, пока мои бѣдныя ноги откажутся служить!.. Помимо всѣхъ вашихъ выдающихся достоинствъ, вы безумно похожи на моего покойнаго отца, котораго я любилъ больше всего на свѣтѣ!.. О, мой дорогой, ненаглядный папа!..

Нахальство Ворохова перешло всякіе предѣлы. Онъ припалъ къ плечу хозяина и истерично зарыдалъ, вздрагивая всѣмъ тѣломъ. Я не зналъ, куда дѣться отъ стыда.

— Успокойтесь, молодой человѣкъ, — сказалъ хозяинъ, силясь отпихнуть отъ себя прилипшаго Ворохова, — въ чемъ дѣло?.. Разскажите толкомъ…

— Дѣло въ томъ, милый папа… Вы позволите мнѣ называть васъ этимъ именемъ?.. Такое поразительное сходство! Тотъ же носъ, тѣ же губы, тѣ же бородавки!.. Дѣло въ томъ, папа, что вы взыскиваете съ меня, вашего глупаго, но добраго Володи, сто пятьдесятъ рублей, которые…

— Да-съ… Не плочено пять мѣсяцевъ!.. Извините!..

— А ты знаешь, папа, почему не плочено?.. Потому, что жизнь ставитъ намъ преграды!.. Же траваль, комъ юнъ шваль е тужуръ на даржанъ!..

— Что-съ?..

— Же ли, ке ше ну тужуръ на даржанъ!.. Правда, я получу двадцать третьяго іюля тысячу рублей, но ее едва хватитъ на покрытіе долговъ!.. Къ тому времени я уже буду долженъ тебѣ, папа, около двухсотъ…

— Я вамъ не папа!.. Потрудитесь не хватать меня за шею!..

— Именно за шею!.. Такъ я всегда обнималъ покойнаго отца!.. Не выселяй насъ съ квартиры, папа!.. Подожди до двадцать третьяго іюля!..

— До двадцать третьяго іюля, такъ ужъ и быть… А тамъ — извините!..

— О, восторгъ!.. Я не умѣю красно говорить, но прошу принять мое сердечное, сыновнее спасибо! Вся моя жизнь будетъ съ этой минуты посвящена тебѣ!.. Монъ перъ е моръ, вивъ ле нуво перъ!!.

Вороховъ неожиданно обнялъ хозяина и влѣпилъ ему въ лысину звонкій поцѣлуй.

Мы были спасены.

XIII.
Въ судѣ.

Мои воспоминанія богемы заканчиваются по истинѣ ужаснымъ и трагическимъ происшествіемъ.

Квартирный хозяинъ, не получивъ въ условленный срокъ денегъ, подалъ къ мировому. Опять Вороховъ получилъ повѣстку и опять омрачился.

— Сетъ истуаръ на загреабль!.. Этотъ нахалъ, вмѣсто того, чтобы поддержать насъ морально, хватаетъ за горло! Кель идіо!..

— Ты можешь не являться въ судъ… Постановятъ заочное рѣшеніе…

— Не являться мнѣ?.. Мнѣ, который въ сто разъ краснорѣчивѣе Адамова?.. Шалишь!.. Я буду говорить самъ, и повѣрь, что меня оправдаютъ…

— Оправдаютъ?.. Но вѣдь мы же должны…

— А государства не должны Ротшильду?.. Ихъ за это къ мировому не тянутъ… Маланья!.. Маланья!.. Поди сюда!..

Маланья явилась и, по обыкновенію, стала у дверей въ выжидательной позѣ. Вороховъ нѣжно погладилъ ее по головѣ.

— Какая ты сегодня интересная, Маланья!.. У тебя лицо хотъ и не культурное, но… пикантное до чертиковъ!.. Съ тобой я бы могъ быть счастливъ…

Маланья пугливо отстранилась.

— Нѣтъ у меня денегъ, баринъ, вотъ какъ передъ Истиннымъ…

— Ахъ, нѣтъ денегъ?.. Въ такомъ случаѣ ступай къ плитѣ и исполняй свои обязанности!.. Тю е гарпагонъ жюско бу де зонгль!.. Вонъ!..

Уговоры мои не помогли. Вороховъ пожелалъ идти въ судъ и „лично оправдаться“. Я предчувствовалъ скандалъ.

И скандалъ вышелъ.

Мы явились въ камеру къ назначенному часу. Вороховъ, одѣтый въ грязный, оборванный костюмъ — „для возбужденія жалости“, развязно подошелъ къ письмоводителю…

— Скажите пожалуйста, когда будетъ разбираться дѣло Ворохова о квартирномъ неплатежѣ?..

— Дѣло Ворохова?.. Сейчасъ… Ваше дѣло восьмое…

— Восьмое?.. Но это-же безбожно!.. У меня сегодня засѣданіе въ академіи наукъ и лекція въ Соляномъ городкѣ… На повѣсткѣ сказано „въ десять утра“. Будьте любезны судить меня ровно въ десять!..

— Виноватъ, но…

— Вы виноваты?.. Не вѣрю!.. Письмоводитель, служащій въ судѣ, гдѣ функціонируютъ правда и милость, не можетъ быть виноватъ!.. Устройте, дорогой Калистратъ Семеновичъ, чтобы наше дѣло слушалось первымъ. У меня можетъ пропасть диссертація въ Публичной библіотекѣ… Примите во вниманіе опонентовъ…

— Не могу-съ… извините…

— Не можете?.. Ну, конечно!.. Бюрократія, батенька, проявитъ себя вездѣ и всюду!.. Да знаете-ли вы, съ кѣмъ говорите?.. Я племянникъ Куропаткина…

Мнѣ еле-еле удалось оттащить Ворохова отъ письмоводителя. Мы сѣли на скамейку и превратились въ слухъ. Первымъ слушалось дѣло какой-то кухарки, укравшей у горничной четверть фунта кофе.

Вороховъ сдѣлалъ страдающее лицо.

— Украла четверть фунта кофе?.. — громко сказалъ онъ, стараясь обратить на себя вниманіе судьи, — а почему украла?!. Потому, что проклятая жизнь всосала ее въ свои нѣдра… Та жизнь, которая изъ меня, Божьей искры, сдѣлала оборваннаго сапожника, не платящаго за квартиру!.. А почему я не плачу?.. Потому что нечѣмъ платить!.. Фальшивыхъ денегъ я, къ сожалѣнію, дѣлать не умѣю!.. Браво, кухарка!!.

Къ намъ подошелъ сторожъ и сдѣлалъ замѣчаніе. Къ счастью, судья попался добрый, прощающій грѣхи. Вороховъ схватилъ сторожа за талію и посадилъ рядомъ съ собой.

— Я хочу слиться съ народомъ… Понимаешь?.. Сиди… Нельзя?.. А трамвай задерживать можно?.. Охтенскій мостъ я не вижу… Мостовыя разрыты!.. Можно?.. Поцѣлуй меня, Сашка, и выпьемъ на фридрихъ-хераусъ!.. Что?..

Сторожъ скрылся. Въ камеру вошелъ нашъ хозяинъ, даже не потрудившійся отвѣтить на сверхъ-любезные поклоны. Вороховъ замѣтно опечалился.

— Иль е тре мешанъ… ме же сью транкиль!.. У него въ душѣ есть добрыя струны! Хозяинъ, здравствуйте!.. Какъ ваше здоровье?.. Идите сюда!.. Не хотите?.. Какъ угодно!.. Меркантилистъ!.. Хозяинъ!!.

Очередь дошла до насъ. Вызвали Ворохова, который подошелъ къ судейскому столу съ измученнымъ, голоднымъ видомъ. Когда прочли „обвиненіе“, Ворохова. патетически взъерошилъ волосы.

— Виновенъ, и не заслуживаю снисхожденія!.. Виновенъ!.. Да!.. Но на основаніи статей уголовнаго судопроизводства и параграфовъ 13, 15, 19, 43 и 45, покорнѣйше прошу…

— Позвольте-съ… Потрудитесь отвѣтить…

— Отвѣтить?.. Я отвѣчаю!.. Взгляните на мои лохмотья, господинъ судья, и скажите, можетъ ли пьяный оборванецъ платить за квартиру такія огромныя деньги?.. Я работаю, господинъ судья, но меня заѣлъ Семирадскій…

— Позвольте…

— Я молчу… но душа моя говоритъ!.. Для васъ этотъ хозяинъ обыкновенный человѣкъ, а для меня отецъ, или выражаясь сентиментально, папа!.. Да-съ, я незаконный сынъ, съ котораго родной отецъ взыскиваетъ за квартиру… Онъ, изволите-ли видѣть, стыдится родства со мной… Господа присяжные и господа судьи!.. Посмотрите на меня, типичнаго дегенерата… Я жалокъ, я смѣшенъ!.. Ха-ха-ха!.. Смѣйтесь же надо мной!.. Смѣйтесь!..

На слова Ворохова судья не обращалъ никакого вниманія и что-то писалъ, склонившись надъ письменнымъ столомъ. Въ концѣ-концовъ, присудили къ уплатѣ.

— Я обвиненъ?.. воскликнулъ Вороховъ, шатаясь и хватаясь рукой за судейскій столъ, — я, чистая, идеальная душа, заклейменъ несмываемымъ позоромъ!.. Но хорошъ отецъ, который, пользуясь тѣмъ, что его сынъ незаконный, затѣваетъ это гнусное, грязное дѣло!.. Я проклинаю тебя, папа!.. Гдѣ мама?.. Покажи мнѣ ее… Я ребенокъ, я жажду ласки… Ты не отецъ, а подлецъ!..

Не долго думая, Вороховъ схватилъ хозяина за бороду и пригнулъ къ полу. Появились сторожа и городовые. Получилось нѣчто ужасное.

— Что?.. Меня бить?.. Меня?.. Я сплошная культура, а это невоспитанный хамъ!.. Ха-ха-ха!.. Мнѣ дурно!..

Вороховъ зашатался и упалъ на полъ, крикнувъ „умираю“. Камера задвигалась.

Я, какъ бомба, выскочилъ на улицу.

II. НАША ДРАМАТИЧЕСКАЯ ШКОЛА.

I.

Я не видѣлся съ Вороховымъ около двухъ мѣсяцевъ и думалъ, что онъ, по всей вѣроятности, уже гдѣ-нибудь погребенъ. Въ одинъ ненастный грибоѣдовскій день въ дверь моей комнаты раздался стукъ и послышался знакомый голосъ:

— Петонъ антре?..

— Вороховъ!.. — крикнулъ я, бросаясь къ нему на встрѣчу, — откуда?.. Какими судьбами?..

— Былъ ляба и теперь опять вуаси… Же фе вояжъ данъ провенсъ!.. Цѣлуй меня, монъ бонъ ами!..

Мы разцѣловались и сѣли другъ противъ друга. Тутъ только я замѣтилъ, что на Вороховѣ безукоризненный „англійскій“ костюмъ, модный галстухъ, завязанный черезъ воротникъ и желтые сапоги.

— Обстоятельства измѣнились!.. — важно началъ Вороховъ, замѣтивъ мое удивленіе, — Моя бабушка, жившая, какъ тебѣ извѣстно, въ Великомъ Устюгѣ, отдала Богу душу, оставивъ мнѣ двѣ тысячи рублей… Компранъ?.. Ma бонь грандъ меръ мортъ е лессе муа де миль рубль!..

— Двѣ тысячи?.. Ты богачъ!..

— Погоди!.. Изъ двухъ тысячъ у меня осталось двѣсти рублей съ мелочію, два новыхъ костюма, три пары модныхъ инекспримабль и пара лакированныхъ сапогъ… Юнъ паръ ботъ дю лякъ!.. Это все!…

— Переѣзжай опять ко мнѣ!.. Начнемъ жить по старому…

— Жаме де ма ни!.. Не я переѣду къ тебѣ, а ты переѣдешь ко мнѣ… У меня квартира въ шесть комнатъ; два хода, электричество, ванна, усовершенствованный лифтъ…

— О, Господи!.. Откуда все сіе?..

— Во избѣжаніе серьезныхъ недоразумѣній, за мѣсяцъ уплочено впередъ… Дежа нее деванъ!.. Дѣло въ томъ, что я…

Вороховъ сдѣлалъ умышленно длинную паузу, желая насладиться неожиданнымъ эффектомъ. Его глаза плутовски сощурились.

— Дѣло въ томъ, что я… открываю драматическую школу!.. Же уврере еколь драматикъ!..

Я чуть не упалъ со стула. Всего можно было ожидать, но не этого. Смотря на Ворохова, малѣйшее представленіе о драматической школѣ уходило въ перспективу. На одну секунду я подумалъ даже, что мой добрый пріятель, благодаря жизненнымъ терніямъ недавняго прошлаго, лишился разсудка. Онъ замѣтилъ это и насмѣшливо скривилъ губы.

— Неужели тебѣ было-бы пріятнѣе, еслибъ я, тонкій художникъ-артистъ, чувствующій красоту, открылъ похоронное бюро или поступилъ въ члены трамвайной коммиссіи?.. Человѣкъ ординарный для того, чтобы заработать кусокъ хлѣба, способенъ торговать порнографическими открытками, но я…

— Позволь, позволь… Ты вѣдь понятія не имѣешь о школѣ…

— Понятіе здѣсь не причемъ… Если ученикъ съ талантомъ, изъ него непремѣнно выйдетъ актеръ, а если на таланъ, то такъ и останется на таланъ!.. У меня уже есть четыре ученика и одна ученица!.. Прехорошенькая, братецъ, штучка! Ножки, ручки… объяденіе!.. Юнь демуазель данъ мовъ гу!.. Я ее непремѣнно пущу по кокетистой части.

— Но кто-же будетъ преподавать?.. Преподавать кто будетъ?..

— Во-первыхъ, заштатный актеръ Сызрано-Вяземскій, замѣчательный тѣмъ, что его рѣшительно никто не знаетъ, кромѣ казенныхъ винныхъ лавокъ, во вторыхъ — твой покорный слуга, отлично извѣстный камерамъ мировыхъ судей, и въ третьихъ… третьихъ… ты!..

— Я!?.

— Ты будешь читать лекціи пластики и гримма, я беру на себя исторію театра отъ Софокла до Трахтенберга, исторію всеобщей культуры, начиная свайнымъ періодомъ и кончая памятникомъ Паоло Трубецкаго, исторію литературы, исторію психоневрастенической паталогіи, исторію мимики въ связи съ душевными эмоціями и индивидуальностью, выразительное чтеніе по методу Озаровскаго, Дарскаго и имъ подобныхъ малороссовъ…

— Боги, сколько предметовъ… Довольно!..

— Не перебивай!.. Сызрано-Вяземскому поручена спеціально драматическая часть и практическія занятія… Голосъ у него, доложу тебѣ, феноменальный!.. Точь въ точь труба, отъ которой рушились Іерихонскія стѣны, будучи казеннымъ зданіемъ!.. Вуа магнификъ е колоссаль!.. Постой, что еще?..

Я смотрѣлъ на Ворохова съ нѣкоторой боязнью, рѣшительно недоумѣвая, шутитъ онъ или говоритъ серьезно. Во всякомъ случаѣ, было дико. Пахло одиннадцатой верстой.

— Укладывай вещи, я тебѣ помогу!..

Не успѣлъ я опомниться, какъ въ мой холщевый чемоданъ полетѣли предметы первой необходимости. Все мялось и комкалось. Черезъ нѣсколько минутъ съ укладкой покончили.

— Хозяинъ или хозяйка!.. Эй, кто тамъ?!. — крикнулъ Вороховъ, высовываясь въ корридоръ, — Идите сюда… вашъ жилецъ уѣзжаетъ!..

Явилась хозяйка съ лицомъ, ясно показывающимъ, что я ей долженъ. Вороховъ эффектнымъ движеніемъ выхватилъ изъ кармана кошелекъ.

— Сколько съ него слѣдуетъ?.. А?.. Говорите скорѣй, я не привыкъ ждать!.. Что?..

Хозяйка благоговѣйно взглянула на желтые сапоги.

— Двѣнадцать съ полтиной съ ихъ причитается, да деньгами два раза по двугривенному брали…

— Какіе гроши!.. Вотъ вамъ четырнадцать, сдачи не нужно!.. Ѣдемъ!..

— Будьте здоровы, батюшка, — засуетилась хозяйка, непривычно ласково смотря на меня, — куда прикажете васъ отмѣтить?..

— Въ Пулковскую обсерваторію!.. — сказалъ Вороховъ и, схвативъ чемоданъ, властнымъ движеніемъ вытолкнулъ меня въ корридоръ.

II.

Черезъ три дня послѣ переѣзда моего къ Ворохову мы „открылись“.

Вышло торжественно, трогательно и алкогольно.

Собираться стали къ часу дня. Столъ, сервированный Сызрано-Вяземскимъ, производилъ пріятное, аппетитное впечатлѣніе, которое въ значительной степени дополняли наши фигуры въ прокатныхъ фракахъ. Директоръ любезно встрѣчалъ учениковъ и представлялъ ихъ „профессорамъ“. Нужно было имѣть много силы воли, чтобы не расхохотаться.

— Прежде чѣмъ обратиться къ вамъ, месье е медамъ, со вступительнымъ словомъ, — торжественно началъ Вороховъ, эффектнымъ движеніемъ поправляя шевелюру, — я позволю себѣ прочесть нѣкоторыя телеграммы… Всего ихъ получено болѣе двухъ-сотъ штукъ, но я ограничиваюсь наиболѣе интересными… Прошу пяти минутъ вашего вниманія.

Ученики съ любопытствомъ вытянули шеи. Вороховъ вытащилъ изъ бокового кармана пачку старыхъ телеграммъ и обвелъ присутствующихъ побѣдоноснымъ взглядомъ.

— Начнемъ хотя бы съ этой… „Поздравляю открытіемъ. Убѣжденъ, что ваше тонкое пониманіе сцены и любовь къ дѣлу сразу создастъ школѣ прочное реноме. Василій Далматовъ“… „Сердечно поздравляю, быть лично не могу, задержанъ репетиціей. Костя Варламовъ“… „Краеугольный камень положенъ. Продолжайте. Исполать вамъ. Гликерія Ѳедотова“.

Раздались оглушительные аплодисменты. Вороховъ нѣсколько разъ поклонился и залпомъ прочелъ телеграммы отъ Горькаго, Шаляпина, Вяльцевой и Витте. Ученики смотрѣли на директора съ видимымъ благоговѣніемъ.

— И такъ, месье е медамъ, вы видите, что сочувствіе къ нашей школѣ огромное!.. — сказалъ Вороховъ, кончивъ чтеніе, — теперь разберемъ, что такое школа!.. Школа, какъ опредѣляетъ ее Раусбухдарденлендеръ, есть такое учрежденіе, въ которомъ находятъ себѣ пріютъ молодые талантливые люди обоего пола, или, даже вѣрнѣе, не они, а ихъ способности, ихъ индивидуальныя качества… По утвержденію Макса Зальцкронхауса и Эмиля Ляборе-де-Шво, школа — ступень въ чистый храмъ искусства… Фридрихъ Гандзбергъ и Шарль Козуаръ де Суа совершенно согласны съ этой точкой зрѣнія, находя ее единственной и исходной.

Я разинулъ ротъ. Подобныхъ фамилій мнѣ не приходилось слышать ни разу въ жизни. Смѣлость Ворохова переходила всякіе предѣлы. Ученики хоть и ничего не понимали, но дѣлали умныя лица.

— Дайте намъ свѣта, правды, воздуха!.. — неожиданно воскликнулъ Ворохова, простирая руки надъ довѣрчивыми головами, — кто за насъ, или съ нами, а кто визави…

— Пусть убирается ко всѣмъ чертямъ!.. — пробасила. Сызрано-Вяземскій, выпучивая глаза, — намъ такихъ не нужно… Мы не какіе нибудь шарлатаны, которые…

— Виноватъ, господинъ профессоръ, я еще не кончила!.. И такъ, дѣти, впередъ!.. Впередъ, слѣдуя завѣту нашего геніальнаго учителя Курцкнабе и великаго знатока человѣческой души — Эразма фонъ-Лоттингерфрауса!.. Въ добрый часъ!..

Какъ разъ въ этотъ моментъ вошла горничная и подала двѣ, заранѣе сфабрикованныя, телеграммы. Директоръ поспѣшно прочиталъ ихъ и самодовольно улыбнулся.

— Очень мило съ ихъ стороны… Такъ просто, сердечно!.. Я даже не ожидалъ!..

— Отъ кого?.. — спросилъ Сызрано-Вяземскій, придвигаясь къ закускѣ.

— Одна отъ Гауптмана, другая отъ Сары Бернаръ… Вотъ: „ихъ гратулире зихъ. Гауптманъ“, и „Дона, Дье де ву-тутъ бонъ. Сара Бернаръ“… Очень трогательно!.. Съ такой моральной поддержкой легко начинать дѣло… А теперь садитесь къ столу, дѣти, и выпьемъ за процвѣтаніе нашего общаго горячо любимаго дѣла!.. Господинъ профессоръ, наливайте!.. Сегодня разрѣшаю вамъ выпить, но съ завтрашняго дня ни-ни!.. Будемъ работать и работать!..

Началось чеканье и жеванье. Тутъ только я разглядѣлъ учениковъ. Мужчины, за исключеніемъ одного, обладающаго огромнымъ крючковатымъ носомъ, были совершенно безцвѣтны. За то наша единственная ученица, особенно рекомендованная мнѣ Вороховымъ, оказалась преинтересной дамой съ томными, чуть-чуть подведенными глазами. Вороховъ сидѣлъ рядомъ съ ней и изрѣдка вздрагивалъ. Ученица почти ничего не ѣла, все время смотря на директора. Ученикъ съ длиннымъ носомъ неожиданно поднялся съ мѣста и прокричалъ, надрывающимъ душу голосомъ:

— Господа!.. Выпьемъ за драгоцѣнное здоровье нашего дорогого директора!.. Урра!..

— Урра!.. — завопилъ Сызрано-Вяземскій, разбивая рюмку. — Да процвѣтетъ искусство и да расточатся врази его!.. Урра!..

— Спасибо, дѣти, спасибо!.. — небрежно махнулъ рукой Вороховъ, всецѣло поглощенный ученицей, — скажите мнѣ лучше, дорогая Берта Львовна, какое бы вы желали избрать себѣ амплуа?.. То-есть, выражаясь проще, къ чему васъ больше тянетъ?.. не стѣсняйтесь, говорите мнѣ все откровенно, какъ доброму, любящему отцу!..

Берта Львовна зардѣлась.

— Меня тянетъ… меня тянетъ къ сильно драматическимъ ролямъ, требующимъ сильнаго, глубокаго чувства… Вотъ, напримѣръ, „Орлеанская дѣва“…

— Кеске ву дитъ?.. Вьержъ Д’Орлеанъ?.. Никогда!.. Вы должны играть тѣ роли, въ которыхъ есть нѣга, страсть, кокетство, кошачья ласка… Мнѣ хочется задать вамъ одинъ нескромный вопросъ… Въ данное время вы… любите кого нибудь?..

— Въ данное время?.. Я, право…

— Не стѣсняйтесь… Я вашъ искусственный отецъ!..

— Я… я не люблю, но любима…

— Понимаю, не продолжайте!.. Вы должны… слышите-ли?.. вы должны любить всѣмъ пыломъ молодого сердца, любить каждымъ мускуломъ, каждой жилкой, только тогда изъ васъ выйдетъ настоящая актриса… Эту же самую теорію раздѣляетъ вмѣстѣ со мной Альфонсъ да Буадсоръ… Дайте сюда вашу руку!.. Дье!.. Какая тонкая, нервная ручка!.. Это признакъ породы!.. Цѣлую ее, не какъ мужчина, а какъ артистъ, восхищенный чудеснымъ изваяніемъ!.. О, какая прелесть!.. Сожмите мою руку… еще, сильнѣй…

Видя, что директоръ немного пересаливаетъ, я толкнулъ его подъ столомъ ногой. Онъ тотчасъ-же перемѣнилъ тонъ, не выпуская однако руку Берты Львовны изъ своей. Сызрано-Вяземскій, въ достаточной степени уже охмѣлѣвшій, пересѣлъ къ ученику съ длиннымъ носомъ и говорилъ, стараясь оторвать пуговицу его пиджака:,

— Меня этими самыми Фридрихи, Шпуценами да Линдерграбенами не удивишь!.. Я человѣкъ русскій и люблю все русское!.. Знаешь ли ты, длинный носъ, что такое нутро?… Нѣтъ?.. Ага!.. Одно слово, одинъ штрихъ и пожалуйте!.. Театръ замеръ, толпа сливается съ артистомъ… Дорости до этого момента безъ Фунделькукеновъ и Штрандерфордовъ, пойми, нутромъ…

— Шампанскаго!.. — крикнулъ Вороховъ, видя, что профессоръ явно подрываетъ его авторитетъ, — выпьемъ съ вами, Берта Львовна, за одну вещь, о которой я вамъ скажу послѣ… Жмите руку, жмите, какъ отцу!.. О, какое блаженство!.. Шампанскаго!..

Горничная принесла три бутылки. Защелкали пробки.

III.

Первый урокъ превзошелъ всѣ мои ожиданія.

Вороховъ, неизвѣстно для чего, надѣлъ вышитую русскую рубашку, взъерошилъ волосы и вышелъ къ ученикамъ въ образѣ Соловья-разбойника. Было страшно, не смотря на неудержимое желаніе. смѣяться. Сызрано-Вяземскій съ похмѣлья старался казаться корректными, и что-то глубокомысленно читалъ. Я, принявъ нѣсколько капель нашатырнаго спирта, готовился къ уроку мимики.

— Въ добрый часъ, дѣти!.. — сказалъ Вороховъ, сжимая руку Берты Львовны, — помните, что искусство такая великая вещь, о которой даже не стоитъ говорить!.. Прежде чѣмъ приступить къ занятіямъ, я хочу вамъ устроить маленькій экзаменъ, согласію полученному мною циркуляру за № 4711!.. Господинъ Триндалевъ, пожалуйте сюда!..

Длинноносый ученикъ вышелъ на середину комнаты, конфузливо потирая руки. Сызрано-Вяземскій осмотрѣли, его со всѣхъ сторонъ и милостиво кивнулъ головой.

— Подходитъ!.. Сальвини не выйдетъ, но за добросовѣстнаго труженника я ручаюсь… Сцена нуждается въ першеронахъ… Сызрано-Вяземскій одинъ, а Триндалевыхъ десять!.. Что-съ?… Они — черноземъ, а мы — плоды!.. Понимаешь?.. „Отчего ты не растаешь, ты не распадешься прахомъ?.. О, для чего ты крѣпко, тѣло человѣка“!?. Выкусилъ?.. Достигни, и тогда я посвящу тебя въ актеры… Обрати вниманіе на интонацію… Что, братъ, трудно?..

Вороховъ отстранилъ Сызрано-Вяземскаго властнымъ жестомъ.

— Погодите, г. профессоръ!.. Надо все дѣлать въ строгой послѣдовательности!.. Съ достоинствами господина Триндалева мы уже ознакомились… Займемся съ другими!.. Глубокоуважаемая Берта Львовна, встаньте лицомъ къ свѣту и прочтите мнѣ „Ворону и лисицу“… Не можете?.. Для актера слова „не могу“ не существуетъ… Есть только слово „хочу“… мо „же не по на“ — нонъ!.. Иль я мо „же не“! Прошу!..

Берта Львовна не знала „Ворону и лисицу“ и начала читать „Русалку“ Мея. Мы слушали съ похмѣльнымъ вниманіемъ. Сызрано-Вяземскій глубокомысленно икалъ.

— Не такъ, дѣточка!.. — махнули, рукой Вороховъ, — совершенно не такъ!.. Во первыхъ, у васъ совершенно не выработано дыханіе… Я васъ буду держать за плечи, тогда вы сами увидите разницу!.. Ставьте голосъ на. діафрагму, концентрируйте голосовыя связки на тембръ грусти… Заставьте мускулъ гордости, находящійся надъ лѣвой бровью, дрогнуть и передать движеніе мускулу сожалѣнія о невозвратномъ прошломъ!..

— Я право, не знаю… — зардѣлась Берта Львовна, — вы прекрасно говорите, но это такъ трудно… такъ трудно, что я…

— Трудно?… Неправда!.. Вы читаете: „мечется и плачетъ, какъ дитя больное“!.. Про кого это сказано?.. Про русалку!.. А что такое русалка?.. Полу-женщина, полу-рыба!.. Деми фамъ, деми пуасонъ!.. Слово „мечется“ означаетъ „мечетъ икру“… Понимаете?.. Мечетъ икру, какъ рыба, а плачетъ, какъ женщина… Сдѣлайте такъ, чтобы я видѣлъ въ васъ и женщину, и рыбу!..

— Рыбу?.. Я не умѣю рыбу…

— Вздоръ!.. Если вы умѣете однимъ взглядомъ покорить человѣческое сердце и настроить разстроенныя струны, то врядъ, ли вамъ не доступна имитація рыбы!.. Вспомните вашего мужа!..

Берта Львовна засмѣялась мелкимъ, вызывающимъ смѣхомъ.

— Вы шутникъ!.. Дѣйствительно, я отношусь къ мужу, какъ рыба, но онъ богатъ…

— Богатъ?.. О, скотина!.. Не будемъ, однако, терять драгоцѣннаго времени и приступимъ къ дѣлу… Господинъ профессоръ, будьте любезны сказать нѣсколько словъ о назначеніи театра… мы васъ слушаемъ!..

Сызрано-Вяземскій выпятилъ впередъ грудь и сталъ въ давно забытую позу.

— Театръ?.. Гм… Что такое театръ?… По возвышенному храмъ, а по нашему — рынокъ!.. Всякая бездарность претъ на сцену и имѣетъ успѣхъ, а Сызрано-Вяземскій прозябаетъ!.. Петръ Гнѣдичъ выгналъ, Евтихій Карповъ выгналъ… Вы, говорятъ, пьете!.. Пью!.. А почему пью?.. Потому что мой организмъ, по словамъ Максимки Горькаго, отравленъ алкоголемъ!.. Что?.. Вотъ вамъ значеніе театра!.. Савина получаетъ кушъ, Катя Рощина-Инсарова, которую я зналъ еще ребенкомъ, тоже получаетъ… Рома Аполлонскій, Мамонтъ Дальскій, Фомка Сальвини…

Профессора никто не слушалъ. Вороховъ преподавалъ Бертѣ Львовнѣ „дыханіе“, выгибая плечи. Я старался отыскать въ лицѣ остальныхъ учениковъ что-нибудь похожее на мимику. Выходило глупо.

— Выучите къ послѣзавтра, дѣти, басню „Котъ и поваръ“, — неожиданно воскликнулъ Вороховъ, садясь на одинъ стулъ съ Бертой Львовной, — только такъ выучите, чтобъ я чувствовалъ и кота и повара!.. А пока — до свиданья!.. Я совершенно разбитъ…

Ученики направились въ переднюю. Вороховъ задержалъ Берту Львовну и сказалъ ей, страстно задыхаясь:

— Я глубоко несчастливъ!. Вся жизнь съ пеленокъ изобиловала лишеньями. Вмѣсто обѣда — пенъ нуаръ, вмѣсто винъ — по пропръ!.. Пожалѣйте!… Мой болванъ отецъ не могъ угадать въ ребенкѣ выдающихся способностей и хотѣлъ сдѣлать изъ меня сельскаго дьячка…

Берта Львовна замѣтно приблизилась къ Ворохову.

— Бѣдный!.. Неужели вы столько перенесли?..

— Столько?.. А неугодно ли вамъ будетъ узнать, что я двѣ съ половиною недѣли жилъ въ собачьей будкѣ, питаясь костями и овсянкой!.. Легко?.. А въ душѣ, по завѣту Макса Нордау, горѣлъ талантъ… Проклятіе! А не угодно ли вамъ будетъ узнать, что я еще до сихъ поръ никого не любилъ?…

— Вы?.. Не можетъ быть!.. Мнѣ кажется…

— Не кажется, но точно я такъ мыслю… Была одна, но наши дороги разошлись… Ее звали Элеонорой Дузе… Владиміръ Теляковскій соглашался быть посаженнымъ отцомъ, а Юрка Юрьевъ дружкой… И вдругъ приходитъ извѣстіе отъ австрійскаго кронпринца… Пожалуйте на гастроли!.. Уѣхала и конецъ!.. Нарти е фини!.. Же сью сель санъ Элеоноръ Дузе!.. Говорите-же, говорите, когда мы увидимся сть вами, въ присутствіи единственнаго моего друга, профессора мимики… Клянусь, что я даже не поцѣлую вашей дивной руки… Мнѣ только поговорить, только поговорить… Бертуша!..

— На-дняхъ… — тихо сказала Борта Львовна, смотря на Ворохова неврастеническимъ взглядомъ, — поговоримъ… О, какъ я васъ понимаю!..

— Е муа зоси!.. — вздрогнулъ Вороховъ, подавая Бертѣ Львовнѣ страусовое боа.

IV.

Давно обѣщанная Вороховымъ лекція психо-невропаталогіи наконецъ состоялась.

— Надо выполнять программу, — сказалъ намъ Вороховъ наканунѣ, — иль фо форъ пленъ программъ, иначе насъ могутъ принять за шарлатановъ… Доменъ же лирире лексіонъ тре серье!.. Я имъ докажу!..

И дѣйствительно доказалъ.

„Деменъ“ Вороховъ сѣлъ за круглый столъ, поставилъ около себя графинъ съ водой и, выдержавъ приличную паузу, началъ важнымъ, всесторонне образованнымъ тономъ:

— Милостивые государи и милостивая государыня!.. То, о чемъ я сейчасъ буду имѣть честь вамъ сообщить, составляетъ предметъ громадной необходимости!.. Чѣмъ больше мы изучимъ свое личное „я“, чѣмъ больше ознакомимся съ нашими индивидуальными качествами, находящимися въ тѣсной связи съ душевными эмоціями, отражающимися на такъ называемомъ лицѣ, — тѣмъ лучше будутъ результаты!.. По прежде чѣмъ приступить къ чтенію, я хочу спросить васъ: вѣрите-ли вы мнѣ?.. Если „да“ — я отдамъ всѣ силы, всю душу!.. Если нѣтъ — ступайте къ другимъ профессорамъ, благо ихъ развелось теперь, какъ нерѣзанныхъ собакъ!.. Я васъ не держу!.. Ступайте, дѣти!..

— Въ самомъ дѣлѣ, братцы, если вамъ здѣсь плохо, уходите къ другимъ!.. — подхватилъ Сызрано-Вяземскій, дѣлая широкіе жесты, — мы плакать не будемъ!..

Вороховъ всталъ со стула и вытянулся во весь ростъ. Въ эту минуту онъ походилъ на Іоанна Грознаго, допытывающаго бояръ. Было въ высшей степени картинно.

— Мы никуда не уйдемъ!.. — воскликнули пять человѣкъ, которымъ въ сущности некуда было и уходить, — мы васъ любимъ, профессоръ!..

— Это другое дѣло!.. Вѣрю и благодарю!.. И такъ — я продолжаю!.. Всѣ ощущенія, какъ уже сказано выше, отражаются на лицѣ, которое раздѣляется на три части: верхнюю, среднюю и нижнюю… Назовемъ ихъ буквами А, B и С…

— Вы-бы лучше записывали!.. — обратился къ ученикамъ Сызрано-Вяземскій, — а то вѣдь все позабудете!.. Штука больно мудреная!..

— Верхняя часть будетъ, слѣдовательно, А, средняя — B и нижняя С… — продолжалъ Вороховъ, поминутно глотая воду. — Допустимъ, что вамъ нужно изобразить испугъ! Для этой цѣли вы должны всѣ мускулы, находящіеся въ A, B и C, стянутъ кверху… Съ перваго раза это конечно трудно, но потомъ незамѣтно войдетъ въ привычку!.. Смотрите сюда внимательно!…

Вороховъ скорчилъ такую рожу, какой мнѣ въ жизни не приходилось видѣть. Ученикъ, сидящій впереди всѣхъ, отшатнулся, Берта Львовна истерично взвизгнула. Вороховъ самодовольно улыбнулся.

— Что, страшно?.. Такъ и нужно!.. До подобнаго совершенства я дошелъ отчасти самъ, отчасти пользуясь указаніями знаменитаго профессора психо-невропаталогіи Фронтиньяка де ля Круазье, помѣщенными въ изданной имъ книгѣ подъ заглавіемъ „Ле физіономи психо-паталожи“… Выраженіе испуга — это пустякъ, такъ сказать, первая ступень!.. Выраженіе ужаса передъ неизбѣжной безнадежностью, или, наоборотъ, передъ безнадежной неизбѣжностью, гораздо труднѣе… Представьте себѣ, что на меня напалъ разбойникъ… Я безоруженъ, выхода нѣтъ!.. Зову на помощь — никого!.. Смотрите еще разъ, я вамъ представлю это наглядно!.. Господинъ профессоръ, потрудитесь давать мнѣ реплики!.. Вниманіе!..

Ученики придвинулись ближе. Берта Львовна, опасаясь слишкомъ сильнаго впечатлѣнія, вынула изъ ридикюля флакончикъ съ нашатырной солью.

— У-у-уѣ. — застоналъ Вороховъ, сползая со стула, — довольно, пощади!.. Я хочу жить, я молодъ… у меня есть невѣста!.. Ай!.. Караулъ!.. Рѣжутъ!!.

— Молчи, животное!!. — завопилъ Сызрано-Вяземскій, выкатывая глаза на авансцену, какое мнѣ дѣло до твоей невѣсты?!. Плевать я хотѣлъ на нее и на тебя!.. Подавай сюда кошелекъ, или умри??.. Гдѣ деньги, рракалія??.

— У меня нѣтъ денегъ… Я бѣдный хлѣбопашецъ!..

— Бѣдный?.. Не вѣрю!.. У тебя есть потайной карманъ въ брюкахъ!.. Давай деньги!.. А, не хочешь?.. Такъ вотъ-же тебѣ!!. Собакѣ — собачья смерть!!.

— Умираю… Сталь кинжала вонзается въ мое сердце… О-охъ!..

Вороховъ нѣсколько разъ вздрогнулъ и вытянулся во весь ростъ. Раздались бурные аплодисменты. Берта Львовна всхлипывала, прижимая платокъ къ глазамъ.

— Боже мой, какое потрясающее впечатлѣніе!.. Я не въ состояніи выдержать… Полная иллюзія смерти!.. Поразительно!!.

— Я могу еще почище!.. пробасилъ Сызрано-Вяземскій, — въ Никополѣ послѣ представленія „Отелло“ пришелъ ко мнѣ за кулисы исправникъ и говоритъ…

— Виноватъ, г. профессоръ, я еще не кончилъ!.. — перебилъ его Вороховъ съ нетерпѣливымъ жестомъ, вы видѣли, господа, какъ изображается смерть… Вуатюръ де Буа понимаетъ ее нѣсколько иначе, хотя я вполнѣ солидаренъ въ этомъ отношеніи съ Морицомъ Кукельнампрефхтеномъ!.. Часть А приходитъ въ движеніе лишь половиной, тогда какъ части B и C двигаются тремя четвертями снизу вверхъ и обратно!.. Глаза расширяются по мѣрѣ возможности, ротъ искривляется судорогой и одинъ только носъ остается въ неподвижности!.. Много складокъ на лбу дѣлать не нужно, иначе это будетъ не испугъ, а удивленіе!.. Достаточно двухъ глубокихъ и одной такъ себѣ!..

— Вы превосходно объясняете!.. — сказала Берта Львовна, продолжая нюхать спиртъ, — такъ просто, такъ ясно… Отчего вы не играете на сценѣ?..

— Играть на сценѣ?.. Теперь?.. Покорнѣйше васъ благодарю!.. Бьенъ мерси!.. Жемъ тэатръ, ме же-нэмъ на артистъ!.. Въ большинствѣ случаевъ, это интриганы, старающіеся сдѣлать другъ другу непріятность… Ами фе па загреабль пуръ ами!.. И потомъ, что мнѣ могутъ предложить?.. Какія-нибудь двѣ-три тысячи!.. Нѣтъ-съ, извините!.. Вороховъ за три тысячи своей души не продастъ!.. За шесть съ удовольствіемъ!.. Сизъ миль и аферъ данъ шапо!..

— Шесть тысячъ?.. Неужели это такія большія деньги?

Маловато, конечно, но ничего!.. Тутъ дѣло не въ этомъ!.. Дѣло въ томъ, что я не могу идти по жизненной дорогѣ одинъ!.. Я колю себѣ ноги о терніи, натыкаюсь на острые камни!.. Мнѣ нужна спутница… Жена, мать, сестра, любовница, называйте ее, какъ хотите!.. Подать другъ другу руки и идти впередъ по роковой дорогѣ… Идти такъ, чтобы твоя слеза была моей слезой, твоя улыбка моей улыбкой, твое дыханье…

Берта Львовна ничего не отвѣчала, но на раскраснѣвшемся лицѣ ея яркими штрихами было написано:

— Люблю тебя!..

V.

Неожиданно случилась „исторія“.

Въ одно прекрасное утро, когда мы еще совершали туалетъ, прислуга доложила Ворохову, что „ихъ желаетъ видѣть какой-то страшный господинъ“. Инстинктивно мы насторожились.

— Кто-же это можетъ быть „страшный господинъ“?.. — наморщилъ лобъ Вороховъ, — же ве се на мосье афре!.. Во всякомъ случаѣ, принять его необходимо… При!.. Проси!..

Мы вышли въ гостинную. „Господинъ“ уже находился тамъ, нервно расхаживая взадъ и впередъ. При нашемъ появленіи онъ остановился и впился въ Ворохова острымъ, пронизывающимъ взглядомъ.

— Позвольте представиться: Семенъ Никодимовичъ Коротаевъ… Не слыхали?.. Тѣмъ лучше!.. Надѣюсь, что вы разрѣшите мнѣ сѣсть?..

Вороховъ сдѣлалъ изящный, приглашающій жестъ.

— Покорнѣйше прошу-съ!.. Позвольте и мнѣ Въ свою очередь представиться: Вороховъ, директоръ школы имени Антона Чехова, свободный художникъ, окончившій парижскую консерваторію съ золотой медалью, кавалеръ ордена Льва и Солнца, собственноручно врученнаго мнѣ персидскимъ шахомъ… Льонъ е солейль!.. Чѣмъ могу служить?..

— Гм… У васъ находится въ числѣ ученицъ нѣкая Берта Львовна?..

— Берта Львовна?.. Сейчасъ я справлюсь!.. Ихъ такая масса, что просто голова кругомъ идетъ!.. Сію минуту!..

Вороховъ долго перелистывалъ записную книжку. Сызрано-Вяземскій тоже что-то искалъ. Получалось впечатлѣніе адреснаго стола.

— Берта Львовна… Ага, вотъ: Берта Львовна Камышанская, ученица перваго курса, дѣвица… Совершенно вѣрно… Талантливый человѣкъ, хотя имѣетъ массу недостатковъ… Во-первыхъ, скандируетъ стихи, во-вторыхъ…

— Дѣло не въ этомъ… Я — мужъ Берты Львовны!..

— Не вѣрю. Она дѣвица.

— Я съ вами говорю совершенно серьезно, милостивый государь… Съ тѣхъ поръ, какъ она поступила въ нашу школу, я ее совершенно не узнаю…

— Разумѣется!.. Школа облагораживаетъ.

— Не въ этомъ дѣло!.. Берта, кроткій, послушный ребенокъ, превратилась въ капризную, взбалмошную женщину, ежедневно устраивающую мнѣ сцены!.. Такая жизнь невыносима!..

— Не говорите!.. Еслибъ вы знали, что я выносилъ отъ покойной жены, то навѣрно пожалѣли-бы меня… Предстаньте себѣ хорошенькую молодую дѣвушку съ съ нервнымъ выразительнымъ лицомъ… Женъ демуазель авекъ визажъ, нервезъ е експрессьонъ!..

— Меня это не касается!.. Я говорю о Бертѣ…

— Ужасно!.. Мама и папа отговаривали меня отъ женитьбы, но я ихъ не послушалъ!.. О, милые родители!.. Гдѣ вы теперь?.. Видите-ли вы слезы раскаянія вашего сына?.. Нѣтъ, они не видятъ его слезъ, потому что живутъ въ Кременчугѣ… Заборная улица, домъ тридцать одинъ, квартира шесть… Очень недурное помѣщеніе, хотя страшно сыро и дуетъ съ половъ, несмотря на линолеумъ… Но я васъ спрашиваю, гдѣ въ данное время можно найти хорошую квартиру?.. Цѣны дьявольскія, а удобствъ никакихъ… И, вдобавокъ, ко всѣмъ прелестямъ, паровое отопленіе… Цвѣты вянутъ, кошки дохнутъ, постоянныя лихорадки…

— Что за ерунда?..

— Конечно, вамъ какъ человѣку незнакомому со строительнымъ искусствомъ, нѣкоторыя детали непонятны… Могу васъ завѣрить, что деревянные дома съ самымъ обыкновеннымъ отопленіемъ въ сто разъ лучше каменныхъ… Стѣны выведены въ одинъ кирпичъ, на полу щели, полотеры приходятъ съ мастикой разъ въ мѣсяцъ, дворникъ грубитъ…

— Позвольте!..

— Вы безъ сомнѣнія станете на сторону декадентовъ… сюръ коте декаденсъ, ме же ву демандъ: что новаго внесли эти господа въ современное искусство?.. Неясные контуры, отсутствіе опредѣленныхъ формъ и блѣдные намеки… Не то ребенокъ плачетъ, не то молодая лань скачетъ, сразу не разберешь!.. Псевдо-ультрофоно-хромо-скопографическое направленіе…

— Я васъ покорнѣйше прошу внушить Бертѣ Львовнѣ…

Вороховъ отчаянно жестикулировалъ, поминутно ударяя себя кулакомъ въ грудь. Сызрано-Вяземскій дико таращилъ глаза. Коротаевъ вскочилъ со стула и опять нервно зашагалъ по комнатѣ.

— Ставлю васъ въ извѣстность, милостивый государь, что я категорически запрещаю Бертѣ Львовнѣ посѣщать вашу школу!.. Если вы сами не откажетесь отъ нея, я приму репрессивныя мѣры!.. Слышите?..

— А знаете-ли вы, какъ карается незаконное сожительство?! — возопилъ Вороховъ, наступая на Коротаева, — помимо общественнаго презрѣнія, на основаніи параграфовъ 1, 2, 3, 4, 8, 26 и 45 уголовнаго судопроизводства виновный приговаривается къ шестимѣсячному тюремному заключенію… Пріятно?..

— Это васъ не касается!..

— Это касается всякаго порядочнаго человѣка! — пробасилъ Сызрано-Вяземскій, нельзя смотрѣть хладнокровно на подобныя безобразія!.. Если ты любишь женщину, женись на ней, дай ей свое имя!.. Что?.. Не нравится?.. Лучше такъ?.. О, обрушься на меня ты, вѣковое зданье!.. Выколите мнѣ глаза или уберите подальше этихъ гнусныхъ оскорбителей общественной нравственности!.. Уйдите отсюда, уйдите, или я за себя не отвѣчаю!..

— Какъ вы смѣете?..

— Да что тутъ долго разговаривать!.. Я чувствую, что кровь ужъ начала осиливать мой разумъ!.. Подайте мнѣ ножикъ!!. Ха-ха-ха!..

Коротаевъ схватилъ шляпу и выскочилъ въ переднюю.

— By зетъ донъ-Жуанъ!.. — крикнулъ ему вслѣдъ Вороховъ — вотръ амуръ не па пропръ!.. О, комъ се мове!.. Сорте плю вить де ма квартиръ!!.

VI.

Берта Львовна праздновала день своего рожденія.

Должно быть она имѣла сильную власть надъ Коротаевымъ, если послѣдній, не взирая на недавно происшедшій „инцидентъ“, прислалъ на имя Ворохова записку слѣдующаго содержанія: „Буду счастливъ видѣть завтра у насъ славныхъ представителей драматической школы. Жена присоединяется къ приглашенію. Ждемъ васъ отъ восьми вечера. Коротаевъ“.

— Алле у нонъ?.. — спросилъ Вороховъ, вертя въ рукахъ записку, — цѣлый вечеръ видѣть ихъ вмѣстѣ?!.. О, это выше моихъ силъ… Я боюсь не выдержать и разрыдаться!..

Сызрано-Вяземскій махнулъ рукой.

— Вздоръ!.. Идти необходимо… Мы должны изрѣдка показываться въ обществѣ… Артистъ безъ общества — это все равно, что рыба безъ воды!.. Что такое артистъ?.. Артистъ это жрецъ, который однимъ словомъ, однимъ штрихомъ…

— Ладно!.. Аллонъ!..

И мы отправились, купивъ предварительно два фунта конфектъ.

Вороховъ въ этотъ вечеръ превзошелъ себя. Знаменитый баронъ Мюнгаузенъ ему въ подметки не годился. Я до крови искусалъ себѣ губы, боясь расхохотаться.

Войдя, мы прежде всего направились къ хозяйкѣ, утонченно поздравили съ торжественнымъ днемъ и вручили конфекты.

— Мой подарокъ еще не готовъ!.. — сказалъ Вороховъ, нѣсколько разъ цѣлуя протянутую руку, — не готовъ только потому, что не вышелъ въ свѣтъ… Черезъ двѣ, самое большее черезъ три недѣли — вы получите полное собраніе моихъ сочиненій съ предисловіемъ Льва Толстого и съ критическимъ разборомъ Леонида Андреева!.. Чѣмъ богатъ, тѣмъ и радъ!

Берта Львовна зардѣлась.

— Это будетъ для меня самый лучшій и цѣнный подарокъ!.. Мерси!..

— Па де куа!.. Извините, что мы явились такъ поздно, но насъ задержалъ Костя…

— Кто?..

— Костя Варламовъ!.. У него сегодня тоже что-то вродѣ рожденія… Народу масса… Еле-еле удрали!..

Обмѣнявшись весьма неискренными привѣтствіями съ Коротаевымъ, мы сѣли въ различныхъ направленіяхъ. Вороховъ помѣстился около Берты Львовны, не обращая ровно никакого вниманія на ревнивые взгляды.

— Помимо сочиненій я вамъ сдѣлаю сегодня еще одинъ подарокъ, — самодовольно улыбнулся онъ, поправляя эффектнымъ движеніемъ шевелюру, — уступая вашимъ настойчивымъ просьбамъ, дорогая ученица, я прочту отрывокъ изъ моей неоконченной драмы, которая уже принята къ постановкѣ Малымъ театромъ!..

— Въ стихахъ?.. испуганно спросилъ Коротаевъ, отступая на два шага.

— Нѣтъ-съ, въ прозѣ!.. Называется она „Баронотрокальцитъ“…

— Какъ-съ?..

— „Баронотрокальцитъ“ — сирѣчь минераллъ, вывозимый изъ Африки… Содержанія разсказывать не буду, а ограничусь отрывкомъ перваго дѣйствія… Представьте себѣ молодую женщину, живущую съ нелюбимымъ человѣкомъ… Она бродитъ по мрачнымъ комнатамъ стараго замка и говоритъ какъ бы сама съ собой: „все рухнетъ — и небо и люди!.. Глухая скорбь щекочетъ мозгъ, пьянитъ интеллектъ, раздражаетъ атомы мірозданія… Ко мнѣ, идіоты, ко мнѣ, кретины, ко мнѣ, обитатели одиннадцатой версты!.. Въ вашемъ недомысліи я почерпну великую идею самоотрѣшенія, идею специфической приниженности вѣковѣчной гармоніи, основанной на принципахъ теоріи наслѣдственности и государственнаго строя!.. Ко мнѣ, зайцы, ко мнѣ летучія мыши. Я съумѣю понять васъ всѣми фибрами моей сверхъ-нервной системы“!.. И такъ дальше, въ такомъ же родѣ!..

— Ко мнѣ, зайцы, ко мнѣ, летучія мыши, — мечтательно повторила Берта Львовна, — какъ просто и какъ хорошо!..

Коротаевъ недовѣрчиво посмотрѣлъ на Ворохова.

— Позвольте узнать… Это ваша драма гдѣ нибудь напечатана?..

— Напечатана?.. Вы шутите, дружище!.. Развѣ у насъ можетъ быть что нибудь напечатано?.. Надо вамъ знать, что за эту самую драму я былъ высланъ изъ Петербурга и провелъ два года въ Лондонѣ… Де занъ данъ Лондръ, де занъ жете сель!.. И все-таки я никогда не сравню его съ Петербургомъ!.. что тамъ, дѣйствительно великолѣпно — это соя различныхъ сортовъ… Англичане любятъ пикантно поѣсть… Особенно мнѣ понравился сортъ „дубль честеръ-рокфоръ“…

— Честеръ-рокфоръ?.. Но вѣдь это-же сыры?..

— То, что въ Россіи называется соей — у нихъ сыръ, и наоборотъ!.. Ше ну — соя е ляба фромажъ!.. Дороговизна адская… Надо вамъ знать, что за крохотный номеръ, завтракъ и обѣдъ я платилъ на наши деньги около сорока рублей… въ день!.. И — во всемъ такое плутовство!.. Вамъ, напримѣръ, даютъ фунтъ стерлинговъ, а пойдите, свѣсьте его окажется не болѣе трехъ-четвертей фунта!.. Не па плю труа каръ де ливръ!.. Разумѣется, при этихъ условіяхъ государство быстро богатѣетъ… Я былъ въ Каирѣ, въ Неаполѣ, въ Венеціи, ничего подобнаго!.. Все дешево, хорошо, вкусно!.. Парижъ мнѣ тоже совершенно не понравился!..

— Почему?..

— Слишкомъ длинныя улицы!..

Вороховъ овладѣлъ всеобщимъ вниманіемъ.

Дамы придвинулись ближе, Берта Львовна смотрѣла на него многоговорящимъ взглядомъ.

— А не сыграть ли намъ до ужина въ винтикъ?.. — сказалъ Коротаевъ, — обращаясь въ нашу сторону, — какъ вы на это смотрите, господа?..

Вороховъ хлопнулъ его по плечу.

— Въ винтикъ?.. Превосходно!.. Обожаю винтикъ!.. Только предупреждаю васъ, что я играю съ особо винтящимися коронками!..

— То-есть какъ это?..

— Коронка до девятки винтится полностью, то есть умножается на самое себя, до валета на половину половины, а до дамы уже не винтится, хотя умножается на четверть числа взятокъ!.. Поняли?..

— Какой оригинальный счетъ!.. Первый разъ въ жизни слышу!..

— Да ужъ, батенька, могу гордиться!.. Тоже самое и съ онерами… Три онера, два туза — пять, умноженное на четырѣ — двѣ тысячи, раздѣленныя на два!.. При безкозырной игрѣ не дѣлится, но за то приписывается три тысячи къ партіи!..

— Ничего не понимаю!..

— Сейчасъ поймете!.. Сядемъ за столъ!.. Прошу по карточкѣ, господа!.. Месье Коротаевъ, же жу авекъ ву!.. Выбирайте мѣсто!..

Игра началась. Берта Львовна вышла въ столовую посмотрѣть, какъ накрываютъ ужинъ.

— Вы меня извините, господинъ Вороховъ, но вы о винтѣ не имѣете даже приблизительнаго понятія!.. — съ досадой воскликнулъ Коротаевъ, бросая карты. Помилуйте!.. Развѣ можно съ такой ужасной картой назначать большой шлемъ?.. Безобразіе!..

Вороховъ спокойно закурилъ папироску.

— Извините и меня, господинъ Коротаевъ, но тогда только и интересно выиграть большой шлемъ, когда нѣтъ хорошихъ картъ!.. У меня былъ пріятель Крундальнантранцевъ, который, имѣя въ рукахъ двойки и тройки, на цари выигрывалъ большой шлемъ!..

— Позвольте… Какъ же это?..

— А вотъ также!.. Онъ ходилъ съ десятки, контръ-партнеръ клалъ валета, партнеръ билъ тузомъ… Теперь считайте: Семью тринадцать — девятьсотъ десять и двѣ тысячи къ партіи… За большой шлемъ — двѣнадцать тысячъ… Пять онеровъ и четыре туза девять. Девятью семь…

— Зачѣмъ же вы записываете?.. Мы остались безъ шести…

— Развѣ?.. О, проклятая разсѣянность!.. Двадцать разъ давалъ себѣ слово не играть въ винтъ!.. Пароль доноръ не жуе данъ сетъ жу!.. Сколько съ меня слѣдуетъ?.. Подсчитайте тамъ, а я пойду прогуляюсь!.. Ногу отсидѣлъ!..

Вороховъ всталъ. Задвигались и остальные. Сызрано-Вяземскій сидѣлъ у самаго входа въ столовую и съ жаднымъ вниманіемъ смотрѣлъ на столъ, заставленный явствами и питіями. Берта Львовна, кончивъ хлопотать по хозяйству, вышла въ гостиную и сейчасъ же направилась къ Ворохову.

— Какъ вашъ винтъ, дорогой профессоръ?.. Проиграли?..

— Пустяки… рублей сорокъ… Все горе въ томъ, что у меня съ собой, вмѣсто денегъ, три билета перваго займа… Я не знаю — размѣняютъ-ли?.. Проигралъ вашему мужу, который…

— Стоитъ-ли безпокоиться изъ-за такихъ грошей?.. Отдадите при встрѣчѣ!..

— И то правда!.. Но въ деньгахъ счастье, какъ сказалъ король Лиръ!.. Счастье въ томъ, что внутри насъ, счастье въ тѣхъ сладостно-трепетныхъ ощущеніяхъ, которыя волнуютъ кровь лихорадочной дрожью!.. Поймите меня, Берта!.. Вы — актриса!

— Актриса?.. О, еслибъ я была увѣрена, что попаду на сцену?..

— Да что можетъ быть проще этого?!. воскликнулъ Вороховъ, замѣчая на маленькомъ письменномъ столѣ телефонный аппаратъ и стараясь привлечь общее вниманіе, я сейчасъ же докажу вамъ, что значитъ мое имя и моя просьба!.. Я позвоню сначала въ Малый театръ, потомъ въ Александринскій… Прошу вниманія!..

Ворохова со всѣхъ сторонъ окружили. Даже Коротаевъ изобразилъ на лицѣ привѣтливую улыбку и подошелъ ближе.

— Дайте мнѣ Малый театръ, барышня!.. — сказалъ громко Вороховъ, дѣлая видъ, что нажимаетъ кнопку. — Готово?.. Благодарю васъ!.. Кто у телефона?.. Ахъ, это ты Сидоръ? Попроси Карпова!.. Шевелись!..

— Я не знаю почему, но мнѣ страшно, — прошептала Берта Львовна, закрывая лицо руками, — лучше потомъ…

— Именно теперь!.. Актриса не должна ничего бояться!.. Виноватъ… Что… Кто говоритъ?.. А, здравствуй, Евтихій!.. Не слышу!.. Мѣшаетъ Баратовъ?.. Пашка, отойди, чертъ!.. Здѣсь серьезное дѣло!.. Слушай, Евтихій: у меня есть актриса, которую ты обязанъ принять… Тре симпатикъ е нервезъ!.. Что?.. Рощина-Инсарова?.. Но при чемъ же здѣсь Рощина-Инсарова?.. Работы на всѣхъ хватитъ!.. Что?.. Миронова Тина тоже не можетъ обижаться, такъ какъ у рекомендуемой мной особы совершенно оригинальное амплуа!.. Ты говоришь, Музиль-Бороздина?.. Но какое мнѣ дѣло до Музиль-Бороздиной?.. Разъ я прошу принять, значитъ нужно принять!.. Не теперь конечно, потому что она еще ученица, а тогда, когда я скажу… Ну, разумѣется!.. До свиданья, дружище!.. Завтра вечеромъ увидимся у Направника!.. Кланяйся старику!..

— Дай-ка мнѣ трубку!.. Я имъ отпою правду-матку!!. — сказалъ Сызрано-Вяземскій, сверкая глазами. — Вся театральная Россія меня признала, а они, изволите-ли видѣть, остаются при особомъ мнѣніи!.. Не нуженъ!.. А почему не нуженъ?.. Потому, что не признаю протекціонной системы, потому что иду прямо по намѣченной дорогѣ къ святой завѣтной цѣли… Вотъ она!.. Я вижу ее въ сіяньи солнца, въ трепетномъ свѣтѣ блѣдной луны…

Сызрано-Вяземскаго никто не слушалъ!.. Всѣ были поглощены Вороховымъ, который, повѣсивъ трубку на нѣсколько секундъ, вновь снялъ ее и опять сдѣлалъ видъ, что звонитъ.

— Съ Малымъ театромъ я вамъ доказалъ, теперь докажу съ Александринскимъ!.. Быть можетъ тогда господинъ Коротаевъ перестанетъ сомнѣваться…

— Могу васъ увѣрить, что я никогда не сомнѣвался…

— Довольно-съ!.. Барышня, дайте мнѣ Александрипскій театръ!.. Да поскорѣй!.. Это свинство получать деньги и ничего не дѣлать!.. Что?.. Александринскій?.. Ага!.. Дайте квартиру директора… Мерси!.. Кто у телефона.?.. Здравствуйте, Владиміръ Аркадьевичъ!.. Команъ тале ву?.. Я?.. Ничего!.. Слушайте, милый, у меня къ вамъ просьба!.. Черезъ нѣсколько времени я вамъ преподнесу такую актрисочку, что вы пальчики оближете… Ручаюсь-ли я?.. Сертенеманъ… Она моя ученица!.. Только до поры до времени ничего не говорите Потоцкой и тѣмъ болѣе Савиной!.. Держите языкъ за зубами!.. Будьте здоровы, родной!.. Что?.. Да все некогда… Заѣду на дняхъ!.. Что?.. Крупенскій?.. Ну и лѣшій съ нимъ!.. О плезиръ!..

— Черти!.. Губители!!, крикнулъ въ трубку, не выдержавъ, Сызрано-Вяземскій, чиновники!!.

Берта Львовна благодарно улыбнулась и крѣпко сжала Вороховскую руку.

— Спасибо вамъ!.. Вы такой отзывчивый, такой добрый!.. Да!.. Теперь работать, а потомъ на сцену, въ этотъ чудный храмъ, гдѣ ежедневно приносятся жертвы богинѣ Мельпоменѣ!.. Туда!.. Туда!..

— Туда!.. вдохновенно прошепталъ Вороховъ, направляясь въ столовую, пойдемте вмѣстѣ… я васъ не оставлю!.. Аллонъ ансамбль!!.

VII.

Наши финансы истощились.

Хозяинъ требовалъ за квартиру, шаблонно грозя выселеніемъ. Сызрано-Вяземскій усиленно совѣтывалъ попросить ссуду въ театральномъ обществѣ, говоря, что директору драматической школы не посмѣютъ отказать, но это было единогласно отклонено. Вороховъ, считая неудобнымъ сдѣлать это косвенно, прибѣгнулъ къ такъ называемому „пробному“ спектаклю.

Восторгу Берты Львовны не было предѣловъ. Она сняла залъ для спектакля, дала денегъ на предварительные расходы и занялась изученіемъ роли Катерины въ „Грозѣ“, пообѣщавъ продать три четверти билетовъ. За недохваткомъ дѣйствующихъ лицъ, ученики пригласили знакомыхъ любителей. Труппа получилась, если не первоклассная, то во всякомъ случаѣ полная.

Первая репетиція прошла блестяще.

— Помните, дѣти, что мы играемъ Островскаго, — сказалъ Вороховъ, раскрывая книгу, — это не фунтъ изюму съѣсть!.. Намъ предстоитъ нелегкая задача конкурировать съ двумя большими театрами!.. Боитесь ли вы этого?.. Я отвѣчу за васъ: нѣтъ мы не боимся, потому что насъ ведетъ Вороховъ, съ нимъ — на край свѣта, съ нимъ въ огонь и въ воду!.. И такъ, въ добрый часъ!..

Разставили стулья, изображающіе деревья. Берегъ Волги отгородили продолговатымъ столомъ. Вороховъ осмотрѣлъ „декорацію“ и превратилъ лобъ въ сплошныя складки.

— Прекрасно!.. Кому дана роль Кулигина?.. Пожалуйте сюда, не бойтесь.

На середину комнаты вышелъ прыщавый молодой человѣкъ съ козлиной бородкой, сильно смахивающій на сельскаго дьячка. Вороховъ нѣсколько разъ повернулъ его изъ стороны въ сторону.

— Недурно… хотя есть существенные деффекты, немного мѣшающіе правильности типа… Первое что вамъ придется сдѣлать, милѣйшій, это сбрить усы и бороду!..

— Право не знаю, удобно-ли это?.. Я служу…

— Къ чорту службу, когда говорятъ объ искусствѣ… Вы играете Кулигина… А знаете ли вы, что такое Кулигинъ?..

— По моему — механикъ самоучка…

— Это по вашему, а по нашему — сумасшедшій, разгуливающій на свободѣ… Онъ сидитъ на берегу Волги, поетъ какія-то глупыя пѣсни и все стругаетъ полѣно, желая сдѣлать изъ него солнечные часы… Поняли?.. Старайтесь ходить нетвердымъ шагомъ и во время паузъ что-нибудь бормочите!.. Поняли?.. Начинайте!.. Мнѣ дорога каждая минута!..

Начали. Суфлеръ зашепталъ, „актеры“ зачитали. Выходило позорно до ужаса. Кудряшъ напоминалъ пьянаго мастерового и такъ размахивалъ руками, что чуть не разбилъ лампу. Сызрано-Вязаемскій пьющій въ обыкновенное время очень немного, при словѣ „репетиція“ почувствовалъ непреодолимую страсть къ спиртнымъ напиткамъ и все время отлучался въ сосѣднюю комнату, гдѣ была выпивка и закуска.

— Сызрано-Вяземскій!.. Господинъ профессоръ, — крикнулъ Вороховъ, когда очередь дошла до Дикого, — идите сюда!.. Будетъ вамъ тамъ!..

— Сейчасъ иду!.. Я читалъ Шекспира — извиняюсь!..

Вороховъ сдѣлалъ указующій жестъ.

— Ты выходишь справа, впереди тебя идетъ Борисъ!.. Веди роль какъ можно пьянѣе… Помни, что въ старину была дьявольски крѣпкая водка… Шатайся изъ стороны въ сторону, можешь, если хочешь, даже упасть!.. Это будетъ похоже на стилизацію…

Сызрано-Вяземскій принялъ оскорбленную позу.

— Ихъ учи, а меня не тронь!.. Не тронь самолюбія!.. Не прощу!. Зачѣмъ мнѣ твоя стилизиція, когда я обладаю нутромъ, которому завидовалъ покойный Козельскій?.. Отставить!.. Который тутъ изъ васъ изображаетъ Бориса?..

— Я-съ…

— Мелокъ больно, ну да ничего… Стань рядомъ со мной и я зароню въ тебя искру… Слушай тонъ, слушай музыку!..

Суфлеру волей-неволей пришлось усилить голосъ, такъ какъ безъ его помощи Дикой, не могъ сказать ни одного слова. Борисъ жалобно стоналъ, очевидно не воспринявъ „искры“. Дошла очередь до Берты Львовны — Катерины. Она густо покраснѣла, безпомощно улыбаясь. Вороховъ взялъ ее за руку.

— Не волнуйтесь, дорогая Берта… Больше спокойствія!.. Илю транкилите е куражъ!.. Вы сыграете Катерину блестяще, я это чувствую всѣмъ моимъ существомъ!..

— Полноте… я не знаю…

— Не возражайте!.. Слушайте внимательно; для того, чтобы не впасть въ шаблонъ, вы будете топиться два раза…

— Два раза?..

— Два… Одинъ разъ въ началѣ пьесы, другой въ концѣ… А можетъ быть понадобится еще и третій въ серединѣ… Я посмотрю по ходу репетицій!..

— Ой, какъ много!.. Я пожалуй не сумѣю…

— Бросьте, дѣтка!.. Что тутъ умѣть? Не все-ли вамъ равно, сколько разъ бросаться въ воду?.. Два раза будутъ репетиціей, а на, третій разъ вы утонете превосходно… Какъ только Кабаниха начнетъ дѣлать вамъ замѣчанія, вскрикнете: „ахъ, я больше не могу“, и качайте прямо въ воду!.. Не стѣсняйтесь, тамъ мягко, мы подложимъ два тюфяка!.. Ну-съ, авансонъ авекъ Дье!..

Берта Львовна нѣсколько разъ откашлялась и зачитала такъ, какъ читаютъ добросовѣстные чтецы надъ богатымъ покойникомъ. Вороховъ слушалъ съ напряженнымъ вниманіемъ, дирижируя правой рукой.

— Такъ, такъ!.. Ставьте голосъ на діафрагму, дѣточка!.. Забудьте о грудобрюшной преградѣ, упирайте дыханіе въ нёбо, не приближая языка къ зубамъ… Видите, теперь гораздо лучше!..

— Правда?..

— Конечно!.. При переходѣ къ низкимъ нотамъ, держите голову немного внизъ, это облегчитъ выходъ воздуху, скопляющемуся въ дыхательномъ горлѣ… Расширяйте бронхи, съуживайте пищепроводъ!.. Великолѣпно!.. Мнѣ нравится въ васъ, Берта, главнымъ образомъ то, что вы не подражаете ни Савиной, ни Рощиной-Инсаровой!.. Это что-то самостоятельное, свѣжее, стилизованное!.. Бросайтесь-же въ воду, бросайтесь! Васъ спасетъ Тихонъ!..

Берта Львовна побѣжала къ „берегу Волги“. Слѣдомъ за ней бросился ученикъ Триндалевъ, который схватилъ ее на руки и возымѣлъ желаніе принести на авансцену. Берта Львовна взвизгнула.

— Развѣ такъ обращаются съ женщинами! — крикнулъ Вороховъ. — Надо это дѣлать мягче и осторожнѣе!.. Вы придавили ей органы дыханія и задѣли діафрагму!.. Будьте актеромъ, а не узникомъ изъ „Периколлы“… Смотрите сюда!.. Берта Львовна, будьте любезны броситься еще разъ!..

Берта Львовна бросилась. Вороховъ ловко поднялъ ее и принесъ къ суфлерскому столу. Подобной благодарной улыбки я не видалъ во всю мою жизнь.

— Вотъ какъ нужно обращаться съ женщинами!.. — сказалъ „профессоръ“, тяжело дыша, — учитесь, господинъ Триндалевъ!.. Вамъ удобно, Берта?.. Правда?..

Берта Львовна прищурила глаза.

— Удобно?.. Выносите меня каждую репетицію!.. Это будетъ мнѣ лучшей наградой!.. Я чувствую, что сыграю Катерину!!..

VIII.

Между первымъ и вторымъ дѣйствіемъ сдѣланъ былъ большой антрактъ. Горничная обносила участвующихъ чаемъ и печеньемъ. Нѣкоторые мужчины удалились въ сосѣднюю комнату къ Сызрано-Вяземскому и пропускали по „единой“. Вороховъ сѣлъ съ Бертой Львовной на маленькій диванчикъ и постарался придать лицу утомленно-художественное выраженіе. Берта Львовна поторопилась выразить сочувствіе.

— Вы очень устали, бѣдный?.. Да?.. Это такъ трудно режиссировать… Приходится слѣдить за каждой мелочно, за всѣхъ волноваться!.. О, какъ я васъ понимаю!..

Вороховъ испустилъ вздохъ, похожій на рычаніе.

— Вы правы, Берта, я усталъ, но не тѣломъ, а душой!.. Мои невры вибрируютъ, какъ струны, и дрожать отъ малѣйшаго прикосновенія!.. Я чувствую, что мнѣ необходимо отдохнуть и недѣльки на двѣ съѣздить въ Ясную Поляну!..

— Къ Толстому?..

— Да… Тамъ тихо, уютно!.. Я встаю въ шесть утра, сажусь за письменный столъ и начинаю творить, а за обѣдомъ мы читаемъ вслухъ!.. Онъ мнѣ, я ему!.. И вотъ тутъ-то, Берта, начинается знаменитый обмѣнъ мнѣній!.. Иль ди и муа ди!.. Иль плю е муа плю!.. Сѣдой старикъ, послѣдній могиканъ русской литературы спрашиваетъ меня, талантливаго ребенка, чѣмъ люди живы, и проситъ разсказать отдѣльные эпизоды изъ моего дѣтства, отрочества, юности!.. Мы увлекаемся, говоримъ и не замѣчаемъ, какъ красноватая полоска улыбающейся зари уже стыдливо румянится на посвѣтлѣвшемъ небѣ!..

— „Стыдливо румянится“… Какое яркое опредѣленіе!.. Какая смѣлость!..

Вороховъ снисходительно улыбнулся.

— Такихъ опредѣленій у меня легіоны, и замѣтьте, одно ярче другого… Помню, на столѣтнемъ юбилеѣ пулковской обсерваторіи же ди антръ отръ: люди создали тебя, обсерваторія, и ты въ благодарность за это создаешь людей… Смотри на Глазенапа»!.. И что же бы вы думали?.. Этотъ суровый и непреклонный по виду человѣкъ схватилъ мою руку и залился слезами. Мы съ Фламаріономъ едва-едва успокоили его!..

— Да!.. Сказать во время прочувственную красивую фразу — не такъ легко, какъ кажется… Я помню вашу знаменитую рѣчь на открытіи школы… Мнѣ врѣзалось въ память каждое слово!..

— Не будь этой проклятой исторіи съ трамваемъ, я-бы могъ говорить въ тысячу разъ лучше!.. — воскликнулъ Вороховъ, ероша волосы, — когда мысль свободна, слова сыпятся съ языка какъ жемчугъ, навязываясь одно на другое и составляя вѣковѣчную гармонію!.. Но когда глупые меркантильные расчеты туманятъ разсудокъ, слова уже не сыпятся съ языка… Ля лянгъ санъ мо!.. Эхъ, трамвай, трамвай!..

— А что случилось?..

— Вамъ я скажу, Берта, потому что вы меня поймете!.. Я купилъ у Вестингауза одинъ пай за шесть съ половиною тысячъ, заработанныхъ мной потомъ и кровью… Хорошо!.. Купилъ, надѣясь на солидный заработокъ!.. Но когда я увидѣлъ эти безвкусные аляповатые вагоны, то прямо сказалъ: пусть пропадаютъ мои деньги, я не хочу барышей!.. Мнѣ стыдно, что я довѣрялъ подобнымъ господамъ!.. Рѣзцовъ принялъ мою сторону и такъ отчиталъ этого господина, что небу жарко стало!.. Глазуновъ велъ себя возмутительно… па корректъ!.. Для него, конечно, шесть съ половиной тысячъ — грошъ, но для меня, человѣка труда, это цѣлое состояніе!.. Извините!..

— Я думаю!.. Такія большія деньги…

— Положимъ, гдѣ наше не пропадало!.. Что деньги?.. Я забываю о нихъ, если вижу около себя талантливыя молодыя лица, слышу біеніе довѣрчиваго сердца… Баттеманъ де керъ!.. Сядьте ближе, Берта… я хочу смотрѣть долго-долго въ ваши глаза… Мнѣ вспоминается далекое дѣтство, избушка надъ рѣкой, цвѣты, вишни и ласки матери… Тихо, уютно… и главное — чисто, непорочно!.. О, ма повръ меръ мортъ!..

— Куда ты колбасу спряталъ?.. — неожиданно раздался голосъ Сызрано-Вяземскаго, высунувшагося изъ двери, — отъ этихъ килекъ никакой сытости… терпѣть не могу!.. Брось философію, или сдѣлай легкій опрокидонтъ!..

Вороховъ опять тяжело вздохнулъ.

— Какой диссонансъ!.. Въ нѣжный ноктюрнъ врывается грубая, кричащая нота!.. Онъ отлично знаетъ, что колбаса въ буфетѣ, и нарочно говоритъ о ней, чтобы омрачить нашъ поэтическій разговоръ!..

— Что?.. Поэтическій?.. Да у меня этой самой поэзіи хоть отбавляй!.. Маша Ермолова, играя Орлеанскую дѣву, прямо сказала мнѣ…

— Хорошо, хорошо!.. Иди!..

Сызрано-Вяземскій скрылся. Къ разговаривающимъ подошелъ длинноносый ученикъ Триндалевъ, изображающій Тихона. Вороховъ отодвинулся отъ Берты Львовны.

— Что скажете, юноша?.. А?..

— Я не могу найти подходящаго тона… индивидуальность Тихона мнѣ совершенно не ясна…

— Не ясна?.. Потому и не ясна, что вы не съ той стороны подходите къ ней!.. Смотрите на дѣло проще, старайтесь модулировать флажолеты душевныхъ эммоцій, и все пойдетъ какъ по маслу!.. Не затушевывайте тенденціей психологическую сущность натурализма, не эксцессируйте психо-паталогію и не подчеркивайте въ тональностяхъ бекары!.. Общая гамма должна возрастать по параллельнымъ квинтамъ!.. Сначала тише, потомъ громче, до абсолютной гармоніи звуковыхъ колебаній!.. Найдите въ себѣ эхо повседневности и синематографируйте его на экранѣ вашего личнаго «я», не примѣшивая къ нему постороннихъ элементовъ!.. Тогда это будетъ настоящій Тихонъ, задуманный Островскимъ!.. Поняли?..

— Благодарю васъ… теперь ясно!..

— Вы не человѣкъ, а ходячая энциклопедія!.. — тихо сказала Берта Львовна, смотря на Ворохова восторженно горящими глазами, — однимъ словомъ, одной фразой вы объясняете сущность роли и открываете новые горизонты!.. Вы — геній!..

Вороховъ восторженно поцѣловалъ ея руку и позвонилъ въ колокольчикъ. Начался второй позорный актъ.

IX.

Послѣ цѣлаго ряда репетицій, наконецъ, состоялся спектакль. Ученикъ, игравшій Бориса, вывихнулъ ногу за день до представленія и былъ замѣненъ Вороховымъ, согласившимся, «такъ ужъ и быть» сыграть «не свою роль».

Вмѣсто восьми вечера, начали въ девять съ половиною. Сызрано-Вяземскій опоздалъ и явился на спектакль въ довольно веселомъ состояніи. Вороховъ, загримированный, вмѣсто Бориса, атаманомъ разбойниковъ, накинулся на него чуть не съ кулаками.

— Это свинство!.. Се кошонори заставлять публику ждать чуть не два часа!.. Съ Бертой Львовной была истерика!.. Одѣвайся живо и маршъ на сцену!..

Сызрано-Вяземскій отмахнулся.

— Каратыгинъ, Мочаловъ, старикъ Сосницкій моглибы сдѣлать мнѣ замѣчанія, но ты никогда!.. Я сейчасъ сяду къ зеркалу и однимъ штрихомъ создамъ великую картину, мѣсто которой въ академіи художествъ!.. Парикмахеръ!.. Парикъ и черную бороду съ просѣдью!.. Я вамъ докажу!..

— Успокойтесь, онъ пріѣхалъ!.. — сказалъ Вороховъ, стуча въ уборную Берты Львовны, откуда слышались истерическія всхлипыванія, — сейчасъ начнемъ!.. Вы готовы?..

— Да… Иду!..

Берта Львовна вышла, одѣтая въ роскошный боярскій костюмъ и унизанный разноцвѣтными камнями кокошникъ. Сзади шествовалъ Коротаевъ съ эфирно-валеріановыми каплями. Вороховъ восторженно всплеснулъ руками.

— Боже!.. Это превзошло всѣ мои ожиданія!.. Какой дивный историческій костюмъ!.. Комъ се вре е нюансъ!.. Убѣжденъ, что ни одна Катерина отъ сотворенія міра не надѣвала такого костюма!.. Браво!..

— Это мой вкусъ!.. Я объясняла портнихѣ каждую мелочь!..

— Это дѣлаетъ вамъ честь!.. Се фе лонперъ де ву!..

— Ну что, вы были у Савиной?.. Она пріѣдетъ?..

— Къ сожалѣнію, нѣтъ. Сегодня у нихъ первая считка моей пьесы!.. Я просилъ Теляковскаго отмѣнить, но онъ мнѣ прямо сказалъ: разъ назначено, пусть такъ и будетъ!.. Впрочемъ, она обѣщала, если успѣетъ, пріѣхать къ послѣднему акту!..

— Я такъ боюсь!..

— Вздоръ!.. Таланты не имѣютъ права бояться!.. Возьмите Ньютона, Куперника, Галилея, капитана Кука… Развѣ они боялись?.. А Америго Веспучи, который открылъ Америку и первый составилъ ея описаніе?.. Вотъ примѣры, которымъ вы должны всю жизнь слѣдовать, Берта!..

Коротаевъ вспыхнулъ.

— Потрудитесь не называть мою жену Бертой!.. Что за фамильярность!..

— Чего-съ?.. На сценѣ я могу называть ее, какъ мнѣ угодно… Это мой храмъ, въ которомъ я, жрецъ, приношу жертвы!.. Идите въ публику, господинъ Коротаевъ… Не мѣшайте намъ священнодѣйствовать.

Берта Львовна сдѣлала нетерпѣливое движеніе.

— Въ самомъ дѣлѣ, иди!.. Ты мнѣ дѣйствуешь на нервы!.. Развѣ можно разстраивать артистку передъ выходомъ?

— Что касается Сарры Бернаръ, то она всѣхъ постороннихъ гонитъ по шеѣ!.. — энергично подхватилъ Вороховъ, — а Мазини прямо плюетъ въ лицо навязчивымъ поклонникамъ!.. Могу васъ завѣрить!..

Коротаевъ безнадежно махнулъ рукой и пошелъ въ зрительный залъ. Публика давно уже неистовствовала, стуча ногами и шумно аплодируя. Наконецъ фальшивый оркестръ сыгралъ увертюру. Занавѣсъ взвился.

Глазамъ зрителей, вмѣсто берега Волги, представилась малороссійская деревня съ бѣлыми избами. На заднемъ планѣ стояли горы, сзади которыхъ были положены два тюфяка для Берты Львовны. «Актеры» заговорили, проглатывая слова и стараясь во что-бы то ни стало обогнать суфлера. Дошла очередь до Ворохова и Сызрано-Вяземскаго. Они вышли гордо, съ сознаніемъ собственнаго достоинства, встрѣченные единодушнымъ аплодиссментомъ. Дикой, совершенно игнорируя текстомъ Островскаго, началъ ругать Бориса «собственными выраженіями».

Вороховъ не пожелалъ ударить лицомъ въ грязь.

— Какъ?!.. — воскликнулъ онъ, выступая на авансцену и дико тараща глаза, — ты меня ругаешь?.. Ругаешь въ то время, когда въ народѣ пробудилось самосознаніе, когда неудержимый горный потокъ смѣло прыгаетъ черезъ бюрократическіе камни?.. Будь ты трижды проклятъ!.. Съ этихъ поръ ты мнѣ больше не дядя, я презираю тебя!..

— Молчи!.. — прошипѣлъ Сызрано-Вяземскій, стараясь оттереть его въ глубину, — дай мнѣ договорить!..

— Тебѣ?.. Ни за что!.. Я знаю, что скажешь ты, типичный бюрократъ, угнетающій меня, полнаго силъ, молодого человѣка!.. Ха-ха-ха!.. На твоей сторонѣ капиталъ, на моей — трудъ!.. Но за меня вступятся всѣ, всѣ честные люди!.. Бей, если можешь!.. Вотъ грудь моя!.. Такъ умеръ Шибановъ стремянный!..

Раздался оглушительный аплодиссментъ. Сызрано-Вяземскій показалъ Ворохову кулакъ, плюнулъ и ушелъ за кулисы. Выходъ Берты Львовны сопровождался такой оваціей, какой могли-бы позавидовать всѣ знаменитости міра. Помимо цвѣточныхъ и цѣнныхъ подношеній, оркестръ сыгралъ ей тушъ, повторенный три раза по настойчивому требованію публики. Катерина прижимала руки къ сердцу и кланялась.

— Помните, что я вамъ говорилъ!.. — шепнулъ Вороховъ, стоящій въ первой кулисѣ, — упирайте на діафрагму, филируйте звукъ, сокращайте разговорныя мышцы!..

Берта Львовна начала упирать, филировать и сокращать. Спектакль шелъ, какъ по маслу. Оваціи продолжались. Къ сожалѣнію, во второй картинѣ третьяго дѣйствія случился инцидентъ, едва не погубившій всю пьесу.

Вороховъ, нарисовавшій себѣ усы гримировальнымъ карандашемъ, принялся, въ сценѣ свиданія, безумно цѣловать Катерину, на щекахъ которой отпечаталось нѣсколько паръ усовъ. Публика засмѣялась, сначала тихо, потомъ — все громче и громче. Въ залѣ стонъ стоялъ. Продолжать не было возможности. Берта Львовна растерянно прижалась къ Ворохову.

— Почему они смѣются?.. Что?.. Ахъ, какой ужасъ!.. Говорите-же, говорите!..

— Ради Бога, не обращайте вниманія, Берта!.. На вашей щекѣ отпечатались мои усы!.. Но это ничего!.. Это такъ жизненно, такъ колоритно!.. Даже самъ Островскій…

— Усы?.. Позоръ!.. Я не могу больше, не могу!..

Берта Львовна, не долго думая, ушла въ уборную, занавѣсъ пришлось опустить. Вороховъ бросился слѣдомъ за ней и наткнулся на Коротаева, походившаго на разъяреннаго тигра.

— Что-съ?.. Издѣваться надъ моей женой?.. Да какъ вы смѣете?.. Кто вамъ далъ право?.. Лучшее мѣсто гибнетъ изъ-за какихъ-то идіотскихъ усовъ!.. какое нахальство!.. Поѣдемъ домой, Берточка!.. Плюнь на нихъ на всѣхъ!.. Вернись въ семью, тебя ждетъ твой будуаръ, твой кружевной капотъ…

— Какъ вы сказали?.. — крикнулъ Вороховъ, сжимая Коротаеву руку, — знаете-ли вы, что такія оскорбленія смываются кровью?.. Къ барьеру, пароле!.. Слушайте, Берта!.. Вы обязаны доиграть спектакль, иначе придется возвращать деньги обратно!.. Что такое усы?.. Это песчинка, атомъ, теряющійся въ общей идеѣ мірозданія!.. Вы создали дивный образъ Катерины… жоли имажъ де Катринъ… такъ дорисуйте-же его до конца… Дессине, дессине плю витъ!!. Первые звуки оркестра оживятъ васъ!.. Вы войдете на сцену королевой и сойдите со сцены королевой!.. Впередъ. Берта!.. Анъ аванъ!..

Берта Львовна улыбнулась сквозь слезы.

— Вы правы, профессоръ!.. Я — актриса и иду на сцену!..

— Пока мнѣ не заплатятъ разовыхъ, я не сдѣлаю ни шагу!.. — прорычалъ Сызрано-Вяземскій, просовывая голову въ дверь. — Что?.. Послѣ?.. Апре?.. Шалишь!.. Деньги на бочку!..

— О, негодяй!.. — скрипнулъ зубами Вороховъ и эффектнымъ движеніемъ выбросилъ изъ кармана трехрублевку.

Начался четвертый актъ.

X.

Спектакль шелъ отвратительно, но все-таки шелъ. Берта Львовна получила еще четыре корзины съ цвѣтами и огромный букетъ съ муаровыми лентами. Послѣ четвертаго дѣйствія, когда несчастная Катерина вдоволь навизжалась у геены огненной и нѣсколько разъ ударилась головой о ступени, состоялось чествованіе Ворохова, устроенное учениками.

Занавѣсъ взвился и маститаго «профессора» вывели подъ руки на сцену. Ученикъ Забайкаловъ съ ящикомъ въ рукахъ выступилъ впередъ и сказалъ голосомъ, сильно напоминающимъ Іерихонскую трубу:

— Глубокоуважаемый профессоръ!.. Товарищи просили меня… Гм… просили меня просить васъ принять этотъ маленькій сувениръ… какъ выраженіе ихъ горячей благодарности… за вашу неустанную энергію и любовь къ дѣлу, которую мы… то есть, которую вы… Гм… Браво!.. Браво!..

И ученики и публика шумно зааплодировали. Вороховъ взялъ ящикъ и съ видомъ опытнаго юбиляра передалъ его мнѣ. Берта Львовна покраснѣла, какъ сурикъ, нѣсколько разъ откашлялась и приблизилась къ Ворохову.

— Великій учитель… великій человѣкъ!.. — сказала она, порывисто дыша роскошнымъ бюстомъ, — вы указали намъ нашу настоящую дорогу и зажгли въ нашихъ сердцахъ тотъ факелъ, который не угаснетъ во вѣки!.. Скажу словами поэта: чѣмъ мы были и чѣмъ стали? Исполать тебѣ, наша гордость, наша опора, наше солнце!..

Коротаевъ, сидѣвшій въ первомъ ряду, сердито двинулъ стуломъ. Оркестръ будто сорвался съ цѣпи и заигралъ тушъ. Произошло нѣкоторое замѣшательство. Сызрано-Вяземскій, сильно отравленный казеннымъ алкоголемъ, лѣзъ впередъ, желая говорить во что бы то ни стало. Ученики его не пускали. Получилось нѣчто вродѣ французской борьбы. Наконецъ онъ вырвался и предсталъ передъ Вороховымъ въ самой недоброжелательной позѣ.

— Слушай ты… солнце или луна, шутъ тебя знаетъ!.. Я говорить красно не умѣю, но прими мое русское спасибо!.. Знай, что въ этомъ подаркѣ есть и моя скромная лепта… Я подписалъ кровныхъ тридцать копѣекъ!.. Ты скажешь «мало»?.. Согласенъ!.. Но чѣмъ же я виноватъ, если театральное общество съ Анатоліемъ Молчановымъ во главѣ отказываетъ Сызрано-Вяземскому въ просимой суммѣ?.. Я могъ бы написать сто рублей, но увы!.. Нищъ и убогъ!.. Поцѣлуй меня, подлецъ!!.

Въ публикѣ раздался легкій смѣхъ. Сызрано-Вяземскаго кое какъ оттащили, несмотря на отчаянное сопротивленіе. Вороховъ вытащилъ носовой платокъ, выпрямился во весь ростъ я приложилъ руку къ сердцу.

— Товарищи, дѣти и многоуважаемая публика!.. — началъ онъ, стараясь какъ можно задушевнѣе вибрировать голосомъ, — прежде чѣмъ сказать вамъ нѣсколько словъ о значеніи Островскаго въ русской литературѣ, я долженъ поблагодарить васъ за ваше чудное, чистородственное отношеніе!.. Кругомъ тьма, неурядицы съ трамваемъ, безпорядки въ городской думѣ, предвыборная агитація, больничныя безобразія… И вотъ теперь, когда опасность отъ холеры миновала, когда бациллы уничтожены дезинфекціей, въ эту тьму врывается яркій свѣтъ, слышится призывъ къ добру, правдѣ и справедливости!.. О, господа!.. Мнѣ не дорогъ этотъ сервизъ, въ которомъ, навѣрно, не болѣе двухъ фунтовъ серебра, а можетъ быть и еще того меньше… Мнѣ дорого біенье сердецъ, которое я слышу въ этихъ ножахъ, вилкахъ и ложкахъ восемьдесятъ четвертой пробы!..

— Дорого купить, а попробуй-ка снести въ ломбардъ — гроши!.. — неожиданно сказалъ Сызрано-Вяземскій, сокрушенно вздыхая.

— Спасибо вамъ, господа!.. — продолжалъ Вороховъ, незамѣтно наступая Сызрано-Вяземскому на ногу, — я бы хотѣлъ поцѣловать всѣхъ по очередно, но здѣсь, между участвующими, есть женщины, ревность мужей которыхъ мнѣ слишкомъ хорошо извѣстна!.. Что такое ревность?.. Это гнусное, скотское чувство, превращающее человѣка въ животное, въ жалкаго паразита, который долженъ быть уничтожаемъ персидскимъ порошкомъ!..

Публика захохотала. Раздался аплодисмонтъ. Вороховъ оживился.

— Я былъ лысымъ и родители мои были лысые!.. Я ревновалъ и родители мои ревновали!.. Ха-ха-ха!.. Абсурдъ!.. Надо не быть идіотомъ и стать на одну ступень выше обыкновеннаго человѣка!.. Иль не фо па тетръ идіо!.. Обращаюсь къ вамъ, русскія женщины, русскія Трубецкія и Волконскія, русскія Жанны Д’Аркъ, жертвующія жизнью во имя идеи!.. Долой ненавистное иго, долой Атиллъ, — и да здравствуетъ вѣчный свѣтъ, хотя бы и съ помощью персидскаго порошка!..

Мужчины энергично зашикали. Дамы бурно зааплодировали. Вороховъ переждалъ начинающійся скандалъ и сказалъ похоронно-растроганнымъ голосомъ:

— Послѣ тѣхъ овацій, которыя я видѣлъ сегодня, осталось одно — умереть!.. Я не могу больше… Спаси-бо, спа-си-бо!..

Онъ взвизгнулъ и истерически зарыдалъ. Занавѣсъ опустили. Больше всѣхъ суетилась Берта Львовна и мочила водой Вороховскій парикъ. Когда симулированныя спазмы прошли, онъ взялъ ее за руку, унизанную коротаевскими кольцами, и сказалъ, страстно задыхаясь:

— Одно слово, Берта… Инь мо е же сере ере, ма Бертъ!..

Участвующіе изъ вѣжливости отошли. На правахъ друга остался я одинъ. Вороховъ откинулся на спинку кресла.

— Сегодня, или никогда, Берта!.. Слышите?.. Ожуръ дюи у жаме!.. Я люблю васъ всей страстью моего неиспорченнаго сердца!.. Весь мой умъ, все знаніе, все богатство — тутъ ля ришъ — у вашихъ ногъ!.. Говорите же… Говори, Берта!..

Одну минуту Берта Львовна колебалась. Видно было, что ее терзаютъ какія-то меркантильныя мысли. Вдругъ она какъ бы очнулась и провела рукой по спутаннымъ волосамъ.

— Вы правы!.. Другого исхода бытъ не можетъ, тѣмъ болѣе, что дѣла Коротаева за послѣднее время сильно пошатнулись… Помните, вы предлагали мнѣ идти вмѣстѣ съ вами по ровной, свѣтлой дорогѣ?.. Я согласна!.. Идемте!..

Я инстинктивно поднялъ голову. За кресломъ Берты Львовны стоялъ Коротаевъ.

— Я все слышалъ… — тихо сказалъ онъ, стараясь не выпучивать глаза, — какая черная неблагодарность!.. Слѣпецъ!.. Я думалъ, что вы любите только меня одного, только мнѣ принадлежите!.. Вотъ до чего доводятъ эти драматическія школы!.. Подъ видомъ искусства вы…

— Ни слова больше!.. — пронзительно крикнула Берта Львовна, приготовляя ладонь для пощечины, — я люблю только его одного… Чувство должно быть свободно!.. А если вы пикнете, я разскажу всѣмъ про исторію съ векселями…

— Тсс… Не надо!.. Но все-таки я не могу придти въ себя… Такъ неожиданно… Неужели же это правда, Берта?..

— Да!.. — сказала она тономъ самой отчаянной рѣшимости.

— Me зуй!.. — подтвердилъ Вороховъ, дѣлая благородно-рыцарскіе жесты.

XI.

Черезъ три дня послѣ спектакля, давшаго намъ чистой прибыли четыреста рублей, Вороховъ, получилъ записку слѣдующаго содержанія:

«Завтра переѣзжаю къ тебѣ, моя гордость! Съ Коротаевымъ все улажено, не безпокойся. Твоя навсегда Берта».

— Се тре сорье!.. — воскликнулъ Вороховъ, нѣсколько разъ перечитывая записку, — никогда не думалъ, чтобы я могъ производить на женщинъ такое неотразимо-потрясающее впечатлѣніе!. Ну-съ, друзья мои, вамъ придется перекочевать въ маленькую комнату, выходящую окнами на дворъ, а ваше помѣщеніе мы уступимъ Бортѣ Львовнѣ, которую съ сегодняшняго дня прошу называть не иначе, какъ моей женой!.. Демуазель иль нья па плю!.. Иль я юнъ фамъ!..

Сызрано-Вяземскій видимо омрачился.

— Покорнѣйше васъ благодарю!.. Мерси-съ какъ говорятъ французы!.. Изволь теперь перекочевывать изъ прекрасной комфортабельной комнаты въ какую-то грязную конуру!.. Впрочемъ я ко всему привыкъ!.. Я, какъ Лиръ, бродилъ по степямъ Новороссіи…

— Замолчи!.. Твои монологи никому не интересны!.. Сейчасъ мы возьмемъ моторъ и отправимся за покупками!.. Необходимо встрѣтить Верту Львовну съ подобающей торжественностью!..

— А какъ-же плата за квартиру?.. — сказалъ я, желая хоть немного отрезвить моего увлекающагося друга — хозяинъ сегодня опять присылалъ два раза…

— Ахъ, присылалъ?.. Это другое дѣло!.. Се тотръ аферъ!.. Ну что-жъ?.. Дадимъ ему санъ рубль, де санъ истратимъ на покупки, а юнъ санъ оставимъ на жизнь!.. Одѣвайтесь!.. Живо!..

Черезъ полчаса мы уже сидѣли на роскошномъ моторѣ и мчались по улицамъ, искуссно лавируя между экипажами и конками. Вороховъ давалъ совѣты шоферу и даже нѣсколько разъ взялся за колесо руля, но былъ во время отстраненъ. Мы продолжали нестись съ быстротою вѣтра.

— Здорово жаритъ!.. сказалъ Сызрано-Вяземскій, придерживая шляпу, — интересно знать, сколько дадутъ за такую машину, если направить ее въ ломбардъ?..

Вороховъ снисходительно похлопалъ его по плочу.

— Чудакъ!.. Тебѣ все это въ диковинку?.. Эхъ, монъ ами!.. У меня были и свои лошади, получавшія призы, и автомобили, принимавшіе участіе въ гонкахъ на корсо!.. Но время-ли мнѣ теперь думать объ этомъ?.. Я семейный человѣкъ, думающій только о семьѣ, о тихихъ радостяхъ семейнаго очага!.. Посмотрите, однако, какая идетъ хорошенькая блондинка!.. О, Дье!.. Зачѣмъ на свѣтѣ столько жоли блонденъ?.. На каждомъ шагу соблазнъ, соблазнъ и соблазнъ!.. Стой!!.

Мы остановились у шляпнаго магазина, въ огромномъ окнѣ котораго красовались послѣднія «нувоте» и модели. Вороховъ эффектнымъ движеніемъ распахнулъ дверь и пропустилъ насъ впередъ.

— Сколько лѣтъ я не былъ въ этомъ магазинѣ, — сказалъ онъ, подходя къ кассѣ и протягивая руку кассиршѣ, — сколько воспоминаній!.. Вотъ тутъ стою я, а здѣсь, у зеркала, покойная мама, торгующаяся изъ-за пятидесяти копѣекъ!.. Вы помните?..

Кассирша недоумѣвающе посмотрѣла на него.

— Нашъ магазинъ открылся только мѣсяцъ тому назадъ… Вы ошиблись… pardon!..

— Па де куа!.. Вашъ магазинъ дѣйствительно открытъ недавно, но здѣсь былъ другой шляпный магазинъ мадамъ Жюли, родственницы Вестингауза!.. Я про него говорю! Мадамъ Жюли чудная, рѣдкая женщина!.. Если шляпа стоила сорокъ рублей, она уступала ее за двадцать и при этомъ не кривила физіономію, какъ это дѣлаютъ нѣкоторыя другія!.. Ея мужъ, парикмахеръ Шарль съ Гороховой…

Къ Ворохову подошла вертлявая продавщица.

— Что угодно, monsieur?..

— Мосье угодно шляпу… Шапо нуръ ма женъ фамъ!.. Да, господа!.. Я женатъ!.. Вы не знаете, какая это священная обязанность!.. Приходится самому вникать въ каждую мелочь, разбираться въ мелкихъ дрязгахъ, выгонять по шеѣ ами де ля мезонъ!.. Ужасно!..

На прилавкѣ появился цѣлый ворохъ картонокъ со шляпами. Вороховъ выбралъ одну изъ нихъ и передалъ продавщицѣ для примѣрки.

— Гм… недурно, хотя нѣсколько кричаще… Повернитесь, монъ анфанъ, бокомъ… Вотъ такъ, теперь другими…. Мерси!… Теперь станьте деми-фасомъ и откиньте голову назадъ!.. Эхъ все это не то!.. Позвольте шляпу, я примѣрю ее на себя!.. Мы съ женой очень похожи!..

Онъ надѣлъ шляпу задомъ напередъ и нѣсколько разъ прошелся по магазину, останавливаясь у зеркала. Всѣ захохотали. Даже кассирша, строгая чопорная дама, и та улыбнулась. Вороховъ послалъ продавщицамъ воздушный поцѣлуй.

Очень радъ, что вамъ весело!.. Что можетъ быть лучше здороваго, добродушнаго смѣха, способствующаго выдѣленію желудочнаго сока, необходимаго для пищеваренія!.. Сколько стоитъ эта шляпа?.. Тридцать рублей?.. Боже, какіе гроши!.. Получите!.. Племянникъ Ротшильда, которому должны всѣ государства, торговаться не привыкъ!.. Да и можно-ли торговаться, видя передъ собой эти чудные задорные глаза, слыша серебристый смѣхъ, проникающій въ самые отдаленные уголки сердца!.. Прощайте, мадемуазель Мари!.. Если когда-нибудь вамъ станетъ грустно и вы почувствуете надобность въ безкорыстномъ другѣ, приходите прямо ко мнѣ!.. Невскій, двѣсти сорокъ, собственный домъособнякъ!.. О плезиръ, ма бель!.. О ревуаръ, мадамъ ля кассиръ!..

Мы вышли на улицу, сопровождаемые дружнымъ хохотомъ всего магазина. Моторъ запыхтѣлъ, готовясь къ отбытію.

Вдругъ Вороховъ подошелъ къ какому-то солидному господину и сказалъ строгимъ, оффиціальнымъ тономъ:

— Если вы еще разъ осмѣлитесь наступить мнѣ на ногу, милостивый государь, то будете имѣть дѣло съ однимъ изъ моихъ друзей, который меня не дастъ въ обиду!.. Будьте здоровы!!.

Господинъ опѣшилъ. Не давъ ему опомниться, мы вскочили на моторъ и помчались дальше.

XII.

Ровно въ 12 часовъ дня въ нашу квартиру раздался звонокъ. Сызрано-Вяземскій отворилъ дверь и впустилъ Берту Львовну, слѣдомъ за которой шествовали швейцаръ и дворникъ, навьюченные разными мелочами. Вороховъ выскочилъ въ переднюю и протянулъ Бертѣ Львовнѣ блюдо съ хлѣбомъ-солью.

— Вуаля, ма Бертъ!.. Прими по-русскому обычаю!.. А теперь иди и владѣй всѣмъ, включая сюда и мое сердце!.. Знай одно, что я не любилъ еще ни разу въ жизни!.. Же немъ на зенъ фуа!.. Иди-же, ма Бертъ, иди!…

Борта Львовна сняла передъ зеркаломъ шляпу.

— Какъ хорошо у васъ, какъ просто!.. Здѣсь можно отдохнуть усталой душой… Какія добрыя, симпатичныя лица!.. Да, кстати… Сейчасъ пріѣдутъ три воза съ мебелью… Коротаевъ протестовалъ, но я настояла на своемъ!.. Всѣ вещи подарены мнѣ — значитъ онѣ мои!.. Правда?..

— Ну, конечно, ма Бертъ!.. Неужели-же твой бывшій оселъ этого не понимаетъ?.. Считаться съ женщиной вещами верхъ гнусности!.. Надо быть выше всего этого!.. Плю то!..

— Я говорю тоже самое!.. Неужели я обязана любить безкорыстно противнаго стараго сатира?.. Ты другое дѣло!.. Ты — талантъ, ты моя гордость!..

— Никогда не гордись, ма Бертъ!.. Будемъ скромны!.. Дѣлай видъ, что я самый обыкновенный смертный, получившій образованіе въ городскомъ училищѣ!.. Кому нужно знать, что я, твой мужъ, кончилъ сорбонскій университетъ и слушалъ дополнительныя лекціи въ Цюрихѣ и Карлсбадѣ?.. Никому!.. Скажутъ — «реклама»!.. А между тѣмъ мы съ Леней Андреевымъ дали другъ другу слово жить въ скорлупѣ, то есть прятаться въ своёмъ личномъ «я»!.. Компранъ тю?..

— Ну, конечно!.. Ты будь скроменъ, но не запрещай мнѣ кричать на всѣхъ перекресткахъ о твоемъ дарованіи!.. Я долго искала и наконецъ нашла!.. Пойди-же сюда, сядь рядомъ со мной!.. Я устрою гнѣздышко, гдѣ будетъ хорошо и тебѣ, моему кумиру, и твоимъ друзьямъ!.. Посмотри на стараго профессора… Его лицо просвѣтлѣло, онъ доволенъ!..

— Это называется «Богъ на шапку послалъ», воскликнулъ Сызрано-Вяземскій, цѣлуя Берту Львовну въ ладонь, вотъ женщина, съ которой бы не мѣшало брать примѣръ всѣмъ, а въ особенности Русскому театральному обществу… Отзывчивость, доброта и кроткій, убаюкивающій взглядъ!.. О, милая Офелія!.. Помяни мои грѣхи въ твоихъ святыхъ молитвахъ!.. Клянусь, что мы общими силами сдѣлаемъ изъ тебя актрису, передъ которой померкнутъ Элеонора Дузе и Маша Савина!.. Ты такъ отжарила Катерину, что никому въ лобъ не влетитъ!.. Красота, сила!.. О, чортъ тебя возьми!.. Я не достоенъ развязать ремень твоего сапога… я, который однимъ своимъ именемъ дѣлалъ въ Одессѣ и Харьковѣ полные сборы!.. Кто я передъ тобой?.. Скотъ, паразитъ, арестантъ!..

Берта Львовна сѣла на маленькій диванчикъ вмѣстѣ съ Вороховымъ. Онъ заботливо поправилъ ей прическу и сказалъ тономъ, преисполненнымъ самаго высокаго благородства:

— Екутъ, ма шери!.. Если Коротаевъ, при встрѣчѣ со мной, дастъ мнѣ въ ухо, я не сдержу себя, не смотря на всю страстную любовь къ тебѣ, и застрѣлю его, какъ ссобаку!.. Поэтому ты сдѣлай такъ, чтобы этихъ встрѣчъ не происходило!.. Зачѣмъ идти въ Сибирь въ то время, когда жизнь раскрываетъ передъ нами рогъ изобилія?..

— Неужели ты думаешь, что Коротаевъ способенъ мстить?.. Ха-ха-ха!.. Не безпокойся, моя радость!.. Онъ будетъ избѣгать тебя!..

— Избѣгать?.. Тѣмъ лучше!.. Я, благодаря своему глупому темпераменту, убилъ однажды человѣка, осмѣлившагося оскорбить женщину!.. Пойдемъ въ столовую, ма Бертъ!.. Ты, навѣрно, проголодалась… Нашъ скромный завтракъ уже готовъ!..

Мы шумно двинулись въ столовую. Большой столъ былъ уставленъ всевозможными явствами и питіями. Сызрано-Вяземскій сразу оживился.

— Превосходно!.. Что можетъ быть лучше новоселья?.. Душа горитъ, веселье въ сердцѣ!.. Пропустимъ по единой!.. Что-съ?.. Подъ икорку не выпить?.. Невозможно!..

— Ты должна выпить, Берта!.. сказалъ Вороховъ, нѣжно пожимая ея руку, — водки я тебѣ не предлагаю, но вотъ очень недурной сорока рублевый коньякъ… Къ сожалѣнію, моего финь-шампаня нѣтъ… Очевидно, транспортъ съ Цейлона запоздалъ… Я написалъ уже три письма въ общество пароходства и торговли — и до сихъ поръ ни звука!.. Выпей, ма жуа!.. Это тебя подбодритъ!..

— Пейте, не стѣсняйтесь!.. Будь здѣсь Евтихій Карповъ, онъ, навѣрно, взглянувъ на насъ, сказалъ-бы «пьяницы»… А почему?.. Они довольствуются поверхностью и не проникаютъ въ суть!.. Обезпечены!.. Проклятіе!.. Видѣлъ я ихъ постановки!.. Эффектъ, внѣшность, а гдѣ нутро?.. Иванъ Судьбининъ прямо сказалъ мнѣ…

Вороховъ пошелъ въ другую комнату и вернулся оттуда съ картонкой.

— Кстати, чтобъ не забыть!.. Я выписалъ изъ Парижа модель… сдѣлано по спеціальному рисунку Кложа де Вутье!.. Примѣрь, ма жуа!..

Берта Львовна примѣрила. Къ ней какъ къ хорошенькой, шли рѣшительно всѣ шляпы. Но Вороховъ и тутъ остался недоволенъ.

— Не гармонируетъ… Отдѣлка затушевываетъ тонъ лица… Перо кидаетъ какую-то глупую тѣнь наглазныя впадины… Дуракъ Франсуа, все дѣлаетъ по своему… Онъ не признаетъ линій… Кель идіо!.. Я изорву эту шляпу!..

— Не надо, дѣтка!.. Такая прелесть!.. Она будетъ моей самой любимой шляпой!.. Налей мнѣ коньяку… мерси!.. Ну, за наше благополучіе!.. Ура!..

Вороховъ отстранилъ протянутую руку.

— Нельзя пить за то, что уже есть!.. Я пью за новую преподавательницу нашей школы, Берту Львовну!.. Ты знаешь про все: и про діафрагму, и про грудобрюшную преграду, концентрирующую дыханіе и про сокращающіяся мышцы слуховыхъ органовъ!.. Учи молодежь, Берта!.. Иди смѣло, прямо, неустанно!.. А мнѣ дай отдохнуть… я слишкомъ усталъ!.. Же сью тре фатиге!.. Ты поймешь… ты оцѣнишь.

Онъ отеръ воображаемую слезу и громко чокнулся съ Бертой Львовной, весело сказавъ:

— Безе муа!.. Теперь это можно!.. Тю ма фамъ е же тонъ мари!.. Обними меня, ма магнификъ!..

И они нѣсколько разъ поцѣловались.

XIII.

Лекціи были временно прекращены.

Вороховъ рѣшилъ «отдохнуть» и немного развлечься. Берта Львовна занялась убранствомъ квартиры и особенно своей комнаты, гдѣ проходу не было отъ различныхъ бездѣлушекъ. Цѣлый день что-то приколачивали, переставляли. Обойщикъ не слѣзалъ съ лѣстницы, стараясь изобразить на портьерахъ прихотливыя складки. Мы съ Сызрано-Вяземскимъ тоже суетились, помогая по мѣрѣ силъ и возможности.

Когда все пришло въ порядокъ Вороховъ, уже начинавшій чувствовать скуку, сказалъ намъ, обращаясь, главнымъ образомъ, къ Бертѣ Львовнѣ:

— Мнѣ хочется сегодня вечеромъ немного повеселиться… Отправимтесь куда-нибудь анъ пти компте… Разопьемъ бутылочку-другую винца, поговоримъ по душѣ!.. Комъ ву регарде сюръ сэ?..

Сызрано-Вяземскій оживился.

— Расчудесно!.. У меня есть на примѣтѣ одинъ ресторанчикъ… Рекомендую!.. Дешевизна поразительная… Сосиски съ капустой — четвертакъ, битки въ сметанѣ — тридцать, водка по казенной цѣнѣ!.. Туда и махнемъ!..

Вороховъ брезгливо поморщился.

— Ты съума сошелъ!.. Неужели ты думаешь, что я, воспитанный на Фелисьенѣ, Дононѣ и парижскомъ Максимѣ, буду ѣсть какія-то гнусныя сосиски съ капустой!.. Коль бетъ иде!.. Придумай, Берта, гдѣ-бы намъ скоротать вечерокъ?.. Въ театръ ѣхать не стоитъ… отдохнемъ отъ искусства!..

— Если ты хочешь сдѣлать мнѣ удовольствіе, поѣдемъ въ клубъ, — сказала она, нѣжно припадая къ его плечу, — я не была тамъ около двухъ мѣсяцевъ… Масса знакомыхъ… Мы превесело проведемъ время!..

— Гм… въ клубъ?.. Не будетъ-ли это слишкомъ парвеню?.. Къ сожалѣнію, у насъ клубовъ, въ идеальномъ смыслѣ этого слова, не существуетъ!.. Есть притоны, гдѣ азартъ реагируетъ на развратъ и наоборотъ… Парижскія кабаре дѣло другое… Тамъ все весело, непринужденно… Возьми Мулэнъ де Круазье, Гонорабль визажъ, Вежеталь, Фортиньякъ и другіе… Туда я могу привести свою жену безъ всякаго риска… Ни одного нескромнаго взгляда, ни одного грубаго слова…

— Здѣсь очень прилично, увѣряю тебя… Поѣдемъ, милый…

Сызрано-Вяземскій видимо опечалился.

— Меня въ клубъ не пустятъ… Сколько разъ я дѣлалъ опытъ, — всегда безъ успѣха… Говорятъ «худо одѣтъ…» А до души имъ нѣтъ дѣла!..

— Со мной пустятъ… Я отлично знакома со всѣми старшинами!.. Ну?.. Согласны?..

Предложеніе приняли большинствомъ голосовъ. Послѣ вечерняго чаю начали одѣваться, причемъ Вороховъ вылилъ на себя чуть-ли не цѣлый флаконъ англійскихъ духовъ и съ помощью щипцовъ Берты Львовны устроилъ на головѣ крупный локонъ, небрежно падающій книзу. Подушили и Сызрано-Вяземскаго, вычистившаго засаленный пиджакъ французскимъ скипидаромъ.

Ровно въ полночь мы расфранченные и благоухающіе уже сидѣли въ столовой клуба, голоднымъ взоромъ просматривая меню. Вороховъ цезарскимъ жестомъ подозвалъ лакея.

— Мы хотимъ ѣсть… Что у васъ можно достать свѣжаго?..

Лакей бросилъ салфетку подъ мышку.

— Все свѣжее-съ… Котлеты марешаль, цыплята Маренго, артишокъ, соусъ голанъ…

— Мнѣ дай языкъ съ горошкомъ, — аппетитно чмокнулъ губами Сызрано-Вяземскій, — да побольше… А то вѣдь я васъ знаю… Подаете такой кусокъ, который нужно разсматривать подъ микроскопомъ…

— Погоди!.. — остановилъ его Вороховъ, — я закажу ужинъ по своему вкусу… Сдѣлай намъ, любезный, вопервыхъ борщокъ, дьябль каенъ сюспандю, потомъ стерлядь кольцомъ а ля Кама… Далѣе подашь пулярду натюрель, салатъ роменъ, спаржу консьержъ, соусъ польскій и ананасы крутъ съ персиковой подливкой… Водка разныхъ сортовъ… Красное вино шестьдесятъ четвертаго года «Вуатюръ Важо», бѣлое — «Буше дамуръ…» Коньякъ V. S. O. P. Q R. D. X., шесть звѣздочекъ, кофе и ликеръ «Кремъ де ревень…» Да заморозь бутылочки три «еспри малъ турне». Живо!!! Пшелъ!!.

Лакей вытаращилъ глаза. Ничего подобнаго ему не приходилось слышать. Но тутъ на выручку пришла Берта Львовна.

— Ты столько наговорилъ, моя радость, что даже я ничего не понимаю!.. Зачѣмъ эти утонченныя блюда?.. Поѣдимъ просто… Здѣсь прелестно кормятъ… Дайте намъ четыре ужина, водки, закуску и бутылку Понте-Кане… По моему, совершенно довольно…

— Подчиняюсь твоему рѣшенію, ма Бертъ!.. Но предупреждаю, что если будетъ капля маргарина, я составлю протоколъ… Какъ тебя зовутъ?.. Николаемъ?.. Ага!.. Скажи, Николай, повару, что это для меня!.. Онъ знаетъ!..

Лакей исчезъ. Къ Бертѣ Львовнѣ подошелъ дежурный старшина и расшаркался по всѣмъ правиламъ хорошаго тона.

— Какъ изволите поживать?.. Давненько не имѣлъ счастья видѣть васъ!.. Какъ здоровье вашего супруга?..

Старшина намекалъ на Коротаева. Берта Львовна чуть замѣтно покраснѣла и начала поправлять прическу.

— Въ жизни бываютъ кошмары… но они проходятъ… На темномъ горизонтѣ мелькаетъ полоска свѣта, зари… Мы долго ищемъ счастья и въ концѣ концовъ находимъ его… Судьба справедлива… Вотъ мой новый мужъ, рекомендую!..

Вороховъ небрежно протянулъ старшинѣ руку.

— Се же!.. Нуво мари… весьма пріятно!.. А у васъ недурной клубъ, почтеннѣйшій… Чисто, свѣтло, уютно… Одно плохо, что лакеи — дегенераты, но съ этимъ въ концѣ концовъ можно мириться… Ну, какъ идутъ дѣла?.. Что?..

— Дѣла весьма недурны, хотя…

— Не жалуйтесь, батенька… Это дурная привычка, доказывающая скрытность натуры… Валяйте все на чистоту и благо вамъ будетъ!.. Однако, позвольте, гдѣ мы съ вами встрѣчались?.. Не припомню!..

— Я тоже… Кажется, нигдѣ!..

— Неправда… Или у Милюкова или у Гессена… Припомните хорошенько…

— Я ихъ не знаю-съ!..

— Поразительно!.. Мнѣ кажется, что я видѣлъ именно васъ… Та-же борода, та-же лысина, тѣ-же померкшіе глаза… Не втирайте мнѣ очковъ, дружочекъ… Это были вы, и я готовъ держать пари на тысячу долларовъ!.. By зе каде… Ни а гошъ, ни а друатъ!.. Признайтесь!.. Что?.. Плутишка!..

— Виноватъ, мнѣ нужно идти…

— Одну минуту!.. Теперь всѣ говорятъ про государственную думу!.. А возьмите-ка вы Олонецкую, Вятскую, Пермскую и Владимірскую губерніи… Волосы встаютъ дыбомъ! Это какая-то поголовная безпартійность!.. Извините!.. Я, напримѣръ, какъ квартиронаниматель и извѣстный человѣкъ, попалъ въ избирательные списки… Но на что мнѣ это?.. Допустимъ, что я имѣю шансъ попасть въ предсѣдатели государственной думы!.. Но, позвольте-съ!.. Мнѣ гораздо пріятнѣе говорить съ трибуны, чѣмъ все время звонить… Однако, довольно объ этомъ!.. Гдѣ у васъ тутъ играютъ въ карты?.. Я хочу выиграть до ужина двѣ-три сотни на духи моей Бертѣ!.. Куда идти?.. Направо?.. Мерси, энэ!..

Вороховъ пошелъ въ игорную комнату вмѣстѣ съ Бертой Львовной. Сызрано-Вяземскій постучалъ ножомъ о тарелку и приказалъ лакею «поторопиться».

— Гдѣ у васъ тутъ золотой столъ?.. Табль доръ?.. — спросилъ Вороховъ у карточника, плутовато косящаго лѣвымъ глазомъ, — найдите-ка мнѣ мѣсто, любезный… Только имѣй въ виду, что въ хамскомъ обществѣ я играть не буду!.. Жемъ сосьете аристократикъ!..

Карточникъ изогнулся кольцомъ и указалъ ему на свободное мѣсто. Пока тасовали карты, Вороховъ небрежнымъ броскомъ положилъ около себя серебряный портъ-сигаръ и сказавъ Бертѣ Львовнѣ, сидѣвшей рядомъ:

— Каждый разъ, когда я приступаю къ игрѣ, мнѣ вспоминается Монако… Представь себѣ, ма Бертъ, огромнѣйшее Казино, похожее на нашъ Михайловскій манежъ, уставленное столами!.. Тутъ и ружъ и нуаръ, и перъ и енперъ!.. Все дѣло въ счастіи!.. Дюкъ Батиньоль, однофамилецъ извѣстнаго тебѣ Батиньоля, и баронъ Шенъ-Шуазель, родственникъ маркиза Шенъ-Шинуазъ, проиграли на моихъ глазахъ четыреста пятьдесятъ тысячъ франковъ… Положеніе глупѣйшее… Дюкъ схватилъ пистолетъ и — готово!.. Ясно помню мозги, вылетѣвшіе въ потолокъ!.. Это сплошная дисгармонія, оставляющая неизгладимый отпечатокъ въ мозгу!.. Однако, постой… Сколько въ банкѣ?..

Банкометъ — жирный, лоснящійся мужчина, съ красными, трясущимися отъ жадности руками, привычнымъ движеніемъ взялъ карты.

— Въ банкѣ двадцать пять… Покрыто?..

Со всѣхъ сторонъ на первое Вороховское табло посыпались золотые, но онъ ихъ отшвырнулъ властнымъ жестомъ.

— Банкъ покрытъ!.. Же ферме сель!.. Терпѣть не могу этихъ нахальныхъ мазчиковъ, которые лѣзутъ въ игру съ грошами!.. Потрудитесь не напирать или я позову дежурнаго старшину!… Какая невоспитанность!.. Коль кошонери!..

Со всѣхъ сторонъ посыпались довольно бурные протесты. Банкометъ зашикалъ и далъ карты. По счастливой случайности Вороховъ сорвалъ первый банкъ, сорвалъ и второй. Банкометъ позеленѣлъ и прокричалъ безнадежнымъ голосомъ:

— Отвѣтъ!.. Отвѣтъ!.. Отвѣтъ!!.

Тутъ произошелъ инцидентъ, потребовавшій вмѣшательства дежурнаго старшины. При словѣ «отвѣтъ», Вороховъ откинулся на спинку стула и захохоталъ шаляпински-мефистофельскимъ смѣхомъ.

— Отвѣтъ?.. Ха-ха-ха!.. То есть, иными словами говоря, ренонсъ?.. Великолѣпно!.. Мнѣ будетъ интересно посмотрѣть на вашу физіономію, любезный, если я поставлю на первое табло сорокъ тысячъ!.. Что?.. Много?.. Успокойтесь, я поставлю меньше!… Триста первое, сорокъ — шваль, девятьсотъ кругъ и двадцать пять діагонали… За крылья отвѣчаю не полностью… Шваль вдвойнѣ, каждое табло платитъ по четыре четверти, за исключеніемъ форсъ-мажоровъ… Шваль на табло, табло на шваль… Крылья пополамъ… Идетъ?..

— Позвольте… я не понимаю!..

— Эхъ, монъ стюпидъ!.. Для того, чтобы понимать, нужно учиться!.. А вы знаете, что такое ученье?.. Это не фунтъ изюму съѣсть!.. Хрестоматія Водовозова тускнѣетъ передъ рѣчами Биконсфильда!.. Преклони ухо и ты сразу образуешься по ту сторону добра и зла!.. Да!.. Такъ говорилъ Заратустра!.. Продолжайте!..

— Я не могу продолжать!.. Вы порете какую-то ерунду!..

— Что?.. Я порю?.. Я никогда и никого не поролъ!.. Если вы сочувствуете идеямъ князя Мещерскаго, въ смыслѣ порки, то я — совершенно наоборотъ!.. Контръ-визави!.. Да и можно-ли сѣчь ребенка?.. Это воскъ, изъ котораго, при желаніи, можно сдѣлать Бонапарта!.. Пусть онъ выколетъ у куклы глаза, пусть онъ оторветъ у лошади хвостъ, я никогда не прибѣгну къ физическому насилію… Же жаме кури форсъ грандъ!.. Я, батенька, женѣ не измѣняю, а люблю ее, какъ сорокъ тысячъ братьевъ полюбить не могутъ!.. Жемъ ма Бертъ, комъ карантъ миль фреръ не пувонъ па еме!.. Обрати вниманіе, остолопъ, на эту родинку на шеѣ!.. Какъ?.. Ты видѣлъ такую родинку?.. Гдѣ?..

— Это чортъ знаетъ, что такое!.. Вы мѣшаете игрѣ!.. Че-ла-экъ!.. Позови сюда дежурнаго старшину!!.

Появился дежурный старшина. Вороховъ принялъ великолѣпную, героическую позу.

— Если вы мнѣ сдѣлаете замѣчаніе, я буду нѣмъ, какъ рыба… Же сере, комъ луассонъ!.. Но имѣйте въ виду… ейе данъ регардъ, что въ первомъ же спектаклѣ театра Модернъ Біофоно-электрикъ я покажу васъ въ такомъ видѣ, что вы навѣки откажетесь быть старшиной!.. Сообразите!.. Васъ положатъ въ сундукъ и потомъ бросятъ въ водопадъ!.. Недурно?..

— Виноватъ… Игроки обижаются!..

— Старшина, не ври!.. Обижаешься ты одинъ и мнѣ, муа, селебръ де Вороховъ, осмѣливаешься дѣлать замѣчанія!.. Дье!.. Кель кретенъ!.. Этотъ банкометъ, не имѣя въ карманѣ ровно ничего, желаетъ сорвать съ меня нѣсколько тысячъ… Плюзьеръ миль!.. Но меня не проведете!.. Ма Бертъ, я выигралъ какихъ-то жалкихъ пятьдесятъ рублей!.. Купи на нихъ духовъ и вымой полы въ нашей квартирѣ!.. Я люблю, когда пахнетъ корилопсисомъ!.. Недурно?.. Я оживаю, я дышу!.. И ты дыши, ма Бертъ!.. Развивай легкія!!.

Къ Ворохову подошелъ лакей, слѣдомъ за которыми, шествовалъ Сызрано-Вяземскій, вытирая лоснящіеся отъ закуски губы.

— Что Гораціо и Марцело?.. Вы хотите мнѣ сказать, что ужинъ готовъ?.. — спросилъ Вороховъ, вынимая изъ кармана зубочистку, — не нужно давать кушаньямъ перестояться!.. Иль не фо па манже етръ де бу!.. Я готовъ, мои друзья!.. Идемте!.. Мѣсто свободно!..

Ропотъ усилился. Игроки шумѣли, но Вороховъ не обращалъ на нихъ вниманія и, взявъ подъ локоть Берту Львовну, направился въ столовую.

XIV.

Въ одно ненастное утро Сызрано-Вяземскій, отправившійся на прогулку, неожиданно вернулся и ворвался въ гостинную съ крикомъ:

— Спасайся, кто можетъ!.. Сюда идетъ Коротаевъ!.. Глаза на выкатѣ, руки трясутся… Батюшки!.. Пришелъ видно нашъ смертный часъ!..

Вороховъ нѣсколько поблѣднѣлъ.

— Коротаевъ?.. се мове!.. Интересно знать, съ пистолетомъ онъ или нѣтъ?.. Это животное не можетъ успокоиться!.. Вьенъ зиси, ма Бертъ!.. Къ намъ идетъ Коротаевъ!..

— Гоните его въ шею!.. — спокойно оказалъ Берта Львовна, высовывая изъ двери попричесанную голову, — очень нужно волноваться!..

— Легко сказать!.. Онъ можетъ сдѣлать скандалъ!.. Иль пе фе скандаль!.. А если мы его не пустимъ сюда, этотъ дикарь подстережетъ меня на улицѣ — и тогда выйдутъ серьезныя непріятности!.. Тю се, ма Бертъ, монъ карактеръ то!.. Его необходимо принять!..

Раздался рѣзкій звонокъ. Вороховъ слегка подтолкнулъ Сызрапо-Вяземскаго въ спину.

— Иди отвори и попробуй сказать, что насъ нѣтъ дома… что мы куда-нибудь уѣхали рано утромъ!.. Понялъ?..

— Мнѣ отворять?.. Покорнѣйше мерси!.. А если онъ размахнется и оскорбитъ?..

— Пустякъ!.. Ты здѣсь совершенно не причемъ!.. Иди-же, иди!.. Не заставляй его ждать, это озлобляетъ!.. Се мешанте!..

Звонокъ повторился нѣсколько разъ. Сызрано-Вяземскій боязливой походкой пошелъ въ переднюю. Послышалось лязганье дверной цѣпочки, щелканье французскаго замка.

— Господъ нѣтъ дома!.. — сказалъ Сызрани Вяземскій густымъ басомъ, подражая голосу стараго дворецкаго, въ пять часовъ утра они изволили уѣхать въ третье Парголово!..

— Въ третье Парголово?.. Что за вздоръ!.. Въ какое третье Парголово?..

— А вотъ въ такое, которое на дачѣ…

— Все вы врете!..

— Вру?.. Въ такомъ случаѣ я пойду доложу-съ!..

Коротаева приняли. Онъ вошелъ въ гостиную и сразу узналъ знакомые столы, стулья, портьеры. Вороховъ появился изъ боковой двери и небрежнымъ движеніемъ руки, предложилъ ему садиться.

— Чѣмъ могу служить?.. Что-съ?.. Говорите громче!.. Я туговатъ на лѣвое ухо!..

По всему видно было, что Коротаеву безумно хочется дать Ворохову по физіономіи. Но онъ сдержался и деликатно погладилъ цилиндръ.

— Мнѣ собственно хотѣлось видѣть Берту Львовну… Гм… Почти всѣ вещи, находящіяся въ этой комнатѣ, принадлежать мнѣ… Согласитесь сами, что это абсурдъ, которому нѣтъ имени!.. Все покупалъ я!.. У меня есть счета!..

— Счета?.. Предъявите ихъ ко взысканію… Ваше дѣло будетъ разбираться вмѣстѣ съ дѣломъ Ольги Штейнъ… Ансамбль авекъ феръ мадамъ Ольга!.. Если васъ присудятъ, можете аппелировать… срокъ двухнедѣльный!.. Боже сохрани, пропустить!..

Коротаевъ закусилъ губы.

— Я съ вами говорю совершенно серьезно!.. Если разные самозванцы открываютъ драматическія школы, не имѣя на то ровно никакого права, и сманиваютъ при этомъ молодыхъ женщинъ…

— Кто?.. Я — самозванецъ?.. Я?.. Въ такомъ случаѣ будьте любезны послушать!..

Вороховъ вытащилъ изъ кармана какую-то сложенную въ четверо бумажку и зачиталъ неудержимой скороговоркой:

— Свидѣтельство за № 539. Дано сіе потомственному столбовому дворянину Ворохову въ томъ, что, онъ, столбовой Вороховъ, имѣетъ право повсемѣстно открывать зубоврачебныя, мозольнооператорныя, сельско-хозяйственныя, ветеринарныя, драматическія и другія художественныя школы!.. Главное управленіе по дѣламъ печати, снесясь съ академіей наукъ, академіей художествъ и полицейско-врачебнымъ комитетомъ, постановило: свидѣтельство сіе утвердить, даровать ему, столбовому, всѣ права и прерогативы, закономъ отъ 11 іюля 1834 года предусмотрѣнные". Видалъ-миндалъ?..

— Потрудитесь не фамильярничать!.. Гдѣ Берта Львовна?.. Я хочу говорить съ ней во чтобы то ни стало!..

— Я хочу, ты хотишь, онъ хотитъ!.. Мы хочемъ, вы хочете, они хочутъ!.. Мало-ли кто что хотитъ?.. Надо имѣть терпѣніе, любезнѣйшій!.. Иль фо авуаръ пасьянсъ!.. Не забывайте, что вы одинъ, а насъ трое!..

— При чемъ я легко ломаю подковы и разгрызаю мѣдные пятаки, — зарычалъ Сызрано-Вяземскій, расправляя мускулы. — Пусть двинусь я, пусть руку подниму, и упадетъ славнѣйшій здѣсь изъ васъ!.. Я грубъ въ рѣчахъ, къ кудрявымъ фразамъ мира нѣтъ у меня способности большой!..

Коротаевъ попятился къ дверямъ. Въ эту минуту въ гостинной появилась Берта Львовна. Разгнѣванная, съ большими сверкающими глазами, она близко подошла къ Коротаеву и помахала передъ его носомъ указательнымъ пальцемъ.

— Бросьте ваши штуки, господинъ Коротаевъ!.. Слышите?.. Въ противномъ случаѣ я за себя не отвѣчаю!..

— Я хоть и богатъ, но своего терять не желаю, — сказалъ Коротаевъ, на всякій случай прикрывая лицо руками. Все, что я дарилъ, стоитъ безумныхъ денегъ!.. Согласись сама, Берта…

— Не смѣйте говорить моей женѣ «ты»!.. — крикнулъ Вороховъ, дѣлая два шага впередъ, — ну наве на резонъ парле «тю» а ма фамъ!.. Что за нахальство!.. Я человѣкъ тихій, но совѣтую вамъ не выводить меня изъ тер-пѣ-нія!!..

— Что?.. Повторите!!.. Мальчишка!!..

Не долго думая, Берта Львовна привычнымъ движеніемъ схватила Коротаева за волосы. Онъ дико взвизгнулъ, вырвался и бросился въ переднюю, а оттуда, какъ оглашенный, выскочилъ на лѣстницу, сопутствуемый дьявольскимъ хохотомъ Сызрано-Вяземскаго.

Когда захлопнулась дверь, Вороховъ притянулъ Берту Львовну къ себѣ и сказалъ, облегченно вздохнувъ:

— Держу пари, что онъ больше не придетъ!.. Мы, наконецъ, свободны!.. Здравствуй еще разъ, Берта!.. Бонжуръ ма фамъ деванъ тутъ ли мондъ!!..

XV.

Наши средства окончательно истощились.

«Второй взносъ» за слушаніе лекцій никѣмъ не вносился, ибо не было самихъ лекцій. Кухарка ежедневно требовала на расходъ, со всѣхъ сторонъ лѣзли разные поставщики, угрожая мировымъ. Отношеніе Берты Львовны къ Ворохову рѣзко измѣнилось. Она стала задумываться, по цѣлымъ часамъ смотрѣть въ пространство и частенько уходить изъ дому, отказавшись давать по этому поводу какія-бы то ни было объясненія.

Однажды портниха принесла ей новое роскошное платье. Она примѣрила, осталась очень довольна и протянула Ворохову счетъ.

— Заплати, мой дорогой!.. Тутъ бездѣлица — всего на всего полтораста рублей!..

— Полтораста рублей?! — воскликнулъ Вороховъ, отскакивая, какъ ужаленый, — этому имени нѣтъ!.. Се келькъ шовъ экстраординереманъ!.. Сшить себѣ нуво робъ въ полтораста рублей въ то время, когда рента 72, а первый внутренній съ выигрышами 374?.. Это непростительно!.. Се не пардоне па!..

Берта Львовна слегка позеленѣла.

— Ты, кажется, желаешь сдѣлать мнѣ сцену? Совершенно напрасно!.. Я къ этому не привыкла!.. Платиже скорѣй!.. Нужно отпустить портниху!..

— Отпустить портниху?.. Какое дикое, безсмысленное выраженіе!.. Развѣ мы имѣемъ право, послѣ освобожденія крестьянъ, кого-нибудь отпускать или кого-нибудь задерживать?.. Нонъ, ма Бертъ!.. Съ горы бѣжитъ бурный потокъ, ломающій ветхіе устои, соловьиная пѣснь звучитъ громче, цвѣты распускаются и льютъ ароматы…

— Надоѣло!.. Ты намѣренъ заплатить?..

— Разумѣется, но только не сейчасъ… на тудесьютъ! Пусть, эта очаровательная брюнетка зайдетъ завтра или послѣ завтра!.. Я съѣзжу въ банкъ, и если тамъ не выдадутъ, что весьма вѣроятно, заложу свое тамбовское имѣніе!.. Надѣюсь, что сорокъ-пятьдесятъ тысячъ погасятъ долгъ въ полтораста рублей!.. Не волнуйся, ма Бертъ!.. Пранъ эфирно-валеріанъ, у кали броматикъ!..

— Оставь меня!.. Первый разъ въ жизни выношу такой позоръ!.. Не платить портнихѣ!.. Фи!.. Какой моветонъ!..

— Вся торговля основана на кредитѣ!.. — сказалъ Сызрано-Вяземскій, съ видомъ опытнаго финансиста, — должаютъ и мелочныя лавочки и крупнѣйшія фирмы, называемыя торговыми домами… Возьмите Штоль и Шмидта, Альфонса Вале, Саатчи и Мангубы, Блигкена и Робинзона…

— Васъ не спрашиваютъ!.. Не лѣзьте!.. Тутъ задѣто мое самолюбіе!.. Подобныхъ оскорбленій я никогда и никому не прощаю!.. Мнѣ въ голову не приходило, чтобы порядочный человѣкъ отказался уплатить по счету!.. Будь это большія деньги, я еще понимаю, но здѣсь какіе-то жалкіе гроши…

Вороховъ горько улыбнулся.

— Изъ грошей составляются рубли, изъ рублей — милліоны!.. Ты знаешь исторію возникновенія Ліонскаго кредита и парижскаго «Галя-Петтеръ»? Пайщики внесли по триста франковъ… Образовался скромный капиталъ, который, аммортизируясь…

— Мнѣ это совершенно не интересно!.. Изъ-за тебя я дискредитирована въ глазахъ портнихи!..

Вороховъ выдержалъ торжественную паузу, послѣ которой подошелъ къ портнихѣ и взялъ ее за руку.

— Слушай, портниха! Всякій трудъ честенъ… Не смотря на мое высокое положеніе, готъ позисьонъ, я жму твою благородную руку и даже обѣщаю придти къ тебѣ на именины!.. Но подожди, портниха!.. Знаменитый Вортъ получаетъ всегда черезъ три дня послѣ доставленія товара!.. Такъ вѣдь это ужъ коллосъ!!. А ты полуторасторублевая мошка!..

— «Вы — мошки, въ лѣтній вечеръ рожденныя на нѣсколько часовъ, чтобъ безъ слѣда пропасть въ пространствѣ вѣчномъ»!.. — завопилъ Сызрано-Вяземскій, срывая съ себя галстухъ. — «Вы буквою сковать хотите духъ»!!.

Портниха испуганно удалилась, обѣщавъ зайти послѣ завтра. Берта Львовна приблизилась къ Ворохову.

— Намъ необходимо объясниться!.. Такая жизнь невыносима!.. Любовь любовью, а деньги — деньгами!.. Я не привыкла ѣсть кислыя щи, кашу и должать моимъ портнихамъ!.. Или ты поставишь меня на должную высоту, или я…

— Не продолжай!.. — трагически крикнулъ Вороховъ, заламывая руки, — не континю па!.. Я знаю, что ты скажешь!.. Опомнись, Берта!.. Я мечталъ лѣтомъ уѣхать съ тобой въ деревушку и зажить тихой сельской жизнью!.. Ты только представь себѣ картину: солнце заходитъ… Солейль антре!.. На заборѣ сушится бѣлье… Сызрано-Вяземскій пасетъ свиней, доитъ коровъ и копается въ навозѣ!.. Мой лучшій другъ приноситъ съ ледника простоквашу… Мы сидимъ съ тобой на заваленкѣ и прислушиваемся къ отдаленному ржанью жеребенка!.. Вуа перспективъ шваль женъ!.. И вдругъ — всего этого лишиться!.. Я не переживу, ма лядоре!..

— Я его знаю!.. махнулъ рукой Сызрано-Вяземскій, — возьметъ ножикъ и, не долго думая, прямо въ животъ!.. Понимаете?.. Насквозь, до выпаденія слѣпой кишки!..

Вороховъ отстранилъ его толчкомъ въ плечо.

— Не мѣшай!.. Скажи мнѣ прямо… ты хочешь вернуться къ Коротаеву?.. Тю ве ретуръ?.. Да?..

— Да!.. — сказала Берта Львовна, уходя въ свою комнату и хлопая дверью.

XVI.

Мы, наконецъ, закрылись.

Когда Берта Львовна начала укладывать свои вещи, Вороховъ взялъ меня за руку, подвелъ къ дверямъ ея комнаты и сказалъ тономъ глубокаго разочарованія:

— Смотри, мой другъ!.. Передъ тобой — неблагодарная женщина!.. Юнъ фамъ, ки не мерси!.. Я отдалъ ей мой талантъ, я вдохнулъ въ нее мою душу!.. Бѣлинскій, Эмиль Золя и Ваня Тургеневъ не сдѣлали-бы этого!.. А я, Вороховъ, слѣпой музыкантъ, которому почудилось, что онъ герой, захотѣлъ изъ нея, меркантильной женщины… фамъ даржанъ… сдѣлать вторую Жанну Гадингъ, или, по крайней мѣрѣ, Мусину!..

— Безъ денегъ жить нельзя!.. — отозвалась Берга Львовна, поспѣшно укладывая туалетныя принадлежности, я долго терпѣла, но послѣ того, какъ вы не заплатили портнихѣ…

Вороховъ выпрямился.

— А хочешь, ма Бертъ пассе, я тебя убью однимъ словомъ?!. Хочешь, я дамъ тебѣ пожизненную довѣренность на полученіе моего гонорара изъ велосипеднаго клуба?.. Нѣтъ?.. Ты признаешь только наличныя деньги!.. Ляржанъ сюръ визажъ! А я, съ моими друзьями, люблю только твою душу, и люблю не свободно, неудержимо!.. Такъ поставь-же голосъ на діафрагму и скажи: е муа зоси!..

— Вы меня обманули! Вы притворилисъ богатымъ!..

— Я притворился?.. О, ма Бертъ, я притворился въ то время, когда чувствовалъ въ груди смерть!.. Стыдно такъ говорить!.. Одного твоего движенія довольно, и я разобью мой глупый лобъ объ этотъ графинъ!.. Смотри, смотри!..

— Пожалуйста безъ комедій!.. Я этого терпѣть не могу!..

— Здѣсь не балаганъ, милостивая государыня!.. — крикнулъ Сызрано-Вяземскій, неизвѣстно для чего разстегивая жилетку, — мы артисты, мы благородные артисты, и издѣваться надъ собой не позволимъ!.. Какъ? Въ то время, когда я, Сызрано-Вяземскій, первый истолкователь Шекспира, довольствуюсь ливерной колбасой, вы желаете ходить въ кружевахъ и пить «васъ-истъ-дасъ?» Не допущу!.. Черезъ мой трупъ вы перешагнете этотъ порогъ!..

Не желая видѣть отвратительнаго трупа, Берга Львовна вышла въ гостинную и протянула Ворохову руку.

— Ну, спасибо за все!.. Вы дали мнѣ минуты, которыя я буду помнить вѣчно!.. Но жизнь требуетъ большихъ жертвъ, дорогой мой!.. Вы хотите ихъ принести и не можете!.. Вы бѣдны!..

Вороховъ насупился.

— Бѣдность не порокъ, но большое свинство!.. Грандъ кошонери!.. Идите туда, откуда вы пришли!.. Тамъ звонъ золота, вѣчная вакханалія, а здѣсь честный трудъ, основанный на принципѣ Жанъ-Жака Руссо!.. Пусть Мечниковъ попробуетъ это опровергнуть!.. Здѣсь міровая идея, принципъ сотворенія міра, торжество духа!.. Здѣсь талантъ, который неудержимо претъ наружу!.. О, гдѣ-же ты, Вася Далматовъ?.. Посмотри, какъ страдаю!.. Ха-ха-ха!..

Вороховъ истерично зарыдалъ. Берта Львовна на мгновеніе остановилась. Но тотчасъ-же разсудокъ взялъ верхъ надъ сердцемъ. Она закрыла ридикюль, нѣсколько разъ попробовала замокъ и начала надѣвать шляпу.

— Уходишь?.. Чортъ съ тобой!.. — пробасилъ Сызрано-Вяземскій, разваливаясь въ креслѣ. Такихъ, какъ ты, мы всегда найдемъ, а такихъ, какъ онъ, поищи!.. Не возражай, свинья!..

Раздался звукъ пощечины. Сызрано-Вяземскій, не подготовленный къ оскорбленію дѣйствіемъ, скатился со стула. Вороховъ схватилъ Берту Львовну за руку.

— Что ты сдѣлала, ма Бертъ?.. Ты оскорбила генія!.. Островскій, Достоевскій и Вольтеръ перевернулись въ гробахъ!.. Ужасно!.. Уходи, Берта, но не дерись!.. Это не красиво!.. Се не па жоли!..

— А вотъ я подамъ на нее къ мировому, тогда будетъ знать!.. простоналъ Сызрано-Вяземскій, растирая ушибленную щеку. — За безчестіе — плата!.. Не хочешь?.. А въ острогъ хочешь?.. Несчастная бездарность!..

Берта Львовна взяла Ворохова за руку и долго жала ее, смотря ему прямо въ глаза.

— Прощай!.. Если когда-нибудь захочешь видѣть меня для мимолетнаго счастья, пиши въ главный почтамтъ, «молодой фіалкѣ», до востребованія!.. Поцѣлуй меня въ послѣдній разъ!.. Вотъ такъ!.. Еще!..

— Же фатиге безе!.. — сказалъ Вороховъ, отстраняя ее властнымъ жестомъ. Дальнѣйшія проводы — лишнія слезы!.. Передай, молодая фіалка, Коротаеву, что онъ мерзавецъ, котораго я, племянникъ Феликса Фора, отъ всей души презираю!..

Берта Львовна безпечно улыбнулась и ушла, обѣщавъ прислать за вещами.

Мы долго молчали.

— Всему конецъ!.. — глухо сказалъ Вороховъ, выдергивая клокъ волосъ. — Школы больше не существуетъ!.. ля школь ферме! Хозяинъ насъ гонитъ въ шею, и поэтому мы переѣзжаемъ въ меблированныя комнаты… Данъ шамбръ мебле!.. Собирайте вещи!..

И мы начали укладываться.

III. ЖИЗНЬ ВЪ КОМНАТАХЪ.

I.

Долгое время мы не могли найти ничего подходящаго.

Вороховъ желалъ, чтобы комната «за сравнительно недорогую плату» была съ піанино, электричествомъ и телефономъ. Правда, таковыя находились, но за нихъ заламывали баснословныя цѣны.

Наконецъ, судьба сжалилась надъ нами.

У нѣкой Амаліи Карловны Рейхсбаумъ мы обрѣли двѣ довольно приличныя комнаты съ чистенькой тиковой мебелью. Не смотря на отсутствіе электричества и прочихъ роскошей, Вороховъ остался ими очень доволенъ и рѣшающимъ согласіемъ своимъ переѣздъ утвердилъ.

— Я привыкъ жить въ другой обстановкѣ!.. — сказалъ онъ, окидывая печальнымъ взоромъ нашу «барскую» квартиру, гдѣ уже но осталось ни одного стула, — но что дѣлать? Ке феръ?.. Я утѣшаю себя тѣмъ, что великій Достоевскій, будучи сосланъ въ Сибирь, страдалъ не меньше насъ!.. Давайте руки, ме зами!.. Доне во бра и начнемъ новую жизнь съ новыми займами, повѣстками отъ мировыхъ и бездушнымъ выселеніемъ съ квартиры!.. Аллонъ!..

И мы переѣхали.

На другой день Вороховъ облачился во фракъ, надѣлъ на лѣвую руку перчатку, взялъ подъ мышку взъерошенный шапоклякъ и отправился дѣлать визитъ хозяйкѣ. Мы скромно слѣдовали за нимъ.

— Кто тамъ?.. — спросила Амалія Карловна пѣвучимъ голосомъ, — войдитъ!

Мы вошли. Вороховъ расшаркался, прижимая руку къ сердцу.

— Позвольте представиться; жильцы третьяго номера, состоящаго изъ спальной и гостиной, съ двумя самоварами… Сочли своей священной обязанностью засвидѣтельствовать вамъ, досточтимая Амалія Карловна, свое нижайшее почтеніе!.. Позвольте представиться подробнѣе: Вороховъ, бѣдный потомокъ Сандомірскихъ воеводъ, считавшихся въ Польшѣ чуть-ли не за королей!.. А это мои лучшіе закадычные друзья, тоже потомки!.. Прошу обратить особое вниманіе на господина Сызрано-Вязсмскаго… Высокоталантливый артистъ, прослужившій въ казенной сценѣ четверть вѣка и часто затыкавшій за поясъ самого Варламова!.. Ха-ха-ха!.. Недурный экземплярчикъ?..

— Гутъ моргенъ, мадамъ, — пробасилъ Сызрано-Вяземскій, протягивая Амаліи Карловнѣ свою огромную, покрытую волосами, лапищу, — ви бефинденъ зи зихъ?..

Амалія Карловна по возможности изящнымъ жестомъ указала намъ на кресла. Мы сѣли и нѣкоторое время изъ приличія помолчали.

— Какъ вы ни старайтесь опровергать меня, господа, но я во всемъ замѣчаю перстъ судьбы, — заговорилъ Вороховъ, помахивая шляпо-клякомъ, — почему мы пришли именно сюда, въ эти уютныя меблирте циммеръ, или какъ говорятъ французы — шамбръ гарни?.. Почему?.. Потому, что насъ привела сюда сама судьба!.. Не знаю, какъ вамъ, но мнѣ гораздо больше нравится эта тихая обитель съ вкусными домашними обѣдами… авекъ дине мезонъ, чѣмъ роскошныя виллы, въ которыхъ я провелъ дѣтство!.. Для меня гораздо пріятнѣе убаюкивающее «мейнъ либеръ айгустхенъ», чѣмъ ec-дурная сюита Глазунова… А Вагнеръ?.. А Бисмаркъ?.. А нѣмецкіе воздухоплаватели, давшіе намъ впередъ сто очковъ?.. Дасъ истъ этвасъ!.. Вообще, великая нація!.. Кто изобрѣлъ порохъ?.. Ваня Шварцъ!.. Кто, при великомъ умѣ, имѣлъ всего на всего три волоска?.. Бисмаркъ!.. Скажите, Амалія Карловна, вы не изъ Берлина?.. Мнѣ ужасно знакомо ваше благородное лицо! Визажъ конесансъ нобль!..

Амалія Карловна зардѣлась и смущенно поправила вязаную салфетку.

— Нѣтъ… мой не аусъ Берлинъ… Мой — аусъ Рига… Изъ Рига!..

Вороховъ привскочилъ на стулѣ.

— Изъ Риги?.. Что-же можетъ быть лучше?.. Я знаю Ригу, какъ мои пять пальцевъ!.. Вотъ тутъ Двина, тутъ — вокзалъ, тутъ — клубъ черноголовыхъ… Шварцъ кепфе!.. Правда?..

— О, ja!.. Какой вы прекрасный молодой шеловѣкъ!.. Вамъ угодно кафе?..

— Изъ вашихъ ручекъ — конечно!.. Вообще, я терпѣть не могу кофе, но при взглядѣ на васъ, онъ мнѣ покажется гранъ марнье, или, какъ говорите вы, доппель кюмель!.. Я, фрау Амалія, не люблю свѣтскихъ дамъ… Мнѣ нравятся добрыя, неиспорченныя натуры, умѣющія понимать человѣка съ перваго взгляда!.. Я хоть и членъ третьей государственной думы, но ничуть не горжусь!.. Да, кстати, чтобъ не забыть!.. Позвольте вамъ внести за мѣсяцъ впередъ!.. Дружба — дружбой, а металлъ — металломъ!.. Byаси!..

Вороховъ открылъ-бумажникъ и положилъ на столъ деньги, вырученныя отъ продажи мебели. Обрадованная Амалія Карловна сдѣлала книксенъ.

— Danke sehr!.. Мнѣ такъ аккуратно никто и никогда не за плачивалъ!.. Сейчасъ можно замѣчайть, что вы полушиль образованіе!..

— Мы всегда привыкли платить!.. ощетинился Сызрано-Вяземскій, дѣлая въ высшей степени благородное лицо, — кто не платитъ, тотъ скотъ, паразитъ, тварь!.. За обѣды мы вамъ конечно впередъ не внесемъ, потому что не знаемъ, будутъ-ли они соотвѣтствовать нашимъ ненасытнымъ желудкамъ, но за комнату сколько угодно!.. Ви филь!.. За годъ, за два?..

— О, нѣтъ!.. Довольно мѣсяцъ!..

— Разумѣется, довольно!.. радостно вскричалъ Вороховъ, хлопая по стулу шапоклякомъ. — Тутъ все основано на довѣріи!.. Мы вѣримъ ей въ томъ, что она насъ не обворуетъ, она вѣритъ намъ!.. Незабвенная Амалія Карловна!.. Когда я жилъ въ Берлинѣ, на улицѣ Фридрихъ-Гартенъ, мнѣ всегда грезился образъ, похожій на васъ!.. О, фрау Амалія!.. Доне муа безе вотръ бра ружъ!..

Амалія Карловна протянула руку. Вороховъ прильнулъ къ ней сыновнимъ поцѣлуемъ. Мы обдернули пиджаки и стали въ очередь.

II.

Напившись кофе и еще разъ поцѣловавъ красно-шершавую руку Амаліи Карловны, мы пошли въ № 4, гдѣ обиталъ отставной капитанъ Громобоевъ.

— Какого чорта?.. Что нужно?.. — хрипло спросилъ капитанъ, кашляя и сморкаясь, — я раздѣтъ!..

— Это мы, господинъ капитанъ!.. — сказалъ Вороховъ благородно артистическимъ тономъ. — жильцы изъ номера третьяго… Абитюе де нумеро труа!..

— А!.. Подождите немножко… Я сейчасъ!..

Очень скоро двери отворились, и мы вошли въ комнату, насквозь пропитанную табачнымъ дымомъ. На столѣ, покрытомъ грязной скатертью, валялись остатки закусокъ. «Красная головка» кокетливо выглядывала изъ-за самовара. Вороховъ граціозно расшаркался и сдѣлалъ шапо-клякомъ жестъ куплетиста открытой сцены.

— Мое почтеніе-съ!.. Чѣмъ могу служить?

— Пардонъ, капитанъ, ме комъ ле жансъ дю мондъ, мы рѣшились сдѣлать визитъ… феръ визье, просвѣщеннѣйшему капитану Громобоеву, передъ которымъ тускнѣетъ Суворовъ и меркнетъ Скобелевъ!.. Урра!..

Громобоевъ самодовольно улыбнулся. Видно было, что подобный комплиментъ ему приходилось слышать первый разъ въ жизни. Отъ гордо откашлялся и придвинулъ намъ стулья.

— Мнѣ самому очень пріятно!.. Покорнѣйше прошу садиться!..

— Хотя передъ вами надлежитъ стоять на вытяжку, но мы сядемъ!.. Не сидятъ только безплотныя существа, такъ какъ при всемъ желаніи, сѣсть не могутъ!.. Перейдемъ прямо къ сути!.. Прежде, чѣмъ вы протянете мнѣ вашу благородную руку, я долженъ представиться!.. Вороховъ отчаянный кутила и мотъ, бывшій гродненскій гусаръ, лишенный злымъ отцомъ законнаго наслѣдства!..

— Бывшій гусаръ?.. Ха-ха!.. Вдвое пріятнѣе!.. Прошу-съ!..

— Ха-ха!.. Помните Дениса Давыдова? «Бурцевъ старый забіяка!».. — и такъ далѣе!.. Ха-ха!.. Удивительно мѣтко вы выражаетесь, капитанъ!.. Скажите слово, а предо мной отрывокъ изъ средней исторіи… Браво!..

Сызрано-Вяземскій любовно посмотрѣлъ на бутылку.

— Я потому люблю капитановъ, что большинство изъ нихъ пьетъ!.. — пробасилъ онъ, придвигаясь къ самовару, — что-съ?.. Вы говорите, что пьянство порокъ!.. Никогда-съ!.. Водка дѣйствуетъ на мозгъ гораздо благотворнѣе, чѣмъ гидралъ-хлоратъ!.. Если меня спросятъ, почему я пью, я отвѣчу прямо: потому, что въ театральномъ обществѣ сплошныя интриги!.. Позвольте-съ!.. Уже второй годъ я прошу ссуду — гробовое молчаніе!.. Какъ-съ?.. Выяснимъ вопросъ подробнѣе…

— Не мѣшай!.. — перебилъ его Вороховъ съ брезгливой гримасой, — голова капитана занята фортификаціей, а ты пристаешь съ пустяками!.. Если тебѣ нужно какихъ-нибудь двѣсти-триста рублей, обратись ко мнѣ… Ретуръ а муа!.. Отказа не будетъ!.. Бекаръ иль пья па!..

— Къ тебѣ?.. Видишь-ли, коллега… для того, чтобы давать деньги, нужно прежде всего ихъ имѣть!.. А ты, какъ мнѣ извѣстно…

— Молчи!.. Силянсируй!.. Пороемся въ воспоминаніяхъ, капитанъ, и навѣрно, мы найдемъ массу общихъ знакомыхъ… Конесансъ анъ массъ!.. Во-первыхъ — не знали-ли вы моего начальника, генерала Загржебайло-Загржепшетрецкаго… Нѣтъ? Очень жаль!.. Добрѣйшій малый!.. А супруга его, урожденная княжна Тараканова, просто объядѣнье!.. Я поступилъ съ ней, какъ кошенъ дернье!.. Но зачѣмъ вспоминать о невозвратномъ прошломъ?.. Богъ съ нимъ!.. Дье авекъ льюи!.. Сидоренко тоже не знаете?.. А Фогельзанга, Мейстерзингера, Хохлачева?.. Тоже нѣтъ?.. Странно!.. Бесѣдуя съ ними въ офицерскомъ собраніи, я очень часто слышалъ фамилію капитана Громобоева, написавшаго исторію военно-полевыхъ судовъ!.. Это не вы?..

Капитанъ сдѣлалъ какой-то безнадежный алкогольный жестъ.

— Все это вздоръ!.. Разъ вы изволили, государь мой, упомянуть объ очаровательной генеральской супругѣ, то позвольте вамъ доложить, что лучше нашей прислуги Стеши нѣтъ ничего на свѣтѣ!.. Что-съ?.. Не успѣли еще вглядѣться?.. Напрасно-съ!.. Типъ гризетки Латинскаго квартала… Врожденная простота, кокетливая грація и крѣпостная недоступность!..

— Вы, оказывается, ловеласъ!.. — весело воскликнулъ Вороховъ, откидываясь на спинку кресла. Великолѣпно!.. Мы чудесно проведемъ время!.. Ну пассонъ ле танъ шарманъ!..

— Говорите немного тише… Надо вамъ сказать, что я долженъ хозяйкѣ, имѣющей на меня весьма недвусмысленные виды, за три мѣсяца!.. Прибавьте къ этому обѣды, чай, сахаръ, булки, прачку, и вамъ все станетъ понятно!.. Благодаря такимъ двухъ-ствольнымъ обстоятельствамъ, я лишенъ возможности, чортъ меня побери, заняться самымъ обыкновеннымъ флиртомъ, съ симпатичной гризеткой!.. Тяжело-съ!.. Что?..

Рука Ворохова неожиданно обхватила капитанскую шею и притянула ее къ себѣ. Ночная рубашка затрещала. Раздался звукъ поцѣлуя.

— Къ чорту китайскія церемоніи!.. — оживился Вороховъ, продолжая лобызать багроваго капитана, — выпьемъ на ты и дѣло въ шляпѣ!.. Аферъ данъ шапо! Мы съ тобой такъ проведемъ время, что чертямъ тошно станетъ!.. Понимаешь?.. Дьябль фридрихъ-хераусъ!..

— И гризетка будетъ твоей!.. — рявкнулъ Сызрано-Вяземскій, наливая водку прямо въ чайный стаканъ.

III.

Закончивъ визитъ къ капитану общимъ брудершафтомъ, мы отправились къ слѣдующему жильцу — поэту-декаденту Фіалкину, пишущему подъ псевдонимомъ «Нѣкто въ лиловомъ» и проводящему, по словамъ Громобоева, цѣлый день на кровати.

— Можно-ли войти къ тебѣ, «нѣкто»?.. — громко спросилъ Вороховъ, тряся изъ всѣхъ силъ дверную ручку, — отвори дверь, о, стилизованный, и прими блѣдныхъ собратьевъ твоихъ, или какъ ихъ называютъ полатыни, фрересъ блянесъ!.. Можно?..

Фіалкинъ быстрымъ движеніемъ отперъ дверь и, даже не удостоивъ насъ поклономъ, бросился на кровать и повернулся къ стѣнѣ. Капитанъ побагровѣлъ.

— Ну и невѣжа-же ты, братецъ!.. Къ тебѣ пришли благороднѣйшіе люди съ высшимъ образованіемъ и вдругъ — такой афронтъ!.. Вставай сейчасъ, или я стащу тебя за ноги!.. Нечего форсить-то!.. Ты хоть и декадентъ, а за квартиру также, какъ и я, не платишь, и также тебѣ третьяго дня она папиросы на свой счетъ покупала!..

— Оставь его!.. — кротко сказалъ Вороховъ, садясь рядомъ съ лежащимъ Фіалкинымъ, — лесъ ле транкиль!.. Неужели ты не видишь, что этотъ нѣкто существо высшаго порядка!.. Анимались стюпидусъ е кретинусъ, какъ говорилъ старикъ Горацій… Посмотри, капитанъ, на его фигуру!.. Это не простая идіотская фигура… фигюръ идіо… а экстраординарная!.. Обрати вниманіе на эти неуловимыя линіи спины, расплывающіяся въ воздушномъ эфирѣ паралелопипедныхъ молекулъ!..

Фіалкинъ повернулъ голову и вдругъ заговорилъ рѣзкимъ, крикливымъ голосомъ:

— Ты правъ, человѣкъ!.. Молекулы соединяются… На свѣтѣ ничего не существуетъ!.. Нѣтъ ни стиховъ, ни риѳмъ… Есть запахи различныхъ цвѣтовъ и цвѣта различныхъ запаховъ… Красное пахнетъ хризантемой, фіалка пахнетъ зеленымъ и наоборотъ!.. Я смотрю на тебя и ты мнѣ кажешься чѣмъ-то отвлеченнымъ золотисто-розоватаго цвѣта!..

— А я смотрю на тебя и ты мнѣ кажешься неумытой свиньей!.. — неожиданно выпалилъ Громобоевъ, теряя терпѣніе, — если ты не встанешь сейчасъ, я натравлю на тебя Амалію Карловну и заставлю требовать за квартиру!.. Что?.. Испугался?..

— По моему, всѣ декаденты — скоты!.. — рѣшилъ Сызрано-Вяземскій, расхаживая по комнатѣ, — ты, братецъ, не обижайся!.. Я человѣкъ русскій, прямой, правду-матку рѣжу всѣмъ прямо въ глаза… Знаешь-ли ты, ерундовое нѣкто, что значитъ нутро?.. Знаешь-ли ты тотъ великій моментъ, когда артистъ сливается съ публикой?.. Знаешь-ли ты?..

Въ двери постучали. Фіалкинъ вскочилъ съ кропати и дикимъ взглядомъ посмотрѣлъ на вошедшую Амалію Карловну… Хозяйка, видимо, была разгнѣвана. На щекахъ ея горѣли два ярко-красныхъ пятна, глаза метали молніи. Порывисто дыша отъ волненія, она приблизилась къ Фіалкину.

— Я нарочно прикодиль сюда при посторонній шеловѣкъ, чтобы дэлать вамъ стидно… О, Gott im Himmel!.. Три съ половинки мѣсяцъ я не полушаль ни копѣйки!.. Sagen sie, геръ Вороховъ, корошъ эти поступки, или дурно?..

Фіалкинъ запустилъ руки въ волосы.

— Я не понимаю, о чемъ вы говорите?.. Намъ только кажется, что деньги существуютъ!.. На самомъ-же дѣлѣ ихъ не существуетъ, точно также, какъ нѣтъ ни васъ, ни меня!.. При чемъ тутъ плата за квартиру?.. Это рутина, шаблонъ, пошлость!..

— Мнѣ ваши глупость слушалъ довольно!.. Я буду ходить немедленно на мировой!.. Я будетъ васъ виселяйтъ!..

Вороховъ, принципіально сочувствующій всѣмъ неплатящимъ, рѣшилъ выручить Фіалкина. Онъ придвинулъ кресло и усадилъ въ него Амалію Карловну, нѣжно придержавъ ее за локоть

— Успокойтесь, фрау Амалія!.. Ваше волненіе — мое волненіе, а мнѣ это очень вредно… У меня слабое сердце… керъ фебль!.. Выселять можно только того, кто имѣетъ тѣло… Господинъ-же Фіалкинъ совершенно безплотенъ и, въ случаѣ прихода судебнаго пристава, можетъ превратиться въ студень!.. Неужели-же вы захотите, чтобъ почтенный капитанъ и мы, грѣшные, закусывали имъ водку, вы, у которой такіе дивные домашніе обѣды на свѣжепросольномъ фритюрѣ!.. Не вѣрю, фрау Амалія!.. Вы добрѣйшая женщина!.. Зи зиндъ гуте фрау, или, какъ говорятъ французы, тре бонь фамъ авекъ визажъ кьюзиньеръ!.. Дайте мнѣ поцѣловать вашу божественную ручку!..

— О, геръ Вороховъ!.. Ви имѣйть слишкомъ добрій und благородный характеръ… но этотъ скверный жилецъ…

— Знаете-ли вы, гнедиге фрау… нобль сажъ фамъ… что этотъ скверный жилецъ будетъ въ самомъ непродолжительномъ времени главнымъ режиссеромъ въ театрѣ Коммиссаржевской?.. Что-съ?.. Можете-ли вы сообразить, чѣмъ это пахнетъ?.. Двѣнадцать тысячъ въ годъ и казенная квартира съ электричествомъ, ванной и прочими стилизаціями!.. Вотъ тогда и поговорите съ нимъ!..

— Вотъ тогда и поговорите со мной!.. — оживился Фіалкинъ, изображая на своемъ лицѣ нѣчто вродѣ улыбки, — ты блѣдная тѣнь туманныхъ отзвуковъ прошлаго, порванная нить разнузданнаго мышленія!.. Я великъ своей незамѣтностью и незамѣтенъ своей великостью!..

— Замольшите!.. Ви мнѣ надоѣдаль!.. Я говориль не съ вами, а съ геръ Вороховъ, которій во всякій время можетъ надѣяться на мой довѣрій!..

Вороховъ впился губами въ ея руку.

— И вы не ошибетесь!.. Будьте увѣрены!.. Друзья мои подтвердятъ, что я не долженъ никому ни пфенига… Я до сихъ поръ получаю благодарственныя письма изъ Закаспійской области отъ станового пристава, у котораго снималъ квартиру!.. А Штоль и Шмидтъ?.. Они вѣрили мнѣ въ кредитъ сколько угодно, начиная съ обыкновенной рисовой пудры и кончая цѣлыми бутылками уксусной эссенціи. Эссансъ дю винегръ!.. И такъ, фрау Амалія, вы даете Фіалкину отсрочку на мѣсяцъ?.. Слышите-ли, я вамъ ручаюсь!.. Я — Вороховъ, имѣющій грандіозный маіоратъ въ Прибалтійскомъ краѣ!..

— Только для васъ… на одинъ мѣсесъ… ein monat, — сказала Амалія Карловна, обворожительно улыбаясь и трогательно гладя Ворохова по напомаженной головѣ.

IV.

Вороховъ праздновалъ день рожденія.

Это было такое торжество, о которомъ обыкновенные смертные не имѣютъ понятія и которое заслуживаетъ подробнаго описанія.

Ровно въ девять съ половиною часовъ утра Вороховъ, тщательно причесанный и надушенный о-де-колономъ, вышелъ въ «гостинную», гдѣ его уже съ нетерпѣніемъ ожидали: Громобоевъ, Сызрано-Вяземскій, Фіалкинъ, Амалія Карловна и я.

Первую рѣчь произнесъ, по старшинству, Сызрано-Вяземскій. Выступивъ впередъ и отстранивъ Амалію Карловну, тоже видимо желавшую произнести слово, онъ откашлялся и патетически произнесъ:

— Дорогой товарищъ! Не смотря на то, что нѣсколько дней тому назадъ между нами произошла денежная размолвка, я все-таки привѣтствую тебя съ высокоторжественнымъ днемъ рожденія!.. Сызрано-Вяземскій обиды не помнитъ, потому что онъ артистъ, создатель Лира и Макбета… Цѣлуй меня, подлецъ!.. Если когда-нибудь въ жизни ты будешь нуждаться, скажи мнѣ прямо и просто: «выручай, Гаврило!..» и Гаврило выручитъ!.. Самъ не доѣстъ, не допьетъ, но тебя выручу!.. Сегодня ничего тебѣ не дарю, потому что на грандіозный подарокъ не хватаетъ ляржановъ, а къ маленькимъ я не привыкъ!.. Бариномъ я родился, бариномъ я и умру!..

Нѣсколько разъ поцѣловались. Амалія Карловна, державшая въ рукахъ какой-то свертокъ, опять была отстранена Фіалкинымъ. Непризнанный поэтъ, вмѣсто привѣтствія, вытащилъ изъ кармана сложенный вчетверо листъ писчей бумаги и прочелъ глухимъ, чревовѣщательнымъ голосомъ:

— «Стонетъ сумракъ въ рыданіяхъ смерти, струны звѣздныя воютъ, какъ птицы!.. Блѣдно-синіе, красные черти — жадно дѣлятъ отбросы столицы!.. Я — не я, ты — не ты и не вы — вы!.. Мы — не мы и они — не они!.. И текутъ, раздвигаясь пугливо, сладострастные блѣдные дни!.. Скотъ, въ скотѣ угадавъ человѣка, вопіетъ, прищемивъ длинный хвостъ, какъ идейный страдалецъ калѣка, какъ непонятый міромъ прохвостъ!.. Стонетъ сумракъ въ объятіяхъ смерти, струны воютъ полны навожденья, и лилово-зеленые черти поздравляютъ тебя съ днемъ рожденья!..»

Фіалкину зааплодировали первый разъ въ жизни. Онъ поклонился и сѣлъ къ столу, принявъ свою любимую сверхъ-человѣческую позу.

— Позволяйте мнѣ коворить!.. — не выдержала Амалія Карловна, срываясь съ мѣста, — ви всѣ прикодиль безъ подарокъ, а разговариваетъ такъ, какъ будто съ подарокъ… Геръ Вороховъ, приказывайте имъ замолшаль!..

— Одну минуту, господа!.. — деликатно отстранилъ Вороховъ напиравшаго на него Громобоева, — мѣсто дамѣ!.. Плясъ а дамъ!.. Говорите, гнедиге фрау!.. Каждое ваше слово западетъ въ мое сердце и согрѣетъ его!.. Шакъ вотръ мо томба сюръ монъ коръ и люи фере то!.. Я жду!

— Геръ Вороховъ!.. Я хочетъ сдѣлать для васъ одинъ маленькій презентъ!.. Третьяго дня ни жаловались на то, что дуетъ съ полъ… А для того, чтобы не дуль съ полъ, нужно имѣлъ чулокъ изъ сосновій шерсть… Вотъ здѣсь, геръ Вороховъ, шесть паръ теплій шулокъ, которій оставались мнѣ von покойній мужъ!.. Носите ихъ, геръ Вороховъ, и ви будете имѣть постояно горяшій нога!..

— О, фрау Амалія!!. — воскликнулъ Вороховъ, благоговѣйно прижимая къ сердцу чулки изъ сосновой шерсти, — лучшаго подарка никто не можетъ сдѣлать!.. Мнѣ не нужно ни золотыхъ часовъ, ни золотого портъ-сигара!.. Мнѣ именно нужны покойницкіе носки!.. Мать такъ не относится къ сыну, какъ вы отнеслись ко мнѣ!.. Отнынѣ вы — моя милая мама Амалія, а я вашъ вѣрный фисъ де шьенъ!.. Женщина!.. Какбе это великое слово!.. Въ немъ и ласка и любовь и всепрощеніе!.. Вѣрьте мнѣ, мама Амалія, что съ этими носками я не разстанусь во всю мою жизнь и даже завѣщаю похоронить меня въ одной изъ паръ!.. Позвольте мнѣ поцѣловать васъ на правахъ сына!.. Не пугайтесь и не дѣлайте визажъ прюдери!..

Послѣ недолгихъ колебаній, Амалія Карловна заключила Ворохова въ материнскія объятія, напечатлѣвъ на его изобрѣтательной головѣ осторожный поцѣлуй. Когда трогательный моментъ прошелъ, на авансцену выступилъ Громобоевъ, придерживая оттопыривающійся внутренній карманъ тужурки. Видно было, что тамъ тоже что-то лежало.

— Дорогой товарищъ!.. — пробасилъ онъ, обхватывая Ворохова за талію, начну мое привѣтствіе такъ-же, какъ начинали его другіе, но кончу нѣсколько иначе!.. Въ свое время я считался недюжиннымъ ораторомъ и производилъ фуроръ на всѣхъ полковыхъ торжествахъ!.. Гм… Существуетъ обычай, по которому именинникъ угощаетъ гостей, но это болѣе чѣмъ глупо!.. Гости должны угощать именинника!.. Что?.. Ха-ха-ха!.. Получай, товарищъ!.. Вѣрь — это отъ чистаго сердца!..

Громобоевъ вынулъ изъ кармана бутылку казенной влаги, чайную колбасу, завернутую въ толстую бумагу и поставилъ все это передъ Вороховымъ, наслаждаясь произведеннымъ эффектомъ. Амалія Карловна вспыхнула.

— Я должна вамъ заявлялъ, горъ Вороховъ, что этотъ бутилка und колбасъ тоже мой!.. Капитанъ занималъ у менэ одинъ рубль, которій никогда не будетъ платилъ обратно!..

— Какая безтактность!!. — вспыхнулъ Громобоевъ, звѣрски вращая глазами, — это верхъ некорректности!.. Говорить о какихъ-то грошахъ и явно стараться дискредитировать меня въ глазахъ человѣка, празднующаго день рожденія!.. Чортъ знаетъ что!..

— Совершенно вѣрно!.. — подхватилъ Сызрано-Вяземскій, хватая бутылку и вышибая пробку ладонью, — если тебѣ должны и ты не желаешь подождать, подавай къ мировому!.. Сдѣлай одолженіе!.. Пожалуйста!.. Стань на оффиціальную почву, но позорить человѣка и подрывать его кредитъ, это ужъ, ахъ оставьте!.. А еще женщина!.. Какъ не стыдно!..

— Что ни ковориль?.. Повторяйте!..

— Не ссорьтесь, дѣти мои!.. — умиротворяюще сказалъ Вороховъ, соединяя руки Амаліи Карловны и капитана!.. Я хочу, чтобъ сегодняшній день ничѣмъ не омрачился… Же ве, ке ожурдьи нете на нуаръ!.. Приглашаю васъ, господа, къ себѣ вечеромъ на чашку чая. У меня будете кое-кто изъ добрыхъ знакомыхъ!.. Разопьемъ бутылочку-другую вина… Вювонъ бутель-отръ венъ и поболтаемъ по душѣ!.. Согласны?..

Сызрано-Вяземскій отъ удовольствія прищелкнулъ языкомъ.

— Ррасчудесно-съ!.. Обожаю пріятную компанію!.. А пока сдѣлаемъ репетицію!.. Выпьемъ подъ чайную колбасу!.. Груша!.. Тащи сюда рюмки и ножикъ!.. Тарелки не надо!..

Требуемое появилось. Вороховъ налилъ полрюмки и протянулъ ее Амаліи Карловнѣ:

— Я знаю, что вы презираете шнабсъ, мама Амалія, но все-таки прошу васъ выпить за мое долголѣтіе!.. Еще разъ благодарю отъ души за носки изъ сосновой шерсти!.. Это такая прелесть, такая изящная вещь, что я даже не знаю, откуда мнѣ взять ноги, чтобы ихъ носить!.. Спасибо вамъ, мама Амалія!.. Спасибо вашему супругу!.. Благодаря его преждевременной кончинѣ, я гарантированъ, отъ простуды!.. Спи тихо, дорогой Фрицъ!.. Доръ піано, шеръ Фрицъ!.. Да будетъ земля тебѣ пухомъ!.. Урра!..

И всѣ, толкаясь, полѣзли чокаться съ Амаліей Карловной.

V.

Вороховъ сдержалъ слово.

У насъ собрались вечеромъ гости. Помимо Амаліи Карловны, были еще двѣ дамы, которыхъ Вороховъ откуда-то досталъ. Раньше я ихъ никогда не видѣлъ, но повѣрилъ Ворохову на слово, что это его дальнія родственницы.

Часовъ въ восемь, въ нашу дверь раздался стукъ. Сызрано-Вяземскій отворилъ и впустили мальчика съ корзиной на головѣ.

— Ты принесъ вино и закуски?.. Отлично!.. — небрежно сказалъ Вороховъ, слегка хлопая мальчика по плечу, — но помни, что если икра будетъ плохая, я за вино не отдамъ ни копѣйки!.. Па зюнъ копэкъ пуръ венъ ружъ!.. Поставь все это на столъ и приди за деньгами черезъ двѣ недѣли!.. Маршъ!..

Мальчикъ скрылся. Икра оказалась вполнѣ доброкачественной, въ чемъ сразу убѣдился Сызрано-Вяземскій, отковырнувъ указательнымъ пальцемъ кусочекъ сбоку.

— Кель копюнери!.. — воскликнулъ Вороховъ, оттягивая Сызрано-Вяземскаго отъ явствъ и питій. — Не забывай, монъ ами, что здѣсь не харчевня… иси иль нья па отель пуръ непль нуаръ… а приличный домъ, или, какъ говорятъ французы, мезонъ дистенге е тре фамиль! Развѣ можно ковырять пальцемъ икру?..

— Икра — пошлость!.. — глухо отозвался Фіалкинъ, любовно смотря на бутылки въ соломенныхъ колпакахъ, — и сыръ пошлость, и колбаса!.. Что-то грубое, животное, созданное спеціально для низменныхъ желудочныхъ потребностей!.. Люблю я щи и съ чеснокомъ и съ сальцемъ, и потому могу залѣзть въ икру, какимъ угодно пальцемъ!..

— Не надо!.. И такъ, ме зами, ведите себя прилично, помните, что у насъ будутъ дамы, предъ которыми мы не должны ударить лицомъ въ грязь!.. Будь вѣжливъ, Сызрано-Вяземскій!.. Избѣгай рѣзкихъ выраженій!..

— Знаю, не учи!.. Не въ такомъ обществѣ бывали и всегда считались «душой»!.. Артистъ не можетъ быть грубъ, онъ можетъ быть только правдивъ!.. При разговорѣ съ Китихіемъ Карповымъ или Петей Гнѣдичемъ, я невольно звѣрѣю и перехожу, установленныя общественнымъ закономъ, границы!.. Но при разговорѣ съ дамами, я перерождаюсь до неузнаваемости и даже могу сказать, подобно тебѣ, по французски: портмоне, мундштукъ, гуттаперча и Брокаръ!..

— И этого не надо!.. Держи себя просто, непринужденно!.. Помни, что съ актера берутъ моду!… Нансъ, ке ля модъ прендрѣше ляктеръ!.. Тсс!.. Кажется идутъ!..

Въ корридорѣ, дѣйствительно, послышались шаги. Наша дверь отворилась безъ предварительнаго стука, и въ комнатѣ появились двѣ миловидныя дамы развязнаго вида. Гороховъ бросился къ нимъ навстрѣчу.

— Анфенъ!.. — крикнулъ онъ, привѣтливо пожимая руки. — Мы заждались васъ, ме шеръ!.. Снимайте кофточки и садитесь къ столу!.. Рюмка добраго вина васъ подкрѣпитъ и согрѣетъ!..

— Да-съ!.. Мы васъ заждались!.. — кокетливо подтвердилъ Сызрано-Вяземскій, смотря на пришедшихъ въ высшей степени ласковыми глазами. — Бонжуръ, мездамесъ!.. Хе-хе-хе!.. Пожалуйте къ столу!..

Дамы начали сами намъ представляться, при чемъ фамилій не называли, — а говорили прямо; «Марья Петровна», «Ольга Семеновна». Я сразу понялъ, что онѣ не изъ высшаго общества.

— Это мои родственницы, месье… — оживленно затараторилъ Вороховъ, усаживая дамъ на продранныя кресла. — Марья Петровна приходится двоюродной сестрой теткѣ моей мачихи, а Ольга Семеновна племянница моего своднаго дяди!.. Кажется, этого довольно?.. Се тасе не спа?.. Столь близкое родство даетъ мнѣ право обращаться съ ними запросто, по семейному… Садись, ма Мари, садись, ма Ольгъ!.. Ве тю енъ не дю венъ, ке же аште дань креди?..

— Вы по нѣмецкому не болтайте, потому мы не обучены!.. — ударила Ворохова по рукѣ Марья Петровна, — давайте по русскому разговаривать!.. По крайности все явственно!..

— Кель профанасьонъ!.. Она принимаетъ французскій языкъ за нѣмецкій!.. Ель ресуа лянгъ франсе пуръ лянгъ алеманъ!.. Ты не культурна, ма паранъ луэнъ!.. Но это ничего!.. У тебя дивные глаза, замѣняющіе всякую культуру!.. Же сью замуре данъ те зье!

— Намъ только кажется, что есть глаза! — уныло промычалъ Фіалкинъ, разстрепывая волосы, — на самомъ же дѣлѣ ихъ нѣтъ, какъ нѣтъ ни рта, ни носа, ни губъ!.. Отними у человѣка свѣтъ, и ему не понадобятся отверстія, именуемыя глазами, отними звукъ и ему не понадобится дыра, именуемая ухомъ! Скоро ничего не будетъ, кромѣ запаха сѣры и безумной пляски атомовъ мірозданія!..

— Это что у васъ за юродивый такой? — спросила Ольга Семеновна, съ любопытствомъ смотря на Фіалкина. — Ишь, какую ерунду поретъ!.. Ужасти просто!

— Оченно синпатично у васъ!.. — защебетала Марья Петровна, разглядывая комнату и трогая каждый предметъ руками. — И мебель хорошая, и фотографическихъ портретовъ цѣлая масса!.. Это ваши вещи, аль хозяйскія?

Вороховъ сокрушенно вздохнулъ.

— Увы, ма Мари, хозяйскія!.. Мои вещи хранятся въ складѣ Бликгена и Робинзона и занимаютъ сорокъ пять квадратныхъ саженей, но мы не можемъ найти для нихъ подходящую квартиру… Шутка сказать: карантъ сенкъ сажень дю квадра!.. Пейте-же вино, мои дорогіе!.. Не стѣсняйтесь!.. Я хочу, чтобы мое рожденіе, ма ля несансъ, прошелъ весело и оживленно!.. Давайте сюда ваши рюмки!.. Прошу господа!.. При, мсье!..

— Коли при, такъ при!.. — захохотала Ольга Семеновна, протягивая руку къ бутылкѣ. — Мы завсегда рады времяпровожденію въ пріятномъ опчествѣ!.. Будьте здоровы!..

Въ дверь постучали. Вошла Амалія Карловна, одѣтая по праздничному съ какимъ-то зеленымъ бантомъ на затылкѣ.

— Привѣтствую маму Амалію!.. — крикнулъ Вороховъ, придвигая ей кресло. — Садитесь, хозяйничайте!.. Мы безъ васъ, какъ безъ рукъ!.. Ву санъ, ву, комъ санъ мэнъ!.. Позвольте вамъ представитъ моихъ родственницъ: Машу и Олю!.. Прошу любить и жаловать!..

— Ошень весьма пріятно!.. — сказала Амалія Карловна, дѣлая какой-то старомодный поклонъ и протягивая гостямъ свою громадную, испорченную плитой руку.

VI.

Истративъ послѣднія деньги на празднованіе рожденія, Вороховъ опять занялся меркантильными изобрѣтеніями. Мы, повѣсившіе было носъ, опять воспряли духомъ.

— Я придумалъ прелестнѣйшую штуку, — сказалъ намъ однажды Вороховъ, радостно потирая руки, штюкъ манификъ!.. Всѣ мы обладаемъ несомнѣнно, драматическимъ талантомъ, но совершенно неэксплоатируемъ его… Предлагаю, господа, записаться въ театральное агентство!.. Даю вамъ честное слово, что черезъ нѣсколько дней мы уже будемъ играть на разовыхъ!.. Ну серонъ жуе сюръ ляржанъ фуа!..

— Предупреждаю, что я меньше семи рублей не возьму!.. — пробасилъ Сызрано-Вяземскій, неизвѣстно для чего вынимая изъ кармана пустой кошелекъ, — а если имъ неугодно, пусть ищутъ другихъ!.. У меня тоже есть реноме!..

— Погоди!.. Тебя еще никто не приглашаетъ!.. И такъ, друзья мои, я сейчасъ напишу письмо, послѣ котораго мы отправимся на театральный рынокъ!.. Не мѣшайте мнѣ, дайте сосредоточиться!..

Вороховъ писалъ очень долго, видимо обдумывая каждое слово. Мы благоговѣйно молчали. Когда письмо было окончено, всѣ быстро одѣлись и пошли въ агентство.

— Что вамъ угодно?.. — спросилъ Ворохова человѣкъ, сидящій за рѣшеткой съ глубокомысленнымъ дѣловымъ видомъ, вы желаете записаться?..

Вороховъ элегантно расшаркался.

— Во-первыхъ, позвольте представиться… Вороховъ!.. Во-ро-ховъ!.. Родной племянникъ покойнаго Кисилевскаго… Служилъ въ провинціи восемь лѣтъ… Юнгъ анъ!.. Всюду пользовался колоссальнымъ успѣхомъ!.. И вотъ теперь пріѣхалъ въ Петербургъ, желая здѣсь попробовать свои силы!.. Же сью женъ премье авекъ гранъ темпераментъ!.. Это во-первыхъ!.. А во-вторыхъ, позвольте вамъ прочесть нѣсколько строкъ, являющихся для меня своего рода аттестатомъ!..

— Виноватъ… Если не ошибаюсь, вы желаете…

— Одну минуту!.. Я раньше прочту… Вотъ, слушайте: «симъ удостовѣряемъ, что потомственный почетный гражданинъ Вороховъ, по сценѣ Достоевскій, неоднократно совершалъ съ нами турнэ по Россіи, играя отвѣтственныя роли первыхъ любовниковъ и неврастениковъ, внося въ каждый типъ индивидуальное толкованіе. Прекрасная сценическая внѣшность, артистическія манеры, чувство художественной мѣры и прочія качества сдѣлали то, что Вороховъ въ каждомъ городѣ пользовался любовью публики и имѣлъ недюжинный успѣхъ. Константинъ Варламовъ, Василій Далматовъ, Романъ Аполлонскій».

Человѣкъ сидящій за рѣшеткой, посмотрѣлъ на Ворохова болѣе чѣмъ подозрительно. Насъ окружили нѣсколько актеровъ, съ видимымъ любопытствомъ начавшихъ прислушиваться къ разговору.

— Вы, кажется, думаете, почтеннѣйшій, что это я самъ написалъ?.. весело воскликнулъ Вороховъ, дѣлая въ высшей степени игривый жестъ, — вотъ потѣха!.. Вуаля истуаръ риръ!.. Ха-ха-ха!.. Завтра-же я разскажу объ этомъ Костѣ Варламову и Ромѣ Аполлонскому… Они будутъ хохотать до упаду!.. Иль сере рире о томбе!..

— Ты разсказывай имъ, а я Машѣ Савиной! подхватилъ Сызрано-Вяземскій, она меня всегда проситъ: «разскажи, Гаврило, что-нибудь въ высшей степени комичное»!.. Ну и начинаешь жарить!..

— Для того, чтобы избавить васъ отъ шаблонныхъ вопросовъ, я вамъ разскажу вкратцѣ мою біографію!.. — облокотился Вороховъ на рѣшетку, она глубоко интересна съ бытовой стороны.. Родился я въ тысяча восемьсотъ семьдесятъ второмъ году въ городѣ Понемункѣ…

— Виноватъ!.. У меня нѣтъ времени…

— Е ше муа оси!.. Родился я въ Понемункѣ и уже съ дѣтскихъ лѣтъ почувствовалъ страсть къ театру… Отецъ меня пребольно сѣкъ за это, но я не обращалъ вниманія и твердо шелъ по намѣченному пути!.. Нѣсколько разъ приходилось, нолянъ-волянъ, даже голодать…

— Вы задерживаете…

— Пропускаю описательную часть и перехожу прямо къ сути… я восемь лѣтъ служилъ въ Харьковѣ, Одессѣ, Кіевѣ, Владивостокѣ, ѣздилъ съ Яворской заграницу и съ Орленевымъ въ Америку… Кстати, гдѣ Яворская?.. О ней ни слуху, ни духу… Вы не знаете, куда она скрылась?..

— Не знаю-съ… Будьте любезны…

— Что ни говорите, батенька, а Яворская замѣчательная женщина!.. Кто положилъ начало стилизаціи?.. Она!.. Откровенно говоря, Володя Барятинскій только мѣшалъ ей!.. Я говорилъ объ этомъ съ Гауптманомъ и Метерлинкомъ… Они вполнѣ со мной солидарны… Вотъ милѣйшіе люди, выручавшія меня въ критическія минуты!.. Я до сихъ поръ долженъ Ведекинду двѣсти марокъ и онъ хотя-бы слово!.. А попробуйте-ка задолжать нашимъ!.. Пристанутъ съ ножемъ къ горлу… Паръ экзампль, монъ онкль морте Ивановъ-Козельскій!.. Разъ въ жизни далъ мнѣ десять рублей и потомъ попрекалъ чуть не десять лѣтъ!..

Сызрано-Вяземскій, потерявъ терпѣніе, отстранилъ Ворохова и подошелъ къ рѣшеткѣ.

— Я тоже желаю записаться… Моя фамилія Сызрано-Вяземскій!.. Не слыхали?..

— Нѣтъ!..

— Странно… Меня знаетъ вся Россія!.. пишите-же: артистъ на роли трагиковъ и салонныхъ фатовъ!.. Репертуаръ огромный!.. Цѣна не меньше десяти, хотя могу и за семь… Свободенъ ежедневно… А если вамъ про меня будутъ что-нибудь говорить въ театральномъ обществѣ, то вы не вѣрьте!.. Подлецы всѣ!.. Гаврилѣ Сызрано-Вяземскому ногу подставляютъ!..

— Главное вамъ теперь извѣстно!.. — небрежно сказалъ Вороховъ, мои условія: двѣнадцать рублей за выходъ… Дузъ рубль пуръ сортиръ… и рубль на извощика… е енъ рубль пуръ коше!.. Уступка по взаимному соглашенію!..

— Но не меньше семи!.. — рявкнулъ Сызрано-Вяземскій, тараща глаза и дѣлая категорически-непреклонные жесты.

VII.

Благодаря Ворохову, я чуть не дошелъ до самоубійства.

Дѣло въ томъ, что насъ пригласили на спектакль въ одинъ изъ ближайшихъ городовъ. Ворохова и Сызрано-Вяземскаго въ качествѣ «первыхъ» артистовъ, меня въ качествѣ суфлера, хотя я объ этой профессіи не имѣлъ даже смутнаго понятія. Трудъ нашъ мы продали оптомъ, за двадцать пять рублей «съ ихъ дорогой».

Когда Вороховъ сообщилъ Амаліи Карловнѣ, что мы уѣзжаемъ на гастроли, добрая женщина искренно огорчилась и воскликнула, смахивая слезу:

— О, геръ Вороховъ!.. Я отъ души желайтъ вамъ шастливій дорогъ, но мнэ дэлаэтся грустно, какъ отъ покойникъ!.. Я боюсь, что вы можете не возвращаться!..

— О, мама Амалія!.. — въ свою очередь воскликнулъ Вороховъ, съ силой потрясая ея руку, — завтра ву серонъ иси, ше ву!.. А ѣхать необходимо!.. Мы обязаны изрѣдка выступать передъ публикой, дабы сердце ея не окончательно зачерствѣло!.. До свиданія, мама Амалія!.. Ауфвидерзеенъ, или, какъ говорятъ французы — алло ву занъ!..

Глаза Амаліи Карловны совершенно размокли, а мы поѣхали на вокзалъ. Антрепренеръ, очень маленькій и въ высшей степени суетящійся человѣкъ, встрѣчалъ актеровъ на подъѣздѣ. Небрежно протянувъ ему два пальца, и получивъ, въ силу условія, проѣздныя деньги за «туда и обратно», Вороховъ направился къ кассѣ, гдѣ сразу-же произошелъ легкій инцидентъ. Ставъ не въ очередь, онъ, возбуждая громкій ропотъ пассажировъ, влѣзъ головой въ окошечко кассы и дружески протянулъ кассиру руку.

— Здравствуйте, милѣйшій Панкратъ Савельевичъ!.. Не задерживайте насъ, голубчикъ!.. Позвольте намъ три билета и дѣло въ шляпѣ!..

— Я васъ не знаю, потрудитесь встать въ очередь!..

— Въ очередь?.. Какое шаблонное, мѣщанское слово!.. Кель мо баналь е буржуа!.. Вы неисправимый рутинеръ, Фролъ Ѳедуловичъ!.. Очередъ нужна только тогда, когда масса ораторовъ желаетъ говорить, и предсѣдатель государственной думы долженъ соблюдать порядокъ… Но здѣсь дѣло другое!.. Благодаря циркуляру министра за № 47136 отъ 23-го іюля вы обязаны вѣжливо обращаться съ пассажирами, милѣйшій, и не возвышать голоса!.. Не феръ на вуа илю то, ке ординеръ!.. Что за безобразіе!.. Гдѣ у васъ тутъ жалобная книга?..

Кассиръ, чтобы отвязаться, выдалъ намъ билеты, со звономъ бросивъ сдачу. Но Вороховъ и тутъ не успокоился.

— Какая дикость!.. — громко заговорилъ онъ, разглядывая билеты и обращаясь къ совершенно незнакомымъ людямъ, — здѣсь написано: «за каждые десять фунтовъ багажа — восемь и три десятыхъ копѣйки»… У насъ четыре пуда семнадцать съ половиною фунтовъ!.. За троихъ — три пуда скидки!.. Слѣдовательно, остается одинъ пудъ семнадцать съ половиною фунтовъ… Четырежды восемь — тридцать два… три десятыхъ на четыре — будетъ одна копѣйка и двѣ десятыхъ… Итого тридцать двѣ копѣйки и двѣ десятыхъ. За десять фунтовъ — восемь и три десятыхъ… Спрашивается, сколько еще слѣдуетъ за семь фунтовъ?.. Мы знаемъ, что, при дѣленіи простыхъ дробей, числитель первой дроби умножается на знаменателя второй и знаменатель первой на числителя второй!.. Умножаемъ!.. Три десятыхъ нужно раздѣлить на семь первыхъ…

— Если вы не отойдете отъ кассы, я прибѣгну къ содѣйствію полиціи!.. — сказалъ кассиръ твердымъ, неумолимымъ тономъ.

— Да?.. Въ такомъ случаѣ мы отойдемъ… Я знаю, Дормидонтъ Савельевичъ, что вамъ болѣзненно хочется лишить меня права входа на пятнадцать засѣданій!.. Ну, что-жъ!.. Торжествуйте, ваша взяла!.. Пойдемте занимать мѣста, товарищи!.. Насъ здѣсь не поймутъ!.. Мы убѣжденные эсъ-эры, а онъ изъ эсъ-эръ-енъ!.. Кель кошонери!..

Мы присоединились къ труппѣ и пошли въ вагонъ третьяго класса, гдѣ было уже довольно много публики. Вороховъ, со свойственной ему энергіей, моментально устроилъ всѣмъ мѣста. Въ нашу компанію попала ingenue Канавкина и любительница Стремышанская, выступающая на сценѣ первый разъ въ жизни и поэтому играющая безплатно. Вспомнивъ, вѣроятно, блаженной памяти, Берту Львовну, Вороховъ обратилъ на Стремышанскую особенное вниманіе.

— Женщина, рѣшившаяся посвятить себя сценѣ, всегда приводитъ меня въ умиленіе!.. — сказалъ онъ простымъ, задушевнымъ тономъ, придвигаясь къ любительницѣ. — Помните, какъ объ этомъ выразился Іоганнихсбергеръ въ своей знаменитой книгѣ подъ заглавіемъ «Кунстъ имъ Винтергальтеръ»?.. «Чѣмъ больше женщинъ, тѣмъ больше искусства»… Это великія слова!.. Се грандъ мо де монъ шеръ метръ!.. Вы очень волнуетесь, моя радость?..

— Конечно!!. — зардѣлась Стремышанская, конфузливо обдергивая вуаль, — знакомые увѣряютъ, что у меня талантъ, хотя я боюсь имъ вѣрить!..

— Плюньте вы на вашихъ знакомыхъ!.. Я васъ посмотрю и скажу откровенно!.. Хотите?..

— Конечно… я вамъ буду очень благодарна…

— Мы всегда говоримъ откровенно!.. — неожиданно пробасилъ Сызрано-Вяземскій, вынимая изъ кармана пальто живительную казенную влагу и традиціонную колбасную закуску, — если дрянь, скажемъ дрянь, если хорошо — хорошо!.. Когда дебютировала Ермолова, я ей прямо сказалъ: «хорошо, Марья!.. Иди впередъ смѣло»!.. Ну и пошла!.. А теперь вонъ какія деньжищи загребаетъ!..

— Вы меня хоть зарѣжьте, но въ Ермоловой нѣтъ ничего особеннаго!.. прошептала ingenue Канавкина, похожая на комическую старуху, — я ее неоднократно видѣла на сценѣ!.. опытная, это правда, но безъ всякаго темперамента Почему ею восхищаются?.. Потому что фирма, потому что наша публика бросается на рекламу!.. Такое дурачье!..

— А развѣ Давыдовъ актеръ? — подхватилъ Сызрано-Вяземскій, вышибая пробку ладонью. — Что-съ?.. Одна протекція, и ничего больше!.. Берусь его забить въ роли Расплюева, да какъ забить, что онъ не пикнетъ!.. Но меня даже не допустятъ до конкуренціи… Боятся!..

Послѣ первой остановки, въ вагонъ налѣзло множество публики, сразу сдѣлалось тѣсно и душно. Кое-кто закурилъ махорку, несмотря на истеричные протесты Канавкиной. Тогда Вороховъ, со свойственной ему изобрѣтательностью, рѣшилъ придти товарищамъ на помощь и выжить лишнихъ пассажировъ.

— Сегодня для меня страшный день!.. — громовымъ голосомъ сказалъ онъ, заставивъ всѣхъ повернуться въ его сторону, — ужасный психологическій моментъ!.. Боюсь, что не переживу!..

— Въ чемъ дѣло?.. — спросилъ Сызрано-Вяземскій, сосредоточенно прожевывая колбасу.

— Двѣ недѣли тому назадъ меня искусала бѣшеная собака!!. Докторъ назначилъ срокъ на сегодня!.. Или я взбѣшусь, и начну бросаться на людей, или останусь здравъ и невредимъ!.. Боже!.. У меня, кажется, что-то подступаетъ къ горлу!.. Не пей водку!!. Я не могу видѣть жидкости!.. Боюсь!.. Боюсь!..

Послышался отчаянный визгъ. Публика бросилась къ дверямъ, очевидно, желая перебраться въ другой вагонъ.

Мы вздохнули свободно.

VIII.

Къ счастью, Вороховъ не былъ занятъ въ первомъ актѣ. Это уменьшило немного позоръ спектакля.

Я суфлировалъ изъ рукъ вонъ плохо. Актеры, совершенно не знающіе ролей, кашляли, сморкались и стучали ногами, но мой замогильный шопотъ не достигалъ ихъ художественныхъ ушей. Когда опустился занавѣсъ, Сызрано-Вяземскій, говорившій все время слова ingenue, подошелъ ко мнѣ и сказалъ, дико вращая глазами:

— Если-бы ты не былъ моимъ другомъ, я далъ-бы тебѣ по мордѣ!.. Подобныхъ подлецовъ бьютъ!..

Меня ругали всѣ и притомъ самыми отборными словами, а комическая старуха Водолазова прямо заявила антрепренеру, что не можетъ играть съ подобнымъ арестантомъ. Даже кроткій помощникъ режиссера, которому самому попадало каждую минуту, со злобой швырпулъ сценаріусъ и воскликнулъ, не стѣсняясь моимъ присутствіемъ:

— Это не суфлеръ, а анаоема какая-то!.. Изъ-за него я всѣ выходы перепуталъ!..

Положеніе было ужасное. Я чувствовалъ себя, по меньшей мѣрѣ, приговореннымъ къ смерти. Вороховъ понялъ это и сочувственно похлопалъ меня по плечу:

— Куражъ, монъ бонъ!.. Не обращай вниманія на эти глупые разговоры… Сюръ се бетъ діаложи… Ты превосходный суфлеръ, къ которому нужно привыкнуть!.. А если актеры не учатъ ролей, то ты въ этомъ не виноватъ!.. По пріѣздѣ въ Петербургъ я помѣщу въ нашей газетѣ рецензіи объ ихъ игрѣ!.. Они останутся довольны!.. Иль рестере контанъ!..

Послѣ упоминанія о рецензіи меня перестали ругать и только сдержано скрежетали зубами. Я опять полѣзъ въ будку на четверинкахъ, ибо сцена была слишкомъ низка. Начался второй ужаснѣйшій актъ.

Ingenue Канавкина сидѣла на шатающейся кушеткѣ въ полиняломъ розовомъ платьѣ, изъ подъ котораго кокетливо высовывалась пара огромныхъ черныхъ туфель, и мечтательно смотрѣла въ ту сторону, откуда долженъ былъ появиться «онъ».

— «Придетъ онъ, наконецъ, или нѣтъ»?.. — зашепталъ я, обливаясь холоднымъ потомъ и читая отъ страха чуть не по складамъ. — «О, Боже, какъ мнѣ грустно»!..

— «О, мой Творецъ!.. Его все нѣтъ»!.. повторила Канавкина, очевидно плохо разбирая мой зловѣщій шопотъ, — «какъ это съ его стороны подло и гнусно»!..

Но вотъ дверь шумно распахнулась и появился «онъ» — Вороховъ, завитой бараномъ. На лѣвой рукѣ его красовалась коричневая лайковая перчатка съ продраннымъ пальцемъ, надѣтая для изображенія «аристократизма». Бумажный воротникъ, размокшій отъ жары, производилъ крайне жалкое впечатлѣніе. Сѣвъ рядомъ съ Канавкиной, послѣ традиціоннаго поцѣлуя руки, Вороховъ вдругъ заговорилъ въ очень быстромъ темпѣ, не обращая на мое суфлированіе ровно никакого вниманія:

— Смотрю съ тоской на декораціи и мыслю лишь о деклараціи!.. Гм!.. А ты… внимаешь, внизъ склонивъ головку, очи опустивъ!.. Прости-жъ, прелестное созданье, что я нарушилъ твой покой!.. Что?.. Не хочешь простить?.. Ну, такъ слушай: бѣдный конь въ полѣ палъ, я пѣшкомъ добѣжалъ!.. Отоприте-жъ!..

Канавкина позеленѣла. Вороховъ долженъ былъ спросить ее на счетъ здоровья и потомъ вести игривый свѣтскій діалогъ. Оставалось или опустить занавѣсъ, или направить Ворохова на путь истинный. Я рѣшился на послѣднее и чуть не вылѣзъ изъ будки.

— Спрашивай: «какъ ваше здоровье»?.. Спрашивай-же!.. Нельзя продолжать пьесу!!.

— Что?.. Ага!.. Кругомъ меня шипитъ злословье, а кстати, какъ ваше драгоцѣнное здоровье?..

— Мерси, графъ!.. — очаровательно улыбнулась Канавкина, стараясь дѣлать кокетливые жесты, — сегодня мнѣ лучше, потому что я вижу васъ!.. Къ сожалѣнію, я не умѣю скрывать моихъ чувствъ и это даетъ моимъ врагамъ поводъ къ сплетнямъ!..

— Плюньте на враговъ!.. У Карла есть враги, въ главѣ ихъ Генрихъ самъ!.. Охъ то-то вы, всѣ дѣвки молодыя, всѣ глупы вы!.. Вы мнѣ писали, не отпирайтесь, я прочелъ души довѣрчивой признанье!.. Прочелъ вдали отъ свѣтскаго пустого шума… А какъ вы думаете, долго-ли продержится наша третья дума?..

Я терялъ всякую надежду спасти пьесу. Не смотря на всѣ старанія, мнѣ никакъ не удавалось убѣдить Ворохова, чтобы онъ попросилъ у Канавкиной сорокъ тысячъ франковъ, проигранныхъ имъ наканунѣ въ рулетку. Въ послѣдній разъ я высунулся изъ будки и хрипло прошепталъ:

— Проси у нея денегъ… Чортъ!.. Проси!.. Говори хоть что-нибудь!..

— Сейчасъ!.. На землѣ весь родъ людской чтитъ одинъ кумиръ священный!.. Ляржанъ аванъ ту!.. Не можете-ли вы дать мнѣ взаймы пять рублей?.. Я продулся въ клубѣ…

Лицо Канавкиной приняло оттѣнокъ известки. Но все-таки, какъ «опытная» актриса, она помялась и игриво ударила Верохова вѣеромъ по рукѣ.

— Какой вы шутникъ графъ!.. Пять рублей!.. Вы вѣроятно хотѣли сказать: «сорокъ тысячъ франковъ»…

— Нѣтъ-съ, имѣнно пять рублей!.. Кто дастъ сорокъ тысячъ, того нужно высѣчь!.. Развѣ можно рисковать такой суммой?.. О, моя радость, моя голубка!.. Ma пижонери!.. Лобзай меня!.. Не дышу я, не сморкаюсь, я отъ страсти задыхаюсь!..

Дѣйствіе окончилось при гомерическомъ хохотѣ, публики. Канавкина, не дойдя до уборной, упала въ кресло, стукаясь головой о спинку кресла.

— Позоръ!.. По-зоръ!.. — завизжала она, корчась въ судорогахъ, — гдѣ мой нашатырный спиртъ?!. Этотъ хулиганъ испортилъ мнѣ лучшія мѣста!.. Ай!.. Умираю!..

— Кеске ты ди?!. Же хулиганъ?!. — завопилъ Вороховъ, звѣрски ероша волосы, — молчать!.. Не я, а ты, ррракалія, испортила мнѣ всѣ лучшія мѣста!.. Тутъ ле плясъ манификъ!.. Скажите пожалуйста!.. Савина и Элеонора Дузэ не заявляютъ претензій, а она злится!.. Мелкая, ничтожная зависть!.. Всѣ слышали, что публика смѣялась каждому моему слову!.. Тутъ ли публикъ риръ пуръ такъ монъ мо!.. Сегодня я превзошелъ себя!.. я былъ великъ!.. Жете колосаль!..

— Прошу васъ не ссориться, господа!.. — залепеталъ антрепренеръ, стараясь развести ругающихся въ разныя стороны, — мы можемъ сорвать спектакль!.. Придется возвращать деньги обратно, а у меня уже истрачено семнадцать съ полтиной!.. Доиграемъ хоть кое-какъ!!.

И спектакль «кое-какъ» доиграли. Но я уже не полѣзъ въ будку. За меня суфлировалъ помощникъ режиссера.

IX.

Вороховъ долго изобрѣталъ и наконецъ изобрѣлъ.

Однажды, за утреннимъ чаемъ, онъ небрежнымъ движеніемъ протянулъ намъ только что полученную газету и, указавъ на одно изъ объявленій, сказалъ привычно-равнодушнымъ тономъ:

— Читайте, ме зами!

И Сызрано-Вяземскій прочелъ:

«Многолѣтняя практика. Масса письменныхъ благодарностей. Гадаю на картахъ, безошибочно предсказывая настоящее, прошедшее и будущее. Строжайшая тайна. Бѣдныхъ просятъ не безпокоиться».

Далѣе слѣдовалъ адресъ, съ указаніемъ пріемныхъ часовъ.

— Это будетъ номеръ!.. — расхохотался Вороховъ, откидываясь на спинку кресла, — се сера нюмеро!.. Держу пари что сегодня-же къ намъ явится какая-нибудь жертва!.. Гелясъ, ме зами!.. Отсутствіе презрѣннаго метала заставляетъ насъ принимать экстраординарныя мѣры!.. И такъ, за дѣло!..

Роли моментально были распредѣлены. Сызрано-Вяземскій долженъ былъ изображать секретаря, поэтъ Фіалкинъ нѣчто вродѣ пиѳіи и Вороховъ — великаго предсказывателя судебъ человѣческихъ. Я, будучи смѣшливымъ, уклонился отъ исполненія какихъ бы то ни было обязанностей, предпочитая изъ другой комнаты наблюдать за происходящимъ.

«Великій предсказыватель» не ошибся.

Ровно въ часъ около нашей двери раздался шелестъ шелковыхъ юбокъ и вслѣдъ за этимъ послышался осторожный стукъ. Вороховъ бросился въ спальню и прикрылъ дверь, оставивъ едва замѣтную щель, Сызрано-Вяземскій сѣлъ за письменный столъ, а Фіалкинъ, прислонясь къ платяному шкафу, вытянулся во весь ростъ, дико вытаращивъ глаза.

Стукъ повторился.

— Стучатъ!!.. — визгливо заоралъ Фіалкинъ, растопыривая руки, — стукъ-стукъ — смерти стукъ!.. Мяукайте, кошки пищите, летучія мыши!.. Кто хочетъ узнать, судьбу, тотъ долженъ отрѣшиться отъ земнаго! Пространство сморкается, ибо простужено пошлостью!.. Ха-ха-ха!!!

— Войдите!.. — сказалъ Сызрано-Вяземскій, принимая важно-дѣловую позу.

Вошла шикарная дама подъ черной густой вуалью. Фіалкинъ еще разъ взвизгнулъ и умолкъ, запрокинувъ руки за голову.

— Вы печатали въ газетахъ… насчетъ гаданія, — робко прошептала дама, не безъ ужаса посматривая на Фіалкина, — мнѣ хотѣлось-бы… и вообще…

— Во-первыхъ, сударыня, здѣсь не гадаютъ, а предсказываютъ, — строго остановилъ ее Сызрано-Вяземскій, неизвѣстно для чего обмакивая перо въ чернильницу. — А во-вторыхъ, вамъ придется обождать… Нашъ великій предсказыватель еще спитъ и видитъ во снѣ кончину міра… А это, сударыня, не фунтъ изюму съѣсть!.. Приблизьтесь… Я долженъ задать вамъ нѣкоторые вопросы… Не бойтесь, подойдите ближе… Какъ васъ зовутъ?..

— Еленой…

— Тэкъ-съ!.. Сколько лѣтъ?..

— Мнѣ кажется, что года…

— Сколько лѣтъ?..

— Тридцать первый… То-есть черезъ полторы недѣли исполнится тридцать одинъ…

— Тэкъ-съ… Подъ судомъ не были?..

— Что вы, помилуйте!..

— Позвольте-съ!.. Чѣмъ вы занимаетесь?..

— Я?.. Я ничѣмъ не занимаюсь… Гм… Я живу на свои средства…

— Превосходно… Дама или дѣвица?..

— Признаюсь, что такой вопросъ, который…

— Довольно-съ!.. И такъ, сударыня, у насъ существуютъ три разряда… За предсказаніе прошлаго взимается цѣлковый, за предсказаніе настоящаго — два семдесятъ пять и за предсказаніе будущаго четыре девяносто, итого за всѣ три разряда взимается семь рублей, ибо мы дѣлаемъ скидку въ шестьдесятъ пять копѣекъ!.. Дѣти и нижніе чины платятъ половину. Храненіе верхняго платья безвозмездно!..

Въ этотъ моментъ дверь распахнулась, и въ комнатѣ появился Вороховъ съ растрепанной шевелюрой.

— Съ нея платы не взимай!.. — властно приказалъ онъ секретарю, простирая руки по направленію къ дамѣ, — она интересный субъектъ, дающій огромный матеріалъ для психо-графологическихъ мышленій… Садитесь, Елена!.. Откиньте вуаль… Я долженъ видѣть ваше лицо… Повернитесь къ свѣту… Вотъ!.. Запиши ее, секретарь, въ отдѣлъ «особо-интересныхъ», подъ литерою А…

— Позвольте уплатить вамъ сколько слѣдуетъ… Мнѣ, право, такъ совѣстно…

— Пустяки. Елена!.. Слушайте лучше: сейчасъ я видѣлъ во снѣ, что міру пришелъ конецъ!.. На меня упало солнце, но я гордо выдержалъ этотъ ужасный напоръ и сказалъ: «при всемъ желаніи ты не можешь раздавить меня, ибо я самъ солнце, которое вдвое свѣтлѣе и культурнѣе тебя»…

— Я не понимаю…

— Сейчасъ поймете!.. Деусъ эксъ машина, въ тысячу лошадиныхъ силъ!.. Я не буду предсказывать вамъ прошлое, такъ какъ до прошлаго женщины никому не должно быть никакого дѣла!.. Какое я имѣю право копаться въ интимныхъ подробностяхъ, заставляя васъ краснѣть?.. Допустимъ, что вы далеко не безупречны, но вѣдь и я грѣшенъ, и я обуреваемъ страстями, туманящими разсудокъ!.. Негодяй Сенъ-Жерменъ постоянно носилъ маску, выдавая себя за святошу… Но къ чему это?.. Если хочешь, чтобы тебѣ вѣрили, всегда говори правду!.. Веди Наполи е пои мориръ!.. Правда, Елена?..

— Не знаю… я…

— Запиши, секретарь, что она еще не потеряла способность смущаться!.. Это очень важно для дальнѣйшаго анализа…

Сызрано-Вяземскій наморщилъ лобъ.

— Да, но важно знать, искренно-ли это?.. А что, если все вышесказанное сплошная комедія?.. Смотри, не впади въ ошибку, великій!.. По моему необходимо взять съ нея мзду по всѣмъ тремъ разрядамъ!.. Потрудитесь внести деньги въ кассу…

— Молчи!.. И такъ, Елена, я приступаю къ гаданію!.. Это настолько серьезная вещь, что у меня послѣ нея дѣлаются припадки мышечнаго ревматизма и полнѣйшая анемія мозга!.. Думайте напряженно объ интересующемъ васъ!.. Обнимите меня лѣвой рукой за шею… Ничего, ничего!.. Въ данную минуту я не мужчина, а безсознательное существо, одаренное даромъ прорицанія!.. Уйди, секретарь, а ты «нѣкто» останься!.. Мы ждемъ отъ тебя откровенія!..

— Это чортъ знаетъ, что такое!.. — пробурчалъ Сызрано-Вяземскій, выходя въ корридоръ, — какая-то дурацкая благотворительность!.. Не успѣли начать практику, и уже выдаемъ контромарки!.. Не будь я Сызрано-Вяземскій, если не попрошу у нея на чай!.. Сытая буржуйка!..

Онъ шумно захлопнулъ дверь. Вороховъ пошепталъ что-то и съ таинственнымъ видомъ разложилъ карты.

Сеансъ начался.

— Вотъ смотрите, Елена, — сказалъ Вороховъ, поправляя карты и глубокомысленно поджимая губы, — вы дама бубенъ… Около васъ легла восьмерка пикъ, валетъ червей и шестерка трефъ… Это справа… Слѣва легъ король бубенъ, десятка, тузъ бубенъ и тузъ трефъ… Иными словами говоря, три онера и два туза, что при маломъ шлемѣ оцѣнивается въ три тысячи!.. Пойдемъ далѣе… Я вижу ясно непріятность черезъ казенный домъ, трефовую дорогу и червонное письмо!..

— Письмо?.. Неужели?..

— Да, Елена!.. То письмо, которое вы страстно ждете… Се летръ, ки ву антанде!.. Мнѣ не нравится немножно восьмерка пикъ и девятка трефъ… Нефъ-де-трефъ!.. Скажите, кто у васъ былъ въ прошлую среду, между двѣнадцатью и четырьмя часами?.. А? припомните хорошенько!..

— Сію минуту… Въ прошлую среду… въ прошлую среду у меня былъ сначала Эрастъ Григорьевичъ, а потомъ Никодимъ Павловичъ.

— Ага!.. Я такъ и зналъ!.. Никодимъ Павловичъ — небольшого роста, съ бородкой?..

— Наоборотъ!.. Очень высокій!..

— Вы не дослушали, Елена!.. Я хотѣлъ сказать небольшого роста по сравненію съ Петромъ Великимъ!.. Компарезонъ Пьеръ колосаль!.. Но дѣло не въ этомъ!.. Остерегайтесь Никодима Павловича… Расположеніе картъ говоритъ мнѣ, что онъ не кто иной, какъ глава правильно организованной шайки экспропріаторовъ, грабящей систематически частные ломбарды!.. Онъ носитъ маску, желая втереться въ ваше довѣріе и сдѣлать васъ своей соучастницей!..

— Представьте, я сама, кое-что замѣтила… Въ послѣдній разъ онъ велъ себя очень странно. Все время хваталъ меня за руки… и вообще…

— Вонь!!. Вонъ!!. — застоналъ Фіалкинъ, стуча кулакомъ по письменному столу, — изгони нечисть!.. Пусть черное небо обагряется кровью, пусть трепетный звука, правды побѣждаетъ сладострастную дрожь микробовъ лжи!!. Гони вонъ этого паразита!!. Ха-ха-ха!

— Мнѣ страшно!!. — съ ужасомъ прошептала дама, широко раскрывая глаза, — кто это?..

Вороховъ покровительственно улыбнулся.

— Талантливѣйшій человѣкъ, сынъ одного индійскаго факира… Обладаетъ даромъ ясновидѣнія, питается исключительно сырой рыбой и въ свободное время охотно играетъ на скрипкѣ!.. Слушайте его, Елена!.. Вамъ придется выгнать Никодима Павловича… Никодимъ — сорте!.. Сдѣлайте это мягко, осторожно… Экспропріаторовъ раздражать не нужно… Они могутъ убить васъ изъ-за угла!..

Фіалкинъ вытянулся во весь ростъ.

— Острая сталь вонзается въ блѣдно-зеленое тѣло… Лопаются глаза, разрываются кости, выскакиваютъ мозги… Кайся, если глотка твоя не сдавлена судорогой раскаянія!!.

— Ради Бога, замолчите!.. Мнѣ страшно!..

— Страшно?.. Ага!.. Трепещи, ящерища, взросшая на груди крокодила!..

Дверь отворилась. Въ комнатѣ опять появился Сызрано-Вяземскій. Вороховъ повернулъ голову въ его сторону.

— Зачѣмъ ты пришелъ сюда, о, секретарь, безъ моего разрѣшенія?.. Кто далъ тебѣ на это право?..

— Тамъ въ корридорѣ еще одинъ паціентъ дожидается… Должно быть изъ купцовъ… Скоро-ли ты освободишься, великій?..

— Не знаю… Нить мышленія еще не порвана… Жажда предсказанія томитъ все мое существо!.. Пусть подождетъ!..

Сызрано-Вяземскій высунулъ голову въ дверь.

— Погуляйте, купецъ!.. Хозяинъ сейчасъ занятъ… Я скажу, когда можно!..

— Это скажешь не ты, а я!.. Позволь мнѣ знать, сколько времени долженъ продолжаться сеансъ!.. Уйди!..

— Я уйду!.. Но помни великій, что если ты и купца примешь безплатно, я отказываюсь отъ секретарскихъ обязанностей!.. Что это такое, въ самомъ дѣлѣ?.. Здѣсь не богадѣльня, не странно-пріимный домъ!.. Если хочешь знать свою судьбу — плати!.. Не можешь по тремъ разрядамъ, плати по двумъ, или въ крайнемъ случаѣ по одному… Я понимаю дѣлать добро бѣднымъ, но когда на рукахъ сверкаютъ кольца, а въ ушахъ брилліанты, — это ужъ выходитъ чортъ знаетъ что!..

— Вы мнѣ не сказали самаго главнаго, — зардѣлась дама, нервно поправляя шляпу, — я хотѣла-бы знать про письмо…

— Скажи ты ей, Христа ради, про письмо и крышка!.. Я боюсь, что купецъ потеряетъ терпѣніе и уйдетъ!.. Не знаю, какъ съ тобой, но со мной можетъ сдѣлаться разрывъ сердца!.. Тутъ ужъ не тремя, а шестью разрядами пахнетъ!.. Сразу видно, что богатый: бобровая шуба, золотые часы…

Вороховъ сдѣлалъ повелительный жестъ.

— Замолчи, о, меркантильный!.. И такъ, Елена, вы ждете письмо… отъ него?.. Не стѣсняйтесь… Смотрите мнѣ прямо въ глаза!.. Отъ него?.. Да?..

— Да…

— Въ такомъ случаѣ, я васъ обрадую… Черезъ два дня вы получите то, чего такъ страстно желаете!..

Сызрано-Вяземскій сорвался съ мѣста.

— Все, все будетъ!.. И письмо и любовь!.. Клянусь вамъ жизнью моего покойнаго ребенка!.. Только ради Бога не задерживайте, сударыня!.. У насъ такая масса работы, что голова кругомъ идетъ!.. Вы не знаете, какъ иногда бываютъ капризны богатые купцы!..

Дама поговорила еще немного съ Вороховымъ и и вышла въ корридоръ, попрежнему закрывъ лицо вуалью. Сызрано-Вяземскій бросился за ней, пропустилъ купца и, плотно прихлопнувъ дверь, нагналъ даму почти у самаго выхода.

— Одну минуту, сударыня!.. Всего только два слова… Довольны-ли вы сеансомъ?..

— Очень… Благодарю васъ!..

— Этого мало, этого мало, раба Божья!.. Я не признаю устныхъ благодарностей, ибо на нихъ нельзя даже купить десятокъ папиросъ!.. Нашъ великій предсказыватель можетъ обходиться безъ презрѣннаго металла, но мнѣ, скромному, служащему человѣку, обремененному семействомъ, это нѣсколько неудобно… Если-бъ вы знали, какъ я страдаю!..

— Что-же вамъ, собственно, угодно?..

— Мзду, раба Божья!.. Самую обыкновенную мзду, размѣръ коей будетъ всецѣло зависѣть отъ вашихъ душевныхъ качествъ!.. Трепетно жду!..

Дама порылась въ кошелькѣ и вынула деньги.

— Вотъ, пожалуйста… Три рубля вамъ и рубль тому, который изъ Индіи… Онъ такой страшный!..

— Большое спасибо!.. Если вы еще разъ захотите навѣстить насъ, сударыня, всегда давайте мнѣ деньги въ корридорѣ, а то хозяинъ этого терпѣть не можетъ!.. Будьте здоровы-съ!..

Дама исчезла. Сызрано-Вяземскій спряталъ деньги въ карманъ и побѣжалъ обратно — исполнять секретарскія обязанности.

X.

— Въ газетахъ объявленіе печатали насчетъ предсказанія судебъ и всего прочаго, — сказалъ купецъ, порывисто дыша подъ тяжестью шубы, — вы что-ли эфтимъ дѣломъ занимаетесь?..

Сызрано-Вяземскій отрицательно покачалъ головой.

— Къ сожалѣнію, нѣтъ, ваше степенство… Я здѣсь служу у хозяина… Каторжная служба!.. Цѣлый день работаешь, какъ ломовая лошадь и кромѣ этого тебя еще по ночамъ безпокоютъ… Сейчасъ пришлютъ карету и пожалуйте!..

— Куда пожалуйте-то?..

— Въ разные хорошіе дома, все больше по купечеству… Хозяинъ предсказываетъ или заклинанія разныя производитъ!.. А я отъ запоя лечу врожденнымъ способомъ!..

— Такъ… А дорого вы за сеанцъ берете?..

— Разно, господинъ купецъ… Зависитъ отъ дѣла… У насъ вѣдь по таксѣ… начиная отъ рубля и кончая двумя стами…

— Двумя стами?.. Ого!..

— Это вмѣстѣ съ благотворительнымъ сборомъ… Дороговато немножко, но за то ужъ навѣрняка дѣйствуетъ!.. Вы-бы шубу сняли, а то жарко!..

— Да чего снимать-то?.. Надо сторговаться раньше… Можетъ еще не по средствамъ… Дѣло-то больно сурьезное!.. Можно сказать, тонкое дѣло, умственное!..

— Умственное?.. Ну ужъ чего-чего, а ума у насъ хоть отбавляй!..

Дверь отворилась. Вошелъ Вороховъ быстрой дѣловой походкой и указалъ купцу мѣсто противъ себя.

— Прошу садиться!.. Чѣмъ могу служить?..

Купецъ нѣсколько разъ кашлянулъ въ руку.

— Какъ значитъ прочитамши въ газетахъ насчетъ гаданія… и вопче… ежели принять въ соображеніе…

— Говорите скорѣй, мнѣ дорога каждая секунда…

Купецъ покосился на Сызрано-Вяземскаго.

— Не знаю, ловко-ли при нихъ… Лучше-бы промежъ себя, наединѣ…

— Говорите!.. Отъ него секретовъ нѣтъ!.. Это мое самое довѣренное лицо!..

— Да-съ!.. Я самое довѣренное лицо!.. — не безъ гордости воскликнулъ Сызрано-Вяземскій, — въ силу чего мнѣ и поручено завѣдывать кассой!.. Я-же отъ васъ буду денежки принимать, господинъ купецъ, не кто другой!.. Хе-хе-хе!.. Вносите-ка, вносите!..

Вороховъ сдѣлалъ нетерпѣливый жестъ.

— И такъ, въ чемъ дѣло?..

— Первогильдейскіе мы… стариннаго роду… по фамиліи Желтобрюховы…

— Желтобрюховы?.. Позвольте!.. Я зналъ ташкентскихъ Желтобрюховыхъ… Азіатская улица, собственный домъ… Не родня?..

— Весьма натурально… Потому у насъ родни этой самой, какъ нерѣзанныхъ собакъ!..

— Ну да, конечно!.. Ташкентскій Желтобрюховъ не разъ говорилъ мнѣ про петербургскаго Желтобрюхова и просилъ передать ему поклонъ… Позвольте узнать ваше имя и отчество?..

— Панкратъ Дормидонтовичъ!..

— Садитесь-же, дорогой Панкратъ Дормидонтовичъ!.. Я очень радъ, что встрѣтилъ родственника своего лучшаго друга — Ваньки Желтобрюхова!.. Вы чѣмъ торгуете?.

— Мы по мясной части…

— По мясной?.. Да что-же можетъ быть лучше?.. Филе миньонъ, бефъ-строгановъ, битки по-казацки, бефъ-бульи!.. Какъ ни агитируютъ вегетаріанцы, но имъ, при всемъ желаніи, ничего не удастся сдѣлать… Мясо всегда останется мясомъ… Вьянтъ тужуръ рестъ вьянтъ!.. Правда, Панкратъ Дормидонтовичъ?..

— Такъ-то оно такъ, да только мнѣ изъ-за этого самаго мяса сверхъ-естественная непріятность… Какъ разъ насупротивъ моей лавки канкарентъ лавку открылъ, цѣны значительно сбавилъ и публику переманиваетъ, анаѳема!

— Дѣйствительно, негодяй!.. Мелкая, завистливая натура!.. Но что-же вы собственно хотите?..

— Я-то?.. Я желаю, чтобъ его черти на другой конецъ города унесли!.. Потому не въ моготу мнѣ больше!..

Сызрано-Вяземскій сочувственно мотнулъ головой.

— Еще-бы!.. Тутъ никакихъ денегъ не пожалѣешь, лишь-бы отъ такой нечисти избавиться. Деньги дѣло нажитое, а здѣсь, помимо убытка, страдаетъ самолюбіе!.. Обидно!..

Вороховъ омрачился. Нѣсколько времени онъ пристально, не отрывая глазъ, смотрѣлъ на купца, заставивъ его заерзать на стулѣ. Потомъ наклонился и прошепталъ съ таинственнымъ видомъ:

— Я понимаю, чего вы хотите, Панкратъ Дормидонтовичъ, но это страшный рискъ… У меня есть средство, могущее заставить вашего конкурента переѣхать на другую улицу, но… одно ваше неосторожное слово, одинъ намекъ, и мы очутимся съ вами на скамьѣ подсудимыхъ, обвиняясь въ преступленіи, предусмотрѣнномъ закономъ и на основаніи параграфовъ 1, 7, 5, 28 и 39 уголовнаго судопроизводства сядемъ въ тюрьму срокомъ отъ шести до восьми мѣсяцевъ… Сообразите хорошенько, можете-ли вы сохранить все дѣло въ строжайшей тайнѣ?..

— Могила… Самому себѣ не скажу, не токма, что кому изъ прочихъ!.. Помогите только!..

— Я вѣрю вамъ, Панкратъ Дормидонтовичъ!.. Внесите въ кассу двадцать пять рублей, а я тѣмъ временемъ принесу порошокъ!.

Вороховъ скрылся. Желтобрюховъ подошелъ къ Сызрано-Вяземскому.

— Что больно дорого почтенный?.. Скидочки не будетъ?..

— Здѣсь не Александровскій рынокъ, господинъ купецъ, мы старыми брюками не торгуемъ!.. Ежели дорого, ступайте къ другимъ!

— Да вѣдь я только такъ, для видимости… Получайте четвертную!..

— Мерси… Съ васъ еще пять рублей!..

— Это за что-же?..

— За марки!..

— За какія марки?..

— А вотъ за такія… Намъ безъ марокъ полиція не разрѣшаетъ!.. А изъ-за васъ штрафъ платить въ шесть сотенъ — это ужъ не расчетъ, извините!..

— Ну да ужъ ладно… Получайте еще пятерку!.. О, Господи!..

Вороховъ вернулся, держа въ рукахъ коробочку съ борной кислотой и, отсыпавъ часть содержимаго въ ней въ бумажку, протянулъ ее Желтобрюхову.

— Это очень сильное средство, выписываемое мною съ Антильскихъ острововъ отъ Негуса Менелика… Проходя мимо лавки конкурента, бросьте незамѣтно щепотку… Повторите это раза три-четыре въ день, въ продолженіи недѣли!..

— Можете даже разъ восемь-девять!.. — перебилъ его Сызрано-Вяземскій, пряча деньги въ письменный столъ. — А выйдетъ весь порошокъ, опять къ намъ придите!.. У насъ огромные запасы!..

Вороховъ съ чувствомъ пожалъ руку Желтобрюхова.

— Добрый путь, Панкратъ Дормидонтовичъ!.. Можете быть заранѣе увѣрены въ успѣхѣ!. Но только помните: никому, ни слова!..

— Сказано — могила!.. Ежели только это дѣло устроится, такъ я вамъ въ видѣ брезента пол-быка отъ задней части предоставляю!.. Желаю здравствовать!..

И Желтобрюховъ вышелъ въ корридоръ, улыбаясь коварной, уничтожающей конкурента, улыбкой.

XI.

Не успѣлъ скрыться купецъ, какъ въ комнату вошла Амалія Карловна, не предупредивъ даже насъ о своемъ появленіи традиціоннымъ стукомъ въ дверь. Щеки ея пылали, глаза метали молніи, носъ какъ-то страшно вздрагивалъ и загибался книзу.

— Ни меня извиняйте, геръ Вороховъ, но я эти безобразій не могу допускать!.. — сказала она, съ трудомъ переводя дыханіе и нервно поправляя съѣхавшій на сторону чепецъ, — я не позволяйте заниматься въ мой квартиръ шерній магій!.. Сейчасъ прикодиль старшій дворникъ… Онъ кочетъ заявлять полиціи!..

— Не все ли вамъ ровно, симпатичнѣйшая Амалія Карловна, чѣмъ я занимаюсь!.. — воскликнулъ Вороховъ, насильно хватая и цѣлуя ея руку, — кель диферансъ?.. Еслибъ я дѣлалъ бомбы, дѣло другое!.. Си же фезе де бомбы — се тотръ аферъ!.. Тогда старшій дворникъ… курье вье… конечно могъ бы сдѣлать мнѣ замѣчаніе, и даже заявить объ этомъ куда слѣдуетъ, но клянусь вамъ, гнедиге фрау, что я по убѣжденіямъ правѣе Крупенскаго… Плю друатъ, ке Крупенскій… Что же касается гаданія на картахъ и занятія психо-графологіей…

— Оставляйте въ покой моя рука!.. Я на васъ сердилъ!..

— Сердилъ?.. О, какъ это хорошо сказано!.. Кель бонъ ди!.. Знаете, фрау Амалія, еслибъ у меня не было столько работы, я могъ бы серьезно увлечься вами… Кромѣ шутокъ!.. Мнѣ всегда нравились такія нервныя, экспансивныя лица!.. Когда я смотрю на нихъ, мнѣ всегда представляется колбасная, гдѣ продаютъ блютъвурстѣ!..

— Я нишего не понимай!.. При шемъ здѣсь колбасъ?..

— Женщина не должна понимать!.. Она должна только слушать!.. Помните, какъ сказалъ великій Гете?.. «Веръ рейтетъ зо шпетъ дурхъ вахтъ ундъ виндъ».. Такъ и здѣсь!.. Я дамъ дворнику десять, пятнадцать рублей, но заниматься гаданіемъ не брошу!.. Извините!..

— Да-съ!.. Это ужъ мы не бросимъ!.. — подтвердилъ Сызрано-Вяземскій, звѣрски тараща глаза. — Только что началась практика, появились богатые кліенты, и вдругъ конецъ!.. Не хочу-съ!.. Мнѣ тоже надоѣло бродить, какъ Лиру, по степямъ Новороссіи, питаясь акридами и дикимъ медомъ!.. А въ убѣжище театральнаго общества я не пойду!.. Во-первыхъ, меня гуда не примутъ, а вовторыхъ, я нахожу въ себѣ еще достаточно силъ, чтобы работать на общественной аренѣ и, въ концѣ-концовъ высказать въ глаза Анатолію Молчанову!..

Вороховъ поморщился.

— Все это вздрръ!.. Тутъ серьезное дѣло, а ты пристаешь съ пустяками!.. Дайте мнѣ вашу руку, незабвенная Амалія Карловна!.. Да не такъ!.. Ладошкой кверху!.. Мерси, ма стюпидъ!.. Хотите, я вамъ предскажу, что насъ ожидаетъ въ будущемъ и слегка коснусь вашего прошлаго?..

— Я боюсь, горъ Вороховъ… Отъ этого не можетъ приключиться какой нибудь болѣсть?..

— Болѣзнь?.. Пустяки!.. Въ случаѣ чего, я вамъ дамъ нѣсколько капель бальзама Аврахова и все пройдетъ въ одну секунду… И такъ, слушайте…

— Ой, геръ Вороховъ!.. Ради Бога осторожній!..

— Не безпокойтесь, гнедиге фрау!.. Покажите ваши ручныя линіи… Дье!.. Какая тонкая сѣть всевозможныхъ хитросплетеній… Это цѣлый лабиринтъ… Скажите, Амалія Карловна, у васъ есть родственники?..

— Есть… Сестра въ Рига… Она имѣйтъ собственній домъ… отлипшій хозяйствъ…

— Не продолжайте… Я ясно вижу вашу сестру… Высокая статная брюнетка…

— О, нэтъ!.. Блондинъ!..

— Блондинка?.. странно… Можетъ быть ея волосы почернѣли отъ коптящей лампы, но въ данный моментъ она мнѣ представляется брюнеткой… Пойдемъ дальше…

— Я уйду къ капитану, — перебилъ Ворохова Сызрано-Вяземскій, поднимаясь со стула, — ибо на подобныхъ безплатныхъ сеансахъ мнѣ, какъ секретарю, нечего дѣлать!.. Если она сбавитъ намъ за комнаты рублей пять-шесть, тогда другое дѣло!.. Тогда я могу остаться и записать эти деньги на приходъ!..

— Сиди!.. Ты обязанъ присутствовать, какъ контроль!.. Я вижу, фрау Амалія, вашу учтивую сестру, сидящей у окошка собственнаго дома съ работой въ рукахъ… Тихо, уютно, хорошо!. На благоустроенномъ дворикѣ мирно гуляютъ домашнія животныя: овцы, бараны, ослы…

— Ослы?.. Оселъ нэтъ!.. Есть много курисъ, ундъ одинъ здоровій пѣтухъ!..

— Тѣмъ лучше!.. Я всегда радуюсь, если курицамъ живется хорошо!..

— Скажите мнѣ одно словъ, геръ Вороховъ… Пріѣдетъ ко мнѣ сестра, oder nein?.. Она обѣщалъ!..

— Пріѣдетъ!.. Я готовъ держать пари на сто тысячъ… Мужъ ее не пускаетъ, но она все-таки вырвется и пріѣдетъ!..

— Мужъ?.. Но онъ помиралъ шесть годъ тому назадъ!..

— Вы меня не такъ поняли, Амалія Карловна!.. Я хотѣлъ сказать, что къ ней каждую ночь является покойный мужъ, который говоритъ: «не ѣзди, не ѣзди, не ѣзди!..» Но она показываетъ ему кукишь и отвѣчаетъ: а это видѣлъ?.. Ждите ее, можетъ пріѣхать каждую минуту!.. Ель не тариве такъ минютъ!..

— О, danke sehr, геръ Вороховъ!.. Я отъ радость на седьмой небо!..

Амалія Карловна ушла отъ насъ въ превосходномъ настроеніи духа, совершенно забывъ объ угрозахъ старшаго дворника. Вороховъ плотно закрылъ дверь и весело подпрыгнулъ на одной ногѣ…

— Ну-съ, ме зами, теперь мы можемъ отправиться пообѣдать въ какой нибудь ресторанъ авекъ ло де ви и венъ ружъ… Имѣя двадцать пять рублей, глупо сидѣть въ этой комнатѣ и дышать чадомъ прогорклаго масла!.. Собирайтесь!.. Давай сюда деньги!..

Сызрано-Вяземскій всей тяжестью тѣла навалился на письменный столъ.

— Черезъ мой трупъ!.. завопилъ онъ дикимъ голосомъ, ростопыривая руки, — я не желаю идти въ ресторанъ!!. Я требую раздѣла гонорара между всѣми соучастниками!.. Денегъ у насъ двадцать пять рублей, слѣдовательно на брата приходится по шесть рублей трицать три копѣйки!.. Ихъ я и желаю получить!.. Разъ ужъ шайка, такъ шайка!.. Здѣсь нѣтъ атамана, здѣсь всѣ равны!.. Не подходи!.. Я могу укусить!!.

— Чортъ съ тобой!.. Дьябль авекъ туа!.. — брезгливо сказалъ Вороховъ, натягивая на лѣвую руку продранную лайковую перчатку, — получай свою часть, анималь!.. Собирайтесь, друзья мои!.. Можешь не умываться, Фіалкинъ, и такъ сойдетъ!.. Аллонъ!..

И подойдя къ зеркалу, онъ эффектнымъ движеніемъ нѣсколько разъ провелъ по лицу обсыпанной пудрой пуховкой.

XII.

Похожденія Ворохова закончились уроками французскаго языка, послѣ чего онъ, къ великому нашему огорченію, по непредвидѣннымъ обстоятельствамъ уѣхалъ на родину въ одинъ изъ глухихъ южныхъ городковъ.

— Глупо не использовать всѣхъ своихъ талантовъ!.. Ту се талянъ!.. — воскликнулъ однажды Вороховъ, — я въ совершенствѣ владѣю французскимъ языкомъ, имѣя дивный прононсъ, которому можетъ позавидовать любая дамъ дю мондъ готъ!.. Рѣшеніе мое безповоротно!.. Я буду давать уроки по пятьдесятъ копѣекъ въ часъ!..

Сызрано-Вяземскій поморщился.

— Надо изобрѣтать такое занятіе, чтобы всѣ были заинтересованы въ матеріальномъ смыслѣ!.. что такое полтинникъ?.. Презрѣнная мелочь, на которую нельзя даже, какъ слѣдуетъ, утолить голодъ!.. Вотъ когда мы гадали — дѣло другое!.. Это я понимаю!.. Тутъ сразу куши, сразу рубли!.. Однихъ чаевыхъ сколько наберешь!..

— Молчи, кретинъ, не раздражай меня!..

Вороховъ сѣли, къ письменному столу и на большомъ листѣ бумаги начертилъ крупнымъ размашистымъ почеркомъ:

«Молодой французъ (уроженецъ Бордо) даетъ уроки французскаго языка съ ручательствомъ за успѣхъ. Пятьдесятъ копѣекъ въ часъ».

Записку повѣсили къ воротамъ съ разрѣшенія дворника и Амаліи Карловны. Ждать пришлось не долго. На другой-же день къ намъ явился какой-то прыщавый верзила, заявившій о своемъ желаніи учиться.

— Ученье свѣтъ, а не ученье тьма!.. — наморщилъ лобъ Вороховъ, усаживая верзилу напротивъ себя, — мой профессоръ Гранъ-Марше заставлялъ насъ работать по восемнадцати часовъ въ сутки… Ну травальонъ дизьютъ еръ данъ венъ каръ еръ!.. Я радъ подѣлиться съ молодежью моими познаніями!..

— И замѣтьте, какъ у насъ дешево!.. — вмѣшался Сызрано-Вяземскій, не желая оставаться въ тѣни, — всего на всего пятьдесятъ копѣекъ!.. Другіе-бы шарлатаны брали по рублю, или по два, а мы ограничиваемся бездѣлицей!.. А почему?.. Потому здѣсь играетъ роль желаніе не нажиться, а принести человѣчеству пользу!.. Да-съ!!.

— Во-первыхъ, какъ ваша фамилія, молодой человѣкъ?.. — спросилъ Вороховъ строго-оффиціальнымъ тономъ, откидываясь на спинку кресла.

Верзила перегнулся.

— Фамилія?.. Передышкинъ-съ…

— Ага!.. Почему, собственно, вамъ пришла мысль учиться французскому языку?..

— Гм… Я женюсь… Невѣста барышня образованная… Такъ оно, знаете, тово… Неудобно…

— Понимаю!.. Вы хотите сдѣлать удовольствіе вашей будущей супругѣ?.. Ву вуле феръ плезиръ пуръ вотръ фамъ фитюръ?.. Похвально молодой человѣкъ, похвально!.. И такъ начнемъ!.. Имѣйте въ виду, ейе данъ регардъ, что французскій языкъ самъ по себѣ очень нетруденъ!.. Множество словъ произносится также, какъ и по русски!.. Напримѣръ: о-де-колонъ, пальто, бюваръ, артишокъ, винегретъ, панталоны и прочее…

— Ты еще забылъ ватеръ-пруфъ и маседуана, — рявкнулъ Сызрано-Вяземскій, садясь рядомъ съ Передышкинымъ, — потомъ можно туалетъ и кадриль…

Вороховъ слегка отстранилъ его рукой.

— Дѣло не въ этомъ!.. Всѣхъ словъ я перечислять не буду и обращаюсь прямо къ сути!.. Имѣйте въ виду, молодой человѣкъ, что всѣ французы говорятъ въ носъ!.. Слѣдовательно, русскій, страдающій хроническимъ насморкомъ, всегда будетъ обладать хорошимъ произношеніемъ, или, какъ говорятъ у насъ, въ Бордо, тре бонъ прононсъ!.. Вы не страдаете насморкомъ?..

— Нѣтъ… Ничего-съ…

— Очень жаль!.. Будь насморкъ, я-бы васъ выучилъ говорить по французски въ три урока, ибо здѣсь все основано на носовыхъ сокращеніяхъ гидротерапевтическихъ мышцъ!.. Безъ насморка дѣло нѣсколько осложняется… Придется прибѣгнуть къ искусственному сжиманію носа большимъ указательнымъ пальцемъ лѣвой руки, а на это потребуется довольно много времени!..

— Да что тутъ долго разсуждать!!. — весело подхватилъ Сызрано-Вяземскій, хлопая Передышкина по плечу, — берите абонементъ на десять уроковъ и крышка!.. Вы только подумайте, какая выгода: за десять уроковъ вамъ придется заплатить пять рублей, а по абонементу, всего на всего, четыре пятьдесятъ, въ томъ случаѣ, разумѣется, если вы немедленно внесете намъ деньги!.. Славное у васъ лицо молодой человѣкъ!.. Вы водку пьете?..

— Силянсъ, стюпидъ!.. — крикнулъ Вороховъ, ударяя кулакомъ по столу, не мѣшай намъ заниматься серьезнымъ дѣломъ!..

— Я не мѣшаю, а говорю только, что абонементъ несравненно выгоднѣе… Скидка десять процентовъ… Гм… и вообще…

— Довольно!.. Продолжимъ, молодой человѣкъ!.. Азбуку мы проходить не будемъ, потому что это затхлая рутина, отъ которой пора отрѣшиться!.. Начнемъ прямо съ переводовъ, взявъ для примѣра какія-нибудь извѣстныя фразы изъ оперъ, драмъ и комедій!.. Вотъ хоть это: «ужь полночь близится, а Германа все нѣтъ»!.. Такъ по-русски, а по французски: «дежа минюи, ме Жерманъ иль нья па»!.. Поняли?.. По-русски — «вижу вмѣсто лицѣ, какія-то свиныя рыла» — по-французски «же ве регардъ визажъ, ме же регардъ физіономи кошонъ»!.. «Быть, или не быть? Вотъ въ чемъ вопросъ»!. — Етръ у нетръ па?.. Вуаля кестьонъ"!.. «Ребенокъ двѣ капли отецъ» — «Анфанъ де гутъ перъ»… и все въ такомъ-же духѣ!.. Главное, нужно упирать на аксанъ сюрконфлексы, заставляя ихъ доминировать надъ океанъ графами и князьями, совершенно игнорируя кондисьонель презанъ и пасе ендефини!.. Видите, какъ просто?.. Усвоили?..

— Гм… Сначала какъ будто… не тово…

— Вотъ и выходитъ по моему, что необходимо абонироваться!.. — засуетился Сызрано-Вяземскій, хватая Передышкина за рукавъ. Тутъ, батенька, не десятью, а сорока уроками пахнетъ!.. Штучка тонкая-съ, заграничная!.. Хе-хе-хе!!.

Вороховъ опять оттолкнулъ его и съ удвоенной энергіей продолжалъ урокъ.

XIII.

Еще одно послѣднее сказанье!..

Вороховъ получилъ «денежное» письмо отъ старушки матери, опасно заболѣвшей и зовущей сына провѣдать ее. Этого было вполнѣ достаточно, чтобы нашъ пріятель быстро собралъ свои вещи и сказалъ намъ простымъ задушевнымъ тономъ:

— Какъ мнѣ ни больно, ме зами, но я долженъ васъ покинуть и, быть можетъ, навсегда… Иногда не мѣшаетъ немного пожить сердцемъ… ей не вивръ дю керъ!.. Прошу васъ не кукситься и помочь мнѣ затянуть въ ремни подушки и одѣяло!.. Вуаля!..

— Ты черезъ Таганрогъ будешь проѣзжать?.. — ни съ того ни съ сего спросилъ Сызрано-Вяземскій, мрачно смотря куда-то въ сторону.

— Навѣрно!.. Сюръ вре!.. — отвѣтилъ Вороховъ, тщательно укладывая въ чемоданъ старый, засаленный пиджачекъ, — а что?..

— Если будешь проѣзжать, непремѣнно остановись, розыщи колоніальный магазинъ Свѣчкина и спроси моего балыка… моего — Сызрано-Вяземскаго!.. Подъ этимъ именемъ его знаетъ весь городъ!.. Это, братецъ мой, такое объяденіе, что ты пальчики оближешь!..

— А давно ты былъ въ Таганрогѣ?..

— Не особенно… Лѣтъ восемнадцать, двадцать назадъ… Но это ничего не значитъ!.. Балыкъ Сызрано-Вяземскаго не умретъ!.. А если ты не вѣришь, что меня въ Таганрогѣ любила публика, то я, какъ-нибудь при случаѣ, покажу тебѣ нѣсколько ломбардныхъ квитанцій на заложенные таганрогскіе подарки!.. Это музыка, братецъ, симфонія!.. Гимнъ торжествующему таланту!.. Одного серебра три фунта восемь золотниковъ!..

— Меня, монъ шеръ, этимъ не удивишь!.. — отозвался Вороховъ, продолжая возиться съ вещами, — когда я служилъ въ Портъ-Артурѣ, мнѣ благодарная публика… публикъ мерси… поднесла серебряную кровать, золотой умывальникъ и малахитовый комодъ!..

— Не вѣрю!.. Комодъ нельзя сдѣлать изъ малахита!.. Онъ лопнетъ!..

— Вѣрь — не вѣрь, дѣло твое!.. Знатоки цѣнили эти вещи въ нѣсколько десятковъ тысячъ, но я, во время послѣдней войны, принужденъ былъ продать ихъ за четыре съ полтиной!.. Алягеръ, комъ алягеръ!..

Въ нашу комнату стали собираться провожающіе. Первый явился Фіалкинъ, находящійся въ грустномъ состояніи похмѣлья. Ни съ кѣмъ не здороваясь, онъ приблизился къ Горохову, вынулъ изъ кармана какую-то грязную бумажку и прочелъ алкогольно-чревовѣщательнымъ голосомъ:

— «Уѣзжаешь ты, а мнѣ кажется, что я!.. И твои мечты, какъ змѣя, ползутъ въ меня!.. Что-то сѣрое внутри, тлѣетъ все въ подлунномъ мірѣ!.. Дважды-два лишь только три и никакъ ужъ не четыре!.. Плюнь, коль сможешь, на меня, не страшна твоя угроза!.. ѣдѣшь все-жъ не ты, а я — въ смрадномъ хрипѣ паровоза»!..

— Спасибо тебѣ, «нѣкто», — сказалъ Вороховъ, пряча въ карманъ фіалкинскіе стихи, — я всегда удивлялся тому, что людей, подобныхъ Пушкину, убиваютъ на дуэли, а подобныхъ тебѣ — нѣтъ!.. Однако, погоди!.. въ дверь стучатъ!.. Войдите!.. Антре!..

Появилась Амалія Карловна съ такимъ лицомъ, съ какимъ обыкновенно присутствуютъ на панихидахъ. Войдя, она даже не могла говорить сразу, и безпомощно опустилась въ кресло.

— Ви уѣзжайтъ, геръ Вороховъ, — послѣ продолжительной паузы всхлипывая сказала Амалія Карловна, — и на моемъ сердцѣ царапаетъ кошка!.. О, Gott im Himmel.. Самій лучшій жилесъ, которій такъ хорошо платилъ за комнатъ, и вдругъ — adieu!..

— Мы можемъ платить не хуже его!.. — пробасилъ Сызрано-Вяземскій, вынимая пустой бумажникъ и хлопая имъ о ладонь. — Деньги дѣло наживное!.. Сегодня есть, завтра нѣтъ!.. Правда, дружище?..

Вороховъ утвердительно кивнулъ головой.

— Сертенеманъ!.. Вѣрьте имъ, мама Амалія, это большіе люди… гранъ месье, которыхъ ждетъ блестящая будущность!.. Я знаю изъ достовѣрныхъ источниковъ, что Сызрано-Вяземскаго назначаютъ на мѣсто Карпова, а Карпова переводятъ въ театръ Коммиссаржевской!..

— Что?.. Меня назначаютъ?.. Да ты спроси, пойду-ли еще я самъ въ эту рутину?.. Впрочемъ, пойду!.. Десять тысячъ въ годъ, два подубенефиса и неограниченная власть!.. Что хочу, то и играю!.. Вотъ на этихъ условіяхъ я еще пожалуй согласенъ!..

Амалія Карловна сердито пожала плечами.

— Я даже не понимаетъ, какъ ви можетъ разговаривали, не имѣя въ карманѣ нишего кромѣ дирка?.. Такой нахальствъ!..

— Пермете, Амалія Карловна, но вѣдь и я ничего не имѣю, — вступился Вороховъ, мой прадѣдъ Іовъ былъ во сто разъ богаче меня… Иль ете плю ришь ке муа данъ санъ фуа!.. Вся разница между нами… тутъ диферансъ антръ ву въ томъ, что онъ не умѣлъ примѣняться къ обстоятельствамъ, а я умѣю и, въ случаѣ надобности, могу изъ воздуха феръ даржанъ!..

— О, геръ Вороховъ!.. Ни хорошъ, я знаетъ!..

— Мерси за комплиментъ, сажъ фамъ!.. Живя на берегу Великаго океана, я всегда буду вспоминать съ благодарностью ваши уютныя меблирте циммеръ, гдѣ многіе предметы, а въ особенности безножныя кресла, нуждаются въ основательномъ ремонтѣ… Вообще-же отъ души желаю процвѣтанія вашимъ пьедатерамъ!.. Вѣроятно мы не скоро увидимся… Моя старушка… ма вьель… видимо слабѣетъ съ каждымъ днемъ и нуждается въ уходѣ… посему жму ваши благородныя руки, вотръ бра нобль… и исчезаю!.. Пожалуйста не провожайте меня сюръ вокзаль… Терпѣть не могу, ибо я нервенъ, какъ женщина, нерве, комъ фамъ… Ну-съ, бывайте здоровеньки… Дье ву гардъ..

Вороховъ перецѣловалъ всѣхъ поочередно и, быстро схвативъ вещи, вышелъ въ корридоръ, категорически отвергнувъ нашу помощь. Мы встали въ дверяхъ и грустно смотрѣли вслѣдъ его удаляющейся фигуры въ крылаткѣ и мягкой большой шляпѣ.

— Анкоръ юнъ фуа, прощайте, ме зами!.. — крикнулъ онъ хорошимъ звенящимъ голосомъ, достигнувъ выхода на лѣстницу, — спасибо за дружбу… за… за все!.. Вороховъ уѣхалъ, Вороховъ парти, но онъ вамъ напишетъ!.. Иль ву зекрире!.. О ревуаръ!!.

Послышались быстрые, удаляющіеся шаги. Внизу гулко хлопнула дверь… И мы осиротѣли.