Маколей. Полное собраніе сочиненій.
Томъ II. Критическіе и историческіе опыты. 2-е исправленное изданіе.
Подъ общею редакціею Н. Л. Тиблена
Санктпетербургъ и Москва. Изданіе Книгопродавца-Типографа М. О. Вольфа. 1866
ВОЙНА ЗА НАСЛѢДСТВО ВЪ ИСПАНІИ.
правитьHistory of the War of the Succession in Spain. By Lord Mahon. 8-vo. London. 1832.
Исторія войны за наслѣдство въ Испаніи. Лорда Магона. 8-го, Лондонъ. 1832.
Давно прошли тѣ дни, когда смѣсь въ прозѣ и стихахъ знатнаго лица и романы г-жи Скюдери, переведенные на англійскій языкъ аристократомъ, были привлекательны для читателей и выгодны для книгопродавцевъ. Литературныя привилегіи, которыми нѣкогда наслаждались лорды, такъ же устарѣли, какъ ихъ право убивать королевскаго оленя на пути въ парламентъ или ихъ древнее судебное средство scatidalum magnatum[1]. Но мы должны признаться, что хотя наши политическія мнѣнія ни въ какомъ случаѣ не аристократичны, мы все-таки чувствуемъ пріязненное расположеніе къ авторамъ-дворянамъ. Трудолюбіе и вкусъ къ умственнымъ наслажденіямъ въ особенности почтенны въ тѣхъ, которымъ средства позволяютъ быть праздными и которые подвержены всѣмъ искушеніямъ развлеченій. Невозможно не желать успѣха человѣку, который — находя себя поставленнымъ, безъ всякаго труда или безъ всякой заслуги съ своей стороны, надъ массою общества — добровольно нисходитъ съ своей высоты, ради отличій, которыя онъ по праву можетъ назвать своими собственными.
Кажется, это второе появленіе лорда Магона въ роди автора. Первое сочиненіе сдѣлало ему честь, но было во всѣхъ отношеніяхъ ниже сочиненія, которое теперь лежитъ передъ нами. Онъ, безъ сомнѣнія, имѣетъ нѣкоторыя изъ самыхъ цѣнныхъ качествъ историка: большое прилежаніе при изслѣдованіи авторитетовъ, большую проницательность при взвѣшиваніи свидѣтельствъ и большое безпристрастіе при оцѣнкѣ характеровъ. Мы не замѣтили, чтобы онъ въ какомъ-либо случаѣ, ради родственныхъ чувствъ, забылъ обязанности, соединенныя съ его литературными занятіями. Онъ отдаетъ только справедливость своему предку Стангопу; онъ отдаетъ полную справедливость врагамъ и соперникамъ Стангопа. Его повѣствованіе весьма ясно и по своей сжатости достойно похвалы, рѣдко — говоримъ мы съ горестью — заслуживаемой новѣйшими писателями. Однако должно сказать, что со многими лучшими качествами литературнаго ветерана онъ имѣетъ нѣкоторые изъ недостатковъ литературнаго новичка. Онъ не пріобрѣлъ еще большаго господства надъ словами. Его слогъ рѣдко легокъ, а мѣстами непріятно натянутъ. Онъ такой извѣстный пуристъ, что превращаетъ abbé d'Éstrées въ аббата. Мы не любимъ видѣть Французскія слова, введенныя въ англійскія сочиненія; но при всемъ томъ, первый законъ письменности, законъ, которому подчинены всѣ другіе законы, заключается въ томъ, чтобы употребляемыя слова передавали читателю мысль автора. Но аббатъ глава монастыря; abbй--совершенно иной родъ лицъ. Безъ сомнѣнія, лучше употребить англійское слово, нежели Французское; но лучше употребить Французское слово, нежели неправильно употребить англійское слово.
Лордъ Магонъ иногда также черезъ-чуръ охотникъ излагать нравственныя разсужденія слишкомъ поучительнымъ и прорицательнымъ слогомъ. Мы приведемъ одинъ примѣръ: «хотя кажется странно, но опытъ показываетъ, что мы обыкновенно чувствуемъ гораздо болѣе вражды противъ оскорбленныхъ нами, нежели противъ оскорбившихъ насъ, и это замѣчаніе прилагается ко всякой ступени ума, ко всякому состоянію: къ государю или. къ крестьянину, къ юношѣ или къ старику, къ герою или къ принцу.» Это замѣчаніе могло казаться страннымъ при дворѣ Немврода или Кедорлаомера[2], но на него уже въ продолженіе многихъ поколѣній смотрятъ скорѣе какъ на избитую истину, нежели какъ на парадоксъ. Каждый мальчикъ писалъ на тему: «Odisse quem laeseris». Едва ли какія-либо строки въ англійской поэзіи извѣстны лучше нежели слѣдующій энергическій куплетъ:
Forgiveness to the injured does belong;
But they ne’er pardon who have done the wrong." (1)
(1) «Прощать подобаетъ оскорбленному;
Но никогда не прощаютъ тѣ, которые оскорбили.»
Историки и философы порѣшили съ этимъ положеніемъ и оставили его, — какъ многія другія положенія, потерявшія свой блескъ, — плохимъ романистамъ, которые весьма скоро износятъ его до лохмотьевъ.
Мы будемъ только справедливы, если скажемъ, что недостатки книги лорда Магона суть такіе недостатки, которые время рѣдко когда не излечиваетъ, и что книга, не смотря на эти недостатки, есть весьма цѣнное прибавленіе къ нашей исторической литературѣ.
Кто хочетъ хорошо познакомиться съ патологическою анатоміею правительствъ, кто желаетъ знать, какъ великія государства могутъ быть сдѣланы слабыми и жалкими, тотъ долженъ изучать исторію Испаніи. Имперія Филиппа II была несомнѣнно одною изъ самыхъ могучихъ и великолѣпныхъ имперій, когда-либо существовавшихъ на свѣтѣ. Въ Европѣ онъ управлялъ Испаніею, Португаліей), Нидерландами по обѣимъ сторонамъ Рейна, Франшъ-Контё, Руссильономъ, Миланомъ и Обѣими Сициліями. Тоскана, Парма и другія мелкія государства Италія находились въ той же полной отъ него зависимости, въ какой Пиззамъ и раджа беррарскій состоятъ теперь отъ Остъ-Индской компаніи. Въ Азіи испанскій король былъ повелителемъ Филиппинскихъ острововъ и всѣхъ богатыхъ поселеній, заведенныхъ португальцами на Малабарскомъ и Коромандельскомъ берегахъ, на полуостровѣ Малаккѣ и на Пряныхъ островахъ восточнаго архипелага. Въ Америкѣ его владѣнія простирались по обѣимъ сторонамъ экватора за черту умѣреннаго пояса. Есть основаніе думать, что его годовый доходъ, во время апогея его могущества, былъ почти въ десять разъ больше той суммы, какую Англія доставляла Елисаветѣ. Онъ имѣлъ постоянную армію въ 50,000 превосходнаго войска, въ то время когда Англія не содержала ни одного баталіона на постоянномъ жалованьѣ. Его обыкновенная морская сила состояла изъ 140 галеръ. Ему принадлежало, — что не принадлежало ни одному государю новыхъ временъ, — владычество надъ землею и моремъ вмѣстѣ. Въ продолженіе большей части своего царствованія онъ господствовалъ на обѣихъ стихіяхъ. Его солдаты доходили до столицы Франціи; его корабли угрожали берегамъ Англіи.
Можно сказать безъ преувеличенія, что въ теченіе многихъ лѣтъ его власть надъ Европою была даже обширнѣе власти Наполеона. Вліяніе Французскаго завоевателя никогда не простиралось далѣе линіи мелководія. Самый узкій проливъ былъ для его могущества тѣмъ же, чѣмъ, по старинному вѣрованію, былъ быстрый потокъ для чаръ вѣдьмы. Между тѣмъ какъ его арміи входили во всѣ столицы отъ Москвы до Лиссабона, англійскіе флоты блокировали каждый портъ, отъ Данцига до Тріеста. Сицилія, Сардинія, Маіорка, Гериси пользовались безопасностью во все продолженіе войны, опасной для каждаго трона на континентѣ. Побѣдоносная и державная нація, которая наполнила свои музеумы добычами Антверпена, Флоренціи и Рима, тяжко страдала отъ недостатка въ предметахъ роскоши, которые обычай сдѣлалъ необходимостью. Между тѣмъ какъ воздвигались колонны и арки въ память Французскихъ завоеваній, завоеватели пытались дѣлать кофе изъ цикорія и сахаръ изъ свекловицы. Вліяніе Филиппа на континентѣ было столь же велико, какъ вліяніе Наполеона. Императоръ германскій былъ его родственникъ. Франція, растерзанная религіозными раздорами, никогда не была страшнымъ противникомъ, а иногда была зависимымъ союзникомъ. Въ одно и то же время Испанія имѣла корабли, колоніи и торговлю, чего тщетно желалъ Наполеонъ. Она долго имѣла монополію торговли въ Америкѣ и на Индійскомъ океанѣ. Все золото запада и всѣ пряности востока получались и развозились ею. Въ продолженіе многихъ лѣтъ войны, ея торговля была прерываема только хищническими набѣгами немногихъ морскихъ разбойниковъ. Даже послѣ истребленія армады, англійскіе государственные люди продолжали смотрѣть съ большимъ страхомъ на морскую силу Филиппа. «Могугцество испанскаго короля — сказалъ лордъ хранитель печати обѣимъ палатамъ въ 1593 году — съ Пріобрѣтеніемъ Португальскаго королевства, возрасло еще болѣе отъ пріобрѣтенія Остъ-Индіи; такъ что, какъ могущественъ онъ ни былъ прежде, но онъ теперь очевидно сталъ еще могущественнѣе Онъ содержитъ вооруженный флотъ, чтобы остановить подвозъ товаровъ изъ Англіи въ Гасконь и Гіень, что онъ и пытался сдѣлать прошлою осенью; такъ что онъ сталъ теперь какъ бы пограничнымъ врагомъ какъ всего запада Англіи, такъ и. всѣхъ южныхъ частей ея: Соссекса, Гампшира и острова Вайта. Посредствомъ своего вліянія въ С.-Мало, портѣ, наполненномъ военными кораблями, онъ опасный сосѣдъ островамъ королевы, Джерси и Гернси, древнимъ владѣніямъ короны, никогда не покореннымъ въ величайшія войны съ Фракціею.»
Перевѣсъ, который Испанія имѣла тогда въ Европѣ, она, въ извѣстномъ отношеніи, вполнѣ заслуживала. Это былъ перевѣсъ, который она пріобрѣла неоспоримымъ превосходствомъ во всѣхъ отрасляхъ политики и военнаго искусства. Въ XVI столѣтіи Италія не была въ такой степени страною изящныхъ искусствъ, Германія не была въ такой степени страною смѣлыхъ богословскихъ умствованій, въ какой Испанія была страною государственныхъ людей и воиновъ. Характеръ, который Виргиліі приписываетъ своимъ соотечественникамъ, могъ бы быть приписанъ важнымъ и гордымъ вождямъ, окружавшимъ тронъ Фердинанда-Католика и его непосредственныхъ наслѣдниковъ. Величественное искусство «regere imper іо populos» не было лучше понимаемо римлянами въ самые гордые дни ихъ республики, чѣмъ Гонзальво и Хименесомъ, Кортесомъ и Альбою. Искусство испанскихъ дипломатовъ славилось во всей Европѣ. Въ Англіи до сихъ поръ вспоминается имя Гоидомара. Народъ-властелинъ не имѣлъ соперниковъ какъ въ регулярной, такъ и въ иррегулярной войнѣ. Пылкое рыцарство Франціи, сжатая Фаланга Швейцаріи оказывались одинаково несостоятельными при встрѣчѣ лицемъ къ лицу съ испанскою пѣхотою. Въ войнахъ Новаго Свѣта, гдѣ отъ генерала требовалось нѣчто иное, чѣмъ обыкновенная стратегія, а отъ солдата нѣчто иное, чѣмъ обыкновенная дисциплина; гдѣ нужно было каждый день прибѣгать къ. новымъ уловкамъ противъ измѣнчивой тактики варвара-непріятеля, — испанскіе авантюристы, вышедшіе изъ простаго народа, обнаруживали находчивость, талантъ для переговоровъ и командованія, почти безпримѣрные въ исторіи.
Кастилецъ тѣхъ временъ въ сравненіи съ итальянцемъ былъ тѣмъ же, чѣмъ римлянинъ былъ, въ дни римскаго величія, въ сравненіи съ грекомъ. Завоеватель имѣлъ меньше проницательности, меньше вкуса, меньше тонкости въ пониманіи, чѣмъ завоеванный, — но гораздо больше гордости, твердости и мужества, болѣе величественный нравъ, болѣе сильное сознаніе чести. Подданный имѣлъ болѣе тонкости въ мышленіи; правитель — болѣе энергіи, въ исполненіи. Пороки перваго были пороки труса; пороки послѣдняго были пороки тирана. Можно прибавить, что испанецъ, подобно римлянину, не пренебрегалъ изученіемъ искусствъ и языка тѣхъ, которыхъ онъ угнеталъ. Въ литературѣ Испаніи произошелъ переворотъ, подобный тому перевороту, который, по словамъ Горація, произошелъ въ поэзіи Лаціума: «Capta ferum victorem cepit»[3]. Рабъ полонилъ поработителя. Старыя кастильскія баллады уступили мѣсто сонетамъ въ стилѣ Петрарки и героическимъ поэмамъ размѣра Аріосто, подобно тому, какъ народныя пѣсни Рима были вытѣснены подражаніями Ѳеокриту и переводами изъ Менандра.
Ни въ одномъ изъ новыхъ обществъ, даже въ Англіи въ царствованіе Елисаветы, не было большаго числа людей, замѣчательныхъ въ то же время и въ литературѣ, и на поприщѣ практической жизни, чѣмъ произвела ихъ Испанія въ теченіе XVI столѣтія. Почти каждый отличный писатель былъ также отличнымъ солдатомъ и политикомъ. Босканъ заслужилъ высокую военную славу. Гарсиласо-де-Вега, авторъ самыхъ милыхъ и граціозныхъ пастушескихъ поэмъ новыхъ временъ, послѣ короткой, но блистательной военной карьеры, палъ съ мечемъ въ рукѣ во главѣ штурмовой колонны. Алонзо-де-Эрсилья занималъ видное мѣсто въ Арауканской войнѣ[4], прославленной имъ впослѣдствіи въ одной изъ лучшихъ героическихъ поэмъ, которыя когда-либо произвела Испанія. Гуртадо-де-Мендоса, котораго поэмы сравнивали съ поэмами Горація и котораго маленькій очаровательный романъ есть очевидно модель «Gil Blas», переданъ намъ исторіею, какъ одинъ изъ самыхъ суровыхъ, желѣзныхъ проконсуловъ, которыхъ употреблялъ Австрійскій домъ, чтобы подавить слабый національный духъ Италіи. Лопе[5] плылъ съ армадою; Сервантесъ былъ раненъ при Лепантѣ.
Замѣчательно, съ какимъ ужасомъ смотрѣли въ то время наши предки на испанца. Онъ былъ, по ихъ понятію, родъ демона, страшно злобнаго, но вмѣстѣ съ тѣмъ весьма прозорливаго и могучаго. «Они очень мудры и благоразумны, — пишетъ одинъ честный англичанинъ въ мемуарѣ, адресованномъ Маріи, — и могутъ, благодаря своей мудрости, преобразовать и обуздать на время свою природу и приноровить свои качества къ обычаямъ тѣхъ людей, дружбы которыхъ они заискиваютъ; ихъ злобнаго обращенія никто не можетъ узнать прежде, нежели сдѣлается ихъ подчиненнымъ; но тогда онъ это вполнѣ увидитъ и почувствуетъ. Молю Бога, чтобы Англія не дѣлала того же; _ потому что въ притворствѣ, прежде нежели достигнута цѣль, а потомъ въ угнетеніи и тиранніи, когда цѣль достигнута, испанцы превосходятъ всѣ остальные народы земли.» Это совершенно тотъ же языкъ, какимъ Арминій могъ бы говорить о римлянахъ, или какимъ современный государственный человѣкъ Индіи можетъ говорить объ англичанахъ. Это языкъ человѣка, кипящаго ненавистью, но боящагося тѣхъ, которыхъ онъ ненавидитъ, и тяжко чувствующаго ихъ превосходство не только въ силѣ, но даже въ умственныхъ способностяхъ.
Но какъ упалъ ты съ неба, о Люциферъ, сынъ утра! Какъ упалъ ты ницъ, ты, который тѣснилъ народы! Егли мы перешагнемъ черезъ сто лѣтъ и посмотримъ на Испанію въ концѣ XVII вѣка, — какую перемѣну найдемъ мы! Контрастъ столь же великъ, какъ контрастъ между Римомъ Галліена и Гонорія и Римомъ Марія и Цезаря. Иноземное завоеваніе начало разъѣдать части той гигантской монархіи, на которой никогда не заходило солнце И Голландія, и Португалія, и Артуа, и Руссильонъ, и Франшъ-Конте были потеряны. Имперія, основанная голландцами на востокѣ, далеко превзошла богатствомъ и блескомъ ту, которую еще удерживали ихъ старые тираны. На западѣ, Англія захватила и все еще удерживала поселенія въ срединѣ Мексиканскаго моря.
Впрочемъ, одна потеря территоріи мало значила. Неохотное повиновеніе отдаленныхъ провинцій обыкновенно обходится дороже чѣмъ онѣ того стоятъ. Широко-вѣтвящіяся державы часто начинаютъ болѣе процвѣтать послѣ своевременной незначительной обрѣзки. Адріанъ поступилъ благоразумно, отказавшись отъ завоеваній Траяна; и Англія никогда не была такъ богата, такъ велика, такъ страшна для иностранныхъ государей, такою неограниченною обладательницею моремъ, какъ послѣ потери своихъ Американскихъ колоній. Испанская имперія была еще, по внѣшнему виду, велика и великолѣпна. Европейскія владѣнія, подчиненныя послѣднему слабому государю изъ Австрійскаго дома, были гораздо обширнѣе владѣній Людовика XIV. Земли, зависимыя отъ Кастильской короны въ Америкѣ, все еще простирались далеко къ сѣверу отъ Рака и далеко къ югу отъ Козерога. Но внутри этого обширнаго тѣла былъ неизлечимый недугъ, совершенное отсутствіе твердости, окончательное изнеможеніе силъ. Умное и прилежное народонаселеніе, замѣчательно свѣдущее въ искусствахъ и мануфактурахъ, было изгнано глупыми и безсовѣстными ханжами. Слава испанской кисти исчезла съ Веласкезомъ и Мурильо. Великолѣпный вѣкъ испанской литературы окончился съ Солисомъ и Кальдерономъ. Въ теченіе XVII столѣтія многія государства создали большія военныя силы. Но испанская армія, столь страшная подъ командою Альбы и Фарнезе, уменьшилась до нѣсколькихъ тысячъ человѣкъ, которымъ худо платили и которые были худо дисциплинированы. Англія, Голландія и Франція имѣли большіе флоты. Испанскій же флотъ едва равнялся десятой части той могущественной силы, которая во времена Филиппа II была ужасомъ Атлантическаго и Средиземнаго морей. Арсеналы опустѣли. Магазины были безъ запасовъ. Пограничныя крѣпости были безъ гарнизоновъ. Полиція была совершенно безсильна для защиты народа. Убійства совершались вполнѣ безнаказанно среди бѣлаго дня. Браво и слуги безъ должности, съ мечемъ у пояса, гордо бродили всякій день по самымъ шумнымъ улицамъ и площадямъ столицы, нарушая общественное спокойствіе и издѣваясь надъ служителями правосудія. Финансы были въ страшномъ безпорядкѣ. Народъ платилъ много, Правительство получало мало. Американскіе вицекороли и откупщики государственныхъ доходовъ обогащались, между тѣмъ какъ купцы банкротились, крестьянство голодало, служители государя оставались безъ жалованья, и солдаты королевской гвардіи ежедневно приходили къ воротамъ монастырей и дрались тамъ съ толпою нищихъ изъ-за миски супа и куска хлѣба. Всякое средство, какое пробовали, увеличивало недугъ. Цѣнность монеты была уменьшена; и эта безумная мѣра произвела свои неизбѣжныя слѣдствія. Она разрушила всякій кредитъ и увеличила бѣдствіе, которое должна была облегчить. Американское золото, говоря словами Ортиза, было для потребностей государства, какъ капля воды для устъ человѣка, томимаго жаждою. Кипы нераспечатанныхъ депешей накоплялись въ канцеляріяхъ, между тѣмъ какъ министры совѣщались съ каммеръ-Фрау и іезуитами о средствахъ подставить другъ другу ногу. Каждое иностранное государство могло безнаказанно грабить и оскорблять наслѣдника Карла V. До такого состоянія дошло могущественное Испанское королевство, между тѣмъ какъ одна изъ его самыхъ ничтожныхъ вассальныхъ земель, страна меньше провинціи Эстремадуры или Андалузіи, лежащая подъ суровымъ небомъ и охраняемая только искусственными средствами отъ вторженій океана, сдѣлалась первоклассною державою и ста на равную ногу съ Лондонскимъ и Версальскимъ дворами.
Способъ, которымъ лордъ Маганъ объясняетъ Финансовое положеніе Исканіи, отнюдь не удовлетворяетъ насъ. «Оказывается, говорятъ онъ, что лица, получающія свой главный доходъ изъ рудниковъ, которыхъ ежегодная производительность не вѣрна и перемѣнчива и, кажется, скорѣе происходитъ отъ счастья, нежели отъ трудолюбія, — бываютъ обыкновенно беззаботны, не бережливы и безпорядочны въ своихъ издержкахъ. Примѣръ этотъ искушаетъ насъ приложить то же замѣчаніе и къ государствамъ.» Лордъ Магонъ нашелъ бы, кажется, труднымъ провести свою аналогію. Ничто не могло быть менѣе вѣрно и перемѣнчивѣе выигрыша и проигрыша тѣхъ, которые имѣли обыкновеніе пускать свои деньги въ государственныя лоттереи. Но никакая часть общественнаго дохода не была вѣрнѣе той, которая получалась отъ лоттерей. Мы полагаемъ, что этотъ случай весьма походитъ на случай американскихъ рудниковъ. Нѣкоторыя рудныя жилы превосходили ожиданіе; нѣкоторыя обманывали его. Нѣкоторые изъ частныхъ спекуляторовъ вынимали пустые билеты; а другіе выигрышные. Но доходъ государства зависѣлъ не отъ какой-либо особенной жилы, а отъ всей ежегодной производительности двухъ великихъ материковъ. Эта ежегодная производительность, кажется, почти постоянно увеличивалась въ теченіе XVII столѣтія. Мексиканскіе рудники въ царствованіе Филиппа IV и Карла II постоянно преуспѣвали; и если въ Южной Америкѣ Потозскій округъ не былъ столь производителенъ, какъ прежде, то другія мѣста болѣе чѣмъ покрывали недочетъ. Мы сильно сомнѣваемся, можетъ-ли лордъ Магонъ доказать, что доходъ, который испанское правительство получало изъ рудниковъ Америки, измѣнялся болѣе, нежели доходъ, получаемый отъ внутреннихъ налоговъ самой Испаніи.
Всѣ причины упадка Испаніи заключаются въ одной причинѣ — дурномъ управленія. Храбрость, умъ, энергія, которыя въ концѣ XV и началѣ XVI столѣтія сдѣлали испанцевъ первымъ народомъ міра, были плодами древнихъ учрежденій Кастиліи и Аррагоніи, учрежденій замѣчательно благопріятныхъ для общественной свободы. На эти учрежденія напали первые государи Австрійскаго дома и почти совершенно разрушили ихъ. Наслѣдники ихъ искупили преступленіе. Послѣдствія перехода отъ хорошаго управленія къ дурному не чувствуются нѣкоторое время послѣ того, какъ совершилась перемѣна. Таланты и добродѣтели, порождаемые хорошимъ государственнымъ устройствомъ, могутъ на нѣкоторое время пережить это государственное устройство. Такъ царствованіе государей, водворившихъ деспотическую монархію на развалинахъ народныхъ Формъ правленія, сіяетъ часто въ исторіи особеннымъ блескомъ. Но проходитъ одно или два поколѣнія — тогда дѣлается очевиднымъ то, что писалъ Монтескье: что деспотическія правительства походятъ на дикихъ, которые срубаютъ дерево, чтобы достать плодъ. Въ первые годы тиранніи пожинается жатва, посѣянная въ послѣдніе годы свободы. Такъ вѣкъ Августа былъ богатъ великими умами, образованными въ поколѣніе Цицерона и Цезаря. Плоды политики Августа предназначались потомству. Филиппъ II былъ наслѣдникомъ кортесовъ и Justiza Mayor[6] и они оставили ему націю, которая казалась способною завоевать весь міръ. Хорошо извѣстно, что оставилъ Филиппъ своимъ наслѣдникамъ.
Потрясеніе, которое великій религіозный расколъ XVI столѣтія произвелъ въ Европѣ, едва было замѣтно въ Испаніи. Въ Англіи, Германіи, Голландіи, Франціи, Даніи, Швейцаріи, Швеціи это потрясеніе произвело, вмѣстѣ съ нѣкоторымъ временнымъ зломъ, много прочнаго добра. Начала Реформаціи восторжествовали въ нѣкоторыхъ изъ этихъ странъ. Католическая церковь сохранила свое преобладаніе въ другихъ. И хотя исходъ не былъ одинаковъ во всѣхъ странахъ, но всѣ онѣ были взволнованы борьбою. Даже во Франціи, въ южной Германіи и въ католическихъ кантонахъ Швейцаріи общество было глубоко потрясено. Сила стараго предразсудка нѣсколько ослабла. Римская церковь, предостереженная опасностью, отъ которой она едва спаслась, приняла въ этихъ частяхъ ея владѣній болѣе кроткій и болѣе либеральный характеръ. Она иногда снисходила до подчиненія своихъ высокихъ притязаній критикѣ разума, и пользовалась умѣреннѣе, чѣмъ прежде, пособіемъ своей свѣтской власти. Даже когда и употреблялось преслѣдованіе, оно употреблялось не въ худшемъ и страннѣйшемъ своемъ видѣ. Жестокости Людовика XIV, какъ онѣ ни гнусны, не могутъ быть сравнены съ тѣми жестокостями, которымъ при самомъ началѣ Реформаціи подвергались еретики во многихъ частяхъ Европы.
Единственное послѣдствіе, какое Реформація произвела въ Испаніи, состояло въ томъ, что инквизиція сдѣлалась болѣе блистательною, миряне — большими ханжами. Время освѣженія наступило для всѣхъ сосѣднихъ земель. Одинъ только народъ оставался, какъ руно еврейскаго воина[7], сухъ посреди благодѣтельной и плодотворной росы. Между тѣмъ какъ другія націи перестали быть дѣтьми, испанецъ все еще и думалъ, я понималъ какъ дитя. Посреди людей XVII столѣтія, онъ былъ человѣкомъ. XV столѣтія или еще болѣе темнаго періода, съ восторгомъ смотрѣлъ на auto da fe и готовъ былъ отправиться въ крестовый походъ.
Бѣдствія, произведенныя дурнымъ управленіемъ и дурною религіею, достигли, казалось, своего апогея въ послѣдніе годы XVII вѣка. Между тѣмъ какъ королевство находилось въ этомъ жалкомъ состояніи, Карлъ, второй король этого имени, приближался къ ранней смерти. Дни его были коротки и печальны. Онъ былъ несчастенъ во всѣхъ своихъ войнахъ, во всѣхъ отрасляхъ своего внутренняго управленія и во всѣхъ своихъ домашнихъ отношеніяхъ. Его первая жена, которую онъ нѣжно любилъ, умерла весьма молодою. Вторая жена имѣла на него большое вліяніе, но онъ смотрѣлъ на нее, кажется, болѣе со страхомъ, чѣмъ съ любовью. Онъ былъ бездѣтенъ, и организмъ его былъ такъ сильно разслабленъ, что, имѣя немного болѣе 30 лѣтъ, онъ отказался отъ всякой надежды имѣть потомство. Духъ его былъ еще слабѣе, нежели тѣло. Иногда онъ погружался въ равнодушную меланхолію, а иногда онъ былъ тревожимъ самыми дикими и причудливыми Фантазіями. Впрочемъ онъ не былъ вполнѣ лишенъ чувствъ, приличныхъ его званію. Его страданія усиливались отъ мысли, что за собственнымъ его разрушеніемъ можетъ, вѣроятно, послѣдовать разрушеніе его имперіи.
Многіе государи имѣли притязанія на наслѣдство. Старшая сестра короля вышла за-мужъ за Людовика XIV. Итакъ, дофинъ, по обыкновенному порядку престолонаслѣдія, долженъ былъ бы наслѣдовать корону. Но инфанта, во время своего обрученія, торжественно отказалась, собственнымъ именемъ и именемъ своего потомства, отъ всякихъ притязаній на наслѣдство. Это отреченіе было подтверждено въ надлежащемъ порядкѣ кортесами. Младшая сестра короля была первою женою Леопольда, императора германскаго. При выходѣ за-мужъ она также отказалась отъ притязаній на испанскую корону, но кортесы не подтвердили отреченія, и оно считалось потому испанскими юристами недѣйствительнымъ. Плодомъ этого брака была дочь, которая вышла за-мужъ за курфирста Баварскаго. Баварскій принцъ наслѣдовалъ ея притязанія на испанскій престолъ. Императоръ Леопольдъ былъ сынъ дочери Филиппа III, а потому былъ двоюроднымъ братомъ Карла. Никакое отреченіе не было требуемо у его матери при ея замужствѣ.
Вопросъ былъ конечно очень запутанный. Притязаніе, которое по обыкновенному порядку наслѣдства было сильнѣйшимъ, было исключено контрактомъ, заключеннымъ въ самой обязательной Формѣ. Притязанія Баварскаго принца были слабѣе. Но и тутъ былъ договоръ, обязывавшій его не предъявлять своихъ притязаній. Единственная сторона, противъ которой никакой актъ отреченія не могъ быть представленъ, была сторона, которая, въ кровномъ отношеніи; имѣла самыя слабыя орава.
Такъ какъ было ясно, что повсюду въ Европѣ подымется сильная тревога, если императоръ или дофинъ (дѣлается королемъ испанскимъ, то каждый изъ этихъ государей предложилъ отказаться отъ своихъ притязаній въ пользу своего втораго сына: императоръ въ пользу эрцгерцога Карла, дофинъ въ пользу Филиппа, герцога Анжуйскаго.
Скоро послѣ Рисвикскаго мира Вильгельмъ III и Людовикъ XIV рѣшились разрѣшить вопросъ о наслѣдствѣ безъ совѣщанія съ Карломъ II или съ императоромъ. Франція, Англія и Голландія сдѣлались участниками договора, въ которомъ было постановлено, чтобы Баварскій принцъ наслѣдовалъ Испанію, обѣ Индіи и Нидерланды. Отъ императорской Фамиліи думали откупиться Миланомъ; а дофинъ долженъ былъ получить Обѣ Сициліи.
Главная забота испанскаго короля и всѣхъ его совѣтниковъ состояла въ томъ, чтобы предупредить раздробленіе монархіи. Въ надеждѣ достигнуть этой пѣли, Карлъ рѣшился назначить наслѣдника. Согласно съ этимъ, составлено было завѣщаніе, по которому корона передавалась Баварскому принцу. Къ несчастію, едва это завѣщаніе было подписано, какъ принцъ умеръ. Вопросъ опять сталъ неразрѣшеннымъ и представлялъ больше трудностей, чѣмъ прежде.
Новый раздѣльный договоръ былъ заключенъ между Франціей), Англіею и Голландіею. Постановлено было, чтобы Испанія, Индія и Нидерланды перешли къ эрцгерцогу Карлу. Въ вознагражденіе за эту большую уступку, сдѣланную Бурбонами соперничествующему дому, положено было отдать Франція Миланъ или экивалентъ, болѣе выгодный по мѣстности. Такой экивалентъ представляла Лотарингія.
Арботнотъ спустя нѣсколько лѣтъ осмѣялъ раздѣльный договоръ съ необыкновеннымъ юморомъ и остроуміемъ Всякій помнитъ его описаніе того припадка бѣшенства, въ который впалъ бѣдный старикъ лордъ Строттъ, услышавъ, что его бѣглый рабъ Никъ-Фрогъ, его суконщикъ Джонъ-Булль и его старый врагъ Льюисъ-Бабоонъ[8] пришли съ квадрантами, вѣхами и карманными чернилицами межевать его имѣніе и составлять за него завѣщаніе. Лордъ Магонъ говоритъ объ этой сдѣлкѣ съ большою суровостью. Онъ называетъ ее «беззаконнымъ договоромъ, заключеннымъ безъ малѣйшаго вниманія къ благу столь произвольно дробимыхъ и распредѣляемыхъ государствъ, обиднымъ для гордости Испаніи и направленнымъ къ тому, чтобы лишить эту страну столь дорого пріобрѣтенныхъ завоеваній.» Самую серьёзную сторону этого обвиненія можно столь же основательно примѣнить къ половинѣ трактатовъ, заключенныхъ въ Европѣ, какъ къ раздѣльному договору. Какое вниманіе было оказано въ Пиренейскомъ договорѣ къ благу жителей Дюнкирхена и Руссильона, въ Нимвегенскомъ договорѣ — къ благу народонаселенія Франшъ-Конте, въ Утрехтскомъ договорѣ — къ благу народонаселенія Фландріи, въ договорѣ 1735 года — къ благу народонаселенія Тосканы? Вся Европа вспоминаетъ, и мы опасаемся, чтобы отдаленнѣйшее потомство наше не имѣло основаній вспоминать, какъ хладнокровно, при послѣднемъ великомъ умиреніи христіанскаго міра, народы Норвегіи, Бельгіи и Ломбардіи были предоставлены повелителямъ, которыми они гнушались. Государственные люди, ведшіе переговоры о раздѣльномъ договорѣ, не стояли, по мудрости и добродѣтелямъ своимъ, на столько выше своего и нашего вѣка, чтобы слишкомъ безпокоиться о счастьи народа, который они раздѣляли между иноземными властителями. Но трудно будетъ показать, чтобы условія, осуждаемыя лордомъ Магономъ, были въ какомъ-либо отношеніи неблагопріятны счастью тѣхъ, которые переходили къ новымъ государямъ. Неаполитанцы, конечно, ничего бы не потеряли, если бы были отданы дофину или султану. Аддисонъ, посѣтившій Неаполь около того времени, когда былъ подписанъ раздѣльный договоръ, оставилъ намъ страшное описаніе дурнаго правленіи, подъ которымъ томилась эта часть Испанской монархіи. Что касается до жителей Лотарингіи, то соединеніе съ Франціею было бы для нихъ счастливѣйшимъ событіемъ, какое могло бы случиться. Людовикъ уже былъ ихъ властителемъ для всѣхъ вымогательствъ и дли всѣхъ жестокостей. Онъ держалъ въ своихъ рукахъ эту страну въ теченіе многихъ лѣтъ. Правда, по Рисвикскому договору, ихъ герцогу позволили возвратиться. Но условія, которыя были ему предписаны, сдѣлали его простымъ вассаломъ Франціи.
Мы не допускаемъ, чтобы можно было возражать противъ раздѣльнаго договора потому, что онъ «клонился къ лишенію Испаніи дорого пріобрѣтенныхъ завоеваній.» Наслѣдство было такъ обширно и претенденты такъ могущественны, что безъ какого-нибудь раздѣленія едва-ли возможно было прійти къ мирной сдѣлкѣ. Если же какое-нибудь раздѣленіе должно было имѣть мѣсто, то лучшій путь къ достиженію его состоялъ въ томъ, чтобы отдѣлить отъ монархіи тѣ провинціи, которыя были въ далекомъ разстоянія отъ Испаніи, которыя не были испанскими по обычаямъ, по языку и по чувствамъ, которыя управлялись хуже и были менѣе цѣнны, чѣмъ старыя королевства Аррагонія и Кастилія, и которыя, постоянно управляемыя чужеземцами, вѣроятно не чувствовали бы сильнаго униженія быть переданными отъ одного владѣтеля къ другому.
Что Англія и Голландія имѣли право вмѣшиваться — это ясно. Вопросъ объ испанскомъ наслѣдствѣ былъ не внутреннимъ, но европейскимъ вопросомъ. Съ этимъ соглашается и лордъ Maro въ. Онъ думаетъ, что если зло было сдѣлано, и французскій принцъ царствовалъ въ Эскуріалѣ, то Англія и Голландія имѣли право попытаться не только лишить Испанію ея отдаленныхъ вассальныхъ земель, но даже завоевать самую Испанію; что онѣ имѣли право попытаться подчинить иностранному владычеству не только пассивныхъ Фламандцевъ и итальянцевъ, но даже сопротивляющихся кастильцевъ и астурійцевъ. Опасность, противъ которой былъ направленъ раздѣльный договоръ, была именно та самая опасность, которая впослѣдствіи послужила основаніемъ къ войнѣ. Трудно будетъ доказать, что опасность, которая достаточна для оправданія войны, недостаточна для оправданія постановленій трактата. Вели, какъ утверждаетъ лордъ Магонъ, для Испаніи было лучше подчиниться открытой силѣ, нежели быть управляемою Бурбономъ, то конечно ей было лучше потерять Сицилію и Миланъ, нежели быть управляемою Бурбономъ.
Разумно ли былъ составленъ трактатъ — это совершенно другой вопросъ. Мы не одобряемъ его опредѣленій. Но мы не одобряемъ ихъ не потому, что считаемъ ихъ дурными, а потому, что думаемъ, что не было никакой возможности ожидать ихъ выполненія. Людовикъ былъ самый безсовѣстный изъ политиковъ. Онъ ненавидѣлъ голландцевъ. Онъ ненавидѣлъ правительство, утвержденное въ Англіи революціею. Онъ былъ вполнѣ склоненъ поссориться съ своими новыми союзниками. Совершенно ясно было, что онъ не исполнитъ своихъ обязательствъ, если только будетъ въ его интересѣ нарушить ихъ. Да если бы д$же и было въ его интересѣ соблюдать ихъ, то можно было бы усу мниться, въ состояніи ли самый сильный и явный интересъ принудить такого надменнаго и своенравнаго человѣка искренно содѣйствовать двумъ правительствамъ, которыя всегда были предметомъ его злобы и отвращенія.
Когда извѣстіе о второмъ раздѣльномъ трактатѣ пришло въ Мадридъ, оно возбудило на минуту энергію слабаго правителя слабаго государства. Испанскій посланникъ при Лондонскомъ дворѣ получилъ повелѣніе протестовать противъ правительства Вильгельма, и протесты его были такъ наглы, что ему приказали оставить Англію. Карлъ отплатилъ высылкою англійскаго и голландскаго посланниковъ Французскій король, хотя главный виновникъ раздѣльнаго трактата, успѣлъ отиратить отъ себя всю ярость Карла и испанскаго народа, и направить ее противъ двухъ морскихъ державъ. Эти державы не имѣли теперь агентовъ въ Мадридѣ. Ихъ коварный союзникъ имѣлъ возможность безпрепятственно вести свои интриги, и вполнѣ воспользовался этою возможностью.
Партіи, окружавшія несчастнаго короля, вели между собою съ перемѣнчивымъ успѣхомъ долгую борьбу. На сторонѣ императорской Фамиліи была королева, принцесса этого дома. Съ нею соединились духовникъ короля и большая часть министровъ. На другой сторонѣ были двое изъ искуснѣйшихъ политиковъ того вѣка; кардиналъ Порто-Карреро, архіепископъ толедскій, и Гаркуръ, посланникъ Людовика.
Гаркуръ былъ благороднымъ образцомъ Французской аристократіи во дни ея величайшаго блеска: истинный джентльменъ, храбрый воинъ и искусный дипломатъ. Его любезныя и увлекающія манеры, его парижская живость, умѣренная кастильскою важностью, сдѣлали его Фаворитомъ всего двора. Онъ сталъ друженъ съ грандами. Онъ ласкалъ духовенство. Онъ ослѣплялъ толпу великолѣпіемъ своего образа жизни. Предразсудки, которые питалъ мадридскій народъ противъ французскаго характера, мстительныя чувства, порожденныя столѣтіями народнаго соперничества, мало по малу уступили его искусству; между тѣмъ какъ австрійскій посланникъ, мрачный, надутый, скупой нѣмецъ, каждый день дѣлалъ себя и свою страну болѣе и болѣе непопулярными.
Гаркуръ овладѣлъ дворомъ и городомъ. Порто-Карреро дѣйствовалъ на короля. Никогда мошенникъ и простакъ не соотвѣтствовали до такой степени другъ другу. Карлъ былъ боленъ, раздражителенъ и чрезвычайно суевѣренъ. Порто-Карреро, отправляя свои обязанности, научился искусству возбуждать и убаюкивать подобные умы; и онъ употреблялъ это искусство съ спокойною и скромною жестокостью, которая составляетъ отличительную черту безнравственныхъ и честолюбивыхъ прелатовъ.
Прежде всего онъ смѣнилъ духовника. Положеніе бѣднаго короля, во время борьбы между его двумя духовными совѣтниками, было ужасно. Однажды онъ былъ доведенъ до убѣжденія, что его болѣзнь есть болѣзнь тѣхъ несчастныхъ, описанныхъ въ Новомъ Завѣтѣ, которые жили въ гробахъ, которыхъ не могли связать никакія цѣпи и къ которымъ ни одинъ человѣкъ не осмѣливался приближаться[9]. Потомъ онъ совѣтовался о своей болѣзни съ колдуньею, которая жила въ Астурійскихъ горахъ. Многія лица были обвинены въ томъ, что они его околдовали. Порто-Карреро совѣтовалъ совершить страшный обрядъ заклинанія, который и былъ дѣйствительно совершенъ. Церемонія сдѣлала короля еще болѣе раздражительнымъ я несчастнымъ, чѣмъ когда-либо. Но она служила для цѣли кардинала, который послѣ многихъ тайныхъ происковъ успѣлъ изгнать не дьявола, а духовника.
За тѣмъ слѣдовало освободиться отъ министровъ. Мадридъ снабжался съѣстными припасами посредствомъ монополіи. Правительство заботилось объ этомъ щекотливомъ предметѣ такъ же, какъ смотрѣло за всѣмъ другимъ. Приверженцы дома Бурбоновъ воспользовались небрежностью администраціи. Вдругъ остановился подвозъ съѣстныхъ припасовъ. Продавцы начали требовать чудовищныя цѣны. Народъ возсталъ. Королевская резиденція была окружена огромною толпою. Королева увѣщевала ихъ. Священники вынесли дары. Все было напрасно. Нужно было разбудить короля отъ его тревожнаго сна и вывести ею на балконъ. Тамъ дано было торжественное обѣщаніе, что непопулярные совѣтники короны будутъ немедленно отставлены. Толпа оставила дворецъ и отправилась разрушать дома министровъ. Танинъ образомъ приверженцы австрійской линіи были лишены власти, и правленіе ввѣрено было приверженцамъ Порто-Картеро. Король перемѣнилъ городъ, гдѣ онъ пострадалъ отъ столь жестокаго оскорбленія, на великолѣпное уединеніе Эскуріала. Здѣсь: его ипохондрія приняла новое направленіе. Подобно своему предку Карлу V, его преслѣдовало страшное любопытство проникнуть къ тайны той могилы, къ которой онъ спѣшилъ. Въ склепахъ, устроенныхъ Филиппомъ II, подъ поломъ церкви св. Лаврентія, покоились три поколѣнія кастильскихъ государей. Въ эти темные своды несчастный монархъ сходилъ при свѣтѣ факела и проникалъ въ великолѣпную и мрачную комнату, гдѣ, вокругъ большаго чернаго распятія, были поставлены рядами гробницы королей и королемъ Испаніи. Тамъ онъ приказывалъ своей свитѣ вскрывать массивные бронзовые ящики, въ. которыхъ тлѣли останки его, предшественниковъ. Онъ довольно покойно смотрѣлъ ни страшное зрѣлище, пока не былъ вскрытъ, гробъ его первой жены, и она не предстала предъ нимъ, — такъ велико было искусство бальзамированія, — во всей своей глубоко врѣзавшейся въ память Карла красотѣ. Онъ бросилъ одинъ взглядъ на эти любимыя черты, которыхъ онъ не видалъ осьмнадцать лѣтъ, на эти черты, надъ которыми тлѣніе, казалось, не имѣло власти, и бросился изъ подземелья, восклицая: «она съ Богомъ, и я споро буду съ нею!» Эта ужасная картина довершила разрушеніе его тѣла и духа. Эскуріалъ сдѣлался ему ненавистенъ; и онъ поспѣшилъ въ Арангуесу. Но воды и тѣнистыя убѣжища итого восхитительнаго острова-сада, которыя съ такой любовью были прославлены искристымъ стихомъ Кальдерона, не доставили утѣшенія своему несчастному владѣтелю. Напрасно прибѣгалъ къ лекарствамъ, моціону, развлеченіямъ, онъ возвратился наконецъ въ Мадридъ, чтобы умереть.
Онъ былъ теперь осажденъ со всѣхъ сторонъ смѣлыми и искусными агентами дома Бурбоновъ. Главные дипломаты его двора увѣрили, что Людовикъ, и одинъ только Людовикъ, достаточно силенъ, чтобы сохранить Испанскую монархію нераздѣленною, и что Австрія совершенно неспособна, отвратить приведеніе въ исполненіе раздѣльнаго трактата. Нѣкоторые знаменитые юристы высказали: мнѣніе, что актъ отреченія, совершенный покойною. французскою королевою, долженъ быть тируемъ согласно съ символомъ, а не согласно съ буквою. Буква конечно исключала французскихъ принцевъ. Смыслъ же заключался только въ томъ, что всѣ мѣры должны быть приняты противъ соединенія испанской и французской короны на одной головѣ.
По всей вѣроятности, ни политическія, ни юридическія разсужденія не были бы достаточны, чтобы одолѣть пристрастіе, которое Карлъ чувствовалъ къ Австрійскому дому. Всегда была тѣсная связь между двумя великими королевскими линіями, происшедшими отъ брака Филиппа и Хуаны. Обѣ онѣ всегда смотрѣли на французовъ, какъ на своихъ естественныхъ враговъ. Нужно было прибѣгнуть къ религіознымъ ужасамъ, и Потто-Карреро употребилъ эти ужасы съ истинно-мастерскимъ искусствомъ. Жизнь короля приближалась къ концу. Неужели самый ревностный католическій государь совершитъ великій грѣхъ на краю могилы? И что можетъ быть большимъ грѣхомъ, какъ, изъ неразумной привязанности къ семейному имени, изъ нехристіанской антипатіи къ соперничествующему дому, устранить законнаго наслѣдника неизмѣримой монархіи? Нѣжная совѣсть и слабый умъ. Карла были сильно потрясены этими увѣщаніями. Наконецъ Порто-Карреро рискнулъ на мастерской ударъ. Онъ предложивъ Карлу обратиться за совѣтомъ къ папѣ. Король, который въ простотѣ своего сердца считалъ наслѣдника св. Петра непогрѣшимымъ руководителемъ въ духовныхъ дѣлахъ, послѣдовалъ внушенію; и Порто-Картеро, который зналъ, что его святѣйшество есть только орудіе Франціи, съ совершенною увѣренностью ожидалъ результата запроса. Въ отвѣтѣ, пришедшемъ изъ Рима, королю торжественно напоминали о великомъ отчетѣ, который онъ скоро долженъ будетъ дать, и предостерегали противъ явной несправедливости, которую онъ покушался сдѣлать. Его увѣряли, что право было на сторонѣ дома Бурбоновъ, и напоминали, что собственное спасеніе должно быть для него дороже, нежели Австрійскій домъ. Но онъ все еще оставался нерѣшительнымъ. Даже панскій авторитетъ не могъ одолѣть его привязанности къ семейству и его отвращеніе къ Франціи. Наконецъ онъ сталъ думать, что онъ дѣйствительно близокъ къ смерти. Тогда кардиналъ удвоилъ свои усилія. Священникъ за священникомъ, хорошо подготовленные для этого случая, были приводимы къ постели дрожащаго кающагося. Онъ умиралъ, совершая явный грѣхъ. Онъ обиралъ своихъ родныхъ. Онъ завѣщалъ гражданскую войну своему народу. Онъ уступилъ и подписалъ достопамятное завѣщаніе, источникъ столькихъ бѣдствій для Европы. Когда онъ приложилъ свое имя на документѣ, онъ залился словами. «Богъ, сказалъ онъ, даетъ королевства и отнимаетъ ихъ. Я уже одинъ изъ мертвыхъ.»
Завѣщаніе хранилось втайнѣ во время короткаго остатка его жизни. 3 ноября 1700 года онъ умеръ. Весь Мадридъ бросился толпами ко дворцу. Толпа была у входа. Передняя была наполнена посланниками и грандами, жаждавшими узнать, какія распоряженія сдѣлалъ покойный государь. Наконецъ створчатыя двери были отворены. Герцогъ Аврантисъ вышелъ и объявилъ, что вся Испанская монархія завѣщана Филиппу, герцогу анжуйскому. Карлъ приказалъ, чтобы въ промежуткѣ, который могъ пройти отъ его смерти до прибытія наслѣдника, правленіе было ведено совѣтомъ, котораго предсѣдательствующимъ членомъ былъ Порто-Карреро.
Людовикъ поступилъ такъ, какъ могли предполагать англійскіе министры, что онъ поступитъ. Почти не показывая вида, что онъ колеблется, онъ нарушилъ всѣ обязательства раздѣльнаго трактата и принялъ для своего внука великолѣпное завѣщаніе Карла. Новый государь спѣшилъ вступить по владѣніе своими областями. Весь французскій дворъ провожалъ его до Осо. Его братья провожали его до границы, которая, какъ они ошибочно воображали, перестанетъ быть границею. «Пиренеи, сказалъ Людовикъ, перестали существовать.» Эти самыя Пиренеи, нѣсколько лѣтъ спустя, были театромъ войны между наслѣдникомъ Людовика и принцевъ, котораго Франція посылала теперь управлять Испаніею.
Если бы Карлъ обыскалъ всю Европу, чтобы найти наслѣдника, котораго нравственный и умственный характеръ походилъ бы на его собственный, онъ не могъ бы выбрить ничего лучшаго. Филиппъ не былъ столь хворъ, какъ его предшественникъ, но онъ былъ въ полнѣ столь же слабъ, безпеченъ и суевѣренъ, онъ сдѣлался вскорѣ такимъ же ипохондрикомъ и эксцентрикомъ; и былъ даже еще болѣе женолюбивъ. Онъ былъ въ самомъ дѣлѣ мужъ, какихъ встрѣчается одинъ на десять тысячъ. Его первою заботою, когда онъ сдѣлался королемъ Испаніи, было достать себѣ жену. Со дня свадьбы до дня ея смерти, его первою заботою было имѣть ее возлѣ себя, и дѣлать, что она желала. Какъ только умерла эта жена, его первою заботою было достать другую. Другая была найдена, совершенно непохожая на передо. Но она была жена, и Филиппъ былъ доволенъ. Ни днемъ, ни ночью, ни больной, ни здоровый, ни во время отдыха, ни во время занятій, онъ не позволялъ ей отходить отъ себя ни на полчаса. Его духъ былъ слабъ отъ природы и получилъ разслабляющее воспитаніе. Филиппъ былъ воспитанъ посреди скучнаго великолѣпія Версаля.. Его дѣдъ былъ такъ же повелителенъ и тщеславенъ въ обращеніи съ королевскимъ семействомъ, какъ и въ государственныхъ дѣлахъ. Всѣ тѣ, которые выросли непосредственно подъ глазами Людовика, имѣли видъ людей, никогда не знавшихъ, Что значитъ чувствовать себя хорошо. Они были всѣ молчаливы, застѣнчивы и неловки. У всѣхъ, исключая герцога Бургундскаго, зло распространилось дальше чѣмъ на однѣ минеры. Дофинъ, герцогъ беррійскій, Филиппъ анжуйскій были люди ничтожнаго характера. Они не имѣли ни энергіи, ни силы воли. Они такъ мало привыкли судить или дѣйствовать сани за себя, что слѣпое повиновеніе сдѣлалось необходимымъ для ихъ комфорта. Новый король испанскій, освобожденный отъ контроля, былъ похожъ на того несчастнаго германскаго узника, который, когда съ него сняли, по прошествіи многихъ лѣтъ, оковы, повалился на полъ своей темницы. Стѣсненія, которыя ослабили духъ молодаго принца, были нужны для его поддержанія. Пока онъ не имѣлъ жены, онъ не могъ ничего дѣлать; а когда у него была жена, онъ дѣлалъ все, что ей было угодно.
Между тѣмъ какъ этотъ лѣнивый, тупоумный мальчикъ былъ на дорогѣ въ Мадридъ, дѣдъ его неусыпно работалъ. Людовикъ не имѣлъ причины бояться борьбы съ имперіею, если бы онъ имѣлъ дѣло съ нею одною. Онъ сдѣлалъ большія приготовленій для войны съ Леопольдомъ. Онъ запугалъ Генеральные штаты огромною арміею. Онъ пытался успокоить англійское правительство пышными обѣщаніями. Вильгельмъ не вдался въ обманъ. Онъ вполнѣ отвѣчалъ на ненависть Людовика и, если бы могъ дѣйствовать ко своимъ наклонностямъ, то объявилъ бы войну, когда только что сдѣлалось извѣстнымъ содержаніе завѣщанія. Но онъ былъ -связанъ конституціонными ограниченіями. Какъ его личность, такъ и его мѣры не были популярны въ Англіи. Его уединенная жизнь и холодное обращеніе отвратили народъ, привыкшій къ граціозной общительности Карла II. Его иностранный выговоръ и его чужеземныя привязанности были оскорбительны для національныхъ предразсудковъ. Его царствованіе было временемъ бѣдствій, слѣдовавшимъ за временемъ быстраго увеличенія благосостоянія. Тягости послѣдней войны и издержки на возстановленіе курса монеты чувствовались сильно. Девять священниковъ изъ десяти были якобитами въ душѣ и присягнули на вѣрность династія только для того, чтобы спасти свои мѣста. Большая часть провинціальныхъ джентльменовъ принадлежала къ той же партіи. Весь классъ поземельныхъ собственниковъ былъ враждебенъ тому интересу, который сталъ замѣтнымъ съ появленіемъ народнаго долга, и о которомъ думали, что онъ въ особенности покровительствуется дворомъ, интересу капиталистовъ. Средніе классы вполнѣ рѣшились не пускать Іакова и его семейство. Но они смотрѣли на Вильгельма только какъ на меньшее изъ двухъ золъ; и. пока не было явной опасности контръ-революціи, они были расположены перечить и насаждать государю, за котораго они, однако, случаѣ нужды, готовы были. жертвовать своею жизнью и имуществомъ. Они были мрачны и недовольны. «Въ цѣлой націи, какъ выражался Сомерсъ въ замѣчательномъ письмѣ къ Вильгельму, господствуетъ оцѣпенѣніе и упадокъ духа».
Въ Англіи все шло такъ, какъ могъ бы желать Людовикъ. Предводители партіи виговъ удалились отъ дѣлъ и были чрезвычайно непопулярны по случаю несчастнаго исхода раздѣльнаго трактата. Торіи, изъ которыхъ иные все еще бросали томные взоры на Ст. Жерменскій замокъ, были въ службѣ и имѣли рѣшительное большинство въ палатѣ общинъ. Вильгельмъ былъ столь затрудненъ состояніемъ партій въ Англіи, что не могъ рѣшиться на войну съ домомъ Бурбоновъ. Онъ страдалъ отъ сильныхъ и неизлечимыхъ болѣзней. Была полное основаніе думать" что чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ разрѣшатся бренныя узы, которыя связывали это слабое тѣло съ этою горячею и неодолимою душою. Если бы Людовику удалось на короткое время сохранить миръ, онъ вѣроятно могъ бы безопасно исполнить всѣ свои обширные планы. Въ этотъ кризисъ, въ самый важный кризисъ его жизни, гордость и страсти завлекли его въ ошибку, которая разрушила все, что сдѣлано было сорока годами побѣды и интриги, которая произвела раздробленіе королевства его внука и навлекла непріятельское вторженіе, банкрутство и голодъ на его собственное королевство.
Іаковъ II умеръ въ Ст. Жерменѣ. Людовикъ сдѣлалъ ему прощальный визитъ и былъ тамъ тронутъ торжественнымъ прощаніемъ и скорбью изгнанной королевы, что потерялъ изъ виду всѣ политическіе разсчеты и, увлеченный, какъ казалось, единственно состраданіемъ и не невеликодушнымъ тщеславіемъ, призвалъ принца Валлійскаго англійскимъ королемъ.
Негодованіе, которое чувствовали кастильцы, когда они услышали, что три иностранныя державы взялись привести въ передокъ испанское престолонаслѣдіе, было ничто въ сравненіи съ бѣшенствомъ, съ которымъ узнали англичане, что добрый сосѣдъ ихъ взялъ ни себя трудъ снабдить ихъ королемъ. Виги и торіи соединились въ порицаніи поступка французскаго двора. Лондонское Сити въ одинъ голосъ потребовало войны, и требованіе это, какъ эхо, отозвалось изъ каждаго уголка королевства. Вильгельмъ увидѣлъ, что его время пришло. Хотя его истощенное и страждущее тѣло едва могло двигаться безъ посторонней помощи, духъ его былъ столь are энергиченъ и рѣшителенъ, какъ въ двадцати-трехъ лѣтній возрастъ, когда онъ презиралъ соединенными силами Франціи и Англіи. Онъ оставилъ Гагу, гдѣ былъ занятъ заключеніемъ оборонительнаго союза съ штатами и императоромъ противъ честолюбивыхъ замысловъ Бурбоновъ. Онъ полетѣлъ въ Лондонъ. Онъ преобразовалъ Министерство. Онъ распустилъ парламентъ. Большинство новой палаты общинъ было за короля, и все готовилось самымъ рѣшительнымъ образомъ къ войнѣ.
До начала непріязненныхъ дѣйствій Вильгельма не стало. Но великій союзъ европейскихъ государей противъ Бурбоновъ былъ уже созданъ. «Главный работникъ умеръ, говоритъ Боркъ, но работа была основана на вѣрныхъ механическихъ началахъ и была столь же вѣрно исполнена.» 15 мая 1762 года война была единодушно объявлена въ Вѣнѣ, Лондонѣ и Гагѣ.
Такъ началась та великая борьба, которая въ теченіе 12 лѣтъ волновала всю Европу, отъ Вислы до Атлантическаго океана. Обѣ враждебныя коалиціи были, въ отношеніи территоріи, богатства и народонаселенія, почти равны между собою. На одной сторонѣ были Франція, Испанія и Баварія; на другой — Англія, Голландія, Имперіи и масса второстепенныхъ государствъ.
Та часть войны, которую взялся изложить лордъ Магонъ, хотя не наименѣе важна, но навѣрно наименѣе привлекательна. Въ Италіи, Германій и Нидерландахъ огромныя средства были въ распоряженіи великихъ генераловъ. Даны были громадныя сраженія. Крѣпость за крѣпостью покорялась. Желѣзная цѣпь бельгійскихъ укрѣпленій была прорвана. Посредствомъ правильнаго и систематическаго ряда операцій, продолжавшихся нѣсколько лѣтъ, французы были оттѣснены отъ Дуная и По въ свои провинціи. Война въ Испаніи, напротивъ, слагалась изъ событій, по-видимому, не имѣющихъ никакой связи. Перемѣны счастія похожи на тѣ перемѣны, которыя являются въ снахъ. Побѣда и пораженіе не влекутъ за собою своихъ обыкновенныхъ послѣдствій. Арміи возникаютъ изъ ничего и распадаются въ ничто. Однако, для разсудительныхъ читателей исторія, Испанская война, быть можетъ, любопытнѣе кампаній Мальборо и Евгенія. Судьба Милана и Нидерландъ была рѣшена военнымъ искусствомъ. Судьба Испаніи была рѣшена особенностями народнаго характера.
Когда началась война, молодой король былъ въ самомъ жалкомъ положеніи. По пріѣздѣ въ Мадридъ онъ нашелъ Порто-Карреро во главѣ управленія и не счелъ приличнымъ смѣнить человѣка" которому былъ обязанъ короною. Кардиналъ былъ только интриганъ, но никакъ не государственный мужъ. Онъ пріобрѣлъ при дворѣ и въ конфессіоналѣ рѣдкую степень искусства во всѣхъ уловкахъ, посредствомъ которыхъ господствуютъ надъ слабыми умами. Но о благородной наукѣ правленія — объ источникахъ народнаго богатства, о причинахъ народнаго упадка, онъ зналъ не болѣе чѣмъ его повелитель. Любопытно замѣтить контрастъ между ловкостью, съ которою онъ управлялъ совѣстью безумнаго больнаго, и глупостью, которую выказывалъ, будучи поставленъ во главѣ государства. На какихъ основаніяхъ лордъ Магонъ представляетъ кардинала человѣкомъ «блестящаго генія и обширныхъ способностей» — мы не въ состояніи понять. Людовикъ былъ совершенно другаго мнѣнія, и Людовикъ весьма рѣдко ошибался въ оцѣнкѣ характеровъ. «Всякій знаетъ, говоритъ онъ въ письмѣ къ своему посланнику, какъ неспособенъ кардиналъ. Онъ служитъ предметомъ презрѣнія для своихъ соотечественниковъ.»
Сдѣлано было нѣсколько жалкихъ денежныхъ сбереженій, которыя разорили частныхъ лицъ, не произведя никакой замѣтной пользы для государства. Полиція дѣлалась болѣе и болѣе несостоятельною. Безпорядки въ столицѣ умножились съ пріѣздомъ «французскихъ авантюристовъ, изверговъ парижскихъ публичныхъ и игорныхъ домовъ. Эта сволочь смотрѣла на испанцевъ, какъ на подчиненное племя, которое соотечественники новаго государя могутъ безнаказанно обижать и обманывать. Король ѣлъ и пилъ по ночамъ, весь день лежалъ въ постелѣ, зѣвалъ за столомъ совѣта и по недѣлямъ не распечатывалъ самыхъ важныхъ бумагъ. Наконецъ, онъ былъ пробужденъ единственнымъ волненіемъ, къ которому была способна его апатическая природа. Дѣдъ позволилъ ему жениться. Выборъ былъ счастливъ. Марія Луиза, савойская принцесса, прекрасная и граціозная дѣвушка тринадцати лѣтъ, уже вполнѣ созрѣвшая и тѣломъ и умомъ въ тотъ возрастъ, когда женщины болѣе холодныхъ климатовъ еще дѣти, — была избрана для вето. Король рѣшился увидѣться съ нею въ Каталоніи. Онъ оставилъ столицу, которая ему уже очень наскучила. При выѣздѣ на него напала толпа нищихъ. Онъ однако пробился сквозь нее и отправился въ Барцелону.
Людовикъ былъ вполнѣ убѣжденъ, что королева будетъ управлять Филиппомъ. Поэтому онъ искалъ кого-нибудь, кто-бы управлялъ королевою. Онъ назначилъ принцессу Орсини первою каммеръ-фрау, — должность, по лишенная значенія въ придворномъ штатѣ весьма молодой женщины и весьма женолюбиваго супруга. Принцесса была дочь французскаго пэра и вдова испанскаго гранда. Поэтому она была, по своему положенію, удивительно способна сдѣлаться орудіемъ двора Версальскаго при дворѣ Мадридскомъ. Герцогъ Орлеанскій называлъ ее въ выраженіяхъ, слишкомъ грубыхъ для перевода, поручикомъ капитана Мните нона, и названіе было вполнѣ заслужено. Она стремилась играть въ Испаніи роль, которую мадамъ Ментенонъ играла во Франціи. Но, хотя она по остроумію, свѣдѣніямъ и по талантамъ къ интригѣ, была, по меньшей мѣрѣ, равна своему образцу, ей все-таки не доставало того самообладанія, того терпѣнія, той невозмутимой ровности характера, которыя возвысили вдову шута до супруги самаго гордаго изъ королей. Принцессѣ было болѣе 50 лѣтъ, но она все еще гордилась своими прекрасными глазами и прекраснымъ станомъ; она все еще одѣвалась какъ молодая дѣвушка и все еще продолжала кокетничать до непристойности. Впрочемъ она была образована, краснорѣчива и не имѣла недостатка въ силѣ воли. Колкій Сенъ-Симонъ признается, что никто, кого она желала привязать къ себѣ, не могъ долго устоять противъ граціи ея обращенія и разговора.
Мы не имѣемъ времени разсказывать, какъ ока пріобрѣла и какъ она сохранила свою власть надъ молодою четою, ко двору которой она была назначена; какъ она сдѣлалась столь сильна, что ни министръ испанскій, ни посланникъ Франціи не могли держаться противъ нея; и самъ Людовикъ принужденъ былъ за нею ухаживать; какъ она получала изъ Версаля приказанія удалиться; какъ королева приняла сторону своей любимой подруги; какъ король принялъ сторону королевы, и какъ, наконецъ, послѣ бездны раздоровъ, лжи, уловокъ, дерзостей и ласкательствъ, споръ былъ улаженъ. Мы обращаемся къ событіямъ войны.
Когда непріязненныя дѣйствія были объявлены въ Лондонѣ, Вѣнѣ и Гагѣ, Филиппъ былъ въ Неаполѣ. Съ большимъ трудомъ, самыми настоятельными представленіями изъ Версаля, убѣдили его разстаться съ женою и отправиться безъ нея въ свои итальянскія владѣнія, которымъ тогда грозилъ императоръ. Королева дѣйствовала какъ правительница и, хоти еще ребенокъ, казалось, была вполнѣ столь же способна управлять королевствомъ, какъ ея супругъ или кто-либо изъ его министровъ.
Въ августѣ 1702 года морская сила, подъ командою герцога Ормонда, появилась у Кадикса. Испанскія власти не имѣли ни денегъ, ни регулярныхъ войскъ. Народъ восполнилъ въ нѣкоторой степени то, чего недоставало. Дворяне и фермеры дали денегъ. Крестьяне были преобразованы, но выраженію испанскихъ писателей, въ дружины героевъ-патріотовъ, или, какъ говоритъ генералъ Стантонъ, а въ пѣхотное ополченіе бездѣльниковъ». Если бы непріятель дѣйствовалъ съ энергіею и умомъ, Кадиксъ, вѣроятно, палъ бы. Но начальники экспедиціи были раздѣлены національными и профессіональными чувствами: голландцы были противъ англичанъ, сухопутныя власти противъ морскихъ. Спарръ, голландскій генералъ, былъ угрюмъ и золъ; Беллазисъ, англійскій генералъ, кралъ запасы. Лордъ Магонъ вмѣняетъ худой нравъ Спарра въ вину республиканскимъ учрежденіямъ Голландіи. На этомъ основаніи мы предполагаемъ, что онъ вмѣнилъ бы казнокрадство Беллазиса въ вину монархическимъ и аристократическимъ учрежденіямъ Англіи. Герцогъ Ормондъ, который имѣлъ начальство надъ всею экспедиціею, показалъ, при этомъ случаѣ, какъ при всякомъ другомъ, отсутствіе качествъ, которыхъ требуютъ трудныя обстоятельства. Дисциплины.не было; солдатамъ позволяли грабить я оскорблять тѣхъ, кого слѣдовало бы склонить на свою сторону. Войска грабили церкви, сбивали иконы, насиловали монахинь. Офицеры, вмѣсто того чтобы наказывать грабителей, дѣлились съ ними добычею; и наконецъ флотъ, нагруженный — употребляя слова Стангопа — «множествомъ грабежа и позора», покинулъ сцену славы Эссекса, бросивъ единственнаго знатнаго испанца, который объявилъ себя въ ихъ пользу и былъ повѣшенъ своими соотечественниками.
Флотъ уже удалялся отъ береговъ Португаліи и былъ на возвратномъ пути въ Англію, какъ герцогъ Ормондъ получилъ извѣстіе, что корабли, нагруженные золотомъ, только что пришли изъ Америки въ Европу, и, для избѣжанія встрѣчи съ его эскадрою, отправились въ гавань Виго. Грузъ состоялъ, какъ говорили, слишкомъ изъ трехъ милліоновъ Фунтовъ стерлинговъ золотомъ и серебромъ, кромѣ многихъ цѣнныхъ товаровъ. Надежда на грабежъ примирила всѣ споры. Голландцы и англичане, адмиралы и генералы, одинаково жаждали битвы. Испанцы могли съ величайшею легкостью спасти сокровище, только выгрузивъ его; но существовалъ основный законъ испанской торговли, чтобы галліоны выгружались въ Кадиксѣ, и только въ Кадиксѣ. Палата торговли въ Кадиксѣ отказалась, въ истинномъ духѣ монополіи, даже при этихъ обстоятельствахъ уступить малѣйшую часть своей привилегія. Дѣло было представлено въ Совѣтъ Индій. Совѣтъ этотъ разсуждалъ и медлить, какъ-разъ однимъ днемъ болѣе нѣмъ было возможно. Сдѣланы были нѣкоторыя слабыя приготовленія къ защитѣ. Двѣ разрушенныя башни при входѣ въ бухту Виго были заняты немногими дурно вооруженными и необученными крестьянами; бонъ былъ переброшенъ чрезъ входъ въ гавань, и нѣсколько французскихъ военныхъ кораблей, которые провожали галліоны изъ Америки, были зашвартованы внутри. Но все это ни къ чему не повело. Англійскіе корабли прорвали бонъ; Ормондъ и его солдаты взобрались на форты; французы сожгли свои корабли спаслись на берегъ. Завоеватели раздѣлили между собою нѣсколько милліоновъ долларовъ, а еще нѣсколько милліоновъ были потоплены. Когда всѣ галлоны были взяты или уничтодены, пришелъ приказъ въ надлежащей формѣ, дозволяющій разгрузить имъ.
Когда Филиппъ возвратился въ Мадридъ, въ началѣ 1703 года, онъ нашелъ финансы разстроеннѣе, народъ недовольнѣе и враждебную коалицію страшнѣе, нежели прежде. Потеря галліоновъ произвела большой недочетъ въ доходахъ. Кастильскій адмиралъ[10], одинъ изъ могущественнѣйшихъ подданныхъ въ Европѣ, бѣжалъ въ Лиссабонъ и присягнулъ за вѣрность эрцгерцогу. Король португальскій, скоро послѣ того, призналъ Карла королемъ Испаніи и приготовился поддерживать оружіемъ правѣ Австрійскаго дома.
Съ другой стороны, Людовикъ послалъ на помощь своему внуку двѣнадцати-тысячную армію подъ начальствомъ герцога Бервика. Бервикъ былъ сынъ Іакова II и Арабеллы Черчилль. Онъ былъ воспитанъ въ ожиданіи самыхъ высшихъ почестей, какими могъ пользоваться англійскій подданный; во все направленіе его жизни было измѣнено революціею, которая низвергнула его ослѣпленнаго отца. Бервикъ сдѣлался изгнанникомъ, человѣкомъ безъ отечества, и съ этого времени лагерь замѣнилъ ему родину и честь военнаго званіи стала его патріотизмомъ. Онъ облагородилъ свое жалкое призваніе. Онъ выполнялъ обязанности солдата-авантюриста съ какою-то суровою, холодною, Брутовскою добродѣтелью. Его военная вѣрность была испытываема сильнѣйшими искушеніями и оказалась непобѣдимою. Одно время онъ сражался противъ своего дяди: другой разъ противъ дѣла своего брата, но его никогда не подозрѣвали ни въ измѣнѣ, ни даже въ слабости.
Въ началѣ 1704 года, армія, составленная изъ англичанъ, голландцевъ и португальцевъ, была собрана на западной границѣ Испаніи. Эрцгерцогъ Карлъ прибилъ въ Лиссабонъ и лично явился во главѣ своихъ войскъ. Военное искусство Бервика, въ теченіе цѣлой кампаніи, удерживало союзниковъ, которые были подъ начальствомъ лорда Гальвея. На югѣ однако былъ нанесенъ сильный ударъ. Англійскій флотъ, подъ начальствомъ сэра Джорджа Рука, имѣя нѣсколько полковъ дессантнаго войска, предводимыхъ принцемъ Гессенъ-Дармштадтскимъ, появился передъ скалою Гибралтара. Эта знаменитая крѣпость, которую природа сдѣлала почти неприступною, и противъ которой всѣ средства военнаго искусства были употребляемы напрасно, была взята такъ же легко, какъ если бы она была открытою деревнею на равнинѣ. Гарнизонъ отправился на молитву, вмѣсто того, чтобы стоять на стражѣ. Нѣсколько англійскихъ матросовъ взлѣзло на скалу. Испанцы сдались на капитуляцію, и британскій Флагъ былъ водруженъ на валахъ, съ которыхъ уже никогда соединенныя арміи и флоты Франціи и Испаніи не могли его низвергнуть. Рукъ дошелъ до Малаги, далъ сраженіе въ сосѣдствѣ этого порта Французской эскадрѣ и, не одержавъ рѣшительной побѣды, возвратился въ Англію.
Но готовились болѣе великія событія. Англійское правительство рѣшилось послать въ Испанію экспедицію подъ начальствомъ Карла Мордонта, графа Питерборо. Человѣкъ этотъ былъ, если не величайшій, то конечно самый необыкновенный характеръ того столѣтія, — не исключая даже и шведскаго короля. Дѣйствительно, Питерборо можно назвать вѣжливымъ, ученымъ и влюбленнымъ Карломъ XII. Его мужество имѣло всю Французскую пылкость и всю англійскую стойкость. Плодовитость и дѣйствительность его ума почтя невѣроятны. Они проявлялись во всемъ, что онъ дѣлалъ: въ его кампаніяхъ, въ его переговорахъ, въ его дружеской перепискѣ, въ его самомъ легкомъ и наименѣе ученомъ разговорѣ. Онъ былъ нѣжнымъ другомъ, великодушнымъ врагомъ и вообще истиннымъ джентльменомъ. Но его блестящіе таланты и добродѣтели дѣлались почти безполезными для отечества, вслѣдствіе его легкомыслія, его неугомонности, его раздражительности, его болѣзненной жажды новизны и волненій. Его слабости не только вводили его, во многихъ случаяхъ, въ весьма затруднительное положеніе, но и увлекали его къ нѣкоторымъ поступкамъ, вполнѣ недостойнымъ его гуманной и благородной натуры. Покой былъ для него невыносимъ. Онъ любилъ облетать Европу скорѣе курьера. Онъ былъ въ Гагѣ на одной недѣлѣ, на слѣдующей въ Вѣнѣ. Потомъ ему приходило въ голову увидѣть Мадридъ, и онъ едва достигалъ Мадрида, какъ требовалъ лошадей и отправлялся въ Копенгагенъ. Никакая прислуга не тогда поспѣвала за нимъ. Никакіе тѣлесные недуги не могли удержать его. Старость, болѣзнь, угрожающая смерть почти не производили вліянія на его неустрашимость. Предъ самымъ совершеніемъ ужаснѣйшей изъ хирургическихъ операцій разговоръ его былъ столь же живъ, какъ разговоръ молодаго человѣка въ полной силѣ здоровья. На другой день послѣ операціи, вопреки увѣщаніемъ своихъ докторовъ, онъ хотѣлъ отправиться въ дорогу. Онъ былъ похожъ на скелета. Но его эластическій духъ поддерживалъ его при безпокойствахъ и страданіяхъ, которыя казались достаточными, чтобы свести въ могилу самаго дюжаго человѣка. Перемѣна занятій была столь же необходима для него, какъ перемѣна мѣста. Онъ любилъ диктовать шесть или семъ писемъ сразу. Тѣ, которые имѣли съ нимъ дѣла, жаловались, что, хотя онъ разсуждалъ обо всемъ съ большимъ искусствомъ, но его никакъ нельзя было удержать на одномъ пунктѣ. «Лордъ Питерборо, говорилъ Попъ, наскажетъ много милыхъ и живыхъ вещей въ своихъ письмахъ, но письма эти, пожалуй, черезъ-чуръ веселы и разсѣяны; между тѣмъ какъ лордъ Болингброкъ, когда ему приходилось писать къ императору или государственному человѣку, останавливался на самомъ существенномъ пунктѣ, налагалъ его въ самомъ сильномъ и яркомъ свѣтѣ и старался наилучшимъ образомъ примѣнить его въ цѣли.» Чѣмъ былъ Питерборо въ отношеніи къ Болингброку, какъ писатель, тѣмъ онъ былъ въ отношеніи къ Мальборо, какъ генералъ. Онъ былъ дѣйствительно послѣдній изъ странствующихъ рыцарей, храбрый до дерзости, щедрый до расточительности, великодушный въ обращеніи непріятелемъ, покровитель угнетенныхъ, обожатель женщинъ. Его добродѣтели и пороки были добродѣтелями и пороками Круглаго стола. Въ самомъ дѣлѣ, его характеръ едва-ли можетъ быть лучше представленъ, какъ строками, которыми авторъ прекрасной маленькой поэмы, «Monks and Gigants», описалъ сэра Тристрама:
"His birth, it seems, by Merlin’s calculation,
Was under Venus, Mercury, and Mars;
His mind with all their attributes was mixed,
And, like those planets, wandering and unfixed.
«From real» to realm he rau, and never staid;
Kingdoms and crowns he won, and gave.away:
It seemed as if his labours were repaid
By the mere noise and movement of the fray:
No conquests nor acquirements had he made;
His chief delight was, on some festive day
To ride triumyphant, prodigal, and proud,
And shower his wealth amidst the shouting crowd.
«His schemes of war were sudden, unforeseen,
Inexplicable both, to friend and foe;
It seemed as if some momentary spleen
Inspired the project, and impelled the blow;
And most his fortune and success were seen
With means the most inadequate and low»,
Most master of himself and least encumbered,
When overmatched, entangled, and outnumbered. (1)
(1) "Его рожденіе, кажется, по исчисленію Мерлина,
Было подъ Венерою, Меркуріемъ и Марсомъ.
Его умъ былъ перемѣшавъ со всѣми ихъ атрибутами,
И, подобно этимъ планетамъ, былъ блуждающъ и непостояненъ.
"Изъ королевства въ королевство онъ скакалъ и нигдѣ не останавливался.
Королевства и короны онъ выигрывалъ и отдавалъ:
Казалось, что его труды были вознаграждены
Однимъ шумомъ и движеніемъ боя.
Никакихъ завоеваній и пріобрѣтеній онъ не дѣлалъ.
Его главнымъ наслажденіемъ было, въ какой-нибудь праздничный день,
Ѣхать торжествующимъ, расточительнымъ и гордымъ
И бросать свое богатство ликующей толпѣ.
«Его планы войны были неожиданны, непредвидимы,
Необъяснимы какъ для друга, такъ и для врага.
Казалось, что какой-то минутный капризъ
Внушалъ планъ и вызывалъ ударъ;
А его счастіе и успѣхъ особенно проявлялись,
Когда средства были очень неравны и незначительны.
Онъ наиболѣе обладалъ собою и былъ наименѣе стѣсненъ
При затруднительныхъ обстоятельствахъ и противъ превосходныхъ силъ.
Въ іюнѣ 1705 года этотъ замѣчательный человѣкъ прибылъ въ Лиссабонъ съ пятью-тысячами голландскихъ и англійскихъ солдатъ. Эрцгерцогъ сѣлъ на корабль съ большою свитою, которую Питерборо великолѣпно угощалъ во время путешествія. Изъ Лиссабона флотъ пошелъ въ Гибралтаръ и, взявши на бортъ принца Гессенъ-Дармштадтскаго, поплылъ къ сѣверо-востоку, вдоль берега Испаніи.
Первое мѣсто, къ которому приблизилась экспедиція послѣ Гибралтара, была Альтеа въ Валенціи. Дурное правленіе Филиппа возбудило большое неудовольствіе по всей провинціи. Непріятелей горячо привѣтствовали. Крестьяне собрались ни берегъ, неся съѣстные припасы и восклицая: „да здравствуетъ Карлъ III!“ Сосѣдняя крѣпость Денія сдалась безъ боя.
Воображеніе Питерборо разгорѣлось. Онъ возъимѣлъ надежду окончить войну однимъ ударомъ. Мадридъ былъ только въ полутораста миляхъ. На дорогѣ было едва ли одно укрѣпленное мѣсто. Войска Филиппа были или на границахъ Португаліи, или на берегу Каталоніи. Въ столицѣ не было военной силы, исключая небольшого количества кавалеріи, составлявшей почетную стражу особы Филиппа. Но углубиться въ сердце большаго королевства съ арміею всего въ 7000 человѣкъ было слишкомъ смѣлымъ планомъ, чтобы понравиться эрцгерцогу. Принцъ Гессенъ-Дармштадтскій, который въ царствованіе покойнаго короля Испанія былъ губернаторомъ Каталоніи я который ставилъ черезъ-чуръ высоко свое вліяніе въ этой провинціи, былъ того мнѣнія, что слѣдовало тотчасъ же идти туда и атаковать Барцелону. Питерборо былъ стѣсненъ своими инструкціями и нашелъ нужнымъ покориться.
Шестнадцатаго августа флотъ явился предъ Барцелоной; и Питерборо нашелъ, что работа, заданная ему эрцгерцогомъ и принцемъ, заключала въ себѣ почти неодолимыя трудности. Одна сторона города была защищена моремъ, другая — сильными укрѣпленіями Монгуича. Стѣны были такъ обширны, что тридцати тысячъ человѣкъ едва было бы достаточно для обложенія крѣпости. Гарнизонъ былъ столь же многочисленъ, какъ осаждающая армія. Лучшіе офицеры испанской службы были въ городѣ. Надежды принца Гессенъ-Дармштадтскаго на общее возстаніе въ Каталоніи были жестоко обмануты. Къ нападающимъ присоединилось только около 1,500 вооруженныхъ крестьянъ, которыхъ услуги обходились дороже, нежели онѣ стоили.
Ни одинъ генералъ никогда не находился въ болѣе плачевномъ положеніи, чѣмъ то, къ которое былъ теперь поставленъ Питерборо. Онъ всегда возражалъ противъ плана осаждать Барцелону. Его возраженія были отвергнуты. Ему предстояло выполнить планъ, который онъ достойна? представлялъ невозможнымъ. Его лагерь былъ раздѣленъ на враждебныя партія; а самъ онъ былъ всѣми порицаемъ. Эрцгерцогъ и принцъ осуждали его за то, что онъ не приступилъ немедленно къ взятію города; но не сообщили ему плана, который далъ бы возможность семи тысячамъ человѣкъ совершитъ дѣло тридцати тысячъ. Другіе порицали генерала за то, что онъ отступилъ отъ своего, мнѣнія для дѣтскихъ прихотей Карла и жертвуетъ людьми, пытаясь выполнить невозможное. Голландскій военачальникъ положительно объявилъ, что его солдаты не тронуто» съ мѣста, не смотра ни. на какія приказанія Питерборо; что начать такую осаду — безуміе; и что люди не должны быть посылаемы на вѣрную смерть, когда нѣтъ никакой надежды получить какую-либо выгоду.
Наконецъ, послѣ трехъ недѣль бездѣйствія, Питерборо объявилъ твердое намѣреніе снять осаду. Тяжелая артиллерія была отослана на корабли. Готовились снова досадить войска. Карлъ и принцъ Гессенскій были въ ярости; но большая часть офицеровъ порицали своего генерала за то, что онъ такъ долго отлагалъ мѣру, которую наконецъ нашелъ-таки нужнымъ принять. Двѣнадцатаго сентября въ Барцелонѣ происходили торжества и публичныя увеселенія до случаю этого великаго избавленія. На слѣдующее утро англійскій флагъ развѣвался на валахъ Монгуича. Геній и энергія одного человѣка замѣнили сорокъ баталіоновъ.
Въ полночь Питерборо явился къ принцу Гесенсскому, съ которымъ онъ нѣкоторое время не говорилъ. «Я рѣшился, сэръ, отвалъ графъ, покуситься на приступъ; вы можете сопутствовать намъ, если найдете удобнымъ, и увидѣть, заслуживаю ли я и мои люди того, что вамъ угодно было говорить объ насъ.» Принцъ былъ пораженъ. Попытка, говорилъ онъ, была безнадежна; но онъ былъ готовъ принять свою долю участія и безъ дальнѣйшихъ разсужденій, спросилъ лошадь.
Полторы тысячи англійскихъ солдатъ были собраны подъ начальствомъ графа. Еще тысяча была поставлена какъ резервъ, у сосѣдняго монастыря, подъ командою Стангона. Послѣ извилистаго марша вдоль подошвы высотъ, Питерборо и его маленькая армія достигли стѣнъ Монгуича. Тамъ они оставались до разсвѣта. Какъ скоро они были открыты, непріятель выступилъ во внѣшній ровъ встрѣтить ихъ. На это-то и разсчитывалъ Питерборо и къ этому-то приготовлены были его люди. Англичане выдержали огонь, бросились впередъ, спрыгнули въ ровъ, обратили испанцевъ въ бѣгство и вошли въ укрѣпленіе вмѣстѣ съ бѣгущими. Прежде нежели гарнизонъ опомнился отъ перваго изумленія, графъ овладѣлъ внѣшними верками, взялъ нѣсколько пушекъ и набросалъ брустверъ для защиты своихъ людей. За тѣмъ онъ послалъ за резервомъ Стангона. Пока онъ ожидалъ этого подкрѣпленія, прешло извѣстіе, -что три-тысячи человѣкъ идутъ изъ Барцелоны къ Цонгуичу. Онъ тотчасъ же выѣхалъ на рекогносцировку, но едва успѣлъ оставить свои войскѣ, какъ на нихъ напалъ паническій страхъ. Ихъ положеніе въ самомъ дѣлѣ было полно опасности: они едва знали, какимъ образомъ были приведены въ Монгуичъ, число ихъ было не велико, ихъ генералъ удалился, они потеряли присутствіе духа и начали очищать фортъ. Питерборо получилъ извѣстіе объ этомъ происшествіи во-время, чтобы остановить отступленіе. Онъ прискакалъ къ бѣглецамъ, сказалъ имъ нѣсколько словъ и сталъ во главѣ ихъ. Звукъ его голоса, видъ его лица возстановили все ихъ мужество; они пошли обратно къ своей прежней позиціи..
Принцъ Гессенскій палъ въ смятеніи приступа, но все остальное шло хорошо. Стангопъ прибылъ; отрядъ, высланный изъ Барцелоны, отступилъ; тяжелая артиллерія была снова выгружена и направлена противъ внутреннихъ укрѣпленій Монгуича, который скоро палъ. Питерборо, съ своимъ обыкновеннымъ великодушіемъ, спасъ испанскихъ солдатъ отъ свирѣпости его побѣдоносной арміи и съ большою пышностью отдалъ послѣднія почести своему сопернику, принцу Гессенскому.
Покореніе Монгуича было началомъ ряда блистательныхъ подвиговъ. Барцелона пала, и за Питерборо осталась слава взятія съ горстью людей одного изъ обширнѣйшихъ и сильнѣйшихъ городовъ Европы. За нимъ осталась также слава, не менѣе дорогая для его рыцарскаго характера, слава спасенія жизни и чести прекрасной герцогини Пополи, которую онъ встрѣтилъ съ растрепанными волосами спасавшуюся бѣгствомъ, отъ ярости солдатъ. Онъ искусно воспользовался завистью, съ которою каталонцы смотрѣли на жителей Кастиліи. Онъ гарантировалъ провинціи, столицу которой теперь занималъ, всѣ ея древнія права и вольности, и тѣмъ успѣлъ привязать народонаселеніе къ Австрійскому дѣлу.
Почти вся окрестность объявила себя теперь въ пользу Карла. Таррагона, Тортоза, Герона, Дерида, Санъ-Матео отворили свои ворота. Испанское правительство послало графа Ласъ-Торреса съ 7,000 человѣкъ для покоренія Санъ-Матео. Графъ Питерборо только съ 1,200 человѣкъ заставилъ снять осаду. Офицеры совѣтовали ему довольствоваться этимъ чрезвычайнымъ успѣхомъ. Карлъ понуждалъ его возвратиться въ Барцелону; но среди такой дороги никакія представленія не могли остановить подобнаго человѣка. Была глубокая зима. Страна была гориста. Дороги — почти непроходимы. Люди были плохо одѣты. Лошади — извурены. Отступающая армія была гораздо многочисленнѣе, нежели преслѣдующая. Ню трудности и опасности исчезали предъ энергіею Питерборо. Онъ двинулся впередъ, гоня Ласъ-Торриса предъ собою. Нульсъ сдался отъ одного страха предъ его именемъ, и 4 февраля 1706 года онъ съ торжествомъ прибылъ въ Валенцію. Тамъ узналъ онъ, что отрядъ изъ 4,000 человѣкъ шелъ для соединенія съ Ласъ-Торресомъ. Въ глухую ночь двинулся онъ изъ Валенціи, перешелъ черезъ Хукаръ, неожиданно явился у лагеря непріятеля, и уничтожилъ, разсѣялъ и взялъ въ плѣнъ все подкрѣпленіе. Валенціянцы едва вѣрили своимъ глазамъ, когда увидѣли приведенныхъ плѣнныхъ.
Между тѣмъ дворы Мадридскій и Версальскій, раздраженные и встревоженные паденіемъ Барцелоны и возстаніемъ окрестной страны, рѣшились сдѣлать большое усиліе. Значительная армія, номинально подъ начальствомъ Филиппа, но въ дѣйствительности подъ командою маршала Тессе, вошла въ Каталонію. Флотъ, подъ начальствомъ графа Тулузскаго, одного изъ незаконныхъ дѣтей Людовика XIV, появился передъ гаванью Барцелоны. Городъ былъ атакованъ съ суши и съ моря разомъ. Особа эрцгерцога была въ сильной опасности. Питерборо во главѣ 3,000 человѣкъ шелъ съ большою поспѣшностью изъ Валенціи. Дать съ незначительными силами сраженіе большой регулярной арміи подъ предводительствомъ маршала Франціи, было бы безуміемъ. Поэтому графъ велъ войну на манеръ Мины и Эмпесинадо нашихъ временъ. Онъ занялъ позицію на сосѣднихъ горахъ, досаждалъ непріятелю безпрестанными тревогами, отрѣзывалъ отстающихъ, прерывалъ его сообщенія съ внутренностью страны и вводилъ въ городъ подкрѣпленія людьми и запасами. Онъ однако видѣлъ, что единственная надежда осажденныхъ была со стороны моря. Полномочіе отъ британскаго правительства давало ему верховное начальство не только надъ арміею, но, когда онъ будетъ находиться на кораблѣ, то и надъ флотомъ. Онъ пустился въ море ночью, на небольшой лодкѣ, не сообщивши никому о своемъ намѣреніи. Въ нѣсколькихъ миляхъ отъ берега онъ былъ принятъ на бортъ однимъ кораблемъ англійской эскадры. Взойдя на корабль, онъ объявилъ себя главнокомандующимъ и послалъ шлюпку съ приказаніемъ къ адмиралу. Если бы эти приказанія даны были нѣсколькими часами ранѣе, вѣроятно, цѣлый французскій флотъ былъ бы взятъ. Но графъ Тулузскій вышелъ въ море. Портъ былъ открытъ. Городъ освобожденъ. На слѣдующую ночь непріятель снялъ осаду и отступилъ къ Руссильону. Питерборо возвратился въ Валенцію, мѣсто, которое онъ предпочиталъ всякому другому въ Испаніи; а Филиппъ, который нѣсколько недѣль былъ въ разлукѣ съ женою, не могъ долѣе выносить своей горести и полетѣлъ на свиданье съ нею въ Мадридѣ.
Въ Мадридѣ, однако, ни ему, ни ей нельзя было оставаться. Блестящій успѣхъ, который Питерборо имѣлъ на восточномъ берегу полуострова, возбудилъ соревнованіе медлительнаго Гальвея. Онъ подвинулся къ сердцу Испаніи. Бервикъ отступилъ. Алкантара, Сіудадъ-Родриго и Саламанка пали, и завоеватели шли къ столицѣ.
Филиппъ былъ серьезно понуждаемъ своими совѣтниками перевести мѣстопребываніе правительства въ Бургосъ. Передовые посты союзной арміи виднѣлись уже на высотахъ надъ Мадридомъ. Извѣстно было, что главныя силы близки. Несчастный государь бѣжалъ съ королевою и дворомъ. Царственные странники, пропутешествовавъ восемь дней по дурнымъ дорогамъ, подъ палящимъ солнцемъ и проведя восемь ночей въ бѣдныхъ хижинахъ, изъ которыхъ одна обрушилась и чуть-было не задавила ихъ обоихъ — достигли метрополіи старой Кастиліи. Между тѣмъ непріятель съ торжествомъ вошелъ въ Мадридъ и провозгласилъ эрцгерцога на улицахъ столичнаго города. Аррагонія, всегда завидовавшая превосходству Кастиліи, послѣдовала примѣру Каталоніи. Сарагосса возстала не видавъ непріятеля. Губернаторъ, котораго Филиппъ назначилъ въ Картагену, измѣнилъ его довѣрію и сдалъ союзникамъ лучшій арсеналъ и послѣдніе корабли, которыми владѣла Испанія.
Толедо былъ съ нѣкотораго времени убѣжищемъ двухъ честолюбивыхъ, безпокойныхъ и мстительныхъ интригановъ: вдовствующей королевы и кардинала Порто-Карреро. Они давно были смертельными врагами. Они предводительствовали враждебными партіями Австріи и Франціи. Каждый изъ нихъ въ свою очередь господствовалъ надъ слабымъ и разстроеннымъ умомъ покойнаго короля. Наконецъ происки священника восторжествовали надъ ласками женщины; Порто-Карреро остался побѣдителемъ; и королева бѣжала со стыдомъ и скорбью отъ двора, надъ которымъ она нѣкогда владычествовала. Въ ея уединеніе скоро прибылъ тотъ, котораго козни разрушили ея вліяніе. Кардиналъ, пользовавшійся властью какъ-разъ столько времени, чтобы убѣдить всѣ партіи въ своей неспособности, былъ удаленъ въ свою эпархію и проклиналъ собственную глупость и неблагодарность дома, которому онъ слишкомъ усердно служилъ. Общіе интересы и общія ненависти примирили падшихъ соперниковъ. Австрійскія войска были впущены въ Толедо безъ сопротивленія. Вдовствующая королева сбросила съ себя ту печальную одежду, которую вдова короля Испаніи носитъ всю свою жизнь, и засіяла алмазами. Кардиналъ благословилъ знамена непріятеля въ своемъ великолѣпномъ соборѣ и освѣтилъ дворецъ въ честь великаго освобожденія. Казалось, что борьба окончилась въ пользу эрцгерцога, и что Филиппу ничего не оставалось, какъ быстрое бѣгство во владѣнія своего дѣда.
Такъ судили тѣ, которые не знали характера и обычаевъ испанцевъ. Нѣтъ страны въ Европѣ, въ которую легче было бы вторгнуться, чѣмъ въ Испанію; и нѣтъ страны въ Европѣ, которую труднѣе завоевать. Ничто не можетъ быть презрѣннѣе сопротивленія, которое Испанія представляетъ непріятелю со стороны регулярнаго войска; нѣтъ ничего страшнѣе энергіи, которую она обнаруживаетъ, когда сопротивленіе ея регулярной арміи уничтожено. Ея войска издавна имѣли слишкомъ много сходства съ толпами; но толпы ея были въ необыкновенной степени проникнуты духомъ армій. Солдатъ ея, въ сравненіи съ другими солдатами, лишенъ военныхъ качествъ; но крестьянинъ имѣетъ столько же этихъ качествъ, какъ солдатъ. Ни въ одной странѣ не брали неожиданностью такихъ сильныхъ крѣпостей; ни въ одной странѣ неукрѣпленные города не представляли столь яростнаго я упорнаго сопротивленія великимъ арміямъ. Война въ Испаніи, со временъ римлянъ, имѣла свой особенный характеръ: это огонь, который нельзя засыпать; онъ сильно горитъ подъ золой, и долго спустя послѣ того, какъ по всему казалось бы, что онъ потушенъ, прорывается сильнѣе, чѣмъ когда-либо. Это видѣли мы въ послѣднюю войну. Испанія не имѣла арміи, которая могла бы помѣриться силами съ одинаковымъ числомъ французскихъ или прусскихъ солдатъ; но одинъ день низвергнулъ прусскую монархію въ прахъ; одинъ день отдалъ корону Франціи въ распоряженіе непріятелей. Никакая Іена, никакое Ватерло не дали бы Іосифу возможности покойно царствовать въ Мадридѣ.
Поведеніе кастильцевъ во время войны за наслѣдство было очень характеристично. Не смотря на весь перевѣсъ въ числѣ и положеніи, они терпѣли постыдныя пораженія. Всѣ европейскія вассальныя земли испанской короны были потеряны. Каталонія, Аррагонія и Валенція признали австрійскаго принца. Гибралтаръ былъ взятъ горстью матросовъ; Барцелону штурмовали нѣсколько спѣшенныхъ драгунъ. Непріятель проникъ въ центръ полуострова и расположился въ Мадридѣ и Толедо. Между тѣмъ какъ совершались эти событія, нація почтя не показывала признака жизни. Богатаго едва можно было убѣдить пожертвовать или ссудить что-либо на веденіе войны; войска не оказали ни дисциплины, ни храбрости, и теперь, когда, наконецъ, казалось, что самые пылкіе должны были оставить всякую надежду, — проснулся народный духъ, свирѣпый, гордый, неодолимый. Народъ былъ безпеченъ, пока обстоятельства могли вселять надежду; онъ сберегалъ энергію къ тому времени, которое казалось временемъ отчаянія. Кастилія, Леонъ, Андалузія, Эстремадура возстали разомъ; каждый крестьянинъ досталъ ружье или пику; союзники были владѣтелями только земли, по которой они шли. Не одинъ солдатъ не могъ удалиться на сто ярдовъ отъ главныхъ силъ вторгнувшейся армія, безъ явнаго риска быть заколотымъ. Страна, чрезъ которую завоеватели прошли въ Мадридъ и которую они считали покоренною, была вся въ оружіи позади ихъ. Сообщенія съ Португаліей были отрѣзаны. Между тѣмъ деньги начали, впервые, быстро притекать въ кассу бѣжавшаго короля. «Третьяго дня, — говоритъ принцесса Орсини въ письмѣ, писанномъ въ это время, — священникъ села, состоящаго всего изъ 120 домовъ, принесъ 120 пистолей королевѣ. — Моя паства, сказалъ онъ, стыдится, что посылаетъ такъ мало, но проситъ васъ вѣрить, что въ этомъ кошелькѣ 120 вѣрныхъ по смерть сердецъ. — Добрякъ плакалъ, говоря это; и мы, правда, плакали тоже. Вчера другая небольшая деревня, въ которой только 20 домовъ, прислала намъ 50 пистолей.»
Между тѣмъ какъ кастильцы вездѣ вооружались за дѣло Филиппа, союзники своими дурными поступками столь же дѣйствительно служили этому дѣлу. Гальвей занималъ Мадридъ, гдѣ его солдаты предавались такому необузданному разврату, что половина ихъ была въ госпиталяхъ. Карлъ по пустому терялъ время въ Каталоніи. Питерборо взялъ Реквену и хотѣлъ идти изъ Валенціи къ Мадриду для соединенія съ Гальвеемъ; во эрцгерцогъ не далъ согласія на этотъ планъ. Поэтому негодующій генералъ остался въ своемъ любимомъ городѣ, на прекрасныхъ берегахъ Средиземнаго моря, читалъ, давалъ балы и ужины, напрасно пытался сколько-нибудь развлечься валенційскими быками и не напрасно волочился за валенційскимя женщинами.
Наконецъ эрцгерцогъ двинулся въ Кастилію и приказалъ Питерборо соединиться съ нимъ. Но было слишкомъ поздно. Бервикъ уже принудилъ Гальвея очистить Мадридъ; и, когда вся сила союзниковъ собралась у Гвадалахары, оказалось, что она по числу рѣшительно слабѣе силы непріятеля.
Питерборо составилъ планъ снова овладѣть столицею. Планъ былъ отвергнутъ Карломъ. Терпѣніе чувствительнаго и тщеславнаго героя истощилось. Онъ не имѣлъ того спокойствія характера, которое давало Мальборо возможность дѣйствовать въ полномъ согласіи съ Евгеніемъ и переносить стѣснительное вмѣшательство голландскихъ депутатовъ. Онъ просилъ дозволенія оставить армію. Позволеніе было дано охотно, и онъ поѣхалъ въ Италію. Чтобы имѣть какой-нибудь предлогъ для отъѣзда, эрцгерцогъ поручилъ ему сдѣлать заемъ въ Генуѣ на счетъ доходовъ Испаніи.
Съ этой минуты до конца кампаніи счастье сильно клонилось противъ австрійскаго дѣла. Бери и къ доставилъ свою армію между союзниками и португальскою границею. Они отступили къ Валенціи и прибыли въ эту провинцію, оставивъ около 10,000 плѣнныхъ въ рукахъ непріятеля.
Въ январѣ 1707 года, Питерборо прибылъ изъ Италіи въ Валенцію, не имѣя болѣе оффиціальнаго званія, но какъ волонтеръ. Спросили его мнѣнія, и мнѣніе дано было, кажется, вполнѣ основательное. Онъ выразилъ рѣшительное убѣжденіе, что не должно предпринимать наступательныхъ дѣйствій противъ Кастиліи. Легко будетъ, говорилъ онъ, защищать Аррагонію, Каталонію и Валенцію противъ Филиппа. Жители этихъ частей Испаніи преданы дѣлу эрцгерцога, и арміямъ дома Бурбоновъ будетъ сопротивляться цѣлое народонаселеніе. Энтузіазмъ кастильцевъ же можетъ скоро уменьшиться. Правительство Филиппа можетъ предпринять непопулярныя мѣры. Пораженія въ Нидерландахъ могутъ заставить Людовика взять назадъ подкрѣпленія, которыя онъ далъ своему внуку. И тогда то наступитъ время нанести рѣшительный ударъ. Этотъ превосходный совѣтъ былъ отвергнутъ. Питерборо, получившій теперь Формальныя предписанія возвратиться въ Англію, отправился, предъ открытіемъ кампаніи, а съ нимъ исчезло и счастье союзниковъ. Едва ли какой-нибудь генералъ сдѣлалъ когда-либо такъ много съ столь небольшими средствами. Едва ли какой-нибудь генералъ обнаружилъ столько оригинальности и смѣлости. Онъ обладалъ въ высшей степени искусствомъ привязывать въ себѣ тѣхъ, которыхъ побѣждалъ. Но онъ не былъ одинаково счастливъ въ снисканіи привязанности тѣхъ, съ которыми онъ дѣйствовалъ. Его обожали жители Каталоніи и Валенціи, но ненавидѣлъ принцъ, котораго онъ чуть не сдѣлалъ могущественнымъ королемъ, и генералы, которыхъ счастье и слава зависѣла отъ тѣхъ же обстоятельствъ, какъ его собственныя. Англійское правительство не могло понять его. Изъ-за его эксцентричности, оно не вѣрило разсудительности, которою онъ дѣйствительно обладалъ. Одинъ день онъ бралъ города конницею; лотомъ превращалъ въ одну минуту нѣсколько сотенъ пѣхоты опять въ кавалерію. Онъ почерпалъ политическія извѣстія преимущественно изъ любовныхъ интригъ и наполнялъ свои депеши эпиграммами. Министры думали, что было бы весьма неполитично поручить веденіе испанской войны такому вѣтренному и романтическому лицу. А потому они поручили командованіе лорду Гальвею, опытному ветерану, человѣку, который былъ въ войнѣ тѣмъ же, чѣмъ Мольеровы доктора въ медицинѣ, которому казалось гораздо почетнѣе претерпѣть пораженіе по правиламъ, нежели достигнуть успѣха нововведеніемъ, и который очень стыдился бы, если бы взялъ Монгуичъ такими странными средствами, какія употребилъ Питерборо. Этотъ великій полководецъ повелъ кампанію 1707 года самымъ ученымъ образомъ. На равнинѣ Альманзы онъ встрѣтилъ армію Бурбоновъ. Онъ расположилъ свои войска по методамъ, предписаннымъ лучшими писателями, и въ нѣсколько часовъ потерялъ 18,000 человѣкъ, 120 знаменъ, весь свой багажъ и всю артиллерію. Валенція и Аррагонія были тотчасъ же завоеваны Французами, и, въ концѣ года, гористая провинція Каталонія была единственною частью Испаніи, которая все еще держалась стороны Карла.
«Помнишь ли ты, дитя, говоритъ глупая женщина въ „Spectator“ своему мужу, что голубятня обвалилась послѣ обѣда того самаго дня, когда наша неосторожная дѣвка просыпала соль на столъ? — Да, моя милая, отвѣчаетъ джентльменъ, и первая за тѣмъ почта принесла намъ извѣстіе о битвѣ при Альманзѣ.» На приближеніе несчастія въ Испаніи, нѣкоторое время указывали предзнаменованія, гораздо болѣе очевидныя, нежели несчастье съ солонкою: неблагодарный принцъ, недисциплинированная армія, раздѣленный совѣтъ, зависть, торжествующая надъ заслугою, отозваніе геніальнаго человѣка и предоставленіе власти главнокомандованія въ руки педанта и лѣнтяя. Битва при Альманзѣ рѣшила судьбу Испаніи. Потеря была такова, что ее едва ли могли поправитъ Мальборо или Евгеній, и конечно не могли поправить Стангопъ и Старембергъ.
Стангопъ, который принялъ начальство надъ англійскою арміею въ Каталоніи, былъ человѣкъ съ большими способностями какъ въ военныхъ, такъ и въ гражданскихъ дѣлахъ, но способнѣе, мы думаемъ, для второстепенной, чѣмъ для главной роди. Лордъ Магонъ, съ обыкновенною своею откровенностью говоритъ намъ, — чего, кажется, прежде не было извѣстно, — что самый замѣчательный подвигъ его предка, завоеваніе Минорки, было внушено Мальборо. Старембергъ, методическій тактикъ германской школы, былъ посланъ императаромъ командовать въ Испаніи. Послѣдовали двѣ вялыя кампанія, въ которыхъ ни одна изъ враждебныхъ армій не сдѣлала ничего замѣчательнаго, но въ которыхъ обѣ чуть не погибли отъ голода.
Наконецъ въ 1710 году начальники союзныхъ силъ рѣшились отважиться на болѣе смѣлыя мѣры. Они начали кампанію смѣлымъ движеніемъ, двинулись въ Аррагонію, поразили войска Филиппа при Альменарѣ, поразили ихъ снова при Сарагоссѣ и подвигались къ Мадриду. Король опять бѣжалъ. Кастильцы бросились къ оружію съ тѣмъ же энтузіазмомъ, который они обнаружили въ 1706 году. Завоеватели нашли столицу пустою. Народъ заперся въ своихъ домахъ и отказался отъ всякихъ заявленій уваженія австрійскому принцу. Надо было нанять нѣсколько дѣтей, чтобы привѣтствовать его на улицѣ криками. Между тѣмъ при дворѣ Филиппа въ Вальядолидѣ тѣснились дворяне и прелаты. Тридцать-тысячъ человѣкъ послѣдовало за королемъ изъ Мадрида въ его новую резиденцію. Знатныя дамы, чтобы не остаться позади, совершили путешествіе пѣшкомъ. Крестьяне записывались въ солдаты тысячами. Деньги, оружіе и запасы были доставляемы въ изобиліи и усердіемъ народа. Страна вокругъ Мадрида была опустошаема большими партіями иррегулярной кавалеріи. Союзники не могли ни посылать депешъ въ Аррагонію, ни подвозить продовольствіе въ столицу. Эрцгерцогу опасно было охотиться въ самомъ близкомъ сосѣдствѣ занимаемаго изъ дворца:
Стангопъ хотѣлъ зимовать въ Кастиліи. Но весь военный совѣтъ не раздѣлялъ его мнѣнія; и въ самомъ дѣлѣ не легко понять, какъ союзники могли держаться въ столь неблагопріятное время, среди столь враждебнаго населенія. Карлъ, котораго личная безопасность была первою заботою генераловъ, былъ отправленъ въ ноябрѣ съ кавалерійскимъ конвоемъ въ Каталонію, и въ декабрѣ армія начала свое отступленіе къ Аррагоніи.
Но союзникамъ приходилось имѣть дѣло съ первостепеннымъ умомъ. Французскій король только что назначилъ герцога Вандома командовать въ Испаніи. Этотъ человѣкъ отличался своимъ грязнымъ видомъ, скотскимъ поведеніемъ, грубымъ шутовствомъ въ разговорѣ и безстыдствомъ, съ которымъ онъ предавался гнуснѣйшему изъ всѣхъ пороковъ. Его лѣность была почти невѣроятна. Даже среди кампаніи, онъ часто проводилъ цѣлые дни въ своей постелѣ. Его странная сонливость была причиною нѣкоторыхъ изъ самыхъ серьезныхъ пораженій, понесенныхъ арміями дома Бурбоновъ. Но когда онъ былъ возбужденъ какими-нибудь чрезвычайными обстоятельствами, его находчивость, его энергія и его присутствіе духа были таковы, какихъ нельзя было найти ни у одного Французскаго генерала, со времени смерти Люксанбурга.
Въ этотъ кризисъ, Вандомъ вполнѣ обладалъ собою. Онъ двинулся съ своими войсками изъ Талаверы и преслѣдовалъ, отступающую армію союзниковъ съ быстротою, можетъ быть безпримѣрною въ такое время и въ такой странѣ. Онъ шелъ день и ночь. Онъ переплылъ, во главѣ своей кавалеріи, разлившійся Генаресъ и въ нѣсколько дней настигъ Стангопа, который находился въ Бригуэгѣ съ лѣвымъ крыломъ союзной арміи. «Никто изъ насъ, говоритъ англійскій генералъ, не воображалъ, чтобы они были въ нѣсколькихъ дняхъ пути отъ насъ, и наше несчастіе произошло отъ невѣроятной быстроты, которую показала ихъ армія.» Стангопъ едва успѣлъ отправить курьера въ центръ арміи, которая была въ нѣсколькихъ миляхъ отъ Бригуэга, какъ на него напалъ Вандомъ. Городъ былъ окруженъ со всѣхъ сторонъ. Артиллерія громила бруствера. Одни ворота были взорваны миной. Англичане поддерживали страшный огонь, пока порохъ не былъ истраченъ. Потомъ они отчаянно дрались штыками противъ подавляющей силы. Они зажгли дома, которые были взяты нападающими. Но все было напрасно. Британскій генералъ видѣлъ, что сопротивленіе произведетъ только безполезное кровопролитіе. Онъ заключилъ капитуляцію; и его маленькая храбрая армія сдѣлалась военноплѣнною на честныхъ условіяхъ.
Едва Вандомъ подписалъ капитуляцію, какъ узналъ, что Старембергъ идетъ на выручку Стангопа. Тотчасъ сдѣланы были приготовленія къ генеральному сраженію. На слѣдующій день послѣ того, какъ англичане положили свое оружіе, произошла упорная и кровавая битва при Виллѣ-Виціозѣ. Старембергъ удержалъ за собой позицію. А Вандомъ пожалъ всѣ плоды сраженія. Союзники заклепали свои пушки и удалялись къ Аррагоніи. Но даже въ Аррагоніи они не нашли покоя. Вандомъ былъ за ними. Партіи гверильясовъ были вокругъ нихъ. Они бѣжали въ Каталонію; но въ Каталонію вторгнулась французская армія изъ Руссильона. Наконецъ, австрійскій генералъ, съ 6,000 утомленныхъ и упавшихъ духомъ человѣкъ, остатками великой и побѣдоносной арміи, нашелъ убѣжище въ Барцелонѣ, почти единственномъ мѣстѣ въ Испаніи, которое все еще признавало власть Карла.
Филиппъ былъ теперь гораздо безопаснѣе въ Мадридѣ, нежели его дѣдъ въ Парижѣ. Всякая надежда завоевать Испанію въ Испаніи прекратилась. Но въ другихъ мѣстахъ, домъ Бурбоновъ былъ доведенъ послѣдней крайности. Французскія арміи претерпѣли рядъ пораженій въ Германіи, Италіи и Нидерландахъ. Огромная сила, ободренная побѣдою и предводимая величайшими генералами того вѣка, была на границахъ Франціи. Людовикъ былъ принужденъ смириться предъ завоевателями. Онъ даже предложилъ отказаться отъ дѣла своего внука; но предложеніе его было отвергнуто. Между тѣмъ приближался великій поворотъ въ дѣлахъ.
Англійское министерство которое начало войну противъ дома Бурбоновъ, было составлено изъ торіевъ. Но война была войною виговъ. Она была любимою мечтою Вильгельма, короля-вига. Людовикъ вызвалъ ее, признавши повелителемъ Англіи государя, особенно ненавистнаго вигамъ. Война поставила Англію въ положеніе рѣшительной вражды къ той державѣ, отъ которой претендентъ и могъ только ожидать дѣйствительной помощи. Она соединила Англію въ тѣснѣйшій союзъ съ протестантскимъ и республиканскимъ государствомъ, съ государствомъ, которое содѣйствовало революціи и было готово гарантировать исполненіе акта престолонаслѣдія. Мальб0ро и Годольфинъ нашли, что они были поддерживаемы ревностнѣе ихъ старыми, противниками, нежели ихъ старыми товарищами. Министры, которые были расположены въ пользу войны, мало-по-малу обратились къ вигизму. Остальные удалились и имѣли преемниками виговъ. Коуперъ сдѣлался канцлеромъ. Соядерландъ, не смотра на весьма справедливую антипатію Анны, былъ сдѣланъ государственнымъ секретаремъ. При смерти принца Датскаго произошла еще болѣе обширная перемѣна. Вортонъ сдѣлался лордомъ-намѣстникомъ Ирландіи, а Сомерсъ — президентомъ совѣта. Подъ конецъ администрація была совершенно въ рукахъ партіи низкоцерковниковъ.
Въ 1710 году произошелъ сильный переворотъ. Королева всегда была тори въ душѣ. Всѣ ея религіозныя чувства были на сторонѣ установленной церкви. Ея родственныя чувства клонились въ пользу изгнаннаго брата. Ея эгоистическія чувства располагали ее въ пользу ревностныхъ поборниковъ прерогативы. Привязанность, которую она чувствовала къ герцогинѣ Мальборо, была большимъ обезпеченіемъ виговъ. Эта привязанность, наконецъ, превратилась въ смертельное отвращеніе. Въ то время, какъ великая партія, которая долго управляла судьбами Европы, была подкопана каммеръ-фрейлинами въ Сенъ-Джемскомъ дворцѣ, жестокая буря собралась въ странѣ. Глупый священникъ произнесъ глупую проповѣдь противъ основаній революціи. Благоразумнѣйшіе члены правительства хотѣли оставить его въ покоѣ. Но Годольфинъ, воспламененный всею ревностью новообращеннаго вига и раздраженный прозвищемъ, примѣненнымъ къ нему въ этой несчастной проповѣди, настоялъ, чтобы проповѣдникъ былъ обвиненъ. Увѣщанія кроткаго и проницательнаго Сомерса не были приняты во вниманіе. Обвиненіе было внесено; докторъ былъ осужденъ; и обвинители были погублены. Духовенство бросилось выручать преслѣдуемаго священника. Сельскіе дворяне бросились выручать духовенство. Такое проявленіе торійскихъ чувствъ, какого Англія не видѣла со временъ послѣднихъ лѣтъ правленія Карла II, устрашило министровъ и дало смѣлость королевѣ. Она прогнала виговъ, призвала Гарли и Ст. Джона къ власти и распустила парламентъ. Выборы обнаружили большую враждебность противъ прежняго правительства. Стангопъ, который во время своего отсутствія былъ предложенъ отъ Вестминстера, былъ побѣжденъ торійскимъ кандидатомъ. Новые министры, видя себя повелителями новаго парламента, имѣли всѣ поводы заключить миръ съ Франціей). Цѣлая система союза, въ который вступила страна, была вигскою системою. Генералъ, которымъ англійскія арміи были постоянно водимы къ побѣдѣ и котораго невозможно было замѣнить, былъ теперь, — чѣмъ бы онъ тамъ ни былъ прежде, — вигскимъ генераломъ. Если бы Мальборо былъ удаленъ, то вѣроятно послѣдовало бы какое-нибудь большое несчастіе. Но если бы командованіе осталось за нимъ, то каждый великій его подвигъ поднималъ бы кредитъ оппозиціонной партіи.
Поэтому былъ заключенъ миръ между Англіею и государями дома Бурбоновъ. Миръ этотъ лордъ Магонъ порицаетъ въ самыхъ сильныхъ выраженіяхъ. Онъ, правда, истый вигъ временъ перваго лорда Стангопа. «Я не могу не остановиться на минуту, говоритъ онъ, чтобы указать какъ столѣтіе измѣнило сущность вашихъ партій; какъ современный тори походитъ на вига правленія королевы Анны, а тори правленія королевы Анны на современнаго вига.»
Мы соглашаемся съ одною половиною положенія лорда Магона; съ другою же мы рѣшительно несогласны. Мы допускаемъ, что новый тори во многомъ походитъ на вига правленія королевы Анны. Это очень естественно. Худшее одного вѣка часто похоже на лучшее другаго. Домъ современнаго лавочника также хорошо меблированъ, какъ домъ значительнаго купца въ правленіе Анны. Люди низшаго класса носятъ теперь сукно тоньше, нежели щеголь Фильдингъ или щеголь Эджвортъ могли достать въ правленіе королевы Анны. Мы скорѣе довѣримся нынѣшнему аптекарю деревни, нежели доктору большаго города въ правленіе Анны. Дѣвушка изъ современнаго пансіона могла бы сказать ученѣйшему профессору правленія Анны такія вещи изъ географіи, астрономіи и химіи, которыя удивили бы его.
Наука государственнаго управленія — наука опытная, и потому она, какъ и всѣ опытныя науки, есть наука прогрессивная. Лордъ Магонъ былъ бы весьма хорошимъ вигомъ во дни Гарли. Но Гарли, котораго лордъ Магонъ такъ сильно порицаетъ, имѣлъ въ себѣ весьма много вигизма въ сравненіи даже съ Кларендономъ, а Кларендонъ былъ вполнѣ демократомъ въ сравненіи съ лордомъ Борлеемъ. Если лордъ Магонъ проживетъ, какъ мы надѣемся, еще 50 лѣтъ, то мы не сомнѣваемся, что, какъ теперь онъ хвастаетъ сходствомъ, которое тори нашего времени имѣютъ съ вигами революціи, такъ будетъ хвастать сходствомъ, которое тори 1882 года будутъ имѣть съ тѣми безсмертными патріотами, вигами билля о реформѣ.
Общество, мы думаемъ, постоянно идетъ впередъ въ знаніи. Хвостъ теперь тамъ, гдѣ была голова нѣсколько поколѣній тому назадъ. Но голова и хвостъ все еще остаются въ одинаковомъ разстояніи. Мамка настоящаго столѣтія такъ же умна, какъ судья quorum cust-alorum[11] временъ Шаллоу. Wooden Spoon нынѣшняго года привелъ бы въ замѣшательство Senior wrangler-а правленія Георга II[12]. Мальчикъ изъ народнаго училища читаетъ и пишетъ правильнѣе, чѣмъ половина представителей графствъ въ Октябрскомъ клубѣ[13]. Но существуетъ все-таки еще столь же большое различіе между судьями и мамками, между senior wrangler и wooden spoon, между членами парламента и дѣтьми благотворительныхъ заведеній. Такимъ же образомъ, хотя тори теперь можетъ быть очень похожъ на вига, жившаго 120 лѣтъ тому назадъ, но теперешній вигъ такъ же далеко впереди тори, какъ и прежде. Олень, который въ «Treatise on the Bathos» «боялся, чтобы его заднія ноги не догнали переднихъ», не менѣе ошибался, чѣмъ лордъ Магонъ, если лордъ думаетъ, что онъ дѣйствительно догналъ виговъ. Положеніе партій измѣнилось безусловно, но относительное ихъ положеніе осталось неизмѣннымъ. Во все продолженіе того великаго движенія, которое началось прежде, нежели существовали имена этихъ партій, и которое будетъ продолжаться послѣ того, какъ онѣ сдѣлаются устарѣлыми; во все продолженіе того великаго движенія, въ которомъ хартія Іоанна, учрежденіе палаты общинъ, уничтоженіе крѣпостнаго права, отдѣленіе отъ римскаго престола, изгнаніе Стюартовъ, реформа представительной системы, составляютъ послѣдовательныя ступени, — всегда существовали, подъ тѣмъ или другимъ именемъ, два разряда людей: такіе, которые были впереди своего вѣка, и такіе, которые были позади его; такіе, которые были умнѣйшими между своими современниками, и такіе, которые гордились, что они не умнѣе своихъ дѣдовъ. Утѣшительно подумать, что въ свое время послѣдній изъ тѣхъ, которые тащатся въ арріергардѣ великой колонны, займутъ мѣсто, занятое теперь авангардомъ. Торійскій парламентъ 1710 года считался бы самымъ либеральнымъ парламентомъ во дни Елисаветы; и въ настоящее время мало такихъ членовъ консервативнаго клуба, которые не были бы вполнѣ способны сидѣть съ Галифаксомъ и Сомерсомъ въ Kit-cat[14].
Итакъ, хотя мы допускаемъ, что современный тори имѣетъ нѣкоторое сходство съ вигомъ правленія королевы Анны, но мы никакъ не можемъ допустить, чтобы тори правленія Анны походилъ на современнаго вига. Развѣ современные виги составляли законы съ цѣлью запереть входъ въ нижнюю палату новымъ интересамъ, созданнымъ торговлею? Развѣ современные виги придерживаются ученія о божественномъ правѣ? Развѣ современные виги старались устранить всѣхъ диссентеровъ отъ должностей и власти? Современные виги, правда, въ настоящую минуту, подобно торіямъ 1712 года, желаютъ мира и тѣснаго соединенія съ Франціею. Но развѣ нѣтъ никакой разницы между Франціею 1712 года и Франціею 1832 года? Развѣ Франція теперь подпора «папской тиранніи» и «деспотической власти», противъ которыхъ наши предки сражались и молились? Лордъ Магонъ увидитъ, мы полагаемъ, что его параллель во всѣхъ главныхъ пунктахъ, такъ же невѣрна, какъ параллель, проведенная Флюэлленомъ между Македоніею и Монмутомъ[15], или параллель, открытая недавно однимъ остроумнымъ торіемъ между архіепископомъ Вилліамсомъ и архіепископомъ Вернономъ.
Мы соглашаемся съ лордомъ Магономъ, въ высокой оцѣнкѣ виговъ правленія королевы Анны. Но та часть ихъ поведенія, которую онъ избралъ для особенной похвалы, составляетъ именно часть, которую мы считаемъ наиболѣе подверженною возраженіямъ. Мы уважаемъ ихъ, какъ великихъ защитниковъ политической и умственной свободы. Правда, что достигнувъ власти, они не были свободны отъ ошибокъ, которыя естественно порождаетъ власть. Правда, что они были людьми, родившимися въ XVII столѣтіи, и что поэтому не знали многихъ истинъ, которыя общеизвѣстны людямъ XIX столѣтія. Но они были тѣмъ, чѣмъ были преобразователи церкви до нихъ, и чѣмъ были преобразователи палаты общинъ послѣ нихъ: вождями своихъ ближнихъ по прямому направленію. Правда, что они не допускали въ политическихъ преніяхъ той свободы, которая кажется намъ благоразумною и безопасною; но имъ мы одолжены уничтоженіемъ ценсуры. Правда, что они не довели началъ религіозной свободы до ихъ полнаго объема; но мы имъ одолжены актомъ вѣротерпимости.
Хотя мы думаемъ, что виги правленія Анны, въ цѣломъ, далеко превосходили мудростью и общественною добродѣтелью современныхъ имъ торіевъ, однако мы отнюдь не считаемъ себя обязанными защищать всѣ мѣры нашей любимой партіи. На практикѣ, жизнь, чтобы быть полезною, должна быть жизнью уступокъ. Но умозрѣніе не допускаетъ уступокъ. Государственный мужъ часто бываетъ въ необходимости соглашаться на мѣры, которыя ему не нравятся, чтобы только не подвергнуть опасности успѣхъ мѣръ, которыя онъ считаетъ мѣрами существенной важности. Но историкъ не бываетъ въ такой необходимости. Напротивъ, одна изъ его священнѣйшихъ обязанностей — указать ясно ошибки тѣхъ, общему поведенію которыхъ онъ удивляется. Итакъ, намъ кажется, что въ великомъ вопросѣ, который раздѣлялъ Англію въ теченіи четырехъ послѣднихъ лѣтъ правленія Анны, тори были правы, а виги не правы. Вопросъ состоялъ въ томъ: должна ли Англія заключать миръ, не вынудивъ у Филиппа отреченія отъ испанской короны.
Ни одна парламентская борьба, со времени билля объ исключеніи[16] до времени билля о реформѣ не была такъ сильна, какъ борьба, происшедшая между виновниками Утрехтскаго трактата и партіею войны. Общины были за миръ; лорды были за энергическія враждебныя дѣйствія. Королева была принуждена выбирать, какую изъ ея двухъ величайшихъ прерогативъ слѣдовало ей употребить въ дѣло: назначить ли ей новыхъ пэровъ, или распустить парламентъ. Узы партіи заступили узы сосѣдства и крови. Члены враждебныхъ партій не хотѣли почти говорить другъ съ другомъ, или кланяться другъ другу. Женщины являлись въ театръ, нося знаки своей политической секты. Расколъ распространился до самыхъ отдаленныхъ графствъ Англіи. Такіе таланты, которые прежде рѣдко выступали въ политическихъ спорахъ, выступили на поприще враждебныхъ партій. На одной сторонѣ былъ Стиль, веселый, живой, опьяненный жизненной силою и духомъ партіи, и Аддисонъ, съ своею блестящею сатирой, съ своей неистощимой плодовитостью Фантазіи и съ своей граціозной простотою слога. Впереди противоположныхъ рядовъ, являлся болѣе мрачный и свирѣпый духъ, политикъ-отступникъ, распутный священникъ, измѣнникъ въ любви, сердце, горящее ненавистью противъ всего человѣческаго рода, умъ, богато снабженный образами изъ навозныхъ кучъ и госпиталей[17]. Министры восторжествовали и миръ былъ заключенъ. За тѣмъ произошла реакція. Новый государь вступилъ на престолъ. Виги наслаждались довѣріемъ короля и парламента. Несправедливая строгость, съ которою тори обошлись съ Мальборо и Вальполемъ, была болѣе чѣмъ оплачена. Гарли и Прайоръ были ввергнуты въ тюрьму; Болингброкъ и Ормондъ были принуждены искать убѣжища въ чужой странѣ. Раны, нанесенныя въ этой отчаянной борьбѣ, продолжали воспаляться много лѣтъ. Долго члены обѣихъ партій не могли покойно и безпристрастно разсуждать о вопросѣ Утрехтскаго мира. Что министры-виги продали насъ голландцамъ; что министры-тори продали насъ французамъ; что война была ведена только для наполненія кармановъ Мальборо; что миръ былъ заключенъ только для облегченія возвращенія претендента, — подобныя и многія другія, совершенно неосновательныя или грубо-преувеличенныя обвиненія были поперемѣнно взваливаемы другъ на друга политическими диспутантами послѣдняго столѣтія. Въ наше время вопросъ можно разбирать безъ раздраженія. Мы изложимъ какъ можно кратче основанія, которыя привели насъ къ вашему заключенію.
Существовали двѣ опасности, которыхъ можно было ожидать отъ мира: вопервыхъ, опасность, что Филипъ можетъ быть расположенъ, по чувствамъ личной привязанности, дѣйствовать въ строгомъ согласіи съ старшею отраслью своего дома, покровительствомъ Французской торговлѣ на счетъ Англіи и держаться стороны Французскаго правительства въ будущихъ войнахъ; вовторыхъ, опасность, что потомство герцога Бургундскаго можетъ прекратиться, что Филиппъ можетъ по крови сдѣлаться наслѣдникомъ Французской короны, и что, такимъ образомъ, двѣ великія монархіи могутъ соединиться подъ властью одного государя
Первая опасность кажется намъ совершенно химерическою. Семейная привязанность рѣдко имѣла большое вліяніе на политику государей. Состояніе Европы во время Утрехтскаго мира доказывало, что въ политикѣ, связи интересовъ гораздо сильнѣе связей родства или свойства. Курфирстъ Баварскій былъ вытѣсненъ изъ своихъ владѣній тестемъ; Викторъ Амедей поднялъ оружіе противъ своихъ зятьевъ; Анна сидѣла на тронѣ, съ котораго она могла согнать самаго снисходительнаго отца. Правда, что Филиппъ привыкъ съ дѣтства смотрѣть на своего дѣда съ глубокимъ уваженіемъ. Поэтому казалось вѣроятнымъ, что вліяніе Людовика въ Мадридѣ можетъ быть весьма велико. Но Людовику было болѣе 70 лѣтъ; онъ не могъ прожить долго; его наслѣдникомъ было дитя въ колыбели. И безъ сомнѣнія не было основанія думать, что политика короля Испаніи будетъ управляема его отношеніемъ къ племяннику, котораго онъ никогда не видалъ.
Дѣйствительно, вскорѣ послѣ мира, обѣ отрасли дома Бурбоновъ начали ссориться. Образовался тѣсный союзъ между Филиппомъ и Карломъ, недавними соискателями кастильской короны. Испанская принцесса, обрученная съ Французскимъ королемъ, была самымъ оскорбительнымъ образомъ отослана назадъ въ ея родную страну, и Мадридскій дворъ издалъ декретъ, повелѣвавшій всѣмъ Французамъ оставить Испанію. Правда, что черезъ 50 лѣтъ послѣ Утрехтскаго мира образовался особенно тѣсный союзъ между французскимъ и испанскимъ правительствами. Но оба правительства были побуждаемы въ этомъ случаѣ не родственною любовью, но общими интересами и общими враждами. Ихъ договоръ, хотя названный семейнымъ, есть такой же чисто-политическій договоръ, какъ Камбрейская или Пильницская лиги.
Вторая опасность заключалась въ томъ, что Филиппъ можетъ наслѣдовать корону своей отчизны. Это не случилось, но могло случиться и, одно время, казалось весьма вѣроятнымъ. Больное дитя стояло между королемъ испанскимъ и наслѣдствомъ Людовика XIV. Филиппъ, правда, торжественно отказался отъ своихъ притязаній на французскую корону. Но способъ, которымъ онъ получилъ обладаніе испанскою короною, доказалъ недѣйствительность подобныхъ отреченій. Французскіе юристы объявили бы отреченіе Филиппа ничтожнымъ, какъ несообразное съ кореннымъ закономъ королевства. Французскій народъ принялъ бы вѣроятно сторону того, кого считалъ бы законнымъ наслѣдникомъ. Сенъ-Симонъ, — хотя гораздо менѣе ревностный къ наслѣдственной монархіи, нежели большая часть его соотечественниковъ, и сильно привязанный къ регенту, — объявилъ въ присутствіи этого принца, что онъ никогда не будетъ поддерживать притязаній Орлеанскаго дома, противъ притязаній короля Испаніи. «Если таковы мои чувства, сказалъ онъ, какія же должны быть чувства другихъ?» Извѣстно, что Болингброкъ былъ вполнѣ убѣжденъ, что отреченіе стоило не болѣе бумаги, на которой оно было написано, и требовалъ его только съ цѣлью ослѣпить англійскій парламентъ и народъ.
Но хотя одно время было вѣроятно, что потомство герцога Бургундскаго прекратится, и хотя было почти вѣрно, что если потомство герцога Бургундскаго прекратится, то Филиппъ предъявитъ съ успѣхомъ свои притязанія на французскую коронуемы все-таки защищаемъ принципъ Утрехтскаго трактата; Вопервыхъ, Карлъ, вскорѣ послѣ сраженія при Виллѣ-Виціозѣ, наслѣдовалъ, по смерти своего старшаго брата, всѣ владѣнія Австрійскаго дома. Конечно, если бы къ этимъ владѣніямъ онъ присоединилъ всю Испанскую монархію, политическое равновѣсіе находилось бы въ серьезной опасности. Соединеніе австрійскихъ владѣній и Испаніи не было бы, правда, такимъ тревожнымъ событіемъ, какъ соединеніе Франціи и Испаніи. Но Карлъ былъ уже императоромъ. Филиппъ же не былъ и могъ никогда не быть Французскимъ королемъ. Увѣренность въ меньшемъ злѣ, конечно, могла быть противопоставлена возможности большаго зла.
Но на самомъ дѣлѣ мы не вѣримъ, чтобы Испанія могла долго остаться подъ управленіемъ императора или короля французскаго. Характеръ испанскаго народа былъ лучшимъ ручательствомъ для народовъ Европы, нежели какое-либо завѣщаніе, какой-либо актъ отреченія или какой-либо трактатъ. Ту самую энергію, которую обнаружилъ кастильскій народъ, когда Мадридъ былъ занятъ союзными арміями, онъ обнаружилъ бы опять, какъ скоро оказалось бы, что его отчизна можетъ сдѣлаться французскою провинціею. Хотя онъ не былъ болѣе повелителемъ въ чужихъ краяхъ, но нисколько не былъ расположенъ терпѣть иностранцевъ повелителями у себя. Если бы Филиппъ попытался управлять Испаніею повелѣніями изъ Версаля, второй Великій союзъ легко могъ бы сдѣлать то, чего не смогъ совершить первый. Испанская нація соединилась бы противъ него такъ же ревностно, какъ прежде соединилась вокругъ него. И это, кажется, онъ вполнѣ предвидѣлъ. Въ теченіе многихъ лѣтъ любимою надеждою его сердца было когда-нибудь вступить на престолъ своего дѣда, но онъ, кажется, никогда не считалъ возможнымъ править вмѣстѣ какъ новымъ, такъ и роднымъ отечествомъ.
Таковы были опасности мира, и онѣ кажутся намъ не очень страшными. Этимъ опасностямъ нужно противопоставить бѣдствія войны и рискъ неудачи. Бѣдствія войны, трата людей, остановка торговли, растрата богатства, накопленіе долга — не требуютъ объясненія. Рискъ неудачи трудно съ точностью опредѣлить по прошествіи такого времени. Но мы думаемъ, что оцѣнка болѣе или менѣе близкая къ истинѣ, можетъ быть сдѣлана безъ большой трудности. Союзники были побѣдителями въ Германіи, Италіи и Фландріи. Отнюдь не было невѣроятно, что они проложили бы себѣ дорогу въ самое сердце Франціи. Но никогда, съ самаго начала войны, ихъ надежды не были такъ мрачны въ той странѣ, которая была именно предметомъ борьбы. Въ Испаніи они занимали лишь нѣсколько квадратныхъ миль. Расположеніе массы націи было имъ рѣшительно враждебно. Если бы они упорствовали; если бы они достигли успѣха соотвѣтствующаго ихъ величайшимъ ожиданіямъ; если бы они выиграли рядъ побѣдъ столь же блистательныхъ, какъ побѣды при Бленгеймѣ и Рамили; если бы Парижъ палъ; если бы Людовикъ былъ взятъ въ плѣнъ, — мы все еще сомнѣваемся, чтобы они достигли своей цѣли. Имъ все еще предстояла бы нескончаемая борьба съ цѣлымъ населеніемъ страны, представляющей особенныя удобства для иррегулярной войны, страны, въ которой вторгнувшіяся арміи терпятъ больше отъ голода, нежели отъ меча.
Поэтому, мы за Утрехтскій миръ. Но мы никакъ не почитатели государственныхъ людей, которые заключили этотъ миръ. Гарли, мы думаемъ, былъ напыщенный мелочный человѣкъ. Ст. Джонъ — блестящій плутъ. Большая часть ихъ послѣдователей состояла изъ сельскаго духовенства и сельскаго дворянства, двухъ классовъ людей, которые по образованію были тогда ниже порядочныхъ лавочниковъ или фермеровъ нашего времени. Священникъ Барнабасъ, священникъ Труллиберъ, сэръ Вильфуль Витвудъ, сэръ Франсисъ Ронггедъ, сквайръ Вэстернъ, сквайръ Солленъ[18] — таковы были люди, которые составляли главную силу торійской партіи въ продолженіе 60 лѣтъ, слѣдовавшихъ за революціею. Правда, что средства, которыми тори достигли власти въ 1710 году, были самыя безславныя. Правда, что способъ, какимъ они пользовались своею властью, былъ часто несправедливъ и жестокъ. Правда, что для приведенія въ исполненіе своего любимаго проэкта о мирѣ, они прибѣгали безъ малѣйшаго угрызенія совѣсти къ клеветѣ и обману. Правда, что они навязали британской націи отреченіе, о недѣйствительности котораго они знали. Правда, что они предали каталонцевъ мести Филиппа путемъ несообразнымъ съ человѣколюбіемъ и національною честью. Но мы не можемъ не высказать, что — хотя въ великомъ вопросѣ о войнѣ и мирѣ ихъ побужденія могли быть своекорыстны и недоброжелательны — ихъ рѣшеніе было благодѣтельно для государства.
Но мы уже переступили наши границы. Намъ остается только сердечно проститься съ лордомъ Магономъ и увѣрить его, что какъ бы мы ни мало сочувствовали его политическимъ мнѣніямъ, мы всегда встрѣтимъ его съ удовольствіемъ на нейтральномъ полѣ литературы.
- ↑ Scandalum magnatum назывался законъ, опредѣлявшій наказаніе за оскорбительныя рѣчи противъ дворянства. Онъ отмѣненъ въ царствованіе Георга III.
- ↑ Царь Эламскій, покоритель Содома и Гомора, жилъ за 2000 лѣтъ до P. X. (Cм. Быт. XIV).
- ↑ Побѣжденная (Греція, въ свою очередь,) одержала верхъ надъ дикимъ побѣдителемъ.
- ↑ Арауканы — индѣйское племя въ Южной Америкѣ (въ Чили); оно отличалось необыкновеннымъ мужествомъ въ борьбѣ съ испанцами въ XIV столѣтіи.
- ↑ Lope de Vega — одинъ изъ популярнѣйшихъ поэтовъ Испаніи. Число написанныхъ имъ драмъ простирается до баснословной цифры 1890, а общее число стиховъ до 21,000,000. По смерти жены онъ принялъ, въ 1588 г., участіе въ несчастной экспедиціи въ Англію (ум. 1636).
- ↑ Justiza Mayor былъ съ XIV ст. верховнымъ судьей Аррагоніи и Валенсіи. Назначеніе его зависѣло отъ народа. Наблюденіе за юрисдикціей королевскихъ судей и разрѣшеніе спорныхъ вопросовъ права принадлежали ему одному. Короли обязаны были давать передъ нимъ клятву въ вѣрности законамъ страны. Учрежденіе это уничтожено Филиппомъ II
- ↑ Гедеонъ. См. «Книга Судей»,VI, 40.
- ↑ Frog — лягушка: Baboon — обезьяна, павіанъ. — Подъ Nick Frog подразумѣвались голландцы; подъ Джонъ-Буллемъ — англичане, а подъ Lewis-Baboon — Французы.
- ↑ Еванг. отъ Марка, гл. 5, 1—5.
- ↑ Графъ Мельгаръ.
- ↑ Шекспиръ: «Merry wives of Windsor», акт. 1, сц. 1.
- ↑ Лучшіе студенты Кембриджскаго университета по математическимъ наукамъ дѣлятся, въ числѣ не менѣе 30 человѣкъ, при окончаніи экзамена, на три разряда: wrangerls, senior optimes и junior optimes. Первый студенъ высшаго разряда называется senior wrangler. Послѣдній студентъ 3 разряда называется wooden spoon.
- ↑ Торійскій клубъ, однимъ изъ членовъ котораго былъ Свифтъ.
- ↑ Одинъ изъ либеральныхъ клубовъ того времени.
- ↑ Шекспиръ: «King HenryV», акт. IV, сц. 7.
- ↑ Exclusion Bill — о лишеніи Іакова II правъ на престолъ, Маколей подробно говоритъ объ этомъ въ 1-й и 2-й частяхъ «Исторіи Англіи».
- ↑ Свифтъ.
- ↑ Личности изъ комическихъ произведеній того времени.