Война. Государственная Дума.
правитьНа Балканскомъ полуостровѣ, — этомъ складочномъ мѣстѣ горючихъ веществъ, — разгорѣлся давно ожидавшійся пожаръ, и у насъ въ шовинистской печати и въ шовинистскихъ кругахъ нашего общества, къ счастью немногочисленныхъ, ню къ несчастію вліятельныхъ, слышится зловѣщее требованіе:
— Пора водрузить крестъ на Святой Софіи, пора выгнать турокъ изъ Европы, пора захватить Константинополь въ свои руки.
— Зачѣмъ онъ вамъ?
— Какъ зачѣмъ? А страданія нашихъ братьевъ-славянъ! Развѣ во имя христіанства и кровнаго родства мы не должны заступиться за страждущихъ братьевъ?
Опять этотъ лицемѣрный мотивъ. Страждущіе братья…. Конечно, страждущіе. Но развѣ много лучше положеніе самихъ русскихъ у себя на родинѣ, а тѣмъ болѣе нашихъ инородцевъ, поляковъ, армянъ, грузинъ и особенно евреевъ? Какъ ни тяжелъ національный гнетъ надъ македонцами, но Турція никогда не знала преслѣдованій за. вѣру, — и это большое ея преимущество передъ Россіей; да и національный гнетъ въ ней не сильнѣе, чѣмъ тотъ, который практикуется у насъ. Ничего подобнаго тому безправію, въ которомъ находятся наши инородцы, современная конституціонная Турція не знаетъ.
Гораздо тяжелѣе гнетъ экономическій. Македонское крестьянство, находящееся въ тяжелой кабалѣ у мѣстныхъ помѣщиковъ, тяжело его чувствуетъ. Но и тугъ оно врядъ ли имѣетъ основаніе завидовать русскому малоземельному, тѣмъ паче безземельному деревенскому люду, или нашимъ рабочимъ, страдающимъ на фабрикахъ отъ непомѣрнаго рабочаго дня, отъ дурныхъ гигіеническихъ условій и обстановки труда, отъ грубаго обращенія мастеровъ, отъ жалкой заработной платы. Еще тяжелѣе отзывается на народныхъ массахъ безправіе личности, дурная администрація, дурной судъ, стѣсненіе свободы собраній, свободы слова. Но, читатель, не звучатъ ли для васъ тутъ очень и очень знакомыя ноты?
Когда на послѣднихъ митингахъ въ Петербургѣ то Родичевъ, то какой-нибудь изъ другихъ ораторовъ осмѣливался заговаривать о положеніи славянъ и о задачахъ Россіи по отношенію къ нимъ, то частный приставъ немедленно поднимался со своего мѣста и замогильнымъ голосомъ произносилъ:
— Задачи Россіи на Балканскомъ полуостровѣ выходятъ изъ рамокъ разрѣшенной бесѣды. Я не могу дозволить касаться этого вопроса.
Когда въ 1908 г., вскорѣ послѣ захвата Босніи и Герцеговины Австріей, проф. Погодинъ пожелалъ прочитать лекцію о Балканскомъ полуостровѣ, то администрація ему запретила. Такимъ образомъ, намъ, русскому обществу, не позволяютъ говорить о славянахъ. И въ то же время, намъ говорятъ о необходимости заступиться за этихъ славянъ на томъ основаніи, что ихъ свобода кѣмъ то стѣсняется. Не грубая ли это насмѣшка надъ нами? Во всякомъ случаѣ со времени провозглашенія конституціи въ Турціи, и турки, и славяне чувствуютъ себя тамъ все же свободнѣе, и аналогичнаго рода лекціи и митинги не встрѣчаютъ подобныхъ стѣсненій. Казалось бы, одного этого факта достаточно, чтобы оцѣнить лицемѣрную сущность призыва къ освобожденію турецкихъ христіанъ.
Безъ малаго сто лѣта тому назадъ, когда греки возстали противъ турецкой власти, въ Европѣ господствовало всеобщее убѣжденіе, что они завоюютъ себѣ дѣйствительную свободу. Пушкинъ писалъ тогда:
Возстань, о Греція, возстань!
Недаромъ напрягаешь силы,
Недаромъ потрясаетъ брань
Олимпъ, и Пиндъ, и Ѳермопилы.
Подъ сѣнью ветхой ихъ вершинъ
Свобода древняя возникла,
Святые мраморы Аѳинъ,
Гроба Тезея и Перикла.
Страна героевъ и боговъ,
Расторгни рабскіе вериги,
При пѣньи пламенныхъ стиховъ
Тиртея, Байрона и Риги!
Подобное же вѣрованіе существовало въ обществѣ во время послѣдующихъ возстаній босняковъ, герцоговинцевъ, болтаръ.
Вѣритъ ли кто-нибудь изъ теперешнихъ читателей, что Македонія «расторгнетъ рабскіе вериги» и станетъ страною дѣйствительно свободною?
Повидимому, кое-кто вѣритъ. По крайней мѣрѣ нашелся кружокъ лицъ, — и это все очень почтенныя, заслужившія общее уваженіе лица, М. Ковалевскій, И. Карѣевъ, С. Ольденбургъ, А. Шахматовъ и др., — которыя выпустили даже воззваніе къ обществу съ призывомъ оказать братскую помощь союзнымъ народамъ Балканъ, по увѣренію которыхъ «русское сердце въ общемъ подъемѣ, бьется живымъ сочувствіемъ побѣдному шествію славянъ и надеждою, что русское національное самосознаніе поможетъ обезпечить за ними плоды ихъ побѣдъ». Врядъ ли, однако, правы авторы воззванія, говоря въ наше сумеречное время о какомъ то общемъ подъемѣ, и врядъ ли они правы въ своей вѣрѣ въ то, что за народами останутся плоды ихъ побѣдъ. Народы принесутъ тяжелыя кровавыя жертвы, это безспорно; народы одержатъ побѣду, — это вѣроятно; но плоды побѣдъ достанутся главнымъ образомъ дипломатіямъ, династіямъ, вообще кому-нибудь другому, но не народу; это почти несомнѣнно.
Мы всѣ слишкомъ хорошо знаемъ, какъ далеко отъ свободы то состояніе, котораго достигли Греція, Сербія, Болгарія, послѣ освобожденія отъ турецкой власти, и не имѣетъ основанія надѣяться, чтобы Македоніи досталась послѣ побѣды лучшая участь. Мы всѣ слишкомъ хорошо знаемъ, что хотя въ войнѣ балканскихъ державъ противъ Турціи есть несомнѣнный идеальный мотивъ борьбы за свободу, но въ гораздо большей степени въ ней дѣйствуютъ очень сложные интересы торговли и промышленности, соображенія дипломатій разныхъ великихъ державъ и династическія честолюбія всѣхъ этихъ властителей греческихъ, черногорскихъ и сербскихъ, которые переплелись вмѣстѣ въ одинъ сложный и путанный клубокъ.
Если бы въ результатѣ войны, — войны для христіанскихъ государствъ побѣдоносной, какъ можно теперь сказать уже съ значительной степени увѣренностью, явилась бы федерація балканскихъ государствъ, то можно было бы только порадоваться такому результату войны. Но этотъ результатъ крайне мало вѣроятенъ, чтобы не сказать невозможенъ. Его не допуститъ Австрія; вѣдь балканская федерація ослабить ея коммерческое и политическое вліяніе на Сербію, можетъ быть, вырветъ у нея македонскій и вообще балканскій рынокъ, — которымъ она сильно дорожитъ, и отрѣжетъ отъ Эгейскаго моря, куда она настойчиво стремится. Такая федерація, если она включитъ въ себя и Албанію (въ качествѣ ли самостоятельнаго государственнаго цѣлаго или въ качествѣ области, раздѣленной между сосѣдними государствами), сильно затронетъ интересы Италіи, помѣстившей въ Албаніи значительные капиталы. Вообще надѣяться на такой исходъ войны — наивно, тѣмъ болѣе, что державы уже рѣшительно заявили о своемъ намѣреніи охранять территоріальное status quo и о своемъ согласіи только на автономію Македоніи въ рамкахъ турецкаго государства. Конечно, цѣна подобнаго рода заявленіямъ въ виду быстро развертывающихся событій можетъ оказаться весьма невысокой, и тѣ самыя державы, которыя вчера говорили о территоріальной неприкосновенности Турецкой имперіи, завтра, можетъ быть, сами захотятъ принять участіе въ дѣлежѣ наслѣдства больного человѣка. Но все-таки и эти заявленія — плохое предзнаменованіе для людей, вѣрящихъ въ свободную балканскую федерацію, какъ результатъ войны.
— Но историческая традиція… Вѣдь, Россія — наслѣдница Византіи, и въ качествѣ таковой, Константинополь принадлежитъ ей по праву.
Увы, эта ссылка не выдерживаетъ даже снисходительной критики. За пять столѣтій, прошедшихъ со времени паденія Византійскаго царства., политика Россіи по отношенію къ Турціи многократно мѣнялась. То Россія вела войны съ Турціей, то Россія охраняла Турцію отъ разгрома или заключала различныя конвенціи съ державами для сохраненія status quo на Балканскомъ полуостровѣ и принимала участіе въ подавленіи вооруженною рукою христіанъ Турціи. Совсѣмъ недавно, на нашей памяти, въ 1897 г. эскадры соединенныхъ державъ, и русская въ ихъ числѣ, подвергли обстрѣлу лагерь возставшихъ противъ турокъ критянъ. Въ 1903 г. Россія и Австро-Венгрія заключили извѣстное соглашеніе для проведенія реформъ въ Македоніи, которое имѣло цѣлью усмиреніе македонскаго возстанія и сохраненія надъ Македоніей турецкой власти. Гдѣ же традиція, которая давала бы право основывать на ней какія бы то ни было притязанія?
— Но голосъ народа требуетъ, чтобы магометанская держава въ Европѣ была сломлена, и на Святой Софіи вновь возсіялъ крестъ.
— Голосъ народа вы не спрашивали, и нашему народу никакого дѣла до Св. Софіи нѣтъ. Къ тому же врядъ ли онъ о ней что-либо знаетъ: вѣдь % нашего народа безграмотны. Если бы наша Дума была выбрана народомъ, то въ ней раздавался бы народный голосъ; теперь въ ней услышите лишь голоса губернаторовъ и Св. Синода, а немногіе дѣйствительные представители массъ, трудовики и соц.-демократы, будутъ противъ войны.
Если вы хотите по праву ссылаться на голосъ народа, то добивайтесь избирательнаго права въ Россіи, хотя бы въ томъ неудовлетворительномъ видѣ, въ какомъ оно имѣется въ Македоніи, а затѣмъ позаботьтесь о томъ, чтобы хоть на митингахъ и на лекціяхъ не запрещали говорить о Св. Софіи и славянахъ. Можетъ быть, въ этомъ «случаѣ мы узнали бы, чего хочетъ народъ. Но позволительно сомнѣваться, чтобы народъ высказался за войну.. Онъ не забылъ тѣхъ разочарованій, которыя.принесли ему обѣ послѣднія войны.
— Но наши коммерческіе интересы… хлѣбный экспортъ… разореніе отъ закрытія Босфора для судоходства.
Да, интересы хлѣбнаго экспорта, т. е. интересы главнымъ образомъ и въ первую голову помѣщиковъ и хлѣбныхъ торговцевъ, а косвенно, въ гораздо меньшей степени, южнаго нашего крестьянства и отчасти рабочихъ, заработокъ которыхъ такъ или иначе связанъ съ хлѣбнымъ экспортомъ, страдаютъ отъ закрытія Босфора для прохода коммерческихъ судовъ. Но если мы будемъ говорить о нашихъ коммерческихъ интересахъ, то не лучше ли съ самаго начала оставить въ сторонѣ и крестъ на Св. Софіи, до котораго намъ нѣтъ никакого дѣла, и даже страданія нашихъ братьевъ въ Македоніи, которые имѣютъ въ борьбѣ за свои интересы и сравнительно свободное общинное самоуправленіе, и народную церковь, и всеобщее голосованіе, и сравнительно свободную печать, т. е. орудія, намъ пока совершенно недоступныя. тѣмъ болѣе, что они безъ нашей помощи справятся съ врагами, можетъ быть, даже лучше, чѣмъ съ нею? Что же касается интересовъ нашего экспорта, то увѣрены ли вы, что при принадлежности Босфора Россіи онъ будетъ страдать рѣже, чѣмъ теперь?
Вѣдь нашъ хлѣбный экспортъ страдаетъ отъ закрытія Босфора только тогда, когда на его берегахъ ведется какая-нибудь война, т. е. во всякомъ случаѣ очень рѣдко, и очень не на долго. Такъ въ прошломъ году онъ былъ затрудненъ въ первый разъ послѣ болѣе чѣмъ 30 лѣтняго періода, и то всего на нѣсколько дней, во время разбойничьяго (съ благословенія, однако, русской дипломатіи) нападенія Италіи на Дарданеллы. Теперь онъ затрудненъ, конечно, вновь, но опять таки вслѣдствіе войны, въ которой не безъ вины и русская дипломатія.
Какой же смыслъ изъ опасенія рѣдкаго закрытія Босфора по случаю какой-нибудь возможной войны закрывать его на многіе мѣсяцы нарочно, такъ какъ Босфора безъ долгой и упорной войны мы, конечно, не получимъ? И получивъ его, мы не гарантированы въ будущемъ отъ новой войны, напр., съ Англіей, которая приведетъ къ тому же результату. Напротивъ, если бы во время этой возможной войны Босфоръ и Дарданеллы оставались въ рукахъ Турціи, то много шансовъ на то, что Англія не сочла бы нужнымъ нарушать безъ особенной нужды ея нейтралитетъ. Не лучше ли было бы обезпечить себѣ свободу плаванія по проливамъ, — за исключеніемъ рѣдкихъ случаевъ войны Турціи, — прочнымъ и дружескимъ союзомъ съ этой страной, недавно, и къ сожалѣнію, пока съ такими печальными послѣдствіями для своего политическаго бытія, вступившей на дорогу общечеловѣческаго прогресса?
Наше м-ство ин. дѣлъ какъ будто понимаетъ, это. По крайней мірѣ весной текущаго года (1912) т. Сазоновъ такъ опредѣлилъ задачи русской политики на Балканскомъ полуостровѣ:
1. Сохраненіе status quo.
2. Мирное развитіе малыхъ балканскихъ государствъ.
3. Поддержаніе обновленнаго строя Турецкой имперіи.
Программа очень хорошая, но, — увы, — не искренняя. Съ Турціей вела грубо-хищническую войну Италія, — и русское правительство помогало Италіи, насколько это только возможно безъ прямого нарушенія нейтралитета. Теперь начата новая война. Роль Россіи въ ней еще не выяснена, но во всякомъ случаѣ она не такова, чтобы укрѣпить довѣріе къ искренности весенней программы нашего министра иностранныхъ дѣлъ.
Во всякомъ случаѣ передъ лицомъ русскаго народа стоить въ настоящее время весьма важная задача: какимъ бы то ни было способомъ помѣшать кругамъ, заинтересованнымъ въ разжиганіи пожара, вовлечь Россію въ войну, исходъ которой, несмотря на доказанную военную слабость Турціи, крайне сомнителенъ, такъ какъ борьба никоимъ образомъ не можетъ ограничиться одною Турціею.
Въ настоящее время у насъ заканчиваются выборы въ четвертую Государственную Думу. Во всякомъ другомъ государствѣ это было бы наиболѣе удобнымъ моментомъ, чтобы заявить о желаніяхъ народа вообще и въ частности о его категорическомъ требованіи мирной политики. У насъ самое разсужденіе о требованіяхъ, предъявляемыхъ къ депутатамъ, а черезъ нихъ къ правительству, звучитъ какой то насмѣшкой. Избиратель имѣетъ дѣло не съ депутатомъ, а съ промежуточными инстанціями: выборщиками или даже только уполномоченными. А въ тѣхъ немногихъ городахъ, гдѣ кандидата на депутатское кресло можетъ лично явиться на народное предвыборное собраніе и изложить свою программу, тамъ рядомъ съ нимъ всегда высится мрачная фигура частнаго пристава; при каждомъ ненравящемся ей словѣ она поднимается и дѣлаетъ заявленіе: .Славяне въ тему -сегодняшней бесѣды не входятъ. Иностранная политика не включена въ программу сегодняшняго собранія». а то такъ и безъ всякой мотивировки: «Ораторъ вышелъ изъ предѣловъ темы. Закрываю собраніе». Такимъ образомъ даже въ городахъ избиратели имѣютъ лишь слабую возможность выяснить себѣ политическую физіономію борющихся кандидатовъ, въ провинціи же они избираютъ нерѣдко совсѣмъ въ темную. Къ этому присоединяются разъясненія неугодныхъ начальству избирателей и кандидатовъ и другіе формы и способы проведенія кандидатовъ угодныхъ; наконецъ, законодательное и всякое иное безсиліе Думы, которая въ любой моментъ можетъ быть закрыта на три дня для проведенія въ экстраординарномъ порядкѣ любого забракованнаго ею законопроекта. Всѣмъ этимъ полны газеты, все это всѣмъ хорошо извѣстно, и всѣмъ понятно, что говорить о выборахъ въ Государственную Думу, какъ о дѣйствительномъ и достаточномъ способѣ проявить и осуществить народную волю по отношенію къ грозящей въ настоящую минуту войнѣ, а также и къ другимъ настоятельнымъ вопросамъ нашей жизни, было бы совершенно наивно. Нечего удивляться, что массовой избиратель, у котораго давно опало приподнятое настроеніе 1905 — 06 г., относится къ выборамъ довольно равнодушно, что разговоры о Думѣ ведутся въ томъ же добродушномъ тонѣ дружеской болтовни, что и всякія сплетни и слухи о назначеніяхъ, повышеніяхъ и смѣщеніяхъ должностныхъ лицъ. Выборы проходятъ при печальномъ, но несомнѣнно значительномъ абсентеизмѣ избирателей, а кое-гдѣ и кое-кто поговариваетъ даже объ ихъ рѣшительномъ бойкотѣ.
Идея бойкота, какъ помнитъ читатель, пользовалась широкой популярностью въ 1906 году, передъ выборами въ первую Думу. Тогда въ ея защиту приводились глазнымъ образомъ два аргумента:
Выборы въ Думу производятся на основѣ избирательнаго закона 11 декабря 1905 года, лишающаго народныя массы по праву принадлежащей имъ доли участія въ законодательной работѣ и отдающей эту долю классу землевладѣльческому; сама Дума безсильна. Такая Дума народу не нужна. Идти въ нее — значитъ санкціонировать эту Думу — вотъ аргументъ, развивавшійся въ извѣстной бойкотистской брошюрѣ Мякотина.
Въ настоящую минуту Россія переживаетъ періодъ революціи, и участвовать въ выборахъ въ Государственную Думу, являющуюся жалкой подачкой народу, значитъ отвлекать народную энергію отъ работы революціонной въ мирное русло органической законодательной работы, притомъ завѣдомо безплодной. — вотъ аргументъ, развивавшійся Ленинымъ.
Отъ перваго аргумента отказались и сами его сторонники, когда приняли дѣятельное участіе въ выборахъ во вторую, и затѣмъ даже въ третью Думу, избиравшуюся на основѣ худшаго избирательнаго закона, и уже фактически воочію доказавшую свое безсиліе. Участіе въ послѣдующихъ выборахъ само по себѣ еще не говоритъ объ отказѣ отъ теоретической правильности второго аргумента, но, конечно, теперь врядъ-ли кто-нибудь станетъ оспаривать, что въ немъ заключалась значительная переоцѣнка революціонной энергіи, другими словами, невѣрное пониманіе историческаго момента. Во всякомъ случаѣ самъ Ленинъ вмѣстѣ со своими сторонниками принимаетъ дѣятельное участіе въ выборахъ, и въ противоположность своей недавней вѣрѣ въ близость переворота рекомендуетъ скромно «маленькіе, простенькіе камушки для фундамента носить».
Въ 1906 году бойкотъ имѣлъ боевой характеръ, и никому не пришло бы въ голову считать это теоріей индифферентизма. Въ настоящее время многое измѣнилось, и онъ едва ли не является теоретической надстройкой надъ простой политической инертностью. Въ самомъ дѣлѣ, — Дума безсильна, Дума есть мѣсто сквернословія, Дума есть питомникъ будущихъ вице-губернаторовъ, а участіе въ выборахъ въ Думу сопряжено съ хлопотами: нужно требовать занесенія въ списки избирателей, потомъ провѣрять, исполнено ли это требованіе, толкаться, ждать очереди, выслушивать окрики; часто это участіе сопряжено съ рискомъ, — и все это по большей части безъ практическихъ результатовъ. Не проще ли остаться дома и провести свободный вечеръ за раскладываніемъ пасьянса или перекинуться въ винтъ съ добрыми пріятелями? Исходъ тотъ же самый…
Недавно, въ первый, если не ошибаюсь, разъ въ литературѣ появилось теоретическое оправданіе такого индифферентизма. Это сдѣлалъ какой-то провинціальный пріятель г. Стаи — ча, написавшій ему письмо въ отвѣтъ на пріятельскіе упреки; а тотъ, съ пріятельской нескромностью, это письмо тиснулъ въ газетѣ «Столичные Отклики» (№ 2), снабдивъ его заголовкомъ: «Софизмъ или правда?».
«Участіе въ выборахъ… — пишетъ пріятель Стаи — ча. Участвуя въ выборахъ, выбирая лѣвыхъ, страна покажетъ свое недовольство правительствомъ, выразитъ ему осужденіе и пр., и пр., и пр. Но есть и другая сторона въ вопросѣ:
Надоѣло.
Да, просто-напросто, надоѣло. Во-первыхъ, страна уже три раза показывала свое недовольство правительствомъ, и никто въ этомъ недовольствѣ не сомнѣвается. И, въ концѣ-концовъ, получается картина вродѣ, какъ въ баснѣ: медвѣдь недоволенъ бревномъ, которое, вися на деревѣ, заграждаетъ ему путь къ меду, и онъ его отстраняетъ лапой; бревно — бацъ его по мордѣ; медвѣдь толкаетъ его сильнѣе, а бревно еще сильнѣе. Во-вторыхъ, — позволь быть на минуту сентиментальнымъ: — тутъ замѣшанъ, пожалуй, даже вопросъ достоинства и чести. Вѣдь быть оппозиціоннымъ на выборахъ съ тайной подачей голосовъ — хитрость небольшая, это все же лишь фига въ карманѣ. И мы все время держимъ эту фигу наготовѣ. Но, наконецъ, становится противнымъ. И, если нѣтъ возможности или смѣлости ее обнаружить и открыто поднести подъ носъ кому слѣдуетъ, то нѣтъ уже желанія держать ее и въ карманѣ. Во всякомъ случаѣ — трудно вдохновиться задачей организаціи фиго-карманной демонстраціи, или, какъ вы выражаетесь — выборной кампаніей.
Да и поймите вы, наконецъ, никакой избирательной кампаніи у насъ нѣтъ и быть не можетъ. Избирательная кампанія можетъ быть тамъ, гдѣ существуетъ политически развитая жизнь, гдѣ политическіе вопросы проникаютъ всю жизнь и играютъ роль не только два мѣсяца изъ пяти лѣтъ, а постоянно. А какъ дѣло обстоитъ у насъ? Что нашъ городишко думаетъ о политикѣ правительства, о разрѣшеніи стоящихъ на очереди законодательныхъ вопросовъ? Конечно, ничего. Или, еще хуже — то, что пишетъ объ этихъ вопросахъ „Биржевка“. И вотъ отъ „Бирже-Вѣдомостнаго“ политическаго настроенія вы хотите получить депутата съ опредѣленной общественной физіономіей. Какъ мы его найдемъ, какъ опредѣлимъ? Какъ учтемъ способность того или иного лица къ такой отвѣтственной работѣ, когда никто изъ насъ давно никакого участія въ политической дѣятельности не принималъ? И получается: надо выставить кандидата для законодательной дѣятельности, а намѣчается это лицо не по признаку политическихъ убѣжденій, программъ, а по признакамъ совершенно постороннимъ дѣлу: Ивана Ивановича выбирать нельзя, ибо онъ не можетъ оставить своего дѣла, а съ семьей въ городѣ на депутатское жалованье ему не прожить; зато Николай Семеновичъ потерялъ мѣсто, и ему надо помочь — пусть идетъ въ Думу. А самъ чортъ не знаетъ, что изъ себя могутъ представить въ Думѣ и Иванъ Ивановичъ, и Николай Семеновичъ. Послѣдній когда-то, во дни подъема, былъ с.-р. Но, что съ нимъ сдѣлалось за шесть лѣтъ, когда все такъ измѣнилось — кто знаетъ! Помнится, онъ отзывался съ похвалой и о Гучковѣ, и о Милюковѣ, и о Гегечкори. Въ Думѣ онъ будетъ, вѣроятно, кадетомъ. Но, можетъ быть, и правымъ октябристомъ. Можетъ онъ и самъ этого еще толкомъ не знаетъ… И что удивительнаго? Вѣдь партійность имѣетъ смыслъ лишь въ самой Думѣ; въ странѣ же быть трудовикомъ, соціалъ-демократомъ или кадетомъ, такъ же смѣшно и нелѣпо, какъ нелѣпо было бы считать себя младо-туркомъ или англійскимъ торіемъ: вѣдь всѣ, дѣйствительно, насущные вопросы теперешней нашей жизни лежатъ внѣ плоскости этихъ дѣленій. И вотъ намъ приходится, поневолѣ, довольствоваться смутными очертаніями политической физіономіи, настолько смутными, что не отличишь праваго прогрессиста отъ лѣваго соціалъ-демократа. И не забывайте: это неопредѣленность только первой стадіи выборовъ. На конечной стадіи, въ губернскомъ избирательномъ собраніи, когда всѣ эти неопредѣленности съѣдутся, начнутъ торговаться, интриговать — тамъ туманъ превратится въ туманъ въ квадратѣ. И самъ Аллахъ не разберетъ, что вынырнетъ изъ этого тумана въ качествѣ лицъ, облеченныхъ довѣріемъ народа.
Но неопредѣленность — это еще лучшій случай. Въ большинствѣ губерній широкія массы демократическихъ избирателей имѣютъ право только участвовать въ выборахъ; исходъ же выборовъ заранѣе предопредѣленъ избирательнымъ закономъ; тамъ всѣ усилія неминуемо должны разбиться о неумолимыя таблицы распредѣленія выборщиковъ по куріямъ. Тамъ нѣтъ борьбы уже потому, что успѣхъ заранѣе обезпеченъ за противникомъ.
Да и за настоящимъ-ли противникомъ? Вотъ надвинулась опасность, что батюшки задавятъ выборы… Въ Петербургѣ вамъ придется вести борьбу съ Леляновымъ… Дѣйствительно ли это политическіе противники? Они ли направляютъ ходъ государственнаго корабля? Они ли вдохновляютъ политику правительства? Не созданы ли они искусственно, для отвода глазъ, какъ чучела на войнѣ, на которыя лишь понапрасну тратятся снаряды… Или, скажемъ иначе: надо бороться съ врагомъ, но врагъ далеко, въ сторонѣ, сидитъ спокойно и смѣется. А къ вамъ на расправу онъ посылаетъ лишь своихъ прислужниковъ и лакеевъ: воюйте, молъ, съ ними. И на выборахъ вы поставлены въ такія условія, что и куклы искусственныя, эта дворня съ чернаго крыльца, и та оказывается сильнѣе васъ. Избирательная борьба — мнимая политическая борьба; противникъ въ ней фиктивный, созданный случайной, подчасъ для самого составителя неожиданной, редакціей избирательнаго права. Какъ же вдохновляться такой борьбой?
Но пойдемъ дальше. Предположимъ, что судьба, случай и избирательный законъ оказались милостивыми, что курія зубровъ оказалась посрамленной, священники забаллотированны, а Николай Семеновичъ, за котораго вы распинались, не оказался октябристомъ, и наша губернія посылаетъ всѣхъ депутатовъ оппозиціонныхъ. Вѣнецъ всѣхъ надеждъ и стремленій! Но переведемъ на языкъ реальностей, — что даетъ намъ эта побѣда? — Конечно, ничего, кромѣ удовольствія читать время отъ времени, что знакомыя лица въ Думѣ произносятъ болѣе или менѣе удачныя и дѣльныя рѣчи (хотя, гдѣ ужъ намъ до Цицероновъ!…). А на каникулы эти лица будутъ привозить свѣжія политическія сплетни изъ первыхъ рукъ. И такъ въ продолженіе пяти лѣтъ. Но гдѣ же какая-нибудь перспектива? Гдѣ просвѣтъ? Гдѣ надежда?
Итакъ — вы говорите: выбирайте. А я васъ спрашиваю: къ чему? И не говорите мнѣ о какихъ то свободахъ, народоправствахъ, соціальныхъ реформахъ. Вы сами не вѣрите въ ихъ осуществимость черезъ Думу. Не говорите о реальныхъ нуждахъ и задачахъ — ихъ достиженіе на совершенно иномъ пути. Не говорите о моральномъ значеніи выборовъ, ибо избирательный законъ позаботится о томъ, чтобы моральное значеніе было обратное нужному, а, кромѣ того, и стыдно, наконецъ, становится быть вѣчно недовольнымъ и не умѣть претворить свою волю въ дѣло. Что же остается? Агитаціонное значеніе рѣчей? Запросы, разоблачающіе правительство и господъ положенія? Формулировка требованій народныхъ? Обличеніе и слово правды съ думской трибуны? Но, вѣдь, право же, не только вѣра мертва безъ дѣла, а мертво безъ нихъ и слово. Словъ было много. Все важное, все нужное уже сказано, теперь осталось лишь повтореніе. Съ каждымъ повтореніемъ слово будетъ менѣе цѣннымъ, разъ за нимъ не встанетъ дѣло. А какъ связать Думу съ дѣломъ?
Вотъ тебѣ попытка философскаго обоснованія абсентеизма, идеологія избирательнаго индифферентизма. До сихъ поръ защищали свои взгляды лишь тѣ, кто проповѣдываетъ активное отношеніе къ выборамъ: одни проповѣдывали активно воздерживаться (бойкотировать), другіе активно участвовать. Но выслушайте и тѣхъ, кто не слушаетъ убѣжденій ни бойкотистовъ, ни ихъ противниковъ».
Читатель проститъ эту длинную выписку, — заимствовалъ я ее изъ газеты, сравнительно мало? распространенной, а между тѣмъ, она интересна и характерна, и во всякомъ случаѣ, заслуживаетъ того, чтобы надъ ней подумали. Пріятелю Стан--ча надоѣло показывать фигу изъ кармана. Пріятелю Стан--ча не хочется разбираться въ оттѣнкахъ политическихъ мнѣній всѣхъ Ивановъ Ивановичей и Николаевъ Семеновичей, надоѣло читать рѣчи думскихъ депутатовъ, надоѣло бороться безъ надежды на успѣхъ, — и онъ предпочитаетъ сидѣть дома. Тутъ ясно, въ чемъ дѣлю: дѣло въ утомленіи, дѣло въ нежеланіи разбираться въ томъ, что непонятно съ перваго взгляда, въ нежеланіи работать, когда нельзя добиться сейчасъ-же непосредственныхъ результатовъ. То, что исторія знаетъ примѣры произвола, давившаго общественную мысль и самодѣятельность цѣлыми вѣками и все-таки не успѣвавшаго окончательно задавить ихъ; что избирательное право въ Англіи до 1832 г. было едва ли лучше, чѣмъ у насъ теперь, что при Тюдор-ахъ парламентъ былъ игралищемъ власти въ степени не меньшей, чѣмъ наша Дума, и что столѣтней борьбой и работой, парламентской и внѣпарламентской, англійскій народъ вышелъ на широкую дорогу; что въ Болгаріи при Стамбуловѣ власти прямо насыпали въ избирательныя урны тысячами бюллетени съ именами желательныхъ кандидатовъ, — всѣ эти факты, и десятки другихъ, аналогичныхъ, идеологъ обывательскаго индифферентизма просто игнорируетъ.
Таковы разсужденія откровеннаго и добросовѣстнаго идеолога обывательскаго индифферентизма. Много ли отличается отъ нея идеологія активнаго бойкота?
Сами бойкотисты съ негодованіемъ отвергнутъ подобное сопоставленіе.
Ихъ требованія широки и многооблемлющи, къ сѣрой обывательщинѣ они относятся съ нескрываемымъ презрѣніемъ. Даже въ большевикахъ (соціалъ-демократахъ) они склонны видѣть проявленіе этой сѣрой обывательщины, такъ какъ тѣ отказались отъ бойкота выборовъ. Какъ нетребовательны они стали, когда-то грозные большевики эти, — съ негодованіемъ говоритъ Я. Вѣчевъ, единственный уцѣлѣвшій до нашего времени теоретикъ и идеологъ бойкота въ литературѣ[1], «Ихъ формула для переживаемаго момента гласитъ почти какъ — наше время, не время широкихъ задачъ. Вы помните ее, напоминаетъ Вѣчевъ требованіе Ленина: азы твердить и маленькіе, простенькіе камушки для фундамента носить. Да здравствуютъ сѣрыя будни! Да здравствуетъ муравьиная работа!» — съ язвительной ироніей заканчиваетъ онъ. Самъ онъ, подобно герою Некрасовской Саши, «души не растратитъ своей на муравьиной работѣ людей».
«Бойкотизмъ, — говорить онъ, — ко многому обязываетъ; принятіе бойкота, хотя бы пассивнаго, не имѣетъ смысла безъ параллельнаго приступа къ наступательной, агрессивной тактикѣ».
Мысль теоретически совершенно вѣрная. На практикѣ, однако, она оказалась ошибочной даже во время выборовъ въ первую Думу, такъ какъ тогда бойкотисты говорили: «Въ Думу выбирать не слѣдуеть», а что слѣдуетъ дѣлать вмѣсто участія въ выборахъ, оставалось у нихъ въ карманѣ. Теперь Вѣчевъ тоже не договариваетъ, на какую наступательную, агрессивную тактику зоветъ онъ своихъ читателей. Конечно, онъ не виноватъ въ томъ. что договорить не можетъ: онъ пишетъ въ журналѣ, подчиненномъ власти Главнаго Управленія по дѣламъ печати, журналѣ, подверженномъ конфискаціямъ, страдающемъ, какъ всѣ другіе добросовѣстные журналы, отъ 129, 128 и 1034 статей. Онъ, конечно, не виноватъ въ этомъ, но считаться съ существующимъ положеніемъ и основывать свою политическую дѣятельность на фактическомъ положеніи вещей онъ обязанъ. Между тѣмъ выходитъ, — повторяю, не по его винѣ, — что онъ зоветъ къ воздержанію отъ извѣстнаго политическаго дѣйствія во имя какой-то агрессивной тактики, о которой онъ не можетъ сказать ни слова. Что же остается у читателя въ головѣ?
Я былъ почти на всѣхъ митингахъ, устраиваемыхъ всѣми тремя боровшимися въ Петербургѣ партіями (кадеты, трудовики, соціалъ-демократы), и одинъ разъ, — всего только одинъ разъ, — мнѣ удалось видѣть и слышать выступленіе сторонника Вѣчева:
«Дума есть не законодательное и даже не законосовѣщательное учрежденіе, а учрежденіе беззаконіе-прикрывательное, — говоритъ онъ. Между тѣмъ, въ Думу идутъ такіе почтенные люди, какъ Милюковъ, Березинъ и другіе. Что они будутъ дѣлать тамъ? Они явятся фиговымъ листкомъ для прикрытія наготы Пуришкевичей и Марковыхъ. Пусть ужъ лучше господа Пуришкевичи и Марковы выступаютъ нагишемъ, въ чемъ мать родила. А выходъ изъ этого тупика, въ который Россію завело правительство, долженъ быть найденъ на другомъ пути. Пока оппозиція говоритъ въ Думѣ хорошія рѣчи, котъ Васька слушаетъ, да ѣстъ. А я бы повару иному велѣлъ на стѣнѣ зарубить, чтобъ тамъ рѣчей не тратить попустому, гдѣ нужно власть употребить».
Рѣчь была покрыта аплодисментами. Критика Государственной Дума была ярка и сильна, и оставляла впечатлѣніе: характеристика г.г. Пуришкевичей и Марковыхъ была очень недурна, — но — врядъгли эта рѣчь убѣдила хоть кого-нибудь. Въ самомъ дѣлѣ Выходъ на другомъ пути, говорилъ ораторъ. На какомъ, однако? Нужно употребить власть. Какимъ образомъ? Объ этомъ ораторъ умолчалъ. Онъ не виноватъ, конечно, что долженъ былъ умолчать. Но гдѣ же будетъ избиратель искать этого пути, какимъ способомъ примѣнитъ онъ свою власть, когда ему не сдѣлано даже намека? Что долженъ сдѣлать избиратель, котораго убѣдили бы Вѣчевъ и его сторонникъ? Ему не надо было требовать занесенія своего имени въ избирательный "списокъ, ему не зачѣмъ ходить на митинги, ему надо отказаться отъ той, хотя и слабой организаціонной связи, которая все же связываетъ избирательскую массу съ лидерами политическихъ партій и даетъ этимъ послѣднимъ нѣкоторое соприкосновеніе съ народомъ; наконецъ, въ день выборовъ въ Петербургѣ, 25 Октября, ему надо сидѣть дома. Однимъ словомъ, практическій совѣтъ: сидите дома, и раскладывайте пасьянсъ. Иного совѣта нѣтъ, и при существующихъ нашихъ условіяхъ быть даже не можетъ.
Для насъ, не чувствующихъ высокомѣрнаго презрѣнія къ муравьиной работѣ людей, выборы прошли не совсѣмъ безплодно.
Въ Петербургѣ боролись три партіи, и каждая, соціалъ-демократы, трудовики и кадеты, развивала свою программу, хотя и далеко не полно. Нѣкоторыя собранія были закрыты приставомъ подъ всякими предлогами. О многомъ приходилось говорить намеками, многаго нельзя было касаться вовсе. При этомъ въ каждомъ участкѣ имѣлась своя собственная конституція. О чемъ сравнительно свободно дозволялъ говорить приставъ Литейной части, то оказывалось запретнымъ на Васильевскомъ Островѣ, и наоборотъ. Въ Москвѣ было хуже: тамъ ни соціалъ-демократы, ни даже кадеты не могли называть себя своимъ именемъ, и чтобы его избѣгнуть, должны были говорить: «выставившая меня партія» или: «партія Маклакова», «партія Никитина» (это позволялось). Въ провинціи еще хуже, и все-таки курсъ политическихъ знаній, который прошли во время избирательной кампаніи избиратели (хотя бы только петербургскіе), при всей его неполнотѣ и неудовлетворительности, небезполезенъ для ихъ политическаго развитія, и неиспользованіе возможности митинговой трибуны было бы большой политической ошибкой.
Наша печать тоже не свободна: душу всякаго автора, когда онъ пишетъ статью или книгу, постоянно гнететъ мысль о конфискаціи и статьяхъ 129, 128, 1034 двухъ нашихъ уложеній. И тѣмъ не менѣе страненъ былъ бы писатель, который проповѣдывалъ бы бойкотъ легальной печати.
Нерѣдко рѣчь на избирательномъ митингѣ давала возможность сказать то, чего, какъ оказывается, нельзя сказать въ печати. № 7 «Столичныхъ Откликовъ» конфискованъ за помѣщеніе отчета о моей рѣчи, съ привлеченіемъ редактора къ суду по 129 ст. Уг. Ул., и до читателей, слѣдовательно, она не дошла. А между тѣти, до посѣтителей митинга она дошла: эта самая рѣчь была произнесена на собраніи въ присутствіи 700 избирателей и не вызвала ни одного замѣчанія со стороны присутствовавшаго чина.
И это не исключительный случай. Бываетъ, конечно, и наоборотъ. Указанія на произволъ полиціи, возможныя въ печати, на предвыборныхъ собраніяхъ неизбѣжно вызываютъ предостереженіе, а затѣмъ и закрытіе самого собранія. Ясно, что всякій, кто имѣетъ что-нибудь сказать обществу, долженъ стараться использовать обѣ трибуны: и трибуну печати, и трибуну митинга и не имѣетъ основаній бойкотировать какъ ту, такъ и другую.
И та, и другая служатъ въ Россіи, конечно, только суррогатомъ. Отсутствіе дѣйствительной возможности говорить полнымъ голосомъ съ избирателемъ, на (митингѣ и въ печати одинаково, ставило политическія партіи въ положеніе, которое со стороны можетъ показаться смѣшнымъ, тогда какъ для нихъ самихъ оно едва ли не было трагическимъ. Весною 1912 года, въ Петербургѣ собралась конференція трудовиковъ. На ней предполагалось выработать резолюцію. По этому поводу, я въ свое время сообщалъ въ «Запросахъ жизни» (1912. № 13) слѣдующее:
"Конференція натолкнулась на важное затрудненіе; для чего она вырабатываетъ свои резолюціи: для личнаго ли употребленія собравшихся на конференцію членовъ или для широкаго распространенія въ массахъ? Для первой цѣли — игра не стоитъ свѣчъ. Если же для широкаго распространенія въ массахъ, то резолюцію нужно выработать такъ, чтобы ее согласились напечатать газеты; а для этого, къ сожалѣнію, необходимо, чтобы резолюція не грозила ни штрафомъ^, ни высидкой редактора въ административномъ порядкѣ, ни 129-й, ни какой-либо другой статьей уголовнаго уложенія. Пришлось выработать резолюцію, въ которой самые существенные пункты были скрыты за не совсѣмъ ясной для большинства читателей ссылкой на малодоступную имъ «платформу трудовой группы».
Эти мои слова привелъ въ «Современномъ Мірѣ» (№ 6, стр. 280), Ст. Ивановичъ іи, противопоставляя робкому поведенію трудовиковъ болѣе мужественное поведеніе соціалъ-демократовъ, говорилъ:
«Странно какъ то все это читать, — говоритъ онъ, — рядомъ съ заявленіемъ, что „только коренной и глубокій переворотъ во всемъ государственномъ и соціальномъ строѣ можетъ вывести Россію на дорогу правильнаго и здороваго развитія“. Все это прекрасно, но только какова роль въ этомъ переворотѣ партіи, которая не можетъ продвинуть въ массы свои лозунги, которая ограничивается „не совсѣмъ ясной для большинства читателей ссылкой?“ Вѣдь для большинства крестьянскихъ избирателей изъ „не совсѣмъ ясной“ эта ссылка превратится въ совсѣмъ неясную. Каковъ удѣльный вѣсъ партіи, политической группы, огорченно сворачивающей съ прямого пути, встрѣтившись съ перспективой штрафа? Они хотятъ не меньше, чѣмъ глубокаго и коренного переворота, но штрафъ все-таки есть штрафъ. „Трудовая группа, — говорится въ резолюціи, — придаетъ особенное значеніе самодѣятельности и непосредственной работѣ населенія за улучшеніе жизненныхъ условій“. Но она сама совершаетъ акты, и такъ мотивируетъ ихъ, что наврядъ ли это можетъ стимулировать непосредственную работу населенія».
Можно было бы порадоваться за политическую партію, которая съ гордымъ видомъ упрекаетъ другую въ такихъ грѣхахъ. Однако по прошествіи нѣкотораго времени мы читали въ соціалъ-демократической газетѣ «Невская звѣзда» (№ 25, цитирую по «Запросамъ жизни») слѣдующее:
«Во главѣ ихъ („третьей группы платформъ“) стоитъ платформа рабочей демократіи, преслѣдующей свои самостоятельныя классовыя задачи и вмѣстѣ съ тѣмъ защищаемой интересы всей демократіи всей страны. Платформа рабочей демократіи, формулированная въ началѣ этого года, достаточно извѣстна. Она была въ основныхъ чертахъ воспроизведена въ „Новомъ Времени“, въ „Земщинѣ“ и въ „Голосѣ Москвы“. Она даетъ свои опредѣленные отвѣты на важнѣйшіе вопросы русской жизни; рабочій, крестьянскій, вопросъ общеполитическаго устроенія. И всѣ эти отвѣты въ основномъ — одни и тѣ же, что давались передовой демократіей въ героическую эпоху нашей жизни, 7 лѣтъ тому назадъ».
А чтобы повторить эти отвѣты, партія, которая по мнѣнію ея защитника не сворачиваетъ съ прямого пути, встрѣтившись съ перспективой штрафа, рекомендуетъ своимъ сторонникамъ «Земщину» и «Новое Время». Грѣхъ оказался общимъ; это грѣхъ русской жизни, а не трудовиковъ и не соціалъ-демократовъ.
Въ настоящее время выборы близки къ окончанію. Четвертая Дума будетъ правой, и нѣсколько большее число рясъ не помѣшаетъ ей остаться Думой народнаго сквернословія. Слабая лѣвая будетъ попрежнему представлена кадетами, трудовиками и сощалъ-демократами, а также расплывчатой и блѣдной группой прогрессистовъ, въ которую войдутъ нѣкоторые вчерашніе кадеты и близкіе къ кадетамъ люди, по тѣмъ или инымъ причинамъ не желающіе примыкать къ кадетской партіи. Такимъ образомъ по существу измѣнилось мало, и Дума будетъ попрежнему департаментомъ народнаго представительства; попрежнему она будетъ ставить штемпель на всѣ правительственные законопроекты, скрѣплять своимъ авторитетомъ всѣ беззаконія администраціи, сдабривая ихъ обоимъ сквернословіемъ, по-прежнеміу въ цѣломъ она не будетъ пользоваться никакимъ авторитетомъ въ народѣ, хотя попрежнему ея трибуна будетъ "служить способомъ раскрытія административныхъ злоупотребленій.
На выборахъ оппозиція вновь одержала моральную побѣду и фактическое пораженіе. Моральная побѣда ея въ томъ, что крестьянство почти повсемѣстно оказалось попрежнему настроеннымъ въ пользу трудовиковъ, рабочій классъ — въ пользу соціалъ-демократіи, "и городская демократія дѣлилась между 3-мя или 4-мя (съ прогрессистами) оппозиціонными партіями. Въ городахъ, гдѣ нужно было болѣе или менѣе "открыто выступать передъ избирателями, ни правые, ни октябристы этото не рѣшались дѣлать. Въ Петербургѣ борьба велась исключительно между "кадетами съ одной стороны и лѣвыми: соціалъ-демократами и трудовиками съ другой; ни октябристы, ни правые не устроили ни одного митинга. Они не рѣшались даже выступать на чужихъ митингахъ. Только одинъ разъ на какомъ то митингѣ выступилъ одинъ правый крестьянинъ (какъ онъ самъ назвалъ — въ дѣйствительности букинистъ, торгующій на Васильевскомъ Островѣ книгами) и сказалъ нѣсколько невнятныхъ словъ о томъ, что свобода мысли стѣсняется не правительствомъ, а кадетами, а затѣмъ на другомъ митингѣ какой то октябристъ нѣсколько разъ прервалъ рѣчь Родичева, когда тотъ характеризовалъ эту партію. Но стоило предсѣдателю предложить ему развить свою точку зрѣнія съ трибуны, какъ онъ спрятался въ свою скорлупу. «Я къ этому не готовился», и стыдливо замолчалъ.
Такимъ образомъ выборы еще разъ доказали полную изолированность правительства, полное отсутствіе у него всякой поддержки въ народѣ за исключеніемъ ничтожныхъ по численности, по сильныхъ по положенію группъ помѣщиковъ, отчасти городскихъ домовладѣльцевъ, да еще мобилизованныхъ синодомъ священниковъ. Но 19.000 голосовъ первыхъ и 7000 голосовъ послѣднихъ перевѣсили милліоны крестьянскихъ, рабочихъ и городскихъ голосовъ.
Самое печальное, однако, то, что въ связи съ общимъ упадкомъ настроенія, сказавшемся въ усиленіи абсентеизма избирателей, разложеніе и вмѣстѣ съ тѣмъ разбродъ политическихъ партій сдѣлали значительные шаги впередъ. Оппозиціонныя партіи проявили крайнее взаимное ожесточеніе и не сумѣли выставить общихъ лозунговъ и объединить своихъ выступленій на ближайшихъ общихъ задачахъ[2]. Всѣ соглашательскія попытки трудовиковъ, которые предлагали блоки и совмѣстныя выступленія, разбивались объ упорство соціалъ-демократовъ, заботившихся о чистотѣ партійнаго знамени, и высокомѣріе кадетовъ, не считавшихъ нужнымъ дѣлиться съ кѣмъ бы то ни было своими думскими мѣстами. Рядомъ съ кадетской партіей, во всякомъ случаѣ опредѣленной, выросла подъ вліяніемъ административныхъ репрессій и стремленія обывателей не открывать своей политической физіономіи, неопредѣленная, расплывчатая, блѣдная группа обновленныхъ прогрессистовъ, которая и имѣла сравнительно значительный успѣхъ. Агитаторовъ выступало повсюду значительно меньше, чѣмъ прежде; изъ старыхъ иные погибли въ бою, иные измѣнили дѣлу и добровольно сошли со сцены: а новыхъ на ихъ смѣну почти не было видно.