1871.
правитьV.
правитьОколо рынковъ и вообще въ торговыхъ и ремесленныхъ кварталахъ Петербурга находятся особаго рода заведенія, гдѣ продаютъ холодную и горячую воду. Заведенія эти называются «водогрѣйнями» и помѣщаются въ подвальныхъ этажахъ большихъ, многолюдныхъ и всегда грязныхъ каменныхъ домовъ. Жильцы въ этихъ домахъ большею частью народъ бѣдный; ремесленный: портные-штучники, безмѣстныя модистки и швеи, шьющія въ лавки шляпки и бѣлье, артели поденьщиковъ, скорняки, столяры и прочій мастеровой народъ. Понадобится-ли кому изъ нихъ растопить клей, накалить утюгъ, заварить чай, сварить щи, кашицу, кофей. — всѣ бѣгутъ на водогрѣйню и за копѣйку или за двѣ пользуются водой и огнемъ. Водогрѣйня обыкновенно бываетъ открыта часовъ съ четырехъ утра и до двѣнадцати ночи; во все это время подъ плитой горитъ огонь и въ котлахъ клокочетъ кипятокъ. Сюда также присылаютъ и мальчиковъ изъ лавокъ заварить чай, забѣгаютъ и молодцы «затянуться» папироской, заходятъ по зимамъ и разнощики отогрѣвать свои окоченѣлыя отъ стужи руки и пососать носогрѣйку съ махоркой.
Въ домѣ этомъ всегда есть трактиръ, на дверяхъ котораго красуются заманчивыя вывѣски, изображающія графинъ съ красной водкой, двѣ рюмки и чайный приборъ; тутъ же нарисована и рука въ голубомъ рукавѣ съ подписью «въ ходъ вномера». Надъ воротами также прибиты всевозможныя вывѣски, указывающія на профессію обитателей: тутъ и вывѣска, изображающая двѣ сайки, калачь и связку баранокъ, что означаетъ саячника, полинялый и ржавый желѣзный листъ, на которомъ видна одна сапожная голенища и нѣсколько золотыхъ буквъ изъ фамиліи сапожника, вывѣска на трехъ языкахъ: «повивальная бабка, Sage femme, Hebamme», безграмотные билетики, прилѣпленные чернымъ хлѣбомъ: «одаеца уголъ», «отжилцофъ комната снебилю и безоной», нѣсколько паръ клавишъ съ надписью «Stimmer» Настройщикъ", вывѣска обойщика — окно съ драпировкой, столяра — наугольникъ и циркуль, скорняка — оскалившій зубы звѣрь, не то левъ, не то собака, полотера — на воздухѣ виситъ щетка и по полу ползаетъ парень въ красной рубахѣ. Подъ воротами всегда грязно, мокро, стѣны исписаны углемъ и мѣломъ, тутъ же и входъ въ водогрѣйню.
Водогрѣйня большая комната со сводами. На первомъ планѣ стоитъ плита съ вмазанными въ нее тремя огромными мѣдными котлами въ видѣ самоваровъ. У плиты стоятъ два чана съ холодною водою и лежатъ дрова. У стѣны выручка съ дырочкой для опусканія денегъ, взимаемыхъ за воду и огонь и нѣсколько деревянныхъ скамеекъ. Надъ выручкой висятъ свидѣтельство на право торговли, картина, изображающая полководца Кутузова, скачущаго по головамъ своихъ солдатъ, и часы, у которыхъ вмѣсто гиръ съ одной стороны плитка отъ утюга, а съ другой кирпичъ въ тряпкѣ. Вотъ и вся обстановка.
Лѣтъ пять тому назадъ, такою же водогрѣйней владѣлъ нѣкто Парфенъ Иванычъ Цыгаркинъ.
Цыгаркинъ пріѣхалъ изъ деревни въ Питеръ парнемъ лѣтъ двадцати двухъ и опредѣлился работникомъ на какую-то табачную фабрику. На фабрикѣ онъ жилъ лѣтъ пять, и наконецъ былъ прогнанъ оттуда за кражу папиросъ и сигаръ, которыя онъ продавалъ на сторону. Цыгаркинъ не унывалъ; отъ продажи краденаго товара у него скопилось немного деньжонокъ; онъ откупилъ мѣстечко въ какомъ-то публичномъ саду и сталъ торговать пряниками, яблоками, кислыми щами, апельсинами, папиросами и прочими лакомствами. Года черезъ два онъ уже выписалъ изъ деревни жену, переодѣлъ ее изъ сарафана въ платье и сталъ торговать съ нею вмѣстѣ: ѣздилъ на народныя гулянья, разбивалъ тамъ палатку съ вывѣской «все можно получить, чай, водку, пиво и разныя сласти» и съ такимъ искусствомъ обсчитывалъ и обвѣшивалъ гуляющій народъ, что даже собраты по ремеслу дивились его ловкости. Капиталецъ между тѣмъ все росъ да росъ, и Цыгаркинъ открылъ на него кислощейное заведеніе, а потомъ и водогрѣйню; но прежнее свое ремесло -торговлю пряниками и ягодами не оставлялъ, а завелъ прикащиковъ, которыхъ и разставлялъ на бойкихъ гулевыхъ мѣстахъ. Но геніальная голова Цыганкина не успокоилась, ему было мало этого, и онъ придумалъ особый способъ добывать деньги.
Былъ морозный день. Укутанные въ тулупы и шубы прохожіе бѣжали безъ оглядки, извощики стояли около своихъ заиндевѣвшихъ лошадей, потопывали ногами въ валенкахъ и надували щеки, стараясь разогрѣть лицо, и тѣмъ избавиться отъ отмороживанія. Трактиры, портерныя, кабаки торговали отлично. Морозъ такъ и загонялъ туда прохожихъ. На водогрѣйнѣ также былъ народъ. Плита пылала, водогрѣйщикъ-работникъ то и дѣло нацѣживалъ въ чайники кипятокъ, получалъ деньги и ловко, со звономъ бросалъ ихъ въ выручку. У выручки сидѣлъ самъ Цыгаркинъ, пришедшій взглянуть на свою торговлю, пилъ чай въ прикуску и разговаривалъ съ какимъ-то прикащикомъ въ енотовой шубѣ съ воротникомъ, поднятымъ «кибиткой». Прикащикъ торопился въ лавку, отвѣчалъ кивками и мычаньемъ и съ остервененіемъ, до кашля и чиханія, затягивался папироской, наконецъ бросилъ окурокъ, швырнулъ на выручку копѣйку и выбѣжалъ изъ водогрѣйни. У плиты стояла хорошенькая дѣвушка лѣтъ четырнадцати въ дырявомъ платьѣ и въ засаленной кацавейкѣ, накинутой на голову вмѣсто платка, и дожидалась, пока накалится принесенный ею утюгъ, какой-то разнощикъ въ нагольномъ тулупѣ и съ безмѣномъ за кушакомъ свертывалъ себѣ изъ газетной бумаги папироску, да грѣлись у плиты три лавошныхъ мальчика, присланные хозяевами заварить чай.
Къ водогрѣйнѣ подъѣхалъ водовозъ съ чаномъ воды. Работникъ-водогрѣйщикъ засуетился и сталъ вытаскивать изъ угла ушатъ и палку.
— Что стоите тутъ да толчетесь! крикнулъ онъ мальчикамъ: — только тѣснота одна отъ васъ! Заварили чай, ну, и уходите по добру по здорову! Сейчасъ воду носить надо, а они тутъ посреди дороги стоятъ! Проваливайте, нечего тутъ!..
— Да назяблись больно на, морозѣ-то, дай погрѣться…
— Нечего тутъ грѣться, ступайте…
Двое мальчиковъ взяли свои чайники и ушли; третій остался.
— Ну а ты что же? кивнулъ Цыгаркинъ оставшемуся мальчику.
— Я подожду еще, погрѣюсь.
— Да вѣдь за погрѣнье-то, миленькій, деньги платить нужно.
— Копѣйку что ли? Вотъ берите! и мальчикъ положилъ на выручку деньги.
— А вотъ ежели бы сказать хозяину, что ты за погрѣнье деньги платишь, такъ онъ тебѣ вихоръ-то поднялъ, завернулъ бы курочку. Гдѣ взялъ деньги-то? Стянулъ?
— Эва что! Хозяинъ намъ о Пасхѣ, о Рождествѣ и объ масляной завсегда по два пятіалтынныхъ даетъ. Съ праздника и осталось.
— Ну, вотъ это умно дѣлаешь, что деньги на хорошее бережешь, проговорилъ Цыгаркинъ, улыбаясь. — За это я тебя кофеишкомъ угощу… Хочешь кофею?
— Отчего же не хотѣть.
— Ну такъ пойдемъ въ ту комнату. Здѣсь воду носить будутъ, такъ холодъ наберется.
Цыгаркинъ и мальчикъ ушли въ другую комнату. Въ водогрѣйню вошелъ водовозъ, взялъ ушатъ и вдвоемъ съ работникомъ началъ таскать воду. Въ отворенную дверь ворвался морозный воздухъ и паромъ заклубился по водогрѣйнѣ.
Цигаркинъ и мальчикъ пили кофей.
— Вы чѣмъ торгуете? спрашивалъ его Цыгаркинъ.
— Суровскимъ товаромъ: ситцами, платками, калинкоромъ, ну и шелковый есть…
— А молодцовъ у васъ много?
— Пятеро.
— Не хапаютъ они?
— Да почемъ же я-то знаю. Извѣстно ужь хапаютъ. У старшаго молодца, сказываютъ, въ нагрудникѣ тысяча рублевъ зашито.
— Ну а ты не хапаешь?
— Къ чему мнѣ-то хапать…
— Да такъ, деньги всегда годятся. Нешто ты разоришь этимъ хозяина?
— Да вѣдь мы сдачу не сдаемъ, въ выручку не ходимъ, на то молодцы есть.
— А ты бы товаромъ хапалъ…
— Да что вы это, право… Еще попадешься. Куда товаръ-то дѣвать? Вѣдь насъ тоже обыскиваютъ; передъ Рождествомъ у Васютки, у нашего мальчишки, хозяинъ пять кусковъ сахару въ сундукѣ нашелъ, такъ и то стращалъ, высѣчь хотѣлъ…
— Надо осторожно дѣлать, такъ и не попадешься. Людямъ сбывать; такіе люди есть. Хошь, я у тебя буду покупать? деньги давать буду, а ты мнѣ таскай да таскай…
— Ну полно; вишь что вы городите!
— Полно, дурашка, бояться-то, вѣдь не ты первый, не ты послѣдній. Я тебя научу, какъ и дѣломъ орудовать. Ты думаешь, хозяинъ разорится, чтоли? Его этимъ не разоришь. Такъ идетъ?..
— А вы на меня хозяину нажалуетесь…
— Дуракъ, такъ дуракъ и есть. Вѣдь нажалуюсь, такъ и самъ попадусь. Кто тебя училъ-то? Вѣдь училъ-то я?
— Ну такъ какъ же нужно дѣлать-то?
— А вотъ какъ. У васъ платки есть?
— Есть…
— Фуляровые?
— И фуляровые есть…
— Такъ начинай съ платковъ. Стяни пачку да въ чайникъ и опусти, прикрой крышкой, да и тащи сюда, какъ чай заваривать придешь. А я ужь покупать буду. По рублю тебѣ за пачку давать стану.
— Пора мнѣ, хозяинъ ругаться будетъ, проговорилъ мальчикъ, вставая.
— Такъ принесешь что ли? Вотъ тебѣ гривенникъ на пряники.
— Спасибо…, подумаю, можетъ и принесу. Прощайте! за угощенье!
Дня черезъ три мальчикъ пришелъ на водогрѣйню и принесъ въ чайникѣ пачку платковъ. Цыгаркинъ взялъ ихъ и далъ ему рубль серебромъ.
— Скажи товарищамъ твоимъ, другимъ мальчишкамъ, я и имъ тоже давать деньги буду, — какъ тамъ глядя по вещи.
— Ладно, проговорилъ мальчикъ, запихалъ рубль за голенищу и ушелъ.
Заманивши такимъ манеромъ нѣсколько мальчиковъ и научивъ ихъ красть, Цыгаркинъ уже пересталъ давать рубли, а раздѣлывался съ ними мелочью.
Такими и тому подобными путями Цыгаркинъ нажилъ хорошее состояніе, сдалъ водогрѣйню и кислощейное заведеніе и занялся подрядами въ казенныя мѣста.
Не пойманъ — не воръ, есть пословица и Цыгаркинъ считается хорошимъ и уважаемымъ человѣкомъ.