До меня только сегодня дошел № 49 «Начала» с переводом статьи из «Action Socialiste», посвященной покойному «Нашему Слову» вообще, мне — в частности. В этой «статье» или в этом рапорте есть одна подробность, на которую редакция «Нашего Слова» не обратила внимания, — а между тем подробность любопытная. «Потом эту особу, — говорит рапорт обо мне, — видели таскающейся по передним Геда и Самба, снабженной рекомендацией, полученной от Плеханова, чтобы добиться разрешения ехать на фронт в качестве корреспондента русских газет. Как только это разрешение было получено, эта особа»…. и пр. Вообще говоря, не было бы ничего предосудительного в том, если бы я, в качестве журналиста, обратился к Геду и Самба, как министрам, с просьбой о том или другом содействии в «профессиональном» деле. Рапортующий называет это «тасканием по передним». Хочет ли он сказать, что социалистические министры принимают журналистов не иначе, как в передней? Или же такой чести удостаиваются специально журналисты, «снабженные рекомендацией, полученной от Плеханова»? Как видите, рапортующий… зарапортовался.
Но суть не в этом, а в том, что «разрешение ехать на фронт» мною вовсе не было получено. И не потому, что мне в нем было отказано, а потому что я о нем никогда никого не просил. Я считал неудобным — именно в виду политической позиции «Нашего Слова», к редакции которого принадлежал, — вступать в те официальные связи, которые необходимы для поездок «на фронт». Но с какой же просьбой в таком случае я обращался к Геду и Самба? Да ни с какой. Посещал ли их? Никогда. За два года своего последнего пребывания во Франции я Геда видел один раз…. из окна квартиры т. Раппопорта. Никогда с ним не говорил. Самба же никогда в жизни не видал и в глаза. Но меня же «видели таскающимся по передним»? Заметьте себе: видели…. Мало ли чего! Один испанский ахент «видел» меня, например, «в сопровождении таинственного француза» на скачках. Это бывает. Ахенты, вообще говоря, народ пьющий, у них нередко в глазах двоится, да и в трезвом виде они, по тупости своей, плохо различают человеческие лица. А рапортовать горазды.
Но на чем же построил все-таки франко-русский агент повествование о том, как он меня видел (лопни мои глаза!) в передних Геда и Самба? А вот тут самое интересное и есть. Дело в том, что в самом начале войны, собираясь во Францию, я действительно просил по телеграфу из Цюриха Плеханова (о позизиции которого тогда у меня, да и у всех «цюрихчан», не было никаких определенных сведений) прислать мне письмо к Геду — на случай, если бы мне пришлось обратиться к нему за содействием. Вскоре после получения этого письма, будучи еще в Швейцарии, я узнал о подвигах Плеханова в Париже и тогда же решил письмом его не пользоваться. Мне достаточно было пробыть несколько дней в Париже и осмотреться, чтобы решить вообще не обращаться к Геду — ни в качестве журналиста, ни тем более в качестве социалиста. Самба я вообще не имел в виду. Помнится, я тогда же рассказывал товарищам (в частности Мартову и Владимирову) о письме Плеханова, остающемся «без употребления». Когда Плеханов просил с.-д. депутатов Думы «успокоить» его голосованием за кредиты, я разыскал его письмо и хотел вернуть автору, но воздержался от этой демонстрации, считая, что и без того все ясно…
А теперь вот когда Гед и Самба выслали меня из Франции, Плеханов сообщил об этом своем неиспользованном мною письме своему собственному ахенту, чтобы уличить меня…. в чем, почтеннейший? В том, что у меня было достаточно политической брезгливости не пользоваться вашими рекомендациями в те первые месяцы войны, когда еще не совсем было ясно, что «маститый»-то был, да весь вышел?..
А ахент — его дело маленькое: он получил от «хефа», осторожно сохраняющего в таких случаях свое «инкогнито», сведение о письме и немедленно же, затрепетав всеми конечностями, «увидел» меня в передних Геда и Самба.
Этот ли самый агент читал мои «ортодоксально-патриотические корреспонденции» или какой-либо другой пакостник, — сказать точно не могу. Но думаю, что этот самый.
P. S. Остается еще напомнить, что наиболее существенные части моей немецкой брошюры, «запальчиво написанной в пользу союзников», были напечатаны в том самом «Нашем Слове», которое стремилось оказывать немцам «материальную помощь».
