ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРѢНІЕ.
правитьИзъ всѣхъ сословій, составляющихъ русскій народъ, ни одно не играло такой странной роли въ общественной жизни Россіи, ни одно не было такъ богато постоянными противорѣчіями въ своей дѣятельности, какъ сословіе купечества. Оно всегда обращало на себя самое ничтожное вниманіе со стороны нашей печати; о немъ если и говорилось иногда, то въ интересахъ чисто спеціальнаго свойства, когда заходила рѣчь о нашей промышленности и торговлѣ. Только одинъ драматургъ создалъ себѣ славу путемъ рѣзкой обрисовки его дикихъ характеровъ, но онъ бралъ чисто-семейную сторону купеческаго быта. О купечествѣ же какъ сословіи, у насъ почти никогда не говорилось; съ этой стороны на него всегда смотрѣли пренебрежительно, не придавая ему никакого значенія.
А между тѣмъ, купечество всегда могло быть сильнѣе и могущественнѣе всѣхъ другихъ сословій — если не по закону, то на дѣлѣ. Положимъ, его всегда обирали кто хотѣлъ, — надъ нимъ часто издѣвались дворяне и чиновныя лица, его честили бородачами, самоварниками, аршинниками и тому подобными нелестными кличками, но оно смиренно переносило всѣ эти непріятности, сознавая свою силу въ туго-набитомъ карманѣ и, повидимому, не чувствовало никакихъ неудобствъ отъ подобнаго обращенія. Какъ бы то ни было, хотя и обзываемое разными неприличными имена, мы, оно все-таки держало въ своихъ рукахъ много властей, многихъ крупныхъ дворянъ-собственниковъ, и, въ силу своего туго-набитаго кармана, вліяло на судьбы другихъ сословій. Въ этомъ отношеніи на его сторонѣ были всѣ данныя: относительно капиталовъ, съ нимъ могли конкурировать только дворяне-помѣщики, но надъ ними оно имѣло огромное преимущество въ томъ отношеніи, что получало деньги не даромъ, подобно помѣщикамъ, а посредствомъ труда и изворотливости, слѣдовательно знало цѣну деньгамъ. Оно было чуждо разнымъ барскимъ замашкамъ, не бросало деньгу на вѣтеръ, а копило ее въ своихъ сундукахъ, не жалѣя расходовъ только въ случаяхъ дѣйствительно для него важныхъ. При такихъ благопріятныхъ условіяхъ, оно могло бы держать въ своихъ рукахъ всѣхъ и вся, еслибъ старинныя преданія и дѣдовскіе обычаи не заставляли его чуждаться всякаго умственнаго развитія и не направляли всѣ его помыслы къ одному идеалу — къ личной наживѣ.
До послѣдняго времени купечество не пользовалось, — если такъ можно выразиться говоря о Россіи — никакою политическою ролью въ государствѣ; кромѣ того, несмотря на свои громадные капиталы, оно было самымъ непроизводительнымъ сословіемъ; даже дворянство имѣло надъ нимъ въ этомъ отношеніи значительный перевѣсъ. Этому способствовала огромная разница въ характерѣ тѣхъ формъ тщеславія, которыя были свойственны купцамъ и дворянамъ. Извѣстно, что тщеславіе было до послѣдняго времени единственнымъ двигателемъ большинства россійскихъ гражданъ, и дворянское тщеславіе было все-таки производительнѣе: оно заставляло если не читать, то покупать книги, выписывать журналы, отдавать дѣтей въ гимназіи и университеты, словомъ, производить нѣчто полезное. Тщеславіе же купеческое было совсѣмъ особаго рода: оно заставляло неизмѣнно держаться дѣдовскихъ правилъ, чуждаются образованія, беречь бороду и долгополый сюртукъ, читать только старопечатныя книги и всѣми способами копить деньгу. Обогащеніе, какъ крайняя цѣль — вотъ послѣдній и единственный идеалъ купечества; все, что не подходитъ непосредственно подъ эту цѣль — считается для купца неприличнымъ, позоритъ его доброе имя. Дозволяется построить церковь, основать пожалуй богоугодное заведеніе для увѣковѣченія собственнаго имени, отлить громадныхъ размѣровъ колоколъ на удивленіе согражданамъ — вотъ сфера, въ которой не только можно, но даже почетно дѣйствовать купцу; но дальше этого идти нельзя, да и не зачѣмъ. Купцы дѣйствительно только и дѣлали то, о чемъ мы сейчасъ сказали. Этою жизнью они жили изъ рода въ родъ, нисколько не мѣняя своей нравственной физіономіи и только отчасти совершенствуя свои торговые пріемы. Если и бывали въ ихъ средѣ счастливыя исключенія, то они нисколько не измѣняли общаго характера купечеству.
Реформы послѣдняго времени глубоко затронули и значительно измѣнили бытъ дворянъ, крестьянъ, чиновниковъ, даже военныхъ, но купечества они не тронули ничѣмъ. Говоря вообще, положеніе дворянъ измѣнилось въ невыгодную для нихъ сторону, потому что они, ни къ чему непріученные съ молодости, привыкшіе жить на всемъ готовомъ, вдругъ увидѣли необходимость думать, заботиться, разсчитывать чуть не каждую копѣйку. Нѣкоторые, пренебрегшіе уроками жизни, уже успѣли раззориться, другіе остались такими же, какими были, но ихъ матеріальныя средства обнаружились теперь рѣзче прежняго и оказались далеко не столь значительными, какими казались прежде; въ скоромъ времени дворяне по необходимости должны будутъ обратиться къ труду, чтобъ не потерять остального, что у нихъ еще есть. Крестьянамъ развязаны руки и открытъ доступъ повсюду наравнѣ съ другими сословіями, но имъ тоже приходится много работать, прежде чѣмъ стать на ноги; чиновники также по опыту стали убѣждаться, что теперь образованіе вещь не совсѣмъ лишняя, и что плохо оставаться за штатомъ; одно только купечество не чувствуетъ никакихъ перемѣнъ. Все, что ни; совершилось въ послѣднее время, все послужило ему въ пользу; купцы стали богаче прежняго уже потому, что дворянство значительно обѣднѣло, и кромѣ того, имъ открылась полная возможность сравняться во всѣхъ отношеніяхъ съ самыми почетными сословіями. Такимъ образомъ сила капитала, которая теперь оказалась исключительно на ихъ сторонѣ и которая, въ видѣ ценза, играетъ такую важную роль общественной дѣятельности Россіи, положительно выдвигаетъ купечество надъ всѣми остальными сословіями и грозитъ сдѣлать изъ него первенствующее и всемогущее сословіе въ государствѣ. Конечно, еслибы этого всемогущества добивалось купечество своею собственной иниціативой, то оно достигло бы его съ большимъ трудомъ, а можетъ быть и совсѣмъ не достигло бы; но въ настоящее время сами обстоятельства, помимо даже желанія купечества, выдвигаютъ его впередъ и даютъ ему такую власть, о которой оно прежде и мечтать не смѣло. Въ виду такого положенія дѣла интересно взглянуть, насколько можетъ быть полезно преобладаніе купечества надъ всѣми другими сословіями въ государствѣ.
Говорятъ, что купечество — самый полезный классъ въ обществѣ; что оно богато, консервативно, патріотично, что оно не избаловано, не изнѣжено, отличается положительностью, здравымъ смысломъ и т. п. Положимъ, что нѣкоторыя изъ этихъ качествъ дѣйствительно весьма похвальны; но важно знать, какіе существенные результаты созданы этими похвальными качествами, и какая польза оказана Ими обществу? Прежде чѣмъ отвѣчать на такіе вопросы, мы взглянемъ въ общихъ чертахъ на современную жизнь самаго богатаго нашего купечества; для этого мы воспользуемся фактами изъ книги князя Мещерскаго, «Очерки нынѣшней общественной жизни въ Россіи», отзывъ о которой читатели найдутъ въ этой же книжкѣ «Дѣла».
Кн. Мещерскому удалось познакомиться съ богатыми представителями нашей хлѣбной торговли, имѣющими милліонные обороты. Повидимому, такіе громадные обороты, особенно въ настоящее время, должны значительно вліять на умственное развитіе промышленниковъ и сдѣлать изъ нихъ людей очень замѣтныхъ и полезныхъ въ русской общественной жизни; повидимому, въ центрахъ такой важной отрасли русской торговли, какова хлѣбная, купеческое сословіе должно хоть въ своей средѣ представлять единодушіе и общежительность, обусловливаемыя одинаковостью интересовъ. Но ничего не бывало. Возьмемъ, напримѣръ, купечество города Торжка. Каждый купецъ живетъ въ своей семьѣ, какъ улитка въ раковинѣ, входя въ сношенія съ другими лишь въ крайнихъ случаяхъ, въ родѣ чьей либо смерти, свадьбы и т. п. Домъ его снаружи богатъ и удобенъ; но въ немъ только двѣ комнаты, натопленныя до 20 градусовъ, заняты семьей; окна остальныхъ заперты ставнями или завѣшаны сторами; эти комнаты но цѣлымъ годамъ стоятъ пустыми, никѣмъ необитаемыми. Въ то же время еслибъ кому нибудь изъ пріѣзжихъ вздумалось нанять квартиру въ этихъ никому не нужныхъ комнатахъ, то онъ навѣрное встрѣтилъ бы упорный отказъ: дѣды и отцы не отдавали своихъ комнатъ въ наймы, слѣдовательно внукамъ и дѣтямъ не годится отступать отъ этого обычая.
Всѣ помыслы торжковскаго купца заняты исключительно торговлей; общественной жизни для него вовсе не существуетъ; онъ даже не заботится о томъ, чтобы улучшить свою собственную жизнь соразмѣрно количеству его средствъ. «Хлѣбная торговля его, по выраженію князя Мещерскаго, есть какъ бы преемственное изъ рода въ родъ исполненіе завѣщаннаго отъ предковъ дѣла, что-то въ родѣ священнодѣйствія, неимѣющаго никакой связи съ движеніемъ времени и успѣхами окружающей его жизни»; «всѣ, эти громадные обороты и выгоды, всѣ эти почти ежедневныя сношенія съ столицами не измѣняютъ ни въ чемъ ихъ домашній бытъ, и втеченіи вѣковъ не зародили въ этомъ бытѣ ни одной новой потребности». Вотъ, напримѣръ, купецъ-милліонеръ; онъ живетъ въ одной комнатѣ, гдѣ жена его и хозяйка и слуга, гдѣ шестеро взрослыхъ сыновей, изъ которыхъ двое уже женаты, не смѣютъ не только садиться въ его присутствіи, но даже высказывать свое мнѣніе. Купецъ этотъ ходитъ въ синей ситцевой рубахѣ и такъ принимаетъ гостей, пріѣзжающихъ къ нему за деньгами. Если кто стѣснится такимъ его нарядомъ, онъ прямо говоритъ: «извольте, надѣну сюртукъ, да приму васъ въ гостиной, но тогда ужь извините, денегъ не получите». Онъ говоритъ такъ потому, что понимаетъ, насколько нуждаются въ его деньгахъ и какъ онъ силенъ этими деньгами; онъ знаетъ, что раздѣнься онъ до-нага, все-таки посѣтители не перестанутъ къ нему ѣздить; слѣдовательно, какая же нужда измѣнять свои привычки.
Все, что носитъ на себѣ признаки чего нибудь новаго, неиспытаннаго, неимѣющаго примѣра въ семейныхъ преданіяхъ купца, все это отвергается безусловно. Образованіе считается лишь на столько нужнымъ, насколько оно приравниваетъ дѣтей къ отцамъ, т. е. не идетъ дальше грамоты и умѣнья считать по счетамъ; нѣтъ такихъ словъ, которыя могли бы убѣдить купца въ пользѣ большаго образованія для дѣтей; нѣтъ такихъ доводовъ, которые заставили бы его дозволить сыну кончить курсъ хоть въ уѣздномъ училищѣ. Но и при тѣхъ убогихъ требованіяхъ, какія предъявляютъ купцы училищу, они строго слѣдятъ за училищными порядками; «едва только дойдетъ до нихъ молва о какихъ либо самыхъ невинныхъ ново введеніяхъ въ системѣ обученія, отцы грозятъ тотчасъ же, намѣреніемъ взять дѣтей изъ училища или дѣвочекъ изъ пріюта, и по необходимости приходится подчиняться ихъ деспотизму». Нечего уже говорить въ этой средѣ о воспитаніи въ гимназіяхъ или даже въ комерческомъ училищѣ; объ этихъ заведеніяхъ купецъ и подумать хладнокровно не можетъ; съ мыслью объ этихъ заведеніяхъ у него связывается представленіе падающаго торговаго дѣла и окончательнаго разоренія.
Но тупая привязанность торжковскихъ купцовъ къ старинѣ и ихъ равнодушіе къ общественнымъ интересамъ всего лучше и яснѣе выразились въ слѣдующемъ любопытномъ фактѣ: когда шла рѣчь о проведеніи линіи московской желѣзной дороги черезъ Торжокъ, то купечество прямо высказало свое нежеланіе имѣть подлѣ себя желѣзную дорогу! Эта дорога должна бы была измѣнить ихъ старинные торговые обычаи и слѣдовательно посягнуть на неприкосновенность дорогой старины. Могли ли они согласиться на такую важную уступку?
До какой степени въ нашемъ купечествѣ мало не только собственной иниціативы въ чемъ нибудь общеполезномъ, но даже желанія пользоваться уже готовыми удобствами, видно между прочимъ изъ слѣдующаго факта: въ Рыбинскѣ до послѣдняго времени не существовало биржеваго зданія; купцы сходились подъ открытымъ небомъ, что въ дурную погоду представляло, конечно, величайшее неудобство. Для избѣжанія этого, предсѣдатель биржеваго комитета выстроилъ прекрасное зданіе биржи. И что же? Это зданіе уже нѣсколько лѣтъ стоитъ пустымъ, а купцы по прежнему продолжаютъ собираться и толковать подъ открытымъ небомъ, на солнцѣ, проливномъ дождѣ, въ пыли и грязи. Какія мѣры ни употреблялъ предсѣдатель комитета, но цѣли достигнуть не могъ; привычка купечества къ старинѣ пересилила.
Конечно, если бы ограничить характеристику нашего богатаго купечества только вышеприведенными фактами, то это могло бы показаться натяжкой; всѣмъ извѣстны купеческіе типы совершенно противоположнаго характера. Дѣйствительно, такіе типы попадались и к. Мещерскому, и онъ встрѣчалъ въ этой средѣ новаторомъ, жизнь которыхъ отличалась рѣзко отъ жизни остальнаго купечества; но посмотримъ, внутреннее ли эти отличіе или только наружное. Вотъ одинъ изъ богатѣйшихъ хлѣбныхъ торговцевъ города Мышкина. У него великолѣпный домъ, который онъ не держитъ запертымъ, подобно многимъ изъ своихъ согражданъ, а живетъ вполнѣ открыто. Вы сразу замѣчаете, что онъ тщеславится своею роскошью, что онъ любитъ ею хвастнуть. Ведя васъ по роскошной лѣстницѣ въ бель-этажъ, онъ самодовольно говоритъ вамъ: «все, что вы увидите, все это отъ Тура». Дѣйствительно, васъ поражаетъ роскошная обстановка, и она существуетъ не только для виду: здѣсь живетъ самъ хозяинъ, здѣсь его богатый кабинетъ. Отсюда онъ ведетъ васъ въ садъ, гдѣ еще больше роскоши: гладко выметенныя дорожки, на которыхъ вы даже пылинки не замѣтите, прудъ съ фонтаномъ, веранды съ густою тѣнью, цвѣтники съ самыми разнообразными цвѣтами, оранжереи съ ананасами и теплица съ экзотическими растеніями. «Все это, говоритъ съ улыбкою удовольствія хозяинъ, мною создано и здѣсь, я нахожу себѣ полное наслажденіе жизнью». Затѣмъ онъ ведетъ васъ далѣе; вы видите конюшню, отдѣланную щегольски и роскошно, съ прекрасными рысаками, охотничій дворъ, наполненный борзыми и гончими собаками и т. д. Хозяинъ такимъ образомъ объясняетъ вамъ свой взглядъ на эту обстановку: «многіе, говоритъ онъ, упрекаютъ меня за все, что вы видѣли; но Богъ съ ними; по моему, если есть деньги, надо умѣть ими пользоваться для своего удовольствія, когда эти удовольствія не заключаютъ въ себѣ ничего дурного, а напротивъ, пріятны и мнѣ, и тѣмъ, которые у меня бываютъ». Дѣйствительно, по виду, мышкинскій хлѣботорговецъ далеко ушелъ отъ своихъ собратовъ по занятію; его даже упрекаютъ за то, что онъ не слѣдуетъ дѣдовскимъ обычаямъ, онъ поэтому представляется какъ будто жертвой невѣжественной среды. Но въ сущности, чѣмъ онъ отличается отъ остального купечества? Только тѣмъ, что не держитъ денегъ въ сундукахъ, а обратилъ значительную ихъ часть въ Туровскую мебель, парки, конюшни и т. д. Очевидно, что здѣсь разница только наружная: купецъ-новаторъ остался точно такимъ же, какимъ былъ его отецъ, и даже его односословники отдаютъ ему полную справедливость въ этомъ отношеніи; они признаютъ, что «роскошь и наслажденіе своими богатствами не ослабили въ немъ торговой предпріимчивости, не сдѣлали изъ него человѣка безъ началъ нравственныхъ и вѣры, а напротивъ, идутъ рядомъ съ религіозною и добродѣтельною жизнью», то есть, говоря другими словами, что новая жизнь не сдѣлала его человѣкомъ болѣе общественнымъ, болѣе мыслящимъ, болѣе развитымъ, словомъ, онъ остался такимъ же, какимъ былъ, измѣнивъ только свою наружность.
Вполнѣ сознавая, что его сила заключается только въ капиталахъ, купечество чуждается всякаго, кто захотѣлъ бы имѣть съ нимъ какія нибудь дѣла, кромѣ торговыхъ; въ каждомъ стараніи посторонняго человѣка сблизиться съ купечествомъ, оно видитъ прежде всего тайное поползновеніе къ его карману, и потому крайне подозрительно смотритъ на всѣхъ. Если вы захотите познакомиться съ ходомъ торговыхъ дѣлъ въ извѣстномъ городѣ, — отъ купечества вы получите всего меньше вѣрныхъ свѣденій. Купецъ всегда будетъ жаловаться на свои дурныя дѣла, хотя эти жалобы большею частію оказываются крайне недобросовѣстными. «Ничего нѣтъ легче для купца, замѣчаетъ кн. Мещерскій, какъ сказать, что онъ торгуетъ въ убытокъ; фактъ этотъ замѣчателенъ, а между тѣмъ при дальнѣйшихъ разспросахъ оказывается, что онъ наживаетъ значительные барыши». Конечно, такая подозрительность, заставляющая купца постоянно быть на-сторожѣ, рѣшительно препятствуетъ купечеству принимать дѣятельное участіе въ общественныхъ интересахъ, и именно эта-то подозрительность заставляетъ его забиваться въ семейную нору, гдѣ кромѣ грязи и самодурства нѣтъ ничего. К. Мещерскій на самомъ себѣ испыталъ вліяніе этой подозрительности. Ему пришлось быть въ обществѣ Новоторжскихъ тузовъ-капиталистовъ, отъ которыхъ онъ надѣялся получить нѣкоторыя свѣденія относительно хлѣбной торговли. Пока дѣло шло объ общихъ разсужденіяхъ и соображеніяхъ по хлѣбной части, онъ еще получалъ кое-какіе отвѣты; но лишь только вопросъ коснулся частностей, близкихъ каждому изъ тузовъ, кн. Мещерскій встрѣтилъ рѣшительный отпоръ, противъ котораго невозможно было бороться. Удобно ли купечеству, при такихъ важныхъ недостаткахъ, жить какою нибудь иною жизнью, кромѣ семейной? Удобно ли входить въ общественные интересы своего города, когда приходится ежеминутно слѣдить за каждымъ своимъ словомъ, чтобъ не проговориться, или на каждомъ шагу трусить, чтобы кто нибудь не подмѣтилъ, въ какомъ положеніи находятся его денежныя дѣла?
Но не принимая никакого дѣятельнаго участія въ общественной жизни городовъ, купечество тѣмъ не менѣе держитъ въ своихъ рукахъ множество частныхъ интересовъ и руководитъ разными мелкими промыслами; слѣдовательно, уже по этому на него нельзя смотрѣть какъ на сословіе, стоящее отдѣльно отъ жизни и неимѣющее вліянія на ея характеръ. Конечно, еслибъ было возможно предположить, что купечество, оставаясь въ первобытномъ состояніи, вредитъ только самому себѣ, то не стоило бы труда много говорить о немъ. Но нужно помнить, что наше купечество — единственный складчикъ капиталовъ, обращающихся въ извѣстной мѣстности и дающихъ возможность мелкимъ промышленникамъ влачить свою жизнь. Если съ этой стороны посмотрѣть на дѣло, то окажется, что купеческія традиціи приносятъ огромный вредъ бѣдному трудовому населенію. Никто не станетъ спорить противъ того, что обыкновенное правило нашей купеческой дѣятельности состоитъ въ умѣньи наживать деньгу всѣми способами, какъ честными, такъ и обманными. Случай, о которомъ мы сейчасъ разскажемъ, дастъ полное понятіе о томъ, насколько вредятъ мѣстному населенію купеческіе обычаи этого рода. Торжокъ издавна славился шитьемъ по бархату и сафьяну; этотъ промыселъ доставлялъ работу не малому числу работницъ, которыя, впрочемъ, находились въ рукахъ мастерицъ, точно также какъ мастерицы зависѣли вполнѣ отъ купцовъ, скупающихъ всѣ этого рода издѣлія въ немногія руки. Вслѣдствіе разныхъ причинъ, золотошвейный промыселъ началъ понемногу падать; но вотъ является обстоятельство, которое снова могло бы поставить его на ноги. На послѣднюю лондонскую выставку изъ Торжка были отправлены образцы этого рода работъ. Образцы обратили на себя вниманіе и въ Торжкѣ были получены заказы, правда, не особенно значительные, но которые могли бы, конечно, сильна увеличиться. И что же? Такъ какъ эти заказы давали хорошія и вѣрныя деньги, то торжковскіе купцы, скупающіе эти издѣлія, захотѣли сразу устроить выгодную аферу; они отправили большую часть предметовъ не настоящаго, а мишурнаго золота. Съ тѣхъ поръ, конечно, не повторилось уже ни одного заграничнаго заказа, тогда какъ при добросовѣстномъ исполненіи заказа легко бы было установить постоянный и правильный сбытъ за-границу этихъ издѣлій, къ выгодѣ какъ купцовъ, такъ и рабочихъ; теперь же золотошвейный промыселъ въ Торжкѣ не только не развивается, но начинаетъ падать. Подобныхъ случаевъ можно бы было много найдти въ исторіи русской промышленности; нечестность купцовъ, слишкомъ узко понимающихъ спою выгоду, нерѣдко подставляла ногу народному труду, который, въ большей части случаевъ, находится совершенно въ ихъ власти.
Принужденное послѣдними реформами принять участіе въ общественной дѣятельности, купечество уже многими фактами успѣло заявить какъ полную свою неспособность къ этой дѣятельности, такъ и рѣшительное нежеланіе дѣлать что нибудь больше того, что требуется по закону. Было много случаевъ, доказывающихъ, что оно смотритъ на свои новыя обязанности, какъ на простую повинность, отъ которой слѣдуетъ по возможности отказываться; съ этой цѣлью купечество постоянно отлынивало, при каждомъ удобномъ случаѣ, отъ исполненія должности присяжныхъ засѣдателей, Не говоря уже о тѣхъ дѣлахъ, которыя затрогивали матеріальные его интересы. Въ этихъ случаяхъ оно нё только не заявляло намѣренія идти рука объ руку съ другими сословіями, но положительно имъ противодѣйствовало, прибѣгая даже въ извѣстныхъ случаяхъ къ помощи правительства. Такъ, напримѣръ, когда земскія собранія, подъ вліяніемъ большихъ расходовъ, падающихъ на земство, обложили купечество довольно высокимъ налогомъ, соразмѣрнымъ однакоже съ его средствами — купцы жаловались начальству, и вслѣдствіе этихъ многочисленныхъ жалобъ состоялся извѣстный законъ 25 ноября, установившій для купцовъ норму, выше которой они не могутъ быть облагаемы земскими собраніями? Далѣе, были случаи, что купечество отказывалось дать пріѣхавшему отдѣленію суда приличное въ городѣ помѣщеніе для засѣданій, и эти засѣданія должны были, происходить гдѣ нибудь въ тѣснотѣ, духотѣ и грязи. Еще больше было такихъ случаевъ, что выбранные гласными, купцы совершенно не являлись въ собранія, хотя причиною этого могло быть только нежеланіе съ ихъ стороны, а не матеріальныя затрудненія, такъ часто испытываемыя, напримѣръ, крестьянами-гласными.
Но если купечество обнаруживаетъ постоянное стремленіе уклониться отъ общественныхъ обязанностей, то тѣмъ болѣе оно расположено избѣгать всего, чего законъ прямо не требуетъ. Выше мы упомянули, что купечество не прочь отъ разныхъ пожертвованій я благотворительныхъ дѣлъ; но это допускается настолько, насколько такія дѣла могутъ способствовать личнымъ цѣлямъ жертвователей или."прославить" ихъ имя. Построить богатый монастырь, отлить колоколъ въ нѣсколько тысячъ пудовъ — это дѣло довольно обыкновенное въ средѣ купечества. Иногда оно выказываетъ даже такую сообразительность, передъ которой невольно приходишь въ изумленіе. Такъ, напр., въ самый разгаръ недавнихъ бѣдствій голодающаго народа, одинъ купецъ жертвуетъ полтораста тысячъ на устройство женскаго монастыря и т. д. Всѣ эти пожертвованія обращаютъ на себя вниманіе, заставляютъ общество говорить о жертвователяхъ, удивляться имъ и проч. — и тутъ купечество дѣйствительно не жалѣетъ ничего.
Если же взглянуть на болѣе обыденную, не громкую дѣятельность, то здѣсь мы встрѣчаемъ совершенно противоположныя явленія. Въ Вологдѣ, напримѣръ, зашелъ разговоръ объ открытіи ремесленнаго училища; чиновники первые взяли на себя иниціативу въ этомъ дѣлѣ, а потомъ обратились къ содѣйствію другихъ сословій. Пока шли общія разсужденія, подкрѣпляемыя закусками и выпивками, купцы принимали горячее участіе въ дѣлѣ, и даже въ числѣ трехъ старшинъ будущаго училища оказалось двое купцовъ. Училище въ скоромъ времени открылось, потому что чиновники уже заранѣе собрали достаточный капиталъ; но лишь только прошло нѣсколько времени и средства значительно уменьшились — купечество не только не пожертвовало ни одного рубля на поддержаніе училища, но даже не стало отдавать въ него своихъ дѣтей; такимъ образомъ, полезное дѣло, вѣроятно, въ скоромъ времени рухнетъ.
Еще характернѣе слѣдующій фактъ. Зарайская Дума подняла вопросъ о томъ, чтобы помогать доходами мѣстнаго общественнаго банка разнымъ общественнымъ нуждамъ города — между прочимъ образованію. Кто-то возбудилъ вопросъ объ устройствѣ тоже ремесленнаго училища. Толки были оживленные. Но результатомъ этого бурнаго собранія вдругъ явилось слѣдующее постановленіе: обсудивъ общественныя нужды, общество положило отчислять ежегодно изъ прибылей банка 2000 рублей на уплату налога съ недвижимыхъ имуществъ купцовъ и мѣщанъ. Странность такого неожиданнаго результата преній объ общественныхъ дѣлахъ объясняется слѣдующими словами мѣстнаго корреспондента: «небольшой кружокъ вліятельныхъ лицъ города, особенно настаивалъ составить такой приговоръ; эти лица имѣютъ большія недвижимыя имѣнія и, слѣдовательно платятъ порядочное количество поземельныхъ денегъ».
За литературой купечество слѣдитъ настолько, насколько она касается его лично, и здѣсь оно обнаруживаетъ косность и невѣжество, свойственныя людямъ самыхъ низкихъ умственныхъ способностей. Оно всѣми силами заботится о томъ, чтобы его дѣйствія были какъ можно меньше извѣстны, и для этого употребляетъ всѣ средства — даже доносы на корреспондентовъ. Нѣкоторые же идутъ такъ далеко, что изъ собственной защиты противъ литературныхъ обличеній дѣлаютъ чисто-общественный вопросъ. Напримѣръ, мѣсяцъ тому назадъ, въ зарайской же думѣ происходили выборы гласныхъ въ земское собраніе. По окончаніи выборовъ, одинъ купецъ, директоръ мѣстнаго банка, обратился къ городскому головѣ съ слѣдующими словами: «позвольте просить васъ принять мѣры къ защитѣ насъ на будущее время отъ оскорбительныхъ выраженій богачи-коноводы, которыми называетъ насъ чортъ знаетъ кто въ „Русскихъ“ а „Московскихъ Вѣдомостяхъ“; потому покорнѣйше просимъ васъ составить приговоръ, которымъ отъ имени всѣхъ собравшихся здѣсь почтенныхъ гражданъ потребовать отъ редакцій объясненія, кто писалъ имъ статьи о насъ, и, вытребовавши эти объясненія, начать судебное преслѣдованіе». Трудно представить себѣ, замѣчаетъ корреспондентъ, какой оглушительный гамъ сочувствія къ этимъ словамъ огласилъ стѣны Думы. Съ разныхъ сторонъ неслись возгласы: «конокрады..; барки водятъ… да всякій какой нибудь… да какое нибудь… станетъ позорить насъ… общество! Срамъ, на всю Россію, срамъ!» и т. д.
Купечество обыкновенно считается однимъ изъ самыхъ патріотичныхъ сословій; но если глубже заглянуть въ этотъ патріотизмъ, то окажется, что онъ почти вездѣ прикрываетъ личныя, корыстныя цѣли купцовъ, и что еслибы нарушилось согласіе между патріотизмомъ и собственными выгодами, то выгоды, конечно, пересилили бы. Напримѣръ, шуйско-ивановское купечество долгое время зачитывалось «Московскими Вѣдомостями»; по его мнѣнію, это была самая лучшая, самая честная газета, вполнѣ преданная русскому дѣлу. Съ ней купечество во всемъ было согласно; оно даже мыслило чуть не передовыми статьями г. Каткова. Но когда зашла рѣчь о пересмотрѣ тарифа, и «Московскія Вѣдомости» высказались за начала свободной торговли, очень нелюбимой нашимъ купечествомъ, — мнѣніе объ этой газетѣ совершенно измѣнилось. Ее сейчасъ же назвали измѣнницей русскому дѣлу и сочли себя оскорбленными въ самыхъ священныхъ чувствахъ — то есть, чувствахъ къ своимъ барышамъ. Негодованіе шуйско-ивановскаго купечества зашло въ этомъ дѣлѣ такъ далеко, что купцы условились между собою не подписываться больше на «Московскія Вѣдомости» и не читать ихъ. Теперь, говорятъ, во всемъ тамошнемъ краѣ между купцами нѣтъ ни одного подписчика на газету г. Каткова; мѣсто его занялъ г. Аксаковъ, какъ отстаивающій покровительственную систему.
Мы не имѣемъ намѣренія составлять обвинительнаго акта противъ нашего купечества, тѣмъ болѣе, что и другія сословія недалеко ушли отъ него. Но, какъ мы уже сказали, разница здѣсь заключается въ томъ, что другимъ сословіямъ по необходимости приводится радикально измѣнять свою жизнь, тогда какъ купечество можетъ спокойно оставаться въ теперешнемъ положеніи на неопредѣлённое время, а это повлечетъ за собою самыя невыгодныя слѣдствія для народа. Купечеству теперь стоитъ только сдѣлать одинъ шагъ, чтобы замѣстить собою дворянство, — и шагъ этотъ отчасти уже сдѣланъ. Мы встрѣчали много извѣстій о томъ, что выборы гласныхъ во многихъ мѣстахъ происходятъ рѣшительно въ пользу купечества, и что, кромѣ того, купцы начинаютъ пріобрѣтать себѣ земли. Саратовскій корреспондентъ «Современныхъ Извѣстій» прямо предсказываетъ, что въ нашемъ сельскомъ хозяйствѣ должно ожидать большихъ перемѣнъ и переворотовъ, такъ какъ переходъ земель отъ помѣщиковъ къ купцамъ съ каждымъ годомъ увеличивается. То, что скрывалось подъ скромнымъ именемъ кулака, теперь выступаетъ на сцену, и не пройдетъ двадцати пяти лѣтъ, какъ мы будемъ въ рукахъ грубаго, насквозь пропитаннаго корыстолюбіемъ русскаго кулака.
Мы также не имѣемъ въ виду утверждать, что преобладаніе въ общественныхъ дѣлахъ купечества будетъ имѣть худшее вліяніе, чѣмъ преобладаніе дворянства. Какъ то, такъ и другое имѣетъ хотя и разнохарактерные, на одинаково значительные недостатки, и потому, и то, и другое одинаково нежелательно. А такъ какъ купечество начинаетъ пріобрѣтать значительное вліяніе въ нашихъ общественныхъ дѣлахъ, благодаря своимъ капиталамъ, то слѣдуетъ желать, чтобы капиталъ пересталъ быть мѣркой для оцѣнки людей, при выборѣ въ разныя общественныя должности, а чтобы его замѣнила другая мѣра, подъ которую могутъ подходить и очень богатые, и ничего неимѣющіе люди; единственная мѣрка этого рода — образованіе.
Здѣсь кстати мы сдѣлаемъ оговорку, относящуюся къ одному изъ предыдущихъ нашихъ «Обозрѣній». Мы какъ-то указывали на отсутствіе въ Россіи людей, способныхъ толково отправлять даже такія сравнительно-несложныя обязанности, какова обязанность мирового судьи. Наше указаніе мы подкрѣпляли многими фактами, взятыми изъ дѣятельности провинціальныхъ мировыхъ судей. Мы слышали, что нѣкоторые упрекаютъ насъ по этому поводу въ излишнемъ пессимизмѣ и въ очевидной неправдоподобности выводовъ. Дѣйствительно, мы заслуживали бы подобный упрекъ, еслибъ говорили безусловно обо всей Россіи; но нужно помнить, что у насъ была рѣчь исключительно о тѣхъ лицахъ, которыя, но своему цензу подходили подъ требованія закона. Мы дѣйствительно доказывали, что изъ числа этихъ лицъ не нашлось даже столько способныхъ людей, сколько нужно для мироваго института; но въ тоже время мы нисколько ней сомнѣваемся, что предложеніе превысило бы даже спросъ, еслибы дозволено было выбирать въ мировые судьи всѣхъ, кого бы только пожелали избиратели, не стѣсняясь размѣрами имущества избираемаго, а руководствуясь только способностью его къ дѣлу. По всей вѣроятности, такой порядокъ будетъ установленъ впослѣдствіи, когда сдѣлается для всѣхъ очевиднымъ, какъ трудно найдти способнаго человѣка изъ числа лицъ, имѣющихъ такое состояніе, какое требуется по Закону. Мы имѣемъ нѣкоторое основаніе смотрѣть на теперешній ограничительный законъ, какъ на мѣру временную, потому что онъ все-таки не отвергаетъ безусловно toj’o принципа, который мы защищаемъ. Судебные Уставы и теперь дозволяютъ выбирать въ мировые судьи лицъ, неимѣющихъ опредѣленнаго ценза; они только ставятъ необходимымъ условіемъ, чтобы такія лица выбирались не большинствомъ голосовъ, а единогласно. Но такъ какъ единогласный выборъ лица можетъ произойти лишь въ чрезвычайно рѣдкихъ случаяхъ, а между тѣмъ теперешній порядокъ представляется не вполнѣ удовлетворительнымъ, то можно думать, что впослѣдствіи будетъ дозволено выбирать въ судьи простымъ большинствомъ и неимѣющихъ теперешняго имущественнаго ценза. Эти соображенія представляются намъ особенно важными въ виду только-что изданнаго указа о немедленномъ введеніи мироваго института во всѣхъ тѣхъ губерніяхъ, гдѣ уже введены земскія учрежденія. Послѣ приведенія этого указа въ дѣйствіе, еще рѣзче долженъ обнаружиться странный недостатокъ въ способныхъ людяхъ изъ числа тѣхъ, которые, по размѣрамъ своего имущества, имѣютъ право быть мировыми судьями. Какъ только будетъ установленъ такой порядокъ, тогда и для нашего купечества явится сильная побудительная причина учиться, развиваться и отставать отъ обычаевъ Домостроя, потому что въ общественныхъ дѣлахъ ему прійдется заручаться не имущественнымъ, а умственнымъ цензомъ; а до тѣхъ поръ, повторяемъ, купечество останется такимъ же, какимъ мы его знаемъ теперь.
Газета «Вѣсть» жалуется на то, что большое число оправдательныхъ приговоровъ, произносимыхъ присяжными засѣдателями, лишитъ новый судъ того «воспитательнаго значенія», какое онъ могъ бы имѣть для общества. Изъ желанія удержать за судомъ это важное значеніе, газета «Вѣсть» даже доказываетъ, что «излишняя снисходительность вреднѣе, чѣмъ нѣкоторая строгость судебныхъ рѣшеній», и. что слѣдовательно лучше наказать десять невинныхъ, чѣмъ освободить одного виновнаго. Не чувствуя въ себѣ никакихъ способностей къ элементарнымъ занятіямъ съ недорослями, мы, конечно, не станемъ входить въ разговоры съ газетою «Вѣсть»; мы привели здѣсь ея жалобу единственно лишь для того, чтобы показать, въ чемъ слѣдуетъ видѣть воспитательное значеніе новаго суда. Это разъясненіе намъ представляется особенно нужнымъ потому, что многіе не могутъ дать себѣ яснаго отчета, въ чемъ преимущественно заключается полезная сторона гласнаго суда и для кого она особенно замѣтна.
Если смотрѣть на этотъ вопросъ такъ, какъ обыкновенно принято, то легко доказать, что новые суды совершенно неудовлетворяютъ тѣмъ ожиданіямъ, которыя на нихъ возлагались. Одни, напримѣръ, говорятъ, что наиболѣе важная сторона новаго судопроизводства заключается въ скорости суда. Но противъ этого можно возражать множествомъ самыхъ рѣзкихъ фактовъ; можно положительно доказать, что скорость новаго суда въ большинствѣ случаевъ есть только кажущаяся, что гласнымъ образомъ дѣло дѣйствительно рѣшается въ одно засѣданіе, но предварительное слѣдствіе продолжается обыкновенно годъ и даже два года, что подсудимые, находясь все это время подъ арестомъ, относятся большею частію совершенно равнодушно къ тому, обвинятъ ихъ присяжные или оправдаютъ, такъ какъ, высидѣвъ въ острогѣ такое продолжительное время, они теряютъ почти всякую возможность снискивать себѣ пропитаніе. Далѣе, если взять дѣло, рѣшаемое простымъ судомъ, безъ присяжныхъ засѣдателей, то здѣсь на апелляціи и кассаціи уходитъ почти столько же времени, сколько на предварительное слѣдствіе въ судѣ присяжныхъ. Мы здѣсь не говоримъ о причинахъ такой медленности; мы только говоримъ, какъ легко доказать, что относительно скорости новые суды очень немного отличаются отъ старыхъ. Слѣдовательно, въ этомъ отношеніи можно значительно умалить полезную сторону новыхъ судебныхъ порядковъ.
Другіе говорятъ преимущественно о полезномъ вліяніи новаго суда на общество; увѣряютъ, между прочимъ, что допущеніе въ составъ суда присяжныхъ засѣдателей дѣйствуетъ самымъ благопріятнымъ образомъ на народъ, заставляя его смотрѣть на себя съ большимъ уваженіемъ и яснѣе сознавать свое значеніе въ государствѣ. Но и здѣсь можно замѣтить, что полезное вліяніе суда съ этой стороны очень преувеличено: присяжные засѣдатели играютъ на судѣ совершенно пассивную роль и вліяніе ихъ проявляется лишь въ самомъ концѣ судебнаго засѣданія. Практически человѣкъ развивается только среди какой нибудь дѣятельности, гдѣ опредѣляется человѣческая личность, и точно также только въ активной дѣятельности, сознаетъ человѣкъ свое общественное значеніе. Такимъ образомъ, и эта полезная сторона новаго суда можетъ быть подвергнута нѣкоторому сомнѣнію.
Наконецъ, третьи утверждаютъ, что въ новомъ судѣ самая полезная сторона — полная гласность. Но чѣмъ именно полезна гласность — объ этомъ, обыкновенно, говорится мало. Легко понять, что здѣсь слово «гласность» употребляется въ томъ банальномъ смыслѣ, какой получило это слово въ началѣ шестидесятыхъ годовъ: судебная гласность полезна, говорятъ, потому что вообще гласность полезна.
Вслѣдствіе такой невыработанности въ оцѣнкѣ достоинствъ новаго суда, возможны отзывы вродѣ тѣхъ, какіе попадаются на страницахъ «Вѣсти», или тѣхъ, которые дѣлали сейчасъ мы сами. Но въ новомъ судѣ есть дѣйствительно одна необыкновенно полезная сторона, относительно которой уже не можетъ существовать двухъ различныхъ взглядовъ. Сторона эта — по большей части тѣ обстоятельства, которыя непосредственно не относятся къ каждому извѣстному дѣлу, но вытекаютъ изъ него въ видѣ совершенно побочныхъ и какъ бы случайныхъ явленій и имѣютъ характеръ обличительный. Всѣ эти обстоятельства перечислить невозможно; мы для примѣра только укажемъ на нѣкоторыя изъ нихъ, которыя уже достаточно имѣли обнаружиться.
Посредствомъ судебныхъ преній общество получило возможность имѣть вѣрнѣйшія свѣденія о такихъ фактахъ, которые до послѣдняго времени считались тайной и которые, слѣдовательно, никому не были извѣстны. Между ними очень видное мѣсто занимаютъ тѣ пріемы слѣдователей, которые, конечно, никѣмъ не будутъ одобрены, какъ только получатъ всеобщую извѣстность. Эти пріемы вытекаютъ изъ того ложнаго и узкаго взгляда, какимъ руководствуется большинство нашихъ слѣдователей при производствѣ слѣдствій. Имъ кажется, что дозволительно употреблять всѣ средства для отысканія виновнаго въ какомъ либо преступленіи, а между тѣмъ многія изъ этихъ средствъ часто оказываются гораздо злокачественнѣе и приносятъ несравненно больше вреда обществу, чѣмъ то преступленіе, характеръ котораго они стараются раскрыть. Вотъ, напримѣръ, случай изъ мировой практики Москвы, обратившій на себя общее вниманіе: городовой представилъ мировому судьѣ полицейскій актъ, составленный по поводу торговли водкой однимъ лавочникомъ, неимѣющимъ на это права. Свидѣтелемъ былъ выставленъ семилѣтній мальчикъ. Въ полицейскомъ актѣ говорилось, что городовой, подозрѣвая лавочника въ незаконной торговлѣ водкой и желая поймать его на мѣстѣ преступленія, подкупилъ за пятачекъ семилѣтняго мальчика, прося его содѣйствія; когда ребенокъ согласился, городовой далъ ему 20 к. и послалъ его къ лавочнику купить водки. Ребенокъ исполнилъ свое дѣло ловко, купилъ водки, представилъ ее городовому и получилъ условную плату. Мировой судья, прочитавши этотъ актъ, обратилъ вниманіе на такой безнравственный способъ раскрытія проступковъ и замѣтилъ городовому: «какъ не стыдно вамъ развращать такъ ребенка!» Городовой отвѣчалъ: «мы невиноваты; такъ приказываетъ начальство. Наше дѣло исполнять приказаніе». Судья, однакоже, разъяснилъ ребенку, что соглашаться на такія сдѣлки стыдно, посовѣтовалъ ему учиться, а отвѣтчика, за отсутствіемъ другихъ доказательствъ, освободилъ отъ всякаго взысканія. Еслибъ этотъ случай не сдѣлался гласнымъ и не получилъ такого невыгоднаго для полиціи исхода, она, быть можетъ, стала бы постоянно прибѣгать къ подобнымъ средствамъ, тѣмъ болѣе, что они исходили не отъ городоваго, котораго дѣло — «исполнять приказанія начальства».
Еще рельефнѣе выступаютъ подобные же пріемы въ дѣлѣ о крестьянинѣ Пожарновѣ, обвинявшемся въ предумышленномъ убійствѣ, (дѣло это производилось въ московскомъ окружномъ судѣ съ участіемъ присяжныхъ засѣдателей). Предварительное слѣдствіе выставило, какъ одного изъ главныхъ свидѣтелей противъ Пожарнова, московскаго мѣщанина Ивана Батурина. Батуринъ показывалъ, что за два дня до убійства, онъ встрѣтился въ трактирѣ о Пожарновымъ, который, показавъ ему долото, шкворень и ножъ, звалъ его отправиться на другой день верстъ за 17 отъ Москвы, чтобы добыть денегъ. При этомъ Пожарновъ будто бы сказалъ ему, что тѣ, отъ кого онъ намѣренъ достать деньги, живутъ только вдвоемъ (убитые — брать и сестра). Два дня послѣ убійства, Пожарновъ уже угощалъ Батурина виномъ. Показаніе, конечно, чрезвычайно важное и сильно уличающее Пожарнова, особенно въ соединеніи съ другими, болѣе мелкими, уликами. Между тѣмъ на судѣ оказалось, что показаніе Батурина было дано при слѣдующихъ обстоятельствахъ: сперва самъ свидѣтель Батуринъ былъ заподозрѣнъ въ этомъ убійствѣ; его взяли, посадили подъ арестъ и держали пять недѣль. Но, наконецъ никакихъ уликъ противъ него не оказалось; дальнѣйшія обстоятельства мы раз. скажемъ собственными словами Батурина, «Послѣ пяти недѣль, объяснялъ онъ на судѣ, слѣдователь снялъ съ меня показаніе и говоритъ мнѣ, что подозрѣній на меня не имѣетъ, а я и затѣмъ все сидѣлъ. Наконецъ спрашиваю Реброва (частнаго пристава), за что же сижу я? Онъ отвѣчаетъ мнѣ на это я, говоритъ, знаю за что. Опять сижу. Подсылаетъ онъ. разъ сыщиковъ своихъ къ окну сибирки, тѣ и говорятъ мнѣ: хочешь на волю? Я говорю — какъ не хотѣть, кому свобода не люба. Послѣ этого разговора призываетъ меня Ребровъ къ себѣ въ кабинетъ и говоритъ: дѣло это надо скрытъ, то-есть, что ты невиноватъ; сыщи мнѣ виновнаго — укажи на Пожарнова, а я тебя за это не обижу, только ты, говоритъ, не подгадь мнѣ въ окружномъ судѣ. Я согласился. Вскорѣ впустили ко мнѣ въ сибирику Пожарнова; сидимъ мы съ нимъ; разговариваемъ. Входитъ въ это время къ намъ какъ будто нечаянно слѣдователь Завьяловъ, и раскричался, зачѣмъ насъ спустили. Ребровъ говоритъ — это я ихъ спустилъ. Слѣдователь сѣлъ и началъ снимать съ меня показаніе. Я и началъ показывать, какъ училъ меня предварительно Ребровъ. Теперь же истинно говорю, что до Рождества Пожарнова не встрѣчалъ и ни на какое дѣло онъ меня не звалъ».
Еще любопытнѣе въ этомъ процессѣ личность сыщика Ивана Михайлова, посредствомъ котораго полиція также намѣревалась уличить Пожарнова. Одинъ изъ свидѣтелей, Артемій Вавиловъ, показала на судѣ, что онъ служилъ у Реброва по разнымъ порученіямъ. Заходитъ однажды свидѣтель къ приставу въ канцелярію и видитъ тамъ Ивана Михайлова, пьянаго. Свидѣтель спрашиваетъ его, зачѣмъ онъ здѣсь сидитъ? «Пьяный, говоритъ, чуланъ сломалъ», и прибавляй «нельзя ли похлопотать обо мнѣ». Вавиловъ вспомнилъ, что Ребровъ поручалъ ему разузнавать объ убійствѣ и потому спрашиваетъ сыщика Михайлова, не знаетъ ли онъ чего объ этомъ дѣлѣ. Сыщикъ отвѣчаетъ утвердительно. Тогда Вавиловъ докладваетъ объ этомъ Реброву. Ребровъ призываетъ сыщика въ свой кабинетъ, ведетъ съ нимъ какіе-то переговоры, даетъ ему денегъ и отпускаетъ. Михайловъ отправляется съ Вавиловымъ въ трактиръ и послѣ нѣсколькихъ неудачныхъ посѣщещеній, застаетъ тамъ Пожарнова. Его напоили пьянымъ, съѣздили за Ребровымъ и посадили Пожарнова въ секретную. Разсказавши подробно всѣ эти обстоятельства, свидѣтель Вавиловъ прибавляетъ: «послѣ мнѣ судебный слѣдователь далъ подписать показаніе, гдѣ написано было, что Пожарновъ при насъ хвалился убійствомъ въ трактирѣ. Я говорю ему, что я этого не слыхалъ. Все равно, говоритъ, Иванъ Михайловъ слышалъ, подписывай. Я и подписалъ. А ничего этого не было, все это Иванъ Михайловъ обдѣлалъ, что бы самому только вырваться».
Всѣ остальные свидѣтели, на которыхъ было построено обвиненіе Пожарнова, показали большею частію подобнымъ же образомъ: того подговорилъ сыщикъ Михайловъ, того подвелъ слѣдователь, того убѣдила полиція. Защитникъ подсудимаго рѣзко порицалъ дѣйствія полиціи въ этомъ дѣлѣ и совершенно опровергъ обвиненіе. Присяжные дали оправдательный приговоръ, и подсудимый послѣ двухлѣтняго сидѣнія въ острогѣ, былъ выпущенъ на свободу.
Эти факты самымъ очевиднымъ образомъ представляютъ намъ существующую систему предварительнаго слѣдствія. Полиція обращаетъ вниманіе не на то, чтобы отыскать настоящаго виновника совершившаго преступленіе, но главнымъ образомъ на то, чтобы найдти кого нибудь, подходящаго по уликамъ, къ преступнику; она заботится не о лицѣ; а о фактѣ; ее безпокоитъ не то, что не будетъ найденъ настоящій преступникъ, а то, что хотя по наружности да будетъ раскрыто преступленіе, а потому-то она совершенно успокоивается, если захваченныя ею лица дадутъ возможностъ собрать какія нибудь противъ себя улики для представленія ихъ суду. Эта, система, сколько невыгодная для общества, столь безнравственная сама по себѣ, ведетъ свое начало, по всей вѣроятности, съ очень отдаленнаго времени. И если она въ скоромъ времени совершенно рушится, то этимъ мы, конечно, будемъ обязаны судебной гласности, которая вывела ее на свѣтъ божій и поставила лицомъ къ лицу съ нравственнымъ чувствомъ общества.
Такимъ образомъ, практика новаго суда успѣла уже многими фактами разоблачить слабую и вредную сторону нашей слѣдственной системы, и это обличеніе вышло до такой степени полнымъ, честнымъ и неопровержимымъ, что въ справедливости его нѣтъ возможности сомнѣваться; ни одинъ органъ нашей печати, при существующихъ условіяхъ, не рѣшился бы на такое рѣзкое обличеніе.
Еще рѣзче, еще безпощаднѣе обличаются новымъ судомъ недостатки и страшныя злоупотребленія нашей семейной жизни, нашего домашняго воспитанія. — Судебные отчеты переполнены этого рода данными. Если бы предположить совершенно невозможное — именно, что у новаго суда сегодня же будетъ отнята гласность, то все-таки у насъ въ рукахъ осталось бы столько драгоцѣнныхъ матеріаловъ для характеристики нашей семейной жизни, что по нимъ можно бы составить самую вѣрную и полную картину русскаго семейнаго быта. Въ большинствѣ случаевъ, эта картина дѣйствительно ужасна! И только близко познакомившись съ этими картинами, можно достаточно оцѣнить справедливость и важность тѣхъ литературныхъ произведеній недавняго времени, которыя были посвящены вопросамъ, относящимся до нашего семейнаго быта. Читатели, вѣроятно, не забыли дѣла Умецкихъ, обнаружившаго самое безчеловѣчное обращеніе, родителей съ своею дочерью, которая рѣшилась даже совершить преступленіе, чтобъ только выйдти изъ подъ родительской власти. Сегодня мы разскажемъ подобныя же обстоятельства другого дѣла, по наружности совершенно отличнаго отъ дѣла Умецкихъ.
14 іюня на скамьѣ подсудимыхъ петербургскаго окружнаго суда сидѣлъ отставной прапорщикъ Разнатовскій, обвиняемый въ покушеніи на убійство своей жены; онъ сдѣлалъ въ нее два выстрѣла изъ револьвера и ранилъ ее въ ухо коническою пулею. Судебное слѣдствіе главнымъ образомъ было направлено къ тому, чтобы разъяснить поводы, заставившіе Разнатовскаго рѣшиться на убійство жены, вслѣдствіе чего передъ судомъ рѣзкими чертами обрисовались отношенія между Разнатовскимъ и его женою. Рѣдко многочисленныя свидѣтельскія показанія бываютъ такъ согласны одно съ другимъ, какъ въ этомъ дѣлѣ. Поэтому мы, нисколько не отступая отъ буквальнаго смысла этихъ показаній, постараемся нарисовать вѣрную картину семейной жизни Разнатовскихъ отъ самаго на до начала послѣдней минуты.
Разнатовскій женился по любви; свадьба его устроилась отчасти романический образомъ. Родители его почему-то не желали этой свадьбы; не желала ея и мать невѣсты; но будущая жена Разнатовскаго убѣжала отъ матери, влюбленные куда-то уѣхали на цѣлую ночь и — и судьба по неволѣ должна была состояться. Молодые въ первые мѣсяцы жили согласно, вполнѣ наслаждаясь своимъ счастьемъ. Но скоро между ними начали обнаруживаться маленькія ссоры; причиною ихъ оказалась слишкомъ замѣтная разница въ характерахъ мужа и жены, которые, какъ это всегда у насъ бываетъ, очень мало знали другъ друга до свадьбы, довольствуясь чисто-офиціальнымъ, салоннымъ знакомствомъ между собою. Мужъ былъ характера тихаго, миролюбиваго, жена, напротивъ, стала обнаруживать воинственныя наклонности, особенно въ обращеніи съ крѣпостными дѣвушками; горничныхъ она иногда избивала до того, что тѣ въ окровавленномъ видѣ приходили къ исправнику жаловаться, не смотря на то, что 19 февраля еще тогда не наступило. Избалованная въ своей семьѣ, привыкшая съ дѣтства къ удовольствіямъ и выѣздамъ въ свѣтъ, жившая на всемъ готовомъ безъ всякой мысли о трудѣ — такъ какъ ея родители были помѣщики — г-жа Разнатовская очень скоро стала тяготиться семейною обстановкою. Ей хотѣлось шумныхъ удовольствій, веселой молодежи: а тутъ вдругъ она сдѣлалась беременна. Попытка ея вытравить плодъ неудалась — и у Разнатовскихъ родился ребенокъ. Можно было предвидѣть, что должна была чувствовать молодая, избалованная мать, сознавая, что ребенокъ свяжетъ ее, и лишитъ ее возможности наслаждаться свѣтскими удовольствіями. Она возненавидѣла сына и однажды, въ январѣ мѣсяцѣ, при 30 градусахъ мороза, послала его съ кррмилицей въ деревню: ребенокъ спасся отъ неминуемой смерти только тѣмъ, что лежалъ все время у груди кормилицы; но уѣзжая изъ деревни въ Петербургъ, Разнатовская оставила ребенка съ нянькой въ холодной комнатѣ: ребенокъ скоро захворалъ и умеръ безъ всякой помощи. Однакожъ, главная цѣль Разнатовской все-таки не была достигнута: вмѣсто умершаго ребенка у нея скоро родился другой, потомъ третій — пришлось поневолѣ покориться судьбѣ. Въ тоже время столкновенія ея съ мужемъ стали дѣлаться чаще и серьезнѣе. Ненавидя дѣтей, которыя стѣсняли ей жизнь, Разнатовская ненавидѣла мужа, который держалъ всегда ихъ сторону и защищалъ ихъ отъ придирокъ жены. Эти столкновенія дѣлались тѣмъ чаще и непріятнѣе, чѣмъ суровѣе и безчеловѣчнѣе обходилась съ своими дѣтьми. Нелюбовь ея къ нимъ проявлялась слѣдующимъ образомъ: если дѣти являлись при постороннихъ въ залу — они подвергались за это трепкѣ за волосы, пинкамъ и пощечинамъ, одинъ разъ ребенокъ, весь блѣдный отъ холода, просилъ дать ему что-нибудь теплое — и получилъ отъ матери такой толчекъ, что разсекъ себѣ губу; если дѣти не подходили къ матери по первому призыву, она била ихъ въ голову, по лбу, толкала изо всей силы во что попало и наказывала розгами такъ жестоко, что дѣти ныли даже во снѣ; мать не жалѣла дѣтей даже тогда, когда они были больны, и однажды била за что-то ребенка, лежавшаго въ тифозной горячкѣ — несчастный ребенокъ чуть слышно стоналъ. Дѣти всегда обѣдали отдѣльно и ихъ кормили не иначе, какъ остатками кушанья отъ прошлаго дня. Комната для дѣтей была отведена самая скверная — темная и смрадная; смрадъ и удушье были такъ велики, что ни одна тюрьма не можетъ сравниться съ этой комнатой. Отъ такой обстановки дѣти всегда были хворы и забиты; при занятіяхъ со старшимъ сыномъ, ему съ большимъ трудомъ удавалось растолковать самыя простыя вещи. Разнатовскій испробовалъ всѣ средства, которыя ему казались годными въ этомъ случай для исправленія жены, но ничто не помогало. Онъ ходилъ задумчивый, разстроенный, и почти никому не говорилъ о своемъ горѣ; всѣ его средства не привели ни къ чему: убѣжденія его летѣли на вѣтеръ, и жена даже при гостяхъ стала выказывать полное свое презрѣніе къ мужу — бросала въ него ложками, насмѣхалась надъ нимъ и т. д. Въ тоже время она окружила себя обществомъ молодыхъ людей, съ которыми обращалась совершенно безцеремонно. При видѣ всего этого мужъ совершенно упалъ духомъ и напрасно искалъ; выхода изъ своего мучительнаго положенія, Наконецъ, онъ рѣшился хлопотать о разводѣ, о чемъ и сдѣлалъ предложеніе женѣ, принимая на себя и весь «стыдъ развода», то-есть всѣ тѣ невыгодныя его послѣдствія, которыя падаютъ по закону на виновную сторону. Но по разнымъ причинамъ предложеніе Разнатовскаго осталось безъ всякихъ послѣдствій, а между тѣмъ семейныя сцены продолжались своимъ порядкомъ. Тогда Разнатовскій рѣшается на послѣднее средство: онъ оставляетъ жену и цѣлыхъ два мѣсяца живетъ то у родственниковъ, то у знакомыхъ. Но его продолжаетъ безпокоить судьба дѣтей, и особенно дочери, которая за свое сходство съ отцемъ подвергается особенно сильнымъ истязаніямъ со стороны матери. Разнатовскій предлагаетъ женѣ отдать ему дочь и требуетъ только, по совѣту своихъ знакомыхъ, чтобы жена давала ему денегъ на воспитаніе дочери, такъ какъ у него не осталось никакихъ средствъ. Но Разнатовская сперва упорствуетъ, а потомъ предлагаетъ ему ежегодное содержаніе — но не для дочери, а за паспортъ, котораго она требуетъ у мужа на пять лѣтъ, съ тѣмъ, чтобы по истеченіи этого срока, паспорть былъ возобновленъ снова; о дочери же не говорится ничего. Возмущенный такою наглостью, Разнатовскій беретъ револьверъ, отправляется на квартиру къ женѣ и наноситъ ей рану въ ухо. Является полиція; Разнатовскій самъ отдаетъ полицейскому офицеру револьверъ, отправляется подъ стражу, а черезъ годъ и три мѣсяца является на скамьѣ подсудимыхъ. Здѣсь мы добавимъ, что судъ приговорилъ Разнатовскаго къ аресту на четыре недѣли, такъ какъ было доказано, что онъ только хотѣлъ напугать жену выстрѣломъ; присяжные признали, что онъ «стрѣлялъ безотчетно и по обстоятельствамъ дѣла заслуживаетъ полнаго снисхожденія».
Все, разсказанное нами выше, похоже на романъ, сочиненный какимъ нибудь чувствительнымъ и увлекающимся писателемъ; а между тѣмъ мы не прибавили отъ себя во всемъ этомъ разсказѣ ни одного факта, который не былъ бы заявленъ на судѣ; такимъ образомъ, ш дѣйствительность его во всѣхъ мельчайшихъ подробностяхъ не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію. «Но что же поучительнаго въ этомъ дѣлѣ?» спроситъ, можетъ быть, читатель. «Вѣдь г-жа Разнатовская представляетъ исключительное явленіе въ жизни; — трудно найдти мать, которая бы такъ безчеловѣчно обращалась съ дѣтьми, трудно найдти жену, которая бы такъ нагло относилась къ мужу». Но это замѣчаніе будетъ совершенно неосновательно. Семейная жизнь Разнатовскихъ, изложенная на судѣ, дѣйствительно на всякаго производитъ потрясающее дѣйствіе и кажется явленіемъ совершенно исключительнымъ. Но если всмотрѣться внимательнѣе, то обнаружится, что подобную обстановку можно найти въ тысячахъ нашихъ семействъ; разница только въ томъ, что судъ въ нѣсколько часовъ познакомилъ насъ съ тѣми фактами, которые на дѣлѣ совершались въ теченіи десяти лѣтъ, а потому не такъ рѣзко бросались въ глаза и многими совершенно не замѣчались. Отличіе жизни Разнатовскихъ заключается только въ ея исходѣ: рѣдко мужья рѣшаются на убійство женъ. Но за то всѣмъ извѣстно множество случаевъ, что мужья, подъ вліяніемъ подобной семейной обстановки, находятъ себѣ выходъ въ самоубійствѣ, пьянствѣ, развратной жизни, смерти отъ чахотки или же, наконецъ, въ полнѣйшемъ уничтоженіи своей личности и рабскомъ подчиненіи обстоятельствамъ. Все зависитъ отъ различія характеровъ; такіе слабые характеры, какъ Разнатовскій, долго терпятъ молчаливо и по нѣскольку лѣтъ покорно несутъ семейныя тяготы; но за то тѣмъ рѣзче и драматичнѣе бываетъ ихъ послѣднее рѣшеніе. Само собою разумѣется, что мы не имѣемъ ни малѣйшаго намѣренія объяснять печальную сторону нашего семейнаго быта виновностью женъ и матерей; можно указать безчисленное множество случаевъ, когда роль Разнатовскаго исполняется женой, а на мѣстѣ Разнатовской стоитъ глава семейства; и такихъ случаевъ даже больше, чѣмъ противоположныхъ; даже въ судебныхъ лѣтописяхъ легко указать случаи, въ родѣ откушенія мужемъ носа у жены, безчеловѣчнаго истязанія женъ мужьями, доводящаго ихъ до преступленій и т. д.; но эти случаи нисколько не измѣняютъ дѣла; всѣ они проистекаютъ изъ одного и того же источника, производятся одною и тою же причиной. Эта причина очень хорошо извѣстна самимъ мужьямъ и женамъ, и мы только даемъ имъ случай подумать о ней лишній разъ и поставить ее на видъ своимъ дѣтямъ. Судебная гласность по отношенію къ такимъ дѣламъ полезна тѣмъ, что даетъ возможность каждому семейству считать свою темную сторону не исключительнымъ явленіемъ, какъ это можетъ показаться съ перваго взгляда, а свойственнымъ большей части нашихъ семействъ. Молодой человѣкъ, женясь на любимой дѣвушкѣ, или дѣвушка, выходя замужъ за любимаго человѣка, смотрятъ, конечно, самыми счастливыми глазами на свою послѣдующую жизнь; и если въ скоромъ времени настаетъ тяжелая минута разочарованія, то они, обыкновенно, объясняютъ ее своимъ личнымъ несчастьемъ и случайными неудачами. И такое объясненіе совершенно понятно, потому что закулисная сторона ихъ семейной жизни извѣстна имъ вполнѣ, семейный же бытъ ихъ знакомыхъ извѣстенъ имъ только по наружности и съ офиціальной стороны, которая, разумѣется, содержится всегда въ наилучшей чистотѣ и опрятности. И вотъ они тоже начинаютъ притворяться счастливыми и довольными, не желая показать людямъ свое семейное горе, не желая быть хотя по виду меньше ихъ счастливыми. Молодежь, смотря на нихъ, увлекается этою веселою наружностью, смѣло влюбляется, еще смѣлѣе женится — и толпами идетъ по дорогѣ, плотно убитой ея отцами и матерями, обманывая и себя и другихъ, и проклиная свою каторжную жизнь. При такомъ положеніи дѣла, процессы Разнатовскихъ, Умецкихъ и т. д. не могутъ не производить на наше общество самаго благотворнаго, отрезвляющаго вліянія.
При полезномъ вліяніи этой стороны гласнаго суда на нашу общественную жизнь, становятся смѣшными и чрезвычайно близорукими сѣтованія тѣхъ нашихъ публицистовъ, которые возмущаются, если присяжные оправдаютъ подсудимаго, кажущагося имъ не вполнѣ невиннымъ. Они боятся, чтобы судъ, посредствомъ большаго числа оправдательныхъ приговоровъ, не потерялъ своего воспитательнаго вліянія на общество, какъ будто только въ этомъ одномъ заключается его польза. Мы, напротивъ, считаемъ эту сторону суда самою неважною, и желали бы еще большаго числа оправдательныхъ приговоровъ, особенно въ виду тѣхъ недостатковъ нашего предварительнаго слѣдствія, о которыхъ говорилось выше, и благодаря которымъ столько невинныхъ людей попадаютъ на скамью подсудимыхъ. Въ послѣднее время сдѣлалось вполнѣ извѣстнымъ, что самый лучшій судъ не имѣетъ никакого вліянія на уменьшеніе числа преступленій и что полезная сторона судебныхъ улучшеній заключается только въ болѣе гуманномъ отношеніи суда къ подсудимому. Уголовная статистика доказываетъ съ поразительною ясностью эту независимость числа преступленій отъ тѣхъ или другихъ формъ суда, и Эмиль фирарденъ, на основаніи именно этихъ данныхъ уже готовитъ къ выпуску въ свѣтъ обширное сочиненіе, которое должно будетъ произвести совершенный переворотъ въ европейскихъ уголовныхъ теоріяхъ. Если бы возможно было достигнуть того, чтобы рѣшительно ни одно преступленіе не оставалось нераскрытымъ и чтобы ни одинъ человѣкъ не пострадалъ безвинно, тогда, можетъ быть, и уменьшилось бы число преступленій подъ вліяніемъ карательныхъ мѣръ суда. Но съ одной стороны, сколько преступленій остается необнаруженными, и сколько подсудимыхъ оказываются невиновными, слѣдовательно сколько настоящихъ преступниковъ остаются неотысканными! Съ другой стороны, можно ли быть твердо увѣреннымъ, что даже такимъ совершеннымъ судомъ, какъ судъ присяжныхъ, не обвиняются люди невинные — потому только, что они имѣли случайное несчастіе сосредоточить на себѣ нѣсколько важныхъ уликъ. Такихъ случаевъ, къ сожалѣнію, безчисленное множество. Мы можемъ рекомендовать читателямъ изданную подъ редакціей П. Н. Ткачева книжку «Судебныя ошибки», гдѣ они найдутъ много случаевъ изъ иностранной судебной практики, доказывающихъ, какъ легко возможны ошибки даже въ приговорахъ присяжныхъ. Въ нашей судебной практикѣ не было еще случаевъ, когда бы можно было сказать вполнѣ утвердительно, что такой-то подсудимый обвиненъ безвинно. Но за то мы едва не были свидѣтелями обвиненія нѣсколькихъ невинныхъ человѣкъ въ очень тяжеломъ преступленіи — предумышленномъ убійствѣ съ цѣлью грабежа, еслибы простой случай не освободилъ ихъ отъ тяжкаго наказанія. Мы говоримъ объ обстоятельствахъ «убійства въ Гусевомъ переулкѣ». Предполагая, что подробности этого убійства извѣстны нашимъ читателямъ изъ газетъ, мы скажемъ нѣсколько словъ лишь о той сторонѣ дѣла, которая интересуетъ насъ въ настоящую минуту.
Въ убійствѣ маіора Ашмаренкова и съ нимъ нѣсколькихъ человѣкъ, были прежде всего заподозрѣны слѣдующія лица: дворникъ дома Якимъ Федоровъ, жившая съ нимъ вдова стараго дворника и ея сынъ. Улики противъ нихъ были чрезвычайно сильны. Такъ, напримѣръ, когда въ квартиру Ашмаренкова пріѣхалъ утромъ того-дня, въ который совершено убійство, водовозъ, то дворникъ остановилъ его, сказавши, что никого нѣтъ дома и что всѣ ушли въ церковь. Когда съ дворника стали снимать допросы, то онъ отвѣчалъ, что съ восьми часовъ утра не видѣлъ никого, кто бы входилъ во дворъ — умолчалъ даже о водовозѣ. Далѣе, дворникъ заявилъ, что онъ всю эту ночь спадъ, тогда какъ было извѣстно, что онъ состоялъ эту ночь дежурнымъ и долженъ былъ находиться на улицѣ. Когда ему поставили это на видъ, то дворникъ отвѣчалъ, что въ Гусевомъ, переулкѣ нѣтъ обыкновенія у дворниковъ дежурить по ночамъ. Хотя же другіе дворники и полицейскіе чины опровергали это показаніе Якима Федорова, но онъ стоялъ на своемъ. Относительно же водовоза Якимъ объяснилъ, что онъ сказалъ ему объ уходѣ въ церковь Ашмаренкова совершенно безсознательно, и самъ теперь не можетъ дать себѣ въ томъ отчета. Сосѣдъ Ашмаренкова по квартирѣ, портной Хассель, въ 6 часовъ утра того дня уходилъ изъ дому черезъ незапертую калитку и замѣтилъ, что ставень крайняго къ воротамъ окна былъ отворенъ, но когда шелъ обратно, то ставень былъ уже притворенъ. Дворникъ увѣрялъ, что не видѣлъ отпертаго окна, но потомъ сознался, что ставни дѣйствительно притворилъ онъ, даже заглянулъ въ окно; ему казалось, что жильцы забыли запереть окно и ставень отворилъ вѣтеръ; на первомъ же допросѣ не объяснялъ этихъ обстоятельствъ потому будто бы, что боялся навлечь на себя подозрѣніе въ убійствѣ. далѣе, жилица въ мезонинѣ сосѣдняго дома заявила, что на другой день послѣ совершенія убійства, рано утромъ, она видѣла, какъ дворникъ Якимъ пронесъ въ дворницкую что-то черное. Дворникъ отъ этого отперся, но посредствомъ обыска, у него найдено драповое пальто, принадлежащее убитой въ квартирѣ Ашмаренкова Еленѣ Григорьевой. Тогда дворникъ объяснилъ, что это пальто найдено имъ гдѣ-то въ кладовой подъ лѣстницей и что онъ снесъ его прачкѣ для ребятишекъ. Далѣе, въ квартирѣ Ашмаренкова нашли придушенную, но еще живую, собачку: когда она очнулась, то ласкалась ко всѣмъ безразлично, но дворника не могла видѣть безъ страха: при видѣ его, она дрожала всѣмъ тѣломъ, поджимала хвостъ, пряталась отъ него, или съ визгомъ убѣгала изъ комнаты. При осмотрѣ вещей Якима, нашли рубашку, забрызганную въ нѣсколькихъ мѣстахъ кровью; дворникъ увѣрялъ, что онъ запачкался кровью во время переноса въ больницу убитаго въ квартирѣ Ашмаренкова гимназиста; между тѣмъ свидѣтели помнили, что на дворникѣ надѣтъ былъ въ то время фартукъ, который закрывалъ рубаху. Вдова стараго дворника Анна Андреева, жившая вмѣстѣ съ дворникомъ Якимомъ, обратила на себя не меньшее вниманіе слѣдователей; при обыскѣ, у ней въ комодѣ найдены окровавленные поношенные чулки и половая тряпка, также въ крови; кромѣ того, нашли юбку съ кровавыми пятнами. Андреева объявила, что эта юбка принадлежитъ одной изъ прислугъ домовладѣльца, но та отъ юбки отказалась. Кромѣ того были показанія, что старая дворничиха рано утромъ въ день убійства не спала; одна жилица показала, что она видѣла ее съ котломъ, въ который накачивали воду; въ это время изъ трубы дворницкой шелъ дымъ — ясно, что топили печь и грѣли воду. Наконецъ, старшій сынъ дворничихи на всѣ вопросы отвѣчалъ слезами; второй же сынъ показалъ по секрету, что мать его что-то прятала подъ поломъ дворницкой, хотя впрочемъ тамъ ничего не нашли.
Остальныхъ уликъ мы приводить не будемъ. Уже и этихъ слишкомъ достаточно для того, чтобы даже самый неискусный и неопытный прокуроръ построилъ на нихъ сильное обвиненіе. Даже въ томъ сыромъ необработанномъ видѣ, въ какомъ изложены эти улики у насъ, они не оставляютъ почти никакого сомнѣнія въ виновности дворника и старой дворничихи; но если сколько нибудь привести ихъ съ систему низложить на судѣ передъ присяжными засѣдателями, то обвиненіе было бы несомнѣннымъ. Дворникъ и дворничиха уже готовы были очутиться на скамьѣ подсудимыхъ, чтобы оттуда отправиться навѣрное въ каторгу, полиція кончила уже свою работу, потому что послѣ арестованія дворника и дворничихи сдѣлано было до двухсотъ дознаній, но они не привели ни къ какому положительному результату; оставалось сдать дѣло въ судъ. Но при окончательной сдачѣ квартиры Ашмаренковыхъ въ руки домовладѣльца, сдѣлали, еще разъ осмотръ ея и совершенно случайно отыскали окровавленный лифъ женской рубахи — который впослѣдствіи и открылъ настоящую виновницу убійства, крестьянку Дарью Соколову. Дворникъ, дворничиха и другія лица оказались совершенно непричастными этому дѣлу и всѣ факты, служившіе противъ нихъ такими важными уликами. объяснились совершенно естественно, какъ только нашли настоящаго преступника.
Такимъ образомъ только простой случай избавилъ этихъ лицъ отъ тяжелаго и ничѣмъ незаслуженнаго наказанія, и только случай не дозволилъ состояться приговору присяжныхъ — справедливому по виду, но возмутительному на самомъ дѣлѣ. Не будь отыскана Дарья Соколова, которая давно уже успѣла уѣхать изъ Петербурга и поселиться въ деревнѣ, всѣ мы были бы вполнѣ убѣждены въ виновности дворника и дворничихи. Но что чувствовали бы эти лица — совершенно, какъ мы теперь знаемъ, невинныя — еслибы «справедливый судъ» препроводилъ ихъ въ каторжную работу. Только изучая подобные случаи и влѣзая въ кожу неправильно привлеченныхъ къ суду, можно вполнѣ понять глубоко-нравственный смыслъ положенія, говорящаго, что лучше оправдать десять виновныхъ, чѣмъ обвинить одного невиннаго.
Россія, кажется, ужь самимъ Богомъ такъ устроена, что въ ней отдѣльнымъ лицамъ зачастую приходится быть агнцами искупленія за грѣхи всего народа. Недавно, напримѣръ, у насъ повсемѣстно процвѣтало взяточничество; существованіе его до такой степени было извѣстно всѣмъ и каждому, что оно принималось даже въ соображеніе при назначеніи жалованья многимъ чиновнымъ лицамъ; до самого послѣдняго времени у насъ существовали (и до сихъ поръ даже существуютъ) такіе оклады, при которыхъ нѣтъ физической возможности жить безъ взятокъ. И это, повторяемъ, вполнѣ было извѣстно всѣмъ и каждому. И вдругъ является какой нибудь обличитель, замѣчаетъ, что Ивановъ или Петровъ взяли тогда-то взятку — и разоблачаетъ Иванова или Петрова, съ полнымъ сознаніемъ важности своего подвига въ гражданскомъ смыслѣ. Случалось, что надъ Ивановымъ или Петровымъ назначалось въ силу этого обличенія слѣдствіе, оказывалось, что они тогда-то дѣйствительно взяли такую-то взятку и несчастный Ивановъ или Петровъ позорно выгонялись изъ службы и дѣлались нищими. А выгнавшіе ихъ спокойно продолжали слѣдовать привычкамъ Иванова или Петрова и старинные порядки продолжали сохраняться въ удивительной чистотѣ и неприкосновенности. Въ страшномъ убыткѣ оказывался только Ивановъ или Петровъ. А въ сущности были ли они сколько нибудь виноваты и оказало ли ихъ удаленіе со службы какую нибудь услугу дѣлу россійскаго прогресса? Ровно никакой.
Точно также всѣмъ хорошо извѣстно, какіе безпорядки существуютъ и особенно существовали въ разныхъ нашихъ департаментахъ, палатахъ, канцеляріяхъ, управахъ и всякихъ другихъ присутственныхъ мѣстахъ. Очевидное дѣло, что въ этихъ безпорядкахъ виновата самая система, на которой построены канцелярскіе порядки, крайняя регламентація, машинность дѣлопроизводства, а никакъ не отдѣльныя лица. И между тѣмъ у насъ зачастую нападаютъ не на самую систему, а именно на лицъ, да еще по большей части лицъ самыхъ мелкихъ, которыя виноваты развѣ тѣмъ только, что творятъ волю пославшаго ихъ, и эти нападенія часто кончаются для нихъ очень плачевно. Такъ, напримѣръ, недавно тверская врачебная управа обвинила въ нерадѣніи по службѣ своего письмоводителя, котораго и предали суду между прочимъ за ложныя отношенія, которыя имѣли цѣлью отписаться, за невнесеніе полученныхъ денегъ на приходѣ, за составленіе неправильныхъ увѣдомленій и проч. Письмоводитель совершенно резонно-объяснялъ, что, при громадности переписки въ управѣ, одному ему невозможно было вести дѣла въ порядкѣ, что онъ не разъ докладывалъ объ этомъ членамъ, но что его доклады не имѣли никакого дѣйствія; далѣе, что всѣ отношенія, названныя ложными, подписаны не имъ однимъ, а всѣми членами управы, и что, наконецъ, не оказавшіяся въ наличности деньги сданы были имъ въ свое время одному изъ членовъ управы. Не смотря на все это, письмоводителя приговорили къ лишенію правъ и ссылкѣ въ вологодскую губернію на три года.
Точно также мы смотримъ на дѣло о покражѣ соли и желѣза въ Нижнемъ-Новгородѣ. Конечно, Вердеревскій и его участники виновны и должны подлежать суду. Но на насъ чрезвычайно непріятно дѣйствовали нижегородскія корреспонденціи по этому поводу, которыя. представляли похитителей какими-то необычайными злодѣями, которымъ будто бы и подобныхъ нѣтъ въ цѣлой Россіи. Корреспонденты говорили такимъ тономъ, какъ будто разсказывали что-то небывалое и совершенно выходящее изъ ряду. Такъ же, сколько намъ извѣстно, смотрѣли на похитителей и чиновники, производившіе слѣдствіе.
Подобное же впечатлѣніе произвела на насъ и замѣтка подъ названіемъ «странное явленіе въ петербургской судебной практикѣ», напечатанная нѣсколько дней назадъ въ «С.-Петербургскихъ Вѣдомостяхъ.» Г. Сомовъ, завѣдующій редакціей этой газеты за отсутствіемъ г. Корша, думалъ вѣроятно оказать Богъ вѣсть какую услугу россійскому прогрессу тѣмъ, что напечаталъ замѣтку, которая, вѣроятно, повлечетъ за собою преданіе суду одного изъ судебныхъ слѣдователей Петербурга.
Обличитель «С. Петербургскихъ Вѣдомостей» увѣряетъ, что его обличеніе вызвано искреннимъ желаніемъ добра отечеству и что онъ «не только не имѣлъ съ слѣдователемъ никакихъ столкновеній, изъ за которыхъ могъ бы возжелать набросить на него невыгодную тѣнь, но даже первый разъ въ жизни видѣлъ его.» Мы же должны замѣтить, что даже не видѣли никогда этого слѣдователя, и все-таки поднимаемъ въ защиту его свой голосъ.
Слѣдователь обвиняется въ томъ, что онъ прямо нарушаетъ 91—105 статьи наказа судебнымъ слѣдователямъ, а также 17 ст. того же наказа, изъ которыхъ первыя обязываютъ его лично допрашивать свидѣтелей, а послѣдняя собственноручно записывать показанія. Между тѣмъ, когда обличителя «С. Петербургскихъ Вѣдомостей» позвали къ слѣдователю въ качествѣ свидѣтеля по какому-то дѣлу и начали допрашивать, то впослѣдствіи оказалось, что допросъ этотъ производилъ не самъ слѣдователь, а его письмоводитель; который, впрочемъ, по собственному сознанію обличителя, вѣжливо предлагалъ приходящимъ садиться, дѣлалъ удачные вопросы и мѣткія замѣчанія и вообще произвелъ на обличителя такое пріятное впечатлѣніе, что, не появись на нѣсколько минутъ въ камеру самъ слѣдователь, обличитель ни за что бы не догадался, что его допрашивалъ письмоводитель.
Такое серьезное обвиненіе и такъ категорически заявленное въ печати, по всей вѣроятности, обратитъ на себя вниманіе кого слѣдуетъ и легко можетъ подвергнуть слѣдователя суду. Но кто же будетъ отъ этого въ выигрышѣ? Улучшится ли отъ этого наша слѣдственная система? Очевидно, нѣтъ; это хоть сколько нибудь знаетъ, какое страшное количество дѣлъ лежитъ на рукахъ судебныхъ слѣдователей, тому извѣстно, что слѣдователю нѣтъ физической возможности исполнить все то, чего требуетъ отъ него законъ. Имѣя на рукахъ постоянно около сотни дѣлъ, можетъ ли слѣдователь самъ производить осмотры мѣстностей, гдѣ совершились преступленія, присутствовать на судебныхъ вскрытіяхъ, дѣлать лично допросы свидѣтелямъ, собственноручно записывать ихъ показанія, и въ тоже время вести длинную и сложную служебную переписку съ подлежащими властями. Такая работа не подъ силу одному лицу; хорошо уже и то, если слѣдователь самъ успѣваетъ совершать важнѣйшіе акты при слѣдствіи и беретъ себѣ въ помощники умѣлаго и добросовѣстнаго письмоводителя.
Но намъ могутъ замѣтить, что вѣдь нельзя же пренебрегать и интересами подсудимыхъ, отдавая ихъ судьбу въ руки разныхъ письмоводителей, что обличенія вродѣ тѣхъ, какое напечатали С.-Петербургскія Вѣдомости", могутъ-обратить вниманіе кого слѣдуетъ на тяжелое положеніе слѣдователей и заставить принять нужныя мѣры для устраненія подобныхъ важныхъ недостатковъ. Но такое возраженіе могутъ сдѣлать только самые наивные люди. Спрашивается, какія должны быть мѣры для того, чтобы слѣдователи получили возможность вполнѣ добросовѣстно и точно исполнять свою обязанность? Огромное увеличеніе числа слѣдователей, то есть громадное увеличеніе бюджета министерства юстиціи.. Но откуда взять денегъ? Чтобы дать средству судебнымъ слѣдователямъ съ буквальною точностью исполнять то, что отъ нихъ требуется, надо увеличить ихъ число, по крайней мѣрѣ, въ десять разъ; а между тѣмъ можно указать множество важныхъ народныхъ нуждъ, которыя или совсѣмъ не удовлетворяются, за неимѣніемъ денегъ, или удовлетворяются крайне плохо. Народное образованіе у насъ даже не прозябаетъ, народная медицина существуетъ въ видѣ самыхъ слабыхъ намековъ на настоящую медицину, а о народномъ хозяйствѣ и говорить нечего — оно держится только по какимъ-то неисповѣдимымъ судьбамъ. Слѣдовательно, чего же хотятъ обличители, подобные тому, о которомъ мы сейчасъ говорили? Неужели они желаютъ еще большаго увеличенія государственнаго бюджета насчетъ самыхъ необходимыхъ и въ милліонъ разъ важнѣйшихъ народныхъ потребностей? А если они не хотятъ этого, то, очевидно, желаютъ, чтобы разныя частныя лица, вродѣ вышеупомянутаго слѣдователя, были агнцами искупленія за такіе грѣхи, въ которыхъ они невиновны ни душой, ни тѣломъ. Положимъ этого слѣдователя предадутъ суду, положимъ даже удалятъ изъ службы; но развѣ его намѣстникъ не будетъ дѣлать того же, что дѣлалъ предшественникъ и развѣ весь остальной составъ слѣдователей измѣнитъ отъ этого свои порядки, которые находятся не въ ихъ власти?
Повторяемъ, слѣдователя, котораго обличаютъ «С. Петербургскія Вѣдомости», мы лично не знаемъ, и въ сущности намъ до него нѣтъ никакого дѣла; мы только хотимъ обратить вниманіе обличителей на меткость, непослѣдовательность и совершенную безплодность ихъ обличеній. Пусть они не думаютъ, что оказываютъ этимъ услугу россійскому прогрессу, и пусть знаютъ, что личныя обличенія, если изъ за нихъ не видно болѣе серьезной и общей мысли, имѣютъ характеръ тѣхъ наблюденій за порядкомъ, которыя по закону лежатъ на обязанности полиціи или прокурорскаго надзора.