Положеніе общественнаго дѣятеля въ Россіи едва-ли не одно изъ самыхъ невыгодныхъ. Производство какой бы то ни было работы, занятіе какимъ бы то ни было промысломъ естественно предполагаютъ въ работникѣ знаніе потребностей той среды, которой онъ предлагаетъ результаты своихъ трудовъ. Но подобнаго знанія не существуетъ у общественнаго дѣятеля въ Россіи. Ему постоянно приходится сталкиваться съ такими противорѣчащими другъ другу явленіями, представляемыми нашею общественною жизнью, которыя необходимо должны поставить его втупикъ и окончательно сбить съ толку, при чемъ естественно никакого дѣльнаго знанія выработаться не можетъ. Все это подтверждается явленіями нашей періодической печати и господствующими въ ней такъ называемыми «направленіями.» Мы, конечно, не будемъ говорить о газетѣ "Вѣсть, " которая одна изъ всѣхъ существующихъ у насъ органовъ печати можетъ чистосердечно сказать, что знаетъ стихъ читателей, слѣдовательно и свое «общество.» Но эта газета представляетъ явленіе совершенно исключительное: дѣйствуя въ пользу одного только сословія, да и то не во всемъ его объемѣ, она могла бы имѣть дѣйствительно серьезное значеніе въ такомъ только случаѣ, еслибъ въ нашей журналистикѣ существовали органы противоположнаго ей и строго опредѣленною направленія. Къ сожалѣнію, этого нѣтъ, такъ что газета «Вѣсть» представляетъ изъ себя явленіе совершенно уединенное, исключительное, неимѣющее прочной связи ни съ послѣдними реформами, ни съ характеромъ всей нашей журналистики. Сойди она завтра же со сцены — и никто не замѣтитъ ея отсутствія, кромѣ лицъ, особенно горячо ей преданныхъ. Теперь взгляните на остальные наши журналы и газеты, неимѣющіе сословнаго характера; въ чемъ смыслъ и цѣль ихъ существованія? Мы видимъ, что нѣкоторые изъ нихъ идутъ постоянно ощупью, наудачу и нерѣдко мѣняютъ однажды принятое направленіе на совершенно ему противоположное; другіе сочинятъ себѣ какую нибудь задачу, неимѣющую въ дѣйствительности никакой основы, и начинаютъ упорно ее преслѣдовать, стараясь увѣрить и себя, и своихъ читателей, что задача эта взята прямо изъ жизни; третьи полагаютъ, что единственное достоинство печатнаго органа заключается въ честности его дѣятелей, забывая при этомъ, что честность вовсе не условливаетъ собою пониманія дѣйствительныхъ общественныхъ потребностей, и что результаты одного и того же дѣла, совершеннаго людьми одинаковой честности, но не одинаковаго развитія, могутъ быть совершенно различны; четвертые избираютъ своимъ направленіемъ какіе нибудь общіе, отвлеченные принципы, неукладывающіеся въ опредѣленныя формы и т. д. Подобныя явленія происходятъ, разумѣется, оттого, что въ самомъ обществѣ трудно уловить какія нибудь опредѣленныя направленія, потому что трудно предположить, чтобы наши печатные органы намѣренно игнорировали общественныя потребности; нѣтъ, тутъ одно изъ двухъ, или этихъ потребностей вовсе не существуетъ, или же они до такой степени неясны, что наша печать ихъ не можетъ подмѣтить. Эта неопредѣленность всего лучше выразилась въ объявленіяхъ о нѣкоторыхъ новыхъ періодическихъ изданіяхъ, предпринимаемыхъ съ будущаго года. Съ какою цѣлью намѣрены они увеличить собою число наличныхъ органовъ печати? замѣчаютъ ли они какой нибудь пробѣлъ въ нашей журналистикѣ? Сознаютъ ли, что наше общество нуждается въ такихъ изданіяхъ, какихъ до сихъ поръ не существовало? Ничего этого не видно; напротивъ, новыя изданія сомнѣваются въ своемъ успѣхѣ, и потому стараются привлечь на свою сторону подписчиковъ совершенно посторонними средствами. Мы остановимся нѣсколько на этихъ средствахъ, потому что хотя они чисто-фельетоннаго свойства, однакоже довольно рѣзко характеры чуютъ состояніе современной русской печати.
Въ Москвѣ съ декабря мѣсяца начала выходить новая газета. Не говоря ни слова о томъ направленіи, какого она намѣрена держаться, и не объясняя причинъ своего появленія на свѣтъ, новая редакція обращаетъ вниманіе будущихъ своихъ подписчиковъ на слѣдующія свои особенности: во-первыхъ, за исключеніемъ пяти или шести дней въ году, газета будетъ выходить ежедневно; во-вторыхъ, годъ считается съ января, но подписавшіеся ранѣе этого мѣсяца получаютъ нумера за декабрь нынѣшняго года безплатно, начиная съ того числа, въ которое принята будетъ подписка; въ-третьихъ, при конторѣ газеты основывается книжная торговля, распорядители которой, по условію заключенному съ редакціей, обязаны исполнять всѣ требованія но выпискѣ книгъ точно и добросовѣстно. — Въ Петербургѣ явятся два новыхъ еженедѣльныхъ изданія; одно изъ нихъ сопровождается «совершенно независимымъ» къ газетѣ приложеніемъ "Художественный Листокъ, " на который, однакожъ, подписка отдѣльно не принимается; другое, заявляя о себѣ, говоритъ, что для желающихъ представляется возможность получать эту газету безплатно; стоитъ только выписать черезъ посредство такого-то книгопродавца книгъ на 30 р. — и газета будетъ высылаться даромъ. Приведенные нами три примѣра ясно показываютъ? что вновь возникающія изданія не надѣются на свои силы, что они являются вовсе не для удовлетворенія какой-либо общественной потребности, а совершенно случайно; поэтому они и стараются обставить свое появленіе такимъ образомъ, чтобъ хоть искуственными путями обратить на себя вниманіе публики. Это, повторяемъ, доказываетъ или то, что въ настоящее время никакихъ общественныхъ потребностей не существуетъ, или то, что ихъ не знаютъ наши литературные дѣятели.
Если мы обратимся къ тѣмъ мнѣніямъ о нашемъ обществѣ, какія высказываются почти въ одно и тоже время различными органами журналистики, то увидимъ поразительную смѣсь самыхъ несоединимыхъ противоположностей: одни находятъ, что наше общество, въ дѣломъ своемъ составѣ, въ высшей степени консервативно; другіе, напротивъ, утверждаютъ, что оно ясно выказываетъ постоянное стремленіе подвигаться впередъ, но что ему только не достаетъ необходимой иниціативы; одни радуются тому, что общество въ послѣднее время стало интересоваться всѣмъ, что въ средѣ его совершается; другіе, напротивъ, скорбятъ о томъ равнодушіи къ собственнымъ нуждамъ, какимъ отличается русское общество и т. д. Подобнаго рода противоположныя одно другому мнѣнія приходится слышать постоянно, и каждое изъ нихъ подкрѣпляется большимъ или меньшимъ количествомъ фактовъ, взятыхъ непосредственно изъ жизни. И каждое изъ этихъ мнѣній оказывается болѣе или менѣе справедливымъ. Словомъ, кто чего захочетъ искать въ нашемъ обществѣ, тотъ то и находитъ.
А между тѣмъ было время, когда наша общественная жизнь представляла такія явленія, которыя дѣйствительно имѣли вполнѣ общественный характеръ. Всѣ мы знаемъ, напримѣръ, что нѣсколько- лѣтъ назадъ, когда журналистика серьезно заговорила о важности народнаго образованія, общество приняло самое живое участіе въ дѣлѣ народныхъ школъ; когда зашла рѣчь о необходимости разумнаго образованія для женщинъ, то скоро не осталось почти ни одного губернскаго города, въ которомъ не было бы женской гимназіи; открытіе, напримѣръ, «Общества для пособія нуждающимся литераторамъ» сопровождалось такими многочисленными заявленіями сочувствія къ литературѣ нея дѣятелямъ, пожертвованія сыпались въ такомъ количествѣ, что этому движенію нельзя было не придать характера вполнѣ общественнаго; журналистика пользовалась такимъ всеобщимъ и сознательнымъ уваженіемъ, что его никакъ нельзя было считать чѣмъ-то случайнымъ, скоропреходящимъ; всякая публичная ложь и инсинуація порицались съ такимъ откровеннымъ негодованіемъ, которое невозможно было заподозрить въ неискренности или придать ему совершенно исключительный, частный характеръ. Словомъ, общество русское представляло тогда рѣзко очерченную физіономію, насчетъ характера которой не могло существовать двухъ мнѣній. Пріютомъ оно представлялось активной массой, которая не сама подчинялась всякому встрѣчному, но подчиняла себѣ другихъ.
Прошло пять-шесть лѣтъ, — и картина совершенно измѣнилась. Прежняя добродѣтель начала считаться чуть не порокомъ; то, что прежде подвергалось единодушному порицанію, начинаетъ снова выступать на сцену и авторитетно провозглашать свои сомнительныя доблести; молчавшіе прежде органы печати заговорили, говорившіе прежде — замолчали. Все стало дѣлаться какъ-то на выворотъ, отрицая и порицая недавно минувшее; настала пора — не утомленія (это бы еще ничего, это бы свидѣтельствовало, по крайней мѣрѣ, о живучести общественнаго организма), а пора озлобленной ломки того, что еще недавно было насаждено и не успѣло дать никакихъ видимыхъ результатовъ. Въ обществѣ началась крутая и суровая реакція, въ подробности которой входить еще слишкомъ рано. Но подобное превращеніе, совершившееся въ такое короткое время, невольно вызываетъ всякаго на размышленіе: что же это такое? гдѣ же настоящія, дѣйствительныя симпатіи нашего общества? увлекалось-ли оно тогда, пять-шесть лѣтъ назадъ, или увлекается теперь? Теперь или тогда было оно болѣе похожимъ на самого себя?
Припоминая общій характеръ конца пятидесятыхъ годовъ, нельзя не обратить вниманія на то, что эти годы предшествовали манифесту 19 февраля, положившему начало великой соціальной реформѣ въ нашемъ отечествѣ. Общество было совершенно не подготовлено къ тому, что его въ скоромъ времени ожидало. Дѣло подготовленія взяла на себя наша періодическая печать, въ лицѣ лучшихъ ея представителей. Правительство ясно сознавало, что направленіе тогдашней журналистики совершенно совпадало съ его ближайшими видами, и потому не препятствовало довольно свободно проявляться этому направленію. Такимъ образомъ, оно несло въ себѣ двоякаго рода силу: силу таланта и мысли литературныхъ дѣятелей и силу отрицательнаго покровительства со стороны высшихъ властей; отсюда — сила того вліянія, какое оно имѣло съ одной стороны на молодое поколѣніе, съ другой — на всю массу читающаго общества. Нетрудно понять, какимъ образомъ дѣйство пало это направленіе на публику; нельзя сказать, чтобы она ясно понимала все то, о чемъ говорила журналистика, потому что послѣдняя стояла во всякомъ случаѣ несравненно выше первой; но если публика не могла основательно ознакомиться съ частностями новаго направленія, за то вполнѣ усвоила себѣ общій его характеръ; публика чувствовала, что готовится нѣчто новое, до тѣхъ поръ невиданное и неслыханное, что печать усвоиваетъ себѣ тонъ самостоятельный, самоувѣренный — и мало но малу начала безсознательно подчиняться этой силѣ, имѣвшей основаніе въ той реформѣ, которая со дня на день ожидала своего осуществленія въ жизни; это новое направленіе дѣйствительно имѣло въ себѣ что-то деспотически-обаятельное для всякаго; но это былъ деспотизмъ нравственной силы, которая глубоко дѣйствуетъ только на людей свѣжихъ, неиспорченныхъ, какими и была дѣйствительно молодая часть нашего читающаго общества.
Теперь естественно представляется слѣдующій вопросъ: почему же результаты этого направленія, такъ гармонировавшаго съ правительственными реформами, не успѣли проявиться вполнѣ, а какъ-то заглохли и исчезли большею частію безслѣдно? Положимъ, та часть общества, которую крестьянская реформа застала уже въ немолодыхъ лѣтахъ, могла впослѣдствіи одуматься отъ своего временнаго увлеченія и пойдти по прежней дорогѣ; но что же сталось съ болѣе молодою частью, которая, конечно, принимала ближе къ сердцу тогдашнее направленіе и живѣе ему сочувствовала? Что она сдѣлала въ эти пять-шесть лѣтъ, по прошествіи которыхъ она естественно стала болѣе прочно въ обществѣ? Отвѣчая на этотъ вопросъ, мы по необходимости должны замѣтить, что направленіе, о которомъ мы говоримъ, имѣло довольно значительные недостатки, неразлучные, впрочемъ, съ того ролью, которую ему приходилось играть въ обществѣ: оно только развивало читателей давая имъ при этомъ слишкомъ мало знаній, и предполагало эти знанія существующими, когда ихъ на самомъ дѣлѣ вовсе не существовало. Поэтому многіе смотрѣли на новое направленіе слишкомъ неправильно, относились къ нему слишкомъ легко, наивно предполагая, что все его отличіе отъ прежнихъ заключается въ одной внѣшней сторонѣ, что стоитъ только сказать: "я послѣдователь такого-то направленія, « чтобъ быть дѣйствительнымъ его послѣдователемъ, Подобные взгляды и произвели то, что въ сужденіяхъ такихъ послѣдователей явилась поверхностность, которая впослѣдствіи не могла устоять передъ напоромъ противоположныхъ воззрѣній, подкрѣпленныхъ болѣе основательнымъ знаніемъ фактовъ жизни.
Крестьянская реформа совершилась. Напряженное состояніе общества было удовлетворено чтеніемъ манифеста 19 февраля 1861 года. Многіе, и даже большая часть людей, сочувствовавшихъ новому направленію, рѣшили, что дѣло выиграно. Началось практическое осуществленіе началъ, провозглашенныхъ манифестомъ 19 февраля. Открылась дѣятельность мировыхъ посредниковъ, ихъ съѣздовъ и губернскихъ по крестьянскимъ дѣламъ присутствій; пошли разверстанія угодій, уставныя грамоты, добровольное и обязательное соглашенія. Спрашиваемъ теперь, кто изъ лицъ, такъ горячо сочувствовавшихъ крестьянской реформѣ, знакомъ хотя сколько нибудь съ „Положеніемъ о крестьянахъ“ — кто, кромѣ, разумѣется, мировыхъ посредниковъ, да нѣкотораго числа помѣщиковъ? Кто, кромѣ этихъ же самыхъ лицъ, слѣдилъ за тѣмъ, какъ осуществлялся въ жизни манифестъ 19 февраля? Кто можетъ отвѣтить на нашъ вопросъ, въ какомъ положеніи находится крестьянское дѣло въ настоящую минуту? Кто отвѣтитъ намъ, если мы спросимъ, почему „Положеніе о крестьянахъ“ въ однихъ мѣстахъ примѣнялось болѣе или менѣе успѣшно, чѣмъ въ другихъ; въ чемъ заключались причины тѣхъ многочисленныхъ столкновеній между помѣщиками, крестьянами и мировыми посредниками, о которыхъ въ свое время заявлялось иногда въ газетахъ? Смѣло утверждаемъ, что никто. Кромѣ мировыхъ посредниковъ и нѣкотораго числа помѣщиковъ, врядъ-ли можно насчитать сотню или двѣ людей въ цѣлой Россіи, которые имѣли бы ясное понятіе о положеніи этого громаднаго и важнѣйшаго для насъ вопроса. Понятно, такимъ образомъ, что изъ этого слѣдуетъ то, что люди, такъ горячо сочувствовавшіе крестьянской реформѣ, или сочувствовали ей только на словахъ, по модѣ, или же ожидали отъ нея сразу такихъ блестящихъ результатовъ, что ихъ постигло разочарованіе, когда они увидѣли, что результаты не могли соотвѣтствовать ихъ ожиданіямъ. На разочарованіемъ естественно послѣдовало охлажденіе къ дѣлу.
Съ это же время началось охлажденіе общества и къ литературѣ, которая въ предшествующіе годы пріобрѣла такой громадный авторитетъ. Литература на первыхъ порахъ пробовала перенести вопросъ изъ области чувства въ область знанія и начала слѣдить довольно подробно за тѣмъ, какъ примѣнялась крестьянская реформа къ жизни. Это показалось публикѣ слишкомъ скучнымъ, неинтереснымъ — и она отвернулась отъ журналистики. Крестьянскій вопросъ былъ уже пережитъ чувствомъ, безъ посредства знанія, возвращаться къ которому теперь уже было несвоевременно.
Какъ естественное продолженіе крестьянской реформы явились земскія учрежденія. Открытіе земскихъ собраній и управъ хотя и сопровождалось постоянно горячими благожеланіями со стороны печати, но публикѣ уже и они казались мало интересными. Правда, много способствовало то обстоятельство, что земскія учрежденія вводились во время польскаго возстанія, которое обращало на себя вниманіе всего общества. Тѣмъ не менѣе на первыхъ порахъ публика стала довольно усердно посѣщать собранія гласныхъ: но узнавъ, что они толкуютъ о раскладкахъ податей, о починкѣ дорогъ и мостовъ, изрѣдка о школахъ, словомъ о предметахъ мало интересныхъ, перестала ими заниматься. Это равнодушіе, увеличиваясь все больше и больше, дошло, наконецъ, до того, что въ скоромъ времени проникло даже въ среду самихъ гласныхъ, многіе изъ которыхъ стали смотрѣть на земскія учрежденія какъ на вещь, нестоющую особеннаго вниманія. Ихъ поддерживало пока еще то, что журналистика принимала довольно замѣтное участіе въ дѣятельности земскихъ собраніи, печатая подробные отчеты о засѣданіяхъ, рѣчи гласныхъ, отчеты о преніяхъ, протоколы засѣданій и т. п. Когда же издано было Высочайшее повелѣніе о томъ, что протоколы земскихъ собраніи могутъ появляться въ печати только съ утвержденія мѣстныхъ губернскихъ начальствъ — равнодушіе гласныхъ къ принятой на себя обязанности дошло до крайнихъ предѣловъ. Въ послѣднее время въ газетахъ часто стали появляться извѣстія подобнаго рода. Напримѣръ, въ Ананьевѣ было открыто 13 сентября уѣздное собраніе. Въ первое засѣданіе изъ 38 гласныхъ явилось только 15, такъ что предсѣдатель управы принужденъ быль гласно заявить о равнодушіи земскихъ дѣятелей къ общественному дѣлу. Во избѣжаніе подобныхъ случаевъ на будущее время, собраніе нашло себя вынужденнымъ постановить слѣдующее: „сдѣлать для гг. гласныхъ обязательнымъ, чтобъ тѣ изъ нихъ, которые почему нибудь не могутъ явиться въ собраніе, извѣщали управу за мѣсяцъ до дня, назначеннаго для открытія собранія. Управа, получивъ эти заявленія, если найдется ихъ столько, что не можетъ состояться собраніе, приглашаетъ кандидатовъ, а заявленія представляетъ въ собраніе, въ первый день его открытія. Допущенныхъ къ засѣданію кандидатовъ на мѣсто гласныхъ, причина неявки которыхъ будетъ признана неуважительною, предполагается оставлять гласными до окончанія выборнаго срока“. 28 сентября назначено было открытіе самарскаго земскаго собранія; но въ этотъ день открытіе не могло состояться за неприбытіемъ въ засѣданіе и одной трети всѣхъ гласныхъ, числящихся но спискамъ». «Стали ждать ихъ, говоритъ корреспондентъ Голоса, по безуспѣшно: болѣе тринадцати человѣкъ не явилось. Поэтому предсѣдатель объявилъ, что открытіе собранія откладывается до 29 сентября. На слѣдующій день явились другія личности изъ гласныхъ, но за то не пришли нѣкоторыя изъ тѣхъ, которыя были вчерашній день — и опять не состоялось законнаго числа членовъ, и опять собраніе было распущено до завтра. Но въ этотъ же день приняты мѣры къ тому, чтобъ и въ третій разъ не разочароваться. Члены уѣздной земской управы, ближайше заинтересованные въ дѣлѣ, принялись хлопотать о составленіи надлежащаго комплекта членовъ къ открытію собранія для того, чтобъ приготовленныя ими дѣла не оставались до чрезвычайнаго или до слѣдующаго очереднаго собранія; одинъ изъ нихъ лично поѣхалъ приглашать гласныхъ отъ города и нѣкоторыхъ отъ крупныхъ землевладѣльцевъ. Наконецъ, 30 сентября гласные явились въ числѣ 22 (полный комплектъ 59, слѣдовательно едва дотянули до требуемаго закономъ числа гласныхъ) и открытіе, наконецъ, совершилось. 1-го ноября открылись засѣданія херсонскаго губернскаго земскаго собранія. „С.-Петербургскія Вѣдомости“ говорятъ, что херсонскіе гласные съѣзжались нѣсколько разъ и прежде 1 числа, но собраніе не могло состояться по недостаточному числу наличныхъ гласныхъ. Такимъ образомъ мы видимъ, что равнодушіе и небрежность гласныхъ въ исполненіи принятыхъ на себя обязанностей есть явленіе далеко не случайное, и повторяется во многихъ мѣстахъ въ одной и той же формѣ. Что касается херсонскаго земства, то оно такъ озабочено этимъ печальнымъ явленіемъ, что назначило особую комиссію „для обсужденія вопроса о причинахъ, имѣющихъ вліяніе на отсутствіе значительнаго числа гласныхъ“. Между тѣмъ роль земскихъ учрежденій, по крайней мѣрѣ, въ народномъ хозяйствѣ, чрезвычайно велика, и потому равнодушіе къ нимъ не только общества, но даже самихъ гласныхъ, будетъ, конечно, имѣть очень плачевныя послѣдствія для общества.
Такимъ образомъ, отъ усиленной дѣятельности, отъ мгновеннаго оживленія общество мало по малу стало переходить къ полному равнодушію. Но тутъ произошло польское возстаніе, которое снова оживило массу, по уже въ противоположномъ смыслѣ. Журналистика, на этотъ разъ уже въ лицѣ „Московскихъ Вѣдомостей“, снова пріобрѣла необыкновенное вліяніе на общество; многіе буквально повторили тирады, цѣликомъ выхваченныя изъ передовыхъ статей гг. Каткова и Леонтьева; люди противоположнаго образа мыслей сочли за лучшее совсѣмъ замолчать — и, разумѣется, прекрасно сдѣлали, потому что ихъ никто не сталъ бы слушать, какъ не слушали „Московскихъ Вѣдомостей“ нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ. Началось всеобщее гоненіе противъ всего, что было утверждено предшествующимъ временемъ; общество усиленно искало въ своей средѣ тѣхъ враговъ, которыхъ указывали ему „Московскія Вѣдомости“ и, разумѣется, находило ихъ безъ особеннаго труда. Едва только начало успокоиваться это неестественно-сильное движеніе — произошло событіе 4 апрѣля, давшее новый поводѣ московской прессѣ забить всеобщую тревогу. Подозрительность общества росла съ часу на часъ, проявляясь въ самыхъ разнообразныхъ формахъ, достигая самыхъ неестественныхъ размѣровъ. Молодые люди, не въ чемъ неповинные, цѣлыми десятками бросали службу въ провинціи и уѣзжали спасаться въ Петербургъ, предпочитая бѣдную столичную жизнь обезпеченной жизни въ провинціи, гдѣ спокойное существованіе становилось невозможнымъ, и гдѣ на нихъ открыто указывали пальцами.
Было ли въ этомъ движеніи что нибудь неестественное? Что касается до насъ, то мы его считаемъ вполнѣ естественнымъ, логично вытекающимъ изъ предшествовавшихъ обстоятельствъ. Мы говорили выше, что движеніе конца пятидесятыхъ и начала шестидесятыхъ годовъ было совершенно исключительное, вызванное особыми условіями; притомъ же это движеніе происходило во имя отвлеченныхъ началъ, провозглашенныхъ манифестомъ 19 февраля, которыя казались привлекательными въ своемъ общемъ, принципномъ видѣ, но которыя показались обществу скучными въ примѣненіи къ жизни. Ясно, что такое настроеніе, долго продолжаться не могло; слишкомъ быстрое движеніе общества въ одну сторону — движеніе, не основанное на глубокомъ знаніи жизни — должно было замѣниться такимъ же сильнымъ движеніемъ въ сторону противоположную; какъ то, такъ и другое было основано на чувствѣ, на увлеченіи, какъ въ томъ, такъ и въ другомъ было много крайностей, какъ то, такъ и другое не могло продолжатся слишкомъ долго, потому что не было основано на знаніи фактовъ. Изчезло движеніе, возбужденное манифестомъ 19 февраля, по изчезло и движеніе, возбужденное польскимъ возстаніемъ и другими, современными ему, событіями. Изчезли съ поля журналистики литературные дѣятели того времени, но точно также изчезли (если не на самомъ дѣлѣ, то по крайней мѣрѣ потерею своею авторитета) и дѣятели 1863—66 годовъ. Въ самомъ дѣлѣ, что такое теперь (/Московскія Вѣдомости?» Онѣ представляютъ самое печальное явленіе, невольно возбуждающее чувство состраданія, не больше. Онѣ по необходимости выдохлись и потеряли все свое вліяніе. Онѣ даже не находятъ предметовъ для бесѣдъ съ читателями и обращаютъ преимущественно вниманіе на иностранную политику, иногда очень неловко связывая ее съ русской. Правда, осталась газета «Вѣсть», но она, какъ мы сказали выше, имѣетъ особенный кругъ читателей, представляя собою интересы исключительно крупныхъ землевладѣльцевъ; въ обществѣ же она не имѣетъ ровно никакого вліянія.
Такимъ образомъ, мы дошли мало-по-малу до полнаго обезличенія. По крайней мѣрѣ, изъ литературныхъ дѣятелей никто не можетъ по совѣсти сказать, съ какого рода публикой, съ какого рода убѣжденіями приходится ему теперь имѣть дѣло. Всѣ идутъ ощупью, стараясь обратить на себя вниманіе какими нибудь особенно рѣзко бросающимися въ глаза выходками, преимущественно такъ называемаго «патріотическаго» свойства. Патріотизмъ сталъ любимой темой нѣкоторыхъ нашихъ публицистовъ, и началъ, наконецъ, заходить такъ далеко, что даже правительство нашлось вынужденнымъ вмѣшаться въ дѣло. Когда былъ конченъ польскій вопросъ и притуплены перья но поводу различныхъ способовъ обрусѣнія западнаго края, газеты обратили свое вниманіе на при-балтійскихъ нѣмцевъ. Доказывалось, что нѣмцы въ этомъ краѣ должны быть сдѣланы безусловно русскими, причемъ пускались въ ходъ самые неприличные пріемы. Особенно отличались на этомъ поприщѣ «Москва», «Московскія Вѣдомости» и «Голосъ». Прикрываясь идеей народности и желаніемъ защищать русскіе интерессы, эти газеты начали, но словамъ офиціальной статьи органа министерства внутреннихъ дѣлъ, «возбуждать неосновательныя подозрѣнія и распространять неосновательныя нарѣканія». По поводу этихъ нарѣканій правительство принуждено было заявить, что оно не относится съ пренебреженіемъ къ тому, что дорого для той или другой части населенія но историческимъ условіямъ и формамъ его гражданскаго и общественнаго образованія", «что оно, не стремится къ принудительному сглаживанію всѣхъ оттѣнковъ и не имѣетъ въ виду безразличнаго уничтоженія всѣхъ особенностей края», и т. п. «Возбужденіе племенной непріязни, заключаетъ органъ министерства внутреннихъ дѣлъ, систематическое порицаніе завѣщанныхъ временемъ и временемъ освященныхъ особенностей, упорное заявленіе подозрѣній и недовѣрія, и всякое усиліе возстановить одинъ классъ общества противъ другого или одну частъ населенія противъ другой, прямо противоречатъ кореннымъ началамъ государственнаго единства. Вредныя послѣдствія подобнаго направленія несомнѣнны. Оно предусмотрѣно и возбранено закономъ 6 апрѣля 1865 года, и правительство исполнитъ лежащую на немъ обязанность примѣненія и охраненія силы этого закона». Такимъ образомъ наши публицисты должны теперь понять, что они зашли слишкомъ далеко, и что литературные пріемы, терпимые во времена исключительныя, совсѣмъ непригодны для настоящаго времени, когда для государства и народа никакой и ни откуда опасности не предвидится. Но что же имъ теперь дѣлать и чѣмъ заниматься? Это вопросъ, на который пускай отвѣчаютъ они сами. Вѣроятнѣе всего, что они начнутъ прилагать свои любимые пріемы къ отдѣльнымъ, частнымъ личностямъ, какъ это сдѣлалъ недавно г. Аксаковъ, редакторъ газеты «Москва». Впрочемъ, это фактъ на столько интересный, что о немъ стоитъ поговорить подробнѣе.
Дѣло происходило слѣдующимъ образомъ: профессоръ харьковскаго университета Каченовскій, занимающій кафедру международнаго права, читая однажды лекцію, коснулся въ ней славянскаго съѣзда Въ Москвѣ. Высказывая свой взглядъ на характеръ и значеніе этого съѣзда, профессоръ замѣтилъ, между прочимъ, что славянофилы придали этому съѣзду характеръ политическій, что на этомъ съѣздѣ бы.ю.выражено довольно ясное желаніе прибрать славянъ къ рукамъ и прорывалось стремленіе къ гегемоніи надъ славянствомъ и т. п. Какой-то услужливый корреспондентъ, сообщая въ редакцію «Москвы» объ этой лекціи, совершенно извратилъ слова профессора, увѣряя, будто онъ въ такихъ выраженіяхъ передалъ свое мнѣніе о славянскомъ съѣздѣ: «Это искусственное подогрѣваніе — дѣло шайки славистовъ, вызвавшихъ для чего-то и какихъ-то славянъ на чужія деньги», и проч. Г. Аксаковъ, какъ видно, на столько обидѣлся названіемъ сочувственныхъ ему людей «шайкой славистовъ», что не только счелъ себя вправѣ напечатать въ своей газетѣ ничѣмъ не провѣренное извѣстіе о лекціи университетскаго профессора, по даже прицѣпилъ къ нему свое собственное замѣчаніе; «конечно, прибавляетъ г. Аксаковъ, каждому вольно говорить и думать, что ему угодно; но мы полагаемъ, что человѣку съ такимъ образомъ мыслей и съ такою его наклонностью пропагандировать — мѣсто не на кафедрѣ русскаго университета, а въ редакціи вѣнской газеты Neue freie Presse, или Dzieimik Poznanski или мадьярской газеты Hirnok, или же какого либо офиціальнаго органа правительства его величества падишаха. Хороша должна быть и публика, заключаетъ г. Аксаковъ, этого университетскаго города: наполняя аудиторію въ числѣ трехсотъ человѣкъ, она спокойно допустила такое публичное оскорбленіе нашимъ бывшимъ гостямъ, такое наглое осмѣяніе самыхъ святыхъ и чистыхъ братскихъ чувствъ, связывающихъ съ Россіей единовѣрные и единоплеменные ей народы». Прочитавши этотъ отзывъ въ газетѣ г. Аксакова, мы не обратили на него ровно никакого вниманія, потому что онъ нисколько не показался намъ выходящимъ изъ ряду какъ обыкновенныхъ привычекъ г. Аксакова, такъ и общихъ обычаевъ, которыхъ держалась въ послѣдніе три-четыре года русская періодическая печать. Въ самомъ дѣлѣ, что же въ немъ особеннаго? Человѣкъ, высказавшій съ кафедры мнѣніе, несогласное съ мнѣніемъ господствующей въ литературѣ партіи, обзывается государственнымъ измѣнникомъ. Да развѣ это первый случай въ подобномъ родѣ? Развѣ не обвинялись тою же газетой гг. Кулишъ и Костомаровъ въ государственныхъ преступленіяхъ за свои личныя мнѣнія? Развѣ не преслѣдовала она подобными же обвиненіями тѣхъ гласныхъ въ земскихъ собраніяхъ, которые не соглашались предоставить народное образованіе исключительно въ руки духовенства? Развѣ трудно найдти чуть не въ каждомъ ея нумерѣ хоть по одному факту въ подобномъ родѣ? И однакожь, всѣ эти факты проходили безслѣдно, а изъ отзыва г. Аксакова о профессорѣ Каченовскомъ сдѣлали цѣлую исторію. Въ «С.-Петербургскихъ Вѣдомостяхъ» появилось сразу два протеста противъ выходки г. Аксакова; протесты эти были присланы изъ Харькова; къ нимъ присоединилась и сама редакція "С.-Петербургскихъ Вѣдомостей ", предпославшая этимъ протестамъ особую передовую статью; наконецъ, харьковскіе студенты уполномочили одного изъ своихъ товарищей послать протестъ и къ г. Аксакову, который и напечаталъ его въ своей газетѣ, вслѣдъ за статьей, гдѣ онъ объявляетъ всѣ эти протесты нелѣпыми, и гдѣ заявляетъ, что они нисколько не заставили его «раскаяться въ своихъ словахъ и взять хоть одно изъ нихъ назадъ». Такая послѣдовательность, разумѣется, весьма похвальна въ г. Аксаковѣ, и мы искренно желали бы, чтобы онъ оставался такимъ же и до конца дней своихъ. Мы уважаемъ послѣдовательность, потому что при ней труднѣе заблуждаться и обманываться публикѣ.
Но однако чѣмъ же можно объяснить появленіе протестовъ, о которыхъ мы только-что говорили? Почему они не появлялись по поводу подобныхъ же выходокъ въ теченіе послѣднихъ трехъ-четырехъ лѣтъ, и стали появляться теперь? Это можно объяснить только тѣмъ, что общество начинаетъ приходить въ нѣсколько болѣе нормальное положеніе, что ему надоѣли тѣ постоянныя и безчисленныя инсинуаціи, которыми отличалась русская печать послѣдняго времени, что оно начинаетъ снова чувствовать потребность общественной правды, отсутствіемъ которой страдала русская журналистика послѣднихъ лѣтъ. Это наше предположеніе подтверждается еще слѣдующимъ случаемъ. Вѣроятно, многимъ извѣстно о существованіи господина Стебницкаго. Это — писатель, отличавшійся нѣкогда горячимъ сочувствіемъ ко всему честному, какъ въ литературѣ, такъ и въ жизни. Не знаемъ, какія именно обстоятельства заставили его потомъ спуститься до написанія романа «Некуда», наполненнаго личностями и имѣвшаго цѣлью бросить грязью въ молодое поколѣніе. Въ нѣкоторыхъ газетахъ появились тогда подробные разборы этого романа, а одна изъ газетъ особенно сильно нападала на г. Стебницкаго, обвиняя его въ инсинуаціяхъ. Г. Стебницкій величественно отмалчивался, будучи, вѣроятно, убѣжденъ, что подобныя нападки вполнѣ соотвѣтствовали его желаніямъ. Но вотъ прошло съ тѣхъ поръ около трехъ лѣтъ. Г. Стебницкій пишетъ драму «Расточитель», которую и ставитъ на сцену. Въ одной небольшой газеткѣ, именно въ «Петербургскомъ Листкѣ,» появилась но этому поводу замѣтка, въ которой говорилось, между прочимъ, слѣдующее: «г. Стебницкій давно уже знакомъ читающей публикѣ эксцентричностью, чтобы не сказать болѣе, своихъ воззрѣній. Въ былыя времена онъ, не краснѣя, взваливалъ на извѣстное общество столичныхъ молодыхъ людей небывалыя вины и созидалъ инсинуаціи, лишенныя и логики, и еще болѣе дорогой черты — человѣческаго достоинства.» Казалось бы, что тутъ можетъ быть особенно оскорбительнаго для г. Стебницкаго? Вѣдь не протестовали же гг. Катковъ, Аксаковъ, Краевскій, Скарятинъ и т. п., которыхъ г. Стебницкій называетъ "уважаемыми редакторами, « не протестовали они противъ подобнаго же рода обвиненіи, сыпавшихся на ихъ главы, а напротивъ, ставили ихъ себѣ въ заслугу; не протестовалъ, повторяемъ, и самъ г. Стебницкій, когда въ „С. Петербургскихъ Вѣдомостяхъ“ печатались статьи по поводу его романа; а теперь вдругъ онъ счелъ нужнымъ протестовать. „Объявляю, говоритъ г. Стебницкій, что никогда не было такихъ былыхъ временъ, когда бы я взваливалъ на извѣстное общество столичныхъ молодыхъ людей небывалыя вины, а также нѣтъ человѣка въ мірѣ, который могъ бы доказать, что я когда нибудь созидалъ инсинуаціи, лишенныя и логики, и еще болѣе дорогой черты — человѣческаго достоинства. Вслѣдствіе того я имѣю полное право, которымъ и пользуюсь, назвать распространеніе такого ложнаго на мой счетъ слуха, легкомысленною, а можетъ быть и злонамѣренною ложью.“ Желаніе г. Стебницкаго возстановить свою литературную репутацію идетъ такъ далеко, что онъ проситъ перепечатать свой протестъ, появившійся въ „Голосѣ,“ въ семи другихъ газетахъ, забывая, вѣроятно, что замѣтка „Петербургскаго Листка“ нигдѣ не была перепечатана и что, слѣдовательно, совершенно достаточно было помѣстить протестъ именно только въ одной этой газетѣ. Мы и е знаемъ, на чемъ собственно основанъ этотъ протестъ. Имѣлъ ли въ виду г. Стебницкій, печатая его, буквальныя выраженія „Петербургскаго Листка“, то есть не нравится ли ему выраженіе извѣстное общество столичныхъ молодыхъ людей», когда можетъ быть, по мнѣнію г. Стеблицкаго. это общество вовсе неизвѣстно; считаетъ ли онъ для себя обиднымъ мнѣніе, что его инсинуаціи были лишены логики, когда они казались г. Стебницкому совершенно логичными — это, повторяемъ, намъ неизвѣстно. Во всякомъ случаѣ невольно обращаетъ на себя вниманіе тотъ фактъ, что г. Стебницкій счелъ нужнымъ протестовать, оправдываться отъ такихъ обвиненій, которыя еще очень недавно вовсе не считались оскорбительными.
Многіе, быть можетъ, подумаютъ, что мы увлекаемся, приписывая тремъ вышеприведеннымъ фактамъ такое значеніе, какого они на самомъ дѣлѣ не имѣютъ. Дѣйствительно, болѣе крупныхъ фактовъ у насъ въ настоящее время еще нѣтъ; но мы все-таки полагаемъ что и приведеннымъ нами нельзя не придавать нѣкотораго значенія. Съ одной стороны, псевдо-патріотизмъ нѣкоторыхъ нашихъ органовъ печати, тяготѣвшихъ надъ обществомъ въ послѣднее время, дошелъ до громадныхъ размѣровъ, съ другой — изъ среды самого общества являются попытки обуздать слишкомъ забывшихся публицистовъ; наконецъ, одинъ изъ этихъ публицистовъ начинаетъ обижаться тѣмъ, чѣмъ онъ прежде гордился и публично отрѣкаться отъ своихъ заслугъ въ этомъ родѣ. Подобные факты невольно обращаютъ на себя вниманіе. Впрочемъ, есть и нѣкоторые другіе признаки, но которымъ можно заключать, что вліяніе московской прессы, державшей русское общество въ постоянномъ страхѣ, если не прошелъ, то замѣтно начинаетъ проходить. Дѣйствительно, «Московскія Вѣдомости» ясно сознаютъ уже свое безсиліе; они высказали все, что могли высказать; ихъ ближайшіе послѣдователи въ журналистикѣ испытываютъ туже участь; петербургская газета «Вѣсть» обращала сперва на себя всеобщее вниманіе тѣми конечными цѣлями, къ которымъ она, очевидно, стремилась, но которыхъ не высказывала прямо; теперь и она договорилась до конца, заявивъ въ разныхъ нумерахъ послѣдняго мѣсяца, что по ея глубокому убѣжденію «несостоятельность земскихъ учрежденій заключается преимущественно въ ихъ демократическомъ характерѣ — характерѣ, несоотвѣтствующемъ ни нравамъ, понятіямъ, и привычкамъ большинства русскихъ, ни вообще русскому общественному и государственному строю;» что "дворянскія собранія выражаютъ дѣйствительное мнѣніе русскаго земства гораздо ближе, чѣмъ земскія собранія, « что въ нашихъ тюрьмахъ содержаніе арестантовъ должно быть ухудшено, потому что теперешняя арестантская пища, какъ она ни плоха, все-таки лучше крестьянской, вслѣдствіе чего тюрьма въ глазахъ крестьянина теряетъ устрашающій характеръ; что тѣлесное наказаніе есть наиболѣе дѣйствительное средство исправленія русскаго мужика; что мировые судьи, разбирая дѣла между помѣщиками и крестьянами, всегда должны помнить, что чувство чести у тѣхъ и другихъ развито весьма различно, и что если, напримѣръ, образованный человѣкъ оскорбитъ дѣйствіемъ необразованнаго, то къ этому случаю нужно относиться снисходительнѣе, чѣмъ къ тому, когда подобное столкновеніе произойдетъ наоборотъ. Все это уже высказано прямо, откровенно, наразные лады. Что же можетъ еще сказать газета „Вѣсть?“ Очевидно, она по необходимости начнетъ повторяться, и лишится, вѣроятно, сочувствія даже многихъ изъ тѣхъ лицъ, которыя ей сочувствовали до послѣдняго времени.
Потребность освободиться, наконецъ, изъ-подъ давленія того гнета, который такъ долго тяготѣлъ надъ русскою жизнью и мыслью, чувствуется уже на столько сильно, что въ газетахъ стали появляться статьи, пробующія взглянуть безпристрастно на дѣла западнаго края, — того самого края, о которомъ еще недавно не могли существовать двухъ мнѣній, безъ того, чтобы одно изъ нихъ не было названо измѣнническимъ. Авторъ цѣлаго ряда „Виленскихъ писемъ“, печатающихся въ „С. Петербурскихъ Вѣдомостяхъ“, говоря о той мглѣ, которая покрывала до сихъ поръ дѣла западнаго края, слѣдующимъ образомъ объясняетъ причины, по которымъ невозможна была безпристрастная оцѣнка тамошнихъ дѣлъ: „наша журналистика, говоритъ онъ, вмѣсто того, чтобы изучать этнографическіе оттѣнки разныхъ мѣстностей Россіи, окрасила всю карту Россіи двумя цвѣтами, цвѣтомъ благонадежности и благонамѣренности и цвѣтомъ неблагонадежности и измѣны. Любопытно взглянуть на эту карту. Вы ошибетесь, если вообразите, что обширныя мѣстности, обитаемыя великорусскимъ племенемъ, окрашены густымъ цвѣтомъ благонадежности: самыя густыя, но крохотныя пятна лежатъ только надъ Москвою, надъ половиной Вильни и Кіева, надъ кусочкомъ Петербурга, да едва замѣтными крапинками въ другихъ мѣстностяхъ. Иначе расположены цвѣта неблагонадежности и измѣны. Прежде всего неблагонадеженъ почти весь Петербургъ: въ немъ былъ жондъ народовый, въ немъ служилъ Огризко, въ немъ живутъ полонофилы, въ немъ вѣчно парализуются мѣры, которыхъ практическое примѣненіе испытано въ Москвѣ; потомъ неблагонадеженъ Харьковъ, гдѣ есть профессоръ, не восторгающійся Москвою, не можетъ быть благонадежна и Казань, гдѣ университетъ что-то молчитъ и не заявляетъ о своей солидарности съ московской журналистикой; не могутъ быть вполнѣ благонадежными и другіе университеты, начиная отъ московскаго и кончая кіевскимъ, ибо, если даже профессоры, какъ г. Погодинъ, выдѣляетъ себя изъ московской журнальной опеки, то можно ли быть увѣреннымъ въ тѣхъ, которые не состоятъ сотрудниками московскихъ редакторовъ; неблагонадежны больше чѣмъ на половину и другіе города, особенно сѣверные и южные; неблагонадежны всѣ господа отъ А до Z, ибо они читаютъ и другія газеты.“ Всѣ согласятся съ нами, что подобнымъ, хотя и весьма скромнымъ образомъ, никто не рѣшился бы изъясняться какой ни будь годъ назадъ. Только слишкомъ сильная потребность высказаться и стать, наконецъ, на безпристрастную точку зрѣнія, только ясно сознаваемая увѣренность, что недавній гнетъ значительно ослабѣлъ, могла заставить виленскаго корреспондента петербургскаго изданія взлянуть съ этой стороны на положеніе дѣлъ въ западномъ краѣ. А это уже много значитъ.
Дѣйствительно, давно ли мы были свидѣтелями того печальнаго времени, когда ко всему, что говорилось или дѣлалось, прикладывалась одна только мѣрка благонамѣренности и измѣны. Если бы вы вздумали тогда самымъ спокойнымъ тономъ и съ полнымъ желаніемъ добра своему народу высказывать мнѣнія, несогласныя съ господствующими въ московской прессѣ — вы сейчасъ же обзывались измѣнникомъ или человѣкомъ, по меньшей мѣрѣ, опаснымъ. Вы самымъ искреннимъ образомъ желали употребить свои средства на дѣло народнаго образованія — въ васъ заподозрѣвали вредныя намѣренія; вы въ видахъ облегченія своихъ неимущихъ крестьянъ отдавали имъ ненужную вамъ землю васъ обзывали соціалистомъ, коммунистомъ, агитаторомъ; вы хотѣли взять школу изъ рукъ священника, не чувствующаго въ себѣ педагогическихъ наклонностей — вы становились матеріалистомъ, посягающимъ на лучшія симпатіи народа: вы высказывали мысль, что для южнаго населенія Россіи было бы полезно ввести первоначальное образованіе на мѣстномъ нарѣчіи — въ васъ видѣли опаснаго сепаратиста; если вы, нуждаясь сами въ средствахъ къ жизни, хлопотали о томъ, чтобъ жена наша получила возможность заработывать сколько ни будь денегъ своимъ трудомъ — въ ней и въ васъ видѣли опасныхъ нигилистовъ. Словомъ, не могли вы сдѣлать ни одного движенія, чѣмъ нибудь выходящаго изъ ряду, чтобъ не обратить на себя вниманіе журнальныя?» соглядатаевъ и не прослыть безнравственнымъ или вреднымъ человѣкомъ. Теперь, конечно, рано еще исчислять убытки, нанесенные подобнымъ направленіемъ нашему общественному развитію, нашему народному образованію и хозяйству. Цифра этихъ убытковъ — во всякомъ случаѣ громадная — обнаружится лишь впослѣдствіи, когда изчезнутъ даже признаки этого направленія. Намъ остается только желать, чтобъ это время наступило какъ можно скорѣе, потому что единственно только оно можетъ вывести насъ изъ того запутаннаго положенія, въ какомъ "мы всѣ теперь находимся.
Среди этихъ обстоятельствъ совершилось введеніе судебной реформы. Хотя она и не произвела на общество такого впечатлѣнія, какое могла бы произвести при другихъ обстоятельствахъ, хотя на каждый безпристрастный приговоръ мировыхъ судей, не обращавшихъ вниманія на званіе истцовъ и отвѣтчиковъ, указывали пальцами, а газета «Вѣсть» чуть не прямо обзывала нѣкоторыхъ нигилистами, тѣмъ не менѣе судебная реформа оказала довольно замѣтное вліяніе на ослабленіе господствовавшаго направленія.
И такъ, теперь передъ нашими глазами одни развалины теорій, направленій, патріотическихъ принциповъ, террористическихъ идеаловъ. Но изъ-за всего этого тумана общества все-таки не видно; оно постоянно шло вслѣдъ за господствующими направленіями, усердно ихъ поддерживая. На чьей же сторонѣ теперь побѣда? Мы опять пришли къ поставленному въ самомъ началѣ вопросу: кому же болѣе сочувствуетъ общество, на чьей сторонѣ ею дѣйствительныя симпатіи? Кто теперь можетъ сказать откровенно: «я знаю, что нужно нашему обществу?»
Сказать подобнымъ образомъ не можетъ никто, потому что дѣйствительныя общественныя потребности ни разу не выяснились сознательно. Вмѣсто нихъ теперь остались на сценѣ тѣ начала, имѣющія уже не принципный, а дѣйствительный характеръ, которыя положены въ основу новѣйшаго русскаго законодательства, и которыя до послѣдняго времени заслонялись отъ общества направленіемъ московской прессы. Важнѣйшія изъ этихъ началъ слѣдующія: равноправность всѣхъ сословій, провозглашенная земскими учрежденіями и судебными уставами; естественно проистекающіе отсюда судъ присяжныхъ и равная отвѣтственность всѣхъ передъ закономъ; признанная закономъ самостоятельность суда, выраженная статьей о несмѣняемости судей; признанное преимущество свободы печати передъ системой предварительной цензуры. Вотъ что осталось нетронутымъ въ этой общей свалкѣ, и вотъ на чемъ должно основаться наше- общественное развитіе.
Но изъ всего вышеизложеннаго становится яснымъ, въ чемъ нуждается наше общество для того, чтобы эти начала не остались безплодными — такъ какъ одни начала, хотя бы и освященныя закономъ, безъ поддержки со стороны Общества, не могутъ улучшить нашу жизнь? Общество нуждается въ знаніи, котораго ему до сихъ поръ не доставало, въ серьезномъ изученіи и пониманіи тѣхъ началъ, которыя положены въ основу новѣйшаго законодательства., Только такое знаніе можетъ гарантировать насъ отъ возможности снова подчиниться тому террору, господство котораго только теперь начинаетъ проходить; только черезъ посредство такого знанія и пониманія можетъ установиться прочная связь между литературой и обществомъ, при чемъ послѣднее получитъ возможность сознательно отличать друзей отъ враговъ, людей честныхъ отъ спекулянтовъ, пользующихся извѣстнымъ настроеніемъ для своихъ эгоистическихъ цѣлей. Словомъ, безъ такого знанія общественное развитіе становится невозможнымъ. Немыслимо, чтобы человѣкъ, которому предоставлена хотя самая ничтожная доля участія въ общественныхъ дѣлахъ, не зналъ тѣхъ нравъ, какими онъ можетъ пользоваться — а у насъ ихъ не знаютъ; немыслимо, чтобы гражданинъ не дорожилъ этими нравами и отказывался отъ лихъ по первому требованію ловкаго рутинера, — а у насъ готовы отказаться отъ всего, что дано закономъ. Мы должны знать, по крайней мѣрѣ, сущность нашихъ учрежденій; мы должны быть знакомы хотя съ основными началами судебной реформы; а у насъ, между тѣмъ многимъ кажутся скучными занятія земскихъ собраній, а многіе и до сихъ поръ не знаютъ, въ чемъ заключается право несмѣняемости судей, или полное отдѣленіе суда отъ администраціи.
Мы стоимъ теперь на поворотѣ, и можно безошибочно предсказать, каково будетъ направленіе нашего общества черезъ годъ или два; это будетъ направленіе реально-общественное, при которомъ явится сознаніе полной солидарности интересовъ всѣхъ классовъ общества; направленіе, при которымъ почувствуется настоятельная надобность, отбросивъ всякія патріотическія клички, и антипатріотическія, серьезно заняться нашими дѣйствительными нуждами, которыхъ, къ сожалѣнію, у насъ такъ много накопилось за послѣднее время; направленіе, при которомъ толки о женскомъ трудѣ или о реальномъ образованіи не будутъ возбуждать снисходительной улыбки у однихъ и озлобленныхъ нападокъ со стороны другихъ; только при такомъ направленіи могутъ быть вѣрно поставлены и разрѣшены многіе изъ существеннѣйшихъ для насъ вопросовъ, говорить о которыхъ теперь еще не время.
Недавно въ газетахъ напечатанъ первый полный отчетъ о полугодовой дѣятельности «магазина женскихъ издѣлій, устроеннаго обществомъ для пособія бѣднымъ женщинамъ». Очень можетъ быть, что весьма немногіе знаютъ о существованіи этого магазина, и навѣрное, еще меньшему числу лицъ извѣстно о существованіи самого общества. Это, впрочемъ, имѣло свою хорошую сторону, потому что дало возможность «магазину женскихъ издѣлій» предстать передъ публикой вооруженнымъ не одними только надеждами, а очень полновѣсными фактами, говорящими сами за себя. Большинство начинавшихся у насъ общеполезныхъ предпріятій не удавалось главнымъ образомъ потому, что большая часть труда предпринимателей истрачивалась на теоретическое обсужденіе затѣваемаго предпріятія; на практическое его осуществленіе клалось труда гораздо меньше — словомъ, дѣло происходило какъ разъ наоборотъ. Услужливая журналистика также въ этомъ отношеніи не мало вредила дѣлу. Толкуя вкривь и вкось о предпріятіи только-что задуманномъ, она дѣлала то, что однихъ слишкомъ преждевременно возстановляла противъ него, въ другихъ поселяла такія преувеличенныя надежды, которыя никакъ не могли удовлетвориться дѣйствительностью. Такимъ образомъ происходило то, что предпріятіе разрушалось, не успѣвши еще перейдти изъ области предположеній въ область дѣйствительности.
«Магазинъ женскихъ издѣлій» шелъ нѣсколько инымъ путемъ. Хотя онъ и печаталъ краткіе отчеты за первые мѣсяцы своего существованія, но такъ какъ журналистика послѣднихъ лѣтъ относилась не иначе какъ съ усмѣшкою ко всему, въ чемъ было замѣшано слово "женщина, " то и на отчеты магазина женскихъ издѣлій не обращалось никакого вниманія. Правда, такое равнодушіе также не было особенно выгодно для магазина, который нуждался въ заказчикахъ, и для котораго гласность все-таки была желательна, но въ концѣ концовъ это равнодушіе во всякомъ случаѣ имѣло хорошее вліяніе на успѣхъ магазина. Отчетъ, о которомъ мы говоримъ, ясно показываетъ, въ какой степени полезно и даже необходимо для Петербурга существованіе подобнаго учрежденія.
Появленіе у насъ такъ называемаго «женскаго вопроса» современно крестьянской реформѣ. Онъ возникъ въ то время, когда возникали многіе другіе общественные вопросы, и также какъ они былъ сперва обсуждаемъ въ самомъ общемъ, принципномъ видѣ. Потомъ онъ пошелъ за общественнымъ движеніемъ, испытавъ на себѣ всѣ послѣдствія реакціоннаго вліянія, и, по виду, замеръ. Но такъ какъ этотъ вопросъ не былъ сочиненъ неблагонамѣренными людьми, какъ старается увѣрить одинъ тощій петербургскій журналъ, такъ какъ онъ несъ въ себѣ идеи), почерпнутую непосредственно въ явленіяхъ жизни, то вслѣдствіе этого и не могъ замереть окончательно. Онъ только вышелъ изъ своихъ первоначальныхъ, общихъ формъ, и распался на нѣсколько мелкихъ практическихъ вопросовъ.
Теперь, мы думаемъ, многіе убѣдились, какъ невыгодно среди нашего общества возбуждать вопросы въ ихъ общемъ видѣ и потомъ уже переходить къ частностямъ. Многіе, вѣроятно, пришли къ увѣренности, что русское общество если поддается чему нибудь, то во всякомъ случаѣ скорѣе фактамъ, чѣмъ идеямъ (послѣдними оно, правда, увлекается, но только на короткое время). Конечно, многимъ показалось бы страннымъ и даже смѣшнымъ, еслибъ кто нибудь вздумалъ разсуждать о томъ, что было бы гораздо выгоднѣе, еслибъ между производителями и потребителями стояло какъ можно менѣе посредствующихъ лицъ; между тѣмъ эти же самые «многіе», прочитавши напримѣръ статью г. Шелгунова о вологодскихъ кружевницахъ, напечатанную въ 11 книжкѣ «Дѣла» и узнавши, что петербургскія дамы платятъ за кружевную косынку 15 р., когда кружевница получаетъ за нее не болщне Я р., и работаетъ ее въ теченіи 320 часовъ, очень легко согласятся съ авторомъ, когда онъ говоритъ, что для улучшенія бѣдственнаго положенія вологодскихъ кружевницъ необходимы энергическія мѣры; необходимо, чтобы кружевницы сплотились въ одно цѣлое, устроили свои собственные склады и, ставъ лицемъ къ лицу съ потребителями, отняли бы у посредниковъ ту часть платы, которою они пользуются совершенно несправедливо. Это, конечно, зависитъ отъ того, что наше общество отличается упорнымъ недовѣріемъ къ общимъ идеямъ, если они чѣмъ нибудь выходятъ изъ общаго теченія. Факты въ этомъ случаѣ единственное спасеніе.
И такъ, прежде чѣмъ перейдти къ отчету "магазина женскихъ издѣлій, " покажемъ, что этотъ магазинъ не есть забава праздныхъ людей; а что, напротивъ, онъ старается удовлетворить насущнѣйшей потребности Петербурга. А для этого представимъ нѣсколько цифръ о положеніи женскаго населенія въ Петербургѣ.
Общее число женщинъ въ Петербургѣ простирается до 221,000 душъ; изъ нихъ почти 70 тысячъ дѣвицъ, 68 тысячъ съ небольшимъ замужнихъ и около 33 тысячъ вдовъ. Исключая изъ этихъ цифръ женщинъ моложе 16 и старѣе 60 лѣтъ, оказывается, что общее число женщинъ способныхъ трудиться доходитъ до 159 тысячъ. Г. Карповичъ въ одномъ изъ своихъ изслѣдованій находитъ, что изъ этихъ 159 тысячъ женщинъ, совершенно не нуждающихся въ работѣ, наберется никакъ не болѣе 40 тысячъ; но если эту цифру увеличить еще больше, до 59 тысячъ, то все-таки выходитъ, что число лицъ женскаго пола, нуждающихся въ работѣ, никакъ не менѣе ста тысячъ. Изъ этого громаднаго числа, самая незначительная часть имѣетъ постоянныя, хотя и маловознаградительныя занятія, именно только 8,288; часть ихъ работаетъ на фабрикахъ (3,475), остальная занимается ремеслами; это — модистки, цеховыя прачки, золотошвейки, корсетницы. Такимъ образомъ, если считать, что число женщинъ, нуждающихся въ работѣ, доходитъ только до ста тысячъ, то все-таки остается неизвѣстнымъ, чѣмъ занимаются около 92 тысячъ женщинъ. Очень многія изъ нихъ существуютъ работой на дому; это такъ называемые штучницы, то есть такія женщины, которыя постоянной работы не имѣютъ, но или работаютъ поденно, или получаютъ работу изъ магазиновъ и мастерскихъ поштучно. Хотя число этихъ штучницъ не можетъ быть точно опредѣлено, но во всякомъ случаѣ оно чрезвычайно велико. Это женщины, которымъ или не посчастливилось найти постоянное занятіе въ мастерской, или которыхъ семейныя обстоятельства не дозволяютъ отлучаться изъ дому на продолжительное время; это жены бѣдныхъ чиновниковъ, обремененныя дѣтьми, или дѣвушки, содержащія своей работою престарѣлыхъ родныхъ и вмѣстѣ съ тѣмъ, присматривающія за хозяйствомъ; или, наконецъ, вдовы, на рукахъ которыхъ находятся малолѣтнія дѣти. Многіе модные магазины, принимая заказы, и будучи но въ состояніи исполнитъ ихъ во время посредствомъ своихъ постоянныхъ мастерицъ, отдаютъ роботу на сторону, штучницамъ, который, конечно, получатъ десятую долю того, что получаетъ магазинъ за исполненную ими работу. Чтобы имѣть понятіе о томъ, какая именно доля этой платы приходится работницамъ, приведемъ слѣдующія данныя: самые богатые магазины платятъ за работу дюжины рубашекъ изъ лучшаго полотна, при готовыхъ уже грудяхъ, воротничкахъ и манжетахъ, 4 р. 50 к., то есть по 37½ к. за рубашку; но прпотомъ еще вычитается почему-то магазинами 10 % съ заработной платы, то есть вмѣсто 4 р. 50 к. платится всего 4 р. 5 к.; такая работа считается самою выгодною; если же рубашка дѣлается изъ шортинга или коленкора, то за нихъ платится отъ 3 р. 50 к. до 2 р. 50 к. за дюжину; между тѣмъ времени и труда употребляется на нихъ столько же, сколько и на голландскія. При такой цѣнѣ, ловкая и усердная мастерица, работая съ ранняго утра до поздней ночи, едва въ состояніи заработать девять рублей въ мѣсяцъ; обыкновенно же не получается и 7 рублей. Все это сказано относительно лучшихъ магазиновъ; въ апраксиномъ же рынкѣ за работу ситцевой рубахи платятъ всего 7 копѣекъ, такъ что тамъ мѣсячная заработная плата становится еще ничтожнѣе. Плата за другія работы представляется еще менѣе утѣшительною: вязаньемъ чулковъ нельзя достать въ мѣсяцъ болѣе 1 р. 50 к.; плата за шитье перчатокъ не можетъ достигнуть въ мѣсяцъ болѣе 3 р., сшиваніемъ мѣховъ можно заработать не больше 2 р. 50 к. въ мѣсяцъ; плетенье аграманта можетъ доставить около 2 рублей.
Знакомство съ этою поразительно-низкою платою, приходящею ея на долю громаднаго числа женщинъ въ Петербургѣ "побудило нѣкоторыхъ членовъ «общества для пособія бѣднымъ женщинамъ» подумать объ устройствѣ такого заведенія, которое могло бы увеличить размѣръ заработковъ. Эти члены предположили основать магазинъ, который, не требуя большихъ издержекъ, давалъ бы возможность оплачивать женскій трудъ сообразно дѣйствительной его стоимости. Къ устройству магазина было приступлено въ октябрѣ прошлаго года, а открытіе его послѣдовало 1-го января.
Учредители съ большою осторожностью приступили къ дѣлу. Для того, чтобы имѣть передъ собою хоть какіе нибудь образцы подобнаго рода учрежденій, они отправили одного изъ своихъ членовъ въ Москву для ознакомленія съ существующими уже тамъ подобными магазинами. Но Москва не помогла имъ въ этомъ отношеніи; оказалось, что тамошнія условія женскаго труда совсѣмъ иныя и нисколько не соотвѣтствуютъ условіямъ петербургскимъ. Учредителямъ предстояло выдумать подходящую къ дѣлу организацію магазина — и они принялись за работу. Вотъ въ какую наружную форму сложилось это предпріятіе:
Веденіе всѣхъ дѣлъ въ магазинѣ возложено на одно лицо, съ которымъ комитетъ «общества бѣдныхъ женщинъ» заключилъ формальное условіе. Лицо это имѣетъ непосредственное отношеніе къ публикѣ и мастерицамъ, и завѣдуетъ дѣлами магазина, какъ главный прикащикъ общества. Въ непосредственномъ распоряженіи этого лица находятся двѣ закройщицы, одна для бѣлья, другая для платьевъ и одна мастерица, постоянно работающая въ магазинѣ на машинѣ. Какъ закройщицы, такъ и мастерица, живутъ не въ магазинѣ, а приходятъ туда ежедневно на опредѣленное время и получаютъ за это жалованье. Для наблюденія за дѣйствіями завѣдующей магазиномъ и вообще за ходомъ дѣлъ въ магазинѣ, назначается особая коммисія, состоящая изъ пяти лицъ, выбираемыхъ комитетомъ общества изъ членовъ общества. Кромѣ того, отъ времени до времени комитетъ назначаетъ особыя коммисіи для ревизіи отчетовъ, представляемыхъ ему ежемѣсячно коммисіей вмѣстѣ съ завѣдующей магазиномъ.
Кругъ дѣйствій магазина состоитъ изъ слѣдующихъ четырехъ операцій: исполненія заказовъ всякаго бѣлья, женскихъ и дѣтскихъ платьевъ и проч.; изготовленія образцовъ на продажу; продажи вещей, приносимыхъ въ магазинъ на коммисію, и рекомендаціи мастерицъ. Операціи эти производятся такъ: принятые заказы кроятся въ магазинѣ подъ наблюденіемъ завѣдующей, и затѣмъ сдаются въ работу приходящимъ мастерицамъ, при чемъ въ книгѣ магазина отмѣчается, кому какая сдана работа и на какой срокъ; тоже отмѣчается въ рабочихъ книжкахъ мастерицъ. Когда работа принесена въ магазинъ въ срокъ и исполнена удовлетворительно, тогда мастерицѣ выдается тотчасъ же рабочая плата, количество которой отмѣчаете! какъ въ книгѣ магазина, такъ и въ рабочей книжкѣ; изъ рабочей платы, выдаваемой мастерицамъ, удерживается 10 % на содержаніе магазина; если же работа исполнена неудовлетворительно, то изъ рабочей платы удерживается отъ 2 до 20 % за перешивку; а за неисполненіе работы въ срокъ, съ мастерицъ берется штрафъ отъ 2 до 10 %. Эти послѣднія деньги идутъ на образованіе особаго капитала, предназначаемаго для выдачи ссудъ постояннымъ мастерицамъ магазина. Залоговъ отъ мастерицъ, получающихъ работу въ магазинѣ, никакихъ не берется, и даже не оставляются паспорта мастерицъ, какъ это дѣлаютъ другіе магазины; но не смотря на это, втеченіи полугодія, билъ только одинъ случай, что мастерица взяла работу и не возвратила ее болѣе въ магазинъ; но и этотъ единственный случай едва ли можно считать за умышленный, потому что работа была самая ничтожная.
Такимъ же порядкомъ исполняются и заготовляемыя самимъ магазиномъ лещи на образцы. Третья операція, продажа коммисіонныхъ вещей, производится такъ: вещь держится въ магазинѣ не болѣе четырехъ мѣсяцевъ, послѣ которыхъ, если она не, продана, возвращается владѣльцу; въ случаѣ продажи, магазинъ оставляетъ себѣ 10 % за коммисію. Четвертая операція — рекомендація мастерицъ — еще мало организована.
Комерческій расчетъ магазина основанъ на слѣдующихъ данныхъ: такъ какъ ему нужно заботиться не о барышахъ, а о покрытіи текущихъ расходовъ, то онъ довольствуется слѣдующими статьями дохода: процентъ съ матеріала, съ рабочей платы и съ продажи готовыхъ вещей; первая статья дохода основана на томъ, что магазинъ, закупая матеріалъ всегда въ одномъ и томъ же мѣстѣ, имѣетъ небольшую уступку, которую и ставитъ въ счетъ заказчикамъ, называя ее процентомъ съ матеріала.
Такова организація магазина женскихъ издѣлій. По словамъ отчета, онъ въ настоящее время сталъ такъ прочно, и работы его пріобрѣли такую извѣстность, что онъ уже можетъ конкурировать съ самыми лучшими петербургскими магазинами.
Посмотримъ теперь, каковы были обороты магазина и каковы результаты его дѣятельности но увеличенію заработной платы. Заказовъ магазинъ имѣлъ 581; образцовъ изготовлено 245; готовыхъ вещей на продажу принято 357. Заказы распредѣлялись по мѣсяцамъ слѣдующимъ образомъ: въ январѣ было 63; въ февралѣ 51; въ мартѣ 93; въ апрѣлѣ 85; въ маѣ 161; въ іюнѣ 128. Отсутствіе постепенности въ этихъ цифрахъ отчетъ объясняетъ тѣмъ, что наибольшее число заказовъ во всѣхъ магазинахъ бываетъ обыкновенно передъ большими праздниками, въ особенности передъ Рождествомъ, Пасхой и Троицынымъ днемъ; но во всякомъ случаѣ изъ этихъ цифръ видно, что дѣятельность магазина постоянно расширялась. Въ первые мѣсяцы доходы, получаемые магазиномъ, не могли, конечно, покрыть расходовъ по его содержанію; но въ маѣ уже онъ получилъ дохода 109 рублей — цифра, превышающая ежемѣсячный расходъ; а въ іюнѣ эта цифра еще болѣе увеличилась, дойдя до 156 рублей.
Теперь интересно познакомиться съ размѣромъ той платы, какую получали мастерицы; но для этого сперва необходимо объяснить, по какому разсчсту назначалъ магазинъ размѣръ этой платы. Изъ заказной цѣны, приходящейся за работу, вычитается небольшая часть за кройку и за прикладъ, а остальная сумма выдается мастерицѣ, за вычетомъ 10 % на содержаніе магазина. Впрочемъ съ расширеніемъ дѣйствій магазина, когда процента съ одного матеріала будетъ достаточно для покрытія текущихъ расходовъ, процентъ съ рабочей платы предполагается значительно уменьшить или даже вовсе не брать его. Впрочемъ, и при взиманіи этого процента, размѣръ рабочей платы, выдаваемой магазиномъ мастерицамъ, во много разъ превосходитъ обыкновенную плату. Такъ напримѣръ, выше мы говорили, что самые лучшіе магазины платятъ мастерицѣ по 37 к. за рубашку; мастерицѣ же, получающей заказъ изъ "магазина женскихъ издѣлій, " приходится за ту же самую работу 1 р. 5 к. Разница громадная! Получая работу въ обыкновенныхъ магазинахъ, мастерица едва-ли заработаетъ 9 р. въ мѣсяцъ, а здѣсь ежемѣсячный заработокъ достигалъ слѣдующихъ размѣровъ: въ январѣ высшій заработокъ былъ 12 р., затѣмъ 10, 8 и 6 р. Въ февралѣ 14 р. 38 к., 9 и 7. Въ мартѣ 14 р. 91 к., 9 и 7. Въ апрѣлѣ 22 р., въ маѣ 27 р. 82 к., въ іюнѣ 32 р. 63 к. Правда, этотъ высшій размѣръ платы приходился только одной мастерицѣ, по во всякомъ случаѣ въ этомъ послѣднемъ мѣсяцѣ рабочая плата была довольно значительна и для другихъ мастерицъ; такъ, двѣ изъ нихъ получили больше 25 р., одна больше 20 р., двѣ больше 15 р., двѣ больше 10 р. и двадцать больше 5 р. Если мы припомнимъ, что высшую заработанную плату въ магазинахъ, 9 рублей, можетъ получить только самая искусная мастерица, и притомъ работающая съ ранняго утра до поздней ночи, то увидимъ, что цифры «магазина женскихъ издѣлій» во всякомъ случаѣ очень краснорѣчивы. Но распорядители магазина, тѣмъ не менѣе, обратили вниманіе на такое неравномѣрное распредѣленіе рабочей платы, и оказалось слѣдующее: высшую рабочую плату (32 р. 63 к.) получила мастерица, шьющая платья и всѣ другія верхнія вещи женскаго туалета. Эта мастерица знаетъ свое дѣло вполнѣ; она вмѣстѣ съ тѣмъ и отличная закройщица. Заработки отъ 15 до 25 р. въ мѣсяцъ приходятся на долю мастерицъ, умѣющихъ шить на машинѣ. Мастерицы же, знающія только ручную работу, зарабатываютъ отъ 10 до 15 р., не болѣе. Причину такихъ незначительныхъ заработковъ этимъ послѣднимъ классомъ мастерицъ отчетъ находитъ въ слѣдующихъ обстоятельствахъ: 1) ручная работа слишкомъ кропотлива и требуетъ большаго навыка и, не смотря на это, оплачивается довольно дешево; 2) всѣ мастерицы, работающія бѣлье, слишкомъ спеціализируютъ свой трудъ. Такъ, иная работаетъ только одно мужское бѣлье, другія — только одно женское; а есть и дикія мастерицы, которыя постоянно дѣлаютъ однѣ только складочки на груди къ рубашкамъ. Конечно, въ своей спеціальности каждая мастерица достигаетъ возможной степени совершенства; но вмѣстѣ съ тѣмъ, это обстоятельство лишаетъ такихъ мастерицъ возможности имѣть постоянную работу, и магазинъ пріобрѣтаетъ въ нихъ хорошихъ исполнительницъ работы только въ техническомъ отношеніи, а не разумныхъ мастерицъ, которымъ можно бы было поручить всякую работу въ сферѣ извѣстнаго ремесла.
Наконецъ, изъ вышеприведенныхъ цифръ заработковъ видно, что большинство мастерицъ заработываетъ только отъ 5 до 10 рублей. Такія мастерицы, по словамъ отчета, даже не спеціализируютъ своего труда; онѣ работаютъ все, но не такъ хорошо, чтобы имъ можно было поручать тонкія работы, и потому ограничиваются шитьемъ простаго бѣлья. Для такихъ мастерицъ заработокъ выше 10 р. въ мѣсяцъ быть неможетъ. Вообще практика «магазина женскихъ издѣлій» показала, что хотя требованій на работу и слишкомъ много, но умѣющихъ хорошо работать, изъ 1000 мастерицъ, можно выбрать только 60, а изъ этого числа знающихъ свое ремесло вполнѣ не наберется и 10 мастерицъ. Слѣдовательно, причина незначительныхъ заработковъ женщины, поставленной въ необходимость добывать себѣ средства шитьемъ, лежитъ, но мнѣнію составителей отчета, главнымъ образомъ въ неполномъ знаніи мастерицами своего ремесла. Имѣя въ виду этотъ важный недостатокъ въ лицахъ, ищущихъ работы, распорядители магазина имѣютъ въ виду основать ври немъ нѣчто въ родѣ шк "лы, въ которой мастерицы могли бы не только вполнѣ усвоить себѣ знанія, необходимыя для хорошей работницы, но и ознакомиться съ пользою устройства и съ веденіемъ дѣлъ такого учрежденія, какъ магазинъ женскихъ издѣлій; школу предполагается устроить только для приходящихъ и притомъ совершеннолѣтнихъ, которыя уже умѣютъ хорошо шить. Къ устройству такой школы распорядители магазина уже принимаютъ необходимыя мѣры.
Читатель, ознакомившійся съ приведенными нами выше цифрами о положеніи мастерицы, получающей работу въ модныхъ магазиновъ, и тѣми результатами, которые достигнуты «магазиномъ женскихъ издѣлій» въ короткое время его существованія, согласится, конечно, съ нами въ томъ, что нужно быть слишкомъ счастливымъ и постоянно сытымъ человѣкомъ, ни разу не испытавшимъ нужды, или слишкомъ упорнымъ скептикомъ, чтобъ приписывать устройство такихъ заведеній, какъ «магазинъ женскихъ издѣліи», пустой модѣ или считать «женскій вопросъ» случайной выдумкой какого ни будь празднаго филантропа. Между тѣмъ нѣкоторые господа до сихъ поръ утверждаютъ, — и даже печатію — что поддерживать «женскій вопросъ» есть безнравственность, такъ какъ въ Россіи требуютъ въ настоящее время немедленнаго разрѣшенія гораздо болѣе важные вопросы, каковы напримѣръ восточный, западный, тарифный и т. п., отъ которыхъ будто бы эти «спеціалисты по женской части» (?) стараются отвлечь вниманіе общества такими вздорными и ничтожными вопросами, каковъ женскій. Конечно, понятіе «великій» и «ничтожный» суть понятія относительныя, и очень многіе могутъ считать, съ своей точки совершенно справедливо, что вопросъ о прибалтійскихъ нѣмцахъ заслуживаетъ гораздо болѣе вниманія, чѣмъ вопросъ объ увеличеніи мѣсячныхъ заработковъ мастерицъ, незнающихъ, какъ поддержать въ теченіи мѣсяца свое существованіе. По въ такомъ случаѣ, почему же не существовать и мнѣнію противоположному? На какомъ основаніи запрещать нѣкоторымъ людямъ думать, что господа, несочувствующіе увеличенію заработной платы дѣвушекъ, руководствуются чисто-эгоистическими побужденія, и, и единственно въ силу этихъ побужденій, стараются отвлечь вниманіе общества отъ его насущныхъ нуждъ вопросами восточными, западными, сѣверными и южными и т. п. Пусть съ теоретической стороны оба мнѣнія будутъ справедливы; но во всякомъ случаѣ справедливѣйшимъ будетъ то, на сторонѣ котораго факты.
Учредители «магазина женскихъ издѣліи» совершенно вѣрно поставили вопросъ, начавши его практическую разработку изысканіемъ способовъ къ увеличенію рабочей платы для женщинъ по тѣмъ занятіямъ, которыя уже доступны женщинамъ. Это, конечно нисколько не мѣшаетъ ни имъ, ни тѣмъ, которые захотѣли бы, продолжать ихъ дѣло, подумать впослѣдствіи и о расширеніи той сферы труда, въ которой вращается теперь женщина. Словомъ, исходя первоначально изъ ближайшей своей цѣли — помочь трудящейся женщинѣ, увеличеніемъ ея мѣсячнаго заработка — они могутъ впослѣдствіи увеличить размѣры своей дѣятельности и взять подъ свое покровительство вообще бѣдный трудящійся классъ, не ограничивая его однимъ какимъ нибудь поломъ. Мы именно такъ и смотримъ на «женскій вопросъ.» Мы вовсе не считаемъ его отдѣльнымъ, самостоятельнымъ вопросомъ, ничѣмъ несвязаннымъ съ другими нашими общественными вопросами. Было бы, конечно, весьма странно хлопотать объ увеличеніи женской рабочей платы и оставлять въ сторонѣ мужскую, которая очень часто стоитъ такъ же низко, какъ и женская. Дѣло началось именно съ женщинъ только оттого, что положеніе женщины рѣзче бросается въ глаза, да и дѣйствительно сопровождается болѣе печальными на видъ явленіями, чѣмъ положеніе мужчины, при томъ же, оно во всякомъ случаѣ безвыходнѣе. Но мы всегда были того мнѣнія, что "женскій вопросъ, "разрѣшаемый практически, долженъ быть только началомъ другого, гораздо болѣе общаго вопроса — о предоставленіи вознаградительнаго труда всѣмъ, кто въ немъ нуждается. "Магазинъ ліонскихъ издѣлій "стоитъ именно на такой дорогѣ, представляя собою одинъ изъ способовъ поставить производителя лицомъ къ лицу съ потребителелемъ и устранить изъ ихъ отношеній легіоны тунеядныхъ посредниковъ.
Въ судебной практикѣ послѣдняго мѣсяца обращаютъ на себя вниманіе нѣсколько дѣлъ, выходящихъ по своимъ особенностямъ изъ ряда обыкновенныхъ. 3 ноября въ московскомъ окружномъ судѣ разбиралось дѣло о дворянинѣ Дитрихѣ, обвинявшемся въ сбытѣ завѣдомо-фальшивой ассигнаціи. Въ самомъ началѣ производства этого дѣла произошло незначительное столкновеніе между товарищемъ предсѣдателя Арсеньевымъ и защитникомъ подсудимаго, княземъ Урусовымъ, которое повело потомъ къ дальнѣйшему столкновенію, названному во всѣхъ почти нашихъ газетахъ «прискорбнымъ.» Товарищъ предсѣдателя, предлагая подсудимому обычные вопросы о лѣтахъ, званіи, занятіи и проч., спросилъ также подсудимаго, не находился ли онъ прежде подъ судомъ. Дитрихъ отвѣчалъ отрицательно. Тогда предсѣдатель напомнилъ ему, что онъ, кажется, былъ замѣшавъ въ политическія дѣла; на это подсудимый, съ нѣкоторымъ усиліемъ, отвѣчалъ; «я нахожусь подъ надзоромъ полиціи за участіе въ пѣніи гимна въ Гроднѣ.» Защитникъ, князь Урусовъ, нашелъ, что подобные вопросы предсѣдателя нарушаютъ порядокъ, указанный въ 638 ст. устава, гдѣ говорится, что предсѣдатель суда предлагаетъ подсудимому вопросы "о его имена, отчествѣ и фамиліи или прозвищѣ, званіи, лѣтахъ, вѣроисповѣданіи, жительствѣ и занятіяхъ, а также о томъ, получилъ ли онъ копію съ обвинительнаго акта или жалобы частнаго обвинителя "и потому, пользуясь предоставленнымъ защитнику нравомъ, просилъ записать это нарушеніе въ протоколъ. «Да, отвѣтилъ на это предсѣдатель, обращаясь къ секретарю, но запишите также и мое объясненіе, что предсѣдатель руководствовался статьею 684.» Въ этой статьѣ сказано, что предсѣдатель, члены суда и присяжные засѣдатели «могутъ предлагать подсудимому вопросы по всѣмъ обстоятельствамъ дѣла, представляющимся имъ недостаточно разъясненными.» Затѣмъ производство дѣла происходило нѣкоторое время обыкновеннымъ порядкомъ. По прочтеніи списка свидѣтелей, изъ которыхъ на лицо оказался одинъ только мальчикъ, на средину зала вышла нарядная дама — та самая, въ магазинъ которой дана была фальшивая серія. Она явилась въ качествѣ гражданской истицы. Хотя прокурорская власть заявила, что она не имѣетъ ничего противъ допущенія этой дамы въ качествѣ гражданской истицы, однако защитникъ выразилъ свое несогласіе. Въ 7 ст. уст. уголовн. судопр. ясно, но его мнѣнію, сказано, что гражданскій истецъ, незаявившій иска о вознагражденіи до открытія засѣданія по уголовному дѣлу, теряетъ право начинать искъ порядкомъ гражданскимъ, но можетъ предъявить его въ гражданскомъ судѣ послѣ окончательнаго рѣшенія уголовнаго дѣла. «Засѣданіе уже открыто, сказалъ князь Урусовъ, слѣдовательно г-жа Керфъ гражданской истицей допущена быть не можетъ.» На это товарищъ прокурора замѣтилъ, что "такъ какъ еще не было исполнено ни одного дѣйствія судебнаго слѣдствія, " то онъ считаетъ возраженіе защитника неосновательнымъ. Защитникъ, съ своей стороны, сослался на 636 ст., но которой судебное засѣданіе должно считаться открытымъ послѣ объявленія о томъ предсѣдателя. Г. Арсеньевъ, обращаясь къ присяжнымъ засѣдателямъ (?), заявилъ имъ, что г-жа Керфъ, за нѣсколько времени до засѣданія, словесно объявила ему въ его кабинетѣ и просила допустить ее въ качествѣ гражданской истицы, что и было ей разрѣшено. "Г. защитникъ, сказалъ предсѣдатель, обращаясь къ князю Урусову, ваше послѣднее слово! «„Заявленіе г-жи Керфъ не могло мнѣ быть извѣстнымъ, отвѣчалъ защитникъ; и я остаюсь при своемъ мнѣніи, ссылаясь на смыслъ 7 статьи.“ Во время совѣщанія суда по этому вопросу защитникъ встаетъ и проситъ о разрѣшеніи представить суду нѣкоторыя соображенія по настоящему вопросу. „Вы можете это сдѣлать послѣ резолюціи, отвѣчалъ предсѣдатель. Я вамъ предоставилъ послѣднее слово, вы ничего не сказали, а теперь, черезъ полчаса, придумали новыя соображенія. Этакъ конца не будетъ засѣданію.“ Защитникъ сказалъ, что послѣ резолюціи будетъ безполезно его заявленіе, „и я не вижу, продолжалъ онъ, чтобы въ уставахъ упоминалось о получасовомъ срокѣ. Я прошу разрѣшенія заявить, что объясненіе гражданскаго истца, какъ стороны въ дѣлѣ, должно бы. мнѣ кажется, быть заявлено письменно, такъ чтобы дать возможность противной сторонѣ, т. е. отвѣтчику, подсудимому, запастись доказательствами и знать, что съ него требуютъ — иначе не будетъ простѣйшаго основанія гражданскаго процесса. Словесно ими предъявляются только въ мировыхъ учрежденіяхъ, но и тамъ они заносятся въ протоколъ. Права гражданскаго истца, по разъясненію кассаціоннаго департамента, слишкомъ велики, чтобы защита не охраняла свои законные интересы.“ Послѣ этого предсѣдатель объявилъ резолюцію суда, по которой, оставляя безъ уваженія доводы защитника о письменномъ заявленіи со стороны гражданскаго истца, какъ не требуемомъ закономъ — судъ, принимая во вниманіе, что о заявленіи г-жи Керфъ не было составлено протокола, постановляетъ, на основаніи ст. 7, къ участію въ дѣлѣ ее гражданскою истицею не допускать.»
Эти два незначительныя столкновенія между предсѣдателемъ суда и защитникомъ, имѣли, но нашему мнѣнію, значительное вліяніе и на послѣдующую сцену. Когда начался допросъ единственнаго свидѣтеля, мальчика, защитникъ естественно обращалъ самое строгое вниманіе на точность и опредѣленность его отвѣтовъ. «Припомните, сказалъ онъ, въ какомъ часу пришли къ вамъ покупатели.» — Не припомню, отвѣчалъ свидѣтель. «Утромъ или вечеромъ?» — Въ полдень, такъ, въ половину дня. «А когда вы запираете магазинъ?» — Какъ и всѣ, въ восемь часовъ. «Обѣдаете вы въ которомъ часу?» — Часа въ два. «Значитъ, эти покупатели пришли въ магазинъ до обѣда?» — Они пришли послѣ. «Вы сказали, что они пришли въ полдень, а теперь говорите, что послѣ обѣда, значитъ послѣ двухъ часовъ. Припомните, какъ это было.» Въ это время предсѣдатель, обращаясь къ защитнику, предложилъ ему «не сбивать свидѣтеля, такъ какъ онъ малолѣтній и можетъ сбиться.» "Я, кажется, и не сбивалъ его, но мнѣ необходимо узнать точнѣе о времени.) — Вы этому вопросу придаете большое значеніе? спросилъ предсѣдатель. «Да.» — Какую же важность вы находите въ немъ? «Объ этомъ я буду говорить въ своей защитительной рѣчи.» — Но я не могу позволить вамъ сбивать свидѣтеля. «Г. предсѣдатель, сказалъ князь Урусовъ, я считаю необходимымъ разъяснить противорѣчія между показаніями. я докажу, что серія была другая. Позвольте мнѣ продолжать допросъ.» — Можете повторить вашъ допросъ, отвѣтилъ предсѣдатель, но больше сбивать свидѣтеля я не позволю. "Въ такомъ случаѣ, сказалъ защитникъ, я не считаю возможнымъ продолжать; но такъ какъ обстоятельство о времени должно остаться неразъясненнымъ, то я просилъ бы записать въ протоколъ, что защита заявила о нарушеніи 612 статьи («предсѣдатель суда долженъ предоставлять подсудимому всевозможные средства къ оправданію»). — Прекратите ваши замѣчанія, замѣтилъ предсѣдатель; вы здѣсь призваны для защиты подсудимаго, а нисколько не для вашего самолюбія. «Прошу записать въ протоколъ, повторилъ защитникъ, о нарушеніи ст. 612 и 3 пункта 630 („прокурору и защитнику предоставляется право дѣлать замѣчанія и давать объясненія по каждому дѣйствію, происходящему на судѣ“). — Милостивый государь, сказалъ тогда предсѣдатель, вы позволили себѣ сдѣлать замѣчаніе предсѣдателю. Вы можете жаловаться въ сенатъ, но здѣсь должны подчиняться. На основаніи ст. 154 и 157 учрежд. суд. уст., я признаю въ вашемъ поступкѣ нарушеніе порядка и благопристойности и объявляю вамъ публично выговоръ. Затѣмъ, въ случаѣ повторенія такого поступка, я удалю васъ изъ залы засѣданія.» Вслѣдъ затѣмъ засѣданіе было пріостановлено на пять минутъ.
По возвращеніи суда въ залу, защитникъ князь Урусовъ всталъ и, обращаясь къ суду, началъ было говорить: «передъ перерывомъ засѣданія я получилъ выговоръ, котораго я не понимаю…» Но предсѣдатель, позвонивъ, перебилъ его. «Позвольте, сказалъ онъ, достаточно. Извольте удалиться.» — Невозможность защиты, началъ было снова князь Урусовъ; по предсѣдатель еще болѣе громкимъ голосомъ приказалъ ему удалиться. «Я протестую противъ нарушенія свободы защиты, „ сказалъ князь Урусовъ. Молчать! отвѣтилъ ему на это г. Арсеньевъ. Вы подвергнетесь дисциплинарному взысканію. Вы забыли, что вы кандидатъ на судебныя должности.“ Князь Урусова» вышелъ изъ залы, и, уходя, обернувшись на минуту въ дверяхъ, сказалъ: «я больше не кандидатъ.» Предсѣдатель счелъ возможнымъ продолжать засѣданіе и по удаленіи защитника. Присяжные оправдали подсудимаго; но прокуроръ вошелъ съ протестомъ въ кассаціонный департаментъ сената — и приговоръ, конечно, будетъ отмѣненъ, причемъ дѣло поступитъ на разсмотрѣніе новаго состава присяжныхъ, такъ какъ судебное засѣданіе продолжалось безъ защитника.
Но напечатаніи въ газетахъ отчета, изъ котораго мы извлекли самое существенное относительно этого дѣла, появилось въ тѣхъ же газетахъ письмо г. Арсеньева, въ которомъ онъ признавалъ, что отчетъ этотъ невѣренъ «и по буквѣ и по смыслу» и обѣщалъ напечатать въ «Судебномъ Вѣстникѣ» подлинный протоколъ засѣданія. Дѣйствительно, въ скоромъ времени этотъ протоколъ появился, а вслѣдъ за нимъ князь Урусовъ сообщилъ въ газету «Москва» свои замѣчаніи относительно разныхъ подробностей со ставленнаго протокола. Вотъ важнѣйшія подробности, расходящіяся съ газетнымъ отчетомъ:
1) По словамъ протокола, предсѣдатель, во время допроса защитникомъ свидѣтеля, сказалъ: «находите ли вы этотъ вопросъ на столько важнымъ, чтобы возвращаться къ нему нѣсколько разъ?» Защитникъ отвѣчалъ: «на сколько этотъ вопросъ важенъ, про это я знаю и объясню это въ моей защитительной рѣчи, а теперь объяснять это не считаю себя обязаннымъ.» Князь Урусовъ въ своихъ замѣчаніяхъ, сдѣланныхъ имъ на протоколѣ, говоритъ: «подчеркнутыя выраженія мнѣ не принадлежатъ. Я просилъ дозволенія продолжать допросъ.»
2) На замѣчаніе предсѣдателя — не сбивать свидѣтеля, защитникъ, по слонамъ протокола, отвѣчалъ: «я не сбиваю свидѣтеля; если нельзя дѣлать мнѣ вопросовъ, то въ такомъ случаѣ я отказываюсь отъ допроса и прошу занести въ протоколъ, что предсѣдатель стѣсняетъ права защитника при допросѣ свидѣтеля.» Предсѣдатель сказалъ секретарю: «занесите слова защитника въ протоколъ.» Защитникъ сказалъ затѣмъ: «г. предсѣдатель нарушаетъ 612 ст. угол. судопр.» — Заявленіе это, возражаетъ князь Урусовъ, было сдѣлано въ другое время и въ другой формѣ. Такъ, какъ оно записано въ протоколъ, заявленіе представляется непонятнымъ; но какому поводу сдѣлано оно послѣ согласія предсѣдавшаго на нанесеніе требованія защитника въ протоколъ?! Я сказалъ слѣдующія слова, замѣчаетъ князь Урусовъ, «прошу занести въ протоколъ, что защита заявила о нарушеніи ст. 612 и 3 пун. 630» — сказалъ это по слѣдующему поводу: предсѣдатель послѣ заявленія, что я считаю невозможнымъ продолжать защиту въ той послѣдовательности, которую считаю необходимою, замѣтилъ мнѣ: «прекратите ваше замѣчаніе, вы здѣсь не защищаете свое самолюбіе.» Тогда я просилъ занести въ протоколъ нарушеніе ст. 612 и 3 нун. 630, не излагая ихъ содержанія.
3) По возвращеніи суда въ залу послѣ сдѣланнаго предсѣдателемъ защитнику выговора, когда князь Урусовъ снова началъ было говорить, предсѣдатель по словамъ протокола, сказалъ: «позвольте, позвольте» и зазвонилъ. Защитникъ замолкъ и предсѣдатель сказалъ: «вы возвращаетесь къ тому же предмету; теперь лишаю васъ слова; я васъ предупреждалъ. Приглашаю васъ удалиться изъ залы засѣданія; дѣло рѣшится безъ вашихъ словесныхъ объясненій.» Князь Урусовъ замѣчаетъ, что предсѣдателемъ было сказано: «извольте удалиться, удалитесь.»
4) Передъ удаленіемъ князя Урусова изъ залы, предсѣдатель, по словамъ протокола, сказалъ ему: «милостивый государь, извольте замолчать.» Князь Урусовъ говоритъ, что словъ «милостивый государь» сказано не было, а слышно было одно слово «молчать!» Впрочемъ, относительно этого мѣста, въ самомъ протоколѣ сдѣлана оговорка однимъ изъ подписавшихъ его членовъ суда, г. Линдротомъ: «мнѣ помнится, замѣчаетъ г. Линдротъ, что предсѣдательствующій обратился къ защитнику съ такими словами: милостивый государь, извольте молчать (вмѣсто замолчать, какъ сказано въ протоколѣ).»
Безъ сомнѣнія, дѣло это будетъ въ скоромъ времени выяснено во всѣхъ подробностяхъ судомъ. Кто окажется въ немъ наиболѣе виновнымъ, князь ли Урусовъ или г. Арсеньевъ но вопросу о личныхъ столкновеніяхъ и о поведеніи ихъ относительно другъ друга — объ этомъ мы узнаемъ въ скоромъ времени положительно. Что же касается того, что г. Арсеньевъ дозволилъ себѣ продолжать засѣданіе но удаленіи защитника, то въ офиціальномъ органѣ министерства юстиціи уже появилась статья, доказывающая, что дѣйствія предсѣдателя въ этомъ отношеніи были совершенно неправильны. «Удаленіе защитника, говоритъ газета министерства, должно необходимо имѣть послѣдствіемъ пріостановку засѣданія, но опредѣленію о томъ суда. Исключеніе можетъ составить только одинъ случай, именно, когда подсудимый тутъ же, на судѣ, заявитъ желаніе защищаться лично, безъ защитника. Одновременно съ пріостановкою засѣданія, вслѣдствіе удаленія защитника, въ большей части случаевъ, должны послѣдовать и распоряженія предсѣдателя о назначеніи новаго защитится. Затѣмъ, въ этихъ случаяхъ присутствіе присяжныхъ засѣдателей должно быть распущено по домамъ такъ какъ вновь назначенному защитнику должно быть предоставлено достаточно времени для изученія дѣла и приготовленія къ защитѣ. При возобновленіи дѣла, слѣдовательно, должно быть составлено новое присутствіе присяжныхъ и возобновлено съ самаго начала судебное слѣдствіе.»
Какъ видно, удаленіе кн. Урусова изъ залы засѣданія не есть единственный примѣръ удаленія защитниковъ. «Московскія Вѣдомости» вспоминаютъ но этому поводу еще одинъ подобнаго же рода примѣръ, бывшій въ Москвѣ мѣсяца полтора назадъ. Производилось дѣло о пожарномъ служителѣ, обвинявшемся въ укрывательствѣ краденой на пожарѣ лампадки. Судебное слѣдствіе и пренія были уже окончены; стороны приступили къ препирательству о постановкѣ вопросовъ. Въ это время возникъ, но словамъ "Московскихъ Вѣдомостей, « запальчивый разговоръ между предсѣдавшимъ (г. Доноръ) и защитникомъ (г. Розенбергъ). Защитникъ просилъ включить въ число вопросовъ новый, который потомъ и былъ принятъ судомъ. Въ подтвержденіе своей просьбы, защитникъ сказалъ, что на содержаніи этого вопроса была основана вся сила защиты. Возражая ему, предсѣдатель спросилъ защитника, чѣмъ же онъ доказалъ въ своей рѣчи это основаніе. Въ этихъ словахъ заключалось сужденіе, которое могло подѣйствовать на присяжныхъ, а потому предсѣдатель, по роли своей на судѣ, не долженъ былъ его высказывать. Защитникъ счелъ нужнымъ просить о занесеніи словъ предсѣдателя въ протоколъ; но такъ какъ эта просьба послѣдовала уже по объявленіи вопросовъ, то предсѣдатель, опираясь на это, рѣшительно отказалъ въ просьбѣ защитника. Этотъ отвѣтъ предсѣдателя- защитникъ снова просилъ занести въ протоколъ, ссылаясь на статью закона, дающую право защитнику дѣлать замѣчанія о всякомъ дѣйствіи на судѣ. Но тогда предсѣдатель приказалъ судебному приставу предложить защитнику, не угодно ли ему будетъ оставить зало засѣданія; защитникъ, конечно, не могъ не повиноваться распоряженію предсѣдателя и немедленно вышелъ изъ залы; но вслѣдъ за тѣмъ немедленно подалъ въ сенатъ просьбу на предсѣдателя за превышеніе власти.
Другое дѣло, также обращающее на себя вниманіе, производилось около двухъ недѣль назадъ въ с.-петербургскомъ окружномъ судѣ; это — дѣло объ оскорбленіи купца Малькова г. Аскоченскимъ, редакторомъ издателемъ „Домашней Бесѣды.“ Кто хоть сколько нибудь знакомъ съ этимъ журналомъ, тотъ знаетъ, какихъ пріемовъ держалась и держится постоянно его редакція. Эти пріемы — обличительно-полемическіе, при чемъ г. Аскоченскій не скупите» на выраженія съ цѣлью заявить свою несомнѣнную благонамѣренность на ряду съ неблагонамеренностью его противника. Такъ случилось и съ г. Мальковымъ.
Въ 31-мъ выпускѣ «Домашней Бесѣды» за настоящій годъ напечатана статья подъ заглавіемъ: «Заявленіе алтайскихъ миссіонеровъ къ покровителямъ и членамъ ревнителямъ миссіонерскаго общества.» Въ этой статьѣ взводится обвиненіе на Совѣтъ Общества за то, что онъ, будучи извѣщенъ о неблагонадежности г. Малькова, не обратилъ на это заявленіе никакого вниманія, но еще оскорбился на начальника миссіи. «Передъ лицомъ всѣхъ васъ, пишутъ приславшіе заявленіе три іеромонаха, пять священниковъ и одинъ дьяконъ, заявляемъ, что Мальковъ дѣйствительно человѣкъ неблагонадежный, недобросовѣстный, и что его пребываніе въ миссіи вредно для миссіонерскаго дѣла.» Къ этимъ словамъ г. Аскоченскій, но обыкновенію, дѣлаетъ свое собственное примѣчаніе слѣдующаго рода: «Мы имѣемъ множество поразительныхъ фактовъ, указывающихъ крайнюю недобросовѣстность этого прошлеца Малькова, лично намъ извѣстнаго съ 1861 года. Въ случаѣ надобности мы ихъ опубликуемъ. А между тѣмъ этому Малькову совѣтъ назначаетъ на путевые издержки отъ Томска до Петербурга 182 рубля и ему же въ счетъ перерасходованныхъ будто бы на нужды удалинской общины 291 р. 75 кои.» Далѣе, въ заявленіи іеромонаховъ, священниковъ и дьякона говорится: «секретарь общества, за обнаруженіе правды о Мальковѣ, грозилъ начальнику миссіи судомъ, смѣною и заключеніемъ въ монастырь.» Здѣсь опять г. Аскоченскій прибавляетъ отъ себя слѣдующія слова: «Каково?! секретарь позволяетъ себѣ угрожать архимандриту! Храбрый, должно быть, человѣкъ!»
Г. Аскоченскій, начиная оправдываться послѣ нѣсколькихъ словъ, сказанныхъ въ свою защиту г. Мальковымъ, прежде всего заявилъ, что журналъ его издается подъ предварительною цензурою, которая ничему предосудительному не даетъ появиться въ печати; поэтому онъ убѣжденъ, что судъ не станетъ входить въ обсужденіе существа дѣла. Тѣмъ не менѣе онъ началъ подробно излагать тѣ основанія, которыя, по сто мнѣнію, давали ему полное право какъ напечатать письмо трехъ іеромонаховъ, пяти священниковъ и одного дьякона, такъ и высказать свое личное мнѣніе о г. Мальковѣ. «Въ теченіи десятилѣтней моей практики на журнальномъ поприщѣ, заключилъ г. Аскоченскій, я всегда держался строго-православной, русской религіи, чистаго русскаго духа и писалъ то, что соотвѣтствовало совѣсти.»
Однакожъ, въ глазахъ суда эти заслуги не показались на столько великими, чтобы давать право г. Аскоченскому публично оскорблять человѣка. Судъ призналъ г. Аскоченскаго виновнымъ въ оскорбленіи Малькова печатно, выраженіями: "прошлецъ, " «недобросовѣстный» и т. п., и потому приговорилъ: подвергнуть его, Аскоченскаго, двухнедѣльному домашнему аресту и штрафу въ размѣрѣ двадцати-пяти рублей.
Мы предаемъ важное значеніе этому дѣлу и думаемъ, что оно будетъ имѣть не малое вліяніе на облагороженіе нашихъ литературныхъ обычаевъ. Въ послѣдніе три-четыре года инсинуація была хроническимъ недугомъ нашей журналистики. Подъ покровомъ собственной благонамѣренности, редакторы нѣкоторыхъ газетъ и журналовъ позволяли себѣ такія выходки противъ ненравящихся имъ лицъ, что ставили ихъ въ совершенно-безвыходное положеніе, лишая даже возможности оправдываться. Гласный судъ, конечно, положитъ конецъ подобнымъ пріемамъ, начало чего мы и видимъ въ дѣлѣ г. Аскоченскаго.
Третье дѣло производилось въ Сенатѣ: о взысканіи бывшимъ содержателемъ Екатерингофскаго воксала убытковъ съ петербургскаго оберъ-полиціймейстера, понесенныхъ имъ вслѣдствіе неправильнаго распоряженія генералъ-лейтенанта Трепова. Это уже не первое дѣло въ нашей судебной практикѣ но взысканію частными лицами убытковъ съ начальствующихъ лицъ. Первымъ было дѣло обратившее на себя всеобщее вниманіе, по жалобѣ содержателя типографіи Куколь-Яснопольскаго съ генералъ-майора Чебыкина, бывшаго старшимъ инспекторомъ типографій, литографій и книжной торговли. Г. Чебыкинъ нанесъ г. Куколь-Яснопольскому убытки тѣмъ, что явившись въ его типографію для провѣрки количества находящагося въ ней шрифта, смѣшалъ большую его часть, отчего и сдѣлалъ ее негодною къ дальнѣйшему употребленію. Г. Куколь-Яснонольскій началъ искъ, обратившись въ Судебную Палату, въ которой на этотъ случай составилось особое присутствіе изъ мѣстнаго губернатора, двухъ членовъ судебной палаты, предсѣдателя казенной палаты и управляющаго палатою государственныхъ имуществъ и г. оберъ-полиціймейстера, какъ ближайшаго начальника отвѣтчика. Хотя прокуроръ судебной палаты далъ заключеніе въ пользу Куколь-Яснопольскаго, но Палата все-таки отказала ему въ искѣ. Тогда онъ обратился съ жалобою въ Сенатъ, который и рѣшилъ дѣло въ его пользу, присудивъ г. Чебыкина къ уплатѣ опредѣленнаго количества убытковъ. Намъ неизвѣстно, когда именно началъ свой искъ г. Петровъ, бывшій содержатель Екатерингофскаго воксала; но думаемъ, что его побудилъ начинать дѣло успѣхъ г. Куколь-Яснопольскаго. Между тѣмъ въ этихъ дѣлахъ нѣтъ ничего общаго, такъ что изъ проигрыша дѣла г. Петровымъ вовсе нельзя заключать о трудности начинать дѣла противъ административныхъ лицъ, если дѣйствія ихъ дѣйствительно сопровождались "нерадѣніемъ, неосмотрительностью или медленностію, " какъ сказано въ 1376 ст. Устава гражд. судопроизводства.
Сущность жалобы г. Петрова заключается съ слѣдующемъ: генералъ-лейтенантъ Треповъ запретилъ производить въ Екатерингофскомъ воксалѣ трактирную торговлю послѣ 12 часовъ ночи, а также имѣть музыку и разнаго рода увеселенія. Между тѣмъ но контракту, заключенному Петровымъ съ петербургскою распорядительною думою, ему предоставлено было право производить торговлю въ Екатерингофскомъ воксалѣ во всякое время, и независимо отъ того имѣть музыку, давать танцовальные вечера, маскарады и увеселенія всякаго рода. Вслѣдствіе упомянутаго распоряженія г. оберъ-полиціймейстера, г. Петровъ обратился въ Распорядительную Думу съ просьбою о возстановленіи предоставленнаго ему права. Дума обратилась къ оберъ-полиціймейстеру, но ходатайство ея осталось безъ всякаго результата, такъ какъ генералъ-лейтенантъ Треповъ, объяснилъ; что его распоряженіе о превращеніи въ Екатерингофскомъ воксалѣ торговли послѣ 12 часовъ и проч. основано на Высочайшемъ повелѣніи отъ 14 іюля 1866 года, которымъ производство торговли въ трактирахъ, а также содержаніе музыки и увеселеній всякаго рода ограничено было для всѣхъ трактирныхъ заведеній. Дѣйствительно, вмѣстѣ съ этимъ, высшему полицейскому начальству предоставлено право дѣлать исключеніе для содержателей болѣе благонадежныхъ; но это уже зависитъ отъ личнаго усмотрѣнія оберъ-полиціймейстера, въ примѣненіи котораго онъ не обязанъ руководствоваться какими нибудь правилами. Полицейская власть, на основаніи Высочайшаго повелѣнія, предписала екатерингофскому воксалу закрываться въ 12 часовъ; затѣмъ г. оберъ-полицеймейстеръ имѣлъ въ виду данныя относительно неблагонадежности г. Петрова и не сдѣлалъ, на основаніи предоставленнаго ему права, исключенія изъ общаго правила въ пользу г. Петрова. Такимъ образомъ, дѣйствія высшей полицейской власти представляются въ настоящемъ случаѣ основанными на буквѣ закона, избавляющаго ее отъ всякой отвѣтственности. Конечно, г. Петровъ понесъ убытки, но за нихъ онъ не могъ претендовать на г. оберъ-полицеймейстера. Контрактъ его, заключенный съ петербургской думой, долженъ считаться нарушеннымъ, но опять не вслѣдствіе распоряженія со стороны полицейской власти. Естественно, что сенатъ въ искѣ г. Петрову отказалъ, возложивъ на него и судебныя издержки по настоящему дѣлу.
Но повторяемъ, неудача г. Петрова не можетъ служить доказательствомъ трудности взыскивать съ административныхъ властей убытки, въ тѣхъ случаяхъ, когда эти убытки произошли дѣйствительно по винѣ администраціи. Дѣло г. Куколь-Яснопольскаго служитъ лучшимъ тому доказательствомъ.