Владиславъ Александровичъ Озеровъ.
Біографическій очеркъ съ критическимъ обзоромъ его литературной дѣятельности.
править
Владиславъ Александровичъ Озеровъ родился въ с. Казанскомъ, Тверской губ., Зубцовскаго уѣзда, принадлежавшемъ его отцу. Дѣтство его прошло при неблагопріятныхъ условіяхъ, такъ какъ онъ рано лишился матери, и отецъ вступилъ во второй бракъ. Воспитаніе онъ получилъ французское, такъ что первое стихотвореніе, написанное имъ, было на этомъ языкѣ. Вскорѣ его отвезли въ Сухопутный Шляхетскій кадетскій корпусъ, подобно многимъ русскимъ писателямъ того времени. По выходѣ изъ корпуса, Озеровъ служилъ въ военной службѣ и даже былъ въ дѣйствующей арміи во время турецкой войны, лично участвовавъ во взятіи Бендеръ Потемкинымъ въ 1789 году. Затѣмъ, нѣкоторое время состоялъ адъютантомъ при директорѣ шляхетскаго корпуса Ангальтѣ, а потомъ перешелъ на службу въ лѣсной департаментъ, и здѣсь, объѣзжая лѣса Симбирской и Казанской губерній, своею неподкупной честностью успѣлъ доставить казнѣ весьма значительныя выгоды, за что и награжденъ былъ чиномъ генералъ-маіора.
На литературное поприще Озеровъ выступилъ въ 1794 г., вольнымъ стихотворнымъ переводомъ ироиды Колярдо: «Элоиза къ Абеляру»; за ироидой послѣдовали четыре оды, четыре басни и семь посланій, гимновъ, отрывокъ изъ Расиновой Гофоліи и пр. Эти первые опыты, отличаясь гладкостью стиха и довольно изящной формой, не били отмѣчены никакими особыми достоинствами. Родъ поэтическихъ произведеній, окружавшихъ имя Озерова необыкновеннымъ блескомъ и славой въ глазахъ его современниковъ, была трагедія, въ которой рѣзко обозначился переходъ отъ традицій чистаго псевдо-классцизма къ идеаламъ романтики съ преобладаніемъ сантиментализма. Послѣдній явился прямымъ послѣдствіемъ нѣкоторыхъ обстоятельствъ личной жизни поэта. Сильная и несчастная любовь къ замужней женщинѣ, которая не могла быть подругой его жизни, послужила основнымъ стимуломъ его элегическаго настроенія, которымъ запечатлѣны всѣ его произведенія. Это основное настроеніе впослѣдствіи усилилось еще подъ вліяніемъ рѣзкихъ нападокъ его завистниковъ и недоброжелателей, о которыхъ Жуковскій, въ своемъ стихотвореніи на смерть Озерова, говоритъ:
Чувствительность его сразила,
Чувствительность, которой сила Мойны душу создала,
Пѣвцу погибелью была…
Первою трагедіей Озерова была: «Смерть Олега Древлянскаго», представленная на петербургской сценѣ въ 1798 г. Этотъ первый опытъ нашего драматурга написанъ въ стилѣ Княжнина и отличается болѣе его недостатками, чѣмъ его достоинствами. Слѣдующая затѣмъ трагедія: «Эдипъ въ Аѳинахъ», составляющая частью переводъ и частью передѣлку пьесы французскаго драматурга Дюсси (1733—1816), рѣшительно выдвинула Озерова изъ ряда современныхъ ему драматурговъ. При появленіи своемъ на сценѣ, она поразила всѣхъ изяществомъ формы, блескомъ поэтическаго стиха, полнаго гармоніи, силы чувствъ и огня. Трагедія надолго стала любимѣйшею пьесою публики: цѣлые монологи заучивались наизусть и произносились въ обществѣ на вечерахъ и собраніяхъ. Автора носили на рукахъ, прославляли на всѣ лады, сбирали по подпискѣ деньги, чтобы выбить медаль въ честь автора «Эдипа» и тѣмъ увѣковѣчить его имя. Основа трагедіи «Эдипъ въ Аѳинахъ» взята изъ классической ѳивской легенды о царѣ Лаіѣ и сынѣ его Эдипѣ. Вотъ эта легенда, какъ она изложена въ трагедіяхъ Софокла Эдипъ царь, Эдипъ въ Колоннѣ и Антигона:
Городъ Ѳивы пораженъ страшной моровой язвой. Въ бѣдственномъ положеніи своего народа принимаетъ горячее, сердечное участіе царь ѳивскій Эдипъ. Между тѣмъ, Дельфійскій оракулъ возвѣщаетъ, что моровая язва прекратится не прежде, какъ будетъ наказанъ убійца царя Лаія, которому наслѣдовалъ Эдипъ. Послѣдній даетъ всенародно торжественную клятву непремѣнно отыскать виновника и предать его заслуженной казни. И вотъ, мало-по-малу, начинаетъ раскрываться несчастная судьба Эдипа. Призванный для раскрытія преступника прорицатель Тирезій объявляетъ, что преступникъ этотъ самъ Эдипъ; но словамъ его не повѣрили, признавъ ихъ клеветой и злобными происками враговъ царя Эдипа. Вскорѣ изъ бесѣды со своей женой Іокастой, которая была вдовой Лаія, онъ узнаетъ обстоятельства, при которыхъ совершено было убійство Лаія, и припоминаетъ, что самъ онъ, при совершенно тождественныхъ обстоятельствахъ, учинилъ убійство. Сомнѣнія начинаютъ закрадываться въ душу Эдипа, но отъ совершенной увѣренности его удерживаетъ пока одно обстоятельство. И ему самому, да и всѣмъ извѣстно, что онъ сынъ коринѳскаго царя Полиба, тогда какъ, по предсказанію оракула, Лаія долженъ былъ убить его собственный сынъ. Слѣдовательно, убійцей Лаія не можетъ быть Эдипъ. Правда, Іокаста сказываетъ, что у нея отъ Лаія былъ сынъ, но, по приказанію отца, его занесли куда-то на неприступную гору, и онъ тамъ погибъ еще младенцемъ. Въ это время, является посолъ отъ коринѳянъ съ предложеніемъ Эдипу занять престолъ, освободившійся за смертью Полиба. Посолъ, между прочимъ, открываетъ, что Полибъ и супруга его Меропа не истинные родители Эдипа, а только его воспитатели, что онъ взятъ былъ изъ рукъ какого-то пастуха, пасшаго стада подлѣ горы Кнееронской. Чтобы провѣрить это сообщеніе, призываютъ того самого пастуха, который передалъ сына даря Лаія одному коринѳянину, и онъ подтверждаетъ все разсказанное посломъ. Оказывается, что Лаій и Іокаста, напуганные предсказаніемъ, по которому ихъ сынъ долженъ убить своего отца и жениться на своей матери, чтобы избѣгнуть столь ужаснаго преступленія, рѣшились отдать младенца пастуху, что бы онъ умертвилъ его; пастухъ же изъ жалости къ неповинному ребенку спасъ ему жизнь, отдавъ на руки коринѳянину. Такимъ образомъ, Эдинъ узнаетъ, что онъ убійца своего отца, мужъ родной матери и братъ своихъ сыновей. Неслыханный, хотя и неумышленный злодѣй, въ порывѣ отчаянія, выкалываетъ себѣ глаза, бросаетъ престолъ и въ одеждѣ странника, руководимый своими дочерьми Антигоной и Истменой, отправился странствовать по свѣту. Свергнувъ его съ престола, сынъ Эдипа Полиникъ провозгласилъ себя ѳивскимъ царемъ; но братъ Полдника Этеоклъ, соединившись съ Креономъ, составилъ заговоръ противъ узурпатора и самого его прогналъ изъ Ѳивъ. Началась борьба между братьями изъ-за обладанія ѳивскимъ престоломъ, которая перешла вскорѣ въ открытую войну. Оракулъ предсказалъ, что побѣдителемъ въ этой войнѣ останется тотъ, на чью сторону перейдетъ Эдипъ. Судьба сжалилась надъ Эдипомъ, Позволила ему умереть тихо и спокойно и опредѣлила, что смерть его послужитъ условіемъ побѣды для того народа, земля котораго будетъ ему могилой. Эдинъ, изнуренный годами и страданіями, приходитъ въ Аттику, въ окрестности небольшого селенія Колонна и останавливается въ рощѣ, посвященной Эвменидамъ. Въ этой сторонѣ ему суждено найти пристанище и конецъ жизни. Креонъ убѣждаетъ Эдипа перейти въ Ѳивы и принять въ борьбѣ сторону Этеокла; по Эдитъ отказывается. Возмущенный этимъ отказомъ, Креонъ отнимаетъ у Эдипа дочерей; но Тезей, царь Аѳинскій, возвращаетъ ихъ Эдипу и проситъ у него позволенія представить человѣка, который умоляетъ съ сокрушеннымъ сердцемъ боговъ дать ему возможность увидѣть Эдипа. Эдипъ догадывается, что это долженъ быть Полиникъ; онъ не хочетъ и видѣть Полиника и если соглашается допустить его К7і себѣ, по просьбѣ любимой дочери своей Антигоны, то только для того, чтобы произнести надъ нимъ проклятіе. «Не ты ли, злодѣй, выгналъ своего отца, не ты ли довелъ меня до нищенства?… И не будь у меня этихъ двухъ дочерей, — я умеръ бы съ голода, и все отъ твоей вины… Нѣтъ, не видать тебѣ никогда Ѳивскихъ стѣнъ, которыя ты идешь осаждать! Оба вы съ братомъ твоимъ погибнете подъ этими стѣнами, плавая одинъ въ крови другого. Вотъ проклятіе, которое я произношу надъ вами, чтобы научить васъ какъ уважать тѣхъ, кому вы обязаны жизнью, и не презирать вашего отца, потому что онъ слѣпъ и немощенъ». За этимъ проклятіемъ послѣдовалъ громъ, и Эдина не стало. Этеоклч" и Полиникъ, по предсказанію Эдипа, дѣйствительно погибли въ междоусобной войнѣ подъ стѣнами Ѳивъ. Креонъ издалъ повелѣніе, чтобы никто не смѣлъ хоронить трупъ Полиника, какъ врага отечества, но Антигона, несмотря на всѣ убѣжденія Исмены покориться этому повелѣнію, похоронила Полиника, по любви къ брату, слѣдуя не царскому закону, а закону, начертанному самою природою въ сердцѣ человѣческомъ, и, какъ преступница, предана смерти. Такъ погибъ, по волѣ судьбы, весь родъ Эдипа. Изъ этой легенды Софоклъ составилъ свою трагедію.
Трагедія Озерова представляетъ передѣлку второй части трилогіи Софокла: «Эдипъ въ Колонѣ», въ обработкѣ французскаго трагика Дюсси. Дюсси былъ писатель сантиментальнаго направленія, и этимъ характеромъ проникнуто все содержаніе трагедіи какъ французскаго, такъ и русскаго писателя. Все міросозерцаніе античной легенды, строгія и величавыя лица, дѣйствующія въ ней, какъ орудія неумолимой судьбы, утратили свой характеръ и явились нѣжными и чувствительными. У Софокла Эдипъ изображается, какъ величайшій преступникъ; но по смыслу греческой легенды, этотъ величайшій преступникъ невиновенъ: его преступленіе — дѣло судьбы, проклятіе которой тяготѣло надъ всѣмъ домомъ Лайя. Не признавая себя виновнымъ, Эдипъ спокойно говоритъ о своихъ преступленіяхъ и сурово относится къ своимъ дѣтямъ, которыя возстали противъ него, и также покойно изрекаетъ имъ свое проклятіе. Но у Дюсси и Озерова Эдипъ является глубоко сознающимъ всю тяжесть своихъ преступленій и совершенно отвѣтственнымъ предъ своею совѣстью. Вмѣсто суроваго и строгаго отца-старца, у Дюсси является слабый, страдающій, чувствительный старецъ; у него нѣтъ того ожесточенія противъ дѣтей, какъ у Софокла: онъ невольно уступаетъ Антигонѣ, умоляющей простить брата Полиника. Смерть Эдипа у Софокла облечена покровомъ тайны: могила его должна остаться ни для кого неизвѣстной; у Дюсси нѣтъ этой таинственности: Эдипъ умираетъ подъ ударами грома. Измѣненъ у Дюсси и характеръ Антигоны. Въ Антигонѣ Софокла представленъ типическій образецъ дочери, любящей своего отца; кротость и добродушіе и, въ тоже время строгость составляютъ ея отличительныя черты. Она говоритъ мало; въ ея любви и преданности нѣтъ ничего восторженнаго, потому что любовь и преданность составляютъ у нея долгъ. Когда Эдипъ умеръ, зритель видитъ Антигону на колѣняхъ; склонивъ голову на грудь, она оплакиваетъ того, кто взятъ изъ міра богами. Теперь она должна была примирить враждующихъ между собою братьевъ, и она отправляется въ Ѳивы, гдѣ ее ожидаютъ новыя бѣдствія. Креонъ обвиняетъ ее съ нарушеніи его постановленія, запрещающаго хоронить Полиника, но это повелѣніе противно закону природы, начертанному въ сердцѣ человѣка. Изъ такого величаваго образа у Дюсси вышла слабая, сантиментальная дѣвушка, многорѣчивая и плаксивая. Она говоритъ длинныя рѣчи о своихъ обязанностяхъ по отношенію къ своему старому и слѣпому отцу.
Трагедія Озерова открывается, на полѣ, передъ Аѳинами, хоромъ народа къ Аѳинскому царю Тезею. Является ѳивскій посланникъ Креонъ и предлагаетъ Тезею вступить въ союзъ съ Этеокломъ противъ Полинина, который осадилъ Ѳивы съ семью вождями. Но Тезей отказывается отъ этого предложенія, не желая жертвовать жизнью подданныхъ для защиты чужихъ царствъ: а за цѣлость своего царства онъ не боится. Это составляетъ содержаніе перваго дѣйствія. Второе дѣйствіе происходитъ на томъ же полѣ, около храма Эвменидъ, Здѣсь Эдипу богами было суждено найти успокоеніе отъ своихъ продолжительныхъ физическихъ и нравственныхъ страданій. Между Эдипомъ и Антигоной происходитъ разговоръ, въ которомъ обрисовывается характеръ душевнаго состоянія и взаимныхъ отношеній слѣпца отца и его дочери. Граждане аѳинскіе, узнавъ, что въ ихъ страну пришелъ гонимый судьбою и проклятый всѣми Эдипъ, просятъ его немедленно удалиться. Въ горести Антигона обращается къ аѳинскому царю Тезею и проситъ его принять ея несчастнаго отца подъ свою защиту. Тезей соглашается на ея просьбу и принимаетъ Эдипа. Меясду тѣмъ, Креонъ, узнавъ, что судьбою опредѣлено, чтобы могила Эдипа сдѣлалась залогомъ счастья и благоденствія для той страны, гдѣ онъ будетъ похороненъ, хочетъ похитить Эдипа и увезти его въ Ѳивы, а Антигону принести въ жертву, требуемую Эвменидами; сыновей же Эдипа погубить во взаимной враждѣ и, послѣ нихъ, занять ѳивскій престолъ. Но Эдипъ уже давно знаетъ коварный нравъ Креона и, предвидя его злобныя интриги, отказывается отъ предложенія отправиться съ нимъ въ Ѳивы. Онъ приходитъ въ негодованіе, когда Креонъ сказалъ, что онъ долженъ разстаться съ Антигоной. Не видя возможности убѣдить Эдипа словами, Креонъ хочетъ увести его силой и приказываетъ воинамъ взять его. Въ это время, къ нимъ бросается Антигона и въ сильномъ монологѣ высказываетъ отчаянное свое положеніе. Является Тезей и, узнавъ о похищеніи Эдипа, отправляется въ погоню за Креономъ и возвращаетъ Эдипа. Во время отсутствія Эдппа, къ Антигонѣ, находившейся во дворцѣ Тезея, явился Полиникъ и упросилъ Антигону обратиться къ отцу и вымолить у него прощеніе ему. Судьбою опредѣлено было, чтобы при осадѣ Ѳивъ побѣда останется за тѣмъ изъ братьевъ, на сторону котораго перейдетъ Эдипъ. Но Эдипъ, уступивъ просьбѣ Антигоны допустить Полинина къ себѣ, не могъ простить его и перейти на его сторону въ борьбѣ съ Этеокломъ. Между тѣмъ, народъ Аѳинскій, считая причиною всѣхъ бѣдствій страны то, что въ ней поселился проклятый богами и людьми Эдипъ, потребовалъ, чтобы для умилостивленія боговъ была принесена въ жертву дочь его Антигона. Невыразимо поразило Эдипа это жестокое требованіе, но Антигона покорно соглашается на него, если аѳиняне успокоятъ ея отца. Но въ то время, какъ жрецы готовятся совершить обрядъ жертвоприношенія, прибѣгаетъ въ храмъ Полиннкъ и хочетъ заколоть себя, вмѣсто Антигоны, но его останавливаетъ Эдипъ и, выслушавъ его глубокое раскаяніе во всѣхъ злодѣяніяхъ, прощаетъ его и требуетъ, чтобъ его самого принесли въ жертву Эвменидамъ, такъ какъ онъ самъ служитъ виною всѣхъ бѣдствій страны. Но когда Эдипа уже повели къ алтарю, приходитъ въ храмъ Тезей вмѣстѣ со взятымъ въ плѣнъ Ереономъ и говоритъ, что такъ какъ виною всѣхъ бѣдствій служитъ Креонъ, который воздвигъ междоусобія въ странѣ, разссоривъ братьевъ и внушивъ имъ изгнать отца, то онъ и долженъ быть принесенъ въ жертву Эвменидамъ. Небесный громъ поражаетъ Креона и утверждаетъ справедливый приговоръ Тезея.
Такимъ образомъ, окончаніе трагедіи Озерова отличается отъ Эдина Софокла, у котораго Эдипъ умираетъ таинственною смертію, его могила остается никому неизвѣстною, и отъ Эдипа Дюсси, у котораго Эдипъ умираетъ подъ ударами грома. Въ трагедіи Озерова, вмѣсто Эдипа, умираетъ Креонъ, о которомъ извѣстно, что онъ царствовалъ въ Ѳивахъ послѣ Этеокла и Полиника. Кромѣ Дюсси, на трагедіи Озерова видно вліяніе оперы Саккини: «Эдипъ въ Колонѣ». Все первое явленіе перваго дѣйствія, въ которомъ заключается разговоръ Эдипа съ Антигоной, почти буквально заимствовано оттуда. Несмотря на указанные недостатки, "Эдипъ въ Аѳинахъ "Озерова у современниковъ пользовался великимъ уваженіемъ. Причина этого заключалась, конечно, прежде всего, въ самомъ сюжетѣ трагедіи — величавомъ и чрезвычайно интересномъ мнеѣ объ Эдипѣ, въ которомъ много общеинтересныхъ общечеловѣческихъ чертъ, а потомъ въ необыкновенно симпатичномъ изображеніи характеровъ Эдипа и Антигоны и вообще въ изложеніи всего сюжета. Правда, это изложеніе сдѣлано подъ вліяніемъ тогдашняго сантиментальнаго направленія, вслѣдствіе котораго самые характеры и духъ трагедіи потеряли свой строгій характеръ и приблизились къ современнымъ литературнымъ типамъ: но, можетъ быть, потому они особенно и нравились современникамъ, которые находили въ нихъ глубоко чувствительныя и нѣжныя свойства.
Первый блестящій успѣхъ увлекъ Озерова и склонилъ къ дальнѣйшей дѣятельности на томъ же поприщѣ. И вотъ въ слѣдующемъ году, на сценѣ является новая его трагедія: «Фингалъ», содержаніе которой было заимствовано изъ Оссіановскихъ поэмъ въ изложеніи Макферсона, которыя, еще въ концѣ XVIII вѣка, ввели въ моду во всѣхъ литературахъ мрачный оссіановскій колоритъ поэтическихъ произведеній. Это пристрастіе къ Оссіану, которое было первымъ шагомъ на переходѣ отъ сантиментализма къ чистымъ формамъ романтизма, нашло себѣ весьма полное выраженіе въ новой трагедіи Озерова. Чтобы познакомиться съ первоисточникомъ этого произведенія Озерова, отсылаемъ интересующихся къ III выпуску второй серіи нашей Библіотеки, въ которомъ помѣщенъ полный русскій переводъ Оссіановской поэмы «Фингалъ», фабула которой послужила содержаніемъ новой трагедіи нашего драматурга. Съ поэмой Оссіана Озеровъ познакомился, по всей вѣроятности, по переводу Кострова, появившемуся еще въ Екатерининскую эпоху. Уже въ Державинѣ замѣтно сочувствіе къ героямъ этихъ пѣсенъ; но между всѣми героями Оссіана особенно привлекаетъ къ себѣ симпатію Фингалъ, который во всей Оссіановой поэзіи играетъ роль сѣвернаго Ахиллеса. Его-то Озеровъ и выбралъ героемъ своей трагедіи. Владыка Морвены, Фингалъ, побѣдитель Локлинскаго даря Старна, убилъ сына его Тоскара и самого его взялъ въ плѣнъ. Послѣ окончанія войны, Старнъ получилъ свободу, но затаилъ въ душѣ мысль, при первомъ удобномъ случаѣ, отомстить Фингалу за свой плѣнъ и за убіеніе сына. Между тѣмъ, дочь Старна Мойна страстно влюбилась въ Фингала, который также увлекся ея красотой и предложилъ ей свою руку. Старнъ и вздумалъ воспользоваться этимъ случаемъ. Онъ соглашается на предложеніе Фингала, имѣя въ виду убить его въ то время, какъ онъ пріѣдетъ къ нему для совершенія брака. Трагедія начинается хоромъ бардовъ и локлинскихъ дѣвъ, прославляющихъ силу и могущество красоты, которая побѣждаетъ всѣхъ непобѣдимыхъ на войнѣ героевъ и, въ частности, обаятельное могущество Мойны, которая побѣдила сердце непобѣдимѣйшаго героя Фингала. Является Фингалъ и, обращаясь къ Старну, высказываетъ ему всю любовь, которую онъ питаетъ къ Мойнѣ. Старнъ говоритъ, что онъ вѣритъ его чувству, но желаетъ, чтобы, по обычаю страны, бракъ былъ совершенъ въ храмѣ боговъ. Фингалъ готовъ исполнить это; затѣмъ молодые люди взаимно передаютъ другъ другу свою любовь. Но когда Фингалъ и Мойна явились въ храмъ Одина, верховный жрецъ, по наущенію Старна, сказалъ, что Мойна не можетъ быть супругою убившаго ея брата Фингала, пока Фингалъ не совершитъ торжественной тризны по Тоскарѣ и на его могилѣ не примирится съ его тѣнью. Фингалъ не хотѣлъ это сдѣлать и вступилъ съ жрецомъ въ жаркій споръ; но сторону жреца принялъ Старнъ, и Фингалъ долженъ былъ согласиться совершить тризну по Тоскарѣ. Во время тризны, Старнъ предложилъ Фингалу отдать свой мечъ въ награду побѣдителю въ играхъ, и Фингалъ отдалъ не только свой мечъ, но и боевой рогъ. Когда Фингалъ остался безоруженъ, по знаку Старна на него бросились воины, чтобы убить его; но онъ увидѣлъ мечъ, висѣвшій надъ могилой Тоскара, схватилъ его и началъ защищаться. Старнъ, видя, что воины испугались, самъ съ мечемъ бросился на Фингала; но, въ это время, Мойна явилась спасти Фингала съ отрядомъ его воиновъ. Старнъ въ бѣшенствѣ поражаетъ своимъ мечемъ Мойну и самъ закалывается. Фингалъ, увидя Мойну умирающей, хочетъ также умертвить себя, но бардъ Фингаловъ Уллинъ останавливаетъ его, напомнивъ, что онъ долженъ хранить свою жизнь для блага своего народа. Непобѣдимая храбрость и мужество, честный и благородный характеръ Фингала, по своей прямотѣ не подозрѣвавшаго злобныхъ и хитрыхъ козней Сгарна, и потому довѣрившаго его обманчивымъ рѣчамъ, нѣжное, чувствительное сердце Мойны чрезвычайно трогали зрителей трагедіи, особенно когда роль Мойны играла талантливая артистка Семенова. Трагедія «Фингалъ» написана въ 3-хъ дѣйствіяхъ, вмѣсто прочно установленныхъ классической теоріей пяти. Это первый примѣръ нарушенія этой теоріи, за что Озерову и пришлось выдержать немало нападокъ и упрековъ со стороны современныхъ критиковъ. Вотъ отзывъ Вяземскаго объ этой трагедіи: «Въ трагедіи: „Фингалъ“ одно только трагическое лицо: Старнъ. Сынъ его Тоскаръ убитъ былъ Фингаломъ, и всѣ чувства родительскія, нѣжная любовь къ сыну, сѣтованіе о немъ, соединились въ одно — въ желаніе мести. Фингалъ, побѣдитель и убійца Тоскара, влюбленъ въ его сестру Мойну, которая отвѣчаетъ его страсти. Старнъ скрываетъ свое негодованіе отъ дочери нераздѣляющей ненависти къ побѣдителю его сына, и, вмѣсто обѣщаннаго брачнаго торжества, хочетъ принести Фингала въ жертву своей мести на холмѣ надгробномъ Тоскара. Вотъ она трагическая сторона поэмы Озерова. Онъ съ искусствомъ умѣлъ противопоставить мрачному и злобному Старну, таящему во глубинѣ печальной души преступные замыслы, взаимную и простосердечную любовь двухъ чадъ природы, искренность Мойны, благородство и довѣрчивость Фингала. Онъ сочеталъ въ одной картинѣ свѣжія краски добродѣтельной страсти, владычествующей прелестью очарованія своего въ сердцахъ невинныхъ, съ мрачными красками угрюмой кровожаднѣйшей мести, и хитрость злобной старости съ довѣрчивою смѣлостью добродѣтельной молодости».
Въ 1807 году, когда уже приближалась война Россіи съ Наполеономъ, Озеровъ, въ трагедіи «Дмитрій Донской», воскресилъ борьбу Россіи съ Мамаемъ и знаменитую Куликовскую битву. Вотъ содержаніе этой трагедіи. Въ шатрѣ великаго князя Московскаго происходитъ совѣщаніе всѣхъ князей, собравшихся на битву съ Мамаеміі. Всѣ князья совѣтуютъ Димитрію не принимать посла Мамая, приславшаго съ требованіемъ дани; только старый князь Бѣлозерскій, боясь пораженія, совѣтуетъ заплатить дань Мамаю, чтобы сохранить миръ и спокойствіе въ Россіи. На такой совѣтъ Димитрій отвѣчаетъ, что «лучше смерть въ бою, чѣмъ миръ принять безчестной». Однакожъ, онъ приказалъ привести посла Мамая и на его гордую рѣчь, исполненную угрозъ, сказалъ, что хану русскіе, взамѣнъ дани, принесутъ «мечи булатные и стрѣлы каленыя». Въ совѣщаніи положено было, на другой день, рано утромъ, напасть на татаръ, и самъ Димитрій рѣшился итти во главѣ своего войска, и когда князь Бѣлозерскій сталъ останавливать его, совѣтуя поберечь себя; онъ сказалъ, что долгъ его "въ день мира — судъ, и мужество въ день брани, и рѣшилъ объявить войску, что къ утру быть бою. Но, являясь такимъ твердымъ и мужественнымъ предъ князьями на совѣтѣ, онъ въ душѣ своей глубоко унываетъ и груститъ: " онъ, какъ нѣжный и чувствительный рыцарь, влюбленъ въ нижегородскую княжну Ксенію, невѣсту князя Тверского. Эта любовь такъ въ немъ сильна, что ей онъ приписываетъ свою твердость, вызвавшую его на битву съ Мамаемъ. Напрасно другъ его и наперсникъ всѣхъ его тайнъ Бренскій совѣтуетъ ему заглушить эту любовь не-во-время да и безъ надежды, потому что Ксенія уже обѣщана отцомъ ея князю Тверскому, и скоро прибудетъ въ станъ для вѣнчанія; Дмитрій остается непреклоненъ и хочетъ воспрепятствовать браку. Но такое насиліе оказывается не нужнымъ. Ксенія сама любитъ Димитрія и, прибивъ въ станъ, объявляетъ, что она не можетъ выйти за князя Тверского, которому отецъ ея обѣщалъ безъ ея согласія и объявляетъ объ этомъ и Димитрію, и князю Тверскому и, чтобы уничтожить ихъ ревность и раздоръ, который можетъ повести къ самымъ вреднымъ послѣдствіямъ во время войны съ татарами, хочетъ идти въ монастырь. Узнавъ объ этомъ, князь Тверской приходитъ въ неистовство и требуетъ, чтобы Димитрій своею властью заставилъ Ксенію выйти за него; въ противномъ случаѣ, онъ грозитъ удалиться изъ стана со своими полками. Когда Димитрій на это замѣтилъ, что онъ не позволитъ ни Ксеніи сдѣлать насиліе, ни ему принудить ее къ насильному браку, то онъ возбуждаетъ противъ Димитрія всѣхъ князей, указывая имъ въ словахъ и поступкахъ его такое самовластіе, которое хуже татарскаго. Всѣ князья возстаютъ противъ Димитрія и, особенно князь Смоленскій, упрекающій его въ самовластіи. Князь Бѣлозерскій старается примирить всѣхъ князей съ Димитріемъ, онъ не видитъ другого средства свергнуть съ себя татарское иго, какъ въ соединеніи всѣхъ князей подъ властью одного, а Димитрія проситъ принудить Ксенію выйти за князя Тверского, указывая на то, что такъ назначилъ отецъ Ксеніи. Димитрій признаетъ тираніей порабощеніе дѣтей отцовской властью. Всѣ хотятъ уйти изъ стана. Наконецъ, Ксенія, чтобы, сдѣлавшись причиной раздора между князьями, не стать виною погибели отечества, соглашается выйти за князя Тверского. Но князь Димитрій, услышавъ ея слова, приходитъ въ бѣшенство, обнажаетъ мечъ и бросается на Тверского; въ это время Ксенія становится между ними и останавливаетъ Димитрія. Тверской зоветъ его на поле брани, чтобы тамъ своими подвигами доказать, «кто будетъ Ксеніи достоинъ болѣ». Отъ борьбы душевной Димитрій чувствуетъ себя слабымъ для того, чтобы руководить битвой, и проситъ Бренскаго замѣнить его и стать на его мѣсто подъ большимъ знаменемъ. Онъ снимаетъ съ себя цѣпь и проситъ передать ее Ксеніи. Въ послѣднемъ пятомъ дѣйствіи описывается побѣда надъ Мамаемъ. Является бояринъ и говоритъ: «Рука Всевышняго отечество спасла». Слѣдуетъ подробный разсказъ о битвѣ. Князя Димитрія долго не могли найти и думали, что онъ убитъ, но оказалось, что онъ былъ сильно раненъ, но остался живъ. Князья поздравляютъ его съ побѣдой и даютъ ему имя Донского. Князь Тверской, узнавъ о подвигахъ Димитрія, примиряется съ нимъ и самъ передаетъ ему Ксенію. Въ трагедіи, изображающей знаменитую Куликовскую битву, много историческихъ несообразностей. Герой ея изображенъ совершенно не вѣрно; это не тотъ бестрашный герой, какимъ изображаютъ его лѣтописи, и не тотъ смиренный князь, какимъ онъ представляется въ «Сказаніи о Мамаевомъ побоищѣ». Это рыцарь западныхъ рыцарскихъ поэмъ и романовъ, въ которыхъ герои, вовремя самой битвы, представляются занятыми непремѣнно любовными приключеніями. Герой Куликовской битвы влюбленъ въ нижегородскую княжну Ксенію: между тѣмъ, въ это время онъ былъ женатымъ, а Ксенія была невѣстою Тверского. Любовь его такъ овладѣла имъ, что ей приписывается то мужество и одушевленіе, съ какимъ онъ ополчился на Мамая, совершенно такъ, какъ въ рыцарскихъ романахъ, гдѣ герой избиралъ для себя даму сердца, во имя которой совершалъ свои подвиги. Онъ не можетъ ни о чемъ думать, кромѣ Ксеніи. Вмѣсто того, чтобы готовиться къ страшной бптвѣ съ Мамаемъ, онъ вступаетъ въ борьбу съ княземъ Тверскимъ изъ-за обладанія Ксеніей, ссорится со всѣми князьями до того, что всѣ хотятъ оставить его одного сражаться съ Мамаемъ. Пріѣздъ Ксеніи въ военный лагерь вѣнчаться съ Тверскимъ наканунѣ битвы также противорѣчитъ исторіи и древнимъ нравамъ. Но Ксенія оказывается умнѣе Димитрія: чтобы уничтожить раздоръ князей, столь гибельный для дѣла, она соглашается выйти за нелюбимаго князя Тверского. Всѣхъ выше является въ трагедіи другъ и совѣтникъ князя Димитрія Бренскій, котораго Димитрій во время битвы, послалъ вмѣсто себя на явную смерть. Бренскій и умный князь Бѣлозерскій своими совѣтами сдерживаютъ, во все время, раздоръ князей, произведенный въ станѣ ссорою Димитрія съ княземъ Тверскимъ. Не смотря, однакоже, на такія несообразности, трагедія принята была съ восторгомъ, весьма часто давалась на сценѣ ц вызывала громкія рукоплесканія. Причиною этого было то, что она написана была въ 1807 году, передъ войной съ Наполеономъ и удовлетворяла вполнѣ тогдашнему патріотическому настроенію общества. Многія мѣста трагедіи буквально потрясали стѣны театра отъ грома рукоплесканій, особенно когда ихъ произносилъ знаменитый актеръ Шушеринъ. Весьма много также увлекали въ этой трагедіи и современныя либеральныя разсужденія: о несвободномъ положеніи женщины въ семействѣ и особенно при выходѣ замужъ, о тяжелыхъ правахъ отцовъ надъ дѣтьми и т. д. Оцѣнивая Димитрія Донского, Вяземскій говоритъ: «Озеровъ, представившій Димитрія любовникомъ Ксеніи въ день битвы Донской, когда въ исторіи онъ является уже супругомъ великой княгини Евдокіи, пользовался свободою, законною принадлежностью искусства. Счастливъ былъ бы Озеровъ, еслибы довольствовался сею трагическою вольностью; но, увлеченный романическимъ воображеніемъ, онъ занесъ преступную руку на самый историческій характеръ Димитрія и унизилъ героя, чтобы возвысить любовника… Его Димитрій и въ самыхъ благородныхъ движеніяхъ своей души, и въ самомъ подвигѣ славы напоминаетъ намъ не великаго князя московскаго, но болѣе полуденнаго рыцаря среднихъ вѣковъ. Позволю себѣ и болѣе обвинить Озерова: невѣрный блюститель истины въ изображеніи историческаго Димитрія, не избѣгаетъ онъ справедливой укоризны и за Димитрія, созданнаго его воображеніемъ. Предупреждая, такъ сказать, обвиненіе критики, трагикъ влагаетъ въ уста Бренскаго, Бѣлозерскаго, Смоленскаго и самой Ксеніи рѣшительный приговоръ осужденія поступкамъ Димитрія, законнымъ во всякое другое время, но преступнымъ въ день боя, когда отечество, требуя жертвы его страсти и обиженнаго самолюбія, ожидаетъ отъ него своего освобожденія. Не унижается ли достоинство Димитрія, когда Ксенія, не менѣе его страстная, находись довольно мужества въ душѣ, чтобы заглушить голосъ любви, и произвольною жертвою не укоряетъ ли она его въ постыдномъ малодушіи! Кончина Бренскаго, на смерть посланнаго Димитріемъ, не есть ли ужаснѣйшая и неоспоримая укоризна ему? Самый соперникъ Димитрія не исторгаетъ ли невольную дань, уваженія, отказываясь отъ руки Ксеніи, и не долженъ ли признаться каждый зритель, вмѣстѣ съ Димитріемъ, что онъ превзошелъ его!» "Въ стихахъ Озерова, говоритъ Вяземскій, нѣтъ той свободы, той мягкости, которыя заставляютъ забывать читателя о трудѣ стихотворства… Почеркъ дѣтства измѣняется съ лѣтами, но не можетъ совершенно преобразоваться, и суровость языка временъ Княжнина еще отзывается въ поэмахъ Озерова. Но за то, гдѣ говоритъ сердце, какая сила краснорѣчивая! какая истина и вѣрность въ звукахъ чувствительной души! Какая увлекательная прелесть въ порывахъ мечтательнаго воображенія! Какое глубокое уныніе, измѣняющее сердцу, не пріученному къ жизни счастіемъ!« Особенно Озеровъ умѣла» изображать женскіе характеры.
Неслыханный успѣхъ «Димитрія Донского» былъ послѣднимъ торжествомъ, выпавшимъ на долю нашего поэта. Судя по современнымъ намекамъ, какія-го довольно темныя интриги и клевета «зоиловъ строгихъ, богатыхъ знатностью, талантами убогихъ», значительно повредили Озерову какъ въ его служебной, такъ и въ литературной дѣятельности. Многія весьма существенныя заслуги его, вслѣдствіе интригъ и клеветы, не были оцѣнены по достоинству, и Озеровъ, по природѣ своей проникнутый гордостью, обидѣлся и вышелъ въ отставку. Тогда онъ вынужденъ былъ поселиться въ своемъ родовомъ Казанскомъ имѣніи Красный Яръ (Чистопольскаго уѣзда), единственной его личной собственности, такъ какъ имѣніе это досталось ему отъ матери. Здѣсь, въ глубокомъ уединеніи, «за студеною рѣкою Камою», какъ онъ самъ выражался въ письмахъ къ своему пріятелю А. Н. Оленину, онъ провелъ около семи лѣтъ. Письма его за это время проникнуты твердостью и бодростью духа; онъ увѣряетъ своего друга, что «свою безпечную и свободную жизнь не промѣняетъ ни на сенаторское, ни на министерское мѣсто», хотя жить ему приходилось въ «настоящей хижинѣ, потому что домъ его, неотдѣланный, стоитъ безъ печей и безъ окончинъ». Но онъ, повидимому, возлагалъ большія надежды на новую свою трагедію: «Поликсену» (онъ окончилъ ее въ октябрѣ 1808 г.), которую считалъ лучшею изъ своихъ трагедій. Однако же, этой трагедіи суждено было послужить источникомъ новыхъ огорченій и оскорбленій для автора. 14 мая 1809 г., послѣ многихъ хлопотъ со стороны друзей Озерова, «Поликсена» была наконецъ поставлена на Петербургской сценѣ. Трагедію играли дважды, и Оленинъ писалъ Озерову, что публикѣ особенно понравился третій актъ. Любопытно письмо, которымъ Озеровъ отвѣчалъ Оленину на это извѣщеніе: «Если третье дѣйствіе нѣсколько поразило слушателей, — пишетъ Озеровъ, — то обязаны они симъ удовольствіемъ Еврипиду, у котораго я занялъ почти весь разговоръ Гекубы съ Улиссомъ: доказательство, что языкъ природнаго чувства есть языкъ всѣхъ народовъ. Стонъ и моленіе Гекубы извлекали слезы изъ глазъ аѳинянъ и всѣхъ грековъ, и они же, чрезъ двѣ тысячи и болѣе лѣтъ, поразили зрителей въ Петербургѣ, гдѣ, съ небольшимъ за сто лѣтъ, молчаливо протекали межъ болотъ Невскія струи, изображая въ водахъ своихъ печальныя ели, вѣковыя сосны и тощія березы. О, безсмертный Еврипидъ!…» Но Поликсена, послѣ второго представленія, была дирекціею снята со сцены, какъ говорятъ, по проискамъ партіи мелкихъ писакъ для сцены, съ кн. А. А. Шаховскимъ во главѣ, и дирекція театра весьма безцеремонно, почти грубо, отказалась отъ исполненія условій, заключенныхъ съ авторомъ. Эта прямая несправедливость такъ огорчила Озерова, что онъ отказался отъ новаго изданія въ свѣтъ Димитрія Донскаго и Поликсены, которыя предлагалъ ему извѣстный, въ то время, книгопродавецъ Заикинъ. Видно, что неудача съ Поликсеной побудила Озерова еще болѣе замкнуться въ своемъ уединеніи, еще болѣе постараться забыть о своей литературной дѣятельности и всѣхъ огорченіяхъ, принесенныхъ ему литературной извѣстностью. Однако же, онъ не могъ еще отречься вполнѣ отъ своего назначенія: мы знаемъ, что онъ, въ послѣдніе годы жизни въ деревнѣ, началъ было писать еще одну трагедію — «Медею». Говорятъ, что въ припадкѣ меланхоліи онъ сжегъ начало этой трагедіи, вмѣстѣ съ началомъ и планами двухъ другихъ («Вельгаръ и варягъ-мученикъ при Владимирѣ» и «Осада Дамаска»). Сверхъ того, въ письмахъ къ Оленину Озеровъ много и довольно подробно говоритъ о своемъ намѣреніи избрать сюжетъ одной изъ своихъ будущихъ трагедій изъ нашей исторіи XVIII вѣка и притомъ изъ самаго мрачнаго ея періода — изъ временъ Бироновщины: «Я весьма расположенъ, — пишетъ онъ, — приняться за сочиненіе новой трагедіи, взятой изъ нашей исторіи, изъ царствованія императрицы Анны Іоанновны. Можетъ быть, я вамъ уже говорилъ, въ бытность мою въ Петербургѣ, о смерти Волынскаго, пострадавшаго отъ Бирона за правду и защиту русскаго народа: за сіе сочиненіе желалъ бы я приняться, но не имѣю источниковъ, изъ которыхъ бы занялъ ну ясныя свѣдѣнія о всѣхъ обстоятельствахъ сего дѣла… Я чувствую самъ, что такая трагедія никогда не можетъ быть играна на нашемъ театрѣ, но примусь ее писать для моихъ пріятелей». Но этому плану не суждено было исполниться. Озеровъ все болѣе и болѣе впадалъ въ меланхолію… Дурное положеніе матеріальное, при сильно уязвленномъ самолюбіи, окончательно разстроили его и вообще некрѣпкое здоровье нравственными страданіями… Мало по малу, онъ впалъ въ совершенное разслабленіе нравственное, которое вскорѣ перешло въ тихое умопомѣшательство, такъ что старикъ отецъ вынужденъ былъ перевезти несчастнаго сына изъ его Казанской вотчины въ свою Тверскую (с. Казанское, Зубцовскаго уѣзда), гдѣ онъ, два года спустя, скончался и былъ погребенъ (1816 г.).
Заканчивая нашъ очеркъ о жизни и литературной дѣятельности Озерова, считаемъ полезнымъ привести заключительное мнѣніе о немъ лучшаго его біографа Вяземскаго: «Излишнимъ, кажется, было бы доказывать, пишетъ кн. П. А. Вяземскій, что ни Княжнинъ, ни Сумароковъ не были его образцами; и смѣшно напоминать, что произведенія, послѣдовавшія за его трагедіями, не имѣютъ никакого съ ними сходства… Трагедіи Озерова занимаютъ между ними среду, и въ самыхъ погрѣшностяхъ своихъ представляютъ намъ отступленіе отъ правилъ, исполненныя жизни и носящія свой образъ. Онѣ ужъ нѣсколько принадлежатъ къ новѣйшему драматическому роду, такъ называемому романтическому, который принятъ нѣмцами отъ испанцевъ и англичанъ». Въ этомъ именно смыслѣ, говоритъ Полевой въ своей «Исторіи русской словесности», Озеровъ занимаетъ въ исторіи нашей драмы весьма видное и притомъ вполнѣ самостоятельное положеніе, которое не можетъ быть отнято у него никакими указаніями на его промахи и погрѣшности.