Шаг править
ПЕХОТА шла по пустой улице — одни темные фонари. Дробь шага ровной россыпью грохала по каменьям. Прапорщик запаса вел роту мимо запертых домов. Солдаты косились на дома. Прапорщик сошел с тротуара и пошел рядом с людьми. Рота все легче и легче стучала и стала разбивать ногу — не дробь, а глухой шум. Штыки стали стукать друг о друга, и солдаты стали озираться, — прапорщик вскинул голову, обернулся и резко подкрикнул:
— Ать, два, три!.. ать, два, три!.. ать, два!..
Рота ответила твердым шагом.
— Тверже ногу! — крикнул прапорщик в мертвой улице. Рухнул шаг и раз и два. И снова уж глухой топот — идут и «не дают ноги».
— Ать! — крикнул последний раз прапорщик, будто икнул, и не стал подсчитывать.
Лопнул пузырьком где-то справа револьверный выстрел. Шаг роты стал глуше, и вдруг один за другим треснули винтовочные — как молотком в доску — дам! дам! дам-дам! И далекий крик завеял в улицах — рота совсем неслышно ступала. И крик ближе, и слышен справа топот в темноте, и вдоль улицы справа:
— Держи! Держи!
— Тра-а! — сыпанул справа выстрел.
— Стой! Стой! — крикнул прапорщик.
Стала рота. А те бежали, и криком и топотом осветилась темная улица.
— Держи! — крикнул прапорщик, а быстрые шаги споткнулись в темноте. Упал, и вот снова затопали, вот из улицы тяжелым градом топот, и щелкнул затвор, и голос хриплый:
— Кто есть? И что ж вы… сволочи… смотрели! Бежал!.. Рот разинули! Бычки!
— Что? Ты кто? Поди сюда! — прапорщик широким шагом пошел вдоль фронта на тротуар.
Но шаги в темноте уж топали дальше, и куда-то вкось мимо роты раскатился в улице выстрел.
Прапорщик отдирал застежку кобуры, вытащил наган и выпалил вдогонку. Выпалил, подняв на аршин выше. В это время из-за угла тяжелым шагом выбежал еще человек.
— Стадничук, держи! — заорал прапорщик. — Первый взвод ко мне!
Сорок ног рванули с места.
— Ты давай винтовку! Давай же, сука! — кричал солдат.
— Да я ж городовой, братцы, очумели?
— Арестован! — рявкнул прапорщик и рванул из рук городового винтовку. — С нами пойдешь, марш! Первый взвод, стройсь! Рота-а! шагом… арш!
Рухнул шаг, и бойко пошла рота.
— Ругаться, мерзавцы, воинскую часть ругать, а?
— Какого участка! — кричал в темноте прапорщик. — Вот мы в Московский и идем. Номер твой, сукин сын!
Рота рубила шаг.
— Тебя на штыки поднять надо, знаешь ты это?
По роте прошел веселый шум.
А в улицах было пусто, и рота снова стала слышать свой шаг. Черные дома мертвыми уступами стояли как наготове, и снова ослаб солдатский шаг.
Прапорщик не командовал, люди сами кашей повалились в ворота участка, в темный двор; в полуподвале горели на стенке два керосиновых фонаря, от них казалась темнота еще гуще, и люди, войдя в подвал, только шептались и никто не топнул.
— Пожалуйте со мной, — Вавич тронул впотьмах свой козырек и пригласил рукой. Прапорщик не видел.
— Кто такой? — спросил прапорщик вполголоса.
Но в это время из дверей подвала хриплый, с ругательной слезой, голос крикнул:
— Да скажите, господин надзиратель, нехай меня пустют, когда арестовали без права при исполнении. Да стой, не держи, у меня шинель тоже казенная!
— Да, — сказал прапорщик и откашлялся для голоса. — Тут вот, черт его, ругался, ругал воинскую часть — городовой. Ваш это будет? А то сдам в комендантское.
— Ах вот как! — крикнул Вавич. — Скажите, мерзавец. Давайте его сюда.
— Выведи! — скомандовал прапорщик.
Виктор шел рядом с офицером, а сзади шагали трое: городовой и двое солдат.
— Молчать! — крикнул, обернувшись, Вавич, хотя городовой не говорил и молча шагал между двух солдат. — Не внедришь! Не внедришь, — горячо говорил Вавич.
Прапорщик спотыкался в темноте и чертыхался под нос.
— Наверх, что ли? — досадливо сказал прапорщик.
Виктор пробежал по лестнице вперед. «Эх, так бы я мог привести роту — вот как будто взял весь участок под свою руку». Он оглянулся на офицера и тут при свете на лестнице метким глазом увидал погон с одной звездочкой и лицо, главное, лицо.
«Шпак! Милостивый государь», — сразу решил Виктор, плечом толкнул входную дверь и не придержал за собой.
— Учитель географии, должно быть, — ворчал Виктор.
Помощник пристава с черными усами.
— Ну, — крикнул он Виктору.
— Идет! — и Виктор небрежно мотнул головой на дверь.
— Прапорщик Анисимов, прибыл с ротою, а вот этого молодца арестовал, — прапорщик показал большим пальцем за плечо. — Ваш?
Помощник хлопнул бровями вниз.
— Не разберу! — сказал, щурясь, помощник. — Японец? Японца в плен взяли, позвольте узнать?
Прапорщик покраснел, поднял брови, губы раскрыл над зубами:
— Я вам, милостивый государь, официально заявляю и прошу слушать…
— Мне известно-с! Все-с! — откусил слова помощник. — Официально, когда стрельба! — повернулся и твердо застукал ногами вон из дежурной, через темную канцелярию, и хлопнул вдали дверью кабинета, звякнули стекла в дверях, и слышно было, как залился звонок телефона.
— Отвести и держать в роте! — крикнул прапорщик солдатам. — Кто у вас старший? Пристава мне! — крикнул прапорщик Вавичу.
— Пристава нет, — сказал Вавич глухо и отвернулся к окну и сразу же увидал толпу и услыхал гомон. Вавич вышел деловитой походкой, слегка задел офицера. — Виноват, позвольте, — и быстро проскочил в двери.
На улице цепь городовых прижимала в калитку ворот захваченных облавой.
— Считай! — крикнул Вавич, чтоб распорядиться.
— Ребра им… посчитать, — сказал близкий городовой, — в двух револьверы були. Самая сволочь!
— Этих отдельно, сюда давай.
— Не, тех уж прямо до Грачека свели. Куда! — замахнулся городовой прикладом. Человек метнулся и вжался в толпу.
Прапорщик затопал с крыльца.
Вавич обходил полукруг городовых, косился боком на прапорщика — «подождешь, голубчик». Виктор, не спеша, стал подыматься на крыльцо.
— Вавич! Ва-вич — сукиного сына, да где ж ты? — сверху кричал запыхавшийся Воронин.
Вавич рысью вбежал на лестницу.
— Поймал! Поймал двоих, двоих, сукиных сынов… револьверщиков… никто, а я вот этой рукой вот схватил, как щенков… помог Господь, его воля… вот крест святой, — Воронин перекрестился. — Вот гляди, — Воронин оттопырил полу шинели. — Видал? Пола навылет, а сам — вот он я — пронес Господь, стрелял ведь, сука, стрелял! Господня воля, сукиного сына, только и скажу: Господня воля.
Вавич почтительно слушал.
— На вот тебе целый город, — Воронин махнул рукой в окно, — найди вошь в овчине.
— Как же это вы?
Воронин вытянул голову вперед и три раза хлопнул себя ладонью по носу:
— Вот! Вот! И Господня воля.
— Кто ж оказались, не известно?
— Это уж скажут… — Воронин сел на подоконник. — У Грачека скажут, — сказал он тихо. — Дай закурить! Этот умеет… Бог ему судья — полено у него заговорит… Да, брат, — совсем тихо сказал Воронин, — одного-то подранили, так не в больницу, а велел прямо к нему… Пока, значит… фу, не курится… пока, значит, не помер.
Воронин замолк и переводил тяжело дух и дул дымом перед собой.
Из открытой форточки среди далекой тишины заслышался рокот извозчичьей пролетки. Оба слушали и мерили ухом, далеко ли. И как редкие капли дождя падали по городу выстрелы.
И вдруг ясно, как проснулся звук: из-за угла раскатились дрожки и стали у ворот. И при свете фонарей от крыльца видно было — сошел плотный офицер; с другой стороны спрыгнул и обежал пролетку другой, потоньше.
— Капитан! — первый увидел погон Вавич.