Кукиш
править«ГРУНЮ, Грунечку, — думал Виктор, — и сейчас все ладно, все будет ладно». Он сдирал, рвал с себя шинель, шашку и сначала не слышал из комнат круглого баска. Шариком перекатывался голос, будто огромный кот, с лошадь, гулко мурлычет на всю квартиру.
— Кажись, что сами-с пожаловали, — расслышал Виктор. — Очень превосходно.
Виктор не знал, чего ждать, и поперхнулся дыханием, вступил в комнату.
Груня глядела с дивана с полуулыбкой, подняв брови, и плотный человек поднялся навстречу. Рыжеватая бородка, знакомая бородка, и под ней в галстуке сиял камень, блестящий жук.
— Простите, мы уж тут с Аграфеной Петровной приятно беседуем. Честь имеем кланяться и с добрым утром. — И человечек поклонился и приложил ладонь под грудь.
— Болотов! — чуть не крикнул Виктор и не мог ничего сказать, кусал меленько зубами воздух. Боком обошел он диванный стол и несколько раз прижал Грунину руку, не целуя.
— Познакомься, — говорила Груня, — познакомься же: Михаил Андреевич Болотов.
— Да мы знакомы-с, — улыбчатым баском прокатил Болотов, — приятно знакомы-с.
— Как же… — начал Виктор. Груня держала его руку. — Как же вы… я говорю…
— Это же одно недоразумение, Виктор Всеволодович, зачем так к сердцу принимать семгу эту? Я уж докладывал супруге вашей. Простое дело. Помилуйте, не звери, не в лесу живем. Вы об нас хлопочете. Видим ведь мы заботу, порядок, чистоту, приятность.
— Позвольте, я не допущу, — хрипнул сухим, шершавым горлом Виктор и кашлял до слез,
— И знаем, всем околотком приятно понимаем, что не допустите и нельзя-с допускать. А ведь разве можно обижать людей? За что, скажите? Мы от души, от приятного чувства, что, наконец, человека перед собой видим, а вы хотите ногой навернуть, уж простите за слово, в морду.
— Я взяток… — и Виктор встал, глотнул сухим ртом, — я взяток… я не генерал…
— Вот то-то и есть, что не генерал. К генералу неж придешь вот так-то? А у вас благодать, благостно. Райское, сказать, гнездо. И хозяюшку взять: роднее хлебушки. Неужто, скажите, нельзя в дом-то такой для новоселья хоть бы, от приятного сердца? Хозяюшке? Цветы, может, приятнее было, да ведь мы попросту, чем богаты…
— Я сейчас, — сказал Виктор и быстро вышел. Он прямо ртом из-под крана в кухне стал сосать воду.
— Да я сейчас чай подам, — говорила над ним Груня. — Фроська, собирай.
Виктор, не отрываясь от крана, махал рукой непонятно, отчаянно. Он вернулся в гостиную и еще из коридора крикнул:
— Вот получайте ваши пять рублей, и расписку, расписку, — и бросил на широком ходу пятерку на стол перед Болотовым.
Болотов глядел в пол. И Груня с масленкой в руке в дверях из столовой:
— Витя, Витя! Да я говорила Михаил Андреичу, он уж сказал, что не будет. Уж сказал, и не надо больше. Ведь не хотел обидеть, зачем же его обижать?
— Кровно, кровно! — Болотов выпрямился и повернулся к Груне и кулаком, круглым, булыжным, стукнул себя в гулкую грудь. — Именно, что кровно!
— А вот мы вам тоже подарок пошлем, — говорила Груня и улыбалась Болотову и весело и лукаво, — супруге вашей, вот увидите, на Варвару как раз! Идемте чай пить. Пошли!
Болотов все еще недвижно держал кулак у груди. И водил по стенкам круглыми глазками, обходя Вавича.
Груня взяла его за рукав:
— Ну, вставайте!
— Кровно! — сказал Болотов и только в дверях снял с груди кулак.
Пятерка, как больная, мучилась на столе. Виктор последний раз на нее глянул, когда под руку его брала Груня.
— Вот он у меня какой! — вела Груня Виктора к чаю. — Не смейте больше семгу таскать, а то он вас прямо за решетку посадит.
Болотов уж улыбался самовару, Груне, белым занавескам.
— А это, можно сказать, тоже неизвинительно: не пускать сделать даме сюрприз. Или уж он у вас ревнивый такой-с. Нехорошо. Нехорошо в приятном отказать. Какой франт с коробкой конфет — это можно-с. Букет всучить — это тоже ладно! А уж мы выходим мужики. Потрафить не можем… рогожа, одно слово. Чаек перловский пьете? — отхлебнул Болотов.
— Я вообще просил бы… — сказал Виктор, глядя в чай.
— Вот вы просите, — сказал Болотов и покивал в обе стороны головой, — а ведь вас не станут просить: вам приказ! Раз-два! Повестки от мирового — раз! Чистота и чтоб дворники -два! Кража или скандал — три! В театре — четыре! Скопление политиков или студентов — пять! Мы ж на вас как на страдальцев за грехи наши. Мы грешим, а вы дуйся. А ведь время-то какое? — и Болотов понизил голос, и пополз бас по столу. — Что уж студенты! А ведь чиновники, сказывают люди, уж и те… начинают.
— Чего это начинают? — спросила Груня.
— Чего? Смутьянить начинают.
— Чего же хотят? — спросила Груня шепотом.
— Нагайки хотят… Уж это пусть Виктор Всеволодович вам разъяснят. — И взглянул на Вавича.
Смотрела и Груня, полураскрыла красные губы, свела набок голову и подняла брови. Сжала пальцами стакан. Вавич нахмурился.
— Слои населения волнуются, — глухо сказал Вавич, — не все довольны… бесспорно.
— Ну, так вот чем же недовольны? Чего не хватает? — уж крепеньким голосом спросил Болотов и прищурился на Виктора. — Чего надо-то? Не слыхали? Али секрет?
— Да нет, — Виктор помотал головой. — Каждому свое.
— Так опять: почему студенты с рабочими в одну дудку? Студента четыре года учат, шельму, он потом, гляди, прокурор какой, али доктор, капитальный господин, а чего рабочий? Молоток да гайка, кабак да гармошка? Нет, вы не то говорите. Чего-нибудь знаете, да нам не сказываете.
Виктор вдруг вспомнил сразу все лица, встречные уличные глаза — много их вилами на него исподнизу целились, и он отхлестывался от них одним взглядом: глянет, как стегнет, и дальше. Виктор вздохнул.
— Вот я так скажу, — Болотов наклонился к столу, — самое у них любимое: долой самодержавие, самая ихняя поговорка.
— Это конечно, конечно! — важно закивал Виктор.
— А кому это самодержавие наше всего больше против шерсти? Ну, кому? — он глядел на Груню.
Груня ждала со страхом.
— Жи-дам! — и Болотов выпрямился на стуле и плотной пятерней хлопнул по краю стола. — Свабоду! Кричат. Кому свабоду, дьяволы? Им? Свободней чтоб на шею сесть? Они и без правов все в кулак зажали, во как. Достань-ка ты рубль-целковый без жида. Попробуй!.. Царя им долой! Царем и держимся. Пока царь русский, так и держава русская, а не ихняя. И не выдадим царя. Дудки! Выкуси-ка! — и Болотов сложил рыжий кукиш, стал молодцом и победно сверлил им над столом. — Во! Накося!
Груня раскрытыми глазами глядела на кукиш, как на светлое диво.
Виктор осклабился и снисходительно и поощрительно.
— Да-с. Не всех купишь за бутылку-то очищенной, — и Болотов сел красный. Дышал густо. И вдруг глянул на часы. — Царица небесная! Время-то гляди ты! Половина третьего! Что ж я, батюшки!
Он вскочил.
— Хозяева дорогие, простите, если согрубил чем. Будем знакомы, очень приятно-с. Низко кланяемся.