(*) Изъ новой книги: l’Hermite de la charussee d’Antin. Пер. — Неприлагаемъ никакихъ замѣчаній, при нѣкоторыхъ сомнительныхъ мѣстахъ для читателя довольно будетъ вспомнить, что все ето написано — Французомъ. Пер.
Caede abstinere, tempus, atque irae dare
Qrbi quietem, secuta pacem suo,
Haec summa virtus.
Есть, такія слова, которыя, по выраженію Фонтенеля, ужасаются, видя себя вмѣстѣ. Къ нимъ принадлежитъ заглавіе сей статьи: Взятіе Парижа! — Какъ, для, чего и кѣмъ взята сія столица?….. Развѣ Моатескье не замѣтилъ, что она, по особенному счастію, имѣетъ положеніе выгодное какъ для своей собственной безопасности, такъ и для безопасности всей Франціи?… Развѣ не имѣли мы двухъ рядовъ крѣпостей, неприступныхъ горъ, моря и храбрыхъ, многочисленныхъ легіоновъ?… и какая сила могла разрушить сіи преграды?.. какая сила могла проложить себѣ дорогу въ самыя стѣны Парижа? — Вся Европа! — Что было тому причиною? — Безразсудное честолюбіе одного человѣка!
Исторіи принадлежитъ объяснить преступленія и явить предъ лицемъ вселенной ошибки, оставившія послѣ себя столь грозные слѣды разрушенія; ей принадлежитъ развернуть для наученія вѣковъ и народовъ ужасную картину тиранства, тяготившаго Францію въ продолженіе 12 лѣтъ, перешедшаго наконецъ всѣ предѣлы, и тѣмъ самымъ можетъ быть способствовавшаго къ совершенію обѣтовъ истинныхъ Французовъ; она долженъ довести до потомства возстановленіе престола Лилій и возвращеніе на оный фамиліи Генриха IV го — залогъ торжественный, удостовѣряющій насъ въ томъ, что свобода процвѣтетъ снова подъ сѣнію законовъ! — Я старъ, слабость силъ не позволяетъ мнѣ начертать столь обширной картины; я собираю, только матеріалы: руки сильнѣйшія и искуснѣйшія моихъ воздвигнутъ зданіе.
Я живу давно, и не нахожу причинъ, радоваться, подобно другимъ, сему отличному благодѣянію Неба. — Егоизмъ порокъ гнусный въ юности; но для стариковъ онъ извинителенъ: чѣмъ ближе разлука съ жизнію, тѣмъ сильнѣе чувствуешь къ ней привязанность, и боишься расточать для другихъ остатокъ силъ, коихъ едва достаетъ и для себя. Сія скупость не заслуживаетъ осужденія? она не есть уже порокъ, но немощь, свойственная дѣтямъ. Сердце слабѣетъ подобно другимъ органамъ, чувствительность тупѣетъ вмѣстѣ съ чувствами: таковы благодѣянія старости! — Къ сожалѣнію моему, я немогу пользоваться ея дарами подобно моимъ сверстникамъ, не могу быть спокойнымъ въ минуту политическаго перелома, подвергающаго насъ столь многимъ опытамъ. — Любовь къ отечеству заставляетъ меня принимать столь живое участіе въ его бѣдствіяхъ и благосостояніи, что въ сію минуту видя въ родинѣ одну уже могилу, я раздѣляю ея опасенія и надежды съ жаромъ души молодой и страстной.
Многихъ происшествій можно было ожидать отъ столъ великихъ политическихъ потрясеній; но никогда не приходила мнѣ въ голову мысль о занятіи чужестранными войсками сей столицы. — Тринадцать вѣковъ дѣвственнаго ея состоянія ручалисъ мнѣ за мою безопасность, ибо я не признаю завоеваніемъ взятія Парижа при Карлѣ VI. — Тогда Англичане были призваны, введены и поддержаны заговорами, безуміемъ Короля, вѣроломствомъ Королевы и изгнаніемъ Дофина; другія же осады Парижа принадлежатъ къ исторіи внутреннихъ раздоровъ, a не къ успѣхамъ войскъ неприятельскихъ.
Легко было предвидеть, что Франція, разлившаяся по всей Европѣ подобно свирѣпому наводненію, истощенной безчисленными потерями, обремененной тяжестію собственныхъ побѣдъ своихъ, наконецъ скучавшей и войною и самою славою — легко, говорю, было предвидѣть, что ей угрожаетъ важное происшествіе, влекущее за собою большую перемѣну.
Вся Европа соединилась противъ насилія; союзныя арміи рѣшились приобрѣсть оружіемъ миръ; столь долго и тщетно ожиданный; святость общаго дѣла удвоила числа ихъ и оправдала успѣхи; легіоны наши, бывшіе за пятнадцать мѣсяцовъ на берегахъ Москвы, явились обратно на берегахъ Сены.
Зрѣлище битвы было для жителей Парижа ново и ужасно! Въ теченіе двухъ вѣковъ война не приближалась къ стѣнамъ ихъ столицы; давно шумъ оружій не раздавался для нихъ иначе, какъ въ торжественныхъ маршахъ, и жены ихъ могли сказать подобно Спартанкамъ, что онѣ никогда не видали дыма, выходящаго изъ непріятельскаго стана. Гроза шумѣла надъ ними, — они ее не замѣчали. Правительство обманывало насъ, и старалось всѣми средствами поддерживать мысль о безопасности; неприятель былъ y воротъ Парижа; a бюллетени: твердили о побѣдахъ.
Мы вышли изъ ослѣпленія не прежде, какъ по утру 28 Марта; тутъ увидѣли мы сцены ужасныя; а особливо на бульварахъ: Доселѣ украшались они блестящими екипажами, прекрасно одѣтыми женщинами и всѣми прелестями удовольствія и роскоши; въ ето утро они были покрыты ранеными солдатами, поселянами, оставившими свои хижины, и влекущими съ собою остатки скудныхъ своихъ пожитковъ; здѣсь телега съ сѣномъ служила постелью цѣлому семейству; тамъ крестьянинъ, бѣгущій изъ родины, гналъ передъ собою питавшее его стадо; далѣе — испуганные городскіе жители предлагали вопросы симъ несчастнымъ; и повѣствованіе о собственныхъ бѣдствіяхъ облегчало, кажется, часть послѣднихъ.
Въ полдень картина перемѣнилась, и толпа гуляющихъ на бульварѣ занялась ею, какъ зрѣлищемъ. Довѣренность возродилась; все приняло видъ военный; правда, появлялись иногда бѣглецы и раненые; но въ то же время проходили мимо свѣжія войски, везли снаряды; артиллерію — и все въ стройномъ порядкѣ; нѣсколько офицеровъ проскакали чрезъ Парижъ, разсѣвая ложныя извѣстія — и народъ не токмо смотрѣлъ уже равнодушно на предметы, которые за нѣсколько часовъ до того разили его страхомъ, но занялся фиглярами и кукольными театрами на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ разговаривалъ съ ужасомъ о грозящей ему погибели. — На другой день возобновились тѣ же безпокойства, и тѣ же причины ихъ истребили.
Безъ сомнѣнія потомство не будетъ тому вѣрить, или по крайней мѣрѣ не будетъ постигать того, какимъ образомъ двухъ сотъ-тысячная неприятельская армія подошла къ самой столицѣ, и жители узнали объ ономъ не иначе какъ по пушечному выстрѣлу и по генеральному збоpy, пробитому (30 Марта въ 4 часа утра) во всѣхъ частяхъ города.
При семъ знакѣ я встаю съ постели, на которой сонъ не смыкалъ глазъ моихъ; надѣваю синій сертукъ, нѣсколько похожій на мундиръ; беру на плечо ружье; покрываю голову Польской шапкой, и въ етомъ нарядѣ пускаюсь въ походъ. — Ужасъ, распространившійся въ городѣ, дошелъ уже до высочайшей степени; барабанный бой сзывалъ національную гвардію къ защитѣ столицы, которую защититъ было невозможно, женщины и дѣти плакали, не пуская мужей и отцевъ, вырывавшихся изъ ихъ объятій. Полѣ сраженія было, такъ сказать, у моихъ дверей; я пошелъ на высоты Монмартра.
Слѣдуя системѣ лжей и вѣроломства, правительство возвѣстило на канунѣ етаго дня, что надлежало отразить небольшую колонну непріятельской арміи; вмѣсто того двѣсти тысячь стояли подъ самыми стѣнами города! — Многочисленная пѣхота приближалась по всѣмъ дорогамъ; поля были покрыты кавалеріей; 600 артиллерійскихъ орудій стрѣляли по возвышеніямъ!
Никакихъ мѣръ не было принято для отраженія неприятеля, нѣсколько пушекъ, разставленныхъ безпорядочно на окрестныхъ холмахъ; двѣнадцатъ тысячь линейныхъ войскъ и такое же число національной гвардіи безъ начальниковъ и безъ припасовъ; линія худо расположенныхъ и худо соединенныхъ палисадовъ: таковы были наши средства къ защитѣ! — Вѣроятно онѣ были употреблены съ тѣмъ намѣреніемъ, чтобы привлечь на несчастный городъ всѣ бѣдствія осады; чтобы дать ему военную наружность, оправдать всѣ мѣры побѣдителей, и дать имъ право пуститься на всѣ излишества.
Послѣ обороны, продолжавшейся двенадцать часовъ, въ то время, когда всѣ было потеряно, кромѣ чести, и когда прибивали еще на стѣнахъ прокламацію бѣглеца[1], въ которой онъ говорилъ намъ: я съ вами; въ ето время (дѣло невѣроятное!) мы увидѣли, что побѣдоносныя арміи союзныхъ державъ остановились, какъ очарованные, у вратъ столицы, бывшей цѣлію общихъ желаній, трудовъ и подвиговъ; мы увидѣли, что Монархи, справедливо негодующіе на оскорбленія, не вступаютъ въ Парижъ, дарованный имъ побѣдой, но заключаютъ съ Французскимъ Генераломъ капитуляцію, — памятникъ великодушія, коего примѣровъ не находится въ Исторіи.
Въ ночь 30 Марта, которая долженствовала быть ночью грабежа и разрушенія, кончились пятнадцать лѣтъ рабства; въ ету ночь совершился союзъ могущественныхъ Державъ Европы и возстановился древній, священный тронъ законныхъ Королей нашихъ: перемѣна чудесная; о которой самый предпріимчивый геній могъ бы помышлять единственно въ мечтахъ своихъ, и которая была произведена въ дѣйство въ ту минуту, когда никакъ нельзя было сего предвидѣть.
30 Марта Франція стенала подъ игомъ Буонапарта; 31 она получила свободу и призывала Людовика XVIII.
Бульвары, по которымъ надлежало слѣдовать союзной арміи, вступающей въ Парижъ, были покрыты народомъ съ самаго разсвѣта; окна домовъ были наполнены зрителями. — Нѣсколько патрулей содержали въ порядкѣ многочисленныя толпы жителей; согласныхъ и духомъ и чувствами.
Не скрываю того, что сіе новое зрѣлище, сіи легіоны, пришедшіе съ бреговъ Волги, Шпреи и Дуная, сіе вступленіе чужихъ войскъ, увѣнчанныхъ побѣдою, стѣснили горестію мое сердце. Глаза мои наполнились слезами; но человѣколюбіе и любовь къ отечеству одержали верхъ надъ чувствомъ національной гордости, и я съ удивленіемъ смотрѣлъ на картину, невиданную доселѣ, — на иностраннаго Государя, принятаго какъ благодѣтеля въ столицѣ земли, Имъ покоренной и избавленной силою оружія отъ поноснаго ига; на Побѣдителя, принимающаго со скромностію благословенія Его окружающихъ и отвѣчающаго на восклицанія упоеннаго благодарностію народа — освобожденіемъ двухъ сотъ тысячь плѣнныхъ Французовъ, доставшихся по жребію войны въ Его руки!
- ↑ Іосифъ, бывшій король Испанскій.