(*) Разсужденіе, читанное при публичномъ засѣданіи въ Національномъ французскомъ Институтѣ членомъ онаго г-мъ Мирбелемъ.
Приступая къ обозрѣнію состоянія какой-либо науки, сперва надобно обратить вниманіе свое на начало ея, въ ходѣ, на устраненіе отъ надлежащаго пути и на ея успѣхи.
Оставшіеся памятники древности показываютъ, что Ѳеофрастъ прежде всѣхъ началѣ говоришь о растительномъ царствѣ, какъ натуралистѣ и философѣ. Наука о растѣніяхъ, пишетъ онъ, содержитъ въ себѣ наблюденіе наружнаго ихъ вида, внутренняго устроенія и феноменовъ ихъ прозябанія. Правда что не льзя съ большею точностію опредѣлить цѣль, къ которой надлежитъ стремиться всякому упражняющемуся съ сей наукѣ; но Ѳеофрасту недоставало случаевъ подтвердить ученіе свое событіями, а природныя способности ума де замѣняютъ наблюденій.
Послѣ Ѳеофраста никто не думалъ обѣ анатоміи растѣній. Въ продолженіе многихъ вѣковъ занимались единственно внѣшнимъ видомъ, то есть отличительными наружными признаками, составляющими основаніе Ботаники, собственно такъ называемой.
Наконецъ уже въ семнадцатомъ столѣтіи, въ семъ достопамятномъ періодѣ быстрыхъ успѣховъ просвѣщенія, два наблюдателя, одинъ въ Италіи, другой въ Англіи, незнавши одинъ другаго ни лично ни по слуху, предприняли съ помощію вновь изобрѣтеннаго микроскопа разсматривать внутреннее образованіе растѣній и наблюдать сокровеннѣйшіе феномены прозябанія. Малпиги и Грю (имена обоихъ наблюдателей) издали къ одно время безсмертные труды свои. Изумленіе ученыхъ мужей было чрезвычайно, когда вышли въ свѣтѣ вдругъ два сочиненія, содержащія въ себѣ глубокомысленныя замѣчанія о предметѣ вовсе пренебреженномъ, или лучше сказать, дотолѣ неизвѣстномъ. Черезъ нѣсколько уже времени найдено, что Малпиги и Грю, неупражнявшись въ Ботаникѣ и бывъ слишкомъ заняты феноменами животнаго образованія, по примѣру Ѳеофраста, иногда переносили въ растительную физіологію такія мнѣнія, которыя касались только до животныхъ, и приписывали растѣніямъ такое многосложное образованіе, какого искать въ нихъ совсѣмъ не надлежало. Сіи погрѣшности имѣли въ осмнадцатомъ вѣкѣ весьма невыгодныя слѣдствія для наблюдателей; ибо заблужденія великихъ умовъ суть цѣпи, коими человѣческій разумѣ удерживается въ своемъ полетѣ.
Слава именъ Галя, Карла Боннета и Дюгамеля, достойно имъ принадлежащая, недозволяетъ мнѣ смѣшать ихъ въ толпѣ другихъ наблюдателей; однакожъ могу замѣтить, что сіи ученые мужи, единственно Занимавшіеся прекрасными, своими опытами надъ свойствами растѣній, ничего не сдѣлали для успѣховъ анатоміи растѣній.
Ѳеофрастъ хотѣлъ, чтобы разные виды растѣній сравниваемы были въ отношеніи къ Ботаникѣ, Анатоміи и Физіологіи: но дабы начать столь важное дѣло съ надеждою желаемыхъ успѣховъ, сперва надлежало, чтобы Турнефорты, Линнеи, Адансоны, Жюссье и многіе другіе одаренные отличными способностями люди, трудившіяся надъ усовершенствованіемъ Ботаники, раздѣлили виды растѣній на классы по правиламъ очевиднымъ и нимало незатруднительнымъ; послѣ того надлежало доказать, что Ѳеофрастъ неошибался, и что дѣйствительно есть способы во внутреннемъ образованіи растѣній и въ феноменахъ растительности найти признаки, удобные въ отличенію породѣ въ царствѣ прозябеніи. Сіе теперь уже доказано. Одинъ естествоиспытатель, членѣ сего Института[1], возвратясь изъ Африки, гдѣ наблюдалъ онъ финиковое дерево, столь много отличающееся отъ деревѣ нашего климата, съ успѣхомъ произвелъ въ дѣйстир ученіе Греческаго философа, и открылъ новое поприще Я такой наукѣ, которая повидимому достигла уже своего совершенства, и которая должна была довольствоваться только примѣненіемъ изобрѣтенныхъ правилѣ. Я предложу нѣкоторыя подробности, имѣющія служить необходимымъ приступомъ для удобнѣйшаго понятія феноменовъ, о которыхъ послѣ говорить буду.
Извѣстно, что дубовой желудь, Турецкой бобъ, начавши расти, производятъ два листка, короткіе, толстые, противуположные одинъ другому. Извѣстно также, что зерно луковицы, гіацинта, пальмы, производитъ одинъ листокъ продолговатой и цилиндрической. Оттуда раздѣленіе всѣхъ растѣній на два большіе класса: на имѣющія два сѣмянныя листочка, dicotyledones, и на имѣющія одинъ сѣмянной листочекъ, monocotyiedones.
Первыя обыкновенно бываютъ вѣтвисты; ихъ листья почти всегда отличаются выдавшимися, разходящимися жилочками и бываютъ съужены въ нижней части.
Вторыя часто бываютъ совсѣмъ безъ вѣтвей, у многихъ видовъ листья, съ тонкими параллельными жилочками, обѣемлютъ стволѣ широкимъ своимъ основаніемъ.
Таково замѣчаніе, сдѣланное Ботаниками; но сіи различія очень маловажны въ сравненіи съ тѣми, кои открываются при наблюденіи внутреннихъ органовъ.
Разсматривая поперечникъ срубленнаго въ нашихъ лѣсахъ дерева, въ средоточіи ствола замѣчаемъ мягкое вещество, извѣстное подъ названіемъ сердцевины; окружность состоитъ изъ твердой коры; между корою и сердцевиною находятся слои дерева въ видѣ одноцентренныхъ круговъ; отъ сердцевины въ окружности идутъ мозговые лучи, подобные линѣямъ на часахъ солнечныхъ. Напротивъ того въ горизонтальномъ разрѣзѣ финиковаго дерева или друга, то какого-либо растѣнія, имѣющаго одинъ листокъ сѣмянной, находимъ, что сердцевина занимаетъ большую часть ствола, что дерево состоитъ изъ длинныхъ нитокъ, простирающихся вдоль по сердцевинѣ, и что нѣтъ здѣсь лучей, идущихъ отъ средоточія къ окружности. Наконецъ ежели замѣчать прозябаніе растѣній, имѣющихъ и одноцентренные слои и длинныя нитки; то откроется, что первыя увеличиваются чрезъ составленіе новыхъ слоевъ, нарастающихъ въ окружности ствола, а послѣднія чрезъ умноженіе и прибавленіе въ длину нитокъ, находящихся въ самой сердцевинѣ.
Такимъ образомъ и Анатомія и Физіологія совершенно подтверждаютъ сдѣланное Ботаниками раздѣленіе растѣній на сѣмянныя однолиственныя и сѣмянныя двулиственныя. Наблюденія, на которыхъ основано сіе открытіе, получили начало свое отъ ученія Ѳеофрастова.
Да будетъ мнѣ теперь дозволено кратко предложить о главныхъ феноменахъ, которые были особеннымъ предметомъ изслѣдованій моихъ и наблюденій[2]. Послѣдующее имѣетъ связь съ тѣмъ, о чемъ говорено выше.
Не простительно было бы полагать, вмѣстѣ съ нѣкоторыми естествоиспытателями истекшаго вѣка, болѣе склонными выдумывать системы, нежели наблюдать Природу, будто растѣнія имѣютъ сердце, боевыя и кровоносныя жилы, фибры и мускулы, однимъ словомъ, будто растѣніямъ недостаетъ только органа Чувствительности, чтобы походить на животныхъ. Всѣ растѣнія составлены изъ перепоночной ткани, заключающей въ себѣ безчисленное множество клѣточекѣ, которыя почти можно назвать пузырьками, приклеенными одинъ къ другому. Нѣкоторыя клѣточки однакожъ имѣютъ видъ тонкихъ трубокъ и простираются въ длину растѣнія. Сими сосудами жидкость поднимаясь вверхъ, разливается по всему стволу; ибо клѣтки и трубочки имѣютъ между собою сообщеніе посредствомъ отверстіи. Есть даже и такія трубочки, которыя вокругъ имѣютъ скважины, и видомъ своимъ походятъ на винтъ или на пыжовникъ. Малпиги почиталъ ихъ за легкое въ растѣніяхъ, потому что онѣ въ самомъ дѣлѣ имѣютъ нѣкоторое сходство съ дыхательными орудіями насѣкомыхъ; но многократныя наблюденія удостовѣрили меня, что онѣ суть не иное что какъ главные каналы для сока; ими то растѣніе вбираетъ въ себя стихіи земли и воздуха.
Одна часть сока выходитъ медленнымъ испареніемъ; изъ другой составляются масло и смола, коими наполнены бываютъ большія логовины въ клѣтчатой ткани сердцевины и коры; третья производитъ слизистую влажность или питательный сонъ прозябаемыхъ (chyle végétale), служащій къ увеличенію массы растѣнія.
Но какая сила гонитъ влагу изъ земли и воздуха въ сосуды? Мертвое дерево внутреннимъ устроеніемъ своимъ ни мало неразнится отъ живаго; не смотря на то, въ немъ не поднимется влага къ верху, сколько ни намачивайте корня водою. Надобно, чтобы живыя растѣнія имѣли въ себѣ силу, отъ Природы данную ихъ сосудамъ. До нынѣ тщетны были всѣ покушенія объяснить феномены растительности обыкновенными законами физики.
Гдѣ же пребываетъ сія сокрытая отъ взоровъ нашихъ и наблюденій сила, коея нѣкоторыя дѣйствія намъ извѣстны? Не корень ли есть вмѣстилищемъ ея? нѣтъ; ибо вѣтвь отдѣленная отъ ствола, бывъ посажена въ землю, пускаетъ отъ себя корень. Не въ сердцевинѣ ли она скрывается? опять нѣтъ, ибо отнявши сердцевину, вижу, что дерево не лишается растительной своей силы. Не въ самомъ ли деревѣ? не думаю? ибо дерево есть твердая чаешь, имѣющая жизнь страдательную. Слѣдовательно въ корѣ искать ее должно; ибо вѣтвь, лишенная коры и посаженная въ землю, сохнетъ и умираетъ.
Разумѣется, что жизненная сила (такъ назовемъ непостижимую силу сію) пребываетъ не во внѣшней части коры, но только во внутренней, извѣстной подъ именемъ луба; ибо первая часть суха и тверда, а вторая свѣжа и мягка. Почки, листки, отростки, молодые корни суть произведеніе луба. Они соединяются со средоточіемъ растѣнія посредствомъ сосудовъ сердцевины, и подобно насосамъ поднимаютъ длинными трубками влажность и газѣ, пріемлемыя изъ земли и атмосферы. Сіе всасываніе, продолжающееся при благопріятной для жизненной силы теплотѣ, замѣняетъ ущербъ, производимый испареніемъ.
И такъ лубъ есть необходимой органъ прозябанія. Мы увидимъ, какимъ искусствомъ Натура продолжаетъ жизнь древасоватыхъ растѣній, и какимъ образомъ согласить можно законы растительности съ долговременною жизнію нѣкоторыхъ деревъ, коихъ рожденіе едва ли не старѣе всѣхъ памятниковъ историческихъ.
Въ осень каждое годовое растѣніе засыхаетъ на корнѣ своемъ и умираетъ. Въ то же время дерево лишается листьевъ; но въ слѣдующую весну оно опять зеленѣетъ, одѣвается листьями, цвѣтетъ и приноситъ плодѣ. Причина сего явленія скрывается въ лубѣ. Сія внутренняя часть коры, напитавшись сокомъ и превратившись въ дерево лѣтомъ, немедленно замѣняется новымъ лубомъ, влажнымъ и гибкимъ, подобнымъ травѣ при первоначальномъ ея прозябаніи. Новой лубъ, защищаемый внѣшнею корою отъ холода въ зимнее время, дождавшись кроткаго вліянія весны, облекаетъ дерево свежею корою. И такъ лубъ имѣетъ совершенное сходство съ травою, которая раждается, растетъ, приноситъ плодѣ и умираетъ, и коея весь періодѣ жизни продолжается нѣсколько мѣсяцовъ. Посему почти можно сказать, что стволъ дерева составляется изъ травы, ежегодно нарастающей, и что, слои дерева означаютъ рядѣ поколѣній, которыя раждаясь одно послѣ другаго, увеличиваютъ массу растѣнія.
Вникнувши въ законы прозябанія, мы же столько должны удивляться долговременной жизни дерева, сколько тому, что оно подвержено смерти. Не упоминая о случайныхъ болѣзняхъ, иногда превращающихъ жизнь дерева, замѣтимъ, что засореніе сосудовъ служитъ причиною неизбѣжной смерти Когда по прошествіи извѣстнаго времени, смотря по свойству растѣнія и по обстоятельствамъ, въ которыхъ оно находится, соковые каналы въ деревѣ засорятся; тогда сокѣ не можетъ проходить свободно, лубѣ невозраждается и отощавшее дерево умираетъ.
Появленіе почекъ есть первый признакъ новой растительности. Почки становятся продолговатыми и превращаются въ вѣтви, изъ которыхъ выходятъ листья.
Листки сидятъ иногда по два вмѣстѣ, одинъ противъ другаго; въ такомъ положеніи видимъ ихъ на гортенсіи. Иногда растутъ они по одиначкѣ, въ нѣкоторомъ разстояніи одинъ отъ другаго, на примѣрѣ на гвоздикѣ. Отъ чего такое несходство? отъ чего на одномъ стеблѣ листья кажутся будто разбросанными безъ намѣренія, а на другомъ посажены тщательно съ наблюденіемъ порядка? Въ анатоміи ствола искать надобно отвѣта на сіи вопросы. Листки уединенные, находящіеся въ нѣкоторомъ разстояніи одинъ отъ другаго, неимѣютъ никакой взаимной связи между собою; напротивъ того парные листки внутри соединены перемычкою одинъ съ другимъ, и потому оба растутъ въ одно время и въ одинакой мѣрѣ.
Сія перемычка, сперва слабая, укрѣпляется къ старости, стѣсняетъ сосуды ствола и препятствуетъ разлитію питательной влаги; она производить наросты и узлы подобные тѣмъ, которые можно сдѣлать на стволѣ дерева, перетянувши его веревкою.
Черешокъ, или стебелекъ, на которомъ листѣ держится, скрываетъ въ себѣ подъ верхнею кожицею длинныя нити, расположенныя во многихъ растѣніяхъ такъ-искусно, что онѣ, служа, одна другой взаимною подпорою, даютъ черешку твердость и направленіе, хотя и кажется онъ слабымъ, Но когда натура хочетъ произвести подвижной листокъ тополевой; тогда нити въ черешкѣ располагаетъ она такимъ образомъ, чтобы оныя непрепятствовали другимъ перегибаться; вотъ почему тополевыя листья колеблются при малѣйшемъ движеніи воздуха.
Цвѣтъ есть изящнѣйшее произведеніе растительности. Въ немъ содержатся орудія плодотворенія.
Пыльная головка (anthera), или клѣтчатой мѣшечекъ, содержащій въ себѣ плодотворную пыль, подъ верхнею своею кожицею имѣетъ перегородки, которыя разширяются и сжимаются, смотря по количеству находящейся въ нихъ сырости. Отъ движенія упругости головка раскрывается, и выбрасываетъ изъ себя пыль плодотворную.
Въ пестикѣ[3] скрываются, зародыши, ученый Португалецъ г. Корреа, членѣ Института, первый дѣлалъ съ точностію наблюденія надъ тоненькими каналами, чрезъ которые производится оплодотвореніе сѣмени.
Сосудистыя нити соединяютъ растѣніе съ сѣменами и доставляютъ зародышамъ пищу, необходимо нужную для ихъ прозябанія. Другія сосудистыя же нити отъ сѣменъ поднимаются до вершины рыльца (stigma) или той части пестика, на которую падаетъ пыль плодотворная.
Но сія тучная и летучая влага, содержащаяся въ каждой пылинкѣ, сей жизненный духъ проницаетъ ли въ самое рыльце? проходитъ ли черезъ тонкіе каналы до самаго сѣмени? того необъясняютъ ни опыты ни наблюденія; конечности сосудистыхъ нитей теряются въ ткани чрезвычайно тонкой, а на верхней оболочкѣ рыльца, или верхней части пестика, непримѣтно никакихъ скважинъ. Такимъ образомъ въ растѣніяхъ, равно какъ и въ животныхъ, плодотвореніе закрыто отъ Натуры таинственною завѣсою, которой поднять не можетъ рука человѣческая.
Не задолго до плодотворенія, пестикъ въ нѣкоторыхъ растѣніяхъ выпускаетъ изъ себя пахучую клейкую влажность; послѣ плодотворенія токъ влаги прекращается, не потому, какъ думалъ Линней, будто сія влага есть одно изъ началъ плодотворительныхъ, но потому что она съ тѣхъ поръ дѣлается нужною для питанія зародыша.
Зародышъ есть цѣлое растѣніе въ уменьшенномъ видѣ. Въ немъ примѣтенъ корень и одинъ или два листка сѣмянные. Когда видѣнъ одинъ листокъ: ето значитъ, что во влагалищѣ своемъ онъ заключаетъ многіе другіе; что растѣніе имѣть будетъ влагалищныя листья, и что стволъ состоять будетъ изъ длинныхъ нитокъ, разсѣянныхъ по сердцевинѣ.
Напротивъ того, ежели въ зародышѣ окажется болѣе одного листка сѣмяннаго; то весьма вѣроятно, что другія листья не будутъ влагалищныя, и неподвержено сомнѣнію, что стволъ состоять будетъ изъ одноцентретныхъ слоевъ и сердцевины.
Обозрѣвъ многіе важнѣйшіе феномены въ экономіи прозябеній, мы очутились теперь на томѣ мѣстѣ, съ котораго началось шествіе наше.
Изъ вышесказаннаго надобна заключить, что главный предметъ Физіолога нынѣ состоять долженъ въ открытіи отношеній между внѣшними формами и внутреннимъ образованіемъ, и въ стараніи, буде можно, распространить систему сравнительной анатоміи прозябеній. Таковыя упражненія, весьма важныя и для физики вообще, и для Ботаники, и для Земледѣлія, должны быть весьма продолжительны и многотрудны. Чрезвычайная малость предметовъ производитъ великія неудобства; но микроскопъ открываетъ намъ чудеса невѣдомаго міра сего, и въ малѣйшихъ частицахъ растѣній мы съ благоговѣйнымъ, удивленіемъ усматриваемъ напечатлѣніе той безконечной Премудрости, Которая вселенной управляетъ. К.
Мирбель Ш.Ф.Б. де Взгляд на нынешнее состояние анатомии и физиологии растений / Разсуждение, читанное при публичном заседании в Национальном французском институте членом онаго г-м Мирбелем; [Пер.] К. [М. Т. Каченовский] // Вестн. Европы. — 1810. — Ч. 52, № 14. — С. 126-141.
- ↑ Г. Дефонтенъ, сочинитель Флоры горы Атласа.
- ↑ См. книгу Theorie de l’orgânifatiôri végétale, напечатанную въ Парижѣ 1809 года.
- ↑ Пестикъ (pistillum) есть вторая часть цвѣтка послѣ пыльной головки, и почитается женскимъ органомъ растѣній. Онѣ обыкновенно находится въ срединѣ цвѣтка, служитъ для принятія плодотворной пыли, и состоитъ изъ трехъ частей: изъ зародыша, столбика и рыльца.