Взаимная борьба и взаимная помощь.
(Письмо изъ Англіи).
править
I.
правитьВъ первой статьѣ, помѣщенной въ прошлой книжкѣ, читатели познакомились уже отчасти съ остроумнымъ и широкимъ обобщеніемъ, заключающимся въ только что вышедшемъ трудѣ: «Mutual Aid а Factor of Evolution». Какъ извѣстно уже, авторъ показываетъ, что большинство видовъ живутъ обществами и въ ассоціаціи находятъ лучшее орудіе для борьбы за существованіе. Послѣдній терминъ принимается въ самомъ широкомъ смыслѣ, какой придавалъ ему самъ Дарвинъ, а не въ одностороннемъ толкованіи нѣкоторыхъ крайнихъ дарвинистовъ. Другими словами, терминъ означаетъ борьбу со всѣми естественными условіями, неблагопріятными для вида. Въ первой статьѣ мы видѣли, какъ тѣ виды животныхъ, у которыхъ борьба индивидуумовъ сведена до наименьшихъ размѣровъ, а взаимная помощь стоитъ высоко, — наиболѣе многочисленны теперь и наиболѣе способны эволюціонировать дальше. Взаимная защита, осуществляемая такимъ образомъ, обезпечиваетъ индивидууму достиженія полнаго возраста и накопленіе опыта. Такимъ образомъ, растутъ общественные инстинкты, что, въ свою очередь, гарантируетъ поддержаніе вида и его дальнѣйшій прогрессъ. Животныя не общественныя, какъ мы видѣли, обречены на гибель.
Отъ низшихъ животныхъ авторъ переходитъ въ высшимъ и, наконецъ, къ человѣку и показываетъ, что уже на зарѣ каменнаго вѣка онъ жилъ кланами и племенами. У дикарей, стоящихъ на низшей ступени развитія, мы наблюдаемъ уже рядъ общественныхъ организацій, являющихся зародышемъ высшихъ учрежденій, развившихся при дальнѣйшемъ прогрессѣ.
Дальнѣйшимъ фазисомъ развитія клана является деревенская община «варваровъ». На этой почвѣ, какъ показано въ прошлой статьѣ, выросла цѣлая серія обычаевъ, общественныхъ привычекъ и учрежденій, слѣды которыхъ можно наблюдать, въ болѣе или менѣе ясно выраженной формѣ, еще и теперь. Основной принципъ «варварской» деревни это — общинное владѣніе землей, общая защита ея и признаваніе юрисдикціи «folkmote» деревенскаго люда.
Варвары не только не были «бѣлокурымъ животнымъ», жаждущимъ вѣчно боя, но, наоборотъ, всегда предпочитали миръ войнѣ. Они предоставили военное дѣло всецѣло братствамъ, дружинамъ, составленнымъ изъ буйныхъ людей, сгруппированныхъ вокругъ временного вождя. Эти дружины бродили съ мѣста за мѣсто, предлагая населенію свое знаніе военнаго дѣла, оружіе и защиту. Населеніе охотно принимало услуги искателей приключеній, потому что желало жить мирно. «Военныя шайки приходили и уходили, но масса населенія продолжала обрабатывать землю и не обращала на своихъ вождей вниманія до тѣхъ поръ, покуда они не вмѣшивались въ самоуправленіе земельныхъ общинъ. Новые поселенцы Европы выработали свою систему владѣнія землей и ввели пеню за преступленіе, замѣнившую старую кровавую месть,, они изучили первыя основы промышленности. Хотя они укрѣпляли свои деревни палисадами, башнями и земляными окопами для защиты отъ новаго вторженія, новые поселенцы вскорѣ всецѣло предоставили дѣло защиты тѣмъ, которые сдѣлали войну своей спеціальностью. Такимъ образомъ, не воинственные инстинкты варваровъ, а ихъ миролюбивыя наклонности сдѣлались причиной ихъ подчиненія впослѣдствіи вождямъ». Очевидно, что самый родъ жизни военныхъ дружинъ предоставлялъ имъ большую, чѣмъ земледѣльцамъ, возможность обогащаться. Во время набѣговъ пріобрѣтались стада рогатаго скота, косяки лошадей, рабы и желѣзо, стоившее въ то время страшно дорого. Значительная часть добычи тратилась тутъ же на устройство тѣхъ грандіозныхъ пирушекъ, о которыхъ говоритъ эпическая поэзія, но все же оставалась еще добыча, служившая для дальнѣйшаго обогащенія. Въ то время пустующихъ земель было много. Не было также недостатка въ людяхъ, желавшихъ обработывать эти земли. Не хватало только скота и орудій. Пустовала не только цѣлина, во и деревни, опустошенныя чумой, пожаромъ или вторженіемъ новыхъ переселенцевъ. Населеніе бродило, въ поискахъ новыхъ жилищъ. И если кто-нибудь изъ дружинниковъ предлагалъ крестьянамъ скотъ, кусокъ желѣза, чтобы выковать соху, и свою защиту отъ дальнѣйшихъ набѣговъ, — они охотно брали землю, въ особенности, если хозяинъ освобождалъ поселенца на нѣсколько лѣтъ отъ всякихъ обязательствъ. Послѣ упорной борьбы съ неурожаями, наводненіями, чумой и пр. бѣдствіями, засельщикъ начиналъ выплачивать свой долгъ, но тогда онъ оказывался уже въ крѣпостной зависимости у дружинника. Безъ сомнѣнія, путемъ закрѣпощенія засельщиковъ накоплялись богатства Но чѣмъ больше мы изучаемъ жизнь въ VI и въ VII вѣкахъ нашей эры, — продолжаетъ авторъ, — тѣмъ больше убѣждаемся, что для утвержденія власти немногихъ требовался еще другой элементъ, помимо богатства и военной силы. То былъ элементъ закона и права, желаніе массъ сохранять миръ и установить то, что онѣ считали правосудіемъ. Именно это стремленіе массъ къ справедливости дало начальникамъ дружинъ ту власть, которую они пріобрѣли черезъ два-три вѣка. Однимъ изъ главныхъ занятій варварской деревенской общины было стремленіе положить быстрый конецъ враждѣ, возникавшей изъ тогдашнихъ понятій о правосудіи. Когда возникала ссора, община вмѣшивалась немедленно. Сходъ (folkmote) выслушивалъ дѣло и приказывалъ обидчику уплатить обиженному или семьѣ его денежный штрафъ (wergeld), а также пеню въ пользу общины за нарушеніе мира (fred). Ссоры между родовичами легко улаживались подобнымъ путемъ. Но когда вражда возникала между двумя различными племенами или двумя конфедераціями племенъ, нужно было найти посредника, или судью, рѣшенію котораго подчинились бы обѣ стороны. Нужно было, чтобы обѣ стороны признавали безпристрастность посредника и его знаніе старинныхъ законовъ. Затрудненіе увеличивалась тѣмъ, что обычное право различныхъ племенъ было неодинаково и присуждало не одно и тоже въ одинаковыхъ случаяхъ. Поэтому, установился обычай избирать судью изъ такой семьи или такого племени, которыя славились сохраненіемъ древняго закона въ его неприкосновенной формѣ, т. е. извѣстны были знаніемъ пѣсенъ, изреченій и сагъ, при помощи которыхъ законъ передавался изъ поколѣнія въ поколѣніе. Такимъ образомъ, знаніе законовъ стало своего рода мистеріей, извѣстныя семьи передавали это знаніе наслѣдственно. Въ Исландіи, напримѣръ, на каждомъ вѣчѣ (Allthing) такой знатокъ закона, «lövsögmathr» разсказывалъ саги, чтобъ всѣ могли познакомиться съ правомъ. Такимъ образомъ, по мнѣнію автора, внимательное изученіе исторіи древнихъ учрежденій подрываетъ теорію о военномъ происхожденіи власти. Напротивъ, начало ея коренится въ мирныхъ стремленіяхъ массъ.
Fred, или пеня въ пользу общины, поступала въ распоряженіе вѣча и съ незапамятныхъ временъ употреблялась на возведеніе укрѣпленій или же на выполненіе общественныхъ работъ. Это до сихъ поръ практикуется еще кабилами (въ сѣверной Африкѣ). Штрафы, конечно, передавались тому, кто находилъ рѣшенія; онъ обязанъ былъ платить дружинѣ, охранявшей территорію, и приводить въ исполненіе приговоры. Въ восьмомъ и девятомъ вѣкѣ это стало общимъ закономъ даже тогда, когда находившій приговоры былъ выборнымъ епископомъ. Такимъ образомъ, въ зародышѣ появилось то, что мы теперь называемъ законодательной и исполнительной властью. Этими двумя обязанностями и ограничивалась власть вождя. Онъ не былъ правителемъ племени. Верховная власть все еще принадлежала сходу (folkmote). Когда народъ брался за оружіе, онъ выбиралъ себѣ каждый разъ вождя, который являлся не подчиненнымъ короля, а равнымъ ему[1]. Король являлся повелителемъ только въ очень узкой и ограниченной сферѣ. Слова konung, koning, cyning, какъ и іатинское rex — означали временного вождя отдѣльнаго отряда. Начальникъ флотиліи или даже капитанъ отдѣльнаго разбойничьяго короля тоже назывались конунгами. И теперь еще начальникъ рыбачьяго отряда въ Норвегіи называется not-kong, т. е. «король сѣтей». Потребовалось долгое и совмѣстное вліяніе церкви и римскаго права, чтобы измѣнить этотъ взглядъ.
Но нашей цѣлью было прослѣдить творческій духъ массъ въ ихъ учрежденіяхъ для взаимной помощи.
Въ то время, — говоритъ авторъ, — когда послѣдніе слѣды варварской свободы, казалось, исчезли въ Европѣ, жизнь тамъ приняла новое направленіе. Она отлилась въ тѣ формы, которыя приняла уже разъ въ городахъ древней Греціи. Съ поразительнымъ единодушіемъ города стали освобождаться отъ своихъ свѣтскихъ и духовныхъ повелителей. Укрѣпленныя деревни поднялись противъ рыцарскихъ замковъ, осадили ихъ и разрушили. Движеніе распространилось по всей Европѣ, и меньше, чѣмъ въ сто лѣтъ, возникли вольные города на берегахъ Средиземнаго, Сѣвернаго и Балтійскаго морей, Атлантическаго океана, въ фіордахъ Скандинавіи, у подножія Апенинскихъ горъ, Альпъ, въ Шварцвальдѣ, въ Карнатскихъ горахъ, Венгріи, Франціи и Испаніи. Всюду возникало одно и то же возстаніе, проходило одни и тѣ же фазисы и вело къ однимъ и тѣмъ же результатамъ. И всюду, гдѣ горожане находили защиту за своими крѣпостными стѣнами, учреждались «братства», «дружества», объединенныя общей идеей и смѣло идущія въ поискахъ новой жизни, основанной на свободѣ и взаимной поддержкѣ. И они успѣли такъ хорошо, что въ три или четыре вѣка измѣнился совершенно видъ Европы. «Братства» «дружества» воздвигли всюду великолѣпныя зданія, въ которыхъ выразился геній вольныхъ союзовъ вольныхъ людей. По красотѣ и выразительности эти зданія до сихъ поръ не имѣютъ себѣ соперниковъ. «Братства» завѣщали послѣдующимъ поколѣніямъ всѣ искусства, всѣ отрасли промышленности, которыя наша цивилизація теперь только развиваетъ. Розыскивая же силы, которыя выполнили все это, мы находимъ не починъ единичныхъ героевъ, но совмѣстную дѣятельность массъ. Мы открываемъ то самое теченіе взаимной помощи и поддержки, дѣятельность которой видѣли въ деревенской общинѣ. Въ средніе вѣка оно обновилось новыми формами — гильдіями.
Теперь хорошо извѣстно, — продолжаетъ авторъ, — что феодализмъ не заключалъ въ себѣ разрушенія деревенской общины. Хотя феодалу и удалось закрѣпостить крестьянъ и присвоить себѣ права, которыя прежде принадлежали всей общинѣ, — но крестьянамъ, тѣмъ не менѣе, удалось отстоять два основныхъ права: общинное владѣніе землей и свой собственный судъ. Они приняли представителя короля или барона, потому что не могли поступить иначе; но отстояли сельскій судъ. Крестьяне сами назначали шесть, семь или двѣнадцать судей, которые постановляли приговоры вмѣстѣ съ представителемъ короля или барона. Во многихъ случаяхъ ему оставалось только подтвердить приговоръ и взыскать обычную пеню. Собственный судъ тогда означалъ самоуправленіе. Даже законники, окружавшіе Карла Великаго, не могли уничтожить это право и вынуждены были подтвердить его. Во всемъ, касающемся общиннаго владѣнія землей, «folkmote» отстоялъ всецѣло свое право и даже заставилъ феодала подчиниться ему.
Никакой ростъ феодализма не могъ сломить этого сопротивленія. Земельная община устояла. А когда въ девятомъ и десятомъ вѣкѣ набѣги нормановъ, арабовъ и угровъ доказали, что дружины не въ состояніи охранять страну, всюду въ Европѣ началось движеніе, имѣвшее цѣлью укрѣпить деревни каменными стѣнами и башнями. Энергія деревенскихъ общинъ проявилась въ устройствѣ множества укрѣпленныхъ центровъ. И какъ только стѣны были построены, какъ только община почувствовала себя въ безопасности внутри ихъ, она быстро поняла, что отнынѣ можетъ бороться не только съ чужеземцами, но и съ внутренними врагами, т. е. съ герцогами и князьями, стремившимися къ захвату власти. И вотъ за укрѣпленными стѣнами стала развиваться новая свободная жизнь. Народился средневѣковый городъ. Такъ намѣчаютъ эволюцію деревенской общины авторъ «Mutual Aid» и Мауреръ въ своей «Geschichteder Städteverfassung in Deutschland». Въ послѣднее время появилось много классическихъ изслѣдованій, въ которыхъ авторы не примыкаютъ ни къ одному изъ двухъ крайнихъ взглядовъ на происхожденіе и значеніе земельной общины. Въ частности, относительно русской общины мы имѣемъ остроумный взглядъ талантливаго, оригинальнаго и ученаго историка нашего П. Н. Милюкова. Онъ считаетъ общину далеко не столь древняго происхожденія и объясняетъ ея возникновеніе не развитіемъ принципа взаимопомощи, а чисто механическимъ вліяніемъ извнѣ государства, которому нужны были новыя обложенія.
«Составляетъ-ли особенная форма русскаго землевладѣнія наше неотъемлемое національное свойство, какъ думали одни, — говоритъ уважаемый историкъ, — или она доказываетъ только, что мы еще стоимъ на той ступени развитія, съ которой давно уже двинулась Европа, — какъ думали другіе? Историческій анализъ одинаково разрушаетъ оба предположенія, показывая, что русская община не есть — ни такое неизмѣнное въ исторіи явленіе, какъ это предполагается сторонниками перваго мнѣнія, ---ни такое элементарное, примитивное и архаическое, какъ это нужно предположить для доказательства второго. Не только нѣтъ возможности вывести современную общину изъ какихъ-нибудь первобытныхъ общественныхъ формъ, но даже есть полная возможность показать ея позднее, сравнительно, происхожденіе и раскрыть создавшія ея причины. По существу своему, — продолжаетъ П. Н. Милюковъ, — русская община есть принудительная организація, связывающая своихъ членовъ круговымъ обязательствомъ въ исправности отбыванія лежащихъ на ней платежей и повинностей и обезпечивающая себѣ эту исправность уравненіемъ повинностей съ платежными средствами каждаго члена. Тяглая община была предметомъ усиленныхъ государственныхъ нуждъ и русской экономической неразвитости… Впервые болѣе свободное распоряженіе крестьянскими участками, — напоминающее современную общину, — мы встрѣчаемъ на такихъ земляхъ, которыя крестьянамъ въ собственность не принадлежали, — т. е. на земляхъ, частныхъ владѣльцевъ. Распоряжается при этомъ не община, а приказчикъ частнаго владѣльца; если же распоряжается передѣломъ участковъ община, то это по спеціальному разрѣшенію или приказанію владѣльца. Такимъ образомъ, хозяйственная община нашего времени впервые появляется въ предѣлахъ частнаго — и при томъ болѣе или менѣе крупнаго хозяйства: на землямъ монастыря или князя»… «Русская община есть поздній и въ разныхъ мѣстностяхъ разновременный продуктъ владѣльческаго и правительственнаго вліянія. Это нисколько не мѣшаетъ ей отражать на себѣ примитивный характеръ экономическаго быта, среди котораго она возникла. Но этотъ примитивный характеръ общины не долженъ вводить насъ въ заблужденіе. Нѣтъ надобности искать родственныхъ общинѣ формъ въ далекомъ прошломъ, когда недавнее настоящее представляло всѣ нужные элементы для возникновенія вновь этой формы и для распространенія ея на всѣ разнородные элементы, изъ которыхъ сложилось современное русское крестьянство»[2].
На автора «Mutual Aid» сильное вліяніе имѣлъ знаменный трудъ Генри Мэна объ индійской общинѣ. Изслѣдователь этотъ признаетъ общинное землевладѣніе типичнымъ для всего полуострова, хотя даже въ нѣкоторыхъ мѣстахъ эта форма находится въ состояніи трансформаціи. Генри Мэнъ устанавливаетъ типическую индійскую деревню, характеризуемую общиннымъ землевладѣніемъ, (древней, но его словамъ, формой, воплощающей универсальную примитивную идею собственности. Затѣмъ, знаменитый изслѣдователь утверждаетъ, что это было созданіе арійскихъ расъ (т. е., въ Индіи, созданіе племенъ веддійскихъ и эпическихъ поэмъ, говорившихъ на санскритскомъ языкѣ). Первоначально группы, владѣвшія землею на общинномъ началѣ, не имѣли опредѣленныхъ участковъ; появленіе послѣднихъ (въ той или иной формѣ) было позднѣйшимъ нововведеніемъ, извѣстною ступенью въ процессѣ перехода отъ общинной въ индивидуальной собственности. Эти группы состояли изъ лицъ, первоначально связанныхъ кровнымъ родствомъ или, по крайней мѣрѣ, таковое предполагалось между ними. Съ теченіемъ времени оно было болѣе или менѣе забыто, и въ настоящее время, — по теоріи Мэна, — внутреннею связью группъ служитъ только земля, обрабатываемая сообща членами ихъ. Единственною raison d'être этихъ общинъ является обработка земли[3]. Въ послѣднее время Баденъ-Пауэллъ, основываясь на собственныхъ изслѣдованіяхъ и свѣдѣніяхъ, собранныхъ на мѣстѣ, выставилъ много крайне вѣскихъ возраженій противъ теоріи Мэна. Онъ указываетъ, что общинная деревня далеко не типична для всей Индіи, а только для одной части ея. По теоріи Баденъ-Пауэлла существующія общинныя деревни въ Индіи не обязаны своимъ происхожденіемъ арійцамъ въ смыслѣ какой-нибудь доказанной связи ихъ съ древними арійскими расами. Возможно, что нѣкоторыя немногія общины и представляютъ собою подлинные остатки древняго арійскаго населенія, не уничтоженные старыми войнами; возможно, что въ другихъ общинахъ сохраняется извѣстная примѣсь арійской крови; но и только. Въ общемъ же слѣдуетъ признать, что въ то время, какъ кое-гдѣ населеніе общинныхъ деревень состоитъ изъ представителей древнихъ, мѣстныхъ и трудно опредѣлимыхъ племенъ, возникновеніе такихъ деревень было обязано, главнымъ образомъ, позднѣйшимъ племенамъ: раджпутанъ, джатамъ, гуджарамъ, т. е. представителямъ различныхъ индо-скиѳскихъ и другихъ вторженій послѣ арійскаго періода[4]. Общины возникали часто подъ вліяніемъ механическаго давленія извнѣ, а не въ силу стремленій въ взаимопощи. Многіе факты, относительно которыхъ, — по словамъ Бадеръ-Пауэлла, — имѣются обильныя свидѣтельства въ настоящее время, были неизвѣстны Генри Мэну. Вотъ почему «свѣдѣнія, находящіяся въ распоряженіи этого выдающагося представителя сравнительной юриспруденціи, казались ему имѣющими такой рѣшающій характеръ, въ то время какъ на самомъ дѣлѣ они были столь несовершенными, а въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ прямо обманчивыми»[5].
II.
правитьНи одинъ періодъ въ исторіи не иллюстрируетъ такъ хорошо творческую силу народныхъ массъ, — говоритъ авторъ «Mutual Aid», — какъ десятый и одиннадцатый вѣка, когда укрѣпленныя « деревни и торговыя поселенія, являвшіяся „оазисами въ феодальномъ лѣсу“, стали освобождаться отъ ярма и начали медленно вырабатывать будущую городскую организацію. Къ несчастью, объ этомъ періодѣ мы очень мало знаемъ еще. Подъ защитой своихъ крѣпостныхъ стѣнъ городскіе сходы (folkmotes) или сами, или подъ руководствомъ выдающихся людей изъ торговыхъ и дворянскихъ родовъ, — отвоевали право выбирать военнаго покровителя, или верховнаго судью. Во всякомъ случаѣ городъ имѣлъ право выбирать такого покровителя. изъ претендентовъ на этотъ постъ Въ Италіи молодыя общины постоянно выгоняли своихъ domini, воюя съ тѣми, которые не хотѣли уходить добровольно. Въ Богеміи богатые и бѣдные одинаково принимали участіе въ выборахъ… Во многихъ городахъ въ Западной Европѣ, по обычаю, покровителемъ былъ епископъ, котораго населеніе само выбирало. Отсюда явилось, что многіе города имѣютъ своихъ собственныхъ патроновъ: Аугсбургъ — св. Ульриха, Кельнъ — св. Гериберта, Прага — св. Адальберта, Винчестеръ — св. Этельреда и пр. Точно такимъ же образомъ, многіе аббаты, защищавшіе народныя вольности городовъ, стали впослѣдствіи мѣстными святыми. Подъ защитой свѣтскаго или духовнаго „покровителя“ горожане добились самоуправленія и права выбирать своихъ собственныхъ судей. Весь процессъ освобожденія сопровождался серіей незамѣтныхъ актовъ самопожертвованія ради общаго дѣла со стороны неизвѣстныхъ, вышедшихъ изъ массы героевъ, имена которыхъ даже не сохранились. Удивительное движеніе „Treuga Deо“, при помощи котораго массы пытались положить конецъ безконечной враждѣ благородныхъ родовъ, — зародилось въ молодыхъ городахъ. Въ самое раннее время итальянскіе торговые города, и раньше всѣхъ Amalfi, выработали морскіе законы, ставшіе впослѣдствіи образцомъ для всей Европы. То же самое можно сказать о многихъ французскихъ городахъ, въ которыхъ Mahl, или форумъ, сталъ совершенно независимымъ учрежденіемъ.
Въ то время начались работы по украшенію городовъ архитектурными произведеніями, которыми мы восторгаемся до сихъ поръ. Они свидѣтельствуютъ объ интеллектуальномъ движеніи того времени. Въ сущности, эпоху возрожденія и напало раціонализма XII в., этого предтечи реформаціи — нужно считать со времени освобожденія городовъ. Такой же взглядъ раздѣляетъ Rocquain въ своей статьѣ „La Renaissance au XII siècle“.
Необходимъ былъ, однако, еще одинъ элементъ, помимо принциповъ деревенской общины, чтобы пробудить дѣятельность и энергію въ городахъ XII и XIII вѣковъ. Въ виду появленія новыхъ отраслей промышленности и искусства, а также въ виду увеличенія торговыхъ сношеній съ другими центрами, — понадобилась новая форма союзовъ между людьми. И новый элементъ, по мнѣнію автора, былъ внесенъ гильдіями. Лишь теперь, — говорить онъ, — когда изучены сотни статутовъ различныхъ гильдій и установлена связь ихъ съ римскими collegiae и бывшими союзами въ Греціи и Индіи, мы можемъ съ увѣренностью сказать, что „братства“ явились дальнѣйшимъ развитіемъ тѣхъ же самыхъ принциповъ, дѣйствіе которыхъ мы наблюдали въ кланахъ и въ деревенскихъ общинахъ. Ничто такъ не характеризуетъ средневѣковыя братства, какъ временныя гильдіи, возникавшія на корабляхъ во время плаванія. Когда корабль, принадлежавшій Ганэѣ, выходилъ изъ порта и былъ уже нѣсколько часовъ въ пути, капитанъ (Schiffer) собиралъ экипажъ и пассажировъ и, по словамъ современника, обращался къ нимъ съ такою рѣчью: „Такъ Какъ мы теперь находимся въ волѣ Божьей и моря, то мы должны быть равны другъ другу. И такъ какъ намъ грозятъ бури, волны, морскіе разбойники и другія опасности, мы должны установить строгій порядокъ, дабы довести наше путешествіе до благополучнаго окончанія. Вотъ почему намъ слѣдуетъ помолиться о хорошемъ вѣтрѣ и благополучномъ исходѣ, а потомъ, по морскому закону, избрать людей, которые будутъ занимать судейскія мѣста“ (Schöffenstellen). Тогда экипажъ выбиралъ фохта и четырехъ scabini, которые должны были исполнять обязанность судей. Къ концу плаванья фохтъ и scabini слагали съ себя должности и такъ говорили экипажу: „Что случилось на кораблѣ, мы должны простить другъ другу и считать какъ уже мертвое (todt und ab sein lassen). Мы судили въ интересахъ справедливости. И потому просимъ васъ всѣхъ, во имя справедливости, забудьте вражду, если кто питаетъ ее къ другому. Клянитесь хлѣбомъ и солью, что вы худо не будете мыслить о товарищахъ. И если кто считаетъ все-таки себя обиженнымъ, пусть немедленно же, до солнечнаго заката, обратится къ ландфохту и попроситъ у него суда“. Когда корабль причаливалъ, взысканная пеня передавалась фохту порта для распредѣленія денегъ между бѣдными»[6].
Этотъ разсказъ передаетъ духъ средневѣковыхъ гильдій. Подобныя организаціи возникали каждый разъ, когда группы рыбаковъ, охотниковъ, путешествующихъ купцовъ, строителей или ремесленниковъ собирались для какой-нибудь общей цѣли. Мы видимъ на кораблѣ власть капитана, но для успѣха общаго предпріятія всѣ, богатые и бѣдные, офицеры и матросы согласились быть равными; они соединились для того, чтобы помогать другъ другу. Точно такимъ же образомъ, — продолжаетъ авторъ, — когда группы мастеровъ, напримѣръ, каменщиковъ, плотниковъ и т. д., соединялись вмѣстѣ для постройки собора, то, хотя они всѣ принадлежали въ извѣстному городу, имѣвшему свою политическую организацію и къ извѣстнымъ цехамъ, — но они соединялись во временный союзъ для общаго дѣла. Всѣ мастера, не смотря на равные цехи, образовывали одну гильдію для построенія собора. Такъ былъ выстроенъ, между прочимъ, кельнскій соборъ.
Что же касается соціальнаго характера средневѣковой гильдіи, то намъ его можетъ выяснить, напримѣръ, skraa (статутъ) раннихъ датскихъ союзовъ. Мы читаемъ въ началѣ, что духъ братства долженъ господствовать въ союзѣ. Затѣмъ слѣдуетъ правило относительно разрѣшенія недоразумѣній между членами братства, между собою или между «братомъ» и посторонними. Если у «брата» погорѣлъ домъ, погибъ корабль или если онъ ограбленъ во время паломничества, — всѣ братья должны явиться на помощь. Если братъ заболѣлъ тяжело, два брата должны ухаживать за нимъ, покуда онъ не выздоровѣетъ. А если онъ умретъ, то члены братства должны похоронить его (въ тѣ времена, когда такъ свирѣпствовала чума, это была не малая обязанность) и проводить до могилы. Братство принимало на себя заботы о его дѣтяхъ. Очень часто вдова становилась "сестрой* участниковъ гильдіи. Такъ говоритъ цитируемый авторомъ Кофодъ Анхеръ въ "Om garnie Dauske Gilder og dores Undergangn, трудѣ XVIII вѣка. Всюду члены гильдіи были равны между собою и относились другъ къ другу, какъ братья или сёстры. Гильдія имѣла свою собственность, скотъ, землю, дома, церкви. Всѣ «братья» клялись оставить старую вражду. Не налагая обязанности никогда не ссориться, гильдія требовала, однако, чтобы ссора не переходила во вражду и не проявлялась въ судебномъ процессѣ предъ другимъ трибуналомъ, не установленнымъ самимъ братствомъ. Если у «брата» была тяжба съ постороннимъ, то гильдія обязывалась всячески поддерживать своего сочлена Гильдія поддерживала своего даже тогда, когда онъ былъ обидчикомъ. И если родственники обиженнаго желали немедленно отомстить обидчику, братство снабжало его конемъ или лодкой для побѣга. Если же обидчикъ оставался въ городѣ, двѣнадцать братьевъ сопровождали его для защиты. Если члена гильдія приговаривали въ штрафу, то «братья» не допускали до того, чтобы товарищъ ихъ разорился или попалъ въ рабство: штрафъ выплачивался изъ общихъ суммъ. Только въ случаѣ измѣны по отношенію къ своимъ или чужимъ, братъ прогонялся изъ гильдіи съ «ошельмованнымъ именемъ».
Таковы были характерныя черты «братства», въ которыя мало-по-малу отлилась вся средневѣковая жизнь. Гильдіи были самыя разнообразныя. Существовали гильдіи крѣпостныхъ, которыя играли важную роль въ крестьянскихъ возстаніяхъ. Братства эти запрещались много разъ въ десятомъ вѣкѣ. Были гильдіи вольныхъ людей и смѣшанныя братства крѣпостныхъ и вольныхъ. Были временныя гильдіи, возникавшія спеціально для извѣстной охоты, рыбной ловли или торговой поѣздки и распадавшіяся, когда намѣреніе выполнялось. Бывали также гильдіи, существовавшія нѣсколько вѣковъ. И по мѣрѣ того, какъ жизнь усложнялась и создавала новыя отрасли труда — возникали и варіировались гильдія. Поэтому, мы видимъ не только гильдіи купцовъ, ремесленниковъ, охотниковъ и крестьянъ; въ союзы соединялись также священники, художники, преподаватели народныхъ школъ и университетовъ, актеры. Возникали гильдіи для постановки мистеріи, для построенія церкви, для развитія «тайнъ» какого-нибудь ремесла или школы живописи. Были даже гильдіи нищихъ, палачей и проститутокъ. И всѣ союзы возникали съ двойной цѣлью: для взаимной помощи и для проведенія собственнаго правосудія. «Гильдія была ассоціаціей для взаимной помощи совѣтомъ и дѣломъ», во всѣхъ обстоятельствахъ жизни. Это было также учрежденіе для поддержанія правосудія. Въ данномъ случаѣ правосудіе гильдіи отличалось отъ государственнаго тѣмъ, что, вмѣсто формальнаго элемента, составляющаго характерную особенность государственнаго вмѣшательства, въ разбирательство дѣла вносилось начало братское. «Обвиняемый, — говоритъ авторъ, — являлся предъ своими собратьями, знавшими его хорошо, предъ равными ему, а не предъ теоретиками закона и не предъ защитниками чьихъ-либо постороннихъ интересовъ». Такъ какъ гильдіи охраняли интересы общаго дѣла, не стѣсняя личности индивидуума, то онѣ разростались. Трудно было только найти такую форму, которая дала бы возможность союзамъ гильдій "литься, не мѣшая союзамъ деревенскихъ общинъ; такую форму, которая объединила бы всѣ союзы въ одно гармоничное цѣлое. И когда эта форма была найдена; когда города, благодаря благопріятному стеченію обстоятельствъ отстояли свою независимость, — она достигла поразительнаго развитія. Теперь изучены сотни хартій, въ которыхъ перечислены вольности средневѣковыхъ городовъ. И всюду мы видимъ одни и тѣ же руководящіе принципы. Городъ организовался изъ федераціи деревенскихъ общинъ и гильдій. Въ хартіи, данной въ 1118 г. Филиппомъ, графомъ Фландрскимъ, гражданамъ Эра, жители клянутся «помогать другъ другу, какъ братья». То же самое говорится въ партіяхъ Суасона, Компьени и др. «Община, — пишетъ средневѣковый хронографъ — это клятва во взаимной помощи (mutai iuijutorii conjuratio), новое и омерзительное слово. При помощи ея крѣпостной освобождается отъ независимости; вслѣдствіе ея, вліянія онъ можетъ быть присужденъ къ штрафу только за нарушеніе закона и пересталъ вносить то, что платилъ всегда». Одна и та же волна прокатилась въ двѣнадцатомъ вѣкѣ черезъ всю Европу, захвативъ, какъ богатые, такъ и бѣдные города. Города посылали депутатовъ къ сосѣдямъ, чтобы изучить у нихъ хартію, если она была хороша. Грамота, однако, не копировалась буквально, а приспособлялась къ даннымъ обстоятельствахъ.
Въ результатѣ этого, по выраженію одного историка, хартіи средневѣковыхъ городовъ такъ же варіируются, какъ готическій стиль въ соборахъ того времени; но основная идея остается та же. Соборъ символизировалъ союзъ прихода и гильдіи въ данномъ городѣ.
Городская община не представляла просто автономную часть государства, но была самостоятельнымъ государствомъ. Она имѣла право объявлять войну или заключать миръ и вступать въ федеративный союзъ съ сосѣдями. Въ своихъ собственныхъ дѣлахъ городъ былъ полноправнымъ хозяиномъ, а въ чужія онъ не вмѣшивался. Иногда вся политическая власть принадлежала свободному демократическому форуму (вѣчу), которое принимало и отправляло пословъ, заключало договоры, приглашало и удаляло князей, обходясь, такимъ образомъ, безъ нихъ десять — двѣнадцать лѣтъ. Иногда же верховная власть была довѣрена богатому купеческому или дворянскому роду (или захвачена имъ), — какъ это мы видимъ въ итальянскихъ городахъ. Принципъ, однако, всюду оставался одинъ и тотъ же. Городъ представлялъ государство. Замѣчательнѣе всего то, что даже тамъ, гдѣ верховная власть была захвачена однимъ домомъ, внутренняя жизнь города и демократизмъ повседневной жизни не исчезали.
Явленіе это объясняется, — по мнѣнію автора Mutual Aid тѣмъ, что средневѣковый городъ не былъ централизованнымъ государствомъ. Въ теченіе первыхъ вѣковъ своего существованія городъ, въ отношеніи внутренней организаціи, едва-ли могъ быть названъ государствомъ: каждая часть города принимала свое участіе въ управленіи. Городъ обыкновенно дѣлился на четыре «конца» или на шесть, семь участковъ, расходившихся лучами отъ центра. Каждый «конецъ» и каждый участокъ соотвѣтствовали главному промыслу, которымъ занималось ихъ населеніе. Тѣмъ не менѣе тутъ рядомъ жили представители различныхъ классовъ: дворяне, купцы, ремесленники, а то даже полукрѣпостные. И каждый конецъ составлялъ совершенно независимую единицу. Въ Венеціи, напр., каждый островъ составлялъ политически независимую общину, которая имѣла свою собственную промышленность или торговлю и свой собственный форумъ. Весь городъ выбиралъ дожа, но это нисколько не мѣняло внутренней независимости отдѣльной единицы. Въ Кельнѣ населеніе группировалось въ Geburschaften и Heimschaften, т. е. въ сосѣдскія гильдіи, каждая изъ нихъ имѣла своего судью (Burrichter), двѣнадцать выборныхъ (Schöffen), находившихъ приговоры, своего фохта и Greve, или начальника мѣстной милиціи. То же самое представлялъ Лондонъ и др. города.
Главной цѣлью средневѣковаго города было — гарантировать самоуправленіе и миръ. Держался онъ на базисѣ труда. Производство не поглощало всего вниманія средневѣковыхъ экономистовъ. Они заботились также о «распредѣленіи». А потому основнымъ принципомъ каждаго средневѣковаго города было — «доставить предметы первой необходимости и жилища, какъ для богатыхъ, такъ и дня бѣдныхъ» (Gemeine notdurft und gemach armer und richer). Строго было воспрещено, поэтому, перекупать съѣстные припасы, дрова и уголь, прежде чѣмъ они попадали на рынокъ. Скупщики могли пріобрѣтать эти продукты только на рынкѣ, при томъ лишь послѣ того, какъ прозвучитъ сигнальный колоколъ. И тогда даже выговаривалось условіе, чтобы лавочникъ получалъ «честную прибыль, по совѣсти». Городъ регулировалъ продажу муки и хлѣба, заботясь о томъ, чтобы булочники не эксплуатировали населеніе. Далѣе въ XVI вѣкѣ мы находимъ еще, что городъ закупалъ хлѣбъ для всѣхъ гражданъ. Историки, по мнѣнію автора, покуда еще не обратили достаточнаго вниманія на эту сторону хозяйственной жизни средневѣковаго города.
Почти во всѣхъ средневѣковыхъ городахъ Западной Европы цехи пріобрѣтали сообща всѣ сырые продукты… "Короче, — говоритъ авторъ, приведя длинный рядъ примѣровъ, — чѣмъ больше мы знакомимся съ средневѣковымъ городомъ, тѣмъ больше убѣждаемся, что онъ не былъ только политической организаціей для защиты извѣстныхъ политическихъ правъ. Онъ явился попыткой организовать населеніе, въ болѣе широкихъ размѣрахъ, чѣмъ въ деревенской общинѣ, въ тѣсный союзъ для взаимной помощи, поддержки, для производства и потребленія и просто для общественной жизни. Попытка эта имѣла въ виду дать полную свободу творческому генію каждаго индивидуума или отдѣльной группы. На сколько это удалось осуществить, мы видимъ, анализируя организацію труда въ средневѣковомъ городѣ.
III.
правитьСредневѣковые города организовались не по плану, намѣченной волей законодателя. Каждый изъ нихъ явился продуктомъ естественнаго роста. Поэтому, трудно найти два города, внутренняя организація которыхъ была бы вполнѣ тождествена. Характеръ каждаго города въ отдѣльности мѣнялся изъ вѣка въ вѣкъ. И все же, если мы окинемъ общимъ взглядомъ всѣ средневѣковые европейскіе города, — мѣстныя и національныя черты, отличавшія одинъ городъ отъ другого, исчезаютъ. Мы находимъ тогда поразительное сходство между всѣми городами, хотя каждый изъ нихъ развивался независимо отъ другихъ и при разныхъ условіяхъ. На первый взглядъ мало общаго между городомъ въ сѣверной Шотландіи, населенномъ грубыми рыбаками, богатымъ фландрскимъ городомъ съ міровой торговлей, итальянскимъ городомъ, обогащеннымъ сношеніями съ Востокомъ, культивирующимъ въ своихъ стѣнахъ высокую цивилизацію, и бѣднымъ, земледѣльческимъ городомъ на сѣверныхъ болотахъ. А между тѣмъ, характерныя особенности ихъ организаціи и духъ, которымъ города были проникнуты, носятъ рѣзко выраженное родовое сходство. Всюду мы наблюдаемъ ту же федерацію небольшихъ общинъ и гильдій, тѣ же пригороды вокругъ главнаго города, тѣ же городскіе сходы и то же проявленіе независимости. «Защитникъ» города иначе зовется въ различныхъ мѣстахъ, но онъ всюду представляетъ одну и ту же власть и тѣ же интересы. Пріобрѣтеніе предметовъ необходимости, затѣмъ торговля и трудъ всюду организованы по одному и тому же образцу. Внутренняя и внѣшняя борьба тождествены. Больше того, тождественъ даже записи объ этомъ въ хроникахъ. Архитектурные памятники, будутъ ли они готическаго, романскаго или византійскаго стиля, выражаютъ тѣ же стремленія и тѣ же идеалы. Оні задуманы и выполнены одинаковымъ путемъ. Одну и ту же руководящую идею мы можемъ прослѣдить, не смотря на разницу въ климатахъ, географической широтѣ, богатствѣ, языкѣ и вѣрѣ. Поэтому, о средневѣковомъ городѣ, по мнѣнію автора, мы можемъ говорить, какъ о вполнѣ опредѣленномъ фазисѣ цивилизаціи. Какъ же возникъ онъ? Въ освобожденіи средневѣковаго города, безъ сомнѣнія, выдающуюся, хотя не исключительную, роль играло то значеніе, которое у варваровъ придавалось мѣсту, гдѣ собирались для торга. Варвары ранней эпоха не знали никакихъ речеслъ въ своихъ деревняхъ Все доставлялось извнѣ, иностранцами, на опредѣленное мѣсто и въ опредѣленные дни. И чтобы купецъ могъ явиться, безъ опасенія быть убитымъ или ограбленнымъ, ярмарочная площадь всегда находилась подъ спеціальной защитой всѣхъ клановъ и родовичей. Она была неприкосновенна, какъ и церковь, возлѣ стѣнъ которой почти всегда находилась. Родовая вражда не должна была происходить на торговой площади и въ извѣстномъ разстояніи отъ нея. И если возникала ссора въ пестрой толпѣ покупателей и продавцовъ, ее разбирали тѣ, подъ покровительствомъ которыхъ площадь находилась: трибуналъ общины или судья, назначенный епископомъ, барономъ или королемъ. Иностранецъ, прибывшій съ товарами, былъ торговымъ гостемъ. Баронъ, грабившій на большой дорогѣ купцовъ, признавалъ такъ называемый Weichbild, т. е. шестъ, стоявшій на торговой площади и украшенный королевскимъ гербомъ, перчаткой, изображеніемъ мѣстнаго святого или престолъ, соотвѣтственно тому, находилась ли ярмарка подъ покровительствомъ короля, барона, мѣстной церкви или же «folkmote» (вѣча). Изъ этого права торговой площади легко могло развиться право города, когда послѣдній добился контроля надъ ней. Вслѣдствіе подобнаго происхожденія права, торговая часть населенія пріобрѣла преобладающее вліяніе. Граждане, владѣвшіе въ то время домомъ и городской землей, составляли очень часто купеческую гильдію, которая держала въ своихъ рукахъ громадную торговлю. И хотя сперва каждый гражданинъ, богатый или бѣдный, могъ вступить въ гильдію (самая торговля, повидимому, производилась выборными въ пользу города) — она впослѣдствіи постепенно превращалась въ привилегированную корпорацію. Доступъ въ гильдію прекратился для всѣхъ вновь устремившихся въ вольные города. Немногія богатыя семьи, родоначальники которыхъ были гражданами во время освобожденія городовъ, — держали торговлю въ своихъ рукахъ. Явилась опасность возникновенія торговой олигархіи. Но уже въ десятомъ, а еще больше въ одиннадцатомъ вѣкахъ — ремесленники тоже сгруппировались въ гильдіи. И вскорѣ эти гильдіи пріобрѣли такую силу, что могли остановить олигархическія стремленія торговцевъ.
Въ то время цехъ сообща покупалъ сырые продукты и сообща же продавалъ свои издѣлья. Участники цеха были въ одно и то же время и производителями, и продавцами. Поэтому вліяніе, пріобрѣтенное старыми цехами, какъ только началась свободная жизнь городовъ, гарантировало ремесленникамъ то высокое положеніе, которое они заняли. Въ самомъ дѣлѣ, въ средневѣковомъ городѣ занятіе ремеслами отнюдь не означало низшаго общественнаго положенія. Напротивъ, даже. Ремесленный трудъ считался почетнымъ общественнымъ дѣломъ. Производство и обмѣнъ были проникнуты идеей «справедливости» въ общинѣ и «права» потребителей и производителей. По документамъ того времени, работа кожевника, котельщика или сапожника должна была быть «добросовѣстной» и «честной». Производителю рекомендовалось употреблять только «честные» матеріалы. Хлѣбъ надлежало выпекать «по совѣсти». Переведите эти выраженія на современный языкъ, — говоритъ авторъ, — и они покажутся вычурными и неестественными; но въ то время въ этилъ словахъ никто не видѣлъ ничего аффектированнаго. Средневѣковый ремесленникъ изготовлялъ не для неизвѣстнаго рынка, но, прежде всего, для своей гильдіи, для братства, члены котораго знали другъ друга. За тѣмъ продуктъ покупался общиной, а послѣдняя, въ, свою очередь, предлагала его братству союзныхъ общинъ. Поэтому, община брала на себя отвѣтственность за качество предлагаемаго продукта. При подобной организаціи вопросомъ чести для каждой гильдіи было выпускать въ свѣтъ только отличныя издѣлія. Техническіе дефекты или поддѣлка считались дѣломъ, касающимся всей общины. Въ уставѣ, какъ говоритъ Янсенъ въ своей «Geschishte des deutschen Volks» значилось, что всякая недобросовѣстность въ производствѣ касается чести всего города, «такъ какъ подрываетъ общественное довѣріе». Производство, такимъ образомъ, являлось общественнымъ дѣломъ. И покуда существовали вольные города, трудъ находился въ большомъ почетѣ. Различіе между мастеромъ и подмастерьемъ, или между мастеромъ и работникомъ (compagne, Geselle) существовало въ средневѣковомъ городѣ съ самаго начала. Но оно основывалось на различіи возраста и искусства, а не на богатствѣ и вліяніи. Послѣ семилѣтней выучки и надлежащаго испытанія въ искусствѣ, каждый подмастерье самъ становился мастеромъ. И только значительно позже, въ шестнадцатомъ вѣкѣ, когда королевская власть уничтожила прежній городъ и старыя цеховыя организаціи, — стало возможнымъ сдѣлаться мастеромъ по наслѣдству и въ силу богатства. Съ этого времени начался также упадокъ средневѣковой промышленности и искусства.
Для наемнаго труда не было мѣста въ раннемъ, цвѣтущемъ періодѣ средневѣковаго города. Работа ткачей, кузнецовъ, хлѣбниковъ и т. д. исполнялась для гильдіи и для города. Когда при постройкѣ нужны были работники, они составляли временную корпорацію, которой платили не поденно, а за всю работу en bloc. Работа на хозяина стала появляться только впослѣдствіи; но даже и въ такихъ случаяхъ наемный работникъ получалъ больше, чѣмъ теперь. Торольдъ Роджерсъ доказалъ это относительно Англіи.
Относительно положенія труда на континентѣ въ среднихъ вѣкахъ писали Фалке и Шёнбергъ. Въ пятнадцатомъ вѣкѣ, когда средневѣковый городъ приходилъ уже въ упадокъ, работникъ — столяръ, плотникъ или кузнецъ, получали въ Аміени четыре «sols» въ день, что составляло стоимость сорока восьми фунтовъ хлѣба, или восьмую часть небольшого быка (bouvard). Въ грамотѣ Фердинанда Перваго рабочій день въ угольныхъ шахтахъ опредѣляется въ восемь часовъ, «какъ это было въ старину» (wie vor Alters herkommen). Работа по субботамъ послѣ обѣда тою же грамотой запрещалась. По словамъ Торольда Роджерса, въ Англіи, въ XV вѣкѣ, работникъ былъ занятъ только сорокъ восемь часовъ въ недѣлю («The Economical Interpretations of History»). Рабочіе конгрессы были нормальнымъ явленіемъ средневѣковой жизни. Въ нѣкоторыхъ частяхъ Германіи ремесленники, принадлежавшіе въ однимъ и тѣмъ же цехамъ, имѣли обыкновеніе собираться ежегодно для обсужденія вопросовъ, интересовавшихъ ихъ всѣхъ. На этихъ съѣздахъ говорили о продолжительности рока, выучки, о заработной платѣ и пр. Въ 1572 г. ганзейскіе города формально признали право цеховъ собираться періодически и постановлять общія рѣшенія, если только послѣднія не имѣютъ цѣлью понизить качество издѣлій. На подобные конгрессы, отчасти международнаго характера, какъ была сама Ганза, — собирались булочники, литейщики, кузнецы, кожевники, оружейники и бочары. Подробно объ этихъ средневѣковыхъ рабочихъ съѣздахъ говоритъ W. Stieda въ «Hansische Vereinbarungen über städtisches Gewerbe im XIV und XV Iahrhundert» (Hansische Geschichtsblätter, Jahrgang 1886, p. 121).
IV.
правитьОрганизація цеховъ требовала, конечно, извѣстнаго надзора гильдіи надъ мастерами. Съ этой цѣлью назначались особые выборные. До тѣхъ поръ, пока города жили своею свободною жизнью, жадобъ по поводу надзора не было никакихъ. Когда же вмѣшалась центральная власть, конфисковала собственность гильдій и разрушила ихъ независимость въ пользу своей бюрократіи — жалобы стали безчисленны. Громадный прогрессъ искусствъ и промышленности, достигнутый средневѣковыми гильдіями, съ другой «тороны, доказываетъ, что эта организація не сковывала личной иниціативы. Фактъ объясняется тѣмъ, что, — по мнѣнію автора, — средневѣковая гильдія, подобно средневѣковому „концу“ или „улицѣ“, не была группой лицъ, помѣщенной подъ контроль извнѣ, во самостоятельнымъ союзомъ людей съ самостоятельной иниціативой, объединившихся для опредѣленной цѣли. Эти отдѣльныя коллективная общественныя единицы были до такой степени независимы, что когда городъ призывался къ оружію, гильдія являлась, какъ самостоятельный отрядъ (Schaar), который имѣлъ собственное оружіе и собственнаго вождя. Словомъ, гильдія въ средневѣковомъ городѣ являлась такою же независимою единицею, какъ Ури или Женева въ Швейцарской конфедераціи пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ.
Средневѣковыя гильдіи были способны отстоять свою независимость. Когда впослѣдствіи, въ особенности же въ XIV вѣкѣ, старая городская жизнь подверглась глубокому измѣненію, болѣе молодые цехи были настолько сильны, что имъ удалось добиться участія въ городскихъ дѣлахъ. Массы, организованныя въ новые цехи, добились признанія своихъ правъ у растущей олигархіи. Начался опять блестящій періодъ благоденствія. Въ нѣкоторыхъ городахъ, какъ въ Парижѣ въ 1306 г. или въ Кельнѣ въ 1371 г. старымъ цехамъ удалось подавить движеніе и утопить его въ потокахъ крови. За разгромомъ непосредственно послѣдовалъ упадокъ этихъ городовъ и подчиненіе ихъ центральной власти. Большинство же средневѣковыхъ городовъ пережило бурный періодъ. За нимъ послѣдовалъ новый подъемъ и расцвѣтъ общественныхъ силъ вслѣдствіе притока новыхъ, свѣжихъ элементовъ. Новая жизнь проявилась въ великолѣпныхъ архитектурныхъ сооруженіяхъ, въ быстромъ прогрессѣ техники, въ рядѣ изобрѣтеній и въ умственномъ движенія, которое повело къ Возрожденію и къ Реформація.
Средневѣковому городу, какъ мы видѣли, приходилось безпрерывно бороться за свою самостоятельность. Въ сущности, онъ являлся тогда укрѣпленнымъ оазисомъ въ странѣ, находившейся въ подчиненіи у феодаловъ. Чтобы удержать свое положеніе, приходилось безпрерывно прибѣгать въ оружію. Мы видѣли уже, въ силу какихъ причинъ деревни мало-по-малу попали въ крѣпостную зависимость. Домъ свѣтскаго или духовнаго феодала сталъ замкомъ, его товарищи по оружію всегда были готовы ограбить „засельщину“. Помимо трехъ дней барщины, крестьянинъ платилъ еще феодалу за право сѣять и за жатву, за разрѣшеніе вѣнчаться, похороны и т. д. Сосѣдніе феодалы принимали крѣпостныхъ за родъ неотъемлемой собственности ихъ владѣльца и вымещали на нихъ вражду въ ихъ властелину: угоняли скотъ, жгли хлѣбъ и пр. Каждый лугъ, нива и рѣка въ окрестностяхъ города и каждый человѣкъ на нихъ являлся собственностью какого-нибудь барона. Ненависть гражданъ къ баронамъ-феодаламъ выразилась въ характерныхъ редакціяхъ средневѣковыхъ хартій, добытыхъ у нихъ. Чтобы отстоять свою свободу, городамъ приходилось воевать съ феодалами. Граждане посылали эмиссаровъ въ деревни, чтобы подбить крестьянъ на мятежъ. Города принимали въ свои корпораціи деревни. Они начинали, наконецъ, правильныя войны. Въ Италіи, гдѣ страна была усѣяна замками, война приняла героическіе размѣры. Флоренція воевала семьдесятъ семь лѣтъ съ цѣль» освободить свои contado отъ феодаловъ. И когда въ 1181 г. цѣль была достигнута, — все пришлось начать сызнова. Феодалы соединились вмѣстѣ; они образовали свои собственныя лиги для борьба съ городскими лигами. Получивъ поддержку отъ папъ и императоровъ, они продолжали войну еще 130 лѣтъ. То же самое происходило въ Римѣ, въ Ломбардіи и всюду въ Италіи. Во время этихъ войнъ граждане проявляли чудеса храбрости и доблести, во луки и топоры не всегда брали верхъ надъ рыцарскими доспѣхами. Многіе замки устояли, не смотря на остроумныя осадныя машины, придуманныя гражданами. Флоренція. Болонья и многіе города во Франціи, Германіи и Богеміи вышли побѣдителями. Имъ удалось освободить окружающія деревни. Въ результатѣ былъ необыкновенный подъемъ промышленности и искусства. Но очень часто купцы и ремесленники, истощенные войной и, не понимая своихъ собственныхъ интересовъ, заключали миръ съ феодалами, выдавъ головой своихъ союзниковъ крестьянъ. Гильдіи брали съ барона клятву на вѣрность городамъ. Замокъ его разрушали. Феодалъ обязывался шить въ городѣ и становился согражданиномъ (com bourgeois, con-cittadino). Въ замѣнъ онъ сохранялъ почти всѣ свои права надъ крестьянами, которые получали только нѣкоторое облегченіе. Въ нѣкоторыхъ случаяхъ крестьяне просто перешли отъ одного владѣльца къ другому: городъ покупалъ у барона его права и перепродавалъ ихъ частями согражданамъ. Такъ, напримѣръ, въ Швейцаріи Бернъ купилъ у Туна и Бургдорфа права, пріобрѣтенныя послѣдними городами. Крѣпостное право сохранилось. Только значительно позже, къ концу тринадцатаго вѣка, движеніе ремесленниковъ положило конецъ ему, но, въ то же время, отняло у крѣпостного землю. Такъ было во Флоренціи, Луккѣ, Сіенѣ, Болоньѣ и въ другихъ тосканскихъ городахъ. Результатъ былъ гибеленъ для самихъ городовъ, такъ-какъ деревенское населеніе стало врагомъ ихъ. Война противъ замковъ имѣла еще одинъ дурной результатъ. Она втянула города въ долгія взаимныя войны, которыя породили теорію, находившую многихъ сторонниковъ. По упомянутой теоріи, города потеряли свою независимость по причинѣ взаимной зависти и борьбы, проистекшей отъ этого. Между тѣмъ, дѣйствительность не подтверждаетъ эту теорію. Борьба между городами, какъ показали это еще Сисмонди и Феррари, явилась послѣдствіемъ войны съ замками. Многіе города, которые только частью освободились, вынуждены были силой принять сторону епископовъ, бароновъ и т. д.
Противъ теоріи историковъ, отрицательно относившихся къ средневѣковымъ городамъ, говоритъ, между прочимъ, то, что послѣдніе охотно и часто заключали союзы другъ съ другомъ. Уже въ 1130—1150 гг. мы видимъ возникновеніе могущественныхъ лигъ. Нѣсколько лѣтъ спустя, когда Фридрихъ Барбаросса вторгся въ Италію и, поддерживаемый баронами и нѣсколькими отсталыми городами, двинулся противъ Милана, въ рядѣ городовъ пробудился взрывъ энтузіазма. На помощь Милану пошли города Кремона, Піаченца, Брешіа, Тортона и др. Въ лагерѣ войскъ, двинувшихся противъ Барбароссы, развѣвались рядомъ знамена гильдій Вероны, Падуи, Виченцы и Тревизы. Черезъ годъ возникла ломбардская лига, и черезъ шестьдесятъ лѣтъ она усилилась присоединеніемъ многихъ городовъ. Образовался сильный и продолжительный союзъ. Половина войсковой казны его хранилась въ Генуѣ, а другая половина — въ Венеціи. И эта лига не была единственной. Такимъ образомъ, хотя зависть несомнѣнно существовала, но она не препятствовала городамъ соединяться, когда предстояло защищать независимость. Войны между городами возникли гораздо позже, когда каждый изъ нихъ превратился въ маленькое государство. Тогда началась борьба за главенство я за колоніи. Ничего подобнаго не было тогда, когда средневѣковые города являлись федераціей небольшихъ, самостоятельныхъ, территоріальныхъ единицъ, со своими собственными гильдіями. «Первые пять вѣковъ второй декады нашей эры, — говоритъ, авторъ, — можно, поэтому, назвать громадной попыткой осуществленія взаимной помощи въ широкихъ размѣрахъ черезъ посредство принциповъ ассоціаціи и федераціи, проведенныхъ всюду въ жизнь. Эта попытка, въ значительной степени, удалась. Она объединила людей, которые прежде были разъединены, дала имъ значительную степень свободы и удесятерила ихъ силы… Въ концѣ концовъ, средневѣковые города погибли въ борьбѣ съ непріятелемъ. Они недостаточно широко поняли принципы взаимной помощи, и свершили фатальныя ошибки. Но причиной гибели городовъ не была зависть ихъ другъ къ другу».
V.
правитьДвиженіе, выразившееся въ возникновеніи средневѣковыхъ городовъ, — имѣло громадное значеніе для человѣчества. Въ на чалѣ XI вѣка европейскіе города представляли небольшое скопленіе жалкихъ лачугъ и были украшены невысокими, неуклюжими церквями, строители которыхъ едва успѣли вывести сводъ. Промышленность находилась въ зародышѣ. То было умѣнье ткать и ковать. Вся наука сосредоточивалась въ нѣкоторыхъ монастыряхъ. Три съ половиной вѣка спустя, самый видъ Европы сильно измѣнился. Всюду возникли богатые города, окруженные толстыми стѣнами, башни и ворота которыхъ представляли сами по себѣ произведеніе искусства. Смѣло задуманные и великолѣпно украшенные соборы устремлялись къ небу своими стройными колокольнями. Чистота стиля и смѣлость замысла ихъ являются до сихъ поръ недосягаемымъ идеаломъ. Искусства и ремесла достигли высокаго совершенства. И если прогрессъ производства измѣрять достоинствомъ фабрикантовъ, а не быстротой изготовленія ихъ, то теперь мы врядъ-ли можемъ хвалиться тѣмъ, что опередили средніе вѣка. Корабли вольныхъ городовъ бороздили во всѣхъ направленіяхъ Средиземное море… Выросла и распространилась наука. Выработались научные методы; положенъ былъ базисъ точныхъ наукъ, и намѣченъ путь къ тѣмъ механическимъ изобрѣтеніямъ, которымъ такъ справедливо гордится XIX вѣкъ. Таковы перемѣны, происшедшія въ Европѣ меньше, чѣмъ за четыре вѣка. Потерю Европы, вслѣдствіе гибели вольныхъ городовъ, можно понять только, если сравнить семнадцатый вѣкъ съ четырнадцатыхъ и тринадцатымъ. Процвѣтаніе, характеризовавшее прежде Шотландію, Германію и низменность Италіи — исчезло. Дороги опустѣли. Ихъ никто не поддерживалъ больше. Опустѣли города. Трудъ попалъ въ рабство, искусство исчезло, торговля пришла въ упадокъ. Если бы средневѣковые города, — говоритъ авторъ, — не оставили намъ никакихъ письменныхъ документовъ, а только архитектурныя сооруженія, которыя мы видимъ теперь отъ Шотландіи до Италіи и отъ въ Испаніи до Познани, то и тогда мы могли бы смѣло сказать, что эпоха процвѣтанія вольныхъ городовъ представляетъ наибольшій расцвѣтъ умственныхъ силъ человѣчества отъ начала нашей эры до второй половины XVIII вѣка". Знаменателенъ самый фактъ, что изъ всѣхъ искусствъ наибольшаго развитія тогда достигла архитектура, являющаяся, по преимуществу, искусствомъ «общественнымъ». Она сама уже по себѣ выражаетъ крайне высокую степень соціальной жизни. Соборъ или ратуша символизировали величіе общественнаго организма, каждый индивидуумъ котораго былъ независимой единицей. Каждый каменщикъ вкладывалъ свою индивидуальность. Средневѣковое сооруженіе являлось результатомъ не воли единичнаго лица, отдававшаго приказъ тысячамъ рабовъ безъ воображенія. Въ постройкѣ принималъ участіе весь городъ. «Стройная колокольня поднималась надъ сооруженіемъ, величественнымъ само по себѣ, и въ въ которомъ чувствовалось біеніе жизни всего города… Подобно Акрополю въ Аѳинахъ средневѣковый соборъ долженъ былъ прославлять величіе вольнаго города; онъ символизировалъ союзъ всѣхъ гильдій и говорилъ о свободной личности каждаго гражданина». Новый соборъ начиналъ строиться обыкновенно послѣ успѣшнаго освободительнаго движенія гильдій. Онъ выражалъ тогда мощь и величіе союзовъ. Каждая гильдія выражала въ постройкѣ свои политическія понятія. Въ камнѣ и въ бронзѣ она излагала исторію города, прославляя принципы свободы и братства, восхваляя союзниковъ его и отправляя въ адъ враговъ. Каждая гильдія проявляла свою любовь въ общественному памятнику; одна доставляла разрисованныя окна, другая — отливала изъ бронзы двери, «достойныя украшать рай», по выраженію Микель-Анджело, третья — обвивала каждый уголъ каменнымъ кружевомъ и пр. Маленькіе города успѣшно конкурировами въ этомъ отношеніи съ большими. Соборъ въ Лаонѣ можетъ сравниться по великолѣпію съ рейнскимъ. Ратуша въ Бременѣ такъ же великолѣпна, какъ колокольня въ Бреславлѣ…
Всѣ искусства и отрасли промышленности прогрессировали въ одинаковой степени въ средневѣковомъ городѣ. Богатство фламандскихъ городовъ основывалось на фабриковавшихся тамъ тонкихъ сукнахъ. Въ началѣ четырнадцатаго вѣка, до чумы, Флоренція изготовляла отъ 70 до 100 тысячъ panni шерстяной матеріи, стоимость которой исчислялась въ 1.200,000 золотыхъ флориновъ. Въ 1336 г. въ низшихъ школахъ Флоренціи учились до 10 тысячъ мальчиковъ и дѣвочекъ, въ семи среднихъ школахъ — 1200 мальчиковъ, а въ четырехъ университетахъ — 600 студентовъ. Всѣхъ жителей во Флоренціи тогда было 90,000.
Средневѣковыя гильдіи создали искусство чеканить драгоцѣнные металлы, обрабатывать сталь, отливать мѣдь и желѣзо. Авторъ хорошо извѣстнаго у насъ въ Россіи труда «Исторія индуктивныхъ наукъ» говоритъ: «Пергаментъ и бумагу, печатанье и гравированіе, улучшеніе производства стали и стекла, порохъ, часы, телескопы, морскіе компасы, преобразованный календарь, десятичныя дроби, алгебру, тригонометрію, химію, контрапунктъ (открытіе, пересоздавшее заново музыку) — все это мы получили отъ среднихъ вѣковъ, которые такъ неточно названы періодомъ застоя» (Whewell History of Inductive Science, I, 252). Все это зародилось въ гильдіяхъ. Правда, какъ указываетъ цитируемый авторъ, перечисленными открытіями и пріобрѣтеніями не былъ иллюстрированъ ни одинъ новый принципъ; но средневѣковая наука сдѣлала нѣчто лучшее, чѣмъ открытіе новыхъ принциповъ: она пріучила изслѣдователя наблюдать факты и размышлять по поводу ихъ. То было начало индуктивной науки, хотя все значеніе и сила индукціи не были еще поняты. Френсисъ Бэконъ, Галилей и Коперникъ были прямыми преемниками Роджера Бэкона и Майкеля Скота. Точно такимъ же образомъ паровая машина явилась прямымъ послѣдствіемъ взысканій, производившихся въ итальянскихъ университетахъ надъ тяжестью атмосферы и изученій математики и механики въ Нюренбергѣ.
Средневѣковые города оказали громадныя услуги европейской цивилизаціи. Они не дали ей отлиться въ теократическія деспотическія формы древняго востока. Они дали ей увѣренность въ себя, силу иниціативы и ту громадную умственную и матеріальную мощь, которой отличается теперь европейская цивилизація,; И эта мощь является лучшей гарантіей, что Европа въ состояніи выдержать натискъ Востока, если «желтый призракъ» дѣйствительно явится. Но почему же средневѣковые центры цивилизаціи,, пытавшіеся отвѣтить на запросы человѣчества и отличавшіеся такой жизненностью, исчезли? Почему они были поражены старческой дряхлостью въ шестнадцатомъ вѣкѣ? Почему они умерли послѣ того, какъ такъ успѣшно отразили внѣшнихъ враговъ и пріобрѣли только новыя силы послѣ международныхъ войнъ? На всѣ эти вопросы пытается отвѣтить авторъ «Mutual Aid». "Многія причины вызвали это явленіе. Нѣкоторыя изъ нихъ коренятся въ далекомъ прошломъ, другія же порождены ошибками, свершенными городами. Къ концу пятнадцатаго вѣка возникли уже сильныя государства, создавшіяся по римскому образцу. Стоявшіе во главѣ ихъ выбирали своей резиденціей счастливо расположенныя группы деревень и мѣстечекъ, какъ Парижъ или Мадридъ, и укрѣпляли ихъ при помощи труда крѣпостныхъ. Возникали имперскіе и королевскіе города, куда дружинники привлекались даровой раздачей деревень, а купцы покровительствомъ торговлѣ. Такимъ образомъ, возникъ центръ, притягивавшій и поглощавшій другіе города. Въ этомъ новомъ конгломератѣ стали складываться особые общественные идеалы. Населеніе новыхъ городовъ ненавидѣло феодаловъ, но презирало и крестьянъ, считая ихъ учрежденія «варварскими». Идеаломъ этихъ горожанъ сталъ цезаризмъ, поддерживаемый фикціей народнаго согласія и пропагандируемый при помощи оружія. Мощная организація, относившаяся вначалѣ отрицательно къ Римской имперіи, дала свою санкцію новому цезаризму.
Крестьяне, которыхъ средневѣковыя города забыли или не хотѣли освободить и которые видѣли, что города не могутъ положить конецъ безпрерывнымъ войнамъ между феодалами (во время этихъ войнъ страдательными лицами являлись крестьяне), — возложили теперь всѣ надежды на королей, которымъ оказали важную помощь въ борьбѣ съ феодалами Власть послѣднихъ была сокрушена. Укрѣпленію королевской власти содѣйствовало также вторженіе турокъ въ Европу, священная война противъ мавровъ въ Испаніи, а также жестокая борьба между крѣпнувшими центрами новой власти: между Ильдефрансомъ и Бургундіей, Шотландіей и Англіей, Англіей и Франціей. На аренѣ исторіи появились сильныя государства. Городамъ пришлось теперь бороться не только съ нестройнымъ союзомъ феодаловъ, но съ организованными центрами, имѣвшими въ своемъ распоряженіи солдатъ и крѣпостныхъ. Центры нашли поддержку въ разладѣ, появившемся въ самихъ городахъ вслѣдствіе того, что принципъ взаимной помощи примѣнялся тамъ только въ небольшихъ организаціяхъ. Средневѣковый городъ, говоритъ авторъ, — съ самаго начала свершилъ важную ошибку. Вмѣсто того, чтобы смотрѣть на крестьянъ и ремесленниковъ, явившихся въ городъ искать защиты, какъ на союзниковъ и на равныхъ, родовитые граждане относились къ нимъ, какъ къ чужимъ. Установилось разногласіе между старыми родами и вновь прибывшими. Роковое послѣдствіе борьбы между старыми гражданами и «мѣщанами» выясняетъ подробно Брентано. Тотъ же самый разладъ установился между собственно городомъ и окружающими деревнями. Городъ освободился отъ феодаловъ, но оставилъ въ ихъ полномъ распоряженіи «вилэновъ». Феодалы поселились въ городѣ, какъ мы видѣли; но не захотѣли подчиниться обычаямъ простыхъ гражданъ и ссоры между собою разрѣшали боемъ на улицахъ. Въ каждомъ почти средневѣковомъ городѣ были свои Колонны и Орсини. Они сохранили всю свою власть надъ крѣпостными и своими привычками феодализировали городъ. Въ случаѣ возникновенія недоразумѣнія, они всегда совѣтовали гражданамъ взяться за оружіе, вмѣсто того, чтобы искать мирнаго разрѣшенія.
Величайшая и наиболѣе фатальная ошибка городовъ, — продолжаетъ авторъ, — заключалась въ томъ, что они основывали свое богатство на торговлѣ и промышленности, и пренебрегли земледѣліемъ. Такимъ образомъ, средневѣковые города повторили ошибку, свершенную когда то городами античнаго міра. И, поэтому, впали въ тѣ же преступленія. Итальянскія республики, напримѣръ, вели торговлю невольниками, похищенными на Востокѣ, до середины пятнадцатаго вѣка. Послѣдствіемъ отчужденія городовъ отъ земли явилась политика, враждебная крестьянамъ. Она повела къ возстанію Уота Тейлора въ Англіи, къ Жакеріямъ во Франціи, и къ Крестьянской войнѣ въ Германіи. Городамъ нужны были, кромѣ того, колоніи. Итальянцы ихъ нашли на юго востокѣ, германскіе города — на востокѣ, Новгородъ и Псковъ — на далекомъ сѣверо-востокѣ. Понадобились наемныя войска, чтобы вести колоніальныя войны. Эти же послѣднія имѣли результатомъ войны вообще. Понадобились громадные займы, которые деморализовали совершенно гражданъ. Возникали споры при каждыхъ выборахъ, во время которыхъ ставкой для немногихъ вліятельныхъ родовъ была колоніальная политика. Имущественная разница становилась все глубже и глубже. Поэтому, въ шестнадцатомъ вѣкѣ королевская власть нашла въ каждомъ городѣ союзниковъ въ бѣднякахъ. Есть еще и другая, болѣе глубокая причина упадка общинъ. Исторія средневѣковыхъ городовъ, — говоритъ авторъ, — является разительнымъ примѣромъ вліянія идей и принциповъ на судьбы человѣчества. Она показываетъ также, что совершенно противоположные результаты получаются, когда свершается коренная перемѣна въ руководящихъ идеяхъ. Основной идеей одиннадцатаго вѣка было развитіе личности, федерація и своеобразная, поэтому, конструкція общественнаго организма. То была эволюція идей, заложенныхъ въ античномъ городѣ. Впослѣдствіи, подъ вліяніемъ ученія римскаго права и догматовъ міровоззрѣнія, относившагося въ моментъ своего нарожденія отрицательно къ Риму, — стали санкціонироваться діаметрально противоположные общественные идеалы. Представители новаго принципа оправдывали и освящали всякое насиліе, свершенное однимъ лицомъ ради, такъ называемаго, общественнаго спасенія. Личность была раздавлена и принесена въ жертву чему-то коллективному. Во имя новаго принципа считалось не только возможнымъ, но и должнымъ, мучить людей, возводить ихъ на костеръ и пр. Подъ вліяніемъ новой атмосферы, созданной этимъ положеніемъ вещей, произошла мало-по-малу метаморфоза во взглядахъ гражданъ. Они начали находить всякое насиліе справедливымъ, разъ оно свершено во имя «общественной безопасности». Римскій взглядъ за общество восторжествовалъ, и города стали жертвой народившейся силы. "
И не смотря на все это, потокъ взаимной помощи не изсякъ въ массахъ. Онъ продолжалъ копиться. Онъ течетъ до сихъ поръ и ищетъ найти новое русло. То будетъ, конечно, не кланъ, не земельная община варварскаго періода и не средневѣковый городъ, хотя явится дальнѣйшимъ и гораздо болѣе совершеннымъ фазисомъ ихъ всѣхъ.
Таково, въ главныхъ чертахъ, содержаніе «Mutual Aid». Какъ мы видѣли, авторъ, при оцѣнкѣ средневѣковаго города, не смотря на независимость мысли, примыкаетъ, въ значительной степени, къ такъ называемому «историческому романтизму». Многія серьезныя изслѣдованія послѣдняго времени не вполнѣ подтверждаютъ романтическій взглядъ на средневѣковый городъ. Они указываютъ на борьбу въ цехахъ между мастерами и подмастерьями. И этотъ разладъ мы открываемъ не только во время упадка гильдій. Мы видѣли также, что новѣйшіе изслѣдователи находятъ, что Мэнъ лишкомъ обобщаетъ свои наблюденія; между тѣмъ, теорія Мэна является одною изъ основъ труда, съ которымъ я познакомилъ теперь читателя. Но, не смотря на всѣ возраженія, которыя можно сдѣлать автору, его книга поражаетъ смѣлостью взгляда и широтой обобщенія. Во всякомъ случаѣ, автору удалось выставить много крайне сильныхъ доводовъ въ пользу того, что въ мірѣ животныхъ взаимная помощь является такимъ же важнымъ факторомъ эволюціи, какъ и взаимная борьба.
- ↑ Sokm. Fränkische Rechts-und Gerichtverfassung, p. 23.
- ↑ П. Н. Милюковъ. «Очерки по исторіи русской культуры», часть I, съ. 139 и 204—206.
- ↑ См. Баденъ-Пауэллъ. «Происхожденіе и развитіе деревенскихъ общинъ въ Индіи», стр. 109—113.
- ↑ Баденъ-Пауэллъ, стр. 80.
- ↑ Ibid., стр. 7.
- ↑ I. D. Wundercr’e. «Reisebericht» въ «Frankfurter Archiv», Фихарда, (H, 346).