Нѣкто Бурсо (Boursault), вообразивъ, что съ него писана роль сочинителя Лизидаса, самъ сочинилъ пьесу «Портретъ портретиста», въ которой старался осмѣять нѣкоторые стихи «Школы женщинъ». На «Портретъ портретиста» Мольеръ отвѣтилъ «Версальскимъ экспромтомъ», гдѣ Бурсо названъ своимъ именемъ, и, надо сознаться, авторъ экспромта отнесся къ своему противнику съ большимъ пренебреженіемъ. Пьеса понравилась двору, потому что въ ней видѣли нападки на приторныхъ скромницъ, на précieuses, на отель де-Рамбулье, — словомъ, на все то, что, по мнѣнію молодаго поколѣнія, напоминало старый дворъ. Тѣмъ не менѣе Мольеръ ограничился немногими лишь представленіями «Версальскаго экспромта», затѣмъ пьеса эта не появлялась на сценѣ и даже напечатана уже по смерти автора. — Въ этой пьесѣ замѣчательны наброски нѣкоторыхъ характеровъ, обработанныхъ впослѣдствіи въ другихъ пьесахъ Мольера: такъ, роль придворнаго, схожая съ такою же ролью въ «Критикѣ школы женщинъ», развита въ «Ученыхъ женщинахъ». Очеркъ характера такой женщины, которая полагаетъ, что ей все дозволено потому только, что она вѣрна своему мужу, послужилъ образцомъ для Клеонфисы въ «Амфитріонѣ»; а характеръ приторной скромницы (la prude), думающей единственно о соблюденіи наружныхъ приличій и называющей своихъ поклонниковъ искренними друзьями, — явился въ «Мизантропѣ». Другіе, набросанные Мольеромъ, характеры еще ожидаютъ писателя, который съумѣлъ бы вывести ихъ на сцену. Въ «Версальскомъ экспромтѣ» зритель видитъ самого Мольера посреди его труппы; однихъ изъ актеровъ онъ бранитъ, а другихъ ободряетъ; не ускользаетъ отъ него ни одна мелочь…. Еслибы пьеса эта не представляла оригинальной картины Мольера, окруженнаго своею труппою, то и въ такомъ случаѣ она заслуживала бы полнаго вниманія людей умѣющихъ цѣнить искусство[1].
Такъ, или почти такъ, говорилось объ этой пьесѣ въ двадцатыхъ годахъ нынѣшняго столѣтія. Для насъ особенно дороги послѣднія, подчеркнутыя нани, слова. Дѣйствительно, какія бы достоинства или недостатки, какое значеніе или какой интересъ ни имѣла бы пьеса для современниковъ, какъ бы ни понималась она послѣдующими поколѣніями, — сказанное въ подчеркнутыхъ словахъ останется истиной для всего образованнаго міра, ибо ничто не можетъ сравниться съ наслажденіемъ видѣть и слышать великаго художника въ разгарѣ его неподдѣльной, незаученной рѣчи, а живаго слова объ искусствѣ, — видѣть, если можно такъ выразиться, самый процессъ его творчества, объясняемый не заранѣе формулированными фразами, но, повторяемъ, живымъ словомъ, такъ мѣтко, просто, чутко и весело отвѣчающимъ на малѣйшую тѣнь возраженія, хотя бы возраженіе это только таилось въ глазахъ, въ физіономіяхъ его учениковъ, близко знакомыхъ своему безсмертному учителю, другу и, вмѣстѣ, доброму, надежному, славному товарищу.
Современникамъ обыкновенно всего ближе къ сердцу такъ-называемый животрепещущій вопросъ, а такимъ вопросомъ, при постановкѣ «Версальскаго экспромта», былъ слѣдующій: за кѣмъ останется побѣда въ борьбѣ Мольеровской труппы съ труппою Бургоньскаго отеля? Потомъ, какъ и теперь зачастую бываетъ, современники старались угадать, съ кого именно писано то или другое дѣйствующее лицо (напр. маркизы). Наконецъ, не могло не занимать современниковъ подраженіе или, точнѣе, пародированіе самимъ Мольеромъ актеровъ враждебной труппы. Все это можетъ имѣть для насъ лишь нѣкоторый, болѣе или менѣе занимательный, историческій интересъ, обрисовывающій отношеніе къ пьесѣ какъ современнаго общества, такъ и самихъ исполнителей. Назовите эту пьесу — «Мольеръ посреди своей труппы», или «Мольеръ и его труппа», и, несмотря на всю заманчивость такого названія для людей, сколько-нибудь знакомыхъ съ Мольеромъ, все-таки постановка «Версальскаго экспромта» въ настоящее время едва ли возможна даже съ самыми полными комментаріями. Подражательная игра актера — роль самого Мольера, занимающая такое видное мѣсто въ пьесѣ — утратила бы весь комизмъ уже потому, что никому не извѣстна игра ни самого Мольера, ни тѣхъ актеровъ, которыхъ онъ пародировалъ, — давно вѣдь сказано: «актеръ что умеръ, то исчезъ». Объ остальномъ, что въ этой "пьесѣ могло бы занимать современниковъ, и говорить нечего. Только забавное содержаніе втораго явленія и теперь было бы понятно. Другое дѣло — чтеніе этой пьесы. Тутъ каждый истинный любитель искусства найдетъ много полезныхъ указаній: и взглядъ Мольера на обязанность комическаго писателя (монологъ Брекура въ третьемъ явленіи), и убѣжденіе его въ неистощимости сюжетовъ для комедіи (явленіе третье), и совѣты исполнителямъ (въ первомъ и третьемъ явленіяхъ). Далеко ли ушла теорія новѣйшихъ писателей о драматическомъ искусствѣ отъ совѣтовъ Мольера въ «Версальскомъ экспромтѣ», рѣшить не беремся: по нашему крайнему разумѣнію, Мольеромъ высказано все, хотя и въ общихъ чертахъ, — вѣдь онъ говорилъ опытнымъ актерамъ, слѣдовательно много распространяться ему не приходилось. Въ какой мѣрѣ содѣйствовали образованію современныхъ намъ артистовъ новѣйшія характеристики страстей, быть-можетъ и «весьма важныхъ для сценическаго художника», тоже не знаемъ; но. воля ваша, всѣ эти анатомическія, физіологическія, психическія и прочія тонкости, прекрасныя сами по себѣ; невольно напоминаютъ слова учителя философіи въ «Bourgeois gentilhomme»: La voix O se forme en rouvrant les mâchoires et rapprochant les lèvres par les deux coins, le haut et le bas, O. — Изъ этого не трудно заключить, во-первыхъ, что и Мольеръ весьма могъ бы написать цѣлые трактаты о мимикѣ, объ игрѣ мускуловъ при выраженіи того или другаго ощущенія и, во-вторыхъ, что онъ не сдѣлалъ этого потому… да, вѣроятно, потому, что подобныя вещи несравненно легче изучаются «сценическими художниками» не въ теоріи, а исключительно на практикѣ, точно также какъ и произношеніе звука О въ многоразличныхъ его оттѣнкахъ удобнѣе испробовать на дѣлѣ, чѣмъ выслушивать нескончаемыя и скучныя о томъ лекціи, въ своемъ родѣ весьма свѣдущаго,, преподавателя философіи.
ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:
правитьМольеръ, смѣшной маркизъ.
Брекуръ, знаменитый господинъ.
Лагранжъ, смѣшной маркизъ.
Дюкруази, сочинитель.
Г-жа Дюпаркъ, церемонная маркиза.
" Бежаръ, недоступная женщина.
" Дебри, умная кокетка.
" Мольеръ, бойкая насмѣшница.
" Дюкруази, несносная приторница.
" Эрве, горничная, способная дѣвушка.
Ляторильеръ, надоѣдливый маркизъ.
Бежаръ и еще четыре лица, непрошеные торопители[2].
Явленіе І-е.
правитьГоспода, пора! Шутите вы, что ли? Чего вы нейдете, чегомедлите?… Народецъ, чортъ возьми!… Эй, господинъ Брекуръ!
Что?
Господинъ де-Лагранжъ.
Чего?
Господинъ Дюкруази.
Что прикажете?
Госпожа Дюпаркъ.
Ну?
Госпожа Бежаръ.
Чего тамъ?
Госпожа Дебри.
Что надо?
Госпожа Дюкруази.
Что такое?
Госпожа Эрве.
Сейчасъ, сейчасъ!
Право, съ этимъ народомъ съ ума сойдешь! Эй, господа! (Входятъ: Брекуръ, Лагранжъ, Дюкруази.) Да что за пропасть, господа! Вы хотите вывести меня изъ терпѣнія.
Да подумайте, чего вы требуете? Мы совсѣмъ не знаемъ ролей, а вы хотите, чтобъ мы сейчасъ же играли. Вы выводите насъ изъ терпѣнія.
Гм… Съ дикими звѣрями легче сладить, чѣмъ съ труппою актеровъ!
Вотъ и мы на-лицо! Ну, что вы затѣваете?
Что вы задумали?
Въ чемъ дѣло?
Да стойте, ради Бога, здѣсь! А какъ мы всѣ въ костюмахъ и король пожалуетъ всего черезъ два часа, то сдѣлаемте поскорѣе репетицію и посмотримъ, что, какъ и гдѣ надо играть.
Да какъ играть, чего не знаемъ?
Заявляю вамъ, что ни слова не помню изъ моей роли.
А я знаю только одно: мнѣ надо подсказывать съ начала до конца.
Я не рѣшусь играть безъ тетрадки.
Я тоже.
А въ моей роли всего два слова.
И въ моей тоже; но я все-таки не ручаюсь, что не провалюсь.
Я готовъ лучше заплатить десять пистолей штрафу.
А я скорѣй помирюсь на двадцати ударахъ кнутомъ.
Довелось вамъ, господа, играть пустыя ролишки, а вы и на попятный дворъ. На моемъ-то мѣстѣ что бы вы стали дѣлать?
На вашемъ мѣстѣ?… Скажите пожалуста!… Вамъ-то рѣшительно не на что жаловаться: сами написали пьесу, — ну, конечно, и въ игрѣ не спутаетесь.
Да развѣ и мнѣ не можетъ измѣнить память? Или вы ни во что ставите безпокойство о пьесѣ, успѣхъ или неудача которой отнесутся ко мнѣ одному? Вы думаете — легко исполнить что-нибудь забавное предъ такимъ обществомъ, — легко разсмѣшить людей, внушающихъ почтеніе къ себѣ и смѣющихся только тогда, когда имъ это угодно? Да гдѣ вы найдете сочинителя, который безъ страха приступилъ бы къ такому дѣлу?… Значитъ, я больше другихъ имѣю право говорить, что готовъ, чего бы мнѣ это ни стоило, отказаться отъ исполненія.
Такъ вы распорядились бы толкомъ, заблаговременно; а то въ одну недѣлю вздумали и написать, и разучить пьесу.
Да что дѣлать, когда король велѣлъ?
Что дѣлать? — Извиниться, что въ такой короткій срокъ ничего не успѣешь. На вашемъ мѣстѣ каждый больше позаботился бы о своей репутаціи, поостерегся бы компрометировать себя. Хорошо вамъ будетъ, если пьеса провалится? Подумали ли вы, какъ этимъ воспользуются ваши друзья-пріятели?
Разумѣется, слѣдовало извиниться передъ королемъ, или попросить побольше времени.
Ахъ, Господи! Да помилуйте, сударыня, вѣдь короли прежде всего требуютъ быстраго исполненія своихъ повелѣній и вовсе не жалуютъ препятствій. Хотите имъ чѣмъ-нибудь угодить, такъ подавайте въ ту самую минуту, какъ они требуютъ, — отложенная забава теряетъ для нихъ всякую цѣну, всю прелесть… Короли любятъ удовольствія, которыя не заставляютъ себя долго ждать: чѣмъ скорѣе удовольствіе устроилось, тѣмъ оно для нихъ пріятнѣе. Нечего намъ вдумываться въ то, что они отъ насъ требуютъ: наше дѣло — только нравиться имъ, и когда они чего хотятъ отъ насъ, то мы должны пользоваться минутой, пока въ нихъ не остыло желаніе. Лучше неудачно, да только скорѣе исполнять ихъ требованія- и если кому совѣстно нехорошо исполнить, за то честь ему и слава, что быстро исполнилъ повелѣніе. Однако, начнемте репетицію.
Какая репетиція, когда мы не знаемъ ролей?
Будете знать, повѣрьте. Да еслибъ и совсѣмъ не знали, то развѣ у васъ не достанетъ находчивости? Пьеса — въ прозѣ и сюжетъ вамъ знакомъ.
Слуга покорная! Заучить прозу еще труднѣе, чѣмъ стихи.
Знаете, что вамъ надо было написать такую комедію, въ которой вы одни играли бы.
Жена, молчи! Дура эдакая!…
Очень тебѣ благодарна, милый муженекъ!… Вотъ что значитъ — женишься, перемѣнишься… Года полтора назадъ ты мнѣ не сказалъ бы этого.
Да замолчи, пожалуйста!
Странное, право дѣло, какъ это свадебная церемонія — церемонія такая крошечная — можетъ лишить насъ всѣхъ достоинствъ! И отчего это мущина такъ скоро мѣняетъ взглядъ на одну и ту же женщину? Право, подумаешь, пока былъ женихомъ, у него были одни глаза, а женился — другіе стали.
Ну, затараторила!…
Еслибъ я умѣла сочинять комедіи, то непремѣнно написала бы на эту тему. Я оправдала бы женщинъ во многомъ, въ чемъ ихъ обвиняютъ. Мужья у меня бросили бы свои грубыя манеры, а оставались бы точь-въ-точь такими, какими были до свадьбы.
Ахъ, да перестань наконецъ! Не до болтовни теперь. Право, у насъ дѣло поважнѣе.
Такъ слушай: тебѣ велѣно сочинить комедію по поводу сатиры на тебя, — отчего-жь ты не пишешь на тѣхъ актеровъ, о которыхъ давно говорилъ намъ? Сюжетъ совсѣмъ готовъ и былъ бы очень кстати, тѣмъ болѣе, что они первые вздумали пародировать тебя и, значитъ, дали тебѣ полное право отвѣчать имъ тѣмъ же. Притомъ ты несравненно лучше скопируешь ихъ, чѣмъ они тебя, потому что копировать исполненіе комической роли — значитъ копировать не актера, а только представляемую имъ личность, и даже рисовать эту личность тѣми самыми чертами и красками, какія обязанъ былъ употребить актеръ, когда, исполняя забавную роль, онъ подражалъ самой натурѣ. Совсѣмъ иное дѣло копировать игру актера въ его серьезныхъ роляхъ, — тутъ вполнѣ вырисовываются его собственные недостатки, потому что такія роли не допускаютъ ни забавнаго тона, ни смѣшныхъ жестовъ, которые въ этомъ случаѣ ясно изобличаютъ актера-неуча.
Правда… Но у меня есть свои причины, почему я не написалъ такой комедіи; да, будь сказано между нами, и труда не стоитъ. Потомъ, прибавь, это потребовало бы много времени: тѣ актеры даютъ представленія въ одни и тѣ же дни съ нами, такъ что съ самаго нашего пріѣзда въ Парижъ мнѣ удалось всего какихъ-нибудь три-четыре раза видѣть ихъ представленія. Я подмѣтилъ только то, что само бросалось въ глаза, а чтобы вѣрно копировать, мнѣ пришлось бы изучать ихъ игру во всѣхъ подробностяхъ.
Однако, когда вы дѣлали опытъ, такъ я всегда узнавала..
А я и не слыхала объ этомъ.
Да. видите, мнѣ пришло-было на мысль, но я бросилъ… Пустяки, вздоръ, — пожалуй, ничего забавнаго не вышло бы.
Ну, попробуйте теперь, сейчасъ.
Да когда теперь?
Хоть нѣсколько словъ.
Ну, я задумалъ комедію. Въ ней есть сочинитель и его роль я хотѣлъ самъ играть. Сочинитель этотъ предлагаетъ недавно прибывшей изъ провинціи труппѣ пьесу: «А что, — говоритъ онъ, — найдутся у васъ актеры и актрисы, которые могли бы хорошо выполнить серьезное произведеніе, потому что моя пьеса — пьеса такого рода…» — Да какъ вамъ сказать, — отвѣчаютъ ему, — у насъ есть и актеры, и актрисы, и вездѣ, гдѣ мы играли, публика была нами довольна. — «А кто у васъ исполняетъ роли королей?» — А это, вотъ, его дѣло. — «Какъ, этотъ статный молодой человѣкъ? Вы, конечно, шутите?… Король долженъ быть полонъ, объемистъ, — ну, словомъ, король, чортъ возьми, съ эдакимъ пузомъ, въ три обхвата, чтобы какъ сядетъ на тронъ, такъ сидѣлъ бы плотно. А то, помилуйте, король съ такой изящной таліей!… Вотъ ужь и недостатокъ. Но все-таки я прослушаю: пусть онъ продекламируетъ дюжину — другую стиховъ». Актеръ какъ можно естественнѣе произноситъ нѣсколько стиховъ, напр., изъ монолога царя Никомёда:
Скажу-ль тебѣ, Араспъ, онъ мнѣ усердно такъ служилъ,
Что, возвышая власть мою…
— «Какъ, — говоритъ сочинитель, — это по-вашему декламація?!… Да вы издѣваетесь надъ сочиненіемъ!… Эти стихи надо произносить съ необыкновеннымъ достоинствомъ, важностью! Слушайте» (Пародируетъ Монфлери, актера Бургоньскаго отеля.)
Скажу-ль тебѣ, Араспъ, и пр.
— «Видите, какую надо принять позу? Замѣтьте же это хорошенько. Сильнѣе упирайте на послѣдній стихъ. Вотъ этакъ вы заслужите общее одобреніе и оглушительный аплодисментъ, фуроръ произведете». — Но, милостивый государь, — возражаетъ актеръ, — мнѣ кажется, что царь, въ разговорѣ глазъ на глазъ съ своимъ начальникомъ стражи, долженъ говорить проще, по-человѣчески, а не бѣсноваться. — «Нѣтъ, вы не понимаете дѣла: попробуйте прочесть на сценѣ, какъ вы сейчасъ прочли, да на васъ никто и вниманія не обратитъ. Теперь посмотримъ, какъ пройдетъ сцена влюбленныхъ». Тутъ актеръ и актриса, подобно первому актеру, съ возможною естественностью исполняетъ сцену Камиллы и Куріація:
Пойдешь ты, Куріацій[3]? И эта гибельная честь
Дороже для тебя, чѣмъ счастье наше все?
Увы, я вижу ясно, и пр.
— "Э, нѣтъ, не то, — говоритъ сочинитель, — не то! Это никуда не ГОДИТСЯ. Вотъ какъ надо! (Подражаетъ г-жѣ Бошаго, актрисѣ Бургоньскаго отеля.)
Пойдешь ты, Куріацій? и пр.
Нѣтъ, тебя я лучше знаю, и пр.
— «Видите, какъ это натурально, сколько тутъ страсти!… А какъ восхитительно это, даже въ минуту сильнѣйшей скорби, постоянно улыбающееся лицо Камиллы!» Ну, и такимъ же образомъ сочинитель перебралъ бы всѣхъ актеровъ и актрисъ.
Мысль довольно забавная. И какъ только вы начали говорить стихи, я сейчасъ же узнала, кого вы копируете. Еще кого-нибудь, пожалуйста!
Глубоко въ сердцѣ пораженный, и пр.
А этого узнаете въ Помпеѣ Серторіусъ? (Подражаетъ Атрошу, актеру Бургоньскаго отеля.)
Межъ нашихъ[4] партій царящая вражда,
По-истинѣ сказать, не… и пр.
Кажется, узнаю.
А этого? (Подражаетъ Вильеру, актеру Бургоньскаго отеля.)
Государь, Полибій умеръ[5], и пр.
Да, знаю, кто… Но полагаю, нѣкоторыхъ изъ нихъ вамъ не легко будетъ скопировать.
Э, Господи, въ каждомъ можно что-нибудь подмѣтить, — дайте мнѣ только попристальнѣе всмотрѣться въ ихъ игру. Однако съ вами теряешь дорогое время… Довольно пустяки болтать, — займемтесь дѣломъ. Вы (Лагранжу) постарайтесь хорошенько исполнить роль маркиза.
Вѣчно… маркизъ!
Да, вѣчно маркизъ. Какую же, прахъ возьми, найдете роли занимательнѣе? У древнихъ въ комедіи всегда появлялся шутовской балетъ, потѣшавшій зрителей, — ну, и въ нашихъ комедіяхъ, на потѣху публики, не обойдешься безъ маркиза.
Правда, правда, безъ него не обойдешься!
А вы, сударыня…
А я… я гадко буду играть, — зачѣмъ вы мнѣ дали роль церемонной маркизы?
Да, Господи, вы то же самое говорили, когда вамъ была дана такая же роль въ «Критикѣ школы женщинъ», а исполнили великолѣпно, — всѣ въ одинъ голосъ твердятъ, что вы были верхъ совершенства. Ручаюсь, что и теперь то же будетъ, — сыграете лучше, чѣмъ думаете.
Не понимаю, право! Мнѣ кажется, въ цѣломъ мірѣ не найдете женщины простѣй и безцеремоннѣй, чѣмъ я.
Совершенная правда!… Но тѣмъ-то и виднѣе вашъ талантъ, что вы прекрасно исполняете роль совсѣмъ неподходящую къ вамъ. Потрудитесь же хорошенько войти въ эту роль, вообразите, что вы въ самомъ дѣлѣ та маркиза, которую будете играть. (Дюкруази) Вы исполните роль сочинителя. Проникнитесь этой ролью. Побольше педантизма, какъ это еще водится въ высшемъ обществѣ. Тонъ поучительный. Произносите слова — ударяя на каждомъ слогѣ, такъ что не ускользало бы ни одной буквы. Разумѣется, придерживайтесь самой строгой орѳографіи. (Брекуру) Ваша роль — придворнаго, человѣка въ настоящемъ смыслѣ порядочнаго, — роль, какую вы исполняли въ «Критикѣ школы женщинъ», то-есть увѣренный тонъ, говорите какъ можно проще, естественнѣе и жестовъ какъ можно меньше. (Г-жѣ Лагранжъ) Вамъ… васъ нечего учить… (Г-жѣ Бежаръ) Вы сыграете одну изъ тѣхъ дамъ, которыя не допускаютъ ухаживаній за собою и потому воображаютъ, что все прочее имъ вполнѣ дозволительно. Гордыя своею нравственною чистотой, онѣ на каждаго свысока и думаютъ, что какими бы достоинствами ни обладали другіе, все это вздоръ въ сравненіи съ ихъ мнимымъ подвижничествомъ, до котораго, впрочемъ, никому и дѣла нѣтъ. Постоянно имѣйте передъ глазами такой характеръ, чтобы вѣрнѣе передать его. (Г-жѣ Дебри) Вы будете играть одну изъ тѣхъ дамъ, которыя только потому, что онѣ строго соблюдаютъ наружныя приличія, считаютъ себя самыми достойными женщинами въ мірѣ. Онѣ боятся не проступка, а только огласки, — втихомолку, подъ видомъ самой невинной пріязни, ведутъ онѣ свои дѣлишки и, просто-напросто, волокитъ зовутъ преданнѣйшими друзьями. Вникните въ этотъ характеръ! (Г-жѣ Мольеръ) У васъ та же самая роль, что и въ «Критикѣ». Ни вамъ, ни г-жѣ Дюпаркъ я ничего не имѣю сказать, (г-жѣ Дюкруази) Вы представите типъ охотницы поклеветать; она всегда рада злословить и очень не жалуетъ, когда при ней о комъ хорошо отзовутся. Я увѣренъ, что вы сладите съ этою ролью. (Г-жѣ Эрве) Вы — горничная жеманной личности;, иногда вы вмѣшиваетесь въ разговоръ и перенимаете у вашей госпожи ея выраженія. Я всѣмъ вамъ пояснилъ ваши роли, чтобы вы хорошенько усвоили ихъ. Теперь начнемте, — посмотримъ, какъ пойдетъ репетиція… Ахъ, вотъ не кстати! Этого еще не доставало…
Явленіе II.
правитьЗдравствуйте, г. Мольеръ!
Вашъ покорнѣйшій слуга, милостивый государь! (Въ сторону) Чортъ бы его взялъ!…
Какъ поживаете?
Отлично! Къ вашимъ услугамъ. (Актрисамъ) Сударыни, не за…
А я сейчасъ былъ кое-гдѣ и много говорилъ въ вашу пользу.
Очень Обязанъ Вамъ! (Въ сторону) Вотъ чортъ принесъ! (Актрисамъ) Потрудитесь немножко…
А у васъ сегодня идетъ новая пьеса?
Точно такъ, милостивый государь! (Актрисамъ) Не забудьте, пожалуйста…
По повелѣнію короля написали?
Точно такъ. (Актерамъ) Помните, ради Бога…
А какъ вы назвали пьесу?
Точно такъ, милостивый государь!
Я спрашиваю, какъ вы назвали пьесу.
Ахъ, право, самъ не знаю! (Актрисамъ) Вамъ надо…
А какіе костюмы будутъ?
Да вотъ эти самые. (Актерамъ) Прошу васъ…
Когда начнется спектакль?
Какъ только пожалуетъ король. (Въ сторону) Вотъ присталъ, дьяволъ!…
А какъ вы думаете, когда онъ пожалуетъ?
Ну, ужь этого рѣшительно не знаю.
А не знаете ли?…
Не знаю, ничего не знаю. Увѣряю васъ, ничего не знаю, о чемъ бы вы меня ни спросили. Словомъ, вы видите во мнѣ самаго несвѣдущаго человѣка. (Въ сторону) Съ нимъ, право, съ ума сойдешь! Пожаловалъ сюда, разбойникъ, и преспокойно обо всемъ распрашиваетъ, а что у насъ и безъ его распросовъ голова кругомъ идетъ, до этого ему и дѣла нѣтъ.
Сударыни, мое почтеніе!
Ну, такъ!… Теперь къ нимъ…
Вы прелестны какъ ангелъ. (Смотря на г-жу Эрве) Вы обѣ сегодня играете?
Обѣ.
Да, безъ васъ что за комедія!
Да прогоните ли вы его?
Милостивый государь, намъ надо кое-что прорепетировать.
Ахъ, сдѣлайте одолженіе, я вовсе не хочу мѣшать! Продолжайте, продолжайте.
Но…
Ахъ, нѣтъ, пожалуйста, я не желаю никого стѣснять. Репетируйте сколько угодно.
Да, но…
Да увѣряю васъ, я человѣкъ совершенно безцеремонный. При мнѣ вы можете репетировать все, что хотите.
Дамы затрудняются объяснить вамъ, чего имъ хотѣлось бы. Имъ, изволите видѣть, очень желательно, чтобы на репетиціи не было никого посторонняго.
Отчего это?… Надѣюсь, меня не убудетъ, если при мнѣ станутъ репетировать.
У нихъ такъ принято… Да и вамъ самимъ было бы гораздо пріятнѣе видѣть въ спектаклѣ что-нибудь новое.
Такъ я пойду, доложу, что вы готовы.
Ахъ, нѣтъ, нѣтъ! Не торопитесь, сдѣлайте одолженье.
Явленіе III.
правитьГм… И вѣдь сколько на свѣтѣ такихъ надоѣдалъ! Однако, начнемте. Прежде всего вообразите, что дѣйствіе происходитъ въ дворцовой передней; тамъ что ни день, то новая комедія, и — комедія довольно забавная. Въ эту переднюю можно ввести какія угодно личности; даже не трудно обусловить появленіе тамъ женщинъ, которыхъ я и ввожу. Комедія открывается встрѣчею двухъ маркизовъ. (Лагранжу) Только, помните, входите, какъ я вамъ говорилъ: знаете, эдакъ, что называется… съ изящными свѣтскими манерами. Ну, конечно, поправляйте въ это время парикъ и напѣвайте что-нибудь сквозь зубы: ла, ла, ла, ла, ла, ла, ла… А вы посторонитесь, дайте больше мѣста господамъ маркизамъ, — они не привыкли толкаться; такимъ особамъ нуженъ просторъ. (Лагранжу) Начинайте.
Здравствуй, маркизъ!
Ахъ, Боже мой, да развѣ маркизъ скажетъ такимъ тономъ? Надо взять выше. Эти господа всегда говорятъ особымъ манеромъ, — каждый, молъ, вѣдай, что мы не то, что другіе-прочіе. «Здравствуй маркизъ». Повторите!
Здравствуй, маркизъ!
А, маркизъ, къ твоимъ услугамъ!
Что ты тутъ дѣлаешь?
Да самъ видишь. Чортъ знаетъ, жду, пока уйдутъ эти господа, — надо представиться.
Прахъ возьми, какая толпа! Я вовсе не желаю толкаться, — лучше войду послѣднимъ.
Тутъ человѣкъ съ двадцать, и хотя видятъ, что имъ не войти, а все тѣснятся, со всѣхъ сторонъ забѣгаютъ, какъ бы только протолкнуться въ дверь.
Крикнемъ наши фамиліи, чтобъ насъ скорѣе попросили.
Кричи, сколько хочешь, а я вовсе не желаю, чтобы Мольеръ вывелъ меня потомъ на сцену.
А знаешь, маркизъ, мнѣ кажется, что вѣдь именно тебя вывели въ «Критикѣ».
Слуга покорный!… Тебя, какъ есть тебя, изобразили тамъ.
Прахъ возьми! Ты слишкомъ добръ, — хочешь увѣрить, что я похожу на твой портретъ.
Нѣтъ, ты очень забавенъ: хочешь навязать мнѣ неотъемлемую твою собственность.
Ха-ха-ха-ха! Но это курамъ на смѣхъ.
Ха-ха-ха-ха! Вотъ комедія!
Что ты!? Да неужто ты станешь увѣрять, что маркизъ въ «Критикѣ» не ты?
Я, я! Разумѣется, я! Отвратите, прахъ возьми, отвратительна! Сливочный пирожокъ! Кто-жь это? — Конечно, я.
Да, прахъ возьми, конечно, ты. Сколько ни смѣйся, а все-таки ты. Да хочешь пари держать, что ты?
Какое еще пари?!
Сто пистолей.
Держу, что ты.
Сто пистолей наличными?
Наличными… Девяносто пистолей на Амнита, десять наличными
Идетъ.
Ну, дѣло съ концомъ.
Ты навѣрно проиграешь.
А я думаю, ты проиграешь.
Кого мы спросимъ?
Да вотъ хоть его. (Брекуру) Шевалье?
Что?
Да вы-то зачѣмъ принимаете тонъ маркиза? Вѣдь я предупреждалъ, что вамъ надо говорить какъ можно проще.
Ахъ, да!
Повторите, шевалье.
Что?
Мы держали пари, — разсуди, кто изъ насъ выигралъ.
Въ чемъ дѣло?
Да мы споримъ, кого изъ насъ Мольеръ вывелъ на сцену въ роли маркиза въ «Критикѣ: онъ увѣряетъ, что меня, а я говорю, что его.
А я полагаю — ни того, ни другаго. Вы, господа, право, забавны. Что это вамъ непремѣнно хочется видѣть въ этой роли другъ друга? Не далѣе, какъ вчера, Мольеръ очень досадовалъ, когда къ нему обратились съ подобнымъ вопросомъ. Ему всего непріятнѣе упреки, что, будто, въ своихъ герояхъ онъ мѣтитъ на кого бы то ни было. Онъ изображаетъ общественные нравы, нисколько не касаясь личностей. Всѣ его герои — лица чистовымышленныя онъ ихъ рисуетъ и одѣваетъ по своей фантазіи, на удовольствіе публики, и его очень огорчило бы, еслибъ даже случайно въ дѣйствующемъ лицѣ онъ прямо указалъ на кого бы то ни было. И если что могло бы заставить его бросить сочиненіе комедій, такъ это именно постоянное желаніе нѣкоторыхъ видѣть себя въ томъ или другомъ дѣйствующемъ лицѣ, а это желаніе еще раздувается врагами Мольера, чтобъ повредить ему въ глазахъ разныхъ личностей, о которыхъ онъ никогда и не думалъ. По-моему Мольеръ нисколько не виноватъ. Скажите, въ самомъ дѣлѣ, къ чему накликать на него непріятности, къ чему всюду кричать, что вотъ, молъ, въ этихъ словахъ и манерахъ онъ изобразилъ непремѣнно того-то или того-то, когда тѣ же самыя манеры и слова одинаково примѣнимы въ сотнѣ другихъ личностей? Цѣль комедіи — выводить на сцену недостатки, и особенно недостатки современнаго общества, а отсюда понятно, что Мольеръ не въ состояніи создать ни одного характера, который не походилъ бы на кого-нибудь. Если же Мольеру ставить въ вину, что онъ мѣтитъ на всѣ личности, въ которыхъ можно найти недостатки, то, разумѣется, ему надо совсѣмъ запретить комедіи.
Ты, шевалье, просто-на-просто хочешь оправдать Мольера и выгородить (указывая на Лагранжа) нашего милаго пріятеля.
Напротивъ, онъ тебя выгораживаетъ. Да мы найдемъ, кто насъ разсудитъ.
Идетъ! А скажи, шевалье, ты не думаешь, что твой Мольеръ исписался и что больше ему ужь не найти сюжета для…
Не найти… Э, милѣйшій маркизъ, да мысами всегда доставимъ ему пропасть сюжетовъ! Мы вѣдь нисколько ^Измѣняемся, что ни пиши, что ни говори Мольеръ.
Позвольте, позвольте!… Вотъ эти слова надо хорошенько подчеркнуть. Слушайте, какъ я скажу: „и ужь больше не найдетъ сюжета для…“ Не найдетъ… Э, милѣйшій маркизъ, дамы сами всегда ему доставимъ пропасть сюжетовъ! Мы вѣдь нисколько не мѣняемся, что ни пиши, что ни говори Мольеръ. Ты думаешь, что онъ въ своихъ комедіяхъ исчерпалъ всѣ смѣшныя стороны людей? Недалеко ходить: посмотри кругомъ, при дворѣ, — при одномъ только дворѣ найдется десятка два пресмѣшныхъ оригиналовъ, до которыхъ Мольеръ вовсе еще не касался… Хотя бы наша придворная дружба: въ глаза такъ и разсыпаемся любезностями, а за глаза готовы растерзать другъ друга. Потомъ сколько у насъ записныхъ угодниковъ, пошлыхъ льстецовъ! Льстятъ грубо, нагло, безсовѣстно, — просто слушать тошно!… А низкіе искатели разныхъ милостей? А люди, которые гнутся предъ вами въ дугу, когда, разумѣется, вы идете въ гору, и первые же оскорбляютъ васъ, когда вамъ не повезло?… Сколько у насъ недовольныхъ — людей самыхъ несносныхъ, самыхъ безполезныхъ! Вся ихъ служба — поминутно докучать всѣмъ и каждому. И эти люди тоже хотятъ наградъ, — вѣдь, въ самомъ дѣлѣ, персоной своей они цѣлыя десять лѣтъ сряду докучали самому королю. А тѣ, что осыпаютъ ласками перваго встрѣчнаго, къ каждому спѣшатъ съ распростертыми объятіями, съ самыми дружескими увѣреніями?… У нихъ только и слышитъ: „вашъ покорнѣйшій слуга; весь къ вашимъ услугамъ; милѣйшій, да считайте меня искреннѣйшимъ вашимъ другомъ; располагайте мною, сдѣлайте одолженіе; ахъ, дайте расцѣловать васъ; ахъ, а я и не вижу васъ, — ради Бога приказывайте, вамъ извѣстна моя преданность; я ни къ кому не питаю столь глубокаго уваженія, какъ къ вамъ; вѣрьте мнѣ, клянусь вамъ; умоляю, не сомнѣвайтесь во мнѣ, — вашъ нижайшій слуга!“ Да, маркизъ, Мольеру некуда дѣться съ матеріаломъ. Все, что до сихъ поръ затронулъ Мольеръ, пустяки въ сравненіи съ тѣмъ, до чего онъ еще не касался». Вотъ въ этомъ родѣ надо играть.
Хорошо.
Продолжайте.
А вотъ Климена и Элиза.
Да, въ эту минуту вы обѣ входите. (Г-жѣ Дюпаркъ) Смотрите же, какъ можно больше ломайтесь, манерничайте. Роль не совсѣмъ по васъ, но что дѣлать, — иногда во что бы то ни стало надо принудить себя.
А я издали узнала васъ- смотрю — ваши изящныя манеры. Готова была съ кѣмъ хотите спорить, что это — вы.
Мнѣ, видите, надо дождаться здѣсь одного господина, переговорить съ нимъ кое о чемъ.
И я за тѣмъ же пришла.
Ну, вотъ сундукъ вмѣсто креселъ.
Садитесь, сдѣлайте одолженіе.
Не угодно ли вамъ?
Такъ, хорошо. Послѣ этихъ нѣмыхъ церемоній всѣ, кромѣ маркизовъ, садятся и разговариваютъ, маркизы между тѣмъ поминутно то сядутъ, то встанутъ, — такая, видите, у нихъ безпокойная натура. А, прахъ возьми, да ты, маркизъ, далъ бы какого снадобья твоимъ панталонамъ!…
Что такое?
Они какъ будто плохо чувствуютъ себя.
Нисколько не остро.
Боже мой, я, право, не налюбуюсь вами: что за ослѣпительная бѣлизна! А губки — какъ жаръ горятъ.
Ахъ, что вы, что вы! Пожалуйста, не смотрите на меня, — я сегодня уродъ-уродомъ.
Приподнимите немножко оборку чепчика.
Ахъ, полноте, полноте! Сегодня мнѣ самой страшно смотрѣть на себя.
Вы очаровательны!
Полноте.
Да покажитесь!
Ахъ, сдѣлайте одолженіе!…
Ну, ради Бога!
Ни за что, ни за что!
Пожалуйста!
Ахъ, вы приводите меня въ отчаяніе!
На минутку, только взглянуть…
Ахъ, право!…
Смѣлѣй, смѣлѣй! Я, право, не могу лишить себя удовольствія полюбоваться вами.
Ахъ, Господи, какая вы странная: чего захотите, такъ отъ васъ не отдѣлаешься.
Вамъ незачѣмъ скрываться: днемъ вы еще прелестнѣе, чѣмъ вечеромъ. А знаете, нѣкоторые злые языки готовы увѣрять, что вы прибѣгаете кое къ чему, ей-Богу… Я нарочно не закрывалась бы, — пусть всѣ сами видятъ.
Ахъ, я даже не понимаю, что значитъ прибѣгать кое-къ-чему… Куда это дамы?
Хотите, милостивыя государыни, мы подаримъ васъ преинтересною новостью: вотъ господинъ Лизидасъ сію минуту повѣдалъ намъ, что на Мольера сочинили комедію и что ее будутъ играть лучшіе актеры.
Истинная правда. Мнѣ хотѣли прочесть эту пьесу. Написалъ какой-то Бру… Бру… Бруссо.
То-есть на ней выставлена фамилія Бруссо, а я вамъ открою секретъ: тутъ много было участниковъ и надо полагать, что пьеса оправдаетъ ожиданія. Извѣстно, что всѣ сочинители и актеры видятъ въ Мольерѣ злѣйшаго врага, а потому мы и сговорились удружить ему. Каждый изъ насъ, больше или меньше, поработалъ надъ его портретомъ. Конечно, мы скрыли свои имена: для Мольера слишкомъ много было бы чести пасть подъ ударами цѣлаго Парнасса, а для того, чтобъ это паденіе было позорнѣе, мы нарочно выставили имя неизвѣстнаго сочинителя.
Что касается до меня, такъ я очень, очень рада.
И я радъ, чортъ возьми!… Смѣялся надъ всѣми, такъ и надъ нимъ посмѣются. Зададутъ же ему!
Вотъ впередъ и будетъ знать, какъ смѣяться надъ другими. Гм… не допускаетъ ума въ женщинахъ… Терпѣть не можетъ, когда мы говоримъ высокимъ слогомъ. Ему хотѣлось бы, чтобъ мы не умѣли ни мыслить, ни чувствовать возвышенно.
Это еще что!… А то онъ осуждаетъ самыя невинныя наши привязанности. По его словамъ, достоинство въ женщинѣ — преступленье.
Да, это невыносимо! Онъ связалъ насъ по рукамъ и по ногамъ. Очень ему нужно было трогать нашихъ мужей… Оставилъ бы ихъ въ покоѣ, — такъ нѣтъ, вздумалъ раскрывать имъ глаза на такія вещи, о которыхъ сами мужья нисколько не заботились.
Это бы еще Богъ съ нимъ, а то онъ сочиняетъ сатиры на добродѣтельныхъ, честныхъ женщинъ, и — глупый, дерзкій шутъ, зоветъ ихъ «честными чертовочками»!
Грубіянъ, грубіянъ! Его надо хорошенько проучить.
Хорошо бы поддержать исполненіе пьесы. Отельскіе актеры…
Еще бы!… Да пусть они ни о чемъ не безпокоятся, такъ и скажите имъ: головой ручаюсь за успѣхъ.
Ваша правда. Многіе, очень многіе пожелаютъ ей полнаго успѣха. Въ самомъ дѣлѣ, неужели всѣ, надъ кѣмъ смѣялся Мольеръ, упустятъ такой благопріятный случай отомстить ему? Увидите, какъ будутъ аплодировать.
Конечно. По крайней мѣрѣ я ручаюсь за дюжину маркизовъ, за полдюжину жеманницъ, десятка за два кокетокъ и три десятка обманутыхъ мужей, — они навѣрно не пожалѣютъ рукъ.
Зачѣмъ, въ самомъ дѣлѣ, было оскорблять ихъ, а особенно обманутыхъ мужей, — они такіе милые люди.
Да, прахъ возьми, за то, мнѣ говорили, и его самого, и всѣхъ его актеровъ отдѣлаютъ на славу, — сочинители да и актеры, отъ кедра до иссопа, страшно злы на него.
По дѣломъ ему, по дѣломъ! Зачѣмъ пишетъ негодныя пьесы, которыя смотритъ весь Парижъ, и такъ рисуетъ портреты, что каждый узнаетъ себя?! Отчего не сочиняетъ онъ такихъ комедій, какъ господинъ Лизидасъ? Тогда противъ него никто не пошелъ бы, а еще всѣ сочинители стали бы его похваливать. Правда, на подобныхъ пьесахъ не очень много бываетъ публики, за то всѣ онѣ прекрасно написаны, никто противъ нихъ не вопіетъ и всѣ, кто ихъ смотритъ, изъ всѣхъ силъ стараются отыскать въ нихъ блестящія достоинства.
Да, я очень доволенъ, что не нажилъ себѣ враговъ и что сочиненія мои одобряются знатоками.
Вы довольны, и прекрасно, — это лучше всякихъ аплодисментовъ и дороже денегъ, какія выручаются мольеровскими пьесами. Да и какое вамъ дѣло, станетъ ли публика смотрѣть ваши комедіи? Главное — ихъ одобрили ваша братія, ученые.
А когда, даютъ «Портретъ портретиста»?
Не знаю, а только крѣпко собираюсь изъ первыхъ явиться на представленіе и непремѣнно во всеуслышаніе заявлю: вотъ, молъ, прелесть, вотъ комедія!
Да, прахъ возьми, и я тоже.
И я тоже, — убей Богъ!
А ужь я себя не пожалѣю, — такъ громко стану расхваливать пьесу, что, отвѣчаю, у меня прикусятъ язычокъ всѣ недоброжелательные отзывы. Еще-бъ не поддержать сочинителя, который взялъ на себя подвигъ отомстить Мольеру за все, что намъ дорого. Да это было бы послѣднее дѣло.
Прекрасно сказано!
И мы все должны это исполнить?
Разумѣется!
Безъ сомнѣнья!
Нѣтъ ему пощады, этому пересмѣшнику порядочныхъ людей!
Знаешь, другъ мой, шевалье, твоему Мольеру лучше и не показываться.
Ему не показываться?… А я тебѣ говорю, что онъ непремѣнно хочетъ быть въ театрѣ и, вмѣстѣ съ другими, посмѣяться на портретъ, съ него же писанный.
Да, прахъ возьми, такъ и будетъ смѣяться!… Притворится, что смѣется.
Э, полно! Онъ можетъ-быть еще больше, чѣмъ ты думаешь, найдетъ надъ чѣмъ посмѣяться самымъ искреннимъ смѣхомъ. Мнѣ показывали пьесу: все, что въ ней есть хорошаго, взято у Мольера; удовольствіе, которое она доставитъ публикѣ, конечно, не можетъ не понравиться Мольеру. Остальныя же мѣста комедіи, гдѣ усиливаются очернить его, то или я жестоко ошибаюсь, или ихъ никто не одобритъ. Многихъ стараются возстановить противъ Мольера за то, что, какъ увѣряютъ, онъ пишетъ черезчуръ похожіе портреты; но, не говоря уже о томъ, на сколько это не деликатно, я не могу представить себѣ ничего смѣшнѣе и нелѣпѣе: мнѣ никогда и въ голову не приходило, чтобы можно осуждать артиста за то, что онъ слишкомъ хорошо рисуетъ характеры.
Актеры, — я слышалъ отъ нихъ, — ждутъ, что-то имъ отвѣтитъ Мольеръ…
Отвѣтитъ!… Онъ не такъ глупъ, чтобы сталъ отвѣчать на ихъ ругательства. Каждый хорошо понимаетъ, изъ-за чего они бранятся, и лучшій отвѣтъ, какой могъ бы сдѣлать Мольеръ — это написать новую комедію и поставить ее съ неменьшимъ успѣхомъ, какъ и всѣ прежнія. Это самое вѣрное средство отплатить друзьямъ-пріятелямъ. Я отлично знаю этихъ господъ и увѣренъ, что какъ только новая комедія отобьетъ у нихъ публику, то для нихъ это будетъ чувствительнѣе всякихъ сатиръ на нихъ.
Но, шевалье…
Позвольте мнѣ на минуту прервать репетицію. (Мольеру) Знаете, на вашемъ мѣстѣ я поступила бы иначе. Всѣ ждутъ отъ васъ энергическаго возраженія, а послѣ того, какъ, говорятъ, они не поцеремонились съ вами въ своей комедіи, вы имѣете полнѣйшее право все высказать имъ и никого не щадить.
Меня бѣситъ, что я слышу это отъ васъ. Это вотъ у васъ, у всѣхъ женщинъ, такая манія: вамъ хочется, чтобъ я вспылилъ и, по примѣру моихъ противниковъ, тоже разразился бы бранью, ругательствами. Куда какая была бы мнѣ честь!… Да имъ только того и нужно. Когда, побаиваясь возраженія, они толковали — играть, или не играть «Портретъ портретиста», то одинъ изъ нихъ сказалъ: «Да пусть его бранитъ насъ сколько хочетъ, — намъ, главное, выручить хорошій сборъ!» Значитъ — здѣсь нечего разсчитывать на совѣстливость. Пусть же они получатъ, чего добиваются — вотъ мое мщеніе!
Ихъ очень оскорбляютъ два-три слова, что вы сказали о нихъ въ «Критикѣ» и въ «Жеманницахъ».
Есть чѣмъ оскорбляться! Стоитъ обращать вниманіе на тѣ слова!… Полноте, совсѣмъ не въ томъ дѣло, — имъ всего прискорбнѣе, что я нравлюсь публикѣ нѣсколько больше, чѣмъ имъ хотѣлось бы. Съ самаго нашего пріѣзда въ Парижъ всѣ ихъ поступки очень ясно это доказываютъ. Да пусть дѣлаютъ что хотятъ, мнѣ нечего ихъ бояться. Они критикуютъ мои пьесы — и прекрасно, и Боже меня сохрани писать комедіи во вкусѣ этихъ господъ, — это было бы изъ рукъ вонъ плохо.
Но все непріятно видѣть, какъ терзаютъ ваши произведенія.
Да мнѣ-то что? — Развѣ моя комедія не принесла мнѣ все, что я желалъ получить? Она была осчастливлена благосклоннымъ пріемомъ августѣйшихъ зрителей, а я, главное, и хлопочу, чтобы имъ нравиться. Могу ли я послѣ этого быть недовольнымъ участью моей комедіи? Не опоздали ли они съ своей критикой? И, скажите на милость, касается ли это теперь до меня? Бранить пьесу, имѣвшую успѣхъ — значитъ больше бранить отзывъ о ней публики, чѣмъ недостатки сочинителя.
А я, право, отдѣлала бы на сценѣ этого сочинителишку: не суйся впередъ писать противъ людей, которые о немъ не думаютъ.
Ну, что вы говорите! Куда какъ интересенъ господинъ Бруссо, чтобъ имъ забавлять дворъ!… Желалъ бы я знать, какъ изъ этого господина сдѣлать что-нибудь занимательное… Да съ него и того было бы за глаза, еслибы насмѣшками надъ нимъ мы вызвали хохотъ публики. Осмѣивать же этого господина въ присутствіи августѣйшихъ зрителей… нѣтъ, это ужь слишкомъ иного было бы для него чести. Ему только того и хотѣлось бы. Ему спола-горя нападать на меня. Ему все равно, какими путями, только бы сдѣлаться замѣтнымъ. Терять этому человѣку нечего. Актеры и натравили его на меня только за тѣмъ, чтобы втянуть меня въ распрю, а чрезъ то отвлечь отъ пьесъ, которыя мнѣ надо писать. Удивительно хитро!… А вы все принимаете за наличную монету. Впрочемъ, когда-нибудь я выскажусь публично; отвѣчать же на всѣ ихъ критики и антикритики, конечно, не буду. Пусть, какъ хотятъ, бранятъ мои пьесы. Пускай ихъ, послѣ насъ, пользуются этими пьесами и, какъ старое платье, перекраиваютъ да выворачиваютъ для своей *ц$цы, — я въ состояніи подѣлиться съ ними кое-чѣмъ, пожалуй… и нѣкоторымъ успѣхомъ, вѣдь иначе пропадутъ бѣдные. Очень радъ помочь ихъ существованію. Только надо, чтобъ они прилично пользовались тѣмъ, что я могу имъ уступить. Деликатность должна имѣть свои границы: есть вещи, которыя нисколько не смѣшатъ ни публику, ни самого того, кѣмъ онѣ говорятся. Я охотно предоставляю противникамъ мои сочиненія, мою фигуру, мои пріемы, слова, интонацію голоса и манеру говорить; пусть всѣмъ этимъ распоряжаются, какъ хотятъ, если съумѣютъ чрезъ то извлечь себѣ какую пользу. Противъ этого я ничего не имѣю и буду въ восторгѣ, если это доставитъ публикѣ удовольствіе. Но когда я дѣлаю имъ такія уступки, то не мѣшаетъ и имъ быть на столько любезными, чтобы все прочее оставить при мнѣ, а не касаться такого рода вещей, за которыя, какъ я слышалъ, они нападаютъ на меня въ своихъ комедіяхъ. Вотъ объ этомъ я покорнѣйше просилъ бы того почтеннаго господина, что берется писать для нихъ. Вотъ все, что я имъ отвѣчу.
Но, наконецъ…
Но, наконецъ, вы меня съ ума сведете. Довольно, довольно объ одномъ и томъ же! Вмѣсто репетиціи, мы болтаемъ, болтаемъ — и конца нѣтъ. На чемъ, бишь, мы остановились? Совсѣмъ забылъ.
На томъ, что…
Господи, идутъ!… Вѣрно король. Теперь ужь некогда! Вотъ что значитъ переливать изъ пустаго въ порожнее!… Ну, да постарайтесь какъ можно лучше исполнить конецъ.
Ахъ, мнѣ ей-ей страшно; я не стану играть, пока не прорепетирую всю роль съ начала до конца.
Какъ, не станете?
Не стану, не стану.
И я тоже.
И я тоже.
И я.
И я.
И я.
Такъ какъ же?!… Да что, вы шутите что ли?
Явленіе IV.
правитьГоспода, король изволилъ пожаловать и ожидаетъ, что вы сейчасъ начнете.
Ахъ, милостивый государь, вы видите меня въ ужаснѣйшемъ, въ отчаянномъ положеніи. Дамы въ страшномъ переполохѣ: говорятъ, что имъ надо сперва прорепетировать роли, и безъ этого не начнутъ. Мы умоляемъ повременить одну минутку. Король милостивъ; его величеству извѣстно, какъ мы спѣшили съ этой комедіей.
Явленіе V.
правитьАхъ, да, ради Бога, побольше смѣлости! Успокойтесь, прошу я васъ.
Вамъ пойти бы извиниться.
Какъ, извиниться?
Явленіе VI.
правитьГоспода, начинайте же!
Сейчасъ, сейчасъ, милостивый государь!… Кажется, я совсѣмъ голову потеряю и…
Явленіе VII.
правитьНачинайте же, господа!
Сію минуту, милостивый государь!… (Товарищамъ) Да что-жь это?! Или вы хотите, чтобъ я сгорѣлъ со стыда?…
Явленіе VIII.
правитьНачинайте же, господа!
Сейчасъ начнемъ, милостивый государь! Гм… вишь сколько ихъ набралось. Точно празднику обрадовались: «начинайте же, начинайте же», а король и не думалъ посылать ихъ.
Явленіе IX.
правитьГоспода, да начинайте же!
Начинаемъ, милостивый государь, совсѣмъ! (Товарищамъ) Что-жь, наконецъ, такъ мнѣ и пропадать?…
Явленіе X.
правитьМилостивый государь, вамъ угодно передать, чтобъ мы начинали, но…
Нѣтъ, господа, я пришелъ объявить, что королю доложено о вашемъ затруднительномъ положеніи, и его величество, по особой добротѣ своей, откладываетъ новую комедію до другаго раза, а сегодня изволитъ смотрѣть первую, какую вы можете исполнить.
Ахъ, милостивый государь, вы возвращаете мнѣ жизнь! Король даровалъ намъ величайшую милость, соизволивъ отложить исполненіе угодной ему пьесы. Мы всѣ идемъ благодарить его величество за его чрезмѣрную благость.
Примѣчанія
правитьПримѣчаніе къ явленію I, по поводу словъ: «Сеньоръ, Полибій умеръ…» Это взято изъ трагедіи Корнеля «Эдипъ», дѣйствіе V, явленіе III. Однакожь тамъ нѣтъ просто фразы: Polybe est mort.-- Эдипъ говоритъ прибывшему изъ Коринѳа старцу Норикрату: «et bien! Polybe est mort?» А чрезъ нѣсколько строчекъ стиховъ старецъ этотъ, говоря Эдипу, произноситъ: «le roi Polybe est» (Oeuvres de Molière avec un commentaire etc… par M. Auger de l’académie franèaise. T. III. А Paris. 1819).
- ↑ Oeuvres de Molière par Petitot. Tome second. Paris. M. DCCC. XX.
- ↑ Въ оригиналѣ: les nécessaires — въ смыслѣ безполезныхъ хлопотуновъ, которые во все мѣшаются, которымъ до всего дѣло. Въ настоящей комедіи эти люди являются къ Мольеру, торопя его начинать пьесу, хотя никто имъ этого не поручалъ.
- ↑ У Мольера Iras-tu, та chère âme? etc. А у самого Корнеля: Iras-tu, Сиrіасе? etc. — Прим. перевод.
- ↑ У Мольера: L’inimitié qui règne entre deux partis. У самого Корнеля: «L’inimitié qui règne entre nos deux partis.» — Прим. перевод.
- ↑ См. въ концѣ.