Вероника (Гарин-Михайловский)/ДО
См. также одноимённые страницы.
| Вероника |
| Источникъ: Гаринъ-Михайловскій Н. Г. Собраніе сочиненій. Томъ V. Разсказы. — СПб.: «Трудъ», 1908. — С. 233. |
I править
Жару лѣтняго дня смѣняла прохлада начинавшагося вечера.
За повалившейся далью рѣки садилось солнце, пронизывая послѣдними лучами и нѣжный туманъ, прозрачнымъ туманомъ уже встававшій надъ рѣкой, и даль неба, всю въ переливахъ съ тревожно вспыхнувшими въ ней и замершими облаками.
Въ тѣнистомъ саду весь спрятался старинный домъ. Уже ложились вечернія тѣни по дорожкамъ, сильнѣе чувствовался ароматъ цвѣтовъ поспѣвавшихъ яблокъ и еще какой-то особенный ароматъ мирно догоравшаго лѣтняго дня.
Изъ открытыхъ оконъ неслись звуки рояля. Играла молодая женщина.
Она была беременна. Черезъ нѣсколько, можетъ быть, часовъ должны были наступить роды, — она это знала, — и особое возбужденіе владѣло ею. Голубые глаза ея смотрѣли куда-то, а чудные звуки лились и лились.
Мало сказать, что она играла красиво — она обладала особымъ даромъ превращать рояль во что-то живое, до боли, — сладкой мучительной — музыкальной боли. Она передавала музыкой: радость, слезы, разсказывала сказку или звонко и нѣжно, какъ падающія капли воды, передавала о чемъ-то, что проносилось въ душѣ, какъ проносится тѣнь уносящагося вдаль облака.
Это былъ вздохъ или нѣжная, какъ сама музыка, грусть о проходящей жизни. Вопросы и отвѣты: зачѣмъ такъ коротка жизнь и зачѣмъ, напротивъ, такъ медленно въ каждомъ отдѣльномъ мгновеньи плететъ она свой загадочный узоръ. Узоръ такой неотразимый, такой нужный въ каждомъ своемъ мгновеніи и сразу никому больше не нужный и никогда неконченный, когда смерть перерѣжетъ нити этого узора.
Но зачѣмъ тогда эта жизнь, эта вспыхнувшая искра во мракѣ вѣчной ночи? И если бъ только это одно сознаніе было — о! человѣкъ давно бы замеръ въ леденящемъ холодѣ его. Но есть любовь и грѣетъ она и забываетъ человѣкъ о вѣчномъ мракѣ, который ждетъ его тамъ, за окномъ его жизни.
Придетъ время, остынетъ сердце, вступитъ умъ въ свои права и смерть перерѣжетъ нити жизни, но что въ томъ? Творческой силой любви уже достигнута цѣль и уже другіе придутъ на смѣну продолжать вѣчное дѣло природы.
Это одно ея дѣло и что все остальное для нея? Неправда, страданья, эгоизмъ людей? Мать эгоизма, она твердо ведетъ свои жертвы къ цѣли, одѣвая ихъ въ перья, бросая ихъ въ бездну забвенья, когда вырветъ у нихъ то, что ей нужно — продолженіе рода.
И уже не отдѣльныя мгновенія, а рѣка этихъ мгновеній свѣтлая, яркая, течетъ въ темныхъ берегахъ безпредѣльной вѣчности: это рѣка жизни, это любовь.
И пусть дѣлаетъ свое дѣло великая мать природа!
Молодая женщина вздохнула и заиграла изъ Грига:
«Я люблю тебя».
Страстные сильные звуки понеслись въ садъ, въ небо:
«Бороться силы нѣтъ, въ твоей я власти: люблю тебя»…
Пѣснь разбудила ее.
Съ послѣдними словами: «я люблю тебя и въ жизни и въ вѣчности» — она встала. Вѣдь, только всего, можетъ быть, нѣсколько часовъ оставалось у нея до болѣзни, а можетъ быть и до…
Она прогнала страшную мысль, вышла на балконъ, вдохнула всей грудью ароматный воздухъ вечера и сказала, заглядывая черезъ окно въ его кабинетъ, голосомъ счастья, любви, радости жизни:
— О, какой прекрасный вечеръ! Пойдемъ въ садъ?
Онъ оставилъ работу и подъ руку они пошли по дорожкѣ.
Они пришли къ скамейкѣ, сѣли и сидѣли молча, прислушиваясь каждый къ своимъ мыслямъ. Было тихо. Гдѣ-то въ глубинѣ сада насвистывала птичка и свистъ ея, звонкій и нѣжный, сильнѣе подчеркивалъ тишину сада.
Она вздохнула и тихо, какъ мысль, вслухъ заговорила:
— Садится солнце, а завтра утромъ, когда оно опять взойдетъ, я, можетъ быть, уже буду матерью. Завтра воскресенье и нашъ ребенокъ будетъ дитя праздника… Нашъ… Я такъ счастлива.
И, замолчавъ, она задумчиво смотрѣла въ просвѣтъ деревьевъ.
— Какъ красива природа: какъ сонъ этотъ вечеръ… Какъ люблю я природу, запахъ цвѣтовъ, небо…
Она опять замолчала и, точно ожидая отвѣта и не дождавшись, вздохнувъ, сказала:
— Разсказать тебѣ мою сегодняшнюю фантазію на лебедь Грига? Помнишь: «мой тихій лебедь запѣлъ, умирая»?
Онъ обнялъ ее и сказалъ:
— Разскажи.
Она устало положила ему голову на плечо и заговорила:
— Два лебедя жили на озерѣ. На прекрасномъ озерѣ въ горахъ. Надъ нимъ было голубое небо. Лебедь плавалъ по озеру съ своей подругой и говорилъ ей:
— Среди всѣхъ живущихъ мы опять нашли другъ друга и узнали, потому что вѣчно знали другъ друга. Мракъ еще былъ на землѣ и волны бились о берегъ и взлетали ихъ брызги, и двѣ капли взлетѣли выше другихъ и упали на высокій утесъ. И первый лучъ солнца прорѣзалъ мракъ и заигралъ въ двухъ капляхъ огнями и сказалъ имъ: «живительной силой моей и матери вашей природы — живите вы вѣчно». Тѣ двѣ капли были мы съ тобой. Тѣ двѣ лани, что взбирались по скаламъ, тѣ двѣ чайки, что въ глухой степи перекликались между собой, тѣ два льва, что на восходѣ сошлись въ желтой пустынѣ, — были мы съ тобой. Въ образѣ двухъ лебедей отецъ нашъ солнце свелъ насъ снова. Летимъ же къ нему! — И радостные, счастливые, они поднялись до самыхъ розовыхъ облаковъ, — они вѣчные спутники отца своего. Но когда пришла ночь, — врагъ солнца — она сказала выдрѣ, что сладко спитъ теперь молодой лебедь и не услышитъ, какъ подплыветъ къ нему выдра. Взошло опять солнце и лебедь не нашла больше своего друга возлѣ себя. Спросила лебедь у солнца и сказало ей солнце правду. Тогда запѣла лебедь свою послѣднюю пѣсню. Она пѣла о томъ, что любила своего лебедя, что будетъ вѣчно любить его; что любитъ солнце, свѣтъ и тепло его. Она молила солнце не отдавать ее злой ночи. И солнце пожалѣло и послало ей огненный лучъ свой и проникъ онъ въ сердце ея и уснула молодая лебедь навѣки.
Молодая женщина остановилась и продолжала:
— И вотъ эти два лебедя снова встрѣтились, а завтра, можетъ быть, они еще разъ встрѣтятся два въ одномъ. У насъ будетъ дочь и мы назовемъ ее Вероникой: это значитъ — побѣда весны. Тебѣ нравится? О какъ я буду ее любить! — И она порывисто обняла его и горячо заговорила: — Милый, милый, какъ я счастлива! Оставимъ заботы, мысли, неудовлетвореніе, подаримъ только другъ другу этотъ вечеръ. Никто, вѣдь, не знаетъ, сколько ему суждено еще прожить, но этотъ вечеръ нашъ и будемъ жить…
И она страстно прильнула къ его губамъ и замерла. Но вдругъ быстро оторвалась и испуганно сказала или спросила:
— Больно?! Начинается? Боюсь…
Она заметалась и то судорожно хватала и сжимала его руку, то отталкивала ее. Лицо ея поблѣднѣло, глаза закрылись. Когда миновала боль, она покорно и грустно сказала:
— Пора.
И они пошли назадъ, — она прошла въ домъ, а онъ остался на террасѣ и сидѣлъ тамъ въ тяжеломъ оцѣпенѣніи какого-то сна на яву.
И сильнѣе было впечатлѣніе этого сна въ напряженной тишинѣ вечера.
Солнце упало за горизонтъ, брызнувъ въ послѣдній разъ короткими кровавыми лучами. Стало быстро темнѣть, а въ небо безмолвно торопливо поползли откуда-то взявшіяся темныя тучи.
И вдругъ, тревожные мечущіеся удары церковнаго колокола разбудили сонъ и наполнили душу тревогой, жуткимъ сознаніемъ неотразимости надвигающагося мгновенія.
— О, какъ страшно! — шепнулъ кто-то сзади и двѣ руки, прекрасныя, въ синевѣ сумерекъ мертвенно-блѣдныя, обвили его шею.
Холодъ проникъ и въ его душу, онъ повернулся къ ней и вдругъ что-то безпомощное въ ней сжало его сердце тоскою и горячею любовью.
Нѣжно обнявъ, онъ осторожно повелъ ее и, посадивъ, цѣловалъ ея руки, плечи, платье. Цѣловалъ полный благоговѣнія къ ней, полный сознанія предстоящаго ей мученичества. Это была безмолвная, сильная и жаркая молитва ей, ея страданіямъ.
II править
Стихло все въ домѣ. Спятъ или притаились и только тамъ въ углу, гдѣ спальня, и красная лампадка бросаетъ свои багровые лучи, — движеніе и стоны, боли и отдыхъ и опять безмолвная тишина ночи.
Взошла луна и свѣтитъ. Садъ необъятный, весь залитый обманчивымъ свѣтомъ. Изъ серебра и блеска деревья убѣгаютъ въ какую-то даль или бездну. Безконечная даль. Какія-то тѣни прозрачныя, свѣтлыя движутся, скользятъ и берутъ власть надъ душой, таинственную и сильную. Что-то прильнуло, точно заглядывая, къ окну и ужъ убѣгаетъ, оставляя въ душѣ слѣды очарованія, напряженія и страха.
И снова стоны, дикій взглядъ туда, гдѣ въ красныхъ огняхъ переливались ризы иконы, — безконечно чужой всему живому.
Сильнѣе боли. Ближе и ближе выходитъ изъ мертвеннаго просвѣта дня что-то страшное, неотразимое. Вышло и дико схватило свою жертву. Цѣлый океанъ страданій, въ которомъ захлебнувшійся послѣдній безумный вопль смѣшался съ первымъ крикомъ появившагося на свѣтъ новаго существа.
И стихло сразу все.
Смерть или обморокъ?
Такъ не похоже на смерть.
Розовѣетъ и еще нѣжнѣе лицо. Точно откинувшись, чтобъ лучше видѣть, она смотритъ изъ полуопущенныхъ вѣкъ еще живыми глазами туда, гдѣ въ первыхъ лучахъ солнца шевелится маленькое красное тѣло.
А тамъ, въ раскрытыхъ окнахъ, праздничное утро, торжественное, нарядное.
Въ лучахъ солнца, въ блесткахъ росы сверкаетъ садъ.
Тихо, все замерло въ избыткѣ блаженства и только листья таинственно шепчутъ другъ другу радостную вѣсть:
— Вероника, Вероника…