ВЕРНУЛСЯ.
править— Андрей Коршль сбѣжалъ съ Беллой, — заявилъ Давидъ Кирсти.
Кирсти была занята печеніемъ булочекъ для пастора. Услышавъ это потрясающее извѣстіе, она всплеснула руками, и мука посыпалась на ея голову, какъ снѣгъ.
— Сбѣжалъ съ Беллой? — воскликнула она.
— Ну да, — спокойно подтвердилъ Давидъ.
— Какъ, ты говоришь, что Андрей оставилъ свою законную жену, Лизбетъ, и сбѣжалъ съ этой дѣвчонкой, Беллой?
— Этого я не говорилъ, — отвѣчалъ Давидъ такъ же спокойно, какъ и раньше. — Но, во всякомъ случаѣ, онъ уѣхалъ куда-то съ Беллой.
Кирсти мгновенно опустилась на стулъ, закрыла лицо передникомъ и начала причитать:
— И онъ еще былъ членомъ прихода, Боже мой, Боже мой! Лизбетъ, навѣрное, будетъ теперь платить только за одно мѣсто въ церкви. Какой это будетъ ударъ для пастора! О Боже мой! Боже мой!..
Она не плакала, но, можетъ быть, ей хотѣлось, чтобы Давидъ подумалъ; что она плачетъ. Извѣстно, видъ женскихъ слегъ можетъ заставить мужчину надѣлать всякихъ глупостей, конечно, если плачущая женщина не жена ему. Но Давидъ не даромъ былъ женатъ 10 лѣтъ (не успѣлъ онъ похоронить свою бѣдную жену, какъ уже началъ ухаживать за Кирсти!) и въ совершенствѣ изучилъ всѣ женскія махинаціи. Поэтому онъ дѣлалъ видъ, что не замѣчаетъ ея слезъ, и хранилъ молчаніе. Наконецъ онъ проговорилъ:
— А вѣдь булочки-то у тебя подгораютъ.
Не успѣлъ онъ выговорить эти слова, какъ фартукъ мгновенно слетѣлъ съ головы Кирсти, и она очутилась на колѣняхъ передъ печкой, вытаскивая булки и переставляя ихъ подальше отъ огня.
— Вотъ, ты всегда такая разиня, — съ негодованіемъ замѣтила она ему. — Сидишь, ничего не дѣлаешь, даже ничего не разсказываешь, и не можешь присмотрѣть затѣмъ, чтобы булки не пригорѣли.
Давидъ обошелъ этотъ вопросъ молчаніемъ, и чтобъ направить ея мысли въ другую сторону, сказалъ:
— Пасторъ, должно быть, самъ скажетъ объ этомъ Лизбетъ.
— Да развѣ Лизбетъ еще ничего не знаетъ? — воскликнула Кирсти въ величайшемъ волненіи.
— Кажется, не знаетъ, а, можетъ быть, и знаетъ, — невозмутимо отвѣтилъ Давидъ.
Меньше чѣмъ черезъ часъ всѣ булки для пастора и его дочери были испечены, кухня прибрана и Кирсти, одѣтая въ воскресное платье, съ воскреснымъ носовымъ платкомъ въ рукѣ (она звала, что ей придется употреблять его), отправилась въ путь въ сосѣднюю рыбацкую деревню Истгавенъ, гдѣ жила Лизбетъ. Кирсти была преисполнена сознаніемъ важности своей миссіи.
Въ деревнѣ царствовало нѣсколько необычное оживленіе: женщины на улицахъ собирались кучками и въ разговорахъ ихъ постоянно слышались имена Андрея и Беллы. Кое-гдѣ на улицѣ попадались и рыбаки, молча проходившіе мимо, заложивъ руки въ карманы, но Кирсти казалось, что даже дымъ изъ ихъ трубокъ клеймитъ позоромъ Андрея и Беллу.
Она прислушивалась ко всему, что говорилось кругомъ нея, но неуклонно продолжала свой путь между двумя рядами домиковъ, какъ будто бы она ничего не видѣла. Она замѣтила, что чѣмъ ближе подходила къ дому Лизбетъ, тѣмъ меньше слышится кругомъ говору и въ концѣ концовъ нельзя даже было замѣтить, что въ деревушкѣ случилось какое-нибудь выходящее изъ ряду событіе. Когда же, наконецъ, показался домъ Андрея Коршля — онъ стоялъ послѣднимъ на склонѣ холма, — Кирсти вздрогнула отъ радости, увидѣвъ Лизбетъ, сидящую у порога и занятую надѣваніемъ червяковъ на удочки Андрея; это обстоятельство доказывало, что Лизбетъ еще не знала о невѣрности своего мужа.
— Лизбетъ, Лизбетъ, бѣдная вы моя!.. я приношу вамъ печальныя вѣсти, — начала Кирсти, приложивъ платокъ къ одному глазу, а другимъ посматривая на свою собесѣдницу.
Лизбетъ подняла голову и по лицу ея Кирсти увидѣла, что она все знаетъ. Было очень досадно, что не ей первой пришлось сообщить печальную новость, но Кирсти уже не думала объ этомъ, пораженная страшною перемѣною въ лицѣ Лизбетъ.
— Лизбетъ, Лизбетъ! — только и могла она выговорить дрожащимъ голосомъ, въ которомъ звучало искреннее состраданіе. Платокъ выпалъ у нея изъ рукъ.
— Здравствуйте, Кирсти! — проговорила Лизбетъ вѣжливо.
— Я пришла узнать, какъ вы себя чувствуете, — сказала Кирсти, нѣсколько озадаченная ея тономъ.
— Благодарю васъ, я чувствую себя очень хорошо, — отвѣчала Лизбетъ также вѣжливо.
— Сегодня страшная жара, — сказала Кирсти, чувствуя, что на лбу у нея выступаетъ потъ.
— Да, очень жарко, — отвѣчала Лизбетъ, — въ этомъ мѣсяцѣ всегда бываетъ жарко.
Кирсти начинала сердиться. Она не ожидала такого обращенія и находила его въ высшей степени неприличнымъ. Но отступать ей еще не хотѣлось.
— А какъ Андрей поживаетъ? Онъ не былъ въ церкви прошлую субботу, — сказала она.
— Андрей здоровъ, благодарю васъ. А что дѣлается у васъ въ деревнѣ, какъ поживаетъ пасторъ, и миссъ Изабелла и ея маленькая собачка?
Кирсти поняла, что всякіе дальнѣйшіе распросы были бы излишни. Она подняла свой платокъ и простилась съ Лизбетъ, сказавъ, что ей нужно еще навѣстить знакомыхъ и поэтому она не можетъ тратить времени на разговоры. Возвращаясь обратно въ Скирне, она все время думала о томъ, какъ она отплатитъ Давиду за то, что онъ заставилъ ее разыграть такую дуру.
Послѣ этого инцидента Кирсти часто и много говорила о томъ, что Лизбетъ не по христіански несетъ тяжелый крестъ, возложенный на нее премудрымъ Провидѣніемъ.
Когда Лизбетъ насадила червяковъ на всѣ удочки, она снесла ихъ внизъ съ холма и положила въ лодку Андрея, какъ дѣлала это каждый день въ теченіе 10 лѣтъ.
Петеръ Коршль, брать Андрея, сидѣлъ въ лодкѣ и выкачивалъ изъ нея воду. Нѣкоторое время онъ молча смотрѣлъ на Лизбетъ, потомъ сказалъ (онъ былъ извѣстенъ своей глупостью):
— Развѣ ты не знаешь, Лизбетъ?
— Знаю, — сказала она коротко: — худыя новости скоро узнаются.
— Я думаю, она просто какъ-нибудь околдовала его.
— Я тоже такъ думаю. Но, можетъ быть, ты поудишь на его удочкахъ, пока онъ не вернется.
— Ну, ладно. Только онъ, навѣрное, не вернется.
— Онъ вернется, — сказала Лизбетъ.
Она повернулась и стала взбираться на холмъ такой же твердою поступью, какъ десять лѣтъ тому назадъ. Ноги ея не дрожали, хотя она видѣла, что мальчишки на берегу смотрятъ на нее, и слышала, какъ они говорятъ про Андрея. Замѣчала она также, что и жены рыбаковъ на холмѣ смотрятъ на нее и говорятъ о румяныхъ щекахъ ея соперницы Беллы.
Ея лицо было совсѣмъ блѣдно, но она высоко держала свою голову, проходя мимо нихъ по дорогѣ къ своему дому. Когда она открыла дверь въ свою хижину, у нея захватило дыханіе при видѣ одежды Андрея; но она выпрямилась, повѣсила его одежду къ огню и поставила трубку около его стула.
Сдѣлавъ всѣ эти приготовленія, она сѣла на полъ и посмотрѣла на пустой стулъ. Она не плакала, но въ глазахъ ея была смертельная тоска и безнадежность.
Болѣе года не было никакихъ извѣстій объ Андреѣ и Беллѣ. Лизбетъ совсѣмъ извелась за это время. Она была гордой, молчаливой женщиной и никто изъ рыбаковъ не осмѣливался произнести имя Андрея Коршля въ ея присутствіи. Даже пасторъ, навѣстившій ее, долженъ былъ отступить передъ ея сдержаннымъ, безмолвнымъ горемъ. Кирсти разсказывала, что когда онъ началъ утѣшать Лизбетъ и ссылаться на «волю Божію», она посмотрѣла ему прямо въ глаза и сказала: «думается мнѣ, что грѣшная плоть и діаволъ болѣе прикладывали руки къ этому дѣлу, чѣмъ Господь».
— Вы правы, м-съ Коршль, вы совершенно правы, — поспѣшилъ отвѣтить пасторъ.
Не легко далась Лизбетъ вся эта исторія: отъ прежней благообразной женщины осталась кожа да кости. Она держалась въ сторонѣ отъ деревни и, кончивъ свою дневную работу, выходила изъ дому и подолгу смотрѣла на море, какъ будто ждала, что Андрей вернется къ ней.
Въ деревнѣ много говорили о томъ, что стулъ Андрея по прежнему стоитъ у огня и что Лизбетъ каждое утро надѣваетъ червяковъ на его удочки и чинитъ его сѣти, какъ будто бы Андрей не бросилъ ее и не уѣхалъ съ другой женщиной.
Весною прошелъ слухъ, что Андрей съ Беллой вернулись и поселились въ уединенно-стоящемъ домикѣ на Кэджерсъ-Родъ.
Слухъ этотъ дошелъ и до Лизбетъ. Однажды утромъ, когда рыбаки и ихъ жены были на берегу, она одѣлась въ свое воскресное платье, вышла изъ деревни, никѣмъ не замѣченная, и отправилась въ Кэджерсъ-Родъ.
Былъ ясный весенній день и Лизбетъ бодро шла своей дорогой, мысленно повторяя тѣ слова, которыя она скажетъ Андрею и которыя, по ея мнѣнію, должны вернуть его къ ней. Но когда вдали показался домикъ, къ которому она шла, сердце ея такъ забилось, что она принуждена была остановиться и прислониться къ стволу одной изъ сосенъ. Она не могла сдвинуться съ мѣста и оторвать глаза отъ дома, гдѣ жилъ Давидъ. Потомъ она услышала пѣсенку и увидала въ дверяхъ Беллу съ ребенкомъ. Ребенокъ смѣялся и прыгалъ на рукахъ у матери.
Лизбетъ смотрѣла на нихъ и вспоминала горечь своего долгаго, безплоднаго ожиданія, вспоминала мучительные часы, когда она молила Бога о ребенкѣ, въ которомъ судьба ей отказывала. Она чувствовала, что не въ силахъ будетъ сдѣлать то, ради чего пришла, и продолжала, неподвижно стоять, прислонившись къ стволу сосны.
А въ это время и Андрей подошелъ къ дому. Увидя отца, ребенокъ протянулъ къ нему свои ручонки, и Белла перестала пѣть и смѣялась вмѣстѣ съ ними. Лизбетъ не знала, сколько времени она простояла такъ, ни сколько времени она просидѣла потомъ одна въ лѣсу, въ борьбѣ со своей любовью.
Но уже наступили сумерки, когда она возвратилась въ деревню, принося обратно слова, которыя не были ею сказаны Андрею. Свѣтъ угасъ въ ея лицѣ и она выглядѣла теперь совсѣмъ старухой. Всю дорогу ее неотступно преслѣдовала одна мысль: «Боже мой, если бы у меня былъ ребенокъ! Если бы у меня былъ ребенокъ»!
Всю ночь буря бушевала на морѣ и шумъ волнъ, разбивающихся о скалы, не давалъ заснуть многимъ изъ женъ рыбаковъ.
Лизбетъ встала съ постели, зажгла лампу и поставила ее на окно.
— Андрей увидитъ свѣтъ и причалитъ сюда на своей лодкѣ, — думала она.
Она легла, но завыванія бури не давали ей заснуть, встала опять и принялись разводить огонь въ очагѣ.
— Сегодня ночью онъ не сможетъ вернуться на Кэджерсъ-Родъ, — говорила она себѣ. — Можетъ быть, онъ замѣтитъ свѣтъ въ моемъ окнѣ и придетъ сюда.
Одежда его, по обыкновенію, была разложена тутъ же и ждала его. Она взяла его куртку и стала грѣть ее передъ огнемъ.
— А можетъ быть, онъ и не выѣхалъ сегодня въ море, — думала она. — Можетъ быть, онъ спокойно спитъ себѣ въ постели.
Когда наступило утро, тихое, сѣрое и безмолвное, Лизбетъ все еще сидѣла у потухающаго огня. У нея не было силы подняться съ мѣста. Она слышала, что народъ бѣжитъ внизъ съ холма къ морю, слышала, какъ рыбаки перекликаются и зовутъ другъ друга къ кому-то на помощь, наконецъ услышала людей, приближающихся къ ея дому.
Тогда она встала съ своего мѣста.
— Это Андрей возвращается ко мнѣ, — проговорила она и широко раскрыла двери своей хижины. На порогѣ стоялъ Петеръ.
— Это Андрей, — сказалъ онъ. — Принести его сюда, или отнести къ Беллѣ?
Лизбетъ словно не замѣчала Петера и черезъ плечо смотрѣла на утопленника, котораго несли на холмъ.
— Принесите его сюда, — сказала она.
— Лодка, должно быть, перевернулась, — сказалъ Петеръ. — Его принесло сюда съ приливомъ; вѣроятно, скоро найдется и лодка.
Лизбетъ ничего не отвѣтила. Рыбаки внесли въ домъ Андрея и положили его на постель. Набралось много народу, женщины били себя въ грудь, плакали и причитали. Одна Лизбетъ оставалась спокойной. Она попросила всѣхъ уйти, заперла дверь на засовъ и осталась одна съ мертвецомъ.
Сухая одежда, которая столько времени ожидала Андрея, теперь понадобилась ему. Она одѣла его, гордясь тѣмъ, что онъ все-таки вернулся къ ней и что она обряжаетъ его въ могилу. Сидя около него, она думала только о домъ, что Андрей все-таки вернулся и что онъ теперь дома. И не сразу пришло къ ней сознаніе, что теперь она уже больше никогда не увидитъ его. Приближалась ночь, огонь въ очагѣ потухъ, присутствіе смерти леденило комнату. Дождь билъ въ окна, какъ будто кто-то стучался въ нихъ, и въ завываньяхъ вѣтра ей вдругъ послышался дѣтскій плачъ. Она подошла къ двери, отворила засовъ и увидѣла передъ собою Беллу съ ребенкомъ.
— Впусти меня, — рыдая, проговорила Белла.
Лизбетъ впустила ее и зажгла свѣчу.
— Зачѣмъ ты пришла ко мнѣ? — спросила она, съ ненавистью смотря на молодую женщину.
— Петеръ сказалъ мнѣ… и я хотѣла быть съ Андреемъ… О Лизбетъ, неужели это онъ лежитъ… Я не могу смотрѣть на него…
— Ты должна смотрѣть на дѣло рукъ своихъ, сказала Лизбетъ.
— Нѣтъ! — рыдала Белла. — Это не Андрей. Я не могу смотрѣть на него.
— Это Андрей, который смертью искупилъ грѣхъ свой, — продолжала Лизбетъ неумолимо. — Дай мнѣ ребенка. Не нужно ему смотрѣть на покойника.
Она взяла ребенка съ рукъ Беллы и хотѣла подвести ее къ постели, но Белла не шла и продолжала плакать:
— Нѣтъ, я не могу смотрѣть на него. Это не Андрей. А правда, какъ мальчишка похожъ на него, Лизбетъ?
Лизбетъ хотѣлось прогнать изъ своего дома эту «безстыдную дѣвчонку», но ребенокъ удерживалъ ее. Его рученки обвились вокругъ ея шеи и прикосновеніе ихъ пробудило въ ней мать. Она отвернулась отъ Беллы, развела огонь и погрѣла немного молока для ребенка.
Пока она кормила его, Белла усѣлась на стулъ Андрея и протянула руки къ огню. Лизбетъ хотѣлось вскрикнуть, но она сдержалась, видя, что ребенокъ начинаетъ засыпать. Ей хотѣлось сказать Беллѣ, что она не смѣетъ сидѣть на этомъ стулѣ, на которомъ столько времени никто не сидѣлъ, но она молчала и чувствовала, что ея гордость и злоба таютъ, какъ снѣгъ, отъ прикосновенія маленькихъ теплыхъ рученокъ ребенка. Она не рѣшалась выгнать отъ себя ребенка въ такую холодную, дождливую ночь.
Белла подложила себѣ подъ голову платокъ и дремала, какъ усталый ребенокъ. Смотря на ея заплаканное молодое лицо, Лизбетъ мало-по-мало начала смягчаться. Она переводила глаза съ матери на ребенка и ей вспомнились слова Беллы: «Мальчишка похожъ на своего отца». Пристально разглядѣвъ мальчишку, она убѣдилась, что это была правда. Тогда она поднесла ребенка къ покойнику и сравнивала его личико съ лицомъ Андрея. Грустно было смотрѣть на смерть рядомъ со сномъ, и на личико снящаго ребенка, такъ похожее на мертвое лицо отца.
Лизбетъ долго, долго смотрѣла на лицо Андрея, до тѣхъ поръ, пока ей не стало казаться, что лицо это сдѣлалось такимъ же, какимъ оно было десять лѣтъ тому назадъ; она видѣла передъ собою молодое загорѣлое лицо съ голубыми глазами и улыбающимся ртомъ, которое такъ любила.
Утромъ Белла проснулась и стала прощаться съ нею.
— Дай мнѣ ребенка, — сказала она. — Я уйду, пока еще не собрался народъ.
Но Лизбетъ крѣпко прижимала къ себѣ ребенка и не отрывала глазъ отъ его смѣющагося лица. Это было то самое лицо, которое вставало передъ ней сегодня ночью — молодое лицо Андрея, съ голубыми глазами и улыбающимся ртомъ.
— Дай мнѣ ребенка и я уйду, — повторила Белла.
Лизбетъ нагнулась надъ ребенкомъ и слезы брызнули у нея изъ глазъ.
— Нѣтъ, я не отпущу его, — сказала она. — Это Андрей вернулся ко мнѣ.
До сихъ поръ Кирсти и другія деревенскія кумушки не могутъ наговориться о новомъ скандалѣ и о неуваженіи къ памяти Андрея, которое обнаружила Лизбетъ, пріютивъ у себя послѣ его смерти Беллу съ ребенкомъ.