Вацлавъ Сѣрошевскій. На краю лѣсовъ. Повѣсть. Съ 45 иллюстраціями въ текстѣ. Изд. Л. Ф. Пантелѣева. Спб. 1897 г. Ц. 1 р. 50 к. Сравнительно недавно русскіе читатели познакомились съ польскимъ писателемъ Вацлавомъ Сѣрошевскимъ, пользующимся въ родной литературѣ почетной извѣстностью подъ псевдонимомъ В. Сірко. Три года назадъ появился на страницахъ «Русск. Богатства» его разсказъ «Хайлакъ» и затѣмъ тамъ же его повѣсть «На краю лѣсовъ», переведенная авторомъ для названнаго журнала. Затѣмъ, въ «Мірѣ Бож.» за прошлый годъ было помѣщено первое художественное произведеніе, написанное имъ порусски, повѣсть «Въ сѣтяхъ». Какъ книжка его разсказовъ «Якутскіе разсказы», такъ и повѣсти раскрываютъ предъ нами міръ оригинальный и далекій, чуждый, но не лишенный своеобразной красоты. Міръ этотъ — якутскій край, страна отдаленнѣйшей ссылки и мрачной, суровой и величественной природы, міръ, отчасти знакомый намъ по чудеснымъ разсказамъ г. Короленко «Сонъ Макара», «Соколинецъ» и др. Но въ разсказахъ г. Короленко живутъ и дѣйствуютъ не мѣстные люди, героями являются пришлые, и даже его знаменитый Макаръ — «чалдонъ», объякученный русскій. Вся сила таланта автора сосредоточена на душевной жизни этихъ случайно загнанныхъ сюда судьбой людей и чудныя картины природы служатъ только великолѣпной рамкой для содержанія, далеко выходящаго за предѣлы мѣстной жизни. Иное — разсказы и повѣсти г. Сѣрошевскаго, въ которыхъ съ пластической ясностью выступаютъ якуты, ихъ несложная, простая жизнь, а пришлые люди, съ ихъ непонятными для окружающихъ нравами, странными привычками я взглядами лишь оттѣняютъ характерность и оригинальность этнографическаго элемента. Правда, въ разсказѣ «Хайлакъ» и повѣсти «Въ сѣтяхъ» герои не якуты, но центромъ вниманія читателя остаются все-таки не они, а именно мѣстная жизнь, въ которую насильственно вторгается этотъ чуждый ей элементъ. Это зависитъ, между прочимъ, и отъ того, что въ произведеніяхъ г. Сѣрошевскаго вполнѣ художественны преимущественно якутскіе типы. Особенно характерны въ послѣднемъ отношеніи его «На краю лѣсовъ» и «Въ сѣтяхъ». Въ первомъ фигура русскаго ссыльнаго Павла («Байбала») только мелькаетъ среди разнообразныхъ типовъ якутовъ, сравнительно съ которыми она блѣдна и неясна. Фигуры Джянги, Лейли, Уйбанчика, характерныя и полныя жизни, цѣликомъ заслоняютъ лицо русскаго пришельца, туманное и расплывчатое, тогда какъ каждый штрихъ въ изображеніи якутской молодежи, старыхъ и пронырливыхъ якутовъ, тунгуса, оплакивающаго «незадачу» своей жены, не родившей ему сына, намѣченъ твердой, рѣзкой чертой, съ силой и полнотой таланта, властно распоряжающагося матеріаломъ. Прочтите яркія, полныя движенія и жизни, описанія игръ, охоты, собраній и сравните съ блѣдной картиной настроенія Павла, и все художественное значеніе произведеній г. Сѣрошевскаго становится яснымъ.
Какъ художникъ" авторъ отличается объективностью, почти эпическаго характера. У него нѣтъ лирическихъ отступленій, его «я» не проявляется нигдѣ, что придаетъ изображаемой имъ жизни особую законченность. Фабула его произведеній обыкновенно не сложна, и вся прелесть ихъ заключается въ художественности описанія мѣстной жизни, нравовъ, типовъ, природы. Въ его пейзажахъ чувствуется иногда излишнее стремленіе дать все, что въ данномъ пейзажѣ заключается, вслѣдствіе чего, вмѣсто полноты, получается расплывчатость. Но такихъ неудачныхъ картинъ (напр., въ повѣсти «Въ сѣтяхъ») сравнительно мало и преобладаетъ общее впечатлѣніе эпической простоты и сдержанности.
Таковы безспорно крупныя достоинства таланта г. Сѣрошевскаго, и мы въ правѣ ожидать отъ него не менѣе цѣльныхъ и законченныхъ произведеній изъ текущей русской дѣйствительности, какъ и его якутскіе разсказы и повѣсти.