Глава VI
править24 июля, Витби. Луси встретила меня на вокзале, и мы поехали с ней в дом, где ее мать снимает квартиру. Моя подруга красива и мила по-прежнему.
Местность очень живописна. Маленькая речка Экс протекает через глубокую долину, расширяясь перед впадением в море. Тут через нее перекинут мост, а берега взяты в гранит.
Дома старой части города под красными крышами построены один над другим, террасами. Над самым Витби расположен монастырь, некогда разрушенный датчанами. Его увековечил Вальтер Скотт в поэме «Мармион». Развалины монастыря очень живописны. Существует предание, что в нем изредка появляется привидение — «белая дама». Между этим монастырем и городом выстроена церковь с большим кладбищем. По-моему, это самое красивое место в Витби, так как отсюда открывается великолепный вид на море. Кое-где кладбище спускается к морю так круто, что ограда не выдержала и несколько могил осыпалось. Жители города часто приходят сюда полюбоваться природой. Я сама буду часто ходить сюда; я и теперь сижу на кладбище и пишу, положив дневник себе на колени. Рядом со мной о чем-то разговаривают три старика. У них, кажется, другого дела нет, так как они уже довольно давно сидят здесь.
Передо мной простирается гавань. Справа над долиной нависают огромные острые скалы, тянущиеся к маяку. Еще дальше есть другой, старый маяк. Его колокол раскачивается от сильного ветра и грустно гудит. Звук этот слышен в городе. Существует предание, что когда корабль погибает в море, колокол сам начинает звонить. Я хочу расспросить об этом стариков; вот один из них как раз смотрит в мою сторону…
Старик этот с лицом, темным и сморщенным, как древесная кора, оказывается, служил матросом где-то в Гренландии, когда произошла битва при Ватерлоо! Он, кажется, скептически отнесся к моим вопросам о звоне колокола и о «белой даме».
— На вашем месте, мисс, я бы об этом и не думал, — сказал он. — Это все глупые суеверия!
Я подумала, что все-таки старик может сообщить мне много интересного, и стала расспрашивать его о подробностях ловли китов. Он только начал свой рассказ, как часы пробили шесть. Мой собеседник с трудом встал.
— Я должен идти домой, мисс, моя внучка не любит ждать, когда чай на столе, да и я не люблю пропускать положенного времени!
И он удалился, направляясь к ступенькам. Эти ступеньки составляют характерную черту местности и ведут из города к церкви. Их очень много, не знаю сколько. В былое время они тянулись до самого монастыря.
Но и мне пора домой. Луси поехала с матерью делать визиты. Наверное, они уже успели вернуться.
25 июля. Я пришла сюда час назад с Луси. У нас был преинтересный разговор со стариком и с двумя его приятелями. По сравнению с ними он просто оратор и, сознавая свое превосходство, всем противоречит, а если не может в чем-нибудь убедить слушателей, начинает сердиться и кричать.
Луси очень красива в своем белом платье. У нее неплохой цвет лица с тех пор, как она здесь. Мне кажется, что старики влюбились в нее. Даже наш оратор не противоречит ей, а изливает двойную порцию негодования на меня. Я начала опять говорить про старые предания, но он перебил:
— Все это глупости и ерунда! Призраки, привидения… Они выдуманы, чтобы пугать женщин и детей! Предзнаменования и предчувствия? Ложь, ложь и ложь! Даже на могилах увековечена ложь! Посмотрите вокруг, все эти камни стыдятся лжи, и потому валятся. Почти все надписи одинаковы: тут покоится такой-то, а в половине могил никого нет! Воображаю, что будет в день пришествия, когда погибшие моряки придут сюда, к своим могилам!
Я видела по выражению лица старика, что он крайне доволен собой.
— Ах, мистер Свайлс, не может быть, чтобы вы говорили серьезно! Неужели все эти могилы пусты?
— Не все, конечно, — ответил старик, не смущаясь, — но многие.
Он презрительно указал на памятник, где было выгравировано: «Эдуард Стенслиг, матрос, убит пиратами у берегов Андрее в апреле 1754 года», и торжествующе обратился ко мне:
— Позвольте спросить: кто привез и похоронил его? Убит пиратами! И вы верите, что его прах покоится здесь? Воображаю, какой поднимется переполох, когда в день пришествия все эти несчастные придут сюда искать свои могилы!
Все старики рассмеялись.
— Но памятники ставят, должно быть, в угоду родным, — не сдавалась я.
— В угоду родным? — повторил презрительно старик. — Да ведь все знают, что это ложь! Но теперь мне некогда спорить с вами, часы пробили шесть, мне пора домой! Мое почтение, господа!
Приподняв шляпу и поклонившись, он степенно удалился. Вскоре ушли и его приятели.
Луси и я остались сидеть на скамейке, любуясь видом на гавань. Луси говорила о своем женихе и о предстоящей свадьбе. Мне вдруг стало невыносимо грустно: целый месяц прошел без известий от Андрея!
Позже. Я опять вернулась сюда: мне страшно тяжело. Письма от Андрея нет. Надеюсь, с ним ничего не случилось.
Часы только что пробили десять. Город внизу усеян огоньками. Они тянутся по обеим берегам реки и рассыпаются в долине. С набережной долетают звуки вальса. Там всегда по вечерам играет оркестр.
Как я бы хотела знать, где сейчас Андрей, думает ли он обо мне? Ах, если бы он был здесь!
25 июня. Чем больше я изучаю болезнь Ренфильда, тем больше она меня интересует. У больного крайне развиты эгоизм, скрытность и упорство. Я уверен, что он скрывает какой-то план, но до сих пор не могу понять, в чем он заключается… Самая интересная черта Ренфильда — страсть к живым тварям, хотя иногда она так странно проявляется, что может показаться извращенной жестокостью.
В данную минуту он занимается ловлей мух. У него их набралось такое количество, что мне пришлось сделать ему выговор. К моему удивлению, он не разозлился, как я ожидал, а только попросил:
— Дайте мне три дня, и я уберу их.
Конечно, я согласился. Буду продолжать наблюдение за ним.
28 июня. Ренфильд переключился на пауков, которых у него уже несколько экземпляров. Он кормит их мухами, количество которых значительно уменьшилось, хотя Ренфильд по-прежнему приманивает их, оставляя остатки еды на окне.
1 июля. Пауков стало так много, что я потребовал убрать их. Ренфильд был очень удручен моим приказом, и я позволил ему сохранить нескольких…
Сегодня огромная толстая муха, вроде слепня, влетела в окно. Ренфильд поймал ее и раньше, чем я успел понять его намерение, с восторженным видом положил в рот и съел. Я выбранил его, на что он спокойно ответил, что мухи очень вкусны и крайне полезны.
— Это — жизнь, которая питает мою! — воскликнул он. Его ответ навел меня на новую мысль. Я прослежу, как Ренфильд уничтожит своих пауков. Он, очевидно, занят какими-то подсчетами, так как постоянно что-то записывает в тетрадь. Целые страницы ее исписаны цифрами.
8 июля. В сумасшествии Ренфильда есть некая логика, и я чувствую, что скоро разгадаю ее; первоначальная идея у меня уже есть.
Я несколько дней нарочно не заходил к нему, желая проследить, не произойдет ли в нем перемена. И действительно, Ренфильд расстался с частью своих любимцев-пауков, заменив их воробьем, которого почти приручил. Способ приручения крайне простой, судя по тому, что количество пауков значительно уменьшилось. Оставшиеся, однако, очень жирны. Ренфильд продолжает кормить их мухами.
19 июля. У Ренфильда теперь целая колония воробьев, а мухи и пауки почти исчезли. Когда я вошел к нему, он стремительно подбежал ко мне, говоря, что у него есть большая просьба, и стал ласкаться, как собака к хозяину. В ответ на мой вопрос Ренфильд ответил, умиленно улыбаясь:
— Я хочу иметь котенка, маленького, гладенького, игривого котенка, которого я мог бы учить, а главное — кормить, кормить, кормить.
Я ожидал чего-то подобного, так как заметил все увеличивающееся количество сытых прирученных воробьев. Не желая, чтобы эти милые птички подвергались той же участи, что мухи и пауки, я сказал, что подумаю, и спросил, не предпочитает ли он иметь взрослую кошку. Ответ Ренфильда выдал его с головой:
— Да, конечно, хотел бы. Я просил котенка, боясь, что завести кошку вы мне не позволите.
Я покачал головой, говоря, что пока мне кажется невозможным исполнить его просьбу. Лицо Ренфильда перекосилось от злобы. Я прочел в его глазах желание убить меня. Убежден, что этот человек — потенциальный убийца. Посмотрим, что будет дальше.
10 часов вечера. Я посетил Ренфильда еще раз и застал его угрюмо сидящим в углу. Когда я вошел, он бросился передо мной на колени, умоляя принести кошку. Я, однако, остался тверд и отказал ему окончательно. Не проронив ни слова, Ренфильд вернулся на свое место.
21 июля. Был у Ренфильда очень рано, до прихода фельдшера. Он уже встал и раскладывал кусочки сахара на окне, очевидно, для приманки мух. Настроение у него было весьма благодушное. Осмотревшись и не увидев ни одной птицы, я спросил, куда они делись? Ренфильд ответил, не глядя на меня, что воробьи улетели. Однако на полу лежало несколько перьев, а подушка была запачкана кровью. Я ничего не сказал, но приказал санитару зорко следить за больным.
10 часов утра. Только что пришли сказать, что Ренфильда вырвало птичьими перьями.
— Я убежден, доктор, — прибавил санитар, — что Ренфильд просто съел своих воробьев, целиком, живыми!
11 часов вечера. Когда Ренфильд заснул, я посмотрел его тетрадь. Догадки, которые вертелись у меня в голове, вполне подтвердились, и теория моя оказалась правильной. Ренфильд — совершенно особый тип сумасшедшего. Надо будет дать для него новую классификацию и назвать «жизнепоглощающим умалишенным». У Ренфильда маниакальное желание поглотить насколько возможно больше жизней. Он скормил мух паукам, пауков — воробьям, потом хотел отдать их на съедение кошке. Что бы он сделал потом? Пожалуй, следовало дать ему возможность продолжить свои опыты.
Некоторые люди возмущаются вивисекцией, однако благодаря ей каких мы достигли результатов! А в данном случае речь идет об изучении мозга! Если бы я мог проследить фантазии одного сумасшедшего, объяснить тайну их возникновения, я бы дошел до такой точки понимания деятельности мозга, до которой ни один физиолог не доходил. Но не надо об этом думать, искушение слишком велико. Может быть, я тоже обладаю исключительными способностями?
Хотел бы я знать, во сколько жизней Ренфильд ценит человеческую? Сегодня он начал новые расчеты. Как часто в жизни и мы сводим старые счеты и хотим начать все сначала, да вот не удается!
Мне кажется, что вчера я покончил с прежней жизнью, потеряв надежду, и начал новую. Ах, Луси, Луси! Не могу сердиться на тебя и на моего друга, которому удалось составить твое счастье. Но жизнь моя безотрадна, и я должен работать и работать, чтобы не присоединиться к числу своих больных.
26 июля. Беспокоюсь ужасно, и единственное для меня утешение — мой дневник. Как будто я себе что-то шепчу и прислушиваюсь к своим словам… К тому же стенография не похожа на обыкновенное письмо.
Меня тревожат Луси и Андрей. От него давно нет никаких вестей, и меня это сильно расстраивает. Но вчера милый мистер Гаукинс, которому я писала, ответил, что получил записку от Андрея, всего несколько строк, из замка Дракулы. Андрей сообщает, что собирается уезжать. Такая краткость не похожа на Гаркера, и я продолжаю волноваться. Что бы это могло означать? Потом насчет Луси… На вид она совершенно здорова, однако снова стала вставать во сне. Ее мать предупредила меня об этом, и мы решили, что на ночь я буду запирать дверь нашей комнаты. Миссис Вестенра убеждена, что все сомнамбулы вылезают на крышу или ходят по краю отвесных скал, с которых, конечно же, падают. Бедная старушка! Я вполне понимаю ее беспокойство. Она рассказала мне, что у отца Луси была та же привычка: во сне он вставал, одевался и даже выходил на улицу, если его не успевали остановить.
Свадьба Луси назначена на осень, и она занимается своим приданым и устройством будущего дома. Мне предстоят те же хлопоты, но нам с Андреем придется с трудом сводить концы с концами.
Артур, единственный сын лорда Голмвуда, должен скоро приехать сюда, как только сможет оставить отца, который не совсем здоров. Луси считает дни до его приезда. Она хочет первым делом привести его к нашей скамейке на кладбище, чтобы показать, как красив Витби. Я убеждена, что ожидание приезда жениха расстраивает Луси. Когда Голмвуд приедет, она опять будет вполне здорова.
27 июля. Все еще никаких известий от Андрея. Я беспокоюсь все больше и больше.
Луси продолжает ходить по ночам, и я почти не сплю. К счастью, погода такая теплая, что она простудиться не может, но постоянные пробуждения вредно действуют на меня, нервы совсем расстроились.
Мистер Голмвуд все еще у своего отца. Луси изводится, но красота ее от этого не страдает. Она даже немного располнела, цвет лица стал еще лучше. Признаки малокровия совершенно исчезли.
3 августа. И эта неделя прошла, а по-прежнему никаких известий от Андрея. Мистер Гаукинс тоже ничего от него не получил. Андрей, наверное, болен, иначе я не могу объяснить такое долгое молчание. Я перечитала его последнее письмо. Такое впечатление, что писал не он, а кто-то другой, однако почерк Андрея, это не подлежит сомнению.
Луси все еще ходит во сне. Несколько раз она пробовала открыть дверь и, убедившись, что та закрыта, начинала искать ключ по всей комнате.
6 августа. Все еще никаких известий. Это становится невыносимым. Если бы я только знала, куда писать или куда ехать, мне было бы легче. Молю Бога, дабы он помог мне терпеть.
Луси возбуждена более чем когда-либо. Вчера ночью погода изменилась, рыбаки предсказывают сильную бурю. Буду наблюдать за ее приближением.
Сегодня пасмурный день, небо окутано темными тучами. Все посерело, кроме разве травы, не изменившей своего изумрудного цвета, — и скалы, и земля, и море, которое рокочет у песчаного берега. Горизонт скрылся в сырой мгле. Гигантские тучи висят над землей, как предвестники беды. Лодки рыбаков торопятся вернуться в гавань.
Но вот и мой старик, мистер Свайлс. Он идет прямо ко мне и я вижу по его поклону, что он хочет говорить со мной.
Позже. Я была удивлена переменой, происшедшей в старике. Он остановился рядом со мной и мягко произнес:
— Я хочу поговорить с вами, мисс.
Заметив, что мой приятель чем-то расстроен, я погладила его морщинистую руку.
— Вас, голубушка, неприятно поразил мой рассказ об этих могилах? — спросил он. — Мы старики, и одной ногой стоим в могиле… Мы шутим над смертью, чтобы не бояться ее. Хотя, уверяю вас, я умереть не боюсь. Мой час, должно быть, близок. Я стар, до ста лет не доживу… Смерть уже точит косу для меня. Вот видите, я опять шучу!... Но почему вы плачете, милая мисс Минна?
Старик заметил, что мои глаза полны слез.
— Если бы смерть пришла за мной сегодня ночью, я не отказался бы. Ибо жизнь наша в конце концов не что иное, как ожидание чего-то лучшего. Кто знает, что ждет нас там, за порогом жизни? Я чувствую, моя смерть идет. Может быть, она воплотилась в эту бурю, для меня ветер пахнет смертью! Я чувствую, что она близка! Господи, помилуй меня, когда мой час настанет!
Старик набожно поднял руки вверх, чуть слышно шепча молитву. Потом он благословил меня и медленно удалился. Этот разговор очень расстроил меня. Я была рада, когда к скамейке подошел сторож с маяка, держа в руках бинокль. Он остановился, чтобы поговорить со мной, как всегда, но не отрывал взгляда от видневшегося вдали корабля.
— Не понимаю… — сказал он. — С виду корабль русский… Мечется, как будто не знает, уходить в море или переждать бурю в гавани… Посмотрите, он не слушается руля!