Вальтер рассказывает перуанскую сказку (Доувес Деккер; Чеботаревская)/ДО
Текст содержит фрагменты на иностранных языках. |
| Вальтеръ разсказываетъ перуанскую сказку |
| Оригинал: нидерландскій. — Источникъ: Мультатули. Повѣсти. Сказки. Легенды. — СПб.: «Дѣло», 1907. — С. 114. |
— Развѣ, Вальтеръ, ты не читаешь дома божественныхъ книгъ? — спросила Фемкэ своего юнаго друга, когда онъ снова сидѣлъ у нея на опрокинутой корзинѣ для бѣлья.
— Читаю; но онѣ не интересны.
— Не знаешь ли ты чего-нибудь наизусть?
Вальтеръ произнесъ стихъ изъ протестантской духовной пѣсни, который, однако, не удовлетворилъ Фемкэ, хотя она и нашла, что онъ говорилъ его очень хорошо.
— А другого ты ничего не читаешь?
Вальтеръ подумалъ. Онъ пробѣжалъ мысленно библіотеку Штоффеля: «Творенія кружка любителей поэзіи»… «Землевѣдѣніе» Иппеля… «Трактатъ о правописаніи»… «Уставъ пожарной стражи»… «Исторія Іосифа» Гюльсгоффа… «Добрый Генрихъ»… «Отецъ Іаковъ среди дѣтей»… «Проповѣди пастора Геллендоорна»… «Катехизисъ» его же… «Пѣсенникъ Гоорна»…
Онъ чувствовалъ, что изъ всего этого ничто не можетъ понравиться Фемкэ. Наконецъ, онъ сказалъ:
— Я знаю одну книжку; но она не божественная… въ ней говорится о Глоріозо…
Фемкэ обѣщала внимательно слушать, и Вальтеръ началъ разсказывать. Сначала онъ говорилъ нескладно, съ постояннымъ повтореніемъ «и тогда», безъ котораго такъ трудно обойтись въ разсказѣ, но вскорѣ перенесся въ положеніе своихъ героевъ и сталъ разсказывать лучше, чѣмъ было написано въ старой, грязной книжкѣ, которую онъ прочелъ. Всякій разъ, когда рѣчь шла о какомъ-нибудь разбойничьемъ нападеніи или похищеніи, о какомъ-нибудь геройскомъ подвигѣ, — онъ вскакивалъ съ корзины и въ лицахъ изображалъ дѣянія своихъ героевъ, такъ что Фемкэ дѣлалось страшно. Тѣмъ не менѣе она наслаждалась, и когда онъ, наконецъ, замолчалъ, искра его своеобразно направленнаго, но неподдѣльнаго вдохновенія запала ей въ сердце, и оно билось такъ же сильно, какъ и у Вальтера отъ упоенія всѣмъ только что слышаннымъ. У обоихъ пылали щеки, и, право, если бы по близости находилась барка, готовая къ отплытію въ Италію, Фемкэ сейчасъ поѣхала бы туда, чтобы тоже испытать всѣ эти опасности, приключенія и… любовныя похожденія. Въ особенности же ей понравилось то, что изъ разсказа Вальтера явствовало, какъ твердъ въ своей вѣрѣ такой итальянскій разбойникъ.
— Не знаешь ли ты еще чего-нибудь?
— Да, — сказалъ Вальтеръ, который чувствовалъ себя уже больше въ своей стихіи. — Я знаю еще… это было въ маленькой книжкѣ, кажется, въ альманахѣ.
И онъ началъ разсказывать:
— Въ одной большой странѣ, Фемкэ, былъ однажды царь, который назывался Инка. Всѣ цари этой страны назывались Инки…
— Какъ у насъ — Оранскіе.
— Да, какъ у насъ Оранскіе. Но тамъ, въ Перу — эта страна называлась Перу — цари пришли откуда-то съ солнца, и когда они умирали, то уходили обратно на солнце. И они не должны были жениться на дѣвушкѣ, которая не происходила отъ солнца. Таковъ былъ законъ въ Перу…
— Развѣ это было въ самомъ дѣлѣ, Вальтеръ?
— Такъ написано въ книгѣ, Фемкэ. Итакъ, тамъ былъ царь, у котораго было трое дѣтей: одна дочь и два сына. Сыновей звали Теласко и Куско; имя дѣвушки я забылъ.
— Пусть ее зовутъ Марія.
— Это, кажется, не перуанское имя. Нѣтъ, лучше — Луиза или… Эмма. Или, хочешь, я буду называть ее Фемкэ?
— О нѣтъ, лучше называй «Эмма», а то я не буду знать, о комъ ты говоришь: обо мнѣ или объ этой царевнѣ…
— Хорошо, пусть будетъ Эмма. Эмма была единственной дочерью солнца во всемъ Перу. И никто не зналъ, кто послѣ смерти царя сдѣлается Инкой, такъ какъ Теласко и Куско родились въ одно время. Что, это часто случается?
— Ну, конечно. Это значитъ близнецы. У одной моей родственницы были даже тройни… Тутъ нѣтъ ничего необыкновеннаго.
— Итакъ, Теласко и Куско были близнецы, и царь не зналъ, кто изъ нихъ долженъ ему наслѣдовать. Онъ одинаково любилъ обоихъ, а народъ перуанскій также охотно призналъ бы обоихъ царями. Но этого нельзя было сдѣлать, такъ какъ въ законѣ было сказано, что всегда долженъ быть одинъ Инка. Тогда царь созвалъ всѣхъ жрецовъ на высокую гору, чтобы быть ближе къ солнцу… потому что солнце должно было рѣшить, кто будетъ царемъ.
— Но, Вальтеръ, не можетъ быть, чтобы это была правда.
— Такъ написано въ книгѣ, Фемкэ. И къ тому же… это было очень, очень давно. Перу, ты знаешь, очень древняя страна. По приказанію царя жрецы сложили два огромныхъ костра и положили на нихъ много большихъ вѣнковъ изъ цвѣтовъ. Но они не зажгли дрова, — это должно было сдѣлать солнце.
— Это совсѣмъ не трудно — зажигательнымъ стекломъ.
— Нѣтъ, безъ всякаго зажигательнаго стекла, — у перуанцевъ не было зажигательныхъ стеколъ. И вообще они все это дѣлали именно для того, чтобы узнать волю солнца. Вѣнки на одномъ кострѣ были сложены такъ, что составляли букву Т; это значило — Теласко. На другомъ кострѣ было написано К… то есть сдѣлано изъ цвѣтовъ. Это К означало Куско. И вотъ царь опустился на колѣни и всѣ жрецы также, и они запѣли молитву къ солнцу…
— Это очень дурно, Вальтеръ. Только передъ святыми можно становиться на колѣни. И молиться никому другому тоже нельзя… Это идолопоклонство.
— Да, конечно, въ книгѣ такъ и сказано, что въ Перу жили идолопоклонники. Но, видишь ли, Фемкэ, ты должна на это такъ смотрѣть: это было очень давно… и это былъ другой народъ… совсѣмъ другой народъ, пойми это. Да вотъ тебѣ, напримѣръ… во Франціи… тамъ отца называютъ pére… такъ что, видишь, у всякаго народа свои обычаи.
Фемкэ кивнула головой, какъ бы соглашаясь.
— Итакъ, они пѣли молитву солнцу. Теласко, Куско и Эмма также пѣли, потому что имъ еще интереснѣе было узнать волю солнца, чѣмъ другимъ, ты вѣдь понимаешь. Дѣло въ томъ, что если бы первымъ загорѣлся костеръ Куско, то онъ сдѣлался бы царемъ, а Теласко остался бы просто царевичемъ. А если бы сначала вспыхнулъ костеръ Теласко, то царемъ былъ бы онъ, а не Куско. Для Эммы тоже важно было знать… такъ какъ она должна была выйти замужъ за новаго Инку. И ей очень хотѣлось знать, кто это будетъ…
— Какъ?.. вѣдь они были ея братья!
— Ну, да. Но иначе нельзя было сдѣлать, такъ какъ она одна была дочерью солнца. Не забывай, что они жили въ Перу, и что тамъ все было иначе чѣмъ у насъ…
— Да, это правда, — сказала Фемкэ, которая боялась, чтобы слишкомъ большое недовѣріе не отбило у Вальтера охоту продолжать разсказъ. — Это будетъ, какъ съ графиней и съ Глоріозо. У насъ ничего такого не случается. Это возможно только въ далекихъ странахъ.
— Да… или въ очень давнее время. И вотъ послѣ долгаго моленія солнце не зажгло ни одного изъ костровъ…
— Неужто! — сказала дѣвочка съ изумленіемъ, такъ какъ послѣ всего необыкновеннаго, что она уже слышала, она приготовилась услышать что-нибудь еще болѣе чудесное.
— Да, солнце не зажгло ни одного изъ костровъ, но объявило Инкѣ и всему перуанскому народу, что Эмма сама должна сдѣлать выборъ между Теласко и Куско. Кого она больше любитъ, тотъ и будетъ царемъ.
— Теперь дѣло сразу рѣшится, — подумала Фемкэ и сказала это вслухъ.
— Какъ разъ наоборотъ. Эмма не хотѣла выбирать. Солнце дало ей мѣсяцъ сроку на размышленіе. Она думала и размышляла, но не могла прійти ни къ какому рѣшенію. Если даже на мгновеніе ей казалось, что она знаетъ, кто въ глубинѣ души ей дороже, то не хотѣла этого сказать, потому что слишкомъ любила другого; чтобы такъ огорчить его. Она знала, что оба любятъ ее, и что предпочесть одного значило нанести смертельный ударъ другому. Она спросила совѣта у Теласко. Онъ посовѣтовалъ ей выбрать Куско…
— Какъ? — снова вскликнула Фемкэ, и ея восклицаніе звучало вопросомъ. Она думала, что ослышалась.
— Да вѣдь это было въ Перу… и много лѣтъ тому назадъ. Тогда Эмма стала умолять Куско научить ее, что ей дѣлать. Куско утверждалъ, что Теласко сдѣлаетъ ее счастливой, и что она должна выбрать его. Кромѣ того, онъ находилъ, что Теласко болѣе достоинъ быть Инкой, чѣмъ онъ.
Такъ братья ничѣмъ не помогли Эммѣ. Не могли ей помочь и жрецы; не могъ помочь и самъ царь. Онъ ни за что не хотѣлъ дать ей совѣтъ, такъ какъ на все это была воля солнца, и онъ не долженъ былъ вмѣшиваться. Эмма была безутѣшна. Она знала, какъ ее любитъ Куско. Вечеромъ въ лѣсу она слышала, какъ онъ пѣлъ пѣсню, въ которой говорилось, что безъ нея онъ не можетъ жить. Она бросилась къ нему на шею, сѣла возлѣ него на дерновую скамейку и сказала: «Милый Куско»… она положила голову ему на плечо и горько заплакала; такъ сильно она его любила. Тамъ есть такая картинка, Фемкэ.
— Не можешь ли ты когда-нибудь принести книжку? — спросила дѣвочка. Ей такъ хотѣлось увидѣть эту картинку.
— Ахъ нѣтъ, это книга Штоффеля, а онъ мнѣ сказалъ, чтобы я ничего не бралъ изъ его шкафа. Это, видишь ли, его библіотека, такъ какъ онъ школьный учитель. — Итакъ, она плакала отъ любви. И Куско также… Можетъ ли это быть?
— Никогда въ жизни!
— А въ книгѣ такъ сказано. Но, слушай дальше. Въ то время, какъ они такъ сидѣли, подошелъ Теласко. Онъ подслушивалъ ихъ — только одну минуту — и внезапно появился передъ ними. Онъ преклонилъ колѣно передъ Куско и сказалъ: «Слава тебѣ, Инка Перу, дочь солнца избрала тебя!» И онъ склонилъ передъ нимъ голову до земли и хотѣлъ взять его ногу и поставить себѣ на спину: такъ выражали въ Перу подчиненіе. Но Эмма и Куско поспѣшно встали и оба сразу закричали, что Теласко ошибся. «Она тебя любитъ, братъ», — сказалъ Куско: — «и о тебѣ думаетъ она, тебя видитъ во снѣ, тебя любитъ она, о Теласко! Ты — царь въ ея сердцѣ и слѣдовательно ты долженъ быть Инкой въ Перу!»
Теласко затрепеталъ. Онъ слишкомъ любилъ Куско и потому не могъ желать, чтобы это была правда. Съ сомнѣніемъ смотрѣлъ онъ на Эмму, и тутъ наступила для него самая трудная минута, такъ какъ теперь она бросилась ему на шею, горячо поцѣловала его и заставила сѣсть рядомъ съ собой на дерновую скамейку. Но между тѣмъ, какъ она одной рукою обнимала Теласко, другой она привлекала къ себѣ Куско… и такъ сидѣла она между обоими братьями. Цѣлуя Теласко, она въ тоже время вздыхала: «Милый Куско!» а, лаская Куско, шептала имя Теласко… Ахъ, Фемкэ, такъ трудно было рѣшить!
— Да, — вздохнула Фемкэ, — это былъ трудный случай.
— Когда Теласко казалось, что она выказываетъ больше сердечности Куско, онъ говорилъ: «Ты должна выбрать, Эмма!» въ надеждѣ, что счастливымъ избранникомъ будетъ Куско. Но онъ не смѣлъ настаивать на рѣшеніи, когда чувствовалъ — какъ ему казалось, — что она выберетъ его. Свое собственное горе онъ могъ бы перенести, но мысль объ отчаяніи брата страшила его.
Куско же восклицалъ: «Выбирай, Эмма!» всякій разъ, когда она обращалась въ сторону Теласко, но молчалъ, когда ея голова покоилась на его собственномъ плечѣ. Онъ не боялся смерти — такъ какъ, Фемкэ, онъ рѣшилъ умереть, если ему не суждено жить съ Эммой — но его заботило горе Теласко, если онъ долженъ будетъ изгнать изъ своего сердца образъ Эммы. Въ состояніи ли ты все это понять, Фемкэ? Я не знаю, хорошо ли я разсказываю, но такъ сказано въ книгѣ…
— Да, я отлично понимаю, — отвѣтила Фемкэ. — Они были близнецы, видишь ли, отъ того все это и происходило.
Вальтеру доставило огромную радость то, что Фемкэ понимала борьбу, происходившую въ сердцѣ Эммы, и благородство души обоихъ братьевъ. Если бы ему пришлось это разтолковывать, онъ упалъ бы духомъ. Быстрое же пониманіе Фемкэ какъ бы наложило санкцію на его особое предпочтеніе къ перуанской легендѣ, и она стала казаться ему еще прекраснѣе прежняго. Это впечатлѣніе удвоило его краснорѣчіе. Теперь для него было вопросомъ чести оправдать доброе мнѣніе Фемкэ, и, невольно перейдя отъ спокойнаго тона разсказчика къ драматическому изображенію, онъ сталъ говорить отъ лица своихъ героевъ. Было что-то quousque tadem[1] нѣжности въ томъ, какъ онъ передавалъ слова Теласко.
«Рѣшай, дочь солнца! Тебя любитъ Куско, братъ мой, благородный Куско. Найдется ли въ горахъ серна, проворнѣе его? Найдется ли среди охотниковъ болѣе мѣткій стрѣлокъ? Найдется ли среди перуанскихъ храбрецовъ болѣе несравненный герой, чѣмъ онъ?
Рѣшай, дочь солнца! Тебя любитъ Куско, братъ мой, благородный Куско. Знай, я засталъ его спящимъ и слышалъ, какъ онъ во снѣ произносилъ твое имя. Онъ простиралъ руки, какъ бы желая обнять тебя и крѣпко прижать къ своему сердцу, и губы его шевелились, какъ въ поцѣлуѣ. Прими рѣшеніе, дочь солнца, и избери благороднаго Куско!»
«Не дѣлай этого», — говорилъ, въ свою очередь, Куско: «Я также подстерегъ Теласко, благороднѣйшій отпрыскъ царей; Я видѣлъ, какъ онъ писалъ замысловатымъ узоромъ на своемъ поясѣ твое имя, о дочь солнца; и громко возглашалъ онъ это имя въ борьбѣ съ врагами Перу. При этомъ крикѣ они обращались въ бѣгство, какъ будто само охраняющее солнце спускалось на землю, чтобы истребить противниковъ своихъ дѣтей. Избери Теласко, храбраго Теласко… о дочь свѣта!»
«Куско явился мнѣ на помощь въ битвѣ. Безъ него я былъ бы убитъ. Онъ остался побѣдителемъ во всѣхъ играхъ нашей молодежи. Онъ боролся, сражался и побѣждалъ твоимъ именемъ…»
— «Теласко уступилъ мнѣ побѣду; онъ подавилъ въ себѣ честолюбіе, ради тебя…»
— «Куско воспѣлъ тебя въ чудныхъ стихахъ…»
— «Теласко положилъ ихъ на божественную мелодію…»
— «Подумай, что Куско умретъ, если ты не будешь любить его больше всѣхъ на свѣтѣ, — его одного…»
— «Думаешь ли ты, что Теласко останется жить безъ твоей любви?»
Тогда дѣвушка сказала:
«Я люблю тебя, Теласко, и люблю тебя, Куско. Я не могу выбирать между вами, какъ вѣрно то, что я дочь солнца! Моя рука дрожитъ, когда ты ко мнѣ прикасаешься, о Куско, но она такъ же сильно трепещетъ, о Теласко, когда ощущаетъ пожатіе твоей руки. Мое сердце содрогается при мысли объ опасностяхъ войны, когда я знаю, что вы оба стоите въ передовыхъ рядахъ сыновъ солнца, и я не могла-бы рѣшить, какъ направить стрѣлу, которая должна была-бы поразить одного изъ васъ… если-бы мнѣ суждено было указать направленіе.
Когда я слышу твое пѣніе, о Куско, я чувствую все страданіе и блаженство любви, которая кажется мнѣ безпредѣльной; и все же въ моемъ сердцѣ находится мѣсто для другой всепожирающей страсти, когда я жадно ловлю божественные звуки твоей музыки, Теласко, сопровождающей слова Куско. Моя душа живетъ тѣмъ наслажденіемъ, которое ей доставляетъ существованіе васъ обоихъ. Ваши имена слышатся мнѣ въ воркованіи горлицы въ лѣсной чащѣ и въ шумѣ и свистѣ вѣтра. Оба они кажутся мнѣ написанными граціозными линіями на поверхности моря, расположеніемъ красокъ на лепесткахъ цвѣтовъ, огненными буквами на самомъ солнцѣ, непорочномъ источникѣ нашего бытія. И когда я преклоняю колѣна рядомъ съ Инкой, чтобы вмѣстѣ со всѣми дѣтьми Перу молить нашего Бога ниспослать благословеніе своей странѣ, вся моя молитва заключается въ одномъ вздохѣ — въ твоемъ имени, Теласко. Когда же народъ возноситъ благодарность источнику свѣта за благословеніе, ниспосланное имъ свѣтлой странѣ Перу, то я, дочь царей, благодарю однимъ этимъ словомъ: Куско!
Поэтому, благородные братья, избавьте меня отъ выбора; я не могу… я не могу выбирать между вами!»
Такъ говорила дочь солнца.
Но Теласко отвѣтилъ:
«Солнце объявило свою волю; оно сказало, что ты должна выбрать, Азтальпа…»
— Что? вѣдь ее звали Эмма.
— Нѣтъ, Азтальпа! — вскричалъ Вальтеръ, которому вдохновеніе озарило память, — Азтальпа звали ее!
Теласко сказалъ:
«Солнце объявило, что ты должна выбрать одного изъ насъ. Неужели ты хочешь ослушаться повелѣнія солнца?»
«Пусть я лучше умру, Теласко!»
«Нѣтъ, я, я!..» — вскричали разомъ оба брата.
«Рѣшите вы сами, кого изъ васъ я должна выбрать… и я покорюсь вашему рѣшенію.»
«Выбери Теласко!» — вскричалъ Куско.
«Выбери Куско!» — вскричалъ Теласко.
Но дѣвушка не могла повиноваться обоимъ требованіямъ, и въ то же время не смѣла нарушить ни одно изъ нихъ.
Теласко задумался.
«Я знаю, знаю!» — вскричалъ онъ. — «Слушай, Азтальпа, и ты, Куско, выслушайте мое предложеніе. Самъ Богъ внушилъ мнѣ его! Не голубого ли цвѣта перья на твоихъ стрѣлахъ, братъ мой? Не краснаго ли цвѣта на моихъ? Слушай же! Завтра передъ восходомъ солнца, мы выйдемъ вмѣстѣ на охоту. Мы станемъ въ кустахъ… ты — пройдя сто шаговъ дальше дерева, на корѣ котораго мы оба вырѣзали имя Азтальпы… я — въ ста шагахъ отъ него по эту сторону. Оттуда намъ будетъ видно возвышенное мѣсто, куда бѣжитъ дичь, когда ее выгоняютъ загонщики. Мы оба будемъ цѣлиться въ первую лань, которая покажется изъ лѣсу. Если она будетъ убита стрѣлой съ красными перьями, пусть Азтальпа изберетъ меня. Если же твоя стрѣла, Куско, сразитъ дичь… если на убитой лани будетъ твой цвѣтъ…»
Тутъ оба брата закрыли себѣ лицо руками, словно боясь увидѣть что-то, предвѣщающее исходъ грознаго состязанія, предложеннаго Теласко.
«Я принимаю», — воскликнулъ вдругъ Куско: — «да, Теласко, я принимаю твое предложеніе. Поистинѣ этотъ лучъ свѣта, озарившій твое сердце ниспосланъ тебѣ богами. Я соглашаюсь, я соглашаюсь… пусть она изберетъ меня, если стрѣла будетъ голубого цвѣта и тебя, если краснаго! О, дай твое согласіе, Азтальпа, и обѣщай свято, что ты подчинишься исходу состязанія, которое предлагаетъ Теласко!»
«Поклянись намъ въ этомъ священной клятвой, Азтальпа!» — умолялъ и другой братъ.
И дѣвушка поклялась, и воззвала при этомъ къ святому солнцу, прося его направить ея сердце по цвѣту перьевъ той стрѣлы, которая завтра утромъ сразитъ первую выбѣжавшую изъ лѣсу лань.
На слѣдующій день Теласко при первыхъ лучахъ солнца еще издали услышалъ, какъ загонщики гнали изъ лѣсу дичь, подымая громкій крикъ и стуча въ барабаны и тазы. Прямо передъ нимъ лежалъ небольшой холмъ, куда дичь обыкновенно выбѣгала изъ лѣсной чащи, когда она въ ужасѣ спасалась бѣгствомъ отъ зловѣщаго шума. Никогда въ другое время Теласко такъ не охотился: добыча доставалась при этомъ слишкомъ легко, и такой способъ охоты казался ему предательствомъ. Впрочемъ и теперь онъ собственно не охотился: колчанъ его лежалъ на землѣ, и рукой, которая должна была натягивать лукъ, онъ подпиралъ склоненную голову.
Наконецъ онъ все-таки медленно вынулъ украшенную красными перьями стрѣлу и лѣвой рукой вяло взялся за лукъ, чтобы быть готовымъ выстрѣлить мимо, когда покажется первая лань. «Можетъ быть Куско тщательно сосчиталъ мои стрѣлы, когда мы ночью вмѣстѣ отправлялись въ путь», — подумалъ онъ, и предусмотрительно имѣлъ въ виду, что одной стрѣлы должно будетъ не хватать въ колчанѣ.
Шумъ приближался. Сейчасъ быть можетъ…
Вотъ вылетѣлъ олень съ вѣтвистыми рогами… дикіе буйволы, кабаны… граціозныя газели… еще олени, еще буйволы… снова кабаны… О Боже, лань, лань… вотъ она! Испуганное животное стояло, тяжело дыша, на холмѣ, открытое мѣткимъ выстрѣламъ обоихъ охотниковъ… впрочемъ, нѣтъ, на этотъ разъ защищенное великодушіемъ Теласко и Куско.
Теласко выстрѣлилъ въ воздухъ; сначала онъ слѣдилъ глазами за полетомъ своей стрѣлы, потомъ закрылъ ихъ, подавленный сознаніемъ того, что эта стрѣла вонзается въ его собственное сердце.
Но и Куско не убилъ лань. Онъ зарылъ свою стрѣлу и прикрылъ ее сверху землею, и ему казалось при этомъ, что онъ хоронитъ самого себя.
И оба брата съ изумленіемъ смотрѣли на лань, которая, невредимая, мчалась дальше.
«Ты обманулъ меня, Теласко, ты не стрѣлялъ!» — вскричалъ Куско, подбѣгая раздраженный.
«Нѣтъ, я стрѣлялъ, братъ. Но ты — ты обманулъ меня. Ты нарочно промахнулся!» — отвѣтилъ Теласко, спѣшившій ему навстрѣчу.
«Клянусь, что я этого не дѣлалъ, Теласко.»
Огорченные вернулись братья домой и разсказали Азтальпѣ о томъ, что произошло, и оба жаловались, что были обмануты.
На этотъ разъ свѣтлая мысль осѣнила Куско. Онъ сказалъ:
«Завтра на разсвѣтѣ пойдемъ снова въ лѣсъ и спрячемся опять въ заросляхъ, Теласко. И снова пусть загонщики гонятъ дичь по направленію къ холму. И снова пусть цвѣтъ стрѣлы, которая сразитъ первую лань, рѣшитъ выборъ Азтальпы, но… Теласко, поклянись мнѣ, что ты будешь на этотъ разъ стрѣлять!»
«Я буду стрѣлять! А ты дай мнѣ слово, что попадешь въ цѣль.»
«Я обѣщаю попасть!»
«Ты постараешься стрѣлять такъ мѣтко, какъ только можетъ стрѣлять охотникъ? Стрѣлять съ намѣреніемъ попасть и убитъ? Убить въ самомъ дѣлѣ первую лань? Правда ли? Сдѣлаешь ли ты это?»
«Да, да, я обѣщаю тебѣ все это. А ты, Теласко?»
«Куско, и я клянусь тебѣ сдѣлать то же!»
На слѣдующій день братья снова, какъ и наканунѣ, стояли въ засадѣ. Но теперь это были въ самомъ дѣлѣ охотники, жадно подстерегавшіе дичь. Лѣвой рукой они крѣпко обхватили лукъ изъ змѣинаго дерева; большимъ и указательнымъ пальцемъ правой руки держали стрѣлу, прижавъ ее къ полунатянутой тетивѣ; глазъ былъ устремленъ поверхъ вытянутаго большого пальца, вдоль острія стрѣлы, прямо на опушку лѣса. На этотъ разъ смерть поразитъ лань еще далеко отъ вершины холма. Вотъ изъ чащи, тяжело дыша, выскочилъ бизонъ… за нимъ кабаны… олени… буйволы… лань…
Бѣдное животное упало, сраженное на смерть…
«Привѣтствую тебя, Инка Перу!» — такъ одновременно закричали другъ другу Теласко и Куско, поспѣшно выходя изъ зарослей.
«Ты побѣдилъ, Куско… это была твоя стрѣла!»
«Твоя, Теласко! Это не могла быть моя… Моя рука дрожала, когда я стрѣлялъ.»
«Мои глаза застлалъ туманъ, когда я цѣлился!»
«Слава тебѣ, Инка Перу, Теласко, любимый Азтальпой!»
«Слава тебѣ, Инка Перу, Куско, любимецъ солнца!»
«Ты, братъ!»
«Ты!»
«Увѣряю тебя, что моя стрѣла…»
«Но это не могла быть моя…»
«Идемъ на холмъ!» — вскричали сразу оба брата и вмѣстѣ поспѣшили туда, гдѣ упала лань…
«Я вижу твой цвѣтъ», — вскричалъ Куско еще на нѣкоторомъ разстояніи.
«Это невозможно, братъ… Перья на стрѣлѣ… голубого цвѣта! Иначе не можетъ быть, такъ какъ…»
«Они должны быть краснаго цвѣта, потому что…»
Двѣ стрѣлы вонзились въ сердцѣ лани. Оба брата попали, только каждый стрѣлялъ чужой стрѣлой.
Дѣло въ томъ, что ночью Куско осторожно, какъ злоумышленникъ, прокрался въ жилище Теласко и похитилъ изъ его колчана красную стрѣлу. Ему было нетрудно сдѣлать это, такъ какъ ложе Теласко оказалось пустымъ и никто не охранялъ оружіе, которымъ его хозяинъ не желалъ побѣждать.
Гдѣ же былъ безпечный Теласко въ то время, какъ Куско похищалъ у него стрѣлу? Теласко тайкомъ проникъ въ это время въ жилище своего брата, чтобы взять изъ его колчана стрѣлу съ голубыми перьями, которая должна была сдѣлать Куско избранникомъ Азтальпы и царемъ Перу. Понимаешь ли ты это, Фемкэ?
— Да…но…
— Ты помни все время, что это было далеко отсюда и очень давно. Слушай дальше. Оба брата были очень огорчены и Азтальпа также. Она не знала, что ей дѣлать, и молилась солнцу. То же дѣлали Куско и Теласко. Но солнце вѣчно отвѣчало одно и то же: что Азтальпа должна сама выбрать…
— Развѣ солнце отвѣчало всякій разъ, когда у него спрашивали совѣта?
— Оно всегда отвѣчало. Такъ сказано въ книгѣ… Вѣдь это было далеко отсюда… Итакъ, Азтальпа должна была все-таки выбрать. Противъ этого ничего, ничего нельзя было подѣлать. А она ни за что не соглашалась и все только повторяла, что лучше ей умереть.
Тогда новая мысль осѣнила Теласко, и онъ сказалъ:
«Благородная дочь солнца, да будетъ тебѣ по желанію твоему! Ты не хочешь выбрать одного изъ насъ… въ такомъ случаѣ ты должна умереть…»
— О Боже! — вскричала Фемкэ.
— Подожди, Фемкэ, слушай внимательно. Теласко не то имѣлъ въ виду, ты увидишь дальше. Онъ сказалъ ей, что она должна умереть, и такъ какъ онъ понималъ, что она не повѣритъ, чтобы онъ это говорилъ серьезно, то онъ объяснилъ ей, почему такъ должно быть:
«Ты должна умереть, Азтальпа», — сказалъ онъ: «Такъ какъ изъ-за тебя можетъ начаться раздоръ въ нашей странѣ. Всякій, кто любитъ Куско, желаетъ, чтобы ты сдѣлала меня своимъ избранникомъ, такъ какъ всѣ знаютъ, какъ будетъ огорченъ добрый Куско, если ты отвергнешь меня. А всѣ, кто любитъ меня, хотятъ, чтобы ты отдала руку Куско, такъ какъ понимаютъ, какъ больно мнѣ было бы наслаждаться счастьемъ въ то время, какъ онъ будетъ предаваться отчаянію. Ты должна умереть, Азтальпа! Пусть слѣдствіемъ разлада въ твоемъ сердцѣ не будетъ междуусобная война. Когда ты умрешь и вознесешься къ источнику твоего бытія, — облака дыма, которыя поднимутся съ жертвоприношеній, чтобы возвѣстить тебѣ нашу любовь, не будутъ раздваиваться, и въ пѣснопѣніяхъ перуанскаго народа не будутъ слышны два разныхъ тона. Въ одномъ созвучіи вознесутся наши молитвы, и разногласіе не внесетъ фальшиваго тона въ наши хвалебныя пѣсни. Тамъ… тамъ на верху ты будешь одинаково близка намъ обоимъ, Азтальпа! Тамъ можешь ты намъ удѣлить равныя доли въ безпредѣльномъ богатствѣ твоего заступничества. Въ то время, какъ ты будешь отвѣчать Куско шелестомъ пальмъ, я не напрасно буду прислушиваться къ твоему голосу въ музыкѣ моря. И мнѣ, и ему будешь ты являться во снѣ… и моя рука не будетъ безсильно опускаться при мысли объ одиночествѣ Куско, а онъ въ свою очередь не будетъ угнетенъ сознаніемъ, что его счастье разрываетъ мнѣ сердце. Такой любви, какъ твоя, Азтальпа, подобаетъ всемогущество. Стань же всемогущей, ты это можешь, ты это смѣешь, ты должна это сдѣлать! Такова воля солнца, которое знало, что ты не изберешь ни меня, ни Куско, но изберешь смерть и одухотвореніе, такъ какъ человѣческое сердце слишкомъ тѣсно, чтобы вмѣстить такъ много чувства.
Итакъ, умри, Азтальпа, умри и возлети къ свѣту. Въ твоемъ сердцѣ нѣтъ мѣста намъ обоимъ, но намъ будетъ мѣсто на твоей могилѣ, когда ты вознесешься на небо.»
Такъ говорилъ Теласко.
Куско молчалъ.
Азтальпа же сказала: «Братья, я готова.»
Вскорѣ послѣ этого царь и жрецы собрались въ лѣсу на горѣ, на которой обыкновенно приносили жертвы солнцу. И цѣлая толпа народа пришла туда, чтобы видѣть дымъ, въ которомъ Азтальпа вознесется на небо. Послѣ того какъ она будетъ убита, ее должны были сжечь на кострѣ.
Ты знаешь, Фемкэ, дымъ всегда идетъ кверху. Это вѣрно для того, чтобы возноситься, не правда ли?
— Да, — отвѣтила дѣвочка съ такой убѣжденностью, словно она была сама Велледа. Ахъ, она забыла и молитвенникъ, и четки, и измѣнила всѣмъ своимъ святымъ.
— Боже мой, Вальтеръ, какъ это печально! Неужели Азтальпа въ самомъ дѣлѣ должна была умереть? Это было жестоко со стороны Теласко…
— Какъ бы ты поступила, Фемкэ?
— Я бы… я бы… я, право, не знаю, Вальтеръ.
— Вотъ видишь, не легко было придумать. Итакъ, Азтальпа стояла между, обоими братьями. Она была вся одѣта въ бѣлое, и бѣлое покрывало спускалось ей на лицо. Народъ пѣлъ печальную пѣсню. Всѣ стали на колѣни. Азтальпа обняла отца, сдѣлала рукою прощальный жестъ толпѣ и воскликнула:
«Я готова. Проводите меня, братья!»
Она протянула руки обоимъ и смѣло поднялась на костеръ. Куско шелъ согнувшись и нетвердыми шагами. Теласко казался мужественнѣе. О Фемкэ, онъ зналъ, что Азтальпа не умретъ…
Глубокій вздохъ облегченія вырвался изъ груди Фемкэ. Она сидѣла съ открытымъ ртомъ, не сводя глазъ съ Вальтера, какъ будто хотѣла всѣми силами души отразить ужасное рѣшеніе.
— Нѣтъ, она не должна была умереть, и, мнѣ кажется, что Теласко зналъ это. Онъ вынулъ, между тѣмъ, освященный кинжалъ, попросилъ прощенія у Азтальпы… Куско стоялъ, закрывъ лицо руками… Азтальпа сложила руки на груди… наклонила голову…
Вдругъ она упала на колѣни передъ Теласко:
«Братъ… одно мгновеніе! Одна просьба: пусть я приму смерть отъ руки Куско!»
Теласко, бросилъ кинжалъ и воскликнулъ:
«Хвала солнцу, выборъ сдѣланъ! Перуанскій народъ, вотъ твой Инка! Прощай, Азтальпа!»
Всѣ перуанцы склонили головы передъ Куско. Когда же Куско сталъ искать брата, оказалось, что Теласко исчезъ. Съ тѣхъ поръ никто его не видѣлъ.
Развѣ это не чудесный разсказъ, Фемкэ?
— Слушай Вальтеръ, если бы дѣвушка знала, какъ Теласко истолкуетъ ея просьбу, она бы ее не высказала. Но исторія очень интересна. Какъ бы я хотѣла знать, можетъ ли это случиться въ самомъ дѣлѣ?
— Это случилось далеко, далеко отсюда и очень, очень давно, Фемкэ. По крайней мѣрѣ такъ сказано въ книгѣ. Однако, теперь мнѣ пора домой, такъ какъ у меня нѣтъ ни гроша чтобы заплатить привратнику, если я приду послѣ восьми часовъ. Ахъ, Фемкэ, какъ бы я хотѣлъ, чтобы мои стихи были уже готовы…
— Ничего, ты ихъ напишешь. Думай о Теласко: ему также надо было исполнить трудное дѣло.
— Нѣтъ, я буду думать о дѣвушкѣ. Спокойной ночи, Фемкэ…
Вальтеръ получилъ такой сердечный поцѣлуй, какой заслужилъ своимъ разсказомъ; и, мечтая объ Азтальпѣ, побрелъ онъ черезъ заднія ворота домой. Луна ярко свѣтила, и ему было досадно, что онъ не могъ остаться у Фемкэ подольше. Онъ увѣрялъ себя, что при лунномъ свѣтѣ онъ разсказывалъ бы еще лучше, но дѣлать было нечего въ виду того, что у него не было ни гроша.
Примѣчанія
править- ↑ лат. (въ словѣ tadem возможно пропущена буква)