Вадим Новгородский (Яков Княжнин)
| Вадим Новгородский : Трагедия в стихах, в пяти действиях |
| Дата создания: 1789. Источник: Русская драматургия XVIII века. — М.: Современник, 1986. — С.274-321. |
- Википроекты
Действующие лица
правитьРурик, князь Новгородский.
Вадим, посадник и полководец.
Рамида, дочь его.
Пренест и Вигор, посадники.
Извед, наперсник Руриков.
Селена, наперсница Рамидина.
Воины.
Народ.
Действие первое
правитьЯвление 1
правитьУже Вадим, свершив со славою войну,
Приходит наконец в отеческу страну;
Но свой возврат почто от всех граждан скрывает
И только лишь двоих зреть нас удостояет?
Почто назначил он свиданья с нами час,
Доколь не осветит луч солнца наших глаз,
На самой площади, нам прежде толь священной,
Новградский где народ, свободой возвышенный,
Подвластен только быв законам и богам,
Уставы подавал полнощным всем странам?
Самодержавна власть всё ныне пожирает,
И Рурик многих здесь веков плоды сбирает —
Вот, мыслю, скрытности Вадимовой вина.
Противна для него отеческа страна,
Где, уклоняяся пред смертным на престоле,
Увидит он себя в одной с рабами доле.
Се он; и вслед за ним тех ратников толпы,
Которых славы в путь вели его стопы.
Явление 2
правитьЯ вас ли зрю, Вигор, Пренест великодушны?
Мы повелениям твоим всегда послушны,
Для нас священный твой исполнили приказ.
Друзья! В отечестве ль моем я вижу вас?
Уже заря верхи тех башен освещает,
Которые Новград до облак возвышает.
Се зрим Перунов храм, где гром его молчит, —
В недействии Перун, злодейства видя, спит!
И се те славные, священные чертоги,
Вельможи наши где велики, будто боги,
Но ровны завсегда и меньшим из граждан,
Ограды твёрдые свободы здешних стран,
Народа именем, который почитали,
Трепещущим царям законы подавали,
О Новград! Что ты был и что ты стал теперь?
Героев сонм! Его величье ты измерь;
А я от горести, его в оковах видя,
Бессилен то свершить, я жизни ненавидя…
Вы содрогаетесь?.. И как не трепетать,
Когда из рабства бездн осмелимся взирать
На прежню высоту отечества любезна!
Вся сила Севера пред оным бесполезна,
Его могущество, не знающе врагов,
Равняла в ужасе с могуществом богов.
А днесь сей пышный град, сей Севера владыка —
Могли ли ожидать позора мы толика! —
Сей гордый исполин, владыки сам у ног
Повержен, то забыл, что прежде он возмог!
Забыл! — Но как забыть? Что взор ни поражает,
Всё славу падшую его изображает.
Воззрим ли на поля — ещё звучит там гром,
Которым готф сражён, дерзнув нам быть врагом;
Иль очи обратим на внутренности града,
Реками где текла с свободою отрада, —
Повсюду те стези, где гордые цари
Покорство нам несли, по тщетной с нами при.
Вот место самое, тех почестей свидетель,
Когда здесь наш народ, владыкам благодетель,
Гонимого царя варяг прияв под кров,
Заставил в трепете молчать его врагов.
Граждане! Вспомните то славой полно время;
Но вспомните — дабы низвергнуть гнусно бремя!..
О, стыд! Сей царь, тогда покорен, удручён,
С молением представ, в средине наших стен
Своё чело на прах пред нами уклоняет;
А днесь — о, грозный рок! — он нами обладает —
Сей Рурик!.. Не могу я боле продолжать;
Но ваше чувство вам то может докончать,
Чего в отчаяньи свершить мой глас не может.
И наше сердце грусть, твоей подобна, гложет.
Отечество мы зря низверженно в напасть,
В отчаяньи его оплакиваем часть.
Оплакиваете? — О страшные премены!
Оплакиваете? — Но кто же вы? — Иль жёны?
Иль Рурик столько мог ваш дух преобразить,
Что вы лишь плачете, когда ваш долг — разить?
Мы алчем вслед тебе навек себя прославить,
Разрушить гордый трон, отечество восставить;
Но хоть усердие в сердцах у нас горит,
Однако способов ещё к тому не зрит.
Пренебрегая дни, и гнусны и суровы,
Коль должно умереть, мы умереть готовы;
Но чтобы наша смерть нетщетная от зла
Спасти отечество любезное могла
И чтобы, узы рвать стремяся мы в неволе,
Не отягчили бы сих уз ещё и боле.
Познаешь сам, Вадим, сколь трудно рушить трон,
Который Рурик здесь воздвигнул без препон,
Прошеньем призванный от целого народа.
Уведаешь, как им отъятая свобода
Прелестной властию его заменена.
Узнаешь, как его держава почтена
И истинных сынов отечества сколь мало,
Которы, чувствуя грызуще рабства жало,
Стыдилися б того, что в свете смертный есть,
В руках которого их вольность, жизнь и честь.
Коварством Рурика граждански слабы силы;
А воинством варяг наполнен град унылый.
Нам должно помощи бессмертных ожидать,
И боги случай нам удобный могут дать.
Так должно на богов нам только полагаться
И в стаде человек без славы пресмыкаться?
Но боги дали нам свободу возвратить;
И сердце — чтоб дерзать, и руку — чтоб разить!
Их помощь в нас самих! Какой ещё хотите?
Ступайте, ползайте, их грома тщетно ждите;
А я, один за вас во гневе здесь кипя,
Подвигнусь умереть, владыки не терпя!
О, рок! Отечества три лета отлучённый,
За славою его победой увлечённый,
Оставя вольность я, блаженство в сих стенах,
На нас воздвигшихся, свергаю гордость в прах;
Я подвигов моих плоды несу народу;
Что ж вижу здесь? Вельмож, утративших свободу,
Во подлой робости согбенных пред царём
И лобызающих под скиптром свой ярем.
Скажите, как вы, зря отечества паденье,
Могли минуту жизнь продлить на посрамленье?
И если не могли свободы сохранить —
Как можно свет терпеть и как желать вам жить!
Как прежде, мы горим к отечеству любовью…
Не словом, доказать то должно б — вашей кровью!
Священно слово толь из ваших бросьте слов.
Или отечество быть может у рабов?
Имея праведно дух, грустью огорчённый,
Напрасно, против вас ты гневом омрачённый,
Тягчишь невиннейших толь лютою виной.
Едва пред войском ты расстался с сей страной,
Вельможи многие, к злодейству видя средство,
И только сильные отечества на бедство,
Гордыню, зависть, злость, мятеж ввели во град.
Жилище тишины преобратилось в ад.
Святая истина отселе удалилась.
Свобода, встрепетав, к паденью наклонилась.
Междоусобие со дерзостным челом
На трупах сограждан воздвигло смерти дом.
Стремяся весь народ быть пищей алчных вранов,
Сражался в бешенстве за выборы тиранов.
Весь Волхов, кровию дымящийся, кипел.
Плачевный Новград! Ты спасения не зрел!
Почтенный Гостомысл, украшен сединами,
Лишася всех сынов под здешними стенами
И плача не о них — о бедстве сограждан,
Един к отраде нам бессмертными был дан.
Он Рурика сего на помощь приглашает;
Его мечом он нам блаженство возвращает.
В то время, летами и бедством изнурён,
Дни кончил Гостомысл, отрадой озарён,
Что мог отечества восстановить спокойство;
Но, отходя к богам, чтя Рурика геройство,
Народу завещал, да сохранит он власть,
Скончавшую его стенанья и напасть.
Народ наш, тронутый заслугой толь великой,
Поставил над собой спасителя владыкой.
Владыкой! Рурика! Кого народ сей спас?
Пришед на помощь нам, что делал он для нас?
Он долг платил!.. Но коль его благодеянья
Казалися вам быть достойны воздаянья —
Иль должно было вам свободою платить
И рабство ваше в дар заслуге положить?
О души низкие! Падущие под роком
И увлекаемы случайности потоком,
Ах! Если б вы себя умели почитать!
Блажен бы Рурик был, когда б возмог он стать,
В порфире облачён, гражданам нашим равен:
Великим титлом сим между царей ввек славен,
Сей честью был бы он с избытком награждён.
Гласите: Гостомысл, геройством убеждён,
Вам узы завещал, чтоб кончить ваше бедство.
Иль вольность сограждан была его наследство?
Иль мог он вас, равно как тех животных, дать,
Которых для себя всяк может обуздать?
Закрытый в гордости отечества любовью
И кровь соединя свою со царской кровью,
Под видом прекратить всеобщую напасть,
Он сыну дочери своей здесь отдал власть;
А я тому дам дочь мою единородну,
Имея душу кто не рабску, благородну,
Стремясь отечества к спасенью мне вослед
И жизни не щадя, всех смертных превзойдёт.
Рамида та цена, котору предлагаю.
Тиранов враг — мой сын!..
К ней страсть я вашу знаю.
Вы знаете, её прелыценны красотой,
Алкали чести быть цари в родстве со мной;
Но я пренебрегал приять тирана в сына
И, гражданин, хотел новградска гражданина.
Явите, имени сего достойны ль вы.
Иль, идола рабов воздвигнув на главы,
Меня, и честь, и всё ему предайте в жертву, —
Увидьте и мою вы дщерь сражённу, мёртву.
Чтобы достойным быть дражайшей толь руки,
Готов один презреть несметные полки,
Которыми престол свой Рурик утверждает.
Колико счастия сего мой дух алкает
И сколько я моё отечество люблю, —
С оружием в руках я то тебе явлю.
Клянусь Перуновым я именем священным,
Клянуся сердцем я, Рамирою прельщённым,
На всё дерзать.
Прими ты клятву и мою.
О, жар героев! Вас я ныне познаю!
Надежда вы граждан! отечества отрада!
Поборники мои! Оставим стены града
И, пользуясь ещё остатком слабым тьмы,
В се дебри мрачные отсель отыдем мы,
Где ратники мои, победою венчанны,
Питая ярости стремленья несказанны,
Котору в них зажёг отечества урон,
Решились умереть или низвергнуть трон.
Вигор к героям сим последует за нами,
Пренест останется здесь правити сердцами.
Ступайте.
Явление 3
правитьЯ тебе вверяю нашу часть:
Потщись воспламенить к отечеству ту страсть,
Которая граждан героями творила,
Которую в сердцах держава затворила.
Что можешь чувствовать, дай чувствовать то им.
Сравняй себя, Пренест, с почтением моим.
Хоть в равный путь Вигор с тобою и стремится,
Но твой успех моим желаньем становится.
Блажен, когда, тебя обязан награждать,
К Рамиде возмогу твой пламень увенчать.
И дочерью твоей прекрасною прельщённый,
И лестным мне твоим почтеньем восхищённый,
Стыжуся я, неся мою на жертву кровь,
Что жар к отечеству делит моя любовь.
И может быть, твоё почтенье уменьшает
Награда, чем Вадим мне сердце утешает.
Верь мне, хотя всего превыше чту сей дар,
Но должности моей любви не вреден жар,
В котором всё моё я счастье обретаю.
И если к горести Рамидою я таю,
Хотя несклонна мне пребудет навсегда,
Несчастен быть могу, бесчестен — никогда!
Увидишь ты меня, надежды всей лишённа,
За общество в твой след геройский устремлённа,
Как и с надеждою равно несуща грудь,
Пренебрегая жизнь, в кровавой славы путь.
Сего надеюсь я, Пренеста сердце зная;
Но дочь Вадимову так мало почитая,
Почто ты думаешь её несклонну зреть
И общества в тебе спасителя презреть?
В ней кровь моя: она не будет малодушна
И — только должности своей всегда послушна —
Те сердца слабости умеет обуздать,
Которы нега в нас удобна возрождать.
Воспитанныя мной, ты будешь в том свидетель,
Ей власть моя — закон, а счастье — добродетель.
Прости. Уж солнца луч, распространяя свет,
В дремучие леса меня отсель зовёт.
Увы! Когда уже здесь всё порабощённо,
Здесь нет отечества — оно всё там вмещённо,
Герои наши где, взносяся над судьбой,
Готовы умереть иль скиптр попрать ногой.
Но дочь, не знающу Вадима возвращенья,
Почто узреть тебя лишаешь утешенья?
Прибытие мое брегись открыть и ей:
Хоть горько для души родительской моей,
Что час свидания я с нею отдаляю,
Но я отечество себе предпочитаю.
Спешу устроить всё, чтобы в грядущу ночь,
Свободу здесь узрев, мою увидеть дочь.
Действие второе
правитьЯвление 1
правитьСе приближается тот час, тобой желанный,
В который твой отец, победою венчанный,
Вадим, прибытием обрадовав сей град,
Рамиде принесёт с собою тьму отрад.
Узришь возлюбленна родителя, героя,
Который, общества спокойствие устроя,
Ко прекращению любезной дщери мук
Приходит из своих победоносных рук
Отдать её в венце пылающему ею.
Уверена твоей чувствительной душею,
Твоё величие не чту себе в урон.
Супруга Рурика, восшедшая на трон,
Надеюсь, для меня Рамидою пребудет
И дружества вовек Селены не забудет.
Ты знаешь чувствия Рамидиной души.
Селена, ты меня сей дружбы не лиши,
Которая моё блаженство возвышает;
Она равно мой дух пленённый утешает,
Как та бессмертная неодолима страсть,
Без коей всякое мне счастие — напасть.
Верь мне: сей блеск венца, престола возвышенье
Для чувств Рамидиных презренно утешенье!
В корысти, в гордости я сердца не гублю.
Не князя в Рурике, я Рурика люблю.
Душою обладать героя ты достойна;
Но в ожидании твоих отрад спокойна,
Готовясь к счастью быть спряжённой браком с ним,
Не огорчаешь ли предчувствием каким
Души, нежнейшею любовью упоённой?
Не вопиет ли глас свободы сокрушённой?
Не вображается ль великий твой отец
Во гневе, в ярости, зря царский здесь венец?
Почто ж смущать моё блаженство сей напастью?
И что свобода вся пред Руриковой властью?
Верь мне, родитель сам, героя зря сего,
Свободу, гордость — всё забудет для него.
Возможно ль Рурика кому возненавидеть?
Чтоб обожать, его лишь надобно увидеть.
Своею вольностью лишённый всех отрад,
Не то ли чувствовал, что я, и весь сей град,
Как Рурик к нам привёл торжественное войско.
Вообрази себе сие чело геройско,
Престол божественных его души доброт,
Надежду будущих властителя щедрот,
Те очи, молнией и кротостию полны,
Когда, смирив он здесь смятенья страшны волны,
Народ признательный привлёк к своим ногам.
Коль может человек подобен быть богам,
Конечно, Рурик им единый только равен.
Воспомни ты, как он, победоносен, славен,
Доволен только тем, что нам благотворил,
В своей душе за то награду находил
И, мужеством прервав плачевны наши стоны,
Отрёкся здешния завидной всем короны.
Тогда народ, страшась своих возврата бед,
Слезами орошал сего героя след.
В какие горести весь град сей погружался;
Казалося, нам час последний приближался.
Всему отечеству мой дух сотрепетал,
И с Руриком весь мир Рамидин погибал.
Ты видела то всё, Селена, ты бесстрастна.
Скажи: когда б тебе вселенная подвластна
С подобострастием у ног твоих была,
Иль власти б ты своей ему не отдала?
И мира к радости, против себя правдива,
Под властью Рурика ты как была б счастлива!
Сомнения в том нет, достоин власти он;
Но если б твой отец, которому здесь трон
Гражданский всяких бед несноснее казался,
Противу Рурика к несчастью ополчался;
Когда бы, не смотря на плачущую дщерь…
От мысли сей мой дух трепещет и теперь.
Увы! Коль мне судьба толико будет злобна,
Хоть скорби не снесу мученья бесподобна,
Колико Рурика я смертно ни люблю,
Умру, но должности моей не преступлю;
И, повинуйся родительской я власти,
У ног его мои окончу все напасти…
Но нет! почто, почто мне сердце разрывать
И грудь стенящую слезами обливать?
Чего не может быть — почто мне тем терзаться
И горестнейшим толь мечтаньем устрашаться?
Мы лютость от себя сих мыслей удалим.
Не может к Рурику питати злость Вадим,
Не может: и герой героя обожает.
Твоё сомнение обоих унижает.
Во славе равные, что может их смутить?
Что может к зависти родителя склонить?
То свойство гнусное лишь подлых душ и чёрных,
Чтоб, зря достоинства на высотах безмерных
И быв бессильными до оных возлететь,
Во мрачности своей их блеска не терпеть.
А истинный герой, упитан светом славы,
Доволен сам собой, превыше сей отравы.
Но пусть Вадима бы встревожил здесь венец —
Иль мною Рурику не будет он отец?
Отвергнем тщетный страх и лютые толь мысли.
Селена, ты мои отрады все исчисли!
Но как возможно их себе вообразить!
Скажи, счастливее меня то может быть?
Се Рурик шествует, и зрак его любезный
Являет, сколь твои сомненья бесполезны.
Явление 2
правитьНа быстрых крылиях уж те часы парят,
Которы счастие моё несут в сей град;
В которы твой отец, толь алчно жданный мною,
Во лаврах возвращён отечеству судьбою,
За все труды меня Рамидой наградит
И браком всё моё блаженство утвердит.
Вельможи и народ мне дали здесь корону
И, сердцем моему покорствуя закону,
Превыше вольности мою считают власть.
Велика честь сия; но мне была б напасть,
Когда бы ты меня от сердца отвергала
И трон украсить мой собою не желала.
Однако пламень мой к тебе каков ни лют,
Хоть жизнию не чту я горьких тех минут,
В которы, удалён твоей красы, страдаю,
Я счастливым себя ещё не почитаю,
Коль равной страстию Рамида не горя
Мне счастье подаёт, свою в нём должность зря;
И за граждан своих, в награду их спасенья,
Хоть малые себе потерпит принужденья.
Чтоб словом чувствие моё изобразить,
Тобой — тебе одной хочу я должен быть.
Хоть прелести твои моей души питанье,
Хотя, лишась тебя, мне будет жизнь страданье,
Но горьку часть сию той части предпочту,
Чтоб, зря всегда твою в уныньи красоту,
Встречая с ужасом моей супруги взоры,
Всечасно находить смертельны в них укоры.
Притворства чуждому верь сердцу моему:
Стократ приятней мне терзаться самому,
Как, из тоски других извлекши люту радость,
Вкушати свойственну одним тиранам сладость.
Открой мне чувствие ты сердца твоего:
Не огорчаю ли хоть мало тем его,
Что жизни счастие в тебе одной включаю,
Что я в тебе себя с душою сочетаю?
Как можешь, государь! ты то вообразить,
Чтобы Рамидин дух умел себя склонить
К притворству низкому без страсти принуждаться
И узам тягостным к мученью предаваться?
И что б, скажи, тому виною быть могло?
Или увенчанно короною чело?
Верь мне, когда бы кто вселенной на престоле,
Открывши гордости моей безмерно поле,
Венцами без числа глазам моим блистал
И за любовь мою власть мира отдавал,
Коль сердцем бы его Рамида не избрала,
Она бы скиптры с ним и троны презирала;
А если бы свою он призвал в помочь власть,
Умела б смертию отвергнуть я напасть.
Гражданку здешнюю, возросшую в свободе,
Не может удивить ничто во всей природе.
Подвластна лишь богам и моему отцу,
Всем сердцем я к тебе стремлюся, не к венцу.
Ты внемлешь глас души без лести, без искусства;
С притворством никаким мои не сродны чувства;
И если б Рурика любить я не могла,
Я с откровенностью то равною б рекла,
Как и теперь мой дух прельщённый то вещает:
Коль Рурик счастье всё в моей любви включает,
Когда зависит то от сердца моего,
Так нет счастливее на свете никого.
О, час драгой! моей всей жизни драгоценней!
Я вечно не вкушал отрады совершенней;
Внимая сладостным из уст твоих словам,
Завистна кажется моя судьба богам.
Уверен, восхищен признаньем вожделенным,
Я с сердцем, новою днесь жизнью укреплённым,
Иду, куда меня правленья долг зовёт:
В нём Рурик бремени уж больше не найдёт;
И сколь ни тягостны несметны попеченья,
Труды, прискорбия, душевны огорченья,
Которых требует монархов тяжка власть,
Мне будет счастием и самая напасть;
Хоть Рурик жизнь свою за свой народ утратит,
За всё единый взор Рамиды мне заплатит.
Явление 3
править(в отдалении, не видя Рамиды)
Ужасная моё пронзила сердце весть!
О, дочь жестокая! Как то Вадиму снесть!
Рамида к Рурику любовию пылает…
Уже последнего меня тиран лишает…
Но се она…
Тебя ль я зрю, родитель мой,
Герой! Позволь в твоих объятиях…
(отвергая её)
Постой.
Что вижу?.. Ты моим восторгам отвечаешь
Презреньем!.. Или дочь твою пренебрегаешь?
Украшен лаврами, её не познаёшь
И в жертву гордости природу отдаёшь?
Несчастна! Если б я тебя возненавидел,
Я с равнодушием восторг бы твой увидел
И, ласки восприяв, тебя бы не отверг.
Но — о, несчастия неизмерима верх! —
Воззри и по сему познай прискорбну виду:
Гнушаясь, не могу я не любить Рамиду.
Ах, каждая твоя ужаснейшая речь,
Вонзаясь в сердце мне, разит, как острый меч.
Чем винна я, скажи, возлюбленный родитель?
Что дух терзает твой, герой и победитель?
Открой мне, плачущей родителя у ног,
За что, лиша тебя, мой рок мне столько строг?
Чтоб сердцем ты опять к Рамиде обратился,
Что делать мне, скажи?.. Твой боле зрак смутился!
Гласи, повелевай — за отческу любовь
Мне должно ли в сей час пролить мою всю кровь?
Пролей! она твоя! возьми твой дар обратно!
Глас должности твоей как слышать мне приятно!
Я, чувств родительских к тебе не истребя,
Не жизни требую, но чести от тебя.
Что слышу?.. Или дочь свою подозреваешь?..
Ты чести требуешь — или меня не знаешь?
Не знаю… Ты, сама теперь в себя вошед,
Отрады полный мне дать можешь ли ответ:
Что, чести в правилах Вадиму непременна,
Ты та же дочь моя, любезна и бесценна?
Блистая, как всегда, заразой красоты,
Рамиду прежнюю найдёшь ли в сердце ты?
Меня вопросами, как громом, изумляешь!
Ты судию в себе, а не отца являешь…
Богами и тобой самим я в том клянусь,
Что та ж Рамида я, что век не пременюсь;
Что дочь достойная Вадима, но несчастна;
Что чести правилам его всегда подвластна;
Что паче я всего родителя люблю;
Что я, не знав вины, ужасну казнь терплю.
Открой преступок мой!
Ты страстию пылаешь
К носящу здесь венец, — а ты вины не знаешь!..
Быть может, клевета Рамиду тем мрачит?
Разруши весть сию, чем город сей звучит…
Ах, ежели меня не истина сразила;
Коль чувствия мои Рамида сохранила;
Коль враг мой — враг тебе в сиянии венца, —
Дерзай, любезна дочь! в объятия отца…
Несчастна! Плачешь ты, и грудь твоя томится.
Моё бесславие мне ясно становится!
Когда порок — любить спасителя граждан,
Который от богов к отраде смертным дан;
Который, прекратя общественные стоны,
Отрёкся здесь ему представленной короны;
Который, умолён народа током слёз,
Небесны благости с собой на трон вознёс;
Который, как отца, Вадима ожидает, —
Виновною себя Рамида почитает!
Достойна казни я. Вот грудь моя, пронзай!
Им сердце пленное на части растерзай.
Теряя с ним я всё — и небеса и землю, —
Удар смертельный твой за дар драгой приемлю.
Обрушься на меня небес пресветлых твердь!
Ты просишь смерти — ты вкусить достойна смерть!
Злодейским пламенем и пагубным пылая,
Отцеубийца ты, меня во гроб вселяя;
Изменница! твоё отечество предав,
И вольность сограждан, и святость наших прав!
О ты, сообщница коварного тирана,
Которым с кротостью дана нам смертна рана!
Поди к нему, поди, скажи: твой здесь отец,
Что хочет он сорвать с главы его венец.
Да придет он своё предупредить паденье
И, сердце мне пронзя, скончать моё мученье.
Поди и меч направь злодея моего
На грудь родителя несчастна твоего
И, смертию отца препон освобожденна,
Взойди на трон, моей ты кровью обагренна!..
Постой, родитель мой! Ах, сжалься надо мной!
Твои укоры, вид толико грозный твой,
Твой гнев — то более мне смерти страх наносит,
Которой у тебя дочь бедна тщетно просит…
Познай, родитель мой, познай в сей час меня:
Тебя достойна я, хоть мучуся, стеня…
Сей нежный огнь любви, мне толь приятный прежде,
Заслугой Рурика обманута в надежде,
Сей огнь, которым я питала жизнь мою,
Смертельно мучима, зря ненависть твою,
Сей лютый огнь — кляну и в нём порок мой вижу
И сердце слабое, терзаясь, ненавижу
За то, что я, стремясь в нём пламень потушить,
С сим пламенем должна и жизни свет гасить…
Оставь мне то, оставь, что, сердце открывая,
Кажу его, тебя лишь боле прогневляя;
Я искренностию родителю должна,
И помощь в горести несносной мне нужна.
Отца я в недра грусть смертельну проливаю,
Родителя к моей отраде призываю…
Отеческим воззри ты оком на меня
И пожалей о мне, несчастную виня.
Жалей — превозмогусь, явлюсь тебя достойна
И, волю соверша твою, умру спокойна.
Повелевай! Меня послушну будешь зреть.
Достойна ты меня, а хочешь умереть!
Кто? Ты! Вадима дочь! и дочь свободна града!
Превозмогись, живи и будь моя отрада.
Клянись покорствовать во всём твоей судьбе.
Клянусь!.. Чем быть могу подобна я тебе?
Из сердца истребя жар гнусныя отравы,
Со мною шествуя ко храму вечной славы,
К тирану в ненависть любовь преобратить.
Клянусь… хоть не могу сего я совершить…
Клянусь… коль должно мне… всечасно умирая,
Не зреть его вовек иль видеть, отвергая.
Клянись, — чтоб мог я дочь мою во всём познать
И миру без стыда Рамиду показать, —
Клянись, что, одолев душ рабских страстну муку,
Из наших сограждан тому отдашь ты руку,
За вольность общества кто паче всех герой
Покажет, что владеть достоин он тобой.
Клянись наградой быть тирана за паденье.
Чего ты требуешь! Увы! Сие мученье
Превыше сил моих! Иль мало жертвы той…
Поди от глаз моих, исчезни предо мной!
Быть дочерью моей я способ предлагаю;
А ты… Нет, ты не дочь, и я тебя не знаю!
Храня любовь отца, я только что крушусь.
Постой, родитель мой! Я всё свершить клянусь!
Коль мало лютых мук, которы предприемлю,
Ты вымысли ещё…
Я дочь мою объемлю!
Не плачь, умерь тоску, что грудь твою теснит.
Что может нас терзать, коль слава предстоит?
Пренест! отечества к спасенью есть ли виды?
Ужель достоин ты руки моей Рамиды?
Явление 4
правитьВсе чувства устремя тебе подобным быть
И, обществу служа, Рамиду заслужить,
Лишь только ты меня, спеша за град, оставил,
Тотчас мои стопы к вельможам я направил,
Которых гордый дух против венца роптал
И гнева молнию в молчании питал.
Собрав их, я им рек: «Се час тот наступает,
В который небо нам судьбу граждан вручает;
В который город наш, сей прежде царь царей,
Сие питалище великих толь мужей,
С свободой своего сияния лишённый,
Под игом скипетра позорно удручённый,
Возможет вознестись на высоту опять,
Чтоб Северу всему законы подавать.
Уже извне на трон направлены удары;
Уж с воинством Вадим принёс тиранству кары.
Коль так же, как ему, противен вам венец,
Паденья своего не избежит гордец,
Который, нам дая вкушать соты коварства,
Нас клонит к горести самодержавна царства.
Великодушен днесь он, кроток, справедлив,
Но, укрепя свой трон, без страха горделив,
Коль чтит законы днесь, во всём равняясь с нами,
Законы после все и нас попрёт ногами!
Проникнув в будуще вы мудростью своей,
Не усыпляйтеся блаженством власти сей:
Что в том, что Рурик сей героем быть родился, —
Какой герой в венце с пути не совратился?
Величья своего отравой упоен, —
Кто не был из царей в порфире развращён?
Самодержавие, повсюду бед содетель,
Вредит и самую чистейшу добродетель
И, невозбранные пути открыв страстям,
Даёт свободу быть тиранами царям.
Воззрите на владык вы всяких царств и веков,
Их власть — есть власть богов, а слабость — человеков!
Потом, чтоб яростны против лучей венца
И паче раздражить их гордые сердца,
Изобразил я им народов страшны бедства:
Те самовластия плачевны, люты следства,
Вокруг которого с кадильницею лесть,
Бесстудно принося богам пристойну честь,
Преступников в венцах с бессмертными равняет
И кровью подданных на тронах упояет.
Гнев боле пламеня моих чертами слов, —
«Представьте, — я сказал, — вы смертных сих богов,
В надменности свою законом чтущих волю,
По гнусным прихотям влекущих нашу долю
И первенство дая рабам своих страстей, —
Пред ними тот велик, кто паче всех злодей.
Дождёмся ли и мы такой ужасной части,
Когда властитель наш, в своей спокоен власти,
Личину хитрости со горда сняв лица,
Явит чудовище под блесками венца?
Всечасно окружён свирепостью и страхом,
Подножья своего считать нас будет прахом
И, присвояя плод трудов несметных лет,
Отнимет всё у нас — и даже солнца свет,
Чтоб подлость наградить своих льстецов прегнусных.
Уж есть событие таких предвестий грустных:
Его варягами наполнен весь наш град;
Уж с нами становя своих рабов он в ряд,
Остатки вольности и наших прав отъемлет;
А ваш великий дух на крае бездны дремлет!
Проснитесь!..» Вдруг их вопль остановил мой глас:
«Идём пронзити грудь тирану сей же час!»
Их рвенье описать я сколько б ни старался,
Как мрак пред пламенем глагол бы мой казался.
И как изобразить движенье сих мужей,
Сих ненавистников и рабства и царей;
Их слёзы на очах от гнева и позора,
Летящи молнии от яростного взора,
Багряность мрачных лиц, сей образ грозных туч,
Из-коих вольности блистал надёжный луч
И неминуемо тираново паденье.
Впоследок, пременя свой гнев во исступленье,
Забыв опасности и все исторгнув меч,
Стремятся тот же час злодея дни пресечь!
«Друзья, — сказал я им, — безвременно геройство,
Отъемля плод, не есть сердец великих свойство.
Что в том, коль вашу днесь погибель вы презрев,
Повергнете себя в развёрстый смерти зев?
Не крови вашея отечество желает:
Оно от ваших рук спасенья ожидает.
Великим толь делам нам должно дать созреть;
В грядущу ночь у стен Вадима будем зреть;
В грядущу ночь врата отворим мы герою,
А с ним ведущему свободу нашу строю».
По сём, как вихрями смущённа бездна вод,
Стремленью ярости почувствовав оплот,
Стеснённая кипит, ревёт и тщетно рвётся,
Таков героев сонм во гневе остаётся
И просит солнце путь свой ясный сократить,
Чтоб мрак привёл тот час, в который им разить.
Сего я ожидал, героев наших зная
И добродетели Пренеста почитая.
Се воздаяние, венец трудов твоих.
Судьба моя теперь в её устах драгих,
Не смею счастливым дотоле я назваться.
Мой долг родителю во всём повиноваться.
Явление 5
править(в сторону)
Что слышу? Верить ли мне чувствиям моим?..
Смятенно воинство отсутствием твоим…
Иду.
Свершай всё так, как начато тобою!
Явление 6
править(один)
Итак, я был, о рок, коварства их игрою!
Спасенью общества назначена цена —
Пренесту, а не мне Рамида отдана.
Что сделал сей Пренест? Вадим, какая слава,
Какой успех ему даёт отменны права?
Почто тобою я так люто поражён?
Но тщетно быть Вигор не может унижен,
И если должно мне лишитися Рамиды…
Вострепещи, творя столь смертны мне обиды!
Действие третие
правитьЯвление 1
правитьГорчайших слёз твоих потоки осуши,
Не погружай твоей в отчаянье души.
Селена! Всё моё почувствуй ты терзанье!
О, доля лютая! о, страшно состоянье!
О, долг, долг варварский! мне должно жизнь хранить
И не для Рурика, а для иного жить.
Мне должно, как врага, того возненавидеть,
В ком дух пленённый мой привык блаженство видеть…
Его всечасно зреть, его любви внимать,
Взаимно нежностью за нежность воздавать —
В том находила я, надеждой ослеплённа,
Чего не может мне отдать и вся вселенна…
Возлюбленный! в сей день предвидеть я могла ль,
Что я, смертельную во сердце скрыв печаль,
Котора без тебя не может утешаться,
И зреть тебя должна я буду ужасаться;
Что, душу зря мою в тебе — о, грозный рок! —
Нежнейшу страсть должна считати за порок
И что — о, верх злых мук, не слыханных и в аде! —
Злодейству мздою став в неблагодарном граде,
Должна — о, страх — я с тем себя соединить,
Кто меч свой должен в грудь дражайшую вонзить!..
Одна отрада — смерть в несносном толь мученье;
Но отнято и то несчастных утешенье;
Пристанища сего лишает рок меня;
Умрети не могу, отцу не изменя.
Селена! ты меня, отверженную, сиру
И не привязанну ничем уж боле к миру,
Под игом должности лиющу токи слёз,
Оставленну отцом, забыту от небес,
Не оставляй в сии жестокие минуты!
Когда и смертные ко мне, и боги люты,
Во дружбе лишь твоей отрада вся моя.
Недолго отягчать Селену стану я;
Недолго!.. И, души я в Рурике лишённа,
Уже вкушаю смерть, с собою разлучённа.
На дружбу ты мою надежду возлагай;
Исполнит всё она, лишь только пожелай.
Мне должно ль, Рурику открыв твоё мученье
И твоего отца порочно ополченье,
Явити все ему опасности его?
Желаю смерти я, и боле ничего!
Ты хочешь, чтобы я, дочь люта и порочна,
Страдая от того, что страсть моя беспрочна,
Против родителя изменой воружась,
Отраду обрела, к злодейству преклонясь.
Нет! над собой не дам я року столько власти;
Умру в мучениях, не заслужа напасти.
Я не бесчестия от дружества ищу:
Той помощи одной, Селена, я хощу,
Чтоб стоны ты мои смертельны воспримала,
Чтоб состраданием ты муки облегчала
И чтоб, как смерть прервёт несчастну жизнь сию,
Явила б Рурику невинность всю мою.
Се Рурик шествует.
Мой дух изнемогает!
Сокроемся.
Явление 2
править Меня Рамида убегает!
То зря, поверить я могу ль моим глазам?
Когда касаюся тем радостным часам,
В которы принесёт отец твой в здешни стены
Блаженство всё моё… Какие зрю премены?..
Ты отвращаешь взор, трепещуща, бледна!..
Ты знаешь, счастье всё моё лишь ты одна…
Или ты быть могла против меня коварна?..
Спасенье твоего народа благодарна,
Друг верный общества, герой наш, твой отец,
Всё то, что свято нам, и боги, наконец,
Могли б способствовать моей любви обетам;
Но сердца не стремил к священным толь предметам:
То было бы ничто без сердца твоего…
Дражайших слово уст превыше мне всего;
Сим словом от тебя я в счастии уверен,
Считал увенчанным мой жар к тебе безмерен,
И, зная, что в сей день отец твой внидет в град,
Для ускорения души моей отрад
Ко брачну торжеству уж всё теперь готово.
Ты повтори ещё дражайшее то слово,
С которым так в сей час несходен стал твой зрак,
Преобращая мне свет солнца в смертный мрак;
Ты любишь ли меня, как прежде уверяла?
Иль, чтоб лютей сразить, надежду подавала?
Оставь к несчастию рождённую на свет,
Будь счастлив без меня, иного средства нет.
Что слышу? Счастливым мне быть повелеваешь,
А сердце из меня, жестока! исторгаешь.
Могу ли без тебя я душу ощущать?
Тебя лишённого чем может свет прельщать?
Рамиду потеряв, что наградит утрату?
За нежность всю мою готовишь гроб в отплату!
Коль дочь Вадимова, стеняща и слаба,
Возможет, мучася, не быть страстей раба, —
Такой, как ты, герой, дав счастие народу,
Удобен возвратить души своей свободу.
Какой ужаснейший из уст драгих совет;
Речь каждая твоя, как буря, дух мятёт;
Колеблются в глазах затменных здешни стены,
Поняти не могу незапной толь премены…
О, страшна мысль! иной тебя возмог тронуть?
Свершай свирепости, пронзая верну грудь!
О, мысль смертельная! Сему ты можешь верить,
Что может пред тобой Рамида лицемерить,
Что может свет сносить и жить не для тебя?..
Ах, что я делаю?.. Рассудок погубя,
Стремлю смятенный дух в сладчайше исступленье.
Всё то, что льстило мне, всё стало преступленье.
Могу ль я то сказать?.. О, рок, о, грозный рок!..
Мне даже зреть тебя ужаснейший порок!
Явление 3
правитьСкрывается! А я, как громом поражённый,
Недвижим, громовым ударом изумлённый,
В окаменении, все чувства истребя,
Не вижу ничего, не помню сам себя.
Рамида ль здесь была? Она ли мне вещала?
Иль злейшая мечта во сне мой дух смущала?
Рамида то была: всё было наяву;
А тщетно из её оков я сердце рву.
Отвергни страсть, тебя котора унижает,
Тебя, которого весь Новград обожает,
Которому за труд — бессмертна слава мзда!
Не допусти себя унизить до стыда,
Чтоб для совместника, и мрачна и презренна,
Рамидою себя узреть отриновенна.
Могу ль я сей удар смертельный перенесть?
Иль может до того её гнусна быть лесть,
Чтобы, закрыв себя ко мне нежнейшей страстью,
Ругатися моей священнейшею властью
И чтобы гордости того меня предать,
Не стоит, может быть, кто и на свет взирать!
Искореню любви из сердца всю отраву.
Мне должно сохранить приобретённу славу,
И не любовником — монархом здесь пребыть,
И имя даже сей Рамиды позабыть;
Мне должно одолеть толь гнусное терзанье…
Но, ах! почто ж сей стон, сей плач и воздыханье?
Прерванны речи те и то смятенье слов?
Почто бы всё сие, когда бы не любовь?
Есть тайна некая, что сердце ей снедает;
И тайны сей со мной она не разделяет.
Окончи смерть мою, удар сей доверши!
Остатка моея лишай меня души!
Надежду всю мою отъемли ты, жестокий!
И ядом наполняй те раны преглубоки,
Которы к горести Рамидой мне даны!
Кто дерзкий враг, кем дни мои отравлены?
Кто сердце у меня Рамиды похищает?
Когда властитель мой мне то повелевает,
Открыть я должен…
Нет! Я ведать не хощу;
Я сам себя страшусь; восторгов трепещу,
Которы, возмутя мой дух, ослабший в страсти,
Подвигнут к низостям, позорным царской власти,
И, устремив меня отмщать подвластну мне,
Представят Рурика тираном в сей стране.
Коль должно мучиться — страдать один я стану;
Но, скрыв от глаз мою смертельну в сердце рану,
Моим губителям я не подам отрад,
Чтоб, мной спасён, — меня возненавидел град.
Всечасно самому себе пребыв я равен,
Хотя несчастен я, остануся ввек славен;
И, благостями скрыв стенящую любовь,
Коль подлые сердца презренных мной врагов
Удобны мукою моею утешаться,
С их подлостью твой князь не хочет уравняться.
Се мысль, достойная возвышенных на трон.
Возможет кто своим давать страстям закон,
Кто сердце средь их волн, как камень, утверждает,
Тот смертными один достойно обладает!
Один достоин он бессмертных представлять
И их владычество в порфире разделять.
Уверен, что твой дух, в волнении спокоен,
Не будет твоего величья недостоин.
Чтоб сердце страстно мог ты легче исцелить,
Я должен низкого совместника открыть.
Се он, ничтожный враг спокойствия царева!
Спасителя сих стран достоин ли он гнева?
Пренест!.. О небеса, скрепите вы мой дух!
По граду носится о том повсюду слух,
Что с сердцем отдаёт ему Рамида руку.
Мне должно подтвердить мою несносну муку!
Явление 4
править(Пренесту)
Приближься ты ко мне, счастливый гражданин!
Хоть к страху множество имеешь ты причин,
Хоть должен пред твоим владыкой содрогаться,
Но ты без трепета возможешь мне признаться.
Вещай без ужаса.
(в сторону)
Открылось всё теперь!
Порывы гордости властителя умерь!
Могу ль твоею быть я злобой востревожен? —
Кому не страшна смерть, пред тем твой скиптр ничтожен!
По чувствам ты твоим судя и о моих,
Уж казни смертные ты мыслишь видеть в них,
Когда б владел Пренест — к тому б он был удобен;
Но Рурик может ли Пренесту быть подобен?
Напрасно ты на смерть готовишься дерзать,
И скипетр тщетно мой ты смеешь презирать.
Ты с горделивостью твою вину являешь,
Чтоб раздражить меня, — но ты не раздражаешь.
Ко гневу на тебя я скиптр не преклоню
И, страсти следуя, себе не изменю.
Спокоен пред тобой, что ты мой враг, я знаю —
И, зная всё, тебя с Рамидой презираю.
Коль есть толь низкие среди граждан сердца,
Которы, ослепясь блистанием венца,
Вкруг трона ползая, корыстью уловленны,
Открыли подвиги героев сокровенны
И продали тебе отечество и честь,
Не думай, чтобы я, закрывся в робку лесть,
В изгибах гнусной лжи возмог бы пресмыкаться
И, что я враг тебе, от чести отрицаться:
Славней за общество с Вадимом умереть,
Как ради милостей твоих свет солнца зреть!
(в сторону)
Что слышу! Люта весть!
Твой трон стоит над бездной!
Отмщай, коль хочешь ты, мне казнью бесполезной;
Но знай, когда себя желаешь сохранить,
Сражай весь град, чтоб всех героев истребить;
Владей над мёртвыми — или сойди со трона.
Твои угрозы мне не могут быть препона
Ко счастью вашего народа обладать.
На то ль я спас сей град, чтобы его предать
Вельможам-гордецам, мятежным и крамольным,
Тем только властию моею недовольным,
Что их я обуздал народу зло творить
И в мнимой вольности своё тиранство крыть?
Вы скиптр мне дали здесь к скончанию напасти,
И скипетр сей отнять не в вашей боле власти.
На добродетели престол мой утверждён;
Зрю ясно я, что он богами покровен:
Они, твой дух в сей час повергнув в заблужденье,
Сокрыто от меня явили преступленье;
И сам ты изменил сообщникам твоим;
Да вострепещут все, и даже сам Вадим!
Явление 5
править(один)
Что сделал я? Его вопросами смятенный,
Дал видеть на него Вадимов меч взнесённый
И на составленный героев заговор
Я просветил его покрытый мраком взор.
Горя любовию к Рамиде он прелестной,
Он только знал, что я… Но кто же тот бесчестный,
Который мог открыть?.. Вигор, совместник мой,
Он, мукой ревности тесним, яд пролил свой
И, ведая ко мне Вадима предпочтенье,
Путём коварств одних стремился в отомщенье.
Се он…
Явление 6
править Скажи, кто мог тирану то внушить,
Что возмогу его Рамиды я лишить?
Не ты ль, её отца познав ко мне пристрастье,
Поверг его, меня и общество в несчастье,
И ревностью твоей…
Не я.
В сердцах у нас
Священна тайна та от прочих скрыта глаз.
Могу ли обратить сомненье на иного,
И чем уверишь ты?
Не я. Довольно слова
Ко оправданию всей чести моея.
Россиянин — таков, как ты, таков, как я, —
Коль слово изречёт, должны и боги верить!
Единые рабы удобны лицемерить.
В сомнении твоём прощаю я тебя:
Ты, мысля, что я подл, унизил сам себя.
Хотя в тебе врага счастлива ненавижу,
Но подлостью себя во гневе не обижу.
Дабы совместника счастлива истребить,
Так много я себя не возмогу забыть.
Чтоб, уклоня мой дух ко гнусну наущенью,
Через тирана злость достигнуть к отомщенью,
И пресмыкался толь мерзко, как змия,
Не скрою ненависть мою цветами я.
Тобой лишаяся Рамиды, смертно стражду;
Я враг тебе, и кровь твою пролить я жажду;
Но нас отечество его спасти зовёт —
И вот, Пренест, теперь единый мой предмет!
Один тиран моё отмщенье привлекает.
Мою напасть — напасть народа помрачает.
Но после, как здесь трон — свободы нашей страх —
Низвержен, сокрушён, преобратится в прах,
Когда отрадныя луч вольности проглянет,
Тогда Вигор тебе твоим врагом предстанет
И жить кому из нас — оружие решит!
(уходит)
Стремленье грозно толь меня не устрашит.
Действие четвёртое
правитьЯвление 1
правитьЗлодейски умыслы уж все теперь открыты,
И видны вкруг тебя все пропасти изрыты.
Хоть гордый сей Пренест из градских стен исчез
И таинство с собой злодействия унёс,
Но мной уловлены здесь воины Вадима.
Толпа злодеев сих, под стражею хранима,
Призналася во всём, открыла лютый нож,
Который ненависть готовила вельмож
На грудь спасителя сего мятежна града.
Исполненных к тебе свирепейшего яда
Я знаю имена…
Я знать их не хощу.
Не зря изменников, измену отвращу.
Что нужды ведать мне, кто гнусен предо мною:
Которою их спас — спасусь я той рукою;
Как начал, шествуя всегда путём прямым,
Народу покажу — кто я и кто Вадим.
Знать всех предателей — то робости признаки.
Да скроют подлость их забвенья вечны мраки;
Презренны мной, во мгле преступка своего,
Неудостоенны и гнева моего,
Незримы в гордости, котору восприяли,
Да упадут во прах, отколь главу подъяли!
Коль боги поразят Вадима сей рукой,
Исчезнут все, сих стран смущающи покой!..
Поди и уготовь моих варягов к брани;
Пойдём, под сению богов бессмертной длани,
Не трон мой — истину святую защищать…
О вы, могущие всечасно проницать
Сквозь завесу притворств сердец в изгибы тёмны;
О вы, которыми и пропасти подземны
Толь ясно видимы, как светлы небеса;
На дух мой обратя вы ваши очеса,
Узрите, боги, как я сердце разрываю,
Что кровь граждан пролить по долгу приступаю.
Свободу воинам Вадима возврати;
Моей щедротою за злобу заплати;
Чтобы, представ пред ним, явили то герою,
Что дружбы я его, не злости гнусной стою;
Но, не страшась его, стремлюся отразить
Удар, которым он дерзает мне грозить.
Щедрота ко врагам их гордость воздымает;
Великодушие нам бедственно бывает…
И стоит ли Вадим почтенья твоего?
Когда не стоит он, достоин я того.
Новградцам, в гордости своей жестокосердым,
Сим вредной вольности защитникам толь твёрдым,
Могу я показать примером чувств моих,
Что добродетель есть стократ превыше их.
Поди и кротости моей исполни волю.
Я прав — и небесам мою вручаю долю!
Явление 2
править(один)
Над пропастями здесь мой трон постановлен;
За благости мои я злобой окружён,
И сердце горестью моё всечасно сжато.
Се участи владык, свой долг хранящих свято:
Всечасно мучася, отрады не видать.
Не стоят смертные, чтоб ими обладать;
Благотворителям содетели мученья —
Не стоят никогда они благотворенья!..
Стыдися мысли сей, возвышенный на трон!
Когда властители в сиянии корон
Величия богов подобие неложно,
Сравняться должно им и духом непреложно.
Хоть слабы смертные, погружены в порок,
Хоть сами, тяготя в безумии свой рок,
Неблагодарностью гром неба привлекают,
Но боги солнечным лучом на них блистают;
В дарах природы всей вселенной ставя пир,
На злобу не смотря, лиют щедроты в мир.
Явление 3
правитьВстревожен город весь — я паче всех смущённа!
Хладеет кровь во мне, вся к сердцу обращённа.
Теснится грудь моя, и меркнет солнца свет.
Восставшу бурю зрю, пристанища мне нет…
Уж к сердцу твоему не смею обратиться;
Рамида бедная уж тем не может льститься;
Уже трепещуща пред взором я твоим,
Я как преступница пред судией моим…
Но боги зрят…
Почто такое дерзновенье?
Страшись бессмертных звать на клятвопреступленье!
Или ты, искренность стремяся мне явить,
В прерванну сеть меня ты хочешь уловить?
Не мысли, чтобы я, подобно как и прежде,
Унижен, ослеплён, в постыдной мне надежде,
Притворства все твои во сердце воспримал,
Которыми твой дух так люто мной играл,
И, продолжая млеть пред взорами твоими,
Злодею моему был жертвован я ими.
Открылось всё теперь, и те прошли часы,
В которые твои неверные красы
Пленённый дух тобой всечасно наполняли
И мне в тебе одной всё счастие являли.
Не льстися боле тем и в гордости твоей
Не ожидай, чтобы горчайших слёз ручей
У ног твоих лия, страны сея властитель
Был милостей любви презреннейший проситель;
Или чтоб, ревностью я в ярость приведён,
То сердце б отнимал, которым я презрен.
Укоры, жалобы и нежны исступленья,
Восторги ревности, сердечны изъясненья,
Те стоны горести, порывы гнева те,
Которы лестны так надменной красоте,
Суть сердца моего чувствительного ниже.
Верь, что бы ни терпел, но я стократно ближе
Умреть, как слабостям моим свободу дать
Презревшую меня сим средством привлекать.
Чего б ни стоило, но сердце уж решилось
Неверную забыть — и всё теперь свершилось;
Свершилось всё; уже твоей избавлен лести,
Превыше мук любви, превыше низкой мести,
Себя умею я толико почитать,
Чтоб, сердце одолев, его иной отдать.
Иная моея любви познает цену;
Иная за твою заплатит мне измену;
Иные прелести твои красы затмят
И тщетный жар к тебе из сердца истребят.
Будь счастлива ты тем, кем пламенно пылаешь,
Иною счастлив я… Ты слёзы проливаешь,
Рамида!
Ты, судьба, лишив меня всего,
К усугублению свирепства твоего
Мою невинность тьмой порока помрачила
И утешения последнего лишила:
Когда для Рурика воспрещено мне жить,
Во гробе Руриком оплаканною быть!
Ты плачешь, и умреть, Рамида, ты желаешь;
А сердце ты твоё так люто отторгаешь
От сердца моего, живущего тобой.
Коль слёзы искренность лиёт передо мной —
Оставь, Рамида, я не должен сомневаться,
Не можешь лестию ты гнусной унижаться, —
Оставь мне, если тем тебя я оскорблял,
Что хладность горькую мой дух тебе являл.
Оставь! Я, сам себя в досаде ослепляя,
Быть чаял исцелён, смерть в сердце заключая.
Не верь, не верь словам отчаянной любви
И токи, из очей лиющися, прерви.
Кто? я? чтоб я престал тебя любить, Рамида!
Лишиться твоего возлюбленного вида
Иль света солнечна не зреть мне — то равно;
Мне сердце для тебя единой лишь дано.
Мой пламень никогда, ничем не истребится.
Коль любишь ты меня, пусть твой отец стремится
Взнесённый на меня низринуть свой удар;
Ко дщери я его храня во сердце жар,
Несправедливости его опровергая,
Умру иль побежду, Рамиду обожая.
О, клятвы страшные, которых я раба!
О, долг, о, лютый долг! о, грозная судьба!
Лишённа всякой я надежды и отрады:
Неодолимые меж нами суть преграды!
Преграды?..
Если мой отец падёт тобой
(Великих чувство душ ты ведаешь, герой!),
Дочь сверженна врага, могу ли быть твоею?
И если слабостью оплаканный моею,
Изгнанный ты из сих печалью полных стен
Пребудешь от меня навеки удален,
Могу ли быть твоей? Назначенна ценою
Иному…
Ежели неправедной судьбою
Определенно мне на поле брани пасть,
Паду — но мёртв, и вся моя свершится часть.
Когда ж победу мне дадут бессмертны боги,
Иль чувствия отца, несправедливо строги,
Во сердце восприяв и дух преобразя,
За всю мою любовь мне томну грудь разя,
Возможешь слепо ты ему повиноваться?
О том ты можешь ли хоть мало сомневаться?
Привыкнув власть отца священной почитать,
Мой долг, исполнив всё, в молчании страдать
И, пренося моё без ропота мученье,
В несчастии ему соделать утешенье.
Расстаться мне с тобой — пусть жизни стоит то,
Но — дар отца — пред ним мне жизнь моя ничто!
Глубоко заключа мою я в сердцу муку,
Иному я отдам трепещущую руку
И совершу отцом желанный лютый брак.
И се любви твоей ко мне неложный знак!
Не чувствовала ты любви ко мне нимало,
Притворства твоего то было покрывало,
Чем нежну страсть мою мрачила ты в сей час,
Те стоны, слёзы те твоих коварных глаз —
Завеса лишь одна твоей к иному страсти,
К Пренесту гордому, моей злодею власти.
Могла б я, низкие сомнения презрев
И сей — которого превыше я — твой гнев,
В молчаньи удалясь, без ропота, спокойно,
Пренебрежением ответствовать достойно;
Но время дорого: познай, что средство есть,
Коль любишь ты меня, прервать Вадима месть
И дружбы узлом с ним тебе соединиться.
Мы счастливы, когда ты можешь согласиться.
Коль должно, я всю кровь мою пролить готов.
Герой, спаситель наш — не выше ль ты венцов,
Чем украшаются цари обыкновенны
И кои истинным героям суть презренны?..
Гражданка, приучась я равенство любить,
Обманываюся сим чувством, может быть,
Что властолюбие величию бесчестно
И что с мучительством одним оно совместно.
Не верю, чтоб твой дух быть мог властолюбив.
Остави ту мечту, чем, гордость оскорбив,
Ты злобу на себя отвсюду привлекаешь
И чем себя навек с Рамидой разлучаешь.
Зря цену всю себе во сердце лишь твоём,
Не в бренных пышностях, довольствуйся ты тем,
Что ты достоин быть на небесах с богами;
Всем равный гражданин, попри венец ногами
И, бурей окружён, разруши сей престол —
Жилище горестей и бездну страшных зол.
То поздно! — Знаешь ты, как трон уважен мною.
Ты помнишь, как сей град, прельщённый тишиною
По грозных бурях, я которы укротил,
За счастие своё престолом мне платил;
Отверг я власть тогда — и мог отвергнуть с славой:
Велико пренебречь величие с державой!
Но после, как народ с стенаньем, с током слёз
Моления свои к ногам моим принёс,
Страшась опять нести мной сверженную тягость,
Принудил в долг мою преобратиться благость.
Как счастья общего залогом мой венец,
И стала власть моя отрадою сердец,
Сколь гнусно, зря мечи против меня мятежны,
Низвергнуть всё опять в напасти неизбежны.
Коль прежде честь снискал, отрекшись власти я,
Унизился б теперь я, право отдая,
В сердцах твоих граждан начертанно любовью;
Я должен защитить его моею кровью!
Владея, как отец, я должен жизнь презреть;
Достойней я иных на троне умереть.
Не привлекай меня ты к низостям толиким!
Чтобы мне другом быть с отцом твоим великим,
Не подлость средство, нет! — Рамида, ты сама,
Когда б исчезла тем напастей наших тьма,
Пред светом бы меня увидя постыжённа,
Любя достойного, презрела б унижённа.
На лаврах взросшая, героя славна дщерь,
Меж чести и любви будь судия теперь!
Я чувствую твой долг, как горько ни стонаю;
Я, плача, не тебя, но рок мой обвиняю!
Могу ль порочить то, что, честь твою храня,
Ты славе жертвуешь несчастную меня.
Виновна в том моей судьбины непреложность!
Почувствуй же и ты мою священну должность
И, чести следуя, не воспрещай мне в том!
Любя меня, отцу ты должен быть врагом,
И я, тебя любя, как в горести ни млею,
Чтя честь равно тебе, не буду я твоею.
Жар нежный во вражду стараясь пременить,
Хотя не возмогу я сердце покорить,
Но должности моей могу повиноваться,
Тебя лишась, всяк час с душою расставаться.
О, грозная судьба!
О, часть, смертельна часть!
В сей день предвидел ли толь лютую напасть,
От сердца твоего я счастья ожидая?..
На сердце я твоём надежду утверждая,
Заслугой к обществу твоей себя маня,
Могла ль я предузнать, что лютый рок меня
Близ края счастия низвергнет смерти в бездны!
Погибло всё для нас!
О, стоны бесполезны!
Явление 4
правитьСпеши, о государь! Уж воинством Вадим,
Быть чая в гордости своей непобедим,
Поля у здешних стен в сей час обременяет.
Иду, куда меня долг лютый призывает!
Иду, лишась тебя, тебя достойным быть,
То помня — что монарх, любовника забыть
И, обществу моей пожертвовав отрадой,
Мученье вечное иль смерть принять наградой.
Коль чести на пути сужден я мёртв упасть,
Воспомнив бы мою к тебе толь нежну страсть,
В награду мне за то, узрев меня во гробе,
Соделавша конец отца жестокой злобе,
Слезами ты мой гроб драгими удостой
И стоном тень мою печальну успокой.
Свершив к отцу мои я должности жестоки,
Не слёзы по тебе пролью, но крови токи!
Действие пятое
правитьЯвление 1
править(одна)
Уж люта брань кипит и кровь течёт рекой.
И Рурик, и Вадим убийственной рукой
Друг в друге жизнь мою в сей час отнять стремятся.
На то ль герои вы, чтоб только истребляться?..
О, как несчастна я! любовник и отец —
Дражайши имена для счастливых сердец,
А мне, а мне и вы источники страданий!..
В пучине горестей, смятений, колебаний
Мой дух трепещущий, обоих вас любя,
В сей час желал бы сам убегнуть от себя…
Я в горести от всех оставлена, забыта,
И ты, Селена, ты от глаз моих сокрыта,
Не придешь смертну грусть со мною разделить
И дружеством тоску смертельну утолить!..
Увы! в сей страшный час сама себе я в тягость…
Могу ли умолить, бессмертны, вашу благость,
Могу ли к жалости вас, боги, преклонить,
Чтоб, жизнь мою прервав, то время упредить,
Когда, поражена я брани окончаньем,
Или отца моим прогневаю стенаньем,
Иль в лаврах Рурика со ужасом узрю.
Когда противным вам я пламенем горю,
Разите, боги, грудь несчастием порочну,
Исторгните с душой сию любовь беспрочну…
Но звук пронзает слух!.. Свершилось всё!.. О, страх!
Колеблется земля и меркнет свет в глазах!..
Явление 2
правитьТебя ли вижу я, возлюбленный родитель?
Увял мой лавр, увы, и Рурик победитель!
О, стыд! Низвержен я в оковы наконец…
Невольник Руриков — Рамиде не отец!
Поди, не умножай моей тоски ужасной!..
О солнце! Помрачи твой луч, иным прекрасный,
А ненавистный мне и злейший вечной тьмы!
Свершилось всё теперь, рабами стали мы!..
Рабами?.. Нет! Вадим превыше сей напасти!
Вселенну, боги, вы, вратя по вашей власти,
Возможете весь мир тиранам предавать
И счастью и себя слепому подвергать;
Злодеям счастливым пусть всё порабощённо, —
Но сердце из того Вадима исключённо.
Не можете души моей поколебать
И, громом воружась, властителя мне дать…
Чего ж я жду?.. О дщерь, несчастна и любезна!
Когда отечеству жизнь наша бесполезна,
Став праздными его свидетельми оков,
Нам ползать ли в толпе тирановых рабов?..
Ты плачешь, горестью моею поражённа?
Не плачь! Утеха есть несчастным откровенна.
Она для робких душ ужасна и горька,
Великодушию приятна и сладка:
Не быть, престать сей свет — тиранов жертву — видеть;
Смерть — благо, ежели жизнь должно ненавидеть!
Умрём, уклонимся от подлости и злоб,
В одно несчастливым убежище — во гроб!
Умрём!.. Но что? О, рок!.. Я жизни ненавижу,
А средства и умреть, несчастный, я не вижу.
С мечом последней сей надежды я лишён!
О ты, в которой дух мой должен быть внушён,
О дочь отечества, упавшего со мною!
Когда почтён равно в несчастьи я тобою,
Коль в узах я тебе, как в лаврах был, отец —
Соделай бедствиям ты нашим всем конец,
Желанной смерти мне орудие достави
И от позора жить себя со мной избави!
Лети на крылиях и ускори принесть,
Чем должно в сей же час избавить нашу честь
От зренья лютого врага победоносна!..
Трепещешь!.. Жизнь твоя тебе без чести сносна?
Я чувствую, что дочь отъемлет у меня.
Злодействуешь отцу, ещё твой жар храня, —
Се робости твоей прегнусная причина,
Се лютой участи Вадимовой вершина!..
О вы! За общество навек закрывши взор,
Сколь счастливей меня вы днесь, Пренест, Вигор!
Неувядаемым покрыты лавром оба,
Вы славы на полях сошли во мраки гроба!
Ещё отечество дышало в оный час!
Надежда сладкая сопровождала вас;
А я — игралище меня гоняща рока
И жертва низкая Рамидина порока, —
Я должен горести несметные вкусить…
Не может более насчастна дочь сносить
Сих молний из твоих мне столько грозных взоров,
Сих смертных для меня неправедных укоров!
Коль должно свергнуть мне сей жизни тяготы,
Спокойся, государь, доволен будешь ты!
Мне жизнь моя ничто, когда её лишенье
Тебе, родитель мой, быть может утешенье.
Клянусь у ног твоих, клянусь в сей лютый час,
Что я тебя уже в последний вижу раз
И что впоследние мои являя муки,
Слезами горькими твои кроплю я руки.
Блаженна, коль, мою пролив несчастну кровь,
На гроб мой возвращу родительску любовь
И стоны привлеку жаления сердечна!
Но ты не ожидай, чтоб, дочь бесчеловечна,
С отчаяньем твоим согласна я была
И к смерти бы отцу я средство подала;
Чтоб, став участницей отцеубийству люту,
Кляла сама себя в последню я минуту.
Прости, родитель мой, в последний раз прости!
Не оставляй меня ты гнусну жизнь нести!
Минута каждая, миг каждый мне — позоры!
Куда ни обращу мои смятенны взоры,
К мученью моему всё мой являет стыд.
Мне кажется всё здесь, прияв унылый вид,
Свободы требует, утраченныя мною!
Вздох каждый мой моей быть кажется виною!
Сей воздух — чем дышу, земля — где я стою,
И стены вопиют, кляня днесь жизнь мою:
Уж нет отечества, а ты на свет взираешь;
Не мог его спасти, а ты не умираешь!..
О, мысль смертельная, грызуща сердце мне,
Подобна яростной в час бурных гроз волне,
Опровергающе мой дух, толь прежде твёрдый:
Се скоро придёт к нам сей Рурик милосердый
И, в благость лютую преобратя свой гром,
Мне сердце разорвёт прощения стыдом!
О, крайность страшная! О, бездна посрамленья!
Не дай дожить мне толь несносного виденья…
Всё поздно!.. Се мой враг!.. Разверзися, земля,
И в пропастях закрой несчастного меня!
Явление 3
править(Вадиму)
Хоть был я принужден, Вадим, с тобой сражаться,
Победой не могу моею наслаждаться,
Когда она в тебе питает ту вражду,
Которой от твоих я чувств себе не жду.
Что право подаёт тебе надеждой льститься,
Когда ты победил, со мною примириться?
Не сей ли на главе блистающий венец?
Сие гнушение свободных всех сердец!
Хоть иго днесь твоё победой оправданно,
Презренно право мной, одною силой данно.
Победа может ли венца закрасить зло?
Желал бы я, когда б событься то могло,
Чтоб, счастием в числе бессмертных помещённый,
Хотел мне другом быть ты, громом воружённый,
Я б с радостью тебя возмог на небе зреть,
Чтоб с силою твоей тебя и там презреть!
Сей тщетной гордости бесплодное паренье
Достойней, может быть, привлечь к себе презренье,
Но чту в несчастии Рамидина отца,
В сей день отечеству кровавых бед творца.
(к народу)
Для возвращенья вам потерянной свободы
Почто не мог пролить всю кровь мою, народы!
Вельможи, воины, граждане, весь народ!
Свободы вашея какой был прежде плод?
Смятение, грабеж, убийство и насилье,
Лишение всех благ и в бедствах изобилье.
И каждый здесь, когда лишь только силен он,
Одно законом чтил, чтобы свергать закон;
Мечом и пламенем раздора воружённый,
Ко власти тёк, в крови гражданей погружённый.
Священны узлы все ваш рушил смутный град:
Сыны против отцов, отцы противу чад,
Тиранам чтоб служить, простёрши люты длани.
Отцеубийствию искали гнусной дани.
Граждане видели друг в друге лишь врагов,
Забыли честность все, забыли и богов.
Прибыток здесь один был всех сердец владетель,
Сребро — единый бог и алчность — добродетель…
Наместо вольности небесной красоты
Ты, своеволия являя нам черты…
Дай кончить мне всё то, что я сказать желаю.
Меж нами судией народ я поставляю.
Хотя победа днесь подвергла мне тебя…
Подвергла?.. Можешь ли, рассудок погубя,
Воображать себе, о ты, рабов властитель!
Что ты Вадимова и духа победитель?
Я, правы счастия умея позабыть,
Принужу истиной тебя мне другом быть.
Мне другом? Ты? В венце? Престани тем пленяться!
Скорее небеса со адом съединятся!
Желал ли я венца, ты ведаешь то сам.
Я нёс не для себя спасенье сим странам:
Народом призванный, закрыв его я бездну,
Доволен тем, что часть окончил вашу слёзну,
Благотворение хотел ли я продать
И цену дел моих мздой трона унижать?
Искал ли власти я, от коей отрицался?
И может ли то быть, чтоб скиптром я прельщался?
Иль славы придал мне трон пышностью своей?
Кто спас народ от бед — превыше тот царей,
В утехах дремлющих под сению короны.
Но сограждан твоих тогда плачевны стоны
Мой дух принудили их счастья не лишить.
Начав благотворить, был должен довершить.
Отверженную мной я принял здесь корону,
Чтоб вашему для вас покорствовать закону.
Я чем мрачу мой трон? Где первый судия?
Вы вольны, счастливы; стонаю только я!
Который гражданин, хранящий добродетель,
Возможет укорить, что был я зла содетель?
Единой правды чтя священнейший устав,
Я отнял ли хотя черту от ваших прав?
И если иногда от строгости закона
Из уст несчастливых я слышал жалость стона,
Чего я правдою стонающих лишал,
За то — щедротою моею утешал.
Скажите: истину ль, граждане, я вещаю?
В свидетели и вас я, боги, призываю!
Вы знаете, что я, имея вашу власть,
Страшился слабостей под бременем упасть
И, прихоть гордости я долгом удручая,
Нёс иго скипетра, себя не примечая.
Я помнил завсегда, что есть на небесах
Судьи, гремящие земных владык в сердцах,
Которые, царя колебля на престоле,
Всечасно вопиют его всевластной воле:
«Нам каждая слеза текущая видна,
Котора пышностью твоей допущена;
Мы слышим каждый стон, не внемлемый тобою,
Из слабого влеком насильственной рукою;
Мы каплю каждую пролитой крови зрим —
Вострепещи со всем сиянием твоим!
Не оправдай себя, велик обремененьем,
Необходимостью — тиранов извиненьем».
Вещай, народ, моей державою храним,
Гневил ли я богов правлением моим?
Но ты не помышляй, что, власти вышней жаден,
На то являю я мой скипетр толь отраден,
Чтобы склонить народ, мной счастлив в сей стране,
Из милости венец ещё оставить мне;
И чтобы гордости, не славе я покорен,
Противу воли всех один владеть упорен,
Хотел я удержать правления бразды,
Ища насилием моей заслуге мзды.
Когда ж против тебя подвигся я ко брани,
Не властолюбию платил, но чести дани:
Я должен был мою и славу поддержать,
И общества ко мне почтенье оправдать;
Я должен был, мою желая власть оставить,
И тенью робости себя не обесславить.
И с трона нисходя — иль прямо в гроб вступить,
Иль жало клевете победой притупить.
Теперь я ваш залог обратно вам вручаю;
Как принял я его, столь чист и возвращаю.
Вы можете венец в ничто преобратить
Иль оный на главу Вадима возложить.
Вадима на главу! Сколь рабства ужасаюсь,
Толико я его орудием гнушаюсь!
(Рурику, указывая народ, ставший перед Руриком на колена для упрошения его владеть над ним.)
Увиди, государь, у ног твоих весь град!
Отец народа! зри твоих моленье чад;
Оставь намеренья, их счастию претящи!
О, гнусные рабы, своих оков просящи!
О, стыд! Весь дух граждан отселе истреблён!
Вадим! се общество, которого ты член!
Коль власть монаршу чтишь достойной наказанья,
В сердцах граждан мои увиди оправданья;
И что возможешь ты против сего сказать?
Вели отдать мне меч, и буду отвечать.
(в сторону)
Се мой последний час, и всё теперь свершится!
(к принёсшему меч)
Подай!..
Теперь Вадим с тобою примирится.
Се способ лишь один, чтоб другом быть твоим.
Будь боле — и отцом соделайся моим.
В великой ты душе почувствуй глас природы.
Иль тот, кого твои толико чтут народы,
Кто их отец, твоим не стоит сыном быть?
Чтоб гнев неправедный твой вовсе истребить —
Коль мало счастия отечества любезна,
Которого моей рукой закрыта бездна;
Коль мало и самих мне щедрых толь небес,
Стенящей дочери воззри на токи слёз,
Которы горестна моей душе отрава:
В её ты сердце зри мои священны права,
Чтоб ею ты себя со мной соединил.
Всё кончилось теперь, коль меч ты возвратил.
О небо! Боле сей не требую награды!
Меж нами рушатся все страшные преграды:
Доволен будешь ты, народ, и дочь, и я!
О небо! Чем воздам щедроте твоея?
О час, блаженный час! Нечаянна премена!
Позволь и дочери, и мне объять колена
Героя и отца.
Ты слёз лиёшь поток,
Когда престал быть к нам родитель твой жесток!
О ты, награда мне одна за добродетель,
В которой мне любовь граждан твоих свидетель,
Душа души моей! Какой ужасный мрак
Дражайших прелестей затмил прекрасный зрак?
(в сторону)
Я боле не могу сносить толь гнусна вида!..
Внемли ты, Рурик, мне, народ и ты, Рамида:
Я вижу, власть твоя угодна небесам.
Иное чувство ты гражданей дал сердцам.
Всё пало пред тобой: мир любит пресмыкаться;
Но миром таковым могу ли я прельщаться?
Ты хочешь рабствовать, под скипетром попран!
Нет боле у меня отечества, граждан!
Ты предана любви и сердцем и душею —
Итак, и дочери я боле не имею…
Постой, родитель мой! Не довершай сих слов…
Постой! мой дух тебя изобличить готов,
Что дочь несчастную напрасно презираешь…
Я знаю то, что ты в сей час предпринимаешь;
И твой великий дух, пред мною весь открыт,
Что должно делать мне, мне ясно говорит.
Исполню я твою ужаснейшую волю
И в нежной младости мою разрушу долю,
Котора для меня сплеталась из цветов.
Когда соделалась порочной та любовь,
Для коей жизнию прельщалась я моею,
Смотри — достойна ль я быть дочерью твоею.
О исступление, погибельное мне!
О радость! Всё, что я, исчезнет в сей стране!
О дочь возлюбленна! Кровь истинно геройска!
В средине твоего победоносна войска,
В венце, могущий всё у ног твоих ты зреть, —
Что ты против того, кто смеет умереть?
О рок, о грозный рок! О праведные боги!
За что хотели вы ко мне быть столько строги,
Чтоб смертию меня Рамиды поразить?
Умели в сердце вы меч вечный мне вонзить,
Лиша меня всего и счастья, и отрады!..
За добродетель мне уж в свете нет награды!..
В величии моём лишь только тягость мне!
Страдая, жертвой я быть должен сей стране,
И должности моей стонающий блюститель,
Чтоб быть невольником, быть должен я властитель!
Я буду и себя с пути не совращу,
Где, вам подобен став, вам, боги, отомщу!