М. Прево.
правитьБюстъ.
правитьЖеръ долго оставался вѣрнымъ бонапартизму; до послѣдняго времени во многихъ округахъ этого департамента имперьялисты неизмѣнно выдвигали своего депутата, огромнымъ большинствомъ голосовъ устраняя кандидата республиканцевъ. Во многихъ коммунахъ и до сихъ поръ муниципальный совѣтъ состоитъ изъ приверженцевъ Наполеона.
Во время послѣднихъ выборовъ въ Пелугатѣ, — Кондомскій округъ, — «реакція» была подавлена, какъ говорятъ газеты. Переворотъ этотъ случился, благодаря нѣкоему Делатушу, мѣстному богачу-промышленнику, имѣвшему связи въ Парижѣ, въ правительственныхъ сферахъ. Его стараніями выхлопотано было пособіе для реставраціи церкви, приходившей въ ветхость; министерство народнаго просвѣщенія прислало географическія карты въ Пелугатскую женскую школу; министерство земледѣлія ассигновало сумму въ 500,000 франковъ на мѣстности въ округѣ, пострадавшія отъ града. Все это устроилъ и выхлопоталъ Делатушъ. Пелугатцы призадумались. Блескъ наполеоновской звѣзды началъ мало-помалу меркнуть въ ихъ пылкомъ воображеніи. Они мечтали о вѣтви желѣзной дороги на Бордо и Парижъ для выгоднаго сбыта яицъ, цыплятъ, фруктовъ и винъ мѣстнаго производства. Делатушъ и въ этомъ обнадежилъ ихъ, — пусть только выберутъ его мэромъ.
Его выбрали; а съ нимъ и другихъ приверженцевъ республики. Въ помощники ему опредѣлили Буржо, каменщика, и трактирщика Никасса.
Мѣстные правительственные органы съ достоинствомъ возвѣстили объ обращеніи Пелугата. Отдавъ отчетъ о выборахъ, листки прибавляли: «Хорошій былъ день для интересовъ республики.» Реакціонныя газеты выразили сомнѣніе насчетъ искренности обращенія, предполагая, что хитрые пелугатцы, прежде всего и главнымъ образомъ, заботятся о проведеніи завѣтной желѣзнодорожной вѣтви; увѣряя, что первый поѣздъ, вмѣстѣ съ живностью и фруктами, умчитъ ихъ политическія убѣжденія.
Говоря по правдѣ, за исключеніемъ мэра, члены новаго муниципальнаго совѣта не были рьяными приверженцами республиканскаго образа правленія; не любили громко заявлять о своихъ политическихъ мнѣніяхъ; не особенно охотно признавали себя обращенными. Все это довольно ярко обозначилось на первомъ-же собраніи совѣта.
На каминѣ, въ залѣ собранія, красовался бѣлый бюстъ… трудно повѣрить! — Наполеона III… Да, именно его бюстъ.
Онъ какъ-то уцѣлѣлъ четвертаго сентября, — видно, не шокировалъ тайныхъ симпатій обывателей. Затѣмъ, при дальнѣйшихъ выборахъ, бюстъ продолжалъ украшать каминъ, подчеркивая политическія мнѣнія пелугатскихъ избирателей. Пелугатъ — скромная деревня въ захолустномъ уголкѣ; туда никогда не заглядывали правительственные чиновники; Наполеонъ продолжалъ незаконнымъ образомъ занимать свое мѣсто, — никто не находилъ этого страннымъ. Двадцать пять лѣтъ послѣ паденія имперіи, лицо съ горбатымъ носомъ, выдающимися скулами, усами въ струнку и эспаньолкой — безмятежно предсѣдательствовало въ собраніи одной изъ общинъ республиканской Франціи.
— Любезные сограждане! — сказалъ Делатушь, открывъ засѣданіе, — прежде всего необходимо убрать этотъ бюстъ. Это насмѣшка надъ нашими самыми завѣтными убѣжденіями.
Кое-гдѣ послышались сдержанныя одобренія… Изгнаніе бюста и ссылка его на чердакъ предались голосованію. Но когда мэръ предложилъ ассигновать нужную сумму для покупки бюста «Республики», — то наткнулся на неожиданное сопротивленіе.
— Господи! Сто франковъ ухлопать на статую! — воскликнулъ Никассъ, — община наша не богата, сударь!.. Припомните-ка градобитіе…
— Если правительство желаетъ, чтобы на каминѣ у насъ стояла голова «ихъ» республики, пусть подаритъ ее намъ, да-съ! — съязвилъ Буржо.
Разсерженный такимъ упрямствомъ и видя, что ихъ не уломать, мэръ кончилъ тѣмъ, что принялъ расходы на себя. Немедленно все засѣданіе возликовало и согласилось. Мэра принялись благодарить и поздравлять; кондомскому супрефекту послали телеграмму, приглашая его на второе воскресенье почтить своимъ присутствіемъ открытіе бюста… Пятнадцать франковъ опредѣлили на иллюминацію плошали «Свободы» и на оркестръ музыки… Немедленно заказанъ былъ бюстъ «Республики» одной изъ извѣстнѣйшихъ мастерскихъ въ Парижѣ.
Засѣданіе окончилось среди общихъ восторговъ и возбужденія. Супрефектъ отвѣтилъ въ тотъ-же день мэру:
«Съ радостью принимаю приглашеніе. Сердечно доволенъ, что, наконецъ-то, добрые жители Пелугата вырваны изъ когтей реакціи».
Дней пять спустя, мэръ получилъ извѣстіе, что на станцію Габаретъ пришелъ ящикъ съ драгоцѣнной посылкой изъ Парижа. Отъ Пелугата до Габарета тринадцать километровъ. Въ ожиданіи завѣтной линіи, — это ближайшая станція.
Мэръ предложилъ помощникамъ ѣхать съ нимъ, въ его экипажѣ. Они согласились.
На станціи получили длинной формы ящикъ съ надписью «осторожно» на крышкѣ; совсѣмъ было ужъ собрались положить его въ экипажъ, когда сердобольный начальникъ станціи посовѣтовалъ мэру вскрыть и провѣрить посылку, такъ какъ потомъ желѣзная дорога не отвѣчаетъ за содержимое. Можетъ быть, его побудило простое любопытство, — самому хотѣлось взглянуть на бюстъ… Или зналъ онъ, что носильщики не слишкомъ-то нѣжно обращаются съ товаромъ. Какъ бы то ни было, но совѣтъ его былъ принять: ящикъ вскрыли.
Глазамъ представился ворохъ стружекъ, мягкой бумаги и мелкихъ гипсовыхъ осколковъ. Бюстъ былъ разбитъ въ дребезги. Остался лишь цоколь съ традиціонными буквами «R. F.» въ лавровыхъ вѣткахъ.
Никассъ ужасно огорчился. Буржо посмѣивался себѣ подъ носъ, нѣсколько утѣшенный неудачей мэра: онъ завидовалъ ему.
Делатушъ остался невозмутимымъ и сказалъ:
— Это ничего не значитъ. Компанія желѣзной дороги отвѣтственна. Господинъ начальникъ, прошу васъ составить протоколъ и принять мое заявленіе.
Съ недѣлю послѣ этого въ Пелугатѣ шли жаркіе споры и разговоры. Бонапартисты радовались. Священникъ, съ кафедры, заявилъ, что это перстъ Божій. Буржо втайнѣ питалъ надежду, что правленіе желѣзной дороги запротестуетъ и другого бюста не вышлетъ. Но надежды его не осуществились. Изъ Габарета извѣстили, что новая посылка получена.
Снова составъ муниципальныхъ главарей ѣдетъ на станцію; опять вскрываютъ длинный ящикъ, осторожно выгребаютъ стружки, сѣно и бумагу; самъ начальникъ станціи не можетъ удержаться отъ восторженнаго крика. Бѣлый бюстъ величественной фигуры цѣлъ и невредимъ; смѣлое и гордое лицо «Республики» обращено къ небу; ноздри ея раздуты, выраженіе высокомѣрія и энергіи на губахъ; на головѣ фригійскій колпакъ; пеплумъ полураскрытъ на высокой, мощной груди.
— Ишь красавица какая! — восклицаетъ начальникъ станціи.
Делатушъ скромно торжествуетъ. Бюстъ снова тщательно укладываютъ въ ящикъ, везутъ въ Пелугатъ и водворяютъ въ залъ совѣта.
Но когда мэръ, въ присутствіи всѣхъ членовъ, освободилъ бюстъ отъ сѣна и бумаги, — случилось опять нѣчто непредвидѣнное: изъ ящика вынули три куска. Статуя раскололась или во время перевоза со станціи, или была незамѣтно для глаза надтреснута еще раньше. Теперь лицо ея оказалось разломаннымъ на двѣ части и отвалилось отъ шеи.
Неподвижно, молча смотрѣлъ Делатушъ на куски своей «Республики»; она похожа была на слѣпокъ съ жертвы какого-нибудь неслыханнаго преступленія. Что дѣлать? Не возьметъ же на себя вторично убытки желѣзнодорожная компанія! Да и будетъ-ли толкъ отъ третьей посылки? Не лучше-ли отмѣнить торжество и не воздвигать никакихъ эмблемъ? Написать супрефекту… разсказать весь инцидентъ…
Буржо смотрѣлъ тоже и чесалъ затылокъ.
— Коли поручите мнѣ, — сказалъ онъ вдругъ, — я ее, пожалуй, поправлю…
— Буржо! Неужели? Другъ сердечный! — схватилъ его за руки мэръ.
— Пожалуй! Куски всѣ цѣлы… Я слѣплю ихъ… Залью изнутри мастикой… Приткну палочками… Еще крѣпче прежняго будетъ.
Буржо отдали бюстъ. Онъ унесъ его къ себѣ и на другой день принесъ реставрированный. Трещинъ не было замѣтно.
Всѣ члены общины приходили любоваться «Республикой». Восхищались Делатушемъ, купившимъ ее, и Буржо, — починившимъ на славу. Въ числѣ другихъ приходили и реакціонеры. Свѣжая мастика, налитая внутрь, сильно воняла сѣрой.
— Нехорошо пахнетъ ваша «Республика»! — заявилъ презрительно священникъ.
На слѣдующій день, впрочемъ, запахъ выдохся. Но къ вечеру обнаружился необычайный феноменъ: лицо и шея статуи покрылись какими-то зеленоватыми подтеками, пятнами и прыщами. Секретарь мэріи, первый увидавшій это побѣжалъ къ каменщику Буржо.
— Ничего, — объяснилъ тотъ, — это внутренняя мастика выпотѣла наружу и пошла пузырями. Подсохнетъ, ничего. А потомъ я затру пузыри.
Слухъ о новомъ несчастьи мигомъ облетѣлъ общину. Бонапартисты потирали руки и смѣялись.
— Ихъ «Республика» треснула по всѣмъ швамъ! — ехидничали они. — Нельзя будетъ праздновать открытіе такого урода!
Вышли ссоры между партіями; у Никасса даже подрались.
Однако Буржо принялся за дѣло, подтеръ, подмазалъ, подкрасилъ. Кожа у «Республики» вышла хоть и не совсѣмъ гладкая, но сносная.. Бюстъ накрыли коленкоровымъ чехломъ, который плотно завязали у подножія цоколя.
Супрефекту надлежало самому снять чехолъ.
Наканунѣ торжества, озабоченный Буржо зашелъ къ мэру.
— Не взглянуть-ли намъ разокъ на «Республику», сударь? — предложилъ онъ, — все-ли въ порядкѣ?..
Оба отправились въ залъ засѣданій. Чехолъ съ статуи сняли.
Что же представилось глазамъ ихъ? О, ужасъ, — лицо, шея, фригійскій колпакъ «Республики» покрыты были зеленоватыми разводами, черными прыщами и пятнами! Ни дать, ни взять — анатомическое воспроизведеніе какой-нибудь чумы или въ этомъ родѣ.
Мэръ и его помощникъ въ ужасѣ переглянулись.
— Исправить можно? — спросилъ Делатушь.
— Нельзя! — безнадежно сознался Буржо. — Это плесень выступаетъ. Какъ на сырой стѣнѣ! Тутъ ужъ ничего не подѣлаешь. Замазывай ее какъ хочешь, — она пошла узоры писать!
— Ахъ, чортъ побери! Вотъ такъ исторія! Нельзя же устраивать празднество въ честь такого урода! Курамъ на смѣхъ! А все вы, Буржо: выдумали тоже какой-то мерзкой замазкой залить бюстъ!.. И времени теперь нѣтъ заказать другой…
Буржо понурилъ голову. Вдругъ его осѣнила мысль.
— Что ужъ и говорить, господинъ мэръ, — этотъ бюстъ пропащій… Стоитъ его истолочь на штукатурку… Но не принести-ли тотъ, съ чердака? Портретъ покойнаго императора?.. Тотъ вѣдь цѣлъ и невредимъ!
— Бюстъ императора?.. Въ умѣ-ли вы, Буржо? Праздновать открытіе наполеоновскаго бюста, во времена республики?.
— Да нѣтъ же! Дайте слово сказать! Можно пріукрасить императора… приспособить… Усы и эспаньолку долой… На голову фригійскій колпакъ, какъ у этой… Я все это устрою мигомъ!..
Мэръ выразилъ сомнѣніе въ успѣхѣ. Онъ пересталъ вѣрить въ талантъ Буржо.
— Даже съ колпакомъ на головѣ и безъ признаковъ мужского пола на лицѣ, — неужели вы думаете, что бюстъ будетъ похожъ на «Республику»?
— О, Господи! — съ укоризной покачалъ головой Буржо, — да кто ее видѣлъ глазами-то, вашу «Республику»? Вы, что-ль, — или я, или супрефектъ? Приставь ей любую голову, — все одно!
Доведенный до отчаянія, Делатушъ махнулъ рукой и согласился. Только между мэромъ и его помощникомъ рѣшено было, что попытка эта останется тайной, на случай неудачи.
Буржо притащилъ въ залъ гипсу, алебастру и необходимыя орудія; цѣлый день работалъ онъ, приспособляя бюстъ Наполеона къ изображенію эмблемы республики. Къ вечеру дѣло было кончено. Онъ привелъ мэра похвастать передъ нимъ работой.
Разумѣется, странная вышла «Республика» — съ вдавленнымъ лбомъ, горбатымъ носомъ, скуластая; по счастью фригійскій колпакъ многое скрадывалъ.
Мэръ не могъ скрыть своего удивленія.
— Недурно, право недурно, — похвалилъ онъ, — у васъ талантъ, Буржо, ей Богу, талантъ!
Каменщикъ скромно улыбнулся.
— Стараюсь потрафить, господинъ мэръ! Ужъ какъ стараюсь!
При этихъ словахъ онъ сунулъ въ руку мэра какой-то сверточекъ въ бумажкѣ.
— А это припрячьте, господинъ мэръ. Можетъ еще понадобиться.
— Что это такое? — въ изумленіи спросилъ Делатушъ
Буржо, сверкая лукавыми глазенками, пояснилъ:
— А это усы и бороденка Наполеона. Я ихъ чистенько срѣзалъ, все равно какъ сбрилъ… Если… въ случаѣ… республика того… понимаете? если ее сплавятъ… и вернутся Бонапарты… у насъ дѣло-то и въ шляпѣ! Фригійскій колпакъ снимемъ, а усы съ бородкой приклеимъ. Наполеонъ-то тутъ какъ тутъ… и расходовъ общинѣ никакихъ.