БЫЛЬ МОЛОДЦУ НЕ УКОРЪ.
Комедія въ трехъ дѣйствіяхъ, съ эпилогомъ.
править
Карлъ Богдановичъ Гюбштейнъ, нѣмецъ, лѣтъ 55, хозяинъ бѣлошвейнаго магазина.
Лукерья Дементьевна, его жена, лѣтъ 40, въ первомъ бракѣ была замужемъ за чиновникомъ.
Груня Счасова, дѣвушка, лѣтъ двадцати, круглая сирота, дочь казначея, взятая Лукерьей Дементьевной въ магазинъ для работъ.
Даша, старая мастерица въ магазинѣ, лѣтъ подъ-тридцать, дѣвушка изъ вольноотпущенныхъ.
Маша, крѣпостная дѣвочка, лѣтъ двѣнадцати, на посылкахъ въ магазинѣ.
Карпъ Гурьичъ Хватовъ, надворный совѣтникъ, лѣтъ 55, служитъ въ таможнѣ.
Павелъ Петровичъ Силинъ, племянникъ Лукерьи Дементьевны, лѣтъ 23-хъ. Перебиваясь уроками, кончилъ курсъ въ университетѣ; служитъ домашнимъ секретаремъ у Барскаго.
Вѣра, Ѳедосья, Варвара, Ѳеклуша, работницы въ магазинѣ.
Александръ Васильевичъ Барскій, старикъ, темнаго происхожденія, благопріобрѣвшій состояніе въ откупахъ и другихъ спекуляціяхъ.
Николай Васильевичъ Барскій, братъ его, лѣтъ 60, отставной изъ военныхъ.
Дмитрій Александровичъ Барскій, лѣтъ 25, домашняго воспитанія.
Марья Григорьевна Вазова, молодая вдова, родственница Барскихъ. Дворецкій А. В. Барскаго, сѣдой старикъ.
Камердинеръ Д. А. Барскаго.
Слуга въ домѣ Барскаго.
Вьюгинъ, ожирѣвшій гостинодворскій купецъ.
Гренковъ, старикъ, подагрикъ, съ звѣздой.
1-й и 2-й статскіе.
1-й и 2-й военные.
1-й и 2-й полицейскіе.
Жена Д. А. Барскаго, урожденная гр. Побѣсина, лѣтъ 40.
Знакомая ея.
Слуга изъ воксала.
Фогель, капельмейстеръ, франтъ.
Гуляющіе, служащіе при желѣзной дорогѣ, музыканты и проч.
ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.
правитьТеатръ представляетъ небольшую комнату мастерицъ въ бѣлошвейномъ, магазинѣ. Прямо дверь въ магазинъ; на половину стеклянная, стекла завѣшены зеленой тафтой; направо два окна, около которыхъ стоитъ длинный рабочій столъ съ выкройками, кусками рѣзанаго полотна, ножницами; обрѣзки валяются но полу; налѣво дверь въ комнаты хозяйки, около нея въ углу печка; нѣсколько простыхъ стульевъ и шкафъ дополняютъ меблировку комнатъ.
Лукерья Дементьевна. — Пошипи, пошипи у меня, эхидненское зерно!… Отвернуться нельзя — всѣ какъ горохъ и разсыплетесь въ разныя стороны… Гдѣ Грунька?
Даша (указывая на дверь).-- Вотъ тамъ!
Лукерья Дементьевна (подходить къ двери и растворивши ихъ).-- Опять за свое!… ты!… Казанская сирота, куда ушла?… Слышишь ли?… что усѣлась съ книжкой?… Фу-ты, ну-ты… королевская дочь… Иди сюда, подай книгу!… Дармоѣдка… работу кончила?
Груня (входитъ съ книгой, и подаетъ ее Лукерьѣ Дементьевнѣ). — Я одну минутку…
Лукерья Дементьевна (вырывая книгу).-- Садись за работу… На хлѣбъ не выработаешь… а то, на-ко, съ книжкой! Я ли не я ли да читаю… Гувернантки!… (раскрываетъ книгу) И книга-то какая… «Записки Охотника»… Вычитаешь себѣ охотника безъ платьишка… Сверчки! Садись да шей… Чтобъ шемизетку къ вечеру кончить! (Груня садится.) А ты… камчадалъ! у меня платье кончи непремѣнно (идетъ). Охотниковъ разбирать, халдѣйки! (Уходить).
Груня. — Съ чего она, Даша, (беретъ работу) разсердилась?
Даша. — Съ жиру.
Груня. — Вѣчно все одно и то же! Ты не хочешь послушать, Даша… Я читаю «Записки Охотника»: такъ вотъ и вижу деревню. Все какъ живое…
Даша (перебивая).-- Прахъ съ ней совсѣмъ… Палецъ уколола. Охъ! (Отодвигаетъ швейку)
Груня. — Право, я вотъ какъ-будто въ деревнѣ побывала… Такъ и вспомнилась: маменька, наша деревн… я и грустно сдѣлалось.
Даша. — Нагоняй эту дурь на себя… Кабы власть моя, всѣ бы я эти книги пережгла, одни пѣсенники оставила… Что тебѣ грустно-то?… съ чего тосковать?
Груня. — Да… съ чего… кто меня любитъ? кто около меня родные-то?… Никого!
Даша. — Сама виновата… Мало тебя Дмитрій Александрычъ-то любитъ?
Груня. — Ну, полно объ немъ… (конфузится).
Даша. — Что полно… Онъ вотъ въ магазинъ, а ты вонъ!… Кому тебя любить?… Мужчина къ ней… а она — фыркъ.
Груня. — Любить-то я его люблю… да боюсь… какъ-то его…
Даша (въ сторону).-- А, а, чиновница, дворянка! (вслухъ) Бояться нечего. Коли любишь, такъ люби, да ума не теряй. Куй желѣзо горячее… изъ оховъ-то дома не построишь… Бѣгать-то его нечего, съ нимъ кашу сварить можно… Судьбу свою устроить можешь… А очень его любишь?
Груня. — Не знаю, какъ и сказать, и люблю, и боюсь… Еще какъ въ пансіонъ ходила, полюбила его… добрый онъ такой, веселый… Маменька хворала, такъ потихоньку все денегъ присылалъ… послѣ ужь я узнала… Провожалъ меня до пансіона всегда… Тогда не такъ онъ и смотрѣлъ, а теперь вотъ какъ въ магазинъ попала, боюсь его. Взгляну ему въ глаза, сдѣлается такъ страшно!
Даша. — Какой страхъ? Никакого страху тутъ нѣтъ… одинъ разговоръ пустой; слушайся ты нашей кіевской-то вѣдьмы — будешь богата: за десять-то цѣлковыхъ въ мѣсяцъ ей на пролетъ дни и ночи работай, такъ не только подарка къ празднику, а спасибо не скажетъ. Она рада… Вонъ Машу-то въ гробъ уложила — а какая была дѣвушка: тихая, смирная, воды не замутить, работа-то горѣла въ рукахъ… такъ доѣла же. Въ христовъ праздникъ, и въ тотъ отдыху ей въ работѣ не давала. Годикъ всего, царство ей небесное, пожила у насъ, помаялась, хилѣть-да болѣть — въ чернорабочей и скончалась. А что съ племянникомъ-то дѣлаетъ, даже со стороны ужасть беретъ; а вѣдь онъ ей родной да и благородной же. Молода ты, Груня; жизни ты нашей горькой магазинной еще не знаешь… съ нашей-то работы къ зимѣ теплаго салопишна не сошьешь… Сама я въ твои лѣта любвями этими восхищалась, за одно ласковое слово на шею кинулась… а теперь вотъ и бьюсь здѣсь, поруганье всякое сношу (Съ сердцемъ) Ну, ужъ теперь… навернись — пѣсенкой да катаньями не заманишь!… Женись, либо билетъ ломбарный подари… Такъ вотъ и ты. Счастье выпадаетъ тебѣ — ну и пользуйся счастьемъ, что говоритъ онъ — любитъ тебя; онъ вѣдь богатый… надо думать, что богатый: въ коляскѣ завсегда пріѣзжаетъ… да и бѣлье-то какое заказалъ: 20 руб. сорочка — не шуточка! Нечего его бѣгать-то, придерживай ты его покрѣпче, не слушай Павла Петровича: онъ и съ собой-то справиться не умѣетъ; у тетки подъ башмакомъ, а тоже наставленія намъ преподаетъ: честный, говоритъ, трудъ прежде всего… Держи карманъ! Упустишь такого жениха, Груня, сама послѣ жалѣть будень, помянешь меня. Его можно скрутить — да и замужъ за него выдти.
Груня. — Нѣтъ, Даша, видно-ты не любила! (Оставляетъ работу и грустно подпираетъ голову руками)
Даша. — Видно, что такъ!… Посмотрѣла бы ты на меня годика два назадъ… (со вздохомъ) Не такая я была… Хороша ты теперь, а помѣрялась бы я въ тѣ года съ тобой… Ну, да стараго видно не вернешь, не выплачешь; пролитой воды не подберешь (поетъ)
Что такое это значитъ,
Что когда я съ нимъ сижу,
Все томится онъ и плачетъ?…
Право, маменькѣ скажу.
Груня. — Перестань; (указываетъ на дверь) услышитъ — опять начнется крикъ и брань.
Даша (качаетъ отрицательно головой и продолжаетъ):
Я ему одна забота,
А въ груди моей все ледъ.
Карлъ Богдановичъ. — Still!… Потихонька, потихонька!
Даша (продолжаетъ пѣть):
И глаза мои за что-то
Пистолетами зоветъ…
Карлъ Богдановичъ, (проходитъ на-цыпочкахъ и садится на стулъ возлѣ Даши).-- Охъ… Mein Nachtigall… Потихонька, потихонька… (Подвигаетъ къ ней стулъ)
Лукерья Дементьевна. — Опять распѣлась! (Увидя мужа) А-а-а! Ты здѣсь?… На мѣсто!…
Карлъ Богдановичъ (проскользая въ дверь). — О, ja, wohl…
Лукерья Дементьевна. — Опять амуры, а? (подходить ближе). Что молчишь, что? (Даша улыбается) Смѣяться надо мной!… Ахъ ты дрянь… (подпирается руками въ бока) Дозволяла я тебѣ пѣть, а? .. Дозволяла! Какъ смѣла въ моемъ заведеніи безъ дозволенья пѣть?… Ну, говори.
Даша. — Да неужто, и на это надо позволенья просить? Да это хуже тюрьмы!… И въ острогѣ, чай, пѣть-то не запрещаютъ.
Лукерья Дементьевна. — Что-о? ты меня законамъ учить!… Учена я, слава Богу; сама коллежская асессорша и кавалерша по первомъ мужѣ — всѣ дѣла и законы сама произошла.
Даша. — Такъ что же…
Лукерья Дементьевна. — Молчать!… Прытка больно; не тебѣ мнѣ это говорить; оглядись-ко кругомъ себя… не найдешь ли предмета тьфу… Вотъ и вычту изъ жалованья цѣлковый рубль… Послѣ всѣхъ твоихъ дѣловъ… Да, вычту.
Даша (сквозь слезы).-- Ну, вычтите… да разсчитайте… За пять мѣсяцевъ вѣдь ни копѣйки я не видала… Я по-крайней-мѣрѣ другое себѣ мѣсто пріищу, а попрекать меня не вамъ: у меня мать есть…
Лукерья Дементьевна. — Не мнѣ-ѣ? Скажите! Я благородная женщина — коллежская ассесорша и кавалерша, свою служанку, рабу, попрекнуть не смѣй (Даша встаетъ и хочетъ уйти). Сидѣть! Не то въ кварталъ пошлю! (Даша садится со злобой.) А ты, тихоня, сирота убогая! охотниковъ вычитываешь? Ишь княжны какія! (Груня встаетъ со стула съ работой въ рукахъ). Подай-ко работу-то, а? стежки-то какія! одинъ глядитъ на насъ, а другой въ Арзамазъ. Что потупилась, а? (Слышенъ въ магазинѣ звонокъ. Лукерья Дементьевна кидаетъ въ лицо работу Грунѣ и спѣшитъ въ магазинъ) Я вамъ покажу… будете меня знать! (Уходитъ).
Даша. — Господи, вынеси ты меня отсюда! Ну, за что облаяла, за что обругала?… Право, вѣдьма; съ жиру бѣсится. Нашла къ кому ревновать — къ колбаснику!
Груня. — Не спорь ты съ ней, Даша: себя мучишь и ее подстрекаешь.
Лукерья Дементьевна. — Я васъ, княжны заплатанныя!… Я васъ вышколю… Смотри косо, смотри! (На порогѣ въ дверяхъ стоитъ съ портфелью подъ мышкой Силинъ) Подай-ко ты, ангельская сирота, шляпу мнѣ да шаль! (Груня уходитъ въ дверь на лѣво) Ни съ мѣста у меня — слышишь! за порогъ не переступать (Силину). Ты что истуканомъ-то стоишь? А-ли чужіе-то пороги обилъ, такъ и теткины добиваешь… Нахлѣбнички! Ступай въ свой уголъ (Силинъ, повѣеся голову, молча проходитъ въ комнату налѣво: Груня приноситъ шаль и шляпку. Лукерья Дементьевна надѣвая). Какъ подаешь? что суешь, принцесса японская?… Изволь-ко, какъ я уѣду, черезъ часъ сорочки къ Барскому отнести, слышишь? (Груня хочетъ что-то сказать). Это что? Безъ разсужденій… Вонъ законница-то знаетъ его квартиру, на Моховой… разскажетъ… чѣмъ амуры-то лѣпить… (Грозитъ ей уходя). Ой, ты! найду я васъ всѣхъ — не уйдете!… (Уходитъ, хлопнувъ дверью).
Даша (вслѣдъ Лукерьѣ Дементьевнѣ). На первомъ перекресткѣ вывалиться! Чтой-то, право, и сердца-то у меня на нее нѣтъ. Пой, Груня, веселись! (Обертывается и видя Груню) Что ты, Груня? (Груня молчитъ). Груня! что съ тобой? Да откликнись же, что ты?
Груня (кидаясь ей на грудь). Какъ я пойду къ нему?.. Не пойду я къ нему ни за что!
Силинъ (входя, Грунѣ). Что это съ вами, Аграѳена Ѳедоровна, какъ будто плачете?
Даша. — Вотъ и плачетъ, трусиха; у васъ видно переняла трусить всякой дряни (Груня молча садится къ рабочему столу).
Силинъ. — Насмѣшница вы, Даша. Будто я уже въ самомъ дѣлѣ такой трусъ?
Даша. — Еще-бы не трусъ! Давича раскрцчалась, такъ язычкоъ прикусили, да куринымъ шагомъ (копируетъ походку) давай Богъ ноги… (Грунѣ). Да полно же ты, ей-Богу; даже сердце беретъ! чего тутъ бояться? надѣла шляпку, да и вся недолга.
Силинъ. — Куда вы ее выпроваживаете?
Даша. — Много будете знать, скоро состарѣтесь. Вотъ вѣдь хоть бы папироской когда угостили — а хотите все знать. Я даромъ секретовъ не разсказываю.
Силинъ. — Да вы совсѣмъ интересантка (вынимаетъ портсигаръ и высыпаетъ папироски). Курите, пожалуйста.
Даша. — Благодарю васъ… О, да сколько ихъ!… Груда, хочешь? (Груня молчитъ). Я и забыла, что ты раскольница. Пойти закурить! (уходитъ за стеклянную дверь).
Силинъ. — Что съ тобой, Груня, скажи мнѣ?
Груня, (съ неудовольствіемъ).-- Ничего.
Силинъ. — Какъ ничего? Точно я въ первый разъ тебя вижу, Груня, не знаю тебя. Скажи, моя радость; можетъ-быть, вмѣстѣ и поможемъ горю.
Груня. — Трудно, Паша, этому горю помочь… Я тутъ сама невластна.
Силинъ (изумленно).-- Что… что такое? Сама невластна! (Порывисто). Груня, скажи мнѣ всю правду; ты знаешь, что я тебя люблю какъ братъ, я тебѣ зла не пожелаю (беретъ ее за руку). Ты что-то отъ меня скрываешь, Груня… Скажи мнѣ, что съ тобой.
Груня. — Ничего… такъ, тётка твоя меня обидѣла.
Силинъ. — Ну, стоитъ возмущаться этимъ!.. Сварливая, взбалмошная баба… Будь хладнокровна, а самое лучшее: не обращай ни малѣйшаго вниманія на ея крикъ… Ахъ, какъ я утомился, Груня! Съ семи часовъ утра головы не поднималъ за безсмысленной работой; переписка, щелканье щетами… Но за то тебя я сегодня порадую. Барскій мнѣ обѣщалъ на-дняхъ мѣсто Бухгалтера въ коммерческой конторѣ, которое дастъ мнѣ полторы тысячи содержанія; тогда, Груня, (смотритъ ей въ глаза). Богъ дастъ, мы будемъ всегда вмѣстѣ. Ты слова своего назадъ не берешь: выйдешь за меня замужъ? да?
Груня (съ волненіемъ).-- Да… Паша.
Сидимъ. — Да улыбнись же, полно кручиниться! Ты дочла «Записки охотника»?
Груня. — Нѣтъ еще, не кончила — тётка твоя взяла.
Силинъ. — Какъ кончишь, тогда потолкуемъ… Да полно же, перестань дуться… Куда ты хотѣла идти?
Груня. — Тамъ… работу отнести.
Силинъ. — Къ кому?
Груня. — Да и сама не знаю… къ барынѣ какой-то… На Михайловской живетъ.
Силинъ. — Такъ я тебя провожу, Груня; дорогой поболтаемъ…
Груня. — Нѣтъ… не надо; я одна пойду… еще тётка встрѣтится, подумаетъ Богъ знаетъ что.
Силинъ. — Стоитъ обращать на ея крики вниманіе.
Груня. — Нѣтъ… я одна.
Силинъ. — Да зачѣмъ же, почему же одной?
Даша. — Вотъ тебѣ и шляпка и мантилья; сорочки всѣ въ картонку уложила — въ магазинѣ на столѣ стоитъ: по дорогѣ и захватишь; одѣвайся, да ступай поскорѣе.
Силинъ. — Какія это сорочки? мужскія? (Груня надѣваетъ мантилью и шляпку).
Даша. — Обыкновенно мужскія… а вамъ бы все женскія!
Силинъ. — Да кому же это? ужъ не Барскому ли?
Даща. — Ему… Отродясь я такихъ сорочекъ не шила — прелесть какія вышли… (Груня завязываетъ ленты и направляется къ дверямъ. Силинъ загораживаетъ ей дорогу).
Силинъ, — Аграѳена Ѳедоровна, вы туда не пойдете: вы не должны идти къ Барскому… Вы видите, я васъ понялъ. (Груня стоить въ нерѣшимости).
Даша. — Да вы что ей за указъ, коли хозяйка велѣла?
Силинъ (Лашѣ).-- Я не вамъ говорю… оставьте меня. (Грунѣ). Слышите, Аграѳена Ѳедоровна? вы не должны идти, если меня… если мнѣ вѣрите. (Груня стоитъ въ раздумьи).
Даша. — Ну, вотъ да, такъ вотъ васъ и послушались… Что вы, въ-самомъ-дѣлѣ, дѣвушку мучите? Ступай, Груня; ничего не бойся.
Груня (вздыхаетъ и рѣшительно).-- Чему быть, тому быть! Пойду.
Силинъ (бросается къ дверямъ).-- Нѣтъ, вы не пойдете! Я васъ не пущу, силой не пущу!
Груня (рѣзко).-- Это что значитъ? Какъ вы смѣете? (Въ магазинѣ слышенъ звонокъ).
Даша. — Чтой-то право, доживешь съ вами до бѣды: хозяйка найдетъ — со свѣту сгонитъ. Никакъ кто-то въ магазинъ (идетъ къ дверямъ). Иди же, Груня. (Силину) Полно вамъ! (Уходитъ).
Силинъ. — Груня, я вѣдь не ребенокъ: меня не обманешь… Ты любишь Барскаго — скажи мнѣ правду.
Груня (робко).-- Да что ты Паша?.. съ чего ты?
Силинъ. — Не увертывайся (беретъ ее за руку). Правду, Груня, правду!… Ты его любишь?
Груня (сквозь слезы).-- Прости… меня… Паша… я… люблю его…
Силинъ (закрывая глаза руками).-- Зачѣмъ же ты меня обманывала? И ты Груня обманщица, какъ и другія? И пропало!… (Быстро уходитъ въ дверь налѣво).
Груня (порывисто).-- Паша, Паша!… Ушелъ. Что же мнѣ сдѣлать съ сердцемъ-то своимъ? Приковалъ онъ меня къ себѣ — взгляду его не могу переносить… Чѣмъ же я виновата противъ Паши? Развѣ могу я сказать ему: я васъ не люблю, оставьте меня… это его обидитъ, а его и безъ того всѣ обижаютъ… Я съ нимъ ласкова — онъ такъ и оживетъ и смотритъ весело… Господи, что со мной будетъ!
Даша (съ оживленнымъ лицомъ).-- Груня, Груня! гляди-ко, что Барскій-то прислалъ (показываетъ конвертъ и вынимаетъ оттуда десять десяти-рублевыхъ). Смотри: десять! Да не дуйся! Ты ужъ къ нему не пойдешь, велѣлъ сорочки лакею отдать, а это (показываетъ ассигнацію) намъ на конфеты… да вотъ (говоритъ тихо) къ тебѣ записка, да и надушена. Отвѣта проситъ.
Груня. Записка!.. Не надо… зачѣмъ мнѣ?.. Нѣтъ, дай, дай сюда скорѣе (беретъ дрожащими, взламываетъ печать и читаетъ).
Даша. — На же деньги-то; вотъ половина, пересчитай.
Груня. — Гдѣ (оглядывается) его лакей?
Даша. — Тамъ, картонку завязываетъ. Да бери деньги-то.
Груня (съ неудовольствіемъ). Ахъ, оставь, пожалуйста… возьми, душечка, себѣ. Только какъ бы позвать? Онъ уйдетъ, пожалуй… Даша, душенька, позови его… мнѣ хочется разспросить его про Дмитрія Александрыча. Позови его, Даша, и разспроси.
Даша. — Сейчасъ, позову. Да деньги-то возьми.
Груня. — Мнѣ не надо… возьми себѣ — для меня возьми, да позови.
Даша. — Ну, вотъ мерси!.. (цалуетъ Груню и идетъ къ двеярмъ, пряча за лифъ деньги). Сейчасъ позову.
Груня (останавливаетъ ее). Только какъ же?.. А Павелъ-то Петровичъ — онъ, пожалуй, войдетъ… услышитъ… Не надо, не зови.
Даша. — Ну, вотъ еще, какая напасть!.. Что онъ леденецъ какой… пусть войдетъ.
Груня (закрывая лицо).-- Ай, нѣтъ!
Даша. — Ну, вотъ еще прекрасно! (отворяетъ дверь и говоритъ, стоя на порогѣ). Куда вы такъ торопитесь? Хоть бы отдохнули немножко: вѣдь до Моховой не близко… Войдите.
Лакей. — Съ моимъ удовольствіемъ; помилуйте-съ, отчего-жь не взойдти къ такимъ барышнямъ прекраснымъ?..
Даша. — Вотъ ужь вы и комплименты строите! (пропускаетъ его). Извините за безпорядокъ: мастерская — нельзя.
Лакей. — Ничего-съ. Что такое… помилуйте-съ. (раскланивается Грунѣ. Груня ему киваетъ головой).
Даша. — Товарка моя, Аграѳена Ѳедоровна, дворянка, тоже мастерица Не знаю вашего имени, отечества. Садитесь.
Лакей. — Аполлонъ Алексѣевичъ (расшаркивается). Очень пріятно-съ.
Даша. — Вы, можетъ, папиросы курите?
Лакей. — Благодарю-съ… нѣтъ, больше сигары (вынимаетъ блестящій порт-сигаръ, шаркаетъ спичку и закуриваетъ сигару). Мы съ запасцемъ… нельзя-съ; въ компаніи не всѣ сигары курятъ. Вы, можетъ, отъ сигаръ на нервы болѣете?
Даша. — Нѣтъ, не безпокойтесь. Позвольте посмотрѣть вашъ порт-сигаръ. (беретъ) Ахъ, какія прелести! посмотри, Груня, и спички необыкновенныя, съ духами.
Груня (нехотя).-- Да, хорошъ.
Даша (отдаетъ).-- Прелестно… Вѣрно дорого заплатили-съ?
Лакей. — Дарёный… баринъ молодой подарили.
Даша. — А вы при нихъ состоите?
Лакей. — Должность камердинера завѣдываю.
Даша. — Должно-быть, очень-добрый вашъ баринъ, коли такіе подарки даритъ?
Лакей. — Свѣтъ изойти, другаго не сыщешь! Добрый, на деликатности, даже ты не говоритъ никому; этто мальчишкѣ и этому все вы, акромя одному своему папашѣ: тому завсегда ты. Нечего сказать, баринъ жантильменъ настоящій.
Даша. — Скажите!.. А очень-богатый онъ, вашъ-то баринъ?
Лакей. — Какъ же не богатый! Вы теперь сами извольте посудить: первое, что одинъ сынъ; второе, съ папашей на разныхъ половинахъ живутъ. Мамаша умерла, была очень-знатнаго роду — ну такъ разсудите: папашѣ двѣ гостиныхъ, ему двѣ; а зала, а столовая, а будуаръ, а выѣздъ, прислута — однимъ словомъ, хорошо вамъ объяснить, за квартиру одну съ папашей шесть тысячъ въ годъ платятъ.
Даша (Грунѣ).-- Ахъ, какія ужасти! Слышишь, Груня, шесть тысячъ… Да, кажется, если бы мнѣ такія деньги, такъ я вѣкъ бы припѣваючи прожила!
Лакей. — Помилуйте-съ; это такъ-съ, съ непривычки-съ. Всякій предметъ имѣетъ свой ремонтъ; тысяча въ карманѣ — на тысячу финансы свои располагаешь, сто рублей на сто; это неглеже у человѣка завсегда.
Даша. — Ахъ, нѣтъ, не говорите; на эти деньги я бы, кажется, какъ прекрасно свою карьеру сдѣлала… Что же они не женятся? или можетъ веселую, холостую жизнь любятъ?
Лакей. — Нѣтъ съ, напрасно; нашъ баринъ не такой-съ: картъ въ руки не берутъ, или тамъ вино, или на счетъ… извините… сказать… женская любовь — тише ихъ нѣтъ. Конечно, стаканъ лафиту за обѣдомъ, тамъ опера, тіатръ, балы, визиты — все это какъ слѣдуетъ… камельфо, посѣщаютъ. Старый баринъ сколько ужъ разъ имъ это предложеніе дѣлали — все отвергаютъ: я, говоритъ, самъ выберу. Вотъ этто, съ мѣсяцъ назадъ, такъ даже въ ссору съ папашей вступили. Папаша-то желали ихъ на графинѣ Побѣсиной женить — куда-съ!..
Даша. — Вотъ какъ! Вообразите! Такъ они съ твердымъ характеромъ?
Груня. — Чѣмъ же баринъ вашъ занимается? не-уже-ли ничего не дѣлаетъ?
Лакей. — Помилуйте-съ… какъ же ничего не дѣлать… Они завсегда въ дѣлѣ-съ. Дѣла у насъ пропасть. Встанутъ утромъ, чай откушаютъ, газету… этто иностранная называется, почитаютъ… потомъ лошадей прикажутъ, какихъ имъ вздумается, заложить — у насъ на конюшнѣ четверка, потомъ одѣваются, кафюру свою приготовляютъ, ногти чистятъ… въ два часа ѣдемъ съ визитами. Папенька ихъ очень требуютъ, чтобъ знакомство. Съ важными лицами удерживала… Въ шесть часовъ обѣдъ — это кудесники у нихъ разные — тамъ рисовальщики всегда ужъ кушаютъ. Послѣ обѣда манилу закурятъ, а тамъ либо въ оперу, либо на балъ, либо у себя пріемъ… Аккуратный человѣкъ; это точно жентельменъ, какъ ихъ покойница барыня называла. Что говорить! очень себя наблюдаютъ.
Карлъ Богдановичъ. — Я говорилъ, ты говорилъ, онъ говорилъ… что такой это значитъ? Was ist das? Мы говорили, вы говорили, они говорили? Что такой это значитъ? Was ist das?
Груня. — Дайте, пожалуйста, книгу: это моя.
Карлъ Богдановичъ. — Нѣтъ, за это одинъ поцалуй, ейнъ маленькій кусъ… Вы мнѣ скажить, что такой это значить: я говорилъ, ты говорилъ, онъ говорилъ.
Даша. — Хоть бы людей-то постыдились… Ну, что книгу-то держите? (вырываетъ книгу). Туда же все къ дѣвушкамъ… нѣмецкая колбаса!
Карлъ Богдановичъ. — Что такой нѣмецъ?… Я самый нѣмецъ… честный Карлъ Богдановичъ… Ни, Дашенька… (грозитъ ей) охъ !
Даша. — Нечего охъ!… Хоть бы, я говорю, гостя-то постыдились… Ну, что стали? Погодите: вотъ хозяйка войдетъ, прижмете хвостъ, ха-ха-ха!
Карлъ Богдановичъ. — Я самъ ей хвостъ прижимай… Ни, Даша, не можить, я самъ хозяинъ… Вотъ на работъ задатокъ получилъ (вынимаетъ 25 руб. ассигнацію) — хочу, буду кучу…
Даша. — Отдайте, Карлъ Богданычъ, отдайте! хозяйка придетъ, такой бунтъ подниметъ…
Карлъ Богдановичъ. — Что такой хозяйка? Я хочу, я самъ хозяинъ буду, кучу (уходитъ).
Лакей. — Оригиналы, должно-быть, большіе-съ… Однако, замедлился… Прощайте-съ, Дарья Герасимовна (протягивая руку). Милости просимъ къ намъ-съ, или когда въ нѣмецкій маскарадъ-съ: у насъ тоже свои собранья-съ… компанія большая — графскіе, княжескіе люди… Милости просимъ-съ… (кланяется Грунѣ) Прощайте-съ… Какой же отвѣтъ прикажете дать? Можетъ-быть, записочка будетъ? (Груня молчитъ).
Даша. — Ну, что же сказать… отвѣть же Груня.
Груня. — Ска…жите… (всторону) Не могу!
Даша (тихо).-- Ну, чего боишься?.. Велика бѣда повидаться! Не съѣстъ тебя (Груня молчитъ). Да ну, говори же.
Груня (съ волненіемъ).-- Скажите ему… хорошо.
Лакей (раскланиваясь).-- Прощайте-съ. Дмитрій Александрычу это очень будетъ пріятно… Такъ милости просимъ къ намъ-съ (хочетъ идти не въ ту дверь).
Даша. — Очень вамъ благодарна. Не туда… Сюда (уходитъ вмѣстѣ съ лакеемъ).
Груня (одна).-- Господи, что я сдѣлала? (дѣлаетъ движеніе къ дверямъ). Пойду, попрошу сказать ему, что я не могу… я не должна… Даша!… Нѣтъ… пойду… Кому пожалѣть обо мнѣ? кому я дорога?… Пашѣ… Онъ любитъ… да мнѣ-то онъ не по душѣ: онъ странный такой — все ходитъ, думаетъ… молчитъ… разсчитываетъ что-то… а тутъ вдругъ схватитъ руку мою и поблѣднѣетъ весь (вынимаетъ письмо изъ кармана и цалуетъ его). Вѣдь онъ мнѣ родной… право, родной. Когда онъ говоритъ со мной, такъ часто-часто бьется сердце… Потомъ сдѣлается легко такъ, весело… и крикъ здѣшній, брань… какъ-будто я ихъ не слышу… Жаль мнѣ Паши… я люблю его какъ брата… какъ друга… сказать объ этомъ ему прямо не достаетъ духу… Что мнѣ дѣлать? И никого-то нѣтъ, съ кѣмъ бы слово сказать можно было прямо… Господи! еслибъ жива была маменька, я бы все, все ей разсказала (садится, читаетъ письмо и задумывается).
Маша (входитъ, плачетъ и утирается передникомъ).-- Аграѳена Ѳедоровна, простите… меня… Я ей-богу нечаянно…
Груня. — Что ты, Маша? о чемъ плачешь?… Что случилось?..
Маша (горько заливается).-- Ножницы… ножницы-то… простое…
Груня (лаская ее).-- Да полно же плакать… Ну, что ножницы?..
Маша (рыдая).-- Изломала… Простите! ей-богу никогда не буду…
Груня. — Ахъ, глупенькая! Ну, полно, не плачь… дай мнѣ ихъ сюда.
Маша (планеръ).-- Нѣтъ, простите… (подаетъ ножницы).
Груня. — Да я не сержусь… Перестань же плакать… (цалуетъ ее). Какая ты растрепанная! Ну, сядь тутъ.
Маша. — Нѣтъ, вы простите… и хозяйкѣ не говорите; а то она…
Груня. — Ну, ну, не скажу. Садись же. Ты очень боишься хозяйки ?
Маша. — Очень боюсь… она все щиплетъ да за ухо…
Груня. — А папенька есть у тебя?
Маша. — Есть… онъ въ деревнѣ, и мамка тамъ, и братецъ тамъ есть.
Груня. — Что же они тамъ дѣлаютъ?
Маша — Я не знаю; они тамъ крестьяне… у насъ свой домикъ есть… огородъ, садъ… хорошо у насъ.
Груня. — Ты ихъ очень любишь?
Маша. — Не знаю… они тамъ.
Груня. — Развѣ ты ихъ не помнишь ?
Маша. — Нѣтъ, помню. Тятька такой высокій, черный, большой, съ бородой, а мамка въ платочкѣ… она все колобка потихоньку носила, какъ меня на барскій дворъ взяли… Мамка добрая такая… потомъ меня сюда повезли… долго везли большимъ бѣлымъ полемъ… долго… долго. Мамка съ братцемъ за санями все бѣжали, плакали, а тятьку не пустили: онъ только образокъ прислалъ.
Груня. — Тебѣ ихъ жаль ?
Маша. — Жа-аль… они тамъ… Какая вы хорошенькая!
Груня. — Если ты не будешь плакать да весело смотрѣть, и ты будешь такая же.
Маша. — Нѣтъ… я ѣсть хочу; я вѣдь всегда голодна.
Груня. — Какъ голодная? Развѣ ты не завтракай? не обѣдала?
Маша. — Мнѣ завтракать не даютъ, а сегодня и обѣдать не дали… хлѣба только дали; я ѣсть хочу… очень хочу ѣсть.
Груня. — Ахъ, бѣдная Маша!… погоди же, я сейчасъ (поспѣшно подходить къ дверямъ). Даша, поди сюда.
Груня. — Какъ тебѣ не стыдно, Даша?.. Что вы ребенка морите… Помилуй, Машѣ сегодня обѣдать не дали.
Даша (Машѣ).-- Ты что здѣсь?.. брысь! не босъ рюмишь… брысь, говорю!… Вотъ лучше бы смотрѣла, чтобъ утюги-то не перекалились. Пошла! (Маша уходитъ, закрываясь передникомъ). А тебѣ, Груня, стыдно дѣвчонку баловать… Въ науку она отдана, такъ пусть учится и чувствуетъ, что это за науку.
Груня. — Да какъ же можно ребёнка голодомъ держать?.. Что вы, помѣшались?.. Хороша наука! Что ты сейчасъ говорила?
Даша. — Мало ли что говорится! Сама я на посылушкахъ-то была, такъ мадамъ за столомъ не сядетъ меня не побивши, а голодная-то дня по три сидѣла. Велика штука, что сегодня не обѣдала… дворянка какая!.. завтра пообѣдаетъ. Нѣтъ, вѣдь, нашей-то сестрѣ наука эта не даромъ дается. Пусть чувствуетъ, что это за науку.
Груня. — Грѣхъ тебѣ, Даша! Пойдемъ. Машѣ, вѣдь, надо же что-нибудь поѣсть.
Даша. — Мнѣ что!… Голодная-то не я. Поди, накорми, коли охота возиться.
Груня. — Грѣхъ это, Даша… Право, грѣхъ. (Уходитъ).
Даша (одна).-- Ну, ладно… грѣхъ — мой, не грѣхъ — мой. Жалостлива больно… дворянка! Сидѣть съ ней рядомъ не могу, такъ вотъ и точитъ зависть на нее. Какъ бы она не спятилась, а сказала «хорошо»… Тебѣ будетъ ли хорошо, а мнѣ ладно (вынимаетъ ассигнацію). Десять, а? Какъ при нихъ весело! Только бы мнѣ своего бородатаго-то взять въ руки, а то ужъ бы и показала ролю… такую бы себѣ карьеру разыграла, что поучись барыня! А зло меня на Груньку беретъ… Нѣжность эта въ ней такая… красота… Погоди, не уйдешь отъ нашей сестры — сравняешься! Точно она укоръ мой: взгляну на нее, такъ сердце и защемитъ, и старое все вспомнится. Да, погоди!… дуракамъ-то счастье… Ничего еще не видя, сто рублей прислалъ. А сто-то всѣ у меня (вынимаетъ деньги и цалуетъ ихъ). Даже до ужасти какъ я эти деньги люблю… А что, вѣдь? бумажки! а что съ этими бумажками сдѣлать можно! (гладитъ сама себя по головѣ). Умница, Даша!… И маменьку пристроишь, и самой будетъ хорошо. Припрятать ихъ подальше?… Нѣтъ, посмотрю еще, полюбуюсь (садится къ столу). Никакъ кто-то подъѣхалъ? (смотритъ въ окно). Паша! (прячетъ деньги за лифъ). А это кто съ ней?… Ай, какой противный! Сѣсть работать. При людяхъ-то не лаялась бы (садится за работу).
Лукерья Дементьевна. — Сюда, батюшка, безъ церемоніи.
Хватовъ (входя).-- У меня первое, чтобы бутонъ…
Лукерья Дементьевна. — Прошу садиться… Говорю, розанъ.
Хватовъ (садясь).-- Бутонъ. Мнѣ тамъ этихъ тряпокъ, шляпокъ, колечекъ, серёжекъ, брошекъ, тряпья не надо. Одно… чтобъ была бутонъ (крутить усы).
Лукерья Дементьевна. — Ужъ посмотрите только. (Къ Дашѣ) Поди-ка кофею приготовь (Даша хочетъ идти).
Хватовъ. — Такъ я не пью… эти кофеи, цыкоріи, аршады — дрянь, а вотъ медвѣдка — сочинить можно. (Къ Даинь) Ты, душенька, коФей-то сготовь, да сливочекъ дай, да рюмочку коньяку… мы тутъ эту мистификацію и смастеримъ, а то эти кофеи, цикоріи, аршады, лимонады, бомбошки для вашего брата бабья… такъ Лукерья Дементьевна? (Къ Дашѣ). Ступай, душенька; ступай. Намъ, вотъ, медвѣдку свалить, коньячку съ газезомъ глотнуть — такъ, наше дѣло. (Указывая на уходящую Дашу) Эта какова?
Лукерья Дементьевна. — Не поручусь (качаетъ головой). Мастерица… Ужь извѣстно… жизнь видѣла. Груня, какъ можно! дитя. Да и лѣта ея какія… двадцать.
Хватовъ. — Вѣдь она сирота… мнѣ показалась тогда — рослая она… этакъ видная…
Лукерья Дементьевна. — Вѣдь и взяла-то я ее больше по виду… ну и состраданіе тоже… Вѣдь какая работа отъ нея — никакой… Отецъ-то ея казначеемъ былъ, а мой покойникъ экзекуторомъ… ну, и большіе пріятели были… оно, знаете, по одной части, по финансовой… нельзя, вѣдь. Мой коллежскій ассесоръ и кавалеръ былъ съ пряжкой… какъ же-съ! Такъ на отцѣ-то, сударь, Груни какую-то недоимку въ казенномъ интересѣ нашли… судили его, судили и засудили въ острогъ. Даже параличъ его расшибъ, и въ этомъ самомъ параличѣ и душу Богу сдалъ. Такъ на этомъ дѣло и остановилось. Бѣдность на семью напала, ядущая бѣдность! Грунина мать, царство ей небесное! заносчивая была женщина, а въ нуждѣ смирилась, до молчанія смирилась; видя свою жалкую ролю, даже дочь на Невскій за подаяніемъ высылать стала. Дочь-то красавица — ну, а знаете, красота и на жестокосердныя сердца къ миротворенію дѣйствуетъ.
Хватовъ. — Еще бы… красота!
Лукерья Дементьевна. — Такимъ, сударь, манеромъ и прорвались онѣ, пока дочь-то еще дѣвчонкой глядѣла… Подросла — опять у матери опаска: какъ подростка за подаяніемъ посылать — не нажить бы бѣды какой… Да и Груня-то въ пансіонъ стала ходить; ей тоже благодѣтельница одна это устроила. Такъ они маяньемъ и маялись годка четыре; что было изъ домашняго-то получше, все пораспродали, остались тряпки — платьишки кое-какія; а вѣдь, ныньче, что на это выручишь? и хорошій бурнусъ за пять цѣлковыхъ на толкучкѣ не продашь… Такъ-съ… Когда ихъ жалѣючи завернешь къ нимъ… высоко было ходить — на пятомъ этажѣ жили… такъ по своему состоянію когда рубликъ, когда полтинничекъ сунешь да сунешь… Вѣдь, это очень-пріятно, когда отъ достатка помочь можешь… умилительно.
Хватовъ. — Еще бы! благотвореніе… Табачнаго дыму не боитесь? (вынимаетъ трубку и кисетъ).
Лукерья Дементьевна. — Я даже очень люблю.
Хватовъ. — То-то… я вѣдь крѣпкій… Самсонъ (Набиваетъ трубку).
Лукерья Дементьевна. — Курите, батюшка, курите, а я понюхаю (вынимаетъ табакерку, нюхаетъ и чихаетъ). Что это со мной… никогда не бываетъ… Видно исполниться нашимъ желаніямъ… Вотъ-съ, заболѣла грунина мать… хилѣть, да хилѣть — слегла; какъ вотъ теперь мы съ вами толкуемъ, подъ вечеръ… отворяется этто дверь… а я всегда на сонъ грядущій календарь читаю… Оно очень-интересно показывается тамъ, какъ это города называются, сколько верстъ отъ Петербурга и Москвы, какіе государи въ заграничныхъ земляхъ царствуютъ, кто изъ разныхъ сочинителевъ померъ. Читаю этотъ самый календарь, и только, сударь, прочла, что ныньче-де Анастасіи-узорѣшительницы, какъ отворилася дверь, и взошла грунина мать. Лежала; головы, вѣдь, поднять не могла; сама не въ своей тарелкѣ, волосы повыбились, глаза горьмя горятъ, блѣдная, вся трясется… какъ взошла, такъ мнѣ въ ноги… я даже испугалась, отскочила… А она трепещащимъ голосомъ, да въ три ручья: матушка, говоритъ, Лукерья Дементьевна, воззритесь на старость мою безпомощную, не дайте голодной смертью умереть… Посѣтила, говоритъ, меня, въ облакѣ, въ огнѣ, въ дымѣ, въ вѣтрѣ посѣтила, осѣненьемъ я демонскимъ осѣнена… мнѣ, говоритъ, указаны: возьмите мужнино дѣло на себя хлопотать. Я такъ даже свѣту не взвидѣла, сладкій страхъ меня обуялъ; думаю, избрана я на бореніе противъ темнаго, гдѣ же мнѣ этимъ сосудомъ быть? Сама ее выспрашиваю, правду ли вы это говорите? Даже вотъ, говоритъ, хоть побожиться. Я крикнула этто Дашкѣ: неси, давай салопъ. Надѣла салопъ, взяла грунину мать, сѣла на извощика, и маршъ короткимъ путемъ къ ней на квартиру. Пріѣзжаю, духъ въ комнаткѣ неабнаковенный, благоуханіе этакое сѣрное; она взошла, только глазами поводитъ да этакія дикія слова произноситъ.
Хватовъ. — А! это бываетъ… отъ болѣзни… позабылъ какъ эта болѣзнь-то называется… Да… этакой туманъ, умственный.
Лукерья Дементьевна. — Какое туманъ! посѣтила… Я думаю это въ себѣ, быть сосудомъ… даже слеза у меня навернулась и рѣшила — буду сосудомъ. Положила я пять цѣлковыхъ, а она сидитъ этто на постели и духъ этотъ и вдыхаетъ, и вдыхаетъ. Положила я это пять цѣлковыхъ — не вру; бумажку пять цѣлковыхъ, и говорю: принимаю, говорю, ваше дѣло на себя; она и не отвѣчаетъ, а все вдыхаетъ, все вдыхаетъ. Я ужъ тутъ отъ сожалѣнія даже въ ярость пришла, сѣла на извощика и поѣхала, и поѣхала… Сперваначала въ казенную палату, на сорокъ рублей купила гербовой бумаги, а потомъ и пошла въ хожденіе, я и въ земскій, я и въ уѣздный судъ, и въ консисторію, и въ гражданскую, и въ управу, и на припечатаніе. Нашла этакого доточника, старичка секретаря изъ отставныхъ — прямо въ гостиный дворъ, сахару купила, чаю маюкону фамильнаго, икры салфеточной, свѣчь калетовскихъ, свезла все къ нему — ѣшь мое, пей мое, свѣтись моимъ! Открой, говорю, мнѣ дѣло! Открылъ онъ мнѣ это дѣло (поднимаетъ руку), въ сорокъ стопъ дѣло, вотъ какое дѣло! Въ то время, мать грунина на грѣхъ помри… благодѣтельница уѣхала, взяла я сироту въ домъ, пенсіоны эти по боку, ее къ швейному дѣлу приспособила; а злоба во мнѣ кишмя кишитъ, не утихаетъ. Начала я тогда просьбы подавать: и въ сенатъ, и къ министрамъ разнымъ, и въ коммиссію эту главную — вездѣ отказъ: казенный интересъ, дескать, повредилъ. А какъ этотъ самый казенный интересъ повредить можно? Что же бы вы думали: у него въ казначействѣ двухъ тысячъ казны недосчитались; такъ шестьдесятъ-пять душъ имѣніе благопріобрѣтеннаго продали, а его засудили. Ну, вычти двѣ тысячи, а за что все-то взять да судить? да и кто казной-матушкой не пользуется? Всѣ! Вѣдь вносилъ деньги-то: не взяли… Вишь, поздно; такой, говорятъ, законъ. Я говорю: нѣтъ такого закона; они говорятъ: есть такой законъ. Не враги это, не враги?
Хватовъ. — Еще бы — крапива! Тутъ двѣ тысячи по крайности; а вотъ я почему подъ судомъ, за что… а? за боченокъ сельдей.
Лукерья Дементьевна. — Скажите!
Хватовъ. — Я, вѣдь, съ малолѣтства по таможнѣ служилъ… ну и жилъ. Не говорю тамъ эти сыры, пармезаны, честеры, лафиты, хереса, мадеры… это мелюзга. Бархаты, сукна, ковры — все поклонъ отъ конторъ, имъ же я и служу. Такъ нашли, сударыня, модные порядки, на честь да на совѣсть, амбиція — а все это людская зависть, что, не по чину поклоны. Я говорю, что тутъ до чина, умѣй — бери, не умѣешь — молчи. Такъ свои же подведи… Послѣднія времена настали!… Солдатъ, знаете, проноситъ ко мнѣ боченокъ сельдей изъ воротъ… стой! тутъ и начальникъ таможни, и всѣ чины… Кому несешь? что? пропускной листъ! Не оплачена пошлиной, контрабанда, держи, конфискуй, слѣдствіе, уволить, подъ судъ!… Ха-ха-ха! запугали… Пусть докажутъ… Имѣніе есть — благопріобрѣтенное. Откуда? — дядя померъ, деньги оставилъ… Боченокъ — не ко мнѣ, солдата подучили, враги подкопаться хотѣли, за правоту, за безкорыстіе. (Входитъ Маша съ подносомъ, на которомъ стоитъ, кофейникъ, молочникъ, стаканъ и чашка, графинчикъ рому и сахарница). А! вотъ и медвѣдка; давай сюда, прыщикъ, давай (наливаетъ рому въ стаканъ и нюхаетъ). Фабрикація… рублевый?
Лукерья Дементьевна. — Не знаю. (беретъ чашку, къ Машѣ). Что потупилась? усы-то ужъ сальные, неутерпѣла, хлѣбнула сливокъ-то… что глядишь воровскимъ глазомъ? гляди веселѣй!
Хватовъ. — Ромъ — ничего, живетъ. Что жь Груня-то?
Лукерья Дементьевна. — Сейчасъ выйдетъ. (Къ Машѣ). Позови Груню. Да смотри сливки-то поставь здѣсь (Маша уходитъ). Вотъ вѣдь не повѣрите, деревенская дѣвчонка, вся-то съ аршинъ, а хитрости этой сколько: такъ вотъ и смотритъ какъ стянуть что, съѣсть, да выпить. Ахъ, трудно въ настоящее время благодѣянія бѣднымъ людямъ дѣлать! (вздыхаетъ).
Лукерья Дементьевна. — Вотъ-съ Груня Счасова, казначейшина дочь. Карпа Гурьичъ Хватовъ, надворный совѣтникъ. (Груня раскланивается).
Хватовъ. — Да-съ, душечка, Карпъ Гурьевичъ, надворный совѣтникъ. Видѣлъ тебя на гуляньи, милочка; думаю, что же! хорошенькая, безъ форсу; узналъ — сирота; все идетъ къ масти; думаю сдѣлаю счастье. Богъ благословилъ меня достаткомъ, она бѣдная, подѣлюсь. Порѣшили съ почтенной Лукерьей Дементьевной нашу птичку, въ клѣточку… мнѣ нужно, чтобъ кротость одна.
Груня (смутившись).-- Что вамъ угодно?… я васъ не знаю.
Хватовъ. — Надворный совѣтникъ, душечка, Карпъ Гурьичъ Хватовъ.
Груня (вспыхнувъ).-- Вы забываетесь… Что вамъ угодно отъ меня?
Лукерья Дементьевна. — Что ты, маленькая, что ли, не понимаешь? Карпъ Гурьичъ тебѣ предложеніе дѣлаютъ, руку тебѣ предлагаютъ.
Груня. — Что вы!… Что это такое? кто вамъ далъ право такъ говорить со мной?
Хватовъ. — Тю, тю, тю, пташечка! Да она у васъ съ душкомъ, съ фернапиксомъ. (Къ Грунѣ) Пройдетъ это, душечка, обойдетесь.
Груня (съ сердцемъ).-- Прошу покорно, сударь, не забываться.
Лукерья Дементьевна. — Фокусы ты эти оставь… дѣло говори; тебя осчастливить хотятъ.
Груня. — Благодарю васъ за это счастіе (въ дверяхъ на порогѣ показывается Силинъ). Я васъ не просила объ немъ… Что вы? какъ вы смѣете?
Лукерья Дементьевна. — Смѣю, я, а? Хозяйка я… Сядь сейчасъ, слышишь: сядь.
Груня (дрожащимъ голосомъ).-- Извольте… Я сяду (садится на стулъ).
Хватовъ (подходя къ ней).-- Ужь не слёзы ли, душечка? Это такъ кажется страшно съ перваго разу… Ну-съ, такъ слёзы, ахи, вздохи, все какъ слѣдуетъ невѣстѣ; женихъ-то-де чудной такой, уродъ… на за то, вѣдь милочка, предобрый.
Силинъ (становясь за стуломъ Груни).-- Послушайте, оставьте ее, милостивый государь. Если вамъ позволяетъ тетка оскорблять Груню, такъ я не позволю.
Лукерья Дементьевна. — Что? что? Ахъ мои батюшки! съ ума ты сошелъ? Проваливай-ка своей дорогой, пока я тебя изъ дому не прогнала.
Силинъ. — Я уйду, но прежде, пусть выйдетъ этотъ господинъ… слышите?
Хватовъ (подходя).-- Ты… мой милый…
Силинъ (наступая).-- Здѣсь нѣтъ ты, невѣжа…
Груня (поднимаясь).-- Оставьте, уйдите Павелъ Петровичъ. (Къ Хватову). Замужъ за васъ, сударь, я не пойду. Слышите, Лукерья Дементьевна? женой его я не буду (встаетъ и быстро уходитъ).
Лукерья Дементьевна. — Ахъ мои батюшки! Что это… въ моемъ заведеніи… Гдѣ мужъ? (кричитъ) Дарья, Дашка!
Лукерья Дементьевна. — Гдѣ мужъ? Позови.
Даша. — Да онъ ушелъ, взялъ чей-то задатокъ двадцать пять рублей, похвалялся, что ничего не боится… такъ съ задаткомъ и ушелъ.
Лукерья Дементьевна. — Батюшки бунтъ! давай салопъ, бурнусъ, къ тіатральному ушелъ, къ тіатральному (Даша уходитъ). Извините, батюшка, погромъ въ домѣ, разбой. (Къ Павлу Петровичу). Иди вонъ, иди вонъ! (Силинъ стоитъ на одномъ мѣстѣ, Лукерья Дементьевна на него наскакивая). Иди, иди, иди! (Силинъ, злобно смотря на Хватова, уходитъ).
Хватовъ. — Каковъ! Кто онъ? изъ какихъ?
Лукерья Дементьевна. — Племянникъ, роденька… Да я ихъ, да я ихъ! Жива не буду, жисти себя лишу, коли не устрою, чтобъ была вашей женой.
Хватовъ. — Молода, обойдется! Вы ужъ тутъ хлопочите: очень мнѣ къ масти; жените — условіе свято, пятьсотъ рублей.
Лукерья Дементьевна. — Да не будь я коллежская ассесорша и кавалерша, коли не женю.
Хватовъ. — Молокососъ этакой… Прощайте. Такъ хлопопочите, и извѣстите, какъ и что.
Лукерья Дементьевна. — Ужь не сумнѣвайтесь: не въ первый разъ, нашихъ рукъ дѣло, устрою… Только подарочекъ какой ей надо подарить.
Хватовъ. — Это можно. Прощайте же.
Лукерья Дементьевна. — Прощайте; будьте покойны. (Хватовъ уходитъ). Эй, вы, статуи египетскія, что тамъ сѣли?
Лукерья Дементьевна. — Я тебя, я тебя! Что не сказала какъ я пришла, что благовѣрный-то, шелъ съ деньгами, а? Гдѣ я его найду теперь! Къ тіатральному ушелъ, батюшки, къ тіатральному (суетится надѣвая бурнусъ). Голодомъ изморю! (Подходитъ къ дверямъ). Рюмь, рюмь у меня: ты не думай у меня слезами-то отбояриться; жизни ни твоей, ни своей не пожалѣю, а ужь будешь за Хватовымъ, будешь (выходя къ двери). Я васъ статуи египетскія, я васъ, королевы японскія! (уходитъ).
Даша. — Кашу заварила Елена прекрасная (въ окно). Ишь какъ извощика-то тормошитъ. Ну, поплелись… Что это? никакъ карета его и бѣлый платокъ спущенъ изъ каретнаго окна (открываетъ форточку и машетъ бѣлымъ платкомъ). Увидѣлъ; карета остановилась… Онъ, онъ… (Подбѣгаетъ къ дверямъ на лѣво) Груня, Груня!… Да полно же плакать-то… иди сюда скорѣй… Дмитрій Александрычъ подъѣхалъ… подъѣхалъ онъ.
Груня. — Гдѣ онъ? гдѣ?…
Даша (подводя ее къ окну).-- Вонъ, смотри: все какъ въ запискѣ сказано — лошади сѣрыя и платокъ бѣлый изъ окна виситъ; фонари зажжены.
Груня (кидаясь на шею Дашѣ).-- Даша, какъ сердце-то бьется… Ахъ! страшно… душно мнѣ, Даша, душа вся поетъ… Что мнѣ дѣлать, куда я дѣнусь?…
Даша (отстраняя ее). Ахъ, полно-ка перестань! все это вообряженье одно пустое… Что тебѣ за этого хочется выдти замужъ? Наша-то кіевская обдѣлаетъ, безпремѣнно обдѣлаетъ (указываетъ въ окно). Вона, машетъ… смотри! Хозяйка-то развѣ за полночь колбасника своего отыщетъ. Покатаетесь, наговоритесь, да и домой… Постой-ка я за бурнусомъ сбѣгаю (Уходитъ).
Груня (одна). — Господи! поддержи меня… Дмитрій Александрычъ… Не зови меня… не зови… Охъ, сердце какъ ноетъ, стоять не могу, колѣна подгибаются… Да онъ честный, Дмитрій Александрычъ… Но за этого Хватова за мужъ никогда, ни за что… (смотритъ въ окно). Опять машетъ, зоветъ… Хорошъ-то, уменъ-то какъ, не видала я лучше человѣка… дай нѣтъ лучше его… Митя, что ты съ моимъ сердцемъ дѣлаешь… Не зови, не зови!… Какъ люблю я тебя, одного, одного тебя…
Даша. — На вотъ, надѣвай скорѣе. (Надѣваетъ на нее бурнусъ и шаль. На сценѣ смеркается). Иди же, иди.
Груня. — Даша! (беретъ за руку) я не пойду, не пойду… страшно… Не разлюбилъ бы онъ меня?…
Даша (отнимая руку).-- Ой, право, съ вами… такъ зачѣмъ же сама сказала хорошо? Ну не ѣзди — только его и видѣла.
Груня (съ испугомъ).-- Какъ только и видѣла?… Развѣ онъ ужь больше не пріѣдетъ?
Даша. — Да кто поѣдетъ послѣ этого! Сказала хорошо, а теперь на попятный — кому такая обида легка?
Груня. — Съ кѣмъ же я буду безъ него… Одна? нѣтъ, онъ пріѣдетъ, Даша, пріѣдетъ.
Даша. — Жди, такъ вотъ и пріѣхалъ.
Груня. — Такъ для кого же я жить-то стану… Умру, погибну для него, для моего Дмитрія. Пойдемъ!… (Отворяетъ быстро двери, мгновенно отшатывается отъ нихъ и дрожитъ). Матушка… вонъ она… она — маменька… (Схватываетъ Дашу за руку). Смотри, Даша… это она… смотри… грозитъ… стоять не могу… Не пойду, не пойду… она грозитъ… (Даша поддерживаетъ ее).
Даша. — Эхъ, полно-ка трусиха… каленкоръ бѣлый раскинутъ, въ сумеркахъ-то отъ мѣсяца отсвѣчаетъ. Пойдемъ вмѣстѣ.
Груня. — Нѣтъ, грозитъ… Охъ… она… Да…
Даша. — Пойдемъ, пойдемъ (полубезчувственную почти насильно уводитъ. Сцена съ минуту пустая; Даша возвращается и смотритъ въ окно съ злобой въ глазахъ). Трусиха… дворянка!… А тоже любовь эта есть, дрожитъ вся, и глазенки горятъ. Даже смотрѣть на нее не могу, зло беретъ — хороша какъ, умна и говоритъ-то не на нашу стать… дворянка!… Погоди, ничего… на одну половицу съ нами станешь! Погуляй, посмотри!… Узнаешь, какъ нашей сестрѣ эта любовь сладко приходитъ. (Занавѣсъ падаетъ).
ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.
правитьАлександръ Васильевичъ. — Что это вы, мой милѣйшій… кому вы это письмо написали?
Силинъ. — Графу Жуличу.
Александръ Васильевичъ. — И вы правы… Читайте, кому вы это писали?…
Силинъ (беретъ письмо и читаетъ).-- Милостивый государь, графъ Ѳедоръ Капитоновичъ.
Алексадръ Васильевичъ. — Довольно… Читайте вотъ здѣсь, окончаніе.
Силинъ (читаетъ).-- Примите, графъ, увѣреніе въ истинномъ уваженіи вашего покорнаго слуги.
Александръ Васильевичъ. — Довольно… и по вашему такъ слѣдуетъ писать… это прилично?…
Силинъ. — Мнѣ, кажется, что такъ. Впрочемъ, можно измѣнить, если вамъ не нравится: тутъ дѣло въ формѣ.
Александръ Васильевичъ. — Въ формѣ… въ формѣ… по вашему мой милый, это пустяки. Форма не нравится вамъ… Все это новыя идеи… égalité. Рано, мой любезный, да и не вамъ проводить эти идеи… Университетъ, свобода мысли… Знаете ли, почтеннѣйшій, какъ платятся за подобныя формы (зачеркиваетъ письмо карандашомъ). Вельможѣ онъ пишетъ какъ къ равному… Пишите… я продиктую.
Силинъ (подходитъ къ столу и беретъ письмо, чтобъ писать, Александръ Васильевичъ закидываетъ за спину руки, принимаетъ серьёзную мину и, ходя по кабинету, диктуетъ). Ваше сіятельство. (Силину) Отступите вершка три и титулъ написать большими буквами (продолжаетъ диктовать). Милостивѣйшій государь! (Силину) Красная строка (продолжаетъ диктовать) графъ Ѳедоръ Капитоновичъ (къ Силину). Прошу не писать ѳиту — это неприлично, писать эфъ… Написали?
Силинъ. — Написалъ.
Александръ Васильевичъ. — Теперь исправьте окончаніе (диктуетъ). Съ благоговѣйнѣйшимъ высокопочитаніемъ и безпредѣльнѣйшею преданностью (Силину). Красная строка (диктуетъ). Имѣю счастіе именоваться (къ Силину). Красная строка и большими буквами (диктуетъ). Вашего сіятельства (къ Силину). Красная строка и мелко (диктуетъ) всепокорнѣйшимъ слугою (къ Силину) замѣтьте: слугою, а не слугой, послѣднее тривіально… Теперь, что вы скажете? Форма — а? ну, скажите.
Силинъ. — Подобныя выраженія теперь оставлены.
Александръ Васильевичъ. — Прошу безъ подобныхъ выраженій, если не желаете меня совсѣмъ оставить, мой милый (показываетъ на дверь), переписать!… Черезъ часъ я спрошу (Силинъ уходитъ). Уходитъ и безъ поклона… удивительный вѣкъ!… Объ немъ еще хлопоталъ, у Кордонаки мѣсто ему въ конторѣ выхлопоталъ въ полторы тысячи… Нѣтъ надо прогнать!… Не забыть бы нависать Грузицкому (завязываетъ узелъ на платкѣ), чтобъ пріискалъ другаго. И что за время?… Посидитъ тамъ гдѣ-нибудь, на университетской лавкѣ и думаетъ Богъ-знаетъ, что о себѣ… ѣсть нечего, а свое мнѣніе суетъ… прогресисты! (беретъ со стола нераспечатанный пакетъ журнала и читаетъ) Это ужь ни на что не похоже! просто на просто Кошкина Крысинымъ называютъ въ печати, въ печати! И жена его! Сходство какое въ каррикатурѣ… Кошкинъ и супруга его! до чего дойдутъ?… страшно подумать.
Николай Васильевичъ. — Eh bien, mon frère!… Поздравь меня: сегодня я избранъ въ директоры общества главной всероссійской обработки желѣза… Каково названіе? Прелестно, чудесно, безподобно! И сейчасъ съ завода; вообрази какъ все это устроено… прекрасно, превосходно! Народъ суетится, бѣгаетъ, шумъ, гамъ… молотъ подымается и упадаетъ — прелестно, превосходно! Да и не удивительно, не удивительно — молотъ въ триста силъ, въ триста силъ, въ триста силъ. Imaginez-vous: этакъ фабрика, тутъ машины, пламя пышетъ, желѣзо раскалено, съ рабочихъ льетъ потъ, все бѣгаетъ, суетится, стукъ, гамъ, шумъ, машины дѣйствуютъ — прелестно, чудесно, безподобно! А и не удивительно: молотъ въ четыреста силъ, въ четыреста силъ, въ четыреста силъ!
Александръ Васильевичъ. — Поздравляю (показываетъ газету). Узнаёшь каррикатуру? Кто это?
Николай Васильевичъ. — Кошкинъ, Петръ Ѳедоровичъ Кошкинъ!… bon vivant, brave homme! Ха-ха-ха! Чудесно, прелестно, превосходно! И жена его… Вѣра Яковлевна, bonjour Вѣра Яковлевна, bonjour, ха-ха-ха!
Александръ Васильевичт. — Но согласись, что твой смѣхъ — горькій смѣхъ… Вѣдь, это мерзость, пасквиль, въ печати… а какъ мы еще вѣримъ печати… Ну, тамъ бывало, какой-нибудь щелкопёръ подкинетъ, пуститъ по рукамъ пасквиль… такъ противъ этого есть судъ; а то прямо, гласно, въ печати!… Ну, подумайте, какъ это дѣйствуетъ на нравы, что вносится этимъ въ общество.
Николай Васильевичъ. — Immoralité, immoralité!..
Александръ Васильевичъ. — Мало. Discorde… разрушаетъ уваженіе къ высшимъ и старшимъ, отнимаетъ у общества всѣ права — и это прогресъ, шагъ впередъ. Даже смѣшно!
Николай Васильевичъ. — Pardon, mon frère… Я за прогрессъ… Прелестно и удивительно!… Представь себѣ это молотъ подымается, подымается и уфъ! падаетъ… Въ пятьсотъ силъ, не удивительно — пятьсотъ силъ; молотъ въ пятьсотъ силъ?… А propos… Что такое у васъ съ Побѣсиной… Опять Дмитрій на дыбки — а?… Mistère, tout-à-fait еа mistère… Imaginez-vous встрѣчаюсь на дняхъ съ графиней въ фойе… Bonjour comptesse, voire santé, je suis heureux de vous voir, etc. etc. etc. Насмѣшливый взглядъ, налѣво кругомъ и въ свою ложу… удивительно, удивительно! Свадьба оглашена и такой афронтъ, афронтъ… Я жениху, вѣдь, тоже oncle… дядя, дядюшка, дяденька, ха-ха-ха! Завтра даю, обѣдъ… Нельзя — директоръ учредитель; пожалуйста, не забудь же… Прощай… я на минутку къ тебѣ… всѣ почетные члены будутъ… Но заводъ какой — прелестно, прекрасно, чудесно… И не удивительно — молотъ въ шестьсотъ силъ, шестьсотъ силъ, шестьсотъ силъ. Adieu, j’e t’attends! (Хочетъ идти), Александръ Васильевичъ. — Господи… да скажи же что такое Побѣсина… Дмитрій?… Я ничего не понялъ, ни слова… раскажи же толкомъ.
Слуга (докладывая). — Марья Григорьевна Возова.
Александръ Васильевичъ. — Просить! (Подходитъ къ зеркалу и осматривается), и не причесанъ какъ слѣдуетъ (слуга уходитъ).
Николай Васильевичъ. — Марья Григорьевна, Марья Григорьевна… Непремѣнно Марья Григорьевна съ скорбными радостями, съ радостными скорбями… непременно! Ее разспроси: она все знаетъ и запоетъ въ минорномъ тонѣ, непремѣнно въ минорномъ… ха, ха, ха! Меня ужь уволь… да и спѣшу заѣхать въ англійскій клубъ… кой кого позвать на обѣдъ… непремѣнно… общественнаго больше, гласности… молотъ вѣдь въ семьсотъ силъ, въ семьсотъ, въ семьсотъ силъ! (Появляется Марья Григорьевна; она вся въ черномъ сукнѣ, въ черной шляпкѣ и черныхъ лайковыхъ перчаткахъ; въ рукахъ книжка въ бархатномъ переплетѣ, съ золотообрѣзомъ и золотой короной, надъ заглавными буквами имени и фамиліи. Николай Васильевичъ, увидя ее, низко кланяется).
Николай Васильевичъ. — Предъ врачевательницей тѣлесныхъ недуговъ и душевныхъ скорбей смиренный кузенъ низко склоняетъ выю… свою выю, ха, ха, ха! выю… непремѣнно выю… (уходитъ).
Марья Григорьевна (смотря ему въ слp3;дъ).-- Фатъ, благёръ въ шестьдесятъ лѣтъ. Bonjour, Alexandre, ахъ какъ я устала, утомилась… voyons. (Опускается въ кресла и кладетъ книжку на столъ). Otez mes gants. (Александръ Васильевичъ осторожно снимаетъ перчатки, становясь передъ ней на колѣни; снявши цѣлуетъ ея руки). Laisse moi… après… après!… Ахъ какъ я взволнована! Александръ, папироску!
Александръ Васильевичъ. — Tout á l’heure, mon ange… (подходитъ къ дверямъ и хочетъ запереть ихъ).
Марья Григорьева. — Александръ… (строго) Après.
Александръ Васильевичъ. — J’obeis… Вотъ, (достаетъ папиросы) ma petite Bibi… папироски и огонь… ручку за труды… (она протягиваетъ ему руку, онъ цалуетъ нѣсколько разъ) Неловко сидѣть… сейчасъ скамеечку (Александръ Васильевичъ подставляетъ ей скамейку): ручку за труды.
Марья Григорьевна. — Право, ты странный; я такъ убита… а онъ никакого участія не принимаетъ…
Александръ Васильевичъ (съ чувствомъ).-- Marie, не грѣхъ?
Марья Григорьевна. — Ахъ, какъ труденъ обѣтъ помогать несчастнымъ… Я сейчасъ изъ мансарды, гдѣ-то тамъ далеко на Охтѣ… грязь, духота… лохмотья, желтыя лица и страдалецъ художникъ… écoute… артистъ.
Александръ Васильевичъ (привставая подозрительно). — Художникъ, артистъ…
Марья Григорьевна. — Что затонъ?… Старикъ, слѣпой, шестеро дѣтей…
Александръ Васильевичъ. — Ручку, mon ange.
Марья Григорьевна. — Глупенькій… jaloux… дураченъ!.. (протягиваетъ ему руку). Я шла, шла по какой-то темной лѣстницѣ, на заднемъ дворѣ (съ отвращеньемъ какъ-бы вздрагиваетъ), фи!… шла, шла вверхъ… чувствую, не могу… эта духота, грязь, темнота совсѣмъ раздражила мнѣ нервы… человѣкъ даже испугался своей блѣдности, вздумалъ было поддержать, но я, Alexandre, какъ бы ты думалъ… осилила себя — вспомнила обѣтъ и взошла на самый верхъ.
Александръ Васильевичъ. — Бѣдненькая!… Это подвигъ.
Марья Григорьевна. — Ah, ècoute… Вхожу!… Дверь не обита, въ щеляхъ. Должно быть въ нихъ дуетъ. Человѣкъ отворилъ дверь; къ ней страшно было прикоснуться: такъ она закопана, засалена. я взошла и нервически вскрикнула… Представь, что я увидѣла…
Александръ Васильевичъ. — Что такое, что?
Марья Григорьевна. — На стѣнѣ… horreur… охъ!… тараканъ… (содрагаясь). Фи!
Александръ Васильевичъ. — Ужасно!
Марья Григорьевна. — И не одинъ… Я обернулась въ другой уголъ… ахъ!… тараканъ.
(Александръ Васильевичъ. — Убійственно!
Марья Григорьевна. — Какой-то смрадъ по всей комнатѣ; кинулись ко мнѣ какія-то жалкія тѣни, цалуютъ руки, ноги… но все это въ лохмотьяхъ… фи! называютъ ангеломъ съ неба, ихъ спасительницей… Вѣдь меня всѣ знаютъ, даже по слухамъ… я ихъ утѣшала, съ такимъ сердечнымъ трепетомъ… ты этого не поймешь. Alexandre. Это такой трепетъ, такой трепетъ! (усладительно). Потомъ гдѣ-то раздается кашель; я къ постели — больной сѣдой старикъ, лежитъ въ постели и слѣпой… у изголовья стоитъ картина не оконченная… какая иллюзія! онъ ослѣпъ за работой. Я начала его утѣшать — онъ молчитъ; но кругомъ мать, шестеро дѣтей цалуютъ мое платье, ноги… Я рискнула взятъ его за руку, попробовать его пульсъ.
Александръ Васильевичъ. — И рискнула?
Марья Григорьевна. — Ахъ, Alexandre, обѣтъ ты не забывай… Онъ вдругъ какъ вскочитъ, оттолкнулъ мою руку и страшно этакъ сказалъ: «въ перчаткахъ? прочь, вонъ отсюда» и опять упалъ на постель… Какова неблагодарность, а?
Александръ Васильевичъ. — Черная, возмутительная неблагодарность!
Марья Григорьевна. — Да, тяжело обрѣчь себя на служенье людямъ… Я вышла возмущенная… Кругомъ слезы матери, дѣтей. Человѣкъ хотѣлъ свести меня, а онъ хохочетъ. Такая черствая душа… Но я вспомнила обѣтъ, переломила себя, сказала имъ всѣмъ нѣсколько наставительныхъ словъ и вышла сама не своя.
Александръ Васильевичъ. — Ah, mon Dieu, mon Dieu!… Voilа les hommes, voilа le monde!
Марья Григорьевна. — Но дальше… странный ныньче день… Я, чтобъ успокоить себя, возмущенная, раздраженная, ѣду къ графинѣ Побѣсиной; Пріѣзжаю… человѣкъ спрашиваетъ: какъ прикажите доложить? графиня никого безъ докладу не принимаютъ… Это меня фрапировало, но я удержалась, приказала доложить и вошла въ пріемную. Я у графини Побѣсиной въ пріемной, ce n’est pas, c’est drole… Выходитъ мать, лица на ней нѣтъ… Какой тонъ! ни руки не подала и разразилась потокомъ упрековъ.
Александръ Вдсильевичъ. — И вѣрно опять Дмитрій… Мнѣ говорилъ братъ, но я не понялъ.
Марья Григорьевна. — Ты не ошибся… Что за направленіе у нашей молодежи, quelles idées! Ecoute, что онъ сдѣлалъ… Пріѣзжаетъ на pointe съ какими-то студентами и съ одной особой… почти пьяный… Вся семья Побѣсиныхъ тамъ; онъ не кланяется; невѣста, и отецъ, и мать обращаются къ нему съ вопросами: онъ отвертывается, начинаетъ подсмѣиваться надъ Alexandrine, дѣлаютъ глазки и онъ толкуетъ съ этой особой, а? А, quel coup?
Александръ Васильевичъ. — Боже мой, долго ли же это будетъ?..
Марья Григорьевна. — Ахъ, mon cher, но графъ, графиня какъ возмущены!.. Тебѣ грозитъ бѣда: я собрала свѣдѣнія — Дмитрій женится на этой особѣ; она какая-то чиновница сирота… Графъ сказалъ, что еще съ тобой онъ раздѣлается.
Александръ Васильевичъ. — Охъ, дѣти.. Дмитрій этотъ… не-уже-ли графъ сказалъ это? Вотъ и трудись, работай, пріобрѣтай, чтобъ твой же сынъ тебя съ грязью смѣшалъ.
Марья Григорьевна. — Mon ami!
Александръ Васильевичъ. — Бѣда! (раздумьи) какъ быть, что дѣлать…. но я сломлю!….
Марья Григорьевна. — Лиши наслѣдства: у тебя благопріобрѣтенное — онъ испугается… Береги себя… Я за тебя боюсь; ты мой единственный другъ.
Александръ Васильевичъ (третъ лобъ).-- Мысль! (звонитъ, является человѣкъ) Послать ко мнѣ дворецкаго; пусть идетъ въ пріемной (слуга уходитъ).
Марья Григорьевна. — Ахъ, Александръ, ты не задумалъ ли чего такого?.. Ты знаешь мои нервы… ты не рискни на что-нибудь. Я за тебя боюсь… я не перенесу… Что жъ, если онъ и не согласится? останется безъ средствъ; твоя жизнь и старость обезпечены.
Александръ Васильевичъ. — Ахъ, мой ангелъ, а вѣдь все-таки сынъ — не пасынокъ… о, это все гласность, либералы, щелкопёры… Онъ водится со всякой дрянью. Смѣютъ въ семейныя дѣла лѣзть, забываютъ, что семейство святыня, къ которой ничья чужая рука прикасаться не должна… Чего, Кошкина Крысинымъ называютъ и жену его рисуютъ. Еще чего добраго въ печать попадешь… Забыли они, что одинъ Богъ судитъ семейныя дѣла… (кладетъ газету) Бумагомаратели! (ходитъ по комнатѣ) Да… всякій глава семьи въ своихъ семейныхъ дѣлахъ безконтроленъ.
Марья Григорьевна. — Viens ici, Alexandre; сядь. Какъ ты хорошъ въ твоемъ гнѣвѣ и ласкѣ! (расправляетъ ею швеи) Успокойся, мой другъ… я тебя не оставлю — ты во мнѣ всегда найдешь отвѣтъ на родственное чувство. Ты знаешь, послѣ смерти мужа я вся отдалась человѣчеству — мой обѣтъ не легокъ…. Сколько я переношу лишеній, нуждъ, заботъ; дѣла мои пошатнулись — я все вѣдь раздаю, все… Ну, улыбнись же… (Барскій улыбается) Allons, allons toujours. Послушай, вотъ эта книжка (беретъ со стола книжку) для пожертвованій въ пользу одного несчастнаго семейства сиротъ… Пожертвуй… тебѣ будетъ легче, mon ange… побольше… Ты почувствуешь сладкій трепетъ… ахъ какой это трепетъ, пожертвуй… а? mon petit chat?
Александръ Васильевичъ. — Готовъ, мой ангелъ, готовъ (идетъ къ письменному столу).
Марья Григорьевна. — Ты такъ нервенъ теперь… Сію минуту мнѣ нужно ѣхать; сегодня будь у меня.
Александръ Васильевичъ, (подходитъ къ столу и вынимаетъ пачку ассигнацій) Вотъ тутъ пятьсотъ… Довольно?
Марья Григорьвина. — Merci… Какъ счастливы будутъ мои бѣдняжки, малютки, сироты, вдовы, больные, изнуренные, страдальцы, удрученные! Ну, ты теперь чувствуешь, что легче…. Легче вѣдь тебѣ, а?
Александръ Васильевичъ. — Да…. легче.
Марья Григорьевна. — Ну. такъ adieu, mogi chere, дай мнѣ твой лобъ (беретъ его за голову обѣими руками цалуетъ съ отвращеніемъ, говоря въ сторону) Противный старикашка! (Александръ Васильевичъ цалуеть ея руки) Мнѣ пора!
Александръ Васильевичъ. — Но когда же, когда… въ которомъ часу… я увижу тебя?
Марья Григорьевна. — (грозитъ) Coquin!… Въ десять часовъ (идете къ двери).
Александръ Васильевичъ (цалуетъ руки, провожая ее). Merci, merci, mille merci.
Александръ Васильевичъ. — Уфъ! что мнѣ дѣлать съ ней?… вѣдь совсѣмъ у нея въ рукахъ… Дмитрій просто съ ногъ валитъ. Копишь, работаешь, непріятности переносишь, спину ломаешь, шею гнешь, а тутъ тебѣ твой же родной сынъ навяжетъ въ роденьку секретарей, да помощниковъ столоначальниковъ съ секретаршами и столоначальницами… Вотъ и карьера, вотъ и не прошелъ землю червемъ… А не позволишь жениться, пожалуй мотать станетъ… И кто она? Нѣтъ, Дмитрій Александровичъ, извольте завиральныя-то идеи по боку, да женитесь-ка на Побѣсиной (звонить, входить слуга).
Александръ Васильевичъ (слугѣ). — Дворецкаго.
Слуга. — Сейчасъ-съ! (уходить и вслp3;дъ за нимъ является дворецкій).
Александръ Васильевичъ. — Я тобой, Семенъ, крайне недоволенъ: ты не исполняешь своихъ обязанностей… Да… ты, братецъ, получаешь жалованье, надо быть привязану къ господамъ, надобно стараться угождать… я тебя въ деревню прогоню…
Дворецкій. — Я наблюдаю-съ, чтобъ какъ угодить…. Помилуйте.
Александръ Васильевичъ. — Какое же тутъ угожденіе… за старшій въ домѣ: долженъ наблюдать за всѣмъ, все знать, все слышать…
Дворецкiй. — Я стараюсь… какъ и что… чтобы порядокъ…
Александръ Васильевичъ. — Гдѣ же тутъ, какъ и что… на сыновней половинѣ Богъ знаетъ что дѣлается… Ты и этого не знаешь.
Дворецкiй. — На той половинѣ всё въ порядкѣ-съ, извольте хоть сами взглянуть.
Александръ Васильевичъ. — Затвердилъ себѣ, въ порядкѣ!… Кто бываетъ у Дмитрія Александрыча?
Дворецкій. — Обыкновенно-съ у нихъ народъ бываетъ не такой, какъ у васъ… такъ это ихъ воля-съ, ихъ преферансъ.
Александръ Васильевичъ. — Я спрашиваю, кто именно?
Дворецкій. — Хрустилкинъ-съ.
Александръ Васильевичъ. — Это кто?
Дворецкій. — По натурной части гдѣ-то служитъ, все фигуры, да разныя головы, руки изъ алебастра лѣпятъ, какое же имъ обхожденіе знать… больше наклонности къ красному вину имѣютъ… Потомъ Кардонаки ѣздятъ… этого сами изволите звать, каковъ человѣкъ… и по комерціи сказано грекъ…
Александръ Васильевичъ. — Далѣе, далѣе кто?
Дворецкій. — Офицеры разные, студенты… Петелинъ Павелъ Ивановичъ, что корректуры на разныхъ господъ печатаютъ въ газетахъ… Лигорскій на счетъ больше разныхъ оскорбительныхъ разговоровъ, что при васъ и сказать нельзя. Опять Аистовъ ходятъ, стихи разные на соблазнительный счетъ читаютъ своего сочиненія. Этто пѣвцы разные… Народъ физики; а настоящихъ господъ принимать отъ Дмитрія Александрыча не приказано: — и при всей при этой сѣрости у меня завсегда во всемъ порядокъ… Опять этому народу ихнымъ гостямъ во всемъ надо угодить… Говоришь имъ, какъ вы приказывали, что дескать барина Дмитрія Александрыча дома нѣтъ: — такъ и ухомъ не ведутъ, на верхъ лѣзутъ; а Петелинъ да Лигорскій сейчасъ оскорбительнымъ словомъ и насмѣшку противъ васъ… Два раза не пущалъ: такъ въ грудь толкаютъ, даже вѣдь это обидно на трости лѣтъ (утираетъ рукавомъ глава). А все ихъ камердинеръ это подводитъ… зная ихъ тайну, никакого уваженія къ моему сану не имѣютъ. Что же? я скрыть ничего не долженъ предъ моимъ господиномъ, зная его милости ко мнѣ… я рабъ, и потому по барски долженъ докладывать, безъ боязни.
Александръ Васильевичъ. — Говори покойно, все говори. Что такое за тайны?.. я люблю, чтобъ люди чувствовали, что они люди, слуги, и что мы господа; говори.
Дворецкій. — Это точно… только не невольте гнѣваться: камердинеръ вчера пьяный въ людской похвастался, что Дмитрія Александрыча онъ судьбу устроилъ… Дмитрій Александрычъ… партію себѣ сыскали-съ… Намъ, вашимъ рабамъ, даже это обидно.
Александръ Васильевичъ. — Что-о? Кто же эта такая?
Дворецкiй. — Онѣ, конечно, изъ благородныхъ-съ, сиротка; при магазинѣ бѣлошвейномъ находятся… Аграѳена Ѳедоровна Счасова зовутъ… Намъ это обидно.
Александръ Васильевичъ. — Отчего жъ ты мнѣ до-сихъ-поръ ни слова не сказалъ? отчего не доложилъ?.. Ну объ этомъ послѣ… Дома Дмитрій?
Дворецкій. — Выѣхамши. Сейчасъ будутъ, приказали ждать къ 2-мъ часамъ.
Александръ Васильевичъ. — Все равно… Всѣхъ людей разсчитать и отпустить… Камердинера въ деревню: я пошлю къ старостѣ приказъ… напомнить мнѣ объ этомъ. Швейцара смѣнить… Подъѣзды и всѣ комнаты запереть; ключи принеси ко мнѣ, слышишь… Ступай. Да погоди! Если кому-нибудь ты разинешь ротъ, заикнешься объ этомъ — берегись: ты меня долженъ знать… Партію сыскали… Болванъ! (дворецкому) Когда пріѣдетъ сынъ, и придетъ ко мнѣ, карету въ сарай запереть, ключи держи при себѣ, кучеровъ смѣнить… Пошелъ… Партію сыскали… Я дамъ вамъ. Партію сыскали!.. (дворецкій тихо уходить).
Александръ Васильевичъ. — Это уже изъ рукъ вонъ! Вотъ плоды всѣхъ моихъ трудовъ по воспитанію — Хрустилкины, Аистовы, Петелины, Лигорскіе — вся эта дрянь, грязь, отрепья общества, друзья моего сына… Партію сыскалъ! судьбу ему лакей устроилъ… Хорошо… Вотъ извольте… дайте ему свободу… Двадцать пять лѣтъ малому, а себя еще не понимаетъ… вотъ дай волю — женится, а послѣ самъ проклинать себя будетъ… Ученье безъ розги, вы даже лакеямъ — все это у насъ теперь въ модѣ; а оно вотъ куда ведетъ, къ безумству, въ полной безнравственности… передовые люди! Слухъ-то какой пойдетъ… хоть бѣги изъ Петербурга (садится къ письменному столу и звонить, входить человѣкъ. Силина! (человѣкъ уходитъ, черезъ минуту является Силинъ).
Александръ Васильевичъ (Силину). — Я васъ прошу всегда являться въ застегнутомъ фракѣ, а то вы смотрите какимъ-то хлыщомъ… Застегнитесь…
Силинъ (въ сторону).-- Просто невыносимо!… (застегивается). Охъ, служба! а еще частная.
Александръ Васильевичъ. — Шептать себѣ подъ носъ еще неприличнѣе. Что вы шепчете?
Силинъ (сдержанно).-- Ничего.
Александръ Васильвичъ. — То-то; пожалуйста прошу васъ, милѣйшій, воздерживаться и отъ шептаній и отъ кислыхъ минъ… Долго этотъ мясоѣдъ продолжается?
Силинъ (улыбаясь).-- Право, не знаю.
Александръ Васильевичъ (въ сторону).-- Чему ихъ только учатъ въ университетахъ, (къ Силину). Какая здѣсь лучшая литографія?
Силинъ. — И этого не знаю.
Александръ Васильевичъ. — Прошу все это узнать. Учитесь тамъ, въ университетахъ! богъ-знаетъ чему, въ небо лѣтаете, что подъ ногами не видите… Эхъ, вы, профессора! Ступайте, узнайте… переписывайте письма, я за вами пришлю… Гегелей, Шлегелей читаютъ… Ступайте… Еще мѣсто ему въ полторы тысячи сыскалъ!
Силинъ (въ сторону).-- Ахъ, какъ-бы не надежда на Груню, да не бѣдность, отвѣтилъ бы я тебѣ! (Уходитъ).
Александръ Васильевичъ. — Кажется, все устрою. Нѣтъ, пора остепенить, пора! Это удивительно — отъ такой партіи отказывается… Графиня Побѣсина, связи какія, смыслъ какой въ свѣтѣ… Изволите видѣть… стара, дѣвушкѣ двадцать-пять лѣтъ на лицо; ну, въ дѣйствительности и больше, да вѣдь въ метрику никто не пойдетъ справляться… И точно ему женитьба связываетъ руки!… Этого понять не можетъ, удивительный народъ! (Смотритъ на часы). Слишкомъ два… Онъ сейчасъ долженъ быть; надо принять погрознѣе видъ (подходитъ къ зеркалу), поозабоченнѣе физіономію (садится къ стулу).
Дмитрій Александровичъ. — Что это за комедія, папа? что это значитъ? Подъѣзды заперты, люди разогнаны; ни швейцара, ни кого. Звонилъ, звонилъ, звонилъ — гробовое молчаніе… наконецъ кучеръ крикнулъ дворника и тотъ объясняетъ, что всѣ люди тобой уволены. За какія провинности? Не лишнее бы было мнѣ это знать: они, вѣдь, у меня служили.
Александръ Васильевичъ. — Такимъ тономъ можешь спросить у нихъ.
Дмитрій Александровичъ. — Нѣтъ (небрежно снимая перчатки и кидая ихъ въ шляпу). Это, наконецъ, странно и смѣшно: мы съ тобой въ куклы разыгрались… Что все это значитъ?
Александръ Васильевичъ. — Это значитъ, что я вамъ даю полную свободу располагать собой и своей будущностію.
Дмитрій Александровичъ. — Все это прекрасно, и съ вашей стороны очень-мило; но зачѣмъ же квартиру-то запирать? Хоть Александръ Македонскій былъ и великій человѣкъ, но зачѣмъ же стулья-то ломать? (становится въ небрежной noзѣ однимъ колѣномъ на стулъ). Въ наше время, mon cher papa, такой тонъ страненъ и между простолюдинами. Ты растолкуй сперва удобопонятно, въ чемъ дѣло-то все.
Александръ Васильевичъ (вспыхнувъ).-- И ты, мальчишка, послѣ всего, что ты тамъ накуралѣсилъ, смѣешь говорить со мной такимъ тономъ!… молокососъ!
Дмитрій Александровичъ (позируясь).-- Что-о-о-съ?!
Александръ Васильевичъ. — То-о-о-съ! Ты не слыхалъ этого, не видалъ меня такимъ — посмотри, полюбуйся. Вамъ передовымъ людямъ смѣшны отцовскія угрозы, вы видите въ проектахъ отцовъ вашихъ какія-то отсталыя требованія, а насъ самихъ считается за ретроградныхъ людей… Прогресисты! Какъ ты живешь? кѣмъ ты себя окружилъ? Твои друзья развѣ только потому люди, что у нихъ голова, двѣ руки и двѣ ноги… Мальчишка!
Дмитрій Александровичъ. — Опредѣленіе, можетъ-быть, и остроумно; а брань всюду лишняя. Прежде, въ чемъ дѣло?
Александръ Васильевичъ. — Безъ совѣтовъ (азартно). Прошу стоять передо мной прилично, безъ ломаній. Кто съ тобой говоритъ?
Дмитрій Александровичъ. — Мой милый папаша… Вамъ угодно — извольте (становится во фронтъ). Буду ждать команды. Но, кромѣ шутокъ, въ чемъ же дѣло?
Александръ Васильевичъ. — Въ чемъ дѣли? Вотъ въ чемъ: женишься ты, или нѣтъ, на Alexandrine Нобѣсиной?
Дмитрій Александровичъ. — Нѣтъ.
Александръ Васильевичъ. — Смѣю спросить, почему. Мнѣ, какъ отцу, не мѣшало бы знать, тѣмъ болѣе, что Богъ наградилъ меня однимъ сынкомъ и такимъ!
Дмитрій Александровичъ. — Отвѣтъ мой очень-коротокъ: потому-что она для меня стара и потому-что я ей не симпатизирую.
Александръ Васильевичъ. — Это твой рѣшительный и окончательный отвѣтъ?
Дмитрій Александровичъ. — Рѣшительный и окончательный.
Александръ Васильевичъ. — Такъ знай же ты, щенокъ, что у тебя нѣтъ отца… Да васъ, вѣдь, это не пугаетъ… нѣтъ наслѣдства, слышишь — наслѣдства нѣтъ! Иди; тебѣ широкая дорога, полная свобода; женись хоть на кухаркѣ, окружай себя кѣмъ хочешь, выбирай друзей, хоть изъ сумасшедшаго дома, но не разсчитывай, на мое чувство… Что я говорю съ тобой про чувство… не разсчитывай на мой карманъ… Съ глазъ моихъ долой! Сегодня же я объявляю въ газетахъ, что ни за одну копейку, занятую тобой, я не отвѣтчикъ… слышишь? Ступай, наши дороги разныя: я направо, ты налѣво; ступай же, я тебѣ говорю.
Дмитрій Александровичъ (смутившись).-- Послушайте. Вы всегда были, по-крайней-мѣрѣ, въ разговорѣ на сторонѣ честнаго дѣла и, надѣюсь, желаете, чтобъ сынъ вашъ остался порядочнымъ человѣкомъ. Я не могу жениться на Побѣсиной и остаться безъ пятна и укора.
Александръ Васильевичъ. — Если хочешь, чтобъ я продолжалъ съ тобой разговоръ, говори безъ aразъ и договаривай все… Промалчиваешь?.. видно совѣсть не чиста… борецъ за правду!
Дмитрій Александровичъ. — Хорошо, я скажу все. Какъ вы назовете того человѣка, который стоитъ въ свѣтѣ точно такъ же, какъ я, женится на дѣвушкѣ, ну, хоть на Побѣсиной, и нагло обманываетъ другую, бѣдную сироту, которой онъ клялся жениться на ней?
Александръ Васильевичъ. — Я назову этого человѣка порядочнымъ человѣкомъ и скажу, что онъ поступаетъ благоразумно.
Дмитрій Александровичъ. — А по-моему, онъ поступаетъ какъ отъявленный негодяй.
Александръ Васильевичъ. — Ну, такъ слушай же; какъ же ты-то назовешься — а? Далъ слово жениться на Побѣсиной, сдѣлалъ ей предложеніе, получилъ согласіе, это заявлено въ свѣтѣ и теперь отказываешься, и отказываешься какъ послѣдній сапожникъ, дѣлаешь на гуляньѣ публично афронты, дерзости своей невѣстѣ… какъ тебя назвать? А, вѣдь, на словахъ ты рыцарь за свободу, за личность, за данное слово. А каковъ ты на дѣлѣ?
Дмитрій Александровичъ (смутившись).-- Мое слово было почти вынужденное.
Александръ Васильевичъ. — Ну, такъ ты мальчишка, ребёнокъ, у котораго можно вынудить слово, который не воспиталъ въ себѣ никакихъ убѣжденій… Ты пустой, упорный фразёръ!..
Дмитрій Александровичъ. — Нѣтъ, не фразёръ… вы сами на моемъ мѣстѣ поступили бы также и не нашли бы другаго выхода, кромѣ того, какой взялъ я. Знайте же, я долженъ, поймите долженъ жениться на ней… на дѣвушкѣ бѣдной.
Александръ Васильевичъ (хохочетъ).-- Ха-ха-ха! На дочери бѣдныхъ, но благородныхъ родителей.
Дмитрій Александровичъ. — Прошу васъ не глумиться.
Александръ Васильевичъ. — Ха-ха-ха! Вотъ въ чемъ все дѣло! Юноша ты, совсѣмъ ребенокъ. Какая же это партія, какая же она порядочная женщина?.. И ты хочешь жениться на дѣвушкѣ падшей!
Дмитрій Александровичъ. — Почему же, если она падшая, я не падшій мужчина? почему же я порядочный человѣкъ?
Александръ Васильевичъ. — Потому-что она позволила себѣ то, что прощается одному мужчинѣ.
Дмитрій Александровичъ. — Почему же мужчинѣ?
Александръ Васильевичъ. — Дитя, дитя! Потому, мой другъ, что это мужчинѣ проходитъ безъ послѣдствій.
Дмитрій Александровичъ. — Батюшка, да вы говорите безнравственныя вещи… Что вы говорите, страшно подумать.
Александръ Васильевичъ. — Не бойся, подумай. Время, по твоему ученію — капиталъ. Что мы попусту будемъ разглагольствовать? Ужъ не разговоры же Платоновы повторять. Ты сбитъ, твой умъ еще мягокъ… Я понимаю, что тебѣ тяжело, и помогу тебѣ… Ты погубишь эту дѣвушку, если женишься на ней; она не для тебя. Тебѣ труденъ выходъ изъ твоего положенія — я тебѣ укажу. Вотъ въ чемъ дѣло: ты знаешь, что у меня 4000 душъ крестьянъ и двѣсти тысячъ денегъ, все благопріобрѣтенное… Если ты желаешь владѣть всѣмъ этимъ послѣ моей смерти и при жизни получить половину — женись на Побѣсиной; если не желаешь жениться — иди своей дорогой и знай, что у тебя нѣтъ меня, и состояніе твое равно нулю.
Дмитрій Александровичъ. — Да гдѣ же выходъ-то, укажите, гдѣ?
Александръ Васильевичъ. — Вотъ гдѣ (подходить къ столу). Это на мое имя банковый билетъ въ десять тысячъ, распорядись имъ по усмотрѣнію… Этимъ она и не одна проживетъ.
Дмитрій Александровичъ. — Это выходъ? Господи, да что вы!
Александръ Васильевичъ. — Да, это выходъ, который защищаетъ общество, свѣтъ, который все защищаетъ… Оставляю тебя одного подумать и черезъ нѣсколько минутъ приду за отвѣтомъ (Проходя около письменнаго стола и взявши съ него толстый волюмъ). А вотъ кстати загляни и сюда, прочти эту статейку: она по-умнѣй насъ съ тобой трактуетъ объ этомъ вопросѣ. (Кидаетъ книгу ему на столь. Уходя). Уфъ! какъ я усталъ… усталъ. (Уходить)…
Дмитрій Александровичъ. — Тяжелая минута… Брошу все, уйду… не дамъ ему никакого отвѣта… (отталкиваетъ отъ себя книгу). Это тоже ученіе… ха, ха, ха! Да чего же я жду еще? слабосердечность, малостойкость… Уйду, и пусть будетъ, что будетъ (идетъ къ дверямъ, медленно останавливается). Куда же пойти, къ кому? Ну найду къ кому уйти… а дальше нахлѣбникомъ быть?.. Ахъ, отцы наши! Работать начать? Да какое я дѣло знаю? никакого. Переписывать? — и почерка хорошаго нѣтъ; мостить мостовую, кули таскать… вотъ и поди и отстаивай тутъ свои убѣжденія… Вонъ для Петелина комната, кусокъ черстваго хлѣба — онъ и счастливъ, для меня хорошо все это въ теплой комнатѣ, при канделябрахъ, да предъ каминомъ, на мягкомъ креслѣ. Но вѣдь скверно, право скверно! Писать развѣ начать что-нибудь, комедію какую-нибудь изъ своей жизни — нѣтъ у меня этого… наблюдательности никакой. Долги на шеѣ… Скверно, ей-Богу гадко… Говорить-то я мастеръ — да за это денегъ не даютъ, еще съ меня берутъ, чтобъ слушать, когда я говорю. Служба, да что дастъ служба какіе-нибудь 99 руб. 99 3/4 коп.! Хоть бы что-нибудь выдумать, привилегію какую-нибудь взять, да продать?… а вѣдь это отличная мысль, превосходная!.. Что же бы выдумать?.. Какая дрянь въ голову лѣзетъ, что я за вздоръ горожу! Да что же это такое въ-самомъ-дѣлѣ? вѣдь это разбой, просто разбой. Не отдамъ я мою Груню! (беретъ книгу и читаетъ). И тутъ тоже (отбрасываетъ отъ себя книгу). Фу, какая безнравственность! Что это со мной, мысли не могу собрать! Все это бродитъ, ходитъ, кружится въ головѣ. Вотъ и образованіе… гувернантки, гувернеры, учителя и фехтованья и гимнастики — а что, къ чему я годенъ? Право, на себя беретъ досада. Впрочемъ, отецъ, можетъ-быть, и правъ… Вѣдь что же такое?.. Я женюсь на Побѣсиной… Рожа, страшная рожа! но Груни не забуду: посвящу ей всю свою жизнь, лелѣять и беречь ее буду. Осыплю, озолочу ее, дня пасмурнаго у ней въ жизни не будетъ… всю свою дѣятельность отдамъ ей… Да наконецъ гдѣ же она нашла бы все это? (схватываетъ себя за голову). Ахъ, что это я… что я говорю? (задумывается) А что я говорю? Бѣдность, отрепья, грязь, лишеніе, чердаки, сальныя свѣчи… Да и ей-то вѣдь это же грозитъ, хуже ей грезитъ… Отецъ опечатаетъ — Богъ знаетъ: общественный скандалъ, позоръ. Спасу же я и тебя и себя, Груня! Развѣ еще подержать тонъ съ отцомъ?.. Чтожь! я кругомъ не правъ… Далъ слово Побѣсиной, потомъ гадость на pointe сдѣлалъ. Все это Аистовъ, Лигорскій да Хрустилкинъ — подбили. Надо же быть джентльменомъ, сдержать слово. Да наконецъ и отецъ правъ… Жениться на павшей дѣвушкѣ, отдать себя на позоръ цѣлому обществу… невозможно!..
Александръ Васильевичъ (входя).-- Твой ультиматумъ.
Дмитрій Александровичъ. — Вы не изъ разсчета, по убѣжденію этого требуете? Вы берете все это на свою совѣсть?
Александръ Васильевичъ. — Съ полной охотой.
Дмитрій Александровичъ. — Пусть будетъ, какъ вы хотите.
Александръ Васильевичъ. — Ты женишься на Побѣсиной?
Дмитрій Александровичъ. — Да… (закрываетъ лицо) женюсь.
Александръ Васильевичъ. — Помни же, Дмитрій (обнимаетъ сына). Ну!.. спасибо!.. Я всегда ждалъ въ моемъ сынѣ уступчивости. (Въ сторону) Сломилъ.
Дмитрій Александровичъ. — Но на душѣ какъ тяжело! точно я преступленіе какое сдѣлалъ…
Александръ Васильевичъ. — Это, мой другъ, неустойчивость, молодость, неопытность, юность сердца. Надо отрѣшиться отъ этого кружка, въ которомъ ты теперь себя поставилъ: всѣ они мыльные пузырки, философы на чердакахъ — они и заносятъ всякую дрянь на душу, а ты воспріимчивъ. Анализу больше, меньше вѣры слову, меньше увлеченій. Поди сюда; вотъ у меня заготовлено письмо къ Alexandrine Побѣсиной, извинительное: ты перепиши и пошлешь его, а вотъ это билетъ — ты размѣняешь… нужно честно кончить. Садись, пиши. (Дмитрій Александровичъ садится). Нѣсколько вѣдь строкъ… Я позову Силина. (Звонитъ, является человѣкъ и, выслушавъ приказаніе, удаляется) Силина!… Ты потомъ, даже хоть сегодня, съѣзди въ невѣстѣ: вѣдь она очень-милая особа, музыкантша, почти артистка… (Дмитрій Александровичъ изображаетъ неудовольствіе). Ну… кончай же письмо, кончай. Я думаю, свадьба черезъ мѣсяцъ.
Александръ Васильевичъ. — Сколько же осталось до поста?
Силинъ. — Четыре недѣли.
Александръ Васильевичъ. — Прекрасно. А литографія?
Силинъ. — Брюминга. По-крайней-мѣрѣ считается лучшей.
Дмитрій Александровичъ. — Я кончилъ письмо.
Александръ Васильевичъ. — Господинъ Силинъ потрудитесь позвонить. (Смотритъ письмо) Запечатай! (Силинъ звонитъ; входитъ человѣкъ, Дмитрій Александровичъ печатаетъ). Ты отнесешь… нѣтъ, лучше отвезешь, вотъ эти письма по адресу сію минуту. (Человѣкъ уходитъ) Теперь, господинъ Силинъ, вотъ въ чемъ дѣло: я составилъ новую форму пригласительныхъ билетовъ на свадьбу моего сына съ графиней Побѣсиной. Гдѣ у васъ старая форма, дайте мнѣ ее.
Силинъ. — Извините, пожалуйста… Я положилъ ее въ карманъ и унесъ домой… Самъ не понимаю, куда исчезла.
Александръ Васильевичъ. — Это называется аккуратность!.. Такъ вотъ нужно отпечатать… (прислушивается) Что это? какъ-будто шумъ… Дмитрій, взгляни, что это тамъ за шумъ; женскій голосъ чей-то… Такъ отпечатать экземпляровъ пятьсотъ.
Дмитрій Александровичъ (полуотворяя дверь). — Что тамъ за шумъ… Кто тамъ? пустить! (двери съ шумомъ растворяются, съ крикомъ вбѣгаетъ Груня и кидается на шею къ Дмитрію Александровичу).
Груня (задыхающимся голосомъ).-- Неправда это, неправда, Дмитрій! Даша показала пригласительный билетъ на твою свадьбу съ Побѣсиной… Ты не женишься на ней… Даша обманываетъ меня. Другъ мой, Дмитрій Александрычъ, скажи же, неправда, скажи! (Александръ Васильевичъ подходитъ къ Грунѣ и беретъ ее за руку).
Александръ Васильевичъ. — Какая миленькая! (Груня, увидя незнакомаго мущину, вскрикиваетъ и закрываетъ лицо руками; отецъ сыну) Я понимаю твое положеніе; уйди.
Дмитрій Александровичъ. — Но… папаша… Груня… я не могу. (Груня дѣлаетъ движеніе къ Барскому, Паша подходитъ къ ней и насмѣшливо смотритъ въ лицо, Груня отвертывается).
Александръ Васильевичъ. (Къ сыну) — Завтра же… если сію минуту не уйдешь, я въ газетахъ откажусь отъ тебя, и ты нищій… въ острогъ за долги! (вслухъ) Выйдь.
Дмитрій Александровичъ (близъ дверей).-- Вотъ что дѣлаетъ ваша философія. (Уходитъ быстро въ дверь, которую отецъ запираетъ на ключъ).
Груня (бросаясь къ дверямъ).-- Дмитрій Александрычъ!.. Одно слово… Дмитрій…
Александръ Васильевичъ (беретъ Груню за руку).-- Сядьте, успокойтесь.
Груня. — Кто вы?.. Вы кто?
Александръ Васильевичъ. — Послѣ, послѣ. (Къ Силину). Вы чего еще ждете? ступайте. (Груня безсознательно опускается въ кресло).
Силинъ. — Груня! (подходитъ къ ней и беретъ ее за руку) Куда ты пришла? къ кому?
Груня. — Къ нему… къ Дмитрію! (взглядывая на Силина) Паша… не гляди!
Александръ Васильевичъ. (Силину) — Выйдьте вонъ!
Силинъ. — Уйду, на край свѣта бѣлаго уйду! Отойдите — или я! (бросаетъ бумаги) Возьмите вашъ позоръ… эти листы жгутъ мнѣ руки! (беретъ за руку Груню) Уйдемъ отсюда, Груня! Здѣсь страшно быть — здѣсь все фальшь, кругомъ неправда! Ты думаешь, онъ женится на тебѣ? онъ обманываетъ, онъ обманываетъ тебя: онъ женится на Побѣсиной. Пойдемъ.
Груня. — Неправда!.. Онъ не обманываетъ меня, мой Дмитрій! (вырываетъ руку) Вы лжецъ, уйдите, оставьте меня! (блуждающими глазами смотритъ кругомъ и выходитъ на аван-сцену) Гдѣ онъ… онъ гдѣ?
Силинъ. — Такъ вотъ гдѣ мнѣ награда! ха, ха, ха!
Александръ Васильевичъ. — Я велю васъ вывести!
Силинъ. — Меня вывести… Паразитъ!
Александръ Васильевичъ, (задыхаясь) Что? Червякъ ты этакой… Ты знаешь, кто я.
Силинъ. — Кто ты?. Если я не говорилъ тебѣ, такъ потому, что я былъ не одинъ… Теперь вы съ сыномъ… у меня ее отняли. Для нея сносилъ я всѣ уничиженія, оскорбленія, служилъ у тебя, чуть не лакеемъ. Такъ знай же ты, бояринъ, что я презираю тебя, какъ ту негодную піявку, которая сосетъ все доброе, все честное (смотритъ на Груню и рыдаетъ). Пойдемъ (Груня отворачивается)... Молчишь… (со слезами) Господи! неужели же эта слеза не дойдетъ до неба? (Уходить быстро).
Груня (какъ бы опомнясь). — Но Дмитрій, гдѣ же онъ? дайте мнѣ его! (треть себѣ лобъ) Да… онъ тутъ! (быстро подбѣгаетъ къ двери и вертитъ ручку) Дмитрій мой, Дмитрій!… Пустите меня къ нему!
Александръ Васильевичъ (подходя къ ней).-- Гдѣ вы? кто вы?.. Вы потеряли женскій стыдъ… Подумайте, къ кому, куда вы пришли.
Груня. — Вамъ что за дѣло! Я пришла къ Дмитрій Александрычу… Я васъ не знаю.
Александръ Васильевичъ. — Я его отецъ.
Груня (Всматриваясь въ него).-- Отецъ!.. Ахъ ради Бога, умоляю васъ, дайте мнѣ сказать съ нимъ два слова.
Александръ Васильевичъ. — Вы его не увидите.
Груня. — Какъ?.. не увижу… Онъ клялся мнѣ… я его увижу (двигаетъ ручку замка). Дмитрій, Дмитрій!
Александръ Васильевичъ (насмѣшливо). — Ваши хорошенькія ручки покраснѣютъ: дверь заперта.
Груня (почти кричитъ).-- Отворите, ради Бога… Дмитрій!.. отворите!
Александръ Васильевичъ. — Если вы еще разъ крикнете, я попрошу васъ уйти отсюда, и тогда ужь вы не увидите Дмитрія никогда!
Груня. — Какъ? Никогда? Что вы говорите? Я знаю, онъ любитъ меня. Когда-нибудь, прежде, вы любили, вы сами любили… умоляю васъ, ради этой любви, дайте мнѣ его видѣть, скакать два слова.
Александръ Васильевичъ. — Я любилъ, но любилъ благоразумно и честно.
Груня. — Что, что вы сказали?… Какъ вы смѣете мнѣ это говорить?.. Развѣ я люблю его нечестно?
Александръ Васильевичъ. — Ха, ха, ха! Какая любовь ведетъ дѣвушку въ домъ ей незнакомый, стыдитесь!
Груня. — Развѣ стыдно мнѣ любить вашего сына, когда онъ меня любитъ, когда онъ поклялся любить меня всю жизнь?.. Развѣ онъ не честный человѣкъ?
Александръ Васильевичъ. — Да… Дмитрій мой честный человѣкъ, въ этомъ вы увѣритесь.
Груня (радостно).-- Такъ онъ не оставитъ, не броситъ меня, онъ не женится? Да, да… скажите правду, правду, ради Бога.
Александръ Васильевичъ (беретъ ее за руку).-- Вамъ стыдно быть здѣсь… Вы дѣвушка… Прощайте… идите. Я уважаю чувство, и не хочу, чтобъ сынъ мой говорилъ съ вами здѣсь… Повторю вамъ честнымъ словомъ, вы не ошиблись въ немъ. Идите же.
Груня (въ раздумъи).-- Если онъ женится?… Нѣтъ, не можетъ быть… Онъ поклялся… отецъ говоритъ: «вы не ошиблись въ немъ: Дмитрій мой честный человѣкъ», онъ не женится, не броситъ меня (смотритъ восторженно на дверь). Счастье мое, другъ мой, Дмитрій мой, я люблю тебя… тебя одного! (Уходитъ).
Александръ Васильевичъ. — Каковъ скандалъ! (пожимаетъ плечами).
ДѢЙСТВІЕ ТРЕТІЕ.
правитьДаша (Матренѣ, разсматривая работу).-- Корпишь надъ шитьемъ, а толку нѣтъ… Часа три сидишь, а еще рубецъ не подрубила и стежки-то чрезъ два въ третій… за что васъ хлѣбомъ-то кормятъ?.. Чего мямлишь? вѣдь сегодня надо, а на дворѣ-то чай вечеръ ужь. Шей да не зѣвай. (Подходитъ къ Грунѣ). А ты, Груня, кончила?
Груня. — Нѣтъ еще (беретъ работу).
Даша. — Кончай, душечка, скорѣй. Скоро хозяйка пріѣдетъ (смотритъ).-- Вотъ тутъ надо складочку пустить, а тутъ буфочку сдѣлать. (Къ Ѳедосьѣ) Ты опять глазами замигала, высыпаетесь… (садится за работу и поетъ).
Отгадай, моя родная,
Отчего я такъ грустна
И сижу всегда одна я
У косящата окна?
Стану думать, мысль мутится,
Прочь спокой бѣжитъ отъ глазъ,
Голова ужъ съ плечь валится,
Милый позабылъ объ насъ. (Къ Ѳеклушѣ).
Ѳеклушка, Ѳеклушка! Ткни Машку-то, пусть не спитъ: утюги совсѣмъ красные. Пугни ее… (всѣ кидаютъ работу и смотрятъ на Машу).
Ѳеклуша (встаетъ, подбѣгаетъ къ Машѣ и хлопаетъ въ ладоши надъ самымъ ухомъ ея).-- Хозяйка пріѣхала, хозяйка пріѣхала…
Маша (со сна, ничего не видя, бросается отъ стѣны, къ стѣнѣ) Лукерья Дементьевна… ей-Богу не я… Утюги… не перекалились… я сливокъ не пила (Маша протираетъ глаза, всѣ хохочутъ надъ ней).
Груня (подходитъ къ Машѣ).-- Ѳеклуша, стыдно… дрянная дѣвочка. Даша, этакъ дѣвочку съ ума свести можно (уводитъ съ собой Машу на диванъ).
Даша. — Не велика барыня… ее вотъ на горохъ на колѣни поставить, не заснула бы небось… Вы что (къ работницамъ) рты-то разинули?… работайте, да приберите скорѣе. (Поетъ).
Растанцуюсь какъ бывало
Въ маскарадахъ на балахъ;
Офицеровъ тамъ не мало
Въ бакенбардахъ и усахъ.
Роскошь, золото блистаетъ,
Счастіе у всѣхъ въ глазахъ,
Но меня то не плѣняетъ
И на балѣ, во въ слезахъ.
Милый мой далеко мчится
По вертепамъ, по скаламъ;
Злой черкесъ въ скалахъ таится
Не даетъ вернуться къ намъ.
Груня. — Дашенька… душенька, не пой ты этой пѣсни! глупая она, да и за душу такъ тянетъ Горю я вся,
Даша, голова болитъ, сердце болитъ… спойте, что-нибудь русское хоромъ да позаунывнѣе, попечальнѣе (цалуетъ ее). Хочется мнѣ поплакать… давитъ, давитъ сердце, а слёзъ нѣтъ… спойте… Даша, хоть что-нибудь русское, деревню напомнитъ, мамашу, няню!…
Даша. — Ну, ну ладно… Машкѣ вели за утюгами посмотрѣть… да работу кончай, что тутъ горѣвать… Эхъ ты!… Вы, разини… работать.
Груня (въ сторону).-- Ей ничего… Да и что ей — я вѣдь чужая ей! (Садится на диванъ).
Даша. — Ну-те-ка споемъ-те-хоромъ «Возлѣ рѣчки»; давно не пѣвали; только ты, Вѣра, не визжи, а то какъ вверхъ брать, такъ ты и завизжишь.
Вѣра. — Что вы, Дарья Герасимовна… какъ можно… ужь визжать… что-й-то это… Господи!
Даша. — Я буду начинать, а вы подхватывайте. Ну, пойте же складнѣй, я дирижировать буду.
Возлѣ рѣчки, возлѣ моста,
Трава росла,
Трава росла шелковая,
Шелковая, муравая.
Ужь я эту ли травянушку косила,
Я косила, говорила —
Ради друга, ради гостя молодого.
Груня (кидается на шею къ Дашѣ).-- Пойте, пойте. Слушала бы я все эту пѣсню и заслушалась бы до смерти…
Даша. — Ну… такъ не мѣшай… (и поетъ).
Ты поѣдешь, моя радость,
Другъ, потонешь.
Груня (подъ звуки пѣсни).-- Ты поѣдешь, моя радость… Когда, куда? Что онъ не ѣдетъ?… Не пріѣдетъ! Митя, пріѣдешь ли ты… вспомнишь старое: дождикъ льетъ, вѣтеръ воетъ, а онъ стоитъ подъ окнами, дрожитъ, весь промокнетъ, а не отходитъ отъ окна, черезъ занавѣску смотритъ на меня; жаль его сдѣлается — выбѣжишь на минутку, руку подашь, онъ горячо такъ, долго цалуетъ, много, много разъ… а теперь, какъ будто и смотритъ не такъ; нѣтъ, мнѣ это такъ кажется… больная, совсѣмъ больна… Даша, поди сюда…
Даша. — Ну, что еще?…
Груня. — Гадала ты когда-нибудь, глядѣла въ зеркало?
Даша. — Въ зеркало глядѣть не глядѣла, потому, долго надо глядѣть — глаза рѣжетъ, а говорятъ, коли не доглядишь, такъ надъ нашей сестрой шутки шутитъ, или косу заплетаетъ, или совсѣмъ отрѣжетъ; а вотъ воскъ лить — лила, такъ все карета выходитъ, тоже кофій опрокидывала — Офицеръ въ каскѣ вышелъ.
Груня. — Какъ мнѣ хочется въ зеркало посмотрѣться! Дмитрій Александрычъ обѣщался быть сегодня за мной… Пріѣдетъ ли онъ?
Даша. — Не смотри — шутки шутитъ… Вотъ тоже… (къ мастерицамъ) опять по верхамъ глазѣть начали.
Ѳедосья. — Да мы ужь кончили блузу-то…
Даша. — Ну такъ собирайте осторожно, да унесите въ шкафъ. Прими, Варвара, доску-то: хозяйка скоро пріѣдетъ, и въ мастерской кончите. Теперь мѣста немного надо, рукава только обшить. Утюги пусть Маша приберетъ… Ну, прибирайте все, да сдвиньте (работницы берутъ шитье, подбираютъ обрѣзки, швейки, ножницы и уходятъ. Даша продолжаетъ). Да вотъ я начала говорить: нѣтъ страшнѣе, какъ у насъ въ деревняхъ, когда наша сестра судьбу свою хочетъ угадать и осчастливить. Ивановъ цвѣтъ срывать ходятъ, потому онъ всякое богатство доставляетъ.
Груня. — Такъ что же бываетъ, разскажи, Даша?
Даша. — Чему бывать, шутки шутитъ: то шаромъ, катится, то скокомъ скачетъ, въ рога играетъ, въ пушки палитъ, хохочетъ за спиной, дергаетъ тебя, прелестью манитъ, въ музыку играетъ — все это за тобой, за спиной, чтобъ оглянулась ты, а оглянешься… ну ужь…
Груня. — Что же?… скажи, Даша.
Даша. — Либо спалитъ тебя всю на мѣстѣ, въ поцалуяхъ зацалуетъ, изнѣжитъ всю, либо еще хуже — оборотнемъ оборотитъ.
Карлъ Богдановичъ (растворяетъ двери съ шумомъ и поетъ:)
Wer reitet so spät durch Nacht und Wind?
Das ist der Vater mit seinem Kind.
Mein Va-а-а-tert…
Даша. — О, чтобъ тебя, окаянный, напухалъ совсѣмъ!… Вотъ погоди хозяйка пріѣдетъ.
Карлъ Богдановичъ. — Что, мой хозяйка, вотъ сказалъ… буду, хочу, кучу… Mein liebchen Даша… ручка… такъ нимножка.
Даша. — Ну-ка, ну. Ишь, еще кого нашелъ. Проваливалъ бы. Пойдемъ, Груня (Груня подымается).
Карлъ Богдановичъ. — Ви ходить… а Груня я не пускай… ни, ни, ни!
Груня. — Иди, Даша (на ухо eй). Я его уговорю — ляжетъ спать… хозяйка сердиться будетъ.
Даша (съ сердцемъ).-- Уложишь ты его, шатателя… Охота возиться… пусть подерется съ хозяйкой-то: не бѣда — крѣпче полюбятъ. (Уходитъ).
Карлъ Богдановичъ. — Я знай, ви, Груня… хорошій барышня… она нѣтъ… не… Я носилъ вамъ маленькій cadeau… (вынимаетъ изъ кармана бонбоньерку и даетъ). Ви принимаетъ?
Груня. — Благодарю васъ. Да вы, Карлъ Богданычъ, вотъ нагулялись и легли бы спать; право лягьте.
Карлъ Богдановичъ. — Нѣтъ, я не можетъ. Ахъ, я помнитъ мой первый — жена… какъ ви, Груня… Она умиралъ, и я пропалъ на Россія. Да…
Груня. — Лягьте, Карлъ Богданычъ, лягьте.
Карлъ Богдановичъ. — Ни… я не можитъ… я сейчасъ буду… пью… Уйдитъ, Груня, здѣсь… вамъ нельзя… (вынимаетъ бутылку).
Груня. — Да вы успокойтесь, лягьте… Карлъ Богданычъ!
Карлъ Богдановичъ (пьетъ).-- Ахъ, Груня… на Германія, о! я какъ былъ студентъ… буршъ, да. Любилъ Амальхенъ… она меня любилъ… у насъ былъ мошельникъ… онъ оскорбилъ… я (беретъ чубукъ) дуэль (становится въ позу) ein, zwei, drei (показываетъ какъ онъ дрался на дуэли) ein, zwei, drei… und… мошельникъ… todt… (грустно). Я женилъ… дѣлалъ магазинъ, коммерція, Амальхенъ умиралъ… Я кидалъ Германія и на Pocciйв… самъ пропадай!… мнѣ Лукерья, мой жена теперь… всѣ деньги взялъ, меня не любилъ… я пропадай… О, Amalchen!… Amalchen!…
Груня. — Успокойтесь, лягьте…
Карлъ Богдановичъ. — Мой не можетъ… Груня уйдить, я пьянъ… Вамъ нельзя здѣсь… Уйдить! (Груня (уходя) бѣдный человѣкъ!) Что такое сердитъ Павелъ Петровичъ… а Груня грустный (пьетъ). Я понимай, онъ Груня любитъ, Груня Паша любитъ, а-а-а? Амальхенъ, не можетъ я… ходилъ на могилка къ ней… на Рейнъ, тихо, цвѣтутъ цвѣтки… и соловей такъ: три-ли-ли, три-ли-ли… Загрустили немножко (откидывается на спинку кресла, на другое кладетъ ноги). Мой Амальхенъ добрей былъ… и я былъ добрый и водка не зналъ (качается отъ дремоты). Теперь я пьяницъ, нечестный Карлъ Богдановичъ… Амальхенъ… Амальхенъ… (храпитъ въ креслѣ).
Лукерья Дементьевна (въ изумленіи).-- Ай, содомъ, ай, гоморъ! (къ мужу). Ты! лицедѣй, колбасникъ! (смотритъ водку). Нечисть какую въ домъ внесли… на-те-ка; еще «Свѣтланой» зовутъ… тьфу (толкаетъ мужа). Встань, злодѣй, нѣмчура!
Кдрлъ Богдановичъ (вскакивая) Амальхенъ… mein Freind!
Лукерья Дементьевна (топая) Что Амалія… что-о?
Карлъ Богдановичъ (испуганный бѣжитъ ка двери).-- Я… ни… ни… я нимножка.
Лукерья Дементьевна. — Нѣтъ, не убѣжишь! (ловитъ его за фалды сюртука) Нечего лыжи-то вострить… Говори, гдѣ двѣ недѣли пропадалъ? гдѣ двадцать-пять цѣлковыхъ? говори, гдѣ? Подавай (вынимаетъ у него изъ бокового кармана бумажникъ). Да тутъ всего пять: гдѣ же двадцать-то? подавай остальные.
Карлъ Богдановичъ (вынимая мѣдь изъ другихъ кармановъ).-- Вотъ… и вотъ… Alles… alles…
Лукерья Дементьевна. — Нечего мѣдь-то давать; гдѣ другіе-то — а?
Карлъ Богдановичъ (указывая на лобъ).-- Тутъ… (указывая на бутылку) и тутъ…
Лукерья Дементьевна. — Ну, слушай же ты… И не подходи ты теперь ко мнѣ… Нѣтъ тебѣ чаю, нѣтъ тебѣ обѣда, нѣтъ тебѣ ужина. Ступай, промышляй.
Карлъ Богдановичъ (злобно).-- Что такой?… я самъ хозяинъ.
Лукерья Дементьевна. — Ну, на мѣсто!
Карлъ Богдановичъ. — О, ja wohl! (шатаясь уходитъ).
Лукерья Дементьевна (ему вслѣдъ).-- Ишь экосезъ съ матрадурой какой ногами-то выписываетъ!… Дамъ я тебѣ Амалію, дамъ я тебѣ хозяинъ! гросфатеры уже началъ въ дому разводить. Ахъ, свѣты мои, Господи!
Лукерья Дементьевна. — Отойти не могу, вертепъ какой сдѣлалъ. Бражники окаянные… (поправляетъ кресла и кричитъ) Дарья, Дарья!
Даша (входитъ).-- Что угодно?
Лукерья Дементьевна. — Одѣлась Груня?
Даша. — Одѣлась.
Лукерья Дементьевна. — Одѣлась, такъ посылай сюда; пусть тутъ сидитъ, дожидается… а я чай пойду приготовлю, Машку пришлешь подать, да смотри за сахаромъ-то: у меня кусочки считаны, а карманы у васъ у всѣхъ большіе… кудесницы! (уходитъ). Зажги свѣчки; скоро пріѣдетъ…
Даша (одна, зажила я свѣчи).-- Пріѣдетъ! Пріѣзжай — золото наймешь — пробное. Ха-ха-ха! мой бородатый предложеніе сдѣлалъ — пойду… выйду замужъ, салоповъ понашью, платьевъ разныхъ, коляски, рысаковъ сѣрыхъ заведу и домъ открытый держать стану… на высшую ногу. Груньку-то точитъ… дворянскаго-то пуобыло.
Груня (входитъ разодѣтая).-- Кто еще къ намъ будетъ, не знаешь Даша?
Даша. — Кому же быть?… Женихъ будетъ, Хватовъ… Совѣтницей будешь.
Груня. — Полно глупости говорить; какой онъ женихъ!
Даш а. — Чѣмъ не женихъ?… рожей-то не красивъ, за-то ты хороша… замужемъ-то вамъ…
Груня. — Что ты говоришь!… Дмитрій-то Александрычъ, за мной сегодня будетъ… А то я пойду, раздѣнусь и не выйду.
Даша. — Еще мало тебѣ крику да брани!… Раздѣваться выдумала опять: видно рюмить захотѣлось.
Груня. — Да какъ же?
Даша. — Съ тобой не столкуешь… Ну, не хочешь замужъ за Хватова, за носъ поводи: вѣдь, чай, не сейчасъ подъ вѣнецъ… придумаешь, какъ провести. А туго придетъ и выйди… изъ подъ вѣнца онъ въ одну сторону, а ты въ другую; покрайности званіе замужнее… (За сценой слышенъ голосъ Лyкерьи Дементьевны).Дарья, Дарья!
Даша. — Ишь, вѣдь, вопитъ какъ… (кричитъ) Иду.
Груня. — Да какъ же-такъ Даша?… это нечестно.
Даша. — Гдѣ она честь-то? видала ты ее? въ какомъ салопѣ гуляетъ?… Какъ же, да какъ же — такъ же, притворись, обмани. (Уходитъ быстро).
Груня (одна). — Несчастная, одинокая… уголка нѣтъ, гдѣ бы согрѣться можно было, услышать доброе слово: все у меня чужое, все не свое… А было, было все… отецъ въ острогѣ умеръ, мать съ ума сошла… няню старую и ту взяли. За что же у меня все это взяли?… И Дмитрія меня возьмутъ. Нѣтъ, не отдамъ я моего Дмитрія. Что жь онъ не ѣдетъ? Онъ сегодня хотѣлъ непремѣнно быть за мной, взять меня отсюда (боязливо подходитъ къ окну открываетъ занавѣски). Ахъ! что это… онъ, онъ! Дмитрій, Митя… Поди сюда, тамъ обойди… кругомъ, на то крыльцо… скорѣй (протираетъ глаза). Никого нѣтъ… Обманъ… все обманъ! Больна я, совсѣмъ больна. Митя, Митя, необ… не погуби ты меня.
Лукерья Дементьевна (къ Грунѣ).-- Сядь къ дивану-то; стоять-то нечего, больше не выростешь. Хватовъ пріѣхалъ… (Груня садится къ Дашѣ). Ты лучше уйди; коли слово противное ему скажешь… такъ изъ дому и вышвырну — слышишь?
Силинъ. — Слышу; будьте, покойны, ни слова не скажу. (Смотритъ на Груню). Здѣсь есть что посмотрѣть, поучиться чему; можно наблюдать…
Лукерья Дементьевна (перебивая его).-- И наблюдать тебѣ тутъ нечего… Наблюдатель какой за тёткой выискался! Стой да молчи…
Силинъ (иронически).-- Сижу и молчу.
Лукерья Дементьевна (поправляя платье на Грунѣ).-- Смотри веселѣй… А ужъ подарокъ-то какой… видѣла… своими глазами… матерія самая модная, цвѣтами въ клѣтку, цвѣта въ тѣнь, и все въ разводахъ.
Силинъ (въ сторону, указывая на тетку).-- Мастерица своего дѣла, для начала не дурно.
Груня. — Какой подарокъ… кто? (въ сторону) Притворюсь; пусть они думаютъ, что я пойду за Хватова… они силой выдать меня хотятъ, ха, ха, ха! Митя скоро будетъ сюда.
Лукерья Дементьевна. — Милости просимъ, милости просимъ, легки на поминѣ… Груня ужь думала, что и не пожалуете… Милости просимъ; честь и мѣсто дорогому гостю! (указываетъ кресло возлѣ Груни)
Хватовъ — Мое почтеніе! (подходитъ къ ручкѣ Лукерьи Дементьевны) Позвольте! (цалуетъ руку).
Лукерья Дементьевна. — Очень-пріятно (цалуетъ его въ щеку).
Хватовъ. — Вотъ презентикъ (подходитъ къ Грунѣ, та вздрагиваетъ). Такъ вещичка-тряпичка! ха, ха, ха. Прошу приглядѣть, душечка (развертываетъ) не по нашей части (Лукерья Дементьевна и Паша подходять).
Лукерья Дементьевна. — Ахъ, какъ прелестно, ахъ какъ превосходно! взгляни, Груня: клѣтка на клѣткѣ, разводъ на разводѣ. (Грунѣ тихо) Смотри, говорятъ! (Груня нехотя смотритъ) Ишь, вѣдь, жидоморъ какой-то, самый рѣдкій.
Паша. — Отличная матерія! Дорога, должно быть?
Хватовъ. — Про то знаетъ нашъ карманъ. (Къ Грунѣ) Позвольте презентовать… (Груня молчитъ) Что же, душечка?
Лукерья Дементьевна (тихо Грунѣ).-- Благодари, безсердечная. (Громко) Очень она рада и благодарна вамъ, Карпа Гурьичъ… только отъ конфузу дѣвическаго изъяснять не можетъ… Очень ей нравится… я ейный вкусъ знаю.
Паша (въ сторону).-- Браво, тетушка, браво!
Хватовъ. — Очень-радъ… Вѣдь эти тряпки, шляпки, розетки, мармотки вашего ума дѣло… ручку поцаловать — вотъ это наше дѣло… ха, ха, ха! (подходитъ къ Грунѣ) Запечатлѣть не мѣшаетъ. (Груня отворачивается).
Лукерья Дементьевна (тихо).-- Дай руку-то; что боишься? чай не откуситъ. (Вслухъ) Конфузится!
Груня (ея сторону).-- Не могу, силъ нѣтъ, уйду. (Хочетъ идти).
Лукерья Дементьевна (къ Грунѣ).-- Сядь, разражу! (Къ Хватову) Очень-конфузится. (Тихо) Пройдетъ.
Хватовъ. — Этакая какая! (въ сторону) Двѣ недѣли хожу, а все бѣгаетъ… Странно… довольно-странно!
Лукерья Дементьевна (тихо). Уломаешь. (Вслухъ) Что жъ это мы? Соловья баснями не кормятъ. Вели-ка, Паша, самоваръ Ѳеклѣ подать, а Даша пусть чашки даетъ, да сахаръ. Пусть Машка дровъ въ каминъ наложитъ. (Тихо) Ромъ не забудь.
Силинъ. — Слушаю, тетушка-съ. Ромъ не забуду-съ. (Уходя говоритъ въ сторону) Дипломатъ тетка! (уходитъ).
Хватовъ. — Это я люблю по-семейному, а? Здѣсь все это налить, на глазахъ, женской рукой; а то тамъ накопятъ teбѣ бурды — пей; по новому-то вынесутъ, на подносѣ пялятъ, кругомъ гостей обходятъ, человѣкъ въ перчаткахъ, а подъ перчатками грязь… не люблю.
Лукерья Демвитьевна. — Чего хорошаго — женская рука, или чья?… Сядь-ка, Груня, разлей чай, да и мы придвинемся: пора привыкать. (Груня тихо идетъ и садится за столь. Вносить самоваръ и чашки).
Паша (входя).-- Молодая хозяйка! а! Можно присѣсть? Говорятъ, все, что молодо, то хорошо!… Вѣрно будутъ хорошія рѣчи, а хорошія рѣчи пріятно и слушать (садится къ столу).
Груня (тихо и прерывисто).-- Грѣшно… смѣ…яться.
Лукерья Дементьевна. — Рядкомъ, рядкомъ съ ней. (Къ Хватову) Милости прошу (Груня завариваетъ чай).
Хватовъ. — Нѣтъ, позволь, матушка, Лукерья Дементьевна, сяду я съ ней визави (садится).
Силинъ. — Comme il faut, des amis.
Груня (тихо).-- Паша… пощади меня.
Лукерья Дементьевна. — Опять заговорилъ по-заморски… Слышать не могу… знаете, Карпа Гурьичъ, это даже странно, никакого иностраннаго языка не могу слышать… все это мнѣ кажется, что бранныя слова говорятъ — такъ и вскиплю, такъ и вскиплю вся. (Груня подвигаетъ налитыя чашки).
Хватовъ. — Я ихъ въ таможнѣ наслушался… точно есть мерзкіе языки (беретъ чашку). Отлично, хозяюшка, какъ будто и привычку мою поняла… стаканъ неполный налила. Славно, душечка! Женой хорошей будетъ.
Лукерья Дементьевна. — Тише ея нѣтъ.
Силинъ (беретъ чашку).-- Совершенная правда… тише ее нѣтъ. Дѣйствительно (въ сторону). Всѣхъ бы я ихъ на части разорвалъ.
Груня (въ сторону).-- Господи! Я бѣгу! Что же онъ не ѣдетъ?
Хватовъ (нюхая чай и прихлебывая).-- Не изъ ординарныхъ… Цвѣтокъ…. Сянь-лхянь изъ букетныхъ; дорого платили?..
Лукерья Дементьевна. — Пять рублей фунтъ… Для васъ только!
Хватовъ. — Купецъ надулъ… за четыре имѣть можно… (Пьетъ) Шельма купецъ!… За три съ полтиной можно имѣть. Вы когда покупать станете, мнѣ скажите: я въ чаяхъ ходокъ…
Лукерья Дементьевна. — Скажите, какіе купцы! А два раза даже изъ лавки выбѣгалъ, на церковь божился, что пять рублей себѣ стоитъ… Изувѣръ… ужь позвольте, къ вамъ тогда обратиться (пьетъ чаи въ прикуску).
Хватовъ. — Можете… (подаетъ Грунѣ стаканъ) Еще сосудикъ прошу, хозяюшка, ха-ха-ха! Купцовъ слѣдуетъ бранить, особливо за чай… слѣдуетъ… Товаръ сомнительный, даже можно сказать двухсмысленный… Цвѣтку не доложилъ, цвѣтокъ отобралъ, фамильнаго подкинулъ — ну и все… Мастерство не трудное… Нѣтъ, вотъ на сомнительномъ товарѣ надуть — такъ… одобрю, похвалю… Вотъ у насъ одинъ молодецъ изъ ихней же братьи штуку откололъ, такъ… да! и купецъ-то не признательный для насъ, не благодарный, всегда ужь ему бывало каверзу какую поставишь — а надулъ. Провозитъ онъ фарфоръ и фаянсъ, громадную партію. Ну, хорошо… все идетъ какъ по маслу… осмотрѣли: бѣлый, не расписной; свѣсили; пошлину взяли какъ за раскрашенный; увезъ купецъ фарфоръ и фаянсъ въ лавку… Какъ дѣло-то шло, а? Да и купца-то, чай, знаете, Подверткинъ, корявый такой мужчина, рыжій, борода раздвоилась, все еще правымъ глазомъ мигаетъ… извѣстный… Вотъ какъ оно шло. Захожу я къ нему въ лавку — такъ и ахнулъ, духъ захватило, сотрясеніе во всемъ сдѣлалось: весь этотъ фарфоръ и фаянсъ очутился росписной… Я стою, слова не могу сказать, стою съ тарелкой-то, глазамъ не вѣрю, а онъ, шельма, кланяется да правымъ глазомъ подмигиваетъ… Смутилъ насъ. Довелъ-таки до признанія… Всю онъ посуду-то какой-то бѣлой… какъ бы вы думали… мастикой этакой заграничной намазалъ, что хоть тресни, кромѣ бѣла ничего не усмотришь. Такимъ манеромъ онъ отъ этой спекуляціи одной пошлины пятъ тысячъ рублей въ карманъ положилъ. А то чай… чай и на запахъ, и на вкусъ, и на глазъ взять можно, товаръ безусловный… А вотъ это… да! Видъ этотъ подвелъ намъ повиднѣе.
Лукерья Дементьевна. — Скажите, какой обманъ мошельническій…
Хватовъ — Какое обманъ?.. Искусство, художество…
Лукерья Дементьевна. — Правильно художество, ужъ истинно искусство. Еще стаканчикъ.
Хватовъ. — Да, пожалуй. Хозяйка чай наливаетъ сладко, а смотритъ-то кисло; расцвѣтешь, краличка; свой-то уголокъ все потеплѣй, повеселѣй чужаго (Подаетъ стаканъ). Да и съ муженькомъ то позабавнѣй.
Карлъ Богдановичъ (подходя къ столу).-- Груня, я будить прошу мнѣ чашка чай.
Лукерья Дементьевна (тихо). — Ввалился аспидъ… Ну, ужь, василиска, только при гостяхъ тебѣ даю. Извините, Карпъ Гурьичъ, мой-то супругъ немножко попраздничалъ сегодня — именинникъ у него.
Карлъ Богдановичъ (беретъ чашку).-- Груня… Никого у меня именинникъ.
Лукерья Дементьевна. — Ужь извините…
Хватовъ. — Ничего, дѣло живое… Что, Карлъ Богдановичъ, видно тринкъ-то любитъ твой, а? Вотъ у насъ на свадьбѣ съ Груней море разливанное будетъ. Пріѣзжай — угощу.
Карлъ Богдановичъ. — Что такой?… Я не понимай… свадьба… (указываетъ на Груню и Силина). Онъ… и онъ… O ja wohl!
Силинъ. — Нѣтъ, Карлъ Богданычъ, не то — (на Груню и Хватова). Вотъ онъ и онъ!
Карлъ Богдановичъ. — Ну, ну, ну… насмѣшка… ви!
Хватовъ. — Такъ, братъ-нѣмецъ… такъ.
Карлъ Богдановичъ. — Что такой?… какъ… ви… и онъ… такъ старъ… и такъ молодъ… Груня… правда?
Груня (вставая, тихо).-- Что это они со мною дѣлаютъ? (вслухъ) Не правда, это ложь, этого никогда не можетъ быть и не будетъ.
Хватовъ (вставая).-- Какъ… какъ… что-о?
Лукерья Дементьевна (тихо Грунѣ).-- Молчи… пришибу.
Дворецкій (входя).-- Дмитрій Александрычъ Барскій приказали кланяться Аграѳенѣ Ѳедоровнѣ Счасовой, и вотъ письмо да посылку приказали отдать лично. Кто у васъ Аграѳена Ѳедоровна Счасова?
Груня (быстро подходя къ нему).-- Я Счасова, я… давай же скорѣй… Какое письмо?
Дворецкій (подавая).-- И объ отвѣтѣ проситъ.
Груня. — Хорошо, хорошо, давай! (беретъ письмо и толстый кубическій пакетъ, распечатываетъ письмо, изъ конверта выпадаетъ фотографическая визитная карточка Барскаго, которую Груня быстро поднимаетъ съ пола). Дмитрій, это ты! радость моя, другъ мой! (цалуетъ, всѣ поднимаются съ мѣстъ, исключая Карла Богдановича, который весь обращается въ слухъ), ты сдержалъ свое слово, прислалъ мнѣ свой портретъ. Что онъ пишетъ, прочитать скорѣй! Митя, другъ мой! (читаетъ, блѣднѣетъ какъ полотно и безъ звука опускается на диванъ; глаза ея замираютъ на одномъ предметѣ, она сидитъ съ полуоткрытымъ ртомъ, въ одной рукѣ портретъ въ другой письмо).
Лукерья Дементьевна. — Грунька!… Кто это?… отъ кого, говори! (Груня не перемѣняетъ положенія).
Xватовъ. — Желательно бы знать, да.
Лукерья Дементьевна (вырывая письмо). Батюшка, Карпа Гурьичъ, возьмите, прочитайте… Что еще за напасть? читайте скорѣе.
Хватокъ. — Безъ очковъ чего не догляжу (къ Силину). Читай-ка младъ, ясёнъ соколъ.
Силинъ (читаетъ). — «Бѣдный мой другъ, Груня! Не удивляйся, не возмущайся, не волнуйся, читая эти строки. Собери всѣ силы твоего духа и читай это спокойно, какъ мою отходную. Письмо это писано моими слезами, а ты знаешь, что мужская слеза — не женская. Намъ не суждено идти рука объ руку предъ цѣлымъ свѣтомъ; есть много тому причинъ, даже тайнъ, которыя не снились тебѣ. Я женюсь… Будь мужественна при этомъ страшномъ для тебя и для меня звукѣ. Я женюсь на особѣ, нелюбимой мной — радуйся этому послѣднему, Груня, такъ, какъ я радуюсь. Я готовъ всегда помочь тебѣ. Слава Богу, что увлеченіе это для насъ обоихъ кончается такъ счастливо. Жениться на тебѣ я не могу; паденія твоего не проститъ общество, отъ котораго отказаться я не могу по своему положенію, ты это понимаешь. При этомъ письмѣ я досылаю тебѣ доказательство моей любви, заботы о тебѣ, моей искренности и честности въ отношеніи къ тебѣ. Итакъ, руку, Груня; мы съ тобой кончаемъ честно, какъ рыцари безъ страха и упрека. Обними же твоего друга съ тѣмъ полнымъ сознаніемъ правоты своихъ дѣйствій, съ какимъ обнимаетъ тебя твой единственный, искренній другъ и братъ по сердцу. Я не подписываюсь, а посылаю тебѣ мою фотографическую карточку: вглядись въ нее и ты увидишь даже по портрету, что такія натуры, какъ моя, не могутъ говорить неправды. Кинь магазинъ и его черную работу. Отвѣчай мнѣ непремѣнно; надняхъ я у тебя буду. Не забудь оставить въ магазинѣ свой адресъ. P. S. Если приложенная сумма не достаточно обезпечиваетъ тебя, то можешь расчитывать на меня».
Хватовъ. — Тью, тью, тю!… Вотъ оно дѣлишки-то какъ плыли! Нѣтъ, видно по добру по здорову надо убираться — здѣсь не тѣмъ пахнетъ. (Лукерьѣ Дементьевнѣ). Вотъ-те розаны, бутоны!… хороша сваха! (Грунѣ), хороша краличка писаная! (свертываетъ и беретъ матерію). Не то, что этого стоите, тьфу вамъ, вотъ что! (идетъ къ двери).
Груня (выпрямляется, быстро беретъ толстый конвертъ, распечатываетъ его; всѣ смотрятъ. Она читаетъ вслухъ надпись на пачкѣ ассигнацій):-- «Десять тысячъ… рублей серебромъ» (истерично). Ха, ха, ха! Десять тысячъ… десять тысячъ… доказательство его любви, заботы обо мнѣ… «мы кончаемъ честно»… ха, ха, ха! Рыцарь безъ страха и упрека".. Деньгами онъ цѣнитъ мою любовь… Онъ купилъ меня… купилъ… (подбѣгая къ дворецкому). Возьми ихъ, отнеси ему… возьми, я приказываю.
Дворецкій. — Мнѣ брать обратно заказано. Отвѣту велѣно просить.
Груня (рыдая). Это отвѣтъ. Возьми, возьми отнеси ему.
Лукерья Дементьевна (подходя).-- Что ты, Груня, что ты?… Это тебѣ онъ прислалъ. Поздравляю тебя… теперь покрайности съ капиталомъ… Ну, вотъ умница, поздравляю (къ Хватову). Чего смотрѣть-то?… нечего смущать… Проваливайте-ка, проваливайте-ка. Вотъ Богъ, а вотъ порогъ (уходитъ вмѣстѣ съ Хватовымъ).
Груня. — Такъ это онъ мнѣ прислалъ, чтобъ окончить! ха, ха, ха!… Умница я… ихъ прибрать (къ дворецкому). Возьми! (Дворецкій пятится отъ нея). Не берешь — такъ смотри же, вотъ ему мой отвѣтъ (судорожно кидаетъ деньги въ каминъ и смотритъ какъ онѣ горятъ). Ха, ха, ха! Горите, горите…
Лукерья Дементьевна (входя).-- Что это?… Деньги бросила! Батюшки! (кидается къ камину съ воплемъ, желаетъ достать деньги изъ пламени голыми руками ихъ) Варварка… Идолъ… Десять тысячъ! Ой, ой, ой! (машетъ обожженными руками), Карлуша, Паша, батюшки! Дашка, Феклушка, Ѳедоська, Машка! щипцы, кочергу… давайте скорѣй! (наскакивая на Груню, которая стоитъ опершись руками на каминную доску и склонивши голову на руки). Идолъ персидскій, статуя египетская, камень, велзевулъ, альфа, и омега! (кричитъ) щипцы, кочергу! ой, отойду, умру, не переживу… Нейдетъ никто (на крикъ входятъ, Ѳедосья и Ѳеклуша, Даша подаетъ щипцы; та вынимаешь изъ печи одинъ пепелъ; съ воплемъ). Все-то сгорѣло, прахомъ стало… Ай, ай, ай, батюшки!… Десять тысячъ! Вонъ вы всѣ! (Даша и всѣ уходятъ).
Силинъ (зло).-- Въ урну пепелъ и плакальщицъ позвать!
Лукерья Дементьевна (съ поднятыми щипцами).-- Уйди!… убью!
Дворецкій. — Ну ужь оказія… ну!… какая барышня!… барышня какая (уходитъ).
Лукерья Дементьевна (Грунѣ).-- Такъ-такъ ты!… озарничать?… стой же, идолка… стой, статуйка! Вонъ изъ моего дома! Я-жь тебѣ удружу! не потерплю въ моемъ заведеніи срама… Календарь правду сказалъ: высокосный годъ… высокосъ, высокою!.. Я-жь тебя! (уходитъ въ дверь налѣво).
Силинъ. — Этого вамъ хотѣлось, Аграѳена Ѳедоровна… къ этому вы шли? (беретъ письмо и цитируетъ изъ него) «Паденія твоего не проститъ общество, отъ котораго я отказаться не могу по своему положенію»… Тутъ вѣдь весь онъ, весь, со всей мерзостью своей жизни, убѣжденій, стремленій, взглядовъ… Бросьтесь къ нему на шею! (указываетъ на каминъ) Къ-чему это геройство… эти комедіи… развѣ это любовь, страсть?… И на него промѣнять меня, убить мою жизнь, разбить мое двухлѣтнее чувство, которое я хранилъ, лелѣялъ, воспитывалъ въ себѣ… для него я работалъ дни и ночи, унижался, чуть самъ не подличалъ, жилъ въ этомъ домѣ, гдѣ все безнравственно… вогналъ себя въ чахотку (нервно рыдаетъ)…
Груня (робко дрожащимъ голосомъ).-- Паша, умоляю тебя, выслушай меня, Паша.
Силинъ. — Я для васъ теперь Павелъ Петровичъ. Идите къ нему, скорѣй на шею, къ вашему Дмитрію (отвертывается).
Груня (на колѣняхъ).-- Пожалѣй меня, дай мнѣ руку помощи!… Другъ мой, теперь я оцѣнила тебя.
Силинъ. — Поздно! (отстраняетъ ее).
Груня (хватая его за полы сюртука).-- Гонятъ меня всѣ… за что? что я ему сдѣлала?… Любила я его, какъ отца нельзя любить.
Силинъ (злобно смотря на нее).-- Къ нему и идите… Какое же ничтожество ты стала!… Оставьте.
Груня. — Паша, помоги, пріюти меня, гдѣ-нибудь… Я вѣдь погибну…
Силинъ (отталкивая ее).-- Прочь!… Давно погибла! (Карлъ Богдановичъ идетъ къ дверямъ вслѣдъ за Силинымъ).
Карлъ Богдановичъ (останавливая Силина).-- Я вамъ… Скажетъ два слова потихоньку — ви… ви… подлецъ! (сплескиваетъ руками и оба уходятъ).
Груня (одна).-- Дмитрій (поднимается на ноги) Дмитрій, зачѣмъ ты меня убилъ, за что?.. Мало я тебя любила, сердце свое тебѣ отдала… Зачѣмъ же жизнь мою ты у меня отнялъ? Развѣ можно мнѣ жить теперь? Да для кого-жъ мнѣ теперь и жить?
Лукерья Дементьевна (выкидывая платья) — Вотъ тебѣ паспортъ; на тебѣ твою шляпку; вотъ тебѣ салопъ, вотъ тебѣ бурнусъ. Вонъ изъ моего заведенія, сію минуту вонъ!
Груня. — Пощадите меня. Куда же я въ глухую ночь-то дѣнусь?..
Лукерья Дементьевна. — Вонъ!.. Чтобъ духу твоего здѣсь не пахло. Мѣстъ для такихъ тварей много, дорогу найдешь…. Отогрѣла змѣю, воспитала гада!… Всѣ тебѣ четыре вѣтра открыты, плыви, паруси, идолъ!.. Вонъ-же, я тебѣ говорю, а то за полиціей пошлю…. Вонъ, скверная! (уходить за собою дверь).
Груня. — И пріюта нѣтъ…. О, пойду туда, къ нему, къ Дмитрію!…. Пусть скажетъ мнѣ прямо, мнѣ въ глаза… я потребую отъ него…. не долженъ онъ не можетъ. Къ Дмитрію?… ни за что… Куда же идти! Матушка, помоги мнѣ!… Нѣтъ отвѣта… Такъ прокляни же ты съ неба дочь свою нечестивую. Все, все потеряно, всѣ противъ меня…. Онъ сказалъ: ничтожество я стала… онъ это сказалъ (въ дверяхъ показывается Даша и злобно-насмѣшливо смотритъ на Груню).
Лукерья Дементьевна (за кулисами).-- Сходи въ кварталъ, сходи въ полицію — пусть вытащатъ ее, пусть придутъ!
Груня. — За мной придутъ!… Всѣ противъ меня!… Га-а-а!… Такъ позоромъ своимъ я отомщу вамъ всѣмъ! (убѣгаетъ. Даша злобно хохочетъ).
ЭПИЛОГЪ.
правитьСцена представляетъ загородное гулянье. Прямо въ глубинѣ сцены деревья, среди которыхъ виднѣются дорожки, илюминованныя разноцвѣтными фонарями и шкаликами; направо вокзалъ внутри, освѣщенный; передъ вокзаломъ навѣсъ надъ эстрадой, гдѣ помѣщаются музыканты, амфитеатромъ скамейки, на которыхъ помѣщается публика; эстрада и навѣсъ также освѣщены; налѣво идетъ галерея въ дебаркадеру желѣзной дороги, въ аркахъ висятъ газовые фонари. На аван-сценѣ направо: двѣ липы, скамеечка и столикъ, прислоненные въ группѣ акацій; налѣво рядъ липъ и кустовъ, частію закрывающихъ галерею. При вскрытіи занавѣса на эстрадѣ музыканты оканчиваютъ играть juristen-valzer; капельмейстеръ, одѣтый въ черный фракъ и во все бѣлое, дѣлаетъ послѣдніе взмахи смычкомъ. Раздаются аплодисменты; капельмейстеръ раскланивается. На лавочкѣ близъ стола сидитъ Силинъ, и пьетъ чай; сзади его скамейки стоитъ слуга изъ вокзала. Вечеръ.
Силинъ (худой, блѣдный, въ бородѣ, говоритъ чахоточнымъ, разбитымъ голосомъ).-- Ну, что у васъ попрежнему дамы влюбляются вонъ въ эту птицу, что смычкомъ-то машетъ? (раздаются аплодисменты) Отвѣтъ готовъ. Слуга. — Это точно-съ, по прежнему…. а вы здѣсь не въ первый разъ…. изволили бывать здѣсь.
Силинъ. — Ты почему думаешь, что я здѣсь въ первый разъ…. чай-то пью на воздухѣ? это здѣсь не принято, это mauvais genre, у васъ, а?
Слуга (улыбаясь).-- Это точно-съ…. на это съ большой насмѣшкой смотрятъ.
Силинъ. — А ты какъ думаешь: хорошо это, или нѣтъ?
Слуга. — Обыкновенно-съ, какъ то-есть высшее общество… потому… имъ это неприлично.
Силинъ. — Неприлично… Да ты-то самъ, Ярославецъ?
Слуга. — Изволили угадать — Ярославецъ.
Силинъ. — И чай семьянинъ, жена есть… дѣти?
Слуга. — Все въ исправности: и жена и дѣтки.
Силинъ. — И не грустится о семьѣ, не думаешь о ней… не навѣдываешься?
Слуга. — Наше положеніе такое… чего грустить…. здѣсь покрайности столица… обхожденіе есть… манеру человѣкъ находитъ… А деревня — такъ она деревня и есть, чернота; сказать вамъ одно: подъ соломой живутъ, лучиной свѣтятся…. мракъ!.. Точно у меня жена на купеческій ладъ, въ салопахъ ходитъ… ну а противъ столичныхъ гдѣ жь! даже иногда стыдъ этотъ чувствуешь, когда съ женой своей подъ руку идешь; конечно, и она въ платьѣ… да все не то-съ… при твоемъ фракѣ и манерахъ. Вотъ хоть бы извольте приглядѣть…. идутъ… дамочка — разсупе….
Вьюгинъ. — Не гляди по сторонамъ-то — людно!…. кто осудитъ.
Даша. — А хоть бы и такъ…. что же тебѣ?
Вьюгинъ. — Опусти вуаль, душечка, опусти… а то сядемъ въ вонзалъ чайку попьемъ.
Даша. — Часу нѣтъ какъ у самовара сидѣлъ… еще что выдумалъ…. Съ чего это?
Вьюгинъ. — Опустишь ты или нѣтъ?
Даша. — Если нѣтъ, что же будетъ.
Вьюгинъ. — Мужъ я твой?
Даша. — То-то, что на грѣхъ мужъ.
Вьюгинъ. — Спусти вуаль, а то брошу тебя, ходи одна.
Даша (отнимая руку), — Страхъ какой! Ступай себѣ; не маленькая я, слава Богу; найду кавалера, чтобъ руку ему подать. По настоящему и ходить-то съ тобой — себя ронять. (Идетъ лорнируя Силина) Гдѣ я его видала?… какое знакомое лицо! Мужчина, должно-быть, былъ славный, теперь чахоточный (лорнируя) Странное сходство!
Вьюгинъ. (Въ сторону) — Смерть чаю хочется, не позволяетъ. Точитъ какъ змѣя подколодная…. Женился по любви, безприданицу взялъ…. изъ простыхъ… изъ магазина… (Дашѣ), Идешь одна?
Даша. — Иду одна (идетъ).
Вьюгинъ. — Погоди же, погоди же (бѣжитъ за ней старчески; уходятъ на лѣво).
Слуга. — Прелести…. изволили замѣтить лорнетомъ жучка какого пущаетъ?…. А вѣдь изъ купечества.
Силинъ (сухо).-- Возьми чай и деньги.
Слуга (принимая подносъ). — А надо бы, господинъ купецъ… на чаекъ.
Силинъ. — Почему ты думаешь, что я купецъ? (вынимаетъ деньги) ты на бороду-то смотришь, а?
Слуга (льстиво). — Извините, ваше высокоблагородіе, я не къ обидѣ…. ужь не знаю кто вы такіе-съ.
Силинъ. — Никто, никто (даетъ ему на водку) просто человѣкъ… На вотъ тебѣ.
Слуга. — Благодарю покорно (взявши деньги въ сторону). Никто…. Мазурикъ, надо думать, какой-нибудь ты. Сказать въ буфетѣ, чтобъ за ложками присматривали: какъ-разъ стащитъ (уходитъ).
Силинъ (одинъ).-- Все тоже и всегда будетъ все тоже. Злость беретъ. Три года въ деревнѣ жилъ, ребятъ училъ, вернулся — и хоть-бы что нибудь измѣнилось у насъ. Тотъ же (указываетъ по направленію къ капельмейстеру) Фогель съ своимъ оркестромъ, тѣ же дамы, влюбленныя разомъ всѣ въ одного капельмейстера, тѣ же рогатые мужья, та же мишура. Вонъ свѣжій человѣкъ, оторвался отъ родной семьи, отъ родной земли, пришлецъ здѣсь, гость, а ужь толкуетъ объ обхожденіи, о манерѣ, о фракахъ, о салопахъ… жены ему совѣстно; одѣта неприлично; изба ему стала гадка…. а вѣдь только въ этой-то избѣ и есть жизнь, честная, прямая, трудовая… а мы все въ себѣ скомкали, изуродовали, оформили, обезмыслили…. и все это кишитъ въ столицахъ, въ большихъ городахъ. Охъ…. лучше оставить это (Садится) Пусто, скучно…. было близко счастье…. цѣль-бы была въ жизни…. и отняло — то что, смѣшно сказать — гнусное животное чувство… Гдѣ-то ты, Груня?…. Идти позлиться на людскую радость! (идетъ и пріостанавливается, видя Дашу и Вьюгина).
Даша. — Ты меня со всѣхъ сторонъ конфузишь…. Что за разговоры такіе съ купчишками?… Хоть-бы покрайности съ богатыми, а то съ мелюзгой… Еще чай зоветъ пить! стану я…
Вьюгинъ. — Пріятели, старые знакомые… Нельзя же. Чаю смерть хочется.
Даша. — Ну, и иди къ нимъ… что же присталъ?… точно за маленькимъ ребенкомъ ходишь слѣдомъ… Ступай!
Вьюгинъ. — Я ужь, душечка, чай-то оставлю…. только не входи въ сердца только…
Силинъ (подходя).-- Если не ошибаюсь…. Дарья Герасимовна… Вы меня не узнаете?… Я Силинъ…. Павелъ Петровичъ.
Даша. — Очень-пріятно…. Какъ поживаете?… Очень-пріятно… Я васъ точно не узнала…. Вы въ бородѣ, а я близорука… Очень-пріятно…
Силинъ. — Поживаю плохо… день на день перебиваюсь… Какъ вотъ вы съ моей тетушкой поживаете?
Даша. — Ахъ, я ужъ давно съ вашей тетушкой не живу… я ужъ за мужемъ… (мужу) Дай, мой другъ, мнѣ твою руку… пойдемъ…
Силинъ. — Куда же это вы бѣжите? Я такъ радъ васъ видѣть. (Вьюгину) Хоть ваша супруга меня и не представила вамъ, но, по праву стараго знакомства съ ней, когда онѣ еще жили въ магазинѣ у моей тетушки…
Даша (мужу). — Пойдемъ же, мой другъ… (Силину) Это неприлично!
Вьюгинъ. — Да вы чайку ко мнѣ откушать… Вьюгинъ я, на Садовой живу, въ своемъ домѣ.
Даша (тихо мужу).-- Еще тебѣ мало, колпакъ! опять чай (вслухъ) Идемъ же! (уходя) себя оконфузишь съ какимъ нибудь…. и одѣтъ-то не по модѣ… Втолкую я тебѣ когда нибудь, деревяшкѣ, чтобъ зналъ порядочную компанію? (уходитъ съ мужемъ).
Силинъ (одинъ).-- Карьеру создала…. тонъ держитъ — И горько и смѣшно… Пойду за ними слѣдомъ, подразню… меня конфузится… (смѣется) пальто не модное (уходитъ).
1-й Статскій. — Ну) что неправда, Поль? сколько граціи, ума, жизни, живости этой…. вся жизнь.
1-й Военный. — Блеститъ… какъ бы побывать?… у ней бываютъ, а?
2-й Статскій. — Еще бы!… Старикъ Гренковъ предобрый… Мнѣ самому хочется ей представиться.
1-й Военный (къ второму военному) — Ты вхожъ къ ней?
2-й Военный. — Недавно познакомился… ты тамъ встрѣтишь многихъ: Жакъ, Коко, Мишель, премилая, преостряя особа… любезна какъ, умна… совсѣмъ Клеопатра.
Николай Васильевичъ Барскій (подходя) — Объ комъ это, объ комъ, съ жаромъ такимъ, съ жаромъ, непремѣнно съ жаромъ?
1-й статскій. — Да вонъ она идетъ сюда подъ руку съ Гренковымъ; нашъ общій дядюшка, сейчасъ насъ и представитъ ей… Да, Николай Васильичъ?
Многiе. — Представите, дядюшка… Николай Васильичъ?
Николай Васильевичъ. — Eh bien, mes enfants, allons, allons, непремѣнно.
Гренковъ. — Устала, моя крошечка, утомилась… (указывая на скамейку) Voilа place. А мороженое сейчасъ прикажу принести… (идетъ старчески).
Груня (садясь и вынимая папироску) — Огня, Анатоль.
Гренковъ. — Сейчасъ, сейчасъ (уходитъ).
Н. В. Барскій (въ сопровожденіи молодёжи).-- Bonjour (протягиваетъ руку, Груня небрежно и холодно протягиваетъ свою). Толпу молодёжи веду къ вашимъ ногамъ…. pardon!… въ ножкамъ, къ ножкамъ, непремѣнно къ ножкамъ. Сгараютъ, мучатся, жаждутъ, пламенѣютъ познакомиться съ вами… Voilа Поль, Вольдемаръ, Жакъ.
Груня. — Среди нихъ я вижу знакомаго… и даже двухъ… Messieurs, садитесь, будемъ-те курить, болтать и слушать музыку… прошу васъ! Сегодня такъ скучно. Гадкій Фогель не въ духѣ и играетъ безъ души (увидя, что одинъ изъ сидящихъ куритъ) Donnez-moi de feu… pardon!… (беретъ, закуриваетъ папироску и отдаетъ обратно) Merci…
Гренковъ (подходя) — А я спичку добылъ…
Груня. — Опоздалъ… Послѣ ужина горчица (протягиваетъ ему руку) Merci за трудъ.
Гренковъ. — Мороженое какое хочешь?
Груня. — Какое-нибудь, все равно.
Гренковъ. — Сейчасъ… сейчасъ. Я прикажу… а самъ похожу немножко… При водахъ оно страшно, сыро становится.
Груня (киваетъ ему головой, онъ уходитъ) — Messieurs, неужели мы, какъ турки, будемъ дѣлать нашъ кейфъ молча?.. будемъ-те же говорить… Дядюшка, начинайте вы…
Н. В. Барскiй. — Моя рѣчь послѣ… молодёжь въ авангардъ, непремѣнно въ авангардъ, въ авангардъ!
Груня. — Ахъ, какой скучный! а еще предводительствовалъ всѣми. Который вамъ годъ?
H. В. Барскій. — Мнѣ… мнѣ…
Груня (сидящимъ тихо) Непремѣнно солжетъ (громко ему) ну да вамъ, вамъ?..
H. В. Барскій. — Сорокъ восьмой…
Груня (хохочетъ) Ха, ха, ха! А подъ Бородинымъ сражался и еще… гдѣ еще?.. подъ Краснымъ?
H. В. Барскій. — Подъ Смоленскомъ… Смѣйтесь, смѣйтесь. Вы, молодёжь, того не увидите, не увидите, непремѣнно.
1-й военный. — Отчего же нѣтъ, а можетъ быть?
2-й статскій. — Я даже надѣюсь, дядюшка.
1-й статскій. — Я передъ дядюшкой пасую… Отъ природы боюсь и пистолета и шпаги.
Груня. — Разсказывайте, дядюшка!
Н. В. Барскій. — Въ васъ, господа, нѣтъ силы, поэзіи, непремѣнно поэзіи нѣтъ… Нашъ баталіонъ былъ въ рекогносцировкѣ… Выходимъ изъ перелѣска… непремѣнно изъ перелѣска; туманъ, ничего не видно — непріятельская пѣхота… ружья на перевѣсъ, штыки въ работу, и пошла потѣха… Сошлись лицомъ къ лицу… штыки ломаются, кровь льется ручьемъ, солдаты падаютъ какъ мухи… непремѣнно какъ мухи, какъ мухи, мозгъ брызжетъ, обезображенные трупы, руки, ноги, головы, звонъ оружія, выстрѣлы, бьютъ барабаны… отбой… Изъ всего батальона собирается тридцать человѣкъ… тридцать… тридцать, непремѣнно тридцать. Раскладываютъ костеръ… огонь пылаетъ… поле устлано трупами, на лицахъ солдатъ звѣрская радость, кругомъ кровь — прелестно, чудесно, безподобно… И среди этой картины мы начинаемъ варить кашу, кашу, непремѣнно кашу… чудесно, прелестно. кашу… превосходно… И это все ноги, руки, штыки… мертвые… прелестно, чудесно, и мы ѣдимъ вашу, непремѣнно кашу… Mon frère… Иду… (къ сидящимъ) Дорога проложена: идите по ней… (общій смѣхъ) Adieu… (уходитъ)
Александръ Васильевичъ Барскій. — Безнравственно, возмутительно… наши дамы всѣ такъ и смотрятъ и впиваются глазами въ Фогеля… Смѣшно! Фигурантъ, наемный капельмейстеръ… Я совершенно раздѣляю ваше мнѣніе.
Возова. — Я такъ много сегодня благодѣтельствовала, такъ много ѣздила къ моимъ бѣдняжкамъ, сиротамъ, удрученнымъ, что принуждена была освѣжиться воздухомъ… музыкой… но этотъ Фогель… наши дамы… horreur, horreur! Ахъ… mais comme je suis nerveuse! (замѣтя группу сидящихъ) Voilà… regarde! наша молодёжь!.. фи, какъ все пало… какъ все деморализовано! и твой братъ… allons vite… allons!
H. B. Барскій (догоняя).-- Неправда ли, какъ мила наша дама… Роза, непремѣнно роза… Mon frère здѣсь…
Александръ Васильевичъ Барскій. — Въ первый и послѣдній разъ… Безнравственно…
Возова. — Taisez-vous… (къ Николаю Васильевичу) Оглянитесь на себя… вы въ сѣдинахъ и съ кѣмъ вы!… стыдитесь!… Tigresse! (Александру Васильевичу) Allons… фи!
H. В. Барскій. — Вашъ смиренный кузенъ покровительствуетъ несчастнымъ, сирымъ… непремѣнно сирымъ.
Александръ Васильевичъ Барскій (тихо ему).-- Оставь насъ. (Идутъ).
H. В. Барскій (удаляясь вслѣдъ за ними).-- Нѣтъ, такъ сирымъ, сирымъ… (уходятъ)
Груня. — Слышали, каково нравоученіе дядюшкѣ? Очень забавно право… Чтожъ мнѣ мороженаго не даютъ?.. мой старичокъ забылъ…
1-й статскій. — Позвольте мнѣ вамъ услужить. (Слышенъ звонокъ съ дебаркадера).
Груня. — Не безпокойтесь… вотъ ужь и звонокъ; пора ѣхать; это, кажется, послѣдній поѣздъ (встаетъ)
1-й военный. — Нѣтъ… еще будетъ; куда вы спѣшите? еще такъ рано.
2-й статскій. — Удѣлите намъ хоть еще полчасика.
2-й военный. — Пожалуйста…
Груня. — Ну, хорошо… давайте мнѣ вашу руку; messieurs, идемъ-те слушать музыку — играютъ Alexandrine польку (уходятъ).
Гренковъ (входя, слѣдующему за нимъ офиціанту съ подносомъ, на которомъ стоитъ блюдечко мороженаго). — Сюда, мой милый (увидя, что никого нѣтъ). Ушла… бабочка упорхнула… Сюда, мой милый, сюда… пойдемъ за мной… (уходятъ).
Барская. — Ты замѣтила, ma chère, какъ Фогель взглянулъ на меня, именно на меня, даже смычкомъ махнулъ въ мою сторону… и сдѣлалъ такіе глаза (дѣлаетъ глазки)… Какъ я счастлива… посмотри, какъ бьется мое сердце (кладетъ ея руку къ сердцу). Слышишь?
Знакома я. — Ты видѣла его пуделя?
Барская. — Видѣла; какая прелесть, какая прелесть! Фогель броситъ въ прудъ палку, пудель такъ граціозно бросится, поплыветъ, лапками разгребаетъ воду… возьметъ такъ нѣжно въ ротикъ и принесетъ Фогелю… прелесть, прелесть!… Но какой взглядъ онъ бросилъ… очарованье, очарованье…
Знакомая. — Я тоже въ восторгѣ отъ этого существа.
Барская. — Я тебѣ открою по секрету: я вышила для его пуделя ошейникъ… отошлю его къ Фогелю при анонимномъ письмѣ и въ слѣдующій разъ пріѣду на музыку одѣтая въ платье тѣхъ цвѣтовъ, какіе на ошейникѣ… Это его заинтересуетъ (вынимаетъ изъ кармана) взгляни, это не дурно: la couleur bleu n’est-ce pas c’est joli?
Знакомая. — Joli… Allons… il joue Alexandrine polca… Dépêchons.
Барская. — Это для меня… мое имя Alexandrine… Фогель, очаровательный Фогель! Надо отыскать мужа. (Слугѣ) Можешь идти къ каретѣ. (Указываетъ) Посмотри съ кѣмъ мужъ! Какъ онъ счастливъ… Я такъ ревнива, такъ ревнива. Dépêchons. (всѣ поспѣшно уходятъ).
Дмитрій Александровичъ. — Да повѣрь же мнѣ, что мнѣ очень пріятно быть съ тобой… Довольно странны эти сцены… Ты забываешь, что мы не дома, ты не у себя въ будуарѣ.
Жена. — Я всегда это видѣла, я замѣчала, что тебѣ совѣстно ходить съ такой женой, какъ я… Ты красавецъ, молодъ… я такъ стара, безобразна… Тебѣ неловко со мной: а тебя шокирую.
Силинъ. — Семейное счастье!
Дмитрій Александровичъ. — Я вамъ опять напоминаю: странное мѣсто вы выбрали для такихъ сценъ.
Жена. — Вы пріобрѣли чрезъ меня смыслъ и вѣсъ въ нашемъ обществѣ… вамъ стоитъ только разумно держать себя, и вы привлечете къ вашей женѣ общее вниманіе… а мы ходимъ одни… около себя я не вижу никого… Надѣньте, подайте мнѣ шаль… (Дмитрій Александровичъ подаетъ шаль). И все это съ такой небрежностью, съ такой холодностью… Я устала, я сяду… Сядьте около меня, Дмитрій.
Дмитрій Александровичъ, въ сторону).-- Вотъ мука-то… не отходи отъ нея ни на шагъ. Точно медовый мѣсяцъ. И пусть бы еще хорошенькая! Старушонка.
Силинъ. — Хорошъ муженекъ, хороша и жена. Оба лучше.
Жена. — Взгляни же на меня… (отворачиваясь отъ него) Ахъ какой взглядъ… ты ненавидишь меня… Какая я несчастная… (беретъ себя за голову) Опять мой тикъ. Это слѣдствіе вашей привязанности ко мнѣ. (Вынимаетъ платокъ и флаконъ) Держите флаконъ (подаетъ ему флаконъ).
Дмитрій Александровичъ. — Если вы больны, такъ лучше ѣхать домой… Эти сцены неприличны.
Жена. — Приличія свѣта, кажется, мнѣ знакомы не менѣе, чѣмъ вамъ… Помочите мнѣ одеколономъ платокъ (подаетъ платокъ).
Дмитрій Александровичъ. — Что же это наконецъ?
Жена. — Я жду…
Дмитрій Александровичъ (въ сторону).-- Терпѣніе всякое лопнетъ… (льетъ одеколонъ на платокъ).
Жена. — Не такъ много… и безъ злобы… довольно… Теперь подержите намоченный платокъ вотъ тутъ (указываетъ на високъ). Держите. Ахъ, ахъ, какъ больно!
Дмитрій Александровичъ. — Что жь это будетъ наконецъ?.. Вѣдь, это комедія.
Жена. — Наконецъ… перестанетъ боль… это не комедія, а драма… Держите… я жду, приложите.
Дмитрій Александровичъ. — Да держу, держу (прикладываетъ платокъ и въ сторону). Хоть бы въ-самомъ-дѣлѣ заболѣла,
Жена. — Не такъ сильно прижимайте… Вамъ не жаль меня… вамъ не жаль жены. Я не могу здѣсь долѣе оставаться.
Груня (проходя мимо съ офицеромъ къ Барскому).-- Bonjour, monsieur Барскій… Давно ли вы стали докторомъ? кажется, это не было вашей профессіей. Ахъ, вы помогаете вашей матушкѣ… Извините.
Дмитрій Алексаноровичъ. — Вы ошибаетесь… это моя жена.
Груня (лорнируя его).-- Ха-ха-ха! Скажите, какъ это наивно и поучительно. (Къ офицеру). Вотъ вы никогда не будете привязаны такъ къ вашей супругѣ, если женитесь. (Къ Барскому) Не помочь ли вамъ?
Дмитрій Александровичъ. — Я не имѣю чести быть знакомъ съ вами (теряется).
Груня. — Вы меня не узнали… Странно! Вспомните Васильевскій Островъ, бѣлошвейный магазинъ Лукерьи Дементьевны, работницу Груню Счасову… сиротку?.. Кстати, не бываете ли вы у ней и теперь? какъ поживаетъ Лукерья Дементьевна?.. Гдѣ Груня?
Дмитрій Александровичъ. — Madame… вы…
Груня. — Вы такъ встревожены… Я понимаю, вы страдаете страданіемъ вашей жены… (Къ Барской) Мнѣ очень-пріятно было встрѣтить вашего супруга: мы большіе друзья съ нимъ… Mille pardons, madame… Я васъ обезпокоила. Надѣюсь еще столкнуться съ вами здѣсь, Дмитрій Александровичъ… Au revoir! (Насмѣшливо смотритъ и удаляется). Впрочемъ, вотъ мой адресъ, я вамъ отплачиваю вашъ послѣдній визитъ (кидаетъ на столъ визитную карточку и уходитъ).
Силинъ (въ сторону).-- Нѣтъ сомнѣнія — это она, она, Груня, и какъ глубоко пала она! Нѣтъ, не могу больше… вотъ гдѣ нашлось мое счастье! Пойду слѣдить за ней: субъектъ интересный для изученія. Груня, Груня, ты ли эта бѣдная сиротка? (Уходитъ быстро).
Жена. — Что жь наконецъ это?.. (беретъ карточку). Вамъ не стыдно… вы увѣряете меня въ вашей любви, преданности, это что же, скажите?.. Кто эта Аграѳена Ѳедоровна Стасова?.. Какія знакомства у васъ, скажите же! Вы нарочно устраиваете вашей женѣ такія сцены, вы ставите ее наравнѣ съ какой-то… (кидаетъ карточку).
Дмитрій Александровичъ. — Это такъ странно…
Жена. — Я васъ прошу сказать, кто эта женщина. Вы такъ ведете себя въ-отношеніи вашей жены… Сыщите мою карету… Я не могу здѣсь больше оставаться… Сыщите карету, я вамъ говорю… Вамъ не простится такое невниманіе къ женѣ.
Дмитрій Александровичъ. — Но… смѣшно такъ возмущаться.
Жена. — Вамъ угодно… приказать подать карету?
Дмитрій Александровичъ. — Иду-съ, иду (Въ-сторону). Вотъ ужь теперь начнетъ грызть, да не одна — цѣлой семьей.
Жена (одна).-- Какая наглость! Оставить карточку, какъ укоръ… безстыдство какое!.. Не могу… (рветъ со злобой карточку) Теперь же я его заставлю молчать… Какое лицемѣріе… какое неприличіе!.. При мнѣ, въ моихъ глазахъ и съ кѣмъ? Tigresse… Несчастныя мы женщины! Мужья наши могутъ все… Нѣтъ, я посмотрю теперь, погляжу. Сейчасъ же ложусь въ постель… созываю всѣхъ… всѣхъ, его отца, тётку, докторовъ — пусть сидитъ у меня, какъ сидѣлка… На минуту отъ кровати не отпущу… Но мой Фогель, что за взглядъ… Идетъ! (прикладываетъ къ виску платокъ).
Дмитрій Александровичъ. — Карета подана… Человѣкъ васъ ждетъ.
Жена. — Дайте мнѣ руку… я вся дрожу отъ такихъ комеражей (облокачивается на него). Вы идите со мной… мнѣ такъ дурно.
Дмитрій Александровичъ. — Я васъ провожу до дачи.
Жена. — Вы останетесь со мной… (Въ-сторону). Онъ даже не чувствуетъ своей вины… Бѣдныя жены!
Дмитрій Александровичъ (въ-сторону).-- Провожу… да не думаетъ ли она засадить меня у своей кровати?.. Бѣдные мужья!
Груня. — Сходи, мой другъ, возьми билеты… вѣдь, ужь второй звонокъ. Ты приказалъ каретѣ ждать насъ у дебаркадера въ Петербургѣ?
Гренковъ. — Приказалъ, мой ангелъ…. Иду сейчасъ, возьму билеты (идетъ).
Груня. — Анатоль! возьми цѣлое купе; я измучена… утомлена… пока ѣдемъ, прилягу… а то много сядетъ, будетъ тѣсно и душно.
Гренковъ. — Сейчасъ, моя птичка… возьму; а ты не улети… посиди здѣсь… я сейчасъ возьму билеты… Ты подождешь?
Груня. — Подожду.
Гренковъ. — Добренькая… ручку (цалуетъ руку). Я сейчасъ… сейчасъ… въ одну минутку… (Поспѣшно идетъ и какъ-будто вспомнивъ что-то). Тебѣ не холодно ли?.. Становится сыро… вотъ прикрой ножки пледомъ…
Груня. — Нѣтъ, merci, не надо… Поспѣши, мой другъ.
Гренковъ. — Бѣгу, бѣгу; да ты не простудись… Право, я боюсь… взяла бы пледъ.
Груня. — Не хлопочи, дружечекъ… мнѣ тепло.
Гренковъ. — Ну, такъ я бѣгу… бѣгу… въ минутку (уходитъ).
Груня (одна).-- Добрый Анатоль! какъ онъ любитъ меня, холитъ! Но, я его не люблю. Я благодарна ему… не болѣе… Я не могу любить никого такъ, какъ прежде любила Дмитрія… Стоитъ ли любить кого-нибудь, послѣ того, что сдѣлалъ со мной Дмитрій? онъ какъ-будто изъ груди у меня вынулъ сердце… Да, его вырвали у меня… разбили его… Мнѣ теперь осталось одно — забыться въ моей настоящей жизни (видитъ приближающагося Дмитрія Александровича). Опять онъ. Ищетъ меня… Я отучу его отъ преслѣдованій (облакачивается на руку и принимаетъ печальный видъ).
Дмитрій Александровичъ — Фу, насилу вырвался!… Начались визги, кривлянья, истерики (увидя Груню въ сторону). А-а-а? Груничка… все еще меня любитъ… Она меня поджидала. Подойду къ ней. (Къ Грунѣ) Вы не добры, Аграѳена Ѳедоровна! Что съ вами? вы такъ печальны, встревожены (позируясь). Королева моего сердца позволитъ занять мнѣ уголокъ на этой скамейкѣ.
Груня (притворно).-- Вы все смѣетесь надо мной… Я такъ обрадовалась, а вы меня и не узнали и карточку мою изорвали — смотрите (указываетъ на куски карточки). Я такъ несчастна, страдаю, а вы веселы, покойны (страстно глядитъ на него).
Дмитрій Александровичъ. — Возможно ли, Груня? Я это въ первый разъ слышу отъ тебя! Ты отъ меня постоянно бѣгаешь. Если твоя любовь во мнѣ не погасла, то повѣрь, вся моя жизнь — твоя.
Груня. — Вамъ вѣрить нельзя; ваши слова — вода (въ сторону). А, какъ я его ненавижу!
Дмитрій Александровичъ. — Груня, клянусь тебѣ своей честью, совѣстью, я люблю тебя также пламенно, какъ любилъ прежде. Ты мнѣ возразишь: а женитьба? развѣ это доказательство любви къ тебѣ? Я отвѣчу: да, доказательство; оно сдѣлало меня самостоятельнымъ, мое чувство къ тебѣ — свободнымъ, де стѣсняемымъ условіями свѣта, и вывела меня на положительный путь; смыслъ мой въ обществѣ устроенъ, у меня явились связи. Различи, мой другъ, любовь по чувству, отъ любви для женитьбы. Мы женимся для нашего жизненнаго смысла, свѣтскаго, общественнаго; для этого нужны — имя, деньги, связи и умъ, только, чувство, по моему, здѣсь лишнее. Ты скажешь: есть партіи, гдѣ существуетъ любовь… ихъ очень-мало, да и любовь тутъ не необходимость. Ну, женился бы я на тебѣ, любви бы нашей не прибавилось, а можетъ-быть и убавилось бы еще.
Груня. — Вы такъ хорошо, умно говорите, что я чувствую, какъ подпадаю подъ ваше вліяніе… не говорите; мнѣ страшно… (въ сторону). Чудовище!… Не могу совладѣть съ собой… дрожу вся… чѣмъ онъ кончитъ?
Дмитрій Александровичъ. — Именно убавилось бы, потому-что сама ты тяготилась бы положеніемъ въ свѣтѣ, къ которому ты не готовилась; наконецъ, въ семейной жизни есть много столкновеній, которыя изъ любви дѣлаютъ привычку, а это напоминаетъ неразумныхъ животныхъ… Ты сама бы этого не захотѣла. Жениться на тебѣ я не могъ: ты знаешь, какъ наше глупое общество смотритъ на падшую дѣвушку… Но ты такъ хороша, что всякій понимаетъ, какъ тяжело тебѣ было соединить судьбу свою съ судьбой старика Гренкова… ручку мнѣ твою, Груня (беретъ руку).
Груня (отнимая руку).-- Вы обманываете меня… вы шутите, вы меня никогда не любили.
Дмитрій Александровичъ. — Не грѣхъ тебѣ, Груня! Вспомни, какъ я, не привыкшій въ холоду, простаивалъ цѣлые вечера около вашего дома, промокалъ до костей отъ осенняго доведи, за минутное счастье видѣть тебя чрезъ занавѣску твоего окна. Цѣлый міръ я отдамъ за тебя. Отца, семью, дѣтей — я ихъ всѣхъ мѣняю на тебя, мое сокровище, а ты говоришь, что я тебя не люблю? (съ чувствомъ) Груня, не грѣхъ ли тебѣ? (въ кустахъ показывается Силинъ).
Груня (хохочетъ). — Ха-ха-ха!
Дмитрій Александровичъ (отступая).-- Что это значитъ, Груня? (протягиваетъ руки) Тебѣ дурно?
Груня. — Прочь!.. Чудовище, извергъ, бездушный фразеръ… Вы семьянинъ, отецъ… вы совершили преступленіе и хотите еще разъ повторить его… И онъ, онъ называетъ меня падшей… Боже мой! Если въ томъ человѣкѣ сердце, который такъ нагло говоритъ, какъ онъ! У васъ въ груди не сердце — гнѣздо змѣй.
Дмитрій Александровичъ. — Аграѳена Ѳедоровна, успокойтесь.
Груня — Успокойтесь?.. Прочь… или я васъ оскандализирую при всѣхъ… Идите къ вашей женѣ скорѣй; иначе я пожалуюсь ей, и вамъ придется долго сидѣть подъ замкомъ! (идетъ къ Барскому, который стоитъ на одномъ мѣстѣ) Мы съ вами квитъ!
Силинъ (выходя изъ кустовъ).-- Здравствуйте, Аграѳена Ѳедоровна.
Груня (вскрикивая).-- Паша, ты ли это? Такъ блѣденъ, худъ? (Дѣлаетъ движеніе къ нему и останавливается. Сдержаннымъ и дрожащимъ голосомъ) Здравствуйте, Павелъ Петровичъ (протягиваетъ ему руку).
Силинъ (беретъ обѣ и прикладываетъ къ губамъ). — Обѣ, обѣ руки! (молча цалуетъ).
Дмитрій Александровичъ (въ сторону).-- Она его любить, а-а! Въ Петербургъ успѣю.
Силинъ. — Вотъ когда бы умереть! Груня, прости мнѣ мое старое слово. Во мнѣ животное чувство тогда заговорило; я не могъ тебѣ простить тогда твоего увлеченія. Вернись назадъ ко мнѣ. Силы еще у меня станетъ трудиться, работать… Безъ тебя я зачахну въ тоскѣ. Три года терзаній, безъисходной тоски искупаютъ мою вину. Сними съ себя все это богатое и позорное; будемъ по старому бѣдны: въ тебѣ еще сохранилась любовь. ко мнѣ; встрѣча эта говоритъ мнѣ больше всякихъ словъ. Не отнимемъ же у себя счастья. Будь моей, Груня, если еще не поздно.
Груня. — Поздно, Павелъ Петровичъ… Я ужь не та Груня, бѣдная мастерица изъ магазина: ужь той Груни сиротки нѣтъ. Въ ту ночь, когда ты оттолкнулъ ее съ пренебреженіемъ отъ себя, та Груня умерла… Сколько безсонныхъ, страшныхъ ночей провела я чуть не подъ открытымъ небомъ, болѣла, голодала по цѣлымъ днямъ!.. Да что говорить!… Вѣдь на щекахъ ужь у меня румяна и бѣлила… Мнѣ сталъ нуженъ батистъ и шелкъ, бѣдности я начала бояться… и возврата мнѣ нѣтъ! Счастіе мое мнѣ было близко; ты могъ поднять меня, поддержать, подать мнѣ руку — ты отвергнулъ меня!… Барскій взялъ мое счастье — оно и его не осчастливило… видно ужь мое такое счастье!
Силинъ. — Такъ поздно, охъ поздно?..
Груня. — Да; Паша, ты тогда правду сказалъ: я оцѣнила тебя… но поздно. (Гренковъ спѣшитъ и машетъ билетами, указывая на него) Я продалась… и какъ вещь принадлежу ему! (протягиваетъ Силину руку). Прощайте, Павелъ Петровичъ, не ищите меня. Мое счастье погребено; я падшая женщина. (Рыдая) Живите же честно, если нельзя жить счастливо. (Подавая руку Гренкову и почти увлекая его притворно-весело). Пойдемъ, мой другъ, пойдемъ… Ты не смотри на меня… я немножко устала, это ничего, пройдетъ (уходятъ).
Дмитрій Александровичъ (лорнируя Силина).-- Нашъ секретарь… Браво! Совсѣмъ мелодрама!
Силинъ. — Бѣдное, несчастное созданіе, жертва моего эгоизма и людскаго разврата (увидя Барскаго) Га! Ты герой современный, да лучше бы ты убилъ ее, чѣмъ довести до этого! (подходитъ къ нему).
Дмитрій Александровичъ. — Милостивый государь!
Силинъ. — Разбойникъ, душегубецъ, убивающій на большихъ дорогахъ разомъ старика и дѣтей, невиннѣе тебя! (трясетъ его за борты сюртука).
Дмитрій Александровичъ. — Эй, помогите, помогите! возьмите этого сумасшедшаго. (Входятъ двое полицейскихъ).
Силинъ (оставляя его).-- Сумасшедшій я… возьмите меня; но ты, преступникъ, знай, что нельзя безнаказанно живыхъ людей обращать въ ходячіе трупы (замахивается на него; полицейскіе удерживаютъ его за руки) И того не дали! (стоитъ опустя голову. Барскій быстро удаляется. Раздается послѣдній звонокъ. Публика спѣшитъ по галереѣ къ дебаркадеру) Я найду его, поѣду. (Хочетъ идти; полицейскіе удерживаютъ его). Пустите меня ѣхать.
1-й полицейскій. — Мы отпустить не можемъ… Не угодно ли идти за нами? тамъ разберутъ.
Силинъ. — Такъ и его… и его возьмите.
2-й полицейскій. — Да мы ихъ довольно-хорошо знаемъ!
Силинъ. — Довольно-хорошо знаемъ… Какъ его не знать? всѣ его знаютъ, всѣ, и все за него, его, пожалуй, и общество оправдаетъ… приберетъ пословицу, скажетъ: «Быль молодцу не укоръ». Ведите меня!
Дмитрій Александровичъ (съ галереи). — Какъ поѣздъ тронется, отпустите его: онъ безвреденъ (исчезаетъ въ толпѣ).
Силинъ. — Безвреденъ я… Да, я безъ имени… я никто! Ведите меня… Въ такомъ обществѣ жить страшно. Ведите же меня прямо туда… туда… въ желтый домъ! (раздается свистокъ. Поѣздъ двигается).
С. Петербургъ, 1861 г.