Булгамптонский викарий (Троллоп)/ДО

Булгамптонский викарий
авторъ Энтони Троллоп, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англ. The Vicar of Bullhampton, опубл.: 1870. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Русскій Вѣстникъ», №№ 9-12, 1869, №№ 1, 3-6, 1870.

ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ РУССКОМУ ВѢСТНИКУ.

БУЛГАМПТОНСКІЙ ВИКАРІЙ

РОМАНЪ Антони Троллопа. ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО. МОСКВА. Въ Университетской типографіи, на Страстномъ бульварѣ.

1869.

I. Булгамптонъ.

Полагаю что ни одинъ читатель повѣстей не видалъ городка Булгамптона въ Вильтшейрѣ, кромѣ живущихъ въ немъ, и еще тѣхъ, весьма немногихъ, которые посѣщаютъ его съ торговою цѣлью и носятъ званіе людей коммерческихъ. Булгамптонъ въ семнадцати миляхъ отъ Салисбери, въ одиннадцати отъ Марльборо, въ девяти отъ Вестбери, въ семи отъ Гайльсбери, и въ пяти отъ ближайшей станціи желѣзной дороги, которая называется Булгамптонскою и идетъ отъ Салисбери въ Уовиль. Нельзя сказать что Булгамптонъ лежитъ на Салисберійской равнинѣ, но онъ, вѣроятно, лежалъ на ней въ старину, когда равнина эта была обширнѣе чѣмъ теперь. Не знаю какъ собственно слѣдовало бы назвать его: маленькимъ ли городкомъ, или большимъ селеніемъ. Въ немъ нѣтъ мера, нѣтъ рынка, но есть ярмарка. Внутренній раздоръ свирѣпствуетъ въ Булгамптонѣ по поводу отсутствія рынка, ибо нѣкоторые обыватели завѣряютъ что хартія, дающая Булгамптону всѣ права города, дѣйствительно существуетъ, и что когда-то, въ продолженіи двухъ-трехъ лѣтъ, существовалъ и рынокъ. Но трое хлѣбниковъ и оба мясника стоятъ за существующій порядокъ, и у мѣстныхъ патріотовъ, какъ ни разглагольствуютъ они по вечерамъ за трубкой и стаканомъ грога, не хватаетъ утромъ усердія для приведенія въ исполненіе своихъ намѣреній. Булгамптонъ лежить на маленькой рѣчкѣ, извивающейся по известковому грунту и не лишенной нѣкоторой спокойной, вялой, такъ сказать, сонливой красоты. Въ милѣ выше города — остановимся на этомъ названіи — рѣчка раздѣляется на нѣсколько ручьевъ; тутъ, есть мѣстность называемая Мокрыми Лугами, гдѣ множество мостовъ, не всегда надежныхъ, сотни маленькихъ шлюзъ и обиліе травы, причиняющее не мало заботъ и хлопотъ фермерамъ. Тутъ есть и водяная мельница, очень низко лежащая, постоянно словно обваленная въ мукѣ снаружи, а иногда какъ будто облѣпленная тѣстомъ, когда мука сырѣетъ отъ брызгъ летящихъ съ водянаго колеса. Мельница, кажется, ветхая, худая, и плохая, но она принадлежитъ уже долгіе годы одному семейству, и такъ какъ это семейство никогда еще не бывало въ нуждѣ, то надо думать что она даетъ доходъ порядочный. Бретли, имя мельника Яковъ Бретль, извѣстны издавна за людей ни у кого не остающихся въ долгу и ни предъ кѣмъ не робѣющихъ. При всемъ томъ Яковъ Бретль постоянно воюетъ съ владѣльцемъ земли изъ-за починокъ требующихся для мельницы, а землевладѣлецъ, мистеръ Джильморъ, изъявляетъ желаніе чтобъ Авонъ въ одинъ прекрасный день затопилъ и снесъ всю мельницу. Булгамптонъ мѣсто очень тихое. Въ немъ нѣтъ никакой особенной торговли. Его интересы исключительно земледѣльческіе. Въ немъ нѣтъ газеты. Его направленіе чисто консервативное. Вопросы религіозные играютъ въ немъ важную роль; методисты крѣпко тутъ укоренились, хотя во всемъ Вильтшейрѣ не найдется священника болѣе любимаго прихожанами чѣмъ булгамптонскій викарій, досточтимый Франкъ Фенвикъ. Самъ онъ, во глубинѣ души, хорошо расположенъ къ своему противнику мистеру Пудельгаму, священнику методистовъ, потому что мистеръ Пудельгамъ человѣкъ добросовѣстный и при всемъ невѣжествѣ своемъ дѣятельно заботится о бѣдныхъ. Но мистеръ Фенвикъ обязанъ поддерживать войну, а мистеръ Пудельгамъ считаетъ своимъ долгомъ обличать мистера Фенвика и всю установленную церковь.

Жители Булгамптона, и жительницы также, сознаютъ что прошли для ихъ родины славные дни, когда Булгамптонъ отправлялъ двухъ депутатовъ въ парламентъ. Нѣтъ мѣстечка болѣе глухаго, болѣе гнилаго, говоря языкомъ техническимъ. Не то чтобы маркизъ Тробриджъ, какъ деликатно выражаются, пользовался въ немъ нѣкоторымъ вліяніемъ; мѣстечко это было просто у него въ карманѣ, онъ могъ располагать имъ какъ угодно, а покойному маркизу угодно было продавать одно изъ двухъ мѣстъ въ парламентѣ тому кто дастъ дороже изъ единомышленниковъ. Однако Булгамптонцы гордились своими депутатами, и стыдъ или, по крайней мѣрѣ, горе паденія еще не совсѣмъ миновало, когда дошло до нихъ извѣстіе о новой предполагаемой реформѣ. Булгамптонцы не скоро узнаютъ, и не скоро забываютъ. Говорятъ, будто однажды одинъ тамошній фермеръ спросилъ что же сталось съ Карломъ I, когда услышалъ о реставраціи Карла II. Кромвель явился и сошелъ со сцены, не потревоживъ ничѣмъ булгамптонскаго фермера.

Въ Булгамптонѣ нѣтъ общественныхъ зданій, кромѣ церкви, дѣйствительно очень красивой, съ великолѣпною колокольней; стоитъ съѣздить посмотрѣть ее, такъ же какъ и сосѣдній соборъ въ Салисбери. Церковь эта немного низка, но желтовато сѣрый цвѣтъ ея превосходенъ; есть въ ней норманскія двери, есть старыя англійскія окна, есть каѳедра чрезвычайно изящной работы — все это должно бы привлекать множество посѣтителей въ Булгамптонъ. Есть также мѣдныя украшенія, весьма интересныя, есть двѣ-три гробницы семейства Джильморъ, весьма оригинальной постройки; кладбище просторно, и зелено, и тѣнисто, и Авонъ протекаетъ подлѣ него, и есть тутъ такіе уголки что умереть захочется, лишь бы здѣсь похоронили. Словомъ, церковь и кладбище въ Булгамптонѣ превосходны, однако весьма немногіе пріѣзжаютъ смотрѣть на нихъ. Не явился еще мѣстный піита, который воспѣлъ бы хвалу своей родинѣ. Собственно городокъ называется Булгамптонъ Monachorum, потому что приходъ этотъ прежде принадлежалъ чильтернскимъ монахамъ. Десятинный сборъ поступаетъ теперь къ графу Тотморденъ, который другихъ отношеній къ мѣстечку никакихъ не имѣетъ и никогда не видалъ его. Назначеніе приходскаго священника зависитъ отъ коллегіи Св. Іоанна въ Оксфордѣ, а такъ какъ этотъ приходъ даетъ не болѣе 400 фунтовъ дохода, то его получаютъ большею частію молодые священники, не доживъ до тридцати лѣтъ въ своей коллегіи. Мистеръ Фенвикъ былъ назначенъ туда какъ только женился, лѣтъ двадцати семи, случай, какъ оказалось, счастливый для Булгамптона.

Большая часть земли въ приходѣ принадлежитъ маркизу Тробриджъ, у котораго, однако, нѣтъ резиденціи по сосѣдству, миль на десять. Приходскій эсквайръ — мистеръ Гарри Джильморъ: онъ владѣетъ всею землей не принадлежащею маркизу. Къ селенію или городу, какъ угодно, мистеръ Джильморъ не имѣетъ никакихъ отношеній; но ему принадлежитъ обширная полоса заливныхъ луговъ, и еще двѣ-три фермы на буграхъ по дорогѣ къ Чильтерну. Онъ имѣетъ всего тысячи полторы фунтовъ дохода, и такъ какъ онъ еще не женатъ, то взоры многихъ маменекъ въ Вильтшейрѣ обращены на Вязники, какъ называется, нѣсколько фантастично, домъ мистера Джильмора.

Характеръ мистера Джильмора долженъ постепенно развиться на этихъ границахъ, если только это удастся. Онъ будетъ нашимъ героемъ, по крайней мѣрѣ однимъ изъ двухъ героевъ. Авторъ не хочетъ съ самаго начала объявить что эсквайръ будетъ его любимымъ героемъ, желая чтобы читатели сами составили себѣ мнѣніе объ этомъ. Въ то время о которомъ мы говоримъ, ему было лѣтъ тридцать, можетъ-быть немного и за тридцать, онъ прошелъ хорошо школу въ Гарроу и въ Оксфордѣ, но никогда не считался между товарищами орломъ. Онъ и теперь много читалъ, но стрѣлялъ и удилъ еще больше, и съ тѣхъ поръ какъ поселился въ деревнѣ, сталъ особенно дорожить оберткой своихъ книгъ. Однако онъ продолжалъ покупать книги и гордился своею библіотекой. Онъ много путешествовалъ, занимался политикой и нѣсколько смущалъ своихъ арендаторовъ и другихъ жителей Булгамптона, подавая голосъ въ пользу либеральныхъ кандидатовъ своего участка. Маркизъ Тробриджъ былъ незнакомъ съ нимъ, но считалъ его человѣкомъ неблагонадежнымъ, не понимающимъ обязанностей лежащихъ на немъ какъ на сельскомъ дворянинѣ, а мистеръ Джильморъ, съ своей стороны, всегда отзывался о маркизѣ какъ объ идіотѣ. На этихъ основаніяхъ эсквайръ ставилъ себя выше своихъ собратій и имѣлъ, можетъ-быть, нѣсколько преувеличенное мнѣніе о своемъ умственномъ развитіи. Но онъ былъ человѣкъ съ добрымъ сердцемъ, съ чистою душой, благородный, любящій правду, нѣсколько бережливый на свое, никогда не желающій чужаго. Онъ не дуренъ собой, хотя наружность его немного грубовата, высокъ, крѣпокъ; волосы и бакенбарды у него темнорусые, глаза сѣрые, маленькіе, зоркіе, зубы чуть ли не слишкомъ бѣлые и ровные для мущины. Едва ли не главный недостатокъ его заключается въ убѣжденіи что, какъ либеральный политикъ и англійскій сельскій дворянинъ, онъ соединилъ въ своемъ положеніи все что есть наиболѣе желательнаго на землѣ. Владѣть пашнями и не думать объ одномъ лишь навозѣ, въ этомъ, по его мнѣнію, все дѣло.

Скажемъ ужь сразу что мистеръ Джильморъ по-уши влюбленъ въ одну дѣвушку, которой онъ предложилъ руку и сердце, и все что достанется на долю будущей хозяйкѣ Вязниковъ. А дѣвушкѣ этой, съ своей стороны, принести нечего кромѣ руки и сердца и себя самой. Сосѣди во всемъ околоткѣ толковали уже лѣтъ пять что Гарри Джильморъ ищетъ богатой наслѣдницы, ибо про Гарри говорили, особенно его политическіе противники, что онъ пользы своей изъ виду не упуститъ. А у Мери Лоутеръ нѣтъ и никогда не будетъ ни гроша чтобъ искупить какіе-либо личные недостатки. Но Мери дѣвушка не дюжинная, и Гарри Джильморъ думаетъ что онъ не видывалъ болѣе привлекательной женщины. Какіе ни строилъ онъ планы для обогащенія, хотя, вѣроятно, не строилъ никакихъ, всѣ они разлетѣлись въ пухъ. Онъ такъ сильно влюбленъ что нѣтъ для него на свѣтѣ ничего, о чемъ стоило бы думать, кромѣ Мери Лоутеръ. Я не сомнѣваюсь что онъ подалъ бы голосъ въ пользу кандидата консерваторовъ, еслибы Мери Лоутеръ велѣла; что отправился бы жить въ Нью-Йоркъ, еслибы Мери Лоутеръ только на этомъ условіи согласилась быть его женой.

Домомъ своимъ дорожитъ онъ лишь настолько, насколько домъ этотъ нравится Мери Лоутеръ. Онъ собирается чинить мельницу, — хотя знаетъ что эта издержка не прибавитъ ему ни гроша доходу, — потому что Мери Лоутеръ сказала что булгамптонскіе луга пропадутъ, если мельница обрушится. Онъ рисовалъ въ своемъ умѣ образъ Мери Лоутеръ до тѣхъ поръ пока не надѣлилъ ея всѣми прелестями и добродѣтелями какія могутъ украшать женщину. Онъ въ самомъ дѣлѣ, искренно видѣлъ въ ней совершенство. Онъ дѣйствительно, всею душою влюбленъ. Мери Лоутеръ до сихъ поръ не приняла его предложенія, и не отказала. Немногими строками ниже мы покажемъ каковы ихъ отношенія.

Уже было сказано что досточтимый Франкъ Фенвикъ викарій булгамптонскій. Можетъ-быть, онъ принялъ это мѣсто отчасти потому что Гарри Джильморъ былъ очень близкимъ другомъ его въ Оксфордѣ. Фенвикъ, въ то время съ котораго начинается нашъ разказъ, жилъ уже лѣтъ шесть въ Булгамптонѣ, и женатъ былъ лѣтъ пять съ половиной. Объ немъ уже кое-что было сказано, и пожалуй достаточно будетъ прибавить что онъ высокій, свѣтлорусый мущина; на макушкѣ у него начинаетъ показываться лысина, глаза свѣтлые, весьма жидкіе бакенбарды, носъ и ротъ какъ будто заставляютъ думать что онъ могъ бы быть строгъ, еслибы не глубоко добрый нравъ его. Наружность его выражаетъ болѣе высокую степень образованности, она, если можно такъ выразиться, породистѣе чѣмъ у его друга, но откуда взялось такое выраженіе едва ли кто можетъ сказать. Онъ больше читалъ и больше думалъ чѣмъ Гарри Джильморъ, хотя очень любилъ физическія упражненія и охоту. Скажемъ еще о Франкѣ Фенвикѣ что онъ уважалъ и церковный совѣтъ, и епископа, и не боялся ни того, ни другаго. Его жена была урожденная миссъ Больфуръ изъ Лоринга въ Глостершейрѣ; ей досталось довольно значительное состояніе. Теперь у нея было четверо дѣтей, и, какъ говорилъ Фенвикъ, могло, пожалуй, родиться еще десять. Но такъ какъ и у него были кое-какія средства, то въ приходскомъ домѣ не чувствовали и не опасались бѣдности и радостно привѣтствовали рождающихся младенцевъ. Мистрисъ Фенвикъ могла служить образцомъ жены англійскаго сельскаго священника: веселая, привѣтливая, любящая общество, которое окружало ее, знающая толкъ въ полотнѣ и въ кожѣ, и въ углѣ, и въ чаѣ; знающая толкъ также и въ пивѣ, и въ джинѣ, и въ табакѣ, знакомая со всѣми мущинами и женщинами въ приходѣ, ставящая мужа своего совершенно наравнѣ съ эсквайромъ относительно общественнаго положенія, и несравненно выше эсквайра, да и всякаго другаго мущины, по личнымъ достоинствамъ, женщина красивая, пріятная, хорошо одѣтая — такова была и есть мистрисъ Фенвикъ. Больфуры были люди значительные въ Лорингѣ, хотя не принадлежали къ числу коренныхъ землевладѣльцевъ графства, и Жанета Больфуръ могла бы, какъ полагали, найти партію получше, съ точки зрѣнія свѣта. Объ этомъ, однако, не много говорили въ Лорингѣ, ибо тамъ скоро сдѣлалось извѣстнымъ что мужъ ея пользуется уваженіемъ во всѣхъ окрестностяхъ Булгамптона, и когда она пригласила Мери Лоутеръ погостить къ себѣ мѣсяцевъ на шесть, тетка Мери, миссъ Маррабель, не воспротивилась, хотя она была прещепетильная старушка и постоянно держала въ памяти что Мери Лоутеръ приходится родственницей, въ третьемъ или четвертомъ колѣнѣ, какому-то шотландскому графу. Не скажемъ покуда ничего болѣе о миссъ Маррабели, ибо желательно, для удобства разказа, чтобы читатель сосредоточилъ свое вниманіе на Булгамптонѣ, пока не освоится въ немъ вполнѣ. Мнѣ хотѣлось бы чтобы читателю была знакома дорога по мокрымъ лугамъ и совершенно ясно, что Вязники лежатъ къ сѣверу отъ Булгамптонской церкви на разстояніи мили съ четвертью, что отъ нихъ до мельницы Бретля одна миля прямикомъ чрезъ поля; что приходскій домъ мистера Фенвика стоитъ рядомъ съ кладбищемъ, слѣдовательно нѣсколько дальше отъ Вязниковъ чѣмъ церковь; что тутъ начинается Булгамптонская улица съ гостиницей подъ гербомъ Тробриджъ, съ четырьмя трактирами, тремя хлѣбнями и двумя мясными лавками. Церковная земля идетъ до рѣки, такъ что викарій можетъ ловить рыбу со своего берега, хотя онъ предпочитаетъ отправляться въ болѣе отдаленныя мѣста, чтобы не лишить свою охоту необходимаго элемента предпріимчивости и приключеній. Еще одно слово о Мери Лоутеръ, и затѣмъ начнется разказъ. Она пріѣхала въ приходскій домъ въ маѣ, намѣреваясь прогостить мѣсяцъ, и вотъ уже августъ, уже три мѣсяца прожила она со своею пріятельницей. Всѣ говорили что она живетъ тутъ съ намѣреніемъ сдѣлаться владѣлицей Вязниковъ. Вотъ уже мѣсяцъ какъ Гарри Джильморъ сдѣлалъ ей формальное предложеніе, и такъ какъ она не отказала ему и не уѣзжала, то жители Булгамптона имѣли основаніе выводить подобныя заключенія. Она была дѣвушка высокая, съ темнорусыми волосами, которыя весьма просто завязывала узломъ на затылкѣ. Глаза у ней были большіе, сѣрые, свѣтлые; нельзя однако было назвать ихъ блестящими. Но когда глаза эти глядѣли на васъ, невольно думалось, какое было бы счастіе еслибы понравиться Мери Лоутеръ, а еслибъ она полюбила васъ, такъ уже нечего было бы желать на землѣ. Если судить о ея лицѣ по законамъ красоты, оно показалось бы слишкомъ худымъ, но вглядываясь въ него съ сочувствіемъ, нельзя было желать въ немъ перемѣны. Носъ и ротъ ея были безукоризненны. Сколько видишь носиковъ на молодыхъ женскихъ лицахъ, которые сами по себѣ не могутъ назваться красивыми, безусловно восхитительными, и которые однако очень не дурны на своемъ мѣстѣ. Тутъ мягкость и краска молодости, и можетъ-быть оттѣнокъ насмѣшливости, и свѣтлые глаза, и манящія губки. Посреди такихъ обаяній, что за дѣло что носикъ курносъ, или даже напоминаетъ картофелину, такъ что хочется исправить его форму, сдавивъ двумя пальцами? Но у Мери Лоутеръ носъ былъ самъ по себѣ необыкновенно красивый, способный выразить краснорѣчиво и состраданіе, и уваженіе, и насмѣшку; очертаніе полупрозрачныхъ ноздрей говорило о движеніи внутренней жизни, какъ должна говорить въ большей или меньшей степени каждая часть человѣческаго лица. И ротъ былъ не менѣе выразителенъ, хотя губы были, тонки. Эти губы не столько хотѣлось цѣловать, сколько слушать, вглядываться въ нихъ, уловить ихъ движенія. Конечно, явилось бы и желаніе поцѣловать, еслибъ была надежда что поцѣлуй примется благосклонно, но никому не вздумалось бы осквернить эти губы шутливою игрой. Ея лицо можно было бы упрекнуть въ безстрастности, еслибы не ямочка на подбородкѣ, — то нѣжное ложе въ которомъ, гдѣ бы вы ни увидали его, будьте увѣрены, всегда покоится причудливый демонъ любви.

Мы уже сказали, что Мери Лоутеръ была высокаго роста, выше средняго. Спина ея представляла такія изящныя, женственныя очертанія, какія не часто удается видѣть и оцѣнить мужскому глазу. Движенія ея, отъ природы не скорыя, были исполнены прелести, одинаково поражавшей и мущинъ, и женщинъ. Въ нихъ была какая-то поэзія, а главное, не было ни тѣни преднамѣренности, усилія. Подобныя усилія всѣмъ намъ случалось видѣть и, можетъ-быть, они намъ нравились, когда дѣлались для насъ. Но такой чести миссъ Лоутеръ не оказала еще ни одному мущинѣ. Одежда ея была очень простая, какъ и слѣдовало ей быть, ибо Мери Лоутеръ жила добротой тетки, которая сама была женщина не богатая. Едва ли однако одежда увеличила бы ея привлекательность.

Ей минуло двадцать одинъ годъ. Были, конечно, въ Лорингѣ молодые люди искавшіе ея улыбки, вздыхавшіе по нея, но всѣ они вздыхали тщетно. Надо сознаться что она не принадлежала къ числу тѣхъ дѣвушекъ по которымъ обыкновенно вздыхаютъ наиболѣе впечатлительные молодые люди. Юношей склонныхъ вздыхать привлекаетъ, большею частію какой-нибудь внѣшній, видимый признакъ нѣжности, подающій надежду что вздохами добьешься что-нибудь, хотя и немногаго. Въ Лорингѣ говорили что Мери Лоутеръ холодна, неприступна, и потому, вѣроятно, отойдетъ къ праотцамъ старою дѣвой, несмотря на свою безспорную красоту. Никто, ни другъ, ни недругъ, никогда не называлъ ея кокеткой.

При всѣхъ ея свойствахъ, страсть Гарри Джильмора къ ней весьма удивляла его пріятелей. Знавшіе его близко думали что относительно брака ему предстоятъ три возможности: или онъ исполнитъ свое предполагаемое намѣреніе жениться на деньгахъ, или имъ завладѣетъ внезапно какая-нибудь краснощекая дѣвица, или, наконецъ, онъ будетъ доживать вѣкъ холостякомъ, не дающимъ опутать и изловить себя. Но никто не предполагалъ что онъ сдѣлается жертвой могучей страсти къ бѣдной, сдержанной, аристократически воспитанной и идеально настроенной дѣвушкѣ.

У него былъ дядя, духовный сановникъ, жившій въ Салисбери, человѣкъ знающій свѣтъ, которому Гарри довѣрялъ болѣе нежели всѣмъ другимъ членамъ своего семейства. Мать его была сестра досточтимаго Генри Фицекерли Чамберленъ, и такъ какъ мистеръ Чамберленъ не былъ женатъ, то племянникъ былъ главнымъ предметомъ его привязанности и заботливости.

— Оставь, другъ мой, совѣтовалъ дядя, когда племянникъ привезъ его поглядѣть на миссъ Лоутеръ. — Она, правда, дѣвушка благовоспитанная, но ты съ нею никогда не будешь себѣ господиномъ, и останешься бѣднякомъ на всю жизнь. Сговорчивый нравъ и умѣренное состояніе не рѣже встрѣчаются въ нашемъ кругу чѣмъ бѣдность и упрямство.

На слѣдующій день по выслушаніи этого совѣта, Гарри Джильморъ сдѣлалъ формальное предложеніе.

II. Красный мячикъ Флоры.

— Вы должны отвѣчать ему, такъ или иначе.

Эты мудрыя слова мистрисъ Фенвикъ сказала своей пріятельницѣ сидя съ ней вмѣстѣ съ работой въ рукахъ на скамейкѣ подъ кедровымъ деревомъ. Былъ августовскій вечеръ; викарій оправился по приходу. Двое старшихъ дѣтей играли въ саду; молодыя женщины остались однѣ.

— Конечно, отвѣчу ему. Какого отвѣта желаетъ онъ?

— Вы знаете какого онъ желаетъ отвѣта. Если можно встрѣтить искренность въ мущинѣ, такъ ужь, конечно, въ немъ.

— Такъ для него же лучше что я медлю: можетъ-быть, я и найду возможность сказать «да».

— Не можетъ быть хорошо для него находиться въ такой неизвѣстности, милая Мери, да не хорошо и для васъ. Когда дѣвушка говоритъ мущинѣ чтобъ онъ ждалъ, всегда какъ-то чувствуется что она рано или поздно согласится. Такъ всегда выходитъ. Еслибы вы жили дома, въ Лорингѣ, подождать нѣкоторое время было бы не бѣда, но находиться такъ близко отъ него, видѣться съ нимъ каждый день должно быть тяжело. Вы должны быть оба въ лихорадочномъ состояніи.

— Такъ я поѣду домой въ Лорингъ.

— Нѣтъ, теперь не слѣдуетъ ѣхать, пока вы не рѣшились и не отвѣтили ему, такъ или иначе. Нельзя теперь уѣхать и оставить его въ сомнѣніи. Возьмите его сразу и кончите эти колебанія. Онъ человѣкъ золотой.

Въ отвѣтъ на это Мери ничего не сказала, а только принялась усердно работать.

— Мама! воскликнула маленькая дѣвочка, подбѣгая въ сопровожденіи няньки. — Мячикъ упалъ въ воду.

Дѣвочка была хорошенькая, бѣлокурая, лѣтъ четырехъ съ половиной, а за ней ковылялъ мальчикъ, годомъ моложе, пониже ростомъ и потолще.

— Мячикъ въ воду упалъ, Флора? Развѣ Джимъ не можетъ достать его?

— Джимъ ушелъ, мама.

Тутъ Дженъ, нянька, стала объяснять что мячикъ скатился въ воду, отнесенъ былъ теченіемъ къ кустамъ, въ которыхъ запутался, и что она никакъ не могла достать его длинною палкой, сколько ни пробовала. Садовника Джима нигдѣ не удалось найти; грозила опасность что мячикъ промокнетъ и погибнетъ.

Мери ухватилась за случай уйти; ей нужно было подумай минутъ пять наединѣ.

— Я пойду съ вами, Фло, и посмотрю что можно сдѣлать, сказала она.

— Пойдемъ, ты такая большая, сказала дѣвочка^.

— Посмотримъ, не послужатъ ли мои длинныя руки вмѣсто Джимовыхъ, продолжала Мери. — Только Джимъ, можетъ-быть, полѣзъ бы въ воду, а я ужь, конечно, не полѣзу.

Затѣмъ она взяла Флору за руку, и онѣ побѣжали вмѣстѣ къ берегу рѣки.

Вотъ предъ ними лежитъ сокровище, большой, красный, надутый воздухомъ мячъ. Выдающійся сукъ остановилъ его, когда онъ плылъ внизъ по теченію. Джимъ, конечно, досталъ бы его: можно было свѣситься надъ рѣкой, держась за толстую вѣтку, высвободить мячъ и пригнать къ берегу.

— Нагнись къ водѣ, Мери, какъ можно дальше, мы будемъ держать тебя, говорила Флора, въ глазахъ которой мячъ стоилъ какого угодно усилія.

Мери нагнулась; сначала дѣйствовала палкой, потомъ свѣсилась дальше, держась за вѣтку, становилась все смѣлѣе и смѣлѣе, достала до мячика и наконецъ упала въ рѣку. Раздался крикъ и вопль, плесканье и шелестъ юбокъ, мистрисъ Фенвикъ появилась на берегу, но Мери Лоутеръ уже вылѣзла изъ воды, торжественно неся съ собою Флорино сокровище.

— Мери, вы не повредили себя? спросила пріятельница.

— Чѣмъ же? Ахъ, Боже мой! Мнѣ еще никогда не случалось упасть въ рѣку! Милая Фло, не огорчайся. Это очень забавно. Только смотри, сама не упади, пока не выростешь съ меня.

Флора горько плакала, не удостоивая своего мячика ни одного взгляда.

— Не съ головой же вы окунулись? спросила мистрисъ Фенвикъ.

— Лицо мое было подъ водой. Такое странное чувство. Съ полминуты у меня въ ушахъ какъ будто звучалъ напѣвъ Офеліи. А потомъ я сама смѣялась надъ своею глупостью.

— Вамъ бы лечь въ постель; я напою васъ чѣмъ-нибудь теплымъ.

— Я не лягу въ постель и теплаго пить не стану, а платье перемѣню. Какое приключеніе! Что скажетъ мистеръ Фенвикъ?

— Что скажетъ мистеръ Джильморъ?

На это Мери Лоутеръ не отвѣчала, а пошла прямо домой, въ свою комнату, и переодѣлась.

Пока она переодѣвалась, Фенвикъ и Джильморъ появились у раствореннаго окна гостиной, гдѣ сидѣла мистрисъ Фенвикъ. Она знала что Гарри Джильморъ не пропуститъ вечера чтобы не придти къ нимъ, и надѣялась убѣдить Мери Лоутеръ дать отвѣтъ въ этотъ же день. И она, и мужъ, оба желали Джильмору успѣха. Фенвикъ горячо любилъ его уже долгіе годы, а Жанета Фенвикъ полюбила познакомившись съ нимъ какъ съ другомъ мужа. Имъ обоимъ нравилось постоянство въ любви, котораго они не ожидали отъ него, и казалось что онъ заслуживаетъ награды. Обоимъ казалось также что бракъ этотъ былъ бы счастіемъ и для Мери. Наконецъ, гдѣ же замужняя женщина которая не желаетъ чтобы дѣвушка, пріѣхавшая къ ней погостить, нашла себѣ мужа въ ея домѣ? Священникъ и жена его смотрѣли на это дѣло совершенно одинаково, и полагали что Мери Лоутеръ слѣдуетъ принять предложеніе Гарри Джильмора.

— Какъ вы думаете, что случилось? сказала мистрисъ Фенвикъ, подходя къ окну, отворявшемуся до полу. — Мери Лоутеръ свалилась въ воду.

— Куда свалилась? воскликнулъ Джильморъ, поднимая руки, словно готовился броситься отбивать у водяныхъ боговъ свою возлюбленную.

— Не пугайтесь, мистеръ Джильморъ; она наверху, невредима; только искупалась.

Затѣмъ обстоятельства объяснились, и папаша рѣшилъ что Флора не должна играть въ мячикъ у рѣки, рѣшеніе едва ли строго исполненное на дѣлѣ.

— Миссъ Лоутеръ, вѣроятно, легла? сказалъ Джильморъ.

— Нѣтъ, она, должно-быть, сейчасъ сойдетъ. Я предлагала ей лечь и напиться теплаго; но она и слышать не хочетъ. Она сама вылѣзла изъ воды и, кажется, нашла это очень забавнымъ.

— Войдите, во всякомъ случаѣ, и напейтесь чаю, сказалъ викарій. — Если пойдете домой раньше одиннадцати, я провожу васъ полдороги.

Между тѣмъ, несмотря на свое приключеніе, Мери улучила время подумать. Не столько занималъ ее вопросъ: принять ли теперь предложеніе Джильмора, или нѣтъ, сколько другой: не дурно ли она дѣлаетъ что оставляетъ его въ сомнѣніи. Она уже порѣшила что теперь не приметъ его предложенія. Ей казалось что дѣвушкѣ нужно знать мущину очень хорошо, прежде чѣмъ ввѣриться ему, и знакомство ея съ мистеромъ Джильморомъ представлялось ей недостаточнымъ. Можетъ-быть, однако, при данныхъ обстоятельствахъ она обязана не колеблясь дать ему положительный отвѣтъ. Она, какъ думалось ей, не узнала и не полюбила его ни на волосъ больше чѣмъ мѣсяцъ тому назадъ. Пріятельница ея, Жанета, не разъ уже упрекала ее за то что она держитъ его въ неизвѣстности; но Жанета разсуждаетъ такъ изъ желанія устроить этотъ бракъ. Предосудительно ли сказать мущинѣ: подождите, я сама еще не знаю? Жанета говоритъ что сказать: подождите, значитъ въ сущности обѣщать согласіе рано или поздно, что дѣвушка тѣмъ самымъ у же беретъ на себя обязательство, что такое ожиданіе уже связываетъ дѣвушку съ мущиной. Сама Мери Лоутеръ вовсе не такъ на это смотрѣла. Сколько могла она предугадать свои будущія чувства, ей казалось что она никогда не рѣшится стать женою Джильмора. Въ ея положеніи была какая-то торжественность, о которой она прежде не имѣла понятія. Всѣ говорили ей что счастіе этого человѣка зависитъ отъ ея отвѣта. Если это такъ, а она этому вѣрила, то не обязана ли она сдѣлать для него все что возможно, испытать себя хорошенько прежде чѣмъ отвѣтить. А вотъ, за то что она еще сомнѣвается, подруга говоритъ ей что она поступаетъ дурно. Остается послушаться подруги, и сказать своему поклоннику, сколь возможно болѣе почтительными словами, что она не хочетъ быть его женой. Ей самой отказъ этотъ не причинитъ ни горя, ни сожалѣнія.

Паденіе въ воду дало ей время обдумать все это. Рѣшивши такъ, она пошла внизъ. Ее встрѣтили, конечно, разными распросами. Мистеръ Джильморъ преисполненъ былъ состраданія, какъ будто случай этотъ былъ чрезвычайно серіозный. Мистеръ Фенвикъ исполненъ былъ шутливости, какъ будто приключеніе это чрезвычайно забавное. Мистрисъ Фенвикъ, можетъ-быть неблагоразумно нетерпѣливая, желала какъ можно скорѣе оставить двухъ гостей своихъ наединѣ другъ съ другомъ. Она не предполагала что Мери Лоутеръ окончательно скажетъ: нѣтъ, а съ другой стороны думала что пора ей сказать окончательно: да.

— Пойдемте взглянуть на мѣсто приключенія, предложила она послѣ чая.

Они пошли къ рѣкѣ. Была прекрасная августовская ночь. Давно уже смерклось, и мѣсяца не было, однако не совсѣмъ было темно; воздухъ былъ нѣженъ какъ материнскій поцѣлуй спящему ребенку. Они шли вмѣстѣ, всѣ четверо рядомъ, черезъ лужайку, потомъ свернули на дорожку ведущую черезъ огородъ къ рѣкѣ. Мистрисъ Фенвикъ нарочно пошла съ Джильморомъ, а Мери оставила съ мужемъ, чтобы не заподозрили ее въ обдуманномъ напередъ разчетѣ. Назадъ она намѣревались идти съ мужемъ: можно будетъ побродить по саду, вопросъ будетъ предложенъ настойчиво, и дѣло можетъ рѣшиться. Они увидѣли въ темнотѣ мѣсто куда упала Мери. Водя, свѣтлая и привѣтливая днемъ, теперь страшно чернѣла.

— Какъ подумаешь что вы были тутъ подъ водой! сказалъ Гарри Джильморъ, содрогаясь.

— Какъ подумаешь что она вышла невредимо! сказалъ викарій.

— Здѣсь страшно ночью, сказала мистрисъ Фенвикъ. — Пойдемъ, Франкъ, — и хитрая женщина взяла мужа подъ-руку и повела дальше по саду. — Я говорила съ ней; я думаю, она согласилась бы, еслибъ онъ теперь спросилъ ее.

Другая пара, конечно, шла за ними слѣдомъ. Рѣшеніе Мери въ эту минуту было такъ твердо что ей хотѣлось чтобъ онъ предложилъ ей вопросъ. Говорятъ, она томитъ его, такъ она не будетъ больше томить. У ней, такъ-сказать, въ рукахъ было твердое «нѣтъ», и рѣшимость стоять на немъ. Но Джильморъ шелъ съ ней рядомъ толкуя о водѣ, и объ опасности, и о возможности простуды, и только давалъ ей чувствовать своими рѣчами какое страданіе испыталъ бы онъ еслибъ она не вышла изъ омута. Онъ тоже рѣшился. Дѣлая предложеніе, онъ самъ назначилъ себѣ извѣстный срокъ. Срокъ этотъ истечетъ завтра. До тѣхъ поръ онъ будетъ удерживаться. Но завтра онъ придетъ къ ней.

Они подошли къ калиткѣ ведущей изъ сада чрезъ кладбище на полевую дорогу, гдѣ былъ ближайшій путь въ Вязники.

— Здѣсь я оставлю васъ, сказалъ Джильморъ. — Я не хочу чтобы Фенвикъ опять выходилъ изъ дому ночью провожать меня. Вы не боитесь дойти однѣ до дому садомъ?

— О! Нисколько.

— И пожалуста, миссъ Лоутеръ, пожалуста, берегите себя. Вамъ сегодня, кажется, вовсе не слѣдовало выходить.

— Ничего не значитъ, мистеръ Джильморъ. Вы слиткомъ безпокоитесь.

— Могу ли я слишкомъ безпокоиться, когда дѣло идетъ о васъ? Вы будете дома завтра?

— Да, я думаю.

— Останьтесь дома. Я приду послѣ завтрака. Будьте, пожалуста, дома.

Говоря съ ней, онъ держалъ ее за руку, и она обѣщала послушаться его. Въ этомъ случаѣ ей слѣдовало его послушаться; Затѣмъ она тихонько пошла по саду и вошла въ домъ чрезъ переднюю дверь, съ четверть часа спустя послѣ Фенвика съ женою.

Зачѣмъ ему отказывать? Чего же желаетъ она? Онъ ей нравится: его манеры, пріемы, его характеръ, его образъ жизни, словомъ, вся личность его до нѣкоторой степени нравится ей. Если есть на свѣтѣ другая, болѣе сильная любовь, такъ она не надѣялась узнать ее. До сихъ поръ она еще не испытала подобнаго чувства. Если не для себя, такъ почему не сдѣлать этого для него? Почему не осчастливить его? Она подверглась паденію въ воду чтобы достать мячикъ Флорѣ, а его она любитъ больше чѣмъ Флору. Настроеніе ея, повидимому, совершенно измѣнилось послѣ этой прогулки по темнымъ аллеямъ.

— Ну, сказала Жанета, — чѣмъ же кончается?

— Онъ придетъ завтра; я сама не знаю чѣмъ кончится, отвѣчала Мери, уходя въ свою комнату.

III. Семъ Бретль.

Было около одиннадцати часовъ вечера, когда Джильморъ вышелъ въ калитку, ведущую изъ сада священника на кладбище. Тропинка, на которую онъ ступилъ, пролегала чрезъ уголъ церковной земли и выходила на дорогу шедшую съ поля вдоль кладбища къ городу. Дорогу, конечно, нельзя было загородить, но Фенвику не разъ совѣтовали повѣсить замокъ на калитку, ибо иначе казалось что церковный садъ открытъ для всего Булгамптона. Но замокъ никогда не былъ повѣшенъ. Этою калиткой священникъ съ семействомъ своимъ ходилъ въ церковь, и говорилъ что сколько ни заведи ключей, никогда въ карманѣ не окажется ни одного, когда нужно. Онъ прибавлялъ еще, когда жена приставала къ нему, что желающіе погулять прилично никому не мѣшаютъ, а желающихъ неприлично ворваться не удержатъ заборъ и ограда, окружавшіе церковную землю. Джильморъ, проходя краемъ кладбища, явственно видѣлъ человѣка стоявшаго у забора. Человѣкъ этотъ былъ даже въ двухъ шагахъ отъ него, и хотя по его положенію и темнотѣ нельзя было разглядѣть лица, Джильморъ замѣтилъ однако что это не булгамптонскій житель. Не такая у него одежда, не такъ онъ стоялъ. Джильморъ всю жизнь прожилъ въ Булгамптонѣ и, безъ особенно тщательнаго изученія, зналъ булгамптонскіе нравы и обычаи. Куртка на незнакомцѣ была городская, и даже не салисберійской работы; панталоны его носили вовсе не вильтшейрскій отпечатокъ. Несмотря на темноту, все это можно было замѣтить. «Добраго вечера, любезный!» сказалъ Джильморъ громкимъ, бодрымъ голосомъ. Незнакомецъ что-то пробормоталъ, и прошелъ дальше, какъ будто въ селеніе. Джильмору почему-то показалось что этотъ человѣкъ имѣлъ намѣреніе проникнуть въ садъ его друга. Однако онъ вышелъ въ поле, не медля ни минуты, и тотчасъ же увидалъ другаго человѣка прижавшагося, словно прячась, въ канавѣ. Только шапку и плечи могъ онъ разглядѣть въ темнотѣ, и однако былъ увѣренъ что знаетъ чьи это плечи и шапка. Онъ ничего не сказалъ, но быстро пошелъ дальше, размышляя какъ лучше поступить. Человѣкъ котораго онъ разглядѣлъ слылъ позоромъ для своего семейства и стыдомъ для уважаемыхъ гражданъ Булгамптона.

По другую сторону церкви, подальше отъ города, была ферма, занимаемая однимъ изъ арендаторовъ лорда Тробриджа, человѣкомъ посвятившимъ себя со страстью преслѣдованію потравъ, можетъ быть потому что земля его перерѣзывалась нѣсколькими дорогами. Дорога идущая чрезъ пастбище дѣло весьма непріятное, потому что ничѣмъ не убѣдишь проѣзжихъ и прохожихъ держаться одного битаго пути, но дорога чрезъ поле еще хуже, ибо какъ ни бейтесь, хлѣбъ вашъ непремѣнно рвутъ и топчутъ ногами. Однако, налагая аренду, ни одинъ землевладѣлецъ не принимаетъ этого въ соображеніе. Фермеръ Тромбулъ часто соображалъ все это и нерѣдко предавался гнѣву. Дворъ мой, по крайней мѣрѣ, разсуждалъ онъ, не принадлежитъ всякому прохожему; тутъ я могу держать какую угодно собаку на цѣпи, или на волѣ. Гарри Джильморъ зналъ эту собаку хорошо, и остановился у воротъ.

— Кто тамъ? послышался голосъ фермера.

— Это вы, мистеръ Тромбулъ? Я Джильморъ. Мнѣ хочется обойти вокругъ дома священника.

— Извольте, извольте, сказалъ фермеръ, отворяя ворота. Развѣ тамъ что-нибудь не ладно?

— Не знаю. Кажется. Говорите потише. Какіе-то люди словно прячутся на кладбищѣ.

— И мнѣ то же сдается. Хватай сейчасъ рычалъ какъ чортъ. (Хватай было имя собаки заставившей Джильмора пріостановиться у воротъ.) На что же они мѣтили? Ужь не на разбой ли?

— Можетъ-быть на абрикосы нашего друга. Я однако обойду кругомъ, а вы съ Хватаемъ поглядывайте здѣсь.

— Добро, не безпокойтесь. Мы съ Хватаемъ справимся съ ними, будь они и въ самомъ дѣлѣ разбойники.

Онъ вывелъ мистера Джильмора чрезъ дворъ на дорогу. Хватай тихо рычалъ, когда они проходили.

Джильморъ быстро пошелъ по дорогѣ, миновалъ церковь и вошелъ въ переднія ворота приходскаго дома. Зная хорошо мѣстность, онъ могъ бы пробраться въ садъ, но онъ счелъ за лучшее войти въ переднія ворота. Въ домѣ невидно было свѣта; но вѣдь всѣ почти комнаты выходили окнами въ садъ. Онъ громко постучался, и чрезъ минуту дверь отворилъ самъ священникъ.

— Франкъ! сказалъ Джильморъ.

— Это вы? Что случилось?

— Бродятъ люди которымъ незачѣмъ быть здѣсь. Я встрѣтилъ двоихъ у вашей калитки, а пожалуй съ ними былъ и третій.

— Это ничего не значитъ. Они часто сидятъ тамъ и курятъ.

— Нѣтъ, эти люди что-то затѣваютъ. Одинъ, котораго я разглядѣлъ всего яснѣе, не здѣшній и, кажется, не украситъ вашей паствы своимъ присутствіемъ; другой Семъ Бретль.

— Фью…. отозвался настоятель.

— Онъ сталъ совсѣмъ негодяй, сказалъ Джильморъ.

— Почти, Гарри, почти, но еще не совсѣмъ. На прошлой недѣлѣ я при отцѣ помѣнялся съ нимъ нѣсколькими рѣзкими словами. Потомъ онъ пошелъ за мною и сказалъ что припомнитъ мнѣ это. Я не говорилъ вамъ, потому что не хотѣлъ возбуждать васъ противъ нихъ.

— Хорошо бы, еслибы все это отродье убралось отсюда.

— Не думаю чтобъ они въ другомъ мѣстѣ устроились лучше чѣмъ здѣсь. Вѣроятно, мистеръ Семъ намѣревается сдержать данное мнѣ обѣщаніе.

— Еслибы не другой бродяга, котораго я видѣлъ, я бы не опасался ничего серіознаго, сказалъ Джильморъ.

— Я думаю, опасаться и нечего; однако буду посматривать.

— Не остаться ли мнѣ съ вами, Франкъ?

— О, нѣтъ, у меня есть свинчатка, я обойду садъ кругомъ. Пойдемте со мной, вы можете вернуться домой другою дорогой. По всей вѣроятности, они уйдутъ по добру по здорову, такъ какъ видѣли васъ и слышали Хватая, да, должно-быть, слышали и все что вы говорили Тромбулу.

Онъ досталъ шляпу и короткую, толстую, свинцомъ налитую палку, о которой упомянулъ, заперъ дверь и положилъ ключъ въ карманъ. Потомъ оба друга обошли огородомъ и фруктовымъ садомъ къ воротамъ кладбища. Они ничего не слыхали, ничего не видали, и Фенвикъ былъ увѣренъ что бродяги отправились чрезъ кладбище въ селеніе.

— Но вѣдь они могутъ вернуться, сказалъ Джильморъ.

— Я буду караулить, отвѣчалъ настоятель.

— Что можетъ одинъ противъ трехъ? Лучше бы мнѣ остаться.

Фенвикъ засмѣялся и возразилъ что также благоразумно было бы рѣшиться караулить каждую ночь.

— Однако, послушайте, сказалъ Джильморъ, видимо встревоженный.

— Не безпокойтесь о насъ, отвѣчалъ настоятель.

— Еслибы что-нибудь случилось съ Мери Лоутеръ….

— Это, конечно, опасеніе серіозное, къ которому можно присоединить и нѣкоторую заботу о Жанетѣ и дѣтяхъ. Но я зѣвать не буду. Еслибы женщины знали что мы съ вами ходимъ здѣсь на часахъ, онѣ бы съ ума сошли отъ страха.

Джильморъ, не любившій чтобы надъ нимъ шутили, простился и пошелъ домой полемъ. Фенвикъ прошелся по саду. Когда онъ подошелъ къ террасѣ шедшей вдоль дома, ему послышался какъ будто голосъ. Онъ остановился подъ поросшею плющомъ стѣной и явственно разслышалъ шепотъ за ней. Шепталось, повидимому, больше двухъ человѣкъ. Теперь онъ пожалѣлъ что не удержалъ Джильмора; не то чтобъ онъ боялся воровъ: онъ былъ одаренъ тою спокойною, хладнокровною храбростью которая не даетъ забыть что люди совершающіе темныя дѣла всегда страшатся тѣхъ кому наносятъ вредъ; но съ помощью товарища гораздо легче было бы поймать кого-нибудь изъ мошенниковъ. Съ того мѣста гдѣ онъ стоялъ можно было преградить имъ дорогу, еслибъ они попытались проникнуть въ домъ, но тѣмъ временемъ они могли обирать плоды со стѣны. Теперь они очевидно находились въ огородѣ, и Фенвикъ никакъ не намѣренъ былъ предоставить имъ дѣлать тамъ что угодно. Пообдумавъ, онъ прокрался вдоль стѣны къ дорожкѣ по которой можно было пройти къ нимъ. Но они не слыхали и не дождались его. Лишь только дошелъ онъ до стѣны, изъ-за угла показался передовой человѣкъ, и не успѣлъ онъ рѣшить что дѣлать, какъ явился слѣдомъ другой. Фенвикъ бросился впередъ, замахнувшись свинцовою палкой, но зная тяжесть ея, и помня что проступокъ этихъ людей можетъ-быть ничтоженъ, онѣ не рѣшался ударить. Ударъ по головѣ размозжилъ бы черепъ, а по рукѣ раздробилъ бы кость. Въ одну минуту онъ схватилъ передоваго за горло, а тотъ подставилъ ему ногу. Фенвикъ упалъ, но падая, онъ нанесъ тяжкій ударъ свинцовымъ концомъ по плечу своему противнику. Фенвикъ только поскользнулся и тотчасъ же оправился, но человѣкъ котораго онъ держалъ уже скрылся, и двое другихъ уходили за нимъ слѣдомъ къ калиткѣ въ концѣ огорода. Въ нѣсколько шаговъ онъ догналъ задняго, и схватился съ нимъ. Это былъ Семъ Бретль.

— Семъ, говорилъ, запыхавшись, Фенвикъ, — полно бороться, не то я ударю тебя палкой.

Семъ попытался схватить это орудіе и получилъ ударъ по правой рукѣ.

— Ну, вы мнѣ руку расшибли, мистеръ Фенвикъ, сказалъ онъ.

— Надѣюсь что нѣтъ. Ступай со мной смирно, не то расшибу въ самомъ дѣлѣ. Если попытаешься уйти, я ударю тебя по головѣ. Что ты дѣлалъ здѣсь?

Бретль не отвѣчалъ, онъ шелъ къ дому съ викаріемъ, который лѣвою рукой ухватилъ его за воротъ, а правою держалъ палку на подъемѣ. Такъ привелъ онъ его къ дому, и тутъ началъ обдумывать что съ нимъ дѣлать.

— И тебѣ не стыдно браться за подобныя дѣла, Семъ?

— Что же это за дѣла такія?

— Ты бродишь ночью по моему саду съ какими-то двумя мошенниками.

— Въ этомъ, кажется, еще нѣтъ большой бѣды.

— Кто эти люди, Семъ?

— Кто эти люди?

— Да, кто они?

— Пріятели мои, мистеръ Фенвикъ. Больше я вамъ объ нихъ ничего не скажу. Вы меня поймали и разбили мнѣ руку; что жь вы теперь будете дѣлать со мною? Я вѣдь ничего дурнаго не сдѣлалъ; такъ только прогуливался.

Правду сказать, настоятель и самъ не зналъ что дѣлать съ негодяемъ котораго онъ поймалъ. По нѣкоторымъ причинамъ, ему очень не хотѣлось передать Сема въ руки сельскаго констебля. У Сема была мать и сестра, принадлежавшія къ числу любимыхъ прихожанъ настоятеля, и хотя отецъ, старый Яковъ Бретль, не такъ ему нравился, и не пользовался расположеніемъ Джильмора у котораго арендовалъ мельницу, однако мистеръ Фенвикъ не желалъ огорчать это семейство. Отъ Сема также онъ когда-то ожидалъ много хорошаго, хотя надежды эти становились слабѣе и слабѣе въ послѣдніе полтора года. Словомъ, Фенвику никакъ не хотѣлось будить конюха, единственнаго живущаго у него въ домѣ мущину, и тащить Сема въ селеніе.

— Желалъ бы я знать, сказалъ онъ, — что затѣвалъ ты съ своими пріятелями? Едва ли ты дошелъ до того что намѣревался вломиться въ домъ и перерѣзать насъ.

— Мы не думали вламываться и рѣзать, мистеръ Фенвикъ, — право, нѣтъ.

— Что будешь ты дѣлать сегодня, если я отпущу тебя?

— Пойду прямо домой къ отцу и никуда больше ни шагу, ей-Богу.

— Одному изъ твоихъ пріятелей, какъ ты называешь ихъ, придется, если не ошибаюсь, идти къ доктору. Его я ударилъ гораздо сильнѣе чѣмъ тебя. Ты вѣдь теперь ничего?

— Больно было порядочно, да это ничего не значитъ.

— Ну, Семъ, ступай себѣ. Я навѣдаюсь къ тебѣ завтра, а теперь пока скажу тебѣ послѣднее слово. Сколько я вижу, ты на пути къ висѣлицѣ. Быть повѣшеннымъ непріятно, и я совѣтую тебѣ выбрать другой путь.

Съ этими словами онъ отпустилъ его и ждалъ пока Семъ уйдетъ.

— Не навѣдывайтесь ко мнѣ завтра, пожалуста, сказалъ Семъ.

— Я непремѣнно увижусь съ твоею матерью.

— Не говорите ей что я былъ здѣсь, мистеръ Фенвикъ, и никто не тронетъ ничего въ вашемъ саду.

— Безтолковый человѣкъ! сказалъ настоятель. — Неужели ты думаешь что я отпускаю тебя теперь изъ опасенія лишиться чего-нибудь мнѣ принадлежащаго? Развѣ ты не понимаешь что я желаю спасти тебя, тебя, негодный, безталанный бродяга? Ступай домой и знай что я буду дѣйствовать по крайнему моему разумѣнію, хотя разумѣніе мое можетъ быть цлохое что я такъ отпускаю тебя.

Проводивъ Сема въ переднія ворота, Фенвикъ вернулся домой и встрѣтилъ жену внизу. Она встала съ постели и отыскивала его.

— Франкъ! Какъ ты перепугалъ меня! Гдѣ ты былъ?

— Ловилъ воровъ. Одному я, къ сожалѣнію, кажется, сильно повредилъ спину, а другаго поймалъ да отпустилъ.

— Что ты говоришь, Франкъ?

Онъ разказалъ ей всю исторію. Какъ Джильморъ видѣлъ бродягъ и извѣстилъ его, какъ онъ вышелъ и боролся съ однимъ изъ негодяевъ котораго ударилъ по спинѣ, какъ поймалъ другаго, а третій ушелъ.

— Такъ намъ нѣтъ покоя въ постели! сказала жена.

— Тебѣ нѣтъ въ эту минуту, другъ мой, потому что ты заблагоразсудила встать. Что же касается до опасности, то она грозитъ скорѣе дынямъ и персикамъ. Дѣло въ томъ что надо выстроить сторожку для садовника. Меня занимаетъ, сильно ли я ушибъ этого человѣка. Я словно слышалъ трескъ кости.

— О, Франкъ!

— Да что же мнѣ было дѣлать? Я завелъ эту палку полагая что она менѣе опасна чѣмъ пистолетъ, а она чуть ли не хуже. Я могъ бы убить всѣхъ, еслибы разсердился, и все изъ-за какой-нибудь полдюжины абрикосовъ.

— А что сталось съ человѣкомъ котораго ты поймалъ?

— Я отпустилъ его.

— Такъ, просто?

— Ну, и ему досталось.

— Ты знаешь его?

— Да, знаю…. хорошо.

— Кто же это, Франкъ?

Настоятель минуту молчалъ, потомъ отвѣтилъ:

— Семъ Бретль.

— Семъ Бретль разбойничаетъ?

— Да, кажется, ужь нѣсколько мѣсяцевъ, тѣмъ или другимъ способомъ.

— Что же ты намѣренъ дѣлать?

— Да самъ еще хорошенько не знаю. Это убьетъ его мать и Фанни, если я сообщу имъ всѣ мои подозрѣнія. Это люди своевольные, упрямые, злонравные, то-есть мущины. Однако Джильморъ, кажется, обошелся съ ними немного круто. Отецъ и братъ люди честные. Ну, пойдемъ спать.

IV. Другаго нѣтъ.

На слѣдующее утро въ домѣ викарія было, разумѣется, много толковъ о ночныхъ приключеніяхъ. Прежде всего осмотрѣли фрукты, но такъ какъ въ осмотрѣ этомъ Джимъ садовникъ не участвовалъ, то нельзя было вывести положительнаго заключенія. Однако оказалось что не было произведено кражи. Если и похитили, такъ не болѣе двухъ-трехъ абрикосовъ, да какой-нибудь незрѣлый персикъ. Мистеръ Фенвикъ самъ былъ внутренно убѣжденъ что замышлялось не воровство въ саду, хотя онъ считалъ за лучшее оставить жену при этомъ предположеніи. Воры едва ли прошли бы огородомъ къ дому, гдѣ онъ встрѣтилъ ихъ, еслибъ искали фруктовъ. Скорѣе можно было думать что они намѣревались влѣзть въ окно гостиной. Изъ сада викарій съ женой и гостьей пошелъ къ воротамъ, а оттуда на ферму Тромбула. Фермеръ никого не видалъ съ тѣхъ поръ какъ Джильморъ заходилъ къ нему, и ничего не слыхалъ. Ему настоятель не сказалъ ничего о своей схваткѣ и объ ударѣ по спинѣ. Съ фермы мистеръ Фенвикъ отправился въ городъ, а дамы вернулись домой.

Единственный человѣкъ съ которымъ настоятель посовѣтовался тотчасъ же былъ докторъ, мистеръ Коттенденъ, какъ звали его. Къ нему не приходилъ никто съ поврежденною лопаткой ни въ это утро, ни вечеромъ наканунѣ. «Можно, говорилъ онъ, нанести человѣку такой ударъ по спинѣ и лишить его силъ на нѣсколько дней, не сломавъ ему кости. Еслибы сломана была лопатка, полагалъ докторъ, человѣкъ этотъ не могъ бы далеко пройти пѣшкомъ, не могъ бы добраться до одного изъ ближайшихъ городовъ иначе какъ на рукахъ товарищей или въ какомъ-нибудь экипажжанет.» О Семъ Бретлѣ настоятель ничего не сказалъ доктору, а покончивъ дѣла въ городѣ, пошелъ на мельницу.

Дамы между тѣмъ сидѣли дома. Тревога возбужденная событіями послѣдней ночи нѣсколько умѣрялась ожиданіемъ Джильмора. Приходъ мистера Джильмора въ настоящемъ случаѣ имѣлъ такую важность что даже страшная мысль о разбойникахъ и впечатлѣніе произведенное смертоноснымъ орудіемъ, которое показывалось за завтракомъ, теряли нѣсколько силу. Другая могущественная забота отвлекала умы обѣихъ женщинъ, и къ завтраку Семъ Бретль и его товарищи были забыты.

Дамы весьма мало говорили въ это утро другъ съ другомъ о мистерѣ Джильморѣ. Мистрисъ Фенвикъ, дошедшая до убѣжденія что пріятельница ея поступитъ весьма предосудительно, если не приметъ его предложенія, полагала что дальнѣйшія разсужденія только возбудятъ въ ней упрямство. Мери, зная что на душѣ у подруги, любя и уважая подругу, не могла ни на что рѣшиться. Въ продолженіе послѣдней недѣли она рѣшалась дважды, и рѣшенія ея были противоположны одно другому. Сначала она положила отказать своему поклоннику и стояла на этомъ нѣсколько часовъ, потомъ положила принять предложеніе, но пребывая въ этомъ намѣреніи, не могла однако представить себѣ какъ удастся ей сказать «да».

"Если другія женщины любятъ своихъ жениховъ не больше чѣмъ я его люблю, удивляюсь какъ онѣ выходятъ замужъ, " говорила она себѣ.

Ей толковали что не хорошо держать человѣка въ неизвѣстности, и она этому вѣрила. Еслибъ ей не толковали этого, она сочла бы наиболѣе удобнымъ подождать еще немного.

— Я пойду на верхъ къ дѣтямъ, сказала мистрисъ Фенвикъ. — Если садъ покажется вамъ удобнѣе гостиной, вы никого въ немъ не встрѣтите.

— О, Жанета, какую торжественность и важность придаете вы этому.

— Оно въ самомъ дѣлѣ важно, Мери. Не знаю, есть ли что важнѣе; развѣ отойти къ другой жизни, въ рай или въ адъ. Впрочемъ, я не вижу въ чемъ тутъ можетъ быть сомнѣніе или затрудненіе.

Въ тонѣ этихъ послѣднихъ словъ было что-то такое что опять едва не возстановило Мери противъ Джильмора. У него есть домъ и доходъ, онъ землевладѣлецъ, слѣдовательно затрудненія быть не должно. Когда она сравнивала Джильмора съ Фенвикомъ, ей казалось что Фенвикъ нравится ей больше. Она находила его болѣе умнымъ, болѣе смѣлымъ, болѣе мужественнымъ. Она, конечно, нисколько не была влюблена въ мужа своей пріятельницы, но точно также не была она влюблена и въ мистера Джильмора.

Около половины третьяго мистеръ Джильморъ явился и остановился у отвореннаго окна.

— Можно войти? спросилъ онъ.

— Конечно, можно.

— Мистрисъ Фенвикъ здѣсь нѣтъ?

— Кажется, она дома. Вамъ ее нужно?

— О, нѣтъ! Надѣюсь, вы не испугались ночью. Я еще не видалъ Франка, но Тромбулъ говорилъ мнѣ что была драка.

— Драка была дѣйствительно. Мистеръ Фенвикъ ударилъ одного изъ этихъ людей, и опасается, не ранилъ ли его тяжело.

— Жаль что онъ головы имъ не разбилъ. Тутъ былъ, кажется, сынъ одного изъ моихъ арендаторовъ, негодяй совершенный. Надѣюсь что вы здѣсь не слишкомъ перепугались.

— Я ничего не слыхала до нынѣшняго утра.

Затѣмъ послѣдовало молчаніе. На пути изъ дому онъ говорилъ себѣ что предстоящая ему задача нелегкая. Открыться любимой дѣвушкѣ можетъ быть пріятно человѣку ожидающему благосклоннаго отвѣта. Можетъ-быть, не трудно даже въ томъ случаѣ, если есть сомнѣніе. Самое присутствіе страсти, или даже ея подобія, даетъ мущинѣ свободу, которою отрадно воспользоваться. Но это бываетъ только тогда, когда мущина приступаетъ къ дѣлу прямо и смѣло, безъ предварительныхъ условій и приготовленій. Это удовольствіе, эта сладость порыва миновала для Гарри Джильмора. Онъ уже высказался, и ему велѣли ждать. Теперь онъ пришелъ опять въ назначенный часъ, какъ слуга ищущій мѣста, освѣдомиться находятъ ли его пригоднымъ. Но на сторонѣ слуги безъ мѣста то преимущество что для полученія отвѣта не потребуется отъ него дальнѣйшаго краснорѣчія. Съ Джильморомъ дѣло другое. Очевидно, Мери Лоутеръ не скажетъ ему: «Я подумала и нахожу что вы годитесь.» Надо было опять предложить вопросъ, и предложить его съ мольбой.

— Мери, заговорилъ онъ, начиная словами которыя придумалъ какъ шелъ по саду. — Недѣль шесть тому назадъ я спросилъ васъ хотите ли вы быть моею женой; теперь я пришелъ предложить вамъ опять тотъ же вопросъ.

Она не тотчасъ отвѣчала, а сидѣла молча, какъ бы ожидая дальнѣйшаго усилія краснорѣчія съ его стороны.

— Не думаю чтобы вы сомнѣвались въ моей искренности или въ теплотѣ моего чувства. Если вы мнѣ вѣрите….

— Вѣрю, вѣрю.

— Въ такомъ случаѣ мнѣ больше говорить нечего. Никакими словами не заставлю я васъ полюбить меня. У меня нѣтъ той силы которая непреодолимо привлекла бы дѣвушку въ мои объятія.

— Я не понимаю этой силы; не понимаю чтобы какой-либо мущина могъ быть одаренъ такою властію надъ какою бы то ни было дѣвушкой.

— Говорятъ что такая сила существуетъ. Но я не предполагаю ея въ себѣ, не предполагаю чтобы вы могли поддаться ей. Могу, пожалуй, увѣрить васъ что, на сколько я себя знаю, все будущее счастье мое зависитъ отъ вашего отвѣта. Отказъ не убьетъ меня. По крайней мѣрѣ я такъ думаю. Но онъ заставитъ меня желать смерти.

Сказавъ это, онъ ждалъ ея отвѣта.

Она вѣрила каждому слову его. Онъ ей на столько нравился что ради его она желала бы его обрадовать. Насколько она знала себя, у ней не было желанія сдѣлаться женой Джильмора. Это положеніе не обѣщало ей даже отрады ни съ какой стороны. Она читывала о любви и говорила о любви, и желала испытать любовь. Ужь конечно она не влюблена въ этого человѣка. Она начинала сомнѣваться, доведется ли ей когда-нибудь полюбить, полюбить такъ, какъ пріятельница ея, Жанета, любила Франка Фенвика. Жанета любила самый слѣдъ своего мужа, ѣла какъ будто его ртомъ, слушала его ушами, глядѣла его глазами. Она поистинѣ была костью отъ ребра его. Мери считала себя неспособною питать подобное чувство къ Джильмору. А между тѣмъ оно могло придти, или могло придти другое чувство, пожалуй не менѣе сильное. По всей вѣроятности, Жанета отъ природы мягче и нѣжнѣе, болѣе способна подладиться, обвиться какъ плющъ. «Маѣ, думала Мери, можетъ-быть не дано такой способности, однако я могу быть доброю женой доброму мужу. Но если и могу я быть доброю женой Джильмору, то сегодня не могу этого обѣщать.»

— Надо отвѣчать вамъ, сказала она очень мягко.

— Если вы не готовы отвѣчать, скажите; я подожду, приду другой разъ. Я никогда не передумаю; въ этомъ вы можете быть увѣрены.

— Это-то именно и не хорошо, мистеръ Джильморъ.

— Кто это говоритъ?

— Мое собственное чувство. Я не въ правѣ держать васъ въ неизвѣстности, и не хочу. Я уважаю и почитаю васъ отъ души. Признаюсь, вы мнѣ нравитесь, нравитесь такъ что я желала бы испытывать къ вамъ болѣе сильное чувство. Я готова принести для васъ большую жертву, мистеръ Джильморъ, но я не могу пожертвовать моею совѣстью и вашимъ счастіемъ, сказавъ что я васъ люблю.

Нѣсколько минутъ онъ сидѣлъ молча. Вдругъ на лицѣ его проступило выраженіе неизъяснимаго страданія, будто онъ едва въ силахъ вынести внутреннюю боль. Она не отводила глазъ отъ его лица, и въ женственномъ состраданіи почти уже раскаивалась въ словахъ своихъ.

— И это все? спросилъ онъ.

— Что же еще сказать вамъ, мистеръ Джильморъ?

— Если это все, такъ это мнѣ такой приговоръ который не знаю какъ вынесу. Я не могу жить здѣсь безъ васъ. Я такъ много думалъ о васъ что вы стали для меня неразлучны съ каждымъ деревомъ, съ каждою хижиной. Я не зналъ что могу до такой степени поддаться одному чувству. Мери, скажите что вы хотите подождать! Попробуйте еще. Я бы не просилъ, еслибы вы не сказали что другаго нѣтъ никого.

— Положительно нѣтъ никого другаго.

— Такъ позвольте мнѣ еще подождать. Вамъ вѣдь это ничего не стоитъ. Если явится человѣкъ болѣе счастливый чѣмъ я, скажите мнѣ, и я буду знать что все кончено. Я отъ васъ не требую никакой жертвы, никакого обѣщанія, а съ своей стороны обѣщаю вамъ что не измѣнюсь никогда.

— Я не могу принять такого обѣщанія, мистеръ Джильморъ.

— Однако я даю его. Я, конечно, не измѣнюсь. Черезъ три мѣсяца я опять приду къ вамъ.

Она спрашивала себя: слѣдуетъ ли сказать ему что отвѣтъ ея окончательный, или оставить ему нѣкоторую надежду за возможность болѣе благопріятнаго для него исхода. Одно она понимала ясно, что если теперь онъ уйдетъ отъ нея, условившись возобновить свое предложеніе черезъ три мѣсяца, ей надо уѣхать изъ Булгамптона. Если можетъ пробудиться въ ней любовь къ нему, такъ скорѣе вдали отъ него чѣмъ вблизи. Надо ѣхать домой въ Лорингъ, и если можно, убѣдить себя принять предложеніе.

— Я думаю, сказала она, — что лучше бы покончить на томъ что сказано было сегодня.

— Нѣтъ, мы не покончимъ на этомъ. Я еще попытаюсь. Что бы мнѣ сдѣлать такое чтобы заслужить васъ?

— Не въ заслугѣ тутъ дѣло, мистеръ Джильморъ. Кто скажетъ какъ пробуждается чувство и почему? Я поѣду домой въ Лорингъ. Можете быть увѣрены въ одномъ, что если нужно будетъ васъ о чемъ-нибудь увѣдомить, я увѣдомлю.

Онъ взялъ ея руку, подержалъ съ минуту, прижалъ къ губамъ и ушелъ. Она вовсе недовольна была собой, и даже стыдилась сказать пріятельницѣ что она сдѣлала. Однако какъ же было отвѣчать ему иначе? Можетъ-быть, современемъ она придетъ къ тому что будетъ довольствоваться такимъ чувствомъ какое питаетъ къ Джильмору; можетъ-быть, она рѣшится стать его женой. Отчего же не оставить ему надежды, надежды, которою онъ, повидимому, такъ дорожитъ? Онъ оказалъ ей величайшую честь какую только можетъ мущина оказать женщинѣ; она все была готова отдать ему, только не себя самое. Даже и теперь она не вполнѣ была увѣрена, не отвѣчала ли бы она иначе, еслибы предложеніе было сдѣлано ей письменно.

Какъ только онъ ушелъ, она отправилась на верхъ въ дѣтскую, а оттуда въ спальню мистрисъ Фенвикъ. Тамъ была Флора, но Флору скоро выпроводили. Мери тотчасъ же заговорила, не дожидаясь вопроса.

— Жанета, сказала она, — я ѣду домой, немедленно.

— Почему?

— Потому что такъ лучше. Дѣло осталось нерѣшенымъ, какъ и прежде. Когда онъ проситъ позволенія придти, могу ли я не позволить ему? Вѣдь я могу только сказать, что, какъ кажется мнѣ теперь, я не въ состояніи быть его женой.

— Такъ вы, значитъ, не приняли его предложенія?

— Нѣтъ.

— Я думаю приняли бы, еслибъ онъ сдѣлалъ предложеніе вчера вечеромъ.

— Положительно нѣтъ. Въ его отсутствіе я еще могу сомнѣваться, но какъ только встрѣчусь съ нимъ лицомъ къ лицу, вижу ясно что я не въ силахъ это сдѣлать.

— Мнѣ кажется что вы поступили не хорошо и очень безразсудно.

— Что не пошла за человѣка котораго не люблю? сказала Мери.

— Вы любите его, Мери, но ищете сами не знаете чего; какого-то романа, какой-то могучей страсти, чего-то такого что не встрѣтится никогда.

— Сказать ватъ чего я желаю?

— Пожалуста.

— Такого чувства какое вы питаете къ Франку. Вы мой образецъ; мнѣ больше ничего не нужно.

— Это приходитъ послѣ свадьбы. Я была весьма равнодушна къ Франку, пока онъ не былъ моимъ мужемъ. Онъ самъ вамъ это скажетъ. Едва ли даже онъ нравился мнѣ, когда я шла за него.

— О! Жанета!

— Безъ сомнѣнія, та любовь, о которой вы думаете, приходитъ послѣ брака, когда у мущины и женщины одни интересы. Франкъ былъ очень милъ женихомъ.

— Развѣ я не помню?

— Вы были ребенокъ.

— Мнѣ было пятнадцать лѣтъ. Развѣ не помню я какъ все измѣнялось для васъ, когда онъ приходилъ? Не было ленточки которую бы вы не для него надѣвали, вы рядились для него, вы жили имъ.

— Тогда ужь я была помолвлена. Еслибы вы приняли предложеніе Гарри Джильмора, и съ вами было бы то же.

— Мнѣ надо въ этомъ увѣриться. Теперь я почти увѣрена что этого бы не было.

— Зачѣмъ же вы хотите ѣхать домой?

— Чтобы не смущать его моимъ присутствіемъ. Я думаю, ему будетъ легче, если я уѣду.

— Онъ намѣренъ повторить свое предложеніе?

— Да, говоритъ, мѣсяца черезъ три. Но вы бы ему сказали что лучше не дѣлать этого. Я на вашемъ мѣстѣ посовѣтовала бы ему путешествовать.

— И оставить всѣ свои обязанности и удовольствія, и домъ, и имѣніе ради вашего малаго личика, душа моя. Не думаю, чтобы какая бы то ни была женщина стоила этого.

Мери прикусила губки, жалѣя о томъ что сказала.

— Я думала о томъ что онъ самъ говорилъ о себѣ, а не о моихъ достоинствахъ, Жанета. Я не меньше васъ удивляюсь что такой человѣкъ какъ мистеръ Джильморъ тревожится духомъ изъ-за такихъ пустяковъ. Но вѣдь онъ самъ говоритъ.

— Конечно, онъ тревожится, и конечно я пошутила. Да вѣдь, право, жаль его. Мнѣ хочется побить васъ чтобы вы бросились къ нему въ объятія. Вамъ же было бы лучше. Вы будете разбирать свои чувства и сомнѣваться, и ждать чего-то что никогда не представится, а между тѣмъ время уйдетъ. Такъ старѣются въ дѣвушкахъ. Еслибы вы вышли за Гарри, то ко времени рожденія перваго ребенка видѣли бы въ немъ Юпитера, какъ я вижу во Франкѣ.

Мистрисъ Фенвикъ однако согласилась, что при настоящемъ положеніи дѣлъ, Мери лучше ѣхать домой. Написали въ Лорингъ что она пріѣдетъ въ серединѣ слѣдующей недѣли.

Викарій не являлся до обѣда. Онъ пришелъ домой нѣсколько разстроенный. Женщины условились что о судьбѣ Джильмора, на сколько она рѣшена, мистера Фенвика увѣдомитъ жена. Она обѣщала, при всемъ неудовольствіи своемъ на Мери Лоутеръ, представить дѣло сколько возможно въ благопріятномъ свѣтѣ.

— Кончится тѣмъ что она оттолкнетъ его, сказалъ настоятель, отирая лицо полотенцемъ.

— Я не видала человѣка влюбленнаго сильнѣе, сказала мистрисъ Фенвикъ.

— Но желѣзо не долго остается горячимъ, отвѣчалъ Фенвикъ. — Самое лучшее для него то что она сама предлагаетъ. Пусть проѣдется, потомъ, когда вернется, явится кто-нибудь другой. Она будетъ жалѣть.

— Какъ уѣдетъ отсюда, можетъ-быть, передумаетъ.

— Пустяки, сказалъ викарій.

Мери, встрѣтившись съ нимъ предъ обѣдомъ, замѣтила что онъ на нее сердится, и кротко покорилась его неудовольствію. Она сама винила себя за то что не можетъ влюбиться въ Гарри Джильмора.

Мистрисъ Фенвикъ спрашивала мужа, пока онъ одѣвался, о Семъ Бретлѣ, но онъ отказался отвѣчать, пока они не останутся вечеромъ вдвоемъ въ своей комнатѣ.

V. Мельникъ.

Мистеръ Фенвикъ пришелъ на мельницу Бретля часа въ два. Все утро, утѣшая старухъ и кротко уговаривая молодыхъ дѣвушекъ, онъ думалъ о Семъ Бретлѣ и его поступкахъ. Хотя онъ еще не очень давно поселился въ этомъ приходѣ, всего пять-шесть лѣтъ, Семъ Бретль выросъ на его глазахъ. Первое время онъ былъ его любимцемъ. Молодой Бретль хорошо умѣлъ бѣгать, прыгать, удить и умѣлъ также, когда нужно, пособить на отцовской мельницѣ. Викарій, искренно желая ему добра, можетъ-быть, причинилъ ему вредъ, и, можетъ-быть, такое сознаніе тяготило нѣсколько совѣсть мистера Фенвика. Въ деревнѣ мальчикъ любимецъ джентльмена, въ лѣта Сема Бретля, легко избаловывается оказываемою ему добротой. Семъ много вечеровъ провелъ съ викаріемъ на рыбной ловлѣ, но эти вечера давно миновали. Много хорошихъ совѣтовъ получилъ юноша отъ мистера Фенвика. Молодому мельнику слѣдуетъ удить только по праздникамъ, или развѣ въ часы свободные отъ занятій на мельницѣ. Такъ часто говаривалъ мистеръ Фенвикъ. Однако старый мельникъ приписывалъ лѣность своего сына вліянію мистера Фенвика и не разъ говорилъ ему это въ глаза. Въ послѣднее время Семъ Бретль дѣйствительно велъ себя дурно, не слушался отца, пренебрегалъ работой и причинялъ не мало заботъ семейству, у котораго и безъ того было довольно горя.

Якову Бретлю было слишкомъ шестьдесятъ пять лѣтъ, и всю жизнь отъ рожденія онъ прожилъ на этой мельницѣ. Никогда не зналъ онъ другаго занятія, другаго дома, и весьма рѣдко ночевывалъ подъ другою кровлей. Онъ былъ женатъ на дочери одного сосѣдняго фермера и имѣлъ отъ нея человѣкъ двѣнадцать или четырнадцать дѣтей. Шестеро остались въ живыхъ. Самъ онъ всегда былъ человѣкъ работящій, трезвый, честный, но раздражительный, спорщикъ, капризный и крутой. Онъ держалъ мельницу и десятинъ сто сосѣдняго луга на арендѣ, въ которой не были приняты въ разчетъ ни строенія, ни мельничныя права. Онъ только платилъ съ десятины такую цѣну, за которую, какъ хорошо извѣстно было и ему, и землевладѣльцу, любой сосѣдній фермеръ охотно взялъ бы землю. Ни на мельницу, ни на луга не было у него контракта, какъ не было прежде и у отца, и у дѣда его. Хотя по-своему человѣкъ умный, онъ едва ли зналъ что такое контрактъ. Онъ сомнѣвался чтобы землевладѣлецъ могъ согнать его, пока онъ платитъ аренду, но не былъ въ этомъ увѣренъ. Въ одномъ былъ онъ увѣренъ, что еслибы мистеръ Джильморъ попытался на такое дѣло, весь Вильтшейръ возмутился бы и, по всей вѣроятности, небо обрушилось бы и задавило виновнаго. Онъ горячо любилъ справедливость, но всего болѣе любилъ справедливость въ отношеніи къ самому себѣ. Онъ злился за нанесенныя ему обиды, дѣйствительныя или воображаемыя, и дошелъ наконецъ до желанія чтобы всѣ вредившіе ему были распяты за причиненный ему вредъ. Онъ никогда не забывалъ обидъ, никогда не хотѣлъ простить. Если онъ молился, такъ развѣ о томъ чтобы дано было сердцу его ожесточеніе, чтобы не упустить случая къ мести, когда онъ представится. И при всемъ томъ онъ былъ не жестокій человѣкъ. Когда случай представлялся, онъ воздерживался отъ мести и потомъ самъ горько укорялъ себя. Онъ прогонялъ непослушнаго слугу съ проклятіями, отъ которыхъ волосы становились дыбомъ, и въ глубинѣ души желалъ чтобы до конца недѣли человѣкъ этотъ съ женой и дѣтьми попалъ въ богадѣльню. Потомъ, не дождавшись конца недѣли, посылалъ мяса женѣ и хлѣба дѣтямъ, и самъ бранилъ себя за это. По отношенію къ религіи, онъ былъ старый язычникъ: не ходилъ ни въ какую церковь, не произносилъ никакихъ молитвъ, не придерживался никакой вѣры. Было у него только неопредѣленное понятіе что Высшая Сила приведетъ его къ благополучному концу, если онъ будетъ работать прилежно и честно, кормить жену и дѣтей, платить деньги исправно. Платить деньги было его гордостью, получать деньги — радостью.

Въ спорѣ съ землевладѣльцемъ онъ былъ очень раздражителенъ. Отецъ Джильмора, лѣтъ пятнадцать тому назадъ, какъ-то обѣщалъ мельнику, на словахъ, починить мельницу. Старый эсквайръ былъ не дѣловой человѣкъ и не вникалъ въ положеніе своихъ арендаторовъ. Онъ сказалъ что-то такое что можно было счесть за обѣщаніе произвести починки на мельницѣ. Затѣмъ онъ вскорѣ умеръ, и починки не были произведены. Черезъ годъ послѣ его смерти мельникъ обратнися къ наслѣднику его съ просьбой похожею на требованіе. Наслѣдникъ отвѣчалъ что подумаетъ. Мельникъ разсердился. Джильморъ дѣйствительно подумалъ и пришелъ къ заключенію что, такъ какъ домъ и мельница не приносятъ ничего, такъ какъ имѣніе выиграетъ, если не будетъ этой мельницы, такъ какъ нѣтъ никакого доказательства чтобъ отецъ дѣйствительно намѣревался произвести эти починки, а въ словахъ его могло заключаться лишь обѣщаніе денежнаго пособія, такъ какъ, наконецъ, мельникъ ведетъ себя дерзко, то мельницу чинить незачѣмъ. Онъ предложилъ въ видѣ пособія двадцать фунтовъ, отъ которыхъ мельникъ съ негодованіемъ отказался. Читатели могутъ вообразить себѣ какая ссора возникла между арендаторомъ и землевладѣльцемъ. Когда начиналось все это, то-есть во время смерти стараго эсквайра, Бретль считался человѣкомъ со средствами. Но несчастія постигли его: пришлось много потратить на докторовъ, дѣти ввели его въ большіе расходы, и теперь всѣ знали что ему не легко исправно платить за все. Въ домѣ и на мельницѣ нѣкоторыя необходимѣйшія починки были произведены на его счетъ, но двадцати фунтовъ онъ такъ и не принялъ.

Въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ этому человѣку повезло въ жизни. Жена его принадлежала къ числу тѣхъ любящихъ, терпѣливыхъ, чуть не святыхъ существъ, которыхъ случается встрѣтить въ жизни разъ или два, и именно въ этой сферѣ. Богатымъ трудно пролѣзть въ иголье ушко, бѣдныхъ жизнь слишкомъ давитъ. Мельникъ любилъ эту женщину беззавѣтною любовью. Онъ самъ не зналъ какъ любитъ ее. Онъ бывалъ крутъ и суровъ съ нею. Онъ говорилъ ей жестокія слова. Но онъ тотчасъ же ударилъ бы палкою своей по головѣ человѣка который однимъ словомъ оскорбилъ бы ее. Они лишились многихъ дѣтей, но изъ шести, оставшихся въ живыхъ, четырьмя могли они гордиться. Старшій былъ фермеръ, женатый и обзаведшійся хорошимъ хозяйствомъ въ отдаленной мѣстности за Салисбери, на границахъ Гамишейра. Отцу въ трудныхъ обстоятельствахъ приходило на умъ попросить денегъ у сына, но до сихъ поръ онъ удерживался. Дочь была замужемъ за купцомъ въ Варминстрѣ и тоже жила хорошо. Другой сынъ, въ дѣтствѣ слабый и болѣзненный, сталъ ученымъ и занималъ мѣсто школьнаго учителя въ Варминстрѣ, гдѣ пользовался особеннымъ уваженіемъ мѣстнаго приходскаго священника. Была еще дома дочь Фанни, дѣвушка золотая, отрада, гордость и опора матери, которую даже отецъ не бранилъ, которую любилъ весь Булгамптонъ. Но она была не хороша собой, смугла, съ нѣсколько грубыми чертами, плодъ сладкій на вкусъ, но не привлекающій взгляда внѣшнимъ видомъ и краской. Было еще двое младшихъ дѣтей. О Семъ, которому минуло двадцать одинъ годъ, уже было говорено. Между нимъ и Фанни была еще дочь. Изъ всѣхъ дѣтей, Карри была любимица отца. У ней не грубо и не смугло было лицо. Она принадлежала къ тѣмъ плодамъ которые первые бросаются въ глаза мущинамъ въ цѣломъ саду. Она была бѣла и румяна, со смѣющимися глазами, съ длинными кудрями, крѣпкая здоровьемъ, добрая сердцемъ, хотя прорывались въ ней иногда черты отцовскаго характера. Въ глазахъ матери она никогда не была такъ мила, какъ Фанни, но отцу она казалась краше солнца лѣтняго. Теперь она неизвѣстно гдѣ и сдѣлалась чѣмъ-то такимъ о чемъ нельзя говорить. Кто произнесъ бы ея имя при отцѣ, тотъ испыталъ бы тотчасъ же всю тяжесть его гнѣва. Это хорошо знали въ Булгамптонѣ, и никто не осмѣливался даже намекнуть ему что ее еще можно спасти. Но мать ежедневно о ней молилась, и отецъ думалъ о ней постоянно. Тяжелое это было бремя ему, которое надо нести до могилы, отъ котораго избавленія нѣтъ. Онъ самъ не зналъ что страдаетъ въ немъ, душа или тѣло; онъ зналъ только одно что давитъ его тяжелый гнетъ, и что нѣтъ надежды на облегченіе. Что пользы что онъ чуть не до смерти избилъ негодяя, что онъ старыми руками своими едва не разорвалъ его на части, что оставилъ его бездыханнымъ и ушелъ никѣмъ пальцемъ не тронутый? Негодяй этотъ какъ-то вылѣчился и служитъ въ арміи гдѣ-то въ Азіи, Африкѣ или Америкѣ. Онъ въ то время былъ лейтенантомъ, да вѣроятно лейтенантомъ остался и теперь. Никакого дѣла не было Бретлю до него. Еслибы можно было выпить всю кровь злодѣя до послѣдней капли, и это ни на волосъ не облегчило бы бремени. Бретль самъ это зналъ. Ничто не могло утѣшить его, даже еслибъ ангелъ явился и возвѣстилъ ему что дочь его вторая Магдалина. Бретли никогда еще ни предъ кѣмъ не краснѣли; женщины въ ихъ семействѣ всегда вели себя какъ слѣдуетъ.

Яковъ Бретль былъ приземистый, широкоплечій человѣкъ, одаренный, повидимому, большою силой, медленно уступающею дѣйствію времени. Глаза у него были зоркіе, зеленые, брови густыя, губы тонкія, подбородокъ квадратный, носъ горбатый, но мало выступающій. Лобъ его былъ низокъ и широкъ, и почти всегда на головѣ у него была плоская шапка. Волосы и весьма рѣдкія бакенбарды были сѣдыя, но и весь онъ былъ сѣдой, съ ногъ до головы. Ремесло его такъ крѣпко наложило на него свою краску что трудно было сказать, происходитъ ли бѣловатая блѣдность лица его отъ горя, или отъ муки. Онъ былъ человѣкъ молчаливый, задумчивый, всегда помышляющій о нанесенныхъ ему обидахъ.

VI. Мельница Бретля.

Придя на мельницу, мистеръ Фенвикъ нашелъ старика Бретля сидящимъ на скамьѣ предъ дверью дома, съ трубкой въ зубахъ. Мери Лоутеръ совершенно справедливо утверждала что мельница, несмотря на свое полуразрушеніе, быть-можетъ даже благодаря ему, была однимъ изъ самыхъ красивыхъ мѣстъ въ Булгамптонѣ. Вопервыхъ, ее окружали со всѣхъ сторонъ свѣжіе, свѣтлые ручьи. Одинъ изъ нихъ протекалъ между жилымъ домомъ и мельницей и вертѣлъ мельничное колесо. Это направленіе было придано ему, безъ сомнѣнія, искусственно; вода въ немъ бѣжала быстрѣе нежели въ сосѣднихъ ручьяхъ. Были также шлюзы, которыми можно было задерживать воду и поднимать до извѣстной высоты. Эта рѣчка находилась вполнѣ во власти человѣка; негдѣ было бы пріютиться въ ней водянымъ божествамъ. Но были другія, вольныя рѣчки по обѣимъ сторонамъ жилья: одна Авонъ, а другая притокъ впадающій въ него двумя стами шагами ниже мельницы, въ пятидесяти шагахъ отъ мѣста гдѣ утомленная рабочая вода снова вливалась въ праздное лоно матери. И мельница, и домъ были крыты соломой и очень низки. Предъ мельницей шла дорога, или скорѣе тропа. Она вела чрезъ ручей двумя мостами; но рѣка Авонъ оказалась слишкомъ широкою для строителя; тутъ былъ бродъ съ камнями для пѣшеходовъ. Берега окаймлены были старыми ивами, коихъ свѣтлозеленыя колеблющіяся вѣтви придавали издали всему мѣсту видъ рощи. Предъ домомъ былъ навѣсъ, а подъ этимъ навѣсомъ скамья съ высокою спинкой, на которой сидѣлъ старый Бретль, когда викарій подошелъ къ нему. Онъ не всталъ, но не изъ грубости: когда почти весь день на ногахъ за работой, почему не дать старымъ костямъ отдохнуть хоть нѣсколько минутъ около полудня?

— Я такъ и думалъ что захвачу васъ теперь безъ дѣла, сказалъ священникъ.

— Конечно, мистеръ Фенвикъ, отозвался мельникъ, — и я иногда бываю безъ дѣла.

— Плохая была бы жизнь и не долгая, еслибъ ужь вовсе не знать отдыха. Всякому требуется отдыхъ. А Семъ здѣсь?

— Нѣтъ, мистеръ Фенвикъ, Сема здѣсь нѣтъ.

— Онъ и утромъ, вѣроятно, не былъ дома?

— Теперь его дома нѣтъ. Вамъ его нужно?

Эти слова старикъ сказалъ голосомъ показывающимъ что онъ готовъ былъ оскорбиться, если будутъ еще говорить съ нимъ о сынѣ. Священникъ не садился, а стоялъ предъ старикомъ, глядя на него сверху; мельникъ продолжалъ курить, поглядывая на ясное небо.

— Да, мнѣ его нужно, мистеръ Бретль.

Фенвикъ остановился; послѣдовало молчаніе. Мельникъ курилъ, не говоря ни слова.

— Мнѣ нужно его видѣть. Онъ, кажется, не на хорошей дорогѣ, мистеръ Бретль.

— А кто жь говоритъ что на хорошей? Парень былъ бы ничего, еслибы посторонніе люди не сбили его съ толку.

— Я понимаю что вы хотите сказать, мистеръ Бретль.

— Я съ тѣмъ и говорю чтобы меня понимали, мистеръ Фенвикъ. А то къ чему же и говорить? Еслибы малаго оставили въ покоѣ, онъ былъ бы малый хорошій. Но его стали сбивать съ толку, онъ и сбился. Вотъ и все.

— Вы очень несправедливы ко мнѣ, но я не намѣренъ вступать съ вами теперь въ разсужденіе. Оно ни къ чему бы не повело. Я пришелъ сказать вамъ что Семъ, какъ кажется, недобрымъ дѣломъ занимался прошлую ночь.

— Очень можетъ быть.

— Лучше ужь сразу сказать вамъ правду. Онъ пробрался ко мнѣ съ двумя мошенниками.

— И вы хотите отвести его къ судьѣ?

— Нѣтъ, не хочу. Я скорѣе согласился бы, кажется, на какое угодно пожертвованіе. Я держалъ его вчера ночью за воротъ, и отпустилъ.

— Если онъ самъ не могъ вырваться у васъ, мистеръ Фенвикъ, такъ онъ не мой сынъ.

— Я былъ вооруженъ, ему дѣлать было нечего. Но что да этого? Дѣло вотъ въ чемъ. Товарищи его были совершенные негодяи. Приходилъ онъ ночью домой?

— Спросите лучше у матери, мистеръ Фенвикъ. Правду вамъ сказать, я не люблю о немъ говорить. Мнѣ, кажется, пора на мельницу. Мнѣ теперь всей помощи одинъ работникъ.

Съ этими словами онъ всталъ и вошелъ въ мельницу, не кивнувъ даже головой на прощанье.

Фенвикъ постоялъ минуту, глядя вслѣдъ старику, а потомъ пошелъ въ домъ. Онъ зналъ очень хорошо что женщины примутъ его совсѣмъ не такъ какъ принялъ мельникъ; но потому-то именно и трудно ему было разказать имъ случившееся. Онъ, однако, еще идя на мельницу, предвидѣлъ все это. Отъ стараго Бретля нечего было ждать кромѣ молчанія, подозрительности и грубости. Такой ужь онъ человѣкъ, съ нимъ ничего не подѣлаешь. А женщины обрадуются викарію, сочтутъ посѣщеніе его за честь и удовольствіе; оттого-то и трудно будетъ сказать непріятную новость. Но сказать надо: и долгъ, и дружеское расположеніе велятъ сообщить семейству молодаго человѣка то что случилось прошлою ночью. Фенвикъ вошелъ въ домъ и повернулъ налѣво въ кухню, гдѣ почти всегда сидѣли женщины. Комната была просторная, четвероугольная, низкая; въ ней устроена была большая печь съ разными принадлежностями для жаренія, печенія и варки. Устройство было старинное, но мистрисъ Бретль считала его несравненно болѣе удобнымъ чѣмъ новомодныя плиты, которыя ее иногда возили смотрѣть. Противъ очага былъ небольшой коврикъ, безъ котораго каменный полъ казался бы слишкомъ холоденъ и неудобенъ. На краю коврика, полуобращенное къ огню, стояло старое кресло изъ цѣльнаго дуба, съ потертою подушкой, на которомъ мельникъ сиживалъ по вечерамъ, окончивъ дневныя работы. На это кресло никто не садился, развѣ только иногда Семъ, въ видѣ протеста противъ власти отца. Въ этихъ случаяхъ мать глубоко огорчалась, а сестра еще недавно просила брата воздерживаться отъ такой профанаціи. Подлѣ кресла стоялъ круглый столикъ; на немъ помѣщался стаканъ грогу, выпиваемый мельникомъ за трубкой, и свѣча, при свѣтѣ которой мельничиха, надѣвъ большія черепаховыя очки, штопала мужнины чулки. И у ней былъ особый стулъ въ углу, но безъ подушки. По стѣнамъ расположены были шкафы, столы, полки и множество разной посуды, все на своемъ мѣстѣ. Хотя эта комната и называлась кухней — и дѣйствительно въ ней готовилась пища семейства — позади была еще другая кухня, съ огромнымъ котломъ и большою печкой, никогда теперь не топившеюся. Необходимые, но непривлекательные процессы кухонной жизни совершались тамъ, всторонѣ. Лишь весьма причудливый человѣкъ не удовлетворился бы чистотой и опрятностью стола, на которомъ ежедневно подавался обѣдъ мельника, или не сѣлъ бы охотно къ очагу отдохнуть подъ стукъ большихъ часовъ краснаго дерева, стоявшихъ въ углу. На другой сторонѣ корридора была гостиная мистрисъ Бретль. Безъ сомнѣнія, гостиная эта составляла одну изъ немногихъ радостей ея жизни, хотя трудно было бы сказать почему. Мистрисъ Бретль входила въ нее лишь для того чтобы вымести полъ и стереть пыль. Но должно-быть лестно было мельничихѣ имѣть свою гостиную, устланную ковромъ, съ шестью стульями набитыми гривой, диваномъ и круглымъ столомъ, съ древнимъ зеркаломъ надъ каминомъ, и шитьемъ дочери, висѣвшимъ въ рамкѣ на стѣнѣ, на подобіе картины. А между тѣмъ эта комната должна бы внушать хозяйкѣ скорѣе горе чѣмъ радость; ибо когда устраивалась она и покупались стулья на долю скуднаго приданаго мельничихи, вся роскошь эта, безъ сомнѣнія, предназначалась на пользованіе всему семейству. Этого однако никогда не было. Мельникъ никогда, ни подъ какимъ предлогомъ, не входилъ въ эту комнату. Онъ, вѣроятно, и въ молодости считалъ ее женскою прихотью, безполезною, но позволительною для удовольствія жены. Теперь не смѣли отворять при немъ и дверь въ гостиную. Тутъ онъ въ послѣдній разъ видѣлся съ Карри, наложилъ на нее проклятіе и выгналъ изъ дому, чтобы честный кровъ его не осквернялся ея позоромъ.

Въ домѣ былъ поперечный корридоръ, отдѣлявшій переднія комнаты отъ заднихъ. Въ концѣ корридора, въ передней части, подлѣ гостиной, была спальня Бретля съ женой. Тутъ родились всѣ дѣти, принесшіе дому столько радости и столько горя. Позади, окнами на огороженное небольшое пространство, называемое садомъ, гдѣ росла капуста въ перемѣшку со смородиной, помѣщалась большая кладовая и комната въ которой спала Фанни, прежде съ четырьмя сестрами, а теперь одна. Карри послѣдняя ушла отъ нея. Фанни не смѣла произнести имя сестры иначе какъ въ полголоса.

На верху были чердаки; въ одномъ помѣщался Семъ, когда жилъ дома, а въ другомъ краснорукая работница. Скажемъ еще что за мѣстомъ поросшимъ капустой фруктовый садъ шелъ до самой рѣки, и описаніе Бретлевой мельницы будетъ полно.

VII. Мельничиха.

Когда мистеръ Фенвикъ вошелъ въ кухню, мистрисъ Бретль сидѣла тамъ одна. Дочь ушла по хозяйству. Старушка, съ очками на носу, штопала, по обыкновенію, чулокъ, надѣтый на лѣвую руку. На кругломъ столикѣ раскрыта была большая Библія, а на Библіи лежало разное бѣлье, только что починенное и уже опять требовавшее починки. Библія и бѣлье составляли все занятіе мистрисъ Бретль отъ обѣда до сна. Поутру она еще занималась стряпней: чистила картофель, готовила яблоки для пуддинговъ, заглядывала въ горшокъ гдѣ варилась капуста. Но будничные вечера посвящались исключительно Библіи и бѣлью. По воскресеньямъ бѣлье отстранялось, оставалась одна Библія, и многіе часы отдавались сну. Утромъ каждое воскресенье мельничиха ходила въ церковь, туда и назадъ одна; некому было провожать ее. Мужъ въ церковь никогда не ходилъ, сынъ теперь совратился съ пути истиннаго. Фанни ходила въ церковь по утрамъ два раза въ мѣсяцъ, а вечеромъ непремѣнно каждое воскресенье, и отцу, несмотря на его невѣріе, нравилось ея усердіе. Мистрисъ Бретль была худенькая старушка съ сѣдыми волосами, скромно выглядывавшими изъ-подъ чистаго чепца, одѣтая всегда въ темное платье. Черты ея были еще хороши, мелки, добродушны; нельзя было не замѣтить кротости выражавшейся въ ея взглядѣ. Она была

Женщина скромная, чистая, истинно благородная, хотя и штопала чулки сидя въ кухнѣ.

— Я слышала какъ вы разговаривали съ хозяиномъ, сказала она, вставая въ отвѣтъ на поклонъ викарія, и кладя на книгу сначала чулокъ, а потомъ носки, такъ что Библія совершенно скрылась. — Я знала что вы не уйдете, не заглянувъ къ старухѣ.

— Я собственно къ вамъ и пришелъ сегодня, мистрисъ Бретль.

— Неужели? Вы очень добры, мистеръ Фенвикъ. Погода такая жаркая, и у васъ столько заботъ. Неугодно ли вамъ яблоко? Другимъ нечѣмъ васъ угостить. Говорятъ, этотъ сортъ рѣдокъ въ нынѣшнемъ году. Впрочемъ, у васъ свои, безъ сомнѣнія, лучше.

Фенвикъ взялъ со стола большое красное яблоко и началъ ѣсть его, увѣряя что у него въ саду такихъ нѣтъ. Когда яблоко было кончено, пришлось начинать исторію.

— Мистрисъ Бретль, мнѣ, къ сожалѣнію, нужно сказать вамъ кое-что не совсѣмъ пріятное.

— Что такое, мистеръ Фенвикъ? Дурныя вѣсти? Да впрочемъ теперь только и слышишь что дурныя вѣсти. Что же такое?

Онъ повторилъ вопросъ о Семъ, съ которымъ прежде обращался къ мельнику.

— Гдѣ былъ Семъ вчера вечеромъ?

Она только головой покачала.

— Ночевалъ ли онъ дома?

Она опять покачала головой.

— Завтракалъ ли онъ дома?

— Нѣтъ. Онъ ушелъ третьяго дня; съ тѣхъ поръ я его и не видала.

— Чѣмъ же онъ живетъ? Вѣдь отецъ, вѣроятно, не даетъ ему денегъ?

— Да давать-то не приходится, мистеръ Фенвикъ. Когда онъ дома, отецъ дѣйствительно даетъ ему нѣсколько денегъ. Такъ, малость. Надо же чтобъ у молодаго человѣка было хоть что-нибудь въ карманѣ.

— Я боюсь, не слишкомъ ли много у него въ карманѣ. Лучше бы ничего не было, тогда бы онъ принуждень былъ приходить домой ѣсть. Вѣдь онъ работаетъ на мельницѣ?

— Иногда работаетъ, и во всемъ Булгамптонѣ не сыщешь, лучшаго работника.

— Что они, ладятъ съ отцомъ?

— Иногда ладятъ, а иногда отецъ почти не говоритъ съ нимъ. Хозяинъ не любитъ разговаривать на мельницѣ, и Семъ тоже, когда бываетъ здѣсь, работаетъ прилежно. А то вдругъ отецъ смягчится къ нему, и какъ поглядишь на нихъ, кажется, они души не чаютъ другъ въ другѣ. У Сема есть нѣкоторыя отцовскія черты, мистеръ Фенвикъ, и это радуетъ старика. Онъ теперь никого не любитъ больше Сема.

— Еслибъ онъ былъ такой же честный человѣкъ какъ отецъ, я простилъ бы ему все остальное, сказалъ мистеръ Фенвикъ съ разстановкой, намекая тѣмъ что пришелъ не жаловаться на нерадѣніе къ церкви или на небольшія неправильности въ жизни. Невѣріе стараго мельника часто служило предметомъ разговоровъ его съ мистрисъ Бретль, ибо оно внушало ей много грустныхъ мыслей. Викарій, пробираясь ощупью между вопросами которыхъ не смѣлъ касаться при ней, чтобы не показалось что онъ въ частной бесѣдѣ опровергаетъ то чему учитъ публично, ловкимъ образомъ разъяснилъ ей что она, конечно, спасется по вѣрѣ своей, но что и мужъ можетъ избѣгнуть вѣчнаго огня, который представлялся ей такою страшною дѣйствительностью что она съ содроганіемъ думала объ его лютости, слушая про порочность людскую. Когда Фенвикъ началъ ходить запросто на мельницу, мистрисъ Бретль полагала что образъ жизни мужа возбудитъ его негодованіе, что онъ непремѣнно будетъ браниться, а мужъ, какъ она хорошо знала, брани не снесетъ. Мало-по-малу она убѣдилась что этотъ новый викарій говорилъ больше о жизни, ея порокахъ и радостяхъ, о возможности добра, нежели о требованіяхъ религіи. За себя она внутренно огорчалась этимъ, а можетъ-быть и за него; но ей все-таки было утѣшительно видѣть обращеніе священника съ «хозяиномъ», какъ называла она мужа. Она дивилась этому, но отрадно ей было что посланный Божій ходитъ къ ней и не говоритъ ни слова о своемъ посланіи строгому владыкѣ, котораго она такъ боялась и такъ любила, и который, какъ она знала, не сталъ бы слушать такого слова. Съ ней же Фенвикъ говорилъ такъ нѣжно объ ея заблудшей, падшей дочери, называя ее не иначе какъ по имени, и подавая постоянно надежду на исправленіе, счастіе за землѣ и блаженство въ той жизни, что мельничиха почти смущалась, соображая что онъ служитель Бога, призванный произносить грозный судъ надъ заблуждающимися людьми. Она не понимала его терпимости, его снисходительности, и было у нея какое-то смутное, безсознательное желаніе чтобъ онъ излилъ чашу гнѣва, такъ долго закрытую, на нее одну, готовую все перенести ради мужа и дѣтей своихъ. Если существовало такое желаніе, такъ ему, конечно, не суждено было исполниться. Въ эту минуту Фанни вошла и присѣла, подавая руку викарію.

— Былъ ли Семъ дома вчера ночью, Фанни? спросила мать грустнымъ, тихимъ голосомъ.

— Былъ. Онъ ночевалъ дома.

— Это вѣрно? спросилъ настоятель.

— Вѣрно. Я слышала какъ онъ уходилъ сегодня утромъ около пяти часовъ. Онъ говорилъ со мной, и я ему отвѣчала.

— Что же онъ говорилъ?

— Что идетъ по дѣлу въ Левингтонъ и не вернется до ночи. Я сказала ему гдѣ сыръ и хлѣбъ, онъ взялъ съ собою.

— Но вчера вы его не видали?

— Нѣтъ. Онъ приходитъ въ какіе ему угодно часы. Третьяго дня онъ обѣдалъ дома, съ тѣхъ поръ я его не видала. Онъ не приходилъ на мельницу въ этотъ день.

Мистеръ Фенвикъ началъ соображать сколько сообщить сестрѣ и матери, и сколько умолчать. Онъ въ глубинѣ души не вѣрилъ чтобы Семъ имѣлъ намѣреніе вломиться въ его домъ и ограбить его, но товарищей Сема считалъ положительно ворами и разбойниками. Если эти люди бродятъ около Булгамптона, такъ его обязанность, конечно, если возможно, арестовать ихъ и предупредить дальнѣйшія мошенничества, какъ для своей собственной безопасности, такъ и ради сосѣдей своихъ. Желаніе спасти Сема Бретля не даетъ ему права отступить отъ этой обязанности. Еслибы можно только отвести Сема отъ нихъ, залучить его къ себѣ, поговорить съ нимъ хорошенько, еще была бы, вѣроятно, надежда.

— Какъ вы думаете, вернется онъ къ ночи? спросилъ онъ.

— Обѣщалъ вернуться, отвѣчала Фанни, знавшая что нельзя ручаться за брата.

— Если вернется, пошлите его ко мнѣ. Чтобы пришелъ непремѣнно! Скажите что я вреда ему не сдѣлаю. Богу извѣстно какъ искренно я желаю ему добра.

— Мы въ этомъ увѣрены, сказала мать.

— Пусть онъ не боится что я буду читать ему проповѣдь. Я только поговорю съ нимъ какъ съ младшимъ братомъ.

— Да что жь онъ сдѣлалъ такое?

— Я ничего еще не знаю. Да я скажу вамъ все какъ есть. Я захватилъ его въ моемъ саду вчера около полуночи. Еслибъ онъ былъ одинъ, я бы не приписалъ этому никакого значенія. Онъ сердится на меня за то что я говорилъ съ отцомъ. Еслибъ я увидалъ что въ отместку онъ набиваетъ себѣ карманы моими фруктами, я бы только сказалъ ему что напрасно онъ не придетъ за ними поутру.

— Но вѣдь онъ…. не кралъ? спросила мать.

— Онъ ничего не дѣлалъ, также какъ и спутники его. Но они разбойники. Онъ въ рукахъ негодяевъ. Я схватился съ однимъ изъ нихъ, и увѣренъ что повредилъ его, да не въ томъ дѣло. Я желаю залучить къ себѣ Сема чтобы спасти его отъ такихъ товарищей. Если можете прислать его ко мнѣ, такъ пришлите.

Фанни обѣщала, и мать также, но обѣщаніе дано было голосомъ какъ будто говорившимъ что исполненія ждать нечего. Семъ давно былъ глухъ на голосъ матери и сестры, а когда отецъ сердился на него, онъ просто уходилъ и жилъ неизвѣстно гдѣ и какъ. У такихъ людей, какъ Бретли, отеческая власть по необходимости слабѣе нежели у тѣхъ которые, требуя многаго, много и дѣлаютъ. Обязанъ ли повиноваться юноша, идущій въ осьмнадцать лѣтъ зарабатывать себѣ хлѣбъ? Что до того что онъ не достигъ еще совершеннолѣтія? Онъ работаетъ какъ совершеннолѣтній мущина и можетъ распоряжаться по усмотрѣнію заработною платой. Одно изъ тяжкихъ проклятій лежащихъ на бѣдныхъ заключается въ раннемъ разрывѣ всѣхъ связей между отцомъ и сыномъ, матерью и дочерьми.

Мистеръ Фенвикъ, выходя изъ дома мельника, видѣлъ Якова Бретля въ дверяхъ мельницы. Онъ тащилъ какую-то тяжесть, преодолѣвая слабость своихъ лѣтъ силою своей энергіи. Онъ, конечно, видѣлъ священника, но какъ будто не замѣтилъ, словно самъ не желалъ быть замѣченнымъ; поэтому мистеръ Фенвикъ прошелъ мимо. Дома онъ отложилъ отчетъ о своемъ посѣщеніи до того времени когда будетъ одинъ съ женой. Вечеромъ онъ разказалъ ей все.

— Все это кончится тѣмъ что Семъ сдѣлается разбойникомъ, если кто-нибудь не остановитъ его.

— Разбойникомъ, Франкъ?

— Онъ, кажется, къ тому идетъ.

— Такъ онъ приходилъ сюда разбойничать?

— Не думаю. У него, вѣроятно, не было еще этого на умѣ. Но онъ показывалъ дорогу товарищамъ, а они занимались своимъ дѣломъ. Ты не пугайся. Съ помощію констебля и свинчатки намъ бояться нечего. Я выписалъ большую собаку, втораго Хватая. Сему Бретлю скорѣе грозитъ опасность чѣмъ нашему серебру.

Но несмотря на бодрость своихъ рѣчей, викарій былъ озабоченъ, почти испуганъ. Послѣ всего что было между нимъ и Семомъ, послѣ прежней ихъ дружбы, послѣ благосклонности какую онъ, приходскій священникъ, оказывалъ этому юношѣ, послѣ всего дурнаго что говорили про него за такую близость съ простолюдиномъ, гораздо моложе его лѣтами, Фенвику было бы крайне тяжело признать публично преступность Сема, еще тяжеле предать его законному наказанію. Фенвикъ зналъ что на него взводили многія обвиненія въ приходѣ изъ-за Сема. Маркизъ Тробриджъ что-то сказалъ. Мистеръ Пудельгамъ говорилъ много. Самъ старый мельникъ ворчалъ. Даже Джильморъ отзывался неодобрительно. Викарій въ гордости своей никого не слушалъ. Теперь онъ начиналъ опасаться, не дурно ли поступилъ онъ оказывая такую благосклонность Сему.

VIII. Послѣдній день.

Мистеръ Фенвикъ ходилъ на мельницу въ субботу. Слѣдующее воскресенье прошло очень тихо. Джильмора не видали въ приходскомъ домѣ. Онъ былъ въ церкви и провожалъ дамъ до воротъ сада, но отказался отъ приглашенія мистрисъ Фенвикъ позавтракать съ ними, и больше въ этотъ день не показывался. Священникъ послалъ сказать Фанни Бретль, во время службы, чтобъ она подождала его нѣсколько минутъ, и узналъ отъ нея что Семъ не ночевалъ дома. Онъ узналъ также предъ службой что въ субботу, очень рано, часа въ четыре утра, два человѣка проѣхали въ телѣгѣ черезъ Гинтопъ. Гиптонъ было большое селеніе въ шести миляхъ отъ Булгамптона, на полдорогѣ къ Левингтону, куда Семъ отправился, какъ говорилъ сестрѣ. Сопоставивъ эти извѣстія, мистеръ Фенвикъ пришелъ къ убѣжденію что проѣхавшіе въ телѣгѣ были именно люди которыхъ молодой Бретль провелъ въ его садъ.

— Надѣюсь, разсуждалъ настоятель, — что въ Левингтонѣ есть хорошій врачъ. Одному изъ этихъ господъ, должно-быть, нужно пособіе.

Затѣмъ ему пришло въ голову что пожалуй не лишнее было бы сходить на недѣлѣ въ Левингтонъ и навести справки.

Въ среду Мери Лоутеръ собиралась ѣхать въ Лорингъ. И викарію, и женѣ его казалось что домъ ихъ опустѣетъ съ ея отъѣздомъ. Фенвикъ рѣшилъ что Мери будетъ его ближайшею сосѣдкой на всю жизнь, и обращался съ ней по-сосѣдски, говорилъ съ ней о приходскихъ дѣлахъ, какъ говорилъ бы съ женой эсквайра, еслибы жена эсквайра была съ нимъ въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ. Онъ теперь смотрѣлъ на Мери почти какъ на обманщицу. Она обошла его, вкралась въ его довѣріе подъ лживымъ предлогомъ. Правда, она можетъ еще вернуться и занять мѣсто которое онъ ей предназначилъ. Онъ почти увѣренъ былъ что этимъ кончится. Но онъ сердился на нее за то что она колеблется. Она производитъ только ненужныя хлопоты. Довольно долго ухаживали за ней, она просто дурачится. Такъ не разъ говорилъ Фенвикъ женѣ. Мистрисъ Фенвикъ была не такъ строга въ своихъ сужденіяхъ, но тоже нѣсколько сердилась. Она любила Мери гораздо больше чѣмъ Джильмора, но убѣждена была что всего лучше для Мери принять предложеніе человѣка который, какъ она сознавалась, нравится ей; нравится по крайней мѣрѣ на столько что она еще не отказала ему. Поэтому, хотя Мери уѣзжала, и мужъ и жена обращались съ ней нѣсколько рѣзко.

Понедѣльникъ также прошелъ очень тихо. Джильморъ не приходилъ, но прислалъ сказать что зайдетъ во вторникъ проститься съ миссъ Лоутеръ. Рано въ среду мистеръ Фенвикъ долженъ былъ отвезти ее въ Вестбери, откуда она поѣдетъ по желѣзной дорогѣ чрезъ Чиппенгамъ и Свиндонъ въ Лорингъ. Во вторникъ утромъ она была очень грустна. Она знала что ѣхать необходимо, но очень сожалѣла объ этой необходимости. Она была не довольна собою. Еслибы Джильморъ въ эту минуту опять сдѣлалъ ей предложеніе, она, конечно, не приняла бы его, но она сердилась на себя за это, «Право, говорила она себѣ, я сомнѣваюсь что когда-нибудь полюблю мущину больше чѣмъ его.» Она очень хорошо знала что если не полюбитъ мущину, не должна и выходить замужъ; но ей приходило въ голову: ужь не правду ли говоритъ Жанета что у нея ложныя понятія о любви, какую надо чувствовать къ человѣку котораго изберешь. Можетъ-быть дѣйствительно такое обожаніе, съ какимъ Жанета смотритъ на мужа, приходитъ лишь послѣ брака; можетъ-быть это чувство пробудится и въ ея сердцѣ, когда она будетъ женою этого человѣка, хозяйкой его дома, матерью его дѣтей, главнымъ, если не единственнымъ, предметомъ его заботливости. И этотъ человѣкъ любитъ ее. Въ этомъ она не сомнѣвалась. Недовольна она была собою и за то что оскорбила друзей своихъ, показавъ, какъ они думали, неумѣстную холодность ихъ другу.

— Жанета, сказала она, когда онѣ опять сидѣли вдвоемъ на лужайкѣ, во вторникъ подъ вечеръ, — я очень жалѣю что пріѣхала къ вамъ.

— Не говорите этого, душа моя.

— Я здѣсь провела одни изъ пріятнѣйшихъ дней моей жизни, но пріѣздъ этотъ вообще былъ несчастный. Я уѣзжаю какъ виноватая. Я это очень живо чувствую.

— Что за пустяки! Въ чемъ же вы виноваты?

— Вы съ мистеромъ Фенвикомъ думаете что я поступила не хорошо. Я знаю. Я такъ уважаю его, считаю его такимъ добрымъ и умнымъ, и опытнымъ, онъ такъ хорошо знаетъ какъ надо поступать, что я невольно нахожу себя виноватою, если онъ винитъ меня.

— Онъ только желалъ чтобы вы рѣшились выйти за человѣка вполнѣ достойнаго, съ которымъ онъ друженъ, и поселились бы подлѣ насъ. Онъ и теперь этого желаетъ такъ же какъ и я.

— Но онъ думаетъ что я ломалась и жеманилась, и…. и почти обманывала. Я это слышу въ звукѣ его голоса, вижу по глазамъ его. Я замѣчаю это по тому какъ жметъ онъ мнѣ руку утромъ. Онъ такой прямой человѣкъ что я всегда тотчасъ же узнаю что у него на умѣ. Я уѣзжаю заслуживъ его немилость, и жалѣю что пріѣхала.

— Вернитесь какъ мистрисъ Джильморъ, и немилость его пройдетъ.

— Да, тогда онъ простилъ бы меня. Онъ сказалъ бы себѣ что я раскаиваюсь и что, слѣдовательно, меня снова можно принять въ милость. Но теперь онъ осуждаетъ меня, и вы тоже.

— Сказать вамъ правду, Мери, я думаю, вы сами не знаете чего хотите.

— Положимъ и такъ, что жь тутъ преступнаго?

— Но въ извѣстномъ возрастѣ дѣвушка должна знать чего хочетъ. Вы причиняете этому бѣдняку множество ненужныхъ тревогъ и заботъ.

— Я знала до нѣкоторой степени чего хочу, если сказала ему что не могу быть его женой.

— Сколько мнѣ извѣстно, Мери, вы всегда требовали чтобъ онъ подождалъ.

— Никогда я этого не требовала, Жанета, никогда! Онъ самъ говоритъ что хочетъ ждать. Что жь могу я отвѣчать ему? Впрочемъ, я не намѣрена оправдываться. Я дѣйствительно думаю что поступала не такъ, какъ слѣдуетъ, и жалѣю что пріѣхала сюда. Неучтиво это говорить, но оно такъ. Ужасно заслужить неудовольствіе людей которыхъ такъ любишь, какъ я васъ люблю.

— Никакого неудовольствія нѣтъ, Мери. Слово это слишкомъ сильно. Какъ-то будете вы смотрѣть на все это современемъ, когда приходскій священникъ съ женою будутъ приходить по воскресеньямъ обѣдать къ супругѣ эсквайра? Я давно уже рѣшила что послѣ вечерней службы надо намъ будетъ ходить въ Вязники, и что тамъ должны насъ всячески ублажать; а вы откладываете все это до тѣхъ поръ пока я состарѣюсь. Я сержусь за то что вы лишаете насъ нашихъ воскресныхъ обѣдовъ. Флора, душа моя, какое лицо у тебя! Поди, посиди здѣсь смирно нѣсколько минутъ, а то будешь больна.

Пока мистрисъ Фенвикъ отирала лобъ дочери и приглаживала ея кудри, Мери ушла одна во фруктовый садъ. Кругомъ его обведена была широкая дорожка. Мери дважды обошла по ней садъ и остановилась у рѣки взглянуть на то мѣсто гдѣ свалилась въ воду. Сколько хлопотъ она всѣмъ имъ надѣлала! Она была рѣшительно недовольна собой, за то особенно что впала именно въ тѣ затрудненія которыхъ съ первой молодости положила избѣгать. Она рѣшала что не будетъ позволять ухаживать за собою, что не дастъ ни мущинѣ, ни женщинѣ права называть ее кокеткой, что если любовь и мужъ встрѣтятся, такъ она приметъ ихъ съ благодарностью, а если не встрѣтятся, такъ пойдетъ дальше своимъ путемъ, спокойно, не жалѣя, если возможно, о томъ что не достались ей радости семейной жизни, и во всякомъ случаѣ не обнаруживая сожалѣнія. А теперь она запуталась, и нельзя сказать даже что не по своей винѣ.

Затѣмъ она рѣшила что впередъ не будетъ уже сбиваться съ пути истиннаго. Не можетъ быть чтобы женщина не могла уберечься отъ этихъ путъ ухаживанья съ одной стороны и сомнѣнія съ другой, если только она будетъ твердо держаться какого-нибудь надежнаго правила. Слѣдовало сразу, не колеблясь и напрямикъ отказать Джильмору. Теперь это стало ей ясно. Нелѣпость, ради искренности человѣка держать его въ неизвѣстности и ожиданіи, для его же пользы. Нелѣпость и великое самолюбіе. Теперь дѣлать нечего какъ только ждать покуда получится отъ него извѣстіе, и тогда отвѣтить ему твердо. Послѣ всего что было, нельзя ей пойти къ нему и сказать что теперь все кончено. Онъ придетъ сегодня вечеромъ и навѣрное не скажетъ ей ни слова объ этомъ. А если заговоритъ, если повторитъ свое предложеніе, тогда она выскажется. Однако это весьма невѣроятно, и слѣдовательно созданная ею путаница останется до времени не распутанною.

Такъ разсуждая, она облокотилась на заборъ и глядѣла на кладбище: не любовалась она гробницами и памятниками, и старою, плющомъ обвитою башней, не думала о лежащихъ здѣсь покойникахъ и о живыхъ, приходящихъ сюда на молитву, а клялась себѣ что впередъ всю жизнь будетъ держаться далеко отъ дѣвичьихъ проказъ, какъ выражалась она. Какъ и другія дѣвицы, она читала много романовъ и стиховъ, но никогда не сочувствовала героинямъ которыя не сохраняли серіозности въ любви отъ начала до конца, а позволяли себѣ уклоненія отъ прямаго пути и легкомысленную шаловливость. Изъ всѣхъ героинь болѣе всего нравилась ей Розалинда, потому что, съ перваго пробужденія въ ней чувства, она знала очень хорошо чего хочетъ, и отъ души любила своего суженаго. Розалинду называла она лучшею изъ всѣхъ дѣвушекъ описанныхъ въ прозѣ или поэзіи. Ей по-сердцу пришелся человѣкъ, и нѣтъ въ ней ни сомнѣній, ни колебаній. Но Флора Макъ-Иворъ возмутительна: дѣвушка которая дѣлаетъ шагъ впередъ и тотчасъ же отступаетъ назадъ, и хочетъ и не хочетъ, и можетъ и не можетъ, это, казалось ей, худшая изъ кокетокъ.

Пока она бранила себя, сравнивая съ Флорой, только безъ поэзіи и романтической обстановки, мистеръ Фенвикъ появился изъ-за церкви со стороны фермы Тромбула и вошелъ на кладбище черезъ калитку.

— Что это вы, Мери, такъ пристально смотрите на мѣсто гдѣ покоятся ваши отшедшіе братья?

— Я не объ нихъ думала, отвѣчала она съ улыбкой. — Мысли мои заняты были еще живущими братьями моими.

Вдругъ ей какъ будто что-то пришло въ голову, и она внезапно рѣшилась.

— Мистеръ Фенвикъ, сказала она, — вы не откажетесь пройтись со мной раза два по кладбищу? Мнѣ нужно кое-что сказать вамъ.

Онъ отворилъ ей ворота, она подошла къ нему.

— Я хочу попросить у васъ прощенія и оправдаться въ вашихъ глазахъ. Я знаю что вы на меня сердились.

— Не сердился, а досадовалъ. Но вы такъ искренно и мило извиняетесь что не могу не простить васъ. Вотъ вамъ моя рука. Всѣ дурныя мысли я выброшу изъ головы. Желанія мои все-таки останутся при мнѣ, но я не буду дуться на васъ.

— Вы такъ добры, такъ глубоко благородны. Право, Жанета кажется мнѣ счастливѣйшею женщиной въ свѣтѣ.

— Полноте, полноте, я пришелъ къ вамъ сюда не для того чтобы слушать такія любезности.

— Да вѣдь это такъ. Впрочемъ, и я не съ тѣмъ васъ остановила, а для того чтобы сознаться въ моей винѣ и просить у васъ прощенія.

— Прощаю отъ души. Если было въ чемъ несогласіе между нами, оно будетъ забыто. Да только въ одномъ и были мы несогласны.

— И вотъ еще что, мистеръ Фенвикъ. Сдѣлайте вы это для меня. Скажите ему что я не подумавъ согласилась чтобъ онъ ждалъ. Зачѣмъ ему ждать? Конечно, ждать ему не слѣдуетъ. Когда я уѣду, скажите ему такъ, и попросите оставить все это. Я не подумала хорошенько, иначе я не дала бы ему мучить себя.

Послѣдовало молчаніе. Они шли рядомъ по дорожкѣ.

— Нѣтъ, Мери, заговорилъ онъ немного спустя, — я не скажу ему этого.

— Почему же, мистеръ Фенвикъ?

— Потому что отъ такого рѣшенія не будетъ добра ни ему, ни мнѣ, ни Жанетѣ, ни вамъ самимъ наконецъ.

— Право, добро будетъ всѣмъ намъ.

— Мнѣ кажется, Мери, вы не совсѣмъ такъ понимаете. Здѣсь нѣтъ никого кто бы не желалъ чтобъ вы поселились посреди насъ, сдѣлались бы настоящею булгамптонскою обывательницей. Я желаю чтобы вы стали женой моего лучшаго друга и моею ближайшею сосѣдкой. Нѣтъ на свѣтѣ мущины котораго я любилъ бы больше чѣмъ Гарри Джильмора, и я хочу чтобъ вы вышли за него замужъ. Я и себѣ, и Жанетѣ двадцать разъ говорилъ что такъ и будетъ рано или поздно. Я разсердился не за то что вы велѣли ему ждать, а за холодность вашу, что вы не рѣшились взять его сразу. Надо помнить что мы сѣдѣемъ очень скоро, Мери.

Вотъ опять та же старая пѣсня которую уже слыхала она отъ Гарри Джильмора, но не ожидала услышать отъ Франка Фенвика. Рѣчь клонилась къ тому что и онъ совѣтуетъ ей подождать, испытать себя. Но она уже рѣшилась и не намѣрена была отступить отъ своего рѣшенія даже по совѣту Франка Фенвика.

— Я думала, вы мнѣ поможете, сказала она очень тихо.

— Я радъ помочь вамъ сдѣлаться хозяйкой Вязниковъ, но пальцемъ не пошевелю чтобы воспрепятствовать этому. Такъ этому быть, Мери. Онъ такъ искрененъ, такъ честенъ, такъ достоинъ счастья, котораго добивается, что не можетъ не достигнуть своей цѣли. Войдемте въ домъ. Помните же, мы съ вами опять живемъ душа въ душу, что бы тамъ ни было. Признаюсь, я досадовалъ на васъ послѣдніе дни, я былъ не въ такомъ настроеніи въ какомъ слѣдуетъ проститься съ вами предъ отъѣздомъ. Я оставляю все это. Мы съ вами опять друзья, не такъ ли?

— Надѣюсь что такъ, мистеръ Фенвикъ.

— Не будетъ между нами недомолвокъ. Но дѣйствовать такъ чтобы разлучить васъ съ Джильморомъ я положительно отказываюсь. Я твердо увѣренъ что рано или поздно онъ будетъ вашимъ мужемъ. Теперь пойдемте къ Жанетѣ, а то она начнетъ считать себя покинутою Пенелопой.

Вслѣдъ за тѣмъ Мери тотчасъ же отправилась на верхъ одѣваться къ обѣду. «Не уступить ли? Не надѣть ли голубыя ленты которыя ему такъ нравятся?» Ей казалось что она была бы въ состояніи прямо сказать ему, еслибы рѣшилась уступить. Оно, правда, не совсѣмъ женственно, но все лучше чѣмъ мучить его. Она вынула голубыя ленты и стала пробовать какъ она ему скажетъ. Нѣтъ! Невозможно! Если она это сдѣлаетъ, такъ не будетъ для нея счастья въ этой жизни, да пожалуй и въ будущей. Поступить такъ значило бы солгать ему.

Она сошла внизъ въ простомъ бѣломъ платьѣ, безъ всякихъ лентъ, точь-въ-точь такъ, какъ одѣлась бы еслибы не ждала Джильмора. За обѣдомъ всѣ были очень веселы. Франкъ повелѣлъ чтобы Мери даровано было прощеніе, и Жанета, конечно, повиновалась. Условія общественной жизни требуютъ отъ хозяина къ гостю и отъ гостя къ хозяину любезности, доходящей чуть не до лести, и какъ часто однако посреди этихъ любезностей какъ будто слышится ненависть, насмѣшка, презрѣніе. Какъ часто гость понимаетъ что его не любятъ, а хозяинъ — что онъ наводитъ скуку. Въ послѣдніе два дня Мери чувствовала что присутствіе ея не вполнѣ пріятно хозяевамъ и знала что причина ихъ неудовольствія такая которой нельзя устранить. Теперь все это кончилось: Франкъ Фенвикъ обращался съ нею какъ нельзя болѣе ласково, и Жанета слѣдовала примѣру своего повелителя.

Они опять сидѣли на лужайкѣ въ девятомъ часу, когда подошелъ къ нимъ Гарри Джильморъ. Онъ довольно любезно раскланялся съ Мери Лоутеръ, но посторонній человѣкъ никакъ не подумалъ бы что онъ влюбленъ въ нее. Онъ говорилъ больше съ Фенвикомъ и за чаемъ не сѣлъ на диванъ подлѣ Мери. Скоро однако чувство его высказалось въ нѣсколькихъ словахъ.

— Какъ вы думаете что я дѣлалъ сегодня, Франкъ?

— Полагаю, убирали хлѣбъ.

— Уборку мы начинаемъ завтра. Я не люблю быть ни первымъ, ни послѣднимъ въ этомъ дѣлѣ.

— Лучше начать раньше днемъ чѣмъ днемъ опоздать, Гарри.

— Оставимъ это. Я ходилъ къ старому Бретлю.

— Зачѣмъ?

— Почти стыдно сказать; а дѣло, однако, кажется, не дурное.

При этихъ словахъ онъ взглянулъ черезъ столъ на Мери Лоутеръ, которая, безъ сомнѣнія, слѣдила непримѣтно за каждымъ движеніемъ его лица.

— Я заходилъ сказать ему что намѣренъ починить мельницу.

— Это по вашему желанію, Мери, неблагоразумно сказала мистрисъ Фенвикъ.

— О, нисколько! Мистеръ Джильморъ поступилъ такъ, я увѣрена, лишь потому что самъ считалъ нужнымъ.

— Не знаю насколько оно нужно, сказалъ онъ. — Можетъ-быть, оно и не нужно бы. Эта трата не доставитъ мнѣ никакого дохода.

— Нельзя думать только о доходѣ, сказала мистрисъ Фенвикъ.

— Однако, когда строишь дома для людей постороннихъ, объ этомъ подумать не мѣшаетъ, замѣтилъ настоятель.

— Говорятъ, эта мельница самое живописное мѣсто во всемъ приходѣ, продолжалъ Джильморъ, — и что поэтому надо ее поддерживать.

Въ послѣдствіи Жанета замѣтила мужу что Мери Лоутеръ положительно называла мельницу самымъ живописнымъ мѣстомъ въ приходѣ, но что кромѣ нея, сколько извѣстно, никто не выражалъ такого мнѣнія.

— А сверхъ того, когда я отказывался произвести починки, у Бретля были свои деньги, такъ и можно было требовать чтобъ онъ самъ починилъ мельницу.

— Теперь у него, должно-быть, денегъ немного.

— Кажется. Семейство ввело его въ большіе расходы. Онъ двухъ сыновей помѣстилъ въ торговое дѣло, и они вскорѣ умерли. И потомъ у него постоянно были въ домѣ то доктора, то похороны. Такъ я зашелъ сказать ему что сдѣлаю починки отъ себя.

— Что же онъ?

— Чего же ждать отъ такого медвѣдя? Онъ и говорить со мной не сталъ, а ушелъ на мельницу, сказавъ только что я могу уговориться обо всемъ съ его женой. Однако я откладывать не буду. На будущей недѣлѣ мнѣ сдѣлаютъ смѣту. Стоить оно будетъ, я думаю, фунтовъ двѣсти или триста. Мельница, кажется, обветшала больше дома.

— Я такъ этому рада, сказала Мери.

Послѣ этого Джильморъ нисколько уже не жалѣлъ о своихъ двухъ, трехъ стахъ фунтахъ. Онъ, однако, ни слова не сказалъ Мери; только пожалъ ей руку на прощанье и оставилъ въ ней сознаніе что, можетъ-быть, она и передумаетъ къ концу назначеннаго срока. На слѣдующее утро мистеръ Фенвикъ отвезъ ее въ своемъ маленькомъ открытомъ фаетонѣ на станцію Вестбери.

— Мы съ вами не прощаемся, сказала мистрисъ Фенвикъ. — Помните, съ какимъ нетерпѣніемъ жду я воскресныхъ обѣдовъ.

Мери ни слова не отвѣтила, но проѣзжая мимо церкви, она взглянула на старую колокольню и сказала себѣ что, вѣроятно, никогда уже болѣе ея не увидитъ.

— Скажу вамъ только одно, Мери, говорилъ настоятель, прохаживаясь съ ней по платформѣ въ Вестбери. — Не забудьте что, какъ бы ни повернулись обстоятельства, у васъ есть домъ въ Булгамптонѣ, гдѣ всегда будутъ ради вамъ. Я теперь говорю не о Вязникахъ, а о нашемъ домѣ.

— Какъ добры вы ко мнѣ!

— Вѣдь и вы добры къ намъ. Друзья должны быть добры другъ къ другу. Благослови васъ Богъ, моя милая.

Оттуда она одна поѣхала домой въ Лорингъ.

IX. Миссъ Маррабель.

Если могутъ быть сомнѣнія относительно званія приличествующаго Булгамптону, то Лорингъ уже безспорно городъ. Въ немъ есть и рынокъ, и Большая улица, и комитетъ общественнаго здравія, и гостиница, и ратуша, и двѣ приходскія церкви, одна Св. Петра внизу, а другая Св. Ботольфа на верху. Есть верхнія улицы, и нижнія улицы, и еще нѣсколько различныхъ улицъ. Не случалось мнѣ слышать о лорингскомъ мерѣ, но нѣтъ сомнѣнія что Лорингъ городъ. Не посылалъ онъ также депутатовъ въ парламентъ, но какъ-то разъ, въ одномъ изъ множества предлагавшихся биллей, предполагалось группировать его вмѣстѣ съ Чиренстеромъ и Лехледомъ. Весь міръ, конечно, знаетъ что это никогда не осуществилось на дѣлѣ, но пронесшійся объ этомъ слухъ возвысилъ обывателей Лоринга въ ихъ собственныхъ глазахъ и подалъ поводъ къ шуткѣ булгамптонскаго настоятеля, будто живая собака лучше мертваго льва.

Все хорошее общество Лоринга жило, конечно, въ верхней части города, въ Опгилѣ. Нижняя часть, Лотоунъ, была не красива, грязна, посвящена торговлѣ и промышленности, и не могла похвастаться ни однимъ аристократическимъ частнымъ домомъ. Правда, тутъ былъ домъ приходскаго священника, съ большими грязновато-сѣрыми воротами и садомъ, но кромѣ приходскаго священника ни одинъ человѣкъ, имѣвшій имя, не жилъ въ Лотоунѣ. Тамъ были три-четыре фабрики, на которыя два раза въ день приходили толпы дѣвушекъ въ грязныхъ, изодранныхъ рабочихъ платьяхъ. А въ воскресенье всѣ эти дѣвушки являлись въ пышныхъ нарядахъ, заставлявшихъ думать что промышленность процвѣтаетъ въ Лорингѣ. Процвѣтала ли промышленность или нѣтъ, высока ли, или низка была заработная плата, дорога ли, или дешева провизія, враждовалъ ли, или ладилъ капиталъ съ трудомъ, воскресная роскошь брала свое. Какое счастье для женщинъ, да и для мущинъ также, что прекрасному полу доставляетъ положительное удовольствіе имѣть и показывать нарядное платье. Это почти столько же смягчаетъ нравы, устраняетъ грубость, какъ изученіе изящныхъ искусствъ. Въ Лорингѣ нравы рабочихъ были вообще хороши, а это, кажется, можно въ значительной степени приписать вліянію воскресной пышности.

Истинно аристократическимъ кварталомъ Лоринга всѣ считали Парагонъ, площадку позади церкви Св. Ботольфа. Этотъ кварталъ былъ почти весь построенъ лѣтъ двадцать тому назадъ отцомъ мистрисъ Фенвикъ, который сообразилъ что какъ въ нижней части города растутъ фабрики, такъ дома для богатыхъ людей должны расти въ верхней части. Онъ и построилъ Парагонъ, и еще въ концѣ его рядъ очень красивыхъ домовъ, получившій названіе Больфуръ, и повелъ дѣла хорошо, и нажилъ деньги, и теперь покоится подъ сводами церкви Ов. Ботольфа. Не малою частью своихъ удобствъ булгамптонскій приходскій домъ обязанъ былъ успѣху мистера Больфура въ сооруженіи Парагона. Изъ этого семейства никого не осталось въ Лорингѣ. Вдова отправилась жить въ Торке съ сестрой, а вторая дочь вышла замужъ за извѣстнаго адвоката Оксфордскаго округа, мистера Квиккенгама. Мистеръ Квиккенгамъ и пріятель нашъ булгамптонскій викарій были очень дружны; но они не часто видались, такъ какъ мистеръ Фенвикъ рѣдко ѣздилъ въ Лондонъ, а мистеръ Квиккенгамъ, занятый дѣлами, не имѣлъ времени посѣщать Булгамптонъ. Обѣ сестры имѣли весьма рѣшительныя понятія о сравнительномъ достоинствѣ занятій своихъ мужей. Софія Квиккенгамъ, не обинуясь, заявляла что одно — жизнь, а другое — застой; а Жанета Фенвикъ утверждала что на ея взглядъ тутъ разница почти такая же какъ между добромъ и зломъ. Онѣ писали другъ другу раза три въ годъ. Въ сущности, семейство Больфуръ распалось.

Миссъ Маррабель, тетка Мери Лоутеръ, жила, конечно, въ верхней части города, но не въ Парагонѣ, и даже не въ Больфурѣ. Она была старушка очень не богатая. Братъ ея былъ прежде ректоромъ Св. Петра и большую часть жизни провела она въ приходскомъ домѣ съ грязновато-сѣрыми воротами. Когда братъ умеръ, и ей въ то же самое время представилось что надо взять на свое попеченіе племянницу Мери, она переѣхала въ небольшой домикъ въ улицѣ Ботольфъ, гдѣ могла жить прилично на триста фунтовъ дохода. Не надо думать что улица Ботольфъ мѣсто грязное, глухое, нехорошее. Нѣтъ, тутъ жили люди порядочные, когда еще не существовало Парагона и самого мистера Больфура. Улица была старая, узкая, квартиры дешевыя; здѣсь миссъ Маррабель имѣла возможность жить, и позвать иногда нѣсколькихъ знакомыхъ на чашку чая, и пріютить племянницу, не выходя за предѣлы своего дохода. Миссъ Маррабель сама была весьма хорошаго рода, племянница покойнаго серъ-Грегори Маррабеля; а единственная сестра ея вышла за капитана Лоутера, котораго мать считалась въ близкомъ свойствѣ съ графомъ Перривинкель. Миссъ Маррабель высоко цѣнила и свое происхожденіе, и происхожденіе племянницы. Она принадлежала къ числу тѣхъ у же немногихъ теперь дамъ которыя въ глубинѣ души убѣждены что деньги не даютъ права на высокое положеніе въ обществѣ, какъ бы ни было много ихъ, какъ бы источникъ ихъ ни былъ чистъ. Сословныя отличія въ ея глазахъ не подлежали сомнѣнію и, пререканію, и она точно также увѣрена была въ своемъ правѣ идти впереди жены милліонера, какъ была увѣрена въ правѣ этого милліонера тратить свои деньги какъ ему угодно. По ея понятіямъ, сынъ джентльмена, если желаетъ сохранить свое званіе живя трудомъ, долженъ идти или въ духовное званіе, или въ адвокаты, или въ военную службу, или въ моряки. Это профессіи благородныя. Можетъ, конечно, и докторъ быть джентльменомъ, но юридическую карьеру и церковь миссъ Маррабель ставила гораздо выше медицины. Она отзывалась нерѣшительно о гражданской службѣ, но какъ только человѣкъ пришелъ въ какое бы то ни было соприкосновеніе съ торговлей, онъ въ ея глазахъ терялъ право на званіе джентльмена. Онъ могъ быть человѣкъ весьма почтенный и дѣло его весьма полезное; но пивовары, банкиры и купцы не джентльмены, и свѣтъ по теоріи миссъ Маррабель совратился съ пути отъ того что люди стали забывать раздѣляющія ихъ границы.

Что же касается до самой миссъ Маррабель, то никто не могъ сомнѣваться что въ ея жилахъ течетъ благородная кровь. Она была маленькая, нѣжная, изящная старушка, еще не дурная собой, несмотря на семьдесятъ лѣтъ; пріятно было глядѣть на нее. Ноги и руки ея были чрезвычайно красивы, и она очень гордилась ими. Сѣдые волосы ея, виднѣвшіеся немного изъ-подъ чепца, были всегда весьма тщательно причесаны. Чепцы ея были совершенство своего рода. Зеленые глаза ея были свѣтлы и зорки и какъ будто говорили что она умѣетъ позаботиться о себѣ. Ротъ, носъ и подбородокъ, соразмѣрные и благообразные, не расползались по лицу какъ у нѣкоторыхъ старыхъ, да и у нѣкоторыхъ молодыхъ дамъ. Еслибъ у ней сохранились зубы, она не казалась бы старою. Здоровье ея было превосходно. Сама она говорила что ни одного дня не была больна. Одѣвалась она весьма тщательно, къ завтраку являлась не иначе какъ въ шелку; переодѣвалась три раза въ день, а по утрамъ носила шерстяное платье. Казалось, платья ея никогда не изнашивались. Движенія ея были такъ легки и тихи, что на ней матерія казалось новою, когда у другихъ женщинъ платье давнымъ давно изорвалось бы въ лохмотья. Вечеромъ она никогда не показывалась безъ перчатокъ, и перчатки ея всегда были чисты, словно новыя. Она ходила въ церковь по воскресеньямъ, зимою одинъ разъ, а лѣтомъ два раза, и каждый день посвящала нѣкоторое, весьма короткое время на чтеніе Библіи. Но въ Лорингѣ ее не причисляли къ людямъ религіознымъ. Говорили даже что она весьма суетна, чтобъ ея года слѣдовало бы ей читать не такія книги какія постоянно были у нея въ рукахъ. Попъ, Драйденъ, Свифтъ, Коули, Фильдингъ, Ричардсонъ и Гольдсмитъ были ея любимые авторы. Она читала выходящія въ свѣтъ новыя повѣсти, но всегда съ невыгодными для нихъ критическими сравненіями. Фильдингъ, говорила она, описываетъ жизнь какъ она есть; а Диккенсъ создалъ какую-то искусственную жизнь, которая никогда не существовала и не могла существовать. Въ Эсмондѣ есть чувство, но леди Кестльменъ ничто предъ Клариссой Гарлоу. Въ поэзіи же, Теннисонъ приторенъ, нѣтъ у него ни остроумія, ни гармоніи Попа. Всѣ современные поэты вмѣстѣ, увѣряла она, не написали бы одной его поэмы. При всей своей миловидности, она, кажется, любила нѣсколько пряную литературу. Несомнѣнно, что на верху въ шкапчикѣ были у нея повѣсти Смоллета, и говорятъ даже будто ее какъ-то разъ застали съ комедіей Вичерли въ рукахъ.

Самая выдающаяся черта ея характера было презрѣніе къ деньгамъ. Не то чтобъ она не любила ихъ или отказалась бы отъ лишней сотни дохода, еслибъ явилось откуда-нибудь такое подспорье, но она въ дѣйствительности не мѣрила ни себя, ни другихъ имуществомъ. Кушая кусокъ холодной баранины или немножко рыбы, она считала себя ничѣмъ не хуже людей садящихся ежедневно за роскошный, изысканный столъ. Она не стыдилась экономіи ни предъ двумя своими горничными, ни предъ кѣмъ бы то ни было на свѣтѣ. Она любила чай, и лѣтомъ покупала къ нему сливокъ на два пенса, но когда сливки дорожали, она отъ нихъ отказывалась и брала на пенни молока. Она выпивала каждый день двѣ рюмочки марсалы и открыто сознавалась что хересъ ей не по средствамъ. Но когда приглашала гостей на чай, что случалось разъ шесть или семь въ годъ, у нея всегда подавался хересъ съ бисквитомъ. Въ нѣкоторыхъ вещахъ она роскошничала. Когда выѣзжала сама, она не брала простаго извощика, а платила лишнихъ восемнадцать пенсовъ за коляску изъ Драгона. А когда Мери Лоутеръ, получавшая сама не болѣе пятидесяти фунтовъ доходу, которыхъ хватало ей на одежду и карманныя деньги, отправлялась въ Булгамптонъ, миссъ Маррабель предложила ей даже взять съ собой одну изъ горничныхъ. Мери, конечно, не хотѣла и слышать объ этомъ, и отвѣчала что лучше ужь въ такомъ случаѣ взять съ собой весь домъ; но миссъ Маррабель полагала что дѣвушкѣ такого хорошаго дома какъ Мери Лоутеръ неприлично ѣхать гостить безъ горничной. Сама она весьма рѣдко выѣзжала изъ Лоринга, потому что средства не позволяли, но отправившись два года тому назадъ къ морскимъ купаньямъ на двѣ недѣли, она взяла съ собой дѣвушку.

Миссъ Маррабель много наслышалась о мистерѣ Джильморѣ. Мери не имѣла секретовъ отъ тетки, и отсутствіе ея, гораздо болѣе продолжительное чѣмъ предполагалось, не получило бы одобренія, еслибы не была приведена какая-нибудь достаточная причина. Много писалось по этому поводу, не только отъ Мери къ теткѣ, но и отъ мистрисъ Фенвикъ къ миссъ Маррабель, ея старой пріятельницѣ. Въ этихъ письмахъ, конечно, воспѣвалась хвала мистеру Джильмору, и миссъ Маррабель совершенно примкнула къ Джильморовой партіи. Она желала чтобы племянница вышла замужъ, но не иначе какъ за джентльмена. По ея мнѣнію, лучше было бы Мери состариться въ дѣвушкахъ чѣмъ отдать руку свою человѣку запятнанному торговлей. Положеніе мистера Джильмора было именно такое которое казалось миссъ Маррабель лучшимъ въ Англіи. Онъ сельскій дворянинъ, живущій на своей землѣ, мировой судья; и отецъ, и дѣдъ, и прадѣдъ его занимали то же самое положеніе. Такой бракъ для Мери совершенно приличенъ; а въ теперешнее время такъ часто приходится слышать о бракахъ не то чтобы неприличныхъ, но не соотвѣтствующихъ. Джильморъ же по своему положенію, какъ ей казалось, имѣлъ право искать руки такой дѣвицы какъ Мери Лоутеръ.

— Да, другъ мой, я рада что вы воротились. Разумѣется, мнѣ было скучненько, но я это выношу лучше многихъ другихъ. Благодаря Бога, глаза у меня еще хороши.

— Вы такая бодрая съ виду, тетушка Сарра.

— Я здорова. Не знаю какъ это другія женщины все хвораютъ; мнѣ жаловаться грѣшно.

— И такая хорошенькая, сказала Мери, цѣлуя ее.

— Какъ жаль, душа моя, что вы не молодой кавалеръ.

— Вы такая свѣжая, такая милая! Я бы желала чтобъ у меня всегда былъ такой видъ какъ у васъ.

— Что сказалъ бы мистеръ Джильморъ?

— Ахъ, мистеръ Джильморъ! Мистеръ Джильморъ! Надоѣлъ ужь онъ мнѣ, мистеръ Джильморъ!

— Надоѣлъ, Мери?

— То-есть, я сама себѣ надоѣла изъ-за него. Онъ всегда держалъ себя прекрасно, а о себѣ я не могу этого сказать. Я все разкажу вамъ, только теперь мнѣ это ужь наскучило. Покажите-ка какія у васъ новыя книги? Литая сталь! Неужели вы уже дошли до этого?

— Я этого читать не буду.

— А я прочту, такъ не отсылайте дня два. Я очень, очень люблю Фенвиковъ, и жену, и мужа. Они почти совершенство, если не совсѣмъ. И при всемъ томъ я рада что вернулась домой.

X. Гоняя нельзя достать.

Высадивъ миссъ Лоутеръ на станціи Вестбери, мистеръ Фенвикъ намѣревался вернуться чрезъ Левингтонъ чтобы навести справки о человѣкѣ съ поврежденнымъ плечомъ, но разстояніе показалось ему слишкомъ велико, и онъ оставилъ свое намѣреніе. Затѣмъ не было у него ни одного свободнаго дня до середины слѣдующей недѣли, такъ что онъ обратился къ левингтонскому констеблю и доктору не раньше какъ черезъ двѣ недѣли послѣ стычки въ саду. Отъ доктора онъ ничего не узналъ. Къ нему не являлся ни одинъ такой больной. Но констебль, хотя и не видалъ этихъ двухъ человѣкъ, однако слышалъ объ нихъ. Одинъ изъ нихъ, по имени Борроусъ, часто посѣщавшій прежде Левингтонъ и извѣстный подъ прозвищемъ Джака Точильщика, перебывалъ во всѣхъ тюрьмахъ Вильтшейра и Сомерсетшейра, но, по словамъ констебля, въ теченіе двухъ лѣтъ не показывался въ Левингтонѣ. Его, однако, видѣли съ товарищемъ, и оба они были не въ такомъ состояніи въ какомъ люди ходятъ на работу. Онъ ночевалъ въ кабакѣ и потомъ отправился далѣе. Разказывалъ онъ что упалъ съ телѣги и жаловался на ушибы, но серіознаго поврежденія у него, очевидно, не было. Изъ всего этого мистеръ Фенвикъ вывелъ почти несомнѣнное заключеніе что человѣкъ, съ которымъ онъ боролся, былъ не кто иной какъ Джакъ Точильщикъ, и что спина этого джентльмена выдержала ударъ свинчатки. О, товарищахъ Точильщика нельзя было добиться никакихъ свѣдѣній. Люди которыхъ видѣли въ кабакѣ выѣхали изъ Левингтона по дорогѣ къ Девизу, и больше ничего объ нихъ не было извѣстію. Когда настоятель шепотомъ назвалъ Сема Бретля, левингтонскій констебль покачалъ головой. Онъ зналъ хорошо Якова Бретля и считалъ стараго мельника человѣкомъ весьма почтеннымъ. Однако при имени Сема Бретля констебль покачалъ головой. Собравъ такія свѣдѣнія, настоятель поѣхалъ домой.

Два дня спустя, въ пятницу, Фенвикъ завтракалъ въ своемъ кабинетѣ, приготовляя проповѣдь къ слѣдующему воскресенью, когда ему доложили что старая мистрисъ Бретль желаетъ его видѣть. Онъ тотчасъ же всталъ и пошелъ въ залу, гдѣ засталъ гостью въ разговорѣ съ женой. Мистрисъ Бретль не часто ходила въ домъ священника, и ее всегда принимали съ почетомъ. Стоялъ августъ, погода была жаркая, старушка пришла пѣшкомъ чрезъ мокрые луга и устала. Ей подали вина съ сухаремъ и, прежде распросовъ о дѣлѣ которое привело ее, уговорили посидѣть и поболтать немного. Былъ весьма пріятный предметъ для разговора: землевладѣлецъ собирался чинить мельницу. Мистрисъ Бретль какъ будто пугалась предстоящей возни. «Мельница простояла бы нашъ вѣкъ, говорила она. А что послѣ насъ будетъ, кто знаетъ? Пожалуй, мельница достанется Сему. А возня съ перестройкой будетъ страшная! Какъ намъ жить это время, куда дѣться?» Оказалось однако что все это уже устроено. Мельницу, конечно, остановятъ на мѣсяцъ, или недѣль на шесть. «Да, должно-быть, и вплоть до зимы молоть не будемъ», говорила мистрисъ Бретль. Сначала починятъ мельницу, а потомъ, когда приступятъ къ перестройкѣ дома, такъ семейство какъ-нибудь помѣстится въ большой комнатѣ мельницы, пока нельзя будетъ вернуться въ домъ. Мистеръ Фенвикъ со свойственною ему добротой предложилъ пріютить мистрисъ Бретль и Фанни у себя въ домѣ, но старушка отказалась со многими заявленіями благодарности. «Никогда не оставляла я своего старика, говорила она, и теперь не оставлю. Погода еще постоитъ теплая, какъ-нибудь устроимся.» Между тѣмъ вино было допито, и настоятель, помня свою проповѣдь, повелъ гостью въ кабинетъ. Она пришла сказать что Семъ наконецъ воротился домой.

— Зачѣмъ вы не привели его съ собою, мистрисъ Бретль?

Хорошъ вопросъ старушкѣ, не имѣвшей рѣшительно ни малѣйшей власти надъ сыномъ! Семъ въ послѣднее время сталъ такъ самоволенъ что едва обращалъ вниманіе на слова отца, человѣка умѣвшаго какъ нельзя лучше внушать повиновеніе, а что мать говоритъ, что вѣтеръ свищетъ, ему было рѣшительно все равно.

— Я просила его чтобъ онъ сходилъ къ вамъ хоть не со мною, а такъ, одинъ, да онъ сказалъ что вы знаете гдѣ найти его, если вамъ его нужно.

— Этого-то именно я и не знаю. Впрочемъ, если онъ теперь дома, такъ я пойду къ нему. Только было бы гораздо лучше еслибъ онъ пришелъ ко мнѣ.

— Я ему такъ и говорила, мистеръ Фенвикъ, право, говорила!

— Все равно. Я пойду къ нему, только не сегодня. Я обѣщалъ свозить жену въ Чарликотъ. Приду завтра утромъ, какъ только позавтракаю. Вы думаете, онъ еще будетъ дома?

— Навѣрное будетъ, мистеръ Фенвикъ. Они съ отцомъ теперь такъ ладятъ что любо смотрѣть. Никого изъ дѣтей отецъ не любилъ такъ, какъ Сема…. Только одну…. (Тутъ бѣдная женщина заплакала и закрыла лицо платкомъ.) Онъ въ половину такъ не дорожитъ моею Фанни, у которой нѣтъ ни одного недостатка.

— Если у Сема хватитъ выдержки, ему будетъ хорошо.

— Удивительно какъ онъ занялся этими починками, мистеръ Фенвикъ. Онъ за всѣмъ присматриваетъ. Отецъ говоритъ, онъ такъ хорошо все знаетъ что могъ бы, кажется, самъ сдѣлать все это изъ своей головы. Отцу всегда нравилось когда кто силенъ и уменъ.

— Можетъ-быть, подрядчикамъ эсквайра это не понравится. Мичель производитъ работу?

— Оно вѣдь не такъ дѣлается, мистеръ Фенвикъ. Эсквайръ дастъ 200 фунтовъ, а отецъ дѣлаетъ какъ знаетъ. Только мистеръ Мичель, конечно, присмотритъ чтобы все было сдѣлано, какъ слѣдуетъ.

— Скажите же мнѣ, мистрисъ Бретль, что дѣлалъ Семъ все время какъ его не было дома?

— Этого я не могу сказать вамъ, мистеръ Фенвикъ.

— Да вѣдь спрашивалъ же его отецъ?

— Если спрашивалъ, такъ мнѣ не сказалъ, мистеръ Фенвикъ. Я не люблю впутываться между ними, будто подозрѣваю. Фанни говоритъ, онъ былъ на работѣ гдѣ-то около Левингтона, да она, должно-быть, и сама не знаетъ.

— Приличный былъ у него видъ, когда онъ пришелъ домой?

— Ничего. Онъ какъ-то всегда умѣетъ казаться приличнымъ. Не правда ли?

— Были у него деньги?

— Сколько-то было. Когда работалъ онъ на перестройкѣ, тоскалъ бревна, словно поденщикъ, онъ послалъ мальчика за пивомъ; я видѣла какъ онъ далъ ему деньги.

— Не хорошо это. Я желалъ бы чтобъ онъ вернулся безъ гроша, мучимый голодомъ, въ лохмотьяхъ; чтобъ онъ узналъ всю тягость бродячей жизни.

— Какъ блудный сынъ, мистеръ Фенвикъ?

— Именно, какъ блудный сынъ. Онъ не вернулся бы къ отцу, еслибъ ему не пришлось за пороки свои жить со свиньями. — Видя что слезы навертываются на глаза бѣдной матери, настоятель прибавилъ болѣе ласковымъ голосомъ: — Можетъ-быть и теперь дурнаго еще нѣтъ ничего. Будемъ по крайней мѣрѣ надѣяться. Завтра я повидаюсь съ нимъ. Вы не говорите ему что я приду, а то онъ спроситъ гдѣ вы были.

Затѣмъ мистрисъ Бретль ушла, а настоятель окончилъ свою проповѣдь.

Послѣ обѣда онъ повезъ жену въ гости къ нѣкоторымъ знакомымъ въ Чарликотъ, и на пути туда и обратно не могъ удержаться чтобы не говорить о Бретляхъ. Вопервыхъ, онъ полагалъ что Джильморъ напрасно не производитъ работы на мельницѣ отъ себя.

— Конечно, онъ увидитъ на что пойдутъ деньги, и этимъ способомъ дѣло обойдется ему двадцатью, тридцатью фунтами дешевле, но Бретли недостаточно привязаны къ этому мѣсту чтобы поручить имъ такое дѣло.

— Вѣроятно, старику такъ хотѣлось.

— Старика не слѣдовало слушать. Я ужасно тревожусь за Сема. Какъ я ни люблю его, по крайней мѣрѣ прежде любилъ, мнѣ кажется, онъ становится, а можетъ быть ужь и сталъ совсѣмъ негодяемъ. Что тѣ двое были разбойники, это также несомнѣнно какъ что ты тутъ сидишь, и я увѣренъ что онъ былъ съ ними гдѣ-нибудь около Левингтона, или Девиза.

— Но, можетъ-быть, онъ не участвовалъ ни въ одной изъ ихъ продѣлокъ.

— Человѣкъ узнается по товарищамъ съ которыми водится. Я бы самъ не повѣрилъ этому, еслибы не засталъ его съ этими людьми и не выслѣдилъ ихъ. Ты видишь что этотъ Точильщикъ, безъ сомнѣнія, тотъ самый человѣкъ котораго я ударилъ. Я прослѣдилъ его до Левингтона. Тамъ онъ жаловался на ушибы. Не диво что онъ ушибенъ. Лошадиное должно-быть у него сложеніе что онъ отдѣлался однимъ ушибомъ. Ну, такъ этотъ человѣкъ несомнѣнно былъ съ Семомь въ нашемъ саду.

— Будь снисходителенъ къ нему, Франкъ.

— Конечно, буду снисходителенъ, на сколько могу. Я все готовъ сдѣлать чтобы спасти его. Но не могу же я не знать того что знаю.

Предъ женою онъ отзывался легко объ опасности угрожавшей ихъ дому. Но внутренно онъ невольно чувствовалъ что опасность есть. Жена принесла ему въ приданое, между прочимъ, довольно значительное количество дорогаго серебра, какое, вѣроятно, не часто встрѣчается въ домахъ сельскихъ священниковъ, и это обстоятельство было, безъ сомнѣнія, извѣстно Сему Бретлю. Еслибы люди проникшіе въ садъ хотѣли только обобрать фрукты, они не рискнули бы подойти такъ близко къ окнамъ дома. Съ другой стороны, очевидно что Семъ не показывалъ имъ дорогу. Настоятель не зналъ что думать объ этомъ. Ясно было ему только то что слѣдуетъ остерегаться.

Въ тотъ же вечеръ, пройдясь по кладбищу, онъ завернулъ къ сосѣду своему, фермеру. Прислонившись къ забору, онъ поглядѣлъ гдѣ Хватай. Хватая было не видно и не слышно. Настоятель вошелъ на дворъ и пошелъ къ задней двери, единственному входу въ домъ фермера. Была и передняя дверь, выходившая въ запущенный садикъ, но она всегда была заперта, никто въ нее не ходилъ. Настоятель постучался въ заднюю дверь. Ему отворилъ самъ фермеръ. Мистеръ Фенвикъ зашелъ узнать досталъ ли ему Тромбулъ, какъ обѣщалъ, брата Хватая, который, какъ говорили, отличался необыкновенною злостью и бдительностью по ночамъ.

— Нѣтъ, дѣло не сладилось.

— Почему же, мистеръ Тромбулъ?

— А потому что очень ужь много толковъ пошло о ворахъ, никто и не хочетъ разстаться съ такимъ другомъ. Правда, у мистера Крикля въ Имберѣ есть другая большая собака, настоящая меделянка, но онъ говоритъ что Гоняй лучше меделянки и не отдастъ его ни за какія деньги. Я знаю что я ни за что не отдалъ бы Хватая.

Мистеръ Фенвикъ отправился домой, раздумывая, не слѣдуетъ ли, за отсутствіемъ Гоняя, ему самому покарауливать ночью и поглядывать за ящикомъ съ серебромъ.

XI. Не хлопочите обо мнѣ.

На слѣдующее утро мистеръ Феивикъ отправился на мельницу. Была тропинка вдоль рѣки, по ней онъ и пошелъ. Проходя мимо многихъ мѣстъ гдѣ лавливалъ рыбу, онъ вспоминалъ о томъ какъ часто Семъ Бретль здѣсь рядомъ съ нимъ закидывалъ удочку. Тогда Семъ очень любилъ его, считалъ большою честью для себя удить съ настоятелемъ и оказывалъ ему почтительное послушаніе. Теперь Семъ не хочетъ даже придти къ настоятелю, когда его просятъ. Фенвикъ заступался за него предъ эсквайромъ, когда Сема обвиняли въ кражѣ дичи; заступался за него предъ отцомъ, когда онъ провинился дома; заступался даже предъ констеблемъ, когда на Сема взводились болѣе серіозныя обвиненія. Потомъ пришло время, когда Фенвикъ сказалъ отцу, что если сынъ его не перемѣнится, то доживетъ до бѣды, и отецъ и сынъ оба обидѣлись. Отецъ сказалъ настоятелю въ глаза что самъ онъ совратилъ Сема съ пути истиннаго, а сынъ въ отмщеніе привелъ разбойниковъ къ дому своего стараго друга.

«Не слѣдуетъ ждать благодарности отъ людей, говорилъ себѣ мистеръ Фенвикъ, раздражаясь немного подобными размышленіями. — Я не оставлю его, пока могу, хотя бы ради старухи-матери и той бѣдной дѣвушки которую всѣ мы любили.» Онъ вспомнилъ молодой, свѣжій, сладкій голосъ, который такъ пріятно было ему слышать въ церковномъ хорѣ, и густыя кудри, на которыя такъ пріятно было глядѣть. Онъ бывало радовался на Карри Бретль, а теперь Карри Бретль пропала совсѣмъ и, по всей вѣроятности, никогда уже не покажется въ церкви. Много пострадали эти Бретли, надо имѣть терпѣніе съ ними, какъ бы ни тяжело подчасъ приходилось.

Когда подходилъ онъ къ мельницѣ, уже издали слышался стукъ рабочихъ. Снимали соломенную крышу, на телѣгахъ подвозили глину, кирпичи, лѣсъ, и увозили старый хламъ. Переходя поспѣшно рѣчку по скользкимъ камнямъ, Фенвикъ увидѣлъ стараго Якова Бретля стоящаго предъ мельницей, засунувъ руки въ карманы. Онъ уже состарился для работы, для работы непривычной, и только поглядывалъ печально, будто предъ нимъ совершалось дѣло разрушенія, а не возобновленія.

— Вы здѣсь скоро устроитесь на славу, мистеръ Бретль, сказалъ настоятель.

— Не знаю, мистеръ Фенвикъ. Строеніе, правда, валилось, а все-таки, думается мнѣ, оно простояло бы мой вѣкъ. Еслибъ эсквайръ сдѣлалъ это лѣтъ пятнадцать тому назадъ, я бы поблагодарилъ его, а теперь не знаю что и сказать. Время неудобное; теперь бы началась самая работа. Чтобы хоть въ іюлѣ-то приняться. Да всегда ужь такъ, все выходитъ насупротивъ.

Послѣ этой рѣчи, произнесенной медленно, вялымъ, глухимъ голосомъ, мельникъ отвернулся и ушелъ въ домъ.

Позади мельницы, верхомъ на высунувшемся бревнѣ, со всею энергіей молодости помогая стаскивать крышу, сидѣлъ Семъ Бретль. Мистеръ Фенвикъ замѣтилъ что Семъ видѣлъ его. Но молодой человѣкъ тотчасъ же отвернулся и продолжалъ свою работу. Настоятель не сейчасъ заговорилъ, а подошелъ, шагая чрезъ обломки, подъ самое бревно на которомъ помѣщался Семъ. Тутъ онъ кликнулъ его, и Семъ принужденъ былъ отвѣтить:

— Да, мистеръ Фенвикъ, я здѣсь. Работаю, какъ видите.

— Вижу и желаю вамъ успѣха. Оставьте работу на десять минутъ и сойдите поговорить со мной.

— Я теперь такъ приладился, мистеръ Фенвикъ, что желалъ бы продолжать, если вы позволите.

Но мистеръ Фенвикъ, пришедшій нарочно чтобы видѣться съ молодымъ человѣкомъ, не могъ такъ легко отступиться отъ своего намѣренія.

— Все равно, приладитесь опять чрезъ четверть часа. Я пришелъ къ вамъ нарочно. Мнѣ надо поговорить съ вами.

— Надо! отозвался Семъ весьма сердито.

— Да, надо. Не дурите. Вы знаете что я не желаю вамъ вреда. Неужели вы такой трусъ что боитесь меня? Слѣзьте.

— Чего мнѣ бояться! Подождите минуту, мистеръ Фенвикъ, я сейчасъ сойду къ вамъ, хоть впрочемъ изъ этого ничего не выйдетъ.

Онъ тихонько слѣзъ съ бревна и спустился во внутренность мельницы.

— Что же вамъ угодно, мистеръ Фенвикъ? Вотъ я пришелъ. Будьте увѣрены что я нисколько не боюсь васъ.

— Гдѣ провели вы послѣднія двѣ недѣли, Семъ?

— По какому праву спрашиваете вы меня, мистеръ Фенвикъ?

— По праву старой дружбы, а можетъ-быть отчасти и по тому праву которое дала мнѣ послѣдняя встрѣча съ вами. Что сталось съ Борроусомъ?

— Съ какимъ это Борроусомъ?

— Съ Джакомъ Точильщикомъ, котораго я ударилъ по спинѣ, когда захватилъ васъ. Какъ вы думаете, хорошо было съ вашей стороны пробраться въ полночь ко мнѣ въ садъ съ такимъ негодяемъ, перебывавшимъ во всѣхъ тюрьмахъ графства? Знаете ли вы что я могъ бы тотчасъ же арестовать васъ и отправить въ тюрьму?

— Я знаю что вы не могли сдѣлать этого.

— Вы знаете что я этого не желалъ, Семъ; что это очень огорчило бы меня. Но вы понимаете, что еслибы теперь случилось въ графствѣ какое-нибудь воровство, мы не могли бы, по крайней мѣрѣ я не могъ бы не подумать на васъ. А говорятъ что воровства замышляются, Семъ. Замѣшаны ли вы въ этихъ продѣлкахъ?

— Нѣтъ, не замѣшанъ, отвѣчалъ Семъ рѣзко.

— Хотите ли вы сказать мнѣ, зачѣмъ зашли вы въ мой садъ съ этими людьми?

— Мы ходили на кладбище. Ворота были отперты, мы и вошли; вотъ и все. Еслибы мы что-нибудь замышляли, мы не такъ бы пришли, да и не въ такое время. Вѣдь еще не было двѣнадцати часовъ.

— Но зачѣмъ былъ съ вами этотъ негодяй Борроусъ? Развѣ слѣдуетъ знаться съ такими людьми, Семъ!

— Я думаю, всякій можетъ знаться съ кѣмъ хочетъ, мистеръ Фенвикъ.

— Да, можетъ потомъ кончить и висѣлицей, что и предстоитъ вамъ, Семъ.

— Очень хорошо. Вы кончили? Такъ я пойду опять на работу.

— Подождите минуту, Семъ. Я не совсѣмъ еще кончилъ. Я въ ту ночь захватилъ васъ въ такомъ мѣстѣ гдѣ вамъ не слѣдовало быть, и ради отца вашего и матери, а также ради старыхъ воспоминаній, я отпустилъ васъ. Можетъ-быть, васъ отпускать не слѣдовало, но объ этомъ толковать ужь нечего.

— Вы все только объ одномъ этомъ и толкуете.

— Я не стану принимать никакихъ дальнѣйшихъ мѣръ.

— Да никакихъ мѣръ и нельзя принять, мистеръ Фенвикъ.

— Я вижу, вы хотите перечить мнѣ, и считаю обязанностью предупредить васъ что я буду слѣдить за вами.

— Не хлопочите обо мнѣ, мистеръ Фенвикъ.

— И если я услышу что эти негодяи, Борроусъ и тотъ товарищъ его, опять здѣсь, я увѣдомлю полицію что они ваши пріятели. Я еще не совсѣмъ дурнаго мнѣнія о васъ, Семъ; я еще не думаю чтобы вы захотѣли опозорить старость отца, сдѣлавшись воромъ и разбойникомъ; но васъ подолгу не бываетъ дома, и никто не знаетъ гдѣ вы, и оказывается что вы живете безъ дѣла и бродите по ночамъ съ разбойниками и злодѣями. Невольно становится страшно за васъ. Знаете ли что эсквайръ узналъ васъ въ ту ночь точно такъ же какъ я?

— Мнѣ никакого дѣла нѣтъ до эсквайра. Если вы кончили, мистеръ Фенвикъ, такъ я пойду на работу.

Съ этими словами Семъ опять взлѣзъ на крышу, а настоятель, смущенный, вернулся къ передней части строенія. Онъ не намѣревался видѣться ни съ кѣмъ изъ семейства, но когда онъ шелъ по мосту, намѣревась, на пути домой, завернуть въ Вязники, его остановила Фанни Бретль.

— Надѣюсь, теперь все уладится, мистеръ Фенвикъ, сказала дѣвушка.

— Надѣюсь и я, Фанни. Но вамъ съ матерью надо слѣдить за нимъ, чтобы знать когда онъ уходитъ и возвращается. Я думаю, пока онъ занятъ этими работами, ничего дурнаго не случится. Но хуже всего что онъ можетъ когда угодно по ночамъ уходитъ изъ дому, и никто этого не знаетъ. Надо всегда его спрашивать, какъ бы ни злился онъ. Скажите это матери отъ меня.

XII. Хватай и его хозяинъ.

Оставивъ мельницу, мистеръ Фенвикъ пошелъ къ эсквайру и, какъ бы въ противорѣчіе тому что говорилъ Сему Бретлю, сталъ заступаться предъ землевладѣльцемъ за молодаго человѣка. Теперь, во всякомъ случаѣ, онъ прилежно работаетъ и, кажется, намѣренъ не оставлять работы. Онъ обнаружилъ чувство собственнаго достоинства, которое нравилось настоятелю, хотя оно было выражено нѣсколько оскорбительно для него. Джильморъ никакъ не соглашался съ другомъ.

— Зачѣмъ очутился онъ въ вашемъ саду? Зачѣмъ прятался за заборомъ Тромбула? Когда я вижу людей скрывающихся ночью въ оврагахъ, я не могу предположить что они затѣваютъ что-нибудь похвальное.

Мистеръ Фенвикъ представилъ нѣкоторыя слабыя оправданія и для этихъ проступковъ. Можетъ-быть, Семъ не зналъ вполнѣ преступности людей съ которыми связался и зашелъ въ садъ за фруктами. Вопросъ этотъ обсуждался весьма обстоятельно, и эсквайръ обѣщалъ наконецъ подождать еще какой-нибудь провинности со стороны Сема прежде чѣмъ произнести надъ нимъ окончательный приговоръ.

Въ тотъ же вечеръ или, лучше сказать, ночью, ибо было уже безъ малаго двѣнадцать часовъ, Фенвикъ ходилъ по саду съ женой. Мѣсяца не было, ночь была очень темна. Они остановились у калитки ведущей на кладбище, и Хватай очевидно почуялъ ихъ, ибо началъ издавать глухое рычанье, хорошо уже знакомое настоятелю.

— Добрая собака! Добрая собака! сказалъ настоятель въ полголоса. — желалъ бы я имѣть такую же.

— Она бы только рвала платья горничнымъ и кусала бы дѣтей, отвѣчала мистрисъ Фенвикъ. — Терпѣть не могу чтобы въ домѣ было такое злое животное.

— Но какъ пріятно было бы поймать разбойника. Я становлюсь кровожаденъ съ тѣхъ поръ какъ узналъ что ударъ моей свинчатки не убилъ того негодяя.

— Я знаю, Франкъ, что ты думаешь объ этихъ мошенникахъ больше чѣмъ говоришь.

— Я сейчасъ думалъ, что еслибъ они пришли и унесли все серебро, бѣда была бы не велика. Мы купили бы приборы изъ новаго серебра, и никто не замѣтилъ бы разницы.

— А еслибъ они всѣхъ насъ перерѣзали.

— Этого никогда не бываетъ. Теперь разбойники не тѣ что прежде. Они идутъ только туда гдѣ есть навѣрное чѣмъ поживиться и безъ большой опасности. Не думаю чтобы теперь разбойники кого-нибудь рѣзали. Они слишкомъ дорожатъ собственною шеей.

Потолковавъ еще немного, они порѣшили, если слухи о разбояхъ не прекратятся, отослать серебро на храненіе въ Салисбери. Затѣмъ они отправились спать.

На слѣдующее утро, въ воскресенье, за нѣсколько минутъ до семи часовъ, слуга разбудилъ настоятеля, постучавшись въ дверь спальни.

— Что такое, Роджеръ?

— Бога ради вставайте! Были разбойники и убили мистера Тромбула.

Мистрисъ Фенвикъ закричала, настоятель вскочилъ и одѣлся въ полминуты. Въ полминуты также мистрисъ Фенвикъ, накинувъ пеньюаръ, бросилась на верхъ къ дѣтямъ. Ей представилось, конечно, что убійцы, покончивъ Тромбула, тотчасъ же отправились къ ней въ дѣтскую. Мистеръ Фенвикъ не вѣрилъ этой вѣсти. Если кто-нибудь ушибется на охотѣ, всегда разказываютъ что онъ убился до смерти. Если въ кухнѣ выкинетъ въ трубу, всегда говорятъ что домъ сгорѣлъ до основанія. Однако что-нибудь, вѣроятно, случилось у фермера Тромбула, и настоятель устремился садомъ, огородомъ и кладбищемъ со всею скоростью на какую были способны его ноги. На дворѣ фермы онъ засталъ толпу людей и, между прочимъ, обоихъ констеблей и нѣкоторыхъ изъ главныхъ торговцевъ селенія. Прежде всего бросился ему въ глаза трупъ Хватая. Собака лежала окоченѣвъ; ее отравили.

— Что съ мистеромъ Тромбуломъ? спросилъ онъ у перваго встрѣчнаго.

— Господи! Развѣ вы не слыхали? Ему разбили голову молоткомъ. Онъ тутъ же и умеръ.

Настоятель вошелъ въ домъ. Сомнѣнія нѣтъ. Фермеръ былъ убитъ, и деньги его похищены ночью. Наверху мистеръ Фенвикъ протѣснился въ спальню фермера. Вотъ лежитъ тѣло. Тутъ былъ мистеръ Криттендонъ, сельскій врачъ, и толпа мущинъ, и двѣ-три старухи. Между женщинами была сестра Тромбула, жена сосѣдняго фермера, пришедшая съ мужемъ не задолго до мистера Фенвика. Тѣло нашли на лѣстницѣ, и очевидно было что фермеръ отбивался отчаянно, пока не нанесли ему удара который свалилъ его.

— Я говорила ему, не разъ говорила, а онъ все упрямился держать деньги при себѣ.

Такъ говорила сестра Тромбула, мистрисъ Будль.

Оказалось что у Тромбула было болѣе полутораста фунтовъ, все почти золотомъ, и что онъ держалъ ихъ въ своей спальнѣ въ шкатулкѣ. Одна изъ служившихъ у него женщинъ, — онъ былъ вдовъ и бездѣтенъ, — заявила что онъ вынималъ на ночь шкатулку изъ шкафа и бралъ съ собою въ постель. Она сама видала ее не разъ, принося ему теплое питье, когда ему нездоровилось. На первый спросъ она отвѣчала что не помнитъ, говорила ли объ этомъ кому-нибудь: кажется, никому не говорила; а потомъ она готова была поклясться что не проронила ни слова никому на свѣтѣ. Она пользовалась хорошей репутаціей, принадлежала къ порядочному семейству и извѣстна была мистеру Фенвику. Звали ее Агнеса Попъ. Другая служанка была женщина пожилая, всю жизнь прожившая въ домѣ фермера, но, къ сожалѣнію, глухая. Она знала о деньгахъ и всегда о нихъ безпокоилась, часто говорила объ этомъ съ хозяиномъ, но никогда ни слова съ Агнесой. Дѣвушка, спавшая съ нею, разбудила ее, какъ оказывалось, въ эту ночь около двухъ часовъ, и сказала ей что слышитъ шумъ, будто кто-то возится, будто возится множество людей. Долго, можетъ-быть съ часъ, лежали онѣ, боясь пошевелиться. Наконецъ старуха зажгла свѣчу и сошла внизъ съ чердака, на которомъ онѣ спали. Сразу бросилось ей въ глаза тѣло хозяина въ рубашкѣ, лежащее на лѣстницѣ. Тутъ она позвала единственнаго человѣка бывшаго въ домѣ кромѣ ихъ, пастуха, который всю жизнь прожилъ у Тромбула. Онъ отперъ домъ, пошелъ за помощью и нашелъ на дворѣ мертвую собаку.

Къ десяти часамъ событія эти стали извѣстны всѣмъ, и эсквайръ явился на мѣсто преступленія. Убійца или, какъ полагали, убійцы, вошли въ переднюю дверь, представлявшую весьма легкій доступъ въ домъ, тогда какъ задняя дверь, въ которую всѣ ходили, была тщательно заперта и замкнута. Вошли, вѣроятно, чрезъ кладбище, въ заднія ворота, ибо они оказались отпертыми, а ворота выходившія на большую дорогу найдены были запертыми. Фермеръ самъ весьма тщательно запиралъ и тѣ и другія, выпуская Хватая на ночь. Бѣдный Хватай заманенъ былъ къ гибели кускомъ отравленнаго мяса, который ему бросили, вѣроятно, задолго до нападенія.

Кто же убійцы? Вотъ что, разумѣется, спрашивалось прежде всего. Нужно ли говорить съ какою грустью на сердцѣ Фенвикъ обсуждалъ этотъ вопросъ съ эсквайромъ? Конечно, надо освѣдомиться какимъ образомъ Семъ провелъ ночь. Боже! Что будетъ съ бѣднымъ семействомъ, если онъ замѣшанъ въ такомъ дѣлѣ? Тутъ настоятель вспомнилъ что не разъ въ воскресенье видѣлъ онъ вмѣстѣ Сема Бретля и Агнесу Попъ. Въ безпокойствѣ своемъ, онъ, весьма неблагоразумно, пошелъ къ дѣвушкѣ и сталъ ее распрашивать.

— Ради васъ самихъ, Агнеса, скажите мнѣ, увѣрены ли вы что вы никогда не говорили объ этомъ ящикѣ съ деньгами Сему Бретлю?

Дѣвушка покраснѣла и колебалась, а потомъ сказала что положительно не говорила ничего. Она съ Семомъ и десяти словъ не перемолвила съ тѣхъ поръ какъ узнала объ этомъ.

— Но десяти словъ достаточно, Агнеса.

— Эти слова не были сказаны, отвѣчала дѣвушка.

Однако она все краснѣла, и смущеніе какъ будто уличало ее въ глазахъ настоятеля.

Настоятелю надо было идти въ церковь; но эсквайръ, какъ мировой судья, отправился на мельницу съ двумя констеблями. Тамъ нашли они Сема съ отцомъ, матерью и сестрой. Никто съ мельницы не ходилъ въ церковь въ этотъ день. Къ нимъ пришла вѣсть объ убійствѣ, и всѣ они чувствовали, хотя и не говорили другъ другу, что могутъ быть какъ-то связаны съ этимъ дѣломъ. Семъ ни слова почти не говорилъ съ тѣхъ поръ какъ услышалъ о смерти Тромбула. Однако, видя что отецъ молчитъ, какъ пораженный какимъ-то внезапнымъ страхомъ, онъ сказалъ старику чтобъ онъ поднялъ голову и не смущался. На такія слова старый Бретль не отвѣчалъ ничего, а только сѣлъ въ свои кресла и молча сидѣлъ, пока не пришелъ судья съ констеблями. Не много было народу въ церкви, и мистеръ Фенвикъ сократилъ службу. Онъ не могъ произнести проповѣдь которую приготовилъ, а сказалъ нѣсколько словъ объ ужасномъ событіи совершившемся такъ близко отъ всѣхъ ихъ. Этотъ человѣкъ, который теперь въ нѣсколькихъ шагахъ отсюда лежитъ съ размозженною головой, вчера вечеромъ былъ здоровъ и крѣпокъ. Въ мирномъ селеніи появились злодѣи, приведенные лѣнью къ праздности, а праздностью къ преступленію…. Всѣ мы знаемъ какія слова сказалъ настоятель и догадываемся съ какимъ напряженнымъ вниманіемъ они были выслушаны. Этотъ человѣкъ былъ близокъ всѣмъ присутствовавшимъ, поэтому гибель его всѣхъ поразила и наполнила тревогой, вѣроятно, не безъ примѣси, увы! и нѣкотораго чувства удовольствія. Но проповѣдь, если слова настоятеля могли назваться проповѣдью, была весьма коротка, и кончивъ ее, настоятель самъ тотчасъ же отправился на мельницу.

Уже было открыто что Семъ уходилъ изъ дому ночью. Онъ сначала не признавался въ этомъ, говорилъ что легъ спать послѣ всѣхъ, часовъ въ одиннадцать, но ночевалъ дома и не выходилъ изъ мельницы до поздняго утра. Но сестра слышала какъ онъ вставалъ и видѣла какъ проходилъ онъ въ темнотѣ мимо ея окна. Она не слыхала какъ онъ вернулся, а вставъ въ шесть часовъ, застала его уже дома. Онъ не обнаружилъ досады на нее, когда она дала такое показаніе, и сознался что уходилъ изъ дому и прошелся до большой дороги, объясняя откровенно свое первое запирательство желаніемъ, ради отца и матери, скрыть это обстоятельство, могущее, какъ ему извѣстно, подать поводъ къ подозрѣніямъ которыя смертельно огорчатъ ихъ. Онъ однако увѣрялъ что не ходилъ далѣе поворота дороги противъ вязниковской сторожки, откуда идетъ тропа на мельницу. Что же онъ тамъ дѣлалъ? Ничего не дѣлалъ, а сидѣлъ и курилъ на изгородкѣ. Не видалъ ли онъ проѣзжихъ? Тутъ онъ запнулся, но потомъ сказалъ что слышалъ звукъ колесъ и шагъ пони на дорогѣ. Экипажъ, какой неизвѣстно, должно-быть, только что проѣхалъ къ Булгамптону, когда онъ пришелъ къ дорогѣ. Не пошелъ ли онъ вслѣдъ за этимъ экипажемъ? Нѣтъ, онъ и намѣревался пойти, но не пошелъ. Не догадывается ли онъ кто это проѣхалъ? Предъ тѣмъ много догадокъ было уже высказано вслухъ о Джакѣ Точильщикѣ и его товарищѣ, и стало извѣстно всѣмъ что настоятель нѣсколько дней тому назадъ столкнулся съ этими людьми въ своемъ саду. Семъ, допрашиваемый неотступно, сказалъ что ему приходило въ голову не телѣга ли это Точильщика проѣхала. Онъ не зналъ что Джакъ собирался быть въ Булгамптонѣ въ эту ночь, но слышалъ какъ онъ выражалъ намѣреніе обобрать персики въ саду настоятеля. Спрашивали его и о деньгахъ Тромбула. Онъ заявилъ что не слыхалъ никогда что фермеръ держитъ деньги въ домѣ. Онъ зналъ что фермера считали очень бережливымъ человѣкомъ, и только. Онъ увѣрялъ что не менѣе другихъ удивленъ случившимся несчастіемъ. Еслибы разбойники повернули въ другую сторону и ограбили настоятеля, онъ бы не такъ удивился. Онъ признавался что называлъ настоятеля навязчивымъ сплетникомъ въ присутствіи этихъ людей.

Все это кончилось, разумѣется, арестомъ Сема."Онъ зналъ это самъ напередъ и уговаривалъ мать не вѣшать головы и не унывать. "Не надолго, матушка, " говорилъ онъ. «У меня нѣтъ этихъ денегъ, и ни въ чемъ меня не уличатъ.» Его увели въ Гайтсбери на эту ночь, чтобы поставить предъ съѣздъ судей, который собирался тамъ въ четвергъ. Теперь его велѣлъ арестовать эсквайръ Джильморъ.

Настоятель, послѣ ухода Сема, остался нѣкоторое время со стариками, но скоро убѣдился что присутствіе его лишнее. Мельникъ не хотѣлъ говорить, а старуха была убита горемъ мужа.

— Не знаю какъ и думать объ этомъ, сказалъ Фенвикъ вечеромъ женѣ. — Улики весьма сильныя, но я еще не пришелъ ни къ какому опредѣленному мнѣнію.

Въ это воскресенье не было вечерней проповѣди въ Булгамптонѣ.

XIII. Капитанъ Маррабель и отецъ его.

Еслибъ отъ писателя повѣсти не требовалось чтобъ онъ вполнѣ удовлетворительно словами объяснилъ всѣ обстоятельства своего разказа, я бы изобразилъ здѣсь прилично раскрашенное родословное древо семейства Маррабель. Семейство Маррабель весьма древнее въ Англіи; первый баронетъ этого имени получилъ титулъ свой отъ Якова I; Маррабели, какъ извѣстно всѣмъ, внимательно занимавшимся исторіей Англіи, играли видную роль въ войнахъ Алой и Бѣлой Розы, и потомъ принимали дѣятельное участіе въ религіозныхъ гоненіяхъ при преемникахъ Генриха VIII. Не знаю всегда ли были они послѣдовательны въ своихъ дѣйствіяхъ, но они пользовались нѣкоторымъ значеніемъ и принадлежали къ числу людей извѣстныхъ въ странѣ. При Карлѣ I и Кромвелѣ они примыкали къ партіи кавалеровъ, какъ прилично было людямъ благороднымъ, но нѣтъ свидѣтельствъ чтобъ они приносили большія жертвы политическимъ убѣжденіямъ, и когда воцарился Вильгельмъ III, они безъ сопротивленія и ропота покорились новому порядку вещей. Одинъ сэръ-Томасъ Маррабель былъ членомъ парламента за свое графство при Георгѣ I и Георгѣ II и пользовался прибыльнымъ для него довѣріемъ Вальполя. Затѣмъ явился другой, буйный и безпутный сэръ-Томасъ, который игрою и кутезкомъ значительно разстроилъ состояніе, такъ что сэръ-Грегори, дѣдъ нашей миссъ Маррабель, наслѣдовавшій титулъ въ началѣ царствованія Георга III, не могъ уже считаться человѣкомъ богатымъ. Двое сыновей его, сэръ-Грегори второй и генералъ Маррабель, умерли задолго до того времени о которомъ мы пишемъ: сэръ-Грегори въ 1815, а генералъ въ 1820 году. Этотъ второй сэръ-Грегори былъ дядя нашей миссъ Маррабель, а генералъ былъ отецъ ея, и также отецъ мистрисъ Лоутеръ, матери Мери. Третій сэръ-Грегори владѣлъ титуломъ и имѣніемъ во время нашего разказа, джентелъменъ весьма старый, имѣвшій единственнаго сына, четвертаго Грегори. Жилъ онъ въ Донриппель-паркѣ, въ графствѣ Ворстертшейрѣ, на самой границѣ Ворвикшейра. Имѣніе было небольшое по титулу владѣльца, тысячи въ три съ чѣмъ-нибудь фунтовъ стерлинговъ дохода. Для настоящаго поколѣнія Маррабелей не было уже ни мѣстъ въ парламентѣ, ни скаковыхъ лошадей, ни сезоновъ въ столицѣ. Сэръ-Грегори былъ человѣкъ весьма тихій, и единственный сынъ его, лѣтъ уже сорока, жилъ почти постоянно дома и занимался древностями. Онъ былъ необыкновенный знатокъ отечественной исторіи, и въ Обществѣ любителей древности, въ Археологическомъ и другихъ обществахъ уже лѣтъ двадцать ожидали появленія его книги, въ которой онъ намѣревался изложить новое воззрѣніе на происхожденіе старинныхъ каменныхъ памятниковъ въ Англіи. Таковы были два единственные представителя старшей вѣтви рода. Но у сэръ-Грегори было два брата: младшій былъ священникъ Джонъ Маррабель, теперешній ректоръ церкви Св. Петра въ Лотоунѣ, хозяинъ дома съ тяжелыми грязновато-сѣрыми воротами, гдѣ жилъ онъ холостякомъ, какъ жилъ прежде него его родственникъ, покойный ректоръ; а старшій братъ былъ полковникъ Маррабель. У полковника Маррабеля былъ сынъ, капитанъ Вальтеръ Маррабель — имъ и кончается рядъ Маррабелей, съ которымъ мы нашли нужнымъ познакомить сбитаго съ толку читателя. Просвѣщенный читатель, конечно, уразумѣлъ уже что миссъ Мери Лоутеръ и капитанъ Вальтеръ Маррабель состояли другъ съ другомъ въ троюродномъ родствѣ, и сообразилъ также, если слѣдилъ внимательно за изложенною нами генеалогіей, что ректоръ Джонъ Маррабель вступилъ въ должность по смерти родственника, принадлежавшаго къ одному съ нимъ поколѣнію, но къ младшей отрасли рода. Такъ и было дѣйствительно. Изъ этого видно какъ мало могъ сдѣлать теперешній сэръ-Грегори для своего брата, и можно, пожалуй, заключить, что и самъ лотоунскій священникъ не былъ въ состояніи занять особенно видное мѣсто въ обществѣ. Онъ былъ однако благодушный, добрый, простой старикъ, не особенно даровитый, не блестящій проповѣдникъ, но любимый всѣми, и держалъ помощника, несмотря на незначительность получаемаго имъ дохода. Случилось такъ, что капитанъ Вальтеръ Маррабель пріѣхалъ погостить къ дядѣ ректору около того же самаго времени какъ Мери Лоутеръ вернулась въ Лорингъ.

— Вы вѣдь помните Вальтера? спросила миссъ Маррабель племянницу.

— Нисколько. Помнится, что былъ какой-то Вальтеръ, когда я была въ Донриппелѣ, но этому уже лесять лѣтъ, а мальчики мало знаются со своими юными кузинами.

— Онъ, должно-быть, тогда былъ уже юношей, а вы ребенкомъ.

— Онъ кончалъ курсъ въ школѣ. Онъ семью годами старше меня.

— Онъ пріѣхалъ погостить у Джона.

— Неужели, тетушка? Что же такому человѣку дѣлать въ Лорингѣ.

Затѣмъ тетушка Сарра объяснила все что знала и даже позволила себѣ нѣсколько намековъ на то чего не знала. Вальтеръ Маррабель поссорился съ отцомъ своимъ, полковникомъ, съ которымъ впрочемъ ссорился всякій носившій имя Маррабель, и котораго миссъ Маррабель считала воплощеніемъ зла. Онъ вѣчно былъ въ долгу, уморилъ съ горя жену, знался съ дурнымъ обществомъ, позорилъ семейство, не разъ попадался подъ арестъ, истощилъ на себя всю протекцію какую могли доставить связи родственниковъ, такъ что на долю другихъ членовъ семейства ничего уже не осталось, игралъ и пилъ и совершалъ всѣ порочныя дѣла какія только можетъ совершать старый полковникъ живущій въ Портсмутѣ. До сихъ поръ миссъ Маррабель смотрѣла на сына едва ли благосклоннѣе чѣмъ на отца. Она вообще не ждала ничего хорошаго отъ этой отрасли рода. Капитанъ Маррабель долго жилъ съ отцомъ и слѣдовательно не могъ не развратиться. Вообще миссъ Маррабель всю жизнь не совсѣмъ въ ладу жила со своими родственниками. Отецъ ея Вальтеръ былъ, по ея мнѣнію, обиженъ братомъ, и тяжба велась когда-то между ректоромъ Джономъ и сэръ-Грегори. Миссъ Маррабель уважала сэръ-Грегори какъ главу семейства, но не ѣздила къ нему въ Донриппель и не зналась съ его наслѣдникомъ. О священникѣ Джонѣ она была весьма не высокаго мнѣнія, пока онъ не пріѣхалъ въ Лорингъ. Но съ тѣхъ поръ какъ онъ тутъ поселился, она поняла, какъ сама выражалась, что кровь гуще воды, и теперь они находились въ весьма дружескихъ отношеніяхъ. Услышавъ что капитанъ Маррабель пріѣзжаетъ вслѣдствіе ссоры съ отцомъ, она рѣшила что нѣтъ причины избѣгать встрѣчи съ этимъ почти незнакомымъ ей родственникомъ.

— Какъ вамъ нравится ваша кузина? спросилъ старый священникъ племянника послѣ отъѣзда обѣихъ дамъ, обѣдавшихъ у ректора. Тутъ въ первый разъ послѣ пріѣзда своего въ Лорингъ Вальтеръ Маррабель встрѣтился съ Мери.

— Я помню ее въ Донриппелѣ какъ вчера. Она тогда была дѣвочка и казалась мнѣ самою красивою дѣвочкой въ мірѣ.

— Всѣ мы и теперь считаемъ ее очень красивою.

— Она дѣйствительно очень мила, только, кажется, не особенно разговорчива. Я помню, она и дѣвочкой все молчала.

— Когда хочетъ, она, я думаю, умѣетъ разговаривать. Только не влюбитесь въ нее, Вальтеръ!

— Постараюсь не влюбиться.

— Вопервыхъ, она почти что помолвлена съ однимъ человѣкомъ очень порядочнаго состоянія въ Вильтшейрѣ, а вовторыхъ — у ней нѣтъ ни гроша.

— Не безпокойтесь! Я теперь не расположенъ ухаживать, еслибъ и было у нея состояніе и еслибъ она не была ни съ кѣмъ помолвлена. Должно-быть современемъ это пройдетъ, но теперь я чувствую себя неспособнымъ сказать ласковое слово кому бы то ни было.

— Ну вотъ! Это пустяки, Вальтеръ. Смотрите на вещи хладнокровно. Все скоро устроится, а если и не устроится, такъ вамъ легче будетъ.

Такова была философія ректора Джона; чтобы вдуматься въ нее на свободѣ, капитанъ закурилъ сигару и вышелъ за грязновато-сѣрыя ворота.

Въ первой главѣ нашего разказа было сказано, что мистеръ Джильморъ одинъ изъ героевъ, дѣянія которыхъ мы взялись изложить и, можетъ-быть, даже дано было почувствовать читателю что онъ любимый герой нашъ. Однако, капитанъ Маррабель другой герой, и надо, слѣдовательно, сказать о немъ слова два. Онъ былъ мущина, конечно, болѣе красивый чѣмъ Джильморъ, хотя наружность его съ перваго взгляда не такъ располагала въ его пользу. Въ Джильморѣ всякій сразу видѣлъ честнаго, прямаго, добропорядочнаго сельскаго дворянина, на слово котораго можно слѣпо положиться, пожалуй немного упрямаго и своевольнаго, но неспособнаго на несправедливый, дурной поступокъ. Онъ былъ именно такой человѣкъ которому осмотрительная мать тотчасъ же согласилась бы ввѣрить дочь свою. А у Вальтера Маррабель была совсѣмъ другаго рода наружность. Онъ служилъ въ Индіи, вслѣдствіе чего цвѣтъ лица его, отъ природы смуглый, еще болѣе потемнѣлъ. Черные волосы его вились кудрями, но кудри на лбу уже сильно рѣдѣли, какъ будто лѣта уже сказывались на немъ, хотя онъ былъ годами пятью моложе Джильмора. Брови у него были густыя, нависшія, и глаза казались черными. Глаза эти двигались мало, и, когда они глядѣли на васъ пристально, что случалось нерѣдко, въ нихъ какъ будто проглядывало что-то враждебное, вызывающее. Отъ этого многіе его боялись, а многіе не любили за нѣкоторую жесткость выражавшуюся въ его лицѣ. Онъ не носилъ ни бороды, ни бакенбардъ, а только густые, черные усы, совершенно скрывавшіе его верхнюю губу. Носъ его былъ длиненъ и прямъ, ротъ великъ, подбородокъ нѣсколько выступалъ впередъ. Онъ, безъ сомнѣнія, былъ человѣкъ красивый. Онъ казался высокимъ, хотя въ сущности былъ двумя дюймами ниже средняго роста въ шесть футовъ. По ширинѣ плечъ, по крѣпкой осанкѣ, немногіе пошли бы на драку съ нимъ, а самъ онъ казался готовымъ на драку. Отъ природы онъ былъ не сварливаго характера, но онъ претерпѣлъ много невзгодъ. Не къ чему разказывать подробно какъ разстроились его денежныя дѣла. Ему предстояло наслѣдовать, и онъ дѣйствительно наслѣдовалъ отъ родныхъ матери состояніе, которое отецъ ухитрился отнять у него. Только мѣсяцъ тому назадъ узналъ онъ что отецъ завладѣлъ большею частью принадлежавшихъ ему денегъ, а можетъ-быть и всѣми. Отецъ, съ сигарою въ зубахъ, объяснилъ сыну что это военное счастіе, что еслибы не обдѣлили его при женитьбѣ, эти деньги достались бы ему; что ему, право, очень жаль, но дѣлать уже съ этимъ нечего. Сынъ назвалъ отца обманщикомъ и мошенникомъ, что и было вполнѣ справедливо, хотя сыну, конечно, не слѣдовало такъ говорить со своимъ родителемъ. Отецъ погрозилъ сыну хлыстомъ. Такъ они разстались чрезъ десять дней послѣ возвращенія Вальтера изъ Индіи.

Вальтеръ писалъ обоимъ дядямъ своимъ, спрашивая ихъ совѣта какъ спасти остатокъ имущества, если еще можно было спасти что-нибудь. Сэръ-Грегори отвѣчалъ что онъ человѣкъ старый, что недоразумѣніе это крайне огорчаетъ его, и что повѣренные семейства — гг. Блокъ и Корлингъ. Ректоръ Джонъ пригласилъ племянника къ себѣ въ Лорингъ. Капитанъ Маррабель повидался съ Блокомъ и Корлингомъ, не услыхалъ отъ нихъ ничего утѣшительнаго, и принялъ приглашеніе дяди.

Не далѣе какъ три дня спустя послѣ первой встрѣчи капитана со своею кузиной, они подъ вечеръ гуляли вмѣстѣ по берегамъ Лорвели, маленькой рѣчки, принимающей около Лоринга то видъ канала, то видъ широкаго потока. Рѣчка эта судоходна, сообщается съ системой Кеннета и Авона, и часто встрѣчаются на ней длинныя, грузныя барки съ сонливыми, грязными проводниками, медленно влекомыя изнуренными, запаленными лошадьми. Мѣстами рѣка очень красива: крутые, известковые берега, множество шлюзовъ, и зелень луговъ подходитъ къ самому бечевнику. Но въ ближайшихъ окрестностяхъ города теченіе прямо и не живописно. Мѣстность ровная, повсюду разбросаны маленькіе, четвероугольные домики, которые сами по себѣ такъ неизящны что уничтожаютъ всякую живописность ландшафта.

Ректоръ Джонъ, всегда называемый такъ въ отличіе отъ его родственника, прежняго священника, достопочтеннаго Джемса Маррабель, при случаѣ разказалъ миссъ Маррабели какой несправедливости подвергся его племянникъ, а миссъ Маррабель пересказала Мери. Обѣимъ дамамъ дѣло это показалось до такой степени ужаснымъ — отецъ обобралъ роднаго сына — что суровая злость медленно движущихся глазъ найдена была простительною, и сердца ихъ исполнились, если не любви, то жалости къ обиженному. Двадцать тысячъ фунтовъ должны были достаться Вальтеру Маррабель по смерти одного родственника матери. Неужели же не дать ничего отцу? Еще будучи въ Индіи, по просьбѣ полковника, Вальтеръ подписалъ нѣкоторыя роковыя бумаги, вслѣдствіе чего отецъ завладѣлъ чуть ли не всѣмъ капиталомъ и сбылъ его неизвѣстно куда. Теперь спрашивалось, нельзя ли спасти какія-нибудь пять тысячъ фунтовъ. Если окажется возможнымъ, Вальтеръ намѣревался остаться въ Англіи, если нѣтъ, онъ хотѣлъ отправиться опять въ Индію, или, какъ самъ онъ выражался, къ чорту.

— Не говорите такъ, убѣждала Мери.

— Хуже всего то, отвѣчалъ онъ, — что я такъ разстроенъ денежнымъ вопросомъ. Мнѣ стыдло за себя. Мущина долженъ въ такихъ случаяхъ владѣть собою. Но это скверно во всѣхъ отношеніяхъ.

— Вы, кажется, собою владѣете.

— Нѣтъ. Я не владѣлъ собою, когда назвалъ отца мошенникомъ. Я не владѣлъ собою, когда поклялся что засажу его въ тюрьму за то что онъ обокралъ меня. Я и теперь не владѣю собою, когда постоянно думаю объ этомъ. Но Индія противна мнѣ, я было такъ твердо рѣшился никогда не возвращаться въ нее. Еслибъ я не зналъ что это состояніе должно мнѣ достаться, я могъ бы какъ-нибудь скопить денегъ.

— Развѣ вы не можете жить здѣсь своимъ жалованіемъ?

— Нѣтъ, не могу, отвѣчалъ онъ, будто разсердясь на нее. — Еслибъ я съ дѣтства привыкъ къ самой строгой экономіи, можетъ-быть, я бы и могъ. Вѣдь живутъ же люди. Но мнѣ привыкать у же поздно. Остается только застрѣлиться или ѣхать назадъ.

— Вы не такой безнравственный человѣкъ чтобы застрѣлиться.

— Не знаю. Что жь тутъ такого безнравственнаго? Еслибъ я этимъ повредилъ кому-нибудь, тогда другое дѣло.

— А семейство?

— Что за дѣло сэръ-Грегори до меня? Я когда-нибудь покажу вамъ его письмо. Не вижу что было бы дурнаго развязаться сразу со всѣми этими господами.

— Я увѣрена что вы этого не сдѣлаете, капитанъ Маррабель.

— Подумайте, каково видѣть, въ отцѣ своемъ мошенника. Это, можетъ-быть, хуже всего. Можно ли послѣ этого говорить или думать о семействѣ. Я люблю дядю Джона. Онъ очень добръ и предложилъ мнѣ взаймы 150 фунтовъ, которые онъ не въ состояніи бросить и которые совѣсть не позволяетъ мнѣ взять. Но и онъ не понимаетъ въ чемъ дѣло. Онъ называетъ это несчастіемъ и, безъ сомнѣнія, завтра же пожалъ бы руку своему брату.

— Да вѣдь и вы пожали бы руку отцу, еслибъ онъ серіозно раскаялся.

— Нѣтъ, Мери. Ничто на свѣтѣ не убѣдитъ меня добровольно встрѣтиться съ нимъ. Онъ испортилъ мнѣ всю жизнь. Я отдалъ бы ему половину и слова бы не сказалъ. Когда писалъ онъ мнѣ въ жалобныхъ письмахъ какъ его обдѣлили, я порѣшилъ предоставить ему половину дохода въ пожизненное пользованіе. Чтобъ онъ не нуждался до моего возвращенія, я и далъ ему средства сдѣлать то что онъ сдѣлалъ. А онъ отнялъ у меня все, до послѣдняго шиллинга. Не знаю, отдѣлаюсь ли когда-нибудь отъ этой мучительной мысли?

— Конечно, отдѣлаетесь.

— Теперь сердце мое какъ будто свинцомъ обложено.

Когда они шли домой, она коснулась его руки и просила взять назадъ угрозу.

— Зачѣмъ мнѣ брать ее назадъ? Кто жалѣетъ обо мнѣ?

— Всѣ мы жалѣемъ. Тетушка жалѣетъ, я жалѣю.

— Угроза эта ничего не значитъ, Мери. Кто высказываетъ такую угрозу, тотъ не приводитъ ея въ исполненіе. Конечно, я буду терпѣть. Хуже всего то что это такъ разстраиваетъ, такъ раздражаетъ меня. Попробую справиться съ собой.

Мери Лоутеръ казалось что онъ хорошо переноситъ несчастіе.

XIV. Родственныя отношенія.

Мери Лоутеръ гуляла съ троюроднымъ братомъ въ понедѣльникъ вечеромъ, а во вторникъ утромъ она получила слѣдующее письмо отъ мистрисъ Фенвикъ. Она тогда ничего еще не слыхала о булгамптонской трагедіи.

Понедѣльникъ, 1-го сентября 186.. "Милая Мери!

"Полагаю, вы уже слышали о совершившемся здѣсь ужасномъ убійствѣ, которое насъ такъ перепугало что мы и теперь еще не опомнились. Трудно сказать почему случай вблизи сильнѣе дѣйствуетъ на насъ, однако это такъ. Еслибъ это случилось въ другомъ приходѣ, или и въ нашемъ приходѣ, только подальше, я, кажется, не была бы такъ поражена. Да и всѣ мы такъ хорошо знали старика. И что всего хуже, мы не можемъ отдѣлаться отъ подозрѣнія что человѣкъ знакомый намъ, котораго мы любили, принималъ участіе въ этомъ преступленіи.

"Мистеръ Тромбулъ былъ убитъ въ ночь на воскресенье, должно-быть, около двухъ часовъ; во всякомъ случаѣ между часомъ и тремя. Полагаютъ по нѣкоторымъ признакамъ что убійцъ было трое. Помните, какъ мы, бывало, шутили надъ собакой бѣднаго Тромбула. Ее первую отравили, вѣроятно, часомъ раньше чѣмъ вломились въ домъ. Оказалось что безразсудный старикъ держалъ большую сумму денегъ при себѣ въ шкатулкѣ, и что эту шкатулку онъ всегда бралъ съ собою въ постель. Женщина, жившая у него въ домѣ, часто видала ее. Безъ сомнѣнія, воры слышали объ этомъ, и Франкъ и мистеръ Джильморъ оба полагаютъ что разболтала Агнеса Попъ, дѣвушка которую вы, должно-быть, помните въ хорѣ. Она жила у мистера Тромбула, и мы всѣ считали ее дѣвушкою порядочною, хотя она слишкомъ любезничала съ Семомъ Бретлемъ.

"Полагаютъ что мошенники не замышляли убійства, а доведены были до него упорною обороной старика. Тѣло его найдено было не въ комнатѣ, а на лѣстницѣ, високъ былъ разбитъ ударомъ молотка. Молотокъ лежалъ тутъ же и оказался принадлежащимъ Тромбулу. Мистеръ Джильморъ говоритъ будто это показываетъ большую ловкость со стороны разбойниковъ что они воспользовались орудіемъ какое попалось подъ руку, а не принесли его съ собой. По молотку ихъ, конечно, нельзя разыскать.

"Они унесли шкатулку съ полутораста фунтами, и больше ничего не тронули. Всѣ увѣрены что они знали объ этихъ деньгахъ, и что когда мистеръ Джильморъ засталъ ихъ ночью на углу кладбища, они высматривали какъ пробраться въ домъ фермера, а не къ намъ. Франкъ думаетъ что Семъ завелъ ихъ къ намъ съ какимъ-то дикимъ намѣреніемъ обобрать садъ, а что они пришли только съ цѣлью осмотрѣть домъ. Оба утверждаютъ что виновные должны быть непремѣнно тѣ же самые люди. Тутъ возникаетъ ужасный вопросъ, участвовалъ ли Семъ Бретль, сынъ доброй старой, мельничихи, въ этомъ преступленіи? Онъ наканунѣ весь день былъ дома и работалъ прилежно за перестройкой, котораяипроизводится по вашему приказанію, моя милая; но положительно извѣстно что онъ выходилъ изъ дома въ субботу ночью.

"Трудно добиться отъ кого бы то ни было настоящаго мнѣнія о такомъ дѣлѣ, но какъ мнѣ кажется, ни Франкъ, ни мистеръ Джильморъ не думаютъ чтобъ онъ былъ при убійствѣ. Франкъ говоритъ что ему будетъ плохо; мистеръ Джильморъ отдалъ его подъ арестъ. Онъ велъ себя какъ нельзя лучше и совершенно перемѣнился въ обращеніи со стариками. Я была на мельницѣ сегодня утромъ. Бретль самъ не говорилъ со мной, но я просидѣла часъ съ его женой и съ Фанни. Еще грустнѣе какъ-то становится, какъ видишь кругомъ разбросанный хламъ, а работы остановлены.

"Фанни Бретль держала себя отлично. Она сказала что братъ ея выходилъ ночью. Мистеръ Джильморъ говоритъ что, когда ей былъ предложенъ при немъ вопросъ объ этомъ, она отвѣчала со свойственнымъ ей спокойствіемъ, совершенно просто, не колеблясь ни минуты, но потомъ не переставала утверждать что братъ ея навѣрное не причастенъ ни къ убійству, ни къ покражѣ. Еслибы не она, мистрисъ Бретль, кажется, не вынесла бы такого удара. Фанни твердитъ то же отцу. Онъ бранитъ ее и велитъ молчать, но она продолжаетъ и, кажется, это дѣйствуетъ даже на него. Вся усадьба представляетъ картину разоренія. Вы бы умерли съ горя, еслибъ увидали. А потомъ, какъ поглядишь на отца и на мать, такъ вспомнишь и о той дочери ихъ, — невольно спрашиваешь себя за что такія несчастія постигаютъ людей честныхъ, скромныхъ, трудолюбивыхъ. Не въ самомъ ли дѣлѣ наказуется человѣкъ и на землѣ за невѣріе? Когда я сказала это Франку, онъ накинулся на меня и разбранилъ, говоря что я мѣряю Всемогущаго Бога своимъ аршиномъ. А вѣдь однако мы видимъ въ Священномъ Писаніи что люди наказывались за невѣріе. Вспомните отца Крестителя. Но я не смѣю говорить съ Франкомъ о такихъ вещахъ.

"Я такъ занята этимъ дѣломъ Тромбула и такъ тревожусь о Семъ что не могу писать ни о чемъ другомъ. Скажу только что нельзя было дѣйствовать лучше нежели Гарри Джильморъ, которому пришлось исполнять обязанности судьи. Бѣдная Фанни Бретль отправляется завтра въ Тайтсбери, какъ свидѣтельница. Сначала хотѣли везти и отца, но рѣшили пока оставить его въ покоѣ.

"Семъ, надо сказать вамъ, говорилъ что онъ познакомился съ этими людьми около Девиза, гдѣ работалъ кирпичи. Онъ побранился съ отцомъ и взялъ тамъ работу за большое жалованье. Онъ хаживалъ съ ними по ночамъ и сознается что вмѣстѣ съ Борроусомъ укралъ выводокъ цыцарокъ, которыхъ одному птичнику хотѣлось купить. Онъ говоритъ что смотрѣлъ на это какъ на шутку. Затѣмъ оказывается что онъ злился за что-то на Тромбулову собаку, и что этотъ Борроусъ пришелъ сюда нарочно чтобъ эту собаку увести. Вотъ, по его словамъ, все что онъ знаетъ объ этомъ человѣкѣ. Онъ утверждаетъ будто въ эту именно ночь онъ и не подозрѣвалъ что Борроусъ въ Булгамптонѣ, пока не услышалъ на дорогѣ стукъ знакомой ему телѣги. Я пишу вамъ все это потому что вы навѣрное раздѣлите наше безпокойство объ этомъ молодомъ человѣкѣ, ради его матери и сестры.

"Прощайте, милая Мери. Франкъ поручаетъ выразить вамъ его любовь. И другой человѣкъ далъ бы мнѣ такое же порученіе, еслибъ я взялась исполнить его. Постарайтесь вспоминать о Булгамптонѣ съ такимъ удовольствіемъ чтобы вамъ захотѣлось поселиться здѣсь. Обнимите отъ меня тетушку Сару.

"Вашъ искренній другъ
"Жанета Фенвикъ."

Мери принуждена была два раза перечесть письмо чтобы вполнѣ понять его. Тромбулъ убитъ! Она хорошо знавала старика, всегда заговаривала съ нимъ, встрѣчаясь у воротъ фермы, шутила надъ Хватаемъ и слышала какъ онъ выражалъ увѣренность въ совершенной безопасности своей отъ разбойниковъ не далѣе какъ за недѣлю до ночи въ которую его убили. Правду говоритъ мистрисъ Фенвикъ, случай близкій дѣйствуетъ сильнѣе. Мери много слыхала и о Семѣ Бреглѣ, и вотъ теперь этотъ человѣкъ въ тюрьмѣ, его подозрѣваютъ въ убійствѣ. Она сама учила пѣть Агнесу Попъ, которая теперь обвиняется въ нѣкоторомъ содѣйствіи ворамъ; сама замѣчала ей что неблагоразумно съ ея стороны бродить по окрестностямъ фермы съ Семомъ Бретлемъ. Все это очень близко было Мери.

Въ тотъ же день она разказала всю исторію капитану Маррабель. Теткѣ она, конечно, сообщила еще прежде, и онѣ все утро вмѣстѣ обсуждали дѣло. Имя мистера Джильмора было упомянуто въ разговорѣ съ капитаномъ Маррабель, но одно только имя. Тетушкѣ Саррѣ однако уже приходило въ голову, не лучше ли сказать Вальтеру о состоявшейся на половину помолвкѣ. Мери выражала глубокое состраданіе къ троюродному брату, и тетушка Сарра начинала опасаться чтобъ это состраданіе не смѣнилось болѣе нѣжнымъ чувствомъ, а тетушкѣ Саррѣ вовсе не хотѣлось чтобы Мери влюбилась въ человѣка главная привлекательность котораго заключалась въ томъ что онъ разоренъ былъ роднымъ отцомъ, хотя человѣкъ этотъ былъ Маррабель. Опасность, можетъ-быть, уменьшится, если сообщить капитану въ какихъ отношеніяхъ Мери находится къ Джильмору и объяснить какъ желателенъ для нея подобный бракъ. Но колебанія совѣсти удерживали тетушку Сарру. Она сомнѣвалась въ правѣ своемъ разказывать это безъ согласія Мери; да и не было настоящей помолвки. Она знала, правда, что Джильморъ не разъ дѣлалъ предложеніе, но знала также что предложеніе его не было еще принято, и чувствовала что, изъ уваженія къ нему, такъ же какъ и къ Мери, слѣдуетъ молчать. Правда, родственнику можно сказать то чего не станешь говорить постороннему молодому человѣку; однако она не могла рѣшиться, даже съ хорошею цѣлью, на поступокъ сомнительный въ ея глазахъ.

Въ этотъ вечеръ Мери опять гуляла съ Вальтеромъ по бечевнику вдоль рѣки. Они уже разъ пять встрѣчались и сблизились совершенно. Родственныя отношенія, безъ сомнѣнія, весьма пріятны дѣвушкамъ; и можетъ-быть, чѣмъ дѣвушка лучше и чище, тѣмъ они пріятнѣе ей. Въ Америкѣ дѣвушка можетъ вступить въ дружескія отношенія съ какимъ ей угодно молодымъ человѣкомъ, и хотя, можетъ-быть, надъ ней, при случаѣ, пошутятъ, такія отношенія не вредятъ ея репутаціи. Тамъ за дѣвушкой признано право повеселиться съ молодыми людьми. Цѣлая дюжина друзей не составляетъ помѣхи, когда является настоящій поклонникъ, желающій жениться и имѣющій на это средства. Дѣвушка ѣздитъ верхомъ со своими друзьями, гуляетъ, переписывается съ ними, отправляется съ ними на балы и пикники и, вернувшись, отпираетъ себѣ дверь дома ключомъ который носитъ въ карманѣ, а папенька съ маменькой спятъ преспокойно. Если много можно сказать противъ такого обычая, то онъ имѣетъ и хорошую сторону. На материкѣ Европы дѣвушкамъ и не снится подружиться съ мущиной. Родственникъ для нихъ въ этомъ отношеніи все равно что совершенно посторонній человѣкъ. Въ строгихъ семействахъ дѣвушкѣ едва позволяется выѣзжать съ братомъ, и мнѣ случалось встрѣчать матерей которыя находили что неприлично отцу показываться одному съ дочерью въ театрѣ. При такихъ воззрѣніяхъ дружба между мущиной и женщиной возможна только послѣ замужества. Въ Англіи существуетъ нѣчто среднее. Отношенія дѣвушекъ къ молодымъ людямъ на столько свободны что онѣ имѣютъ случай испытать какъ пріятно иногда забыть условныя стѣсненія, какъ отрадно обмѣниваться мыслями въ свободномъ разговорѣ съ равными себѣ по уму, чувствуя при томъ, на половину безсознательно, что, когда сходятся юноши и дѣвушки, они могутъ научиться любить. Это одна изъ главныхъ радостей молодости, это вполнѣ естественно, вполнѣ умѣстно, вполнѣ согласно съ назначеніемъ, даннымъ человѣку Творцомъ. Однако въ Англіи есть ограниченія. Рѣдко дѣвушка можетъ вступить въ истинно дружескія отношенія съ мущиной, если онъ не вдвое старше ея, или, если онъ не женихъ ея. Родство представляетъ выходъ изъ-подъ строгости этого правила. Родственниковъ зовутъ Томомъ, и Джакомъ, и Джорджемъ, и Дикомъ. Родственникамъ, вѣроятно, извѣстны всѣ ваши маленькіе семейные секреты. Родственники бѣгали съ вами, и бранили васъ, и шалили съ вами въ дѣтствѣ. Родственники почти то же что братья, а могутъ сдѣлаться и обожателями. Родственныя отношенія, несомнѣнно, весьма пріятны.

У Мери Лоутеръ не было брата. Ни брата, ни сестры. Съ перваго дѣтства она не знала другихъ родственниковъ кромѣ тетки и стараго ректора Джона. Услышавъ впервые что Вальтеръ Маррабель въ Лорингѣ, она нисколько не обрадовалась. Ей и въ голову не пришло сказать себѣ: «Теперь будетъ у меня человѣкъ съ которымъ я могу подружиться и который можетъ современемъ стать мнѣ вмѣсто брата.» Что слышала она прежде о Вальтерѣ Маррабель, не говорило въ его пользу. Про отца его разказывали все дурное, и она соединила въ одно отца съ сыномъ въ смутныхъ понятіяхъ какія составила себѣ о нихъ. Но теперь, послѣ этихъ свиданій, Вальтеръ Маррабель сталъ дорогимъ ей родственникомъ, которому она сочувствовала, которымъ гордилась, котораго горе дѣлила, которому она считала возможнымъ весьма скоро сообщить великую заботу своей жизни, дѣло съ Джильморомъ, какъ будто родному брату. Ей нравились его темные, неподвижные глаза, устремлявшіеся на нее всегда какъ будто съ уваженіемъ. Они нравились ей, можетъ-быть, особенно потому что дѣйствительно любовались ею, хотя Мери сама и не сознавала этого. По его требованію, она стала звать его Вальтеромъ. Онъ съ перваго же раза назвалъ ее по имени, словно такъ и слѣдовало, и она обрадовалась этому. Но она не осмѣлилась звать его такъ же пока онъ самъ не потребовалъ; теперь онъ дѣйствительно сталъ близокъ ей. Капитанъ Маррабель въ настоящее время ждалъ съ нетерпѣніемъ извѣстій отъ Блока и Корлинга. Удастся ли спасти 5.000 фунтовъ, или ему опять ѣхать въ Индію и оставить навсегда родную Англію? Мери не была такъ нетерпѣлива какъ капитанъ, но и ее сильно занимали ожидаемыя письма. Въ этотъ день, однако, разговоръ шелъ преимущественно объ извѣстіяхъ полученныхъ изъ Булгамптона.

— Вы, конечно, увѣрены что Семъ Бретль одинъ изъ убійцъ? сказалъ капитанъ.

— О, нѣтъ, Вальтеръ.

— Или, по крайней мѣрѣ, одинъ изъ воровъ.

— Да вѣдь и мистеръ Фенвикъ, и мистеръ Джильморъ считаютъ его невиннымъ.

— Я не вижу этого изъ письма вашей пріятельницы. Она говоритъ, ей кажется что они такъ думаютъ. Сверхъ того, онъ очевидно бродилъ вкругъ мѣста съ тѣми самыми людьми которые совершили преступленіе; онъ могъ слышать о деньгахъ и, по всей вѣроятности, слышалъ; наконецъ онъ выходилъ изъ дому въ ту же ночь.

— Все-таки мнѣ это не вѣрится. Еслибы вы знали какіе люди отецъ и мать его! (Капитану Маррабель невольно, должно-быть, пришло въ голову, что если у честнаго джентльмена отецъ можетъ быть мошенникъ, такъ и у честнаго мельника можетъ быть сынъ разбойникъ.) И еслибъ вы видѣли ихъ усадьбу! Я чрезвычайно люблю ее.

— О! въ такомъ случаѣ молодой человѣкъ, конечно, долженъ быть невиненъ.

— Не смѣйтесь надо мной, Вальтеръ.

— Отчего же вы такъ любите это мѣсто?

— Сама не знаю хорошенько. Мнѣ нравятся отецъ и мать, и сестра. Они, по-своему, такіе хорошіе люди. И у нихъ столько было горя, большаго горя. И мѣсто такое свѣжее, красивое, все окруженное рѣчками и старыми ивами; крыша соломенная, спускающаяся мѣстами почти до земли, наконецъ, я ничего не слыхала пріятнѣе звука мельничнаго колеса.

— Будемъ надѣяться что онъ невиненъ, Мери.

— Я надѣюсь что онъ невиненъ! Мои друзья принимаютъ большое участіе въ этомъ семействѣ. Фенвики ихъ очень любятъ, а мистеръ Джильморъ ихъ хозяинъ.

— Онъ и судья?

— Да, онъ судья.

— Какой онъ человѣкъ?

— Очень хорошій человѣкъ. Такой хорошій что подобнаго ему и не найдешь.

— Въ самомъ дѣлѣ? И у него такая же безподобная жена?

— Мистеръ Джильморъ не женатъ.

— Какихъ онъ лѣтъ?

— Лѣтъ тридцати съ чѣмъ-нибудь.

— Съ хорошимъ состояніемъ и не женатъ! Какой случай вы упустили, Мери!

— Развѣ, по-вашему, порядочная дѣвушка должна идти за человѣка потому только что онъ человѣкъ хорошій, съ состояніемъ и не женатъ?

— Такъ обыкновенно бываетъ, не правда ли?

— Надѣюсь, вы этого не думаете. Выйти замужъ за мистера Джильмора было бы счастьемъ для всякой дѣвушки, еслибы только она любила его.

— А вы не любите?

— Я не о себѣ говорю, и вамъ не слѣдуетъ предлагать мнѣ такіе вопросы.

Эти родственныя прогулки по берегамъ Лорвели едва ли содѣйствовали осуществленію надеждъ мистера Джильмора.

XV. Полиція сбивается.

Судьи засѣдали въ Гайтсбери во вторникъ, и Семъ не былъ оправданъ. Мистеръ Фенвикъ позаботился доставить ему защитника. Настоятель въ понедѣльникъ вечеромъ отправился на мельницу, и настойчиво доказывалъ мельнику необходимость для его сына законной помощи. Сначала мистеръ Бретль оставался мраченъ, неподвиженъ и какъ бы глухъ. Онъ сидѣлъ на лавочкѣ за своею дверью, устремивъ глаза на разрушенную мельницу, устало качалъ головой и, повидимому, съ отвращеніемъ и досадой слушалъ обращенныя къ нему слова; мистрисъ Бретль тѣмъ временемъ стояла въ дверяхъ и молча слушала. Если священникъ не можетъ убѣдить его, то можетъ ли она надѣяться какими бы то ни было словами помочь дѣлу. И она стояла тамъ, утирая слезы, съ умоляющимъ взглядомъ, а мужъ даже не подозрѣвалъ объ ея присутствіи. Наконецъ онъ поднялся съ своего мѣста и позвалъ.

— Меджи! крикнулъ онъ, — Меджи!

Она приблизилась и положила руку на его плечо.

— Принеси мнѣ, мать, кошелекъ, сказалъ онъ.

— Этого совсѣмъ не нужно, сказалъ настоятель.

— Джентльмены ничего не дѣлаютъ даромъ для такихъ людей какъ нашъ сынъ, сказалъ мельникъ. — Принеси мнѣ кошелекъ, мать, говорю я тебѣ. Въ немъ немного, но есть однако нѣсколько гиней, которыя, можетъ-быть, пригодятся. Во всякомъ случаѣ употребите ихъ такъ или иначе.

Мистеръ Фенвикъ, конечно, отказался взять деньги. Онъ дастъ понять адвокату что его хорошо вознаградятъ за его трудъ, и этого пока достаточно. Но ему необходимо, объяснялъ священникъ, имѣть на это полномочіе отъ отца, потому что, если объ этомъ зайдетъ рѣчь, то для молодаго человѣка будетъ лучше если защитникъ доставленъ ему отцомъ, а не постороннимъ человѣкомъ.

— Понимаю, мистеръ Фенвикъ, сказалъ старикъ, понимаю. — Вы поступаете какъ добрый сосѣдъ. Но лучше бы вы оставили насъ гаснуть какъ нагорѣвшая свѣча.

— Отецъ, сказала Фанни, — мнѣ больно слышать что вы такъ говорите и считаете Сема виноватымъ, когда этого еще никто не доказалъ.

Мельникъ опять покачалъ головой и болѣе ничего не сказалъ, а настоятель, получивъ желаемое согласіе, возвратился домой.

Адвокатъ былъ представленъ, но Семъ не былъ оправданъ. Противъ него не было явныхъ уликъ, и ничего нельзя было доказать, пока не будетъ арестованъ другой человѣкъ, котораго искали. Полиція прослѣдила двухъ людей до коттеджа, въ пятнадцати миляхъ разстоянія отъ Булгамптона, въ которомъ жила старая женщина, мать Точильщика. У мистрисъ Борроусъ нашли молодую женщину, которая недавно у ней поселилась, и которая, какъ говорили сосѣди, была Точильщикова жена.

Но о Точильщикѣ узнали только что онъ былъ въ коттеджѣ утромъ въ воскресенье, и потомъ, по своему обыкновенію, ушелъ. Старуха божилась что онъ провелъ дома всю ночь съ субботы на воскресенье, но полиція, конечно, не повѣрила ея показанію. Когда же видано чтобы полицейскій чему-нибудь повѣрилъ? Старуха увѣряла что ничего не знаетъ о лошади и телѣгѣ. У ея сына, сколько ей извѣстно, нѣтъ ни лошади, ни телѣги. Потомъ она говорила что и сына своего она мало знаетъ, потому что онъ никогда не жилъ съ ней; а женщину она приняла къ себѣ изъ состраданія, недѣли двѣ тому назадъ. Мать и не думала утверждать что сынъ ея честный человѣкъ и честнымъ образокъ добываетъ хлѣбъ. Поведеніе Точильщика было слишкомъ извѣстно чтобы даже мать могла защищать его. Но она утверждала что сама она честная женщина и принесла къ окну нѣсколько бутылокъ и черствыхъ сухарей чтобы доказать что она живетъ приличною, честною торговлей.

Семъ, конечно, былъ оставленъ подъ арестомъ. Главный констебль округа потребовалъ еще недѣлю чтобы навести справки, и высказалъ твердую увѣренность что онъ овладѣетъ Точильщикомъ и его товарищемъ ранѣе исхода недѣли. Гайтсберійскій адвокатъ сдѣлалъ слабую попытку доказать что Семъ можетъ-быть отпущенъ на поруки, потому что, вслѣдствіе его показанія, «на него не падаетъ ни малѣйшей тѣни подозрѣнія». Но бѣдный Семъ былъ опять препровожденъ въ тюрьму, чтобы провести тамъ еще недѣлю. Въ слѣдующій вторникъ произошла опять точно такая же сцена: Точильщикъ не былъ арестованъ, и потребовалась новая отсрочка. Лицо главнаго констебля въ этотъ разъ было длиннѣе чѣмъ прежде, и голосъ не такъ самоувѣренъ. Онъ полагалъ что Борроусъ захватилъ одинъ изъ утреннихъ воскресныхъ поѣздовъ и добрался до Бирмингама. Потребовалась новая отсрочка на недѣлю, и ясно было что, если будетъ нужно, она опять возобновится. Въ этотъ разъ гайтсберійскій адвокатъ настойчиво требовалъ освобожденія Сема, говорилъ о habeas corpus и о несправедливости ареста безъ доказанной вины. Но судьи не придали большаго значенія его словамъ. «Когда мнѣ говорятъ что молодой человѣкъ прятался въ канавѣ возлѣ дома убитаго, за нѣсколько дней до убійства, развѣ это не улика противъ него, мистеръ Джонсъ?» сказалъ сэръ-Томасъ Чарлейсъ, изъ Чарликота.

— Совсѣмъ не улика, сэръ-Томасъ. Еслибы меня нашли спящимъ въ той канавѣ, это не было бы уликой противъ меня.

— Нѣтъ было бы, и очень сильною, и я не колеблясь велѣлъ бы васъ арестовать, мистеръ Джонсъ.

На это мистеръ Джонсъ отвѣчалъ остроумнымъ возраженіемъ, но ничто не помогло, и Семъ былъ въ третій разъ отправленъ въ тюрьму.

Въ первые десять дней послѣдовавшіе за убійствомъ, на мельницѣ не производилось никакихъ работъ. Работники нанятые Бретлемъ перестали приходить, вѣроятно по собственному нежеланію, и мельница оставалась въ томъ положеніи въ какомъ осталась послѣ ухода рабочихъ въ субботу вечеромъ. Что-то ужасно горькое было для старика въ томъ что у него не осталось даже предлога пойти поработать на мельницу, и дома не находилось никакого дѣла къ которому онъ могъ бы приложить руки. По прошествіи десяти дней Джильморъ пришелъ на мельницу и предложилъ на свой счетъ продолжатъ и окончить перестройку. Если нельзя будетъ работать на мельницѣ, то у старика не останется средствъ къ существованію и къ уплатѣ ренты. Во всякомъ случаѣ не надо позволять этому великому горю омрачить все до такой степени чтобъ обратить трудъ въ бѣдствіе, а стѣсненныя обстоятельства въ нищету. Но эсквайру пришлось испытать какъ трудно ладить съ мельникомъ. Сначала старый Бретль не хотѣлъ ни отказать, ни согласиться. Когда сквайръ сказалъ что не можетъ оставить своей собственности въ такомъ положеніи, мельникъ объявилъ что готовъ выйти на дорогу, лечь тамъ и умереть, но не ранѣе того времени когда срокъ его аренды придетъ къ концу.

— Не думаю чтобъ я вамъ былъ долженъ что-нибудь до будущаго Михайлова дня, а теперь еще сѣно на лугу.

Джильморъ, необыкновенно терпѣливый человѣкъ, увѣрялъ его что не имѣлъ никакого намѣренія намекнуть на ренту и не упомянетъ о ней даже тогда когда придетъ срокъ, если и тогда мельникъ будетъ нуждаться въ деньгахъ. Но не лучше ли, во всякомъ случаѣ, поправить мельницу?

— Конечно такъ, сквайръ, сказала мистрисъ Бретль. — Это бездѣйствіе убиваетъ его.

— Придержи свой болтливый языкъ, грозно сказалъ мельникъ, обернувшись къ ней. — Тебя не спрашиваютъ. Я самъ посмотрю что нужно будетъ сдѣлать, сквайръ, завтра или послѣзавтра.

По прошествіи еще двухъ или трехъ дней бездѣйствія на мельницѣ, сквайръ опять пришелъ, и привелъ съ собой настоятеля, и имъ сообща удалось уладить чтобы немедля возобновить работы перестройки. Мельницу рѣшили перестроить, а домъ оставить до слѣдующаго лѣта. Что касается до самого Бретля, то, хотя онъ далъ согласіе, его нисколько не интересовало что они сломаютъ и что построятъ.

— Дѣлайте какъ хотите, сказалъ онъ, — я теперь ничто. Женщины выгоняютъ меня изъ моего дома, будто у меня тамъ нѣтъ никакого дѣла.

И такимъ образомъ опять послышались звуки топоровъ и лопатъ, а старый Бретль сидѣлъ и безмолвно смотрѣлъ на работающихъ людей. Однажды, увидавъ что два человѣка и мальчикъ тащили лѣстницу, онъ со смѣхомъ повернулся къ женѣ и сказалъ: «Семъ скорѣе согласился бы умереть чѣмъ попросить у кого-нибудь помощи изъ такихъ пустяковъ.»

Мистрисъ Бретль говорила послѣ этого мистрисъ Фенвикъ что двое заблудшихъ дѣтей не выходили у него изъ ума ни утромъ, ни въ полдень, ни ночью. «Когда я заговорю съ нимъ о Джоржѣ», который былъ фермеромъ близь Фордингъ-Бриджа, «или о мистрисъ Гей», которая была женой купца въ Варминстерѣ, — «онъ нисколько ими не утѣшается», говорила мистрисъ Бретль. «Я думаю, онъ не заботится о нихъ именно потому что они могутъ ходить съ поднятыми головами.»

По прошествіи трехъ недѣль Точильщикъ все еще не былъ найденъ, и многіе, въ особенности мистеръ Джонсъ, адвокатъ, начали утверждать что Семъ Бретль будетъ выпущенъ изъ тюрьмы. Мистеръ Фенвикъ былъ твердо увѣренъ что его не будутъ долѣе задерживать, если явится поручитель за него. Сквайръ былъ разсудительнѣе, и говорилъ что освобожденіе его можетъ помѣшать полиціи попасть на слѣдъ настоящаго убійцы. «Онъ, безъ сомнѣнія, знаетъ болѣе того что сказалъ», говорилъ Джильморъ, «и надо ожидать что онъ наконецъ признается во всемъ.» Полиція думала что Семъ по крайней мѣрѣ присутствовалъ при убійствѣ, и что его необходимо держать въ заключеніи до суда надъ нимъ. Полицейскіе придумывали странныя средства чтобы найти улики противъ него. Его сапогъ, говорили они, приходится къ слѣду оставшемуся въ грязи, на дворѣ фермы. Мѣрка же была снята въ воскресенье. Потомъ они нѣсколько разъ допрашивали Агнесу Попъ и выпытали у бѣдной дѣвушки признаніе что она любитъ Сема болѣе всего во всемъ обширномъ мірѣ. Если ему суждено остаться въ тюрьмѣ, она готова идти къ нему въ тюрьму. У нея нѣтъ тайны въ которой бы она ему не призналась, но она божилась что никогда не говорила ему о шкатулкѣ Тромбула. Она не помнитъ говорила ли о ней съ кѣмъ-нибудь, но готова дать клятву на смертномъ ложѣ что никогда не говорила о ней съ Семомъ Бретлемъ. Главный констебль объявилъ что онъ никогда не встрѣчалъ болѣе упрямой и хитрой дѣвушки. Сэръ-Томасъ Чарлейсъ открыто высказывалъ свое мнѣніе что никакое поручительство не будетъ принято. Дали еще недѣлю отсрочки, съ намекомъ что, если въ это время не будетъ открыто ничего важнаго, и два другія подозрѣваемыя лица не будутъ арестованы, Семъ будетъ отпущенъ на поруки, на хорошія, существенныя поруки, въ 400 ф. съ него и по 200 съ каждаго изъ поручителей.

— Кто за него поручится? опросилъ сквайръ, возвращаясь со своимъ другомъ настоятелемъ изъ Гайтсбери.

— Въ поручителяхъ, вѣроятно, недостатка не будетъ.

— Но кто же однако? Вопервыхъ, его отецъ?

— Его братъ Джоржъ и Гей изъ Варминстера, мужъ его сестры.

— Не думаю чтобъ они пошли, сказалъ сквайръ.

— Онъ не долженъ имѣть недостатка въ поручителяхъ; если понадобится, я буду однимъ изъ нихъ. Онъ долженъ быть отпущенъ на поруки. Если встрѣтится затрудненіе, Джонсъ поручится за него. Его не должно притѣснять такимъ образомъ.

— Никто и не думаетъ притѣснять его, Франкъ.

— Его будутъ притѣснять, если его братья не захотятъ поручиться за него. А если они не захотятъ, такъ не потому чтобы считали его виноватымъ, а потому что такіе люди какъ бараны идутъ туда куда ихъ гонятъ. Чѣмъ болѣе я объ этомъ думаю, тѣмъ яснѣе вижу что онъ не принималъ никакого участія въ убійствѣ.

— Никогда не встрѣчалъ я человѣка который бы такъ часто мѣнялъ свои мнѣнія какъ вы, сказалъ Джильморъ.

Въ продолженіи трехъ недѣль визиты главнаго констебля въ коттеджъ мистрисъ Борроусъ повторялись чаще чѣмъ бы того желала старушка. Коттеджъ находился въ пяти миляхъ разстоянія отъ Девиза, на границѣ прихода, и въ полумилѣ отъ большой дороги которая ведетъ изъ этого города въ Марльборо. Тамъ есть, или былъ годъ или два тому назадъ, довольно значительный участокъ свободной земли, а въ мѣстечкѣ называемомъ Пикрофтскою общиной, стояла небольшая группа коттеджей, представлявшая деревушку самаго жалкаго разряда. Тамъ не было дома болѣе затѣйливаго чѣмъ маленькая пивная лавка, которая вполнѣ удовлетворяла потребности Пикрофтцевъ въ общественной жизни. Другихъ же лавокъ тамъ никакихъ не было, кромѣ булочной, содержателю которой рѣдко приходилось продавать много хлѣба, и кабачка, который содержала мистрисъ Борроусъ. Обитатели большею частію были трудящіеся люди, нѣкоторые лѣтомъ занимались выдѣлкой кирпичей; но въ окружности утвердилась мысль что Пикрофтцы занимались незаконною работой и нечестнымъ ремесломъ. Однако рента за коттеджи выплачивалась исправно, иначе обитателей ихъ давно бы изъ нихъ выгнали. Мистрисъ Борроусъ жила въ своемъ ужь лѣтъ пять или шесть, и славилась въ сосѣдствѣ своею чистоплотностью и желаніемъ жить прилично. Лѣтомъ полдюжина подсолнечниковъ росла на клочкѣ земли называвшемся садомъ; возлѣ двери красовались розовый кустъ и жимолость, въ углу стоялъ старый пень, изъ котораго выходили новые побѣги, а вокругъ него росли ягоды. Когда констебль Тоффи пріѣзжалъ къ ней, она встрѣчала его вѣжливыми словами, потому что она ни за что не согласилась бы показать что утреннія посѣщенія его ей не совсѣмъ пріятны.

Мы уже говорили что въ то время мистрисъ Борроусъ жила не одна, а съ молодою женщиной которую мистеръ Тоффи считалъ женой Ричарда Борроусъ, иначе Точильщика. Въ первое свое посѣщеніе Пикрофта, мистеръ Тоффи, безъ сомнѣнія, имѣлъ цѣлью разузнать, извѣстно ли старухѣ гдѣ скрывается ея сынъ, но второй, третій и четвертый визиты были сдѣланы скорѣе младшей изъ женщинъ нежели старшей. Тоффи, можетъ-быть, узналъ изъ своей долгой и обширной опытности что люди подобные Точильщику довѣряютъ болѣе молодымъ женщинамъ чѣмъ старымъ, и что тѣмъ не менѣе молодая женщина скорѣе способна измѣнить довѣрію чѣмъ старая, отчасти по безразсудству и отчасти — увы! — по непостоянству. Но если младшая мистрисъ Борроусъ знала что-нибудь о послѣднихъ дѣяніяхъ Точильщика, то она не была ни безразсудна, ни непостоянна. Мистеръ Тоффи ничего не могъ выпытать у ней. «Думаетъ что не обязана говорить гдѣ жила прежде чѣмъ поселилась въ Пикрофтѣ; жила не съ мужемъ, да мужа и не было, а еслибъ и былъ, такъ не обязана говорить этого. Дѣтей нѣтъ, да и на что ему спрашивать. Пріѣхала изъ Лондона; теперь живетъ здѣсь, для чего же ему знать откуда она? Какое ему дѣло какъ ее зовутъ? Ея имя Анна Борроусъ, если ему угодно будетъ такъ называть ее. Больше она не отвѣтитъ ему ни на одинъ вопросъ. Какъ звали до замужства, этого она не скажетъ.»

Мистеръ Тоффи имѣлъ свои причины распрашивать бѣдную женщину, но онъ не далъ никому понять что это были за причины. Онъ однако не могъ узнать ничего, кромѣ того что заключалось въ вышеприведенныхъ отвѣтахъ, которые большею частью были правдивы. Ни мать, ни младшая женщина не знали гдѣ можно найти героя событія, Точильщика, и вся полиція Вильтшейра начала опасаться что ее перехитрили.

— Вы, мнѣ кажется, никогда не были въ Булгамптонѣ съ вашимъ мужемъ, спросилъ мистеръ Тоффи.

— Никогда, отвѣчала предполагаемая жена Точильщика. — А вамъ-то какое дѣло до того гдѣ я была?

— Не смѣй больше отвѣчать ему, сказала старая мистрисъ Борроусъ.

— И не буду.

— Были вы когда-нибудь въ Булгамптонѣ, спросилъ мистеръ Тоффи.

— Боже мой, Боже мой! воскликнула младшая.

— Мнѣ кажется, вы были тамъ одинъ разъ.

— Да вамъ-то до того какое дѣло, спросила мистрисъ Борроусъ старшая. Пожалуста, оставьте насъ. Вы не имѣете права здѣсь оставаться и не останетесь. А если вы не уберетесь, я разобью вамъ голову. Мнѣ нѣтъ дѣла до полиціи, или до кого другаго. Мы не сдѣлали ничего дурнаго. Если онъ разбилъ голову джентльмену, такъ мы въ этомъ не виноваты, ни она, и ни я.

— А я все-таки думаю что мистрисъ Борроусъ была въ Булгамптонѣ.

Ни одного слова не произнесла болѣе такъ-называемая мистрисъ Борроусъ младшая, и констебль Тоффи удалился. Онъ однако вынесъ убѣжденіе, что гдѣ бы ни были убійцы, — сообщникъ, или сообщники Сема Бретля въ убійствѣ, ибо въ виновности Сема онъ былъ твердо убѣжденъ, — то ни мать, ни предполагаемая жена не знаютъ гдѣ эти люди находятся теперь. Онъ мысленно обвинялъ полицію Варвикшейра, Глостершейра, Ворстершейра и Соммерсетшейра въ томъ что Точильщикъ не арестованъ. Онъ особенно обвинялъ полицію Варвикшейра, потому что былъ увѣренъ что преступникъ находится въ Бирмингамѣ. Еслибы полиція въ тѣхъ графствахъ исполняла свое дѣло такъ какъ она исполняла свое въ Вильтшейрѣ, то Точильщикъ былъ бы давно задержанъ. Но самъ онъ теперь не можетъ ничего сдѣлать. И мистеръ Тоффи съ тяжестью въ сердцѣ оставилъ Пикрофтскую общину.

XVI. Миссъ Лоутеръ проситъ совѣта.

Всѣ эти изслѣдованія объ убійствѣ мистера Тромбула и арестъ Сема Бретля происходили въ сентябрѣ, и въ этомъ же мѣсяцѣ энергія двухъ другихъ законовѣдовъ была обращена на совершенно другой предметъ. Могутъ ли гг. Блокъ и Корлингъ поручиться капитану Маррабель что часть его наслѣдства можетъ быть спасена, или его безжалостный отецъ дѣйствительно лишилъ его всего состоянія? Не было сомнѣнія что если осталось хоть что-нибудь, то не по деликатности полковника. Полковникъ горячо принялся за дѣло, расплачивался съ кредиторами которые накинулись на него какъ только онъ получилъ въ руки деньги, игралъ на большія суммы, давалъ векселя, однимъ словомъ, употребилъ всѣ силы чтобы какъ можно скорѣе истратить все. Но оставалась еще надежда спасти сумму въ 5.000 фун., которые, повидимому, перешли къ нѣкоторой леди, увѣрявшей что очень нуждается въ этихъ деньгахъ. Гг. Блокъ и Корлингъ считали это возможнымъ, но не были вполнѣ увѣрены. Это, можетъ-быть, будетъ возможно, если капитанъ согласится представить дѣло въ судъ присяжныхъ, причемъ, конечно, будетъ доказана вся безчестность его отца. Можетъ быть также что, пригрозивъ, удастся принудить друзей леди возвратить сумму и ограничиться вознагражденіемъ за то изъ этой суммы.

— Мы предложимъ имъ 50 фун. и они, можетъ-быть, помирятся на 500 фун., говорили господа Блокъ и Корлингъ.

Все это раздражало капитана. Онъ чувствовалъ отвращеніе отъ всякаго судопроизводства, такъ какъ чрезъ него вся эта исторія сдѣлалась бы гласною.

— Я не буду притворяться что дѣлаю это для отца, сказалъ онъ дядѣ.

Священникъ Джонъ покачалъ головой, пожалъ плечами, подразумѣвая что хотя дѣло дѣйствительно не совсѣмъ хорошо, но такъ какъ полковникъ Маррабель былъ Маррабель, то его нужно по возможности щадить.

— Я для себя это дѣлаю, продолжалъ капитанъ, — и отчасти я ли моего имени. Я вынесу что угодно, но только не то чтобъ это дѣло прокатилось по газетамъ. Тогда я никогда не рѣшусь показаться въ свой полкъ.

— Въ такомъ случаѣ разрѣшите Блоку и Корлингу идти на мировую и получить что дадутъ, сказалъ священникъ Джовъ равнодушнымъ, насмѣшливымъ тономъ, который показывалъ что въ такомъ случаѣ онъ будетъ смотрѣть на это какъ на дѣло поконченнное миролюбиво и къ удовольствію всѣхъ партій. Равнодушіе дяди, и то что онъ безъ негодованія смотритъ на это дѣло, очень обижало капитана Маррабель.

— Бѣдный братъ, сказалъ однажды священникъ, говоря о своемъ нечестивомъ братѣ, — онъ никогда не могъ оставить двухъ шиллинговъ держать вмѣстѣ. Это началось еще гораздо раньше того времени когда я рѣшилъ что ничто на свѣтѣ не принудитъ меня дать ему полкрону. Надѣюсь что онъ не обидѣлся когда я сказалъ ему это.

— Какую онъ имѣлъ надобность просить у васъ полкрону?

— Онъ всегда былъ однимъ изъ тѣхъ ненасытныхъ песочныхъ мѣшковъ, которые равно поглощаютъ малыя и крупныя капли. Онъ взялъ у бѣднаго Грегори 10.000 фун. около того времени когда вы родились, и Грегори до сихъ поръ сокрушается объ этихъ деньгахъ.

— Что меня убиваетъ, такъ это безчестность этого дѣла.

— Да, непріятно было бы увидать это въ газетахъ. А въ остальномъ онъ былъ славный малый, и такой красивый. Я всегда наслаждался его обществомъ, послѣ того какъ рѣшился закрыть для него мои карманы.

И этотъ человѣкъ былъ священникомъ, и проповѣдывалъ о честности и нравственности, но самъ жилъ далеко не согласно со своими проповѣдями. Капитану казалось сначала что небо сойдется съ землей, изъ облаковъ грянетъ громъ, и горы раскалятся при одномъ намекѣ на порочность его отца. Грѣхи совершенные противъ насъ грѣшнѣе другихъ грѣховъ.

У капитана были гораздо болѣе сочувствовавшіе ему слушатели въ Опгилѣ. Не потому чтобъ обѣ дамы когда-нибусь строго относились къ его отцу, но потому что онѣ дружески входили въ его непріятное положеніе. Еслибъ онъ могъ спасти хоть 4.500 фунтовъ, проценты съ этихъ денегъ дали бы ему возможность жить на родинѣ, въ полку. Если онъ получитъ 4.500 фунтовъ, онъ это непремѣнно сдѣлаетъ.

— Со ста пятьюдесятью фунтами годоваго дохода я могъ бы поднять голову и идти впередъ, говорилъ онъ. — Но я могу потерять все и не плакать объ этомъ;

Потомъ онъ опять повторялъ что для его полнаго счастія онъ долженъ выбросить изъ головы всѣ денежные разчеты. «Еслибъ это устроилось, я удовольствовался бы этимъ, я былъ бы спокоенъ.»

— Это правда, мой милый, говорила старушка. — У меня такія понятія о деньгахъ, что если у васъ ихъ много или мало, вы должны такъ устроиться съ ними чтобы никакіе разчеты васъ не безпокоили. Деньги все равно что марки въ дѣтской игрѣ и не должны ничего значить. И этого можно достигнуть, устроивъ свои дѣла какъ слѣдуетъ.

Итакъ обѣ дамы въ Опгилѣ очень сошлись съ капитаномъ въ Лотоунѣ, и съ его стороны дружеское расположеніе къ младшей было такъ же сильно, какъ и къ старшей — такъ же сильно, но дружба съ первою, безъ сомнѣнія, была гораздо пріятнѣе. Они гуляли вдвоемъ, какъ дозволено гулять родственникамъ, и разсуждали о всѣхъ пунктахъ писемъ гг. Блока и Корлинга. Капитанъ Маррабель пріѣхалъ въ домъ своего дяди на недѣлю, или дней на десять, но принужденъ былъ остаться ждать окончанія дѣла. Онъ получилъ отпускъ до конца ноября, и могъ продлить его, если вздумаетъ возвратиться въ Индію.

— Останьтесь до конца ноября, сказалъ священникъ Джонъ. — Зачѣмъ тратить деньги въ лондонской гостиницѣ. Не влюбитесь только въ свою кузину Мери.

И капитанъ остался, слѣдуя первой половинѣ совѣта и обѣщавъ послѣдовать второй.

Тетушка Capа тоже боялась любви, и сдѣлала на этотъ счетъ тонкій намекъ Мери.

— Милая Мери, сказала она, — вы съ Вальтеромъ точно влюбленные голубки.

— Онъ мнѣ очень нравится, отвѣчала Мера.

— И мнѣ тоже, малая моя. Онъ джентльменъ и уменъ, и ко всему этому такъ великодушно переноситъ большую несправедливость. Я его люблю. Но мнѣ кажется что не долишо влюбляться, когда есть сильныя причины противъ этого.

— Конечно не должно, еслибъ это было въ нашей волѣ.

— Полноте, вы говорите нелѣпости, и сами это знаете. Еслибы мнѣ сказала какая-нибудь дѣвушка что она влюбилась, потому что не могла совладать съ собой, то я отвѣтила бы ей что она не стоитъ любви ни одного мущины.

— Но какія причины имѣете вы противъ этого, тетушка?

— Вопервыхъ ту что это не понравилось бы мистеру Джильмору.

— Я не обязана угождать мистеру Джильмору.

— Объ этомъ я ничего не знаю. Потомъ и для Вальтера это было бы не хорошо. Развѣ онъ можетъ жениться когда лишился всего состоянія?

— Да у меня и въ мысляхъ не было влюбиться въ него. Вопреки тому что я сказала, я думаю что это въ моей волѣ. И притомъ я люблю его какъ брата. Я поняла теперь что значитъ имѣть брата.

Въ этомъ миссъ Лоутеръ, кажется, ошибалась. Она знала своего родственника ровно мѣсяцъ. Мѣсяца слишкомъ достаточно чтобы почувствовать любовь, но сомнительно чтобы для порожденія братской дружбы не потребовалось гораздо болѣе продолжительнаго времени.

— Мнѣ кажется, еслибъ я была на вашемъ мѣстѣ, я сказала бы ему о мистерѣ Джильморѣ.

— Сказали бы, тетушка Сарра?

— Мнѣ кажется, сказала бы. Еслибъ онъ въ самомъ дѣлѣ былъ вашъ братъ, вы бы сказали ему.

Очевидно что, когда миссъ Маррабель давала этотъ совѣтъ, она приписывала исканіямъ мистера Джильмора успѣхъ значительнѣе того какой они имѣли въ дѣйствительности. Хотя много было говорено между теткой и племянницей о мистерѣ Джильморѣ и его предложеніи, Мери никогда не умѣла разъяснить теткѣ свои собственныя чувства и мысли на этотъ счетъ. Она думала что никогда не будетъ въ состояніи дать ему согласіе и теперь была въ этомъ убѣжденіи тверже чѣмъ когда-либо. Но еслибъ она способна была выразить это словами, которыя поняла бы тетка, то послѣдняя, вѣроятно, спросила бы для чего она оставила его въ сомнѣніи. И хотя она сознавала что во всемъ старалась поступать какъ слѣдуетъ, но надъ ней тяготѣло полусознаніе что тѣмъ не менѣе она поступала ошибочно и эгоистично. Ея пріятельница писала ей и говорила съ ней такъ какъ будто была увѣрена что она со временемъ согласится принять предложеніе Джильмора. Жанета Фенвикъ въ своихъ письмахъ говорила объ этомъ какъ о дѣлѣ почти рѣшеномъ, а тетушка Сарра, повидимому, жила въ ожиданіи этого. Не лучше ли ей написать и отказать мистеру Джильмору теперь же, а не ждать окончанія тяжелыхъ шести мѣсяцевъ, которые онъ назначилъ какъ срокъ, въ концѣ котораго онъ возобновитъ свое предложеніе? Еслибы тетушка Сара знала все это, и то что Мери была готова написать подобное письмо, она, конечно, не посовѣтовала бы ей сказать Вальтеру о мистерѣ Джильморѣ. Ей казалось что разказъ объ этомъ дастъ понять Вальтеру что онъ не долженъ пытаться вкрадываться туда гдѣ онъ лишній, но этотъ разказъ, какъ его разказала бы Мери, могъ имѣть совершенно другія послѣдствія.

Но какъ бы то ни было, Мери рѣшилась поговорить съ родственникомъ. Какъ пріятно ей будетъ посовѣтоваться съ братомъ! Какъ хорошо поговорить объ этомъ съ кѣмъ-нибудь кто будетъ сочувствовать ей, и не станетъ уговаривать ее бросаться въ объятія мистера Джильмора, потому только что мистеръ Джилъморь хорошій человѣкъ, съ хорошимъ состояніемъ. Даже въ Жанетѣ Фенвикъ, которую она такъ любила, она не находила сочувствія въ какомъ нуждалась. Жанета, лучшій ея другъ, дѣйствовала въ этомъ случаѣ руководствуясь желаніемъ составить счастіе двухъ любимыхъ ею людей, но въ этомъ дѣлѣ между ними не было никакой симпатіи.

— Выходи за него, говорила Жанета, — и въ послѣдствіи будешь обожать его.

— А я хочу обожать его сначала, отвѣчала Мери.

Итакъ она рѣшила что скажетъ Вальтеру Маррабель о своемъ положеніи. И вотъ они опять на берегу Лорвели, сидятъ рядомъ на покатости, оборотившись къ рѣкѣ. Вальтеръ только что закурилъ сигару. Не трудно было навести разговоръ на Булгамптонъ, потому что Семъ все еще сидѣлъ въ тюрьмѣ, и письма Жанеты полны были таинственности окружавшей убійство Тромбула.

— Кстати, сказала она, — мнѣ нужно разказать вамъ кое-что о мистерѣ Джильморѣ.

— Разказывайте, сказалъ онъ, — повернувъ сигару во рту и оборотивъ ее концомъ къ вѣтру.

— Нѣтъ, не скажу, если это не интересуетъ васъ. То что я намѣрена разказать должно васъ интересовать.

— Онъ сдѣлалъ вамъ предложеніе?

— Да.

— Я это зналъ.

— Какъ могли вы узнать. Никто не могъ вамъ этого сказать

— Я понялъ это изъ того какъ вы говорите о немъ. Но мнѣ также казалось что вы отказали ему. Развѣ я ошибся въ этомъ?

— Нѣтъ.

— Вы отказали ему?

— Да.

— Я не вижу что тутъ разказывать, Мери.

— Не будьте такимъ недобрымъ, Вальтеръ, Это цѣлая исторія, и исторія которая меня мучаетъ. Еслибъ это было не такъ, я не предложила бы разказать вамъ. Я надѣялась что вы дадите мнѣ совѣтъ какъ мнѣ поступить.

— Но если вы отказали, вы, вѣроятно, поступили какъ слѣдуетъ и безъ моего совѣта. Я опоздалъ чтобы быть вамъ тутъ въ чемъ-нибудь полезнымъ.

— Дайте мнѣ самой разказать. Мнѣ кажется, я ничего не сказала бы вамъ, еслибы не приняла окончательнаго рѣшенія, но теперь я вамъ не скажу что это за рѣшеніе, и вы должны дать мнѣ совѣтъ. Во-первыхъ, хотя я отказала ему, во дѣло еще не кончено, и онъ можетъ опять возобновить свое предложеніе, если пожелаетъ.

— Вы дали ему позволеніе на это?

— Да. Надѣюсь что я не поступила дурно. Я такъ старалась поступить какъ слѣдуетъ.

— Я не говорю что вы дурно поступили.

— Я такъ его люблю, считаю его такимъ хорошимъ человѣкомъ, и чувствую что онъ своею любовью дѣлаетъ мнѣ такую честь, что я не могла ему отвѣтить такъ какъ отвѣтила бы, еслибы была совершенно равнодушна къ нему.

— Какъ бы то ни было, но онъ опять обратится къ вамъ?

— Если пожелаетъ.

— Онъ очень любитъ васъ?

— Какъ могу я это знать? Нѣтъ, это ложь: я знаю что онъ очень любитъ меня.

— Такъ что онъ сильно огорчится, лишившись васъ?

— Я знаю что огорчится. Можетъ быть, я не должна бы этого говорить, но знаю что это такъ.

— Вы должны отвѣчать правду. А вы сами любите его?

— Не знаю. Я люблю его, но еслибы мнѣ сказали что онъ завтра же женится на другой дѣвушкѣ, это осчастливило бы меня.

— Такъ вы его не любите.

— Мнѣ кажется, я то же самое чувствовала бы ко всякому человѣку который хотѣлъ бы жениться на мнѣ. Но дайте мнѣ самой разказать. Всѣ кого я люблю совѣтуютъ мнѣ принять его предложеніе. Я знаю что тетушка Сарра увѣрена что я наконецъ соглашусь, и думаетъ что я должна была бы сдѣлать это съ самаго начала, а подруга моя, Жанета Фенвикъ, не понимаетъ даже какъ я могу колебаться, и только потому прощаетъ мнѣ это что твердо убѣждена что я наконецъ одумаюсь. Мистеръ Фенвикъ думаетъ то же самое и говоритъ со мной такъ, какъ будто мнѣ назначено судьбой провестъ всю жизнь въ Булгамптонѣ.

— Булгамптонъ прекрасное мѣсто?

— Очень красивое, я его люблю.

— И мистеръ Джильморъ богатъ?

— Кажется, довольно богатъ. Но вообразите какъ странно было бы съ моей стороны спрашивать объ этомъ съ 1.200 фунтовъ приданаго!

— Такъ почему же, скажите Бога ради, вы не соглашаетесь?

— Вы думаете что я должна согласиться?

— Отвѣчайте мнѣ на мой вопросъ. Почему вы не соглашаетесь?

— Потому что я не люблю его такъ какъ надѣюсь любить моего мужа.

Послѣ этихъ словъ капитанъ Маррабель, который во время всѣхъ своихъ вопросовъ смотрѣлъ ей прямо въ глаза, отвернулся отъ нея, и разговоръ на этомъ остановился. Она сидѣла неподвижно, и просидѣла бы такъ долго, еслибъ онъ не напомнилъ ей что пора идти домой. Онъ не далъ ей никакого совѣта, но ей казалось что онъ тономъ своихъ словъ выразилъ ей что считаетъ ея обязанностью принятъ такое выгодное и во всѣхъ отношеніяхъ удовлетворительное предложеніе. Во всякомъ случаѣ она не скажетъ ему болѣе ни слова объ этомъ, пока онъ самъ не заговоритъ съ нею. Она хотя сильно любила его какъ родственника, но нѣсколько боялась, и теперь она не была увѣрена, не обвиняетъ ли онъ ее за ея слабость и нерѣшительность. Наконецъ онъ быстро повернулся къ ней и взялъ ея руку.

— Ну, Мери!

— Что, Вальтеръ?

— Что же вы намѣрены дѣлать?

— Что же мнѣ дѣлать?

— Что вамъ дѣлать? Вы знаете что вамъ должно сдѣлать. Неужели вы сдѣлаетесь женой человѣка, котораго вы любите не болѣе чѣмъ эту палку, потому только что онъ настойчиво проситъ васъ. Не болѣе чѣмъ эту палку, Мери! Что это за любовь, если вы съ радостью услыхали бы что онъ завтра женится на другой дѣвушкѣ? Развѣ это любовь?

— Я никого больше его не любила.

— И не полюбите?

— Развѣ я могу отвѣчать на это? Мнѣ кажется, я не одарена чувствами другихъ дѣвушекъ. Мнѣ хочется чтобы меня кто-нибудь любилъ, это правда, и въ этомъ я признаюсь. Я хочу быть для кого-нибудь первою, но я никогда не встрѣчала человѣка котораго я могла бы полюбить.

— Вамъ лучше подождать пока вы его встрѣтите, сказалъ онъ, приподнимаясь на локтѣ. — Вставайте, и пойдемте домой. Вы спрашивали у меня совѣта, и я вамъ его далъ. Не отдавайтесь человѣку только потому что другіе васъ объ этомъ просятъ, и вамъ кажется что вы можете доставить этимъ удовольствіе и ему, и имъ. Если же вы это сдѣлаете, вы скоро начнете и всю жизнь будете раскаиваться. Что если, сдѣлавшись женой этого человѣка, вы замѣтите что былъ другой человѣкъ котораго вы могли бы полюбить.

— Я не думаю чтобы до этого когда-нибудь дошло, Вальтеръ.

— Какъ вы можете ручаться! Что можетъ помѣшать этому, если нѣтъ любви къ мужу? Вы нисколько не любите мистера Джильмора, и я не понимаю какъ у васъ хватаетъ духа думать сдѣлаться его женой. Пойдемте домой. Вы у меня спрашивали совѣта, и получили его. Если вы ему не послѣдуете, я постараюсь забыть что далъ вамъ его.

Она, конечно, приметъ его совѣтъ. Она ему тогда не сказала этого, но онъ, конечно, будетъ ея руководителемъ. Во сколько разъ вѣрнѣе и съ большею деликатностью чувства понялъ онъ ея положеніе, и понялъ съ перваго слова. Онъ говорилъ съ ней сурово, серіозно, почти жестко, но ей хотѣлось чтобъ именно такъ поговорилъ съ нею кто-нибудь кто принимаетъ въ ней участіе и на столько интересуется ею что побезпокоится дать ей подобный совѣтъ. Она готова была вѣрить ему какъ брату, и слова его, при всей ихъ строгости, были ей пріятны.

Они молча дошли до дому, и даже его манеры съ ней были суровы. Но, можетъ-быть, такъ же велъ бы себя братъ давшій сестрѣ полезный совѣтъ, но неувѣренный что совѣтъ его принятъ.

— Вальтеръ, сказала она, — я надѣюсь что вы не сомнѣваетесь.

— Въ чемъ, Мери?

— Я, конечно, поступлю какъ вы мнѣ сказали.

XVII. Маркизъ Тробриджъ.

Въ концѣ сентября сдѣлалось очевиднымъ что Семъ Бретль долженъ быть освобожденъ изъ тюрьмы, если что-нибудь подобное новому доказательству не будетъ представлено къ слѣдующему вторнику. Въ графствѣ на этотъ счетъ составились уже твердыя мнѣнія, бретлевское мнѣніе и антибретлевское мнѣніе. Мы могли бы назвать ихъ также булгамптонское мнѣніе и анти-булгамптонское мнѣніе, еслибы не то обстоятельство что самая могущественная личность Булгамптона, съ нѣкоторыми изъ своихъ блюдолизовъ и подчиненныхъ, не объявляла открыто своего мнѣнія что убійство совершено Семомъ Бретлемь, и что его не должно выпускать изъ тюрьмы пока не придетъ время его повѣсить. Эта могущественная особа былъ маркизъ Тробриджъ, у котораго бѣдный фермеръ Тромбулъ былъ арендаторомъ, и который теперь полагалъ что убійство его арендатора равнялось личному оскорбленію ему самому, маркизу Тробриджу. Онъ сильно гнѣвался на Булгамптонъ и думалъ прекратить вспоможеніе приходу, и уже объявилъ что не будетъ принимать никакого участія въ подпискѣ на поправку церкви, по крайней мѣрѣ въ слѣдующіе три года. До послѣдняго рѣшенія дошелъ онъ, кажется, подъ вліяніемъ методистскаго священника деревни.

Онъ гнѣвался не за то только что мистеръ Тромбулъ убитъ. Такой великій и умный человѣкъ какъ лордъ Тробриджъ зналъ, безъ сомнѣнія, что въ свободной странѣ, какова Англія, человѣкъ не можетъ быть огражденъ отъ рукъ убійцъ или чего другаго тѣмъ что онъ арендаторъ, или подчиненный, или какимъ бы то ни было образомъ находится подъ покровительствомъ высокаго аристократа. Люди маркиза, конечно, должны были подавать голоса за его кандидатовъ, и скоро перестали бы быть людьми маркиза, еслибы не исполнили этого. Они связаны были во многихъ отношеніяхъ нѣкоторыми условіями своихъ краткосрочныхъ арендъ. Они не могли убить скотины на своей фермѣ, не могли продать сѣна и вообще ничего изъ своего производства кромѣ скота и хлѣба. Они должны были обрабатывать землю установленнымъ образомъ, и безъ его разрѣшенія не смѣли арендовать не принадлежавшей ему земли. И въ вознагражденіе за все это они дѣлались людьми маркиза. Каждый арендаторъ удостоивался разъ въ три года пожать руку маркиза и два раза въ годъ могъ напиться пьянъ на счетъ маркиза, если имѣлъ на то желаніе, конечно, съ тѣмъ условіемъ чтобъ рента была уплачена. Если тяжелы были условія, то и вознагражденіе было велико. Такъ по крайней мѣрѣ думалъ маркизъ, и полагалъ что покровъ безопасности накинутъ на плеча каждаго изъ его людей, вслѣдствіе той связи которая соединяетъ его съ нимъ. Но, конечно, онъ не думалъ чтобы покровъ этотъ могъ спасти отъ пули, обыкновеннаго убійцы или отъ топора посторонняго злодѣя. Но дѣло въ томъ что топоръ принадлежалъ не постороннему злодѣю. По мнѣнію его сіятельства, и это мнѣніе поддерживала въ немъ полиція графства, топоръ принадлежалъ человѣку изъ Булгамптона, и былъ употребленъ противъ его арендатора сыномъ «человѣка который нанимаетъ землю у джентльмена владѣющаго нѣкоторою собственностью въ приходѣ». Такъ выражался маркизъ о своемъ сосѣдѣ мистерѣ Джильморѣ, который въ глазахъ маркиза былъ недостаточно важною особой чтобъ имѣть право называть своихъ наемщиковъ своими людьми. Что такой человѣкъ какъ Семъ Бретль убилъ такого человѣка какъ мистеръ Тромбулъ было въ глазахъ маркиза скорѣе оскорбленіемъ чѣмъ преступленіемъ, а теперь это оскорбленіе увеличивалось еще тѣмъ что преступникъ освобождается изъ тюрьмы по приговору суда въ которомъ засѣдалъ мистеръ Джильморъ. И во всемъ этомъ заключалось нѣчто еще болѣе вагкное. Въ Торноверъ-паркѣ, резиденціи лорда Тробриджа, близь Вестбери, всѣмъ было извѣстно что мистеръ Джильморъ, джентльменъ владѣющій нѣкоторою собственностью въ Булгамптонскомь приходѣ его сіятельства, и мистеръ Фенвикъ, викарій этого прихода, были вторыми Дамономъ и Пифіемъ. Леди, дочери маркиза, которыя были горячими приверженицами Нижней церкви, слыхали и, безъ сомнѣнія, вѣрили что мистеръ Фенвикъ немногимъ лучше язычника. Когда онъ только что поселился въ графствѣ, онѣ употребили всѣ силы чтобы выдать его за приверженца Высокой церкви. То было время когда еще не окончилась великая война, происходившая по этому поводу между приверженцами лорда Тробриджа и другой могущественной фамиліи — леди Стоутъ. Джонъ Августъ Стоутъ и маркизъ Тробриджъ очень желали причислить нашего викарія къ числу своихъ враговъ этого разряда. Но обвиненіе было такъ нелѣпо, такъ невозможно, что они принуждены были ограничиться убѣжденіемъ что мистеръ Фенвикъ — язычникъ! Чтобъ отдать справедливость маркизу, мы должны сказать что онъ не обратилъ бы на это вниманія, еслибы мистеръ Фенвикъ покорился и вступилъ въ число его людей. Маркизъ былъ главой въ своемъ домѣ, и леди Софи и Каролина съ гордостью принимали бы въ Торноверѣ мистера Фенвика, язычника или правовѣрнаго, еслибъ онъ согласился покориться ихъ обычаямъ. Но онъ на это никогда не соглашался, и не только былъ сердечнымъ другомъ «джентльмена владѣвшаго нѣкоторою собственностью въ приходѣ», но самъ былъ вдвое непокорнѣе этого джентльмена. Онъ противорѣчилъ маркизу прямо въ глаза, какъ выражался самъ маркизъ, когда они сходились по какому-нибудь приходскому дѣлу. И ко всему этому, когда однажды, въ первые дни мистера Фенвика въ Булгамптонѣ, устроился какой-то школьный праздникъ на лугу позади дома фермера Тромбула, мистрисъ Фенвикъ вела себя тамъ до крайности неприлично.

— Честное слово, она хотѣла покровительствовать намъ, со смѣхомъ говорила леди Софи. — А знаете ли вы кто она? Ея отецъ былъ просто приходскимъ строителемъ, который скопилъ себѣ кое-какія деньжонки производствомъ кирпичей и извести.

Леди Софи говорила это, вѣроятно, не зная того факта что мистеръ Больфуръ былъ младшимъ сыномъ фамиліи которая была древнѣе ея фамиліи, что онъ получилъ первый призъ въ Оксфордѣ, былъ членомъ половины ученыхъ обществъ Европы и двухъ или трехъ лучшихъ клубовъ Лондона.

Изъ всего этого не трудно понять что маркизъ Тробриджъ съ неодобреніемъ посмотритъ на все то что будетъ сдѣлано Джильморъ-Фенвикскою партіей прихода въ дѣлѣ объ убійствѣ. Къ довершенію всего этого ходили слухи что викарій и убійца были друзьями, и въ Торноверѣ охотно вѣрили что они нѣсколько лѣтъ тому назадъ проводили вдвоемъ всѣ лѣтніе дни на рыбной ловлѣ. Ходили также толки объ охотѣ на крысъ, которою они занимались, толки основанные на непреложномъ фактѣ одного похода на крысъ въ мельницѣ, въ которомъ викарій принималъ горячее участіе. Уничтоженіе вредныхъ животныхъ, въ особенности одной ихъ породы, для предупрежденія производимаго ими вреда, рыбная ловля и стрѣльба птицъ были увлекательными занятіями въ глазахъ викарія. Онъ, можетъ-быть, переступилъ нѣсколько границы и ронялъ священническое достоинство, когда они съ Семомъ, каждый съ ломомъ въ рукахъ, ползали въ пыли мельницы и одерживали побѣды надъ крысами. Джильморъ, который это видѣлъ, сдѣлалъ ему замѣчаніе.

— Все это я знаю, мой милый, отвѣчалъ Фенвикъ своему другу, — и знаю также что мнѣ нужно выбирать одно изъ двухъ: или я долженъ допустить чтобъ меня звали лицемѣромъ, или дѣйствительно имъ сдѣлаться. Я не сомнѣваюсь что со временемъ я увижу преимущества послѣдняго выбора.

Въ то время между ними часто происходили подобные разговоры, потому что они были такіе друзья которые не боятся разбирать образъ жизни другъ друга. Но мы не будемъ долѣе утомлять читателей отступленіями. Мѣсто которое занималъ священникъ во мнѣніи лорда Тробриджа, вѣроятно, уже понято.

Семейство Торноверъ-парка считало бы большимъ счастіемъ имѣть подлѣ себя духовное лицо съ которымъ бы оно могло дѣйствовать заодно, но такъ какъ это оказалось невозможнымъ, то они приблизили къ себѣ мистера Пудельгама, священника методистовъ. Отъ мистера Пудельгама они узнавала о приходскихъ происшествіяхъ и приходскихъ сплетняхъ, которыя безъ его посредничества никогда не дошли бы до нихъ. Мистеру Фенвику это было извѣстно, но онъ говорилъ что ему до этого нѣтъ никакого дѣла. Онъ готовъ былъ доказывать что не видитъ почему мистеръ Пудельгамъ не имѣетъ права также свободно дѣйствовать въ приходѣ какъ онъ самъ, онъ, имѣющій и желающій оставить за собой незначительное преимущество приходской церкви, викарскаго дома и небольшаго десятиннаго дохода. Онъ былъ вполнѣ увѣренъ что религіозное ученіе мистера Пудельгама лучше полнаго невѣжества. Онъ всегда подавалъ ему руку, хотя мистеръ Пудельгамъ никогда не смотрѣлъ ему прямо въ глаза.

Въ дѣлѣ о заключеніи и теперь ожидавшемся освобожденіи Сема Бретля, приходскія извѣстія, безъ сомнѣнія, передавались въ Торноверъ мистеромъ Пудельгамомъ, можетъ-быть не непосредственно, но все же такимъ образомъ что великіе люди Торновера знали кому они ими обязаны. Мистеръ Джильморъ съ самаго начала смотрѣлъ съ неблагопріятной для Сема Бретля точки зрѣнія на все касавшееся его въ ту воскресную ночь. Когда ударъ поразилъ семейство Бретлей, его обращеніе съ ними совершенно измѣнилось. Онъ простилъ непокорность мельника, но онъ тѣмъ не менѣе всегда считалъ Сема виноватымъ. Священникъ съ самаго начала съ большимъ сомнѣніемъ взглянулъ на это дѣло, и сначала былъ противъ Сема, и даже теперь, когда онъ такъ настойчиво утверждалъ что Семъ долженъ быть освобожденъ, онъ основывалъ свое мнѣніе не на невинности Сема, а на отсутствіи какой бы то ни было улики противъ него.

— Онъ имѣетъ полное право на освобожденіе, Гарри, говорилъ онъ Джильмору, — и не получаетъ его только потому что противъ него вооружены. Слышали вы что говоритъ этотъ старый оселъ, сэръ-Томасъ?

— Сэръ-Томасъ очень хорошій судья.

— Однако, если онъ не остережется, онъ можетъ поплатиться за то что безъ законнаго основанія задерживаетъ молодаго человѣка. Найдется ли хоть одинъ юристъ который осудитъ его, основываясь только на томъ что онъ лежалъ въ канавѣ за недѣлю до преступленія?

Съ этой точки зрѣнія, Джильморъ также началъ благопріятно смотрѣть на требованіе освобожденія Сема и, наконецъ, рѣшено было что въ слѣдующій вторникъ Семъ будетъ освобожденъ, если не представится новыхъ уликъ противъ него.

Въ это время замѣчательный митингъ происходилъ въ приходѣ. Въ понедѣльникъ утромъ, 5-го октября, мистеру Джильмору пришли сказать что маркизъ Тробриджъ будетъ въ церковной фермѣ, въ фермѣ бѣднаго Тромбула, въ полдень того дня, и что его сіятельство изволилъ сказать что ему было бы пріятно повидаться тамъ съ мистеромъ Джильморомъ. Письма никакого не было, и порученіе было передано мистеромъ Пикеромъ, подначальнымъ агентомъ и однимъ изъ людей маркиза, котораго Джильморъ хорошо зналъ.

— Я приду, Пикеръ, и буду очень радъ повидаться съ маркизомъ.

Маркизъ никогда не былъ судьей въ Гайтсберійскомъ судѣ и не присутствовалъ ни на одномъ допросѣ Сема, и мистеръ Джильморъ не только не видался съ нимъ по этому дѣлу послѣ убійства, но вообще ни разу не встрѣчался съ нимъ въ продолженіи послѣднихъ двѣнадцати мѣсяцевъ. Мистеръ Джильморъ только что окончилъ свой завтракъ, когда получилъ это извѣстіе, и подумалъ что успѣетъ еще сходить повидаться съ Фенвикомъ. Его свиданіе со священникомъ окончилось обѣщаніемъ что онъ, Фенвикъ, тоже заглянетъ на ферму.

Въ двѣнадцать часовъ маркизъ сидѣлъ въ гостиной, въ старомъ креслѣ Тромбула. Домъ былъ теменъ и мраченъ, и со времени преступленія ни разу не отворялся. Съ маркизомъ былъ Пикеръ, стоявшій предъ нимъ, между тѣмъ какъ маркизъ дѣлалъ видъ что углубился въ принесенныя ему книги. Онъ уже обошелъ весь домъ, останавливался посмотрѣть на постель гдѣ лежалъ старикъ когда на него напали, какъ будто надѣясь своимъ долгимъ взглядомъ открыть что-нибудь, что могло бы обнаружить истину; онъ съ ужасомъ взглянулъ на то мѣсто гдѣ нашли тѣло, и сдѣлалъ самъ себѣ замѣчаніе что домъ былъ далеко не въ порядкѣ. Маркизу было около семидесяти лѣтъ, но онъ былъ еще очень здоровъ, и годы оставили на немъ мало слѣдовъ. Онъ былъ низокъ и толстъ, безъ малѣйшаго намека на бороду, съ коротко остриженными сѣдыми волосами, которыхъ совсѣмъ не было замѣтно когда онъ надѣвалъ шляпу. Его манеры были бы не дурны, еслибы тяжесть титула постоянно не стѣсняла ихъ, и сердце было бы доброе, еслибы не было отягощено тѣмъ же самымъ. Но онъ былъ скучнымъ, слабодушнымъ невѣждой, и едва ли былъ бы способнымъ добыть себѣ кусокъ хлѣба своимъ трудомъ, еслибы хлѣбъ не былъ въ изобиліи доставленъ ему его праотцами.

— Мистеръ Джильморъ сказалъ что будетъ здѣсь въ двѣнадцать часовъ, Пикеръ?

— Точно такъ, милордъ.

— А теперь больше двѣнадцати?

— Одной минутой, милордъ.

И перъ опять опустилъ глаза на книгу Тромбула.

— Я не обязанъ ждать, Пикеръ?

— Конечно нѣтъ, милордъ.

— Скажите чтобы готовили лошадей.

— Сейчасъ, милордъ.

Когда Пикеръ вышелъ въ корридоръ чтобъ отдать приказаніе, онъ встрѣтилъ мистера Джильмора и ввелъ его въ комнату.

— А, мистеръ Джильморъ! Очень радъ васъ видѣть, мистеръ Джильморъ. — И маркизъ сдѣлалъ шагъ впередъ, и подалъ руку своему гостю. — Я счелъ нужнымъ повидаться съ вами насчетъ этого ужаснаго дѣла въ приходѣ. Не правда ли, ужасное дѣло.

— Совершенно съ вами согласенъ, лордъ Тробриджъ, и таинственность дѣлаетъ его еще болѣе ужаснымъ.

— Мнѣ кажется что таинственнаго тутъ нѣтъ ничего, мастеръ Джильморъ. Я полагаю что не можетъ быть сомнѣнія что этотъ несчастный молодой человѣкъ сдѣлалъ…. сдѣлалъ…. по крайней мѣрѣ участвовалъ въ этомъ преступленіи.

— Я считаю это очень сомнительнымъ, милордъ.

— Неужели? А я думалъ что тутъ не можетъ быть никакого сомнѣнія, ни малѣйшаго. И вся полиція того же мнѣнія. Я самъ довольно опытенъ въ подобныхъ дѣлахъ, но я не рѣшился бы говорить такъ утвердительно, еслибы полиція не поддерживала меня. Вамъ извѣстно, мистеръ Джильморъ, что полиція очень рѣдко ошибается?

— А мнѣ кажется что она очень рѣдко не ошибается, если всѣ обстоятельства дѣла у нея не подъ носомъ.

— Я долженъ признаться что совершенно несогласенъ съ вами, мастеръ Джильморъ. Теперь по этому случаю…

Слова маркиза были прерваны громкимъ стукомъ въ дверь, и прежде чѣмъ успѣли отвѣтить на призывъ, викарій вошелъ въ комнату, а за викаріемъ слѣдовалъ мистеръ Пудельгамъ. Маркизъ ожидалъ что священникъ вмѣшается, и мистеръ Пудельгамъ былъ приготовленъ какъ уравновѣшивающій грузъ. Когда мистеръ Фенвикъ увидалъ ходившаго взадъ и впередъ по двору фермы священника, онъ не почувствовалъ ни малѣйшей досады. И если мистеру Пудельгаму угодно было идти за нимъ и угодить этимъ маркизу, такъ пусть себѣ идетъ. Великій человѣкъ выразилъ своимъ взглядомъ что онъ до крайности удивленъ и даже нѣсколько оскорбленъ, но тѣмъ не менѣе онъ снизошелъ до того что подалъ руку священникамъ и пригласилъ ихъ садиться. Объяснивъ что онъ пріѣхалъ чтобы сдѣлать нѣсколько справокъ о печальномъ дѣлѣ, онъ продолжалъ излагать свое мнѣніе объ участіи Сема Бретля.

— Изъ всего что я слышалъ и видѣлъ, продолжалъ маркизъ, — боюсь что не остается сомнѣнія что убійство совершено близкимъ сосѣдомъ.

— Вы намекаете на того молодаго человѣка который содержится въ тюрьмѣ, милордъ? спросилъ викарій.

— Конечно, мистеръ Фенвикъ, полиція того же мнѣнія.

— Это намъ извѣстно, лордъ Тробриджъ.

— Не позволите ли вы мнѣ, мистеръ Фенвикъ, высказать мои собственныя мысли. Полиція думаетъ что онъ одинъ изъ тѣхъ людей которые ворвались въ домъ моего арендатора въ роковую ночь, а мнѣ, какъ я уже говорилъ мистеру Джильмору, въ ту минуту когда вы сдѣлали намъ честь присоединиться къ намъ, изъ моей долговременной опытности извѣстно что полиція рѣдко ошибается.

— Какъ, милордъ!

— Если вы позволите, мистеръ Фенвикъ, я буду продолжать. Я не могу пробыть здѣсь долго, а мнѣ хотѣлось бы сдѣлать одно предложеніе мистеру Джильмору, какъ судьѣ нашей части графства. Не мое, конечно, дѣло порицать то что судьи сдѣлаютъ завтра въ судѣ.

— Я увѣренъ что вашему сіятельству не придется порицать ихъ, сказалъ мистеръ Джильморъ.

— Я и самъ не желалъ бы этого по многимъ причинамъ. Но я считаю себя въ правѣ сказать вамъ что будутъ требовать освобожденія молодаго человѣка.

— И я думаю что онъ, какъ и слѣдуетъ, будетъ освобожденъ, сказалъ священникъ.

На это маркизъ не сдѣлалъ никакого возраженія и продолжалъ:

— Если это будетъ сдѣлано, хотя я надѣюсь что подобный поступокъ не будетъ сдѣланъ Вестберійскимъ судомъ, то куда тогда отправится молодой человѣкъ.

— Конечно домой, къ отцу, сказалъ священникъ.

— Онъ возвратится въ приходъ со своею любовницей чтобы рѣзать другихъ моихъ арендаторовъ?

— Милордъ, я не могу допустить такого несправедливаго предположенія, сказалъ священникъ.

— Я желалъ бы поговорить еще нѣсколько минутъ, и попрошу васъ помнить что я обращаюсь единственно къ вашему сосѣду, мистеру Джильмору, который сдѣлалъ мнѣ честь пожаловать сюда по моему приглашенію. Я ничего не говорю противъ вашего присутствія, мистеръ Фенвикъ, или другаго джентльмена, — и маркизъ кивнулъ на мистера Пудельгама, который стоялъ и до сихъ поръ не произнесъ ни одного слова, — но я желалъ бы высказать то что привело меня сюда. Мнѣ будетъ чрезвычайно непріятно, если этому молодому человѣку дозволятъ опять поселиться въ приходѣ, послѣ всего что случилось.

— У его отца здѣсь есть домъ, сказалъ мистеръ Джильморъ.

— Мнѣ это извѣстно, сказалъ маркизъ. — Отецъ молодаго человѣка, кажется, нанимаетъ у васъ мельницу и нѣсколько акровъ земли?

— У него хорошая ферма.

— Пусть будетъ такъ, не станемъ спорить о выраженіяхъ. Я полагаю что это не откупъ; впрочемъ и до этого мнѣ нѣтъ дѣла.

— Нѣтъ, не откупъ, милордъ, отвѣчалъ мистеръ Джильморъ, который начиналъ уже сердиться и мрачно сдвигалъ брови.

— Я такъ и говорю; но я полагаю, вы согласитесь что я имѣю нѣкоторый интересъ въ приходѣ? Надѣюсь что эти два джентльмена, служители Бога, также согласятся что моя обязанность, какъ владѣльца большей части прихода, принять участіе въ этомъ дѣлѣ.

— Конечно, милордъ, сказалъ мистеръ Пудельгамъ.

Мистеръ Фенвикъ ничего не сказалъ. Онъ сидѣлъ, или скорѣе полулжалъ, облокотившись на столъ, и улыбался. Лицо его не было мрачно, какъ лицо его друга, но Джильморъ, который его зналъ, взглянувъ на него, началъ опасаться что онъ скоро обратится къ маркизу съ такими энергическими словами, какія мистеръ Джильморь считалъ не совсѣмъ приличными.

— И когда я вспомню, продолжалъ маркизъ, — что этотъ несчастный человѣкъ былъ въ продолженіи полустолѣтія арендаторомъ у меня и у моей фамиліи, что онъ такъ гнусно убитъ въ моихъ собственныхъ владѣніяхъ, стащенъ съ постели среди ночи и убитъ въ томъ самомъ домѣ въ которомъ я теперь сижу, и въ томъ приходѣ въ которомъ я владѣю, кажется, болѣе чѣмъ двумя третями….

— Двумя тысячами и двумя акрами изъ двухъ тысячъ девяти сотъ десяти, сказалъ мистеръ Пудельгамъ.

— Кажется что такъ. Хорошо, мистеръ Пудельгамъ, но вы не должны были перебивать меня.

— Прошу прощенія, милордъ.

— Я хочу сказать, мистеръ Джильморь, что вы должны принять мѣры чтобы помѣшать возвращенію этого молодаго человѣка въ нашъ приходъ. Вы должны объяснить отцу что этого нельзя дозволить. Изъ того что я слышалъ, я заключаю что для прихода не было бы большою потерей, еслибъ и все семейство удалилось отсюда. Говорятъ, одна изъ дочерей предалась разврату.

— Это правда, милордъ, сказалъ мистеръ Пудельгамъ.

Викарій обернулся и взглянулъ на своего коллегу, но ничего не сказалъ. Онъ поставилъ себѣ однимъ изъ принциповъ жизни что не долженъ никогда ссориться съ мистеромъ Пудельгамомъ, и теперь онъ не хотѣлъ тратить своего гнѣва на такого ничтожнаго врага.

— И я надѣюсь что вы обратите на это ваше вниманіе, мистеръ Джильморь, сказалъ маркизъ, довершая свою рѣчь.

— Я не могу постигнуть, какое вы имѣете право дѣлать мнѣ предписанія въ подобныхъ дѣлахъ, сказалъ мистеръ Джильморь.

— Я не думалъ дѣлать вамъ предписаній, я только высказалъ мое мнѣніе, отвѣчалъ маркизъ.

— Теперь, милордъ, позволите ли вы мнѣ сказать нѣсколько словъ? спросилъ мистеръ Фенвикъ. — Вопервыхъ, объявляю что, если Сенъ Бретль не найдетъ убѣжища на мельницѣ, которое, надѣюсь, онъ будетъ имѣть тамъ на многіе годы, то онъ найдетъ убѣжище въ моемъ домѣ.

— Вотъ какъ! произнесъ маркизъ.

Мистеръ Пудельгамъ всплеснулъ руками.

— Не мѣшало бы вамъ придержать языкъ, Франкъ, сказалъ мистеръ Джильморъ.

— Это такое дѣло о которомъ я желалъ бы сказать нѣсколько словъ, Гарри. Меня здѣсь назвали служителемъ Бога, и я сознаю мою отвѣтственность. Я во всю мою жизнь не слыхалъ такого жестокаго предложенія какое сдѣлалъ сейчасъ лордъ Тробриджъ. Молодаго человѣка надо прогнать за то что одинъ изъ арендаторовъ его сіятельства былъ убитъ; признать его виновнымъ безъ слѣдствія, безъ доказательствъ и вопреки рѣшенію судей!

— Нисколько не вопреки рѣшенію судей, сказалъ маркизъ.

— Запретить ему возвратиться въ родной домъ только потому что лордъ Тробриджъ считаетъ его виновнымъ! Милордъ, домъ мистера Бретля его собственность, и онъ можетъ держать въ немъ кого ему угодно, какъ и вы въ своемъ. Еслибъ я предложилъ вамъ чтобы вы выгнали изъ вашего дома вашихъ дочерей, это было бы такимъ же оскорбленіемъ какъ ваше требованіе чтобы мистеръ Бретль выгналъ своего сына.

— Моихъ дочерей!

— Да, вашихъ дочерей, милордъ.

— Какъ вы смѣете упоминать о моихъ дочеряхъ?

— Я убѣжденъ что эти леди заслуживаютъ полнаго уваженія, и я не имѣю ни малѣйшаго желанія совѣтовать вамъ жестоко поступить съ ними, но если вы желаете чтобы къ вашему семейству относились съ уваженіемъ, то вы и сами должны научиться относиться такимъ же образомъ къ другимъ.

Маркизъ всталъ съ мѣста, онъ звалъ Пикера, звалъ свою карету и лошадей, молилъ боговъ исторгнуть свой громъ и наказать такую ужасную дерзость. Онъ никогда не слыхивалъ ничего подобнаго. Его дочерей! Въ его разстроенномъ умѣ пробѣжала мысль что его дочерей поставили на одну доску съ убійцей, Семомъ Бретлемъ, и, можетъ-быть, съ кѣмъ-нибудь еще похуже. А его дочери были такія важныя особы, хотя, правда, старыя и дурныя, и почти безъ приданаго, вслѣдствіе фамильныхъ установленій и расходовъ. Со стороны мастера Фенвика было бы несправедливостью и оскорбленіемъ сдѣлать малѣйшій намекъ на его дочерей, но говорить о нихъ такъ, какъ будто бы онѣ были незначительнѣе обыкновенныхъ людей, это рѣшительно невыносимо. Маркизъ прежде сомнѣвался, но теперь онъ окончательно убѣдился что Фенвикъ язычникъ. «И къ тому же зловредный язычникъ», какъ онъ сказалъ леди Каролинѣ, возвратившись домой.

— Я не слыхивалъ о подобномъ поступкѣ во всю мою жизнь, сказалъ лордъ Тробриджъ, направляясь къ каретѣ. — Можно ли послѣ этого удивляться что въ приходѣ есть и убійцы и развратницы.

— Милордъ, они не принадлежатъ къ моей паствѣ, сказалъ мистеръ Пудельгамъ.

— Мнѣ дѣла нѣтъ къ чьей паствѣ они принадлежатъ, сказалъ маркизъ.

Когда мистеръ Фенвикъ и мистеръ Пудельгамъ возвращались вдвоемъ, мастеръ Фенвикъ сказалъ:

— Другъ мой, вы были правы говоря объ акрахъ маркиза.

— Да, это совершенно вѣрныя цифры, отвѣчалъ мистеръ Пудельгамъ.

— Я хотѣлъ сказать что вы были правы, сдѣлавъ это замѣчаніе. Факты всегда имѣютъ значеніе, и я думаю, лордъ Тро бриджъ благодаренъ вамъ. Но мнѣ кажется, вы были не совсѣмъ правы въ другомъ замѣчаніи.

— Въ какомъ замѣчаніи, мистеръ Фенвикъ?

— Въ томъ что вы сказали о бѣдной Карри Бретль. Вы не увѣрены что это достовѣрный фактъ.

— Всѣ это говорятъ.

— По чемъ вы знаете что она не вышла замужъ и не сдѣлалась честною женщиной?

— Это, конечно, возможно, но тѣмъ не менѣе, если молодая дѣвушка сошла съ истиннаго пути….

— Какъ, напримѣръ, Марія Магдалина!

— Мистеръ Фенвикъ, это такой дурной поступокъ.

— А я развѣ не дѣлаю дурныхъ поступковъ, и вы тоже? Развѣ мы не на дурномъ пути, пока не увѣруемъ и не раскаемся? Развѣ мы всѣ своими грѣхами не заслужили вѣчнаго наказанія?

— Это правда, мистеръ Фенвикъ.

— Въ такомъ случаѣ между ею и нами небольшая разница. Она тоже заслужила не болѣе вѣчнаго наказанія. Если она увѣруетъ и раскается, всѣ ея грѣхи сдѣлаются бѣлы какъ снѣгъ.

— Конечно, мистеръ Фенвикъ.

— Такъ говорите о ней какъ вы говорите о другихъ братьяхъ и сестрахъ, а не какъ о существѣ которое навсегда осталось гадкимъ, потому что разъ упало. Пусть такъ говорятъ женщины и другіе мущины, у нихъ свои понятія на этотъ счетъ. Но вы и я служители Христа, мы не должны никогда позволять себѣ такъ необдуманно говорить грѣшникахъ. Прощайте, мистеръ Пудельгамъ.

XVIII. Бѣлая бумага.

Въ началѣ октября капитанъ Маррабель былъ вызвавъ въ городъ письмами гг. Блока и Корлинга и, вѣрный своему обѣщанію, писалъ письма къ Мери Лоутеръ, сообщая ей о томъ какъ шли его дѣла. Всѣ эти письма были показаны тетушкѣ Саррѣ, и были бы показаны отцу Джону, еслибъ отецъ Джонъ не отказался отъ ихъ прочтенія. Но хотя эти письма были чисто родственныя, какія могъ бы писать братъ къ сестрѣ, миссъ Маррабель все же находила ихъ опасными. Она не говорила этого, но думала что они опасны. Въ послѣднее время Мери ни слова не говорила о мистерѣ Джильморѣ, и въ этомъ молчаніи тетушка Сарра замѣчала что надежды мистера Джильмора не улучшались. Сама Мери, совершенно порѣшивъ про себя что планы мистера Джильмора, по скольку они относились къ ней, всѣ были покончены, не могла раздумать какъ и когда сообщить это рѣшеніе своему поклоннику. По настоящему уговору съ нимъ, ей слѣдовало тотчасъ же написать къ нему, еслибъ она приняла другое предложеніе, и ждать шесть мѣсяцевъ, еслибъ этого не случилось. Конечно, никакого соперника не было, и потому она не была увѣрена должна ли она, или нѣтъ, тотчасъ же писать при настоящихъ обстоятельствахъ. Вскорѣ она подумала что и въ этомъ случаѣ она также обратится къ своему нареченному братцу за совѣтомъ. Она спросить его и сдѣлаетъ именно такъ какъ онъ ей скажетъ. Развѣ онъ уже не доказалъ ей какъ онъ способенъ подать совѣтъ въ такомъ дѣлѣ?

Послѣ десятидневной отлучки Вальтеръ вернулся назадъ, и нельзя выразить до какой степени тревожило Мери какія извѣстія онъ привезъ. Она старалась при этомъ не думать о себѣ, но не могла однако не сознаться внутренно что весь складъ ея жизни зависитъ отъ того, поѣдетъ ли онъ въ Индію, или останется здѣсь. Чувство одиночества овладѣвало ею при мысли что, отказавшись отъ Джильмора, она должна отказаться и отъ дружескихъ сношеній съ Фенвиками. Нельзя уже будетъ ей ѣхать въ Булгамптонъ, по крайней мѣрѣ долгое время. Она останется одинокою, если новый братъ уѣдетъ отъ нея. На слѣдующее утро послѣ своего пріѣзда, онъ пришелъ къ нимъ и объявилъ что дѣло рѣшено. Гг. Блокъ и Борлингъ считаютъ его почти конченнымъ. Деньги можно спасти. Изъ наслѣдства въ 20.000 ему останется 5000 фунт. слишкомъ. Слѣдовательно, ѣхать въ Индію не нужно. Онъ былъ очень въ духѣ и ни слова не сказалъ о безчестности своего отца.

— Ахъ, Вальтеръ, какая радость! воскликнула Мери со слезами на глазахъ.

Онъ взялъ ее за обѣ руки и поцѣловалъ въ лобъ. Въ эту минуту тетушки Сарры не было въ комнатѣ.

— Я такъ счастлива! Такъ счастлива! говорила она, пожимая его руки своими ручками.

Почему ему не поцѣловать ея? Развѣ онъ не братъ ей? Когда онъ собирался уходить, она вспомнила что нужно что-то сказать ему, что-то спросить. Не пойдетъ ли онъ погулять съ ней вечеромъ? Конечно пойдетъ.

— Мери, милая моя, сказала тетка, обнимая ея талію и цѣлуя ее, — не влюбитесь въ Вальтера.

— Что за глупости, тетушка Сарра.

— Это дѣйствительно была бы глупость.

— Вы не понимаете. Тутъ совсѣмъ другое. Развѣ я могла бы быть съ нимъ такъ близка, еслибы допускала возможность чего-нибудь подобнаго?

— Этого я не знаю.

— Не возставайте на меня за то что я нашла родственника котораго могу любить почти какъ брата. У меня до сихъ поръ не было еще никого къ кому я могла бы питать такое чувство.

Какъ бы ни размышляла объ этомъ тетушка Сарра, она не рѣшилась повторить свое предостереженіе, и Мери, совершенно счастливая и довольная собой, надѣла шляпку и побѣжала встрѣтить Вальтера у массивныхъ воротъ Лотоунскаго ректорства. Зачѣмъ тащить его въ гору чтобы потомъ опять спускаться съ нея? Такъ они и условились разъ навсегда.

Въ началѣ прогулки они говорили только о господахъ Блокѣ и Кордингѣ и о деньгахъ. Капитанъ Маррабель былъ такъ преисполненъ собственными намѣреніями и такъ радъ спасенному остатку состоянія котораго лишился, что позабылъ о желаніи Мери еще посовѣтоваться съ нимъ. Но дойдя до мѣста гдѣ они прежде сидѣли, она остановила его и пригласила сѣсть.

— Ну, въ чемъ же дѣло? спросилъ онъ, протянувшись на землѣ подлѣ нея.

Она разказала свою исторію, объяснила свои сомнѣнія и просила совѣтовъ его мудрости.

— Увѣрены ли вы что поступаете какъ слѣдуетъ? сказалъ онъ.

— Въ чемъ, Вальтеръ?

— Въ томъ что отказываете человѣку который такъ любитъ васъ и такъ много можетъ дать вамъ?

— Да что же сами вы говорили? Увѣрена ли я? Конечно, увѣрена. Совершенно увѣрена. Я не люблю его. Развѣ не говорила я вамъ что послѣ сказаннаго вами не могло быть во мнѣ сомнѣнія?

— Я не приписывалъ такой силы моимъ словамъ.

— Они имѣли силу; но и помимо этого я теперь совершенно убѣдилась. Еслибъ я рѣшилась, я обманула бы его. Я знаю что не люблю его.

Онъ не глядѣлъ на нее, а игралъ сигарочницей которую вынулъ, какъ будто собираясь опять закурить. Но онъ не открылъ сигарочницы, не взглянулъ на нее, не сказалъ ни слова. Прошло минуты двѣ, она опять заговорила.

— Я думаю, не лучше ли мнѣ написать ему не откладывая?

— А другаго нѣтъ никого къ кому бы вы были неравнодушны, Мери? спросилъ онъ.

— Никого, отвѣчала она, какъ будто вопросъ былъ самый пустой.

— У васъ сердце что бѣлая бумага?

— Бѣлая бумага! отвѣчала она, и засмѣялась. — Знаете ли, мнѣ иногда кажется что оно и всегда такимъ останется.

— Ну, нѣтъ, у меня не то! вскричалъ онъ, вскакивая на ноги.

Она глядѣла на него съ удивленіемъ, не понимая, что онъ хочетъ сказать и не подозрѣвая что онъ готовится открыться ей въ любви, хотя бы къ другой.

— Изъ чего я же сдѣланъ, по-вашему, Мери? Или вы воображаете что во мнѣ нѣтъ никакого чувства?

— Я ничего не понимаю.

— Послушайте, милая моя, сказалъ онъ, становясь подлѣ нея на колѣни. — Дѣло просто въ томъ что вы стали мнѣ дороже всего свѣта, я люблю васъ больше чѣмъ душу. Ваша красота, ваша кротость, ваше тихое прикосновеніе — вся жизнь для меня. А вы приходите ко мнѣ за совѣтомъ! Одно только могу я теперь посовѣтовать вамъ, Мери….

— Что же?

— Любите меня.

— Я люблю васъ.

— Нѣтъ, любите меня и будьте моею женой.

Объ этомъ слѣдовало подумать, но она тутъ же поняла что думать объ этомъ будетъ ей удовольствіе. Не совсѣмъ ясно ей было какъ избранный братъ ея вдругъ превратился во влюбленнаго, но она чувствовала лишь радость и счастіе, и сознавала что возможенъ только одинъ отвѣтъ. Отказать въ томъ о чемъ онъ просилъ съ такою любовью невозможно. Нельзя сказать ему «нѣтъ». Она не разъ боролась съ собою относительно мистера Джильмора и не могла принудить себя сказать: «да»; теперь точно также невозможнымъ казалось ей сказать «нѣтъ». Какъ очернить себя такою ложью? И однако, сознавая это, она была такъ ошеломлена его признаніемъ, такъ поражена перемѣной отношеній, такъ занята внутреннимъ усиліемъ смотрѣть на этого человѣка съ новой точки, что не думала отвѣчать ему. Еслибъ онъ только сѣлъ подлѣ нея, поближе, и не говорилъ бы съ нею, ей казалось что она у же была бы счастлива. Все остальное было забыто. Предостереженіе тетушки Сарры, гнѣвъ Жанеты Фенвикъ, горе бѣднаго Джильмора — обо всемъ этомъ она вовсе не думала, или останавливалась на этихъ обстоятельствахъ развѣ какъ на пустыхъ мелочахъ, которыми нужно будетъ ей, или, лучше сказать, имъ обоимъ какъ-нибудь распорядиться, точно также какъ своимъ доходомъ и другими подобными дѣлами. Въ ней сомнѣнія не было. Этотъ человѣкъ господинъ ея, она въ его власти и, конечно, будетъ повиноваться ему. Но надо укрѣпить свой голосъ, дать утихнуть біенію сердца, опомниться прежде чѣмъ отвѣчать ему.

— Сядьте, Вальтеръ, сказала она наконецъ.

— Зачѣмъ мнѣ садиться?

— Затѣмъ что я васъ прошу. Сядьте, Вальтеръ.

— Нѣтъ. Я знаю какъ вы будете разсудительны и холодны, и понимаю какъ самъ я глупъ.

— Вальтеръ, вы не хотите сѣсть подлѣ меня, когда я васъ прошу?

— Зачѣмъ мнѣ садиться?

— Чтобъ я могла сказать вамъ какъ искренно я люблю васъ.

Онъ не сѣлъ, а бросился къ ея ногамъ и припалъ головой къ ней на колѣни. Немного было сказано. Когда дошло до того что парочка влюбленныхъ сидитъ рядомъ и трется перушками другъ о друга какъ птички, уже нѣтъ большой надобности въ разговорѣ. Она играла его кудрявыми волосами, онъ цѣловалъ ее не только въ лобъ, но и въ щеки, и въ губы. Она начинала чувствовать что значитъ быть любимою и самой любить. Она могла уже говорить съ нимъ будто сама съ собою, шептать ему на ухо разный вздоръ, считать себя его собственностью и его своею. Теперь она яснѣе прежняго понимала что никогда не любила Джильмора и не могла любить его. Было разрѣшено для нея и другое сомнѣніе. "Знаете ли, " говаривала она, «мнѣ кажется что сердце у меня всегда будетъ пусто?» А вотъ теперь оно полно черезъ край.

— Надо идти домой, сказала она наконецъ.

— И сказать тетушкѣ Саррѣ? отвѣтилъ онъ, смѣясь.

— Да, и сказать тетушкѣ Саррѣ. Только не сегодня. Сегодня я могу только думать. Ахъ, Вальтеръ, я такъ счастлива!

XIX. Семъ Бретль возвращается домой.

Судьи съѣзжались въ Гайтсбери во вторникъ, и Сема Бретля выпустили. Мистеръ Джонсъ при этомъ случаѣ съ негодованіемъ требовалъ чтобъ его кліента выпустили безъ порукъ, но на это судьи не согласились. Адвокатъ пытался объяснить имъ что нельзя требовать поруки за явку обвиняемаго который освобождался за недостаткомъ уликъ. Но сэръ-Томась и его товарищи подобныхъ доводовъ слушать не хотѣли. Если другіе участники будутъ наконецъ пойманы, а Бретль тогда не явится, правосудіе пострадаетъ, говорилъ сэръ-Томасъ. Сельскіе судьи вообще отличаются больше здравымъ смысломъ и вѣрнымъ тактомъ нежели точнымъ знаніемъ всѣхъ тонкостей закона. Можетъ-бытъ, воззрѣніе мистера Джонса было правильное. Однако потребовались поруки, и достать ихъ оказалось не легко. Мистеръ Джей, желѣзный торговецъ въ Варминстерѣ, отказался. Когда мистеръ Фенвикъ говорилъ съ нимъ объ этомъ, онъ отвѣтилъ что мѣстные владѣльцы до такой степени возстановлены противъ его зятя что онъ не рѣшается вступиться за него. Фенвикъ обѣщалъ взять на себя денежный рискъ, но Джей отвѣчалъ что затрудненіе не въ этомъ. «Вотъ маркизъ, и сэръ-Томасъ, и сквайръ Гринторнъ, и нашъ священникъ, всѣ говорятъ что его вовсе не слѣдуетъ брать на поруки.» Да и кому охота разглашать свою бѣду предъ всѣми? Не мало было хлопотъ и съ Джорджемъ Бретлемъ въ Фордингъ-Бридакѣ. Джорджъ Бретль былъ осмотрительный, упрямый, работящій человѣкъ, не страдающій избыткомъ чувствительности и весьма мало заботящійся о томъ что будутъ говорить о немъ, если только рента заплачена. Но онъ вбилъ себѣ въ голову что Семъ виновенъ, что онъ во всякомъ случаѣ человѣкъ никуда негодный, который долженъ быть удаленъ изъ семейнаго гнѣзда, и что ему не слѣдуетъ оказывать никакой помощи. Однако фермера мистеръ Фенвикъ уговорилъ, и затѣмъ самъ вызвался быть вторымъ поручителемъ. Его сильно отговаривали и Джильморъ, и дядя Джильмора, салисберійскій стипендіатъ, и другіе. Благосклонность, которую онъ нѣкогда оказывалъ молодому человѣку, не принесла хорошихъ плодовъ, и неблагоразумно въ настоящемъ случаѣ, такъ говорили друзья, подвергать свое ими излишнимъ пересудамъ. Фенвикъ согласился остаться всторонѣ, если найдутся другіе поручители. Но когда возникло затрудненіе, онъ предложилъ себя и былъ, по необходимости, принятъ.

Когда Сема выпустили, онъ, какъ звѣрь долго просидѣвшій въ клѣткѣ и вырвавшійся наконецъ на свободу, не зналъ какъ воспользоваться ею. Онъ стоялъ въ сѣняхъ суда глядя кругомъ и какъ будто не собираясь уходить. Констабль опросилъ его имѣетъ ли онъ средства добраться до дому; онъ отвѣчалъ: «тутъ рукой подать». Констабль предложилъ ему пообѣдать, но онъ отказался и продолжалъ стоять, озираясь кругомъ. Вскорѣ Джильморъ и Фенвикъ подошли къ нему. Сквайръ первый заговорилъ.

— Бретль, сказалъ онъ, — надѣюсь, вы пойдете теперь домой и приметесь хоть на время за работу съ отцомъ.

— Этого я не знаю, отвѣчалъ молодой человѣкъ, не удостоивъ сквайра взглядомъ.

— Семъ, пожалуста, ступайте прямо домой, сказалъ настоятель. — Мы сдѣлали для васъ что могли, и вамь не слѣдовало бы намъ противиться.

— Мистеръ Фенвикъ, если вы мнѣ скажете чтобъ я пошелъ въ (Онъ готовъ былъ назвать очень дурное мѣсто, но удержался изъ уваженія къ настоятелю.) Куда вы мнѣ скажете, туда я и пойду.

— ПрекрасноІ Такъ я говорю вамъ чтобы вы шли на мельницу.

— Не знаю, пуститъ ли меня отецъ къ себѣ, сказалъ онъ, едва удерживая рыданія.

— Конечно, пуститъ съ радостью. Скажите ему что вы здѣсь говорили со мной и что я зайду къ нему завтра.

Настоятель опустилъ руку въ карманъ и, шепнувъ что-то, предложилъ юношѣ денегъ. Но Семъ отвернулся и, покачавъ головой, отошелъ.

— Я думаю что этотъ человѣкъ также невиненъ какъ мы съ вами, сказалъ Фенвикъ.

— Я не знаю что и думать, возразилъ Джильморъ. — Вы слышали что маркизъ въ городѣ? Гринторнъ сейчасъ сказалъ мнѣ.

— Въ такомъ случаѣ мнѣ лучше уѣзжать, намъ обоимъ нѣтъ мѣста въ Гайтсбери. Вы вѣдь также покончили здѣсь дѣла, отправимтесь домой.

Джильморъ въ этотъ день обѣдалъ въ домѣ настоятеля и разговоръ шелъ, конечно, о дневныхъ дѣлахъ. Споръ происшедшій на фермѣ былъ отчасти извѣстенъ мистрисъ Фенвикъ.

— Знаете ли, я на половину горжусь, а на половину боюсь, сказала она сквайру. — Я знаю что маркизъ старый дуракъ, гордый, самолюбивый и несносный, а между тѣмъ мнѣ представляется что онъ все-таки маркизъ, владѣетъ двумя тысячами слишкомъ акровъ земли въ приходѣ, живетъ въ Торноверъ-Паркѣ, и что поэтому ему слѣдуетъ оказывать уваженіе.

— Франкъ вчера не оказалъ ему уваженія, сказалъ сквайръ.

— Онъ ничего не уважаетъ, отвѣчала жена.

— Ты несправедлива ко мнѣ, Жанета. Я тебя очень уважаю, да и всѣхъ дамъ въ Вильтшейрѣ болѣе или менѣе, да, могу сказать, и всякую женщину. Я бы и его до нѣкоторой степени уважалъ, еслибъ онъ не выводилъ меня изъ терпѣнія своею глупостью и надменностью.

— Ты знаешь что онъ можетъ сдѣлать намъ много вреда, замѣтила мистрисъ Фенвикъ.

— Что можетъ, то сдѣлаетъ, отвѣчалъ настоятель. — Онъ, конечно, бранитъ меня. Но на это онъ, вѣроятно, и прежде не скупился. Теперь онъ будетъ увѣрять что я источникъ всякаго зла, а этому не повѣрятъ. Упорная, постоянная враждебность, безпрестанно дѣйствующая, но удерживаемая въ границахъ умѣренности, опаснѣе въ наше время чѣмъ вспышки мстительной злобы. Маркизъ не можетъ выслать вооруженныхъ людей чтобъ убитъ меня или бросить въ темницу. Онъ можетъ только кидать въ меня грязью, а чѣмъ больше онъ будетъ забирать ея разомъ, тѣмъ меньше долетитъ.

Что касается до Сема, то они рѣшили, виноватъ ли онъ или невиновенъ, убѣдить стараго мельника въ его невинности, на сколько это удастся сдѣлать соединенными усиліями.

— Онъ невиновенъ предъ закономъ пока виновность его не доказана, сказалъ сквайръ.

— Въ такомъ случаѣ мы совершенно въ правѣ увѣрять отца въ его невинности, сказала мистрисъ Фенвикъ.

Съ этимъ Джильморъ не согласился, а настоятель улыбнулся доводамъ жены. Однако оба признали за лучшее распространить по приходу что Семъ непричастенъ къ совершенному въ ту ночь преступленію. Внутренно Джильморъ оставался при своемъ прежнемъ убѣжденіи.

— Имѣете вы вѣсти изъ Лоринга? опросилъ онъ мистрисъ Фенвикъ, собираясь уходить.

— Весьма часто. Она совершенно здорова, мистеръ Джильморъ.

— Мнѣ иногда хочется съѣздить туда взглянуть на нее.

— Что жъ? И она, и тетка ея будутъ, конечно, очень рады васъ видѣть.

— Но благоразумно ли это?

— Если вы спрашиваете, такъ я считаю обязанностью сказать вамъ что, по-моему, это было бы неблагоразумно. На вашемъ мѣстѣ я оставила бы ее нѣкоторое время въ покоѣ. У Мери сердце золотое, но она женщина, и какъ другія женщины, чѣмъ больше за нею ухаживать, тѣмъ больше она будетъ упираться.

— Мнѣ все кажется, сказалъ Джильморъ, — что для успѣха въ любви мущинѣ надо вовсе не быть влюбленнымъ, или по крайней мѣрѣ скрывать свое чувство.

Затѣмъ онъ пошелъ домой одинъ, чувствуя на сердцѣ ту гнетущую тяжесть которая происходитъ отъ необузданнаго стремленія къ недостижимому благу. Ему казалось что ничто на свѣтѣ не имѣло бы цѣны, еслибы Мери продолжала стоять на своемъ отказѣ, и что если она не дастъ ему согласія очень скоро, то онъ лишится уже воякой способности къ наслажденію и радости.

Да слѣдующее утро, тотчасъ же послѣ завтрака, мистеръ Фенвикъ съ женою отправились вмѣстѣ съ Джильморомъ на мельницу. Они пошли селомъ, потомъ тропинкой внизъ къ мостику для пѣшеходовъ и оттуда берегомъ рѣчки. Было прекрасное октябрьское утро, 7-е октября; Фенвикъ разговаривалъ о фазанахъ. Джильморъ любилъ стрѣлять кроликовъ и куропатокъ на своей землѣ и ѣздилъ иногда на дальнія охоты. Но были когда-то непріятности изъ-за маркизовыхъ фазановъ, и съ тѣхъ поръ онъ оставилъ ихъ въ покоѣ. Несомнѣнно что въ его имѣніи, состоявшемъ большею частію изъ низменностей и заливныхъ луговъ, неудобно было разводить фазановъ, а если фазаны попадались, такъ по всей вѣроятности принадлежащіе лорду Тробриджу. Но несомнѣнно также что фазаны лорда Тробриджа кормились на землѣ Джильмора. Тѣмъ не менѣе онъ отказался отъ мысли разводить свою дичь въ Булгамптонѣ.

— Честное слово, Джильморъ, сказалъ настоятель, когда фазанъ поднялся у нихъ изъ-подъ ногъ, — послѣ того что было вчера, я на вашемъ мѣстѣ сталъ бы стрѣлять безъ церемоніи.

— Вы стали бы платить зломъ за зло, Франкъ?

— Кажется, сталъ бы.

— Хорошее ли это правило для священника?

— Это правило весьма хорошее для сквайра. А что касается до ученія о воздаяніи добромъ за зло, то прежде чѣмъ исполнять его, надо хорошенько разобрать свои побужденія. Если человѣкъ дѣйствительно руководствуется христіанскимъ стремленіемъ прощать своимъ врагамъ, тогда прекрасно; но если есть примѣсь въ этомъ золотѣ, если онъ просто желаетъ избѣгнуть неудобствъ ссоры, не нарушать заведеннаго порядка, и въ то же время заявить себя хорошимъ христіаниномъ, тогда онъ, по-моему, едва ли не очутится на полу между двухъ стульевъ.

Еслибы лордъ Тробриджъ слышалъ это, онъ окончательно убѣдился бы въ невѣріи Фенвика.

Они сомнѣвались что найдутъ Сема на мельницѣ; однако, подходя, они увидали его усердно работающимъ на перестройкѣ.

— Я рада видѣть васъ опять дома, Семъ, сказала мистрисъ Фенвикъ, не безъ непріятнаго однако чувства что, можетъ-быть, она привѣтствуетъ убійцу.

Семъ коснулся шапки, но не отвѣтилъ ни слова и не поднялъ глазъ съ работы. Они прошли мимо грудъ сора, наваленныхъ предъ мельницей къ навѣсу, предъ домомъ. Тутъ, по обыкновенію своему въ свободное время, мельникъ сидѣлъ съ трубкой въ зубахъ. Увидѣвъ даму, онъ всталъ, кивнулъ головой, и потомъ сѣлъ опять.

— Если жена ваша дома, такъ я войду къ ней, мистеръ Бретль, сказала мистрисъ Фенвикъ.

— Она здѣсь, отвѣчалъ мельникъ, указывая головой на окно кухни. Мистрисъ Фенвикъ вошла въ домъ; настоятель сѣдъ на лавку подлѣ мельника.

— Я отъ души радъ, мистеръ Бретль, что Семъ опять вернулся къ вамъ.

— Онъ вонъ тамъ работаетъ съ другими, сказалъ мельникъ.

— Я видѣлъ его, проходя мимо. Надѣюсь что онъ теперь здѣсь останется.

— Не знаю, мистеръ Фенвикъ.

— По крайней мѣрѣ онъ намѣренъ остаться?

— Не знаю, мистеръ Фенвикъ.

— Не лучше ли бы вамъ спросить его?

— Не думаю, мистеръ Фенвикъ.

Очевидно, старикъ не говорилъ съ сыномъ объ убійствѣ, и не было довѣрія, по крайней мѣрѣ выраженнаго словами, между отцомъ и сыномъ. Ни при комъ еще мельникъ не высказывалъ своего мнѣнія о невиновности или виновности Сема. Священнику казались ужасными такія отношенія между людьми столь близкими, которые должны жить вмѣстѣ, работать вмѣстѣ, ѣсть вмѣстѣ, и имѣть одни интересы.

— Надѣюсь, мистеръ Бретль, сказалъ онъ, что вы относитесь къ Сему со всею справедливостью, какъ къ человѣку оправданному по суду.

— Онъ получаетъ пищу и постель, получитъ и сколько-нибудь жалованья, если заработаетъ.

— Я не то разумѣю. Я совершенно увѣренъ что вы не лишите Сема удобствъ домашней жизни, пока у васъ есть домъ.

— Ну, удобствъ здѣсь теперь не много.

— Я разумѣлъ ваше мнѣніе о совершенномъ преступленіи. Я убѣжденъ что Семъ непричастенъ къ нему.

— Ничего не могу сказать объ этомъ, мистеръ Фенвикъ.

— Но вамъ было бы утѣшительно считать его невиновнымъ?

— Не утѣшительно говорить объ этомъ, и я не желалъ бы, съ вашего позволенія, мистеръ Фенвикъ.

— Я ничего больше не буду спрашивать, но повторю мое мнѣніе, мистеръ Бретль. Я увѣренъ что онъ точно также не участвовалъ въ этомъ разбоѣ и убійствѣ, какъ я.

— Надѣюсь что такъ, мистеръ Фенвикъ. Убійство преступленіе страшное. А теперь, если вы потрудитесь сказать мнѣ сколько вы заплатили адвокату въ Гайтсбери….

— Не могу еще съ точностью опредѣлить. Какіе-нибудь пустяки. Не безпокойтесь объ этомъ.

— Я намѣренъ платить что долженъ, мистеръ Фенвикъ. Пока еще есть возможность, хоть иногда и трудненько бываетъ.

Настоятель принужденъ былъ обѣщать что пришлетъ ему счетъ мистера Джонса, затѣмъ позвалъ жену, и они ушли съ мельницы. Семъ все сидѣлъ на лѣсахъ и ни разу не сошелъ, пока посѣтители были въ домѣ. Мистрисъ Фенвикъ удачнѣе подѣйствовала на женщинъ нежели настоятель на отца. Она рѣшилась утверждать что положительно убѣждена въ невинности Сема, и онѣ горячо благодарили ее.

Настоятель съ женой пошли домой не тѣмъ же путемъ какимъ пришли, а по большой дорогѣ на выселки, находящіеся не далеко отъ Вязниковъ. Оттуда шла тропа въ Булгамптонъ, полемъ, мимо рощи принадлежащей маркизу. Все мѣсто было лѣсистое, и эта именно роща славилась обиліемъ фазановъ. На тропинкѣ, вооруженный ружьемъ, съ охотникомъ, также вооруженнымъ, стоялъ маркизъ Тробриджъ.

Фенвики слышали два-три выстрѣла, но не обратили вниманія, иначе они вернулись бы назадъ.

— Не говори ничего, сказалъ настоятель, идя быстро подъ-руку съ женою.

Маркизъ стоялъ и хмурился; но онъ былъ человѣкъ благовоспитанный, и когда мистрисъ Фенвикъ поравнялась съ нимъ, онъ приподнялъ шляпу. Настоятель приподнялъ свою, жена его поклонилась, и они прошли, не говоря ни слова.

— Не было повода, а то я сообщилъ бы ему что Семъ Бретль благополучно живетъ дома съ отцомъ, сказалъ настоятель.

— Какъ ты любишь войну, Франкъ!

— Если война открытая и честная, я не прочь.

XX. У меня теперь свое божество.

Вернувшись домой послѣ послѣдней, разказанной выше, прогулки съ троюроднымъ братомъ, Мери Лоутеръ рѣшила не портить своего счастія въ этотъ вечеръ бесѣдою съ теткой о своей помолвкѣ. Сказать, конечно, надо будетъ, и не медля; надо сказать и священнику Джону; надо написать письмо Жанетѣ, и еще другое, весьма трудное, мистеру Джильмору; надо приготовиться выдержать неодобреніе всѣхъ пріятелей; но на нынѣшній вечеръ она рѣшила оставить въ сторонѣ всѣ эти заботы. Завтра утромъ она скажетъ теткѣ. Завтра къ завтраку придетъ Вальтеръ, какъ объявленный женихъ, а послѣ завтрака, по должномъ совѣщаніи съ нимъ и съ теткой, будетъ написано письмо.

Она по крайней мѣрѣ разрѣшала одно сомнѣніе, уяснила, себѣ одинъ вопросъ. Сознавая холодность свою къ Джильмору, она сомнѣвалась въ своей способности любить мущину, любить какъ Жанета Фенвикъ любила мужа. Теперь она не допускала чтобы какая-нибудь женщина на свѣтѣ могла обожать мущину искреннѣе чѣмъ она Вальтера Маррабеля. Ей сладко было видѣть и припоминать каждое его движеніе. Идя съ нимъ рядомъ, она не могла удержаться чтобы не прикоснуться къ нему плечомъ. Прощаясь съ нимъ, она лишь съ усиліемъ вынимала свою руку изъ его руки. И она говорила себѣ что все это сдѣлалось въ одну прогулку, и дивилась что сердце ея способно было такъ скоро отдаться. Правда, она отдалась скоро, хотя дѣло сдѣлалось и не въ одну эту прогулку. Она не лгала на себѣ, ни другимъ говоря что видитъ въ Вальтерѣ брата, но еслибъ этотъ новый братъ съ братскою откровенностью сказалъ ей что сердце его принадлежитъ другой женщинѣ, она почувствовала бы тяжкую боль, хотя не призналась бы ни другимъ, ни себѣ самой, что ей больно. Въ этотъ вечеръ, придя домой, она говорила очень мало.

Она была очень утомлена. Нельзя ли ей лечь спать?

— Какъ, въ девять часовъ? спросила тетушка Сарра.

— Если хотите, я буду сидѣть съ вами, сказала Мери.

Однако не было еще десяти часовъ какъ она сидѣла одна въ своей комнатѣ, сложивъ руки и чувствуя, скорѣе чѣмъ соображая, какое божественное дѣло любить. Чего не готова она сдѣлать для него? Чего не готова вынести чтобы жить съ нимъ? Какое благополучіе на свѣтѣ можетъ равняться съ этимъ благополучіемъ? Затѣмъ она подумала объ отношеніяхъ своихъ къ Джильмору и содрогнулась, припоминая что она едва не дала ему согласія. Тогда было бы очень не хорошо! «А вѣдь я не понимала. Теперь я знаю что будетъ хорошо, потому что чувствую себя способною вполнѣ отдаться ему.»

Такъ она думала, такъ мечтала; затѣмъ настало утро, и пришлось идти внизъ къ теткѣ. Она пила кофе молча, рѣшивъ что тотчасъ же скажетъ все. Ночью въ постели она старалась не придумывать какъ сказать. До утра она не хотѣла ничѣмъ нарушать своего счастія. Одѣваясь, она попыталась составить планъ дѣйствій, но рѣшила что лучше всего дѣйствовать безъ всякаго напередъ составленнаго плана.

Когда тетушка Сарра кончила кофе и собиралась, по своему обыкновенію, пойти внизъ въ кухню, Мери заговорила.

— Тетушка Сарра, мнѣ нужно поговорить съ вами. Лучше у жъ сказать сразу: я дала слово Вальтеру Маррабелю выйти за него замужъ. — Тетушка Сарра уронила щипцы для сахара и остановилась молча. — Милая тетушка, не глядите такъ будто вамъ непріятно. Скажите мнѣ доброе слово. Вы вѣдь не думаете что я васъ обманывала?

— Нѣтъ, этого я не думаю.

— И только?

— Я очень удивлена. Не далѣе какъ вчера, въ отвѣтъ на намекъ мой, вы говорили мнѣ что видите въ немъ лишь родственника, или брата.

— Такъ я и думала; право, думала! Но когда онъ сказалъ мнѣ что чувствуетъ, я тотчасъ же поняла что могу дать только одинъ отвѣтъ. Иначе отвѣчать было невозможно. Я люблю его больше чѣмъ кого-либо на свѣтѣ. Я чувствую что могу обѣщать быть его женою безъ всякаго сомнѣнія и опасенія. Не знаю почему, но это такъ. Я знаю что поступаю какъ слѣдуетъ. — Тетушка Сарра все стояла молча, въ размышленіи. — Развѣ мнѣ не слѣдовало, сознавая въ себѣ такое чувство, отвѣчать ему такъ какъ я отвѣтила? Я прежде уже совершенно убѣдилась что могу дать мистеру Джильмору только одинъ отвѣтъ. Милая тетушка, говорите со мной.

— Я не знаю чѣмъ вы будете жить.

— Вѣдь рѣшено, вы знаете, что ему останется четыре или пять тысячъ фунтовъ, да у меня есть тысяча двѣсти. Это не много, но все-таки что-нибудь. Конечно, онъ останется на службѣ; я буду женою солдата. Я, пожалуй, согласна ѣхать въ Индію, если онъ пожелаетъ. Но этого я не предполагаю. Милая тетушка, поздравьте же меня хоть однимъ словечкомъ.

Тетушка Сарра не знала какъ поздравить племянницу. Ей казалось что всякое поздравленіе будетъ съ ея стороны ложью и притворствомъ. Она считала этотъ бракъ рѣшительно не подходящимъ. Помолвка эта казалась ей въ высшей степени безразсудною. Она удивлялась слабости Мери и негодовала на Вальтера Маррабель. Хотя она раза два и предостерегала Мери, однако она не считала возможнымъ чтобы дѣвушка, обыкновенно столь сдержанная, нисколько не склонная къ кокетству, чуждая сантиментальной слабости, вдругъ предалась до такой степени необдуманному увлеченію. Предостереженія ея имѣли въ виду скорѣе внѣшность, устраненіе какихъ-нибудь поверхностныхъ впечатлѣній, нежели такую серіозную опасность. Такъ какъ былъ на лицо признанный искатель, мистеръ Джильморъ, въ окончательный успѣхъ котораго тетушка Сарра твердо вѣрила, то этимъ родственно-братскимъ отношеніямъ не слѣдовало доходить до такой близости которая могла бы въ послѣдствіи создать неудобства. Вотъ что тетушка Сарра имѣла въ виду, предостерегая племянницу, и вдругъ, не прошло еще двухъ недѣль, не успѣли еще молодые люди хорошенько познакомиться, еще мистеръ Джильморъ ждетъ отвѣта, какъ Мери является и объявляетъ что дѣло кончено, что она помолвлена! Какъ же выговорить слово поздравленія?

— Такъ вы не одобряете этого? сказала Мери почти сурово.

— Не могу сказать что нахожу это благоразумнымъ.

— Я не о благоразуміи говорю. Конечно, мистеръ Джильморь гораздо богаче.

— Вы знаете, Мери, что я не посовѣтовала бы вамъ выйти за человѣка потому только что онъ богатъ.

— Вы это однако разумѣете, называя меня неблагоразумною. Я дѣлала всѣ усилія и пришла къ убѣжденію что не могу выйти за мистера Джилъмора.

— Я не объ этомъ теперь говорю.

— Вы думали что Вальтеръ бѣденъ, и что поэтому ему никакъ не позволительно жениться.

— Мнѣ ни малѣйшаго дѣла нѣтъ до Вальтера.

— Да мнѣ есть дѣло до него, тетушка Сарра, больше чѣмъ до кого-нибудь на свѣтѣ. Мнѣ пришлось думать за него.

— Не долго вы думали.

— Не болѣе одной минуты, и этого было довольно.

Она остановилась, ожидая отвѣта тетки, но тетка, повидимому, ничего не находила сказать.

— Ну, продолжала Мери, — если такъ, что жъ дѣлать! Если вы не можете пожелать мнѣ добра…

— Милая моя, вѣдь вы знаете что я желаю вамъ всякаго счастія.

— Въ этомъ мое счастіе.

Удивленной старушкѣ казалось что вся природа племянницы измѣнилась. Мери говорила теперь какъ какая-нибудь пылкая дѣвушка, вскормленная на романахъ, которой удалось наконецъ овладѣть болѣе или менѣе прочно молодымъ человѣкомъ, а до сихъ поръ въ ней и слѣда не было такого настроенія.

— Очень хорошо, продолжала Мери, — мы не будемъ болѣе говорить объ этомъ. Мнѣ очень жаль что я заслужила ваше неудовольствіе, но я не могу поступать иначе.

— Я ничѣмъ не выразила неудовольствія.

— Вальтеръ придетъ послѣ завтрака: я попрошу васъ только не встрѣчать его мрачными взглядами. Если это грѣхъ, такъ пусть на меня падетъ наказаніе.

— Мери, для чего вы это говорите?

— Еслибъ вы знали, тетушка Сарра, какъ хотѣлось мнѣ услышать вашъ голосъ, какъ ждала я вашего одобренія и сочувствія.

Тетка опять остановилась на минуту, и затѣмъ пошла внизъ по хозяйственнымъ дѣламъ, не сказавъ ни слова.

Около полудня Вальтеръ пришелъ, но тетушка Сарра не видала его. «Такъ лучше», сказала старушка въ отвѣтъ Мери, приходившей звать ее.

— Я еще не знаю что ему сказать. Надо мнѣ подумать и поговорить съ его дядей, и рѣшить что тутъ дѣлать.

Она сидѣла въ своей комнатѣ, не держа даже книги въ рукахъ и соображая уже болѣе часа какъ поступать въ настоящемъ случаѣ. Мери наклонилась къ ней и поцѣловала ее, и тетка отвѣчала лаской на ласку племянницы.

— Не будемъ ссориться во всякомъ случаѣ, сказала миссъ Маррабель. — Кого же и любить мнѣ, какъ не васъ? О чьемъ счастьи заботиться, какъ не о вашемъ?

— Такъ пойдемте къ нему. Скажите ему что вы и его будете любить.

— Нѣтъ, по крайней мѣрѣ не теперь. Конечно, Мери, вы можете выйти замужъ безъ моего одобренія. Я не считаю себя въ правѣ требовать чтобы вы повиновались мнѣ, какъ дочь обязана повиноваться матери. Но не могу сказать, по крайней мѣрѣ въ настоящее время, что я одобряю этотъ бракъ. Я боюсь что онъ не поведетъ къ добру. Это огорчаетъ меня. Я не запрещаю вамъ принимать Вальтера, но пока лучше мнѣ не видѣть его.

— Что же она говоритъ? спросилъ Вальтеръ съ серіознымъ негодованіемъ.

— Она думаетъ что мы будемъ бѣдны.

— Развѣ мы просимъ у ней чего-нибудь? Конечно, мы будемъ бѣдны. На первое время у насъ будетъ не болѣе трехсотъ фунтовъ дохода, кромѣ моего жалованья. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ это считалось бы совершенно достаточнымъ. Если ты боишься, Мери….

— Ты знаешь что я не боюсь.

— Такъ что же ей то? Разумѣется, мы будемъ бѣдны, очень бѣдны, но жить можемъ.

Пришло въ голову Мери, что Вальтеръ говоритъ теперь о необходимости достаточнаго дохода совсѣмъ не такъ какъ говорилъ прежде. Онъ утверждалъ что ему невозможно жить въ Англіи холостымъ человѣкомъ на свое жалованье, а конечно, женившись онъ будетъ бѣднѣе съ этими 300 фунтами дохода нежели былъ бы безъ нихъ и безъ жены. Но какая дѣвушка, любя мущину, можетъ сердиться на него за такое неблагоразуміе и за такую непослѣдовательность? Она уже сказала ему что готова, если нужно, ѣхать съ нимъ въ Индію. Она сказала это прежде чѣмъ идти къ теткѣ. Онъ отвѣчалъ что, Богъ дастъ, такой жертвы отъ нея не потребуется. «Одно только сочла бы я жертвой, возразила она, еслибы потребовалось, чтобъ я отказалась отъ тебя.» Конечно, онъ обнялъ ее и поцѣловалъ. Есть минуты въ жизни, въ которыя не быть безразсуднымъ, не забыть ребячески всякое благоразуміе было бы чѣмъ-то уродливымъ, нечеловѣческимъ, дьявольскимъ.

— Сказалъ ты священнику Джону? спросила она.

— Сказалъ.

— Что жъ онъ говоритъ?

— Да ровно ничего. Онъ поднялъ брови и замѣтилъ что я измѣнилъ свой взглядъ на жизнь. «Дѣйствительно», отвѣчалъ я. "Такъ, " отозвался онъ: «Надѣюсь что Блокъ и Корлингъ не ошиблись относительно 5.000 фунтовъ.» Вотъ и все. Конечно, онъ считаетъ насъ сумашедшими, но отъ чужаго безумія ему ни тепло, ни холодно.

— Точно также и тетушкѣ Саррѣ, замѣтила Мери.

— Тутъ есть однако разница. Если намъ будетъ плохо, аппетитъ дяди Джона не уменьшится ни на волосъ отъ нашихъ несчастій, а тетушка Сарра огорчится за тебя.

— Непремѣнно огорчится, сказала Мери.

— Но намъ не будетъ плохо. Во всякомъ случаѣ мы не можемъ передѣлать себя изъ опасенія огорчить ее.

Было рѣшено, что Мери въ этотъ же день напишетъ письма Джильмору и Жанетѣ Фенвикъ. Она предложила, прежде чѣмъ отправить письма, показать ихъ Вальтеру; но онъ отвѣчалъ что не желаетъ читать ихъ. «Довольно съ меня что я торжествую», сказалъ онъ, прощаясь съ ней. Когда онъ ушелъ, она тотчасъ же сказала теткѣ что идетъ писать письма и покажетъ ей письмо къ Джильмору, какъ только оно будетъ написано.

— Я на вашемъ мѣстѣ подождала бы еще немного, сказала тетушка Сарра; но Мери отвѣчала что считаетъ себя не въ правѣ медлитъ изъ уваженія къ мистеру Джильмору. Тутъ же предъ обѣдомъ она написала слѣдующія два письма:

"Дорогой мистеръ Джильморъ!

"Въ послѣднее свиданіе наше въ Булгамптонѣ я обѣщала вамъ, какъ вы, можетъ-быть, помните, въ случаѣ еслибъ я дала слово другому, тотчасъ же увѣдомить васъ. Не думала я тогда, что такъ скоро придется мнѣ одержатъ свое обѣщаніе. Признаюсь, писать вамъ это письмо мнѣ очень тяжело, но я считаю обязанностью положить конецъ ожиданіямъ которыя вы съ такою добротой переносили ради меня. Вы, вѣроятно, слышали имя моего родственника, капитана Вальтера Маррабель, вернувшагося мѣсяца три тому назадъ изъ Индіи. Когда я пріѣхала сюда, онъ гостилъ здѣсь у своего дяди, священника, и теперь я дала ему слово быть его женой.

"Можетъ-быть, лучше бы мнѣ ничего болѣе не говорить и предоставить вамъ произнести надо мною осужденіе, или оправданіе, не возставая противъ перваго и не заискивая послѣдняго, но вы были всегда такъ благородны и добры со мной что я не могу принудить себя къ такой холодной краткости. Я всегда считала чувство ваше ко мнѣ великою для меня честью. Я высоко цѣнила ваше уваженіе и дорожила вашимъ сочувствіемъ болѣе чѣмъ могу выразить. Еслибы вы и впередъ удостоили меня вашей дружбы, я бы стала гордиться ею. Да благословитъ васъ Богъ, мистеръ Джильморъ. Я всегда буду желать вамъ счастія и радоваться всякой хорошей вѣсти о васъ.

"Остаюсь вашимъ искреннимъ другомъ
"Мери Лоутеръ."

«Я сочла нужнымъ сообщить Жанетѣ Фенвикъ о моемъ рѣшеніи.»

"Лорингъ, четвергъ. "Милая Жанета!

"Какъ то примете вы мою новость? Только не браните меня. Пожалуста не браните. Я никакъ, никакъ не могла сдѣлать по-вашему. Я дала слово выйти замужъ за моего родственника, капитана Вальтера Маррабель, племянника серъ-Грегори и сына полковника Маррабеля. Мы будемъ очень бѣдны, имѣя лишь триста фунтовъ дохода сверхъ жалованья, но еслибъ у него ничего не было, я, кажется, поступила бы также. Помните ли какъ я, бывало, сомнѣвалась что когда-нибудь полюблю мущину, какъ вы любите; какъ завидовала я вамъ. Теперь я уже не завидую и считаю мистера Фенвика далеко не такъ божественнымъ какъ прежде. У меня есть теперь свое божество, и нечего мнѣ завидовать какой бы то ни было женщинѣ.

"Я пишу мистеру Джильмору съ этою же почтой и говорю ему всю правду какъ есть. Что же мнѣ иначе сказать ему? Я вставила нѣсколько словъ, ужасно пошлыхъ, объ уваженіи и дружбѣ, которыя лучше было бы выкинуть, да письмо казалось бы слишкомъ сухо безъ этого. Онъ былъ ко мнѣ добръ, какъ нельзя болѣе, но виновата ли я что не могла полюбить его? Еслибъ вы знали какъ я старалась, какъ увѣряла себя что люблю его, какъ доказывала себѣ что я только и способна на такое холодное сочувствіе, и все потому что вы этого хотѣли. Еслибы вы знали все это, вы не стали бы бранить меня. Я наконецъ почти убѣдилась. А теперь!… Боже, что было бы со мной, еслибъ я дала слово мистеру Джильмору, и потомъ явился бы Вальтеръ. Мнѣ страшно подумать что я чуть-чуть не обѣщалась любить человѣка котораго я любить не могла.

Конечно, я спрашивала себя что мнѣ дѣлать на свѣтѣ? Каждой женщинѣ, я думаю, приходится предложить себѣ этотъ вопросъ. Я говорила себѣ что лучше не думать о внѣшней обстановкѣ. Что за дѣло до того, трудно ли, или легко будетъ мнѣ жить? Долгъ свой я всегда могу исполнить. Этотъ человѣкъ добръ, благовоспитанъ, одаренъ прекрасными качествами, почему же не имѣть ему жены какую онъ желаетъ? Я могу, думала я, до сихъ поръ увѣрять себя что люблю его, пока не полюблю дѣйствительно. Теперь все это кажется мнѣ ужаснымъ. Теперь я знаю что мнѣ дѣлать. Принадлежать ему съ ногъ до головы. Не считать унизительнымъ ничего что для него дѣлается. Стоять за корытомъ и мыть его бѣлье, если нужно. О Жанета, съ тѣмъ я, бывало, страшилась, думая о времени когда онъ обниметъ меня и поцѣлуетъ. Не могу сказать вамъ, что теперь я чувствую съ этимъ.

"Я знаю какъ вы разсердитесь, и все изъ любви ко мнѣ; но вы не можете не сознаться что я права. Если есть въ васъ хоть капля справедливости, напишите мнѣ и скажите что я поступаю какъ слѣдуетъ.

"Вы очень дружны съ мистеромъ Джильморомъ, и поэтому съ перваго раза отнесетесь недружелюбно къ Вальтеру; а то я сказала бы вамъ о немъ больше: какъ онъ красивъ, какъ мужественъ, какъ уменъ. Голосъ его какъ гармонія сферъ. Вы сначала будете смотрѣть на него непріязненно, но со временемъ вы должны быть друзьями, вы должны полюбитъ его, какъ я люблю мистера Фенвика. Скажите мистеру Фенвику что и онъ долженъ раскрыть свое сердце для человѣка который будетъ моимъ мужемъ. Увы! мнѣ, должно-быть, не скоро можно будетъ пріѣхать въ Булгамптонъ. Какъ я желаю чтобы мистеръ Джильморъ нашелъ жену достойную его!

"Прощайте, милая Жанета! Если вы въ самомъ дѣлѣ добры, вы напишете мнѣ теплое, хорошее письмо и пожелаете мнѣ счастія. Надо вамъ все сказать. Тетушка Сарра отказалась поздравить меня, потому что у него такъ мало дохода. Мы, однако съ ней не поссорились. Но въ вашихъ глазахъ состояніе ничего не значитъ, и я ожидаю отъ васъ добраго слова. Когда все будетъ устроено, я, разумѣется, сообщу вамъ.

"Вашъ искренній другъ Мери Лоутеръ."

Первое изъ этихъ двухъ писемъ было показано миссъ Маррабели. Старушка совѣтовала не посылать его, но если уже посылать, такъ не находила повода измѣнять его.

XXI. Что объ этомъ думалъ священникъ Джонъ.

Въ тотъ же самый четвергъ когда Мери Лоутеръ написала два письма въ Булгамптонъ, миссъ Маррабель послала записку къ священнику Джону, въ которой высказывала ему желаніе повидаться съ нимъ. Если онъ будетъ дома и свободенъ, она сегодня вечеромъ пріѣдетъ къ нему, или, если ему угодно, онъ можетъ придти къ ней самъ, но первое она считаетъ болѣе удобнымъ. Священникъ Джонъ выразилъ согласіе, и вскорѣ послѣ обѣда миссъ Маррабель прибыла въ Лотоунъ.

— Я отправляюсь къ священнику Джону, сказала она Мери. — Мнѣ надо поговорить съ нимъ объ этомъ сватовствѣ.

Мери благосклонно кивнула головой, и тетушка Сарра отправилась. Она застала своего родственника одного въ его кабинетѣ и тотчасъ же приступила къ дѣлу которое заставило ее спуститься съ верхней части города.

— Я думаю, Вальтеръ говорилъ вамъ о своемъ сватовствѣ? сказала миссъ Маррабель.

— Во всю мою жизнь ни разу не былъ я такъ удивленъ. Онъ мнѣ сказалъ вчера вечеромъ. Я начиналъ уже подозрѣвать что онъ къ ней сильно привязывается, но никогда не думалъ что дойдетъ до этого.

— Не думаете ли вы что это очень не благоразумно?

— Конечно не благоразумно, Сарра. Это не думая можно понять. Это такъ очевидно глупо. Два родственника, и у той и у другаго ничего нѣтъ, и каждый, безъ сомнѣнія, могъ бы хорошо устроить свою судьбу. Они оба хорошаго происхожденія, красивы, умны, и все тому подобное. Это безуміе, и не думаю что это кончится чѣмъ-нибудь серіознымъ.

— Сказали вы Вальтеру какъ вы на это смотрите?

— Для чего мнѣ ему говорить? Онъ безъ моихъ словъ знаетъ какъ я на это смотрю, но онъ ни въ грошъ не ставитъ мое мнѣніе. Вамъ я говорю потому что вы меня спрашиваете.

— Нельзя ли сдѣлать что-нибудь чтобы помѣшать этому?

— Что же мы можемъ сдѣлать? Я, конечно, могу сказать ему что не хочу чтобъ онъ дольше оставался у меня, но этого мнѣ не хотѣлось бы говорить ему. Можетъ-быть, она согласится поступить по вашему желанію.

— Боюсь что нѣтъ, мистеръ Маррабель.

— Ну, такъ можете быть вполнѣ увѣрены что и онъ не поступитъ по-моему. Онъ уѣдетъ и забудетъ ее, и все этимъ кончится. Это будетъ потеряннымъ годомъ въ ея жизни, и она упуститъ своего другаго обожателя изъ — какъ называется то мѣсто? жаль ея, но это неизбѣжно.

— Развѣ онъ такой непостоянный? спросила пораженнаа тетушка Сарра.

— Такой же, я думаю, какъ и другіе мущины, а она такая же какъ другія дѣвушки. Теперь имъ нравится ихъ забава, да и нѣтъ въ ней большаго вреда, но эти забавы дорого обходятся молодымъ дѣвушкамъ. Что касается до ихъ брака, не думаю что Вальтеръ будетъ такимъ дуракомъ.

Въ этомъ было что-то ужасное для тетушки Сарры. Такъ поступаютъ съ ея Мери, играютъ ею какъ игрушкой, и потомъ бросятъ, когда пройдетъ время игры! Эта игра будетъ служить развлеченіемъ Вальтеру Маррабель, а результатомъ этой игры будетъ испорченная будущность Мери.

— Мнѣ кажется, сказала она, — еслибъ я считала его такимъ безчестнымъ, я выгнала бы его изъ дома.

— Онъ совсѣмъ не безчестный. Онъ такой же какъ всѣ другіе мущины, сказалъ священникъ Джонъ.

Тетушка Сарра истощила всѣ свои аргументы, доказывая что надо предпринять что-нибудь чтобы помѣшать этому браку. Она думала, что если заставить сэръ-Грегори принять въ этомъ участіе, онъ можетъ имѣть вліяніе на племянника, но старый священникъ засмѣялся. Какое дѣло Вальтеру Маррабель, который всю жизнь провелъ въ военной службѣ и не могъ ожидать ничего отъ дяди, какое ему дѣло до сэръ-Грегори? Глава семейства! Что ему до главы семейства? Если дѣвушка хочетъ быть дурой, то пусть она выноситъ слѣдствія своей глупости. Такова была доктрина священника Джона, и при этомъ твердая увѣренность что это сватовство ни къ чему не поведетъ. О Мери онъ очень сожалѣлъ, и въ похвалу ей сказалъ много хорошаго, но Вальтеръ не первый такъ безумствуетъ, и она не послѣдняя. Не его дѣло, и его вмѣшательство не принесетъ никакой пользы. Подъ конецъ свиданія онъ однако обѣщалъ поговорить съ Вальтеромъ. Ничего изъ этого не выйдетъ, но если миссъ Маррабель желаетъ, можно поговорить съ нимъ.

Но прошли цѣлыя сутки прежде чѣмъ онъ заговорилъ, и въ это время его ни мало не коснулось то безпокойство которое мучило миссъ Маррабель. Ему казалось даже жестоко мѣшать молодому человѣку въ его забавѣ. По его взгляду на жизнь, отъ женщинъ, какъ молодыхъ, такъ и старыхъ, нельзя было требовать большаго благоразумія. Онѣ по большей части живутъ на готовомъ хлѣбѣ, и бѣдны онѣ или богаты, отъ нихъ не спрашивается большой работы. И какъ бы онѣ ни были бѣдны, безчестіе этой бѣдности не падаетъ ва нихъ такъ тяжело какъ на мущинъ. Если же онѣ добровольно подвергаютъ себя несчастію, это несчастіе падаетъ на нихъ тяжелѣе чѣмъ за мущинъ, и онѣ не имѣютъ права винить въ немъ кого-нибудь кромѣ себя. Конечно, очень весело быть влюбленными. Стихи, сладкія рѣчи, нѣжные романсы, все это очень пріятныя вещи въ свое время. Священникъ Джонъ, безъ сомнѣнія, испыталъ себя на этомъ поприщѣ и зналъ какъ это много способствовало его счастію. Но женщины любятъ слишкомъ сильныя чувства. Ей мало одного молодаго человѣка въ Булгамптонѣ, а понадобился другой въ Лорингѣ. Такъ смотрѣлъ на это священникъ Джонъ, и еслибъ онъ сказалъ свое мнѣніе Мери Лоутеръ, онъ навлекъ бы на свою голову со стороны молодой дѣвушки такое сильное негодованіе что оно было бы ему очень непріятно. Но онъ былъ слишкомъ уменъ чтобъ сообщить Мери Лоутеръ свое мнѣніе о такомъ предметѣ.

— Мнѣ кажется, надо будетъ съѣздить на будущей недѣлѣ въ Лондонъ, повидаться съ Корлингомъ.

— А развѣ что-нибудь не такъ?

— Я, по всей вѣроятности, получу эти деньги, но мнѣ хотѣлось бы знать когда я ихъ получу. Мрѣ хотѣлось бы назначить день моей свадьбы.

— Я за вашемъ мѣстѣ не спѣшилъ бы въ этомъ дѣлѣ, сказалъ священникъ Джонъ.

— Почему же? Въ моемъ положеніи я долженъ спѣшить. Мнѣ, по крайней мѣрѣ, хотѣлось бы звать гдѣ мы будемъ жить.

— Я думаю, вы поѣдете въ полкъ въ слѣдующемъ мѣсяцѣ.

— Да, я поѣду въ полкъ въ слѣдующемъ мѣсяцѣ, если мы рѣшимъ, что будемъ жить въ Индіи.

— Кто? Вы и Мери?

— Да, я и Мери.

— Мужъ и жена, сказалъ съ улыбкой священникъ.

— Какъ же иначе?

— Да, ужь конечно. Если она поѣдетъ съ вами, то не иначе какъ мистрисъ Маррабель. Но еслибъ я былъ на вашемъ мѣстѣ, я не думалъ бы о такой ужасной вещи.

— Это было бы ужасно, сказалъ Вальтеръ Маррабель.

— Можеть-быть. Индія хороша, когда человѣкъ молодъ, и если онъ можетъ воздержаться отъ пива и вина. Но ѣхать туда въ ваши годы, съ женой и съ надеждой имѣть дюжину дѣтей, это, смѣю сказать, перспектива не совсѣмъ пріятная.

Вальтеръ Маррабель сидѣлъ безмолвный и мрачный.

— Я отказался бы отъ мысли объ Индіи, продолжалъ дядя.

— Что же мнѣ дѣлать? спросилъ капитанъ.

Священникъ пожалъ плечами.

— Я скажу вамъ о чемъ я думаю, сказалъ капитанъ. — Еслибъ я былъ въ состояніи нанять ферму съ четырьмя или пятью стами акровъ….

— Ферму! воскликнулъ священникъ.

— Почему же нѣтъ? Я знаю что съ фермой нельзя многаго сдѣлать, не имѣя капитала. Возьмутъ по десяти или двѣнадцати фунтовъ за акръ, я полагаю. Надѣюсь, дядюшка позволитъ мнѣ арендовать у него ферму.

— Онъ сначала испытаетъ васъ.

— Почему я не могу такъ же хорошо какъ всякій другой заниматься фермой?

— Почему вы не сдѣлаетесь сапожникомъ? Потому что вы этому не учились. Хорошъ фермеръ! Еслибъ и взяли ферму, то бросили бы ее чрезъ три года. Нѣтъ, Вальтеръ, вы слишкомъ долго были въ военной службѣ чтобы годиться на что-нибудь другое.

Капитанъ Маррабель сдѣлался мраченъ и разсердился за такія слова, но не могъ не сознаться что дядя говоритъ правду и не находилъ возраженій.

— Вы должны держаться военной службы, продолжалъ старикъ, — и если вы послѣдуете моему совѣту, вы сдѣлаете это не обременяя себя женой.

— Объ этомъ не можетъ быть и рѣчи.

— Почему это?

— Какъ вы можете дѣлать такіе вопросы, дядя Джонъ? Неужели вы хотите чтобъ я отказался, сдѣлавъ предложеніе?

— Я посовѣтовалъ бы вамъ отказаться отъ всякой подобной глупости.

— И сказать дѣвушкѣ, послѣ того какъ я просилъ ее быть моею женой, что она мнѣ болѣе не нужна?

— Этого я ей не сказалъ бы, но я далъ бы ей понять что вы слишкомъ поспѣшили, и что чѣмъ скорѣе вы покончите съ вашею глупостью тѣмъ лучше для васъ обоихъ. Вы не можете жениться на вашей кузинѣ, это неоспоримо.

— Увидите какъ не могу.

— Если вы захотите ждать десять лѣтъ, никто вамъ не помѣшаетъ.

— Я не хочу ждать десяти мѣсяцевъ, и если будетъ возможно, даже десяти недѣль. (Какъ жаль что Мери не могла его слышать.) Половина офицеровъ женятся не имѣя ничего кромѣ жалованъя, а мнѣ хотятъ доказать что я не могу прожитъ имѣя триста фунтовъ ежегодно. Попробуемъ!

— Поспѣшить женитьбой и раскаиваться на свободѣ, сказалъ священникъ.

— Согласно съ доктриной которая проповѣдуется въ настоящее время, сказалъ капитанъ, — скоро будетъ рѣшено что человѣкъ не можетъ жениться не имѣя трехъ тысячъ годоваго дохода. Это самое безсердечное, самое вредное ученіе изъ всѣхъ которыя когда-либо проповѣдывались. Оно портитъ мущинъ и заставляетъ женщинъ требовать отъ брака того чего они не въ правѣ требовать.

— А вы хотите переучить ихъ, Вальтеръ?

— Я хочу дѣйствовать самъ по себѣ, а не соображаться съ тѣмъ что думаетъ свѣтъ.

И сказавъ это, разсерженный капитанъ пошелъ изъ комнаты.

— Какъ бы то ни было, сказалъ священникъ, выстрѣливая свой послѣдній зарядъ, — я дважды подумалъ бы прежде чѣмъ женился на Мери Лоутеръ.

— Онъ такой тупоголовый оселъ какимъ я не считалъ его, сказалъ на слѣдующій день священникъ Джонъ миссъ Маррабели. — Но я все-таки не думаю что это кончится серіозно. Сколько я могъ замѣтить, три такія сватовства противъ одного разстраиваются. Онъ ѣдетъ въ Лондонъ на слѣдующей недѣлѣ, а я не буду просить его воротиться ко мнѣ. Но если онъ воротится, я не могу этому помѣшать. Еслибъ я былъ на вашемъ мѣстѣ, я не пригласилъ бы его къ себѣ, и прямо высказалъ бы миссъ Мери свое мнѣніе.

Тетушка Сарра мало говорила съ Мери Лоутеръ, очень мало, и еще не сказала ей ни одного слова поздравленія. Мери знала что тотъ способъ какимъ она хотѣла устроить свою жизнь былъ не по душѣ обоимъ ея родственникамъ въ Лорингѣ.

XXII. Что объ этомъ думали Фенвики.

Булгамптонъ, къ несчастію, былъ на концѣ пути почтальйона, и такъ какъ онъ шелъ отъ самаго Левингтона, то письма получались рѣдко раньше одиннадцати часовъ. Конечно, это былъ ужасный порядокъ, и о немъ мистеръ Фенвикъ велъ постоянный споръ съ начальствомъ почтовой конторы, и высказалъ великую почтовую доктрину что письма должны сыпаться какъ съ неба на столъ каждаго человѣка во время завтрака, и именно въ то мгновеніе, когда въ комнату вносится горячая вода для чая. И такъ какъ онъ былъ человѣкъ необыкновенно энергичный, то онъ велъ долгую и серіозную переписку съ вышеупомянутымъ начальствомъ, но булгамптонскій почтальйонъ продолжалъ приходить въ деревню ровно въ одиннадцать часовъ. Хотя и было признано что онъ долженъ приходить въ десять, но самъ онъ рѣшилъ что между десятью и одиннадцатью часами разница не велика. Вслѣдствіе этого письмо Мери Лоутеръ было получено мистрисъ Фенвикъ двумя или тремя часами раньше чѣмъ она получила возможность поговоритъ о немъ съ мужемъ. Наконецъ онъ пришелъ, и она выбѣжала къ нему съ письмомъ въ рукахъ. «Франкъ», сказала она, «Франкъ, какъ ты думаешь, что случилось?»

— Англійскій банкъ лопнулъ, судя по выраженію твоего лица.

— Отъ всего сердца желала бы чтобъ это было такъ вмѣсто того что случилось. Мери выходитъ замужъ за своего родственника, Вальтера Маррабель!

— Мери Лоутеръ!

— Да, Мери Лоутеръ! Наша Мери! и судя по тому что я слышала, онъ можетъ быть все что угодно, но не такой человѣкъ какого мы желали бы для Мери.

— Ему досталось большое наслѣдство.

— Вѣроятно небольшое, потому что Мери прознается что оно будутъ очень бѣдны. Вотъ ея письмо. Какъ это меня огорчаетъ! Помнишь, этотъ полковникъ имѣлъ исторію.

— Не суди сына по отцу.

— Они оба были въ военной службѣ и похожи другъ на друга. Я ненавижу военныхъ. Въ нихъ ужь непремѣнно что-нибудь да не такъ.

— Это правда. Могу я прочесть?

— О, конечно. Она стыдилась самой себя за каждое слово которое писала. Я ее хорошо знаю. Какъ подумаю я что Мери согласилась выйти замужъ за человѣка котораго знаетъ какихъ-нибудь десять дней!

Мистеръ Фенвикъ прочелъ письмо очень внимательно и отдалъ женѣ.

— Хорошее письмо, сказалъ онъ.

— Ты хочешь сказать что оно хорошо писано?

— Я хочу сказать что оно правдиво. Тутъ нѣтъ ни одного слова поставленнаго для эффекта. Одного она любитъ, другаго не любитъ. Я могу только сказать что мнѣ очень досадно. Это выгонитъ отсюда Джильмора.

— Ты такъ думаешь?

— Да. Я никогда не видалъ чтобы человѣкъ такой сильный былъ вмѣстѣ съ тѣмъ такъ малодушенъ въ подобномъ дѣлѣ. Сила его чувства была бы достаточною порукой за его будущее счастье, еслибъ онъ женился на ней, но такъ какъ ему нельзя на ней жениться, то невольно пожалѣешь что человѣкъ ставитъ свое счастье въ зависимость отъ недостижимой дѣли.

— Такъ ты думаешь что все кончено? Что она выйдетъ за того человѣка?

— А развѣ можно думать иначе?

— Это можетъ разстроиться. У него, вѣроятно, нѣтъ состоянія, потому что, ты видишь, старая миссъ Маррабель противъ этого брака, на томъ основаніи что онъ мало получаетъ. Она сама не богата и менѣе всѣхъ способна пренебрегать деньгами. Это можетъ разстроиться.

— Если я не ошибаюсь въ Мери Лоутеръ, она не такая дѣвушка чтобы позволила кому-нибудь разстроить свой бракъ. Я не знаю этого человѣка, но если онъ будетъ постояненъ, то и она будетъ постоянна.

— Она написала Джильмору, сказала мистрисъ Фенвикъ.

— Если такъ, то все кончено для бѣднаго Гарри, сказалъ мистеръ Фенвикъ.

У викарія былъ другой интересный предметъ о которомъ ему хотѣлось поговорить съ женой. Семъ Бретль, послѣ двухънедѣльной усиленной работы на мельницѣ, до того усиленной что отецъ самъ выразилъ готовность поставить гинею, если въ трехъ приходахъ найдется человѣкъ который по работѣ могъ бы сравняться съ его Семомъ, послѣ всего этого Семъ исчезъ, пропадалъ уже два дня, и констабль объявилъ что его видѣли ночью близь Девиза, откуда, какъ предполагаютъ, явился Точильщикъ. Вплоть до этого времени никто не былъ арестованъ по дѣлу убійства Тромбула, и не было открыто ни малѣйшихъ слѣдовъ Точильщика и его сообщника. Главный полисменъ, которому было поручено это дѣло, объявилъ съ увѣренностью что старуха въ Пикрофтской общинѣ ничего не знаетъ о мѣстопребываніи своего сына, но онъ съ самаго начала увѣрялъ и все еще продолжалъ увѣрять что Семъ, еслибъ онъ захотѣлъ, могъ бы разказать все объ убійствѣ, и потому за молодымъ человѣкомъ продолжали наблюдать, къ его досадѣ и къ досадѣ его отца. Семъ громогласно божился въ деревнѣ, очевидно желая чтобъ его всѣ слышали, что онъ поѣдетъ въ Америку и посмотритъ кто осмѣлится остановить его. Онъ говорилъ о поручительствѣ, и объявилъ что будетъ требовать чтобъ его освободили отъ порукъ, что это сдѣлано незаконно, и что онъ заставитъ разобрать все это въ судѣ. Мистеръ Фенвикъ объ этомъ слышалъ и сказалъ что, насколько это касается его самого, онъ нисколько не боится. Онъ тоже думалъ что поручительство незаконно, и притомъ увѣрялъ что Семъ никуда не уйдетъ. И теперь Семъ ушелъ, и булгамптонскій констабль говорилъ съ увѣренностью что онъ пошелъ къ Точильщику. «Куда бы то ни было, но онъ ушелъ», сказалъ мистеръ Фенвикъ, «и мать его не знаетъ куда онъ пошелъ. А старый Бретль если и знаетъ, не скажетъ ни слова.»

— Не повредитъ ли это тебѣ?

— Не повредитъ, пока не найдутъ другихъ молодцовъ, и тогда потребуютъ Сема. А тогда, будь увѣрена, онъ самъ придетъ.

— Такъ ничего не значитъ что онъ ушелъ?

— Для него это имѣетъ значеніе. Мнѣ кажется, что я знаю куда онъ пошелъ, и я хочу пойти за нимъ.

— Далеко это, Франкъ?

— Къ счастію, ближе чѣмъ Австралія.

— О, Франкъ!

— Я скажу тебѣ правду. Я увѣренъ что Карри Бретль живетъ за двадцать миль отсюда, и что Семъ пошелъ повидаться съ сестрой.

— Бѣдняжка! веселая маленькая Барри! Какъ же она живетъ, Франкъ?

— Она не изъ числа страдалицъ, можешь быть спокойна.

— Ты мнѣ скажешь, если увидишь ее?

— Да, конечно.

— Не послать ли мнѣ ей чего-нибудь?

— Ей можно послать только денегъ. Если она нуждается, я ей помогу, но очень умѣренно.

— Привезешь ты ее сюда?

— Могу ли я это знать? Я скажу ея матери, и намъ придется просить отца принять ее. Я знаю что онъ отвѣтитъ.

— Онъ откажетъ.

— Безъ сомнѣнія. Тогда намъ нужно будетъ придумать что-нибудь, и всего вѣроятнѣе что бѣдная дѣвушка тѣмъ временемъ уйдетъ въ Лондонъ. Не легко распутывать спутавшіяся нити.

Но несмотря на этотъ перерывъ, Мери Лоутеръ и ея бракъ съ капитаномъ Маррабель были предметомъ величайшаго интереса въ домѣ священника въ продолженіе всего того дня и ночи. Мистрисъ Фенвикъ надѣялась что Джильморъ придетъ вечеромъ, но викарій говорилъ что другъ его не охотно покажется послѣ удара который онъ получилъ. Онъ знаетъ что имъ тоже извѣстна новость, и онъ не можетъ придти и не сказать имъ объ этомъ. Если онъ придетъ, у него будетъ видъ прибитой дворняшки, съ поджатымъ хвостомъ. Поднялся вопросъ, не лучше ли отвѣтить Мери Лоутеръ не видавшись съ Джильморомъ. Мистрисъ Фенвикъ, у которой пальцы чесались написать, объявила наконецъ что напишетъ сейчасъ же и безъ того не ляакетъ въ постель.

"Пятница. "Дорогая Мери!

«Не знаю какъ отвѣтить на ваше письмо. Вы просите меня отвѣтить вамъ любезно и поздравить васъ; но можно ли дѣлать то что такъ противно нашимъ интересамъ и желаніямъ? О, милая моя! Какъ бы я желала чтобы вы остались въ Булгамптонѣ! Я знаю что вы разсердитесь на мои слова, но могу ли я говорить иначе? Я не могу представить себѣ что вы будете скитаться изъ города въ городъ и жить на военныхъ квартирахъ. Я никогда не видала капитана Маррабель, и что бы я о немъ ни думала, я не могу принимать въ немъ такого участія какое я принимала въ другомъ человѣкѣ, котораго, я знаю, и люблю, и уважаю. Я знаю что говорю вамъ непріятныя вещи, но я сказала бы вамъ пріятное, еслибы могла. Я, конечно, желаю вамъ много радости, желаю чтобы вы были счастливы съ вашимъ родственникомъ, но все это случилось такъ быстро что мы не можемъ смотрѣть на это какъ на дѣйствительность.»

— Ты должна говорить только за себя, Жанета, сказалъ мистеръ Фенвикъ, когда дошелъ до этого мѣста письма, но не потребовалъ однако чтобы выраженіе было исправлено.

"Вы такъ часто говорили что хотите поступать правдиво! Никто не сомнѣвается что вы поступаете согласно съ нравственностью и чувствомъ, и остается только сожалѣть что такой поступокъ правдивъ, а другой былъ бы ложью. Бѣдный! Мы его еще не видали и не слыхали о немъ. Франкъ говоритъ что это на него сильно подѣйствуетъ. Мнѣ кажется, на мущинъ это дѣйствуетъ не такъ сильно какъ на женщинъ. Нѣкоторыя женщины этого не переносятъ; но Гарри Джильморъ въ этомъ отношеніи болѣе похожъ на женщину чѣмъ на мущину. Еслибъ онъ былъ другой, и въ половину менѣе любилъ васъ, и предложилъ вамъ быть его женой такъ что вы видѣли бы что онъ не слишкомъ дорожитъ вашимъ согласіемъ и считаетъ его несомнѣннымъ, то, мнѣ кажется, вы были бы теперь въ Вязникахъ, вмѣсто того чтобъ ѣхать солдатствовать съ капитаномъ.

"Франкъ поручаетъ мнѣ передать вамъ его дружбу и желаніе всевозможнаго счастія. Это его собственныя слова, и они, кажется, добрѣе моихъ. Я васъ люблю и желаю вамъ всего лучшаго, но я не могу написать такъ какъ будто бы я радуюсь за васъ. Вашъ мужъ будетъ намъ всегда дорогъ, каковъ бы онъ ни былъ, если онъ будетъ добръ къ вамъ. Теперь я очень, очень сердита на капитана Маррабель, и мнѣ даже было бы пріятно еслибъ ему снесли голову въ сраженіи. Но если ему суждено быть счастливцемъ, я открою для него мое сердце, конечно, если онъ будетъ достоинъ этого.

"Я знаю что это не любезно, но теперь я не могу быть любезнѣе. Благослови, васъ Богъ, дорогая Мери.

"Всегда васъ любящій другъ,
"Жанета Фенвикъ."

Письмо не было запечатано до самаго часа отхода почты на слѣдующій день, но до этого часа въ домѣ настоятеля не видали мистера Джильмора.

XXIII. Что объ этомъ думалъ мистеръ Джильморъ.

Мистеръ Джильморъ стоялъ на крыльцѣ своего дома, когда ему принесли письмо Мери. Домъ этотъ имѣлъ видъ скромнаго помѣщичьяго жилища, и былъ построенъ изъ неотесанныхъ камней, черныхъ, сѣрыхъ и бѣлыхъ, большею частію кремней, но углы, впадины оконъ и дверей были сдѣланы изъ кирпича. Въ немъ было что-то мрачное, и многіе назвали бы его скучнымъ, но онъ былъ удобенъ, проченъ и безъ претензій. Въ него вели широкія каменныя ступени съ желѣзными перилами, и гладкая площадь окружавшая домъ показывала что службы были въ нижнемъ этажѣ. Въ то же время это былъ домъ во всѣхъ отношеніяхъ удовлетворительный, и къ тому же мистеръ Джильморъ не любилъ холостыхъ сборищъ. Онъ разъ въ мѣсяцъ угощалъ сосѣдей обѣдомъ, и иногда у него гостили знакомые. Его дядя, пребендарій изъ Салисбери, бывалъ у него довольно часто, и изрѣдка пріѣзжалъ братъ, который служилъ въ арміи. Но въ послѣднее время, почувствовавъ потребность въ обществѣ, онъ охотнѣе отправлялся въ домъ настоятеля, и избѣгалъ приглашать кого-нибудь къ себѣ. Когда ему подали письмо Мери съ другими письмами и нумеромъ Times, онъ, какъ и всѣ дѣлаютъ, взглянулъ на адресы и тотчасъ же узналъ что оно отъ Мери Лоуторъ. Онъ до сихъ поръ никогда не получалъ отъ нея писемъ, но теперь узналъ ея почеркъ. Не медля ни минуты, онъ повернулся и пошелъ въ домъ, и прошелъ чрезъ залу въ библіотеку. Тамъ онъ сначала распечаталъ три другія письма, два отъ лондонскихъ купцовъ и одно отъ дяди, предлагавшаго пріѣхать къ нему въ слѣдующій понедѣльникъ. Потомъ онъ распечаталъ Times, разрѣзалъ его и развернулъ на столѣ. Письмо Мери оставалось въ его рукѣ, и можно было подумать что онъ забылъ о немъ. Но онъ не забылъ, и ни на одну минуту оно не выходило у него изъ памяти. Когда онъ смотрѣлъ на другія письма, когда онъ разрѣзывалъ газету, когда старался читать новости, онъ страдалъ отъ предчувствія готовившагося удара. Прошло двадцать минутъ прежде чѣмъ онъ рѣшался разорвать конвертъ, и хотя все это время онъ старался обмануть себя какимъ-нибудь занятіемъ, онъ сознавалъ что только откладываетъ неизбѣжную непріятность. Наконецъ онъ развернулъ письмо и нѣсколько минутъ собирался съ духомъ прочесть его. Онъ прочелъ его, сѣлъ въ кресло, и сказалъ себѣ что все кончено и что онъ долженъ перенесть это какъ мущина. Онъ взялъ газету и принялся изучать ее. То было время года когда газеты бываютъ не очень интересны; онъ взглянулъ на передовыя статьи и прочелъ двѣ изъ нихъ, потомъ перешелъ къ извѣстіямъ отъ полиціи. Онъ просидѣлъ тутъ около часу и все прилежно читалъ. Потомъ онъ всталъ, потянулся, и почувствовалъ что онъ теперь калѣка, что всѣ способности его не въ порядкѣ, всѣ члены обезсилѣли. Онъ вышелъ изъ библіотеки въ залу, оттуда въ столовую и ходилъ такъ взадъ и впередъ около четверти часа. Наконецъ онъ почувствовалъ что не можетъ больше ходить, вошелъ въ библіотеку, заперъ за собой дверь, бросился на диванъ и зарыдалъ какъ женщина.

Чего ему нужно, и почему это ему такъ нужно? Развѣ нѣтъ другихъ женщинъ которыя, какъ сказалъ бы ему свѣтъ, ничѣмъ не хуже Мери? Есть ли примѣръ чтобы мущина умеръ вслѣдствіе обманутой любви? Развѣ это не такая вещь которую онъ долженъ стряхнуть съ себя и этимъ покончить? Эти и много подобныхъ вопросовъ задавалъ онъ себѣ и пытался взглянуть на дѣло съ философской точки зрѣнія. Развѣ у него нѣтъ собственной воли чтобы побѣдить врага? Нѣтъ, у него нѣтъ воли, и врагъ останется непобѣжденнымъ. Онъ сказалъ себѣ что онъ такое ничтожное существо что не въ силахъ бороться съ постигшемъ его горемъ.

Онъ ходилъ по своимъ разсадникамъ и конюшнямъ, старался заинтересоваться телятами и лошадьми, но зналъ, что еслибъ его телята и лошади всѣ заразъ издохли, это ни мало не усилило бы его горя. У него и прежде было мало надежды, но онъ согласился бы увидать свой домъ въ и за ту маленькую надежду которая была у него еще вчера. Онъ мучился не только потому что Мери была нужна ему, что онъ лишился радости которую она принесла бы ему, но ея окончательное рѣшеніе отнимало у него всю жизненность, всякую способность радоваться, всю ту внутреннюю подвижность, которая необходима чтобы заниматься дѣлами міра сего.

Сначала онъ думалъ только о себѣ, едва замѣтилъ имя своего счастливаго соперника, и ни на что не обратилъ вниманія кромѣ того факта что она сказала ему: все кончено. Онъ даже не могъ остановиться на мысляхъ, нельзя ли еще сдѣлать что-нибудь, не остается ли еще надежды, не пріятно ли будетъ подраться съ тѣмъ джентльменомъ, отнестись ли къ ней съ презрѣніемъ или протестовать противъ ея жестокости. Онъ думалъ только объ ударѣ и о своей неспособности вынесть его. Не лучше ли выстрѣлить себѣ въ голову и тѣмъ все кончить?

Онъ ни разу не взглянулъ на письмо пока опять не вошелъ въ библіотеку. Тогда онъ вынулъ его изъ кармана и прочелъ внимательно. Да, она это скоро рѣшила. Сколько времени прошло съ тѣхъ поръ какъ она уѣхала изъ ихъ прихода? Теперь еще октябрь, а она была здѣсь предъ самымъ убійствомъ, даже наканунѣ. Капитанъ Вальтеръ Маррабель! Нѣтъ, онъ, кажется, никогда не слыхалъ о немъ. Какой-нибудь господинъ съ усами и съ военною осанкой, одинъ изъ тѣхъ людей которыхъ онъ всегда ненавидѣлъ, которымъ всегда дѣло до чужаго счастія. Съ такой точки зрѣнія взглянулъ теперь Джильморъ на капитана Маррабель. Можетъ ли такой человѣкъ сдѣлать женщину счастливою, когда у него, вѣроятно, нѣтъ даже дома или какого-нибудь пріюта, гдѣ бы онъ могъ доставить ей удобства жизни? Гоститъ у своего дяди, священника! Бѣдный Джильморъ выразилъ сожалѣніе что этотъ дядя не задохся предъ тѣмъ какъ принялъ такого гостя. Потомъ прочелъ заключительную фразу письма Мери, гдѣ она выражала надежду что они останутся друзьями. Что за бездушная насмѣшка! Друзья! Какая можетъ быть дружба между двумя существами, изъ которыхъ одно сдѣлало другое такимъ несчастнымъ, такимъ безжизненнымъ каковъ онъ теперь!

Около получаса онъ утѣшалъ себя мыслью что онъ поймаетъ капитана Маррабель и исколотитъ его. Онъ, мировой судья, вообразилъ себя въ правѣ придти съ кнутомъ и избить его, а можетъ-быть и застрѣлить, за то что человѣкъ этотъ счастливъ въ томъ въ чемъ онъ самъ потерпѣлъ неудачу! Но онъ слишкомъ хорошо зналъ свѣтъ въ которомъ жилъ, чтобы позволитъ себѣ надолго остановиться на такихъ мысляхъ. Можетъ-бытъ, лучше было бы жить на свѣтѣ, еслибы такая месть была дозволена, но онъ хорошо сознавалъ что теперь она невозможна, и если Мери Лоутеръ угодно отдать себя своему проклятому капитану, то помѣшать ей нельзя. Ему больше ничего не остается какъ уѣхать куда-нибудь и остаться наединѣ со своею тоской тамъ, гдѣ никто не будетъ знать что онъ тоскуетъ.

Когда пришелъ вечеръ, и одиночество сдѣлалось ему невыносимо, онъ подумалъ что хорошо бы сходить къ викарію. Эта обманщица пишетъ что она извѣстила объ этомъ своего друга. Онъ взялъ шляпу, пошелъ по полю и дошелъ до церковной ограды, до того самаго мѣста гдѣ онъ въ послѣдній разъ видѣлся съ Мери, но тутъ у него пропала рѣшимость идти въ домъ викарія. Для мущины есть что-то унизительное въ неуспѣшной любви. Если человѣкъ потерпѣлъ неудачу въ денежныхъ дѣлахъ, если онъ безуспѣшно добивался выбора въ парламентъ, если онъ даже былъ забаллотированъ въ клубѣ, то онъ можетъ сказать объ этомъ друзьямъ, но онъ съ трудомъ принудитъ себя сказать своему лучшему другу что его Мери предпочла ему другаго. Несчастіе Джильмора было уже извѣстно Фенвикамъ, и несмотря на то что онъ пошелъ къ нимъ искать утѣшенія, онъ не рѣшился показаться имъ. Одинокій возвратился онъ домой и всю ночь метался и тосковалъ.

На слѣдующее утро было не легче. Онъ бродилъ до четырехъ часовъ окончательно убитый тяжестью своего горя. Была суббота, и когда зашелъ почталіонъ, онъ еще не написалъ отвѣта на предложеніе дяди. Думая объ этомъ, онъ шелъ погруженный въ свое горе, положивъ руки въ карманы, когда предъ нимъ на тропинкѣ неожиданно явилась мистрисъ Фенвикъ. Въ это утро у ней съ мужемъ было опять совѣщаніе, и это посѣщеніе было его слѣдствіемъ. Онъ тотчасъ же самъ заговорилъ о дѣлѣ.

— Вы пришли поговорить со мной о Мери Лоутеръ, сказалъ онъ.

— Я пришла сколько-нибудь утѣшить васъ, если это возможно, сказала она. — Франкъ просилъ меня сходить.

— Это невозможно, возразилъ онъ.

— Мы знаемъ какъ это тяжело, другъ мой, сказала она, — но есть утѣшеніе.

— Для меня его нѣтъ. Я положилъ въ это все мое сердце и теперь никогда этого не забуду.

— Я знаю какъ вы этого желали, да и мы тоже. Это большое горе, но оно пройдетъ!

Онъ молча покачалъ головой.

— Господь слишкомъ милостивъ, продолжила она, — чтобъ оставить васъ долго въ такомъ горѣ.

— Такъ вы думаете что нѣтъ никакой надежды? спросилъ онъ.

Что могла она отвѣтить ему? Могла ли она, зная о рѣшеніи Мери, поощрять его любовь?

— Я знаю что нѣтъ никакой надежды, продолжалъ онъ. — Я не знаю что съ собой дѣлать, мистрисъ Фенвикъ, какъ держать себя. Глупо говоритъ о смерти, но я чувствую, что если я не умру, то сойду съ ума. Я ни на чемъ не могу остановить мысли.

— Горе еще слишкомъ свѣжо, Гарри, сказала она.

Она прежде никогда не называла его Гарри, хотя мужъ ея всегда звалъ его такъ, и теперь она употребила это имя изъ сочувствія къ нему.

— Я не знаю почему я принимаю это не такъ какъ другіе, сказалъ онъ: — можетъ быть оттого что я слабѣе. Я съ самаго начала увидѣлъ что съ ней связано все мое существованіе. Я всегда ожидалъ того что теперь случилось. О, мистрисъ Фенвикъ, еслибы Богъ убилъ меня въ это мгновеніе, это было бы милостью!

И онъ бросился на землю къ ея ногамъ, но тотчасъ вскочилъ.

— О, еслибы вы знали какъ я презираю себя за все это! какъ я ненавижу себя!

Она не хотѣла покинуть его и оставалась съ нимъ пока онъ согласился идти къ нимъ. Онъ будетъ у нихъ обѣдать, а потомъ Франкъ проводитъ его домой. Что же касается до посѣщенія дяди, то въ этомъ дѣлѣ мистрисъ Фенвикъ не считала себя компетентною давать совѣты: они поговорятъ съ Франкомъ, и можно будетъ послать верховаго въ Салисбери въ воскресенье утромъ.

Когда онъ шелъ въ домъ настоятеля подъ руку съ этою хорошенькою женщиной, ему, можетъ-быть, было уже легче.

XXIV. Преподобный Генри Фитцекерли Чамберленъ.

Вечеромъ въ домѣ настоятеля было рѣшено что для всѣхъ будетъ лучше, если пригласить почтеннаго дядю изъ Салисбери пріѣхать и провесть въ Вязникахъ недѣлю, то-есть отъ понедѣльника до субботы. Письмо написано было въ домѣ настоятеля, потому что Фенвикъ опасался что оно никогда не будетъ написано, если предоставить это угасшей энергіи сквайра, и викарій, проводивъ Джильмора въ Вязники, озаботился чтобъ оно въ тотъ же вечеръ было отдано слугѣ.

Въ воскресенье Джильморъ не показывался. Онъ не пришелъ ни въ церковь, ни обѣдать къ настоятелю. Весь день просидѣлъ онъ дома, принуждая себя читать или писать, со счетами на столѣ, съ журналами въ рукахъ, и даже съ открытымъ томомъ проповѣдей. Но ни счеты, ни журналы, ни проповѣди не могли ни на минуту остановись его вниманія. Онъ связалъ всю жизнь съ достиженіемъ извѣстной цѣли, и теперь эта цѣль погибла для него безвозвратно. Люди часто терпятъ неудачу въ достиженіи своихъ цѣлей: почестей, богатства, власти; но потерпѣвъ въ этомъ неудачу, они могутъ начинать сызнова. Для него это было невозможно. Когда Мери выйдетъ за этого капитана, она погибнетъ для него безвозвратно, а развѣ теперь не все равно какъ будто бы она вышла за него? Онъ не можетъ помѣшать ея браку.

Въ понедѣльникъ, вскорѣ послѣ полудня, преподобный Генри Фитцекерли Чамберленъ прибылъ въ Вязники. Онъ пріѣхалъ въ собственной каретѣ на парѣ почтовыхъ, какъ подобаетъ пребендарію добраго стараго времени. Нельзя сказать чтобы мистеръ Чамберленъ былъ очень старый человѣкъ, но къ его вкусамъ, топу и характеру шли церемоніи благовоспитанной жизни, изъ которыхъ многія вышли изъ моды съ распространеніемъ желѣзныхъ дорогъ. Мистеръ Чамберленъ былъ джентльменъ лѣтъ пятидесяти пяти, неженатый, обладатель значительнаго состоянія и духовнаго мѣста въ болотахъ Кембриджскаго графства, посѣщать которое не позволяло ему его здоровье, по поводу чего онъ имѣлъ серіозную переписку съ епископомъ, но въ этомъ спорѣ онъ привелъ въ свое оправданіе такіе аргументы что епископъ болѣе не тревожилъ его. Какъ мы уже сказали, онъ занималъ каѳедру въ Салисберійскомъ соборѣ. Что же касается до его мѣста въ болотахъ, то въ этомъ отношеніи совѣсть его была спокойна, такъ какъ онъ отдалъ приходскій домъ и двѣ трети дохода въ пользованіе викарія, а треть пожертвовалъ на приходскую благотворительность. Можетъ-быть, значительнѣе всѣхъ другихъ аргументовъ, способствовавшихъ молчанію епископа, была короткая приписка къ одному изъ писемъ мистера Чамберлена. «Между прочимъ я долженъ сообщить вашему преосвященству», говорилось въ припискѣ, «что я не взялъ ни одного пенни изъ дохода съ тѣхъ поръ какъ выѣхалъ изъ Гарбелло.» «Это епископское мѣсто», говорилъ счастливый обладатель его одному или двумъ изъ своихъ духовныхъ друзей, «и докторъ думаетъ что было бы лучше еслибъ оно принадлежало ему, а не мнѣ. Но я съ этимъ не согласенъ, и ему придется написать еще много писемъ прежде чѣмъ онъ достигнетъ своей цѣли.» Но каѳедра доставляла ему 800 фунтовъ ежегоднаго дохода и домъ, такъ что мистеръ Чамберленъ былъ вполнѣ обезпеченъ въ своихъ денежныхъ обстоятельствахъ.

Онъ былъ очень красивый человѣкъ, около шести футовъ ростомъ, съ большими свѣтлыми сѣрыми глазами и красиво очерченнымъ лбомъ. Губы его были тонки, зубы, вставленные дентистомъ, безукоризненны. Сѣдые волосы около лба вились волнистыми кудрями и побѣждали множество дѣвичьихъ сердецъ въ соборѣ. Шепотомъ передавались слухи что нѣкоторыя замужнія женщины бредили о красотѣ, величіи, бѣлыхъ рукахъ и глубокомъ голосѣ почтеннаго Генри Фитцекерли Чамберлена. Въ самомъ дѣлѣ, голосъ его былъ прекрасенъ, въ особенности если слушать его изъ отдаленнаго угла хоровъ во время причастной службы, и совершенно заглушалъ усилія другаго второстепеннаго духовнаго, который помогалъ ему въ алтарѣ. У него былъ замѣчательный даръ краснорѣчія, въ которомъ онъ упражнялся разъ въ недѣлю, въ продолженіе тридцати недѣль. Онъ никогда не говорилъ долѣе двадцати пяти минутъ, но каждое слово его было слышно въ самомъ отдаленномъ углу, и слова эти были полны такой граціи которая стоила любой доктрины. Когда онъ долженъ былъ говорить проповѣдь, соборъ былъ всегда полонъ, такъ что онъ былъ правъ считая себя духовнымъ свѣтиломъ своего времени. Часто приглашали его сказать проповѣдь гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ, но онъ отказывался. Разказывали даже что онъ отказался сказать проповѣдь въ Сентъ-Джемсѣ, въ присутствіи королевы, и при этомъ выразился что, если ея величеству угодно будетъ посѣтить Салисбери, ей будутъ доставлены всевозможныя удобства. Что же касается до приглашеній говорить проповѣди въ Вайтголлѣ, въ Вестминстерѣ и въ соборѣ Св. Павла, то никто не сомнѣвался что, онъ постоянно отказывается, объявляя что его опредѣленное мѣсто на его каѳедрѣ, но что онъ не обязанъ проповѣдовать на площадяхъ. Онъ имѣлъ обыкновеніе проводить за границей первые осенніе мѣсяцы и потомъ дарилъ продолжительными визитами своихъ друзей, но постоянною его резиденціей былъ домъ близь собора. Это былъ незначительный съ виду домъ, незатѣйливо выстроенный изъ кирпича, но внутренность его была прекрасна. Все что можно сдѣлать для украшенія его съ помощію драпри, ковровъ, креселъ, книгъ и т. п., было сдѣлано щедрою рукой, а погребъ славился лучшимъ въ городѣ. Мистеръ Чамберленъ ѣздилъ постоянно на почтовыхъ, но въ собственной каретѣ. Онъ никогда не говорилъ много, но когда говорилъ, его слушали. У него былъ отличный аппетитъ, но на него трудно было угодить, и салисберійскія дамы знали что, если къ обѣду ожидали мистера Чамберлена, то обѣдъ долженъ быть совершенствомъ въ своемъ родѣ. Одѣтъ онъ былъ всегда изысканно хорошо. Какъ онъ проводилъ свое время, это не было никому извѣстно, но предполагалось что онъ человѣкъ съ многостороннимъ образованіемъ, и всѣми было признано что онъ лучшій судья въ произведеніяхъ искусства во всемъ Вильтшейрѣ. Всѣ были согласны что онъ нисколько не ниже епископа, и никто въ Салисбери не подумалъ бы сравнивать съ нимъ декана. Но у декана было семь человѣкъ дѣтей, а мистеръ Чамберленъ былъ совершенно свободенъ.

Гарри Джильморъ побаивался дяди, но никогда не хотѣлъ въ этомъ сознаться. «Если ему угодно гостить у меня, очень радъ», говорилъ племянникъ, «но у меня онъ долженъ жить какъ я живу.» Тѣмъ не менѣе, хотя въ погребѣ Вязниковъ оставалось уже мало заповѣднаго лафита, всегда приносилась бутылка, когда пріѣзжалъ мистеръ Чамберленъ, а мистрисъ Буккеръ, кухарка, сознавала, что она ходитъ какъ потерянная съ минуты его пріѣзда и до минуты отъѣзда. Несмотря на это, мистрисъ Буккеръ и другимъ слугамъ нравились его посѣщенія. Его присутствіе дѣлало честь Вязникамъ. Даже мальчикъ, чистившій его сапоги, сознавалъ что чиститъ сапоги великаго человѣка. Слуги думали что сквайръ, имѣя такого дядю, былъ болѣе значительный сквайръ чѣмъ еслибъ его не имѣлъ. Такой духовный въ ихъ глазахъ былъ выше сельскаго дворянина. И при всемъ этомъ мистеръ Чамберленъ былъ только пребендарій, сынъ сельскаго священника, которому посчастливилось взять жену съ большимъ приданымъ, но который въ продолженіи всей своей жизни не сдѣлалъ ничего полезнаго. Иногда бываетъ очень интересно прослѣдить источники величія. Мистеру Чамберлену, мнѣ кажется, оно досталось за бѣлизну его рукъ и за тотъ особенный взглядъ которымъ онъ какъ будто хотѣлъ сказать многое, хотя къ нему болѣе шло когда онъ ничего не говорилъ. Внѣшними пріемами онъ обладалъ превосходно. Мистеръ Фенвикъ утверждалъ что онъ въ восторгѣ отъ мистера Чамберлена и питаетъ къ нему глубокое уваженіе, "Онъ мудрѣйшій философъ какого я когда-либо встрѣчалъ и дошелъ до высочайшей степени созерцанія. Онъ ѣстъ, пьетъ слушаетъ, вполнѣ покоенъ и не имѣетъ никакихъ желаній. Ни одинъ человѣкъ изъ всѣхъ кого я знаю не безпокоитъ такъ мало другихъ. Но мистеръ Чамберленъ не питалъ большаго уваженія къ мистеру Фенвику, про котораго говорилъ что онъ «субъектъ суетливой породы, уменъ, безъ сомнѣнія, можетъ-быть, совѣстливъ, но пустъ и нѣсколько высокомѣренъ». Сквайръ, который не былъ ни уменъ, ни высокомѣренъ, понималъ ихъ обоихъ и значительно предпочиталъ своего друга викарія своему дядѣ пребендарію.

Джильморь однажды посовѣтовался съ дядей, — въ одну злополучную минуту, какъ онъ теперь думалъ, — не жениться ли ему на Мери Лоутеръ. Дядя выразилъ полное неодобреніе такой женитьбы, и теперь, конечно, спроситъ объ этомъ. Когда прибылъ великій человѣкъ, сквайра не было дома, онъ опять бродилъ между телятами и баранами. Какъ длиненъ будетъ вечеръ! Завтра въ Вязники придутъ обѣдать мистеръ и мистрисъ Фенвики съ мистеромъ и мистрисъ Гринторнъ. Еслибы только прошелъ этотъ первый вечеръ! Джольморъ думалъ что потомъ онъ могъ бы найти нѣкоторое утѣшеніе даже въ присутствіи дяди. Когда онъ подошелъ къ дому, онъ увидалъ на дворѣ карету пребендарія, которую уже обмывали. Нѣтъ, — на сколько было извѣстно мальчику, — мистеръ Чамберленъ не выходилъ изъ дому; Джильморъ вошелъ и нашелъ дядю въ библіотекѣ. Первый его вопросъ былъ объ убійствѣ.

— Вы одного поймали и потомъ выпустили? сказалъ онъ.

— Да, онъ одинъ изъ моихъ арендаторовъ. Противъ него не было никакихъ уликъ. Это была ошибка.

— Я не выпустилъ бы его, сказалъ мистеръ Чамберленъ.

— Вы не стали бы задерживать невиннаго.

— Я не выпустилъ бы этого молодаго человѣка.

— Но законъ не даетъ намъ права задерживать его.

— Какъ бы то ни было, но я не выпустилъ бы его, сказалъ мистеръ Чамберленъ. — Я много слышалъ объ этомъ дѣлѣ.

— Отъ кого вы слышали?

— Отъ лорда Тробриджа. Я, конечно, не выпустилъ бы его.

Но было очевидно что мнѣніе лорда Тробриджа было передано пребендарію еще до роковой встрѣчи въ домѣ убитаго.

Дядя въ продолженіи всего вечера безмолвно пилъ лафитъ. О Мери Лоутеръ не было сказано ни слова.

— Не знаю гдѣ вы достали, Гарри, а вино это очень недурно.

— Мы считаемъ его лучшимъ въ нашемъ краѣ, сэръ, сказалъ Гарри.

— Этого бы я утверждать не рѣшился, а не дурно оно, дѣйствительно. Кстати, надѣюсь что ваша экономка научилась варить кофе съ тѣхъ поръ какъ я былъ здѣсь весной. Не попробовать ли намъ?

Кофе былъ принесенъ; пребендарій тихо покачалъ головой и улыбнулся.

— Ужасный кофе въ нашемъ краю, сказалъ Гарри Дакидьморь, не смѣя сказать, вопреки своему дядѣ, что кофе очень вкусенъ.

Послѣ кофе, который подавался въ библіотекѣ, оба сидѣли молча около получаса, и Джильморъ старался догадаться что могло привесть его дядю въ Булгамптонъ. Но прежде чѣмъ онъ успѣлъ остановиться на какой-нибудь догадкѣ, онъ замѣтилъ со стороны дяди маленькій кивокъ, потомъ легкое вздрагиванье и сладкую улыбку, потомъ опять кивокъ и вздрагиваніе, но уже безъ улыбка, потомъ слабое сопѣніе скоро перешло въ музыкальное храпѣніе, которое шло crescendo, а наконецъ стало очевидно что пребендарій находится въ самомъ благополучномъ состояніи. Тутъ Джильмору пришло въ голову что мистеру Чамберлену надоѣло засыпать въ своемъ домѣ, и онъ пріѣхалъ въ Вязники потому что не могъ бы этого дѣлать съ такимъ спокойнымъ самодовольствомъ у постороннихъ людей. Это маленькое разнообразіе, можетъ-быть, искупило въ глазахъ великаго человѣка непріятность чашки невкуснаго кофе.

Не заснуть ли и ему, Джильмору? Не заснуть ли ему тѣмъ философскимъ сномъ о которомъ говорилъ Фенвикъ? Не можетъ ли и онъ сдѣлаться безчувственнымъ какъ его божественный дядя? Никакая Мери Лоутеръ не нарушала спокойствія этого человѣка. Хорошій обѣдъ, красивое кольцо, спокойное кресло, китайская чайная чашка, все это такъ легко достать пока есть деньги. Вотъ предъ нимъ вполнѣ счастливый человѣкъ, вполнѣ спокойный, не знающій большей непріятности какъ случайная чашка невкуснаго кофе, между тѣмъ какъ онъ, Гарри Джильморъ, самый несчастный смертный во всей Великобританіи, потому что какая-то молодая дѣвушка не захотѣла жить съ нимъ и взять половину того чѣмъ онъ владѣетъ! Если есть цѣлебная философія, то почему ему не принять ея? Свѣтъ скажетъ что это нечестная философія, но какое ему дѣло до того что скажетъ свѣтъ, если эта философія освободитъ его отъ тяакести которая давитъ его грудь и которую онъ не можетъ выносить? Онъ отдастъ свое сердце за полфартинга, если только кто-нибудь захочетъ взять его со всею его тяжестью. Вотъ человѣкъ у котораго на сердцѣ нѣтъ тяжести. Онъ храпитъ съ благозвучнымъ тактомъ, медленно, благопристойно, можно даже сказать аристократически, какъ настоящій джентльменъ, а человѣкъ который такъ храпитъ не можеть не быть счастливъ. «О, чортъ возьми», прошепталъ Джильморъ, всталъ и вышелъ изъ комнаты, но въ его головѣ было больше зависти чѣмъ гнѣва.

— А вы выходили? спросилъ мистеръ Чамберленъ, когда племянникъ воротился.

— Я ходилъ посмотрѣть на лошадей.

— Я въ этомъ невижу никакой необходимости, но, кажется, многіе это дѣлаютъ. Мнѣ кажется, это просто предлогъ для куренья. Самъ мистеръ Чамберленъ никогда не курилъ.

— Да, я курилъ.

— Вамъ не зачѣмъ признаваться мнѣ въ этомъ, Гарри. Теперь посмотримъ не лучше ли чай мистрисъ Буккеръ чѣмъ ея кофе. Позвонили, и мистеръ Чамберленъ выразилъ желаніе получить чашечку чернаго чая, не слишкомъ крѣпкаго, но чтобъ было заварено много чая, и сейчасъ же его наливать, а не давать настаиваться. «Когда онъ крѣпокъ, и вяжущъ, я послѣ не могу заснуть ни на одинъ мигъ», сказалъ онъ. Чай былъ поданъ и выпитъ чрезвычайно медленно. Въ это время было сказано слова два о какихъ-то нѣмецкихъ водахъ, съ которыхъ только что возвратился мистеръ Гамбфлекъ, и мистеръ Джильморъ началъ надѣяться что въ этотъ вечеръ его не спросятъ о Мери Лоутеръ.

Но судьба не оказала такой милости. Пребендарій всталъ, намѣреваясь идти на покой, и уже стоялъ предъ огнемъ со спальною свѣчой въ рукѣ, когда что-то, можетъ-быть его собственное счастливое положеніе въ жизни, напомнило ему что племянникъ говорилъ ему о какой-то молодой дѣвушкѣ, которую судьба не удостоила даже хорошимъ приданымъ.

— Кстати, сказалъ онъ, — что сдѣлалось съ вашею возлюбленною, Гарри?

Гарри поблѣднѣлъ и нахмурился. Онъ не любилъ чтобы Мери называли его возлюбленною. Онъ какъ стоялъ повернувшись спиной къ дядѣ, такъ и остался, и не отвѣчалъ ему.

— Такъ вы не сдѣлали ей предложенія? спросилъ дядя. — Если вы чѣмъ-нибудь затрудняетесь, Гарри, вы бы мнѣ прямо сказали.

— Я не понимаю о какихъ затрудненіяхъ вы говорите. Она не будетъ моею женой.

— Слава Богу, другъ мой!

Джильморъ повернулся, но дядя, вѣроятно, не замѣтилъ выраженія его лица.

— Могу васъ увѣрить, продолжалъ мистеръ Чамберленъ, — что ваше намѣреніе безпокоило меня. Я навелъ справки, я она оказалась не такою дѣвушкой на которой вы могли бы жениться.

— Клянусь Богомъ, сказалъ Джильморъ, — что я отдалъ бы всю мою землю, всѣ деньги до послѣдняго шиллинга, всѣхъ друзей и двадцать лѣтъ моей жизни за одну надежду что она когда-нибудь будетъ моею женой!

— Милосердое небо! воскликнулъ мистеръ Чамберленъ. Но Джильморъ вышелъ изъ комнаты, и въ этотъ вечеръ не показывался болѣе дядѣ.

XXV. Карри Бретль.

На слѣдующій день, послѣ обѣда въ Вязникахъ, мистеръ Фенвикъ предпринялъ поѣздку по направленію къ Девизамъ, о которой говорилъ женѣ. Обѣдъ прошелъ очень тихо, и въ кофе замѣчено было значительное улучшеніе. Происходило, между двумя духовными лицами, нѣкоторое фехтованіе ума, если можно назвать фехтованіемъ такое состязаніе, въ которомъ вся наступательная воинственность была съ одной стороны. Мистеръ Фенвикъ старался заманить мистера Чамберлена на аргументацію, но тотъ, не отказываясь прямо, уклонялся съ такимъ искусствомъ которое возбудило удивленіе жены Фенвика.

— Какъ бы то ни было, онъ умный человѣкъ, сказала она, идя домой, — иначе онъ не могъ бы такъ легко и ловко увертываться.

На слѣдующее утро викарій поѣхалъ одинъ, въ своей таратайкѣ. Сначала онъ хотѣлъ взять съ собой мальчика, неопредѣленнаго званія, служившаго частію садовникомъ, частію конюхомъ, словомъ, исправлявшаго въ домѣ самыя разнообразныя должности, но потомъ рѣшилъ что поѣдетъ одинъ.

— Петръ очень молчаливъ и похвально безучастенъ ко всему, замѣтилъ онъ женѣ, — много онъ не разболтаетъ, но и онъ все-таки можетъ разболтать что-нибудь.

Итакъ, викарій сѣлъ въ свою таратайку и уѣхалъ одинъ. Онъ направился къ Девизу и проѣхалъ чрезъ Левингтонъ, не сдѣлавъ ни одного вопроса; но на полпути отъ этого селенія до Девиза онъ остановилъ лошадь, у поворота вправо. Ѣзжалъ онъ и прежде по этой дорогѣ, но этого поворота не зналъ. Онъ дождался пока старуха, шедшая ему на встрѣчу, подошла, и спросилъ ее, не ведетъ ли этотъ поворотъ на Марльбороскую дорогу. Старуха не знала такой дороги и, повидимому, не имѣла понятія о Марльборо. Затѣмъ викарій спросилъ, не проѣдетъ ли онъ тутъ въ Пикрофтскую общину?

— Да, проѣдете.

— И къ Лысому Оленю?

Старуха такого мѣста не знала, а сказала что эта дорога приведетъ къ Ромпъ-Энду. Викарій поѣхалъ вправо и безъ большаго труда добрался до Лысаго Оленя, который, въ цвѣтущее время большой западной дороги, поставлялъ пиво, по крайней мѣрѣ, на дюжину дилижансовъ въ день, а теперь, увы, могъ утолять только жажду сельскихъ обывателей. Однако въ Лысомъ Оленѣ оказалась мѣра овса, викарій поставилъ тутъ лошадь, и далъ ей овесъ при себѣ.

Оставалась миля до Пикрофтской общины. Онъ пошелъ пѣшкомъ: сначала по дорогѣ къ Марльборо, а потомъ свернулъ влѣво цѣликомъ. Мѣсто это было найти не трудно; но теперь предсгояло отыскать жилище мистрисъ Борроусъ, не спрашивая о ней по имени. Викарій имѣлъ нѣкоторыя указанія и надѣялся съ ихъ помощію достигнуть своей цѣли. Онъ вышелъ на средину селенія и сталъ отыскивать свои примѣты. Вотъ полпивная, вотъ дорога въ Пьюзи, вотъ два кирпичные домика, стоящіе рядомъ. Мистрисъ Борроусъ живетъ въ бѣломъ домикѣ позади ихъ. Онъ пошелъ прямо къ двери, минуя подсолнечники и розовый кустъ, и подумавъ минуту, не войти ли безъ предувѣдомленія, постучался. Полицейскій не сталъ бы чтучаться, точно такъ же какъ лѣсной бродяга застрѣлилъ бы лежащаго зайца, но джентльменъ и настоящій охотникъ, за какой бы дичью ни шелъ, не подкрадывается тайкомъ. Викарій постучался, и тотчасъ же услышалъ шумъ въ домѣ. Онъ постучался еще разъ и чрезъ минуту его пригласили войти. Онъ отворилъ дверь, и нашелъ въ комнатѣ одну только молодую женщину. Онъ не тотчасъ заговорилъ съ ней, а остановился у двери и пристально посмотрѣлъ на нее.

— Карри Бретль! сказалъ онъ: — я радъ что нашелъ васъ.

— Господи! Мистеръ Фенвикъ!

— Карри, я очень радъ васъ видѣть, — и онъ протянулъ ей руку.

— О, мистеръ Фенвикъ, — я не стою чтобы вы прикасались ко мнѣ, сказала она.

Но такъ какъ рука его все была протянута, она вложила въ нее свою руку, и онъ нѣсколько секундъ крѣпко держалъ ее.

Карри была теперь худа и болѣзненна, оставались еще слѣды красоты, но красоты омраченной невоздержаніемъ, нуждою, болѣзнію, горемъ и болѣе всего угрызеніями пробуждающейся отъ времени до времени совѣсти. Лицо было блѣдное, кроткое, еще съ проблесками румянца, когда-то нѣжное, смѣющееся лицо. И теперь еще въ глазахъ свѣтился остатокъ прежней веселости, какъ будто готовой возвратиться, еслибы только могло быть излѣчено какое-то великое зло. Длинные, свѣтлорусые локоны по-прежнему падали на плечи, но они казались Фенвику тусклѣе прежняго; щеки впали, глаза ввалились, и въ губахъ появилось то выраженіе смѣлости, которое порождаетъ привычка къ дурнымъ, рѣзкимъ словамъ, и непристойнымъ и частію остроумнымъ. Одѣта она была прилично и сидѣла на низкомъ стулѣ съ изодранною, старою, неблаговидною книгой въ рукахъ. Фенвикъ зналъ что книгу эту она взяла въ руки только сію минуту, потому что тутъ навѣрное былъ еще кто-то, когда онъ стучалъ.

Хотя порокъ няложилъ на эту женщину свою тяжелую руку, однако блескъ, ясность и свѣжесть невинности еще не совсѣмъ оставили ее. Хотя ротъ ея былъ смѣлъ, глаза были нѣжны и женственны, и она глядѣла въ лицо священнику кроткимъ, смиреннымъ, молящимъ взглядомъ, который сразу тронулъ и плѣнилъ его. Онъ и прежде не особенно строго смотрѣлъ на нее. Можно, пожалуй, отнести къ числу его недостатковъ что онъ не способенъ былъ относиться къ грѣшнику съ неумолимою строгостію, если только въ грѣхѣ не заключалась ложь. Въ эту минуту онъ вспомнилъ прежнюю маленькую Карри Бретль, то кроткую и послушную, то шаловливую и капризную, которую онъ баловалъ и ласкалъ, и бранилъ, и любилъ, — любилъ несомнѣнно, отчасти и за красоту; которую надѣялся выдать за какого-нибудь хорошаго фермера и потомъ быть всегда дорогимъ гостемъ въ ихъ кухнѣ и крестить, ихъ дѣтей. Вспомнивъ все это, онъ готовъ былъ тутъ же обнять ее, въ доказательство что не чувствуетъ къ ней презрѣнія, и просить ее воротиться къ добру и приступить къ обсужденію ея будущности.

— Я пріѣхалъ изъ Булгамптона, Карри, чтобы найти васъ, сказалъ онъ.

— Въ плохое мѣсто пріѣхали вы, мистеръ Фенвикъ. Вамъ вѣроятно, полиція сказала что я здѣсь.

— Я слышалъ. Скажите мнѣ, Карри, что вы знаете о Семъ?

— О Семъ?

— Да, о Семъ. Не говорите неправды. Если не хотите, вы, конечно, можете ничего не сказать мнѣ. Я спрашиваю не какъ лицо имѣющее право спрашивать, а просто какъ другъ его и вашъ.

Она подумала минуту.

— Семъ никому не сдѣлалъ зла, сказала она.

— Я этого и не говорю. Я только желаю знать гдѣ онъ. Вы понимаете, Карри, что лучше всего было бы ему бытъ дома.

Она опять задумалась.

— Онъ вышелъ въ ту заднюю дверь какъ вы входили въ переднюю, мистеръ Фенвикъ, сказала она вдругъ.

Викарій тотчасъ же пошелъ къ задней двери, но Сема, конечно, не оказалось.

— Зачѣмъ онъ прячется, если не сдѣлалъ ничего дурнаго? оказалъ викарій.

— Онъ думалъ что это полицейскіе. Они чуть не каждый день ходятъ сюда, такъ что наконецъ просто терпѣнья нѣтъ. Я ушла бы отсюда, еслибы было куда уйти.

— Развѣ нѣтъ у васъ дома, Карри?

— Нѣтъ.

Отвѣтъ этотъ былъ такъ справедливъ что викарій самъ не могъ объяснить себѣ зачѣмъ онъ предложилъ такой вопросъ. Конечно, у ней не было дома, пока отецъ не перемѣнится къ ней!

— Карри, сказалъ онъ очень медіенно, — мнѣ говорили что вы замужемъ. Правда ли это?

Она не отвѣчала.

— Скажите мнѣ, если можете. Званіе замужней женщины во всякомъ случаѣ честное, кто бы ни былъ ея мужъ.

— Мое званіе не честное.

— Такъ вы не замужемъ?

— Нѣтъ.

Онъ уже почти не зналъ какъ продолжать свои распросы, какъ освѣдомиться объ ея прошедшей или настоящей жизни, не выражая осужденія, отъ котораго, по крайней мѣрѣ въ эту минуту, онъ хотѣлъ воздержаться.

— Вы, кажется, живете здѣсь со старою мистрисъ Борроусъ? сказалъ онъ.

— Да.

— Мнѣ говорили что вы замужемъ за ея сыномъ.

— Вамъ говорили неправду. Я едва въ лицо знаю ея сына.

— Это правда, Карри?

— Правда. Совсѣмъ не онъ.

— Кто же, Карри?

— Другой…. Но что до этого? Онъ уѣхалъ, и я его больше не увижу. Онъ не хорошій человѣкъ и, съ вашего позволенія, мистеръ Фенвикъ, мы не будемъ говорить о немъ.

— Онъ не былъ вашимъ мужемъ?

— Нѣтъ, мистеръ Фенвикъ. У меня не было мужа и, должно-быть, никогда не будетъ. Кто меня возьметъ? Мнѣ одно только остается….

— Что же, Карри?

— Умереть и тѣмъ покончить, оказала она, разражаясь громкомъ рыданіемъ. — Къ чему мнѣ жить на свѣтѣ? Никто не хочетъ глядѣть на меня, говорить со мной. Развѣ не стою я чтобъ меня повѣсили, еслибы только знали какъ изловить меня.

— Что вы хотите оказать? спросилъ мистеръ Фенвикъ, которому пришло въ голову что, судя по ея словамъ, можетъ-бытъ, и она принимала участіе въ убійствѣ.

— Развѣ не является сюда полиція чуть не каждый день? И какъ вертятся они вокругъ дома и вокругъ меня, что мнѣ оказать имъ? Я упала такъ низко что всякій можетъ говорить со мной какъ хочетъ. И куда мнѣ уйти отсюда? Я не хочу вѣчно жить здѣсь съ этою старухой.

— Кто эта старуха, Карри?

— Вы, я думаю, знаете, мистеръ Фенвикъ.

— Мистрисъ Борроусь, не такъ ли? — Она кивнула головой. — Это мать такъ называемаго Точильщика? — Опять она кивнула головой. — Его и обвиняютъ въ убійствѣ? — Въ третій разъ она кивнула. — Былъ еще кто-то другой? — Опять она кивнула. — Говорятъ былъ и третій, продолжалъ викарій, — и будто бы братъ вашъ, Семъ.

— Лгутъ они, вскричала она, вскакивая со стула. — Лгутъ они какъ дьяволы. Они сами дьяволы и пойдутъ въ геенну огненную на вѣки вѣчные.

Несмотря на трагичность минуты, эта страшная угроза невольно связалась въ умѣ мистера Фенвика съ мыслью о маркизѣ Тробриджѣ.

— Семъ также невиненъ въ этомъ какъ вы, мистеръ Фенвикъ.

— Я самъ такъ думаю, сказалъ Фенвикъ.

— Да, потому что вы добры и снисходительны и не осуждаете бѣдняка какъ только ему придется плохо, во тѣ, тѣ дьяволы.

— Я однако пріѣхалъ сюда не для того чтобы толковать объ этомъ убійствѣ, Карри. Еслибъ я и предполагалъ что вы знаете виновнаго, я бы не попросилъ васъ назвать его. Это дѣло полиціи, а не мое. Я пріѣхалъ сюда отчасти поискать Сема. Ему бы слѣдовало быть дома. Зачѣмъ онъ ушелъ изъ дому отъ работы, когда объ немъ столько толковъ.

— Не могу отвѣчать за него, мистеръ Фенвикъ. — Пусть говорятъ что хотятъ, бѣлаго имъ не очернить. Но мнѣ ни о комъ не приходится говорить. Какъ мнѣ знать зачѣмъ онъ приходитъ и уходить. Вѣдь еслибъ я сказала что онъ приходитъ повидаться съ сестрой, не похоже было бы на дѣло, когда сестра его такая негодная, не правда ли?

Фенвикъ всталъ, пошелъ къ передней двери, отворилъ ее и сталъ глядѣть кругомъ. Но онъ ничего не искалъ. Слезы навернулись у него на глазахъ, и ему не хотѣлось отирать ихъ при ней.

— Карри, сказалъ онъ, возвращаясь къ ней, — я не для него одного пріѣхалъ.

— Для кого же еще?

— Помните ли какъ мы любили васъ, когда вы были молоды, Карри? Помните ли жену мою, и какъ вы, бывало, игрывали съ дѣтьми нашими на лужайкѣ? Помните ли, Карри, мѣсто, на которомъ сидѣли вы въ церкви, и сколько хлопотъ доставляло намъ пѣніе? Вотъ человѣка два въ Булгамптонѣ которые никогда этого не забудутъ.

— Никто меня теперь не любитъ, сказала она черезъ плечо обращенное къ нему.

Онъ хотѣлъ сказать ей что Богъ ее любитъ, но ему пришло въ голову что глубоко падшему любовь болѣе близкая, болѣе доступная, болѣе осязательная бываетъ утѣшительнѣе, по слабости и грѣховности, чѣмъ любовь Господа Бога.

— Почему вы такъ думаете, Карри?

— Потому что я дурная.

— Еслибы любить только хорошихъ, пришлось бы любить лишь очень немногихъ. Я люблю васъ искренно, Карри. Жена моя отъ души любитъ васъ.

— Въ самомъ дѣлѣ? сказала дѣвушка съ тихимъ рыданіемъ. — Нѣтъ, не любитъ. Я знаю что не любитъ. Такія какъ она не могутъ любить такихъ какъ я. Она бы не стала говорить со мной, не согласилась бы прикоснуться ко мнѣ.

— Пріѣзжайте и посмотрите, Карри.

— Отецъ убьетъ меня.

— Отецъ вашъ очень сердитъ, правда. Вашъ поступокъ не могъ не разсердить отца!

— О, мистеръ Фенвикъ, я не смѣю на глаза ему показаться. Звукъ его голоса сразу убилъ бы меня. Какъ могу я вернуться?

— Не легко выпрямлять кривое, Карри; но можно попробовать, и кривое выпрямится, если постараться хорошенько. Отвѣтите вы мнѣ еще на одинъ вопросъ?

— Если только дѣло идетъ обо мнѣ самой, мистеръ Фенвикъ.

— Вы и теперь въ грѣхѣ живете, Карри?

Она сидѣла молча; не то чтобъ она не хотѣла отвѣчать ему, а не понимала вполнѣ значенія его вопроса.

— Если такъ, продолжалъ онъ, — если вы не оставите грѣха, никто не будетъ любить васъ. Вы должны измѣниться, тогда васъ будутъ любить.

— У меня и теперь деньги которыя онъ далъ мнѣ, если только вы это разумѣете, сказала она.

Онъ не спрашивалъ ея больше о ней самой, а заговорилъ опять о братѣ. Нельзя ли привести его побесѣдовать со старымъ другомъ? но она объявила что онъ ушелъ неизвѣстно куда и, вѣроятно, вернется въ этотъ же день на мельницу, такъ какъ говорилъ ей что намѣренъ идти туда. Когда Фенвикъ выразилъ надежду что Семъ не водится теперь со злодѣями убившими и ограбившими мистера Тромбула, она завѣряла что объ этомъ не можетъ быть и рѣчи, и завѣряла такъ искренно что викарій тотчасъ же убѣдился что убійцы далеко, и она это знаетъ. Изъ ея словъ оказывалось что Семъ дѣйствительно приходилъ въ Пикрофтъ повидаться съ сестрой, пользуясь конечно этимъ случаемъ чтобъ отдохнуть день-другой отъ работы. Затѣмъ викарій опять заговорилъ о ней самой, получивъ, какъ ему казалось, удовлетворительный отвѣтъ на важный вопросъ предложенный ей.

— Вы ничего не спрашиваете о своей матери? сказалъ онъ.

— Семъ разказалъ мнѣ о ней и объ Фанни.

— И вамъ бы не хотѣлось видѣть ее?

— Какъ не хотѣться, мистеръ Фенвикъ! Я бы глаза отдала, чтобы только взглянуть на нее! Но какъ мнѣ видѣться съ ней? И что сказала бы она мнѣ? Отецъ убьетъ ее, если она станетъ говорить со мной. Иногда мнѣ приходитъ въ голову сходить туда къ ночи поглядѣть на старое мѣсто, да только я, кажется, утопилась бы въ рѣчкѣ. Да и хорошо бы. По крайней мѣрѣ былъ бы конецъ. Я читала старый разсказъ объ одной дѣвушкѣ, которую всѣ стали жалѣть какъ она утопилась, хотя никто не хотѣлъ и подумать объ ней пока была жива.

— Не топитесь, Карри, я подумаю о васъ. Не марайте рукъ, — вы понимаете что я хочу сказать, — и я покоя не буду знать пока не найду вамъ убѣжище гдѣ преклонить утомленную голову. Обѣщаете ли вы мнѣ? (Она не отвѣчала.) Я не требую обѣщанія выраженнаго словами; дайте себѣ самой обѣщаніе, Карри, и просите у Бога силы сдержать его. Молитесь ли вы Богу, Карри?

— Никогда.

— Вы однако не забыли молитвъ. Можете опять начать молиться. Обѣщайте мнѣ. Если я пришлю за вами, пріѣдете ли вы?

— Какъ, въ Булгамптонъ?

— Куда бы я ни позвалъ васъ. Какъ вы думаете, я зла вамъ желаю?

— А можетъ-быть вы повезете меня въ тюрьму, или куда-нибудь гдѣ много живетъ такихъ. О, мистеръ Фенвикъ, этого бы я не вынесла.

Онъ не смѣлъ продолжать, чтобы не дать ей такихъ обѣщаній которыя потомъ невозможно будетъ сдержать. Предъ отъѣздомъ онъ однако взялъ съ нея слово что она увѣдомитъ его, если оставитъ свое теперешнее мѣсто жительства раньше мѣсяца.

Онъ отправился къ Лысому Оленю и сѣлъ въ свою таратайку. На пути домой онъ нагналъ Сема Бретля у выхода изъ Левингтона. Онъ остановился и предложилъ молодому человѣку подвезти его, если онъ идетъ домой. Семъ отказался, но объявилъ что идетъ прямо на мельницу.

— Удивительно какъ трудно выпрямлять покривившееся, говорилъ себѣ мистеръ Фенвикъ, подъѣзжая къ двери своего дома.

XXVI. Торноверская корреспонденція.

Читатель, надѣемся, помнитъ что маркизъ Тробриджъ подвергся чувствительному оскорбленію со стороны мистера Фенвика во время бесѣды объ убійствѣ, происходившей въ пріемной фермера Тромбула. Нашъ пріятель викарій не удовольствовался рѣзкимъ отвѣтомъ, но коснулся и дочерей маркиза. Маркизъ, ѣдучи домой въ своей каретѣ, пришелъ къ самымъ строгимъ заключеніямъ насчетъ мистера Фенвика, что человѣкъ этотъ ни во что не вѣритъ, теперь несомнѣнно; если онъ ни во что не вѣритъ, стало-быть онъ лгунъ и обманщикъ, мошенникъ и воръ. Развѣ не крадетъ онъ у прихода десятинную подать, губя въ то же время души мущинъ и женщинъ? Не слѣдуетъ ли ожидать что при такомъ священникѣ будутъ въ приходѣ такія личности какъ Семъ Бретль и Карри Бретль? Правда, порокъ покуда распространился еще только между немногими сравнительно арендаторами «неблагомыслящаго лица» владѣющаго, къ сожалѣнію, ничтожнымъ количествомъ акровъ въ приходѣ, но арендаторъ его свѣтлости былъ убитъ. При такомъ священникѣ и такомъ приходѣ, и такомъ неблагомыслящемъ землевладѣльцѣ, поддерживающемъ священника, не слѣдуетъ ли ожидать что всѣ арендаторы его свѣтлости будутъ перебиты? Многіе уже просили у маркиза церковную ферму, но случилось такъ что искатель наиболѣе нравившійся ему не соглашался жить въ домѣ гдѣ убили Тромбула, и маркизъ счелъ себя въ правѣ вывести заключеніе что такимъ образомъ скоро ни одинъ порядочный человѣкъ не захочетъ жить ни въ одномъ изъ его домовъ. А тутъ еще въ разговорѣ объ убійцахъ, и объ людяхъ еще хуже убійцъ, говорилъ себѣ маркизъ въ каретѣ, качая головой при мысли о такихъ ужасахъ этотъ безстыдный священникъ осмѣлился упомянуть о дочеряхъ его свѣтлости. Такой человѣкъ не долженъ дерзать даже и помыслить объ особахъ столь высоко поставленныхъ. Конечно, существованіе дочерей маркиза не можетъ не быть извѣстно и такимъ людямъ, и между ними, вѣроятно, дѣлаются нѣкоторыя смутныя догадки объ образѣ жизни этихъ дамъ, какъ гадаютъ люди о короляхъ и королевахъ, и даже о богахъ и богиняхъ. Но чтобы дочери его были поставлены въ параллель — и съ кѣмъ еще! — для опроверженія его собственныхъ мнѣній, это казалось маркизу невыносимымъ. Онъ не могъ прибить кнутомъ мистера Фенвика; не могъ также выслать на него съ этою цѣлью своихъ людей, но есть, слава Богу, епископъ. Не совсѣмъ ясно было маркизу чего именно можно достигнуть чрезъ епископа, но представлялось ему что можно по крайней мѣрѣ выжить Фенвика изъ этого прихода. «Чтобъ я выгналъ дочерей моихъ изъ моего дома…. ого!» Онъ едва не прошибъ кулакомъ окно кареты отъ негодованія, возбужденнаго въ немъ этою мыслью.

Случилось такъ что маркизъ Тробриджъ никогда не засѣдалъ въ нижней палатѣ, но былъ у него сынъ, засѣдающій въ ней. Лордъ Сентъ Джорджъ, человѣкъ свѣтскій, былъ членъ палаты за другое графство, въ которомъ у маркиза было имѣніе. Отецъ очень уважалъ его, полагался на его мнѣніе, но все-таки думалъ иногда что онъ не достаточно высоко цѣнитъ положеніе въ свѣтѣ, занимать которое онъ призванъ. Лордъ Сентъ Джорджъ теперь былъ дома, въ замкѣ, и вечеромъ отецъ, естественно, сталъ совѣтоваться съ сыномъ. Онъ считалъ своею обязанностью написать епископу, но все-таки желалъ слышать мнѣніе Сентъ Джорджа. Прежде всего онъ, разумѣется, заявилъ твердое убѣжденіе что Сентъ Джорджъ согласится съ нимъ.

— Я не сталъ бы поднимать шума изъ-за этого, сказалъ сынъ.

— Какъ? Оставить безъ вниманія?

— По-моему, да,

— Понимаете ли вы какого рода намекъ былъ сдѣланъ на вашихъ сестеръ?

— Имъ отъ этого вреда не будетъ, милордъ, а на кого и на что не намекаютъ теперь? Епископъ ничего не можетъ сдѣлать. Почемъ вы знаете, можетъ они съ Фенвикомъ задушевные пріятели?

— Епископъ весьма благомыслящій человѣкъ, Сентъ Джорджъ.

— Безъ сомнѣнія. Епископы, какъ видно, всѣ люди благомыслящіе, и хорошо имъ что отъ нихъ не требуется ничего кромѣ благомыслія. Онъ, конечно, сочтетъ этого священника неучтивымъ, но тѣмъ дѣло и окончится. Вы же получите щелчокъ.

— Какъ щелчокъ?

— Щелчокъ, милордъ. Чѣмъ больше живу я на свѣтѣ, тѣмъ болѣе убѣждаюсь что не слѣдуетъ обнаруживать свои больныя мѣста.

Что-то въ тонѣ сына глубоко огорчало маркиза, но Сентъ Джорджъ былъ извѣстенъ за человѣка умнаго и осмотрительнаго и дѣлалъ карьеру въ политическомъ мірѣ. Маркизъ вздохнулъ, покачалъ головой и пробормоталъ что-то о лежащей на знатныхъ людяхъ обязанности нести тяжести сопряженныя со знатностью, разумѣя подъ этимъ готовность обнаружить больныя мѣста, если сословные интересы этого потребуютъ. Въ заключеніе совѣщанія онъ объявилъ что подумаетъ объ этомъ еще двое сутокъ. Къ несчастію, до истеченія двухъ сутокъ лордъ Сентъ Джорджъ уѣхалъ изъ замка Торноверъ, и маркизъ былъ предоставленъ собственному разуму. Предъ тѣмъ отецъ съ сыномъ и двумя-тремя знакомыми ѣздили на охоту въ Булгамптонъ, такъ что враждебныя дѣйствія еще не были начаты, когда Фенвики встрѣтились съ маркизомъ на тропинкѣ.

На слѣдующій день его свѣтлость сидѣлъ въ своей комнатѣ, размышляя о нанесенномъ ему оскорбленіи. Онъ думалъ объ этомъ, и ни о чемъ почти другомъ не думалъ, уже трое сутокъ. «Допустить возможность чтобъ я выгналъ изъ дому моихъ дочерей! Каково! Моихъ дочерей!» Онъ очень хорошо зналъ что, при всемъ несогласіи во мнѣніяхъ съ сыномъ, вѣрнѣйшее средство избѣгать непріятностей — слѣдовать совѣтамъ сына. Но тутъ дѣло совсѣмъ особенное, исключительное, вовсе не похожее на тѣ обыденныя житейскія мелочи относительно которыхъ онъ обыкновенно расходился по мнѣніи съ сыномъ. Дочери! леди Софи и Каролина Стоутъ! Ему предлагаютъ выгнать ихъ изъ дому, такъ какъ…. ого! Обида такъ велика что нѣтъ на свѣтѣ маркиза который могъ бы ее вынести. Ему не терпѣлось чтобы не написать письма епископу. Перо и бумага были подъ рукой, и онъ принялся писать.

"Преподобный и многоуважаемый лордъ епископъ!

"Считаю не лишнимъ увѣдомить ваше преподобіе о поступкѣ, или, позволю себѣ выразиться точнѣе, о проступкѣ достопочтеннаго Фенвика, викарія булгамптонскаго. (Маркизъ зналъ очень хорошо имя нашего пріятеля, но не хотѣлъ показать что его сіятельная память обременена такими мелочами.) Можетъ-быть вы слышали что въ этомъ приходѣ одинъ изъ моихъ арендаторовъ сдѣлался жертвой ужаснаго убійства, и что подозрѣніе пало на сына мельника, арендующаго мельницу у одного господина, который владѣетъ нѣкоторымъ количествомъ земли въ приходѣ. Семейство это очень дурное, одна изъ дочерей, какъ говорятъ, предалась разврату. На дняхъ я счелъ нужнымъ посѣтить этотъ приходъ, съ цѣлію удалить изъ среды моихъ людей такія вредныя личности. Тамъ выступилъ противъ меня мистеръ Фенвикъ, не только безъ всякой христіанской кротости, но и безъ всякой учтивости, свойственной человѣку благовоспитанному. Онъ ворвался ко мнѣ въ одинъ изъ моихъ домовъ, въ тотъ самый гдѣ жилъ убитый, и тутъ, пока я совѣщался съ тѣмъ лицомъ, о которомъ я упомянулъ выше, о необходимости удаленія этихъ вредныхъ людей, обратился ко мнѣ съ дерзостями и ругательствами. Довольно, полагаю, сказать вашему преподобію что онъ позволилъ себѣ насчетъ моихъ дочерей намеки до такой степени непристойные что я не рѣшаюсь повторить ихъ. При этой встрѣчѣ присутствовали: мистеръ Пудельгамъ, проповѣдникъ диссентеровъ, и мистеръ Генри Джильморъ, владѣлецъ земли арендуемой упомянутымъ семействомъ.

"Ваше преподобіе, вѣроятно, знаете какого рода человѣкъ мистеръ Фенвикъ съ религіозной точки зрѣнія. Не мнѣ судить по какимъ причинамъ такой человѣкъ считаетъ себя способнымъ сохранять мѣсто приходскаго настоятеля, но думаю что въ правѣ проситъ ваше преподобіе о разслѣдованіи выходки, которую я пытался описать, и жду нѣкоторой защиты на будущее время. Не сомнѣваюсь ни минуты что ваше преподобіе примете въ настоящемъ случаѣ всѣ надлежащія мѣры.

"Имѣю честь бытъ вашего преподобія, многоуважаемый лордъ-епископъ, покорнѣйшимъ слугою

"Тробриджъ."

Онъ перечелъ письмо это трижды, и такъ плѣнился своимъ произведеніемъ что, послѣ третьяго чтенія, у него не осталось уже ни малѣйшаго сомнѣнія относительно умѣстности такого письма. Почти увѣренъ былъ онъ также что епископъ непремѣнно сдѣлаетъ съ Фенвикомъ что-нибудь такое, вслѣдствіе чего нельзя будетъ этому позору англійской церкви остаться въ Булгамптонскомъ приходѣ.

Вернувшись домой изъ Пикрофтской общины, Фенвикъ нашелъ ожидавшее его письмо отъ епископа. Онъ проѣхалъ въ этотъ день сорокъ верстъ и опоздалъ къ обѣду. Однако жена пришла къ нему наверхъ чтобы послушать его разказъ и принесла съ собой письмо. Онъ не распечаталъ письма отъ епископа, пока не одѣлся на половину, и вдругъ громко расхохотался.

— Что такое, Франкъ? спросила жена въ растворенную дверь своей комнаты.

— Вотъ такъ штука! Постой, сначала пообѣдаемъ, а потомъ покажу.

Читатель, однако, можетъ быть совершенно увѣренъ что мистрисъ Фенвикъ не дождавшись обѣда узнала въ чемъ состояла штука.

Письмо епископа къ викарію было очень коротко и очень разсудительно, и не оно разсмѣшило викарія, но въ него вложено было письмо маркиза.

"Дорогой мистеръ Фенвикъ (писалъ епископъ), по зрѣломъ обсужденіи я рѣшился послать вамъ прилагаемое письмо. Я поступаю такъ потому что взялъ себѣ за правило всякое полученное мною обвиненіе противъ одного изъ лица подвѣдомственнаго мнѣ духовенства препровождать къ обвиняемому. Вы, конечно, увидите сами что тутъ рѣчь идетъ о вещахъ мнѣ неподсудныхъ, но, можетъ-быть, вы позволите мнѣ, какъ другу, замѣтить вамъ что приходскому священнику всегда слѣдуетъ избѣгать столкновеній и ссоръ съ сосѣдями, и въ особенности желательно быть въ хорошихъ отношеніяхъ съ людьми имѣющими вліяніе въ приходѣ. Извините меня, если я прибавлю, что духъ воинственности, хотя, конечно, иногда производитъ много добра, можетъ однако повести къ дурному, если не сдерживать его.

"Не забудьте пожалуста что лордъ Тробриджъ человѣкъ достойный, вообще хорошо исполняющій свои обязанности, и въ правѣ требовать по отношенію къ себѣ, конечно, не угодливости, но во всякомъ случаѣ уваженія. Если вы почувствуете себя въ состояніи сказать мнѣ что не питаете досады на него за случившееся, я буду очень счастливъ.

"Вы обратите вниманіе что я съ намѣреніемъ не придалъ этому письму офиціальнаго характера.

"Вашъ искренно" и т. д.

Отвѣтъ на это письмо былъ написанъ въ тотъ же вечеръ, но прежде мужъ съ женою подвергли маркиза Тробриджа не лестному обсужденію. Мистрисъ Фенвикъ въ этомъ случаѣ оказалась воинственнѣе мужа. Она не могла простить человѣку который намекнулъ епископу что мужъ ея остается на мѣстѣ вслѣдствіе дурныхъ побужденій и что онъ не хорошій священникъ.

— Душа моя, возражалъ Фенвикъ, — чего же и ожидать отъ осла какъ не длинныхъ ушей.

— Я не ожидала прямой клеветы отъ маркиза Тробриджа, и на твоемъ мѣстѣ такъ и сказала бы епископу.

— Я не скажу ему ничего подобнаго, а отзовусь о маркизѣ весьма сочувственно.

— Но вѣдь ты не сочувствуешь ему.

— Въ томъ-то и дѣло что сочувствую. У бѣднаго стараго глупца нѣтъ никого кто направлялъ бы его какъ слѣдуетъ, и онъ дѣйствуетъ по крайнему своему разумѣнію. Нѣтъ сомнѣнія что я въ его глазахъ воплощеніе всего ужаснаго. Я нисколько не сержусь на него и завтра же обошелся бы съ нимъ такъ учтиво, какъ только могу, еслибъ онъ самъ былъ учтивъ со мною.

Затѣмъ онъ написалъ слѣдующее письмо, которымъ мы заключимъ сообщаемую корреспонденцію:

Булгамптонскій приходъ, 28го октября, 186* г. "Многоуважаемый лордъ-епископъ!

"Возвращаю письмо маркиза съ благодарностью. Могу увѣрить что принимаю какъ слѣдуетъ ваши указанія на счетъ моей воинственности и буду стараться воспользоватъся ими.

"Жена говоритъ что я большой спорщикъ, и она, конечно, права.

"Что касается до лорда Тробриджа, то увѣряю васъ что я не чувствую на него ни малѣйшей досады, и не смотрю даже дурно на его жалобу. Мы съ нимъ, вѣроятно, расходимся во мнѣніяхъ почти обо всемъ, а онъ принадлежитъ къ числу тѣхъ людей которые жалѣютъ всѣхъ не соглашающихся съ ними по слѣпотѣ своей. При слѣдующей встрѣчѣ съ нимъ я буду вести себя такъ какъ будто письма этого не существовало и столкновенія этого не было.

"Вы, надѣюсь, позволите мнѣ заявитъ что, помимо всякихъ иныхъ побужденій, я не скоро рѣшусь отказаться отъ прихода въ епархіи вашего преподобія. Такъ какъ ваше письмо ко мнѣ неофиціальное, за что отъ души благодарю васъ, то я осмѣлился отвѣчать въ томъ же духѣ.

"Остаюсь, многоуважаевіый лордъ-епископъ, вашимъ покорнымъ слугою

"Францисъ Фенвикъ."

— Вотъ, сказалъ онъ, складывая письмо и подавая женѣ. — Окончанія переписки я не увижу. Я далъ бы шиллингъ чтобъ узнать что напишетъ епископъ маркизу и золотой чтобы взглянуть на отвѣтъ маркиза.

Читателя мы не будемъ утомлять ни тѣмъ, ни другимъ, такъ какъ онъ едва ли оцѣнилъ бы эти документы такъ высоко какъ викарій. Письмо епископа, въ сущности, не содержало въ себѣ ничего кромѣ увѣренія что Фенвикъ не думалъ оскорбить маркиза, и что такого рода дѣла епископа не касаются. Все это, конечно, было выражено съ истинно епископскою любезностью. Отвѣтъ маркиза былъ длиненъ, изысканъ и очень пышенъ. Онъ не то чтобы бранилъ епископа, но выразилъ однако очень ясно мнѣніе что Англійская церковь гибнетъ оттого что у духовныхъ сановниковъ нѣтъ власти уничтожить окончательно какого-нибудь викарія, который позволилъ себѣ оскорбить такое лицо какъ маркизъ Тробриджъ.

Но что было дѣлать съ Карри Бретль? Мистрисъ Фенвикъ, изливъ гнѣвъ свой на маркиза, не отрицала что вопросъ о положеніи Карри гораздо важнѣе для нихъ чѣмъ неудовольствіе благороднаго лорда. Какъ тутъ протянуть руку помощи и спасти эту заблудшую овцу? Фенвикъ въ необдуманномъ усердіи предложилъ взять ее къ себѣ въ домъ, но жена тотчасъ же поняла что такой шагъ опасенъ во всѣхъ отношеніяхъ. Какъ будетъ жить она? Что будетъ дѣлать? Что подумаетъ остальная прислуга?

— Что за дѣло остальной прислугѣ? спросилъ Фенвикъ.

Но въ такихъ вещахъ жена его умѣла настоять на своемъ, и это предположеніе было оставлено. Безъ сомнѣнія, самое приличное мѣсто для Карри отцовскій домъ, да отецъ-то ея такой неподатливый человѣкъ.

— Честное слово, говорилъ викарій, — это единственный человѣкъ на свѣтѣ котораго я самъ какъ будто боюсь. Съ нимъ я говорю не такъ какъ съ другими, и онъ, разумѣется, это знаетъ.

Однако, если можно было сдѣлать что-нибудь для Карри, такъ, казалось, не иначе какъ съ согласія и съ содѣйствіемъ отца.

— Это, наконецъ, прямая его обязанность, говорила мистрисъ Фенвикъ.

— Не знаю, отвѣчалъ мужъ. — Я думаю, есть обстоятельства при которыхъ отецъ въ правѣ отрѣчься отъ дочери. Такое сознаніе, безъ сомнѣнія, удерживаетъ многихъ отъ грѣха. Надо чтобъ отецъ могъ это сдѣлать и никогда въ дѣйствительности не дѣлалъ. Таково ученіе которое всѣ мы проповѣдуемъ: строгость и угрозы предъ грѣхомъ, любовь, и прощеніе когда грѣхъ совершенъ. Еслибы ты убѣжала отъ меня, Жанета….

— Франкъ, не смѣй говорить такихъ ужасовъ!

— Теперь я, пожалуй, стану увѣрять что, еслибы ты это сдѣлала, я бы тебя никогда на глаза къ себѣ не пустилъ, а между тѣмъ я знаю очень хорошо что погнался бы за тобой и сталъ бы умолять тебя вернуться ко мнѣ.

— Ты не сдѣлалъ бы ничего подобнаго, и говорить объ этомъ не слѣдуетъ; я лягу спать.

— Очень трудно выпрямлять покривившееся, говорилъ себѣ викарій, ходя по комнатѣ, когда жена ушла. — Ее бы, кажется, слѣдовало помѣстить въ исправительный домъ, но она, я знаю, не согласится, да и я не рѣшусь уговаривать ее послѣ того что она сказала.

По всей вѣроятности, мистеръ Фенвикъ лучше бы исполнилъ свою обязанность, еслибы къ милосердію его примѣшивалось больше строгости къ грѣшнику.

XXVII. Я никогда не срамилъ никого.

«Надо, однако, немедля сдѣлать что-нибудь для Карри Бретль.» Викарій чувствовалъ что онъ обязанъ принятъ какія-либо мѣры для ея благополучія, и обдумывая, онъ приходилъ къ убѣжденію что только двѣ такія мѣры возможны. Можно поговорить за нее съ отцомъ, или можно помѣститъ ее въ исправительный домъ, гдѣ бы ее удерживали отъ зла и учили добру. Послѣднее было бы лучше и, безъ сомнѣнія, легче для него самого. Но ему представлялось что онъ нѣкоторымъ образомъ обѣщалъ дѣвушкѣ не дѣлать этого; да она бы, навѣрное, и не согласилась. Не зная на что рѣшиться, онъ отправился къ другу своему Джильмору посовѣтоваться. Онъ засталъ сквайра съ дядей и тотчасъ же заговорилъ о своемъ дѣлѣ.

— Ничего вы не сдѣлаете, мистеръ Фенвикъ, сказалъ мистеръ Чамберленъ, прослушавъ съ полчаса бесѣду друзей.

— Такъ, по-вашему, не слѣдуетъ и пытаться?

— По-моему, подобныя попытки никогда ни къ чему не ведутъ.

— Такъ надо, слѣдовательно, предоставить всѣмъ несчастнымъ гибнуть по собственному усмотрѣнію.

— Безполезно, мнѣ кажется, разсматривать отдѣльный случай какъ исключеніе. Такой взглядъ происходитъ отъ увлеченія, а увлеченіе никогда не приноситъ пользы.

— Какъ же прикажете помочь такимъ несчастнымъ какъ эта бѣдная дѣвушка? спросилъ настоятель.

— Есть исправительные дома и пріюты, и очень похвально, конечно, жертвовать на нихъ деньги, отвѣчалъ стипендіатъ. — Это вопросъ такой сложный что нельзя легко разрѣшить его. Генри, гдѣ послѣдній нумеръ Quarterly Review?

— Я не получаю.

— Да, я забылъ, сказалъ мистеръ Чамберленъ, улыбаясь привѣтливо..

Затѣмъ онъ взялъ Saturday Review и постарался довольствоваться ею.

Джильморъ и Фенвикъ пошли на мельницу вмѣстѣ. Условлено было что сквайръ тамъ не покажется. Трудное дѣло предстоявшее Фенвику могло быть сдѣлано лишь наединѣ. Надо проникнуть въ логовище льва и приступить къ нему безъ посторонней помощи. Джильморъ полагалъ что дѣлать этого вовсе не слѣдовало.

— Онъ только накинется на васъ, и пользы никакой не будетъ, говорилъ онъ.

— Не съѣстъ же онъ меня, отвѣчалъ Фенвикъ, сознаваясь однако что приступаетъ къ этому дѣлу со страхомъ и трепетомъ.

Недалеко еще отошли они отъ дому какъ Джильморъ перемѣнилъ разговоръ и вернулся къ своему горю. Онъ еще не отвѣчалъ на письмо Мери и теперь объявилъ что не намѣренъ отвѣчать. Что сказать ей? Не увѣрять же ее въ дружбѣ; не поздравленіе же подносить, не лгать же на себя, разыгрывая равнодушіе. Она предпочла другаго и такъ и сказала. Къ чему же описывать ей причиненныя ею страданія?

— Я уничтожу хозяйство и уѣду отсюда, сказалъ Джильморъ.

— Не дѣлайте этого опрометчиво, Гарри. Нигдѣ на свѣтѣ не можете вы быть такимъ полезнымъ дѣятелемъ какъ здѣсь.

— Вся моя дѣятельность истощилась. Я не дорожу ни мѣстомъ, ни людьми. Я уже боленъ, и скоро буду еще больнѣе. Кажется, я поѣду за границу лѣтъ на пять, а пожалуй и въ Соединенные Штаты.

— Надоѣстъ вамъ тамъ,

— Конечно надоѣстъ. Все мнѣ надоѣдаетъ. Я думаю, никто не можетъ такъ надоѣсть какъ мой дядя, однако я со страхомъ думаю объ его отъѣздѣ, о томъ какъ останусь одинъ. Мнѣ представляется что въ Скалистыхъ горахъ не такъ будетъ думаться.

— Черная забота сидитъ за всадникомъ, сказалъ викарій. — Не знаю, поможетъ ли вамъ путешествіе. Одно только навѣрное поможетъ.

— Что же такое.

— Работа. Какой-то врачъ сказалъ своему больному что если онъ будетъ жить на полкрону въ сутки и зарабатывать ее, то скоро будетъ здоровъ. Я убѣжденъ что это же самое средство помогаетъ и отъ душевныхъ болѣзней. Вы не можете зарабатывать полкроны, но работать можете.

— Что же мнѣ дѣлать?

— Читайте, копайте, стрѣляйте, занимайтесь фермой и молитесь Богу. Не давайте себѣ времени думать.

— Ученіе хорошее, только не думаю чтобъ оно вело къ счастію. Ну, здѣсь я съ вами разстанусь.

— Я бы на вашемъ мѣстѣ пошелъ поработать въ саду.

— Можетъ-быть я и пойду. Знаете, мнѣ хочется съѣздить въ Лорингъ.

— Что вамъ тамъ дѣлать?

— Узнать негодяй этотъ человѣкъ или нѣтъ. Мнѣ кажется что негодяй. Дядя знаетъ немножко отца и говоритъ что нѣтъ хуже мошенника.

— Не знаю къ чему бы это повело, Гарри, сказалъ викарій.

Они разстались.

Фенвику оставалось съ полмили до мельницы, и онъ жалѣлъ что не полторы. Онъ зналъ что на мельницѣ запрещено всѣмъ безъ исключенія говорить со старикомъ о его дочери. Съ матерью священникъ часто говорилъ и зналъ какъ ей горько что она не смѣетъ произнести при мужѣ имя Карри. Онъ проклялъ свою дочь и поклялся что она на вѣки будетъ всѣмъ имъ чужая. Она причинила ему горе и стыдъ, и онъ отвергъ ее съ твердою рѣшимостью не поддаваться малодушной слабости. Знавшіе мельника коротко были убѣждены что онъ сдержитъ слово, и до сихъ поръ никто не осмѣливался заговоритъ при отцѣ о погибшей дочери. Все это мистеръ Фенвикъ зналъ, зналъ также что мельникъ свирѣпъ и грозенъ когда разсердится. Онъ говорилъ женѣ что старый Бретль единственный человѣкъ на свѣтѣ съ которымъ ему страшно говорить прямо, и выразилъ только чувство общее всѣмъ жителямъ Булгамптона. Маотеръ Пудельгамъ былъ человѣкъ весьма навязчивый, и однажды онъ осмѣлился зайти на мельницу поговорить, не о Карри, а о какомъ-то юношескомъ проступкѣ Сема. Съ тѣхъ поръ онъ не подходилъ уже къ мельницѣ и содрогался, и поднималъ къ небу глаза и руки всякій разъ какъ произносилось имя мельника. Не то чтобы Бретль ругался или выходилъ изъ себя, но въ немъ была какая-то мрачная суровость, какая-то сила, предъ которою нападавшіе падали духомъ и отступали какъ побитые. Мистера Фенвика, правда, всегда хорошо принимали на мельницѣ. Женщины очень любила его и дорожили его посѣщеніями. Съ самаго пріѣзда своего въ приходъ онъ вступилъ съ ними въ короткія отношенія, хотя старикъ никогда не ходилъ въ церковь. Бретль самъ обращался съ нимъ привѣтливѣе чѣмъ съ хозяиномъ, который могъ когда угодно выгнать его изъ мельницы. Но и Фенвикъ получалъ не разъ такіе отвѣты что уходилъ сравнивая себя невольно съ поддавшею хвостъ собачонкой.

«Не съѣстъ же онъ меня», говорилъ онъ себѣ, какъ стали показываться низкія ивы вокругъ мельницы.

Когда человѣкъ говоритъ себѣ что его не съѣдятъ, какъ это нерѣдко случается, то почти всегда можетъ быть увѣренъ что его съѣдятъ непремѣнно.

Подойдя къ мельницѣ, Фенвикъ увидѣлъ что она въ ходу. Джильморь предупредилъ его объ этомъ, такъ какъ, по отчетамъ, перестройка была почти окончена. Викарій былъ увѣренъ что, послѣ долгаго времени невольной праздности, Бретль постоянно на мельницѣ, однако онъ вошелъ сначала въ домъ, и тамъ нашелъ мистриссъ Бретль и Фанни. Даже съ ними ему было какъ-то неловко, однако удалось предложить нѣсколько вопросовъ о Семѣ. Семъ вернулся и теперь на работѣ; но съ отцомъ они сильно побранились. Старикъ пожелалъ знать гдѣ былъ сынъ. Семъ не хотѣлъ сказать и объявилъ что, если его будутъ допрашивать, такъ онъ вовсе уйдетъ изъ дому. Отецъ отвѣчалъ что туда ему и дорога. Семъ не ушелъ, но съ тѣхъ поръ они, работая вмѣстѣ, ни слова другъ другу не сказали.

— Мнѣ его нужно видѣть, сказалъ мистеръ Фенвикъ.

— То-есть, Сема? спросила мать.

— Нѣтъ, отца. Я выйду на дорогу, а вы, Фанни, попросите его пожалуста выйти ко мнѣ.

Мистрисъ Бретль тотчасъ же испугалась и стала заглядывать въ лицо священника кроткими, молящими, полными слеза глазами. Въ послѣднее время у же столько было у нея горя.

— Успокойтесь, бѣды не случилось никакой, сказалъ настоятель.

— Я думала что вы слышали что-нибудь о Семѣ.

— Изъ того что слышалъ я еще болѣе убѣдился что онъ не причастенъ къ преступленію совершенному на Тромбуловой фермѣ.

— Слава тебѣ, Господи! сказала мать, взявъ священника за руку.

Затѣмъ Фанни пошла на мельницу, и Фенвикъ вышелъ за нею на дорогу. Онъ стоялъ прислонясь къ дереву, пока старикъ подошелъ къ нему. Тутъ онъ пожалъ мельнику руку и сказалъ что-то о мельницѣ.

— Сегодня начали работать рано, сказалъ мельникъ. — Семъ опять уходилъ, а то можно бы начать еще вчера.

— Не сердитесь на него, онъ ходилъ за хорошимъ дѣломъ, сказалъ викарій.

— За хорошимъ ли, за дурнымъ ли, я не знаю.

— Я знаю и, если желаете, сказку вамъ. Но сначала надо мнѣ поговорить съ вами о другомъ. Пройдемтесь немного по аллеѣ, мистеръ Бретль.

Настоятель, неудачно стараясь соединить твердость съ торжественностью, началъ, безъ намѣренія, говорить такимъ тономъ какъ будто сбирался сдѣлать выговоръ. Мельникъ тотчасъ же оскорбился.

— Зачѣмъ мнѣ идти по аллеѣ? У меня теперь много дѣла, мистеръ Фенвикъ.

— Дѣло, о которомъ я хочу говорить съ вами, важнѣе. Ради Бога, мистеръ Бретль, ради жены и дѣтей вашихъ, подарите мнѣ десять минутъ.

Онъ замолчалъ и пошелъ по аллеѣ, Бретль шелъ съ нимъ рядомъ.

— Другъ мой, я видѣлъ вашу дочь.

— Какую дочь? спросилъ мельникъ, останавливаясь.

— Вашу дочь Карри, мистеръ Бретль.

Старикъ отвернулся и ушелъ бы на мельницу, не сказавъ на слова, но викарій удержалъ его за платье.

— Если вы считали меня когда-нибудь другомъ вашимъ и вашего семейства, такъ выслушайте меня.

— Развѣ я хожу къ вамъ въ домъ растравлять ваше горе? Пустите!

— Мистеръ Бретль, вамъ стоитъ протянуть руку, и вы спасете ее. Она ваша дочь, ваша кровь. Подумайте какъ легко молодой дѣвушкѣ пасть, какъ великъ соблазнъ, какъ неизвѣстно скрытое впереди несчастье, какъ ничтоженъ грѣхъ, какъ ужасно наказаніе. Ваши друзья, мистеръ Бретль, прощали вамъ грѣхи болѣе тяаккіе нежели тотъ который она совершила.

— Я никогда не срамилъ никого, отвѣчалъ мельникъ, порываясь назадъ на мельницу.

— Такъ вотъ что, собственная ваша обида, а не ея грѣхъ, дѣлаютъ васъ неумолимымъ къ родной дочери! Вы хотите дать ей погибнуть на улицѣ не за то что она пала, а за то что повредила вамъ своимъ паденіемъ! Можетъ ли отецъ, можетъ ли человѣкъ такъ поступать? Опомнитесь, мистеръ Бретль, и дайте волю влеченію своего сердца.

Между тѣмъ мельникъ вырвался и, въ гнѣвномъ молчаніи, большими шагами шелъ къ мельницѣ. Викарій, сознавая что вмѣшательство его было совершенно безполезно, что раздраженіе и упорство старика недоступны убѣжденіямъ, стоялъ на мѣстѣ, не рѣшаясь даже вернуться въ домъ и сказать нѣсколько словъ оставшимся тамъ женщинамъ. Однакоже наконецъ пошелъ туда. Онъ зналъ что Бретль не покажется въ домъ, пока не пройдетъ его теперешнее настроеніе. Послѣ гнѣвнаго разговора съ кѣмъ-нибудь онъ уходилъ и молча работалъ полдня, и потомъ почти никогда не упоминалъ о причинѣ своей досады. Объ этомъ разговорѣ онъ никогда не упомянетъ, думалъ викарій, но помнить онъ его будетъ всегда, и, можетъ-бытъ, не захочетъ болѣе говорить съ человѣкомъ такъ глубоко оскорбившимъ его.

Подумавъ минуту, онъ рѣшилъ сказать мельничихѣ, сообщилъ и Фанни, что видѣлъ Карри въ Пикрофтской общинѣ. Не трудно вообразить распросы матери: что подѣлываетъ ея дочь, какъ живетъ, здорова ли, счастлива ли, или несчастлива?

— Кажется, къ сожалѣнію, несчастлива.

— Бѣдная моя Карри!

— Я бы и не желалъ чтобъ она была счастлива пока не вернется къ приличной жизни. Какъ намъ вернуть ее?

— Придетъ она сюда, если ее примутъ? спросила Фанни.

— Я думаю, придетъ; придетъ, повѣрьте.

— Что жь онъ сказалъ, мистеръ Фенвикъ? спросила мать. Викарій только покачалъ головой. — Онъ очень добръ; онъ насъ очень любитъ, но, ахъ, мистеръ Фенвикъ, ужь очень онъ строгъ.

— Онъ не позволяетъ вамъ говорить о ней?

— Ни слова, мистеръ Фенвикъ. — Онъ иной разъ такъ посмотритъ что взглядъ его падаетъ на васъ словно ударъ. Я не смѣю говорить, и Фанни тоже, хотя она съ нимъ смѣлѣе чѣмъ всѣ мы.

— Еслибъ была польза, я стала бы говорить, сказала Фанни.

— Нельзя ли мнѣ повидаться съ ней, мистеръ Фенвикъ? Нельзя ли съѣздить съ вами? Я бы вышла послѣ завтрака на дорогу, онъ бы ничего и не зналъ; а потомъ онъ распрашивать не станетъ. Какъ ты думаешь, Фанни?

— За обѣдомъ спроситъ. Но если я скажу что вы уѣхали на весь день съ мистеромъ Фенвикомъ, тѣмъ, вѣроятно, и кончится. Онъ, конечно, догадается куда вы поѣхали. Мистеръ Фенвикъ сказалъ что подумаетъ объ этомъ и увѣдомитъ Фанни въ слѣдующее воскресенье. Сразу обѣщать онъ не хотѣлъ, да и во всякомъ случаѣ нельзя ему будетъ ѣхать раньше воскресенья. Прежде чѣмъ согласиться на такую поѣздку, онъ считалъ нужнымъ посовѣтоваться съ женой. Затѣмъ онъ простился и, уходя, увидѣлъ мельника въ дверяхъ мельницы. Онъ махнулъ ему рукой и сказалъ; «До свиданья!» но мельникъ поспѣшно повернулся къ нему спиною и ушелъ въ мельницу. Подходя къ своему дому, онъ встрѣтилъ мистера Пудельгама.

— Семъ Бретль опять выкинулъ штуку, оказалъ проповѣдникъ диссентеровъ.

— Какую штуку, мистеръ Пудельгамь?

— Исчезъ безъ слѣда; ушелъ за границу.

— Кто это вамъ оказалъ, мистеръ Пудельгамь?

— Развѣ это не правда, мистеръ Фенвикъ? Вамъ слѣдуетъ знать, такъ какъ вы одинъ изъ поручителей.

— Я сейчасъ былъ на мельницѣ и не видалъ его.

— Я думаю, вы уже никогда не увидите его ни на мельницѣ, ни въ Булгамптонѣ, развѣ полиція приведетъ его,

— Я не видалъ его сегодня, потому что не входилъ въ мельницу, но онъ въ эту минуту тамъ работаетъ. Тамъ все въ порядкѣ, мистеръ Пудельгамъ. Зайдите побесѣдовать съ нимъ, или съ отцомъ, и вы увидите что они устроились отлично.

— Констебль Гиксъ сказалъ мнѣ что онъ бѣжалъ, отозвался мистеръ Пудельгамъ, уходя въ большомъ неудовольствіи.

Мистрисъ Фенвикъ высказалась въ пользу второй поѣздки въ Пикрофтскую общину. Матери, по ея мнѣнію, непремѣнно слѣдовало повидаться съ дочерью. Она никакъ не могла примириться съ мыслью о непреклонности мельника. Я бы на мѣстѣ мистрисъ Бретль оттаскала старика за уши и заставила бы его уступить.

— Пойди, попробуй, сказалъ викарій.

Въ слѣдующее воскресенье Фанни было сказано что въ среду Фенвикъ повезетъ ея мать въ Пикрофтскую общину. Онъ не сомнѣвался что Карри по-прежнему живетъ съ мистрисъ Борроусъ. Онъ объяснилъ что старухи въ его пріѣздъ, по счастію, не было дома, а теперь они ее, вѣроятно, застанутъ. Съ этимъ дѣлать нечего. Условились обо всемъ. Мистеръ Фенвикъ обѣщалъ выѣхать въ десять часовъ въ таратайкѣ къ воротамъ Джильмора, гдѣ мельничиха должна была его встрѣтить.

XXVIII. Поѣздка мистрисъ Бретль.

Мистрисъ Бретль сидѣла у изгороди, противъ воротъ мистера Джильмора, когда къ ней подъѣхалъ мистеръ Фенвикъ. Бѣдная старушка ждала тамъ уже съ полчаса. Ей казалось что ей понадобится теперь вдвое больше времени чѣмъ прежде чтобы прибыть сюда, и она боялась заставить викарія ждать. Она надѣла свое праздничное платье и чепецъ, и когда усѣлась на свободное мѣсто, позади своего друга, ея положеніе казалось ей такимъ неловкимъ что она не осмѣливалась открыть ротъ. Онъ сказалъ ей нѣсколько словъ, но не безпокоилъ ее вопросами, понимая причину ея замѣшательства. Онъ размышлялъ что между всѣми его прихожанами нѣтъ двухъ другихъ столь противоположныхъ другъ другу людей какъ мельникъ и его жена. Онъ такъ грубъ и упрямъ, она такъ покорна и кротка. Всѣ, однако, говорятъ что Бретль нѣжный и любящій мужъ. Страхъ мистрисъ Бретль, внушенный ей лошадью, экипажемъ а неловкостью ея положенія, понемногу прошелъ, а она заговорила о своей дочери. Она везла съ собой маленькій узелокъ, желая помочь дочери нѣкоторыми необходимыми вещами, и много извинялась за этотъ узелокъ. Фенвикъ вспомнилъ какъ Карри говорила ему что у ней есть еще деньги, но такъ какъ онъ былъ увѣренъ что убійцы, совершивъ злодѣяніе, отправилась въ Пикрофтскую общину, то затруднился оказать мистрисъ Бретль что дочь ея ни въ чемъ не нуждается. Сынъ обвинялся въ убійствѣ, и викарій почти не сомнѣвался что дочь живетъ награбленнымъ.

— Трудно ей жить съ такою старухой, мистеръ Фенвикъ, сказала мистрисъ Бретль. — Можетъ-быть, еслибъ я привезла ей чего-нибудь съѣстнаго…

— Не думаю, чтобъ она въ этомъ нуждалась, мистрисъ Бретль.

— Не нуждается? Страшно однако подумать откуда у ней берутся средства. Да сжалится надъ ней Господь и поможетъ ей.

— Аминь, сказалъ викарій.

— А также ли она весела и добра какъ прежде. Она была самою веселою и доброю дѣвушкой во всемъ Булгамптонѣ, какъ мнѣ казалось. Она, я думаю, потеряла свой прежній характеръ, мистеръ Фенвикъ?

— Мнѣ показалось что она мало измѣнилась.

— Возможно ли это, мистеръ Фенвикъ? И она не показалась вамъ печальною, или неряхой?

— Она, кажется, была одѣта довольно опрятно. Вамъ было бы непріятно еслибъ я сказалъ что она показалась мнѣ счастливою?

— Можетъ быть непріятно; я не должна желать этого, не такъ ли? Но я дала бы отсѣчь себѣ лѣвую руку, мистрисъ Фенвикъ, чтобы сдѣлать ее опять счастливою и веселою. Это, можетъ-бытъ, потому что я мать, но голосъ ея я всегда считала самою пріятною музыкой. Никогда уже онъ не будетъ такъ звученъ какъ прежде, мистеръ Фенвикъ?

Онъ не могъ отвѣтить ей утвердительно. Сдѣлавшаяся святою грѣшница, о которой онъ напомнилъ мистеру Пудельгаму, хотя и вошла въ милость Господа, однако никогда уже не воротила веселой младенческой невинности. Голосъ Карри Бретль, который такъ нравился ея матери, дѣйствительно, уже никогда не будетъ такъ звученъ какъ прежде.

— Если намъ удастся вернуть ее домой, она будетъ вамъ доброю дочерью, сказалъ онъ.

— А я буду ей доброю матерью. Но, мнѣ кажется, этому не бывать. Я не знаю ни одного примѣра чтобъ онъ измѣнилъ свое рѣшеніе въ подобномъ дѣлѣ. Онъ тогда такъ принялъ это къ сердцу что это его едва не убило. Еслибъ онъ не вытрясъ немного своего гнѣва, поколотивъ того негодяя, онъ не пережилъ бы этого.

И опять викарій остановился у Лысаго Оленя и пошелъ по проселочной дороіѣ. Онъ предложилъ старушкѣ руку, но она отказалась принять ее, и никакими просьбами нельзя было уговорить ее передать ему свой узелокъ. Она говорила что это поставитъ ее въ ужасно неловкое положеніе, и онъ оставилъ ее въ покоѣ. Она увѣряла что нисколько не устала и что двѣ мили, которыя она прошла, равняются ея воскресному пути въ церковь и обратно. Однако, когда они подходили къ дому, у нея захватило духъ, и она попросила остановиться на минуту.

— Можеть-бытъ, моей дочери пріятнѣе было бы еслибъ я ея не тревожила, сказала она.

Викарій взялъ ее подъ руку и повелъ дальше, и желая утѣшить ее, говорилъ ей что, когда она обниметъ свою дочь, Карри будетъ на верху блаженства.

— Обнять мнѣ ее, мистеръ Фенвикъ? Я не скажу ей ни одного слова упрека, по крайней мѣрѣ сегодня. И зачѣмъ мнѣ укорять ее? Она, я думаю, и сама все чувствуетъ.

— Надѣюсь, мистрисъ Бретль.

Они подошли къ двери коттеджа, и викарій постучалъ. Не послѣдовало никакого отвѣта, но то же самое было когда онъ приходилъ въ первый разъ. Онъ зналъ что въ подобномъ хозяйствѣ неудобно впускать всякаго посѣтителя прямо, безъ предварительнаго осмотра. Онъ постучалъ во второй разъ, но опять никто не отвѣчалъ. Онъ попробовалъ отворить дверь, но оказалось что она заперта.

— Она, можетъ-бытъ, видѣла какъ я шла и не хочетъ впускать меня, сказала мать.

Викарій обошелъ вокругъ домика и удостовѣрился что и задняя дверь заперта. Онъ заглянулъ въ одно изъ переднихъ оконъ и увидѣлъ что въ домѣ, по крайней мѣрѣ въ кухнѣ, никого не было. Была еще одна комната на верху, но и въ ней окно было затворено.

— Я начинаю бояться что никого нѣтъ дома, сказалъ викарій.

Въ эту минуту онъ услыхалъ женскій голосъ въ сосѣднемъ домѣ, то-есть въ одномъ изъ двухъ кирпичныхъ строеній стоявшихъ рядомъ, и женщина сказала ему что мистрисъ Борроусъ ушла въ Девизъ и, кажется, не воротится раньше вечера. Онъ спросилъ о Карри, но назвалъ ее не по имени, а молодою женщиной которая живетъ съ мистрисъ Борроусъ.

— Молодой мущина пріѣзжалъ въ субботу и увезъ ее въ Лондонъ, сказала женщина.

Фенвикъ хорошо слышалъ ея слова, но мистрисъ Бретль не слыхала. Онъ не имѣлъ причины не вѣрить словамъ женщины, и всѣ его надежды на спасеніе бѣдной дѣвушки сразу рушились. Первымъ его чувствомъ была досада на нее за то что она не сдержала слова. Она говорила ему что не уѣдетъ раньше какъ черезъ мѣсяцъ, и во всякомъ случаѣ не уѣдетъ не давъ ему знать объ этомъ, а никакой проступокъ, никакой порокъ не оскорбляетъ насъ до такой степени какъ обманъ или неблагодарность въ отношеніи къ намъ. И потомъ какое ужасное извѣстіе! Она воротилась къ безвыходному пороку и неправдѣ. На сколько онъ могъ догадаться по извѣстіямъ полученнымъ изъ различныхъ источниковъ, этотъ молодой человѣкъ былъ сообщникъ Точильщика въ убійствѣ и грабежѣ.

— Она уѣхала, мистрисъ Бретль, сказалъ онъ самымъ горестнымъ тономъ.

— Куда же она уѣхала, мистеръ Фенвикъ? Нельзя ли мнѣ ѣхать за ней?

Онъ только покачалъ головой и, взявъ ее подъ руку, пошелъ въ обратный путь.

— Развѣ они ничего не знаютъ о ней, мистеръ Фенвикъ?

— Она уѣхала, и вѣроятно, въ Лондонъ. Забудемъ о ней, по крайней мѣрѣ хоть на время. Я могу только сказать что мнѣ очень, очень досадно что я привезъ васъ сюда.

Безмолвно и печально совершился обратный путь въ Булгамптонъ. Мистрисъ Бретль ожидало впереди затрудненіе объяснить мужу свою поѣздку и печальную истину что поѣздка была напрасная. Что же касается Фенвика, онъ досадовалъ на свой прошлый энтузіазмъ къ молодой дѣвушкѣ. Итакъ мастеръ Чамберленъ былъ правъ. Она уѣхала какъ только узнала что друзьямъ извѣстно ея мѣстопребываніе и положеніе. Ей нѣтъ дѣла до участія ея друга священника, до разказовъ о домѣ гдѣ протекло ея дѣтство, до грязи и порочности той жизни которую она вела. Когда онъ заговорилъ о томъ что ей надо воротиться къ честной жизни, она скрыдась отъ него и бросилась въ порокъ, который для нея имѣетъ привлекательность. Онъ позволилъ себѣ вѣрить что, несмотря на ея испорченность, она можетъ сдѣлаться опять честною, и вотъ какая ему за это награда! Онъ высадилъ бѣдную женщину на томъ самомъ мѣстѣ на которомъ взялъ ее, не сказавъ ей почти ни слова, и печально поѣхалъ домой.

— Самое лучшее поступать какъ ея отецъ и никогда не произносить ея имени, сказалъ онъ женѣ.

— Но что же она сдѣлала, Франкъ?

— Воротилась къ той жизни которая ей, вѣроятно, болѣе нравится. Хоть сегодня, по крайней мѣрѣ, не будемъ говорить объ этомъ. У меня сжимается сердце когда я о ней вспомню.

Мистрисъ Бретль, пробираясь близь изгороди примыкавшей къ ихъ дому, увидѣла мужа, который стоялъ у двери мельницы. Сердце ея упало. Онъ не шевельнулся, но стоялъ не спуская съ нея глазъ. Она надѣялась войти въ домъ не замѣченною и узнать отъ Фанни что произошло въ ея отсутствіе, но она чувствовала себя столь виноватою что не осмѣливалась войти въ домъ. Не лучше ли прямо подойти къ нему и попросить прощенія за свой поступокъ? Когда онъ наконецъ окликнулъ ее, голосъ его былъ для нея облегченіемъ.

— Гдѣ ты была, Меджи? спросилъ онъ.

Она подошла къ нему, положила руку на его плечо и покачала головой.

— Иди лучше домой, сиди спокойно и жди что пошлетъ Господь, сказалъ онъ. — Что пользы таскаться взадъ и впередъ?

— Сегодня это не принесло никакой пользы, сказала она.

— И никогда не принесетъ, добавилъ онъ.

И болѣе ни одного слова не было объ этомъ сказано между ними. Она вошла въ домъ, отдала Фанни узелъ, сѣла на кровать и заплакала.

На слѣдующее утро Фенвикъ получилъ слѣдующее письмо:

"Лондонъ. Воскресенье. "Многоуважаемый сэръ!

"Я обѣщала написать вамъ если мнѣ надо будетъ уѣхать, но я принуждена была уѣхать не написавъ, потому что въ домѣ нельзя было писать. Мы побранились съ мистрисъ Борроусъ, и я боялась что она обокрадетъ меня, или сдѣлаетъ что-нибудь еще хуже. Она дурная женщина, я не могла больше выносить ея, и пріѣхала сюда потому что у меня не было мѣста гдѣ я могла бы провесть ночь. Я должна написать вамъ объ этомъ, хотя не вижу отъ этого никакой пользы.

"Я послала бы мое почтеніе отцу и матери, еслибы смѣла. Я желала выйти изъ моего положенія, но знаю что онъ убилъ бы меня. Я послала бы также мое уваженіе мистрисъ Фенвикъ, но я недостойна произносить ея имя, и мою любовь сестрѣ Фанни. Я уѣхала сюда, и здѣсь буду ждать смерти.

"Ваша покорная и несчастная Карри."

«Р. S. Хотя горе ни къ чему не послужитъ, но никому такъ не горько какъ мнѣ, и никто такъ не несчастливъ какъ я. Я пробовала молиться, но послѣ молитвы мнѣ дѣлалось еще стыднѣе. Еслибы можно было убѣжать куда-нибудь, я убѣжала бы.»

XXIX. «Негоціантъ» въ Лорингѣ.

Джильморъ сказалъ своему другу Фенвику что у него есть два намѣренія: отправиться путешествовать лѣтъ на пять, и посѣтить Лорингъ. Фенвикъ совѣтовалъ ему не дѣлать ни того ни другаго, а остаться дома, работать и молиться. Но въ подобныхъ случаяхъ совѣты друзей не принимаются, и Джильморъ, когда мистеръ Чамберленъ уѣхалъ, рѣшилъ, во что бы то ни стало, отправиться въ Лорингъ. Въ воскресенье утромъ онъ пошелъ въ церковь и намѣревался сказать мистрисъ Фенвикъ о своемъ рѣшеніи, но что-то задержало ее въ церкви, и онъ ушелъ не сказавъ ей ни слова. Первую половину слѣдующей недѣли онъ провелъ не сдѣлавъ шагу изъ своихъ владѣній, и въ продолженіи этихъ трехъ дней онъ разъ шесть мѣнялъ свои намѣренія. Наконецъ въ четвергъ онъ уложилъ чемоданъ и отправился въ путь. Предъ тѣмъ какъ выйти изъ дому, онъ написалъ Фенвику строчку карандашомъ: «Я уѣзжаю въ Лорингъ. Г. Дж.» Онъ оставилъ эту записку въ деревнѣ, на пути къ Вестберійской станціи.

Онъ не могъ придумать никакой причины для своей поѣздки въ Лорингъ и не зналъ что будетъ дѣлать или говорить когда пріѣдетъ туда. Онъ разъ сто повторилъ себѣ что дальнѣйшая навязчивость къ молодой дѣвушкѣ была бы недостойнымъ униженіемъ и сознавалъ что для человѣка нѣтъ болѣе смѣшнаго положенія какъ положеніе безнадежно влюбленнаго. Мущина обязанъ принять отказъ женщины, перенесть его какъ можетъ и не возражать противъ него. Такъ обязанъ онъ поступать когда знаетъ что рѣшеніе ея окончательное, а нѣтъ болѣе несомнѣннаго доказательства неизмѣнности этого рѣшенія, какъ сдѣланное ею признаніе что она предпочитаетъ другаго. Все это зналъ Джильморъ, но не могъ отказаться отъ надежды что колесо фортуны повернется въ его пользу. До него дошли неясные слухи что капитанъ Маррабель, его соперникъ, опасный человѣкъ. Дядя съ увѣренностью говорилъ ему что отецъ капитана очень дурной человѣкъ, а насчетъ сына сдѣлалъ нѣсколько неблагопріятныхъ для него намековъ, значеніе которыхъ Джильморъ въ своемъ безпокойствѣ все усиливалъ, такъ что, наконецъ окончательно убѣдился что дѣвушка, которую онъ любитъ, отдаетъ себя отъявленному негодяю. Не можетъ ли онъ сдѣлать чего-нибудь, если не для себя, то для нея? Нѣтъ ли возможности избавить ее отъ опасности? Что если онъ откроетъ какой-нибудь ужасный обманъ? Не смягчится ли она къ нему въ своей благодарности? Ему почему-то казалось что этотъ негодяй уже женатъ. Очень вѣроятно что такой человѣкъ опутанъ неоплатными долгами. Что же касается до его состоянія, то мистеръ Чамберленъ уже увѣрилъ его что оно равняется нулю. Оно ушло все до послѣдняго шиллинга на уплату долговъ отца и сына. Люди подобные мистеру Чамберлену почерпаютъ свои свѣдѣнія изъ такихъ источниковъ которые кажутся чудесными людямъ ведущимъ болѣе уединенную жизнь, и источники не теряютъ своей чудесности, когда свѣдѣнія, по обыкновенію, оказываются ложными. Такимъ образомъ Джильморъ пришелъ къ убѣжденію что Мери Лоутеръ готова принесть себя въ жертву человѣку недостойному ея, и онъ пріучилъ себя не думать, но вѣровать, что можетъ спасти ее. Люди знавшіе его сказали бы что онъ неспособенъ поддаться романической мечтѣ. Но и у него были свои романическія мысли, развившіяся въ его умѣ до той же степени какъ у древнихъ рыцарей отправлявшихся спасать злополучныхъ дѣвушекъ. Если онъ можетъ спасти ее, онъ это сдѣлаетъ, по крайней мѣрѣ попытается сдѣлать, хотя бы ему пришлось погибнуть чрезъ эту попытку. И почему же ему не надѣяться заслужитъ ту награду которую по обыкновенію получали другіе рыцари? Надежда на успѣхъ его попытки, конечно, очень сомнительна, но что для него весь міръ безъ этой надежды?

Онъ еще никогда не былъ въ Лорингѣ. Онъ поѣхалъ въ Чиппингамъ и Свиндонъ, а оттуда по желѣзной дорогѣ въ Лорингъ. У него не было никакого опредѣленнаго плана дѣйствій, но онъ намѣревался сходить къ миссъ Маррабель, выбравъ, если будетъ возможно, такое время когда Мери Лоутеръ не будетъ дома, и узнать отъ старушки о положеніи дѣла. Онъ уже давно, еще въ началѣ лѣта, узналъ что миссъ Маррабель расположена въ его пользу. Онъ также слыхалъ что у Маррабелей были семейныя ссоры, и у Фенвика при немъ сорвалось одно слово, изъ котораго онъ заключилъ что миссъ Маррабель не совсѣмъ нравился бракъ въ который готова была вступить ея племянница. Не доказывало ли все это что капитанъ Маррабель самая нежеланная особа.

Когда онъ пріѣхалъ въ Лорингъ, ему представилась необходимость озаботиться о ночлегѣ. У станціи стояли два омнибуса, и два служителя изъ двухъ гостиницъ наперерывъ старались овладѣть его дорожнымъ мѣшкомъ. «Драгонъ» и «Негоціантъ» дрались за него. Лотоунскій «Негоціантъ» былъ промышленникъ и богачъ, а опгильскій «Драгонъ» аристократъ, преданный политическимъ стремленіямъ. Старанія «Негоціанта» превозмогли. «Вы, кажется, намѣрены отнять у джентльмена его собственность», съ негодованіемъ оказалъ слуга «Негоціанта» и вырвалъ собственность мистера Джильмора изъ рукъ своего естественнаго врага, предварительно усадивъ самого мистера Джильмора въ свой омнибусъ. Еслибы мистеръ Джильморъ узналъ что «Драгонъ» стоялъ рядомъ съ домомъ миссъ Маррабель, а «Негоціантъ» находился въ такомъ же близкомъ разстояніи отъ дома въ которомъ жилъ капитанъ Маррабель, то его выборъ, вѣроятно, и тогда не измѣнился бы. Въ такихъ случаяхъ рыцарь, готовящійся сдѣлаться освободителемъ, старается подойти какъ можно ближе къ своему врагу.

Его отвели въ спальню, а оттуда въ такъ-называемую «коммерческую комнату». Лорингъ ведетъ довольно значительную торговлю для такого маленькаго городка и уже нѣсколько лѣтъ считается сравнительно богатымъ городомъ, но все же онъ не такъ значителенъ въ торговомъ отношеніи чтобы могъ поддержать первостепенную торговую гостиницу. Въ такихъ гостиницахъ коммерческая комната такъ же строго затворена для непосвященныхъ какъ какой-нибудь первоклассный лондонскій клубъ. Но у «Негоціанта» законъ соблюдался не такъ строго, и уже одинъ тотъ фактъ что слова «коммерческая комната» были написаны на двери доказывалъ людямъ знающимъ толкъ въ такихъ вещахъ что дѣло тутъ сомнительное. Въ гостиницѣ не было кофейной комнаты, и потому посѣтителей желавшихъ пить кофе по необходимости провожали въ коммерческую комнату. Въ такихъ комнатахъ существуютъ и нѣкоторые особые законы. Сигары тамъ не дозволяются до десяти часовъ, развѣ только по взаимному соглашенію всѣхъ присутствующихъ. Тамъ не бываетъ ежедневнаго обѣда, но когда трое или болѣе джентльменовъ обѣдаютъ вмѣстѣ въ пять часовъ, тогда обѣдъ становится коммерческимъ обѣдомъ, и опредѣленные законы относительно вина и т. п. исполняются съ большею или меньшею строгостью, смотря по обстоятельствамъ. Въ настоящую минуту только одинъ посѣтитель занималъ коммерческую комнату. Онъ привѣтствовалъ мистера Джильмора, и поклонъ его былъ полонъ достоинства и внимательности. Коммерческій человѣкъ общежителенъ по природѣ, и хотя въ священный часъ обѣда, когда онъ находится въ высокомъ обществѣ своихъ сотоварищей, онъ исключителенъ въ высокой степени, можетъ-быть болѣе чѣмъ всякій другой, онъ готовъ однако снизойти, если случайности его профессіи разлучили его съ его товарищами, до любезности со всякимъ другимъ джентльменомъ, съ которымъ сведетъ его судьба. Мастеръ Кокки провелъ въ одиночествѣ весь тотъ день, въ который пріѣхалъ мастеръ Джильморъ, и раздумывалъ уже о печальномъ удовольствіи втораго одинокаго обѣда у «Негоціанта», когда судьба послала ему этого незнакомца. Слуга, который смотрѣлъ на это съ такой же точки зрѣнія и зналъ что общій обѣдъ пріятнѣе для всѣхъ, тотчасъ же явился на помощь къ мастеру Кокки въ его распоряженіяхъ. Мистеръ Джильморъ, конечно, пожелаетъ обѣдать. Обѣдъ будетъ поданъ ровно въ пять часовъ, и когда мастеръ Кокки пойдетъ обѣдать, мистеръ Джильморъ съ удовольствіемъ присоединится къ нему. Мистеръ Кокки выразилъ свое удовольствіе и объявилъ что будетъ въ восхищеніи. Влюбленные, какъ бы ни была безнадежна ихъ любовь, должны обѣдать, если не хотятъ умереть. Обѣдъ, конечно, не допускается хрониками древнихъ героевъ, спасавшихъ своихъ дамъ, но хотя древнія хроники лѣтописей парятъ выше современныхъ, однако всѣми признано что онѣ не такъ правдивы. Нашъ рыцарь былъ до крайности печаленъ, и что касается до его храбрости, онъ не уронилъ бы себя предъ какимъ-нибудь Орландомъ, но при всемъ томъ онъ былъ голоденъ. Напоминаніе объ обѣдѣ было ему пріятно, и онъ съ благодарностью принялъ приглашеніе мистера Кокки и слуги.

Треска и бифштексъ, хотя нѣсколько шершавые и жесткіе, были здоровыя кушанья, а хересъ, поданный по требованію мистера Кокки, хотя самъ по себѣ не совсѣмъ здоровый, былъ не вреденъ по своему количеству. Мистеръ Кокки былъ любезенъ и сообщителенъ, и много разказывалъ мистеру Джильмору о Лорингѣ. Нашъ другъ боялся предложить какой-нибудь вопросъ объ особѣ которая его такъ сильно интересовала, чувствуя что это дѣло такого рода что не выдержитъ прикосновенія грубой руки. Наконецъ онъ осмѣлился спросить о приходскомъ священникѣ. Мистеръ Кокки, со свойственнымъ ему остроуміемъ, отвѣчалъ что церковь такого рода офиціальное мѣсто которое ему, по дѣламъ его профессіи, не приходится посѣщать часто. Хотя онъ посѣщалъ Лорингъ уже въ продолженіи четырехъ лѣтъ, но ничего не слыхалъ о священникѣ. Слуга, безъ сомнѣнія, сообщитъ имъ что-нибудь. Джильморъ началъ было возражать и доказывать что онъ мало интересуется этимъ, но слуга былъ призванъ и спрошенъ, и много разказывалъ о старомъ мистерѣ Маррабель. Онъ самъ по себѣ хорошій человѣкъ, но проповѣдникъ не важный. Народъ его любить за то что онъ никогда на вмѣшивается въ чужія дѣла и не суетъ своего носа туда гдѣ его не спрашиваютъ, какъ дѣлаютъ многіе, и при этомъ слуга началъ разказывать о другомъ, неисправимомъ въ этомъ отношеніи, молодомъ священникѣ изъ Опгиля. «Да, у священника есть родственница, старушка, которая живетъ въ Опгилѣ.» «Нѣтъ, не бабушка.» Послѣднее было отвѣтомъ на остроумную шутку мистера Кокки. «И не дочь.» Слуга не зналъ какая она ему родственница. Миссъ Маррабель, судя по виду, очень важная дама, и ее всѣ уважаютъ. Съ ней живетъ еще одна молодая дама, но слуга не зналъ ея имени.

— А почтенный мистеръ Маррабель живетъ одинъ? спросилъ Джильморъ.

— Постоянно одинъ, но въ настоящее время у него гость.

Изъ всего того что слуга разказалъ о капитанѣ, самымъ существеннымъ было извѣстіе что онъ сегодня вечеромъ возвратился изъ Лондона; пріѣхалъ съ экстреннымъ поѣздомъ, и омнибусъ «Негоціанта» довезъ его до дома священника. Капитанъ былъ «настоящій джентльменъ», по словамъ слуги, «и такой красавецъ какого рѣдко можно найти». «Чортъ бы его побралъ», подумалъ бѣдный Джильморъ, и рѣшился предложить другой вопросъ: не знаетъ ли слуга чего-нибудь объ отцѣ мистера Маррабель? Слуга могъ только сказать что отецъ мистера Маррабель военный и съ большимъ чиномъ. Изъ всѣхъ этихъ разказовъ Джильморъ вывелъ заключеніе что женитьба капитана на Мери Лоутеръ еще не сдѣлалась предметомъ городскихъ толковъ.

Послѣ обѣда мистеръ Кокки предложилъ грогъ и сигары и сказалъ что онъ вноситъ билль объ отмѣнѣ закона относительно куренія на нынѣшній день, на что Джильморъ съ удовольствіемъ согласился. Теперь, когда онъ очутился въ Лорингѣ, онъ не находилъ другаго занятія какъ пить грогъ съ мистеромъ Кокки. Послѣдній объявилъ что билль принятъ большинствомъ голосовъ, и немедленно явились сигары и грогъ. Мистеръ Кокки разказывалъ что онъ слыхалъ о сэръ-Грегора Маррабель. Проѣзжая однажды по Варвикшейру, онъ тамъ, по своему обыкновенію, собиралъ мелкіе факты. Сэръ-Грегори, по его мнѣнію, не слишкомъ значительный господинъ. Помѣстье его не велико и не совсѣмъ въ порядкѣ. Быть сельскимъ дворяниномъ и «рыцаремъ сохи», какъ онъ выражался, по мнѣнію мистера Кокки, положеніе хорошее, но только въ томъ случаѣ если у васъ есть хорошее помѣстье, которымъ вы можете управлять, а одно имя безъ дѣла ничего не значатъ. По его мнѣнію, торговля есть основная сила націи, а что общество странствующихъ торговцевъ есть основная сила торговли, — это извѣстно всякому ребенку. Мистеръ Кокки дѣлался сообщительнѣе и дружелюбнѣе по мѣрѣ того какъ выпивалъ свой грогъ.

— Однако я еще не знаю кто вы, сэръ? сказалъ онъ.

— Я человѣкъ незначительный во всѣхъ отношеніяхъ, отвѣчалъ мистеръ Джильморъ.

— Можетъ-быть, но это не бѣда. Если человѣкъ сознаетъ что онъ способствуетъ коммерческому первенству своей націи, то онъ не имѣетъ причины стыдиться самого себя.

— Въ этомъ отношеніи, конечно, нѣтъ.

— И ни въ какомъ другомъ, пока онъ сознаетъ что вѣренъ своимъ обязанностямъ. Вы говорите, напримѣръ, о сельскихъ дворянахъ.

— Я не думалъ говорить о нихъ, сказалъ Дзкилъморъ.

— Положамъ, вы не говорили, но другіе говорятъ. Что такое сельскій дворянинъ и что онъ дѣлаетъ? Какую пользу приноситъ онъ своему краю? Онъ травитъ и стрѣляетъ, потомъ наполняетъ желудокъ виномъ и ложится. На другой день опять встаетъ, травитъ, стрѣляетъ и пьетъ. Вотъ и все его дѣло.

— Иногда онъ бываетъ мировымъ судьей.

— Да, правосуднымъ судьей! Знаемъ мы это. Старика сажаетъ въ тюрьму за то что онъ въ воскресенье заглянулъ на свой лугъ съ сыномъ, а молодаго человѣка посылаетъ въ смирительный домъ за то что онъ подстрѣлилъ зайца. Право, я не вижу никакой пользы отъ сельскихъ дворянъ. Купля и продажа — вотъ чѣмъ держится міръ.

— Сельскіе дворяне покупаютъ и продаютъ землю.

— Это совсѣмъ не то. Правда, тѣ изъ нихъ которые живутъ скупо, прикупаютъ изрѣдка по клочку, а тѣ которые доходятъ до того что имъ ѣсть нечего, продаютъ понемногу. Но что касается до капитала и процентовъ, объ этомъ они не имѣютъ никакого понятія. Они не умѣютъ наживать болѣе двухъ съ половиной процентовъ, а мы знаемъ до чего это доводитъ.

Мистеръ Кокки былъ сначала такъ кротокъ предъ бутылкой хереса и стаканомъ грога что Джильморъ былъ теперь озадаченъ какъ онъ измѣнился. Мастеръ Кокки сдѣлался такъ нелюбезенъ что Джильморъ оставилъ его и пошелъ бродить по городу. Онъ вошелъ на Опгиль, обошелъ вокругъ церкви и взглянулъ на окно дома миссъ Маррабель. О мѣстоположеніи этого дома онъ заранѣе собралъ свѣдѣнія. Но онъ не встрѣтилъ никакого приключенія, не увидѣлъ ничего интереснаго, и въ половинѣ десятаго, усталый, легъ въ постель.

Въ тотъ же день капитанъ Маррабель пріѣхалъ изъ Лондона въ Лорингъ съ ужасными извѣстіями. Деньги, на которыя онъ разчитывалъ, всѣ погибли.

— Что вы объ этомъ думаете? спросилъ дядя. — Неужели адвокаты васъ все время обманывали?

— Это все равно. Дѣло въ томъ что все погибло. Они утѣшили меня извѣстіемъ что ничего нельзя больше сдѣлать.

Священникъ Джонъ просвисталъ длинную ноту удивленія.

— Люди, съ которыми мы имѣли дѣло, и готовы были бы отдать деньги, но бѣда въ томъ что онѣ уже прожиты и погибли безвозвратно.

— Какое несчастіе!

— Я видѣлъ отца, дядя Джонъ.

— Ну, и что же?

— Я сказалъ ему что онъ мошенникъ, и ушелъ. Я не ударилъ его.

— Надѣюсь, Вальтеръ.

— Я удержался, но, право, когда человѣкъ васъ губитъ, то забываешь кто онъ, отецъ ли, или кто другой. Но онъ такъ старъ, такъ слабъ и блѣденъ что я могъ бы убить его на мѣстѣ.

— Что же вы теперь намѣрены дѣлать?

— Отправлюсь въ тотъ земной адъ который на той сторонѣ земнаго шара. Что же мнѣ остается дѣлать?

Ни слова болѣе въ этотъ вечеръ не было сказано между дядей и племянникомъ, и имя Мери Лоутеръ не было упомянуто. На слѣдующее утро завтракъ прошелъ также безмолвно. Священникъ много думалъ о Мери, но считалъ нужнымъ молчать до времени. Когда онъ въ первый разъ услыхалъ объ этомъ, онъ рѣшилъ про себя что его племянникъ никогда не женится на Мери Лоутеръ. Зная своего племянника, или воображая что знаетъ его, онъ былъ увѣренъ что тотъ никогда не принесетъ себя въ жертву такому браку. Изъ всякаго положенія есть исходъ, и Вальтеръ, конечно, найдетъ его. А теперь исходъ представился самъ собою.

Тотчасъ же послѣ завтрака капитанъ, не сказавъ ни слова, взялъ шляпу и бодро пошелъ на гору въ Опгиль. Проходя мимо двери «Негоціанта» онъ видѣлъ джентльмена стоявшаго подъ навѣсомъ входа въ гостиницу и наблюдавшаго за нимъ съ той минуты какъ онъ вышелъ изъ дома дяди, но не обратилъ на него вниманія. А Джильморъ, какъ только увидалъ капитана, тотчасъ же догадался что это его соперникъ.

Капитанъ вошелъ на гору и постучалъ въ дверь миссъ Маррабель. Дома ли миссъ Лоутеръ? Въ такой часъ, конечно, дома. Дѣвушка сказала что она сидитъ одна въ столовой. Миссъ Маррабель уже сошла въ кухню. Не распрашивая болѣе, капитанъ отправился въ маленькую боковую комнату, и тутъ нашелъ свою возлюбленную.

— Вальтеръ! воскликнула она, бросаясь къ нему на встрѣчу: — какъ это хорошо съ вашей стороны что вы такъ скоро пріѣхали! Мы не ждали васъ раньше двухъ дней.

И она бросилась въ его объятія.

Онъ обнялъ ее, но не поцѣловалъ.

— Что-нибудь случилось, спросила она. — Что такое?

Она отодвинулась отъ него, и взглянула ему въ глаза.

Онъ улыбнулся и покачалъ головой, все еще обнимая ея талію.

— Говорите, Вальтеръ; я вижу что случилось что-то нехорошее.

— Опять эти ужасныя деньги. Моему отцу удалось погубить все.

— Все, Вальтеръ? спросила она, и опять отодвинулась отъ него.

— Все до послѣдняго шиллинга, отвѣчалъ онъ, и опустилъ руку.

— Это очень непріятно.

— Еще бы. Мнѣ это такъ же непріятно какъ и вамъ.

— И всѣ наши чудные планы погибли?

— Да, погибли всѣ наши чудные планы.

— Что же вы теперь сдѣлаете?

— Остается одинъ исходъ: я опять отправлюсь въ Индію. Для меня это все равно что смертный приговоръ, только смерть, къ сожалѣнію, придетъ не такъ скоро.

— Не говорите такъ, Вальтеръ.

— Отчего, милая моя, не говорить, если я это чувствую?

— Но вы этого не чувствуете. Я знаю что вамъ непріятно, но не до такой степени какъ вы говорите. Не думаю, чтобъ у васъ не было ничего что привязывало бы васъ къ жизни.

— Я не могу просить васъ ѣхать со мной въ этотъ блаженный рай.

— Но я могу просить васъ взять меня съ собой, хотя, можетъ-быть, я не должна этого дѣлать.

— Милая моя! Милая!

Она воротилась къ нему, положила голову на его плечо и опять обвила его руку вокругъ своей таліи. Онъ цѣловалъ ея лобъ, гладилъ ея волосы.

— Клянитесь мнѣ, сказала она, — что вы, что бы ни случилось, не бросите меня.

— Бросить васъ, дорогая моя? Человѣкъ не бросаетъ куска хлѣба который можетъ спасти его отъ голодной смерти. Но когда я шелъ сюда, я рѣшился бросить васъ.

— Вальтеръ!

— И я знаю, мнѣ будутъ говорить что я обязанъ такъ поступить. Смѣю ли я увлечь васъ на такую жизнь, не имѣя возможности предложить вамъ порядочнаго дома?

— Вѣдь женятся же офицеры безъ состоянія.

— Да, но что выносятъ ихъ жены? О, Мери! милая моя! милая! это ужасно! Вы теперь не можете этого понять, но это ужасно.

— Если это такъ ужасно для васъ, сказала она, отодвигаясь.

— Не о себѣ я думаю, и какъ вы можете это говорить! Будемъ по крайней мѣрѣ вѣрить другъ другу.

Она подумала прежде чѣмъ отвѣтила ему.

— Я буду вѣрить вамъ во всемъ. Богъ свидѣтель что во всемъ. Что вы мнѣ скажете, то я и сдѣлаю. Но я только одно скажу вамъ, Вальтеръ: я не вижу ничего кромѣ горя въ жизни безъ васъ. Вы знаете какая разница между богатствомъ и бѣдностью, но для меня это какъ перо на вѣсахъ. Вы мой богъ на землѣ, и на васъ я надѣюсь. Если вы будете со мной, или далеко отъ меня, я одинаково буду надѣяться на васъ. Если я должна разстаться съ вами на время, я покорюсь этому съ надеждой, если же надо будетъ растаться на вѣки, я тоже покорюсь — съ отчаяніемъ. А теперь я буду вѣрить вамъ и дѣлать что вы мнѣ скажете. Если вы запретите мнѣ называть васъ моимъ, я послушаюсь и никогда не упрекну васъ.

— Я всегда буду вашимъ, сказалъ онъ, прижимая ее къ сердцу.

— Если такъ, дорогой мой, я соглашусь на все, чего бы вы ни потребовали отъ меня. Теперь вы, конечно, не можете рѣшить.

— Я рѣшилъ что долженъ ѣхать въ Индію.

— Это я знаю, но я говорю о нашемъ бракѣ. Вамъ, можетъ-быть, сначала надо будетъ поѣхать туда. Я не хочу быть нескромною, Вальтеръ, но помните что чѣмъ скорѣе тѣмъ лучше, если я могу служить вамъ утѣшеніемъ. Но я готова вынести какую угодно отсрочку скорѣе чѣмъ быть обузой для васъ.

Маррабель, когда онъ шелъ въ Опгиль, и съ самаго того времени какъ узналъ что потерялъ все состояніе, считалъ своею обязанностью отказаться отъ Мери Лоутеръ. Онъ просилъ ее быть его женой, когда считалъ свое положеніе лучшимъ чѣмъ оно оказалось теперь. Онъ зналъ что жизнь, которую онъ можетъ предложить ей, полна горя. Онъ старался прогнать невольную мысль что ему удобнѣе ѣхать въ Индію одному нежели съ женой. Онъ думалъ что приноситъ себя въ жертву, отказываясь отъ нея, и рѣшилъ пожертвовать собой. Но теперь, по крайней мѣрѣ въ ту минуту, всѣ его рѣшенія полетѣли на вѣтеръ. Его любовь была сильна, и такъ вознаградилась ея любовью что половина его горя исчезла въ восторгѣ романической преданности. Пусть одно несчастіе слѣдуетъ за другимъ, но человѣкъ, котораго такъ любитъ подобная дѣвушка, не можетъ быть вполнѣ несчастнымъ человѣкомъ.

Онъ ушелъ, поручивъ Мери сообщить миссъ Маррабель печальную новость, и выходя изъ дома увидалъ человѣка, котораго часъ тому назадъ видѣлъ подъ навѣсомъ гостиницы. Джильморъ его тоже видѣлъ и зналъ откуда онъ шелъ.

XXX. Тетка и дядя.

Миссъ Маррабель молча выслушала разказъ Мери. Мери говорила съ улыбкой на лицѣ, стараясь показать что это ее не особенно огорчаетъ, и что она не боится перемѣны въ планахъ ея жениха.

— Какъ съ нимъ несправедливо поступили, неправда ли? спросила она.

— Нехорошій поступокъ. Я въ этомъ мало понимаю, но, мнѣ кажется, съ нимъ безсовѣстно поступили.

— Онъ старался объяснить мнѣ все это, но, кажется, безуспѣшно.

— Почему же адвокаты обманули его?

— Мнѣ кажется, онъ поступилъ немного опрометчиво. Онъ вѣрилъ имъ больше чѣмъ бы слѣдовало. Тамъ была какая-то женщина которая объявила что она готова отказаться отъ своихъ притязаній, но когда они разобрали дѣло, оказалось что она съ своей стороны подписалась подъ какими-то бумагами, и деньги пропали. Онъ могъ бы законнымъ образомъ требовать ихъ отъ отца, но у отца тоже ничего не осталось.

— Итакъ всему конецъ?

— Конецъ нашимъ пяти тысячамъ фунтовъ, сказала Мери принуждая себя улыбнуться.

Миссъ Маррабель въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ молчала. Она безпокойно повертывалась на своемъ мѣстѣ, чувствуя что она обязана сказать Мери какое, по ея мнѣнію, должно быть неизбѣжное слѣдствіе этого несчастія и не зная какъ начать свою задачу. Мери предчувствовала что скажетъ тетка, и рѣшилась не принимать никакихъ совѣтовъ, объявить себя въ правѣ располагать собой какъ ей угодно, не сообразуясь съ осторожными разчетами свѣтскихъ людей. Но она боялась предстоявшаго разговора. Она знала что ей представлены будутъ доводы на которые ей трудно будетъ отвѣчать, и хотя она придумала уже нѣсколько рѣзкихъ возраженій, но боялась что дойдетъ до того что она поссорится съ теткой. Одно только она твердо рѣшила про себя, что ничто не заставитъ ее взять назадъ свое слово, развѣ только самъ Вальтеръ хоть малѣйшимъ намекомъ выразитъ ей что желаетъ этого.

— Какъ это должно огорчать васъ, бѣдная моя, сказала миссъ Маррабель.

— Во всякомъ случаѣ я была бы женой небогатаго человѣка, а теперь я буду женой человѣка очень бѣднаго. Вотъ, по моему мнѣнію, какое слѣдствіе всего этого.

— Что онъ намѣренъ дѣлать?

— Онъ рѣшился, тетушка, ѣхать въ Индію.

— А еще рѣшился онъ на что-нибудь?

— Я знаю что вы хотите сказать, тетушка.

— Какъ же вамъ не знать? Я хочу сказать что человѣкъ который ѣдетъ въ Индію съ тѣмъ чтобы тамъ жить на свое офицерское жалованье не долженъ думать о женѣ.

— Вы говорите о женѣ какъ о каретѣ или ложѣ въ оперѣ, то-есть какъ о роскоши доступной только богатымъ. Бракъ, тетушка, какъ смерть, дѣло общее всѣмъ людямъ.

— При нашемъ положеніи въ жизни, Мери, бракъ не можетъ быть столь общимъ для всѣхъ дѣломъ чтобы въ него вступать не заботясь о будущемъ. Для бѣднаго человѣка бракъ недоступнѣе чѣмъ для всякаго другаго.

— Никто не споритъ что это сопряжено съ трудностями.

— Ну, однимъ словомъ, я должна сказать, Мери, что вамъ надо выбросить изъ головы эту мысль.

— Никогда, тетушка! Я никогда этого не сдѣлаю.

— Неужели вы хотите сказать что вы теперь же выйдете за него и поѣдете съ нимъ въ Индію, обвившись какъ смертная петля вокругъ его шеи?

— Мнѣ кажется, это долженъ рѣшить онъ самъ.

— Нѣтъ, вы должны рѣшить это, Мери. Не сердитесь, я обязана высказать вамъ то что я думаю. Вы можете поступать какъ вамъ угодно, но вы должны меня выслушать. Онъ не можетъ отказаться отъ своего слова, не подвергнувъ себя осужденію въ нечестности.

— По тому же самому и я не могу.

— Извините меня, милая, мнѣ кажется, это будетъ зависѣть отъ того что произойдетъ между вами. Но во всякомъ случаѣ вы обязаны предложить ему свободу, а не налагать на него этой тяжелой обязанности.

Сердце Мери сжалось при этихъ словахъ, но ни малѣйшая перемѣна въ лицѣ не выдала волновавшихъ ее чувствъ.

— Для человѣка который долженъ отправиться въ Индію, продолжала тетка, — съ такою ужасною работой впереди какая, мнѣ кажется, достается имъ тамъ, жена есть обуза, когда онъ не имѣетъ средствъ содержать ее согласно со своими и ея воззрѣніями на жизнь.

— У насъ нѣтъ никакихъ требованій отъ жизни, мы знаемъ что мы будемъ бѣдны.

— Это старая повѣсть о любви и хижинѣ, но только при самыхъ неблагопріятныхъ обстоятельствахъ. Женское воззрѣніе на этотъ предметъ, конечно, разнится отъ мужскаго. Онъ лучше знакомъ съ жизнью и лучше чѣмъ вы понимаетъ что такое бѣдность съ женой и семействомъ.

— Мы не обязаны жениться тотчасъ же.

— Долгое обязательство будетъ вамъ въ высшей степени тяжело.

— Конечно, тяжело, отвѣчала Мери. — Потеря состоянія Вальтера тоже тяжеля, но самымъ тяжелымъ горемъ будетъ разлука. Я могу перенесть все кромѣ этого.

— Мнѣ кажется, Мери, что въ продолженіе немногихъ послѣднихъ недѣль вашъ характеръ ужасно испортился.

— Можетъ-быть.

— Вы прежде имѣли обыкновеніе думать о другихъ столько же какъ и о себѣ.

— Я развѣ не думаю о немъ, тетушка Сарра?

— Какъ о своей собственности. Два мѣсяца тому назадъ вы его не знали, а теперь вы повисли камнемъ на его шеѣ.

— Я никогда не буду камнемъ ни на чьей шеѣ, тетушка, сказала Мери, и вышла изъ комнаты.

Она думала что тетка была жестока съ ней и безъ жалости пользовалась ея несчастіемъ; и вмѣстѣ съ тѣмъ она знала что всякое слово сказанное теткой было сказано изъ любви къ ней. Она не думала что единственною цѣлью тетки было освободить Вальтера отъ невыгоднаго брака, и еслибъ она такъ думала, разговоръ этотъ подѣйствовалъ бы на нее сильнѣе. Она видѣла или ей такъ казалось, что тетка хочетъ спасти ее противъ ея собственной воли, и это сердило ее. Она рѣшилась упорствовать въ своемъ намѣреніи, и стараніе доказать ей что ея упорство гибельно для человѣка котораго она любитъ казалось ей жестокимъ. Она пошла на верхъ со спокойнымъ видомъ, но когда вошла въ свою комнату, то бросилась на постель и горько зарыдала. Возможно ли что она должна сказать ему, для его же блага, что между ними все кончено. Она сдержитъ данное ему слово и за одно только можетъ ручаться, что если онъ малѣйшимъ намекомъ выразитъ желаніе освободиться отъ нея, она освободитъ его не медля ни минуты, и никогда не позволитъ себѣ думать что онъ былъ не правъ. Она ясно выразила ему свои чувства, можетъ-быть, въ своемъ энтузіазмѣ, слишкомъ ясно, и теперь его дѣло рѣшать за нее и за себя. Изъ уваженія къ теткѣ она будетъ избѣгать дальнѣйшихъ разговоровъ объ этомъ предметѣ, пока онъ не рѣшитъ что лучше для нихъ обоихъ. Если онъ рѣшитъ что для нихъ лучше чтобы между ними все было кончено, она согласится, и для нея тогда все будетъ кончено въ этомъ мірѣ.

Между тѣмъ какъ все это происходило въ Опгилѣ, нѣчто подобное же произошло въ домѣ лотоунскаго священника. Священникъ зналъ что племянникъ его ходилъ къ опгильскимъ дамамъ, и когда молодой человѣкъ воротился къ завтраку, онъ косвеннымъ образомъ началъ его распрашавать.

— Вы, конечно, сказали имъ о послѣдней непріятности?

— Я не видалъ миссъ Маррабель, сказалъ капитанъ.

— Мнѣ кажется, для миссъ Маррабель это не имѣетъ большаго значенія. Вы не просили миссъ Маррабель быть вашею женой.

— Я видѣлъ Мери и сказалъ ей.

— Надѣюсь что вы не сдѣлали никакой глупости.

— Я не понимаю что вы хотите сказать?

— Я надѣюсь, вы сказали ей что оба вы поиграли довольно какъ дѣти, и что теперь всему конецъ.

— Нѣтъ, этого я не сказалъ ей.

— А это-то именно вы и должны ей сказать на какомъ вамъ угодно языкѣ, но чѣмъ скорѣе тѣмъ лучше. Вѣдь вы не можете жениться на нее. Еслибы вы получили деньги, на которыя разчитывали, то и тогда это было бы невозможно, но теперь объ этомъ и рѣчи не можетъ быть. Боже мой! какъ бы вы возненавидѣли другъ друга ранѣе шести мѣсяцевъ. Я понимаю что для дѣловаго человѣка и привычнаго какъ вы Индія можетъ быть пріятнымъ мѣстомъ.

— Ну, съ этимъ я не согласенъ.

— Но для бѣднаго человѣка съ женой и семействомъ, о! это должно быть ужасно! И ни одинъ изъ васъ не привыкъ къ подобнымъ вещамъ.

— Я не привыкъ, сказалъ капитанъ.

— Она тоже. Старушка не богата, но она горда какъ Люциферъ и живетъ какъ будто весь городъ ея собственность. Она хорошая хозяйка и не дѣлаетъ долговъ. Но Мери менѣе всякой герцогини привыкла къ нуждѣ.

— Надѣюсь, что мнѣ не придется пріучать ее.

— Надѣюсь что нѣтъ. Трудное дѣло для мущины учить этому молодую женщину. Нѣкоторыя женщины умираютъ во время этого ученія, другія никогда не выучиваются, а тѣ которыя постигнутъ эту науку, сами дѣлаются грязными и грубыми. Вы же очень прихотливы въ отношеніи къ женщинѣ.

— Я люблю видѣть ихъ порядочными.

— Что думали бы вы о вашей женѣ которой, можетъ-быть, пришлось бы самой кормить двухъ малютокъ, съ утра быть небрежно одѣтою и остающеюся такъ до ночи? Такова-то жизнь жены офицера который женится не имѣя ничего кромѣ жалованья. Я ничего противъ этого не говорю, если это нравится человѣку, и если онъ способенъ это вынести. Но вы къ этому неспособны. Теперь Мери очень хороша, но она вамъ такъ надоѣстъ что вы готовы будете перерѣзать горло ей или себѣ.

— Я выберу послѣднее, сэръ.

— Можетъ-быть. Но и это не совсѣмъ пріятная перспектива. Я выскажу вамъ всю правду, другъ мой. Когда вы пришли и сказали мнѣ что женитесь на Мери Лоутеръ, я подумалъ что этому никогда не бывать, но не мое дѣло было говорить вамъ это. Подобныя обязательства всегда такъ или иначе разстраиваются. Рѣдко двое сумашедшихъ, какъ вы, губятъ себя, но обыкновенно это кончается послѣ двухъ недѣль любви и поцѣлуевъ.

— Вы, кажется, очень опытны въ такихъ вещахъ, дядя Джонъ?

— Не даромъ же я прожидъ семьдесятъ лѣтъ. Вотъ вы теперь не имѣете ни одного шиллинга, а можетъ-быть, еслибъ открылась вся истина, у васъ оказались бы кой-какіе долги.

— Три или четыре сотни фунтовъ, не болѣе.

— То-есть вашъ годовой доходъ. И вы собираетесь жениться на дѣвушкѣ у которой нѣтъ одного гроша?

— У ней тысяча двѣсти фунтовъ.

— Ровно столько чтобы вамъ заплатить ваши долги до отъѣзда въ Индію, такъ что вы поѣдете туда безъ копѣйки. Развѣ такая карьера годится для васъ, Вальтеръ? Развѣ вы пойдете на такую жизнь, имѣя на шеѣ жену? Еслибы вы были богатымъ человѣкомъ, Мери, конечно, была бы завидною женой, но при настоящемъ положеніи вещей вы должны бросить эту мысль.

Выслушавъ это, капитанъ закурилъ трубку и отправился въ садъ, изъ сада въ конюшню, оттуда опять въ садъ, раздумывая объ этомъ дѣлѣ. Ни одного слова изъ всего что сказалъ дядя Джонъ, онъ не могъ не признать истиной. Онъ уже рѣшилъ что долженъ ѣхать въ Индію до женитьбы. Но жениться на Мери теперь же и взять ее съ собой въ эту зиму — это невозможно. Онъ долженъ поѣхать и осмотрѣться. Онъ не могъ не сознаться что эта отсрочка была ему пріятна. Чѣмъ скорѣе тѣмъ лучше, сказала Мери. Хотя ему казалась ужасною мысль отказаться отъ нея, но какъ преступнику наканунѣ казни хотѣлось продлить день. Въ будущемъ онъ не ожидалъ никакого счастья. Онъ, конечно, любитъ Мери, онъ ее очень любитъ, такъ любитъ, что еслибы пришлось отказаться отъ нея, это разорвало бы его сердце на части. Въ этомъ онъ клялся самому себѣ, и вмѣстѣ съ тѣмъ сомнѣвался, не пріятнѣе ли ему было бы чтобъ его сердце сразу разорвалось на части чѣмъ пріучить его къ тѣмъ ужаснымъ картинамъ которыя нарисовалъ ему дядя. О себѣ онъ не заботится. Отъ судьбы онъ не видалъ ничего кромѣ зла. Какого счастія можетъ ожидать человѣкъ оскорбленный, обманутый, ограбленный роднымъ отцомъ? Но онъ начиналъ сомнѣваться, не лучше ли будетъ для Мери, если они разстанутся. И Мери возложила на него всю отвѣтственность окончательнаго рѣшенія!

XXXI. Мери Лоутеръ дѣйствуетъ ощупью.

Въ этотъ же день, подъ вечеръ, въ домъ священника Джона принесли записку отъ Мери Лоутеръ, въ которой она просила капитана чтобъ онъ вышелъ ей навстрѣчу и погулялъ съ ней предъ обѣдомъ. Онъ встрѣтилъ ее, и они пошли своею обыкновенною дорогой по городскимъ улицамъ и потомъ въ поле. Мери много думала о словахъ тетки прежде чѣмъ написала записку. Она не могла не сознаться что, хотя она любитъ этого человѣка всѣмъ сердцемъ, такъ любитъ что на жизнь безъ него смотритъ какъ на пустоту, однако мало его знаетъ. Мы привыкли думать что любовь есть слѣдствіе близкаго знакомства; но любовь послѣ третьяго взгляда такъ же обыкновенна какъ и всякая другая любовь и исторгаетъ множество вздоховъ прежде чѣмъ одно Человѣческое существо познакомится съ другимъ. Дружба раждается послѣ многихъ лѣтъ знакомства, но нѣсколькихъ дней достаточно для мущины и женщины чтобы вступать въ бракъ. Мери сознавала что поспѣшила отдать свое сердце, но такъ какъ подарокъ сдѣланъ уже вполнѣ, то остается только узнать человѣка которому отдала его. Надо узнать не только тѣ стороны его характера которыя касаются ея, но и тѣ которыя касаются только его самого. Она не сомнѣвалась что онъ добръ, честенъ, благороденъ, но очень возможно что человѣкъ честный, добрый и благородный жилъ въ такихъ благопріятныхъ обстоятельствахъ что онъ будетъ неспособенъ къ тому сердечному постоянству которое необходимо для той жизни которая ихъ ожидаетъ. Она сказала ему что онъ долженъ рѣшать за нее и за себя, а такимъ образомъ возложила на него всю отвѣтственность, а можетъ-быть и необходимость жертвы. Она думала поступать великодушно и довѣрчиво, но, кажется, ея поступокъ далеко не великодушенъ. Съ намѣреніемъ исправить эту ошибку, если только есть ошибка, она просила его придти и погулять съ нею. Они встрѣтились на привычномъ мѣстѣ, а она съ своею обыкновенною улыбкой взяла это подъ руку и на минуту тяжело облокотилась на нее, какъ дѣлаютъ женщины когда хотятъ показать что считаютъ руку на которую облокачиваются своею собственностью.

— Сказали вы дядѣ Джону? спросила она.

— О, конечно.

— Что же онъ сказалъ?

— То что сказалъ бы всякій брюзгливый, хитрый, себялюбивый, старый семидесятилѣтній холостякъ.

— Вы хотите сказать что онъ совѣтовалъ вамъ отказаться отъ мысли о женитьбѣ.

— Да.

— То же самое говорила мнѣ тетушка Сарра. Вы не можете вообразить какъ краснорѣчива была тетушка. Ея энергія удивила меня.

— Кажется, тетушка Сарра никогда не была особенно расположена ко мнѣ, оказалъ капитанъ.

— Да, какъ къ жениху; во всѣхъ другихъ отношеніяхъ она васъ восхваляетъ и гордится вами какъ Маррабелемъ. Еслибы вы были наслѣдникомъ титула или чего-нибудь подобнаго, она считала бы васъ за прекраснѣйшаго въ мірѣ молодаго человѣка.

— Отъ всего сердца желалъ бы угодить ей этимъ.

— Она такая хорошая старушка. Вы ея совсѣмъ не знаете, Вальтеръ. Говорятъ, она была очень хороша когда была молода, но у ней не было состоянія, и она не хотѣла выйти за человѣка ниже себя по положенію въ обществѣ. Вы не должны обижать ее.

— Я не думалъ обижать ее.

— Я увѣрена что она говорила правду; вѣроятно, священникъ Джонъ говорилъ то же самое.

— Если она заставила васъ измѣнить ваши мысли, скажите это прямо, Мери. Я не буду возражать.

Мери сжала его руку, ей такъ нравилась эта вспышка гнѣва. Неужели и онъ положилъ въ это все свое сердце? Неужели все что говорилъ хитрый, старый дядя осталось безъ послѣдствій, и онъ любитъ ее такъ что готовъ измѣнить свою жизнь и сдѣлаться другимъ человѣкомъ для нея? Еслибъ она была въ этомъ увѣрена, она не сказала бы ни слова изъ котораго онъ могъ бы заключить что она боится. Она будетъ дѣйствовать такъ осторожно чтобы ни одною случайною фразой не дать ему повода подумать что она говоритъ заботясь о себѣ. Она будетъ чрезвычайно осторожна и вмѣстѣ съ тѣмъ дастъ ему понять что она даетъ ему полное право взять назадъ свое слово если онъ считаетъ это за лучшее. Она готова раздѣлить съ нимъ всѣ трудности жизни, каковы бы онѣ ни были, но она никогда не будетъ камнемъ на его шеѣ.

— Она совсѣмъ не заставила меня измѣнить мои мысли, Вальтеръ. Я сама знаю какъ все это серіозно и безъ словъ тетушки Сарры. Она не умнѣе васъ, а вы къ тому же видѣли Индію и знаете ее хорошо.

— Индія непріятное мѣсто, и въ особенности для женщинъ.

— Нельзя сказать чтобъ и Лорингъ былъ очень пріятнымъ мѣстомъ; надо мириться съ тѣмъ что даетъ судьба. Конечно, было бы пріятно еслибы вы могли остаться на родинѣ и имѣли кучу денегъ. Мнѣ хотѣлось бы имѣть собственное состояніе. Прежде я объ этомъ не думала, но теперь отъ души желала бы.

— Желаніе не поможетъ, Мери.

— Да, но энергія и борьба помогутъ. Я не сомнѣваюсь что вы поставите себѣ цѣлью дѣлать что-нибудь, добиться чего-нибудь. Я увѣрена въ васъ. Но я понимаю что жена можетъ быть вамъ помѣхой на этомъ пути.

— Я не забочусь о себѣ.

— Но вы должны о себѣ заботиться. Женщина другое дѣло; отъ нея не ожидаютъ ничего особеннаго. Но мущина обязанъ думать о своей карьерѣ и не дѣлать ничего что могло бы испортить ее.

— Я не понимаю къ чему вы все это ведете? сказалъ онъ.

— Я хочу сказать что считаю вашею обязанностью дѣлать то что по вашему мнѣнію благоразумно, не принимая въ разчеть моихъ чувствъ. Я, конечно, люблю васъ болѣе всего на свѣтѣ, не хочу лгать. И я, кажется, кромѣ васъ никогда никого серіозно не любила! Но если намъ надо разстаться, я это вынесу, чего бы мнѣ это ни стоило.

— И современемъ выйдете за другаго?

— Нѣтъ, Вальтеръ, никогда. Говорятъ, женщины не могутъ ручаться за себя, но я, кажется, могу. Женщина можетъ пробыть безъ замужства, а я къ тому же буду всегда имѣть васъ въ сердцѣ, и буду утѣшать себя, вспоминая что вы меня любили.

— Я вполнѣ увѣренъ что не женюсь ни на комъ кромѣ васъ, сказалъ капитанъ.

— Теперь вы знаете что я хотѣла сказать? Да, Вальтеръ?

— Отчасти.

— А я хочу чтобъ вы меня поняли вполнѣ. Я сказала вамъ сегодня утромъ что предоставляю вамъ рѣшить, и теперь повторяю то же самое. Я считаю себя обязанною повиноваться вамъ такъ какъ будто бы я уже ваша жена. Но выслушавъ проповѣдь тетушки Сарры, я почувствовала себя обязанною сказать вамъ что я понимаю что для васъ, можетъ-быть, невозможно исполнить ваше слово. Вы знаете это лучше меня. Мы дали другъ другу слово когда вы еще думали что у васъ есть деньги, но и тогда вы говорили что у васъ ихъ слишкомъ мало.

— Да, немного.

— А теперь совсѣмъ нѣтъ. Я не говорю что я боюсь бѣдности; я даже не вполнѣ понимаю что обозначаетъ это слово.

— Оно обозначаетъ нѣчто очень непріятное.

— Вѣроятно. Но разстаться было бы тоже непріятно, не правда ли?

— Это было бы ужасно.

Она пожала его руку и продолжала:

— Вы должны рѣшить за насъ обоихъ. Я хочу только чтобы вы поняли что я покорюсь что бы вы ни сочли за необходимое и за лучшее и тоже буду считать это необходимымъ и лучшимъ. Если вы скажете что мы должны жениться и испытать бѣдность, я буду думать что не жениться и не испытать бѣдности совершенная невозможность. Если же вы скажете что мы не должны жениться и идти на бѣдность, я буду думать что для насъ бракъ совершенная невозможность.

— Мери, сказалъ онъ, — вы ангелъ.

— Нѣтъ, я только женщина, которая такъ любитъ что не хочетъ вредить любимому человѣку.

— Есть одна вещь, на которую, мнѣ кажется, намъ надо рѣшиться.

— Что это?

— Я, во что бы то вы стало, долженъ уѣхать до нашего брака.

Мери сочла это рѣшеніемъ въ свою пользу, и оно въ то время осчастливило ее. Она такъ боялась безусловной и вѣчной разлуки что отсрочку почти не считала непріятностью.

XXXII. Успѣхъ мистера Джильмора.

Гарри Джіхльморъ, зажиточный сельскій дворянинъ, мировой судья, землевладѣлецъ, племянникъ мистера Чамберлена, человѣкъ пользовавшійся уваженіемъ всѣхъ своихъ знакомыхъ, за единственнымъ исключеніемъ маркиза Тробриджа, дошелъ теперь до того что чувствовалъ себя существомъ низшимъ въ сравненіи съ мистеромъ Кокомъ, съ которымъ онъ завтракалъ. Онъ пріѣхалъ въ Лорингъ, но очутившись тамъ, не зналъ что съ собой дѣлать. И пріѣхалъ онъ сюда не потому чтобъ онъ надѣялся сдѣлать что-нибудь полезное, но потому что невыносимое горе выгнало его изъ дома. Онъ былъ вполнѣ поврежденный человѣкъ, клонившійся къ нѣкотораго рода помѣшательству. Умственныя способности его были такъ разстроены что онъ не могъ читать. Онъ стыдился взглядовъ тѣхъ людей которые знали его, и находилъ нѣкоторую отраду въ обществѣ мистера Кока, именно потому что мистеръ Кокъ былъ такимъ незначительнымъ существомъ что онъ не боялся его. Но если ужь онъ пріѣхалъ въ Лорингъ, то долженъ же онъ сдѣлать что-нибудь. Не можетъ же онъ уѣхать отсюда не сказавъ ни съ кѣмъ ни одного слова. Фенвикъ будетъ распрашивать его, и истина обнаружится. Въ это утро ему пришла мысль не возвращаться домой и уѣхать куда-нибудь не давая никому отчета въ своихъ дѣйствіяхъ. Онъ господинъ самому себѣ, и никто не пострадаетъ отъ его поступковъ. Онъ имѣетъ право тратить свой доходъ какъ ему угодно. Ему было противно все что напоминало Булгамптонь. Но опять-таки онъ зналъ что это безразсудная мысль, и что онъ не долженъ такъ поступать. У него есть обязанности, какъ бы ни были онѣ противны. Онъ зналъ что эта мысль неисполнимая, и однако не могъ оставить ея.

Но дѣлать что-нибудь было ему необходимо. Послѣ завтрака онъ поднялся въ Опгиль и видѣлъ какъ капитанъ Маррабель вошелъ въ домъ гдѣ жила Мери Лоутеръ. Ему сдѣлалось стыдно что онъ высматриваетъ и выглядываетъ, хотя на самомъ дѣлѣ онъ не имѣлъ намѣренія слѣдить за своимъ соперникомъ. Онъ вошелъ въ церковную ограду, посидѣлъ нѣсколько времени на надгробномъ камнѣ, и воротился въ гостиницу. Мистеръ Кокъ отправлялся въ Глостеръ съ послѣобѣденнымъ поѣздомъ и пригласилъ его раздѣлить съ нимъ ранній обѣдъ въ два часа. Мистеръ Джильморъ принялъ приглашеніе, хотя къ этому времени онъ успѣлъ уже возненавидѣть мистера Кока. Послѣдній принималъ на себя видъ превосходства и выражалъ свои мнѣнія о политическихъ и общественныхъ дѣлахъ такимъ тономъ что ясно было что онъ считаетъ своего собесѣдника ниже себя по уму и образованію. Онъ предписывалъ бѣдному Джильмору, и самымъ обиднымъ образомъ издалъ законъ чтобы бифштексъ былъ поданъ съ лукомъ. Но при всемъ этомъ несчастный покорялся своему мучителю, и почувствовалъ себя одинокимъ когда мистеръ Кокъ пошелъ оканчивать визиты къ своимъ покупателямъ.

Джильморъ съ полчаса сидѣлъ безпомощно предъ огнемъ, потомъ вскочилъ, надѣлъ шляпу и выбѣжалъ изъ дома. Онъ со всевозможною скоростью пошелъ въ Опгиль и позвонилъ у дома миссъ Маррабель. Еслибъ онъ вышелъ десятью минутами раньше, то увидалъ бы какъ Мери спускалась боковою дорожкой на встрѣчу къ своему жениху. Онъ позвонилъ, спросилъ о миссъ Маррабель, сказалъ свое имя, и его попросили на верхъ, въ гостиную. Тамъ онъ сидѣлъ одинъ въ продолженіи нѣсколькихъ минутъ, и эти минуты казались ему нескончаемыми. Миссъ Маррабель стояла между тѣмъ въ своей маленькой пріемной внизу и придумывала что ей сказать мистеру Джильмору, и старалась догадаться для чего мистеръ Джильморъ пріѣхалъ въ Лорингъ.

Послѣ нѣсколькихъ словъ привѣтствія, миссъ Маррабель объявила что Мери Лоутеръ пошла погулять.

— Она, я увѣрена, будетъ очень рада услыхать хорошія вѣсти о своихъ булгамптонскихъ друзьяхъ.

— Они всѣ здоровы, сказалъ мистеръ Джильморъ.

— Я много слышала о мистерѣ Фенвикѣ, такъ много что, маѣ кажется, я уже знакома съ нимъ.

— Вѣроятно, сказалъ Джильморъ.

— Вашъ приходъ получилъ печальную извѣстность чрезъ это ужасное убійство, сказала миссъ Маррабель.

— Да, дѣйствительно, сказалъ мистеръ Джильморъ.

— Я думаю, имъ едва ли удастся поймать виновника этого ужаснаго злодѣянія, сказала миссъ Маррабель.

— Я думаю что не удастся, сказалъ мистеръ Джильморъ.

Послѣ этого миссъ Маррабель пришла въ большое затрудненіе. Если надо говорить о Мери Лоутеръ, то, во всякомъ случаѣ, не ей начинать. Она много слышала въ пользу мистера Джильмора. Мистрисъ Фенвикъ писала ей о немъ, и Мери, хотя не могла полюбить его, но всегда съ большою похвалой отзывалась о немъ. Миссъ Маррабель знала что онъ отлично кончилъ курсъ въ Оксфордѣ, что онъ много читалъ, пользовался такимъ уваженіемъ что былъ сдѣланъ мировымъ судьей, и былъ джентльменъ во всѣхъ отношеніяхъ. Она составила о немъ мнѣніе что онъ лучшій изъ мущинъ. Теперь же, когда она его увидала, она не могла подавить чувства разочарованія. Онъ былъ дурно одѣтъ, у него былъ какой-то печальный, угнетенный, униженный видъ, и вся его наружность была такая какую теперь называютъ изношенною. И ко всему этому онъ, повидимому, совсѣмъ не умѣлъ говорить. Миссъ Маррабель знала что мистеръ Джильморъ потерпѣлъ неудачу въ любви, но она не могла понять что любовь произвела въ немъ всѣ эти недостатки. Но дѣйствительно, любовь сдѣлала все это.

— Долго еще вы намѣрены пробыть въ нашемъ городѣ, спросила она въ отчаяніи отъ недостатка сюжета для разговора.

Послѣ этого наконецъ открылся его ротъ.

— Нѣтъ; не думаю, сказалъ онъ. — Я не знаю что меня здѣсь задерживаеть, не знаю даже зачѣмъ я пріѣхалъ сюда. Вы, конечно, слышали о моемъ предложеніи вашей племянницѣ.

Миссъ Маррабель утвердительно кивнула своею вѣжливою головкой.

— Когда миссъ Лоутеръ уѣхала отъ насъ, она оставила мнѣ нѣкоторую надежду на успѣхъ. Она по крайней мѣрѣ позволила мнѣ просить опять ея руки. Теперь она написала мнѣ что она выходитъ за своего родственника,

— Да, что-то въ этомъ родѣ, сказала миссъ Маррабель.

— Что-то въ этомъ родѣ? Я думалъ что это рѣшено. Развѣ нѣтъ?

Миссъ Маррабель была добрая женщина и не легко уступала внѣшнимъ впечатлѣніямъ. Однако очень вѣроятно, что еслибы мистеръ Джильморъ былъ не такъ сумраченъ, не такъ дурно одѣтъ, не такъ «изношенъ», то и она не такъ упорно воздерживалась бы сказать ему о несостоятельности капитана. Она тотчасъ же подумала бы что еще есть возможность поправить дѣло, и откровенно разказала бы ему обо всемъ. Но теперь она не чувствовала къ сидѣвшему предъ ней человѣку такой симпатіи чтобъ удостоить его своею откровенностью. Это, конечно, мистеръ Джильморъ, молодой другъ Фенвиковъ, обладатель Вязниковъ, человѣкъ о которомъ Мери часто говорила что въ немъ нельзя найти ни одного недостатка. Но въ немъ не было ничего привлекательнаго, и она не могла поощрить его какъ влюбленнаго.

— Такъ какъ Мери уже писала вамъ, сказала она, — то и я могу повторить что они дали другъ другу слово.

— Это я уже знаю. Джентльменъ этотъ, кажется, родственникъ вамъ.

— Родственникъ, но не близкій.

— И онъ, кажется, имѣетъ ваше согласіе?

— Что касается до этого, мистеръ Джильморъ, я не думаю чтобъ это имѣло какое-нибудь значеніе. Дѣвушки въ настоящее время, выходя замужъ, не сообразуются съ желаніями своихъ старыхъ тетокъ.

— Но миссъ Лоутеръ такъ уважаетъ васъ. Я не буду спрашивать о томъ о чемъ не слѣдуетъ спрашивать. Если это уже рѣшено, то нечего и толковать объ этомъ. Я буду говорить съ вами откровенно, миссъ Маррабель. Я любилъ, я и теперь люблю вашу племянницу всею душой. Когда я получилъ ея письмо, это поразило меня, и съ каждымъ часомъ мнѣ дѣлалось тяжеле. Я пріѣхалъ сюда чтобъ узнать не осталось ли хоть малѣйшей надежды. Вы ничего не имѣете противъ меня за то что я такъ любилъ ее?

— Конечно нѣтъ, сказала миссъ Маррабель, сердце которой постепенно смягчалось и которая начинала не замѣчать пыли на сапогахъ и панталонахъ мистера Джильмора.

— Я слышалъ что капитанъ очень не богатый человѣкъ, что онъ почти не въ состояніи жениться на своей кузинѣ. Я слышалъ также что есть и другія препятствія къ этому браку.

— Никакихъ другихъ препятствій нѣтъ, мистеръ Джильморъ.

— Однако, миссъ Маррабель, эти вещи какъ скоро устраиваются, такъ же скоро и разстраиваются. Я не буду отвергать, что еслибъ я могъ получить сердце вашей племянницы безъ этого вмѣшательства, это было бы для меня такимъ счастіемъ которое теперь уже невозможно. Человѣкъ не можетъ гордиться собой, если онъ хочетъ привлечь женщину которая предпочитаетъ ему другаго.

Сердце миссъ Маррабель теперь сдѣлалось чрезвычайно мягко, и она начинала убѣждаться по собственному опыту что мистеръ Джильморъ все же джентльменъ.

— Но я взялъ бы ее несмотря ни на что. Можетъ-быть, я хочу сказать, — могло бы случиться…. — И онъ остановился.

Не разказать ли ему всего? Она думала что не должна измѣнять своему полу и своей племянницѣ. Но если она разкажетъ ему все, это не можетъ повредить Мери. Она все еще надѣялась что бракъ можетъ разстроиться. Если это и случится, то пройдетъ много времени прежде чѣмъ Мери обратитъ вниманіе на другаго поклонника. Конечно, для всѣхъ будетъ лучше, если этотъ эпизодъ въ жизни Мери будетъ забытъ какъ можно скорѣе. Еслибы не пріѣхалъ этотъ опасный капитанъ, думала миссъ Маррабель, то Мери, безъ сомнѣнія, наконецъ поддалась бы совѣтамъ друзей, и приняла бы предложеніе, во всѣхъ отношеніяхъ удовлетворительное, и если этотъ эпизодъ можетъ быть забытъ, это и теперь еще возможно. Миссъ Маррабель, подумавъ немного, рѣшилась сказать ему хоть что-нибудь.

— Это правда, сказала она, — доходъ капитана такъ незначителенъ, что этотъ бракъ не можетъ нравиться друзьямъ Мери.

— Я не придаю большаго значенія деньгамъ, сказалъ онъ.

— Но вѣдь онѣ необходимы для спокойствія, мистеръ Джильморъ.

— Я хотѣлъ сказать что я менѣе всѣхъ способенъ настаивать на этомъ, или торжествовать надъ моимъ соперникомъ потому что мой доходъ больше его дохода. (Теперь миссъ Маррабель окончательно убѣдилась что мистеръ Джильморъ джентльменъ.) Но если бракъ растроится…

— Я не могу ручаться что онъ разстроится.

— Но это возможно.

— Конечно возможно. Есть такія затрудненія которыя должны бы были разлучить ихъ.

— Если это случится, мои чувства къ ней останутся такими же каковы они были съ тѣхъ поръ какъ я увидалъ ее въ первый разъ. Вотъ все что я хотѣлъ сказать.

Послѣ этого она разказала ему почти все. Не упомянувъ о состояніи котораго капитанъ лишился чрезъ безчестный поступокъ своего отца, она сказала ему что у молодыхъ людей не будетъ ничего кромѣ жалованья капитана и ничтожныхъ пятидесяти фунтовъ Мери ежегодно. Что она сама и родственникъ ея, священникъ, употребятъ всѣ силы чтобы помѣшать такому гибельному браку и избавитъ Мери отъ непривлекательной будущности быть женой индійскаго офицера. Но она просила его припомнить что Мери дѣвушка съ характеромъ, и чти въ настоящее время она вполнѣ предана своему жениху.

— Надѣюсь что это разстроится, сказала она. — Итакъ думаю, это бракъ невозможный. Но если это разстроится, то отъ этого и она нѣкоторое время будетъ страдать ужасно.

— Такъ я буду ждать, оказалъ мастеръ Джильморъ. — Я отправлюсь домой и буду ждать. Если есть хоть малѣйшая надежда, я могу жить и надѣяться.

— Дай Богъ чтобы вы надѣялись не напрасно.

— Я сдѣлаю всѣ, что будетъ въ моихъ силахъ чтобы доставить ей счастіе. Теперь я уйду, и я вамъ очень благодаренъ за вашу доброту. Я думаю, мнѣ не слѣдуетъ видѣться съ Мери.

— Я думаю что не слѣдуетъ, мистеръ Джильморъ.

— Да, конечно. Она можетъ подумать что я дразню ее. Вы, вѣроятно, не скажете ей что я былъ здѣсь?

— Это, мнѣ кажется, ни принесло бы никакой пользы.

— Конечно. Я сейчасъ же отправлюсь домой, и буду ждать. Если вамъ угодно будетъ сообщить мнѣ что-нибудь….

— Если бракъ разстроится, я позабочусь чтобъ вы узнали объ этомъ. Я напишу миссисъ Фенвикъ. Я знаю, она вашъ другъ.

И мистеръ Джильморъ ушелъ не повидавъ Мери, уложилъ свои вещи, и возвратился съ ночнымъ поѣздомъ въ Вестбери. Въ семь часовъ утра онъ прибылъ домой-въ вестберійской одноколкѣ, все еще очень несчастный, но уже гораздо спокойнѣе чѣмъ онъ былъ когда уѣхалъ изъ дому. Онъ даже началъ надѣяться что теперь онъ наконецъ достигнетъ своей цѣли.

XXXIII. Прощаніе.

Прошло Рождество, и мѣсяцъ спустя послѣ Рождества капитанъ Маррабель и Мери Лоутеръ согласились забыть свое осеннее дѣло, смотрѣть на прошлую любовь какъ на чувство никогда не существовавшее, и разстаться друзьями. Оба сильно страдали отъ такого рѣшенія, но онъ сильнѣе жаловался на свое несчастіе и увѣрялъ себя и другихъ что его погубили на всю жизнь. И дѣйствительно, человѣкъ не можеть быть несчастнѣе чѣмъ былъ Вальтеръ Маррабель въ то время. Горе его усиливалось непріятною истиной, которую онъ не хотѣлъ скрывать отъ самого себя и отъ Мери, что виновникъ его несчастія его отецъ. Въ концѣ ноября сдѣланы были различныя попытки спасти хоть какую-нибудь часть денегъ, и адвокаты спустились такъ низко что выразили готовность взять хоть 2.000 фунтовъ. Они могли бы избавить себя отъ такого униженія, потому что не только 2.000 фун., но и 200 нельзя было спасти. Вальтеру Маррабель въ то время хотѣлось подраться съ кѣмъ-нибудь, но гг. Блокъ и Корлингь очень ясно дали ему понять что побить онъ можетъ только своего отца, но и тогда онъ не получитъ отъ него ни одного пенни. "По моему мнѣнію, " сказалъ мистеръ Корлингъ, «вы имѣете право посадитъ въ тюрьму вашего отца, но вы, вѣроятно, не захотите этого.» Маррабель принужденъ былъ сказать что онъ этого не хочетъ, но сказалъ это такимъ тономъ что было понятно что онъ считаетъ тюрьму самымъ приличнымъ мѣстомъ для своего отца. Блокъ и Корлингъ уже много лѣтъ были повѣренными Маррабелей, и хотя они не чувствовали особеннаго расположенія къ личности полковника, но, по правиламъ своей профессіи, думали что семейнаго пятна не должно выказывать публикѣ. Нѣтъ семьи безъ урода, и семейные повѣренные обязаны не давать этому уроду выказываться въ переднихъ рядахъ семейства. Капитанъ вдѣлалъ ужасную глупость, подписавъ ту бумагу и теперь долженъ вынести послѣдствія этой глупости.

— Не думаю чтобы вы могли выиграть что-нибудь, капитанъ, если будете судиться съ полковникомъ, сказалъ мистеръ Борлингъ.

— Я не имѣю ни малѣйшаго намѣренія судиться съ нимъ, сказалъ капитанъ раздраженнымъ тономъ. Онъ вышелъ изъ конторы и отрясъ прахъ ногъ своихъ, какъ на гг. Блока и Корлинга, такъ и на своего отца.

Тотчасъ же послѣ этого онъ опять имѣлъ свиданіе со своимъ отцомъ. Чортъ дернулъ его, какъ онъ самъ потомъ говорилъ дядѣ, отправиться въ Портсмутъ чтобы повидаться съ человѣкомъ которому его интересы должны бы были быть дороже чѣмъ кому-либо, и который его такъ безжалостно ограбилъ. Ничего нельзя было ожидать отъ этого визита, ни денегъ, ни совѣта, ни даже утѣшенія. Можетъ-быть, Вальтеръ Маррабель, въ гнѣвѣ своемъ, думалъ что несправедливо будетъ если отецъ его вывернется не услыхавъ отъ сына ни одного слова упрека за все что онъ ему сдѣлалъ. Полковникъ занималъ штабную квартиру въ Портсмутѣ, и сынъ пришелъ къ нему подъ вечеръ, когда онъ одѣвался собираясь ѣхать на обѣдъ.

— Это ты, Вальтеръ, сказалъ старый грѣшникъ, показываясь изъ двери своей спальни. — Очень радъ тебя видѣть.

— Я этому не вѣрю, сказалъ сынъ.

— Ну, что ты скажешь? Если ты будешь вести себя прилично, я буду радъ тебя видѣть.

— Вы подали мнѣ примѣръ приличія; не правда ли? Прилично! Вотъ еще что!

— Если ты, Вальтеръ, пришелъ говорить объ этихъ ужасныхъ деньгахъ, то прямо говорю тебѣ: я не буду слушать.

— Это великодушно съ вашей стороны.

— Я былъ несчастливъ. Какъ только я буду въ состояніи заплатить эти деньги, или часть ихъ, я заплачу. Съ тѣхъ поръ какъ ты воротился, я употреблялъ всѣ силы чтобы воротить для тебя часть денегъ, и ты получилъ бы ихъ, еслибы не бедфордскіе дураки. Но если говорить правду, деньги эти все же мои, и мнѣ кажется, ты это самъ чувствовалъ когда уполномочилъ меня распоряжаться ими.

— Вотъ такъ хладнокровіе!

— Я всегда былъ хладнокровенъ и намѣренъ такимъ остаться. За мной сейчасъ пріѣдетъ экипажъ, я долженъ ѣхать на обѣдъ. Надѣюсь, ты не подумаешь что я бѣгу отъ тебя.

— Я не позволю вамъ уйти пока, вы не выслушаете того что я намѣренъ сказать вамъ, сказалъ капитанъ.

— Такъ говори скорѣй.

И полковникъ стоялъ предъ сыномъ и смотрѣлъ ему въ глаза. Нельзя сказать чтобъ онъ сердился, но у него былъ видъ какъ будто онъ былъ пострадавшимъ лицомъ. Это былъ худощавый старикъ, который носилъ платье съ ватой, красилъ бороду и брови, имѣлъ вставные зубы, и который, вопреки хроническому разстройству кармана, одѣвался всегда въ отличное платье изъ рукъ вестендскаго портнаго. Онъ былъ однимъ изъ тѣхъ людей которые въ продолженіи своей долгой, безпечной, безпутной жизни умѣютъ жить всегда съ комфортомъ, ѣсть и пить отлично, мягко спать, носитъ хорошее платье и тонкое бѣлье, и при всемъ этомъ никогда не имѣютъ денегъ. Въ нѣкоторыхъ кружкахъ общества, полковникъ, хотя всѣмъ уже были извѣстны его дѣла, былъ еще до сихъ поръ популяренъ. Онъ былъ всегда веселъ, имѣлъ хорошія манеры, говорилъ забавно, и для него не было ничего святаго во всемъ свѣтѣ. Ему было болѣе семидесяти лѣтъ, жизнь свою онъ провелъ разгульно, и зналъ что жить ему остается не долго, но никакія сомнѣнія, никакія опасенія не тревожили его. Сомнительно даже зналъ ли онъ что онъ дурной человѣкъ, такой, хуже котораго трудно найти. Лгать, красть — конечно не изъ ящиковъ и кармановъ, потому что онъ зналъ какъ это опасно; обманывать — только не за карточнымъ столомъ, потому что этой науки онъ никогда не могъ постигнуть, удовлетворять всякой своей страсти, хотя бы. это сдѣлало другаго человѣка несчастнымъ на всю жизнь; не признавать никакихъ боговъ кромѣ своихъ тѣлесныхъ чувствъ и никакихъ обязанностей кромѣ обязанности удовлетворять этихъ боговъ; проѣдать все и не производить, ничего не любить никого кромѣ себя; не учиться ничему кромѣ умѣнья по-джентльменски сидѣть за столомъ; не любить, ни своей родины, ни своей профессіи; не имѣть ни вѣры, ни партіи, ни друзей; таковы были, есть и будутъ жизненныя правила полковника Маррабель. Многіе, можетъ-быть, ставили ему въ достоинство что онъ не робѣлъ предъ неизбѣжною судьбой. Когда его докторъ сказалъ ему что онъ умретъ очень скоро, если не будетъ воздерживаться отъ нѣкоторыхъ вещей, и сказалъ это къ такимъ словахъ что полковникъ зналъ что и при воздержаніи онъ проживетъ не долго, онъ рѣшился воздерживаться, думая что удовольствія ею грѣшной жизни стоять такой жертвы. Но никакого другаго дѣйствія не произвелъ на него намекъ доктора. Онъ даже ни разу ни подумалъ есть ли что о чемъ можно пожалѣть предъ смертью, или чего надо страшиться за гробомъ.

На свѣтѣ много полковниковъ Маррабелей. Они хорошо извѣстны въ клубахъ и купцамъ у которыхъ забираютъ. Мущины даютъ имъ обѣды, а женщины улыбаются имъ. Они никогда не испытываютъ недостатка въ сигарахъ и шампанскомъ. Для нихъ всегда готовы лошади, и слуги служатъ имъ усерднѣе чѣмъ другимъ людямъ. Имъ даютъ денегъ взаймы, зная что нѣтъ никакой надежды получить ихъ обратно. Иногда слышишь ужасный разказъ о какой-нибудь дѣвушкѣ которая губитъ себя изъ любви къ такому человѣку. И при всемъ этомъ полковники Маррабели пользуются популярностью! Трудно прослѣдить жизнь такого человѣка до самаго конца и удостовѣриться какъ онъ спокойно отходитъ изъ міра, потухая какъ нагорѣвшая свѣча, оставляющая послѣ себя лишь небольшую копоть.

— Постараюсь сказать поскорѣй, отвѣчалъ капитанъ. — Я, насколько мнѣ извѣстно, ничего не выиграю оставаясь въ вашемъ обществѣ.

— Конечно, если ты такъ невѣжливъ.

— Невѣжливъ! Я рѣшилъ сегодня, — не для васъ, но для чести фамиліи, — что не буду преслѣдовать васъ какъ преступника за ужасную кражу которую вы совершили.

— Вѣдь это было бы глупо, Вальтеръ, и ты это также хорошо знаешь какъ и я.

— Я черезъ нѣсколько недѣль ѣду въ Индію, и надѣюсь что мнѣ не удастся увидать васъ еще разъ. Я постараюсь чтобъ этого не случилось. Неизвѣстно кто изъ насъ умретъ раньше, но это послѣднее свиданіе. Надѣюсь что вы въ минуту смерти припомните что вы погубили вашего сына во всѣхъ жизненныхъ отношеніямъ. Я хотѣлъ жениться на дѣвушкѣ которую я люблю, но теперь это разстроилось, и все изъ-за васъ.

— Я объ этомъ слышалъ, Вальтеръ, и искренно поздравляю тебя съ твоимъ избавленіемъ.

— Я не могу ударить васъ.

— Да, этого ты не дѣлай.

— Изъ уваженія къ вашимъ лѣтамъ и къ тому что вы мой отецъ. У васъ, кажется, нѣтъ сердца, и вы этого не можете чувствовать.

— Малый мой, у меня есть аппетитъ, и я долженъ ѣхать и удовлетворить его.

И съ этими словами полковникъ исчезъ, а капитанъ выждалъ пока отецъ его сошелъ съ лѣстницы и сѣлъ въ экипажъ, и тогда вышелъ самъ.

Хотя онъ говорилъ отцу что отказался отъ надежды жениться на Мери Лоутеръ, но онъ еще не выразилъ своего согласія на тотъ способъ какимъ должны были окончиться ихъ отношенія. Вопросъ этотъ подвергся продолжительному обсужденію друзей, какъ это всегда бываетъ съ подобными вопросами при такихъ обстоятельствахъ; и Мери слышала со всѣхъ сторонъ что она обязана отказаться, какъ для своей, такъ и для его пользы; что отношенія ихъ никогда не окончатся бракомъ и принесутъ несчастіе ей и ему. Священникъ Джонъ приходилъ поговорить съ ней и говорилъ съ такою энергіей къ какой она прежде не считала его способнымъ. Тетка Сарра была съ ней очень ласкова, но не измѣнила своего убѣжденія что отношенія ея съ Вальтеромъ должны быть по необходимости окончены. Мистеръ Фенвикъ написалъ ей письмо полное дружбы и совѣтовъ, а мистрисъ Фенвикъ сама пріѣзѣала въ Лорингъ поговорить съ ней объ этомъ предметѣ. Разговоръ между ними длился очень долго.

— Если вы заботитесь обо мнѣ, сказала Мери, — это безполезно.

— А о комъ же еще? О мистерѣ Джильморѣ? Право, я о немъ теперь и не думала. Я говорю это потому что знаю что бракъ между вами и вашимъ кузеномъ невозможенъ, а продолженіе такихъ сношеній было бы гибельно для васъ обоихъ.

— Для меня это не составляетъ никакой разницы.

— Нѣтъ, это составляетъ большую разницу. Васъ измучаетъ неисполняющееся ожиданіе; нѣтъ ничего столь убійственнаго, столь ужаснаго и чего надо такъ избѣгать. А онъ! Какъ можетъ человѣкъ, поставленный въ такое положеніе въ жизни какъ онъ, жить при такихъ условіяхъ?

Результатомъ всего этого было письмо, въ которомъ Мери предлагала своему кузену освободить его отъ обѣщанія, и говорила что для нихъ обоихъ будетъ лучше если онъ согласится принять это освобожденіе. Намѣреніе, которое она приняла сначала, возложитъ на него всю отвѣтственность, не годится. Она убѣдилась изъ всѣхъ ужасныхъ разговоровъ, что если отношенія ихъ должны быть покончены, то это должна сдѣлать она, а не онъ. Она хотѣла поступить великодушно предоставивъ ему рѣшеніе, но тетка ея и мистрисъ Фенвикъ объяснили ей что онъ не можетъ воспользоваться такимъ великодушіемъ. Она обязана принять всю отвѣтственность на себя и сдѣлать первый шагъ. Она, однимъ словомъ, обязана сказать ему что между ними все кончено.

Въ тотъ же самый день когда мистрисъ Фенвикъ уѣхала отъ нихъ, Мери написала это письмо, и оно лежало въ карманѣ капитана Маррабель когда онъ ходилъ въ послѣдній разъ проститься съ отцомъ. Сколько горя и слезъ стоило ей это письмо! Она сказала себѣ что слѣды слезъ не должны остаться на письмѣ, и разъ десять она вытирала ихъ на глазахъ чѣобы не дать имъ упасть. Въ письмѣ не было умышленнаго паѳоса, не было даже увѣреній въ любви до самаго конца, гдѣ она сказала что всегда будетъ горячо любить его; не было ни жалобъ и ни одного слова о своемъ горѣ. Она употребила всѣ доказательства которыя приводили ей другіе и потомъ вывела свое заключеніе. Она подумала, что если она обѣщаетъ быть ему вѣрною, то этимъ будетъ вызывать его на такое же обѣщаніе съ его стороны, и она не написала ни слова о вѣрности. Для нихъ обоихъ будетъ лучше если отношенія ихъ будутъ кончены, и они должны быть кончены вполнѣ. Таковъ былъ смыслъ письма Мери Лоутеръ.

Капитанъ Маррабель, прочитавъ его, не могъ не согласиться со справедливостью всѣхъ доказательствъ, но онъ слишкомъ любилъ эту дѣвушку чтобы свобода могла обрадовать его. Онъ, конечно, чувствовалъ что обязательство это ему въ тягость, что онъ не сдѣлалъ бы его еслибы зналъ о потерѣ всего состоянія, и что есть страшная вѣроятность что оно никогда не поведетъ къ браку, но несмотря на все это, освобожденіе сдѣлало его несчастнымъ. Бракъ никогда не можетъ быть такимъ важнымъ, рѣшительнымъ шагомъ въ жизни, причиной крайняго несчастія или полнаго счастія для мущины, какъ для женщины. Но онъ любилъ ее искренно и сильно, и когда онъ узналъ что она не будетъ его женой, онъ чувствовалъ себя какъ человѣкъ у котораго украли его сокровище. Ея письмо было длинно и полно доказательствъ, его письмо было кратко и страстно. Читатель долженъ прочесть его:

"Дукъ-Стритъ, январь 186*. "Милая Мери!

"Еы, кажется, правы. Всѣ мнѣ говорятъ это, и всѣ, вѣроятно, говорятъ и вамъ то же самое. Я долженъ уѣхать; что же же касается до возвращенія, я не знаю могу ли я надѣяться на это. При такихъ обстоятельствахъ было бы несправедливо и эгоистично съ моей стороны еслибъ я уѣхалъ оставивъ васъ думать о себѣ какъ о вашемъ будущемъ мужѣ. Вы ждали бы того что могло бы никогда не случаться.

"Что касается до меня, я никогда не буду думать о другихъ женщинахъ. Солдатъ можетъ обойтись безъ жены, и я съ этихъ поръ буду считать себя однимъ изъ тѣхъ безполезныхъ, но многочисленныхъ животныхъ которыхъ называютъ «холостяками». Я никогда не женюсь и всегда буду носить вашъ образъ въ моемъ сердцѣ, и не буду считать что грѣшу противъ Васъ или кого другаго, продолжая думать о васъ когда вы выйдете замужъ.

"Мнѣ не нужно говорить вамъ какъ я страдаю. Не только потому что долженъ разстаться съ вами, но и потому что я не могу забыть кто этому причиной. Я вчера видѣлся съ отцомъ, и можете вообразить какое это было свиданіе. Я иногда думаю, когда лежу въ постели, что ни съ однимъ человѣкомъ не поступали такъ жестоко какъ со мной.

«Прощайте, моя милая. Я не рѣшился бы сказать того что вы сказали, но я знаю что вы правы. Это не моя вина, дорогая моя. Я любилъ васъ и люблю такъ искренно, какъ ни одинъ мущина никогда не любилъ женщины.

"Всемъ сердцемъ преданный вамъ
"Вальтеръ Маррабель.

„Р. S. Мнѣ хотѣлось бы увидать васъ еще разъ до отъѣзда. Неужели это невозможно? Я пріѣду къ дядѣ, но не приду къ Вамъ, если Вы скажете что лучше не приходить. Если вы можете заставить себя повидаться со мной, прошу Васъ, пожалуста, сдѣлайте это.“

Въ отвѣтъ на это Мери написала что она, конечно, хочетъ увидаться съ нимъ, когда онъ пріѣдетъ въ Лорингъ. Она не знаетъ причины, Говорила она, почему имъ не должно видѣться. Но написавъ это, она спросила совѣта тетки. Тетушка Сарра не рѣшилась сказать что свиданія этого не должно бы быть, но было ясно что она считала его опаснымъ.

Капитанъ Маррабель пріѣхалъ въ Лорингъ въ концѣ января, и свиданіе состоялось. Мери устроила такъ что она была одна, когда онъ пришелъ. Онъ просилъ чтобъ она пошла съ немъ гулять, по ихъ обыкновенію, но въ этомъ она отказала, оказавъ что такая горестная прогулка ей не по силамъ, и послѣ этого улыбаясь говорила теткѣ, что еслибъ она еще разъ вышла съ нимъ изъ ихъ дома, то вѣроятно никогда не вернулась бы не рѣшилась бы попросить его воротиться назадъ, когда знала бы что это въ послѣдній разъ.» И потому было рѣшено что свиданіе произойдетъ въ гостиной.

Онъ вошелъ въ комнату скорыми, неровными шагами, подошелъ къ ней, обнялъ и поцѣловалъ. На этотъ счетъ она уже заранѣе сдѣлала нѣсколько рѣшеній. Онъ можетъ поцѣловать ее, если захочетъ, когда будетъ уходить, но только одинъ разъ. И теперь, почти непримѣтнымъ движеніемъ, она освободилась отъ его рукъ. Она не скажетъ ему объ этомъ ни слова, но будетъ помнить что онъ для нея уже не болѣе какъ дальній родственникъ. Она не должна уже болѣе класть голову на его плечо, путать пальцами его волосы, смотрѣть въ его глаза, съ любовью, цѣловать его. Какъ бы ни была сильна его любовь, но такіе внѣшніе знаки любви уже не приличны.

— Вальтеръ, сказала она, — я такъ рада васъ видѣть, хотя, можетъ-быть, было бы лучше еслибъ вы не приходили.

— Почему же лучше? Это было бы неестественно еслибы мы не увидались.

— И я такъ думала. Почему не проститься друзьямъ, если даже дружба ихъ такъ горяча какъ наша? Я сказала тетушкѣ Саррѣ что никогда не простила бы себѣ еслибы не позволила вамъ придти.

— Въ этомъ нѣтъ ничего страшнаго, кромѣ того что это ужасный конецъ, оказалъ онъ.

— Съ одной стороны, я не считаю это концомъ. Мы не можемъ быть мужемъ и женой, Вальтеръ, но я буду всегда слѣдить за вашею карьерой и буду думать о васъ какъ о самомъ дорогомъ другѣ. Я надѣюсь что вы будете писать мнѣ, не въ началѣ, а такъ, черезъ годъ. Тогда вы будетъ въ состояніи писать мнѣ какъ братъ.

— Никогда я не буду въ состояніи писать такъ.

— О, будете, если только захотите переломить себя для меня. Мнѣ кажется, люди могутъ привыкнуть ко всему, если только захотятъ хорошенько поработать надъ собой. Вы на должны быть несчастнымъ, Вальтеръ.

— Я не такъ благоразуменъ и самонадѣянъ какъ вы, Мери. Я буду несчастливъ, и я солгалъ бы еслибы сталъ увѣрять что не буду. Меня впереди не ожидаетъ ничего что могло бы сдѣлать меня счастливымъ. Когда я воротился на родину, меня почти ничто не привязывало къ жизни, хотя я надѣялся получить состояніе. Тутъ я встрѣтилъ васъ, и весь міръ, казалось, измѣнился. Я былъ счастливъ даже тогда когда узналъ какъ со мной ужасно поступили. Но теперь все кончено, и я не думаю чтобъ я когда-нибудь могъ быть опятъ счастливъ.

— А я надѣюсь быть счастливою, Вальтеръ.

— Надѣюсь что будете, милая моя.

— Есть различныя степени счастія. На высочайшей степени счастія я была когда узнала что вы любите меня.

Когда она сказала это, онъ хотѣлъ взять ея руку, но она непримѣтнымъ движеніемъ отодвинулась отъ него.

— Это счастіе я не потеряла до сихъ поръ и не намѣрена терять его. Я всегда буду вспоминать что вы любили меня; и вы тоже не забудете что я васъ любила.

— Забуду? Нѣтъ, не думаю чтобъ я могъ забыть это.

— Такъ мы не можемъ быть вполнѣ несчастны. Нѣкоторое время мы, конечно, будемъ страдать.

— Я знаю какъ я буду страдать. Я не могу похвалиться такою силой воли чтобы сказать что я могу потерять то что мнѣ необходимо и не чувствовать потери.

— Мы оба будемъ это чувствовать, Вальтеръ, но я надѣюсь что мы не будемъ несчастны. Когда вы уѣзжаете изъ Англіи?

— Это не рѣшено еще. У меня не хватило духа подумать объ этомъ. Вѣроятно, не раньше какъ черезъ мѣсяцъ или два.

— Что же вы будете дѣлать съ собой?

— У меня нѣтъ никакихъ плановъ, Мери. Сэръ-Грегори звалъ меня въ Донриппель, и я поживу тамъ пока не надоѣстъ. Какіе веселые разговоры будутъ у меня съ дядей объ отцѣ!

— Лучше не говорить о немъ, Вальтеръ; такъ вы скорѣй забудете его. Мы, конечно, будемъ слышать о васъ отъ священника Джона.

Она сидѣла немного поодаль отъ него, и онъ не старался приблизиться къ ней до той минуты когда, по ея знаку, онъ всталъ чтобъ уйти. Онъ сидѣлъ съ ней около часа, и все это время говорила болѣе она чѣмъ онъ. Она старалась дать ему понять что онъ свободенъ какъ вѣтеръ, и говорила что она надѣется услышать когда-нибудь что онъ женатъ. Въ опроверженіе онъ съ жаромъ увѣрялъ что никогда не назоветъ ни одну женщину своею женой, если только непредвидѣнныя обстоятельства не позволятъ ему возвратиться и опять просить ея руки.

— Я не хочу сказать что вы должны ждать меня, сказалъ онъ.

Она улыбнулась, но не дала никакого отвѣта. Она рѣшила что для его пользы она не должна давать ему надежды на возобновленіе ихъ отношеній, и не дала.

— Благослови васъ Богъ, Вальтеръ, сказала она наконецъ, подходя къ нему и протягивая ему руку.

— Благослови васъ Богъ, Мери, на вѣки вѣковъ, сказалъ онъ, обнялъ ее и поцѣловалъ нѣсколько разъ.

Это были послѣдніе поцѣлуи, и она не препятствовала ему. Наконецъ онъ оставилъ ее, дошелъ до двери и опять воротился.

— Милая, дорогая Мери, вы поцѣлуете меня еще разъ?

— Это будетъ послѣдній, Вальтеръ.

И она поцѣловала его какъ поцѣловала бы уѣзжающаго брата, и освободившись изъ его объятій, вышла изъ комнаты.

Несмотря на то что онъ пріѣхалъ въ Лорингъ наканунѣ вечеромъ, онъ въ этотъ же день уѣхалъ въ Лондонъ. Онъ, конечно, обѣдалъ въ клубѣ, выпилъ стаканъ вина и выкурилъ одну или двѣ сигары, хотя все это дѣлалъ съ мрачнымъ видомъ. Всѣ знали что онъ потерпѣлъ ужасную неудачу въ дѣлахъ по наслѣдству, и никто не ожидалъ отъ него веселія и любезности.

— Клянусь, сказалъ маленькій капитанъ Будль, — еслибъ онъ былъ моимъ начальникомъ, я повѣсился бы за него. Клянусь, повѣсился бы.

И заявленіе это заслужило сильное одобреніе въ билліардной комнатѣ военнаго клуба.

Между тѣмъ въ Лорипгѣ Мери Лоутеръ сказала себѣ что ей не слѣдуетъ принимать на себя мрачный видъ, и за обѣдомъ она сидѣла противъ тетки съ веселымъ лицомъ. Но прежде чѣмъ окончился этотъ вечеръ, она отчасти выдала себя.

— Я теперь рѣшительно не въ состояніи читать романы, тетушка Сарра, оказала она. — Не придумаете ли вы мнѣ какого-нибудь занятія?

Старая леди подошла къ ней и поцѣловала ее, но не дала никакого отвѣта.

XXXIV. Булгамптонскія новости.

Когда дѣло было окончательно рѣшено въ Лорингѣ, когда миссъ Маррабель узнала что обѣ стороны не только прервали свои отношенія, но прервали ихъ такъ что они уже не могли быть возобновлены, она исполнила свое обѣщаніе мистеру Джильмору. Но это было сдѣлано только черезъ двѣ недѣля послѣ прощанія о которомъ говорилось въ предыдущей главѣ, и въ это время Вальтеръ Маррабель былъ уже у своего дяди, сэръ-Грегори, въ Донриппелѣ. Миссъ Маррабель взяла на себя извѣстить мистера Джильмора если произойдетъ разрывъ, и обѣщала передать извѣстіе чрезъ мистрисъ Фенвикъ, Прошли двѣ недѣли, миссъ Маррабель знала что Мери не писала своему другу въ Булгамптонъ, и хотя ей было очень совѣстно и неловко поддерживать сношенія основанныя на надеждѣ что Мери современемъ приметъ милостиво другаго поклонника, — конечно, пройдетъ много времени прежде чѣмъ будетъ оказана такая милость, — она написала однако нѣсколько строкъ къ мистрисъ Фенвикъ. Она объяснила что капитанъ Маррабель принужденъ возвратиться въ Индію, и что онъ уѣзжаетъ свободнымъ человѣкомъ. Мери, писала она, переноситъ свое горе мужественно. Конечно, пройдетъ много времени прежде чѣмъ воспоминаніе о кузенѣ перестанетъ быть горемъ для нея, но она приступила къ своему тяжелому долгу съ доброю волей, — такъ говорила миссъ Маррабель, — и конечно, современемъ побѣдитъ его силой своего характера. О мистерѣ Джильморѣ не было сказано ни слова, но мистрисъ Фенвикъ поняла все. Она знала что письмо это было написано для мистера Джильмора, и они обязана передать его какъ можно скорѣе, чтобъ онъ могъ извлечь изъ него утѣшеніе въ которомъ онъ такъ нуждается, хотя, конечно, онъ не долженъ, основываясь на немъ, приступать къ дѣлу прежде чѣмъ пройдетъ много мѣсяцевъ.

— Это будетъ ему утѣшеніемъ, сказалъ ея мужъ, прочитавъ письмо.

— Изо всѣхъ мущинъ которыхъ я знаю, онъ самый постоянный, сказала мистрисъ Фенвикъ, — и постоянство его заслуживаетъ награды.

— У него такой характеръ, сказалъ настоятель. — Онъ, по всей вѣроятности, преодолѣетъ ее наконецъ, и тогда онъ будетъ счастливъ, какимъ бы способомъ она ему ни досталась. Главное, это упрямо преслѣдовать свою цѣль. Мнѣ кажется, я могъ, бы сдѣлаться епископомъ, еслибы захотѣлъ.

— Такъ почему же ты не захочешь?

— Я не увѣренъ что эта цѣль имѣетъ для меня столько привлекательности какъ Мери Лоутеръ для бѣднаго Гарри. Человѣкъ, для успѣха въ такихъ дѣдахъ, не долженъ предаваться сомнѣнію. Гарри не сомнѣвается что, несмотря на предпочтеніе оказанное Мери ея кузену, для него будетъ величайшимъ счастіемъ если она выйдетъ за него замужъ. Его увѣренность въ своей цѣли побѣдитъ наконецъ всѣ препятствія.

Два дня спустя послѣ этого мистрисъ Фенвикъ передала письмо мастеру Джильмору, окончательно убѣдившись что для этого оно и написано. Она держала письмо въ карманѣ, въ ожиданіи случая увидать Джильмора, и встрѣтивъ наконецъ его въ его владѣніяхъ, сказала:

— У меня есть письмо изъ Лоринга.

— Отъ Мери?

— Нѣтъ, отъ тетки Мери. Вамъ, слѣдуетъ прочесть его. Сказать вамъ правду, Гарри, я высматривала васъ съ тѣхъ поръ какъ получила его. Но вы не должны придавать ему большаго значенія.

Онъ прочиталъ письмо.

— Что вы хотѣли сказать тѣмъ что я не долженъ придавать ему большаго значенія?

— Вы не должны думать что Мери теперь такая же какая она была когда не видала еще этого своего кузена.

— Но вѣдь она та же самая.

— Положимъ что та же тѣломъ и душою, но такое испытаніе оставляетъ впечатлѣніе которое не скоро изглаживается.

— Вы хотите сказать что я долженъ подождать прежде чѣмъ просить ее опять?

— Вы, конечно, должны ждать. Надо чтобъ исчезло впечатлѣніе. Понимаете?

— Такъ я буду ждать. Что же касается до впечатлѣнія, это не мое дѣло. Какъ вы думаете, мистрисъ Фенвикъ, неужели ни одна женщина, и при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ, не выйдетъ за одного человѣка если она любитъ другаго?

Она не рѣшилась сказать ему что Мери Лоутеръ менѣе всѣхъ другихъ женщинъ способна такъ поступить.

— Это одинъ изъ тѣхъ вопросовъ, сказала она, — на которые нѣтъ возможности отвѣтить прямо. Для этого надо сдѣлать ясное опредѣленіе любви.

— Вы понимаете что я хочу сказать?

— Я понимаю, но я не знаю что отвѣтить вамъ. Еслибы вы обратились къ Мери теперь, она приняла бы это за оскорбленіе, тѣмъ болѣе что ей извѣстно что вы знаете ея исторію съ кузеномъ.

— Я, конечно, не обращусь къ ней теперь же.

— Она никогда не забудетъ его совершенно.

— Такія вещи не забываются.

— Однако, сказала мистрисъ Фенвикъ, — можно надѣяться что Мери современемъ выйдетъ замужъ. Такія раны, какъ и всѣ другія, излѣчиваются.

— Я отъ своей никогда не вылѣчусь, сказалъ онъ, засмѣявшись. — Но о Мери я не знаю что думать. Мнѣ кажется, дѣвушки выходятъ замужъ не слишкомъ заботясь о томъ кого онѣ избираютъ. Мы видимъ это каждый день; а потомъ онѣ любятъ своихъ мужей. Это не романично, но это такъ.

— Не думайте объ этомъ слишкомъ много, Гарри, сказала мистрисъ Фенвикъ. — Если вы все еще любите ее….

— Конечно люблю.

— Такъ подождите немного, и мы опять привеземъ ее въ Булгамптонъ. Вы, конечно, знаете чего мы желаемъ.

Въ Булгамптонѣ все было спокойно во время послѣднихъ трехъ мѣсяцевъ. Мельница работала исправно, и Семъ также работалъ съ постоянствомъ. Настоятель не слыхалъ ничего болѣе о Карри Бретль и не могъ отыскать ея слѣдовъ и узнать гдѣ она жила. Онъ часто заговаривалъ о ней съ мистрисъ Бретль, но она ничего не знала и полагала что Семъ знаетъ не болѣе ея. Они рѣшили что Сема невозможно спрашивать объ этомъ, хотя они знали что онъ нѣсколько разъ навѣщалъ сестру когда она жила въ Пикрофтской общинѣ. При самомъ же мельникѣ никто не рѣшался выговоритъ имена Карри съ того самаго дня когда настоятель сдѣлалъ свою неудачную попытку, и съ тѣхъ поръ между Фенвикомъ и старымъ Бретлемъ была если не вражда, то полное равнодушіе. Настоятель ходилъ на мельницу также часто какъ и прежде, рѣшивъ что все происшедшее не должно произвесть въ немъ никакой перемѣны, и отношенія его съ мистрисъ Бретль и Фанни были попрежнему дружелюбны. Но мельникъ замѣтно избѣгалъ его, уходилъ на мельницу когда Фенвикъ приходилъ въ ихъ домъ, не оказывалъ ему ни малѣйшаго вниманія и только слегка притрогивался къ шляпѣ встрѣчаясь съ нимъ.

— Вашъ мужъ все еще сердится на меня, сказалъ однажды Фенвикъ мистрисъ Бретль.

Она покачала головой и горько улыбнулась, и сказала что это пройдетъ со временемъ, «вѣдь Яковъ такъ упрямъ». Съ Семомь у настоятеля не было никакихъ или очень мало сношеній. Семъ все это время ни разу не былъ въ церкви, и хотя онъ усердно работалъ на мельницѣ, но по временамъ онъ уходилъ изъ деревни дня на два, и никому потомъ не говорилъ гдѣ былъ.

Самымъ страннымъ и замѣчательнымъ дѣломъ совершавшимся тогда въ Булгамптонѣ была постройка часовни или скиніи «Салема», какъ называлъ ее народъ, для мистера Пудельгама. Первое извѣстіе о постройкѣ мастеръ Фенвикъ получилъ отъ Гримса, строителя и плотника, который, встрѣтивъ настоятеля на улицѣ Булгамптона, указалъ ему на небольшое пространство свободной земли противъ самыхъ воротъ его дома, — лужокъ, на которомъ никогда не было никакого строенія, — и сказалъ что маркизъ отдалъ его подъ часовню методистамъ.

— Въ самомъ дѣлѣ? сказалъ Фенвикъ. — Надѣюсь что она будетъ удобна и достаточно обширна для нихъ. Тѣмъ не менѣе желательно было бы чтобъ она была подальше отъ моихъ воротъ.

Онъ сказалъ это одобрительнымъ тономъ, выказывая этимъ значительное присутствіе духа. Постройка этого зданія на такомъ мѣстѣ была для него испытаніемъ, и вспомнивъ что земля принадлежитъ маркизу Тробриджу, онъ тотчасъ же догадался что мѣсто это выбрано чтобы досадить ему. Полукруглая луговина противъ его воротъ казалась всѣю принадлежностью дома настоятеля. Даже коттеджъ построенный здѣсь былъ бы обидой, но бросающаяся въ глаза кирпичная методистская церковь, со словомъ «Салемъ», надписаннымъ крупными буквами надъ дверью, будетъ издѣваться надъ нимъ каждый разъ когда онъ будетъ входить въ свой садъ или выходить изъ него. Онъ всегда тщательно избѣгалъ всякаго подобія ссоры съ методистскимъ, священникомъ и всѣми способами старался показать свою готовность считать священство мистера Пудельгама столь же полезнымъ для блага цивилизаціи какъ свое собственное. Съ мистеромъ Пудельгамомъ онъ. былъ всегда вѣжливъ, посылалъ ему фрукты и овощи изъ своего сада, одолжалъ ему газеты. Когда рождались маленькіе Пудельгамы, мистрисъ Фенвикъ всегда освѣдомлялась о здоровьи матери и ребенка. Въ домѣ настоятеля, съ самаго пріѣзда Фенвика, соблюдалось величайшее стараніе показать что господствующая церковь не презираетъ диссидентскихъ конгрегацій. Въ послѣдніе три года много толковалось о сооруженіи новой часовни, и мистеръ Фенвикъ самъ разсуждалъ о ней съ мистеромъ Пудельгамомъ. Мѣсто для нея было выбрано большое, удобное и отдаленное отъ его дома. Когда онъ услыхалъ новость и раздумалъ о послѣдствіяхъ такой постройки, ему показалось невѣроятнымъ чтобы маркизъ могъ унизиться до такой мести. Онъ пошелъ прямо къ мистеру Пудельгаму и узналъ отъ него что Гримсь сказалъ совершенную правду. Это было въ декабрѣ. Послѣ Рождеетва начнется немедленно постройка, такъ что кирпичная работа кончится съ окончаніемъ морозовъ, говорилъ мистеръ Пудельгамъ. Онъ былъ чрезвычайно доволенъ и выразилъ надежду что въ августѣ онъ будетъ уже служить въ новой часовнѣ. Когда настоятель спросилъ по какой причинѣ перемѣнили мѣсто, стараясь тономъ своего голоса не выказать досады, мистеръ Пудельгамъ отвѣчалъ что прикащикъ маркиза рѣшилъ что такъ будетъ удобнѣе, «и я съ нимъ вполнѣ согласенъ», прибавилъ мастеръ Пудельтахъ съ вызывающимъ взглядомъ и оскаливъ зубы, и выказывая полную готовность начать приходскую распрю. Фенвикъ, соблюдая осторожность, не сдѣлалъ никакого замѣчанія и ни однимъ словомъ не выказалъ предъ Пудельгамомъ своего неудовольствія.

— Не думаю чтобъ онъ смѣлъ это сдѣлать, оказала мистрисъ Фенвикъ, пылая негодованіемъ.

— Конечно смѣетъ.

— Такъ послѣ этою вся улица его, и онъ смѣетъ тамъ дѣлать что ему угодно?

— Улица большая дорога ея величества, что означаетъ что она принадлежитъ публикѣ; но вѣдь это не улица. Кажется, вся деревенская земля принадлежитъ маркизу, и я никогда не слыхалъ о какомъ-нибудь частномъ владѣніи, да, кажется, такого и нѣтъ.

— Это самый низкій поступокъ о какомъ я когда-либо слыхала, сказала мистрисъ Фенвикъ.

— Въ этомъ я съ тобою согласенъ.

Позже, въ тотъ же день, продумавъ объ этомъ нѣсколько часовъ, онъ сказалъ женѣ:

— Я напишу маркизу и буду возражать. Это, вѣроятно, не принесетъ никакой пользы, но я обязанъ такъ поступить въ интересахъ тѣхъ которые будутъ жить здѣсь послѣ меня. Я постараюсь надоѣсть ему хорошенько, такъ какъ я не въ состояніи сдѣлать что-нибудь другое, прибавилъ онъ смѣясь. — Я чувствую что мнѣ необходимо поссориться съ кѣмъ-нибудь, а мнѣ не хотѣлось бы ссориться съ милымъ старикомъ Пудельгамомь.

XXXV. Новая часовня мистера Пудельгама.

Настоятель, посвятивъ недѣлю на раздумыванье о новой непріятности, наконецъ написалъ маркизу. И дѣйствительно, нельзя было медлить, если онъ надѣялся помѣшать постройкѣ, потому что на другой же день послѣ свиданія съ настоятелемъ, Гримсь съ двумя помощниками началъ свои размѣриванія на указанномъ мѣстѣ, вбивая колышки для обозначенія угловъ будущаго зданія и мѣстами вырѣзывая дернъ. Гримсь, несмотря на то что былъ строгимъ приверженцемъ церкви, готовъ былъ строить не только методистскую часовню, но даже языческій храмъ, еслибы представился случай, однако по первой просьбѣ священника согласился отложить на время работу. «Гримсь», сказалъ священникъ, «не скажу чтобы работа ваша мнѣ нравилась.»

— Въ самомъ дѣлѣ, сэръ? Я самъ думалъ, не примите ли вы это за обиду отъ маркиза.

— Я хочу написать ему. Если возможно, отложите работу дня на два.

Гримсъ тотчасъ же собралъ свои инструменты и ушелъ, рискуя навлечь на себя сильное негодованіе мистера Пудельгама. Мистеръ Пудельгамъ торжествовалъ, мечтая о своемъ будущемъ Салемѣ, и рѣшилъ воспользоваться удобнымъ случаемъ и подъ защитой маркиза поссориться съ Фенвикомъ. До сихъ поръ характеръ Фенвика оказывался ему не подъ силу, и онъ противъ воли принужденъ былъ жить въ мирѣ и дружбѣ съ настоятелемъ. Онъ былъ значительно старше Фенвика, тридцать лѣтъ уже занималъ духовную должность и всегда имѣлъ удовольствіе не ладить съ духовенствомъ господствующей церкви. Быть браконьеромъ въ чужихъ владѣніяхъ, красть души изъ-подъ вліянія выше его поставленнаго священника, строго отзываться о недостаткахъ противника, однимъ словомъ, быть для него нарывнымъ пластыремъ, мистеръ Пудельгамъ считалъ за большую честь. Но мистеръ Фенвикъ понималъ кое-что въ такихъ дѣлахъ и не безъ тайнаго удовольствія рѣшился лишить мистера Пудельгама его нарывныхъ свойствъ. Запрещенная охота имѣетъ свой особый интересъ, который пропадаетъ когда дано полное право стрѣлять. Пудельгамъ далеко не былъ счастливъ въ мирѣ и дружбѣ, къ которымъ обязывалъ его настоятель, и давно замѣтилъ что овощи и персики не могутъ вознаградить за потерю возможности съ горечью проповѣдовать съ кафедры Салема, и при всякомъ удобномъ случаѣ, объ ужасныхъ оскорбленіяхъ которымъ онъ подвергается безвинно, что онъ всегда дѣлалъ наслажденіемъ, пока его такъ не опутали, стѣснили и не унизили. При всей свободѣ дѣйствовать, ему рѣдко удавалось выманитъ душу изъ-подъ вліянія настоятеля; мало того, онъ самъ потерялъ часть вліянія на свою паству, и начиналъ убѣждаться что всему причиной овощи и персики. Онъ упрекалъ себя что, не добиваясь и не желая вещественныхъ знаковъ дружбы, не отвергнулъ ихъ. Онъ мучительно, сознавалъ хитрость молодаго священника, лишившаго его секту обаянія угнетенія, безъ чего не можетъ существовать никакая раскольничья секта рядомъ съ установленною церковью. Раздоръ былъ необходимъ мистеру Пудельгаму. Миръ и дружба съ настоятелемъ лишали его всякаго значенія. Все это онъ уже, давно понялъ, и сдѣлавшись свидѣтелемъ размолвки маркиза со священникомъ, рѣшилъ воспользоваться удобнымъ случаемъ. Онъ придумалъ сдѣлать замѣчаніе Фенвику что ему не слѣдовало, говорить съ маркизамъ такъ дерзко, какъ онъ позволилъ себѣ говорить, и выходя изъ фермы Тромбула, готовилъ проповѣдь объ уваженіи къ властямъ. Но тогда неожиданное сравненіе мастера Фенвика перепутало всѣ мысли Пудельгама, онъ струсилъ и присмирѣлъ. Онъ совсѣмъ не умѣлъ держать себя съ настоятелемъ какъ равный ему, но желаніе ссоры усилилось, и когда Пакеръ, управляющій маркиза, сказалъ ему что лугъ противъ воротъ усадьбы настоятеля самое удобное мѣсто для методистской часовни, и что маркизъ готовъ удвоить пожертвованную на постройку сумму, мистеръ Пудельгамъ понялъ что пришла минута опоясать чресла, и рѣшилъ съ этихъ поръ возвращать вещественные знаки дружбы гордому дарителю.

Мистеръ Пудельгамъ ни на минуту не выпускалъ изъ виду мѣста своего будущаго священнодѣйствія, и когда Гримсь со своими помощниками ушелъ оттуда, онъ сейчасъ же послѣдовалъ за ними, угрожалъ маркизомъ и доказывалъ необходимость немедленно приступить къ постройкѣ. Но Гримсъ остался непреклоненъ. Настоятель просилъ отложить дня на два работу, а желанія настоятеля нельзя не исполнить. Если такихъ пустяковъ не позволяютъ сдѣлать для настоятеля, то какой же порядочный человѣкъ станетъ жить въ Булгамптонѣ. На всѣ доказательства Пудельгама Гримсь отвѣчалъ что времени впереди много, чтобы не безпокоились, работа будетъ окончена къ сроку, если впрочемъ маркизъ не раздумаетъ, что легко можетъ случиться. «Маркизъ не раздумываетъ, мистеръ Гримсъ», возразилъ разобиженный Пудельгамъ, и ушелъ отъ Гримса.

Весь Булгамптонъ уже Толковалъ о ссорѣ, хотя мистеръ Фенвикъ тщательно избѣгалъ всякаго повода къ ссорѣ. Онъ никому кромѣ жены не высказалъ своей досады, и обращаясь съ просьбой къ Гримсу, принялъ лицемѣрно равнодушный тонъ. Онъ зналъ однако что приходъ волнуется, и принимаясь за письмо къ маркизу, готовъ былъ отказаться отъ своего намѣренія вступить въ борьбу и вмѣсто того пойти къ Гримсу и сказать ему что онъ можетъ начать строить. Прилично ли ему, священнику, называть христіанскій храмъ поставленный противъ воротъ его усадьбы — оскорбленіемъ? Какъ можетъ пѣніе молитвъ братьевъ христіанъ оскорблять его слухъ? И притомъ, если глаза и слухъ его, по человѣческой слабости, будутъ страдать, не обязанъ ли онъ подчиниться маленькой непріятности во имя своей великой обязанности? Не готовъ ли онх вызвать вражду своимъ противорѣчіемъ, забывая святую обязанность поддерживать любовь и миръ между ближними? Кромѣ того, въ своей усадьбѣ онъ имѣетъ все что ему опредѣлено имѣть, а у бѣднаго старика Пудельгама нѣтъ ничего опредѣленнаго, и потому имѣетъ ли кто право осуждать бѣднаго, всегда нуждающагося священника за то что онъ ищетъ покровительства своему Салему?

Такія размышленія останавливали Фенвика, но когда онъ вспомнилъ что постройкой методистской часовни противъ воротъ его усадьбы маркизъ хотѣлъ его наказать, онъ не могъ воспротивиться искушенію поспорить съ маркизомъ. И притомъ, если онъ такъ легко уступитъ теперь, развѣ маркизъ не будетъ искать средствъ досадить ему чѣмъ-нибудь другимъ. А главное, еще не извѣстно, будетъ ли его уступка способствовать благу прихода. Онъ убѣдился что Пудельгамъ, добивался чести быть орудіемъ маркиза. Фенвикъ былъ задоренъ какъ немногіе. Они сами вызывали его на бой, могъ ли онъ отказаться? Думая и передумывая, онъ рѣшилъ что борьбы не миновать, и написалъ маркизу.

"Булгамптонъ, 3-го января, 186* "Ваше сіятельство!

"Я случайно узналъ на дняхъ что для секты методистовъ вашего прихода предполагается построить часовню на лугу противъ воротъ моей усадьбы, и что мѣсто это выбрано и пожертвовано вашимъ сіятельствомъ. Не знаю насколько это справедливо; Гримсъ, здѣшній подрядчикъ, говоритъ что получилъ подрядъ отъ вашего управляющаго, и это даетъ мнѣ поводъ предполагать что мѣсто выбрано мистеромъ Пакеромъ, а не вашимъ сіятельствомъ. Такъ какъ въ настоящее время года маленькое промедленіе не можетъ повредить ходу постройки, я просилъ Гримса обождать немного, пока я объяснюсь съ вами.

"Могу увѣрить ваше сіятельство что рѣдкій священникъ господствующей церкви готовъ такъ охотно какъ я содѣйствовать чтобъ отложившіеся отъ нашей церкви имѣли удобные храмы для молитвы. Еслибъ у меня была своя земля, я, не задумался бы удѣлить часть ея съ этою цѣлью, и еслибы не было другаго мѣста столь же удобнаго какъ то которое теперь выбрано, я не дѣлалъ бы никакихъ возраженій. Я порадовался услыхавъ сначала отъ мистера Пудельгама что для постройки часовни выбрано мѣсто на перекресткѣ, мѣсто обширное, во всѣхъ отношеніяхъ удобное, и близкое отъ, большинства секты.

"Я не сталъ бы безпокоить ваше сіятельство по поводу выбора мѣста для методистской часовни, еслибъ у меня не было уважительныхъ возраженій противъ послѣдняго выбора. Я ни мало не сомнѣваюсь въ правахъ вашего сіятельства на пожертвованное мѣсто.

"Дѣло не въ клочкѣ земли, и хотя я до сихъ поръ считалъ его принадлежащимъ къ церковной землѣ, такъ какъ часть его прилежитъ ко входу въ усадьбу священника, но я убѣжденъ что вы, владѣлецъ обширной земли, не пожертвовали бы мѣста, въ правахъ своихъ на которое не были бы вполнѣ увѣрены. Итакъ, не спрашивая о томъ о чемъ нѣтъ надобности спрашивать, я почтительно прошу ваше сіятельство не забыть что постройка методистской часовни на выбранномъ мѣстѣ будетъ вѣчною обидой булгамптонскому викарію, а вы вѣроятно не захотите нанести безполезную обиду настоятелю прихода, большая часть котораго принадлежитъ вамъ.

"Не говорю о томъ возможно ли было бы мнѣ и моей женѣ — также и будущимъ настоятелямъ и ихъ женамъ — жить въ домѣ, у воротъ котораго, подобно сторожевой башнѣ, будетъ возвышаться красная кирпичная часовня. Возможно ли было бы вашему сіятельству жить въ Торноверъ-паркѣ, еслибы методисты вздумали построить башню противъ параднаго входа вашего дома? Но зная что у методистовъ не можетъ быть никакой уважительной причины строить свою часовню на такомъ мѣстъ, вы не позволили бы имъ. Да томъ же основаніи я теперь прошу васъ отмѣнить распоряженіе строить часовню противъ моихъ воротъ. Еслибы въ приходѣ не было другихъ, не менѣе удобныхъ мѣстъ, я не дѣлалъ бы возраженій.

"Имѣю честь быть

"Вашего сіятельства покорнѣйшимъ слугой

"Франсисъ Фенвикъ".

Маркизъ Тробриджъ, прочитавъ первую половину письма и вполовину только понявъ его смыслъ, началъ склоняться къ уступкѣ. Онъ былъ человѣкъ весьма ограниченный, и напыщенный своимъ положеніемъ, требовалъ безграничнаго почтенія отъ тѣхъ людей которые по его мнѣнію озарялись лучами его величія, и легко раздражался противорѣчіями, но онъ не былъ золъ. Онъ даже считалъ своею обязанностью быть снисходительнымъ къ низшимъ, съ которыми ему приходилось имѣть дѣло. Онъ ужасно разгнѣвался на булгамптонскаго священника, и былъ твердо убѣжденъ что такого вреднаго человѣка необходимо удалить изъ прихода, но при всемъ томъ ему стыдно было оскорбить священника своего прихода, каковъ бы ни былъ этотъ священникъ. Способъ наказать Фенвика изобрѣлъ Пакеръ, съ содѣйствіемъ Пудельгама, а маркизъ, одобривъ этотъ. способъ, почти забылъ о немъ. Когда мистеръ Фенвикъ замѣтилъ ему объ обидѣ наносимой церковному дому, и когда маркизъ вспомнилъ что въ его распоряженіи, по словамъ мистера Пудельгама, двѣ тысячи и два акра приходской земли, онъ началъ думать что дѣйствительно лучше будетъ построить часовню гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ. Священникъ человѣкъ вредный, его не мѣшало бы проучить, но наказаніе должно относиться къ человѣку, а не къ его общественной дѣятельности.

Такъ слагались мысли маркиза, пока маркизъ не дошелъ въ письмѣ до ужаснаго мѣста, гдѣ говорилось какъ о возможномъ дѣлѣ — о постройкѣ методистской часовни въ собственномъ паркѣ маркиза, противъ его параднаго входа. Намекъ былъ почти такъ же дерзокъ какъ намекъ на дочерей его сіятельства. Ужъ не хочетъ ли онъ сказать что маркизы равны всѣмъ прочимъ смертнымъ? Еслибъ этотъ вѣроотступникъ способенъ былъ оцѣнить свое положеніе и положеніе маркиза, онъ не сдѣлалъ бы такого сравненія.

Маркизъ перечелъ письмо еще разъ, вникнулъ внимательнѣе въ смыслъ и замѣтилъ что весь тонъ письма съ самаго начала не хорошъ, что авторъ его человѣкъ злонамѣренный и слѣдовательно не заслуживаетъ ни малѣйшаго снисхожденія. Хотя бы пришлось сломать часовню для удовольствія будущаго настоятеля, теперь она будетъ поставлена, чтобы наказать Фенвика. Человѣкъ просящій снисхожденія не долженъ просить такъ дерзко. Сердце маркиза ожесточилось, и онъ рѣшился сдѣлать то чего ему не слѣдовало дѣлать какъ крупному мѣстному владѣльцу и джентельмену.

Прошло нѣсколько дней прежде чѣмъ маркизъ отвѣтилъ священнику. Онъ повидался съ Пакеромъ и вытащилъ планъ своихъ владѣній. На планѣ спорное мѣсто обозначено было не ясно, но маркизу казалось что онъ хорошо его помнитъ, и что во всемъ Булгамптонѣ нѣтъ мѣста столь удобнаго для методистской часовни. Прошло около недѣли со дня полученія письма, и маркизъ наконецъ приказалъ отвѣтить Фенвику. Чтобы не унижаться самому, онъ поручилъ это дѣло главному управляющему. Управляющій просто и кратко написалъ настоятелю что выбранное мѣсто они считаютъ caмымъ удобнымъ для методистской часовни.

Мистрисъ Фенвикъ, услыхавъ отвѣтъ, залилась слезами. Она была женщина далеко не мелочная, серіозно отворившаяся къ своимъ обязанностямъ жены и матери, и опытомъ, дошедшая до убѣжденія, что, вооружившись терпѣніемъ, можно перенесть всякую непріятность; но она любила свой домъ, гордилась своимъ садомъ, и радовалась глядя на свою красивую обстановку. Ее ужасало что безобразное зданіе испортитъ видъ ихъ усадьбы.

— Мы будемъ слышать ихъ пѣніе и разглагольствованія каждый разъ какъ отворимъ окна фасада.

— Мы не будемъ ихъ отворять.

— Никакими средствами намъ отъ нихъ не избавиться. Каждый разъ, входя или выходя изъ воротъ, мы будемъ ихъ видѣть. Все равно еслибъ они поселились въ нашемъ домѣ.

— Ты, кажется, думаешь что мистеръ Пудельгамъ не будетъ сходить со своей каѳедры.

— У нихъ тамъ постоянно что-то творится. И притокъ развѣ не все равно: отворенное или затворенное, но это зданіе будетъ всегда торчать предъ нами. Какъ это вредно подѣйствуетъ на приходъ! Право, тебѣ теперь надо бы искать другаго мѣста.

— Убѣжать отъ непріятеля?

— Не отъ непріятеля, а отъ неотвратимаго зла.

— Я этого не сдѣлаю, сказалъ священникъ. — Еслибы даже не было другихъ причинъ остаться, я не хочу позволить маркизу Тробриджу говорить что онъ выгналъ меня изъ прихода чтобы наказать за неповиновеніе. Не я искалъ ссоры; онъ невыносимо надмененъ и дерзокъ, а теперь радъ оскорблять меня за то что я не выношу его дерзостей. Онъ, конечно, въ своемъ положеніи можетъ сдѣлать мнѣ много непріятностей, но ему не удается выгнать меня изъ прихода.

— Какая же радость здѣсь-то оставаться, если мы будемъ постоянно страдать.

— Мы не будемъ страдать. Какъ! Страдать, потому что безобразное зданіе возвышается противъ нашихъ воротъ! Мнѣ не часовня непріятна, а ихъ поступокъ. Если будетъ возможно помѣшать имъ, я помѣшаю. Я считаю своимъ долгомъ бороться, чего бы мнѣ ни стоила борьба, но я не отступлю.

Мистрисъ Фенвикъ не возражала, но съ этихъ поръ домъ и все окружающее потеряли въ ея глазахъ всю свою прелесть.

XXXVI. Семъ Бретлъ опять уходитъ.

Однажды Гримсъ, таинственнымъ шепотомъ, сообщилъ настоятелю что постройку можно бы запретить на томъ основаніи что она есть посягательство на чужой покой.

— Не мнѣ бы вамъ это говорить, потому что мнѣ все равно что ни строить, только бы платили деньги, но постройки иногда останавливаются, когда онѣ нарушаютъ покой сосѣдей.

— Я не могу сказать что мѣсто- христіанскаго богослуженія нарушаетъ мой покой, Гримсъ, возразилъ настоятель.

На это Гримсъ отвѣчалъ что онъ знаетъ случай когда заставили замолчать колоколъ женскаго монастыря, на томъ основаніи что онъ нарушалъ чей-то покой, а колоколъ методистской часовни ничѣмъ не лучше колокола женскаго монастыря.

Фенвикъ сказалъ что готовъ бороться, еслибы нашелъ какое-нибудь основаніе для борьбы, и благодарилъ Гримса за совѣтъ. Но въ послѣдствіи, подумавъ, онъ понялъ что совѣтъ непримѣнимъ въ данномъ случаѣ.

Разговоръ этотъ произошелъ два дня спустя послѣ полученія отвѣта изъ Торноверъ-парка. Гримсу приказано было немедленно приступить къ постройкѣ, если не хочетъ отказаться отъ подряда. Мистеръ Пудедьгамъ, чувствуя за собой маркиза, искалъ ссоры. Встрѣтившись съ настоятелемъ, на его дружескій, по обыкновенію, поклонъ онъ отвѣчалъ чуть замѣтнымъ наклоненіемъ головы и кислою физіономіей. Мистрисъ Пудельгамъ успѣла внушить своимъ дѣтямъ что у настоятеля въ саду овощи горькіе, полные червями господствующей церкви, и что дѣтямъ свободной церкви кушать ихъ не подобаетъ. Мистеръ Пудельгамъ оказалъ въ своей Скиніи краснорѣчивую проповѣдь о покушеніи нечестиваго царя на чужой виноградникъ. Когда онъ назвалъ себя Навуѳеемъ, нельзя было не предположить что въ Булгамптонѣ есть Ахавъ и Іезавель. По всей деревни разнеслось что мистеръ Пудельгамъ приписывалъ мистрисъ Фенвикъ поступки Іезавели. Факелъ раздора былъ брошенъ, и вражда охватила приходъ.

Съ Гримсомъ у мистера Пудельгама дѣло дошло до крупныхъ словъ, и нѣкоторые даже увѣряли что Гримсъ угрожалъ разбить голову священнику. Послѣднее Гримсъ упорно отвергалъ, но партія методистовъ настаивала на своемъ обвиненіи, и съ укоромъ выставляла на видъ преклонныя лѣта и званіе мистера Пудельгама. «Они не останавливаются ни предъ какою ложью, ни предъ какимъ беззаконіемъ», разсуждалъ раздраженный Гримсъ, и рѣшительно объявилъ что не примется за работу пока ему не заблагоразсудится. «Срокъ выставленъ въ контрактѣ, а помыкать собой я не позволю.»

Кончилось это тѣмъ что въ одно прекрасное утро на мѣсто постройки прибылъ, со всѣми атрибутами своего ремесла, каменьщикъ, анабаптистъ, изъ Салисбери. Гримсъ объявилъ что потянетъ къ суду двухъ главныхъ членовъ секты съ которыми рядился. На самомъ дѣлѣ никакого контракта не существовало, и Гримсъ взялся за работу на словесныхъ условіяхъ, которыя, по теоріи Пудельгама, онъ самъ нарушилъ, теряя время въ бездѣйствіи и не приступая къ постройкѣ. Но Гримсъ твердо стоялъ на своемъ намѣреніи начатъ тяжбу, и приходъ жилъ ожиданіемъ.

Легко вообразить сколько страданія причиняло все это Фенвику. Онъ гордился тѣмъ что въ приходѣ его царствовали миръ и тишина, и восхищался способомъ которымъ ему удалось остричь когти методистскому священнику. Хотя ему лично всякая борьба была по душѣ, но онъ сознавалъ свою святую обязанность быть примирителемъ, и какъ примиритель поступалъ съ Пудедьгамомъ. Протягивая руку методистскому священнику и дѣлая ему дружескія замѣчанія, онъ въ душѣ похваливалъ себя за свое благоразуміе. Свои персики онъ называлъ вѣстниками мира, а овощамъ приписывалъ голубиныя крылья. А теперь всему конецъ, и въ Булгамптонѣ не осталось человѣка который не ненавидѣлъ бы и не обижалъ бы кого-нибудь изъ своихъ ближнихъ.

Ко всему этому прибавилась еще новая непріятность. Въ концѣ января Семъ Бретль пришелъ къ настоятелю и объявилъ что уходитъ съ мельницы. Семъ былъ одѣтъ весьма прилично, но костюмъ, его былъ какой-то не булгамптонскій, что не понравилось мистеру Фенвику, и вся осанка его выражала личную независимость и непочтительность.

— Вы, конечно, воротитесь, Семъ, сказалъ настоятель.

— Ну, не знаю, сэръ. Мы съ отцомъ побранились.

— И потому вы его оставляете? Вы объ отцѣ говорите точно онъ для васъ все равно что всякій посторонній человѣкъ.

— Я никому не позволилъ бы сказать себѣ десятой доли того что онъ мнѣ говоритъ.

— Такъ что же? Развѣ есть мѣра тому чѣмъ вы обязаны отцу? Не забывайте, Семъ, я хорошо знаю вашего отца.

— Конечно, сэръ.

— Онъ человѣкъ необыкновенно честный, и васъ ужасно любитъ. Вы для него зѣница ока, а вы хотите огорченіемъ свести ею сѣдую голову въ могилу.

— Спросите у матери, сэръ, она вамъ все разкажетъ. Что я ему сказалъ, я имѣлъ полное право сказать, а онъ накинулся на меня, велѣлъ мнѣ убираться и никогда не приходить.

— Вы полагаете онъ васъ выгналъ.

— Я вамъ повторилъ что онъ сказалъ. Потомъ онъ говорилъ матушкѣ что я могу остаться, если обѣщаю никогда не заговаривать объ одномъ дѣлѣ. Только я такого обѣщанія дать не могу, такъ и ему сказалъ, а онъ проклялъ меня.

Священникъ замолчалъ и старался понять кто изъ нихъ виноватъ, отецъ или сынъ. Но онъ не зналъ изъ-за чего вышла ссора.

— О чемъ онъ запретилъ вамъ говорить, Семъ?

— Не все ли равно, сэръ? Я зашелъ только сказать что ухожу; я думалъ что долженъ сказать вамъ, потому что вы поручитель.

— Такъ вы сейчасъ уходите изъ Булгамптона?

— Да, мистеръ Фенвикъ. Здѣсь я не могу вести хорошую жизнь.

— Почему же? Гдѣ же вы можете принести больше пользы?

— Развѣ хорошо какдый день браниться съ отцомъ?

— Но, право, Семъ, мнѣ кажется, вамъ нельзя уйти. За вами слѣдить полиція. Я не о себѣ забочусь, но я боюсь, полиція остановитъ васъ.

— Такъ мнѣ нельзя сдвинуться съ мѣста потому что господа полицейскіе не могутъ поймать убійцы Тромбула? Гдѣ же тутъ законъ и справедливость?

Эти слова дали поводъ къ длинному спору. Священникъ старался доказать молодому человѣку что, такъ какъ онъ, очевидно, знакомъ съ людьми которыхъ подозрѣваютъ въ убійствѣ и замѣченъ съ ними тамъ гдѣ ему не слѣдовало быть, а именно въ саду настоятеля, то онъ не можетъ жаловаться если, ему не предоставлено такой свободы какою пользуются другіе люди. Семъ все это понималъ, потому что былъ уменъ, но отстаивалъ себя и доказывалъ что, такъ какъ священникъ не преслѣдовалъ его за посѣщеніе сада, то никто не имѣетъ права вмѣнять ему въ вину этотъ проступокъ, и никто не смѣетъ остановить его, потому что нѣтъ доказательствъ что онъ участвовалъ въ убійствѣ. Онъ говорилъ такъ убѣдительно что Фенвикъ не находилъ возраженій. Выставить на видъ свою собственную отвѣтственность, какъ поручителя, ему не хотѣлось, онъ пересталъ спорить и нехотя согласился что никто не можетъ помѣшать Сему уйти изъ прихода. Но онъ совѣтовалъ ему не уходить такъ неожиданно, чтобы не навлечь на себя подозрѣній.

— Мнѣ отъ нихъ здѣсь никогда не избавиться, мистеръ Фенвикъ.

— Однако изъ-за чего же вышла ссора, Семъ?

Задавъ этотъ вопросъ, священникъ уже догадывался о причинѣ ссоры и зналъ что сочувствіе его на сторонѣ сына, а не отца. Семъ молчалъ, и Фенвикъ повторилъ вопросъ.

— Не въ первый разъ вамъ браниться съ отцомъ. Прежде вы мирились, отчего же не помириться теперь?

— Онъ проклялъ меня, сказалъ Семъ.

— Повѣрьте, это пустое слово, сказанное въ минуту гнѣва. Пора вамъ настолько знать вашего отца чтобы не принимать въ серіозномъ смыслѣ подобныхъ словъ. Изъ-за чего же вышла ссора?

— Изъ-за Карри, если васъ это такъ интересуетъ.

— Что вы сказали?

— Я сказалъ что пора взять ее домой, и что если я останусь на мельницѣ, я привезу ее. Онъ бросилъ въ меня мельничнымъ засовомъ. Да. я за этимъ не гонюсь.

— И тогда-то онъ… проклялъ васъ?

— Нѣтъ, не тогда. Вошла матушка, я отвелъ ее въ сторону и сказалъ что сейчасъ опять заговорю о Карри. И заговорилъ.

— Гдѣ же Карри?

Семъ молчалъ.

— Вы знаете гдѣ ее найти?

Семъ покачалъ головой.

— Вы не стали бы говорить что привезете ее, еслибы не знали гдѣ она.

— Я не отсталъ бы пока не нашелъ ея, еслибы старикъ согласился ее принять. Я ея не защищаю, но есть женщины и похуже.

— Гдѣ вы видѣли ее въ послѣдній разъ?

— Въ Пикрофтѣ.

— Куда она отправилась изъ Пикрофта, Семь?

— Мнѣ кажется, въ Лондонъ, мистеръ Фенвикъ.

— Скажите мнѣ ея лондонскій адресъ.

Семъ отрицательно покачалъ головой.

— Вы идете искать ее?

— Зачѣмъ мнѣ искать ее, если мнѣ некуда ее пристроить? У отца цѣлый домъ и много лишнихъ комнатъ, а куда я могу ее помѣстить.

— Семъ, если вы ее найдете и привезете куда-нибудь, гдѣ я могъ бы повидаться съ ней, я найду ей мѣсто. Право, я готовъ бы самъ ѣхать въ Лондонъ, еслибы зналъ гдѣ она. Однако мнѣ она не сестра.

— Конечно не сестра, сэръ. У такихъ людей какъ вы не бываетъ такихъ сестеръ. Она….

— Остановитесь, Семъ. Не называйте ея дурнымъ словомъ. Вы ее любите.

— Такъ что же что люблю. Это не уменьшитъ ея вины.

— Я ее тоже люблю. Что же касается до ея вины, то кто изъ васъ не грѣшенъ? Свѣтъ и такъ слищкомъ жестоко наказываетъ ее за ея проступокъ.

— Да, онъ травитъ ее какъ собака крысу.

— Я не оправдываю ея грѣха, но онъ можетъ быть заглаженъ какъ всякій другой грѣхъ. Я до сихъ поръ ее люблю. Она была самой милою, доброю, привѣтливою дѣвочкой изъ всего прихода, когда я пріѣхалъ сюда.

— Да, какъ отецъ-то любилъ ее тогда!

— Вы найдете ее, Семъ, и дадите мнѣ знать, а я найду ей мѣсто, если она захочетъ принять его. Я увѣренъ что отецъ вашъ не возьметъ ея къ себѣ.

— Онъ и взглянуть-то на нее не захочетъ. А вамъ я скажу, мистеръ Фенвикъ, еслибы на свѣтѣ было побольше такихъ людей какъ вы, тогда легко было бы жить. Прощайте, мистеръ Фенвикъ.

— Прощайте, Семъ, если это неизбѣжно.

— Вы не бойтесь за меня, мистеръ Фенвикъ. Если меня потребуютъ, я ворочусь. Еслибъ я зналъ что меня повѣсятъ, я воротился бы, а не потерпѣлъ чтобы вы пострадали за меня.

Такъ разстались они друзьями, хотя священникъ не одобрялъ что молодой человѣкъ уходитъ, покидая отца и мать, и боялся чтобъ онъ не обратился къ дурному образу жизни. Разговоръ о Карри такъ размягчилъ ихъ сердца что мистеръ Фенвикъ не сумѣлъ быть строгимъ, и притомъ онъ зналъ что Сема нельзя остановить, проповѣдуй ему хоть цѣлые часы.

Постройка часовни подвигалась быстро, потому что крупный подрядчикъ, конечно, могъ вести дѣло скорѣе чѣмъ мелкій Булгамптонскій ремесленникъ. Въ февралѣ случились сильные морозы, но каменьщики не прерывали работы. Въ Булгамптонѣ толковали что построенныя такимъ образомъ стѣны не устоятъ долго, но неизвѣстно, распускались ли эти слухи разсерженнымъ Гримсомъ, или въ самомъ дѣлѣ салисберійскій перекрещенецъ, въ своемъ фанатическомъ увлеченіи, пренебрегъ чѣмъ-нибудь для скорости работы, и не имѣло ли вліянія на большинство дурныхъ отзывовъ сочувствіе къ мистеру Фенвику и господствующей церкви. Какъ бы то ни было, но стѣны поднимались все выше и выше, и въ концѣ марта противъ воротъ усадьбы настоятеля возвышалось необыкновенно безобразное зданіе, безъ крыши, съ отверстіями для двери и оконъ, и съ ужасными словами: «Новый Салемъ», написанными на камнѣ надъ дверью; зданіе въ высшей степени непріятное для приходскаго настоятеля господствующей церкви.

Всѣмъ извѣстны непріятныя принадлежности всякой постройки: кучи извести, вытоптанная трава, пыль, кирпичи, обрубки дерева, клочки бумаги, остатки обѣдовъ работниковъ и всякій соръ. Мистрисъ Фенвикъ, замѣтивъ что краска на ея воротахъ испорчена, послала строгій выговоръ салисберійскому перекрещенцу. Послѣдній извинился предъ, мистеромъ Фенвикомъ, доказывая что такія вещи неизбѣжны при постройкахъ. Мистеръ Фенвикъ, не имѣя ни малѣйшей охоты ссориться съ перекрещенцемъ, отвѣчалъ что бѣда не велика. Въ этомъ дѣлѣ онъ считалъ своимъ врагомъ только маркиза, и съ маркизомъ готовъ былъ бороться, еслибъ была возможность. Онъ выходилъ къ воротамъ, наблюдалъ за работой, дружелюбно болталъ съ работниками, но сердце его болѣло. Обида казалась ему такъ ужасна что онъ не могъ успокоиться. Жена его была вполнѣ несчастна, она буквально исхудала. Болѣе двухъ недѣль уже она не подходила къ воротамъ, и отправляясь въ церковь, проходила въ боковую, садовую калитку. Но чтобы пройти въ школу не увидавъ часовни, надо было сдѣлать большой обходъ, и такой обходъ она дѣлала ежедневно. Мистеръ Фенвикъ, не теряя надежды, написалъ длинное письмо одному архидіакону, своему другу, который жилъ недалеко отъ Булгамптона. Возмущенный архидіаконъ представилъ дѣло на разсмотрѣніе епископа, и епископъ взялъ на себя написать вѣжливое увѣщаніе маркизу. «Для блага всего прихода», писалъ епископъ, «я рѣшаюсь дать вамъ совѣтъ, въ полной увѣренности что вы готовы сдѣлать все возможное для спокойствія прихожанъ.» Въ этомъ письмѣ епископъ не упоминалъ о своей недавней перепискѣ съ маркизомъ по поводу проступка мистера Фенвика. Маркизъ въ своемъ отвѣтѣ, также умалчивая объ этомъ щекотливомъ предметѣ, выразилъ мнѣніе что христіанскій храмъ, выстроенный на открытомъ мѣстѣ, за предѣлами усадьбы настоятеля, ничѣмъ не можетъ помѣшать мистеру Фенвику. Мистеръ Фенвикъ потерялъ всякую возможность продолжалъ борьбу, и ему ничего больше не оставалось дѣлать какъ, стоя за воротами и наблюдая за постройкой, поражаться замѣчательнымъ безобразіемъ часовни.

Такъ стоялъ онъ тамъ однажды, когда къ нему подошелъ мистеръ Джильморъ. Джильморь, съ тѣхъ поръ какъ узналъ что помолвка Мери Лоутеръ съ Вальтеромъ Маррабель разстроилась, всю зиму жилъ уединенно, дожидаясь того времени когда можно будетъ возобновить свое предложеніе Мери. Фенвики часто звали его къ себѣ, но онъ заходилъ рѣдко. Онъ не былъ уже такъ мраченъ какъ въ то время когда Мери была невѣстой, но далеко еще не пришелъ въ нормальное состояніе. Теперь онъ подошелъ чтобы сказать слова два другу.

— На нашемъ мѣстѣ, Франкъ, я не думалъ бы такъ много объ этой часовни.

— Нѣтъ, милый другъ, думали бы, еслибъ она касалась васъ такъ близко какъ меня. Развѣ меня часовня огорчаетъ? Я готовъ бы на этомъ самомъ мѣстѣ своими руками построить имъ часовню, еслибъ это было необходимо.

— Въ такомъ случаѣ не понимаю чтоже огорчаетъ васъ.

— Меня огорчаетъ то что, послѣ всѣхъ моихъ трудовъ, здѣсь осталась люди которыхъ доставляетъ удовольствіе дѣлать мнѣ непріятности. Обидно ихъ желаніе обидѣть и моя неспособность доказать имъ какъ дурно они поступаютъ, или выказать къ нимъ полное равнодушіе. Обидно не самое зданіе, а двойное оскорбленіе съ нимъ соединенное.

XXXVII. Женское страданіе.

Въ началѣ февраля капитанъ Маррабель отправился въ Донриппель, и въ срединѣ марта былъ еще тамъ. Извѣстія объ образѣ его жизни доходили до лоринтскихъ родственницъ, но доходили чрезъ человѣка не заслуживавшаго полнаго довѣрія, до крайней мѣрѣ со стороны Мери Лоутеръ. Донриппель, въ Варвикшейрѣ, окруженъ мѣстностью богатою дичью, и Вальтеръ Маррабель, по словамъ священника Джона, посвящалъ охотѣ три дня въ недѣлю. Сэръ-Грегори не держитъ охотничьихъ лошадей, и Вальтеръ нанимаетъ ихъ, говорилъ священникъ Джонь, соболѣзнуя что племянникъ, при своихъ незначительныхъ средствахъ, позволяетъ себѣ такія безразсудныя издержки. «Онъ не хочетъ отказывать себѣ ни въ чемъ, пока не истратитъ всѣхъ денегъ какія привезъ съ собой». Все это говорилось въ намѣреніемъ показать Мери Лоутеръ что Вальтеръ не думаетъ умирать отъ любви и, забывъ о маленькой непріятности постигшей его, наслаждается жизнью. Мери знала такъ же хорошо какъ самъ священникъ для чего все это говорилось, но, конечно, никогда не возражала ни дядѣ, ни теткѣ. Если Вальтеръ ищетъ развлеченій, тѣмъ лучше для него, но она не могла повѣрить чтобъ онъ въ своемъ положеніи сталъ безразсудно тратить деньги. На сакомъ же дѣлѣ правда занимала средину между тѣмъ что разказывалъ священникъ Джонъ и тѣмъ чему вѣрила Мери. Вальтеръ Маррабель дѣйствительно охотился раза два въ недѣлю, иногда, случайно, нанималъ лошадь, но большею частію пользовался лошадью дяди, сэръ-Грегори. Но охотясь, онъ не. оставлялъ мрачнаго, разочарованнаго вида человѣка съ разбитымъ сердцемъ, обремененнаго многочисленными неудачами и только-что разставшагося на вѣки со своею возлюбленною. Однако, когда охота бывала удачна, онъ оживлялся и хотя на время забывалъ свои страданія. Вѣдь не лишенъ же человѣкъ способности радоваться, когда у него болитъ сердце.

По отношенію къ послѣдствіямъ неудачной, обманутой любви мущины сильно отличаются отъ женщинъ и поставлены въ болѣе благопріятныя обстоятельства. Женщина питаетъ свое горе, а мущина убиваетъ его. Скажутъ что женщина питаетъ горе ибо не можетъ не питать, а мущина истребляетъ его ибо въ состояніи истребить, но различіе зависитъ не столько отъ природныхъ склонностей, сколько отъ положенія въ жизни. Надъ иголкой и романами легче питать горе чѣмъ надъ адвокатскими бумагами, или даже среди разнообразныхъ, внѣ домашнихъ занятій офицера въ отпуску, не имѣющаго опредѣленнаго дѣла. Вальтеръ не переставалъ повторять что онъ страдаетъ, но страдалъ далеко не такъ сильно какъ Мери. Къ тому же другая непріятность, жестокій поступокъ отца, развлекала его мысли, и онъ такъ же много думалъ о своемъ разореніи какъ и о погибшей любви.

Но бѣдная Мери была несчастна. Когда дѣвушка задаетъ себѣ вопросъ что ей сдѣлать со своею жизнью, самый естественный съ ея стороны отвѣтъ: выйти замужъ и отдать кому-нибудь свою жизнь. Это единственный путъ для женщинъ, какъ бы онѣ противъ этого ни возставали, и хотя раздаются единичные протесты, но большинство женщинъ рано сознаетъ свое истинное назначеніе. Истину знаютъ онѣ и когда въ болѣе поздней порѣ жизни заботятся о дочеряхъ. Эту истину знаютъ и отцы дочерей. Теперь и дѣвушки открыто объявляютъ что знаютъ урокъ. Авторы статей въ нѣкоторыхъ журналахъ осуждаютъ ихъ за недостатокъ скромности, осуждаютъ неблагоразумно, безполезно, и если считать во что-нибудь вліяніе такихъ судей — во вредъ обществу. Природа поощряетъ склонность женщины къ мущинѣ, свѣтъ признаетъ ея неизбѣжность, обстоятельства показываютъ ея разумность, всѣ законы міра подтверждаютъ ее; но у насъ требуютъ чтобы женщины, изъ чувства ложной скромности, отвергали ее, въ чемъ имъ не вѣритъ ни одно живое существо. Не такова теорія нашихъ общественныхъ цензоровъ, которые не церемонятся съ современными женщинами. Наши дочери должны воспитываться съ тѣмъ, чтобы быть женами, но не должны-де желать выйти замужъ! Это понятіе есть остатокъ того сантиментальнаго времени когда отталкивающая неестественность женщинъ была реакціей противъ предшествовавшей тому времени эпохи. Что наши дѣвушки нуждаются въ мужьяхъ, и что онѣ это поняли, есть фактъ несомнѣнный. Пусть мущины съ своей стороны признаютъ эту истину, и мы перестанемъ слышать о новой карьерѣ для женщинъ.

Мери Лоутеръ, которую никто не осмѣлился бы назвать искательницей мужа, знала все это и чувствовала что только одинъ образъ жизни въ будущемъ можетъ удовлетворить ее. У нея были глаза, и она смотрѣла, уши — и она слушала. Она дѣлала сравненіе — и не могла не дѣлать — между теткой и своимъ лучшимъ другомъ, мистрисъ Фенвикъ. Она видѣла — и не могла не видѣть — что жизнь одной жизнь жалкая, сухая, бѣдная содержаніемъ, между тѣмъ какъ жизнь другой, жены и матери, постоянно укрѣпляла корни, распускала вѣтви, давала тѣнь, плоды, красоту и пріютъ, гдѣ птички любятъ вить гнѣзда. Мери Лоутеръ хотѣлось быть женой, но она чувствовала что ей необходимо сначала полюбить человѣка чтобы сдѣлаться его женой. У нея явился поклонникъ, рекомендованный всѣми ея друзьями и всею своею обстановкой, но оказалось что она не любитъ его. Горестное смущеніе овладѣло ею на нѣкоторое время, она не видѣла чего долгъ требуетъ отъ нея, не понимала почему она равнодушна къ этому человѣку, сомнѣвалась, не есть ли любовь, о которой она мечтала, чувство являющееся послѣ замужства, и боялась рѣшиться на рискованный шагъ. Она все еще боялась, сомнѣвалась и продолжала отказывать, когда явился новый поклонникъ. Мистеръ Джильморъ добивался ея любви цѣлые мѣсяцы и не тронулъ ея сердца; Вальтеръ Маррабель въ нѣсколько часовъ одержалъ побѣду. У нея никогда не являлось желанія поиграть волосами мистера Джильмора, склонить голову на его плечо, искать его прикосновенія. Но она едва еще знала своего родственника, когда его присутствіе уже доставляло ей наслажденіе, и едва успѣлъ онъ вымолвить слово любви, какъ все касающееся его стало ей дорого. Ей дышалось легче въ атмосферѣ окружавшей его. Всѣ маленькія услуги которыя мущины оказываютъ женщинамъ отъ него были ей особенно пріятны. Она говорила себѣ что нашла вторую половину самой себя, что только соединившись съ нимъ, сдѣлается полнымъ человѣкомъ. Ей казалось, она поняла почему не могла полюбить Джильмора. Какъ мистеръ Фенвикъ очевидно созданъ чтобъ быть мужемъ своей жены, такъ и Вальтеръ Маррабель созданъ чтобы быть ея мужемъ. Она пришла къ мечтательному убѣжденію что браки устраиваются на небесахъ. Вопросъ, будутъ ли они имѣть достаточныя средства къ существованію, казался ей конечно вопросомъ немаловажнымъ, но въ первые, счастливые дни своей помолвки она ни на минуту не рѣшилась бы усумниться что ничто на свѣтѣ не можетъ помѣшать имъ пройти рука объ руку всю жизнь.

Потомъ постепенно, постепенно, хотя и очень быстро, явилось убѣжденіе что она обязана избавить его отъ тягостей той жизни на которую сама смотрѣла съ такою любовью. Она сказала ему чтобъ онъ самъ разсудилъ какъ имъ поступить, и дала себѣ обѣщаніе принять за разумную необходимость его рѣшеніе, каково бы оно ни было. Наконецъ и этого оказалось мало, она поняла что не дала ему выхода изъ его положенія, что она должна сама рѣшить какъ имъ поступить и объявить ему свое рѣшеніе. Нѣжно, заботливо взялась она за дѣло, стараясь узнать какъ онъ взглянетъ на разлуку. Поступить по требованію долга было ея постояннымъ желаніемъ, поступить противъ долга постояннымъ опасеніемъ. Она тоже слыхала объ общественныхъ законодателяхъ и современныхъ женщинахъ, и о грубостяхъ которымъ онѣ подвергаются. Она не знала почему, но видѣла что законы общества требуютъ болѣе честности отъ женщинъ чѣмъ отъ мущинъ. Наблюдая за каждымъ звукомъ это голоса, за каждымъ словомъ, за каждымъ взглядомъ, она убѣдилась что разлука будетъ для него избавленіемъ отъ непріятной будущности, поняла что разлуку можетъ предложить она, но никакъ не онъ, и предложила ее. Сдѣлавъ уже свое дѣло, она оцѣнила чего оно ей стоило и почувствовала что разбила свое сердце. Пропала полнота жизни, которою она наслаждалась такъ недолго. Она пробовала убѣдить себя что можетъ прожить какъ жила ея тетка и быть счастливою такою жизнью, но попытка ей не удалась. Она мечтала о жизни замужней женщины, и потерявъ надежду на такую жизнь, чувствовала себя существомъ разбитымъ, не приносящимъ никому ни пользы, ни удовольствія.

Все это нѣкоторое время она переносила бодро и на взглядъ другихъ никогда не переставала переносить бодро. Когда священникъ Джонъ разказывалъ объ охотѣ Вальтера, она смѣясь сказала что желаетъ ему успѣховъ. Когда тетка однажды похвалила ее, сказавъ что она поступила благородно и великодушно, она благодарила улыбкой и ласковымъ словомъ. Но она много думала, и въ глубинѣ души ея поднялся ропотъ что драма, которую они съ Вальтеромъ играли въ продолженіе послѣднихъ мѣсяцевъ, превратилась для нея въ трагедію, между тѣмъ какъ для него она осталась мелодрамой, съ оттѣнкомъ легкой грусти. Неудачная любовь, ошибка адвоката, обманутыя ожиданія и даже преступленія отца не превратили его въ разбитое существо. Онъ во всякомъ случаѣ остался мущиной. Онъ бѣденъ, но у него есть руки чтобы работать и будущность впереди. Она понимала что его грубая дѣятельность поможетъ ему скоро, можетъ-быть даже слишкомъ скоро, забыть впечатлѣніе послѣдней любви и возвратитъ способность полюбить снова. А у нея не осталось ничего кромѣ воспоминаній, сожалѣній и разрушенной будущности, въ ожиданіи смерти.

Въ это время она получила письмо отъ мистрисъ Фенвикъ, которое ее сильно тронуло. Это было второе письмо съ тѣхъ поръ какъ она написала своему другу что все кончено между ней и ея родственникомъ. Въ первомъ письмѣ мистрисъ Фенвикъ сказала прямо что Мери поступила хорошо и обѣщала вновь писать когда время настолько уменьшитъ боль раны что можно будетъ поговорить о будущемъ. Мери страшилась втораго письма и не дѣлала ничего чтобъ его вызвать, но наконецъ оно пришло, и такъ какъ оно имѣло вліяніе на будущее поведеніе Мери, читатель долженъ прочесть его:

"Булгамптонь, мартъ 186*. "Милая Мери!

"Какъ бы я желала чтобы вы были здѣсь, хоть бы только для того чтобы раздѣлить съ нами наше горе. Я не думала что такая ничтожная вещь какъ методистская часовня можетъ меня такъ растроить, сдѣлать такою несчастною какъ я несчастна теперь. Франкъ говоритъ что это у меня чувство побѣжденнаго, досада, а не оскорбленіе, но меня мучитъ и то и другое. Я теперь слышу безпрерывный стукъ молотковъ, и хотя я никогда не подхожу къ воротамъ, но знаю что тамъ пыль, грязь, осколки кирпичей, известь и тому подобное. Такой жестокой обиды я еще никогда не испытывала, а что обиднѣе всего, такъ это то что Франкъ, страдающій не меньше меня, постоянно читаетъ мнѣ проповѣди о моемъ малодушіи и неумѣніи переносить маленькія непріятности. «Представь, еслибы тебѣ самой надо было ходить туда каждое воскресенье», сказалъ онъ мнѣ какъ-то надняхъ, стараясь доказать что могло бы быть и хуже. «Такъ что же, это и въ половину не было бы мнѣ такъ непріятно», сказала я. Онъ началъ венѣ совѣтовать попробовать. Не жестоко ли это съ его стороны, когда онъ знаетъ что это невозможно? Впрочемъ, всѣ говорятъ что часовня скоро развалится, потому что построена на скорую руку.

"Ваша тетушка писала мнѣ два раза, что вамъ, вѣроятно, извѣстно. Она говоритъ что вы здоровы, но только молчаливѣе обыкновеннаго. Напишите мнѣ, милая моя, и откройте мнѣ своё сердце. Я не прошу васъ пріѣхать сюда, принимая во вниманіе нашего сосѣда, но я увѣрена что, еслибы вы были здѣсь, я сумѣла бы утѣшить васъ. Я знаю, или по крайней мѣрѣ догадываюсь какое направленіе принимаютъ ваши мысли. Вы получили рану и думаете что остались больною на всю жизнь. Вы ошибаетесь и такія мысли надо считать если не малодушными, то во всякомъ случаѣ вредными. Я сама желала бы чтобы все устроилось иначе, чтобы вы не встрѣчались съ вашимъ родственникомъ. (Да я-то этого не желала бы, сказала себѣ Мери, но тотчасъ же повяла что сказала неправду. Для ея блага и, еслибы его сердце было похоже на ея сердце, для блага ихъ обоихъ, было бы лучше еслибъ они никогда не встрѣчались.) Но ужь если вамъ суждено было встрѣтиться съ нимъ, и вы вообразили что не можете жить безъ него, не надо по крайней мѣрѣ допускать чтобъ эта ложная фантазія разстроила вашу будущность. Вы оказываете себѣ плохую услугу если поддерживаете въ себѣ мысль что, любивъ уже разъ человѣка, съ которымъ вамъ пришлось разстаться, вы потеряли способность полюбить другаго. Я знаю какими доказательствами вы убѣждаете свое сердце что любовь прошла и не воротится, но ваши доказательства ложь и безчеловѣчіе. Индійскія женщины изъ ложной идеи о вѣчной преданности сожигаютъ себя послѣ смерти мужей, а если это ложная идея для вдовы, то во сколько же разъ она ложнѣе для молодой дѣвушки, никогда не бывшей женою?

"Вы знаете чего мы всѣ желали и не перестаемъ желать до сихъ поръ; его постоянства ничто не поколеблетъ. Я убѣждена что онъ не пересталъ бы любить васъ, еслибы вы вышли за вашего родственника, хотя тогда онъ избѣгалъ бы встрѣчаться съ вами. Теперь я не стараюсь склонить васъ на его предложеніе. Я сказала ему чтобъ онъ ждалъ, и что если это для него такъ серіозно какъ онъ говоритъ, то онъ долженъ быть счастливъ надеждой. Онъ ждетъ и надѣется. Я не прошу васъ отвѣчать мнѣ на это, лучше теперь ничего не отвѣчайте, но вы должны знать что есть человѣкъ который любитъ васъ и никогда не перестанетъ любить.

"Въ концѣ повторю мой совѣтъ не слишкомъ предаваться горю и не убѣждать себя что все погибло. Трудно сказать кто дѣлаетъ больше ошибокъ, тѣ ли женщины которыя слишкомъ серіозно обдумываютъ каждый свой шагъ, или тѣ которыя поступаютъ не думая.

«Франкъ шлетъ вамъ свою дружбу. Отвѣтьте мнѣ поскорѣй, хотя бы только для того чтобы погоревать со мной о нашей непріятности.

"Всей душой любящая васъ
"Жанета Фенвикъ."

„Р. S. Моя сестра и мукъ ея, мистеръ Квикенгамъ, пріѣдутъ къ намъ на Пасху. Я не теряю надежды что зять мой укажетъ намъ средство потягаться съ маркизомъ. Говорятъ, нѣтъ такого дѣла въ которомъ мистеръ Квикенгамъ не нашелъ бы основанія для борьбы.“

Мери поняла смыслъ письма и все недосказанное также хорошо какъ сказанное. Она опять повторила себѣ что все происходившее между нею и Вальтеромъ, нѣжныя объясненія, поцѣлуи, птичье потиранье перышками, не оставило возможности принадлежать другому человѣку, хотя бы сердце позволило. Противъ этой мысли проповѣдуетъ другъ ея въ своихъ письмахъ, съ большею или меньшею ясностью въ выраженіяхъ. Кто же правъ? Еслибы въ такомъ дѣлѣ она могла принять отъ кого-нибудь совѣтъ, то только отъ друга своего, Жанеты Фенвикъ. Но сердце ея возмущалось противъ совѣта, она говорила себѣ что подруга ея никогда не была въ ея положеніи и не можетъ понять его. Развѣ не собственными чувствами должна она руководиться, развѣ она не чувствуетъ что, склонивъ голову на плечо другаго мущины, она покраснѣетъ вспомнивъ прошлое.

Ужасное положеніе! Не о радостяхъ потерянной любви тосковала она, не о тѣхъ наслажденіяхъ къ которымъ такъ внезапно нашла въ себѣ способность, но мрачная скучная будущность страшила ее. А онъ способенъ охотиться, танцовать, работать и, конечно, полюбить снова. Какое было бы счастіе еслибы совѣсть позволила ей сдѣлаться католичкой и монахиней.

ХXXVIII. Помѣшательство влюбленнаго.

Письмо мистрисъ Фенвикъ, которое сейчасъ прочелъ читатель, было немедленнымъ слѣдствіемъ визита къ ней мистера Джильмора. 10-го марта онъ пришелъ сказать ей что прошло извѣстное число мѣсяцевъ со времени размолвки Мери съ ея родственникомъ, тотъ именно періодъ который назначила ему выждать сама мистрисъ Фенвикъ. Онъ спросилъ не сдѣлать ли ему теперь какого-нибудь заявленія. Мистрисъ Фенвикъ осталась недовольна ссылкой на ея собственныя слова, но принуждена была написать Мери Лоутеръ.

— Я думалъ, не пригласите ли вы ее къ себѣ, сказалъ мистеръ Джильморъ, когда мистрисъ Фенвикъ выговаривала ему за его нетерпѣніе. — Еслибы вы это сдѣлали, все могло бы устроиться очень просто.

— Она не пріѣдетъ, если я ее приглашу.

— Потому что ненавидитъ меня и боится быть близко отъ меня?

— Что за пустяки, Гарри! Какая тутъ ненависть. Еслибы мнѣ казалось что вы ей просто не нравитесь, я сочла бы долгомъ сказать это вамъ, для вашего же блага. Но если я приглашу ее теперь, она конечно вспомнитъ что вы нашъ сосѣдъ, и подумаетъ что мое приглашеніе имѣетъ что-нибудь общее съ вашими надеждами.

— И потому не пріѣдетъ?

— Да, конечно. Подумайте сами, можеть ли быть иначе? Подождите пока онъ уѣдетъ въ Индію, или по крайней мѣрѣ до лѣта, и тогда мы съ Франкомъ употребимъ всѣ силы чтобы заманить ее сюда.

— Буду ждать, сказалъ Джильморъ, и тотчасъ же ушелъ, какъ будто ни о чемъ другомъ нельзя было и говорить.

Со времени своего возвращенія изъ Лоринга, Джильморъ жилъ уединенно въ своемъ домѣ. Даже Фенвики почти не видали его, несмотря на то что были такіе близкіе сосѣди. Въ церкви онъ бывалъ рѣдко, никого не приглашалъ къ себѣ съ тѣхъ поръ какъ уѣхалъ его дядя, пребендарій, и у викарія обѣдалъ не болѣе двухъ разъ. Мистеръ и мистрисъ Фенвикъ много говорили о немъ, и священникъ страдалъ за него. Онъ боялся что другъ его сойдетъ съ ума отъ безнадежной страсти и говорилъ что ему дѣйствительно необходимо уѣхать за границу чтобы забыть свою неудачу. Но мистрисъ Фенвикъ не покидала надежды на лучшій оборотъ дѣла. Она, конечно, болѣе заботилась о Мери Лоутеръ чѣмъ о Гарри Джильморѣ, и думала что оба могутъ вылѣчить свои раны, если одинъ захочетъ подождать, а другая не приходитъ въ отчаяніе.

Мистеръ Джильморъ обѣщалъ ждать, и мистрисъ Фенвикъ написала къ Мери Лоутеръ. Отвѣтъ пришелъ очень скоро. Говоря о часовнѣ, Мери утѣшала и шутила такъ свободно, какъ будто бы надъ ней самой не тяготѣло горе. Она вѣритъ, писала она, „въ мистера Квикенгама, который сумѣетъ измучить непріятеля, если не найдетъ возможности окончательно поразить его. А потомъ есть вѣроятность что зданіе само собой рушится, что было-бы великимъ торжествомъ. И наконецъ, развѣ видъ вашего прекраснаго сада не будетъ такъ же непріятно дѣйствовать на мистера Пудельгама, каждый разъ когда онъ (будетъ приходить въ свою часовню, какъ на васъ непріятно дѣйствуетъ видъ безобразнаго зданія?“ Вы должны утѣшаться тѣмъ что на его сторонѣ будетъ столько же типовъ какъ и на вашей», говорила Мери. «Можно воспользоваться удобнымъ случаемъ и окончательно поразить его какою-нибудь неожиданностью. Предложите ему, напримѣръ, воспользоваться лугомъ вашего сада для одного изъ его школьныхъ праздниковъ. Мнѣ кажется, это его убьетъ.»

Все это было очень мило и написано съ намѣреніемъ показать что Мери, вопреки всѣмъ своимъ непріятностямъ, весела и можетъ шутить. Но мистрисъ Фенвикъ поняла что вся сущность письма заключалась въ немногихъ слезахъ послѣдняго параграфа.

«Не думайте, моя милая, что я умираю отъ разбитаго сердца. Я хочу жить и быть счастливою, но вы должны предоставить мнѣ распоряжаться собой. По моему мнѣнію, замужство не стоитъ тѣхъ безпокойствъ какія оно влечетъ за собой.»

Мери знала что обманываетъ себя, и мистрисъ Фенвикъ поняла это, но вмѣстѣ съ тѣмъ убѣдилась что еще рано говорить о мистерѣ Джильморѣ.

— Ты долженъ расшевелить его и притащить къ вамъ, оказала мистрисъ Фенвикъ мужу.

— Это легко сказать. Мущины не умѣютъ такъ возбуждать другъ друга какъ умѣете вы, женщины.. Мущины не говорятъ между собой объ особенно близкихъ сердцу предметахъ, кромѣ, впрочемъ, денегъ.

— О чемъ же они говорятъ?

— О томъ до чего имъ мало дѣла: объ охотѣ, о политикѣ, или просто о погодѣ. Еслибъ я заговорилъ съ нимъ о Мери Лоутеръ, онъ принялъ бы это за оскорбленіе. Ты другое дѣло, ты можешь говорить ему что тебѣ угодно.

Вскорѣ послѣ этого разговора мистеръ Джильморъ пришелъ самъ, выбравъ время когда викарія не было дома. Онъ вошелъ въ садъ съ церковнаго двора чрезъ маленькую калитку, и не обошелъ на другую сторону дома чтобы войти въ дверь, но пошелъ къ окну гостиной.

— Я сама теперь никогда не выхожу въ переднюю дверь, сказала мистрисъ Фенвикъ. — Я только разъ была у воротъ съ тѣхъ поръ какъ они начали строить.

— Вѣдь это ужасно неудобно.

— Еще бы. Когда мы на дняхъ возвращались отъ сэръ-Томаса, — мы тамъ обѣдали, — я, несмотря на то что было совершенно темно, обошла чтобы пройти въ церковную калитку. Войдите, Гарри.

Мистеръ Джильморъ вошелъ и пріютился къ камину. Мистрисъ Фенвикъ умѣла отгадывать чужія мысли, и теперь не торопилась вызвать его на разговоръ о главномъ. Если онъ самъ заговоритъ о Мери Лоутеръ, она знала что отвѣтить ему, но сама не хотѣла заговаривать. Она начала о Бретляхь, разказала что старикъ скучаетъ о сынѣ, что Семъ ушелъ въ концѣ января и до сихъ поръ о немъ нѣтъ никакихъ слуховъ. Джильморъ не навѣщалъ мельницы, и хотя теперь со вниманіемъ слушалъ о Бретляхъ, но видно было что онъ пришелъ поговорить о болѣе интересномъ для него дѣлѣ.

— Писали вы въ Лорингъ, мистрисъ Фенвикъ? спросилъ онъ наконецъ.

— Я писала къ Мери вскорѣ послѣ того какъ вы были у насъ въ послѣдній разъ.

— Отвѣчала она вамъ.

— Да, онъ тотчасъ же отвѣтила. Она не могла не отвѣтить, потому что я такъ много писала ей о своемъ горѣ.

— О чемъ-нибудь другомъ она не писала?

— Не знаю какъ вамъ сказать, Гарри. Я говорила съ ней откровенно о будущемъ и намекнула о вашемъ общемъ желаніи касательно васъ.

— Ну?

— Она отвѣчала, какъ и слѣдовало ожидать, что теперь она хочетъ чтобъ ее оставили въ покоѣ.

— Я, кажется, оставилъ ее въ покоѣ. Я не говорилъ и не писалъ ей. Она не можетъ пожаловаться что я безпокоилъ ее.

— Вы, конечно, не безпокоили ея, но она знаетъ чего мы всѣ добиваемся.

— Я ждалъ цѣлую зиму, мистрисъ Фенвикъ, и не говорилъ ни слова, а сколько прошло времени со дня ея знакомства съ родственникомъ до помолвки съ нимъ?

— Что тутъ общаго, Гарри? Вы знаете какъ мы вамъ сочувствуемъ, но право ничего нельзя сдѣлать приставаньемъ къ ней.

— Она была помолвлена съ нимъ и разошлась не прошло мѣсяца. Это было не болѣе какъ сонъ.

— Но такіе сны не скоро забываются. Будемъ надѣяться что это былъ только сонъ, что время изгладитъ его впечатлѣніе.

— Время — да; но нельзя ли составить какого-нибудь плана для будущаго? Нельзя ли предпринять что-нибудь? Вы говорили что пригласите ее сюда.

— Да, но только не теперь.

— Отчего бы ей не пріѣхать теперь? Вы не говорите обо мнѣ. Зачѣмъ говорить кого она можетъ здѣсь встрѣтить; а мнѣ это дало бы возможность просить и опять.

— Много вы понимаете въ женщинахъ, Гарри! Вы думаете что дѣвушка которую вы любите такъ легко промѣняетъ одного человѣка на другаго.

— Какъ знать! Она не долго думая влюбилась въ Вальтера Маррабель. Я былъ бы счастливъ, еслибъ она была здѣсь, даже не видаясь съ ней.

— Вы, конечно, постарались бы увидѣть ее, конечно, сдѣлали бы опять предложеніе, и она, конечно, опять отказала бы вамъ.

— Такъ нѣтъ никакой надежды?

— Я этого не говорю. Подождите лѣта, и тогда, если мои просьбы подѣйствуютъ, она будетъ здѣсь. Если вы находите что вамъ скучно жить одному въ Вязникахъ….

— Конечно скучно.

— Поѣзжайте въ Лондонъ, за границу, куда хотите, для разнообразія. Или у себя займитесь чѣмъ-нибудь.

— Все это легко говорить, мистрисъ Фенвикъ.

— Мущинѣ стыдно предаваться унынію. Я говорю прямо, можете сердиться, если вамъ угодно.

— Я не сержусь на васъ. Вы не понимаете что говорите.

— Нѣтъ, понимаю, сказала мистрисъ Фенвикъ, вооружившись всею своею энергіей. — Я желала бы сдѣлать для васъ все чего вы хотите, но это дѣлается не такъ скоро. Если я приглашу ее теперь, она не пріѣдетъ, и если даже пріѣдетъ, то на вашу гибель. Подождите лѣта. Не бѣда если вы немного потерпите.

Онъ ушелъ, обѣщавъ ждать. «Что же касается до поѣздки въ Лондонъ или куда въ другое мѣсто, я ничего подобнаго не сдѣлаю. Когда не останется никакой надежды, тогда я, можетъ-быть, поѣду за границу», сказалъ онъ.

— Я убѣжденъ что она никогда не будетъ его женой, сказалъ священникъ, когда жена вечеромъ передала ему разговоръ. — Не потому что она его не любитъ, или не могла бы полюбить, еслибъ онъ велъ себя какъ слѣдуетъ, но потому что онъ такъ безразсудно любитъ ее. Ни одну женщину не тронешь вымаливаньемъ и выплакиваньемъ любви. Еслибъ я не считалъ его помѣшаннымъ, я презиралъ бы его.

— Онъ дѣйствительно помѣшался.

— И это будетъ все усиливаться, пока онъ окончательно не погубитъ себя. Надо желать всего что только могло бы выгнать его изъ Булгамптона. Я благодарилъ бы Бога еслибы сгорѣлъ его домъ или съ нимъ случилось какое-нибудь несчастіе. Сидитъ дома и ничего не дѣлаетъ. Онъ не хочетъ даже присмотрѣть за фермой. Говоритъ что читаетъ, да я ему не вѣрю.

— А все потому, Франкъ, что онъ серіозно влюбленъ.

— Слава Богу что я никогда не былъ такъ серіозно влюбленъ.

— Потому что вамъ не было надобности, сэръ. Сливы сами валятся къ вамъ въ ротъ.

— Сливы не должны слишкомъ спесивиться, чтобы не потерять своей сладости.

Нѣсколько дней спустя послѣ этого разговора, мистеръ Фенвикъ стоялъ у воротъ, наблюдая за постройкой и разговаривая съ работниками, когда къ нему подошла Фанни Бретль. Онъ проводилъ иногда цѣлые часы у воротъ и успѣлъ подружиться съ главнымъ работникомъ, несмотря на то что тотъ, подобно своему хозяину, былъ диссидентъ и пришелъ въ приходъ какъ непріятель. Весь Булгамптонъ зналъ какъ непріятна была для викарія совершавшаяся постройка и какъ мистрисъ Фенвикъ до того огорчалась ею что не хотѣла выходить изъ своихъ собственныхъ воротъ. Весь Булгамптонъ зналъ что мистеръ Пудельгамъ называлъ викарія своимъ врагомъ, забывъ объ овощахъ и персикахъ на которыхъ вскормлены маленькіе Пудельгамы, и что въ продолженіи послѣдняго мѣсяца методистскій священникъ два раза съ каѳедры порицалъ священника господствующей церкви. Весь Булгамптонъ толковалъ о часовнѣ, одни бранили маркиза и салисберійскато перекрещенца, другіе говорили что господствующей церкви не мѣшаетъ дать щелчокъ. Но не обращая вниманія на эти толки, мистеръ Фенвикъ стоялъ у воротъ и болталъ съ работниками, точно очарованный обрушившимся на него несчастіемъ. Мистеръ Пакеръ, управляющій маркиза, увидѣвъ его тамъ, хотѣлъ скрыться незамѣченнымъ, потому что Пакеръ нѣсколько стыдился своего участія въ этомъ дѣлѣ, но мистеръ Фенвикъ подозвалъ его и заговорилъ о постройкѣ.

— Гримсъ не могъ бы сдѣлать такъ скоро, сказалъ онъ.

— О, конечно, мистеръ Фенвикъ.

— Надѣюсь что морозы не повредятъ. Можетъ-бытъ известь пострадаетъ.

Пакеръ не возражалъ. Онъ поспѣшилъ замѣтить что не отвѣчаетъ за работу, что маркизу нѣтъ никакого дѣла до постройки, и онъ съ своей стороны пожертвовалъ только землю.

«Это все что онъ могъ сдѣлать», смѣясь оказалъ викарій.

Въ это время къ ному подошла Фанни Бретль. Поклонившись ей и замѣтивъ что она хочетъ съ нимъ говорить, священникъ вошелъ съ ней въ свою усадьбу и спросилъ что можетъ сдѣлать для нея. Она держала въ рукѣ письмо. Послѣ минутной нерѣшительности она подала его настоятелю и попросила прочесть. Оно было отъ брата и дошло до нея тайными путями. Какой-то молодой человѣкъ пришелъ къ нимъ когда отецъ работалъ на мельницѣ, отдалъ ей письмо и ушелъ не согласившись дождаться отвѣта.

— Отецъ ничего не знаетъ, сэръ, сказала Фанни.

Мистеръ Фенвикъ открылъ письмо и прочелъ:

"Милая сестра!

"Ты должна помочь мнѣ, потому что обстоятельства мои очень плохи. Я не для себя прошу, я согласился бы скорѣй умереть чѣмъ попросить копѣйку на мельницѣ. Но у Карри тоже ничего нѣтъ, и потому не можешь ли ты переслать сюда какую-нибудь бездѣлицу. Только ни подъ какимъ видомъ не говори отцу. Я знаю, ты не скажешь. Матушкѣ скажи. Только чтобъ она тоже не говорила отцу. Если у тебя найдутся два фунта, перешли мнѣ ихъ въ письмѣ, по адресу:

"Мистеру Томасу Краддокъ.
"№ 5, улица Коукросъ, городъ Лондонъ.

"Матушкѣ передай отъ меня почтеніе, а отцу не говори ни слова. Они не хотятъ знать Карри, такъ и не надо.

"Любящій тебя братъ
"Семъ Бретль."

— Вы сказали отцу, Фанни?

— Ни одного слова, сэръ.

— А матери?

— О, конечно, сэръ. Она прочла письмо и послала меня спросить васъ что намъ дѣлать.

— У васъ есть деньги, Фанни?

Фанни сказала что у нея въ карманѣ даже больше чѣмъ онъ проситъ, но что на мельницѣ теперь такъ мало денегъ что едвали можно будетъ послать не сказавъ отцу. Она прибавила что не побоится сначала послать деньги, а потомъ признаться отцу. Викарій задумался, съ открытымъ письмомъ въ рукѣ, и потомъ сказалъ:

— Войдите къ намъ, Фанни, и напишите что-нибудь брату. Вы отнесете на почту четыре фунта. Напишите что я даю ему эти деньги взаймы, пока поправятся его дѣла. Не надобно посылать денегъ вашего отца безъ его позволенія. Семъ мнѣ отдастъ, если я въ немъ не ошибаюсь.

Фанни Бретль, со многими изъявленіями благодарности, поступила какъ сказалъ священникъ.

XXXIX. «Три честные человѣка».

Булгамптонскій викарій былъ славный человѣкъ; въ такомъ похвальномъ отзывѣ, надѣюсь, не откажутъ ему читатели. Но нельзя отвергать что онъ былъ въ высшей степени неосторожный человѣкъ. Онъ надѣлалъ много неосторожнаго относительно маркиза Тробриджа, всѣ его поступки относительно семейства Бретлей, съ тѣхъ поръ какъ онъ поселился въ Булгамптонѣ всегда отличались неосторожностью. Онъ самъ зналъ что, смѣлыя слова, сказанныя имъ маркизу были зубами дракона, имъ самимъ посѣянными и теперь показавшимися изъ земли прямо противъ воротъ его усадьбы, въ видѣ безобразнаго кирпичнаго зданія. Онъ улыбался, шутилъ, болталъ съ работниками, но ненавидѣлъ зданіе также сильно какъ жена его. И вотъ опять Бретли поставили его въ затруднительное положеніе. Недѣлю спустя послѣ того какъ онъ далъ Фанни Бретль четыре фунта для пересылки брату, къ нему пришло грязное письмо изъ Салисбери, писанное Семомь, въ которомъ его извѣщали что Карри Бретль пріѣхала въ Салисбери, живетъ въ трактирѣ Три честные человѣка, въ предмѣстьи города, и дожидается тамъ чтобы мистеръ Фенвикъ нашелъ ей убѣжище, какъ онъ самъ обѣщалъ ея брату. Семъ въ письмѣ объяснялъ что мистеру Фенвику слѣдовало бы поспѣшить пріѣздомъ, не то на нихъ напишутъ вексель по которому ни онъ, ни Карри не будутъ въ состояніи заплатить. Письмо бѣднаго Сема было наивно, но человѣкъ не знающій его положенія назвалъ бы письмо дерзкимъ. Онъ писалъ ни мало не сомнѣваясь что священникъ обязанъ пріѣхать и требовалъ мѣста для своей сестры не заботясь объ ея будущемъ образѣ жизни или способности добывать себѣ пропитаніе, считая несомнѣнною обязанностью мистера Фенвика дать пріютъ бѣдной Карри. Намекъ о векселѣ былъ предусмотрительнымъ предостереженіемъ. Поспѣшите взять ее отсюда, иначе вамъ придется много заплатить за нее. Таково было значеніе намека, и такъ его понялъ мистеръ Фенвикъ..

Священникъ былъ неостороженъ, по это не мѣшало ему быть человѣкомъ благоразумнымъ и добросовѣстнымъ. Онъ обѣщалъ Сему Бретлю помѣстить куда-нибудь его сестру, если Семъ найдетъ ее и уговоритъ принять предложеніе. Семъ принялся за дѣло и окончилъ свою часть, и имѣлъ теперь полное право требовать чтобъ и священникъ исполнилъ обѣщанное. Но подумали ли они о томъ что они, безъ сомнѣнія, найдутъ Карри безъ средствъ заплатить долги? Можно ли было ожидать что дѣвушка въ ея положеніи имѣетъ деньги? Развѣ онъ не зналъ ихъ положенія когда давалъ Фанни четыре фунта для пересылки брату въ Лондонъ? Мистеръ Фенвикъ, чувствуя что попалъ въ затруднительное положеніе, не думалъ отвергать своей отвѣтственности или увернуться отъ исполненія обѣщаннаго. Онъ обязанъ найти мѣсто для Карри и заплатить за нее въ трактирѣ.

Онъ разказалъ о своемъ затрудненіи женѣ, а она, конечно, бранила его за необдуманное обѣщаніе.

— Но, малый Франкъ, если для нея, то почему не для другой? И потомъ, развѣ это возможно?

— Для нея, а не для другихъ, потому что она старый другъ, дочь сосѣда, изъ нашего прихода.

На первый вопросъ не трудно было отвѣтить.

— Но развѣ это возможно, Франкъ? Конечно, надо сдѣлать все возможное чтобы спасти ее, да если это возможно, почему не спасти и другихъ.

— Если тебѣ удастся спасти одну, то это уже много.

— Что же можно сдѣлать для нея? Кто ее возьметъ? Захочетъ ли она пойти въ исправительный домъ?

— Боюсь что не пойдетъ.

— Ихъ тамъ такъ много, потому что ихъ больше никуда не принимаютъ. Гдѣ ты надѣешься найти ей мѣсто?

— У нея есть замужняя сестра, Жанета.

— Которая не захочетъ взглянуть на нее, не только что пустить за порогъ своего дома. Неужели ты не знаешь, Франкъ, непрощающихъ понятій этихъ женщинъ о такихъ грѣхахъ какъ грѣхъ бѣдной Карри.

— Желалъ бы я знать, молятся ли онѣ когда-нибудь.

— Конечно, молятся. Я увѣрена что мистрисъ Гей религіозная женщина. Но имъ позволено не прощать этого грѣха.

— Какимъ закономъ?

— Закономъ обычая. Ты, конечно, правъ, Франкъ, но тебѣ не переучить ихъ, и ты не можешь не признавать факта пока онъ существуетъ. Да надо ли уничтожать его? Это удерживаетъ женщинъ отъ заблужденій.

— Такъ ты думаешь что не слѣдуетъ спасти это бѣдное существо, погибающее за такой маленькій грѣхъ?

— Я не говорю что не надо, но когда ты обѣщалъ ей мѣсто, какъ могъ ты надѣяться найти его? Единственное мѣсто куда не отказались бы принять ее, это домъ ея матери, но туда не пуститъ ея отецъ. Мистеръ Фенвикъ замолчалъ, потому что еще ничего не придумалъ. Въ его головѣ возникалъ планъ силой открыть для Карри сердце ея отца. Онъ думалъ привесть ее на мельницу, посадить въ общую комнату и тогда показать отцу. Можетъ случиться что Яковъ Бретль съ яростью накинется на человѣка осмѣлившагося вмѣшаться въ его семейныя дѣла; но онъ навѣрное не обойдется грубо съ бѣдною дѣвушкой. Священникъ зналъ Бретля и былъ увѣренъ что онъ, даже въ злобѣ, не способенъ обидѣть женщину.

Но надо было дѣйствовать, а не дожидаться пока одинъ изъ возникавшихъ плановъ созрѣетъ до исполненія. Карри и братъ ея живутъ въ какомъ-то трактирѣ, увѣренные въ обѣщанной помощи. Ясно что надо дѣйствовать; но что можно сдѣлать? Фенвикъ обратился къ женѣ, но она не знала какъ помочь ему. Онъ намекнулъ на старшую сестру дѣвушки, какъ на самую естественную покровительницу Карри, но жена тотчасъ же показала ему что планъ его неисполнимъ. И потомъ можно ли такую дѣвушку какъ Карри Бретль выпустить изъ виду и помѣстить въ лавку провинціальнаго города. Ей полезнѣе будетъ жить въ деревнѣ, на какой-нибудь фермѣ, и мистеръ Фенвикъ рѣшилъ обратиться къ старшему брату Карри. Джорджъ Бретль богатъ и занимаетъ большую ферму близь Фортингбриджа. Мистеръ Фенвикъ зналъ его очень мало, а жену его не видалъ ни разу, но зная что они женаты уже лѣтъ пятнадцать, и что у нихъ подрастаетъ семейство, онъ боялся что мистрисъ Бретль, въ Стартупѣ, такъ называлась ихъ ферма, не согласится принять предлагаемую родственницу. Но попробовать не мѣшаетъ, и мистеръ Фенвикъ рѣшилъ, повидавшись съ Карри въ Салисбери, поѣхать въ Стартупъ и пустить тамъ въ дѣло все свое краснорѣчіе.

На слѣдующій день онъ отправился съ утреннимъ поѣздомъ въ Салисбери и въ девять часовъ былъ уже тамъ. Послѣ многихъ разпросовъ онъ отыскалъ честныхъ людей. Это была небольшая полпивная, въ переулкѣ, на самомъ краю города. Увидавъ ее, мистеръ Фенвикъ подумалъ что въ такое неприличное мѣсто не входилъ еще ни разу. Полпивная помѣщалась въ двухъ-этажномъ кирпичномъ строеніи, дверь въ него была отворена, а окно закрыто красною занавѣской. Изъ всѣхъ признаковъ такихъ полпивныхъ ни одинъ не придаетъ имъ столь неприличнаго вида какъ красныя занавѣски на окнахъ, а между тѣмъ ни одинъ цвѣтъ не пользуется тамъ такою популярностью какъ красный. Одинъ фактъ, можетъ-быть, объясняетъ другой. Пьяницы любятъ утолять свою жажду безъ постороннихъ нескромныхъ взглядовъ. Но мистеръ Фенвикъ вопреки красной занавѣскѣ вошелъ въ полпивную, и спросилъ у безобразной женщины, стоявшей за прилавкомъ, о Семъ Бретлѣ.

— Не здѣсь ли живетъ молодой человѣкъ, по имени Семъ Бретль, молодой человѣкъ съ сестрой?

Потоки ругательствъ полились съ языка пьяной женщины на несчастнаго священника. Хозяйка честныхъ людей была не только пьяна, но и ужасно зла. Оказалось что Семъ съ сестрой дѣйствительно жили здѣсь, но ихъ уже выгнали. Можно было понять что у нихъ тутъ произошла страшная ссора, потому что на бѣдную Карри сыпались такія ужасныя прозвища какими только можетъ наградить языкъ одной пьяной женщины другую. Хозяйка Трехъ честныхъ людей была женщина замужняя и слѣдовательно женщина почтенная, а бѣдная Карри была не замужняя и слѣдовательно непочтенная. Открылось кое-что изъ ея прошлой жизни. Ни она, ни братъ не могли опровергнуть обвиненій, и ее выгнали на улицу. Все это мистеръ Фенвикъ понялъ изъ словъ пьяной женщины, но больше ничего узнать не могъ. Когда онъ спросилъ куда ушла бѣдная Карри, женщина начала насмѣхаться надъ нимъ, и обвиняла его что онъ съ дурными намѣреніями ищетъ такую женщину. Она стояла подбоченясь и грозила призвать сосѣдей. Пьяная, грязная, отвратительная, пересыпая рѣчь свою ругательствами и не останавливаясь ни предъ какимъ выраженіемъ, она вмѣстѣ съ тѣмъ позой своею и словами выражала негодованіе оскорбленной добродѣтели, оскорбленной тѣмъ что у ней осмѣлились спросить о погибшей женщинѣ. Мистеру Фенвику не было никакого дѣла ни до сосѣдей, ни до этой пьяной женщины, которая возбуждала въ немъ только отвращеніе, но ему необходимо было узнать куда ушла та кого онъ искалъ. Женщина же ни за что не хотѣла сказать ему когда дѣвушка ушла отъ нея, или гдѣ ее можно найти. Онъ попробовалъ подмаслить ее обѣщавъ заплатить если Карри осталась должна за что-нибудь, но даже это средство не подѣйствовало. Женщина продолжала кричать и браниться. Онъ рѣшился уйти ничего не добившись, что наконецъ и принужденъ былъ сдѣлать, и весьма поспѣшно, чтобы спастись отъ бутылки которую женщина намѣревалась пустить ему въ голову, въ наказаніе за дерзкое сравненіе которое онъ сдѣлалъ между нею и Карри Бретль.

Что ему теперь дѣлать? Единственное средство найти дѣвушку, думалъ онъ, пойти справиться въ полицію. Онъ шелъ еще по переулку, когда къ нему подошелъ маленькій мальчикъ. «Вы священникъ?» спросилъ ребенокъ. Мистеръ Фенвикъ признался, что онъ священникъ. «Священникъ изъ Булгамптона?» вопросительно продолжалъ ребенокъ. Мистеръ Фенвикъ подтвердилъ фактъ. «Такъ вамъ велѣли придти со мной.» Мистеръ Фенвикъ послѣдовалъ за ребенкомъ, который привелъ его на маленькій дворъ, гдѣ толпилось грязное, худое и юное населеніе. «Она здѣсь, у мистрисъ Стигсъ», сказалъ ребенокъ. Тогда священникъ понялъ что его поджидали и привели въ домъ гдѣ нашла пріютъ та кото онъ искалъ.

XL. У мистрисъ Стигсъ.

Въ верхней комнаткѣ дома мистрисъ Стигсъ священникъ нашелъ Карри Бретль, и узналъ что со вчерашняго вечера, — ибо только наканунѣ выгнали Карри изъ Трехъ честныхъ людей, — одинъ изъ дѣтей мистрисъ Стигсъ поджидалъ его въ переулкѣ.

— Я такъ и думала что вы пріѣдете ко мнѣ, мистеръ Фенвикъ, оказала Карри.

— Могъ ли я не пріѣхать? Развѣ я не обѣщалъ вашему брату? А гдѣ же вашъ братъ?

Оказалось что Семъ ушелъ, помѣстивъ ее къ мистрисъ Стигсъ, и Карри не знала куда онъ пошелъ. Онъ привезъ ее въ Салисбери и пробылъ съ ней два дня у Трехъ честныхъ людей, гдѣ они прожили все что у нихъ оставалось отъ четырехъ фунтовъ. Тамъ у нихъ вышла ссора. Кто-то изъ посѣтителей узналъ Карри, разказалъ объ ея прошлой жизни, ее начали бранить дурными словами. Семъ заступился и, по словамъ Карри, поколотилъ человѣкъ шесть. Она въ слезахъ выбѣжала на улицу. Немного погодя пришелъ Семъ, весь въ крови, съ разорванною губой и подбитымъ глазомъ. Онъ, кажется, еще прежде зналъ мистрисъ Стигсъ, или ея мужа, и привелъ къ ней сестру, прося пріютить ее не надолго. Онъ объяснилъ что за Карри скоро пріѣдетъ священникъ, заплатитъ за ея содержаніе и увезетъ ее съ собой. Карри думала что Семъ воротился въ Лондонъ. Онъ ужасно пострадалъ въ дракѣ и не хотѣлъ чтобы мистеръ Фенвикъ увидалъ его въ такомъ видѣ. Все это разказала Карри, и священникъ не сомнѣвался въ правдивости каждаго ея слова.

— Ну, Карри, сказалъ онъ, — что же вы намѣрены теперь дѣлать?

Она подняла на него глаза, но не рѣшалась взглянуть ему въ лицо, какъ бы боясь поднять ихъ такъ высоко. Онъ же смотрѣлъ на нее пристально, и думалъ что еще никогда не видѣлъ такого грустнаго образа. Она все еще была очень хороша, даже можетъ-быть лучше чѣмъ тогда когда приходила съ розовыми щечками и длинными локонами въ церковь занять свое мѣсто въ хорѣ. Теперь она была блѣдна, и онъ замѣтилъ что кожа ея лица испортилась, вѣроятно отъ румянъ, безсонныхъ ночей и дурной жизни, но дѣвочка превратилась въ женщину, черты лица приняли болѣе опредѣленное выраженіе, и въ линіяхъ рта появилось выраженіе мольбы, чего не было прежде, въ ея счастливые дни въ Булгамптонѣ. Онъ спросилъ ее что она намѣрена дѣлать? Но развѣ она пріѣхала сюда, по совѣту брата, не за тѣмъ чтобъ онъ самъ сказалъ что ей дѣлать? Развѣ онъ не обѣщалъ пріютить ее, если она захочетъ обратиться на путь истинный? Можетъ ли она знать что ей теперь дѣлать? Она не отвѣтила, но попробовала взглянуть ему въ лицо, и не рѣшилась.

Онъ самъ не зналъ что ему дѣлать съ ней. Онъ вспомнилъ о слоемъ измѣреніи ѣхать въ Стартупъ, просить для нея убѣжища у старшаго брата, но такъ маю нддѣяася на успѣхъ своего предпріятія что не рѣшился сказать о намъ я ѣвушкѣ.

— Трудно сказать что вамъ теперь дѣлать, Карри.

— Очень трудно, сэръ.

Онъ такъ сочувствовалъ ей что не рѣшился предложатъ ей холоднаго, безучастнаго пріюта въ исправительномъ дамѣ. Какъ священникъ и какъ человѣкъ со здравымъ разсудкомъ, онъ зналъ что сдѣлалъ бы ей величайшее добро еслибы помѣстилъ ее въ исправительный домъ, но онъ не могъ этого сдѣлать. Онъ успокоивалъ свою совѣсть, увѣряя себя что она сама не приняла бы такого убѣжища. Онъ думалъ что почти обѣщалъ не предлагать ей исправительнаго дома, по крайней мѣрѣ не то подразумевалъ онъ, давая свое необдуманное обѣщаніе ея брату, а обѣщаніе, хотя и необдуманное, должно быть исполнено. Она была такая хорошенькая, такая кроткая, онъ такъ любилъ ее! Виноватъ ли онъ былъ что сочувствовалъ ей потому что она была хорошенькая и потому что онъ полюбилъ ее еще тогда когда она была дѣвочкой? Да, надо признаться, онъ былъ виноватъ, потому что взявшись исцѣлить больной членъ, надо дѣйствовать твердымъ, непреклоннымъ образомъ.

— Не останетесь ли вы здѣсь дня на два? сказалъ онъ.

— Еслибы только у меня были деньги.

— Объ этомъ я позабочусь. Я думаю съѣздить къ вашему брату Джорджу.

— Къ брату Джорджу?

— Да. А что? Развѣ онъ не былъ всегда добръ съ вами?

— Онъ никогда не былъ золъ, но…

— Что же?

— Я сама сдѣлалась такою дурною, сэръ, что онъ едва ли захочетъ говорить со мной, взглянуть на меня, или сдѣлать для меня что-нибудь. И потомъ у него есть жена.

— Но не всѣ же женщины, выйдя замужъ, дѣлаются безсердечными. Между ними есть и такія которыя пожалѣютъ васъ.

Она покачала головой.

— Я скажу ему что это его обязанность, и если онъ честный, богобоязненный человѣкъ, онъ поможетъ вамъ.

— И мнѣ надо будетъ жить у нихъ?

— Конечно, если они согласятся принять васъ. Чего же лучшаго можете вы пожелать? Вашъ отецъ строгъ, и хотя онъ до сихъ поръ любитъ васъ, но не можетъ проститъ вамъ.

— Можетъ ли кто изъ нихъ простить, мистеръ Фенвикъ?

— Я теперь же поѣду въ Стартупъ, а такъ какъ мнѣ придется возвращаться чрезъ Салисбери, я передамъ вамъ что скажетъ братъ.

Она покачала головой.

— Во всякомъ случаѣ надо попробовать, Карри. Слезами и неподвижностью ничего не сдѣлаешь. Я попрошу вашего брата, а если онъ откажетъ, поищу другихъ средствъ. Послѣ отца и матери онъ первый обязанъ помочь вамъ.

Онъ началъ говорить ей о ея положеніи и сказалъ ей цѣлую проповѣдь, заранѣе приготовленную, въ которой относился къ ней такъ строго какъ только позволяла ему его любящая натура, и вмѣстѣ съ тѣмъ былъ съ нею чрезвычайно мягокъ. Онъ доказывалъ ей что она можетъ искупить свое позорное прошлое только тяжелою, трудовою жизнью, что она должна добровольно помириться съ тѣмъ что всѣ будутъ смотрѣть на нее какъ на существо самое презрѣнное. Онъ спросилъ ее, противно ли ей самой ея порочное, безчестное прошлое. "Да, конечно, " отвѣчала она, въ половину поднявъ на него глаза. Могла ли она отвѣтитъ иначе? Онъ охотнѣе услышалъ бы страстное, вырвавшееся изъ глубины души выраженіе раскаянія, горячее обѣщаніе жить впередъ честно, предложеніе добровольно подвергнутъ себя всевозможнымъ страданіямъ чтобъ искупить прошлое, но онъ зналъ что такой энергіи, такого краснорѣчія и экстаза отъ нея ожидать нельзя. Смиренная, кающаяся, несчастная теперь дѣвушка, въ глубинѣ души осталась все та же. Еслибъ онъ помѣстилъ ее въ исправительный домъ, она не долго осталась бы тамъ! Еслибъ онъ оставилъ ее у мистрисъ Стигсъ, обязавшись платить за нее, съ условіемъ чтобъ она занялась какою-нибудь работой, шитьемъ напримѣръ, она не исполнила бы условія. Онъ понималъ что переходъ отъ лихорадочнаго, хотя и мучительнаго возбужденія къ скучной, однообразной, лишенной всякаго содержанія жизни можетъ быть сдѣланъ только по строгому принужденію. Другое дѣло еслибъ ее можно было воротить на мельницу; тамъ, подъ нѣжнымъ вліяніемъ матери, въ ней возродилась бы надежда. Она была хороша, ей можно было возвратить счастіе, а онъ былъ молодъ, любилъ ее (прошу читателя не понять моихъ словъ въ дурномъ смыслѣ), и ему хотѣлось избавить ее по возможности отъ страданія. Ея паденіе, — первоначальное паденіе, — возбуждало въ немъ сожалѣніе къ ней, а не отвращеніе. Онъ самъ съ радостью схватилъ бы того человѣка и не выпустилъ не переломавъ ему всѣхъ костей, но этотъ трудъ достался на долю мельника, который тоже не пощадилъ его. И прилично ли было бы такое дѣло священнику? Но когда онъ думалъ о Карри въ своихъ уединенныхъ прогулкахъ, онъ строилъ воздушные замки и готовилъ ей жизнь въ программу которой не входили власяница и пепелъ. Онъ находилъ ей любящаго мужа, знавшаго и простившаго ей ошибку, которую почти нельзя назвать грѣхомъ. Она дѣлалась любящею женой, любящія дѣти окружали ее. Въ программу, можетъ-быть, входили благодарныя улыбки, которыми она платила ему за свое счастіе, когда онъ навѣщалъ ея очагъ. Онъ зналъ что все это только воздушные замки, и старался забыть ихъ, когда говорилъ ей свою проповѣдь. Почему бы то ни было, но онъ былъ съ ней очень нѣженъ и совсѣмъ не такъ обошелся бы съ некрасивою прихожанкой, которую ему пришлось бы бранить за воровство.

— А теперь, Карри, оказалъ онъ, собираясь уйти, — я найму въ городѣ экипажъ и поѣду къ вашему брату. Нельзя не попробовать. Я увѣренъ что вамъ лучше всего жить у родныхъ.

— Можетъ-бытъ, но они никогда не согласятся принять меня.

— Во всякомъ случаѣ надо попробовать. А если они примуть васъ къ себѣ, Карри, вы должны помнить что не слѣдуетъ ѣсть дароваго хлѣба. Вы должны быть готовы зарабатывать себѣ пропитаніе.

— Я не буду лѣниться, сэръ.

Онъ пожалъ ея руку, призвалъ на нее благословеніе Божіе и далъ ей денегъ чтобъ она могла платить за себя мистрисъ Стигсъ.

— Я не понимаю какъ вы можете такъ заботиться о такой какъ я, сказала она, заливаясь слезами. Священникъ не сказалъ ей что дѣлаетъ для нея такъ много потому что она ему нравится и, можетъ-быть, самъ этого не сознавалъ.

Онъ отправился на биржу чтобы нанять экипажъ. Ему пришлось много спорить прежде чѣмъ рѣшились довѣрить ему лошадь и экипажъ безъ сопровожденія кучера. Онъ боялся чтобы кучеръ не сдѣлался свидѣтелемъ того чего ему не слѣдовало знать. Онъ еще ни разу не былъ въ Стартупѣ и очень мало зналъ человѣка къ которому ѣхалъ съ такимъ щекотливымъ предложеніемъ. Въ послѣдній разъ онъ видѣлъ его по дѣлу о поручительствѣ за Сема, и тогда Бретль послѣ нѣкотораго убѣжденія согласился сдѣлать то о чемъ его просили. Джорджу Бретлю удалось найти въ Фортингбриджѣ жену съ деньгами, его тоже отецъ отпустилъ съ мельницы не съ пустыми руками, и онъ пошелъ въ гору. Онъ аккуратно платилъ ренту, не былъ никому долженъ, и ходилъ въ церковь чрезъ воскресенье, не послѣдовавъ въ дѣлахъ религіи дурному примѣру отца. Онъ былъ грубъ, самонадѣянъ, понималъ кое-что въ хлѣбопашествѣ и въ разведеніи овецъ, умѣлъ съ прибылью выжать изъ работниковъ жалованье которое платилъ имъ, но дальше этого знанія его не простирались. Все это зналъ мистеръ Фенвикъ и, не принимая въ соображеніе посѣщеній церкви два раза въ мѣсяцъ, ставилъ сына ниже отца. Въ старикѣ Бретлѣ есть непреклонная честь, доходящая до героизма, а можно ли такому человѣку какъ Джорджъ Бретль проповѣдовать съ надеждой на успѣхъ о христіанскомъ самоотверженіи и милосердіи, думалъ онъ. Впрочемъ, онъ хорошій сынъ и говоритъ съ чувствомъ, доходящимъ до благоговѣнія, о гнѣздѣ въ которомъ выросъ. Священнику не нравилось предстоявшее ему дѣло, неудача пугала его, но онъ неспособенъ былъ отступиться отъ дѣла за которое взялся, и смѣло въѣхалъ на дворъ стартупской фермы, гдѣ увидалъ стоявшихъ за крыльцѣ фермера а его жену.

XLI. Стартупская ферма.

Фермеръ Бретль, плотный человѣкъ лѣтъ тридцати восьми, но которому на видъ всякій далъ бы десятью годами больше, подошелъ къ мистеръ Фенвику, приподнялъ шляпу и дружелюбно протянулъ ему руку.

— Какое удовольствіе видѣть васъ въ Стартупѣ, мистеръ Фенвикъ. Вонъ моя жена. Молли, ты еще не видала мистера Фенвика? Это нашъ булгамптонскій священникъ. Матушка и Фанни говорятъ что другаго такого священника не найти во всемъ Вальтшейрѣ.

Мистеръ Фенвикъ вошелъ въ большую кухню, гдѣ его любезно привѣтствовала толстая хозяйка Стартупа.

Ему хотѣлось передать свое дѣло сначала брату Карри, наединѣ, но мистрисъ Бретль, занимавшая въ домѣ положеніе по крайней мѣрѣ равное положенію мужа, рѣшила не давать ему къ тому случая. Она понимала что мистеръ Фенвикъ пріѣхалъ изъ Булгамптона не для того только чтобы пожать руку ея мужу и сказать нѣсколько любезныхъ словъ. У него есть какое-нибудь дѣло, и касается оно, вѣроятно, семейства Бретлей. Говорятъ, у старика обстоятельства-то плохи; ужъ не прислалъ ли просить денегъ. Но мистрисъ Бретль, урожденная Гуджинсъ, давно рѣшила что Булгамптонскому приходу не видать Гуджинскихъ денегъ. Когда мистеръ Фенвикъ попросилъ фермера прогуляться съ нимъ немного, мистрисъ Бретль отвела мужа въ сторону и сдѣлала ему маленькое предостереженіе.

— Это что-нибудь съ мельницы, Джоржъ. Не обѣщай ничего не поговоривъ напередъ со мной.

Лицо Джорджа приняло серіозное, почти печальное выраженіе. Только что предъ тѣмъ у него съ благовѣрною супругой былъ маленькій споръ по поводу положенія дѣлъ на мельницѣ.

— Я сейчасъ видѣнъ въ Салисбери одну особу, отрывисто началъ мистеръ Фенвикъ, когда они вышли со двора фермы и зашли за скирды.

— Особу въ Салисбери, мистеръ Фенвикъ? Кого же это?

— Вы ее когда-то хорошо знали, мистеръ Бретль. Я видѣлъ вашу сестру Карри.

Лицо фермера приняло опять тяжелое, почти грустное выраженіе, и онъ не сказалъ ни слова.

— Бѣдное созданіе, продолжалъ священникъ. — Бѣдная, несчастная дѣвушка!

— Она сама накликала бѣду на себя и на насъ всѣхъ, сказалъ фермеръ.

— Конечно, другъ мой. Необдуманное, минутное увлеченіе погубило ее и принесло много горя вамъ всѣмъ. Но вѣдь надо же помочь ей? Вы какъ полагаете?

Братъ молчалъ.

— Вы поможете, я увѣренъ, спасти ее отъ безвозвратной гибели которая ее ожидаетъ, если никто не приметъ въ ней участія.

— Если нужны деньги чтобы помѣстить ее куда слѣдуетъ…

— Нѣтъ, не то; по крайней мѣрѣ въ настоящее время деньги ей не нужны.

— Чего же ей нужно?

— Ей нужна личная поддержка и дружба любящаго, человѣка. Вы любите вашу сестру, мистеръ Бретль?

— Не знаю, мистеръ Фенвикъ.

— По крайней мѣрѣ вы любили ее когда-то, а теперь, конечно, жалѣете.

— Она принесла намъ всѣмъ столько горя. Еслибы не она, намъ на за кого было бы краснѣть. Теперь еще Семъ. Но, впрочемъ, мущина, какъ бы дуренъ ни былъ, никогда не сдѣлаетъ столько дурнаго какъ женщина.

Мистеръ Бретль говорилъ не о степени порочности до какой могутъ унизиться оба пола, но о вліяніи ихъ поведенія на родственниковъ.

— И потому женщина больше мущины нуждается въ помощи.

— Я дамъ денегъ, мистеръ Фенвикъ. Много я дать не могу, но…

— Вы дайте ей пріютъ, пріютъ въ вашемъ домѣ.

— Что!? Взять ее въ Стартупъ?

— Да, въ Стартупъ, потому что отецъ вашъ не возьметъ ея.

— Я тоже не возьму. Да что я въ такомъ дѣлѣ? Вы меня спрашивайте послѣ, а спросите-ка сначала жену. Да что тутъ толковать, мистеръ Фенвикъ. Это невозможно.

— Невозможно помочь сестрѣ?

— Сестра-то она сестра, спорить нельзя. Но зачѣмъ она ушла и сдѣлалась…. Я не скажу чѣмъ она сдѣлалась, мистеръ Фенвикъ. Мало она принесла намъ всѣмъ горя? Взять ее сюда! Я на нее такъ золъ что даже руки не протянулъ бы ей. Кто не велѣлъ ей остаться честною женщиной и не позорить семейства?

Но вопреки всѣмъ этимъ строгимъ приговорамъ, мистеру Фенвику удалось, потолковавъ о христіанской обязанности помогать ближнимъ, получить позволеніе фермера поговорить съ мистрисъ Бретль. Позволеніе это равнялось согласію принять сестру если жена не будетъ прекословить, но фермеръ прибавилъ что никогда не далъ бы позволенія еслибы не былъ вполнѣ увѣренъ что мистрисъ Бретль даже не захочетъ выслушать такого страннаго предложенія. О женѣ онъ говорилъ почти съ благоговѣніемъ.

— Ей не приходилось и говорить-то съ такими, мистеръ Фенвикъ. Я боюсь, она забудетъ всякую вѣжливость, если при ней осмѣлятся упомянуть о такихъ женщинахъ.

Но мистеръ Фенвикъ, несмотря на предостереженіе, остался при своемъ намѣреніи. Когда онъ воротился въ домъ, мистрисъ Бретль была въ своей гостиной, предоставивъ кухню служанкѣ. Онъ пошелъ къ барынѣ и замѣтилъ что она въ честь его надѣла чистый чепчикъ. Заручившись позволеніемъ фермера, онъ прямо приступилъ къ дѣлу.

— Мистрисъ Бретль, сказалъ онъ, — мы сейчасъ съ вашимъ мужемъ говорили о его бѣдной сестрѣ Карри.

— Чѣмъ меньше говорить о ней, тѣмъ лучше, сказала фермерша.

— Я съ вами вполнѣ согласенъ. Дѣло въ томъ чтобы помѣстить ее въ добрыя, благонадежныя руки, а потомъ чѣмъ меньше намъ придется говорить о ней тѣмъ лучше. Она бросила свою порочную жизнь.

— Онѣ никогда не бросаютъ ея, оказала фермерша.

— Потому что имъ рѣдко даютъ къ тому возможность. Бѣдной Карри такъ хочется помѣститься куда-нибудь подальше отъ грѣха.

— Право, мистеръ Фенвикъ, намъ лучше не говорить о ней. Она опозорила насъ всѣхъ. По-моему, на свѣтѣ нѣтъ слишкомъ большаго несчастія для нея.

Мастеръ Фенвикъ, думавшій напротивъ что на свѣтѣ нѣтъ слишкомъ большаго благополучія для его бѣдной, кающейся грѣшницы, начиналъ сердиться на хозяйку. Въ душѣ онъ дѣлалъ сравненія, которыя мы всѣ дѣлаемъ въ подобныхъ случаяхъ. Въ чемъ состоитъ великая добродѣтель этой толстой, откормленной женщины, которая смѣетъ воротить носъ отъ несчастной сестры? Не напоминаетъ ли она того гнуснаго фарисея который благодарилъ Бога что не похожъ на мытаря, между тѣмъ какъ мытарь былъ на пути къ небу?

— Вы, конечно, постарались бы спасти ее, еслибъ это было возможно, сказалъ священникъ.

— Что это значитъ: спасти? Если вы хотите сказать что такихъ женщинъ можно ставить наравнѣ съ тѣми которыя всегда были честными, такъ я не понимаю чего ихъ и спасать?

— Вы никогда не читали о Маріи Магдалинѣ, мистрисъ Бретль?

— Конечно читала, мистеръ Фенвикъ. У Маріи Магдалины, можетъ-быть, не было отца, братьевъ, сестеръ, золовокъ, и она никого не опозорила кромѣ себя. Можетъ-быть, у ней не было честнаго дома, когда она начала. Намъ ничего не извѣстно.

— А иначе у нашего божественнаго Спасителя не хватило бы милосердія простить ее? сказалъ мистеръ Фенвикъ съ ироніей.

Но иронія не задѣла мистрисъ Бретль.

— Тогда было одно время, а теперь другое. Теперь нѣтъ Спасителя чтобъ указать намъ кто можетъ и кто не можетъ сдѣлаться Маріей Магдалиной. А Карри Бретль сама приготовила себѣ постель, пусть и лежитъ на ней. Не наше дѣло мѣшаться.

Фенвикъ не покидалъ однако намѣренія сдѣлать ей свое предложеніе. Онъ уже почти потерялъ надежду сдѣлать тутъ что-нибудь для Карри, но ему хотѣлось подразнить женщину и сказать что, по его мнѣнію, она обязана сдѣлать для Карри.

— А я думалъ что вы возьмете ее къ себѣ и постараетесь оградить отъ соблазна.

— Взять ее къ себѣ! съ ужасомъ воскликнула фермерша.

— Да. Кто же ей ближе брата?

— Не бывать этому, мистеръ Фенвикъ. Если вы объ этомъ говорила съ Бретлемъ, я скажу вамъ, вы пріѣхали сюда не съ добрымъ дѣломъ. Въ своемъ домѣ всякій самъ себѣ хозяинъ, и постороннимъ не приходится давать совѣтовъ, мистеръ Фенвикъ. Вы, можетъ-быть, не знаете что у насъ есть дочери? Взять ее въ Стартупъ!

— Но, мистрисъ Бретль….

— Не оскорбляйте меня, мистеръ Фенвикъ. Я не позволю съ собой такъ обращаться. Неприлично вамъ, духовному лицу, и къ тому же молодому человѣку, приходить въ честный домъ говорить о такой женщинѣ.

— Такъ вы допустите ее умереть съ голоду гдѣ-нибудь въ канавѣ.

— Такія не умираютъ съ голоду. Онѣ отлично ѣдятъ и пьютъ пока молоды, даже слишкомъ много. Наконецъ у насъ есть тюрьмы. Пустъ идутъ туда, если хотятъ каяться. Онѣ однако идутъ туда только тогда когда никто не захочетъ взглянуть на нихъ, да и тогда большая часть изъ нихъ дѣлаются воровками.

— И вы не избавите сестры вашего мужа отъ такой будущности?

— Точно кто виноватъ что она сестра честнаго человѣка! Вспомните чѣмъ обязаны ей мои дѣти; имъ не за кого было бы краснѣть, еслибы не она. Всѣ Гуджинсы всегда вели себя честно; я говорю о женщинахъ, прибавила она, вѣроятно вспомнивъ продѣлки одного пьяницы-дядюшки. — Позвольте попросить васъ, мистеръ Фенвикъ, чтобъ я не слыхала больше ни одного слова о ней. Я съ такими женщинами никогда не говорила, и не хочу начинать въ моемъ собственномъ домѣ. Всякій самъ знаетъ какъ ему поступать и можетъ обойтись безъ совѣтовъ священниковъ. Вы меня извините, мистеръ Фенвикъ, что я такъ говорю съ вами, вы сами довели меня до этого. Прощайте, мистеръ Фенвикъ.

На дворѣ онъ увидалъ фермера стоявшаго у его экипажа.

— Что же, мистеръ Фенвикъ, раздѣляетъ она ваши мысли?

— Не совсѣмъ, мистеръ Бретль.

— Я такъ и зналъ. Согрѣшившія женщины точно больныя животныя, которыхъ обѣгаютъ здоровыя. Онѣ должны знать это напередъ и воздержаться отъ грѣха.

— Это однако не удержало Карри.

— Ну, и пусть ее страдаетъ, какъ мы всѣ страдаемъ по ея милости. Однако, мистеръ Фенвикъ, десять-пятнадцать фунтовъ, если они могутъ пригодиться…

Но священникъ съ досадой отвергнулъ предложеніе и поѣхалъ назадъ въ Салисбери, негодуя на жестокость свѣта. Развѣ женщина говорила не то что внушилъ ей свѣтъ, нашъ свѣтъ, считающій себя въ правѣ судить грѣшниковъ строже чѣмъ судилъ ихъ Спаситель.

Съ печальными извѣстіями отправился онъ къ мистрисъ Стигсъ и обезпечилъ тамъ содержаніе Карри недѣли на двѣ. Дѣвушкѣ онъ далъ много совѣтовъ какъ ей проводитъ время, обѣщалъ прислать ей книгъ и просилъ не лѣниться надъ шитьемъ для семейства мистрисъ Стигсъ. Онъ просилъ ее ходить ежедневно къ службѣ въ соборъ, не потому чтобъ онъ считалъ общественное богослуженіе необходимымъ для нея, но чтобы хоть часть ея дня проходила не безъ пользы.

Карри, прощаясь съ нимъ, сказала очень мало.

— Хорошо, я останусь у мистрисъ Стигсъ.

Вотъ все что она сказала.

XLII. Мистеръ Квикенгамъ.

Въ четвергъ на Страстной недѣлѣ, 6го апрѣля, мистеръ и мистрисъ Квикенгамъ пріѣхали въ Булгамптонъ. Адвокатъ намѣренъ былъ дать себѣ продолжительный отдыхъ, цѣлые четыре дня, и воротиться въ Лондонъ въ слѣдующій вторникъ, а жена его обѣщала себѣ много удовольствій у сестры.

— Какъ я бываю рада когда удается вытащить его изъ города хоть на два дня, сказала мистрисъ Квикенгамъ. — А въ этотъ разъ онъ, кажется, даже не ваялъ съ собою своихъ бумагъ.

Мистрисъ Фенвикъ тономъ извиненія заявила сестрѣ что имъ очень хотѣлось бы узнать законное мнѣніе зятя объ извѣстномъ непріятномъ дѣлѣ.

— Развѣ это работа? сказала заботливая жена адвоката. — Онъ будетъ очень доволенъ. Я говорю объ ужасныхъ бумагахъ которыя онъ читаетъ по ночамъ. Пусть бы онъ говорилъ или писалъ сколько ему угодно, но это ужасное чтеніе приводитъ меня въ ужасъ. Правда, теперь у него есть помощники, но пользы-то отъ нихъ немного. Цѣлыя ночи онъ перебираетъ листъ за листомъ и все говоритъ что сейчасъ кончитъ, а раньше трехъ никогда не ложится.

Мистрисъ Квикенгамъ была старше сестры на четыре года и моложе своего мужа на двѣнадцать лѣтъ; слѣдовательно адвокатъ былъ значительно старше священника. Мастеръ Квикенгамъ занимался въ конторѣ адвокатовъ, гдѣ, послѣ долгой и трудной борьбы, добился положенія приносившаго ему большой доходъ и безконечную, безпрерывную работу. Съ самаго начала своего жизненнаго поприща онъ всегда стремился къ какой-нибудь цѣли, достигалъ ея, но никогда не удовлетворялся и шелъ дальше. При выходѣ изъ школы ученая степень казалась ему верхомъ благополучія. Онъ получилъ ее. Отсюда былъ уже одинъ шагъ до начала адвокатскаго поприща въ Лондонѣ. Первое страстно ожидавшееся тяжебное дѣло принесло ему мало удовлетворенія, но было первою ступенью лѣстницы, конецъ которой, по мѣрѣ восхожденія, терялся изъ виду. Такъ шла вся его жизнь, и между тѣмъ какъ онъ подвигался впередъ, обязанности увеличивались, онъ женился и сдѣлался отцомъ многочисленнаго семейства. Онъ постоянно ставилъ предъ собой какую-нибудь цѣль и думалъ что будетъ вполнѣ счастливъ когда достигнетъ ея. Теперь онъ надѣвалъ шелковую мантію, и доходъ его превышалъ его собственныя желанія, но онъ мечталъ о скамьѣ судей и желалъ бы свободно располагать своими вечерами. Теперь онъ думалъ что это было всегда конечною цѣлью всѣхъ его стремленій, но еслибъ онъ могъ припомнить свои юношескія мечты, онъ увидѣлъ бы что въ то время тяжелая, безмолвная, незамѣтная должность судьи была въ его глазахъ ничто въ сравненіи съ блистательною карьерой счастливаго адвоката. Послѣднее онъ уже испыталъ и, можетъ-быть, скоро испытаетъ и первое, и когда придетъ то время, и мистеръ Квикенгамъ будетъ возсѣдать на почетномъ мѣстѣ въ судебной палатѣ и проводить долгіе часы въ утомительномъ, совѣстливомъ слушаніи, онъ будетъ мечтать о блаженномъ покоѣ почетной отставки, о томъ времени когда всѣ часы дня будутъ въ его распоряженіи. Но придутъ и эти счастливые дни, и съ ними болѣзни, — слѣдствіе времени и тяжелыхъ трудовъ, и его мысли обратятся съ ожиданіемъ къ вѣчному покою, гдѣ доходы, почести, жена и дѣти соединятся для него въ одно цѣлое, которое онъ назоветъ небомъ. Теперь же онъ пріѣхалъ въ Булгамптонъ отдохнуть и повеселиться, если окажется что веселіе возможно безъ судебныхъ бумагъ.

Мистеръ Квикенгамъ былъ высокій, худощавый господамъ, съ проницательными сѣрыми глазами и длиннымъ носомъ, по поводу котораго острили враги его въ судѣ, говоря что жена вѣшаетъ ему на носъ чайникъ, чтобы не даромъ пропадалъ излишній жаръ исходящій изъ его устъ. Въ волосахъ его уже проглядывала сѣдина, а бакенбарды, единственное украшеніе его лица, были почти совсѣмъ уничтожены его нетерпѣливою рукой. У него не хватало времени ни на что кромѣ работы. Онъ ѣлъ въ опредѣленные часы съ такимъ видомъ что, казалось, жизнь его зависитъ отъ того чтобы не потерять лишней минуты за этимъ занятіемъ. Одѣвался онъ со скоростью желѣзныхъ дорогъ, ходилъ быстрою, стремительною походкой, какъ бы протестуя противъ слишкомъ медленнаго движенія всего міра. Онъ былъ близорукъ и часто спотыкался, ушибалъ ноги и разбивалъ на пути все что можно было разбитъ, но не обращалъ ни малѣйшаго вниманія на страданія своего тѣла и кармана, такъ что жена, перестала замѣчать ему его промахи. Онъ былъ неопрятенъ, постоянно проливалъ на себя супъ и чай, пальцы его никогда не освобождались отъ чернильныхъ пятенъ, и имѣлъ несчастную привычку терять самыя необходимыя бумаги. Онъ приказывалъ слугамъ отыскивать пропавшую вещь и потомъ бранилъ ихъ когда они ее искали, но часто бранилъ и самого себя за всѣ свои промахи. Онъ былъ человѣкъ совѣстливый, трудолюбивый, добрый, но съ нимъ трудно было ладить; горячій, нетерпѣливый, онъ легко раздражался когда съ нимъ не соглашались, самъ же никогда не признавался въ своихъ ошибкахъ. Всегда стремясь къ правдѣ, онъ часто проглядывалъ ее, сокрушался о незначительной неудачѣ, но одержавъ значительную побѣду, тотчасъ же забывалъ о ней. Таковъ былъ мистеръ Квикенгамъ, котораго боялись не только всѣ его враги, но и многіе изъ друзей. Мистрисъ Фенвикъ признавалась что боится зятя, а священникъ хотя и не боялся, но былъ всегда на сторожѣ въ присутствіи великаго адвоката.

Мы не можемъ объяснить здѣсь какъ случилось то что мистеръ Чамберленъ былъ избавленъ отъ обязанности присутствовать при богослуженіи Страстной недѣли, но какъ бы то ни было, когда мистеръ Квикенгамъ пріѣхалъ въ Булгамптонъ, каноникъ гостилъ въ Вязникахъ. Онъ пріѣхалъ туда въ началѣ недѣли, можетъ-быть съ цѣлью, какъ предполагалъ мистеръ Фенвикъ, образумить племянника и внушить ему болѣе здравый взглядъ на дѣло съ миссъ Лоутеръ, а можетъ-быть, какъ увѣряла нелюбезная мистрисъ Фенвикъ, просто для того чтобъ избавиться отъ длинныхъ службъ Страстной недѣли, и предполагалъ вернуться въ Салисбери въ субботу. Въ четвергъ онъ былъ приглашенъ на обѣдъ къ Фенвикамъ, гдѣ долженъ былъ познакомиться съ мистеромъ Квикенгамомъ. Въ своемъ городѣ, среди своихъ прихожанъ, онъ счелъ бы неприличнымъ обѣдать въ гостяхъ на Страстной недѣлѣ, но въ деревенскомъ приходѣ, какъ онъ объяснилъ мистрисъ Фенвикъ, на эти вещи смотрятъ иначе.

Мистеръ Квикенгамъ пріѣхалъ часа за два до обѣда и тотчасъ же отправился со священникомъ взглянуть на оскорбительное зданіе, а мистрисъ Фенвикъ, которая никогда не ходила смотрѣть на него, осталась въ безопасныхъ предѣлахъ своей гостиной и начала описывать его ужасы сестрѣ.

— Это мѣсто до сихъ поръ считалось приходскою землей? спросилъ мистеръ Квикенгамъ.

— Право, не знаю, отвѣчалъ священникъ. — Сюда приводили играть дѣти, а когда выростало тутъ сколько-нибудь травы, сосѣдскія коровы съѣдали ее.

— Было объявлено что она отдается въ аренду подъ зданіе?

— Конечно, нѣтъ. Лордъ Тробриджъ никогда во дѣлаетъ ничего подобнаго.

Адвокатъ обошелъ вокругъ мѣстечка измѣряя его шагами, какъ бы надѣясь этимъ способомъ узнать что-нибудь, потомъ, подоживъ руки въ карманы и склонивъ голову на бокъ, онъ внимательно посмотрѣлъ на зданіе.

— Онъ отдалъ имъ землю въ подарокъ или въ наемъ? спросилъ онъ.

Священникъ объявилъ что ему ничего неизвѣстно объ условіяхъ агентовъ маркиза съ методистами.

— Они, можетъ-быть, такъ поспѣшили наказать васъ что ограничились словесными условіями. Какъ велико пространство церковной усадьбы?

— Говорятъ, сорокъ два акра.

— А вы сами не измѣряли?

— Никогда. Мнѣ рѣшительно все равно сколько тутъ акровъ, сорокъ одинъ или сорокъ три.

— Конечно, согласился адвокатъ. — Это такое пустяшное дѣло какихъ мнѣ не встрѣчалось, но во всякомъ случаѣ для васъ непріятное.

— И очень непріятное. Жанета ужасно горячится, но я рѣшился смотрѣть равнодушно. Вѣдь въ сущности вреда большаго тутъ нѣтъ.

— Однако это оскорбленіе.

— Но если я могу покаяать что не оскорбляюсь, то оскорбленіе теряетъ силу. Прихожане, конечно, знаютъ что помѣщикъ дразнитъ меня.

— Именно дразнитъ.

— И они нѣкоторое время будутъ дразнить меня въ подражаніе ему. Это, конечно, непріятно, потому что вредитъ моему вліянію и усиливаетъ расколъ въ ущербъ церкви. Мущины и женщины будутъ ходить сюда только потому что маркизъ покровительствуетъ часовнѣ. Все это я знаю, и мнѣ досадно, но во всякомъ случаѣ надо стараться смотрѣть на дѣло равнодушно.

— Кто здѣсь самый старый человѣкъ въ приходѣ? Самый старый изъ не потерявшихъ памяти?

Подумавъ немного, священникъ сказалъ что самый старый человѣкъ въ приходѣ мельникъ Бретль, и что онъ не только не потерялъ памяти, но можетъ разсказать все что помнитъ.

— Сколько ему лѣтъ, спросилъ адвокатъ.

Священникъ сказалъ что мельнику идетъ, кажется, седьмой десятокъ.

— Ходитъ онъ въ церковь?

Священникъ принужденъ былъ признаться что мельникъ никогда не ходилъ ни въ какую церковь.

— Я пойду къ нему завтра, во время утренней службы.

Священникъ поднялъ брови, но не выразилъ своего мнѣнія насчетъ того пристойно ли самому мистеру Квикенгаму не пойти въ церковь въ Страстную Пятницу.

— Можно сдѣлать что-нибудь, Ричардъ? спросила мистрисъ Фенивикъ.

— Конечно можно.

— Въ самомъ дѣлѣ? Какъ я рада. Что же можно сдѣлать.

— Можно уступить.

— Вотъ чего я никогда не сдѣлаю! Это было бы малодушіемъ, я такъ и сказала Франку. Я не желала имъ зла пока они не трогали насъ, а теперь они наши враги, и я буду поступать съ ними какъ съ врагами. Я сочла бы за безчестіе сидѣть въ одной комнатѣ съ маркизомъ Тробриджемъ.

— Вы легко мокете избавить себя отъ безчестія, елии будете стоять въ его присутствіи, сказалъ мистеръ Квиккенгамъ. Онъ умѣлъ иногда сострить, но люди хорошо его знавшіе замѣтили что онъ острилъ когда хотѣлъ скрыть свои мысли, жена, услыхавъ его остроту, была вполнѣ увѣрена что въ головѣ его составился какой-нибудь планъ.

Въ четверть седьмаго пришла мистрисъ Чамберленъ и Джильморъ. Разговоръ продолжался о часовнѣ, и каноникъ при удобномъ случаѣ выказалъ свое краснорѣчіе и ученость. Пока въ комнатѣ были дамы, онъ блисталъ краснорѣчіемъ, когда дамы ушли, онъ видимо старался блеснуть ученостью. Онъ доказывалъ что маркизъ поступилъ совершенно законно отдавъ землю подъ часовню, даже если есть сомнѣніе принадлежитъ ли ему эта земля, и объявилъ что, хотя самъ онъ думаетъ иначе, но во всякомъ случаѣ часовню сочтутъ полезнымъ зданіемъ въ приходѣ, и нигдѣ не дадутъ разрѣшенія сломать ее.

— Но онъ не имѣлъ права отдать чужую собственность, сказалъ адвокатъ.

— Здѣсь не можетъ быть рѣчи о чужой собственности, возразилъ каноникъ.

— Я въ этомъ не увѣренъ, сказалъ адвокатъ. — Земля эта, можетъ-быть, не есть собственность одного какого-нибудь лица, но если она есть собственность десяти, двадцати лицъ, для маркиза она, все равно, чужая собственность.

— Но въ такомъ случаѣ можетъ возникнуть тяжба, замѣтилъ священникъ.

— Весьма вѣроятно что дѣло дойдетъ до тякбы, сказалъ адвокатъ.

— Я увѣренъ что вы не нашли бы никакого основанія начать тяжбу, сказалъ каноникъ.

— Я съ вами не согласенъ, возразилъ Джильморъ. — Если земля есть собственность всего прихода, онъ не имѣлъ права распоряжаться частью прихода, потому что онъ помѣщикъ своей земли, а не приходской.

— Мнѣ кажется, онъ имѣлъ право отдать ее подъ часовню, сказалъ мистеръ Чамберленъ.

— А я думаю что не имѣлъ, возразилъ адвокатъ. — Но тѣмъ не менѣе трудно будетъ доказать что онъ не правъ, а часовня уже стоитъ тутъ какъ свершившійся фактъ. Еслибъ онъ захотѣлъ продать эту землю, а покупщики потребовали бы документъ на право владѣнія, я увѣренъ, ему не пришлось бы получить съ нихъ денегъ.

— Во всякомъ случаѣ его поступокъ не дѣлаетъ ему чести, сказалъ мистеръ Чамберленъ.

— И тутъ я не могу поддержать васъ, сказалъ адвокатъ. — Законы у насъ въ Англіи опредѣлены не ясно, а правила чести и совсѣмъ не опредѣлены.

— Я не нуждаюсь чтобы мнѣ кто-нибудь опредѣлялъ ихъ, отвѣтилъ мистеръ Чамберленъ, которому совсѣмъ не нравился мистеръ Квикенгамъ.

— Я въ этомъ нисколько не сомнѣваюсь, но вопросъ о правилахъ чести все-таки остается спорнымъ вопросомъ. Человѣкъ можетъ дѣлать что ему угодно со своею собственностью, и вы не можете осуждать его въ безчестномъ поступкѣ, если онъ отдаетъ ее священнику который вамъ не нравится.

— Мы въ Салисбери смотримъ на дѣло совсѣмъ иначе.

— Очень можетъ быть что вы въ Салисбери смотрите на дѣло нѣсколько пристрастно, сказалъ адвокатъ.

Ни о чемъ другомъ не думалось и не говорилось въ домѣ настоятеля. Первое число іюня былъ день назначенный для открытія часовни, а въ то время шелъ еще апрѣль. Мистеръ Фенвикъ рѣшилъ что если богослуженіе начнется въ новой часовнѣ, оно будетъ тамъ продолжаться. Пока часовня не болѣе какъ зданіе, противъ нея можно возражать, но когда методистское краснорѣчіе, со всею своею силой, раздастся съ каѳедры, часовня обратится въ храмъ, а храмъ, хотя бы и неосвященный, неприкосновененъ. Священнику надоѣло носить въ сердцѣ свою обиду, хотѣлось забыть о ней. Онъ не имѣлъ ни малѣйшаго намѣренія начать съ маркизомъ тяжбу о приходской собственности. Мѣсто свое онъ получилъ отъ коллегіи, и потому счелъ долгомъ сообщить правителю коллегіи о томъ что творится въ его приходѣ. Но онъ не надѣялся что коллегія вмѣшается въ дѣло которое, хотя и касается прихода, но не затрогиваетъ церковной собственности. Коллегія не станетъ тратить денегъ и наводить справки чтобъ узнать принадлежитъ ли такой-то клочокъ земли приходу или маркизу. Правитель, его старый другъ, отвѣчалъ шутливымъ письмомъ, гдѣ совѣтовалъ ему вложить болѣе жару въ свои проповѣди и этакъ способомъ взять верхъ надъ вратами.

— Мнѣ такъ надоѣла эта часовня, сказалъ въ тотъ день вечеромъ Фенвикъ женѣ, — что я ничего такъ не желалъ бы, какъ чтобъ у насъ въ домѣ о ней не говорили.

— Тебѣ она надоѣла не больше чѣмъ мнѣ, отвѣчала жена.

— Я хочу сказать что она надоѣла мнѣ какъ предметъ разговора. Дѣло ужь сдѣлано, и мы должны уступить, какъ совѣтуетъ Квикенгамъ.

— Неужели ты ожидалъ сочувствія отъ Ричарда?

— Я никого не прошу сочувствовать мнѣ, я прошу молчать. Стоитъ только заставить себя думать что дѣло непоправимо, перестать толковать о. немъ — какъ, помнишь, когда морозы погубили кусты, и какъ мы дѣлаемъ при всякомъ непріятномъ, но непоправимомъ случаѣ, — и чувство досады тотчасъ же исчезнетъ. О непоправимомъ нельзя сокрушаться.

— Да, но надо быть увѣреннымъ что дѣло непоправимо.

— А развѣ мы можемъ сдвинуть часовню?

— Шарлотта увѣрена что Ричардъ что-то придумалъ. Онъ неспособенъ сочувствовать, но онъ думаетъ, соображаеть, и не откажется начать тяжбу.

— И разоритъ насъ своею тяжбой, сказалъ Фенвикъ. — Онъ думаетъ что это приходская земля, а не частная собственность.

— Все равно, они не имѣли права строить и на приходской землѣ.

— Все это такъ, но кто же теперь перенесетъ ее? И еслибъ я могъ это сдѣлать, что сказали бы обо мнѣ еслибъ я изъ упрямства сломалъ христіанскій храмъ?

— Никто не могъ бы осудить тебя, Франкъ.

— И наконецъ, врагъ мой маркизъ Тробриджъ, а не часовня, и не мистеръ Пудельгамъ. Мнѣ досадно что маркизъ сдѣлалъ мнѣ непріятность, но если я заставлю себя думать что тутъ нѣтъ никакой непріятности, я успокоюсь. Лордъ Тробриджъ не можетъ повредить мнѣ, а еслибъ и могъ, то не захотѣлъ бы.

— А я увѣрена что онъ воспользовался бы всякимъ удобнымъ случаемъ чтобы повредить тебѣ..

— Нѣтъ, милая, ты ошибаешься. Еслибъ онъ вдругъ получилъ право лишить меня мѣста, онъ не воспользовался бы своимъ правомъ. Изъ того что человѣкъ способенъ нанести мелкую обиду не слѣдуетъ что онъ способенъ повредить; Милая моя, ты мнѣ сдѣлаешь величайшее удовольствіе, величайшую милость, если перестанешь наружно, а если можно, и въ душѣ, относиться враждебно къ этой часовнѣ.

— О, Франкъ!

— Я прошу оказать мнѣ большую милость, возвратить мнѣ покой.

— Я, конечно, буду стараться, Франкъ.

— Вотъ какая умница.. Теперь я не буду больше мучиться. На что это похоже что безобразная куча кирпичей, и къ тому же предназначенная для добраго дѣла, дѣлаетъ изъ меня страдальца, потому что стоитъ за моими воротами.

— Я постараюсь забыть о ней, сказала жена..

На слѣдующее утро, въ Страстную Пятницу, мистрисъ Фенвикъ, отправляясь въ церковь, прошла въ ворота, чтобы доказать мужу что старается исполнить обѣщаніе. Мужъ шелъ впереди. Проходя мимо часовни, она взглянула на сестру, содрогнулась и отвернулась, но это было сдѣлано невольно.

Между тѣмъ Квикенгамъ собирался на мельницу. Маленькое изслѣдованіе которое онъ намѣревался произвести въ этотъ день казалось ему болѣе праздничнымъ препровожденіемъ времени чѣмъ двухъ-часовое присутствіе при богослуженіи. Въ Свѣтлое Воскресенье придется принести эту жертву, если впрочемъ не помѣшаетъ головная боль, или спѣшныя письма въ Лондонъ, или какое-нибудь другое благодѣтельное занятіе не явится на выручку. У себя дома мистеръ Квигенгамь ходилъ въ церковь такъ рѣдко какъ только было возможно, но все же ходилъ, чтобы не навлечь на себя подозрѣнія въ безбожіи. Въ сущности, его религіозное усердіе равнялось усердію Джорджа Бретля. Но Джорджъ Бретль сдѣлалъ точную сдѣлку со своею совѣстью. Одно воскресенье онъ шелъ въ церковь, а другое оставался дома, и такимъ образомъ установлялъ равновѣсіе между требованіемъ долга и человѣческою немощью. Мистеръ Квикенгамъ не смотрѣлъ на дѣло съ такой же философской точки зрѣнія. Онъ даже не зналъ почему шелъ въ церковь, или почему не шелъ. Но когда онъ приходилъ въ церковь, у него являлось какое-то непріятное чувство лживости своего поступка, а когда оставался дома, ему казалось что онъ не исполняетъ долга. Но Джорджъ Бретль все это устроилъ такъ что былъ вполнѣ доволенъ.

Мистеръ Квикенгамъ распросилъ о дорогѣ и пошелъ на мельницу по тропинкѣ вдоль берега рѣки. На пути онъ не смотрѣлъ ни на рѣку, ни на распускавшіяся деревья, ни на зеленыя изгороди, но встрѣчая поселянъ, онъ безсознательно разсматривалъ ихъ, и послѣ могъ бы довольно подробно описать ихъ костюмъ. Онъ улыбнулся увидѣвъ гуляющую молодую чету которая, встрѣтясь съ нимъ, не подумала увеличить разстояніе между собой. Такія вещи онъ замѣчалъ, но рѣка, изгороди, чириканье птицъ не привлекали его вниманія.

На дорогѣ онъ встрѣтилъ старую мельничиху, совершавшую свой трудный путь въ церковь. Онъ ея не зналъ, не заговорилъ съ ней, но почему-то былъ вполнѣ увѣренъ что видѣлъ жену Бретля. На мосту отдѣлявшемъ мельницу отъ дома стоялъ старый Бретль, погрузивъ руки въ карманы, и говорилъ что-то дочери Фанни. Увидавъ незнакомца, Фанни тотчасъ же скрылась въ домъ, а Бретль остался на томъ же мѣстѣ, подозрительно поджидая незнакомца, и еще глубже опустилъ руки въ карманы, рѣшившись не вынимать ихъ для дружескаго привѣтствія. Адвокатъ поклонился и назвалъ его по имени, и тогда мельникъ вынулъ руку, притронулся къ шляпѣ, и совершивъ эту церемонію, поспѣшилъ опять спрятать руку. Мистеръ Квикенгамъ объяснилъ что пришелъ отъ настоятеля, что онъ зять мистрисъ Фенвикъ и адвокатъ. На каждое изъ этихъ объясненій Бретль слегка кивалъ головой, что должно было означать что онъ принимаетъ ихъ не много лучше чѣмъ съ полнымъ неодобреніемъ. Въ настоящее время мистеръ Фенвикъ былъ у него въ немилости, и онъ не расположенъ былъ принимать любезно посѣтителей приходившихъ изъ его дома. Мистеръ Квикенгамъ тотчасъ же приступилъ къ дѣлу.

— Вы слышали, мистеръ Бретль, о часовнѣ которую строятъ противъ воротъ настоятеля?

Бретль отвѣчалъ что слышалъ, но самъ часовни не видалъ.

— Но вы помните то мѣсто.

— Какъ не помнить!

Мальчикомъ и взрослымъ, онъ зналъ его цѣлыхъ шестьдесятъ лѣтъ. По его мнѣнію, отлично сдѣлали что хоть къ чему-нибудь приспособили это мѣсто.

— Не знаю, правы ли вы, сказалъ адвокатъ.

— Лѣтъ сорокъ оно никому не приносило пользы, сказалъ мельникъ.

— А развѣ прежде оно приносило какую-нибудь пользу.

— Священникъ, который тогда былъ у насъ, держалъ овецъ.

— А, такъ вотъ что! И онъ, вѣроятно, кормилъ ихъ тамъ? Это тотъ священникъ который былъ тутъ предъ мистеромъ Фенвикомъ?

— Нѣтъ, какъ это можно. Послѣ него у насъ былъ еще мастерѣ Брандонъ. Онъ здѣсь ни разу не былъ, а держалъ курата. Это предъ нимъ у насъ былъ священникъ Смольбонсъ.

— Такъ мистеръ Смольбонсъ держалъ овецъ?

— А послѣ Брандона былъ у насъ мистеръ Тринвей. Онъ былъ здѣсь священникомъ тридцать лѣтъ, у насъ тутъ и умеръ. Ужь послѣ него пріѣхалъ мистеръ Фенвикъ.

— Это онъ держалъ овецъ?

— Не слыхалъ я что-то чтобъ онъ держалъ овецъ. И зачѣмъ ему было держать ихъ, онъ хозяйствомъ не занимался. Ни жены у него не было, ни дѣтей, ничего такого у него не было. Онъ былъ хорошій человѣкъ, этотъ мастеръ Тринвей, въ чужія дѣла не совался.

— Священникъ Смольбонсъ былъ чѣмъ-то въ родѣ фермера?

— Чѣмъ-то въ родѣ фермера? Да они всѣ тогда были все равно что фермеры. Я былъ тогда еще мальчишка, а я его хорошо помню. Онъ носилъ парикъ и старые черные штиблеты и знать не хотѣлъ что его, а что не его.

— Но овцы-то были его собственныя?

— А то чьи же, сэръ?

— Что же, у него на томъ мѣстѣ была сдѣлана загородка для нихъ?

— Съ ними, я думаю, ходилъ мальчикъ, сэръ. Въ то время для овецъ не строили загородокъ какъ теперь. Тогда мальчики были дешевы.

— Священникъ не пускалъ туда чужихъ овецъ?

— Какъ не пускалъ! Мистеръ Смольбонсъ не пропускалъ случая забрать себѣ чужую овцу.

— Да? Такъ эта замашка у нихъ издавна ведется. Они берутъ хорошій примѣръ у своихъ епископовъ. Но по какому праву онъ пользовался этимъ мѣстомъ для своихъ овецъ?

— Почемъ намъ знать, по какому праву. Я не знаю по какому праву и мистеръ Фенвикъ пользуется лугами на той сторонѣ рѣки, которые у него арендуетъ фермеръ Пирсъ. Однако онъ считаетъ ихъ своими, и Пирсъ платитъ ему за наемъ.

— Ну, это понятно: церковная земля.

— Да, говорятъ церковная земля, подтвердилъ мельникъ.

— А послѣ священника Смольбонса ни одинъ изъ священниковъ не извлекалъ никакой пользы изъ этого клочка земли.

— Нѣтъ. Мистеръ Брандонъ, я вамъ говорилъ, тутъ и не жилъ. Я его не видалъ ни разу. Его потомъ послали епископомъ куда-то въ Ирландію. У него былъ дядя лордъ. Потомъ тутъ былъ мистеръ Тринвей…

— Онъ такими пустяками не занимался?

— Нѣтъ, онъ не держалъ овецъ. При немъ старухи стали гонять туда коровъ, ребятишки собирались туда поиграть, а подчасъ и лошадей пускали. Вотъ, наконецъ, мистеръ Пудельгамъ взялъ землю себѣ подъ часовню. Можетъ-быть, теперь, сэръ, она пригодится и адвокатамъ, сказалъ мельникъ и засмѣялся своей остротѣ.

— И они извлекутъ изъ нея больше пользы чѣмъ всѣ прежніе владѣльцы, сказалъ мистеръ Квикенгамъ. Онъ дѣйствительно сожалѣлъ что интересное судебное дѣло пропадаетъ даромъ, хотя всѣми силами постарался бы отклонить зятя своей жены отъ тяжбы.

Мистеръ Квикенгамъ простился съ мельникомъ, вполнѣ увѣренный что сдѣлалъ важное открытіе, но такъ какъ онъ во всемъ любилъ точность, то возвратившись домой не сказалъ ни слова о разговорѣ съ мельникомъ. Мистеру Фенвику очень естественно было бы спросить о результатѣ утренней. экспедиціи адвоката, но онъ рѣшился не думать и не говорить о своей непріятности и постараться забыть мистера Пудельгама и его часовню, и потому ничего не спросилъ. Мистрисъ Фенвикъ терзалась любопытствомъ, но она дала мужу слово молчать, и намѣрена была исполнить обѣщаніе. Но если сестра сама скажетъ ей что-нибудь, ужь это будетъ не ея вина.

XLIII. Пасха въ Торноверскомъ замкѣ.

Не въ одномъ Булгамптонѣ методистская часовня обращала на себя всеобщее вниманіе. Въ Торноверѣ о ней говорилось тоже ни мало, и маркизъ былъ не совсѣмъ спокоенъ. Епископъ писалъ ему объ этомъ дѣлѣ и доказывалъ что маркизъ своимъ поступкомъ оскорбляетъ настоящаго и будущихъ священниковъ того прихода, о пользѣ и спокойствіи котораго онъ, какъ помѣщикъ, обязанъ заботиться. Маркизъ отвѣтилъ епископу тономъ непреклонной рѣшимости. Булгамптонскій викарій, по его мнѣнію, относился къ нему всегда съ пренебреженіемъ, а иногда съ непростительною дерзостью, и онъ не намѣренъ былъ щадить настоятеля. Булгамптонскіе методисты нуждаются въ часовнѣ, а онъ въ правѣ располагать своею собственностью. Разсуждая такимъ образомъ, онъ отвѣчалъ епископу со спокойною твердостью, но въ душѣ не былъ спокоенъ. Онъ считалъ себя преданнымъ господствующей церкви, и совѣсть мучила его, когда онъ вспоминалъ что поступаетъ во вредъ церкви, а слѣдовательно и государству, вмѣсто того чтобы служить имъ своимъ вліяніемъ. Главный агентъ его тоже колебался и совѣтовалъ подождать. Его знатныя дочери, привыкшія относиться къ имени Фенвиковъ съ отвращеніемъ, тѣмъ не менѣе не одобряли постройки. Все населеніе Булгамптона толковало о часовнѣ, а толки толпы имѣли доступъ къ знатнымъ дочерямъ дома Стоутъ.

— Папа, сказала леди Каролина, — не лучше ли было бы построить часовню не много подальше отъ настоятельской усадьбы?

— Другой священникъ, можетъ-быть, будетъ совсѣмъ другаго рода человѣкъ, замѣтила леди Софи.

— Не ваше дѣло, отвѣчалъ маркизъ. Онъ требовалъ отъ своихъ дочерей безусловнаго повиновенія, хотя и полагалъ что весь свѣтъ обязанъ относиться къ нимъ съ благоговѣніемъ, но себя и ихъ старшаго брата онъ исключалъ изъ числа всѣхъ.

Старшій братъ въ Торноверѣ считался высочайшею особой во всемъ мірѣ. Самъ маркизъ боялся сына и относился къ нему съ необыкновеннымъ почтеніемъ. Наслѣдникъ всѣхъ почестей фамиліи Стоутъ стоялъ во мнѣніи маркиза выше того кто обладалъ ими. Это убѣжденіе происходило не только отъ добросовѣстнаго сознанія отца, что сынъ значительнѣе умнѣе его самого, лучше знаетъ свѣтъ и пользуется большимъ уваженіемъ отъ окружающихъ, но отчасти и отъ мысли что человѣкъ, которому предстоитъ пользоваться почетомъ высокаго положенія еще тридцать и, можетъ-быть, пятьдесятъ лѣтъ, значительнѣе того чья власть окончится черезъ восемь или десять лѣтъ. Своего наслѣдника онъ считалъ чуть ли не за божество. Когда дѣда въ Торноверѣ приходили въ разстройство, онъ самъ и дочери его подчинялись непріятности, но это никоимъ образомъ не должно было стѣснять лорда Сентъ-Джорджа. Старыя каретныя лошади замѣнялись новыми къ пріѣзду сына; выкрашенныя рамы новой теплицы были сняты чтобы до него не дошелъ запахъ краски; въ дичь никто не смѣлъ сдѣлать выстрѣла, пока онъ самъ не пріѣдетъ стрѣлять ее. И при всемъ томъ лордъ Сентъ-Джорджъ никогда не былъ человѣкомъ напыщеннымъ, и въ сношеніяхъ со свѣтомъ не требовалъ къ себѣ такого почтенія какъ его отецъ.

Въ этотъ годъ лордъ Сентъ-Джоржъ пріѣхалъ на Пасху въ Торноверъ съ цѣлью убить двухъ птицъ однимъ камнемъ, воспользоваться парламентскимъ отпускомъ, и обдѣлать одно дѣльце съ отцомъ. Нерѣдко случалось что онъ находилъ нужнымъ умѣрить высокое всемогущество отца. Онъ даже доходилъ до того что доказывалъ отцу что въ наши дни маркизы мало чѣмъ отличаются отъ прочихъ смертныхъ, развѣ только тѣмъ что у нихъ больше денегъ. Маркизъ во глубинѣ души возмущался, не смѣя спорить съ сыномъ, и сокрушался объ извращенныхъ понятіяхъ молодыхъ людей. Онъ вѣровалъ въ несокрушимость древнихъ сословныхъ раздѣленій и полагалъ что глава великой фамиліи подобенъ патріарху, которому обязаны повиноваться всѣ окружающіе. Сынъ же думалъ что всякій человѣкъ можетъ требовать себѣ столько повиновенія сколько можетъ купить деньгами, но не болѣе. Маркизъ ужасался, но сынъ былъ наслѣдникъ, и ему было все позволено.

— Мнѣ очень непріятна эта булгамптонская часовня, сказалъ сынъ послѣ обѣда.

— Отчего же непріятна, Сентъ-Джорджъ? Я думалъ, ты раздѣляешь мое мнѣніе что методистамъ полезно имѣть часовню.

— Конечно, если они такъ глупы что имъ понадобилась часовня, когда у насъ много церквей. Нѣтъ никакой причины желать чтобъ они не имѣли часовни, такъ какъ мы уже убѣдились что ничѣмъ не можемъ помѣшать распространенію раскола.

— Конечно не можемъ, Сентъ-Джорджъ.

— Не можемъ, потому что въ религіи, какъ и во всемъ другомъ, люди любятъ поступать по-своему. Какой-нибудь фермеръ или купецъ обращается въ расколъ только потому что въ своей часовнѣ онъ будетъ играть роль, а въ отношеній къ церкви онъ былъ ничто.

— Какъ это ужасно!

— Не хуже, однако, нашихъ единовѣрцевъ, которые держатся господствующей церкви только ради приличія. Изъ пятидесяти человѣкъ едва ли одинъ искренне убѣжденъ что его вѣроисповѣданіе лучше другихъ.

— Я, конечно, причисляю себя къ числу немногихъ, сказалъ маркизъ.

— Конечно, иначе и быть не можетъ, потому что вамъ даны всѣ преимущества. Но возвратимся къ булгамптонской часовнѣ. Не думаете ли вы что ей не мѣшало бы стоять подальше отъ усадьбы священника?

— Она ужь построена, Сентъ-Дэкордакъ.

— Не можетъ быть чтобъ они ее такъ скоро кончили.

— Неужели же ты хочешь чтобъ я велѣлъ имъ сломать ее? Пакеръ былъ у меня вчера, и говорилъ что срубъ крыши ужь поставленъ.

— Почему они такъ спѣшатъ? Изъ ненависти къ священнику, вѣроятно?

— Онъ самый неблагонамѣренный человѣкъ, Сентъ-Джорджъ; дерзкій, высокомѣрный, даже совсѣмъ не похожъ на священника. Говорятъ, онъ самъ едва ли не безбожникъ.

— Не лучше ли предоставить это епископу, милордъ.

— Отчасти это касается и насъ, потому что мы сами принадлеакимъ къ приходу.

— Не думаю чтобы намъ прилично было вмѣшиваться въ приходскія распри.

— Для часовни нельзя было найти лучшаго мѣста въ Булгамптонѣ, сказалъ маркизъ. — Я самъ наводилъ справки. Я, правда, очень не люблю Фенвика, но я не имѣлъ намѣренія оскорбить его.

— Ему однако сдѣлано ужасное оскорбленіе.

— Это случайность.

— И я не буду нисколько удивленъ, если окажется что мы сдѣлали ошибку.

— Какую ошибку?

— Отдали не принадлежащую намъ землю.

— Кто смѣетъ говорить что она не принадлежитъ намъ? воскликнулъ маркизъ. Такое невѣроятное, жестокое предположеніе вывело его изъ себя и заставило даже забыть чувство благоговѣніе къ сыну. — Ты сказалъ просто безсмыслицу, Сентъ-Джорджъ.

— Вы смотрѣли документы?

— Документы у Бусби, но Пакеръ знаетъ каждый футъ нашихъ владѣній, если ты предполагаешь что я самъ ихъ не знаю.

— Я въ грошъ не ставлю знаній Пакера.

— Они и сами не сомнѣваются въ принадлежности этой земли.

— А я слышалъ что сомнѣваются. Они говорятъ что это приходская земля. И очень можетъ быть. Она никогда не отдавалась въ аренду, никогда не была огорожена.

— То же самое ты можешь сказать о лугѣ за нашими воротами, гдѣ стоитъ большой дубъ, но изъ этого не слѣдуетъ что онъ принадлежитъ приходу.

— Я ничего не утверждаю, я хотѣлъ только сказать что могутъ встрѣтиться затрудненія, если придется доказать наши права. Непріятно уже то что отъ насъ могутъ потребовать доказательствъ.

— Что же, ты думаешь, намъ надо сдѣлать?

— Перенести на свой счетъ часовню на безспорное мѣсто

— То-есть прямо признаться въ своей ошибкѣ?

— А почему же не признаться? Я не вижу никакого униженія въ томъ что мы поступимъ честно и признаемся что ошиблись. Отдавая землю, мы считали ее своею; явилась тѣнь сомнѣнія, — мы назначаемъ другое мѣсто и беремъ на себя издержки. По моему мнѣнію, вамъ нельзя поступить иначе.

Черезъ два дня послѣ вышеописаннаго разговора лордъ Сенть-Джорджъ уѣхалъ изъ Торновера. Онъ часто вмѣшивался въ дѣла своего отца, но никогда не приказывалъ и рѣдко настаивалъ. Онъ сказалъ что ему нужно было сказать, и предоставилъ маркизу дѣйствовать какъ ему угодно. Но маркизъ по опыту зналъ что не послушаться сына значило навѣрно попасть въ затруднительное положеніе. Сынъ всегда оказывался правъ, что теперь не мало смущало маркиза. Надо не только уступить мистеру Фенвику въ глазахъ всего Булгамптона и Пудельгама, но еще сознаться въ незнаніи границъ своихъ владѣній и отказаться отъ клочка земли который онъ до сихъ поръ считалъ принадлежащимъ фамиліи Стоутъ. Изъ всѣхъ убѣжденій лорда Тробриджа тверже всѣхъ было убѣжденіе въ неприкосновенности своихъ владѣній, и онъ твердо рѣшалъ что въ періодъ его правленія они не убавятся ни на одинъ вершокъ.

XLIV. Донриппельскіе родственники.

— Когда я умру, не останется никого кромѣ васъ. Вы должны это помнить и не думать о поѣздкѣ въ Индію.

Слова эти были сказаны въ Донриппелѣ Вальтеру Маррабель его двоюроднымъ братомъ Грегора, единственнымъ сыномъ сэръ-Грегори.

— А если я умру въ Индіи, что, вѣроятно, скоро случится, кто будетъ слѣдующимъ за мной наслѣдникомъ, спросилъ Вальтеръ.

— Вы послѣдній наслѣдникъ титула.

— А къ кому перейдетъ состояніе.

— При настоящемъ положеніи дѣлъ, еслибы вы и я умерли раньше вашего отца и дяди, тотъ изъ нихъ который пережидъ бы другаго былъ бы послѣднимъ въ родѣ. Еслибы мы всѣ умерли не сдѣлавъ завѣщанія, состояніе перешло бы къ Мери Лоутеръ. Но это едва ли возможно. Когда мой дѣдъ дѣлалъ завѣщаніе, во время женитьбы моего отца, у него было четыре сына.

— Если состояніе попадетъ въ руки къ моему, отцу, я ручаюсь что послѣ него никто ничего не получитъ, сказалъ Вальтеръ.

— Еслибы вы женились, тогда, конечно, было бы сдѣлано новое завѣщаніе въ вашу пользу. Вашъ отецъ не могъ бы повредить, развѣ только какъ вашъ наслѣдникъ. Но дядя Джонъ переживетъ его.

— Дядя Джонъ будетъ жить вѣчно, сказалъ Вальтеръ.

Этотъ разговоръ произошелъ между двумя родственниками послѣ того какъ Вальтеръ прожилъ въ Донриппелѣ недѣли двѣ или три. Онъ пріѣхалъ туда съ намѣреніемъ прогостить дня два или три, но потомъ принялъ приглашеніе остаться у дяди все время до отъѣзда изъ Англіи. Онъ совсѣмъ не зналъ своего дядю и двоюроднаго брата когда пріѣхалъ къ нимъ, онъ былъ увѣренъ что они не расположены къ нему, потому что зналъ какъ они не любили его отца. Полковникъ Маррабель, младшій братъ сэръ-Грегори, никогда не довольствовался тѣмъ что давалъ ему глаза семейства, котораго онъ считалъ за свою дойную корову. Даже убѣдившись въ безчестности отца, Вальтеръ сохранилъ чувство нерасположенія къ дядѣ и двоюродному брату. Онъ считалъ ихъ тупоумными, злыми эгоистами, и только по настоянію дяди, священника, рѣшился посѣтить ихъ. Какъ же былъ онъ удивленъ когда, пріѣхавъ къ нимъ, встрѣтилъ дружелюбный пріемъ, и жизнь ихъ показалась ему не скучною, хотя и очень спокойною. Въ Донриппелѣ жила нѣкто мистрисъ Броунло, вдова, сестра покойной леди Маррабель, съ дочерью, Юдифью Броунло. Вальтеръ Маррабель до сихъ поръ такъ мало интересовался Донриппелемъ что даже не зналъ о существованіи Броунло, и пріѣхавъ, долженъ былъ спроситъ кто эти дамы.

Дядя, сэръ-Грегори, по внѣшности и образу жизни оказался именно такимъ какимъ воображалъ его Вальтеръ. Баронетъ былъ старъ и любилъ угождать себѣ во всемъ, считая себя больнымъ человѣкомъ. Онъ вставалъ поздно и проводилъ день съ помощью дворецкаго, романа, а иногда доктора. Онъ много спалъ и никогда не уставалъ говорить о самомъ себѣ. Въ жизни у него не было никакихъ обязанностей, но онъ былъ добръ, благороденъ и умѣлъ уважать людей. Но сынъ его очень удивилъ Вальтера. Грегори Маррабель младшій былъ немного старше сорока лѣтъ, но на видъ ему казалось лѣтъ шестьдесятъ. Онъ былъ очень высокъ и худъ, съ узкою грудью, и такъ сутуловатъ что казался почти горбатымъ, близорукъ въ высшей степени и совсѣмъ плѣшивъ. Голова его такъ выдавалась впередъ что, казалось, она готова упасть. Онъ ходилъ переваливаясь, и ноги его были едва способны переводить его изъ одной комнаты въ другую, а изъ дома онъ никогда не выходилъ, исключая тѣ рѣдкіе случаи когда въ воскресенье отправлялся въ церковь въ низенькомъ фаэтонѣ. Но въ одномъ отношеніи онъ не былъ похожъ на отца. Все свое время онъ проводилъ надъ книгами, и во время посѣщенія Вальтера былъ занятъ пересмотромъ и редижированіемъ очень длинной, непонятной старой англійской хроники въ стихахъ, которую намѣрено было издать одно изъ многочисленныхъ ученыхъ обществъ Лондона. Чоусеръ былъ его любимый поэтъ, а произведенія Гоуера онъ прочелъ на англійскомъ, французскомъ и латинскомъ языкахъ. Но самъ онъ былъ, по внѣшности, такъ же старъ какъ его томы съ готическими буквами. Вальтеръ не могъ повѣрить что это его двоюродный братъ, ему казалось что отецъ и дядя Джонъ моложе младшаго Грегори Маррабель. Вѣчный кашель и различные тѣлесные недуги никогда не покидали его, но онъ обращалъ на нихъ мало вниманія и принималъ ихъ какъ неизбѣжное. Домъ съ такими обитателями былъ бы очень мраченъ, еслибъ его не оживляли женщины.

Вальтеръ скоро замѣтилъ что на него смотрятъ какъ на члена семейства, даже какъ на наслѣдника семейства. Между нимъ и титуломъ съ состояніемъ стояли только четыре старыя жизни. Какъ онъ не зналъ этого, прежде чѣмъ рѣшился разстаться съ Мери Лоутеръ! Но онъ дѣйствительно до сихъ поръ ничего не подозрѣвалъ. Зная что есть Маррабель сынъ, одного съ нимъ поколѣнія, который можетъ жениться и имѣть дѣтей, онъ не думалъ о вѣроятности получить наслѣдство. Ему никогда въ голову не приходило что нѣтъ надобности ѣхать въ Индію, потому что есть надежда пережить четырехъ стариковъ и сдѣлаться сэръ-Вальтеромъ Маррабель и обладателемъ Донриппеля.

И теперь онъ не понялъ бы своего положенія, еслибъ ему его не объяснилъ двоюродный братъ. Въ Донриппелѣ его никто не спросилъ о Мери Лоутеръ, но о немъ самомъ говорилось очень много. Грегори Маррабель настойчиво совѣтовалъ ему не ѣздить въ Индію, такъ настойчиво, что Вальтеръ былъ даже удивленъ что такой человѣкъ какъ его двоюродный братъ можетъ такъ много говорить о такомъ предметѣ. Молодой капитанъ затруднялся объяснить прямо что, хотя онъ и будущій наслѣдникъ, но не такой близкій человѣкъ чтобы могъ разчитывать на поддержку отъ главы семейства; но онъ зналъ что это единственный отвѣтъ на предложеніе остаться въ Англіи и ждать титула сэръ-Вальтера Маррабель. Онъ сказалъ своему двоюродному брату что вслѣдствіе потери состоянія, по милости отца, онъ можетъ жить только въ такомъ краю свѣта, гдѣ ему будутъ давать достаточное на его потребности жалованье.

— Развѣ вы не можете служить въ Англіи за небольшое жалованье, или совсѣмъ выйти въ отставку, поселиться здѣсь и жениться на Юдиѳи Броунло?

— Я этого не могу сдѣлать, сказалъ Вальтеръ нерѣшительно.

— Почему же не можете? Вы ничѣмъ такъ не могли бы угодить отцу.

Грегори Маррабель замолчалъ; но видя что Вальтеръ не отвѣчаетъ, онъ продолжалъ:

— Десять лѣтъ тому назадъ, когда она еще была дѣвочкой и рѣшено было что она будетъ жить у насъ, отецъ предложилъ мнѣ жениться на ней.

— Почему же вы не женились?

Старшій братъ улыбнулся, покачалъ головой и громко закашлялъ.

— Почему не женился? Вы, я думаю, сами видите почему. Я былъ старикомъ, когда онъ была еще дѣвочкой. Теперь ей двадцать четыре, а я, вѣроятно, умру года черезъ два.

— Что за пустяки!

— Я съ тѣхъ поръ былъ два раза на шагъ отъ смерти. Да теперь и отецъ потерялъ надежду что я могу жениться.

— Развѣ онъ такъ любитъ миссъ Броунло?

— Онъ никого не любитъ такъ какъ ее. Это очень естественно, потому что у него никогда не было дочерей, а Юдиѳь замѣнила ему дочь. Ему ничто не было бы такъ пріятно какъ еслибъ она сдѣлалась хозяйкой въ Донриппелѣ.

— Очень жаль что это невозможно, сказалъ Вальтеръ.

— Почему же невозможно? Тогда не было бы необходимости ѣхать въ Индію. Мой отецъ считалъ бы васъ своимъ сыномъ. Вашъ отецъ переживетъ меня и отца, и поселится здѣсь на всю жизнь. Почему же не устроить такъ чтобы помѣстье перешло прямо къ вамъ?

— Знаю что это невозможно, повторилъ Вальтеръ.

Много мыслей зародилось въ его головѣ. Зачѣмъ не зналъ онъ сколько благъ ожидаетъ его прежде чѣмъ разстался съ Мери Лоутеръ? А что еслибъ онъ посѣтилъ Донриппель тогда, когда еще не ѣздилъ въ Лорингъ? Какъ устроились бы дѣла съ другою дѣвушкой? Юдиѳь Броунло не была такъ хороша какъ Мери, но очень недурна, добра, благовоспитана, весела, съ примѣсью спокойнаго юмора, — однимъ словомъ, такая дѣвушка которой не трудно найти мужа. А какъ легко жилось въ Донриппелѣ! Два Маррабеля были стары и больны, и Вальтеру предоставлено было дѣлать у нихъ все что угодно. Ему предложили охотиться. Даже слуги, смотритель за дичью, грумъ и старый дворецкій, смотрѣли на него какъ на наслѣдника. Какъ легко было бы выйти изъ затруднительнаго положенія въ которое поставилъ его отецъ, еслибъ ему не вздумалось съѣздить въ Лорингъ.

— Почему же невозможно? спросилъ Грегори Маррабель.

— Потому что нельзя полюбить по заказу. И какое право имѣю я разчитывать что она захочетъ быть моею женой?

— Конечно захочетъ. Почему же ей не захотѣть? Всѣ окружающіе будутъ склонять ее въ вашу пользу. Что же касается до того можно ли полюбить ее, я объявляю вамъ что лучшаго существа чѣмъ Юдиѳь Броунло вамъ не найти во всемъ мірѣ.

Прежде чѣмъ окончилось время охоты, капитанъ Маррабель оставилъ намѣреніе отправиться въ Индію и остался на время въ полку съ тѣмъ чтобы служить въ Англіи. Онъ рѣшился на это послѣ довольно продолжительнаго совѣщанія съ дядей. Капитанъ Маррабель не зналъ, извѣстно ли его дядѣ и двоюродному брату объ его прошлыхъ отношеніяхъ съ Мери Лоутеръ. Дядя ни разу не намекнулъ ему на женитьбу, но часто говорилъ что къ нему со временемъ перейдетъ состояніе, и выражаетъ сожалѣніе что послѣдній наслѣдникъ и единственный человѣкъ въ ихъ родѣ способный продолжать фамилію и титулъ уѣзжаетъ въ Индію во цвѣтѣ лѣтъ. Онъ не предложилъ ему денегъ, но сказалъ, что если ему вздумается оставить службу или взять отпускъ, онъ можетъ считать ихъ домъ своимъ домомъ. Лошади будутъ къ его услугамъ, и на него во всѣхъ отношеніяхъ будутъ смотрѣть какъ на члена семейства.

— Поймайте отца на словѣ, сказалъ Грегори Маррабель, — и вы никогда не будете нуждаться въ деньгахъ.

Послѣ долгаго раздумыванья Вальтеръ Маррабель воспользовался совѣтомъ двоюроднаго брата и покинулъ навсегда мысль ѣхать въ Индію.

Принявъ окончательное рѣшеніе, онъ написалъ Мери Лоутеръ: «Не ужасно ли», говорилъ онъ въ письмѣ, «что рѣшеніе, столь желанное по многимъ причинамъ, не сопровождается другимъ, еще болѣе желаннымъ.» Но онъ не возобновилъ предложенія. Онъ зналъ что не можетъ такъ поступить, изъ уваженія къ двоюродному брату и дядѣ. Онъ принялъ ихъ гостепріимство и остался по ихъ совѣту въ Англіи не сказавъ имъ ни слова о Мери Лоутеръ. Они предложили ему свой домъ, но не разчитывали что онъ привезетъ съ собой жену и будетъ жить у нихъ съ семействомъ. Онъ ничего такъ не желалъ какъ остаться въ Англіи, и думалъ что это можетъ способствовать возобновленію отношеній съ Мери Лоутеръ въ будущемъ, но о послѣднемъ онъ не упомянулъ въ своемъ письмѣ. Онъ разказалъ фактъ, на сколько онъ касался его самого, и разказалъ довольно холоднымъ тономъ. Объ Юдиѳи Броунло и о предложеніи которое ему сдѣлали относительно ея, онъ, конечно, не сказалъ ни слова.

Сэръ-Грегори, какъ и сынъ его, желалъ чтобъ ихъ новый сожитель женился на Юдиѳи Броунло. Старикъ, требовавшій съ болѣзненною настойчивостью чтобы сынъ женился на его любимицѣ, оставилъ эту мысль какъ только пріѣхалъ племянникъ. Если Вальтеръ женится на Юдиѳи, это разрѣшитъ всѣ семейныя затрудненія и дастъ старику возможность наградить ее какъ свою дочь. Онъ очень любилъ Юдиѳь и не могъ помириться съ мыслію что ей когда-нибудь придется покинуть Донриппель. Онъ съ горестію представлялъ себѣ какъ его наслѣдники, о которыхъ онъ не зналъ ничего хорошаго, поселятся въ Донриппелѣ, а Юдиѳь останется безъ пріюта. Еслибы сынъ его женился на ней, все устроилось бы какъ нельзя лучше, но подъ конецъ сэръ-Грегори началъ самъ убѣждаться что такой бракъ невозможенъ. Въ это время случилась ссора между полковникомъ и Вальтеромъ, и послѣдній былъ принятъ въ милость. Полковнику не позволяли переступить чрезъ порогъ Донриппеля, такой сильный ужась внушилъ онъ тамъ, и сына боялись точно также, пока сынъ былъ заодно съ отцомъ. Но теперь отецъ, всегда оскорблявшій все семейство, самымъ жестокимъ образомъ оскорбилъ сына, и потому сынъ былъ принятъ съ распростертыми объятіями. О помолвкѣ Вальтера съ Мери Лоутеръ никто изъ нихъ не слыхалъ. Два или три раза въ годъ священникъ Джонъ и племянникъ его Грегори обмѣнивались письмами, но письма были всегда очень кратки, а священникъ Джонъ менѣе всѣхъ способенъ былъ болтать безъ цѣли о любовной исторіи. Онъ зналъ что дѣло кончится ничѣмъ, и не считалъ нужнымъ сообщать о немъ.

Вальтеръ долженъ былъ отправиться въ полкъ, въ Виндзоръ, въ концѣ апрѣля. Когда онъ написалъ Мери Лоутеръ, ему оставалось пробыть только двѣ недѣли въ Донриппелѣ. Онъ замѣтилъ, или ему такъ показалось, что всѣ въ Донриппелѣ увѣрены что онъ скоро возвратится къ нимъ и говорили о его военной службѣ какъ о чемъ-то временномъ. Мистрисъ Броунло, женщина спокойная, молчаливая и не любившая вмѣшиваться не въ свое дѣло, посовѣтовала ему возвратиться къ нимъ поскорѣй, а старый дворецкій сказалъ ему что его комната будетъ всегда готова къ его пріѣзду. И потомъ ему казалось что общество Юдиѳи Броунло предоставлено было преимущественно ему. Если дѣйствительно было такъ, то вѣроятно всѣ члены Донриппельскаго семейства поняли въ чемъ дѣло.

Въ одно воскресное утро онъ возвращался съ миссъ Броунло изъ церкви. Сэръ-Грегори никогда не ходилъ въ церковь, считая себя для того слишкомъ старымъ и слишкомъ больнымъ. Мистрисъ Броунло поѣхала въ фаэтонѣ съ племянникомъ, а Вальтеръ и Юдиѳь остались вдвоемъ. Разговоръ у нихъ шелъ о родствѣ и дальнихъ родственникахъ. Вальтеръ и Юдиѳь не были родственниками между собою. Она сроднилась съ семействомъ Маррабель только вслѣдствіе брака своей тетки, а между тѣмъ, говорила она, она болѣе знаетъ о семействѣ Маррабель чѣмъ о Броунло.

— Вы не видали Мери Лоутеръ, спросилъ Вальтеръ.

— Нѣтъ.

— Но вы слыхали о ней?

— Я знаю ея имя, и больше ничего. Когда здѣсь былъ вашъ дядя священникъ, Джонъ, онъ говорилъ что она необыкновенно хороша.

— Это было еще лѣтомъ, сказалъ Вальтеръ, соображая что этотъ отзывъ дяди былъ сдѣланъ еще въ то время когда онъ и Мери не знали другъ друга.

— Да, послѣднимъ лѣтомъ.

— Она очень хороша.

— Развѣ вы ее знаете, капитанъ Маррабель?

— И очень хорошо. Вопервыхъ, она мнѣ родственница.

— Но, кажется, очень дальняя.

— Да. Ея мать была дочь генерала Маррабель, брата отца сэръ-Грегори.

— Я такого родства даже понять не могу. Такъ она очень хороша?

— Очень.

— Вы сказали что вопервыхъ она вамъ родственница, а что же вовторыхъ!

Вальтеръ не зналъ, разказать ей о своихъ отношеніяхъ съ Мери, или не говорить. Между ними все кончено, но онъ не былъ увѣренъ, не обязанъ ли онъ ради Мери молчать о прошломъ. И если онъ разкажетъ, не пойметъ ли Юдиѳь съ какою цѣлью онъ это сдѣлалъ? Всѣ, очевидно, ожидаютъ что онъ на ней женится, и она увидитъ въ словахъ его намекъ что онъ не намѣренъ оправдать общія ожиданія. И потомъ, можно ли ручаться что когда-нибудь не сдѣлается возможнымъ исполнить общее желаніе?

— Я хотѣлъ сказать что, когда я жилъ въ Лорингѣ, я ее часто видалъ. Она живетъ со старушкой-теткой, миссъ Маррабель, съ которою вы, можетъ-быть, когда-нибудь познакомитесь.

— Я слыхала о ней, но не думаю что увижу ее когда-нибудь. Такихъ какъ мы домосѣдовъ трудно найти.

— Отчего вы не попросите сэръ-Грегори пригласить ихъ къ себѣ? — Онъ и кузенъ такъ боятся постороннихъ женщинъ; вы знаете, у насъ никто не бываетъ. Вашъ пріѣздъ былъ цѣлымъ событіемъ. Старая мистрисъ Паттеръ, кажется, думаетъ что настала эпоха разрушенія, столько банокъ съ вареньемъ пришлось ей развязать для пироговъ которые готовились для васъ.

— Очень жаль что я причинилъ столько хлопотъ.

— Ахъ, ужасно много. Сколько возни было въ конюшняхъ, даже со мной совѣтовались. Многіе въ приходѣ остались недовольны вами, потому что вы не ходите въ полной формѣ.

— Теперь уже поздно поправить ошибку.

— Признаюсь, я сама была нѣсколько разочарована, когда вы пришли къ обѣду безъ шпаги. Вы не можете вообразить какую патріархальную жизнь мы здѣсь ведемъ. Повѣрите ли, я десять лѣтъ не видала моря, не была въ болѣе значительномъ городѣ чѣмъ Ворчестеръ или Герфордъ. Въ Герфордѣ мы были разъ на праздникѣ, а до Глочестера еще не добирались.

— Вы никогда не были въ Лондонѣ?

— Не была съ тѣхъ поръ какъ мнѣ было двѣнадцать лѣтъ. Когда умеръ мой отецъ, мнѣ было четырнадцать, и мы вскорѣ послѣ того пріѣхали въ Донриппель. Вообразите, прожить десять лѣтъ въ Донриппелѣ! Нѣтъ дерева или камня въ приходѣ которыхъ бы я не знала, ужь не говоря о человѣческихъ лицахъ.

Она была очень мила, но нельзя было и думать что когда-нибудь она сдѣлается его женой. Онъ хотѣлъ дать ей понять это, разказавъ о помолвкѣ съ Мери Лоутеръ, но подумавъ, не сказалъ ничего. Вопервыхъ, потому что она могла понять болѣе чѣмъ онъ хотѣлъ сказать, подумать что онъ предостерегаетъ ее, и оскорбиться. А потомъ онъ не могъ заставить себя говорить о Мери и разказать ихъ общую тайну. Онъ злился на себя и на Донриппель. Все въ жизни, думалъ онъ, дѣлается ему наперекоръ. Еслибъ онъ не согласился на предложеніе Мери разстаться свободными и пріѣхалъ въ Донриппель помолвленнымъ, дядя или, по-крайней мѣрѣ, двоюродный братъ примирились бы съ его женитьбой на Мери Лоутеръ. Но теперь уже поздно поправить дѣло, послѣ того какъ онъ пробылъ такъ долго въ домѣ дяди въ качествѣ наслѣдника, не сказавъ ни слова о своей помолвкѣ.

Наконецъ онъ, недовольный, отправился въ Виндзоръ, получивъ предъ отъѣздомъ письмо отъ Мери, которое показалось ему очень холоднымъ, очень сдержаннымъ и совсѣмъ неутѣшительнымъ. Она очень просто пожелала ему всевозможнаго счастія, поѣдетъ ли онъ въ Индію, (или останется въ Англіи. Изъ письма было видно что она не хочетъ продолжать переписку.

XLV. Что мнѣ съ собой дѣлать?

Священникъ Джонъ Маррабель, благоразумно умалчивавшій въ своихъ письмахъ въ Донриппель о томъ что происходило въ Лорингѣ, не былъ такъ скроменъ въ разказахъ о происходившемъ въ Донриппелѣ. Какими путями доходили до него всѣ донриппельскія новости, онъ не объявлялъ, но ихъ было у него всегда множество. Миссъ Маррабель, которая его хорошо знала, понимала что всѣ его разказы не праздныя сплетни, но имѣютъ цѣль. Священникъ Джонъ былъ человѣкъ хитрый и ничего не дѣлалъ безъ цѣли. По его мнѣнію, было бы ни съ чѣмъ не сообразно и во всѣхъ отношеніяхъ неудобно чтобы племянникъ женился на Мери Лоутеръ. Онъ звалъ что они разошлись, но разошлись по такимъ причинамъ что отношенія ихъ могутъ легко возстановиться. Онъ понималъ положеніе Юдиѳи Броунло и думалъ, что если племянникъ женится на ней, всѣ семейныя дѣла устроятся какъ нельзя лучше. А какую пользу можетъ принести женитьба на Мери Лоутеръ? Пусть ее выходитъ за мистера Джильмора. И вслѣдствіе всѣхъ этихъ соображеній онъ взялъ на себя трудъ разказывать своимъ опгильскимъ родственницамъ какъ Вальтеръ хорошо принятъ въ Донриппелѣ, какъ онъ тамъ счастливъ, увлекается охотой, и забываетъ свои прошлыя невзгоды; что уже рѣшено признать его наслѣдникомъ, но что съ этимъ связана женитьба на одной молодой особѣ, любимицѣ сэръ-Грегори.

Онъ слишкомъ хорошо понималъ людей чтобы разказывать самой Мери объ ея соперницѣ. Мери поняла бы его хитрость. Но онъ таинственнымъ образомъ сообщалъ миссъ Маррабель свои соображенія насчетъ Юдиѳи, въ полной увѣренности что она сумѣетъ сдѣлать изъ нихъ должное употребленіе.

— Дѣла его устраиваются какъ нельзя лучше, говорилъ онъ. — Человѣкъ съ такою будущностью конечно не долженъ ѣхать въ Индію.

— Но его двоюродный братъ не много старше его, возразила миссъ Маррабель.

— Гораздо старше. И къ тому же здоровье его такъ плохо что нельзя ожидать чтобъ онъ прожилъ больше года. Бѣдняга! говорятъ, ему хочется пожить только для того чтобы кончить свою книгу. Дѣло въ томъ, что если Вальтеръ женится за миссъ Броунло, они такъ устроятъ дѣла что помѣстье достанется ему. Единственная помѣха полковникъ, но послѣ того что онъ надѣлалъ, онъ принужденъ будетъ согласиться на все что ему предложатъ.

— Имъ придется заплатить ему, замѣтила миссъ Маррабель.

— Такъ что же? они заплатятъ. Братъ Грегори безъ ума отъ дѣвочки и готовъ сдѣлать все возможное чтобъ обезпечить ее. Говорятъ, Вальтеръ съ ней очень сошелся.

Для Мери будетъ лучше если Вальтеръ женится на Юдиѳи Броунло, думала тетка. Она не могла не видѣть что Мери считала себя существомъ получившимъ неизлѣчимую рану, хотя казалась и старалась быть спокойною, подобно человѣку который, потерявъ ногу, пытается наслаждаться жизнію, хотя и знаетъ что никогда не будетъ въ состояніи ходить. Но въ настоящемъ случаѣ препятствіемъ къ движенію была надежда не хотѣвшая покинутъ Мери, — какъ она ни отгоняла ее, — что нога потеряна не безвозвратно. Если же капитанъ уничтожитъ эту надежду женитьбой на другой, тогда, думала миссъ Маррабель, съ теченіемъ времени рана залѣчится и, можетъ-быть, выростетъ другая нога. Она не слишкомъ довѣряла постоянству капитана и нисколько не удивлялась слыша разказы о новой любви. И потому-то она ежедневно допекала Мери различными намеками, которые постепенно производили желанное дѣйствіе.

— Признаюсь, я рада за него что ему не придется ѣхать въ Индію, сказала она однажды.

— Я тоже рада, подтвердила Мери.

— Хорошо что онъ такъ сошелся въ Донриппелѣ. Онъ когда-нибудь наслѣдуетъ титулъ и состояніе.

Мери не возразила. Она не могла простить что ей не сказали этого раньше, когда она еще не отказала Вальтеру. Тогда она не подозрѣвала что можно ожидать хоть какой-нибудь поддержки изъ Донриппеля. Вѣроятность получить наслѣдство казалось до того невозможною что ни одинъ осторожный мущина или женщина не основали бы на ней своихъ надеждъ на будущее. Такъ всегда думала она о Донриппелѣ, и вдругъ оказывается что Вальтеръ очень близкій наслѣдникъ. Она не обвиняла его, но ей было горько что съ ней такъ поступили.

— Я не вижу причины почему бы ему не поселиться въ Донриппелѣ, продолжала тетка.

— Развѣ только то что онъ будетъ въ зависимомъ положеніи. Я не думаю чтобъ онъ рѣшился совсѣмъ оставить службу.

— Онъ можетъ пріѣзжать и уѣзжать. Вы знаете что нѣтъ надежды чтобы сынъ сэръ-Грегори женился когда-нибудь.

— Говорятъ.

— И на Вальтера тамъ смотрятъ какъ на младшаго сына.

Мери задумалась и потомъ сказала:

— Что все это значитъ, милая тетушка? Я вижу что вы хотите что-то сказать, и не могу понять что именно. Между мной и капитаномъ Маррабель все кончено. Я никоимъ образомъ не могу имѣть вліянія на его жизнь. Еслибы мнѣ сказали что онъ завтра же оставляетъ службу и поселяется въ Донриппелѣ, я не могла бы судить хорошо или дурно онъ поступаетъ, и не имѣла бы права судить.

— Вы должны радоваться что семейство соединяется.

— Ну, я радуюсь. Еще что?

— Вы должны пріучать себя безъ ропота смотрѣть на его женитьбу на той молодой особѣ.

— Неужели же вы думаете что я буду бранить его если онъ на ней женится.

— Мнѣ хотѣлось бы чтобы вы смотрѣли на это безъ всякаго горькаго чувства.

— Мнѣ кажется, милая тетушка, намъ лучше объ этомъ не говорить. Увѣряю васъ, еслибъ я могла помѣшать его женитьбѣ однимъ движеніемъ пальца, я не сдѣлала бы этого движенія.

— Вѣдь это было бы ужасно еслибы ваша или его жизнь была принесена въ жертву увлеченію не продолжавшемуся болѣе двухъ недѣль, не отступала тетка.

— Я могу отвѣчать только за себя, и увѣряю васъ что не намѣрена дѣлать изъ себя жертву, сказала Мери.

Подобные разговоры повторялись часто и постепенно производили свое дѣйствіе на Мери. Она начала вѣрить что Вальтеръ Маррабель можетъ жениться на миссъ Броунло, и задала себѣ вопросъ какъ подѣйствуетъ на нее его женитьба. Себѣ она, конечно, отвѣчала откровеннѣе чѣмъ теткѣ. Въ это время священникъ Джонъ получилъ какія-то бумаги нуждавшіяся въ его подписи, такъ какъ онъ былъ однимъ изъ свидѣтелей при завѣщаніи брата. Баронетъ предпринялъ обезпечить свою племянницу, что, конечно, свидѣтельствовало противъ слуховъ о скоромъ бракѣ, а не подтверждало ихъ. Но въ Лорингѣ было рѣшено что сватовство идетъ на ладъ. Мери не вѣрила всему что слышала, однако привыкла думать что Вальтеръ склоняется къ ожидаемому браку. Она сказала себѣ что не будетъ судить его строго. Если этимъ способомъ онъ можетъ устроить себѣ счастливую будущность, почему не долженъ онъ жениться? Она слыхала что Юдиѳь Броунло очень хорошенькая, добрая, и что сэръ-Грегори наградитъ ее какъ только будетъ возможно. Этотъ бракъ былъ бы пріятенъ всему семейству. Она ужь конечно не будетъ мѣшать имъ, и имѣетъ ли она право мѣшать? Развѣ не все кончено между ней и Вальтеромъ, по ея же требованію, и самымъ торжественнымъ образомъ? Пусть его женится на комъ ему угодно, она не имѣетъ права пенять на него.

На такихъ мысляхъ остановилась она когда получила письмо капитана Маррабель изъ Донриппеля. Развернувъ его, она съ минуту не рѣшалась его прочесть, въ полной увѣренности что оно подтвердитъ слухи о миссъ Броунло. Но прочитавъ письмо, она поняла, что еслибъ онъ и имѣлъ намѣреніе жениться, то никогда не писалъ бы объ этомъ. Письмо не подтверждало и не противорѣчило слухамъ о женитьбѣ, и только оправдало слова священника Джона что Вальтеръ отказался отъ намѣренія ѣхать въ Индію, которое было главною причиной ихъ разлуки. Въ Лорингѣ, когда онъ былъ съ нею, онъ рѣшилъ что поѣдетъ въ Индію и говорилъ что ему необходимо ѣхать. Но онъ прожилъ нѣсколько недѣль въ Донриппелѣ съ дядей и Юдиѳью Броунло, и оказалось что нѣтъ никакой необходимости ѣхать въ Индію. Она сѣла и написала ему то осторожное, вѣжливое, холодное письмо о которомъ уже знаетъ читатель. Она противъ воли оскорбилась и опечалилась тѣмъ что слышала объ Юдиѳи Броунло.

Раннею весной, въ срединѣ апрѣля, она получила другое письмо, отъ своего друга изъ Булгамптона, заставившее ее серіозно подумать о будущемъ. Если Вальтеръ Маррабель женится на Юдиѳи Броунло, какую жизнь устроитъ себѣ она, Мери Лоутеръ? Она во всякомъ случаѣ будетъ поступать согласно съ долгомъ, а не съ собственными желаніями. Но требуетъ ли долгъ чтобъ она считала себя вдовой вслѣдствіе неудавшейся любви? Ей оставлена жизнь, — жизнь ея тетки, съ тою только разницей что тетка прожила одинокою женщиной съ умѣренными средствами, а ей придется прожить одинокою женщиной съ очень небольшими средствами. Но послѣднее обстоятельство не долго останавливало ея вниманіе; были вещи гораздо болѣе существенныя, о которыхъ нужно было подумать. Она признавала что замужество хорошая вещь, что она будетъ жить и умретъ не удовлетворенною если не выйдетъ замужъ, что она надѣялась на лучшую участь. Неужели она должна бросить всѣ свои мечты потому что разъ ошиблась? Если такъ слѣдуетъ, она забудетъ ихъ. Потомъ вопросъ принялъ слѣдующую форму: имѣетъ ли она право выйти за человѣка, не любя его? Выйти за человѣка котораго не любишь и не надѣешься полюбить когда-нибудь — безнравственно, отвѣчала она себѣ.

Вотъ письмо мистрисъ Фенвикъ;

"Булгамптонъ, вторникъ. "Милый другъ Мери!

"Мой зять уѣхалъ вчера, оставивъ насъ всѣхъ въ недоумѣніи и ожиданіи. Онъ сказалъ, въ ту минуту когда выходилъ, что, по его мнѣнію, лордъ Тробриджъ не имѣлъ права отдать землю, потому что ни онъ, ни его предшественники давно не владѣли ею, или что-то въ этомъ родѣ. Мы тутъ ничего не понимаемъ, и онъ, кажется, тоже, но онъ хочетъ что-то узнать, и тогда напишетъ намъ. Но Франкъ объявилъ что ему до всего этого нѣтъ никакого дѣла, и что еслибъ онъ могъ опрокинуть отвратительную часовню однимъ пальцемъ, онъ не опрокинулъ бы ея. Онъ взялъ съ меня обѣщаніе не говорить о ней, и потому мнѣ осталось только довольствоваться ожиданіемъ. Если этотъ противный старикашка отдалъ землю которая ему не принадлежитъ только для того чтобы сдѣлать намъ на смѣхъ, — а другой цѣли онъ не могъ имѣть, — я думаю, онъ долженъ узнать объ этомъ. Но Франкъ молчитъ неприступно, а вы знаете какъ онъ умѣетъ быть неприступнымъ, когда захочетъ.

"Но я начала писать не съ тѣмъ чтобы говорить съ вами о ненавистной часовнѣ. Я хочу знать что вы намѣрены дѣлать лѣтомъ. Всего лучше рѣшить заранѣе, и говоря о лѣтѣ, я подразумѣваю раннее лѣто. Однимъ словомъ, безъ долгихъ предисловій, пріѣдете вы къ намъ въ концѣ мая?

"Знаю я что вы подумаете прочитавъ эти строки, и вы знаете что я думала когда писала ихъ, но я обѣщаю избавить васъ отъ всякихъ совѣтовъ. Неужели вы будете отдаляться отъ друзей которыхъ любите, и которые васъ горячо любятъ, изъ страха къ человѣку который намѣренъ жениться на васъ? Вы не должны бояться мистера Джильмора, или удаляться отъ міра потому что у капитана Маррабель нѣтъ состоянія. Пріѣзжайте непремѣнно. Если соскучитесь у насъ, можете уѣхать когда вамъ угодно. Я обѣщаю не терзать васъ увѣщаніями.

"Нѣжно любящій васъ другъ
"Жанета Фенвикъ."

«Франкъ прочелъ мое письмо. Онъ говоритъ что то что я наговорила о его неприступности — пустяки, но что ничто такъ не истинно какъ мои слова что друзья горячо любятъ васъ и желаютъ видѣть васъ у себя. Пріѣзжайте, мы убѣдимъ его насчетъ часовни.»

Далѣе рукою священника было написано «никогда».

Прошло два дня прежде чѣмъ Мери показала письмо теткѣ, и эти два дня она много думала. Она знала что тетка будетъ совѣтовать ей ѣхать въ Булгамптонъ, и потому не говорила о письмѣ прежде чѣмъ не рѣшила какъ поступить.

— Что же вы намѣрены дѣлать? спросила тетка.

— Я поѣду, если вы ничего не имѣете противъ этого.

— Я очень рада, сказала старушка.

Тогда Мери отвѣтила другу очень коротенькимъ письмомъ, которое также не мѣшаетъ сообщить читателю.

"Лорингъ, четвергъ. "Дорогая Жанета!

"Я пріѣду къ вамъ въ концѣ мая. Я рѣшила уже что пріѣду, но сомнѣваюсь хорошо ли я поступлю. Еслибы можно было вычеркнуть что-нибудь изъ своего прошлаго! Но это невозможно, и мы можемъ только стараться забыть о немъ. Я знаю что говорю не ясно, но вы поймете что я хочу сказать.

"Я намѣрена дѣйствовать энергично противъ часовни, и надѣюсь что зять вашъ будетъ въ состояніи доказать что лордъ Тробриджъ поступилъ противозаконно. Я никогда не любила мистера Пудельгама, который смотрѣлъ на меня враждебно за то что я принадлежала къ семейству викарія, и съ наслажденіемъ буду смотрѣть какъ его погонятъ отъ воротъ вашей усадьбы.

"Неизмѣнно преданая вамъ,
"Мери Лоутеръ."

XLVI. Мистеръ Гей изъ Карминстера.

Викарій хотѣлъ продержать Карри Бретль въ домѣ мистрисъ Стигсъ только двѣ недѣли; но по прошествіи этихъ двухъ недѣль онъ нашелъ что его отвѣтственность за участь бѣдной дѣвушки никоимъ образомъ не кончилась. Читатель знаетъ съ какимъ успѣхомъ сдѣлалъ настоятель визитъ въ Стартупъ и какъ мало было для него надежды избавиться отъ своихъ хлопотъ, съ помощію нѣжности и благотворительности родственниковъ бѣдной дѣвушки. Онъ, такъ сказать, отресъ прахъ Стартупа съ колесъ своей одноколки, когда уѣхалъ съ фермы Джорджа Бретля, и даже отклонилъ предложеніе денегъ которое ему было сдѣлано. Десять или пятнадцать фунтовъ! Онъ готовъ былъ скорѣе заплатить предлагаемую сумму изъ своего кармана чѣмъ позволить брату думать что онъ откупился такъ дешево отъ своихъ обязанностей къ сестрѣ! Тутъ настоятель убѣдилъ себя что онъ долженъ по этому случаю Карри Бретлъ пятнадцать фунтовъ и утѣшился размышленіемъ что на эти пятнадцать фунтовъ можно содержать дѣвушку даже гораздо дольше двухъ недѣль, если только она заставитъ себя покориться скукѣ той жизни которую должна будетъ вести оставаясь у мистрисъ Стигсъ. Онъ назначилъ Карри и мистрисъ Стигсъ двѣ недѣли сроку, сказавъ что до окончанія этого времени онъ или самъ пріѣдетъ, или пришлетъ кого-нибудь. Потомъ онъ возвратился домой и разказалъ всю исторію своей женѣ. Все это произошло прежде прибытія въ приходъ мистера Квикенгама.

— Дорогой Франкъ, сказала ему жена, — тебѣ будетъ очень много непріятностей.

— Какія же это будутъ непріятности, Жанета?

— Вопервыхъ, надо ожидать что расходъ на содержаніе этой бѣдной дѣвушки будетъ падать на насъ.

— Что же, еслибъ и такъ! Но, разумѣется, рано или поздно она сама будетъ зарабатывать себѣ хлѣбъ. Какъ я могу ее бросить? Что же мнѣ дѣлать съ ней?

— Но это еще не самое худшее, Франкъ.

— Что же можетъ быть еще хуже этого? говори скорѣе.

— Будутъ говорить что ты, священникъ и женатый человѣкъ, ѣздишь въ Салисбери чтобы видѣться съ хорошенькою молодою женщиной.

— Ты думаешь что это будутъ говорить?

— Мнѣ кажется что ты долженъ бы остерегаться этого ради прихода.

— Но кто же можетъ это сказать?

— Лордъ Тробриджъ и его партія.

— Клянусь честью, Жанета, я думаю что ты несправедлива къ лорду Тробриджу. Онъ дуракъ и, до нѣкоторой степени, мстительный дуракъ, и я согласенъ съ тобой что онъ забралъ въ свою безумную старую голову ненавидѣть меня безъ милосердія; но я считаю его за джентльмена и не вѣрю чтобъ онъ могъ унизиться до распространенія злой и гадкой сплетни, въ которой онъ самъ не вѣритъ ни одному слову.

— Но, дорогой мой, онъ самъ повѣритъ этому.

— Какъ? Почему? На какомъ основаніи? Нѣтъ, онъ не можетъ повѣрить этому. Ни одинъ дуракъ не повѣритъ чему-нибудь безъ всякаго повода. Я очень не люблю лорда Тробриджа, — такъ ты можешь точно также сказать будто я считаю его дурнымъ владѣльцемъ, потому что не люблю его. Но онъ не дурной владѣлецъ; и если даже налѣпитъ методистскихъ часовень по всему графству, я все-таки буду лжецъ и сплетникъ, если скажу это.

— Потому что, видишь ли, ты не дуракъ, Франкъ.

Этимъ разговоръ и окончился. Настоятелю очень хотѣлось уйти и не говорить больше о дѣлѣ въ которомъ онъ не могъ считать себя совершенно правымъ, а женѣ его было непріятно настаивать на своихъ доказательствахъ въ подобномъ случаѣ. Что бы лордъ Тробриджъ ни думалъ и ни говорилъ, не надо было доводить Франка до мысли что какое-нибудь недостойное предположеніе смущаетъ ея умъ. Однако, она была увѣрена что онъ дѣйствовалъ безразсудно.

Когда назначенныя двѣ недѣли подходили къ концу, и ничего не было еще сдѣлано, настоятель отправился опять въ Салисбери. У него, по чистой правдѣ, были тамъ дѣла, какъ и у всякаго джентльмена почти всегда есть дѣла въ главномъ городѣ графства, гдѣ живетъ его банкиръ, откуда торговцы снабжаютъ его припасами, и гдѣ онъ принадлежитъ къ какому-нибудь клубу. Такъ и нашъ викарій любилъ повидаться тамъ со своимъ епископомъ, любилъ побродить въ соборѣ, пожать руку декану, слегка подразнить мистера Чамберлена или кого-нибудь другаго кромѣ мистера Чамберлена, если къ этому представится случай. Онъ обыкновенно никогда не былъ противъ поѣздки въ Салисбери; и въ этотъ разъ онъ не преминулъ повидаться съ мистеромъ Чамберленомъ, съ деканомъ, съ сѣдельнымъ мастеромъ и съ клеркомъ въ конторѣ застрахованія отъ огня, — также какъ и съ мистрисъ Стигсъ и съ Карри Бретль. Итакъ, еслибы кто-нибудь сказалъ что онъ въ этотъ разъ пріѣхалъ въ Салисбери единственно для того чтобы повидаться съ Карри Бретль, то это была бы сущая клевета. Онъ сбавилъ премію своего застрахованія отъ огня на 5 ш. 6 п. въ годъ, онъ пригласилъ мистера Чамберлена пріѣхать повидаться съ мистеромъ Квикенгамомъ, и взялъ у декана старинную книгу о соколиной охотѣ, такъ что, въ самомъ дѣлѣ, нѣсколько минутъ которыя онъ провелъ у мистрисъ Стигсъ совершенно пропадали между разнообразными дѣлами которыя онъ обдѣлалъ въ Салисбери.

Все что онъ могъ сказать Карри Бретль было — что онъ до сихъ поръ ничего еще не устроилъ. Она еще должна остаться у мистрисъ Стигсъ недѣлю или двѣ. У него было очень много дѣла, — теперь такое время года когда у него много занятій, приготовленія къ Святой недѣлѣ и тому подобное, — такъ что ему некогда оглядѣться. У него есть планъ; но онъ ничего не скажетъ о немъ пока не увидитъ можетъ ли онъ осуществиться. Когда Карри проговорила что-то о расходахъ на ея содержаніе, викарій смѣло отвѣчалъ что ей нечего объ этомъ заботиться, потому что у него есть въ рукахъ ея деньги. Онъ когда-нибудь объяснитъ ей все это, но не теперь. Потомъ онъ распросилъ мистрисъ Стигсъ о жизни Карри. Мистрисъ Стигсъ выразила увѣренность что Карри не останется тутъ надолго. Часы шли невыразимо медленно, и Карри выражала нѣсколько разъ что самое лучшее что она можетъ сдѣлать — уйти и убить себя. Однако отзывъ мистрисъ Стигсъ о ея поведеніи былъ благопріятенъ. О Семъ Бретлѣ настоятель хотя и справлялся, но ничего не могъ узнать. Карри объявила только что она не слыхала о немъ съ тѣхъ поръ какъ онъ оставилъ ее, весь избитый и окровавленный, послѣ драки въ Трехъ честныхъ людяхъ.

Викарій сказалъ Карри Бретль что у него есть планъ; но, по правдѣ, у него не было никакого плана. У него была надежда что онъ можетъ побѣдить мельника, если приведетъ дочь прямо къ нему въ домъ и поставитъ ихъ лицомъ къ лицу; но это была надежда на которую онъ самъ такъ мало полагался что не могъ построить на ней плана своихъ дѣйствій. Вопервыхъ, будетъ ли онъ правъ сдѣлавъ подобный шагъ. Мистрисъ Джорджъ Бретль сказала ему что всякій самъ знаетъ что для него лучше безъ внушенія священника; и упрекъ попалъ мѣтко. Не было въ мірѣ человѣка который бы меньше его одобрялъ методу священническаго вмѣшательства. «Я бы могъ гораздо лучше устроить это еслибы не былъ священникомъ», сказалъ онъ самъ себѣ. Итакъ, если старый Бретль хочетъ, послѣ того оскорбленія которое дочь нанесла ему, выгнать ее изъ дому, что до этого ему, Фенвику, и какъ священнику, и какъ мірянину. Старикъ зналъ что онъ дѣлалъ и показалъ свою рѣшимость очень твердо.

— Я хочу попытаться сдѣлать что-нибудь у желѣзнаго торговца въ Варминстерѣ, сказалъ настоятель женѣ.

— Я боюсь что изъ этого ничего не выйдетъ.

— Я тоже неувѣренъ въ успѣхѣ. Желѣзные торговцы, вѣроятно, еще суровѣе мельниковъ и фермеровъ, а фермеры очень суровы. Этотъ Гей не согласился даже поручиться за Сема Бретля. Но надо же что-нибудь дѣлать.

— Ее бы надо было помѣстить въ исправительное заведеніе.

— Теперь уже поздно, это надо было бы сдѣлать тотчасъ же. Во всякомъ случаѣ я поѣду въ Варминстеръ. Мнѣ надо побывать у стараго доктора Дикльбурга, и я могу въ то же время устроить это дѣло.

Онъ поѣхалъ въ Варминстеръ, зашелъ къ доктору, но не засталъ его, и отправился къ мистеру Гею, который былъ дома.

Успѣхъ у мистера Гея былъ, натурально, гораздо менѣе вѣроятенъ чѣмъ у Джорджа Бретля. Желѣзный торговецъ былъ связанъ съ несчастною молодою женщиной только женитьбой на ея сестрѣ; а какой зять согласится взять въ свою семью такую свояченицу? О мистрисъ Гей онъ зналъ только что она была сурова и жестка какъ пуританка. Мистера Гея онъ нашелъ въ лавкѣ вмѣстѣ съ его ученикомъ, но ему не трудно было увести съ собой господина желѣзнаго торговца чрезъ ряды рѣшетокъ, горшковъ и сковородъ въ небольшую комнатку сзади заведенія, въ которой обыкновенно излагались просьбы о продолженіи кредита, и гдѣ столь же часто раздавались призывы къ скорѣйшему платежу.

— Знаю ли исторію Каролины Бретль? О да! я знаю ее, сэръ, сказалъ мистеръ Гей. — Мы слышали объ ней.

И говоря это, онъ покачивалъ головой, потиралъ руки и смотрѣлъ въ землю. Но однако все въ этомъ человѣкѣ выражало покорность, по лицу его видно было что, говоря съ настоящимъ джентльменомъ, онъ говорилъ съ высшимъ существомъ. Все это придавало Фенвику силу, въ которой онъ чувствовалъ недостатокъ при свиданіи съ фермеромъ.

— Я надѣюсь, вы согласитесь со мной, мистеръ Гей, что она должна быть спасена, если это возможно.

— Вы говорите о ея душѣ, сэръ? спросилъ желѣзный торговецъ.

— Разумѣется, я говорю о ея душѣ; но мы можемъ достигнуть этого только постаравшись сначала въ этомъ мірѣ спасти ее.

Мистеръ Гей былъ худощавый человѣкъ, средняго роста, съ очень почтенными сѣдыми волосами, которые стояли почти прямо на его головѣ; но изъ-подъ этихъ волосъ виднѣлось худое, жалкое, невыразительное лицо. Онъ много кланялся, потиралъ руки, вѣжливо улыбался, произносилъ очень много коротенькихъ, учтивыхъ спичей, но вся его сила, какъ коновода въ Варминстерѣ, заключалась въ его волосахъ и въ парѣ приличнаго, прекрасно вычищеннаго, чернаго платья, которое онъ надѣвалъ во всѣхъ важныхъ случаяхъ. Это былъ человѣкъ зажиточный, который всегда ходилъ въ церковь, платилъ что слѣдуетъ, прилежно занимался своими дѣлами, вѣшалъ свои колокола и продавалъ свои горшки такимъ образомъ чтобы только не разогнать совершенно своихъ старинныхъ покупателей негодностію своей работы.

— Гей почтенный человѣкъ, я не желалъ бы оставить его, говорили мужья, когда жены объявляли имъ что прислоны его рѣшетокъ вываливаются, и что его гвозди не выдерживаютъ ударовъ молотка. Такъ онъ благоденствовалъ; но, навѣрное, былъ обязанъ этимъ своимъ волосамъ.

Теперь онъ потиралъ руки, и улыбался, и кланялся, придумывая что бы ему отвѣчать викарію. Онъ очень желалъ чтобы душа бѣдной Карри была спасена и, разумѣется, это было дѣло мистера Фенвика; но чтобы спасать ея тѣло содѣйствіемъ мистрисъ Гей и его самого, — онъ рѣшительно не понималъ что они могутъ тутъ сдѣлать.

— Я боюсь что она дурная женщина, мистеръ Фенвикъ, я боюсь что это такъ, сказалъ мистеръ Гей.

— Теперь дѣло въ томъ чтобы намъ подумать вмѣстѣ какъ исправить ее, сказалъ викарій. — Ей надо гдѣ-нибудь жить, мистеръ Гей.

— Я думаю что для нихъ самое лучшее умирать, мистеръ Фенвикъ, разумѣется, раскаявшись. Вы понимаете, сэръ, какъ это низко, и какъ постыдно, и какой срамъ приносятъ онѣ въ свое несчастное семейство. Молодой человѣкъ не можетъ сдѣлать ничего такого постыднаго, не правда ли, мистеръ Фенвикъ?

— Я нисколько не увѣренъ въ этомъ, мистеръ Гей. Я не буду защищать Карри Бретль; но еслибы вы подумали какая ничтожная сумма грѣховъ можетъ привести женщину къ этому несчастному положенію, ваше сердце смягчилось бы. Бѣдная Карри! Она была такъ весела, такъ добра и такъ ко всему способна!

— Способна она была, мистеръ Фенвикъ, и весела тоже, какъ вы говорите, но….

— Мы всѣ уже давно это слышали; но вопросъ теперь въ томъ что мы должны сдѣлать чтобы спасти ее. Она ведетъ теперь скромную и порядочную жизнь; но безъ занятій, безъ средствъ, безъ друзей. Не захочетъ ли ваша жена взять ее къ себѣ на мѣсяцъ или на два, чтобы только испытать ее.

— Ей придти жить къ намъ? воскликнулъ желѣзный торговецъ.

— Я бы очень желалъ этого. Кто же дастъ ей кровъ и пріютъ, если родная сестра откажетъ ей.

— Я не думаю чтобы мистрисъ Гей согласилась на это, сказалъ купецъ, который уже пересталъ кланяться и потирать руки. Лицо его вытянулось и сдѣлалось очень плачевно.

— Могу я спросить ее?

— Изъ этого не выйдетъ добра, мистеръ Фенвикъ, увѣряю васъ что не выйдетъ.

— Напротивъ, это должно принести много хорошаго. Могу ли я попробовать?

— Если вы спрашиваете моего мнѣнія, мистеръ Фенвикъ, я долженъ сказать что нѣтъ. Я долженъ сказать это. Мистрисъ Гей не крѣпка здоровьемъ, а отъ одного воспоминанія объ этомъ родствѣ можно заболѣть; это совершенная правда, мистеръ Фенвикъ.

— Такъ вы не хотите ничего сдѣлать чтобы спасти отъ погибели сестру вашей жены и не позволите ничего сдѣлать для нея вашей женѣ?

— Мистеръ Фенвикъ, не сердитесь на меня, прошу васъ, не сердитесь. Меня всегда уважали всѣ, и около меня всегда были люди уважаемые. Если семейство моей жены пошло по дурной дорогѣ, ужь и это довольно непріятно для меня, а вы еще предлагаете мнѣ подобныя вещи. Дѣйствительно, мистеръ Фенвикъ, еслибы вы подумали объ этомъ, вы не были бы такъ ко мнѣ жестоки.

— Такъ, по-вашему, она должна умереть въ канавѣ? сказалъ викарій, вознегодовавшій теперь на желѣзнаго торговца еще сильнѣе чѣмъ на фермера. Онъ повернулся и пошелъ вдоль по лавкѣ, сопутствуемый вѣжливымъ купцомъ, который опять кланялся и потиралъ руки, и провожалъ его до экипажа.

Настоятель не сказалъ больше ни одного слова мистеру Гею, и даже не поклонился ему на прощаньи. «Сердца ихъ окаменѣли какъ мельничные жернова», сказалъ онъ самъ себѣ, уѣзжая и сильно погоняя свою лошадь.

— Какая польза отъ всѣхъ этихъ проповѣдей? ничто ихъ не трогаетъ. «Дѣлай то другимъ что ты надѣешься что они для тебя сдѣлаютъ», вотъ ихъ ученіе!

Когда онъ пріѣхалъ домой, то рѣшилъ употребить послѣднее средство, — повести Карри на мельницу, если только онъ будетъ въ состояніи убѣдить ее пойти съ нимъ; а до тѣхъ поръ держать ее у мистрисъ Стигсъ и платить десять шиллинговъ въ недѣлю за квартиру и содержаніе. Былъ однако еще одинъ вопросъ который онъ не могъ разрѣшить, — предупредить или нѣтъ объ этомъ старую мистрисъ Бретль?

Онъ рано ушелъ изъ дому, и когда возвратился, жена его получила отъ Мери Лоутеръ отвѣтъ на свое письмо.

— Пріѣдетъ она? спросилъ Франкъ.

— Она только и пишетъ объ этомъ, и ничего больше.

— Такъ она сдѣлается мистрисъ Джильморъ?

— Я желаю этого это всей души.

— Ея пріѣздъ сюда равнозначителенъ для меня ея согласію. Она бы не пріѣхала, еслибы не рѣшилась принять его предложеніе. Припомни мои слова, Жанета, что они будутъ обвѣнчаны прежде чѣмъ достроится часовня.

— Ты такъ говоришь это, какъ будто думаешь что она не должна бы была пріѣзжать. Франкъ.

— Нѣтъ. Я этого не думаю. Я только удивляюсь какъ скоро женщина можетъ выздоровѣть отъ подобной болѣзни.

— Франкъ, не будь золъ. Она дѣлаетъ то что ей совѣтовали всѣ ея друзья.

— Еслибъ я умеръ, твои друзья стали бы тебѣ совѣтовать не горевать; но они сочли бы тебя совершенно безчувственною, еслибы ты послушалась ихъ совѣта.

— Неужели же ты сталъ теперь противъ нея?

— Нѣтъ.

— Такъ для чего же ты это говоришь! Не лучше ли ей было сдѣлать надъ собой это усиліе чѣмъ оставаться покинутою и неутѣшною, и такъ погубить всю свою жизнь? Не будетъ ли это также гораздо лучше для Гарри Джильмора?

— Разумѣется лучше, потому что онъ сошелъ бы съ ума, еслибъ она не пріѣхала.

— И для нея будетъ здѣсь лучше. Мы не знаемъ что происходитъ въ ея сердцѣ; но я увѣрена что она переламываетъ себя, потому что находитъ это необходимымъ. Ты будешь добръ къ ней, когда она пріѣдетъ?

— Конечно буду, ради Гарри и ради ея самой.

Надо признаться что викарій былъ въ это время очень не въ духѣ. Онъ начиналъ уставать отъ своихъ усилій наводить людей на путь истинный, такъ велики были затрудненія которыя отъ встрѣчалъ. Въѣзжая въ свои ворота, онъ увидалъ мистера Пудельгама, стоявшаго на дорогѣ противъ новой часовни. Викарій рѣшился примириться съ часовней и сказалъ что-то любезное священнику. Мистеръ Пудельгамъ поднялъ глаза и носъ, поклонился очень принужденно и потомъ быстро отвернулся, не отвѣчая ни слова. Какъ можно жить человѣку съ такимъ народомъ въ хорошемъ расположеніи духа и въ христіанской любви?

Вечеромъ онъ сидѣлъ со своею женой въ гостиной, разсуждая о всѣхъ этихъ непріятностяхъ, когда вошла горничная и сказала что констебль Тоффи ждетъ у дверей.

Констебля Тоффи проводили въ кабинетъ, куда викарій за нимъ послѣдовалъ. Онъ не говорилъ съ констеблемъ уже нѣсколько мѣсяцевъ, съ тѣхъ поръ какъ былъ освобожденъ Семъ, но когда ему сказали что пришелъ Тоффи, онъ ни на минуту не усомнился что будетъ разговоръ объ убійствѣ мистера Тромбула. Констебль приложилъ руку къ головѣ и, прежде чѣмъ началъ говорить, сѣлъ по приглашенію викарія.

— Что такое, Тоффи? спросилъ викарій.

— Мы, кажется, взяли ихъ наконецъ, сказалъ Тоффи очень тихимъ и мягкимъ голосомъ.

— Взяли кого, убійцъ?

— Да, мистеръ Фенвикъ, всѣхъ кромѣ Сема Бретля, и его намъ теперь нужно.

— Кто же эти люди?

— Тѣ кого мы подозрѣвали во все время: Джакъ Борроусъ, по прозванію Точильщикъ, и Лаврентій Экорнъ, который былъ вмѣстѣ съ нимъ. Этотъ Экорнъ малый изъ Бирмингама. Его тамъ хорошо знаютъ. А теперь, мистеръ Фенвикъ, тутъ долженъ быть и Семъ. Намъ надо Сема, мистеръ Фенвикъ.

— Не хотите ли вы этимъ сказать мнѣ что онъ былъ однимъ изъ убійцъ?

— Намъ нуженъ онъ, мистеръ Фенвикъ.

— Гдѣ нашли вы этихъ людей?

— Они добрались до Санъ-Франсиско, тѣ, другіе-то. У нихъ была не дурная игра, не правда ли, мистеръ Фенвикъ? Они были въ бѣгахъ болѣе семи мѣсяцевъ. Мистеръ Тромбулъ убитъ 31го августа, а теперь 15е апрѣля, мистеръ Фенвикъ. Немного такихъ побѣговъ какъ этотъ. Вы доставите намъ Сема Бретля въ порядкѣ, не правда ли, мистеръ Фенвикъ?

Викарій сказалъ констеблю что онъ постарается вызвать Сема Бретля какъ можно скорѣе.

— Я говорилъ вамъ все время, мистеръ Фенвикъ, что Семъ былъ однимъ изъ тѣхъ что были тамъ, но вы мнѣ не вѣрили.

— Я и теперь этому не вѣрю, сказалъ настоятель.

XLVII. Требуютъ Сема Бретля.

Слѣдующая недѣля была полна волненія, смущенія и безпокойства для Булгамптона и для всего сосѣдства Варминстера и Гайтсбери. Скоро всѣмъ стало извѣстно что Джакъ Точильщикъ и Лаврентій Экорнъ находятся въ салисберійокой тюрьмѣ, и что требуютъ Сема Бретля. Безпокойство и возбужденіе въ Булгамптонѣ было, слѣдовательно, сильнѣе чѣмъ гдѣ-нибудь. Необходимо было извѣстить стараго мельника, необходимо было тоже распросить всѣхъ на мельницѣ о теперешнемъ мѣстопребываніи Сема. Если они не знали гдѣ онъ, надо было помочь викарію отыскать его. Фенвикъ пошелъ со сквайромъ на мельницу, но тамъ они ничего не узнали. Мельникъ былъ очень молчаливъ и съ трудомъ удерживалъ свое волненіе, когда ему сказали что полиція опять требуетъ его сына.

— Они могутъ придти и обыскать здѣсь, сказалъ онъ. — Они могутъ придти и обыскивать.

И онъ медленно пошелъ на мельницу. Тамъ, вѣроятно, произошла сцена съ мистрисъ Бретль и Фанни, и обѣ женщины были въ очень жалкомъ положеніи.

— Мой бѣдный мальчикъ! Мой несчастный мальчикъ! говорила убитая горемъ мать, которая сидѣла закрывъ лицо фартукомъ и рыдала.

— Мы ничего не знаемъ о немъ, мистеръ Джильморъ; иначе мы сейчасъ іке бы сказали вамъ, говорила Фанни.

— Я увѣренъ въ этомъ, сказалъ викарій. — И замѣтьте это, мистрисъ Бретль, я ни на одну минуту не сомнѣвался что Семъ точно также виноватъ въ этомъ убійствѣ какъ вы или я. Вы можете передать отцу его что я это говорю, если хотите.

За то что онъ сказалъ это, сквайръ сдѣлалъ ему выговоръ тотчасъ же какъ они ушли съ мельницы.

— Мнѣ кажется что вы заходите слишкомъ далеко давая имъ подобную надежду, сказалъ онъ.

— Вѣроятно, вы желаете чтобъ я говорилъ то что думаю?

— Но не въ такомъ дѣлѣ какъ это, когда напрасная надежда можетъ только усилить страданіе. Вы сами такъ склонны принимать всегда взгляды совершенно противоположные взглядамъ другихъ что вамъ-то и надо особенно остерегаться, когда вы можете надѣлать этимъ столько вреда.

— Я совершенно увѣренъ что онъ тутъ не замѣшанъ.

— Вы видите что полиція противъ васъ послѣ самаго продолжительнаго и подробнаго слѣдствія.

— Полиція — глупцы, настаивалъ викарій.

— Прекрасно. Это значитъ что въ вопросѣ объ убійствахъ вы предпочитаете ваше мнѣніе ихъ мнѣнію. Я бы всегда предпочелъ вашъ взглядъ въ вопросѣ о какомъ-нибудь библейскомъ свидѣтельствѣ, но не въ подобномъ дѣлѣ. Я не хочу говорить съ вами объ этомъ, но я желалъ бы чтобы вы были осторожнѣе съ людьми до которыхъ это такъ близко касается. Въ сношеніяхъ съ ними вы не имѣете права отбрасывать обыкновенные законы очевидности.

Настоятель понялъ справедливость выговора и обѣщалъ быть осторожнѣе, повторяя однако свое мнѣніе о Семъ, котораго онъ непремѣнно хотѣлъ держаться въ своемъ поведеніи относительно этаго дѣла; а пусть полиція и судьи говорятъ что хотятъ. Онъ зашелъ даже такъ далеко что объявилъ будто онъ станетъ поддерживать свое мнѣніе даже противъ приговора присяжныхъ; но Джильморъ понялъ что это было обыкновенное человѣческое упрямство въ своей естественной формѣ.

Въ это время, такое печальное для всего прихода и въ особенности для дома викарія, въ сквайрѣ пробуждалась новая жизнь. Это было очевидно для всѣхъ кто его видѣлъ. Онъ ходилъ по фермѣ, толковалъ о своихъ деревьяхъ и присматривалъ за своими лошадьми. Разумѣется, много было сдѣлано догадокъ о причинѣ этого, и многія изъ нихъ, вѣроятно, очень близко подходили къ правдѣ. Но Фенвикамъ не нужно было догадываться. Джильмору сказали что Мери Лоутеръ пріѣдетъ въ Булгамптонъ въ началѣ лѣта, и онъ тотчасъ же сбросилъ свою печаль. Онъ больше ничего не распрашивалъ, а мистрисъ Фенвикъ была не въ состояніи предостеречь его, хотя ее почти пугала излишняя самоувѣренность ея друга.

— Я смотрю на это не совсѣмъ такъ какъ онъ смотритъ, сказала она мужу.

— Теперь она выйдетъ за него, отвѣчалъ викарій, и мистрисъ Фенвикъ, не возражала.

Для самого Фенвика эта перемѣна была чрезвычайно утѣшительна. Сквайръ былъ его старый другъ и почти единственный близкій сосѣдъ. Во всѣхъ своихъ заботахъ, какъ внутри такъ и внѣ прихода, онъ обыкновенно приходилъ къ Джильмору, и хотя викарій былъ человѣкъ не очень склонный слѣдовать совѣтамъ другихъ, однако для него было очень пріятно имѣть друга который бы высказывалъ ему свое мнѣніе, и можетъ-быть тѣмъ пріятнѣе что другъ этотъ не очень настаивалъ на томъ чтобъ его мнѣніе было непремѣнно принято. Во время прошедшей зимы Джильморъ былъ совершенно безполезенъ для настоятеля. Онъ сдѣлался чрезвычайно угрюмъ, мнѣнія его о всѣхъ предметахъ стали такъ сбивчивы что ихъ не стоило и слушать, и викарій нашелъ необходимымъ оставлять его въ покоѣ, какъ только дѣло касалось обыкновенной жизни. Но теперь сквайръ сдѣлался опять самимъ собой и даже о такомъ волнующемъ всѣхъ предметѣ какъ объ убійствѣ Тромбула, объ арестантахъ салисберійской тюрьмы и о необходимости возвращенія Сема, онъ могъ говорить разсудительно и даже давать полезные совѣты.

Было бы, конечно, очень хорошо, еслибы Семъ возвратился какъ можно скорѣе. Въ приходѣ были увѣрены что викарій знаетъ гдѣ онъ: Джорджъ Бретль, который поручился за возвращеніе брата, сдѣлалъ это только въ увѣренности что отвѣчать будетъ викарій. Нѣкоторые не вполнѣ достойные довѣрія слухи о присутствіи Карри въ Салисбери и о посѣщеніяхъ этого города викаріемъ носились въ Булгамптонѣ. Къ этому примѣшивалось убѣжденіе что Семъ и Карри были заодно. Что у Фенвика было много рыцарскаго и даже донкихотскаго въ его дружбѣ было давно замѣчено, и теперь это мнѣніе еще болѣе утвердилось. Онъ, конечно можетъ сейчасъ представить Сема, если захочетъ, или, — какъ многіе предсказывали что такъ и будетъ, — укрыть его если вздумается. Въ послѣднемъ случаѣ ему надо будетъ заплатить четыреста фунтовъ за поручительство, но извѣстно было что викарій такъ же богатъ какъ и эксцентриченъ и, говорили пудельгамисты, не задумается ни минуты, если такимъ образомъ найдетъ возможнымъ привести въ исполненіе свои виды.

Викарію необходимо было еще разъ съѣздить въ Салисбери чтобъ узнать, если можно, отъ Карри о какихъ-нибудь слѣдахъ ея брата, и объ этомъ визитѣ пудельгамисты также освѣдомились. Были мущины и женщины въ Булгамптонѣ, которые знали навѣрное сколько разъ настоятель посѣщалъ молодую женщину, сколько времени у нея оставался каждый разъ, и сколько платилъ мистрисъ Стигсъ за ея содержаніе. Джентльменъ, въ расположеніи котораго къ молодой женщинѣ есть что-либо необычное, подлежитъ тому чтобъ его входы и выходы записывались очень усердно, хотя и не всегда достаточно аккуратно.

Въ этотъ разъ его свиданіе съ Карри было очень печально. Онъ не могъ не высказать ей отчасти для чего онъ ее распрашивалъ.

— Они не взяли этихъ двухъ человѣкъ, они не взяли ихъ? спросила она съ горячностью, заставлявшею подозрѣвать что она знала кое-что объ этомъ дѣлѣ, которое трудно было не считать преступнымъ.

— Какихъ это двухъ человѣкъ? спросилъ викарій, глядя ей прямо въ лицо.

Она замолчала, и ему не хотѣлось ловить ее на словахъ, допрашивать какъ слѣдователь, или вынуждать у нея признаніе котораго она не хотѣла бы сдѣлать добровольно и по собственному побужденію.

— Я слышалъ, сказалъ онъ, — что два человѣка были взяты по дѣлу объ убійствѣ.

— Гдѣ нашли ихъ, сэръ?

— Они бѣжали въ Америку, но полиція возвратила ихъ назадъ. Знали ли вы ихъ, Карри?

Она опятъ молчала. Людей этихъ не называли по имени, и ей ли было предавать ихъ! Прежде, во время ихъ свиданія, она едва смѣла взглянутъ ему въ лицо, теперь она устремила свои голубые глаза прямо на него.

— Вы говорили мнѣ прежде, сказалъ онъ, — въ коттеджѣ той старой женщины, что вы знали ихъ обоихъ, а одного даже слишкомъ хорошо.

— Если вы позволите, я не скажу ничего о нихъ.

— Я не буду спрашивать васъ, Карри. Но вы скажете мнѣ что знаете о вашемъ братѣ.

— Я могу сказать вамъ, сэръ, только одно. Онъ не больше виноватъ въ убійствѣ Тромбула чѣмъ вы сами. Они не имѣютъ права тронуть по этому дѣлу ни одного волоса на головѣ его.

— Это тоже и мое мнѣніе; но кто можетъ доказать это.

Она опять молчала.

— Можете ли вы это доказать? Если то что вы скажете можетъ спасти вашего брата, вы рѣшительно должны говорить. Неужели вы будете колебаться, Карри, сказать что-нибудь въ его пользу? Какъ бы ни были велики его проступки, онъ никогда не былъ такъ жестокъ съ вами какъ другіе.

— О, сэръ, я желала бы лучше умереть!

— Вы не должны желать этого, Карри. И если вы знаете что-нибудь, вы обязаны говорить. Не можете ли вы принудить себя передать мнѣ все что вамъ извѣстно. Я думаю, это будетъ хорошо для насъ обоихъ.

— Это они взяли деньги. Семъ не видалъ ни шиллинга изъ этихъ денегъ.

— Кто же были эти они, Карри?

— Джакъ Борроусъ и Ларри Экорнъ. И не Ларри Экорнъ это сдѣлалъ, сэръ. Я знаю очень хорошо кто это сдѣлалъ; это Джакъ Борроусъ.

— Это тотъ котораго зовутъ Точильщикомъ, Карри?

— Но Ларри былъ съ нимъ же, сказала дѣвушка, рыдая.

— Вы увѣрены въ этомъ?

— Я не увѣрена ни въ чемъ, мистеръ Фенвикъ, кромѣ того что Сема тамъ совсѣмъ не было. Въ этомъ я совершенно, совершенно увѣрена. Но когда вы спрашиваете меня, что же мнѣ говорить?

Тутъ онъ оставилъ ее, не поговоривъ ничего объ ней самой; но у него не было сказать ей ничего утѣшительнаго. Онъ уже почти рѣшился взять ее съ собой на мельницу и попробовать что можетъ произойти отъ встрѣчи отца, матери и дочери; но всѣ эти новыя хлопоты по поводу ареста убійцъ и отсутствія Сема дѣлали исполненіе этого предположенія невозможнымъ. Когда онъ уходилъ, то опять распросилъ мистрисъ Стигсъ, и она предупредила его что у ея жилицы часто вырываются слова которыя заставляютъ ее думать что молодая женщина не долго у нея останется. Но въ то же время она ни въ чемъ не могла на нее пожаловаться; правда, Карри настаивала на томъ чтобы ходить одной по городу, но мистрисъ Стигсъ думала что она это дѣлала только желая упрочить свою независимость. Послѣ этого викарій заплатилъ что слѣдовало и возвратился на станцію желѣзной дороги. О Семъ онъ ничего не узналъ и не могъ придумать куда ему обратиться за справками. Онъ все еще надѣялся что молодой человѣкъ придетъ по собственной волѣ, когда слухъ о вызовѣ достигнетъ до его ушей.

Въ этотъ самый день было собраніе судей въ Гайтсбери, и два человѣка которые были привезены изъ Санъ-Франциско стояли предъ ними. Мистеръ Джильморъ засѣдалъ вмѣстѣ съ сэръ-Томасомъ Чарлейсомъ, который предсѣдалъ, и еще съ тремя другими джентльменами. Лордъ Тробриджъ присутствовалъ въ засѣданіи, но старался выказать что онъ сидѣлъ тутъ не какъ судья. Вызвали Самуила Бретля, и адвокатъ Джонсъ, вышедшій вмѣсто него, объяснилъ что Самуилъ ушелъ изъ дому искать себѣ работы, говорилъ о томъ какъ много уже прошло времени и о томъ какъ несправедливо принуждать человѣка, противъ котораго нѣтъ никакихъ доказательствъ, оставаться всегда въ одномъ приходѣ; потомъ онъ выразилъ надежду что мистеръ Фенвикъ и мистеръ Джоржъ Бретль, какъ его поручители, вѣроятно, скоро отыщутъ и представятъ его. Такъ какъ ни фермера, ни священника не было налицо, то ничего больше нельзя было сдѣлать, и судьи согласились дать отсрочку на нѣкоторое время. Не такъ просто оказалось дѣло тѣхъ двухъ подсудимыхъ которые были арестованы. Дѣйствительно, противъ нихъ было такъ мало существенныхъ доказательствъ что адвокатъ изъ Девиза, который защищалъ ихъ, выразилъ удивленіе какъ американское начальство рѣшилось выдать ихъ, и старался внушить что это было сдѣлано въ видахъ соглашенія по дѣлу объ Алабамѣ. Однако было представлено доказательство что оба эти человѣка были прежде обличены предъ судомъ: одинъ за воровство со взломомъ, другой за конокрадство. Что первый, Джонъ Борроусъ, извѣстный подъ именемъ Точильщика, былъ изъ Девиза, и что полиція этого города, также какъ и полиція Чиппенгема, Баса и Вельса, была хорошо съ нимъ знакома. Что другой, Экорнъ, молодой человѣкъ, былъ прежде уважаемъ какъ товарищъ въ Бирмингамской конюшнѣ наемныхъ лошадей; но что потомъ онъ пристрастился къ пари и велъ въ продолженіи прошедшаго года безпутную жизнь, выдержавъ до этого два года заключенія на каторжной работѣ. Было доказано что ихъ видѣли въ сосѣдствѣ и прежде, и послѣ убійства; что сапоги найденные въ коттеджѣ Пикрофтской общины приходились по извѣстному слѣду въ грязи, на дворѣ фермы; что Борроусъ купилъ ядъ у аптекаря графства въ Левингтонѣ, и что собака Хватай была отравлена точно такимъ ядомъ. Много было еще доказательствъ которыя казались совершенно ничтожными адвокату изъ Девиза и которыя обвиняющія полицейскія власти находили очень важными. Судьи рѣшили дать отсрочку и потребовали чтобы въ назначенный день явился и Семъ Бретль. Понятно что день этотъ былъ назначенъ pro forma, такъ какъ полиція потребовала по крайней мѣрѣ двѣ недѣли для собранія дальнѣйшихъ доказательствъ. Это было во вторникъ, 25го апрѣля, и было условлено что время до 8го мая будетъ дано полиціи для пополненія ея обвиненія.

До сихъ поръ все шло покойно въ Гайтсбери; но прежде чѣмъ судьи оставили маленькій городъ, произошло нѣкоторое смятеніе. Сэръ-Томасъ Чарлейсъ, въ разговорѣ со своимъ собратомъ мистеромъ Джильморомъ о дѣлѣ вообще и о дѣлѣ Бретлей въ особенности, упомянулъ о «несчастныхъ сношеніяхъ мистера Фенвика съ Карри Бретль» въ Салисбери. Джильморъ вспыхнулъ и просилъ объяснить ему что это значило. Сэръ-Томасъ, который не былъ очень умнымъ человѣкомъ, но имѣлъ понятіе о справедливости и, — воздадимъ ему должное, — никогда не имѣлъ необходимости ея бояться, сказалъ послѣ нѣкотораго колебанія что то что онъ говоритъ о мистерѣ Фенвикѣ онъ слышалъ отъ лорда Тробриджа. Онъ слышалъ отъ лорда Тробриджа что булгамптонскій викарій былъ…. Тутъ Джильморъ сталъ энергичести упрекать баронета.

Сэръ-Томасъ надѣялся что мистеръ Джильморъ не сдѣлаетъ чего-нибудь неблагоразумнаго. Мистеръ Джильморъ объявилъ что онъ не перенесетъ оскорбленія нанесеннаго его другу и спроситъ объ этомъ предметѣ у лорда Тробриджа. И онъ отыскалъ лорда въ пріемной гостиницы, ожидающимъ свою карету, и спросилъ его въ присутствіи сэръ-Томаса, который пришелъ вмѣстѣ съ нимъ. Маркизъ былъ очень утомленъ. Онъ слышалъ, говорилъ онъ, отъ людей которымъ онъ не имѣлъ права не довѣрять, что мистеръ Фенвикъ имѣлъ обыкновеніе посѣщать одинъ молодую женщину, которая жила прежде въ его приходѣ, но которую онъ теперь содержалъ на квартирѣ въ бѣдномъ переулкѣ предмѣстья Салисбери. Онъ только это и говорилъ. Говоря это, говорилъ ли онъ ложь или правду? Если онъ ошибался, то первый готовъ признаться въ своей ошибкѣ.

За этимъ послѣдовалъ очень горячій разговоръ.

— Милордъ, сказалъ Джильморъ, — ваши намеки несправедливы. Какія бы ни были ваши слова, они оскорбительны по тому впечатлѣнію которое производятъ.

— Но какому праву, сэръ, сказалъ маркизъ, осматривая его съ головы до ногъ, — позволяете вы себѣ говорить мнѣ о впечатлѣніи которое производятъ мои слова?

Кровь мистера Джильмора бросилась ему въ голову.

— Вы желали, милордъ, внушить сэръ-Томасу Чарлейсу что посѣщенія мистера Фенвика были безчестнаго свойства. Если ваши слова не выражали этого, то они ничего не выражали.

— По какому праву, сэръ, перетолковываете вы мои слова? Я исполнилъ только мою обязанность, передавъ сэръ-Томасу Чарлейсу мои убѣжденія, — мои твердо основанныя убѣжденія, — о поведеніи этого джентльмена. Что я сказалъ ему, я готовъ повторить во всеуслышаніе предъ всѣмъ графствомъ. Извѣстно что булгамптонскій викарій имѣетъ обыкновеніе посѣщать развратную молодую женщину въ самой бѣдной части города. Эти помѣщенія безчестятъ его, его одежду, его приходъ и даже. какъ мнѣ кажется, самого епископа. По какому праву, сэръ, позволяете вы себѣ сомнѣваться въ моихъ словахъ?

И опять маркизъ смѣрилъ Джильмора съ головы до ногъ, выходя величественною поступью изъ комнаты въ то время какъ Джильморъ продолжалъ утверждать что слова лорда, вмѣстѣ съ впечатлѣніемъ которое они производятъ, составляютъ низкую и злую сплетню. Тутъ начался разговоръ гораздо спокойнѣе перваго между мистеромъ Джильморомъ и сэръ-Томасомъ, въ которомъ сквайръ ручался, не зная хорошенько самъ за что, а мистеръ Томасъ обѣщался воздержать свой языкъ, — въ настоящую минуту. Но, разумѣется, вѣсть о ссорѣ облетѣла весь маленькій городокъ.

Нечего было и думать чтобы такой человѣкъ какъ маркизъ Тробриджъ вздумалъ скрывать свой гнѣвъ. Прежде чѣмъ уѣхать со двора гостиницы, онъ уже очень ясно выразилъ полдюжинѣ особъ свое мнѣніе о безнравственности викарія и о наглости сквайра. А когда его привезли домой, руки его искали пера и бумаги чтобы написать обо всемъ епископу. Сэръ-Томасъ пожалъ плечами и разказалъ эту исторію тремъ или четыремъ друзьямъ, и каждому изъ нихъ онъ замѣтилъ, относительно визитовъ викарія къ молодой дѣвушкѣ, что дыму безъ огня никогда не бываетъ. И голосъ Джильмора былъ тоже такъ громокъ что всѣ слуги въ гостиницѣ слышали его. Сквайръ зналъ что ссора была уже всѣмъ извѣстна, и чувствовалъ что ему нечего было больше дѣлать какъ разказать своему другу все что случилось.

Въ этотъ же вечеръ онъ повидался съ викаріемъ. Фенвикъ возвратился изъ Салисбери усталый, упадшій духомъ и не совсѣмъ здоровый. Онъ только-что хотѣлъ войти въ домъ чтобы переодѣться къ обѣду, какъ Джильморъ встрѣтилъ его у дверей конюшни и разказалъ что случилось.

— Такъ, стало-быть, жена моя была права, а я былъ виноватъ, сказалъ Фенвикъ.

— Въ чемъ права? спросилъ Джильморъ.

— Она говорила что маркизъ Тробриджъ будетъ распространять эту клевету. Я сознаюсь что ошибался считая его за джентльмена. Во всякомъ случаѣ я воспользуюсь вашимъ увѣдомленіемъ.

— Пользуйтесь имъ какъ хотите, сказалъ Джильморъ.

Тутъ они разстались, и сквайръ, который былъ верхомъ, поѣхалъ домой.

XLVIII. Мери Лоутеръ возвращается въ Булгамптонъ.

Прошелъ мѣсяцъ послѣ происшествій описанныхъ въ по слѣдней главѣ, и въ Булгамптонѣ начиналось лѣто. Былъ конецъ мая, и съ наступающимъ лѣтомъ должна была пріѣхать Мери Лоутеръ. Въ продолженіе мѣсяца дѣдовъ Гайтсбери мало подвинулось. Были уже двѣ или три отсрочки, и теперь еще была назначена одна. Полиція объявила что это было необходимо по причинѣ отсутствія Сема Бретля, что судьи старались доставить ей нужное время для розыска человѣка который былъ на порукахъ и, такъ какъ онъ, безъ всякаго сомнѣнія, былъ прикосновенъ къ убійству, они положили отыскать его непремѣнно. Но люди считающіе себя знатоками дѣла, между которыми были юристъ изъ Девиза и адвокатъ Джонсъ изъ Гайтсбери, объявили что не дѣлалось настоящихъ поисковъ Бретля по случаю недостаточности уликъ противъ другихъ преступниковъ. Теперь дѣло было отложено до вторника 5го іюня, и было понятно, что если Бретль не явится, поручительство будетъ объявлено несостоятельнымъ.

Фенвикъ написалъ очень сердитое письмо къ лорду Тробриджу, на которое не получилъ отвѣта, и лордъ Тробриджъ написалъ очень глупое письмо къ епископу, который въ своемъ отвѣтѣ сдѣлалъ ему выговоръ. «Меня увѣдомилъ мой другъ, мистеръ Джильморъ, писалъ викарій маркизу, что ваша свѣтлость открыто увѣряли будто я посѣщалъ молодую женщину въ Салисбери, и что эти посѣщенія безчестятъ меня, мою одежду и даже мой приходъ. Я не думаю чтобы ваша свѣтлость стали отрицать сказанное вами, и потому я требую чтобы вы извинились предо мной въ вашей клеветѣ, которая по своему существу такъ зла и оскорбительна какъ только возможно; и обѣщайте мнѣ не повторять вашего оскорбленія.»

Когда маркизъ получилъ это письмо, онъ не писалъ еще къ епископу, какъ рѣшился было послѣ свиданія съ Джильморомъ. Можетъ-быть, ему помѣшали упреки совѣсти, или мысль что прежде надобно посовѣтоваться съ сыномъ, хотя онъ былъ совершенно увѣренъ что сынъ не позволитъ ему вовсе писать къ епископу, или онъ наконецъ увидѣлъ что былъ слишкомъ жестокъ къ своему врагу викарію. Но когда онъ получилъ письмо изъ Булгамптона, всѣ чувства сомнѣнія, осторожности и состраданія были отброшены. Тонъ письма былъ дерзкій и возмутительный. Слово клевета оскорбило его въ особенности; не менѣе того возмутила мысль что отъ него, маркиза Тробриджа, требовали дать обѣщаніе не повторять обиды. Вредный атеистъ изъ Булгамптона, какъ называлъ онъ нашего друга, не пытался даже отрицать своихъ визитовъ къ молодой женщинѣ въ Салисбери. И маркизъ навелъ новыя справки, которыя совершенно подтвердили его прежнія свѣдѣнія. Онъ узналъ адресъ мистрисъ Стигсъ и названіе мѣстности гдѣ она живетъ, и эти подробности казались ему обвиняющими, усиливающими вину и осуждающими. Нѣкоторыя темныя понятія о дракѣ въ Трехъ Честныхъ Людяхъ дошли до него, а также и несомнѣнный фактъ что викарій содержитъ Карри Бретль. Тогда онъ припомнилъ все прежнее безпокойство Фенвика о ея братѣ, котораго онъ, маркизъ, считалъ тѣмъ самымъ человѣкомъ который убилъ его арендатора. Онъ припомнилъ что и теперь убійца укрывается отъ правосудія по милости того же вреднаго священника, и такимъ образомъ маркизъ убѣдился что, рѣшаясь поступить съ мистеромъ Фенвикомъ такъ какъ онъ считалъ своею обязанностью поступить съ нимъ, онъ накажетъ этимъ самаго дурнаго человѣка. Умъ маркиза былъ совершенно неспособенъ изслѣдовать собранныя данныя, неспособенъ даже понимать очевидность, когда она ему представлялась. Онъ не былъ дурнымъ человѣкомъ. Онъ не желалъ ничего чужаго и раздавалъ много своего. Онъ боялся Бога, уважалъ королеву и любилъ свое отечество. Онъ не былъ очень снисходителенъ къ себѣ. Онъ исполнялъ свои обязанности на сколько понималъ ихъ. Но онъ былъ надменный старый безумецъ, который не умѣлъ удержаться отъ зла, или удерживался только иногда съ помощью такого человѣка какъ его сынъ. Какъ только онъ получилъ письмо викарія, сейчасъ же сѣлъ и написалъ къ епископу. Онъ такъ былъ увѣренъ въ своей правотѣ что послалъ ему письмо Фенвика, признаваясь въ томъ что сказалъ въ Вайтсбери и оправдываясь собранными свѣдѣніями о нечестіи викарія. «И теперь, милордъ, позвольте мнѣ спросить васъ, писалъ онъ въ заключеніе, — считаете ли вы такого человѣка способнымъ заботиться о нравственности такого большаго и важнаго прихода какъ Булгамптонъ.»

Епископъ счелъ себя очень оскорбленнымъ. Онъ нисколько не сомнѣвался въ своемъ священникѣ. Онъ зналъ что Фенвикъ былъ не такой человѣкъ чтобы на него могли благотворно подѣйствовать совѣты епископа касающіеся до его частной жизни, и слишкомъ хорошій человѣкъ чтобы нуждаться въ предостереженіи на счетъ его поведенія. «Милордъ маркизъ, говорилъ онъ въ своемъ отвѣтѣ, — возвращая вашей свѣтлости письмо мистера Фенвика, я могу только сказать что ничто изъ переданнаго мнѣ вами не кажется мнѣ достойнымъ моего вмѣшательства. Я бы поступилъ дурно еслибы не присовокупилъ къ этому моего мнѣнія что мистеръ Фенвикъ человѣкъ нравственный, хорошо исполняющій свои обязанности въ приходѣ и скорѣе прекрасный примѣръ въ моемъ епископствѣ чѣмъ камень преткновенія.»

Когда это письмо пришло въ замокъ, лордъ Сентъ-Джорджъ былъ уже тамъ. Бѣдный, старый маркизъ былъ задѣтъ за живое. Онъ давно уже видѣлъ, — увѣрялъ онъ себя, — что епископъ былъ просто старая баба, ничего не понимающая; но онъ былъ увѣренъ что Сентъ-Джорджъ не посмотритъ на это дѣло съ его точки зрѣнія. А между тѣмъ нельзя было не сказать этого Сентъ-Джорджу. Хотя маркизъ очень боялся сына, но разказывалъ все чистосердечно своему ментору. Онъ уже сказалъ Сентъ-Джорджу о письмѣ Фенвика къ нему и о своемъ письмѣ къ епископу, и Джорджъ, услыхавъ объ этомъ, только засвисталъ. Теперь онъ показалъ ему письмо епископа. Сентъ-Джорджъ прочелъ его, медленно сложилъ, пожалъ плечами, и сказалъ, обращаясь къ отцу:

— Хорошо, милордъ, я вижу что вы любите заглядывать въ осиныя гнѣзда.

Таково было неблагопріятное положеніе вещей въ Булгамптонѣ въ началѣ іюня, когда Мери Лоутеръ пріѣхала къ своимъ друзьямъ Фенвикамъ. Карри Бретль была еще въ Салисбери, но настоятель больше двухъ недѣль не видалъ ея. Письмо маркиза, подкрѣпляемое совѣтами жены, отклонило его противъ воли отъ свиданія съ дѣвушкой. Однако жена его посѣтила сама мистрисъ Стигсъ, видѣла Карри и передала ей маленькій подарокъ отъ матери, которая не смѣла сама навѣстить свою дочь въ Салисбери, вслѣдствіе своей ссоры съ мужемъ.

Мистрисъ Фенвикъ разказала, возвратясь домой, что Карри была молчалива, пасмурна и ничѣмъ не занята; что она только и говоритъ о своемъ желаніи умереть, и мистрисъ Стигсъ не ожидаетъ отъ нея ничего хорошаго. Семъ Бретль все еще не возвращался, а 5ое іюня было уже недалеко.

Вотъ Мери Лоутеръ опять въ домѣ викарія, гдѣ она непремѣнно должна была встрѣтить мистера Джильмора. Ей обѣщали не давать никакихъ совѣтовъ, то-есть не говорить ничего чтобъ убѣждать ее дать ему слово. Но всѣ заинтересованныя стороны понимали что ему будетъ позволено бывать у викарія. Фенвики уже рѣшили между собой что она наконецъ принудитъ себя согласиться на его предложеніе, когда пріѣдетъ къ нимъ. Самой Мери, во время ея путешествія, все это показалось неизбѣжнымъ, и когда она додумалась до этого, то пожалѣла что не осталась дома. Она была, какъ ей казалось, увѣрена что ей должно отказать ему. Но поступивъ такъ, она только подастъ поводъ къ новому горю. Не лучше ли ей было остаться въ Лорингѣ, поставить себя сразу въ одно положеніе съ теткой и начать жизнь уединеннаго дѣвства и скучной рутины? Но въ виду такой жизни, зачѣмъ же ему отказывать? Она старалась обсудить все это сидя въ вагонѣ. Ей говорили что Вальтеръ Маррабель женится, вѣроятно, на Юдиѳи Броунло, и она повѣрила этому. Конечно, всего лучше, если онъ такъ сдѣлаетъ. Во всякомъ случаѣ, она и Вальтеръ разлучены на вѣки. Когда онъ писалъ къ ней, сообщая о своемъ намѣреніи остаться въ Англіи, онъ не сказалъ ни одного слова чтобы возобновить ихъ прежнія отношенія. Нѣтъ никакого сомнѣнія что она его любитъ, въ этомъ она и не старалась обмануть себя ни на одну минуту. И еслибы то жизненное счастіе котораго она всего больше желала могло выпасть на ея долю, она бы сдѣлалась женою Вальтера Маррабель. Но она не будетъ имѣть этого счастія, и вслѣдствіе этого рѣшенія ей представился вопросъ: можетъ ли она сдѣлаться женой другаго. Въ одномъ только она была увѣрена, что еслибъ она нашла нужнымъ принять предложеніе другаго человѣка, она бы тотчасъ же разказала ему все что чувствуетъ. Наконецъ всѣ эти размышленія привели ее къ одному вопросу: могла ли она лишить свою жизнь всякаго романа и находить удовольствіе и утѣшеніе только въ исполненіи своихъ обязанностей по отношенію къ другимъ? Перспектива жизни старой дѣвушки въ Лорингѣ не казалась ей пріятною; но она покорится этому и даже чему-нибудь худшему скорѣе чѣмъ поступитъ дурно. Однако, какъ трудно было ей узнать что хорошо и что дурно! Предполагая что она рѣшится выйти за мистера Джильмора, не произнесетъ ли она ложную клятву если обѣщается предъ алтаремъ любить его? Она должна будетъ заботиться съ этихъ поръ о немъ одномъ, любить его, на сколько будетъ въ силахъ располагать своимъ сердцемъ, и быть всегда и во всемъ ему вѣрною. У ней не должно быть никакого чувства скрытаго отъ него. Она принудитъ себя полюбить его и забыть того человѣка. Она полюбитъ его всѣмъ сердцемъ и сдѣлаетъ все что можетъ чтобы вознаградить его за постоянство его любви къ ней; но, однако, когда привезли ее къ воротамъ дома викарія, она сказала себѣ что лучше было бы ей остаться въ Лорингѣ.

Въ первый вечеръ имя мистера Джильмора не было произнесено. Было довольно другихъ предметовъ для разговора, такъ какъ это былъ періодъ большаго движенія въ Булгамптонѣ.

— Что вы скажете о нашей часовнѣ? спросила мистрисъ Фенвикъ.

— Я никакъ не думала что она такъ велика.

— Какъ же иначе, они хотятъ чтобы ни одна душа не ходила въ нашу церковь. Мистеръ Пудельгамъ желаетъ переманить весь нашъ приходъ.

— Неужели вы хотите сказать что кто-нибудь уже оставилъ васъ?

— До сихъ поръ нѣтъ еще, отвѣчала мистрисъ Фенвикъ. — Но вѣдь часовня еще не окончена, и маркизъ не разослалъ еще своимъ фермерамъ повелѣнія сдѣлаться методистами. Мы ожидаемъ что онъ это сдѣлаетъ, если не убѣдитъ епископа перевести Франка съ его мѣста.

— Но епископъ не можетъ этого сдѣлать?

— Конечно онъ не можетъ, а еслибъ и могъ, то не захотѣлъ бы этого. Епископъ и Франкъ лучшіе друзья въ мірѣ. Но не въ томъ дѣло. Вы не должны говорить съ Франкомъ о часовнѣ, теперь у насъ это рѣшительно запрещено. Мое мнѣніе что все это зданіе скоро разрушится, и что положеніе мистера Пудельгама и маркиза будетъ непріятнѣе чѣмъ когда-нибудь. А покамѣстъ я прикладываю палецъ къ губамъ и смотрю на Франка всякій разъ какъ упоминаютъ о часовнѣ.

Потомъ говорили объ убійствѣ и о непріятномъ обстоятельствѣ продолжителъпой отлучки Оема.

— И вы должны будете заплатитъ четыреста фунтовъ, мистеръ Фенвикъ? спросила Мери.

— Меня обяжутъ заплатитъ, если онъ не явится завтра, и, безъ сомнѣнія, я долженъ буду заплатитъ непремѣнно, если онъ не возвратится въ скоромъ времени.

— Но вы не думаете что онъ былъ однимъ изъ убійцъ?

— Я совершено увѣренъ что нѣтъ. Но у него были непріятности въ семействѣ, онъ попался въ ссору и оставилъ, вѣроятно, эту сторону. Полиція говоритъ что его прослѣдили до Ливерпуля.

— А тѣ двое будутъ осуждены? спросила мистрисъ Фенвикъ.

— Я надѣюсь что будутъ, и очень желаю этого. Есть показаніе о колесахъ телѣжки въ которой видѣли Борроуса, а я увѣренъ что и Экорна тоже, когда они ѣхали чрезъ Пикрофтекую Общину. Шина одного колеса попортилась и замѣнена другою нѣсколько шире и короче, и слѣдъ колесъ около угла фермы, вымѣренный и снятый въ свое время, вполнѣ, говорятъ, уличитъ этихъ людей. Что телѣжка Борроуса была тамъ, это доказано, а также и то что онъ былъ въ этой телѣжкѣ въ Пикрофтской общинѣ часъ или два послѣ убійства.

— Это, кажется, очень ясно, сказала Мери.

— Но кто-то увѣряетъ будто Семъ бралъ эту телѣжку. Я надѣюсь, однако, что все это объяснится; но если мнѣ придется заплатитъ четыреста фунтовъ, я найду что Тромбулъ стоитъ мнѣ слишкомъ дорого.

На другой день Джильморъ пришелъ къ викарію. Они условились что сквайръ повезетъ Фенвика въ Гайтсбери и заѣдетъ за нимъ послѣ завтрака. Довольно поздній часъ, два часа пополудни, былъ назначенъ для слушанія дѣла объ убійствѣ, потому что ждали одного констебля, который долженъ былъ пріѣхать въ это утро изъ Лондона, и поэтому нашимъ друзьямъ не нужно было выѣзжать очень рано изъ Булгамптона. Мистрисъ Фенвикъ объяснила это Мери.

— Онъ обѣдаетъ здѣсь сегодня, сказала она, увидавъ ее утромъ до ухода въ церковь, — и вамъ удобнѣе будетъ побѣдить сразу неловкость перваго свиданія.

Мери согласилась съ этимъ, и послѣ завтрака Джильморъ явился къ нимъ въ садъ. Онъ только на одну минуту остался наединѣ съ дѣвушкой которую любилъ.

— Миссъ Лоутеръ, сказалъ онъ, — я не могу пробыть съ вами ни одной минуты не сказавъ вамъ что я не измѣнился.

Мери ничего не отвѣчала, и онъ не продолжалъ. Мистрисъ Фенвикъ скоро пришла и Мери нельзя было отвѣчать, а потомъ онъ уѣхалъ. Цѣлый день подруги говорили объ убійствѣ, о часовнѣ, которая была тщательно осмотрѣна отъ крыши до фундамента, но ни слова не было сказано о любви Гарри Джильмора или Вальтера Маррабель. Имя сквайра часто повторялось, когда мистрисъ Фенвикъ разказывала о новой ссорѣ съ маркизомъ Тробриджемъ, о перепискѣ съ епископомъ, всѣ подробности которой викарій узналъ отъ епископскаго капеллана. И разказывая эту исторію, мистрисъ Фенвикъ не задумалась высказать свое мнѣніе о Гарри Джильморѣ, который въ этомъ дѣлѣ велъ себя прекрасно, мужественно и какъ настоящій другъ.

— Еслибы маркизъ былъ нѣсколько ближе къ нему годами, я думаю что Джильморъ ударилъ бы его хлыстомъ, сказала жена викарія съ тѣмъ желаніемъ тѣлеснаго наказанія врагу которое такъ обыкновенно въ женщинахъ.

Все это было прекрасно и не требовало отъ Мери никакихъ особенныхъ замѣчаній, и вѣроятно имѣло на нее нѣкоторое вліяніе.

Джентльмены возвратились поздно вечеромъ, и сквайръ переодѣлся въ домѣ викарія. Но великое событіе дня было разказано прежде чѣмъ позволили кому-нибудь переодѣться. Между четырьмя и пятью часами, когда судьи уже хотѣли оставить засѣданіе, Семъ Бретль явился въ судъ.

— Стало-быть, твои деньги цѣлы? сказала викарію жена.

— Да, мои деньги цѣлы; но я признаюсь что радуюсь честности Сема. Онъ явился совершенно неожиданно. Полиція ничего не знала о немъ. Онъ прямо вошелъ въ засѣданіе, и мы услыхали его голосъ. «Говорятъ что меня здѣсь нужно», сказалъ онъ, и такимъ образомъ самъ объявилъ о себѣ.

— И что же было послѣ? спросила мистрисъ Фенвикъ.

— Было уже поздно что-нибудь дѣлать, такъ отложили до слѣдующей недѣли, и Сема отвели въ тюрьму.

Во время обѣда все еще говорили объ убійствѣ. Оно совершилось послѣ отъѣзда Мери изъ Булгамптона; но она слышала всѣ подробности и могла теперь также интересоваться имъ какъ и другіе. Мнѣніе Джильмора было что Сема надо не судить, а посадить на скамейку свидѣтелей и заставить разказать все что онъ знаетъ объ участіи тѣхъ двухъ человѣкъ. Фенвикъ находилъ, что если они это сдѣлаютъ, Семъ, по свойственному ему упрямству, не захочетъ ничего сказать. У викарія была мысль, какъ онъ объяснилъ уже своей женѣ и Джильмору, что Карри Бретль можетъ показать относительно убійства больше чѣмъ ея братъ. Онъ до сихъ поръ еще ничего не говорилъ объ этомъ, но увѣдомилъ констебля Тоффи, что если будетъ нужна Каролина Бретль, ее можно найти въ домѣ мистрисъ Стигсъ.

Черезъ часъ или два послѣ встрѣчи Джильмора и Мери исчезла между ними почти всякая неловкость. Ему пришлось горячо разсуждать объ интересномъ предметѣ, и она тоже могла принимать участіе въ этомъ разговорѣ, но когда они усѣлись около чайнаго стола, то, какъ будто съ общаго согласія, убійство Тромбула и семейство Бретлей были отложены въ сторону. Тогда Мери сдѣлалась молчалива, и Джильмору стало неловко когда говорили о миссъ Маррабель: онъ не зналъ, долженъ ли онъ или нѣтъ имѣть притязаніе на ея знакомство. Онъ не могъ, разумѣется, упомянуть о своемъ визитѣ въ Лорингъ, и однако онъ едва могъ спастись отъ необходимости признаться что былъ тамъ. Но время кое-какъ прошло, и онъ уѣхалъ домой.

Два слѣдующіе дня сквайръ не видалъ Мери Лоутеръ. Въ пятницу онъ встрѣтилъ ее и мистрисъ Фенвикъ когда онѣ возвращались съ мельницы. Дамы ходили навѣстить мистрисъ Бретль и Фанни и утѣшить ихъ насколько можно въ подобныхъ обстоятельствахъ. Бѣдная женщина сказала что отецъ не говорилъ о дѣлѣ; но что онъ самъ ѣздилъ въ Гайгсбери чтобы заручиться тамъ совѣтами законниковъ для своего сына и узнать отъ мистера Джонса, адвоката, каковъ можетъ быть настоящій видъ дѣла. Онъ не сказалъ ни слова о томъ что узналъ тамъ женщинамъ на мельницѣ; но обѣ леди выразили свое твердое убѣжденіе въ невинности Сема. Все это мистрисъ Фенвикъ разказала Джильмору, и Мери тоже принуждена была принимать участіе въ разговорѣ. Сквайръ шелъ между ними, и ему казалось что теперь Мери не избѣгаетъ его больше. Онъ началъ сильно надѣяться и желалъ бы сейчасъ, сію минуту остаться съ ней наединѣ и узнать отъ нея свою судьбу. Онъ разстался съ ними около деревни, и когда уходилъ, удержалъ нѣсколько минутъ руку Мери. Не было отвѣта на его пожатіе, но ему показалось что ея рука оставалась добровольно въ его рукѣ.

— Что вы думаете о немъ? спросила ее подруга тотчасъ какъ онъ ушелъ отъ нихъ.

— Что я думаю о немъ? Я всегда о немъ хорошо думаю.

— Я знаю это; думать иначе о такомъ прекрасномъ человѣкѣ было бы невозможно. Но больше ли вы теперь расположены къ нему чѣмъ прежде?

— Жанета, сказала Мери, помолчавъ немного, — вы лучше сдѣлаете если оставите меня одну. Не сердитесь на меня, но, право, это будетъ лучше.

— Я не буду сердиться на васъ и оставлю васъ одну, сказала мистрисъ Фенвикъ. И когда потомъ она думала объ этомъ разговорѣ, то нашла что самая эта просьба показывала рѣшеніе дѣвушки принять предложеніе Джильмора, если только можно.

XLIX. Судьба Мери Лоутеръ.

Полиція была такъ медленна въ своихъ дѣйствіяхъ, и все дѣло втораго и окончательнаго слѣдствія такъ оттягивалось что все это почти надоѣло всему сосѣдству, несмотря на охоту къ сильнымъ ощущеніямъ которая пораждается спокойною деревенскою жизнью. Въ первый вторникъ іюня Семъ выдалъ себя въ Гайтсбери, а во второй вторникъ было рѣшено что преступниковъ приведутъ въ судъ только для формы, окончательный же допросъ произойдетъ въ третій вторникъ іюня мѣсяца. Противъ этого мистеръ Джонсъ протестовалъ очень сильно въ защиту Сема, утверждая что судьи превысили свою власть сажая въ тюрьму человѣка, противъ котораго уликъ теперь не прибавилось, а котораго прежде они нашли себя вынужденными отпустить на поруки. Но это не повело ни къ чему. Прежде отпустили Сема потому что люди которые считались его сообщниками не были задержаны, а теперь, когда они были въ тюрьмѣ, полиція объявила что о свободѣ Сема нечего было и говорить. Судьи, разумѣется, согласились съ полиціей, вопреки негодованію мистера Джонса. Между тѣмъ къ Карри Бретль была послана повѣстка явиться въ судъ въ этотъ послѣдній вторникъ девятнадцатаго іюня. Полисменъ, передавая ей бумагу, сказалъ что въ назначенный вторникъ онъ придетъ за ней. Бѣдная дѣвушка не сказала ни слова, когда взяла въ руки страшный документъ. Мистрисъ Стигсъ сдѣлала полисмену нѣсколько вопросовъ, но не получила отъ него никакихъ объясненій. Однако извѣстно было въ ихъ домѣ и въ сосѣдствѣ Трехъ Честныхъ Людей что Семъ Бретль будетъ судиться по дѣлу объ убійствѣ мистера Тромбула, и общественное мнѣніе въ этой части Салисбери было противъ Сема. Общественное мнѣніе было также противъ бѣдной Карри, и мистрисъ Стигсъ стала уже надоѣдать ея жилица, хотя плата за нее была хорошая и акуратеая какъ солнце. По правдѣ, языкъ хозяйки Трехъ Честныхъ Людей былъ могущественъ въ этихъ мѣстахъ и чрезвычайно золъ въ отношеніи къ Сему и его сестрѣ.

Въ это время для нашихъ булгамптонскихъ друзей возникалъ интересъ превосходившій даже интересъ гайтсберійскихъ допросовъ. Мистеръ Джильморъ посѣщалъ теперь ежедневно домъ викарія на правахъ какъ настоящаго такъ и прежняго искателя руки Мери. Случалось что онъ останавливался на минуту или на двѣ на террасѣ подъ окнами гостиной, или сидѣлъ съ дамами почти все утро, или приходилъ къ обѣду, потому что утромъ являлись причины пригласить его. Очень мало говорилось объ этомъ между мистрисъ Фенвикъ и Мери Лоутеръ, и ни слова между настоятелемъ и его гостемъ; но викарій и жена его много объ этомъ разсуждали, и прежде чѣмъ прошла первая недѣля, они были увѣрены что Мери наконецъ уступитъ.

— Я была увѣрена что она согласится, говорила мистрисъ Фенвикъ, — но она будетъ очень страдать въ это время.

— Въ такомъ случаѣ, еслибъ я былъ Гарри, я бы оставилъ ее въ покоѣ, сказалъ викарій.

— Но ты, слава Богу, не Гарри, а еслибъ и былъ имъ, то поступилъ бы очень дурно. Она не будетъ счастлива принявъ его предложеніе, но со временемъ, когда придетъ день назначенный для свадьбы, она помирится съ этимъ и сдѣлается такою любящею женой какую только мужъ можетъ пожелать.

Но викарій покачалъ головой и сказалъ что подобная любовь не удовлетворила бы его.

— Разумѣется, сказала его жена, — что мущинѣ очень пріятно если женщина которую онъ любитъ умираетъ отъ любви къ нему; но не всегда же мущины имѣютъ все что имъ хочется.

Мери Лоутеръ въ это время была подъ вліяніемъ чувства стыда, которое почти совершенно подавляло ее. Въ ней пробудилось сознаніе что она позволила себѣ пріѣхать въ Булгамптонъ съ намѣреніемъ вновь получить предложеніе отъ своего бывшаго поклонника; и она сдѣлала это потому только что ея новый и любимый женихъ оставилъ ее. Она непремѣнно выйдетъ за Джильмора; въ этомъ она была теперь увѣрена. Она пріѣхала въ Булгамптонъ, разсуждала Мери сама съ собой, оттого что поняла какъ неблагоразумно было съ ея стороны обречь себя такой жизни которая была ей противна. Всѣ ея друзья, мнѣнію которыхъ она довѣряла, выразили ей различными способами свое желаніе чтобъ она вышла за этого человѣка; и теперь она пріѣхала сюда съ намѣреніемъ исполнить ихъ совѣтъ. Такъ разсуждала она о себѣ и о своихъ дѣйствіяхъ; но не такъ было на самомъ дѣлѣ. Когда она въ первый разъ рѣшилась пріѣхать въ Булгамптонъ, то была далека отъ мысли что приметъ предложеніе сквайра. Доводы мистрисъ Фенвикъ, что она не должна удаляться отъ Булгамптона боясь Джильмора, убѣдили Мери, и она пріѣхала. Но теперь, когда она была тутъ, и когда этотъ человѣкъ былъ каждый день вмѣстѣ съ ней, не было больше возможности отказать ему. И наконецъ, что же изъ этого? Ее уже давно тяготила важность которую она себѣ придавала, думая постоянно о себѣ одной. Если она можетъ сдѣлать человѣка счастливымъ, почему же не сдѣлать этого? Ея романъ сдѣлался для нея какою-то фанфаронадой, которой она стыдилась. Что такое ея любовь чтобы думать о ней такъ много? Что изъ нея вышло? Развѣ она не можетъ исполнять свои обязанности въ томъ положеніи какое ея друзья желаютъ для нея, не вздыхая о томъ чего ей не дано въ удѣлъ? И наконецъ, что же изъ этого? Она скажетъ ему всю правду, насколько сумѣетъ разказать ее, и пусть онъ потомъ беретъ ее или оставляетъ, по своему произволу.

И она разказала ему всю правду слѣдующимъ образомъ; пришли къ тому что назначенъ былъ день и часъ когда мистеръ Джильморъ можетъ придти къ Фенвикамъ и застать Мери одну. Не было положительнаго разговора устроившаго это свиданіе въ которомъ бы она дала на это согласіе, но оно предполагалось. Мери не выразила нежеланія принять Джильмора и молча согласилась, когда мистрисъ Фенвикъ сказала ей что этого человѣка надобно было наконецъ вывести изъ неизвѣстности. Мери не говорила ни слова; но хорошо знала что теперь не было больше въ ея власти отказать ему.

Онъ пришелъ и засталъ ее одну. Онъ тоже зналъ, или думалъ что знаетъ, каковъ будетъ результатъ этого свиданія. Она приметъ его предложеніе, безъ изъявленій сильной любви къ нему, признаваясь въ томъ что произошло между ею и ея кузеномъ и предлагая ему свою любовь въ будущемъ. Онъ вообразилъ себѣ все это, и зналъ что намѣренъ принять все что ему будетъ предложено. Былъ большой недочетъ въ счастіи которое ему предлагалось, но онъ возьметъ все то что можетъ получить. Такъ какъ каждый изъ нихъ хорошо понималъ намѣреніе другаго, то очень было жаль что соглашеніе между ними не могло произойти безъ разговора, который едва ли могъ быть пріятенъ, какъ для говорившаго, такъ и для слушавшаго.

Онъ рѣшилъ что избавитъ себя отъ всѣхъ вступительныхъ риторическихъ украшеній когда будетъ говорить съ ней, и прямо началъ взявъ ее за руки.

— Мери, сказалъ онъ ей, — вы знаете зачѣмъ я здѣсь?

Она не отвѣчала.

— Я сказалъ вамъ, когда въ первый разъ снова увидѣлъ васъ въ этомъ домѣ, что я не измѣнился.

Тутъ онъ остановился, какъ бы ожидая что она скажетъ что нибудь, но Мери молчала, и онъ продолжалъ;

— Дѣйствительно, я не измѣнился. Когда вы жили здѣсь прежде, я сказалъ вамъ что не жду въ будущемъ никакого счастія, если вы не согласитесь быть моею женой. Послѣ этого прошелъ уже почти годъ, и я опять повторяю вамъ то же самое. Я надѣюсь что вы вѣрите серіозности моего чувства.

— Я вѣрю этому, сказала она.

— Мое постоянство было испытано во время вашего отсутствія. Я говорю это не для того чтобъ упрекать васъ, — разумѣется, тутъ не можетъ быть мѣста для упрековъ, — но я хочу сказать вамъ, что если моя любовь пережила страданія этихъ мѣсяцевъ, это уже есть доказательство ея искренности.

— Я никогда не сомнѣвалась въ вашей искренности.

— Вы не можете также сомнѣваться въ моей вѣрности, Мери.

— Но иногда бываетъ что мы желаемъ имѣть то чего у насъ нѣтъ, а когда получаемъ желаемое, то находимъ его недостойнымъ обладанія.

— Вы говорите это не отъ чистаго сердца, Мери. Если вы опять хотите отказать мнѣ, то это не потому что сомнѣваетесь въ дѣйствительности моей любви.

— Я не намѣрена опять вамъ отказывать, мистеръ Джильморъ.

Тутъ онъ хотѣлъ обнять ее за талію, но она освободилась отъ него, безъ гнѣва, совершенно спокойно, и съ неподдѣльною женственною граціей.

— Только прежде чѣмъ считать меня своею, продолжала она, — вы должны меня выслушать и узнать всѣ условія при какихъ могу я отдать вамъ себя. Я приготовилась къ этому, и должна разказать вамъ все что случилось съ тѣхъ поръ какъ мы видѣлись въ послѣдній разъ.

— Я уже знаю все, сказалъ онъ, желая пощадить ее и стараясь избавиться самъ отъ мученія слышать то что она будетъ ему говорить.

Но ей было необходимо высказать все. Она не хотѣла войти къ нему въ домъ какъ избранная подруга на иныхъ условіяхъ чѣмъ тѣ которыя она заключила сама съ собой.

— Хотя вы знаете все, но я должна говорить объ этомъ, сказала она. — Иначе я поступила бы безчестно или съ вами, или сама съ собой. Послѣ того какъ я видѣла васъ въ послѣдній разъ, я встрѣтилась съ моимъ двоюроднымъ братомъ, капитаномъ Маррабель. Я привязалась къ нему такъ скоро что и сама не знаю какъ это случилось. Я нѣжно полюбила его, и мы намѣревались жениться.

— Вы писали ко мнѣ, Мери, и разказывали все это, сказалъ онъ, напрасно стараясь скрыть свое нетерпѣніе.

— Да, я писала къ вамъ объ этомъ, и теперь должна сказать что это предположеніе не состоялось. Случились обстоятельства, несчастная потеря состоянія которое онъ думалъ получить, принудившія его, а также и меня для его спокойствія, оставить наши надежды. Онъ бы разорился отъ подобной женитьбы, и между нами все кончилось. — Тутъ она остановилась, и онъ подумалъ что она кончила; но ей еще много оставалось говорить, и самыя тяжелыя для нея слова еще не были выговорены. — И я все еще люблю его. Я бы обманула васъ, еслибы не сказала этого. Когда бы онъ могъ жениться на мнѣ, я бы сейчасъ вышла за него.

Когда она говорила это, лицо его омрачилось, но онъ стоялъ молча, чтобы выслушать все до конца.

— Мое уваженіе и почтеніе къ вамъ безпредѣльно, продолжала она, — но онъ владѣетъ всѣмъ моимъ сердцемъ. Только убѣжденіе что я не могу быть его женой заставило меня подумать не должна ли я выйти за другаго. Послѣ того что я теперь говорю вамъ, я не думаю чтобы вы стали настаивать. Если же вы захотите этого, то должны дать мнѣ время.

Тутъ она остановилась, какъ будто теперь была его очередь говорить, но онъ молчалъ, а она чувствовала что ей нужно еще что-то сказать ему, и продолжала:

— Мои друзья, тѣ кому я всѣхъ болѣе вѣрю, моя тетка и Жанета Фенвикъ, говорили мнѣ что я сдѣлаю лучше если приму ваше предложеніе. Я никому изъ нихъ ничего не обѣщала. Я не говорила о моихъ чувствахъ никому прежде чѣмъ высказала ихъ вамъ. Я считаю себя такъ много обязанною вамъ, какъ только женщина можетъ быть обязана мущинѣ; но скажу вамъ еще разъ, что еслибы Вальтеръ Маррабель имѣлъ возможность жениться на бѣдной дѣвушкѣ, я бы оставила васъ и пошла къ нему тотчасъ же. Теперь я вамъ все сказала, и если вы еще считаете меня достойною васъ, я могу только обѣщать вамъ что постараюсь сдѣлаться со временемъ вашею женой.

Тутъ она кончила и стояла предъ нимъ ожидая своей участи.

Его лицо становилось все мрачнѣе и мрачнѣе по мѣрѣ того какъ она говорила. Онъ не спускалъ съ нея глазъ и твердо ожидалъ какой-нибудь искры чувства, чтобы взять ее въ свои объятія и остановить суровость ея рѣчи. Но она была такъ же тверда какъ и онъ, и не позволила себѣ ни малѣйшаго признака слабости.

— Такъ вы не любите меня? сказалъ онъ.

— Я уважаю васъ, какъ уважаютъ самыхъ дорогихъ друзей.

— И вы никогда меня не полюбите?

— Какъ могу я отвѣчать на это? Я люблю васъ, но не такъ какъ люблю его. У меня уже никогда не будетъ этого чувства.

— Не будетъ иначе какъ къ нему?

— Иначе какъ къ нему. Если это чувство можно побѣдить, я постараюсь побѣдить его. Я знаю, мистеръ Джильморъ, то что я сказала вамъ удалитъ васъ отъ меня. Это должно быть такъ.

— Позвольте мнѣ самому судить объ этомъ, сказалъ онъ, быстро оборачиваясь къ ней.

— Судя по себѣ, я нашла необходимымъ сказать вамъ всю правду и дать вамъ понять чѣмъ вы будете владѣть, если изберете меня своею женой.

Потомъ она снова замолчала и ожидала своей участи.

Тутъ наступило минутное молчаніе. Онъ раза два медленно прошелся по комнатѣ, не говоря ни слова и не смотря на нее. Еслибъ онъ хотѣлъ молчать цѣлый часъ, она не прервала бы его молчанія. Она высказала ему все, и теперь было его дѣло рѣшить. Послѣ всего что она говорила, ему оставалось только взять назадъ свое предложеніе. Какъ могъ онъ желать сдѣлать ее своею женой послѣ такого объясненія?

— И теперь, сказалъ онъ, — мое дѣло рѣшить это?

— Да, мистеръ Джильморъ, теперь вы должны рѣшить.

— Итакъ, сказалъ онъ, подходя къ ней и протягивая ей руку, — вы моя невѣста. Можетъ-быть, Богъ въ своемъ милосердіи смягчитъ ваше сердце ко мнѣ и дастъ вамъ возможность вознаградить меня за всю любовь которую я приношу вамъ.

Она взяла его руку, поднесла къ своимъ губамъ, поцѣловала ее, и ушла изъ комнаты прежде чѣмъ онъ успѣлъ ее остановить.

L. Мери Лоутеръ осматриваетъ свое будущее жилище.

Разумѣется, скоро всѣ въ домѣ викарія узнали что Мери Лоутеръ приняла предложеніе сквайра. Она оставила его въ гостиной, оставила внезапно, хотя и снизошла до того что поцѣловала его руку. Она не могла дать болѣе нѣжнаго отвѣта на его просьбу о состраданіи. Въ обыкновенныхъ случаяхъ, когда леди соглашается на просьбы джентльмена и отдаетъ ему свою руку, она тотчасъ же уступаетъ еще нѣсколько для его немедленнаго вознагражденія и позволяетъ ему обнять себя. Но въ настоящемъ случаѣ леди не могла такъ поступить. Послѣ такого опредѣленнаго объясненія своихъ чувствъ, какое она ему сдѣлала, нечего было и ожидать чтобъ она стала съ нимъ забавляться, переносить пожатіе его руки и возвращать ему его ласки. Но у ней явилось сильное желаніе выразить ему свою благодарность и, прежде чѣмъ уйти отъ него, доказать какимъ-нибудь личнымъ дѣйствіемъ что, хотя она принуждена сказать ему что не любитъ его такъ какъ онъ ее любитъ, однако онъ ей дорогъ, какъ бываютъ намъ дороги самые дорогіе друзья. И потому, когда онъ протянулъ къ ней руку въ знакъ предложенія которое ей дѣлалъ, она поднесла его руку къ своимъ губамъ и поцѣловала.

Вскорѣ послѣ того какъ она оставила комнату, мистрисъ Фенвикъ вошла къ нему.

— Ну, что же, Гарри, сказала она подходя и глядя ему прямо въ лицо чтобъ узнать что произошло, — скажите мнѣ все чтобъ я могла пожелать вамъ счастія.

— Она обѣщала что будетъ моею женой, сказалъ онъ.

— Да вѣдь вы этого только и желали?

— Да, дѣйствительно.

— Такъ что же вы не торжествуете?

— Я увѣренъ что она все разкажетъ вамъ. Не подумайте, мистрисъ Фенвикъ, чтобъ я не былъ ей благодаренъ. Она поступила со мной прекрасно и приняла мое предложеніе. Она объяснила при какихъ обстоятельствахъ даетъ мнѣ свое согласіе, и я покорился этому.

— Теперь, Гарри, вы будете считать себя несчастнымъ изъ-за какихъ-нибудь романическихъ пустяковъ.

— Я и не думаю считать себя несчастнымъ. Я гораздо менѣе несчастенъ теперь чѣмъ считалъ это возможнымъ шесть мѣсяцевъ тому назадъ. Она сказала мнѣ что будетъ моею женой, и я ни минуты не сомнѣваюсь чтобъ она могла взять назадъ свое слово.

— Такъ что же съ вами?

— Она не любитъ меня такъ какъ любитъ другаго. Но что до этого? Я и не думаю жаловаться. Мистрисъ Фенвикъ, я попрошу васъ узнать когда она пожелаетъ видѣть меня здѣсь.

— Разумѣется, вы будете приходить сюда когда хотите и сколько хотите. Вы должны быть здѣсь какъ дома.

— Что касается до васъ и Франка, то я бы и не сомнѣвался, но это не монетъ быть такъ въ отношеніи къ Мери. Во всякомъ случаѣ, я не хочу быть ей въ тягость, до тѣхъ поръ пока не узнаю что мои посѣщенія Re будутъ ей непріятны.

Послѣ этого мистрисъ Фенвикъ не надо было много распрашивать чтобъ узнать какимъ образомъ устроилась эта помолвка.

Настоятель и его жена поздравили, какъ водится, Мери, и она приняла ихъ поздравленія съ такимъ достоинствомъ которое даже въ ней нѣсколько удивило ихъ. Она почти ничего не сказала, но улыбнулась, когда они оба поцѣловали ее, и прошептала что-то о своей надеждѣ сдѣлать мистера Джильмора счастливымъ. Тутъ не было, конечно, большой радости, но и не было видимыхъ признаковъ горя. Когда ее спросили желаетъ ли она чтобъ онъ приходилъ къ нимъ, она сказала что онъ можетъ приходить когда ему будетъ угодно, и если она будетъ знать заранѣе о его посѣщеніяхъ, то будетъ стараться быть всегда дома чтобы принимать его. Какія бы ни были его желанія, она будетъ исполнять ихъ. Мистрисъ Фенвикъ замѣтила что, вѣроятно, Джильморъ былъ бы радъ видѣть ее въ Вязникахъ и показать ей домъ въ которомъ она скоро будетъ жить. Она обѣщала что пойдетъ съ нимъ, когда онъ только захочетъ. Потомъ поговорили когда назначить день свадьбы.

— Это будетъ еще не скоро, возразила она, — мистеръ Джильморъ обѣщалъ не торопить меня.

— Она такъ говоритъ объ этомъ какъ будто ее хотятъ повѣсить, сказалъ послѣ этого настоятель своей женѣ.

На другой день послѣ своей помолвки Мери видѣлась съ Джильморомъ и потомъ написала къ теткѣ чтобы сообщить ей эту новость. Ея письмо было очень коротко, и еслибы миссъ Маррабель не знала въ совершенствѣ характера своей племянницы и той мучительной борьбы которую Мери теперь испытывала, это письмо показалось бы ей холоднымъ и неблагодарнымъ. «Милая тетушка, писала она, — вчера я приняла предложеніе мистера Джильмора. Я знаю что вы будете довольны этимъ, вы всегда находили что я должна была такъ поступить. Время свадьбы еще не назначено; но она будетъ еще не скоро. Я надѣюсь что могу исполнять мои обязанности къ нему и сдѣлаю его счастливымъ; но я еще не знаю, не принесла ли бы я болѣе пользы еслибъ осталась съ моею доброю тетушкой.» Въ этомъ заключалось все письмо. У ней не было еще друзей которымъ она должна бы сама сообщить эту новость. На мгновеніе ей пришло въ голову написать къ Вальтеру Маррабель; но Вальтеръ Маррабель не говорилъ ей ничего объ Юдиѳи Броунло. Вальтеръ Маррабель и безъ того узнаетъ эту новость довольно скоро. И наконецъ, ей не было бы очень легко написать такое письмо.

Въ воскресенье утромъ, прямо изъ церкви, Мери пошла въ Вязники со своимъ женихомъ. Она согласилась быть его женой въ прошедшій четвергъ, и теперь только въ первый разъ оставалась съ нимъ одна, съ тѣхъ поръ какъ тогда съ нимъ разсталась. Они пошли черезъ кладбище и вышли въ ворота которыя вели въ поле мистера Тромбула. Было условлено что они возвратятся къ Фенвикамъ къ раннему обѣду. Мери очень приготовлялась къ этой прогулкѣ. Она рѣшила что будетъ много говорить, для того чтобъ ему не было скучно и неловко; будетъ все хвалить и покажетъ что ее очень интересуютъ домъ и мѣстность. Она будетъ обо всемъ его распрашивать и не колеблясь потребуетъ свою будущую долю во всемъ что принадлежитъ ему. Она начала сразу, какъ только переступила черезъ калитку, распрашивать его о раздѣлѣ приходской собственности между двумя владѣльцами, о томъ и объ этомъ подѣ, о маленькомъ лѣскѣ чрезъ который они проходили, и продолжала такъ до тѣхъ поръ пока ея тонкое чутье не подсказало ей что она утрировала свою роль. Онъ не былъ актеръ, но безсознательно понялъ ея усилія и отмстилъ ей за это также безсознательно короткими отвѣтами и скучающимъ тономъ. Она поняла все это и почувствовала что ошиблась. Ей надо оставить игру въ его рукахъ и примѣниться самой къ его расположенію духа.

— Я думаю, лучше идти прямо въ домъ, сказалъ онъ, какъ только тропинка вывела ихъ изъ владѣній лорда Тробриджа въ его собственныя.

— Я думаю что это будетъ лучше, сказала она.

— Если мы пойдемъ чрезъ конюшни, то опоздаемъ къ обѣду Фенвиковъ.

— Намъ надо возвратиться къ половинѣ третьяго, сказала она.

Они вышли изъ церкви ровно въ половинѣ перваго, и слѣдовательно должны были остаться вмѣстѣ два часа.

Онъ повелъ ее по дому. Осматривать домъ при подобныхъ обстоятельствахъ очень тяжело какъ для мущины, такъ и для женщины. Его смущаетъ гордость обладанія смѣшанная съ напускною покорностью; а она, для которой всѣ подробности ея будущаго гнѣзда такъ существенно важны, считаетъ себя обязанною все хвалить, и между тѣмъ каждая ея похвала становится затрудненіемъ для тѣхъ перемѣнъ которыя она замышляетъ. Но въ настоящихъ обстоятельствахъ Мери не замышляла никакихъ перемѣнъ. Выходя за этого человѣка съ сознаніемъ что не любитъ его, она была обязана взять каждую вещь такъ какъ нашла ее. Пріемныя комнаты дома, — столовую, гостиную и библіотеку, — она знала и прежде. Теперь ее ввели въ его жилую комнату, гдѣ онъ засѣдалъ какъ судья, расплачивался со своими людьми и держалъ свои ружья и удочки. Здѣсь она сѣла на нѣсколько минутъ, и онъ разказывалъ ей обо всемъ: сколько времени онъ занимается по утрамъ въ этой комнатѣ, и какъ онъ надѣется что во время его занятій она будетъ иногда приходить къ нему сюда; и тутъ онъ подошелъ къ ней, и положивъ ей руку на плечо, сказалъ:

— Мери, хотите ли вы поцѣловать меня?

— Разумѣется, хочу, сказала она, быстро вставая съ мѣста и подставляя ему свое лицо для поцѣлуя. Мѣсяцъ или два тому назадъ онъ отдалъ бы весь міръ за позволеніе поцѣловать ее, а теперь ему казалось что въ этомъ не было еще большаго счастія. Чтобы поцѣлуй былъ пріятенъ, его надобно взять насильно, съ полнымъ убѣжденіемъ со стороны похитителя что пострадавшая сторона никогда не будетъ на него жаловаться. Ей хотѣлось быть доброю съ нимъ; но ея ласка была бы ему пріятнѣе, еслибъ она больше ею дорожила.

Потомъ они пошли на верхъ. Кто не знаетъ вопросовъ которые тутъ предлагаются и того какъ на нихъ отвѣчаютъ? Но въ этомъ случаѣ они предлагались и на нихъ отвѣчалось съ судейскою важностью. Обои на стѣнахъ были, можетъ-быть, стары и дурны, но она не замѣчала этого. Еслибъ онъ хотѣлъ обить всѣ стѣны новыми обоями, разумѣется, это было бы очень хорошо. Не желаетъ ли она имѣть новую мебель? Не будетъ ли она противъ старинныхъ широкихъ кроватей? Нѣтъ ли у нея какого-нибудь особеннаго вкуса для обоевъ и цвѣта краски? Разумѣется, у нея былъ свой собственный вкусъ, но она не могла принудить себя удовлетворить ему дѣлая тутъ различныя распоряженія. Она все хвалила, была всѣмъ довольна, всѣмъ интересовалась; но не предлагала никакихъ перемѣнъ. Какое право имѣла она, зная что даетъ ему такъ мало, просить его о томъ или другомъ собственно для себя самой? И теперь, какъ всегда, она думала сдѣлать все для его счастія; но еслибъ она заказала новую мебель для всего дома, попросила чтобы каждая комната была обита свѣжими обоями, дала бы замѣтить что панели стары и что ихъ надо перемѣнить, а все зданіе перекрасить и внутри, и снаружи, — онъ былъ бы счастливѣйшій человѣкъ.

— Я думаю что вы найдете все это удобнымъ, сказалъ онъ невыразимо печальнымъ голосомъ.

— Я увѣрена что найду это, отвѣчала она. — Чего же еще больше нужно для женщины? И къ тому же тутъ такъ много удобствъ которыхъ я никогда не имѣла.

Они разговаривали такъ стоя у дверей дома и глядя на зеленый паркъ разстилавшійся предъ домомъ.

— Я думаю что мы придемъ посмотрѣть садъ въ другой разъ, сказалъ онъ.

— Когда вы хотите, отвѣчала она. — Можетъ-быть, если мы останемся здѣсь дольше, то заставимъ ихъ дожидаться.

Потомъ, когда они возвращались, она припомнила разказъ Жанеты Фенвикъ о томъ какъ, бывши еще миссъ Больфуръ, она посѣтила въ первый разъ домъ викарія и о всѣхъ радостяхъ этого визита. Но какое право имѣла она, Мери Лоутеръ, предполагать что можетъ быть также счастлива? Жанета Больфуръ, посѣщая викарія, приходила осмотрѣть домъ въ которомъ она должна была жить вмѣстѣ съ человѣкомъ которому отдавала все свое сердце безъ малѣйшаго исключенія.

LI. Точильщикъ и его товарищъ.

Когда приближался день окончательнаго допроса въ Гайтсбери подозрѣваемыхъ убійцъ, — день, въ который надѣялись что, если уже не всѣхъ троихъ преступниковъ, то по крайней мѣрѣ двоихъ изъ нихъ приговорятъ подвергнуть суду во время лѣтней сессіи, — викарій началъ безпокоиться о томъ какъ явится въ судъ Карри Бретль. Сначала ему пришла мысль самому поѣхать за ней въ Салисбери; но жена замѣтила ему что это будетъ неблагоразумно и очень странно, и потому онъ не долженъ дѣлать этого. Доводы Фенвика для поддержанія своей мысли ограничивались только тѣмъ что онъ поѣдетъ за дѣвушкой потому уже что маркизъ Тробриджъ навѣрное осудитъ его за подобный поступокъ. «А я не могу выносить, говорилъ викарій, чтобы свобода моихъ дѣйствій стѣснялась по милости вмѣшательства и неодобренія подобнаго осла.» Но вопросъ былъ такого рода что жена чувствовала себя въ силахъ устоять противъ логики мужа и противъ его гнѣва.

— Тебѣ совсѣмъ неприлично ѣздить за свидѣтелями и привозить ихъ, и это не будетъ приличнѣе оттого что свидѣтельница хорошенькая женщина потерявшая свое доброе имя.

— Honni soit qui mal y pense, сказалъ викарій.

Но жена его не отступала, и онъ оставилъ свое намѣреніе. Однако онъ написалъ констеблю въ Салисбери, прося его успокоить на сколько можно молодую женщину и предлагая заплатить за нѣкоторыя льготы и удобства которыя могутъ ей доставить. Это было въ субботу, наканунѣ того дня когда Мери Лоутеръ была приглашена въ свой будущій домъ.

Воскресенье прошло въ большихъ или меньшихъ разговорахъ объ убійствѣ, а также и утро понедѣльника. Самъ викарій былъ приглашенъ въ судъ чтобы показать тамъ какъ онъ нашелъ Сема Бретля въ своемъ саду вмѣстѣ съ другимъ человѣкомъ, съ которымъ викарій боролся и въ которомъ призналъ Точильщика. И дѣйствительно, страшное поврежденіе сдѣланное свинчаткой викарія на спинѣ Точильщика подтвердилось показаніями изъ Левингтона.

Въ понедѣльникъ вечеромъ, въ то время какъ викарій сидѣлъ послѣ обѣда съ Джильморомъ, который у нихъ обѣдалъ, ему сказали что констебль изъ Салисбери желаетъ его видѣть. Констебля позвали въ комнату, и онъ скоро разказалъ въ чемъ дѣло. Онъ ходилъ сегодня послѣ обѣда къ мистрисъ Стигсъ и узналъ что птичка улетѣла. Она ушла въ это утро, и мистрисъ Стигсъ не знала о томъ. Когда осмотрѣли комнату въ которой она спала, то нашли что она взяла всѣ тѣ небольшія деньги которыя имѣла и всѣ свои лучшія вещи. Она перемѣнила платье, надѣла толстыя ботинки и взяла съ собою плащъ. Мистрисъ Стигсъ говорила, что еслибъ увидала дѣвушку когда она выходила изъ дому съ такимъ запасомъ, то это возбудило бы ея подозрѣніе; но Карри такъ устроила что вышла изъ дому не замѣченная. Мистрисъ Стигсъ говорила также констеблю, будто она была увѣрена что Карри уйдетъ. «Я ожидала все время, говорила она, но когда принесли изъ суда бумагу, я знала что она расправитъ крылья.» И теперь Карри Бретль расправила крылья, и никто не зналъ куда она ушла. Это извѣстіе огорчило всѣхъ въ домѣ викарія, потому что, хотя мистрисъ Фенвикъ должна была сдерживать въ этомъ случаѣ пылкость своего мужа, но несмотря на это, всегда желала добра бѣдной дѣвушкѣ. А теперь чего же можно было отъ нея ожидать иного какъ не возвращенія къ нищетѣ и разврату! Когда констеблю замѣтили о необходимости ея присутствія назавтра, онъ объявилъ что теперь невозможно было отыскать ее и привезти въ Гайтсбери во-время къ засѣданію судей. Онъ предполагалъ что будетъ еще отсрочка, и тогда ее непремѣнно потребуютъ.

Однако было уже такъ много отсрочекъ что въ этотъ вторникъ судьи рѣшились наконецъ приступить къ разбирательству. Подсудимыми признаны двое. Противъ Сема не было никакихъ уликъ кромѣ того факта что его видѣли съ этими людьми въ саду Фенвика, поэтому тотчасъ же было предложено посадить его на скамью свидѣтелей, вмѣсто того чтобы судить за убійство. Какъ свидѣтель, онъ велъ себя очень дурно. Онъ не хотѣлъ сказать ничего объ обстоятельствахъ убійства, кромѣ того что былъ прежде знакомъ съ Борроусомъ и Экорномъ, и имѣя въ это время злобу на викарія, рѣшился безъ церемоніи воспользоваться его фруктами. Онъ въ это самое утро встрѣтился съ этими людьми въ деревнѣ, но ничего не зналъ объ ихъ дѣлахъ тамъ. Онъ зналъ Экорна короче чѣмъ другаго преступника, и признался наконецъ что завязалъ съ нимъ знакомство надѣясь что Экорнъ женится на его сестрѣ. Онъ зналъ что Борроусъ былъ осужденъ за воровство, а Экорнъ наказанъ за конокрадство. Когда его спросили какъ это могъ онъ желать чтобъ его сестра вышла замужъ за конокрада? онъ отклонилъ отвѣтъ, и окинувъ взглядомъ всѣхъ присутствовавшихъ, сказалъ что не думаетъ найти тутъ такого подлеца который бы рѣшился сказать что-нибудь противъ его сестры. Тѣ которые слышали это говорили что въ его словахъ и пріемахъ было больше угрозы чѣмъ просьбы.

Ему былъ предложенъ вопросъ о томъ, зналъ ли онъ о деньгахъ фермера Тромбула? «Были такіе что знали, но я не зналъ ничего», отвѣчалъ онъ. Судьи очень распрашивали его объ этомъ, но онъ не хотѣлъ сказать больше ни слова. Къ этому однако полиція была равнодушна, такъ какъ она могла и другимъ способомъ доказать что мать человѣка прозваннаго Точильщикомъ имѣла свѣдѣнія о богатствѣ фермера. Тутъ было много мелкихъ уликъ, которымъ судьи вѣрили. Одинъ изъ этихъ людей купилъ ядъ, и собака была отравлена. Присутствіе телѣжки у воротъ фермы было доказано также какъ и позднѣйшее появленіе этихъ людей въ той телѣжкѣ въ Пикрофтской общинѣ. Величина слѣда ноги, репутація этихъ людей, ихъ послѣдующее бѣгство и нѣкоторыя повредившія имъ запирательства и признанія сдѣланныя ими самими, все это соединилось чтобы собрать противъ нихъ факты: было рѣшено предать ихъ суду за убійство. Сему однакоже дана была свобода съ обязательствомъ присутствовать при судѣ, какъ свидѣтелю.

— Я буду присутствовать, сказалъ онъ, — если вы пришлете мнѣ довольно денегъ чтобы привезти меня изъ Соутшильда и доставить туда обратно. Я уже не желаю больше пріѣзжать на собственныя денежки, какъ сдѣлалъ это теперь, да и теперь бы не пріѣхалъ, еслибы только не для мистера Фенвика.

Наши друзья предоставили полиціи рѣшать этотъ вопросъ съ Семомъ и поѣхали домой въ Булгамптонъ.

Настоятель торжествовалъ, хотя его торжество и умѣрялось нѣсколько исчезновеніемъ Карри Бретль. Не было однако никакого сомнѣнія насчетъ невиновности Сема въ этомъ убійствѣ. Самъ главный констебль Тоффи объявилъ настоятелю что Семъ не могъ въ этомъ участвовать.

— Я говорилъ вамъ это съ самаго начала, сказалъ викарій.

— Во всякомъ случаѣ мы взяли настоящій народъ, сказалъ констебль, — и не наша была вина что мы не взяли ихъ раньше.

Но хотя констебль Тоффи былъ такъ чистосердеченъ, а все-таки въ Гайтсбери нашлись еще люди стремившіеся доказать что Семъ былъ однимъ изъ убійцъ. Сэръ-Томасъ Чарлейсъ держался этого мнѣнія до конца; а лордъ Тробриджъ, который опять присутствовалъ въ засѣданіи, былъ совершенно увѣренъ что у правосудія безсовѣстно похитили его добычу.

Когда викарій доѣхалъ до Булгамптона, то, вмѣсто того чтобы повернуть тотчасъ же къ своему дому, поѣхалъ на мельницу. Онъ ссадилъ Джильмора у воротъ, но не могъ перенести мысли что отецъ и мать не узнаютъ тотчасъ же и изъ самаго вѣрнаго источника что Семъ былъ объявленъ невиновнымъ въ этомъ ужасномъ преступленіи. Проѣхавъ съ четверть мили, настоятель встрѣтилъ мельника.

— Мистеръ Бретль, сказалъ онъ ему, — обоихъ преступниковъ осудили.

— Осудили, сэръ? сказалъ мельникъ, не снисходя до вопроса о своемъ сынѣ.

— А Семъ, какъ я говорилъ это все время, не больше виноватъ тутъ чѣмъ вы или я.

— Вы были очень добры, мистеръ Фенвикъ.

— Полноте, мистеръ Бретль, не притворяйтесь будто вы не рады этому.

— Радоваться что мой сынъ не оказался убійцей! Дѣйствительно, еслибъ его повѣсили, мистеръ Фенвикъ, это было бы гораздо хуже. У насъ не много радостей; но безъ сомнѣнія, во всемъ есть худшее и лучшее, сэръ. Благодарю васъ, во всякомъ случаѣ, мистеръ Фепвикъ, очень благодарю васъ; это сниметъ тяжелый камень съ сердца матери.

Тутъ викарій повернулъ одноколку и поѣхалъ домой.

LII. Странствованіе Карри Бретль.

Мистрисъ Стигсъ была права въ своемъ предположеніи насчетъ Карри Бретль. Карри не могла вынести заключенія въ этомъ скучномъ домѣ и отсутствія всякаго интереса въ жизни. Она начала думать о побѣгѣ съ перваго же дня какъ поселилась тутъ. Еслибъ ей не мѣшалъ страхъ смѣшанный съ любовью къ мистеру Фенвику, и еслибъ она не думала что онъ, пожалуй, сочтетъ ее неблагодарною, она бы убѣжала давно, прежде чѣмъ ее позвали въ судъ. Но когда она узнала что должна явиться предъ судьями и адвокатами и предъ цѣлою толпой людей которые всѣ жили въ сосѣдствѣ ея бывшаго дома, она не могла перенести этого и убѣжала. Когда ей старались внушить что она должна идти жить служанкой къ женѣ своего брата, эта мысль была тяжела для нея. Но это было еще не рѣшено, и ея собственное мнѣніе, которое оказалось справедливымъ, было что невѣстка не захочетъ принять ее. Теперь, касательно бумаги которую полисменъ вручилъ ей и страшнаго путешествія въ Гайтсбери, не было никакого сомнѣнія. Избавиться отъ этой непріятности можно только побѣгомъ. И она убѣжала.

Люди идущіе по прямому пути въ жизни поступаютъ почти всегда несправедливо съ людьми совратившимися съ этого пути. «За то что вы были преступны, говоритъ добродѣтельный человѣкъ недобродѣтельному, — за то что вы до сихъ поръ позволяли себѣ всѣ наслажденія которыя только могли достать, что никогда не работали прилежно и ни въ чемъ себя не обуздывали, были игрокъ и пьяница и жили въ дурномъ обществѣ, за все это теперь, когда вы у меня въ рукахъ и я могу руководить вашимъ раскаяніемъ и будущимъ поведеніемъ, я потребую отъ васъ такой жизни которая была бы не привлекательнѣе жизни пустынника. Если вы не устоите, вы не только чудовище неблагодарности въ отношеніи меня, который взялъ на себя всѣ заботы о вашемъ спасеніи, но еще и злополучный негодяй, которому не остается никакой надежды на помилованіе.» Когда находятъ что молодой человѣкъ пренебрегаетъ своими обязанностями, ничего не дѣлаетъ, проводитъ ночи въ билліардныхъ или въ еще худшихъ мѣстахъ и встаетъ въ два часа послѣ полудня, то друзья обыкновенно предписываютъ ему запереться въ его мрачной комнатѣ, пить чай и проводить время въ чтеніи хорошихъ книгъ. Очень рѣдко принимаютъ въ соображеніе что быстрый переходъ отъ билліардныхъ къ хорошимъ книгамъ требуетъ силы характера, а еслибъ она была у молодаго человѣка, то онъ, вѣроятно, не пріобрѣлъ бы этихъ дурныхъ привычекъ. Еслибы мы оставили двери нашихъ тюремъ отворенными и потомъ негодовали что заключенные ушли оттуда, то едва ли были бы болѣе неблагоразумны. Часы проводимые въ домѣ мистрисъ Стигсъ были страшно томительны для бѣдной Карри Бретль, и она ушла наконецъ.

Карри вышла изъ дому въ понедѣльникъ утромъ, въ половинѣ одиннадцатаго. Она имѣла обыкновеніе выходить въ это время. Мистеръ Фенвикъ желалъ чтобъ она посѣщала утреннюю службу въ соборѣ. Она исполнила его желаніе раза два и потомъ перестала ходить туда. Но она все-таки выходила изъ дому въ это время, и одинъ разъ, когда мистрисъ Стигсъ замѣтила ей что-то объ этихъ прогулкахъ, Карри отвѣчала почти съ гнѣвомъ что она не арестантка. На этотъ разъ она сдѣлала нѣкоторыя необходимыя перемѣны въ своей одеждѣ и потому постаралась выйти незамѣченною; но еслибъ ее и увидали, она бы настояла на своемъ. Кто имѣлъ право остановить ее?

Но куда она пойдетъ? Читатель, можетъ-быть, помнитъ, что одинъ разъ, въ то время какъ мистеръ Фенвикъ только-что выписалъ эту бѣдную дѣвушку послѣ ея несчастій и побѣга изъ дому, она выразила желаніе идти на мельницу и хоть только взглянуть на нее, если ужь ей больше ничего нельзя было сдѣлать. Та же самая мысль была и теперь у нея въ головѣ; но когда она оставила городъ, у ней не было опредѣленной цѣли. Она могла теперь выбрать только одно изъ двухъ: ѣхать въ Лондонъ, или не ѣхать туда. У ней было довольно денегъ на проѣздъ и, можетъ-быть, еще нѣсколькими шиллингами болѣе. Она смутно понимала что выбирала теперь: идти ли ей сразу на погибель, или помедлить еще сколько можно; и тутъ она тихо, задумчиво, нетвердыми шагами, почти не размышляя, прошла поворотъ который привелъ бы ее на станцію желѣзной дороги, и пошла мимо Трехъ Честныхъ Людей по дорогѣ къ Девизу, по дорогѣ которая проходила черезъ Салисберійскую равнину и вела отъ города въ разныя вильтшейрскія деревни, между которыми былъ и Булгамптонъ.

Она шла медленно, но шла почти цѣлый день. Ничто не могло быть печальнѣе совершенной безцѣльности ея дня и всей ея жизни. У ней не было ничего впереди, никакого плана, даже никакого предположенія относительно вечера и ночи этого самаго дня который провела она истощая свои силы на девизской дорогѣ. Отсутствіе всякаго намѣренія, всякой цѣли въ жизни бездомныхъ странниковъ и составляетъ самое ужасное основаніе ихъ бѣдствій. Подумайте только! Идти съ десятью шиллингами въ карманѣ, стало-быть, не имѣть настоятельной нужды ни въ хлѣбѣ, ни въ кровѣ, но не имѣть работы за которую нужно было бы приняться, не имѣть друзей съ кѣмъ бы хотѣлось видѣться, мѣста гдѣ бы васъ ожидали, обязанности которую надо бы было исполнить, надежды которую хотѣлось бы осуществить, не имѣть рубежа къ которому стремиться, кромѣ того рубежа на который въ подобныхъ обстоятельствахъ странникъ долженъ смотрѣть просто какъ на отдохновеніе. Но нѣтъ ничего къ чему бы человѣкъ не могъ приладиться. Люди пріучаются къ яду, могутъ переносить совершенное уединеніе и могутъ сносить поношеніе, презрѣніе и стыдъ не поморщившись. Карри Бретль уже привыкла къ несчастію и во время своего пути думала больше о непріятности настоящей минуты, о своихъ усталыхъ ногахъ, о своемъ голодѣ и о томъ пріютѣ который она можетъ достать себѣ въ какой-нибудь придорожной гостиницѣ чѣмъ о жизни которая была у ней впереди.

Она съѣла кусокъ хлѣба и выпила стаканъ пива въ половинѣ дня, и потомъ шла дальше и дальше до вечера. Она шла очень медленно, часто останавливалась и садилась, когда дорога проходила около какого-нибудь мѣста гдѣ она могла укрыться въ тѣни деревьевъ. До восьми часовъ она сдѣлала прямо по дорогѣ пятнадцать миль и прошла уже такъ хорошо ей извѣстный поворотъ, который привелъ бы ее по прямой дорогѣ изъ Салисбери въ Булгамптонъ. У ней не было никакой цѣли; но была надежда, что если она будетъ все идти и идти, то ея не схватятъ и не привезутъ къ утру въ Вайтсбери. Она знала что можетъ пройти по этой дорогѣ въ Пикрофтскую общину, и хотя она никого въ мірѣ не ненавидѣла такъ какъ мистрисъ Борроусъ, однако въ Пикрофтской общинѣ ее бы приняли и пріютили. Въ восемь часовъ она пришла въ маленькую деревушку. Карри припомнила что видѣла ее прежде, прочла названіе деревушки написанное на столбѣ, и знала что она только въ шести миляхъ отъ Булгамптона. Карри была такъ утомлена и измучена что не могла идти далѣе, и здѣсь попросила дать ей ночлегъ. Она сказала что идетъ изъ Салисбери къ подругѣ которая живетъ близь Девиза, что она надѣялась дойти туда въ одинъ день и сохранить такимъ образомъ деньги за проѣздъ по желѣзной дорогѣ. Ее попросили только заплатить за ужинъ и за постель впередъ, потомъ приняли и накормили. На слѣдующее утро она вышла изъ дому очень поздно и неохотно ушла оттуда. Она заплатила за свой завтракъ и, такъ какъ ей не говорили чтобъ она уходила, то она осталась на стулѣ, на которомъ сидѣла, и пробыла такъ, не говоря и почти не двигаясь, далеко за полдень. Въ три часа она встала съ своего мѣста, спросила хлѣба и сыру, положила все это въ карманъ, и опять пошла своимъ путемъ. Она надѣялась спастись по крайней мѣрѣ на этотъ день отъ судей и полисменовъ, отъ свиданія съ братомъ и отъ присутствія того, другаго человѣка въ Вайтсбери. Но куда идти изъ этого дома: въ ненавистный ли коттеджъ въ Пикрофтской общинѣ, или въ домъ отца, она еще не рѣшила этого когда завязывала свою шляпку. Она шла вдоль по дорогѣ къ Девизу и, пройдя около двухъ миль отъ деревни, пришла къ проселку поворачивавшему налѣво между двумя изгородями. Около поворота стоялъ столбъ, на которомъ было написано: «въ Булгамптонъ и Имберъ»; тутъ она быстро повернула къ приходу въ которомъ родилась. Было четыре часа; она прошла еще около мили, увидала уголокъ за стѣной маленькаго мостика, сѣла тамъ и пообѣдала хлѣбомъ и сыромъ. Когда она тамъ сидѣла, полисменъ прошелъ пѣшкомъ по дорогѣ. Этотъ человѣкъ не видалъ ея, а еслибъ и увидалъ, то не обратилъ бы на нее болѣе своего обыкновеннаго полисменскаго вниманія. Но она видѣла его и поэтому нѣсколько часовъ не оставляла своего убѣжища.

Около девяти часовъ она поплелась опять дальше, но еще не совсѣмъ успокоилась. Даже и теперь она не знала куда ей дѣваться на эту ночь. Ей казалось что для нея будетъ невыразимымъ наслажденіемъ даже теперь, въ ея бѣдственномъ положеніи, обойти кругомъ мельницу, заглянуть въ окна дома, постоять на мосту гдѣ она такъ часто любила стоять, и посмотрѣть еще разъ на мѣста гдѣ она провела свое дѣтство. Когда она думала объ этомъ, то вспомнила мрачную глубину потока, его нѣжно журчащія, но быстрыя воды, которыя стремились подъ черные переходы зданія. Она часто содрогалась когда смотрѣла на него прежде, и любила это наслажденіе безпричиннаго страха. Но теперь, еслибъ она была тамъ, то вѣроятно бросилась бы въ эту мрачную бездну которая прекратила бы всѣ ея страданія!

И теперь, когда она шла къ своему старому дому при блѣдномъ свѣтѣ потухающей зари, у ней не было другой болѣе опредѣленной мысли, какъ только взглянуть еще разъ на мѣста которыя были дороги ея памяти во все время ея страданій. Она все еще не знала гдѣ найдетъ себѣ пріютъ на ночь, развѣ не пріютитъ ли ея, можетъ-быть, этотъ нѣжно журчащій, шумный потокъ.

Въ этотъ самый день, между шестью и семью часами вечера, мистеръ Фенвикъ сказалъ мельнику что его сына не обвиняютъ болѣе въ убійствѣ. Мельникъ принялъ это известіе не очень любезно, но тѣмъ не менѣе поспѣшилъ сообщить его на мельницѣ. «Тѣ болваны въ Вайтсбери нашли наконецъ что нашъ Семъ ничего этого не дѣлалъ.» Онъ сказалъ это не обращаясь особенно ни къ кому; но однако такъ чтобъ его жена и Фанни слышали это. Тутъ полился на него цѣлый потокъ вопросовъ и слезъ. Мистрисъ Бретль и Фанни давно обѣ рѣшили что Семъ невиненъ; но мать еще боялась чтобъ онъ не пострадалъ несмотря на свою невинность. Фанни однакоже всегда настаивала что милосердіе Божіе спасетъ и его, и ихъ отъ подобной несправедливости. Самому старику они едва смѣли говорить объ этомъ; но теперь старались какъ-нибудь смягчить его. Возможно ли было не употребить всѣ старанія чтобы привести Сема назадъ на мельницу? Но было очень трудно поколебать мельника. «Послѣ всего того что было, лучше малому не быть здѣсь», сказалъ онъ наконецъ. "Я никогда не думалъ чтобъ онъ поднялъ руку на старика, " прибавилъ онъ вслѣдъ за этимъ, «но онъ былъ знакомъ съ тѣми кто это сдѣлалъ. Это почти также дурно.» Дальше этого мельникъ не подавался. Когда они разошлись на ночь, мать пошла посидѣть въ комнату къ дочери чтобы тамъ поплакать и порадоваться вмѣстѣ. Была самая середина лѣта, и вечера были дождливые и знойные. Окно комнаты Фанни выходило въ садъ и было только фута на два отъ земли. Этотъ садикъ всѣ они прежде очень любили, и онъ давалъ имъ даже нѣкоторый доходъ. Послѣднее время, когда мельникъ состарился, а Семъ сдѣлался слишкомъ упрямъ и своеволенъ чтобы заботиться объ общемъ благосостояніи, этотъ клочокъ земли приносилъ очень мало удовольствія и выгодъ. Тутъ было немного капусты, и ряды запущеннаго крыжовника и смородины, а ниже огорода — мѣсто засаженное картофелемъ. Но теперь на этотъ садъ никто не радовался. Что касается Фанни, то, когда было довольно приготовлено пищи для обѣда отца и матери, ей ни до чего больше не было дѣла. Тѣ дни давно прошли, когда у ней было и время, и желаніе ухаживать за своими гвоздиками и фіалками. Теперь она сидѣла съ матерью предъ открытымъ окномъ, и онѣ шепотомъ говорили о сестрѣ и дочери которая была для нихъ потеряна.

— Онъ не приметъ дурно, матушка, что я съѣзжу въ Салисбери?

— Если ты спросишь его, Фанни, то онъ не позволитъ тебѣ, сказала мать.

— Но я не буду его спрашивать. Я не скажу ему до тѣхъ поръ пока возвращусь домой. Она должна была явиться сегодня предъ судьями. Мистеръ Фенвикъ говорилъ мнѣ объ этомъ въ воскресенье.

— Это вѣрно было для нея хуже смерти.

— Не знаю, матушка. Я боюсь что она стала теперь гораздо смѣлѣе чѣмъ была прежде. А она всегда была такая живая, могла говорить съ важными господами, и страху у ней совсѣмъ не было. Можетъ-быть, она сказала имъ что-нибудь такое что они отпустили Сема. Она никогда не была такая трусиха какъ я.

— О, Фанни, еслибъ она только брала примѣръ съ тебя.

— Господь, матушка, создалъ васъ всѣхъ разными, для своихъ неисповѣдимыхъ цѣлей. Изъ всѣхъ дѣвушекъ которыхъ я когда-нибудь видѣла, она была самая красивая.

Старуха не могла говорить и только утирала фартукомъ свои мокрыя щеки.

— Я спрошу завтра мистера Тоффи, матушка, продолжала Фанни, — и если она еще живетъ въ Салисбери, тамъ куда помѣстилъ ее мистеръ Фенвикъ, я пойду прямо къ ней. Отецъ не выгонитъ меня за это изъ дому.

— Выгнать тебя, Фанни! Онъ никогда тебя не выгонитъ. Что будемъ мы оба дѣлать, когда ты уйдешь отъ насъ? Если ты отправишься туда, то возьми для нея нѣсколько вещей что лежатъ въ большемъ шкапу; онѣ никуда больше не пригодятся. Я увѣрена что бѣдное дитя нуждается въ бѣльѣ.

И потомъ она разсуждала какъ совершить завтрашнее путешествіе, какъ надо прежде распросить констебля и посовѣтоваться со священникомъ. Фанни хотѣла выйти изъ дому тотчасъ послѣ завтрака, и если мельникъ спроситъ объ ней за обѣдомъ, жена скажетъ ему что дочь уѣхала въ Салисбери. Можно было надѣяться что онъ не будетъ дальше распрашивать, потому что пойметъ зачѣмъ дочь туда поѣхала; но если онъ спроситъ, мистрисъ Бретль соберетъ всю свою твердость и скажетъ за какимъ дѣломъ Фанни отправилась въ Салисбери. Тутъ возникъ вопросъ о деньгахъ. Мистеръ Фенвикъ, думая облегчить этимъ сердце матери, признался что содержитъ Карри на свой счетъ. Взять эту обязанность на себя мать и дочь не могли. Всѣ деньги которыя у нихъ были, а ихъ было очень немного, — принадлежали, какъ она привыкла думать, главѣ семейства. Имъ было горько что онѣ не могли сдѣлать никакого прочнаго улучшенія въ судьбѣ Карри; но покамѣсть было довольно и того что она утѣшитъ ее хоть на время.

— Я увѣрена что ея сердце смягчится къ тебѣ, Фанни, я иначе и думать не могу; и кто знаетъ что будетъ съ ней, когда она увидитъ твое лице и услышитъ твой голосъ.

Въ это время Фанни услыхала въ саду какой-то звукъ и быстро высунула изъ окна свою голову и плечи. Въ этотъ вечеръ долго не спали на мельницѣ, и теперь было уже одиннадцать часовъ. Мельникъ оставилъ ихъ за чаемъ, когда было еще свѣтло, и ночь подкралась къ нимъ когда они тутъ сидѣли вдвоемъ. Мѣсяца не было, но еще осталось немного свѣта отъ отраженій послѣднихъ лучей закатившагося солнца, и ночь не была темна. Фанни сейчасъ же увидала фигуру какой-то женщины, но не сразу узнала сестру.

— Матушка! Матушка! Матушка! сказалъ голосъ изъ глубины ночи, и въ минуту Карри Бретль нагнулась въ окно такъ далеко что схватила мать за руку.

LIII. Откормленный телецъ.

Мистрисъ Бретль, услыхавъ голосъ дочери, такъ смутилась и перепугалась что долго не могла придти въ себя. Въ первое мгновеніе она вскрикнула, вообразивъ что видитъ предъ собой призракъ, а не живое существо. Карри тоже была не спокойна и не лучше владѣла собой. Она пришла домой безъ всякой опредѣленной цѣли. Выйдя послѣ захода солнца изъ-подъ моста, куда скрылась отъ полицейскаго, она медленно пошла по полю и наконецъ подошла къ знакомымъ границамъ своего прихода. Она подошла къ рѣкѣ и разглядѣла на другомъ берегу, за ивами, при послѣднемъ сіяніи зари, кровлю мельницы. Она остановилась въ нерѣшимости, но когда по временамъ бодрость возвращалась къ ней, она подвигалась немного впередъ, и наконецъ, перейдя рѣку по давно знакомой доскѣ, подкралась по тропинкѣ къ задней сторонѣ мельницы, вошла въ садъ и услыхала вылетавшіе изъ окна голоса матери и сестры. Сначала у нея было намѣреніе не показываться никому на мельницѣ. Когда она стояла на берегу, ей казалось что воды рѣки поднимутся, увлекутъ ее и скроютъ отъ людей ея позоръ и несчастіе. Она стояла и дрожала отъ ужаса, но ей не приходило въ голову покончить этимъ способомъ свои страданія. Всего вѣроятнѣе то что она пролежала бы подъ заборомъ всю ночь и погибла бы отъ утренняго холода. Но когда она услыхала голоса изъ окна, ей не представлялось другаго выбора какъ показаться, пусть хоть убьетъ ее отецъ.

Даже Фанни потеряла свое всегдашнее самообладаніе, такъ сильно она была поражена неожиданностью.

— Карри, Карри, воскликнула она тихо, — голосъ ея никогда не возвышался, — но съ невыразимымъ удивленіемъ.

Она держала руку Карри, а Карри другою рукой держала руку матери.

— Ахъ, матушка, какъ я устала, сказала Карри. — Матушка, я, кажется, умираю.

— Дитя мое, бѣдное дитя мое! Что намъ дѣлать, Фанни?

— Конечно впустить ее въ домъ, сказала Фанни.

— А отецъ?

— Не прогнать же намъ ее отъ окна, матушка.

— Не прогоняйте меня, Фанни. Милая Фанни, не прогоняйте меня, сказала Карри, ухватившись за другую руку Фанни.

— Нѣтъ, Карри, конечно не прогонимъ, сказала Фанни, придумывая что сдѣлать.

Она знала что долго скрывать Карри отъ отца невозможно, но на эту ночь рѣшила дать пріютъ отверженной дочери безъ вѣдома отца. Сдѣлать это было не легко. Вопервыхъ, надо впустить Карри въ окно, потому что шумъ въ передней части дома можетъ привлечь вниманіе отца. Потомъ надо будетъ уговорить мать уйти въ свою комнату, иначе ея необычайное отсутствіе можетъ возбудить подозрѣніе отца. Фанни очень боялась что мать, ложась спать, не сумѣетъ скрыть отъ отца что у нихъ въ домѣ происходитъ нѣчто очень тревожное. А въ такомъ случаѣ очень возможно что отецъ придетъ въ комнату дочери и потребуетъ чтобъ отлученіе отъ дома осталось отлученіемъ, и выгонитъ дочь ночью. Онъ былъ человѣкъ такой суровый, такой упрямый, непрощающій, самовластный, что Фанни, готовая подвергнуть себя лично какой угодно опасности, боялась ужасныхъ поступковъ съ его стороны. Ей казалось что Карри очень слаба. Если отецъ войдетъ къ нимъ въ ярости, Карри можетъ умереть отъ страха. Тѣмъ не менѣе надо было дѣйствовать.

— Надо впустить ее въ окно, матушка, сказала она. — Я ни за что не рѣшусь отворить дверь.

— А что, если отецъ убьетъ ее? О Карри! О дитя мое! Она такая слабая, она не влѣзетъ въ окно.

Но Карри совсѣмъ не была такъ слаба какъ имъ казалось. Она безчисленное число разъ влѣзала и вылѣзала изъ этого окна, и теперь, услыхавъ позволеніе, не долго думая очутилась въ объятіяхъ матери.

— Моя Карри, моя дѣвочка, моя милая! И бѣдная мать удовлетворяла потребность своего сердца безконечными ласками.

Фанни между тѣмъ прокралась въ кухню и принесла на подносѣ ужинъ и холодный чай.

— Сестра, сказала она, — тебѣ надо поѣсть, а потомъ я уложу тебя въ постель. Утро вечера мудренѣе.

— Фанни, ты всегда была такая добрая, сказала Карри изъ объятій матери.

— А вы, матушка, уходите, продолжала Фанни. — Конечно, вамъ надо уйти, отецъ можетъ проснуться. И потомъ, матушка, не говорите ему ничего завтра, когда онъ встанетъ. Я сама схожу къ нему на мельницу. Такъ будетъ лучше.

Тогда, послѣ нѣжныхъ ласкъ, которымъ трудно было положить конецъ, послѣ крѣпкихъ, долгихъ поцѣлуевъ, послѣ горячихъ, поспѣшныхъ, многократныхъ увѣреній что все, все прощено, что ея Карри — опять ея Карри, бѣдная мать позволила выпроводить себя. Невыносимая несправедливость была для нея въ томъ фактѣ что Фанни можетъ остаться всю ночь съ дорогимъ, только что возвратившимся существомъ, между тѣмъ какъ она должна уйти и, можетъ-быть, никогда болѣе не увидитъ дочери, если утромъ разразится гроза. Фанни съ большимъ присутствіемъ духа проводила мать до ея комнаты, для того чтобы, если отецъ спроситъ что-нибудь, отвѣтить за нее. Но мельникъ спалъ крѣпко послѣ своего трудоваго дня и не пошевельнулся.

— Что онъ со мной сдѣлаетъ, Фанни, спросила странница, когда сестра воротилась.

— Не думай теперь объ этомъ, милая моя, сказала Фанни, тронутая также какъ и мать видомъ сестры.

— Убьетъ онъ меня, Фанни?

— Нѣтъ, милая, онъ тебя пальцемъ не тронетъ. У него слова суровыя. Карри, Карри, будешь ты теперь честная?

— Буду, милая, право буду. Я не была безчестною съ тѣхъ поръ какъ мистеръ Фенвикъ пріѣхалъ ко мнѣ.

— Сестра, если ты будешь честная, я никогда не оставлю тебя. Дорогая моя, красота моя, милая моя! Карри, ты будешь для меня тѣмъ чѣмъ была прежде, если будешь честная. Я тебя никогда не упрекну ни однимъ словомъ. — И Фанни въ свою очередь насыщала свою любовь горячими ласками — Ты однако голодна, милая. Я заставлю тебя поѣсть, а потомъ уложу поспокойнѣе въ постель.

Бѣдная Карри Бретль была дѣйствительно голодна. Она ѣла хлѣбъ и ветчину и пила холодный чай съ такимъ аппетитомъ, который, можетъ-быть, не шелъ къ ея романическому положенію. Сестра стояла возлѣ нея, отрѣзала ей ломти, гладила ея волосы и желала чтобъ ужинъ показался ей повкуснѣе.

— Я боюсь отца, Фанни, сказала Карри, — ужасно боюсь, но я ни разу, съ тѣхъ поръ какъ ушла съ мельницы, не ужинала съ такимъ удовольствіемъ какъ теперь.

Фанни упала на колѣни предъ возвратившеюся грѣшницей и покрыла поцѣлуями платье дорогаго существа.

Было уже поздно, когда Фанни въ эту ночь легла рядомъ съ сестрой.

— Карри, сказала она, когда сестра раздѣлась, — стань на колѣни и помолись по-прежнему.

Карри не заставила ее повторить просьбу и, закрывъ лицо руками, наклонила голову на колѣни сестры. Вслухъ она не сказала ни слова, но Фанни была увѣрена что сестра усердно молилась.

— Теперь спи, моя милочка. Я приведу въ порядокъ твое платье и приду къ тебѣ.

Странница опять послушалась, и чрезъ нѣсколько минутъ утомленіе послѣднихъ двухъ дней оказало свое дѣйствіе, она заснула. Сестра принялась работать надъ грязнымъ платьемъ и грязными башмаками, и сдѣлала ихъ чистыми и приличными для слѣдующаго дня. Во всякомъ случаѣ, Карри лучше показаться отцу безъ дорожной пыли на платьѣ.

Между тѣмъ какъ погибшая дѣвушка спала, съ разсыпавшимися, мягкими прядями волосъ, все еще прекрасная, все кроткая и привлекательная, несмотря на то что лишилась самыхъ дорогихъ правъ женщины, съ невинностью на лицѣ, съ дѣтскою граціей, несмотря на то что блескъ этого цвѣтка былъ запятнанъ грязною рукой сорвавшею его, — Фанни, сидя въ своемъ углу, думала о странной участи женщинъ. Она знала что были минуты въ ея жизни, когда ея сильная любовь къ сестрѣ омрачалась завистью. Никогда ни одинъ мущина не прислушивался въ сумеркахъ къ ея шагамъ, никогда полудержіе, полузастѣнчивые взгляды не провожали ее, когда она проходила по деревнѣ за какимъ-нибудь дѣломъ. Быть любящимъ, домовитымъ существомъ, дѣйствительно полезнымъ для міра и съ большими надеждами на будущее и остаться вѣчною работницей — вотъ ея участь. Мечта быть любимою есть лучшая мечта всякой женщины. Судьба сдѣлала Фанни не красивою, и ни одинъ мущина не любилъ ея. Та же судьба сдѣлала Карри прекрасною, красавицей деревни, признаннымъ украшеніемъ Булгамптона, и вотъ она лежитъ теперь здѣсь, сдѣлавшись, какъ говорятъ, существомъ до того гадкимъ что даже родной отецъ не хочетъ слышать о ней. Какъ однако мала ея ошибка въ сравненіи съ другими грѣхами, которые легко прощаются мущинамъ и женщинамъ, хотя они и не просятъ о прощеніи!

Фанни подошла къ постели, стала на колѣни и поцѣловала сестру въ лобъ. Въ эту минуту она дала себѣ обѣщаніе что для нея Карри никогда не будетъ гадкою, никогда не будетъ отверженницей, не будетъ такою сестрой за которую надо краснѣть. Она сказала Карри что никогда не упрекнетъ ея ни однимъ словомъ, теперь она дала себѣ обѣщаніе что никогда не упрекнетъ ее даже мысленно. Кто знаетъ, еслибъ она сама была такъ хороша, не упала ли бы она точно также?

Въ пять часовъ на слѣдующее утро, мельникъ, по обыкновенію, ушелъ на мельницу. Фанни слышала его тяжелые шаги, слышала какъ отворилась дверь, потомъ ставни на кухонныхъ окнахъ, и поняла что отецъ еще не знаетъ кто ночевалъ у нихъ. Фанни тотчасъ же встала, постаравшись не разбудить сестры. Она уже все это обдумала, заставить ли сестру одѣться и быть готовою тотчасъ же скрыться, если отецъ настойчиво потребуетъ чтобъ она ушла, или объявить ему что Карри пришла, сказать что она въ постели, утомлена, спитъ, словомъ, не одѣта, и такимъ образомъ выиграть хоть часъ времени. Не смягчится ли въ этотъ часъ сердце отца? Но надо идти къ нему не теряя времени. Нанятой работникъ, помогавшій ему теперь на мельницѣ, придетъ въ шесть часовъ, а то что ей надо сказать отцу должно быть сказано безъ свидѣтелей. Она сама не рѣшилась бы сказать ему о Карри при чужомъ человѣкѣ. Она одѣлась и, чрезъ десять минутъ послѣ ухода отца, пришла къ нему на мельницу.

Старикъ былъ на верху. Она услыхала надъ собой его тяжелые, медленные шаги и переворачиванье мѣшковъ. Она подумала съ минуту и рѣшила не влѣзать на верхъ, куда вела узенькая лѣстница, чтобъ имѣть свободный выходъ на всякій случай. Она позвала его снизу.

— Что тебѣ тамъ понадобилось? спросилъ старикъ, услыхавъ ея голосъ.

— Батюшка, мнѣ надо поговорить съ вами, сойдите ко мнѣ.

Онъ медленно сошелъ и остановился предъ ней, ожидая что она скажетъ.

— Батюшка, сказала она, — я пришла сказать вамъ кто пришелъ къ намъ.

— Развѣ Семъ пришелъ? спросилъ онъ, и она замѣтила что радость блеснула въ его глазахъ. О, еслибъ она могла сдѣлать чтобы возвращеніе дочери было для него такою же радостью какою было возвращеніе сына!

— Нѣтъ, батюшка, не Семъ.

— Такъ кто же?

Голосъ его и лицо измѣнились при этомъ вопросѣ. Она поняла что онъ отгадалъ.

— Вѣдь не…. вѣдь не она?

— Да, батюшка, Карри пришла.

Сказавъ это, она придвинулась къ нему и хотѣла взять его руку, но онъ спряталъ руки въ карманы и отвернулся отъ нея.

— Батюшка, она наша плоть и кровь. Вы не отвергнете ея теперь, когда она воротилась и раскаялась въ своихъ ошибкахъ?

— Она….

Но дочь зажала ему ротъ рукою прежде чѣмъ онъ успѣлъ произнести слово.

— Батюшка, кто изъ насъ безъ грѣха?

— Она опозорила мою сѣдую голову, она мнѣ вѣчный упрекъ и стыдъ. Я не хочу ея видѣть. Пусть она убирается. Я не хочу говорить съ ней, не хочу смотрѣть на нее. Какъ она пришла сюда? Когда?

Фанни разказала отцу какъ все случилось, разказала все до малѣйшей подробности и не забыла прибавить свое убѣжденіе что жизнь Карри была во всѣхъ отношеніяхъ хорошая, съ тѣхъ поръ какъ священникъ пріютилъ ее въ Салисбери.

— Неужели вы хотите чтобъ это продолжалось? Вѣдь нашему священнику она чужая.

— Я заплачу. Я заплачу за нее все до послѣдней копѣйки. Я не хочу жить милостыней чужаго человѣка, священникъ онъ, или не священникъ. А видѣть ея не хочу. Пока она тамъ, присылайте мнѣ ѣду сюда, на мельницу. Если она до ночи не уйдетъ, я и ночевать буду здѣсь, между мѣшками.

Фанни оставалась съ нимъ пока не пришелъ работникъ, но ей не удалось смягчить сердце отца. Возвратившись домой, она разказала матери все что говорилъ отецъ, а Карри, которая все еще была въ постели, только часть. Мать она нашла, конечно, возлѣ постели дочери, и молчала пока ей не удалось разлучить ихъ чтобы поговорить съ каждою отдѣльно.

— Что онъ говорилъ обо мнѣ, Фанни? спросила бѣдная грѣшница. — Онъ сказалъ чтобъ я уходила? Онъ не хочетъ говорить со мной? Я брошусь подъ мельничное колесо, и всему конецъ.

Сестра посовѣтовала ей встать и одѣться, но не уходить.

— Развѣ мы не ожидали, сказала она, — что отца трудно будетъ умилостивить?

— Я знаю что онъ убьетъ меня, когда увидитъ, сказала Карри.

Въ восемь часовъ Фанни понесла отцу завтракъ, а мистрисъ Бретль осталась ухаживать за Карри, какъ только мать можетъ ухаживать за дочерью. Мельникъ усѣлся завтракать на мѣшокъ, въ углу, въ задней сторонѣ мельницы, а работникъ, взявъ хлѣбъ и сыръ, ушелъ за дверь. Фанни стояла возлѣ отца. Пока старикъ ѣлъ, она молчала. Онъ ѣлъ очень медленно, устремивъ глаза на клочокъ неба виднѣвшійся въ щель и очевидно нисколько не думая о пищѣ. Кончивъ завтракъ, онъ отдалъ пустую тарелку и чашку дочери и хотѣлъ встать чтобы тотчасъ же приняться за работу. Онъ во все время не сказалъ ни одного слова.

— Батюшка, подумайте объ этомъ, сказала она. — Надо сжалиться и простить. Неужели вы прогоните ее опять на улицу?

Мельникъ не сказалъ ни слова, но повернулъ къ ней голову, и взглядъ его выражалъ такое страданіе что она сѣла рядомъ съ нимъ, прижалась къ нему и обняла его.

— Еслибъ она была такая какъ ты, Фанни, сказалъ онъ. — О, еслибъ она была такая какъ ты!

И онъ отвернулся чтобы скрыть слезу остановившуюся въ углу глаза.

Фанни сидѣла съ нимъ цѣлый часъ, прежде чѣмъ онъ рѣшился встать. Его работникъ не входилъ къ нимъ, понявъ что у нихъ происходитъ нѣчто дѣлающее его отсутствіе имъ пріятнымъ. Немного словъ было сказано между ними, но черезъ часъ Фанни, воротившись домой, сказала:

— Карри, отецъ идетъ.

— Онъ убьетъ меня, сказала Карри.

Мать такъ растерялась отъ страха и надежды что не знала что дѣлать и куда стать. Не прошло минуты какъ послышались тяжелые шаги мельника, и Карри знала что вошелъ отецъ. Она встала, подошла къ нему и стала на колѣни.

— Батюшка, воскликнула она, — если вы позволите мнѣ остаться у васъ, если вы позволите мнѣ остаться….

Рыданія заглушили ея голосъ, и она не могла выговорить обѣщанія насчетъ своего будущаго поведенія.

— Пусть останется у насъ, сказалъ отецъ, обращаясь къ женѣ и старшей дочери. — Но теперь я не рѣшусь показать ее въ приходѣ.

Онъ не сказалъ ни одного слова прощенія, не поцѣловалъ дочери. Фанни подняла ее и посадила въ сторону.

— Во всемъ мірѣ, сказалъ онъ, поднявъ руку и говоря съ такимъ жаромъ что привелъ въ трепетъ слушательницъ, — во всемъ мірѣ нѣтъ ничего гаже развратной женщины.

Вся его свирѣпость овладѣла имъ въ эту минуту, и никто не осмѣлился заговорить съ нимъ. Онъ тотчасъ же вышелъ и пошелъ на мельницу. Фанни послѣдовала за нимъ, и онъ сказалъ ей чтобъ она повторила что дочь можетъ остаться въ его домѣ.

Въ первомъ часу Фанни пришла звать его обѣдать. Сначала онъ объявилъ что не пойдетъ, что у него много дѣла, чтобъ ему принесли чего-нибудь на мельницу. Но Фанни не отстала отъ него.

— И всегда будетъ такъ, батюшка?

— Не знаю. — Что за бѣда, пока я въ силахъ работать здѣсь?

— Развѣ это возможно чтобъ она выгнала васъ изъ дома? Подумайте о матушкѣ, какъ она будетъ страдать. Батюшка, вы должны пойти.

Тогда онъ позволилъ привести себя въ домъ, сѣлъ на свое всегдашнее мѣсто и ѣлъ обѣдъ въ мрачномъ молчаніи. Но онъ не остался курить послѣ обѣда.

— Говорю тебѣ, Фанни, мнѣ не надо сегодня трубки. Тамъ еще ничего не сдѣлано. Ты думаешь, мельница будетъ молоть безъ рукъ?

Когда Карри сказала что ей лучше уйти, Фанни просила ее вспомнить что такія отношенія поправляются не въ одинъ день. Для матери же остальная часть этого дня была счастливымъ временемъ, потому что она сидѣла держа въ рукахъ руки дочери. Поздно вечеромъ, когда мельникъ воротился, Карри тихо двигалась по дому, исполняя домашнія дѣла, къ чему была пріучена еще въ дѣтствѣ. Глаза отца слѣдили за ней, но онъ не говорилъ съ ней.

Въ тотъ же, день произошли еще два происшествія касающіяся нашего разказа. Послѣ чая, къ которому мельникъ не пришелъ, Фанни Бретль надѣла шляпку и отправилась къ викарію. Послѣ всѣхъ заботъ которыя вытерпѣлъ мистеръ Фенвикъ, надо же, думала она, разказать ему все что случилось.

— Это такая славная новость какихъ я давно на слыхалъ сказалъ викарій.

— Я знала что вы порадуетесь, узнавъ что бѣднягкка нашла опять пріютъ въ своемъ домѣ.

И Фанни разказала всю исторію, какъ Карри ушла изъ Салисбери, испугавшись судопроизводства къ которому ее вызывали, какъ отецъ побожился что не уступитъ, и какъ онъ потомъ уступилъ. Когда Фанни сказала священнику и мистрисъ Фенвикъ что отецъ еще не сказалъ ни одного слова Карри, они оба успокоили ее.

— Это придетъ само собой, Фанни, сказала мистрисъ Фенвикъ, — если ей уже позволено сидѣть съ нимъ за однимъ столомъ.

— Конечно, придетъ, сказалъ викарій. — Недѣли черезъ двѣ вы замѣтите, что она опять его любимица.

— Она была нашею общею любимицей когда-то, сэръ, и дай Богъ чтобъ опять было такъ, сказала Фанни. — Такія милыя созданія родятся для того чтобъ ихъ всѣ любили. Вы придете когда-нибудь взглянуть на нее, мистеръ Фенвикъ?

Онъ обѣщалъ придти, и Фанни воротилась на мельницу.

Другое происшествіе было пріѣздъ констебля Тоффа на мелтницу въ то время когда Фанни ходила къ настоятелю. Въ продолженіе дня по деревнѣ разнеслась новость что Карри Бретль опять на мельницѣ. Констебль Тоффи, который, какъ говорится, оборвался на семействѣ Бретлей (что доказало послѣднее засѣданіе въ Гайтсбери), услыхалъ эту новость. Онъ зналъ, потому что былъ понятливѣе лорда Тробриджа, что слѣдствіе дѣйствительно не представило ни малѣйшей улики противъ Сема. Констебль Тоффи былъ человѣкъ добрый, и несправедливо было бы сказать что онъ сожалѣлъ объ освобожденіи Сема; но натура у него была все же натура полицейскаго, и онъ не могъ освободиться отъ чувства досады, которое всегда слѣдуетъ за неудавшимися усиліями. Онъ видѣлъ что противъ Сема нѣтъ никакихъ уликъ, но изъ этого не слѣдуетъ чтобъ онъ считалъ его невиннымъ. Сомнительно чтобы во мнѣніи полицейскаго человѣкъ когда-нибудь вполнѣ освобождался отъ подозрѣнія въ преступленіи, въ которомъ уже было разъ замѣшано имя этого человѣка. И потому онъ сердился на Бретлей. А Карри Бретль, которую по всѣмъ правиламъ закона вызывали въ судъ, не явилась! Она ушла изъ Салисбери, точно она свободная особа, можетъ распоряжаться своими поступками какъ ей угодно, и не обязана подчиняться приказаніямъ полиціи! Когда констебль Тоффи услыхалъ что Карри Бретль на мельницѣ — она, подлежащая большому штрафу за неявку къ суду — онъ счелъ своею прямою обязанностью посѣтить ее и сказать ей что она обязана явиться.

На мельницѣ онъ видѣлъ одного мельника, и визитъ его былъ вполнѣ неудаченъ. Мельникъ понималъ очень мало въ судебномъ слѣдствіи, но зналъ что сынъ его оправданъ и не подозрѣвалъ что дочь замѣшана въ дѣлѣ не только вслѣдствіе подозрѣнія павшаго на брата, но и по другимъ причинамъ. Потому, когда Тоффи освѣдомился о Каролинѣ Бретль и желалъ знать дѣйствительно ли она на мельницѣ и почему не явилась въ судъ въ Гайтсбери, мельникъ разсердился и объявилъ, что если кто осмѣлится произнести имя Сема Бретля въ связи съ убійствомъ, то онъ, Яковъ Бретль, какъ онъ ни старъ, раздѣлается съ такимъ наглымъ клеветникомъ. Констебль Тоффи попробовалъ разъяснить мельнику дѣло, но потерпѣлъ полную неудачу. Имѣетъ онъ полномочіе искать кого-нибудь? Тоффи не имѣлъ никакого полномочія, онъ только желалъ знать дѣйствительно ли Каролина Бретль въ домѣ отца. Старый мельникъ рѣшилъ про себя что, хотя дочь и опозорила его, но теперь, когда она опять членъ его семейства, онъ не выдастъ ея. Онъ сказалъ что дочь у него, но не позволилъ констеблю войти въ домъ.

— Но ее вызывали въ судъ, мистеръ Бретль, сказалъ констебль.

— Мнѣ до этого нѣтъ никакого дѣла, отвѣчалъ мельникъ, не удостоивая даже повернуться лицомъ къ противнику.

— Однако вы знаете, мистеръ Бретль, что закону надо повиноваться.

— Ничего я не знаю. А такого закона нѣтъ чтобы вамъ приходить мѣшать мнѣ, и нѣтъ такого закона чтобы вы могли взять эту бѣдную женщину и посадить въ тюрьму.

— Совсѣмъ не въ тюрьму, мистеръ Бретль; она нужна въ судъ.

— Мало ли что намъ нужно, да что намъ не дается. Ну, да я вамъ прямо скажу, теперь вы не войдете въ мой домъ, потому что моихъ домашнихъ нельзя безпокоить, а потому я прошу васъ, будьте такъ добры, оставьте насъ однихъ.

Тоффи, стараясь показать что вполнѣ удовлетворенъ полученными свѣдѣніями, и только прибавивъ что Каролина Бретль все же когда-нибудь должна будетъ явиться къ судьямъ въ Гайтсбери, простился съ такою вѣжливостью какой мельникъ не заслужилъ отъ него, и воротился въ деревню.

LIV. Рубины мистера Джильмора.

Мери Лоутеръ съ недѣлю всѣми силами старалась примириться со своимъ новымъ положеніемъ, но въ концѣ недѣли начала убѣждаться въ безполезности своихъ усилій. Уныніе овладѣвшее ею отражалось на ея женихѣ, а отъ него переходило обратно на нее. Еслибъ онъ былъ немного легкомысленнѣе, еслибъ онъ могъ говорить съ ней объ обыкновенныхъ предметахъ, обращаться съ ней какъ обыкновенный женихъ, ей было бы легче привыкнуть къ своему положенію. Въ его обращеніи съ ней было что-то такое, что, казалось ей, постоянно упрекало ее за то что онъ даетъ ей такъ много, а она не даетъ ему ничего взамѣнъ. Онъ не жаловался словами, не упрекалъ ее въ холодности къ нему, но ей казалось что взгляды его, разговоръ, походка, малѣйшее дѣйствіе, все показывало что онъ считаетъ себя оскорбленнымъ человѣкомъ. Въ концѣ недѣли онъ сдѣлалъ ей подарокъ, и она должна была выразить удовольствіе. Она попробовала, но потерпѣла полную неудачу, и оба звали какъ велика неудача. Но, конечно, будутъ еще подарки, и онъ уже, хотя еще не было сдѣлано ни малѣйшаго намека на день свадьбы, началъ торопиться перемѣнами въ домѣ, перемѣнами, о которыхъ она не просила, но которыя онъ дѣлалъ для ея удовольствія. Она еще разъ посѣтила его домъ и сады, и онъ говорилъ ей какія намѣренъ сдѣлать перемѣны, если онѣ ей нравятся. Она попробовала выразить участіе, но участіе ея обратилось не въ ту сторону куда слѣдовало — она выказала участіе къ его карману и все утро прошло чрезвычайно скучно и уныло. Послѣ того она спросила себя можетъ ли она исполнить свое обѣщаніе. Если же нѣтъ, то чѣмъ скорѣе она удалится и скроетъ себя и свое безчестіе, тѣмъ лучше. Она обѣщала быть его женой, ибо ее увѣрили что она можетъ этимъ осчастливить его и она думала что обязана пожертвовать собой. Ей уже надоѣло думать о себѣ. Почему не пожертвовать собой, если это можетъ принесть кому-нибудь пользу? Но теперь она начала сомнѣваться, принесетъ ли она ему какую-нибудь пользу, сдѣлавшись его женой. А когда дѣло будетъ сдѣлано, нельзя уже будетъ раздѣлать его. Не будетъ ли ея жизнь постояннымъ грѣхомъ, когда она будетъ женой человѣка котораго не можетъ полюбить, и вмѣстѣ съ тѣмъ, можетъ-быть, никогда не будетъ въ состояніи разлюбить другаго человѣка?

Ничего изъ этихъ размышленій не передавалось священнику, но мистрисъ Фенвикъ понимала что происходитъ въ душѣ подруги и высказала ей свое мнѣніе очень откровенно.

— До сихъ поръ, сказала она, — я вѣрила въ ваши добрыя намѣренія и чувства, но я должна буду осудить васъ, если вы уступите глупой, болѣзненной, молодушной фантазіи и помѣшаете своему и его счастію.

— Но если я не могу принесть ему счастія?

— Пустяки. Онъ не такой человѣкъ чтобы вы могли не любить его. Если вы сами захотите постараться, вы увидите что симпатія ваша къ нему усилится.

— Между нами никогда не будетъ даже тѣни симпатіи.

— Что за малодушіе, Мери! Вы хотите сказать что онъ не счастливый и не веселый женихъ? Конечно, онъ не забылъ происшествій послѣднихъ шести мѣсяцевъ. Онъ, конечно, не можетъ быть такъ счастливъ какъ былъ бы еслибы Вальтеръ Маррабель никогда не пріѣзжалъ въ Лорингъ. Послѣ такого эпизода надо многое побѣдить въ себѣ, многое пережить. Вы, конечно, можете отступиться отъ такой попытки, но для его блага вы должны бы постараться.

— Человѣкъ можетъ сколько ему угодно стараться сдвинуть нагруженный вагонъ, но ему никогда не сдвинуть его.

— Въ настоящемъ случаѣ тяжесть груза зависитъ отъ васъ. Одинъ часъ откровенной дружбы разсѣялъ бы его сумрачность. Отъ природы онъ не сумраченъ.

Мери попробовала провести часъ откровенной дружбы, и опять потерпѣла неудачу. Она сознавала свою неудачу и пришло наконецъ время, недѣли черезъ три послѣ ея согласія, когда она рѣшилась возвратить ему кольцо которое онъ далъ ей и уѣхать на вѣки изъ Булгамптона. Она не имѣетъ права выйти за человѣка котораго не любитъ.

Таковъ былъ ея доводъ въ пользу ея намѣренія, но одно обстоятельство, которое въ сущности не имѣло ничего общаго съ этимъ доводомъ, помѣшало ей исполнить это намѣреніе. Она получила письмо отъ тетки; въ немъ впрочемъ не было ни одного слова которое могло бы убѣдить ее что она можетъ полюбить своего жениха. Однако письмо такъ подѣйствовало на нее что она сказала себѣ что непремѣнно будетъ женой Гарри Джильмора. Она опять будетъ бороться съ собой и наконецъ побѣдитъ. Вагонъ, конечно, нагруженъ тяжело, но, можетъ-быть, постаравшись хорошенько, удастся сдвинуть его.

Миссъ Маррабель была приглашена въ Донриппель въ то время когда Мери рѣшилась ѣхать въ Булгамптонъ. Она давно уже не была тамъ и не думала что придется побывать еще разъ. Когда ее начали приглашать письмами, она сначала отказывала, но потомъ, предъ отъѣздомъ Мери, было рѣшено что она съѣздитъ навѣстить родственника. Но она поѣхала въ Донриппель когда прошло уже значительное время послѣ того какъ Вальтеръ уѣхалъ оттуда. Она написала Мери вскорѣ послѣ пріѣзда туда, но въ первомъ письмѣ не было ни одного слова о Вальтерѣ; но во второмъ она говорила о немъ не стѣсняясь, какъ увидитъ читатель.

"Донриппель, 2го іюля 1868. "Дорогая Мери.

"Я получила ваше письмо въ субботу и не могла не пожелать чтобъ оно было написано въ лучшемъ расположеніи духа. Однако я надѣюсь что все скоро пойдетъ хорошо. Я увѣрена что лучшее что вы теперь можете сдѣлать, это позволить мистеру Джильмору назначить близкій день для свадьбы. Вы, конечно, сами не желаете быть долго невѣстой. Этого надо избѣгать, если нѣтъ уважительныхъ причинъ откладывать. Надо пользоваться хорошею погодой, а не ждать осени. Назначьте какой-нибудь день въ августѣ, или въ началѣ сентября. Я знаю что вы будете счастливѣе замужемъ чѣмъ теперь; и онъ будетъ счастливъ, что, мнѣ кажется, тоже чего нибудь да стоитъ.

"Мнѣ здѣсь очень хорошо, а домой все-таки хочется. Сэръ-Грегори добрѣйшій человѣкъ въ своемъ родѣ. Грегори Маррабель, къ сожалѣнію, кажется, очень плохъ. Онъ не похожъ на отца и переноситъ свою болѣзнь бодро, но всѣ домашніе, исключая отца, знаютъ что онъ очень боленъ. Онъ теперь никогда не сходитъ внизъ и живетъ на верху въ двухъ комнатахъ. Мы ходимъ навѣщать его каждый день, но онъ почти не въ состояніи говорить. Сэръ-Грегори мнѣ ничего не говорилъ, но мистрисъ Броунло увѣрена, что если что случится съ Грегори Маррабель, Вальтера попросятъ выйти въ отставку и поселиться въ Донриппелѣ въ качествѣ наслѣдника.

"Я живу въ очень хорошихъ отношеніяхъ съ мистрисъ Броунло, но, конечно, мы не старые друзья. Юдиѳь Броунло милая дѣвушка, но очень застѣнчива. Она никогда не говоритъ о себѣ и своею молчаливостью не вызываетъ на вопросы. Я не сомнѣваюсь что она будетъ женой Вальтера Маррабель. Теперь они, кажется, еще не сосватаны, иначе мистрисъ Броунло сказала бы мнѣ, но по нѣкоторымъ разговорамъ я убѣдилась что это будетъ такъ. Онъ долженъ пріѣхать въ августѣ, и когда мистрисъ Броунло говоритъ объ его пріѣздѣ, видно что она ждетъ его. Я увѣрена что онъ былъ очень внимателенъ къ Юдиѳи когда былъ здѣсь. Я думаю, онъ только ждалъ чтобы…. (Дописавъ до сихъ поръ, миссъ Маррабель хотѣла сказать что Вальтеръ не рѣшился сдѣлать предложеніе Юдиѳи Броунло, потому что не хотѣлъ показаться невѣрнымъ своей первой любви, но что теперь онъ не будетъ стѣсняться, узнавъ что его первая невѣста дала слово другому. Но это было бы горькимъ упрекомъ Мери, и она дала концу своей угрозы другой смыслъ:) чтобы дѣла пришли сколько-нибудь въ порядокъ.

"Бракъ этотъ будетъ къ лучшему. Она очень милая, тихая, благовоспитанная дѣвушка, и такая любимица дяди что, если сынъ умретъ, главною его заботой въ жизни будетъ устройство ея будущности. Вальтеръ Маррабель, женившись на ней, будетъ жить въ Донриппелѣ какъ въ своемъ собственномъ имѣньи. И въ самомъ дѣлѣ, между нимъ и наслѣдствомъ стоитъ только его отецъ. Можно купить у полковника его часть, которую онъ ужь конечно давно получилъ съ излишкомъ, и тогда Вальтеръ будетъ обезпеченъ на всю жизнь. Развѣ это не къ лучшему?

"Я возвращусь домой около 14го. Они просятъ меня погостить еще, но я и такъ уже давно не была дома. Мнѣ кажется, люди послѣ извѣстныхъ лѣтъ совсѣмъ не должны уѣзжать изъ дома; я прихожу въ дурное расположеніе духа потому что у меня нѣтъ стула на которомъ я привыкла сидѣть; а потомъ они не завариваютъ зеленаго чая, а я не хочу спросить потому что не знаю есть ли у нихъ въ домѣ зеленый чай. Мнѣ не нравится быть съ больными, которымъ я, конечно, сочувствую, но къ которымъ я не могу относиться съ сильною любовью. Состарѣвшись, мы дѣлаемся неспособны къ новымъ привязанностямъ и досадуемъ когда у насъ просятъ сожалѣнія. Способность жертвовать собой несчастію есть привилегія молодости, какъ и способность жертвовать собой любви.

"Напишите поскорѣй, милая, и помните что лучшею новостью для меня будетъ извѣстіе о днѣ назначенномъ для вашей свадьбы. Не забывайте также что я и слышать не хочу чтобъ ваша свадьба была въ Булгамптонѣ. Онъ долженъ пріѣхать въ Лорингъ. Я считаю лишнимъ говорить какъ я рада буду видѣть Фенвиковъ. Священникъ Джонъ пожелаетъ вѣнчать васъ, но мистеръ Фенвикъ можетъ быть помощникомъ.

"Любящая васъ тетка
"Сарра Маррабель."

Конечно не просьба тетки назначить близкій день для свадьбы заставила Мери рѣшиться попробовать сдвинуть вагонъ. Она возстала бы противъ такой просьбы, и еслибы въ письмѣ не было ничего другаго, вѣроятно, отвѣтила бы что не только близкій, но никакой день не будетъ назначенъ. Но въ письмѣ было увѣреніе что Вальтеръ Маррабель забылъ ее, намѣренъ жениться на Юдиѳи Броунло, и слѣдовательно, всѣ мечты о любви и вѣрности, о симпатіи и согласномъ біеніи двухъ сердецъ, и все тому подобное оказалось пустяками. Она выйдетъ за Гарри Джильмора, будетъ заботиться чтобъ у него были хорошіе обѣды, обратитъ всѣ свои мысли на фланелевыя юпки и уголь для булгамптонскихъ бѣдныхъ, и сойдетъ съ высокаго пьедестала который когда-то воздвигнула себѣ. Съ этого высокаго, но шаткаго пьедестала, которому поддержкой служатъ мечты и поэзія, она сойдетъ, но за то у ней останется низкій но крѣпкій подставокъ, которому долгъ служитъ единственной подпорой. Странно, конечно что такую перемѣну въ ея мысляхъ произвело письмо тетки. Она не позволяла себѣ надѣяться что Вальтеръ Маррабель можетъ быть для нея чѣмъ-нибудь съ того дня когда она добровольно освободила его отъ его слова заставила его принять это освобожденіе. Какое же ей дѣло и до женитьбы на другой дѣвушкѣ? Она сама дала слово другому прежде чѣмъ Вальтеръ далъ какое-нибудь доказательство своей невѣрности. Слѣдовательно, она не имѣла права сердиться на него. Но именно потому что онъ оказался невѣренъ, потому что онъ могъ сдѣлать то что она дѣлала открыто, она убѣдила себя недѣли на двѣ что жертва принесенная ему будетъ безумною жертвой и даже пренебреженіемъ долга.

Въ это время, въ продолженіе этихъ двухъ недѣль, она получила прямо отъ лондонскаго ювелира великолѣпный уборъ изъ рубиновъ — серьги, брошь, браслеты и ожерелье. Эти рубины она видала прежде и знала что они принадлежали матери мистера Джильмора. Мистрисъ Фенвикъ сказала ему какъ-то что они отдѣланы такъ старомодно что ни одна женщина не надѣнетъ ихъ, и потомъ ожидала что онъ отдастъ передѣлать ихъ. Мери сказала что такихъ вещей она не можетъ взять, пока не сдѣлается мистрисъ Джильморъ. Мистрисъ Фенвикъ засмѣялась и замѣтила ей что она не понимаетъ романическаго великодушія своего жениха. Вещи явились въ домъ викарія не сопровождаемыя ни однимъ словомъ отъ мистера Джильмора и разсыпались въ своихъ красивыхъ футлярахъ по столу гостиной. Теперь или никогда Мери должна рѣшить исполнитъ ли она свое обѣщаніе.

— Мери, сказала мистрисъ Фенвикъ, — вы должны сходить къ нему завтра и сказать ему какъ онъ благороденъ.

Мери подумала прежде чѣмъ отвѣтила. Она охотно на вѣки разсталась бы съ этими вещами. Но наконецъ она отвѣтила, и знала что своимъ отвѣтомъ отказывается отъ возможности освобожденія.

— Онъ благороденъ, сказала она; — я пойду и скажу ему это. Я пойду сейчасъ, если не поздно.

— Идите, идите. Вы навѣрное застанете его дома.

И мистрисъ Фенвикъ съ восторгомъ обняла и поцѣловала своего друга.

Мери надѣла шляпку и тотчасъ же пошла черезъ садъ и по полямъ въ Вязники. У самаго дома она встрѣтила своего жениха. Онъ не видалъ ея пока не услыхалъ ея шаговъ, и тогда быстро повернулся къ ней, какъ бы испугавшись.

— Гарри, сказала она, — вещи получены. Но теперь они еще не мои. Зачѣмъ вы распорядились чтобъ ихъ прислали мнѣ?

Въ ея словахъ «еще не мои» было что-то такое отчего его сердце забилось отъ радости.

— Если они не ваши, то я не знаю кому же другому могутъ они принадлежать, сказалъ онъ, и глаза его блистали и голосъ дрожалъ отъ волненія.

— Вы заняты чѣмъ-нибудь? спросила она.

— Рѣшительно ничѣмъ.

— Такъ пойдемте, посмотримъ ихъ.

Они пошли, и онъ, безъ сомнѣнія, былъ въ то время счастливымъ женихомъ. Въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ, можетъ-быть цѣлаго часа, онъ позволялъ себѣ думать что ему суждено наслаждаться взаимною любовью, въ ожиданіи которой сердце его измучилось. Когда они шли, она распрашивала его объ его землѣ и умѣла придать такой тонъ своему голосу что, казалось, она считаетъ его интересы своими. Онъ остановилъ ее у калитки сада витарія и еще разъ повторилъ ей какъ онъ любитъ ее.

— Мери, сказалъ онъ, если любовь можетъ вызвать любовь, я надѣюсь что вы полюбите меня наконецъ.

— Я буду любить васъ, сказала она, крѣпче прижимая къ себѣ его руку. Но даже въ эту минуту она не могла заставить себя сказать: я люблю васъ.

LV. Церковная земля.

Нѣсколько времени тому назадъ было окончательно рѣшено что въ воскресенье 15го іюля мистеръ Пудельгамъ скажетъ первую проповѣдь въ своей новой часовнѣ. Все начало лѣта спѣшили съ постройкой чтобъ окончить ее къ этому дню, и несмотря на то что внутренность еще не была совсѣмъ готова, несмотря на то что даже не успѣли очистить слѣдовъ каменьщиковъ и плотниковъ, что вокругъ часовни еще лежали кучи извести и щепокъ, — 15го іюля часовня была открыта. Не мало было употреблено стараній чтобы наполнить ее въ этотъ день. Салисберійскій строитель пришелъ со всѣмъ семействомъ, не смутившись тѣмъ что булгамптонскіе пудельгамисты были первоначальные методисты, а онъ строгій веслеянецъ. И многіе изъ прихода были приглашены посѣтить часовню въ этотъ день ея торжества, даже такіе люди у которыхъ было съ ней еще менѣе общаго чѣмъ у салисберійскаго строителя. Во многихъ приходахъ найдутся люди которые считаютъ нужнымъ показать священнику что имъ нѣтъ до него никакого дѣла, хотя они и причисляютъ себя къ его паствѣ. Потомъ интересъ новости и всѣмъ извѣстный фактъ что выборъ мѣста для часовни противенъ настоятелю и его семейству были также причинами привлекавшими народъ, и слѣдствіемъ всѣхъ этихъ причинъ было то что въ воскресенье 15го іюля толпа народа тѣснилась у воротъ церковной усадьбы. Ясно было что въ этотъ день часовня будетъ полна, и мистеръ Пудельгамъ будетъ торжествовать. Часовня, конечно, имѣла и колоколъ, — колоколъ, который мистрисъ Фенвикъ называла самымъ хриплымъ, рѣзкимъ, неблагозвучнымъ колоколомъ, повѣшеннымъ для терзанія человѣческихъ ушей. Въ самомъ, дѣлѣ это былъ рѣзкій мѣдный колоколъ, но мистеръ Фенвикъ объявилъ что не находитъ въ немъ рѣшительно ничего дурнаго. Когда жена замѣтила ему что звукъ его выходитъ точно изъ кустовъ въ ихъ саду, онъ возразилъ ей что звукъ ихъ собственнаго колокола какъ будто выходитъ изъ нижней части сада, и что только отъ предубѣжденія одинъ колоколъ кажется ей благозвучнымъ а другой отвратительнымъ. Слова эти подали поводъ къ длинному спору о колоколахъ, въ которомъ мистрисъ Фенвикъ, Мери Лоутеръ и Гарри Джильморъ, всѣ были противъ Фенвика. Споря съ нимъ, они знали что ни одному человѣку въ приходѣ звукъ колокола такъ не противенъ какъ ему. Вопреки всѣмъ своимъ стараніямъ, онъ въ глубинѣ сердца ненавидѣлъ часовню, и чувства его къ Пудельгаму были совсѣмъ не такія чувства съ какими по христіанской религіи одинъ человѣкъ долженъ относиться къ другому. Но онъ боролся съ собой, и уже въ продолженіи нѣсколькихъ недѣль ни сказалъ ни одного слова противъ Пудельгама. Но съ маркизомъ онъ не церемонился. Маркизъ былъ кругомъ виноватъ, и противъ маркиза онъ говорилъ много.

Звонить въ то утро начали въ десятомъ часу. Фенвики сидѣли за завтракомъ. Окна въ комнатѣ были отворены.

Когда раздался первый звукъ — первый въ тотъ; день, мистрисъ Фенвикъ взглянула на Мери, и зажала уши. Священникъ засмѣялся и началъ ходить по комнатѣ.

— Во сколько часовъ они начнутъ, спросила Мери.

— Въ одиннадцать, отвѣчала мистрисъ Фенвикъ. — Теперь безъ четверти десять, слѣдовательно эта музыка будетъ продолжаться часъ съ четвертью.

— А мы между тѣмъ будемъ аккомпанировать имъ, сказалъ настоятель.

— Ихъ звонъ заглушитъ колокола нашей бѣдной старой церкви, сказала мистрисъ Фенвикъ.

Мистрисъ Фенвикъ имѣла обыкновеніе ходить на полчаса въ деревенскую школу до начала воскресной службы, и въ этотъ день вышла изъ дому, по обыкновенію, въ началѣ одиннадцатаго. Мери Лоутеръ пошла съ ней. Такъ какъ школа стояла въ деревнѣ, и до нея можно было дойти гораздо скорѣе черезъ ворота чѣмъ обходя вокругъ церковной ограды, то обѣ дамы смѣло прошли мимо часовни. Читатель, можетъ-быть, помнитъ что мистрисъ Фенвикъ обѣщала мужу воздерживаться отъ проявленія ненависти къ часовнѣ. Они прошли мимо толпы и увидали что, по обычаю первыхъ методистовъ въ ихъ восторженное время, богомольцы шли изъ деревни процессіей, которая въ ту минуту подходила къ часовнѣ. Мистрисъ Фенвикъ посторонилась чтобы дать имъ дорогу, и дожидаясь пока они пройдутъ, сказала что колоколъ звонитъ точно онъ виситъ у ней подъ шляпкой. Прійдя въ школу, онѣ замѣтили что многихъ дѣтей недостаетъ, и мистрисъ Фенвикъ знала что лѣнтяи пошли глазѣть на часовню. Тѣ же дѣти которыя были въ школѣ, развлекаясь звономъ, не слушали съ должнымъ вниманіемъ молитву. Мистрисъ Фенвикъ признавалась потомъ что сама не понимала чему тогда учила.

Мистеръ Фенвикъ пошелъ къ себѣ въ кабинетъ, когда дамы ушли въ школу, и въ это утро, какъ и всегда по воскресеньямъ, ему принесли письма. На его имя было два письма. Онъ распечаталъ ихъ. Одно было отъ купца изъ Салисбери, другое отъ мистера Квикенгама. Прежде чѣмъ уйти, онъ прочелъ письмо Квикенгама и потомъ всѣми силами старался не думать о немъ, пока не окончится утреннее богослуженіе. Вотъ это письмо.

"Помпъ-Коуртъ. 30го іюня 1868. "Дорогой Фенвикъ!

"Я нашелъ, какъ и ожидадъ, что земля, на которой ваши непріятели выстроили свою синагогу, никогда не принадлежала лорду Тробриджу, и что онъ не имѣетъ на нее никакого права. Мѣсто это составляетъ часть церковной земли и, кажется, было оставлено нѣкіимъ священникомъ Бриндономъ, который былъ предшественникъ вашего предшественника. Нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія что это церковная земля, слѣдовательно вы обязаны охранять ее ради вашихъ преемниковъ и коллегіи.

"Я съ большимъ трудомъ нашелъ поземельную книгу прихода, которую вы, считающій себя образцовымъ приходскимъ священникомъ, кажется, никогда не видали. Мнѣ удалось однако найти два экземпляра, одинъ въ канцеляріи епископа, а другой въ коллегіи Сенъ-Джонсъ, что доказываетъ что коллегія, какъ покровительница, очень заботится объ интересахъ приходскаго священника. Но не такъ поступаетъ самъ священникъ, который, кажется, ужасный невѣжда въ такихъ вещахъ. Желалъ бы я знать много ли въ нашей церкви найдется приходскихъ священниковъ которые позволили бы какому-нибудь маркизу или методистскому священнику построить часовню на церковной землѣ.

"Вашъ навсегда
"Ричардъ Квикенгамъ."

«PS. Если бы вамъ надо было заплатить мнѣ за мои хлопоты, вамъ пришлось бы положить весь вашъ пожизненный доходъ въ этотъ клочокъ земли. Прилагаю изъ поземельной книги чертежъ границъ церковной земли въ томъ мѣстѣ гдѣ стоятъ ваши ворота.»

Вотъ такъ новость! Ненавистная комбинація раскольничьяго и помѣщичьяго вліяній сдѣлала то что методистская часовня поставлена на землѣ которая составляетъ собственность приходскаго священника. Какой же я былъ оселъ, думалъ Фенвикъ, что не зналъ своихъ владѣній! Не смѣшно ли будетъ теперь предъявить свои права на землю, на которую я не обращалъ никакого вниманія съ тѣхъ поръ какъ поселился въ приходѣ. Какъ обязанъ я поступить теперь? Мистеръ Квикенгамъ говоритъ не сомнѣваясь что, въ интересахъ коллегіи, покровительницы приходскаго священника, и будущихъ преемниковъ мѣста, надо предъявить свои права на землю. И возможно ли поступить иначе послѣ всѣхъ оскорбленій со стороны лорда Тробриджа? Размышляя такимъ образомъ и сокрушаясь что умъ его переполненъ такими мыслями предъ началомъ богослуженія, все еще слыша колоколъ часовни, заглушавшій звонъ скромной церковной колокольни, и сомнѣваясь какъ поступить, мистеръ Фенвикъ вошелъ въ церковь. Онъ замѣтилъ что половина бѣднѣйшей части его постоянныхъ слушателей и половина мелкихъ фермеровъ не явились, по случаю торжества мистера Пудельгама.

Въ тотъ день онъ не сказалъ никому о письмѣ адвоката. Онъ всѣми силами старался не думать объ этомъ предметѣ. Но такъ какъ не думать было сверхъ его силъ, онъ постарался не говорить о немъ. Письмо лежало въ карманѣ его сюртука, но онъ не показалъ его никому. Джильморъ обѣдалъ у нихъ, но даже ему онъ не сказалъ ни слова. За обѣдомъ разговоръ, конечно, обратился на часовню. Въ такой день невозможно было говорить о чемъ-нибудь другомъ. Когда они сидѣли за своимъ раннимъ обѣдомъ, колоколъ мистера Пудельгама все еще звонилъ, и въ звонѣ слышалась такая энергія какой конечно не было бы еслибъ это занятіе обратилось въ еженедѣльное упражненіе.

Жена викарія, по договору съ мужемъ, обязана была не говорить ничего противъ часовни, и конечно, подъ этимъ договоромъ подразумѣвалось что она постарается и не ненавидѣть часовню. Послѣднее оказалось невозможнымъ, но отчасти она исполнила условіе. Не говорить же ничего противъ колокола, по ея мнѣнію, не входило въ договоръ, и она бранила его съ ожесточеніемъ. Мужъ слушалъ ее не возражая, сидѣлъ безмолвный, съ письмомъ адвоката въ карманѣ. Колоколъ повѣшенъ на его землѣ, и онъ можетъ хоть завтра же стащить его. Колоколъ повѣшенъ по желанію лорда Тробриджа и съ прямою цѣлью мучить его. Лордъ Тробриджъ своимъ поступкомъ осмѣялъ христіанскую обязанность любить ближняго. Фенвикъ сказалъ себѣ прямо что не намѣренъ прощать лорда Тробриджа, что жизнь сложившаяся въ этомъ мірѣ не совмѣстна съ такимъ прощеніемъ, что онъ не желаетъ зла лорду Тробриджу, но долженъ наказать его, для того чтобы заставить его и ему подобныхъ умѣрить свою тиранію, что простить его было бы малодушіемъ и несправедливостью относительно прихода. Все это онъ уже рѣшилъ вопреки всѣмъ противорѣчившимъ ему доктринамъ. Человѣку пришлось бы ходить раздѣтымъ, еслибъ онъ обязанъ былъ отдать сюртукъ вору укравшему у него пальто, а ходить раздѣтымъ очевидно невозможно. Его достоинство приходскаго священника было бы унижено, еслибъ онъ простилъ обиды сдѣланныя ему лордомъ Тробриджемъ. Въ этомъ онъ былъ убѣжденъ. И теперь онъ можетъ повалить не только колоколъ, но съ колоколомъ и злонамѣреннаго лорда осмѣлившагося повѣсить его на церковной землѣ. Все это безъ конца переворачивалось въ его головѣ, между тѣмъ какъ онъ старался не думать объ этомъ въ воскресенье.

Въ понедѣльникъ ему надо было показать письмо женѣ, Джильмору и Мери Лоутеръ. Онъ не намѣренъ былъ скрывать его отъ своихъ друзей и совѣтниковъ, но ему хотѣлось окончательно рѣшить какъ надо поступить, прежде чѣмъ попросить у нихъ совѣта. Потому утромъ, до завтрака, онъ пошелъ пройтись по приходу, и въ это время окончательно рѣшилъ какъ поступить. Никакія соображенія не заставятъ его сломать часовню. Но ему необходимо восторжествовать надъ маркизомъ, и онъ восторжествуетъ. Часовня построена для добраго дѣла и будетъ исполнять свое назначеніе, и что бы ни стала говорить ему жена и другіе, онъ не позволитъ тронуть въ ней ни одного кирпича. Конечно, онъ самъ, какъ и маркизъ, не имѣетъ права отдать землю для какого бы то ни было дѣла. Онъ обязанъ заботиться чтобъ она не служила вредному дѣлу. Онъ, можетъ-быть, уже погрѣшилъ противъ своей обязанности не зная и не стараясь узнать точныхъ границъ церковной земли, которая отдана ему во владѣніе пока онъ занимаетъ свое мѣсто. Но какъ бы то ни было, часовня уже построена и будетъ стоять, пока это отъ него зависитъ. Если церковные старосты, или архидіаконъ, или коллегія, или епископъ, имѣютъ право вмѣшаться (онъ не зналъ имѣютъ ли они право вмѣшаться) и захотятъ воспользоваться своимъ правомъ и сломать часовню, онъ не можетъ помѣшать имъ. Но на сколько отъ него зависитъ, часовня останется не прикосновенна. Церковные старосты его церкви, вѣроятно, послѣдуютъ его совѣту. Принявъ окончательное рѣшеніе, онъ возвратился домой и показалъ письмо женѣ и Мери Лоутеръ.

— Церковная земля! воскликнула мистрисъ Фенвикъ.

— Вы полагаете что это часть вашей собственной земли? спросила Мери.

— Да, отвѣчалъ викарій.

— Такъ этотъ старый мошенникъ маркизъ распорядился тѣмъ что принадлежитъ намъ, сказала мистрисъ Фенвикъ.

— Онъ распорядился тѣмъ что не принадлежитъ ему, сказалъ викарій, — но я не согласенъ что онъ мошенникъ.

— Онъ долженъ былъ знать, сказала Мери.

— Я тоже, кажется, долженъ бы былъ знать. Все это самая странная ошибка. Не странно ли что здѣсь, въ Вильтшейрѣ, со всѣми нашими планами, межами, приходскими книгами, ни одинъ человѣкъ изо всѣхъ до кого это касалось не зналъ кому принадлежитъ клочокъ земли въ центрѣ прихода. Объ этомъ стоитъ написать газетную статью. Но не знаю которая изъ двухъ партій виноватѣе; я говорю о невѣжествѣ которое мы выказали,

— Что же ты сдѣлаешь, Франкъ.

— Ничего.

— Ты ничего не сдѣлаешь, Франкъ?

— Я ничего не сдѣлаю, но я постараюсь дать понять маркизу настоящую цѣну его щедрости. Мнѣ кажется, я долженъ взять на себя этотъ трудъ, и признаюсь, написать письмо маркизу не будетъ для меня непріятнымъ трудомъ.

— Ты не сломаешь ея, Франкъ?

— Нѣтъ, милая моя.

— Я въ недѣлю сломала бы ее.

— И я тоже, сказала Мери. — Мнѣ кажется, ей не слѣдуетъ стоять на церковной землѣ.

— Конечно не слѣдуетъ, сказала мистрисъ Фенвикъ.

— Это все равно какъ еслибъ они поставили ее въ вашемъ саду.

— Конечно, все равно, согласилась мистрисъ Фенвикъ.

— Она однако не въ саду; а тамъ гдѣ она построена она будетъ стоять на сколько это зависитъ отъ меня. Мнѣ это даже нравится теперь, когда я знаю что я ихъ хозяинъ. Я намѣренъ потребовать себѣ скамью въ часовнѣ.

Такъ рѣшилъ въ понедѣльникъ утромъ священникъ, и его рѣшенія не могли поколебать обѣ женщины.

Это было дня черезъ два послѣ происшествія съ рубинами, когда къ Мери уже настойчиво приступили съ просьбой чтобъ она назначила день свадьбы. Такая настойчивость была, конечно, слѣдствіемъ успѣха мастера Джильмора въ тотъ день. Она тогда всѣми силами постаралась побѣдить свое и его уныніе, и попытка ея была очень удачна, и потому естественно что онъ опять поднялъ вопросъ о днѣ свадьбы. Согласившись быть его женой, она сдѣлала условіе чтобъ ее не торопили. Но всѣмъ извѣстно какъ соблюдаются такія условія. Кто можетъ рѣшить что значитъ торопить или не торопить? Они были помолвлены мѣсяцъ, и Джильморъ рѣшилъ что пора заговорить о свадьбѣ. Сентябрь самый лучшій мѣсяцъ для свадьбы, говорилъ онъ. Сентябрь они проведутъ въ Швейцаріи, октябрь среди италіяискихъ озеръ, ноябрь во Флоренціи и Римѣ, и наконецъ, заѣхавъ не надолго въ Неаполь, къ Рождеству будутъ дома. Такова была программа Джильмора, и онъ смотрѣлъ совсѣмъ другимъ человѣкомъ когда излагалъ ее. Онъ думалъ что довольно знаетъ характеръ дѣвушки и былъ увѣренъ что она, хотя и не будетъ показывать ему страстной любви до поѣздки, но до возвращенія домой перемѣнитъ свои чувства къ нему. По крайней мѣрѣ не онъ будетъ виноватъ, если она не перемѣнится. Мери сначала отказывалась назначить день свадьбы, говорила о будущемъ годѣ, просила чтобъ ее не торопили; она продолжала бороться даже послѣ происшествія съ рубинами, но боролась противъ слишкомъ сильной и хорошо дисциплинованной оппозиціи и начала склоняться къ уступкѣ.

Въ такой періодъ Джильморъ, конечно, бывалъ у Фенвиковъ каждый день. Онъ пришелъ и въ понедѣльникъ утромъ, и нашелъ, своихъ друзей занятыми неожиданною новостью отъ Квикенгама. Викарія не было дома, когда Джильмору разказали новость, и Джильморъ легко склонился къ убѣжденію что часовня должна исчезнуть. У него были помѣщичьи понятія о землѣ, и онъ былъ очень расположенъ остановить всякія посягательства на чужую собственность со стороны маркиза.

— Лордъ Тробриджъ долженъ сломать ее и выстроить на свой счетъ въ другомъ мѣстѣ.

— Но Франкъ не хочетъ заставить маркиза сломать ее, сказала мистрисъ Фенвикъ, тронутая чуть не до слезъ трагичностью событія.

Тутъ вошелъ викарій и завязался горячій споръ. Споръ былъ такъ горячъ что въ тотъ день не было сказано ни слова о днѣ свадьбы.

LVI. Мщеніе викарія.

Никакое краснорѣчіе со стороны обѣихъ женщинъ и Джильмора не могло поколебать намѣреній Фенвика, но подъ конецъ онъ согласился съѣздить въ Салисбери посовѣтоваться съ мистеромъ Чамберленомъ. Ему предлагали посовѣтоваться съ епископомъ, къ личности котораго онъ всегда относился съ любовью, а къ должности съ глубокимъ уваженіемъ; но онъ объяснилъ что въ такомъ дѣлѣ онъ не прибѣгнетъ ко власти епископа.

— Но если вамъ нуженъ совѣтъ, оказалъ Джильморъ, — почему не попросить его у человѣка котораго вы уважаете?

Викарій объяснилъ что его уваженіе къ епископу такъ велико что совѣтъ епископа будетъ для него болѣе чѣмъ совѣтъ, онъ будетъ закономъ.

— Онъ хочетъ сказать что не пойдетъ къ епископу потому что рѣшилъ сдѣлать по-своему, сказала мистрисъ Фенвикъ. — Вы теряете даромъ время и деньги на поѣздку въ Салисбери.

— А вѣдь она, кажется, права, сказалъ викарій.

Они однако поѣхали въ Салисбери.

Достопочтенный Генри Фитцекерли Чамберленъ говорилъ обыкновенно краснорѣчиво, ясно, убѣдительно, но, можетъ бытъ, немного надменно. Онъ настаивалъ чтобы часовня была сломана немедленно, и чтобы расходы перенесенія ея на другое мѣсто были разложены на всѣхъ причастныхъ дѣлу лицъ — на мистера Пудельгама, на строителя, на повѣренныхъ методистовъ, старѣйшинъ конгрегаціи — «если у нихъ есть старѣйшины», прибавилъ мистеръ Чамберленъ съ восхитительною іроніей, — на маркиза и на повѣренныхъ маркиза. Мистеръ Чамберленъ былъ краснорѣчивъ, повелителенъ, воодушевленъ. Когда же викарій замѣтилъ ему что часовня построена для добраго дѣла, краснорѣчіе мистера Чамберлена дошло до горячности.

— Булгамптонская церковная земля ввѣрена вамъ, мистеръ Фенвикъ, сказалъ онъ, — не для того чтобъ вы награждали ею раскольниковъ.

— Церковный домъ ввѣренъ мнѣ тоже не для того чтобы читать въ немъ романы, однако романы тамъ читаются.

— Домъ данъ вамъ для вашего личнаго удобства, сказалъ пребендарій.

— Для того же самаго дана мнѣ и земля. Я не буду спокоенъ если заставлю бѣдняковъ сломать ихъ храмъ.

Былъ еще другой аргументъ противъ викарія, очень сильный. Церковная земля только ввѣрена ему, и онъ обязанъ пользоваться ею такъ чтобъ она перешла къ его преемнику свободною и неистощенною. «Вы не имѣете права передать другому обязанность разрушить зданіе, постройкѣ котораго вы должны были бы помѣшать.» На этотъ аргументъ труднѣе было отвѣтить чѣмъ за первый, но мистеръ Фенвикъ и на него отвѣтилъ.

— Я все это понимаю, сказалъ онъ, — и знаю что обязавъ взять на себя перенесеніе часовни. Но то за что я могу заплатить не тяготитъ мою совѣсть. Я не сомнѣваюсь что имѣю право отдать въ аренду то мѣсто, хотя, конечно, не подъ зданіе.

— Однако на немъ стоитъ зданіе, замѣтилъ мистеръ Чамберленъ.

— Дѣйствительно, стоитъ, и я не спорю что обязавъ на свой счетъ освободить отъ него землю. Но я не вижу чтобъ я былъ обязанъ сломать часовню немедленно.

Мистеръ Чамберленъ началъ снова доказывать, но ему не удалось переубѣдить викарія.

Викарій не былъ переубѣжденъ, но манеры его, когда онъ уходилъ отъ пребендарія, внушили духовному сановнику и сквайру подозрѣніе что убѣжденія его поколебались. Ои очень любезно поблагодарилъ мистера Чамберлена за совѣты, и сказалъ что въ аргументахъ его много правды.

— Я не сомнѣваюсь что вы сами поймете необходимость освободить землю отъ часовни, сказалъ мистеръ Чамберленъ тѣмъ торжественнымъ тономъ которымъ онъ такъ хорошо владѣлъ. Это были его послѣднія слова.

— Ну что? спросилъ Джильморъ когда они вышли.

— Очень щекотливое дѣло, (казалъ Фенвикъ.

— Мнѣ не совсѣмъ нравится тонъ дяди, мнѣ никогда не нравился его тонъ, но онъ, кажется, правъ.

— Да, онъ, можетъ-быть, правъ.

— Такъ ее сломаютъ, Франкъ?

— Конечно, когда-нибудь сломаютъ. Я увѣренъ только за одномъ, Гарри, что, когда мы сомнѣваемся въ своемъ долгѣ мы никогда не ошибемся отказавшись отъ того что было бы пріятно вашему недоброжелательству. Вамъ я признаюсь, но только не говорите этого женщинамъ, что на мои глаза булгамптонская синагога самое гадкое, отвратительное, непріятное зданіе во всемъ мірѣ.

— Я того же мнѣнія, сказалъ Джильморъ.

— И потому не трону въ ней ни одного кирпича. Это будетъ моею власяницей, моимъ постомъ, моей жертвой, моимъ маленькимъ подвигомъ. Это дастъ мнѣ возможность наслаждаться всѣми благами міра которыя достаются на мою долю, не упрекая себя въ излишнемъ себялюбіи. Ни одному методисту часовня не сдѣлаетъ столько добра какъ мнѣ.

— Мнѣ кажется, васъ могутъ заставить сломать ее.

— Тогда необходимость сломать ее будетъ моею власяницей. Они воротились въ Булгамптонъ, и Джильморъ разказалъ дамамъ о свиданіи, и о власяницѣ, и обо воемъ.

Мистеръ Фенвикъ, надѣвая власяницу, не считалъ нужнымъ воздержаться отъ письма къ маркизу Тробриджу. Онъ написалъ ему въ тотъ же день какъ воротился изъ Салисбери. Зимой онъ написалъ маркизу возражая противъ постройки часовни возлѣ воротъ церковной усадьбы. Теперь онъ вынулъ копію съ того письма и отвѣтъ на него агента маркиза, въ которомъ говорилось что маркизъ считаетъ выбранное мѣсто самымъ удобнымъ для часовни. Викарію очень не хотѣлось разстроить часовню, когда она была уже окончена, но ему хотѣлось разстроить маркиза. Устраивая себѣ власяницу которую намѣренъ былъ носить, онъ не вплелъ въ нее снисхожденія къ маркизу. Маркиза надо наказать для блага общества вообще. За неуваженіе къ чужой собственности онъ прощалъ маркиза съ христіанской точки зрѣнія, но считалъ своимъ долгомъ раздавить его какъ зловредное насѣкомое жестоко кусающее людей, чему извиненіемъ можетъ служить только безсознательность его жестокости. И онъ раздавилъ его слѣдующимъ письмомъ.

"Булгамптонъ, 18го іюля 1868. "Милордъ маркизъ!

"3го января нынѣшняго года я взялъ на себя смѣлость написать вамъ, съ цѣлью спасти себя и мое семейство отъ оскорбленія, а васъ отъ позора нанести мнѣ это оскорбленіе. Я говорилъ вамъ тогда что приличнѣе было бы выбрать Для часовни какое-нибудь другое мѣсто въ приходѣ, а не маленькое мѣстечко противъ воротъ моей усадьбы которое я всегда считалъ, какъ я объяснялъ вамъ, принадлежащимъ къ церковной усадьбѣ. Я даже не думалъ спрашивать о правахъ вашего сіятельства на отданную землю, но обращался къ вашему благородству. Признаюсь, я считалъ несомнѣннымъ что даже ваше сіятельство въ такомъ серіозномъ дѣлѣ озаботились имѣть право на своей сторонѣ. Въ отвѣтъ на это я получилъ письмо отъ вашего повѣреннаго, на которое, какъ на письмо написанное имъ, я не жалуюсь, но которое, какъ отвѣтъ на мое письмо къ вашему сіятельству, было дерзостью. Часовня выстроилась и въ послѣднее воскресенье открыта для богослуженія.

"Я теперь узналъ что земля которую вы отдали не принадлежитъ вашему сіятельству и никогда не принадлежала къ приходскимъ владѣніямъ Стоутъ. Она была и есть теперь церковная земля, и составляетъ часть моихъ владѣній калъ викарія. Я сознаюсь что поступилъ нерадиво положившись на васъ что вы знаете свои владѣнія и не перейдете за нихъ. Я долженъ былъ узнать повѣрнѣе. Теперь я знаю вѣрно, и ваше сіятельство можете убѣдиться сами въ правдѣ мою словъ, обратившись къ планамъ церковной земли которые можете найти въ канцеляріи епископа, и въ коллегіи С. Джонсъ въ Оксфордѣ, если не можете убѣдиться въ томъ по планамъ вашихъ собственныхъ владѣній. Прилагаю рисунокъ въ которомъ означены точныя границы церковной земли около входа въ мою усадьбу. Дѣло въ томъ что часовня выстроена на церковной землѣ вслѣдствіе позволенія вашего сіятельства, позволенія незаконнаго и несправедливаго.

"Часовня уже выстроена, и хотя очень жаль что она выстроена, но было бы еще болѣе жаль еслибы пришлось сломать ее. Я намѣренъ предложить методистамъ отдать имъ эту землю въ аренду, на то время пока я занимаю свое мѣсто. Аренда будетъ, конечно, сдана на такихъ условіяхъ что не повредитъ моему преемнику.

"Я не могу окончить этого письма, не высказавъ вамъ моего мнѣнія что, какъ ни поразительно невѣжество которое вы выказали въ отдачѣ чужой земли, но оно ничто въ сравненіи со злобой которую вы выказали относительно священника вашего вѣроисповѣданія, служащаго въ приходѣ большая часть котораго принадлежитъ вамъ, выбравъ мѣсто для часовни съ единственною цѣлью разрушить мой покой и покой моей жены.

"Имѣю честь быть

"Вашей свѣтлости покорнѣйшимъ слугой,

"Франсисъ Фенвикъ."

Окончивъ свое посланіе, Фенвикъ перечелъ его не разъ и радовался что оно будетъ непріятно маркизу. Его прямой цѣлью было сдѣлать непріятность маркизу, и онъ всѣми силами постарался достигнуть этой цѣли.

— Я готовъ бы раздавить его, сказалъ онъ Джильмору, — еслибы зналъ какъ это сдѣлать? Онъ сдѣлалъ мнѣ то чего не проститъ ни одинъ человѣкъ. Онъ бранилъ меня, онъ клеветалъ на меня, и не потому чтобъ онъ въ самомъ дѣлѣ считалъ меня виноватымъ, но потому что онъ ненавидитъ меня. Пусть часовня стоитъ, пока это онъ меня зависитъ, но что касается до его свѣтлости, я презиралъ бы себя еслибы пощадилъ его.

И онъ не пощадилъ его сіятельства.

Письмо онъ показалъ женѣ

— Не очень ли сильное слово злоба? замѣтила она.

— Надѣюсь, сказалъ викарій.

— Я хочу сказать, не можешь ли ты смягчить его, не повредивъ своей цѣли.

— Я думаю что не могу. Я убѣжденъ что обвиненіе справедливо. Я стараюсь жить среди своихъ ближнихъ такъ чтобы не безчестить ни тебя, ни себя. Онъ осмѣлился открыто обвинять меня въ величайшей безнравственности и лицемѣріи, тогда какъ я только исполнялъ свою обязанность, по моему крайнему разумѣнію. Я убѣжденъ что, обвиняя меня, онъ самъ не вѣрилъ въ справедливость своихъ обвиненій. Во всякомъ случаѣ ни одинъ человѣкъ не смѣетъ возводить на другаго такихъ обвиненій не имѣя ясныхъ доказательствъ.

— Но все это не имѣетъ ничего общаго съ клочкомъ земли, Франкъ, замѣтила жена.

— Все это одно и то же. Ему угодно было обращаться со мной какъ съ врагомъ, и онъ употребилъ все вліяніе своего богатства и общественнаго положенія чтобы повредить мнѣ Теперь пришла моею очередь. Я не скажу ему ни одного слова которое не было бы справедливо. Онъ обвинялъ меня за моею спиной въ томъ чему самъ не вѣритъ, я же буду обвинять его прямо въ глаза въ томъ въ чемъ я убѣжденъ.

Письмо было послано и, прежде чѣмъ окончился день, къ викарію воротилось его хорошее расположеніе духа.

И прежде чѣмъ окончился день, новость разнеслась по всему приходу. Въ деревнѣ былъ одинъ старикъ, башмачникъ, мистеръ Вольтъ, человѣкъ спокойный, безвредный, но диссидентъ и одинъ изъ старѣйшинъ и повѣренныхъ которымъ былъ порученъ сборъ денегъ на постройку часовни. Ему викарій разказалъ всю исторію, объявивъ вмѣстѣ съ тѣмъ что, пока это зависитъ отъ него, мистеръ Пудельгамъ и конгрегація могутъ спокойно пользоваться своею часовней. Онъ сдѣлалъ это тотчасъ же по возвращеніи изъ Салисбери, прежде чѣмъ написалъ письмо маркизу. Мистеръ Вольтъ, конечно, въ тотъ же вечеръ навѣстилъ своего священника, а дѣло обсуждалось въ полномъ собраніи пудельгамистовъ. Въ концѣ засѣданія мистеръ Пудельгамъ высказалъ свое убѣжденіе что вся исторія выдумка, съ начала до конца. Онъ не вѣрилъ въ ней ни одному слову. Маркизъ не такой человѣкъ чтобы могъ отдать то что не принадлежитъ ему. Кто-нибудь обманулъ викарія или викарій самъ обманулъ мистера Больта, или же викарій — что по мнѣнію мистера Пудельгама было очень вѣроятно — помѣшался отъ досады, видя торжество новой часовни.

— Онъ былъ необыкновенно вѣжливъ, сказалъ мистеръ Вольтъ, который въ тотъ день былъ расположенъ къ викарію.

— Конечно, мистеръ Вольтъ, конечно, сказалъ мистеръ Пудельгамъ, который уже вполнѣ оправился отъ своего первоначальнаго смущенія и довелъ себя до состоянія краснорѣчиваго восторга. — Я увѣренъ что онъ былъ вѣжливъ. Почему же ему не быть вѣжливымъ? Въ былое время, когда мы едва осмѣливались говорить о нашемъ желаніи имѣть храмъ гдѣ бы мы могли прославлять нашего Бога, онъ былъ всегда вѣжливъ. Никто не скажетъ чтобъ я когда-нибудь обвинялъ мистера Фенвика въ невѣжливости. Но скажетъ ли кто-нибудь что онъ расположенъ къ нашему вѣроисповѣданію? Господа, мы должны заботиться о себѣ, и я объявляю вамъ что часовня принадлежитъ намъ. Увидите, что его запрещеніе не прогонитъ меня съ каѳедры. Церковная земля! Какъ бы не такъ! Какимъ это образомъ церковная земля попала на другую сторону дороги? И наконецъ, если ужъ дошло до этого, для чего ему имѣть церковную землю?

Все это было такъ убѣдительно что никто изъ собранія не возразилъ ни однимъ словомъ когда мистеръ Пудельгамъ кончилъ рѣчь.

Маркизъ былъ въ Лондонѣ когда получилъ письмо. Маркизъ Тробриджъ не очень жаловалъ лондонскую жизнь, но каждый годъ, вынуждаемый обстоятельствами (обстоятельства эти были свѣтскіе обычаи, о которыхъ проповѣдовали его дочери), проводилъ май, іюнь и іюль въ своемъ фамильномъ дворцѣ, въ Гросвеноръ-скверѣ. Кромѣ того маркизъ, никогда не открывавшій рта въ палатѣ лордовъ, считалъ своею обязанностью поддерживать главу партіи своимъ личнымъ присутствіемъ. Нашъ викарій, зная это, адресовалъ письмо въ Лондонъ, такъ что оно достигло назначенія безъ потери времени. Лордъ Тробриджъ уже зналъ почеркъ своего врага и, распечатывая письмо, думалъ, не лучше ли отослать его назадъ не распечатаннымъ. Онъ унизитъ свое достоинство переписываясь или читая письма человѣка который, по всей вѣроятности, наговоритъ ему дерзостей. Думая это, онъ распечаталъ письмо. Гнѣва, который овладѣлъ имъ когда онъ прочелъ письмо, не возьмется описать ни одинъ писатель скромнаго прозаическаго разказа. «Позоръ», «дерзость», «невѣжество», «злоба», вотъ какими словами осыпалъ его этотъ зловредный, гнусный, негодный священникъ. Что же касается до смысла письма, онъ не вдругъ понялъ его. Когда же началъ понимать его, онъ не повѣрилъ ему. Его умственныя способности работали медленно, но гнѣвъ работалъ быстро. Но наконецъ онъ началъ спрашивать себя, дѣйствительно ли обвиненіе противъ него основано на правдѣ. Когда толковалось объ отдачѣ мѣста подъ часовню, никому и въ голову не пришло что оно принадлежитъ къ церковной землѣ. Явилось минутное подозрѣніе что оно приходская земля, но никто не ожидалъ что кто-нибудь другой можетъ предъявить на нее свое право. Всѣмъ было извѣстно что Булгамптомская деревня принадлежитъ маркизу. Конечно, есть и церковная земля, но кто могъ думать что заброшенный клочокъ земли по другую сторону дороги отъ церковной усадьбы есть церковная земля? Маркизъ и теперь этому не вѣрилъ. Это какая-нибудь подлость, вымышленная язвительнымъ мозгомъ нечестиваго священника, гнуснѣйшая изъ всѣхъ его подлостей. Маркизъ не вѣрилъ, но ходилъ все утро взадъ и впередъ по комнатѣ, думая о письмѣ. Конечно, надо будетъ сказать Сентъ-Джорджу. Выраженія письма такъ гадки что теперь сынъ, вѣроятно, сойдется съ нимъ въ негодованіи на Фенвика. Нельзя ли какъ-нибудь наказать Фенвика? Преслѣдованія за анонимныя письма, за угрожающія письма, за просительныя письма, приходили ему на память. Онъ зналъ что авторы дерзкихъ писемъ къ царствующимъ особамъ строго наказываются. Онъ зналъ что можно преслѣдовать за ругательное письмо, но только въ томъ случаѣ если оно явилось въ печати; что въ письмахъ бываютъ заговоры. Но онъ не зналъ къ которой изъ этихъ категорій причислить свое письмо. Онъ понималъ что онъ не царствующая особа, что викарій не угрожалъ ему и ничего не просилъ у него. Что если Сентъ-Джорджъ опять скажетъ что викарій правъ! Онъ переворачивалъ все это въ головѣ цѣлый день, и наконецъ, поздно вечеромъ, сѣлъ въ карету и отправился къ гт. Бусби, фамильнымъ адвокатамъ.

LVII. Надо полить воду масломъ.

Господа Бусби въ Линкольнсъ-Иннѣ уже много лѣтъ была адвокатами фамиліи Стоутъ и знали фамильныя владѣнія лучше чѣмъ кто-либо изъ самихъ Стоутъ. У нихъ не спросили совѣта, когда отдали землю подъ часовню, и не поручали имъ составить документъ объ отдачѣ. Все дѣло было сдѣлано неправильно. Земля была только обѣщана, но не отдана вполнѣ, а пудельгамисты, въ своей поспѣшности, выстроили часовню понадѣявшись на обѣщаніе. Маркизъ, когда гнѣвъ его на мистера Фенвика немного успокоился, отправился къ господамъ Бусби и долженъ былъ объяснить всѣ обстоятельства дѣла старшему изъ адвокатовъ прежде чѣмъ могъ показать гнусное посланіе священника. Старый мистеръ Бусби былъ однихъ лѣтъ съ маркизомъ и въ своемъ родѣ такъ же важенъ. Во между ними была та разница что старый адвокатъ былъ умный старикъ, а старый маркизъ былъ глупый старикъ. Мистеръ Бусби покачивалъ головой, слушая разказъ маркиза. Разказъ былъ нѣсколько запутанъ, и адвокатъ сначала могъ только понять что на землѣ его кліента выстроена диссидентская часовня.

— Надо будетъ дать имъ документъ на право владѣнія.

— Но приходскій священникъ говоритъ что она принадлежитъ ему, сказалъ маркизъ.

— Онъ говоритъ что часовня принадлежитъ ему, милордъ?

— Онъ вредный, ужасный человѣкъ, мистеръ Бусби. Я привезъ его письмо.

Мистеръ Бусби протянулъ руку чтобы взять письмо. Отъ каждаго кліента онъ предпочелъ бы документъ словесному объясненію, а отъ его свѣтлости въ особенности.

— Вы должны знать что онъ совсѣмъ не похожъ на священника, продолжалъ маркизъ. — Я питаю глубокое уваженіе къ церкви, и всегда радъ видѣть духовенство у себя въ домѣ. Но этотъ Фенвикъ задорный, сварливый человѣкъ. Говорятъ, онъ невѣрующій и содержитъ… Согласитесь, что ужь хуже этого трудно представить себѣ что-нибудь.

— Еще бы, сказалъ адвокатъ, дожидаясь письма съ протянутою рукой.

— Онъ постоянно старался оскорблять меня. Вы слышали что одинъ изъ моихъ арендаторовъ былъ убитъ? Его убилъ одинъ молодой человѣкъ, котораго этотъ священникъ прикрываетъ, потому что онъ братъ одной…. одной молодой женщины.

— Это очень дурно съ его стороны, милордъ.

— Это очень дурно. Ему все извѣстно объ убійствѣ. Я убѣжденъ что онъ все знаетъ. Онъ поручился за молодаго человѣка. Онъ былъ съ нимъ прежде въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ. Что же касается до его сестры, то это вѣрно. Они живутъ на землѣ одного господина, который владѣетъ небольшою собственностью въ приходѣ.

— Мистеръ Джильморъ, милордъ?

— Именно. Этотъ Фенвикъ совсѣмъ опуталъ мистера Джильмора. Вы не можете представить себѣ что тамъ дѣлается. И вотъ теперь онъ написалъ мнѣ это письмо. Я знаю теперь его почеркъ, и если онъ напишетъ мнѣ еще разъ, я отошлю назадъ его письмо, не распечатывая.

Маркизъ замолчалъ, и адвокатъ тотчасъ же погрузился въ письмо.

— Оно написано съ намѣреніемъ наговорить дерзостей, сказалъ адвокатъ.

— Дерзкое, оскорбительное, непристойное письмо. А епископъ стоитъ за такого человѣка.

— Но если онъ правъ въ томъ что говоритъ о землѣ, милордъ, то это дѣло очень непріятное.

Адвокатъ разсматривалъ чертежъ, приложенный къ письму.

— Онъ говоритъ что это списано съ приходской книги, милордъ.

— Я ему не вѣрю, сказалъ маркизъ.

— Вы смотрѣли планы вашихъ владѣній, милордъ?

— Нѣтъ, не смотрѣлъ, но Пакеръ не сомнѣвался. Никто не знаетъ такъ хорошо Булгамптона какъ Пакеръ, а Пакеръ говорилъ….

Не дослушавъ маркиза, адвокатъ всталъ и, извинившись, ушелъ въ другую комнату къ помощнику и ждалъ тамъ пока помощникъ сходилъ въ подвальный этажъ въ окованную желѣзомъ комнату и принесъ оттуда большой ящикъ. Порывшись въ ящикѣ, мистеръ Бусби досталъ тяжелую кипу пергамента и большой планъ Булгамптонскаго помѣстья. Потомъ онъ сходилъ въ другую комнату и поговорилъ со своимъ товарищемъ.

— Боюсь что священникъ правъ, сказалъ онъ, возвратившись къ маркизу.

— Правъ!

— Правъ въ томъ что онъ говоритъ о землѣ. это церковная земля, и здѣсь она обозначена очень ясно. Слѣдовало обратиться къ намъ, милордъ, право слѣдовало. Пакеръ и подобные ему люди ничего не знаютъ. Надо имѣть всегда документныя доказательства.

— Такъ это церковная земля?

— Безъ сомнѣнія, милордъ.

Тогда маркизъ понялъ что врагъ его одержалъ надъ нимъ побѣду. Онъ склонилъ свою старую голову на сложенныя руки и заплакалъ. Слезы, можетъ-быть, не текли по его щекамъ, но онъ плакалъ внутренними слезами, — слезами ненависти, раскаянія и сожалѣнія. Врагъ его избилъ его, а онъ не могъ отплатить ему хоть однимъ ударомъ. Онъ долженъ покориться, возвратить клочокъ земли и построить гадкимъ методистамъ часовню гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ, въ своихъ собственныхъ владѣніяхъ. Въ этомъ онъ не сомнѣвался. Еслибы можно было избавиться отъ срама, онъ готовъ бы былъ построить имъ на свой счетъ хоть десять часовенъ. Но перенесеніе часвни будетъ незаслуженнымъ торжествомъ для человѣка, котораго онъ считалъ негодяемъ. Викарій обвинялъ маркиза въ томъ что маркизъ распускаетъ о немъ сплетни въ которыя самъ не вѣритъ, но маркизъ вѣрилъ всему что говорилъ о Фенвикѣ. Теперь же не было такой подлости къ которой маркизъ не считалъ бы его способнымъ. Ему даже пришла мысль, обратившаяся почти въ убѣжденіе, что Фенвикъ самъ принималъ участіе въ убійствѣ Тромбула. Чего нельзя ожидать отъ священника который съ наслажденіемъ оскорбляетъ и унижаеть помѣщика своего прихода. Одинъ тотъ фактъ что приходскій священникъ шелъ противъ помѣщика доказывалъ маркизу что этотъ священникъ злодѣй, дрянь, негодяй, вредный радикалъ и все чѣмъ священнику не слѣдуетъ быть. Викарій ошибался думая что маркизъ сознательно клеветалъ на него. Маркизъ всему вѣрилъ.

— Что же мнѣ дѣлать? спросилъ маркизъ.

— Что касается до часовни, милордъ, то викарій, какъ онъ ни гадокъ, не хочетъ ломать ее.

— Но ее надо сломать, сказалъ маркизъ, вставъ со стула. — О она будетъ сломана. Вы думаете что я оставлю ее на томъ мѣстѣ гдѣ она построена по моей ошибкѣ? Ни одного дня! Ни одного часа! Я вамъ вотъ что скажу, мистеръ Бусби: негодяй зналъ это съ самаго начала; зналъ такъ же хорошо какъ вы теперь знаете, но онъ ждалъ чтобъ ее выстроили прежде чѣмъ сказать мнѣ. Я вижу все это такъ же ясно какъ носъ на вашемъ ладѣ, мистеръ Бусби.

Адвокатъ придумывалъ какъ бы разъяснить своему сердитому кліенту что онъ не имѣетъ никакого права сломать часовню, что если викарій и методисты согласятся между собой, часовня будетъ стоять вопреки маркизу, если только церковныя власти не заставятъ викарія освободить отъ нея землю, когда вошелъ помощникъ и шепнулъ что-то на ухо адвокату.

— Милордъ, сказалъ мистеръ Бусби, — лордъ Сентъ-Джорджъ пріѣхалъ. Принять его?

Въ ту минуту маркизу не хотѣлось видѣть сына, но лордъ Сентъ-Джорджъ былъ, конечно, принятъ. Встрѣча у адвоката была для обоихъ неожиданная, сынъ и отецъ были одинаково удивлены. Но такъ сильны были гнѣвъ, замѣшательство и вообще душевное разстройство маркиза что онъ не сдѣлалъ никакого вопроса. Лордъ Сентъ-Джорджъ долженъ узнать о случившемся, и не было причины не сказать ему тотчасъ же.

— Мѣсто на которомъ выстроена часовня оказалась церковною землей, оказалъ маркизъ. Лордъ Сентъ-Джорджъ свистнулъ. — Фенвикъ, конечно, зналъ это съ самаго начала.

— Не думаю, сказалъ сынъ.

— Прочти его письмо. Мистеръ Бусби, будьте такъ добры, дайте лорду Сентъ-Джоржу его письмо. Ты никогда не читалъ такого произведенія. Дерзкій негодяй. Онъ, конечно, зналъ это съ самаго начала.

Лордъ Сентъ-Джорджъ прочелъ письмо.

— Негодяй ли онъ или нѣтъ, но онъ очень дерзокъ.

— Дерзокъ — слишкомъ мало для него.

— Его, можетъ-быть, вывели изъ терпѣнія, милордъ.

— Только не я, Сентъ-Джорджъ; не я. Я ему ничего не сдѣлалъ. А часовню надо, конечно, перенести на другое мѣсто.

— Не подождатъ ли немного, замѣтилъ мистеръ Бусби. — Черезъ мѣсяцъ или два всѣ намного успокоятся.

— Ни одного часа, сказалъ маркизъ.

Лордъ Сентъ-Джорджъ, съ письмомъ въ рукахъ, ходилъ задумавшись по комнатѣ

— Дѣло въ томъ, сказалъ онъ наконецъ, — что мы сдѣлай ошибку и теперь должны постараться выпутаться изъ нея. Отецъ, кажется, немного ошибается насчетъ характера смщенника.

— Сентъ-Джорджъ! Развѣ ты не читалъ его письма? Развѣ такое письмо прилично отъ духовнаго лица англійской церкви и къ кому же? (Маркизъ хотѣлъ сказать къ лорду Тробриджу, но не осмѣлился выразиться такъ при сынѣ) къ помѣщику прихода!

— Красная кирпичная часовая противъ вашихъ палатъ была бы не совсѣмъ пріятна, не правда ли?

— У него еще нѣтъ палатъ, сказалъ маркизъ.

— Такъ намъ понадобилось построить ему часовню. Предоставьте мнѣ это дѣло. Я повидаюсь съ нимъ и съ методистскимъ священникомъ и постараюсь полить воду масломъ.

— Я не хочу никого умасливать.

— Лордъ Сентъ-Джорджъ правъ, милордъ, сказалъ адвокатъ. — Это такое дѣло на которое мы должны политъ немного масла. Мы сдѣлали ошибку, но сдѣлавъ ошибку, надо всегда поливать воду масломъ. Я увѣренъ что лордъ Сентъ-Джорджъ сумѣетъ выпутаться.

Отецъ и сынъ вышли вмѣстѣ и, прежде чѣмъ они доѣхали до парламента, лордъ Сентъ-Джоржъ убѣдилъ отца предоставитъ ему дѣло о булгамптонской часовнѣ

— Что же касается до письма, оказалъ Сентъ-Джоржъ, — не не думайте о немъ.

— Я и не намѣренъ думать о немъ, гордо возразилъ маркизъ.

LVIII. Мечты Юдиѳи Броунло.

— Милая моя, сядь, я хочу поговоритъ съ тобой. Ты знаешь какъ мнѣ хочется чтобы ты вышла замужъ.

Съ этими словами обратился въ Донриппель къ Юдиѳи Броунло дядя сэръ-Грегори, однажды утромъ, въ іюлѣ когда она прислуживала ему за завтракомъ. Завтракъ его состоялъ всегда изъ чашки шоколата, свареннаго особеннымъ образомъ, и Юдиѳь всегда стояла возлѣ его постели, когда онъ пилъ его. Она никогда не садилась, потому что, еслибы сѣла, то совсѣмъ скрылась бы въ большомъ креслѣ стоявшемъ возлѣ постели. Но теперь ее приглашали сѣсть, и она сама рада была скрыться, но она не сѣла. Надо было взять пустую чашку изъ рукъ дяди, а когда прошла первая минута изумленія, она подумала что не слѣдуетъ прятаться. Она взяла чашку, поставила на столъ и воротилась къ постели, не сказавъ ни слова въ отвѣтъ на слова дяди.

— Мнѣ очень хочется видѣть тебя замужемъ, сказалъ сэръ-Грегори самымъ нѣжнымъ тономъ.

— Вамъ хочется отдѣлаться отъ меня, дядя?

— Нисколько, моя милая; этого-то именно мнѣ и не хочется. Ты, конечно, выйдешь за кого-нибудь замужъ?

— Не знаю, за кого я могу выйти, дядя.

— Отчего же? Ты, конечно, думала объ этомъ?

— Только вообще, дядя.

Сэръ-Грегори Маррабель не былъ умнымъ человѣкомъ, но глупость его совсѣмъ не была похожа на глупость лорда Тробриджа, она не вредила такъ сильно ни ему самому, ни другимъ, была гораздо невиннѣе и не исключала нѣкоторыхъ умственныхъ дарованій. Лордъ Тробриджъ, надо сказать прямо, былъ вполнѣ глупъ. Онъ былъ такъ глупъ что даже не подозрѣвалъ о своей глупости. Но сэръ-Грегори не довѣрялъ себѣ ни въ чемъ, считалъ себя жалкимъ существомъ, готовымъ уступить ребенку во всякомъ литературномъ вопросѣ и не имѣлъ своего мнѣнія ни объ одномъ предметѣ не входившемъ въ предѣлы его владѣній, но и въ этихъ предѣлахъ то мнѣніе было очень уступчиво. Онъ, однако, много читалъ, много знаній скрывалось гдѣ-то въ его памяти, и онъ понималъ по крайней мѣрѣ какою маленькою мухой былъ онъ на земномъ шарѣ. Но, къ сожалѣнію, вмѣшавшись во что-нибудь, онъ всегда портилъ дѣло. Онъ уже говорилъ о Вальтерѣ со своею невѣсткой, матерью Юдиѳи, съ сыномъ и съ миссъ Маррабель, своею родственницей. Но съ самою Юдиѳью Броунло онъ еще не говорилъ о немъ, а такъ какъ капитанъ Маррабель самъ еще ничего не говорилъ ей, то, можетъ-быть, сэръ-Грегори не мѣшало бы придержать языкъ. Послѣ послѣдняго отвѣта Юдиѳи онъ помолчалъ немного и опять возвратился къ своему предмету самымъ неумѣстнымъ вопросомъ:

— Какъ тебѣ нравится Вальтеръ?

— Капитанъ Маррабель?

— Да, капитанъ Маррабель.

— Онъ мнѣ нравится, дядя, отчасти.

— Мнѣ ничто не было бы такъ пріятно, какъ еслибы ты сдѣлалась его женой. Ты знаешь что Донриппель со временемъ будетъ принадлежать ему.

— Если Грегори не женится.

Юдиѳь не знала хорошо ли сдѣлала сказавъ это. Она сама понимала что кузенъ Грегори никогда не женится, что онъ неизлѣчимый больной, человѣкъ отжившій, преждевременно состарившійся, и что онъ стоитъ уже одною ногой въ могилѣ. Но ей казалось, что не напомнивъ о немъ, она показала бы что считаетъ его уже погибшимъ.

— Грегори никогда не женится, Конечно, пока онъ живъ Донриппель принадлежитъ ему; но если Вальтеръ женится. Грегори устроитъ чтобъ отъ него Донриппель перешелъ прямо къ Вальтеру. Тебѣ не понять всего этого, но это было бы отлично. Я былъ бы такъ счастливъ еслибы зналъ что ты всегда будешь жить въ Донриппелѣ.

Юдиѳь поцѣловала старика и ушла, ничего не отвѣтивъ. Чрезъ десять дней Вальтеръ пріѣдетъ опять въ Донриппель на нѣсколько дней, но и въ нѣсколько дней можно рѣшить дѣло. Юдиѳь слышала кое-что о Мери Лоутеръ, но не много. Одно время она подозрѣвала что Вальтеръ помолвленъ съ Мери Лоутеръ, но подозрѣніе оказалось ложнымъ. Къ ней самой Вальтеръ относился дружески, и онъ ей очень нравился. Они не были родственниками, но въ продолженіи нѣсколькихъ недѣль были поставлены въ такія отношенія и такъ много были вмѣстѣ что очень сошлись. Его присутствіе въ Донриппелѣ было ей очень пріятно, но она никогда не думала о немъ какъ о женихѣ У ней было свое убѣжденіе что дѣвушка не должна смотрѣть на мущину какъ на жениха, не получивъ отъ него значительнаго поощренія къ этому.

Сэръ-Грегори передалъ мистрисъ Броунло свой разговоръ съ Юдиѳью, и она сочла необходимымъ поговорить съ дочерью.

— Это было бы очень хорошо еслибъ устроилось, но дядѣ все же не слѣдовало говорить тебѣ объ этомъ.

— Бѣда не велика, мама. Я не намѣрена жертвовать своимъ сердцемъ.

— Онъ очень хорошій молодой человѣкъ и совсѣмъ не похожъ на отца, хуже котораго нельзя найти человѣка.

— Онъ, кажется, былъ влюбленъ въ Мери Лоутеръ нынѣшнюю зиму?

— Не знаю, моя милая. Я такимъ разказамъ никогда не вѣрю. Когда мнѣ говорятъ что молодой человѣкъ женится на дѣвушкѣ, тогда только я вѣрю что они влюблены другъ въ друга.

— Надо надѣяться что такъ и будетъ, мама.

— Но пока они не помолвлены, я ничему не вѣрю. Мнѣ кажется, ты можешь быть покойна что между ними ничего не было.

— Мнѣ это все равно, мама.

— Нѣтъ, не все равно. Но довольно говорить объ этомъ. У тебя такъ много здраваго смысла что я увѣрена что ты не сдѣлаешь никакой глупости. Сэръ-Грегори лучше бы сдѣлалъ еслибы не говорилъ тебѣ, но такъ какъ онъ уже сказалъ, то тебѣ не мѣшаетъ знать что, еслибы ты вышла за Вальтера, это было бы очень пріятно по нѣкоторымъ семейнымъ соображеніямъ. Титулъ и состояніе должны со временемъ перейти къ Вальтеру, но для тебя сэръ-Грегори принесъ бы немедленно такія жертвы какихъ онъ не сдѣлаетъ для Вальтера.

Юдиѳь поняла все сказанное очень ясно и поняла бы по одному намеку. У ней не было своего состоянія, и дядя могъ дать ей очень мало. Да она не имѣла и права ожидать отъ него чего-нибудь. Она не была близкою родственницей никому изъ Маррабелей, хотя случай заставилъ ее жить постоянно въ Донриппелѣ. Она была уже какъ бы Маррабель, и конечно, для нея хорошо было бы вполнѣ сдѣлаться Маррабелью. Вальтеръ былъ замѣчательно красивъ, а со временемъ будетъ баронетомъ и владѣльцемъ помѣстья, которое, женившись на ней, онъ получитъ, можетъ-быть, раньше чѣмъ женившись на комъ-нибудь другомъ. Все это Юдиѳь понимала, но вмѣстѣ съ тѣмъ она думала что дѣвушка не должна отдавать своего сердца пока его у нея не попросятъ, а Вальтеръ Маррабель еще не далъ ей повода думать что намѣренъ просить у нея ея сердце. Тѣмъ не менѣе она начала безпокоиться насчетъ Мери Лоутеръ, и ей хотѣлось знать что было между ней и Вальтеромъ.

Четвертаго августа Вальтеръ пріѣхалъ въ Донрмппель и нашелъ домъ въ полномъ распоряженіи доктора. Дядя его и двоюродный братъ были оба очень больны. Докторъ на его вопросъ отвѣчалъ что мистеръ Маррабель очень опасенъ, но что болѣзнь сэръ-Грегори не что иное какъ его всегдашняя слабость, усилившаяся отъ безпокойства о сынѣ.

— Вашъ дядя можетъ прожить еще лѣтъ десять, сказалъ докторъ, — но за мистера Маррабель я не ручаюсь.

Обѣ дамы пожертвовали все свое время на ухаживаніе за больными. Мистрисъ Броунло ухаживала за племянникомъ, а Юдиѳь, по обыкновенію, за дядей. При такихъ обстоятельствахъ Юдиѳь Броунло и Вальтеръ Маррабель проводили много времени вдвоемъ, чему способствовало и общее желаніе чтобъ они сдѣлалась мужемъ и женой. Бѣдной Юдиѳи казалось что всѣ ждутъ чтобъ она влюбилась въ Вальтера. Она подозрѣвала что и ему посовѣтовали влюбиться въ нее. Это, конечно, ставило ее въ очень затруднительное и непріятное положеніе, которое, впрочемъ, нѣсколько облегчалось общинъ положеніемъ дѣлъ въ домѣ. Когда въ домѣ есть больной, женскій духъ преобладаетъ надъ мужскимъ. Если же болѣзнь внушаетъ серіозныя опасенія, то естественныя отношенія двухъ половъ совершенно измѣняются. Юдиѳь, не сознавая этого, боялась своего предполагаемаго жениха гораздо менѣе чѣмъ боялась бы его еслибы въ домѣ не надо было ходитъ на цыпочкахъ, не о чемъ было бы говоритъ шепотомъ и не было бы необходимости въ женской дѣятельности.

Однажды, дня черезъ четыре послѣ пріѣзда, Вальтеръ сидѣлъ съ Юдиѳью въ саду между олеандрами. Онъ хотѣлъ было сначала уѣхать, увидавъ положеніе дѣлъ въ домѣ, но сэръ-Грегори не пустилъ его. Сэръ-Грегори ненавидѣлъ военную службу и думалъ что Вальтеру не слѣдуетъ служить въ полку. Самъ онъ былъ слишкомъ слабъ и нерѣшителенъ чтобы настоять на этомъ, но еслибы кто-нибудь устроилъ это за него, онъ съ удовольствіемъ назначилъ бы Вальтеру годовое содержаніе съ тѣмъ чтобъ онъ жилъ въ Донриппелѣ, занимался помѣстьемъ и былъ ему вмѣсто сына. Но ничто не было еще рѣшено, ни о чемъ не переговорено, и капитанъ каждый день считалъ себя наканунѣ отъѣзда въ Бирмингамъ. Мистрисъ Броунло не отходила отъ племянника, а Вальтеръ и Юдиѳь вышли въ садъ послѣ такого обѣда какіе подаются въ домѣ гдѣ есть больные. Они очень сблизились, Юдиѳь уже почти рѣшила что Вальтеръ не намѣренъ влюбиться въ нее. Она же съ своей стороны рѣшила что не влюбится въ него пока онъ не влюбится въ нее. Но что она сдѣлаетъ если онъ влюбится, она еще не рѣшила. Она не была, вполнѣ увѣрена. Онъ ей очень нравился, но она не была вполнѣ увѣрена. Тѣмъ не менѣе она была очень расположена къ нему. Если можно сдѣлать пріятное друзьямъ, то надо это сдѣлать, сказала она себѣ.

Она вынесла ему чашку кофе. Онъ сидѣлъ на садовомъ стулѣ и курилъ сигару. Они были другъ для друга Юдиѳь и Вальтеръ, какъ родные. И въ самомъ дѣлѣ, почему имъ не быть родными въ остальную часть ихъ жизни?

— Отбросимъ капитана и миссъ, сказалъ онъ ей самъ.

Она охотно согласилась и безъ малѣйшаго колебанія начала звать его Вальтеромъ.

— Юдиѳь, сказалъ онъ ей теперь, взявъ у ней чашку, — слыхали вы когда-нибудь объ одной нашей родственникѣ, Мери Лоутеръ?

— О, да, конечно. Она живетъ въ Лорингѣ съ тетушкой Саррой. Но тетушка Сарра мнѣ не тетка, а Мери Лоутеръ мнѣ не родственница.

— Это правда. Юдиѳь, я васъ такъ люблю что, кажется, могу открыть вамъ великую тайну моей жизни.

— Конечно можете. Я люблю тайны и особенно тайны людей которые меня любятъ.

Она сказала это твердымъ голосомъ и не обнаруживъ на лицѣ ни малѣйшаго безпокойства, но мечты ея уже разлетѣлись. Она отгадала тайну.

— Я былъ помолвленъ съ ней.

— И женитесь на ней?

— Мы разошлись, когда я думалъ что мнѣ придется ѣхать въ Индію. Это очень длинная и печальная исторія. Родной отецъ погубилъ меня. Я когда-нибудь разкажу вамъ все.

И онъ тутъ же разказалъ ей все пока сидѣлъ съ ней и курилъ сигару. Такія исторіи кажутся очень длинными, но разказываются очень скоро.

— Но теперь вы опять воротитесь къ ней? спросила Юдиѳь.

— Она не подождала меня.

— Что вы хотите сказать?

— Она, говорятъ, выходитъ замужъ за…. за одного мистера Джильмора.

— Уже!

— Онъ разъ двадцать дѣлалъ ей предложеніе прежде чѣмъ мы сошлись съ ней. Она никогда не любила его и не любить теперь.

— Кто сказалъ вамъ что она выходитъ замужъ, капитанъ Маррабель?

Она безъ намѣренія не назвала его по имени и, спохватившись, готова была отдать что угодно чтобы только онъ не замѣтилъ этого.

— Дядя Джонъ.

— Вы должны сами спросить ее.

— Я и намѣренъ спросить ее. Но послѣ того какъ меня приняли здѣсь, я не могу сдѣлать этого, не сказавъ напередъ дядѣ. А пока Грегори такъ боленъ, объ этомъ не ловко говорить.

— Мнѣ надо идти къ дядѣ, Вальтеръ. Я надѣюсь что она осталась вѣрна вамъ, и надѣюсь что полюблю ее. Не вѣрьте ничему кромѣ того что она сама скажетъ вамъ.

Сказавъ это, Юдиѳь Броунло воротилась домой и тотчасъ же отложила свои мечты спокойно въ сторону. Матери она тогда ничего не сказала. Нѣтъ никакой необходимости говорить матери сейчасъ же, думала она.

LIX. Извѣстіе изъ Донриппеля.

Въ концѣ первой недѣли августа, въ булгамптонскій церковный домъ пришло извѣстіе, которое, не имѣя никакого значенія для Фенвиковъ, тѣмъ не менѣе имѣло непосредственное вліяніе на ихъ жизнь и покой. Викарій уже нѣсколько дней былъ въ отличномъ расположеніи духа, вслѣдствіе письма полученнаго имъ отъ лорда Сентъ-Джорджа. Разказъ объ ихъ дальнѣйшихъ сношеніяхъ мы отложимъ до слѣдующей главы, потому что другія происшествія требуютъ немедленно нашего вниманія.

Мистеръ Джильморъ, настаиваяя чтобы былъ назначенъ день свадьбы, почти достигъ своей цѣли. Мери Лоутеръ, поставленная въ безвыходное положеніе, не находила другой отговорки кромѣ той что мистеръ Джильморъ обѣщалъ не торопить ее. «Что это значитъ?» сердито спросила мистрисъ Фенвикъ. «Вы говорите о человѣкѣ который будетъ вашимъ мужимъ, какъ будто для васъ величайшее счастіе въ жизни быть подальше отъ него.» Мери Лоутеръ не осмѣлилась оказать что это дѣйствительно было бы для нея величайшимъ счастіемъ въ жизни. Въ то время въ церковный домъ пришло извѣстіе о болѣзни Грегори Маррабель и о пріѣздѣ Вальтера въ Донриппель. Извѣстіе пришло, конечно, отъ тетки Сарры изъ Лоринга, и было сообщено такимъ образомъ что сдѣлалось причиной молчанія Мери относительно дна свадьбы. Донриппельскіе Маррабели были ей дальніе родственники, она даже не помнила сэръ-Грегори и его сына. Но извѣстію она придала какое-то значеніе, которое, если разобрать хорошенько, относилось скорѣе къ Вальтеру чѣмъ къ двумъ больнымъ. Тетка Сарра высказала свое убѣжденіе что Грегори Маррабель умираетъ и прибавила, — положившись на извѣстный фактъ что Мери невѣста Джильмора и на предполагаемый фактъ что Вальтеръ женихъ Юдиѳи Броунло, — что Вальтеръ, вѣроятно, останется въ Донриппелѣ и вступитъ немедленно во владѣніе имѣніемъ. «Мнѣ кажется, можно сказать навѣрное», писала тетка, «что капитанъ Маррабель женится на Юдиѳи Броунло.» Мери была невѣста Джильмора, и тетушка Сарра не видѣла причины не передавать ей всѣхъ своихъ соображеній.

Джильморъ, гордый и счастливый въ періодъ рубиновъ, въ три дня впалъ опять въ мрачное уныніе. Онъ пересталъ говорить о своей свадьбѣ съ Фенвиками, и даже съ самой Мери почти не говорилъ. Въ Вязникахъ производились улучшенія въ садахъ, и онъ доносилъ ей о ходѣ работъ, и объявилъ что на дняхъ начнутъ работать надъ домомъ каменьщики и маляры. Онъ нѣсколько разъ просилъ ее навѣстить Вязники, и она была тамъ два раза послѣ того дня когда сходила туда добровольно и привела его съ собой посмотрѣть вещи. Но между ними было мало или совсѣмъ не было симпатіи. Мери не могла заставить себя интересоваться его домомъ и садами, хотя и повторяла себѣ что ей придется прожить тамъ остальную часть жизни.

Въ продолженіе трехъ дней она получила два письма отъ тетки изъ Лоринга, наполненныя подробностями о болѣзни сэръ-Грегори и его сына. Вальтеръ извѣщалъ о нихъ дядю священника, а мистрисъ Броунло извѣщала миссъ Маррабель. На слѣдующій день послѣ полученія послѣдняго изъ двухъ писемъ, Мари Лоутеръ получила письмо отъ самого Вальтера Маррабель. Грегори Маррабель умеръ, и вотъ письмо извѣстившее Мери о смерти единственнаго сына баронета.

" Донриппель, 12го августа 1868. "Дорогая Мери!

"Вы, вѣроятно, не ожидали узнать новость которую я хочу сообщить вамъ прямо отъ себя; но мнѣ кажется что по нѣкоторымъ причинамъ будетъ лучше если я напишу вамъ самъ. Мой двоюродный братъ, единственный сынъ сэръ-Грегори, скончался сегодня утромъ. Вы конечно знаете что онъ былъ уже давно боленъ. Сегодня кончились его страданія, и старый баронетъ теперь бездѣтенъ. Онъ тоже былъ боленъ и теперь еще не совсѣмъ выздоровѣлъ, но болѣзнь его не опасна. Онъ уже много лѣтъ постоянно хвораетъ. Смерть сына, конечно, подѣйствовала на него, потому что онъ былъ всегда хорошимъ отцомъ, но мнѣ кажется, старики такъ привыкаютъ къ смерти что она не производитъ на нихъ такого впечатлѣнія какъ на насъ. Я видѣлъ его сегодня два раза послѣ того какъ ему сообщили новость, и хотя онъ говорилъ о сынѣ съ невыразимымъ страданіемъ, но былъ способенъ говорить и о другомъ.

"Я пишу вамъ самъ, вмѣсто того чтобы поручить это которой-нибудь изъ здѣшнихъ дамъ, преимущественно для того чтобы поговорить съ вами о себѣ. Мое положеніе совершенно измѣнилось съ тѣхъ поръ какъ мы разстались, потому что я считалъ необходимымъ ѣхать служить въ Индію. Вы уже знаете что я оставилъ это намѣреніе и теперь хочу даже совсѣмъ оставить военную службу. Дядя желалъ этого съ тѣхъ поръ какъ я пріѣхалъ сюда въ первый разъ, а теперь онъ прямо предложилъ мнѣ остаться навсегда въ Донриппелѣ. Конечно, это означаетъ что я займу здѣсь положеніе наслѣдника. Между мной и наслѣдствомъ стоитъ мой отецъ, съ которымъ мнѣ менѣе чѣмъ съ кѣмъ-либо другимъ хотѣлось бы имѣть сношенія по этому поводу. Но я увѣренъ что семейныя дѣла будутъ такъ устроены что я никогда не буду нуждаться.

"Дорогая Мери, не знаю какъ и сказать вамъ что теперь вся моя будущность зависитъ отъ васъ. Я слышалъ что вы помолвлены съ мистеромъ Джильморомъ, но я не знаю правда ли это. Если вы сами скажете мнѣ что намѣрены быть его женой, я не скажу болѣе ни слова. Но пока вы мнѣ сами не скажете, я не хочу вѣрить этому. Не думаю чтобы вы когда-нибудь могли полюбить его такъ какъ вы когда-то любили меня. И подумаешь, давно ли это было! Я знаю что не имѣю права жаловаться. Наша разлука была столько же моимъ дѣломъ, какъ и вашимъ. Но я не рѣшу ничего насчетъ своего будущаго прежде чѣмъ вы не скажете мнѣ хотите вы или не хотите быть моею женой.

"Я уѣду отсюда послѣ похоронъ назначенныхъ въ пятницу. Въ понедѣльникъ я отправлюсь въ Бирмингамъ. Сегодня воскресенье, и я надѣюсь получить отъ васъ отвѣтъ въ концѣ этой недѣли. Если вы позволите, я буду у васъ въ началѣ будущей недѣли. Если же вы скажете что мнѣ не зачѣмъ пріѣзжать къ вамъ, то мнѣ будетъ все равно какъ ни устроить мое будущее.

"Вашъ со всею любовью моего сердца
"Вальтеръ Маррабель."

Къ счастію для Мери, она была одна когда читала это письмо. Первымъ ея побужденіемъ, когда она прочла его, было вспомнить слова которыя она оказала Гарри Джильмору, когда такъ неохотно согласилась сдѣлаться его женой. «Еслибы Вальтеръ Маррабель имѣлъ возможность жениться на бѣдной дѣвушкѣ, я бы оставила васъ и пошла бы къ нему тотчасъ же.» Она не забыла этихъ словъ. Она тогда заранѣе приготовила ихъ, надѣясь оттолкнуть его этимъ отъ себя, избавиться отъ его домогательства, отъ совѣтовъ друзей и отъ своихъ сомнѣній. Но онъ принялъ ее вопреки этимъ словамъ. И вотъ теперь дѣло дошло до той возможности на которую она намекала. Какъ она ни бѣдна, а Вальтеръ можетъ жениться на ней. Она держала въ рукахъ письмо, гдѣ онъ говорилъ что это возможно. Ея сердце принадлежало ему всецѣло теперь какъ и всегда: могла ли она отказать ему? Она сама сказала Джильмору что не можетъ еще разъ любить такъ какъ любила Вальтера. Ее убѣдили что для нея нѣтъ надежды сдѣлаться когда-нибудь женой Вальтера, и она разсталась съ нимъ. Разставшись съ нимъ, она убѣдила себя что можетъ быть женой Джильмора. Но вплоть до послѣдней минуты она не могла преодолѣть страха при мысли о такой будущности. Она постоянно думала что должна отказаться, даже тогда когда ее увѣрили что Вальтеръ женится на Юдиѳи Броунло. Но это была ложь, неоспоримая ложь. Въ его сердцѣ не было такого намѣренія. О, во сколько разъ она былъ благороднѣе ея!

Однако, какъ она старалась поступать согласно съ долгомъ, думать о другихъ болѣе чѣмъ о себѣ, распоряжаться собой такъ чтобы принести кому-нибудь пользу! И вотъ до чего довели ее всѣ старанія! Теперь уже нѣтъ возможности выйти за Гарри Джильмора. Прежде она пыталась примириться съ этимъ бракомъ, но теперь и попытка невозможна. Имѣетъ ли она право отказать человѣку котораго любитъ, когда онъ говорить что все его счастіе зависитъ отъ нея? Теперь она поняла что при всемъ желаніи поступитъ честно, она поступила безчестно принявъ предложеніе Джильмора. Она поступила безчестно, несмотря на то что послѣдовала совѣтамъ всѣхъ своихъ друзей. По крайней мѣрѣ теперь, думала она, надо поступитъ согласно съ долгомъ, еслибы только знать чего требуетъ долгъ. Что не слѣдуетъ выходить за Гарри Джильмора, даже думать выйти за него, когда сердце ея такъ поглощено полученнымъ письмомъ, въ этомъ она была вполнѣ увѣрена. Что она оскорбила человѣка, и что такого оскорбленіе ничѣмъ не загладить, она тоже сознавала. Но оскорбленіе уже сдѣлано, и теперь его не уничтожишь, думала она. И притомъ развѣ она не сказала ему что готова воротиться къ Вальтеру, еслибы только Вальтеръ могъ взять ее.

Она медленно сошла внизъ предъ самымъ часомъ дѣтскаго обѣда, и нашла своего друга съ дѣтьми въ саду.

— Жанета, сказала она, — я получила письмо изъ Донриппеля.

Мистрисъ Фенвикъ взглянула на ея лицо и увидѣла что оно было грустно и озабочено.

— Что новаго, Мери?

— Грегори Маррабель умеръ въ воскресенье утромъ.

(Тогда былъ вторникъ.)

— Вы, я думаю, ожидали этого?

— Да, конечно, но не такъ скоро.

— А сэръ-Грегори?

— Ничего, ему лучше.

— Жаль мнѣ бѣднаго старика лишившагося сына, сказала мистрисъ Фенвикъ.

Она была такъ умна что не могла не догадаться что грустный, торжественный видъ Мери не былъ слѣдствіемъ смерть дальняго, незнакомаго родственника; но она была также слишкомъ умна чтобы намекнуть на то что, по ея мнѣнію, было причиной горя Мери. Мери, вѣроятно, думаетъ объ измѣнившемся положеніи своего родственника Вальтера, но чѣмъ яснѣе будетъ сказано теперь объ этомъ родственникѣ, тѣмъ будетъ лучше. Но такъ какъ нельзя было тотчасъ же заговорить о чемъ-нибудь другомъ, то мистрисъ Фенвикъ постаралась по возможности, развлечь мысли своего друга.

— Надѣнете вы трауръ? спросила она. — Онъ вамъ дальній родственникъ, но о такимъ вещахъ у всякаго свои понятія

— Не знаю, оказала Мери разсѣянно.

— На вашемъ мѣстѣ я посовѣтовалась бы съ мастеромъ Джильморомъ. Онъ имѣетъ право дать совѣтъ.

— Я надѣну трауръ, неожиданно сказала Мери, вспомнивъ какое положеніе Вальтеръ занимаетъ въ Донриппелѣ. Слезы наступили на ея глаза, а она сама не знала о причинѣ ихъ. Она пошла одна по саду и скрылась за кустами. Мистрисъ Фенвикъ проводила ее глазами, не совсѣмъ понимая что съ ней дѣлается. Эти слезы не о дальнемъ родственникѣ. И потомъ, въ продолженіи послѣднихъ недѣль Мери добровольно исполняла всѣ совѣты мистера Джильмора, какъ будто хотѣла послушаніемъ замѣнить любовь которую обязана была чувствовать къ нему. Теперь же она напрямикъ отказалась посовѣтоваться съ мистеромъ Джильморомъ.

Черезъ нѣсколько минутъ Мери воротилась и, проходя въ домъ, сказала что не придетъ завтракать.

Въ тотъ день въ домѣ викарія ожидали къ завтраку лорда Сентъ-Джорджа, о чемъ будетъ разказано въ слѣдующей главѣ.

LX. Лордъ Сентъ-Джорджъ очень ловокъ.

Лордъ Сентъ-Джорджъ началъ поливать воду масломъ, относительно неудачной булгамптонской часовни, дна черезъ два послѣ встрѣчи съ отцомъ у адвоката. Отецъ принужденъ былъ уступить и, какъ это всегда случалось по приговору судьбы, предоставить сыну дѣйствовать такъ какъ онъ сочтетъ за лучшее. Ужасная ошибка Пакера имѣла столь непріятныя послѣдствія что маркизъ не могъ не уступить. Въ тотъ день, прежде чѣмъ разстаться съ сыномъ съ Вестминстерѣ, гдѣ имъ надо было разойтись по различнымъ палатамъ, онъ усердно просилъ его чтобы масло было не слишкомъ жирно. Но сынъ не сдѣлалъ ни малѣйшей уступки.

— Онъ такой негодяй, доказывалъ маркизъ, говоря о своемъ непріятелѣ.

— Я не вполнѣ увѣренъ, милордъ, что вы можете судить какой онъ человѣкъ, сказалъ лордъ Сентъ-Джорджъ. — Вы его ненавидите, и онъ васъ, конечно, тоже ненавидитъ.

— Ужасно ненавидитъ, воскликнулъ маркизъ.

— Вы стараетесь по мѣрѣ силъ вашихъ приносить пользу Булгамптонцамъ, не правда ли?

— Конечно стараюсь, Сентъ-Джорджъ, сказалъ маркизъ чуть не со слезами аи глазахъ.

— Я почти увѣренъ что онъ дѣлаетъ то же самое.

— Но ты прими въ соображеніе его жизнь…. сказалъ маркизъ.

— Не всегда легко судить жизнь человѣка. Мы всегда судимъ жизнь людей и всегда ошибаемся. Епископъ считаетъ его хорошимъ человѣкомъ, а епископъ не такой человѣкъ чтобъ ему пришелся по вкусу развратный, невѣрующій, нерадивый священникъ, который по вашему мнѣнію ведетъ открыто развратную жизнь. Я склоненъ думать что вы ошибаетесь.

Несчастный маркизъ сердито заворчалъ и отправился въ палату лордовъ.

Подобныя невзгоды гнетутъ сердце человѣка. Если мы избавлены отъ заботъ о хлѣбѣ насущномъ, то наше счастіе или несчастіе въ этомъ мірѣ зависитъ преимущественно отъ удачи или неудачи въ мелочахъ. Хотя бы человѣкъ, ложась въ постель, зналъ что у него, есть сотни подвластныхъ, что все общество открыто ему, что его считаютъ красивымъ, умнымъ, благовоспитаннымъ, хотя бы даже пищевареніе его было хорошо и докторъ не запрещалъ ему табаку, шампанскаго и т. п., но если онъ сознаетъ что потерпѣлъ неудачу тамъ гдѣ хотѣлъ имѣть успѣхъ, хотя бы то было въ состязаніи съ самымъ незначительнымъ соперникомъ, онъ будетъ потягиваться, перевертываться и изнывать какъ самое несчастное существо. Блаженъ тотъ кто можетъ заставить страдать за себя другаго.

Лордъ Сентъ-Джорджъ написалъ священнику нѣсколько дней спустя послѣ встрѣчи съ отцомъ. Онъ и лордъ Тробриджъ жили въ Лондонѣ въ одномъ домѣ и всегда сходились за завтракомъ; но о часовнѣ между ними не было сказано ни слова въ остальные дни пребыванія въ городѣ. Лордъ Сентъ-Джорджъ написалъ священнику, а отецъ его уѣхалъ изъ Лондона въ Торноверъ прежде чѣмъ пришелъ отвѣтъ отъ мистера Фенвика

«Милостивый государь», писалъ Сенъ-Джорджъ, "отецъ показывалъ мнѣ ваше письмо по поводу булгамптонской диссидентской часовни. Я понялъ изъ письма что онъ сдѣлалъ ошибку, и что вы очень разсердились. Нельзя ли намъ уладить дѣло безъ ссоры? Въ Англіи нѣтъ другаго землевладѣльца столь расположеннаго дѣлать добро своимъ арендаторамъ какъ мой огецъ; и я склоненъ думать что въ Англіи нѣтъ другаго приходскаго священника столь расположеннаго дѣлать добро своимъ прихожанамъ какъ вы. Я уѣзжаю изъ Лондона въ Вильтшейръ въ субботу 11го. Если вамъ угодно будетъ поговорить оо мной, я пріѣду въ Булгамптонъ 13го.

"Преданный вамъ
" Сентъ-Джорджъ."

«Вы конечно согласитесь со мной что междуусобная распря въ приходѣ между помѣщикомъ и священникомъ не можетъ имѣть хорошаго вліянія на прихожанъ.»

Такимъ образомъ лордъ Сентъ-Джорджъ началъ изливать свое масло на воду.

Неизвѣстно, силѣ или слабости характера мистера Фенвика должно приписать то что онъ, способный легко воспламеняться гнѣвомъ и поддерживать его въ сильной степени во все время борьбы, тѣмъ не менѣе, завидѣвъ издали масличную вѣтвь, дѣлался кротокъ какъ голубь. Онъ зналъ это самъ и иногда, въ минуту гнѣва, досадовалъ что не будетъ въ состояніи поддержать его до того времени когда можно будетъ отмстить. Прочитавъ письмо лорда Сентъ-Джорджа, онъ тотчасъ же сѣлъ и написалъ его сіятельству что будетъ очень радъ видѣть его у себя за завтракомъ въ понедѣльникъ въ два часа. Лордъ Сентъ-Джорджъ отвѣчалъ что будетъ у викарія въ назначенный часъ.

Мистрисъ Фенвикъ, конечно, вышла занимать лорда Сентъ-Джорджа, котораго до сихъ поръ никогда не видала. Вовремя завтрака было сказано очень мало о часовнѣ и о другихъ, непріятностяхъ.

— Ужасное зданіе, мистрисъ Фенвикъ, сказалъ лордъ Сентъ-Джорджъ.

— Мы начинаемъ привыкать къ нему, возражала мистрисъ Фенвикъ. — Мужъ считаетъ эту часовню пригодною для самоистязанія.

— Намъ надо потолковать и отодвинуть немного подалѣе вретище и пепелъ, сказалъ его сіятельство.

Завтракая, они толковали о приходскихъ дѣлахъ и единодушно выразили надежду что Точильщикъ будетъ пойманъ и повѣшенъ въ Салисбери.

— Теперь пойдемте посмотрѣть преступное зданіе, оказалъ священникъ, когда стулья были отодвинуты отъ стола.

И они пошли вдвоемъ, обошли вокругъ часовни, и найдя ее отворенною, вошли въ нее. Они, конечно, дѣлали о ней свои замѣчанія и согласились что она безобразна, непріятна для глазъ, для ушей, и вообще непріятна, и хороша только тѣмъ что служитъ мѣстомъ для молитвы людямъ которые не достаточно развитымъ чтобы понять высокій смыслъ и образованный языкъ богослуженія англійской церкви. Такъ говорили они другъ съ другомъ, относясь къ дѣлу только съ эстетической точки зрѣнія.

Лордъ Сентъ-Джорджъ, войдя въ часовню, сказалъ что она должна быть сломана, и что въ этомъ не можетъ быть никакого сомнѣнія, а викарій началъ доказывать что нѣтъ надобности спѣшить.

— Мнѣ говорятъ что ее надо будетъ сломать когда-нибудь, сказалъ онъ, — но такъ какъ я еще не собираюсь уѣхать изъ прихода, то можно оставить ее въ покоѣ года на два.

Лордъ Сентъ-Джорджъ началъ доказывать что уступчивость мистера Фенвика совершенно безполезна, но тутъ въ часовню вошла третья особа и подошла къ нимъ поспѣшными шагами.

— Мистеръ Пудельгамъ, священникъ методистовъ, милордъ, сказалъ мистеръ Фенвикъ, и будущій помѣщикъ Булгамптона познакомился съ настоящимъ обладателемъ каѳедры, подъ которою они стояли.

— Милордъ, сказалъ мистеръ Пудельгамъ, — я горжусь честью видѣть ваше сіятельство въ нашей новой часовнѣ и выразить вашему сіятельству чувства глубокой признательности которыя я и моя конгрегація питаемъ къ вашему высокородному родителю за великодушную щедрость съ которою онъ пожертвовалъ намъ землю.

Мистеръ Пудельгамъ даже не взглянулъ на викарія. Онъ считалъ себя въ настоящее время на самой сильной степени вражды съ нимъ. Когда они встрѣчались въ деревнѣ, мистеръ Пудельгамъ старался показать что считаетъ его врагомъ. Онъ поклонился войдя въ часовню, но онъ поклонился милорду, и не его вина если викарій принялъ его поклонъ также на свой счетъ.

— Боюсь, не поступили ли мы слишкомъ поспѣшно, сказалъ лордъ Сентъ-Джорджъ.

— Надѣюсь что нѣтъ, милордъ; надѣюсь что нѣтъ. Я слышалъ толки, но я разузнавалъ и узналъ…

— Дѣло въ томъ, мистеръ Пудельгамъ, что мы стоимъ теперь на собственной землѣ мистера Фенвика.

— Я съ большимъ удовольствіемъ предоставляю вамъ пользоваться ею, мастеръ Пудельгамъ.

Мистеръ Пудельгамъ принялъ надменный видъ и нахмурился. Онъ и теперь еще не вѣрилъ чтобы маркизъ могъ сдѣлать такую роковую ошибку.

— Мы обязаны построить вамъ часовню въ другомъ мѣстѣ, мистеръ Пудельгамъ, сказалъ лордъ Сентъ-Джорджъ.

— Милордъ, я убѣжденъ что въ этомъ есть какое-то недоразумѣніе. Тутъ вкралась какая-то ошибка. Я разузнавалъ….

— Да, тутъ, вкралась большая ошибка, сказалъ лордъ Сентъ-Джорджъ, — и обнаружилась на землѣ мистера Фенвика въ очень ощутительной формѣ. Но словами дѣлу не поможешь, мистеръ Пудельгамъ.

— Такъ почему же почтенный джентльменъ не предъявилъ своихъ правъ когда только что приступили къ постройкѣ, сказалъ съ негодованіемъ мистеръ Пудельгамъ, обратившись теперь въ первый разъ къ викарію съ гнѣвнымъ взглядомъ и поднявъ граціозно руку.

— Почтенный джентльменъ самъ не зналъ своихъ правъ, хотя и долженъ былъ бы знать ихъ, сказалъ мистеръ Фенвикъ.

— Не зналъ, вотъ какъ! сказалъ мистеръ Пудельгамъ. — Милордъ, я убѣжденъ что мы можемъ доказать наши права на часовню и сохранить ее. Милордъ, я убѣжденъ что вся іерархія господствующей въ Англіи епископальной церкви не можетъ изгнать насъ отсюда. Милордъ, кто будетъ тотъ человѣкъ который рѣшится выбросить первый кирпичъ этого священнаго зданія? Милордъ, я прошу васъ не трогать часовни, и мы посмотримъ кто осмѣлится затворить дверь предъ овцами Божьими которыя приходятъ сюда на пастбище.

— Овцы будутъ имѣть и пастбище, и пастыря, сказалъ, смѣясь, лордъ Сентъ-Джорджъ. — Мы перенесемъ часовню на свою землю и устроимъ вамъ все какъ слѣдуетъ.

Но краснорѣчіе мистера Пудедьгама еще далеко не истощилось, и имъ удалось избавиться отъ него только тогда когда они вышли изъ часовни и сошли съ земли которую мистеръ Пудельгамъ считалъ своею собственностью.

— А теперь, мистеръ Фенвикъ, сказалъ лордъ Сентъ-Джорджъ, съ твердымъ намѣреніемъ полить воду масломъ, — позвольте спросить васъ что было причиной несчастной ссоры между вами и моимъ отцомъ?

— Вамъ лучше спросить объ этомъ его самого, милордъ.

— Я, конечно, уже спрашивалъ его, и онъ, конечно, не далъ мнѣ удовлетворительнаго отвѣта. Вы очевидно имѣла намѣреніе взбѣсить его тѣмъ письмомъ которое онъ показывалъ мнѣ.

— Конечно.

— Я не понимаю какая польза сердить старика который стоить высоко въ общественномъ мнѣніи.

— Еслибъ онъ не стоялъ такъ высоко въ общественномъ мнѣніи, я, можетъ-быть, не обратилъ бы на него вниманія.

— Это я еще могу понять что одинъ человѣкъ можетъ чуствовать презрѣніе къ другому за то что онъ маркизъ и богатъ. Но я никакъ не могу понять что такой человѣкъ какъ вы можетъ думать что это хорошо.

— Знаете вы что вашъ отецъ говорилъ обо мнѣ?

— Я не сомнѣваюсь что вы оба говорите много дурнаго другъ о другѣ.

— Я никогда не говорилъ за его спиной того чего я не повторилъ бы ему въ глаза, сказалъ мистеръ Фенвикъ съ негодованіемъ.

— Неужели вы серіозно думаете что это оправдываетъ оскорбленія которыя вы наговорили моему отцу, сказалъ лордъ Сентъ-Джорджъ.

— Знаете вы что онъ жаловался на меня епископу?

— Да, и епископъ принялъ вашу сторону.

— Что не дѣлаетъ чести вашему отцу, лордъ Семгъ-Джорджъ. Знаете вы что онъ всенародно обвинялъ меня въ величайшихъ порокахъ; что онъ говорилъ что я…. что я…. что в… Словомъ, нѣтъ такой подлости въ которой онъ не обвинялъ бы меня.

— Увѣряю васъ что вы поквитались съ нимъ, мистеръ Фенвикъ. Право поквитались.

— То что я говорилъ, я говорилъ ему въ глаза. Я не клеветалъ на него. Но довольно, милордъ. Я готовъ забыть прошлое. Если лордъ Тробриджъ соблаговолитъ сказать что отказывается отъ вражды противъ меня, я прощу ему обиды. Но я никогда не соглашусь что я былъ не правъ.

— Я еще не встрѣчалъ человѣка который согласился бы что былъ не правъ, сказалъ лордъ Сентъ-Джорджъ.

— Если маркизъ протянетъ мнѣ руку, я подамъ ему свою.

— Позвольте мнѣ сдѣлать это за него, оказалъ сынъ.

Такимъ образомъ рѣшено было считать ссору поконченною.

Лордъ Сентъ-Джорджъ отправился на постоялый дворъ за своею лошадью, а викарій, на пути къ своему дому, почувствовалъ чего его перехитрили. Молодой лордъ поступилъ очень умно, онъ говорилъ о ссорѣ, какъ будто бы обиды съ обѣихъ сторонъ были одинаковы. Но священникъ зналъ что правъ, правъ во всемъ, правъ съ начала до конца. «Онъ очень ловокъ, сказалъ онъ самъ себѣ, — и воспользуется своею ловкостью.» Тѣмъ не менѣе онъ рѣшилъ считать съ своей стороны вражду дѣйствительно поконченною.

LXI. Измѣна Мери Лоутеръ.

Въ то время когда викарій выслушивалъ въ часовнѣ краснорѣчивыя рѣчи мистера Пудельгама и поддавался обману лорда Сентъ-Джорджа, въ саду церковнаго дома происходила ужасная сцена. Мери Лоутеръ, какъ извѣстно читателю, объявила что будетъ носить трауръ по своемъ дальнемъ родственникѣ и отказалась явиться къ завтраку, къ которому ожидали лорда Сентъ-Джорджа. Мистрисъ Фенвикъ, соединивъ эти два обстоятельства, поняла что случилось что-то очень важное, но она еще не предчувствовала ужасной новости, которую ей суждено было узнать въ этотъ день.

Мери понимала что надо дѣйствовать. Главное что надо было сдѣлать, это отвѣтить на письмо капитана Маррабель. Потомъ она знала что обязана оказать мистеру Джильмору о своемъ намѣреніи. Отвѣтить Вальтеру было бы ей не трудно. То что она намѣрена была сказать ему сказалось бы съ большимъ удовольствіемъ. Но этого нельзя было сказать, не взявъ сначала назадъ обѣщанія даннаго другому. А какъ взять назадъ данное обѣщаніе? Нельзя было обойтись безъ помощи мистрисъ Фенвикъ, а она боялась теперь мистрисъ Фенвикъ, какъ виноватый всегда боится того кто будетъ судить его вину. Пока обѣдали дѣти и завтракалъ лордъ, она оставалась въ своей комнатѣ. Въ окно она видѣла какъ мущины прошли къ часовнѣ и узнала, что подруга ея осталась одна. Она хотѣла сообщить свою новость мистрисъ Фенвикъ, и только одной мистрисъ Фенвикъ. Она не рѣшилась бы сказать о своемъ намѣреніи викарію, пока онъ не былъ бы предупрежденъ женою. Нельзя было откладывать. Какъ только мущны скрылись, она рѣшилась сойти внизъ. Взглянувъ на себя въ зеркало, она стерла слѣды слезъ, пригладила волосы и вышла изъ своей комнаты. Она никогда не чувствовала такого страха къ своей подругѣ какъ теперь. Однако не подруга ли ея была главною причиной ложнаго положенія въ которомъ она теперь находилась, уговоривъ ее поступить противъ совѣсти? Не по настоянію ли Жанеты Фенвикъ рѣшилась она выйти за человѣка котораго не любила? Почему же она боялась теперь идти къ ней съ разказомъ о своемъ раскаяніи? Почему бы ей не потребовать съ негодованіемъ чтобы подруга помогла ей выпутаться изъ непріятнаго положенія въ которое сама поставила ее?

Она нашла мистрисъ Фенвикъ съ дѣтьми въ маленькой столовой, куда они были загнаны посѣщеніемъ лорда Сентъ-Джорджа.

— Жанета, сказала она, — походимте по саду.

Тогда была средина августа, и онѣ проводили большую часть времени внѣ дома. Шляпы и зонтики были всегда на готовѣ, и онѣ безъ малѣйшаго замедленія вышли въ садъ какъ только Мери выразила свое желаніе.

— Я не показала вамъ письма изъ Донриппеля, сказала она, опустя руку въ карманъ, — но я покажу вамъ его теперь. Вы должны прочесть его.

Она вынула письмо, но не вдругъ рѣшилась отдать его своей спутницѣ.

— Развѣ случилось что-нибудь непріятное, Мери?

— Непріятное! Да, и очень непріятное! Жанета, не трудитесь отговаривать меня. Я уже рѣшила. Я не могу и не хочу быть женой мистера Джильмора.

— Мери, что за безуміе!

— Вы можете говорить что вамъ угодно, но я такъ рѣшила. Не могу и не хочу. Хотите вы помочь мнѣ выпутаться изъ непріятнаго положенія?

— Конечно, нѣтъ…. въ томъ смыслѣ какъ вы это понимаете. Это не принесло бы добра ни вамъ, ни ему. Да скажите, пожалуста, какъ хватитъ у васъ духа, послѣ всего что было между вами, отказать ему?

— Не знаю. Это-то меня и мучаетъ. Я не знаю какъ сказать ему. Но сказать надо. Я думала, не передастъ ли ему мистеръ Фенвикъ?

— Я увѣрена что онъ не возьметъ на себя подобнаго порученія. Подумайте, Мери. Неужели вы рѣшитесь такъ жестоко обмануть человѣка?

— Я не обманывала его. Я обманывала себя, но не его. Я сказала ему всю правду, когда вы заставили меня….

— Заставила васъ, Мери?

— Не думайте что я неблагодарна, или хочу ссориться съ вами. Я хотѣла сказать что, когда вы заставили меня думать будто я могу осчастливить его и обязана сдѣлать это, я сказала ему что никогда не любила его. Я сказала ему что любила и всегда буду любить Вальтера Маррабель. Но онъ не хотѣлъ слышать никакого отвѣта кромѣ одного, и я…. я дала ему отвѣтъ котораго онъ добивался. Я знаю что дала, но съ тѣхъ поръ у меня не было ни одной минуты покоя. И вотъ наконецъ пришло это письмо. Жанета, не будьте жестоки со мной. Не говорите мнѣ что все такъ мрачно, уныло, гадко.

Она отдала письмо. Мистрисъ Фенвикъ прочла его не останавливаясь.

— Такъ онъ пострадаетъ вслѣдствіе того что другой перемѣнилъ свое намѣреніе?

— Вальтеръ никогда не перемѣнялъ своего намѣренія.

— Ну, такъ свои планы. Развѣ это не одно и то же. Знаете ли вы что вамъ придется отвѣчать за его жизнь или за его разсудокъ? Развѣ вы еще не убѣдились въ его постоянствѣ?

— А развѣ я виновата въ его постоянствѣ? Я сказала ему, когда онъ дѣлалъ мнѣ предложеніе, что если Вальтеръ захочетъ жениться на мнѣ, я вернусь къ нему вопреки всякимъ обѣщаніямъ. Я сказала это ему такъ же ясно какъ теперь говорю вамъ.

— Я вполнѣ увѣрена что онъ не понялъ что вы хотѣли сказать.

— Увѣряю васъ что онъ меня вполнѣ понялъ.

— Ни одинъ человѣкъ не подчинился бы такому условію. Возможно ли это? Мистеръ Джильморъ зналъ, когда принялъ ваше согласіе, что если этому господину угодно будетъ передумать хоть за минуту до вашей свадьбы, вы откажетесь и воротитесь къ нему?

— Я такъ и сказала ему, Жанета. Онъ самъ не отречется что я предупредила его. Я сама была увѣрена что онъ не согласится на такое условіе. Но онъ согласился и отнялъ у меня послѣднюю надежду на спасеніе. Жанета, еслибы вы знали что я выстрадала, вы не были бы жестоки со мной. Подумайте, легко ли вамъ было бы выйти за человѣка нелюбимаго и разбитъ жизнь человѣка любимаго. Мистеръ Джильморъ вашъ другъ.

— Конечно.

— А капитана Маррабель вы, конечно, не можете любить.

— Я никогда не видала его.

— Но вы можете поставитъ себя на мое мѣсто и разсудить по совѣсти. Я не скрывала отъ васъ ни одной мысли, ни одного чувства съ тѣхъ поръ какъ все это началось. Вы знаете что я никогда не любила вашего друга.

— Я знаю что, послѣ долгаго размышленія, вы дали ему согласіе. Я знаю также что онъ такой человѣкъ что посвятитъ всю жизнь вашему счастію.

— Но этого не будетъ. Повѣрьте же мнѣ наконецъ. Если ни вы, ни мистеръ Фенвикъ не поможете мнѣ, я скажу ему сама, или напишу ему и тотчасъ же уѣду изъ Булгамптона. Я знаю что я виновата. Я старалась поступитъ по совѣсти, но поступила не хорошо. Когда я пріѣхала сюда, я была очень несчастна. Могла ли я не быть несчастною послѣ того какъ я потеряла все что мнѣ было дорого въ мірѣ? Тогда вы увѣрили меня что я могу по крайней мѣрѣ бытъ полезною, сдѣлавшись женой вашего друга. Вы не знаете какъ я старалась полюбить его! Когда пришло время дать ему окончательный отвѣтъ, я рѣшила что должна сказать ему всю правду. Я думала что онъ пойметъ что намъ лучше остаться чужими другъ для друга. Но когда я сказала ему все, и думала что не оставила ему другаго выбора какъ отказаться отъ меня, онъ предпочелъ взять меня. Тогда, Жанета, я думала, — меня заставили такъ думать, — что выйдя за него я не погублю никого кромѣ себя, не разобью ничьей жизни кромѣ своей, и я надѣялась что сумѣю такъ исполнить свой долгъ что онъ будетъ счастливъ. Я вижу что ошиблась, но вы не должны осуждать меня. Я старалась исполнить вашъ совѣтъ. Но я сказала ему, что если случится то что теперь случилось, то я оставлю его. Это случилось, и я оставляю его.

Мистрисъ Фенвикъ слушала ее молча, намѣреваясь сказать ей, когда она кончитъ, что ни мужъ ея, ни она сама не примутъ участія въ измѣнѣ мистеру Джильмору. Но когда Мери кончила, сердце ея подруги смягчилось. Она шла молча по дорожкѣ и воздержалась отъ тѣхъ горькихъ упрековъ которыми хотѣла смутить Мери.

— Вы, кажется, любите меня, сказала Мери.

— Конечно, люблю.

— Такъ помогите же мнѣ; пожалуста помогите. Я готова на колѣняхъ просить его о прощеніи.

— Не знаю, что сказать вамъ. Просить его о прощеніи было бы совершешо безполезно. Сама я ни за что не рѣшусь передать ему вашъ раэказъ. Мы думали, когда онъ любилъ васъ безнадежно, что любовь доведетъ его до безумія. Но теперь случится что-нибудь еще хуже этого. Теперь случится что-нибудь ужасное.

— Что мнѣ дѣлать? сказала Мери.

Она подумала съ минуту и прибавила рѣзко:

— Одного только я не сдѣлаю: я не пойду съ нимъ къ алтарю и не сдѣлаюсь его женой.

— Я поговорю съ Франкомъ, сказала мистрисъ Фенвикъ, подумавъ.

Мери, конечно, сама этого желала, но она попросила и получила позволеніе не видаться въ этотъ вечеръ съ викаріемъ. Сегодня она просидитъ въ своей комнатѣ, рѣшила она, но завтра постарается выйти къ нему предъ молитвой.

Когда Фенвикъ воротился, умъ его былъ такъ поглощенъ часовней, лордомъ Сентъ-Джорджемь, краснорѣчіемъ мистера Пудельгама и удивительнымъ способомъ которымъ лордъ укротилъ его гнѣвъ, не согласившись что виноватъ былъ его отецъ, что жена не могла найти удобной минуты чтобы разказать ему исторію Мери.

— Намъ придется побывать въ Торноверѣ на будущей недѣлѣ, сказалъ онъ.

— Можешь ѣхать, если хочешь. Я не поѣду.

— И я нисколько не буду удивленъ если маркизъ предложить мнѣ другое мѣсто лучше моего, для того чтобъ я былъ еще ближе къ нему. Мы будемъ овцой и волкомъ въ одной берлогѣ.

— Кто же изъ васъ будетъ овцой?

— Не въ томъ дѣло. Хуже всего то что Пудельгамъ не будетъ овцой. Я, претерпѣвшій чуть ли не столько же какъ самъ апостолъ Павелъ, простилъ всѣхъ моихъ враговъ безъ исключенія и пожалъ руку маркизу чрезъ его повѣреннаго, между тѣмъ какъ Пудельгамъ нашелъ въ себѣ достаточно мужества чтобъ удержаться на высотѣ негодованія. А человѣкъ счастливъ когда считаетъ себя оскорбленнымъ. Пока часовня устроивалась, я malgré moi наслаждался моею обидой. Теперь же дошло до того что я могу хоть завтра прогнать бѣднаго Пудельгама, и отъ немедленно дѣлается героемъ дня. Твой зять лучше бы сдѣлалъ еслибы не вмѣшивался въ это дѣло.

Мистрисъ Фенвикъ отложила свой разказъ до вечера.

— Гдѣ же Мери? спросилъ онъ, когда подали обѣдъ.

— Она не совсѣмъ здорова и не придетъ обѣдать. Подойди немного и узнаешь въ чемъ дѣло.

Онъ подождалъ, но какъ только они остались опять вдвоемъ, спросилъ о Мери. Тогда мистрисъ Фенвикъ разказала ему всю исторію.

— Мнѣ кажетоя, ее нельзя осуждать, сказала она, кончивъ.

— Она поступаетъ очень, очень не хорошо.

— Не знаю, Франкъ, хорошо ли мы поступали съ ней, сказала жена.

— Если ему придется оказать это, онъ сойдетъ съ ума.

— Однако ему придется сказать это.

— И сказать долженъ я?

— Она проситъ тебя сказать.

— Я не утверждаю что не передумаю, но судя по моему настоящему расположенію духа, я не сдѣлаю ничего подобнаго. Она не имѣетъ права ожидатъ этого отъ меня.

Но прежде чѣмъ окончился этотъ день, онъ тоже смягчился. Когда жена со слезами на глазахъ сказала что впередъ никогда не будетъ вмѣшиваться въ сватовство, онъ понялъ что онъ тоже принималъ участіе въ сватовствѣ и потерпѣлъ неудачу.

LXII. Въ Вязникахъ.

Весь слѣдующій день прошелъ очень грустно для обитателей церковнаго дома. Викарій, здороваясь утромъ съ миссъ Лоутеръ, не хотѣлъ казаться строгимъ, такъ какъ жена предупреждала его въ особенности противъ строгости, но не могъ не быть молчаливымъ и грустнымъ. О мистерѣ Джильморѣ во время завтрака не было сказано ни слова, да и послѣ завтрака было оказано очень мала

— Я подумалъ бы объ этомъ хорошенько, Мери, сказалъ викарій.

— Я не придумаю ничего другаго, возразила она.

Онъ однако отказался сходить въ тотъ день къ мистеру Джильмору, посовѣтовавъ ей подождать еще день чтобъ одумать все хорошенько. Тѣмъ не менѣе было понятно, что если она останется при своемъ намѣреніи, онъ пойдетъ передать ея отказъ жениху. Тяжелое положеніе сдѣлалось еще тяжеле послѣ того какъ у нихъ побывалъ мистеръ Джильморъ, хотя посѣщеніе его было, можетъ-быть, полезно въ томъ отношеніи что приготовило его къ удару. Когда онъ пришелъ, ему сказали что Мери нельзя видѣть. Предчувствуя что онъ придетъ, она сидѣла у себя на верху, и мистрисъ Фенвикъ принуждена была сказать ему что Мери не совсѣмъ здорова.

— Она въ самомъ дѣлѣ больна? спросилъ онъ.

Мистрисъ Фенвикъ, поставленная въ очень непріятное положеніе, принуждена была признаться что Мери не больна, но такъ разстроена извѣстіями изъ Донрипреля, что не выходитъ изъ свой комнаты.

— Со мной, кажется, можно бы повидаться, сказалъ Джильморъ съ тѣмъ мрачнымъ выраженіемъ лица, съ которымъ они теперь были всѣ хорошо знакомы.

Мистрисъ Фенвикъ не отвѣчала, и несчастный ушелъ. Ему не надо было другихъ доказательствъ чтобы понять что невѣста его смотритъ на союзъ съ нимъ съ отвращеніемъ.

— Я не могу идти не повидавшись съ ней, сказалъ Фенвикъ женѣ на слѣдующее утро.

И онъ повидался съ ней. Но Мери была непоколебимо тверда. Когда онъ замѣтилъ что она блѣдна, утомлена и больна, она призналась что двѣ ночи не смыкала глазъ.

— Такъ это рѣшено? спросилъ онъ, нѣжно взявъ ея руку.

— Мнѣ очень жаль что вамъ приходится исполнить такое порученіе, отвѣчала она.

Онъ объяснилъ ей что нисколько не думаетъ о себѣ, хотя ему и очень грустно. Вотъ еслибъ это великое горе могло миновать его друга! Но оно было неминуемо. Мери твердо рѣшила это. Ничто не заставитъ ее выйти за Джильмора. Мистеръ Фенвикъ можетъ выразить ей свое неудовольствіе на нее за горе которое она имъ причиняетъ, можетъ втоптать ее въ грязь, если считаетъ ее достойною этого. И развѣ мистеръ Джильморъ не виноватъ противъ нея болѣе чѣмъ она противъ него? Развѣ средство которымъ онъ овладѣлъ ея рукой не безчестно? Но объ этомъ она хотя и много думала, не сказала однако ни слова Фенвику. Ея порученіе ему состояло въ томъ чтобъ онъ освободилъ ее. Освобождая ее, онъ можетъ употреблять какія ему угодно выраженія и дѣлать какія ему угодно признанія. Но освободить ее онъ долженъ.

Послѣ завтрака Фенвикъ отправился въ путь съ горемъ на сердцѣ Онъ горячо любилъ своего друга. Между ними въ теченіи многихъ лѣтъ знакомства установилась та скрытная, невысказывающаяся, почти безсознательная любовь, которая часто составляетъ для мущинъ величайшую прелесть ихъ жизни, но которая женщинами считается неудовлетворительною, почти ничтожною. Едва ли который нибудь изъ насъ сказалъ другому о своемъ расположеніи къ нему. «Всегда вашъ» въ письмахъ было у нихъ самымъ нѣжнымъ выраженіемъ. Ни одному изъ нихъ даже въ голову не приходило увѣрять что отсутствіе другаго было бы для него причиной горя или скуки. Они ссорились и нерѣдко бранили другъ друга. Судьба свела ихъ вмѣстѣ, но сами они ничего не сдѣлали чтобы помочь судьбѣ женщины, которыя также сильно любятъ одна другую, постоянно увѣряютъ одна другую въ любви, стараются быть чаще вмѣстѣ постоянно придумываютъ что-нибудь одна для удовольствія другой, дѣлаютъ другъ другу подарки. Эти два человѣка никогда не дарили другъ другу ничего значительнѣе старой палки или сигары. Ихъ обращеніе между собою было грубо, насмѣшливо, почти невѣжливо. Но они вполнѣ вѣрили одинъ другому, и счастіе одного было дорого другому. Сильнѣйшій человѣкъ изъ двухъ, тотъ который скорѣе чувствовалъ чѣмъ сознавалъ себя сильнѣе, шелъ оказать то что должно было разбить сердце его друга, и его сердце болѣло отъ предстоявшаго ему дѣла. Онъ шелъ медленно по полю и обдумывалъ какія употребить выраженія. Его страданіе за друга было неизмѣримо сильнѣе всѣхъ страданій которыя онъ чувствовалъ за себя, по поводу, напримѣръ, часовня Пудельгама или наговоровъ маркиза.

Онъ нашелъ Джильмора на конномъ дворѣ

— Другъ мой, сказалъ онъ ему, — пойдемте со мной. Мнѣ надо передать вамъ кое-что.

— Вѣроятно что-нибудь о Мери?

— Ну, да, о Мери. Не будьте женщиной, Гарри. Не допускайте чтобы женщина могла сдѣлать васъ несчастнымъ.

— Довольно, я теперь все знаю. Не трудитесь говорить больше.

Онъ положилъ руки въ карманы своего охотничьяго сюртука и ушелъ, какъ бы желая показать что все что нужно было сказать уже сказано, и что Фенвикъ, исполнивъ овое порученіе, можетъ уйти. Онъ же самъ въ своей мучительной агоніи еще не составилъ будущаго образа дѣйствій. Онъ рѣшилъ только одно: онъ увидитъ еще разъ эту обманщицу и выскажетъ ей свое мнѣніе объ ея поведеніи.

Но Фенвикъ зналъ что еще не исполнилъ своего порученія. Джильморъ можетъ идти, но онъ обязанъ слѣдовать за нимъ.

— Гарри, сказалъ онъ, — вы ужь лучше позвольте мнѣ походить съ вами и выслушайте что мнѣ надо сказать вамъ.

— Ничего я не хочу слушать. Для чего мнѣ васъ слушать? Я какъ дуракъ поставилъ все свое счастіе на одну карту и проигралъ. Но для чего она прибавила ко всему страданіе и безчестіе послѣднихъ недѣль, я рѣшительно не понимаю. Это, вѣроятно, былъ ея способъ наказать меня за мое упорство.

— Совсѣмъ не то, Гарри. — Такъ я не знаю что это было. Я тутъ ничего не понимаю. Онъ повернулъ отъ конюшенъ къ дому и теперь подошелъ къ мѣсту гдѣ рабочіе дѣлали дорожку отъ дома къ саду. Тамъ стояли садовникъ и человѣкъ пять рабочихъ, и вокругъ нихъ были разбросаны доски, тачки, заступы, кучи земли и песку.

— Довольно, оказалъ Джильморъ сердито садовнику. Садовникъ снялъ шляпу и смотрѣлъ на него съ удивленіемъ. — Оставьте все это, говорю я вамъ. Отошлите рабочихъ. Заплатите имъ за работу, и пусть они убираются.

— Неужели, сударь, вы хотите сказать чтобы мы оставили все это въ такомъ видѣ?

— Я хочу сказать то что говорю.

Одинъ изъ работниковъ отгребалъ лопатой кучу земли. Джильморъ подошелъ къ нему, вырвалъ у него лопату и швырнулъ ее на землю.

— Когда я приказываю, я хочу чтобы меня слушались. Амвросій, уведите рабочихъ. Я не позволю больше притронуться здѣсь къ чему бы то ни было.

Викарій подошелъ къ нему и шепотомъ попросилъ его не выдавать себя предъ людьми; но Джильморъ не обратилъ ни малѣйшаго вниманія на шепотъ своего друга. Онъ сбросилъ съ своей руки руку Фенвика и вошелъ въ домъ.

Двѣ комнаты въ нижнемъ этажѣ, гостиныя, какъ они назывались, стояли теперь съ ободранными обоями, въ состояніи внѣшняго разрушенія, которое всегда принимаютъ такія комнаты, когда въ нихъ входятъ рабочіе со своими принадлежностями. Въ одной изъ комнатъ стояли козлы съ положенной на нихъ доской, на которой въ ту минуту стоялъ человѣкъ расписывавшій потолокъ.

— Довольно, сказалъ ему Джильморъ. — Вы можете слѣзть и уйти отсюда. — Рабочій стоялъ на своей доскѣ широко раскрывъ глаза, съ кистью въ рукахъ. — Я передумалъ, и потому слѣзайте и уходите отсюда. Скажите мистеру Кроссу чтобъ онъ прислалъ мнѣ счетъ. Я заплачу. Слѣзайте же, когда я вамъ велю. Я не позволю больше притронуться здѣсь къ чему бы то ни было.

Онъ началъ переходить изъ комнаты въ комнату, вездѣ дѣлалъ подобныя же распоряженія, и чрезъ нѣсколько времени ему удалось освободить домъ отъ обойщиковъ и маляровъ. Фенвикъ слѣдовалъ за нимъ, дѣлая по временамъ попытку остановить его, но Джильморъ не обращалъ ни малѣйшаго вниманія не только на слова его, но даже на его присутствіе.

Наконецъ они остались вдвоемъ въ кабинетѣ или конторѣ мистера Джильмора, и тогда викарій заговорилъ опять.

— Гарри, сказалъ онъ, — я право очень удивленъ что такой человѣкъ какъ вы не умѣетъ владѣть собой.

— Вы никогда не были въ такомъ положеніи.

— Такъ что же? Вы все-таки отвѣчаете за свои поступки, а я скажу вамъ что поступки ваши доказываютъ малодушіе.

— Для чего мнѣ теперь отдѣлывать комнаты? Я не буду жить здѣсь. Не все ли мнѣ равно въ какомъ видѣ онѣ останутся? Чѣмъ скорѣе я остановлю лишнюю трату денегъ, тѣмъ лучше. Я хотѣлъ передѣлать домъ для нея, а не для себя

— Отчего же вы не будете жить здѣсь.

— Вы въ этомъ ничего не понимаете и не можете понять. За что она поступаетъ такъ со этою? Присылаетъ къ человѣку и объявляетъ ему очень просто что она передумала! Съ какимъ порученіемъ вы пришли ко мнѣ!

— Вы еще не дали мнѣ возможности исполнить мое порученіе.

— Такъ говорите же и кончайте скорѣй. Вѣдь она прислала васъ сказать мнѣ что не хочетъ быть моею женой?!

Теперь, когда дано было позволеніе, Фенвикъ не зналъ что сказать.

— Мнѣ кажется, было бы лучше еслибы къ вамъ, пришла Жанета, сказалъ онъ.

— Мнѣ все равно кто пришелъ. Она ужъ больше не придетъ. Мнѣ кажется, Франкъ, вы не можете понять какъ я любилъ ее. Васъ не доводили неудачи до такой страсти. И наконецъ, когда я думалъ что достигъ своей цѣли….

— Хотите вы выслушать меня терпѣливо, Гарри, сказалъ Фенвикъ, взявъ опять его руку. Они уже вышли изъ дому и шли по саду.

— Терпѣливо! Я, кажется, терпѣливъ. Теперь ничто уже не можетъ огорчить меня; это единственное утѣшеніе.

— Мери просила меня напомнить вамъ, — Джильморъ содрогнулся при имени Мери, но не остановилъ Фенвика, — она просила меня напомнить вамъ что, согласившись быть вашею женой, она сказала….

Онъ хотѣлъ высказать все, но не могъ. Могъ ли передать онъ все что говорила ему Мери?

— Я понимаю, сказалъ Джильморъ. — Вы напрасно утруждаеге себя. Она сказала мнѣ что не любитъ меня ни на грошъ, но согласилась быть моею женой.

— Если это было такъ, то вы оба виноваты.

— Да, это было такъ. Я не говорю кто правъ и кто виноватъ, но наказаніе пало на одного меня. Вотъ что, Франкъ: я не принимаю отъ васъ ея порученія. Я даже не освобождаю ея. Я имѣю по крайней мѣрѣ право увидѣть ее еще разъ, и я ее увижу. Надѣюсь, вы не будете препятствовать винѣ?

— Въ моемъ домѣ, Гарри, она можетъ поступить какъ ей угодно.

— Она повидается со мной. Она очень своевольна, но въ этомъ она мнѣ не откажетъ. Сдѣлайте одолженіе, передайте ей отъ меня поклонъ и скажите ей что я хочу видѣть ее. Человѣкъ съ которымъ такъ поступаютъ имѣетъ право высказать свое мнѣніе. Такъ и скажите ей это отъ меня. Я требую свиданія.

Сказавъ это, онъ повернулся и ушелъ въ кусты.

Фенвикъ постоялъ съ минуту задумавшись и потомъ пошелъ медленно домой. То что сказалъ ему Джильморъ, что онъ никогда не былъ въ его положеніи, было вполнѣ справедливо. Онъ началъ думать что другъ его дѣйствительно погибшій человѣкъ. Гарри Джильморъ, конечно, можетъ жить, какъ могутъ жить люди съ разбитыми сердцами, но для него жизнь теперь, и въ продолженіи многихъ грядущихъ дней, будетъ только бременемъ.

LXIII. Мельникъ разказываеть о своемъ горѣ.

Когда викарій ходилъ къ Джильмору со своимъ печальнымъ порученіемъ, прошло уже около двухъ мѣсяцевъ съ тѣхъ поръ какъ Карри воротилась домой. Въ продолженіи этого времена мистеръ и мистрисъ Фенвикъ видѣли ее не разъ и наконецъ убѣдили сходитъ въ церковь съ сестрой. Въ прошлое воскресенье она прошла боязливо по деревнѣ съ Фанни и заняла въ церкви приготовленное для нея мѣсто въ темномъ углу, закрывшись густымъ вуалемъ. Фанни прошла съ ней по деревнѣ смѣло, точно хотѣла показать что нисколько не стыдится за свою спутницу, въ церкви сѣла съ ней рядомъ и потомъ проводила ее домой.

Жизнь на мельницѣ шла не совсѣмъ пріятна Мельникъ еще не высказалъ прощенія дочери, не сказалъ ей ни одного ласковаго слова, ничѣмъ не выказалъ что опять принялъ ее въ свое сердце какъ свое родное дитя. Онъ говорилъ съ ней, потому что это было неизбѣжно въ тѣсныхъ предѣлахъ ихъ дома. Карри постепенно приняла на себя часть дневнаго труда. Она стряпала и всѣми силами старалась чтобъ ея присутствіе въ домѣ было пріятно. Она была полезна, и уже это одно было поводомъ къ сношеніямъ между ней и отцомъ. Но онъ никогда не обращался къ ней прямо, не называлъ ея по имени и не сказалъ ни женѣ, ни Фанни что признаетъ ее членомъ семейства. Онѣ приняли ее въ домъ противъ его воли, и онъ не хотѣлъ выгнать ихъ гостью. Такъ, повидимому, смотрѣлъ онъ на присутствіе своей дочери въ домѣ.

Подъ вліяніемъ такого обращенія, Карри начинала дѣлаться раздражительною и нетерпѣливою. Отправляясь въ церковь и подвергая себя взглядамъ людей знавшихъ ее невинною, веселою, смѣлою дѣвочкой, она не могла не быть смиренною, боязливою, но дома она начинала постоянно заявлять свой характеръ.

— Если отецъ не хочетъ говоритъ со мной, мнѣ лучше уйти.

— Куда же ты уйдешь, Карри?

— Не знаю; для моихъ родныхъ было бы всего лучше еслибъ я бросилась въ прудъ. Я думаю, не найдется человѣка который захотѣлъ бы взять меня.

— Кто бы ни взадъ тебя, никто не будетъ любитъ тебя такъ какъ мы тебя любимъ.

— Отчего отецъ не хочетъ говорить со мной? Ты не можешь представить себѣ каково мнѣ выносить его обращеніе. Мнѣ хочется иногда подойти къ нему и сказать ему чтобъ онъ ужь лучше выгналъ меня, если не хочетъ сказать мнѣ ни одного слова.

Фанни утѣшала и ободряла ее, совѣтовала ей потерпѣть еще, объясняла ей какое горе лежитъ на сердцѣ отца, какъ только могла объяснить, не говоря ей жесткаго слова объ ея прошломъ. Дѣло Фанни было не легко и еще болѣе усложнялось чрезмѣрною нѣжностью матери къ Карри. «Чѣмъ меньше она будетъ говорить и чѣмъ больше работать, тѣмъ будетъ лучше для нея», говорила Фанни матери. «Вы не должны позволять ей осуждать отца.» Мать не рѣшалась спорить со старшею дочерью, но была вполнѣ неспособна остановить Карри.

Въ продолженіи этихъ двухъ мѣсяцевъ старикъ Бретль не видался ни съ викаріемъ, ни съ помѣщикомъ. Оба они бывали на мельницѣ, но мельникъ не прерывалъ для нихъ своей работы и не удостоивалъ выйти къ нимъ. Со дня возвращенія Карри онъ не только не ходилъ въ Булгамптонъ, но даже не приближался къ большой дорогѣ которая вела туда. Онъ не входилъ ни въ какія сношенія съ людьми, кромѣ неизбѣжныхъ при работѣ, чувствуя себя униженнымъ не столько паденіемъ Карри, сколько своимъ снисхожденіемъ къ ней. Онъ выходилъ по вечерамъ на крыльцо посидѣть и покурить трубку, но заслышавъ чужіе шаги, поспѣшно вставалъ, переходилъ на другую сторону рѣчки по доскѣ и прятался на мельницѣ или въ саду.

О Семѣ не было никакихъ слуховъ. Онъ жилъ, какъ предполагали, въ Дургамѣ, работая на какой-то фабрикѣ. Онъ не давалъ о себѣ извѣстій ни матери, ни сестрѣ. Но онѣ ожидали что онъ явится въ Салисбери къ концу засѣданій суда, такъ какъ его вызывали какъ свидѣтеля къ судопроизводству надъ двумя подсудимыми въ дѣлѣ объ убійствѣ Тромбула.

Карри тоже должна была явиться въ судъ свидѣтельницей и, какъ думали, свидѣтельницей гораздо болѣе знающею о дѣлѣ чѣмъ ея братъ. Многіе уже начали думать что Семъ не знаетъ ничего объ убійствѣ: такъ какъ онъ самъ не участвовалъ въ убійствѣ, то невѣроятно чтобъ ему были сообщены какія-нибудь подробности. Онъ, повидимому, былъ друженъ съ Экорномъ, чрезъ него познакомился съ Борроусомъ и со старухой матерью Борроуса, которая жила въ Пикрофтской общинѣ. Онъ былъ въ ихъ обществѣ, когда они посѣтили въ первый разъ Булгамптонъ, и пригласилъ ихъ въ садъ викарія, но въ убійствѣ не участвовалъ. Но Карри Бретль подозрѣвали въ болѣе близкою знакомствѣ съ однимъ изъ преступниковъ. Она призналась сестрѣ что, покинувъ Булгамптонъ, согласилась выйти за мужъ за Экорна. Она тогда мало знала объ его образѣ жизни и его прошломъ, но онъ былъ молодъ, красивъ, франтъ и обѣщалъ жениться на ней. Онъ помѣстилъ ее въ Пикрофтскую общину и былъ у нея на другое утро послѣ убійства, и далъ ей денегъ; но съ тѣхъ поръ, по ея словамъ, она не видала его и не слыхала о немъ. Она никогда не любила его, говорила она, но до любви ли ей было тогда? Ей надо было только чтобъ онъ сдѣлалъ ее честною женщиной. Фанни Бретль передала все это Фенвикамъ. Время суда приближалось, а они еще не знали что дѣлать съ Карри. Кто проводитъ ее? Кто будетъ стоять возлѣ нея, ободрять ее, и кто спасетъ ее отъ паденія въ бездну самоуниженія, которое грозитъ ей, если съ ней не будетъ ни кого чтобъ ободрить ее и помочь ей?

— Я на твоемъ мѣстѣ совсѣмъ не поѣхала бы въ Салисбери во время судопроизводства, сказала мистрисъ Фенвикъ мужу. Викарій вполнѣ понялъ что она хотѣла сказать. Вслѣдствіе клеветы безсмысленнаго стараго маркиза, котораго его обманомъ заставили простить, онъ теперь не могъ подать руку помощи своей прихожанкѣ. Тѣмъ не менѣе онъ согласился съ благоразумнымъ совѣтомъ жены, молча, какъ всегда соглашаются съ такими совѣтами, и удовольствовался стараніемъ пріискать ей другаго проводника. Со дня на день ожидали что мельникъ уступитъ, обниметъ бѣдную Карри и обѣщаетъ ей считать ее опятъ своею дочерью. Еслибъ это случилось, думалъ Фенвикъ, и Фанни тоже, — старикъ не побоялся бы взглянутъ въ лицо всему графству и самъ проводитъ дочь. Но день суда приближался, а старый Бретль былъ, повидимому, такъ далекъ отъ прощенія какъ и всегда. Фанни сказала при немъ слова два о судѣ, но онъ только нахмурился на нее и, повидимому, не обратилъ вниманія на намеки.

Фенвикъ, послѣ свиданія со своимъ другомъ Джильморомъ, о чемъ говорилось въ предыдущей главѣ, пошелъ домой не полемъ, но по проѣзжей дорогѣ и потомъ свернулъ на тропинку которая вела къ мельницѣ. Это было 15 августа, въ среду, и ровно черезъ недѣлю Карри должна была явиться въ Салисбери. Чѣмъ ближе приближался день суда, тѣмъ она становись безпокойнѣе. По настоянію Фенвика, Фанни писала своему брату Джорджу, спрашивая не сжалится ли онъ надъ своею бѣдною сестрой, не возьмется ли проводить ее. Онъ отвѣтилъ приславъ ей 20 фунтовъ, но отказавшись, изъ уваженія къ свомъ дѣтямъ, показаться съ ней въ Салисбери. «Я сама поѣду съ ней, мистеръ Фенвикъ, сказала Фанни; лучше я чѣмъ ни кого.» Теперь викарій шелъ одобрить ея намѣреніе. Онъ не могъ придумать ничего лучше этого. Фанни во всякомъ случаѣ будетъ тверда и не побоится изъ ложнаго стыда быть настоящею сестрой для своей сестры. Онъ обѣщалъ женщинамъ повидаться съ ними въ началѣ недѣли, и теперь шелъ къ нимъ чтобы посовѣтовать имъ какъ вести себя въ Салисбери. Имъ, вѣроятно, придется ночевать тамъ, думалъ онъ, и надѣялся что мистрисъ Стигсъ пріютитъ ихъ у себя. Когда онъ сошелъ съ тропинки на лугъ противъ самой мельницы, онъ встрѣтился съ мельникомъ. Тогда былъ полдень, и мельникъ бродилъ въ ожиданіи обѣда. Они сошлись лицомъ къ лицу и не могли не заговорить, и въ этотъ разъ мельникъ, повидимому, не старался избѣгнуть посѣтителя.

— Мистеръ Фенвикъ, сказалъ онъ, подавъ руку священнику, — я долженъ сказать вамъ какъ я вамъ много обязанъ за все что вы сдѣлали для бѣдной дѣвушки.

— Не говорите объ этомъ, мистеръ Бретль.

— Нѣтъ, я долженъ говорить. Я знаю что мы у васъ въ долгу. Вы платили по десяти шиллинговъ въ недѣлю все время пока она была въ Салисбери.

— Я не хочу слышать ни одного слова о деньгахъ.

— Ея братъ Джорджъ прислалъ ей подарокъ, мистеръ Фенвикъ, — двадцать фунтовъ.

— Вотъ это хорошо съ его стороны.

— Джорджъ, говорятъ, человѣкъ не бѣдный, продолжалъ отецъ, — ему ничего не стоитъ дать денегъ. Но онъ отказался помочь ей другимъ образомъ. Я вамъ буду очень благодаренъ, если вы возьмете что мы вамъ должны. Билетъ Джорджа у меня; ей и сдачу отдайте.

Тутъ, конечно, начался споръ о деньгахъ. Фенвикъ клялся то ему ничего не должны, а мельникъ доказывалъ что, такъ какъ деньги есть, надо заплатить за содержаніе его дочери въ Салисбери. Наконецъ мельникъ одержалъ верхъ. Феявнь обѣщалъ посмотрѣть въ своей записной книжкѣ сколько истратилъ на Карри и сказать когда-нибудь сумму Фанни, и онъ положительно отказался взять билетъ тотчасъ же, отговорившись тѣмъ что у него нѣтъ сдачи, и что онъ боится нести съ собой въ карманѣ такую большую сумму. Онъ спросилъ можно ли ему войти въ домъ и успѣетъ ли онъ сказать нѣсколько словъ женщинамъ до обѣда. Онъ уже рѣшилъ что не будетъ болѣе пытаться примирить отца съ дочерью. Онъ часто повторялъ женѣ что ни одинъ человѣкъ не можетъ быть такъ непріятенъ какъ непрошенный совѣтникъ. «Я часто самъ чувствую какъ несносенъ когда совѣтую кому-нибудь сдѣлать то или другое; тогда я спрашиваю себя, какъ бы я посмотрѣлъ на человѣка который пришелъ бы совѣтовать мнѣ какъ обращаться съ тобой или дѣтьми.» Онъ не разъ повторялъ женѣ какъ разумно отвѣтила ему сердитая хозяйка Стартупа, когда онъ попробовалъ дать ей совѣтъ. «Всякій самъ знаетъ какъ ему поступать и можетъ обойтись безъ совѣтовъ священниковъ.» Онъ разъ десять повторилъ эти слова женѣ и говорилъ что напишетъ ихъ большими красными буквами надъ каминомъ, въ своемъ кабинетѣ. Онъ рѣшилъ не говорить ни слова старику Бретлю объ его дочери Карри. Но теперь мельникъ самъ заговорилъ о ней.

— Вы, конечно, можете войти къ нимъ, мистеръ Фенвикъ. — Я могу обѣдать и попозже. Но мнѣ самому хотѣлось поговоритъ съ вами объ этой бѣдной молодой женщинѣ.

Онъ сказалъ это тихимъ, нерѣшительнымъ голосомъ, точно съ трудомъ могъ заставить себя заговорить о своей несчастной дочери. Фенвикъ пробормоталъ что-то о своей готовности его слушать, и мельникъ продолжалъ:

— Вы конечно знаете какъ она воротилась сюда, на мельницу?

— Конечно знаю. Я видѣлъ ее послѣ того нѣсколько разъ.

— Мистеръ Фенвикъ, мнѣ кажется, никто не можетъ понять какое это горе, не испытавъ его самъ. Надѣюсь, что вамъ не придется испытать его. Мистеръ Фенвикъ, я лучше согласился бы увидятъ предъ собой ея мертвое тѣло, — а я любилъ ее какъ рѣдкій отецъ любитъ свою дочь, — чѣмъ имѣть ее такою какою она сдѣлалась. Его нерѣшительность прошла и замѣнилась одушевленіемъ, говоря, онъ поднялъ руку. Фенвикъ поймалъ его руку и держалъ въ своей и придумывалъ что бы сказать ему въ утѣшеніе, когда старикъ остановился. Но для Якова Бретля священнику трудно было найти какое-нибудь утѣшеніе. Можно проповѣдовать о раскаяніи человѣку который ни во что не вѣритъ, или сказать что прощеніе родныхъ поможетъ грѣшнику снискать высшее прощеніе. Что бы онъ ни началъ говорить, мельникъ не сталъ бы его слушать. Старикъ былъ поглощенъ своимъ горемъ.

— Еслибъ они только знали какъ изъ-за нихъ страдаютъ тѣ, которые ихъ любятъ, они, можетъ-бытъ, думали бы поболѣе о себѣ. Но имъ не понять этого, мистеръ Фенвикъ, и мнѣ кажется что счастливъ тотъ человѣкъ у кого нѣтъ дѣтей.

— Вспомните о вашемъ сынѣ Джорджѣ, мистеръ Бретль, и мистрисъ Гей.

— Какое мнѣ дѣло до нихъ? Джорджъ присылаетъ ей двадцать фунтовъ, а по-моему лучше бы онъ не присылалъ ихъ. сестра, та не пустила бы ее за порогъ своего дома! Она пошла къ нимъ, а пришла сюда.

— А вамъ было бы лучше безъ Фанни, мистеръ Бретль?

— Фанни! Я не говорю ничего противъ Фанни. Только не слѣдовало ей впускать сестру въ домъ ночью, не оказавъ мнѣ ни слова.

— Такъ по-вашему она должна была оставить сестру на дворѣ въ холодную, сырую ночь?

— А развѣ она не могла придти и спросить? Впрочемъ, противъ Фанни я не говорю ничего. Но если когда-нибудь, мистеръ Фенвикъ, у васъ одна нога будетъ въ подагрѣ, вы утѣшитесь тѣмъ что другая здорова. Больная нога будетъ такъ мучитъ васъ что вы забудете обо воемъ тѣлѣ. Вотъ то самое теперь со мной.

— Что мнѣ сказать вамъ, мистеръ Бретль? Я страдаю за васъ. Я очень страдаю за васъ.

— Я въ этомъ не сомнѣваюсь, мистеръ Бретль. Онѣ всѣ страдаютъ за меня. Они знаютъ что я весь изломанъ, точно бывалъ на мельничномъ колесѣ. Во всемъ Булгамптонѣ нѣтъ кого кто бы не зналъ что Яковъ Бретль несчастный человѣкъ, потому что дочь его….

— Остановитесь, мистеръ Бретль, не называйте ея такъ, и она не такая — теперь по крайней мѣрѣ. Развѣ вы не знаете что можно оставить за собой порокъ и забыть его точно такъ какъ и добродѣтель.

— Но безчестье-то не легко оставить за собой, мистеръ Фенвикъ. На сколько мнѣ извѣстно, дѣвушка можетъ иногда поправиться, но отцу ея никогда не поправиться. Это вотъ гдѣ лежитъ, мистеръ Фенвикъ, вотъ гдѣ, сказалъ онъ, удары себя въ грудь. — Есть несчастія которыя тяжело выносить, но когда они придутъ, ихъ никогда не забудешь, именно потому что ихъ такъ тяжело выносить. Я перенесъ бы все кромѣ этого и не боялся бы взглянуть смѣло въ лицо всему Булгамптону; но теперь я разбитъ. Еслибъ у меня дома не было ничего кромѣ корки хлѣба и не было бы приличной одежды, я смотрѣлъ бы имъ смѣло въ лицо. А теперь я не могу никому взглянуть смѣло въ лицо. Что же касается до дочерей другихъ людей, я не могу выносить ихъ возлѣ себя, не могу. Онѣ заставляютъ меня думать о моей. (Фенвикъ оборотился спиной къ мельнику чтобы дать ему возможность утереть слезы, не показывая ихъ.) Я постоянно думаю о ней, мистеръ Фенвикъ, дни и ночи, точно у меня во всемъ мірѣ нѣтъ ничего другаго о чемъ бы я могъ подумать. Я былъ мущиною всю мою жизнь, мистеръ Фенвикъ, а теперь я уже не мущина. Нашъ другъ викарій никогда не чувствовалъ себя такъ вполнѣ неспособнымъ представитъ какое-нибудь утѣшеніе страдающему какъ теперь. Ему не къ чему было прибѣгнутъ Онъ, конечно, могъ бы сказать старику что за этимъ міромъ есть вѣчное блаженство которое доступно не только ему, но и его дочери, блаженство гдѣ нѣтъ безчестія. Но въ невѣріи стараго язычника была какая-то непреклонная сила, не поддающаяся подобнымъ заклинаніямъ. Онъ вѣрилъ въ то что видѣлъ, зналъ и чувствовалъ, но ни во что другое не вѣрилъ. Онъ зналъ, теперь что онъ оскорбленъ и несчастенъ, и что долженъ нести свое несчастіе до конца, и расправлялъ спину подъ ношу. Но даже желаніе отдыха, свойственное всякому человѣку, не могло поколебать его невѣрія. Какъ онъ не вѣрилъ прежде, когда у него все шло хорошо, и когда надежда на будущую жизнь не была необходима для ежедневной жизни, такъ онъ не вѣрилъ и теперь, когда такъ нуждался въ этой надеждѣ.

Въ заключеніе своей рѣчи мельникъ объявилъ что рѣшился самъ сопровождать дочь въ Салисбери, и что ему хотѣлось сказать объ этомъ другу семейства. Викарій, конечно принялъ его намѣреніе восторженно, можетъ-быть даже слишкомъ восторженно, потому что мельникъ объявилъ что далеко не увѣренъ что поступаетъ хорошо. Когда же викарій попросилъ его быть поласковѣе съ дочерью, мельникъ накинулся на него.

— Отчего я съ нею не ласковъ? Я ненавижу такія нѣжности, мистеръ Фенвикъ. Я буду обращаться съ ней честно. — Онъ однако смягчился немного, прежде чѣмъ отпустилъ викарія. — Но какова бы она ни была, она все же моя плоть и кровь, сказалъ онъ.

Послѣ этого мистеръ Фенвикъ отказался повидаться съ мистрисъ Бретль и ея дочерьми. Мельникъ самъ долженъ объявить семейству о своемъ намѣреніи, а викарій зналъ что не сумѣетъ сохранить тайну, если увидится съ женщинами.

LXIV. Еслибъ я была ваша сестра!

Мистеръ Джильморъ въ своихъ послѣднихъ словахъ объявилъ своему другу Фенвику что не принимаетъ порученія которое викарій выдавалъ за окончательное рѣшеніе Мери. Онъ самъ увидитъ ее и заставитъ признаться ему лицомъ къ лицу въ своей измѣнѣ, признаться, или отвергнуть ее. Въ этомъ она не можетъ отказать ему. Фенвикъ сказалъ, что пока она его гостья, она можетъ поступать какъ ей угодно. Ему, конечно, не позволятъ войти къ ней противъ ея воли, но онъ былъ увѣренъ что она не откажетъ ему въ свиданіи послѣ всего что было между ними. Бродя по своимъ полямъ и обдумывая все это, онъ началъ уже слабо надѣяться что, вопреки всему, ее можно еще уговорить выйти за него. Его любовь къ ней не поколебалась или, скорѣе, не поколебалось его желаніе назвать ее своею и имѣть ее женой. Но любовь его приняла искаженную форму, лишившись всей ея первоначальной нѣжности вслѣдствіе обращенія которому онъ подвергался. Теперь ему хотѣлось удовлетворить скорѣе свое самолюбіе чѣмъ любовь. Всѣ знавшіе его знали что онъ положилъ все свое сердце въ этотъ бракъ, и ему хотѣлось показать имъ что онъ не можетъ потерпѣть неудачу. Обращеніе Мери съ нимъ, съ того дня какъ она стала его невѣстой, было такого свойства что, конечно, уничтожило его нѣжность и лишило его возможности ухаживать, что онъ дѣлалъ бы также охотно какъ всякій другой мущина. Она сказала ему прямо что выйдетъ за него не любя его, и несмотря на это онъ принялъ ее. Но тогда онъ безсознательно утѣшалъ себя надеждой что она окажется лучше своихъ словъ, что согласившись подчинится ему какъ его невѣста, она постепенно сдѣлается нѣжною и любящею подъ его вліяніемъ. Но она оказалась, если это возможно, хуже своихъ словъ. Она заставила его понять вполнѣ что его присутствіе не было для нея радостью, что на бракъ съ немъ она смотритъ какъ на бремя которое возлагаетъ себѣ на плечи только потому что романъ ея жизни прервался на самомъ началѣ, вслѣдствіе разлуки съ человѣкомъ котораго она любила. Но онъ продолжалъ упорствовать. Онъ безумно предался надеждѣ жениться на ней и женился бы непремѣнно, еслибы могъ, не посмотрѣлъ бы ни на что. Мистрисъ Фенвикъ, совѣтами и расположеніемъ которой онъ подкрѣплялся все это время, говорила ему не разъ что такая дѣвушка какъ Мери Лоутеръ будетъ любить своего мужа, если мужъ будетъ любить ее и обращаться съ ней ласково. «За себя-то я ручаюсь», сказалъ однажды Джильморъ, и мистрисъ Фенвикъ не сомнѣвалась въ немъ. Вѣря ея увѣреніямъ, онъ продолжалъ упорствовать. Онъ упорствовалъ даже тогда когда его довѣріе поколебалось суровостью Мери. Для него все было лучше чѣмъ отказаться отъ надежды на то на чемъ онъ основывалъ свое счастіе. Она обѣщала быть его женой и, основываясь на этомъ, онъ могъ украшать свои сады и домъ, и чувствовать нѣкотораго рода удовольствіе. У него была по крайней мѣрѣ цѣль въ жизни. Потомъ постепенно онъ началъ подозрѣвать что она все еще думаетъ освободиться отъ него, и онъ поклялся себѣ что не выпуститъ ея. Пусть она сдѣлается его женой, и тогда онъ будетъ обращаться съ ней съ полнымъ уваженіемъ, съ любовью, если она приметъ его любовь, но теперь онъ не позволитъ ей дурачить себя. Наконецъ пришелъ викарій съ порученіемъ объявить ему отъ Мери что между ними все кончено.

Конечно, ему надо видѣть ее, и немедленно. Какъ только Фенвикъ ушелъ, онъ обошелъ все свое помѣстье и велѣлъ людямъ приниматься опять за работу. Тогда была среда, и онъ рѣшилъ чтобъ они во всякомъ случаѣ работали до воскресенья, и сказалъ объ этомъ садовнику и своему управляющему — Можетъ-быть, сказалъ онъ садовнику, — я опятъ передумаю, но такъ какъ теперь я еще не рѣшилъ, то пусть все идетъ попрежнему до воскресенья.

Конечно, они всѣ знали почему помѣщикъ поступаетъ какъ сумашедшій.

Вечеромъ онъ послалъ записку къ Мери Лоутеръ.

"Дорогая Мери.

"Я видѣлъ Фенвика и, конечно, долженъ увидаться съ вами, потрудитесь назначить часъ когда мнѣ придти завтра утромъ.

"Вашъ Г. Д."

Когда Мери прочла записку, сидя съ Фенвиками въ саду послѣ обѣда, она не поколебалась ни на одну минуту. Ни Фенвикъ, ни его жена почти не говорили съ ней съ тѣхъ поръ какъ онъ воротился изъ Вязниковъ. Они не имѣли намѣренія показать ей что сердятся на нее, но говорить съ ней не могли. "Вы сказали ему, " спросила Мери. "Да, я сказалъ ему, " отвѣчалъ Фенвикъ, и болѣе между ними почти ничего не бью сказано. Мери намекнула Жанетѣ Фенвикъ что думаетъ не лучше ли ей уѣхать немедленно изъ Булгамптона. «Зачѣмъ, такъ скоро, моя милая?» отвѣчала мистрисъ Фенвикъ, и Мери не осмѣлилась настаивать.

— Могу я назначить ему придти завтра въ одиннадцать? просила она, передавъ записку мистрисъ Фенвикъ. Мистрисъ Фенвикъ и викарій согласились, и Мери вошла въ домъ и написала отвѣтъ.

"Я буду дома въ одиннадцать.

"М. Л."

Она дорого дала бы чтобъ избавиться отъ свиданія, но она не надѣялась избавиться отъ него.

На слѣдующее утро Фенвикъ ушелъ изъ дома послѣ завтрака.

— Съ меня довольно, сказалъ онъ. — Я не хочу даже быть близко отъ нихъ.

Мистрисъ Фенвикъ сидѣла со своею подругой до той минуты когда позвонилъ колокольчикъ у парадной двери. Теперь уже нельзя было войти прямо изъ саду.

— Милая Жанета, сказала Мери, когда они были одни, — какъ и хорошо было еслибъ я никогда не пріѣзжала сюда безпокоить васъ.

Мистрисъ Фенвикъ понимала что сама много способствовала несчастію своею настойчивостью въ пользу друга своего мужа.

— Не думайте что мы сердимся на васъ, сказала она, обнявъ Мери.

— Да, пожалуста не сердитесь на меня.

— Мы сами много виноваты. Мы должны были оставитъ васъ въ покоѣ, а не торопить. Но мы дѣлали это съ добрымъ намѣреніемъ.

— Я тоже хотѣла поступить какъ слѣдуетъ; но, Жанета, какъ трудно поступать какъ слѣдуетъ!

Когда послышался звонокъ, мистрисъ Фенвикъ вышла въ залу навстрѣчу Гарри Джильмору и сказала ему что онъ найдетъ Мери въ гостиной. Взглянувъ на его лицо, она горячо пожала ему руку, но онъ, не сказавъ ей ни слова, прошелъ въ комнату изъ которой она только что вышла. Мери сидѣла посреди комнаты. Услыхавъ звонокъ, она приложила руку къ сердцу и держала ее такъ пока не услыхала его шаговъ; тогда она опустила руки и стояла безпомощно, поднявъ глаза ему навстрѣчу. Онъ подошелъ и взялъ ея руку.

— Мери, сказалъ онъ, — я не вѣрю тому что вы присылали сказать мнѣ. Не вѣрю и не хочу вѣритъ. Я не принимаю вашего отказа. Это невозможно, совершенно невозможно. Забудемъ объ этомъ и не будетъ никогда вспоминать.

— Нельзя, мистеръ Джильморъ.

— Какъ нельзя? А я говорю что такъ должно быть. Вы не можете отречься, Мери, что вы моя невѣста. Развѣ такія обязательства ничего не значатъ? Развѣ обѣщаніе можно считать за ничто только потому что оно не сопровождалось формальностями. По-вашему, вы могли бы, сдѣлавшись моею женой, придти и сказать мнѣ что покидаете меня.

— Но я не жена ваша.

— Что это значитъ? Развѣ я не былъ терпѣливъ съ вами? Развѣ я былъ грубъ или жестокъ? Слышали вы обо мнѣ что-нибудь что уронило меня въ вашемъ мнѣніи?

Она печально покачала головой.

— Такъ что же это значитъ? Знаете вы что вы сдѣлаете изъ меня погибшаго человѣка, что вы оставляете меня въ жизни безъ цѣли и надежды? Чѣмъ я заслужилъ отъ васъ такой поступокъ?

Онъ очень хорошо отстаивалъ себя. Она никогда не слыхала чтобъ онъ когда-нибудь такъ отстаивалъ что-нибудь. Онъ не выпускалъ ея руку, сжавъ ее не съ любовью, но съ упрямствомъ, какъ бы желая показать что не выпуститъ ее изъ своей власти. Онъ смотрѣлъ ей въ лицо, но она не опускала глазъ предъ его взглядомъ. Тѣмъ не менѣе, она дорого дала бы чтобъ уйти и избавиться отъ необходимости отвѣтить ему. Она подкрѣпляла себя все утро, обѣщая себѣ не уступать ни подъ какимъ видомъ; была ли она права или не права предъ нимъ, но теперь она намѣрена была поступить по своему убѣжденію и избавиться отъ брака который былъ ей такъ противенъ.

— Вы не заслужили отъ меня ничего кромѣ хорошаго, мистеръ Джильморъ.

— А развѣ вы теперь поступаете со мной хорошо?

— Да, конечно. Это лучшее, по моему убѣжденію, что я могу сдѣлать теперь.

— Но что заставило васъ перемѣнить ваше намѣреніе?

Она отняла у него свою руку и подумала немного прежде чѣмъ отвѣтила. Ей необходимо передать ему всѣ новости которыя она узнала изъ письма Вальтера, а для того чтобъ онъ зналъ вполнѣ какую силу имѣютъ для нея эти новости, она должна напомнить ему объ условіи которое сдѣлала, когда согласилась сдѣлаться его невѣстой. Но какъ ей сказать ему то, что напомнитъ ему объ его недостойномъ униженіи передъ ней?

— Когда я пріѣхала сюда, я была несчастна, сказала она.

— И потому вы хотите оставить меня несчастнымъ теперь?

— Вы должны пощадить меня, мистеръ Джильморъ. Вспомните что я говорила вамъ тогда. Я любила моего родственнна всѣмъ сердцемъ. Я не скрыла этого отъ васъ и просила васъ оставить меня. Я сказала вамъ что сердце мое не измѣнится. Я надѣялась что вы оставите меня, когда я скажу вамъ это.

— Вы наказываете меня за то что я слишкомъ сильно любилъ васъ?

— Я не защищаю себя. Я поступила не хорошо, принявъ ваше предложеніе. Но вспомните что я тогда сказала вамъ то я…. что я возвращусь къ моему родственнику, если ошъ захочетъ взять меня.

— Такъ вы возвратитесь къ нему?

— Если онъ захочетъ взять меня.

— И вы можете стоять предо мной, смотрѣть мнѣ въ лицо говорить мнѣ что вы такая обманщица! У васъ хватило духа признаться мнѣ что вы способны вертѣться какъ флюгеръ, одинъ день принадлежать ему, другой день — мнѣ, а на третій перейти опять къ нему! Вы рѣшились признаться что можете связать себя сначала съ однимъ человѣкомъ, потомъ съ другимъ, смотря по тому что для васъ удобнѣе въ извѣстную минуту! Я не повѣрилъ бы еслибы мнѣ сказали что къ этому способна женщина, но такъ какъ вы сами говорите мнѣ это о себѣ, я начинаю думать что всегда имѣлъ ложное понятіе о женщинахъ.

Теперь пришло время когда она должна была высказать ему все, и ей стало легче говорить послѣ того какъ онъ позволилъ себѣ выразить свой гнѣвъ. Онъ выразилъ даже болѣе чѣмъ гнѣвъ, онъ намекнулъ ей о презрѣніи, и начало грозы придало ей бодрости.

— Вы несправедливы ко мнѣ, мистеръ Джильморъ, несправедливы и жестоки. Вы сами знаете что я не измѣняю вамъ.

— Развѣ вы не были помолвлены со мной?

— Да, но какъ это сдѣлалось? Развѣ я когда-нибудь обманывала васъ? Развѣ я скрывала отъ васъ что-нибудь? Когда я приняла ваше предложеніе, развѣ я не объяснила вамъ почему такъ поступаю, — поступаю противъ своего желанія, противъ совѣсти? Тогда я не заботилась о себѣ, а теперь я о себѣ забочусь и даже очень забочусь.

— И вы считаете это честнымъ поступкомъ относительно меня?

— Если вы начали упрекать меня, то и я упрекну васъ. Зачѣмъ вы приняли меня, когда я сказала вамъ что не могу любить васъ? Но я, конечно, никогда не сказала бы вамъ ни одного непріятнаго слова, еслибы вы сами пощадили меня. Мы оба сдѣлали ошибку и теперь должны исправить ее. Вы сами не захотите имѣть меня женой, когда я скажу вамъ что сердце мое переполнено любовью къ другому. Когда я уступила вамъ, я старалась освободиться отъ этой любви какъ отъ величайшаго несчастія. Теперь же я смотрю на нее какъ на величайшее счастіе моей жизни. Еслибъ я была ваша сестра, какъ посовѣтовали бы вы мнѣ поступить?

Онъ стоялъ съ минуту молча, потомъ кровь бросилась ему въ лицо, и онъ отвѣтилъ ей:

— Еслибы вы были моя сестра, у меня въ ушахъ шумѣло бы отъ стыда, когда при мнѣ произносили бы ваше имя.

И у ней кровь бросилась въ лицо, покрыла даже лобъ, огонь загорѣлся въ ея глазахъ, губы открылись, и ноздри дрожали отъ гнѣва. Она взглянула на него, повернулась и молча пошла отъ него. Но взявшись за ручку двери, она опять обратилась къ нему.

— Мистеръ Джильморъ, сказала она, — я никогда добровольно не заговорю съ вами опять.

Дверь отворилась и затворилась за ней прежде чѣмъ онъ успѣлъ опомниться.

Онъ зналъ что оскорбилъ ее, что сказалъ ей такія грубыя слова какія мущина едва ли имѣетъ право сказать женщинѣ при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ. Но когда онъ шелъ на свиданіе съ ней, онъ не имѣлъ намѣренія оскорбить ее. У него было только одно опредѣленное намѣреніе заставить ее сдержать обѣщаніе, доказавъ ей какъ будетъ велика ея несправедливость, какъ ужасна ея измѣна, если она оставитъ его. Но онъ достаточно зналъ ея характеръ чтобы понять что одно оскорбительное слово, обращенное къ ней какъ къ женщинѣ, такъ обидитъ ее что она не будетъ въ состояніи простить обиду. Но разсудокъ не удержалъ его гнѣва, и когда она вызвала его на отвѣтъ, поставивъ себя въ положеніе его сестры, онъ воспользовался возможностью поразить ее, и поразилъ со всею своею силой. Она почувствовала ударъ и рѣшилась никогда не подвергать себя другому.

Онъ остался одинъ и долженъ былъ уйти. Онъ подождалъ немного, думая не придетъ ли къ нему мистрисъ Фенвикъ или викарій, но никто не пришелъ. Наружная дверь въ комнатѣ была отворена, и онъ могъ уйти чрезъ садъ, но когда онъ наконецъ рѣшился уйти, ему бросились въ глаза письменныя принадлежности лежавшія на боковомъ столѣ. Онъ сѣлъ и написалъ записку мистрисъ Фенвикъ.

«Скажите Мери что я принужденъ былъ говорить откровенно о дѣлѣ которое есть для меня вопросъ о жизни или смерти. Скажите ей также, что если она захочетъ быть моею женой, я знаю что мнѣ не придется краснѣть ни за одинъ ея поступокъ, ни за одно ея слово, ни за одну ея мысль. Г. Д.»

Потомъ онъ вышелъ въ садъ и воротился домой по тропинкѣ мимо церковной фермы.

Онъ ушелъ, сдѣлавъ еще разъ предложеніе Мери, послѣднюю, безнадежную попытку. Но на пути домой онъ сказалъ себѣ что невозможно чтобъ она опять приняла его предложеніе, что для него потеряна всякая надежда, и что надо постараться взглянуть прямо на свое положеніе. Ему было тяжело когда ему не давали надежды, когда отвѣты дѣвушки такъ противорѣчили его желанію, когда еще никому не было сказано что она будетъ его женой. Даже тогда мучительное чувство неисполняющагося ожиданія и неудачи въ томъ въ чемъ ему хотѣлось непремѣнно имѣть успѣхъ, было такъ сильно что разстроило всю его жизнь. Даже тогда онъ не могъ жить такъ чтобы не показать что горе измѣнило его. Когда онъ ѣздилъ въ Лорингъ и бродилъ безнадежно вокругъ мѣста гдѣ жила дѣвушка которую онъ любилъ, онъ сознавалъ что ему не достаетъ силы управлять собой въ несчастіи. Но если тогда его положеніе было тяжело, каково же оно будетъ теперь? Всему окружающему его міру было сказано что она это невѣста, и онъ, какъ счастливый женихъ, началъ приготовлять свой домъ чтобы принять ее. Ни въ чемъ не сомнѣваясь, онъ соединилъ ея желанія, ея вкусы, свои мысли о ней со всякимъ дѣйствіемъ своей жизни. Онъ дарилъ ей свои драгоцѣнности, украшалъ для нея свои комнаты и сады. Человѣкъ съ незатѣйливыми привычками и не склонный къ расточительности, онъ въ это время своей жизни, когда все что онъ дѣлалъ дѣлалось для нея, отложилъ въ сторону благоразуміе. Правда, что его радость при этомъ значительно омрачалась ея холодностью, ея равнодушіемъ, даже ея самоотверженіемъ, но онъ продолжалъ ободрять себя надеждой что все пойдетъ хорошо, когда она сдѣлается его женой. Теперь же она сказала ему что никогда добровольно не заговоритъ съ нимъ опять, и онъ повѣрилъ ей.

Онъ пришелъ домой, воротился въ свою спальню, сѣлъ, и задумался. Тутъ онъ услыхалъ голоса и шумъ работавшихъ людей, и вспомнилъ что у него дѣлаются вещи которыя для него теперь совершенно не нужны. Онъ просидѣлъ не двигаясь часа два, потомъ вышелъ и сказалъ управляющему чтобъ ему приготовили чемоданъ, а кучеру велѣлъ закладывать лошадей. «Я уѣзжаю», оказалъ онъ, и велѣлъ чтобъ ему пересылали его письма въ Лондонъ, въ его клубъ. Послѣ обѣда онъ поѣхалъ въ Салисбери чтобы захватить экстренный поѣздъ, и ночевалъ ту ночь въ лондонскомъ отелѣ

LXV. Мери Лоутеръ покидаетъ Булгамптонъ

Былъ второй часъ въ исходѣ и дѣтскій обѣдъ былъ уже поданъ въ столовой, но никто въ домѣ викарія не видалъ еще Мери Лоутеръ послѣ посѣщенія мистера Джильмора. Оставивъ его, она пошла въ свою комнату, и никто не безпокоилъ ея. Когда дѣти усѣлись, возвратился Фенвикъ, и жена подала ему записку которую оставилъ ей Джильморъ.

— Что у нихъ было? спросилъ онъ шепотомъ.

Жена покачала головой.

— Не знаю, я не видала ея. Но онъ пишетъ что говорилъ откровенно, и вѣроятно его откровенность была не совсѣмъ пріятна.

— Онъ можетъ быть очень жестокъ если его вывести изъ терпѣнія, сказалъ Фенвикъ. — А его ужь конечно вывели изъ терпѣнія, прибавилъ онъ немного погодя.

Какъ только дѣти пообѣдали, мистрисъ Фенвикъ пошла въ комнату Мери съ запиской Джильмора въ рукѣ. Она постучала, и была тотчасъ же впущена, и нашла Мери у письменнаго стола.

— Придете вы завтракать, Мери?

— Приду, если нужно. Но мнѣ хотѣлось бы чтобы вы прислали мнѣ сюда чашку чаю.

— Пришлю все что вамъ угодно и куда вамъ угодно. Что онъ говорилъ вамъ сегодня?

— Для чего же повторять то что онъ говорилъ, Жанета?

— Такъ вы не уступили ему?

— Конечно не уступила. Я никогда не уступлю ему. Пожалуста, Жанета, считайте это рѣшеннымъ. Онъ самъ наконецъ повѣрилъ этому.

— Вотъ записка отъ него ко мнѣ, написанная, вѣроятно, послѣ свиданія съ вами.

Мери взяла записку.

— Онъ не увѣренъ, вы сами видите, продолжала мистрисъ Фенвикъ. — Онъ писалъ мнѣ и, мнѣ кажется, я должна отвѣтитъ ему.

— Ему, конечно, никогда не придется краснѣть за меня какъ за свою жену, сказала Мери. Но она не передала подругѣ жестокихъ словъ которыя онъ сказалъ ей. Она, конечно, поняла намекъ Джильмора, но не объяснила его. Думая объ этомъ въ своемъ уединеніи, она рѣшила не повторять никогда, никому жестокихъ словъ которыя онъ сказалъ ей. Онъ, безъ сомнѣнія, былъ раздраженъ. Его гнѣвъ, какъ и всѣ его страданія, происходили отъ чрезмѣрнаго постоянства въ любви, постоянства, въ которомъ его не превзошелъ ни одинъ человѣкъ во всемъ что она читала. Онъ готовъ былъ взять ее на самыхъ унизительныхъ для него условіяхъ, но потомъ ему сказали что даже на такихъ условіяхъ она никогда не будетъ его женой. Она должна была проститъ ему всякую обиду какую бы онъ ей ни сдѣлалъ. Онъ въ гнѣвѣ сказалъ ей слова которыя она считала ни только обидными, но и не честными. Оы сказала ему что никогда добровольно не заговоритъ съ нимъ опять, и намѣрена была сдержать свое слово. Но она простила его. Она считала себя обязанной простить ему всякую обиду. Она проститъ его, и чтобы доказать себѣ что простила его, не повторитъ его словъ своимъ друзьямъ, Фенвикамъ. "Ему конечно никогда не придется краснѣть за меня какъ за свою жену, " сказала ему, возвращая записку мистрисъ Фенвикъ

— Вы хотите сказать что никогда не будете его женой?

— Да, конечно.

— Вы поссорились съ нимъ, Мери?

— Поссорились? Не знаю какъ сказать вамъ. Намъ лучше не встрѣчаться опять. Свиданіе не было бы пріятно ни ему, ни мнѣ. Но я не хочу чтобъ онъ думалъ что мы поссорились

— Ни одинъ мущина никогда не сдѣлалъ женщинѣ столько чести сколько онъ сдѣлалъ вамъ.

— Не будемъ говорить больше объ этомъ, милая Жанета. Надѣюсь, вы повѣрите мнѣ теперь когда я скажу вамъ что это безполезно. Я пишу теткѣ чтобы предупредить ее что возвращаюсь. Какой день мнѣ назначить?

— Писали вы своему кузену?

— Нѣтъ, я еще не писала ему. Мнѣ не такъ легко было покончить съ прошлымъ, Жанета.

— Мнѣ кажется, вамъ теперь лучше уѣхать.

— Да, конечно. Я была бы для него занозой, еслибъ осталась здѣсь.

— Онъ самъ не останется здѣсь, Мери.

— Онъ можетъ поступать какъ ему угодно, я не хочу мѣшать ему. Вы должны немедленно дать ему знать что я уѣзжаю. Я назначу субботу, послѣ завтра. Я едва ли успѣю уѣхать завтра.

— Конечно не успѣете, и зачѣмъ такъ спѣшить?

— Я должна спѣшить чтобъ освободить его. И вотъ что еще, Жанета. Передадите вы ему это? Здѣсь все, — и рубины, и все. О, Боже мой, онъ тронулъ меня въ тотъ день.

— Онъ всегда велъ себя какъ джентльменъ.

— Не потому чтобъ я обрадовалась его глупымъ камнямъ Я никогда не любила ничего подобнаго. Но въ его поступкѣ была довѣрчивость, желаніе показать мнѣ что все что принадлежитъ ему принадлежитъ и мнѣ, за что я полюбила и его, еслибъ это было возможно.

— Я дала бы отрубить себѣ руку, еслибы можно было сдѣлать чтобы вы никогда не встрѣчались съ вашимъ кузеномъ.

— А я готова отдать свою руку за то что встрѣтилась съ имъ, сказала Мери, протягивая свою правую руку. — Нѣтъ, я отдамъ двѣ, я отдамъ все за то что встрѣтилась съ нимъ и онъ сдѣлался для меня тѣмъ что онъ для меня теперь. Однако, Жанета, когда будете отдавать ему вещи, скажите ему отъ меня ласковое слово. Я, кажется, ввела его въ издержки.

— Онъ и не вспомнитъ о деньгахъ. Онъ отдалъ бы вамъ всю свою землю до послѣдняго клочка, еслибы вы захотѣли взять ее.

— Но въ томъ-то и дѣло что я не хочу взять ее. И эти вещи онъ не сталъ бы передѣлывать еслибы не я. Я раскаиваюсь что причинила ему столько хлопотъ. Пожалуста скажите ему это когда будете отдавать ему вещи.

— Онъ, вѣроятно, потерялъ бы ихъ гдѣ-нибудь, еслибъ я отдала ихъ ему. Я просто скажу ему что вещи у меня, и Франкъ отдастъ ихъ на сохраненіе въ банкъ. Ну, такъ я пойду напишу ему нѣсколько словъ.

— А я назначу тетушкѣ субботу, сказала Мери.

Мистрисъ Фенвикъ тотчасъ же написала своему другу.

"Дорогой Гарри!

"Я увѣрена что это безполезно. Зная вашу любовь, я не сказала бы вамъ этого, еслибы не была вполнѣ, вполнѣ увѣрена. Она уѣзжаетъ въ Лорингъ въ субботу. Не лучше ли вамъ переѣхать погостить къ намъ послѣ ея отъѣзда Вамъ будетъ не такъ тяжело съ Франкомъ какъ одному.

"Преданная вамъ,
"Жанета Фенвикъ.

«Она отдала мнѣ ваши вещи. Я говорю вамъ это только для того чтобы вы знали, а совсѣмъ не для того чтобы безпокоить васъ теперь вещами.»

Потомъ она прибавила вторую приписку:

«Она глубоко сожалѣетъ что причинила вамъ столько страданій и поручаетъ мнѣ попросить васъ простить ее.»

Итакъ было рѣшено что Мери надо покинуть Булгамптонъ и переѣхать въ Лорингъ. Въ письмѣ къ теткѣ она не сказала ни слова о Вальтерѣ Маррабель. Она не писала еще своему кузену, отложивъ это до слѣдующаго дня, и охотно отложила бы на нѣсколько дней, еслибы было возможно. И она знала что должна дать ему отвѣтъ прежде чѣмъ онъ уѣдетъ изъ Донриппеля. Она охотно предпочла бы воротиться сначала въ Лорингъ, положить большое разстояніе между собой и Булгамптономъ, и тогда отвѣтить на письмо въ которомъ выразитъ все свое счастіе. Она знала что была бы вознаграждена еслибы отдалила на время свое счастіе, зная что оно ждетъ ее, и конецъ близокъ. Но нельзя было откладывать. Письмо Вальтера жгло ея карманъ. Она уже чувствовала себя виноватою предъ нимъ что не даетъ ему отвѣта который осчастливитъ его. Но она не могла отвѣтить ему не покончивъ сначала окончательно съ другимъ. Теперь она уже всѣ рѣшила. Въ субботу она уѣдетъ въ Лорингъ, а въ пятницу напишетъ и отошлетъ письмо. Въ воскресенье Вальтеръ еще будетъ въ Донриппелѣ и получитъ его утромъ. Она просадила путь почты отъ Булгамптона до мѣстопребыванія Вальтера и знала даже часъ когда онъ получитъ ея письма. Въ этотъ день она съ трудомъ сохранила свое всегдашнее спокойствіе въ обращеніи, когда встрѣтилась съ викарію предъ обѣдомъ. Ни слова однако не было сказано о мистерѣ Джильморѣ. Фенвикъ сознавалъ что онъ и жена его отчасти способствовали случившемуся несчастію, и рѣшилъ что Мери должна получить прощеніе, по крайней мѣрѣ отъ него. Онъ поговорилъ съ женой, и они рѣшили не произносить безъ необходимости имя Джильмора въ присутствіи Мери Лоутеръ. Они сдѣлали попытку вмѣшаться не въ свое дѣло, но потерпѣли неудачу, и теперь пора положить этому конецъ. На слѣдующее утро Фенвикъ, узнавъ что Джильморъ уѣхалъ въ Лондонъ, отправился въ Вязники чтобы распросить о ней прислугу. Но ни одинъ человѣкъ не зналъ болѣе того что письма къ барину надо адресовать въ его лондонскій клубъ. Работники еще продолжали работать, но садовникъ сказалъ что всѣ они въ большомъ затрудненіи и обратился за распоряженіями къ викарію. «Если мы покончимъ въ субботу, то здѣсь на всю зиму останутся кучи пыли и грязь». Викарій замѣтилъ что теперь пыль и грязь не будутъ никому мѣшать. «Да, но баринъ не такой человѣкъ чтобъ онъ оставилъ все это въ такомъ видѣ навсегда, а намъ будетъ стоить вдвое дороже если мы примемся опять за работу немного погодя.» Но это было еще не главное затрудненіе. Если садовникъ не зналъ что дѣлать внѣ дома, то въ домѣ человѣкъ распоряжавшійся работой былъ въ еще большемъ затрудненіи. «Если мы будемъ работать только до воскресенья, а потомъ ни къ чему не притронемся, то мы дѣлаемъ только вредъ. Лучше бы кончить теперь.» Тогда Фенвикъ рѣшился сдѣлать нѣсколько распоряженій. Онъ велѣлъ оклеить обоями тѣ комнаты въ которыхъ стѣны были уже ободраны, окончить потолки и выкрасить новое дерево. Но мебель, драпировку и все тому подобное оставить пока хозяинъ не сдѣлаетъ самъ какихъ-нибудь распоряженій. Что же касается до пыли и грязи въ саду, викарію очень не хотѣлось чтобы мѣсто осталось въ такомъ видѣ что могло бы навлечь на помѣщика насмѣшки сосѣдей. Но онъ надѣялся увидать своего друга и заставить его сдѣлать какія-нибудь распоряженія чтобы спасти его отъ такой непріятности.

Въ то же утро Мери отправилась въ свою комнату и сѣда къ письменному столу. Теперь ей предстояло удовольствіе — неужели же обязанность? — отвѣтить на письмо своего кузена. Она держала его письмо въ рукахъ, и въ это утро прочла его уже два раза. Она ожидала что ей будетъ легко отвѣтить на него, но взявъ въ руки перо поняла что это совсѣмъ не такое легкое дѣло. Многое надо разказать ему, а какъ pasказать? Не то чтобъ ей хотѣлось утаить что-нибудь отъ него. Нѣтъ, она была бы готова, даже желала разказать ему все что говорила, думала, дѣлала съ тѣхъ поръ какъ разсталась съ нимъ. Но она была бы очень рада еслибъ онъ могъ узнать это отъ кого-нибудь другаго, а не отъ нея. Онъ не осудить ея, думала, она. Вспоминая прошлое и переходя отъ одной сцены къ другой, она сама не осуждала себя. Тѣмъ не менѣе въ прошломъ было нѣчто о чемъ она не могла говорить изъ нѣкотораго чувства стыда. И потомъ, простительно ли быть счастливою причинивъ столько горя? А какъ написать такое письмо и не выразить въ немъ счастія? Ей хотѣлось чтобы личность ея раздвоилась, чтобъ одна половина радовалась любви Вальтера, а другая горевала надъ несчастіемъ человѣка который любилъ ее съ такимъ постоянствомъ. Она сидѣла и думала съ открытымъ письмомъ въ рукахъ, но наконецъ оказала себѣ что думаньемъ ничему не поможешь. Надо наклониться надъ столомъ, взять перо и писать что придетъ въ голову.

Ея письмо, думала она, будетъ длиннѣе его письма. Онъ всегда писалъ короткія письма, а въ этотъ разъ онъ могъ сказать такъ мало. Ему надо было сдѣлать только одинъ вопросъ, и хотя онъ повторилъ его нѣсколько разъ, какъ всегда дѣлаютъ съ такими вопросами, но ему хватило листика почтовой бумаги. Она опять перечла письмо. «Если вы дозволите, я пріѣду къ вамъ въ началѣ будущей недѣли.» Что если не писать ему ничего, но только позволить пріѣхать? Не лучше ли не писать ничего кромѣ этого? Она взяла перо и въ три минуты окончила письмо.

"Булгамптонъ. Пятница. "Милый, дорогой Вальтеръ!

"Пріѣзжайте ко мнѣ какъ только вамъ будетъ возможно, и я никогда не оттолкну васъ отъ себя опять. Завтра я уѣзжаю въ Лорингъ, и вы, конечно, должны пріѣхать туда. Я не могу писать вамъ обо всемъ, но я разкажу вамъ все когда мы будемъ вмѣстѣ. Мнѣ очень жаль вашего двоюроднаго брата, потому что онъ былъ такъ добръ.

"Всегда ваша,
"Мери.

«Не подумайте что я тороплю васъ. Я сказала вамъ пріѣзжать поскорѣе, но я не хочу мѣшать вамъ. У васъ, вѣроятно, много дѣла. Если вы напишете мнѣ строчку что пріѣдете, я буду ждать терпѣливо. Я не была счастлива съ тѣхъ поръ какъ мы разстались. Легко говорить что можно побѣдить свое чувство, но на дѣлѣ это оказалось невозможнымъ. Я никогда не рѣшусь попробовать опять.»

Когда главное было написано, она могла продолжать свою приписку безъ конца. Ей казалось, ничего не можетъ бытъ лучше какъ выражать въ словахъ все свое счастіе и любовь. Писать ему было такъ пріятно, если только не упоминать о мистерѣ Джильморѣ.

Это былъ ея послѣдній день въ Булгамптонѣ, и хотя объ этомъ не было сказано ни слова, но всѣ они знали что она никогда не пріѣдетъ опять въ Булгамптонъ. Она чувствовала себя у Фенвиковъ также дома какъ и у тетки своей въ Лорингѣ, а теперь должна была уѣхать отъ нихъ навсегда. Но они не сказали объ этомъ ни слова, и послѣдній вечеръ прошелъ какъ и всѣ другіе вечера. Воспоминаніе обо всемъ что случилось во время ея пребыванія въ Булгамптонѣ мѣшало имъ говорить объ ея отъѣздѣ.

На слѣдующее утро она должна была отправиться на станцію желѣзной дороги въ Вестбери. У мистера Фенвика было дѣло въ приходѣ которое мѣшало ему проводить ее, и она должна была отправиться съ кучеромъ.

— Если я не буду завтра здѣсь, церковные старосты донесутъ на меня архидіакону, а архидіаконъ можетъ разказать маркизу, и что онъ тогда заговоритъ обо мнѣ? (Она, конечно, просила его не безпокоиться о ней.) Милая Мери, сказалъ онъ, — мнѣ самому очень хотѣлось бы проводить васъ, чтобы доказать вамъ что я люблю васъ попрежнему.

Тогда она залилась слезами, поцѣловала его и сказала что всегда будетъ смотрѣть на него какъ на брата.

Она позвала мистрисъ Фенвикъ въ свою комнату прежде чѣмъ легла.

— Жанета, сказала она, — милая Жанета, вѣдь мы разстаемся не навсегда?

— Навсегда! Конечно, нѣтъ. Какъ это возможно?

— Я никогда не увижу васъ, если вы сами не пріѣдете ко мнѣ. Обѣщайте мнѣ, что если у меня будетъ свой домъ, то и пріѣдете ко мнѣ.

— Конечно, у васъ будетъ свой домъ, Мери.

— И вы пріѣдете ко мнѣ, не правда ли? Обѣщайте что пріѣдете. Мнѣ нельзя опять пріѣхать въ милый, милый Булгамптонъ.

— Мы, конечно, будемъ видаться, Мери.

— И привозите съ собой дѣтей, мою милочку Флору. Какъ же иначе могу я ее видѣть? И вы должны писать мнѣ, Жанета.

— Я буду писать…. я всегда буду отвѣчать на ваши письма.

— Вы должны писать мнѣ о немъ, Жанета. Не думайте то я не забочусь объ его счастіи, если не могла полюбить то. Я знаю что мой пріѣздъ сюда былъ несчастіемъ для него. Но вѣдь въ этомъ я не виновата. Развѣ я виновата въ этомъ, Жанета?

— Бѣдный! какъ мнѣ жаль его!

— Но вы не осуждаете меня; не очень? О, Жанета, скажите, что вы не презираете меня.

— Въ этомъ я васъ могу увѣрить. Я не осуждаю васъ. Это большое несчастіе, но я не осуждаю васъ. Я знаю что вы старались поступать по совѣсти.

— Благослови васъ Богъ, мой милый, милый другъ! Еслибы вы знали какъ я старалась не поступить дурно. Но обстоятельства сложились дурно, и не въ моей было власти поправить ихъ.

На слѣдующее утро она усадила ее въ маленькій кабріолетъ, и она покинула Булгамптонъ.

— Она, по моему мнѣнію, лучшая дѣвушка когда-либо существовавшая, сказалъ викарій, — но тѣмъ не менѣе я отъ всего сердца желалъ бы чтобъ она никогда не пріѣзжала въ Булгамптонъ.

LXVI. На мельницѣ.

Присутствіе Карри Бретль въ Салисбери при допросѣ Джона Борроуса и Лоренса Экорна требовалось въ пятницу 22го августа. Нашъ викарій, узнавъ что судьи пріѣдутъ только въ четвергъ поздно вечеромъ, и что слѣдующій день будетъ такъ занятъ другими дѣлами что невѣроятно чтобъ очередь дойти до дѣла объ убійствѣ Тромбула, попробовалъ получить позволеніе отложить прибытіе Карри до субботы. Но маленькіе люди облеченные властью непреклонны на такія вещи, и на свидѣтелей по обыкновенію смотрятъ какъ на людей не имѣющихъ права заботиться о своемъ личномъ спокойствіи и благосостояніи. Адвокаты, которымъ платится за ихъ присутствіе, могутъ быть задержаны другими дѣлами и не явиться; если свидѣтель лордъ, то, можетъ-быть, сочтутъ большой дерзостью оторвать его отъ его забавъ. Но простой свидѣтель долженъ просто слушаться, подъ страхомъ гибели. И потому было рѣшено что Карри Бретль должна быть въ Салисбери въ среду и томиться въ судѣ пока не понадобятся ея услуги. Фенвикъ, ѣздившій въ Салисбери, позаботился чтобы для нея и для мельника было приготовлено удобное помѣщеніе въ домѣ мистрисъ Стигсъ.

Мельникъ рѣшилъ сопровождать свою дочь. Викарій не былъ на мельницѣ съ тѣхъ поръ какъ узналъ это, но мистрисъ Фенвикъ видѣла Бретлей и узнала что это уже рѣшено. Старикъ не говорилъ своему семейству о своемъ намѣреніи до вечера понедѣльника, и Фанни собиралась сопровождать сестру. Въ понедѣльникъ, когда онъ пришелъ съ мельницы домой пить чай, ему сказали что отъ викарія прислали сказать что для нихъ готовы двѣ комнаты у мистрисъ Стигсъ.

— Не понимаю для чего это намъ платить за двѣ комнаты, сказала Фанни: — я и Карри могли бы помѣститься и въ одной. Вплоть до этой минуты мельникъ не примирился со своею падшею дочерью. Карри спрашивала у него иногда сдѣлать ли ей то или другое, и онъ отвѣчалъ ей какъ сердитый хозяинъ отвѣчаетъ служанкѣ которая ему не нравится; но отецъ еще не сказалъ ни слова дочери какъ отецъ, и вплоть до этой минуты даже женѣ еще не сказалъ о своемъ намѣреніи сопровождать дочь въ Салисбери. Но теперь онъ былъ вынужденъ сказать. Онъ сидѣлъ въ креслѣ, сложивъ руки на колѣняхъ и устремивъ глаза въ пустой каминъ. Карри стояла у окна, обрывая сухіе листья съ трехъ или четырехъ горшковъ геранія. Фанни ушла въ кухню гдѣ кипѣла вода для чаю, а мать сидѣла на своемъ обычномъ мѣстѣ съ очками на носу и штопальною иголкой въ рукахъ. Прошло нѣсколько минутъ прежде чѣмъ мельникъ отвѣтилъ своей старшей дочери.

— Намъ нужны двѣ комнаты, сказалъ онъ. — Я сказалъ мистеру Фенвику что поѣду самъ, и я поѣду.

Карри такъ вздрогнула что переломила вѣтку которую держала въ рукахъ. Мать бросила иголку и сняла очки, Фанни, которая въ эту минуту внесла чайникъ съ водой, уронила его и блюдечки и остановилась не довѣряя своимъ ушамъ.

— Боже мой! Боже мой! воскликнула мать.

— Батюшка, сказала Фанни, подойдя къ нему и положивъ ему руку на плечо, — вамъ, конечно, лучше ѣхать, гораздо лучше. Я такъ рада что вы ѣдете, и Карри тоже очень рада.

— Мнѣ до этого нѣтъ дѣла, сказалъ мельникъ. — Я сказалъ что поѣду, и нечего толковать объ этомъ. Я не былъ въ Салисбери ужъ лѣтъ пятнадцать или больше, и въ другой разъ, конечно, не поѣду туда.

— Никто этого и не говоритъ, батюшка, сказала Фанни.

— И теперь я ѣду туда не съ удовольствіемъ. Никто не можетъ ожидать чтобъ я поѣхалъ туда съ удовольствіемъ, лучше бы меня придавило мельничнымъ колесомъ!

Въ этотъ вечеръ при мельникѣ объ этомъ не было сказано и слова, но Карри съ сестрой проговорили почти всю ночь. Фанни скоро поняла что Карри приняла извѣстіе со страхомъ. Быть наединѣ съ отцомъ въ продолженіи двухъ, трехъ, можетъ-быть и четырехъ дней, казалось ей столь ужаснымъ то она сомнѣвалась будетъ ли она въ состояніи вынести его печальное, унылое сообщество вмѣстѣ со страхомъ отъ ожиданія того что ей скажутъ и сдѣлаютъ въ судѣ. Въ послѣднее время она привыкла дрожать услыхавъ шаги отца, хотя и знала что онъ не сдѣлаетъ ей зла, не обратитъ на нее вниманія, едва взглянетъ на нее. А теперь въ продолженіи трехъ ужасныхъ дней она будетъ подвержена его гнѣву каждую минуту своей жизни.

— Будетъ онъ говорить со мной, Фанни, какъ ты думаешь спросила она.

— Конечно будетъ, дитя мое.

— Да вѣдь онъ не говорилъ со мной до сихъ поръ, ты сама знаешь; съ тѣхъ поръ какъ я воротилась, онъ ни разу не говорилъ со мной такъ какъ говоритъ съ тобой или съ матушкой. Я знаю что онъ ненавидитъ меня и желаетъ чтобъ я умерла. Я и сама теперь хочу умереть.

— Онъ ничего такого не желаетъ, Карри.

— Такъ почему же онъ не скажетъ мнѣ ни одного добраго слова? Я знаю что я виновата, но съ тѣхъ поръ какъ я воротилась, я не сдѣлала ничего дурнаго, не сказала ни одного слова которое могло бы не понравиться ему.

— Это правда, моя милая.

— Такъ почему же онъ не хочетъ говорить со мной? Лучше бы онъ билъ меня, право, лучше.

— Онъ никогда этого не сдѣлаетъ, Карри. Я не помню, чтобъ онъ когда-нибудь поднялъ на насъ руку даже когда вы были маленькими.

— Лучше бить чѣмъ не сказать никогда ни одного добраго слова. Еслибы не матушка и ты, Фанни, я бы давно ушла.

— Неправда, ты не ушла бы. Зачѣмъ такъ говорить?

— Да какъ же когда онъ не хочетъ сказать мнѣ ни одного слова, точно я въ домѣ мертвое тѣло.

— Карри, милая, послушай что я скажу тебѣ. Если ты будешь хорошо вести себя, будешь внимательна къ нему и кротка пока онъ будетъ съ тобой, если ты сумѣешь угодить ему и будешь покорна когда онъ….

— Я, кажется, покорна…. всегда…. теперь.

— Да, милая, но когда онъ будетъ говорить съ тобой, — потому что нельзя же чтобъ онъ не говорилъ съ тобой когда вы будете одни, — будь съ нимъ кротка. Можетъ-быть и онъ будетъ поласковѣе съ тобой когда вы воротитесь.

У нихъ было такъ много о чемъ надо было поговорить. Придетъ ли Семъ на судопроизводство? И если придетъ, будутъ ли они говорить съ отцомъ? Всѣ они знали что Сема вызывали и что полиція заставитъ его явиться; но никто изъ нихъ не былъ увѣренъ будетъ ли онъ тамъ какъ подсудимый, или какъ свободный человѣкъ. Наконецъ онѣ легли, то Карри почти не спала. Мельникъ, какъ было уже сказано, имѣлъ обыкновеніе вставать всегда въ пять часовъ. Двѣ дѣвушки вставали въ шесть, а въ семъ будили мать. Но во вторникъ утромъ не мельникъ всталъ первый. Карри встала лишь только начало свѣтать, не разбудивъ сестру, и тихо одѣлась. Потомъ тихо прокралась къ передней двери, отворила ее и остановилась за дверью дожидаться когда пройдетъ отецъ. Утро было холодное, хотя шелъ еще августъ, и время показалось ей очень длинно. Проходя по комнатѣ, она взглянула на старые часы и увидала что еще безъ четверти пять. Она знала что отецъ никогда не встаетъ позже пяти. Что если въ это именно утро онъ не выйдетъ, когда она рѣшила, послѣ долгой внутренней борьбы, сдѣлать страшную попытку получить прощеніе отца.

Наконецъ онъ всталъ. Она услыхала его шаги въ сѣняхъ и поняла что онъ остановился, увидавъ что дверь отперта. Она замѣтила что онъ разсматриваетъ замокъ, что было очень естественно съ его стороны; она совсѣмъ забыла что его остановитъ отпертая дверь. Сообразивъ это и зная что нельзя терять ни минуты, она выступила впередъ и остановилась передъ нимъ.

— Батюшка, сказала она, — это я.

Онъ разсердился что она осмѣлилась отворить дверь. Кто она такая чтобъ ей можно довѣрить отпирать или запирать дверь? Тутъ у него мелькнуло подозрѣніе насчетъ ея поведенія. Зачѣмъ она здѣсь въ такой часъ? Неужели ему придется прогнать ее опять изъ своего дома?

Карри была настолько умна чтобы понять что происходитъ въ душѣ отца.

— Батюшка, сказала она, — это для того чтобы видѣть васъ. Я думала, нельзя ли будетъ сказать здѣсь.

Онъ сразу повѣрилъ ей. Какъ бы онъ ни взглянулъ на ея попытку, но подозрѣніе пропало. Онъ зналъ что она вышла для того чтобъ увидать его наединѣ на свѣжемъ утреннемъ воздухѣ.

— Батюшка, сказала она, взглянувъ ему въ лицо.

Она упала на колѣни, обняла его ноги и лежала предъ имъ, рыдая. Она хотѣла попросить у него прощенія, но не могла произнести ни одного слова. Онъ тоже не могъ говорить, но нагнулся и тихо поднялъ ее на ноги; потомъ, когда она опять стояла предъ нимъ, онъ повернулся и пошелъ на мельницу, не сказавъ ни одного слова. Но онъ не оттолкнулъ ея, и прикосновеніе его было очень нѣжно.

— Батюшка, сказала она, слѣдуя за нимъ, — не можете ли вы простить меня! Я знаю что я очень виновата, но не можете ли вы простить меня!

Онъ подошелъ къ самой двери мельницы не оборотившись, а она, видя что онъ уходитъ отъ нея, остановилась на мосту. Она истощила все свое краснорѣчіе и не знала какими еще словами можно тронуть его. Она чувствовала что потерпѣла неудачу, но не умѣла поступитъ лучше. Но дойдя до двери отецъ обернулся.

— Дитя, сказать онъ наконецъ, — поди сюда. — Она подошла къ нему. — Я прощаю тебя. Да. Я тебя прощаю и вѣрю что ты будешь лучше чѣмъ была.

Она бросилась къ нему, обвила руками его шею, цѣловала его лицо и грудь.

— Ахъ, батюшка, сказала она, — я исправлюсь. Я постараюсь исправиться. Только говорите со мной.

— Теперь иди домой. Я простилъ тебя.

Сказавъ это, онъ вошелъ въ мельницу и принялся за свои работу.

Карри, вбѣжавъ въ домъ, тотчасъ же разбудила сестру

— Фанни! воскликнула она: — онъ простилъ меня наконецъ. Онъ сказалъ что прощаетъ меня.

Но по мнѣнію мельника и по его чувству справедливости, такого прощенія было недостаточно. Когда онъ пришелъ къ завтраку, жена уже знала что случилось и ужасно радовалась. Она чувствовала себя точно съ ея усталой спины сняли величайшую тяжесть ея жизни. Теперь, когда властелинъ всей ея жизни простилъ бѣдную грѣшницу, она сдѣлалась для материнскаго сердца такъ же чиста какъ тогда когда играла возлѣ мельницы невинною дѣвочкой. Мать знала что на дочери ея лежитъ пятно, но пятно это въ ея глазахъ былъ гнѣвъ отца, а не общественное презрѣніе. Для нея грѣхъ очищенный покаяніемъ былъ уже не грѣхъ, а любовь къ дочери убѣждала ее въ искренности ея раскаянія. Но она не могла радоваться на свою бѣдную грѣшницу, пока глаза семейства не хотѣлъ принять ее опять въ свое сердце. Когда мельникъ пришелъ завтракать, три женщины стояли вмѣстѣ не безъ нѣкоторыхъ признаковъ радости. Мать надѣла чистый чепчикъ, а Фанни, одѣвавшаяся всегда чисто, по никогда нарядно, сумѣла въ это утро придать что-то праздничное своей наружности. Есть ли хоть одна женщина которая, почувствовавъ радость, не выкажетъ ее какимъ-нибудь образомъ въ своемъ нарядѣ? Но они еще не совсѣмъ избавились отъ безпокойства. «Будетъ онъ называть меня Карри?» спросила дѣвушка. Онъ не назвалъ ея по имени когда высказалъ ей свое прощеніе. Прощеніе было дано и не будетъ взято назадъ; но онѣ не знали какимъ образомъ оно проявился въ первый разъ.

Мельникъ, войдя въ комнату, подошелъ къ столу, облокотился на него руками и обратился къ женщинамъ.

— Намъ было тяжело, сказалъ онъ, — когда дѣвушка которую мы любили забыла себя и насъ и опозорила насъ, — насъ, никогда не стыдившихся за себя до тѣхъ поръ, — и сдѣлалась такою что ужъ лучше не называть. Тогда это едва не свело меня въ могилу.

— Батюшка! воскликнула Фанни.

— Успокойся, Фанни, дай мнѣ сказалъ мой сказъ. Намъ было тяжело тогда. И потомъ, когда она воротилась и была принята такъ что могла сидѣть съ нами за столомъ въ честномъ домѣ, намъ было не легче, потому что она была для насъ позоромъ. Что касается до меня, я хоть и зналъ что она всегда возлѣ меня, но сердце мое было далеко отъ нея, она была для меня чужая, не то что ея сестра или мать, у которыхъ не было никогда въ сердцѣ чувства недостойнаго женщины.

Карри стояла рыдая на груди матери, и трудно сказать кто изъ нихъ въ эту минуту страдалъ сильнѣе.

— Но упавшіе могутъ подняться, если они не совсѣмъ разбились когда упали. Если моя дочь раскаивается въ своемъ грѣхѣ…

— Батюшка, я раскаиваюсь.

— Я заставлю себя простить ее. Я не солгу, не скажу что это не будетъ давить вотъ здѣсь, продолжалъ онъ, ударивъ себя ладонью по сердцу. — Во лжи нѣтъ добра. Но ни одно слово не сойдетъ съ моего языка объ ея грѣхѣ, и она можетъ подходить ко мнѣ опять какъ мое дитя.

Слова старика были, такъ торжественны что привели въ ужасъ его слушательницъ; онѣ не знали куда двинуться или что сказать. Фанни первая пришла въ себя. Она подошла къ нему, взяла его подъ руку и положила голову на его плечо.

— Подай мнѣ позавтракать, сказалъ онъ ей. Но прежде чѣмъ онъ двинулся съ мѣста, Карри бросилась ему на шею. — Довольно, довольно, сказалъ онъ. — Садись, давай завтракать.

Онъ ни сказалъ болѣе ни слова, и весь завтракъ прошелъ въ молчаніи.

Женщины толковали объ этомъ весь день, но мельникъ не сказалъ болѣе ни слова. Когда онъ пришелъ обѣдать, Карри подала ему кушанье, и онъ поблагодарилъ ее, какъ благодарилъ бы и старшую дочь, но не назвалъ ея по имени. Въ этотъ день было много приготовленій къ поѣздкѣ. Мельникъ досталъ телѣжку чтобы доѣхать до ближайшей станціи желѣзной дороги, и уходя спать сказалъ что поѣдетъ на другой день въ девять часовъ чтобы поспѣть на извѣстный поѣздъ. Имъ сказали что они могутъ пріѣхать въ городъ къ часу.

На слѣдующее утро мельникъ, по обыкновенію, ушелъ на мельницу. Онъ не сказалъ ни слова о работѣ, но женщины знали что работы во время его отсутствія не будетъ. Нельзя же довѣрить все одному человѣку, да еще наемному. Но объ этомъ не было сказано ни слова. Онъ ушелъ на мельницу, а женщины приготовили ему завтракъ, чистую рубашку и опрятный воскресный сюртукъ. Карри была уже готова — очень хорошенькая, со своими блестящими локонами и ямочками на щекахъ, но съ боязливымъ, грустнымъ взглядомъ въ ожиданіи будущаго испытанія.

Мельникъ воротился, одѣлся въ приготовленное платье и сѣлъ за столъ въ кухнѣ Въ эту минуту отворилась дверь, и вошелъ Семъ Бретль.

— Я, кажется, пришелъ во время, батюшка, сказалъ онъ.

Велико было ихъ смущеніе, но ни одного намека не было сдѣлано на послѣднюю ссору разлучившую отца и сына. Семъ разказалъ что пришелъ съ сѣвера, что онъ большею частію ѣхалъ по желѣзной дорогѣ, но вчера вечеромъ прошелъ пѣшкомъ отъ Свиндона до Марльборо, а сегодня утромъ отъ Марльборо до Булгамптона.

— А теперь, матушка, хорошо еслибы вы дали мнѣ закусить чего-нибудь.

Его тоже вызывали въ Салисбери къ этому дню, но никто, говорилъ онъ, не заставитъ его явиться туда раньше пятницы. Онъ увѣрялъ что понимаетъ въ этомъ дѣлѣ кое-что, и что такъ какъ онъ знаетъ навѣрное что дѣло не начнется раньше пятницы, то онъ не покажется до тѣхъ поръ въ Салисбери. Онъ съ жаромъ совѣтовалъ Карри быть столь же благоразумною и привелъ нѣсколько убѣдительныхъ доказательствъ этому въ пользу своего мнѣнія, когда узналъ что онъ тоже ѣдетъ. Но мельникъ не любилъ чтобы сынъ училъ его и объявилъ, что такъ какъ въ повѣсткѣ сказано въ среду, то въ среду дочь его и явится туда.

— А что дѣлается на мельницѣ, батюшка? спросилъ Семъ.

Мельникъ только покачалъ головой.

— Такъ мнѣ тѣмъ болѣе надо остаться здѣсь эти два дня, сказалъ Семъ. — Я, батюшка, буду работать здѣсь не покладая рукъ, до той минуты когда мнѣ надо будетъ идти въ Салисбери. Вы скажите имъ когда я приду. Впрочемъ, я приду прежде чѣмъ они меня спросятъ. Немного же они узнаютъ отъ меня, за это я ручаюсь.

Тутъ началась суматохѣ отъѣзда. Фанни, въ заботливости объ отцѣ, хотѣла подложить ему подушку.

— Не надо мнѣ никакихъ подушекъ, сказалъ онъ. — Положи ее сюда, для Карри.

Онъ въ первый разъ произнесъ ея имя, и это, конечно, не осталось незамѣченнымъ дочерью.

LXVII. Головная боль сэръ-Грегори.

Мери Лоутеръ въ своемъ письмѣ къ теткѣ объявила одной строчкой о своемъ разрывѣ съ мистеромъ Джильморомъ. Строчка эта составляла постскриптумъ, и Мери долго колебалась прежде чѣмъ прибавила его. Она не хотѣла писать объ этомъ теткѣ, но потомъ сообразила что гораздо легче будетъ разказать въ Лорингѣ всю исторію, когда главное будетъ уже извѣстно, и потому прибавила: «Между мной и мистеромъ Джильморомъ все кончено — навсегда.»

Это было ужаснымъ ударомъ для тетки, которая до самаго полученія письма была увѣрена что племянница ея устраиваетъ свою судьбу самымъ пріятнымъ образомъ для всѣхъ своихъ друзей. Она горячо любила свою племянницу и, конечно, не съ удовольствіемъ думала о будущемъ, когда останется на старости лѣтъ одна въ олгильскомъ домѣ. Но она смотрѣла на молодыхъ дѣвушекъ съ точки зрѣнія свойственной всѣмъ пожилымъ женщинамъ и очень радовалась что ея молодая дѣвушка выходить замужъ. Пожилыя женщины правы со своей точкой зрѣнія на дѣло, и молодыя, которыя рѣдко возстаютъ противъ нихъ въ этомъ отношеніи, также правы. Миссъ Маррабель, у которой было очень опредѣленное мнѣніе о вышеупомянутомъ предметѣ, очень огорчилась когда ея странная молодая дѣвушка объявила ей такъ неожиданно что и вторая помолвка разошлась окончательно. У друзей Мери обратилось уже въ теорію то что Мери необходимо выйти за Джильмора. Послѣ многихъ препятствій бракъ съ Джильморомъ былъ наконецъ устроенъ. Безпокойство за будущее Мери окончилось, и теорія старшихъ, заботившихся объ ея счастіи, начинала оправдываться. Но вдругъ пришло коротенькое письмо, въ которомъ Мери объявила что возвращается домой, и сказала очень просто, какъ о фактѣ нечего не значащемъ, въ одной строчкѣ, что всѣ заботы объ устройствѣ ея судьбы оказались совершенно безполезными. «Между мной и мистеромъ Джильморомъ все кончено.» Какой ужасный, раздирающій сердце постскриптумъ!

Бѣдная тетушка Сарра знала очень хорошо что она не была вооружена родительскою властью. Она могла излагать свою теорію, давать совѣты — и только. Она не могла даже побранить. И потомъ у нея было на душѣ сомнѣніе насчетъ Вальтера Маррабель, съ тѣхъ поръ какъ Вальтеръ былъ дружелюбно принятъ баронетомъ и младшій Грегори сошелъ съ дороги. Она, безъ сомнѣнія, сдѣлала все что было въ ея власти чтобы разлучить Вальтера съ Мери; но пока она была увѣрена что слѣдствіемъ этой разлуки будетъ бракъ съ Джильморомъ, она могла думать о своемъ содѣйствіи этому. Старый сэръ-Грегори, думала она, не протянулъ бы руку помощи Вальтеру, еслибы Вальтеръ не былъ свободенъ жениться на Юдиѳи Броунло, и хотя она и не могла приписать смерть младшаго Грегори благоразумной политикѣ старшихъ Маррабелей, но она думала что настоящее положеніе Вальтера въ Донриппелѣ было слѣдствіемъ единственно того что онъ раздѣлилъ желаніе баронета относительно Юдиѳи Броунло. Мери была помолвлена съ Джильморомъ, а Вальтеръ со своею невѣстой сдѣлаются наслѣдниками Донриппеля. Все обстояло какъ нельзя лучше, пока не пришелъ ужасный постскриптумъ.

Письмо пришло въ пятницу, а въ субботу пріѣхала и сама Мери. Тетушка Сарра рѣшилась не роптать. Что касается до ея личнаго комфорта, то, безъ сомнѣнія, все шло къ лучшему. Но пожилыя женщины рѣдко смотрятъ съ эгоистической точки зрѣнія на свадьбы молодыхъ дѣвушекъ. Пристроитъ молодую дѣвушку и такимъ образомъ освободиться отъ нея, есть ихъ величайшее желаніе, и желаніе это основывается на убѣжденіи что замужество есть самое приличное и счастливое положеніе для женщины. Это убѣжденіе такъ свойственно имъ что та женщина которая удержала бы при себѣ по эгоистическимъ разчетамъ дѣвушку, была бы не женщина, а бездушное созданіе. Но ни одна женщина не сдѣлаетъ этого съ дѣвушкой которую любитъ. Чужая, далекая родственница или нанятая компаніонка еще можетъ не найти искренней женской симпатіи, но дочь или дѣвушка любимая какъ дочь не чувствуетъ никогда недостатка въ симпатіи. «Я тебя люблю какъ всякая мать любитъ свое дитя, и потому отдамъ тебя въ замужество человѣку достаточно сильному чтобы поддержать тебя, хотя сердце мое разорвется отъ разлуки.» Таково всегда сердечное признаніе матери своей дочери. Страсть матери къ сватовству есть слѣдствіе, материнской любви, потому что честолюбіе женщины любящей другую состоитъ всегда въ томъ чтобъ отдать ее человѣку который любилъ бы ее еще сильнѣе. Бѣдная тетушка Сарра, много передумавшая обо всемъ этомъ въ продолженіе дня послѣ полученія письма, пришла къ заключенію, что если Мери и найдетъ когда-нибудь опять человѣка который, будетъ любитъ ее такъ сильно что ему можно будетъ отдать ее, то до тѣхъ поръ пройдетъ много времени, а она знала что такіе дары отданные поздно теряютъ свою силу и отдаются дешево.

Но сама Мери нисколько не раздѣляла грусти тетки, когда медленно въѣзжала въ гору къ ея дому. Возвратиться домой какъ забракованный товаръ должно быть очень непріятно для молодой дѣвушки. Но не то было съ Мери Лоутеръ. У нея, конечно, было горе на сердцѣ. Она была причиной несчастія о которомъ горько сожалѣла. Но горе и сожалѣніе были не унизительны, какъ они были бы еслибы неудачу потерпѣла она сама. И притомъ она стояла теперь на твердой скалѣ, съ которой никто не столкнетъ ея, которая будетъ для нея скалой убѣжища и безопасности, а не гибели, — на скалѣ, о положеніи которой тетушка Сарра имѣла въ настоящее время такое превратное понятіе.

Нельзя было чтобъ этотъ первый вечеръ прошелъ безъ разговора о бѣдномъ Джильморѣ. Мери знала что не сказала еще теткѣ о возобновленіи прежнихъ отношеній со своимъ кузеномъ, но она не могла заставить себя запѣть свою пѣсню торжества, пока еще не была разказана вся исторія съ Джильморомъ.

— Меня ужасно огорчило то что вы написали мнѣ о мистерѣ Джильморѣ, сказала тетка, когда онѣ сидѣли вдвоемъ вечеромъ.

— Это было неизбѣжно, тетушка Сарра. Я всѣми силами старалась переломить себя, но не могла ничего сдѣлать. Я, конечно, сама много страдала.

— Не скажу чтобъ я тебя понимала.

— Что же тугъ непонятнаго? продолжала Мери, настойчиво защищая себя. — Я его не любила и….

— Однако ты приняла его предложеніе.

— Знаю что приняла. Вамъ, конечно, очень естественно думать что я виновата.

— Я не сказала что ты виновата.

— Я знаю что не сказали, тетушка, но если вы такъ думаете, — а вы конечно такъ думаете, — то напишите Жанетѣ Фенвикъ и спросите ее. Она вамъ все разкажетъ. Вы знаете какъ она расположена къ мистеру Джильмору. Она готова все сдѣлать для него, но она сама скажетъ вамъ что это было невозможно. Когда я была очень несчастна, я думала что лучшее что я могу сдѣлать, это исполнить желаніе моихъ друзей. Мнѣ казалось что для меня не осталось ничего въ жизни. Еслибы мнѣ сказали пойти въ монастырь, или сдѣлаться сидѣлкой въ больницѣ, я согласилась бы. Мнѣ не о комъ было заботиться, и я рѣшилась сдѣлать то что мнѣ совѣтовали сдѣлать.

— Отчего же ты передумала, моя милая.

— Это сдѣлалось невозможно послѣ того какъ Вальтеръ написалъ мнѣ.

— Но вѣдь Вальтеръ женится на Юдиѳи Броунло.

— Нѣтъ, милая тетушка, нѣтъ. Вальтеръ женится на мнѣ. Не смотрите такъ, тетушка Сарра. Это правда, увѣряю васъ что это правда.

Она придвинула теперь свой стулъ къ дивану, на которомъ сидѣла тетка, такъ что могла положить руки на ея колѣни.

— Все что говорили о миссъ Броунло была сказка.

— Священникъ Джонъ говоритъ что это рѣшено.

— Это совсѣмъ не рѣшено. Рѣшено другое. Священникъ Джонъ разказываетъ много сказокъ. Онъ пріѣдетъ сюда.

— Кто пріѣдетъ сюда?

— Вальтеръ, конечно. Онъ пріѣдетъ, только не знаю когда; онъ напишетъ мнѣ. Милая тетушка, вы должны быть ласковы съ нимъ, право должны. Онъ вамъ такой же родственникъ какъ и мнѣ.

— Я не влюблена въ него, Мери.

— Да я-то влюблена, тетушка Сарра. Ахъ, еслибы вы знали какъ я люблю его. Я никогда не могла разлюбить его, хотя старалась даже не думать о немъ. Я разбила его портретъ и сожгла. Я не оставила у себя ни одного клочка отъ его писемъ, я не хотѣла имѣть ничего что могло бы напомнить мнѣ о немъ. Но все это было тщетно. Я не могла забыть о немъ ни на одинъ часъ. Теперь мнѣ никогда не надо будетъ стараться забыть о немъ. Что же касается до Джильмора, то это наконецъ все равно кончилось бы тѣмъ же. Я не могла бы выйти за него.

— Кажется, придется примириться съ этимъ, сказала тетка, подумавъ.

Это, конечно, было не слишкомъ пріятнымъ для Мери взглядомъ на дѣло, но такъ какъ при этомъ не было прямой оппозиціи ея планамъ, и не было отказано принять Вальтера, когда онъ пріѣдетъ въ Лорингъ какъ ея женихъ, то Мери не баловалась. Тетка спросила какъ смотритъ сэръ-Грегори на ихъ планъ, который такъ діаметрально противоположенъ его плану, но объ этомъ Мери сама ничего не знала. Вальтеръ, конечно, скажетъ о своемъ намѣреніи дядѣ, и когда пріѣдетъ въ Лорингъ, передастъ имъ какъ взглянулъ на это дядя. Но Мери не забыла напомнить теткѣ что почва, на которой стоитъ теперь Вальтеръ, его собственная почва. Послѣ смерти двухъ стариковъ, изъ коихъ младшему болѣе семидесяти лѣтъ, Вальтеръ получитъ состояніе, и никто не будетъ имѣть права отнять его у него. Если сэръ-Грегори угодно будетъ поссориться съ нимъ, — о чемъ у тетки и племянницы были совершенно различныя мнѣнія, — они будутъ ждать. Ждать теперь уже совсѣмъ не такъ тяжело какъ было бы тяжело ждать прежде, когда ихъ надежды на будущее не основывались на увѣренности наслѣдовать фамильную собственность.

— И я теперь знаю себя лучше чѣмъ знала прежде, сказала Мери. — Хотя бы пришлось ждать всю жизнь, я буду ждать.

Въ понедѣльникъ она получила письмо отъ своего кузена. Оно было очень коротко, и въ немъ не было ни одного слова о сэръ-Грегори или объ Юдиѳи Броунло. Вальтеръ сказахъ только что онъ счастливѣйшій человѣкъ въ мірѣ, и что онъ пріѣдетъ въ Лорингъ въ слѣдующую субботу. Теперь онъ долженъ ѣхать немедленно въ Бирмингамъ, но въ субботу будетъ непремѣнно въ Лорингѣ. Онъ писалъ къ дядѣ и спрашивалъ приметъ ли онъ его. Онъ не ожидаетъ что дядя откажетъ ему въ гостепріимствѣ, но если это случится, онъ остановится въ гостиницѣ. Во всякомъ случаѣ Мери можетъ быть увѣрена что увидитъ его въ субботу.

И въ субботу онъ пріѣхалъ. Священникъ согласился принять его, но не считая благоразумнымъ пріѣздъ племянника въ Лорингъ, отвѣтилъ на его письмо довольно холодно. Но Вальтеръ, при настоящихъ обстоятельствахъ, обратилъ на это мало вниманія. Онъ едва вошелъ въ домъ какъ объявилъ уже свою новость.

— Вы, вѣроятно, еще не слыхали что мы съ Мери уже рѣшили?

— Что такое вы рѣшили?

— Что? Я хочу сказать что вамъ придется повѣнчать насъ.

— Я думалъ что ты женишься на Юдиѳи Броунло.

— Кто это вамъ сказалъ? Я увѣренъ что ни Юдиѳь этаго не говорила, ни мать ея. Но такія вещи, кажется, рѣшаются не безъ вѣдома главныхъ лицъ.

— А что говоритъ братъ?

— Сэръ-Грегори?

— Да, конечно сэръ-Грегори. Я не предполагаю что ты будешь просить позволенія у отца.

— Я никогда не имѣлъ ни малѣйшаго намѣренія просить позволенія ни у того, ни у другаго. Чтобъ я сталъ просить позволенія жениться, какъ какая-нибудь молодая дѣвушкѣ Не думаю чтобы можно было представить какія-нибудь возраженія противъ такой дѣвушки какъ Мери Лоутеръ.

— Не надо просить позволенія ни у кого, благороднѣйшій Гекторъ. Въ этомъ не можетъ быть сомнѣнія. Ты можешь завтра же жениться хоть на кухаркѣ, если угодно. Ни я думалъ что ты намѣренъ жить въ Донриппелѣ….

— Я и намѣренъ жить тамъ…. часть года…. если сэръ-Грегори будетъ угодно.

— И что ты намѣренъ получать отъ него жалованье и все тому подобное. Но если ты теперь женишься на кухаркѣ….

— Вы отлично знаете что я женюсь не на кухаркѣ.

— …или на комъ бы то ни было противъ желанія моего брага, я не думаю что онъ сдѣлаетъ для тебя то что намѣренъ былъ сдѣлать еслибы ты исполнилъ его желаніе.

— Онъ можетъ дѣлать что ему угодно. Я сказалъ ему что женюсь, какъ только это было рѣшено.

— Что же онъ сказалъ?

— Онъ отговорился головною болью. Сэръ-Грегори часто отговаривается головною болью. Когда я прощался съ нимъ, онъ обѣщалъ написать мнѣ.

— Теперь для тебя все кончено съ Донриппелемъ пока онъ живъ. Я вполнѣ увѣренъ что послѣ смерти бѣднаго Грегори отецъ твой заложилъ уже свое наслѣдство жидамъ.

— Очень можетъ быть.

— И ты, мой милый, остался ни при чемъ.

— Это вполнѣ зависитъ отъ сэръ-Грегори. Вы можете быть увѣрены что я не попрошу ничего у сэръ-Грегори. Въ послѣдней крайности я тоже обращусь къ жидамъ.

Этотъ вечеръ онъ провелъ, конечно, съ Мери Лоутеръ, гуляя по берегу Лорвели, какъ они гуляли около года тому назадъ. Тогда было начало осени, а теперь кончался послѣдній лѣтній мѣсяцъ. Сколько пережила она въ этотъ промежутокъ! Она уже три раза отказала Гарри Джильмору, но это не тяготило ея совѣсти. Ея друзья хотѣли чтобъ она вышла за него. Она поддалась ихъ желанію и попала въ бѣду; но бѣда прошла почти безслѣдно для нея, и теперь, оглядываясь на свое прошлое, она чувствовала гордость. Дѣвушка за которою ухаживаютъ знаетъ что она достойна ухаживанья, а за Мери Лоутеръ ухаживали достойнымъ образомъ. Цѣлый міръ страданія произошелъ для нея изъ этого источника. Она бросалась изъ стороны въ сторону, увлекаемая любовью и ложнымъ понятіемъ о долгѣ, и едва не потерпѣла кораблекрушенія. Но въ этой борьбѣ она столкнулась съ другою баркой, которая тоже, на сколько ей было извѣстно, могла пойти ко дну отъ этого столкновенія. Она не могла быть вполнѣ счастлива, хотя и опиралась на руку Вальтера Маррабель, или сидѣла съ его рукой вокругъ своей таліи подъ тѣнью деревьевъ на берегахъ Лорвели.

— Такъ мы должны ждать и на этотъ разъ вооружиться терпѣніемъ, сказала она, когда онъ разказалъ ей о головной боли бѣднаго сэръ-Грегори.

— Я не могу ничего просить у него, сказалъ Вальтеръ.

— Конечно не проси. Не проси ничего и ни у кого, и только жди. По моему мнѣнію, сорокъ пять для мущины и тридцать пять для женщины есть самая пора для женитьбы.

— Зеленъ виноградъ, сказалъ Вальтеръ.

— Я не сказала что онъ зеленъ.

— Я говорю о моемъ виноградѣ и употребляю этотъ аргументъ для моего успокоенія. Но бѣда въ томъ что когда знаешь что виноградъ не зеленъ, что онъ самый сладкій виноградъ въ мірѣ, то этотъ аргументъ никуда не годенъ. Я не хочу обманывать ни себя, ни другихъ. Мнѣ нуженъ мой виноградъ сейчасъ же.

— И мнѣ конечно тоже, съ жаромъ воскликнула Мери. — Я не хочу притворяться. Мнѣ тоже нуженъ мой виноградъ сейчасъ же. Но я убѣдилась что онъ достаточно цѣненъ чтобы подождать его. Я когда-то поступила какъ безумная, но теперь я этого не сдѣлаю, пустъ сэръ-Грегори останется хоть навсегда такимъ нелюбезнымъ.

Все это было очень пріятно капитану Маррабель. Еще бы! Есть ли въ жизни человѣка минута счастливѣе той когда его увѣряетъ въ любви женщина которую онъ любить? Принимать увѣренія въ любви отъ женщины которую не любишь должно быть въ той же степени непріятно всякому порядочному человѣку. Но нашъ капитанъ былъ въ настоящую минуту въ высшей степени счастливъ. Его возлюбленная говорила ему что онъ ея король, и могъ ли онъ не пользоваться благами которыми наградили его боги? Быть ограбленнымъ отцомъ, имѣть дядю который страдаетъ головною болью вмѣсто того чтобы дѣлать завѣщаніе, конечно, непріятно. Но блаженство этой минуты было такъ велико что его не могли омрачить даже такія непріятности. «Еслибы ты зналъ чѣмъ было для меня твое письмо», сказала она, склонивъ голову на его плечо. Что бы ни дѣлали противъ него его отецъ, его дядя, и всѣ Маррабели на свѣтѣ, они не могли отравить ему эту минуту.

LXVIII. Джильморъ очень упрямъ.

Мистеръ Джильморъ уѣхалъ изъ своего дома въ четвергъ вечеромъ, а въ понедѣльникъ, когда викарій побывалъ опять въ Вязникахъ, о немъ еще не было никакихъ извѣстій. Прикащику были оставлены деньги чтобы заплатить въ субботу рабочимъ, но ни на что другое денегъ не было оставлено. Въ воскресенье шелъ дождь съ утра до вечера и ничто не могло быть печальнѣе мѣста окружавшаго домъ и самого дома если ему суждено было остаться въ такомъ видѣ навсегда. Тачки, доски, лопаты, вещи сами по себѣ не красивыя, но имѣющія свойство смягчать впечатлѣніе безпорядка, были уже спрятаны. Въ Вязникахъ былъ теперь страшный безпорядокъ, но ничто не объясняло его причины. Ямы наполнились грязью, а неоконченныя дорожки обратились въ стоячія лужи. Фенвикъ вошелъ въ домъ, и хотя тамъ былъ еще рабочій и мальчикъ, лѣниво подбиравшіе свертки обоевъ, но по всему было видно что въ немъ случилось какое-то несчастіе, и что запустѣніе было его слѣдствіемъ. «И все это отъ того, подумалъ Фенвикъ, — что человѣкъ не можетъ заставить себя забыть какую-то женщину.» Онъ начать думать о себѣ и о своемъ характерѣ, и спросилъ себя могъ ли бы онъ, въ какомъ бы то ни было положеніи въ жизни, поддаться до такой же степени несчастію, которое произошло бы отъ обстоятельствъ не отъ него зависящихъ. Съ нимъ тоже могутъ случиться несчастія которыя трудно будетъ пережить. Онъ можетъ потерять жену или дѣтей, можетъ лишиться мѣста или получить неизлѣчимую болѣзнь. Но несчастіе Джильмора не послано ему судьбой. Онъ положилъ все свое сердце въ одно желаніе, и теперь сердце его разбито, потому что желаніе не исполнилось. Цѣлью его желанія была женщина. Фенвикъ согласился что сама по себѣ цѣль его есть самая достойная цѣль какой только можетъ добиваться человѣкъ, но не допустилъ чтобы, добиваясь этой цѣли, человѣкъ имѣлъ право, позволить своему сердцу разбиться и мужеству изнемочь.

Онъ опять ходилъ въ Вязники, въ среду и въ четвергъ, но отъ помѣщика все еще не было извѣстій. Прикащикь былъ, въ отчаяніи. Хотя еще можно было надѣяться что письмо съ деньгами придетъ въ субботу, что оба они считали очень вѣроятнымъ, но затрудненій по хозяйству было множество.

Тогда викарій рѣшился съѣздить къ своему другу въ Лондонъ. Онъ переговорилъ объ этомъ съ женой и съ помощникомъ священника ближайшаго прихода, котораго попросилъ исполнить за него воскресное богослуженіе, и въ пятницу уѣхалъ.

Онъ поѣхалъ въ Салисбери, вмѣсто ближайшей къ Булгамптону станціи желѣзной дороги, чтобъ отправиться въ Лондонъ на экстренномъ поѣздѣ. Такую причину представилъ онъ по крайней мѣрѣ женѣ и самому себѣ. Но ему хотѣлось заглянутъ въ судъ и посмотрѣть какъ пойдетъ дѣло. Бѣдной Карри будетъ не легко въ когтяхъ адвоката. Женщина, недостойное прошлое которой было всѣмъ извѣстно, явившись свидѣтельницей противъ человѣка за котораго хотѣла когда-то выйти замужъ, не встрѣтитъ пощады на допросѣ. Широкая граница между честью и безчестіемъ можетъ еще имѣть вліяніе на тонъ судьи у котораго во власти свидѣтель. Но тонкія черты раздѣляющія добро и правду отъ зла и лжи не могутъ быть замѣчены въ тревогѣ судопроизводства, если только глаза, уши и внутреннее чувство того въ чьей власти жертва, не высшаго достоинства.

Викарій, пріѣхавъ въ Салисбери, могъ провести часъ въ судебной палатѣ. Было одиннадцать когда онъ протолкался сквозь толпу, а поѣздъ на которомъ онъ хотѣлъ ѣхать отходилъ въ половинѣ перваго. Когда онъ вошелъ, судьи занимались рѣшеніемъ вопроса, можетъ ли такой-то купецъ изъ Девиза быть присяжнымъ, или нѣтъ. Самъ купецъ доказывалъ что такъ какъ онъ мясникъ, то подъ вліяніемъ своего ремесла онъ сдѣлался слишкомъ жестокъ и кровожаденъ чтобъ ему можно было довѣрить рѣшеніе вопроса гдѣ дѣло идеи о жизни и смерти. На такой благоразумный самъ по себѣ доводъ не было дано прямаго отвѣта, но президентъ, которому, повидимому, казалось что рѣшеніе дѣла зависитъ единственно отъ того будетъ ли этотъ человѣкъ присяжнымъ или нѣтъ, горячо настаивалъ на томъ обстоятельствѣ что отказывающійся присяжный собственно не мясникъ, а только торговецъ мясомъ, и что ремесло его, хотя и кровавое, не сопряжено съ жестокостью. Фенвикъ оставался въ судѣ пока дѣло не рѣшили противъ лже-мясника, и потомъ вышелъ. Онъ однако успѣлъ повидаться съ Карри Бретль и съ мельникомъ, сидѣвшими въ маленькой комнатѣ для свидѣтелей. Съ ними былъ полицейскій, который, повидимому, стерегъ ихъ. Мельникъ сидѣлъ облокотившись на палку и устремивъ взглядъ въ полъ, а Карри была блѣдна, безпокойна и растрепана. Семъ еще не являлся.

— Я боюсь, не досталось бы ему, сказала Карри священнику.

— Не безпокойтесь объ немъ, сказалъ мельникъ. — Онъ будетъ здѣсь когда его спросятъ. Онъ поступилъ умнѣе меня.

Въ этотъ же день викарій отправился въ клубъ, въ которомъ онъ и Джильморъ были членами, и узналъ что другъ его въ Лондонѣ. По крайней мѣрѣ онъ былъ въ Лондонѣ въ тотъ день въ девять часовъ утра. По словамъ швейцара, въ приходилъ каждое утро за своими письмами, какъ только отворяли клубъ, но никогда не оставался завтракать и, сколько было извѣстно швейцару, даже никогда не входилъ въ клубъ. Фенвикъ, остановившійся въ гостиницѣ недалеко отъ Пелль-Мелля, рѣшилъ что нѣтъ другой возможности поймать Джильмора какъ только придти утромъ въ девять часовъ къ подъѣзду клуба. Онъ обѣдалъ въ очень немногочисленномъ обществѣ, потому что въ концѣ августа клубы рѣдко бываетъ полны, а вечеромъ былъ въ театрѣ. Клубъ его былъ пустъ, и весь городъ показался ему пустымъ. Онъ былъ у своего портнаго, но оказалось что портной его и главный подмастерье оба уѣхали за городъ. Онъ отправился къ своему издателю, — потому что нашъ викарій писалъ статейки объ общественныхъ вопросахъ, — но ему сказали что издатель уѣхалъ изъ Лондона 12го августа и воротится не ближе какъ черезъ три недѣли. Онъ зашелъ въ деканство чтобы повидаться съ однимъ священникомъ, своимъ другомъ, но домъ былъ запертъ, и онъ не могъ добиться никакого отвѣта. Онъ заглянулъ въ Аббатство, и увидалъ что тамъ исправляютъ органъ. Онъ взялъ извощика и передвигался очень медленно изъ одного мѣста въ другое, потому что улицы были взрыты. Онъ заѣхалъ въ канцелярію военнаго министерства чтобы повидаться съ однимъ чиновникомъ, своимъ другомъ, но не нашелъ тамъ никого кромѣ сгарика-швейцара спавшаго въ креслѣ.

— Уѣхалъ въ отпускъ, сказалъ швейцаръ сквозь сонъ, не разслушавъ даже хорошенько кого спрашиваютъ.

Но когда Фенвикъ вошелъ въ театръ, тамъ было такъ тѣсно что онъ едва нашелъ мѣсто. Во всемъ окружающемъ насъ мірѣ нѣтъ ничего удивительнѣе пустоты и въ то же время полноты Лондона.

На слѣдующее утро онъ всталъ рано и позавтракалъ прежде чѣмъ вышелъ, зная что, если и удастся поймать Джильмора, его нельзя будетъ уговорить зайти завтракать. Не было еще девяти часовъ когда онъ пришелъ въ Пелль-Мелль и началъ ходить взадъ и впередъ предъ клубомъ. Когда часы пробили девять, онъ началъ безпокоиться. Швейцаръ сказалъ ему что мистеръ Джильморъ приходитъ всегда ровно въ девять Минуты черезъ двѣ ему начало казаться что другъ его поступаетъ съ нимъ безсовѣстно. Въ десять минутъ десятаго онъ вообразилъ что всѣ смотрятъ на него и наблюдаютъ за нимъ, а въ четверть десятаго онъ былъ уже золъ и упалъ духомъ; Досчитавъ секунды до двадцати минутъ десятаго и рѣшивъ что глупо ходить цѣлый день взадъ и впередъ по одному мѣсту, онъ увидалъ медленно приближавшагося по улицѣ Джильмора. Онъ побоялся войти въ клубъ и тамъ встрѣтить своего друга, опасаясь что Джильморъ видѣлъ его и скроется, избѣгая встрѣчи съ нимъ. Онъ даже теперь боялся что добыча ускользнетъ отъ него. Онъ ждалъ пока Джильморъ ходилъ къ швейцару, но когда онъ опять вышелъ на улицу, подошелъ къ нему и схватилъ его за руку.

— Гарри, вы не ожидали видѣть меня въ Лондонѣ, не правда ли?

— Конечно, не ожидалъ, отвѣчалъ Джильморъ, очень ясно выражая своимъ взглядомъ что встрѣча не доставляетъ ему особаго удовольствія.

— Я пріѣхалъ вчера вечеромъ, былъ у портнаго Куткотса, у старика Дрибарди и у молодаго Дози, и рѣшительно никого не засталъ въ городѣ. На что это похоже! По моему мнѣнію, мы, деревенскіе жители, должны тоже ѣздить въ отпускъ и пріѣзжать въ Лондонъ жить въ пустыхъ домахъ.

— Вы, вѣроятно, пріѣхали чтобы видѣть меня, сказалъ Джильморъ, мрачный какъ грозовая туча.

Фенвикъ понялъ что хитрить безполезно.

— Ну да, чтобы видѣть васъ. Послушайте, другъ мой, вѣдь такъ нельзя поступать. Развѣ вы имѣете право бросить все потому только что женщина не хочетъ поступить по-вашему? Развѣ у васъ нѣтъ якорей потверже?

— У меня не осталось ни одного якоря, сказалъ Джильморъ.

— И вамъ не стыдно говорить это? Послушайте, Гарри, пойдемте со мной въ паркъ. Вѣдь я не выпущу васъ теперь когда поймалъ.

— Я заставлю васъ выпустить меня.

— А я не выпущу васъ пока не выскажу вамъ моего мнѣнія. Теперь здѣсь такъ пусто что, кажется, даже священнику можно закурить сигару. Вы должны воротиться со мной, Гарри.

— Нѣтъ, я не поѣду.

— Неужели вы хотите сказать что отказываетесь отъ своей силы воли, отъ всѣхъ своихъ обязанностей, отъ всей жизни вслѣдствіе того что обманулись въ женщинѣ. Такъ вотъ оно ваше мужество о которомъ вы такъ много говорили.

— Послѣ всего что я выстрадалъ, я не могу выносить моего дома

— Вы должны пересилить себя. Вы думаете что если выстрадаете, то имѣете право не платить долговъ?

— Я никому не долженъ ни пенни, а если долженъ, то заплачу хоть завтра.

— Есть долги которые выплачиваются только ежедневнымъ трудомъ. Такой долгъ лежитъ на васъ относительно каждаго человѣка продивающаго на вашей землѣ. Вы думаете что можете отдѣлиться ото всѣхъ, сдѣлать изъ себя посмѣшище, не повредивъ этимъ никому кромѣ себя. Почему мы осуждаемъ самоубійцу?

— Потому что онъ грѣшитъ.

— Потому что онъ трусъ, бросающій свою ношу вмѣсто тото чтобы нести ее съ мужествомъ. Онъ бросаетъ свою ношу на дорогу, и ему нѣтъ дѣла кто понесетъ ее за него, или кто посградаетъ вслѣдствіе того что у него не хватило муакества для борьбы. Развѣ вы не сознаете, что хотя вамъ и тяжело вотъ здѣсь (Фенвикъ ударилъ себя въ грудь), но вы должны такъ управлять своею внутреннею жизнью чтобъ окружающіе васъ не замѣчали вашего горя? Таково мое понятіе о мужествѣ, а я всегда считалъ васъ мущиной.

— Мы добиваемся уваженія общества только пока желаемъ его. Я теперь ничего не желаю. Оно такъ поразило меня что я солгалъ бы еслибы оказалъ что у меня осталось достаточно мужества чтобы вынести это. Я не сдѣлаюсь самоубійцей.

— Надѣюсь что нѣтъ, Гарри.

— Но и не ворочусь домой, а поѣду за границу.

— Кому же вы принесете этимъ пользу?

— Вамъ легко проповѣдовать, Франкъ. Какъ я ни малодушенъ, но я тоже могъ бы проповѣдовать вамъ, еслибы было о чемъ. Проповѣдовать легко, но примѣнять проповѣди къ жизни невозможно, когда у человѣка нѣтъ силы. Онъ не можетъ ходить когда у него отняты ноги. Переломите птицѣ крыло, и она не полетитъ, какъ бы ей ни хотѣлось улетѣть. Всю силу какая у меня была, она отняла у меня. Я охотно подрался бы съ нимъ еслибы нашелъ возможнымъ.

— Онъ не такъ глупъ чтобы драться съ вами.

— Но я не могу смотрѣть на нее.

— Вы знаете что она уѣхала изъ Булгамптона?

— Это все равно, Франкъ. Тамъ мѣсто которое я готовилъ для нея. Еслибъ я былъ тамъ, вы и ваша жена всегда вспоминали бы объ этомъ. Всѣ въ околоткѣ знаютъ мою исторію. Я не могу постигнуть какъ женщина рѣшилась на такой поступокъ.

— У нея не было дурнаго намѣренія, Гарри.

— Сказать по правдѣ, вспоминая все это, я осуждаю болѣе себя чѣмъ ее. Человѣкъ не долженъ быть такъ глупъ чтобы дѣлать предложеніе во второй разъ. Но мнѣ засѣла въ голову мысль что стыдно сдѣлать предложеніе и не получитъ согласія. Это же самое и теперь меня мучаетъ. Я не буду никогда ничего добиваться, потому что неудача такъ сильно дѣйствуетъ на меня. Но какъ бы то ни было, въ Вязники я не поѣду.

Послѣднюю фразу онъ сказалъ послѣ небольшой остановки, во время которой викарій придумывалъ какой бы еще доводъ привести своему другу чтобы заставить его воротиться домой.

Джильморъ сказалъ Фенвику что послалъ денегъ своему прикащику съ послѣднею почтой, но сознался что, посылая деньги, написалъ только чтобы было заплачено жалованье людямъ, но другихъ распоряженій не сдѣлалъ. Онъ еще самъ не рѣшилъ ничего. Когда они обходили вокругъ ограды Сентъ-Джемскаго парка, ихъ старая дружба вызвала Джильмора на откровенность, и онъ передалъ другу множество самыхъ безумныхъ плановъ приходившихъ ему въ голову. Болѣе другихъ нравился ему планъ отколотить Вальтера Маррабель до полусмерти. Фенвикъ представилъ ему нѣсколько возраженій. Вопервыхъ, Вальтеръ Маррабель ни въ чемъ не виноватъ противъ него. Вовторыхъ, Маррабель, по всей вѣроятности, не уступитъ ему въ умѣньи поколотить. И третьихъ, когда драка кончится, человѣка начавшаго ее посадятъ въ тюрьму, о онъ не будетъ имѣть даже того утѣшенія, что общественная симпатія на его сторонѣ

— Вы не можете обратиться къ общественному снисхожденію, какъ могла бы обратиться женщина.

— Чортъ съ нимъ, съ общественнымъ снисхожденіемъ, воскликнулъ Джильморъ, рѣдко прибѣгавшій къ такимъ энергическимъ выраженіямъ.

Былъ у него еще планъ — напечатать всю исторію. Фенвикъ вынужденъ былъ замѣтить ему что человѣкъ въ его положенія долженъ стараться скрыть такую исторію, а не придавать гласности.

— Вы говорите, сказалъ Фенвикъ, — что не можете вынести неудачи, а сами хотите разказать о ней всему свѣту.

Третій планъ былъ еще нелѣпѣе. Онъ напишетъ такое письмо Мери Лоутеръ которое подѣйствуетъ на нее какъ горячія уголья высыпанные на голову. Онъ скажетъ ей что жизнь для него стала невозможна, что она можетъ взять себѣ Вязники и жить въ нихъ.

— Я не сомнѣваюсь что такое письмо разсердитъ ее, сказалъ Фенвикъ.

— А мнѣ какое дѣло что она разсердится?

— Конечно никакого; но всякій кто увидитъ это письмо пойметъ что оно притворство и утрировка. Я надѣюсь что вы не сдѣлаете ничего подобнаго.

Они провели вмѣстѣ почти весь день. Утромъ Джильморъ, конечно, скрылся бы отъ викарія еслибы могъ, но послѣ того какъ его поймали и заставили выслушать дружескія наставленія, онъ былъ благодаренъ за нѣчто похожее на общество. Фенвику хотѣлось уговорить его воротиться въ Булгамптонъ, или, если это окажется невозможнымъ, заставить его дать кому-нибудь довѣренность на управленіе имѣніемъ. Но онъ медлилъ привести въ исполненіе послѣднее намѣреніе, думая, что если такимъ образомъ признать его эмигрантомъ, то онъ и остается эмигрантомъ, и будетъ еще труднѣе воротитъ его домой, по тому въ этотъ день онъ не намекнулъ о довѣренности. Вечеромъ они разстались, условившись завтракать вмѣстѣ въ гостиницѣ гдѣ остановился Фенвикъ, и потомъ пойти вмѣстѣ къ утреннему богослуженію, въ одиннадцать часовъ. Во время завтрака и на пути въ церковь Фенвикъ не сказалъ Джильмору ни слова о Булгамптонѣ. Онъ говорилъ о богослуженіи и различныхъ церквахъ, объ обрядахъ, о воскресномъ покоѣ Лондона и о воскресныхъ занятіяхъ трехъ милліоновъ людей, изъ которыхъ три четверти не ходятъ въ церковь. И о многомъ другомъ онъ говорилъ, но только не о томъ о чемъ думалъ Джильморъ. Но едва они вышли изъ церкви какъ онъ опять накинулся на него.

— И теперь, Гарри, вы не чувствуете что измѣняете своему долгу?

— Я чувствую что не могу летать, потому что у меня сломано крыло, отвѣчалъ Джильморъ.

Они опять провели весь день вмѣстѣ, но ничего хорошаго изъ этого не вышло. У Джильмора былъ одинъ опредѣленный планъ — уѣхать за границу и объѣхать западъ, востокъ или югъ, все равно. Вязники можно отдать внаймы, если найдется охотникъ взять ихъ, но ему будетъ слишкомъ достаточно дохода съ арендаторовъ.

— Что же касается до того чтобы приносить имъ пользу, сказалъ онъ, — я все равно никогда не приносилъ имъ пользы. Если они не могутъ жить на моей землѣ безъ меня, то они точно также не могли бы жить и при мнѣ.

LXIX. Допросъ.

Мельникъ, уѣзжая изъ своего дома, назвалъ дочь по имени въ первый разъ съ тѣхъ поръ какъ она воротилась домой и Карри была утѣшена. Но ни одного ласковаго слова не слыхала она отъ отца во время пути въ Салисбери. Онъ почти не говорилъ все утро, а когда по необходимости произносилъ какое-нибудь слово, голосъ его былъ тихъ и печаленъ. Карри знала, какъ знали всѣ въ Булгамптонѣ, что отецъ ея не любитъ говорить, и не ожидала что онъ будетъ говорить съ ней, но тѣмъ не менѣе молчаніе, при страхѣ который она чувствовала въ ожиданіи допроса, дѣйствовало на нее невыносимо тяжело. Еслибъ она смѣла сама дѣлать ему вопросы и получала бы отъ него отвѣты, то она могла бы вынести свое положеніе сравнительно легко.

Въ повѣсткѣ, которую получилъ мельникъ, говорилось что Каролина Бретль должна явиться въ такое-то мѣсто въ Салисбери, въ такой-то часъ, въ среду. Въ назначенное время мельникъ явился съ дочерью въ назначенное мѣсто, успѣвъ уже побывать въ приготовленномъ для нихъ помѣщеніи у мистрисъ Стигсъ. Тогда имъ сказали что въ этотъ день они не нужны, но что на слѣдующее утро, въ половинѣ десятаго, они должны непремѣнно явиться въ судъ. Помощникъ атторнея, говорившій съ ними, узнавъ что Семъ еще не явился въ Салисбери, выразился о непослушаніи молодаго человѣка такъ строго что Карри подумала что брату ея угрожаетъ большая опасность чѣмъ двумъ подсудимымъ. Когда они вышли, она попросила отца послать поскорѣе за Семомъ въ Булгамптонъ.

— Пусть дѣлаетъ какъ знаетъ, сказалъ мельникъ, и это было все что онъ сказалъ.

Въ этотъ вечеръ они удалились въ одну изъ своихъ комнатъ у мистрисъ Стигсъ съ четырехъ часовъ пополудни, и уже не выходили болѣе изъ дому. Трудно вообразить что-нибудь ужаснѣе вечера который они провели. Мельникъ, привыкшій работать усиленно весь день и потомъ отдыхать, не зналъ теперь что съ собой дѣлать. Карри, видя его жалкое положеніе и думая болѣе о немъ чѣмъ о себѣ, предложила ему погулять по городу.

— Какая ты глупая! сказалъ онъ: — время ли тебѣ теперь показываться въ городѣ?

Карри приняла его выговоръ молча и отвернулась чтобы скрыть слезы.

Слѣдующій день былъ еще ужаснѣе, потому что былъ длиннѣе. Ровно въ половинѣ десятаго они явились въ судъ и ждали тамъ до половины одиннадцатаго. Тогда имъ сказали что дѣло ихъ будетъ разбираться на слѣдующій день, въ пятницу, и что они должны явиться непремѣнно въ половинѣ десятаго. Если же Семъ не явится къ тому же времени, то ему сильно достанется. Мельникъ, начинавшій терять уваженіе къ молодому человѣку отъ котораго получалъ эти свѣдѣнія, пробормоталъ что-то о томъ что Семъ всегда правъ.

— А вотъ увидите будетъ ли онъ правъ если не явится завтра въ судъ въ половинѣ десятаго, сказалъ молодой человѣкъ.

— Есть люди у которыхъ языки острѣе зубовъ, отвѣчалъ мельникъ.

Они воротились къ мистрисъ Стигсъ и опять весь день не выходили изъ дому.

Въ пятницу, день въ который дѣйствительно разбиралось дѣло, они опять явились въ судъ въ половинѣ десятаго, и тамъ, какъ мы знаемъ, видѣлъ ихъ мистеръ Фенвикъ, два часа позже, терлѣливо ждавшихъ пока рѣшалось дѣло мяснаго торговца. Въ то время Семъ еще не приходилъ, но въ первомъ часу онъ вошелъ наконецъ въ неудобную комнату гдѣ сидѣла Карри съ отцомъ. Появленіе его было радостью для бѣдной Карри, потому что она знала что онъ будетъ говорить съ ней и скажетъ ей что дѣлается въ судѣ.

— Вотъ я и пришелъ во-время, сказалъ онъ, подходя къ нимъ.

Мельникъ снялъ шляпу, почесалъ голову и проворчалъ что-то. Но въ глазахъ его мелькнула радость когда вошелъ Семъ. Для глазъ старика во всемъ мірѣ не было ничего пріятнѣе образа его младшаго сына. По мнѣнію мельника, Аполлонъ не могъ быть красивѣе, Геркулесъ не могъ быть сильнѣе его Сема. Женственная красота Карри была ему когда-то также дорога, но все это теперь прошло.

— Ну, какъ дѣла? спросилъ мельникъ, намекая на мельницу.

— Катились какъ карета четверней, когда я ушелъ сегодня утромъ.

— А какъ ты добрался сюда?

— На своей парѣ, за которую ничего не заплатилъ: какъ же иначе?

Мельникъ не сказалъ ни слова одобренія, но оглянулъ съ ногъ до головы сына и съ восторгомъ подумалъ что молодой человѣкъ въ это утро успѣлъ поработать на мельницѣ, потомъ прошелъ семнадцать миль и теперь стоить предъ нимъ не выказывая ни малѣйшей усталости.

— Что они теперь тамъ дѣлаютъ, Семъ? спросила Карри шепотомъ.

Семъ уже побывалъ въ судѣ и могъ разказать имъ что «самый набольшій изъ всѣхъ говоритъ рѣчь, въ которой разказываетъ всѣмъ какъ было дѣло».

— А что вы думаете, батюшка?

— Ничего я не думаю.

— Вѣдь они нашли шкатулку-то Тромбула въ саду старухи Борроусъ, въ Пикрофтѣ.

Карри тихо вскрикнула, вспомнивъ о мѣстѣ которое такъ хорошо знала.

— Это навѣрно ихъ дѣло. Теперь ужь имъ не отвертѣться.

— Ихъ, конечно, повѣсятъ, сказалъ мельникъ.

— Что они за ослы, сказалъ Семъ, — куда спрятали шкатулку! Не могли они разломать ее въ щепки!

— Кто споткнется въ большомъ, споткнется и въ маломъ, сказалъ мельникъ.

Часа въ два Сема и Карри вызвали въ судъ, и старику позволили сопровождать ихъ. Въ ту минуту когда они вошли, допрашивали, человѣка который въ то воскресенье рано утромъ видѣлъ Точильщика съ его пріятелемъ въ телѣгѣ, на дорогѣ въ Пикрофтскую общину. Высокій, полный адвокатъ, съ широкимъ, лбомъ и сѣрыми глазами, распрашивалъ свидѣтеля о тождествѣ людей въ телѣгѣ, и послѣ каждаго отвѣта оборачивался къ присяжнымъ какъ бы говоря: «Ну, что вы думаете теперь о дѣлѣ, когда въ свидѣтели вамъ привели такого человѣка?»

— Такъ вы готовы дать присягу въ томъ что эти два человѣка на скамьѣ подсудимыхъ тѣ самые которыхъ вы видѣли въ то утро въ телѣгѣ?

Свидѣтель сказалъ что готовъ дать присягу.

— Такъ вы, вѣроятно, знали ихъ прежде?

Свидѣтель объявилъ что до тѣхъ поръ не видалъ ихъ ни разу.

— И вы думаете что присяжные повѣрятъ вамъ, когда отъ этого зависитъ жизнь двоихъ, что по прошествіи года вы можете узнать людей которыхъ видѣли разъ въ жизни и въ такую минуту когда они ѣхали мимо васъ со скоростью восьми или десяти миль въ часъ?

Свидѣтель, который былъ не робкаго десятка, сказалъ что ему нѣтъ никакого дѣла до того что подумаютъ присяжные. Онъ только обязанъ сказать что знаетъ. Судья взглянулъ на дерзкаго свидѣтеля, отозвавшагося такъ неуважительно о присяжныхъ, — взглянулъ на него сквозь очки и покачалъ головой, какъ бы сожалѣя о порочности свидѣтеля и предупреждая его о погибели не только его тѣла, но и души. Полный адвокатъ съ широкимъ лбомъ взглянулъ на присяжныхъ. Справедливо ли повѣсить человѣка на основаніи показаній подобнаго человѣка? Публика въ судѣ выразила очевидное желаніе чтобы самъ свидѣтель былъ повѣшенъ немедленно.

— Вы можете идти, милостивый государь, сказалъ свидѣтелю полный адвокатъ и взглянулъ внушительно на тѣхъ которые слышали, но не поняли что дѣло уже рѣшено, насколько оно зависѣло отъ показаній этого свидѣтеля. Но самъ полный адвокатъ не былъ такъ легковѣренъ. Онъ очень хорошо зналъ что судья, покачавшій такъ печально годовой на негодность свидѣтеля, осмѣлившагося выражаться неуважительно о присяжныхъ, перечисляя улики будетъ говорить о тождествѣ подсудимыхъ съ людьми видѣнными въ телѣгѣ какъ о фактѣ доказанномъ. Успѣхъ полнаго адвоката ограничивался тѣмъ что въ ту минуту въ присутствовавшихъ родилась симпатія къ преступникамъ, которая была слѣдствіемъ неудовольствія на человѣка выразившагося неуважительно о присяжныхъ. Симпатія, подобно электричеству, бѣжитъ такъ скоро что человѣкъ не въ состояніи остановить ее. Если симпатія сообщилась и присяжнымъ, то можетъ-быть одинъ иил два изъ нихъ будутъ такъ слабы что сохранятъ ее вопреки долгу. Далѣе этого не простирались надежды адвоката.

Потомъ привели другаго человѣка, который не видалъ ни одного изъ преступниковъ, но видѣлъ телѣгу и лошадь въ Пикрофтской общинѣ и зналъ что телѣга и лошадь въ то время принадлежали Точильщику. Полный адвокатъ распрашивалъ его болѣе о немъ самомъ чѣмъ о его показанія, и когда свидѣтель принужденъ былъ признаться что самъ пять разъ сидѣлъ въ тюрьмѣ, то адвокатъ былъ даже правъ, взглянувъ внушительно на присяжныхъ и покачавъ головой, какъ бы соболѣзнуя что его ученый другъ, сидѣвшій противъ него, имѣлъ дерзость привести имъ такого свидѣтеля.

Много другихъ людей было допрошено прежде чѣмъ пришла очередь бѣдной Карри; и каждый разъ какъ кто-нибудь выходилъ изъ рукъ полнаго адвоката, кто уничтоженный и смущенный, кто торжествуя, сердце ея замирало. Она боялась минуты когда ее вызовутъ, но тѣмъ не менѣе ей было досадно что ее заставляютъ ждать. Шелъ уже пятый часъ, и уже начали перешептываться что въ этотъ день дѣло не будетъ кончено. Много было хлопотъ и еще болѣе потѣхи ее старухой которая была экономкой у Тромбула. Она была глуха. Слѣдствіемъ было открыто что между нею и матерью Точильщика существовала старая дружба, и что она сказывала однажды о деньгахъ своего хозяина мистрисъ Борроусъ. Какъ она ни была глуха, но ее заставили признаться въ этомъ. Мистрисъ Борроусъ тоже допрашивали, но она ни въ чемъ не созналась. Она не слыхала ни о деньгахъ, ни о самомъ фермерѣ Тромбулѣ, ни объ убійствѣ, пока объ этомъ не заговорилъ весь свѣтъ, и ничего не знала объ образѣ жизни своего сына. Да, она дала пріютъ молодой женщинѣ по просьбѣ пріятеля своего сына, и молодая женщина платила ей по десяти шиллинговъ въ недѣлю за столъ и помѣщеніе. Молодая женщина была Карри Бретль. Дѣйствительно, сынъ ея и его пріятель бывали въ ея домѣ, но она не помнить были ли они въ то воскресное утро. Старуха Борроусъ была, можетъ-быть, хитрѣе всѣхъ допрошенныхъ свидѣтелей, потому что допрашивавшій ее адвокатъ, какъ ни бился, не могъ узнать отъ нея рѣшительно ничего. Когда же она обратилась съ довольнымъ видомъ къ полному адвокату, онъ сказалъ ей что не имѣетъ ничего спросить ее. "А по мнѣ какъ угодно, сударь, " отвѣчала она, расправила передникъ и сошла внизъ.

Наконецъ пришла очередь бѣдной Карри. Когда произнесли имя Каролины Бретль, она взглянула на отца умоляющимъ взглядомъ, какъ бы прося его не оставлять ее въ эту страшную минуту пытки. Она держалась за его рукавъ, когда ее почти силой вели къ маленькой дожѣ, куда она должна была взойти. Отецъ шелъ съ ней рядомъ до ступенекъ которыя вели туда, но далѣе онъ, конечно, не могъ сопровождать ее.

— Я буду стоять возлѣ тебя, Карри, оказалъ онъ.

Это было первое утѣшительное слово которое она услыхала отъ него въ этотъ день. Оно придало ей немного бодрости.

— Ваше имя Каролина Бретль? Вы находились тридцать перваго августа у мистрисъ Борроусъ въ Ликрофтской общинѣ? Помните вы воскресенье тридцать перваго августа?

Эти и еще два или три подобные вопроса предложилъ ей молодой адвокатъ самымъ кроткимъ тономъ какой только умѣлъ придать своему голосу.

— Отвѣчайте, миссъ Бретль, и пусть ничто не смущаетъ васъ.

Ничто не должно смущать ее, а глаза всей жестокой толпы устремлены на нее! Ничто не должно смущать ее, а всѣ уши приготовились слушать какъ она, молодая и прекрасная, признается въ своихъ ошибкахъ въ публичной залѣ. Ничто не могло смущать ее, а она охотно умерла бы чтобъ избавиться отъ ожидавшаго ее мученія, потому что она знала что мученіе будетъ. Хотя она была въ первый разъ въ судѣ и никто не говорилъ ей какъ ее будутъ допрашивать, но она знала что ужасный вопросъ будетъ предложенъ. Она была увѣрена что ее заставятъ сказать при воемъ народѣ чѣмъ она была.

Показаніе которое она могла дать было хотя и существенно, но очень коротко. Джонъ Борроусъ и Лаврентій Экорнъ были въ Пикрофтской общинѣ въ воскресенье утромъ, и она видѣла ихъ. Когда они пріѣхали, было уже свѣтло, но еще очень рано. Она не замѣтила часа, но ей казалось что было около пяти. Они входили и выходили изъ дома, и позавтракали. Она встала чтобы помочь приготовить имъ завтракъ. Она не знала спрятали ли они что-нибудь въ саду. Она получила тогда три соверена отъ Экорна, съ которымъ была помолвлена. Съ тѣхъ поръ она не видала ни одного изъ подсудимыхъ. Узнавъ что на Экорна пало подозрѣніе, она рѣшила что между нею и имъ все кончено. Она сообщила все это съ безконечною трудностью и такимъ тихимъ голосомъ что возлѣ нея поставили человѣка чтобъ онъ повторялъ громко ея отвѣты. Наконецъ ее передали полному адвокату.

Она была достаточно долго въ судѣ и настолько умна чтобы понятъ что этотъ человѣкъ ея недругъ. Хотя она не могла отвѣчать громко на вопросы адвоката обвиняющей стороны, но она знала что онъ ей другъ, что онъ задаетъ ей только необходимые вопросы, на которые она могла отвѣчать не затрудняясь. Но когда ее передали полному адвокату, ея бѣдное сердце упало.

Онъ началъ прямо: «Вы, моя милая, были, кажется, не совсѣмъ скромны?» Слова были, можетъ-быть, выбраны съ мыслью о пощадѣ, но въ тонѣ голоса, конечно, не было пощады, и было даже что-то насмѣшливое, что оставило въ слушателяхъ впечатлѣніе что вопросъ доставляетъ ему удовольствіе. Она попробовала отвѣтитъ что-то, и губы ея зашевелились. Человѣкъ служившій ей посредникомъ приложилъ ухо къ ея губамъ, но не услыхавъ никакого звука, покачалъ головой. Полный адвокатъ ждалъ и смотрѣлъ то на нее, то на присутствовавшихъ. «Мнѣ нуженъ отвѣтъ. Я говорю что вы были не совсѣмъ скромны. Вы вѣроятно понимаете что я хочу сказать? Достаточно если вы скажете да или нѣтъ, но мнѣ нуженъ какой-нибудь отвѣтъ.» Она оглядывалась, надѣясь встрѣтить взглядъ отца, но не видала ничего; все слилось въ ея глазахъ, кромѣ широкаго лица адвоката. "Присяжнымъ нуженъ вашъ отвѣтъ моя милая, " настаивалъ онъ.

Тутъ, постепенно усиливаясь, послышались въ судѣ неудержимыя рыданія, сопровождаемыя сердитымъ ворчаніемъ старика, и вся толпа поняла ихъ значеніе. Исторія бѣдной дѣвушка такъ разгласилась по поводу слѣдствія что была извѣстна всѣмъ слушателямъ. Симпатія, которая, какъ мы говорили, не можетъ быть остановлена когда коснется толпы, сообщилась всѣмъ присутствовавшимъ, и въ залѣ не было человѣка который не согласился бы просить чтобы Карри пощадили, если возможно. Одинъ изъ присяжныхъ былъ отецъ нѣсколькихъ дочерей, и онъ подумалъ что ему не мѣшаетъ высказать такую просьбу.

— Не лишнее ли это? сказалъ добрый присяжный.

Но полный адвокатъ былъ не такой человѣкъ чтобы позволить кому бы то ни было, даже присяжному, учить себя въ судѣ, а быстрое соображеніе тотчасъ же сказало ему что надо перехватить искру симпатіи на ея пути. Ее нельзя было остановить, но можно было обратить въ свою пользу. Присутствовавшіе выказали склонность къ чувствительности, и онъ съ своей стороны долженъ былъ тоже выказать чувствительность. Онъ зналъ что общественное мнѣніе обратилось противъ него, и что его нельзя измѣнить, доказавъ что вопросъ его законный вопросъ; но это можно сдѣлать показавъ какъ чувствительно его собственное сердце.

— Мнѣ самому больно и грустно, сказалъ онъ, — причинять горе кому бы то ни было. Но взгляните на подсудимыхъ, жизнь которыхъ вручена моему попеченію, и знайте что я, адвокатъ ихъ, люблю ихъ, моихъ кліентовъ, какъ отецъ любитъ своихъ дѣтей. Я готовъ пожертвовать собой для нихъ, рискуя подвергнуться строгому осужденію окружающихъ меня. Я обязанъ доказать присяжнымъ что эта молодая дѣвушка вела такую жизнь что ея свидѣтельство противъ подсудимыхъ не имѣетъ силы, — и эту обязанность я исполню, не опасаясь ничьихъ замѣчаній. Я спрашиваю васъ опять, Каролина Бретль, принадлежите ли вы къ числу несчастныхъ, или нѣтъ?

Эта попытка полнаго адвоката была до нѣкоторой степени удачна. Присяжный у котораго были дочери былъ уничтоженъ, и адвокатъ во всякомъ случаѣ далъ отпоръ безмолвному нападенію общественнаго мнѣнія. Стоитъ только возразить, и какъ бы ни было нелѣпо возраженіе, нападеніе отпарировано. Но Карри не дала никакого отвѣта на вопросъ, и смотрѣвшимъ на нее казалось что она едва ли отвѣтитъ когда-нибудь. Она держала руку стоявшаго возлѣ нея человѣка и бросала умоляющіе взгляды на ту сторону гдѣ стояли ея отецъ и братъ. Но старикъ, проворчавъ одинъ разъ, стоялъ безмолвно и неподвижно, облокотившись на палку и устремивъ глаза въ полъ. Семъ сжималъ рукой перила лѣстницы и смѣло смотрѣлъ на адвоката, какъ бы готовясь броситься на него. Полный адвокатъ замѣтилъ все это и понялъ что пощадивъ свидѣтельницу можно выиграть болѣе чѣмъ преслѣдуя ее.

— Но моему мнѣнію довольно, сказалъ онъ. — Ваше молчаніе подтверждаетъ то что я хотѣлъ дать знать присяжнымъ. Вы можете идти.

Посредникъ Карри помогъ ей сойти, передалъ ее отцу и вывелъ ихъ обоихъ изъ залы.

— О батюшка! сказала Карри, когда старикъ усѣлся опятъ на лавочку. Она стояла предъ нимъ, обнявъ его шею руками.

— Мы пережили это, дитя мое, сказалъ онъ. — Не напоминай объ этомъ.

Она сѣла рядомъ съ нимъ, прижалась къ нему, и такъ они просидѣли молча, пока не воротился Семъ.

Показаніе Сема имѣло дѣйствительно мало значенія. У него были сношенія съ Экорномъ, который познакомилъ его съ Борроусомъ, и со старухой матерью Борроуса. Когда его спросили какого рода были эти сношенія, онъ отвѣчалъ что сношенія были честныя.

— По поводу брака вашей сестры?

— Да, отвѣчалъ Семъ. Потомъ онъ разказалъ что подсудимые приходили къ нему въ Булгамптонъ, что онъ былъ съ ними когда они проходили мимо фермы Тромбула и пригласилъ ихъ въ садъ къ настоятелю, и какъ они встрѣтились тамъ съ мистеромъ Фенвикомъ. Но послѣ этого онъ не видался съ ними и ничего не зналъ о нихъ. Когда онъ разказалъ все это, его передали полному адвокату.

Полный адвокатъ употребилъ всю силу, но не могъ извлечь никакой пользы изъ свидѣтеля. Онъ предложилъ ему вопросъ, отвѣтъ на который доказалъ бы что сестра его вела нечестную жизнь. Но Семъ объявилъ что не отвѣтитъ ни на одинъ вопросъ о сестрѣ. Сестра сказала имъ все что знаетъ, и онъ тоже сказалъ имъ все что знаетъ. Онъ готовъ отвѣчать на какіе угодно вопросы о немъ самомъ, но не отвѣтить ни на одинъ вопросъ о сестрѣ. Когда ему замѣтили что будетъ хуже если придется обратиться къ другимъ источникамъ, онъ началъ отвѣчать дерзко.

— Такъ обратитесь къ другимъ источникамъ, сказалъ онъ.

Ему угрожали всевозможными наказаніями, но онъ не обращалъ никакого вниманія на угрозы, и наконецъ его отпустили. Послѣ него дѣло было отложено до слѣдующаго дня.

Хотя было уже поздно, но Бретли въ тотъ же вечеръ воротились домой. На поѣздѣ желѣзной дороги они доѣхали до Булгамптонской станціи, а оттуда дошли пѣшкомъ до мельницы. Это былъ трудный походъ для дѣвушки и для старика, но все же это было легче чѣмъ провести еще ночь въ домѣ мистрисъ Стигсъ. И потомъ мельникъ не хотѣлъ пробыть лишній часъ вдали отъ своей мельницы. Когда его спросили дойдетъ ли онъ, онъ спокойно засмѣялся. «Отчего же это не дойти? Развѣ я не привыкъ работать каждый день?»

Было десять часовъ когда они пришли на мельницу, и мистрисъ Бретль, не ожидавшая ихъ такъ поздно, была уже въ постели. Но Фанни еще не ложилась и употребила всѣ старанія чтобы развеселить ихъ. Но ничто не могло развеселить стараго Бретля, онъ не способенъ былъ поддаваться нѣжнымъ вліяніямъ. Онъ осуждалъ себя даже за то что позволялъ себѣ свою единственную роскошь, трубку. Онъ ѣлъ много, потому что думалъ что пища нужна рабочему человѣку какъ угли нужны локомотиву, какъ овесъ лошади, — она сырой матеріалъ изъ котораго вырабатывается сила для труда. Но кромѣ пищи и труда, у человѣка нѣтъ никакихъ интересовъ въ жизни. Такова была его жизненная теорія въ послѣдніе годы его жизни; но вмѣстѣ съ тѣмъ онъ былъ добрый человѣкъ и имѣлъ любящее сердце.

Но Карри утѣшилась когда сестра обняла ее. "Они спросили меня о моемъ прошломъ, " сказала она, «а я подумала что лучше умру, а не скажу имъ ни одного слова, — такъ они и отпустили меня.» Когда Фанни спросила ее былъ ли отецъ добръ къ ней, она отвѣчала что онъ былъ очень добръ. «Но, Фанни, еслибъ онъ говорилъ, какое это было бы облегченіе! Не правда ли?»

На слѣдующій день вечеромъ въ Булгамптонѣ узнали что Точильщикъ приговоренъ къ смерти, но что Лаврентій Экорнъ оправданъ. Судья въ заключительной рѣчи показалъ что нѣкоторыя доказательства относящіяся къ Точильщику не относятся къ его товарищу, и присяжные охотно воспользовались возможностью спасти человѣка отъ висѣлицы.

LXX. Судьба пудельгамистовъ.

Фенвикъ и Джильморъ завтракали вмѣстѣ въ утро того дня когда первый уѣхалъ изъ Лондона въ Булгамптонъ. Викарій уже убѣдился что нѣтъ никакой возможности заставить друга воротиться домой.

— Я ворочусь черезъ нѣсколько лѣтъ если буду живъ, сказалъ онъ. — Тогда, можетъ бытъ, это не будетъ такъ волновать меня; но теперь я не могу жить дома.

Онъ поручилъ Фенвику дѣлать что угодно съ домомъ и садами, и обѣщалъ сдѣлать распоряженія о продажѣ лошадей. Если никто не найметъ помѣстья, то прикащикъ, говорилъ онъ, справится самъ съ хозяйствомъ. Когда Фенвикъ заговорилъ опять о домѣ, онъ опять привелъ въ примѣръ безногаго человѣка «Можетъ-быть и правда что человѣкъ обязанъ идти впередъ, сказалъ онъ, — но если вы отрубите ему ногу, онъ не будетъ въ состояніи идти.» Фенвикъ наконецъ понялъ что съ нимъ нечего дѣлать и рѣшился уѣхать.

— Могу я передать ей что вы прощаете ее? спросилъ Феавикъ, когда они ходили взадъ и впередъ по Ватерлооской станціи желѣзной дороги.

— Какое ей дѣло до моего прощенія? сказалъ Джильморъ.

— Вы несправедливы къ ней. Я увѣренъ что ничто не доставитъ ей такого удовольствія какъ такое порученіе.

Джилъморъ прошелъ половину платформы прежде чѣмъ отвѣтилъ.

— Мнѣ кажется, лгать не зачѣмъ, сказалъ онъ наконецъ.

— Я конечно не солгалъ бы.

— Такъ я не могу сказать что прощаю ее. Можетъ ли человѣкъ простить такой поступокъ? Еслибъ я сказалъ что прощаю, вы не повѣрили бы мнѣ. Я постараюсь не встрѣчаться съ ней, и это будетъ для нея лучше моего прощенія.

— Боюсь, что часть вашего гнѣва падаетъ на мою долю сказать викарій.

— Нѣтъ, Франкъ. Вы и жена ваша поступали со мной всегда такъ хорошо какъ только умѣли.

— Мы по крайней мѣрѣ старались такъ поступать.

— И если она обманула меня какъ ни одна женщина никого не обманывала, это не ваша вина. Что же касается до вещей, то скажите вашей женѣ чтобъ она спрятала ихъ, а не то бросила. Жена моего брата, можетъ-быть, возьметъ ихъ когда-нибудь. (Братъ его жилъ въ Индіи, а жену его онъ никогда не видалъ.) Фенвикъ взялъ съ него обѣщаніе писать, и они разстались

Это было во вторникъ, и Фенвикъ распорядился чтобъ ему выслали лошадь на Булгамптонскую станцію. Онъ уже зналъ объ осужденіи одного человѣка за убійство и объ оправданіи другаго, и мысли его были поглощены этимъ дѣломъ когда онъ сидѣлъ рядомъ со своимъ кучеромъ. Воротились ли Бретли на мельницу? А что Семъ? Что толкуетъ народъ объ освобожденіи Экорна? Много подобныхъ вопросовъ задавалъ онъ, но слуга его былъ такъ занятъ частною и безконечно болѣе интересною новостью что никакъ не могъ сосредоточить мыслей на судебномъ дѣлѣ. Онъ полагалъ что Бретли воротились; онъ ничего не зналъ о Семѣ; онъ ничего не слышалъ объ Экорнѣ; но новую часовню собираются ломать.

— Что! воскликнулъ викарій. — Немедленно?

— Такъ по крайней мѣрѣ говорили, сударь, когда я поѣхалъ за вами. И всѣ они были тамъ, и стояли вокругъ нея. И больше ужь не будутъ служить въ ней, сударь. И барыня стояла у воротъ и смотрѣла на нихъ, когда я выѣхалъ со двора.

Фенвикъ не переставалъ распрашивать, но болѣе ничего не узналъ объ этой поразительной новости. До самаго дома онъ все спрашивалъ, а слуга все увѣрялъ его что ужасное, проклятое, отвратительное красное зданіе будетъ уничтожено и стерто съ лица земли до конца; недѣли. Фенвикъ даже не подозрѣвалъ до какой степени всѣ его слуги были преданы господствующей церкви. Они ненавидѣли Пудельгама и методистовъ. Ничто не доставило бы такого удовольствія кучеру какъ порученіе разбить голову старшему сыну Пудельгама, молодому человѣку служившему въ банкирской конторѣ въ Варминстерѣ, но недавно возвращенному домой за его склонность къ ночнымъ кутежамъ, и который, воротившись, принялъ большое участіе въ вопросѣ о часовнѣ. Женская прислуга настоятельской усадьбы смотрѣла съ высоты величія на булгамптонскихъ женщинъ ходившихъ въ часовню, а садовникъ, узнавъ что часовня стоитъ на церковной землѣ, и слѣдовательно подвластна ему, съ трудомъ воздерживался отъ ссоры. Онъ предлагалъ помочь бѣдѣ немедленно, прежде чѣмъ начнутъ ломать часовню, устроивъ навозную яму прямо противъ двери часовни — «и тогда посмотримъ кто осмѣлится прикоснуться къ нашей собственности!» Но онъ былъ слишкомъ остороженъ чтобы привести въ исполненіе подобную стратегію безъ полномочія главнокомандующаго. "Баринъ ужъ слишкомъ церемонится съ ними, " сказалъ онъ кучеру, негодуя на малодушіе викарія.

Когда Фенвикъ подъѣхалъ къ своимъ воротамъ, тамъ была толпа людей бродившихъ вокругъ часовни. Онъ вышелъ изъ кабріолета и подошелъ къ нимъ. Глаза его упали прежде всѣхъ на мистера Пудельгама, который стоялъ противъ двери, оборотясь спиной къ зданію. Лицо его выражало безконечное неудовольствіе. Викарій хотѣлъ увѣрить священника что нѣтъ никакой необходимости трогать часовню, по крайней мѣрѣ въ настоящее время. Но прежде чѣмъ онъ могъ заговорить съ нимъ, онъ увидѣлъ строителя изъ Салисбери, который, повидомому, былъ очень занятъ, — Гримса, такъ недавно униженнаго и теперь торжествующаго, — Вольта, выборнаго методистовъ, — церковныхъ старостъ своей церкви, двухъ или трехъ фермеровъ и наконецъ самого лорда Сентъ-Джорджа въ сопровожденіи Пакера, агента маркиза. И много другихъ жителей Булгамптона было тамъ, такъ что вокругъ мистера Пудельгама собрался цѣлый митингъ. Фенвикъ, увидавъ лорда Сентъ-Джорджа, тотчасъ же подошелъ къ нему.

— Мой другъ мистеръ Пудельгамъ имѣетъ кажется сегодня честь принимать отборную конгрегацію.

— Боюсь что въ послѣдній разъ на этомъ мѣстѣ, отвѣчалъ лордъ, пожавъ руку викарія.

— Мнѣ очень грустно слышать это, милордъ. Я конечно не имѣю права вмѣшиваться въ ваши дѣйствія, и не могу заставить мистера Пудельгама говорить проповѣди здѣсь, если онъ не хочетъ.

Мистеръ Пудельгамъ подошелъ къ нимъ.

— Я готовъ и хочу исполнять мой долгъ въ той сферѣ жизни въ которую Богу угодно было поставить меня, сказалъ онъ, и было очевидно что этою сферой онъ считаетъ мѣсто противъ воротъ усадьбы настоятеля, гдѣ стояла часовня.

— Я уже сказалъ, продолжалъ викарій, — что не имѣю права вмѣшиваться въ дѣйствія моего сосѣда; но что касается до меня, то нѣтъ никакой необходимости трогать часовню. Мнѣ сначала былъ непріятенъ выборъ мѣста, но теперь это чувство прошло, и мистеръ Пудельгамъ можетъ проповѣдовать къ услажденію своего сердца и, безъ сомнѣнія, къ счастію для своихъ слушателей, нисколько не мѣшая мнѣ

Услыхавъ это, мистеръ Пудельгамъ снялъ шляпу, поднялъ глаза и сердито нахмурился, какъ бы желая показать что легкомысліе въ которое вдается его соперникъ нисколько не подходитъ къ торжественности случая.

— Мистеръ Фенвикъ, сказалъ лордъ, — мы объ этомъ уже переговорили, и рѣшили что часовню надо сломать, и сломать немедленно. Старшины конгрегаціи раздѣляютъ это мнѣніе.

— Они, вѣроятно, не хотятъ противорѣчивъ вашему благородному отцу, милордъ, замѣтилъ мистеръ Пудельгамъ.

— И сказать вамъ правду, мастеръ Фенвикъ, продолжалъ лордъ Сентъ-Джорджъ, — вы могли бы нажить себѣ кучу хлопотъ, еслибы мы не сломали часовню. Вы не имѣете права отдавать землю подъ строеніе, и высшія церковныя власти заставили бы васъ сломать непристойное зданіе.

— Непристойное зданіе, милордъ! укорилъ мистеръ Пудельгамъ недостойнаго, по его мнѣнію, сына благороднаго отца.

— Да, на церковной землѣ оно, конечно, непристойное зданіе. Что сказали бы вы, еслибы мистеръ Фенвикъ обратилъ вашу гостиную въ свою ризницу, и вѣшалъ бы свой стихарь въ вашемъ шкафѣ? Словомъ, продолжалъ лордъ Сентъ-Джорджъ, мы всѣ сдѣлали ужасную ошибку, и чѣмъ скорѣе мы ее исправимъ, тѣмъ лучше будетъ для насъ. Отецъ, чувствуя что наша ошибка ввела въ заблужденіе другихъ и была причиной всей этой путаницы, считаетъ долгомъ сломать часовню и перенести ее на первоначально выбранное мѣсто на перекресткѣ. Мы начнемъ немедленно и надѣемся окончитъ постройку къ Рождеству. А мистеръ Пудельгамъ согласился проповѣдовать до тѣхъ поръ въ старой часовнѣ.

— Почему бы ему не проповѣдовать въ этой часовнѣ пока не будетъ выстроена новая? спросилъ викарій.

— Дорогой мой сэръ, возразилъ лордъ Сентъ-Джорджъ, — вѣдь мы будемъ переносить эту часовню. Еслибы мы были янки, мы сумѣли бы перенести ее не ломая. Но такъ какъ мы Англичане, намъ придется разобрать ее ло кирпичамъ. Итакъ, мастеръ Гикбоди, обратился онъ къ салисберійскому строителю, — вы можете приступить къ работѣ. Маркизъ будетъ вамъ очень обязанъ, если вы поспѣшите.

— Будьте покойны, милордъ, отвѣчалъ Гикбоди. — Рабочихъ у насъ много, и приказаніе его свѣтлости будетъ исполнено.

Послѣ сего лордъ Сентъ-Джорджъ и мастеръ Фенвикъ вошли вмѣстѣ въ церковную усадьбу.

— Если все это положительно необходимо…. началъ викарій.

— Положительно необходимо, мистеръ Фенвикъ. Мы сдѣлали ошибку. — Лордъ Сенть-Джорджь всегда говорилъ «мы» о своемъ отцѣ, когда ему приходилось исправлять ошибки своего отца. — Единственное средство выпутаться изъ затрудненія, немедленно исправить ошибку. Перенесеніе часовни будетъ намъ стоить 900 фунтовъ, и кромѣ того мы признали себя виноватыми. Но это все же лучше вражды.

— Я не сталъ бы враждовать.

— Васъ заставили бы враждовать. Нѣтъ сомнѣнія что часовнѣ не слѣдуетъ стоять здѣсь. А развѣ вы сами не знаете какое дурное вліяніе имѣетъ на приходъ вражда между помѣщикомъ и священникомъ?

— Дѣйствительно очень дурное вліяніе, лордъ Сентъ-Джорджъ.

— Не буду спорить кто изъ насъ правъ и кто виноватъ.

— Еслибы вы сказали что я виноватъ, я сталъ бы защищаться, замѣтилъ викарій.

— Именно. Но если мы забудемъ вражду, то не будетъ надобности ни въ обвиненіи, ни въ защитѣ.

— Лордъ Сенть-Джорджъ! Какъ долженъ поступить священникъ когда помѣщикъ его прихода пишетъ на него доносы епископу, осуждаетъ его частную жизнь и распускаетъ о немъ сплетни не имѣющія никакого основанія?

— Мистеръ Фенвикъ, такъ-то вы начинаете забывать вражду.

— Мнѣ трудно забыть такое оскорбленіе.

— Отецъ мой однако готовъ забыть и надѣется проститъ. Во всякомъ спорѣ каждая сторона, конечно, считаетъ себя правою. Если вы согласны, ради прихода, и во имя христіанскаго смиренія и христіанской любви, подать руку примиренія моему отцу, вражда будетъ забыта.

Что могъ сдѣлать Фенвикъ? Онъ ни на минуту не поколебался бы простить маркиза, еслибы маркизъ самъ призналъ себя виноватымъ. Но ему не хотѣлось мириться на равныхъ условіяхъ, и онъ зналъ что условія не будутъ равны. И тѣмъ болѣе было это ему обидно, что онъ понималъ какъ догадливъ и ловокъ сынъ его противника. Ему не нравилось что его обманываютъ. Впрочемъ развѣ не все равно? Развѣ не довольно быть свободнымъ отъ угрызеній совѣсти?

— Если лордъ Тробриджъ согласенъ мириться, я тоже согласенъ, сказалъ онъ.

— Я очень радъ, сказалъ лордъ Сентъ-Джорджъ съ чувствомъ. Теперь я не войду къ вамъ, потому что я уже и такъ замѣшкался здѣсь, но будьте увѣрены что вы скоро услышите отъ отца примирительное слово.

LXXI. Конецъ исторіи Мери Лоутеръ.

Головная боль сэръ-Грегори, — того рода головная боль подъ вліяніемъ которой онъ простился такъ неободрительно со своимъ племянникомъ и наслѣдникомъ, — были непродолжительна. Она продолжалась дня два или три, въ теченіи которыхъ онъ безпрестанно совѣтовался съ мистрисъ Броунло и имѣлъ разговоръ съ Юдиѳью. Онъ былъ разочарованъ, сердитъ и огорченъ, потому что планъ его, которому онъ предался всѣмъ сердцемъ, не могъ быть исполненъ; но онъ былъ лишкомъ слабъ чтобы предаваться долго надеждѣ или гнѣву, одной сынъ его умеръ, и этотъ молодой человѣкъ долженъ быть наслѣдникомъ и обладателемъ Донриппеля. Онъ, конечно, могъ бы наказать молодаго человѣка, лишивъ его при своей жизни участія въ обладаніи имѣніемъ, но это не принесло бы ему ни утѣшенія ни пользы. Онъ могъ бы сберечь деньги которыхъ стоилъ бы ему Вальтеръ и отдать Юдиѳи, но такой образъ дѣйствія былъ не по характеру старика. Ему хотѣлось чтобы наслѣдникъ его жилъ въ Донриппелѣ. Онъ съ отвращеніемъ думалъ объ уединеніи и о Донриппелѣ безъ молодаго наслѣдника. Ему безсознательно хотѣлось наполнить, по возможности безъ хлопотъ, пустоту образовавшуюся въ его сердцѣ послѣ смерти сына. Онъ обратился къ мистрисъ Броунло.

Мистрисъ Броунло была положительно того мнѣнія что ему слѣдуетъ взять къ себѣ племянника, а съ нимъ, по необходимости, и Мери Лоутеръ.

— Вы знаете какъ много хорошаго мы слышали о миссъ Лоутеръ, сказала она, — и потомъ она все же не чужая.

— Это правда, сказалъ сэръ-Грегори, охотно уступая.

— И потомъ кто можетъ поручиться что Юдиѳь полюбила бы его? Никогда нельзя угадать какое направленіе примутъ чувства дѣвушки.

Сэръ-Грегори издалъ какой-то звукъ, которымъ намѣренъ былъ выразить несогласіе съ ей мнѣніемъ. Онъ не сомнѣвался что Юдиѳь охотно влюбилась бы въ Вальтера, еслибъ обстоятельства благопріятствовали этому. Мистрисъ Броунло продолжала, не обративъ вниманія на его возраженіе:

— Во всякомъ случаѣ она, бѣдная, будетъ очень страдать если будетъ думать что любовь ваша къ ней разлучила васъ съ племянникомъ. Право, ей въ такомъ случаѣ нельзя бы было остаться въ Донриппелѣ.

Мистрисъ Броунло просила не говорить ничего Юдиѳи, и сэръ-Грегори почти обѣщалъ молчать. Но молчаніе было ему несвойственно. Когда приходила удобная минута сказать то что можно было легко сказать, онъ не могъ побѣдить искушенія.

— Милая моя, сказалъ онъ однажды вечеромъ, когда Юдиѳь стояла возлѣ его кресла, — помнишь ты что я говорилъ тебѣ однажды о твоемъ родственникѣ Вальтерѣ?

— О капитанѣ Маррабель, дядя?

— Да, развѣ онъ тебѣ не родственникъ? Оказывается что онъ женится на другой родственницѣ, Мери Лоутеръ.

— Она ему дѣйствительно родственница, дядя.

— Я знаю только то что я ея никогда не видалъ.

— И я не видала, но я о ней много слышала. Всѣ говорятъ что она очень милая. Я надѣюсь что она будетъ жить здѣсь?

— Не знаю.

— Онъ говорилъ мнѣ объ этомъ, когда былъ здѣсь.

— Онъ говорилъ тебѣ что женится?

— Нѣтъ, дядя, онъ не говорилъ что женится; но онъ сказалъ мнѣ что… что… Онъ говорилъ мнѣ какъ онъ любитъ Мери Лоутеръ, и много разказывалъ о ней, и я была увѣрена что этимъ кончится.

— Такъ ты уже знаешь что мой планъ насчетъ тебя на Вальтера…

— Не говорите объ этомъ, дядя. Я всегда знала что это невозможно. Вы такъ добры ко мнѣ что я, конечно, не могла возражать вамъ. Но, право, онъ очень побитъ миссъ Лоутеръ, и я надѣюсь что мы тоже полюбимъ ее.

Сэръ-Грегори успокоился, и головная боль его прошла. Былъ у него свой планъ, но не удался. Юдиѳь очень хорошая дѣвушка и всегда будетъ его любимицей. Но Вальтеру надо сказать что онъ можетъ жениться и привести свою жену въ Донриппель, и что если онъ захочетъ выйти въ отставку, то семейному адвокату будетъ поручено такъ устроить дѣла для него что онъ замѣнитъ въ Донриппелѣ роднаго сына. Будетъ маленькое затрудненіе съ полковникомъ, но полковникъ забралъ уже такъ много изъ своей доли что съ нимъ не трудно будетъ уладить дѣло. На слѣдующее утро мистрисъ Броунло написала сама Вальтеру.

Чрезъ недѣлю послѣ этого Мери Лоутеръ, дожидавшаяся въ Лорингѣ, съ наружнымъ спокойствіемъ и со внутреннимъ безпокойствомъ, дальнѣйшихъ извѣстій отъ своего жениха, получила два письма, одно отъ Вальтера, а другое отъ своей подруги, Жанеты Фенвикъ. Читатель прочтетъ ихъ и также отвѣты Мери на нихъ, и тогда наше повѣствованіе, насколько оно касается любви, надеждъ, заботъ и страданій Мери Лоутеръ, будетъ окончено.

"Булгамптонъ, 1го сентября. "Дорогая Мери!

"Пишу вамъ только потому что обѣщала писать. Франкъ на прошлой недѣлѣ ѣздилъ въ Лондонъ и не былъ дома въ воскресенье. Онъ нашелъ своего бѣднаго друга въ городѣ и провелъ съ нимъ два или три дня. Онъ рѣшилъ покинуть Вязники и уѣхать заграницу, и Франкъ не могъ разубѣдить его. Можетъ-быть это и къ лучшему, но мы лишаемся такого сосѣда какого намъ не найти. Онъ былъ для насъ обоихъ все равно что братъ, и я могу только сказать что, любя его какъ брата, я дѣлала все что могла для его счастія. Но я, конечно, никогда въ другой разъ не примусь за сватовство. Мнѣ хотѣлось соединить возлѣ себя двухъ моихъ лучшихъ друзей.

"Если вы имѣете сказать мнѣ что-нибудь о своемъ счастіи, я узнаю это съ большою радостію. Мое сердце не предубѣжено противъ вашего жениха, но вы, конечно, не можете требовать чтобъ онъ былъ для меня тѣмъ же чѣмъ былъ бы другой. Благослови васъ Богъ.

"Искренно любящій васъ другъ,
"Жанета Фенвикъ.

«Р. S. Я должна сказать вамъ объ участи часовни. Они уже ломаютъ ее и переносятъ на другое мѣсто. Они работаютъ такъ скоро что кажется, мы не успѣемъ оглянуться какъ ея уже не будетъ. Признаюсь, я рада. Что же касается Франка, мнѣ, право, кажется что онъ былъ бы радъ еслибъ она осталась здѣсь. Но это еще не все. Маркизъ обѣщалъ что мы скоро услышимъ отъ него примирительное слово. Интеесно знать что это будетъ. Надѣюсь что не миролюбіе побудило его написать письмо епископу и называть Франка невѣрующимъ.»

А вотъ другое письмо:

"1го сентября 186* "Милая Мери!

"Надѣюсь что это послѣднее письмо которое я пишу вамъ изъ этого гадкаго мѣста, потому что я выхожу въ отставку немедленно. Все рѣшено, и я буду въ Донриппелѣ чѣмъ-то въ родѣ уполномоченнаго помощника моего дяди. Такова моя судьба, и я хочу покориться ей немедленно. Но это еще не все о моей судьбѣ, и не лучшее. Вы будете приняты какъ уполномоченная помѣщица, или, лучше сказать, какъ полновластная помѣщица, потому что вы будете хозяйкой дома Милая Мери, могу я надѣяться что вы не будетъ возражать противъ такого повышенія?

"Я получилъ длинное письмо отъ мистрисъ Броуило и вчера ѣздилъ къ дядѣ. Я такъ спѣшилъ что не могъ написать вамъ изъ Донриппеля. Я переслалъ бы вамъ письмо мистрисъ Броунло, но, можетъ-быть, это было бы не совсѣмъ честно. Когда-нибудь вы увидите его. Она говоритъ много хорошаго о васъ, и потомъ объявляетъ о своемъ намѣреніи отказаться отъ всѣхъ правъ, почестей, заботъ, привилегій и обязанностей хозяйки Донриппеля и передать ихъ вамъ, лишь только вы сдѣлаетесь мистрисъ Маррабель. Она повторила мнѣ это вчера съ нѣкоторою напыщенностію и съ сознаніемъ величія своего самоотверженія. Но я не буду смѣяться надъ ней, потому что знаю что она поступаетъ честно.

"Моя милая, милая Мери, напишите мнѣ поскорѣе хотъ строчку и скажите мнѣ согласны ли вы чтобы то, чему суждено быть, сдѣлалось поскорѣе.

"Всѣмъ сердцемъ преданный вамъ

"В. M."

Мери, конечно, посовѣтовалась съ теткой прежде чѣмъ отвѣтила на второе письмо. О письмѣ отъ мистрисъ Фенвикъ она не сказала ни слова. Зачѣмъ напоминать теткѣ о такомъ печальномъ имени какъ имя мистера Джильмора? Но не думать о немъ она не могла. Въ жизненной борьбѣ, которая представилась ей, она старалась поступать по совѣсти; однако теперь она не была свободна отъ угрызеній совѣсти. Но горе, хотя оно и было, она старалась не выставлять наружу.

— Такъ вы поселитесь немедленно въ Донриппелѣ? сказала миссъ Маррабель.

— Да, вѣроятно.

— Ну, хорошо. Надѣюсь что все идетъ къ лучшему. Конечно, противъ этого нельзя возразить ни слова. Надѣюсь только что сэръ-Грегори не умретъ раньше полковника.

— Вѣдь полковникъ ему отецъ.

— Надѣюсь что не будетъ никакихъ затрудненій. Мнѣ будетъ очень скучно одной, но я должна была ожидать этого.

— Вы будете пріѣзжать къ намъ, тетушка Сарра? Вы будете проводить у насъ столько же времени какъ здѣсь?

— Благодарю тебя, милая. Право, не знаю. Сэръ-Грегори очень добръ, но всякій любитъ свой домъ.

Изъ всего этого Мери поняла что теткѣ хотѣлось распорядиться судьбой своей племянницы по-своему, точно также какъ булгамптонскимъ друзьямъ хотѣлось распорядиться ея судьбой по-своему.

А вотъ отвѣты Мери на два вышеприведенныя письма:

"Лорингъ, 3го сентября 186.* "Милая Жанета!

"Мнѣ очень, очень, очень жалъ. Не знаю что я могу сказать. Я всегда старалась поступать по совѣсти. Когда я съ самаго начала сказала мистеру Джильмору что желаніе его не можетъ быть исполнено, я была права. Когда я сама убѣдилась что это невозможно, я была тоже права. Но я, кажется, ошиблась когда рѣшилась поступить по совѣту моихъ друзей. У меня было доброе намѣреніе, но я, конечно, поступила не хорошо, и мнѣ очень, очень жаль. Тѣмъ не менѣе я вамъ очень благодарна за то что вы написали мнѣ о немъ. Я, конечно, интересуюсь его судьбой. Если онъ будетъ писать вамъ, и вы замѣтите по его письмамъ что путешествіе утѣшаетъ его, пожалуста напишите мнѣ.

"Я могу сказать вамъ многое о моемъ счастіи, хотя, признаюсь, меня мучаетъ совѣсть что я счастлива, причинивъ столько горя. Вальтерь выйдетъ въ отставку и поселится въ Донриппелѣ, и я, конечно, тоже буду жить тамъ послѣ нашей свадьбы которая, мнѣ кажется, будетъ скоро. Я пишу ему сегодня, хотя еще не рѣшила что сказать ему. Сэръ-Грегори согласился и теперь устраиваетъ дѣла, совѣтуется съ адвокатами, и мы будемъ, какъ выражается Вальтеръ, уполномоченными помѣщикомъ и помѣщицей въ Донриппелѣ. Мистрисъ Броунло и Юдиѳь останутся тамъ, но я буду имѣть честь заказывать обѣды и присматривать за экономкой. Конечно, мнѣ будетъ сначала неловко въ такомъ домѣ. Вамъ я признаюсь что мнѣ было бы гораздо пріятнѣе поселиться въ такомъ мѣстѣ гдѣ мы съ Вальтеромъ были бы сами хозяевами, какъ напримѣръ вы послѣ вашей свадьбы. Но я не такъ глупа чтобы роптать. Все устроилось такъ хорошо что я чувствую что не заслуживаю такого счастія. Теперь моимъ главнымъ ожиданіемъ будетъ вашъ первый визитъ въ Донриппель.

"Любящій васъ другъ
"Мери Лоутеръ."

Другое письмо, о которомъ Мери писала мистрисъ Фенвикъ что еще не знаетъ что сказать, доставило ей болѣе хлопотъ чѣмъ послѣднее.

"Лорингъ, 2го сентября 186... "Дорогой Вальтеръ!

"Итакъ все рѣшено, и я буду уполномоченною помѣщицей. Я не возражаю. Я готова быть уполномоченною помѣщицей, пока ты будешь уполномоченнымъ помѣщикомъ. Ради тебя, милый мой, я сердечно радуюсь что дѣло устроилось. Маѣ кажется, ты будешь счастливѣе сельскимъ жителемъ чѣмъ былъ бы въ военной службѣ, а такъ какъ Донриппель будетъ въ послѣдствіи твоимъ домомъ, — скажу нашимъ домомъ, — то чѣмъ скорѣе мы съ нимъ познакомимся, тѣмъ, можетъ-быть, лучше. Меня, конечно, очень безпокоятъ мистрисъ Броунло и ея дочь, но я не боюсь, и готовлюсь полюбить ихъ.

"Что же касается до твоего неожиданнаго вопроса, я не знаю что отвѣтить на него. Давно ли мы рѣшили что это будетъ, и право надо бы отдохнуть прежде чѣмъ рѣшать когда э то будетъ. Но, милый Вальтеръ, я не намѣрена мѣшать твоимъ планамъ. Рѣшай самъ, но рѣшая не забывай что маленькій промежутокъ для чувствъ и шитья всегда пріятенъ слабѣйшей сторонѣ.

"Твоя на вѣки
"М. Л.

«Р. S. Впрочемъ, я на все согласна.»

Послѣ такого письма свадьба была отложена, конечно не на долго. Вальтеръ Маррабель далъ промежутокъ для чувствъ и для шитья, но онъ находилъ что ни на то, ни на другое не надо тратить много времени. Недѣли на чувства и еще двухъ недѣль на шитье, думалъ онъ, будетъ совершенно достаточна. Кончилось обоюдною уступкой, какъ обыкновенно бываетъ въ такихъ случаяхъ, и свадьба была въ половинѣ октября. Въ такое время года они, вѣроятно, поѣхали въ Италію, но за достовѣрность этого авторъ не ручается. Но онъ увѣренъ что если они ѣздили за границу, то Мери Маррабель ежедневно жила тамъ подъ страхомъ встрѣтиться лицомъ къ лицу съ мистеромъ Джильморомъ. Но условію съ баронетомъ, путешествіе ихъ продолжалось не болѣе двухъ мѣсяцевъ, потому что въ первый день Рождества мистрисъ Вальтеръ Маррабель должна была исполнять роль хозяйки за обѣденнымъ столомъ.

Читателю, можетъ-бытъ, интересно знать какъ устроилось дѣло съ полковникомъ. Дѣйствительно, дѣло это доставило много хлопотъ господамъ Блоку и Корлингу, семейнымъ адвокатамъ. Когда обратились къ полковнику, то онъ на словахъ былъ сладокъ какъ медъ. Онъ готовъ сдѣлать все что угодно для своего милаго сына, говорилъ онъ. Ни одинъ отецъ на землѣ не заботится такъ мало о самомъ себѣ и о своемъ положеніи. Но вѣдь ему нужно же существовать чѣмъ-нибудь. Онъ спрашивалъ господъ Блока и Кординга чѣмъ ему существовать. Господа Блокъ и Кордингъ объяснили ему очень ясно что его брату баронету нѣтъ никакого дѣла до его существованія, и что для своего существованія онъ уже отнялъ у сына большое состояніе. Наконецъ онъ продалъ свое первенство за 200 фунтовъ ежегоднаго дохода со дня смерти брата. Онъ просилъ сначала 500, во ему пригрозили, что если сэръ-Грегори умретъ раньше его, сынъ предъявитъ на него искъ въ 20.000 фунтовъ.

Теперь авторъ разстается съ Мери Лоутеръ, съ Лорингомъ и съ Донриппелемъ. Онъ опасается что поведеніе его героини заслужило неодобреніе многихъ компетентныхъ судей женскаго характера. Онъ старался изобразить дѣвушку руководившуюся во всѣхъ своихъ дѣйствіяхъ чуткою совѣстью, убѣжденіями, готовую въ случаѣ надобности пожертвовать собой, старавшуюся не поступать дурно, но причинившую другимъ много страданія и едва не погубившую себя, поддавшись убѣжденію что ей слѣдуетъ выйти за человѣка котораго она не могла любитъ.

LXXII. Въ Торноверскомъ замкѣ.

У мистрисъ Фенвикъ было много споровъ съ мужемъ по поводу обѣщанныхъ примирительныхъ извѣстій изъ Торноверскаго замка. Разрушеніе часовни было начато въ ту самую минуту когда лордъ Сентъ-Джорджъ далъ повелѣніе, и производилось подъ надзоромъ Вольта, не осмѣлившагося отказаться отъ порученія маркиза. Въ воскресенье она не была уже годна для богослуженія. Въ этотъ день мистеръ Пудельгамъ сказалъ трогательную проповѣдь о храмахъ вообще. «Не все ли равно гдѣ соберется народъ Божій», говорилъ онъ, «если только онъ соберется въ духѣ независимаго сопротивленія властямъ, не Богомъ постановленнымъ? Мѣсто огороженное плетнемъ можетъ олужить храмомъ набожному христіанину. Но….» и, не называя именъ, онъ изобразилъ англійскую церковь ядовитымъ деревомъ, губящимъ своимъ ядомъ прекрасные цвѣты распускающіеся у его корней и распространяющіе вокругъ благоуханіе. Говорилъ онъ что-то и о гибели слабой сестры, за которою послѣдовала гибель ея старшаго брата. Все это, конечно, передали викарію, но онъ принялъ это совершенно равнодушно.

— Какъ же иначе? сказалъ онъ. — Если человѣкъ проповѣдуетъ, онъ конечно говоритъ то что думаетъ.

Не долго пришлось ждать примирительныхъ извѣстій, или по крайней мѣрѣ предвѣстниковъ ихъ. Второго сентября была прислана большая корзина дичи, съ надписью: «мистрисъ Фенвикъ», написанною собственною рукой маркиза.

— Первѣйшій плодъ, сказалъ викарій, осмотрѣвъ провизію. — Конечно, пріятнѣе получать дичь чѣмъ обвиненія въ безнравственности и безбожіи.

Викарій объявилъ это прямо, но жена не вдругъ согласилась съ нимъ.

— Я съ большимъ удовольствіемъ уложила бы ее опятъ въ корзину и отослала бы назадъ, сказала она.

— Надѣюсь что ты не сдѣлаешь ничего подобнаго.

— Что за глупая мысль искупить корзиной дичи всѣ оскорбленія и клеветы которыми онъ осыпалъ тебя.

— Эти птицы первыя предвѣстницы мира, сказалъ викарій, что подало опять поводъ къ спору.

Мистеръ Фенвикъ предполагалъ что вторымъ предвѣстникомъ будетъ приглашеніе на октябрьскую охоту на фазановъ. Но не прошелъ сентябрь какъ явился второй предвѣстникъ въ видѣ слѣдующей записки:

"Торноверъ, 20го сентября 186..

«Маркизъ Тробриджъ и леди Софи и Каролина Стоутъ просятъ мистера и мистрисъ Фенвикъ оказать имъ честь, пожаловать въ Торноверъ его октября, въ понедѣльникъ, и погостить до одиннадцатаго.»

— Вотъ это дѣйствительно предвѣстникъ, сказала мистрисъ Фенвикъ. — Чкажи пожалуста что намъ теперь дѣлать?

Викарій согласился, что дѣло принимаетъ дѣйствительно серіозный оборотъ.

— Мы должны или ѣхать и пережить ужасную недѣлю продолжала мистрисъ Фенвикъ, — или прямо показать имъ что мы не желаемъ имѣть ничего общаго съ ними. Неужели онъ мучить себя потому что онъ маркизъ?

— Не потому что онъ маркизъ.

— Такъ почему же? Не думаю чтобы тебѣ нравился старикъ или чтобы тебѣ хотѣлось чтобъ я сошлась съ леди Софи и Каролиной, или съ этимъ приторнымъ хвастуномъ лордомъ Сентъ-Джорджемь.

— Въ Сентъ-Джорджѣ я не увѣренъ. Онъ, кажегся, можетъ быть всѣмъ для всѣхъ, и изъ него вышелъ бы прекрасный епископъ.

— Ты знаешь что ты ихъ не любишь, и знаешь также что тебѣ будетъ ужасно скучно у нихъ.

— Я всю недѣлю прострѣляю фазановъ.

— Зная въ то же время что леди Софи и Каролина называютъ тебя за это безбожникомъ. Что касается до меня, я обошлась бы и безъ нихъ.

— Не потому что онъ маркизъ, началъ опять викарій, немного погодя. — Я себя знаю и, кажется, могу сказать что это не имѣетъ для меня никакого значенія. И сказать по правдѣ, еслибъ онъ былъ просто маркизъ, и я былъ бы свободенъ поступать какъ мнѣ угодно, я не позволилъ бы опутать себя его сладкоглаголивому сыну. Но для насъ онъ человѣкъ съ большимъ значеніемъ, потому что онъ владѣлецъ земли гдѣ живутъ люди съ которыми мы связаны. Для блага этихъ людей мнѣ необходимо быть съ нимъ въ хорошихъ отношеніяхъ, и потому, если ты согласна, мы поѣдемъ къ нимъ.

— Неужели на цѣлую недѣлю, Франкъ?

Викарій думалъ что недѣлю благоразумно будетъ сократить на два дня. Мистриссъ Фенвикъ благодарила леди Софи и Каролину за приглашеніе, которымъ они воспользуются, — писала она, — съ величайшимъ удовольствіемъ, пріѣхавъ во вторникъ и пробывъ до пятницы.

— Такъ что я буду стрѣлять только два дня, сказалъ викарій, — что значительно уменьшитъ мое безбожіе.

Въ назначенный день они отправились въ Торноверъ. Бѣдный старый маркизъ ужасно страдалъ два послѣдніе часа предъ ихъ пріѣздомъ. Теперь всему графству было извѣстно что Семъ не виноватъ въ убійствѣ фермера Тромбула, что его знакомство съ убійцами было слѣдствіемъ его желанія пристроить сестру за человѣка котораго онъ не зналъ съ дурной стороны. Въ графствѣ произошла реакція въ пользу Сема, который теперь сдѣлался чуть не героемъ. Зная все это, маркизъ понялъ что обидѣлъ викарія тѣмъ что говорилъ о немъ по поводу убійства. И хотя маркизъ зналъ отъ уважаемыхъ авторитетовъ, а именно отъ своихъ дочерей, которыя въ свою очередь узнали это отъ уважаемыхъ сестеръ примѣрнаго священника, что Фенвикъ «не вѣритъ почти ни во что» и готовъ завести дружбу даже съ язычникомъ, какъ напримѣръ со старикомъ Бретлемъ, — но епископъ стоялъ за Фенвика, а для маркиза, хотя онъ былъ и самодуръ, епископъ былъ епископомъ. Теперь маркизъ зналъ что онъ былъ неправъ и въ обвиненіяхъ которыя возводилъ на Фенвика по поводу пребыванія Карри въ Салисбери. Онъ слышалъ кое-что объ исторіи дѣвушки, изъ чего могъ понять что ошибся. И потомъ у него на душѣ было дѣло съ часовней, на перенесеніе которой онъ, по совѣту сына, тратилъ теперь 700 фунтовъ. Надо отдать справедливость маркизу — о деньгахъ онъ почти не думалъ. Маркизы, если даже они владѣютъ большими землями, рѣдко вдадѣють лишними сотнями. Не было ихъ теперь и у маркиза Тробриджа. Но деньги не безпокоили его такъ какъ сознаніе своей ошибки. Ни при какихъ обстоятельствахъ не слѣдовало строить часовню на томх мѣстѣ. Онъ зналъ это теперь, и зналъ что надо извиниться: Noblesse oblige. Старый лордъ былъ очень глупъ, очень упрямъ и надмененъ, но онъ никогда не дѣлалъ несправедливости когда зналъ что это несправедливость, и ничто на свѣтѣ не заставило бы его сказать сознательную ложь. Здѣсь эпитетъ могъ бы быть легко опущенъ, потому что ложь не есть ложь, когда она говорится безсознательно.

Лордъ Тробриджъ провелъ утро вторника страдая отъ ужасной необходимости извиниться. Онъ еще помнилъ дерзость Фенвика, осмѣлившагося сравнить леди Софи и Каролину съ женщиной, которая…. которая…. Страшно подумать. Его сиятельство не забылъ также какъ Фенвикъ писалъ объ его парадномъ подъѣздѣ точно это былъ подъѣздъ къ какой-нибудь фермѣ. Занозы еще сидѣли въ его собственномъ тѣлѣ, но онъ долженъ былъ сознаться что былъ неправъ.

И онъ сдѣлалъ это съ такою честностью о которой не имѣлъ понятія его умный сынъ. Когда Фенвики пріѣхали, ихъ ввели въ гостиную гдѣ сидѣли леди Софи, Каролина и много гостей уже собравшихся въ замкѣ. Минуты черезъ двѣ вышелъ маркизъ и подалъ руку новопріѣзжимъ. Еще минуты двѣ побродилъ онъ по комнатѣ, и наконецъ взялъ викарія подъ руку и ввелъ его въ свое святилище.

— Мистеръ Фенвикъ, сказалъ онъ, — я считаю долгомъ высказать вамъ немедленно что я сожалѣю о всемъ случившемся.

— Ничего не значитъ, милордъ.

— Но для меня это значитъ, и если вы выслушаете меня, я я сочту это за такую же милость какую вы мнѣ сдѣлали пріѣхавъ сюда.

Викарій могъ только поклониться и слушать.

— Я сожалѣю, мистеръ Фенвикъ, что писалъ епископу епархіи о вашемъ поведеніи.

Фенвикъ едва удержалъ языкъ когда эти слова были сказаны. Онъ думалъ что маркизъ будетъ говорить о часовнѣ, а за часовню онъ теперь уже не сердился. Но онъ чувствовалъ что чѣмъ менѣе будетъ сказано о письмахъ къ еписколу тѣмъ лучше. Онъ однако удержался, и маркизъ продолжалъ.

— До меня дошли сплетни, мистеръ Фенвикъ, и я думалъ что исполняю долгъ.

— Это не повредило мнѣ, милордъ.

— Надѣюсь что нѣтъ. Я повѣрилъ ложнымъ слухамъ и — я извиняюсь.

Милордъ замолчалъ, и викарій поклонился. Фенвикъ едва ли понималъ, какъ глубоко въ эту минуту страдалъ маркизъ.

— Теперь о часовнѣ, продолжалъ маркизъ.

— Это такіе пустяки, милордъ, что не стоитъ и говорить.

— Я ошибся въ принадлежности того мѣста.

— Я былъ бы очень радъ, милордъ, еслибы часовня осталась тамъ.

— Но это невозможно. Церковная земля предназначена для другихъ цѣлей, и хотя мы всѣ дѣйствовали не зная нашихъ правъ, но право все же право. Теперь мнѣ остается сказать что я очень радъ видѣть васъ въ Торноверѣ и что я надѣюсь что удовольствіе это будетъ повторяться.

Кончивъ, онъ ввелъ гостя въ гостиную, и злосчастный для него часъ прошелъ.

Визитъ прошелъ вообще очень благополучно для викарія и для его жены. Одинъ день онъ ходилъ на охоту и былъ встрѣченъ очень любезно торноверскимъ хранителемъ дичи, который однако не получилъ отъ него ничего въ подарокъ. Когда онъ воротился въ домъ, хозяинъ радушно поздравилъ, его съ удачною охотой, какъ бы забывъ что онъ священникъ. На другой день онъ ѣздилъ съ лордомъ Сенть-Джорджемъ осматривать стаи охотничьихъ собакъ, которыя содержались тогда въ Чарликотсѣ, и никто, казалось, не осуждалъ его за то что онъ имѣлъ свое мнѣніе о гончихъ. Удовольствія мистрисъ Фенвикъ были, можетъ-быть, не такъ интересны, но она принимала ихъ охотно. Она осматривала приходскія школы и приходскую церковь, гдѣ фамилія Стоутъ владѣла большою ложей, которая называлась лавкой, но на самомъ дѣлѣ была цѣлая комната, съ каминомъ. Мистрисъ Фенвикъ подумала что это совсѣмъ не идетъ къ церкви, но такъ какъ леди Стоутъ очень гордилась своимъ мѣстомъ, она промолчала. Такъ прошелъ ихъ визитъ въ Торноверѣ, и они отправились домой.

— Они, кажется, искренно хотѣли помириться, сказалъ онъ.

— Да развѣ не они виноваты? спросила мистрисъ Фенвикъ.

— Все равно кто виноватъ, мы помирились.

LXXIII. Заключеніе.

Намъ нечего разказывать о Булгамптонѣ и его викарія кромѣ того что касается до дальнѣйшей судьбы семейства Бретлей. Авторъ этихъ страницъ надѣется что, — каково бы ни было мнѣніе читателя о четѣ поселившейся въ Донриппелѣ чтобы тамъ спокойно ждать когда придетъ ея время царствовать, — скромныя личности жившія честнымъ трудомъ на мельницѣ и также тѣ которыхъ безпорядочныя страсти удалили изъ нея, но которыя потомъ воротились въ родной домъ, возбудили въ немъ нѣкоторую симпатію.

Дня два послѣ возвращенія мельника съ дочерью и сыномъ, не говорилось почти ничего о прошломъ; ничего по крайней мѣрѣ въ чемъ бы приняли участіе отецъ и сынъ. Двѣ сестры, конечно, переговорили между собой о всѣхъ подробностяхъ пребыванія въ Салисбери, когда оставались вдвоемъ, а матъ чуть не пѣла гимны радости о томъ что страшный для ея дочери часъ прошелъ. Но мельникъ не сказалъ ни одного слова, и Семъ былъ почти также молчаливъ.

— Вѣдь теперь все кончено, Семъ? спросила однажды матъ съ безпокойствомъ. — Мнѣ кажется что все кончено?

— Только для одного не все кончено, матушка. Несчастный!

— Вѣдь онъ убійца, Семъ.

— Другой вѣдь тоже убійца. Они одинаково виноваты. Если же который изъ нихъ виноватъ болѣе другаго въ убійствѣ старика, такъ это Экорнъ. Я такъ думаю. Но теперь уже все кончено, хотя и не совсѣмъ справедливо. Насколько я понимаю, они никогда не рѣшаютъ справедливо. Еслибъ убійцы спрятали шкатулку возлѣ мельницы, а не въ саду старухи, они повѣсили бы и меня, — непремѣнно! Вы не думайте объ этомъ

Когда мать старалась возобновить этотъ разговоръ, съ тѣмъ болѣзненнымъ любопытствомъ съ которымъ мы всегда относимся къ тому что едва не погубило насъ, но что уже прошло, Семъ уходилъ отъ нея, говоря что это уже надоѣло ему.

На третій день до нихъ дошла мѣстная газета, гдѣ было напечатано дѣло объ убійствѣ Тромбула. Мельникъ прочелъ его съ большимъ трудомъ съ начала до конца, не пропустивъ на одного слова. Наконецъ, когда онъ дочелъ до свидѣтельства Сема, онъ всталъ со стула, на которомъ сидѣлъ возлѣ окна, и сдѣлалъ свое первое и единственное замѣчаніе о дѣлѣ.

— Хорошо было сказано, Семъ. Да, ты мой сынъ, а я все таки скажу — хорошо было сказано.

Онъ положилъ газету и вышелъ изъ комнаты, и видѣвшіе его замѣтили что глаза его были полны слезъ.

Съ этихъ поръ произошла большая перемѣна въ его обращеніи съ Карри. "Здравствуй, Карри, " говорилъ онъ ей утромъ съ такою любовью какую рѣдко кому выказывалъ; а вечеромъ, когда она подходила прощаться къ его столу, онъ подставлялъ ей лобъ для поцѣлуя, какъ дѣлалъ это съ ея старшею честною сестрой, не нуждавшеюся въ его прощеніи. Тѣмъ не менѣе, тѣ которые понимали его — а никто не понималъ его лучше Фанни — знали что онъ никогда, ни на минуту не забывалъ о безчестіи которое Карри навлекла на его семейство. Онъ простилъ грѣхъ, но стыдъ за грѣхъ всегда мучилъ его, и онъ велъ себя какъ человѣкъ съ которымъ случилось такое несчастіе послѣ котораго слѣдуетъ искать уединенія.

Семъ поселился дома, работалъ ежедневно на мельницѣ и нѣсколько недѣль не говорилъ останется ли онъ у отца или уйдетъ. Онъ разказывалъ сестрамъ какъ онъ работалъ въ Дургамѣ, но не говорилъ ни о причинѣ которая побудила его идти на сѣверъ, ни о своихъ планахъ на будущее. Обѣдалъ онъ дома, и отецъ нерѣдко давалъ ему немного денегъ въ видѣ жалованья. Наконецъ однажды вечеромъ, отдыхая послѣ работы, онъ высказалъ свое намѣреніе.

— Батюшка, сказалъ онъ, — я хочу жениться.

Мать и сестры были съ ними и слышали его слова.

— Кого же ты возьмешь за себя, Семъ? спросила мать.

Семъ отвѣчалъ не вдругъ, но Карри тотчасъ же вмѣшалась.

— Агнесу Полъ, матушка, — кого же еще?

— Только ужь не ее, сказалъ мельникъ угрюмо.

— Отчего же не ее, батюшка? Конечно ее, а не другую. Если она не нравится здѣсь, мы уйдемъ подальше и, Богъ дастъ, не пропадемъ.

Противъ Агнесы Полъ нечего было сказать кромѣ того что она была въ домѣ Тромбула въ ночь убійства и нѣкоторое время была на подозрѣніи у полиціи за то что будто бы передала Сему о шкатулкѣ фермера. О ней тогда, конечно, говорилось много дурнаго, но потомъ все это оказалось неправдой, викарій взялъ ее къ себѣ, и не мало досталось ему отъ пудельгамистовъ за укрывательство ея. Но такъ какъ убѣжденіе въ виновности Сема постепенно прошло, то само собой исчезло основаніе подозрѣвать бѣдную Агнесу въ участіи въ убійствѣ ея покойнаго хозяина. Дня два мельникъ былъ очень мраченъ и не отвѣтилъ ни слова, когда Семъ объявилъ ему что уйдетъ съ мельницы до Рождества, если только Агнесу Полъ не примутъ въ домъ какъ его жену. Но потомъ отецъ уступилъ. «Когда старики сходятъ въ могилу, сказалъ онъ, то молодые конечно дѣлаются хозяевами.» Мельникъ хорошо сдѣлалъ что уступилъ, потому что Семъ былъ такой человѣкъ который умѣлъ пріобрѣтать деньги когда хотѣлъ.

Карри жила всегда съ нимъ, обреченная своею красотой, какъ ея старшая сестра недостаткомъ красоты, не надѣяться что кто-нибудь придетъ просить ее основать съ нимъ свое собственное жилье.

Нашъ другъ викарій обвѣнчалъ Сема съ его возлюбленною, и до сихъ поръ часто бываетъ на мельницѣ Онъ иногда дѣлаетъ попытку обратить невѣрующаго старика, который стоитъ теперь на краю могилы, но ему никогда не удавалось заставить старика сознаться что онъ чувствуетъ потребность вѣровать. "Я всегда старался поступать честно, " сказалъ мельникъ, когда викарій напалъ на него однажды, «и трудился ли моей жены и дѣтей. Я не былъ ни пьяницей, ни сплетникомъ, ни лгуномъ. Я былъ отрогъ и суровъ, это я самъ знаю, и со мной, можетъ-быть, поступятъ строго и сурово въ той жизни. Противъ этого я не спорю, но теперь мнѣ поздно переламывать себя, мистеръ Фенвикъ.» Викарій понялъ что смерть, когда она придетъ, не устрашитъ старика.

Мистеръ Джильморъ не возвращался нѣсколько лѣтъ домой, но въ послѣдній разъ когда я получилъ извѣстіе о моихъ булгамптонскихъ друзьяхъ, мнѣ говорили что его ожидаютъ домой.

КОНЕЦЪ.

"Русскій Вѣстникъ", №№ 9—12, 1869, №№ 1, 3—6