Бриллиантовое ожерелье (Троллоп)/ДО

Бриллиантовое ожерелье
авторъ Энтони Троллоп, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англійскій, опубл.: 1873. — Источникъ: az.lib.ru • (The Eustace Diamonds)
Текст издания: журнал «Дѣло», №№ 10-11, 1871, №№ 5-7, 12, 1872.

БРИЛЛІАНТОВОЕ ОЖЕРЕЛЬЕ.

РОМАНЪ АНТОНИ ТРОЛОППА.

ГЛАВА I.
Лиззи Грейстокъ.

Всѣ друзья Лиззи Грейстокъ и всѣ ея враги — которыхъ, правду сказать, было больше и они были дѣятельнѣе ея друзей, — сходились на одномъ пунктѣ, что миссъ Лиззи съумѣла устроиться очень хорошо. Мы намѣрены разсказать здѣсь исторію Лиззи Грейстокъ съ самаго начала, но не станемъ останавливаться на ней долго такъ-какъ не чувствуемъ никакого расположенія къ этой изумительно ловкой дѣвицѣ. Лиззи была единственнымъ ребенкомъ стараго адмирала Грейстока, которому она дѣлала не мало заботъ, и онъ подъ старость не разъ задумывался, что для него было-бы удобнѣе имѣть сына или вовсе не имѣть дѣтей. Адмиралъ любилъ поиграть въ вистъ, выпить и покутить и желалъ до конца дней своихъ наслаждаться жизнью и не измѣнять своихъ привычекъ. Кажется, его желаніе вполнѣ осуществилось; — говорятъ, что даже наканунѣ смерти, прикованный къ постели, онъ игралъ въ вистъ, прихлебывая вино изъ стакана, и отвѣчая на многочисленные тосты своихъ друзей и собутыльниковъ. У адмирала не было значительнаго состоянія, и однакожъ его дочь, какъ только вышла изъ дѣтства, всюду показывалась разряженная, блистая дорогими украшеніями изъ драгоцѣнныхъ камней: на пальцахъ кольцы съ алмазами, на шеѣ уборъ съ красными драгоцѣнными камнями, въ ушахъ, серьги съ желтыми драгоцѣнными камнями; въ черныхъ волосахъ нитки крупнаго жемчуга. Ей едва минуло девятнадцать лѣтъ когда умеръ ея отецъ и она переѣхала въ домъ своей тетки, леди Линлитгау, скучной сварливой старухи. Лиззи гораздо охотнѣе переѣхала-бы жить къ какому-нибудь другому родственнику или другу, если-бъ у нея были родственники или друзья, имѣвшіе собственный домъ въ Лондонѣ.

Ея дядя, Грейстокъ, деканъ въ Бобсборо, точно также охотно предложилъ-бы Лиззи поселиться у себя въ домѣ; его жена принадлежала въ числу самыхъ добродушнѣйшихъ женщинъ, какія не часто встрѣчаются въ свѣтѣ; въ деканствѣ жили три веселыя, добрыя дѣвушки, прибѣгавшія къ различнымъ маленькимъ хитростямъ, чтобы подружиться съ кузиной Лиззи; — но Лиззи мѣтила повыше чѣмъ прозябаніе въ какомъ-нибудь деканствѣ въ Бобсборо.

Лиззи ненавидѣла леди Линлитгоу. При жизни своего отца, когда она надѣялась пристроиться до его смерти безъ помощи тетки Лиззи не считала нужнымъ скрывать свою ненависть въ леди Линлитгоу. И тетка, въ свою очередь, была не очень любезна съ племянницей, къ тому-же она была вовсе не такого характера, чтобы съ нею легко было ладить. Но когда адмирала похоронили, Лиззи не колебалась ни минуты переѣхать къ этой старой «колдуньѣ», какъ она называла графиню въ своей случайной перепискѣ съ кузинами въ Бобсборо.

Адмиралъ, умирая, оставилъ такъ много долговъ, что невольно напрашивался вопросъ, какъ это купцы могли вѣрить ему. Движимаго и недвижимаго имущества у него осталось слишкомъ мало, лучше сказать, ничего не осталось, и опечаленнымъ кредиторамъ пришлось только махнуть рукой и мысленно обругать себя за свое легкомысліе и недостатокъ предусмотрительности. Однакожъ господа Бартеръ и Бенжаминъ изъ старой Бондъ-Стритъ рѣшились попытать счастія, для чего посѣтили домъ леди Линлитгоу въ Брук-Стритѣ и просили ея сіятельство, чтобы она уговорила племянницу возвратить имъ драгоцѣнныя бездѣлушки, забранныя ею изъ магазина въ теченіи послѣднихъ двѣнадцати мѣсяцевъ. Лиззи протестовала противъ такого требованія и утверждала, что у нея нѣтъ никакихъ драгоцѣнныхъ украшеній, нѣтъ ничего, что стоило-бы возвращать. Леди Линлитгоу очень хорошо знала, что у племянницы было много брилліантовъ, и потребовала болѣе обстоятельнаго объясненія. Лиззи отвѣтила, что она разсталась съ брилліантами по приказанію адмирала, и что вырученными за нихъ деньгами ея отецъ заплатилъ нѣкоторые свои долги. Леди Линлитгау не повѣрила ни одному слову изъ этого объясненія, но, дѣлать было нечего, она хорошо знала, что ей не добиться правды. На самомъ-же дѣлѣ брилліанты были заложены за извѣстную сумму денегъ, крайне необходимую Лиззи. Нельзя-же было остаться ей совсѣмъ безъ денегъ. Мало-ли на что нужны деньги дѣвицѣ ея лѣтъ: надо платить горничной, надо купить кое-что, безъ чего обойтись невозможно; наконецъ нельзя не имѣть карманныхъ денегъ для путешествія по желѣзной дорогѣ и покупки разныхъ мелочей, которыхъ невозможно получить въ кредитъ. Девятнадцатилѣтняя Лиззи знала, что дѣвушки ея лѣтъ легко могутъ обходиться безъ денегъ, она и сама съумѣла-бы обойтись безъ нихъ, но вѣдь есть требованія, которымъ нельзя противиться, есть долги, которые даже она должна платить.

Однакожъ Лиззи не прекратила вовсе своего знакомства съ господами Гартеромъ и Бенжаминомъ. Не прошло еще восьми мѣсяцевъ послѣ смерти ея отца, а она уже явилась въ ихъ контору и заперлась въ кабинетѣ мистера Бенжамина, чтобы потолковать съ нимъ безъ помѣхи объ устройствѣ одного небольшого дѣльца. Лиззи объявила м-ру Бенжамину, что она пришла къ нему тотчасъ-же по достиженіи своего совершеннолѣтія, что она имѣетъ намѣреніе взять на себя уплату долга за брилліанты и готова подписать счетъ, росписку или какой нибудь-другой документъ, какой укажетъ ей фирма, лучше ея знающая, что слѣдуетъ брать въ такихъ случаяхъ. Конечно, у нея нѣтъ ничего своего и никогда не будетъ. М-ръ Бенжаминъ знаетъ это хорошо. Что-же касается уплаты этого долга ея теткой, то это невозможно, потому-что графиня Линлитгау бѣдна какъ Іовъ; впрочемъ, Лиззи увѣрена, что м-ръ Бенжаминъ и самъ никогда не разсчитывалъ на такой невозможный исходъ дѣла. Но… тутъ Лиззи остановилась и м-ръ Бенжаминъ съ пріятной и веселой улыбкой поспѣшилъ замѣтить, что, можетъ быть, миссъ Грейстокъ намѣрена вскорѣ выйти замужъ. Лиззи, раскраснѣвшись прелестнымъ дѣвичьимъ румянцемъ, созналась, что такая перемѣна въ ея жизни весьма вѣроятна. Сэръ Флоріанъ Эстасъ уже просилъ ея руку. Конечно, м-ру Бенжамину, какъ и всѣмъ въ Лондонѣ, извѣстно, что сэръ Флоріанъ Эстасъ очень богатъ; м-ръ Бенжаминъ также, вѣроятно, не сомнѣвается, что сэръ Флоріанъ, сдѣлавшись ея мужемъ, не откажется заплатить счетъ за забранные ею брилліанты, какой представитъ ему фирма. Прекрасно; во чего-же тогда желаетъ отъ него, м-ра Бенжамина, миссъ Грейстокъ? М-ръ Бенжаминъ не смѣетъ и предполагать, что миссъ Грейстокъ посѣтила его только затѣмъ, чтобы заявить ему о своемъ намѣреніи предложить будущему мужу заплатить ея прежній долгъ ихъ фирмѣ. По всей вѣроятности, миссъ Грейстокъ необходима извѣстная сумма денегъ для выкупа заложенныхъ ею брилліантовъ, и только, получивъ ее, она будетъ въ состояніи отвѣчать за полную сумму долга. Отчего-же, можно выдать эту сумму, но только предварительно нужно навести кое-какія справки.

— Не выдавайте только меня, замѣтила Лиззи, — а то партія можетъ разстроиться.

М-ръ Бенжаминъ обѣщалъ соблюдать величайшую осторожность.

Въ признаніяхъ, сдѣланныхъ миссъ Грейстокъ ювелиру, было много лжи, но отчасти была и правда. Она солгала, сказавъ, что она совершеннолѣтняя, слѣдовательно ея будущій мужъ вовсе не былъ обязанъ во закону уплачивать ея долги, сдѣланные ею въ это время. Она также солгала, что сэръ Флоріанъ Эстасъ просилъ ея руку. Оба эти важныя признанія были лживы. Однакожъ кое-что въ нихъ было и справедливо. Сэръ Флоріанъ дѣйствительно былъ у ея ногъ, и она, во время пустивъ въ ходъ своя прелести, — включая сюда и заложенные брилліанты, — могла смѣло разсчитывать, что очарованный вздыхатель сдѣлаетъ ей предложеніе. М-ръ Бенжаминъ, наведя свои справки, сначала задумался, но затѣмъ, разсчитавъ всѣ случайности, рѣшилъ, что можно согласиться на предложеніе миссъ Грейстокъ. Онъ не упрекнулъ Лиззи, что она ему солгала, назвавъ себя совершеннолѣтнею, хотя онъ достовѣрно узналъ, что она сказала ложь. Онъ былъ убѣжденъ, что сэръ Флоріанъ не станетъ докапываться, обязанъ-ли онъ уплачивать счетъ, подписанный его женой, въ то время еще несовершеннолѣтней дѣвицей: онъ безъ замедленія тотчасъ-же уплатитъ по предъявленному документу. М-ръ Бенжаминъ по наведеннымъ справкамъ легко могъ заключить, что бракъ непремѣнно состоится и слѣдовательно спекуляція будетъ для него выгодна. Лиззи получила обратно свои брилліанты и взамѣнъ выдала росписку, въ которой заявила, что это долговое обязательство написано ею по достиженіи совершеннолѣтія. Ювелиръ остался очень доволенъ заключенной сдѣлкой. Лиззи, въ свою очередь, не имѣла повода жаловаться.

Леди Линлитгау видѣла, что драгоцѣнныя украшенія снова появились въ бюро ея племянницы; она видѣла, какъ кольца, одно за другимъ, блестѣли на маленькихъ тонкихъ пальцахъ, какъ рубины горѣли на шеѣ, а желтыя серьги качались въ ушахъ. Хотя Лиззи носила еще трауръ по отцѣ, но она позволяла себѣ носить эти драгоцѣнныя украшенія. Графиня была не изъ тѣхъ женщинъ, которыя видятъ и молчатъ, не рѣшаются спросить, хотя имъ очень хочется удовлетворить свое любопытство. Графиня спрашивала, и даже слишкомъ настоятельно. Она угрожала, протестовала, поднимала бурю. Она пыталась даже захватить силой ящикъ съ брилліантами молодой леди. Но ея нападеніе было отражено. Лиззи ворчала, бранилась и поставила на своемъ, главное потому, что въ это время интрига ея съ сэромъ Флоріаномъ близилась въ развязкѣ и можно было ожидать, что не сегодня, завтра онъ сдѣлаетъ ей предложеніе, а графиня слишкомъ хорошо понимала, какія выгоды представляетъ этотъ бракъ и къ какимъ дурнымъ послѣдствіямъ можетъ повести открытый разрывъ ея съ племянницей въ этотъ моментъ.

Такимъ образомъ въ маленькомъ и неудобномъ домѣ графини въ Брук-Стритѣ жилось далеко не весело и не счастливо. Самая большая комната въ домѣ принадлежала сыну графини, графу Линлитгау. Впрочемъ этотъ молодой человѣкъ почти никогда не бывалъ дома; едва-ли пять ночей въ году онъ проводилъ подъ родительскимъ кровомъ, остальное время скитался по разнымъ мѣстамъ. Слѣдовательно его нечего считать постояннымъ обитателемъ дома въ Брук-Стритѣ. Осѣдлыми-же жильцами его были тетка и племянница, ненавидящія другъ друга, и четверо слугъ, въ числѣ которыхъ была собственная горничная миссъ Лиззи. Спрашивается теперь, зачѣмъ графиня, знавшая, что ей не ужиться съ племянницей, сама пригласила къ себѣ эту племянницу? Отвѣтъ не замысловатъ: графиня пригласила ее потому, что считала это своей обязанностью. Леди Линлитгау была женщина свѣтская, скупая, своенравная, себялюбивая и далеко не честная. Леди Линлитгау охотно обсчитала бы мясника на баранью ногу или повара на его мѣсячное жалованье, если-бы она могла такимъ неблаговиднымъ поступкамъ придать хотя тѣнь законности. Она готова была хоть тысячу разъ солгать для достиженія того, что она называла успѣхомъ въ обществѣ. Разсказывали, что она даже обманывала въ картахъ. Если нужно было кого-нибудь оклеветать, то въ этомъ искуствѣ съ нею не могла сравниться ни одна злоязычная кумушка на всемъ пространствѣ отъ Бонд-Стрита до Парк-Лена, и — что еще болѣе удивительно — ни одинъ старый клубный сплетникъ. Но при всемъ томъ она признавала извѣстныя обязанности и исполняла ихъ даже и въ томъ случаѣ, если исполненіе этихъ обязанностей возбуждало въ ней самую искреннюю ненависть. Она ходила въ церковь не столько для того, чтобы ее видѣли тамъ — объ этомъ, правду сказать, она мало заботилась, — сколько потому, что посѣщеніе церкви она считала своимъ непремѣннымъ долгомъ. Она приняла къ себѣ въ домъ Лиззи Грейстокъ, которую ненавидѣла, потому, что жена адмирала приходилась ей сестрой, Лиззи осталась сиротой, а дать пріютъ сиротѣ въ подобныхъ обстоятельствахъ графиня тоже считала въ числѣ обязанностей, налагаемыхъ на нее ея положеніемъ. Но съ той самой минуты, какъ красавица Лиззи вошла въ ея домъ, леди Линлитгау почувствовала непреодолимое желаніе поскорѣе отдѣлаться отъ племянницы, къ чему самымъ лучшимъ средствомъ представлялось, конечно, замужество. И хотя ей было-бы очень пріятно видѣть, что ея племянницу мучаютъ ежечасно, хотя она искренно была убѣждена, что Лиззи заслуживаетъ, чтобы ее мучили, но тѣмъ не менѣе графиня также искренно желала составить Лиззи блестящую партію. Она желала этого изъ побужденій чисто эгоистическихъ, желала только за тѣмъ, чтобы имѣть возможность ежедневно колоть племянницѣ глаза, напоминая, что весь окружающій ее блескъ есть дѣло рукъ ея тетки. Замужество съ сэромъ Флоріаномъ Эстасомъ могло, по всей справедливости, считаться блестящей партіей, вотъ почему леди Эстасъ воздержала себя въ вопросѣ о возвращенныхъ брилліантахъ и не позволила себѣ дѣйствовать съ обычною настойчивостію, какую она непремѣнно выказала-бы при другихъ обстоятельствахъ.

Бракъ Лиззи съ сэромъ Флоріаномъ былъ уже рѣшенъ, и Лиззи была убѣждена, что она сдѣлала самый удачный выборъ. И въ самомъ дѣлѣ, сэръ Флоріанъ былъ молодой человѣкъ, лѣтъ 28 очень красивый собой, чрезвычайно богатъ, не обремененъ долгами, принадлежалъ къ избранному свѣтскому обществу, настолько остороженъ, что никогда не рисковалъ своимъ состояніемъ на конскихъ скачкахъ или въ игорныхъ домахъ, пользовался репутаціей храбраго воина и преданнаго любовника. Чего-же болѣе. Правда, были тутъ два важныя обстоятельства, но они — смотря но тому, какихъ кто держится воззрѣній на этотъ счетъ — могли служить и не служить препятствіемъ къ браку. Сэръ Флоріанъ былъ человѣкъ развратный и умирающій, по крайней мѣрѣ, каждому было ясно, что этотъ молодой человѣкъ проживетъ очень недолго. Но когда одинъ другъ намекнулъ леди Линлитгау о вѣроятной недолговѣчности жениха ея племянницы, почтенная леди замигала, прищурилась, закивала головой и поклялась, что она имѣла уже совѣщаніе съ медиками объ этомъ важномъ предметѣ. Медики утвердительно сказали ей, что сэръ Флоріанъ непремѣнно выздоровѣетъ, если женится; нечего и говорить, что совѣщаній никакихъ не было и слова ея сіятельства были чистѣйшей ложью. Но когда тотъ-же самый другъ вздумалъ на этотъ счетъ вразумить миссъ Лиззи, она рѣшила въ своемъ умѣ непремѣнно отмстить этому другу. Такимъ образомъ бракъ ея съ сэромъ Флоріаномъ долженъ былъ состояться во что бы то ни стало.

Мы сказало, что сэръ Флоріанъ былъ развратенъ, но нельзя сказать, чтобы онъ былъ ужъ совсѣмъ дурной человѣкъ и развратенъ въ общепринятомъ смыслѣ этого слова. Онъ былъ просто человѣкъ не считавшій нужнымъ отказывать себѣ въ удовольствіи, какой-бы цѣной оно ни покупалось: здоровьемъ, карманомъ или нравственностію. По всей вѣроятности, онъ не могъ себѣ составить никакой идеи о порокѣ. Онъ не вѣрилъ, что добродѣтель можетъ существовать въ окружающемъ его свѣтѣ. О чести онъ размышлялъ очень много и, если хотите, составилъ себѣ благородное понятіе, что если ему много дано, съ него много и спрашивается. Онъ былъ высокомѣренъ, вѣжливъ и очень великодушенъ. Даже самые пороки его отзывались знатностью. Во всѣхъ его дѣйствіяхъ замѣчалась какая-то особая храбрость, но мы, признаться, не можемъ рѣшить, заслуживала-ли она удивленія или нѣтъ. Ему сказали, что онъ можетъ скоро, очень скоро умереть, если не измѣнитъ образъ жизни. Медики совѣтовали ему провести извѣстное время въ Алжирѣ. Но онъ отвѣтилъ, что не находитъ нужнымъ прибѣгать къ подобной крайности. Если онъ умретъ, у него останется братъ Джонъ, который будетъ его наслѣдникомъ. И боязнь смерти никогда не омрачала его величественно-прекрасный лобъ.

— Всѣ Эстасы умирали въ раннемъ возрастѣ, твердилъ онъ. — Чахотка была наслѣдственной болѣзнью въ нашей фамиліи и унесла у нея много жертвъ. И все-таки это была знатная фамилія и никто изъ ея членовъ не боялся смерти.

Однакожъ, при такихъ качествахъ своего характера, сэръ Флоріанъ сильно влюбился. Обсуждая этотъ предметъ съ своимъ братомъ, который, можетъ быть, былъ его единственнымъ искреннимъ другомъ, сэръ Флоріанъ объявилъ, что если любимая дѣвушка отдастся ему, онъ, за свою смерть, вознаградитъ ее княжескимъ обезпеченіемъ. Джонъ Эстасъ, котораго вопросъ объ этомъ обезпеченіи касался довольно близко, не сдѣлалъ никакого возраженія на слова брата. Въ этихъ Эстасахъ всегда было что-то величественное. Сэръ Флоріанъ тоже былъ величественный джентльменъ, но вѣроятно его умственныя способности были слишкомъ тупы, онъ былъ слишкомъ неразборчивъ и совсѣмъ ужъ плохъ по части умѣнья отличать хорошее отъ дурного, если могъ принять Лиззи Грейстокъ за самую правдивую, непорочную и честную изъ всѣхъ женщинъ, которыхъ ему приходилось встрѣчать въ свѣтѣ. Мы уже упоминали, что сэръ Флоріанъ не вѣрилъ вообще въ добродѣтель. Онъ часто выражалъ свое недовѣріе къ добродѣтели женщинъ, окружавшихъ его; смѣялся надъ добродѣтелью женщинъ всѣхъ классовъ общества. Но онъ вѣрилъ въ свою мать и сестеръ, какъ въ существа небесныя. Онъ былъ изъ тѣхъ людей, которые могутъ вѣрить въ свою жену, какъ въ чистаго ангела. Онъ вѣрилъ въ Лиззи Грейстокъ, онъ былъ убѣжденъ, что въ ней въ совершенствѣ соединены умъ, непорочность, правда и красота. Умъ и красота у нея дѣйствительно были, но непорочность и правда…. гдѣ были глаза у сэра Флоріана, если онъ могъ повѣрить, что эти качества существуютъ у его невѣсты?

Сэръ Флоріанъ былъ мало свѣдущій человѣкъ, но самъ онъ считалъ себя совсѣмъ дуракомъ. Считая себя неучемъ и не теряя надежды поумнѣть, онъ желалъ — нѣтъ, болѣзненно жаждалъ войти въ соприкосновеніе съ женщиной, обладающей большимъ запасомъ свѣденій. Лиззи хорошо читала стихи, она читала ему ихъ, сидя очень близко подлѣ него, въ почти темной комнатѣ, освѣщенной лампой съ густымъ абажуромъ, бросающей свѣтъ только на одну книгу. Онъ самъ удивлялся, какъ это онъ находитъ теперь въ поэзіи столько прелести. До сихъ поръ самъ онъ никогда не могъ прочесть ни строчки стихотвореній, такъ они казались ему скучны; но эти-же стихи, произносимыя ея губами, стали для него очаровательными и онъ восхищался ими. Это было новое для него удовольствіе, и хотя онъ прежде смѣялся надъ нимъ, но теперь домогался, чтобы оно чаще повторялось. При томъ она такъ искусно развивала передъ нимъ свои удивительныя идеи, съ такимъ одушевленіемъ раскрывала передъ нимъ картину радостей, которыя являются послѣдствіемъ мышленія, что нельзя было ее не заслушаться! Я замѣтилъ уже, что сэръ Флоріанъ былъ высокомѣренъ, но, сравнивая себя съ нею, онъ безмѣрно унижалъ себя и дѣлалъ себѣ слишкомъ скромную оцѣнку. Она была для него божествомъ, и могло ли это удивительное существо казаться ему чѣмъ-нибудь инымъ, когда въ ея голосѣ для него звучала божественная нота!

Наконецъ, пришелъ день, когда онъ заговорилъ рѣшительно. Отвернувшись отъ нея, онъ спросилъ ее: хочетъ-ли она быть его женой? Онъ проситъ ее не торопиться отвѣтомъ и прежде выслушать, что онъ долженъ передать ей. Медики увѣряютъ, что ему по всей вѣроятности предстоитъ ранняя смерть. Самъ онъ не вѣритъ этому. Правда, онъ бывалъ иногда боленъ, и даже серьезно боленъ, но за то часто бываетъ совсѣмъ здоровъ. Но какъ-бы тамъ ни было, если она захочетъ подвергнуться съ нимъ риску, онъ постарается, насколько это будетъ возможно, вознаградить ее своимъ богатствомъ. Его рѣчь была нѣсколько длинна, и, когда онъ говорилъ, онъ старался почти не глядѣть въ лицо своей очаровательницы.

Но ему необходимъ былъ знакъ, по которому-бы онъ могъ судить о томъ, какое впечатлѣніе на ея чувства производила та или другая часть его рѣчи. Лиззи поняла его желаніе. Когда онъ говорилъ о своей опасности, изъ ея гортани выходила слабо журчащая трель жалобы, мягкій, почти музыкальный, звукъ горя, и эти сочувственные звуки, казалось, придали ему бодрости и рѣчь его стала несравненно краснорѣчивѣе. Когда онъ говорилъ о своихъ надеждахъ, звукъ, ею издаваемый, нѣсколько измѣнился, но все еще продолжался. Когда-же онъ упомянулъ о томъ, какъ онъ намѣренъ распорядиться своимъ состояніемъ, звукъ замеръ и тотчасъ-же смѣнился словами. Она упала къ его ногамъ и твердила:

— Не то! Не то!

Онъ поднялъ ее и, обнявъ ея станъ своей рукой, попытался увѣрять ее, что заботиться о ней есть его прямая обязанность. Но она вырвалась изъ его рукъ и объявила, что не желаетъ слушать его. Но… но… когда онъ снова началъ говорить ей о своей любви, она склонила голову къ нему на грудь. Нечего и добавлять, что она согласилась съ его желаніемъ.

Однакожъ слѣдовало ковать желѣзо, пока оно горячо. Жертва легко могла выскользнуть изъ ея рукъ. Со дня смерти ея отца прошло только десять мѣсяцевъ, и какой отвѣтъ могла она дать, когда услышала весьма обыкновенную въ подобныхъ случаяхъ просьбу поторопиться свадьбой. Теперь былъ іюль. Сэра Флоріана слѣдовало непремѣнно женить до наступленія суровой зимы. Она взглянула ему въ лицо и поняла, что имѣла причины бояться. О небо! если всѣ ея радужныя мечты разлетятся прахомъ и про нее станутъ говорить, что она была только невѣстой покойнаго сэра Флоріана!.. Но, къ ея благополучію, и самъ сэръ Флоріанъ торопилъ свадьбой, руководствуясь подобными-же соображеніями. — Мнѣ совѣтуютъ, говорилъ онъ, — отправиться на югъ въ началѣ октября. Мнѣ-бы не хотѣлось ѣхать одному. Я полагаю, Лиззи, вы понимаете, на что я намекаю?

Свадьба ихъ была отпраздновала въ сентябрѣ.

Ихъ медовый мѣсяцъ продолжался шесть недѣль и они провели его въ Шотландіи. Первый ударъ поразилъ его въ Лондонѣ, гдѣ они остановились на время, по пути изъ Шотландіи въ Италію. Господа Гартеръ и Бенжаминъ представили свой небольшой счетъ не превышавшій 400 фунтовъ, были представлены къ уплатѣ и другіе небольшіе счеты, подписанные миссъ Лиззи Грейстокъ. Сэръ Флоріанъ принадлежалъ къ числу людей, которые безъ замедленія очищаютъ подобные счеты, но точно также онъ былъ изъ тѣхъ людей, которые не станутъ платить, не узнавъ хорошенько, за что они платятъ, не уяснивъ себѣ происхожденія предъявленнаго документа. Насколько онъ уяснилъ себѣ это происхожденіе — Лиззи не знала, за то она знала хорошо, что онъ уличилъ ее въ обманѣ. Однакожъ она могла дать иной ходъ этому дѣлу: если-бъ она призналась во всемъ заранѣе, то, по всей вѣроятности, ея мужъ, не говоря ни слова, постарался-бы поскорѣе уплатить ея долги и болѣе никогда не возвращался бы къ этому предмету. Она, впрочемъ, не понимала свойства подписаннаго ею документа, и полагала, что ювелиры предъявятъ ея мужу счетъ какъ-бы за недавно забранные товары. Она дала мужу ложное объясненіе дѣла и обманъ былъ открытъ. Но я не думаю, чтобы это могло потревожить ее. На сколько въ ней было мало истинной нѣжности, на столько-же мало она руководилась указаніями совѣсти. Впрочемъ, несмотря на размолвку, они вмѣстѣ поѣхали за границу. Проживъ въ Неаполѣ ползимы, онъ узналъ, наконецъ, какое сокровище пріобрѣлъ въ своей женѣ. Передъ самымъ концомъ весны онъ умеръ.

До этихъ поръ Лиззи удачно вела свою игру и постоянно выигрывала свои ставки. Но кто можетъ сказать, сколько она вытерпѣла горя, сколько мучили ее угрызенія совѣсти, когда она видѣла, какъ день за днемъ умиралъ ея мужъ, когда онъ наконецъ умеръ? Если мы знаемъ, что человѣкъ недостаточно силенъ, чтобы могъ находить наслажденіе въ постоянномъ дѣланіи добра; то имѣемъ-ли мы право допустить, что человѣкъ настолько дуренъ, что можетъ вполнѣ удовлетвориться зломъ, которое онъ безпрерывно дѣлаетъ своимъ ближнимъ. Мы смѣло допускаемъ, что Лиззи должна была чувствовать угрызенія совѣсти, глядя на покрытое смертной блѣдностью лицо своего мужа, на которомъ ясно выражалось обманутое ожиданіе, и слыша жалобные вопли и стоны, слыша его суровый голосъ, уже болѣе нерасточавшій пылкія слова любви. Она должна была страдать, размышляя о томъ ужасномъ злѣ, какое она ему сдѣлала, и которое, навѣрное, ускорило его смерть. Въ первый періодъ своего вдовства она чувствовала себя несчастной и не хотѣла никого видѣть. Потомъ она вернулась въ Англію и заперлась одна въ своемъ небольшомъ домѣ въ Брайтонѣ. Леди Линилитгау написала ей, что намѣрена навѣстить ее Лиззи отвѣтила, что проситъ покорнѣйше, чтобы ее оставили одну. Быстрота, съ которой въ продолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ событія слѣдовали одно за другимъ, поражала и сокрушала ее. Только двѣнадцать мѣсяцевъ прошло съ той поры, какъ она узнала человѣка, ставшаго ея мужемъ, и теперь она уже вдова — правда, богато обезпеченная вдова — и носитъ подъ сердцемъ плодъ любви своего мужа!

Но даже и въ это время друзья и враги не обинуясь твердили, что Лиззи Грейстокъ отлично устроилась; всѣ они указывали на то, что покойный мужъ обезпечилъ ее съ необыкновенный щедростью и что, слѣдовательно, она сдѣлала выгодную партію.

ГЛАВА II.
Леди Эстасъ

Въ положеніи Лиззи Грейстокъ — или леди Эстасъ, какъ она называлась уже теперь, должна была произойти перемѣна, побуждавшая: ее оставить свой домъ въ Брайтонѣ, гдѣ она предавалась уединенію и вдовьей печали. Апрѣль уже проходилъ, а ей было извѣстно, что если съ нею не случится какихъ-нибудь особыхъ непріятныхъ приключеній, въ срединѣ лѣта она должна сдѣлаться матерью. Кого пошлетъ ей судьба? — Этотъ вопросъ ее крайне интересовалъ, такъ-какъ онъ былъ тѣсно связанъ съ устройствомъ ея будущаго матеріальнаго положенія. Если родится сынъ, онъ наслѣдуетъ все состояніе своего покойнаго отца, какъ родовое, такъ и благопріобрѣтенное, натурально за исключеніемъ вдовьей части, слѣдуемой его матери. Если будетъ дочь, къ ней перейдетъ значительное состояніе, пріобрѣтенное лично сэромъ Флоріаномъ въ послѣднее время его жизни. Въ случаѣ рожденія дочери, Джонъ Эстасъ, братъ покойнаго Флоріана, наслѣдуетъ имѣнія въ Іоркширѣ, всегда принадлежавшія фамиліи Эстасовъ. Если совсѣмъ не будетъ дѣтей, Джонъ Эстасъ наслѣдуетъ все, за исключеніемъ вдовьей части, закрѣпленной за леди Лиззи. Въ такомъ смыслѣ сэръ Флоріанъ сдѣлалъ свои распоряженія по имуществу еще до свадьбы и вскорѣ послѣ нея составилъ духовное завѣщаніе. Впослѣдствіи онъ ничего въ немъ не измѣнилъ, ничего не прибавилъ и не убавилъ даже во время печальныхъ дней, проводимыхъ имъ въ Италіи, когда онъ совершенно разочаровался въ своей супругѣ. Распоряженія его въ отношеніи самой вдовы были вполнѣ великодушны. Всѣ свои шотландскія имѣнія онъ предоставлялъ Лиззи по смерть; послѣ-же ея смерти они переходили къ ихъ второму сыну, если-бъ онъ родился. Сэръ Флоріанъ вспомнилъ и о томъ, что бываютъ разныя непредвидѣнныя случайности, и потому въ своемъ духовномъ завѣщаніи помѣстилъ статью, которою отказывалъ женѣ значительную сумму денегъ, болѣе чѣмъ достаточную на случай какой-либо неблагопріятной перемѣны въ ея обстоятельствахъ. Когда леди Эстасъ ознакомилась въ общихъ чертахъ съ этими распоряженіями, она убѣдилась, что теперь она стала богатой женщиной. Но хотя она была и умная женщина, все-таки она не имѣла никакого понятія о правѣ собственности, не знала настоящей цѣны земли, нормы дохода, и смутно понимала денежные обороты; въ этомъ отношеніи она была столько-же свѣдуща, какъ и всѣ молодыя дѣвицы, недостигшія двадцати одного года, хотя, конечно, была гораздо опытнѣе многихъ изъ нихъ въ житейскомъ смыслѣ, и обладала способностію легко обходить всякія затрудненія, но въ этомъ дѣлѣ встрѣчались такія затрудненія, которыхъ, она знала, ей никакъ не преодолѣть. Размышляя о шотландскихъ имѣніяхъ, ей отказанныхъ по завѣщанію, она пришла къ убѣжденію, что они составляютъ ея собственность на всегда, потому-что естественно она не могла уже имѣть второго сына отъ сэра Флоріана; но вмѣстѣ съ тѣмъ она не была совершенно увѣрена, что эти имѣнія будутъ ея собственностію и въ томъ случаѣ, если у нея вовсе не родится сына. Касательно денежной суммы она не могла дать себѣ яснаго отчета, получитъ-ли она ее вмѣстѣ съ шотландскимъ имѣніемъ, или ей выдадутъ ее въ томъ случаѣ, если имѣніе за нею не останется; будутъ-ли ей выдавать ежегодный доходъ съ этой суммы, или она получитъ ее всю разомъ. Еще въ Неаполѣ она получила письмо отъ стряпчаго фамиліи Эстасовъ, извѣщавшее ее о тѣхъ параграфахъ завѣщанія, какіе, по мнѣнію юриста, ей необходимо и интересно узнать. Но что-же она узнала? Почти ничего; ей все-таки нужно сдѣлать множество вопросовъ, нужно посовѣтоваться съ адвокатами прежде, чѣмъ она узнаетъ навѣрное, что принадлежитъ ей, нужно посовѣтоваться и о томъ, какъ привести въ должный порядокъ ея большое состояніе. Передъ ней открывалось блистательное будущее; однакожъ ее все-таки мучило и терзало чувство полнѣйшаго уединенія. Ей пришло на мысль, что не лучше-ли было-бы для нея, если-бъ ея мужъ оставался живъ и все еще обожалъ ее, и по прежнему просилъ ее читать ему стихотворенія? Но она давно перестала читать ему стихи, — перестала съ того дня, какъ онъ получилъ отъ господъ Гартера и Бенжамина, подписанный ею счетъ.

Вопросъ о правахъ наслѣдства покойнаго сэра Флоріана, конечно, былъ очень важенъ для его ближайшихъ родныхъ. Благодаря этому обстоятельству, въ первыхъ числахъ мая леди Эстасъ пришлось принять у себя въ домѣ дядю ея покойнаго мужа, епископа Эстаса изъ Бобсборо. Епископъ былъ младшимъ братомъ отца сэра Флоріана. Въ это время ему было около пятидесяти лѣтъ; онъ былъ очень дѣятеленъ, пользовался извѣстной популярностію и стоялъ высоко, въ мнѣніи свѣта, даже по сравненію съ прочими епископами. Онъ внушительно замѣтилъ своей племянницѣ, что будетъ гораздо приличнѣе, если время оставшееся ей до родовъ она проведетъ въ домѣ одного изъ членовъ фамилія ея покойнаго мужа. Епископъ предложилъ ей переселиться въ его домъ въ Бобсборо и прожить тамъ, пока она совершенно не оправятся отъ родовъ. Леди Эстасъ приняла предупредительное приглашеніе и въ должное время у нея родился сынъ. Джонъ Эстасъ, приходившійся дядей наслѣднику, посѣтилъ его и съ своимъ обычнымъ искреннимъ и добродушнымъ юморомъ заявилъ, что онъ всегда будетъ преданъ юному главѣ ихъ фамиліи. Джонъ Эстасъ назначенъ опекуномъ въ новорожденному и управленіе огромными родовыми помѣстьями перешло въ его руки. Лиззи не читала ему стиховъ и онъ никогда не любилъ ее; епископъ тоже не чувствовалъ въ ней симпатіи; сильно не долюбливали ее всѣ дамы семейства епископа; точно также и семейство декана, ея дяди, не выказывало въ ней никакой привязанности уже потому, что Лиззи, достигнувъ сама, безъ чужой помощи, высокаго положенія въ свѣтѣ, не считала нужнымъ сходиться съ ними. Однакожъ всѣ они относились въ ней съ почтеніемъ, какое подобало вдовѣ бывшаго и матери настоящаго баронета. Впрочемъ они и не имѣли причинъ жаловаться на поведеніе Лиззи во все это время. Что касается фамильнаго брилліантоваго ожерелья Эстасовъ, которое пріобрѣло вскорѣ такую громкую извѣстность и которое, по мнѣнію стряпчаго, ни въ какомъ случаѣ не могло быть причислено въ вдовьей части леди Лиззи, а должно было оставаться въ родѣ Эстасовъ, то епископъ строго запретилъ въ настоящее время даже намекать о немъ молодой вдовѣ. На возраженія, что отъ этого умолчанія могутъ произойти непріятныя недоразумѣнія, прелатъ отвѣчалъ, что подобныя недоразумѣнія легко устранить во всякое время, когда представится къ тому удобный случай.

Леди Эстасъ, во все время, проведенное ею въ домѣ епископа, вела себя благоразумно и держалась очень скромно, поэтому не легко объяснить, за что всѣ Эстасы чувствовали къ ней почти ненависть. Можно-бы думать, что они не любили ее только за то, что она постоянно выражала свое рѣшительное намѣреніе не вступать ни въ какія близкія отношенія съ своей теткой, леди Линлитгау, тогда какъ имъ было извѣстно, что графиня употребляла всѣ усилія, чтобы завоевать себѣ дружбу своей племянницы еще въ то время, когда та была просто миссъ Лиззи Грейстокъ. Но такое объясненіе едва-ли было вѣрно, поэтому настоящую причину слѣдуетъ искать въ чемъ-нибудь другомъ. Эстасы принадлежали къ тѣмъ людямъ, которые могутъ оставаться благоразумными только до извѣстнаго предѣла, но перейдя этотъ предѣлъ, способны совершать большія безразсудства. Леди Лиззи Эстасъ не подавала имъ никакого повода придраться къ ней за что-нибудь; она принуждала себя быть скромной и внимательной въ разговорахъ съ ними о разныхъ предметахъ, и очень осторожно выражала свои мнѣнія; но она не умѣла удерживать свой языкъ, когда разговоръ касался ея намѣреній въ будущемъ, — и этого было довольно. Леди Лиззи, можетъ быть, несравненно чаще, чѣмъ слѣдовало, заводила разговоръ о сильно занимающемъ ее вопросѣ — о собственности, принадлежащей ей нераздѣльно, и говорила объ этомъ не только съ самой мистрисъ Эстасъ, женою епископа, но даже и съ ея дочерьми.

— Она слишкомъ ужъ часто твердитъ о своихъ деньгахъ, говорила м-съ Эстасъ.

— Мнѣ кажется не больше, чѣмъ всѣ говорятъ объ этомъ предметѣ, отвѣчалъ епископъ.

— Тутъ что-нибудь не такъ, настаивала м-съ Эстасъ: — я вызову ее на откровенность и все выпытаю.

Никто изъ Эстасовъ не любилъ Лиззи; она имъ платила тою-же монетой.

Шесть мѣсяцевъ провела Лиззи въ домѣ епископа, а потомъ уѣхала въ свое имѣніе въ Шотландіи. М-съ Эстасъ весьма рѣшительно совѣтовала ей пригласить съ собой леди Линлитгау, но Лиззи также рѣшительно настаивала на своемъ нежеланіи входить съ теткой въ близкія отношенія и отказалась на отрѣзъ приглашать ее къ себѣ. Смыслъ ея возраженій былъ тотъ, что она не забыла еще того времени, когда жила у леди Линлитгау послѣ смерти отца до своего замужества: не мало натерпѣлась она тогда отъ тетки. Теперь-же она смѣетъ надѣяться, что ей можно будетъ развлечься и насладиться многими хорошими вещами, въ чемъ прежде она встрѣчала препятствія. Присутствіе-же въ ея домѣ вдовствующей графини — «колдуньи» — ужь, конечно, не можетъ способствовать развлеченію и наслажденію. Въ чемъ же будутъ заключаться ея развлеченія, чѣмъ она будетъ наслаждаться, — она еще и сама не составила пока опредѣленнаго понятія и не пришла къ окончательному рѣшенію. Она любитъ брилліанты. Ей нравится возбуждать удивленіе въ своей особѣ. Она не прочь, чтобы поклонялись ей, хотя она будетъ обращаться очень надменно съ своими поклонниками. Она любитъ хорошо поѣсть. Но кромѣ этого есть еще многое, что дорого ей. Такъ, она любила музыку, — однакожъ, неизвѣстно было, скажемъ мы отъ себя, любила-ли она сама играть и пѣть или только слушала игру и пѣніе другихъ, не отдавая себѣ яснаго отчета въ ихъ достоинствахъ. Она любила чтеніе, въ особенности чтеніе стиховъ, — но, прибавимъ мы отъ себя, въ этомъ случаѣ она тоже нѣсколько преувеличивала; дѣйствительно она обкладывала свой столъ и наполняла шкапы книгами, пріобрѣтенными больше наугадъ; правда, она читала не мало, но безъ разбора; о внутреннемъ достоинствѣ книгъ не слишкомъ заботилась, ей нужно было главное, чтобы по наружности ее считали почитательницею литературы и высказывали удивленіе ея необыкновенному прилежанію и способности прочитывать такую массу книгъ. Что касается мечтаній о любви и привязанностяхъ, то, дѣйствительно, она любила помечтать и строить воздушные замки: въ нихъ она видѣла себя окруженной толпой друзей и влюбленныхъ въ нее, которыхъ она дѣлала счастливыми, выказывая имъ знаки своего чистосердечнаго благоволенія. Ея теоретическій идеалъ жизни не былъ особенно дуренъ, но въ своемъ практическомъ примѣненіи онъ сводился къ самому эгоистическому наслажденію, когда предающіеся ему не разбираютъ — страдаютъ-ли отъ этого наслажденія другіе люди или нѣтъ, нравственно-ли оно въ высшемъ разумномъ значеніи этого слова или безнравственно, полезно оно или вредно.

Изъ словъ леди Эстасъ легко было составить себѣ понятіе о томъ образѣ жизни, какой она намѣрена вести въ будущемъ. Онъ послужилъ предметомъ самыхъ безпокойныхъ толковъ въ семействѣ епископа. Конечно, если-бъ не малютка, наслѣдникъ титуловъ и положенія сэра Флоріана Эстаса, они-бы не позволили себѣ вмѣшиваться въ распоряженія леди Эстасъ; но права этого малютки были такъ важны и серьезны, что почти невозможно было обойтись безъ вмѣшательства. Но леди Эстасъ дала довольно ясно понять, что она не намѣрена допустить ничьего вмѣшательства въ свои дѣла, и рѣшительно не видитъ разумнаго основанія, почему она не можетъ быть свободна, какъ воздухъ. Но неужели она рѣшается отправиться въ Портрэ-Кестль совсѣмъ одна, т. е. только съ ребенкомъ и кормилицею? Послѣ многихъ дебатовъ въ домѣ декана (оба семейства были между собой въ большой дружбѣ) пришли къ окончательному соглашенію, что леди Эстасъ отправится въ свое имѣніе не одна, а въ сопровожденіи своей старшей кузины, Эллиноры Грейстокъ, которая была старше ея десятью годами. Трудно было найти болѣе добродушную и кроткую женщину, какъ Эллинора Грейстокъ. Ода рѣшилась пожертвовать собою для фамиліи Эстасовъ и согласилась провести въ Портрэ-Кестлѣ три мѣсяца. Уломать саму леди Эстасъ было гораздо труднѣе, но и она, послѣ нѣсколькихъ крупныхъ разговоровъ съ м-съ Эстасъ, женою епископа, приняла семейный ультиматумъ и вскорѣ уѣхала въ Шотландію вмѣстѣ съ своею кузиною.

Обѣ кузины прожили скучно, хотя безъ ссоръ, три мѣсяца своей насильственной совмѣстной жизни. Молодая вдова не говорила ни слова кузинѣ о томъ, какъ она намѣрена устроить свою жизнь и дѣлала все, что ей вздумается, ни въ чемъ не совѣтуясь съ своею компаньонкой. Ребенокъ былъ еще слишкомъ малъ, чтобы могъ въ чемъ-нибудь стѣснить свою мать. Леди Эстасъ постоянно говорила съ кузиной о тѣхъ книгахъ, которыхъ та не читала и же имѣла объ нихъ никакого понятія; она часто перемѣшивала свою рѣчь итальянскими словами, зная очень хорошо, что ея кузина не понимаетъ ни слова по-итальянски. Этой системы леди Эстасъ держалась все время, пока ея кузина жила съ нею, и, конечно, тутъ не могло быть и рѣчи о взаимной привязанности. Прошло три мѣсяца и миссъ Эллинора Грейстокъ по необходимости вернулась въ Бобсборо, хотя леди Эстасъ не гнала ее, но, разумѣется, не уговаривала и оставаться.

— Я провела время далеко не весело, сказала миссъ Эллинора своей матеря, по возвращеніи изъ Шотландіи: — я чувствовала себя тамъ какъ-то стѣсненной.

— Моя милая, отвѣчала мать, — хорошо и то, что эти три мѣсяца она провела подъ присмотромъ, на которые, и уменьшился двухъ-годовой періодъ опасности. По истеченіи двухъ лѣтъ послѣ смерти сэра Флоріана она можетъ снова выйдти замужъ.

Когда происходилъ этотъ разговоръ, вдовство Лиззи продолжалось уже около года, и во все это время она вообще вела себя скромно. Нельзя-же было считать нескромностью съ ея стороны, что она написала нѣсколько легкомысленныхъ писемъ, преимущественно къ стряпчему фамиліи Эстасъ о доставшихся ей деньгахъ и имѣніи, или ставить ей въ упрекъ неосторожныя слова въ разговорѣ ея съ Эллинорой Грейстокъ, которой она сказала, что Портрэ-Кестль составляетъ ея неотъемлемую, вѣчную собственность. Доставшаяся ей по завѣщанію сумма денегъ была отдана ей въ руки и она положила ее въ банкъ. Шотландское имѣніе приносило ей четыре тысячи фунтовъ въ годъ дохода, но для нея пока только одно было ясно, что этотъ доходъ она будетъ получать пожизненно. Фамильное брилліантовое ожерелье находилось у нея, и она ничего не отвѣчала стряпчему на его письмо, въ которомъ былъ сдѣланъ намекъ на это фамильное ожерелье. Къ концу второго года своего вдовства, когда леди Лиззи пошелъ двадцать третій годъ, она, на зло пророчеству жены декана, все еще оставалась леди Эстасъ и никто не могъ ничего замѣтить насчетъ ея сердечной склонности. Наступила весна и она переѣхала въ свой собственный домъ въ Лондонѣ. Она открыто враждовала съ леди Линлитгау. Она неохотно выслушивала братскіе совѣты Джона Эстаса, хотя, при этомъ и не заявляла положительнаго требованія, чтобы онъ превратилъ ихъ. Она уклончиво отвѣчала на приглашенія епископа посѣтить его домъ вмѣстѣ съ своимъ малюткой сыномъ, но не ѣхала туда. Вмѣстѣ съ тѣмъ она заявила о своемъ рѣшительномъ намѣреніи оставить брилліантовое ожерелье у себя, конечно, безъ всякаго вознагражденія. Ея покойный супругъ, говорила она, подарилъ ей эти брилліанты и она считаетъ себя вправѣ владѣть ими безраздѣльно. Но такъ-какъ Эстасы настаивали на томъ, что эти брилліанты составляютъ собственность фамиліи Эстасовъ и стоятъ не менѣе десяти тысячъ фунтовъ, споръ становился серьезнымъ и могъ повести къ важнымъ послѣдствіямъ. Леди Лиззи твердила свое, что она знать ничего не хочетъ, но понимала, что рано или поздно придется этотъ споръ рѣшить болѣе положительнымъ образомъ и доказать свое право фактически, а не отговариваться только незнаніемъ. Вообще она чувствовала, что ей необходимо съ кѣмъ-нибудь посовѣтоваться; ей нужно было наконецъ узнать правду о настоящемъ положеніи ея дѣлъ; она была нѣсколько жадна и полагала, что, можетъ быть, возможно получать болѣе дохода съ ея капитала и имѣній, чѣмъ она получаетъ теперь. Ея молодой кузенъ, сынъ декана, былъ, адвокатъ, но хотя она любила его больше всѣхъ своихъ родныхъ, однакожъ не рѣшилась обратиться къ нему за совѣтомъ. Въ виду собственной пользы она не могла имѣть дѣла съ стариннымъ стряпчимъ фамиліи Эстасовъ, который теперь уже формально отнесся къ ней съ требованіемъ возвратить брилліанты. Но онъ-же указалъ ей, что она можетъ обратиться къ другимъ стряпчимъ, которые дадутъ ей дѣльный совѣтъ. Она обратилась къ гг. Моубрэ и Мопюсъ, и они выразили ей свое мнѣніе, что такъ-какъ брилліанты были ей переданы ея супругомъ безъ условія возвратить ихъ въ опредѣленный срокъ, то никто не имѣетъ права требовать ихъ отъ нея. Но кто-же, кромѣ нея и тѣхъ, кому она разсказала объ этомъ, могъ знать, на какихъ условіяхъ были переданы ей эти фамильные брилліанты?

Вскорѣ послѣ того, какъ леди Лиззи устроилась въ своемъ маленькомъ лондонскомъ домѣ въ Маунтъ-стритѣ, вблизи парка, у нея образовался большой кругъ знакомства. Эстасы, Грейстоки и даже Линлитгау не совсѣмъ еще повернули къ ней спину и продолжали посѣщать ее. Графиня, конечно, была язвительна, но ктоже не зналъ за ней этого достоинства. Деканъ и его жена, которые сильно хлопотали, чтобы навести Лиззи на путь благоразумія и видѣли, что ихъ усилія не приводятъ ни къ чему, тѣмъ не менѣе должны были сознаться, что они не имѣютъ серьезныхъ причинъ жаловаться на свою родственницу. Эстасы относились къ Лиззи крайне сдержанно и надѣялись, что все устроится въ лучшему.

— Проклятое ожерелье! сказалъ какъ-то разъ Джонъ Эстасъ, но, къ его несчастію, это проклятіе услышалъ епископъ.

— Джонъ, замѣтилъ прелатъ, — мнѣ кажется, вы могли-бы выражать свое мнѣніе болѣе приличнымъ языкомъ.

— Прошу извинить меня, ваше сіятельство, отвѣтилъ Джонъ: — я хотѣлъ только сказать, что не зачѣмъ намъ такъ много безпокоиться изъ-за какихъ-то каменьевъ.

Но стряпчій семейства Эстасовъ, м-ръ Кампердоунъ, иначе смотрѣлъ на это дѣло. Однакожъ и онъ долженъ былъ согласиться вмѣстѣ съ ея родными, что молодая вдовушка начала свою кампанію несравненно благоразумнѣе, чѣмъ можно было ожидать отъ нея.

Описавъ характеръ и приключенія Лиззи Грейстовъ, ставшей черезъ замужество леди Эстасъ, потомъ овдовѣвшей и сдѣлавшейся матерью, мы считаемъ необходимымъ заняться нѣсколько наружностью и привычками Лиззи. Еще въ началѣ нашего разсказа мы сказали, что она была очень мила и такъ очаровала сера Флоріана, что онъ находилъ ее вполнѣ прелестной. Она была небольшого роста, но казалась выше, потому-что ея формы были совершенно симметричны. Ея ноги и руки могли служить моделью для скульптора. Ея станъ былъ гибокъ, строенъ, вся ея фигура дышала нѣжностью, въ походкѣ была легкость и плавность. Но многіе находили ее слишкомъ подвижной; они видѣли что-то змѣиное въ гибкости ея стана и въ поворотахъ ея корпуса. Ея лицо было выразительно и на немъ отражались ея душевныя движенія. Нѣтъ сомнѣнія, она могла-бы сдѣлаться хорошей актрисой, еслибъ судьба бросила ее на этотъ путь и ей пришлось-бы поступить на сцену для зарабатыванія себѣ насущнаго хлѣба. И ея голосъ вполнѣ годился для сцены. Онъ былъ силенъ и въ то-же время гибокъ и способенъ измѣняться на разные тоны сообразно съ чувствами, какія слѣдовало изобразить имъ. Онъ звучалъ иногда точно шелестъ вѣтра и наполнялъ сердце слушателя нѣжностію; мы знаемъ, какъ умѣла Лиззи разнѣживать сера Флоріана, когда садилась подлѣ него и читала ему стихотворенія. Но когда супругъ отваживался выговаривать ей, она умѣла возвышать свой голосъ до высшей степени негодующаго гнѣва, приличнаго развѣ только леди Макбетъ. И Лиззи никогда не ошибалась — скорѣе по инстинкту, потому-что ея опытъ въ этомъ отношеніи былъ слишкомъ недостаточенъ, — какой тонъ голоса болѣе подходитъ къ данному случаю. Ея лицо было овальное, хотя нѣсколько длинное, съ самомъ маленькимъ, но блестящимъ румянцемъ, который, впрочемъ, почти всегда отсутствовалъ, съ тѣми оттѣнками нѣжной, прозрачной бѣлизны и мягкой прекрасной смуглоты, которыя составляютъ то, что обыкновенно зовется хорошимъ цвѣтомъ лица; и только тогда, когда она притворялась сердитой, — что случалось съ ней нерѣдко, — на ея щекахъ появлялись розовыя полосы, показывавшія, что въ ея венахъ переливается кровь. Ея волоса были почти чернаго цвѣта, но болѣе нѣжнаго цвѣта и лучшаго глянца, чѣмъ чисто-черные волоса; они были роскошны и Лиззи заплетала ихъ въ косу, изъ-подъ которой спускались къ ней на плечи длинные, прекрасные локоны. Форма ея головы была чрезвычайно хороша, и при ея роскошныхъ волосахъ ей не было надобности носить шиньонъ или какія-нибудь другія, по большей части, безобразныя приколки къ собственнымъ волосамъ, получаемая изъ лавки парикмахера. За то съ какой ѣдкостью говорила она, когда заходила рѣчь о прическахъ многихъ знакомыхъ ей женщинъ. У нея былъ закругленный и не очень длинный подбородокъ; длинный подбородокъ, какъ извѣстно, иногда портитъ симметрію лица, у Лиззи-же подбородокъ былъ очень красивъ, но въ немъ не было ямочки, придающей лицу нѣжную женственность. Ея ротъ былъ, можетъ быть, нѣсколько неправиленъ, потому-что былъ слишкомъ малъ или, лучше сказать, ея губы были слишкомъ тонки. У нея было бѣлые, маленькіе и красивые зубы, но, можетъ быть, она ихъ. слишкомъ часто скалила; маленькій, изящный носъ, немного приподнятый и придававшій ея лицу нѣсколько надменное выраженіе. Ея глаза, которые, какъ она сама думала, дѣлали ея красоту особенно поразительной, — были блестящіе свѣтло-голубые. О, это были большіе, длинные, прекрасные, но очень опасные глаза! Эту опасность легко видѣлъ тотъ, кто умѣлъ читать въ нихъ. Бѣдный сэръ Флоріанъ не обладалъ этимъ искуствомъ. Но правду сказать, прелесть лица Лиззи мало зависѣла отъ ея глазъ. Это сознавали очень многіе ея знакомые, даже изъ числа тѣхъ, которые не умѣли читать въ ея глазахъ, дѣйствительно, очень выразительныхъ, очень быстрыхъ, приковывавшихъ къ себѣ вниманіе каждаго, но лишенныхъ необходимой нѣжности. Какъ мало можно найти женщинъ, мало даже и мужчинъ, которымъ извѣстно, что самыя нѣжащія, пріятныя, ласкающія и правдивыя женскія глаза бываютъ непремѣнно зелёнаго цвѣта! Въ глазахъ Лиззи не было нѣжности, еще менѣе искренности. Но выше всякаго сравненія были ея чудныя густыя брови: такія брови встрѣчаются очень рѣдко!

Мы говорили уже, что Лиззи обладала довольно значительнымъ запасомъ знаній. Прибавимъ къ этому, что она въ самомъ дѣлѣ училась очень многому. Она говорила по-французски, понимала по-итальянски и читала по-нѣмецки. Она играла хорошо на арфѣ и недурно на фортепьяно. Она пѣла очень удовлетворительно, со вкусомъ, смысломъ и выразительностію. Она любила поэзію, и вообще она читала очень много книгъ по разнымъ предметамъ, прилежно занималась и усвоила себѣ многое изъ прочитаннаго, хотя читала и занималась безъ всякой системы, безпорядочно; ей хотѣлось знать больше, но какъ и что знать — ей было все равно. Она ничего не забывала, ко всему прислушивалась, живо схватывала всякую идею и желала блистать въ свѣтѣ не только, какъ красавица, но и какъ женщина умная. Она хотѣла возбуждать удивленіе, а верхушки наукъ, ею схваченныя, выставляли ее передъ невѣждами, какъ женщину съ большими познаніями. Въ это время было не мало мужчинъ, которые объявляли, что леди Лиззи Эстасъ самая умная и самая красивая женщина въ Англіи. Что касается ея независимой матеріальной обстановки, то леди Лиззи была, можетъ быть, одной изъ богатѣйшихъ молодыхъ женщинъ въ Великобританіи.

ГЛАВА III.
Люси Моррисъ.

Хотя первыя двѣ главы этой исторіи посвящены описанію нравственныхъ качествъ и матеріальнаго положенія леди Эстасъ, однакожъ, историкъ проситъ своихъ читателей не выводить отсюда заключенія, что эта пышная аристократическая Бекки Шарпъ въ послѣдующемъ изложеніи будетъ возведена имъ въ санъ героини. Историкъ, впрочемъ, этими словами не думаетъ утверждать, что его исторія непремѣнно должна имѣть героиню. Почему-же нельзя обойтись безъ героини, если въ ней не оказывается особенной надобности? Но, во всякомъ случаѣ, если-бы даже потребовалась героиня, то ею, конечно, не будетъ леди Эстасъ. Однакожъ, даже и неудостоенная этого отличія, она все-таки займетъ видное мѣсто въ дальнѣйшемъ повѣствованіи. Она такъ много дѣлала усилій, чтобы выставиться на показъ, она такъ много заставляла страдать другихъ и страдала сама, что по необходимости ей придется безпрерывно появляться въ послѣдующихъ главахъ этого разсказа.

Саму миссъ Люси Моррисъ авторъ не осмѣлится рекомендовать, какъ героиню. Героиня выступитъ впослѣдствіи, въ то время, какъ читатель, привыкшій до всего доходить собственнымъ умомъ, приспособится къ теченію мысли въ этомъ разсказѣ и самъ легко узнаетъ истинную героиню. Что касается бѣдной маленькой Люси Моррисъ, она была уже гувернанткой въ домѣ леди Фаунъ въ то время, когда прекрасная молодая вдова леди Эстасъ устроилась въ своей, квартирѣ въ Маунт-Стритѣ.

Леди Эстасъ и Люси Моррисъ знали другъ друга давно, съ дѣтства, — такъ-какъ между фамиліями Грейстоковъ и Моррисовъ существовала давнишняя дружба. При жизни матери Лиззи, маленькая Люси была очень частой гостьей въ домѣ адмирала. Также часто она гостила и въ деканствѣ въ Бобсборо. Когда леди Эстасъ, въ ожиданіи рожденія наслѣдника, поселилась въ домѣ епископа, Люси Моррисъ пріѣхала къ Грейстокамъ, чтобы тамъ прожить, пока откроется выгодное мѣсто, представившееся ей по рекомендаціи жены декана. Уже четыре года прошло, какъ Люси, бывшая годомъ моложе Лиззи, осталась круглой сиротой, безъ всякаго состоянія, безъ копѣйки денегъ. Но ее не ожидала блестящая будущность, выпавшая на долю Лиззи Грейстокъ. У нея не было тетки графини, которая могла-бы пріютить ее въ своемъ лондонскомъ домѣ. Деканъ, жена декана и дочери декана любили Люси и были ея лучшими друзьями, но между ними не существовало кровной связи. Поживъ у нихъ нѣкоторое время, Люси, когда ей кончилось восемнадцать лѣтъ, пошла въ гувернантки. Молва о ея нравственныхъ достоинствахъ достигла ушей леди Фаунъ, — (той самой леди Фаунъ, которая имѣла семь незамужнихъ дочерей, изъ коихъ старшимъ было: одной двадцать семь, а другой тридцать лѣтъ), — и высоко почтенная леди Фаунъ наняла Люси Моррисъ учить англійскому, французскому и нѣмецкому языкамъ и немного музыкѣ двухъ самыхъ юныхъ миссъ Фаунъ.

Когда родился наслѣдникъ фамиліи Эстасъ, Люси все еще жила въ деканствѣ, гдѣ выдерживала родъ искуса для поступленія въ домъ леди Фаунъ. Получить мѣсто у леди Фаунъ было дѣло не легкое. Леди Фаунъ считалась чудомъ добродѣтели, благосклонности и стойкости. И всѣ эти хорошія качества проявлялись у нея въ высочайшей степени; ея добродѣтели были высшаго оригинальнаго характера, каждый, знавшій леди Фаунъ, долженъ былъ понимать, что ея сіятельство не подвержена никакимъ человѣческимъ слабостямъ, и что она твердо идетъ по своему пути. Когда леди Фаунъ услышала отъ жены декана о достоинствахъ миссъ Моррисъ, то прежде чѣмъ рѣшилась пригласить молодую дѣвушку въ свой домъ гувернанткой, она произвела самыя тщательныя изслѣдованія; и только увѣрившись въ дѣйствительно хорошихъ качествахъ молодой дѣвушки, заявила, что, пожалуй, возьметъ ее въ свой домъ, если окажется, что она до извѣстной степени можетъ преподавать музыку.

— Значитъ, все кончено, сказала Люси декану съ своей милой улыбкой — той улыбкой, которая заставила многихъ стариковъ и людей среднихъ лѣтъ влюбиться въ нее.

— О, нѣтъ, еще можно надѣяться, отвѣтилъ деканъ. — Въ вашемъ распоряженіи остаются четыре мѣсяца. Нашъ органистъ едвали не самый лучшій учитель музыки въ Англіи, онъ охотно станетъ учить васъ. Поучитесь у него хорошенько.

Люси прилежно занялась музыкой подъ руководствомъ рекомендованнаго ей органиста и чрезъ четыре мѣсяца дѣйствительно поступила гувернанткой въ домъ леди Фаунъ.

Пока Люси жила въ деканствѣ, между нею и Лиззи возобновилась старая дружба; впрочемъ, эта дружба была только наружная, такъ какъ Люси, умѣвшая хорошо читать по глазамъ, не довѣряла богатой вдовушкѣ. Когда Лиззи заговаривала о дняхъ ихъ дѣтства, твердила о своей любви въ поэзіи, брала для своихъ разговоровъ сюжеты романическіе, Люси чувствовала, что въ рѣчахъ ея подруги звучитъ фальшивая нота. Лиззи имѣла дурную привычку за-глаза ругать всѣхъ своихъ друзей. Люси вообще не любила злословія, но ей въ особенности было непріятно слушать, когда ругали при ней Грейстоковъ; она намекнула объ этомъ своей подругѣ.

— Все это прекрасно, глупая вы дѣвочка, сказала Лиззи шутливымъ тономъ, — но вѣдь вы очень хорошо знаете, что всѣ они чистые ослы.

Люси, съ своей стороны, никакъ не могла допустить, чтобы Грейстоки были чистыми ослами, въ особенности одинъ изъ нихъ, котораго она считала въ числѣ лучшихъ и умнѣйшихъ людей. Этотъ одинъ былъ Франкъ Грейстокъ, адвокатъ. Съ Франкомъ Грейстокомъ мы встрѣтимся еще не разъ; ему спеціально будетъ посвящена слѣдующая глава, здѣсь-же, мимоходомъ, скажемъ, что передъ отъѣздомъ Люси въ домъ леди Фаунъ, онъ проводилъ пасху въ домѣ своего отца. Ему приходилось очень много разговаривать съ Люси. Послѣ одной изъ продолжительныхъ бесѣдъ съ нею, онъ объявилъ своей матери, что считаетъ Люси Моррисъ самой пріятной себесѣдницсй и очень хорошей дѣвушкой.

— Не забывай ея положенія въ обществѣ, сказала м-съ Грейстокъ.

— Ея положенія! Прекрасно… О какомъ это положеніи толкуете вы, матушка?

— Ты хорошо знаешь, Франкъ, о чемъ я говорю. Люси очень милая дѣвушка и превосходно воспитана. Но съ гувернанткой, пока еще тебѣ будетъ возможно жениться, ты наживешь себѣ гораздо болѣе хлопотъ, чѣмъ со всякой другой дѣвушкой и можешь надѣлать ей много непріятностей.

— Я не совсѣмъ понимаю васъ, матушка.

— Если леди Фаунъ узнаетъ, что у Люси есть пылкій почитатель ея достоинствъ, леди Фаунъ не приметъ ее въ себѣ въ домъ гувернанткой.

— Ваша леди Фаунъ просто дура. Если дѣвушка достойна удивленія, то что-же въ томъ худого, когда находятся люди, отдающіе справедливость ея достоинствамъ.

— Но, Франкъ, меня безпокоитъ еще другое…

— А, понимаю. Вы думаете, что я намѣренъ жениться на Люси, но едва-ли я въ состояніи думать теперь о женитьбѣ. Во всякомъ случаѣ, я никогда не произнесъ ни слова, которое могло-бы возбудить въ ней надежду… Однакожъ, я не вижу причины, почему-бы мнѣ не жениться на ней, если я буду въ состояніи думать о женитьбѣ.

— О, Франкъ, это невозможно, сказала м-съ Грейстокъ.

Жена декана была очень добрая женщина, но всѣ ея помыслы были обращены на то, какъ-бы устроить, чтобы ея дѣти, разбогатѣли; больше всего ее озабочивалъ сынъ, и она постоянно твердила себѣ, какъ-бы это было прекрасно, если-бъ онъ женился на богатой невѣстѣ.

Со времени описаннаго разговора матери съ сыномъ прошло уже два года и они пронесли много перемѣнъ. За это время Люси свыклась съ семействомъ Фаунъ, и члены этого семейства привыкли въ ней. Младшей дочери леди Фаунъ еще не было пятнадцати лѣтъ и можно было надѣяться, что Люся долго придется имѣть дѣло съ леди Фаунъ и ея ближайшими родными. Старшая дочь леди Фаунъ была десять или двѣнадцать лѣтъ замужемъ за м-ромъ Гиттевеемъ, и имѣла свое семейство, и всѣ Фауны рѣшали, что Люсц должна перейти къ дѣтямъ м-съ Гиттевей. Леди Фаунъ умѣла цѣнить сокровище, которое она нашла въ Люси и старалась сдѣлать ей жизнь въ своемъ домѣ какъ можно болѣе пріятной. Но леди Фаунъ была убѣждена, что гувернанткѣ не слѣдуетъ рано выходить замужъ. Если гувернантка станетъ влюбляться, она, по мнѣнію достопочтенной леди, не будетъ въ состояніи исполнять принятыя ею на себя обязанности. Нѣтъ сомнѣнія, лучше не имѣть надобности идти въ гувернантки, лучше быть барышней, которой не зачѣмъ заработывать себѣ хлѣбъ и которая свободна избрать себѣ мужа и влюбляться сколько ей угодно; гораздо лучше родиться обладательницей 10,000 фунтовъ годового дохода, чѣмъ мечтать о такомъ заработкѣ, чтобы было возможно сберечь 500 фунтовъ и т. д. Такъ разсуждала объ этомъ предметѣ леди Фаунъ, на здравый смыслъ которой же могли дѣйствовать нмкакія пылкія чувства. Она всегда говорила, что гувернантка, исполняющая свои обязанности и знающая свое дѣло, заслуживаетъ полнаго уваженія. Она была очень расположена къ Люси Моррисъ и обращалась съ нею очень ласково, но ей не нравилось, что Френкъ Грейстокъ посѣщаетъ ея домъ. Она намекнула объ этомъ Люси Моррисъ, и та, краснѣя до ушей, сказала, что она сама не желаетъ допустить, чтобы ея собственные знакомые посѣщали ее въ домѣ леди Фаунъ, не получивъ приглашенія отъ самой леди, но что ея дружескія связи касаются только ея самой.

— Дорогая миссъ Моррисъ, сказала леди Фаунъ, — мы вполнѣ понимаемъ другъ друга, я мнѣ нечего прибавлять, что вы, какъ дѣвушка вполнѣ прекрасная, исполните свой долгъ.

Леди Фаунъ весь годъ жила въ Ричмондѣ въ старомодномъ домѣ, съ старомоднымъ садомъ, носившемъ имя Фаун-Кортъ. Послѣ приведеннаго разговора ея съ Люси Моррисъ, Франкъ Грейстокъ нѣсколько мѣсяцевъ не заѣзжалъ въ Фаун-Кортъ: надо полагать, что ея сіятельство дала ему понять, какъ ей непріятны его посѣщенія. Но леди Эстасъ, — всегда на парѣ маленькихъ, хорошенькихъ сѣрыхъ пони, — иногда пріѣзжала въ Ричмондъ повидаться съ своимъ дорогимъ старымъ другомъ Люси, и противъ ея визитовъ леди Фаунъ не дѣлала возраженій. Леди Фаунъ сказала своимъ дочерямъ, что она не считаетъ визиты леди Эстасъ неприличными или вредными. Ей даже отчасти нравилась молодая вдовушка. Но за-то она отъ всей души ненавидѣла леди Линлитгау, какъ только старуха можетъ ненавидѣть старуху-же. Леди Фаунъ ничего не слышала объ исторіи съ брилліантами.

Люси Моррисъ, дѣйствительно, была сокровищемъ, но все-таки она не была героиней. Люси была маленькое, кроткое, общительное существо, въ присутствіи котораго чувствовалось какъ-то хорошо и уютно. Люси не страдала застѣнчивостію, но и не была навязчива. Она всегда охотно вступала въ откровенный разговоръ, но никогда не напрашивалась на искренность. Мужчины, женщины и даже дѣти, находили большое удовольствіе въ бесѣдахъ съ нею. Она была дѣятельная, веселая, энергическая дѣвушка, способная ко всякому труду. Она охотно исполняла всякое порученіе, какое давала ей леди Фаунъ. Она безропотно составила каталогъ библіотеки, собранной покойнымъ лордомъ Фауномъ, преимущественно изъ сочиненій по христіанской теологіи третьяго и четвертаго вѣка; она распланировала новый цвѣточный садъ — замѣтимъ отъ себя — леди Фаунъ постоянно приписывала себѣ эту заслугу. Люси оказала неоцѣненныя услуги во время долгой болѣзни миссъ Клары Фаунъ. Люси знала всѣ правила игры въ крокетъ и умѣла играть въ пикетъ. Когда дочерямъ леди Фаунъ приходила охота забавляться отгадываніемъ шарадъ, онѣ ничего не могли придумать безъ Люси Моррисъ и откровенно сознавались, что безъ ея содѣйствія онѣ были-бы не въ силахъ отгадать ни одной загадки. Дочери леди Фаунъ были добрыя, простодушныя, непривлекательныя дѣвушки; онѣ постоянно твердили Люси Моррисъ, что она дѣвушка на всѣ руки. Леди Фаунъ искренно любила Люси. Лордъ Фаунъ, старшій сынъ графини, мужчина лѣтъ тридцати-пяти, пэръ парламента и помощникъ государственнаго секретаря, уважаемый своей матерью и сестрами, часто совѣтывался съ Люси и не скрывалъ своей дружбы къ ней. Мать хорошо знала своего достопочтеннаго сынка и не опасалась, что могло выйти что-нибудь худое изъ этой дружбы. Лордъ Фаунъ потерпѣлъ разочарованіе въ любви; но онъ скоро утѣшился синими парламентскими книгами и исцѣлилъ свою страсть усердными занятіями въ министерствѣ по индѣйскимъ дѣламъ. Женщина, имъ любимая, была богата, а онъ бѣденъ, но онъ все-таки поборолъ свою привязанность къ ней. Слѣдовательно, нечего было опасаться, что лордъ Фаунъ влюбится въ гувернантку или что будетъ опасенъ для нея. Въ семействѣ Фауновъ давно уже было рѣшено, что лордъ Фаунъ непремѣнно долженъ жениться на деньгахъ.

Люси Моррисъ во всѣхъ отношеніяхъ была сокровищемъ. У нея было пріятное личико, вызывавшее симпатію, свѣтилось-ли оно радостію или омрачалось горемъ. Ея глаза блестѣли почти магнетическимъ блескомъ, который заставлялъ ея собесѣдника, если она смотрѣла на него, хотя на одинъ моментъ, но непремѣнно соглашаться съ нею и чувствовать, что его связываетъ съ нею общность интересовъ. Натянутый, апатичный, недалекій и осторожный лордъ Фаунъ тотчасъ-же почувствовалъ на себѣ силу взгляда Люси и сразу подчинился ей. Еще болѣе сына осторожная леди Фаунъ давно уже сознала, что она не можетъ представить себѣ, что должно наступить время, когда ей придется на всегда разлучиться съ Люси Моррисъ. Нѣтъ, Люси непремѣнно должна поступить гувернанткой къ маленькимъ Гиттевеямъ, мать которыхъ жила въ Варвикъ-Скверѣ, а отецъ занималъ должность предсѣдатели совѣта аппеляціоннаго суда по гражданскомъ дѣламъ. Гиттевеи были единственные внуки, дарованные судьбой леди Фаунъ, и ужь, конечно, никто другой, какъ Люси должна была воспитывать ихъ.

Люси была маленькаго роста и про нее нельзя было, какъ про леди Эстасъ, сказать, что она красавица, но она была миловидна и эта миловидность еще болѣе увеличивалась одной особенностью: въ глазахъ ея постоянно была нѣжная влажность и, когда Люси оживлялась, въ углахъ ея глазъ всегда сверкала брилліантовая слезинка. Ея свѣтло-каштановые волосы были мягки, шелковисты и красивы, но въ нихъ не было ничего поразительно-красиваго. Ея ротъ былъ нѣсколько великъ, но способенъ къ выразительности. У нея былъ низкій и широкій лобъ съ выдающимися висками, на которые она имѣла привычку класть свои маленькіе пальцы, когда сидѣла спокойно и внимательно слушала кого-нибудь. Она умѣла слушать и была одной изъ самыхъ лучшихъ слушательницъ. Если она замѣчала, что ея собесѣдникъ затрудняется продолжать свою рѣчь, она всегда спѣшила двумя, тремя словами помочь ему и снова внимательно слушала. Есть слушатели, ясно показывающіе своей манерой слушать, что они слушаютъ по обязанности, а не. потому, что ихъ интересуетъ предметъ рѣчи. Люси Моррисъ была не такова. Она всегда вслушивалась въ рѣчь своего собесѣдника и тотчасъ-же усвоивала себѣ ея сущность. Въ то время на очереди было разрѣшеніе вопроса: что лучше — выплатить-ли мигабскому саабу тридцать милліоновъ рупій и возвести его на престолъ или-же заключить его въ тюрьму на всю жизнь. Въ Великобританіи вообще мало интересовались этимъ вопросомъ, но Люси рѣшительно осилила его и даже ввела въ затрудненіе лорда Фауна, убѣдивъ его вступиться за обиженнаго принца и тѣмъ стать въ противорѣчіе съ своимъ начальникомъ.

Что еще можно сказать интереснаго для читателя о лицѣ и вообще наружности Люси Моррисъ? Когда она улыбалась, на ея щекахъ появлялись очень хорошенькія маленькія ямочки. Когда-же она смѣялась, то вмѣстѣ смѣялся и ея маленькій неправильный носъ. Ея руки и ноги были очень худы и длинны и далеко не такъ красивы, какъ руки и ноги ея друга леди Эстасъ. Люси Моррисъ была маленькое, худенькое, живое, граціозное существо, которое нельзя было видѣть, не желая имѣть его постоянно подлѣ себя. Она была не своекорыстна, но умѣла цѣнить свою личность. Она твердо рѣшилась быть чѣмъ-нибудь въ обществѣ, — не то, чтобы выйти замужъ за какого-нибудь лорда или богача, или блестѣть своей красотой и остроуміемъ, — нѣтъ, она рѣшалась имѣть цѣль въ жизни и быть полезной. Она была въ высшей степени скромна, не стремилась выдаваться чѣмъ-нибудь; поэтому ей не приходилось никогда стушевываться; но она никому-бы не позволила наступить себѣ на ноги и считала себя равной всѣмъ. Все, что она имѣла, начиная съ стараго шелковаго платья, купленнаго на заработанныя ею деньги, до ума, дарованнаго ей природою, было ея собственностью. Титулъ лорда Фауна принадлежалъ ему, званіе леди Фаунъ было ея собственностью; — Люси не желала ничего чужого, но твердо рѣшилась отстаивать свое. Люси мало думала о выгодахъ и невыгодахъ своего настоящаго положенія. Въ ней вовсе не было женскаго тщеславія. Но Люси Моррисъ болѣе всего стремилась принести пользу, она была дѣятельна и энергична, когда слѣдовало понудить кого-нибудь на хорошее дѣло; она старалась возбудить къ себѣ довѣріе, сочувствіе, искала поддержки; но дѣйствовала не ради какого-нибудь личнаго, мелко-эгоистическаго интереса, а для достиженія той цѣли, какую она имѣла въ виду.

Остается сказать про Люси, что она, какъ признавалась самой себѣ, навсегда отдала свое сердце Франку Грейстоку. Но она созналась себѣ также, что изъ этого ничего не выйдетъ. Франкъ становился замѣтнымъ человѣкомъ, но у него было мало денегъ, и едва-ли онъ былъ-бы въ состояніи жениться на гувернанткѣ. Къ тому-же онъ ни разу не сказалъ ей, что любитъ ее. Правда, онъ заѣзжалъ раза два, три въ Фаунъ-Кортъ, но, можетъ быть, только потому, что между Фаунами и Грейстоками существовало давнишнее знакомство, и никому не было причины досадовать на его визиты? Леди Фаунъ не досадовала, она сказала только одно слово. А слово, сказанное во время, всегда бываетъ кстати. Люси не обидѣлась на это слово, насколько оно касалось собственно ея; но когда она размыслила, что, вѣроятно, что-нибудь было сказано и м-ру Грейстоку — иначе зачѣмъ ему было прекращать свои посѣщенія, — ей стало непріятно.

Сама она смотрѣла на свою страсть, какъ смотритъ здоровый человѣкъ на потерю руки или ноги. Конечно, такая потеря, дѣлающая калѣкой на всю жизнь, составляетъ большое несчастіе, которое приходится оплакивать. Но съ потерей ноги еще не все погибло. Человѣкъ съ деревянной ногой можетъ быть дѣятельнымъ, можетъ приносить пользу, можетъ пользоваться многими наслажденіями, доступными людямъ. У него остались глаза, уши и умъ. Онъ не умретъ отъ потери ноги. Такъ было и съ Люси Моррисъ. Она продолжала жить дѣятельной жизнію. Глаза, уши и умъ остались при ней.

Хладнокровно и безпристрастно взвѣшивая свое положеніе, Люся пришла въ выводу, что счастливая любовь едва-ли можетъ выпасть ей на долю. Она соглашалась, что леди Фаунъ, пожалуй, была права и гувернантка почти не можетъ ожидать взаимной любви. Она отдала свое сердце, но при существующихъ въ обществѣ понятіяхъ, ей трудно разсчитывать на взаимность. Всѣ эти мысли пришли ей въ голову въ сумерки одного скучнаго мрачнаго дня. Она думала объ этомъ, не развлекаясь ничѣмъ постороннимъ, и была выведена изъ задумчивости лордомъ Фауномъ, предлагавшимъ ей для прочтенія огромный печатный листъ, гдѣ помѣщены были многіе интересные документы, касающіеся дѣла сааба. Люси принялась за чтеніе этой суши, и, читая ее, невольно подумала, что Франкъ Грейстокъ могъ-бы превосходно защитить индѣйскаго принца, если-бы ему было поручено сказать защитительную рѣчь.

Наступилъ май и прошло уже болѣе шести мѣсяцевъ съ того дня, какъ Франкъ въ послѣдній разъ былъ въ Фаун-Кортѣ. Въ семействѣ Фауновъ о немъ совсѣмъ не упоминали и Люси ни отъ кого не слыхала даже его имени. Но однажды въ Фаун-Кортъ завернула леди Эстасъ, какъ всегда, на своихъ пони, но на этотъ разъ и съ своей новой компаньонкой, миссъ Мэкнельти. Пока леди Фаунъ благосклонно разговаривала съ миссъ Мэкнельти, Лиззи удалилась въ уголокъ съ своимъ дорогимъ старымъ другомъ Люси. О, какъ отрадно было видѣть, что такая богатая и фешенебльная барыня, какъ леди Эстасъ, удостоиваетъ своею дружбою бѣдную гувернантку! — Въ виду такого поразительнаго факта, почитатели Лиззи умилялись отъ восторга.

— Видѣла вы Франка въ послѣднее время? спросила леди Эстасъ, говоря, конечно, о своемъ кузенѣ, адвокатѣ.

— Я его давно не видѣла, отвѣтила Люси съ самой веселой улыбкой.

— Какой-же онъ, однако, фальшивый рыцарь, сказала леди Эстасъ шепотомъ.

— Сколько я знаю м-ра Грейстока, возразила Люси, — онъ вовсе не склоненъ къ какимъ-бы то ни было рыцарскимъ замашкамъ. Я полагаю, теперь всѣ мысли его заняты парламентскими дебатами.

— Пустяки, моя дорогая, какъ-будто я ничего не знаю. Я увѣрена, что въ этомъ дѣлѣ замѣшалась эта старая кошка, леди Фаунъ.

— Фи! Лиззи, что за охота вамъ вѣчно злословить. Леди Фаунъ вовсе не старая вошка и пожалуйста не называйте ее такъ при мнѣ. Я не понимаю, какъ можно, давая ей такую кличку, продолжать вести съ нею знакомство. Леди Фаунъ ни во что не вмѣшивалась, она только высказала свое мнѣніе.

— Значитъ, она вмѣшалась, сказала Лиззи, вставая и пошла на встрѣчу старой кошкѣ.

ГЛАВА IV.
Франкъ Грейстокъ.

Франкъ Грейстокъ, адвокатъ, былъ единственный сынъ декана въ Бобсборо. У декана было нѣсколько дочерей; — правда, не такъ много, какъ у леди Фаунъ, — у него было всего три дочери, но онъ также былъ далеко не богатый человѣкъ. Всѣмъ извѣстно, что если деканъ не имѣетъ своего состоянія и если ему не удалось получить дургэмскій приходъ, — этотъ счастливый билетъ въ лоттереѣ декановъ, — онъ не можетъ быть богатымъ. Деканъ въ Бобсборо пользовался квартирой и 1,500 фунтовъ дохода. Подъ квартиру ему отводился цѣлый огромный домъ, живописно, расположенный, но лежащій вдали отъ центра и очень неудобный. Своего состоянія Грейстоки не имѣли. Въ этой фамиліи мужчины постоянно стремились сдѣлаться адмиралами или деканами, а женщины всегда были увѣрены, что найдутъ себѣ мужей и, дѣйствительно, выходили замужъ. Но Грейстоки всегда жили хорошо и водили знакомство съ богатыми людьми. Однакожъ денегъ у нихъ никогда не водилось. За то Эстасы всегда имѣли деньги и епископъ въ Бобсборо былъ богатъ. Деканъ былъ непохожъ на своего брата адмирала, который никогда не платилъ своихъ долговъ. Деканъ платилъ ихъ, но прижимисто, и у него также, какъ и у всѣхъ Грейстоковъ, всегда оказывался недостатокъ въ деньгахъ. При такихъ обстоятельствахъ Франкъ Грейстокъ, конечно, долженъ былъ рано начать заработывать свой хлѣбъ.

Не смотря на то, что онъ не могъ ожидать поддержки отъ своей семьи, Франкъ избралъ профессію, которая часто въ началѣ дѣятельности бываетъ очень невыгодна. Онъ записался въ число адвокатовъ того судебнаго округа, къ которому принадлежалъ кафедральный городокъ Бобсборо. Но какъ ни малъ былъ этотъ бургъ, судьи въ опредѣленные сроки удостоивали его своимъ посѣщеніемъ во время своего обычнаго кругового объѣзда. Франкъ началъ хорошо, нашелъ кое-какую работу въ Лондонѣ и могъ-бы уже, заплативъ опредѣленную сумму, выписаться изъ адвокатовъ графства и записаться въ число лондонскихъ стряпчихъ. Но онъ, подобно всѣмъ Грейстокамъ, жилъ неразсчетливо. Правда, портные, книгопродавцы и другіе торговцы, вѣрившіе ему въ долгъ, никогда не сомнѣвались, что получатъ съ него свои деньги и болѣе настойчивые изъ нихъ, дѣйствительно, всегда получали почти въ срокъ. Но также правда и то, что хотя онъ не вывѣсилъ флага безденежья и не показывалъ намѣренія жить на счетъ мелочныхъ торговцевъ, какъ его дядя, адмиралъ, — онъ все-таки слылъ всюду за молодого человѣка, тугого на расплату. Онъ былъ уже четыре года адвокатомъ и имѣлъ болѣе двадцати восьми лѣтъ отъ роду, когда встрѣтился въ Бобсборо съ Люси, которая изъ ребенка, какимъ онъ зналъ ее когда-то, стала взрослой дѣвушкой, заработывавшей свой хлѣбъ. Франку было около тридцати лѣтъ, когда леди Фаунъ намекнула ему, что будетъ лучше, если онъ перестанетъ посѣщать Фаун-Кортъ.

Между тѣмъ положеніе Франка сильно измѣнилось и лавочники въ Бобсборо давно уже перемѣнили свое мнѣніе о немъ. Въ то время, когда онъ встрѣтился съ Люси въ деканствѣ, счастье ему улыбнулось и онъ получилъ уже достаточную извѣстность. Корпорація лондонскаго Сити обвинила англійскій банкъ въ неправильныхъ дѣйствіяхъ и начала противъ него процессъ. Дѣло было слишкомъ значительное и интересное и многіе адвокаты около него нагрѣли руки. Перепала порядочная сумма денегъ и въ карманъ Франка Грейстока, бывшаго въ числѣ защитниковъ банка. Но кромѣ денегъ онъ пріобрѣлъ еще извѣстность. Всѣ лондонскіе стряпчіе въ одинъ голосъ говорили, что Франкъ Грейстокъ превосходно защищалъ банкъ и избавилъ его отъ необходимости перестраивать свои кладовыя, чего добивалась противная сторона. Годъ спустя, консервативной партіи понадобился умный, молодой, энергическій человѣкъ, для занятія въ палатѣ общинъ вакантнаго мѣста депутата отъ Бобсборо. Избирательный комитетъ предложилъ Франку Грейстоку попытать счастія. Съ перваго взгляда казалось, что трудно ожидать успѣха, и самъ деканъ выразилъ свое мнѣніе, что его сыну слѣдуетъ еще повременить съ политической дѣятельностію. Но жена декана и самъ Франкъ считали, что предстоящая борьба почетна и привлекательна и нѣтъ разумной причины отказываться отъ нея. Франкъ Грейстокъ явился кандидатомъ. Когда леди Фаунъ просила Франка не посѣщать Фаун-Борта, онъ уже почти годъ былъ въ парламентѣ.

— Я знаю, что сдѣлавшись членомъ парламента, мнѣ нельзя будетъ такъ много работать для хлѣба, какъ я работалъ до сихъ поръ, сказалъ Франкъ своему отцу, когда избраніе его въ палату состоялось; — но я также хорошо зіяю, что членъ парламенту имѣющій репутацію человѣка способнаго къ работѣ, всегда легко можетъ получить ее столько, сколько будетъ въ силахъ исполнить.

Можетъ быть, этотъ взглядъ и не выдерживаетъ строгой критики, во тѣмъ не менѣе въ иныхъ случаяхъ онъ оказывается вѣренъ.

Жена декана, разумѣется, была въ восторгѣ отъ успѣховъ своего сына; сестры его также раздѣляли этотъ восторгъ. Женщины всегда радуются, когда ихъ молодые родственники пробиваютъ себѣ дорогу и пріобрѣтаютъ славу, потому-что эта слава отражается и на нихъ, Семейству декана было пріятно твердить всѣмъ знакомыхъ, что ихъ Франкъ засѣдаетъ въ парламентѣ. Братья часто бываютъ равнодушны къ успѣху брата, но сестры почти всегда ему сочувствуютъ. «Если Франкъ женится на деньгахъ, онъ достигнетъ еще большихъ успѣховъ», разсуждали въ семьѣ Грейстоковъ. Добрая старушка, мать Франка, и не сомнѣвалась, что со временемъ ея сынъ будетъ сидѣть на шерстяномъ мѣшкѣ лорда-канцлера. Но для того, чтобы онъ могъ сидѣть на немъ комфортебельно, онъ долженъ выкинуть изъ головы идею жениться на бѣдной дѣвушкѣ. По этимъ соображеніямъ въ деканствѣ сильно побаивались Люси Моррисъ.

— Мысль жениться на деньгахъ, какъ вы это называете, сказалъ Франкъ своей второй сестрѣ, Маргарэтъ, — отвратительна для меня.

— Но что-же мѣшаетъ тебѣ полюбить дѣвушку съ состояніемъ такъ-же, какъ полюбилъ-бы ты бѣдную, замѣтила Маргарэтъ.

— Нѣтъ, все это пустяки… Дѣвушекъ съ деньгами мало, дѣвушекъ безъ денегъ множество, — вотъ аргументъ, силу котораго, какъ я вижу, вы всѣ не можете понять.

Маргарэтъ нечего не отвѣтила.,

— Право, Франкъ, я начинаю думать, что леди Фаунъ права, сказала мать.

— А я такъ думаю, что она толкомъ ничего понять не можетъ. Если у меня серьезное чувство къ Люси, то вмѣшательство леди Фаунъ не въ состояніи истребить его. Неужели вы полагаете, что я позволю леди Фаунъ рѣшать вопросъ, какая жена мнѣ пригодна, а какая нѣтъ.

— Ты привыкъ въ Люси Моррисъ, мой дорогой, и мы всѣ любимъ ее. Но, милый Франкъ, пораздумай хорошенько, будетъ-ли выгодно тебѣ жениться на ней?

— Я не знаю, выгодно-ли мнѣ жениться на ней или нѣтъ, нѣсколько помолчавъ отвѣтилъ Франкъ на вопросъ матери; — но мнѣ кажется, что если-бы у меня хватило смѣлости ввѣриться будущему и теперь-же жениться на Люси, то, быть можетъ, я сдѣлалъ-бы очень хорошее дѣло. Но едва-ли у меня хватитъ мужества на этотъ шагъ.

Такое настроеніе сына не на шутку тревожило жену декана.

Читатель, прочитавшій предъидущія строки, можетъ быть, подумаетъ, что Франкъ Грейстокъ былъ влюбленъ въ Люси, а Люси была влюблена въ Франка. Но смѣемъ увѣрить читателя, что онъ ошибается. Всѣмъ извѣстно и, надо полгать, всѣми признано, что женщины влюбляются гораздо чаще и сильнѣе, чѣмъ мужчины. Точно также по теоріи требуется, чтобы мужчина высказывалъ свою любовь, а женщина молчала о ней. Теоретики твердятъ, что женщина не должна влюбляться до тѣхъ поръ, пока не увѣрится, что любовь принесетъ ей счастіе и радость. Но всѣ подобныя предостереженія, можетъ быть, очень полезныя для регулированія отношеній между людьми, рѣшительно непримѣнимы на практикѣ. Женщина гораздо болѣе думаетъ о любви, чѣмъ мужчина и потому скорѣе его рѣшается. У мужчины-же чаще всего рѣшаетъ дѣло случай. Нерѣдко онъ совсѣмъ необдуманно дѣлаетъ предложеніе женщинѣ, только потому, что она у него подъ рукой, что ему приходится нерѣдко бывать съ нею вмѣстѣ. Франкъ Грейстокъ презрительно смѣялся надъ тѣмъ, что леди Фаунъ вздумалось вмѣшаться въ его любовь. Но несомнѣнно, что если-бы онъ по прежнему посѣщалъ Фаун-Кортъ, онъ объяснился-бы въ любви Люси Моррисъ. Его попросили не посѣщать дома леди Фаунъ, и онъ, не видя Люси, не могъ ни на что рѣшаться и не зналъ необходима ему Люси или онъ можетъ обойтись безъ нея. Но Люси Моррисъ очень легко могла разрѣшить этотъ вовсе не трудный для нея вопросъ.

Сверхъ того мужчины часто страдаютъ недостаткомъ анализа потому не могутъ составить себѣ опредѣленнаго понятія, куда приведетъ ихъ извѣстное чувство въ дѣвушкѣ. Нерѣдко приходится слышать, что такой-то мужчина дурно поступилъ съ дѣвушкой; между тѣмъ, если строго разобрать дѣло, окажется, что его поведеніе было только необдуманно. Онъ находилъ, что общество дѣвушки доставляетъ ему удовольствіе и сталъ наслаждаться этимъ удовольствіемъ, не давая себѣ труда подумать о послѣдствіяхъ. Ему казалось, что тѣ люди неправы, которые считаютъ за несомнѣнную истину, что между мужчиной и женщиной не можетъ существовать дружбы, безъ брака или мысли о бракѣ. «Почему-же между мной и дѣвушкой не можетъ быть дружбы, безъ всякаго помышленія о любви», заключилъ онъ. И однако-жъ, если-бы дѣвушка, съ которой онъ друженъ, сказала ему, что она намѣрена выйдти замужъ за другого, онъ вытерпѣлъ-бы всѣ муки ревности и считалъ-бы себя обманутымъ. Имѣть другомъ дѣвушку, на которой онъ не можетъ или не хочетъ жениться, нисколько не убыточно для него. Эту дружбу, о которой онъ не станетъ никому говорить, онъ считаетъ просто наслажденіемъ, оживляющимъ его жизнь, источникомъ его гордости и восторга. Дружба съ дѣвушкой радуетъ его и утѣшаетъ въ мелкихъ непріятностяхъ. Эта дружба прогоняетъ его скуку и является праздничнымъ днемъ среди его будничныхъ занятій. Для дѣвушки такая дружба можетъ быть опасна, можетъ быть иногда даже равносильна смерти, но она этого не сознаетъ.

Франкъ Грейстокъ полагалъ, что съ его стороны будетъ необдуманнымъ шагомъ жениться теперь на Люси Моррисъ, но все-таки онъ рѣшилъ, что леди Фаунъ несносная старуха, когда она намекнула ему, чтобы онъ прекратилъ свои посѣщенія въ Фаун-Кортъ.

— Конечно, вы меня понимаете, м-ръ Грейстокъ, сказала она, стараясь какъ можно деликатнѣе выразить свою мысль. — Когда миссъ Моррисъ оставитъ насъ, — если только она когда нибудь разстанется съ нами, чего я почти не допускаю, — мнѣ будетъ очень пріятно видѣть васъ у себя.

— Какой бѣсъ занесетъ меня въ Фаун-Кортъ, если тамъ не будетъ Люси, сказалъ самъ себѣ Франкъ, не обращая никакого вниманія на тонкую деликатность ея сіятельства.

Какъ мы уже сказали, Франку Грейстоку въ это время было около тридцати лѣтъ. Онъ былъ довольно красивый мужчина, — хотя въ строгомъ смыслѣ его нельзя было назвать красавцемъ, — средняго роста, сухощавъ, съ темными курчавыми густыми волосами, въ которыхъ уже являлась просѣдь; онъ носилъ небольшіе бакенбарды, подбородокъ его всегда былъ гладко выбритъ. По наружности онъ былъ совершенная противуположность своему покойному другу, сэру Флоріану Эстасу. Франкъ былъ самоувѣренъ и остроуменъ, онъ имѣлъ живой характеръ и мало уважалъ внѣшнія свѣтскія приличія. Онъ желалъ исполнять свои обязанности къ другимъ, но еще больше желалъ, чтобы другіе исполняли свои обязанности въ отношеніи къ нему. Онъ рѣшился пробить себѣ дорогу и полагалъ, что успѣхъ на этомъ пути доставитъ ему счастіе. Онъ какъ будто былъ созданъ для избранной имъ профессіи. Его отецъ, имѣя связи въ духовенствѣ и находясь въ дружбѣ съ епископомъ въ Бобсборо, пожелалъ, чтобы его сынъ избралъ себѣ духовную карьеру. Но Франкъ, слишкомъ хорошо зная себя и свои способности, конечно, не могъ послѣдовать совѣту отца. Онъ избралъ профессію адвоката и двадцати девяти лѣтъ отъ роду попалъ въ парламентъ.

Франкъ попалъ туда, какъ представитель консервативныхъ интересовъ бурга Бобсборо. Торійскій избирательный комитетъ, пригласившій Франка попытать счастія, навѣрное не зналъ, имѣетъ-ли Франкъ какія-нибудь сложившіяся убѣжденія по вопросамъ внѣшней и внутренней политики. Отецъ Франка былъ истый старый тори древнѣйшей школы, который думалъ, что все въ Англіи идетъ въ худшему, что кризисъ приближается, и однакожъ, не смотря на такія опасенія, жилъ припѣваючи, безъ всякихъ бурь. Деканъ былъ изъ тѣхъ старосвѣтскихъ политиковъ, которыхъ осталось еще много въ Англіи: они восторгаются политикой своей партіи, не имѣя особенной вѣры въ нее. Если серьезно наступать на нихъ, они почти сознаются, что ихъ такъ называемыя убѣжденія не болѣе, какъ предразсудки, но ни за какія блага въ мірѣ не отступятся отъ нихъ. Они находятъ удовольствіе оцѣплять себя отъ сообщенія съ внѣшнимъ міромъ. Разбирая въ своихъ дружескихъ собраніяхъ все, что дѣлалось и дѣлается несогласно съ ихъ убѣжденіями, они находятъ, что все это дурно, вредно и опасно, и при томъ забываютъ, что многое изъ того, что кажется имъ вреднымъ и страшнымъ, сдѣлано ихъ же партіею. Они говорятъ, что нелѣпо было вступаться за Карла I, но также нелѣпо было переносить Кромвеля; дурно было изгонять Якова II, но также дурно было примиряться съ Вильгельмомъ. Не слѣдовало приглашать на престолъ Ганноверскій домъ, но также не слѣдовало вмѣшиваться въ королевскія прерогативы. Билль о реформѣ былъ очень дуренъ. Захватъ епископскихъ имѣній незаконенъ. Эманципація католиковъ худшее изъ всѣхъ золъ. Уничтоженіе хлѣбныхъ законовъ, податей въ пользу церкви и присяги было вредно. Вмѣшательство въ старинное устройство университетовъ плачевно. Съ ирландскимъ церковнымъ вопросомъ поступили чисто по дьявольски. Увеличеніе числа школъ вредитъ англійскому образованію. Билли о землевладѣніи и народномъ образованіи въ Ирландіи крайне дурны. Вообще каждый шагъ впередъ дуренъ, вреденъ или опасенъ. И все-таки для нихъ старая Англія лучшая страна въ мірѣ, и всѣ эти, ненавистныя для нихъ, перемѣны не сдѣлали ее менѣе комфортебельной для жизни. Они ворчатъ при всякомъ измѣненіи, улучшающемъ бытъ страны, и охотно наслаждаются его благими послѣдствіями. Они знаютъ свои привиллегіи и сознаютъ свое положеніе. Имъ нравится ихъ положеніе и нравится именно своею внѣшнею стороною, дающею имъ возможность рисоваться. Имъ нравится сидѣть на правой сторонѣ именно потому, что она побѣждена; имъ пріятно рисоваться тѣмъ, что они будто-бы терпятъ преслѣдованія отъ яраго республиканскаго демагогизма и притомъ никогда не теряютъ ни своего насиженнаго положенія, ни общественнаго уваженія. Они носятся съ своей громадной, постоянно возрастающей печалью, они счастливы и гордятся ею, тѣмъ болѣе, что она не приноситъ имъ ощутительнаго вреда. Такихъ людей въ Англіи множество и, по своимъ личнымъ качествамъ, они истинная соль націи. Сказать, что всѣ англійскіе консерваторы глупы, будетъ чистой нелѣпостію, это можетъ сказать (и сказалъ) только тотъ, кто ихъ совсѣмъ не знаетъ. Конечно, есть очень много глупцовъ между англійскими консерваторами, но точно также попадаются они и между англійскими вигами и радикалами. Хорошо образованный и воспитанный консерваторъ, который притомъ все-таки можетъ вѣрить, что все хорошее постепенно разрушается усиленіемъ правъ народа, можетъ быть очень пріятнымъ человѣкомъ и собесѣдникомъ. Но онъ буддистъ, исповѣдующій религію, которая и темна, и таинственна для внѣшняго міра. И какъ-бы тщательно вы ни наблюдали за такимъ цивилизованнымъ буддистомъ, вы никогда не убѣдитесь, вѣритъ-ли онъ въ своего тайнаго бога или только притворяется, что вѣритъ въ него. Однакожъ общество считаетъ этого буддиста за человѣка почтеннаго, довольнаго собой и даже замѣчательнаго. Конечно, такое общество ищетъ для себя консервативныхъ кандидатовъ; но, увы, трудно молодымъ умамъ внушить старую вѣру, когда новыя жизненныя теоріи уже созрѣли!

Не смотря на это, Франкъ Грейстокъ, когда его пригласили быть представителемъ консервативныхъ интересовъ бурга Бобсборо, постарался, чтобы его политическія воззрѣнія не помѣшали ему устроить свою карьеру и поддакивалъ своимъ избирателямъ. Смотря на ту легкость, съ какой адвокаты безразлично присоединяются къ той или другой политической партіи, невольно напрашивается выводъ, что въ этомъ случаѣ на адвоката, менѣе чѣмъ на всякаго другого человѣка вліяютъ личныя убѣжденія. Говоря это, я однакожъ вовсе не имѣю намѣренія обвинять адвокатскую профессію, хотя, конечно, сознаю, что твердость убѣжденій качество весьма почтенное и необходимое для полезной политической дѣятельности. Адвокатскій пріемъ, конечно, въ строгомъ смыслѣ, неизвинителенъ, но, по мнѣнію общества, не всегда достоинъ тяжкаго порицанія. Дѣятельный, свѣдущій, полезный человѣкъ, работавшій всю жизнь, находитъ, что для упроченія успѣха, ему необходимо сдѣлаться политикомъ, ибо онъ знаетъ, что юристъ можетъ добиться большого успѣха только посредствомъ политической борьбы. Онъ развитой и свѣтскій человѣкъ, онъ убѣжденъ, что каждый вопросъ имѣетъ двѣ стороны и что многое можно сказать какъ съ той, такъ и съ другой стороны; поэтому онъ Чувствуетъ, что онъ не можетъ сдѣлаться ревностнымъ сторонникомъ какой-бы-то ни было политической партіи. Относясь почти равнодушно къ борьбѣ партій, онъ примыкаетъ къ той или другой изъ одного разсчета. Франкъ Грейстокъ пошелъ именно по этой дорогѣ. Присоединившись къ консерваторамъ, онъ могъ не считать себя слишкомъ виновнымъ въ отступничествѣ, хотя нападалъ на ультра-торизмъ своего отца и возражалъ матери и сестрамъ, когда онѣ называли Гладстона Аполлономъ, а м-ра Лоу чудовищемъ. Но онъ безъ особаго колебанія, не тяготясь своимъ положеніемъ, принялъ кандидатуру отъ консерваторовъ и консервативнымъ депутатомъ вступилъ въ палату общинъ.

Въ первые четыре мѣсяца парламентской сессіи, ему не прошлось сказать ни одной рѣчи, но онъ все-таки работалъ. Онъ засѣдалъ въ одномъ или двухъ комитетахъ, хотя могъ уклоняться, какъ адвокатъ, но ему хотѣлось изучить парламентскіе обычаи. Однакожъ онъ скоро убѣдился, что время, проводимое имъ въ парламентѣ, онъ отнимаетъ отъ своей профессіи, а ему были очень нужны деньги. Тутъ промелькнула въ его головѣ новая мысль.

Джонъ Эстасъ, также, какъ и братъ его Флоріанъ, былъ очень близокъ съ Франкомъ Грейстокомъ.

— Сказать вамъ, чего-бы я желалъ отъ васъ, Грейстокъ? сказалъ Франку Джонъ Эстасъ, когда они какъ-то однажды встрѣтились въ передней залѣ парламента и, какъ имъ нечего было дѣлать въ палатѣ, остановились чтобы поговорить. Джонъ Эстасъ тоже былъ членомъ палаты общинъ.

— Вы знаете, что я все готовъ сдѣлать для васъ, мой другъ, отвѣчалъ Франкъ.

— Вы должны сдѣлать сущую бездѣлицу, сказалъ Эстасъ. — Женитесь на своей кузинѣ, вдовѣ моего брата.

— Я не прочь, если-бъ это было возможно!

— Но я не вижу, почему вамъ нельзя желаться на ней. Она вѣрно скоро выйдетъ замужъ — въ ея годы трудно оставаться вдовой. Ей еще нѣтъ двадцати трехъ лѣтъ. Мы могли-бы довѣрить вамъ ребенка и состояніе. Если-бъ это случилось, вы избавили-бы насъ отъ кучи тревогъ…

— Но, мой дорогой…

— Я знаю, что она привязана къ вамъ. Вы обѣдали у нея въ прошлое воскресенье?

— Да, и Фаунъ также. Вы увидите, что лордъ Фаунъ женится на ней. Онъ ухаживалъ за ней цѣлый вечеръ и сильно заинтересовалъ ее исторіей сааба.

— Никогда она не будетъ леди Фаунъ, сказалъ Джонъ Эстась. — Сказать по правдѣ, мнѣ вовсе не хочется имѣть дѣла съ лордомъ Фауномъ. Онъ человѣкъ несносный и мнѣ невозможно будетъ отказаться отъ управленія ея дѣлами. Она получаетъ 6,000 фунтовъ пожизненнаго дохода и я, право, думаю, что она не дурна.

— Не дурна! Я никогда не видѣлъ женщины красивѣе ея, возразилъ Грейстокъ.

— Да, но ея поведеніе необъяснимо. Она чудитъ. Нашъ стряпчій, Кампердаунъ собирается ее перефинтить; онъ думаетъ затѣять съ ней процессъ, и она рѣшительно не знаетъ, что ей нужно дѣлать въ этомъ случаѣ. Научите-ка вы ее.

— У меня нѣтъ охоты ссориться съ Кампердауномъ, сказалъ адвокатъ смѣясь.

— Вы и онъ устроите все въ пять минутъ, а это спасло-бы меня отъ хлопотъ, замѣтилъ Эстасъ.

— Помяните моё слово, Фаунъ будетъ вашимъ зятемъ, сказалъ Франкъ, уходя въ палату.

---

Когда драматурги пишутъ свои драмы, они имѣютъ пріятное право предпосылать имъ списокъ дѣйствующихъ лицъ; а древніе драматурги имѣли обыкновеніе предупреждать, кто влюбленъ въ кого и между какими изъ дѣйствующихъ лицъ существуютъ родственныя связи. Въ такомъ разсказѣ, какъ нашъ, подобное предисловіе не допускается принятыми обычаями; поэтому бѣдный разказчикъ вынужденъ былъ употребить цѣлыя первыя четыре главы только на то, чтобы познакомить читателя съ дѣйствующими лицами. Онъ сожалѣетъ, что введеніе по необходимости вышло очень длинное и тотчасъ-же приступитъ къ самому разсказу.

ГЛАВА V.
Фамильное ожерелье.

Джонъ Эстасъ, зять леди Эстасъ, объявилъ своему пріятелю Грейстоку, кузену леди, что адвокатъ Кампердаунъ собирается «перефинтить» леди. Джонъ Эстасъ употребилъ, можетъ быть, нѣсколько тривіальное выраженіе, тѣмъ не менѣе все-таки сказалъ правду. М-ръ Кампердаунъ, дѣйствительно, намѣревался серьезно добиться возвращенія брилліантовъ. Этотъ шестидесятилѣтній джентльменъ былъ стряпчимъ фамиліи Эстасовъ еще при отцѣ сэра Флоріана; отецъ-же его былъ повѣреннымъ при дѣдѣ сэра Флоріана. Его близкое знакомство съ положеніемъ дѣлъ по имѣнію и вообще съ домашними обстоятельствами Эстасовъ давали ему право позволять себѣ нѣкотораго рода фамильярность съ членами ихъ семьи. Поэтому, когда Джонъ Эстасъ, заговоривъ о брилліантахъ, замѣтилъ, что маленькому наслѣднику придется такъ долго ждать своего совершеннолѣтія, что у него въ это время накопятся достаточныя средства для покупки еще большаго количества брилліантовъ, и наконецъ, что, для общаго спокойствія, не стоитъ поднимать такого гвалта изъ-за какого-нибудь фамильнаго ожерелья, — то м-ръ Кампердаунъ позволилъ себѣ дать слѣдующій отвѣтъ:

— Будь я проклятъ, если оставлю это дѣло!

— Я право не понимаю, что вы тутъ можете сдѣлать? возразилъ Джонъ Эстасъ.

— Что я могу сдѣлать? воскликнулъ старый стряпчій. — Да я подамъ объявленіе въ высшій судъ, если это окажется нужнымъ. Силы небесныя! Да какъ вы-то сами, опекунъ наслѣдника, можете хладнокровно относиться къ такому явному грабежу? Вѣдь эти брилліанты равняются пожизненному годовому доходу въ 500 фунтовъ, а она ихъ загребла себѣ только потому, что ей такъ заблагоразсудилось.

— А развѣ сэръ Флоріанъ не могъ ихъ отдать кому-нибудь на сторону? спросилъ Джонъ. — Наконецъ онъ имѣлъ полное право продать ихъ.

— Этого я еще не знаю, возразилъ Кампердаунъ. — Я не обратилъ должнаго вниманія на это обстоятельство; но мнѣ кажется, что пропавшее ожерелье считается наслѣдственнымъ. Во всякомъ случаѣ оно есть такого рода движимое имущество, передать которое въ чужія руки безъ особенныхъ на то правъ — невозможно. По моему ясно какъ день, что была кража и выходитъ дѣло скверное. У нея не было за душой ни копейки, и вдругъ все Эйрширское помѣстье поступаетъ къ ней въ пожизненное владѣніе! Она всѣмъ въ околодкѣ разсказываетъ, будто это имѣнье — ея собственность, и будто она имѣетъ право продать его завтра, если ей это вздумается. Нѣтъ, Джонъ, — м-ръ Кампердаунъ зналъ младшаго Эстаса еще ребенкомъ, онъ выросъ на его глазахъ и превратился въ мужчину, но старикъ не могъ оставить привычку звать его, какъ въ дѣтствѣ, по имени, — нѣтъ, Джонъ, мы не должны этого допускать. Что вы, напримѣръ, скажете о просьбѣ, съ которой она недавно обратилась ко мнѣ: давай ей ежегодно извѣстную сумму на содержаніе ребенка, а малюткѣ нѣтъ еще двухъ лѣтъ?

М-ръ Кампердаунъ всегда былъ противъ женитьбы сэра Флоріана; однажды онъ даже навлекъ на себя неудовольствіе покойнаго лорда, выразивъ ему слишкомъ рѣзко свое мнѣніе на счетъ этого вопроса. Онъ пробовалъ было объяснить сэру Флоріану, что леди, не принося съ собой ни копейки приданаго, не имѣетъ ни малѣйшаго права на такое громадное обезпеченіе, которое сэръ Флоріанъ намѣревается ей завѣщать. Но сэръ Флорянъ былъ непреклоненъ, и не измѣнилъ ни завѣщанія, ни раздѣльнаго акта. Что-же касается страшнаго дѣла о брилліантахъ, то о немъ шепнули Кампердауну уже послѣ смерти сэра Флоріана. Ювелиры, на сохраненіе которымъ были ввѣрены всѣ фамильныя драгоцѣнности, послѣ кончины послѣдней леди Эстасъ, поспѣшили сообщить стряпчему всѣ подробности тотчасъ-же по возвращеніи молодой вдовы изъ Неаполя, Оказалось, что покойный сэръ Флоріанъ, по возвращеніи съ молодой женой изъ Шотландіи въ Лондонъ, передъ самымъ отъѣздомъ своимъ за-границу, взялъ обратно отъ ювелировъ если не всѣ драгоцѣнности, то по крайней мѣрѣ самыя цѣнныя вещи, и не возвращалъ ихъ болѣе. Что-же касается ожерелій, то ювелиры могутъ съ точностью указать даже день, когда оно отъ нихъ принято.

Заручившись этими свѣденіями, м-ръ Кампердаунъ приступилъ къ дѣлу. Онъ началъ съ того, что послалъ весьма вѣжливое и даже любезное письмо въ леди Эстасъ, въ которомъ почтительнѣйше намекалъ, что для соблюденія общихъ семейныхъ интересовъ, слѣдовало-бы, чтобы всѣ родовые брилліанты находились въ одномъ мѣстѣ, нераздѣльно. Лиззи, прочитавъ письмо, улыбнулась и мысленно сказала себѣ, что она не понимаетъ, какимъ образомъ ея личные интересы могутъ быть соблюдены при такомъ распоряженіи имуществомъ. М-ру Кампердауну она ничего не отвѣтила. Нѣсколько мѣсяцевъ спустя, когда у нея родился наслѣднихъ и когда она, вдовствующая леди Эстасъ, проѣзжала Лондонъ, отправляясь изъ Бобсборо въ Портрэ-Кестль, между нею и м-ромъ Кампердауномъ было устроено свиданіе. Она употребляла всевозможныя тонкія уловки, чтобы избѣжать этого свиданія, однако ее вынудили принять стряпчаго. Гг. Мобрэ и Мопюсъ посовѣтывали ей не уклоняться отъ свиданія съ Канпердауномъ.

— Мужъ мой подарилъ мнѣ это ожерелье, а они требуютъ его назадъ, говорила она съ негодованіемъ м-ру Мопюсъ.

— Не отдавайте его, отвѣчалъ м-ръ Мопюсъ. — Если вамъ самимъ трудно будетъ отказать Кампердауну, — пришлите его къ намъ. Мы съ нимъ уговоримся.

Свиданіе состоялось; м-ръ Кампердаунъ имѣлъ терпѣніе ясно и подробно высказать леди Эстасъ, что доходами съ помѣстья Портрэ она могла пользоваться только пожизненно. Послѣ ея смерти имѣніе непремѣнно должно присоединиться въ прочимъ владѣніямъ фамиліи Эстасовъ. Всѣ эти непріятныя для нея разъясненія были сдѣланы ей въ присутствіи Джона Эстаса, но леди не удостоила сдѣлать ни малѣйшаго замѣчанія за рѣчь стряпчаго.

— Вы взводили понять смыслъ раздѣльнаго акта, леди Эстасъ? спросилъ Кампердаунъ.

— Мнѣ кажется, что я все поняла, отвѣчала леди.

Собираясь уходить, старикъ напомнилъ ей о брилліантахъ. Леди Эстасъ отвѣчала молчаніемъ.

— Не лучше-ли отослать ихъ немедленно къ господамъ Гарнетъ, замѣтилъ Кампердаунъ.

— У меня нѣтъ никакихъ брилліантовъ и отсылать мнѣ нечего, отвѣчала леди и скрылась прежде, чѣмъ Кампердаунъ успѣлъ сообразить, что ему сказать на это рѣшительное отрицаніе.

— Нѣтъ, видно, мнѣ легче будетъ вести съ ней переговоры письменно, а не словесно, сказалъ онъ, обращаясь къ Джону Эстасу.

Стряпчіе, подобные м-ру Кампердауну, дѣйствуютъ вообще очень медленно, и потому прошло три, четыре мѣсяца прежде, чѣмъ онъ собрался написать отъ своего имени письмо въ леди Эстасъ; въ этомъ письмѣ онъ очень вѣжливо объяснилъ ей, что его прямая обязанность состоитъ въ наблюденіи, чтобы цѣнное имущество фамиліи Эстасовъ было отдано на сбереженіе въ вѣрныя руки, и что носятся слухи, будто нѣкое брилліантовое ожерелье, весьма большой цѣнности, считающееся наслѣдственнымъ фамильнымъ сокровищемъ, отдано ей на сохраненіе. Такъ-какъ эта дорогая вещь можетъ подвергнуться разнымъ случайностямъ, то не благоугодно-ли будетъ миледи сдѣлать распоряженіе, чтобы вышеупомянутое ожерелье било передано на сохраненіе господамъ Гарнетамъ? На это письмо Лиззи опять не отвѣтила ни слова, а когда стряпчій прислалъ ей второе письмо, въ которомъ упомянулъ о содержаніи перваго, она снова ничего не отвѣтила. Въ то время, когда Джонъ Эстасъ передалъ Грейстоку, что Кампердаунъ собирается перефинтить леди Эстасъ, фирма Кампердауна и сына готовила къ отправкѣ на почту нижеслѣдующее посланіе:

62. Нью-скверъ, Линкольн-Иннъ.

Мая 5, 186—

"Милостивая Государыня!

Какакъ повѣренные, обязанные наблюдать за ходомъ дѣлъ въ имѣніяхъ вашего покойнаго супруга, сэра Флоріана Эстаса, и обязанные соблюдать интересы вашего сына, а его наслѣдника, считаемъ своимъ долгомъ просить васъ возвратить ожерелье извѣстной цѣнности, находящееся, какъ говорятъ, въ настоящее время въ вашихъ рукахъ.

"Старшій членъ нашей фирмы, мистеръ Кампердаунъ имѣлъ честь неоднократно писать къ вамъ по этому поводу, но вы не удостоили его ни разу отвѣтомъ. Между тѣмъ мы убѣждены, что если-бы предположеніе, что упомянутое ожерелье находится въ вашихъ рукахъ, оказалось ошибочнымъ, то мы, конечно, были-бы тотчасъ извѣщены. Брилліанты эти были взяты у ювелировъ Гарнетъ сэромъ Флоріаномъ вскорѣ послѣ его женитьбы на васъ; нѣтъ сомнѣнія, что они тогда же были вручены вамъ на сохраненіе. Есть извѣстнаго рода фамильныя собственности, которыя никакъ не должны храниться у васъ, какъ у вдовы послѣдняго баронета, ибо онѣ составляютъ часть движимаго родового имущества, отчужденіе котораго возможно лишь при существованіи личнаго на то права или письменнаго акта. Такія собственности не переходятъ въ чужой родъ такъ, какъ, напримѣръ, мебель, наряды и другія незначительныя вещи. Брилліанты-же эти оцѣнены болѣе, чѣмъ въ десять тысячъ фунтовъ.

"Такъ-какъ вы оставили безъ отвѣта всѣ три письма мистера Кампердауна старшаго, то мы съ прискорбіемъ вынуждены напомнить вамъ, что если вы не обратите должнаго вниманія на настоящее письмо наше, намъ придется, по обязанности стряпчихъ, прибѣгнуть къ законнымъ мѣрамъ для возвращенія родовой собственности.

"Имѣемъ честь быть,

Милостивая Государыня,
вашего сіятельства всепокорнѣйшіе слуги

Кампердаунъ и Сынъ".

Леди Эстасъ и проч.

Лиззи не отвѣтила и на это посланіе.

Нѣсколько дней спустя по отправкѣ этого писька, старикъ Кампердаунъ, взявъ въ конторѣ дубликатъ письма, прочиталъ его Джону Эстасу.

— Я все-таки не понимаю, какъ вы отнимете отъ нея брилліанты? спросилъ Джонъ..

— Мы ее принудимъ представить актъ, по которому она имѣетъ право законно владѣть ими, отвѣчалъ стряпчій. — Откуда она его возьметъ?

— Ну, представьте, что она уже продала брилліанты?

— Тогда мы начнемъ слѣдить за людьми, которые купили ихъ, воскликнулъ Кампердаунъ. — Десять тысячъ фунтовъ, милый Джонъ! Помилуй Богъ мою душу! да вѣдъ это великолѣпное приданое для дочери, хорошее достояніе для младшаго сына. А мы позволимъ ей утаить ихъ, какъ утаиваютъ нѣкоторыя вдовы китайскія чашки или пару чайныхъ ложекъ. То — дѣло обыкновенное, но чтобы можно было рѣшиться стянуть такое сокровище, какъ ожерелье, — этого я отроду не слыхивалъ.

— Это пренепріятное дѣло, сказалъ Джонъ.

— А затѣмъ, не забудьте, прибавилъ Кампердаунъ, — что она вездѣ разглашаетъ, будто помѣстье Портрэ также составляетъ ея собственность. Съ нею не скоро сладишь. Я съ перваго разу это понялъ. Да, надѣлаетъ таки она намъ хлопотъ, нечего сказать!

М-ръ Эстасъ замѣтилъ старику, что по его мнѣнію имъ не остается другого средства для развязки дѣла, какъ пріискать вдовѣ какого-нибудь почтеннаго джентльмена въ мужья.

— Рано или поздно она все-таки выйдетъ за мужъ, продолжалъ Джонъ, — а съ каждымъ мало мальчики приличнымъ человѣкомъ вамъ будетъ легче сладить, чѣмъ съ нею.

— Да, признаюсь, надо быть изъ неприличныхъ неприличнѣйшимъ малымъ, чтобы не умѣть съ нами сладить, отвѣчалъ Кампердаунъ.

Но м-ръ Эстасъ, говоря о своемъ планѣ, не упомянулъ объ адвокатѣ Франкѣ Грейстокѣ, какъ предполагаемомъ имъ приличномъ мужѣ для леди. Когда Лиззи получила письмо отъ повѣренныхъ покойнаго лорда (это случилось, какъ мы сказали, день спустя послѣ визита, сдѣланнаго ею въ Фаун-Кортъ), она оставила его нераспечатаннымъ цѣлыхъ двое сутокъ. Распечатавъ-же конвертъ, она увидѣла незнакомый почеркъ, пробѣжала глазами первую строчку письма, взглянула на подпись и отложила письмо въ сторону. Два дня сряду послѣ этого она занималась своими домашними дѣлами, выѣзжала въ свѣтъ какъ будто письма и не бывало; но думала она о немъ ежеминутно. Брилліанты были у нея въ рукахъ, она возила ихъ для оцѣнки къ старому своему знакомому, м-ру Бенжамену, подъ фирмой Бартеръ и Бенжаменъ. М-ръ Бенжаменъ замѣтилъ ей, что держать въ Лондонѣ дома драгоцѣнные камни такой большой стоимости — вещь весьма рискованная; но Лиззи чувствовала, что если м-ръ Бенжаменъ захватитъ брилліанты къ себѣ въ руки, то очень можетъ быть, что она ихъ обратно отъ него не получитъ. «Кто знаетъ, думала она, — можетъ статься, гг. Кампердаунъ и Гарнетъ составили противъ меня заговоръ съ Бенжаменомъ? Что со мной будетъ, если вдругъ Бенжаменъ объявитъ мнѣ, что движимый долгомъ присяги, онъ передалъ брилліанты Кампердауну»? Лиззи намекнула ювелиру, что она пожалуй продала-бы ожерелье, если-бы нашелся хорошій покупатель. М-ръ Бенжаменъ (обращавшійся съ нею очень фамильярно) въ свою очередь намекнулъ ей, что тутъ можетъ встрѣтиться маленькое семейное препятствіе со стороны Эстасовъ.

— О! никакого! возразила Лиззи, — при томъ, прибавила она, — я еще не рѣшила, разстанусь-ли съ брилліантами, или нѣтъ.

Затѣмъ она дала порученіе Бенжамену купить для нея несгораемый ящикъ, который былъ немедленно доставленъ къ ней ва домъ. Ящикъ этотъ до того былъ тяжелъ, что она съ трудомъ могла поднять его съ мѣста. Она поставила его къ себѣ въ спальню, въ лондонскомъ домѣ..

Утромъ на третій день, она, наконецъ, прочитала письмо. У нея въ то время была въ гостяхъ миссъ Мекнэльти; но ей она даже и не намекнула о содержаніи письма. Прочитавъ его у себя въ спальнѣ, Лиззи долго сидѣла, раздумывая о прочитанномъ. Вспомнилось ей, какъ она, вмѣстѣ съ покойнымѣ мужемъ, собиралась куда-то на обѣдъ, который давался въ честь ихъ, во время ихъ проѣзда черезъ Лондонъ, и какъ сэръ Флоріанъ принесъ ей ожерелье, упомянувъ, что это фамильные брилліанты.

— Оправка ихъ сдѣлана по заказу матушки, присовокупилъ онъ, — но теперь этотъ фасонъ вышелъ уже изъ моды; когда мы вернемся въ Англію, я велю передѣлать ихъ.

Къ этому сэръ Флоріанъ прибавилъ еще легкую супружескую шутку, сказавъ, что эти брилліанты впослѣдствіи достанутся ихъ старшей невѣсткѣ. «Что за бѣда, возразила сама себѣ Лиззи, — что онъ такъ выразился, а все-таки ожерелье принадлежитъ мнѣ». Она два раза совѣтовалась съ м-ромъ Мопюсомъ объ этомъ дѣлѣ, и м-ръ Мопюсъ спросилъ ее, не существуетъ-ли какого-нибудь фамильнаго акта на ожерелье. О существованіи такого акта она никогда ничего не слыхала, да и Кампердаунъ объ немъ нигдѣ не упоминалъ. Прочитавъ письмо одинъ разъ, Лизви перечитала его еще разъ двѣнадцать и затѣмъ, какъ и подобаетъ хенщинѣ, увѣрила себя, что безопаснѣе всего оставить его совсѣмъ безъ отвѣта. Но ее томило предчувствіе чего-то непріятнаго. "М-ръ Кампердаунъ не такой человѣкъ, чтобы поднять вопросъ и оставить его безъ послѣдствій, думала она. — Онъ пишетъ: «законныя мѣры». Что означаетъ слово: «законныя мѣры», и что именно могутъ они ей сдѣлать? Неужели м-ръ Кампердаунъ рѣшится посадить ее въ тюрьму, или отнять у ней помѣстье Портрэ? Она скажетъ, что готова присягнуть, что мужъ подарилъ ей ожерелье и пожалуй приведетъ даже слова, которыми онъ сопровождалъ подарокъ — сочинить ихъ такъ легко! Вѣдь въ это время подлѣ нихъ никого не было. Но ее пугало слово законъ, она объ немъ понятія не имѣла, она даже не знала, какъ нужно дѣйствовать въ подобномъ случаѣ, какъ настоящій. Единственными ея совѣтниками были господа Мобрэ и Мопюсъ и м-ръ Бенжаменъ, но вѣдь на нихъ положиться нельзя, между тѣмъ какъ Кампердаунъ и сынъ и господа Гарнетъ тверды, какъ скала и пользуются такимъ-же довѣріемъ, какъ англійскій банкъ. Обстоятельства, несчастныя обстоятельства заставили ее обратиться къ Бартеру и Бенжамену, къ Мобрэ и Мопюсу, а какъ-бы она чувствовала себя спокойной, если-бы истинно честные люди были на ея сторонѣ! Съ какимъ удовольствіемъ она стала бы говорить своимъ друзьямъ о Кампердаунѣ и объ ювелирахъ дома Гарнетъ! Но довольство, безопасность, приличное положеніе въ свѣтѣ стоятъ такъ дорого — десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ!.. Естьли у ней наготовѣ такая большая сумма? Сдѣланныя ею попытки показали, какъ трудно достать такія деньги. Когда она намекнула м-ру Бенжамену, чтобы онъ купилъ у нея ожерелье, этотъ достойный торговецъ чуть не прыгнулъ отъ радости. И на что ей теперь ожерелье, если она должна будетъ держать его всю жизнь въ желѣзномъ ящикѣ, который не сегодня, такъ завтра можетъ быть украденъ агентами Кампердауна въ то время, когда ея не будетъ дома? Ужь не лучше-ли пойти на сдѣлку и взять выкупъ? Но вѣдь нужно прежде узнать условія сдѣлки?

— Если-бы у меня былъ хоть одинъ другъ, съ которымъ-бы я могла посовѣтоваться! воскликнула мысленно Лизви; — истинный, вѣрный другъ, человѣкъ съ умомъ и съ открытымъ характеромъ, но такой, что не задумавшись посовѣтовалъ-бы мнѣ вернуть брилліанты кому слѣдуетъ и дѣло съ концемъ! Дядя деканъ, кузенъ Франкъ, старая леди Фаунъ, — всѣ они навѣрно запоютъ одну и ту же пѣсню. Люди всегда очень умны, когда имъ приходится разрѣшать вопросы, касающіеся интересовъ ихъ друзей! Не обратиться-ли за совѣтомъ къ лорду Фауну?

Мысль о вторичномъ супружествѣ нерѣдко пробѣгала въ головѣ леди Эстасъ, и эта мысль не была изъ числа самыхъ дурныхъ мыслей, гнѣздившихся въ ея головѣ. Эта себялюбивая, черствая маленькая женщина, нерѣшавшаяся выпустить изъ рукъ заграбленное ею сокровище, задумала отдать себя и все свое состояніе за счастье испытать сильную страсть. Флоріана Эстаса она, конечно, никогда не любила. Сидя возлѣ него, она глядѣла на его красивое лицо, читала ему вслухъ стихи, — но все это дѣлалось потому, что онъ былъ богатъ, и что для нея необходимо было сдѣлать выгодную партію. Онъ былъ хорошій мужъ, человѣкъ великодушный, откровенный, съ рыцарскими манерами, нѣсколько вспыльчивый, но вмѣстѣ съ тѣмъ очень тяжелый по своему умственному развитію; влюблена въ него она никогда не была. А теперь именно ей захотѣлось такъ любить, чтобы чувствовать себя способной всѣмъ пожертвовать для любимаго человѣка. Но такимъ чувствомъ еще никогда не билось ея сердце. Она во всю свою жизнь не встрѣтила человѣка, который-бы могъ возбудить въ ней сильную привязанность, и только мечтала объ немъ. Она была, такъ сказать, влюблена въ идею такой романической любви. «Ахъ, говорила она сама себѣ, въ часы уединенія, — если-бы у меня былъ свой корсаръ, какъ-бы пламенно сторожила я его лодку, сидя на берегу моря».

И она вѣрила, что могла-бы поступать такимъ образомъ.

«А вѣдь не дурно быть и женой пэра, продолжала она разсуждать, — тогда я сдѣлалась-бы одной изъ самихъ важныхъ леди въ Лондонѣ?»

Какъ вдова баронета, пользующаяся огромными доходами, она и теперь была важной леди, но въ ней таилось внутреннее сознаніе, что положеніе ея было довольно шатко. Семья епископа и домашніе декана мало ее уважали. Кампердауны и Гарнеты совсѣмъ не уважали. Мопюсы и Бенжамены обращались съ нею гораздо фамильярнѣе, чѣмъ съ настоящими леди. Она была довольно проницательна, чтобы понять все это. На комъ-же ей остановиться — на лордѣ Фаунѣ или на невѣдомомъ корсарѣ? Самымъ невыгоднымъ атрибутомъ лорда Фауна былъ тотъ несомнѣнный фактъ, что самъ по себѣ онъ далеко не походилъ на великаго человѣка; не смотря на свое пэрство, онъ былъ бѣденъ и имѣлъ хвостъ сестрицъ; скученъ онъ былъ какъ синяя книга и не обладалъ никакими другими преимуществами. То-ли было-бы дѣло напасть на холостого пера съ оттѣнкомъ корсара! Все это хорошо, но покамѣстъ надобно-же на что-нибудь рѣшиться съ ожерельемъ?

Въ это время у нея гостила нѣкая миссъ Мекнэльти, состоявшая въ далекомъ родствѣ съ старой леди Лнилитгау. Средствъ у этой миссъ не было положительно никакихъ; она представляла образчикъ бѣдныхъ, но благородныхъ англичанокъ, средняго возраста и получившихъ довольно порядочное воспитаніе. Жить на счетъ своихъ знакомыхъ, какіе-бы они ни были, — вотъ что составляло единственный источникъ ея существованія. Нельзя сказать, чтобы она но доброй волѣ поставила себя въ это зависимое положеніе: но она не старалась и избавиться отъ него. Она избрала свою долю, какъ необходимость: ей предстояли двѣ дороги — или сдѣлаться приживалкой, или идти въ богадѣльню; она выбрала первую. Мысль о возможности заработывать себѣ хлѣбъ иначе — никогда не входила ей въ голову. Она ничего не умѣла дѣлать, кромѣ двухъ вещей — одѣваться какъ леди самымъ дешевымъ способомъ и стараться угодить другимъ. Въ настоящую минуту ея положеніе было затруднительно. Она поссорилась съ леди Линлитгау и была приглашена гостить къ старому своему другу Лиззи (скорѣе можно было-бы сказать къ старому недругу), и все по милости этой ссоры. Но о постоянномъ пребываніи въ ея домѣ и рѣчи не было; бѣдная миссъ Мекнэльти успѣла убѣдиться, впрочемъ, что вѣчно жить у леди Эстасъ небольшая благодать.

Въ нѣкоторомъ отношеніи миссъ Мекнэльти была, что называется, честная женщина.

Хозяйка и гостья сидѣли однажды вечеромъ, въ маѣ мѣсяцѣ, вдвоемъ, въ небольшой гостиной дома Моунт-Стрита. Онѣ отобѣдали въ этотъ день рано, пили чай и собирались ѣхать въ оперу. На часахъ пробило шесть; не смотря на то, что на дворѣ было еще совсѣмъ свѣтло, спущенныя цвѣтныя занавѣси совершенно закрывали единственное окно, освѣщавшее комнату; портьеры на дверяхъ также были опущены; входя въ гостянную, казалось, что наступилъ уже вечеръ.

Въ теченіе цѣлаго дня мысль объ ожерельѣ лежала свинцомъ на душѣ Лиззи и не давала даже простору ея воображенію для обычнаго созиданія воздушнаго замка, гдѣ онъ, корсаръ, долженъ царствовать властелиномъ, но гдѣ должна также находиться и другая особа.

— А что, моя милая, произнесла наконецъ хозяйка дома (она обыкновенно называла миссъ Мекнэльти — моя милая) вы знаете тотъ ящикъ, который я заказала ювелирамъ?

— Вы спрашиваете о несгораемомъ ящикѣ? подхватила гостья.

— Д-да; но только ящикъ, о которомъ я говорю, совсѣмъ не тотъ. Несгораемый — чрезвычайно великъ. Я его заказала нарочно для брилліантовъ, подаренныхъ мнѣ сэромъ Флоріаномъ.

— Я такъ и предполагала, замѣтила миссъ.

— А какъ вы думаете, довольно-ли безопасенъ этотъ ящикъ?

— Если-бъ я была на вашемъ мѣстѣ, леди Эстасъ, я бы ни за что не стала держать дома такихъ брилліантовъ. Я-бы помѣстила ихъ туда, гдѣ они лежали при сэрѣ Флоріанѣ. Ну, если къ вамъ заберутся воры, да убьютъ васъ?

— Я никакихъ воровъ не боюсь, сказали Лиззи.

— А я-бы ихъ боялась. Ну, а если, напримѣръ, вы поѣдете въ Шотландію, куда вы дѣнете свои брилліанты?

— Я ихъ и прежде съ собой возила. Знаю, что это не совсѣмъ безопасно. Но куда-же мнѣ ихъ дѣть? воскликнула Лиззи.

— Есть такіе люди, которымъ отдаютъ на сохраненіе подобныя вещи, замѣтила миссъ Мекнэльти.

Лиззи задумалась. Ей до смерти хотѣлось посовѣтоваться и высказать откровенно, что у нея было на душѣ.

— Я не могу ихъ никому довѣрять, говорила она опять. — Очень можетъ быть, что изъ-за нихъ возникнетъ процесъ!

— Какой процессъ? спросила съ удивленіемъ гостья.

— Я не могу вамъ всего сказать, но признаюсь, меня это сильно тревожитъ. Они требуютъ обратно ожерелье, подаренное мнѣ покойнымъ мужемъ; чтя его память, я ни за что не разстанусь съ этимъ подаркомъ. Когда онъ мнѣ надѣлъ ожерелье на шею то сказалъ, что оно принадлежитъ мнѣ; увѣряю васъ. Возможно-ли, чтобы я рѣшилась отдать кому-нибудь подарокъ мужа, да притомъ умершаго? Что-же касается цѣнности брилліантовъ, мнѣ до нея дѣла нѣтъ. Я не отдамъ ожерелья и все тутъ.

Говоря это, леди Эстасъ расплакалась и такъ успѣшно, что въ головѣ миссъ Мекнэльти родилось даже желаніе повѣрить ей на слово.

— Если брилліанты точно принадлежатъ вамъ, замѣтила гостья,: — то никто не будетъ вправѣ отнять ихъ у васъ.

— И не отнимутъ ихъ, увѣряю васъ. Я имъ докажу, что я еще не совсѣмъ глупа.

Въ эту минуту въ головѣ Лиззи мелькнула мысль, что будь у нея милый, настоящій корсаръ, онъ сохранилъ-бы ея ожерелье, защитилъ-бы ее отъ цѣлой арміи Кампердауновъ. Лордъ Фаунъ едва-ли годится быть защитникомъ, подумала она, но въ то-же мгновеніе дверь распахнулась и слуга доложилъ: «Лордъ Фаунъ»! Визитъ въ молодой вдовѣ въ такой неурочный часъ былъ дѣломъ обыкновеннымъ для лорда Фауна. Правда, что улица Маунт-Стритъ не совсѣмъ по дорогѣ изъ министерства по индѣйскимъ дѣламъ въ палату перовъ, но извощичьему кабріолету ни по чемъ сдѣлать и крюкъ. Лордъ Фаунъ никогда не грѣшилъ въ отношеніи своихъ офиціальныхъ обязанностей, но что значатъ какіе-нибудь полчаса, которые онъ въ промежуткахъ между занятіями по двумъ должностямъ посвящалъ отдыху или частнымъ своимъ дѣламъ? — самый взыскательный министръ и тотъ не могъ-бы быть въ претензіи на такую маленькую вольность со стороны неутомимаго служаки. Леди Эстасъ была вся въ слезахъ, когда слуга доложилъ о пріѣздѣ лорда, но комната была такъ слабо освѣщена, что онъ не могъ даже замѣтить слѣдовъ ихъ на ея лицѣ. Въ ту минуту, какъ онъ вошелъ, воображеніе Лиззи носилось еще вокругъ корсара и ожерелья, и она совсѣмъ забыла о высокомъ званіи, которое ей могъ доставить лордъ Фаунъ.

— Сегодня вечеромъ въ палатѣ депутатовъ будетъ поднято дѣло о Саабѣ, произнесъ онъ вмѣсто отвѣта на какой-то вопросъ, сдѣланный ему миссъ Мекнэльти. — А вашъ кузенъ, м-ръ Грейстокъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ леди Эстасъ, — по этому дѣлу будетъ дѣлать запросъ палатѣ!

— И вы вѣрно будете тамъ для разрѣшенія этихъ вопросовъ? спросила очень наивно миссъ Мекнэльти.

— О, нѣтъ! Я тамъ только буду присутствовать. Вы знаете, лорды имѣютъ на то право.

Затѣмъ лордъ Фаунъ довольно пространно началъ объяснять обѣимъ леди значеніе и правила британскаго парламента. Миссъ Мекнэльти млѣла отъ счастья, что лордъ говоритъ съ нею о такихъ важныхъ государственныхъ дѣлахъ. Леди Эстасъ знала, что подъ этой формой рѣчи лорда Фауна скрывается желаніе быть съ ней любезнымъ и подумала, что лучшаго отъ него не дождешься.

— Только-бы мнѣ выйти за него замужъ, сказала она себѣ мысленно, — я сдѣлаюсь женой пэра и всѣми уважаемаго человѣка, займу хорошее положеніе въ свѣтѣ; толкуй онъ себѣ что хочетъ, я и тогда буду одинаково выслушивать парламентскія исторіи о Саабѣ и всякій другой вздоръ.

Лиззи знала очень хорошо, что наклонности къ корсарству у лорда Фауна нечего было искать. Онъ опять заговорилъ о Саабахъ, когда Франкъ Грейстокъ вошелъ въ комнату.

— Теперь у насъ представители двухъ палатъ, замѣтила шутя леди Эстасъ, протягивая руку вошедшему кузену..

— Что-жъ, приготовили вы свою рѣчь о Саабѣ къ сегодняшнему вечеру? спросилъ съ видимымъ, интересомъ лордъ Фаунъ.

Ему казалось, что если-бы на его долю выпала обязанность говорить сегодня вечеромъ въ палатѣ, то онъ теперь-бы ужь началъ мысленно сочинять свой маленькій спичъ.

Но Франкъ Грейстокъ явился въ домъ своей кузины совсѣмъ не затѣмъ, чтобы толковать о владѣніяхъ индѣйскаго принца. Когда его пріятель Эстасъ намекнулъ ему о женитьбѣ на молодой вдовѣ, онъ расхохотался, но придя домой, долго думалъ объ этомъ бракѣ. Жизнь велъ онъ трудовую, работалъ неутомимо, составляя себѣ репутацію въ парламентѣ, ему везло — какъ говорили всѣ его друзья — на поприщѣ адвокатуры. Это былъ молодой человѣкъ, много обѣщавшій, одинъ изъ тѣхъ людей, о которыхъ начинаютъ говорить въ обществѣ; но все-таки онъ былъ бѣденъ. Онъ самъ сознавалъ, что природа, наградивъ его многими хорошими качествами, обошла однимъ — умѣньемъ беречь деньги. У него былъ небольшой долгъ, и однакожъ, не принимая мѣръ къ уплатѣ этого долга, онъ тратилъ все, что зарабатывалъ. Ему необходимо было завоевать себѣ положеніе въ свѣтѣ посредствомъ женитьбы на богатой женщинѣ. Но найти дѣвушку, которую онъ могъ-бы искренно полюбить, которая была-бы и хороша собой, и богата, и знатна, — объ этомъ онъ не смѣлъ даже мечтать. Разсуждая самъ съ собой о любви, т. е. о такой любви, которая могла-бы овладѣть всѣмъ его существомъ, Франкъ мысленно рѣшилъ, что кромѣ Люси Моррисъ ни одна женщина не будетъ повелѣвать имъ. Онъ изучилъ себя довольно въ этомъ отношеніи и могъ утверждать, что это такъ; но между тѣмъ онъ зналъ, что его не связываетъ съ нею никакое слово и что онъ свободенъ. Онъ могъ смѣло питать въ себѣ тайное чувство честолюбія, не боясь оказаться безчестнымъ. Вотъ почему онъ и пріѣхалъ къ прекрасной вдовѣ. Ухаживанье за ней не могло быть продолжительно. Онъ могъ сдѣлать ей предложеніе хоть завтра, — а не-то и сегодня, — безъ всякаго колебанія. Она могла и принять его предложеніе, и отказать ему, «въ томъ или другомъ случаѣ, разсуждалъ Франкъ, бѣды мнѣ никакой не будетъ».

Точно тѣ-же мысли пронеслись и въ головѣ Лиззи, когда она сѣла между обоими джентльменами и заговорила съ ними. Она знала, что кузенъ Франкъ бѣденъ, но ей показалось, что она можетъ влюбиться въ него. Онъ былъ не совсѣмъ похожъ на корсара, но имѣлъ нѣкоторыя корсаровскія свойства. Онъ былъ смѣлъ, энергиченъ, немелоченъ и уменъ, способенъ составить себѣ имя, — словомъ, такая личность, которой пріятно повиноваться, какъ мужу. Если-бы ей предложили на выборъ Франка и лорда Фауна, то она не задумавшись указала-бы на перваго. «Франкъ не выдастъ ожерелья, подумала она, возвращаясь къ своему коньку, особенно если онъ пойметъ, что ему можно будетъ извлечь выгоду изъ этихъ. брилліантовъ. А лордъ Фаунъ — тотъ ужь, конечно, велитъ мнѣ уступить ожерелье Кампердауну».

Лордъ Фаунъ тайно выжидалъ ухода кузена, а кузенъ выжидалъ отъѣзда лорда, и такъ-какъ Франкъ былъ настойчивѣе лорда Фауна, то лорду поневолѣ пришлось ретироваться прежде. Быть можетъ онъ вспомнилъ, что наемный кабріолетъ стоитъ шесть пенсовъ каждую четверть часа, или, можетъ быть, ему захотѣлось показаться въ палатѣ лордовъ прежде разъѣзда пэровъ, — словомъ, онъ уѣхалъ. Миссъ Мекнэльти вышла также изъ комнаты и Франкъ остался съ глазу на глазъ съ вдовой.

— Лиззи, заговорилъ онъ, — вамъ должно быть очень грустно жить здѣсь въ одиночествѣ?

— Да, я совершенно одинока! отвѣчала со вздохомъ леди.

— И, конечно, несчастливы?

— Какое ужь тутъ счастье, Франкъ? Есть дѣла, которыя меня сильно разстраиваютъ, — вотъ, напримѣръ, хотите, я вамъ разскажу одно обстоятельство?

Франкъ приготовился уже было грянуть, чтобы она позволила ему быть ея утѣшителемъ, какъ вдругъ раздался сильный стукъ въ двери.

— Слуги мои знаютъ, что я теперь никого не принимаю, сказала леди Эстасъ.

Но Франкъ Грейстокъ не успѣлъ еще опомниться, какъ миссъ Мекнэльти влетѣла въ комнату съ выраженіемъ ужаса на лицѣ и съ извѣстіемъ, что леди Линлитгау стоятъ уже въ передней, внизу.

ГЛАВА VI.
Посольство леди Линлитгау.

— Леди Линлитгау? повторилъ Франкъ Грейстокъ, всплеснувъ руками.

— Она, конечно! сказала миссъ Мекнэльти. — Я съ ней не говорила, но видѣла ее собственными глазами. Она велѣла кланяться леди Эстасъ и велѣла сказать, что желаетъ ее видѣть.

Леди Эстасъ до того была поражена докладомъ, что не могла выговорить ни слова. Ссора ея съ теткой была такого рода, что ей казалось невозможнымъ допустить, чтобы леди Линлитгау рѣшилась пріѣхать въ ней въ Маунт-Стритъ. Лиззи поступила очень дурно съ теткой, такъ дурно, какъ только могла поступить молодая женщина съ старухой. Она получала столъ, квартиру и даже платья отъ тетки; но съ той минуты, когда судьба ея перемѣнилась и она нажила свой домъ, свое хозяйство, свои платья, — она тотчасъ-же отвернулась отъ прежней своей благодѣтельницы. И вдругъ ей докладываютъ, что леди Линлитгау стоитъ у нея въ домѣ, внизу, въ прихожей, и что она приказываетъ кланяться своей племянницѣ!

— Я не хочу ее видѣть! крикнула-было Лиззи.

— Мой совѣтъ лучше повидаться съ ней, замѣтилъ Франкъ.

— Я не могу ее видѣть! повторила Лиззи. — Господи Боже мой! Моя милая, вы не знаете, что ей отъ меня нужно? спросила она, обращаясь къ миссъ Мекнэльти.

— Она говоритъ, что ей необходимо переговорить съ вами объ одномъ важномъ дѣлѣ, отвѣчала миссъ Мекнэльти.

— Право, вы должны ее принять, вмѣшался опять Франкъ. — Позвольте мнѣ сначала удалиться, а затѣмъ прикажите провести ее сюда. Не робѣйте, Лиззи, я приду къ вамъ завтра и вы мнѣ разскажете, въ чемъ дѣло.

— Смотрите, приходите непремѣнно, сказала ему Лиззи.

Франкъ простился съ нею и она велѣла принять тетку.

— Джулія, не уходите далеко, произнесла тревожно леди Эстасъ, обращаясь къ Мекнэльти; — можетъ быть, вы мнѣ еще понадобитесь. Я приму ее въ парадной гостиной.

Говоря это, леди вышла изъ комнаты и, дрожа какъ листъ отъ невольнаго страха и ожиданія, опустилась въ кресло въ большой гостиной. Франка Грейстока успѣли провести въ другія двери, такъ-что онъ не встрѣтился съ старухой, но для этого, конечно, понадобилось нѣсколько минутъ. Затѣмъ миссъ Мекнэльти передала слугѣ приказаніе леди принять тетушку и тотъ исполнилъ это немедленно. Леди Линлитгау, не смотря на крѣпкое сложеніе, была уже очень стара. Движенія ея были медленны, или, лучше сказать, величественны. Она принадлежала въ числу тѣхъ старухъ, въ преклонныхъ лѣтахъ которыхъ нельзя сомнѣваться; — про нихъ обыкновенно молодые люди говорятъ, что онѣ всегда были старухами; но старость не дѣйствовала на леди Линлитгау разрушительно. Если рука ея и дрожала иногда, то она дрожала только отъ гнѣва; если ноги ея спотыкались, то спотыкались не безъ причины. Въ нѣкоторомъ отношеніи Линлитгау была замѣчательная женщина. Она не знала, что такое страхъ, милосердіе, снисходительность, о нѣжныхъ чувствахъ и понятія не имѣла. Воображенія у нея совсѣмъ не было. Она любила свѣтъ, деньги и отъ природы была черства. Она старалась быть правдивой и честной, хотя иногда дѣйствовала наоборотъ; понятіе о долгѣ было ей не чуждо, къ себѣ она относилась чрезвычайно строго, характеръ и воля были у нея желѣзные, за то довѣриться ей можно было вполнѣ. Любить ее никто не могъ; но очень многіе поминали ее добрымъ словомъ. Она отказывала себѣ во многомъ, стараясь выполнить свой долгъ въ отношеніи своей племянницы Лиззи Грейстокъ, когда та осталась сиротой и безъ крова. Нѣтъ сомнѣнія, что Лиззи, ночуя подъ кровомъ тетки, не всегда спала на розахъ, но дурно-ли, хорошо-ли ей жилось, молодая дѣвушка переносила эту жизнь, пока ей это было нужно. Она принудила себя покоряться теткѣ, но въ первую-же минуту свободы отъ ея ярма, не задумавшись, отреклась отъ нея. И вотъ теперь тяжелые шаги тетки слышались по ея лѣстницѣ! Лиззи была въ своемъ родѣ храбрая женщина. Она смѣло шла на встрѣчу опасности, если было для чего рисковать собой. Но по молодости лѣтъ у нея не доставало той силы характера и того самообладанія, которыя составляли отличительную черту леди Линлитгау.

Когда графиня вошла въ гостиную, Лиззи поднялась съ мѣста но не сдѣлала ни шагу впередъ. Старуха была невысокаго роста, съ длиннымъ и широкимъ лицомъ, четырехугольнымъ лбомъ и такимъ-же подбородкомъ. Носъ ея слишкомъ выдавался впередъ, но это былъ не горбатый носъ, какъ клювъ, а носъ багроваго цвѣта, прямой и крѣпкій, съ широкой переносицей; глаза у нея были сѣрые и очень проницательные, ротъ большой, а на верхней губѣ росло столько волосъ, что ихъ хватило-бы на усы любому юношѣ. Губы и подбородокъ у леди Линлитгау отличались суровымъ, холоднымъ выраженіемъ. Волосы ея все еще были темно-каштановые, и сѣдина только пробивалась въ нихъ. Сѣдина чрезвычайно украшаетъ старость; но леди Линлитгау, вѣроятно, никогда совершенно не посѣдѣетъ. Вообще вся ея наружность не имѣла ничего поразительнаго, за то могла служить олицетвореніемъ твердости и силы воли. Леди не носила фальшивыхъ волосъ, корсетовъ и не употребляла притираній; все, что она показывала свѣту — все это у нея было свое, натуральное и хотя въ ней не было ничего ангельскаго, но вы видѣли передъ собой живую женщину, а не размалеванную куклу.

Когда Лиззи взглянула на лицо тетки, она догадалась, что ей предстоитъ сильная борьба и приготовилась въ ней. Кто изъ насъ, мужчинъ или женщинъ, не находился въ подобномъ положеніи и не чувствовалъ необходимости призвать на помощь все свое мужество въ виду предстоящей борьбы. Увы! иногда борьба начинается, а мужества недостаетъ. Леди Эстасъ, при входѣ тетки въ комнату, почувствовала себя не въ своей тарелкѣ. «Скажите, что принесли вы мнѣ — войну или миръ»! собиралась она спросить гостью, но у нея не хватило духу заговорить первой. Тетка приказала ей кланяться — такъ, кажется, сказалъ слуга? Но что-жъ у нея можетъ быть общаго съ теткой?

Графиня прямо приступила къ дѣлу, безъ всякихъ намековъ на неблагодарность Лиззи въ отношеніи въ ней,

— Лиззи, сказала она, — меня просилъ м-ръ Кампердаунъ посѣтить васъ. Если вы позволите, я сяду.

— Пожалуйста, тетушка Пенелопа! Вы назвали, кажется, м-ра Кампердауна?

— Да, м-ра Кампердауна, — вѣдь вы, надѣюсь, знаете, кто онъ такой? Онъ обратился ко мнѣ потому, что я ваша ближайшая родственница. Онъ не ошибся, вотъ почему я и пріѣхала, хотя, признаюсь, мнѣ этого очень не хотѣлось.

— Что касается вашего визита, тетушка Пенелопа, то вы-бы вѣрно не поѣхали ко мнѣ, если-бы сами того не захотѣли, возразила Лиззи съ обычною своею дерзостью, давно уже знакомою леди Линлитгау.

— Нѣтъ, сударыня, я не хотѣла этого, повторяю вамъ. Пріѣхала я сюда совсѣмъ не для радости; мнѣ нужно отстоять родовыя права и спасти фамильную честь. У васъ гдѣ-то тутъ заперты брилліанты вашего покойнаго мужа, — вы должны возвратить ихъ.

— Брилліанты, принадлежавшіе моему мужу, принадлежали и мнѣ, гордо отвѣчала Лиззи.

— Это родовые брилліанты Эстасовъ, наслѣдственная вещь, древнее достояніе фамиліи Эстасовъ, все равно, какъ ихъ родовыя помѣстья. Сэръ Флоріанъ не могъ отдать ихъ въ чужія руки, онъ не имѣлъ на это права, а если-бы даже и имѣлъ, то и тогда этого не сдѣлалъ-бы. Такія вещи передаютъ только законнымъ актомъ, а не на словахъ. Это все пустяки и вы должны возвратить брилліанты.

— Кто это говоритъ, позвольте спросить?

— А хоть-бы и я.

— Это ничего не значитъ, тетушка Пенелопа.

— Ничего не значитъ? воскликнула старуха. — Посмотримъ! М-ръ Кампердаунъ говоритъ и весь свѣтъ твердитъ то же самое, что и я. Если для васъ и это ничего не значитъ, то васъ, моя милая, потянутъ въ уголовный судъ и присяжные повторятъ вамъ все то, что я теперь сказала. Вотъ чѣмъ дѣло кончится. И на что вамъ эти брилліанты? продать вы ихъ не можете; носить ихъ, оставаясь вдовой, вы не захотите. Если вы вторично выйдете замужъ, вы не рѣшитесь оскорбить честь мужа, выставляя на показъ родовые брилліанты Эстасовъ. Впрочемъ, съ вами нельзя толковать о благородствѣ чувствъ, вы о нихъ не имѣете ни малѣйшаго понятія.

— Я столько-же ихъ понимаю, сколько и вы, тетушка Пенелопа, и прошу васъ не читать мнѣ наставленій, прервала тетку племянница.

— Отдадите-ли вы ожерелье м-ру Кампердауну? сказала старуха рѣшительнымъ тономъ.

— Нѣтъ, не отдамъ.

— Не ему, такъ ювелирамъ?

— И тѣмъ не отдамъ. Я намѣрена сохранить брилліанты для моего ребенка.

Лиззи зарыдала, по щекѣ ея покатилось слеза, и она поднесла платокъ къ глазамъ.

— Вы хотите сберечь его для вашего ребенка? повторила графиня. — Да развѣ ювелиры не съумѣли-бы сохранить ихъ для него лучше, чѣмъ вы? При томъ мнѣ что-то не вѣрится, чтобы вы очень заботились о своемъ ребенкѣ.

— Тетушка Пенелопа, прошу васъ быть осторожнѣе въ выраженіяхъ.

— Я говорю, что думаю, Лиззи. Меня испугать нельзя. Дѣло въ томъ, что вы безчестите фамилію вашего мужа, а такъ-какъ вы моя племянница…

— Я никого не безчещу. Вотъ вы такъ каждаго безчестите.

— Такъ какъ вы моя племянница, продолжала своимъ невозмутимымъ тономъ графиня, — я рѣшились пріѣхать къ вамъ и сказать, что если вы ровно чрезъ недѣлю, считая съ нынѣшняго дня, не возвратите брилліантовъ кому слѣдуетъ, васъ призовутъ къ суду за кражу!

Произнеся это страшное слово, леди Линлитгау покачала головой съ самымъ угрожающимъ выраженіемъ въ лицѣ. Рѣчь ея, тонъ голоса и жестъ, взятые вмѣстѣ, были поразительны.

— Я ихъ не украла, возразила Лиззи. — Мой мужъ вручилъ мнѣ ихъ лично самъ.

— Но вы не отвѣтили ни на одно письмо Кампердауна. Вотъ уже первая улика противъ васъ. Послѣ этого нечего больше говорить съ вами. М ръ Кампердаунъ — старый стряпчій дома Эстасовъ: онъ пишетъ къ вамъ письмо за письмомъ, а вы обращаете на него столько-же вниманія, какъ на послѣднюю собаку!

Старуха произнесла это слово съ такимъ выраженіемъ, что леди Эстасъ внутреино покраснѣла.

— Зачѣмъ вы не отвѣчали на его письма, если вы чувствовали себя невиновной? продолжала тетка. — Вотъ вамъ доказательство, что вы сознавали свое преступленіе.

— Нѣтъ, я ничего не сознавала. Женщина не обязана отвѣчать всѣмъ и каждому на письма, которыя къ ней пишутъ.

— Отлично! Повторите все это предъ судомъ! Васъ вѣдь подъ судъ отдадутъ. Говорю вамъ, Лиззи Грейстокъ или Эстасъ, — какъ васъ тамъ зовутъ, — что такого рода дѣла по нашему называются утайкой или кражей. Я увѣрена, что вы собирались продать брилліанты.

— Тетушка Пенелопа, этого ужь я вамъ не позволю! сказала Лиззи, вскакивая съ кресла.

— А почему-же нѣтъ? вамъ придется выслушать и не то еще. Не воображайте, пожалуйста, чтобы м-ръ Кампердаунъ заставилъ меня пріѣхать сюда изъ-за пустяковъ. Если вамъ не хочется, чтобы васъ публично назвали воровкой…

— Какъ вы смѣете! крикнула Лиззи. — Чего вы ко мнѣ лѣзете? Чего вы суетесь не въ свое дѣло и говорите мнѣ дерзости? Вы забываете, что вы въ моемъ домѣ!

— Я говорю то, что хочу, объявила старуха.

— Миссъ Мекнэльти, пожалуйте сюда, крикнула Лиззи, открывая дверь въ сосѣднюю комнату. Она не отдавала себѣ отчета, можетъ-ли ей помочь такой слабый союзникъ, какъ миссъ Мекнэльти, но пораженная силой нападенія тетки, она рада была хоть въ чемъ-нибудь найти себѣ опору. Миссъ Мекнэльти, все время сидѣвшей у дверей и непропустившей ни одного слова изъ шумнаго разговора, оставалось одно — выйдти на сцену. Изъ всѣхъ личностей, ей извѣстныхъ, леди Линлитгау была въ ея глазахъ самой страшной, но между-тѣмъ она по своему любила старуху. Миссъ Мекнэльти была существо покорное, трусливое и рабски угодливое, но дурой ее никакъ нельзя было назвать и она очень хорошо понимала разницу между истиной и ложью. Она вытерпѣла страшныя гоненія отъ леди Линлитгау, и не смотря на то, въ ней все-таки гнѣздилось убѣжденіе, что старуха, при всей своей ненависти къ ней, болѣе вѣрная для нея опора, чѣмъ Лиззи съ ея притворной. привязанностью.

— А! а! такъ вы здѣсь? вотъ какъ! сказала графиня, увидя приживалку.

— Да-съ, я здѣсь, леди Линлитгау, робко отвѣчала миссъ Мекнэльти.

— Вѣрно подслушивали у дверей? Прекрасно! — тѣмъ лучше. Вы теперь все знаете и потому можете сказать ей свое мнѣніе. Вѣдь вы не дура, хотя отъ трусости пожалуй и рта не розинете.

— Джулія, замѣтила леди Эстасъ, — будьте такъ добры, прикажите проводить тетушку до ея кареты. Я не могу болѣе выносить ея колкостей и уйду къ себѣ наверхъ.

Съ этими словами Лиззи, граціозно повернувъ свою спину теткѣ, пошла въ заднюю гостиную и оттуда убѣжала въ спальню. Тетка крикнула ей вслѣдъ слѣдующую фразу:

— Лиззи, повторяю вамъ, если вы не поступите такъ, какъ я говорю, то вы очутитесь въ тюрьмѣ въ четырехъ стѣнахъ.

Видя, что племянница уже далеко, старуха обратилась къ миссъ Мекнэльти:

— Мекнэльти, слышали вы что-нибудь о брилліантовомъ ожерельѣ? спросила она.

— Я знаю, что оно у нея, леди Линлитгау, отвѣчала приживалка.

— А она на него имѣетъ столько-же правъ, сколько и вы. Конечно, вы не осмѣлитесь передать ей моихъ словъ, замѣтила старуха, — потому-что побоитесь, чтобы она васъ не выгнала за порогъ, но не мѣшало-бы, чтобы вы ей все пересказали. Я исполнила свой долгъ. Звать лакея для меня не трудитесь. Я сама найду дорогу къ выходу.

И говоря это, старуха вышла. Не смотря на запрещеніе, миссъ Мекнэльти позвонила и графиню съ должнымъ почетомъ усадили въ карету.

Лиззи вмѣстѣ съ миссъ Мекнэльти отправились въ оперу и только по возвращеніи оттуда, передъ тѣмъ какъ ложиться въ постель, онѣ заговорили объ ожерельѣ и о визитѣ старой графини. Миссъ Мекнэльти не рѣшалась завести рѣчь о такомъ щекотливомъ предметѣ, а Лиззи съ намѣреніемъ отклоняла разговоръ, но происшествіе, случившееся вечеромъ, ни на минуту не выходило изъ головы леди Эстасъ. Музыку она вообще не очень любила, хотя увѣряла, что страстно ее любитъ и мысленна воображала себя артисткой въ душѣ. Но въ этотъ вечеръ ей было положительно не до оперы. Угрозы старухи тетки глубоко запали ей въ душу. Обвиненіе въ воровствѣ, тюрьма, присяжные, судьи — все это ошеломило ее какъ громомъ. «Неужели они дѣйствительно затѣятъ со мной дѣло о покражѣ»? думала Лиззи. «Вѣдь я леди Эстасъ, и никто, кромѣ леди Эстасъ, не имѣетъ права владѣть этими брилліантами? Кто кромѣ нея можетъ носить ихъ? Ни одинъ человѣкъ въ мірѣ не осмѣлится сказать, что сэръ Флоріанъ не вручилъ мнѣ ихъ собственноручно. Неужели мнѣ вмѣнятъ въ преступленіе такой пустякъ, что я не отвѣтила на письма м-ра Кампердауна? А впрочемъ, кто ихъ знаетъ»?

Понятія Лиззи о законѣ и судебныхъ дѣйствіяхъ были весьма неясны. Она никакъ не могла съ точностью опредѣлить, что можно дѣлать и чего нельзя. Внутренно она сознавала, что у нея было поползновеніе украсть фамильные брилліанты Эстасовъ, но она не понимала, какимъ образомъ законъ могъ предупредитьъ ея намѣреніе и наказать ее за поползновеніе къ воровству. «Ожерелье, конечно, не совсѣмъ мнѣ принадлежитъ, разсуждала Лиззи, но въ мою пользу есть такъ много обстоятельствъ, что нужно быть очень жестокимъ, чтобы имѣть смѣлость подозрѣвать меня въ воровствѣ. Развѣ я не единственная леди Эстасъ, находящаяся въ живыхъ? Что-же касается угрозъ м-ра Кампердауна и леди Линлитгау, то я не избѣжала-бы ихъ во всякомъ случаѣ, — была ли-бы я виновата или нѣтъ. Положимъ, что я теперь отдамъ ожерелье; ну, а какъ впослѣдствіи окажется, что Кампердаунъ только пугалъ меня, и что онъ ничего не могъ-бы сдѣлать мнѣ, если-бы брилліанты остались у меня. Вѣдь я не переживу этого! Кто-жъ, наконецъ, скажетъ мнѣ правду?»

Лиззи была на столько умна или скорѣе подозрительна, что на совѣты Мопюса не очень полагалась. «Онъ ждетъ только удобнаго случая, чтобы подать мой вексель ко взысканію», разсуждала она, подъѣзжая къ дому.

— Зайдите ко мнѣ на минуту въ спальню, моя милая, сказала леди Эстасъ миссъ Мекнэльти, въ то время, когда онѣ обѣ поднимались по лѣстницѣ на верхъ, но возвращеніи изъ оперы. — Скажите, вы все слышали, что тетушка со мной говорила?

— Я не могла не слышать, отвѣчала приживалка, слѣдуя въ спальню за хозяйкой. — Вы сами приказали мнѣ не отходить далеко, а дверь была отворена.

— Мнѣ именно и нужно было, чтобы вы насъ слышали, потому-что все, что она говорила — былъ чистѣйшій вздоръ.

— Не знаю, замѣтила миссъ Мекнэльти.

— Развѣ это не вздоръ, что меня посадятъ въ тюрьму за то, что я не отвѣчала на письма стряпчаго?

— Да, это, я полагаю, вздоръ.

— Притомъ она такая злая, сварливая баба — старая ворона. Не правда-ли, что она злая, сварливая баба? повторила Лиззи и замолчала, ожидая, что миссъ Мекнэльти будетъ ей вторить.

Но миссѣ Мекнэльти не захотѣла бранить бывшую свою покровительницу, которая впослѣдствіи могла опять ей пригодиться.

— Неужели вы не чувствуете къ ней ненависти? сказала Лиззи. Неужели послѣ всего, что вы отъ нея вытерпѣли, вы еще не чувствуете къ ней ненависти? Если такъ, то я васъ презираю! Скажите, настаивала Лиззи, — неужели вы не чувствуете къ ней ненависти?

— Мнѣ кажется, что у нея очень непріятный характеръ, отвѣчала миссъ Мекнэльти.

— О, несчастное созданье! Вотъ все, что вы осмѣливаетесь осуждать въ ней! воскликнула леди Эстасъ.

— Я по неволѣ несчастное созданье, замѣтила миссъ Мекнэльти, и при этихъ словахъ два яркихъ пятна выступили у нея на лицѣ.

Леди Эстасъ поняла всю ненависть, которая высказалась въ этихъ словахъ приживалки и смягчила тонъ.

— Зачѣмъ вы робѣете, продолжала она, — скажите мнѣ смѣло свое мнѣніе.

— На счетъ брилліантовъ? спросила миссъ Мекнэльти.

— Да, именно на счетъ брилліантовъ.

— Развѣ они вамъ мало хлопотъ надѣлали? Я-бы давно ихъ отдала, только-бы быть спокойной, отвѣчала миссъ Мекнэльти.

— Нѣтъ, я ихъ не отдамъ, мнѣ они нужны. Мнѣ пришлось послѣ смерти мужа покупать такъ много вещей. Они мнѣ надѣлали тысячу гадостей, заставили меня заплатить за всю мебель въ Портрэ-Кестлѣ.

Это была неправда, но за-то былъ несомнѣнный фактъ, что Лиззи пробовала забрать въ свои руки всѣ доходы съ имѣнія Эстасовъ для покупки мебели въ свой новый загородный домъ.

— У меня совсѣмъ нѣтъ денегъ, продолжала она. — У меня завелись даже долги. Вездѣ говорятъ, будто я страшно богата, а какъ дойдетъ дѣло до расходовъ, смотришь и нѣтъ ничего. Зачѣмъ-же я буду отдавать брилліанты, если они моя собственность?

— Конечно, зачѣмъ отдавать, если они ваши, вторила миссъ Мекнэльти.

— А какъ-же иначе? Представьте, что я вамъ сдѣлала подарокъ и затѣмъ умерла; неужели могутъ придти и отнять у васъ вещь, потому только, что я не упомянула о ней въ своемъ завѣщаніи. Тогда никто не сталъ-бы дѣлать никакихъ подарковъ.

Лиззи произнесла послѣдній аргументъ съ особеннымъ удареніемъ, — такъ она была убѣждена въ его силѣ.

— Но вѣдь это ожерелье чрезвычайно дорогое, осмѣлилась замѣтить приживалка.

— Что-жъ за бѣда! воскликнула Лиззи. — Если мнѣ безспорно принадлежитъ какая-нибудь вещь, надѣюсь, что я могу дарить ее кому хочу? Это не домъ, не ферма, не лѣсная дача или вообще что-нибудь въ этомъ родѣ; это вещь, которую мой покойный мужъ могъ носить всюду съ собой — почему-жъ онъ не могъ и подарить ее?

— Можетъ быть, сэръ Флоріанъ не намѣренъ былъ отдавать вамъ это ожерелье навсегда, возразила миссъ Мекнэльти.

— А почему вы это знаете? Надѣвая мнѣ его на шею, онъ сказалъ, что оно мое, и я его оставлю у себя. Однако, пора кончить разговоръ. Вы можете идти спать,

Миссъ Мекнэльти удалилась немедленно. Оставшись одна, Лиззи принялась снова размышлять и убѣдилась, что со стороны ея гостьи нечего ждать помощи. На миссъ Мекнэльти она не могла сердиться, бѣдная дѣвушка была по неволѣ несчастнымъ созданіемъ, но гдѣ-же отыскать надежнаго друга? Фаунъ, хоть и пэръ, — ровно ничего не стоитъ; оставался только Франкъ Грейстокъ и на него-то Лиззи возложила свои надежды, какъ на каменную гору.

ГЛАВА VII.
Рѣчи мистера Берка.

Леди Фаунъ категорически объявила Люси Моррисъ, что ей, какъ гувернанткѣ, необходимо оставить всякую мысль о любви къ Франку Грейстоку. Такой рѣшительный приговоръ не понравился Люси. Конечно, леди Фаунъ выразилась помягче, вѣроятно, она даже высказала свою мысль въ двухъ-трехъ словахъ, а прочее дополнила жестомъ, т. е. покачала головой, погрозила пальцемъ и кончила тѣмъ, что поцѣловала Люси; словомъ, она старалась быть снисходительной и справедливой въ одно и то-же время; главнымъ-же руководителемъ ея была искренняя любовь къ молодой дѣвушкѣ; однако Люси все-таки осталась недовольна. Дѣвушки не любятъ, чтобы ихъ предостерегали отъ любовныхъ опасностей, даже и въ такомъ случаѣ, когда это предостереженіе имъ необходимо. Притомъ Люси знала, что теперь ужь поздно ее предостерегать. Леди Фаунъ имѣла полное право требовать, чтобы ея гувернантка не смѣла принимать своего милаго у ней въ домѣ; отъ гувернантки уже зависѣло — оставаться-ли ей послѣ этого на мѣстѣ или отойдти; но леди Фаунъ не имѣла никакого права давать совѣтъ, чтобы она не влюблялась: такого совѣта Люси у нея вовсе непросила. Все это Люси твердила сама себѣ мысленно, сознавая въ то-же время, что леди ничѣмъ ее не оскорбила. Старуха цѣловала ее, приговаривая разныя нѣжности, очень ее хвалила и повидимому дѣйствовала искренно. Но дѣло въ томъ, что у Люси не было никакого милаго и Люси знала это очень хорошо. Гуляя въ одиночествѣ по саду, молодая дѣвушка мысленно защищалась отъ нападокъ леди Фаунъ и въ то-же время сильно осуждала сама себя. За минуту передъ тѣмъ она готова была вспылить и сдѣлать сцену хозяйкѣ дома, сказать ей, что если Франку будетъ запрещенъ въѣздъ въ Фаун-Кортъ, то она, Люси, часу не останется въ домѣ. Но теперь она разсудила хладнокровнѣе. Во-первыхъ, Франкъ Грейстокъ никогда не былъ ея милымъ, а во-вторыхъ, покинувъ Фаун-Кортъ, она не знала-бы, куда преклонить голову. Всѣ ея знакомые знали, что ее до тѣхъ поръ не выпустятъ изъ Фаун-Корта, пока ей не откроется очень хорошее мѣсто, въ родѣ дома Гиттевей или другого, подобнаго-же. Леди Фаунъ никогда-бы не допустила, чтобы она уѣхала отъ нихъ, не имѣя ничего впереди, кромѣ надежды на весьма невѣрную партію; нѣтъ, она смотрѣла на нее, какъ на одну изъ своихъ дочерей и никогда не отпустила-бы ее на произволъ судьбы. Домъ леди Фаунъ былъ надежной крѣпостью для бѣдной дѣвушки. Но извѣстно, что крѣпость подъ часъ становится тюрьмой.

Франкъ Грейстокъ не былъ ея милымъ. Увы! это-то и составляло ея главное горе. Она отдала ему свое сердце и взамѣнъ не получила ничего. Бѣдная Люси ломала себѣ голову, доискивалась разрѣшенія вопросовъ: не имѣла-ли она причины стыдиться своего поведенія? Достаточно-ли она была скромна? Не выказала-ли она слишкомъ откровенно свое чувство? Не завлекъ-ли онъ ее, какъ завлекаютъ всѣ мужчины молодыхъ дѣвушекъ, или она сама увлекалась имъ, какъ первымъ встрѣчнымъ молодымъ мужчиной. Тутъ ей припомнились нѣкоторыя сцены въ домѣ декана: нѣкоторыя слова, взгляды, брошенные на нее украдкой, пожатіе руки въ послѣдній вечеръ, нѣжный шенотъ рѣчи, ленточка, которую онъ выпросилъ у нея и цвѣтокъ, который она ему дала; и разъ только, — только одинъ разъ — тутъ щеки Люси вспыхнули какъ зарево — случилось небольшое обстоятельство, которое могло кончиться очень серьезно, но кончилось ничѣмъ. Итакъ она не имѣла никакого права называть его своимъ милымъ ни передъ людьми, ни передъ совѣстью. Но внутреннее чувство шептало ей, что есть что-то неловкое въ этомъ положеніи. О важномъ значеніи своей маленькой личности, о томъ, какъ она умѣетъ чувствовать и переносить страданія, Люси передумала также много. Она вѣрила въ себя, знала, что если-бы она сдѣлалась чьей-нибудь женой, она была-бы для мужа вѣрной, любящей подругой и полезнымъ товарищемъ, что она дѣлила-бы съ нимъ и горе, и радость, и по уши ушла-бы въ его дѣла. Но ей и въ голову не приходилъ вопросъ, принесетъ-ли она мужу кромѣ любви и ума еще что-нибудь въ приданое: наружную красоту она мало цѣнила даже и въ другихъ. Сложеніе, ростъ и лицо леди Эстасъ, отличавшейся вообще миловидностью, положительно ей не нравились; она отдавала предпочтеніе широкому, блѣдному лицу леди Фаунъ, неимѣвшему никакого особеннаго характера, но за то притягивавшему къ себѣ своимъ открытымъ, добродушнымъ и ласковымъ выраженіемъ. Въ отношеніи мужчинъ она никогда себя не спрашивала: который изъ нихъ красивъ, который дуренъ. Она знала, что лицо Франка Грейстока дышетъ умомъ, а что физіономія лорда Фауна носитъ на себѣ отпечатокъ тупости. Былъ одинъ человѣкъ, котораго она не только любила, но не могла даже оторвать отъ него своего сердца; но на другихъ мужчинъ она смотрѣла совершенно равнодушно, точно ее раздѣляла отъ нихъ цѣлая пропасть. Люси знала, что мужчины любятъ хорошенькихъ; себя она не считала красавицей, но ей казалось, что она достаточно хороша для того, чтобы понравиться кому нужно. Ее не пугала мысль, что она теряетъ при сравненіи съ другими дѣвушками, да и душа у нея была не робкая. Впрочемъ о своей наружности она мало думала, но чувствовала, что у нея есть все для того, чтобы быть достойной женой такого мужа, какъ Франкъ Грейстокъ. Дѣвушка она была гордая, съ твердой волей, самоувѣренная, но вмѣстѣ съ тѣмъ и скромная; правдива она была до того, что даже мысленно никогда не лгала и говорила себѣ самой горькія истины. Она вообще отличалась необыкновенно симпатичною наружностью, живымъ, общительнымъ умомъ, обладала большимъ остроуміемъ въ разговорѣ, хотя въ обществѣ больше слушала, чѣмъ говорила. Она имѣла насмѣшливый характеръ и умѣла смѣяться тѣмъ беззвучнымъ смѣхомъ, отъ котораго все лицо ея озарялось веселостью. Она сознавала внутренно, что она слишкомъ развита для того, чтобы всю жизнь оставаться гувернанткой, между тѣмъ другого исхода для нея пока еще не было.

Леди Линлитгау была съ визитомъ у своей племянницы въ четвергъ, въ этотъ же самый вечеръ Франкъ Грейстокъ сдѣлалъ запросъ палатѣ общинъ, т. е. онъ говорилъ свою рѣчь о магабскомъ саабѣ. Всѣмъ извѣстно содержаніе подобныхъ рѣчей. Если бы Франкъ не принадлежалъ къ оппозиціи въ палатѣ и если-бы сопротивленіе удовлетворить требованіямъ сааба не исходило отъ правительства, онъ, вѣроятно, не сталъ-бы такъ усердно хлопотать за индѣйскаго принца. Мы увѣрены, что онъ не потрудился бы даже прочитать ни одной строчки изъ этого скучнаго, длиннаго памфлета, который ему пришлось одолѣть съ начала до конца прежде, чѣмъ онъ рѣшился начать свое возраженіе, если-бы въ этомъ случаѣ не давалось ему въ руки удобное средство для выраженія мнѣній оппозиціонной партіи. Но на какія усилія не способенъ политикъ, лишь-бы имѣть возможность впустить жало въ чувствительное мѣсто противника? Франкъ написалъ свою рѣчь, и написалъ ее очень хорошо. Это было отличное дѣло для юриста и взять на себя защиту, такого дѣла могъ только опытный юристъ. Тогдашній министръ индѣйскихъ дѣлъ, начальникъ лорда Фауна, рѣшилъ по зрѣломъ размышленіи, что его прямой долгъ сопротивляться требованію сааба и сопротивляться рѣшительно, если на него нападетъ противная сторона. Но если-бы министръ попробовалъ только согласиться на требованія сааба, противъ него точно также возстала бы оппозиціонная партія, и тогда осуждать молодого адвоката, сдѣлавшагося вдругъ консерваторомъ, никто-бы не имѣлъ права, потому-что онъ обязанъ руководиться одной цѣлью — отстаивать интересы своей партіи. Таковъ ужь законъ парламентской борьбы. Франкъ Грейстокъ защищалъ сааба и краснорѣчивая его рѣчь могла-бы исторгнуть слезы у слушателей и вызвать даже взрывъ негодованія, если-бы слушателямъ не была извѣстна настоящая причина борьбы. Требованія сааба очень мало интересовали всѣхъ слушателей вообще, но публика не могла не сознаться, что Грейстокъ отлично отстаиваетъ права индѣйскаго принца и очень хорошо знала, что онъ имѣетъ въ виду Этой рѣчью возвыситься въ глазахъ своей партіи и со временемъ съ ея помощью достигнуть извѣстнаго положенія. Министра Франкъ не пощадилъ, не пощадилъ также лорда Фауна, доказывая, что жестокость правительственной власти нигдѣ не высказалась такъ ясно, какъ, въ притѣсненіяхъ, дѣлаемыхъ бѣдному начальнику племени. Лорда Фауна сильно задѣла послѣдняя фраза, во-первыхъ потому, что лично онъ искренно желалъ содѣйствовать бѣдному начальнику племени, а во-вторыхъ ему было обидно, что Грейстокъ, находившійся до сихъ поръ въ очень хорошихъ отношеніяхъ съ нимъ, не пощадилъ и его. Лордъ чувствовалъ себя глубоко уязвленнымъ и находился еще подъ впечатлѣніемъ оскорбленія, когда, слѣдуя принятому обычаю, онъ явился въ Фаун-Кортъ, въ субботу вечеромъ.

Семья Фауновъ, состоявшая изъ однѣхъ женщинъ, обѣдала всегда рано. По субботамъ, когда его сіятельство жаловалъ къ столу, готовился особенный обѣдъ для него одного. По воскресеньямъ семья въ полномъ сборѣ обѣдала въ три часа. Вечеромъ въ этотъ день, лордъ Фаунъ возвращался въ городъ, чтобы готовить дѣла къ понедѣльнику. Впрочемъ, очень можетъ статься, что ему не нравились проповѣди, которыя леди Фаунъ читала вслухъ въ 9 часовъ вечера въ присутствіи всѣхъ домашнихъ.

Тотчасъ послѣ обѣда въ эту субботу лордъ Фаунъ вышелъ погулять въ садъ, гдѣ уже прохаживалось: старшая незамужняя сестра его, миссъ Фаунъ, вмѣстѣ съ Люси Моррисъ. На дворѣ стоялъ лѣтній тихій вечеръ; часть семьи разсѣлась на лавочкахъ въ саду, а меньшія четыре дѣвочки играли въ крокетъ на лугу, хотя было такъ темно, что съ трудомъ можно было различать шары. Миссъ Фаунъ успѣла уже сообщить Люси, что ея братъ очень сердится на Грейстока. Нужно сказать, что Люси, изъ любви въ Франку, питала большую симпатію къ саабу. Она успѣла въ это время отчасти совратить съ пути истины даже самого лорда Фауна, хотя его начальникъ былъ противъ индѣйскаго принца, и теперь, не смотря на то, что всѣ дѣвицы Фаунъ и леди Фаунъ мать были противъ нея, Люси крѣпко стояла за свое убѣжденіе. Таковъ обычай англичанокъ; матери и сестры министровъ и ихъ помощниковъ постоянно держатся стороны правительства до тѣхъ поръ, пока это согласно съ положеніемъ ихъ сына или брата.

— Честное слово, Фредерикъ, замѣтила Августа Фаунъ, выслушавъ разсказъ брата о дѣлѣ сааба, — честное слово, мнѣ кажется, что м-ръ Грейстокъ поступилъ очень не хорошо.

— Чего же ждать отъ этихъ господъ, воскликнулъ лордъ Фаунъ. Они ни передъ чѣмъ не остановливаются; они способны и все сказать, и все сдѣлать. Но когда я былъ въ оппозиціи, я никогда не выдѣлывалъ подобныхъ штукъ.

— Можетъ быть, на него подѣйствовала ссора съ мамй, продолжала миссъ Фаунъ (Каждому, кто только зналъ семейство Фаунъ, было извѣстно, что Августа глупа, и что она подъ часъ говоритъ самыя несообразныя вещи).

— О, милая, нѣтъ! возразилъ помощникъ статсъ-секретаря, который не могъ переварить мысли, чтобы слабый женскій полъ въ его домѣ дерзалъ помышлять, что онъ въ состояніи оказать самомалѣйшее вліяніе на дѣятельность котораго-нибудь изъ членовъ британскаго парламента.

— Вѣдь ты знаешь, мама… начала-было сестрица.

— Перестань пожалуйста, прервалъ ее лордъ съ большимъ достоинствомъ въ голосѣ. — М-ръ Грейстокъ просто нечестный политикъ — вотъ и все тутъ. Въ цѣлой палатѣ нѣтъ ни одного человѣка, который-бы менѣе меня смѣшивалъ личныя отношенія съ служебными (лорду слѣдовало-бы для большей точности сказать: «болѣе меня»), но даже и я не могъ перенести хладнокровно его колкостей. Дѣло въ томъ, что юристы никогда не понимаютъ — стоитъ-ли вопросъ борьбы или нѣтъ.

Люси чувствовала, что лицо ея пылаетъ отъ негодованія и готовилась уже сказать нѣсколько словъ въ защиту молодого юриста, какъ вдругъ изъ окна гостиной раздался голосъ леди Фаунъ: «Дѣвочки, идите домой. Уже девять часовъ». Леди Фаунъ царствовала въ своемъ домѣ самовластно, все и вся покорялись ей безъ разсужденій. Щелканіе шаровъ крокета прекратилось, и гуляющіе немедленно повернули къ открытому окну. Но лордъ Фаунъ, не считавшій себя дѣвочкой, прошелъ по саду еще разъ, размышляя о нанесенномъ ему оскорбленіи.

— Фредерикъ такъ сердится на м-ра Грейстока, сказала Августа сестрамъ, когда онѣ всѣ усѣлись вокругъ стола.

— Я понимаю, что ему должно быть досадно, замѣтила вторая сестра.

— А мы еще такъ часто принимали у себя въ домѣ м-ра Грейстока; я нахожу, что съ его стороны это было очень невѣжливо, прибавила третья сестра.

Лидія не сказала ни слова, но не могла удержаться, чтобы не взглянуть на Люси.

— Мнѣ кажется, что въ парламентѣ все допускается, вмѣшалась леди Фаунъ.

Сынъ въ это время входилъ въ комнату, и услышавъ слова матери, сказалъ:

— Не думаю, матушка! Порядочный человѣкъ долженъ умѣть вести себя вездѣ одинаково. Есть вещи, которыя можно говорить, есть другія, которыя не говорятся. М-ръ Грейстокъ вышелъ изъ обычныхъ границъ и я постараюсь дать ему понять, какъ я на это смотрю.

— Вѣдь ты не станешь-же изъ-за этого ссориться? замѣтила мать.

— Драться съ нимъ я, конечно, не стану, но проучу его хорошенько, чтобы внушить ему, что онъ виноватъ предо мной.

Лордъ произнесъ эти слова тѣмъ высокомѣрнымъ тономъ, который проходитъ безнаказанно для каждаго мужчины, если онъ прибѣгаетъ къ нему въ кругу женщинъ своей семьи.

Люси терпѣливо вынесла все то, что до сихъ поръ говорилось вокругъ нея; она знала, что молчаніе есть лучшее средствѣ въ подобномъ положенія, но былъ одинъ пунктъ невыносимый для нея. Она не могла допустить, чтобы такого порядочнаго человѣка, какъ м-ръ Грейстокъ, можно было чернить въ присутствіи дамъ, когда каждой изъ нихъ было извѣстно, какъ она любитъ Франка. Въ молодой дѣвушкѣ загорѣлось страстное желаніе вступить въ бой и на словахъ придравшись къ саабу, отщелкать хорошенько его сіятельство въ отмщеніе за отсутствующаго антагониста. Одно время участь бѣднаго сааба возбуждала большое участіе въ Фаун-Кортѣ.

— Мнѣ кажется, начала Люси, — что м-ръ Грейстокъ имѣлъ полное право говорить все, что можно было, въ пользу индѣйскаго принца. Ставъ на его сторонѣ, онъ обязанъ былъ защищать его всѣми силами.

Она произнесла эту фразу очень громко и при этомъ вся вспыхнула; леди Фаунъ покачала ей головой.

— А вы развѣ читали рѣчь м-ра Грейстока, миссъ Моррисъ? спросилъ лордъ Фаунъ.

— Отъ слова до слова, отвѣчала Люси.

— И вы поняли намекъ, сдѣланный имъ по поводу словъ, сказанныхъ мною о правительствѣ въ палатѣ пэровъ?

— Да, кажется, поняла. Это было не трудно понять.

— Я полагаю, что м-ру Грейстоку слѣдовало-бы воздержаться отъ нападеній на Фредерика, замѣтила Августа.

— Да, по правдѣ сказать, мы и не совсѣмъ привыкли въ такого рода намекамъ, сказалъ лордъ Фаунъ.

— Всѣхъ этихъ тонкостей я не понимаю, возразила Люси, — но знаю одно, что индѣйскаго принца очень притѣсняли, отняли у него собственно ему принадлежащую землю, лишили его всѣхъ правъ, потому только, что онъ слабъ, я я очень довольна, что нашелся хоть одинъ человѣкъ, который говоритъ за него.

— Милая моя, прервала ее леди Фйунъ, — если вы думаете затѣять политическое преніе съ лордомъ Фауномъ, я васъ не поздравляю.

— Я, матушка, совсѣмъ не противъ взгляда миссъ Моррисъ на дѣло сааба, замѣтилъ снисходительно помощникъ статсъ-секретаря. — Въ пользу той и другой стороны можно сказать очень много. Впрочемъ, миссъ Моррисъ съ давнихъ поръ горячая сторонница сааба.

— Но вѣдь и вы когда-то были его сторонникомъ, сказала Люси.

— Я ему сочувствовалъ, какъ сочувствую и теперь. Все это такъ, и я не требую, чтобы всѣ были одного мнѣнія со мной, но говорю только, что тонъ рѣчи м-ра Грейстока былъ неприличенъ.

— По моему, это лучшая рѣчь изъ всѣхъ тѣхъ, которыя мнѣ приходилось когда-либо читать, отвѣчала Люси, возвышая снова голосъ и краснѣя отъ волненія.

— Изъ этого слѣдуетъ, миссъ Моррисъ, что у васъ и у меня совершенно различные взгляды на рѣчи, строго замѣтилъ лордъ Фаунъ. — Вы вѣрно никогда не читали рѣчей Берка?

— И не желаю читать ихъ, отвѣчала Люси.

— А-а! Это другой вопросъ, продолжалъ лордъ; тонъ его голоса и выраженіе лица сдѣлались еще строже.

— Мы вѣдь заговорили съ вами о рѣчахъ, произнесенныхъ въ парламентѣ, сказала Люси.

Бѣдная Люси! Она не хуже лорда Фауна знала, что Беркъ былъ ораторомъ въ палатѣ общинъ, но въ порывѣ нетерпѣнія и по непривычкѣ имѣть въ запасѣ готовое возраженіе во время спора, она не нашлась отвѣчать лорду, что разумѣла только рѣчи позднѣйшихъ ораторовъ, а не всѣхъ ихъ вообще.

Лордъ Фаунъ пожалъ плечами и наклонилъ голову нѣсколько на сторону.

— Малая Люси, вмѣшалась наконецъ леди Фаунъ, — вы выказали большое невѣжество. Гдѣ-жъ, по вашему мнѣнію, говорилъ свои рѣчи Беркъ?

— Конечно, въ парламентѣ, отвѣчала чуть не со слезами Люси.

— Если миссъ Моррисъ подразумѣвала, что главныя рѣчи Берка были произнесены имъ не въ парламентѣ, началъ опять лордъ Фаунъ, — но что его рѣчь въ избирателямъ въ Бристолѣ, напримѣръ, или вступительная рѣчь по поводу уголовнаго процесса Баррена Гастингса, по своему содержанію выше…

— Ничего я не подразумѣвала, сказала Люси.

— Лордъ Фаунъ хочетъ выручить васъ, душа моя, вмѣшалась, опять леди Фаунъ.

— Я не прошу, чтобы меня выручали, возразила Люси. — Я хотѣла только сказать, что рѣчь м-ра Грейстока, по моему мнѣнію, написана какъ нельзя лучше. Тамъ нѣтъ ни одного лишняго слова. Право, мнѣ кажется, что они всѣ черезчуръ ужь обижаютъ бѣднаго индѣйскаго принца, и я очень рада, если нашелся хоть одинъ мужественный человѣкъ, который рѣшился подать за него голосъ.

Для Люси было-бы гораздо полезнѣе попридержать языкъ на этотъ разъ. Если-бы ей пришлось отстаивать какого-нибудь обыкновеннаго парламентскаго оратора, рѣчь котораго ей-бы понравилась, у нея достало-бы и умѣнья, и дара слова, чтобы бороться противъ всей семьи Фауновъ. Молодая дѣвушка была общей ихъ любимицей и самъ помощникъ статсъ-секретаря не разсердился-бы на нее. Но теперь бѣдная Люси не выдержала. Дѣло это такъ близко касалось ея сердца, что она поневолѣ оскорбилась за любимаго ею человѣка; Она позволила себѣ говорить о его рѣчи съ увлеченіемъ, а съ лордомъ Фауномъ даже невѣжливо.

— Душа моя, заключила леди Фаунъ, — прекратимъ лучше этотъ разговоръ.

Сынъ взялъ въ руки книгу. Мать принялась за вязанье. У Лидіи Фаунъ появилось на лицѣ несчастное выраженіе, точно въ семьѣ произошло какое-нибудь горе. Августа обратилась, съ какимъ-то вопросомъ въ брату; въ тонѣ ея голоса чувствовался упрекъ тѣмъ, кто обидѣлъ его и нѣжное соболѣзнованіе къ нему. Люси умолкла и сидѣла неподвижно нѣсколько минутъ, затѣмъ она быстро встала съ мѣста и почти выбѣжала изъ комнаты. Лидія тотчасъ-же бросилась вслѣдъ за нею, но мать остановила ее на полдорогѣ.

— Оставь ее на время одну, другъ мой, произнесла леди Фаунъ.

— Я и не звалъ, что миссъ Моррисъ особенно заинтересована м-ромъ Грейстокомъ, сказалъ лордъ Фаунъ.

— Она его знаетъ съ дѣтства, отвѣчала мать.

Послѣ спора прошло уже съ часъ времени. Леди Фаунъ отправилась на верхъ и нашла Люси, сидящую въ уединеніи, въ такъ-называемой до сихъ поръ «классной». Огня въ комнатѣ не было; молодая дѣвушка, повидимому, и не думала зажигать свѣчей съ тѣхъ поръ, какъ пришла сюда. Во время ея отсутствія совершено было чтеніе семейныхъ молитвъ; не находиться при этой церемоніи считалось въ домѣ Фауновъ нарушеніемъ семейнаго устава.

— Люси, милая моя, зачѣмъ вы здѣсь сидите? спросила леди Фаунъ.

— Потому-что я несчастная, отвѣчала молодая дѣвушка.

— Кто-же васъ сдѣлалъ несчастной, Люси?

— Не знаю. Пожалуйста, не спрашивайте меня. Мнѣ кажется, что я вела себя не совсѣмъ прилично въ гостиной.

— Сынъ мой тотчасъ-же проститъ васъ, если вы передъ нимъ извинитесь.

— Какъ? Чтобъ я передъ нимъ извинялась? Этого никогда не будетъ! Я могу просить прощенія у васъ, леди Фаунъ, а ужь никакъ не у него. Я вполнѣ сознаю, что мнѣ не слѣдовало-бы вступать въ разсужденія о рѣчахъ, о политикѣ и вообще объ этомъ индѣйскомъ принцѣ у васъ въ домѣ.

— Люси! вы меня удивляете!

— Но вѣдь это правда. Не смотрите на меня такъ сердито, дорогая леди Фаунъ! Я знаю, что вы ко мнѣ особенно добры. Знаю, что вы позволяете мнѣ здѣсь дѣлать и говорить то, о чемъ гувернантки въ другихъ домахъ не смѣютъ и думать. Но я все-таки помню, что я гувернантка, и чувствую, что я забылась передъ вами!

Люси залилась слезами.

Леди Фаунъ, у которой въ груди было горячее сердце, а не черствый камень, тотчасъ-же разнѣжилась.

— Душа моя, замѣтила она, — вѣдь вы мнѣ ближе, чѣмъ иная дочь матери.

— Дорогая вы моя! съ жаромъ воскликнула Люси.

— Но мнѣ все-таки больно видѣть, что вы такъ заняты м-ромъ Грейстокомъ, продолжала леди. — Право я вамъ совѣтую выкинуть его изъ головы. У м-ра Грейстока впереди карьера, ему нельзя жениться на васъ, даже если-бы при другихъ обстоятельствахъ, онъ этого и желалъ. Вы знаете, что я съ вами всегда откровенна, и что я искренно цѣню вашу честную, открытую натуру и здравый смыслъ. Вы для меня и для моихъ дочерей такой-же другъ, какъ если-бы вы были — ну, чѣмъ хотите. Люси Моррисъ всегда была, есть и будетъ нашей милой, дорогой, маленькой Люси. Но м-ръ Грейстокъ, членъ парламента, ему невозможно жениться на гувернанткѣ.

— Ахъ, но вѣдь я его такъ сильно люблю! воскликнула Люси, вскакивая со стула. — Такъ сильно, что каждое слово его считаю для себя закономъ. Этого уже не измѣнить, леди Фаунъ! Я люблю его и не отрекусь отъ него никогда!

Леди Фаунъ постояла молча нѣсколько минутъ на мѣстѣ и потомъ замѣтила, что лучше всего имъ обѣимъ лечь теперь спать. Какъ она ни разсуждала мысленно, что-бы ей такое сказать или сдѣлать въ настоящемъ случаѣ — лучшаго она ничего не придумала.

ГЛАВА VIII.
Предложеніе лорда Фауна.

Читатель, вѣроятно, помнитъ, что когда Лиззи Эстасъ пришли доложить, что ея тетка стоитъ внизу, Франкъ Грейстокъ находился у нея въ гостиной, онъ помнитъ также, что Франкъ обѣщалъ навѣстить леди на слѣдующій день съ тѣмъ, чтобы узнать о результатѣ ея свиданія съ старухой. Не пріѣзжай въ эту минуту графиня Линлитгау, Франкъ вѣроятно сдѣлалъ-бы предложеніе своей богатой кузинѣ. Лиззи созналась ему, что она одинока и несчастна; что-жъ ему оставалось послѣ этого дѣлать, какъ не просить ея руки? Но старая графиня пріѣхала и прервала ихъ разговоръ. Франкъ быстро удалился, давъ, однакожъ, обѣщаніе пріѣхать завтра, — но прошло завтра и онъ не явился. Лиззи, въ ожиданіи его, просидѣла все утро. Она знала, что послѣ четырехъ часовъ онъ будетъ въ палатѣ, и все-таки не выѣзжала и устроила такъ, чтобы миссъ Мекнэльти на цѣлый день оставила ее одну; вечеромъ она отправила ее безъ себя въ оперу; но всѣ эти маневры ни къ чему не послужили. Франкъ Грейстокъ не пріѣхалъ; ложась спать въ 11 часовъ вечера, Лиззи мысленно поклялась, что если онъ даже когда-нибудь и явится съ предложеніемъ, то уѣдетъ ни съ чѣмъ. Однакожъ въ теченіе всего слѣдующаго дня, который пришелся въ субботу, ждала его и все надѣялась, а въ воскресенье утромъ продолжала мечтать о немъ не совсѣмъ равнодушно.

— Кто знаетъ, быть можетъ онъ завернетъ сегодня, разсуждала Лиззн. — У человѣка дѣлъ по горло, не мудрено, если онъ не успѣлъ урвать свободной минуты для свиданія со мной. По настоящему, на него даже не слѣдуетъ сердиться, если онъ и забудетъ о назначенномъ свиданіи. Но сегодня онъ, вѣроятно, пріѣдетъ! Я убѣждена, что онъ непремѣнно сдѣлалъ-бы мнѣ предложеніе, если-бы эта противная старая вѣдьма не явилась такъ не кстати и не испортила всего дѣла. Вѣдь предложеніе было уже почти сдѣлано.

Лиззи чувствовала пріятный трепетъ ожиданія, мысленно спрашивала себя, согласна-ли она? и сердце отвѣчало: да! Положимъ, что Франкъ не вполнѣ былъ похожъ на того героя, образъ котораго носился въ ея воображеніи, но въ немъ все-таки были нѣкоторыя свойства идеала. Всѣ говорятъ, что онъ составитъ себѣ блестящую карьеру и сдѣлается чрезвычайно богатъ. Какъ-бы тамъ ни было, но Лиззи совсѣмъ порѣшила вопросъ о своей судьбѣ… нужно-же было леди Линлитгау явиться такъ не во время!

— Нѣтъ! онъ пріѣдетъ въ воскресенье! твердила молодая женщина.,

Прошло воскресенье, Франкъ не явился, но зато пріѣхалъ лордъ Фаунъ. Тотчасъ по окончаніи утренней службы въ церкви, лордъ Фаунъ объявилъ домашнимъ, что онъ немедленно ѣдетъ въ городъ. За завтракомъ онъ былъ очень молчаливъ и сестры его рѣшили между собой, что онъ сильно сердится на бѣдную Люси. Въ свою очередь и Люси была также не въ своей тарелкѣ — молчалива, грустна, точно убитая. Леди Фаунъ имѣла серьезное и отчасти торжественное выраженіе лица; въ это воскресное утро не было ничего праздничнаго въ домашнемъ кругу обитателей Фаун-Корта. Вся семья ѣздила въ церковь и тотчасъ по возвращеніи оттуда, лордъ Фаунъ выразилъ свое желаніе отправиться немедленно въ городъ. Сестры чувствовали, что Люси нанесла имъ всѣмъ большое оскорбленіе, потому что глава семьи обыкновенно удостоивалъ своимъ присутствіемъ ихъ обѣденный столъ по воскресеньямъ, а сегодня вдругъ онъ уѣзжаетъ.

— Мнѣ очень грустно, что ты отъ насъ бѣжишь; Фредерикъ, сказала леди Фаунъ.

Сынъ пробормоталъ что-то о необходимости уѣхать и уѣхалъ. Послѣобѣденные часы прошли очень скучно въ Фаун-Кортѣ. Никто не упоминалъ о вчерашнемъ происшествіи, но тайно всѣ чувствовали, что Люсси своимъ поведеніемъ вызвала общее неудовольствіе. Между-тѣмъ, въ это-же воскресенье, въ четыре часа дня, лордъ Фаунъ сидѣлъ въ домѣ леди Эстасъ, ведя интимную бесѣду съ прекрасной вдовой.

Ихъ бесѣдѣ никто не мѣшалъ; миссъ Мекнэльти находилась въ отсутствіи и они сидѣли съ глазу на глазъ. Лиззи вполнѣ цѣнила удовольствіе, пользу и даже необходимость ради приличія держать при себѣ компаньонку, но стѣсняться она не любила и въ случаѣ надобности всегда старалась освобождаться отъ своей спутницы.

— Милая моя, говорила она тогда, — самымъ лучшимъ друзьямъ въ свѣтѣ слѣдуетъ иногда разлучаться, — не правда-ли? Не желаете-ли вы съѣздить на цвѣточную выставку?

И миссъ Мекнэльти отправлялась на выставку, а не-то и къ себѣ наверхъ, въ спальню. Въ ту самую минуту, когда Лиззи начинала уже негодовать на Франка Грейстока, зачѣмъ онъ не ѣдетъ, ей доложили, что пожаловалъ лордъ Фаунъ.

— Какъ это мило съ вашей стороны, сказала Лиззи, протягивая руку гостю. — А я воображала, что вы по воскресеньямъ всегда бываете въ Ричмондѣ.

— Ы только-что отъ матушки, отвѣчалъ лордъ, поглаживая свою шляпу.

Лиззи съ граціозной живостью поспѣшила спросить, какъ поживаютъ: леди Фаунъ, дѣвицы и ея милый друвъ малютка Люси Моррисъ.

Лиззи умѣла быть необыкновенно граціозна въ порывахъ живости, особенно кргда это ей было нужно. Она какъ-то неподражаемо наклоняла лицо къ слушавшему ее гостю, и при этомъ откидывала назадъ рукой свои блестящіе, длинные локоны. Тонкіе, красивые ея пальцы были унизаны брилліантовыми кольцами, подаренными, вѣроятно, сэромъ Флоріаномъ или взятыми ею у м-ра Бенжамена, можетъ быть, на тѣхъ-же условіяхъ, на какихъ она брала ихъ въ то время, когда была еще въ дѣвушкахъ.

— Благодарю васъ, они всѣ здоровы, отвѣтилъ лордъ Фаунъ. — Миссъ Моррисъ также хорошо-себя чувствуетъ, хотя вчера вечеромъ она немного погорячилась.

— Надѣюсь, что она не больна, воскликнула Лиззи, перекидывая снова блестящій локонъ въ себѣ на плечо.

— Да, то-есть она успокоилась сегодня, отвѣчалъ лордъ.

— Въ самомъ дѣлѣ! Такъ неужели миссъ Люси позволила себѣ забыться у васъ въ домѣ? Это было-бы непростительно съ ея стороны послѣ того вниманія, которое вы ей оказываете!

Лордъ Фаунъ вполнѣ согласился съ этимъ и поставилъ шляпу на полъ. Его движеніе подѣйствовало на Лиззи, какъ что-то похожее на электрическій токъ; мысль, что лордъ Фаунъ непремѣнно попадется ей въ руки, если она только этого захочетъ, какъ молнія пролетѣла у нея въ головѣ.

Въ пятницу она думала также и о Франкѣ, — но леди Линлитгау стала имъ поперегъ дороги. Теперь на Франка нечего ужь было надѣяться, а лордъ Фаунъ все-таки пэръ. Говорятъ, что онъ бѣденъ для своего званія, но развѣ пэръ, думала Лиззи, — можетъ быть бѣденъ? Правда, онъ глупъ какъ филинъ — это не подлежатъ никакому сомнѣнію, но вѣдь у него за-то есть положеніе въ свѣтѣ. Онъ членъ правительства и его женѣ, безъ сомнѣнія, будетъ доступъ всюду. Для Лиззи казалось необходимымъ выйдти вторично замужъ. «Пусть мой будущій мужъ настоитъ даже на томъ, чтобы ожерелье было возвращено куда слѣдуетъ, разсуждала вдова, — по крайней-мѣрѣ я не унижусь до того, чтобы отдавать его самой, а пока я леди Эстасъ, у меня не посмѣютъ отнять это ожерелье. Конечно, Франкъ, повидимому, хотѣлъ посвататься за меня въ четвергъ, но если-бъ онъ искренно желалъ этого, онъ, конечно, успѣлъ-бы побывать здѣсь до сегодняшняго дня, — значитъ не хочетъ; лучше имѣть одну синицу въ рукахъ, чѣмъ ждать двухъ журавлей въ небѣ».

— Мнѣ приходилось два или три раза бывать у васъ въ Фаун-Кортѣ, начала Лиззи съ очаровательной улыбкой, опускаясь кресло, — и я каждый разъ находила, что ваше семейство образецъ домашняго счастія.

— Надѣюсь, вы чаще будете навѣщать насъ, произнесъ лордъ Фаунъ.

— О! имѣю-ли я право надоѣдать вашей матушкѣ?

Болѣе удобной минуты, для откровеннаго объясненія со стороны претендента быть не могло, но у него, видно, былъ свой, заранѣе составленный планъ.

— Помилуйте, да развѣ это возможно? возразилъ лордъ и замолчалъ. Разговоръ какъ-то не клеился. Лордъ Фаунъ долго не могъ придумать, какимъ способомъ выйдти изъ затрудненія.

— Леди Эстасъ, произнесъ онъ наконецъ, — скажите пожалуйста, какіе у васъ планы впереди?

— Какіе планы? У меня есть ребенокъ, котораго я должна воспитывать.

— Ахъ да, — конечно, это большой интересъ въ жизни.

— Мой сынъ наслѣдникъ огромнаго состоянія, лордъ Фаунъ, такого огромнаго, что я боюсь, справится-ли онъ съ нимъ, когда достигнетъ двадцати одного года. Мнѣ необходимо подготовить его воспитаніемъ къ будущему его положенію, — вотъ что должно составлять главную цѣль моей жизни.

Высказавъ это, Лиззи, почувствовала, что она пересолила, и что глупый лордъ можетъ, пожалуй, повѣрить ей на слово.

— Но легко-ли мнѣ будетъ выполнить мои предположенія, — вотъ вопросъ, продолжала она, помолчавъ немного. — Мать можетъ посвятить свою жизнь ребенку, — это понятно; но хлопотать всю жизнь о сбереженіи его матеріальныхъ средствъ, — это далеко не весело. Какъ вы думаете? Неправда-ли?

— Безъ сомнѣнія, отвѣчалъ лордъ Фаунъ, — безъ сомнѣнія!

Онъ не понялъ Лиззи и мысленно слѣдилъ за своимъ планомъ.

— Вы, покрайней-мѣрѣ, спокойны въ томъ отношеніи, что вашъ сынъ обезпеченъ съ избыткомъ, замѣтилъ онъ.

— О, да, конечно! Говорятъ, что у моего милаго мальчика въ годъ его совершеннолѣтія будетъ сорокъ тысячъ фунтовъ дохода. Но когда я смотрю, какъ онъ лежитъ въ колыбели, прижимаю его къ своему сердцу и думаю о его будущемъ богатствѣ, у меня рождается невольное сожалѣніе, зачѣмъ его отецъ былъ не простой, бѣдный джентльменъ.

Лиззи поднесла къ глазамъ кружевной платокъ и лордъ Фаунъ успѣлъ въ это время собраться съ духомъ.

— Ахъ! вотъ и я не богатъ, т. е. для моего званія, заговорилъ онъ тихо.

— Человѣкъ въ вашемъ званіи, лордъ Фаунъ, съ вашими талантами, съ вашими геніальными служебными способностями, никогда не можетъ быть бѣденъ, воскликнула Лиззи.

— Но знаете-ли вы, что все имѣніе моего отца находится въ Ирландіи.

— Въ самомъ дѣлѣ?

— Да, вѣдь онъ былъ ирландскимъ пэромъ до тѣхъ поръ, пока лордъ Мэльборнъ не далъ ему пэрства въ Англіи.

— Такъ онъ былъ ирландскимъ пэромъ? повторила Лиззи, ничего въ этомъ дѣлѣ непонимавшая и воображавшая, что ирландскій пэръ значитъ пэръ, у котораго мало денегъ въ карманѣ. Лордъ Фаунъ постарался объяснить ей всю исторію въ нѣсколькихъ словахъ.

— Хотя онъ и сдѣланъ былъ лордомъ Фаунъ-Ричмондъ, пэромъ соединеннаго королевства, но у него все-таки осталось одно ирландское помѣстье, и оно теперь принадлежитъ жнѣ. Жаль, что тамъ нельзя жить.

— Въ самомъ дѣлѣ! сказала Лиззи, все еще нераспутавшая узла исторіи пэровъ.

— Да, тамъ прежде былъ домъ, но отецъ велѣлъ раззорить его до основанія. Имѣніе находится въ Типперари — очень непріятная мѣстность для жизни.

— Неужели? Ужь не рѣжутъ-ли тамъ людей?

— Имѣніе даетъ ежегодно пять тысячъ фунтовъ, и матушка получаетъ пожизненно половину этой суммы…

— Какое прекрасное распоряженіе! замѣтила Лиззи поневолѣ, потому-что лордъ Фаунъ прерывалъ свою рѣчь длиннѣйшими паузами.

— Вы видите, что для пэра у меня состояніе чрезвычайно скромное? заключилъ наконецъ лордъ.

— Но вѣдь вы получаете хорошее содержаніе, — не правда-ли?

— Въ настоящее время да; — но кто-же знаетъ, на долго-ли?

— О, я увѣрена, что для общей пользы это продолжится очень и очень долго, воскликнула Лиззи.

— Благодарю васъ! но повидимому есть много людей, которые не такъ думаютъ, какъ вы. Вотъ, напримѣръ, я знаю, что вашъ кузенъ Грейстокъ готовъ дорого заплатить за возможность повалить нашъ кабинетъ.

— Къ счастью, у моего кузена Франка нѣтъ для этого достаточно власти, замѣтила Лиззи.

И говоря это, ея лицо, тонъ и жесты выразили полнѣйшее презрѣніе въ Франку, какъ къ человѣку вообще и какъ къ политику въ особенности. Лорду Фауну это было какъ масло посердцу.

— Нѣтъ-съ… заговорилъ онъ снова. — Я теперь высказалъ вамъ откровенно все, какъ это слѣдовало сдѣлать честному человѣку, прежде чѣмъ…. чѣмъ…. однимъ словомъ, вы понимаете меня?

— О, лордъ Фаунъ! поспѣшила воскликнуть молодая вдова.

— Повторяю, я вамъ все сказалъ. Я никому ничего не долженъ, и не рѣшился-бы жениться, если-бы не имѣлъ достаточнаго дохода. Вы такъ мнѣ нравитесь, какъ еще ни одна женщина не нравилась; я васъ люблю безъ памяти.

Съ этими, словами лордъ всталъ, вытянулся предъ Лиззи во весь ростъ и положилъ пальцы правой руки въ себѣ на грудь; въ этой позѣ его и въ жестѣ было, если хотите, много достоинства.

— Быть можетъ, продолжалъ онъ, — вы рѣшились не вступать во вторичный бракъ, но скажу одно: довѣрьтесь мнѣ, поручите мнѣ себя и своего сына, я честно выполню свей долгъ въ отношеніи васъ обоихъ и счастье ваше сдѣлаю главной цѣлью моего существованія.

Лиззи, слушая эти слова, рѣшила мысленно, что она приметъ предложеніе лорда, однако она не сразу выказала свои чувства и продолжала сидѣть молча, сложивъ руки на груди и опустивъ глаза въ землю. Лордъ не дерзнулъ сѣсть рядомъ съ нею.

— Леди Эстасъ, началъ онъ снова, — смѣю я надѣяться?..

— Дайте мнѣ часъ на размышленіе, проговорила Лиззи, медленно поднимая на него свои глаза.

— Извольте. Я пріѣду за отвѣтомъ тогда, когда вы прикажете.

Лиззи помолчала минуты двѣ, лордъ все время стоялъ передъ нею; наконецъ рука его опустилась, онъ нагнулся за шляпой и приготовился уйдти.

— Когда-же прикажете явиться — въ понедѣльникъ, вторникъ или среду? заговорилъ онъ, останавливаясь передъ Лиззи. — Рѣшите, и я тотчасъ уѣду.

Онъ, вѣроятно, самъ мысленно рѣшилъ пріѣхать въ среду, потому-что въ этотъ день засѣданія въ палатѣ не бываетъ. Но великодушная Лиззи не отпустила его безъ отвѣта.

— Лордъ Фаунъ, произнесла вдова, вставая съ кресла, — вы оказали мнѣ сегодня величайшую честь, какую только можетъ оказать мужчина женщинѣ. Предложеніе, сдѣланное вами, вдвойнѣ мнѣ дорого, во-первыхъ потому, что я уважаю васъ, а во-вторыхъ….

— Что, во-вторыхъ?

— Во-вторыхъ потому, что васъ люблю.

Послѣднія слова Лиззи произнесла почти шепотомъ, затѣмъ она ласково подошла къ лорду и почти прижалась головой въ его груди. Онъ, конечно, охватилъ ее рукой за талью, при чемъ сначала ему пришлось освободиться отъ шляпы, и тогда уже головка вдовы дѣйствительно опустилась на его грудь.

— Дорогая моя Лиззи! сказалъ онъ, цѣлуя ее въ лобъ.

— Дорогой Фредерикъ! ворковала она.

— Я сегодня-же вечеромъ напишу къ матушкѣ, продолжалъ лордъ.

— Конечно напишите, милый Фредерикъ!

— И я увѣренъ, что она тотчасъ-же къ вамъ пріѣдетъ.

— Я приму ее какъ свою мать и буду нѣжно любить ее всю жизнь! воскликнула съ жаромъ Лиззи.

Тутъ женихъ опять поцѣловалъ ее въ лобъ, въ губки и нѣжно простился, обѣщая быть у нея во что-бы то ни стало въ среду.

— Леди Фаунъ! проговорила Лиззи, оставшись одна. — Это далеко не такъ звучно, какъ леди Эстасъ. Но за то у меня будетъ мужъ и я буду женою пэра.

ГЛАВА IX.
Изъ которой видно, что говорили миссъ Фаунъ и что думала мистрисъ Гиттевей.

Лордъ Фаунъ въ отношеніи своего долга былъ настоящій Геркулесъ, т. е. не въ смыслѣ лазанья по деревьямъ въ гесперидскихъ садахъ, но въ умѣньи довершить такія предпріятія, которыя въ глазахъ другихъ мужчинъ казались-бы невозможными и откладывались-бы ими въ долгій ящикъ, какъ неудобоисполнимыя. Въ понедѣльникъ утромъ, тотчасъ по полученіи согласія леди Эстасъ, лордъ Фаунъ передъ тѣмъ, какъ ѣхать въ министерство остъ-индскихъ дѣлъ, отправился къ матери въ Фаун-Кортъ. Онъ былъ безупречно честенъ, когда описывалъ финансовое положеніе своихъ дѣлъ той женщинѣ, которой онъ предложилъ руку и сердце. Онъ ничего отъ нея не скрылъ, и хотя она при всемъ своемъ умѣ не была въ состояніи уяснить себѣ совершенно всѣ факты, такъ неожиданно ей переданные, но все-таки она выслушала его настолько внимательно, что онъ имѣлъ полное право сказать впослѣдствіи, если-бы она стала разсуждать объ этомъ предметѣ болѣе обстоятельно, что прежде чѣмъ посвататься, онъ уже заранѣе приготовилъ ее ко всему. Но въ то-же время лордъ Фаунъ не преминулъ навести справки и о дѣлахъ самой леди Эстасъ. Такъ, напримѣръ, онъ нашелъ нужнымъ удостовѣриться: точно-ли покойный мужъ оставилъ ей въ пожизненное владѣніе помѣстье, дающее четыре тысячи фунтовъ дохода. Онъ слышалъ, что ей отказано по завѣщанію восемь тысячъ фунтовъ, но на нихъ онъ не очень разсчитывалъ, предполагая, что леди Эстасъ успѣла уже истратить всю сумму. «Если-же сверхъ ожиданія и осталось что-нибудь отъ этихъ денегъ, думалъ онъ, то я сочту это божіей благодатью».

Лордъ Фаунъ чрезвычайно дорожилъ деньгами. Будучи бѣднымъ человѣкомъ и занимая въ то-же время постъ человѣка богатаго, онъ по неволѣ узналъ цѣну деньгамъ, началъ отказывать себѣ во многомъ, сдѣлался бережливъ и даже скупъ иногда до скаредности. Такого рода характеръ — естественное послѣдствіе положенія человѣка; никто такъ не дорожитъ деньгами, какъ человѣкъ бѣдный и честный въ то-же время, но принужденный жить въ кругу богатыхъ людей. Обстоятельства держатъ его въ такихъ тискахъ, у него столько постоянныхъ заботъ, нужда такъ сильно даетъ себя чувствовать на каждомъ шагу, что мозгъ несчастнаго ни на минуту не освобождается отъ страшной мысли: какъ-бы не истратить лишняго пенса. Такого рода людей нельзя судить одинаково съ людьми достаточными. Лордъ Фаунъ объявилъ своей невѣстѣ, что онъ имѣетъ половинную часть пяти тысячъ въ годъ, или точнѣе сказать, половину дохода съ имѣнья, которое должно давать пять тысячъ въ годъ; такого состоянія для человѣка неженатаго весьма достаточно, бѣднымъ ужь его никакъ нельзя назвать, но лордъ Фаунъ, къ несчастью, былъ лордъ, къ несчастію — землевладѣлецъ, а что всего хуже, обладатель ирландскаго помѣстья. Какъ онъ ни сберегалъ шестипенсовыя монеты, фунты стерлинговъ текли у него изъ рукъ или, вѣрнѣе сказать, никакъ не попадали ему въ руки. Онъ очень осторожно тратилъ шестипенсовики и постоянно думалъ не о томъ, какъ-бы свести концы съ концами, а какъ-бы согласить строжайшую экономію съ приличной обстановкой, необходимой для каждаго англійскаго лорда. Человѣку въ его положеніи естественно было видѣть въ выгодной женитьбѣ надежную опору въ суровой битвѣ съ жизнію. Онъ очень скоро пришелъ къ тому убѣжденію, что жениться ему на бѣдной нельзя и началъ вѣрить, что богатыя наслѣдницы назначены самой судьбой для того, чтобы выручить его изъ затрудненія. Лордъ Фаунъ сознавалъ, что судьба до сихъ поръ была ему злой мачихой, и считалъ женино состояніе самымъ законнымъ средствомъ для избавленія себя отъ ея ярма. На его сторонѣ и общественное положеніе, и титулъ, — такъ неужели эти два преимущества не стоятъ хорошаго ежегоднаго дохода? Отдать ихъ даромъ — вещь немыслимая; при томъ, по своему положенію въ свѣтѣ, онъ не имѣетъ даже права такъ поступить, а напротивъ, долженъ стараться продать ихъ какъ можно выгоднѣе, не измѣняя, конечно, правиламъ честнаго человѣка. Лордъ Фаунъ былъ несомнѣнно честный человѣкъ, и втеченіе послѣднихъ пяти-шести лѣтъ онъ искалъ случая, какъ-бы устроить эту сдѣлку повыгоднѣе. Правда, трудно было и рѣшить, что выгодно, и что невыгодно. Кто, напримѣръ, осмѣлился-бы откровенно высказать какому-нибудь лорду Фауну: «вы равняетесь цѣнности такой-то суммы ежегоднаго дохода»? Раза два лордъ Фаунъ попробовалъ-было запросить за себя очень высокую цѣну, но сдѣлка не состоялась. Въ настоящее время, онъ, какъ видно, немного спустилъ цѣну, потому-что вступилъ въ брачные переговоры съ вдовой, у которой былъ ребенокъ и всего 4,000 ф. ежегоднаго дохода. Пожизенно-ли она будетъ пользоваться этимъ доходомъ, или онъ перейдетъ къ ея дѣтямъ и потомкамъ, объ этомъ лордъ Фаунъ не получилъ вѣрныхъ свѣденій, дѣлая предложеніе Лиззи. Въ завѣщаніи, оставленномъ сэромъ Флоріаномъ Эстасомъ, совсѣмъ не упоминалось объ имѣніяхъ; по закону-же вдова должна получать пожизненно только проценты съ суммы дохода, слѣдовательно, нечего и разсчитывать, чтобы сэръ Флоріанъ могъ отдать ей въ потомственное владѣніе родовое имѣніе. А между тѣмъ, носился слухъ, будто покойный лордъ щедро наградилъ жену; говорили, будто въ завѣщаніи сказано, что помѣстье его въ Шотландіи должно перейти ко второму сыну въ случаѣ, если-бы таковой родился; если-же его не будетъ, то оно должно поступать въ полное владѣніе вдовы. Конечно, если-бы лордъ Фаунъ сталъ понастойчивѣе собирать свѣденія, то онъ вѣрно добился-бы истины. Но онъ мысленно разсчиталъ, что ему можно помириться съ пожизненнымъ доходомъ жены. «А если что и набѣжитъ лишнее, думалъ онъ, — то тѣмъ лучше для меня». Во всякомъ случаѣ, онъ намѣревался заранѣе распорядиться такимъ образомъ своими дѣлами, чтобы будущій его сынъ и наслѣдникъ (буде таковой явится на свѣтъ) послѣ смерти отца не былъ обязанъ платить матери болѣе половины доходовъ съ родовыхъ имѣній, — точь въ точь, какъ теперь лордъ Фаунъ самъ это дѣлалъ въ отношеніи своей матери.

Утромъ, въ понедѣльникъ, леди Фаунъ вмѣстѣ съ своимъ сыномъ сидѣла въ Фаун-Кортѣ за завтракомъ. Мать разливала чай.

— Ахъ, Фредерикъ, говорила она, — вѣдь это такой важный вопросъ!

— Именно такъ — конечно, отвѣчалъ сынъ. — Мнѣ-бы хотѣлось, чтобы вы съѣздили въ ней съ визитомъ сегодня или завтра.

— Пожалуй.

— И затѣмъ, пригласите ее сюда.

— Да поѣдетъ-ли она, я еще не знаю, замѣтила мать. — Не нужно-ли мнѣ пригласить также и мальчика?

— Конечно, нужно, сказалъ лордъ Фаунъ, засовывая себѣ въ ротъ ложку, полную яйца въ смятку. — Непремѣнно.

— А миссъ Мекнэльти?

— Ее? Нѣтъ! полагаю, что не нужно. Я вѣдь не на миссъ Мекнэльти женюсь. Мальчикъ — другое дѣло: онъ членъ семьи.

— А что она получаетъ, Фредерикъ? спросила мать.

— Четыре тысячи въ годъ. Номинально немного болѣе, но разсчитывать можно только на четыре тысячи.

— И ты увѣренъ въ этомъ?

— Совершенно увѣренъ.

— И доходъ этотъ потомственный?

— Полагаю, что такъ. Навѣрно сказать не могу.

— Но вѣдь это огромная разница, Фредерикъ?

— Безъ сомнѣнія, разница огромная. Мнѣ сдается, что доходъ завѣщанъ лично ей. Но она гораздо моложе меня, и потому, какъ женщина обезпеченная, не станетъ требовать послѣ моей смерти, чтобы ей выдѣлили часть изъ нашего родового имѣнія. А вѣдь это вопросъ для насъ важный. Скажите, какъ вы ее находите, не правда-ли — она прелестна?

— Да, она очень мила.

— И умна, прибавьте.

— Конечно, очень умна. Надѣюсь, что она не капризна, Фредерикъ?

— Если немножко и капризна, то мы постараемся угождать ей, возразилъ лордъ Фаунъ, слегка улыбаясь.

По правдѣ сказать, ему и въ голову не приходило, капризна Лиззи или нѣтъ. У нея было хорошее состояніе — это онъ считалъ первымъ и самымъ необходимымъ преимуществомъ. Она прекраснаго происхожденія, настоящая леди, и красавица къ тому-же. Чтобы отдать полную справедливость лорду Фауну, мы должны присовокупить, что въ разсчетъ его матримоніальныхъ спекуляцій, кромѣ хорошаго состоянія жены, входила непремѣнно и красота ея. Два года тому назадъ онъ сватался за Віолеттой Эфингамъ, извѣстной современной красавицей, которая въ настоящую минуту была супругой лорда Чильтерна; затѣмъ онъ трижды сватался къ г-жѣ Монсъ Геслеръ, знаменитой богачкѣ и красавицѣ. Въ обоихъ случаяхъ средства молодыхъ леди далеко превышали средства теперешней его невѣсты и притомъ тамъ, не то, что здѣсь, капиталы были потомственные. Въ этихъ двухъ предпріятіяхъ ему не повезло; но лордъ Фаунъ былъ не изъ такихъ людей, чтобы считать себя обиженнымъ потому только, что ему не дался въ руки первый лакомый кусокъ, на который онъ позарился.

— Я думаю, что можно сообщить дѣвочкамъ новость, замѣтила, помолчавъ, леди Фаунъ.

— Да, когда я уѣду, отвѣчалъ сынъ. — А теперь мнѣ пора на службу; я заѣхалъ сюда потому только, что мнѣ очень ужь хотѣлось васъ видѣть, прибавилъ онъ.

— Какъ это на тебя похоже, Фредерикъ! нѣжно замѣтила мать.

— А вы съѣздите туда сегодня, матушка?

— Конечно, если ты этого желаешь.

— Поѣзжайте въ каретѣ и возьмите съ собой одну изъ дѣвочекъ. Больше одной я-бы не взялъ. Лучше всего взять Августу. Вы, конечно, и съ Кларой повидаетесь?

Клара была замужняя сестра лорда, м-съ Гиттевей.

— Если ты желаешь, почему-же нѣтъ, отвѣчала мать.

— Скажите, чтобы и она сдѣлала визитъ, ну, хоть въ четвергъ. Лучше будетъ, когда всѣ узнаютъ. Я не желаю откладывать женитьбы на долго. И такъ, кажется, теперь все сказано?

— Надѣюсь, что она будетъ тебѣ доброй женой, Фредерикъ!

— Я не вижу причины, почему ей не быть доброй женой. Однако, прощайте, матушка. Скажите дѣвочкамъ, что я увижусь съ ними въ будущую субботу.

Лордъ Фаунъ не видѣлъ причины, почему женщина, на которой онъ собирался жениться, могла-бы не быть ему доброй женой, а между тѣмъ, онъ совсѣмъ не зналъ ея характера, и даже не далъ себѣ труда собрать о ней какія-нибудь свѣденія. Что она была хорошенькая — это онъ видѣлъ; что она была умна — это былъ фактъ; что она жила въ Моунт-Стритѣ — это былъ тоже фактъ; что она была несомнѣнная владѣтельница значительнаго дохода — это не подлежало ни малѣйшему спору; ея родство было также извѣстно ему. Но какъ ему было знать, страдаетъ-ли она тѣми пороками, которымъ бываютъ подвержены женщины? По настоящему, въ ней было ихъ такъ много, что если-бы прибавить къ нимъ всѣ остальные, то едва-ли-бы она отъ этого сдѣлалась хуже. Она никогда не приносила свою красоту въ жертву любви, — жертвовать чѣмъ-бы то ни было вообще не входило въ ея привычки; наконецъ, она не пила. Затѣмъ трудно-бы было еще что-нибудь прибавить въ ея похвалу. А между тѣмъ, лордъ Фаунъ былъ очень доволенъ предстоящей женитьбой своей на ней, и, повторимъ опять, онъ не видѣлъ причины, почему-бы Лиззи не быть хорошей женой. И хорошо, что сэръ Флоріанъ не видѣлъ этой причины — иначе она разбила-бы его сердце.

Когда дѣвочки услыхали вѣсть о женитьбѣ брата, онѣ испугались и обрадовались. Леди Фаунъ и ея дочери жили далеко отъ большого свѣта. Это были бѣдные богатые люди, если можно такъ выразиться, потому онѣ и рѣдко выѣзжали въ свѣтъ. Въ Фаун-Кортѣ держали буфетчика, мальчика въ ливреѣ съ свѣтлыми пуговицами, двухъ садовниковъ, дворника, ходившаго за коровами, за экипажами и за лошадьми, и, наконецъ, жирнаго кучера. Домашнюю свиту составляли еще поваръ, судомойка, двѣ горничныя, онѣ-же и портнихи, двѣ дѣвушки для черной работы и скотница. Всѣ эти люди обязаны были содержать въ порядкѣ огромное старое кирпичное зданіе, называвшееся господскимъ домомъ, и великолѣпный садъ, гдѣ росли столѣтнія деревья. Въ домѣ, кромѣ матери, главы семейства, жили еще, какъ мы знаемъ, гувернантка и семь незамужнихъ дочерей. При такой обстановкѣ и съ доходомъ, непревышавшимъ трехъ тысячъ фунт. въ годъ, леди Фаунъ не могла считаться богатой женщиной. А между тѣмъ, со стороны никто не повѣрилъ-бы, что старой леди съ дочерьми далеко не хватаетъ трехъ тысячъ фунтовъ на годовыя издержки. Люди средняго состоянія должны знать, что полученный ими внезапно титулъ возвышаетъ на 20 % цѣнность каждаго предмета ихъ потребленія. Баранина, наприм., за которую они прежде платили 9 пенсовъ за цѣлый кусокъ, обойдется имъ въ 10 пенсовъ за фунтъ, да кромѣ того, ея потребуется на столъ гораздо больше. Фунтъ чаю начисто выходитъ несравненно быстрѣе прежняго. За то трудъ въ той-же пропорціи уменьшается по мѣрѣ возвышенія званія. Земледѣлецъ работаетъ по 10 часовъ въ сутки, сквайръ по 9, а пэръ по 8. Какой-нибудь миссъ Джонсъ, превратившейся въ леди Джонсъ, обходится не менѣе трехъ пенсовъ каждое «миледи», которымъ ласкаютъ ея ухо. Даже баронетъ, сдѣлавшійся лордомъ, и тотъ принужденъ пообрѣзать свои расходы, по причинѣ возвышенія цѣнъ на все, т.-е. если онъ вращается въ большомъ свѣтѣ. Старуха леди Фаунъ, нетерпѣвшая долговъ и неумѣвшая быть скаредной, хотя и была разсчетлива, понимала очень хорошо, что ей по состоянію и что нѣтъ. Старинная фамильная карета и двѣ комнатныя горничныя были необходимы — она ихъ и держала; но лондонскій большой свѣтъ былъ ей не по карману, и она туда сама не ѣздила и дочерей не вывозила. Вотъ почему всѣ онѣ такъ мало знали Лиззи Эстасъ. Кое-что долетѣло, правда, и до нихъ.

— Надѣюсь, что она не будетъ слишкомъ часто выѣзжать, сказала Амелія, вторая дочь.

— Или тратить много на пустяки, прибавила третья, Джеоржина.

— Разсказываютъ, будто она была по уши въ долгахъ, когда на ней женился сэръ Флоріанъ Эстасъ, замѣтила Діана, четвертая дочь.

— Фредерикъ, вѣроятно, все это разузналъ, вмѣшалась старшая, Августа.

— А вѣдь она чудо какъ хороша! воскликнула пятая, Лидія.

— И умница какая! заключила шестая, Цецилія.

— Красоты и ума недостаточно для того, чтобы быть хорошей женой, произнесла Амелія, считавшаяся самой умной изъ сестеръ.

— Фредерикъ, вѣроятно, будетъ наблюдать за ея поведеніемъ, сказала. Августа, отличавшаяся глупостью.

Въ эту минуту Люси Моррисъ вошла въ комнату вмѣстѣ съ Ниной, маленькой дѣвочкой.

— Ахъ, Нина! если-бы ты знала! воскликнула Лидія.

— Душа моя! прервала ее леди Фаунъ, сдѣлавъ знавъ рукой, чтобы болтунья замолчала.

— Мама! что тамъ такое! съ живостью спросила Нина.

— А хоть Люси скажу, произнесла Лидія умоляющимъ тономъ.

— Люси можно сказать, почему-жъ нѣтъ? возразила мать. — Люси мы конечно все скажемъ. Нѣтъ причины скрывать отъ нея наши семейныя дѣла, тѣмъ болѣе, что она сама впродолженіи нѣсколькихъ лѣтъ была коротко знакома съ леди.

— Душа моя, сказала леди Фаунъ, обращаясь въ гувернанткѣ, — мой сынъ женится на леди Эстасъ.

— Какъ! лордъ Фаунъ женится на Лиззи! воскликнула Люси такимъ тономъ, въ которомъ слышалось удивленіе, смѣшанное съ досадой.

— Если только вы не заявите своего несогласія при оглашеніи въ церкви, сказала смѣясь Діана.

— А почему-жъ ему на ней не жениться? спросила леди Фаунъ.

— Развѣ есть къ тому препятствія?

— О, нѣтъ! только мнѣ показалось это очень странно. Я даже не знала, что они были знакомы, — т. е. хорошо знакомы. И при томъ…

— Что, притомъ, душа моя?

— При томъ… ну, просто, странно! Впрочемъ виновата!.. я хотѣла сказать — очень хорошо… и желаю имъ всевозможнаго счастія!

Леди Фаунъ осталась очень недовольна Люси и не говорила съ ней ни слова до тѣхъ поръ, пока ей не пришлось садиться въ карету, чтобы ѣхать съ Августой въ Лондонъ. Карета остановилась сначала у дверей замужней дочери въ Варвикъ-свверѣ. М-съ Гиттевей, мужъ которой служилъ предсѣдателемъ совѣта аппеляціовнаго суда по гражданскимъ дѣламъ, и имя котораго было очень извѣстно во всѣхъ судахъ и вообще въ офиціальномъ мірѣ, — м-съ Гиттевей знала гораздо болѣе обо всемъ происходившемъ въ свѣтѣ, чѣмъ мать. Вырвавшись изъ подъ материнскаго контроля, уже 10—12 лѣтъ, она осмѣливалась высказываться передъ нею съ гораздо большею откровенностью, чѣмъ прочія сестры.

— Мама, неужели вы правду говорите? спросила она, узнавъ о свадьбѣ брата.

— Конечно правду, Клара. А почему-же бы этому не быть?

— Но вѣдь это самая хитрая лиса въ цѣломъ Лондонѣ.

— О, Клара! воскликнула мать.

— И притомъ это такая лгунья! продолжала м-съ Гиттевей.

Но лицу леди Фаунъ пробѣжало выраженіе страданія, потому-что леди Фаунъ слѣпо вѣрила въ каждое слово дочери. Но она рѣшилась защищать дѣло сына до послѣдней крайности.

— Слово лиса на нашемъ языкѣ, возразила она, помолчавъ немного, — имѣетъ очень неопредѣленное значеніе. Объясни, Клара, яснѣе, что ты хочешь этимъ сказать?

— Мама, разстройте эту свадьбу.

— Какимъ же образомъ я могу ее разстроить, — даже если-бы я этого хотѣла?

— Но вѣдь вы совсѣмъ не знаете эту госпожу?

— Напротивъ, знаю. Она нѣсколько разъ была у насъ въ Фаун-Кортѣ. Она дружна съ Люся.

— Если она дѣйствительно дружна съ Люси Моррисъ, мама, то я Люси Моррисъ не пущу на порогъ моего дома.

— Но что-жъ она такое сдѣлала? Я никогда не слыхала, чтобы ее осуждали за дурное поведеніе. Не понимаю, что такое ты хочешь сказать. Принимаютъ ее всюду. Любовниковъ у нея, кажется, нѣтъ. Фредерикъ ни за что не рѣшился-бы предложить свою руку молодой женщинѣ съ дурной репутаціей.

— Фредерикъ, какъ и всѣ мужчины, ничего не видитъ, что у него дѣлается подъ носомъ. При томъ онъ увлекся ея состояніемъ; — но вѣдь она можетъ имъ пользоваться только пожизненно.

— Нѣтъ, мнѣ кажется, Клара, что, оно отдано ей въ потомственное владѣніе, робко замѣтила мать.

— Да, вѣроятно, это она сама разсказываетъ. Но я вамъ сказала уже, что она первая лгунья въ Лондонѣ. Разузнайте-ка хорошенько исторію объ ея драгоцѣнностяхъ, купленныхъ передъ свадьбой съ сэромъ Флоріаномъ, и о томъ, сколько ему, бѣдному пришлось заплатить за нихъ. Нѣтъ, лучше я сама все разузнаю. А если вамъ нужно навести другія справки, обратитесь къ ея теткѣ, леди Линлитгау.

— Другъ мой, возразила мать; — но кто-жъ изъ насъ не знаетъ что леди Ливлитгау въ ссорѣ съ нею.

— А я вамъ повторяю, что она даже и теперь по уши въ долгахъ. Но, погодите! я не оставлю этого дѣла, и если мои предположенія окажутся справедливыми, я безъ церемоніи передамъ все Фредерику. Орландъ у меня откроетъ все, что нужно (супруга м-съ Гиттевей звали Орландомъ). М-ръ Кампердаунъ, по всему вѣроятію, знаетъ эту исторію вдоль и поперегъ. Скажу вамъ одно, мама, — все, что мнѣ извѣстно на счетъ репутаціи леди Эстасъ, достаточно убѣждаетъ меня въ томъ, что Фредеривъ сильно раскается въ своей женитьбѣ.

— Что-жъ намъ теперь дѣлать? вскричала леди Фаунъ.

— Разстроить свадьбу, и больше ничего, повторила м-съ Гиттевей.

Рѣзкая, энергическая рѣчь дочери произвела убійственное впечатлѣніе на бѣдную леди Фаунъ, которая, какъ мы сказали выше, слѣпо вѣрила въ каждое слово м-съ Гиттевей, зная, что дочь вращается въ свѣтѣ и ежедневно слышитъ новости, никогда недостигавшія до Фаун-Корта.

«Однакожъ, сынъ мой выѣзжаетъ не менѣе дочери, думала бѣдная мать; если леди Эстасъ дѣйствительно такого рода женщина, какой ее изобразила Клара, то почему же лордъ Фаунъ не слыхалъ ничего подобнаго? При томъ я дала уже свое согласіе на бракъ и обѣщала сегодня-же сдѣлать визитъ невѣстѣ.»

— Неужели ты никогда къ ней не поѣдешь? спросила леди Фаунъ.

— Какъ! къ леди Эстасъ — конечно нѣтъ. Если Фредерикъ на ней женится, по неволѣ придется познакомиться, но тогда уже другое дѣло, — придется изъ худшаго выбирать лучшее. Я убѣждена, что не пройдетъ двухъ лѣтъ послѣ свадьбы и они разойдутся непремѣнно.

— Ахъ, Боже мой, какіе ужасы! воскликнула. Августа.

Послѣ продолжительнаго раздумья леди Фаунъ рѣшила, что, не смотря на дурные слухи о невѣстѣ ея сына, она должна сдержать свое слово и сдѣлать ей обѣщанный визитъ. Лордъ Фаунъ заранѣе послалъ человѣка въ Моунт-Стритъ Съ извѣстіемъ о томъ, какая честь ожидаетъ леди Эстасъ. По правдѣ сказать, леди Фаунъ чрезвычайно хотѣлось лично посмотрѣть на обстановку, окружавшую женщину, которая намѣревалась, какъ видно, нанести ей страшный ударъ разрушеніемъ счастія ея единственнаго сына. «Кто знаетъ, думала старуха, быть можетъ многое мнѣ объяснится, когда я посмотрю на нее въ ея собственной гостиной; во всякомъ случаѣ я съѣзжу къ ней». Но подъ вліяніемъ словъ старшей дочери, она приказала Августѣ остаться у сестры и не взяла ее съ собою въ леди Эстасъ. Если предстоялъ позоръ, то зачѣмъ же подвергать ему и Августу? Бѣдная Августа! А она собиралась съ такимъ восторгомъ обнять свою будущую сестру — ей было все равно, что за минуту передъ тѣхъ эту же самую леди называли фальшивой, мотовкой, коварной лисой. Но состоя на положеніи дѣвочки, она обязана была повиноваться, и не смотря на свои 30 лѣтъ, повиновалась.

Лиззи, конечно, была дома, а миссъ Мекнэльти, конечно, уѣхала на выставку общества садоводства или куда-то въ другое мѣсто. Въ подобныхъ случаяхъ, какъ настоящій, Лиззи предпочитала оставаться одной. Съ своимъ туалетомъ она провозилась очень долго, принимая при этомъ въ соображеніе не столько наружный эффектъ, сколько характеръ гостьи, на которую она намѣревалась произвести впечатлѣніе. Ей хотѣлось во что-бы то ни стало заслужить хорошее мнѣніе о себѣ у леди Фаунъ. Она одѣлась богато, но вмѣстѣ съ тѣмъ и очень просто. Все, что находилось въ ея комнатѣ, носило на себѣ печать роскоши; французскіе романы она припрятала подальше, а на маленькій столикъ, стоявшій подлѣ ея кресла, она положила библію и слегка прикрыла ее. Длинные, блестящіе свои кудри Лиззи подобрала въ косу, но брилліантовыхъ перстней не сняла. Она твердо порѣшила окончательно побѣдить будущую свою свекровь и золовку — записка, полученная ею утромъ изъ министерства остъ-индскихъ дѣлъ, увѣдомляла ее, что Августа будетъ сопровождать леди Фаунъ. «Августа моя любимая сестра, писалъ влюбленный женихъ; надѣюсь, что вы обѣ будете жить дружно». Прочитавъ, эти слова, Лиззи сказала сама себѣ, что изъ всѣхъ женщинъ дуръ, самая глупая, это Августа Фаунъ. Увидавъ, что леди Фаунъ одна, она осталась вѣрна себѣ и не спросила даже, гдѣ будущій ея другъ.

— Милая, дорогая леди Фаунъ! воскликнула она, кидаясь въ объятія старухи и прижимаясь головой къ ея груди, — вашимъ присутствіемъ у меня вы довершаете мое счастье!

Тутъ Лиззи отступила на нѣсколько шаговъ, не выпуская изъ своей руки руку гостьи, и пристально посмотрѣвъ въ лицо своей будущей свекрови, произнесла задумчиво:

— Когда онъ спросилъ, хочу-ли я быть его женой, первая мысль, мелькнувшая у меня въ головѣ, была: пріѣдете-ли вы во мнѣ тотчасъ-же?

Голосъ, выраженіе лица ея дышали при этомъ нѣжностью и естественностью; для внимательнаго наблюдателя показались-бы лишнимъ нѣкоторые жесты Лиззи, перегибанія ея стройнаго стана, слишкомъ умоляющее выраженіе лица, слишкомъ жаркое пожатіе руки; но леди Фаунъ, вѣроятно, ничего-бы этого не замѣтила, если-бы по дорогѣ въ Моунт-Стритъ она не заѣхала въ Варвик-Скверъ. Страшныя слова дочери продолжали звучать въ ея ушахъ и она рѣшительно не знала, какъ себя держать.

— Ему стоило только сказать слово, вотъ я и пріѣхала, выговорила наконецъ старуха.

— И вы будете любить меня какъ дочь? спросила Лиззи.

Бѣдная леди Фаунъ! Въ сердцѣ ея хранился такой богатый запасъ материнской любви, что его хватило-бы пожалуй на цѣлую дюжину невѣстокъ, если-бы всѣ эти невѣстки оказались существами, къ которомъ она могла-бы чувствовать симпатію. А внушить ей симпатію было очень легко; это была далеко не такая женщина, которая обладала-бы наклонностью разбирать по мелочамъ характеръ невѣстки. Но что-жъ она могла ощущать въ своемъ сердцѣ послѣ предостереженія, полученнаго отъ м-съ Гиттевей. Не сулить-же нѣжной любви коварной лисицѣ и лгуньѣ? Старуха по природѣ была не лживая женщина.

— Милая моя, надѣюсь, что вы будете ему хорошей женой — вотъ все, что она нашлась сказать.

Тонъ и слова старухи были далеко не привѣтливы, но Лиззи примирилась съ ними. Ей хотѣлось заставить леди Фаунъ имѣть хорошее мнѣніе о своей будущей невѣсткѣ и она вовсе не потерялась, когда увидѣла, что та не сразу поддалась ей. Впрочемъ, человѣкъ злой рѣдко надѣется сразу произвести хорошее впечатлѣніе; онъ хлопочетъ объ одномъ — побѣдить непріязненное къ нему чувство, хотя онъ убѣжденъ, что никогда не достигнетъ вполнѣ своей цѣли,

— О, леди Фаунъ, начала снова Лиззи, — я такъ буду стараться составить его счастье. Скажите, что ему особенно нравится? Чего-бы онъ желалъ отъ меня? Вы ближе знаете его благородную натуру, научите меня какъ дѣйствовать.

Леди Фаунъ замялась. Она сидѣла на диванѣ, а Лиззи прижалась къ ней, почти закуталась въ ея мантилью.

— Милая моя, заговорила старуха, — если вы строго будете исполнятъ свой долгъ въ отношеніи его, я убѣждена, что онъ отплатитъ вамъ тѣмъ-же.

— Знаю, знаю! Я въ этомъ увѣрена. Я все сдѣлаю для него, все! И вы позволите мнѣ любить васъ, позволите называть васъ матерью, нѣжно произнесла Лиззи, производя разныя эволюціи своей головой.

Отъ волосъ ея несло чѣмъ-то душистымъ, что очень не понравилось леди Фаунъ: ея дѣвочки не были пріучены къ употребленію духовъ. Старуха невольно отодвивулась и это движеніе заставило Лиззи оправиться и сѣсть прямо. Затѣмъ леди Фаунъ почти совсѣмъ перестала говорить и хозяйкѣ дома пришлось съ трудомъ выпутываться изъ неловкаго положенія. Вспомнивъ нечаянно, что въ Фаун-Кортѣ по вечерамъ въ воскресенье читаются вслухъ проповѣди, Лиззи вообразила, что леди Фаунъ должна быть очень богомольна.

— Вотъ гдѣ, заговорила она вдругъ съ увлеченіемъ, — вотъ гдѣ я буду искать опоры для себя… При этихъ словахъ она закинула немного руку назадъ и, взявъ со столика библію, крѣпко сжала ее своими изящными пальцами. — Тутъ вся моя надежда. Эта книга наставитъ меня, какъ лучше исполнять долгъ мой въ отношеніи моего благороднаго мужа.

Леди Фаунъ взяла изъ рукъ Лиззи книгу и къ удивленію своему увидѣла, что это библія.

— Вы прекрасно сдѣлаете, моя милая, если будете почаще читать библію, сказала она, и въ голосѣ ея послышался скорѣе строгій выговоръ, чѣмъ одобреніе. Она спокойно опустила библію на ближайшій столъ и спросила леди Эстасъ, когда ей угодно будетъ посѣтить Фаун-Кортъ. Леди Фаунъ обѣщала сыну сдѣлать это приглашеніе и считала теперь невозможнымъ не исполнить даннаго слова.

— О! мнѣ-бы такъ хотѣлось къ вамъ пріѣхать! воскликнула Лиззи. — Рѣшите сами, когда это удобнѣе сдѣлать, я не замедлю пріѣхать къ вамъ.

Тутъ онѣ уговорились, чтобы Лиззи пріѣзжала въ Фаун-Кортъ ровно черезъ недѣлю въ понедѣльникъ, и пробыла-бы тамъ дней пятнадцать.

— Я теперь ничего больше не желаю, сказала Лиззи, — какъ покороче познакомиться съ вами и съ вашими милыми дочерьми, а главное заставить васъ всѣхъ полюбить себя.

Только-что гостья уѣхала, леди Эстасъ остановилась посреди комнаты и скорчила гримасу (а она умѣла ихъ корчить).

— Никогда я не сойдусь съ ними! сказала она сама себѣ. — Я не могу сойтись съ этими грязными, глупыми, скучными ханжами, съ этими осами! Если ему это не понравится, пусть валандается съ ними самъ, какъ знаетъ, а для меня, какъ видно, эта свадьба не большая находка.

Молодая женщина опустилась на стулъ и начала снова размышлять. Эта мысль — выиграетъ она или проиграетъ, выходя вторичяо замужъ, преслѣдовала ее еще и въ тотъ вечеръ, когда лордъ Фаунъ сдѣлалъ ей предложеніе. Только-что женихъ уѣхалъ, Лиззи назвала его дуракомъ и созналась, что сдѣлала большую глупость, давъ ему слово.

— Вѣдь у него только пять тысячъ годового дохода! говорила молодая вдова, не совсѣмъ ясно понявъ тогда, что именно толковалъ лордъ о положеніи своихъ финансовъ. А! Понимаю! вѣрно его соблазнили мои деньги, тихо промолвила она нѣсколько времени спустя. — Ну, тутъ онъ обожжется; я ему докажу, что если разъ что-нибудь попало въ мои руки, того я ужь не выпущу.

Холодное обращеніе леди Фаунъ усилило ея нерасположеніе къ предстоящей свадьбѣ, но въ то-же время оно подстрекнуло ее въ намѣреніи довести дѣло до конца.

— Если всѣ эти бабы вообразили, что онѣ могутъ разстроить мою свадьбу, воскликнула Лиззи съ гнѣвомъ, — то я имъ докажу, что онѣ ошибаются.

— Ну, мама, вы видѣли ее? спросила м-съ Гиттевей, когда мать пріѣхала за Августой.

— Какъ-же? видѣла, душа моя. Впрочемъ, я вѣдь и прежде принимала ее раза три у себя.

— И вы до сихъ поръ въ восторгѣ отъ нея?

— Помилуй, Клара! Когда-же я говорила, что я отъ нея въ восторгѣ?

— Вы съ нею ужь уговорились на счетъ пріѣзда въ Фаун-Кортъ?

— Она пріѣдетъ туда на будущей недѣлѣ и проведетъ съ нами дней пятнадцать. Вотъ тогда-то мы ее и узнаемъ покороче.

— Это будетъ отлично, мама, замѣтила Августа.

— Не забудьте-же, мама, что я вамъ говорила, прервала сестру м-съ Гиттевей; — я слово въ слово передамъ и Фредерику мое мнѣніе о ней. Онъ обидится, я знаю это заранѣе, и если свадьба его состоится, то онъ долго не проститъ мнѣ; но придетъ время, и братъ сознается, что я говорила правду.

— Надѣюсь, что ему никогда не придется въ этомъ сознаваться, сказала леди Фаунъ, и больше не произнесла ни слова въ защиту своей будущей невѣстки. Точно также она не передала дочери о сценѣ съ библіей, хотя эта сцена оставила въ ней воспоминаніе на всю жизнь.

ГЛАВА X.
Лиззи и ея женихъ.

Въ понедѣльникъ и даже во вторникъ голова Лиззи была занята совсѣмъ не матримоніальными заботами. Она сообщила миссъ Меквэльти съ особеннымъ одушевленіемъ вѣсть о предстоящемъ замужествѣ, и бѣдная приживалка принуждена была волей или неволей поздравлять свою патронессу съ будущимъ счастіемъ, хотя она знала, что ей самой придется послѣ того идти хоть на улицу.

— Васъ, вѣроятно, опять возьметъ старая сова, сказала Лиззи, — особенно, когда она узнаетъ, что вамъ некуда больше дѣться.

Изъ этихъ словъ видно было, что она хорошо знала сердце своей тетки. Но послѣ визита леди Фаунъ молодая женщина заговорила о замужествѣ уже въ другомъ тонѣ.

— Знаете-ли что, моя милая, сказала она миссъ Мекнэльти — я должна буду очень внимательно составлять свой брачный контрактъ.

— Но вѣдь все это устроятъ ваши повѣренные, замѣтила приживалка.

— Да, какъ-же, повѣренные! Знаю, я этихъ повѣренныхъ! Я ни одному изъ нихъ не довѣрю распоряжаться моимъ состояніемъ. Жить мы станемъ въ Портрэ, потому-что его имѣнія всѣ въ Ирландіи, — а меня въ Ирландію ничѣмъ не заманишь. Я объявила ему это еще въ первый день. Но своихъ доходовъ я никому не уступлю. Надѣюсь, что онъ не осмѣлится настаивать, чтобы я ими дѣлилась съ нимъ. Положимъ, что онъ членъ кабинета… проговорила Лиззи, какъ-бы про себя.

— Развѣ лордъ Фаунъ членъ кабинета королевы? спросила миссъ Мекнэльти, довольно хорошо понимавшая всѣ эти дѣла.

— А то какъ-же? возразила Лиззи съ досадой въ голосѣ.

Назвать ее невѣждой и лгуньей въ этомъ случаѣ каждый имѣлъ полное право, потому-что она была тѣмъ и другимъ. Она не спроста заговорила о томъ, что лордъ Фаунъ министръ, потому-что не задолго передъ тѣмъ кто-то, желая набросить тѣнь на его государственное положеніе, замѣтилъ при ней, что онъ не причисленъ къ кабинету. Лиззи не знала, на сколько миссъ Меквэльти посвящена во всѣ эти премудрости и думала удивить ее; миссъ-же Мекнэльти въ свою очередь не воображала, чтобы ея патронесса была такая невѣжда, и наглая ложь Лиззи поразила ее. По ея словамъ оказывалось, что лордъ Фаунъ членъ кабинета, когда всему свѣту извѣстно, что онъ только помощникъ статсъ-секретаря! Что за прибылъ для женщины утверждать такъ нагло и такъ открыто чистѣйшую ложь. Но Лиззи не имѣла никакого понятія о значеніи званія помощника, статсъ-секретаря. По ея мнѣнію, если лордъ Фаунъ былъ лордъ, то онъ имѣлъ полное право засѣдать въ совѣтѣ королевы, тѣмъ болѣе, что тамъ засѣдаютъ даже члены нижняго парламента.

— Я вамъ говорю, что онъ членъ кабинета, повторила она надменно, — и не смотря на то, я никогда не позволю, чтобы моя гостиная превратилась въ собраніе министровъ. Я ни одного изъ нихъ не пущу къ себѣ въ домъ.

Во вторникъ вечеромъ она снова заговорила о своей независимости.

— Чтожь касается бабья, живущаго въ Ричмондѣ, замѣтила она, обращаясь къ миссъ Мевнэльти, — то я имъ не позволю сѣсть въ себѣ на шею, увѣряю васъ. Я сказала, что поѣду къ нимъ — и поѣду.

— Мнѣ кажется, что вамъ и слѣдуетъ туда ѣхать, сказала миссъ Мекнэльти.

— Ну да! я и поѣду. А на счетъ совѣтовъ — ѣхать мнѣ туда или не ѣхать, прошу, моя милая, мнѣ ихъ не давать; этого я не люблю. Мой визитъ туда будетъ первый и послѣдній. Вывозить жирныхъ дѣвокъ въ Лондонъ я и не подумаю; пусть онѣ этого и не ждутъ. Воображаю, каковы должны быть у нихъ туалеты!

Ложась спать въ этотъ вечеръ, миссъ Мекнэльти сильно усумнилась въ томъ — состоится-ли свадьба леди Эстасъ. «Конечно, словамъ ея вѣрить невозможно, думала приживалка, но если хоть малая часть изъ того, что она мнѣ сегодня тараторила, говоря о своей будущей роднѣ, справедлива, то видно, что она ненавидитъ всѣхъ Фауновъ; она насмѣхалась даже надъ самимъ лордомъ Фауномъ и все твердила, что онъ кромѣ службы ничего не понимаетъ».

Дѣйствительно, Лиззи почти совсѣмъ уже приготовилась разрушить предстоящій свой бракъ. Она мысленно взвѣсила всѣ выгоды и невыгоды его и убѣдилась, что послѣднія превышаютъ первыя. Объ этомъ она продумала всю ночь на среду. Но въ среду утромъ она получила письмо, которое сильно перетянуло вѣсы въ пользу Фауна. Записка была слѣдующаго содержанія: «Г-да Кампердаунъ и сынъ свидѣтельствуютъ свое глубочайшее почтеніе леди Эстасъ и имѣютъ честь увѣдомить ее, что они получили инструкцію для начатія процесса о фамильныхъ брилліантахъ Эстасовъ, находящихся въ настоящее время въ рукахъ леди Эстасъ. Кампердаунъ и сынъ будутъ считать себя крайне обязанными, если леди Эстасъ удостоитъ сообщить имъ имя и адресъ ея адвоката. 62, Нью-Сквэръ, 30-го мая 186* г.».

Записка эта была причиной, что Лиззи снова перешла на сторону Фауновъ. Она трепетала за свои брилліанты и ни за что не хотѣла уступить ихъ. Но удастся ли ей отстоять ожерелье или нѣтъ, во всякомъ случаѣ ей необходимо опереться на кого-нибудь. Письмо Кампердауновъ навело на нее сильный страхъ и она начала еще болѣе разсчитывать на защиту лорда Фауна. «Онъ вѣдь бѣденъ, думала леди Эстасъ, можетъ-быть брилліанты соблазнятъ его». Зная, что кромѣ дома Мобрэ и Мопюсъ у нея нѣтъ никого, кто-бы помогъ ей бороться съ Кампердауномъ, Лиззи невольно склонялась въ пользу своего нареченнаго жениха.

— Я думаю, что Фредерикъ будетъ у меня сегодня, сказала она, сидя съ миссъ Мекнэльти за завтракомъ послѣ полудня.

Миссъ Мекнэльти кивнула головой въ знакъ согласія.

— Наймите себѣ кэбъ, и поѣзжайте; куда хотите, продолжала Лиззи.

Миссъ Мекнэльти выразила желаніе отправиться въ національную галлерею.

— Пожалуй, только назадъ приходите ужь пѣшкомъ, замѣтила Лиззи.

— Я могу идти пѣшкомъ взадъ и впередъ, отвѣчала приживалка, чувствовавшая, что на прощанье леди Эстасъ накладываетъ на ея спину тотъ послѣдній золотникъ, послѣ котораго ноша дѣлается невыносимой.

Фредерикъ явился и былъ милостиво принятъ. Ляззи подсунула записку Кампердауна подъ библію, лежавшую на маленькомъ столикѣ подлѣ нея, и ей стоило только протянуть руку, чтобы вытащить ее оттуда и показать своему будущему мужу. Фредерикъ помѣстился рядомъ съ невѣстой, и сначала между ними завязался разговоръ такого рода, какой только можетъ завязаться между женихомъ и невѣстой, когда одна изъ нихъ вдова, а другой — помощникъ государственнаго секретаря и членъ министерства остендскихъ дѣлъ. Они любезничали, но самымъ скромнымъ образомъ, толкуя о совершенно обыкновенныхъ дѣлахъ, льстя одинъ другому и время отъ времени намекая на нѣкоторое обстоятельство, которое слѣдовало-бы поскорѣе выяснить. Лордъ былъ очень разговорчивъ, но не вдругъ рѣшался подойти къ главной своей цѣли; Лиззи-же извивалась, какъ змѣйка, перескакивая отъ одного предмета къ другому, а подъ конецъ все-таки оказалось, что она сама не имѣетъ яснаго понятія о своихъ дѣлахъ. Передавая лорду Фауну извѣстіе, что Эйрширское помѣстье есть ея собственность, которою она можетъ распоряжаться по своему усмотрѣнію, ей и въ голову не пришло сообразить, что лордъ могъ заранѣе навести справки изъ другихъ, болѣе вѣрныхъ, источниковъ. Притомъ Лиззи внутренно никогда не была убѣждена, точно-ли она имѣетъ право на владѣніе этимъ помѣстьемъ, но такъ-какъ она была лжива отъ природы, она не считала нужнымъ собрать на этотъ счетъ болѣе точныхъ свѣденій.

— Мнѣ что-то толковали о моихъ правахъ, говорила она, смотря на своего жениха, — поминали что-то о второмъ сынѣ и о томъ, что его нѣтъ. Но, кто знаетъ, можетъ, современемъ, и будетъ у меня второй сынъ, будущій маленькій лордъ Фаунъ, тогда онъ сдѣлается владѣтелемъ помѣстья.

Въ отношеніи честности, женихъ былъ далеко выше невѣсты, что онъ и доказалъ, высказавъ откровенно свое положеніе, и ни въ чемъ не отступивъ отъ истины; но какъ тотъ, такъ и другая были одинаково корыстолюбивы. Любовь совсѣмъ не участвовала, въ той притягательной силѣ, которая привлекала лорда Фауна въ Моунт-Стритъ.

— А какъ называется ваше ирландское помѣстье? спросила вдругъ Лиззи.

— Но вѣдь я вамъ уже говорилъ, что тамъ нѣтъ усадьбы, отвѣчалъ лордъ.

— Однако, когда-то тамъ былъ-же домъ, Фредерикъ?

— Мѣстность, гдѣ домъ стоялъ, называется Килленжентъ. Но старинное селеніе носитъ названіе Билло.

— Какія милыя имена! воскликнула невѣста, — и что-жъ? селеніе это тянется на нѣсколько миль? спросила она съ видомъ невинной овечки.

Лордъ Фаунъ объяснилъ, что его владѣнія тянутся на нѣсколько миль въ горы.

— Какая романическая обстановка! сказала Лиззи. — И вѣрно всѣ эти горные жители платятъ вамъ ренту?

Лордъ Фаунъ не рискнулъ сдѣлать подобный-же вопросъ насчетъ Эйрширскаго помѣстья, но за то, вмѣсто отвѣта, онъ справился, кто былъ ходатай по дѣламъ Лиззи.

— Намъ съ вами нужно сдѣлать кой-какія соглашенія, сказалъ онъ, — и не мѣшало-бы, чтобы мой повѣренный повидался съ вашимъ. М-ръ Кампердаунъ такой…

— М-ръ Кампердаунъ! почти крикнула Лиззи.

Тогда лордъ Фаунъ съ замѣтнымъ удивленіемъ повторилъ ей, что повѣренный по его дѣламъ всегда былъ и есть м-ръ Кампердаунъ, личность весьма почтенная, по его мнѣнію.

— А развѣ вы имѣете что-нибудь противъ него? спросилъ лордъ.

— М-ръ Кампердаунъ велъ дѣла сэра Флоріана, сказала. Лиззи.

— Тѣмъ лучше; тогда ему легче будетъ вести наши общія дѣла, замѣтилъ лордъ.

— Не знаю, какъ это сдѣлать, проговорила Лиззи въ волненіи.

Мысли ея путались и она совсѣмъ сбилась съ толку.

— М-ръ Кампердаунъ былъ очень невѣжливъ въ отношеніи меня, заговорила она снова, — я должна вамъ въ этомъ сознаться. Очень невѣжливъ, и даже грубъ. Онъ намѣренъ оттягать у меня вещь, которая составляетъ мою собственность.

— Какого рода вещь? спросилъ тихо лордъ Фаунъ.

— Очень цѣнную, Фредерикъ, я вамъ все разскажу, начала съ живостью Лиззи. — Съ этихъ поръ я ничего не буду отъ васъ скрывать. Я не умѣю быть скрытной съ любимымъ человѣкомъ, это не въ моей натурѣ. Вотъ возьмите эту записку и прочитайте ее.

Съ этими словами Лиззи закинула руку назадъ, вытащила изъ-подъ библіи записку Кампердауна и подала ее лорду Фауну. Лордъ прочелъ ее съ большимъ вниманіемъ и, читая, чувствовалъ, что въ его душу закрадывается сильное сомнѣніе къ женщинѣ, которой онъ предложилъ руку и сердце только ради того, что она богата. Усумниться въ справедливости дѣйствій, м-ра Кампердауна было вещью немыслимою для лорда Фауна. Никто такъ безотчетно и крѣпко не вѣритъ въ благонадежность и честность своего семейнаго стряпчаго, какъ англійскій джентльменъ, какъ-бы бѣденъ онъ ни былъ. Что ему велитъ дѣлать его стряпчій, то онъ и дѣлаетъ; что тотъ велитъ ему подписать, то онъ и подписываетъ. Онъ продаетъ и покупаетъ все по указанію того-же стряпчаго и чувствуетъ себя совершенно спокойнымъ подъ защитой руководителя, который отвѣчаетъ за все и про все.

— Чтожъ это за брилліанты? спросилъ почти шепотомъ лордъ Фаунъ.

— Мои собственные… всѣ, сколько ихъ ни есть, сэръ Флоріанъ подарилъ ихъ мнѣ. Надѣвая мнѣ ихъ на шею, онъ объявилъ, что они поступаютъ въ вѣчное мое владѣніе. — Бери ихъ себѣ, сказалъ онъ, владѣй ими и дѣлай съ ними, что хочешь. — Какое-же право имѣютъ теперь другіе отнимать у меня эти брилліанты? Развѣ они имѣютъ на это право — скажите? Представьте себѣ, что вы были-бы женаты, и жена передъ смертію подарила-бы вамъ на память какую-нибудь вещь съ тѣмъ, чтобы вы вѣчно ею владѣли, — согласились ли-бы вы уступить ее вашему стряпчему? Не правдали — вы не согласились-бы на это? Скажите, Фредерикъ!

И говоря это, Лиззи положила свою руку на руку жениха и вопросительно заглянула ему въ лицо. Движеніе это было нѣсколько аффектировано, но крупныя слезы блестѣли на ея рѣсницахъ и тонъ голоса былъ совершенно естественъ.

— М-ръ Кампердаунъ называетъ ихъ родовыми брилліантами Эстасовъ… замѣтилъ лордъ Фаунъ. — Изъ какихъ вещей они состоятъ? Что они стоятъ?

— Я сейчасъ покажу ихъ вамъ, сказала Лиззи, вскочивъ съ дивана и выбѣжавъ вонъ изъ комнаты.

Когда лордъ Фаунъ остался одинъ, онъ протеръ руками глаза и началъ обдумывать все слышанное.

— Было-бы очень жестоко со стороны Эстасовъ и м-ра Кампердауна, разсуждалъ женихъ, — требовать отъ нея назадъ бездѣличное украшеніе, подаренное ей покойнымъ мужемъ въ знакъ памяти. А между тѣмъ, невѣроятно, чтобы Эстасы и ихъ стряпчій рѣшились притѣснять вдову главы семейства. Эстасы люди справедливые, а старикъ Кампердаунъ не такой человѣкъ, чтобы сталъ придираться изъ-за пустяковъ въ богатымъ кліентамъ. Однако, тутъ, предъ моими глазами, лежитъ его записка, въ которой онъ объявляетъ тяжбу вдовѣ покойнаго баронета изъ-за этихъ-же самыхъ драгоцѣнностей, подаренныхъ сэромъ Флоріаномъ своей женѣ въ знакъ памяти. Быть можетъ, сэръ Флоріанъ сдѣлалъ промахъ, приказавъ вставить въ перстень или въ брошку своей жены какой-нибудь брилліантъ, который онъ считалъ своимъ собственнымъ, тогда какъ камень былъ наслѣдственный. Въ такомъ случаѣ, вещь слѣдуетъ возвратить или замѣнить ее другой, одинаковой только цѣнности.

Лордъ мысленно уже составилъ разсчетъ неизвѣстной суммы, какъ Лиззи вернулась, неся въ рукахъ футляръ изъ краснаго сафьяна.

— Нужно было видѣть его въ ту минуту, когда онъ дарилъ мнѣ эту вещь, нужно было слышать его голосъ, говорила Лиззи, отстегивая крючки футляра. — Вотъ почему я и дорожу этимъ подаркомъ.

Лордъ Фаунъ не зналъ толку въ брилліантахъ, но и онъ сейчасъ-же смекнулъ, что если это ожерелье съ мальтійскимъ крестомъ, привѣшеннымъ посрединѣ, состоитъ все изъ настоящихъ брилліантовъ, то вещь должна быть чрезвычайно цѣнная. Онъ немедленно сообразилъ, что такого рода ожерелье не могло быть подарено мужемъ молодой женѣ по секрету, съ глазу-на-глазъ. Другое дѣло перстень, брошка, браслетъ — это такіе подарки, которые влюбленные лорды могутъ еще приносить въ карманѣ жилета. Но цѣнное ожерелье и въ особенности такое замѣчательное по красотѣ, дарятъ совсѣмъ при другихъ условіяхъ. Лордъ Фаунъ чувствовалъ, что онъ не ошибается, хотя, повторяемъ снова, онъ совсѣмъ не зналъ толку въ брилліантахъ.

— Знаете-ли вы, что можетъ стоить это ожерелье? спросилъ онъ.

Лиззи на минуту замялась, но вспомнивъ, что Фредерикъ, въ качествѣ ея жениха, можетъ быть, съ радостью согласится помочь ей удержать въ рукахъ такую значительную собственность, отвѣтила довольно смѣло:

— Знаю, кажется оно стоитъ около десяти тысячъ фунтовъ.

— Десять тысячъ фунтовъ! проговорилъ лордъ Фаунъ и впился глазами въ брилліанты.

— Да, то есть его такъ оцѣнилъ золотыхъ дѣлъ мастеръ, сказала Лиззи.

— А кто онъ такой?

— Я пригласила въ себѣ какого-то человѣка посмотрѣть на нихъ… поправить тутъ что-то… не помню хорошенько. Милый сэръ Флоріанъ этого пожелалъ. Ну, такъ вотъ онъ-то и оцѣнилъ ожерелье.

— А какъ звали золотыхъ дѣлъ мастера?

— Забыла, право, отвѣчала Лаэзи, не совсѣмъ увѣренная, что женихъ одобритъ ея знакомство съ м-ромъ Бенжаменомъ.

— Десять тысячъ фунтовъ! повторилъ лордъ Фаунъ. — Надѣюсь, что вы храните такую драгоцѣнность не у себя въ домѣ. Не правда-ли?

— У меня на верху стоитъ несгораемый ящикъ, гдѣ я храню всѣ свои брилліанты. Такой тяжелый, знаете, ящикъ.

— Сэръ Флоріанъ купилъ вамъ его?

Лиззи опять заикнулась.

— Да, сказала она. — То есть нѣтъ, онъ только заказалъ его, но ящикъ принесли ко мнѣ уже послѣ его смерти.

— Слѣдовательно, онъ зналъ цѣну ожерелья?

— О, конечно! Но мнѣ онъ никогда не говорилъ, что оно стоитъ. Разъ какъ-то, правда, мимоходомъ, въ разговорѣ онъ сказалъ мнѣ, что это очень, очень дорогіе брилліанты.

Лордъ Фаунъ не могъ сразу смекнуть, что каждое слово, произнесенное этой женщиной, было чистѣйшей ложью, вся бѣда его состояла въ томъ, что онъ тяжело соображалъ и не умѣлъ думать и слушать въ одно и то-же время. Но не смотря на то, его охватило какое-то невольное чувство, сомнѣнія и даже отвращенія. Процессъ о похищеніи брилліантовъ, затѣянный противъ женщины, на которой онъ намѣревался жениться, — и кѣмъ-же? родственниками покойнаго мужа, — былъ очень ему не по нутру. Лордъ Фаунъ всю свою жизнь руководствовался слѣдующими правилами: не пачкать рукъ ни въ какомъ грязномъ дѣлѣ, стоять выше сплетенъ и имѣть репутацію человѣка безукоризненной честности. Онъ былъ бѣденъ, при этомъ довольно жаденъ на деньги, но не смотря на то, онъ не задумавшись отказался-бы отъ короннаго жалованья, еслибъ до него дошелъ хоть малѣйшій намекъ на то, что общественное мнѣніе находитъ, что онъ получаетъ отъ казны деньги даромъ. Дѣло о саабѣ его сильно разстроило потому въ особенности, что Франкъ Грейстокъ назвалъ его представителемъ деспотической администраціи. Ему было-бы очень пріятно, чтобы у его жены было ожерелье цѣнностію въ десять тысячъ фунтовъ, но онъ скорѣе-бы рѣшился совсѣмъ не жениться, или жениться на женщинѣ безъ состоянія, чѣмъ сдѣлаться мужемъ женщины, судимой за присвоеніе себѣ чужихъ брилліантовъ.

— Мнѣ кажется, заговорилъ онъ послѣ долгаго молчанія, — что если-бы вы передали эти брилліанты м-ру Кампердауну…

— Передать ихъ м-ру Кампердауну? повторила Лиззи.

— Да, и затѣмъ предоставить третейскому суду рѣшить дѣло между вами.

— Третейскому суду? Это значитъ отдать себя подъ судъ?

— Нѣтъ, дорогая моя, это не значитъ отдать себя подъ судъ. Брилліанты можно передать м-ру Кампердауну какъ-бы на храненіе и въ то-же время избрать третье лицо для разрѣшенія вопроса, кому они должны принадлежать.

— Они принадлежатъ мнѣ, сказала Лиззи.

— А онъ утверждаетъ, что они родовые.

— Мало-ли что онъ скажетъ, возразила Лиззи.

— Душа моя, такихъ честныхъ и почтенныхъ людей, какъ м-ръ Кампердаунъ, немного на свѣтѣ. Вамъ непремѣнно нужно употребить какія-нибудь мѣры для потушенія дѣла.

— Никакихъ мѣръ я не употреблю, сердито отозвалась Лиззи. — Сэръ Флоріанъ подарилъ мнѣ ожерелье и я не разстанусь съ нимъ.

Говоря это, невѣста смотрѣла въ сторону, но женихъ не спускалъ съ нея глазъ и ему не понравилось выраженіе ея лица. Вообще, онъ былъ крайне недоволенъ своимъ неловкимъ положеніемъ.

— И почему м-ру Кампердауну вздумалось вмѣшиваться въ это дѣло? продолжала Лиззи. — Если брилліанты принадлежатъ не мнѣ, то они составляютъ собственность моего сына, а въ такомъ случаѣ я все-таки имѣю болѣе правъ, чѣмъ кто-нибудь другой хранить ихъ у себя. Но дѣло въ томъ, что брилліанты мои.

— Если это ожерелье оцѣнено въ десять тысячъ фунтовъ, замѣтилъ лордъ Фаунъ, — то его никакъ не слѣдуетъ хранить въ частномъ домѣ.

— Да, а если я выпущу его изъ рукъ, возразила Лиззи, — то м-ръ Кампердаунъ завладѣетъ имъ. Мнѣ кажется, что нѣтъ вещи на свѣтѣ, которую-бы онъ не былъ въ состояніи сдѣлать, лишь-бы отнять у меня эти брилліанты. О, Фредерикъ! воскликнула Лиззи, складывая руки съ видомъ мольбы, — неужели вы меня не защитите, неужели вы допустите, чтобы меня оскорбляли? Право, мнѣ эти брилліанты нужны для моего крошки-сына.

Лицо Фредерика вытянулось въ аршинъ и въ мозгу его произошла страшная путаница. Наконецъ, онъ объявилъ, что съѣздитъ самъ къ м-ру Кампердауну и переговоритъ съ нимъ. Слова эти лордъ Фаунъ заключилъ новымъ увѣреніемъ, что Кампердаунъ человѣкъ достойный и ничего дурного себѣ не позволитъ.

Лиззи вспылила и рѣзко замѣтила жениху:

— Кому-же вы больше довѣряете, — старому спряпчему или внѣ?

— Я полагаю, что онъ въ дѣлахъ больше понимаетъ, чѣмъ вы отвѣчалъ осторожный женихъ.

— Онъ хочетъ ограбить меня, сказала Лиззи, — и вы должны оградить меня отъ такого покушенія.

Въ продолженіе цѣлаго часа женихъ уговаривалъ Лиззи предоставить все дѣло м-ру Кампердауну и наконецъ всталъ, чтобы уѣхать. Между нѣжной парочкой видимо возникало неудовольствіе. Лордъ Фаунъ объявилъ рѣшительно, что онъ намѣренъ повидаться лично съ Кампердауномъ и переговорить съ нимъ. Лиззи въ свою очередь объявила рѣшительно, что, не смотря на Кампердауна, она все-таки оставитъ ожерелье у себя.

— Но мой другъ, если онъ въ самомъ дѣлѣ затѣетъ процессъ противъ васъ? замѣтилъ строгимъ тономъ женихъ.

— Не можетъ онъ затѣять процесса, если вы будете на моей сторонѣ, возразила невѣста, — а вы обязаны это сдѣлать.

— Я ничего не могу тутъ сдѣлать, произнесъ лордъ Фаунъ въ волненіи.

Лиззи молча взглянула на него и этотъ взглядъ, выразительный до нельзя, ясно говорилъ: «трусъ!» Затѣмъ они простились другъ съ другомъ довольно холодно и лордъ Фаунъ уѣхалъ.

Не успѣла дверь затвориться за гостемъ, какъ Лиззи мысленно рѣшила, что онъ не уйдетъ изъ ея рукъ. Не прошло еще 24 часовъ послѣ той минуты, когда она сказала сама себѣ, что этотъ бракъ ей противенъ и что она разрушитъ его непремѣнно, и вдругъ теперь, остановясь посреди комнаты, она топаетъ своими маленькими ножками, ломаетъ свои крошечныя ручки и клянется всѣми богами, что этотъ несчастный трусъ-лордишка не выскочитъ изъ ея сѣтей. Она отъ души презирала его за то, что онъ не согласился оградить ея брилліанты отъ хищныхъ рукъ Кампердауна, она считала его низкимъ трусомъ за его слѣпое довѣріе къ стряпчему. Но въ то-же время она готова была вытянуть изъ этого брака все, что только могло послужить ей въ пользу, и потому ей необходимо было теперь, чтобы бракъ этотъ состоялся во что-бы то ни стало. Инстинктъ подсказалъ ей, что въ головѣ лорда Фауна успѣла засѣсть мысль о томъ, какъ-бы отдѣлаться отъ этой свадьбы.

— Нѣтъ, вскричала Лиззи, грозя вслѣдъ жениху, — нѣтъ, ты не отдѣлаешься отъ меня. Я заставлю тебя жениться на мнѣ; ключъ отъ желѣзнаго ящика съ брилліантами я буду всегда носить при себѣ и посмотримъ, рѣшишься-ли ты отнять его у меня; я подниму такой гвалтъ, что ты самъ радъ не будешь.

Съ этими словами она замкнула сафьянный футляръ, понесла его на верхъ въ свою спальню, заперла въ несгараемый ящикъ, надѣла, по обыкновенію, ключъ себѣ на шею и усѣлась за письменный столъ съ тѣмъ, чтобы писать письма ко всѣмъ своимъ друзьямъ и знакомымъ, и извѣстить ихъ о предстоящей своей свадьбѣ. До этого она сообщила только одной миссъ Мекнэльти о сдѣланномъ ей предложеніи, и неувѣренная еще въ себѣ, даже просила хранить втайнѣ эту новость. Но теперь она твердо рѣшилась протрубить всему свѣту о своемъ вторичномъ замужествѣ.

Первый другъ, къ которому она написала, была леди Линлитгау. Мы представимъ читателю на образецъ два или три письма Лиззи, въ томъ числѣ и письмо; ея въ старой графинѣ.

"Дорогая тетушка! писала она

"Хотя въ послѣдній вашъ визитъ ко мнѣ вы не отличились большою нѣжностью въ. вашей племянницѣ, да и вообще, какъ кажется, никогда особенно не заботились о ея судьбѣ, однако я считаю. своимъ долгомъ увѣдомить васъ, что я собираюсь выдти вторично замужъ. Я дала слово лорду Фауну, который, какъ вамъ извѣстно, пэръ и членъ правительства королевы, словомъ человѣкъ съ-большимъ общественнымъ значеніемъ. Не думаю, чтобы даже вы могли сказать что-нибудь противъ такого брака

Любящая васъ племянница
Эли. Эстасъ".

Второе письмо было написано къ м-съ Эстасъ, женѣ бобсбороскаго епископа. М-съ Эстасъ, въ первое время вдовства Лиззи, была къ ней чрезвычайно внимательна я признавала въ ней открыто вдову главы ихъ дома. Лиззи не питала никакой симпатіи въ семьѣ епископа. Они всѣ, по ея мнѣнію, были тупые, скучные, хотя и достойные люди. Но они ее ни въ чемъ гласно не осуждало, и потому она считала прямымъ разсчетомъ поддерживать хорошія отношенія съ этой родственной семьею. Вотъ почему письмо ея въ женѣ епископа было гораздо мягче, чѣмъ письмо къ ея теткѣ Линлитгау.

"Дорогая мистриссъ Эстасъ!

"Надѣюсь, что письмо мое доставитъ вамъ удовольствіе и даже обрадуетъ васъ слѣдующею новостью: я выхожу вторично замужъ. Шагъ этотъ такъ важенъ, что приступить къ нему я не рѣшилась иначе, какъ послѣ долгаго и зрѣлаго размышленія. Но я убѣждена, что это послужитъ къ счастію моего милаго малютки Флоріана; что-жъ касается меня, то втеченіе этихъ двухъ послѣднихъ лѣтъ я вполнѣ убѣдилась въ совершенной своей неспособности управлять дѣлами одна. Вотъ почему я согласилась принять предложеніе лорда Фауна, который, какъ вамъ извѣстно, пэръ въ парламентѣ и видный членъ правительства королевы. Онъ вообще человѣкъ съ большимъ вліяніемъ, владѣлецъ огромнаго имѣнія въ Ирландіи, гдѣ его помѣстье тянется на нѣсколько миль и исчезаетъ въ горахъ. Усадьба его называется Кильмэджъ или что-то въ этомъ родѣ. Надѣюсь, что вы и дорогой епископъ заглянете ко мнѣ туда современемъ. Я съ отрадой смотрю впередъ, радуясь возможности облагодѣтельствовать бѣдныхъ ирландцевъ. Мысль о томъ, какъ я стану бродить по горамъ, которыя будутъ намъ принадлежать, какъ-то особенно для меня заманчива; ничто такъ не согласуется съ направленіемъ моего характера, какъ уединеніе среди горъ. Конечно, лордъ Фаунъ не такъ богатъ, какъ сэръ Флоріанъ, но я никогда не искала богатства для своего счастія. Впрочемъ, ирландскія помѣстья даютъ хорошіе доходы лорду Фауну и, кромѣ того, онъ получаетъ значительное жалованье, какъ представитель ея величества; слѣдовательно, нечего опасаться, чтобы онъ сталъ жить на нашъ счетъ, что было-бы совершенно несправедливо. Прошу васъ передать милому епископу и милой Маргарэтъ все, что я вамъ написала и увѣрить ихъ въ моемъ расположеніи. Скажу вамъ еще пріятную новость: малютка мой, Фло, совершенно здоровъ и уже привыкаетъ любить своего новаго папа (умѣнье Лиззи лгать превзошло въ этомъ случаѣ всѣ возможные примѣры: лордъ Фаунъ въ глаза не видалъ ребенка). Прошу васъ вѣрить въ искреннюю преданность любящей васъ племянницы

Эли Эстасъ.

Затѣмъ Лиззи написала еще два письма: одно къ дядѣ декану, а другое къ кузену Франку. Она долго не рѣшалась отправлять письмо къ Франку Грейстоку, но, наконецъ, положила отправить. О письмѣ къ декану мы ничего не скажемъ, потому-что оно было одинаковаго содержанія съ письмомъ къ женѣ епископа. Она точно также упомянула въ немъ о пэрствѣ своего будущаго мужа, намекнула на то, что онъ членъ правительства королевы — фраза, которую она подслушала у самого лорда Фауна. Объ ирландскомъ помѣстьѣ она также сказала нѣсколько словъ, но далеко не такихъ краснорѣчивыхъ, какъ въ письмѣ въ женѣ епископа, и въ заключеніе присовокупила просьбу пожелать ей счастья и прислать свое благословеніе. Изъ письма ея къ Франку читатель невольно догадается, что все время, пока она его писала, у нея вертѣлось въ головѣ воспоминаніе о томъ, что Франкъ самъ готовился ей предложить руку я сердце, И что онъ имѣлъ-бы успѣхъ, если-бы только захотѣлъ.

"Дорогой кузенъ! писала Лиззи.

"Желая, чтобы вы услышали мою новость не черезъ третьи руки, а прямо отъ меня, спѣшу сообщить вамъ, что я выхожу замужъ за лорда Фауна. Я знаю, что есть нѣкоторые пункты, на которыхъ вы и лордъ Фаунъ не сходитесь — я разумѣю пункты политическіе — но, тѣмъ не менѣе, я убѣждена, что вы считаете его способнымъ составить счастіе вашей маленькой кузины. Я дала ему слово только дня два тому назадъ, но дѣло ладилось у насъ уже давно. Вы понимаете, что въ такихъ случаяхъ торопиться нельзя, — не правда-ли? На свадьбу мою вы должны непремѣнно пріѣхать и должны меня побаловать, какъ слѣдуетъ хорошему брату; вѣдь мы съ вами всегда жили дружно — не правда-ли? А если дядя деканъ не пріѣдетъ къ этому времени въ Лондонъ, то вы должны быть свидѣтелемъ съ моей стороны, и должны навѣщать меня, какъ можно чаще; все это время я чувствую себя совершенно одинокой; у меня, кромѣ васъ, нѣтъ ни одного близкаго въ сердцу человѣка. Съ лордомъ Фауномъ вы должны жить дружно и не должны осуждать его дѣйствій по службѣ. По моему мнѣнію, онъ дѣлаетъ все гораздо лучше, чѣмъ другіе, исключая кузена Франка.

"На слѣдующей недѣлѣ я ѣду въ Ричмондъ. Леди Фаунъ настаиваетъ, чтобы я прожила у нихъ не менѣе 15 дней. Милый мой! я пропаду тамъ со скуки. Вы непремѣнно должны пріѣзжать навѣстить меня и повидаться еще кой-съ кѣмъ. Только смотрите, негодный кузенъ, не смѣйте разбивать сердце бѣдной молодой дѣвушки.

Любящая васъ кузина,
Эли Эстасъ."

Кто-то, говоря о леди Эстасъ съ хорошей стороны и желая выказать ея добродѣтели, объявилъ, что у нея не было никогда любовниковъ. Это дѣйствительно била правда, но въ воображеніи она не разъ мечтала объ нихъ. Она постоянно искала какого-то корсара, который-бы былъ готовъ пожертвовать всѣмъ на свѣтѣ ради ея любви и съ которымъ-бы она, въ свою очередь, была готова раздѣлить все, даже порочную его жизнь. Конечно, это была только фантазія, но она не покидала ея воображеніе. Лордъ Фаунъ, пэръ парламента, членъ королевскаго правительства, кто-бы онъ тамъ ни былъ, въ подобные любовники, конечно, не годился. Нельзя-ли устроить какой-нибудь романъ съ кузеномъ Франкомъ? думала иногда Лиззи. Убѣжать съ мужчиной — она ни за что на свѣтѣ не убѣжала-бы; повредить своей репутаціи слишкомъ открытой связью, она тоже не согласилась-бы, но почему-же не устроить une liaison съ кузеномъ, родъ тайнаго сочувствія или взаимной симпатіи, которую она могла-бы выставлять на показъ на столько, на сколько нужно, чтобы подразнить пріятельницъ — и въ этомъ найти удовлетвореніе своей жаждѣ романическо-поэтическихъ ощущеній.

ГЛАВА XI.
Лордъ Фаунъ у себя въ канцеляріи.

Вѣсть о женитьбѣ лорда Фауна быстро облетѣла весь Лондонъ. Лиззи только этого и добивалась. Она мгновенно рѣшила, что лордъ Фаунъ не уйдетъ изъ ея рукъ и немедленно принялась сама-же распускать слухи о его женитьбѣ на ней. Франкъ Грейстокъ разсказалъ объ этомъ Джону Эстасу, Джонъ Эстасъ передалъ м-ру Кампердауну и тѣмъ предупредилъ даже самого лорда Фауна, которой, съ обычной своей медленностью, все еще не собрался пріѣхать въ старому стряпчему посовѣтоваться насчетъ ожерелья.

— Господи, Боже Мой, — лордъ Фаунъ! воскликнулъ Кампердаунъ, когда ему сообщили городскую новость. — Впрочемъ, мудрёнаго тутъ нѣтъ, ему нужны деньги; — скажу только одно, что я ему не завидую, право, такъ. А брилліанты будутъ теперь наши, Джонъ. Лордъ Фаунъ не такой человѣкъ, чтобы позволилъ своей женѣ владѣть тѣмъ, что ей не принадлежатъ.

Дня два спустя, лордъ Фаунъ самъ явился въ контору Кампердауна.

— Можно мнѣ васъ поздравить, милордъ сказалъ старикъ, жди на встрѣчу къ своему гостю. — Мыѣ сказали, что вы собираетесь вступить въ бракъ съ одной — не имѣю права сказать — изъ моихъ довѣрительницъ, но все-таки съ вдовой одного изъ моихъ бывшихъ довѣрителей. Леди Эстасъ необыкновенная красавица и притомъ она обладаетъ не маленькими доходами; вы вѣрно знаете, что доходы съ шотландскаго помѣстья отданы ей въ пожизненное пользованіе.

— Кажется, самое помѣстье завѣщано ей въ потомственное владѣніе? замѣтилъ лордъ Фаунъ.

— О, нѣтъ — совсѣмъ нѣтъ! Тутъ должно быть какое-нибудь недоразумѣніе съ ея стороны, — такъ, по крайней мѣрѣ, мнѣ передали. Женщины вѣдь всегда все перепутаютъ. А между тѣмъ, дѣло ясно, какъ день. Будь на лицо второй сынъ, онъ получилъ-бы это имѣніе. А теперь оно присоединится къ остальному имуществу, какъ слѣдуетъ по закону. Но и четыре тысячи въ годъ — также не бездѣлица, особенно, когда женщина молода (она вѣдь почти дѣвочка) и не имѣетъ ни пенса за душой. Когда адмиралъ скончался, въ домѣ не нашлось шести пенсовъ, лордъ Фаунъ.

— Да и я тоже слышалъ, отвѣчалъ лордъ.

— Это вѣрно, шести пенсовъ не нашлось. Все, что она теперь имѣетъ, все это деньги Эстасовъ. У нея собственнаго капитала отъ шести до восьми тысячъ фунтовъ. А прехорошенькая вдовушка и преумная.

— Да, очень умна.

— Кстати, лордъ Фаунъ, такъ-какъ вы уже сдѣлали мнѣ честь пожаловать сюда, то позвольте васъ спросить, не слыхали-ли ни чего-нибудь насчетъ глупаго недоразумѣнія, касающагося нѣкоторыхъ фамильныхъ брилліантовъ?

— Я пріѣхалъ къ вамъ именно по поводу этого дѣла, сказалъ лордъ Фаунъ, и прошу васъ сообщить мнѣ подробности о немъ.

Старикъ стряпчій, съ обычной своей откровенностью, стараясь, однако, не оскорблять чести будущей супруги милорда, объяснилъ всю исторію ожерелья, прибавивъ въ заключеніе, что, вѣроятно, миледи не имѣетъ понятія о цѣнности такой вещи.

Лордъ Фаунъ выслушалъ эту исторію, но не сказалъ почти ничего; въ особенности онъ воздержался упомянуть о томъ, что леди Эстасъ приказала при себѣ оцѣнить каменья.

— Это настоящіе брилліанты, надѣюсь? спросилъ онъ.

М-ръ Кампердаунъ началъ горячо увѣрять его, что такихъ чистыхъ брилліантовъ не производила сама Голконда, и самъ Гарнетъ подобныхъ не видывалъ.

— Они извѣстны въ Англіи не менѣе другихъ фамильныхъ брилліантовъ, говорилъ старикъ. — А что касается леди Эстасъ, то она попала въ дурныя руки. Моубрэ и Мопюсъ — чистые канальи; это такіе мошенники, которые заставляютъ краснѣть всѣхъ людей одинаковаго съ ними ремесла; я былъ убѣжденъ, что тутъ завяжется исторія. Но теперь, надѣюсь, мы дѣло поправимъ; пріѣзжай она только ко мнѣ, я все для нея сдѣлаю; скажите ей, что я ее успокою, все улажу и дѣлу будетъ конецъ. Если ей угодно перемѣнить повѣреннаго — пусть перемѣняетъ; предупредите только, что за люди Моубрэ и Мопюсъ. Положительно вамъ объявляю, лордъ Фаунъ, что невозможно допустить, чтобы ваша супруга имѣла какія бы то ни было сношенія съ конторой Моубрэ и Мопюсъ.

Каждое слово Кампердауна принималось какъ законъ лордомъ Фауномъ. А между тѣмъ, читатель самъ видитъ, что м-ръ Кампердаунъ далеко не былъ откровененъ во время этого свиданія. Говоря о вдовѣ баронета Эстасъ, онъ выражался очень мягко и сдержанно; такъ, напримѣръ; что она не ясно поняла свои права на шотландское помѣстье, или что она не имѣетъ понятія о цѣнности ожерелья, внутренно-же онъ считалъ ее за безчестную, лживую, коварную гарпію. Если-бы лордъ Фаунъ явился къ нему за совѣтомъ, какъ кліентъ, а не какъ помолвленный женихъ, онъ высказалъ-бы откровенно свое мнѣніе; но стряпчему не приходится дурно выражаться насчетъ той леди, съ которой его кліентъ сбирается вступить въ бракъ. Въ отношеніи вопроса объ имѣніи, Кампердаунъ сказалъ истинную правду; упоминая о возможности поправить еще дѣло, онъ былъ увѣренъ, что и тутъ не ошибается, словомъ, онъ дѣйствовалъ честно и осторожно. Но когда лордъ Фаунъ уѣхалъ, старикъ задумался.

— Что касается состоянія, сказалъ онъ самъ себѣ, — то эта партія весьма выгодна для его сіятельства; что-жъ касается жены, то, мнѣ кажется, онъ покупаетъ Лиззи за слишкомъ дорогую цѣну. Можетъ быть, для него это все равно, но если-бы мнѣ предложили жениться на такой женщинѣ и давали-бы за ней всю Шотландію, я не взялъ-бы.

Свиданіе съ Кампердауномъ произвело горькое впечатлѣніе на лорда Фауна. Во-первыхъ, его золотыя мечты о томъ, что Лиззи получила помѣстье въ потомственное владѣніе, разлетѣлись въ прахъ; онъ не вѣрилъ въ возможность такого распоряженія, но, какъ человѣкъ, надѣялся; во-вторыхъ, ему стало ясно теперь, что Лиззи обязана возвратить брилліанты, и что ее «принудятъ» выдать ихъ обратно въ случаѣ несогласія съ ея стороны. Себѣ ихъ присвоить онъ никогда не думалъ, но онъ не могъ избавиться отъ мысли, что если брилліанты уже попали въ руки этой женщины, то почему-же-бы и не удержать ихъ? Наконецъ, точное изложеніе всего дѣла, слышанное отъ Кампердауна (которому онъ вѣрилъ безусловно), положительно противорѣчило исторіи, сочиненной Лиззи.

— Невозможно, чтобы сэръ Флоріанъ могъ подарить въ минуту нѣжности такую цѣнную вещь, разсуждалъ лордъ Фаунъ; — онъ никогда-бы не заказалъ для ожерелья несгараемый ящикъ съ тѣмъ только, чтобы поставить его въ женину спальню. Зачѣмъ-же она приглашала оцѣнщика? Зачѣмъ она только и думаетъ, что о своемъ сокровищѣ? Положимъ, что такому бѣдному, бережливому пэру, какъ я, простительно ежеминутно думать о деньгамъ, но чтобы такая молодая женщина, какъ леди Эстасъ, только и твердила о брилліантахъ — непостижимо!

Всѣ эти мысли наполняли голову лорда Фауна во время краткихъ минутъ отдыха, когда, отправивъ цѣлую кипу бумагъ, подписанныхъ имъ въ канцеляріи министерства ост-индскихъ дѣлъ, онъ вставалъ съ кресла и, въ ожиданіи новаго дѣла, становился спиной къ пылающему камину. Мозгъ его туго воспринималъ каждую мысль, но овладѣвъ ею, онъ уже могъ хорошо переварить ее.

— Да, она корыстолюбива и безчестна! говорилъ самъ себѣ лордъ Фаунъ, стоя предъ огнемъ. — Но что всего хуже — она осмѣлилась въ лицо назвать меня трусомъ за то, что я не соглашался поддерживать ея корыстныхъ, фальшивыхъ и безчестныхъ дѣйствій! А между тѣмъ, она все-таки моя невѣста!

Въ эту минуту въ воображеніи лорда пронесся образъ нѣкоей Віолеты Эфингамъ, которую онъ когда-то любилъ, и въ то-же время шевельнулось въ его сердцѣ горькое сознаніе, что онъ черствъ и эгоистиченъ.

— Что же мнѣ теперь дѣлать? спрашивалъ себя лордъ въ волненіи. — Конституція нашей страны требуетъ существованія фамиліи лордовъ Фаунъ; поколѣніе это можетъ быть продолжено только въ томъ случаѣ, если я женюсь; жениться-же на бѣдной я не могу. Простолюдинъ — другое дѣло: тотъ женится на комъ хочетъ.

И говоря это, онъ выпустилъ полу сюртука изъ рукъ и началъ тереть себѣ лобъ, какъ-бы желая прогнать мучившія его мысли. Огонь ярко пылалъ въ каминѣ, спиной къ которому стоялъ злополучный женихъ, размышляя о своемъ тяжеломъ положеніи, а на столѣ кабинета давно уже лежала новая груда бумагъ, дожидавшихся подписи. День былъ субботній, засѣданій въ палатѣ не было, а потому спѣшить изъ канцеляріи не предстояло надобности. Кабинетъ, занимаемый лордомъ Фауномъ, состоялъ изъ большой, богато убранной комнаты, окнами выходившей въ Сен-Джемскій паркъ. Оглядѣвшись кругомъ, помощникъ государственнаго секретаря невольно вздохнулъ и сказалъ самъ себѣ, что счастье свое онъ долженъ искать тутъ, а не у домашняго, спокойнаго очага. Палата пэровъ, откуда никто не имѣетъ права его удалить, офиціальная жизнь, въ которой онъ можетъ вращаться, пока силъ на то хватитъ, — вотъ гдѣ долженъ заключаться весь его міръ. Онъ посватался за эту женщину и обязанъ на ней жениться; по его мнѣнію, онъ не имѣетъ даже возможности уклониться отъ брака съ нею. Доходами своими она станетъ поддерживать его домъ, а тамъ, можетъ быть, родятся маленькіе лорды Фауны. Нѣтъ сомнѣнія, что женитьба на Віолетѣ Эфинганъ поставила-бы его въ гораздо лучшее положеніе въ свѣтѣ; но что-же дѣлать, если онъ ей не понравился. А какъ-бы онъ любилъ ее, какъ-бы былъ вѣренъ такой хорошей женѣ! Слезы повисли на рѣсницахъ бѣднаго лорда, онъ поспѣшно вытеръ ихъ и, сѣлъ подписывать свою груду бумагъ. Читая офиціальное письмо, заключающее въ себѣ инструкцію по поводу распоряженій насчетъ требованій сааба, лордъ Фаунъ поневолѣ вспомнилъ о Франкѣ Грейстокѣ и о его кузинѣ. Было время, когда ему казалось, что Франкъ и Лиззи сдѣлаются мужемъ и женой. Громкое проклятіе противъ Франка вырвалось въ эту минуту изъ устъ помощника государственнаго секретаря, а между тѣмъ, это проклятіе вѣрно превратилось бы въ благословеніе, если-бы Франкъ вздумалъ избавить теперь лорда Фауна отъ его нареченной невѣсты. Вдругъ дверь въ кабинетъ отворилась и лакей доложилъ, что м-съ Гиттевей дожидается въ пріемной. Лордъ, конечно, праказалъ просить ее немедленно. М-съ Гиттевей была женщина умная и энергическая, далеко не то, что всѣ прочіе члены семьи Фауновъ. Въ настоящую минуту она преступала къ дѣлу, которое требовало большой твердости и умѣнья. Обѣщавъ матери, что она передастъ Фредерику все, что она думаетъ о его нареченной невѣстѣ, м-съ Клара явилась сюда для приведенія въ исполненіе даннаго обѣщанія. Утромъ она послала записку къ брату, приглашая его къ себѣ на обѣдъ; но онъ отказался, говоря, что слишкомъ занятъ. Тогда сестра сама отправилась въ Викторія-Стритъ, на квартиру къ брату, но тамъ его ужъ не было, въ клубѣ онъ еще не могъ быть, слѣдовательно, рѣшила м-съ Гиттевей, — онъ у себя въ канцеляріи. Смѣлая женщина съ первыхъ-же словъ заговорила о женитьбѣ брата, не считая нужнымъ поздравлять его съ этимъ счастіемъ.

— Милый Фредерикъ, начала она, усаживаясь въ кресла, — ты знаешь, что мы всѣ живемъ и дышемъ только тобой.

— Что ты хочешь этимъ сказать? перебилъ братъ.

— То, чтобы ты на меня не сердился, если я позволю себѣ вмѣшаться въ твою будущую судьбу и выражусь, можетъ быть, рѣзче, чѣмъ слѣдуетъ сестрѣ.

— Другими словами, ты хочешь сказать мнѣ что-нибудь непріятное? замѣтилъ лордъ.

— Да, Фредерикъ, до меня доходятъ самые дурные слухи о леди Эстасъ.

Помощникъ государственнаго секретаря опустилъ глаза и не произнесъ ни слова.

— Что-жъ это за слухи, Клара? проговорилъ онъ наконецъ, откидываясь на спинку своего кресла. — Дурно говорятъ почти обо всѣхъ, — ты сама это знаешь. Надѣюсь, что ты не станешь передавать мнѣ сплетенъ.

М-съ Гиттевей нельзя было испугать такими словами.

— То, что я тебѣ передамъ, Фредерикъ, конечно, ужь не сплетни. Но если ты намѣреваешься, какъ говорятъ, возвести эту леди на степень твоей супруги, тогда всякій слухъ, вѣрный или невѣрный, становится вопросомъ огромнаго значенія для нашей семьи. Не лучше-ли тебѣ повидаться съ м-ромъ Кампердауномъ?

— Я видѣлся съ нимъ.

— Что-жь онъ тебѣ говорилъ?

— Да ничего особеннаго. Леди Эстасъ, какъ кажется, не совсѣмъ вѣрно поняла законы о наслѣдствѣ послѣ мужа, ну, и нашлись добрые люди, объяснившіе ея ошибку, какъ злой умыселъ. Вотъ, что я называю сплетнями, Клара.

— А ты слышалъ исторію объ ея брилліантахъ? спросила м-съ Гиттевей, намекая на то, какъ Лиззи задолжала въ магазинѣ Гартера и Бенжамена передъ своей свадьбой съ Флоріаномъ, — но лордъ Фаунъ вообразилъ, что сестра говоритъ о брилліантовомъ ожерелья:

— Да, отвѣчалъ онъ, — я знаю это дѣло. А тебѣ кто сообщилъ о немъ?

— Мнѣ оно давнымъ-давно извѣстно. Сэръ Флоріанъ не могъ никогда простить ей этого.

Лордъ Фаунъ ничего не понялъ, но не сталъ разспрашивать сестру, боясь выдать себя.

— Ну, а ея поступки въ отношеніи леди Линлитгау, — этой единственной ея опоры передъ замужествомъ, продолжала Клара, — какъ ты назовешь? По моему, ничего не можетъ быть хуже этого. Спроси теперь семью декана, что тамъ объ ней думаютъ. Я убѣждена, что они ничего отъ тебя не скроютъ.

— Но вѣдь Франкъ Грейстокъ самъ былъ намѣренъ на ней жениться, замѣтилъ лордъ.

— Да, изъ-за денегъ, можетъ быть; оно и понятно — у него нѣтъ ни копейки за душой. Милый Фредерикъ, я хочу только предупредить тебя, продолжала Клара умоляющимъ голосомъ. — Я знаю, что огорчаю тебя, поэтому никогда-бы не рѣшилась высказаться, если-бы не считала это своимъ долгомъ. Увѣряю тебя, что Лиззи коварная и фальшивая женщина. Она обманула сэра Флоріана Эстаса исторіей своихъ долговъ, и когда онъ впослѣдствіи убѣдился въ ея лживости — его счастье было подорвано. Если она и тебя успѣла уже обойти — открой глаза, откажись отъ нея. Милый Фредерикъ, прошу тебя, не сердись на сестру!

— Ты кончила? спросилъ лордъ.

— Да, кончила, отвѣчала Клара.

— Хорошо, я подумаю, продолжалъ онъ. — Дѣло это очень непріятное.

— Еще-бы! конечно, непріятное, заключила м-съ Геттевей, поднимаясь съ кресла и горячо пожимая руку брата на прощанье.

Лордъ холодно проводилъ ее до двери. Дѣйствительно, дѣло было очень и очень непріятное. Утромъ этого-же самаго дня лордъ Фаунъ получалъ даже два поздравительныя письма — одно отъ декана, другое отъ епископа. Оба почтенные представители церкви сочли нужнымъ провѣрить заявленіе Лиззи. Изъ этого было очевидно, что леди Эстасъ огласила свою помолвку; въ свѣтѣ узнали о предстоящей свадьбѣ, и разрушить ее можно было теперь не иначе, какъ съ публичнымъ скандаломъ.

Отъ РЕДАКЦІИ. Первыя одинадцать главъ этого романа были напечатаны въ №№ 10 и 11 «Дѣла» за 1871 годъ. Сообщаемъ краткое содержаніе этихъ главъ для тѣхъ изъ нашихъ подписчиковъ, которые не имѣли случая прочитать ихъ:

Главное дѣйствующее лицо романа, Лиззи Эстасъ, была дочь адмирала Грейстока, прожившагося жуира, неоставившаго своей дочери никакого состоянія. По смерти отца Лиззи Грейстокъ перешла жить къ своей теткѣ леди Линлитгау, которую авторъ характеризуетъ сердитой, ворчливой, скупой, неуживчивой старухой, сплетницей, какихъ было мало въ Лондонѣ, но вмѣстѣ съ тѣмъ женщиной съ сильнымъ характеромъ, никогда не отступавшей отъ свѣтскихъ приличій и исполнявшей обязанности, возлагаемыя на нее свѣтомъ, даже и въ томъ случаѣ, когда онѣ прямо противорѣчили ея личнымъ интересамъ. Лживая и имѣющая шаткія понятія о честности, Лиззи Грейстокъ, — эта аристократическая Бекки Шарпъ, какъ называетъ ее авторъ, — обладающая притомъ не менѣе сильнымъ характеромъ и упрямствомъ, чѣмъ леди Линлитгау, — конечно, не могла ужиться съ своей теткой. Между ними происходили безпрестанныя столкновенія и имъ обѣимъ очень хотѣлось какъ можно скорѣе отдѣлаться другъ отъ друга. Случай скоро представился. Въ то время, однимъ изъ самыхъ выгодныхъ жениховъ въ Лондонѣ считался 28-лѣтній сэръ Флоріанъ Эстасъ, довольно красивый собой, но совершенно истощенный отъ разврата и почти умирающій. Всѣмъ было извѣстно, что доктора давно уже осудили его на раннюю смерть. Лиззи познакомилась съ нимъ, влюбила его въ себя, и вскорѣ вышла за него замужъ. Черезъ полгода послѣ своего замужества, леди Эстасъ осталась вдовой. Мужъ, умирая, завѣщалъ ей состояніе, приносящее дохода болѣе 4,000 фунтовъ стерлинговъ; ея сыну (который родился черезъ нѣсколько мѣсяцевъ послѣ смерти сэра Флоріана) досталось громадное родовое имѣніе; часть доходовъ съ этого имѣнія передавалась вдовѣ почти со дня рожденія малютки. Обладая такимъ значительнымъ доходомъ, замѣчательная красавица и не глупая женщина, леди Эстасъ была чрезвычайно выгодной партіей для небогатыхъ людей, носящихъ аристократическое имя. Это мнѣніе раздѣлялъ лордъ Фаунъ, товарищъ статсъ-секретаря по индѣйскимъ дѣламъ, принадлежащій къ партіи виговъ, весьма ограниченный, но довольно честный человѣкъ. Лордъ Фаунъ сдѣлалъ предложеніе леди Лиззи Эстасъ и его предложеніе было принято, о чемъ Лиззи немедленно сообщила всѣмъ своимъ роднымъ и многимъ знакомымъ, желая, чтобы вѣсть о ея помолвкѣ быстро облетѣла весь Лондонъ.

Въ числѣ своихъ друзей леди Эстасъ считала и Люси Моррисъ, хотя Люси сильно ее недолюбливала. дѣтьми онѣ росли почти вмѣстѣ, но выросши поняли, что ихъ характеры и нравственныя качества діаметрально противоположны одинъ другому. Авторъ романа съ особенной любовью относится къ Люси Моррисъ. Дѣвушка безъ всякаго состоянія, сирота, Люси Моррисъ трудомъ заработывала свой хлѣбъ и избрала дѣятельность гувернантки. Далеко не такая красавица, какъ ея подруга Лиззи, — Люси Моррисъ отличалась высокими нравственными качествами. Она была необыкновенно честна, скромна, умна; приносить пользу людямъ — таковъ былъ ея идеалъ, такова была ея цѣль, къ которой она стремилась. Все, что она имѣла, она пріобрѣла собственнымъ трудомъ. Она жила гувернанткой въ домѣ леди Фаунъ, которая любила ее, какъ свою дочь. Леди Фаунъ была добрая женщина, но преданность свѣтскимъ предразсудкамъ дѣлала ее подчасъ жесткой и рѣзкой. Къ тому-же у нея было семь дочерей (двѣ младшія были ученицами Люси) и сравнительно весьма небольшое состояніе, такъ-что ей приходилось изворачиваться, чтобы не уронить своего достоинства вдовы лорда и матери-лорда и помощника статсъ-секретаря. Леди Фаунъ очень любила Люси Моррисъ, но считая, что гувернантка едва-ли можетъ расчитывать выйдти замужъ, запретила Люси Моррисъ принимать въ своемъ домѣ Франка Грейстока, въ котораго Люси была влюблена.

Франкъ Грейстокъ (двоюродный братъ Лиззи), сынъ декана, принадлежитъ тоже къ числу людей, собственнымъ трудомъ пробивающихъ себѣ дорогу въ жизни. Франкъ, умный и талантливый адвокатъ, пріобрѣлъ извѣстность и попалъ въ парламентъ. Онъ еще не успѣлъ составить себѣ прочныхъ политическихъ убѣжденій и охотно явился кандидатомъ партіи тори въ Бобсборо (гдѣ жилъ его отецъ) и былъ избранъ. Первая рѣчь, произнесенная Франкомъ въ парламентѣ, была по поводу дѣла объ индѣйскомъ саабѣ. Англійское правительство, въ то время принадлежащее къ партіи виговъ, отняло у этого индѣйскаго князька всѣ его владѣнія, и поставило на разрѣшеніе палатъ вопросъ: слѣдуетъ-ли удовлетворить деньгами раззореннаго владѣльца или попросту засадить его на вѣчно въ тюрьму? Понятно, что тори воспользовались этимъ случаемъ, чтобы нанести ударъ своимъ противникамъ и приняли подъ свою защиту князька. Рѣчь Франка произвела сильное впечатлѣніе.

Франкъ Грейстокъ, въ свою очередь былъ влюбленъ въ Люси Моррисъ, но одно время подумывалъ жениться на своей кузинѣ, леди Эстасъ. Однакожъ онъ обрадовался, когда узналъ, что Лиззи дала уже слово лорду Фауну.

Бракъ Лиззи съ лордомъ Фауномъ, такимъ образомъ, считался уже дѣломъ рѣшеннымъ, но тутъ встрѣтилось непредвидѣнное обстоятельство. Въ числѣ родового имущества, оставленнаго сэромъ Флоріаномъ своему сыну, числилось брилліантовое ожерелье, цѣнностію въ 70,000 рублей. Ожерелье это находилось въ рукахъ Лиззи. Младшій братъ сэра Флоріана и опекунъ наслѣдника, сэръ Джонъ Эстасъ и стряпчій фамиліи Эстасовъ, м-ръ Кампердаунъ, рѣшились заполучить это ожерелье отъ вдовушки и отдатъ его на сохраненіе въ надежныя руки. Но Лиззи объявила, что ожерелья не отдастъ, потому что оно подарено ей мужемъ и составляетъ ея личную собственность. М-ръ Кампердаунъ просилъ ее, умолялъ, говорилъ объ отвѣтственности, которой она подвергается за присвоеніе чужого имущества, но Лиззи оставалась непреклонна. Кахпердаунъ подсылалъ къ ней тетку, леди Линлитгау, чтобы та уговорила племянницу выйти честно изъ дѣла, но Лиззи указала дверь своему старому врагу.

Мать и въ особенности сестра лорда Фауна, м-съ Гиттевей, были сильно недовольны помолвкой его съ Лиззи Эстасъ.

ГЛАВА XII.
Я только думалъ объ этомъ.

Въ Фаун-Кортѣ происходила сильная суматоха въ ожиданіи пріѣзда Лиззи въ понедѣльникъ, 5-го іюня. Леди Фаунъ и не думала настаивать на своемъ приглашеніи; но согласно съ сдѣланнымъ заранѣе условіемъ, леди Эстасъ съ ребенкомъ, съ кормилицей и съ своей собственной горничной изволила прибыть ровно въ 4 часа этого дня. М-съ Гиттевей прислала наканунѣ длинное письмо къ матери; обычное спокойствіе ея духа было нарушено въ этотъ воскресный вечеръ и она сѣла писать письмо подъ вліяніемъ сердечнаго волненія. Лордъ Фаунъ не явился въ Ричмондъ въ субботу къ обѣду и въ воскресенье также не пріѣхалъ. Вѣроятно, этотъ день былъ посвященъ имъ на размышленіе; къ нарѣченной невѣстѣ своей онъ не показалъ глазъ во всю недѣлю, и его отсутстіе еще болѣе подстрекнуло Лиззи въ намѣреніи не отлагать своего визита въ Ричмондъ. Франкъ Грейстокъ прислалъ ей поздравительное письмо.

«Милый Франкъ, писала она ему въ отвѣтъ. Женщинѣ въ моемъ положеніи приходится думать о многомъ. Я считаю, что своимъ общественнымъ значеніемъ лордъ Фаунъ можетъ оказать большую пользу моему ребенку. Пожалуйста пріѣзжайте навѣстить меня въ Фаун-Кортѣ. Вы не знаете, какъ я много разсчитываю на вашу дружбу и помощь».

Между тѣмъ въ Ричмондѣ ее ждали, хотя цѣлое утро въ понедѣльникъ леди Фаунъ лелѣяла еще въ себѣ надежду, что гостья не пріѣдетъ. «Братъ не очень горячо защищалъ ее, писала м-съ Гиттевей къ матери, и я еще надѣюсь, что можно будетъ увернуться отъ свадьбы». Прошло утро — ни отъ лорда Фауна, ни отъ леди Эстасъ не было получено ни строчки. — Кто знаетъ? думала мать, можетъ быть, произошелъ разрывъ между ними и леди Эстасъ не пріѣдетъ. Однако леди Эстасъ пріѣхала и, какъ слѣдуетъ, встрѣтила радушный пріемъ въ Фаун-Кортѣ. Но семья Фауновъ не умѣла лицемѣрить. Хотя леди Фаунъ-мать почти ничего не сказала дочерямъ о своемъ визитѣ въ Мауит-Стритъ, но Августа, присутствовавшая при разговорѣ матери съ сестрой въ гостиной м-съ Гиттевей, получила понятіе о характерѣ нарѣченной невѣсты брата. Въ гнѣздѣ невинныхъ голубицъ составилось общее убѣжденіе, что ихъ семьѣ грозитъ большое горе и потому предстоящій визитъ ожидался ими со страхомъ. Поэтому-то, не смотря на привѣтливыя слова хозяекъ Фаун-Корта, въ тонѣ ихъ голоса и въ выраженіи лицъ ясно проглядывала холодность. Главной заботой Лиззи было тотчасъ-же уяснить свои отношенія къ семьѣ Фауновъ.

— Мнѣ такъ странно, что я являюсь къ вамъ въ качествѣ сестры, сказала она, обращаясь къ дѣвочкамъ.

Дѣвочки принуждены были улыбнуться, но не выразили большого восторга отъ этого новаго родства.

— Онъ просилъ меня особенно полюбить васъ, шепнула Лиззи Августѣ, обнимая ее. Несчастная жертва, необладавшая большой силой характера, подчинилась непрошенной ласкѣ, но постаралась высвободиться поскорѣе изъ объятій гостьи, говоря, что у нея сильно болитъ голова.

— Матушка! воскликнула Лиззи, припадая къ груди леди Фаунъ.

— Да, моя милая, отвѣтила совершенно некстати старуха, и затѣмъ прибавила: — не хотите-ли пройти въ свою комнату, одна изъ дѣвочекъ проводитъ васъ туда.

— Амалія! мнѣ что-то страшно, проговорила бѣдная мать, обращаясь къ второй дочери, когда гостья вышла изъ комнаты. Амалія вмѣсто отвѣта только покачала головой.

Во вторникъ, когда вся семья сидѣла за завтракомъ, было подано письмо отъ лорда Фауна къ своей возлюбленной. Лиззи, конечно, никому не показала письма, но, читая éro про себя, безпрестанно улыбалась и кивала головой въ знакъ одобренія; отъ времени до времени она сообщала нѣкоторыя мѣста дзъ драгоцѣннаго посланія, разсказывала, что лордъ Фаунъ говоритъ то-то и то-то, ѣдетъ туда-то, его зовутъ въ такое-то мѣсто; что онъ собирается сдѣлать вотъ это, а того-то не хочетъ дѣлать, словомъ, если вы когда-нибудь видѣли молодую дѣвушку, воркующую надъ письмомъ своего милаго — передъ вами будетъ живое изображеніе Лиззи въ эту минуту, за завтракомъ. А между тѣмъ, въ письмѣ ровно ничего не было особеннаго. Лордъ Фаунъ писалъ, что дѣла въ палатѣ и въ министерствѣ не позволяютъ ему пріѣхать въ Ричмондъ ранѣе субботы, а что въ субботу онъ будетъ. Подписался онъ: преданный вамъ Фаунъ — и больше ничего. Но Лиззи разыграла мастерски роль голубки и такъ естественно передавала каждую выдуманную ею фразу, что дѣвочки Фаунъ въ самомъ дѣлѣ повѣрили, что братъ написалъ къ невѣстѣ страстное письмо. Лиззи-же, читая холодное посланіе своего жениха, мысленно поклялась съ негодованіемъ, что этотъ человѣкъ не вырвется у нея изъ рукъ.

Дни тянулись чрезвычайно однообразно. Въ среду и пятницу леди Эстасъ пришла съ извиненіемъ къ хозяйкѣ дома, говоря, что ей непремѣнно нужно съѣздить въ городъ и при этомъ настояла, чтобы Августу, ея всегдашнюю жертву, отпустили вмѣстѣ съ нею. Особенной необходимости въ этихъ поѣздкахъ въ Лондонъ не было, развѣ только требовалось удостовѣриться въ цѣлости несгараемаго ящика съ брилліантами. Ожерелье оказывалось каждый разъ на мѣстѣ, а миссъ Мекнэльти препріятно проводила время. Въ пятницу Лиззи вздумала вдругъ предложить Августѣ произвести вдвоемъ набѣгъ на члена правительства королевы въ собственной его канцеляріи; но Августа на отрѣзъ отказалась отъ этого плана.

— Братъ очень разсердится, сказала она.

— Большая бѣда! возразила Лиззи, — пусть его сердится.

Однако визитъ не состоялся. Въ воскресенье — день, когда ожидали лорда Фауна къ обѣду, — другой неожиданный посѣтитель явился съ визитомъ въ Фаун-Кортъ. Ровно въ три часа пріѣхалъ Франкъ Грейстокъ. А между тѣмъ, леди Фаунъ давно уже намекнула ему, чтобы онъ не ѣздилъ къ нимъ въ домъ, пока у нихъ живетъ Люси Моррисъ.

— Любезный м-ръ Грейстокъ, шепнула ему однажды старуха, когда они остались вдвоемъ, — надѣюсь, что вы не перетолкуете моихъ словъ въ дурную сторону, зная, какъ мы всѣ привязаны къ нашей милой, маленькой Люси. Вы понимаете, и т. д., — словомъ, она произнесла довольно длинную рѣчь, весь смыслъ которой заключался въ слѣдующемъ: Франку не слѣдуетъ ѣздить въ Фаун-Кортъ, пока тамъ живетъ Люси Моррисъ. Но теперь онъ явился съ визитомъ къ своей кузинѣ, Лиззи Эстасъ.

На этотъ разъ леди Фаунъ съ Амаліей и двумя другими дѣвочками уѣхали кататься въ коляскѣ. Несчастная Августа была оставлена дома для отрады ея сердечнаго друга, а Цецилія и Нинаибрали практическій урокъ французскаго языка у Люси Моррисъ. Вся семья разсыпалась по саду; кто сидѣлъ на лавочкѣ въ аллеѣ, кто разгуливалъ по разсаднику молодыхъ деревьевъ, какъ вдругъ среди ихъ явился Франкъ Грейстокъ. Радостное восклицаніе Лиззи и восторгъ ея при видѣ кузена были такъ искренни, какъ будто она увидала родного брата. Она бросилась къ нему на встрѣчу, протянула ему руку, повисла на его плечѣ, пристально посмотрѣла на него и залилась слезами. Но она не зарыдала, а заплакала какъ-разъ въ мѣру. Раза два всхлипнула, на глазахъ ея блеснули двѣ крупныя слезы, она утерла ихъ кружевнымъ платкомъ и.улыбнулась.

— Ахъ, Франкъ! сказала она нѣжно, — мнѣ невольно вспомнилось доброе старое время.

Хотя Августа стала въ послѣднее время нѣсколько больше довѣрять Лиззи, но эта сцена тяжело на нее подѣйствовала. Франкъ нашелъ, что его кузина очень похорошѣла и пробормоталъ что-то о лордѣ Фаунѣ, назвавъ его «счастливѣйшимъ въ свѣтѣ человѣкомъ».

— Надѣюсь, что я сдѣлаю его счастливымъ, произнесла Лиззи, сложивъ руки съ благоговѣніемъ.

Люси, между тѣмъ, спокойно стояла въ кругу своихъ воспитанницъ. Ей и въ голову не приходила мысль бѣжать отъ любимаго ею человѣка. Она подала ему руку и почувствовала что-то особенно дружественное въ его пожатіи. Зная, что Франкъ пріѣхалъ исключительно для своей кузины, она не считала себя въ этомъ случаѣ ослушницей противъ воли леди Фаунъ. Втеченіе послѣднихъ дней Люси очень часто проводила время съ своей старой пріятельницей Лиззи, причемъ будущая жена лорда выказала ей много искренняго, почти сестринскаго участія.

— Милая Люси, говорила Лиззи, — вы понимаете меня. Всѣ эти люди — очень добры, но меня совсѣмъ не понимаютъ.

Люси на это замѣтила, что лордъ Фаунъ, вѣроятно, понялъ ее.

— О, лордъ Фаунъ — конечно; да, можетъ быть, проговорила нехотя Лиззи. — Впрочемъ, я не знаю. Такъ часто случается, что мужья и женихи менѣе всего понимаютъ женщинъ.

— Если-бы я такъ думала, какъ вы, возразила Люси, — я ни за что-бы не вышла замужъ.

— Франкъ Грейстокъ пойметъ васъ, сказала Лиззи.

Что Люси хорошо понимала свою богатую пріятельницу, въ этомъ не могло быть никакого сомнѣнія; она понимала ее и ужь никакъ не считала ее своимъ другомъ. И къ Лиззи Грейстокъ она не чувствовала симпатіи, но Лиззи Эстась сдѣлалась ей положительно противна. Внутреннее чувство подсказывало Люси, что чѣмъ рѣже она станетъ встрѣчаться съ Лиззи Фаунъ, тѣмъ будетъ для нея лучше.

Часъ спустя, Франкъ Грейстокъ очутился въ цвѣтникѣ вдвоемъ съ Люси. Можно было навѣрное сказать, что леди Эстасъ устроила это tête-à-tête. Самое неприличіе такого обстоятельства уже служило доказательствомъ, что она наложила тутъ свою руку. Франку невозможно было жениться на дѣвушкѣ, неимѣвшей ни одного шиллинга въ карманѣ. Франкъ, какъ Лиззи это хорошо знала, недалѣе двухъ недѣль тому назадъ былъ почти у ея ногъ, и, кто знаетъ, при случаѣ могъ-бы и теперь очутиться въ подобномъ положеніи. Для Лиззи, страстно любящей романическія приключенія, казалось очень интереснымъ — среди всей этой обстановки свести Люси съ Франкомъ наединѣ. Если-бы леди Фаунъ знала все то, что происходило теперь въ ея домѣ, она назвала-бы это дьявольскимъ коварствомъ и безчеловѣчной жестокостью.

— Итакъ, Люси, что вы объ этомъ думаете? спросилъ Франкъ Грейстокъ, идя по аллеѣ.

— О чемъ, м-ръ Грейстокъ?

— Да о свадьбѣ.

— Что-же мнѣ тутъ думать? Я ихъ никогда вмѣстѣ не видала. Лордъ Фаунъ, какъ мнѣ кажется, очень не богатъ. У нея большое состояніе, притомъ она красавица. Неправда-ли, вѣдь она красавица? сказала Люси, пристально посмотрѣвъ на Франка.

— Иногда она бываетъ чрезвычайно мила, отвѣчалъ Грейстокъ.

— Всѣ такъ говорятъ; и мнѣ кажется, что это правда. Знаете-ли что?… не подумайте только, что я ей завидую…

— Если-бы я могъ подумать, что вы заведуете Лиззи, то мнѣ показалось-бы это чрезвычайно страннымъ съ вашей стороны, возразилъ Франкъ.

— Ну, такъ слушайте-же. Не знаю почему (Люси очень хорошо знала почему), но иногда мнѣ сдается, что на нее даже страшно глядѣть.

— Въ какомъ отношеніи?

— Право, не умѣю сказать. Она напоминаетъ какого-то красиваго звѣря, котораго боишься погладить, такъ и кажется, что онъ укуситъ. Звѣрь былъ-бы прелестенъ, если-бы только его глаза такъ не бѣгали и зубы не были-бы такъ остры и бѣлы.

— Какъ это странно, замѣтилъ Франкъ.

— Почему странно, м-ръ Грейстокъ?

— Да потому, что она мнѣ внушаетъ точь въ-точь такое-же чувство. Я вовсе не боюсь, чтобы она меня укусила, а что она дѣйствительно похожа на хорошенькаго звѣрька, котораго хочется погладить — съ этимъ я согласенъ. Иногда мнѣ кажется, что она напоминаетъ кошку.

— Да, кошку, но не совсѣмъ ручную, сказала Люси.

— Пожалуй, что такъ! И, не смотря на все это, она чрезвычайно мила и очень умна. Иной разъ готовъ бываешь присягнуть, что красивѣе этой женщины въ жизнь свою не видывалъ.

— Въ самомъ дѣлѣ?

— Право, такъ! За нею будутъ страшно ухаживать, когда она сдѣлается леди Фаунъ. Стоитъ ей только захотѣть — и ея домъ будетъ однимъ изъ самыхъ пріятныхъ. Я никогда не встрѣчалъ женщины, которая умѣла-бы быть любезной со всѣми такъ, какъ она.

— Вы сдѣлали изъ нея какой-то образецъ совершенства, м-ръ Грейстокъ, замѣтила Люси.

— Прибавьте во всему этому четыре тысячи ежегоднаго дохода, сказалъ Франкъ, — и сознайтесь, что лордъ Фаунъ пресчастливый человѣкъ.

— Противъ этого мнѣ нечего сказать, возразила Люси.

— Четыре тысячи въ годъ — вещь не послѣдняя, Люси, замѣтилъ Франкъ.,

Люси вдругъ замолчала. Она мысленно рѣшилась не отвѣчать ничего, чтобы неловкимъ возраженіемъ не выдать своихъ чувствъ. Но у нея недостало характера.

— Удивляюсь, м-ръ Грейстокъ, произнесла она тихо, — почему вы сами не рискнули погнаться за такимъ богатымъ призомъ. Кузенамъ легче всего жениться на кузинахъ.

У Франка было намѣреніе завладѣть этимъ призомъ, и онъ не рѣшился солгать предъ Люси.

— Тутъ дѣло не въ родствѣ, сказалъ онъ.

— Однако, сознайтесь… вы-таки подумывали объ этомъ призѣ?

— Думалъ, Люси. Это вѣрно. Слава Богу, что я ограничился только этимъ.

Молодая дѣвушка не могла удержаться, чтобы не взглянуть ему въ лицо и всплеснула, руками. Мужчина никогда не дѣлается такъ дорогъ женщинѣ, какъ въ ту минуту, когда онъ ей признается, что готовъ былъ сдѣлать преступленіе, но удержался и не совершилъ его.

— Да, я думалъ объ этомъ, продолжалъ Франкъ, — но не могу сказать, согласилась-ли-бы она принять мое предложеніе. На это у меня нѣтъ вѣрныхъ данныхъ.

— Вамъ… ужь она вѣрно не отказала-бы, проговорила Люси, не подозрѣвая, что она выдаетъ сама себя этими словами.

— Я хотѣлъ посвататься за нее ради денегъ, къ тому-же она красавица, сказалъ Франкъ. — Но я совсѣмъ не любилъ ее.

— Никогда, никогда не сватайтесь за женщину, если вы ее не любите, м-ръ Грейстокъ.

— Если такъ, то на свѣтѣ есть одна только женщина, которой-бы я могъ сдѣлать предложеніе, сказалъ Франкъ и замолчалъ.

«Будетъ-ли онъ продолжать», подумала Люси, чувствуя, что въ настоящую минуту ей слѣдуетъ сдѣлать видъ, будто она не понимаетъ. Ей казалось, что признаніе Франка въ любви къ ней осчастливило-бы ее на всю жизнь, даже если-бы вслѣдъ за этимъ онъ объявилъ, что жениться ему на ней невозможно. «Только-бы намъ понять другъ друга, твердила про себя Люси, дрожа отъ волненія, только-бы выяснить наши чувства, больше мнѣ ничего не нужно. О разлукѣ не слѣдуетъ говорить; если я, женщина, готова перенести ее, то онъ, вѣроятно, перенесетъ ее еще легче».

— Вы догадываетесь о комъ я говорю? спросилъ Франкъ.

— Нѣтъ, отвѣчала она, отрицательно покачавъ головой.

— Правду-ли вы говорите, Люси?

— А вамъ что за дѣло?

— Люси! взгляните на меня, прошу васъ, сказалъ онъ и положилъ свою руку на ея плечо.

— Нѣтъ-нѣтъ-нѣтъ! воскликнула Люси съ жаромъ.

— Я васъ такъ сильно люблю, какъ еще не любилъ ни одной женщины, заговорилъ опять Франкъ. — О многихъ я мечталъ, но ни объ одной изъ нихъ, исключая васъ, Люси, я не мечталъ, какъ о существѣ любимомъ. Иногда я воображалъ, что могу жениться изъ-за денегъ или изъ-за положенія, съ тѣмъ, чтобы чрезъ жену составить себѣ карьеру. Но когда, въ минуту увлеченій, я рисовалъ въ своемъ воображеніи очаровательный образъ женщины, то я невольно обращался мыслью къ вамъ, вы были героиней моего роману, царицей моихъ воздушныхъ замковъ…

— Въ самомъ дѣлѣ? спросила Люси.

— Всегда, всегда! воскликнулъ Франкъ. — Что-жъ касается моего сердца — и онъ ударилъ себя въ грудь — то такого постояннаго человѣка, какъ я, вы нигдѣ не найдете. Положимъ, что во мнѣ, какъ въ мужчинѣ, нѣтъ ничего особеннаго, но за то я умѣю цѣнить женщину съ перваго взгляда.

И послѣ этого признанія Франкъ не сдѣлалъ ей предложенія и уѣхалъ изъ Фаун-Корта, не дождавшись даже возвращенія леди Фаунъ съ прогулки.

ГЛАВА XIII.
Къ какому рѣшенію пришелъ Франкъ Грейстокъ.

Франкъ Грейстокъ успѣлъ уѣхать изъ Фаун-Корта ранѣе, чѣмъ вернулась леди Фаунъ. Предпринимая поѣздку въ Ричмондъ, онъ едва-ли думалъ о томъ, что его влечетъ въ домъ леди Фаунъ желаніе увидѣть Люси Моррисъ. Тѣмъ менѣе онъ могъ предполагать, что свиданіе съ Люси вызоветъ его на искренній разговоръ и на важное признаніе. Онъ ѣхалъ туда потому, что его звала кузина, которую онъ считалъ обязанностью навѣстить и поговорить съ нею о предстоящей перемѣнѣ въ ея положеніи. Конечно, во время пути онъ не разъ сказалъ себѣ, что леди Фаунъ старая дура и что видѣть Люси для него большое удовольствіе. «Почему-же мнѣ не повидаться съ нею, что можетъ помѣшать нашему свиданію?» Однакожъ, о какомъ-нибудь серьезномъ разговорѣ съ нею онъ не думалъ, но когда увидѣлъ ее и поговорилъ съ нею, то, возвращаясь въ Лондонъ, онъ признавался самому себѣ, что онъ болѣе уже не въ состояніи лишать себя счастія, откладывая бракъ, и что онъ не можетъ предложить своей руки никакой другой дѣвушкѣ, кромѣ Люси. Правда, онъ еще не сдѣлалъ ей предложенія, но сказалъ ей, что любитъ ее и никогда не полюбитъ другую женщину. Онъ просилъ ее ничего не отвѣчать на его признаніе и поспѣшилъ оставить ее.

Возвратясь домой, онъ продолжалъ размышлять въ томъ-же направленіи: онъ старался уяснить себѣ свое поведеніе въ отношеніи этой дѣвушки и подвергъ себя всей строгости перекрестнаго допроса. Онъ не принадлежалъ къ числу тѣхъ господъ, которые, любя дѣвушку больше всѣхъ другихъ людей, могутъ примиряться съ мыслью повредить ей для собственной выгоды. Онъ понималъ, что если человѣкъ, неимѣющій возможности жениться, на столько слабъ, что поддался страсти, которая можетъ разрушить всѣ его надежды, то онъ обязанъ умолчать о своихъ чувствахъ. Онъ настолько былъ искрененъ, что сознавался въ своей слабости. Слабость явилась въ немъ еще съ раннихъ лѣтъ, и теперь была уже существующимъ фактомъ. Никакая другая дѣвушка и никакой мужчина не могли замѣнить для него Люси. Въ ея обществѣ онъ чувствовалъ себя въ весьма хорошемъ настроеніи. Люси не была красавицей. Ее не привлекала мода и она никогда не одѣвалась хорошо, т. е. согласно съ понятіемъ о нарядѣ, какое ходило въ свѣтскомъ обществѣ. Люси была мала ростомъ и ни своей фигурой, ни станомъ, ни манерами не могла обратить на себя вниманія; она примирилась съ необходимостью быть гувернанткой и, казалось, не считала эту роль ниже своихъ способностей. Но она нравилась Франку больше другихъ женщинъ. Для него она была, конечно, лучше всѣхъ ихъ. Прикосновеніе ея руки было ему пріятно, и по временамъ, когда онъ бывалъ разгоряченъ и утомленъ работой, онъ мечталъ, какъ-бы ему было хорошо, если-бы она положила свою руку на его лобъ. Въ блескѣ ея глазъ было такъ много расположенія къ нему, и онъ былъ убѣжденъ, что этого расположенія не могли выразить, никакіе другіе глаза въ мірѣ. Выраженіе ея рта, когда она смѣялась, было для него краснорѣчивѣе всякаго звука. Столько было правды въ ея поступкахъ и искренности въ ея характерѣ, что нельзя было не чувствовать къ ней влеченія. Онъ навѣрное зналъ, что она непоколебима и въ своей правдѣ, и въ своей искренности. Впрочемъ, слѣдуетъ замѣтить, что онъ никогда не считалъ обманъ и лицемѣріе женщинъ особенно дурными недостатками и находилъ, что нѣкоторая доля аффектаціи пожалуй даже необходима для полноты женскаго характера. Онъ зналъ, что его кузина Лиззи маленькая лгунья и, по выраженію Люси, маленькій звѣрекъ, способный укусить; между тѣмъ кузина Лиззи ему нравилась. Онъ говорилъ, что женщина не должна быть совершенной. Но Люси Морисъ въ его глазахъ была совершенствомъ, и однакожъ, когда онъ говорилъ, что онъ постоянно мечтаетъ о ней — онъ говорилъ правду.

Полюбивъ ее, онъ не могъ отдѣлаться отъ этого чувства, но молчалъ о немъ. И въ первые годы знакомства съ нею, въ Бобсборо, и въ особенности въ то время, когда онъ видѣлся съ нею въ Фаун-Кортѣ, онъ сознавалъ, что ему трудно молчать. Но его попросили, чтобы онъ не посѣщалъ Фаун-Кортъ, и слова, готовыя уже сорваться съ его языка, остались невысказанными. Хотя онъ назвалъ леди Фаунъ старой дурой, однакожъ признавался, что она отчасти права, что въ его положеніи лучше не мечтать о восторженной любви и остановиться на богатой невѣстѣ. Рѣшившись молчать о своей любви къ милой Люси, онъ счелъ себя вправѣ искать другую женщину. Намъ уже извѣстно, что онъ рѣшился-было сдѣлать предложеніе своей богатой кузинѣ. Въ его глазахъ она была очень красива и къ тому-же у нея было хорошее состояніе; но онъ также зналъ, что эти зубки кусаются и эти ноготки царапаются. Успѣхъ лорда Фауна далъ другой оборотъ мыслямъ Франка и онъ заставилъ себя думать, что если человѣкъ любитъ, онъ долженъ оставаться вѣренъ своей любви. Читатель уже знаетъ, что вышло изъ этого вывода, и какъ увлекшійся Франкъ прервалъ свое молчаніе. Онъ не сдѣлалъ еще предложенія Люси, но онъ выговорилъ такія слова, послѣ которыхъ женитьба его на другой женщинѣ была-бы страшнымъ оскорбленіемъ Люси. Когда онъ размышлялъ о томъ, что онъ сказалъ сегодня Люси, онъ, естественно, старался также припомнить, что отвѣтила она ему. Люси, правда, произнесла очень мало словъ и онъ припомнилъ ихъ всѣ.

«Правда-ли это?» спросила она, когда онъ сказалъ, что постоянно мечтаетъ о ней. Въ этомъ вопросѣ прозвучала радость, которую она не попыталась скрыть. Она нисколько не смѣшалась, она не сказала ему, что любитъ его, но этотъ вопросъ ея былъ для него столько-же пріятенъ, какъ было-бы пріятно нризнаніе въ любви. «Правди-ли», спросила она, «что вы помѣстили меня туда, гдѣ вся моя радость и все мое счастіе?» Она не хотѣла лгать передъ нимъ. Она не говорила ничего о своей любви, но развѣ въ этихъ словахъ не звучало самое краснорѣчивое признаніе? «Правда-ли?» повторялъ онъ самъ тысячу разъ, и при этомъ слышалъ ея голосъ. Конечно, ни въ одномъ голосѣ истина не звучала такъ сильно и убѣдительно для слушателя.

Что-же мѣшало ему жениться на ней? Онъ могъ это сдѣлать безъ всякаго затрудненія. Онъ могъ измѣнить свою жизнь, покинуть клубы, даже парламентъ, если-бы это было нужно, и жить своими заработками. Онъ могъ и не считать себя совсѣмъ бѣднымъ, хотя, конечно, онъ далеко не былъ богатъ. Даже и въ то время, когда онъ переселился въ Лондонъ, у него было еще много долговъ; а потомъ онъ вошелъ въ парламентъ именно въ тотъ періодъ своей жизни, когда вступленіе въ парламентъ было особенно невыгодно для его кошелька. Все-таки онъ получалъ достаточно для того, чтобы жить съ женой даже съ нѣкоторымъ комфортомъ; что-же касается его долговъ, то онъ могъ-бы выплатить ихъ въ одинъ годъ, если-бъ не полѣнился работать.

Но онъ привыкъ жить роскошно: онъ квартировалъ въ Темплѣ, въ одномъ изъ богатыхъ вест-эндскихъ отелей, обѣдалъ въ своемъ клубѣ, велъ прихотливый и роскошный образъ жизни, который легко могъ довести мужчину до узкаго эгоизма. Онъ не имѣлъ склонности къ пьянству, но любилъ пить хорошее вино. Экономія, которую можно было сдѣлать въ расходахъ на извощиковъ, перчатки, зонтики и разъѣзды по желѣзнымъ дорогамъ, совершенно ускользала отъ его вниманія. Пенсы, и шиллинги въ его глазахъ были слишкомъ ничтожными монетами, чтобы объ нихъ стоило думать. Всѣ Грейстоки жили такъ-же, какъ и онъ. Даже самъ деканъ не былъ свободенъ отъ нѣкоторой расточительности. Все это Франкъ зналъ и нисколько не смутился, сказавъ себѣ, что онъ долженъ многое измѣнить въ своей жизни, если женятся на Люся Моррисъ. Но онъ былъ на столько уменъ, что разсчиталъ также, что такую перемѣну будетъ еще труднѣе произвести, если онъ со дня на день станетъ откладывать свое рѣшеніе. Слѣдовательно, вопросъ для него былъ поставленъ слишкомъ очевидно. Но столькоже очевидно было и рѣшеніе этого вопроса. Какъ честный человѣкъ, не долженъ-ли онъ связать свою жизнь съ жизнью Люси Моррисъ?

Вечеромъ того дня, какъ Франкъ возвратился изъ Ричмонда, онъ встрѣтился съ Джономъ Эстасомъ въ ихъ общемъ клубѣ, гдѣ они часто вмѣстѣ обѣдали. Они коротко сошлись между собой вскорѣ послѣ женитьбы сэра Флоріана на Лиззи. Лиззи никогда не нравилась Джону Эстасу; но Франка онъ очень любилъ; къ тому-же личный интересъ побуждалъ его сближаться съ Франкомъ, онъ надѣялся, что Франкъ поможетъ ему управлять наслѣдственнымъ имѣніемъ Эстасовъ.

— Вы выпустили вдовушку изъ своихъ рукъ, сказалъ онъ Франку.

— Я говорилъ вамъ, что лордъ Фаунъ будетъ моимъ болѣе счастливымъ соперникомъ, отвѣтилъ Франкъ.

— Я помню, что вы это говорили, но мнѣ было-бы пріятнѣе, если-бъ вы ошиблись.

— Почему-же? Фаунъ, кажется, не дурной человѣкъ.

— О, да, онъ человѣкъ не дурной. Но онъ также и не особенно хорошій человѣкъ, въ томъ смыслѣ, какъ я понимаю хорошаго человѣка. Прежде всего онъ женится на ней изъ-за денегъ.

— То есть онъ дѣлаетъ то, что вы совѣтовали сдѣлать мнѣ?

— Я думалъ, что вы дѣйствительно любили ее. Притомъ Фаунъ всегда будетъ зависѣть отъ нея; мы должны будемъ бороться съ нимъ, а онъ не въ состояніи будетъ противиться ей.

— Но зачѣмъ-же борьба?

Эстасъ потеръ себѣ лицо и подумалъ прежде, чѣмъ отвѣтилъ:

— Она очень докучлива, сказалъ онъ.

— Кто, Лиззи?

— Да; и я начинаю опасаться, что она больше насъ знаетъ, что ей дѣлать. Я видѣлъ сегодня Кампердауна. Я радъ буду, если она еще не велѣла вырубить половину лѣса въ Портрэ. Она имѣетъ право брать лѣсъ только для построекъ, продавать же не вправѣ.

— А если она проживетъ еще пятьдесятъ лѣтъ? спросилъ Грейистокъ. — Можетъ быть, для построекъ ей придется вырубить весь лѣсъ?

— Да, она можетъ вырубать лѣсъ, но только по взаимному соглашенію съ нами. Конечно, въ этомъ лѣсу ежегодно дѣлается правильная вырубка, и она приноситъ хорошій доходъ. Но Лиззи рубитъ безъ всякой системы и изводитъ безтолково старые дубы.

— Фаунъ уладитъ это дѣло.

— Едва ли. Не отвѣчая Кампердауну ни на одно изъ его писемъ за послѣдній годъ, Лиззи написала ему, что лордъ Фаунъ не намѣренъ вмѣшиваться въ управленіе ея имѣніями, и что она избрала своими стряпчими Мобрэ и Мопюса. Кампердаунъ пришелъ въ ужасъ отъ такого извѣстія.

— Лордъ Фаунъ все передѣлаетъ, сказалъ Франкъ.

— Кампердаунъ боится, — что этого не будетъ. Они два раза встрѣчались послѣ сдѣланнаго предложенія и Кампердаунъ говоритъ, что во время послѣдняго свиданія, Фаунъ былъ очень надмененъ и крайне нелюбезенъ. Они говорили объ этихъ брилліантахъ.

— Вы, однакожъ, не думаете, что лордъ Фаунъ завладѣетъ драгоцѣнностями, принадлежащими семейству вашего брата?

— Кампердаунъ не разъяснялъ ему этого вопросами Фаунъ съ своей стороны не предлагалъ ихъ уступить. Я тамъ не былъ, и повторяю только слова Кампердауна. Онъ думаетъ, что Фаунъ боится ее.

— Впрочемъ я этому нисколько не удивляюсь, сказалъ Франкъ.

— Я знаю, что намъ придется улаживать многія затрудненія, продолжалъ Эстасъ, — и Фаунъ не поддержитъ насъ. Она твердое, хитрое, упрямое, умное созданіе! Кампердаунъ божится, что побѣдитъ ее, но я почти сомнѣваюсь въ побѣдѣ.

— И поэтому вы хотѣли, чтобы я женился на ней?

— Да, я хочу и теперь. Вы можете управлять ею. Деньги получаются съ имѣнія Эстасовъ и мнѣ хотѣлось-бы, чтобы эти деньги получали вы, а не безсердечный, нѣмой, хладнокровный вигъ лордъ Фаунъ.

— Я не люблю хитрыхъ женщинъ, сказалъ Франкъ.

— Но это была-бы недурная сдѣлка, отвѣчалъ Эстасъ. — Лиззи еще очень молода и красива, имѣетъ хорошее родство. Это слишкомъ хорошо для Фауна, слишкомъ хорошо для вига.

Когда Эстасъ оставилъ его, Грейстокъ закурилъ сигару и пошелъ въ Темпль. Онъ часто работалъ здѣсь по ночамъ, когда ему не нужно было идти въ палату, или когда въ палатѣ не было засѣданія. Теперь ему предстояло преодолѣть тайна сложнаго дѣла, ввѣреннаго его защитѣ, чтобы представить его присяжнымъ въ еще болѣе таинственномъ видѣ. Но всю дорогу онъ думалъ болѣе о бракѣ лорда Фауна, чѣмъ объ этомъ дѣлѣ. Можетъ-ли быть оправданъ мужчина, женившійся на деньгахъ, или можетъ-ли онъ ожидать счастія отъ такого брака. Франкъ повторялъ про себя совѣтъ квакера старому фермеру: «Не женись на деньгахъ, но иди туда, гдѣ есть деньги»! Но Франкъ повторялъ этотъ совѣтъ скорѣе осуждая его, чѣмъ соглашаясь съ нимъ.

Ему предстояло сдѣлать выборъ между двумя различными образами жизни, и каждый изъ нихъ имѣлъ свою прелесть. Продолжая жить въ аристократическихъ и богатыхъ кварталахъ, онъ могъ жить жизнью лордовъ, графовъ и вообще богатыхъ людей, онъ могъ ѣсть и пить роскошно, онъ могъ обладать всѣмъ, что только можетъ дать свѣтъ, исключая жены, семейства и своего очага. Все это ему не трудно было пріобрѣсти работой, которую онъ, конечно, найдетъ при посредствѣ того положенія въ свѣтѣ, какого онъ уже достигъ своимъ умомъ; жену, семейство и свой очагъ онъ можетъ также пріобрѣсти, но онъ долженъ жениться не иначе, какъ на богатой женщинѣ или вступить въ бракъ въ старости, когда у него у самого будетъ нажито состояніе. Онъ сознавалъ, какъ опасны прелести такой жизни для мужчины, который рано старѣется отъ роскошной жизни, если ему не о комъ заботиться. «Не женись на деньгахъ, но иди туда, гдѣ есть деньги». Потомъ ему представилась другая жизнь, въ болѣе скромныхъ кварталахъ, гдѣ можно жить хорошо, гдѣ жизнь будетъ согрѣваться нѣжной улыбкой Люси, ея поцѣлуями, когда онъ вернется домой усталый отъ работы.

Есть много мужчинъ и женщинъ, которые проживаютъ свой вѣку не зная, что значитъ любить и быть любимымъ. Они вступаютъ въ бракъ, въ особенности мужчины, не любя, и бываютъ даже порядочными мужьями. Ихъ жены полезны имъ и они привыкаютъ къ той мысли, что женщина, сдѣлавшись женой, достойна уваженія и покровительства, которыя мужчина оказываетъ ей. Такіе мужчины, пожалуй, живутъ честно, какъ добрые люди, и готовы думать, что они любятъ своихъ женъ, какъ Ромео любилъ Джульету. Но все-таки ихъ жизнь не полна и этотъ недостатокъ дѣлаетъ ихъ мелочными, жалкими, сухими. Они никогда не чувствовали, какъ пріятно отдать все за одно короткое шопотомъ сказанное слово, которое показываетъ мужчинѣ, что онъ сдѣлался властелиномъ женскаго сердца. Есть другіе мужчины, — ихъ даже очень много, — которые чувствовали эту любовь, но противились ей потому, что считали неумѣстнымъ, чтобы любовь взяла верхъ надъ другими чувствами. Франкъ Грейстокъ говорилъ самому себѣ нѣсколько разъ, что страсть не должна мѣшать его честолюбію: развѣ это хорошо, что онъ, молодой человѣкъ, который уже столько сдѣлалъ, передъ которымъ открывалась значительная карьера, не достигнетъ ея только потому, что онъ не можетъ уничтожить чувства, возбужденнаго въ немъ маленькой дѣвочкой безъ денегъ, безъ положенія въ свѣтѣ, даже безъ красоты, — дѣвочкой, о которой, если онъ женится на ней, свѣтъ скажетъ: «О, Господи, Франкъ Грейстокъ женился на маленькой гувернанткѣ изъ дѣтской старой леди Фаунъ». Но Франкъ любилъ ее всѣмъ сердцемъ и сегодня сказалъ ей объ этомъ. Что теперь ему слѣдуетъ дѣлать?

Онъ думалъ не слишкомъ долго о томъ, что ему дѣлать, и прежде чѣмъ легъ въ постель, написалъ слѣдующее письмо:

"Полночь. Суббота. Между моими книгами и бумагами.
"2. Больт-Кортъ, Миддль-Темпль".

"Милая дорогая Люси!

"Сегодня я сказалъ вамъ, что постоянно мечтаю о васъ. Вы мнѣ отвѣтили только однимъ словомъ, но хотя вы его едва произнесли, хотя оно звучало нѣсколько неопредѣленно, оно тѣмъ не менѣе позволяетъ мнѣ надѣяться, что вы примете мою просьбу раздѣлить со мною мой домъ, далеко непохожій на дворецъ. Правъ-ли я? Но нѣтъ, я не стану объ этомъ думать. Ваше постоянное молчаніе породило во мнѣ сомнѣніе въ вашей привязанности. Но я знаю, что вы сама правда, и произнесенное вами слово не можетъ имѣть другого смысла, какъ только тотъ, какой я придаю ему. А хочу надѣяться, что и вы любите меня?

"Вы можете спросить меня, почему-же я не сказалъ вамъ все это въ Фаун-Кортѣ, когда говорилъ съ вами; вы можете замѣтить мнѣ, что письмо плохая замѣна словеснаго объясненія въ любви… Но, такъ или иначе, вы должны-же знать всю правду. Хотя я давно любилъ васъ, но и въ этотъ разъ я ѣхалъ въ Фаун-Кортъ вовсе не съ цѣлью объясниться въ своей любви къ вамъ. Что я вамъ высказалъ — это была истинная правда; я и высказалъ ее вамъ не обдумывая заранѣе: мнѣ внезапно пришла идея открыть вамъ свои чувства. Сообразивъ нашъ разговоръ, я рѣшился писать вамъ и прошу васъ быть моей женою. Впродолженіи послѣднихъ двухъ лѣтъ я жилъ надеждой, но теперь, дорогая Люси, я говорю вамъ, что все мое счастіе находится въ вашихъ рукахъ.

"Если вашъ отвѣтъ будетъ таковъ, какой я надѣюсь получить, то сообщите обо всемъ леди Фаунъ. Я-же немедленно напишу въ Бобсборо, потому-что ненавижу секретовъ въ подобныхъ случаяхъ. Но если вы примете мое предложеніе, я прошу васъ дать мнѣ право ѣздить въ Фаун-Кортъ такъ часто, какъ я пожелаю.

"Вашъ всегда и навсегда, если вы пожелаете, Ф. Г.".

Онъ сидѣлъ около часа у своего письменнаго стола, прежде чѣмъ оставилъ комнату. Письмо лежало передъ нимъ на столѣ и онъ смотрѣлъ на него. Если онъ рѣшится послать его, то долженъ будетъ проститься съ жизнью Белгравія-кум-Пимлико, къ которой, по правдѣ, онъ былъ очень привязанъ. Лорды, графы, богатые члены парламента и первые политическіе дѣятели, теперь такъ предупредительно бесѣдующіе съ нимъ, будутъ равнодушно относиться къ его женѣ и не примутъ ее въ свое общество. Вести съ ними знакомство послѣ женитьбы онъ можетъ только въ такомъ случаѣ, если будетъ во всемъ подражать имъ. Впослѣдствіи онъ можетъ достигнуть этого работой; но пока онъ долженъ переселиться въ другое мѣсто. Онъ сидѣлъ глядя на свое письмо и думая, что въ настоящую минуту рѣшается судьба его жизни. И снова онъ прошепталъ совѣтъ квакера: «Не женись на деньгахъ, но иди туда, гдѣ есть деньги». Можно сказать навѣрное, что нѣтъ ни одного мужчины, который, написавъ подобное письмо, не колебался-бы отослать его. Онъ пошелъ въ Темпль и опустилъ письмо въ почтовый ящикъ. Когда конвертъ выскочилъ изъ его рукъ, онъ почувствовалъ, что судьба его рѣшилась.

ГЛАВА XIV.
«Не женись на деньгахъ».

Въ эту-же субботу въ Фаун-Кортѣ также было не совсѣмъ спокойно.. Когда леди Фаунъ вернулась, она узнала, что Франкъ Грейстокъ былъ въ Фаун-Кортѣ, и что онъ гулялъ вдвоемъ съ Люси Моррисъ. На выставкѣ старухъ передъ компетентнымъ судьею леди Фаунъ навѣрное получила-бы призъ за свое добродушіе. Едва-ли-бы нашлась мать менѣе капризная и брюзгливая, чѣмъ леди Фаунъ. Но теперь почтенная леди чувствовала себя несчастной..Чѣмъ дольше Лиззи гостила у нея, тѣмъ съ большимъ страхомъ смотрѣла леди Фаунъ на предполагаемый бракъ своего сына. М-съ Гиттевей писала каждый день и въ для письмахъ постоянно сообщались новыя свѣденія о дурныхъ качествахъ характера Лиззи. Въ своемъ послѣднемъ письмѣ м-съ Гиттевей выражала надежду, что «Фредерикъ можетъ еще отдѣлаться». Леди Фаунъ ничего не говорила объ этомъ своимъ дочерямъ. Старшей, Августѣ сказать было нельзя потому, что она была подругой — увы! по всей вѣроятности — будущей леди Фаунъ. Но старуха проболталась объ этомъ Амеліи и было ясно, что въ домѣ все шло не такъ, какъ слѣдуетъ. Теперь, къ довершенію всѣхъ золъ, Франкъ Грейстокъ былъ въ домѣ леди Фаунъ въ отсутствіе самой хозяйки и гулялъ вдвоемъ съ Люси Моррисъ. Леди Фаунъ едва могла придти въ себя, узнавъ, что «Люси была неосторожна» въ присутствіи Августы и Амеліи.

Лиззи Эстасъ не слыхала переговоровъ матери съ дочерьми, но знала очень хорошо, что, по мнѣнію леди Фаунъ, гувернантка не должна принимать мужчину, котораго любитъ, въ отсутствіе хозяйки дома, а потому поспѣшила сказать:

— Милая леди Фаунъ, въ ваше отсутствіе мой кузенъ Франкъ пріѣзжалъ сюда навѣстить меня.

— Я это слышала, отвѣчала леди Фаунъ.

— Франкъ и я, мы скорѣе родные братъ и сестра, чѣмъ кузены. Мнѣ нужно было такъ много сказать ему; такъ много попросить его сдѣлать для меня! У меня нѣтъ болѣе близкихъ родныхъ, чѣмъ онъ, и я просила его пріѣхать сюда.

— Почему-же ему и не ѣздить сюда?

— Я боюсь только, что вы подумаете, будто это была любовная хитрость со стороны милой Люси.

— Я ничего подобнаго не подозрѣвала, сказала леди Фаунъ, поднимаясь. — Люси Моррисъ выше всякихъ хитростей. Въ нашемъ домѣ вообще незнакомы съ подобными хитростями, леди Эстасъ.

Леди Фаунъ сама могла говорить, что Люси неправа, но никто въ домѣ не смѣлъ и заикнуться противъ Люси. Лиззи, иронически улыбаясь, ушла въ свою комнату. Она всегда чувствовала наслажденіе, если ей удавалось разсердить леди Фаунъ.

Въ этотъ вечеръ всѣ обитательницы Фаун-Корта были особенно возбуждены ожиданіемъ пріѣзда лорда Фауна. Какъ встрѣтится онъ съ своей нарѣченной невѣстой? Справедливо-ли было мнѣніе м-съ Гиттевей, что ея братъ начинаетъ тяготиться принятымъ на себя обязательствомъ? Что леди Фаунъ тяготилась имъ сама, что она не любила Лиззи, боялась ее и неохотно примирялась съ мыслью имѣть ее своей невѣсткой, — это она не старалась уже болѣе скрывать отъ самой себя. Но о предложеніи, сдѣланномъ ея сыномъ вдовѣ сэра Флоріана, знали уже всѣ, и не предвидѣлось возможности взять слово назадъ. Бѣдная старуха стала безпрестанно повторять первую половину совѣта квакера: «Не женись на деньгахъ».

Лордъ Фаунъ пріѣхалъ очень поздно. Пламенный любовникъ, подумаетъ иная изъ моихъ читательницъ, могъ-бы пораньше оставить свою работу, чтобы насладиться съ своей возлюбленной субботнимъ лѣтнимъ вечеромъ, но уже было семь часовъ, когда Фредерикъ пріѣхалъ въ Фаун-Кортъ и всѣ леди были въ это время въ своихъ комнатахъ. Лиззи притворялась, что вѣритъ тѣмъ объясненіямъ, которыя леди Фаунъ высказала насчетъ поздняго пріѣзда ея сына, и на видъ казалась совершенно довольной.

— У него больше дѣла, чѣмъ у другихъ, сказала Лиззи Августѣ. — Судьба всей нашей обширной индѣйской имперіи зависитъ теперь отъ него.

Такими словами, вѣроятно, остался-бы недоволенъ начальникъ лорда Фауна, достопочтенный Леджъ Вильсонъ, который въ это время представлялъ интересы Индіи въ кабинетѣ.

— Онъ ужасно занятъ, но что-же дѣлать? продолжала она.

— Я думаю, онъ любитъ работать, возразила Августа.

— Но я этого не люблю, и я должна заставить его понять это, моя милая. Но я не жалуюсь. Пока онъ говоритъ мнѣ все, ничего не скрывая, я не стану жаловаться.

Можетъ быть, когда-нибудь будетъ такъ, какъ она желаетъ; можетъ быть, какъ мужъ, онъ будетъ довѣрчивъ и сообщителенъ; можетъ быть, когда они соединятся, онъ разскажетъ ей всё объ Индіи; но теперь пока онъ ничего еще не разсказывалъ ей объ этомъ.

— Какъ-то они встрѣтятся? спросила Амелія свою мать, когда узнала о пріѣздѣ брата.

— О, я не знаю; какъ-нибудь; какъ они хотятъ. Мы ничего не можемъ сдѣлать для нея.

И мать, и сестры лорда Фауна собрались въ гостиной раньше, чѣмъ Лиззи сошла внизъ; весь семейный кружокъ былъ въ сборѣ, когда Лиззи пришла въ гостиную, чтобы привѣтствовать своего жениха. Она опоздала очень кстати. Можетъ быть, она сдѣлала это съ намѣреніемъ, чтобы успѣть приготовиться къ этой встрѣчѣ. Когда онъ поклонился ей, она такъ незначительно повернула свою щеку, что онъ долженъ былъ замѣтить, что она ожидала его поцѣлуя, но настолько незначительно, что если-бы онъ отказался отъ поцѣлуя, то никто не замѣтилъ-бы неловкаго положенія невѣсты. Сильно покраснѣвъ, онъ прикоснулся къ ея щекѣ. Osa подала ему свою руку безъ перчатки и оставивъ ее въ его рукѣ, вошла въ кружокъ. Она не сказала ни слова; онъ также заговорилъ не сейчасъ, но они встрѣтились, какъ влюбленные, и кто изъ семейства позволялъ себѣ надѣяться, что свадьба разойдется, теперь, безъ сомнѣнія, оставилъ эту надежду.

— Онъ всегда такой молчаливый, леди Фаунъ? спросила Лиззи, видя, что никто не рѣшается прервать тягостное молчаніе.

— Да, онъ всегда былъ такимъ, сказала леди Фаунъ. — Обѣдъ готовъ. Фредерикъ, неугодно-ли вамъ подать руку леди Эстасъ?

Бѣдная леди Фаунъ! Ей такъ часто приходилось быть въ неловкомъ положеніи!

Семь женщинъ сѣли за столъ и лордъ Фаунъ занялъ свое мѣсто посреди ихъ. Леди Фаунъ позвала въ обѣду также Люси и съ ней пришли еще двѣ молодыя дѣвушки. Съ правой стороны лорда Фауна сидѣла Лиззи, а съ лѣвой — Августа. Леди Фаунъ сидѣла между Амеліей и Люси.

— Такъ м-ръ Грейстокъ былъ, сегодня? спросила она на ухо у Люси.

— Да, былъ.

— О, Люси!

— Я его не приглашала, леди Фаунъ.

— Я въ этомъ увѣрена, моя милая; но… но…

Но больше ничего не было сказано объ этомъ предметѣ въ настоящую минуту.

Впродолженіе всего обѣда разговоръ поддерживался почти одной Лиззи, бесѣдующей съ Августой. Ей явно хотѣлось вовлечь въ разговоръ лорда Фауна. Парламентъ, Индія, саабъ, Ирландія, особыя привиллегіи палаты лордовъ, удобства холостой жизни и наслажденіе имѣть такое-же сельское убѣжище, какъ Фаун-Кортъ — всѣ эти предметы послужили темой для рѣчей Лиззи. Августа съ терпѣніемъ выслушивала рѣчи своей сосѣдки, которая работала языкомъ съ сверхъестественной энергіей, какую женщины умѣютъ обнаруживать, поддерживая разговоръ въ неблагопріятныхъ обстоятельствахъ. Обстоятельства дѣйствительно были весьма неблагопріятны, потому-что лордъ Фаунъ едва открывалъ свой ротъ; но Лиззи устояла и обѣдъ прошелъ безъ всякой тѣни дурного расположенія духа, или мрачнаго молчанія. Послѣ обѣда лордъ Фаунъ заперся съ своей матерью въ ея комнатѣ, а дѣвушки пошли бродить по саду. Не хочетъ-ли Лиззи играть въ крокетъ? спросили ее: Нѣтъ, она не станетъ играть. Она надѣялась заставить своего возлюбленнаго прогуляться съ нею по саду; но лордъ Фаунъ не показывался въ этотъ вечеръ и Лиззи принуждена была удовольствоваться обществомъ Августы. Но въ концѣ вечера ея возлюбленный сказалъ ей тихонько:

— Удѣлите мнѣ завтра минутъ десять между завтракомъ и поѣздкой въ церковь, Лиззи.

Лиззи обѣщала, нѣжно улыбаясь. Затѣмъ Лиззи съиграла небольшую пьеску на фортепьяно, послѣ чего лордъ Фаунъ отправился въ свою комнату, чтобы позаняться дѣлами.

— Что-то онъ скажетъ мнѣ? спрашивала Лиззи Августу на слѣдующее утро.

Ея сердце, повидимому, жаждало довѣрчивой дружбы, но въ самомъ этомъ желаніи сказывалось что-то такое, что вовсе не вызывало на довѣрчивость. Лиззи презирала Августу Фаунъ, а теперь, за недостаткомъ лучшаго друга, она захотѣла прижать ее къ своему сердцу и клялась, что между ними существуетъ самая нѣжная симпатія. Лиззи желала носить маску дружбы, честности и всего, чтоицѣнятъ хорошіе и серьезные люди. Вѣрная любовь и вѣрная дружба казались ей прекрасными качествами, о которыхъ она разсуждала съ свойственнымъ ей краснорѣчіемъ, и всегда носила маску любви и дружбы. Она цѣлый часъ могла говорить о томъ, какъ ужасно притворство, но сама всегда лгала, притворялась и вѣчно носила маску…

— Что-то онъ скажетъ мнѣ? спрашивала она Августу, надѣвая шляпку послѣ завтрака.

— Я думаю, онъ будетъ просить назначить день свадьбы, отвѣчала Августа.

— Если-бы это было такъ, я-бы постаралась угодить ему. На нѣтъ, вѣрно не о свадьбѣ. Я такъ хорошо его знаю! Я увѣрена, что не о свадьбѣ. Можетъ быть, онъ намѣренъ говорить со мной о моемъ мальчикѣ. Онъ вѣрно не захочетъ разлучить мать съ сыномъ.

— О, моя милая, сказала Августа. — Я увѣрена, Фредерикъ не способенъ потребовать такую жертву.

— Во всемъ другомъ я буду повиноваться ему, сказала Лиззи, обнимая Августу. — Но онъ вѣрно уже ждетъ меня, а я опасаюсь, что мой будущій повелитель немножко нетерпѣливъ.

Между всѣми качествами лорда Фауна терпѣніе занимало самое видное мѣсто. Когда Лиззи вошла въ залу, онъ уже ждалъ ее тамъ, но безъ всякаго нетерпѣнія.

— Ну, Фредерикъ! сказала она. — Я была-бы уже здѣсь раньше васъ, если-бъ мнѣ не нужно было поговорить съ Августой. Я такъ полюбила ее!

— Она очень хорошая дѣвушка, сказалъ лордъ Фаунъ.

— Она такъ справедлива, естественна и остроумна. Я перейду на другую сторону, чтобы укрыться отъ солнца. Здѣсь лучше. Въ нашемъ распоряженіи цѣлый часъ, который остается до начала службы въ церкви. Я полагаю, вы тоже пойдете въ церковь?

— Я намѣревался идти, сказалъ лордъ Фаунъ.

— Такъ пріятно ходить въ церковь! сказала Лиззи.

Съ тѣхъ поръ, какъ она овдовѣла, она подчинилась нѣкоторымъ правиламъ, предписываемымъ свѣтомъ. Одно воскресенье она. ходила въ церковь, а другое у ней всегда болѣла голова, и она оставалась въ постели съ французскимъ романомъ въ рукахъ. Но она рѣшила, что въ первые мѣсяцы своего новаго замужества будетъ точно слѣдовать обыкновенію — посѣщать церковь въ воскресенье.

— Моя милая Лиззи, сказалъ вдругъ лордъ Фаунъ, — послѣ послѣдняго нашего свиданія, я былъ два раза у Кампердауна.

— И сегодня вы намѣрены говорить о м-рѣ Кампердаунѣ?

— Да. Я не могъ говорить объ этомъ вчера, но сегодня вечеромъ, или завтра утромъ, я возвращусь въ Лондонъ.

— Я не могу слышать имени м-ра Кампердауна, сказала Лиззи.

— Мнѣ очень жаль, потому-что, увѣряю васъ, вы не найдете болѣе честнаго стряпчаго для управленія вашими дѣлами. Онъ дѣлаетъ все для меня и также точно дѣлалъ все, что могъ, для сэра Флоріана Эстаса.

— Вотъ почему я и выбрала другого стряпчаго, отвѣчала она.

— Очень хорошо. Я не скажу болѣе ни одного слова о немъ. Мнѣ очень жаль; но я не стану разубѣждать васъ и скажу вамъ одно: вы должны возвратить эти брилліанты.

— Кому должна я ихъ возвратить?

— М-ру Гарнету, брилліантщику, если хотите, или м-ру Кампердауну, или, быть можетъ, — что будетъ для васъ еще лучше, — вашему деверю, м-ру Джону Эстасу.

— Но почему-же я должна отдать мою собственность?

Лордъ Фаунъ подумалъ нѣсколько секундъ, прежде чѣмъ отвѣтилъ.

— Чтобы удовлетворить мою честь, сказалъ онъ, и такъ-какъ она не отвѣчала, онъ продолжалъ: — Я не хотѣлъ-бы, чтобы моя жена носила драгоцѣнности, принадлежащія фамиліи Эстасовъ.

— Я тоже не стала-бы носить ихъ, сказала Лиззи.

— Такъ зачѣмъ-же вы желаете оставить ихъ у себя?

— Потому-что они моя собственность, и я не хочу отдавятъ ихъ никому. Я не позволю, чтобы старая, хитрая змѣя, м-ръ Кампердаунъ, отнялъ у меня мою собственность. Вы должны защитить мои права.

— Вы хотите сказать, что вы не желаете обязать меня, исполнивъ мою просьбу.

— Я не хочу, чтобы отъ меня отняли мою собственность, сказала Лиззи.

— Въ такомъ случаѣ я вамъ объявляю, — при этомъ лордъ Фаунъ заговорилъ очень медленно, — что въ подобныхъ обстоятельствахъ я отказываюсь отъ того завиднаго положенія, въ которое ваша благосклонность поставила меня.

Онъ проговорилъ эти слова холодно и торжественно, хотя дурно ихъ выговорилъ, но онѣ были рѣшительны и выучены имъ наизусть.

— Что вы хотите этимъ сказать? сказала Лиззи, смотря ему прямо въ глаза.

— Я хочу сказать то, что сказалъ. Но, можетъ быть, я долженъ объяснить яснѣе мои мотивы.

— Я не хочу знать никакихъ мотивовъ. Вы хотите сказать, что пришли сюда съ угрозой покинуть меня?

— Вы-бы лучше выслушали меня.

— Послѣ того, что вы мнѣ сказали, я могу выслушать отъ васъ только извиненіе, въ которомъ вы откажетесь отъ вашего несправедливаго обвиненія.

— Мнѣ не отъ чего отказываться, сказалъ лордъ Фаунъ торжественно.

— Поэтому я не намѣрена болѣе васъ слушать. У меня есть друзья, они поговорятъ съ вами за меня.

Лордъ Фаунъ долго обдумывалъ это свиданіе, и понималъ, что ему будетъ очень трудно объясняться съ невѣстой, но ему все-таки хотѣлось заставить ее выслушать объясненіе.

— Милая Лиззи, началъ онъ.

— Я не позволяю сэръ, обращаться ее мной такъ фамильярно человѣку, который только-что говорилъ со мной оскорбительнымъ тономъ, сказала она.

— Но я желаю, чтобы вы меня поняли.

— Понять васъ! Но вы сами ничего не понимаете. Я удивляюсь, какъ у васъ достаетъ храбрости быть столь дерзкимъ съ женщиной. Если-бы вы знали, что вы дѣлаете, вы-бы не рѣшились продолжать въ томъ же тонѣ.

Онъ почти не обратилъ вниманія на ея презрительныя слова. Ему очень хотѣлось объяснить ей, что хотя онъ и пригрозилъ ей разрывомъ, но если она согласится разстаться съ брилліантами, все будетъ забыто.

— Мнѣ непремѣнно нужно объяснить вамъ, что я не позволю принести въ свой домъ это ожерелье.

— Никто не думаетъ приносить его къ вамъ въ домъ.

— Что-же вы станете съ нимъ дѣлать?

— Оставлю его у себя, сказала Лиззи рѣшительно. Они въ это время приближались къ дому. Лиззи въ своемъ волненіи совершенно забыла о церкви, о семействѣ Фауновъ, — забыла все, исключая битвы, которую необходимо было для нея выиграть. Она не хотѣла разстроить свадьбу, но также не хотѣла уступить ожерелья. Тонъ, которымъ лордъ Фаунъ заявлялъ свое требованіе, возмущалъ ее и она рѣшилась быть твердой, какъ сталь. Для нея было непонятно, какъ могъ онъ отказаться отъ своего обѣщанія изъ за того, что она не хотѣла отдать своей собственности; у него въ рукахъ не было фактовъ, что она говоритъ неправду и онъ долженъ былъ ей вѣрить. Она ходила въ сильномъ гнѣвѣ, презирая его, но все-таки желая выдти за него замужъ.

— Я боюсь, что мы не понимаемъ другъ друга, сказалъ онъ.

— Конечно, я не понимаю васъ, сэръ.

— Позвольте моей матери договорить съ вами объ этомъ предметѣ?

— Нѣтъ, не хочу. Если я скажу вашей матери, чтобы она отдала свои брилліанты, какъ вы думаете, что она мнѣ отвѣтитъ?..

— Но они не ваши, леди Эстасъ, пока вопросъ о ихъ принадлежности не будетъ разрѣшенъ посредникомъ.

— Я никому не намѣрена подчиняться. Вы не имѣете права говорить объ этомъ предметѣ, пока мы еще не обвѣнчаны.

— Я долженъ разъяснить этотъ вопросъ раньше свадьбы, леди Эстасъ.

— Лордъ Фаунъ вы не должны были говорить объ этомъ. Я объявляю вамъ рѣшительно, что я оставлю у себя мое ожерелье, и м-ръ Кампердаунъ можетъ дѣлать что ему угодно. Что касается васъ, то если вы такъ дурно поступаете со мной, я знаю что мнѣ дѣлать.

Она вышла теперь изъ сада на лужокъ, а карета стояла у подъѣзда, готовая отвезти въ церковь старшихъ въ семействѣ. Понятно, что Лиззи была одна изъ старшихъ.

— Я не поѣду теперь въ церковь, сказала она, приближаясь къ дверямъ залы. — Вашей матушкѣ вы скажете, лордъ Фаунъ, что меня задержала какая-нибудь причина. Я надѣюсь, что вы не осмѣлитесь передать настоящей причины.

Потомъ она обошла кругомъ кареты и взошла въ залу, гдѣ собралась почти вся семья. Здѣсь, конечно, была и Августа, которая должна была ѣхать со старшими. Лиззи прошла мимо нихъ не сказавъ ни слова и отправилась прямо въ свою спальню.

— О, Фредерикъ, что случилось? спросила Августа, какъ только братъ вошелъ въ домъ.

— Не безпокойся, ничего не случилось. Поѣзжай лучше въ церковь. Гдѣ матушка?

Въ эту минуту показалась на лѣстницѣ леди Фаунъ. Лиззи прошла мимо нея, не произнеся ни одного слова, но леди Фаунъ догадалась, что произошло что-то не совсѣмъ ладное. Ея сынъ подошелъ къ ней и шепнулъ ей что-то на ухо.

— О, конечно, сказала она, снимая, перчатки. — Августа, ни вашъ братъ, ни я, не поѣдемъ въ церковь.

— Ни леди Эстасъ?

— Кажется и она тоже не поѣдетъ, сказала леди Фаунъ.

— Леди Эстасъ не поѣдетъ въ церковь, сказалъ лордъ Фаунъ.

— Но гдѣ Люси? спросила Лидія.

— Она тоже не поѣдетъ, сказала леди Фаунъ. — Я сейчасъ ее видѣла.

— Никто не ѣдетъ въ церковь, сказала Нина печально, — а я должна ѣхать.

— Августа, моя милая, вы поѣзжайте съ сестрами. Вы можете взять экипажъ.

Но Августа и ея сестры предпочли идти пѣшкомъ и экипажъ былъ отосланъ назадъ.

— Вѣроятно нашъ лордъ и молодая миссисъ поссорились, сказалъ кучеръ груму. Кучеръ видѣлъ какъ возвращалась домой леди Эстасъ. Но и для всѣхъ въ домѣ стало несомнѣнно, что они поссорились, когда узнали, что лордъ Фаунъ цѣлое утро сидѣлъ запершись съ своей матерью и потомъ уѣхалъ въ Лондонъ, ни съ кѣмъ не простившись. Уѣзжая онъ оставилъ слѣдующую записку къ леди Эстасъ:

"Милая Лиззи!

"Подумайте хорошенько о томъ, что я вамъ сказалъ. Я вовсе не желаю разстроивать нашу свадьбу, я только не хочу, чтобы моя жена носила брилліанты, принадлежащіе по праву фамиліи ея покойнаго мужа. Вы можете быть увѣрены, что я-бы не настаивалъ на возвращеніи этихъ брилліантовъ, если-бы не было къ тому законнаго основанія. Будетъ лучше если вы посовѣтуетесь съ моей матерью.

Преданный вамъ, Фаунъ."

ГЛАВА XV.
«Я вамъ подарю брошку во сто гиней.»

Въ это же утро въ домѣ леди Фаунъ случилось другое событіе, — нисколько непохожее на размолвку между лордомъ Фауномъ и леди Эстасъ. Леди Фаунъ разговаривала съ Люси и выражала свое мнѣніе о неприличіи визита Франка Грейстока.

— Впрочемъ я допускаю, что онъ пріѣзжалъ къ намъ съ единственной цѣлью навѣстить свою кузину, прибавила леди Фаунъ, какъ-бы желая этими словами извиниться за начало разговора.

— Я не могу утверждать этого навѣрное, сказала Люса. — Можетъ быть, что онъ только за тѣмъ и пріѣзжалъ сюда. Но кажется, что онъ намекнулъ и о томъ, что ему хотѣлось повидаться со мной.

Леди Фаунъ нашла нужнымъ высказать цѣлый рядъ предположеній въ отвѣтъ на слова Люси. Главный смыслъ ея рѣчи заключался въ томъ, что если Франкъ Грейстокъ намѣревался принести въ жертву безкорыстному браку свои надежды, то онъ долженъ былъ теперь-же сказать объ этомъ. Онъ уже не мальчикъ и можетъ основательно обсудить, что ему слѣдуетъ дѣлать. И при всемъ томъ онъ ничего не сказалъ. Не ясно-ли, что онъ вовсе не думаетъ жениться на Люси. Для леди Фаунъ это было слишкомъ очевидно и ея милая Люси напрасно питаетъ надежду, которая можетъ сдѣлать ее несчастной. Если-бы Люси знала о томъ письмѣ, которое уже было ея собственностью, хотя еще лежало въ почтовомъ ящикѣ, и не было доставлено только потому, что сегодня было воскресенье; — если бы знала о немъ Люси, она могла-бы побѣдоносно возразить леди Фаунъ. Но хотя она и не знала о письмѣ, однакожъ она не унывала.

— Онъ любитъ меня, сказала она: — онъ мнѣ самъ сказалъ объ этомъ.

— О, Люси, это еще хуже! Мужчина говоритъ вамъ, что любитъ васъ и не дѣлаетъ предложенія!

— Я довольна, сказала Люси, хотя по тону ея голоса нельзя было заключить, что она дѣйствительно довольна.

— Довольна! Вы сказали ему, что также любите его?

— Онъ это знаетъ, хотя я ему и не говорила, отвѣчала Люси.

Тяжело было отвѣчать ей, а между тѣмъ письмо лежало въ желѣзномъ ящикѣ и она ничего не знала о его содержаніи.

— Милая Люси, этого не должно быть, сказала леди Фаунъ; — вы приготовляете себѣ невыразимое несчастіе.

— Я, кажется, не дѣлаю ничего дурного, леди Фаунъ.

— Нѣтъ, моя милая, нѣтъ. Я не говорю, чтобы вы дѣлали дурное. Но онъ поступаетъ дурно, — онъ! Говорю вамъ это откровенна я искренно. Я не могу говорить съ вами иначе. Ради своего собственнаго счастія, постарайтесь забыть его!

— Я никогда не забуду его! отвѣчала Люси, — Думать о немъ для меня великое счастіе. Онъ сказалъ мнѣ, что постоянно мечтаетъ обо мнѣ. Я также всегда буду думать о немъ.

Для бѣдной леди Фаунъ такое признаніе казалось ужаснымъ. Дѣвушка увѣряетъ ее въ своей любви въ мужчинѣ, который, по ея же словамъ, вовсе не думаетъ жениться на ней! И эта дѣвушка — Люси Моррисъ, о которой леди Фаунъ привыкла говорить своимъ интимнымъ друзьямъ, какъ о совершенствѣ и на которую она смотрѣла скорѣе какъ на дочь, чѣмъ на гувернантку. Еще на прошлой недѣлѣ она расхваливала Люси своей сосѣдкѣ м-съ Винслау и говорила, что любитъ ее почти наравнѣ съ своими дочерьми. Много еще мудрыхъ словъ произнесла леди Фаунъ и, наконецъ, оставила Люси, которая объявила ей, что сегодня не расположена идти въ церковь.

За полчаса до обѣда леди Фаунъ послала сказать Лиззи, что сегодня онѣ будутъ обѣдать въ три часа. Лиззи отвѣтила, что она нездорова и проситъ прислать чашку чаю и чего нибудь закусить и, если леди Фаунъ позволитъ, она намѣрена остаться въ своей комнатѣ вмѣстѣ съ своимъ сыномъ. При всякомъ затрудненіи Лиззи имѣла обыкновеніе прятаться за своего сына.

Послѣ обѣда леди Фаунъ видѣлась съ леди Эстасъ, но Лиззи отказалась выслушать ея совѣтъ касательно ожерелья.

— Это такое дѣло, сказала она высокомѣрно, — о которомъ могу судить сама, или выслушивать совѣты только отъ моихъ друзей. Лорду Фауну гораздо приличнѣе было бы подождать нашей, свадьбы, тогда-бы…

— Но тогда было бы слишкомъ поздно, сказала леди Фаунъ строго.

— Во всякомъ случаѣ онъ поторопился повелѣвать мною, сказала Лиззи.

Леди Фаунъ желала, чтобы свадьба разошлась, поэтому она была довольна, что ея совѣты на счетъ возвращенія брилліантовъ не приняты. Когда старуха повернулась, чтобы выдти, Лиззи прижала мальчика къ своему сердцу. "Во всякомъ случаѣ онъ останется со мною, " сказала она. Къ чаю Лиззи сошла внизъ и присоединилась къ семейству. Разговоръ шелъ вяло, видимо всѣмъ хотѣлось разойтись по своимъ комнатамъ. Лиззи на прощанье объявила, что на другой день она намѣрена отправиться домой въ Маунт-Стритъ. Леди Фаунъ ничего на это не возразила.

На слѣдующее утро снова случилось непредвидѣнное событіе, которое умалило значеніе внезапнаго отъѣзда Лиззи. Почта съ подобающею акуратностью доставила Люси письмо въ то время, какъ всѣ члены семейства Фаунъ сидѣли за завтракомъ. Лиззи между ними не было. Она выразила желаніе завтракать въ своей комнатѣ и отправиться въ Лондонъ на поѣздѣ идущемъ въ 11 часовъ 30 минутъ. Августа пошла къ ней, чтобы предложить ей свои услуги. "Я ни о чемъ не забочусь, кромѣ моего малютки, " возразила Лиззи. Нянька и горничная леди Эстасъ были здѣсь и уложили вещи, поэтому Августѣ нечего было дѣлать и она ушла. Когда Августа вернулась въ столовую, Люси рѣзала хлѣбъ и въ эту минуту старый слуга подалъ ей письмо. Люси посмотрѣла на почеркъ, узнала его, но все-таки окончила свое дѣло.

— Люси, дайте мнѣ самый толстый кусокъ, сказала Нина.

Люси исполнила желаніе дѣвочки, но ея рука дрожала подавая кусокъ и она вся покраснѣла, что, конечно, не укрылось отъ бдительныхъ взоровъ леди Фаунъ. Люси взяла письмо, разорвала конвертъ и, прочтя первую строчку письма, взглянула на леди Фаунъ. Судьба всей ея жизни была въ ея рукахъ; она стояла молча, затаивъ дыханіе отъ волненія, и глаза всѣхъ присутствующихъ были устремлены на нее. Она прочла только первыя и послѣднія слова письма: «Дорогая, милая Люси. — Вашъ всегда и навсегда, если вы пожелаете, Ф. Г.» Она рѣшила не читать пока остального, а молча сѣла на свой стулъ, снова уложивъ письмо въ конвертъ; она чувствовала, что сдѣлалась предметомъ вниманія всѣхъ присутствующихъ и покраснѣла до корня волосъ, точно была въ чемъ нибудь виновата.

— Люси, моя милая, сказала леди Фаунъ, — я вижу, что полученное вами письмо сильно взволновало васъ. Идите въ библіотеку. Вы вернетесь завтракать, когда прочтете письмо.

Люси поспѣшила воспользоваться предложеніемъ старухи. Но даже придя въ библіотеку она долго не могла приняться за чтеніе письма. Она почти боялась дочитать его до конца, ее страшила мысль, что середина письма, можетъ быть противорѣчивъ началу и заключенію. Она подошла къ окну и смотрѣла на дорогу, прижимая письмо къ своему сердцу. Леди Фаунъ сказала, что она приготовляетъ себѣ невыразимое несчастіе, но какъ старуха ошиблась: вмѣсто несчастія Люси испытываетъ теперь невыразимую радость! «Мужчина говоритъ вамъ, что любитъ васъ и не дѣлаетъ вамъ предложенія!» повторяла про себя Люси слова леди Фаунъ, — и тотчасъ-же продолжала: «Вашъ всегда и навсегда, если вы пожелаете!» «Пожелаете!» повторила Люси страстнымъ радостнымъ голосомъ. Она бросилась-бы къ нему на шею, еслибы онъ былъ здѣсь, и сказала-бы ему, что уже нѣсколько лѣтъ онъ былъ ея кумиромъ. Впрочемъ, онъ и самъ зналъ это не хуже ея. «Если я пожелаю этого! Измѣнникъ!» сказала она сама себѣ, улыбаясь сквозь слезы. Потомъ она разсудила, что все-таки необходимо прочесть все письмо отъ начала до конца. Не ставитъ-ли онъ какихъ-нибудь условій; но развѣ есть условія, на которыя она могла-бы не согласиться ради него? Она сѣла въ уголъ комнаты и стала читать письмо. Читая она едва понимала, что читаетъ, но самый смыслъ письма, глубоко врѣзался ей въ душу. Онъ просилъ ее раздѣлить съ нимъ его судьбу. Онъ говорилъ ей тогда необдуманно, но можетъ-ли быть что нибудь пріятнѣе необдуманнаго объясненія въ любви. «Теперь я прошу васъ быть моей женой.» О какъ бываютъ иногда люди несправедливы въ своихъ сужденіяхъ! Какъ несправедлива была леди Фаунъ въ отношеніи Франка Грейстока. «Послѣдніе два года я жилъ этой надеждой.» «Также и я, сказала Люси. — Также и я жила этой надеждой. Какая смѣлость! Измѣнникъ!» сказала она улыбаясь и вмѣстѣ плача. «Его счастіе въ моихъ рукахъ, говоритъ онъ. Ну, такъ онъ будетъ счастливъ.» «Я сейчасъ-же разскажу все леди Фаунъ… Дорогая леди Фаунъ: она была такъ несправедлива къ нему. Я полагаю, теперь она позволитъ ему пріѣзжать сюда. Но, если бы даже она и запретила ему ѣздить сюда, я уже вѣрю въ свое счастіе.» «Вашъ всегда и навсегда, если вы пожелаете, Ф. Г.» «Измѣнникъ, измѣнникъ, измѣнникъ!» Потомъ она встала и заходила по комнатѣ, не зная сама что дѣлать, держа письмо въ рукахъ и прижимая его къ своимъ губамъ. Она еще ходила по комнатѣ, когда послышался стукъ въ дверь и вошла леди Фаунъ.

— Въ чемъ дѣло, Люси?

Люси стояла передъ нею съ своимъ сокровищемъ, улыбаясь, почти смѣясь, тогда какъ слезы обильно текли по ея щекамъ,

— Не желаете-ли вы продолжать свой завтракъ, моя милая? спросила леди Фаунъ.

— О, леди Фаунъ, о, леди Фаунъ! вскричала Люси, бросаясь въ объятія своего друга.

— Что такое, Люси? Мнѣ кажется, наша умненькая дѣвочка потеряла свой разсудокъ?

— О, леди Фаунъ, онъ сдѣлалъ мнѣ предложеніе!

— Кто? М-ръ Грейстокъ?

— Да, м-ръ Грейстокъ. Онъ сдѣлалъ мнѣ предложеніе. Онъ проситъ меня быть его женой. Я вѣрю, что онъ любитъ меня. О, дорогая, я всегда надѣялась, что это случится. И онъ также!

— Онъ уже сдѣлалъ вамъ предложеніе?

— Да, леди Фаунъ, я передала вамъ то, что онъ сказалъ мнѣ. А вотъ его письмо. Онъ такъ благороденъ и такъ добръ ко мнѣ… такъ добръ! Вы должны прочесть его письмо, но вы возвратите мнѣ его назадъ, леди Фаунъ!

— Конечно, возвращу. Не думаете ли вы что я намѣрена украсть письмо вашего возлюбленнаго, сказала леди Фаунъ, улыбаясь. — Но серьезно-ли онъ дѣлаетъ свое предложеніе?

— Конечно, серьезно, отвѣчала Люси довѣрчиво подавая письмо.

Леди Фаунъ прочла его со вниманіемъ и улыбнулась, когда снова положила его въ конвертъ.

— Нельзя высказаться яснѣе, сказала Люси, наклоняя голову.

— Ваша правда, замѣтила леди Фаунъ. — Въ моей жизни мнѣ ни разу не приходилось читать такого яснаго и простого письма. Желаю вамъ счастія отъ всего сердца, Люси. Я ничего не могу сказать противъ м-ра Грейстока.

— Противъ него?! сказала Люси, въ эту минуту убѣжденная, что Франкъ Грейстокъ лучшій человѣкъ въ мірѣ.

— Когда я протестовала противъ его посѣщеній, продолжала леди Фаунъ, — я была убѣждена, что онъ едва-ли будетъ въ состояніи рѣшиться на бракъ съ небогатой дѣвушкой. Мнѣ казалось, что ему для упроченія его положенія въ свѣтѣ необходима богатая партія.

— Теперь онъ можемъ посѣщать насъ, леди Фаунъ?

— Да, я полагаю, что можетъ. Мнѣ желательно поговорить съ нимъ. Вы еще въ моихъ рукахъ и я васъ такъ нѣжно люблю, Люси. Мнѣ тяжело будетъ перенести, если съ вами случится что нибудь недоброе.

— Но пока все прекрасно, отвѣчала Люси.

— Но нехорошо, — и м-ръ Грейстокъ навѣрное согласился-бы со мной; что это нехорошо, — если вы не докушаете своего завтрака.

Люси сошла въ столовую и выпила свой чай и съѣла свои булки. Лидія подошла въ ней и стала около нея.

— Эта записка отъ него? прошептала Лидія. Люси нагнула свою голову и продолжала ѣсть булку.

Фактъ, что м-ръ Грейстокъ сдѣлалъ предложеніе Люси Морисъ сталъ вскорѣ извѣстенъ всему семейству и эта новость казалось заставила всѣхъ забыть о внезапномъ желаніи Лиззи уѣхать въ Лондонъ. Не было ни церемоній, ни слезъ, которыми ради приличія, вѣроятно, сопровождался-бы отъѣздъ Лиззи, если-бы тому не помѣшало письмо отъ Франка Грейстока. Конечно, бракъ лорда Фауна для семейства Фаунъ представлялъ болѣе важности, чѣмъ бракъ Люси, но самъ лордъ Фаунъ уѣхалъ, поссорившись со своей невѣстой передъ отъѣздомъ, и семейству Фаунъ болѣе ничего не оставалось дѣлать, какъ только отпустить Лиззи. Но счастіе Люси, явившееся такъ неожиданно и такъ искренно ее обрадовавшее, взволновало всѣхъ. Въ это утро Нина не училась и обыкновенныя занятія всего семейства были прерваны. Леди Фаунъ радовалась, поздравляла, давала добрые совѣты и объявила, что о пребываніи Люси до свадьбы въ какомъ нибудь другомъ домѣ, кромѣ ея, не можетъ быть и рѣчи.

— Вамъ не нужно будетъ переходить къ Кларѣ, сказала леди Фаунъ, которая, казалось, думала, что сватьба будетъ еще отложена. — Вы знаете, моя дорогая, что онъ небогатъ, — конечно, не богатъ, для члена парламента. Я думаю онъ имѣетъ обезпеченный ежегодный доходъ, но я всегда слышала, что онъ частенько нуждается въ деньгахъ. Вы понимаете теперь, что вамъ не надо торопиться.

Люси подумала, что если-бы Франкъ пожелалъ отложить свадьбу на три или на четыре года, она не станетъ стѣснять своего друга.

— Но не бойтесь, продолжала леди Фаунъ, — вы никогда не будете нуждаться въ убѣжищѣ, пока я могу предложить вамъ свой домъ. Мы скоро узнаемъ, что думаетъ Франкъ Грейстокъ; и если онъ будетъ разсудителенъ, мы все отлично уладимъ.

Въ это время леди Эстасъ прислала за Люси. «Пожалуйте, миссъ, леди Эстасъ будетъ очень рада васъ видѣть, хотя одну минуту въ своей комнатѣ, до ея отъѣзда». Этими словами горничной, Люси была оторвана отъ мысли о своемъ счастіи и пошла къ леди Эстасъ.

— Слышали-ли вы, что я уѣзжаю? спросила Лиззи.

— Да, я слышала, что вы уѣзжаете сегодня утромъ.

— И вы слышали почему? Я увѣрена, что вы не станете обманывать меня, Люси. Гдѣ могу я искать справедливости, какъ не въ такомъ давнемъ моемъ другѣ, какъ вы?

— Зачѣмъ я буду обманывать васъ, Лиззи?

— Зачѣмъ? затѣмъ, зачѣмъ обманываетъ большая часть людей. Свѣтъ такъ фальшивъ, такъ корыстолюбивъ. Мы отдаемъ свое сердце и получаемъ взамѣнъ одинъ обманъ, — о! я такъ обманулась въ леди Фаунъ!

— Вы знаете, что леди Фаунъ мой лучшій другъ, сказала Люси.

— Да! мнѣ извѣстно, что вы рабски исполняете ея прихоти, и знаю также, что за это она даетъ вамъ самую жалкую плату.

— Она для меня всегда была нѣжной матерью, сказала Люси сердито.

— Вамъ такъ казалось потому, что вы всегда были самымъ покорнымъ существомъ. Я не могу быть покорной, покоряться не въ моемъ вкусѣ. Слышали-ли вы причину, вызвавшую недоразумѣніе между мной и лордомъ Фауномъ?

— Нѣтъ,

— Говорите правду, Люси.

— Какъ смѣете вы напоминать о томъ, чтобы я говорила правду? Я всегда говорю правду. Я полагаю, что недоразумѣнія у васъ вышли изъ-за какой-то собственности, которую онъ желаетъ возвратить кому-то; больше я ничего не знаю.

— Да, мой дорогой мужъ, сэръ Флоріанъ, который понималъ меня, котораго я обожала, который, казалось, былъ созданъ для меня, — сдѣлалъ мнѣ очень цѣнный подарокъ. Лордъ Фаунъ изволитъ говорить, что онъ не одобряетъ мое желаніе сохранить подарокъ моего покойнаго мужа. Мнѣ кажется страннымъ такое желаніе, тѣмъ болѣе, что лордъ Фаунъ соглашается жить на счетъ богатства, оставленнаго мнѣ щедростью сэра Флоріана. Конечно, такое вмѣшательство въ мои личныя дѣла взбѣсило меня; полагаю, что и вы не отнеслись-бы къ нему хладнокровно.

— Не знаю, какъ-бы я поступила въ подобномъ случаѣ, сказала Люси, которая подумала при этомъ, что она могла-бы согласиться съ подобнымъ требованіемъ Франка Грейстока.

— Каждая женщина, у которой есть хоть искра разсудка воспротивится такому насилію и я тоже воспротивилась. Я сказала лорду Фауну, что ни подъ какимъ видомъ не откажусь отъ подарковъ, которые сдѣлалъ мнѣ мой обожаемый Флоріанъ. Я хочу удержать ихъ не за одну ихъ цѣнность, но гораздо болѣе ради того, ѣто они такъ невыразимо дороги для меня. Если лордъ Фаунъ желаетъ ревновать меня къ ожерелью, пусть его ревнуетъ.

Люси, правда, слышала кое-что о размолвкѣ лорда Фауна, но слышала отъ Лидіи, которая, въ свою очередь, узнала о ней отъ скромной Амеліи, имѣвшей весьма смутное понятіе о всей исторіи, поэтому Люси не знала, на сколько справедливы слова Лиззи. Однакожъ она готова была повѣрить Лиззи, что лордъ Фаунъ потому высказался противъ ожерелья, что оно досталось его невѣстѣ отъ ея покойнаго мужа.

— Что вы думаете о поступкѣ лорда Фауна? спросила леди Эстасъ.

— Мнѣ кажется, вы можете спрятать это ожерелье и никогда не надѣвать его.

— Я и не думаю носить его.

— Тогда я ничего не понимаю, сказала Люси.

— Это тиранство, чистое тиранство, продолжала Лиззи, — и онъ долженъ понять, что я не такая женщина, чтобы согласилась подчиняться всякимъ нелѣпымъ капризамъ. Нѣтъ, ради любви я могу отдать все, но насиліемъ съ меня ничего не возьмутъ. Онъ сказалъ мнѣ, что если я не исполню его требованія, между нами все кончено.

— Неужели?

— Но я сдѣлаю по своему… Онъ узнаетъ, что я не намѣрена служить игрушкой для него. Вы, Люси, можете очень много сдѣлать для меня. Никому на свѣтѣ я не вѣрю болѣе, чѣмъ вамъ, и никого не люблю такъ сильно, какъ васъ. Вспомните, какъ давно мы знаемъ другъ друга! Я съ своей стороны отплачу вамъ своимъ вліяніемъ на Франка въ вашу пользу.,

— Я никогда въ этомъ не нуждалась, сказала Люси, — и никогда не буду нуждаться.

— Кромѣ меня никто не имѣетъ вліянія на Франка. Я попрошу васъ быть моимъ корреспондентомъ и написать мнѣ подробно обо всемъ, что будетъ происходить здѣсь завтра, послѣ завтра и дальше.

— Едва-ли можетъ представиться что-нибудь интересное для описанія.

— Отчего-же, можетъ и представится. Здѣсь станутъ говорить обо мнѣ. Если вы исполните мою просьбу, Люси, я вамъ подарю брошку, цѣна которой сто гиней. Вы вѣдь нуждаетесь въ деньгахъ. Я вамъ дамъ деньги и вы купите брошку сами.

— Вы низкая женщина, Лиззи, сказала Люси. — Теперь я не удивляюсь, что лордъ Фаунъ такъ легко разстается съ вами. Вы предлагаете мнѣ заняться ремесломъ шпіона и обѣщаете за это деньги. Оскорбительнѣе такого предложенія ничего нельзя придумать.

— Но что-же здѣсь оскорбительнаго?

— Какъ осмѣлились вы предлагать мнѣ такую низкую сдѣлку? Какъ рѣшаетесь вы такъ дурно думать о людяхъ? Я скорѣе позволила бы себѣ отрѣзать руку, чѣмъ согласилась-бы взять на себя такую безсовѣстную роль. Стыдно вамъ, Лиззи, что вы могли такъ низко и нечестно думать обо мнѣ. Теперь прощайте.

И съ этими словами Люси оставила комнату, не давъ времени отвѣтить своему другу. Леди Эстасъ тотчасъ-же уѣхала; прощаніе было очень холодно и церемонно. Не было произнесено ни одного слова о будущемъ визитѣ, вообще ни о чемъ, что могло относиться въ будущему. Люси не присутствовала при церемоніи прощанія.

— Леди Фаунъ, спросила Люси, собираясь писать къ Франку, — могу-ли я пригласить его сюда?

— Конечно, моя дорогая. Вы можете позвать его отъ моего имени. Вѣроятно, ему пріятно будетъ повидаться съ вами.

— Я думаю, ему нужно видѣть меня, сказала Люси, — и я васъ увѣряю, мнѣ тоже нужно видѣть его!

Люси усѣлась писать письмо къ Франку и употребила на это занятіе почти цѣлый часъ; хотя написала довольно короткое письмо.

«Дорогой м-ръ Грейстокъ», писала она, — «леди Фаунъ прочла ваше милое письмо ко мнѣ и просила передать вамъ ея приглашеніе пріѣхать въ ней въ Фаун-Бортъ. Вы, конечно, не уѣдете оттуда, не повидавъ меня…»

Она затруднялась, въ какихъ выраженіяхъ написать ему о своемъ согласіи на его предложеніе. Но, наконецъ, спартанская простота ея натуры взяла свое и письмо было написано очень ясно и коротко.

«Я люблю васъ больше всѣхъ на свѣтѣ и хочу быть вашей женой. Для меня будетъ величайшимъ счастіемъ стараться заслужить вашу любовь. Всѣмъ сердцемъ преданная вамъ, Люси».

Написанное письмо не удовлетворило ее. Но надо было скорѣе отсылать его, такъ-какъ приближался часъ отхода почты. «Я думаю оно годится, сказала она сама себѣ. — Онъ пойметъ его». И письмо было запечатано и отослано на почту.

ГЛАВА XVI.
«Конечно родовое».

Затруднительное положеніе лорда Фауна такъ тяжело отозвалось на его мысляхъ, что въ понедѣльникъ утромъ при всемъ своемъ желаніи, онъ никакъ не могъ приняться за дѣла въ министерствѣ. Онъ чувствовалъ, какъ трудно ему согласить справедливость съ вѣрностію данному слову, какъ не легко ему поступать такъ, чтобы его поведеніе не могли заподозрить и чтобы вообще не дать своимъ политическимъ врагамъ случая для клеветы. Эти мысли наполняли его голову и не давали ему покоя. Молодая вдовушка очень мила и богата и ему слѣдовало-бы жениться на ней, но можетъ-ли онъ согласиться на бракъ съ нею, если она не хочетъ признавать никакихъ законовъ, не хочетъ слѣдовать общепринятымъ обычаямъ. Онъ увѣрился, что любитъ ее и въ своемъ воображеніи онъ уже представлялъ себѣ, что угощаетъ руководителей своей партіи въ замкѣ, въ Портрэ. Но безъ сомнѣнія онъ скорѣе отдастъ все — любовь, доходы, красоту и замокъ, чѣмъ позволитъ себѣ жениться на женщинѣ, которая завладѣла чужимъ ожерельемъ и не хочетъ возвратить его. Онъ могъ жениться на ней и заставить ее возвратить спорную драгоцѣнность, но онъ предвидѣлъ заранѣе, что едва-ли ему удастся подѣйствовать на нее авторитетомъ мужа. Леди Эстасъ упряма; она сказала ему, что будетъ хранить эти брилліанты не въ его домѣ, а въ своемъ собственномъ. Что долженъ онъ сдѣлать, чтобы ни одно человѣческое существо, чтобы ни одинъ изъ самыхъ крайнихъ тори, презирающихъ лорда-вига, — не могъ сказать, что онъ неправъ. Онъ сдѣлалъ предложеніе леди Эстасъ и не долженъ брать его назадъ. Къ тому-же леди Эстасъ могла подать на него жалобу за то, что онъ нарушилъ обѣщаніе; его могутъ осудить, заставятъ уплатить издержки и онъ можетъ лишиться мѣста товарища государственнаго секретаря. Положеніе, во всякомъ случаѣ, затруднительное.

Франкъ Грейстокъ, какъ было извѣстно лорду Фауну, былъ самымъ ближайшимъ родственникомъ Лиззи въ Лондонѣ. Деканъ, ея дядя, жилъ въ Бобсборо, слѣдовательно естественнѣе всего было повидаться съ Грейстокомъ. Правда, Франкъ Грейстокъ считался изъ самыхъ ревностныхъ тори; Грейстокъ чаще всѣхъ своихъ товарищей нападалъ на лорда Фауна въ палатѣ общинъ за сааба. Въ недалекую голову лорда Фауна крѣпко засѣла эта мысль и безпощадно грызла его. Онъ смотрѣлъ на Грейстока, какъ на врага, который не упуститъ случая напасть на него. Человѣкъ слабый и мелочной, онъ мѣрялъ всѣхъ на свой аршинъ. И теперь ему приходится обращаться въ Грейстоку! Однакожъ онъ обратился къ нему и въ отвѣтъ на его просьбу, Франкъ не замедлилъ въ тотъ-же день посѣтить его въ его министерствѣ. Но Франкъ прежде свиданія съ лордомъ Фауномъ забѣжалъ въ своей прекрасной кузинѣ.

Свиданіе лорда Фауна съ Франкомъ не привело ни къ какимъ результатамъ. Лордъ убѣдился еще болѣе, что Грейстокъ его отъявленный врагъ, а Франкъ рѣшилъ окончательно, что лордъ Фаунъ пустой, упрямый, самодовольный глупецъ. Грейстокъ принялъ сторону своей кузины, хотя не зналъ самъ имѣла-ли Лиззи право на брилліанты. Она, конечно, повторила ему тоже самое, что, не краснѣя, говорила м-ру Бенжамену, леди Линлитгау, м-ру Кампердауну, Люси и лорду Фауну, т. е. что сэръ Флоріанъ, отдавая ей это ожерелье, сказалъ, что оно очень цѣнно и она можетъ считать его своей собственностію.

— Еслибъ оно было родовое, онъ никогда не подарилъ-бы его вамъ, сказалъ Франкъ съ увѣренностью опытнаго адвоката.

— Оно перешло ко мнѣ по наслѣдству, сказала Лиззи нѣжно, но жалобнымъ тономъ.

— Все это вздоръ, милая Лиззи. Если ожерелье принадлежало вашему мужу, онъ могъ передать его вамъ, какъ и всякому другому.

— Конечно, оно принадлежало ему.

— Вотъ здѣсь-то и закорючка. Но если будетъ какимъ нибудь образомъ доказано, что эти брилліанты составляютъ часть родового имѣнія, вамъ прійдется возвратить ихъ. Сэръ Флоріанъ имѣлъ право дарить вамъ только то, что составляло его личную собственность.

— Но лордъ Фаунъ не имѣетъ права распоряжаться этимъ ожерельемъ?

— Конечно, нѣтъ, сказалъ Франкъ, при этомъ онъ далъ весьма опрометчивое обѣщаніе, что въ этомъ дѣлѣ онъ приметъ сторону своей, милой кузины.

— Я не знаю почему вы утверждаете, что леди Эстасъ присвоиваетъ себѣ чужую собственность, сказалъ онъ лорду Фауну.

— Я говорю то, что слышалъ отъ Кампердауна, отвѣчалъ лордъ Фаунъ.

— М-ръ Кампердаунъ прекрасный стряпчій и достойный уваженія человѣкъ, замѣтилъ Грейстокъ. — Я ничего не имѣю противъ м-ра Кампердауна. Но м-ръ Кампердаунъ погрѣшимъ, какъ и всѣ люди, онъ можетъ ошибаться.

— Во всякомъ случаѣ, надѣюсь м-ръ Грейстокъ, что вы не захотите довести это дѣло до суда присяжныхъ.

— Вы не понимаете меня, лордъ Фаунъ. Если м-ръ Джонъ Эстасъ станетъ требовать эти брилліанты какъ долю наслѣдника или часть родового имѣнія, тогда это дѣло лучше всего отдать на обсужденіе совѣта адвокатовъ, который безпристрастно рѣшитъ, какъ должна поступить моя кузина, леди Эстасъ. Я вѣдь не забываю, что вы сдѣлали ей предложеніе.

— Да я дѣлалъ ей предложеніе, сказалъ лордъ Фаунъ.

— Полагаю, милордъ, что вы не думаете нарушить свое обѣщаніе, и не откажетесь отъ брака изъ за того, что моя кузина выразила свое желаніе удержать у себя брилліантовое ожерелье, которое, по ея убѣжденію, принадлежитъ ей.

Эти слова были произнесены такимъ рѣшительнымъ тономъ, что лордъ Фаунъ болѣе не сомнѣвался, что Грейстокъ былъ его смертельнымъ врагомъ. Лично Фаунъ не былъ трусомъ, къ тому же онъ былъ увѣренъ, что Франкъ Грейстокъ не вызоветъ его на дуэль. Но нравственно, лордъ Фаунъ былъ трусъ; онъ боялся, что этотъ человѣкъ жестоко повредитъ ему, какъ политическому дѣятелю.

— Вы, конечно, не сдѣлаете этого, продолжалъ Франкъ, — и потому позволите мнѣ увѣрить мою кузину, что она дурно поняла ваши слова.

— Прежде чѣмъ я отвѣчу вамъ, мнѣ надо видѣть м-ра Кампердауна.

— Я не могу понять, лордъ Фаунъ, съ какой стати джентльмену, подобному вамъ совѣтываться въ такомъ дѣлѣ съ стряпчимъ.

Они оба стояли и выраженіе лица лорда Фауна было мрачно, безпокойно и полно сомнѣнія. Онъ молчалъ, но, вѣроятно, не подозрѣвалъ, какъ краснорѣчиво было его молчаніе.

— Моя кузина, леди Эстасъ, продолжалъ Франкъ, — не можетъ оставаться въ неизвѣстности. Я соглашаюсь, что ея права на эти драгоцѣнности подлежатъ изслѣдованію, конечно, я, какъ ея близкій родственникъ, не долженъ принимать участія въ этомъ дѣлѣ. Но также какъ ея родственникъ, я обязанъ сказать вамъ, что вашъ бракъ съ нею нельзя ставить въ зависимость отъ исхода дѣла объ этомъ ожерельи. Она избрала васъ своимъ будущимъ мужемъ и я долженъ позаботиться, чтобы вы поступили съ нею честно, справедливо и почтительно.

Франкъ говорилъ очень свободно, тогда какъ лордъ Фаунъ былъ похожъ въ эту минуту на мокрую курицу.

— Но, сказалъ его сіятельство, — я хочу, чтобы это дѣло было рѣшено по всей справедливости.

— Такъ и будетъ сдѣлано. Моя кузина не захочетъ оставить у себя то, что ей не принадлежитъ. Итакъ я могу ее увѣрить, что вы не намѣрены нарушить своего слова.

Для лорда Фауна было пресѣчено всякое отступленіе и онъ принужденъ былъ уступить. Обрученіе сохранялось въ полной силѣ. Рѣшено было прибѣгнуть въ разбирательству въ совѣтъ адвокатовъ. Возлюбленные пока не должны были видѣться. И когда дѣло будетъ окончательно рѣшено, лордъ Фаунъ долженъ выразить свое сожалѣніе, что подозрѣвалъ свою невѣсту. Лордъ Фаунъ протестовалъ только противъ послѣдняго пункта условія и онъ пока остался не рѣшенномъ.

Недѣлю спустя было назначено свиданіе у м-ра Кампердауна. Грейстокъ, какъ другъ своей кузины, желалъ услышать, что скажетъ м-ръ Кампердаунъ въ присутствіи лорда Фауна и Джона Эстаса. Онъ, Франкъ, въ этотъ промежутокъ времени, ѣздилъ въ Ричмондъ, заключилъ Люси въ свои объятіи, какъ свою будущую невѣсту и разговаривалъ съ леди Фаунъ, при чемъ нельзя было не упомянуть имени Лиззи. Франкъ защищалъ ее противъ нападеній на нее леди Фаунъ. Почтенная леди отъ всей души ненавидѣла Лиззи и желала, чтобы свадьба разошлась, останется или не останется за ней ожерелье. Леди Фаунъ, конечно, не сказала этого своему гостю, но, противъ ея воли, ея истинныя чувства выразились слишкомъ очевидно: Франкъ былъ вѣжливъ, холоденъ и рѣшительно высказалъ свое мнѣніе о кузинѣ. Леди Фаунъ желала быть вѣжливой, но она не могла удержать своего чувства и хотя она не осмѣлилась сказать, что ея сынъ теперь не будетъ имѣть никакого дѣла съ Лиззи Эстасъ, но выразила очень ясно свое желаніе, чтобы это случилось. Она разсталась не совсѣмъ дружелюбно съ Франкомъ, въ чемъ Люси не замедлила убѣдиться.

Прежде чѣмъ состоялось собраніе у м-ра Кампердауна, дѣятельный стряпчій перерылъ массу документовъ, которые могли бросить свѣтъ на дѣло объ ожерелья. Изъ его разслѣдованія оказывалось, что это ожерелье вмѣстѣ со многими другими драгоцѣнностями, по всбй вѣроятности, было куплено дѣдомъ сэра Флоріана по случаю его женитьбы на дочери какого-то герцога. Этотъ дѣдъ, котораго также звали сэромъ Флоріеномъ, въ своемъ завѣщаніи, выразилъ желаніе, чтобы эти драгоцѣнности считались наслѣдственными въ фамиліи и переходили къ старшему въ родѣ. Его старшій сынъ владѣлъ этимъ ожерельемъ. У него родился сынъ, но умеръ раньше своего отца. Ожерелье перешло по наслѣдству къ младшему сыну стараго сэра Флоріана, сэру Томасу, отцу того Флоріана, который женился на Лиззи Эстасъ. Послѣдній сэръ Флоріанъ былъ такимъ образомъ уже четвертымъ наслѣдникомъ перваго сэра Флоріана, сдѣлавшаго завѣщаніе, въ которомъ это ожерелье объявлено наслѣдственнымъ. Два средніе баронета не упоминали объ ожерельи въ своихъ завѣщаніяхъ. Кромѣ этого ожерелья въ числѣ фамильныхъ брилліантовъ было много другихъ драгоцѣнностей, и они находились теперь на храненіи у г-дъ Гарнетъ. Покойный сэръ Флоріанъ, мужъ Лиззи, своимъ завѣщаніемъ отдалъ всю свою собственность въ своемъ домѣ въ Портрэ своей вдовѣ, всѣ-же. другія имѣнія — сыну. Объ ожерельи въ завѣщаніи прямо упомянуто не было, отчего могла выдти большая путаница при разрѣшеніи спора о принадлежности ожерелья.

По мнѣнію м-ра Кампердауна эту путаницу можно было отчасти распутать ссылками на книги г-дъ Гаретъ, въ которыхъ ожерелье значилось наслѣдственнымъ и было выдано послѣднему сэру Флоріану послѣ его женитьбы на Лиззи, именно 24 сентября. Первое показаніе Лиззи согласовалось съ показаніями книгъ г-дъ Гарнетъ, но позднѣе она утверждала, что ожерелье было получено ею въ Шотландіи. Въ книгахъ брилліантщиковъ, буквы и числа такъ стерлись, что могли означать и 4 и 24 сентября. 4 сентября былъ день предшествующій браку сэра Флоріана — являлась новая путаница. Джонъ Эстасъ зналъ только одно, что видѣлъ ожерелье на своей матери въ то время, какъ она жила въ Шотландіи. Епископъ зналъ тоже немного, онъ нѣсколько разъ видѣлъ ожерелье на своей свояченицѣ, когда она являлась на торжественные выходы. Во всякомъ случаѣ никто изъ нихъ не сомнѣвался, что объ этомъ именно ожерелья упоминается въ завѣщаніи стараго сэра Флоріана, хотя его оправа была теперь другая. Старый м-ръ Гарнетъ увѣрялъ, что онъ непремѣнно признаетъ это ожерелье, такъ хорошо оно ему знакомо.

— Вы не можете предполагать, что леди Эстасъ желаетъ умышленно воспользоваться тѣмъ, что ей не принадлежитъ, сказалъ Франкъ.

— Конечно, нѣтъ, отвѣчалъ Джонъ Эстасъ.

— Никто не предполагаетъ этого, сказалъ м-ръ Кампердаунъ.

Лордъ Фаунъ не отвѣтилъ ни слова.

— Но, продолжалъ м-ръ Кампердаунъ, — не можетъ быть никакого сомнѣнія, что это ожерелье составляетъ родовую собственность и досталось фамиліи Эстасовъ отъ сэра Флоріана Эстаса въ 1799 г. Можетъ быть, вы желаете просмотрѣть документы, м-ръ Грейстокъ?

Франкъ отвѣтилъ, что разсмотрѣніе документовъ будетъ лежать на совѣтѣ адвокатовъ, и что ему какъ близкому родственнику неудобно высказывать рѣшительное мнѣніе.

— Дѣло слишкомъ ясно и мы можемъ обойтись безъ совѣта адвокатовъ, замѣтилъ м-ръ Кампердаунъ.

— Достопочтенный м-ръ Кампердаунъ, сказалъ Франкъ, — моя кузина, леди Эстасъ, убѣждена, что ея покойный мужъ передалъ ей это ожерелье, какъ свою собственность и что онъ не поступилъ-бы такъ если-бы не имѣлъ на это права. А вамъ по опыту извѣстно какъ бываетъ трудно рѣшать вопросы о родовомъ имуществѣ.

— Я никогда не затруднялся въ подобныхъ обстоятельствахъ, замѣтилъ м-ръ Кампердаунъ.

— Покойный сэръ Флоріанъ, вѣроятно, имѣлъ какое-нибудь основаніе дарить эту драгоцѣнность, отвѣтилъ Франкъ.

— Ничего не могу сказать. По моему необходимо, чтобы леди Эстасъ вручила ожерелье на храненіе какой-нибудь извѣстной фирмѣ, сказалъ м-ръ Кампердаунъ. — Тамъ брилліанты будутъ сохраннѣе, чѣмъ въ ея рукахъ.

— Я полагаю, они будутъ сохранны и въ ея домѣ, отвѣтилъ Франкъ.

На томъ совѣщаніе и докончилось.

— Я надѣюсь, что лордъ Фаунъ не будетъ настолько глупъ, чтобы жениться на этой барынѣ, сказалъ м-ръ Кампердаунъ на ухо Джону Эстасу. Лордъ Фаунъ думалъ тоже самое, но его тревожила мысль какъ выпутаться ему изъ этого непріятнаго дѣла, послѣ обѣщаній, данныхъ имъ Франку Грейстоку.

ГЛАВА XVII.
Брилліанты показываются гь публикѣ.

Не подумайте, однакожъ, чтобы леди Эстасъ, во все время лѣтняго сезона вела жизнь уединенную. Совсѣмъ нѣтъ; лондонскій сезонъ былъ тогда въ полномъ разгарѣ и Лиззи никакъ нельзя было назвать отшельницей. Въ первый годъ своего вдовства, она отлично сыграла роль удрученной горемъ молодой вдовы; черный крепъ преобладалъ въ ея туалетахъ и она жила скромно и тихо, поочередно, то въ Бобсборо, то въ Портрэ. Въ этотъ годъ у нея родился ребенокъ и ей пришлось строго наблюдать за безукоризненностію своего поведенія, потому-что она была окружена тогда женою епископа и дочерьми декана. Двухлѣтній срокъ уединенія считается въ Англіи необходимымъ условіемъ приличія для вдовы. Лиззи не вполнѣ его выдержала и ранѣе двухъ лѣтъ соорудила свои батареи въ Маунт-Стритѣ, смѣнивъ сукно на шелкъ и допуская крепъ только въ едва замѣтномъ видѣ на нарядныхъ платьяхъ; но она была молода и богата и свѣтъ понялъ, что женщинѣ въ 22 года трудно подчиниться двухлѣтнему карантину. За нарушеніе строгихъ правилъ вдовства Лиззи не встрѣтила большого осужденія. На нее не набрасывали никакой тѣни, ее не злословили и даже на тѣхъ улицахъ и въ тѣхъ скверахъ, гдѣ она обыкновенно каталась, уличные мальчишки и женщины не преслѣдовали ее никакими злыми прозвищами и насмѣшками. Ее называли, правда, кокеткой и разводили руками, разсказывая о щедрости сэра Флоріана въ отношеніи молодой жены (о богатствѣ Лиззи ходили слухи самые преувеличенные), кумушки толковали, что молодая вдова непремѣнно вступитъ во вторичный бракъ, но этимъ и ограничивалось злословіе. Нельзя не подивиться, какъ иногда самые нелѣпые слухи быстро распространяются въ обществѣ и какъ люди начинаютъ смѣло увѣрять другъ друга, что эта нелѣпость не выдумка, а совершившійся фактъ. Въ этотъ сезонъ, по Лондону распространился ложный слухъ о громадномъ состояніи, оставленномъ на часть леди Эстасъ ея покойнымъ мужемъ. Сплетня приняла такіе гигантскіе размѣры, что нашлись даже люди, которые утверждали, будто ей завѣщана не часть недвижимаго имущества, а цѣлое состояніе, что Эйрширское помѣстье отдано ей въ потомственное владѣніе (а что помѣстье это было оцѣнено, по слухамъ, вдвое дороже настоящей его стоимости, объ этомъ и говорить нечего), словомъ, болтуны толковали, что сэръ Флоріанъ, въ день своей свадьбы, выказалъ необыкновенную щедрость въ отношеніи своей безприданницы жены, и щедрость эта представлялась въ самой баснословной формѣ. Нѣтъ сомнѣнія, что Лиззи сама много способствовала распространенію слуха о томъ, что Портрэ составляетъ ея личную собственность. М-ръ Кампердаунъ усердно опровергалъ этотъ слухъ; Джонъ Эстасъ при каждомъ удобномъ случаѣ дѣлалъ то-же самое; епископъ, съ своимъ обычнымъ хладнокровіемъ, вторилъ имъ обоимъ, а леди Линлитгау громко протестовала противъ сплетни. Но сплетня росла, разносилась, и въ большомъ свѣтѣ утвердилось всеобщее мнѣніе, что у леди Эстасъ въ Шотландіи находится собственно ей принадлежащее имѣніе, которое даетъ отъ 8 до 9 тысячъ фунтовъ ежегоднаго дохода. Послѣ этого нечего было сомнѣваться, что такая молодая, умная женщина, красавица собой, обладательница прекраснаго состоянія — найдетъ себѣ скоро второго мужа и составитъ даже очень хорошую партію. Со всѣмъ тѣмъ, люди чуяли, что Лиззи — такъ обыкновенно называли ее въ обществѣ всѣ, даже и такія личности, которыя никогда ее въ глаза не видали, — во всемъ этомъ дѣлѣ не безъ грѣха.

— Объяснить себѣ не могу, на какую ногу она хромаетъ, твердилъ не разъ у себя въ клубѣ, между товарищами по полку, капитанъ Будль, — но что она ходитъ не прямо, въ этомъ я убѣжденъ!

— У нея, должно быть, чертовскій характеръ, замѣтилъ на это поручикъ Григсъ.

— Не въ обиду ей будь сказано, а должно быть, что такъ, отвѣчалъ Будль.

Вотъ въ какихъ выраженіяхъ толковали мужчины въ клубахъ о Лиззи; тѣмъ не менѣе, ее всюду приглашали на обѣды и на балы; и сама она нерѣдко устроивала у себя обѣды для избранныхъ друзей. Въ обществѣ громогласно разсуждали о томъ, что она выйдетъ скоро опять замужъ, какъ вдругъ по городу разнеслась молва, что она уже дала слово лорду Фауну.

— Нашъ бѣдный, милый лордъ Фаунъ! говорила леди Гленкора Паллизеръ своей пріятельницѣ, леди Максъ Гезлеръ. — Помните, какъ онъ былъ страстно влюбленъ, два года тому назадъ, въ Віолетту Эфингамъ?

— Два года! — вѣдь это цѣлая вѣчность, леди Гленкора! воскликнула пріятельница. — Віолетта Эфингамъ давно уже успѣла выбрать себѣ другого мужа.

— Не находите-ли вы, что лордъ Фаунъ много проигралъ отъ этой перемѣны? Віолетта прелесть, что за дѣвушка, и я одно время была почти убѣждена, что она приметъ его предложеніе.

— А мнѣ, напротивъ, казалось, что она мѣтила совсѣмъ на другого жениха, и что тотъ ее не взялъ, возразила леди Гезлеръ, знавшая по опыту, какъ вдова, что это нерѣдко случается съ женщинами.

Леди Гленкора намекнула именно на то время, когда леди Гезлеръ надѣялась имѣть право снять свой вдовій чепчикъ, но никому въ мірѣ, даже самой себѣ, она не хотѣла признаться, что считала когда-то лорда Фауна въ числѣ другихъ искателей ея руки.

— Бѣдный лордъ Фаунъ! повторила леди Гленкора. — Я полагаю, что онъ сильно нуждается въ деньгахъ.

— Но, вѣдь, нужно сознаться, что леди Эстасъ прехорошенькая, сказала леди Гезлеръ.

— Д-да; очень хорошенькая, скажемъ больше, она необыкновенно привлекательна. И притомъ она умна, очень умна. Богата и очень богата. Но…

— Что вы хотите сказать своимъ но, леди Гленкора?

— Зачѣмъ требовать отъ меня объясненій, возразила леди Паллизеръ; — вы слишкомъ умны, чтобы не понять моего…. Объяснять его мнѣ не приходится. Скажу одно, мнѣ жаль бѣднаго лорда Фауна — онъ настоящій джентльменъ, хотя, по правдѣ сказать, онъ пороху не выдумаетъ.

— О, конечно! Но при всемъ томъ, я его очень люблю, воскликнула съ необыкновеннымъ воодушевленіемъ леди Гезлеръ, — и мнѣ кажется, что для леди Эстасъ именно такого мужа и нужно. Онъ по цѣлымъ днямъ сидитъ въ министерствѣ или въ палатѣ.

— Можно проводить цѣлые дни на службѣ и сидѣть въ палатѣ даже болѣе, чѣмъ лордъ Фаунъ, возразила смѣясь, леди Гленкора, — и въ тоже время не забывать своей жены, моя милая.

Леди Гленкора имѣла полное основаніе сказать это, потому что никто въ цѣлой Англіи не просиживалъ такъ много часовъ въ палатѣ, и вообще на службѣ, какъ супругъ ея м-ръ Паллизеръ, занимавшій болѣе двухъ лѣтъ, и даже въ настоящее время, высокую должность канцлера государственнаго казначейства.

Разговоръ этотъ происходилъ въ маленькой гостиной леди Гезлеръ, въ Парк-Ленѣ. Три дня спустя тѣже самыя леди встрѣтились въ Портмен-скверѣ, въ домѣ у леди Чильтернъ, бывшей Віолетты Эфингамъ, въ которую когда-то былъ такъ влюбленъ бѣдный лордъ Фаунъ.

— По моему мнѣнію, лордъ Фаунъ сдѣлаетъ прекрасную партію, замѣтила леди Чильтернъ, обращаясь къ леди Гезлеръ, когда разговоръ ихъ коснулся предстоящей свадьбы Лиззи.

— А вы ничего не слыхали о брилліантахъ? спросила леди Гленкора.

— О какихъ брилліантахъ? чьихъ? воскликнули обѣ ея собесѣдницы. Оказалось, что. ни та, ни другая понятія не имѣли объ исторіи съ брилліантами, и съ наслажденіемъ готовы были выслушать повѣсть о нихъ отъ леди Гленкоры.

— Леди Эстасъ, заговорила она, — нашла всѣ брилліанты Эстасовъ запертыми наглухо въ кладовой Портрэ-кэстля и, конечно, завладѣла ими, какъ собственностію, находящеюся въ ея домѣ. Джонъ Эстасъ вмѣстѣ съ епископомъ условились отобрать у нея это сокровище въ пользу наслѣдника и начали процессъ. Брилліанты эти извѣстны во всей Англіи; едва-ли у многихъ изъ частныхъ лицъ найдутся подобные; они оцѣнены въ 24 тысячи фунтовъ стерлинговъ. Лордъ Фаунъ поспѣшилъ отказаться отъ руки леди Эстасъ, когда до него долетѣлъ слухъ, что ее подозрѣваютъ въ неправильномъ завладѣніи чужой собственностью. Леди Эстасъ объявила, что она затѣетъ противъ лорда Фауна дѣло объ оскорбленіи ея чести, а между-тѣмъ брилліанты все-таки припрятала!

Переданный леди Гленкорою разсказъ очевидно былъ полонъ преувеличеній и основанъ больше на сплетняхъ, чѣмъ на истинныхъ фактахъ, тѣмъ не менѣе, онъ служилъ доказательствомъ, что исторія съ ожерельемъ начинаетъ уже оглашаться въ свѣтѣ.

— Не хотите-ли вы сказать этимъ, что свадьба лорда Фауна совсѣмъ разошлась? спросила леди Гезлеръ.

— Конечно, разошлась, отвѣчала леди Гленкора.

— Бѣдный лордъ Фаунъ! воскликнула леди Чильтернъ. — Онъ, какъ видно, никогда себя не пристроитъ.

— Мнѣ что-то не вѣрится, чтобы у него достало храбрости отступиться отъ своего слова, замѣтила леди Гезлеръ.

— Это правда, сказала леди Чильтернъ, — тѣмъ болѣе, что слухи о доходахъ леди Эстасъ сильно подтверждаются, а бѣдный лордъ Фаунъ такъ нуждается въ деньгахъ.

— А вѣдь это крайне непріятно, прервала ее леди Гленкора: — Примите во вниманіе, что человѣкъ собирается жениться въ полной увѣренности, что у его будущей жены чуть не лучшіе брилліанты во всей Англіи, и вдругъ узнаетъ, что они принадлежатъ не ей, а она ихъ украла. Я считаю, что лордъ Фаунъ былъ въ правѣ оскорбиться. Если человѣкъ женится изъ за денегъ, онъ и долженъ требовать деньги на лицо. Я, впрочемъ, удивляюсь, какъ она могла принять его предложеніе. Что она красавица, объ этомъ и спорить нельзя; по моему мнѣнію, она могла-бы выбрать себѣ партію гораздо лучше лорда Фауна.

— Зачѣмъ-же вы унижаете бѣднаго лорда Фауна? возразила леди Чильтернъ.

— Вы находите, что она могла-бы найдти себѣ партію лучше этой? воскликнула леди Гезлеръ. — Чѣмъ-же эта партія для нея дурна? Онъ пэръ и будущій сынъ ея былъ-бы также пэромъ. Мнѣ кажется, что лучшаго выбора она не могла сдѣлать.

Всѣ три леди, спорившія такъ горячо о лордѣ Фаунѣ, были сильно заинтересованы предметомъ разговора; у каждой изъ нихъ была своя задняя мысль, не высказанная ими. Леди Гленкора когда-то сама думала выйдти за этого лорда, не смотря на то, что онъ ухаживалъ за ней ради ея состоянія. Леди Чильтернъ, въ свою очередь, отказалась отъ чести сдѣлаться леди Фаунъ. Наконецъ, леди Гезлеръ не приняла его предложеніе, не смотря на то, что онъ англійскій пэръ. Немудрено, если всѣ три леди вели теперь разговоръ, имѣвшій характеръ свѣтскаго поединка.

— Она будетъ у васъ на вечерѣ въ пятницу, леди Гленкора? спросила леди Гезлеръ.

— Она дала мнѣ слово быть, но такъ какъ лордъ Фаунъ обѣдаетъ у насъ въ этотъ день, то, вѣроятно, она, узнавъ объ этомъ, не пріѣдетъ.

— Не думаю, возразила леди Чильтернъ. — Я убѣждена, что она, нарочно пріѣдетъ, если узнаетъ, что можетъ встрѣтиться съ лордомъ Фауномъ: это не такая женщина, которая струсила-бы передъ кѣмъ-нибудь.

— Она въ правѣ такъ дѣйствовать, если онъ безчестно съ ней доступилъ, замѣтила леди Гезлеръ.

— Вы увидите, что она пріѣдетъ вся въ брилліантахъ, изъ за которыхъ поднялось дѣло, заключила леди Чильтернъ.

Разговоры въ этомъ духѣ не умолкали во всѣхъ аристократическихъ салонахъ Лондона.

Между людьми служащими шло разсужденіе объ этой исторіи нѣсколько въ другомъ тонѣ.

— А что, свадьба лорда Фауна состоится или нѣтъ? спрашивалъ м-ръ Баррингтонъ Ирль, м-ра Леджа Вильсона, статсъ-секретаря Индіи.

— Честное слово, ничего не знаю, отвѣчалъ Вильсонъ. — Въ министерствѣ объ этомъ толкуютъ — вотъ и все, что мнѣ извѣстно. Но самъ лордъ Фаунъ не объявлялъ мнѣ о своей женитьбѣ и потому я съ нимъ ни слова объ ней не говорилъ.

— Развѣ нѣтъ объ этомъ офиціальныхъ свѣденій?

— Въ газетахъ я еще ничего подобнаго не читалъ, замѣтилъ м-ръ Вильсонъ.

— Да и странно было-бы печатать о такой свадьбѣ, сказалъ Баррингтонъ Ирль. — Что они были помолвлены, — это не подлежитъ сомнѣнію, но есть положительные слухи, что онъ отказался отъ руки невѣсты, не объявляя никому причины.

— Вѣроятно у нея не нашлось всѣхъ денегъ на лицо? замѣтилъ Вильсонъ.

— Нѣтъ, идутъ толки о какихъ-то брилліантахъ. Никто не можетъ опредѣлить до сихъ поръ, кому они принадлежатъ, и, говорятъ, будто Фаунъ обвинилъ ее въ присвоеніи этихъ драгоцѣнностей. Онъ настаиваетъ, чтобы она отдала ихъ ему, а она не соглашается. Кажется, что судъ уже запустилъ туда лапу. Мнѣ жаль Фауна, это дѣло можетъ сильно повредить его репутаціи.

— Вы увидите, что онъ выйдетъ сухъ изъ этой исторіи, сказалъ Вильсонъ. — Онъ человѣкъ осторожный, какихъ въ Лондонѣ мало. Если окажется что нибудь дурное…

— Да тутъ пропасть дурного, воскликнулъ Баррингтонъ Ирль.

— Тогда онъ свалитъ все на нее.

— А она употребитъ всѣ средства, чтобы свалить все на него. Ей не занимать стать ума. Скажите-ка лучше, кто будетъ у насъ новымъ епископомъ?

— Грэшемъ еще ничего мнѣ не передавалъ, сказалъ Вильсонъ, — однакожъ я не думаю, что бы утвердили Джонса.

— А кто такой этотъ Джонсъ?

— Пасторъ изъ самыхъ отсталыхъ.

Изъ этого разговора читатель можетъ видѣть, что м-ръ Вильсонъ имѣлъ свой собственной взглядъ на дѣла церкви и что люди высокопоставленное въ свѣтѣ чрезвычайно интересовались дѣлами Лиззи. Не смотря на м-ра Кампердауна и всевозможныя непріятности, лэди Эстасъ явилась въ пятницу на вечеръ леди Гленкоры. Леди Чильтернъ сказала правду, что Лиззи не такая женщина, что-бы могла струсить; она пріѣхала на вечеръ, зная, что встрѣтится тамъ съ лордомъ Фауномъ, и пріѣхала въ знаменитыхъ брилліантахъ. Она въ первый разъ надѣла ожерелье послѣ того дня, когда покойный сэръ Флоріанъ надѣлъ его на нее; но, по правдѣ сказать, она довольно долго собиралась съ духомъ, прежде чѣмъ рѣшилась надѣть ожерелье, о которомъ шло такъ много толковъ. Со времени ея разлуки съ лордомъ Фауномъ въ Фаун-Кортѣ, прошло уже двѣ недѣли; оба они считались еще женихомъ и невѣстой, оба не выѣзжали изъ Лондона, но съ тѣхъ поръ она его ни разу не видѣла. Франкъ Грейстокъ предостерегъ ее, сказавъ что лордъ Фаунъ считаетъ за лучшее не встрѣчаться имъ обоимъ до тѣхъ поръ, пока всѣ недоразумѣнія не прекратятся. Франкъ представилъ лорду условія Лиззи, и все дѣло осталось между ними въ тайнѣ. Порученіе Фауна было принято Лиззи съ негодованіемъ и съ благодарностію: съ негодованіемъ противъ человѣка, обѣщавшаго жениться на ней, и съ нѣжной благодарностію къ кузену, согласившемуся быть между ними посредникомъ.

— Конечно, и я не желаю его видѣть послѣ того, какъ онъ поступилъ со мной такъ дурно, говорила съ жаромъ Лиззи, — но избѣгать встрѣчъ съ нимъ я никогда не стану. Надѣюсь, что и вы, Франкъ, не считаете нужнымъ, чтобы я его избѣгала? прибавила она, ласково глядя на молодого человѣка.

Получивъ пригласительную карточку на вечеръ отъ леди Гленкоры, Лиззи рѣшилась непремѣнно быть на этомъ вечерѣ. «Лордъ Фаунъ, вѣроятно, тамъ будетъ, подумала она, — если только его не остановитъ нежеланіе со мной встрѣтиться».

До назначеннаго вечера оставалось еще 10 дней; было время поразмыслить: надѣвать ей брилліанты, или нѣтъ? Лиззи была смѣла, но ее мучила неизвѣстность: имѣетъ-ли право м-ръ Кампердаунъ сорвать ожерелье съ ея шеи, напримѣръ, на лѣстницѣ леди Гленкоры? «Лучше всего, думала она, — держать въ строгой тайнѣ мое намѣреніе»; — и дѣйствительно, никто въ домѣ, начиная съ миссъ Мекнэльти, не зналъ о дерзкомъ планѣ молодой женщины. Она явилась передъ приживалкой въ полномъ блескѣ только въ ту минуту, когда карета стояла уже у крыльца.

— Какъ! вы рѣшилось надѣть, ожерелье? воскликнула въ ужаса миссъ Мекнэльти.

— А почему-же-бы мнѣ не надѣть своего ожерелья? возразила Лиззи, едва сдерживая свой гнѣвъ.

Пріемныя комнаты леди Гленкоры были уже полны гостей, когда появилась Лиззи. Брилліанты были узнаны всѣми, прежде чѣмъ, она переступила порогъ главной гостиной, конечно, общество не могло навѣрно опредѣлить, какое именно на ней ожерелье, но слухи объ исторіи съ ея брилліантами настолько уже распространились по городу, что при одномъ взглядѣ на ярко сверкавшіе каменья, мужчины и женщины тотчасъ догадались, что это и есть, то именно ожерелье, изъ-за котораго поднялась буря…

— Посмотри, какъ горятъ на ея шеѣ брилліанты покойнаго Эстаса, шепнулъ Лоренцъ Фитцгиббонъ своему пріятелю Баррингтону Ирлю.

— А вотъ выступаетъ и лордъ Фаунъ, замѣтилъ пріятель, — онъ вѣрно идетъ караулить ихъ.

Лордъ Фаунъ, дѣйствительно, счелъ за нужное присмотрѣть за своей невѣстой. Идя съ нимъ подъ руку къ обѣду, леди Гленкора шепнула ему на ухо, что леди Эстасъ будетъ у нее вечеромъ; она сдѣлала это съ цѣлью, чтобы дать ему время обдумать: уйдти-ли ему, или оставаться. Если-бы лордъ Фаунъ могъ незамѣтнымъ образомъ ускользнуть, онъ не остался-бы послѣ обѣда, но зная, что за нимъ наблюдаютъ, что о немъ говорятъ, ему не хотѣлось дать поводъ къ замѣчанію, что онъ убѣжалъ. И потому онъ остался, увидѣвъ леди Эстасъ, онъ тотчасъ подошелъ къ ней и заговорилъ съ нею. Множество глазъ устремилось на нихъ, но ни одно ухо не разслышало тѣхъ ничего незначащихъ словъ, которыми они обмѣнялись. Лиззи превосходно выдержала свою роль. Она улыбнулась и протянула жениху руку; но только протянула, а не пожала; лордъ Фаунъ спросилъ, будетъ-ли она танцовать; она отвѣчала: буду, одну кадриль, — и протанцевала съ нимъ эту кадриль. Такъ-какъ Лиззи до сихъ поръ ни съ кѣмъ еще не танцовала, товъ обществѣ рѣшили, что она продолжаетъ считать лорда Фауна^, своимъ женихомъ. По окончаніи кадрили Лиззи взяла Фауна подъ руку и прошлась съ нимъ нѣсколько разъ по залѣ. Брилліанты жгли ей шею, но она не выдала ни на минуту своего чувства. За то лордъ Фаунъ не спускалъ глазъ съ ожерелья; онъ не узналъ его, конечно, но понималъ, что изъ-за него именно пошла вся передряга. Ожерелье чрезвычайно шло къ леди Эстасъ; она была, какъ-бы создана для роскоши и блеска; ей необходимы были кружева, шелкъ, цвѣты и брилліанты. Очень можетъ быть, что фальшивые камни лучше-бы гармонировали съ ея характеромъ, чѣмъ настоящіе; но въ этотъ вечеръ она сіяла отъ неподдѣльнаго блеска своего драгоцѣннаго ожерелья и положительно была одѣта богаче всѣхъ. Гости леди Гленкоры были, конечно, слишкомъ благовоспитаны для того, чтобы могли столпиться вокругъ Лиззи и глазѣть, розиня ротъ, на ея ожерелье; но тѣмъ не менѣе въ залѣ чувствовалось какое-то броженіе, которое примѣтили и лордъ Фаунъ и леди Эстасъ. Всѣ глаза были устремлены на нихъ и по всѣмъ угламъ раздавался легкій шепотъ. Лиззи храбро выдерживала свое положеніе, но лорду Фауну было не по себѣ.

— Я нахожу, что она отлично сдѣлала, что надѣла свои брилліанты, замѣтила леди Гленкора, обращаясь къ леди Чильтернъ.

— Да, особенно, если она намѣрена оставить ихъ у себя, отвѣтила леди Чильтернъ. — Впрочемъ, я ровно ничего тутъ не понимаю. Вы видите сами, что свадьба у нихъ вовсе не разстроилась.

— Кажется, что нѣтъ. Знаете-ли, что я сдѣлала? Онъ, какъ я вамъ сказала, обѣдалъ сегодня у насъ; сходя внизъ, въ столовую, — я предупредила его, что она пріѣдетъ на вечеръ. Мнѣ кажется такъ и слѣдовало сдѣлать.

— Ну, что-жъ онъ вамъ на это отвѣтилъ?

— Я нарочно дала разговору такой оборотъ, чтобы не поставить его въ необходимость отвѣчать мнѣ, но признаюсь, я никакъ не ожидала, что онъ останется.

— Мнѣ кажется, что между ними и ссоры никакой не было, сказала леди Чильтернъ.

— Ну, это не совсѣмъ еще вѣрно, возразила леди Гленкора. — Они далеко не нѣжны другъ съ другомъ.

Леди Эстасъ пробыла на вечерѣ столько времени, сколько требовало приличіе. Вскорѣ, по окончаніи кадрили, она попросила лорда Фауна распорядиться, чтобы подали ея карету. Онъ повелъ ee подъ руку съ лѣстницы и посадилъ въ карету; на прощанье Лиззи проговорила вполголоса:

— Вамъ не мѣшало-бы поскорѣе ко мнѣ пріѣхать.

— Я пріѣду, отвѣчалъ лордъ Фаунъ.

— Да, да, пріѣзжайте, и поскорѣе, повторила она. — Вся эта исторія начинаетъ мнѣ надоѣдать… даже больше надоѣдаетъ, чѣмъ вы думаете.

— Я очень скоро пріѣду, проговорилъ лордъ Фаунъ, и затѣмъ вернулся къ гостямъ леди Гленкоры, съ чувствомъ полнѣйшаго неудовольствія въ душѣ. Лиззи, между тѣмъ, благополучно возвратилась домой и заперла свое ожерелье въ несгораемый ящикъ.

ГЛАВА XVIII.
А мнѣ дать нечего.

Насталъ уже конецъ іюня мѣсяца, а Франкъ Грейстокъ всего одинъ разъ навѣстилъ Люси Моррисъ въ Фаун-Кортѣ послѣ того, какъ онъ письменно предложилъ ей руку и сердце. Прошло три недѣли съ тѣхъ поръ, и дѣвочки Фаунъ, зная, что мать сняла съ Франка запрещеніе посѣщать ихъ домъ, находили, что онъ, какъ женихъ, чрезвычайно невнимателенъ. Но Люси не роптала на него за это; Люси знала настоящую причину его отсутствія. Гуляя съ нею по цвѣтнику, въ послѣдній свой визитъ, Франкъ слегка намекнулъ, что онъ имѣлъ небольшое столкновеніе съ леди Фаунъ по поводу Лиззи Эстасъ.

— Я не могу къ ней не ѣздить, говорилъ молодой человѣкъ, — я единственный ея родственникъ въ Лондонѣ.

— А леди Линлитгау, замѣтила Люси.

— Онѣ поссорились, возразилъ Франкъ, — притомъ старуха такая желчная. За Лиззи некому заступиться, мнѣ поневолѣ нужно оберегать ее отъ обидъ. Вѣдь у васъ, женщинъ, ненависть имѣетъ всегда что-то жесткое, а леди Фаунъ, какъ я вижу, ненавидитъ свою будущую невѣстку.

Люси нисколько не была ревнива, но она находила, что Лиззи не заслуживаетъ заступничества со стороны Франка, однакожъ она не высказала этого своему жениху; ни ему, ни Фаунамъ, она не промолвилась ни словомъ о брошкѣ въ сто гиней, которую предлагала ей Лиззи въ вознагражденіе за шпіонство. Притомъ, Люси разсудила, что Франку и не слѣдуетъ особенно часто видѣться съ леди Фаунъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ такъ открыто объявилъ себя защитникомъ Лиззи. Надо, впрочемъ, замѣтить, что леди Фаунъ не осудила ни однимъ словомъ Франка въ присутствіи Люси за такое поведеніе. Всѣ жители Фаун-Корта, начиная съ прислуги, точно сговорились смотрѣть на Лиззи Эстасъ, какъ на врага семейства. Вся семья Фауновъ твердо вѣрила, что Фредерикъ отказался отъ ея руки, что свадьба, если еще не разошлась, то разойдется непремѣнно. М-съ Гиттевей усердно вела мины и успѣла уже открыть кое-что похожее на истину въ сношеніяхъ Лиззи съ м-ромъ Бенжаменомъ. Быть можетъ, слухи, дошедшіе до нея, были слишкомъ преувеличены, но м-съ Гиттевей не преминула сообщить ихъ. матери, м-ру Кампердауну и брату. Братъ почти разсорился съ нею за это, но она не унималась.

Въ это самое время Франкъ Грейстокъ зашелъ нѣсколько далеко въ защитѣ своей кузины. Однакожъ, онъ не былъ высокаго мнѣнія о ней, даже и въ то время, когда, движимый корыстью, онъ собирался сдѣлать ей предложеніе; поэтому онъ обрадовался, узнавъ, что Лиззи приняла предложеніе лорда Фауна, и очень былъ доволенъ, что такая опасная для его спокойствія кузина нашла себѣ, наконецъ, мужа; а когда ему въ первый разъ разсказала исторію объ ожерелья, онъ выразилъ мнѣніе, что ожерелье должно быть возвращено по принадлежности. Но въ послѣднее время, особенно со дня помолвки съ Люси, молодой адвокатъ вдругъ измѣнилъ тактику; онъ гордо поднялъ знамя своего друга, леди Эстасъ, и, облекшись съ ногъ до головы въ броню ея защитника, смѣло объявилъ всѣмъ и каждому, что принимаетъ сторону Лиззи въ дѣлѣ ея съ лордомъ Фауномъ, и очень удивилъ Кампердауна, выразивъ нѣкоторое сомнѣніе насчетъ справедливости вопроса объ ожерелья. «Франкъ не можетъ не знать, что она имѣетъ на ожерелье столько-же правъ, сколько и я», сказалъ старикъ повѣренный, въ сильномъ негодованіи, своему сыну. Дѣло о фамильныхъ брилліантахъ начало не на шутку тревожить м-ра Кампердауна онъ положительно не зналъ, какъ за него приняться.

Подъ извѣстной формой изъ мяса и костей, обтянутыхъ кожей является какое-либо одно существо, — мужчина или женщина, — одаренное большими или меньшими наклонностями въ добру и злу, пріобрѣтенными ими, какъ результатъ его соціальнаго положенія, воспитанія и пр. Иногда о человѣкѣ можно почти безошибочно сказать, какъ онъ поступитъ въ извѣстныхъ обстоятельствахъ своей жизни. Это натуры цѣльныя и исключительныя, на которыхъ всегда можно надѣяться, что онѣ не отступятъ передъ препятствіями; онѣ идутъ по извѣстному пути, руководствуются опредѣленными принципами и инстинктами, и никогда не измѣнятъ себѣ. Такова была Лиззи Эстасъ, такова-же была и Люси Моррисъ. Не смотря на то, что ихъ характеры составляли два противоположные полюса, каждая изъ нихъ, отдѣльно, была существомъ своеобразнымъ и потому не могло подлежать ни малѣйшему сомнѣнію, какимъ образомъ та и другая поступятъ въ данномъ случаѣ. Но есть и другія личности, единичныя физически, но двойственныя по характеру; въ душѣ у нихъ постоянно происходитъ борьба добра со зломъ; зло кажется имъ поперемѣнно то отвратительнымъ и ужаснымъ, то вовсе не кажется зломъ. Такого рода люди, мужчины или женщины все равно, никогда не впадутъ въ бездну унизительныхъ пороковъ. Они не сдѣлаются ни мошенниками, ни ворами, ни пьяницами; но честолюбіе, сладострастіе, самоублаженіе, гордость и корыстолюбіе до такой степени овладѣваютъ ими, что эти пороки имъ представляются въ самомъ привлекательномъ видѣ и они готовы считать ихъ доблестями. Однимъ изъ такихъ людей былъ Франкъ Грейстокъ, способный въ иные дни тихо прохаживаться вдоль береговъ рѣки Бобъ въ Бобсборо, гдѣ водилось пропасть форелей, и закидывать свою удочку въ воду, разсуждать, что жизнь безъ любви — скверная вещь; въ другіе-же дни — стоять по получасу съ руками, засунутыми въ карманы панталонъ и съ опущенными глазами, посреди улицы, въ предѣлахъ Вестминстера, и клясться про себя, что онъ достигнетъ, во что-бы то ни стало, своей цѣли въ жизни, хотя-бы для этого нужно было разбить свое сердце. Какъ назвать такого человѣка, который позволяетъ неопредѣленному чувству, называемому страстью, или грубому чувственному инстинкту разрушать всѣ его превосходные замыслы?

Обстоятельства бросили Франка на тотъ путь, который онъ почиталъ самымъ благороднымъ и виднымъ; но у него не доставало матеріальныхъ средствъ, чтобы поддержать себя достойнымъ образомъ на этомъ пути. Оцѣнивая мысленно свои способности въ такія минуты, ему обыкновенно казалось, что онъ относится совершенно безпристрастно къ своей личности — онъ былъ убѣжденъ, что нѣтъ такого почетнаго и значительнаго мѣста въ административномъ мірѣ, котораго-бы онъ не могъ достигнуть. По своимъ наклонностямъ, онъ считалъ себя призваннымъ вращаться среди высшей, образованнѣйшей аристократіи и среди первыхъ свѣтскихъ красавицъ; по уму онъ имѣлъ право засѣдать въ главныхъ правительственныхъ учрежденіяхъ; ему казалось, что для него ничего нѣтъ легче, какъ создать себѣ безсмертное имя въ Англіи, — имя историческое, которое будетъ гремѣть нѣсколько сотъ лѣтъ кряду. Но для достиженія этой цѣли ему необходимо было дѣйствовать разсчетливо. Имѣя на шеѣ долги, не ожидая впереди никакого наслѣдства, Франкъ долженъ былъ трудиться, чтобы жить, что называется вполнѣ прилично, на большую ногу, такъ-какъ онъ вращался среди людей, выросшихъ въ роскоши. Къ тому-же, на свою бѣду, онъ такъ освоился съ привычками богатыхъ людей, что даже забылъ, что называется удобствами въ семьѣ людей малосостоятельныхъ.

Преслѣдуя идеалы богатой жизни, онъ могъ спросить себя: разсчетливо-ли онъ поступилъ, когда, вернувшись въ Ричмондъ изъ Фаун-Корта и запершись въ своей слабоосвѣщенной комнатѣ, онъ написалъ письмо, доставившее такъ много счастія Люси Моррисъ? Слѣдуетъ, впрочемъ, сказать, что онъ дѣйствительно любилъ молодую дѣвушку, что сердце его еще не потеряло способности сильно чувствовать. Люси далеко была не красавица, даже не хорошенькая; это была маленькая, худенькая фигурка, не бросающаяся въ глаза, безъ пенни за душой. Франкъ не разъ старался себѣ объяснить, что его такъ притягиваетъ къ ней. Носила она вѣчно одно и то-же свѣтло-сѣрое платье, изрѣдка украшенное сѣрой лентой: яркихъ цвѣтовъ въ своемъ туалетѣ она никогда не допускала. Правда, она получила хорошее образованіе, была отлично воспитана, но никакими особыми талантами не обладала. Она не могла увлечь его своимъ голосомъ, очаровать игрой, на арфѣ. Разговорчива она также не была и любила больше слушать, чѣмъ говорить, — словомъ, это было скромное существо, очень довольное, если его въ обществѣ оставляли въ тѣни. А между тѣмъ онъ нашелъ въ ней сокровище и въ немъ разгорѣлось страстное желаніе обладать имъ. Франкъ тайно сознавался, что не будь на свѣтѣ богатства и почестей, эта малютка была-бы для него дороже всего на землѣ. Засѣдая въ судѣ или въ палатѣ, терпѣливо слушая напыщенныя рѣчи адвокатовъ и политиковъ, онъ невольно мечталъ о ея блестящихъ глазахъ, о ямочкѣ на ея подбородкѣ, о ея миломъ ротикѣ, умѣвшемъ такъ красиво, хотя и въ краткихъ словахъ, выражать мольбу. «Занять какое-нибудь важное государственное мѣсто въ Англіи и жениться на Люси Моррисъ, думалъ бывало Франкъ, — вотъ верхъ моего честолюбія». Послѣдней цѣли онъ почти уже добился: Люси сдѣлалась его нарѣченною невѣстой.

Но вслѣдъ за тѣмъ въ головѣ Франка зароились совсѣмъ другія мысли. Въ немъ вдругъ родилось сознаніе, что онъ изуродовалъ свое будущее, что въ то самое время, когда ему предстоитъ скачка съ препятствіями, онъ навязалъ себѣ бревно на ногу. Сдѣлавъ предложеніе Люси, онъ поневолѣ былъ обязанъ выполнить свой долгъ въ отношеніи къ ней, тѣмъ болѣе, что скоро должны были окончиться ея занятія въ домѣ Франковъ, а своего угла у нея не было. Поступить гувернанткой въ другое семейство теперь она уже не могла, это знали и Франкъ, и сама леди Фаунъ; точно также невозможно-же ей слишкомъ долго жить въ домѣ Фауновъ!

— Да, разсуждалъ Франкъ, — мнѣ слѣдуетъ тотчасъ-же измѣнить свой образъ жизни, разстаться съ своей изящной квартирой въ Гросвенорѣ, нанять небольшой домикъ гдѣ-нибудь подальше — пожалуй, хоть въ сосѣдствѣ швейцарскаго, котэджа, ѣздить на службу по подземной желѣзной дорогѣ и, по всей вѣроятности, отказаться даже отъ занятій въ парламентѣ. Да, надо стѣснить себя.

Разсуждая такимъ образомъ, Франкъ злился на себя за слишкомъ поспѣшное признаніе въ любви, и думалъ чаще, чѣмъ слѣдуетъ, объ обаятельной красотѣ Лиззи — вотъ гдѣ именно и крылась причина, почему онъ втеченіи первыхъ трехъ недѣль былъ всего одинъ разъ въ Фаун-Кортѣ. Но прошли эти недѣли и онъ во второй разъ отправился въ Фаун-Кортъ, куда пріѣхалъ между 8-ю и 9-ю часами вечера. Вся семья сидѣла за чаемъ и встрѣтила гостя чрезвычайно привѣтливо. Люси, услышавъ докладъ человѣка, вскочила со стула и почти на порогѣ комнаты столкнулась съ Франкомъ. Она вся сіяла радостью; на глазахъ у нея сверкали слезы, губы улыбались — она, такъ-сказать, дышала любовью. Взглянувъ на нее, Франкъ невольно подумалъ, что его будущій домикъ подлѣ швейцарскаго котэджа можетъ современемъ превратиться въ райскій уголокъ. Люси тихо произнесла какое-то слово, и честно, благородно, довѣрчиво положила свою нѣжвую, маленькую ручку въ его руку и долго не отнимала ее. Ни въ словахъ ея, ни во взглядѣ не было ни малѣйшаго упрека за долгое отсутствіе, хотя видѣть его для нея было верхомъ счастія.

Леди Фаунъ очень любезно поздоровалась съ Франкомъ, дѣвочки принялись наперерывъ его угощать и ему вдругъ сдѣлалось какъ-то особенно тепло и отрадно среди этого семейнаго, женскаго кружка. Никто изъ присутствовавшихъ не произнесъ имени Лиззи Эстасъ. Леди Фаунъ толковала о парламентѣ и выразила сожалѣніе, что бѣдные женихи до того обременены государственными дѣлами, что втеченіи двухъ недѣль не могутъ выбрать свободнаго часа, чтобы навѣстить милую невѣсту.

— Впрочемъ, въ будущемъ мѣсяцѣ, заключила она, — настанетъ хорошее время (тогда былъ іюль). Если молодыя дѣвушки не имѣютъ достаточно силъ, чтобы привлекать молодежь, то сдѣлаютъ это тетерева.

— Вы ошибаетесь, леди Фаунъ, возразилъ Франкъ, — главное мое ярмо — не дѣла въ палатѣ, а необходимость заработывать свой насущный хлѣбъ въ потѣ лица. Мнѣ приходится цѣлые дни проводить въ судѣ, а все свободное время употреблять на пересмотръ дѣлъ, которыя я взялся защищать.

— Но согласитесь, однако, что охота за тетеревами останавливаетъ всѣ дѣла, сказала леди Фаунъ. — Мой садовникъ, напримѣръ, объявилъ мнѣ сейчасъ, что онъ требуетъ двухдневнаго отпуска въ августѣ мѣсяцѣ. Я увѣрена, что онъ отправляется на охоту. А вы, м-ръ Грейстокъ, намѣрены также гдѣ-нибудь охотиться? спросила она.

Оказалось, что Франкъ Грейстокъ не зналъ навѣрное, отправится онъ на охоту или нѣтъ. Портрэйскія горы — великолѣпное мѣсто для охоты. Замокъ Портрэ, правда, повисъ надъ моремъ; но въ самомъ имѣніи есть дикая равнина, о которой Лиззи съ гордостно вспоминала при случаѣ, называя ее: «мѣсто моей охоты». Въ началѣ этого года, весною, Лиззи приглашала своего кузина пріѣхать поохотиться въ ея помѣстьѣ осенью — и онъ принялъ приглашеніе. «Я, вѣроятно, въ это время буду за границей, говорила леди Эстасъ, — поэтому весь замокъ къ вашимъ услугамъ». Она сдѣлала ему это предложеніе такъ естественно, будто брату; но Франкъ отклонилъ отъ себя честь поселиться въ замкѣ, говоря, что если онъ и пріѣдетъ охотиться, то не иначе, какъ съ условіемъ, что ему разрѣшатъ жить въ небольшомъ домикѣ, въ нѣсколькихъ миляхъ отъ моря. Когда кузина и кузенъ заключали это условіе, лордъ Фаунъ еще не былъ женихомъ Лиззи. Но дня за два передъ пріѣздомъ Франка въ Фаун-Кортъ, молодая женщина снова напомнила ему объ обѣщанномъ посѣщеніи.

— А что, его сіятельство будетъ тамъ? спросилъ онъ, смѣясь.

— Конечно, нѣтъ, отвѣчала очень серьезно Лиззи и затѣмъ прибавила, что поѣздка ея за-границу отложена по непредвидѣннымъ обстоятельствамъ, и она намѣрена провести это время въ Портрэ.

— Теперь, конечно, вамъ нельзя будетъ остановиться въ замкѣ, сказала она, улыбаясь, — но полагаю, самъ Отелло не могъ-бы ничего возразить противъ того, что я приглашаю двоюроднаго брата поселиться въ маленькомъ домикѣ за нѣсколько миль отъ меня.

Франкъ, конечно, не рѣшился намекнуть ей, что въ головѣ современнаго Отелло могутъ легко возникнуть и другого рода опасенія, и послѣ нѣкотораго колебанія объявилъ, что пріѣдетъ. Онъ заранѣе условился съ однимъ пріятелемъ охотиться вмѣстѣ, и потому былъ очень доволенъ, что ему представлялась возможность сдержать данное слово. Но мысленно Франкъ сознавался, что ему слѣдовало-бы избѣжать поѣздки въ Портрэ. Онъ, какъ честный человѣкъ, готовъ былъ защищать свою кузину, но отдавать свое имя въ жертву разнымъ толкамъ на ряду съ ея именемъ — онъ вовсе не желалъ; ему даже не хотѣлось слыть въ свѣтѣ подъ именемъ ея вѣрнаго защитника, потому-что онъ чувствовалъ, что эту роль Лиззи навязала ему почти насильно. Въ предполагаемой поѣздкѣ въ Портрэ, Франкъ предвидѣлъ много опаснаго для себя самъ еще не звалъ навѣрное, состоится-ли путешествіе въ Шотландію, или нѣтъ.

— Право, не знаю, поѣду-ли я туда, сказалъ онъ, отвѣчая на вопросъ леди Фаунъ, и весь вспыхнулъ.

— Отчего-же не ѣхать? возразила Люси. — Человѣку, работающему день и ночь, необходимы отдыхъ и чистый воздухъ.

— Можно пользоваться свѣжимъ воздухомъ и не ѣздивши въ Шотландію, замѣтила леди Фаунъ.

— Городской воздухъ совсѣмъ не то, что деревенскій, особенно для мужчинъ, возразила Люси.

Сказавъ это, она ускользнула въ садъ, гдѣ ей разрѣшено было провести полчаса съ милымъ Франкомъ; эти краткіе полчаса показались ей цѣлымъ вѣкомъ блаженства. Для мужчины, остаться наединѣ съ любимой дѣвушкой — истинное наслажденіе, пока она не невѣста его; для женщины-же нѣтъ выше счастья, какъ быть съ глазу на глазъ съ своимъ женихомъ. Мужчинѣ-жениху всегда кажется, что у него подрѣзаны крылья; дѣвушкѣ-невѣстѣ, напротивъ, представляется, что какая-то новая сила расширяетъ ея крылья. Неизбѣжность предстоящаго гнететъ мужчину; онъ достигъ своей цѣли, одержалъ побѣду и изъ побѣдителя превратился въ раба. Съ женщины-же — увѣренность въ предстоящей свадьбѣ снимаетъ разомъ оковы, до сихъ поръ тяготившія ее. У нее теперь, есть человѣкъ, съ которымъ она имѣетъ право быть совершенно откровенной. Но кончается всегда тѣмъ, что всѣ сердечныя изліянія мужа ограничиваются только просьбой, чтобы завтракъ подавали акуратно, да ростбифъ не былъ-бы пережаренъ.

Люси положительно не чувствовала подъ собою ногъ отъ радости: Франкъ казался ей идеаломъ совершенства. Онъ былъ отъ природы ласковъ и съ увлеченіемъ выражалъ свои чувства. Въ припадкѣ нѣжности, онъ называлъ Люси своимъ сокровищемъ, безцѣнной, милой, совершеннѣйшимъ существомъ изъ всѣхъ женщинъ

— Однако, Франкъ (наединѣ она его иначе не называла), чтоже станется теперь съ Лиззи Эстасъ? спросила вдругъ Люси.

— Что? Да она, вѣроятно, замужъ выйдетъ, отвѣчалъ онъ.

— Ты такъ думаешь? Но леди Фаунъ держится другого мнѣнія на этотъ счетъ.

— Что леди Фаунъ объ этомъ думаетъ, — въ настоящихъ обстоятельствахъ вовсе не важно. Я полагаю, что когда мужчина дѣлаетъ предложеніе женщинѣ и она даетъ ему свое согласіе, то естественнымъ послѣдствіемъ такого положенія, конечно, выходитъ свадьба. А ты какъ думаешь, Люси?

— Надѣюсь… вѣроятно… отвѣчала Люси, охвативъ обѣими руками руку жениха и шаловливо повиснувъ на ней.

— Ты въ самомъ дѣлѣ надѣешься, что этимъ всегда кончается? спросилъ съ улыбкой Франкъ.

— Еще-бы! Ты самъ это знаешь. Надѣюсь-ли я? Да я-бы давно умерла, если-бы не надѣялась.

— Почему-жъ бы и ей не надѣяться? рѣзко и быстро спросилъ Франкъ, повернувъ лицо къ Люси.

— Не знаю, кротко отвѣчала молодая дѣвушка и нѣжно прильнула къ нему. — Мнѣ иногда кажется, что за другихъ никакъ нельзя ручаться… люди такъ различаются одинъ отъ другого…

— Различіе между людьми, конечно, есть, но тѣмъ не менѣе, мы можемъ дѣлать о другихъ довольно вѣрное заключеніе, примѣняя ихъ положеніе къ своему: если Лиззи дала слово Фауну, то нѣтъ сомнѣнія, что она желаетъ выйдти за него замужъ. Она ему болѣе даетъ, чѣмъ онъ ей.

— За то я — ничего тебѣ не дамъ, сказала Люси.

— Если-бы это была правда, возразилъ Франкъ, — то я даже теперь отказался-бы отъ тебя. Но зная всѣ твои достоинства, зная, что ты принесешь мнѣ болѣе, чѣмъ всякая другая женщина, я съ первой минуты нашего знакомства только и думалъ о тебѣ одйой, только и мечталъ о томъ, какъ-бы имѣть тебя своей женой.

— Я тебѣ отдала все, что имѣла и болѣе у меня уже ничего не осталось, грустно замѣтила Люси. — Люди говорятъ: она отдала свое сердце… Нѣтъ, этого мало. Надобно отдать и сердце, и умъ, и тѣло, и даже душу… Франкъ, мнѣ-бы не хотѣлось, чтобы ты сравнивалъ меня съ Лиззи Эстасъ, не смотря на то, что она твоя кузина. Положимъ, что она очень умна, что она красавица, что она необыкновенно очаровательна — но…

— Что значитъ это но, Люси?

— Мнѣ кажется, что она неспособна сильно любить. Я не сомнѣваюсь, что она любитъ лорда Фауна, но мнѣ что-то не вѣрится, чтобы она его такъ горячо любила, какъ я тебя.

— Какъ-бы то ни было, они помолвлены, произнесъ Франкъ, — и сдѣлаютъ отлично, если женятся. Во всякомъ случаѣ предупреждаю тебя, продолжалъ онъ, и голосъ его принялъ оттѣнокъ стро гости — если, лордъ Фаунъ откажется, я, какъ родственникъ, вступлюсь за нее непремѣнно.

— Неужели ты рѣшишься съ нимъ драться? воскликнула Люси.

— Нѣтъ, душа моя, успокойся. Въ наше время дуэли не въ ходу или, Во крайней мѣрѣ, очень рѣдки; притомъ я и Фаунъ — мы оба люди совсѣмъ не воинственнаго характера. Но я дамъ ему почувствовать, что я о немъ думаю, и что думаютъ о немъ другіе. Онъ употребляетъ самыя жалкія увертки…

— Зачѣмъ-бы онъ сталъ увертываться, если-бы къ тому не было причины? возразила молодая дѣвушка.

— Онъ дѣлаетъ это изъ трусости. Имъ можетъ распоряжаться каждый, ему врутъ всякій вздоръ, онъ и вообразилъ, что изъ-за этого ожерелья возникнетъ исторія; а онъ боится исторій. Но кончится тѣмъ, что онъ все-таки на ней женится, и мнѣ кажется, что леди Фаунъ напрасно старается разстроить свадьбу. И ты напрасно вмѣшиваешься въ это дѣло.

— О, нѣтъ, я не беру на себя ничего, отвѣчала Люси. — Когда она жила здѣсь, то своимъ присутствіемъ стѣсняла всѣхъ. Она едва говорила съ леди Фаунъ, и ея дочерьми, и мнѣ кажется, что даже прислуга догадывается, что женихъ и невѣста поссорились между собой.

Люси умолчала, однако, о томъ, какъ Лиззи предлагала ей брошку въ подарокъ и какъ все это время до нея долетали ежедневно различные слухи, о какихъ-то старыхъ долгахъ леди Эстасъ, объ исторіи съ фамильнымъ ожерельемъ, о ссорѣ Лиззи съ леди Линлитгау, тотчасъ послѣ свадьбы съ сэромъ Флоріаномъ. Вообще Люси имѣла очень дурное мнѣніе о Лиззи и внутренно скорбѣла о томъ, что ея благородный, великодушный Франкъ теряетъ время и трудъ на защиту такой недостойной личности, какъ его кузина. Но въ ея чувствахъ къ Лиззи не было и тѣни ревности, такъ что она не произнесла ни одного слова въ ея осужденіе, ограничившись замѣчаніемъ, что люди не одинаково созданы.

Женихъ и невѣста перешли къ своимъ собственнымъ дѣламъ. Люси съ жаромъ объявила, что она не желаетъ торопить его свадьбой.

— Я знаю, сказала она, что тебѣ предстоитъ немало заботъ и нахожу, что для твоей собственной пользы необходимо, чтобы мы подождали еще годъ или два.

Франка поразила такая практичность взгляда въ молодой дѣвушкѣ и такое горячее сочувствіе къ его собственнымъ интересамъ.

— Я готовъ подчиниться во всемъ твоей волѣ, отвѣчалъ онъ, лаская Люси, — одного только не сдѣлаю.

— Чего именно? спросила она съ улыбкой.

— Не уступлю тебя никому! Иногда мнѣ приходило въ голову, не слѣдуетъ-ли мнѣ отказаться отъ твоей руки, потому-что мнѣ положительно нечѣмъ тебя обезпечить въ будущемъ; но есть границы всякому самоотверженію, и на такую жертву я рѣшительно неспособенъ. Я не могу этого сдѣлать. Какъ ты думаешь, правъ я?

Читатель легко пойметъ, что отвѣтила Люси на такой вопросъ, и потому мы не станемъ вдаваться въ подробности, описывая, какъ молодой юристъ заключилъ ее въ свои объятія и какъ онъ страстно цѣловалъ ее, увѣряя, что если-бы она вздумала вдругъ, изъ великодушія, отказаться отъ даннаго ему слова, онъ совсѣмъ погибнетъ. Разговоръ ихъ кончился слѣдующимъ рѣшеніемъ: объявить леди Фаунъ, что ранѣе конца будущаго года они не станутъ вѣнчаться и попросить у нея позволенія, чтобы Люси, вплоть до свадьбы, оставалась въ Фаун-Кортѣ.

ГЛАВА XIX.
Она считаетъ его своимъ братомъ

Усаживая Лиззи въ карету, лордъ Фаунъ обѣщалъ вскорѣ пріѣхать къ ней, но онъ пріѣхалъ не скоро. Прошли цѣлыя двѣ недѣли, а онъ и глазъ не казалъ. Дѣло объ ожерельѣ не подвинулось впередъ; м-ръ Кампердаунъ написалъ только къ Франку Грейстоку объяснительное письмо, гдѣ излагалъ ему свое мнѣніе о невозможности прибѣгнуть къ третейскому суду, по поводу брилліантовъ. «Они принадлежатъ, вмѣстѣ съ помѣстьями, главному наслѣднику, писалъ старикъ. Никто не имѣетъ права принять рѣшеніе третейскаго суда въ отношеніи брилліантовъ, потому что тогда ихъ надобно будетъ признать отдѣльнымъ имуществомъ отъ помѣстья, составляющаго родовую собственность малолѣтняго наслѣдника. Третейскому суду одинаково не подлежитъ разрѣшеніе вопросовъ о владѣніи брилліантами и о владѣніи помѣстьемъ». «По поводу вопроса о въ законахъ нашихъ существуетъ цѣлыхъ девять статей, сказалъ самъ себѣ Франкъ, складывая письмо, — и какъ только брилліанты попали въ руки Лиззи Эстасъ, то тутъ всѣ девять статей ничего не подѣлаютъ». Лиззи продолжала надѣвать свое ожерелье при всякомъ удобномъ случаѣ. Очень можетъ быть, что огласившаяся исторія о брилліантахъ, равно какъ и великолѣпіе самого ожерелья не мало способствовали увеличенію ея свѣтскаго значенія въ высшихъ сферахъ общества. Но не смотря на все это, лордъ Фаунъ все-таки не ѣхалъ къ ней. Она рѣшилась пригласить его вторично.

"Дорогой Фредерикъ, писала она, не лучше-ли вамъ ко мнѣ пріѣхать? Преданная вамъ Л. Въ концѣ этого мѣсяца я ѣду на сѣверъ. «

А между тѣмъ Франкъ Грейстокъ продолжалъ къ ней ѣздить — и даже не рѣдко. Пріѣхалъ онъ къ ней и на другой день послѣ того, какъ она послала записку къ жениху. Это было въ субботу, послѣ обѣда, въ ясный іюльскій вечеръ. Лиззи была совершенно одна. М-съ Мекнэльти отправилась въ церковь, а Лиззи покойно лежала на диванѣ съ книгою стихотвореній въ рукахъ; она дѣйствительно читала ее и по-своему наслаждалась ею, мелодическіе стихи ласкали ея ухо и разжигало въ ней напускной восторгъ. Въ поэмѣ описывались подвиги самоотверженія нѣсколькихъ крестоносцевъ. Лиззи нашла, что и она могла-бы отличиться подвигами женскаго самоотверженія; въ своемъ воображеніи она готова была на всевозможныя жертвы, а въ дѣйствительности она не имѣла силы разстаться съ ниткой дорогихъ брилліантовъ и поступить, какъ-бы слѣдовало честной женщинѣ.

— Неужели когда нибудь существовали такіе мужчины? проговорила она, потягиваясь на диванѣ, въ то время, какъ кузенъ бралъ книгу изъ ея рукъ.

— Почему-же нѣтъ? возразилъ Франкъ.

— О, Франкъ, да какъ-же это можетъ быть?

— Назовите ихъ фанатиками, съумасшедшими, какъ хотите, но несомнѣнно, что такіе люди существовали, отвѣчалъ Франкъ. — Когда вы дочитаете книгу до конца…

— Я прочла ее отъ доски до доски, восторженно воскликнула Лиззи.

— Значитъ, вы знаете, что Артуръ не пошелъ въ походъ, потому что ему слѣдовало осуществить дѣло, результатомъ котораго было благо его подданныхъ.

— Мнѣ Лансло нравится больше Артура, замѣтила Лиззи.

— Королева была одного мнѣнія съ вами, отвѣчалъ Франкъ.

— У всѣхъ этихъ полезныхъ дѣятелей, практическихъ людей, завѣдующихъ церковными дѣлами или засѣдающихъ въ судахъ, — у всѣхъ этихъ людей, отвѣшивающихъ свои милости по унціямъ, сердца нѣтъ — вотъ что. Не правда-ли, Франкъ?

— Я, право, не знаю, что подразумѣвается подъ словомъ „человѣкъ съ сердцемъ“, возразилъ Франкъ. — Иногда мнѣ кажется, что человѣкомъ съ сердцемъ называютъ того, кто умѣетъ дѣлать долги и похищать чужихъ женъ.

— Вы говорите это нарочно, чтобы подразнить меня. Я знаю навѣрное, что вы не похищаете чужихъ женъ, а сердце у васъ есть.

— За то у меня есть, къ несчастію, и долги, отвѣчалъ Франкъ — Что-же касается похищенія чужихъ женъ, то кто знаетъ, можетъ, и на это пущусь. Былъ у васъ лордъ Фаунъ? спросилъ онъ, круто повернувъ разговоръ.

Лиззи покачала отрицательно головой.

— Писалъ ли онъ, по крайней мѣрѣ?

Она опять мотнула головой и про этомъ движеніи локонъ ея отлетѣлъ отъ шеи и едва не коснулся Франка, сидѣвшаго чрезвычайно близко въ дивану, на которомъ лежала Лиззи. Молодая женщина въ эту минуту приподнялась на локтѣ, чтобы удобнѣе смотрѣть въ лицо кузена и говорить съ номъ вполголоса.

— Лиззи, это дѣло надо какъ нибудь уладить прежде, чѣмъ вы уѣдете изъ города, произнесъ Франкъ, не спуская глазъ съ кузины.

— Я писала къ нему вчера, сказала Лиззи, — всего одну строку: приглашала его пріѣхать. Я ожидала, что онъ явится сегодня, но вмѣсто него пріѣхали вы. Не думаете-ли вы, что я очень огорчена его невниманіемъ?

— Думаю!

— О Франкъ! какіе вы всѣ тщеславные! Вы, вѣроятно, желаете, чтобы я поклялась, что ваше общество для меня пріятнѣе, чѣмъ его? Вамъ мало, что вы убѣждены въ этомъ… Хотя онъ долженъ быть моимъ мужемъ — надѣюсь, онъ имъ и сдѣлается — наши характеры далеко не такъ сходны, какъ вашъ и мой.

— Если-бы вы его не любили, вы не приняли бы его предложенія, замѣтилъ Франкъ.

— Что-жъ мнѣ было дѣлать тогда? что дѣлать теперь? Вы подумайте только о моемъ положеніи! Я совершенно одинока, безъ друзей, безъ покровителя! Вамъ нельзя быть вѣчно подлѣ меня. Вы въ тысячу разъ больше дорожите мизинцемъ извѣстной вамъ маленькой фигурки и вашей матерью, чѣмъ мною. (Лиззи говорила правду, но Франкъ не подтвердилъ ея словъ). Лордъ Фаунъ, все-таки человѣкъ достойный уваженія, по крайней мѣрѣ, я считала его такимъ, когда приняла его предложеніе.

— Да, онъ человѣкъ приличный, произнесъ Франкъ.

— Именно приличный — и больше ничего. Не осуждайте же меня строго за то, что я желаю сдѣлаться его женой. Если вы меня осудите, я тотчасъ откажу ему, чего-бы мнѣ это ни стоило. Онъ такъ странно держитъ себя въ отношеніи меня, что мнѣ очень не трудно будетъ найти предлогъ для разрыва.

Говоря это, Лиззи впилась глазами въ Франка; на лицѣ ея ясно выразилось желаніе услышать отъ него какой-нибудь рѣшительный отвѣтъ.

— Что-жъ вы мнѣ ничего не отвѣчаете? спроси та она съ нетерпѣніемъ.

— Что-жъ я могу вамъ отвѣтить? Онъ человѣкъ робкій и осторожный. Его запугали исторіей съ вашимъ ожерельемъ и онъ не знаетъ какъ себя держать, но мужъ изъ него выйдетъ хорошій. Онъ — не мотъ, человѣкъ съ хорошимъ положеніемъ, всѣ его родные — люди достойные; вы будете вращаться въ самомъ аристократическомъ кругу. Онъ не богатъ, это правда, но за то вы имѣете хорошее состояніе.

— Что значатъ деньги безъ любви! замѣтила Лиззи, слегка вздыхая.

— Въ его любви къ вамъ я не сомнѣваюсь. А когда вы будете принадлежать ему, онъ васъ полюбитъ еще сильнѣе.

— Ахъ! онъ будетъ любить меня, какъ любятъ лошадь или картину. Какое-же можетъ быть блаженство въ такой любви? Неужели и вы такъ любите вашу м-съ Скромницу?

— Лиззи, не лучше-ли намъ въ разговорѣ обойтись безъ всякихъ прозвищъ, прервалъ ее Франкъ.

— Вы не можете мнѣ запретить говорить, что я о ней думаю. Мы съ вами друзья и вы отнимаете у меня право говорить! Извините, такой дружбы мнѣ даромъ не нужно. Повторяю опять, она скромница. Если вамъ нравится это качество, почему-жъ бы мнѣ о немъ и не говорить? Меня, конечно, нельзя назвать скромницей, я знаю это очень хорошо, притомъ я не люблю казаться тѣмъ, чѣмъ я не могу быть. Но мы еще посмотримъ, будете-ли вы довольны этимъ качествомъ, когда женитесь на ней!

Франкъ еще не сообщалъ леди Эстасъ, что Люси уже его невѣста, смолчалъ и теперь. У него было мелькнула мысль въ головѣ сказать объ этомъ кузинѣ, но онъ удержался; „не скажу ничего, подумалъ онъ; а то это можетъ поставить меня въ еще болѣе неловкое положеніе въ отношеніи кузины. Свадьба наша отложена на годъ и для самой Люси будетъ лучше, если мы заранѣе не огласимъ нашей помолвки.“ Но, конечно, какъ это сознавалъ и самъ Франкъ, онъ не открывалъ кузинѣ своей сердечной тайны только потому, чтобы не испортить пріятныхъ дружескихъ отношеній, установившихся между нимъ и ею.

— Если я когда нибудь женюсь, заговорилъ онъ, наконецъ, — то полагаю, что всѣ привычки моей будущей жены будутъ мнѣ милы.

— Но вы, разумѣется, не признаетесь, если случится иначе, возразила Лиззн. — Я, впрочемъ, и не разсчитываю на ваше довѣріе. Мужчины вообще не могутъ быть вполнѣ откровенны, даже съ близкими друзьями. Разговаривая между собой, они толкуютъ, очень подробно о политикѣ, о денежныхъ дѣлахъ, но я сильно сомнѣваюсь, чтобы они сообщали другъ другу свои задушевныя мысли и чувства.

— А женщины развѣ болѣе сообщительны? спросилъ Франкъ.

— Ужь конечно. Я не знаю, чего бы только я вамъ не наврала, если бы вы захотѣли меня выслушать? Я раскрыла-бы предъ вами свою душу, какъ книгу. У меня есть внутренное сознаніе, что я отъ васъ ничего не могла бы скрыть. Ахъ, Франкъ! еслибы вы меня поняли вполнѣ, я была бы спасена, т. е. у меня не было-бы никакихъ непріятностей.

Лиззи говорила это съ видомъ такой искренности, что не было возможности ей не повѣрить. Приподнявшись немного на подушкѣ (ноги ея по-прежнему были вытянуты на диванѣ), она наклонялась къ самому лицу Франка, какъ бы умоляя его о помощи, на глазахъ ея сверкали слезы, губы оставались полураскрытыми какъ бы отъ сильнаго волненія, а руки сложенными на груди; въ этомъ положеніи она была чрезвычайно мила и увлекательна, и трудно было Франку бороться противъ такого соблазна. О, мужчины, которые, никакъ не могутъ устоять передъ женщиной, если она остроумна, красива и, притомъ, безцеремонна. Противъ такой женщины нѣтъ оружія, нѣтъ щита, которымъ можно-бы было прикрыться отъ ея ударовъ. Если мужчина, чувствуя свою слабость, вздумаетъ обратиться въ бѣгство, она найдетъ возможность отрѣзать ему путь къ отступленію.

Какая разница между нею и Люси! мелькнуло въ головѣ Франка, не смотря на то, что онъ уже отчасти поддался очарованію, — у Люси въ минуту откровенности также навертываются слезы на глазахъ, но все лицо ея горитъ правдой, энергіей и чувствомъ. Но не то у Лиззи.

Франкъ ясно видѣлъ разницу между правдой и ложью, и все-таки поддался лжи!

— Если-бы я зналъ, какъ спасти васъ отъ вашихъ непріятностей, хоть на одинъ часъ, я незадумавшись сдѣлалъ-бы это, отвѣчалъ онъ, страстно смотря на кузину.

— Нѣтъ… нѣтъ… нѣтъ! прошептала она, закрывая лицо платкомъ.

— Вы мнѣ не вѣрите? воскликнулъ онъ. — О! значитъ вы меня совсѣмъ не знаете!

Они оба вдругъ замолчали. Лиззи вытерла слезы и снова улыбнулась, приготовляясь начать новую атаку: она рѣшилась пустить въ ходъ все свое искуства и вы идти побѣдительницей изъ боя, непредставлявшаго ей, однако, никакой видимой цѣли. Она сама не знала, по настоящему, чего она добивается. Выйдти замужъ за кузена ей не было надобности, — такъ какъ она уже рѣшилась превратиться въ леди Фаунъ; сдѣлать его своимъ любовникомъ, въ прямомъ смыслѣ этого слова, она не желала, считая неудобнымъ для себя жертвовать своей репутаціей въ большомъ свѣтѣ, мнѣніемъ котораго она дорожила. Правда, ей нужна была помощь кузена въ дѣлѣ о брилліантахъ, но она хорошо знала, что могла-бы получить ее и не прибѣгая къ сильнымъ мѣрамъ. Вѣроятно, у нее, въ глубинѣ сердца, шевелилось тайное желаніе заставить его измѣнить Люси Моррисъ; но главной пружиной ея кокетства все-таки была страсть рисоваться и жить искуственной жизнью. Для Лиззи играть роль — было истиннымъ наслажденіемъ, играніе комедіи составляло цѣль ея жизни.

— Перейдемъ, однакожъ, къ дѣлу, замѣтилъ Франкъ. — Я нахожу, что вамъ непремѣнно нужно выйдти замужъ за лорда Фаунъ.

— Если вы этого желаете, я выйду, покорно отвѣчала Лиззи.

— Я совсѣмъ не то хотѣлъ сказать, возразилъ Франкъ. — Вы должны въ этомъ важномъ вопросѣ своей жизни руководствоваться только собственнымъ своимъ сужденіемъ. Если бракъ вамъ противенъ . — (Лиззи отрицательно покачала головой.) — Значитъ вы согласны со мной, что свадьба должна состояться? — (Лиззи опять покачала головой.) — Лиззи! вскричалъ Франкъ, — ради себя и меня выскажите, наконецъ, свое мнѣніе! Если вы ничего не скажете, то я уже и подавно… я не могу допустить, чтобы впослѣдствіи вы имѣли право говорить, что я заставилъ васъ выйдти замужъ или, что я отговорилъ васъ отъ замужества. Такое обвиненіе былобы для меня невыносимо.

— Но отчего вы не хотите дать мнѣ совѣта, какъ я должна дѣйствовать? нѣжно спросила Лиззи.

— Ни за что не стану вамъ ничего совѣтовать. Ни за что! отвѣчалъ съ жаромъ Франкъ.

— Но вспомните, какъ я молода и какъ вы, въ сравненіи со мной, опытны. Вѣдь вы восемью годами старше меня. У меня нѣтъ друзей, нѣтъ никого кромѣ васъ, съ кѣмъ-бы я могла посовѣтоваться: — неужели и вы откажетесь дать мнѣ совѣтъ?

— Но вѣдь вы приняли предложеніе лорда Фауна, и, повидимому, не совсѣмъ равнодушны къ нему.

Лиззи помолчала и, покачавъ головой, отвѣтила:

— Право, не знаю! Если вы хотите спросить: люблю-ли я его такъ, какъ любятъ человѣка, съ душой котораго сливается наша душа, я, конечно, скажу, что нѣтъ. Я уважала его въ то время, когда онъ просилъ моей руки.

— Словомъ, вы обдумали уже все и рѣшились выйдти за него замужъ. Не такъ-ли? спросилъ Франкъ.

— Поэтому вы находите, что я должна непремѣнно выйдти за него, лукаво возразила Лиззи.

— Не я нахожу, а вы, сказалъ молодой человѣкъ.

— Будь по вашему, Франкъ, кротко отвѣтила она. — Я выйду за него. Но я ни за что не отдамъ ему своего состоянія. Не правда-ли? Вѣдь и вы не желаете, чтобы я это сдѣлала? Съ моей стороны такого рода поступокъ былъ-бы непростительною слабостью, не правда-ли? Что мое, то и должно быть моимъ.

— Я увѣренъ, что онъ женится на васъ не по разсчету, сказалъ Франкъ.

— О, конечно, нѣтъ! Я въ этомъ убѣждена. Притомъ, онъ и права не имѣетъ вмѣшиваться въ мои денежныя дѣла. Дѣлая мнѣ предложеніе, онъ ни слова не упомянулъ о приданомъ. Ну, а если онъ во мнѣ сегодня не пріѣдетъ?

— Я думаю, лучше будетъ, если я повидаюсь съ нимъ, медленно произнесъ Франкъ.

— Въ самомъ дѣлѣ! воскликнула Лиззи. — Какъ это будетъ мило съ вашей стороны! Теперь я спокойна, если вы взялись за это дѣло. Тридцатаго числа я должна непремѣнно ѣхать въ Шотландію; я устала; мнѣ надоѣлъ городской шумъ, суета, выѣзды, пріемы. Надѣюсь, что вы пріѣдете ко мнѣ въ гости?

— Д-да; около двадцатаго числа.

— Значитъ, у меня теперь будетъ руководитель, будетъ вѣрный другъ, сказала Лиззи. — Вѣдь у меня нѣтъ брата, Франкъ; хоть-бы вы объ этомъ когда-нибудь подумали.

Съ этими словами она протянула ему руку. Франкъ крѣпко сжалъ ее въ своихъ рукахъ и притянулъ Лиззи къ себѣ. Въ одно мгновеніе молодая женщина опустилась на коверъ, въ его ногамъ. Еще минута — и Франкъ охватилъ ее одной рукой за талію, другой за шею и поцѣловалъ въ лобъ. Лиззи продолжала стоять на колѣнахъ, но получивъ поцѣлуй, откинула немного назадъ голову, взглянула прямо въ лицо Франку и тихо спросила:

— Это братскій поцѣлуй?

— Да, братскій, также тихо отвѣчалъ Франкъ.

Но тутъ случилось нѣчто неожиданное. Лиззи и Франкъ разыгрывали свой нѣжный водевиль въ глубинѣ маленькой гостиной, дверь изъ которой вела прямо въ залу, лицо Лиззи, когда она упала на колѣни, было обращено къ двери, — что, вѣроятно, уже заранѣе было принято ею въ соображеніе, потому-что она, къ удивленію Франка, мгновенно очутилась на ногахъ. Оказалось, что ливрейный лакей неожиданно отворилъ дверь и явился съ докладомъ о пріѣздѣ лорда Фауна. Быстрота, съ которой Лиззи перемѣнила свое положеніе, легкость, съ какой она успѣла привести въ надлежащій порядокъ лицо, платье и даже упрямый локонъ на шеѣ, были по истинѣ изумительны. Глядя на нее въ эту минуту никто-бы не догадался, что ее застали въ расплохъ, тогда какъ Франкъ не скоро могъ оправиться отъ смущенія и поднялся съ мѣста съ краской волненія на лицѣ. Лиззи, напротивъ, имѣла такой спокойный видъ, какъ будто она только-что вышла изъ уборной, гдѣ ее одѣвала горничная. Она чрезвычайно мило привѣтствовала лорда Фауна, подала ему руку и подержала ее столько времени въ своей рукѣ, сколько это нужно было для того, чтобы сказать, что она имѣетъ на то болѣе права, чѣмъ всякая другая женщина; при этомъ она тихо назвала своего кузена по имени. Оба джентльмена пожали другъ другу руки и посмотрѣли другъ на друга съ видомъ глубокой, затаенной непріязни. Лордъ Фаунъ, конечно, не забылъ сааба; а Франкъ предчувствовалъ, что ему вскорѣ придется обратиться къ лорду далеко не съ дружественными объясненіями. Перекинувъ нѣсколько словъ о парламентѣ и о погодѣ, они заговорили о необходимости вырваться изъ Лондона.

— Франкъ, сказала леди Эстасъ, — въ августѣ собирается ко мнѣ въ Портрэ стрѣлять тетеревей. Онъ оставитъ и на вашу долю, милордъ, часть дичи, если вамъ вздумается пріѣхать туда поохотиться.

— Обѣщаюсь заранѣе оставить лорду Фаунъ лучшихъ птицъ, замѣтилъ Франкъ.

— Я сильно сомнѣваюсь, чтобы мнѣ можно было попасть въ августѣ мѣсяцѣ въ Портрэ, сказалъ лордъ. — Не смотря на искренное мое желаніе съѣздить туда, едва-ли я буду въ состояніи предпринять эту поѣздку. Одинъ изъ насъ долженъ непремѣнно остаться при министерствѣ остъ-индскихъ дѣлъ.

— Ахъ, это противное министерство остъ-индскихъ дѣлъ! воскликнула Лиззи.

— Мнѣ кажется, что вы, люди съ офиціальнымъ положеніемъ, обставлены еще болѣе невыгодно, чѣмъ мы, адвокаты, сказалъ Франкъ. — Однако, Лиззи, мнѣ пора ѣхать, продолжалъ онъ, протягивая руку кузинѣ. — Прощайте, надѣюсь повидаться съ вами еще разъ до вашего отъѣзда изъ города.

— О, конечно, пріѣзжайте, отвѣчала Лиззи, пожимая ему руку. Женихъ и невѣста остались съ глазу на глазъ.

Послѣ ссоры ихъ въ Фаун-Кортѣ, они встрѣтились только одинъ разъ, именно на балѣ у леди Гленкоры; потомъ, какъ-бы по взаимному условію, ни одинъ изъ нихъ не намекнулъ на случившееся между ними столкновеніе. Лордъ Фаунъ явился теперь съ намѣреніемъ переговорить о вопросѣ, живо касавшемся ихъ обоихъ. Пока Франкъ Грейстокъ находился тутъ, имъ было сравнительно легко говорить другъ съ другомъ; но съ его уходомъ, лордъ Фаунъ пришелъ въ волненіе отъ мысли остаться наединѣ съ Лиззи.

— Милордъ, начала Лиззи, — принимая въ соображеніе все то, что произошло между нами, я должна сознаться, что вы дѣйствовали непростительно вяло.

— Да, я сознаюсь, но… началъ было лордъ Фаунъ.

— Милордъ, я держусь того правила, что повинную голову не рубятъ! прервала его Лиззи, и съ этими словами она опустилась на диванъ, а лордъ Фаунъ сѣлъ на стулъ, который занималъ предъ этимъ Франкъ. Лордъ отнюдь не былъ намѣренъ сознаваться въ своей винѣ, а еще болѣе ожидать прощенія; но Лиззи напала на него врасплохъ и онъ въ первую минуту не нашелся, что ей отвѣтить.

— Увѣряю васъ, продолжала ловкая дипломатка, — что для меня довольно одного знака вниманія, чтобы заставить меня забыть огорченіе, причиненное мнѣ другомъ.

— Леди Эстасъ, если я огорчилъ васъ, то неумышленно, возразилъ лордъ Фаунъ.

— Пусть будетъ по вашему. Я не хочу давать вамъ ни малѣйшаго повода къ тому, чтобы вы имѣли право сказать, что слышали отъ меня упрекъ. Вы здѣсь — и я вамъ очень рада. Довольными вы?

Подъѣзжая къ дому леди Эстасъ, лордъ Фаунъ собирался сказать ей многое на счетъ брилліантовъ и перейдя порогъ двери, онъ рѣшился ни о чемъ другомъ съ нею не говорить, какъ только о брилліантахъ; но вдругъ, теперь, совершенно неожиданно, возникъ новый предметъ для разговора. Лордъ былъ возмущенъ отношеніями между Лиззи и Франкомъ.

— Положимъ, думалъ онъ, — наша свадьба и не состоится, но въ настоящую минуту она считается моей невѣстой; прилично-ли ей приглашать Франка Грейстока гостить въ Портрэ, когда при ней нѣтъ женщины почтенныхъ лѣтъ, и непремѣнно высокаго положенія, которая-бы смотрѣла за порядкомъ и ѣздила-бы съ нею всюду. Она нанесла мнѣ оскорбленіе, пригласивъ къ себѣ Грейстока безъ моего разрѣшенія.

Лорду Фауну, по настоящему, слѣдовало-бы все-таки начать съ вопроса о брилліантахъ; но тревожившія его мысли вытѣснили изъ головы главный предметъ, и онъ совсѣмъ сбился съ толку.

— Развѣ м-ръ Грейстокъ будетъ сопровождать васъ въ Шотландію? спросилъ онъ у Лиззи.

— О! нѣтъ, отвѣчала та. — Я уѣзжаю 30 числа, когда-же онъ выѣдетъ изъ Лондона, — мнѣ неизвѣстно.

— Значитъ, онъ все-таки поѣдетъ въ Портрэ?

— Да, конечно. Франкъ пріѣдетъ туда вмѣстѣ съ другими охотниками.

— Однако онъ остановится у васъ въ замкѣ?

— Совсѣмъ нѣтъ. Въ настоящее время, лордъ Фаунъ, я не въ такомъ расположеніи духа, чтобы могла принимать гостей, даже такихъ, которыхъ я люблю, какъ моего кузена Франка. Вамъ извѣстно, кажется, Портрэскія горы тянутся на большое разстояніе, и гдѣ-то за ними, далеко отъ замка есть маленькій охотничій домикъ…

— Въ самомъ дѣлѣ? воскликнулъ лордъ Фаунъ, понявшій теперь, что ему слѣдовало-бы лучше приступить прямо къ вопросу о брилліантахъ, а не заводить рѣчь о пустякахъ.

— Если вамъ, милордъ, угодно будетъ провести у меня въ имѣніи день или два, продолжала Лиззи, — мой кузенъ и его друзья будутъ настолько любезны, что, вѣроятно, явятся въ замокъ и спасутъ васъ отъ скучнаго общества моего и миссъ Мэкнельти.

— Теперь мнѣ невозможно будетъ этого сдѣлать… отвѣтилъ лордъ и запнулся. — Положеніе, въ которомъ мы съ вами находимся, леди Эстасъ, весьма затруднительно, сказалъ онъ, помолчавъ съ минуту.

— Но вы никакъ не можете сказать, чтобы я была причиной этого затрудненія, возразила Лиззи съ улыбкой. — Вы оказали мнѣ честь — такъ, по крайней мѣрѣ, мужчины называютъ это — сдѣлали мнѣ предложеніе; я его приняла быть можетъ слишкомъ поспѣшно…

— Я хорошо понимаю, какъ глубоко я долженъ быть вамъ обязанъ за эту милость, леди Эстасъ, началъ было Фаунъ и снова умолкъ.

— Лордъ Фаунъ? вопросительно сказала Лиззи.

— Надѣюсь, что съ этихъ поръ я ничѣмъ ужь болѣе не стану васъ ни тревожить, ни утомлять…

— Милордъ, я и безъ того слишкомъ утомлена и измучена…

— Точно также, какъ и я. Теперь позвольте мнѣ снова возвратиться къ извѣстнымъ драгоцѣнностямъ, которыя, какъ вамъ извѣстно, я никогда не позволилъ-бы моей женѣ хранить у себя.

— Я еще не жена ваша, лордъ Фаунъ, грозно произнесла Лиззи, измѣнивъ свою полулежачую позу и усѣвшись совсѣмъ прямо.

— Это правда. Вы еще не жена моя, но вы обѣщали сдѣлаться ею…

— Продолжайте, сэръ…

— Я ласкалъ уже себя надеждой, что достигъ счастія… и вдругъ… эта исторія съ брилліантами…

— Что вамъ за дѣло до моихъ брилліантовъ? спросила Лиззи. — Ни вамъ и никому до нихъ дѣла нѣтъ. Я уже сказала вамъ, что эти брилліанты составляютъ мою собственность, и если-бы вы даже сдѣлались моимъ мужемъ, они и тогда остались бы моею личною, нераздѣльною собственностью. Если я рѣшилась оставить ихъ у себя, — они будутъ моими, — и я стану распоряжаться ими, какъ хочу. Я сберегу ихъ до того радостнаго дня, когда мой мальчикъ женится и когда я буду имѣть возможность украсить ими шею его невѣсты!

Лиззи произнесла всю эту тираду съ необыкновеннымъ достоинствомъ.

— Вотъ что я вамъ доложу, заговорилъ снова лордъ Фаунъ, — наши взаимныя обязательства должны считаться совершенно поконченными, если вы не отдадите ожерелье м-ру Кампердауну.

— Я не отдамъ ожерелье м-ру Кампердауну.

— Въ такомъ случаѣ… протянулъ лордъ.

— Позвольте мнѣ сказать вамъ, лордъ Фаунъ, что вы поступаете со мной, какъ человѣкъ безчестный, произнесла Лиззи, вставая съ дивана. — Я отдаю себя подъ покровительство моего кузена, м-ра Грейстока.

И съ этими словами молодая женщина медленно вышла изъ гостиной, предоставивъ лорду убираться изъ дома. Фаунъ постоялъ минутъ пять, съ шляпою въ рукѣ, неподвижно на одномъ мѣстѣ и затѣмъ спустился по лѣстницѣ до парадной двери.

ГЛАВА XX.
Брилліанты поднимаютъ тревогу.

Настало 30 іюля; Лиззи собралась къ отъѣзду въ Шотландію. Ее должны были сопровождать миссъ Мэкнельти, горничная и нѣсколько лакеевъ; словомъ, она готовилась путешествовать, какъ подобаетъ знатной леди. Съ лордомъ Фауномъ Лиззи не видалась послѣ встрѣчи, описанной въ предыдущей главѣ; за то кузенъ Франкъ навѣщалъ ее почти ежедневно. Грейстокъ, послѣ долгаго размышленія, написалъ длинное письмо къ лорду Фауну, въ которомъ увѣдомлялъ этого высокороднаго мужа, что онъ желаетъ получить отъ него объясненіе въ непонятномъ его поступкѣ съ леди Эстасъ. Распространившись на счетъ вопроса о брилліантахъ, Франкъ доказывалъ лорду Фауну, что онъ не имѣетъ никакого права вмѣшиваться въ это дѣло. Забывъ уже, что онъ самъ сначала желалъ, чтобы Лиззи отдала ожерелье, Франкъ въ своемъ письмѣ выставилъ нѣсколько доказательствъ, говорящихъ въ ея пользу: „Если-бы даже покойный мужъ моей кузины, писалъ онъ, — и не подарилъ ей лично этихъ брилліантовъ, то она должна получить ихъ по духовному завѣщанію. Сэръ Флоріанъ завѣщалъ ей все движимое имущество, находящееся въ стѣнахъ Портрэ, а во время смерти сэра Флоріана брилліанты находились въ Портрэ“. Таковы были доводы Франка, въ сущности ложные, но, по его мнѣнію, достовѣрные, потому-что Лиззи успѣла убѣдить его, что все это правда.

Но мнѣніе лорда Фауна, что Лиззи поступила и поступаетъ дурно, ни мало не поколебалось и послѣ письма Франка; Фаунъ по прежнему былъ убѣжденъ, что ему необходимо отдѣлаться отъ своей невѣсты, какъ можно поскорѣе, но въ то-же время онъ сознавалъ, что ему слѣдуетъ быть крайне осмотрительнымъ въ выборѣ мотивовъ къ разрыву съ нею. Онъ поспѣшилъ написать Грейстоку отвѣтъ въ нѣсколькихъ словахъ, обѣщая дать ему требуемое объясненіе, какъ только обстоятельства позволятъ ему рѣшить окончательно этотъ вопросъ. Между тѣмъ настало 30 іюля; поѣздъ изъ Лондона въ Карлейль отходилъ въ 11 часовъ утра; Лиззи намѣревалась выѣхать съ этимъ поѣздомъ съ тѣмъ, чтобы ночевать въ городѣ и, проѣхавъ черезъ Думфри, прибыть въ Портрэ на слѣдующее утро. Ей хотѣлось увезти съ собой ожерелье. „Брать или не брать мнѣ его съ собой? думала Лиззи. — Несгараемый ящикъ, гдѣ у меня хранится ожерелье, хотя тяжелъ, но удобно переносится съ мѣста на мѣсто. Для этого потребуется всего одинъ человѣкъ. Я сама не разъ передвигала его въ спальнѣ безъ чужой помощи; но тащить его самой въ рукахъ мнѣ не подъ силу, и притомъ на меня сейчасъ обратятъ вниманіе. И лакей, и швейцаръ, и миссъ Мэкнельти, всѣ догадаются, что я несу; а отъ моей главной горничной мнѣ ужъ этого ни за что не скрыть, она тотчасъ замѣтитъ, что я везу ожерелье въ несгораемомъ ящикѣ, и начнетъ дѣлать свои заключенія; тогда какъ, уложивъ его въ шкатулку съ прочими брилліантами, я могу такъ все устроить, что она и не смекнетъ въ чемъ дѣло. Не сунуть-ли мнѣ его въ карманъ? Нѣтъ, страшно. Кто знаетъ, мало-ли на что можетъ рѣшиться Кампердаунъ, отыскивая ожерелье“. Безъ несгораемаго ящика Лиззи не осмѣлилась везти ожерелье и потому рѣшила, что она возьметъ съ собою и ящикъ. Въ 10 часовъ утра, наемная, двухмѣстная карета стояла уже у крыльца; для прислуги былъ запряженъ кэбъ. Прислуга начала выносить багажъ изъ дома и вмѣстѣ съ главными сундуками вынесла и несгораемый ящикъ съ ожерельемъ. Лакей втащилъ его въ карету и поставилъ въ видѣ скамеечки передъ тѣмъ мѣстомъ, гдѣ должна была сѣсть Лиззи. Леди Эстасъ вышла вслѣдъ за своимъ сокровищемъ и помѣстилась въ каретѣ вдвоемъ съ миссъ Мэкнельти. „Я прикажу ставить ящикъ точно также, подлѣ себя, и въ вагонѣ“, думала Лиззи, когда онѣ стали усаживаться, а въ карлейльскомъ отелѣ велю перенести его къ себѣ въ номеръ. Что за бѣда, если швейцаръ узнаетъ, что въ этомъ ящикѣ? Въ этомъ нѣтъ, кажется, ничего незаконнаго, что я путешествую съ тяжелымъ несгораемымъ ящикомъ, наполненнымъ брилліантами; это все-таки безопаснѣе, чѣмъ оставлять ихъ безъ себя въ Лондонѣ. Домъ свой въ Моунт-Стритѣ я на зиму сдамъ, на чьихъ-же рукахъ они останутся? Мои банкиры обманутъ меня непремѣнно и выдадутъ мое сокровище м-ру Кампердауну. Бартеръ и Бенжаменъ, я думаю, давнымъ давно подкуплены Кампердауномъ». Разъ какъ-то Лиззи пришло въ голову попросить кузена взять на сохраненіе дорогое ожерелье; но у нея не хватило духу выпустить его изъ рукъ. Вѣдь оно стоило слишкомъ десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ! Если-бы удалось его продать и получить сполна всю сумму, — отъ сколькихъ безпокойствъ спаслась-бы Лиззи, на которой въ послѣднее время, успѣли нарости небольшіе долги. Но продать ожерелье не было никакой возможности, и вотъ почему, когда леди сѣла въ карету, несгораемый ящикъ съ брилліантами очутился у нея подъ ногами. Дверца кареты была еще отворена, какъ вдругъ передъ Лизви, точно какъ изъ подъ земли, появился м-ръ Кампердаунъ. Да, какъ разъ между каретой и крыльцомъ дома стоялъ м-ръ Кампердаунъ съ какимъ-то другимъ господиномъ, подозрительной наружности…

— Леди Эстасъ! сказалъ м-ръ Кампердаунъ, снимая шляпу.

Лиззи поклонилась ему и спряталась за миссъ Мэкнельти, стараясь скрыть свое сильно поблѣднѣвшее лицо.

— Вы, повидимому, изволите отправляться въ Шотландію? очень почтительно спросилъ Кампердаунъ.

— Да, мы ѣдемъ, и боимся опоздать къ поѣзду, м-ръ Кампердаунъ, отвѣчала Лиззи.

— Не можете-ли вы мнѣ удѣлить минуты двѣ для разговора, сказалъ старикъ.

— О нѣтъ, не могу. Мы и безъ того ужь опоздали. Какое странное время вы выбираете для визита, м-ръ Кампердаунъ!

— Да, леди Эсгасъ, я самъ сознаюсь, что пришелъ не во время, продолжалъ Кампердаунъ, — но я только сегодня утромъ услыхалъ, что вы уѣзжаете, а мнѣ необходимо нужно было повидаться съ вами.

— Не лучше-ли было прислать мнѣ письмо? сказала леди Эстасъ.

— Сударыня, вы никогда не отвѣчали на мои письма.

— Мнѣ… мнѣ… право, невозможно теперь съ вами толковать, проговорила, въ смущеніи, леди. — Уильямъ, крикнула она лакею, — велите кучеру ѣхать. Намъ необходимо нужно поспѣть на желѣзную дорогу. Мнѣ очень жаль, м-ръ Кампердаунъ, но я васъ попрошу не задерживать меня. Меѣ — некогда.

— Леди Эстасъ, медленно произнесъ Кампердаунъ, взявшись за ручки каретной дверцы и движеніемъ руки остановивъ кучера. — Мнѣ нужно сдѣлать вамъ вопросъ… Я настоятельно требую, чтобы вы сказали, гдѣ находятся фамильные брилліанты Эстасовъ?

Лиззи чувствовала, что несгараемый ящикъ какъ будто жжетъ ей ноги, но, не выказывая своего смущенія, она тщательнѣе запахнула себя плащемъ и спокойно отвѣтила:

— Я ничего вамъ теперь сказать не могу. Уильямъ, прикажите кучеру ѣхать, крикнула она вторично.

— Если вы не дадите тотчасъ мнѣ ожерелья, возразилъ старикъ, — я буду вынужденъ исполнить, лежащую на мнѣ, непріятную обязанность: испросить разрѣшенія сдѣлать обыскъ въ вашемъ домѣ, съ тѣмъ, чтобы брилліанты отдать подъ надлежащій присмотръ. Они не ваши, и я долженъ вырвать ихъ изъ вашихъ рукъ.

Лиззи испуганно посмотрѣла на подозрительнаго господина, который былъ никто иной, какъ очень почтенный клеркъ изъ конторы м-ра Кампердауна; она вообразила, что обыскъ начнется немедленно. Угроза, произнесенная старикомъ повѣреннымъ, была понята Лиззи въ буквальномъ смыслѣ: ей представилось, что онъ уже облеченъ полной властью приступить къ обыску въ каретѣ и отобрать у нея ожерелье. Она посмотрѣла сначала на миссъ Мэкнельти и потомъ на лакея. «Выдадутъ они меня или нѣтъ? подумала молодая женщина. — Если они употребятъ силу, то кончено, — ящикъ у меня ужь не останется, это вѣрно!»

— Я знаю, что мы теперь опоздаемъ на желѣзную дорогу, сказала она очень громко. — Это ни на что не похоже! Я требую, чтобы вы пустили меня.

Около кареты начала собираться кучка любопытныхъ, а прикрыть злосчастный ящикъ было не чѣмъ, кромѣ юбки дорожнаго платья.

— Гдѣ у васъ брилліанты, леди Эстасъ? въ домѣ или нѣтъ? спросилъ снова Кампердаунъ.

— Отчего кучеръ не ѣдетъ? крикнула Лиззи. — Сэръ, вы не имѣете права останавливать меня. Я не хочу, чтобы меня останавливали.

— Можете быть, вы взяли ихъ съ собой? настаивалъ Кампердаунъ.

— Я вамъ не стану отвѣчать! Вы не имѣете права обращаться со мной такимъ образомъ, горячилась Лиззи.

— Въ такомъ случаѣ я вынужденъ буду, ради сохраненія фамильныхъ интересовъ, составить протоколъ о назначеніи обыска здѣсь и въ Эйрширѣ, а затѣмъ начать судебное преслѣдованіе противъ васъ лично, миледи.

Съ этими словами Кампердаунъ удалился и карета тронулась. Лиззи поспѣла къ отходу поѣзда; вся исторія около крыльца ея дома въ Моунт-Стритѣ продолжалась какихъ-нибудь 10 минутъ, но впечатлѣніе, произведенное на Лиззи случившимся скандаломъ, было ужасно. Она нѣсколько минутъ не могла выговорить ни слова и, наконецъ, истерически зарыдала; это были уже не притворныя слезы, а настоящій припадокъ съ конвульсіями. Всѣ живущіе въ Моунт-Стритѣ, въ томъ числѣ вся ея прислуга, слышали взведенное на нее обвиненіе. Во время бывшей исторіи ей хотѣлось, чтобы брилліанты эти провалились, но теперь ей казалось невозможнымъ съ ними разстаться. Они тяготили ее, какъ свинецъ, а между-тѣмъ, рыдая, какъ ребенокъ, она чувствовала, что они прикованы къ ней точно цѣпью.

«Я ненавижу ихъ и все-таки должна имѣть ихъ при себѣ, думала она, утирая слезы. — Я боюсь ихъ, и должна держать въ собственной спальнѣ!.. это ужасно!..»

Съ миссъ Мэкнельти не стоило говорить объ этомъ горѣ. Приживалка сидѣла вытянувшись, точно на пружинахъ, съ нахмуренными бровями, съ серьезнымъ лицомъ, она безпрестанно подавала соли леди Эстасъ, но не высказала ни малѣйшей симпатіи въ ней.

— Ахъ, моя милая! жаловалась Лиззи, — этотъ ужасный человѣкъ совсѣмъ меня разстроилъ.

— Ничего нѣтъ удивительнаго, что вы разстроены, холодно замѣтила миссъ Мэкнельти.

— Это такая несправедливость… Такая ложь… это… такъ… такъ… Увѣряю васъ, миссъ Мэкнельти, что ожерелье принадлежитъ мнѣ, точно также, какъ вамъ принадлежитъ вашъ зонтикъ.

— Право, я ничего не знаю, отвѣчала миссъ Мэкнельти.

— Но я вамъ говорю, что это такъ, возразила Лиззи.

— Я могу только сказать вамъ, что, къ сожалѣнію, это дѣло весьма сомнительное.

— Ничего тутъ нѣтъ сомнительнаго, крикнула вдругъ Лиззи. — Какъ вы смѣете говорить, что это дѣло сомнительное? Мой кузенъ, м-ръ Грейстокъ утверждаетъ, что оно ясно, какъ день. Онъ юристъ, ему законы лучше извѣстны, чѣмъ какому-нибудь повѣренному, въ родѣ Кампердауна.

Въ эту минуту они пріѣхали на станцію и тутъ началась возня съ драгоцѣннымъ ящикомъ. Лакей потащилъ его въ комнату для пассажировъ. Носильщикъ перетащилъ его въ вагонъ. Лиззи слѣдила за выраженіемъ лица носильщика и ей казалось, что ему успѣли уже сообщить, что именно заключается въ ящикѣ, а онъ, точно на зло ей, какъ-то усиленно кряхтѣлъ, таща его на рукахъ. То-же самое случилось въ Карлейлѣ, гдѣ ея собственный лакей внесъ ящикъ въ номеръ. Лиззи догадалась, что она служитъ предметомъ общаго разговора. Утромъ народъ глазѣлъ на нее съ особеннымъ вниманіемъ, пока она шла по длинной платформѣ, а передъ ней тащили все тотъ-же ящикъ, она мысленно пожалѣла даже, зачѣмъ она сама его не несла, потому что, вѣроятно, это не произвело-бы такого скандала, какъ теперь. Лиззи казалось, что вся ея прислуга въ заговорѣ противъ нея; миссъ Мэкнельти, и та сдѣлалась еще противнѣе. И дѣйствительно, бѣдная миссъ Мэкнельти, всегда совѣстливо исполнявшая свои обязанности и старавшаяся отплатить добромъ за хлѣбъ-соль, которымъ она пользовалась, не могла побѣдить тяжелаго впечатлѣнія, произведеннаго на нее сценой съ Кампердауномъ и потому не мудрено, что она приняла холодный и отчасти черствый тонъ, говоря съ своей патронесой. Исторія съ ожерельемъ до того ее оскорбила, что она ужь начала строить планы, какъ-бы ей поскорѣе отдѣлаться отъ Лиззи и устроиться гдѣ-нибудь въ другомъ домѣ.

И точно, что за удовольствіе жить съ женщиной, которая путешествуетъ, имѣя при себѣ въ несгараемомъ ящикѣ десятитысячное ожерелье, составлявшее чужую собственность: какъ-бы то ни было, но леди Эстасъ и миссъ Мэкнельти, съ прислугой, и съ несгораемымъ ящикомъ, благополучно прибыли въ Портрэ.

ГЛАВА XXI.

Во все время своего путешествія леди Эстасъ была въ такомъ отвратительномъ расположеніи духа, что несчастной миссъ Мэкнельти дорогой не разъ приходила въ голову мысль: не лучше-ли ей уйдти къ леди Линлитгау или даже въ рабочій домъ, чѣмъ оставаться у такого тирана въ юбкѣ? Но по пріѣздѣ въ замокъ, леди Эстасъ вдругъ перемѣнилась: ласковая улыбка не сходила съ ея губъ, она со всѣми сдѣлалась привѣтлива и любезна. Нельзя было, впрочемъ, и осуждать Лиззи за то, что она находилась въ состояніи постояннаго раздраженія впродолженіи пути и что она сердилась на всѣхъ и на все, сама того не замѣчая. Если-бы миссъ Мэкнельти могла понять, какое тяжкое бремя несла ея патронеса изъ-за ящика съ брилліантами она, конечно, извинила-бы ея гнѣвъ. До сихъ поръ исторія съ ожерельемъ сохранялась въ тайнѣ и была извѣстна только немногимъ лицамъ; но теперь, противный повѣренный громко на улицѣ, въ присутствіи всей прислуги, заговорилъ объ ожерельѣ, и леди Эстасъ чувствовала, что эта исторія разнеслась повсюду, что о ней толкуютъ даже всѣ носильщики, начиная съ лондонскаго дебаркадера до станціи Тру въ въ Шотландіи, куда выѣхала собственная карета леди, чтобы перевезти ее въ замокъ Портрэ. Ночь, проведенная Лиззи въ Карлейлѣ, была для нея невыносима; мысль о брилліантахъ мучила ее вплоть до утра. «Кто знаетъ? восклицала бѣдная леди, ворочаясь на постели, — быть можетъ, мой лакей и горничная слышали дерзкое притязаніе Кампердауна — сдѣлать у меня обыскъ въ домѣ!»

Есть хозяева, чрезвычайно счастливо обстановленные въ этомъ отношеніи: ихъ прислуга посвящена во всѣ ихъ семейныя дѣла; она принимаетъ живое участіе въ каждой перемѣнѣ, происходящей въ хозяйскомъ домѣ: она симпатизируетъ планамъ хозяевъ, знаетъ ихъ нужды, радуется каждой ихъ удачѣ, — словомъ, сливаетъ свои интересы съ интересами хозяевъ. Но для этого требуется, чтобы хозяева сами умѣли поставить себя въ такія интимныя отношенія къ своей прислугѣ, чтобы они смотрѣли на нее, какъ на людей своего семейства. Случаются между ними, конечно, размолвки, ссоры; нерѣдко эти взаимныя столкновенія кончаются даже полнымъ разрывомъ; но пока все идетъ гладко, прислуга въ подобныхъ домахъ, большей частью, съ жаромъ готова защищать честь и имя своихъ хозяевъ. Какой-нибудь дворецкій, м-ръ Биннъ, съ пѣной у рта началъ-бы съ вами спорить, если-бы вы вздумали усумниться въ томъ, что столовое серебро въ домѣ стараго сквайра, у котораго онъ служитъ, досталось ему незаконнымъ образомъ. Какую-нибудь м-съ Паунсбоксъ вы никакими доводами въ мірѣ не убѣдите, что брилліанты, въ которыхъ ея хозяйка щеголяла цѣлыхъ 15 лѣтъ, не составляютъ личную собственность этой леди. Старый Биннъ и м-съ Паунсбоксъ начнутъ спорить съ вами до слезъ; мало того, въ порывѣ увлеченія они даже предложатъ вамъ разрѣзать ихъ тѣло на куски, только-бы защитить репутацію своихъ хозяевъ. Они считаютъ своимъ point d’honneur отстаивать неприкосновенность серебра и брилліантовъ, принадлежащихъ ихъ хозяевамъ, отъ которыхъ они получаютъ жалованье, которые кормятъ ихъ, одѣваютъ, подчасъ журятъ, но всегда покровительствуютъ имъ и берегутъ ихъ. Вы никакими адскими муками не выманите у Бинна ключъ отъ хозяйскаго погреба съ винами, а отъ Паунсбоксъ тайну туалетныхъ снадобій ея леди. Но у бѣдной Лиззи Эстасъ не было ни м-ра Бинна, ни м-съ Паунсбоксъ. Въ растительномъ царствѣ существуютъ одиночныя такъ-называемыя тайнобрачныя растенія; къ такой именно породѣ растеній, обладающихъ свойствомъ отчужденія, принадлежала и леди Эстасъ. Поэтому-то она и лишена была возможности пріобрѣсть домашнихъ друзей въ своей прислугѣ. Ея выѣздной лакей имѣлъ шесть футовъ росту, былъ недуренъ собой и прозывался Томомъ, — вотъ все, что Лиззи знала о немъ. Она была слишкомъ умна, чтобы ждать съ его стороны участія или помощи, исключая тѣхъ случаевъ, которые входили въ кругъ его обязанностей; она платила ему жалованье за то, чтобы онъ сидѣлъ у нея на козлахъ и болѣе ничего отъ него не требовала. Горничная была лицомъ болѣе къ ней близкимъ, но только на нѣсколько градусовъ. Звали эту дѣвушку Пасіенсъ Крэбстикъ; она прекрасно убирала голову, но далѣе этого свѣденія Лиззи о ней не простирались.

Внѣ дома у нея также не было друзей. Продолжая считать себя невѣстой лорда Фауна, она въ то-же время сознавала, что тутъ о взаимной симпатіи и рѣчи быть не могдъ. Франкъ Грейстокъ, пожалуй, готовъ-бы былъ сблизиться съ нею, но не такъ, какъ хотѣлось Лиззи; притомъ слишкомъ тѣсное сближеніе съ кузеномъ оказалось-бы даже опаснымъ въ случаѣ, если-бы ей удалось довести до конца свое дѣло съ Фауномъ. Конечно, въ настоящую минуту Лиззи поссорилась съ своимъ женихомъ; но горечь, возбужденная въ ней этой ссорой, а главное, рѣшительный тонъ, съ которымъ лордъ Фаунъ объявилъ, что онъ расторгаетъ всѣ свои обязательства въ отношеніи къ ней, какъ къ своей невѣстѣ, — все это подзадоривало Лиззи настоять на своемъ и выйдти за него замужъ. Дорогой въ Портрэ она тщательно обдумала свое положеніе и снова рѣшила, что лордъ Фаунъ будетъ ея мужемъ, слѣдовательно, сближаться съ Франкомъ, къ которому ее влекло очень нѣжное чувство, было опасно. Оставалась въ итогѣ одна миссъ Мэкнельти, сочувствіе и любовь которой были-бы очень благосклонно приняты Лиззи, если-бы скромная приживалка выражала ихъ такъ, какъ хотѣлось капризной молодой леди. Ей нужно было полное довѣріе со стороны миссъ Мэкнельти. Это значило, однакожъ, что миссъ Мэкнельти, должна была восторгаться ожерельемъ, должна была съ жаромъ осуждать лорда Фауна, съ жаромъ расхваливать Лиззи… О, тогда! тогда Лиззи осыпала-бы миссъ Мэкнельти всѣми сокровищами своей дружбы. Но миссъ Мэкнельти была суха, какъ сосновая доска; она исполняла только приказанія, зная, что ѣстъ чужой хлѣбъ. Нѣжности, деликатности, чувства, догадливости — въ ней не было ни на волосъ. Такъ, по крайней мѣрѣ, леди Эстасъ судила о своей скромной компаньонкѣ, и въ одномъ отношеніи она не ошибалась. Миссъ Мэкнельти дѣйствительно не вѣрила леди Эстасъ, а притворяться, что она ей вѣритъ, она не умѣла, да и не желала.

Бѣдная Лиззи! Надъ людьми, подобно ей счастливыми по наружности, но отличающимися фальшью, дурнымъ сердцемъ и эгоизмомъ, свѣтъ безпощадно произноситъ свой приговоръ, не зная того, какія страшныя наказанія несутъ эти люди по милости своихъ дурныхъ свойствъ. Лиззи Эстасъ была чрезвычайно фальшива, зла и эгоистична, а между тѣмъ обстановка была самая блестящая; но не смотря на весь этотъ наружный блескъ, не смотря на все окружающее ее довольство, она была несчастнѣйшая женщина въ мірѣ! Она никогда не наслаждалась полнымъ душевнымъ спокойствіемъ. Въ ея прошломъ не было ни одного отраднаго воспоминанія. Чувствуя всю фальшь своей натуры, понимая очень хорошо, что ее любить не за что, Лиззи все-таки оставалась при убѣжденіи, что окружающіе люди несправедливы къ ней и что она терпитъ отъ нихъ напрасно. — «Лордъ Фаунъ надѣлалъ много непріятностей, говорила она сама себѣ, — но я дешево съ нимъ не раздѣваюсь. Онъ узнаетъ, какова я!»

Портрэ-Кестль былъ настоящій замокъ. Это было прекрасное каменное зданіе съ зубчатыми стѣнами, съ круглой башней на одномъ углу, съ воротами, издали похожими на подъемные, съ небольшими амбразурами, даже съ пушкой, поставленной подъ низенькимъ навѣсомъ; по обѣимъ сторонамъ дома шелъ широкій ровъ, въ настоящее время превращенный въ нѣсколько фантастическій, но очень живописный, садъ. Хотя часть замка отличалась и очень древней архитектурой, свидѣтельствовавшей о воинственности его владѣльцевъ, однакожъ слѣдуетъ сказать правду, что всѣ эти воинственныя украшенія, какъ-то: зубцы на стѣнахъ, круглая башня, грозные ворота, были пристроены въ позднѣйшія времена. Со всѣмъ тѣмъ замокъ имѣлъ настоящій характеръ древняго замка и возбуждалъ въ посѣтителѣ большой интересъ, но внутреннее устройство зданія не отвѣчало всѣмъ требованіямъ домашняго комфорта. Ради наружнаго великолѣпія, требовавшаго простору въ планѣ постройки, сдѣланы были большія уступки на счетъ внутренняго удобства. Въ замкѣ, напримѣръ, была громадная зала, красивая столовая съ цѣльными стеклами въ окнахъ, выходящихъ на море; но за то гостиныя были не велики, спальни разбросаны въ безпорядкѣ и всѣ вообще комнаты были тѣсны и темны. Лиззи, впрочемъ, съумѣла устроить для себя прекрасную, просторную гостиную, выходившую окнами также на море.

Замокъ стоялъ на крутой горѣ, откуда открывался прелестный видъ на рѣку Клейдъ и на островъ Арранъ, красовавшійся на горизонтѣ. Въ ясный день, — а такихъ дней въ этой мѣстности было много — арранскія горы были видны изъ оконъ Лиззиной комнаты. Во всѣхъ другихъ отношеніяхъ замокъ представлялъ довольно мрачный характеръ. Кое-гдѣ вокругъ него было разбросано нѣсколько захирѣвшихъ деревьевъ, но строевого лѣса нигдѣ не росло. Позади дома, въ былыя времена, виднѣлся великолѣпный огородъ; но съ началомъ управленія Лиззи вся излишняя, домашняя роскошь исчезла. Великолѣпные огороды требуютъ большихъ издержекъ для поддержанія ихъ въ настоящемъ видѣ и потому Лиззи на первыхъ-же порахъ отпустила всѣхъ помощниковъ главнаго садовника, и вмѣсто пяти человѣкъ огородниковъ ограничилась однимъ, назначивъ ему мальчика въ подмогу. Вслѣдствіе такого распоряженія, старикъ садовникъ, безъ сомнѣнія, тотчасъ-же попросилъ разсчета у леди Эстасъ, что ее вовсе не огорчило, потому что она немедленно наняла другого, запросившаго съ нее только гинею въ недѣлю; правда, этотъ далеко не былъ такимъ артистомъ, какъ его предмѣстникъ, но за то былъ очень скроменъ въ своихъ требованіяхъ, тогда какъ прежній, получая 120 фунтовъ жалованья въ годъ и пользуясь даровой квартирой, угольями, молокомъ и всевозможными садовыми произведеніями, находилъ, что всего этого для него недостаточно. Не смотря на хорошее состояніе Лиззи и на значительные ея доходы, она очень скоро смекнула, что четырехъ тысячъ фунтовъ въ годъ недостаточно для того, чтобы содержать богатый домъ въ городѣ и вести хозяйство въ деревнѣ на широкую ногу.

На днѣ лощины прежняго рва, опоясывавшаго, какъ мы выше сказали, замокъ съ двухъ сторонъ, былъ разведенъ цвѣтникъ и небольшой фруктовый садъ. Вообще-же мѣстность, гдѣ находился Портрэ-Кэстль, не представляла ничего особенно привлекательнаго только и было хорошаго, что видъ на открытое море, разстилавшееся у подошвы горы, на которой возвышался замокъ. Самая гора была совсѣмъ почти обнажена отъ зелени и деревьевъ, такъ что зимой, во время вѣтра, въ замкѣ было крайне непріятно жить. Позади его тянулось длинная цѣпь невысокихъ горъ, исчезавшихъ миль за десять отъ моря; на крайнемъ концѣ ихъ хребта стоялъ охотничій домикъ, носившій простое названіе коттеджа. Тамъ природа была хотя и суровая, но величественная. Коттеджъ назначался для пріема Франка Грейстока и его пріятеля, въ случаѣ, если-бы оба джентльмена вздумали, дѣйствительно, пріѣхать поохотиться на тетеревсй въ имѣніи леди Эстасъ.

И такъ Лиззи, повидимому, должна была чувствовать себя счастливой и довольной. Чего еще ей не доставало? Конечно, найдутся люди, которые скажутъ, что молодой вдовѣ, оплакивающей своего умершаго супруга и находящейся еще подъ вліяніемъ такой утраты, невозможно радоваться и считать себя совершенно счастливой, но вѣдь по нынѣшнимъ понятіямъ свѣта, положеніе молодыхъ вдовъ совсѣмъ не такое горькое, какъ кажется. Въ обществѣ съ каждымъ годомъ утверждается мнѣніе, что во вдовствѣ нѣтъ еще большой бѣды. Горестный обрядъ самосожиганія, бомбазиновыя черныя платья и безобразные вдовьи чепчики — все это мало по малу теряетъ прежнюю популярность и женщины пріучаютъ себя къ мысли, что какое-бы горе ихъ ни постигло, онѣ должны оставаться вѣрными внушеніямъ своей природы и не грустить по обязанности, когда хочется веселиться. Хорошая жена можетъ чтить память своего супруга, можетъ оплакивать его искренно, честно, отъ всей души и въ то же время можетъ также искренно наслаждаться оставленнымъ ей послѣ мужа наслѣдствомъ. Леди Эстасъ считала тебя несчастной вовсе не потому, что она потеряла мужа. У нея былъ сынъ, было состояніе, она была молода и хороша, ей принадлежалъ замокъ Портрэ. У нея былъ даже женихъ, а если-бы ей вздумалось отъ него отдѣлаться, еслибы она къ нему охладѣла, то на незанятое мѣсто немедленно нашелся-бы другой, и очень можетъ быть, что она второго жениха полюбила бы больше перваго. Слѣдовательно, Лиззи не могла пожаловаться на неудачи въ жизни. А между тѣмъ, она была несчастна. Чего-жъ ей не доставало?

Въ дѣтствѣ она росла умнымъ ребенкомъ, умнымъ и даже очень хитрымъ. Теперь изъ нея вышла умная женщина. Хитрость осталась при ней; но, зная свѣтъ насквозь, Лиззи начала убѣждаться, что человѣкъ съ помощью одной только хитрости никогда не достигаетъ своей цѣли. Вотъ почему она начала завидовать простотѣ и прямотѣ характера Люси Моррисъ, которую она безпощадно осыпала различными прозвищами, въ родѣ: скромницы, потихони, лукавой кошки и т. д. Это однакожъ не мѣшало ей видѣть, что Люси, со всей своей простотой, провела ее, — хитрую женщину. Для того, чтобы привлечь Франка Грейстока къ себѣ, Лиззи опутала его сѣтями соблазна, но только на время; Люси-же безъ помощи всякихъ сѣтей завладѣла его сердцемъ. Хитрыя женщины вообще удерживаютъ мужчину очень не долго въ своей власти; за то женщины съ простымъ, откровеннымъ сердцемъ приковываютъ его въ себѣ навсегда, особенно, если онъ человѣкъ, дѣйствительно стоющій любви. Леди Эстасъ пришла въ убѣжденію, что какъ-бы ни были блестящи ея успѣхи, она только тогда будетъ счастлива, когда ей удастся вполнѣ завладѣть сердцемъ мужчины. — «Сэръ Флоріанъ весь отдался мнѣ, разсуждала она съ горечью, но надолго-ли? На одинъ, или на два мѣсяца! Правда, я сама его никогда не любила, — но что-жъ мнѣ съ собой дѣлать? Не перемѣнить-ли мнѣ тактику? Не притвориться-ли наивной? Не сыграть-ли роль простодушной женщины, чтобы этимъ средствомъ достичь цѣля, заставить себя полюбить?» Бѣдная Лиззи Эстасъ! Разсуждая, такимъ образомъ, она разгадала многое въ своей жизни и невольно сама себѣ говорила горькія истины. Но одна истина ускользнула у нея изъ вида. Она забыла; что у нея не было сердца и что любить она не умѣла. Да, сердце высохло у нея и превратилось въ прахъ, пока она изощрялась въ высшихъ хитростяхъ, улаживая свои дѣла съ г-ми Бартеръ и Бенджаменъ, съ сэромъ Флоріаномъ, съ леди Линлитгау и съ м-ромъ Кампердауномъ.

Ея лордство изволило прибыть въ свое помѣстье и покинуть Лондонъ со всѣми его очарованіями, побужденное различными причинами. Во первыхъ, квартира въ Моунтъ-Стритѣ съ мебелью, прислугой и лошадьми была нанята помѣсячно. Леди Эстасъ достаточно хорошо знала свои доходы и могла сообразить, что ей не слѣдуетъ оставаться ни одного лишняго дня въ Лондонѣ, если она хочетъ сберечь фунтовъ двѣсти; и она была на столько осмотрительна, что поняла всю необходимость подобнаго рода экономіи. Притомъ она разсчитала, что ей удобнѣе будетъ вести свои атаки противъ лорда Фауна издали, чѣмъ вблизи. Наконецъ, самъ Лондонъ ей опротивѣлъ. Тамъ было столько поводовъ опасаться разныхъ непріятностей, и было такъ мало для нея отраднаго! Ее пугалъ болѣе всего м-ръ Кампердаунъ, при воспоминаніи о которомъ сейчасъ возникала въ ея умѣ исторія съ ожерельемъ и мысль о возможности навлечь на себя какую-нибудь страшную бѣду, въ видѣ повѣстки, напримѣръ, отъ городского судьи, съ приказаніемъ немедленно явиться въ Ньюгетъ, а не то, пожалуй, и къ самому лорду-канцлеру. Лиззи дрожала при одной мысли, что къ ней можетъ явиться съ визитомъ полисменъ, уполномоченный произвести домовый обыскъ и силой взять несгараемый ящикъ. Словомъ, для нея въ Лондонѣ было очень мало пріятнаго. Одержать побѣду въ какой-бы то ни было борьбѣ чрезвычайно весело; но постоянно бороться — утомительно. Единственно пріятными воспоминаніями для Лиззи были тѣ немногія минуты, которыя она проводила наединѣ съ кузеномъ Франкомъ, и еще, быть можетъ, тѣ дни, когда она являлась въ обществѣ, изукрашенная брилліантами. Болѣе этого ей нечѣмъ было вспомнить Лондонъ. «Но придетъ время, утѣшала себя молодая вдова, обстоятельства перемѣнятся и я заживу иначе.» Подъ вліяніемъ всѣхъ этихъ соображеній, Лиззи пришла къ тому убѣжденію, что ей необходимо уединиться на время, уѣхать въ деревню, почему она и принялась вздыхать по миломъ морѣ, "по моемъ миломъ морѣ съ сверкающими волнами, " какъ она имѣла привычку выражаться, и по скаламъ дорогого Портрэ.

— Я томлюсь въ душной городской атмосферѣ, говорила она обыкновенно, обращаясь къ миссъ Мэкнельти и къ Августѣ Фаунъ, — я жажду свѣжаго эйрширскаго воздуха, мнѣ нужно уединеніе, нужны книги. Среди шума и суеты лондонской жизни невозможно сосредоточиться и читать на свободѣ.

Говоря это, Лиззи была вполнѣ увѣрена, что она не лжетъ. Она такъ вѣрила своимъ словамъ, что въ первое же утро по пріѣздѣ въ замокъ положила себѣ въ карманъ маленькій томикъ поэмы Шелли «Королева Мэбъ» и вздумала, прогуляться по скаламъ. Въ девять часовъ, послѣ завтрака, она тотчасъ-же одѣлась и, сдѣлавъ какое-то замѣчаніе миссъ Мэкнельти на счетъ прелестей свѣжаго утренняго воздуха, вышла изъ дома и спустилась въ садъ, разстилавшійся въ лощинѣ передъ замкомъ.

Однако она далеко не ушла. Она направилась по тропинкѣ, ведущей къ небольшой каменистой горѣ, возвышавшейся среди тощихъ пажитей. Ярдовъ пятьдесятъ ниже начиналась длинная гряда скалъ, правда, не очень крутыхъ и не такихъ остроконечныхъ, какъ настоящія скалы, за то покрытыхъ, въ плоть до самаго моря, сѣро-зеленымъ ковромъ изъ мха, что и давало право Лиззи называть берегъ своего имѣнія скалистымъ. Изъ оконъ ея комнаты ясно была видна эта каменная гряда скалъ, и леди Эстасъ, въ минуты поэтическаго восторга, бывало, долго простаивала передъ окномъ, любуясь на эту живописную картину и мечтая о томъ, какъ она будетъ ходить туда читать своего Шелли. Разъ даже случилось такъ, что она дѣйствительно добралась до вершины главной скалы и съ восторгомъ протянула оттуда руки къ едва виднѣвшимся на горизонтѣ горамъ острова Аррана, какъ-бы привѣтствуя ихъ. Но въ тотъ день погода была свѣжая, очень удобная для поэтическихъ изліяній; теперь-же, напротивъ, раскаленное солнце жгло голову, и когда Лиззи, усѣвшись на камнѣ, развернула «Королеву Мэбъ», то оказалось, что читать не было возможности и что зонтикъ служилъ плохой защитой отъ палящаго солнца. Пришлось по-неволѣ встать. Лиззи стала искать глазами какого нибудь тѣнистаго убѣжища, откуда ей можно было-бы любоваться «на милый, безбрежный океанъ съ его сверкающими волнами». (Леди Эстасъ иначе не выражалась, говоря объ устьѣ Клейда). Но такого уголка не нашлось нигдѣ; только въ правой сторонѣ, на горѣ, стояло нѣсколько тощихъ деревьевъ. «Не спуститься-ли къ морю, какъ я это сдѣлала разъ? подумала Лиззи. Найду-ли я и тамъ тѣнь? пожалуй, придется опять карабкаться наверхъ». Солнце припекало все сильнѣе и сильнѣе, — видя, что другого исхода нѣтъ, какъ поскорѣе удалиться, леди Эстасъ медленно вернулась въ садъ и, расположившись въ старинной бесѣдкѣ, вынула снова Шелли изъ кармана. Лавочка, на которой она усѣлась, была низенькая, жесткая и полуразвалившаяся; въ углахъ бесѣдки ползали улитки (къ которымъ Лиззи чувствовала сильное отвращеніе); не смотря на все это, она рѣшилась остаться. Ей хотѣлось, во что-бы то ни стало, прочитать свою душку «Королеву Мэбъ», среди необыкновенной обстановки, а не у себя, въ прозаической, скучной, будничной гостиной. Чтеніе на скалахъ, какъ оказывалось, было возможно только рано утромъ на зарѣ, или вечеромъ, послѣ солнечнаго заката. Рѣшившись не обращать вниманія на неудобную скамейку и на все прочее, Лиззи приступила къ чтенію «Королева Мэбъ», о которой она очень часто говорила, желая показать, что знаетъ содержаніе этой поэмы. На дѣлѣ-же выходило, что она только теперь въ первый разъ раскрывала Шелли. «Чудное явленіе Смерть! Смерть и братъ ея Сонъ!» прочла вслухъ Лиззи — и закрыла книгу, находя, что ей нужно непремѣнно помечтать надъ этими двумя стихами. «Смерть и братъ ея Сонъ»! повторила она про себя, не совсѣмъ ясно сознавая, почему Сонъ и Смерть болѣе чудныя явленія, чѣмъ движеніе, жизнь или мысль. Но ей нравилось созвучіе словъ и она рѣшила выучить ихъ наизусть, чтобы при случаѣ привести ихъ, какъ подходящій примѣръ. «вдругъ появился духъ Іанты; онъ предсталъ во всей красѣ обнаженной чистоты», продолжала читать Лиззи. Имя Іанты ей необыкновенно понравилось. Сопоставленіе словъ: обнаженная чистота — произвело на нее особенное впечатлѣніе, такъ что она рѣшилась, во чтобы то ни стало, запомнить все это мѣсто. За тѣмъ слѣдовало восемь строкъ, напечатанныхъ отдѣльно, въ видѣ стансовъ; большого труда, чтобы выучить ихъ, не представлялось, а эффектъ могъ выйдти очень хорошій:

«Облекшись въ невыразимую красоту и грацію,

Сбросивъ съ себя тлѣнную земную оболочку,

Онъ воспріялъ образъ естественнаго величія

И предсталъ, безсмертный, среди разрушенія».

Что облеклось въ красоту — тлѣнъ земной или духъ Іанты — Лиззи этого не разобрала; впрочемъ, дѣло было слишкомъ мудреное для того, чтобы понять его смыслъ сразу. «Ахъ! воскликнула Лиззи, какъ это вѣрно! какъ это понятно человѣку съ сердцемъ»… «И вдругъ появился духъ Іанты»!… Молодая женщина встала съ скамейки и начала прохаживаться по саду, повторяя стихи и совсѣмъ забывъ о палящемъ солнцѣ. «Сбросивъ съ себя тлѣнную земную оболочку»!… «Да, — да, понимаю теперь. Духъ сброситъ съ себя все земное и облечется въ красоту и грацію!» У нея въ головѣ мелькнула мысль, что когда настанетъ это блаженное время, никто не будетъ требовать отъ нея ожерелья и завѣдывающій ея. конюшней перестанетъ надоѣдать ей, присылая съ противной акуратностью свои счеты. «Онъ предсталъ во всей красѣ обнаженной чистоты» — твердила Лиззи, думая про себя въ то-же время: «А здѣсь, въ этомъ пустомъ свѣтѣ, требуется пища, одежда, жилище!..» «Предсталъ, безсмертный, среди разрушенія»!.. Для Лиззи одинаково пріятно звучали слова: и безсмертный, и тлѣнная земная оболочка, и чистота. — «И вдругъ появился духъ Іанты; онъ предсталъ во всей красѣ»… декламировала она. Наконецъ, поэтическое мѣсто было выучено наизусть и Лиззи осталась очень довольна своей уединенной прогулкой. Теперь у нея оказалось въ запасѣ нѣсколько стиховъ, которые можно было привести при случаѣ, въ разговорѣ. Все еще неясно понимая смыслъ той строфы, гдѣ говорилось о духѣ Іанты, Лиззи однако такъ мастерски изучила свои жесты, такъ ловко выучилась измѣнять интонацію голоса при произнесеніи замысловатыхъ стиховъ, что дѣйствительно, при случаѣ, она когда произвести большой эфектъ. Наконецъ, она спрятала книгу въ карманъ и вернулась домой. Не смотря на то, что описаніе явленія духа Іанты находится въ самомъ началѣ сочиненія Шелли, Лиззи, нѣсколько дней спустя, говорила объ этомъ сочиненіи съ такимъ восторгомъ, какъ будто она изучила его очень тщательно, и ей даже казалось, что она не лжетъ. Впослѣдствіи она стала опытнѣе и поняла, что для того, чтобы увѣрить людей въ совершенномъ знакомствѣ съ какимъ-бы то ни было сочиненіемъ, необходимо заучить нѣсколько стиховъ въ началѣ, въ срединѣ и въ концѣ.

По окончаніи второго завтрака, Лиззи пригласила миссъ Мэкнельти сѣсть съ нею у открытаго окна въ ея любимой гостиной и полюбоваться на «сверкающія волны». Отдавая полную справедливость скромной приживалкѣ, мы должны сознаться, что она была недалекаго ума; объ изящныхъ искуствахъ не имѣла никакого понятія, читала мало и все больше вещи безцвѣтныя, словомъ, жила день-за день, думая только о томъ, чтобы быть сытой и имѣть теплый уголъ; со всѣмъ тѣмъ у нея нельзя было отнять способности понимать вещи, какъ онѣ есть, и соображать образъ своихъ дѣйствій при различныхъ обстоятельствахъ жизни. Лиззи Эстасъ положительно не удавалось подчинить ее себѣ въ такой степени, какъ-бы ей хотѣлось. Зная всѣ свойства характера Лиззи, миссъ Мэкнельти все-таки согласилась поселиться у нея въ домѣ и ѣсть ея хлѣбъ. Она привыкла всю жизнь имѣть дѣло или съ такими ничтожными личностями, какъ ея отецъ, или съ такими жестокими, какъ леди Линлитгау, или съ такими двуличными, какъ леди Эстасъ; поэтому бѣдная дѣвушка рѣшила, что ей видимо на роду написано переносить людскія несправедливости, и не очень страдала отъ житейскихъ терній и даже не осуждала ни отца; ни старой графини, ни молодой вдовы. Но у миссъ Мэкнельти былъ большой недостатокъ въ характерѣ. Не смотря на снисходительность, съ которой она относилась въ дурнымъ качествамъ своихъ патронесъ, она все-таки не умѣла называть чернаго бѣлымъ звала жестокость — жестокостью, лицемѣріе — лицемѣріемъ. Вотъ почему она и не была способна повѣрить поэтическимъ восторгамъ Лиззи. Впрочемъ, во всѣхъ этихъ случаяхъ миссъ Мэкнельти руководилась не убѣжденіемъ, не любовью къ правдѣ, а просто неумѣньемъ лгать. У нея не доставало духу назвать доброй леди Линлитгау, — и леди Линлитгау вытолкала ее изъ дома. Точно также и теперь, когда леди Эстасъ вызывала ее на сочувствіе къ своему сантиментальному настроенію, миссъ Мэкнельти не съумѣла разыграть роль сантиментальной наперстницы. Бѣдная приживалка, какъ ребенокъ или вѣрная собака, была неспособна притворяться. Лиззи, между-тѣмъ, жаждала услышать нѣсколько сочувственныхъ словъ, ей хотѣлось непремѣнно вывести на сцену своего Шелли, и вотъ почему она такъ ласково пригласила миссъ Мэкнельти сѣсть рядомъ съ собой въ глубокой амбразурѣ окна.

— Какая прелесть! не правда-ли? спросила леди, протянувъ свою красивую руку по направленію къ морю.

— Да, видъ красивъ, только глазамъ отъ солнца больно, отвѣчала очень спокойно м-съ Мэкнельти.

— Ахъ! я такъ люблю яркое солнце въ теплый лѣтній день, воскликнула Лиззи. — Мнѣ всегда кажется, что сердце человѣка раскрывается при лучахъ солнца. Ясные лѣтніе дни напоминаютъ мнѣ постоянно то непродолжительное, но очаровательное время, когда мы жили съ моимъ дорогимъ Флоріаномъ въ Неаполѣ. Да, время было чудесное, не смотря на то, что оно пролетѣло, какъ сонъ! со вздохомъ заключила Лиззи. (М-съ Мэкнельти знала кое-что объ этомъ чудномъ времени и знала также, какъ легко молодая вдова перенесла утрату дорогого Флоріана).

— Я полагаю, что неаполитанскій заливъ очень красивъ, скромно замѣтила м-съ Мэкнельти.

— Что заливъ! Тамъ вся природа такъ очаровательна, что невольно чувствуешь необходимость имѣть подлѣ себя человѣка, съ которымъ можно-бы было дѣлить впечатлѣнія. "Духъ Іанты!.. произнесла вдругъ Лиззи, какъ-бы обращаясь къ душѣ умершаго сэра Флоріана. — Кстати, продолжала она, читали-ли вы «Королеву Мэбъ»?

— Кажется, нѣтъ, отвѣчала приживалка. — Если и читала, то забыла.

— Ахъ, прочитайте непремѣнно! Во всей англійской литературѣ, сколько мнѣ извѣстно, нѣтъ стиховъ, которые такъ близко касались бы души и сердца человѣка, какъ эта поэма «Онъ предсталъ во всей красѣ обнаженной чистоты», продолжала она декламировать. — «Облекшись въ невыразимую красоту и грацію»… «Сбросивъ съ себя тлѣнную земную оболочку…» Какъ теперь вижу его мужественную фигуру, сидящую со мной у окна въ Неаполѣ! Какъ теперь мнѣ представляется день, когда мы любовались моремъ… О, Джулія! воскликнула она, прижимая руки къ груди, все это прошло — прошла дѣйствительность, но воспоминаніе осталось на вѣки въ моемъ сердцѣ!..

— Да, онъ былъ прекрасный мужчина, произнесла м-съ Мэкнельти, чувствуя необходимость сказать хоть что-нибудь.

— Какъ теперь вижу его, продолжала бредить леди Эстасъ, не спуская глазъ съ моря. — «Онъ воспріялъ образъ естественнаго величія… И предсталъ, первобытный, среди разрушенія»… Какая глубокая идея. Какъ это прекрасно выражено. (Лиззи, забывшись, замѣнила слово безсмертный, словомъ первобытный, но звучность стиха, по ея понятію, отъ этого ничего не потеряла. Слово первобытный казалось ей чрезвычайно поэтичнымъ).

— По правдѣ вамъ сказать, отвѣчала м-съ Мэкнельти, — я никакъ не могу понять стиховъ, приводимыхъ въ разговорѣ, если сама заранѣе ихъ не прочитаю. Однако я лучше отойду отъ окна, прибавила она, — моимъ старымъ глазамъ невыносимо тяжело смотрѣть на воду.

Изъ этого можно было догадаться, что съ м-съ Мэкнельти заговорили о томъ, о чемъ она никакого понятія не имѣла, почему она и спѣшила отретироваться.

ГЛАВА XXII.
Леди Эстасъ достаетъ пони для своего кузена.

Не встрѣтивъ ни малѣйшаго признака сочувствія со стороны м-съ Мэкнельти, леди Эстасъ вышла изъ себя. Она никакъ не ожидала такой дерзости отъ скромной, забитой жизнію компаньонки, которой она платила большое жалованье. Въ порывѣ великодушія, въ то время, когда Лиззи еще не ясно понимала цѣну деньгамъ, она обѣщала выплатить м-съ Мэкнельти 70 фун. въ первый годъ и столько-же во второй, въ случаѣ, если-бы та осталась у нея жить долѣе двѣнадцати мѣсяцевъ. Второй годъ былъ только въ началѣ, а ужь въ головѣ леди Эстасъ шевелилась мысль, что 70 фун. — сумма слишкомъ большая, когда взамѣнъ ея вамъ ничего не даютъ. Леди Линлитгау не платила компаньонкѣ ничего опредѣленнаго. Лиззи-же одѣвала ее прилично, платила за ея мѣсто въ первомъ классѣ, когда онѣ вмѣстѣ ѣздили въ Шотландію, наконецъ, брала на свой счетъ всѣ издержки на извощиковъ въ Лондонѣ въ тѣхъ случаяхъ, когда оказывалась необходимость удалить м-съ Мэкнельти изъ дома. Разсчитывая мыслей, но всѣ эти расходы, Лиззи не одинъ разъ находила, что ея компаньонкѣ не мѣшало-бы высказать болѣе сочувствія къ ней; такъ, напримѣръ, теперь ей слѣдовало бы восхищаться прелестью стиховъ, гдѣ говорилось о духѣ Iанты, тѣмъ болѣе, что Лиззи сама вызывала ее на это; равнодушіе м-съ Мэкнельти не шутя злило леди Эстасъ и она едва удерживалась, чтобы не замѣтить недогадливой приживалкѣ, что ей не слѣдовало-бы пользоваться ея милостями даромъ. Сознавая вполнѣ, что при теперешнемъ положеніи ей необходимо имѣть въ домѣ какую нибудь приличную наперстницу, Лиззи, конечно, не рѣшалась отказать м-съ Мэкнельти; но она безпрестанно сердилась на нее и не рѣдко честила бѣдную Мэкнельти — дурой. Но для м-съ Мэкнельти было менѣе противно выслушать прозвище "дуры, чѣмъ выражать свое сочувствіе тому, чему она вовсе не сочувствовала.

Первые десять дней августа прошли чрезвычайно томительно для леди Эстасъ. «Королева Мэбъ» была заброшена и толки о ней прекратилась. За то другихъ книгъ было много. Въ Портрэ привезли громадный ящикъ, набитый доверху новѣйшими романами, а м-съ Мэкнельти была страшная охотница до этого рода литературы; она не читала романы, а, такъ сказать, пожирала ихъ съ чрезвычайной быстротой. Вотъ если-бы леди Эстасъ вздумалось придти толковать съ ней о скорбяхъ какой нибудь несчастной героини, присутствовавшей при смерти своего возлюбленнаго, который, три недѣли спустя, вновь воскресаетъ и дѣлается обладателемъ состоянія, приносящаго ему десять тысячъ фунтовъ ежегоднаго дохода; или, напр., о другой какой нибудь героинѣ которая пала жертвой убійцъ — о! тогда м-съ Мэкнельти съ живѣйшимъ интересомъ стала-бы поддерживать разговоръ.

Чувствуя, что струны ея духа ослабли за неимѣніемъ поддержки, Лиззи сама принялась за романы. Намѣреваясь посвятить лѣтній сезонъ изученію англійскихъ поэтовъ, она было собралась одолѣть поэму «Королева-волшебница», но эту поэму постигла та-же участь, какая и "Королеву Мэбъ, " такъ что вмѣсто серьезнаго изученія литературы Лиззи занялась романами и стала ихъ читать залпомъ безъ разбора. М-съ Мэкнельти, дѣлавшая то-же самое, чувствовала полнѣйшее наслажденіе. Завтракать и обѣдать во время, пользоваться ежедневно прогулками на свѣжемъ воздухѣ, имѣть запасъ новыхъ романовъ и быть оставленной въ покоѣ — вотъ все, чего она желала. Но для леди Эстасъ этого было мало. Она требовала отъ жизни гораздо большаго и была крайне недовольна своей лѣностью. — «Я бы могла читать съ утра до ночи Спенсера, разсуждала она, посвящая часъ или два въ день Шелли, — если-бы только около меня былъ человѣкъ, съ которымъ я могла-бы дѣлиться впечатлѣніями.» Но такого человѣка не оказывалось и леди была этимъ недовольна. Наконецъ, пришло письмо отъ кузена и жительницы Портрэ въ это утро ожили.

"Я видѣлся съ лордомъ Фауномъ, писалъ Франкъ, а также съ м-ромъ Кампердауномъ. Подробности я сообщу при нашемъ свиданіи, такъ какъ я думаю быть 20 августа въ Портрэ. Мы выѣдемъ съ ночнымъ поѣздомъ, а къ вамъ я явлюсь утромъ, тотчасъ послѣ завтрака, давъ себѣ только.время переодѣться. Я полагаю, что на станціи можно будетъ найдти пони, чтобы пріѣѣхать къ вамъ верхомъ. Подъ мѣстоимѣніемъ мы я разумѣю себя и моего пріятеля, м-ра Геріота, котораго, я думаю, вы полюбите, если удостоите принять его у себя въ домѣ; — онъ такой-же юристъ, какъ и я. Немедленнаго разрѣшенія на его визитъ я не смѣю требовать, и въ среду утромъ буду у васъ одинъ.

Всегда преданный Фр. Гр."

Письмо Грейстока пришло въ воскресенье утромъ; онъ назначалъ среду для своего пріѣзда, среда была недалеко и потому Лиззи оживилась необыкновенно: дурное расположеніе ея духа какъ рукой сняло.

— Ахъ, какое это будетъ счастье видѣть подлѣ себя живого человѣка, воскликнула она, окончивъ чтеніе письма кузена. Это восклицаніе было далеко не лестно для м-съ Мэкнельти, но та и не ожидала себѣ лучшихъ комплиментовъ.

— О, да, конечно, отвѣчала она. — Я воображаю, какъ вы будете рады вашему кузену.

— Я рада всякому существу, сколько нибудь похожему на мужчину, замѣтила Лиззи. — Мнѣ, право, приходило въ голову попросить нашего приходскаго пастора, чтобы онъ убѣжалъ со мною.

— Но вѣдь у него семь человѣкъ дѣтей, робко возразила Мэкнельти.

— Знаю. Бѣдняжка, у него жена, дѣти на плечахъ и ему едва хватаетъ денегъ на насущный хлѣбъ. Я увѣрена, что онъ согласился-бы бѣжать. Кстати, прибавила Лиззи, — есть-ли тутъ у кого-нибудь пони? Какъ вы думаете?

— Пони? съ изумленіемъ повторила компаньонка, вѣроятно, полагавшая, что пони нуженъ для бѣгства Лиззи съ пасторомъ.

— Ну, да, отвѣчала леди Эстасъ. — Надѣюсь, что вы понимаете, что значитъ пони. Въ котэджѣ необходимо имѣть пони для моихъ гостей-охотниковъ. Моя бѣдная голова до того обременена заботами, что я совсѣмъ выпустила это изъ виду, — а на васъ надѣяться нечего, отъ васъ и путной мысли не добьешься, заключила она.

— Я не знала, что джентльмены будутъ охотиться верхомъ на пони, возразила миссъ Мэкнельти.

— Вы никогда ничего не знаете. Конечно, тамъ долженъ быть пони.

— Но вѣдь къ вамъ, кажется, двое гостей пріѣдутъ, значитъ нужны два пони, замѣтила компаньонка.

— Совсѣмъ нѣтъ, сказала Лиззи. — Ужь не воображаете-ли вы, что мужчины только и дѣлаютъ, что ѣздятъ верхомъ? Мнѣ нужна одна лошадь. Какъ-бы мнѣ это устроить.

Миссъ Мэкнельти предложила послать за управляющимъ Гоурономъ или за фактатумомъ Портрэ; онъ продавалъ и покупалъ скотъ, наблюдалъ за порядкомъ въ имѣніи, велъ дѣла съ фермерами и съ арендаторами земли, смотрѣлъ за водосточными трубами во время сильныхъ морозовъ, словомъ, это былъ честный, работящій, умный шотландецъ, державшій все управленіе въ рукахъ, съ дѣтства выросшій въ Портрэ, страстно преданный всѣмъ Эстасамъ и отъ души ненавидѣвшій молодую вдову, свою теперешнюю хозяйку. Послѣ смерти сэра Флоріана, онъ не вышелъ въ отставку, считая своимъ священнымъ долгомъ спасти Портрэ отъ разоренія. Лиззи платила искренней ненавистью Анди Гоурону и мысленно рѣшила, при первой возможности, сбыть его съ рукъ. Покойный сэръ Флоріанъ имѣлъ привычку звать своего преданнаго управляющаго по имени Анди, но во всемъ околодкѣ, равно какъ и въ Портрэ, его иначе не называли, какъ м-ромъ Гоурономъ. Не смотря на то, Лиззи считала себя вправѣ подражать обыкновенію покойнаго баронета, и звала управляющаго также Анди. Рѣшившись отдѣлаться отъ вѣрнаго слуги, она однакожъ все еще не рѣшалась поступить съ нимъ рѣзко. По имѣнію было много дѣлъ, вести которыя могъ только Гоуронъ. Если-бы Гоуронъ не наблюдалъ такъ строго за каждой бездѣлицей въ Портрэ, Лиззи давнобы была обворована. Даже по дѣлу съ тяготѣвшимъ на ея плечахъ садовникомъ, съ этимъ Левіафаномъ, который пожиралъ жалованье, превышавшее жалованье главнаго управляющаго, даже и тутъ Лиззи не могла обойтись безъ помощи Гоурона; онъ научилъ ее, какъ справадить садовника и какъ нанять другого, подешевле. Она не могла не довѣрять Гоурону и въ тоже время ненавидѣла его отъ всего сердца. Гоуронъ, съ своей стороны, также ненавидѣлъ Леди Эстасъ, но и не вѣрилъ ей ни въ чемъ.

— Такъ вы воображаете, что въ Портрэ ничего нельзя сдѣлать безъ того, чтобы не попросить совѣта у Гоурона? Насмѣшливо спросила леди Эстасъ у своей компаньонки.

— Онъ, по крайней мѣрѣ, скажетъ вамъ, сколько нужно заплатить за пони, отвѣчала миссъ Мэкнельти.

— Да, и онъ достанетъ мнѣ какую-нибудь бѣшеную лошадь, которая не пойдетъ подъ сѣдломъ и сдѣлаетъ это нарочно для того, чтобы Франкъ сломалъ себѣ на ней шею. Отъ него все станется.

— Тогда я на вашемъ мѣстѣ обратилась-бы къ м-ру Макалумму, тройскому почтмейстеру, возразила миссъ Мэкнельти, — я видѣла у дверей станціи нѣсколько телѣжекъ, въ которыхъ были запряжены три или четыре пони, чрезвычайно кроткіе по наружности.

— Мэкнельти! можно-ли быть такой идіоткой, какъ вы! воскликнула леди Эстасъ, всплеснувъ руками. — Какъ могло вамъ придти въ голову, чтобы я для прогулки Франка приготовила упряжную лошадь!..

— Да, дѣйствительно, я сказала глупость, отвѣчала приживалка, принимаясь снова за свою книгу.

Волей-неволей, а пришлось прибѣгнуть къ Гоурону; но такъ-какъ въ воскресный день никто, даже леди Эстасъ, не посмѣлъ-бы побезпокоить м-ра Гоурона, то она сама отправилась къ нему утромъ въ понедѣльникъ. Она застала его за дѣломъ: онъ надсматривалъ за косцами, убиравшими сѣно ея милости на небольшомъ лугу передъ замкомъ. Почва земли на лугахъ, прилегавшихъ къ замку, была неблагодарная и трава росла тамъ тощая, поэтому не мудрено, что съ сѣнокосомъ немного запоздали.

— Анди, произнесла леди Эстасъ, — мнѣ нуженъ пони для джентльменовъ, которые будутъ жить въ котэджѣ. Устройте такъ, чтобы онъ былъ тамъ во вторникъ вечеромъ.

— Вамъ нуженъ пони, миледи? спросилъ управляющій съ сильнымъ шотландскимъ акцентомъ.

— Да, пони. Я думаю, его можно купить въ Эйрширѣ, хотя тамъ, какъ мнѣ кажется, ничего хорошаго достать нельзя.

— Коли такъ, миледи, то незачѣмъ здѣсь и жить, отвѣчалъ старикъ.

— Это другой вопросъ. А теперь я васъ прошу купить мнѣ пони и поставить его на конюшню въ котэджѣ, во вторникъ, не позднѣе полудня. Тамъ, вѣроятно, есть конюшня?

— О, какъ-же! тамъ есть стойла и не на одну лошадь. Когда котэджъ строился, миледи, намъ не для чего было экономничать.

Анди Гоуронъ съ намѣреніемъ кольнулъ Лиззи, стараясь напомнить ей, что она теперь гораздо бѣднѣе прежняго, и этотъ намекъ былъ ей хуже ножа.

— Я не намѣрена скряжничать, когда дѣло идетъ о пони для моего кузена, возразила Лиззи величественнымъ тономъ, чувствуя въ тоже время, что она этими словами выдаетъ себя предъ управляющимъ. — Итакъ, продолжала она, вы сдѣлаете мнѣ одолженіе, добудете лошадь во вторнику.

— Но у насъ нѣтъ ни овса, ни сѣна, ни соломы для подстилки. Да и кто станетъ ходить за этимъ пони? Вѣдь содержаніе его обойдется гораздо дороже, чѣмъ ваша милость полагаете. Одинъ пони будетъ намъ стоить въ недѣлю 18 шиллинговъ и шесть пенсовъ.

М-ръ Гоуронъ, исчисляя всѣ необходимые расходы, съ особеннымъ удареніемъ произнесъ: шесть пенсовъ.

— Очень хорошо, сказала Лиззи. — Пусть такъ и будетъ.

— Да вѣдь нужно и самую-то лошадь купить, миледи. На это потребуется не мало денегъ. Пони очень вздорожали теперь въ Эйрширѣ; это не то, что бывало прежде, миледи.

— Что-жь изъ этого? Я дамъ вамъ денегъ на покупку лошади, возразила Лизаи.

— Она будетъ стоить десять фунтовъ, миледи.

— Очень хорошо. Я дамъ вамъ десять фунтовъ.

— А, можетъ быть, запросятъ и двѣнадцать, навѣрное я сказать не могу, продолжалъ старикъ, тряся головой съ весьма угрожающимъ видомъ. (Немудрено, что Лиззи такъ его ненавидѣла).

— Постарайтесь заплатить за пони настоящую цѣну, замѣтила леди Эстасъ.

— Настоящихъ цѣнъ на пони не существуетъ, миледи, это не брилліанты, или что-нибудь въ этомъ родѣ. (Если-бы можно было доказать, что этотъ намекъ на брилліанты былъ сдѣланъ Гоуродомъ съ цѣлью уязвить леди Эстасъ исторіей съ ея ожерельемъ, то управляющаго слѣдовало-бы немедленно разсчитать за такую дерзость и не одинъ судья въ Англіи не присудилъ-бы его хозяйку къ уплатѣ должнаго ему жалованья). — Какъ прикажете, миледи, впослѣдствіи поступить съ купленнымъ пони, продать его снова, или оставить на корму? продолжалъ хитрый шотландецъ.

— Мы это послѣ обдумаемъ, отвѣчала Лиззи.

— Но вѣдь онъ объѣстъ насъ въ первую-же зиму. Его придется непремѣнно продать. Джентльмены, можетъ быть, раза два на немъ покатаются по горамъ и только. А за нашими тетеревами верхомъ не угоняешься, да у насъ по-настоящему, и тетеревей-то нѣтъ совсѣмъ.

Послѣднее замѣчаніе со стороны Гоурона было жестоко и неблагородно даже, потому что Лиззи хорошо знала, что въ горахъ были поселены два сторожа для охраненія дичи, что имъ платилось по шести шил. въ недѣлю, кромѣ другихъ льготъ, и что одного изъ нихъ она разсчитала, все-таки подчиняясь совѣту того-же Гоурона. И вдругъ онъ осмѣливается теперь подтрунивать надъ ней, увѣряя, будто дичи вовсе не существуетъ, да при этомъ еще какъ-то выразительно трясетъ головой.

— Вы, значитъ, положительно отказываетесь достать для моего кузена верховую лошадь? строго спросила Лиззи.

— Миледи, я никогда этого не говорилъ, возразилъ старикъ. — Въ Эйрширѣ можно достать всякое полезное животное и простую лошадь, и пони, и осла, все что угодно. Только-бы деньги были. Но кромѣ лошади нужно еще многое купить.

— А что именно? спросила Лиззи.

— Сѣдло нужно, миледи, сѣдла даромъ не даютъ, даже въ Эйрлирѣ. (Старикъ съ намѣреніемъ употребилъ шотландское слово seddle вмѣсто англійскаго saddle и его очень забавляло то, что леди Эстасъ не могла разобрать, о чемъ онъ говорятъ).

— Анди, я не понимаю васъ, сказала Лиззи.

— Сѣдло нужно, миледи, гаркнулъ старикъ во все горло, все-таки не измѣняя слова seddle. — Сѣдло и поводья. Я полагаю, что кузенъ вашей милости не поѣдетъ на попонкѣ по горамъ.

— Конечно, вмѣстѣ съ пони нужно купить и всѣ принадлежности для верховой ѣзды, отвѣчала леди Эстасъ, повернувшись, чтобы уйдти. «Анди страшно грубъ со мною, думала она входятъ замокъ; — клянусь, что я ему отомщу какъ слѣдуетъ». — Даже во вторникъ утромъ, когда ей пришли доложить, что пони нанятъ по восьмнадцати пенсовъ въ день, съ сѣдломъ, съ поводьями и съ грумомъ въ томъ числѣ, она все-еще не могла примириться съ м-ромъ Гоурономъ.

ГЛАВА XXIII.
Первый визитъ Франка Грейстока въ замокъ.

Если-бы Франкъ Грейстокъ зналъ все, что перенесла его кузина ради того, чтобы доставить ему всевозможный комфортъ, — онъ едва-ли-бы съумѣлъ отблагодарить ее, какъ слѣдуетъ. Женщины, заботясь о любимомъ человѣкѣ, не выпускаютъ изъ вида ни одной мелочи, лишь-бы ему было поспокойнѣе и поудобнѣе; мужчины-же принимаютъ всѣ эти услуги, какъ нѣчто должное и нестоющее большого вниманія. Только-что Франкъ Грейстокъ и его пріятель Геріотъ прибыли въ котэджъ, въ 9 часовъ утра, имъ подвели пони. Это была маленькая, косматая, вороная лошадка, съ мальчишкой проводникомъ, такимъ-же косматымъ, какъ и пони; но оба они были хорошіе экземпляры въ своемъ родѣ.

— А-а, мальчуганъ, вы вѣрно съ пони присланы, отвѣчалъ Франкъ, выслушавъ обращеніе къ нему маленькаго грума.

Присылка лошади служила ему доказательствомъ, что Лиззи приняла во вниманіе его просьбу — устроить какое-нибудь средство сообщенія между котэджемъ и Замкомъ Портрэ, и онъ тотчасъ понялъ, что кузина думаетъ о немъ и ждетъ его съ нетерпѣніемъ. Пріятель его былъ человѣкъ молодой, почти однихъ лѣтъ съ Франкомъ, и хотя онъ не имѣлъ большого успѣха въ своей юридической практикѣ, однако считался всѣми за умнаго, работящаго и хорошо образованнаго юношу. Состояніе у него было самое ничтожное; денегъ, присылаемыхъ ему отцомъ, едва хватало на то, чтобы содержать себя, какъ прилично джентльмену. Спортсмэномъ Артуръ Геріотъ никогда не былъ, стрѣлять онъ также едва умѣлъ, но горы и свѣжій воздухъ, равно какъ тетерева соблазняли его точно также, какъ и многихъ другихъ дилетантовъ. Прежде чѣмъ принять приглашеніе Франка ѣхать съ нимъ вмѣстѣ въ Портрэ, Артуръ навелъ тщательныя справки, не состоитъ-ли при замкѣ какой-нибудь офиціальный смотритель за дичью; убѣдившись, что такового тамъ не имѣется, онъ согласился отправиться съ пріятелемъ въ горы.

— Ты мнѣ однако упомянулъ о какомъ-то особенномъ сторожѣ, поселенномъ въ горахъ, замѣтилъ онъ, между прочимъ, Франку. — Ты называлъ его джилли. Если подъ этимъ словомъ разумѣется какой-нибудь мальчишка, хоть безъ штановъ, — то это для меня не важно; если-же это какая-нибудь особа, одѣтая въ плисовые штиблеты, и притомъ опытный стрѣлокъ, который сразу смекнетъ, что я невѣжда но охотничьей части и вздумаетъ, пожалуй, выказать, какого онъ мнѣнія обо мнѣ, — тогда, извини, я не выдержу и уѣду.

Грейстокъ далъ слово, что строгостей по части охоты никакихъ не будетъ, и Геріотъ рѣшился съ нимъ ѣхать. Франкъ, собираясь въ дорогу, запасся двумя ружьями, друмя удочками, камердинеромъ и громадной корзиной съ разными холодными закусками и винами отъ «Фортнума и Масона». Артуръ-же Геріотъ привезъ въ Портрэ только пару толстыхъ непромокаемыхъ сапогъ, кожаные штиблеты и «Сводъ судебныхъ постановленій». Для новичковъ-юристовъ необходимо учиться законовѣденію; но пріобретя уже положеніе въ юридическомъ мірѣ, можно составить себѣ состояніе даже и при весьма слабомъ знаніи законовъ. Вы слышите, напримѣръ, какъ адвокатъ ловко опрашиваетъ свидѣтелей, какъ онъ съ точностію заранѣе опредѣляетъ исходъ дѣла, какъ онъ обращается къ присяжнымъ съ краснорѣчивымъ воззваніемъ, — и будьте увѣрены, что вся суть тутъ не въ немъ. Для того, чтобы вліять на судъ своими сужденіями, своими выводами и вообще своимъ краснорѣчіемъ, нужно пріобрѣсти только вѣсъ въ публикѣ. Извѣстные юристы, имена которыхъ печатаются теперь въ газетахъ, совсѣмъ не заглядываютъ въ законы; у нихъ для этой черной работы существуютъ помощники, которые, въ крайнихъ случаяхъ, когда нужно сослаться на какую-нибудь статью узаконеній, подготовляютъ для нихъ необходимыя справки. Но пока не настало это блаженное время, адвокаты принуждены таскать съ собою повсюду «Сводъ судебныхъ постановленій». Грейстокъ, напримѣръ, началъ уже забывать содержаніе этой книги и прибѣгалъ къ ней только въ необходимыхъ случаяхъ. Для Геріота-же было немыслимо ѣхать отдыхать за городъ лѣтомъ и не везти въ своемъ чемоданѣ двухъ частей неизмѣннаго «Свода судебныхъ постановленій».

— Ты не будешь въ претензіи, если я оставлю тебя одного въ первое-же утро? спросилъ Франкъ у своего пріятеля, когда они пріѣхали въ котэджъ и плотно позавтракали.

— Ни мало, отвѣчалъ Артуръ. — Я буду читать «Сводъ».

— Напрасно! я на твоемъ мѣстѣ отправился-бы въ горы и сталъ-бы практиковаться тамъ въ стрѣльбѣ, возразилъ Франкъ.

— Да, я, можетъ быть, и прогуляюсь; нужно попробовать, не узки-ли мои штиблеты, сказалъ Артуръ. — Въ которомъ часу мнѣ можно будетъ обѣдать, если ты не вернешься?

— Къ обѣду я навѣрно буду здѣсь, отвѣчалъ Франкъ, — развѣ меня сброситъ пони, или я затеряюсь въ горахъ.

Съ этими словами Франкъ исчезъ изъ комнаты, а Геріотъ, закуривъ трубку, усѣлся читать «Сводъ». Нечего и говорить, что послѣ безсонной ночи въ вагонѣ, онъ черезъ пять минутъ ужъ задремалъ. Франкъ также не спалъ ночью; но поѣздка верхомъ и свѣжій здоровый воздухъ разогнали въ немъ сонъ. Маленькій проводникъ-конюхъ предложилъ было ему себя въ товарищи, но Франкъ отказался отъ его услугъ и поѣхалъ на удачу; впрочемъ, дорога шла прямо и сбиться съ пути почти не было возможности; и черезъ часъ Франкъ увидѣлъ море и замокъ Портрэ, который возвышался, какъ ему показалось издали, на самомъ берегу его.

— Честное слово! Лиззи маху не дала, воскликнулъ весело Франкъ, и затѣмъ началъ разсматривать прелестную картину, разстилавшуюся у его ногъ и синѣвшія вдали горы. — Всѣмъ этимъ она владѣетъ пожизненно, размышлялъ онъ вслухъ, а послѣ ея смерти все перейдетъ къ сыну. По-моему, сдѣлаться обладателемъ подобнаго имѣнія должно составлять высшее желаніе каждаго смертнаго!

Франкъ по тропинкѣ спустился съ горы и подъѣхалъ къ парадному крыльцу замка. Онъ соскочилъ съ пони и бросилъ поводья подошедшему къ нему человѣку, который былъ никто иной, какъ самъ Гоуронъ. Старикъ еще издали увидѣлъ спускавшагося съ горы всадника и полюбопытствовалъ узнать, что за звѣрь — кузенъ ея милости. Замѣтимъ кстати, что м-ръ Гоуронъ мысленно давно уже осуждалъ своего покойнаго хозяина за его неблагоразумный бракъ. Онъ составилъ себѣ, Богъ знаетъ, какое дурное мнѣніе о леди Эстасъ и считалъ, что она и до брака, и послѣ брака не заслуживала особеннаго уваженія. До ушей старика донесся, конечно, слухъ о существовавшемъ гдѣ-то и когда-то адмиралѣ Грейстокѣ, отцѣ миледи; но Анди Гоуронъ былъ человѣкъ недовѣрчивый и даже усумнился въ адмиралѣ, тѣмъ болѣе, что не было достовѣрныхъ свѣденій о томъ, существовала-ли когда-нибудь супруга у вышеупомянутаго адмирала.

— Даю голову на отсѣченье, что она какъ есть самая ничтожность, если не хуже того, говорилъ не разъ старикъ своей женѣ, — тряся при этомъ очень выразительно головой. Не мудрено, что ему такъ хотѣлось поближе посмотрѣть на кузена ея милости. — Я вѣдь тотчасъ узнаю, джентльменъ онъ или нѣтъ. Кузенъ! какъ-же, такъ и повѣрятъ, ворчалъ про себя старикъ, слѣдя за Франкомъ въ то время, когда тотъ спускался съ горы. — Мало-ли къ намъ теперь по этой дорогѣ наѣдетъ кузеновъ!

Говоря это, Анди Гоуронъ медленно расхаживалъ около садовыхъ воротъ, и принялъ лошадь изъ рукъ Франка.

— Дома-ли леди Эстасъ? спросилъ съ большимъ достоинствомъ Франкъ, — а м-ръ Гоуронъ сразу смекнулъ, что передъ нимъ стоитъ настоящій джентльменъ; это немного сбило его съ толку.

— Каково? такъ-таки ее спрашиваетъ! Даже явился не подъ чужой фамиліей, къ главной двери подъѣхалъ. Видно, это въ самомъ дѣлѣ честный человѣкъ, разсуждалъ про себя строгій моралистъ, совершенно озадаченный естественными обращеніемъ съ нимъ гостя.

Лиззи сидѣла въ небольшой угловой комнатѣ, очень далеко отстоявшей отъ главнаго входа. Въ комнату эту изъ коридора вело нѣсколько ступеней; мебель и гардины въ ней были изъ ситца, съ самымъ веселенькимъ узоромъ; вдоль стѣнъ были полки съ красиво переплетенными книгами; окна комнаты выходили на море и Лиззи пріучила себя думать, будто именно тутъ она сиживала съ обожаемымъ Флоріаномъ, любуясь вмѣстѣ съ нимъ на «безбрежное пространство сверкающихъ волнъ». Молодая женщина лежала на низенькой кушеткѣ въ ту минуту, когда кузенъ появился въ дверяхъ. Лиззи не пошевелилась и не измѣнила своей позы; она была совершенно одна, потому-что Мэкнельти, выслушавъ ловкій намекъ, отправилась въ садъ сажать цвѣты.

— И такъ, Франкъ, произнесла Лиззи, нѣжно улыбнувшись и протягивая руку гостю.

— И такъ, я, наконецъ, въ Портрэ, отвѣчалъ Франкъ, взявъ руку Лиззи и не выпуская ее изъ своей руки.

— Да, въ самомъ скучномъ, мертвомъ, глухомъ мѣстѣ во всемъ христіанскомъ мірѣ, если только можно назвать Эйрширъ христіанской страной, продолжала Лиззи. — Но теперь, конечно, все перемѣнится. Я увѣрена, что съ того дня, какъ вы поселитесь въ котэджѣ за горой, намъ, жителямъ замка, будетъ гораздо веселѣе.

— А я воображалъ, что вы здѣсь очень счастливы, замѣтилъ Франкъ.

— Сядьте подлѣ меня, сказала Лиззи, — и потолкуемъ хорошенько. Начнемъ съ того — не хотите-ли позавтракать?

— Благодарю, я ужь завтракалъ дома.

— Надѣюсь, что вы обѣдаете съ нами?

— Невозможно, увѣряю васъ, отвѣчалъ Франкъ. — Въ котэджѣ остался у меня пріятель, который зарѣжется, если я покину его въ одиночествѣ.

— Пусть его рѣжется, — а теперь станемъ говорить о другомъ, возразила Лиззи. — И такъ вы думали, что я тутъ счастлива, — но развѣ женщины могутъ быть счастливы безъ, мужчинъ? Я не стану лгать передъ вами. Вотъ почему я такъ возстаю противъ равноправности женщинъ и мужчинъ. Я вполнѣ убѣждена, что вы безъ насъ можете обойтись, но мы безъ васъ — жить не въ состояніи. Это фактъ. Одиночество для меня самое тяжкое бремя! Но довольно объ этомъ. Разскажите-ка мнѣ что-нибудь о милордѣ — о моемъ лордѣ и властелинѣ.

— То-есть, о лордѣ Фаунѣ? спросилъ Франкъ.

— А о комъ-же еще? Кто можетъ быть моимъ лордомъ и властелиномъ? Другомъ моего сердца? Надеждой моей души? Тихой пристанью моей? Моимъ источникомъ свѣжей воды? Скалой моихъ упованій? Предметомъ моей страсти? Моимъ лордомъ? Моимъ всѣмъ? Думаетъ-ли онъ по прежнему объ его отсутствующей Лиззи? По прежнему-ли онъ трезвонитъ въ Доунинг-Стритѣ? Господи! никогда этого не забуду, какъ онъ объявилъ намъ съ вами, Франкъ, что «одинъ изъ насъ необходимо долженъ остаться въ городѣ»?

— Я видѣлся съ нимъ, отвѣчалъ Франкъ.

— Вы писала объ этомъ, но что-же дальше?

— По моему мнѣнію, это человѣкъ упорный, недальняго ума, но все-таки честный и правдивый джентльменъ.

— Франкъ, я не дамъ и двухъ пенни за его честность и правдивость. Но если онъ вздумаетъ меня оскорбить… Лиззи вдругъ умолкла. Взглянувъ прямо въ лицо кузену и замѣтивъ, что онъ выслушалъ всѣ ея шутки безъ малѣйшей улыбки на губахъ, она тотчасъ сообразила, что ей слѣдуетъ серьезнѣе относиться къ своему будущему браку. — Разсказывайте лучше вы сами, продолжала она, помолчавъ съ минуту, — я буду сидѣть тихо и слушать насъ.

— Лордъ Фаунъ дѣйствительно собирается поступить съ вами очень рѣзко, замѣтилъ Франкъ.

— И вы допустите его до этого? воскликнула Лиззи.

— Вы обѣщали слушать меня, такъ слушайте-же, Лиззи, прервалъ ее Франкъ. — Лордъ объявилъ, что коль скоро вы не отошлете ожерелья къ м-ру Кампердауну или къ ювелирамъ, свадьбѣ вашей не бывать.

— А какимъ закономъ или правиломъ онъ оправдываетъ это чудовищное рѣшеніе? Ужь не готовится-ли онъ представить какіе-нибудь акты въ доказательство того, что моя собственность принадлежитъ не мнѣ?

— Если вы спрашиваете у меня, какъ у юриста, то я долженъ вамъ сознаться, что сильно сомнѣваюсь въ возможности существованія подобнаго рода акта, и потому, какъ честный человѣкъ, я-бы посовѣтовалъ вамъ отдать брилліанты.

— Никогда ихъ не отдамъ! воскликнула Лиззи.

— Ужь это ваше дѣло, я даю только совѣтъ. Однако, вамъ не мѣшало-бы выслушать мою повѣсть до конца.

— Разсказывайте, разсказывайте, отвѣчала Лиззи и тотчасъ же перемѣнила позу. До сихъ поръ она лежала, свернувшись на кушеткѣ такъ, что ея ноги, локоны, хорошенькія руки и все тѣло казались еще милѣе отъ небрежно-граціознаго положенія. Одѣта она была просто, но съ большимъ кокетствомъ. Даже кольца, украшавшія ея маленькіе изящные пальцы, были надѣты съ разсчетомъ, чтобы привлечь къ себѣ вниманіе кузена. Взглянувъ на Лиззи, можно было подумать, что это самая естественная поза женщины, бросившейся на диванъ, чтобы отдохнуть и понѣжиться безъ свидѣтелей, — а, между тѣмъ, эту позу она приняла какъ разъ въ то мгновеніе, когда кузенъ подходилъ къ дверямъ. Но теперь пришлось толковать о дѣлѣ; тутъ ужь было не до буклей, не до колецъ и не до позъ! Забывъ о граціи и желанія нравиться любимому человѣку, Лиззи пересѣла на обыкновенный стулъ, оперлась руками на столъ и вперила быстрый, выразительный и отчасти вызывающій взглядъ на Франка. «Закону я подчинюсь, казалось, говорили ея глаза, — потому-что закону я вѣрю; но совѣту вашему не послѣдую, если вашъ совѣтъ не будетъ основанъ на законѣ».

— М-ръ Кампердаунъ, началъ снова Франкъ, — соглашается отдать ваше дѣло на судъ опытнаго юриста, однако съ условіемъ, чтобы онъ не касался вопроса объ имѣніи Эстасовъ.

— Что-жь тутъ хорошаго? спросила Лиззи.

— Мы, по крайней мѣрѣ, узнаемъ мнѣніе опытнаго законовѣда насчетъ этого запутаннаго дѣла, отвѣчалъ Франкъ.

— Чѣмъ-же ваше мнѣніе хуже мнѣнія какого-нибудь другого законовѣда?

— Я не имѣю права высказывать свое мнѣніе; я частное лицо, другъ вашъ, мой совѣтъ и мои мнѣнія могутъ быть вамъ полезны только частнымъ образомъ. М-ръ Кампердаунъ…

— Я имъ дорожу, какъ старой туфлей, вашимъ Кампердауномъ.

— Позвольте мнѣ, однако, кончить, Лиззи.

— Пожалуйста, кончайте и не сердитесь на меня, Франкъ, проговорила Лиззи съ жаромъ. — Это дѣло слишкомъ близко меня касается.

— Я и не думаю сердиться. Развѣ у меня недовольное лицо? спросилъ Франкъ, — Повторяю снова, м-ръ Кампердаунъ правъ.

— Очень можетъ быть, что онъ, какъ вы говорите, правъ. Но я нисколько не дорожу его правотой.

— Ни Кампердаунъ, ни Джонъ Эстасъ не имѣютъ права допустить, чтобы споръ объ имуществѣ, которое должно перейдти къ третьему лицу, подвергся разбирательству третейскаго суда. Это лицо не можетъ быть лишено своихъ законныхъ правъ, а, между тѣмъ, вопросъ объ этихъ правахъ будетъ поднятъ судомъ.

— Кто-жь это третье лицо, Франкъ?

— Въ настоящее время, это лицо — собственный вашъ сынъ.

— Но вѣдь ожерелье, современемъ, будетъ и безъ того ему принадлежать.

— Кампердаунъ и Джонъ Эстасъ утверждаютъ, что оно и теперь принадлежитъ ему. Этотъ пунктъ необходимо разъяснить.

— Скажите, кому, по вашему мнѣнію, принадлежитъ ожерелье?

— Я не приготовился отвѣчать на этотъ вопросъ, замѣтилъ Франкъ.

— Но, какъ вы думаете? Кому?

— Признаюсь, я отказался читать бумаги по этому дѣлу, а мое личное мнѣніе тутъ ни причемъ. Судя по слышанному мноку разговору между Кампердауномъ и Джономъ Эстасъ, я еще не вижу, чтобъ ихъ дѣло могло быть выиграно.

— И я такъ думаю, сказала Лиззи.

— Теперь приготовляется записка по этому дѣлу для м-ра Дова.

— Кто такой этотъ м-ръ Довъ?

— Адвокатъ и, повидимому, очень умная голова. Если онъ подастъ мнѣніе въ пользу м-ра Кампердауна противъ васъ, то м-ръ Кампердаунъ немедленно затѣетъ съ вами процессъ о возвращеніи ему ожерелья.

— Я готова на все, произнесла Лиззи.

— Если-же мнѣніе м-ра Дова будетъ въ вашу пользу…

— Ну, что-жь тогда? спросила Лиззи.

— Тогда м-ръ Кампердаунъ, дѣйствуя отъ имени Джона Эстаса и молодого Флоріана…

— Это ужасно слышать, что злѣйшій мой врагъ будетъ дѣйствовать отъ имени моего собственнаго ребенка! воскликнула Лиззи, съ отчаяніемъ всплескивая руками. — Продолжайте, я васъ слушаю.

— Тогда м-ръ Кампердаунъ покажетъ вамъ документъ, свидѣтельствующій, что брилліанты принадлежатъ не вамъ и что за не имѣете права располагать ими, какъ своей собственностію.

— А они все-таки останутся моими! сказала Лиззи.

— Кампердаунъ говоритъ, что нѣтъ, но если брилліанты у васъ и останутся, то при помощи этого документа, онъ не допуститъ васъ продать ихъ.

— Кто это выдумалъ, что я хочу продать ожерелье? воскликнула съ негодованіемъ Лиззи.

— Если вы его не продадите, то все-таки можете передать его другому лицу, вашему второму супругу, напримѣръ.

— Какъ они всѣ мало меня знаютъ! прервала его Лиззи.

— Теперь, значитъ, я сообщилъ вамъ все, что было нужно о Кампердаунѣ, сказалъ Франкъ, — и долженъ перейдти къ лорду Фауну.

— Да, да, пожалуйста, съ живостью заговорила Лиззи. — Мнѣ дѣла нѣтъ ни до м-ра Кампердауна, ни до м-ра Дова, — если у него дѣйствительно такое глупое имя^[1]. Въ настоящую минуту, лордъ Фаунъ для меня все — хотя самъ онъ не заслужилъ, чтобы я такъ дорожила имъ.

— Я долженъ предупредить васъ, Лиззи, продолжалъ Франкъ, — что лордъ Фаунъ считаетъ себя чрезвычайно несчастнымъ.

— Это его дѣло, возразила Лиззи.

— Его совершенно сбили съ толку различные слухи; но мнѣ, по крайней мѣрѣ, онъ объявилъ рѣшительно, что бракъ вашъ съ нимъ долженъ считаться несостоявшимся до тѣхъ поръ, пока вы не возвратите ожерелье, кому слѣдуетъ.

— И онъ сказалъ вамъ это?

— Да, онъ даже уполномочилъ меня передать вамъ его слова, отвѣчалъ Франкъ, — и я считаю своимъ долгомъ, Лиззи, какъ другъ вашъ, прибавить отъ себя, что, по моему убѣждепію, онъ раскаивается, зачѣмъ сдѣлалъ вамъ предложеніе.

Лиззи вскочила со стула и начала ходить по комнатѣ.

— Нѣтъ, онъ ужъ не вырвется у меня изъ рукъ, говорила она, хмуря брови. — Я ему докажу, что со мной, какъ съ игрушкой, играть нельзя. Онъ уводитъ, что если у васъ недостаетъ твердости воли, то у меня она есть.

— Что-жь я долженъ былъ сдѣлать по вашему? спросилъ Франкъ.

— Взять его за горло, вотъ что, отвѣчала Лиззи.

— Въ нынѣшнія времена такія сильныя мѣры рѣдко подвигаютъ дѣло впередъ, возразилъ Франкъ. — Онѣ полезны только съ настоящими мошенниками, извѣстными полиціи. Лордъ Фаунъ, конечно, поступилъ не хорошо, что я ему и высказалъ. Повидимому, онъ находится теперь подъ чужимъ вліяніемъ: мать и сестры сбиваютъ его съ толку; онѣ, какъ вы знаете, очень къ вамъ не расположены.

— Всѣ онѣ лицемѣрныя идіотки, вставила Лиззн.

— Лордъ Фаунъ боится всѣхъ — и меня, и васъ и общественнаго мнѣнія, но болѣе всего, надо отдать ему справедливость, онъ боится сдѣлать дурной поступокъ. Это робкій, слабый, но вмѣстѣ съ тѣмъ совѣстливый и несчастный человѣкъ. Если вы въ сердцѣ своемъ положили, что нужно непремѣнно выйдти за него замужъ…

— Ужь въ сердцѣ! замѣтила съ презрѣніемъ Лиззй.

— Ну, такъ въ головѣ, тогда отошлите поскорѣе ожерелье къ ювелирамъ и дѣло въ шляпѣ. Что-бы тамъ лордъ Фаунъ ни чувствовалъ, а ужь отъ слова своего онъ не отступится.

— Ни за что! воскликнула Лиззи. — Это будетъ слишкомъ. Чта онъ такое? Онъ нищій съ знатнымъ именемъ.

— Въ такомъ случаѣ вы ничего не потеряете, сказалъ Франкъ.

— Но какое-же право имѣетъ лордъ Фаунъ поступить со мной такимъ образомъ?.. Это неслыханная вещь! За что-же онъ уйдетъ ненаказаннымъ? Развѣ можно спускать такого рода поступки?

— Къ какому-же наказанію вы-бы его присудили? спросилъ. Франкъ.

— Я-бы уничтожила его, стерла-бы съ лица земли; сдѣлайте это — и я буду совершенно довольна.

— И вы это возлагаете на меня? Вы хотите погубить меня, а себя покрыть позоромъ?

— Ахъ! право я-бы сама его убила! воскликнула Лиззи, выразительно замахнувшись рукой. — Нѣтъ, Франкъ, продолжала она нѣсколько спокойнѣе, — тутъ нужно на что-нибудь рѣшиться. Вѣдь не сидѣть-же мнѣ сложа руки и ждать своего приговора. Всему свѣту извѣстно, что мы помолвлены. Его слѣдуетъ непремѣнно наказать.

— Не затѣвать-же вамъ съ нимъ процессъ за нарушеніе слова? возразилъ Франкъ.

— Я готова сдѣлать все, лишь-бы уничтожить его, а себя оградить, сказала Лиззи.

— Такъ вы не отдадите ожерелье? спросилъ Франкъ.

— Конечно, не отдамъ, отвѣчала Лиззи, — отдать ожерелье ради человѣка, котораго я всю жизнь презирала.

— Такъ развяжитесь съ нимъ!

— Нѣ-ѣтъ! ужь извините! Я ожерелье изъ рукъ не выпущу. Какъ? Чтобы я унизилась до того, чтобы на меня пальцами начали указывать, говоря: «лордъ Фаунъ ее провелъ?» Никогда! Ему до моего ожерелья столько-же дѣла, сколько до этого перстня… Любопытно знать, чѣмъ оправдываетъ свои дѣйствія вашъ лордъ Фаунъ?

— Онъ объявилъ, что не считаетъ себя въ правѣ предавать гласности причину, побуждающую его такъ дѣйствовать.

— И я должна все это переносить! воскликнула Лиззи, бросаясь снова на стулъ. — И вы, вы рѣшаетесь пересказывать мнѣ это. О, Франкъ! Франкъ!

— Лиззи, намъ нужно понять другъ друга, возразилъ Франкъ, взявъ за руку молодую женщину. — Мнѣ невозможно съ нимъ стрѣлиться, поймите это, приколотить его я также не могу. Теперь ужь нечего разбирать, право-ли общественное мнѣніе или нѣтъ! но вы сами знаете, какъ свѣтъ смотритъ на подобнаго рода вещи. Своей дуэлью я только опозорю васъ и испорчу всю свою карьеру. Если вы намѣрены поссориться со мной изъ-за этого — скажите мнѣ заранѣе.

Быть можетъ, Франку даже хотѣлось въ эту минуту, чтобы Лиззи хорошенько съ нимъ поссорилась; но ссора съ нимъ не входила въ ея планы.

— Франкъ, сказала она тихо, — не покидайте меня.

— Я васъ не покину, отвѣчалъ онъ.

— Такъ вы сознаетесь, что онъ дурно обошелся со мной?

— Сознаюсь вполнѣ и нахожу, что такое поведеніе непростительно.

— А онъ все-таки останется ненаказаннымъ? спросила Лиззи съ тѣмъ чувствомъ глубокаго негодованія, которое ощущаютъ всѣ виновные, когда ихъ обвиняютъ.

— Если вы станете себя хорошо держать, т. е. спокойно и съ достоинствомъ, то свѣтъ самъ его казнитъ.

— Не вѣрю, все это вздоръ. Я не такая святая, чтобы осыпать благодѣяніями моихъ враговъ и потомъ воображать, что я кладу имъ горячія уголья на голову. Я не Люси Моррисъ. (Франку слѣдовало-бы принять къ сердцу пущенную шпильку, но онъ смолчалъ). Гдѣ мнѣ разыгрывать роль добродѣтели. Я ему въ лицо скажу, чѣмъ я его считаю. Я ему такъ отравлю жизнь, что онъ проклянетъ мое ожерелье.

— Но вѣдь вы не можете заставить его жениться на васъ.

— Заставлю! Не съумѣть заставить человѣка сдержать свое слово, когда я съ нимъ помолвлена? Слава Богу, я не дѣвчонка.

— Значитъ, вы его любите?

— Люблю его? Я его ненавижу отъ всей души!

— И все-таки хотите выйдти замужъ за него?

— Никогда, Франкъ. Никогда! воскликнула Лиззи. — Я дала ему слово, потому-что вы мнѣ это посовѣтовали. Да, вы! Если-бы я отъ васъ этого не слыхала, мнѣ-бы и въ голову не пришло принять его предложеніе. Вы очень хорошо помните тотъ день, когда вы мнѣ посовѣтовали принять его предложеніе, а сами не захотѣли ко мнѣ пріѣхать. — Говоря это, Лиззи сѣла очень близко къ кузену и положила ему руку на плечо. — Но теперь, Франкъ, для того, чтобы вамъ угодить, я уже не сдѣлаю глупости, я не пойду за него, а вотъ что сдѣлаю. На зло имъ, всѣмъ имъ, ричмондскимъ идіоткамъ, я доведу его до того, что онъ будетъ стоять предо мной на колѣнахъ, будетъ умолять меня, чтобы я за него пошла. Объ ожерелья и помину не будетъ… и тогда… тогда я ему выскажу въ глаза… все, все! Выйдти за него замужъ! Да я ему дотронуться до моего мизинца не позволю!..

И, говоря это, Лиззи крѣпко сжала руку своего кузена.

ГЛАВА XXIV.
Изъ которой мы увидимъ, что думалъ Франкъ Грейстокъ о супружествѣ вообще.

Франкъ Грейстокъ явился въ замокъ вскорѣ послѣ полудня, но выѣхалъ оттуда въ шестомъ часу. Заговорившись съ Лиззи, онъ успѣлъ вторично позавтракать съ нею и съ миссъ Мэкнельти и часа въ три всталъ, чтобы ѣхать. Но кузина уговорила его осмотрѣть усадьбу и садъ; они отправились. Затѣмъ она увлекла его внизъ, къ морю.

— Оставьте меня здѣсь, сказала она Франку, когда тотъ напомнилъ, что ему пора ѣхать въ котэджъ къ Артуру.

— Не помочь-ли вамъ взойдти на свалу? спросилъ кузенъ.

Лиззи молча покачала головой, — точно она была слишкомъ взволнована для того, чтобы отвѣчать на такое прозаическое замѣчаніе.

— Мнѣ здѣсь такъ легко дышется, произнесла она, наконецъ, вздохнувъ полной грудью. — Этотъ плескъ волнъ ласкаетъ мое ухо, я отдыхаю здѣсь отъ жужжанія старой Мэкнельти. Я часто прихожу сюда, здѣсь мнѣ знакомы каждая скала, каждый камешекъ! (Она немного приврала, конечно, потому-что была здѣсь всего одинъ разъ передъ этимъ). Надѣюсь, что вы опять скоро пріѣдете? продолжала она, взглянувъ очень выразительно на Франка. Тотъ, конечно, отвѣчалъ, что будетъ скоро опять.

— Я вамъ не назначаю ни дня, ни часа, сказала Лиззи. — Мнѣ некуда отлучаться. Если вы не найдете меня въ замкѣ, знайте, что я буду здѣсь. Прощайте, Франкъ.

Кузенъ обнялъ ее за талью и поцѣловалъ, конечно, братскимъ поцѣлуемъ; затѣмъ онъ вскарабкался на скалу, сѣлъ на пони и уѣхалъ.

— Не разберу я что-то, какой это человѣкъ? замѣтилъ старикъ Гоуронъ своей женѣ. — Можетъ быть, онъ ей и кузенъ, только кузены не такіе еще близкіе родственники, чтобы имъ можно было позволять обращаться съ собой, какъ съ непутной женщиной на базарѣ.

Изъ этихъ словъ можно понять, что м-ръ Гоуронъ наблюдалъ за парочкой, когда та спускалась со скалы къ морю. Франкъ, между-тѣмъ, ѣхалъ задумавшись по дорогѣ въ котэджъ; голова его была такъ занята различными мыслями, что онъ не замѣтилъ ущелья, въ которое ему слѣдовало повернуть и поѣхалъ прямо въ горы, гдѣ и заблудился. Ему, по настоящему, слѣдовало-бы быть дома часа въ три или въ четыре; даже засидѣвшись у Лиззи, онъ все-таки поспѣлъ-бы къ семи часамъ; по милости-же своей разсѣянности, онъ въ семь часовъ очутился на какой-то скалѣ, откуда снова показался замокъ Портрэ, опоясанный рѣдкими деревьями, а внизу, у подошвы скалъ, сверкало море. Дороги тутъ и слѣда не было. Въ первую минуту Франкъ подумалъ снова вернуться въ Портрэ; но сообразивъ, что разстояніе, отдѣлявшее его теперь отъ замка, гораздо значительнѣе того, которое ему пришлось проѣхать утромъ, онъ рѣшился повернуть лошадь назадъ и спуститься по другой сторонѣ скалы.

Лиззи Эстасъ и Люси Моррисъ не выходили у него изъ головы. Если мы позволимъ себѣ сдѣлать здѣсь замѣчаніе, что молодой человѣкъ можетъ оставаться совершенно вѣренъ первой своей любви, полюбивъ въ то-же время другую женщину, — читатели, пожалуй, оскорбятся нашимъ безнравственнымъ взглядомъ на человѣческое сердце. Но спросите любого мужчину — каждый изъ нихъ скажетъ вамъ, что это такъ, а многія молодыя женщины ничего другого и не ожидаютъ отъ своихъ возлюбленныхъ. «Только-бы онъ опять ко мнѣ вернулся!» думаютъ онѣ и остаются совершенно спокойны. Если-же онъ не вернется, онѣ со вздохомъ говорятъ, что таковъ, видно, свѣтъ и стараются полюбить другого. Люси Моррисъ, конечно, жила слишкомъ уединенно, чтобы научиться этой мудрости; но Франка Грейстока, по этой части, нечего было учить. Онъ считалъ, что нисколько не погрѣшилъ противъ Люси Моррисъ. «Въ наше время, разсуждалъ онъ самъ съ собою, трудно даже найдти вѣрность, подобную моей; вѣдь я, ради Люси, жертвую лучшими надеждами моей жизни, я все свое честолюбіе подчинилъ любви». На днѣ души его шевелилось, конечно, тайное сожалѣніе, что ему придется послѣ женитьбы разстаться съ многими прелестями настоящей жизни, но именно это-то сознаніе, что онъ, такъ сказать, приноситъ себя въ жертву любви, и успокоивало его совѣсть, нерѣдко дававшую себя знать въ минуты его увлеченій. Франкъ собирался жениться на Люси Моррисъ, на дѣвушкѣ безъ приданаго, безъ положенія, зарабатывающей свой хлѣбъ, и все это потому только, что онъ ее любилъ. Его часто самого удивляло, какъ это онъ, юристъ, ловкій молодой человѣкъ членъ парламента ушедшій по уши въ шумныя, свѣтскія удовольствія, оставался настолько чистъ сердцемъ, чтобы быть способнымъ на такую громадную жертву? «Впрочемъ, продолжалъ онъ разсуждать, мнѣ, съ моимъ твердымъ характеромъ, нечего бояться нѣкоторыхъ уклоненій отъ порядка обыденной жизни; общество трезвости устроено для исправленія безпутныхъ пьяницъ, а не для здоровыхъ, работящихъ отцовъ семейства, какимъ и я буду, пьющихъ только одну рюмку вина за обѣдомъ. Что за бѣда, если на какомъ-нибудь пикникѣ, при случаѣ, я выпью стаканъ шампанскаго?»

Слѣдовательно, у Франка Грейстока сегодня былъ пикникъ и онъ, оставаясь непоколебимо вѣренъ Люси Моррисъ, выпилъ, такъ-сказать, шампанскаго вмѣстѣ съ Лиззи Эстасъ на берегу моря. Блуждая теперь по горамъ, онъ много и долго мечталъ объ этомъ шампанскомъ. «Какая очаровательная женщина, моя кузина Лиззи, говорилъ онъ самъ себѣ, улыбаясь. Совсѣмъ на другихъ не похожа. Сколько въ ней энергіи, отваги и притомъ, какая она красавица! Я понимаю, конечно, что всѣ ея заигрыванія со мной дѣлаются не безъ разсчета. Но совсѣмъ тѣмъ онѣ на меня чрезвычайно пріятно дѣйствуютъ. А что она любитъ меня болѣе всѣхъ на свѣтѣ, это, пожалуй, вѣроятно». Франкъ самъ не замѣчалъ камня, брошеннаго имъ этими словами въ Лиззи. Можно-ли было довѣрять женщинѣ, которая признавалась ему въ любви и въ тоже время выходила изъ себя отъ негодованія, что другой не соглашается на ней жениться.

Но Франкъ увлекся далеко своими мечтами. Ему невольно припомнилось то время, когда онъ собирался свататься за Лиззи, тотъ день, когда онъ хотѣлъ сдѣлать ей предложеніе и не сдѣлалъ его только потому, что ему нельзя было вырваться изъ палаты. «А что? къ лучшему или къ худшему, что все иначе устроилось? спросилъ себя вслухъ молодой адвокатъ. Конечно, мнѣ было-бы чрезвычайно пріятно пріѣзжать сюда въ Портрэ, какъ въ собственный домъ, послѣ трудовъ парламентской сессіи. Съ такой богатой женой, какъ Лиззи, я могъ-бы достичь очень высокой степени государственной іерархіи, а теперь я совершенно ничтожная личность, человѣкъ безъ всякаго значенія, потому-что я бѣденъ, да кромѣ того еще и въ долгу. Все это такъ; но развѣ любовь Люси Моррисъ не дороже всѣхъ мірскихъ благъ? Благородный человѣкъ обязанъ быть вѣренъ и я буду вѣренъ. Но только Люси, конечно, не должна торопить меня свадьбой».

Поцѣловавъ свою кузину въ первый разъ въ Лондонѣ, Франкъ ясно разслышалъ, какъ Лиззи объявила ему, что она считаетъ его своимъ братомъ и потому принимаетъ его поцѣлуй, какъ сестра. Это не помѣшало ему однако повторить свой поцѣлуй. Сегодня-же, на берегу моря, они цѣловались уже безъ оговорокъ; впрочемъ, братскія условія обыкновенно дѣлаются одинъ разъ навсегда. Къ тому-же Франку льстило сознаніе, что онъ можетъ сдѣлаться другомъ Лиззи, если захочетъ, и можетъ даже отчасти имѣть на нее вліяніе. Онъ зналъ, что Лиззи чувствуетъ большое влеченіе къ нему и что она неохотно выпускаетъ власть изъ рукъ, а между-тѣмъ, при первомъ его намекѣ, что они легко могутъ поссориться между собой, Лиззи принуждена была умолять, чтобы онъ не бросалъ ее на произволъ судьбы. Такого рода дружескія отношенія чрезвычайно соблазнительны для молодого человѣка, если этотъ другъ — хорошенькая женщина. Лиззи обладала такимъ умѣньемъ увлечь человѣка, что не было возможности устоять передъ ней, такъ, напримѣръ, большинство дамъ, конечно, свѣтскихъ, карабкаясь по скаламъ, обыкновенно кричатъ, робѣютъ, виснутъ на рукахъ у мужчинъ и вообще надоѣдаютъ всѣмъ до нельзя. Лиззи-же дотронулась, какъ фея, кончикомъ пальцевъ до плеча Франка, затѣмъ начала перескакивать съ камня на камень, не требуя его помощи; и вдругъ до того ослабѣла, что онъ принужденъ былъ снести ее почти на рукахъ внизъ. Вотъ эта-то сцена, вѣроятно, и вызвала м-ра Гоурона на замѣчаніе, что Франкъ обращался съ Лиззи, какъ съ безпутной женщиной на базарѣ. По правдѣ сказать, такого рода положеніе было не безопасно. Франкъ былъ самъ достаточно опытенъ по этой части, чтобы понять какіе печальные результаты происходятъ иногда вслѣдствіе того, что молодыя женщины обращаются слишкомъ по родственному съ молодыми кузенами, въ особенности, если эти кузены помолвлены съ другими леди. Невѣсты, конечно, не одобрятъ такое обращеніе кузеновъ съ кузинами. Франкъ зналъ, что положеніе Лиззи требуетъ непремѣнно вторичнаго вступленія ея въ бракъ. Мужемъ ея быть онъ не могъ, слѣдовательно, не подлежало сомнѣнію, что онъ своимъ поведеніемъ вредилъ и ея репутаціи, и своей. Принимать особыя предосторожности во время свиданій съ Лиззи онъ не желалъ, думая не безъ основанія, что было-бы низостью съ его стороны прикрывать свои отношенія къ ней наружными приличіями. Франкъ чувствовалъ, что онъ дѣйствуетъ опромѣтчиво, но удержаться не могъ. Впрочемъ, многіе-ли изъ мужчинъ, на его мѣстѣ, поступили-бы иначе, имѣя дѣло съ такой хорошенькой женщиной, какъ Лиззи Эстасъ? у Франка, на этотъ счетъ, была своего рода теорія.

«Если не ради себя, то ради ея мнѣ слѣдуетъ, конечно, быть благоразумнѣе, разсуждалъ онъ, покачиваясь на сѣдлѣ. Она моя кузина, а ея положеніе въ свѣтѣ такого рода, что ей необходима надежная опора. Я знаю, что у нея сердца нѣтъ, знаю, что она фальшива и корыстолюбива; но она такъ себя обставила, что, несмотря ни на что, всегда будетъ имѣть успѣхъ въ свѣтѣ. Я вызвался быть ея другомъ и братомъ, и потому обязанъ предостерегать ее отъ ошибокъ и отъ всего дурного. Но чѣмъ-же я виноватъ если она увѣрила себя, что влюблена въ меня? Я знаю, что все это комедія, но она такая хорошенькая, а я слабъ, какъ всякій человѣкъ; не приходится-же мнѣ спасать ее отъ самой себя. Да къ тому-жъ, небольшая заслуга быть благоразумнѣе другихъ», заключилъ онъ, оглядываясь кругомъ въ то время, когда его пони остановился на вершинѣ обнаженной скалы. Только въ эту минуту Франкъ догадался, что онъ сбился съ дороги.

Было уже около десяти часовъ, когда онъ прибылъ въ котэджъ.

— Надѣюсь, что ты ужь отобѣдалъ? спрашивалъ Геріотъ.

— И не думалъ, возразилъ Франкъ. — Я выѣхалъ ранѣе пяти часовъ, вполнѣ увѣренный, что черезъ полтора часа буду здѣсь, а вмѣсто того, я проплуталъ въ горахъ цѣлые пять часовъ. А ты обѣдалъ?

— Намъ приготовили баранье плечо и цыпленка. Баранина до сихъ поръ стоитъ на огнѣ, а цыпленка я съѣлъ. Ты долженъ примириться съ разогрѣтымъ жаркимъ.

— Я голоденъ до того, что готовъ съѣсть, что угодно, отвѣчалъ Франкъ, — несмотря на то, что я завтракалъ великолѣпно. Ну, что ты подѣлывалъ безъ меня.

— Читалъ «Сводъ», сказалъ Геріотъ.

— Держись его крѣпче. Если тебѣ что пригодится впереди, такъ это «Сводъ». Я два года изучалъ его.

— «Сводъ», да еще трубка — вотъ чѣмъ я себя утѣшалъ въ твое отсутствіе, замѣтилъ Геріотъ. — Впрочемъ, я проспалъ нѣсколько часовъ сряду, а затѣмъ ходилъ гулять въ горы.

— Съ ружьемъ? спросилъ Франкъ.

— Я вытащилъ было его изъ чахла, да не съумѣлъ съ нимъ сладить, такъ и оставилъ дома. Ко мнѣ приходилъ какой-то человѣкъ, говоря, что онъ сторожъ дичи.

— Отчего ты его не попросилъ уладить тебѣ ружье?

— Стыдно было. Я его увѣрилъ, что хочу пройтись одинъ, чтобы посмотрѣть, каковы птицы въ горахъ, и насилу убѣдилъ остаться дома съ кухаркой. Завтра утромъ онъ придетъ къ намъ въ девять часовъ. Вотъ тебѣ весь отчетъ.

Пріятели провели вечеръ вдвоемъ, покуривая трубки и попивая виски съ водой. Крѣпкій спиртъ и табакъ разшевелили воображеніе молодыхъ людей и они стали говорить о женщинахъ. Мѣсяцъ тому назадъ, Франкъ, въ минуту откровенности, сообщилъ пріятелю о своей помолвкѣ съ Люси. О Лиззи Эсгасъ онъ упоминалъ, какъ о кузинѣ, интересами которой очень дорожилъ. Помолвка Лиззи съ лордомъ Фаунъ была извѣстна всему Лондону, поэтому немудрено, что и Артуръ Геріотъ о ней слышалъ. Кое-какіе смутные слухи о томъ, что обрученные не совсѣмъ между собой ладятъ, также долетѣли до него, но онъ, конечно, ни за что бы не заговорилъ объ этомъ, если-бы Франкъ первый не завелъ рѣчи.

— Какъ странно видѣть двухъ женщинъ, живущихъ одиноко въ такомъ огромномъ замкѣ, какъ Портрэ, замѣтилъ Франкъ!

— Это странно потому, что немного женщинъ, у которыхъ нѣтъ ни мужа, ни отца, но которыя имѣютъ достаточно средствъ для того, чтобы жить въ большихъ домахъ, отвѣчалъ Артуръ.

— А я нахожу, возразилъ Франкъ, — что женщинамъ плохо жить въ одиночествѣ. Въ домѣ, гдѣ нѣтъ мужчины хозяина, всегда чувствуется что-то горькое или скорѣе грустное, меланхолическое. А гдѣ заведется мужчина, тамъ ужь увидишь во главѣ хозяйства старую дѣвушку или вдову. Вѣроятно, индѣйскій обычай сжигать вдовъ основанъ на сознаніи невозможности женщинѣ жить одной. Женщина не создана для одиночества. Для нея это мука, хуже муки Прометея. Женщина должна выходить замужъ — разъ, два, три — если это необходимо.

— Не можетъ-же женщина выдти замужъ, если не найдется мужчины, который ее возьметъ, замѣтилъ Артуръ.

Франкъ снова набилъ себѣ трубку и продолжалъ читать лекцію.

— Выводъ, что число женщинъ превышаетъ у насъ число мужчинъ, говорилъ онъ, — невѣренъ. Я разумѣю, конечно, мужчинъ и женщинъ нашего круга; неравномѣрность эта такъ ничтожна въ сравненіи съ цифрой народонаселенія, что равняется почти нулю. Статистическихъ-же данныхъ, откуда мы могли-бы почерпнуть свѣденія, существуетъ-ли такая неравномѣрность въ тѣхъ классахъ, гдѣ мужчины не умираютъ рано вслѣдствіе изнуренія отъ работъ, у насъ нѣтъ.

— Тамъ женщинъ родится болѣе, чѣмъ мужчинъ, коротко произнесъ Артуръ.

— Это для меня новость, возразилъ Франкъ. — А такъ какъ я принадлежу къ числу законодателей государства, я готовъ доказать, что всѣ статистики врутъ. На нашей обязанности лежитъ внушать мужчинамъ о необходимости брака. Но къ сожалѣнію, законъ въ этомъ случаѣ безсиленъ.

— И слава Богу, вставилъ Артуръ.

— Мода тутъ также ничего не подѣлаетъ.

— Мода, напротивъ, указываетъ другой путь, сказалъ Геріотъ.

— И такъ, тутъ нужно дѣйствовать на воспитаніе и на совѣсть. Возьмемъ нѣсколько сороколѣтнихъ мужчинъ нашего класса. Спрашиваю — кто, по твоему мнѣнію, счастливѣе, женатые люди или холостяки? Я требую разрѣшенія этого вопроса. Понимаешь?

— Я полагаю, что женатые счастливѣе, замѣтилъ Артуръ. — Но ты что-то виляешь хвостомъ, какъ лисица, которая боится потерять его, заключилъ онъ.

— Не обращай вниманія на мой хвостъ, сказалъ Франкъ. — Если нравственная жизнь и сильныя привязанности ведутъ къ счастію — пусть люди женятся.

— А по моему мнѣнію, малыя средства и неоплаченные долги ведутъ къ нищетѣ, возразилъ Артуръ.

— Я еще ни разу въ жизни не встрѣтилъ человѣка, правдиваго, который-бы не согласился со мной, что въ большинствѣ случаевъ женатые мужчины счастливѣе холостяковъ. Что касается женщинъ, то тутъ и основанія нѣтъ опровергать такой аргументъ. И со всѣмъ тѣмъ, мужчины все-таки не женятся!

— Они не могутъ женится!

— То есть ты предполагаешь, что имъ нечего будетъ ѣсть?

— Для нихъ-то однихъ довольно, но они боятся, что имъ не добыть достаточно пропитанія для жены и дѣтей.

— А отчего земледѣлецъ, получающій 12 шиллинговъ въ недѣлю, не ощущаетъ этого страха. Онъ женится и бываетъ сытъ съ семьей. Нѣтъ, тутъ кроется другая причина. Человѣкъ не понимаетъ или скорѣе не видитъ, гдѣ находится источникъ истиннаго счастія; онъ не въ состояніи примириться съ холодной бараниной за столомъ и съ тремя чистыми рубашками въ недѣлю, — не потому, чтобы онъ не любилъ баранины и недовольствовался тремя рубашками, а потому, что свѣтъ находитъ такой образъ жизни мѣщанскимъ. Вотъ причина, почему и ты не женишься, Геріотъ, заключилъ свою рѣчь Франкъ.

— Обо мнѣ и толковать нечего, возразилъ Геріотъ. — Я въ такомъ положеніи, что для меня всякая молодая женщина, къ какому-бы классу она ни принадлежала, составляетъ запрещенный плодъ. Выбрать себѣ женщину для того только, чтобы сдѣлаться ея другомъ, я не смѣю, потому что тотчасъ-же влюблюсь въ нее по уши. А влюбиться мнѣ невозможно, потому что мнѣ не хотѣлось-бы уморить мою жену и дѣтей съ голоду. Словомъ, я смотрю на свое положеніе, какъ на вынужденное монашество, а себя считаю монахомъ, подверженнымъ жесточайшему искусу; я часто жалѣю, зачѣмъ меня не отдали въ подмастерья къ какому-нибудь шляпнику.

— Почему именно къ шляпнику? спросилъ Франкъ.

— Потому что, говорятъ, будто это ремесло требуетъ особенной дѣятельности. Однако, Франкъ, ты почти ужь спишь, замѣтилъ Артуръ; — признаться сказать, я во время твоей проповѣди также вздремнулъ. Пора-бы намъ обоимъ въ постель. Завтракать мы будемъ въ девять часовъ, не такъ-ли?

ГЛАВА XXV.
Мнѣніе мистера Дова.

М-ръ Томасъ Довъ пользовался такой-же извѣстностью въ клубахъ между клерками, адвокатами, а, быть можетъ, даже и между судьями, когда они, снявъ свои судейскія мантіи, обращались въ простыхъ смертныхъ, — какъ м-ръ Тертль Довъ въ средѣ ученыхъ юристовъ. Тертль Довъ такъ основательно изучилъ англійскіе законы, что не было вопроса въ области юриспруденціи, котораго онъ не разрѣшилъ-бы послѣ тщательнаго изслѣдованія. И когда онъ разъ высказывалъ свое мнѣніе, то весь англійскій юридическій міръ въ совокупности не могъ-бы убѣдить его, что онъ былъ не правъ. Когда м-ръ Довъ высказывалъ что-нибудь рѣшительно, то болѣе рѣшительнаго человѣка нельзя было найдти въ цѣломъ свѣтѣ. М-ръ Довъ упорно стоялъ за свои мнѣнія, даже и тогда, когда чувствовалъ себя неправымъ, хотя, надо сознаться, что очень рѣдко случалось уличить его въ какой-нибудь ошибкѣ. Поэтому адвокаты въ него вѣрили и онъ благоденствовалъ. М-ръ Довъ былъ тоненькій человѣчекъ лѣтъ пятидесяти, болѣе всего на свѣтѣ не терпѣвшій дураковъ, какими, впрочемъ, онъ считалъ большую часть людей, съ которыми ему приходилось имѣть дѣло; ничего и никого не боялся онъ на землѣ, и не только на землѣ, но даже и нигдѣ, по словамъ его враговъ; онъ былъ тщеславенъ, страстно любилъ юриспруденцію, а еще больше — власть; онъ былъ кротокъ и нѣженъ съ тѣми, кто признавалъ его авторитетъ, но тиранъ ко всѣмъ, кто пытался оспаривать его; его рѣчи дышали остроуміемъ и сарказмомъ. Если онъ брался за дѣло, то всегда относился къ нему внимательно и исполнялъ его добросовѣстно, даже и въ томъ случаѣ, если это дѣло не представляло никакого интереса для него самого; онъ по цѣлымъ недѣлямъ лишалъ себя необходимаго отдыха, если это дѣло требовало усидчиваго труда. Правило жизни м-ра Дова состояло въ томъ, чтобы никогда не быть побѣжденнымъ. Быть можетъ, опасеніе потерпѣть пораженіе въ парламентѣ побудило его ограничить свою дѣятельность судомъ. Онъ былъ женатъ, имѣлъ дѣтей, но никто изъ тѣхъ, кто зналъ его, какъ грозу своихъ противниковъ и оракула юридическихъ приговоровъ, — никогда не слыхивалъ о его женѣ и дѣтяхъ. Все, касающееся этой стороны своей жизни м-ръ Довъ хранилъ про себя.

Въ настоящій моментъ м-ръ Довъ занимаетъ насъ единственно потому, что онъ былъ ученый юристъ, которому вполнѣ довѣрялъ м-ръ Кампердаунъ и на мнѣніе котораго хотѣлъ положиться въ дѣлѣ о брилліантовомъ ожерельѣ. Дѣло это было передано на разсмотрѣніе м-ра Дова, тотчасъ-же послѣ описанной нами сцены въ Моунт-Стритѣ, когда м-ръ Кампердаунъ въ послѣдній разъ убѣждалъ Лиззи кончить дѣло миромъ. М-ръ Довъ высказалъ свое мнѣніе слѣдующими словами:

"Въ англійской юридической практикѣ встрѣчается много недоразумѣній по поводу родовыхъ наслѣдствъ. Многіе полагаютъ, что всякая бездѣлушка можетъ сдѣлаться родовымъ имѣніемъ по волѣ ея владѣльца. Это однакожъ невѣрно, хотя законъ признаетъ всякія родовыя наслѣдства…

"Брукъ говоритъ, что каждая лучшая вещь можетъ сдѣлаться родовымъ наслѣдствомъ, какъ, напримѣръ, самая лучшая постель, столъ, горшокъ или кострюля.

"Кукъ говоритъ, что такія вещи могутъ сдѣлаться наслѣдствомъ по обычаю, а не по закону.

"Спольменъ, опредѣляя понятія словъ «родовое наслѣдство», говоритъ, что сюда относятся предметы, приносящіе пользу и доставляющіе выгоду, а такое опредѣленіе исключаетъ ожерелье изъ предметовъ, которые могутъ сдѣлаться родовымъ имѣніемъ. Правда, коронные брилліанты составляютъ родовое имущество, но законъ ни слова не говоритъ о томъ, что частные брилліанты переходятъ по наслѣдству тѣмъ-же порядкомъ, какъ и коронные.

"Нѣкоторыя небольшія вещи безъ сомнѣнія могутъ разсматриваться, какъ родовое имущество, такъ, напримѣръ, мечи, знамена и ордена.

"Завѣщатель можетъ потребовать отъ своего наслѣдника, чтобы онъ не продавалъ нѣкоторыхъ небольшихъ вещей, точно поименованныхъ въ завѣщаніи. Но его воля обязательна только для прямого его наслѣдника. Послѣдующіе-же наслѣдники могутъ распоряжаться съ этими вещами, какъ имъ угодно.

"Если мужъ отказалъ своей женѣ полотно, она получаетъ это полотно, хотя-бы изъ него была сшита и не та частъ одежды, которая назначалась въ завѣщаніи.

"Жемчугъ и брилліанты, бывшіе въ употребленіи, хотя-бы только одинъ разъ при какомъ-нибудь торжествѣ, переходятъ къ вдовѣ въ исключительное владѣніе съ извѣстнымъ ограниченіемъ.

"Въ 1674 г. лордъ Финчъ объявилъ, что можетъ признать право на исключительное владѣніе только за вдовой нобльмена.

"А въ 1721 г. лордъ Мекльсфильдъ призналъ право на подобное имѣніе, цѣною въ 200 фун. стерл. за м-съ Типингъ, но нельзя рѣшить, поступилъ-ли онъ такимъ образомъ, руководясь законами или предшествовавшими примѣрами, или по какимъ-нибудь другимъ причинамъ.

"Лордъ Тальборъ завѣщалъ въ исключительную собственность женѣ золотые часы.

"Лордъ Гардвикъ пошелъ гораздо далѣе: разсматривалось дѣло м-съ Норти, онъ рѣшилъ, что она имѣетъ право на исключительное владѣніе брилліантами, которые цѣнились въ 3,000 фунт. стерл. Но, кажется, онъ ограничилъ ея право, поставивъ условіемъ, чтобы она надѣвала ихъ только при парадномъ костюмѣ.

"Теперь, я полагаю, ясно, что брилліантовое ожерелье, о которомъ вы мнѣ писали, нельзя вытребовать, какъ родовое наслѣдство. Въ послѣдній разъ о немъ упоминается, — и сколько я помню, только упоминается, — какъ о родовомъ имуществѣ въ завѣщаніи прадѣда нынѣшняго баронета; если, однакожъ, это тѣ самые брилліанты, о которыхъ тамъ говорится, то завѣщатель не могъ завѣщать ихъ нынѣшнему наслѣднику, такъ-какъ онъ умеръ въ 1820 году, а наслѣднику теперь нѣтъ еще и двухъ лѣтъ. Не менѣе сомнительно, что вдова можетъ владѣть ими, какъ своей исключительной собственностью. Я не знаю, можетъ-ли распоряженіе лорда Гардвика считаться авторитетнымъ. Если да, то вдова все-таки не можетъ продавать ожерелье, такъ-какъ лордъ Гардвикъ ограничилъ пользованіе брилліантами даже меньшей цѣнности, чѣмъ эти — правомъ носить ихъ только при парадномъ костюмѣ. А съ ограниченнымъ правомъ употребленія несовмѣстимо право продажи.

"Что-же касается ея правъ на это ожерелье, какъ на подарокъ мужа, то они не имѣютъ значенія. Если ожерелье не составляетъ ея собственности по завѣщанію, — а, кажется, этого нѣтъ, — то она можетъ удержать его, какъ исключительную собственность только по праву вдовы на подобныя имущества.

«Основываясь на нѣкоторыхъ данныхъ, я осмѣливаюсь предполагать, что брилліанты не были въ Шотландіи въ то время, когда сэръ Флоріанъ составлялъ свое завѣщаніе, и даже тогда, когда онъ умеръ. Это отчасти указываетъ намъ его намѣренія, которыя онъ имѣлъ при составленіи своего завѣщанія. Я понимаю, что онъ завѣщалъ своей женѣ всѣ мелкія вещи, находившіяся въ то время въ замкѣ Портрэ»'

М-ръ Кампердаунъ, прочитавъ три раза это письмо, опустился на стулъ съ видомъ человѣка, повергнутаго въ отчаяніе. Онъ занимался адвокатурой цѣлыхъ сорокъ лѣтъ, и всегда былъ убѣжденъ, что нобльменъ имѣетъ право свою всякую цѣнную вещь обратить въ родовое имущество. Ему были довѣрены на храненіе акты на владѣніе большими имѣніями, вообще, онъ имѣлъ много дѣлъ съ различными наслѣдствами, и теперь вдругъ оказывается, что онъ не имѣетъ никакого понятія именно о тѣхъ правахъ собственности, на основаніи которыхъ его-же кліенты владѣютъ имѣніями. Онъ болѣе двадцати разъ говорилъ Джону Эстасу, что это ожерелье — родовое имущество, а теперь его увѣряютъ, — и ктоже? — м-ръ Довъ, что оно не только не родовое имущество, но даже по поводу его нельзя начинать никакого иска. Кампердаунъ до сихъ поръ безусловно вѣрилъ въ знанія м-ра Дова, но теперь почти готовъ былъ въ нихъ усомниться.

Нѣкоторымъ утѣшеніемъ м-ру Кампердауну послужило предположеніе, что Лиззи придется требовать утвержденія судомъ за собой права на ожерелье, и, такимъ образомъ, ея корыстолюбіе будетъ обнаружено передъ публикой. Кромѣ того можно помѣшать ей продать брилліанты. Кажется, м-ръ Довъ доказалъ это слишкомъ ясно. Но тогда является другой вопросъ: о наслѣдованіе имѣніемъ по завѣщанію мужа. Что сэръ Флоріанъ вовсе не предполагалъ завѣщать ей этого ожерелья — м-ръ Кампердаунъ былъ въ этомъ вполнѣ увѣренъ. Но будетъ-ли онъ въ состояніи доказать, что съ самой свадьбы сэра Флоріана, брилліанты не были въ Шотландіи. Леди Эстасъ утверждала, — пока еще не знала, что необходимо показывать иначе, — что сэръ Флоріанъ подарилъ ей брилліанты въ Лондонѣ, когда они были тамъ проѣздомъ изъ Шотландіи въ Италію, и что она оттуда увезла ихъ съ собой въ Неаполь, гдѣ сэръ Флоріанъ и умеръ. Если это было такъ, то брилліанты не могли быть въ замкѣ Портрэ ранѣе, чѣмъ привезла ихъ туда Лиззи послѣ смерти своего мужа, и безъ сомнѣнія они считались частію того имущества, которое сэръ Флоріанъ обыкновенно имѣлъ при себѣ въ Лондонѣ. Что это было дѣйствительно такъ — м-ръ Кампердаунъ не имѣлъ на этотъ счетъ ни малѣйшаго сомнѣнія. Теперь-же вдова увѣряетъ, что сэръ Флоріанъ подарилъ ей ожерелье въ Шотландіи, куда они отправились тотчасъ послѣ свадьбы, и что она сама привезла его въ Лондонъ. Сэръ Флоріанъ и Лиззи были обвѣнчаны 5 сентября, а по книгамъ ювелировъ трудно опредѣлить, были-ли брилліанты переданы сэру Флоріану 4 или 24 то сентября. Сэръ Флоріанъ и его молодая жена 24-го сентября безъ сомнѣнія были въ Лондонѣ. М-ръ Кампердаунъ проклиналъ безпечность ювелировъ. При всемъ томъ онъ однако надѣялся, что можетъ доказать, что ожерелье передано Лиззи въ Лондонѣ. Почтенный и весьма скромный человѣкъ, служившій въ то время у г.г. Гарнетъ и вручившій сэру Флоріану футляръ съ брилліантами, былъ увѣренъ, что баронетъ тогда уже былъ женатъ. Горничная леди, которая была съ леди Эстасъ въ Шотландіи, утверждала, что увидала ожерелье въ первый разъ только въ Лондонѣ. Къ тому-же сама леди Эстасъ говорила своему кузену Франку, а тотъ передалъ Джону Эстасу, что она получила брилліанты въ Лондонѣ. Теперь ей легко утверждать, что она не помнитъ, говорила-ли кому объ этомъ, но кто-же ей повѣритъ? Но во всякомъ случаѣ дѣло выходитъ дрянь. Если леди Эстасъ или ея друзья узнаютъ мнѣніе м-ра Дова, то оно скорѣе придастъ имъ смѣлости, чѣмъ напугаетъ ихъ. Узнай только леди Эстасъ о существованіи закона объ исключительномъ владѣніи, онъ ей послужитъ непроницаемымъ щитомъ. М-ръ Кампердаунъ сознавалъ, что если еще недавно онъ могъ разсчитывать, что ни одинъ порядочный адвокатъ не возьмется защищать дѣло леди Эстасъ, то теперь, ознакомившись съ мнѣніемъ м-ра Дова, всякій адвокатъ можетъ съ полною увѣренностью браться за него. М-ра Кампердауна мучила неотвязная мысль, что леди Эстасъ распродастъ брилліанты по частямъ, а деньги промотаетъ въ какой-нибудь годъ. «Нѣтъ она не должна восторжествовать надъ нами», писалъ онъ Джону Эстасу, сообщая о мнѣніи м-ра Дова и требуя отъ него совѣта.

Но Джонъ Эстасъ въ это время уже выѣхалъ изъ Лондона, — а на другой день самъ м-ръ Кампердаунъ уѣхалъ къ своему семейству, которое жило на маленькой дачѣ въ Доуличѣ. Но проклятое ожерелье помѣшало ему наслаждаться днями отдыха.

ГЛАВА XXVI.
Мистеръ Гоуронъ играетъ роль.

Франкъ Грейстокъ ѣздилъ въ Портрэ очень часто, — такъ часто, что пони сдѣлался ему крайне необходимъ. Миссъ Мэкнельти принуждена была сдерживать свой языкъ и потому была въ мрачномъ расположеніи духа. Увѣренная, что леди Эстасъ оставалась по прежнему невѣстой лорда Фауна, она находила неприличными слишкомъ частые визиты молодого человѣка. М-ръ Гоуронъ былъ человѣкъ наблюдательный и могъ всегда сказать, какъ долго просиживала прекрасная хозяйка съ своимъ гостемъ на морскомъ берегу. Артуръ Геріотъ ни мало не наботился о леди Эстасъ, но зная, что его другъ былъ женихомъ Люси Морисъ, желалъ посерьезнѣй отнестись въ его частымъ свиданіямъ съ Лиззи; но, какъ всегда бываетъ съ мужчинами, не охотно вступалъ въ разговоры объ этомъ.

Разъ и одинъ только разъ оба друга обѣдали вмѣстѣ въ замкѣ, и для этого торжественнаго случая явилась необходимость нанять гигъ въ Прествикѣ. Геріотъ не имѣлъ особеннаго желанія знакомиться съ вдовушкой, а потому и представлялъ различныя уважительныя причины, въ родѣ того, что у него не было съ собой приличнаго платья; что онъ вообще очень застѣнчивъ съ женщинами; что, наконецъ, глупо платить 15-ть шиллинговъ за гигъ. Однако кончилось тѣмъ, что онъ, понуждаемый своимъ другомъ, отправился въ Портрэ и провелъ тамъ невыносимо скучный вечеръ. Лиззи совсѣмъ не походила на себя: была молчалива, серьезна и принужденно любезна. Миссъ Мэкнельти не произнесла ни одного слова. Даже Франкъ былъ мраченъ; Артуръ Геріотъ тоже не прилагалъ старанія быть поразвязнѣе, и, такимъ образомъ, обѣдъ совсѣмъ не удался.

— Кажется, моя кузина тебѣ не очень понравилась? сказалъ Франкъ когда они ѣхали домой.

— Она очень хорошенькая женщина.

— Да, и ты ей, кажется, не особенно-то нравишься.

— Безъ сомнѣнія.

— Скажи мнѣ на милость, почему ты съ нею не разговаривалъ? Я безъ умолку ораторствовалъ съ миссъ Мэкнельти для того только, чтобы дать тебѣ возможность поговорить съ моей кузиной. Лиззи вообще разговорчива, какъ каждая молодая женщина, но сегодня вы не сказали другъ другу ни одного слова.

— Это потому, что ты всего себя посвятилъ этой миссъ Мек…. какъ ее?

— Глупости, отвѣчалъ Франкъ, — мы съ Лиззи братъ и сестра; у нея нѣтъ никого близкихъ родныхъ, кромѣ меня, она всегда обращается ко мнѣ за совѣтами. Мнѣ хотѣлось-бы, чтобы ты ей понравился.

— Я никогда никому не нравлюсь и мнѣ тоже никто не нравится. Знаешь поговорку: надо съ человѣкомъ съѣсть пудъ соли, чтобы его хорошенько узнать. А мнѣ нужно съѣсть пудъ соли съ человѣкомъ, прежде, чѣмъ я рѣшусь спросить его: какъ онъ поживаетъ. Ты ничего не могъ придумать болѣе неудачнаго, какъ затащить меня на этотъ обѣдъ.

— Ни ты не всегда-же обѣдаешь дома, когда живешь въ Лондонѣ?

— Тамъ совсѣмъ другое дѣло. Тамъ всегда заводятъ одинъ и тотъ-же разговоръ и потому весьма легко въ него втянуться. А сегодняшняя обстановка хороша для человѣка, котораго считаютъ въ домѣ своимъ, постороннему-же тамъ скука смертная. Я не намѣренъ говорить ничего дурного о леди Эстасъ. Красота ея неоспорима и я не сомнѣваюсь въ ея умѣ.

— Иногда она бываетъ очень умна, замѣтилъ Франкъ.

— Надѣюсь, что ты не слишкомъ увлекаешься ея умомъ. Тебѣ не мѣшало-бы помнить объ умѣ кое-кого другого. Такъ старый товарищъ?

Франкъ Грейстокъ на это ничего не отвѣчалъ. Но эти слова Геріота такъ-же какъ суровые взгляды миссъ Мэкнельти, и ей вѣчное торчаніе м-ра Анди Гоурона произвели свое дѣйствіе. Франкъ сталъ рѣже бывать у вдовушки и чаще ходилъ на охоту съ своимъ другомъ. Они перебили много тетеревей, и лѣсничій клялся, что никогда прежде здѣсь не было настрѣляно столько дичи. Самъ Геріотъ убилъ одного или двухъ къ величайшему своему удовольствію, а Франкъ убивалъ ежедневно по 4 по 5-ти штукъ. Друзья очень иного ходили и горный воздухъ былъ для нихъ истиннымъ наслажденіемъ. Такъ прошло двѣ недѣли и пришло время уѣзжать въ Лондонъ.

— Я думаю остаться еще денька два, сказалъ Франкъ, когда Геріотъ заговорилъ съ нимъ о своемъ отъѣздѣ. — Дѣло въ томъ, что я долженъ еще разѣ повидаться съ Лиззи. Она завалена работой, а мнѣ надо переговорить съ ней по поводу одного письма, которое я получилъ сегодня утромъ. Нечего тебѣ дѣлать такое длинное лицо: письмо вовсе не о томъ, о чемъ ты думаешь.

— Я много раздумывалъ о томъ, что ты мнѣ разсказывалъ о другой дѣвушкѣ, помнешь? Я надѣюсь, что ей не придется выносить непріятности изъ-за тебя?

— Я полагаю, что не придется, особенно изъ-за меня, отвѣчалъ Франкъ.

Въ этотъ-же вечеръ Геріотъ уѣхалъ, и на другое утро Франкъ отправился въ замокъ. Оставшись одинъ послѣ отъѣзда Геріота онъ тотчасъ-же написалъ письмо въ Люси Моррисъ. Онъ зналъ, что его молчаніе будетъ ее безпокоить. Правда, Люси была вовсе не подозрительна, въ этомъ Франкъ былъ вполнѣ увѣренъ. Но она говорила леди Фаунъ, что будетъ получать отъ него письма, а потому онъ можетъ поставить ее въ неловкое положеніе, если не станетъ къ ней писать. Результатомъ этихъ соображеній было слѣдующее письмо его къ Люси:

"Дорогая Люси, мы пробыли здѣсь двѣ недѣли; охотились за тетеревами, гуляли по горамъ и на склонахъ холмовъ. Вы скажете, можетъ быть, что эти развлеченія нисколько не мѣшаютъ писать письма къ добрымъ друзьямъ, но вы ошибаетесь: чѣмъ меньше у человѣка дѣла, тѣмъ онъ лѣнивѣе писать. Говорятъ, что лорды-канцлеры находятъ возможность чуть ни ежедневно писать къ своимъ матерямъ или вообще очень близкимъ роднымъ, но люди, у которыхъ рѣшительно нѣтъ никакихъ замятій, не могутъ безъ страха посмотрѣть на листъ почтовой бумаги. Я бы далъ вамъ обѣщаніе, что когда я сдѣлаюсь лордомъ-канцлеромъ, я стану писать вамъ каждый день, но вы знаете, что къ тому времени мы будемъ уже неразлучны.

"Все это время мнѣ безпрестанно преходилось посѣщать кузину, которая живетъ въ большомъ замкѣ, на берегу моря, въ десяти миляхъ отсюда, за горами. Она, бѣдная, замучена хлопотами, и несмотря на свое богатство — самая несчастная женщина въ свѣтѣ. Да вы и сами довольно хорошо знаетъ ея дѣла. Для меня было-бы несравненно удобнѣе, еслибы у нея былъ отецъ или братъ, которые занимались-бы ея дѣлами, но у нея нѣтъ никого, и потому я не имѣю права ее оставить. Вашъ лордъ Фаунъ поступилъ съ ней самымъ сквернымъ образомъ, и, на сколько мнѣ извѣстно, точно такъ-же поступаютъ съ нею всѣ, на комъ лежитъ управленіе имѣніями Эстасовъ. Хотя съ Лиззи, какъ вамъ извѣстно, не особенно легко ладить, тѣмъ не менѣе мнѣ приходится имѣть съ ней дѣло гораздо чаще, чѣмъ мнѣ хотѣлось-бы самому. Не могу сказать, чтобы было очень пріятно дѣлать на маленькомъ пони до десяти миль туда и обратно, и все по одной и той-же дорогѣ, но я почти радъ, что разстоянія не меньше, иначе мнѣ пришлось-бы постоянно сидѣть тамъ. Я знаю, вы не долюбливаете Лиззи, но право, она достойна сожалѣнія.

"Въ пятницу я ѣду въ Лондонъ, но пробуду тамъ только одинъ или два дня, т. е. одну ночь. Я заѣду туда исключительно по дѣламъ Лиззи, и опасаюсь, что принужденъ буду снова возвратиться сюда прежде, чѣмъ буду въ состояніи или приняться за работу, или отдаться моему счастью. Въ воскресенье вечеромъ я поѣду въ Бобсборо. Боюсь, что въ Ричмондъ мнѣ нельзя будетъ попасть въ субботу, а въ воскресенье леди Фаунъ едва-ли меня приметъ. Въ Бобсборо и пробуду около трехъ недѣль, и если вы дадите мнѣ какія-нибудь порученія, я съ радостію ихъ исполню.

"Однако, я долженъ сказать вамъ правду, которая пусть останется между нами. Дѣло въ томъ, что при моихъ настоящихъ отношеніяхъ къ лорду Фауну, когда я вынужденъ ссориться съ нимъ изъ-за Лиззи, — едва-ли будетъ удобно леди Фаунъ принимать меня. Она прекрасная женщина, и такъ какъ она вашъ лучшій другъ, то мнѣ менѣе всего хотѣлось съ нею ссориться: но, конечно, она принимаетъ сторону своего сына, и я не знаю, можно-ли будетъ намъ при свиданіи избѣгнуть разныхъ намековъ объ этомъ предметѣ.

"Но, дорогая моя, все это, надѣюсь, не повлечетъ за собой никакихъ недоразууѣній между нами. Несомнѣнно, что мы любимъ другъ друга больше всѣхъ Фауновъ и Лиззи вмѣстѣ взятыхъ, не правда-ли? Устройте-же такъ, чтобы я получилъ нѣсколько словъ, подтверждающихъ, что это дѣйствительно такъ и всегда будетъ такъ.

"До свиданья, моя дорогая.

Вашъ навсегда Ф. Г."

На другой день Франкъ поѣхалъ въ замокъ. Онъ получилъ письмо отъ Джона Эстаса, который увѣдомилъ его, что ѣдетъ въ Лондонъ для свиданія съ м-ромъ Кампердауномъ. Стряпчій намѣревался было отложить всѣ дальнѣйшія хлопоты по дѣлу объ ожерельѣ до ноября или даже до новаго года. Но тутъ ему пришло въ голову, что въ это время Лиззи продастъ или заложитъ ожерелье, тогда даже полиція не въ силахъ будетъ розыскамъ его. Подъ вліяніемъ такихъ мрачныхъ предположеній, м-ръ Кампердаунъ поспѣшилъ въ Лондонъ и убѣдилъ Джона Эстаса пріѣхать туда-же изъ Іоркшира. Джону это было весьма непріятно, и онъ отъ всей души проклиналъ ожерелье. «Хоть-бы кто-нибудь догадался украсть его, да такъ, чтобы мы ужь больше и не слыхали о немъ», говорилъ онъ. Но такъ какъ ожерелье еще не было украдено, то Эстасу пришлось отправиться въ Лондонъ. М-ръ Кампердаунъ показалъ ему письмо м-ра Дова, и убѣдилъ его, что необходимо держать втайнѣ отвѣтъ знаменитаго юриста, и постараться вывѣдать, гдѣ въ настоящее время находится ожерелье. Эстасъ взялся разузнать объ этомъ черезъ Франка. Вотъ почему онъ и написалъ къ нему письмо. Съ этимъ-то письмомъ въ карманѣ Франкъ отправился въ послѣдній разъ въ замокъ. Ожерелье и ему надоѣло до смерти, но, къ несчастью, не надоѣла та, у которой находилось ожерелье.

— Леди Эстасъ отправилась къ скаламъ, сказалъ ему слуга, когда онъ явился въ замокъ.

Грейстокъ отправился по указанію и нашелъ ее на обычномъ мѣстѣ.

— Я знала, что вы придете, сказала она. Она не встала, даже не подала ему руки, но совсѣмъ близко около нея было свободное мѣсто, которое онъ долженъ былъ занять, не ожидая приглашенія. Въ рукахъ у нея былъ томъ Байрона: «Корсаръ, Лара и Гяуръ» — такой родъ поэзіи, который, поправдѣ сказать, былъ для нея менѣе понятенъ, чѣмъ «Королева Марго».

— Что Лебинъ уже уѣхалъ? спросила она.

Подъ Лебиномъ подразумѣвался Артуръ Геріотъ.

— Да, Лебинъ уѣхалъ. Хотя я не понимаю, почему вы называете его Лебинъ? Настоящій Лебинъ былъ дуракъ, вѣчно влюблявшійся, а Геріотъ не дуракъ и никогда еще не былъ влюбленъ.

— Все-таки онъ Лебинъ, потому что мнѣ нравится называть его этимъ именемъ. Зачѣмъ онъ вертитъ пальцами вмѣсто того, чтобы разговаривать? Имѣете вы какія-нибудь извѣстія о лордѣ Фаунѣ?

— Я получилъ письмо отъ вашего зятя!

— Что-же пишетъ Джонъ, справедливый?

— Джонъ справедливый, — это прозваніе будетъ нѣсколько удачнѣе перваго, — несмотря на свое нежеланіе, принужденъ былъ ѣхать въ Лондонъ по требованію м-ра Кампердауна.

— Или иначе — Самуила несправедливаго (м-ра Кампердауна звали Самуиломъ).

— Джонъ желаетъ знать, гдѣ находится теперь это ужасное ожерелье?

Онъ остановился, но Лиззи ничего не отвѣтила.

— Надѣюсь, вы можете сказать мнѣ, гдѣ оно находится? продолжалъ онъ.

— Конечно, могу! Я даже готова-бы была отдать вамъ его на храненіе, если-бы не боялась затруднить васъ этимъ. Но я не скажу вамъ по той причинѣ, что они мои враги, — такъ пусть-же сами его разъищутъ.

— Вамъ нѣтъ надобности дѣлать изъ этого тайну, Лиззи.

— Ожерелье здѣсь, въ замкѣ, въ томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ сэръ Флоріанъ хранилъ его, когда подарилъ мнѣ. Гдѣ могутъ быть мои брилліанты, какъ не въ моемъ собственномъ домѣ? Что-же сказалъ м-ръ Довъ? Конечно, они заплатили ему хорошо, и онъ сказалъ имъ все, что имъ было нужно.

— Лиззи, вы слишкомъ дурно думаете о людяхъ.

— А развѣ эти люди поступаютъ со мной лучше. Развѣ они не стараются обвинить меня въ воровствѣ? Развѣ они не преслѣдуютъ меня? Развѣ этотъ наглый стряпчій не остановилъ меня среди улицы и не сталъ обвинять меня въ кражѣ при моихъ слугахъ? Развѣ они не оклеветали меня до того, что даже мой женихъ счелъ себя вправѣ обманывать меня. А теперь и вы хотите идти противъ меня. Можете-ли вы послѣ этого удивляться, что я строго отношусь къ людямъ.

— Я вовсе не иду противъ васъ.

— Да, и вы противъ меня. Вы во всемъ берете ихъ сторону, а не мою. Знаете-ли, Франкъ, я-бы, кажется, выѣхала въ лодкѣ на средину моря и бросила-бы въ воду это дрянное ожерелье, но я увѣрена, что они и оттуда его добудутъ. Если-бы камни могли сгорать, я сожгла-бы его. Но хуже всего, что и вы сдѣлались моимъ врагомъ.

И Лиззи громко зарыдала.

— Самое лучше для васъ — отдать это ожерелье на храненіе человѣку, которому довѣряете и вы, и противная сторона, до тѣхъ поръ, пока судъ не рѣшитъ, кому оно должно принадлежать.

— Я никогда его не отдамъ. Лучше скажите, что говоритъ м-ръ Довъ?

— Я не знаю, что онъ говоритъ. Одно только ясно, что это ожерелье не можетъ считаться родовымъ имуществомъ.

— Какъ-же смѣлъ м-ръ Кампердаунъ повторять, что оно родовое?

— Это было его убѣжденіе, замѣтилъ Франкъ.

— И послѣ того онъ смѣетъ считать себя опытнымъ адвокатомъ!

— И я адвокатъ, а между тѣмъ все-таки не знаю, что именно должно считаться родовымъ имуществомъ. Я полагаю также, что м-ръ Довъ выразилъ мнѣніе, что передача такого цѣннаго ожерелья могла состояться только на основаніи законнаго документа, а не на словахъ.

— А между тѣмъ, оно просто подарено мнѣ, отвѣчала Лиззи. — Кто-же можетъ объ этомъ знать, кромѣ меня, когда при передачѣ его не было никого изъ постороннихъ свидѣтелей.

— Брилліанты теперь здѣсь?

— Конечно, не въ карманѣ у меня, я не ношу ихъ всюду съ собою. Они въ замкѣ.

— И въ Лондонѣ они будутъ вмѣстѣ съ вами?

— Желала-бы я знать, допрашивалъ-ли кто-нибудь женщину такимъ образомъ! Я еще не знаю, поѣду-ли я въ Лондонъ. Съ какой стати спрашиваютъ меня объ этомъ? Что касается васъ, Франкъ, я разсказала-бы вамъ все, раскрыла-бы передъ вами всю мою душу, если-бы вы только захотѣли. Но какое право имѣетъ Джонъ Эстасъ задавать мнѣ подобные вопросы? Если я поѣду въ Лондонъ, то, конечно, возьму брилліанты съ собой и стану надѣвать ихъ каждый разъ, какъ мнѣ придетъ охота выѣхать изъ дому. Я буду это дѣлать на зло м-ру Кампердауну и лорду Фауну. Я думаю, Франкъ, еще ни съ одной женщиной не поступали такъ дурно, какъ со мной.

Онъ самъ полагалъ, что съ ней поступаютъ очень дурно. Она такъ страстно защищала свое дѣло и такъ была мила въ своемъ негодованіи, что онъ невольно почувствовалъ что-то похожее на дѣйствительную симпатію въ ея положенію. Ему сейчасъ-же представилось, сколько вынесетъ она непріятностей при судебномъ разбирательствѣ дѣла объ ожерельѣ, и онъ отъ души пожалѣлъ ее.

— Я позабочусь о томъ, сказалъ онъ, — какъ-бы лучше устроить все для вашего спокойствія.

— Для моего спокойствія! воскликнула она. — Какъ могу я быть спокойна при тѣхъ условіяхъ, въ какихъ я нахожусь. Вспомните, какъ поступилъ со мной этотъ безсовѣстный въ то время, когда уже весь свѣтъ считалъ его моимъ женихомъ. Какъ только я подумаю объ этомъ, мнѣ становится такъ горько, что я готова была-бы не только бросить въ море брилліанты, но и самой послѣдовать за ними! Мнѣ осталось одно утѣшеніе: разбить моихъ враговъ. М-ръ Кампердаунъ никогда не получитъ этихъ брилліантовъ; если даже они докажутъ, что ожерелье не принадлежитъ мнѣ, то я тогда они его не увидятъ. Я стану щеголять въ немъ, пока они ведутъ дѣло, а тамъ — пускай они его ищутъ! О, я такъ отомщу лорду Фауну, прежде чѣмъ совсѣмъ съ нимъ покончу, что онъ увидитъ, что съ женщиной труднѣе состязаться, чѣмъ съ мужчиной. О, Франкъ, я не думаю, чтобы я была зла отъ природы, но подобныя притѣсненія и оскорбленія могутъ довести до бѣшенства.

Она взяла его руку въ свою, и сквозь слезы нѣжно смотрѣла ему въ глаза.

— Я знаю, что вы слишкомъ мало обо мнѣ думаете, хотя хорошо знаете, какъ много думаю я о васъ.

— Я не думаю о васъ, Лиззи?

— Да. Маленькое существо въ Ричмондѣ поглощаетъ Всѣ ваши мысли. Оно нѣжно и кротко, это кошечка, которая будетъ смирно спать на коврикѣ предъ каминомъ и, какъ вы думаете, никогда не станетъ царапаться. Не предполагайте, что я намѣрена ее оскорблять. Нѣтъ, она была моей хорошей подругой, прежде чѣмъ вы ее узнали. Но у мужчинъ бываютъ вкусы, совершенно непонятные для насъ. Вы болѣе всего любите то, что называете своимъ покоемъ.

— Я полагаю, мы рѣдко сознаемъ, въ чемъ именно мы нуждаемся. Мы беремъ то, что посылаютъ намъ боги.

Слова Франка были весьма опрометчивы, такъ-какъ было ясно, что въ настоящую минуту боги послали ему Лиззи и ему нужна была необыкновенная твердость воли, чтобы не воспользоваться этимъ даромъ боговъ.

Лиззи объявила, что она не хочетъ знать лорда Фауна, и рѣшила, что не выйдетъ замужъ за его свѣтлость, — даже, если-бы его свѣтлость былъ снова совершенно въ ея рукахъ. Правда, это было рѣшено въ одно мгновеніе, но все-таки было рѣшено. Она готова была-бы замучить несчастнаго лорда, но не въ качествѣ его жены. А что, если заставить кузена занять мѣсто, предназначавшееся лорду Фауну? Послѣ всего, что произошло между нимъ и ею, можно было попытаться вызвать его на объясненіе въ любви. Она быстро рѣшила въ умѣ, что любить его, и что, слѣдовательно, новое положеніе дѣлъ будетъ для нея гораздо лучше прежняго. Сердце ея, какъ ей казалось самой, было теперь переполнено любовью къ кузену. А какое удовольствіе наказать глупую дѣвчонку, которая не приняла ея подарка, осмѣлилась бросить ей въ лицо оскорбленіе… При томъ Франкъ бѣденъ, а она богата. Слѣдовательно, если она предложатъ ему жениться на себѣ, то это будетъ даже великодушно съ ея стороны, а слѣдовательно, и благородно.

Она все еще горько плакала.

— О, Франкъ! воскликнула она, наконецъ, и упала къ нему на грудь, Франкъ Грейстокъ чувствовалъ, что попалъ въ весьма затруднительное положеніе. И не легко рѣшить, — увеличилось или уменьшилось его замѣшательство, когда онъ вдругъ увидалъ голову Анди Гоурона между скалами при входѣ въ пещеру, гдѣ они сидѣли. Голова эта съ широко-открытыми глазами, какъ будто говорила: «Ай, я поймала васъ, не правда-ли?» И она, дѣйствительно, заговорила, хотя нѣсколько другими словами: «Кузены!» сказала она. — Между тѣмъ леди Эстасъ, сидя спиной къ этой головѣ, любовно смотрѣла въ глаза Грейстока. Наконецъ, она замѣтила, что что-то неладно, вскочила и быстро обернулась.

— Какъ смѣете вы являться сюда? закричала она головѣ.

— Кузены! снова повторила голова.

Надо было что-нибудь предпринять, чтобы выйти изъ этого неловкаго положенія.

— Что нужно этому господину? спросилъ Франкъ, пристально смотря на Анди Гоурона.

— Кузены! повторилъ снова Гоуронъ и закачалъ своей головой.

— Если вы не уберетесь сами, я принужденъ буду васъ вытолкать, закричалъ Франкъ.

— Кузены! сказалъ опять Анди, выходя изъ-за скалъ и показываясь, такимъ образомъ, во весь ростъ. Анди было по меньшей мѣрѣ 50 лѣтъ, и потому едва-ли можно допустить, чтобы человѣку вдвое его моложе простительно было употребить противъ него насиліе. И притомъ онъ былъ плотный, коренастый, широкоплечій мужчина, твердый, какъ кремень, однимъ словомъ, съ какой точки зрѣнія ни смотрѣть — человѣкъ совсѣмъ не подходящій для безцеремоннаго съ нимъ обращенія.

— Кузены! сказалъ онъ снова, — кажется, вы обращаетесь другъ съ другомъ совсѣмъ уже не по братски.

— За вашу дерзость, Анди Гоуронъ, я увольняю васъ; вы можете искать себѣ другое мѣсто, сказала леди Эстасъ.

— Для Анди Гоурона ваши слова не имѣютъ ровно никакого значенія, сказалъ онъ. — Въ замкѣ много вещей, которыя слѣдуетъ сберечь для наслѣдника. Если вы полагаете, что для васъ мои услуги стали лишнія, то я обращусь въ м-ру Кампердауну; онъ не позволитъ прогнать меня съ этого мѣста. Кузены!

— Вонъ отсюда! крикнулъ Франкъ, выступая впередъ и толкнувъ Гоурона въ грудь. М-ръ Гоуронъ еще разъ повторилъ свое неизбѣжное восклицаніе и, наконецъ, удалился.

Франкъ Грейстокъ весьма ясно сознавалъ всю неловкость своего положенія. Что касается леди Эстасъ, то для нея всего важнѣе было добиться успѣха, и этотъ перерывъ бесѣды не особенно волновалъ ее. Если она сдѣлается женой Франка — такъ что за бѣда, что ее застали съ нимъ въ пещерѣ на берегу моря. Но Франку не такъ легко было рѣшить, какъ выдти изъ своего положенія, не только по отношенію къ м-ру Гоурсгну, но и по отношенію въ Лиззи. Правда, онъ могъ ей сказать, что онъ уже женихъ Люси Моррисъ, но въ такомъ случаѣ, почему-же онъ не говорилъ ей этого ранѣе? Не сказалъ онъ объ этомъ и теперь. Когда онъ хотѣлъ помочь Лиззи выбраться на дорогу, она отказалась отъ его услугъ.

— Я могу одна найти дорогу, сказала она, стараясь улыбнуться сквозь слезы. — Меня только раздразнила дерзость этого нахала. Ступайте домой.

И онъ ушелъ, но на прощанье не могъ не сказать ей нѣжнаго слова.

— Дорогая, дорогая Лиззи, произнесъ онъ, цѣлуя ее.

— Франкъ, вы всегда останетесь мнѣ вѣрны?

— Всегда! отвѣчалъ онъ.

— Теперь идите, сказала она.

Онъ взобрался на скалы, взялъ своего пони и поѣхалъ домой, сильно недовольный случившимися событіями и самимъ собою.

ГЛАВА XXVII.
Люси Моррисъ поступаетъ дурно.

Люси Моррисъ получила письмо и осталась имъ вполнѣ довольна. Ей нужно было какое-нибудь удостовѣреніе въ любви жениха, и весьма немногаго достаточно было для ея успокоенія. Ей казалось почти невозможнымъ любить человѣка и въ то-же время сомнѣваться въ немъ. Она не могла-бы полюбить его или, покрайней мѣрѣ, высказать ему свою любовь, если-бы она не считала его человѣкомъ вполнѣ хорошимъ, а думать о немъ хорошо и дурно въ одно и то-же время — для нея было рѣшительно невозможно. Ей хотѣлось получить отъ него нѣсколько словъ послѣ того, какъ она въ послѣдній разъ его видѣла и вотъ, теперь она ихъ получила. Она знала, что онъ находится у своей прекрасной кузины, которую она презирала, и въ которой, съ женскимъ инстинктомъ, почти видѣла свою соперницу, но по этому поводу у нея не явилось ни одной тревожной мысли. Онъ любилъ ее и что-бы Лиззи Эстасъ ни дѣлала, онъ будетъ любить только ее одну.

Въ этотъ-же вечеръ она написала ему въ отвѣтъ нѣжное, милое письмо, очень коротенькое, но полное любви и довѣрія. «Леди Фаунъ, между прочимъ писала она, прекраснѣйшая женщина, но что значила для нея леди Фаунъ или всѣ Фауны вмѣстѣ взятые въ сравненіи съ ея женихомъ? Если ему удобно пріѣхать въ Ричмондъ, такъ пусть пріѣзжаетъ, если-же онъ находитъ, что при существующихъ печальныхъ недоразумѣніяхъ между нимъ я лордомъ Фауномъ, — лучше ему не пріѣзжать, то она не будетъ на этомъ настаивать. Видѣть его — было-бы для нея величайшимъ счастьемъ. Но не большее-ли для нея счастье — знать, что онъ ее любитъ? Это одно уже дѣлаетъ ее вполнѣ счастливой».

Но на другой-же день ея счастье омрачилось, что, однако, нисколько не поколебало ея довѣрія къ жениху. Это было въ субботу и лордъ Фаунъ только-что возвратился въ Ричмондъ. Въ этотъ день онъ видѣлся въ Лондонѣ съ м-ромъ Грейстокомъ, и пріѣхалъ въ Фаун-Кортъ мрачный, какъ осень. Его мрачное настроеніе сообщилось всѣмъ обитательницамъ Фаун-Корта. Мать и сестры лорда Фауна никогда не стѣснялись присутствіемъ Люси, разбирая по ниточкамъ Лиззи. Люси ничего не могла сказать въ защиту своей прежней подруги, которая притомъ потеряла всякое право на ея дружбу, съ тѣхъ поръ, какъ пыталась подкупить ее, такъ что всѣ онѣ въ душѣ рѣшили считать Лиззи Эстасъ — злымъ козлищемъ. Но лордъ Фаунъ всегда старался скрывать свои чувства передъ Люси. Теперь-же, къ несчастью, онъ высказался при ней прямо и притомъ больше говорилъ о Франкѣ:

— М-ръ Грейстокъ былъ въ высшкй степени дерзокъ, сказалъ онъ, когда все общество сидѣло послѣ обѣда въ библіотекѣ. Леди Фаунъ сдѣлала ему знакъ и покачала головой. Люси чувствовала, что вся кровь бросилась ей въ лицо, но на этотъ разъ она смолчала. Лидія Фаунъ тихонько подѣ столомъ взяла ея руку и сжала въ своей.

— Не надо забывать, что онъ ея кузенъ, замѣтила Августа.

— Его родство съ леди Эстасъ нисколько не можетъ оправдать его дерзкаго обращенія со мной, отвѣчалъ лордъ Фаунъ; — онъ осмѣлился въ разговорѣ со мной употреблять такія выраженія, за которыя я вызвалъ-бы его на дуэль, только…

— Фредерикъ! Ты не сдѣлаешь ничего подобнаго, воскликнула леди Фаунъ, быстро вставая съ кресла.

— О, Фредерикъ, ради Бога, не дѣлай этого! просила его Августа, обнимая его.

— Я увѣрена, что Фредерикъ и не сдѣлаетъ, замѣтила Амалія.

— Только теперь дуэли не въ модѣ, продолжалъ невозмутимый лордъ, — но ничто на свѣтѣ не заставитъ меня объясняться съ такимъ человѣкомъ, который держитъ себя совсѣмъ не по-джентльменски.

Лидія еще крѣпче сжала руку Люси, какъ-бы желая ее остановить.

— Онъ никакъ не можетъ простить мнѣ, продолжалъ лордъ, — своей ошибки въ дѣлѣ сааба.

— Я увѣрена, что вы ошибаетесь, лордъ Фаунъ, — и саабъ тутъ ни при чемъ.

— Миссъ Моррисъ, а позволю себѣ остаться при моемъ мнѣніи, отвѣчалъ лордъ Фаунъ.

— А я при своемъ, смѣло продолжала Люси. — Индѣйскій саабъ не имѣетъ ничего общаго съ тѣмъ, что м-ръ Грейстокъ могъ-бы оказать или сдѣлать относительно своей кузины.

— Люси, вы забываетесь! остановила ее леди Фаунъ.

— Люси, милая, не спорьте съ братомъ, замѣтила Августа.

— Послушайте, Люси, не обращайте вниманія на его слова, посовѣтовала Амалія.

— Какъ я могу слушать такія обвиненія и не обращать на никъ вниманія! воскликнула Люси- Зачѣмъ лордъ Фаунъ выражаетъ ихъ при мнѣ.

Лордъ Фаунъ удостоилъ на этотъ разъ сильно прогнѣваться на гувернантку своей матери.

— Мнѣ кажется, миссъ Моррисъ, что я имѣю право высказывать свое мнѣніе въ домѣ матери.

— А я стану высказывать свое, настаивала Дюси. — М-ръ Грейстокъ — истинный джентльменъ. Если вы говорите, что онъ поступилъ не по-джентльменски, то это чистая ложь.

Услыхавъ эти ужасныя слова, лордъ Фаунъ всталъ и медленно вышелъ изъ комнаты. Августа, съ ужасомъ поднявъ руки, послѣдовала за нимъ. Леди Фаунъ закрыла лицо руками, даже Амалія перепугалась.

— О, Люси! отчего вы не смолчали! сказала Лидіяю

— Я не хочу молчать! воскликнула Люси, заливаясь слезами. — Онъ истинный джентльменъ.

Въ Фаун-Кортѣ все пришло въ смятеніе. Спустя нѣсколько минутъ леди Фаунъ послѣдовала за сыномъ, а съ ней вмѣстѣ и Амалія. Бѣдная Люси была оставлена съ меньшими дѣвочками. Негодованіе ея было очень сильно и она не намѣрена была уступать. Когда Джоржина, четвертая дочь, замѣтила ей, что по правиламх приличія, она не должна была говорить ея брату, что онъ лжетъ, она снова вспылила:

— Оцъ говорилъ неправду, вскричала она,

— Но, Люси, никогда нельзя говорить людямъ въ глаза, что они лгутъ, ни одна дѣвушка не должна употреблять такихъ словъ въ разговорѣ съ мужчиной.

— А все-таки онъ не долженъ былъ говорить такимъ образомъ. Онъ знаетъ, что м-ръ Грейстокъ дороже для меня всего на свѣтѣ.

— Если-бы у меня былъ женихъ, сказала Нина, — и кто-нибудь сталъ-бы говорить о немъ дурно, — я бы этого не спустила даромъ. Я не знаю, почему Фредерикъ всегда долженъ быть правъ?

— Нина, ты говоришь глупости, сказала Діана.

— Я понимаю, что Люси тяжело было его слушать и молчать, замѣтила Лидія.

— Я и не буду молчать! воскликнула Люси. — Подозрѣвать м-ра Грейстока въ такой низости, воображать, что онъ мститъ за этого дикаго индѣйца, когда онъ защищаетъ свою кузину! — но развѣ можно это спустить! Нѣтъ, тогда лучше я уѣду отъ васъ. Вы всѣ считаете м-ра Грейстока врагомъ, но для меня онъ никогда не можетъ быть врагомъ.

— Мы считаемъ своимъ врагомъ не м-ра Грейстока, а леди Эстасъ, замѣтила Сецилія, — и притомъ весьма гадкимъ врагомъ.

— Я не говорю ни слова о леди Эстасъ, сказала Люси. — Но снова повторяю, м-ръ Грейстокъ — истинный джентльменъ.

Спустя около часу послѣ этого событія леди Фаунъ послала за Люси и долго проговорила съ ней наединѣ. Лордъ Фаунъ былъ очень разсерженъ и до сихъ поръ отказывался признать себя виновнымъ въ оскорбленіи.

— Я принуждена сказать вамъ, объявила леди Фаунъ серьезнымъ тономъ, — что ничто не можетъ оправдать вашего обвиненія лорда Фауна во лжи. Безъ сомнѣнія, мнѣ очень жаль, что имя м-ра Грейстока было упомянуто въ вашемъ присутствіи, но вамъ слѣдовало перенести это терпѣливо и спокойно.

— Я не могла этого сдѣлать, леди Фаунъ.

— То-же самое говорятъ всѣ преступники, когда совершаютъ какое-нибудь тяжкое преступленіе, а все-таки ихъ за него вѣшаютъ.

— Я лучше уѣду отъ васъ, леди Фаунъ…

— Это очень неблагодарно съ вашей стороны, моя милая. Вы знаете, что я вовсе не хочу, чтобы вы уѣзжали. Но если вы поступаете дурно, — я, конечно, вынуждена вамъ это замѣтить.

— Мнѣ лучше уѣхать. Здѣсь всѣ думаютъ дурно о м-рѣ Грейстокѣ, я-же считаю его хорошимъ человѣкомъ и не намѣрена измѣнять свое мнѣніе въ угоду другимъ. Какое право имѣлъ лордъ Фаунъ говорить о м-рѣ Грейстокѣ?

Прощаясь съ нею, леди Фаунъ сказала, чтобы она завтра рано утромъ сошла внизъ и извинилась передъ лордомъ Фауномъ. Однакожъ Люси ничего не отвѣтила. Пусть леди Фаунъ говоритъ, что ей угодно, думала она, — а она все-таки останется при томъ убѣжденіи, что лордъ оскорбилъ ее, а не она оскорбила его свѣтлость.

Эта размолвка произвела большое замѣшательство въ Фаун-Кортѣ. Вечеромъ Лидія пришла въ комнату къ своему другу Люси и обѣ дѣвушки всю ночь проговорили о вчерашнемъ происшествіи. Утромъ Люси встала рано и узнала, что лордъ Фаунъ гуляетъ въ цвѣтникѣ. Ей сказали, что она можетъ найти его тамъ, если намѣрена извиниться передъ нимъ.

Она много размышляла, слѣдуетѣли ей извиняться передъ нимъ, и рѣшила, что допустивъ даже, что она не имѣла права обвинять лорда Фауна во лжи, она спрашивала: болѣе-ли права имѣлъ лордъ Фаунъ говорить, что м-ръ Грейстокъ поступилъ неблагородно? Лордъ Фаунъ первый оскорбилъ ее, и тѣмъ вызвалъ оскорбленіе и съ ея стороны. Она не вполнѣ была убѣждена, должна-ли она извиниться передъ лордомъ Фауномъ, но твердо сознавала, что лордъ Фаунъ обязанъ извиниться передъ ней; однако во всякомъ случаѣ, рѣшилась объясниться съ нимъ.

Войдя въ садъ, она пошла прямо къ нему и встрѣтила его въ цвѣтникѣ. Онъ по прежнему былъ мраченъ и торжественъ и, очевидно, нянчился съ своею непріятностью, однако онъ поклонился ей и спокойно остановился, когда она подошла къ нему.

— Милордъ, сказала она, — я очень сожалѣю о томъ, что произошло вчера вечеромъ между нами.

— Я тоже сожалѣю объ этомъ, миссъ Моррисъ.

— Вѣроятно, вамъ извѣстно, что я обручена съ м-ромъ Грейстокомъ.

— Мнѣ кажется, это не имѣетъ никакого отношенія къ нашему вчерашнему разговору.

— Если вы допускаете, что м-ръ Грейстокъ для меня дороже всего на свѣтѣ, то вы, конечно, сознаетесь, что я не могу молча слушать, когда о немъ отзываются оскорбительно..

Лицо лорда Фауна омрачилось еще болѣе, но онъ не отвѣтилъ ни слова. Онъ хотѣлъ, чтобы дѣвушка, любившая его врага, съ униженіемъ умоляла его о прощеніи. Если-бы она поступила такъ, онъ даровалъ-бы ей свое прощеніе, но онъ былъ слишкомъ мелоченъ, чтобы извинить ее на другихъ условіяхъ.

— Конечно, продолжала Люси, — живя въ домѣ леди Фаунъ, я обязана относиться къ вамъ съ должнымъ уваженіемъ…

Она почти съ мольбой посмотрѣла на него и остановилась, ожидая отъ него хоть одного слова извиненія.

— Однако, вы отнеслись ко мнѣ далеко съ неуваженіемъ, сказалъ лордъ Фаунъ.

— А какъ вы отнеслись ко мнѣ, лордъ Фаунъ?

— Миссъ Моррисъ, да будетъ мнѣ дозволено въ разговорѣ съ моей матерью употреблять выраженія, которыя я нахожу для себя болѣе удобными. Поведеніе со мной м-ра Грейстока было… было… было въ высшей степени не благородно.

— М-ръ Грейстонъ истинный джентльменъ.

— Его поведеніе было весьма непростительно и въ высшей степени не благородно.

— Это — не правда! воскликнула Люси.

Лордъ Фаунъ вскочилъ, какъ ужаленный, и пошелъ къ дому такъ скоро, какъ только позволяли ему его короткія ноги.

XXVIII.
Мистеръ Довъ въ своей конторѣ.

Объясненіе между лордомъ Фауномъ и Грейстокомъ происходило у м-ра Кампердауна въ присутствіи Джона Эстаса. Стряпчій не мало помучился передъ ихъ приходомъ: Джонъ Эстасъ снова повторилъ ему, что не желаетъ болѣе хлопотать о брилліантахъ. Тщетно старался м-ръ Кампердаунъ доказать ему, что онъ, какъ душеприказчикъ и опекунъ, долженъ стараться укрѣпить имѣніе за своимъ племянникомъ, но Эстасъ увѣрялъ, что хотя онъ сравнительно не богатый человѣкъ, но тѣмъ не менѣе онъ готовъ заплатить за ожерелье свои собственныя деньги, чтобы избавиться отъ вѣчныхъ непріятностей и нескончаемыхъ ссоръ за эти брилліанты.

— Милый Джонъ, мы подумайте только — десять тысячъ фунтовъ! говорилъ м-ръ Кампердаунъ. — Вѣдь это цѣлое состояніе для младшаго сына.

— Мальчику теперь всего два года, и онъ еще съумѣетъ составить состояніе своимъ младшимъ сыновьямъ, — конечно, если не будетъ мотомъ, въ противномъ-же случаѣ эти десять тысячъ не составятъ большой разницы.

— Но законность требованія, Джонъ.

— Эта законность можетъ обойтись намъ черезчуръ дорого.

— Не забывайте, какая она ехидна! продолжалъ стряпчій.

Разговоръ прерванъ былъ приходомъ лорда Фауна, вслѣдъ за которымъ пришелъ и Грейстокъ.

— Я долженъ заявить вамъ, господа, сказалъ Грейстокъ, — что леди Эстасъ рѣшилась твердо отстаивать свое право на обладаніе этими брилліантами и что она не возвратитъ ихъ до тѣхъ поръ, пока судъ не признаетъ, что она не права. — Позвольте, м-ръ Кампердаунъ, остановилъ онъ стряпчаго, который хотѣлъ было заговорить; я считаю себя обязаннымъ высказать и свое мнѣніе: и полагаю, что она права.

— Мнѣ съ трудомъ вѣрится, что это говорите вы, сказалъ м-ръ Кампердаунъ.

— Во всякомъ случаѣ, вы измѣнили свой взглядъ на это дѣло, замѣтилъ Джонъ Эстасъ.

— Нисколько, М-ръ Кампердаунъ; вы поймете, надѣюсь, что я говорю теперь, какъ вашъ хорошій пріятель, а не какъ юристъ. А вы, Эстасъ, должны знать, что я говорю о правахъ моей кузины. Какъ ни велика цѣнность ожерелья, однакожъ я совѣтовалъ ей отдать его на храненіе кому нибудь другому, пока все не будетъ окончательно улажено. Таковъ былъ мой совѣтъ ей, точно такъ-же я думаю и теперь. Но съ нею поступили неделикатно и она съ женской настойчивостью не хочетъ уступить ни шагу. Вы не станете отрицать, м-ръ Кампердаунъ, что мы остановили ея карету?

— Она не отвѣтила-бы ни слова, если-бы мы ей написали, оправдывался стряпчій.

— Также я долженъ сказать, что леди Эстасъ считаетъ себя въ высшей степени оскорбленной поступкомъ лорда Фауна.

— Я только просилъ ее отдать брилліантъ до тѣхъ поръ, пока все дѣло о нихъ не будетъ окончательно рѣшено, отвѣчалъ лордъ Фаунъ.

— И свое требованіе, милордъ, вы сопровождали угрозой. Весьма натурально, что моя кузина сильно негодуетъ. — И, милордъ, я позволяю себѣ сказать вамъ, что я вполнѣ раздѣляю ея чувство.

— Не зачѣмъ изъ этого поднимать ссору, остановилъ его Эстасъ.

— Ссора уже начата, возразилъ Грейстокъ. — Я пришелъ сюда для того, чтобы сказать лорду Фауну въ присутствіи нашемъ и м-ра Кампердауна что онъ обращался съ этой леди непростительно дурно.

— Я обращался съ ней съ полнымъ уваженіемъ, отвѣчалъ лордъ Фаунъ.

— Вы ничѣмъ не можете доказать этого, сказалъ Грейстокъ. — Я смотрю на дѣло такъ, а вы иначе. Пусть общество насъ разсудитъ, какое право имѣете вы брать на себя разрѣшеніе вопроса: та или другая вещь принадлежитъ-ли леди Эстасъ или кому нибудь другому.

— Если всѣ говорятъ объ этомъ предметѣ, то совершенно понятно, что и я имѣю право высказать свое мнѣніе, сказалъ лордъ Фаунъ, который все-еще раздумывалъ, что-бы такое отвѣтить на оскорбленіе, нанесенное ему Грейстокомъ, но отвѣтить такъ, чтобы не унизить своего достоинства помощника государственнаго секретаря.

— Вашъ поступокъ, сэръ, во всякомъ случаѣ неизвинителенъ, сказалъ Франкъ и, обратясь къ стряпчему, прибавилъ: — вы желаете знать, гдѣ въ настоящее время находится это брилліантовое ожерелье? Оно въ Шотландіи, въ домѣ леди Эстасъ, въ Портрэ.

Затѣмъ онъ пожалъ руку Джону Эстасу, поклонился м-ру Кампердауну, и вышелъ изъ комнаты, прежде чѣмъ лордъ Фаунъ придумалъ слова для выраженія своего гнѣва.

— Съ этихъ поръ я не намѣренъ имѣть никакого дѣла съ этимъ господиномъ, сказалъ, наконецъ, лордъ Фаунъ. Но такъ какъ сомнительно было, захочетъ-ли самъ Грейстокъ имѣть съ нимъ дѣло, то угроза почтеннаго лорда вышла просто смѣшной.

М-ра Кампердауна все это дѣло сильно раздражало. Онъ боялся, что ехидна, какъ онъ называлъ Лиззи, одержитъ надъ нимъ верхъ. Онъ зналъ, что у нея много долговъ, онъ считалъ ее способной вести самую расточительную жизнь: конечно, брилліанты будутъ проданы за половину своей цѣны и ехидна будетъ торжествовать. Какая польза будетъ тогда ему или наслѣднику, если судъ рѣшитъ дѣло въ его пользу. Неужели-же ничѣмъ нельзя ее наказать? Что Лиззи Эстасъ украла брилліанты, какъ жуликъ воруетъ карманные часы — на этотъ счетъ м-ръ Кампердаунъ не имѣлъ ни малѣйшаго сомнѣнія. М-ръ Кампердаунъ зналъ, что ехидна поступила незаконно и что она дѣйствительно ехидна, и потому онъ не соглашался оставить это дѣло, но препятствія на его пути были громадны, и непріятности, которымъ онъ подвергался, невыносимы. Его жена и дочери находились еще въ Дауличѣ, а онъ — ужь въ сентябрѣ мѣсяцѣ — въ городѣ, и только потому, что ехиднѣ угодно держать эти брилліанты у себя.

М-ръ Кампердаунъ былъ человѣкъ лѣтъ шестидесяти, красивый, сѣдой, здоровый, съ небольшой краснотой въ лицѣ, и съ той самоувѣренностью, проглядывавшей во всей его фигурѣ, которая свойственна людямъ обезпеченнымъ. Тѣмъ, кто зналъ его хорошо, было извѣстно, что онъ не легко переносилъ безпокойства. Если какое-нибудь дѣло влекло за собой для него непріятности, — на лицѣ его появлялось выраженіе утомленія, конечно, служащее признакомъ недостатка въ немъ истинной внутренней силы. Какъ много встрѣчаешь лицъ, которыя, про обыкновенныхъ обстоятельствахъ, дышатъ спокойствіемъ, самоувѣренностью, самодовольствіемъ и даже смѣлостію, но случись малѣйшее затрудненіе, и вмѣсто смѣлости на этомъ лицѣ является выраженіе слабости и безсодержательности, такъ-что въ эту минуту онъ напоминаетъ собой побитую собаку. Когда лордъ Фаунъ и Джонъ Эстасъ ушли отъ м-ра Кампердауна, онъ имѣлъ именно такой приниженный видъ.

Въ Лондонѣ было не много людей столь-же преданныхъ своему дѣлу, какъ м-ръ Кампердаунъ. Онъ былъ безукоризненно честенъ. Интересы кліентовъ считалъ онъ своими собственными интересами и горячо стоялъ за нихъ. Но, къ его горю, онъ не былъ ученымъ юристомъ, и ему нерѣдко приходилось обращаться за совѣтами къ людямъ, болѣе компетентнымъ, чѣмъ онъ. Кліенты его, какъ люди богатые, охотно платили за эти совѣты. Если, при полученіи такого совѣта, м-ру Кампердауну удавалось узнать какое-нибудь тонкое юридическое опредѣленіе, согласующееся съ его видами, ему пріятно было думать, что онъ всегда имѣетъ подъ рукой какого-нибудь Дова, который прямо рѣшитъ, правъ-ли онъ, защищая въ томъ или другомъ случаѣ интересы своихъ кліентовъ. Но теперь юридическія тонкости бѣсили его. М-ръ Довъ самымъ добросовѣстнымъ образомъ отвѣтилъ на его вопросы, но этотъ отвѣтъ казался ему неудовлетворительнымъ. «Ожерелье не можетъ считаться родовымъ имуществомъ!» сказалъ самъ себѣ м-ръ Кампердаунъ, снова прочитавъ письмо м-ра Дова, и, наконецъ, взялъ съ полки книгу законовъ, чтобы провѣрить сдѣланные м-ромъ Довомъ выводы. Горшокъ, кострюля могутъ быть обращены въ родовое имущество, а ожерелье — нѣтъ! М-ръ Кампердаунъ съ трудомъ могъ вѣрить, что это дѣйствительно такъ. А потомъ еще какое-то исключительное владѣніе. До сихъ поръ ему никогда не приходилось слышать, что вдовы имѣютъ какое-то право на исключительное владѣніе, хотя онъ не мало имѣлъ дѣлъ съ различными вдовами, но между этими вдовами ни одной не было такой алчной, кровожадной ехидны, какъ эта леди Эстасъ.

— Джонъ! кликнулъ м-ръ Кампердаунъ, отворяя дверь. Джонъ былъ его сынъ и компаньонъ; онъ тотчасъ-же вошелъ въ кабинетъ отца. — Затвори дверь! Какая здѣсь была сцена! Лордъ Фаунъ и м-ръ Грейстокъ чуть было не подрались изъ-за этой ужасной женщины.

— Верхняя палата, конечно, была побѣждена, какъ обыкновенно, замѣтилъ младшій компаньонъ.

— А потомъ этотъ Джонъ Эстасъ, который вовсе не заботится о судьбѣ наслѣдства, даже прямо говоритъ, что готовъ собственныя деньги заплатить за эти брилліанты, хотя доходы его ни въ какомъ случаѣ не могутъ сравниться съ ея доходами.

— Конечно, онъ этого не сдѣлаетъ, сказалъ Кампердаунъ младшій, который еще мало былъ знакомъ съ характеромъ Джона Эстаса.

— Сдѣлаетъ непремѣнно! отвѣчалъ отецъ, который, напротивъ, хорошо его зналъ. — У этой семьи характеръ упорный: что вобьютъ себѣ въ голову, того уже не выбьетъ никто. Такъ и эта женщина; она получила Портрэ, быть можетъ, на цѣлые шестьдесятъ лѣтъ и только потому, что дѣлала глазки сэру Флоріану.

— Что было, то прошло, батюшка.

— А вотъ еще Довъ утверждаетъ, что ожерелье не можетъ считаться родовымъ имуществомъ, если оно не составляетъ коронную собственность.

— Что-бы онъ ни сказалъ, вы можете смѣло положиться на его слова.

— На этотъ разъ я не совсѣмъ въ нихъ увѣренъ. Послушай, что я хочу сдѣлать. Я пойду къ нему, надо еще разъ переговорить. Мы можемъ подать просьбу въ судъ — я въ этомъ не сомнѣваюсь — и доказать, что ожерелье принадлежитъ семейству и должно переходить по завѣщанію. Но она продастъ его прежде, чѣмъ намъ удастся взять его на храненіе.

— Можетъ быть, она ужъ и продала.

— Грейстокъ говоритъ, что ожерелье въ Портрэ; она еще не продала его, но продастъ непремѣнно.

— Она могла-бы сдѣлать то-же самое и тогда, если-бы ожерелье считалось родовымъ имуществомъ.

— Нѣтъ, Джонъ, едва-ли. Тогда мы могли-бы дѣйствовать рѣшительнѣе и запугали-бы ее.

— Если-бы я былъ на вашемъ мѣстѣ, батюшка, я бросилъ-бы это дѣло.

— Но посуди ты, броситъ десять тысячъ фунтовъ — это непростительно, настаивалъ м-ръ Кампердаунъ старшій.

Окончивъ, такамъ образомъ, свей разговоръ съ сыномъ, м-ръ Кампердаунъ всталъ и медленно отправился въ Ольд-Окверъ, гдѣ Тертль Довъ свилъ свое дѣловое гнѣздо. М-ръ Довъ большую часть своей жизни проводилъ въ этомъ своемъ, нѣсколько мрачномъ, храмѣ наукъ. Теперь было время судебныхъ каникулъ и многіе изъ товарищей м-ра Дова уѣхали изъ Лондона: одни возстановляли свои силы въ Альпахъ, другіе набирались бодрости, дыша морскимъ воздухомъ въ Кентѣ или Соссексѣ, третьи, быть можетъ, охотились за дичью въ Шотландіи или ловили рыбу въ Коннемарѣ. Но м-ръ Довъ былъ желѣзный человѣкъ и не нуждался въ подобныхъ ободряющихъ средствахъ. Для него было величайшимъ несчастіемъ покинуть свои юридическія книги и черный изрѣзанный, запачканный чернилами старинный столъ, на которомъ онъ привыкъ писать. Точно также любилъ онъ свое старое кресло, сидя въ которомъ онъ наслаждался, роясь въ старыхъ книгахъ, отыскивая старыя дѣла и составляя мнѣнія, которыя онъ всегда въ жаромъ готовъ былъ отстаивать противъ всего юридическаго міра. М-ръ Кампердаунъ и Довъ давно и коротко знали другъ друга и хотя оба они обладали далеко не равными юридическими знаніями, однакожъ постоянно вели между собой юридическіе споры. Одинъ читалъ много, другой — ничего. Одинъ былъ не только человѣкъ ученый, но и обладалъ замѣчательнымъ талантомъ, другой-же не болѣе, какъ обыкновенный дѣловой человѣкъ съ нѣкоторой долей здраваго смысла, но оба они симпатизировали одному и тому-же, и потому считались друзьями. Оба они были люди честные, не соглашались браться за нечистыя дѣла и одинаково питали глубокое презрѣніе къ той части человѣчества, которая думала, что владѣніе какимъ-нибудь имуществомъ можетъ быть устроено и обезпечено помимо посредничества адвокатовъ. Все человѣчество, казалось имъ, состоитъ изъ милыхъ, вѣчно-смѣющихся, невинныхъ дѣтей и юристовъ — ихъ попечителей, защитниковъ и наставниковъ.

— Да, сэръ, онъ здѣсь, сказалъ клеркъ Тертля Дова. — Онъ говорилъ, что уѣдетъ, но не уѣхалъ. Онъ сказалъ мнѣ, что отпускаетъ меня на недѣлю, но я еще самъ не знаю, оставлю-ли я его на это время. М-съ Довъ и дѣти теперь въ Ремсгетѣ, а онъ проводитъ здѣсь все время. Онъ ужь такъ давно никуда не выходилъ, что когда вчера ему понадобилось идти въ Темпль, мы не могли даже отыскать его шляпу.

Съ этими словами клеркъ отворилъ дверь и пропустилъ м-ра Кампердауна въ кабинетъ своего принципала. М-ръ Довъ былъ пятью или шестью годами моложе м-ра Кампердауна, волоса его были совсѣмъ черны, тогда какъ у м-ра Кампердауна они были не только сѣды, но даже бѣлы, однакожъ Камлердаунъ по виду казался моложе. М-ръ Довъ былъ высокій, худой, сутуловатый господинъ съ впалыми глазами, осунувшимися щеками и болѣзненнымъ видомъ, съ длинными, высохшими руками. М-ръ Кампердаунь носилъ синій фракъ, цвѣтной галстукъ и свѣтлый жилетъ. На м-рѣ Довѣ всѣ принадлежности туалета были чернаго цвѣта, конечно, исключая одной рубашки.

— Я опасаюсь, что вы немного извлекли изъ моей записки по вашему дѣлу, сказалъ м-ръ Довъ, угадывая цѣль визита м-ра Кампердауна.

— Я нашелъ въ ней гораздо болѣе, чѣмъ мнѣ было нужно, — могу васъ увѣрить, м-ръ Довъ.

— Вопросъ о родовыхъ имуществахъ затемненъ множествомъ недоразумѣній.

— Къ сожалѣнію, это такъ, хотя можно-бы обойдтись и безъ нихъ. Куда ни повернись, на каждомъ шагу можно встрѣтить родовое имущество, и потому невольно изумляешься, когда вдругъ приходится услышать, что подобныхъ имуществъ совсѣмъ не существуетъ.

— Мнѣ кажется, я этого не говорилъ. Напротивъ, я тщательно старался доказать, что законъ признаетъ наслѣдованіе родовыхъ имуществъ.

— Но не брилліанты, замѣтилъ м-ръ Кампердаунъ.

— Едва-ли я это говорилъ.

— Кромѣ коронныхъ брилліантовъ.

— Я не думаю, чтобы я исключилъ другіе брилліанты. Брилліантъ въ орденской звѣздѣ можетъ сдѣлаться родовымъ имуществомъ, но я не думаю, чтобы брилліанты сами по себѣ могли считаться родовымъ имуществомъ.

— Отчего-же изъ орденской звѣзды, а не изъ ожерелья? замѣтилъ м-ръ Кампердаунъ.

— Потому что орденская звѣзда всегда сохранитъ свою первоначальную форму, конечно, если не будетъ подлога. А форма ожерелья, вѣроятно, будетъ мѣняться съ каждой новой модой. Въ одномъ случаѣ оно подобно картинѣ или какой-нибудь дорогой мебели…

— Напримѣръ, горшку или кострюлѣ, саркастически замѣтилъ м-ръ Кампердаунъ.

— И горшки, и кострюли также могутъ быть драгоцѣнны, возразилъ м-ръ Довъ. — Подобныя вещи тоже могутъ считаться родовымъ имуществомъ. Законъ вообще очень предусмотрителенъ и остороженъ, м-ръ Кампердаунъ, очень часто гораздо предусмотрительнѣе и осторожнѣе тѣхъ, кто пытается его исправлять.

— Я совершенно съ вами согласенъ, м-ръ Довъ.

— Неужели было-бы хорошо, если-бы законъ своею властью утверждалъ храненіе въ рукахъ нѣкоторыхъ лицъ разныхъ бездѣлушекъ, служащихъ лишь для украшенія и для удовлетворенія тщеславія? Неужели надъ этимъ родомъ мущества владѣтель долженъ имѣть болѣе продолжительное и болѣе неограниченное право, чѣмъ даже надъ землею?

— Во всякомъ случаѣ слѣдовало-бы ограждать неприкосновенность предметовъ высокой цѣнности, съ негодованіемъ сказалъ м-ръ Кампердаунъ.

— Неприкосновенность всѣхъ имуществъ достаточно ограждается, м-ръ Кампердаунъ, хотя подобныя огражденія никогда не могутъ вполнѣ достигать цѣли, какъ мы это слишкомъ хорошо знаемъ. Но система родовыхъ наслѣдствъ — если только такая система существуетъ — совсѣмъ не предназначалась для того, что вы и я подразумѣваемъ подъ огражденіемъ имущества.

— А я думаю, что она именно для этого и предназначалась.

— А я не думаю. Она предназначалась для спеціальной цѣли — для сохраненія воспоминанія о рыцарствѣ. Имущества сдѣлались родовыми не въ видахъ того, чтобы будущіе владѣльцы были обезпечены большимъ богатствомъ, а для того, чтобы сынъ, внукъ или вообще какой-нибудь потомокъ могъ имѣть удовольствіе говорить: «Мой отецъ, дѣдъ или просто предокъ сидѣлъ въ этомъ креслѣ и смотрѣлъ, какъ онъ смотритъ теперь вотъ съ этого портрета, или удостоился чести носить на своей груди вотъ это самое украшеніе, которое повѣшено около зеркала». Коронные брилліанты, считаясь родовымъ имуществомъ, представляютъ собой собственность не лица, а принадлежность почетной службы всему государству. Законъ, который долженъ обезпечивать намъ наше имущество, нашу жизнь и свободу, и потому быть вполнѣ реальнымъ, въ этомъ случаѣ подчинился духу рыцарства и поддержалъ романтизмъ. Но, конечно, это подчиненіе идеализму сдѣлано вовсе не съ тою цѣлью, чтобы дать возможность спорящимъ наслѣдникамъ какого-нибудь богатаго человѣка — рѣшить простой, слишкомъ вульгарный вопросъ о деньгахъ, — вопросъ, который богатый покойникъ долженъ былъ-бы уладить еще до своей смерти.

М-ръ Тертль Довъ говорилъ съ должной энергіей и говорилъ хорошо. М-ръ Кампердаунъ не осмѣливался прерывать его. Онъ сидѣлъ, облокотясь на спинку своего кресла, опустивъ голову и медленно потирая свои длинныя, тонкія руки. Вообще рѣчи м-ра Дова благотворно дѣйствовали на м-ра Кампердауна; онѣ предохраняли его отъ одной изъ самыхъ худшихъ болѣзней — отъ презрѣнія въ человѣчеству.

— Значитъ, вы думаете, что намъ нельзя требовать это ожерелье въ качествѣ родового имущества? спросилъ онъ.

— Да, я такъ думаю.

— И вы увѣрены, что она можетъ имъ владѣть по праву вдовьяго исключительнаго владѣнія?

— Этотъ вопросъ весьма сложенъ; однако я рѣшусь его разобрать, но сдѣлаю это только по дружбѣ моей къ вамъ.

— Мнѣ нечего повторять вамъ, что я уже много вамъ обязанъ. Мы хотимъ предложить вамъ еще вопроса два на разрѣшеніе.

— Охотно прошу… Я полагаю, что если судъ и утвердитъ за нею право владѣнія этимъ ожерельемъ, то, во всякомъ случаѣ, онъ запретитъ ей продавать его.

— Она продастъ его… тайно.

— Въ такомъ случаѣ можно будетъ обвинить ее въ кражѣ, до чего она, конечно, не захочетъ довести себя, если не по честности своего характера, то уже потому, что продажу вещи такой высокой цѣнности скрыть невозможно; это обстоятельство можетъ остановить и повупщиковь.

— Вы знаете, она утверждаетъ, что мужъ подарилъ ей это ожерелье и ничѣмъ не ограничилъ ея пользованія имъ.

— Мнѣ хотѣлось-бы знать, при какихъ обстоятельствахъ оно подарено. Вѣроятно, въ полученія этого подарка не дано никакой росписки и нѣтъ свидѣтелей, которые-бы удостовѣрили справедливость ея показанія. Ея покойный мужъ оставилъ завѣщаніе. Упоминаетъ-ли онъ въ немъ объ этомъ ожерельѣ?

— О, нѣтъ, ни одного слова.

— Въ такомъ случаѣ я полагаю, что она не можетъ владѣть имъ по праву исключительнаго владѣнія, иначе о немъ было-бы упомянуто въ завѣщанія.

М-ръ Кампердаунъ хотѣлъ было продолжать разговоръ о завѣщаніи, но Тертль Довъ остановилъ его, замѣтивъ, что не можетъ говорить о дѣлѣ, предварительно неознакомившись съ нимъ подробно.

— Конечно, конечно, сказалъ м-ръ Кампердаунъ. — Мы представимъ необходимыя бумаги. Извините, что задержалъ васъ.

— Я всегда радъ васъ видѣть, м-ръ Кампердаунъ, сказалъ Тертль Довъ, кланяясь.

ГЛАВА XXIX.
Мнѣ бы лучше уѣхать.

Люси Морисъ чувствовала себя очень несчастною въ описанное утро воскресенья передъ завтракомъ, когда лордъ Фаунъ внезапно вскочилъ и пошелъ прочь къ дому. Она во второй разъ обвинила лорда Фауна во лжи. Она не вполнѣ понимала свѣтскіе обычая относительно этого предмета, но знала, что единственный проступокъ, дозволенный джентльменомъ, есть ложь. Этотъ проступокъ можетъ быть совершенъ джентльменомъ такъ-же какъ и прочими людьми, и чаще, чѣмъ всякой другой; но тѣмъ не менѣе по обычаямъ свѣта предполагается, что джентльменъ никогда не говоритъ неправды. Объ этомъ Люси имѣла нѣкоторое понятіе. Она знала, что «ложь» слово въ высшей степени гнусное. Она и дѣвицы Фаунъ не разъ говорили о тою, что Лиззи Эстасъ немножко лгунья, но сказать леди Эстасъ, что каждое произнесенное ею слово есть ложь, было-бы болѣе тяжкимъ преступленіемъ, чѣмъ самая ложь. Взвести подобное обвиненіе и въ такихъ словахъ противъ лорда Фауна значило-бы унизить себя навсегда, тѣмъ болѣе, что она хорошо знала, что лордъ Фаунъ не сказалъ никакой лжи. Онъ самъ вѣрилъ каждому слову, которое онъ произнесъ противъ Франка Грейстока. Правда, Люси считала малодушною жестокостью съ его стороны то, что онъ отзывался такъ о любимомъ ею человѣкѣ въ ея присутствіи, но это не могло быть основаніемъ къ обвиненію его во лжи. «Все-таки это была неправда», сказала она себѣ самой, наблюдая за быстро удалявшимся лордомъ Фауномъ, и стараясь думать, что теперь ей лучше позаботиться о себѣ самой. Лордъ Фаунъ, какъ большой ребенокъ, конечно, тотчасъ-же сообщитъ своей матери, что сказана ему эта злая гувернантка.

Въ залѣ она встрѣтила свою пріятельницу Лидію.

— Ахъ, Люси, что сдѣлалось съ Фредерикомъ? спросила она

— Лордъ Фаунъ разсердился ма меня до того, что, я увѣрена, не станетъ завтракать со мною. Поэтому я не сойду внизъ. Не потрудитесь-ли вы сказать объ этомъ вашей мама? Если ей вздумается переговоритъ со мною, то пусть пришлетъ сказать, и я, разумѣется, тотчасъ-же явлюсь къ ней.

— Что такое вы сдѣлали, Люси?

— А опять сказала ему, что онъ говорить неправду.

— Но почему?

— Потому что… но какъ могу я объяснить — почему? Почему какой нибудь человѣкъ дѣлаетъ что-либо такое, чего ему не слѣдовало-бы дѣлать? Тутъ виновато грѣхопаденіе старика Адама, я полагаю.

— Вамъ не слѣдовало-бы обращать этого въ шутку, Люси.

— Вы и представить себѣ не можете, до какой степени это мучитъ меня. Разумѣется, леди Фаунъ скажетъ мнѣ, чтобы я убиралась вонъ. Я вышла съ мыслью просить у него извиненія въ томъ, что я сказала въ прошлый вечеръ, но мнѣ пришлось повторить снова то-же самое.

— Зачѣмъ-же вы повторили?

— Я повторила-бы снова, если-бы онъ вздумалъ говорить мнѣ, что м-ръ Грейстокъ — не джентльменъ. По моему мнѣнію, ему не слѣдовало этого дѣлать. Конечно, я была очень виновата; я знаю это. Но я думаю, что и онъ былъ неправъ. Почему-же только я должна признаться въ своей винѣ? Я пойду на верхъ и останусь въ своей комнатѣ, пока ваша мама не пришлетъ за мною.

— А я скажу Дженъ, чтобы она принесла вамъ что-нибудь позавтракать.

— Я нисколько не думаю о завтракѣ, возразила Люси.

Лордъ Фаунъ сказалъ своей матери и леди Фаунъ была этимъ въ высшей степени разстроена. Ея сужденія и чувства были раздѣлены между несомнѣнно существовавшею, хотя и не обширною привилегіей Люси, какъ дѣвушки, имѣвшей признаннаго жениха и еще большею привилегіей лорда Фауна, какъ мужчины, какъ пэра, какъ помощника государственнаго секретаря, которая, впрочемъ, принадлежала ему преимущественно въ качествѣ главы и единственнаго мужчины въ семействѣ Фауновъ. Подобная особа, если она удостоиваетъ явиться разъ въ недѣлю въ домѣ своей матери, побуждаемая къ тому сыновнимъ долгомъ, имѣетъ право говорить все, что ей заблагоразсудится, и ей ни подъ какимъ видомъ не долженъ никто противорѣчить. Конечно, у Люси есть женихъ, но, можетъ быть, на этотъ фактъ надо смотрѣть не болѣе, какъ на противовѣсъ ея ничтожества въ качествѣ гувернантки и леди Фаунъ, разумѣется, была обязана принять сторону своего сына и побранить Люси. Но что если Люси не вынесетъ покорно эти упреки и вздумаетъ оставить ихъ домъ!

— Ты, конечно, не думаешь, что она пришла къ тебѣ съ цѣлію надѣлать тебѣ новыхъ дерзостей? спросила леди Фаунъ своего сына.

— Нѣтъ, не думаю. Но ея характеръ такъ упрямъ и она такъ избалована вами, — т. е. сестрами, — что не умѣетъ сдерживать себя.

— Но ты знаешь, Фредерикъ, она золотая дѣвушка, замѣтила леди Фаунъ.

Сынъ пожалъ плечами и объявилъ, что объ этомъ ему нечего говорить болѣе. Разумѣется, онъ можетъ оставаться въ Лондонѣ до тѣхъ поръ, когда м-ру Грейстоку будетъ угодно взять свою невѣсту.

— Ты разбиваешь мое сердце, воскликнула несчастная мать. — Она, разумѣется, должна оставить нашъ домъ, если ты желаешь этого.

— Я не желаю ничего, сказалъ лордъ Фаунъ. — Но мнѣ нѣтъ охоты вѣчно подвергаться опасности выслушивать, какъ меня называютъ лжецомъ.

И онъ величественно пошелъ по коридору и спустился внизъ завтракать, мрачный, какъ громовая туча.

Послѣ завтрака Амелія пришла къ Люси и вступила съ нею въ продолжительный разговоръ.

— И такъ, Люси, вы знаете, нужно сдѣлать что-нибудь, сказала Амелія. — Вы должны повидаться съ мама. Она не можетъ допустить, чтобы лѣто продолжалось, такимъ образомъ. Мама очень огорчена и не съѣла ни кусочка за завтракомъ.

Подъ этимъ Амелія подразумѣвала, что ея мать отказалась отъ обычной второй порціи ветчины.

— Конечно, я пойду въ ней, какъ только она пришлетъ за мною. Мнѣ очень досадно, что случились такія непріятности.

— Я не удивляюсь этому, Люси. Братъ мой тоже не въ духѣ. Подобные споры разстраиваютъ людей. Тутъ играетъ роль то, что называется норовомъ, Люси.

— Зачѣмъ онъ сказалъ мнѣ, что м-ръ Грейстокъ не джентльменъ? М-ръ Грейстокъ истинный джентльменъ. Я не думала сказать ничего больше.

— Но вы сказали больше, Люси.

— Когда онъ сказалъ, что Грейстокъ не джентльменъ, я возразила, что это неправда. Зачѣмъ онъ сказалъ это? Ему вѣдь извѣстны наши отношенія. Они извѣстны всѣмъ и каждому. Развѣ вы нашли-бы благоразумнымъ оскорблять въ моихъ глазахъ м-ра Грейстока, когда вы знаете, что значитъ онъ для меня? Я не могу выносить этого и не хочу. Я уѣду завтра-же.

— Я думаю, Люси, что вамъ лучше-бы выразить глубокое сожалѣніе о случившемся.

— Вашему брату?

— Да.

— Тогда онъ снова станетъ оскорблять м-ра Грейстока. Я, пожалуй, попрошу у лорда Фауна извиненія, если онъ предварительно дастъ обѣщаніе никогда не говорить при мнѣ дурно о м-рѣ Грейстокѣ.

— Я, право, не думаю, чтобы онъ согласился на такую сдѣлку, Люси.

— Я тоже полагаю, что не могу. Должно быть я очень зла; я слишкомъ зла для того, чтобы оставаться здѣсь. въ этомъ состоитъ вся суть.

— Боюсь, что вы слишкомъ горды, Люси.

— Я думаю, что горда. Мнѣ одно непріятно, что я огорчила леди Фаунъ.

Амелія ушла, сознавая, что ей не удалось уломать гордую дѣвушку.

Между тѣмъ лордъ Фаунъ, шагая по берегу рѣки, въ одиночествѣ, размышлялъ о положеніи своихъ дѣлъ. Несчастенъ былъ для него тотъ день, когда онъ впервые увидѣлъ леди Эстасъ. Съ первой минуты своей помолвки съ нею, его преслѣдовали разныя непріятности ея обращенія съ нимъ; разные слухи о ней, переданные ему м-съ Гиттевей; угрозы м-ра Кампердауна судомъ но поводу брилліантовъ; оскорбленіе, нанесенное ему Франкомъ Грейстокомъ, — все это вмѣстѣ внушало ему, что онъ едва-ли можетъ жениться на леди Эстасъ. Тѣмъ не менѣе онъ не видѣлъ приличнаго выхода изъ затруднительнаго положенія. Онъ былъ человѣкъ довольно совѣстливый и его мучила мысль, что онъ не хорошо поступаетъ съ женщиной. Надо, впрочемъ, признаться, что его совѣстливость происходила отчасти изъ опасенія, что свѣтъ обвинитъ его, а не Лиззи, но, во всякомъ случаѣ, онъ переживалъ теперь весьма тяжелыя минуты. Наказаніе за его проступокъ началось неотомщенными оскорбленіями со стороны Грейстока, и теперь ему казалось, что поведеніе Люси было продолженіемъ наказанія. Свѣтъ началъ уже относиться къ нему, лорду Фауну, съ тѣмъ недостаткомъ уваженія, котораго онъ такъ боялся. Онъ чувствовалъ, что у него не хватитъ силъ на борьбу съ общественнымъ мнѣніемъ, обвинявшимъ его въ дурномъ поступкѣ, и страдалъ отъ своей слабости…

Онъ обѣщалъ жениться на этой вдовѣ и намѣренъ исполнить свое требованіе, т. е. отдать ожерелье. Изъ за нея онъ получилъ два сильныя оскорбленія и долженъ перенести ихъ съ достоинствомъ. И развѣ онъ не вправъ поступить такимъ образомъ? Ничтожная обида, нанесенная ему Люси, стояла въ его умѣ на ряду съ другой сильной обидой, которую онъ получилъ отъ Грейстока. Онъ подозрѣвалъ, что даже и сестры относятся теперь къ нему съ меньшимъ уваженіемъ, чѣмъ прежде. А между тѣмъ онъ такъ заботился о томъ, чтобы поступать согласно съ своимъ долгомъ! Таковы были его сомнѣнія; въ одномъ онъ былъ вполнѣ увѣренъ, что Франкъ Грейстокъ — негодяй, а Люси Моррисъ самая дерзкая дѣвушка во всей Англіи.

— Что ты думаешь дѣлать, Фредерикъ? спросила его мать, когда онъ вернулся.

— Въ какомъ отношеніи, мама?

— Относительно Люси Моррисъ. Я еще не видала ее. Я находила, что лучше оставить ее на нѣкоторое время въ покоѣ, прежде чѣмъ увижусь съ ней. Я думаю, что она сойдетъ къ обѣду, какъ всегда.

— Мнѣ до нея нѣтъ никакого дѣла.

— Конечно; — но на счетъ встрѣчи съ нею? Если во время обѣда всѣ станутъ молчать, это будетъ весьма непріятно, въ особенности, я полагаю, тебѣ.

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь безпокоился о моемъ комфортѣ.

На самомъ дѣлѣ, если-бы съ Люси никто не сталъ говорить во время обѣда, то это произвело-бы успокоительное дѣйствіе на лорда Фауна, который счелъ-бы всеобщее молчаніе и скуку жертвой, принесенной его чести.

— Я, конечно, могу настаивать, сказала леди Фаунъ, — чтобы она извинилась, но если она откажется — что мнѣ дѣлать въ такомъ случаѣ?

— Пожалуйста, мама, пусть не будетъ никакихъ извиненій.

— Что-же мнѣ дѣлать, Фредерикъ?

— Не мое дѣло говорить, что вамъ слѣдуетъ сдѣлать. Если правда, что она невѣста этого человѣка…

— Конечно, невѣста.

— То нѣтъ никакого сомнѣнія, что она хочетъ поставить себя въ совершенную независимость отъ васъ и я понимаю, что ея присутствіе здѣсь въ подобныхъ обстоятельствахъ должно быть весьма неудобно для всѣхъ насъ. Безъ сомнѣнія, она чувствуетъ свою силу.

— Право, Фредерикъ, ты не знаешь ее.

— Да, едва-ли и желаю знать ее лучше. Вы же можете предположить, что я хочу дальнѣйшаго сближенія съ молодой дѣвушкой, которая два раза назвала меня лжецомъ въ вашемъ домѣ. Подобное поведеніе, по меньшей мѣрѣ, не согласно съ обычаями и такъ какъ нельзя употребить противъ нея никакого наказанія, то слѣдуетъ только избѣгать сношеній съ нею. Я буду удовлетворенъ, если вы дадите ей понять, что я не желаю, чтобы она обращалась ко мнѣ съ разговорами.

Бѣдная леди Фаунъ начинала думать, что Люси была права, считая свой отъѣздъ единственнымъ средствомъ для умиротворенія лорда Фауна. Но куда-жъ она уѣдетъ? У ней нѣтъ своего угла; она могла заработаютъ себѣ хлѣбъ только въ качествѣ гувернантки; но, въ ея настоящемъ положеніи, ей почти невозможно было искать себѣ другого мѣста. Притомъ леди Фаунъ дала обѣщаніе м-ру Грейстоку, что до слѣдующаго года Люси будетъ имѣть пріютъ въ Фаун-Кортѣ. Она сама и ея дочери любили Люси, которая сдѣлалась для старухи столь дорогимъ существомъ, что выгнать ее изъ ихъ семейства значило-бы то-же самое, что отрѣзать одинъ членъ его, — это было просто невозможно.

— А думаю, мнѣ слѣдовало-бы лучше повидаться съ нею, сказала леди Фаунъ.

— Только не для меня, замѣтилъ лордъ Фаунъ.

Леди Фаунъ медленнымъ шагомъ отправилась въ комнату Люси.

— Люси, сказала она, садясь, — какой будетъ конецъ изъ всего этого?

— Если-бы вы знали, отвѣчала Люси, — какъ мнѣ тяжело, что я огорчила васъ!

— Я огорчена, моя милая; мнѣ кажется, что вспыльчивость завела васъ слишкомъ далеко.

— Я знаю, что такъ.

— Почему-же вы не сдерживаете своего нрава?

— Если-бы кто нибудь пришелъ къ вамъ, леди Фаунъ, и сталъ-бы взводить тяжкія обвиненія противъ лорда Фауна или противъ Августы, — развѣ вы не разсердились-бы? Развѣ вы были-бы способны перенести это?

Леди Фаунъ была женщина ограниченная, но честная. Она знала, что накинулась-бы на всякаго, кто въ ея присутствія отнесся-бы объ ея дѣтяхъ такъ оскорбительно, какъ относился лордъ Фаунъ о м-рѣ Грейстокѣ въ присутствіи Люси. Но она также привыкла думать, что лордъ Фаунъ въ Фаун-Кортѣ не могъ быть неправъ. Пришлось ей придумать какой-нибудь вѣскій аргументъ, повидимому, опровергающій доводы Люси.

— Моя милая, сказала она, — вы еще очень молоды. И хотя мнѣ и моимъ дѣвочкамъ вы такъ дороги, какъ только можетъ быть дорогъ другъ, и хотя вы можете мнѣ и имъ говорить, что вамъ угодно, но вамъ слѣдовало-бы знать, что лордъ Фаунъ составляетъ особое исключеніе.

— Хотя-бы онъ говорилъ мнѣ, что м-ръ Грейстокъ не джентльменъ?

— Насъ, конечно, огорчила-бы всякая ссора. Во всемъ этомъ виновата эта скверная, коварная женщина.

— Совершенно такъ, леди Фаунъ. Я думала объ этомъ цѣлый день и убѣдилась, что мнѣ не слѣдуетъ оставаться здѣсь, покамѣстъ вы и ваши дочери имѣете дурное мнѣніе о м-рѣ Грейстокѣ. Я постоянно чувствую потребность сказать что-нибудь хорошее о м-рѣ Грейстокѣ, а вы постоянно думаете о немъ что-нибудь дурное… Скажите, леди Фаунъ, если у дѣвушки есть человѣкъ, котораго она любитъ и за котораго она обѣщала выйдти замужъ, то не долженъ-ли онъ быть ея лучшимъ другомъ! Не такъ-ли, леди Фаунъ?

Старуха наклонилась и, вмѣсто отвѣта, поцѣловала Люси.

— Думать о немъ, какъ можно болѣе, заставляетъ меня не неблагодарность къ вамъ, продолжала Люси.

— Конечно, душечка.

— И такъ мнѣ необходимо оставить васъ.

— Но куда-же вы поѣдете, Люси?

— Я посовѣтуюсь съ м-ромъ Грейстокомъ.

— Но что-же онъ можетъ сдѣлать? Вы его поставите въ большое затрудненіе. Онъ не можетъ найти для васъ пріюта.

— Можетъ быть, меня примутъ въ домѣ декана, медленно проговорила Люси: она очевидно много думала обо всемъ этомъ. — И вотъ еще что, леди Фаунъ: я не сойду внизъ, пока лордъ Фаунъ здѣсь, я не стану безпокоить его моимъ присутствіемъ, — онъ можетъ быть увѣренъ въ этомъ. И вы можете также передать ему, что я не намѣрена извиняться; напротивъ, всегда останусь при своемъ мнѣніи, что онъ не долженъ былъ говорить мнѣ, что м-ръ Грейстокъ — не джентльменъ.

ГЛАВА XXX.
Тревоги мистера Грейстока.

Франкъ Грейстокъ въ воскресенье оставался въ Лондонѣ, а въ понедѣльникъ отправился въ Бобсборо. Его отецъ, мать и сестра знали о помолвкѣ его съ Люси и слышали также, что леди Эстасъ должна выйти замужъ за лорда Фауна. Объ ожерельѣ они слышали до сихъ поръ очень мало, а о ссорѣ между Франкомъ и лордомъ Фауномъ не слыхали вовсе. Правда, въ деканствѣ подозрѣвали многое, и существовали нѣкоторыя сожалѣнія относительно обоихъ браковъ. М-съ Грейстокъ, мать Франка, была женщина любящая и сострадательная, но она думала, что ея сынъ Франкъ при своихъ преимуществахъ, пріятной наружности, умѣ, извѣстности, могъ жениться за какой-нибудь богатой наслѣдницѣ такъ-же легко, какъ на незначительной дѣвушкѣ, неимѣющей ни копейки за душою. Что касается до нея самой, урожденной Джэксонъ, то она могла довольствоваться весьма малымъ; но всѣ Грейстоки нуждались въ деньгахъ; это былъ ихъ фамильный недостатокъ. Даже достойный деканъ, который зналъ цѣну деньгамъ и почти не выѣзжалъ изъ Бобсборо, и тотъ, при всемъ своемъ стараніи, не могъ совершенно освободиться отъ долговъ. Франкъ былъ Грейстокъ съ ногъ до головы. Онъ былъ именно такой человѣкъ, для котораго жена съ деньгами была почти необходимымъ условіемъ существованія. А его хорошенькая кузняа вдова, которая была такъ ему предана и вышла-бы за него по первому его слову, имѣетъ нѣсколько тысячъ фунтовъ въ годъ! Правда, Лиззи Эстасъ далеко не идеалъ хорошей женщины, но кто-же обладаетъ полнымъ совершенствомъ? Но она была очень молода и Франкъ могъ-бы еще вылѣпить изъ нея все, что угодно, какъ изъ воска. Конечно, жаль бѣдненькую Люси Моррисъ, которую можно было назвать золотой дѣвушкой, м-съ Грейстокъ охотно допускала это; но, говоря откровенно, что она такое? Не болѣе какъ гувернантка. М-съ Грейстокъ объявила своей дочери, что никто въ мірѣ не уважаетъ гувернантокъ болѣе, чѣмъ она сама. Но гувернантка все-таки только гувернантка, а для человѣка въ положеніи Франка бракъ съ гувернанткой былъ-бы просто самоубійствомъ.

— Вамъ не слѣдовало-бы говорить этого теперь, мама, потому что дѣло уже рѣшено, сказала Эллинора Грейстокъ.

— Но я и не говорила этого, моя милая, мало-ли есть рѣшенныхъ вещей, которымъ не слѣдовало-бы быть рѣшенными. Ты знаешь своего брата.

— Франкъ заработываетъ много, мама.

— Знавала-ли ты хоть одного Грейстока, которому было-бы достаточно своего дохода?

— Кажется, нѣтъ, мама, и мой доходъ очень малъ.

— Ты — Джэксонъ; а Франкъ — Грейстокъ до мозга костей. Если-жъ женится на Люси Моррисъ, то онъ долженъ будетъ выйти изъ парламента.

Самъ деканъ былъ болѣе сдержанъ и менѣе склоненъ вмѣшиваться въ чужія дѣла, чѣмъ его жена, но и онъ раздѣлялъ мнѣніе жены. Онъ ни за что въ мірѣ не намекнулъ бы сыну, что ему было-бы хорошо жениться на деньгахъ, но онъ думалъ, что сыну было-бы хорошо обратить свои искательства туда, гдѣ есть деньги. Деканъ зналъ, что Франкъ склоненъ тратить свои гинеи скорѣе, чѣмъ онъ ихъ пріобрѣталъ. Франкъ, правда, вышелъ въ люди и благоденствуетъ, — но едва-ли его благоденствіе можетъ продолжаться, если онъ не женится на деньгахъ. Само собою разумѣется, что, при извѣстіи о несчастной помолвкѣ съ Люси Моррисъ, дѣло не обошлось безъ сожалѣній.

— Эту свадьбу можно-бы отложить на десять лѣтъ, по крайней-мѣрѣ, сказала м-съ Грейстокъ.

— Одно время я подумывалъ, что онъ могъ-бы жениться на своей кузинѣ, сказалъ деканъ.

— Конечно, — да и всякому это приходило въ голову, отвѣчала его жена.

Затѣмъ пріѣхалъ Франкъ. Онъ намѣревался пробыть у нихъ около мѣсяца, и къ его пріѣзду сдѣланы были большія приготовленія; во тотчасъ послѣ своего прибытія онъ объявилъ, что ему необходимо черезъ десять дней ѣхать въ Шотландію.

— Вы, конечно, слышали о Лиззи? сказалъ онъ. Они слышали, что Лиззи выходитъ замужъ за лорда Фауна, но кромѣ этого не слыхали ничего. — Вы знаете объ ожерельѣ? спросилъ Франкъ. Какіе-то слухи объ этомъ проникли даже въ спокойный Бобсборо. Они слышали, что происходитъ какой-то споръ между вдовою и душеприказчиками покойнаго сэра Флоріана о какихъ-то брилліантахъ.

— Лордъ Фаунъ ведетъ себя въ этомъ дѣлѣ самымъ гнуснымъ образомъ, продолжалъ Франкъ, — и я убѣжденъ, что свадьбы не будетъ.

— Не будетъ свадьбы! воскликнула м-съ Грейстокъ.

— Кто-же правъ въ дѣлѣ брилліантовъ? спросилъ деканъ.

— О, адвокатамъ будетъ много работы, прежде чѣмъ они рѣшатъ этотъ вопросъ. Брилліанты эти очень цѣнные, — говорятъ, они стоятъ десять тысячъ фунтовъ, но большая часть этой суммы пойдетъ моимъ собратьямъ по профессіи. Жаль, что я не могу участвовать въ добычѣ.

— Почему-же? спросила мать.

— Сколько я понимаю, продолжалъ Франкъ, — она имѣетъ законное право на эти брилліанты. Она говоритъ, что ея мужъ подарилъ ихъ ей, что онъ самъ надѣлъ ихъ ей на шею и сказалъ, что они составляютъ ея собственность. Что касается до того, что будто-бы они составляютъ родовое имущество, то это едва-ли возможно. Не знаю навѣрное, но мнѣ кажется, что нельзя сдѣлать брилліанты родовымъ имуществомъ. Меня удивляетъ то, какимъ образомъ могъ найти лордъ Фаунъ возраженія противъ ожерелья. Однакожъ онъ нашелъ ихъ и просто-на-просто объявилъ ей, что онъ не женится на ней, если она не откажется отъ этикъ брилліантовъ.

— Что-же говоритъ она?

— Она разразилась громомъ и бурей, намъ на ея мѣстѣ сдѣлала-бы всякая женщина. Она хочетъ довести лорда Фауна до полнаго повиновенія, и затѣмъ дать ему отставку. Я думаю, что это вполнѣ добросовѣстно съ ея сторона. Ничто въ мірѣ не заставитъ ее теперь выйти за него замужъ.

— Мнѣ жаль, что ты имѣешь такъ много хлопотъ, сказала м-съ Грейстокъ. Но, на самомъ дѣлѣ, она не жалѣла. Она не говорила самой себѣ, что было-бы хорошо, если-бы ея сынъ измѣнилъ Люси Моррисъ, съ цѣлію жениться на своей богатой кузинѣ, но находила, что онъ поступитъ благоразумно, сдѣлавшись супругомъ женщины, обладающей большимъ доходомъ. «Не женись ради денегъ, но иди туда гдѣ онѣ есть». М-съ Грейстокъ въ обыкновенномъ разговорѣ отвергла-бы мысль о бракѣ по разсчету и отвеслась-бы строго къ каждому джентльмену, измѣнившему какой-нибудь молодой дѣвушкѣ. Но примѣнить общіе принципы къ своему собственному поведенію или къ своему собственному семейству — очень трудно! Притомъ Грейстоки — люди такіе особенные! Когда сынъ сказалъ ей, что онъ въ скоромъ времени снова долженъ ѣхать въ Шотландію, то она примирилась съ его отсутствіемъ. Если-бы онъ оставилъ Бобсборо дя того, чтобы находиться ближе въ Люси въ Ричмондѣ, то ей-бы это очень не нравилось.

Дни проходили, но ни слова не было произнесено о бѣдной Люси. Самого Франка Грейстока это печалило, но отъ утра до вечера, изо дня въ день, онъ допускалъ, чтобы о Люси не было произнесено ни слова. Онъ зналъ, что это не въ порядкѣ вещей что подобное молчаніе въ сущности есть измѣна Люси; однакожъ онъ молчалъ. Что онъ разумѣлъ, когда, прощаясь съ Лиззи Эстасъ, увѣрялъ ее, что онъ будетъ вѣренъ ей? И что разумѣла Лиззи? Смыслъ словъ Лиззи былъ для него яснѣе, чѣмъ значеніе его собственныхъ словъ. «Тяжело жить на этомъ свѣтѣ!» говорилъ онъ самъ себѣ въ эти дни, думая о своихъ затрудненіяхъ.

Но чрезъ недѣлю его сестра рѣшилась, наконецъ, сказать нѣсколько словъ о Люси.

— Я полагаю, что еще ничего не рѣшено на счетъ твоей свадьбы, Франкъ.

— Рѣшительно ничего. И не будетъ рѣшено… покамѣстъ.

Это онъ сказалъ тономъ, который, какъ онъ самъ чувствовалъ, отзывался дурнымъ расположеніемъ духа и почти раздражительностью. Онъ сознавалъ, что брюзгливость въ этомъ случаѣ неумѣстна и жестока, не относительно его сестры, а относительно Люси. Она, повидимому, означала, что этотъ бракъ ему не по душѣ.

— Дѣло въ томъ, сказалъ онъ, — что еще ничто не можетъ быть рѣшено. Люси понимаетъ это не хуже меня. Я не нахожусь въ такомъ положеніи, чтобы жениться тотчасъ-же на дѣвушкѣ, которая не имѣетъ ничего. Люси останется у Фауновъ, по крайней мѣрѣ, еще годъ.

— Но ты думаешь повидаться съ ней?

— Конечно; впрочемъ, я не знаю, какимъ образомъ могу это сдѣлать, такъ какъ я поссорился съ лордомъ Фауномъ, а мать и сестры лорда Фауна считаютъ его земнымъ Юпитеромъ.

— Хвалю ихъ за это, замѣтила Эллиноръ.

— Только это мѣшаетъ мнѣ ѣхать въ Ричмондъ; самъ-же бѣдный Фаунъ — такой равнодушный Юпитеръ.

Вотъ все, что было сказано о Люси въ Бобсборо до той поры, какъ пришло письмо отъ нея къ Франку, въ которомъ она извѣщала его объ извѣстномъ происшествіи, случившемся въ Ричмондѣ. Впрочемъ, она описала ему не всѣ подробности. Она не повторяла сильныхъ выраженій, употребленныхъ лордомъ Фауномъ и не высказала съ достаточной ясностью, до какой степени разсержена была она сама. «Лордъ Фаунъ былъ здѣсь, писала она, — и между нами вышли непріятности. Онъ очень сердится на васъ за леди Эстасъ и, конечно, леди Фаунъ принимаетъ его сторону. Мнѣ нѣтъ надобности говорить, на чьей сторонѣ нахожусь я. Вся исторія вышла изъ-за нѣсколькихъ словъ. Это ужасно, не правда-ли? Послѣ исторіи мнѣ нельзя оставаться здѣсь. Не думайте однако, что мнѣ предписано убраться въ двадцать четыре часа. Я останусь здѣсь, пока не пріищу себѣ пріюта. Что мнѣ дѣлать? Я тотчасъ-же постараюсь отыскать себѣ другое мѣсто, если вы найдете это удобнымъ, но думаю, что мнѣ необходимо опредѣлить, какъ долго еще я могу оставаться здѣсь. Леди Фаунъ знаетъ, что я пишу къ вамъ и жду отъ васъ совѣта, что мнѣ слѣдуетъ дѣлать.»

Получивъ это письмо, Грейстокь былъ въ сильномъ затрудненіи. Какое безуміе со стороны Люси и, однакожъ, какое милое безуміе! Кто обращаетъ вниманіе на лорда Фауна и на его жосткія слова? Конечно, лордъ Фаунъ говорилъ о немъ много нехорошаго и пѣтушился въ своемъ курятникѣ, но со стороны Люси было-бы благоразумнѣе не обращать вниманія на слова этого слабаго и ограниченнаго человѣка. Однакожъ зло сдѣлано, и онъ долженъ принять какія-нибудь мѣры для спокойствія Люси. Если-бы Франкъ зналъ положеніе дѣлъ въ точности, если-бы ему было извѣстно, что предложеніе оставить домъ Фауновъ сдѣлано было самою Люси и что въ настоящее время всѣ дамы въ Фаунъ-Кортѣ, — конечно, въ отсутствіе лорда Фауна, — вполнѣ расположены помириться съ Люси, лишь-бы она пожелала мировой, — если-бы Франкъ зналъ все это, то онъ, можетъ быть, посовѣтовалъ-бы ей остаться въ Ричмондѣ. Но онъ думалъ, что леди Фаунъ настаивала на удаленіи Люси, и, конечно, Люси должна уѣхать. Онъ показалъ письмо своей сестрѣ и просилъ ея совѣта.

— Какое несчастіе! сказала Эллинора. — Желала-бы я знать, что такое сказала она лорду Фауну.

— Она, должно быть, говорила очень рѣзко.

— Вѣроятно; иначе они не попросили-бы ее оставить ихъ домъ. Это такъ непохоже на то, что я всегда слышала о леди Фаунъ.

— Люси бываетъ очень упряма, когда ей это заблагоразсудится, сказалъ Франкъ. — Что долженъ я сдѣлать для нея? Я не думаю, чтобы она могла найти другое подходящее мѣсто.

— Если она должна сдѣлаться твоею женою, то едва-ли ей слѣдуетъ идти на другое мѣсто. Если это окончательно рѣшено… сказала Эллинора и посмотрѣла въ лицо своему брату.

— Ну, такъ что-же?

— Если ты твердо рѣшился…

— Конечно, рѣшился.

— Въ такомъ случаѣ ей лучше-бы пріѣхать сюда. Нельзя-же ей искать мѣсто гувернантки, если она можетъ принять его только на нѣсколько мѣсяцевъ, до того времени, когда она выйдетъ за тебя замужъ. Конечно, нашъ домъ самое лучшее для нея убѣжище.

Наконецъ, было рѣшено, что Эллинора поговоритъ объ этомъ съ матерью.

Когда всѣ обстоятельства дѣла были сообщены м-съ Грейстокъ, она сильно встревожилась. Если Люси пріѣдетъ въ деканство, то она должна пріѣхать сюда не иначе, какъ объявленной невѣстой Франка. А этого ей не хотѣлось и она, послѣ долгихъ размышленій, составила планъ совершенно иначе помѣстить Люси.

— О, мама, сказала Эллинора, когда этотъ планъ былъ предложенъ на ея обсужденіе, — неужели вы не думаете, что это было-бы жестоко?

— Жестоко, моя милая? Нѣтъ, нисколько.

— Она такая грубая женщина.

— Ты думаешь такъ по словамъ Лиззи Эстасъ. Я вовсе не такого мнѣнія. Мнѣ кажется, она добрая женщина.

— Помните, мама, что адмиралъ отзывался о ней очень дурно.

— Адмиралъ, моя милая, хотѣлъ занять у нея денегъ, какъ занималъ у всѣхъ и каждаго; и когда она отказала ему, онъ наговорилъ ей много непріятныхъ словъ.

— Я не думаю, чтобы это понравилось Франку, сказала Эллинора. — Планъ состоялъ въ слѣдующемъ: леди Линлитгау, которая черезъ своего зятя, покойнаго адмирала Грейстока, находилась въ свойствѣ съ фамиліей декана, заявила желаніе имѣть новую компаньонку на шесть мѣсяцевъ. Съ этой компаньонкой предполагалось обращаться, какъ съ леди, но не давать ей никакого жалованья. Путевыя издержки будутъ уплачивать за нее и на ней не будетъ лежать никакихъ обязанностей, кромѣ того, что она обязана будетъ говорить съ графиней и выслушивать ее.

— Я, право, думаю, что это какъ разъ по ней, сказала м-съ Грейстокъ. — Это не то, что быть гувернанткой. Она не будетъ получать жалованья.

— Не знаю, лучше-ли это, мама.

— Это все равно, что гостить у леди Линлитгау. Въ этомъ-то и состоитъ разница.

Эллинора была увѣрена, что ея братъ не захочетъ и слышать о подобной сдѣлкѣ; но онъ выслушалъ и послѣ разныхъ возраженій почти изъявилъ свое согласіе. Не нужно навязывать этого Люси, если ей это не понравится. Слѣдуетъ дать понять леди Линлитгау, что Люси можетъ оставить ее, когда ей вздумается. Слѣдовало устроить такъ, чтобы Люси была принята въ домѣ леди Линлитгау, какъ почетная гостья. Призвано-было лучшимъ не говорить леди Линлитгау о помолвкѣ Люси, если она не будетъ дѣлать вопросовъ на этотъ счетъ, или если сама Люси не вздумаетъ сказать ей. Словомъ, Франкъ далъ свое согласіе, подъ условіемъ принятія всякихъ предосторожностей. Онъ понимаетъ, сказалъ онъ, — что тотчасъ-же помѣстить Люси въ деканствѣ было-бы неудобно, такъ-какъ въ такомъ случаѣ она должна будетъ остаться тамъ до своего замужества, на какое-бы долгое время ни была отложена свадьба.

— Она можетъ быть черезъ два года, сказалъ м-ръ Грейстокъ.

— Едва-ли пройдетъ такъ много времени, возразилъ сынъ.

Хорошо, что эти аргументы были высказаны за спиною декана.

Если-бы онъ слышалъ ихъ, то разомъ-бы ихъ ниспровергъ. Деканъ непремѣнно-бы выразилъ радость при мысли имѣть Люси своей гостьей. Франкъ уступилъ доводамъ матери и стыдился, что уступилъ. Эллинора и ея сестры не соглашались на планъ матери, но, наконецъ, и онѣ должны были согласиться. М-съ Грейстокъ тотчасъ-же написала къ леди Линлитгау, а Франкъ съ тоюже почтой написалъ къ Люси.

«Такъ-какъ дѣло должно быть отсрочено на годъ, писалъ онъ, то всѣ мы считаемъ лучшимъ, чтобы вашъ пріѣздъ къ намъ былъ отложенъ на нѣкоторое время. Но если вамъ не нравится планъ относительно переѣзда въ домъ леди Линлитгау, то увѣдомьте объ этомъ тотчасъ-же. Мы не будемъ просить васъ дѣлать что-нибудь для васъ непріятное».

Онъ сильно затруднялся выборомъ фразъ, когда писалъ письмо. Онъ зналъ, что слѣдовало тотчасъ-же пригласить Люси въ Бобсборо.

Но могло пройти два или даже три года прежде, чѣмъ онъ имѣлъ-бы возможность жениться на Люси Моррисъ. Удобно-ли было-бы жить ей въ деканствѣ такое неопредѣленно долгое время? И при такой продолжительной отсрочкѣ хорошо-ли, чтобы всѣ и каждый знали объ ея помолвкѣ, что было-бы неизбѣжно, если-бы она постоянно жила въ деканствѣ? Конечно, и его отецъ имѣлъ право на нѣкоторое вниманіе.

Сверхъ того было рѣшительно необходимо, чтобы Франкъ и Лиззи Эстасъ поняли другъ друга относительно увѣренія во взаимной вѣрности, которымъ они обмѣнялись.

Между-тѣмъ, онъ получилъ отъ Кампердауновъ слѣдующее письмо:

«Послѣ того, что произошло въ нашей конторѣ въ извѣстный день, мы считаемъ долгомъ увѣдомить васъ, что мы поручили душеприкащику покойнаго сэра Флоріана Эстаса заявить искъ противъ вдовы, леди Эстасъ, относительно возвращенія брилліантовъ. Вы обяжете насъ, сообщивъ объ этомъ леди Эстасъ и давъ намъ извѣщеніе о томъ, кого она изберетъ своимъ повѣреннымъ».

Черезъ нѣсколько дней, по полученіи этого письма, Франкъ уѣхалъ въ Шотландію.

ГЛАВА XXXI.
Мнимое похищеніе брилліантоваго ожерелья.

Скромная и уединенная жизнь, которую вела леди Эстасъ въ Портрэ, въ Шотландіи, наконецъ ей сильно надоѣла. Послѣ отъѣзда Франка Грейстока она рѣшительно не знала, что ей дѣлать, до того одолѣвала ее скука. Нельзя же было, въ самомъ дѣлѣ, молодой, красивой и богатой вдовѣ, желавшей жить весело, удовольствоваться обществомъ вѣчно хныкавшей миссъ Мэкнельти? Правда, Лиззи была очень разсчетлива, и именно разсчетливость побудила ее оставить Лондонъ и поселиться въ Шотландія, но тѣмъ не менѣе, она страстно желала показать своимъ знакомымъ, что у нея прекрасный собственный домъ и что она можетъ съ достаточной пышностью принимать у себя гостей. Конечно, она не могла разсчитывать, что къ ней съѣдутся многіе изъ ея лондонскихъ знакомыхъ, но нѣкоторые изъ нихъ въ то время проживали въ Шотландіи, — ихъ-то и имѣла въ виду Лиззи, когда у нея явилась идея жить такъ-же открыто, какъ жили женщины ея круга.

Лиззи разослала приглашенія всѣмъ безъ исключенія своимъ лондонскимъ знакомымъ, хотя знала, что большинство изъ нихъ въ ней не поѣдутъ въ Шотландію. Она послала приглашеніе епископу въ Бобсборо и получила въ отвѣтъ любезное письмо отъ дяди своего мужа: епископъ очень жалѣлъ, что дѣла епархіи лишаютъ его удовольствія повидаться съ милой племянницей. Пригласила она также Джона Эстаса, и онъ далъ слово пріѣхать на два дня, что очень обрадовало Лиззи: теперь она смѣло могла утверждать, что всѣ розсказни о ссорѣ ея съ родными покойнаго мужа, просто бабьи сплетни. Разумѣется, Франкъ былъ въ числѣ приглашенныхъ, но могъ пріѣхать тоже только на два дня, — и то послѣ отъѣзда Джона Эстаса.

Съ особенной охотой приняли приглашеніе Лиззи: м-съ Карбонкль, миссъ Ронокъ, лордъ Джоржъ де-Брьюсъ Карутерсъ и сэръ Грифинъ Тьюить. Они пріѣхали прежде всѣхъ. Вслѣдъ за ними явился Джонъ Эстасъ и наконецъ модный лондонскій проповѣдникъ, англиканскій пасторъ, м-ръ Эмиліусъ. Въ свѣтѣ утверждали, что молодой пасторъ родомъ изъ Венгріи и происходитъ изъ еврейскаго семейства, но это нисколько не мѣшало знатнымъ леди находить его весьма интересной особой и по воскресеньямъ наполнять церковь, въ которой онъ говорилъ свои элегантныя проповѣди.

Гости собрались 30 октября и надѣлали много хлопотъ почтенному управляющему Анди Гаурону, который, несмотря на свое нерасположеніе къ Лиззи, честно охранялъ ея интересы. Онъ поворчалъ на то, что приходится увеличивать расходы, но озаботился, чтобы все было готово къ пріему гостей, чтобы каждый изъ нихъ могъ найти въ Портрэ необходимый конфортъ.

Гости, прибывшіе теперь въ домъ леди Эстасъ, будутъ играть роль въ послѣдующемъ разсказѣ, я потому необходимо познакомить съ ними читателя. О м-рѣ Эмиліусѣ будетъ сказано въ свое время, теперь же займется остальными.

М-съ Карбонкль принадлежала къ числу весьма интересныхъ личностей. Чѣмъ занимался ея мужъ, откуда онъ добывалъ деньги — никому не было извѣстно; изъ знакомыхъ м-съ Карбонкль никто его не зналъ, такъ что многіе готовы были считать его мифомъ, созданнымъ воображеніемъ м-съ Карбонкль. Тѣмъ не менѣе онъ существовалъ, но жилъ врознь съ своей женой.

Объ отцѣ м-съ Карбонкль было извѣстно только то, что онъ уѣзжалъ въ Нью-Іоркъ съ цѣлію обогатиться, но прогорѣлъ и умеръ тамъ совершеннымъ банкротомъ. Все состояніе м-съ Карбонкль заключалось въ маленькомъ домѣ въ Лондонѣ, гдѣ она жила во время лондонскаго сезона, и куда приглашала знакомыхъ на чай въ пять часовъ, но только на чай, — другихъ приглашеній она не дѣлала. Во время лондонскаго сезона она держала экипажъ, а зимой имѣла охотничьихъ лошадей, но опять-таки было неизвѣстно, кто платилъ за эти предметы аристократической роскоши, но было несомнѣнно, что платила не сама ихъ владѣлица. Одѣвалась м-съ Карбонкль превосходно и всегда по модѣ; она славилась искуствомъ подбирать цвѣта въ своемъ туалетѣ, хотя, нельзя было не замѣтить, что подборъ этотъ нѣсколько эксцентриченъ.

М-съ Карбонкль была красивая женщина; ей было далеко за тридцать, но она казалась гораздо моложе своихъ лѣтъ. Она была высока ростомъ, отличалась смѣлостью взгляда и твердой поступью, но болѣе всего привлекало въ ней румянецъ во всю щеку и превосходныя черныя брови.

Ея восемнадцатилѣтняя племянница, миссъ Люцинда Ронокъ могла назваться въ полномъ смыслѣ слова красавицей. Она была серьезна, молчалива и надменна. Въ обществѣ она слыла мраморной статуей, но не смотря на то за ней ухаживало множество мужчинъ, и молодыхъ и старыхъ. Миссъ Люцинда относилась къ своимъ обожателямъ холодно и надменно, она, повидимому, ненавидѣла всѣхъ мужчинъ безъ исключенія. Люцинда родилась въ Нью-Іоркѣ и жила тамъ до шестнадцати лѣтъ, потомъ ее отвезли въ Парижъ, гдѣ она пробыла девять мѣсяцевъ, а оттуда пріѣхала къ своей теткѣ, м-съ Карбонкль, въ Англію.

Обѣ дамы страстно любили охоту и были замѣчательными наѣздницами, въ особенности миссъ Люцинда.

Лордъ Джоржъ де-Брьюсъ Карутерсъ связанъ былъ дружбой съ обѣими дамами; никто не зналъ, когда начались его дружескія отношенія въ теткѣ, знали только, что съ давнихъ поръ. Лордъ Джоржъ все еще слылъ молодымъ человѣкомъ, хотя ему было уже сорокъ пять лѣтъ. Разсказывали, что въ молодости, когда онъ назывался просто Джоржъ Карутерсъ, онъ былъ клеркомъ у стряпчаго въ Абердинѣ. Его троюродный братъ, маркизъ Килликранни, былъ убитъ на охотѣ, второй братъ маркиза тоже убитъ въ сраженіи подъ Балаклавой, третій погибъ въ Индіи; ни одинъ изъ нихъ не былъ женатъ; четвертый братъ тоже умеръ въ молодыхъ лѣтахъ и хотя оставилъ потомство, но однѣхъ дочерей. Титулъ маркиза перешелъ въ старшему брату Джоржа, а самому Джоржу правительство дало титулъ лорда.

Трудно было сказать, чѣмъ могъ жить лордъ Джоржъ; братъ его маркизъ былъ не богатъ и едва-ли удѣлялъ ему много изъ своихъ небольшихъ доходовъ, если только удѣлялъ что нибудь. Самъ Джоржъ ничѣмъ не занимался, и всѣмъ было извѣстно, что онъ никогда не бралъ взаймы у своихъ пріятелей и не былъ долженъ ни одному изъ торговцевъ. Онъ имѣлъ собственныхъ верховыхъ лошадей, но въ Лондонѣ жилъ въ меблированныхъ комнатахъ и обѣдалъ въ клубѣ. Ему предлагали было выступить кандидатомъ въ депутаты палаты общинъ, но онъ заявилъ своимъ избирателямъ, что онъ тогда только согласится принять кандидатуру, если они заплатятъ избирательныя издержки и назначатъ ему жалованье. Избиратели не согласились на такія условія.

Дружба съ м-съ Карбонкль не помѣшала лорду Карутерсу сблизиться съ Лиззи во время послѣдняго сезона и она подумала, не онъ-ли тотъ корсаръ, котораго она жаждала и надѣялась встрѣтить.

Сэръ Грифинъ Тьюитъ, бѣлокурый, невзрачный, любившій выпить, мыслилъ умомъ лорда Джоржа. Тридцатилѣтній баронетъ Тьюитъ былъ не любезенъ и не нравился женщинамъ. Онъ былъ мраченъ и угрюмъ — и было отчего? Владѣлецъ значительнаго состоянія, онъ получалъ самые ничтожные доходы, благодаря многочисленнымъ процессамъ, начатымъ его отцомъ, вслѣдствіе которыхъ на большую часть его доходовъ было наложено запрещеніе по опредѣленію суда.

Сэръ Тьюитъ находилъ Люцинду красавицей и не разъ дѣлалъ ей предложеніе вступить съ нимъ въ бракъ, но надменная дѣвушка постоянно ему отказывала. На настоянія тетки принять это предложеніе, Люцинда постоянно отвѣчала, что ей противны вообще мужчины, а сэръ Тьюитъ противнѣе всѣхъ.

Послѣ отъѣзда Джона Эстаса, общество, собравшееся въ замкѣ Портрэ, за исключеніемъ м-ра Эмиліуса и миссъ Мэкнельти, отправилось на охоту, гдѣ къ нему присоединился Франкъ Грейстокъ. На охотѣ лордъ Джоржъ постоянно сопровождалъ леди Эстасъ, что сблизило ихъ еще болѣе. Въ первый же день охоты Лиззи выказала себя неустрашимой наѣздницей; въ слѣдующіе же дни, въ которые не участвовалъ Франкъ, возвратившійся въ Лондонъ, Лиззи превзошла даже миссъ Люцинду, за свое мужество получившую прозваніе героини.

Оставшіеся гости прожили въ Портрэ до Рождества, проводя время весьма весело и тѣснѣе сближаясь другъ съ другомъ. Миссъ Люцинда согласилась наконецъ принять предложеніе сэра Грифина, что не помѣшало ей еще болѣе его возненавидѣть. Свадьба была отложена на неопредѣленное время и между женихомъ и невѣстой случались чуть не ежедневныя ссоры. За то Лиззи и м-съ Карбонкль почувствовали одна въ другой самую закадычную дружбу и рѣшились прожить лондонскій сезонъ вмѣстѣ, въ домѣ м-съ Карбонкль. Пріятельницы, однакожъ, едва не поссорились, когда вопросъ зашелъ объ издержкахъ, которыя должны падать на каждую изъ нихъ, но, сдѣлавъ обоюдныя уступки, дамы сошлись въ условіяхъ: Лиззи обязывалась держать на свой счетъ экипажъ, которымъ онѣ будутъ обѣ пользоваться, а кучеру и лакею станетъ платить м-съ Карбонкль; Лиззи обязывалась сдѣлать Люциндѣ свадебный подарокъ цѣною въ тридцать пять фунтовъ, платить опредѣленную сумму за столъ и пр.

Лиззи, конечно, не вытерпѣла и разсказала своему другу о брилліантахъ, волновавшихъ общественное мнѣніе въ лондонскомъ фешенебельномъ кругу,

— Они стоятъ десять тысячъ фунтовъ, и мнѣ подарилъ ихъ покойный мужъ, — самъ надѣлъ ихъ на шею, сказала Лиззи.

М-съ Карбонкль усомнилась въ правдивости словъ Лиззи, но когда Лиззи сказала, что въ такую дѣну ожерелье оцѣнено извѣстными лондонскими ювелирами, почтенная дама замѣтила съ умиленіемъ:

— Какой великодушный человѣкъ! Но, говорятъ, что опекуны надъ имѣніемъ вашего сына признаютъ это ожерелье фамильной собственностью и требуютъ его у васъ?

— Они требуютъ его, это правда; но мой кузенъ Франкъ, знающій законы лучше ихъ, говоритъ, что ожерелье не можетъ считаться фамильной собственностью.

М-съ Карбонкль не повѣрила знаніямъ Грейстока, однакожъ, сказала рѣшительно:

— Я ни за что не отдала бы этого ожерелья.

— Я и не отдамъ, отвѣчала Лиззи.

Въ это время были получены какія-то бумаги отъ м-ра Кампердауна, порядкомъ напугавшія Лиззи. Она обратилась за совѣтомъ въ кузену, и онъ предложилъ ей избрать повѣреннаго, которому одна должна поручить вѣдаться съ Кампердауномъ. Лиззи отослала бумаги къ своимъ стряпчимъ, Мобрэ и Мопюсу.

Между тѣмъ лордъ Джоржъ и сэръ Грифидъ (м-ръ Эмиліусъ уже возвратился въ Лондонъ), уѣзжавшіе изъ Портрэ по своимъ дѣламъ, возвратились туда, чтобы сопровождать дамъ въ Лондонъ. Но сэръ Грифинъ, сильно поссорившійся съ Люциндой, отправился раньше и обязанность охранять дамъ во время пути легла на одного лорда Джоржа.

Лорда Джоржа передъ самымъ отъѣздомъ тоже посвятили въ исторію о брилліантахъ.

— Брилліантовое ожерелье, стоющее десять тысячъ фунтовъ, замокъ и четыре тысячи фунтовъ дохода — не дурная партія для такого бездомнаго холостяка, какъ я, подумалъ лордъ и рѣшился поухаживать за вдовушкой, которая къ тому же еще была красавицей.

Въ день отъѣзда долговязый лакей, пріѣхавшій съ Лиззи изъ Лондона, вынесъ извѣстный сундукъ съ брилліантами и поставилъ его на стулъ въ передней.

— Что, если кто-нибудь украдетъ у васъ этотъ сундукъ, замѣтилъ лордъ Джоржъ вовсе не шутливымъ тономъ.

— Что вамъ за охота предсказывать такіе ужасы, сказала Лиззи, усиливаясь захохотать, что ей, однакожъ, не удалось.

— Признаюсь вамъ, я былъ бы очень недоволенъ, еслибъ это случилось, сказалъ лордъ.

— Меня это, впрочемъ, нисколько бы не опечалило. Мое ожерелье надѣлало мнѣ столько хлопотъ и огорченій, что я желала бы отъ него освободиться; мнѣ не разъ приходила охота забросить его въ море.

Когда наши путешественники пріѣхали на станцію желѣзной дороги и усѣлись въ вагонъ, сундукъ съ ожерельемъ былъ поставленъ подъ ноги Лиззи и долженъ былъ во время дороги служить ей вмѣсто скамеечки. Путешественники предположили доѣхать до Карлейля и тамъ переночевать. Изъ прислуги были взяты лондонскій лакей и двѣ горничныя.

Миссъ Мэкнельти и юный представитель фамиліи Эстасовъ остались въ Портрэ.

Во время дороги до Карлейля леди Эстасъ рѣшила, что лордъ Джоржъ настоящій корсаръ. Его повелительный голосъ, рѣшительныя движенія и особенная нѣжность, съ которой онъ обращался съ нею, дѣлали его совершенно похожимъ на байроновскаго корсара. Онъ вполнѣ равнодушно относился къ свѣтскимъ приличіямъ и обычаямъ; онъ ничего не уважалъ; относился съ презрѣніемъ къ титуламъ, парламенту, даже самой полиціи — ну, словомъ, настоящій корсаръ!

Его, конечно, нельзя было назвать красавцемъ, но онъ имѣлъ прекрасные глаза, въ которыхъ въ одно время, выражались любовь и кровожадность; его громадный ростъ, сила, рѣшительный взглядъ показывали въ немъ человѣка, на котораго можно положиться, мужеству котораго можно было смѣло довѣриться. Лиззи находила, что, при ея поэтическихъ наклонностяхъ, для нея будетъ истинной отрадой связать свою судьбу съ человѣкомъ, который то станетъ выказывать ей суровую строгость, то будетъ относиться съ предупредительною любовію; который, разсердившись на нее, не будетъ говорить съ ней цѣлую недѣлю, за то слѣдующую недѣлю станетъ цѣловать, безконечно цѣловать и ласкать… Да, она нашла, наконецъ, своего корсара, предъ которымъ блѣднѣютъ всѣ прежніе ея идеалы.

Пріѣхали въ Карлейль.

— Опять мнѣ пришло въ голову ваше противное ожерелье, сказалъ лордъ Джоржъ. — Мнѣ кажется, его слѣдуетъ поставить въ вашей спальнѣ, леди Эстасъ.

— А я хотѣла просить васъ принять его въ себѣ въ комнату на сохраненіе, отвѣтила Лиззи.

— Ну, нѣтъ, увольте пожалуста. Если украдутъ его изъ моей комнаты, я подвергнусь большимъ непріятностямъ. Не лучше ли отдать ихъ хозяину гостинницы?

Лиззи на это рѣшительно не согласилась.

— Я боюсь, что Кампердаунъ можетъ сыграть со мной дурную шутку, сказала она.

Сундукъ былъ поставленъ въ ея спальнѣ.

Вечеръ путешественники провели вмѣстѣ, весьма пріятно въ общей комнатѣ. Дамы сильно ухаживали за лордомъ Джоржемъ. Поздно вечеромъ онъ ушелъ погулять и въ его отсутствіе дамы, конечно, стали говорить о немъ и м-съ Карбонкль наговорила о немъ такъ много хорошаго, что онъ сталъ представляться Лиззи идеаломъ честности и великодушія. М-съ Карбонкль сдѣлала очень прозрачный намекъ на то, что лордъ Джоржъ могъ бы быть весьма приличной партіей для леди Эстасъ, что такого мужа не легко отыскать.

Въ десять часовъ дамы разошлись своимъ комнатамъ спать. Лиззи тотчасъ же отпустила свою горничную Пашіенсъ Крабстикъ, раздѣлась сама и улеглась въ постель, положивъ подъ подушку часы, перстни, кошелекъ и небольшой пакетъ, который она вынула изъ дорожной шкатулки.

Въ два часа ночи какой-то человѣкъ тихонько подошелъ къ двери, ведущей въ спальню леди Эстасъ, и тонкой пилой, при пособіи другихъ инструментовъ, вырѣзалъ ту часть двери, гдѣ находилась задвижка. По его спокойнымъ, рѣшительнымъ движеніямъ можно было предположить, что онъ предварительно хорошо ознакомился съ этою дверью. Безъ шума, въ самое короткое время, онъ вырѣзалъ кусокъ двери, отворилъ ее и вырѣзанный кусокъ положилъ на полъ. Потомъ, переступая какъ можно тише, вошелъ въ комнату, всталъ на колѣни подлѣ кровати, осторожно приподнялъ сундукъ съ брилліантами, также осторожно поднялся съ колѣнъ и тихо вышелъ изъ комнаты, не потревоживъ крѣпко спавшую вдовушку. Съ добычею въ рукахъ, онъ спустился съ лѣстницы, прошелъ въ трактиръ и, въ отворенное окно, передалъ сундукъ своему товарищу; затѣмъ вылѣзъ изъ окна, приперъ его, надѣлъ сапоги, оставшіеся на дворѣ, и вмѣстѣ съ товарищемъ отправился вдоль стѣны гостинницы.

Ночь была темная и дождливая, — такая ночь, которую любятъ авантюристы, подобные ворамъ, похитившимъ знаменитое ожерелье леди Эстасъ. Воры, находя, что сундукъ можетъ обратить на нихъ вниманіе на желѣзной дорогѣ, рѣшили, что гораздо удобнѣе взломать его и бросить. Съ ними были всѣ нужные инструменты. Подъ прикрытіемъ ночи одинъ изъ нихъ занялся взломомъ, друго и сталъ караулятъ.

---

Лиззи проснулась довольно рано утромъ и, къ своему удивленію, увидѣла, что дверь въ ея комнату отперта. Въ комнатѣ находилась миссъ Крабстикъ, трактирная служанка и жена содержателя гостинницы. Эти почтенныя леди съ плачемъ разсказали ей о постигшемъ ее несчастій.

Едва успѣла леди Эстасъ вскочить съ постели, перемѣнить ночной чепчикъ, слегка поправить волосы и накинуть блузу, въ комнату ея ворвались: лордъ Джоржъ, хозяинъ гостинницы, ея лондонскій лакей, начальникъ карлейльской полиціи и капитанъ Фитцморицъ, глаза всѣхъ констеблей графства.

Лиззи довольно холодно приняла извѣстіе о покражѣ и на лицѣ ея выразился скорѣе испугъ, чѣмъ сильное горе.

— Надо полагать, что воры дѣйствовали по давно задуманному плану, замѣтилъ лордъ Джоржъ.

— Несомнѣнно, отвѣтилъ капитанъ Фятцморицъ, покачивая головой. Капитанъ былъ человѣкъ подозрительный и не любилъ много говорить.

Хозяинъ гостинницы поспѣшилъ высказать свое негодованіе противъ легкомыслія постояльцевъ, незнающихъ, что цѣнныя вещи всегда отдаются на сохраненіе хозяину.

— Любезный другъ, сказалъ лордъ Джоржъ, — развѣ кто-нибудь упрекаетъ васъ?

— Нѣтъ, милордъ, но…

— Васъ не упрекаютъ и вы никого не осуждайте, замѣтилъ лордъ Джоржъ. — Полиція исполнитъ свою обязанность и, нѣтъ сомнѣнія, откроетъ виновныхъ.

Когда мужчины ушли и Лиззи осталась вдвоемъ съ м-съ Карбонкль, она нѣкоторое время оставалась нѣмой, какъ-бы пораженная ужасомъ; наконецъ она сказала:

— Я такъ убита, что рѣшительно не могу придумать, что мнѣ дѣлать. Я полежу и отдохну: можетъ быть, это нѣсколько успокоитъ меня.

М-съ Карбонкль удалилась и Лиззи осталась одна.

Прежде, чѣмъ лечь, она заперла на ключъ испорченную дверь, вынула изъ подъ подушки свертокъ, раскрыла его съ любовью стала разсматривать свое милое ожерелье.

Воры украли пустой сундукъ. Но не надо думать, что самое воровство произведено съ согласія Лиззи. Нѣтъ, воровство это было тщательно задумано, исполнено съ большимъ искуствомъ и стоило большихъ денегъ человѣку, подговорившему воровъ. Это воровство задало работы англійской полиціи и долгое время приводило ее въ рѣшительное отчаяніе.

Молчаніе Лиззи о томъ, что брилліанты находились у нея и что былъ похищенъ одинъ сундукъ, вначалѣ не было предумышленнымъ обманомъ. Ей стыдно было сказать, что она, опасаясь воровства, везла изъ Портрэ пустой сундукъ. Потомъ ей пришло въ голову, что не дурно будетъ, если дойдетъ до Кампердауна, что брилліанты похищены.

Лежа въ кровати, Лиззи, конечно, думала только объ однихъ брилліантахъ. Она представляла себѣ фигуру м-ра Кампердауна въ тотъ моментъ, когда онъ получитъ извѣстіе о несчастномъ случаѣ, и улыбалась своему торжеству. Теперь по неволѣ придется прекратить дѣло о брилліантахъ и лордъ Фаунъ снова будетъ у ея ногъ.

Но явился вопросъ: куда дѣвать ожерелье? Лучше-бы всего продать его, тѣмъ болѣе, что Лиззи нуждалась въ деньгахъ: роскошное гостепріимство въ Портрэ значительно уменьшило ея денежныя средства. Обратиться развѣ къ знакомому ювелиру Бенжамину, но этотъ жидъ, пожалуй, предложитъ самую ничтожную цѣну. Однакожъ, если-бъ онъ далъ пять или шесть тысячъ фунтовъ, — такая сумма пригодилась-бы ей теперь очень кстати. Но надежда на Бенджамина была плохая.

Ей нуженъ былъ другъ, — такой другъ, на котораго-бы она могла вполнѣ положиться. Лордъ Джоржъ?… Но въ качествѣ корсара онъ непремѣнно завладѣетъ ожерельемъ безвозвратно. А если онъ не настоящій корсаръ, то, пожалуй, выдастъ ее полиціи. Она перебрала всѣхъ своихъ знакомыхъ и слугъ, мужескаго и женскаго пола, но ни на комъ не могла остановиться. Послѣ долгихъ размышленій она рѣшила, что необходимо молчать о томъ, что украденный сундукъ былъ пустъ.

Она наконецъ заснула, держа въ рукахъ пакетъ съ брилліантами, но черезъ часъ была разбужена стукомъ въ дверь. М-съ Карбонкль звала ее завтракать. Лиззи отказалась и просила, чтобъ ей прислали въ спальню чашку чаю.

Между тѣмъ остальные путешественники собрались въ общей комнатѣ и обсуждали странное поведеніе Лиззи. Ихъ удивляло ея спокойствіе.

— Она истинная героиня, сказалъ лордъ Джоржъ.

— Я полагаю, она оттого такъ спокойна, что это воровство избавляетъ ее отъ скандальнаго процесса. У нея все равно отняли-бы это ожерелье судомъ, замѣтила м-съ Карбонкль.

— Я получу о ней самое высокое мнѣніе, если окажется, что она сама наняла этихъ воровъ, сказалъ лордъ Джоржъ.

Желѣзный сундукъ былъ найденъ полиціей и принесенъ въ гостинницу. Онъ былъ взломанъ чрезвычайно искусно и констебль выразилъ убѣжденіе, что такая ловкая штука могла быть дѣломъ столичныхъ воровъ, но никакъ не провинціальныхъ. Очевидно, что воры знали о днѣ выѣзда леди Эстасъ изъ Шотландіи и весьма искусно составили планъ воровства. Начальникъ полиціи, повидимому, держался другого мнѣнія; онъ очень косо и подозрительно посматривалъ на лорда Джоржа, весьма резонно предполагая, что достопочтенный лордъ не долженъ питать отвращенія къ такимъ цѣннымъ вещамъ, какъ брилліантовое ожерелье. Осторожный чиновникъ, однакожъ, не высказалъ своего подозрѣнія и заявилъ только, что леди Эстасъ можетъ легко обойтись безъ долговязаго лакея, котораго ему необходимо оставить въ Карлейлѣ.

Прибылъ слѣдственный судья и снялъ допросъ со всѣхъ. Лиззи показала, что ожерелье цѣнилось въ десять тысячъ фунтовъ, что о немъ былъ процессъ, что брилліанты подарены ей мужемъ и составляютъ ея неотъемлемую собственность; что она сама заперла ихъ въ сундукъ въ Портрэ. Она показала ключъ къ этому сундуку; замокъ такъ мало былъ поврежденъ, что ключъ дѣйствовалъ. Миссъ Крабстикъ подтвердила показанія своей госпожи, хотя нѣсколько запиналась. Крабстикъ сказала, что она видѣла брилліанты, но очень давно. Вообще она говорила такъ уклончиво, что на нее могло пасть подозрѣніе, что она сказала меньше, чѣмъ знала. М-съ Карбонкль и лордъ Джоржъ заявили, что они видѣли брилліанты, при чемъ лордъ замѣтилъ, что это ожерелье, вслѣдствіе процесса, надѣлало такъ много шума, что является весьма естественнымъ предположеніе, что лондонскіе воры, зная цѣнность ожерелья, пожелали завладѣть имъ. Долговязаго лакея не допрашивали, но онъ, какъ мы знаемъ, по требованію полиціи, былъ задержанъ въ Карлейлѣ.

Карлейльская полиція разослала въ разныя мѣста телеграмы и вскорѣ получено было извѣщеніе, что въ этотъ день изъ Карлейля на поѣздѣ, отходящемъ въ четыре часа утра, выѣхало двое неизвѣстныхъ подозрительныхъ людей; одинъ изъ нихъ вышелъ въ Аннанѣ, а другой въ Думфри. Они-то, по мнѣнію карлейльской полиціи, украли ожерелье; но какъ пропажа замѣчена была только въ семь часовъ, то и не оказывалось возможности схватить ихъ на дорогѣ; по всей вѣроятности, они доберутся до Лондона какимъ нибудь боковымъ путемъ. Когда лордъ Джоржъ сообщилъ Лиззи эти подробности, она въ душѣ пожалѣла воровъ, которымъ приходится укрываться отъ полиціи, хотя они украли пустой сундукъ.

Однакожъ, въ Карлейлѣ дѣлать было нечего и наши путешественники, запасшись билетами, усѣлись въ вагонъ, и поѣздъ умчалъ ихъ къ Лондону.

— Каково вамъ покажется, сказалъ лордъ Джоржъ во время пути, — полицейскіе подозрѣваютъ, что укралъ ожерелье я!

Дамы восклицаніями выразили свое удивленіе и недоумѣніе.

— Увѣряю васъ, я не ошибаюсь, продолжалъ лордъ Джоржъ. — Посмотрѣли-бы вы, какіе взгляды бросалъ на меня начальникъ карлейльской полиціи; онъ, какъ будто, хотѣлъ сказать ими: нѣтъ, братъ, меня не проведешь. Проницательность полиціи бываетъ иногда изумительна; когда нѣсколько лѣтъ тому назадъ украли церковные сосуды въ соборѣ въ Барчестерѣ, одному изъ полицейскихъ пришла блистательная мысль въ голову, что это воровство сдѣлано самимъ епископомъ.

— Можетъ-ли это быть? спросила Лиззи.

— Это вѣрно. Я убѣжденъ, что между карлейльскими полицейскими находится молодецъ, который доказываетъ теперь, что ожерелье украли вы сами, для того, чтобы отнять оружіе изъ рукъ Кампердауна и тѣмъ заставить его прекратить процессъ.

— Но что-бы я стала съ нимъ дѣлать, еслибъ дѣйствительно украла его? замѣтила Лиззи.

— Развѣ трудно сбыть подобную вещь; покупщикъ всегда найдется.

— Врядъ-ли.

— Ну, еслибъ вы распорядились такъ ловко съ своимъ ожерельемъ, я нашелъ-бы вамъ покупщика. Пришлось-бы, правда, уѣхать изъ Англіи, хоть въ Вѣну: тамъ такое дѣло смастерить было-бы вовсе не трудно.

— Смотрите, чтобъ я не поймала васъ на словѣ и въ самомъ не попросила-бы васъ поѣхать туда вмѣсто меня.

Въ лондонскій домъ м-съ Карбонкль путешественники пріѣхали поздно, въ 11 часовъ, но Лиззи тотчасъ-же послала записку къ Франку. Сообщая ему о пропажѣ брилліантовъ, она просила его прійти къ ней завтра утромъ какъ можно раньше.

Франкъ пріѣхалъ раньше, чѣмъ Лиззи проснулась. Разбуженная своей горничной, леди Эстасъ поспѣшила одѣться. Она почти цѣлую ночь не спала и думала о томъ, что она дала ложное показаніе подъ присягой. Она вышла вся взволнованная и стремительно бросилась къ своему кузену, почти заключивъ его въ свои объятія.

— Такъ брилліанты украдены? спросилъ Франкъ.

— Да, украдены дорогой, въ Карлейлѣ, въ гостинницѣ; сундукъ взломанъ и брошенъ подъ аркой желѣзной дороги, отвѣчала Лиззи.

— Что говорятъ полицейскіе?

— Не знаю. Лордъ Джоржъ увѣряетъ, что они подозрѣваютъ его въ кражѣ ожерелья.

— Пусть ихъ подозрѣваютъ; однакожъ, надо приняться за дѣло по горячимъ слѣдамъ. Я побываю у начальника здѣшней полиціи и переговорю съ нимъ. Заѣду также къ Кампердауну сообщить о всемъ случившемся.

Лиззи поблагодарила кузена за его заботливость и онъ уѣхалъ.

— Еслибъ у меня украли десять тысячъ фунтовъ, говорила м-съ Карбонкль, — то, кажется, я проплакала-бы себѣ всѣ глаза.

Но глаза Лиззи оставались сухи; напротивъ, она радовалась и торжествовала, что ненавистное дѣло объ ожерельѣ развязалось для нея такимъ удобнымъ способомъ.

ГЛАВА XXXII.
Дѣйствительное похищеніе ожерелья.

Лондонская полиція дѣятельно занялась розысканіемъ украденнаго ожерелья. Это дѣло было поручено знаменитому сыщику м-ру Бенфиту. Изучивъ всѣ подробности дѣла, Бенфитъ остановился на томъ предположеніи, что ожерелье украдено лордомъ Джоржемъ съ согласія леди Эстасъ. Когда-же лордъ Джоржъ побывалъ у брилліантщика Бенжамина, это предположеніе въ сознаніи м-ра Бенфита обратилось въ несомнѣнный фактъ. Онъ сталъ часто посѣщать лорда Джоржа подъ предлогомъ полученія отъ него необходимыхъ свѣденій по дѣлу о пропавшихъ брилліантахъ. Эти посѣщенія такъ надоѣли лорду Джоржу, что онъ съ досадой проговорилъ:

— Можно подумать, что вы убѣждены, что брилліанты находятся у меня.

— Милордъ, человѣкъ въ моемъ положеніи ни въ чемъ не можетъ быть убѣжденъ, онъ можетъ только подозрѣвать.

— Значитъ, вы подозрѣваете, что я укралъ это ожерелье?

— Какъ можно, милордъ, я этого не осмѣлюсь сказать, но согласитесь, что эта покража чрезвычайно странна и запутана.

Затѣмъ онъ очень ловко перешелъ къ вопросу о свиданія лорда Джоржа съ Бенжаминомъ и Бартеромъ, которыхъ полиція знала за людей, увѣренныхъ, что можно безопасно браться за всякое «темное и рискованное дѣло», лишь-бы умѣло прятать концы.

— Къ несчастію, эти господа имѣютъ векселя на меня, отвѣчалъ лордъ Джоржъ, — и я поневолѣ посѣщаю ихъ.

— Мы знаемъ, что у нихъ есть ваши векселя, отвѣтилъ совершенно безстрастно Бенфитъ, раскланиваясь съ взбѣшеннымъ лордомъ Джоржемъ.

М-ръ Бенфитъ имѣлъ совѣщаніе также и съ леди Эстасъ. Ему пришло на мысль, что если ожерелье украдено дѣйствительными ворами, то они попользовались только сундукомъ, а ожерелье, вѣроятно, осталось у Лиззи. Руководимый этой мыслью, Бенфитъ сталъ распрашивать леди Эстасъ о всѣхъ подробностяхъ воровства и вскользь замѣтилъ, что, можетъ быть, ея сіятельство забыла, что въ разсѣянности оставила ожерелье въ Портрэ, взявъ съ собой только пустой сундукъ, почему просилъ у нея позволенія сдѣлать обыскъ въ замкѣ. Посовѣтовавшись съ Франкомъ, Лиззи дала согласіе на обыскъ. Разумѣется, тамъ ничего не нашли. Но этотъ обыскъ былъ только прелюдіей къ другому обыску. Въ свое пятое посѣщеніе м-ръ Бенфитъ намекнулъ Лиззи, что ему приказано, съ содѣйствіемъ женщины, оставленной въ передней, произвести обыскъ въ вещахъ ея сіятельства.

— Мы должны пересмотрѣть все до послѣдней нитки, въ утѣшеніе сказалъ Бенфитъ.

М-съ Карбонкль, присутствовавшая при этомъ свиданіи, вознегодовала и рѣшительно объявила, что не допуститъ производить полицейскій обыскъ въ своемъ домѣ. Когда же Бенфитъ увѣрилъ ее, что обыскъ будетъ произведенъ только въ комнатахъ, занимаемыхъ леди Эстасъ, домохозяйка заявила, что она позволяетъ ему исполнять его обязанность.

Едва м-съ Карбонкль проговорила свое согласіе, Лиззи почувствовала себя совершенно одинокой и брошенной во власть непреклоннаго врага. Она сознавала, что если покажетъ свою слабость, то это будетъ уликой противъ нея. Она услышала, какъ Бенфитъ объяснялъ, что этотъ обыскъ простая формальность, необходимая для успокоенія публики, въ которой ходятъ самыя странные слухи на счетъ воровства ожерелья. Но далѣе она ничего не слыхала и упала въ обморокъ.

— Бѣдная, ея очень тяжело переносить всю эту исторію, сказала м-съ Карбониль, схватившись за сонетку.

— О, конечно, ей не легко, отвѣчалъ Бенфнтъ. — Нашему брату часто приходится видѣть такіе обнороки. Немного свѣжаго воздуха и воды столько, чтобъ можно было окрестить ребенка, и милледи тотчасъ-же воспрянетъ.

— Вы-бы сдѣлали очень хорошо, если-бъ ушли, сказала м-съ Карбонкль строго.

— Нѣтъ, ужь позвольте остаться до тѣхъ поръ, какъ она придетъ въ себя. Случается, что такія нѣжныя леди падаютъ въ обморокъ отъ одного взгляда на нашего брата, но намъ должно все выноситъ. Пустите побольше воздуху, да окропите ее нѣсколькими каплями воды. Капля на такую леди дѣйствуетъ лучше, чѣмъ цѣлое ведро воды. Посмотрите, она сейчасъ придетъ въ себя.

Предсказаніе Бенфита торжественно оправдалось: Лиззи вскорѣ открыла глаза. Первымъ ея движеніемъ было схватить себя за грудь, чтобы удостовѣриться, здѣсь-ли ключъ отъ шкатулки. Бенфитъ, конечно, замѣтилъ это движеніе, и тотчасъ подумалъ, что у нея, вѣроятно, припрятанъ на груди документъ, указывающій, какъ найти настоящій слѣдъ для отысканія брилліантовъ. Но ему сразу не пришло въ голову, что здѣсь запрятанъ ключъ отъ шкатулки, въ которой заперто ожерелье. Однакожъ, силой произвести обыскъ онъ не посмѣлъ..

— Я только что объяснялъ, что подобные припадки видывалъ не разъ въ своей жизни, сказалъ Бенфитъ. — Воры, — конечно, настоящіе, — нисколько не теряются въ нашемъ присутствіи; женщины, пожалуй, будутъ еще похрабрѣе мужчинъ. Ну, а если нашъ братъ имѣетъ дѣло съ знатными дамами, тогда онѣ непремѣнно падаютъ въ обморокъ. Случалось, что онѣ падали въ обморокъ при одномъ взглядѣ на полицейскаго… Позволите приступить къ обыску?

— Я должна прежде посовѣтоваться съ моимъ кузеномъ, отвѣтила Лиззи.

Сколько ни убѣждалъ ее сыщикъ, она твердо стояла на своемъ и онъ принужденъ былъ удалиться, получивъ отъ нея право отправиться къ м-ру Грейстоку и переговорить съ нимъ по этому поводу.

Не смотря на неудачу, Бенфитъ возвращался домой въ очень хорошемъ расположеніи духа. Его подозрѣнія отчасти оправдались. Онъ былъ убѣжденъ, что дверь была вырѣзана при помощи искуснаго вора съ содѣйствіемъ лорда Джоржа. Бенфитъ пытался узнать кое-что отъ долговязаго лакея, но тотъ стоялъ на своемъ: «знать ничего не знаю», такъ что его принуждены были выпустить на свободу. «Ожерелье слишкомъ цѣнное, разсуждалъ Бенфитъ, — и если-бъ его украли обыкновенные воры, то полиція навѣрное напала-бы на его слѣды. Слѣдовательно, оно находится или у лорда Джоржа или передано имъ Бенжамину, чтобы скрыть его отъ преслѣдованія Кампердауна. Лордъ Джоржъ непремѣнно любовникъ леди Эстасъ. Она упала въ обморокъ и прежде всего схватилась за грудь, желая убѣдиться, цѣла-ли та вещь, сохранить которую было для нея необходимо.» Но Бенфитъ одинъ держался этого мнѣнія. Остальные сыщики были убѣждены, что въ покражѣ ожерелья навѣрное участвовали двое самыхъ опытныхъ воровъ въ Лондонѣ: м-ръ Смайлеръ, къ которому полиція относилась чуть не съ благоговѣніемъ, и малорослый, но очень ловкій Билли Банъ. А если участвовали эти молодцы, то нечего и думать, что они дѣйствовали по наущенію лорда Джоржа. Главнымъ противникомъ Бенфита былъ молодой, проворный сыщикъ Гаджэръ. Онъ произвелъ наблюденія надъ м-ромъ Смайлеромъ и убѣдился, что этотъ искусный воръ ходитъ повѣся голову и скрежещетъ зубами, — ясно, что его провели, т. е. онъ не нашелъ въ сундукѣ брилліантовъ (м-ръ Гаджэръ согласился съ Бенфитомъ, что ворамъ достался пустой сундукъ). И крошка Билли тоже не веселъ. Слѣдовательно между ворами вопросъ теперь идетъ о томъ: кто кого надулъ? Т. е. можно-ли придавать вѣру утвержденію воровъ, лично участвовавшихъ въ предпріятіи, что имъ достался только пустой сундукъ, и не обманывали-ли они своихъ товарищей или кого-нибудь другого, — воротилу всего дѣла, — распуская такую нелѣпицу. Несомнѣнно также, что Бенжаминъ долженъ былъ участвовать въ продѣлкѣ, но его-ли надули или надулъ онъ, — этотъ пунктъ именно и не разъясненъ.

— Тогда, гдѣ-же, по вашему, находится ожерелье? спросилъ съ видимымъ презрѣніемъ Бенфитъ у своего молодого товарища.

— Ну, положимъ, что у «него» (подъ «нимъ» подразумѣвался лордъ Джоржъ), но вы знаете, что теперь ихъ нѣтъ тамъ.

Въ томъ-то и дѣло, что ни Бенфитъ, ни его товарищъ не знали этого навѣрное. Однакожъ, послѣ обморока Лиззи, опытный сыщикъ еще болѣе утвердился въ своемъ предположеніи, что леди Эстасъ, такъ или иначе, причастна въ воровству ожерелья, о чемъ онъ не замедлилъ сообщить начальнику лондонской полиціи, маіору Макинтошу, когда отдавалъ ему отчетъ о своей попыткѣ произвести обыскъ у леди Эстасъ.

— Она упала въ обморокъ, докладывалъ онъ. — Извѣстно, женщина нѣжная, съ ними всегда такъ бываетъ.

— И, разумѣется, не допустила произвести обыскъ?

— Не допустила, сэръ. Видите-ли, она должна прежде посовѣтоваться съ м-ромъ Грейстокомъ.

— Я и не разсчитывалъ, чтобы она согласилась.

— Я тоже не разсчитывалъ, но убѣдился, что она все знаетъ. У нея навѣрное есть какая-нибудь тайна, которая ее сокрушаетъ. Знаете-ли, мнѣ кажется, что брилліанты находятся у нея подъ замкомъ или она носитъ ихъ на себѣ.

— Я согласенъ съ вами, что такое предположеніе весьма вѣроятно.

— Какъ хотите, но я стою за то, что въ Карлейлѣ произведено не воровство, а самая тонкая мошенническая продѣлка. Лордъ и миледи дѣйствовали за одно и который нибудь изъ нихъ сохраняетъ у себя это ожерелье.

---

Леди Эстасъ находилась еще подъ впечатлѣніемъ утреннихъ событій, когда пришелъ лордъ Джоржъ. Слабымъ взволнованнымъ голосомъ она разсказала ему о посѣщеніи Бенфита.

— Этотъ господинъ безпрестанно шатается и ко мнѣ, сказалъ раздражительно лордъ Джоржъ. — Никогда въ жизни не приходилось мнѣ выносить столько оскорбленій! По дорогѣ изъ Карлейля мы шутили надъ тѣмъ, что какой-то глупецъ изъ членовъ провинціальной полиціи вздумалъ подозрѣвать меня въ воровствѣ вашего ожерелья, но теперь ужь не до шутокъ. Этотъ Бенфитъ почти требовалъ, чтобы я позволилъ ему обыскать мою квартиру.

— А мнѣ заявилъ объ этомъ прямое требованіе, произнесла плачущимъ голосомъ Лиззи.

— Тутъ есть еще какой-нибудь смыслъ. Это проклятое ожерелье принадлежало вамъ. Даже, если предположить, что оно и теперь находится у васъ, то вы скрываете только то, что составляетъ вашу собственность. Но я-то тутъ при чемъ. Если-бъ я укралъ ихъ… Я вообще мало обращаю вниманія на толки разныхъ людишекъ, но согласитесь, прослыть воромъ по цѣлому Лондону — это уже изъ рукъ вонъ гадко, — и прослыть потому, что мнѣ вздумалось оказать вѣжливость дамамъ, провожая ихъ въ Лондонъ, и одна изъ этихъ дамъ, по непростительной безпечности, дала поводъ похитить свои брилліанты… Послушайте, что толкуетъ вашъ другъ, лордъ Фаунъ: онъ увѣряетъ, что ожерелье находится постоянно у меня въ карманѣ. Но пусть онъ не очень разглагольствуетъ, я какъ разъ сверну ему шею.

Лордъ Джоржъ проговорилъ это рѣзкимъ, даже грубымъ тономъ. Въ умѣ Лиззи сейчасъ-же промелькнуло, что корсаръ, поставленный въ такія странныя обстоятельства, конечно, не можетъ и не долженъ отличаться изысканной вѣжливостію.

— Я буду очень рада, если вы это сдѣлаете, замѣтила Лиззи.

— И сдѣлаю. Я никакъ не думалъ, что могу выходить изъ терпѣнія. Но когда дѣло доходитъ до кражи этого проклятаго ожерелья, когда лондонская полиція на каждомъ шагу проявляетъ свою предупредительную заботливость обо мнѣ, я бѣшусь до послѣдней возможности… Леди Эстасъ, вы знакомы съ Бенжаминомъ?

— Я его знала прежде, отвѣтила Лиззи, краснѣя. — Я когда-то была должна ему.

— Онъ мнѣ говорилъ объ этомъ. Это самый отъявленный мошенникъ въ Лондонѣ. Я тоже ему кое-что долженъ. Я убѣжденъ, что брилліанты не миновали его рукъ. Можете судить, когда я сказалъ ему объ этомъ, онъ съ своей отвратительной жидовской усмѣшкой возразилъ, что онъ полагалъ, что брилліанты находятся у меня. Каково вамъ это покажется. Но что-бы онъ ни говорилъ, для меня несомнѣнно, что этотъ мошенникъ уже успѣлъ спустить ожерелье за границу… Право, я спать не могу, все эти проклятыя брилліанты мерещатся мнѣ. Мнѣ противно встрѣчаться съ людьми на улицѣ, такъ какъ въ каждомъ взглядѣ, брошенномъ на меня, я читаю убѣжденіе, что я воръ. Людямъ очень пріятно вѣрить, что лордъ или, по крайней мѣрѣ, человѣкъ, носящій титулъ лорда, сдѣлался воромъ…

— Бѣдный, и все это вы терпите за меня, сказала Лиззи.

Лордъ Джоржъ наклонился въ ней и произнесъ тихо, но внятно:

— Умоляю васъ, разскажите мнѣ все, что вы знаете объ этомъ дѣлѣ?

— Что знаю? спросила Лиззи едва слышнымъ голосомъ.

— Гдѣ ожерелье? Какъ вы устроили это дѣло?

— Я и не думала ничего устраивать.

Онъ продолжалъ пристально смотрѣть на Лиззи, и въ его глазахъ появилось такое грозное выраженіе, что она перепугалась.

— Вамъ извѣстно, гдѣ находятся брилліанты, отчеканилъ онъ, все еще не спуская съ нея глазъ.

Она сдѣлала утвердительной знакъ головою.

— Ну такъ говорите-же скорѣй… гдѣ они? Если не хотите сказать мнѣ, скажите кому-нибудь другому. Повторяю вамъ, мое положеніе невыносимо.

— А вы не выдадите меня полиціи.

— Конечно, не выдамъ, если вы будете вполнѣ откровенны со мною.

— А ничего отъ васъ не скрою. Все это вышло случайно. Я вынула ихъ изъ сундука только для большей безопасности.

— Такъ они вынуты изъ сундука. Гдѣ-же они? у васъ? У Бенджамина?

— Бенжаминъ ничего объ этомъ не знаетъ.

— Сознаюсь, что оклеветалъ этого сына Израиля и беру свое слово назадъ… И вы никому ничего не говорили?

— Рѣшительно никому; я сказала вамъ первому.

— Гдѣ-же они спрятаны теперь?

— У меня въ спальнѣ, въ моей письменной шкатулкѣ.

— Ну ловкая-же вы барыня: вся лондонская полиція поставлена на ноги; искусные воры завидуютъ и подозрѣваютъ одинъ другого; всѣ и каждый толкуютъ о вашемъ ожерельѣ; полиція мечется, какъ угорѣлая, слѣдя то за мной, то за Бенжаминомъ, то за всѣми, кого она подозрѣваетъ, — а ожерелье преспокойно лежитъ въ вашей-же письменной шкатулкѣ. Но, объясните мнѣ, какъ могли вы взломать сундукъ и вынести его на желѣзную дорогу.

— Это сдѣлали настоящіе воры; они въ самомъ дѣлѣ хотѣли завладѣть ожерельемъ; но обманулись въ своихъ разсчетахъ. Я хотѣла разсказать все въ Карлейлѣ… но все случилось такъ неожиданно… я перепугалась, а потомъ, разъ сказавъ ложь подъ присягой, я не рѣшилась измѣнить прежнее показаніе…

— Однакожъ, ваше дѣло не хорошо. Вспомните, что изъ-за вашего ожерелья начатъ былъ процессъ; потомъ въ Карлейлѣ вы дали ложное показаніе подъ присягой. Кампердаунъ воспользуется этимъ и потребуетъ чтобы взыскали съ васъ убытки.

— Охотно сознаюсь, что я дѣйствовала безумно, но вы-то не оставьте меня, помогите мнѣ.

— Я рѣшительно не вижу, чѣмъ могу пособить вамъ.

— Я вамъ подарю ожерелье; оно стоитъ десять тысячъ фунтовъ… развѣ я не могу располагать своей собственностію какъ мнѣ заблагоразсудится?

— Конечно, можете, но я не возьму вашего ожерелья… что стану я съ нимъ дѣлать?

— Вы можете его продать.

— А гдѣ я найду покупщика. Но если-бъ я и нашелъ, то чрезъ недѣлю меня посадятъ въ тюрьму, а чрезъ два мѣсяца я попаду на скамью подсудимыхъ, послѣ чего меня, какъ вора, отправятъ куда-нибудь далеко.

— Но вы — мой другъ, должны-же вы сдѣлать что нибудь для меня.

Лордъ Джоржъ сознавалъ, что онъ долженъ сдѣлать что-нибудь для нея, хотя уже потому, что она откровенно во всемъ ему созналась. Къ тому-же замокъ Портрэ, красота Лиззи, ея молодость были весьма соблазнительны. Онъ обнялъ ее за талію, но скорѣе какъ дитя, чѣмъ женщину. Кротко приняла она его ласку и, положивъ свою голову на его плечи, нѣжно смотрѣла ему въ глаза.

— Джоржъ, воскликнула она, прижалась своимъ лицомъ къ его рукѣ и зарыдала.

— Право, не придумаю, что вамъ дѣлать, говорилъ онъ, все еще держа ее въ своихъ объятіяхъ. — Мнѣ кажется, что вамъ всего лучше отправиться къ Кампердауну и разсказать ему все.

Она продолжала рыдать и ничего не отвѣтила.

— Другого исхода я не вижу: надо отдать ожерелье Кампердауну — и всему дѣлу конецъ. Я увѣренъ, что онъ не станетъ преслѣдовать васъ судомъ за ложную присягу.

— А что могутъ со мной сдѣлать за это?

— Право, не знаю навѣрное; кажется, засадятъ васъ лѣтъ на пять въ тюрьму.

— Это за то, что я собственное ожерелье положила подъ подушку… хороши ваши законы… Но нѣтъ, ни за что не отдамъ ожерелья Кампердауну. М-ръ Грейстокъ говорилъ мнѣ, что мои враги не могутъ отнять его у меня. Нельзя-ли продать ожерелье Бенжамину?

— Въ такомъ дѣлѣ нельзя довѣрять отъявленному мошеннику, каковъ Бенжаминъ.

— Но я вамъ довѣряю.

И она крѣпко прижалась къ нему и страстно смотрѣла ему въ глаза.

— Конечно, я вамъ не измѣню, но смотрите, никому ни слови о нашемъ разговорѣ.

— О, Джоржъ! вы знаете, что теперь вы мой единственный другъ!

Онъ обнялъ ее, крѣпко поцѣловалъ, далъ обѣщаніе заботиться объ ея спокойствіи и ушелъ.

Лиззи рѣшила, что она нашла, наконецъ своего корсара. Это, однакожъ, не помѣшало ей тутъ-же подумать, что Франкъ Грейстокъ такой мужчина, котораго каждая женщина пожелаетъ имѣть своимъ мужемъ, и что ей необходимо употребить всѣ усилія, чтобы снова привлечь лорда Фауна къ своимъ ногамъ и поступить съ его сіятельствомъ, какъ укажутъ обстоятельства.

---

Въ тотъ-же вечеръ леди Эстасъ, вмѣстѣ съ своими пріятельницами, отправилась въ театръ. Въ домѣ оставалась только женская прислуга. Лиззи, разумѣется, все время думала объ отысканномъ корсарѣ, тѣмъ болѣе, что вовсю дорогу м-съ Карбонкль не переставала трещать о томъ, какъ много непріятностей вытерпѣлъ лордъ Джоржъ по случаю пропажи брилліантоваго ожерелья.

Послѣ театра леди возвратились прямо домой, и каково-же было ихъ удивленіе, когда, подъѣзжая къ своему дому, онѣ увидѣли, что наружная дверь росперта настежъ. Дамы быстро поднялись по лѣстницѣ; Лиззи страшно поблѣднѣла, что не укрылось отъ вниманія м-съ Карбонкль. «Слѣдовательно, она все знаетъ», подумала почтенная дама.

Въ передней онѣ застали двухъ полицейскихъ и женскую прислугу м-съ Карбонкль.

— Миледи, сказалъ одинъ изъ полицейскихъ, обращаясь къ м-съ Карбонкль, — въ вашемъ домѣ произведено воровство. Вся прислуга ушла со двора, кромѣ одной, но та скрылась и полиція ее еще не отыскала. Ясно, что воры знали, за чѣмъ идутъ, и эта дѣвушка была ихъ сообщницей.

У Лиззи мучительно сжалось сердце, ей казалось, что говорятъ о воровствѣ въ ея комнатѣ, хотя о брилліантахъ не было произнесено ни слова.

— Воры побывали во многихъ комнатахъ, продолжалъ полицейскій; — одна шкатулка взломана.

Лиззи невольно вскрикнула.

— Да, миледи, взломана, такъ-же какъ и комоды въ бюро и рабочій столикъ. Вамъ, ваше сіятельство, лучше всего отправиться въ свою комнату и убѣдиться самой, что именно похищено.

Сняли допросъ съ прислуги. Кухарка и горничная м-съ Карбонкль разсказали, что онѣ отправились погулять немного, поручивъ присмотръ за домомъ миссъ Крабстикъ. Когда-же онѣ вернулись назадъ, то, какъ ворота, такъ и подъѣздъ были заперты извнутри. Онѣ долго стучались, но, не достучавшись, обратились къ помощи полиціи, которая и отперла дверь подъѣзда.

— Здѣсь былъ опытный воръ, сказалъ полицейскій, — это видно изъ того, какъ взломаны вещи.

Лиззи, блѣдная, почти помертвѣвшая, ничего не видѣла и не слышала. М-съ Карбонкль вмѣстѣ съ полицейскими побывала въ своихъ комнатахъ и пришла въ ужасъ, убѣдившись, что и у нея сдѣлана покража, хотя у нея было украдено на весьма незначительную сумму, такъ какъ, уѣзжая въ театръ, она облачилась во всѣ свои лучшія и цѣнныя вещи. По правдѣ сказать, вору съ амбиціей и не для чего-бы было пускаться на воровство въ имуществѣ м-съ Карбонкль, потому что почти всѣ украшенія у почтенной дамы были изъ фальшивыхъ камней и поддѣльнаго металла. Однакожъ, м-съ Карбонкль нашла нужнымъ вопить благимъ матомъ и проклинать безсовѣстныхъ злоумышленниковъ, обидѣвшихъ ее, бѣдную, слабую женщину.

Наконецъ Лиззи зарыдала, слезы нѣсколько облегчили ее, она встала и, поддерживаемая Люциндой, отправилась въ свою комнату, куда за ней послѣдовали полицейскіе. Здѣсь царствовалъ страшный безпорядокъ: ящики изъ комодовъ вынуты, кое-что изъ мебели поломано, шкатулка-же отворена. По словамъ Лиззи, у нея пропало деньгами сорокъ три фунта и много драгоцѣнныхъ вещей. О главной пропажѣ — брилліантовомъ ожерельѣ — она, конечно, не сказала ни слова.

— Нельзя сомнѣваться, что воры разсчитывали на большую поживу, сказалъ старшій полицейскій. — Васъ рѣшительно преслѣдуетъ судьба, обратился онъ къ Лиззи, намекая тѣмъ на воровства брилліантоваго ожерелья въ Карлейлѣ.

— Это все оттого, что попалась мерзкая горничная, глубокомысленно замѣтила м-съ Карбонкль.

Такимъ образомъ знаменитое ожерелье, стоющее десять тысячъ, фунтовъ, на этотъ разъ уже дѣйствительно пропало.

По уходѣ полицейскихъ Лиззи тотчасъ-же удалилась въ свою комнату, заявивъ непремѣнное желаніе остаться одной. Первой ея мыслью было: кто могъ украсть ожерелье? Ей тотчасъ-же представилась фигура лорда Джоржа. Кто-же, какъ не онъ? Онъ одинъ на свѣтѣ зналъ, что ожерелье не украдено, что оно лежитъ въ ея шкатулкѣ. Онъ зналъ, что дамы поѣдутъ въ театръ. И отчего-жъ было не взять; вѣдь сама Лиззи дарила ему ожерелье; онъ, правда, отказался, но истинный корсаръ и не могъ поступить иначе: простой, прозаической передачѣ изъ рукъ въ руки онъ всегда долженъ предпочесть романическій способъ отобранія имуществу Она не чувствовала къ нему негодованія и вражды; напротивъ; не ясно-ли, что онъ хотѣлъ избавить ее отъ непріятностей, какія она накликала на себя своимъ легкомысленнымъ поведеніемъ? Сознайся онъ ей въ своемъ подвигѣ (такое воровство въ ея глазахъ было подвигомъ), и она полюбитъ его еще больше. Какъ не удивляться его мужеству, отвагѣ и уму?

На другой день пришлось снова имѣть дѣло съ судьей. И на этотъ разъ Лиззи, не сморгнувъ, дала ложное показаніе подъ присягой; и на этотъ разъ она умолчала, что въ Карлейлѣ былъ украденъ пустой сундукъ. Ее обрадовало, что въ камерѣ судьи не было лорда Джоржа, о которомъ она постоянно думала. Она жаждала его видѣть, но онъ не показывался и, по словамъ м-съ Карбонкль, не желалъ ее видѣть. Лиззи не повѣрила своей хозяйкѣ, но постоянныя волненія довели ея нервы до того, что она слегла въ постель. Лордъ Джоржъ по прежнему уклонялся отъ свиданія съ нею. Лиззи плакала, выходила изъ себя и, наконецъ, утѣшилась.

Сначала утѣшилъ ее кузенъ Франкъ, котораго она довела было до того, что онъ готовъ былъ оставить свою милую, скромную Люси Морисъ и жениться на ней. Но исторія съ покражей брилліантовъ, сперва возбудившая въ немъ еще большее сочувствіе къ кузинѣ, заставила его наконецъ призадуматься. Онъ внутренно былъ убѣжденъ, что ожерелье украдено лордомъ Джоржемъ, и хотя не могъ согласиться съ тѣмъ, что покража произведена съ согласія и при содѣйствіи Лиззи, однакожъ, къ нему невольно закрадывалось подозрѣніе въ ея соучастіи. Его мучила эта мысль, ему не нравилась короткость кузины съ лордомъ Джоржемъ, и онъ охладѣвалъ къ ней. Однакожъ, во время болѣзни онъ очень часто посѣщалъ кузину. Онъ уговаривалъ ее какъ можно скорѣе бросить Лондонъ и удалиться въ Портрэ; такъ какъ ей теперь нечего болѣе безпокоиться о процессѣ, то не мѣшаетъ ей позаботиться о томъ, чтобы поскорѣе затихли разные толки.

— Вы знаете, что въ свѣтѣ распускаютъ разныя сплетни на счетъ вашъ и лорда Джоржа.

— Что-же я могу сдѣлать для уничтоженія этихъ сплетенъ? Въ Шотландію я не могу ѣхать, я боюсь холодовъ.

— Ну, положимъ, что на морскомъ берегу вовсе не холодно; во всякомъ случаѣ вамъ надо уѣхать, если эти слухи несправедливы.

— Какіе слухи?

— Говорятъ, что вы выходите замужъ за лорда Джоржа.

— Это неправда. И кому-же это знать лучше, какъ не вамъ. Вы знаете, что я люблю только васъ.

Франкъ почти безсознательно пожалъ ей руку.

— Какъ вы смѣете жать мнѣ руку, когда вы знаете, что съ вашей стороны это чистое коварство.

— Ошибаетесь, Лиззи, вы знаете, что я васъ люблю.

— Любите, но какой любовью? Франкъ, отдайте мнѣ мое сердце назадъ. Развѣ забыли вы, что обѣщали мнѣ у подножія скалъ въ Портрэ?

Трудно мужчинѣ отказываться отъ женской любви. Положеніе Франка было очень непріятное. Правда, онъ покончилъ уже съ любовью къ своей кузинѣ, къ которой, впрочемъ, онъ никогда не чувствовалъ настоящей любви, а только увлекался ея красотою, — но какъ сказать ей объ этомъ въ глаза. Къ тому-же Франкъ не могъ не сознаться, что ему льстила любовь къ нему кузины.

— Лиззи, сказалъ онъ наконецъ послѣ нѣкотораго раздумья, — я вижу, вы вовсе не понимаете моего положенія.

— Какъ не понимаю! Дрянная дѣвчонка околдовала васъ и вырвала у васъ обѣщаніе, отъ котораго вы не знаете, какъ отдѣлаться… А я мечтала васъ сдѣлать богатымъ и великимъ. Вѣдь вы имѣете много долговъ?

— Имѣю, но помощи отъ васъ никогда не приму.

Неизвѣстно, какой-бы оборотъ принялъ этотъ разговоръ и не привелъ-ли-бы онъ снова въ побѣдѣ Лиззи, но въ эту минуту вошла м-съ Карбонкль и объявила, что пришелъ м-ръ Эмиліусъ и желаетъ видѣть леди Эстасъ.

— Кто такой этотъ м-ръ Эмиліусъ? спросилъ Франкъ.

— Знаменитый проповѣдникъ. Вы видѣли его у меня, въ Портрэ, отвѣчала Лиззи.

— Помню, помню, онъ бросалъ нѣжные взгляды на миссъ Мэкнельти и пилъ много вина за обѣдомъ.

— Можно-ли такъ зло говорить о священнослужителѣ? замѣтила м-съ Карбонкль.

Но Франкъ ничего не отвѣчалъ. Онъ поспѣшилъ проститься съ дамами и вышелъ изъ комнаты.

Скоро явился м-ръ Эмиліусъ. Прежде всего онъ прочелъ молитву, стоя на колѣняхъ подлѣ кровати больной; затѣмъ прочиталъ главу изъ библіи, послѣ чего принялся за чтеніе «Чайльдъ-Гарольда», выбравъ четвертую пѣснь. Онъ такъ превосходно читалъ стихи, что въ Лиззи явилось внезапное сознаніе, что поэзія есть жизнь, а жизнь — поэзія.

ГЛАВА XXXIII.
Счастливое окончаніе похожденій Люси Морисъ.

Получивъ письменное согласіе своего жениха, м-ра Грейстока, на то, что она должна пробыть гдѣ нибудь шесть мѣсяцевъ компаньонкой, Люся Морисъ, въ полномъ собраніи семейства Фаунъ, объявила, что она принимаетъ предложеніе леди Линлитгау. И мать семейства, и ея дочери съ горестью и слезами выслушали рѣшеніе Люси Морисъ, какъ потому, что имъ жаль было разставаться съ дѣвушкой, къ которой онѣ привыкли и любили отъ всего сердца, такъ еще болѣе изъ страха, что она будетъ жить у такой ужасной женщины, какъ леди Линлитгау. Взапуски одна передъ другой онѣ стали уговаривать Люси остаться въ ихъ домѣ. Болѣе всѣхъ хлопотали, конечно, сама леди Фаунъ и миссъ Нина. Но ихъ просьбы не привели ни къ чему: Люси рѣшительно объявила, что она не можетъ и не должна оставаться въ томъ домѣ, гдѣ къ ея жениху относятся враждебно.

— Я убѣждена, что уживусь съ леди Линлитгау, тѣмъ болѣе, когда знаю, что останусь тамъ недолго.

— Обѣщайте, не крайней мѣрѣ, считать нашъ домъ убѣжищемъ, куда вы можете всегда удалиться, если измѣнятся обстоятельства, сказала леди Фаунъ.

Дѣлать нечего, пришлось исполнить желаніе упрямой дѣвушки. Леди Фаунъ приказала запречь свою карету и предложила ее Люси для переѣзда въ леди Линлитгау. Передъ отъѣздомъ Люси примирилась съ лордомъ Фауномъ. Помощникъ статсъ-секретаря до того умилостивился, что предложилъ Люси остаться въ домѣ его матери. Когда-же Люси объявила, что она только потому мирится съ нимъ, что уѣзжаетъ совсѣмъ изъ дома, достопочтенный лордъ снова возъимѣлъ дурное мнѣніе о непокорной дѣвушкѣ.

По пріѣздѣ Люси въ домъ леди Линлитгау, графиня встрѣтила ее вопросомъ:

— Это вы изволили пріѣхать въ собственной каретѣ?

— Я. Леди Фаунъ очень добра и пожелала доставить мнѣ это удобство.

— Все это вздоръ, моя милая. Надѣюсь, вы не боитесь ѣздитъ въ кэбѣ?

— Не боюсь, леди Линлитгау.

— Вамъ здѣсь не придется разъѣзжать въ каретахъ. Ранѣе Рождества я никогда не держу лошадей. Я полагаю, вы знаете, что я бѣдна, какъ Іовъ.

— Я этого не знала.

— Ну, такъ знайте. Я могу вамъ предоставить только здоровую пищу. Однакожъ, не могу ручаться, что она всегда будетъ здорова: мясники отъявленные плуты, а булочники еще хуже ихъ. Что вы дѣлали у леди Фаунъ?

— Давала уроки двумъ младшимъ дочерямъ.

— Здѣсь некому давать уроковъ, если не вздумаете давать ихъ мнѣ. Сколько жалованья вы получали?

— Восемьдесятъ фунтовъ.

— Слишкомъ много.

— Я имѣла больше того. Вся семья считала меня своимъ другомъ, я чувствовала себя тамъ, какъ дома. Чѣмъ больше я смѣялась, тѣмъ было имъ пріятнѣе.

— У меня вы не найдете поводовъ къ смѣху; по крайней мѣрѣ, я сама не нахожу. Но если вамъ вздумается смѣяться, смѣйтесь въ своей комнатѣ. Кстати, почему вы оставили домъ леди Фаунъ? Отказала она вамъ?

— Нѣтъ. Я оставила этотъ домъ потому, что такъ было нужно.

— Вѣрно, замѣшался какой-нибудь обожатель?

Люси не нашла нужнымъ отвѣчать на такой вопросъ и получила разрѣшеніе отправиться въ свою комнату. Когда она снова вернулась въ гостиную она застала леди Линлитгау погруженной въ счеты. Люси увидѣла на столѣ книгу, раскрыла ее и принялась читать, — это была поэма Тупера.

— Умѣете вы считать? спросила леди Линлитгау.

— Да, я считаю скоро.

— Можете-ли вы сдѣлать такъ, чтобы на одной страницѣ два сложенныя съ двумя составляли пять, а на другой три.

— Этого сдѣлать я не могу.

— Тогда для меня вы ровно ничего не стоите, отрѣзала графиня.

— Вы, вѣрно, пожелаете знать, какія будутъ возложены на васъ обязанности? сказала леди Линлитгау, когда окончила свои счеты. — Да ровно никакихъ. Въ каминѣ я сама мѣшаю, сама разрѣзываю баранину. Нѣтъ у меня маленькой собачонки, которую надо чесать. Разныя вышиванья по мнѣ не стоятъ ни гроша. Чулки мнѣ штопаетъ горничная. Васъ я пригласила къ себѣ въ компаньонки потому только, что не люблю быть одна. Утромъ я пью чай въ девять часовъ и, если вы въ это время не станете сходить ко мнѣ, каждый разъ на меня будетъ находить дурное расположеніе духа. Завтракаю я въ два — хлѣбомъ съ масломъ и сыромъ. Обѣдаю въ семь; въ половинѣ одинадцатаго ложусь спать. Жалѣю, что вы такъ молоды, трудно будетъ вамъ устроить свои выѣзды. Впрочемъ, зачѣмъ они вамъ, вѣдь вы не хороши собой.

— Да, не хороша.

— Кто васъ знаетъ, можетъ быть, вы и считаете себя хорошенькой. Сколько перемѣнъ произошло съ той поры, какъ я была молода. Дѣвушки теперь страшно уродуютъ себя, напяливая на себя цѣлыя лукошки изъ фальшивыхъ волосъ, отъ которыхъ стошнитъ даже собаку. Удивляюсь, какъ рѣшаются мужчины цѣловать лицо, вокругъ котораго мотается грязный лошадиный хвостъ. Я полагаю, что цѣловать такую госпожу противно для мужчины, но онъ поневолѣ покоряется необходимости: надо-же ему кого-нибудь цѣловать.

— Я не ношу даже самаго маленькаго жеребячьяго хвостика.

— Такъ васъ, вѣроятно, мужчины цѣлуютъ очень охотно.

— Нѣтъ, не цѣлуютъ.

— Я еще не разсмотрѣла васъ, но вѣдь вы не красавица. Я ненавижу красавицъ. Моя племянница, Лиззи Эстасъ красавица. На свѣтѣ нѣтъ женщины хуже ея. Она лгунья, безчестное, бездушное существо, не уважаетъ религіи, неблагодарна, жестока, зла, сущая невѣжда, жадна и подла.

— Боже милостивый, леди Линлитгау, какъ низко вы ее цѣните.

— Она еще хуже, чѣмъ я ее описала; но, сознаюсь, нѣтъ женщины красивѣе ея. Впрочемъ, что вамъ говорить, — вы сами ее знаете.

Люси писала къ Франку, спрашивая его, можетъ-ли она назвать его своимъ женихомъ, если леди Линлитгау пожелаетъ узнать, за кого она выходитъ замужъ, но не получила отвѣта. Между тѣмъ леди Фаунъ сказала графинѣ, что Люси невѣста. Поэтому Люси была сильно сконфужена, когда черезъ нѣсколько дней леди Линлитгау сказала ей:

— Терпѣть не могу никакихъ тайнъ. Какъ зовутъ молодого человѣка, за котораго вы выходите замужъ?

— Я не могу сказать вамъ этого теперь, леди Линлитгау.

— Почему-же не можете. Надѣюсь, партія приличная; онъ джентльменъ?

— Въ полномъ смыслѣ.

— Богатъ?

— Онъ много заработываетъ.

— Повторяю, не терплю тайнъ. Если не можете назвать его имени, то къ чему-же говорили мнѣ, что вы выходите замужъ. Я начинаю терять въ васъ вѣру.

— Если мнѣ не вѣрите, то, надѣюсь, можете положиться на леди Фаунъ.

— Нисколько не больше, какъ на васъ. Титулъ и сѣдые волосы не даютъ еще права на довѣріе. Въ Лондонѣ живетъ вашъ женихъ?

— Большею частію въ Лондонѣ; онъ адвокатъ.

— Племянникъ моей сестры, Франкъ Грейстокъ, тоже адвокатъ и засѣдаетъ въ парламентѣ. Онъ, говорятъ, тратитъ больше денегъ, чѣмъ получаетъ. Знаете вы его?

— Знаю.

— Я полагаю, онъ женится на Лиззи Эстасъ и хорошо сдѣлаетъ: онъ поправитъ свои обстоятельства.

— Но вѣдь вы такого дурного мнѣнія о Лиззи Эстасъ.

— Такъ чтожъ! Должна-же она подцѣпить себѣ какого-нибудь мужчину, пусть лучше ея деньги достанутся ему, а не другому. Повѣрьте, что этимъ кончится.

— Никогда. Съ его стороны было-бы подлостью жениться на ней, если онъ ее не любитъ.

— Все это вздоръ. Онъ непремѣнно женится на Лиззи. Да съ чего-же вы кипятитесь… ужь не онъ-ли вашъ женихъ? Онъ? спросила хитрая графиня и пристально посмотрѣла въ глаза Люси.

Взволнованная молодая дѣвушка покраснѣла и ничего не отвѣчала.

— Такъ вотъ оно какъ! Вы избрали мой домъ пріютомъ, пока вашъ женихъ найдетъ возможнымъ на васъ жениться.

— Я не вижу въ этомъ ничего дурного.

— Хитрая женщина его матушка, она изволила помѣстить васъ ко мнѣ, чтобы въ это время ея сынъ забылъ васъ. А старая ричмондская дура постаралась спихнуть васъ ко мнѣ, чтобы избавить свой домъ отъ разныхъ продѣлокъ.

— Никакихъ продѣлокъ тамъ не было.

— А онъ станетъ шататься сюда, когда меня не будетъ дома.

— Онъ не покажется въ вашемъ домѣ. Но съ какой стати вы говорите все это: никто не думалъ наносить вамъ оскорбленія.

— Онъ не можетъ жениться на васъ. Хитра жена декана, нечего сказать. Помяните мое слово, вы никогда не выйдете за него замужъ.

---

Предсказанія старухи, повидимому, начинали сбываться. Люси все чаще и чаще получала извѣстія объ измѣнѣ Франка, объ его тѣсныхъ сношеніяхъ съ Лиззи, но она все еще ничему не вѣрила. Самъ Франкъ находился въ весьма затруднительномъ положеніи. Безъ волненія и даже досады онъ не могъ вспомнить о томъ, что сдѣлалъ предложеніе Люси Морисъ. Это волненіе особенно усилилось, когда, въ Бобсборо, жена декана получила слѣдующее письмо отъ леди Линлитгау:

«Вашъ сынъ обѣщалъ жениться на миссъ Морисъ, по крайней мѣрѣ, она сама сказала мнѣ объ этомъ, писала графиня, — поэтому меня крайне удивляетъ, что, не сообщивъ мнѣ о такомъ событіи, вы прислали ко мнѣ эту дѣвушку. Она говоритъ, что и вы знаете о ея помолвкѣ, и что я могу написать вамъ объ этомъ, если хочу. Разумѣется, мнѣ не зачѣмъ спрашивать у ней позволенія. Ее если вы знаете объ этомъ бракѣ и желаете его, то дѣвушкѣ слѣдовало бы жить у васъ, а не у меня. Но, вѣрно, вы хотите разстроить этотъ бракъ, иначе вы сказали-бы мнѣ о немъ. Дѣвушка можетъ прожить у меня шесть мѣсяцевъ, а потомъ должна уѣхать».

— Ты видишь, она выболтала, сказала м-съ Грейстокъ, показывая письмо сыну.

— Почему-жъ ей было и не сказать, отвѣтилъ Франкъ.

Однакожъ, онъ былъ недоволенъ, что Люси, не дождавшись его позволенія, разсказала о помолвкѣ.

Произошелъ далеко не откровенный разговоръ между матерью и сыномъ. М-съ Грейстокъ разными намеками старалась убѣдить Франка, что ему слѣдуетъ взять свое слово назадъ и не думать больше о женитьбѣ на Люси. То-же самое, но другими словами, больше съ философской точки зрѣнія, совѣтовалъ ему отецъ. Франкъ, находясь еще подъ обаяніемъ красоты Лиззи, внутренно былъ согласенъ съ доводами родителей, но наружно желалъ соблюсти приличія и закончилъ свой разговоръ съ ними слѣдующими словами:

— Вамъ не зачѣмъ отвѣчать графинѣ. Я самъ повидаюсь съ Люси и переговорю съ нею.

Эти слова были сказаны такимъ тономъ, что м-съ Грейстокъ почувствовала облегченіе на своей душѣ.

Однакожъ, Франкъ не видался съ Люси и предпочелъ написать къ леди Линлитгау. Что писалъ онъ въ этомъ письмѣ, — Люси не узнала. Одно только она замѣтила, что въ рѣдкихъ письмахъ къ ней ея жениха проглядывала холодность, они были коротки и не откровенны.

Между тѣмъ жизнь ея въ домѣ леди Линлитгау проходила крайне скучно. Люси никакъ не могла понять, для чего она живетъ въ домѣ графини. Старуха рѣшительно не позволяла ей ни до чего дотрогиваться. Леди Линлитгау, — какъ она сама говорила Люси въ первый день ихъ знакомства, — все дѣлала сама и не терпѣла ничьихъ услугъ. Выѣзжала она одна и очень рѣдко приглашала съ собой Люси въ лавки. Единственнымъ утѣшеніемъ для Люси были посѣщенія леди Фаунъ и ея дочерей, что, впрочемъ, случилось всего два раза. Но какъ ни пріятны были эти свиданія, они растравляли рану бѣдной дѣвушки. Леди Фаунъ, женщина добрая, готовая всегда помочь своимъ ближнимъ, была заражена аристократическими предразсудками. Она была убѣждена, что еслибъ у нея былъ второй сынъ и вздумалось бы ему жениться на такой бѣдной дѣвушкѣ, какъ Люси, она употребила-бы всѣ усилія, чтобы отговорить его отъ такого ошибочнаго, по ея мнѣнію, шага. Она считала Люси лучшей дѣвушкой, какую только ей приходилось встрѣчать въ своей жизни, но въ то же время находила, что Франкъ поступитъ неразсчетливо, если женится на этой дѣвушкѣ, которую онъ любитъ. Она постоянно твердила Люси, что свадьба ея не состоится, въ особенности съ той поры, какъ возвратилась изъ Шотландіи ея замужняя дочь, м-съ Гитауэй. Клара ѣздила туда съ главной цѣлью разузнать кое-что о Лиззи Эстасъ. Клара вошла въ сношенія съ Гаурономъ и узнала отъ него о сценѣ въ скалахъ между леди Эстасъ и м-ромъ Грейстокомъ.

Убѣжденіе леди Фаунъ еще болѣе укрѣпилось, когда она узнала, что Люси не получила приглашенія отъ семейства Франка пріѣхать въ Бобсборо, когда окончится шестимѣсячный срокъ пребыванія ея въ домѣ леди Линлитгау.

— Васъ не приглашали въ Бобсборо? спросила она.

Люси сильно покраснѣла.

— Еще ничего не рѣшено, милая леди Фаунъ, отвѣтила Люси.

— Однакожъ, надо рѣшить. Вы будете поставлены въ чрезвычайно затруднительное положеніе, когда леди Линлитгау скажетъ, что она не нуждается въ вашихъ услугахъ.

Люси снова покраснѣла.

— Я спрошу м-ра Грейстока, сказала она и, замѣтивъ, что леди Фаунъ покачала головой, прибавила: — вы не довѣряете м-ру Грейстоку, я же ему вполнѣ вѣрю.

— Душа моя, теперь не время толковать о довѣріи. Дѣвушка должна сама думать объ устройствѣ своей судьбы и нечего ей разсчитывать на мужчину, пока онъ не сдѣлается ея мужемъ. Примите мой совѣтъ: когда окончится срокъ вашего пребыванія въ домѣ графини, переѣзжайте снова къ намъ.

Миссъ Діана и Лидія Фаунъ, присутствовавшія при этомъ разговорѣ, присоединили свои просьба къ просьбамъ матери.

Люси отъ полноты чувствъ не могла выговорить ни слова, она заплакала и бросилась въ объятія леди Фаунъ. Она понимала, что семейство декана не желаетъ помѣстить ее въ своемъ домѣ, иначе, м-съ Грейстокъ давно бы пригласила ее. Она ничего не отвѣтила леди Фаунъ, но и безъ словъ все было сказано.

Послѣ этого свиданія положеніе Люси съ каждымъ днемъ ухудшалось. М-съ Гитауэй на каждомъ перекресткѣ трубила о томъ, что Лиззи Эстасъ подцѣпила себѣ новаго жениха, м-ра Франка Грейстока, съ которомъ, кажется, уже обручилась. Клара дѣлала это съ той цѣлью, чтобы заставить своего брата рѣшительно отказаться отъ женитьбы на леди Эстасъ. Эти слухи доходили до Люси, и какъ ни вѣрила она твердо въ своего жениха, но и ее стало брать сомнѣніе. Она не видѣла его нѣсколько мѣсяцевъ, письма его боли холодна и кратки. Скука стала одолѣвать ее.

— Говорила я вамъ, что м-ръ Грейстокъ женится на Лиззи, и вышло по моему. Весь городъ говоритъ объ этомъ. Леди Эстасъ теперь вездѣ желанная гостья. Покража у нея брилліантовъ вознесла ее на высоту. Сама леди Паллизеръ была у нея и вездѣ говоритъ въ ея пользу. Повѣрьте, что Лиззи добьется своего; всѣмъ своимъ ухаживателямъ она предпочитаетъ м-ра Грейстока и онъ будетъ ея мужемъ… Надо смотрѣть на все прямо и не давать воли чувствительности. Развѣ не видите за, что м-ръ Грейстокъ относится къ вамъ пренебрежительно?

— Я этого не вижу и буду вѣрить ему, не смотря ни на что.

Но Люси уже сомнѣвалась, она не хотѣла только признаться въ этомъ.

Бѣдная Люси получала со всѣхъ сторонъ удара. Леди Фаунъ, въ разговорахъ только намекавшая о возможности разрыва съ Франкомъ, написала въ Люси письмо, въ которомъ говорила объ этомъ предположеніи, какъ о фактѣ не подлежащемъ сомнѣнію. Она совѣтовала Люси выкинуть изъ сердца человѣка, который такъ явно выказываетъ къ ней пренебреженіе и, въ заключеніе, по прежнему приглашала Люси переѣхать въ Фаун-Кортъ.

Не успѣла Люси нѣсколько оправиться отъ впечатлѣнія, произведеннаго на нее этимъ письмомъ, какъ явилось новое, отъ Лиззи. Леди Эстасъ напоминала Люси объ ихъ прежней дружбѣ и просила ее заѣхать въ ней для переговоровъ о важномъ дѣлѣ.

Люси поѣхала.

— Я приступлю прямо къ дѣлу, сказала Лиззи, — кузенъ Франкъ какъ-то говорилъ мнѣ, что намѣренъ жениться на васъ.

— Если-бъ это было и такъ, но мнѣ странно, почему это можетъ составлять для васъ важное дѣло. Для уясненія этого факта, не стоило вамъ приглашать меня къ себѣ.

— Я обратилась къ вамъ съ полнымъ довѣріемъ и любовію. Я-бы пріѣхала къ вамъ сама, но старая колдунья не дала-бы намъ поговорить толкомъ… Я люблю Франка, люблю отъ всей души.

— Это меня вовсе не касается.

— Онъ сознался мнѣ во всемъ, онъ выговорилъ то, чего никогда не рѣшился-бы сказать вамъ. Онъ говорилъ о своихъ долгахъ. Я предложила ему взять, что я имѣю. Онъ отказался.

— Еще-бы не отказался!

— Онъ сказалъ мнѣ, что помолвленъ съ вами. Но, Люси, онъ любитъ меня, хотя и далъ слово жениться на васъ.

— Никогда этому не повѣрю.

— Вы хотите вывести меня изъ себя, но вамъ это не удастся, потому что сердце мое обливается кровью.

— Пустяки! ложь! У васъ нѣтъ сердца, у васъ только деньги.

— Но у него ихъ нѣтъ. Если я отдаю ему все, что имѣю, значитъ, я люблю его. Вы не можете сомнѣваться, что я дѣйствую безкорыстно.

— Не вѣрю я въ ваше безкорыстіе. Вы думаете только объ одной себѣ.

— А развѣ вы не думаете только о себѣ, желая заставить человѣка честолюбиваго, но безъ средствъ, жениться на бѣдной дѣвушкѣ? Но вы заблуждаетесь. Жениться на васъ онъ не можетъ. Да онъ на каждомъ шагу доказываетъ, что не любитъ васъ. Развѣ онъ видится съ вами? Развѣ онъ пишетъ къ вамъ, какъ къ дѣвушкѣ, на которой онъ намѣренъ жениться? Вы должны возвратить ему слово, данное вамъ; онъ женится на мнѣ и будетъ счастливъ…

— Только за этимъ вы меня и приглашали? прервала ее Люси.

— Да, за этимъ.

— Если онъ раздѣляетъ ваши предположенія, то объ этомъ долженъ былъ сказать мнѣ онъ, а не вы. Писать я ему не хочу, но вы можете сказать ему, что онъ вправѣ поступить какъ ему заблагоразсудится. Но не смѣйте говорить ему, что я люблю его теперь меньше, чѣмъ прежде, — если это скажете, вы солжете. Точно также вы будете лгать, если станете утверждать, что онъ любитъ васъ больше, чѣмъ меня.

— Но, Люси…

— Слушать ничего не хочу. Онъ можетъ поступать, какъ ему угодно. Если деньги онъ предпочитаетъ любви и честности, такъ пусть женится на васъ. Упрекать его я не стану. Съ вами-же, Лиззи, надѣюсь, мы больше никогда не увидимся.

Она поспѣшно вышла изъ комнаты. Она чувствовала теперь, что счастіе ея совершенно разбито. Хотя Лиззи была извѣстной лгуньей, но Люси сознавала, что на этотъ разъ она говорила правду.

— Все это оттого, что я бѣдна, сказала Люси сама себѣ, — но я убѣждена, что онъ меня любитъ.

---

Люси снова возвратилась въ домъ леди Фаунъ. Она ладила съ леди Линлитгау; втеченіи шести мѣсяцевъ между ними не было ни одной размолвки. Графиня при прощаніи до того расчувствовалась, что предложила Люси 50 фунтовъ, и когда Люси отказалась взять деньги, старуха стала убѣждать ее, говоря, что она честно заработала ихъ. Но Люси осталась непреклонна; она находила, что за тотъ трудъ, который несла въ домѣ графини, она достаточно вознаграждена столомъ и квартирой. Онѣ разстались дружелюбно, но графиня не преминула снова ругнуть леди Фаунъ за то, что она прислала за Люси свою карету.

— Вѣрно, старая любитъ, чтобы ея лошади разъѣзжали по лондонскимъ улицамъ, заключила графиня.

Нечего и говорить, что леди Фаунъ и ея дочери встрѣтили Люси съ распростертыми объятіями. Объ ея помолвкѣ съ м-ромъ Грейстокомъ не было сказано ни слова.

— Я все та-же Люси, какой была и прежде, сказала молодая дѣвушка, и этими словами какъ-бы дала замѣтить, что объ ея помолвкѣ не должно быть и рѣчи, что она отказалась отъ мысли выйти замужъ за Грейстока.

Черезъ нѣсколько дней, въ отсутствіе леди Фаунъ и Августы, когда всѣ дѣвицы собрались въ столовой, пришла горничная и доложила, что какой-то господинъ желаетъ видѣть миссъ Люси.

— Кто это? спросила миссъ Діана Фаунъ.

— Тотъ самый, что и прежде нерѣдко посѣщалъ миссъ Морисъ, отвѣчала горничная.

— Это м-ръ Грейстокъ, сказала Люси, — я полагаю, мнѣ надо принять его. Скажите ему, Мэри, что я сейчасъ выйду къ нему.

Люси поднялась, но нѣсколько минутъ простояла молча, что-то обдумывая. Если онъ на столько порядочный человѣкъ, что откровенно и честно признается ей, что онъ сдѣлалъ ошибку, предложивъ ей свою руку, что ему невозможно на ней жениться, она не скажетъ ему ни одного слова упрека. Если-же… но она сознавала, что не можетъ предвидѣть теперь, что сдѣлаетъ въ такомъ случаѣ.

Она отворила дверь медленно, намѣреваясь подойти къ нему не спѣша, но не успѣла она опомниться, какъ очутилась въ его объятіяхъ и онъ сталъ цѣловать ее въ лобъ, глаза и губы.

— Милая, дорогая Люси, прости меня, сказалъ онъ.

Вся въ слезахъ, она поднесла его руку къ своимъ губамъ.

Вскорѣ вернулась леди Фаунъ и увидѣла въ окно, что въ саду между деревьями мелькаютъ двѣ фигуры, прогуливающіяся рука объ руку.

— Это Люси? спросила она.

— Да, Люси, отвѣтила Августа съ ужасомъ, — и съ нею, кажется, м-ръ Грейстокъ.

Послѣдовало семейное совѣщаніе и рѣшено было пригласить м-ра Грейстока въ обѣду. Нинѣ поручено было передать это приглашеніе.

— Мама проситъ васъ прійти въ ней на минуту, шепнула она Люси.

Люси съ восторгомъ обняла своего друга.

— Вы помирились? спросила она также шопотомъ.

Люси снова отвѣтила только поцѣлуемъ.

Обѣдъ прошелъ весело и оживленно. Всѣ дамы, разумѣется, кромѣ Люси, были убѣждены, что Грейстокъ поступалъ дурно и нечестно съ своей невѣстой, но раскаявшагося грѣшника слѣдовало простить, и онѣ оказывали ему предупредительное вниманіе.

Послѣ обѣда Франкъ тотчасъ-же отправился на станцію желѣзной дороги; Люси провожала его. Во время дороги она окончательно убѣдилась, что Франкъ ни въ чемъ не былъ виновенъ, что поступить иначе ему было невозможно. Домой она возвратилась довольная и счастливая. Она старалась объяснить своимъ друзьямъ, что Франкъ только потому не видѣлся съ нею, что не могъ бывать въ домѣ леди Линлитгау. На вопросы о томъ, что она намѣрена дѣлать дальше, Люси объявила, что на дняхъ она переѣдетъ въ Бобсборо. Франкъ привезъ ей письмо отъ своей матери, которымъ она приглашаетъ Люси переѣхать къ ней въ домъ.

— Мой другъ, останьтесь у насъ еще на мѣсяцъ, просила леди Фаунъ, — пусть всѣ узнаютъ, что мы искренніе друзья.

Черезъ мѣсяцъ Люси переѣхала въ Бобсборо, въ домъ декана, гдѣ ее приняли предупредительно. Черезъ пятнадцать мѣсяцевъ совершилась ея свадьба съ м-ромъ Грейстокомъ. Вѣнчалъ самъ деканъ. Леди Фаунъ и ея дочери, конечно, присутствовали на свадьбѣ.

ГЛАВА XXXIV.
Полицейскіе розыски. — Окончательный разрывъ съ лордомъ Фауномъ.

Второе воровство у леди Эстасъ случилось 30 января, а 28 февраля сыщики Бенфитъ и Гаджеръ, сидя въ полицейской конторѣ, съ меланхолической грустью разсуждали о томъ, что прошелъ цѣлый мѣсяцъ и ничего не открыто по этому загадочному дѣлу, никто до сихъ поръ еще не посаженъ въ тюрьму. А если присоединить воровство въ Карлейлѣ, по которому тоже ничего не сдѣлано, то прошло и цѣлыхъ восемь недѣль. Въ газетахъ сыпались осужденія на полицію; ея начальника, маіора Макинтоша, называли неспособнымъ человѣкомъ, а сыщиковъ честили именами трусовъ, лѣнтяевъ, кротовъ, слѣпцовъ, страусовъ и глупцовъ. Бенфитъ и Гаджеръ, разсуждая объ этомъ печальномъ обстоятельствѣ, выходили изъ себя. Но они не чувствовали никакой вражды въ поносившимъ ихъ газетамъ, они негодовали на воровъ, съумѣвшихъ провести ихъ такимъ постыднымъ образомъ. Они старались извинить себя тѣмъ, что если-бъ дѣло шло о простыхъ ворахъ, то воровство было-бы давно открыто, но примѣшались титулованныя особы и сыщикамъ были связаны руки. Оба сыщика продолжали сходиться въ одномъ пунктѣ, что лордъ Джоржъ прямо или косвенно замѣшанъ въ этомъ воровствѣ. Но ихъ сбивало съ толку второе воровство: какой смыслъ имѣло оно, если лордъ Джоржъ, по всей вѣроятности, съ согласія самой леди Эстасъ, завладѣлъ брилліантами въ Карлейлѣ? Бенфитъ объяснялъ его желаніемъ сбить съ толку полицію; Крабстикъ, конечно, знала тайну и, для замазанія глазъ сыщикамъ, принявшимся энергично за дѣло, съ согласія своей хозяйки и лорда Джоржа, совершила второе воровство и скрылась изъ Лондона. Гаджеръ не соглашался съ мнѣніемъ своего старшаго товарища. Онъ говорилъ, что гораздо вѣроятнѣе предположить, что лордъ Джоржъ взялъ ожерелье въ Карлейлѣ, но, напуганный полицейскими розысками, снова отдалъ его леди Эстасъ; затѣмъ совершилъ второе воровство опять-таки съ согласія собственницы ожерелья. Но Гаджеръ никакъ не могъ сказать, на чемъ онъ основываетъ свое убѣжденіе.

— А его сіятельство и не думаетъ удирать изъ Лондона, замѣтилъ Бенфитъ.

— Зачѣмъ ему удирать? Онъ слишкомъ уменъ, чтобъ сдѣлать такую глупость. Знаете-ли, маіоръ говорилъ мнѣ сегодня, что ожерелье въ ящикѣ разнощика мелочныхъ товаровъ перевезено въ Гамбургъ; тамъ брилліанты обдѣлали по своему и переправили въ Нью-Іоркъ.

— Конечно, Бенжаминъ, сказалъ Бенфитъ, кивнувъ головой и подмигнувъ.

— Кому-же больше; онъ получилъ ихъ отъ лорда Джоржа. Но для чего въ это дѣло впутался Смайлеръ?

— Для виду. Дверь подпилилъ Билли Канъ, а ящикъ взломали они оба, торжественно заявилъ Бенфитъ.

— Все это слишкомъ хитро, м-ръ Бенфитъ; и стоило-бы большихъ денегъ. Гораздо проще было, показавъ видъ, что брилліанты украдены, продать ихъ Бенжамину. Съ чего-же Смайлеръ метался, какъ угорѣлый?

— Онъ, можетъ быть, надѣялся найти въ сундукѣ что нибудь цѣнное, что досталось-бы ему безспорно.

— Экій вздоръ вы городите, м-ръ Бенфитъ, точно вы лицо, принадлежащее къ публикѣ. Ей дозволяется предполагать всякую чепуху, а нашего брата на мякинѣ не объѣдешь.

Долго еще спорили между собой сыщики, но ихъ споръ не привелъ на къ какимъ результатамъ. Каждый остался при своемъ мнѣніи, впрочемъ, Гаджеръ и не добивался никакого результата, онъ составилъ себѣ планъ дѣйствій и намѣревался немедленно привести его въ исполненіе.

Въ тотъ-же вечеръ м-ръ Гаджеръ отправился въ трактиръ «Восходящее солнце»; онъ переодѣлся въ скромный буржуазный костюмъ и его никто не принялъ-бы теперь за полицейскаго. Въ этомъ трактирѣ его знали подъ именемъ м-ра Говарда.

— Горячей водки на шесть пенсовъ, сказалъ мнимый Говардъ буфетчицѣ.

Онъ усѣлся подъ газовымъ рожкомъ и сталъ медленно пить водку. Онъ занялся разсматриваніемъ газоваго рожка и, повидимому, не обращалъ никакого вниманія на посѣтителей, которые проходили черезъ буфетъ. Такъ сидѣлъ онъ болѣе часа, водка его совсѣмъ простыла; онъ сидѣлъ спокойно, безъ всякихъ признаковъ нетерпѣнія и не перемѣнялъ своего положенія. На нѣкоторое время м-ръ Говардъ снова остался одинъ. Наконецъ, въ комнату вошелъ маленькій человѣчекъ въ бѣломъ пальто, такъ застегнутомъ, чтобы былъ виденъ во всей прелести яркій шелковый платокъ, повязанный поверхъ шеи изящнаго джентльмена, носившаго до крайности узкія панталоны и имѣвшаго въ рукахъ тонкую тросточку съ толстымъ серебрянымъ набалдашникомъ. Вошедшій привѣтливо поздоровался съ сыщикомъ.

— Здраствуйте, м-ръ Говардъ, сказалъ онъ, — очень радъ васъ видѣть.

— Чего вы желаете?

— Лучше-бы всего негуса изъ портвейна; положите, душечка, побольше мускатнаго орѣха, прибавилъ онъ, обращаясь въ буфетчицѣ.

Подали негусъ; м-ръ Говардъ выразилъ желаніе, чтобы ихъ никто не безпокоилъ минутъ десять.

— И такъ, м-ръ Говардъ, приказывайте, я къ вашимъ услугамъ, сказалъ м-ръ Канъ, воръ, имя котораго упоминалось въ бесѣдѣ Гаджера съ Бенфитомъ.

— Ну, Билли, что вы скажете на счетъ молодой женщины?

— Я не видалъ ее уже шесть недѣль, м-ръ Говардъ, да и видѣлъ-то ее всего одинъ разъ въ жизни. Она вовсе не въ моемъ вкусѣ, м-ръ Говардъ. Я люблю скромныхъ, миловидныхъ женщинъ. Конечно, и у этой есть хорошія стороны, напримѣръ, красивая нога, но за то носъ — ахъ, какой ужасный носъ, м-ръ Говардъ; а манеры — просто какъ у какой нибудь дворняшки.

— Она теперь въ Лондонѣ, Билли?

— А я почемъ знаю, м-ръ Говардъ.

— Для какого-же бѣса вы пришли сюда? сказалъ сердитымъ тономъ Говардъ.

— Объ этомъ вамъ знать. Вы желаете отыскать брилліанты, но не отыщете. Вы знаете мой образъ жизни?

— Еще-бы мнѣ не знать.

— Прекрасно, я также знаю вашъ. Я кое-что слышалъ объ этихъ брилліантахъ, вы тоже слышали, но мои уши длиннѣе. Я слышалъ объ этой ловкой штукѣ и очень жалѣю, что не участвовалъ въ ней…

— Что-же вы слышали?

— Брилліанты улетучились туда, откуда вамъ не достать ихъ. Пятьсотъ фунтовъ, обѣщанные опекунами, останутся у нихъ въ сундукахъ… Вы желаете получить свѣденія, такъ-бы и сказали давно.

— А вы дадите мнѣ эти свѣденія?

— Нѣтъ… нѣтъ… не можетъ-же человѣкъ дать то, чего нѣтъ у него… но, можетъ быть, я могу добыть ихъ откуда нибудь.

— Какой вы оселъ, Билли! Вѣдь я все знаю.

— Какой вы глупецъ, м-ръ Говардъ! Я тоже хорошо знаю, что вы ничего не знаете. Вы кое-что подозрѣваете, но подозрѣвать — еще не значитъ знать… А сколько вы дадите, если я узнаю, гдѣ находится молодая женщина?

— Десятифунтовку, Билли.

— Пять теперь, остальные пять, когда увидитесь съ нею.

— Идетъ, Билли.

— Въ будущее воскресенье она намѣрена повѣнчаться съ Смайлеромъ въ Рамсгетѣ. Если не прозѣваете, вы найдете ее въ трактирѣ «Скрипка съ одной струной» въ Рамсгетѣ.

Свѣденіе было такъ основательно, что м-ръ Говардъ вручилъ м-ру Кану пять совереновъ.

---

На слѣдующее утро Гаджеръ вошелъ въ дрянненькій трактиръ «Скрипка съ одной струной», находившійся въ предмѣстья Рамсгета. Войдя въ буфетъ, онъ прямо спросилъ не живетъ-ли здѣсь молодая женщина. За прилавкомъ стояли хозяинъ трактира и его жена. Гаджеръ шепнулъ что-то хозяину.

— Здѣсь нѣтъ никакой молодой женщины, крикнула хозяйка.

Хозяинъ поспѣшно пошептался съ нею. Затѣмъ хозяинъ пригласилъ Гаджера въ сосѣднюю комнату, а хозяйка куда-то убѣжала. Гаджеръ отворилъ дверь изъ этой комнаты, ведущую въ буфетъ, потомъ пошелъ къ выходной двери и посмотрѣлъ на крышу.

— Она не уйдетъ, сказалъ хозяинъ; — она не совсѣмъ здорова и лежитъ.

— Скажите, что ей незачѣмъ тревожиться изъ за меня. Скажите ей также, что чѣмъ скорѣе она меня приметъ, тѣмъ будетъ лучше.

И онъ снова усѣлся въ сосѣдней комнатѣ и вынулъ фотографическій портретъ. Этотъ портретъ былъ отобранъ отъ долговязаго лакея и, по его показанію, изображалъ миссъ Пашьенсъ Крабстикъ, горничную леди Эстасъ. Затѣмъ онъ убѣдился, что другого хода нѣтъ и дѣвица улепетнуть не можетъ. Прождалъ онъ нѣсколько времени и выразилъ нетерпѣніе.

— Не можетъ-же дѣвица, которой предстоитъ свиданіе съ молодымъ мужчиной, одѣться зря, какъ мужчина, отвѣтила хозяйка.

— Чѣмъ скорѣе она кончитъ эти сборы, тѣмъ будетъ для нея лучше, посовѣтовалъ Гаджеръ.

Прошло около часу, какъ онъ сидѣлъ въ трактирѣ; наконецъ его попросили на верхъ. Понятно, что миссъ Крабстикъ почувствовала себя весьма непріятно, когда ей сказали, что ее спрашиваетъ полисменъ, пріѣхавшій изъ Лондона. Первой мыслью ея было бѣжать, но хозяйка объяснила ей, что это невозможно.

— Мнѣ нужно сказать вамъ нѣсколько словъ наединѣ, моя милая, сказалъ м-ръ Гаджеръ.

Они остались одни и свиданіе ихъ продолжалось болѣе часа. Должно быть, они сошлись, потому что въ серединѣ ихъ бесѣды, м-ръ Гаджеръ потребовалъ завтракъ для дѣвицы, съѣлъ вмѣстѣ съ нею нѣсколько раковъ и выпилъ стаканъ пива.

— Молчокъ о нашемъ разговорѣ, сказалъ м-ръ Гаджеръ; — поручите сказать ему, что вы уѣхали въ Лондонъ.

— Онъ непремѣнно все узнаетъ.

— Пусть узнаетъ, но, я полагаю, онъ не пріѣдетъ въ Рамсгетъ.

— Вы не обманываете меня, м-ръ Гаджеръ?

— Въ чемъ? Что я на васъ женюсь? Я всегда держусь своего слова. Какъ только подойдетъ конецъ этому дѣлу, вы будете м-съ Гаджеръ. Васъ надули, душа моя, безсовѣстно надули, и васъ простятъ.

— Надули, м-ръ Гаджеръ, сказала она, прикладывая платокъ къ глазамъ. — Отъ ожерелья я не получила никакой пользы; всѣ остальныя вещи спустила за безцѣнокъ. М-ромъ Смайлеромъ я вовсе не интересуюсь, и никогда не интересовалась. Не такой онъ человѣкъ, чтобы могъ тронуть сердце нѣжной женщины. Слишкомъ онъ обыкновенный мужчина, м-ръ Гаджеръ.

— Съ нимъ скоро покончатъ, моя милая.

— Ахъ, какъ они мучали меня, м-ръ Гаджеръ, съ того самого дня, какъ они сдѣлали мнѣ это отвратительное предложеніе; не знаю, какъ я вынесла все это. Конечно, миледи не изъ тѣхъ хозяевъ, къ которымъ привязываются слуги, но все-таки я сдѣлала дурно и теперь раскаиваюсь. А вы не надуете меня, м-ръ Гаджеръ?

Конечно, м-ръ Гаджеръ сильно рисковалъ, но ему нужна была свидѣтельница противъ Бенжамина, а, можетъ быть, также и противъ лорда Джоржа, — и онъ нашелъ ее. Одно его сбивало съ толку: миссъ Крабстикъ клялась, что лордъ Джоржъ не причастенъ ни къ одному воровству.

Вечеромъ м-ръ Гаджеръ воротился въ Лондонъ вмѣстѣ съ миссъ Крабстикъ. Этой дѣвицѣ было предоставлено комфортэбльное помѣщеніе въ полиціи, но, конечно, она была лишена свободы.

---

На другой день леди Эстасъ снова принимала у себя полицейскаго, который сообщилъ ей, что ея бѣжавшая горничная добровольно явилась свидѣтельницей въ дѣлѣ о похищенномъ ожерельи и содержится теперь въ полиціи. Лиззи натурально послала за кузеномъ и сообщила ему это извѣстіе.

— Отлично, сказалъ Франкъ, — наконецъ мы узнаемъ, какъ совершилось это воровство. До сихъ поръ всѣ убѣждены, что вашъ пріятель, лордъ Джоржъ, продалъ ваше ожерелье ювелиру Бенжанину. Теперь мы узнаемъ, кто былъ настоящій воръ.

— А я вовсе не желаю узнавать объ этомъ. Меня такъ замучали этими брилліантами, что я хотѣла-бы никогда не вспоминать о нихъ.

Въ тотъ-же день въ газетахъ появилось извѣстіе, что наконецъ схваченъ опытный воръ, противъ котораго существуютъ серьезныя улики въ томъ, что онъ укралъ извѣстное брилліантовое ожерелье. Подъ опытномъ воромъ подразумѣвался м-ръ Смайлеръ, арестованный въ тотъ-же вечеръ, какъ м-ръ Гаджеръ вернулся изъ Рамсгета.

Лиззи сильно перетрусила. Ей представилось, что ее непремѣнно предадутъ суду за ложное показаніе подъ присягой. Съ Франкомъ она не рѣшалась совѣтоваться, иначе пришлось-бы ему открыть тайну, которую зналъ только одинъ лордъ Джоржъ. Онъ кстати долженъ придти сегодня.

Послѣ второго воровства, которое казалось ему непонятнымъ, лордъ Джоржъ почти совсѣмъ отдалился отъ леди Эстасъ. Предлогъ былъ удобный: она лежала въ постели, больна, и ему не совсѣмъ ловко было входить въ ея спальню. Когда-же онъ прочиталъ въ газетахъ, что пойманъ воръ, лордъ Джоржъ поспѣшилъ въ полицію, чтобы узнать подробности. Ему сказали тамъ, что Бенжаминъ бѣжалъ изъ Лондона, но, конечно, при существованіи телеграфовъ, не трудно будетъ его настигнуть за границей. Отсюда лордъ Джоржъ отправился прямо въ леди Эстасъ. Она очень обрадовалась его приходу и попрекнула, что онъ давно не былъ; онъ сухо извинился тѣмъ, что ему неловко было посѣщать ее въ спальнѣ, когда она лежала больная, въ кровати.

— Разскажите же мнѣ, что вамъ извѣстно о второмъ воровствѣ? спросилъ онъ довольно грубымъ тономъ.

— Я ничего о немъ не знаю, отвѣчала Лиззи, чуть не плача.

— Ну, полноте, вѣроятно, вы устроили съ своей горничной новую продѣлку, чтобы половчѣе сбыть ожерелье.

— За кого вы меня принимаете, милордъ?

— За женщину, которая ловко умѣетъ водить за носъ всѣхъ и каждаго. Но теперь дѣло принимаетъ новый и довольно опасный оборотъ для васъ. Въ рукахъ полиціи воръ и ваша горничная. Бенжаминъ бѣжалъ. Совѣтую и вамъ принять мѣры.

— Но какъ же могутъ узнать мою вину? Только вы одни о ней и знаете, но вѣдь вы ничего не скажете, вы обѣщали мнѣ молчать.

— Обѣщалъ?! Обѣщалъ при другихъ обстоятельствахъ, а не теперь. Вызовутъ свидѣтелемъ, — долженъ буду все сказать. Мое обѣщаніе теперь ничего не значитъ, и я не вижу, почему я долженъ держать свое слово.

— Но тогда вы поступите нечестно.

— А честно вы поступали, два раза давая ложныя показанія подъ присягою? Вамъ остается теперь или бѣжать, подобно Бенжамину, или сознаться во всемъ. Обратитесь къ Джону Эстасу, сознайтесь ему во всемъ, ради покойнаго брата онъ поможетъ вамъ выпутаться изъ бѣды.

Онъ едва коснулся ея руки и поспѣшилъ уйти изъ комнаты.

Лордъ Джоржъ говорилъ съ нею грубо, простился холодно, о прежней нѣжности не было и помину. А она сочла его своимъ корсаромъ, выказала ему любовь, готова была отдать свое сердце и руку. Грубость она охотно простила бы ему, — она считала ее достоинствомъ въ корсарѣ, — но ее возмутило, что онъ не сдѣлалъ даже самаго легкаго намека на установившіяся было между ними близкія отношенія. Нѣтъ, онъ не настоящій корсаръ! Теперь все кончено между ними! она больше не обратится къ нему за помощью и совѣтомъ.

На другой день газеты сообщили слухъ о бѣгствѣ ювелира, ко* торый, по добытымъ полиціей свѣденіямъ, долженъ считаться главнымъ воромъ. Лиззи поняла, что полиціи уже все извѣстно, что Брабстикъ не скрыла, что въ Карлейлѣ былъ украденъ пустой сундукъ. И дѣйствительно, полиція все знала, и теперь употребляла всѣ усилія, чтобы найти способъ избавить леди Эстасъ отъ отвѣтственности. Начальникъ полиціи, маіоръ Макинтошъ, былъ убѣжденъ, что Лиззи дѣйствовала безъ злого умысла, что ея поступокъ слѣдуетъ приписать тому, что она потерялась и не знала цѣны его. Чтобы уяснить все это, маіоръ Макинтошъ самъ посѣтилъ Лиззи.

— Извините, что я тревожу васъ, леди Эстасъ, но я пріѣхалъ къ вамъ по дѣлу, которое должно интересовать васъ. Показанія двухъ захваченныхъ нами людей почти совсѣмъ раскрыли истину о покражѣ у васъ брилліантоваго ожерелья. Я опасаюсь, что намъ придется снять и съ васъ показаніе. Конечно я не могу требовать отъ васъ сознанія, если вы поступили незаконно…

— Но въ чемъ-же я буду сознаваться? Въ томъ, что у меня украли ожерелье? — Но это вы и безъ того знаете.

— Трудно вамъ будетъ отвергать, что ожерелье находилось въ вашей письменной шкатулкѣ, когда воры вошли въ этотъ домъ. Ваша горничная, Крабстикъ, созналась во всемъ. На судѣ она покажетъ подъ присягой, что видѣла ожерелье въ Лондонѣ послѣ воровства въ Карлейлѣ, что она сообщила объ этомъ Бенжамину, какъ и прежде извѣщала его о днѣ вашего выѣзда изъ Шотландіи. При ней было вынуто ожерелье изъ шкатулки ворами, которыхъ она-же впустила въ вашу комнату. Одинъ изъ этихъ воровъ будетъ судиться вмѣстѣ съ Бенжаминомъ, который куда-то продалъ ожерелье. Если ваша горничная говоритъ неправду, вы можете опровергать ее.

Лиззи молчала.

— Позвольте мнѣ дать вамъ совѣтъ, леди Эстасъ; сознайтесь, что все это справедливо.

— Ожерелье моя собственность, сказала она тихо, почти про себя,

— По крайней мѣрѣ, вы считали его своей собственностью. Вы вѣроятно, вынули ожерелье изъ сундука предъ тѣмъ, какъ ложились спать въ Карлейлѣ?

— Нѣтъ, я вынула его еще въ Портрэ; меня напугали тѣмъ, что его могутъ украсть дорогой.

— Я не сомнѣвался въ этомъ и прежде. Судъ вызоветъ васъ, какъ свидѣтельницу.

— Что-жъ отъ меня потребуютъ?

— Вамъ предложатъ сказать всю правду.

— Я это сдѣлаю.

— Вамъ предется выдержать тяжелый допросъ. Дѣло въ томъ, что въ Карлейлѣ и здѣсь вы давали неправильныя показанія.

— Это справедливо. Не правда-ли, давая эти показанія, я не сдѣлала ничего безчестнаго? я считала ожерелье моей собственностью. Когда въ Карлейлѣ, въ мою комнату набралось много народа я потерялась и говорила почти безсознательно. А потомъ, разъ давъ ложное показаніе, я рѣшительно не знала, какъ мнѣ выпутаться.

— Я это понимаю, сказалъ маіоръ, съ участіемъ смотря на нее. Затѣмъ онъ далъ ей подробное наставленіе, какъ держать себя на допросѣ у слѣдственнаго судьи, что говорить и пр. Онъ надѣялся, что судъ не станетъ преслѣдовать ее за ложное показаніе, и въ заключеніе посовѣтовалъ ей какъ можно скорѣе отправиться къ Кампердауну и Джону Эстасу и сознаться имъ во всемъ.

То-же самое посовѣтовалъ ей и Франкъ Грейстокъ, которому она передала разговоръ свой съ маіоромъ Макинтошемъ.

---

М-ръ Кампердаунъ уже зналъ о поведеніи леди Эстасъ. Когда дошло до него извѣстіе о ложныхъ показаніяхъ Лиззи, онъ побѣжалъ къ всезнающему мудрецу Дову, чтобы посовѣтоваться съ нимъ, нельзя-ли заставить ее заплатить за украденное ожерелье. М-ръ Довъ находилъ, что едва-ли это будетъ возможно, и рѣшительно высказался противъ намѣренія Кампердауна преслѣдовать ее за ложное показаніе. Джонъ Эстасъ, какъ всегда, раздѣлялъ мнѣніе м-ра Дова.

— Не забывайте, м-ръ Кампердаунъ, что она вдова моего брата и мать представителя нашего рода, сказалъ Джонъ Эстасъ. — Намъ слѣдуетъ, напротивъ, употребить всѣ усилія, чтобы спасти ее отъ позора, который можетъ постичь ее, если ее станутъ судить за ложное показаніе.

Предувѣдомленный леди Эстасъ объ ея посѣщеніи, м-ръ Кампердаунъ пригласилъ Джона Эстаса заѣхать къ нему въ контору въ этотъ часъ.

— Джонъ, очень рада васъ видѣть, сказала Лиззи, здороваясь съ нимъ, — я не ожидала встрѣтить васъ здѣсь.

— Я пріѣхалъ сюда, какъ вашъ другъ, отвѣчалъ онъ.

— Я никогда не сомнѣвалась въ вашей дружбѣ. Вотъ м-ръ Кампердаунъ навѣрное не позволитъ мнѣ считать его въ числѣ своихъ друзей.

— Но я не врагъ вамъ, леди Эстасъ. Однакожъ, приступимъ къ дѣлу. Вы намѣрены что-то передать намъ?

— Развѣ вы еще ничего не знаете?

— Не знаемъ, отвѣчалъ Кампердаунъ.

И Лиззи, краснѣя и запинаясь, разсказала всю правду. Нѣсколько разъ она упоминала, что брилліанты ея собственность; м-ръ Кампердаунъ, не смотря на знаки, дѣлаемые ему Джономъ Эстасомъ, каждый разъ возражалъ ей. Когда она окончила свой разсказъ, м-ръ Кампердаунъ, сказалъ, обращаясь къ Джону Эстасу:

— Теперь все ясно.

— Значитъ, я теперь могу уѣхать, поспѣшила сказать Лиззи, подала руку Джону Эстасу, низко присѣла м-ру Кампердауну и быстро вышла изъ комнаты.

— Замѣчательная женщина, сказалъ Джонъ Эстасъ, — еслибъ женщинамъ открытъ былъ доступъ къ адвокатурѣ, она была-бы превосходнымъ адвокатомъ.

Леди Эстасъ оставалось еще выдержать допросъ у слѣдственнаго судьи. Отправляясь въ его камеру, она одѣлась въ черное платье и запаслась толстой черной вуалью. Ее сопровождалъ туда ея кузенъ, Франкъ Грейстокъ. Когда они вошли въ камеру судьи, м-ръ Грейстокъ подошелъ къ судьѣ и тихо сказалъ ему нѣсколько словъ. Послѣ этого Лиззи пригласили въ отдѣльную комнату.

Бенжаминъ доставленъ былъ изъ Вѣны и сидѣлъ на скамьѣ подсудимыхъ. Возлѣ него помѣщался Смайлеръ, по физіономіи котораго не трудно было заключить, что онъ не разъ уже въ своей жизни имѣлъ дѣло съ полиціей и судомъ. Въ послѣдніе 15 лѣтъ, изъ 180 мѣсяцевъ 100 онъ провелъ въ тюрьмѣ и противъ него было произнесено 23 судебныхъ приговора. Смайлеръ не сомнѣвался, что дѣло кончится для него плохо, и казался совершенно хладнокровнымъ. Только когда его пріятель, Билли Канъ, франтовски разодѣтый, былъ введенъ, чтобы дать показаніе противъ него, Смайлеръ бросилъ на него страшный взглядъ, въ которомъ ясно выражалась угроза безпощадной мести. Однакожъ на м-ра Кана, этотъ взглядъ нисколько не подѣйствовалъ, и онъ съ улыбкой кивнулъ головой своему товарищу.

Чтеніе обвинительнаго акта длилось очень долго. По окончаніи его, вызвали свидѣтельницу, леди Эстасъ. М-ръ Грейстокъ ввелъ ее въ камеру и судья попросилъ ее поднять вуаль.

На первые вопросы ей отвѣчать было легко, но когда ее спросили: находилось-ли ожерелье въ сундукѣ, въ то время, какъ была произведена кража въ Карлейлѣ, она смутилась, но отвѣтила, какъ было дѣло.

— Какъ-же это, леди Эстасъ, вы дали тогда ложное показаніе?

— Я была такъ перепугана, что рѣшительно не сознавала, что говорю, отвѣчала Лиззи и зарыдала, съ умоляющимъ видомъ посмотрѣвъ на судью.

Судья почувствовалъ въ ней сочувствіе, публика также: ясно, что она невиновна въ своемъ поступкѣ, что она совершила его по невѣденію, подъ вліяніемъ испуга.

Но тутъ поднялся защитникъ Бенжамина и подвергъ ее безжалостному допросу. Онъ говорилъ мягкимъ, добродушнымъ тономъ, но въ его вопросахъ слышалась ѣдкая иронія. Онъ довелъ Лиззи почти до обморока. Судья не разъ замѣчалъ ему, что леди Эстасъ созналась уже въ томъ, что дала ложное показаніе подъ присягой, онъ не унимался и продолжалъ донимать ее. Онъ дошелъ до того, что спросилъ ее, не. выходитъ-ли она замужъ за лорда Карутерса. Когда она отвѣтила, что нѣтъ, не выходитъ, — онъ спросилъ: не состоится-ли этотъ бракъ въ будущемъ? Тогда вступился Грейстокъ и просилъ судью оградить леди Эстасъ отъ такихъ безполезныхъ, и, въ сущности, пошлыхъ вопросовъ. Между Грейстокомъ и адвокатомъ произошелъ крупный споръ, но допросъ Лиззи былъ оконченъ.

Ее снова отвели въ отдѣльную комнату и она не слышала показаній, которыя давали Билли Канъ и миссъ Крабстикъ.

Бенжаминъ и Смайлеръ признаны виновными и преданы суду; дѣло ихъ поступило въ центральный уголовный судъ; съ леди Эстасъ взята подписка явиться въ судъ и снова дать тамъ показаніе.

---

Обратимся теперь къ лорду Фауну, которому Лиззи желала отомстить, заставивъ его снова пасть къ ея ногамъ.

Надо признаться, почтенный помощникъ статсъ-секретаря и безъ того былъ сильно наказанъ. На лицахъ своей матери и сестеръ онъ постоянно читалъ сожалѣніе о томъ, что онъ былъ настолько слабъ, что позволилъ себѣ увлечься такой дрянной женщиной, какъ леди Эстасъ. Къ довершенію непріятнаго положенія его сіятельства, сестра его, м-съ Гитауэй, разглашавшая вездѣ, что его нарѣченная цѣлуется съ своимъ кузеномъ, устроила свиданіе своего брата съ м-ромъ Гаурономъ, который, съ грубой откровенностью, весьма рельефно изобразилъ сцену на скалахъ въ Портрэ.

Безжалостная судьба не удовольствовалась этимъ и поразила новымъ ударомъ лорда Фауна. По возвращеніи Лиззи изъ Шотландіи, разнесся слухъ объ ея близкихъ отношеніяхъ къ лорду Джоржу. Лордъ Фаунъ воспылалъ гнѣвомъ, но, по своей всегдашней нерѣшительности характера, не могъ остановиться ни на одномъ планѣ разрыва своего съ коварною женщиною.

Тутъ случилось второе воровство у леди Эстасъ и общественное мнѣніе фешенебельнаго круга быстро обратилось на ея сторону. Сама леди Паллизеръ сдѣлала визитъ Лиззи, самъ герцогъ Омніумъ сталъ интересоваться его. Леди Паллизеръ пришла въ голову блистательная мысль примирить лорда Фауна съ его невѣстой. Она горячо взялась за дѣло и добилась того, что лордъ Фаунъ посѣтилъ Лиззи. Помощникъ статсъ-секретаря явился къ ней растерянный, взолнованный; она встрѣтила его надменно, говорила съ нимъ рѣзко и такъ рѣшительно нападала на него, что лордъ Фаунъ окончательно струсилъ. Лиззи настоятельно требовала отъ него, чтобы онъ сдержалъ свое слово, т. е. женился на ней. Потерянный, опутанный, лордъ Фаунъ прибѣгъ въ послѣднему средству, отъ котораго могъ ожидать благопріятнаго результата: онъ заявилъ довольно рѣшительно, что изложитъ свои намѣренія письменно. Лиззи, наслаждавшаяся своимъ торжествомъ, согласилась на это.

Почтенный лордъ задалъ себѣ чрезвычайно трудную работу, но, такъ или иначе, нужно было сдержать слово. Послѣ многихъ усилій лордъ Фаунъ вымучилъ наконецъ изъ своей головы длинное письмо, въ которомъ онъ разсмотрѣлъ вопросъ со всѣхъ сторонъ и сдѣлалъ выводъ, что ихъ бракъ теперь едва-ли удобенъ, что онъ невыгоденъ для обѣихъ сторонъ, но въ заключеніе прибавилъ, что не намѣренъ отказываться отъ своего слова и, если леди Эстасъ пожелаетъ, онъ готовъ вступить съ нею въ бракъ.

Лиззи торжествовала, но торжество ея длилось недолго. Она медлила своимъ отвѣтомъ лорду Фауну, между тѣмъ въ городѣ распространилось извѣстіе о показаніи, которое дала Лиззи слѣдственному судьѣ. Дошло это извѣстіе и до лорда Фауна и онъ не замедлилъ написать Лиззи новое письмо, въ которомъ заявлялъ, что послѣ всего случившагося считаетъ себя вправѣ отказаться отъ руки нарѣченной невѣсты.

Это письмо сильно поразило Лиззи. Она не могла простить себѣ, что она раньше не отвѣчала лорду Фауну, что сама отказывается отъ его предложенія. Но дѣлать было нечего, слѣдовало какъ нибудь исправить ошибку и она заднимъ числомъ написала къ нему письмо, въ которомъ, между прочимъ, писала:

«Мнѣ никогда въ жизни не приходилось читать болѣе лживаго, трусливаго и низкаго письма, какъ ваше… Съ краской стыда сознаюсь, что когда вы сдѣлали мнѣ предложеніе, я не знала вашего характера. Вскорѣ послѣ своего предложенія, вы, изъ трусости, боясь стать лицомъ въ лицу съ моими врагами, старались запятнать мое доброе имя и воспользовались первымъ попавшимся предлогомъ, чтобы взять свое слово назадъ. Все ваше поведеніе было олицетворенная трусость… Теперь, опять-таки изъ трусости, вы снова предлагаете мнѣ свою руку. Вы, кажется, боитесь, что васъ поколотятъ мои друзья, если вы откажетесь отъ своего предложенія. Но не опасайтесь, никакія просьбы не заставятъ меня быть вашей женой. Если-же вы замѣтите, что кто-нибудь изъ моихъ друзей захочетъ дать вамъ урокъ, вы только покажите ему мое письмо и онъ увидитъ, что я сама отказала вамъ въ своей рукѣ».

Одной изъ главныхъ причинъ, по которымъ Лиза замедлила своимъ отвѣтомъ на первое письмо лорда Фауна, были приготовленія къ свадьбѣ Люцинды съ сэромъ Грифиномъ. Въ это время Лиззи особенно тѣсно сблизилась съ своей хозяйкой. Подарокъ къ свадьбѣ, который Лиззи обязывалась сдѣлать по заключенному условію, былъ купленъ и оказался большей цѣны, чѣмъ слѣдовало но условію. Лиззи дала взаймы м-съ Карбонкль 150 фунтовъ и для свадебнаго обѣда предложила столовое серебро, бывшее съ ней въ Лондонѣ, конечно, на одинъ день. День свадьбы былъ назначенъ, хотя женихъ и невѣста по прежнему продолжали ссориться ежедневно и сэръ Грифинъ нѣсколько разъ хотѣлъ уѣхать изъ Лондона. Насталъ и этотъ день. Леди Эстасъ съ подругами невѣсты отправились въ комнату Люцинды, чтобы одѣвать ее къ вѣнцу; онѣ застали ее съ заплаканными глазами; надменная дѣвушка рѣшительно заявила, что она не пойдетъ вѣнчаться, а если ея тетка будетъ настаивать, она кончитъ жизнь самоубійствомъ. Просьбы тетки и леди Эстасъ не привели ни къ чему: Люцинда осталась при своемъ и пришлось отложить свадьбу. Несчастная дѣвушка вскорѣ помѣшалась.

М-съ Карбонкль, конечно, не могла заплатить трактирщику, у котораго долженъ былъ происходить свадебный пиръ, и жестокосердный трактирщикъ завладѣлъ серебромъ, принадлежавшимъ Лиззи.

Желая на комъ нибудь выместить свои неудачи, м-съ Карбонкль стала дѣлать ежедневныя непріятности Лиззи и бывшіе друзья до того разсорились, что при каждой встрѣчѣ поносили одна другую бранью. Лиззи требовала обратно своихъ денегъ и серебра, но не получила ни того, ни другого.

Не желая выносить непріятностей, леди Эстасъ поспѣшила отправиться въ Шотландію.

ГЛАВА XXXV.
Судъ. Леди Эстасъ находитъ себѣ мужа.

Судъ надъ Бенжаминомъ и Смайлеромъ былъ назначенъ въ маѣ. Лиззи въ это время была въ Шотландіи. Къ ней послали повѣстку съ приглашеніемъ явиться въ судъ, но она прислала медицинское свидѣтельство, что не можетъ прибыть въ означенный день. Судъ нашелъ, что отлагать разбирательство неудобно, такъ какъ свидѣтели изъ Гамбурга и Вѣны уже на пути и пріѣздъ ихъ стоитъ очень дорого. Въ назначенный день разбирательство состоялось. Обвинительная власть, недовольная тѣмъ, что Лиззи уклонилась отъ явки въ судъ (было извѣстно, что она совершенно здорова), сильно нападала на нее въ своихъ рѣчахъ, выставляя ее главной виновницей преступленія (хотя, конечно, не обвиняя въ преступленіи), вовлекшей судившихся преступниковъ въ преступное дѣяніе, предусмотрѣнное такими-то и такими-то законами. Но эти рѣчи не подѣйствовали на присяжныхъ и они нашли Бенжамина и Смайлера виновными безъ всякихъ смягчающихъ обстоятельствъ; судъ приговорилъ ихъ къ пятнадцатилѣтней каторжной работѣ.

Ожерелье не было найдено, не смотря всѣ усилія м-ра Кампердауна. Можно было догадываться только, что, передѣланное, оно принадлежало теперь одной знатной аристократкѣ въ Вѣнѣ; но догадка — не фактъ, и м-ру Кампердауну оставалось утѣшаться хоть тѣмъ, что ненавистная ему леди Эстасъ не станетъ болѣе носить на своей шеѣ это ожерелье. Розысканіе брилліантовъ и процессъ Бенжамина и Смайлера стоили ему громадныхъ суммъ, конечно, отнесенныхъ на имущество юнаго представителя рода Эстасовъ.

М-ръ Гаджеръ сдержалъ свое слово и женился на миссъ Крабстикъ. Допрошенный, какъ свидѣтель, въ судѣ относительно этого обстоятельства, онъ объявилъ, что дѣйствительно женился на свидѣтельницѣ и увѣренъ, что она будетъ честною женою; онъ высказалъ убѣжденіе, что миссъ Крабстикъ всегда была нравственно чиста, но поддалась искушенію способствовать воровству только вслѣдствіе коварства еврея, который способенъ былъ оплетать людей и съ болѣе твердыми убѣжденіями, чѣмъ эта слабая женщина.

---

Модный проповѣдникъ, пасторъ англиканской церкви, происхожденіемъ еврей, м-ръ Эмиліусъ, неимѣвшій еще законной подруги жизни, бросилъ свой взоръ на красавицу вдову, леди Эстасъ. Вначалѣ своего знакомства, онъ смотрѣлъ на нее съ благоговѣніемъ и ни словомъ, ни жестомъ не показывалъ, что былъ-бы готовъ соединить свою скромную судьбу съ блестящей судьбой красавицы-аристократки. Изучивъ ея характеръ и ознакомившись съ нѣкоторыми двусмысленными эпизодами изъ ея жизни, онъ выжидалъ случая явиться на арену дѣйствій въ то время, когда звѣзда леди Эстасъ начнетъ закатываться, и крупныя особы, въ родѣ лорда Фауна и м-ра Грейстока, отвернутся отъ нея. Мы знаемъ, что онъ посѣщалъ Лиззи во время болѣзни и увлекательно читалъ ей отрывки изъ духовныхъ и свѣтскихъ сочиненій. Въ это время онъ уже положилъ начало своему сближенію съ интересной вдовушкой

Но вотъ, въ фешенебельномъ кругу заговорили о ложныхъ показаніяхъ, данныхъ леди Эстасъ подъ присягой, и м-ръ Эмиліусъ рѣшилъ, что наступило время и ему дѣйствовать энергично.

За нѣсколько дней передъ отъѣздомъ Лиззи въ Шотландію онъ зашелъ въ ней, зная, что застанетъ ее одну. Онъ искусно навелъ разговоръ на городскіе толки о поведеніи леди Эстасъ въ дѣлѣ брилліантоваго ожерелья. Онъ думалъ напугать Лиззи, представляя ей опасности, которымъ она подвергается въ силу даннаго ею показанія судьѣ о ложной присягѣ. Но когда Лиззи очень хладнокровно приняла его запугиванья и объявила, что ничего и никого не боится, онъ приступилъ къ дѣлу прямо.

— Еще осмѣлюсь сказать вамъ, леди Эстасъ, говорилъ онъ, — что я повергаю къ вашимъ ногамъ мое сердце, руку и карьеру. Я могу сказать про себя, что только своему уму и краснорѣчію я обязанъ своимъ положеніемъ въ этой столицѣ. Я знаю, что вы стоите несравненно выше меня, леди Эстасъ, что вы необычайная красавица, что вы богаты. Но и я, осмѣливающійся явиться искателемъ вашей руки, — и я не полное ничтожество. Въ моихъ жилахъ течетъ знаменитая кровь, я потомокъ знатнаго и древняго рода. Родъ моей дѣятельности самый возвышенный. Мнѣ только тридцать два года и я уже извѣстенъ, какъ величайшій проповѣдникъ. Я могу двигать массы, въ какую сторону мнѣ заблагоразсудится, я умѣю трогать сердца. Раздѣлите мою судьбу, леди Эстасъ. Вы единственная женщина, которую я полюбилъ. Согласитесь быть моей женою.

Онъ былъ противенъ на видъ, неопрятенъ, извѣстный лжецъ и обманщикъ, еврей родомъ, ему было слишкомъ сорокъ лѣтъ, но онъ выказалъ мужество, онъ не краснѣлъ, не запинался, въ немъ не замѣтно было раболѣпства. Онъ почти понравился Лиззи; ее плѣнила его смѣлость; въ его обращеніи, въ его прямомъ и рѣшительномъ заявленіи своихъ чувствъ къ ней, она увидѣла что-то поэтическое, выходящее изъ ряда. Но въ эту минуту она все еще надѣялась, что Франкъ Грейстокъ не совсѣмъ потерянъ для нея, а Эмиліусъ не представлялъ собой особенно блистательную партію.

Лиззи отвѣтила ему, что она вынесла много испытаній, что она боготворила покойнаго мужа и рѣшалась выйти во второй разъ замужъ только для своего ребенка, но избранный ею женихъ оказался недостойнымъ человѣкомъ и она отказала ему. Поэтому она рѣшила теперь не выходить больше замужъ.

Когда Лиззи стала прощаться съ м-ромъ Эмиліусомъ, онъ въ это время разсчитывалъ, во что обойдется ему поѣздка въ Шотландію.

---

М-ръ Эмиліусъ, узнавъ, что Лизза представила въ судъ свидѣтельство о своей болѣзни, воспользовался этимъ, какъ благовиднымъ предлогомъ для посѣщенія ея въ Шотландіи. Онъ пріѣхалъ въ сосѣднее съ ея замкомъ мѣстечко, и написалъ ей, что церковныя дѣла привели его въ Шотландію и что онъ не можетъ возвратиться въ Лондонъ, не заявивъ ей своего почтенія, тѣмъ болѣе, когда онъ знаетъ, что она нездорова. Вслѣдъ за письмомъ онъ явился самъ и его, конечно, приняли.

Онъ завелъ разговоръ о процессѣ Бенжамина, какъ о послѣдней новости дня, и такъ-же, какъ въ первый разъ, рѣшительно перешелъ въ заявленію своихъ чувствъ. Онъ говорилъ настолько краснорѣчиво, что тронулъ сердце прекрасной вдовы, которая на этотъ разъ была уже вполнѣ увѣрена, что не можетъ разсчитывать на Франка Грейстока, ускользнувшаго изъ ея сѣтей.

Лиззи сообразила, что модный проповѣдникъ, имѣющій богатую и знатную жену, легко можетъ пробить себѣ дорогу въ почестямъ, въ особенности когда онъ одаренъ большимъ запасомъ честолюбія и имѣетъ блестящія способности. Наконецъ, выходя за него замужъ, она можетъ предписать ему какія ей угодно условія брачнаго контракта, чего ей не удалось-бы сдѣлать съ лордомъ Фауномъ, лордомъ Джоржемъ и Франкомъ Грейстокомъ. И наружность Эмиліуса ей показалась теперь привлекательнѣе, ей понравились его черные, вьющіеся волосы и горбатый носъ.

— Вы желаете немедленнаго отвѣта? спросила она его.

— Да немедленнаго, отвѣчалъ онъ.

Она зарыдала, потомъ стала говорить о своемъ ребенкѣ, о перенесенныхъ страданіяхъ и пр., но наконецъ выговорила то слово, котораго онъ ждалъ.

Въ тотъ-же вечеръ она извѣстила миссъ Мэкнельти, что выходитъ замужъ за м-ра Эмиліуса.

— Онъ великій проповѣдникъ, сказала она: — его положеніе въ свѣтѣ достойно любви и уваженія всякой женщины.

Въ іюнѣ совершилась ихъ свадьба. Лиззи, однакожъ, ошиблась въ своемъ предположеніи заставить Эмиліуса подписать брачный контрактъ ея редакціи. Вышло на оборотъ: она принуждена была согласиться на всѣ условія, какія предписалъ ей женихъ.

Ея свадьба была предметомъ многочисленныхъ толковъ въ фешенебельномъ обществѣ. Лиззи и на этотъ разъ суждено было снова завоевать себѣ сочувствіе этого общества. Ее жалѣли, находили, что она проведена хитрымъ интриганомъ, который женился на ней изъ-за денегъ. Это общество болѣе всего шокировалъ слухъ, что м-ръ Эмиліусъ имѣетъ жену, проживавшую въ Прагѣ. Но никто не могъ рѣшать, откуда взялся этотъ слухъ ни насколько онъ былъ основателенъ. Правда, утверждали, что, будто-бы, у м-ра Эмиліуса жила какая-то родственница, которую онъ отослалъ обратно въ Прагу, когда у него явилась мысль жениться на леди Эстасъ. Но самъ м-ръ Эмиліусъ говорилъ, что эта родственница уѣхала отъ него потому, что ей сдѣлалъ предложеніе одинъ честный и хорошій человѣкъ и она обвѣнчалась съ нимъ въ Прагѣ.

Лордъ Джоржъ вмѣстѣ съ м-съ Карбонкль и миссъ Люциндой уѣхалъ куда-то за границу. Послѣ отъѣзда м-съ Карбонкль ея кредиторы убѣдились, что почтенная дама оставила громадные долги, доказывающіе только изумительную довѣрчивость англійскихъ капиталистовъ и комерсантовъ^[2].

"Дѣло", №№ 10—11, 1871, №№ 5—7, 12, 1872

---

1. Dove по англійски значитъ голубь.
2. Не желая переносить печатаніе этого романа на будущій годъ, редакція рѣшилась передать его окончаніе въ возможно полномъ сокращеніи, выпустивъ всѣ излишнія подробности и эпизоды, которыми изобилуютъ романы не только второстепенныхъ, но даже и весьма талантливыхъ англійскихъ писателей.