Бракъ по любви.
правитьОнъ записывалъ каждое утро и каждый вечеръ, безъ всякихъ фразъ, телеграфнымъ стилемъ въ свою памятную книжку маленькую программу и маленькій перечень своего дня. Онъ началъ на двадцатомъ году, 3-го октября 1869 г., и вотъ какая отмѣтка была сдѣлана въ это число:
Я произведенъ въ подпоручики 21 стрѣлковаго полка.
При наступленіи 31 декабря онъ клалъ въ столъ памятную книжку прошлаго года и переходилъ къ памятной книжкѣ слѣдующаго года.
Она съ большой тщательностью и большой подробностью вела въ хорошенькихъ книжечкахъ, переплетенныхъ въ синій сафьянъ и крѣпко запертыхъ подъ замокъ, журналъ своей жизни, въ дни молодости. Она начала въ 16 лѣтъ и ея первая фраза, помѣченная 17 мая 1876 г., была слѣдующая:
Сегодня я надѣла первое длинное платье.
Она вышла замужъ 17 августа 1879 г. и затѣмъ остановилась; она не писала ничего больше въ маленькихъ книжечкахъ синяго сафьяна; но сохраняла и таинственно скрывала въ глубинѣ потаеннаго ящика тетрадки, повѣствующія жизнь ея отъ мая 1876 г. до августа 1879 г., съ перваго длиннаго платья до свадьбы.
Онъ также женился 17 августа 1879 г., но не прервалъ своихъ ежедневныхъ записокъ, такъ что въ одномъ изъ ящиковъ его бюро находились тринадцать памятныхъ книжекъ, гдѣ была описана день въ день и очень вѣрно, не смотря на сухость изложенія, вся его жизнь. Отъ времени до времени онъ забавлялся, беря наудачу одну изъ этихъ памятныхъ книжекъ. Открывалъ ее, прочитывалъ пятнадцать или двадцать страницъ, переживая такъ сказать прошлое, перемѣщая это прошлое въ настоящее.
И такъ 19 іюня 1881 г. юный подпоручикъ 1869 г., произведенный въ капитаны и сдѣлавшійся эскадроннымъ командиромъ, былъ одинъ въ своемъ кабинетѣ часу въ десятомъ вечера, передъ своимъ бюро, и, облокотившись головой на руки, спрашивалъ себя было ли то весной 1878 г. или весной 1879 г., что онъ помѣстилъ въ Бюллетенѣ собранія офицеровъ статью о новой организаціи военнаго обоза въ Австро-Венгріи. Это размышленіе привело его на мысль, что вѣроятно онъ найдетъ въ своихъ памятныхъ книжкахъ число изданія статьи.
Онъ открылъ ящикъ съ памятными книжками, и съ перваго раза случайно попалъ на 1879 годъ. Онъ началъ перелистывать маленькую книжечку… Онъ перевертывалъ страницу за страницей какъ вдругъ внезапно остановился и прочелъ съ нѣкоторымъ вниманіемъ одно мѣсто, которое заставило его улыбнуться. Онъ всталъ, отошелъ отъ бюро, сѣлъ въ большое кресло и тамъ продолжалъ читать. Онъ вовсе не думалъ болѣе объ организаціи обоза въ Австро-Венгріи. Старыя воспоминанія, повидимому, встали въ душѣ его и вызывали на устахъ легкія улыбки и нѣкоторое умиленіе въ глазахъ; раза три или четыре этотъ кавалерійскій капитанъ долженъ былъ пріостановить пальцемъ навертывавшуюся слезу.
Онъ совсѣмъ углубился въ свое чтеніе, когда вдругъ одна изъ портьеръ его кабинета слегка, очень слегка приподнялась и бѣлокурая головка появилась въ рамѣ старинныхъ обоевъ…
Что дѣлалъ онъ тамъ, въ этихъ большихъ креслахъ? Спалъ онъ что ли? Полчаса тому назадъ, онъ безпощадно прогналъ ее, потому что хотѣлъ работать, а когда она была тутъ, то мѣшала ему, смущала его, вызывала въ немъ вовсе не трудовыя мысли.
Тогда съ величайшими предосторожностями худенькая и гибкая блондиночка, въ бѣломъ кисейномъ пеньюарѣ, скользнула въ комнату, сдѣлала три, четыре шага на цыпочкахъ, нагнулась слегка на бокъ… Онъ не спалъ… Онъ читалъ и очень внимательно, потому что ничего не слыхалъ и не шевелился. Онъ былъ въ своемъ правѣ: читать — значитъ работать.
Сдерживая дыханіе, она продолжала свой путь къ кресламъ тихонько, тихонько… и пробираясь такимъ образомъ, задавала себѣ вопросъ. Она была еще немножко ребячлива… двадцать одинъ годъ… и очень влюбленная… Говоримъ это въ ея извиненіе. Вотъ вопросъ, который она задавала себѣ:
— Куда мнѣ его поцѣловать? въ лобъ, въ щеку… или немножко повсюду, безъ разбора?
Она приближалась… Концомъ пальцевъ она уже почти задѣвала волосы капитана и готова уже была рѣшиться на поцѣлуй повсюду, безъ разбора, какъ вдругъ страшно поблѣднѣла… На двухъ раскрытыхъ страницахъ маленькой памятной книжки, она прочла:
Одинъ восклицательный знакъ послѣ перваго: Я люблю ее! два послѣ втораго… Это усилилось между 16 и 17!
Она слегка вскрикнула и вся задрожала.
— Что это такое? — сказала она, — что это такое?
Она изнемогала… Онъ вскочилъ, поддержалъ ее въ своихъ рукахъ, но она, заливаясь слезами и въ потокѣ прерывающихся словъ, перемѣшанныхъ рыданіями, повторяла:
— 16 іюня: Я люблю ее! 17 іюня: Я люблю ее!! А сегодня 19 іюня! Ты любишь другую женщину! О! это ужасно! это ужасно!
— Посмотри-ка, глупышка; посмотри-ка.
Онъ открылъ памятную книжку на первой страницѣ, гдѣ было написано крупными буквами: 1879 г.
— А! — вскричала она радостно посреди не совсѣмъ еще затихшихъ рыданій… Это меня! это меня!
Затѣмъ она прибавила наивно, неосторожно: — Такъ ты тоже велъ дневникъ?
— Какъ! я тоже?.. Такъ, значитъ и ты вела?
Она должна была признаться, что если онъ писалъ: Я люблю ее! въ маленькихъ памятныхъ книжкахъ чернаго сафьяна, она тоже, съ своей стороны, писала въ маленькихъ книжкахъ синяго сафьяна…
И такъ какъ она говорила своему мужу:
— Покажи твою памятную книжку, покажи, чтобы я видѣла три восклицательныхъ знака 18 и четыре — 19 числа, то и онъ сказалъ ей: Хорошо! — Поди-же принеси твои маленькія тетрадки и мы сличимъ, у кого изъ насъ больше восклицательныхъ знаковъ.
Соблазнъ былъ слишкомъ силенъ. Она пошла за своимъ 1879 годомъ и возвратилась съ тремя тетрадками довольно почтенныхъ размѣровъ.
— Цѣлыхъ три книги! — воскликнулъ онъ.
— Да, въ первые три мѣсяца, а у тебя за цѣлый годъ всего одна маленькая, ничтожная книженка.
— Можно сказать много въ короткихъ словахъ… Ты увидишь…. Ступай, садись сюда, подлѣ меня… Тутъ будетъ довольно мѣста вдвоемъ, на этомъ креслѣ.
— Да, сѣвши къ тебѣ на колѣни… Но это невозможно.
— Почему?
— Потому, что въ моихъ тетрадкахъ можетъ быть встрѣтятся такія вещи, которыя ты не долженъ видѣть.
Она показывала свои синенькія книжки, а онъ, показывая свои, сказалъ:
— Тутъ тоже, можетъ быть…. Ты права. Сядемъ на нѣкоторомъ разстояніи другъ отъ друга. Мы будемъ читать только то, что захотимъ.
— И можно будетъ дѣлать сокращенія….
— Хорошо, — сказалъ онъ, — начинай.
— Нѣтъ, начинай ты, чтобы придать мнѣ бодрости.
— Хорошо, но откуда начинать?
— Ну, такъ вотъ откуда я начинаю.
— Нѣтъ, мнѣ надо начать немножко раньше тебя, надо начать съ того, когда появляется Юпитеръ.
— Это совершенно справедливо…. Найди же, когда появляется Юпитеръ….
— Постой…. Это должно быть въ первой половинѣ мая…. Да, вотъ я и нашелъ…. «Четвергъ 15 мая». Я пошелъ къ Шери посмотрѣть Юпитера, лошадь теино-гнѣдой масти, сени лѣтъ. Указанія въ каталогѣ: Отличная верховая лошадь, статная, хорошо ходитъ въ галопъ, ходила и подъ дамскимъ сѣдломъ. Назначена въ продажу 21 пая. Очень хорошо рекомендована д’Эстильи. И двѣ страницы дальше: «Суббота 17 мая. Я видѣлъ Юпитера. Лошадь, кажется, очень хороша. Пойдетъ до 2500 фр.». Затѣмъ дальше. Середа 21 мая….
— День нашей встрѣчи на желѣзной дорогѣ. Я помню это число.
— Да, вѣрно…. «Середа 21 мая. Въ военномъ министерствѣ. — У сестры. — Я купилъ Юпитера за 1900 фр… На возвратномъ пути, я встрѣтилъ въ вагонѣ очаровательную молодую дѣвушку, сидѣвшую противъ меня».
— Это такъ сказано?… Не прикрашиваешь ли ты немножко изъ вѣжливости. Покажи.
— На, смотри….
— Да…. вижу…. очаровательная….
— Теперь читай ты…. У тебя навѣрное написано что-нибудь 21 ная….
— Надѣюсь, что нѣтъ! Неужели ты думаешь, что я написала: На возвратномъ пути, въ вагонѣ, противъ меня сидѣлъ очаровательный молодой человѣкъ?
— Нѣтъ…. не очаровательный молодой человѣкъ…. но все-таки посмотри.
— Пожалуй, для успокоенія совѣсти…. Посмотримъ. «Середа 21 мая… Въ Луврѣ… у тетушки….» Ничего нѣтъ, увѣряю тебя… Нѣтъ, кое-что есть.
— Я былъ вполнѣ увѣренъ… Ты обратила на меня вниманіе…
— Вотъ что тутъ есть… «На возвратномъ пути по желѣзной дорогѣ, передо мной сидѣлъ молодой человѣкъ. Онъ смотрѣлъ на меня всю дорогу…. Какъ только я поднимала глаза, онъ опускалъ свои; но какъ только я опускала свои, онъ поднималъ; а начиная съ Шату, я совсѣмъ не осмѣливалась болѣе поднимать глазъ, такъ какъ я чувствовала на себѣ его взоръ…. У меня въ сакѣ былъ англійскій романъ; я взяла его и принялась читать, но вечеромъ принуждена была перечитать все, что я думала прочесть во время ѣзды».
— Это не все…. Я думаю, что есть еще, кое-что….
— Да…. но это совсѣмъ не интересно.
— Все таки читай; вѣдь я все читалъ.
— О! ты… ты…. Я очень хорошо вижу, что изъ этого произойдетъ. У тебя, все время будутъ маленькія сухія и безсвязныя замѣтки, между тѣмъ, какъ у меня разнаго рода подробности. Я сейчасъ объясню тебѣ почему…. Когда воспитательница моя, мадемуазель Гизаръ, оставила насъ, то сказала мнѣ: «Милое дитя мое, ты совсѣмъ недурно пишешь, но надо продолжать работать; надо заучить гаммы въ стилѣ, какъ и въ музыкѣ. Сдѣлай привычку писать каждый вечеръ три, четыре страницы объ чемъ угодно, все равно…. о проведенномъ днѣ, о визитахъ, которые тебѣ сдѣлали, или которые ты отдала, и пр.». И такъ я дѣлала то, что мнѣ посовѣтовала мадемуазель Гизаръ.
— Хорошо, хорошо.
— Нѣтъ, я хочу толкомъ объясниться на этотъ счетъ, потому что, повторяю, я знаю, что изъ этого выйдетъ… Сейчасъ ты вообразишь себѣ восторженность чувствъ и страстное увлеченіе тамъ, гдѣ будетъ только упражненіе въ стилѣ и въ французскомъ повѣствованіи. Я не хочу, чтобы ты могъ въ этомъ ошибаться
— Я не ошибусь въ этомъ…. но что тамъ послѣ: Онъ все время смотрѣлъ на меня?
— Ничего о тебѣ…. Ну, слушай: «Развѣ это правда, что бабушка говорила третьяго дня: — Это удивительно… наша маленькая Жанна вдругъ сдѣлалась очень хорошенькой». И затѣмъ цѣлый разговоръ между бабушкой и мамой; мама упрекала бабушку въ тонъ, что она говоритъ мнѣ подобныя вещи, развиваетъ мое самолюбіе, и пр., и пр. Ничего интереснаго, говорю тебѣ…. Продолжай.
— 22 числа у меня нѣтъ ничего.
— У меня тоже.
— «23 мая». «Юпитеръ прибылъ. Я пробовалъ лошадь на террасѣ и въ лѣсу. По моему, она очень хороша».
— А обо мнѣ?
— Ничего.
— О, это нѣсколько обидно, потому что у меня есть кое-что о тебѣ 23. «Молодой человѣкъ, который смотрѣлъ на меня третьяго да въ поѣздѣ, — военный. Онъ проѣхалъ сейчасъ верхомъ, въ мундирѣ. У него были три серебряные галуна на рукавахъ. Я говорю, что онъ проѣхалъ; онъ болѣе, чѣмъ проѣхалъ…. Это глупо, что я хочу писать, но разъ, что я пишу для одной себя… въ самомъ ли дѣлѣ онъ замѣтилъ меня на желѣзной дорогѣ? Что онъ разузнавалъ обо мнѣ? Знаетъ ли онъ, что я живу здѣсь? Что онъ хотѣлъ блеснуть что ли передо мной? Онъ оставался, по крайней мѣрѣ, съ четверть часа на террасѣ, между павильономъ Генриха IV и рѣшеткой, заставляя лошадь идти бокомъ, дѣлать пируэты, перемѣнять ноги, дѣлать вольты на одномъ мѣстѣ, и пр., и пр. Чтобы надѣяться прельстить меня подобными пустяками надо быть человѣкомъ очень пошлымъ».
— Какая несправедливость! Ты видишь здѣсь въ моей памятной книжкѣ: «Я пробовалъ Юпитера. Я пробовалъ Юпитера и нашелъ что онъ получилъ блестящее воспитаніе….» Но продолжай.
— Продолжаю. "Вечеромъ послѣ обѣда, я сказала Жоржу, который, несмотря на свои двѣнадцать лѣтъ, проводитъ еще время въ играхъ въ оловянные солдатики и большой знатокъ въ военныхъ вещахъ: — Жоржъ, что обозначаетъ, когда у офицера три серебряные галуна на рукавахъ? — Это капитанъ. — А хорошо быть капитаномъ? — Смотря когда. Хорошо въ двадцать пять лѣтъ и дурно — въ пятьдесятъ…
«Двадцать пять, ему, можетъ быть, немножко больше, но не очень. Бабушка, у которой слухъ очень тонкій, услышала нашъ разговоръ съ Жоржемъ и сказала: — Вы не знаете, что тутъ дѣлается? Жанна собираетъ у Жоржа свѣденія о военныхъ….
„Я покраснѣла, какъ піонъ. Отсюда начались длинныя пренія. Бабушка объявляетъ, что за имѣетъ слабость къ военнымъ, а мама увѣряетъ, что она никогда не рѣшилась бы отдать меня за человѣка, который таскалъ бы свою жену изъ гарнизона въ гарнизонъ. Я црашиваю себя, зачѣмъ я пишу всѣ эти глупости въ этой тетрадкѣ. Конечно, только изъ послушанія мадемуазель Гизаръ“. Ты видишь, то тамъ написано. Теперь твой чередъ; я кончила.
— 24, всего двѣ строчки…. „Я встрѣтилъ верхомъ въ лѣсу молодую дѣвушку, видѣнную мною въ прошлую среду. Она дѣйствительно очень хорошенькая и недурно сидитъ на лошади“.
— Только…. Ужъ черезчуръ сжато! Тутъ нужно бы какое-нибудь поясненіе.
— Вотъ, мой ангелъ, вотъ тебѣ поясненіе. Ты права…. Мои замѣтки ужъ черезчуръ сухи… но еслибъ я не боялся сдѣлать что нибудь въ родѣ мадригала…
— Такъ не бойся…. здѣсь нѣтъ никого….
— Я сказалъ бы тебѣ, что все, что не написано въ этой маленькой тетрадкѣ… написано въ моемъ сердцѣ. Это майское утро, эту встрѣчу въ лѣсу… сегодня, послѣ протекшихъ двухъ лѣтъ, я помню въ мельчайшихъ подробностяхъ. Мы маневрировали отъ пяти до семи часовъ на участкѣ земли des Loges, въ ужасной пыли. Я отвожу мой эскадронъ на квартиры…. перемѣняю лошадь и снова сажусь на Юпитера.
— Милый Юпитеръ!
— Четверть часа спустя, я ѣхалъ галопомъ по длинной, поднимающейся вверхъ аллеѣ, близь Валя. Вдругъ вижу небольшую кавалькаду: ты на Нелли, твоей вороной, Жоржъ на своемъ саврасомъ пони, а сзади Луи на своемъ большомъ Сѣрко…. Ты видишь, я помню даже масть лошадей. Тутъ, въ пятидесяти метрахъ разстоянія, у меня закружилась голова…. Я узналъ тебя…. Внезапно я пускаю Юпитера шагомъ. Маленькая кавалькада проѣзжаетъ мимо меня… Я какъ сейчасъ вижу тебя въ твоей сѣренькой амазонкѣ, черной шляпкѣ, съ бѣлокурыми локонами, которые падали кудрями изъ-подъ вуаля…. И въ то время, какъ ты проѣзжала, я говорилъ себѣ: „Нѣтъ, право, ничего нѣтъ на свѣтѣ милѣе этой молодой дѣвушки!“…. А ты что говорила?
— Что я говорила себѣ…. не помню…. но вотъ что я писала.
И слегка дрожащимъ голосомъ, потому что была разстрогана его маленькимъ поясненіемъ, Жанна прочла слѣдующее:
— „Я встрѣтила его близь Валя. Онъ ѣхалъ галопомъ, и вдругъ, узнавъ меня, остановилъ свою лошадь…. Да, узнавъ меня…. Я очень хорошо видѣла его движеніе. Я знаю, что значитъ остановить лошадь на всемъ скаку. И такъ онъ съ одного маха остановилъ свою лошадь и проѣхалъ совсѣмъ близко около насъ. Я не смѣла взглянуть на него, но чувствовала, что онъ на меня смотритъ. Онъ стоялъ не болѣе, какъ шагахъ въ десяти отъ насъ, когда этотъ повѣса Жоржъ сказалъ: — Жанна, ты видѣла? Какъ онъ былъ смѣшонъ, весь покрытый пылью! Онъ былъ похожъ на Піерро! Это капитанъ 21-го полка. У него былъ номеръ 21 на воротникѣ мундира.“
„Я была ужасно зла на Жоржа… Только бы онъ не слыхалъ?“
— А я слышалъ… Я помню теперь.
— Теперь читай ты; твоя очередь.
„Среда 25 мая. Я снова увидѣлъ мою незнакомку; она живетъ въ одномъ изъ домовъ на терассѣ. Я ѣхалъ въ экипажѣ; она была у окна; увидѣвъ меня, мнѣ показалось, что она внезапно отошла отъ окна именно потому, что увидѣла меня…. Боже мой! Какая она миленькая!“
— Вотъ какъ! Это немножко не такъ сухо, какъ прежде. Есть прогресъ. Ты употребляешь глаголы… Начинаешь писать…
— Это, можетъ быть оттого, что я начинаю влюбляться… Теперь тебѣ.
— »25 мая. Я была у окна и вдругъ вижу, что приближается премиленькая англійская, блестящая на солнцѣ, телѣжка, въ которую былъ впряженъ очаровательный вороной пони; на козлахъ сидѣлъ маленькій грумъ, безукоризненнаго, вида, а рядомъ съ нимъ онъ, капитанъ. Мнѣ слѣдовало бы преспокойно оставаться у окна. Но я была не въ силахъ. Я сказала себѣ: если я посмотрю на него, то онъ несомнѣнно это замѣтитъ… Страхъ охватилъ меня и я спряталась въ глубинѣ гостиной. Тогда бабушка сказала мнѣ: "Что съ тобой, Жанеточка? — Нечего, бабушка, отвѣтила я.
«Жоржъ, который стоялъ со мной у окна, вдругъ крикнулъ: — Жанна, ты не видишь, что этотъ капитанъ, который сейчасъ проѣхалъ въ хорошенькой телѣжкѣ, тотъ самый вчерашній Піерро?»
— Піерро, это былъ я?
— Именно ты…. 26 мая, у меня рѣшительно ничего нѣтъ. О! ты можешь прочесть. Тутъ нѣтъ объ тебѣ ни слова. «Я примѣряла мое розовое платье. Оно хорошо сидѣло, но недостаточно было маленькихъ плисе. Я велѣла ихъ прибавить» и проч. и проч. Я думала только о моемъ розовомъ платьѣ…. Ты видишь, что я не очень была озабочена.
— 26 мая, наоборотъ, для меня былъ великій день; это было дежурство Пико. У меня тутъ всего двѣ строчки, но онѣ краснорѣчивы: «Я далъ Пико двадцать франковъ. Это очень ловкій дипломатъ».
— Вотъ тутъ тоже необходимо поясненіе.
— Очень охотно… Утромъ, завтракая въ гостинницѣ, я сказалъ Дюбризе, который все рыскаетъ верхомъ по лѣсу: «Не знаешь ли ты молодой дѣвушки, которая постоянно ѣздитъ съ мальчуганомъ лѣтъ двѣнадцати и старымъ слугой? — Погоди-ка… эта молодая дѣвушка ѣздитъ на вороной лошади? — А старый слуга на сѣрой, подсказалъ другой изъ собесѣдниковъ. — А мальчикъ на саврасомъ пони, прибавилъ третій.» Затѣмъ поднялись длинныя пренія о достоинствѣ лошадей. Саврасый пони оказался превосходнымъ, а вороная лошадь немножко утомленной.
— Это была правда… по счастью!
— О! да, по счастью!.. Тутъ я началъ возражать: «Я говорю вамъ ни о сѣрой, ни о вороной лошади, я говорю о молодой дѣвушкѣ.» И всѣ трое отвѣтили мнѣ, что они всегда смотрятъ только на лошадей. Немного я изъ этого узналъ! Возвращаюсь домой. Около трехъ часовъ вижу Пико, своего вѣстоваго, который бродитъ по двору. Зову его въ окно. Это парижанинъ, Пико, и очень ловкій… Я сказалъ ему: «Пико, постарался бы ты половчѣе разузнать кто особы, живущія въ такомъ-то домѣ на террасѣ… Входъ съ улицы des Arcades… — Слушаю, капитанъ. — Но ты понимаешь, половчѣе. — Слушаю, капитанъ. — Если ты узнаешь что-нибудь, то разскажешь мнѣ завтра утромъ на квартирѣ.»
— Ты не очень нетерпѣливъ однако; ты могъ бы велѣть ему придти тотчасъ же.
— Онъ именно это и сдѣлалъ. Часъ спустя, онъ возвратился съ торжествующимъ видомъ и произнесъ такую необычайную рѣчь, что я отъ души забавлялся, записывая ее возможно точно въ мою записную книжку.
— Я забавлялся!.. Это безчестная увертка! Скажи же правду… Признайся, что тебѣ не было непріятно писать разныя вещи, гдѣ говорилось обо мнѣ, и тогда я, можетъ быть, призналась бы, что мнѣ не было непріятно писать кое что, гдѣ говорилось объ…
— Ну такъ я признаюсь.
— И я также. Читай теперь.
— Читаю. "Пико приходитъ и говоритъ мнѣ: капитанъ, я знаю все. Но только объ одномъ прошу: какъ только я начну, не прерывайте меня разспросами. Я твердилъ всю дорогу мое донесеніе, чтобъ не спутаться. Домъ былъ нанятъ, три недѣли тому назадъ, парижанами. Хозяинъ — мосье Лаблиньеръ, инженеръ, промышленникъ… имъ фабрикуетъ паровыя машины, телеграфы и пр. Онъ живетъ тамъ съ своей тещей, женой и двумя дѣтьми: молодой дѣвушкой (девятнадцати лѣтъ) и мальчикомъ (двѣнадцати лѣтъ)… Постойте я знаю имена дѣтей… Жанна и Жоржъ… Онй богаты, очень богаты… Пять лошадей на конюшнѣ, три экипажа въ сараѣ, четверо мужской прислуги, кухарка, три горничныя: Жиль, Адель… Но я думаю, что для васъ неинтересны имена горничныхъ, капитанъ. Парижскій адресъ ихъ: бульваръ Гауссманъ, 28. Какъ я узналъ все это? Въ разговорѣ съ консьержемъ… Нѣтъ, нѣтъ, не прерывайте меня . Это меня спутаетъ… Я знаю, что васъ тревожитъ, капитанъ. Вы полагаете, что я сдѣлалъ глупость, что сказалъ, что пришелъ отъ вашего имени? Совсѣмъ нѣтъ. Вы думаете, себѣ: какъ этотъ полоумный Пико сдѣлалъ, чтобы вступить въ разговоръ?.. О! это дѣло не особенно трудно, капитанъ. Это не большая заслуга съ моей стороны!.. Консьержъ былъ у своей двери. Я тихонько подошелъ къ нему съ видомъ военнаго, болтающагося безъ всякой цѣли, а когда очутился какъ разъ у его носа, то началъ такъ: — Уфъ, какая жара!.. Онъ отвѣтилъ: Да, жарко!.. Я продолжалъ: — но все-таки не такъ жарко, какъ вчера… Онъ отвѣтилъ: — Да, потому что есть вѣтерокъ…
"И такъ первый шагъ былъ сдѣланъ; мы принялись разговаривать: въ ту минуту, какъ я началъ подбираться къ главному предмету разговора, вдругъ я увидѣлъ въ глубинѣ двора сходящую съ крыльца молодую дѣвушку, чертовски хорошенькую, съ вашего позволенія, капитанъ, съ толстымъ кускомъ хлѣба въ рукахъ. Я сказалъ консьержу: Это ваша жилица?.. Онъ отвѣтилъ мнѣ: Нѣтъ, это дочь жильца, парижанина.
"Тогда онъ принялся разсказывать, все, что я только что передалъ вамъ. Я говорю вамъ, что съ моей стороны никакой заслуги не было, капитанъ. Онъ все продолжалъ говорить, когда я увидѣлъ молодую дѣвушку переходящею черезъ дворъ уже безъ куска хлѣба. Консьержъ сказалъ мнѣ: — Вотъ и опять она, дочка парижанина; всякій день она ходитъ на конюшню кормить хлѣбомъ свою лошадь…
"Между тѣмъ молодая дѣвушка возвращалась на крыльцо, но очень медленно, оглядывая меня. Она казалась удивленной и какъ будто говорила себѣ: — Что нужно здѣсь этому стрѣлку?..
"Она возвратилась въ домъ… Въ это время консьержъ ужасно расхваливалъ мнѣ эту дѣвушку… да и расхваливалъ же! Какая она кроткая, да добрая, не только къ лошадямъ, но и къ людямъ. Такъ напримѣръ, когда они пріѣхали, недѣли три тому назадъ, маленькая дочка консьержа была больна. Такъ повѣрите ли, что эта дѣвушка… Но извините, капитанъ… можетъ быть васъ неинтересуютъ всѣ эти подробности… Если же интересуютъ?.. Въ такомъ случаѣ, я продолжаю… Такъ я говорилъ вамъ, что она приходила навѣщать дочку консьержа каждый день, присылала ей супу и разныхъ вкусныхъ вещей; она приносила игрушекъ, конфектъ; сидѣла по получасу въ ихъ помѣщеніи и разсказывала ей сказки.
«Консьержъ только что собрался было разсказывать мнѣ все это, какъ вдругъ приходитъ къ намъ горничная… довольно красивая особа, капитанъ. Она пришла и говоритъ консьержу: — Нѣтъ ли письма къ барышнѣ? — Нѣтъ, всѣ письма къ барышнѣ я приношу тотчасъ же, вы знаете…
Я-же сказалъ себѣ: — Быть можетъ, можно было бы разузнать что-нибудь отъ горничной… Тогда я снова начинаю: — Какъ жарко сегодня, сударыня — О! да… Я продолжаю: — Немножко посвѣжѣе вчерашняго…
Это удалось также, какъ съ консьержемъ, и вотъ разговоръ возобновляется. Горничная спрашиваетъ меня, не знаю ли я нѣкоего Камюса, бригадира номера 10 гусарскаго полка… Мы еще болтали, какъ вдругъ она воскликнула: — О! я убѣгаю… Барышня ждетъ меня! — А она разсердится, ваша барышня… забранитъ васъ?.. Моя барышня разсердится, будетъ бранить меня, ни за что! Ничего нѣтъ лучше на свѣтѣ моей барышни…»
— Это все?
— Да, все.
— Такъ ты приказывалъ шпіонить за мной…
— Положительно; но твой разсказъ отъ 26 мая?
— Вотъ онъ. «Вторникъ, 27 мая. Вчера, послѣ полудня, я понесла хлѣба Нелли; спускаясь съ лѣстницы, вижу военнаго, разговаривающаго съ нашимъ консьержемъ. Я пробыла минутъ пять въ конюшнѣ; выйдя оттуда, вижу, что солдатъ еще тамъ… Я возвращаюсь въ свою комнату и нахожу тамъ Жюли. О! когда любопытство овладѣваетъ вами, то это ужасно! Я сказала Жюли: — Я жду письма изъ Парижа; пойди посмотри, нѣтъ ли его у консьержа…»
«Она уходитъ… а я жду… Жюли не возвращается. Я иду въ свою уборную, которая выходить во дворъ и вижу Жюли, разговаривающею съ солдатомъ! Наконецъ, она возвращается. — Письма вамъ нѣтъ, сударыня. — Вы однако довольно долго оставались внизу. — Нѣтъ, сударыня. — Да, я видѣла васъ; вы разговаривали съ гусаромъ. — Съ гусаромъ! О! нѣтъ, сударыня. — Да если я васъ видѣла… — Я говорила не съ гусаромъ, сударыня; это стрѣлокъ; есть разница въ мундирѣ. У гусаръ тесьмы бѣлыя, а у стрѣлковъ черныя; у гусаръ воротникъ такой же какъ долманъ, а у стрѣлковъ воротникъ красный. — Какъ вы все это знаете, Жюли? — У меня двоюродный братъ въ гусарахъ, сударыня; здѣсь, въ Сенъ-Жерменѣ нѣтъ гусаръ, здѣсь только стрѣлки: два полка, 21 и 22, которые вмѣстѣ составляютъ бригаду… Солдатъ, который тутъ былъ, это былъ стрѣлокъ 21 полка.»
"21 полка! Это его полкъ! Мой разговоръ съ Жюли о военныхъ долженъ былъ имѣть самыя плачевныя послѣдствія… Около шести часовъ мы вышли съ мамой прогуляться на террасу. Встрѣчаемъ двухъ стрѣлковыхъ офицеровъ. Мама говоритъ: «У нихъ славныя лошади, у этихъ гусаръ.»
«Я опрометчиво отвѣчаю ей: — Это не гусары, мама, это стрѣлки; у гусаръ бѣлая тесьма, а у стрѣлковъ черная; у гусаръ воротникъ… Я пріостановилась и взглянула на маму. Она была поражена: — Откуда ты все это знаешь? — Боже мой! мама, отъ Жюли… у нея двоюродный братъ въ гусарахъ… Однажды, въ то время, какъ она причесывала мнѣ голову… — Странный предметъ разговора! сказала мама…»
«Мы на этомъ остановились… Но не все еще кончено. Папа возвращается изъ Парижа, мы садимся за столъ, и папа разсказываетъ папѣ, что онъ встрѣтилъ на желѣзной дорогѣ одного офицера… Ахъ, еслибъ это былъ онъ!.. Полковникъ… это не онъ!.. Папа, въ прошломъ году провелъ съ этимъ полковникомъ мѣсяцъ въ Котере. Они вмѣстѣ играли въ вистъ. Теперь же возобновили знакомство. Папа пригласилъ его къ намъ обѣдать на будущей недѣлѣ, въ среду, 4 іюня.»
«Я сказала папа: — Развѣ полкъ этого господина стоитъ въ Сенъ-Жерменѣ? — Да, его полкъ здѣсь. — Это 21 или 22? — Такъ здѣсь два полка? — Да, папа, 21 и 22; они составляютъ бригаду…»
«Тутъ папа былъ пораженъ еще больше, чѣмъ мама. — Но кто тебѣ разсказалъ все это? — Ахъ, Боже мой! это Жюли, у которой двоюродный братъ въ гусарахъ… — Я ничего не понимаю, сказала мама; Жанна, съ нѣкоторыхъ поръ, только и говоритъ, что о стрѣлкахъ, да о гусарахъ. Ха, ха! сказала бабушка, она, можетъ-быть, заинтересовалась какимъ-нибудь красивымъ офицеромъ…»
«Я покраснѣла до ушей; и отвѣчала съ нетерпѣніемъ, почти съ гнѣвомъ. Я начала серіозно сердиться на этого господина, котораго я не знала и никогда не буду знать. Да, я сердилась на него за то, что онъ какъ бы вторгнулся въ мою жизнь. Зачѣмъ онъ сютрѣлъ на меня на желѣзной дорогѣ? Для чего онъ гарцовалъ на лошади подъ моими окнами? Для чего поѣхалъ шагомъ въ тотъ разъ, какъ увидѣлъ меня? Если я когда-нибудь встрѣчу его и узнаю, то поскачу галопомъ, полнымъ галопомъ… Но увы! галопъ вовсе не алюръ моей Нелли; она старѣется. Потому-то папа и хочетъ подарить мнѣ ко дню моего рожденія другую лошадь…»
«Мнѣ очень бы хотѣлось знать, его ли это полковникъ будетъ у насъ обѣдать въ среду, 4 іюня?»
Это была послѣдняя фраза бюллетеня 27 мая.
Затѣмъ она перевернула съ десятокъ страницъ въ своей тетрадкѣ.
— Съ 28 мая по 3 іюня ничего о тебѣ, рѣшительно ничего…
— У меня тоже ничего о тебѣ. Это потому, что мы имѣли несчастье не видаться въ эту недѣлю. Я не былъ въ Сенъ-Жерменѣ… Мы уѣзжали, человѣкъ двадцать офицеровъ изъ двухъ полковъ, съ генераломъ и полковниками, для маневровъ кадрами между Вернономъ и Руаномъ. Я увелъ съ собой Юпитера, и мои замѣчанія въ эту недѣлю путешествія были переполнены очень любезными вещами относительно моей новой лошади: Юпитеръ безукоризненъ… горячъ, силенъ и уменъ… Вчера полковникъ ѣздилъ на немъ, и нашелъ его превосходнымъ и пр., и проч. 3 іюня, въ восемь часовъ вечера, мы возвратились въ Сенъ-Жерменъ, и 4 іюня… я не забылъ тебя… насмотри. Вотъ… Увижу ли я ее, молоденькую блондиночку, съ террасы?
— А вотъ мое 4 іюня: «Я знаю его имя. Сегодня вечеромъ у насъ обѣдалъ полковникъ. Онъ пріѣхалъ въ семь часовъ. Взглядъ мой прямо устремился на воротникъ его мундира… Я вижу номеръ 21. Это былъ именно его полковникъ. Во время обѣда разговоръ шелъ совсѣмъ пустой… но послѣ обѣда, когда я наливала кофе… — Полковникъ, сказалъ папа, не могли ли бы вы оказать мнѣ услугу: мнѣ хотѣлось бы подарить вотъ этой молоденькой особѣ лошадь; не знаете ли вы такой лошадки, которая была бы очень добронравна…»
«Я было начала возражать: — Не очень добронравна, полковникъ? Я ѣзжу верхомъ очень хорошо… (И это правда, я ѣзжу очень хорошо…) — Я поищу, отвѣчалъ полковникъ, поразвѣдаю… Ахъ, да, у одного изъ офицеровъ моего полка есть лошадь, которая вамъ вполнѣ годится, сударыня… я ѣздилъ на ней эти дни… Она превосходна. Если бы онъ захотѣлъ уступить мнѣ ее, сказалъ папа, съ хорошимъ барышенъ?.. — О, этотъ офицеръ будетъ совершенно равнодушенъ къ барышу; онъ богатъ, даже очень богатъ… Это капитанъ де Леонелъ. — Капитанъ и богатый? воскликнулъ Жоржъ; это можетъ быть тотъ офицеръ, котораго мы тогда видѣли въ англійской телѣжкѣ на ворономъ пони. — Это тотъ самый. — О! мы хорошо знаемъ его, я и сестра; мы нѣсколько разъ встрѣчали его…»
"Тутъ я почувствовала, что щеки у меня запылали, буквально запылали… Полковникъ посмотрѣлъ на меня… Должно быть я была багроваго цвѣта… Онъ, пожалуй, замѣтилъ… Онъ ушелъ отъ насъ въ десять часовъ и, — уходя, сказалъ мнѣ: Я завтра же утромъ поговорю мосье Леонелю, но боюсь, что мнѣ не удастся мое ходатайство… Онъ обожаетъ свою лошадь…
«На этомъ дѣло и остановилось. Развѣ я куплю у него его лошадь? Папа открылъ мнѣ кредитъ въ три тысячи франковъ».
— Мы подходимъ къ 5 іюня. День рѣшительный… Сеансъ у фотографа.
— И твой первый визитъ. Начинай.
Разстояніе между ними убавилось. Она усѣлась къ нему, хотя и не на колѣни, но на маленькую табуретку у его ногъ, и въ то время, какъ онъ читалъ, она ласково склоняла свою головку на его колѣни… такъ, что, пользуясь выгодами своего положенія, капитанъ принялся цѣловать Жанну съ нѣкоторой горячностью. Она отклонилась… но не тотчасъ…
— Ну, перестань, сказала она ему; кончи и начинай.
Онъ началъ:
"Четвергъ 5 іюня. Сегодня утромъ, послѣ маневровъ, мы возвращались шагомъ вдоль аллеи des Loges. Подходитъ адъютантъ звать меня къ полковнику… Я нагоняю его въ головѣ колонны. — Капитанъ, сказалъ онъ мнѣ, не желаете ли вы продать вашу новую лошадь? — Конечно нѣтъ, полковникъ… — Даже съ хорошимъ барышемъ? — Даже съ хорошимъ барышенъ. — Это для одной очень хорошенькой дѣвушки, которая васъ знаетъ. — Которая меня знаетъ, полковникъ? — Да она встрѣчала васъ нѣсколько разъ, видала васъ на террасѣ… наконецъ, она повидимому васъ знаетъ… и я даже замѣтилъ, что, когда я произнесъ вчера ваше имя, она покраснѣла, и даже очень замѣтно покраснѣла. — Но кто же она такая, полковникъ? — Это дочь одного инженера, г. Лаблиньера. — Блондинка, полковникъ? — Да, блондинка. — Которая живетъ въ домѣ, что на террасѣ? — Именно та; вы видите, что знаете ее. — По виду только, полковникъ. — И такъ, подумайте, не захотите ли вы уступить вашу лошадь этой хорошенькой блондинкѣ… До свиданья, капитанъ…
"Продать Юпитера? Кому нибудь другому — никогда!.. Ей!.. Я колеблюсь… ина такая хорошенькая!.. Услышавъ мое имя, она покраснѣла… Полковникъ это видѣлъ вѣроятно не снѣ… Почему бы она покраснѣла? Почему?
"Сестра моя, Луиза пріѣзжаетъ въ одиннадцать часовъ… Она зоветъ меня завтракать съ ея дѣтьми. Это праздникъ въ Сенъ-Жерменѣ, и дѣти просятъ пойти послѣ завтрака въ магазины. — Дядя, если здѣсь есть фотографъ, то ты велишь снять съ насъ портреты. — Согласенъ…
"Какъ разъ, мы находимъ фотографа; и входимъ къ нему въ мастерскую… Она была тамъ!.. съ своимъ маленькимъ братомъ, своей матерью и огромнымъ чернымъ пуделемъ. Маленькій братъ сидѣлъ на полу около пуделя, и уговаривалъ его быть смирнымъ: — Смотри, Бобъ… не шевелись… для того, чтобы сдѣлать твой портретъ…
"Но Бобъ не обращалъ ни малѣйшаго вниманія на просьбы мальчика, который, потерявъ всякое терпѣніе, обратился къ сестрѣ: — Поговори ему, Жанна, поговори ему… ты одна имѣешь на него вліяніе… и поговори ему по англійски; онъ понимаетъ по англійски гораздо лучше, чѣмъ по французски. — Да нѣтъ, Жоржъ, вѣдь это смѣшно. — Жанна, миленькая Жаина…
"Она наконецъ рѣшается и, глядя очень строго на Боба, говоритъ ему по англійски: Ну, Бобъ, будь же послушенъ! посмотри на меня! такъ… Сиди смирно! Ну, тише!..
"Она положительно имѣетъ вліяніе на чернаго пуделя. Онъ становится недвижимъ… У нея очаровательный голосъ. А личико!.. Я разсматривалъ его какъ мнѣ хотѣлось… при полномъ свѣтѣ… это чудо граціи и молодости!
— Подожди немножко. Покажи.
— Зачѣмъ?
— Я все думаю, что тутъ ты прибавляешь…
— Напрасно… На смотри.
— Да, я вижу… Чудо граціи и молодости… Это хорошо… Продолжай…
— Продолжаю!
"Мой Юпитеръ будетъ у нея! Уходя, она сказала моей сестрѣ (мнѣ показалось, что голосъ у нея дрожалъ): — Извините меня, сударыня, что я заставила васъ ждать… Мнѣ бы слѣдовало сказать что-нибудь.. Но я не нашелъ ничего, я былъ глупъ… Я поклонился… Она слегка кивнула мнѣ головой… Затѣмъ, вышла изъ фотографіи. — Какая восхитительная дѣвушка! сказала мнѣ сестра. — Да, я надѣюсь!
"И такъ я ушелъ!.. Я разсказалъ сестрѣ, какъ ее зовутъ, гдѣ она живетъ… что отецъ ея очень извѣстный инженеръ, и пр. Мнѣ очень хотѣлось говорить объ ней… Изумленіе моей сестры. — Да ты влюбленъ! — Влюбленъ! нѣтъ. — Да, да, ты влюбленъ… Такъ, надо навести справки… Тогда у меня будетъ очень хорошенькая невѣстка…
"Я проводилъ Луизу на желѣзную дорогу… Нѣтъ, я не влюбленъ… Но Юпитеръ будетъ у нея! Но одно, что меня безпокоитъ… Да, въ каталогѣ Шери сказано онъ ходилъ подъ дамскимъ сѣдломъ… Но нельзя очень довѣрять каталогу… Бѣдненькая дѣвочка! Еслибъ съ ней что-нибудь приключилось! У меня было дамское сѣдло. Сестра пріѣзжала иногда ко мнѣ, чтобы поѣздить со мной верхомъ… Я сказалъ Пико: — Надѣнь на Юпитера дамское сѣдло и отведи его въ манежъ… Да захвати съ собой одѣяло…
"Спустя четверть часа, я заставилъ Пико ѣздить по дамски на Юпитерѣ; я обвернулъ ему ноги одѣяломъ, въ видѣ амазонки. Юпитеръ поскакалъ въ галопъ. — А! капитанъ, онъ знаетъ свое дѣло, закричалъ мнѣ Пико, онъ ходилъ подъ дамскимъ сѣдломъ…
"Я хочу самъ попробовать. И, въ свою очередь, усаживаюсь на Юпитера по дамски, съ завернутыми въ одѣяло колѣнями. Ѣду и рысью, и галопомъ, и въ то время, какъ я ѣхалъ, я говорилъ себѣ: — Какъ подумаю, что я теперь здѣсь въ такомъ положенія и въ такомъ смѣшномъ нарядѣ потому, что недѣли двѣ назадъ встрѣтилъ на желѣзной дорогѣ блондинку, которая читала англійскій романъ!..
"Юпитеръ рѣшительно ходитъ подъ дамскимъ сѣдломъ… У ней будетъ Юпитеръ!.. Да. но какъ ей доставить его? Мнѣ кажется лучше было бы передать его въ распоряженіе полковника. Нѣтъ, я поѣду самъ къ ней сейчасъ… Отправляюсь… Пико слѣдовалъ за мной, ведя лошадь въ поводу… Мы пришли во дворъ. Я посмотрѣлъ на Пико; у него былъ лукавый видъ; онъ повидимому говорилъ себѣ: — Ге, ге, вотъ для чего капитанъ посылалъ меня на развѣдки.
"Звоню. — Г. Лаблиньеръ? — Баринъ въ Парижѣ. — Госпожа Лаблиньеръ? Барыня дома. — Передайте мою карточку. Скажите, что я пришелъ на счетъ лошади…
«Слуга пошелъ доложить обо мнѣ. Но если ея нѣтъ! Вхожу… Она была тутъ!… съ матерью, бабушкой, маленькимъ братомъ и чернымъ пуделемъ… Тогда я не знаю, что со мной было. Я долженъ былъ показаться очень глупымъ. Смутно помню, что рѣчь шла о мундштукѣ, о мартингалѣ на котахъ… Мнѣ кажется, что я сказалъ ей, что лошадь зовутъ Юпитеромъ… и ушелъ, прося ее оставить у себя Юпитера, попробовать его въ теченіе недѣли, или двухъ… Надо было также заговорить о цѣнѣ. Но слова, въ эту минуту, застряли у меня въ горлѣ… Не могъ же я однако подарить ей Юпитера. Надо будетъ взять ея деньги. Мы спустились во дворъ я подлѣ Юпитера начали разговоръ, такой же странный, такой же безумный, какъ тотъ, который мы вели въ гостинной. Мнѣ до смерти хотѣлось сказать этой прелестной дѣвушкѣ: вы ангелъ, и я обожаю васъ! А я говорилъ ей: надо будетъ давать лошади четверикъ овса, и пр.. и пр. Наговорилъ ей массу нелѣпостей. Сказалъ ей, — я это очень хорошо помню теперь, — что для лошади нуженъ гораздо болѣе легкій всадникъ и что лошадь будетъ гораздо счастливѣе съ ней, чѣмъ со мной… Я долженъ былъ произвести на нее самое отчаянное впечатлѣніе подобными фразами. Наконецъ я ушелъ вмѣстѣ съ Пико; я до такой степени потерялъ голову, что, возвращаясь домой, всю дорогу говорилъ съ Пико… чтобы говорить о ней… И меня слегка хватило за сердце, когда Пико сказалъ мнѣ: — О! маленькая блондинка… она какъ-то особенно смотрѣла на меня… Я думаю, что она узнала меня. Она видимо хорошо разсмотрѣла меня, когда я приходилъ бесѣдовать съ консьержемъ. Это именно она, эта хорошенькая блондинка, капитанъ, которая была такъ добра къ бѣдной больной дѣвочкѣ».
— Добрый Пико, это онъ отчасти посодѣйствовалъ нашей свадьбѣ…
— Это правда, онъ первый далъ мнѣ очень хорошія свѣдѣнія о тебѣ.
— А у меня не было никакихъ свѣдѣній о тебѣ, и я все-таки полюбила тебя… безъ всякихъ свѣдѣній! Вотъ посмотри… ты можешь судить.
«Четвергъ 5 іюня. Событія идутъ быстро; Боже мой! какъ все это кончится? У меня его лошадь. Ее зовутъ Юпитеръ. Она тамъ, въ нашей конюшнѣ, между Нелли и пони Жоржа. Постараюсь привести немножко въ порядокъ мою бѣдную голову. Сколько происшествій сегодняшній день! Жоржъ сказалъ мнѣ послѣ завтрака: — Сестричка, ты знаешь, что намъ нужно пойти сегодня къ фотографу, чтобы сдѣлать портретъ Боба. — Ты можешь просто пойти съ мамой и безъ меня. — Нѣтъ, если тебя не будетъ, то Бобъ ни за что не будетъ сидѣть спокойно»…
"Я покорилась, и мы отправились къ фотографу. Въ ту минуту, какъ Боба устанавливали, я вижу, что въ мастерскую входитъ… Кто такое?… Онъ!… и не одинъ… съ дамой, очень молодой и красивой. Что же это за дама? Но вотъ двое дѣтей. Они называютъ его дядей… Это его сестра!…. Жоржъ никакъ не могъ угомонить Боба; тогда я принуждена была разыграть передъ нимъ смѣшную сцену. Я должна была показаться ему идіоткой. Я держала рѣчь къ Бобу по-англійски, какъ будто бы показывала ученую собаку. Я вышла вонъ вся раскраснѣвшаяся отъ стыда и смущенія. Возвращаюсь домой въ злобѣ и отчаяніи. Запираюсь въ своей комнатѣ. Но однако въ пять часовъ, все-таки приходится сойти къ чаю.
"Спускаюсь. Едва я вошла, какъ Пьеръ подаетъ карточку. — Что это такое? спрашиваетъ мама. — Это офицеръ, сударыня, капитанъ стрѣлковаго полка. — Капитанъ стрѣлковаго полка!?.. Я не знаю никакого капитана стрѣлковаго полка. Я уѣхала въ деревню, чтобы быть спокойной, а домъ мой вдругъ наполняется солдатами! Вчера полковникъ!… сегодня капитанъ!… Завтра у насъ будетъ цѣлый полкъ! Что ему надо, этому капитану? — Онъ сказалъ, что пришелъ по поводу лошади. — Посмотри-ка эту карточку, Жанна… но что съ тобой? Какая ты красная!… Тебѣ кровь бросилась въ голову. — Нѣтъ, мама, ничего. — Ну такъ посмотри и прочти… Я взяла карточку и прочла: Графъ Рожеръ де Леонель, капитанъ 21-го стрѣлковаго полка. Графъ! Онъ графъ! Этого не доставало! — Леонель! воскликнулъ Жоржъ, да это тотъ офицеръ, у котораго есть лошадь для Жанны. — Это правда, сказала мама, полковникъ произнесъ вчера это имя… А папа нѣтъ дома… Но все-таки его надо принять, этаго господина… Прими, Пьеръ… Только ты, Жанна, должна вести съ нимъ разговоръ, потому что ты знаешь, что я ровно ничего не понимаю въ лошадяхъ…
"Дверь отворяется… Это былъ онъ!… Онъ входитъ, кланяется… и мама, встрѣчая его довольно любезной фразой, которая могла бы быть и любезнѣе, обращается ко мнѣ: — Жанна, это по поводу твоей лошади, поговори же съ мосье Леонеломъ.
"И вотъ мы оба другъ противъ друга. Все трудность разговора падаетъ на меня. Онъ такъ чрезвычайно милъ, преисполненъ граціи, такта и простоты. А я была глупа, положительно глупа. Я чувствовала себя неподвижной, придавленной, уничтоженной. Я постараюсь припомнить выраженія этого разговора, который долженъ былъ дать ему такое плачевное обо мнѣ понятіе. Мы были тутъ, сидя въ двухъ шагахъ другъ отъ друга. По счастію, я сидѣла къ свѣту спиной. — Полковникъ сказалъ мнѣ сегодня утромъ, сударыня, что вы желаете имѣть верховую лошадь. — Дѣйствительно, это папа хочетъ подарить мнѣ ее въ день коего рожденья…
«Какъ это было глупо! Къ чему мнѣ это была говорить ему?… Потому что слова не приходили мнѣ на языкъ, и тогда я, въ смущеньи, говорила что попало. Онъ продолжалъ. — Я могу предложить вамъ лошадь, которая, мнѣ кажется, будетъ для васъ очень подходяща. — Благодарю, васъ, сударь, но вашъ полковникъ сказалъ намъ вчера, что вы очень любите эту лошадь, и мнѣ бы не хотѣлось… — Да, это прекрасная лошадь, иначе я не позволилъ бы себѣ предложить вамъ ее, но она немножко миніатюрна для меня; сѣдокъ полегче лучше бы годился ей».
"Онъ лгалъ, потому что полковникъ ѣздитъ на этой лошади… и нашелъ ее великолѣпной… но чтобы возить полковника, который даже не легокъ! Онъ огромный!!!
«Сѣдокъ полегче лучше годился бы ей. Развѣ это не было выражено крайне любезно и въ очень скромной я изящной формѣ! Надо хорошенько проникнуть въ тайный смыслъ этой фразы. Это значило: вы тонки и легки, вы перышко, вы птичка!…»
"Къ этому онъ прибавилъ: — Наша служба по временамъ бываетъ очень тяжела… Лошадь будетъ гораздо счастливѣе съ вами… "Счастливѣе съ вами!!! Онъ произнесъ эту фразу съ нѣкоторой мягкостью, почти съ нѣжностью. Это былъ ловкій способъ сказать мнѣ: Нельзя не быть счастливымъ съ вами! Всѣ должны быть счастливы съ вами, даже лошади!…
«Можно ли придумать что-нибудь остроумнѣе и деликатнѣе?»
И Жанна, внезапно остановившись, сказала.
— Тогда ты не отдавалъ себѣ отчета не всѣхъ этихъ милыхъ вещахъ, которыя ты мнѣ говорилъ?
— Нѣтъ.
— Обдумывалъ ты ихъ, по крайней мѣрѣ?
— Да, конечно.
— Это самое важное… Я продолжаю.
«А я, чтобы отблагодарить его, сухо отвѣчаю: — И такъ, я согласна, сударь; когда же я могу попробовать лошадь? — Да я привелъ ее, она тамъ внизу. Я оставлю вамъ ее на пробу на недѣлю, на двѣ, на сколько вамъ угодно; срокъ никогда не будетъ слишкомъ дологъ для пробы лошади. — О! вы слишкомъ снисходительны, сударь. Я испробую лошадь завтра же… и папа тотчасъ же сообщитъ вамъ отвѣтъ. — Нѣтъ, я прошу васъ, сударыня, продержите лошадь, по крайней мѣрѣ, дня два, три, прежде чѣмъ рѣшиться. Я нисколько не буду ощущать въ ней недостатка. — Ну такъ хорошо, сударь, и я вамъ буду крайне благодарна»…
«Онъ встаетъ, раскланивается, и хочетъ выйти… какъ вдругъ мама обращается ко мнѣ: — Но, Жанна, ты забыла о самой важной вещи… о цѣнѣ лошади»…
«О! я очень люблю маму, да, отъ всего сердца люблю ее; но, по правдѣ сказать, тутъ съ полсекунды, не больше… я ненавидѣла ее! Сверхъ того, она была права, мама. Лошадь стоила, по крайней мѣрѣ, четыре или пять тысячъ франковъ… и тогда бюджетъ мой не позволилъ бы мнѣ… Но поднимать съ нимъ прямо этотъ противный вопросъ о деньгахъ! Это приводило меня въ ужасъ»!
"Тогда я начинаю говорить: «Это правда, это правда, сударь. Вопросъ о цѣнѣ…
„Онъ, по счастью, приходятъ мнѣ на помощь“:
— О, лошадь не такой высокой цѣны, сударыня. — Но дѣло въ томъ, что папа не даетъ мнѣ болѣе трехъ тысячъ франковъ. — Три тыс. фр.!? Но лошадь не стоитъ трехъ тыс. фр. Я заплатилъ за нее всего 1900 фр., а когда лошадь продаютъ, то никогда не выручаютъ полной цѣны»!..
«О! вотъ тогда-то я сказала себѣ: Такъ онъ положительно любитъ меня! Онъ любитъ меня!! Лошадь, которую онъ обожалъ, онъ хочетъ продать мнѣ съ убыткомъ, изъ одного удовольствія продать мнѣ»…
«И я въ смущеніи отвѣчаю: — О! нѣтъ, ни за что! надо, что бы вы имѣли хоть небольшой барышъ. — Я буду въ очень большомъ барышѣ, сударыня, если мнѣ удастся угодить вамъ. Лишь бы только лошадь вамъ понравилась, а то мы съ вашимъ папа легко сговоримся относительно цѣны»…
«Затѣмъ общій поклонъ бабушкѣ, намъ, мнѣ, Жоржу, Бобу, словомъ, всѣмъ. Онъ намѣревался выйти, но на порогѣ вдругъ останавливается; положительно ему трудно было уйти».
— Да, это правда.
— «Онъ сказалъ мнѣ, что желаетъ сдѣлать нѣкоторыя указанія нашему кучеру, какъ надо взнуздывать лошадь, какія лучше пригодны удила… Тогда бабушка… она была необыкновенно мила, бабушка!.. Она, не такъ, какъ мама, она не ненавидитъ военныхъ. А потому она тотчасъ же сказала: — Сойдемъ внизъ съ мосье Леонелемъ, Жанна; мы увидимъ лошадь… Луи долженъ быть на дворѣ».
"Мы спустились внизъ, бабушка, Жоржъ, Бобъ, онъ и я… Лошадь была тамъ; ее держалъ подъ уздцы стрѣлковый солдатъ; и на спинѣ лошади я вдругъ увидѣла дамское сѣдло. Капитанъ, пораженный моимъ удивленіемъ, сказалъ:
— "У меня есть дамское сѣдло для сестры, которая иногда пріѣзжаетъ сюда въ Сенъ-Жерменъ, чтобы поѣздить верхомъ… а такъ какъ я ни за что на свѣтѣ не хотѣлъ бы подвергнуть васъ какой-нибудь случайности, я свелъ лошадь въ нашъ манежъ и велѣлъ моему вѣстовому объѣздить ее подъ дамскимъ сѣдломъ.
"Я взглянула на вѣстоваго: это былъ тотъ самый стрѣлокъ, который бесѣдовалъ съ консьержемъ. Онъ узналъ меня и я его также. Я вспыхнула какъ огонь. Капитанъ тоже слегка покраснѣлъ. Онъ конечно понялъ, что мы узнали другъ-друга, солдатъ и я…
«Но это еще ничего. Вѣстовой вдругъ заговорилъ: капитанъ тоже ѣздилъ по-дамски, съ одѣяломъ, обвернутымъ въ видѣ амазонки. Онъ хотѣлъ удостовѣриться самъ»…
«Тогда капитанъ такъ покраснѣлъ, а я такъ поблѣднѣла, что вѣстовой замолчалъ, вѣроятно испугавшись, не сказалъ ли онъ какой нибудь глупости».
«Тронутая до слезъ, я прошептала: — О! какъ вы добры, сударь, какъ вы добры»!..
"Онъ же, съ своей стороны, повторялъ:
— «Это очень естественно, сударыня, это очень естественно»!..
«А хитрая бабушка глядѣла на насъ своими маленькими глазками, которые такъ кротки и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ проницательны».
«По счастью пришелъ Луи, котораго не было во дворѣ. Жоржъ сходилъ за винъ. Тогда, при Луи, мы еще поговорили немножко… Тутъ я не помню хорошенько объ чемъ была рѣчь. Онъ объяснилъ намъ, что надо бы то надѣть лошади очень покойный мундштукъ. Я прервала его, сказавъ: — Пельгамъ?… Онъ отвѣтилъ: Нѣтъ, не пельгамъ… но очень покойный мундштукъ… Онъ посовѣтывалъ мартингалъ, простой или на кольцахъ, не помню… Наконецъ онъ простеръ свою доброту до указанія пищи лошади; столько-то овса, столько-то соломы, столько-то сѣна. Послѣ чего поклонился намъ и хотѣлъ было уйти. Я сдѣлала шагъ къ нему. Онъ остановился. Мнѣ непремѣнно хотѣлось сказать ему что-нибудь любезное, ласковое… но смущеніе душило меня, и слова не сходили съ языка. Онъ ждалъ и не находилъ что сказать. Это было невыносимое положеніе. Надо было говорить во что бы то ни стало. Я не нашла ничего болѣе, кромѣ: — извините, пожалуйста, какъ зовутъ вашу лошадь? — Юпитеръ, сударыня. — Мерси, мосье. — Мадемуазель»…
«И онъ ушелъ со стрѣлкомъ, который унесъ на своихъ плечахъ дамское сѣдло. Этого солдата зовутъ Пико. Жоржъ вошелъ въ конюшню съ Луи. Я осталась одна съ бабушкой, которая сказала мнѣ: — Жаннета, не хочешь ли прогуляться со иной по саду?»…
«Тамъ, на скамейкѣ, она исповѣдывала меня, и я все разсказала ей… все, т.-е. ничего, потому что и нѣтъ ничего, а между тѣмъ это ничего есть нѣчто. Бабушка сказала мнѣ: — Глупышка! глупышка! не забирай себѣ въ голову… — Я ничего не забираю себѣ въ голову, бабушка; я очень хорошо знаю, что все это не болѣе какъ случай, да, случай… Но, пожалуйста, ни слова мамѣ;она будетъ смѣяться надо мной, да и кромѣ того, мама не такъ, какъ ты… она не любитъ военныхъ. — Какъ, какъ я? — Да. бабушка, ты любишь ихъ, и мнѣ приходилось нѣсколько разъ говорить себѣ: — Не знаю, но мнѣ кажется, что бабушкѣ не было бы непріятно, еслибы я вышла замужъ за военнаго».
«Мы возвращаемся домой. — Наконецъ, вотъ и вы, сказала мама, но объясните мнѣ, что у насъ дѣлается. Мнѣ кажется, что весь дворъ былъ наполненъ солдатами. — Совсѣмъ нѣтъ, мама, былъ только… этотъ господинъ и его вѣстовой. — Его вѣстовой!? Ты говоришь теперь совсѣмъ казарменнымъ языкомъ. — Мама, это слово, которое я только что слышала сейчасъ. — Впрочемъ, господинъ этотъ очень приличный, сказала мама, и потокъ ты, кажется, не обратила вниманія, глядя на его карточку, что онъ графъ. — Графъ? — Да, посмотри, — Нѣтъ, я не замѣтила»…
«Можно ли лгать такъ безсовѣстно! Мама очень смягчилась… Она предобрая, моя дорогая мама; но у нея есть маленькая слабость. Она была бы въ восторгѣ, если бы я сдѣлалась маркизой или графиней. Я же не придаю этимъ вещамъ никакого значенія. Навѣрное, это не заставило бы меня полюбить кого-нибудь…. Но это конечно не помѣшало бы мнѣ полюбить того, кого я люблю».
— Ты кончила?
— Да… и я думаю, что этого достаточно для одного дня…. Твоя очередь теперь.
— «Пятница 6 іюня. Мнѣ надо быть сдержаннымъ. Я не пойду въ лѣсъ, не пойду на террасу. Я жду».
— «Пятница 6 іюня. Сегодня утромъ я ѣздила на Юпитерѣ и даже думаю, что ѣздила совсѣмъ не дурно… Это чудо изъ чудесъ! Бабушка спала еще, когда я уѣхала; возвратясь, я вошла въ ея комнату, чтобы поздороваться. Она писала. Она не слыхала, какъ я отворила дверь. Тогда я хотѣла застать ее врасплохъ и подошла къ ней украдкой»…
— Это, кажется, твоя привычка…
"Бабушка писала письмо, начинавшееся такими словами: Добрѣйшій генералъ…. Я видѣла только это. Бабушка тотчасъ же спрятала письмо. Я вспомнила, что бабушка знаетъ одного генерала, который занимаетъ видный постъ въ военномъ министерствѣ. Почему же она пишетъ ему сегодня? И почему она спрятала свое письмо? Послѣ обѣда опять поднялся разговоръ объ лошади; папа завтра уѣдетъ только съ двѣнадцати часовымъ поѣздомъ; онъ пойдетъ утромъ къ мосье де Леонелю…
"Вдругъ дверь отворяется. Это былъ полковникъ… И разговоръ натурально снова возобновляется о лошади, о предполагаемомъ на завтра визитѣ; папа говоритъ, что его стѣсняетъ немножко ѣхать въ двѣнадцать часовъ, по причинѣ разныхъ дѣлъ. Такъ не безпокойтесь же, сказалъ полковникъ; я увижусь съ мосье де Леонелемъ, и все улажу. Что касается цѣны, это будетъ 1900 фр. Вы понимаете, что месье де Леонель вовсе не думалъ сдѣлать аферу. Онъ видѣлъ, что я знакомъ съ вами, и выказалъ любезность; онъ съ большой готовностью воспользовался случаемъ угодить своему полковнику… Теперь вы смѣло можете, недѣли черезъ двѣ, оказать и ему любезность, пригласить его къ себѣ обѣдать. Весьма вѣроятно, что онъ откажется; это страшный дикарь. Онъ никуда не ходитъ; запирается по вечерамъ, чтобы работать…. не по службѣ, а для своего собственнаго удовольствія…
"На этомъ разговоръ кончился… Откажется ли онъ? Не думаю. Хотя бы ради того, чтобы быть пріятнымъ своему полковнику?…
"Суббота 7 іюня. Мы сошли съ лошадей въ восемь часовъ утра во дворѣ. Полковникъ подходитъ ко мнѣ, благодарить меня за нею обязательность; онъ полагаетъ, что я согласился ради его… Вопросъ относительно цѣны былъ поконченъ въ двухъ словахъ, и полковникъ прибавилъ: — Я думаю, что недѣли черезъ двѣ васъ пригласятъ, но не бойтесь, вы можете отказаться. Я сказалъ, что вы большой дикарь. — Но, полковникъ!… — Развѣ же это не такъ? Вы отказываетесь отъ всякихъ приглашеній. — Я можетъ быть не откажусь отъ этого, полковникъ. — Вотъ какъ, уже не угадалъ ли я? Вы уступаете за свою цѣну лошадь, которая на худой конецъ стоить тысячу экю и которую вы сначала ни за что не хотѣли уступить. О! о! у нея хорошенькіе глазки, у этой блондиночки. — Да, полковникъ, я признаюсь вамъ, — что нахожу ее восхитительной!
"Эти слова сорвались у меня съ языка…. Удовольствіе говорить о ней…. И имѣть Пико единственнымъ повѣреннымъ, это немножко досадно!
"Тутъ пришли за полковникомъ на счетъ субботняго рапорта. Въ то время, какъ эскадронный командиръ докладывалъ объ недѣльныхъ происшествіяхъ: Такая-то лошадь получила ударъ ногой, такой-то солдатъ не явился на вечернюю перекличку, такая-то лошадь была укушена, и пр., и пр., полковникъ насмѣшливо поглядывалъ на меня, теребя свой сѣдой усъ. По выслушаніи доклада, онъ ушелъ и, проходя мимо меня, сказалъ мнѣ: — Какъ вамъ покажется, этотъ дикарь намѣревается сдѣлаться ручнымъ, и продаетъ своихъ лошадей… по любви.
«Нашъ полковникъ прекрасный человѣкъ, но ужасный болтунъ. Моя тайна сдѣлается скоро тайной всего полка».
— "Суббота 7 іюня. Это ужасно! Сегодня ночью я видѣла его во снѣ! Да, вотъ до чего я дошла! Если Гамбетта примѣшался къ моему сну, то это потому, что вчера все время обѣда такъ много говорили о немъ.
"Такъ, я видѣла, что онъ былъ главнокомандующимъ…. не Гамбетта, нѣтъ, а мосье де Леонелъ… Онъ командовалъ всей французской арміей; онъ одержалъ великую побѣду. Гамбетта пришелъ къ нему и сказалъ ему: — Вы были Бонапартомъ; такъ будьте Наполеономъ!
"Гамбетта хотѣлъ ему надѣть на голову корону; но онъ отвѣчалъ ему съ необыкновенной скромностью: — Нѣтъ, нѣтъ, мнѣ достаточно Бонапарта; не надо мнѣ Наполеона…
"На что Гамбетта возразилъ ему: — Тѣмъ лучше для меня, я удержу власть за собою…
"Какъ глупы сны, и какъ глупо писать подобныя вещи!…
"Въ теченіе дня я ѣздила верхомъ на Юпитерѣ. Какая же онъ прелесть. Онъ не показывается, изъ скромности, я въ этомъ увѣрена. Вечеромъ, послѣ обѣда, опять появленіе полковника. Мама, услышавъ, что о немъ доложили, сдѣлала небольшую гримасу, которая какъ бы обозначала: — Что это? Опять военный!
"Полковникъ сказалъ намъ, что дѣло съ Юпитеромъ улажено, за 1900 фр…. И затѣмъ я вижу, что онъ вертится около папа и употребляетъ различныя уловки, чтобы увести его въ садъ выкурить сигару. Проходитъ четверть часа. Мама выходитъ изъ себя: — Что можетъ дѣлать твой отецъ съ этимъ полковникомъ? Онъ пожалуй простудится, онъ ушелъ съ открытой соловой. Поди, снеси ему шляпу и постарайся уговорить его войти. — Хорошо, мама….
"Прихожу въ садъ…. и слышу слѣдующую фразу, произнесенную полковникомъ: "Это перлъ, увѣряю васъ, что перлъ…. и затѣмъ: — Тс.! будьте осторожны! Перемѣняютъ разговоръ. А! это уже слишкомъ. Неужели же онъ уже поручилъ своему полковнику по іерархіи просить моей руки: Развѣ это такъ всегда дѣлается въ кавалеріи! Это уже слишкомъ скоро! Послѣ одного свиданія, въ которомъ только и было рѣчи, что о сѣнѣ, соломѣ и овсѣ!
"Полковникъ и папа вернулись въ гостинную. Полковникъ уѣхалъ. Папа имѣлъ озабоченный видъ. Въ одиннадцать часовъ, когда я обняла его передъ тѣмъ, какъ идти въ свою комнату, онъ взялъ меня за обѣ руки и сказалъ: — Ты довольна лошадью этого господина?… Я отвѣтила: — О, да, папа… Еслибъ ты зналъ, какъ я обожаю моего милаго Юпитера! Просто обожаю его!…
«Кажется, я сказала это слишкомъ горячо, слишкомъ страстно. Я безпрестанно боюсь выдать себя. Когда я говорю о его лошади, мнѣ кажется, какъ будто я говорю о немъ! А перлъ, кто это перлъ? Онъ или я?
— Воскресенье, 8 іюня. Сегодня утромъ я получаю слѣдующее письмо отъ сестры: „Я не въ силахъ болѣе. Я сдѣлала въ эти два дня сорокъ визитовъ. И въ всякій разговоръ старалась вставить слѣдующую небольшую фразу: Не знаете ли вы семейство Ла Блиньеръ! И получала все одинъ отвѣтъ: Отличные люди, довольно богатые, что никогда не мѣшаетъ; но состояніе вполнѣ честно пріобрѣтенное. О молодой же дѣвушкѣ всѣ говорятъ въ одинъ голосъ: Это ангелъ! Такъ съ Богомъ, капитанъ, въ добрый путь!“
Я былъ пораженъ! Стало быть это замѣтно, что я влюбленъ? Если сестра это замѣтила? Въ шесть часовъ я получше маленькую записочку отъ ея отца. Меня приглашаютъ обѣдать въ будущую среду, 11 числа. Полковникъ сказалъ мнѣ: недѣли черезъ двѣ? Тотчасъ ли слѣдуетъ отвѣчать? Нѣтъ, ужь лучше завтра.»
« — Воскресенье, 8 іюня. Сегодня утромъ рано я спускаюсь внизъ. Почтальонъ только что ушелъ. Цѣлая куча писемъ лежала на подносѣ въ прихожей. Нѣтъ ли письма ко мнѣ? Нѣтъ, но вотъ одно къ бабушкѣ. Казенный пакетъ съ большой красной печатью, на которой я прочла: Французская Республика. Военное Министерство. Управленіе личнаго состава. Подумать только, что судьба моя тутъ, въ этомъ письмѣ! потому что я увѣрена, что бабушка собирала свѣдѣнія. Проходитъ слуга. Я спасаюсь бѣгствомъ, будто воровка. Десять часовъ. Бабушка вѣроятно проснулась. Она конечно прочла свое письмо. Поднимаюсь къ ней: — А вотъ и ты, моя крошка!.. встрѣчаетъ она меня.»
"Бабушка, кажется, очень весела; она нѣжно обняла меня, гораздо нѣжнѣе, чѣмъ обыкновенно. Она видимо очень довольна, милая бабушка! Это видно уже по одному тому, какъ она поцѣловала меня сегодня утромъ. Вѣроятно, письмо этого генерала доставило ей удовольствіе
«Сегодня воскресенье; и папа не поѣхалъ въ Парижъ. Послѣ завтрака бабушка сказала ему: — Мнѣ надо поговорить съ тобой. — И мнѣ тоже…»
«Они оба вышли въ курительную комнату. Зачѣмъ бабушка пошла въ курительную? Я пари держу, что она прочла папа письмо отъ генерала…»
«Она патріотка, моя бабушка. Я часто слыхала, что она говорила, что нѣтъ карьеры болѣе благородной, чѣмъ военная… и что матери виноваты въ томъ, что изъ эгоизма мѣшаютъ своимъ дочерямъ выходить замужъ за военныхъ. Бабушка терпѣть не можетъ такихъ мужчинъ, вся заслуга которыхъ въ томъ, что они во множествѣ стрѣляютъ весной голубей, а осенью фазановъ; между тѣмъ, какъ мама именно любитъ такихъ, которые ничѣмъ другимъ не занимаются, какъ охотой. И бабушка съ мамой постоянно ссорятся изъ-за этого.»
«Наконецъ день проходитъ. Во время обѣда, папа сказалъ какъ бы мимоходомъ: — Въ самомъ дѣлѣ, этотъ молодой офицеръ былъ очень любезенъ, и я пригласилъ его обѣдать въ будущую среду. — Въ среду! воскликнула мама… Къ чему такой спѣхъ?.. Если ты будешь скликать къ себѣ всѣхъ офицеровъ!.. Этотъ, правда, милъ, я согласна, но вѣдь онъ приведетъ и другихъ… И домъ нашъ скоро обратится въ казармы или лагерь!..»
— Понедѣльникъ, 9 іюня. «Я становлюсь совсѣмъ дуракомъ. Сегодня я употребилъ цѣлый часъ, чтобы написать нѣсколько строкъ, въ благодарность за приглашеніе. Я разъ десять переписывалъ письмо, и едва отправилъ его, какъ вспомнилъ, что два раза повторилъ въ этихъ несчастныхъ восьми строкахъ слово удовольствіе.»
— Понедѣльникъ, 9 іюня. «Онъ принялъ приглашеніе!.. Окна нашей столовой выходятъ на дворъ, и во время завтрака мана вдругъ воскликнула: — Опять какой-то солдатъ бродитъ по двору!..»
"Я гляжу, и у меня срывается съ языка: — А! это Пико!
«При этомъ надо было видѣть маму и слышать eel — Это лучше всего! Жанна нынче знаетъ имена всѣхъ солдатъ! — Одного только, мама, одного… Это тотъ, который приводилъ тогда Юпитера…»
«Бабушка покатилась со смѣху… Какъ она весела, милая бабушка!.. Давеча утромъ она даже распѣвала на лѣстницѣ! Вѣрно, свѣдѣнія, полученныя ею отъ генерала, были хороши!…»
"Послѣ завтрака я схватила его письмо… Какъ оно элегантно въ своей простотѣ! Вотъ оно слово въ слово: М. Г.! Я имѣлъ честь получить Ваше любезное приглашеніе на среду, 11 числа. Я принимаю его съ величайшимъ удовольствіемъ и величайшею 6гагодарностью. Я узналъ съ большимъ удовольствіемъ, что дочь ваша довольна лошадью. Примите, М. Г., увѣреніе въ моемъ глубочайшемъ почтеніи…!
«Я вполнѣ увѣрена, что онъ умышленно повторилъ два раза слово удовольствіе… Онъ зналъ, что я увижу его письмо. Онъ хотѣлъ особенно подкрѣпить эту мысль…»
— Вторникъ 10 іюня. «Я обѣдаю завтра у нея.»
— Вторникъ 10 іюня. «Онъ обѣдаетъ завтра у насъ». — Вотъ мы подходимъ къ великому дню обѣда. Твоя очередь разсказывать объ обѣдѣ.
— Послушай, моя Жанеточка… Кончимъ этомъ сегодня… Во-первыхъ, посмотри который часъ.
— Два часа утра!
— Да, два часа! Ужь это одно достаточны причина, чтобы кончить… Да и не одна эта… я думаю, что съ этого момента наши записи будутъ крайне монотонны. Это будетъ любовь, и еще любовь, и все одна любовь! И ничего больше въ вашихъ запискахъ… по крайней мѣрѣ, въ моихъ.
— И въ моихъ тоже.
— Любовь, какъ у всѣхъ, любовь съ свободой видѣться, съ свободой говорить другъ съ другомъ… Разъ я могъ видѣть тебя вблизи, велика заслуга видѣть тебя такой, какой ты была и есть, т.-е. самой хорошенькой и самой лучшей женщиной въ свѣтѣ! Великая заслуга полюбить тебя! Нѣтъ, вотъ что было рѣдко и прелестно въ нашемъ романѣ — это его начало. Мы полюбили другъ друга, такъ давать, инстинктивно, издалека, съ перваго взгляда, безъ всякой надобности говорить другъ съ другомъ и узнать другъ друга. Что касается до меня, я тотчасъ же въ твоихъ глазахъ прочелъ и твою душу. Съ 11 іюня, дня обѣда, до 17 августа, дня нашей свадьбы, мы обошлись многими и многими словами; мы наговорили другъ другу множество нѣжныхъ и милыхъ вещей; но никогда, моя Жанета, никогда между нами не было болѣе нѣжныхъ и страстныхъ разговоровъ, какъ тотъ глупѣйшій разговоръ во дворѣ, подлѣ конюшни, передъ Юпитеромъ и Пико. Въ этотъ день я былъ въ такомъ волненіи, что почувствовалъ, что судьба моя pѣшена на вѣки. Я вышелъ съ этого маленькаго двора улицы des Arcades съ увѣренностью, что ты будешь моею, и вся жизнь моя пройдетъ и старанія сдѣлать тебя счастливой… Вотъ уже скоро два года… Что, радость моя, успѣлъ я въ этомъ?
— О! да, мой дорогой. О! да, конечно! Она не была уже на маленькомъ табуретѣ. Она была у него на колѣняхъ… И, отложивъ въ сторону тетрадки, они не читали уже болѣе въ этотъ вечеръ.