Я был уда́лым молодцом!
Неслись со струн моей гитары
Любви и молодости чары.
Я был удалым молодцом!
О мне в стенах монастырей
Идёт молва, разводят лясы,
И крупный смех колеблет рясы
Святых отцов и матерей.
Не раз гонялися за мной,
Смущались поисками сбиры[3];
Меняя вслед за мной квартиры,
Не раз гонялися за мной.
В изображении сожгли
Меня, не могши взять в натуре!
То был позор прокуратуре:
В изображении сожгли!
Я знал, где судьям путь лежал, —
Пошёл на станцию возницей;
Со мной кто ехал — мчался птицей!
Я знал, где судьям путь лежал..
И помню я, как я их вез.
Дорога кручами бежала.
Они не чуяли нимало,
Зачем, куда и кто их вез.
И обо мне их речь была.
Молчу и слышу за спиною —
Толкуют: как им быть со мною?
Их откровенна речь была...
Узнал я, кто меня продаст,
Какую он получит цену
По уговору за измену, —
Узнал я, кто меня продаст.
Узнал! Но вот изгиб пути.
Над тёмной кручею обвала
Дорога резкий круг давала,
Чуть означался край пути.
А судьи ту же речь ведут...
Я обернулся к ним: «Синьоры!
Недаром сла́вны наши горы:
Ведь это я, синьоры, тут!»
Мне не забыть их глупых глаз,
Что вдруг расширились не в меру!
Я разогнал коней к барьеру,
Бичом хватил их в самый раз,
Пустил из рук весь ком вожжей...
Прыжок к скале... Что́ дальше было,
Как их по кручам вниз дробило, —
Не видел... Жалко мне коней!
Да, был я бравым молодцом!
Неслись со струн моей гитары
Любви и молодости чары...
Да, был я бравым молодцом!
