БОЯРСКОЕ КОРМЛЕНІЕ.
правитьВъ первой книжкѣ «Русскаго Архива» 1889 г. напечатана статья г. Иловайскаго «Изъ исторіи царствованія Ивана Васильевича Грознаго»; въ томъ же году, въ четвертой книжкѣ, замѣтка Д. Д. Голохвастова «Историческое значеніе слова кормленіе», по поводу этого слова у г. Иловайскаго, въ его толкованіи лѣтописной выписки; въ пятой книжкѣ отвѣтъ г. Иловайскаго «Моимъ возражателямъ» и письмо г. Ключевскаго къ издателю «Русскаго Архива»: «По поводу замѣтки Д. Голохвастова».
Мѣсто, о которомъ идетъ рѣчь въ этихъ статьяхъ, читается у лѣтописца, все сполна, такъ: «А боярамъ приказалъ государь безъ себя о Казанскомъ дѣлѣ промышляти да и о кормленіяхъ сидѣти. Они же отъ великаго такого подвига и труда утомишася, и малаго подвига и труда не стерпѣша докончити, и возжелѣша богатества, и начата о кормленіяхъ сидѣти, а Казанское строеніе поотложиша»[1].
По г. Иловайскому, о кормленіяхъ сидѣти, тутъ значитъ «о раздачѣ кормленій въ награду служилымъ людямъ за покореніе Казани».
«Въ этомъ случаѣ слову кормленіе», возражаетъ Д. Д. Голохвастовъ, «очевидно приданъ современный намъ смыслъ питанія, эксплуатаціи въ свою личную, частную пользу. Я знаю, что г. Иловайскій далеко не первый впалъ въ эту ошибку; такъ, напримѣръ, покойный профессоръ С. М. Соловьевъ также понималъ это слово; но это не вѣрно. Кормленіе на старинномъ языкѣ значитъ правленіе. Слова: корма, кормило, кормчій, кормчая книга несомнѣнно одного корня со словомъ кормленіе; но въ нихъ очевидно нѣтъ ничего общаго съ понятіемъ о питаніи, объ эксплуатаціи въ свою личную, частную пользу, и всѣ они прямо указываютъ на понятіе объ управленіи. Дать кому-либо городъ или область въ кормленіе — значитъ поручить ему управленіе этой мѣстностью, или, какъ сказали бы теперь, сдѣлать его губернаторомъ. Бояре начаша о кормленіяхъ сидѣти, значить: бояре стали совѣщаться объ устройствѣ управленія вновь завоеваннымъ царствомъ».
«Что сказать», восклицаетъ г. Иловайскій, "о людяхъ, которые хотятъ поучать спеціалистовъ и даже дѣлать открытія въ Русской исторіи, обладая въ ней только элементарными свѣдѣніями? Еслибы возражатель былъ нѣсколько знакамъ съ литературою предмета, то онъ убѣдился бы, что вопросъ о кормленіяхъ достаточно выясненъ въ Русской исторіи, и что никакія открытія, въ родѣ предложенныхъ имъ, тутъ невозможны. Выступая съ возраженіемъ противъ меня, онъ не потрудился справиться съ тѣмъ, что у меня сказано о семъ предметѣ во II-мъ томѣ моей «Исторіи Россіи».
Что же тамъ сказано о семъ предметѣ такого особеннаго?
«А тамъ», продолжаетъ г. Иловайскій, «на стр. 363 и 364 сказано (между прочимъ) слѣдующее: такъ какъ бояръ было гораздо больше чѣмъ намѣстничествъ, то вошло въ обычай давать сіи послѣднія на небольшое количество времени (красиво сказано), напримѣръ на три года, чтобы почти всѣ бояре могли покормиться и нажить себѣ разное имущество».
Ново и глубокомысленно!
Сославшись прежде всего на собственныя изреченія во ІІ-мъ томѣ, какъ бы на каноническія о семъ предметѣ, г. Иловайскій заявляетъ, что «сз особенной ясностью говорится о системѣ кормленій въ обширномъ введеніи къ книгѣ Б. Н. Чичерина: „Областныя учрежденія Россіи въ XVII вѣкѣ“. Между прочимъ тутъ сказано: Они (князья Рюриковичи), волею и неволею (?) покоривши Славянскія племена, пріобрѣли въ подчиненныхъ имъ областяхъ право суда и право на полученіе дани; но на эти права они смотрѣли единственно какъ на источникъ дохода (Мономахъ, напримѣръ?), какъ на средство обогатить свою дружину. Въ послѣдствіи времени князья сдѣлались осѣдлыми въ своихъ областяхъ, но характеръ управленія остался тотъ же: вся цѣль состояла въ полученіи дохода княземъ и его слугами. Со времени Татарскаго владычества къ этому присоединились выходъ или дань и тамга, которыя сначала взимались въ пользу Татаръ, впослѣдствіи же перешли въ казну княжескую. Такимъ образомъ единственными предметами управленія (Невскаго, Донскаго, напримѣръ?) были доходы и повинности, составлявшіе собственность князя-вотчиника. Доходы жаловались въ кормленіе княжескимъ слугамъ. Судъ отдавался въ кормленіе намѣстникамъ и волостелямъ. Душегубство вмѣстѣ съ остальнымъ судомъ бывало въ кормленіи за волостелями. Все это опредѣлялось не правительственными соображеніями, а расположеніемъ князя къ тому или другому кормленщику. Штрафованіе было произвольное; судья извлекалъ изъ преступника все что могъ. Имѣлось въ виду не столько преступленіе, сколько доходное дѣйствіе. Преступленіе составляло какъ бы собственность судьи»[2].
«Часто», говоритъ К. С. Аксаковъ, «повторялось съ ужасомъ это слово кормиться, понимаемое въ современномъ разговорномъ значеніи, безъ изслѣдованія историческаго; и публика думала, что бояринъ, отправляющійся кормиться, беретъ что хочетъ, что все имущество ввѣреннаго народонаселенія предоставляется ему по праву въ полное распоряженіе. Но то ли значило прежде слово кормиться, что такъ наивно и легко подразумѣваютъ теперь подъ этимъ словомъ? Знакомство съ памятниками показываетъ намъ совсѣмъ другое. Поэтому мы не можемъ не удивляться, какъ ученый авторъ (С. М. Соловьевъ), столь близко знакомый съ источниками, употребляетъ слово кормиться, кажется, почти въ такомъ же смыслѣ, въ какомъ употребляется оно людьми, знакомыми съ Русской исторіей по слухамъ или поверхностно. Авторъ (Соловьевъ) говоритъ о боярахъ: народъ увидѣлъ въ нихъ людей, которые остались совершенно преданы старинѣ и въ томъ отношеніи, что считали прирожденнымъ правомъ своимъ кормиться на счетъ ввѣреннаго имъ народонаселенія, и кормиться какъ можно сытнѣе».
Должно быть, усерднѣе Д. Д. Голохвастова изучавшій банальные парадоксы о кормленіи гг. Чичерина и Иловайскаго, столь рекомендуемые г. Иловайскимъ, авторъ (не помню его имени и точнаго заглавія) статьи о старинномъ управленіи въ Россіи, въ одномъ изъ послѣднихъ годовъ журнала «Наблюдатель», обзываетъ бояръ-кормленщиковъ Щедринскимъ прозвищемъ куроцапы, перекрикивая, но въ томъ-же тонѣ: «кормиться какъ можно сытнѣе», «разы старшихъ»[3].
Но если, какъ утверждаетъ, а затѣмъ и доказываетъ К. С. Аксаковъ, даже С. М. Соловьевъ понималъ кормленіе почти такъ-же какъ люди знакомые съ Русской исторіей по слухамъ: явно стало-быть, что даже по существу вопросъ о кормленіи вовсе не такъ «достаточно выясненъ», какъ полагаетъ г. Иловайскій, увлекаясь, кажется, «особенной ясностью» воззрѣній г. Чичерина. Подавно этимологически, едва-ли «никакія открытія въ родѣ предложенныхъ (Д. Д. Голохвастовымъ) тутъ невозможны», когда съ этой стороны вопросъ никѣмъ досель и затронутъ не былъ. Самъ К. С. Аксаковъ употребляетъ глаголъ кормиться, не замѣчая, что фразы: «кормиться какъ можно сытнѣе», только цвѣточки; самое-же зерно наивности въ позднѣйшемъ подборѣ къ кормленью глагола кормиться, и въ пренебреженіи стариннымъ кормильствованіи.
Но объ этомъ далѣе. Мы еще не сказали, въ чемъ суть письма г. Ключевскаго.
«Ошибка», говоритъ Д. Д. Голохвастовъ, «всегда и вездѣ возможна, даже для самыхъ ученыхъ людей (намекъ очевидно искренній на ученость Иловайскаго), и еслибы невѣрно истолковывалось другое слово (не сказано: всякое другое слово), это могло-бы не имѣть значенія; но тутъ искажается весь смыслъ нашей исторіи. Еслибы лучшіе слуги дѣйствительно заботились прежде всего о своихъ личныхъ выгодахъ, а государственныя дѣла откладывали; еслибы наши Московскіе великіе князья и цари, послѣ столькихъ усилій и такихъ жертвъ народной кровью, не умѣли сдѣлать ничего лучшаго изъ вновь завоеваннаго царства, какъ отдать его на растерзаніе этимъ алчнымъ боярамъ, то не доросло-бы Московское княжество до размѣровъ Россіи».
"Г. Иловайскій (трунитъ г. Ключевскій) получилъ должное возмездіе въ торжественномъ урокѣ, заканчивающемъ замѣтку г. Голохвастова: «ошибка всегда и вездѣ возможна, даже для самыхъ ученыхъ людей, и еслибы невѣрно истолковывалось всякое (курсивъ и прибавка г. Ключевскаго) другое слово, это могло-бы не имѣть значенія, но тутъ искажается весь смыслъ нашей исторіи».
«Какъ! --восклицаетъ г. Ключевскій, — толкованьемъ одного слова можно исказить весь смыслъ нашей исторіи? Замѣчательно лакониченъ смыслъ нашей исторіи: онъ весь въ одномъ словѣ кормленіе. Хотя мнѣ все-таки непонятно, чѣмъ слово кормленіе значительнѣе или страшнѣе „всякаго другаго“ (вносные знаки у г. Ключевскаго) слова, и какъ толкованіе его въ смыслѣ вознагражденія за государственную службу можетъ искажать весь смыслъ нашей исторіи, когда такое (?) вознагражденіе допускается (praesens) закономъ у насъ и вездѣ (?), гдѣ служатъ государству; но думаю, что слѣдуетъ основательно доказать ошибочность такого толкованія, прежде чѣмъ взваливать на ученаго такое тяжеловѣсное обвиненіе. Не подумайте, что я вызываюсь защищать г. Иловайскаго. Во-первыхъ, онъ не нуждается въ защитѣ; во-вторыхъ, я не имѣю на то надлежащихъ полномочій (?). А настоящее письмо писано съ единственной (??) цѣлью закончить его слѣдующимъ печальнымъ (!) размышеніемъ: жутко (!!) работать Русскому ученому, когда всякій почтенный гражданинъ можетъ печатно (!) обвинить его за всякое слово во всемъ (?) что ему вздумается, и только обвинить, а не опровергнуть».
Да чѣмъ-же такъ распечалилъ Д. Д. Голохвастовъ, чѣмъ довелъ до пароксизма жуткости Русскаго ученаго? Въ чемъ это во всемъ, что вздумается, обвинялъ, и кого? Г. Иловайскаго, надо полагать. Но прочтите, безъ предвзятой мысли, замѣтку Д. Д. Голохвастова. Не только не взваливаетъ онъ такихъ, неизвѣстно какихъ, тяжеловѣсныхъ обвиненій на кого либо; въ ней нѣтъ ничего, что могло-бы задѣть иныхъ обидчивыхъ; того, что когда-то было такъ свойственно его ораторскому таланту: ни той сангвинической ироніи, ни той благородной рѣзкости, ни того увлекательнаго задора; вообще, ничего обличающаго ex ungue leonem, чѣмъ когда-то, въ живые годы реформъ, такъ искренно и смѣло волновалъ и воодушевлялъ лучшихъ людей онъ, въ лучшихъ primus inter pares; почтенный гражданинъ, да, именно! И, наконецъ, какъ достичь того, чтобы не всякій почтенный гражданинъ могъ печатно печалить Русскихъ ученыхъ: учредить на сей предметъ выдачу надлежащихъ полномочій?
Опровергаютъ Д. Д. Голохвастова гг. Иловайскій и Ключевскій вопервыхъ безсмыслицей, будто-бы истекающей изъ примѣненія его толкованья къ обѣимъ частямъ задачи государевой боярамъ: 1) о Казанскомъ дѣлѣ промышляти, 2) да и о кормленіяхъ сидѣти; они же начата (о второмъ) о кормленіяхъ сидѣти, а (первое) Казанское строенье (Казанское дѣло) поотложиша.
«Лѣтописецъ, говоритъ г. Иловайскій, тутъ сидѣніе о кормленіяхъ съ ироніей противополагаетъ заботамъ о Казанскомъ строеніи. Еслиже принять толкованіе г. Голохвастова и буквально (?) приложить его къ словамъ лѣтописца, то получимъ слѣдующее: бояре стали совѣщаться объ устройствѣ управленія вновь завоеваннымъ краемъ Казанскимъ, а устройство (г. Иловайскій не договариваетъ: какое, стратегическое напримѣръ?) сего края отложили въ сторону».
«Теперь смотрите, говоритъ г. Ключевскій, что выходить у автора (Д. Д. Голохвастова): вопреки волѣ царя (?) бояре стали совѣщаться объ устройствъ управленія Казанскимъ царствомъ, а Казанское строеніе, т.-е. дѣло объ устройствѣ (стратегическомъ? не договариваетъ и г. Ключевскій) того-же Казанскаго царства отсрочили».
«Получается», торжествуетъ г. Иловайскій, «безсмыслица очевидная».
Только не у Д. Д. Голохвастова.
«Теперь придется доказывать», печалится г. Ключевскій, «что Казанское строенье на старинномъ языкѣ не значило устройство Казанскаго царства».
Значило. Но какое устройство? Конечно не устройство управленья должно понимать тутъ подъ Казанскимъ бѣломъ, Казанскимъ строеньемъ, а устройство фортификаціонное, окупаціонное и вообще стратегическое, какъ самой Казани и ея форпостовъ, Свіяжска, Чебоксаръ, Лаптева, такъ и всего новозавоеваннаго края. Правда, что этого толкованія нѣтъ у Д. Д. Голохвастова; но вѣдь онъ вопросъ поднялъ не собственно объ этомъ мѣстѣ у лѣтописца, или даже у г. Иловайскаго, а только по поводу слова кормленіе и толкованія этого слова г. Иловайскимъ, случайно встрѣтившагося тутъ, а не въ другомъ мѣстѣ; и вовсе не заводя вопроса о строеніи, кратко и почти бездоказательно отмѣтилъ, къ свѣдѣнію читателямъ (а, пожалуй, и ученымъ), что кормленіе значитъ управленье. Вольно же было гг. Иловайскому и Ключевскому оба слова: и кормленіе, въ толкованіи Д. Д. Голохвастова, и строеніе или дѣло, въ собственномъ недотолкованіи, замѣнить оба раза (въ обѣихъ частяхъ боярской задачи) словомъ устройство, въ первый разъ досказавъ: устройство управленья, а во второй не досказавъ: устройство, но какое? Будто только одно и бываетъ, административное; или будто все, къ чему съ грѣхомъ пополамъ можно слово устройство пріурочить, въ томъ числѣ и строеніе или дѣло Казанское, непремѣнно уже значитъ административное устройство. Но вѣдь и строеніе и дѣло было во время бно терминами военнаго искусства и преимущественно фортификаціоннаго: городовое дѣло значило построеніе стѣны городской или, что тоже по тогдашнему, города. (Я только читателямъ это напоминаю, простымъ смертнымъ, а не Русскимъ ученымъ). Городовое, или опредѣлительно Казанское дѣло, строки двѣ-три дальше, повторено у лѣтописца подъ синонимомъ Казанское строеніе. Оба термина имѣютъ въ настоящемъ случаѣ значеніе, очевидно, не исключительно-фортификаціонное; не оттого ли и колеблется лѣтописецъ межъ строеніемъ и дѣломъ, ища: которымъ изъ двухъ терминовъ мысль его менѣе спеціализируется? Радѣть о Казанскомъ дѣлѣ приходилось конечно изъ Москвы, ибо не могло оно совершаться внѣ центральнаго, общегосударственнаго содѣйствія.
Исполать ученымъ, умудрившимся изъ такихъ простыхъ данныхъ и такимъ простымъ способомъ устроить, въ подарокъ Д. Д. Голохвастову, такую, по откровенному признанію г. Иловайскаго, «безсмыслицу»[4]!
Второе и, касательно сути вопроса, послѣднее возраженіе г. Иловайскаго Д. Д. Голохвастову, повторенное и г. Ключевскимъ, заключается въ сопоставленіи кормленія съ терминомъ кормъ, созвучнымъ и будто бы сосмысленнымъ глаголу, будто бы документальному, кормиться. «Служилые люди» говоритъ г. Ключевскій, «просившіе кормленій, писали въ челобитныхъ»: «прошу отпустить покормиться». Слова просителя отмѣчены у г. Ключевскаго вносными знаками, какъ бы выписанныя изъ подлинной челобитной; въ самомъ же дѣлѣ это просто слова историка Татищева: «губернаторства и воеводства именуетъ (составитель втораго Судебника) жалованьемъ и кормленьемъ, ибо тогда оныя жаловались изъ милости, для нажитка, и въ челобитныхъ о воеводствахъ (?) писали: прошу отпустить покормиться». Тѣже слова, но съ указаніемъ на источникъ, приводитъ и г. Иловайскій, причемъ, чтобы придать имъ нѣкоторой, хоть косвенной авторитетности, замѣчаетъ, что Татищевъ родился «въ эпоху, когда система кормленій была еще въ ходу. Татищевъ родился въ правленіе царевны Софіи, года за три предъ тѣмъ, что Петръ женился. По г. Чичерпну, „въ смутное время, когда войны и мятежи распространились по всей землѣ, и всюду необходимо было присутствіе военной силы, воеводы являются почти во всѣхъ городахъ; со времени Михаила Ѳедоровича они составляютъ общее учрі:жженіе для всей Россіи. Воевода не собиралъ кормовъ съ подсудныхъ ему жителей, не извлекалъ дохода изъ суда и преступныхъ дѣйствіи, не управлялъ посредствомъ своихъ слугъ и холоповъ, подлежалъ отчетности и отвѣтственности. Намѣстникъ былъ кормленщикъ, воевода правитель. Намѣстники и волостели (кормленщики) со временъ Михаила Ѳеодоровича болѣе не встрѣчаются. Намѣстники были однакоже и во времена Романовыхъ, но съ совершенно другимъ значеніемъ: знатнымъ лицамъ давалось имя намѣстника какого-нибудь города, какъ почетный, титулъ. Такъ напримѣръ въ 1629 году велѣно было Новгородскому воеводѣ князю Пожарскому въ сношеніяхъ съ правителями Шведскихъ городовъ писаться намѣстникомъ Суздальскимъ“[5].
Странно, вопервыхъ, откуда такая высокая слава привилась въ чужихъ краяхъ къ нашему титулу намѣстника, когда у насъ воевода былъ правитель, а намѣстникъ (iufamia uotatus) кормленщикъ». Вовторыхъ, такъ ли особенно ясны, какъ утверждаетъ г. Иловайскій, свѣдѣнія г. Чичерина о кормленіи, или же свѣдѣнія самого г. Иловайскаго, когда эпоха столь яркой реформы (вмѣсто вѣковой кормежки, — устройство впервыя правленія) имъ, или кому-то изъ нихъ такъ не ясна: не то Петръ I, не то Михаилъ Ѳеодоровичъ! Втретьихъ, наконецъ, если и родился Татищевъ, когда, положимъ, «система кормленій была еще въ ходу», что же изъ этого? А когда выросъ, то даже не зналъ, что знаетъ г. Чичеринъ, родившійся не при Петрѣ: разницу между воеводствъ, повсемѣстно введенныхъ, и кормленій, систематически искорененныхъ при Михаилѣ Ѳеодоровичѣ.
Карамзину нерѣдко приходилось осуждать ошибки, противорѣчія и вымыслы Татищева выраженіями: баснословитъ, путаетъ, пишетъ единственно изъ головы, и т. п.[6] Конечно не изъ челобитной подъ глазами, и даже не изъ памяти о ней, а единственно изъ головы напуталъ Татищевъ и тутъ про воеводства, и тутъ же сбаснословилъ глаголъ кормиться, изъ созвучія возмнивъ о сосмысліи кормленія съ кормежкой, точно такъ же какъ за нѣсколько страницъ предъ этимъ, въ примѣчаніяхъ къ «Русской Правдѣ», сбаснословилъ онъ, единственно изъ головы, про огнищанъ, что это огневщики, офицеры пожарной команды. Да и мало ли про что[7]!
По г. Чичерпну, съ Варяжскихъ пришельцевъ будто бы, и будто бы до Петра, по г. Иловайскому длилась система кормленій; и что же? Положимъ, это только argumentum a silentio, но вѣдь уже слишкомъ знаменательное: въ семь восемь вѣковъ, ни въ какихъ челобитныхъ, ни въ уставныхъ грамотахъ, ни въ судебникахъ, ни во всей громадѣ доселѣ извѣстныхъ, историческихъ, юридическихъ и пр. актовъ нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ глагола кормиться въ примѣненіи къ кормленію. Есть терминъ держатъ кормленіе, который, явно роднитъ съ державствомъ, а не съ кормежкой дѣло кормленщика; и есть глаголъ кормильствовати: «тя, корабль Россійскія Церкве правѣ кормильствовавши, молимъ, къ покаянія тишинѣ кормильствуй душы наши». Правда, глаголъ этотъ встрѣчается обыкновенно про кормильство кораблемъ или церковью подобно кораблю, но очень просто почему: кормильство областью имѣетъ свой, державный терминъ. Въ капитальномъ словарѣ Миклошича тотъ же глаголъ въ первоначальной, краткой формѣ кръмити, съ переводомъ gubernare, и съ производными: 1) кръмьникъ, кръмчьникъ, кръмчій, кръмчія, кръмитель gubernator, 2) кръмованіе, кръмьчьствованіе, кръмьчьствіе, кръмильство, кръмительство, кръмля црьковная, КРЪМЛЕННЕ — gubernatio[8].
Итакъ, столь апетитный нашимъ историкамъ глаголъ кормиться пріуроченъ къ системѣ стариннаго управленія единственно изъ головы. Просто, въ числѣ обычныхъ Филологическихъ наивностей Татищева, слетѣлъ онъ у него съ размашистаго пера кляксомъ на нашу исторію. Карамзинъ, знатокъ въ языкѣ церковной и гражданской письменности древней Россіи и самъ художникъ языка, не могъ обмануться наружнымъ сходствомъ глагола кормиться съ терминомъ кормленіе (кръмленіе-gubernatio). Историкъ не по названію ремесла или по заглавію труда, историкъ по призванію, знанію и пониманію, не могъ онъ провозгласить доходъ единственной цѣлью суда и управленія князей и царей нашихъ; не могъ увлечься пластической внушительностью глагола кормиться и сфантазировать себѣ изъ него вѣковую систему питанія бояръ преступленіями народонаселенія, составлявшими (съ душегубствомъ въ томъ числѣ) собственность, жалованную въ поочередное пользованіе каждому на небольшое «количество времени», этимъ паразитамъ уголовщины. У Карамзина даже термины кормленщикъ, кормленье встрѣчаются, кажется, только въ примѣчаніяхъ, въ документальныхъ сноскахъ, въ его же изложеніи постоянно замѣняются общепонятными синонимами своими: правитель, правленіе.
А стоило бы дознаться: кто филологъ, кто историкъ, кто Русскій человѣкъ, или же досужій Русскій Нѣмецъ, кто Колумбъ поставившій биткомъ Татищевское яичко и высидѣвшій изъ него систему кормленія?
Положимъ, можно не домскпуться, что источникъ всей этой системы ребяческій кляксъ; но какъ же не видать, какую лужу развели изъ клякса взрослые шалуны, вѣдь уже на нашихъ глазахъ? Понятно, что писаки «Наблюдателя» продолжаютъ разработывать пресловутую систему, уснащая се гаерскими колѣнцами автора «Исторіи одного города» (пошлой пародіи Щедрина на Русскую исторію); но какъ же историки-то, Иловайскіе, Ключевскіе, могутъ засчитывать въ капиталъ науки результаты этого дряннаго школьничества; какъ же могутъ они, изучившіе книгу бытія Руси изначала даже и доднесь, не спохватиться, въ чемъ вся raison d'être, вся причинная суть этой, будто бы «достаточно выясненной», такъ называемой системы кормленія? Вѣдь очевидно же вся она единственно въ модности, еще Пушкину столь претившей, но тогда еще только буржуазной, теперь уже уличной, безстыже-оголтѣлой модности ляганья
….Геральдическаго льва
Демократическимъ копытомъ.
И вотъ по какимъ пріемамъ и физическимъ признакамъ, и вотъ въ какихъ годахъ журнала политическихъ модъ надо искать нашихъ Колумбовъ!
По справедливому замѣчанію г. Ключевскаго, скакъ ни остроумны и ни вѣроятны соображенія (Д. Д. Голохвастова), они не даютъ того, что нужно; а нужны древніе документальные тексты, которые достаточно явственно вскрыли бы древній смыслъ слова кормленіе
Мы видѣли, что для глагола кормиться подъискалъ г. Ключевскій не тексты, а всего одинъ текстъ, вовсе не древній, весьма не документальный. Тотъ же текстъ подъискалъ, разумѣется, и г. Иловайскій. Какъ быть, въ полѣ и жукъ мясо. Совсѣмъ иное дѣло терминъ кормъ: о немъ текстовъ въ волю, такихъ, что во вносныхъ знакахъ не нуждаются. Вопросъ только, что значитъ кормъ, какъ сосмысливается кормъ глаголу кормить: въ значеніи ли, нынѣ единственномъ nutrire, или же, изъ древнихъ двухъ его значеній, въ нынѣ забытомъ gubernare?
Въ 1875—1876 г. въ Казани изданъ г. Загоскинымъ паралельный сводъ пятнадцати уставныхъ грамотъ намѣстничьяго управленія, сохранившихся вѣка за два, съ великаго князя Насилья Дмитріевича (Двинская грамота 1398 г.) до царя Михаила Ѳеодоровича (грамота Устюжны-Желѣзнопольской 1614 г.). Параллель раздѣлена на 10 рубрикъ и 97 параграфовъ. О кормахъ и поборахъ говорится между прочимъ въ параграфахъ 4, 8 и 10, и спеціально въ рубрикѣ д., парагр. 15—26. Прочитавъ эти 15 грамотъ и, съ особымъ вниманіемъ, эти 15 параграфовъ, мы увидимъ, что областью управлялъ, по назначенью (жалованію) государеву, намѣстникъ или волостель. Намѣстникъ, всегда лично знатнѣйшій волостеля саномъ и заслугами, назначался и въ знатнѣйшую область; но правительныя права обоихъ бывали, кажется, одинаковы; такъ что о волостелѣ, и подавно о посельскомъ (еще незначительнѣйшей степени кормленщика) можемъ и не упоминать болѣе. Правленіе заключалось существенно, иногда единственно, въ правѣ суда. Намѣстникъ имѣлъ при себѣ, вопервыхъ, тіуна, который замѣщалъ его въ управленіи и въ судѣ, но не съ тѣми же правами и не съ тою же подсудностью; вовторыхъ, праветчиковъ и доводчиковъ, которые, ни тѣ ни другіе, не имѣли правъ правительныхъ ни судебныхъ, а были чины исполнительные, праветчики въ родѣ нынѣшнихъ среднихъ чиновъ уѣздной и городской полиціи, доводчики въ родѣ судебныхъ приставовъ мироваго и окружнаго суда; гдѣ праветчиковъ не было, должность ихъ исполняли доводчики. Какъ праветчиковъ и доводчиковъ, такъ и тіуна назначалъ и смѣнялъ намѣстникъ. Служебный гонораръ, какъ самого намѣстника, такъ и его людей (тіуна, праветчиковъ и доводчиковъ, получался ими не отъ казны, а прямо отъ земщины, въ видѣ установленной подати, натурой или, по установленной же таксѣ, деньгами), обыкновенно въ три срока, по календарю донынѣ самому народному, праздничному: на Рождество Христово, на Пасху и на Петровъ день. Натурой ли получать, или же деньгами, могъ каждый какъ пожелаетъ. Что такимъ образомъ получали, хотя бы исключительно деньгами, намѣстникъ и тіунъ, то называлось кормомъ, а что точно такимъ же образомъ, и хотя бы натурой, продовольственными и даже именно съѣстными припасами, получали праветчики и доводчики, то никогда не называлось кормомъ; всегда поборомъ. Въ вышеуказанныхъ 15 параграфахъ термины «намѣстничь и тіунь кормъ и праветчиковъ и доводчиковъ поборъ» встрѣчаются до ста разъ, и только раза два-три не въ совершенно ясномъ различіи въ Пермской грамотѣ, да и то по очевидной недопискѣ {Кормъ 54, поборъ 47 разъ, итого 101. Если обсчитываюсь, то, вѣроятно, въ ущербъ, а не въ прибыль аргументу множественности.
Дабы видѣли читатели, какъ явственно различались кормъ съ поборомъ, выпишу нѣсколько примѣровъ изъ разныхъ параграфовъ и грамотъ, означая грамоты Арабскими цифрами нумеровъ г. Загоскина, а параграфы (какъ и у него) Латинскими; и затѣмъ, дабы могли они сами судить, важны ли неясности, выпишу ихъ всѣ, или точнѣе обѣ, какія есть.
Въ грамотѣ 1506 г. Переяславскаго уѣзда, Артемоновскаго стана крестьянамъ; А съ починковъ письменныхъ съ непашенныхъ и съ новыхъ починковъ, которые сѣли послѣ письма, волостелю и ею тіуну кормовъ, и праветчику и доводчику поборовъ не имати до урочныхъ лѣтъ; а отсидятъ свои урочныя лѣта, и они волостелю и ею тіуну кормовъ, и праветчику и доводчику поборовъ платятъ по тому же, какъ и съ старыхъ деревень съ черныхъ (XXVI, 4).
Въ Бѣлозерской 1488: А кормы намѣстничьи и тіуновы и доводчиковы поборы берутъ въ станѣхъ сотскіе да платятъ намѣстникамъ и тіунамъ и доводчикамъ въ городѣ: о Рождествѣ Христовѣ рождественскій кормъ платятъ намѣстникамъ и тіунамъ, и доводчиковы поборы; а о Петровѣ днѣ нетровскій кормъ платятъ въ городѣ и намѣстникамъ и тіунамъ, и доводчиковы поборы (XXV, 2).
Въ грамотѣ 1544 г. Звенигородскаго уѣзда, села Андреевскаго крестьянамъ: намѣстницы наши Звенигородскіе и волостели и ихъ тіуны тѣхъ моихъ крестьянъ села Андреевскаго, сельчанъ и деревенщиковъ пашенныхъ и оброчныхъ, не судятъ ни въ чемъ опричь душегубства и разбоя и татьбы съ поличнымъ, и кормовъ своихъ у нихъ не емлютъ и не всылаютъ къ иннъ ни но что; а праветчики и доводчики на поруки ихъ не даютъ, и поборовъ своихъ не берутъ, и не въѣзжаютъ къ нимъ ни но что (IV, 10).
Въ слѣдующихъ выпискахъ подчеркиваю и дополняю въ скобкахъ всѣ неясности, о кормахъ и поборахъ, Пермской грамоты 1553:
А берутъ кормъ (sic) памѣстничь и тіуновъ, и доводчиковъ поборъ (sie) старосты и люди добрые Пермяки сами, да отдаютъ кормъ (и поборъ?) намѣстнику и съ тіуны и съ доводчики въ городѣ; а сами намѣстники и тіуны и доводчики по погостамъ луковъ писати и кормъ (и поборъ?) брати не ѣздитъ XXV, 11.
А на Петровъ день намѣстнику корму и ею тіуну и (поборъ?) доводчикамъ за 700 бѣлокъ семь рублевъ, по двѣ же деньги за бѣлку (XVII и слово въ слово тоже XVIII: а на Великъ день….).}.
Итакъ, тіунъ, по способу назначенія и смѣны, приравнивается къ праветчику и доводчику, почему и пишется въ числѣ людей намѣстничьихъ; но гонораръ тіуна называется не какъ людской, а какъ намѣстничій, не поборомъ, а кормомъ. Способъ полученія гонорара, — прямо съ земщины, натурой или, по желанью, деньгами, — одинъ про всѣхъ, про самого намѣстника, какъ и про людей его (тіуна, праветчиковъ и доводчиковъ); разница только въ количествѣ. Кормятся гонораромъ всѣ они, какъ и всѣ на свѣтѣ служащіе. Почему же не всѣхъ на свѣтѣ гонораръ называется кормомъ, и даже не всѣхъ служащихъ при областномъ кормленіи; почему только намѣстничій да изъ людей его только тіуній? Единовозможный отвѣтъ: потому, что терминъ кормъ вовсе не имѣлъ значенія нынѣшняго да и тогдашняго обиходнаго слова кормъ (nutrimentum), и происходилъ не отъ кормиться или кръмить — nutrire, а отъ кормильствовати, кръмитъ — gubernare, и означалъ подать за кормильство, самому государеву намѣстнику въ кормленіи и его, кормленщика, замѣстителю въ нѣкоторыхъ дѣлахъ правленья и суда, слѣдовательно тоже (хотя бы и не по имени) кормленщику, тіуну его[9].
У народа есть слово королѣ. На вопросъ: зачѣмъ у барки два правила (кормила), кормовое и носовое? — Двумя королѣ легче (т. е. управленіе судномъ): отвѣтъ барочника, записанный въ Ардатовскомъ уѣздѣ Нижегородской губерніи. Дѣло кормленщика было именно управленіе — коръмъ. На древней Руси пошлины и подати сплошь да рядомъ, за что платились, того названіемъ прямо, а не производно, и назывались. За управленіе, за коромъ и пошлина королѣ, корѣлѣ. Объѣздный судъ владыки Новогородскаго и посыльныхъ его назывался не по самой цѣли, а по труду исполненія — подъѣздъ, такъ же называлась и судная пошлина: иде владыка Василій въ Псковъ на подъp3;здъ (судъ), и Псковичи суда не даша (не дали ему судить). Архіепископа Новогородскаго подъѣзщики въ монастырь (Корѣльскій Николаевскій) не въѣзжаютъ, и подъѣзда (судной пошлины) у нихъ не емлють, и не судятъ ихъ ни въ чемъ, опричь духовнаго дѣла. — Но гдѣ рѣчь о томъ же судѣ не единственно объѣздномъ, тамъ какъ судъ, такъ и пошлина, уже не подъѣздъ, а судъ, пріѣха въ Псковъ митрополитъ Исидоръ Кіевскій и всея Руссіи, и отнятъ судъ и вся пошлины владычня (владыки Новогородскаго), и дастъ ту владычню пошлину своему намѣстнику[10]. Еслибы не условно по ѣздѣ и не спеціально по суду, а обще по кормильству, по корбму епархіей, то и владычня пошлина называлась бы не подъѣздъ, не судъ, а коримъ. Въ приведенной Д. Д. Голохвастовымъ грамотѣ Игнатій Борисовичъ Голохвастовъ пожалованъ кормленіемъ съ правдою, т. е. съ правомъ на судъ и на пошлину, называвшуюся названіемъ самаго дѣла, правды, суда. Исключительно ли уголовнаго, именно ли боярскаго суда, дѣло не въ этомъ, а въ томъ, что Игнатій Борисовичъ получалъ правду (пошлину) за правду (судъ) и кордмъ (подать) за кордмъ (управленіе).
«Если бы, говоритъ г. Иловайскій, возражатель (Д. Д. Голохвастовъ) поближе ознакомился съ древне-русскими уставными грамотами, то онъ тамъ нашелъ бы частое упоминаніе о кормахъ, то-еетъ поборахъ съ жителей въ пользу намѣстниковъ, тіуновъ и доводчиковъ».
То-то что не то-есть поборахъ, если поближе ознакомиться, слѣдуя совѣту, но не примѣру г. Иловайскаго.
«По уставнымъ грамотамъ XV и XVI вѣковъ», говоритъ г. Ключевскій, намѣстники и ихъ тіуны, прикащики получали кормы, извѣстные поборы съ управляемыхъ округовъ. Доходъ носилъ общее названіе корма, соотвѣтствующее нынѣшнему канцелярскому содержаніе (вотъ уже до чего общее); отсюда и доходная должность (всякая, стало быть) получила названіе кормленія".
Съ какою рѣшительностью все это говорится и съ какимъ пренебреженіемъ къ документальной дѣйствительности сочиняется!
«Ясно, заключаетъ г. Иловайскій, что слово кормленіе находилось въ связи съ этими кормами, а никакъ не съ кормиломъ и кормчимъ».
Анъ вотъ же именно съ кормиломъ и кормчимъ! Въ томъ же смыслѣ, что голова мочало, гдѣ хвостъ начало, говорится: оттого у рыбы башка, что ей хвостъ коромъ. Технически у рыбы не голова, а башка. Дѣйстительно, какъ ладья рулемъ, такъ рыба хвостомъ, вильнувъ имъ въ противоположную сторону, направляетъ бѣгъ свой: ей — буквально правило, а иносказательно — правитель, глупой башкѣ, хвостъ, по-рыбацки плавикъ. Итакъ, въ этомъ примѣрѣ, коромъ вмѣстѣ и то посредствомъ чего кормильствуютъ, кормило, и тотъ кто кормильствуетъ, кормчій; въ первомъ же примѣрѣ («коромъ легче») коромъ — само кормильство. А что баркой коромъ, что намѣстничествомъ, что лошадью правитъ, что государствомъ, суть не въ этомъ, связь ясна: и ясно, почему сто разъ сряду, систематически, во всѣхъ грамотахъ параллельно сведеннаго, превосходнаго сборника г. Загоскина, гонораръ державца кормленія, и только его да его замѣстителя, гонораръ корбмъ, коръмъ, а прочихъ не кормъ.
Г. Ключевскій весьма резонно замѣчаетъ, что тавтофонія словъ «вовсе не рѣдкость въ любомъ языкѣ: кръма — пища и кръма — корма; а по латынѣ fides — струна и fides — вѣра. Поэтому fides carbonaria въ цеховой догматъ непогрѣшимости Русскихъ ученыхъ нельзя переводить: струна угольщика въ цеховой догматъ, и т. д.: выйдетъ чепуха. Но Русскому ученому можно, въ силу того догмата, статью 66 Судебника: „а намѣстникамъ и волостелямъ, которые держатъ кормленіе безъ боярскаго суда“ переводить: которые держатъ питаніе безъ боярскаго суда.
„Надобно“, говоритъ г. Ключевскій, „присмотрѣться по стариннымъ актамъ, въ какихъ сочетаніяхъ понятій является тамъ это слово (кормленіе), и отыскать мѣста, контекстъ которыхъ явственно указалъ бы, что оно значило на старинномъ языкѣ именно правленіе, а не питаніе, содержаніе, жалованіе за службу, или что-нибудь подобное“. Чтобы окончательно присмотрѣться, переведите 66 ст. Судебника такъ: „а намѣстникамъ и волостелямъ, которые держатъ правленье безъ боярскаго суда“; и сравните это съ переводами: держатъ питанье, держатъ содержаніе безъ боярскаго суда. — Явственно? Но разумѣется, почтенные граждане (profanum vulgus) да безмолвствуютъ, по крайней мѣрѣ печатно да не разсуждаютъ о явственномъ, но реченномъ ех cathedra!
По Татищеву, „кормленье троякое есть: 1) помѣстья и вотчины,
2) жалованье, какое давано было безпомѣстнымъ и болѣе иноземцамъ,
3) воеводства и всякія приказныя или гражданскія правленія и дьяковъ, яко и судей, повытья“. Все это нанизано единственно изъ головы, кромѣ дьячья повытья; оно взято изъ плохо-понятыхъ словъ 47 статьи Судебника: „недѣльщику своихъ ѣздоковъ приводите къ дьякамъ, которые дьяки у кормленія будутъ, и ѣздоковъ недѣльщикамъ у дьяковъ записывати въ книги. А котораго ѣздока изъимають, а тотъ ѣздокъ въ книгахъ у кормленыхъ дьяковъ (варіантъ: у кормленія, другой варіантъ: въ книгахъ кормленыхъ у дьяковъ) ни у котораго недѣльщика будетъ не написанъ, и того ѣздока казнити торговою казнію“[11].
Если кормленіе — правленіе, тогда все ясно. Отъ слова правленіе говорится правленскій, отъ слова кормленіе было бы кормленскій, по старинному твердо и сокращенно — кормлен(ск)ый, кормленый дъякъ или дъякъ у кормленія: служащій при областномъ правленіи. Книги, которыя онъ ведетъ — правленскія, кормлен(ск)ыя, кормленыя книги или книги у кормленія. Но если кормленіе — питаніе, тогда что такое кормленая книга? О томъ какъ въ столъ ѣствы подавать? Кормленый дьякъ: какой ему возможенъ эпитетъ отъ питанія? Или, зачѣмъ эпитетъ: просто кормленщикъ, въ ученомъ смыслѣ слова?
Татищевъ по крайней мѣрѣ послѣдовательнѣе нынѣшнихъ Русскихъ ученыхъ; онъ отправляется отъ глагола кормиться, поэтому у него кормленье все, у чего живучи, можно (Глѣбъ ѣстъ, и помѣстье, и вотчина, и царская милостыня иноземцамъ, и воеводская должность, и дьячья. Правда, почему жъ бы и не должность городскаго палача или помѣщичьяго шута; и у этихъ дѣлъ можно сыту быть. У нынѣшнихъ, по выводамъ изъ того же глагола, бояринъ кормится на счетъ народонаселенья такъ сытно, что должность его, какъ бы вся въ томъ и заключаясь, прозывается кормленіемъ — питаніемъ, гонораръ — кормомъ, пищею, самъ онъ кормленщикомъ въ противоположность правителю, „воевода былъ правитель, а намѣстникъ кормленщикъ“. Кормленщики ли. на томъ же основаніи, и другіе вмѣстѣ съ бояриномъ кормившіеся, тіунъ, праветчики, доводчики? Почему рѣшительно не кормленщикъ воевода? Вѣдь и ему „не есъ быть нельзя“, какъ написалъ гдѣ-то Петръ Великій? Почему, въ самомъ дѣлѣ, не кормленіе вотчина, помѣстье и все, у чего можно сыту бытъ, гдѣ же наконецъ definitio genetica того, что есть и что не есть кормленіе? За неимѣніемъ таковой, вотъ по крайней мѣрѣ definitiva sententin г. Ключевскаго: „кормленьями назывались должности, соединенныя съ доходомъ въ пользу должностныхъ лицъ, который получался ими прямо съ управляемыхъ, подобно тому, какъ теперь профессора въ университетахъ получаютъ гонораръ со студентовъ, а не изъ государственнаго казначейства“. Существенный признакъ кормленія и кормленщика вотъ, слѣдовательно, гдѣ воскресъ: профессура теперь кормленіе, а Ихъ Непогрѣшимость гг. Русскіе ученые — кормленщики. Яснѣе этого во всей литературѣ предмета ничего нѣтъ; да и быть не можетъ, при объясненіи отъ питанія.
Это питаніе, какъ ни кинь, все клинъ. Кинуть бы его лучше совсѣмъ, и посмотрѣть нѣтъ ли древнѣйшихъ формъ кормленщика-правителя; нѣтъ-ли того же корня и женской формы; а можетъ быть, и общей.
„Неужели“, говоритъ г. Ключевскій, „наши древніе акты такъ безмолвны насчетъ значенія, какое они придавали этому слову? Нѣтъ, они кое-что говорить объ этомъ, да г. Голохвастовъ почему-то не желаетъ ихъ слушать. Этотъ административный терминъ встрѣчается въ актахъ довольно рано; г. Голохвастовъ не знаетъ его раньше XVI вѣка, а онъ является уже въ памятникахъ XIV вѣка“.
Г. Ключевскій не знаетъ его раньше XIV вѣка. Неужели наши еще древнѣйшіе акты такъ безмолвны? Нѣтъ, они кое-что говорятъ, да г. Ключевскій почему-то не желаетъ ихъ слушать.
Въ „Русской Правдѣ“, въ статьяхъ о вирѣ за убійство, положено: „за смердій холопъ 5 гривенъ, а за робу 6 гривенъ, а за искормилича (варіанты: за кормилця, аще кормиличицъ) 12 гривенъ, тако же и за кормилицю (варіантъ: за кормицу), хотя см будетъ роба или холопъ“.
Погодинъ переводитъ это: „за дядьку и кормилицу, хотя бы они были и рабскаго состоянія, 12 гривенъ“. По дядькѣ такъ и видно, что историку вообразилась тутъ кормилица въ кокошникѣ, наемная или взятая во дворъ грудь, во время Святой Ингигерды Оляфовны, многочадной матери Ярославичей. Но кто и за что убивалъ этихъ дядекъ и кормилицъ столь не рѣдко, что понадобился особый законъ о нихъ? И какъ же, при такой сверхчаянной предусмотрительности законодателя, не предусмотрѣнъ у него случай, въ самомъ дѣлѣ (особенно во времена рабства) не рѣдкій — убійства всякихъ начальственныхъ лицъ вотчиннаго и домашняго управленія? Погодинъ, и не онъ одинъ, понимаетъ кормильцевъ отъ кръмить — питать и воспитать; такъ-ли, или же отъ кргжить — управлять, понималъ ихъ законодатель? Очевидно, вотъ тутъ въ чемъ вопросъ;
„Русская Правда“, въ этой, какъ и въ нѣкоторыхъ другихъ статьяхъ, называетъ смердами мірскихъ людей всякаго чина, противополагая ихъ княжьимъ людямъ, т.-е. принадлежавшимъ къ дружинѣ княжьей, а не къ какому-либо городскому или сельскому міру. Такъ напримѣръ, коней на Руси, по „Рус. Правдѣ“, два разряда: княжьи да смердьи; за кражу коня княжаго тавра вира три гривны, а за смердья (варіантъ: за инѣхъ, въ смыслѣ всѣхъ иныхъ, не княжьихъ) двѣ гривны. Такъ же и борти (первобытные пчельники), что не княжьи, то смердьи. Такъ же и о наслѣдствѣ — княжихъ мужей да смердовъ, больше ни о чьемъ. Статьѣ о смердьи холопѣ непосредственно предшествуетъ статья о княжѣ отроцѣ. Какъ тамъ за смердья холопа, такъ тутъ за княжья отрока, если онъ рядовичъ (рядовой, простой?) 5 гривенъ; „тако же и за боярескъ“, т.-е. за отрока дружины княжаго боярина, дружины не непосредственно, но тоже княжьей; если же конюхъ или поваръ — 40 гривенъ. Какъ тамъ за кормильцевъ, такъ и тутъ за тіуновъ или старостъ княжьихъ: за сельскаго (село, отъ глагола сѣсть, что нынѣ, отъ того же глагола, усадьба, итакъ за усадебнаго) тіуна (варіантъ старосту) и за ратайнаго (надъ полевымъ хозяйствомъ) 12 гривенъ; а за конюшаго тіуна (варіантъ: конюхъ старый у стада, т.-е. старшій, тотъ же староста надъ конюшней и табунами) и за огнищнаго (надъ огнищемъ, очагомъ, дворцомъ княжьимъ) 80 гривенъ. Между статей о княжьихъ отрокахъ и о смердьихъ холопахъ, въ Троицкомъ спискѣ подъ одной рубрикой со смердьими: за ремесленника и за ремесленницу 12 гривенъ. Въ древнѣйшей редакціи нѣтъ о ремесленникахъ, ни объ этихъ смердьихъ, ни о княжьихъ поварѣ и конюхѣ.
При Погодинскихъ дядькѣ и кормилицѣ (nutrix) параллель статей о княжьихъ и смердьихъ людяхъ нарушается двояко: законодатель вспомнилъ о смердьихъ лѣто-кормильцахъ и забылъ о княжьихъ, вспомнилъ о княжьихъ домоправителяхъ и забылъ о смердьихъ. Если же, отъ глагола кръмить — управлять, кормилецъ и кормилица могутъ быть объединены въ одно слово кръмьчія (по Ѳ. И. Буслаеву — домоправитель, но конечно — и домоправительница, ибо слово общаго рода), тогда параллель выдержана вполнѣ: 1) во всѣхъ редакціяхъ княжьи отроки-рядовичи и смердьи холопы, 2) въ позднѣйшихъ редакціяхъ княжьи поваръ да конюхъ и смердьи ремесленники, 3) во всѣхъ редакціяхъ княжьи тіуны и смердьи кромчіи или кормильцы[12]. Явно, по моему, что законодатель понималъ тутъ кормильцевъ такъ же, въ сущности, какъ и понынѣ понимаетъ ихъ народъ, когда говоритъ господствующимъ, правящимъ: вы наши кормильцы, а не такъ, какъ понялъ кормильцевъ историкъ, забывъ, что глаголъ кръмить имѣетъ два значенья: 1) nutrire, откуда nutrix — кормилица, библейская доилица; 2) gubernare, откуда нашъ лѣтописный «кормилецъ и воевода Будый», въ словарѣ Миклошича «кръмителъ и воевода — gubernator»; тамъ же кръмилѣница — gubernans, и тамъ же общ. рода кръмьчія, въ «Русской Правдѣ» корми лнъ и кормилиця, которые, по моему, всѣ, не исключая даже и Будыя, имѣютъ значеніе одни ключниковъ, другія ключницъ, а кромчій — неопредѣленно тѣхъ и другихъ. Но конечно ключника Будыя, напримѣръ, должно представлять себѣ не слишкомъ въ родѣ нынѣшняго, съ амбарными ключами у пояса и съ биркой, арсеналомъ отечественной бухгалтеріи, въ рукѣ; а, скорѣе въ родѣ Анбала, ключника князя Андрея Боголюбскаго. Анбалъ ключникъ, Ясинъ родомъ, тотъ бо ключъ держашетъ у всего дома княжа, и надо всѣми (варіантъ надо всѣмъ) волю ему далъ (князь). Такую же, вѣроятно, имѣла волю надъ женской дворней княгини Ольги Малуша ключница, мать робичича, слѣдовательно рабыня, милостьница (любимица) княгини[13].
Въ старинныхъ актахъ часто встрѣчается, съ прошлаго вѣка почти безслѣдно исчезнувшій изъ употребленія, терминъ исправа, въ сущности тоже что расправа, и въ томъ же обычномъ сочетаніи: судъ и расправа, судъ и исправа, гдѣ исправа, какъ и расправа, является развязкой, послѣдствіемъ суда. Но очень часто исправа, какъ и расправа, означаетъ не только развязку, но и всецѣло судъ. Измышленный составителями Положенія 19 Февраля волостной судъ не названъ по старинному сельскою или волостною расправою оттого, вѣроятно, что на либеральномъ жаргонѣ расправа понималась исключительно какъ наказаніе, или даже какъ истязаніе. Въ самомъ же дѣлѣ сельская ра. справа была судъ во всей его полности: разбирательство гражданскихъ и уголовныхъ дѣлъ, и рѣшеніе, могущее состояться граждански постановленіемъ о взысканіи или скрѣпою мировой сдѣлки, и уголовно наказаніемъ или оправданіемъ обвиняемаго, прощеніемъ отъ потерпѣвшаго, и даже властнымъ помилованіемъ отъ міра. Все это, въ цѣломъ, какъ и по частямъ (и съ помилованіемъ въ томъ числѣ) выражалось въ старину терминомъ исправа. Сколь ни эластично такимъ образомъ понятіе расправы или исправы, оно все таки же понятіе довольно спеціальное сравнительно съ понятіемъ суда, которое издревле, во всѣхъ языкахъ (въ Русскомъ же особенно) растяжимо до крайности и можетъ означать не только всякаго рода judicium, civile et criminale, ordinarium et duellicum (iiole), seculare et ecclesiasticum, и т. д., но и всякое обсужденіе, всякое совѣтное рѣшеніе. На вопросъ: о чемъ была сходка? крестьянинъ отвѣчаетъ: судили передѣлить землю, судили открыть приходскую школу. Вотъ почему, рядомъ съ терминомъ судитъ, понадобились Мономаху термины: сѣдше думати съ дружиною или люди оправливатлг, поправимъ сего зла (ослѣпленіе Василька), да аще сего не правимъ, то начнетъ братъ брата закалити. Или въ княжьихъ договорныхъ грамотахъ: «а что ея учинитъ (случится) межь насъ наше дѣло великихъ князей, и намъ отослати на то своихъ бояръ, и они съѣхався учинятъ исправу, а чего не могутъ управити, о чемъ ея сопрутъ (т.-е. чего не смогутъ межъ насъ разсудить, въ чемъ у нихъ дѣло станетъ за споромъ: отъ глагола перстъ — преніе, съпоръ, соперники, сопрутся, поспорятъ), и они ѣдутъ на третей (въ другой грамотѣ: ино третей имъ митрополитъ); и на кого помолвитъ третей (кого обвинитъ третейскій судья), и виноватый предъ правымъ поклонится». Въ глаголѣ исправити глубоко залегла мысль объ исправленіи кривизны, о выпрямленіи. Іоанна I, 23: исправите путь Господень, буквально: выпрямите, Εύθύνατε τὴν ὁδὸν Κυρίου. Святая Ѳеоктиста, постясь, дотого исхудала, что, когда ловецъ, слѣдя добычу, попалъ въ пустынную, покинутую церковь, гдѣ молилась не имѣвшая одеждъ святая постница, онъ принялъ ее за паутину или за пыль, вѣтромъ взвѣваемую, и когда эта сѣнь (тѣнь) заговорила, у него отъ ужаса дыбомъ стали, выпрямились, исправишася власы главы его. По-нижегородски исправить значитъ исповѣдывать и, по отпущеніи грѣховъ или по епитиміи, причастить Св. Тайнъ. Какъ судебное испрямленіе кривды, встрѣчается исправа и въ юридическомъ языкѣ древней Руси, напримѣръ въ княжьихъ договорныхъ грамотахъ: «а что мои намѣстници и волостели и посельскіе и ихъ тивуни вѣдали твою отчину и села боярскія въ твоей отчинѣ, и о томъ намъ отослати по боярину, и они о томъ учинятъ исправу, что будетъ (пошлинъ и кормовъ?) взято право, то остало, а что будетъ взято криво, то отдати по исправѣ». Съ Екатерины, и еще на нашей памяти, не даромъ носилъ свое названіе служившій по выборамъ отъ дворянства предсѣдатель земскаго суда (земской исправы) исправникъ, нынѣ по назначенію отъ губернатора, начальникъ уѣздной полиціи: названіе слѣдовательно уже не соотвѣтствующее должности, послѣдній, затертый слѣдъ исправы въ современномъ юридическомъ языкѣ. Въ древнемъ, напротивъ, недолго искать исправу во всѣхъ оттѣнкахъ ея значенія. Ограничимся хоть тѣми же уставными грамотами сборника г. Загоскина и договорными Румянцовскаго собранія, такъ какъ именно на одну изъ этихъ (договорную Дмитрія Донскаго) сослался г. Ключевскій для моднаго истолкованія кормленія посредствомъ оригинальнаго перетолкованія обычнаго въ нихъ выраженія по исправѣ, означающаго будто бы нѣчто вовсе непричастное суду; при чемъ о постоянномъ значеніи исправы и о безпрестанной встрѣчѣ этого термина въ тѣхъ же договорныхъ, и неоднократно въ той же Дмитрія Донскаго грамотѣ, г. Ключевскій умолчалъ. Приходится поэтому мнѣ ознакомить читателей, примѣрами изъ этой и изъ другихъ грамотъ, съ истиннымъ значеніемъ термина исправа и выраженія по исправѣ.
Оно уже встрѣтилось намъ: а что будетъ взято криво (неправо), то отдати по исправѣ (по судебному опредѣленію). Но по исправѣ, т. е. по суду, послѣдствіемъ суда можетъ быть и казнъ, т. е. всякое уголовное наказаніе; а кто иметь насъ (князей) сваживати (или свадити, ссорить), исправа мы учинити, а нелюбья (другъ на друга) не держати, а виноватаго (свадчика) казнити по исправѣ. Вотъ исправа какъ судъ вообще, въ одномъ случаѣ judicium aulicum caesareum, въ другомъ judicium ordinariuin: «А гостю (торговцу) Двинскому гостити (торговать) въ лодьяхъ и на возѣхъ; а въ лодьяхъ или на возѣхъ коли поѣдутъ, и намѣстници Устюжскіе и Вологодскіе ихъ не унимаютъ (не задерживаютъ), а на Устюзѣ и на Вологдѣ и на Костромѣ ихъ не судятъ, ни на поруки ихъ не даютъ ни въ чемъ. А учинится татьба отъ Двинскихъ людей съ поличнымъ, и нѣ (нехай, пусть) поставятъ ихъ съ поличнымъ передо мною передъ великимъ княземъ, и изъ самъ тому учиню исправу) а чего кто йметь искати на нихъ, и нѣ (пусть) учинятъ имъ срокъ передъ моихъ намѣстниковъ передъ Двинскихъ, и нѣ (пусть намѣстники) учинятъ исправу имъ на Двинѣ». Тамъ же, въ уставныхъ сборника г. Загоскина, исправа въ смыслѣ помилованія: — «а кто къ нимъ (Переяславскимъ рыболовамъ) на пиръ или на братчину придетъ пити незванъ, и они того вышлютъ вонъ безпенно (безнаказанно имъ), а не пойдетъ вонъ, и учнетъ у нихъ пити сильно (насильно, нахально), и учинится у нихъ тутъ какова гибель (какой нибудь изъянъ), и тому та гибель платити вдвое безъ суда и безъ исправы (безъ суда и помилованія), а отъ меня великаго князя быти ему въ казни» (подъ наказаньемъ). Варіантъ къ этому въ несудимой Чухломскому Покровскому монастырю: «и тому та гибель платити, безъ суда и безъ правды, вдвое, а отъ меня великаго князя быти ему въ казни». Отождествлять правду съ помилованіемъ, видѣть правду не въ казни, а въ милости — взглядъ глубоко-христіанскій, неискоренимо-присный Русскому народу. Терминъ правда, одинъ изъ самыхъ богатыхъ значеніемъ въ нашемъ древнеюридическомъ языкѣ, настоятельно требуетъ самыхъ пристальныхъ, безпредразсудочныхъ изученій. Въ данномъ случаѣ выраженія, очевидно однозначащія: безъ суда и безъ исправы, безъ суда и безъ правды не могутъ, мнѣ кажется, быть истолкованы иначе какъ: безъ суда и помилованія — тому, кто, незванный, нахально нарушилъ благочиніе приходской трапезы, братскаго пира, братчины.
Тавтологія — поговорочное сочетаніе словъ, непремѣнно сродныхъ, пополняющихъ другъ друга: сбираться въ путъ-дорому, поднести хлѣбъсоль, посадить на хлѣбъ на воду, творить судъ и правду, судъ и расправу. Тавтологія судъ и исправа встрѣчается въ договорныхъ грамотахъ по нѣскольку разъ сряду: «а что будутъ твои бояре и твои люди пмали и грабили моихъ бояръ и слугъ, въ первое наше размирье, и имъ то отдати; а не отдадутъ, а на то судъ и исправа, а что князь Василій Ярославичъ ималъ мою вотчину, или люди его грабили мою вотчину, а на то судъ и исправа, а обидному всему межи насъ судъ и неправа».
Но довольно. Приводить примѣры исправы во всѣхъ оттѣнкахъ ея значенія нѣтъ надобности; читатели, полагаю, уже и такъ убѣдились, что все это только оттѣнки. Пора перейдти къ примѣру, избранному г. Ключевскимъ, одному изъ трехъ (учинятъ исправу, межи насъ исправа, но исправѣ), встрѣчающихся въ договорной грамотѣ великаго князя Дмитрія Ивановича Донскаго съ двоюроднымъ его братомъ княземъ Владимиромъ Андреевичемъ, озаглавленной, какъ и всѣ подобныя грамоты въ Румянцовскомъ изданіи, на которое и ссылается г. Ключевскій: договорная… о судахъ и расправахъ. «А которой бояринъ поѣдетъ изъ коръмленія, отъ тобе ли ко мнѣ, отъ мене ли къ тебѣ, а службы не отслуживъ, тому дати коръмленѣе по исправѣ, а любо служба отслужити ему». Въ концѣ: "на семъ на всемъ цѣловали есмы межи собе кресты.
Я это понимаю такъ: если бояринъ къ тебѣ отъ меня съ управленія (изъ коръмленія) уѣдетъ, цѣлуй крестъ не давать ему у себя управленія (коръмленія) иначекакъ по исправѣ, по суду надъ нимъ (суду, вѣроятно, депутатскому и третейскому, столь обычному въ договорныхъ грамотахъ); и либо судъ подвергнетъ его взысканію, либо (а любо) обяжется онъ вернуться и отслужити у меня свой срокъ управленія, послѣ чего и воленъ уѣхать; ибо, по постоянному выраженію договорныхъ грамотъ, «боярамъ и слугамъ межи насъ вольнымъ воля»; только нѣтъ этой воли уѣзжать съ управленія (изъ коръмленья), службы не отслуживъ[14]. Кстати, вотъ, стало-быть, какъ смотрѣли на боярское кормленіе современники: не какъ на «прирожденное право кормиться, и кормиться какъ можно сытнѣе»; нѣтъ, а какъ на прирожденную обязанность служить, кормильствуя; такъ, что за невыполненіе этой обязанности вольный бояринъ подвергался, по договору между князей, исправѣ, суду.
По г. Ключевскому, въ актахъ XIV вѣка, говорящихъ о кормленіи «кое-что» нежелательное будто-бы Д. Д. Голохвастову, а именно въ этомъ мѣстѣ договорной Донскаго, выраженіе: дати коръмленѣе по исправѣ (да должно быть и вообще терминъ исправа), не имѣетъ ничего общаго съ судомъ, а просто есть таже нынѣшняя, только еще не усовершенствованная канцелярски форма: «по мѣрѣ исправленія службы». Доказывается это г. Ключевскимъ съ подстановками, стоющими Казанскаго строенія. Выписавъ слова грамоты: «который бояринъ поѣдетъ изъ коръмленья, отъ тобе ли ко мнѣ, отъ мене ли къ тебѣ, а службы не отслуживъ, тому дати коръмленѣе по исправѣ», «попытайтесь», говоритъ г. Ключевскій, «истолковать этотъ текстъ, понимая кормленіе въ смыслѣ управленія? Какъ могъ князь давать управленіе боярину, который пересталъ служить ему и перешелъ на службу къ другому князю?»
Что такое? Перечтемъ еще разъ. Какъ могъ князь (тотъ конечно, къ которому бояринъ уѣхалъ), давать управленіе боярину, который пересталъ служить ему (не ему, а тому, отъ котораго уѣхалъ) и перешелъ на службу къ другому князю (съ которымъ первый князь и договаривался: дай ему кормленіе, но по исправѣ)? Логомахическая ловушка тутъ въ томъ, что въ главномъ предложеніи и въ первомъ придаточномъ другой князь стушованъ съ первымъ княземъ въ одно лицо, закутанная, впрочемъ довольно прозрачно, въ вопросъ: какъ могъ князь давать управленіе тому, чей и слѣдъ простылъ? Ловушка должна зашибить отвѣтъ: никакъ не могъ.
«Потомъ, что значитъ», продолжаетъ г. Ключевскій, «дать не отслужившему службы боярину кормленье по исправѣ? Очевидно, это значитъ дать не все кормленье, а только часть его, соотвѣтствующую мѣрѣ гісправленія службы, пропорціональную отслуженной долѣ службы. Попытайтесь подставить подъ терминъ кормленья значеніе управленія (предварительно „подставивъ“ подъ терминъ исправы значеніе исправленія службы), и слова великаго князя утратятъ всякій смыслъ (еще бы!): ибо что значитъ покинувшему правленіе боярину дать за недослуженную службу управленіе по исправѣ, т.-е. въ мѣру исправленія службы?»
Ничего не значитъ.
Дальнѣйшія разъясненія исправы, какъ семестральнаго будто бы исправленія службы, опять всецѣло основаны на подстановкѣ нужнаго вмѣсто вѣрнаго. «По уставнымъ грамотамъ XV и XVI вѣковъ, опредѣлявшимъ права и границы власти кормленщиковъ», говоритъ г. Ключевскій, «намѣстники и ихъ тіуны, прикащики получали кормы, извѣстные поборы съ управляемыхъ округовъ, обыкновенно два раза въ годъ (всегда три раза, кромѣ Бѣлозерской уставной, единственно въ ней — два раза въ годъ), на Рождество Христово (за тѣмъ всегда, кромѣ Бѣлозерской, на Пасху), и на Петровъ день. Кормленія обыкновенно давались на годъ, по крайней мѣрѣ въ XVI вѣкѣ; нуженъ былъ особый актъ, чтобы продолжить кормленіе еще на годъ или меньше. Если годовой кормленщикъ покидалъ кормленье черезъ полгрда, онъ имѣлъ право только на одинъ изъ двухъ полугодовыхъ кормовъ (а ихъ было три неполугодовыхъ); если кормленщику продолжалось кормленье на часть другаго года, на грамотѣ иногда прописывалось, какую часть того или другаго семестральнаго корма (а ихъ было три несеместральныхъ) могъ онъ получить за продолженіе службы; это и значило: дати коръмленіе по исправѣ».
А что же значило: виноватаго (въ свадѣ, въ ссорѣ князей) казнити по исправѣ, если по исправѣ значило по мѣрѣ исправленія службы? Какъ могъ князь, какъ ухитрялся онъ свадчика, ссорщика казнити по мѣрѣ исправленія службы; какой службы, свадной, ссорной? Это вопервыхъ. А вовторыхъ: дати коръмленіе по исправѣ, если, по словамъ г. Ключевскаго, «это значитъ не все кормленіе, а только часть его, соотвѣтствующую мѣрѣ исправленія службы», то который же изъ князей долженъ дать боярину эту часть? Конечно тотъ, у котораго бояринъ исправлялъ службу? Съ кѣмъ же князь объ этой части договаривается? Стало-быть самъ съ собой.
Нѣтъ, Казанское строеніе подставлено все-таки солиднѣе этого семестральнаго исправленія: то хоть на курьихъ ножкахъ, а это на комарьихъ.
«Я не лингвистъ», говоритъ г. Ключевскій, «и не отваживаюсь углубляться въ невѣдомыя мнѣ тайны языковѣдѣнія. Но что мудренаго, если окажется, что здѣсь мы имѣемъ дѣло съ двумя различными по значенію, но созвучными корнями, которые дали отъ себя два ряда производныхъ формъ, такъ же сходныхъ въ звуковомъ отношеніи, но различныхъ по значенію, изъ коихъ однѣ выражаютъ понятіе о питаніи, а другія понятіе объ управленіи. Въ церковно-славянскомъ языкѣ нѣкоторыя изъ этихъ производныхъ словообразованій того и другаго корня (ужъ не если окажется, а готово, оказалось два корня?) даже совершенно сходны въ звуковомъ отношеніи: кръма — корма и кръма — пища, кръмити — править и кръмити — кормить. Такія разнозначащія, но созвучныя словообразованія разныхъ корней не рѣдкость въ любомъ языкѣ».
Кормитъ въ смыслѣ питать и кормить въ смыслѣ управлять не суть два глагола разнокоренные и случайно-однозвучные, какъ напримѣръ случайно-однозвучны совершенно-разнокоренные глаголы крестить крещеніемъ и креститъ крестомъ.
Полная тема глагола кормить двугласная кором. Она явственна въ словѣ скоромный, отъ кормить — nutrire[15], и въ народномъ: оттого у рыбы башка, что ей хвостъ порамъ, отъ кормить — gubernare. Въ старинной письменности, напримѣръ въ договорной Донскаго, встрѣчаемъ полуторогласную тему: кормъ-леніе; это тотъ же кором-ъ, только еще не въ совершенно-махровой обогласкѣ краткозвучнаго ъ въ древнѣйшемъ кремъ-ити, питать и править.
Переходъ идеи питанія въ воспитаніе, въ руководительство, въ покровительство, въ попечительство, въ опеку, въ управленіе, логически весьма ясенъ. Воспитаніе, начинаясь съ питанія молокомъ матери, съ кормленія грудью, продолжается гораздо долѣе, чѣмъ воскормленіе, но единственно по капризу нынѣшней лексикологіи. Въ четвертой (у Лютера второй) книгѣ Царствъ, X, 1—6, кормитель Vormund, котораго дѣло вскормити до возмужалости, въ синод. переводѣ воспитатель. И написа писаніе Інуй, и посла въ Самарію ко княземъ Самарійскимъ, и къ старѣйшинамъ, и ко кормителемъ (въ синод. воспитателямъ) сыновъ Ахаавлихъ (zu den Vormündern Ahabs), глаголя: узрите благаго и праваго въ сынѣхъ господина вашего, и поставите его на престолъ отца его. И бѣ сыновъ царевыхъ седьмдесятъ мужей (siebenzig Mann), сіи начальницы града вскормиша ихъ (zogen sie auf).
Что у насъ въ вѣдомствѣ Императрицы Маріи опекунъ, въ Министерствѣ Народнаго Просвѣщенія попечитель, то у Нѣмцевъ, по крайней мѣрѣ еще въ прошломъ столѣтіи, Nutritor, Fürsorger von Schulen und Universitäten.
Древнѣйшая редакція обычной статьи княжьихъ договорныхъ въ грамотѣ Донскаго такова: «а тебѣ, брату моему молодшему, мнѣ служити безъ ослушанія, по згадцѣ, какъ будетъ мнѣ и тебѣ слично; а мнѣ тобе кормити по твоей службѣ». Въ позднѣйшихъ договорныхъ, напримѣръ въ грамотѣ 1531 г. 24 Августа, вел. князя Насилья Ивановича съ братомъ княземъ Юрьемъ Ивановичемъ, это краткое «тобе кормити» редактируется уже такъ: «а намъ (вел. князю съ 364-дневнымъ сыномъ, будущимъ Грознымъ царемъ) тебя (князя Юрья) жаловати и держати въ братствѣ и въ любви и во чти, безъ обиды, и печаловатися тобою и твоею отчиною». Что значитъ печаловаться? Въ древнѣйшихъ спискахъ «Рус. Правды», въ статьѣ объ опекѣ надъ малолѣтними сиротами читаемъ: «аже будутъ въ дому дѣти малы, а не дюжи ея будутъ сами собою печаловати, а мати имъ пойдетъ за мужъ, то кто имъ ближній будетъ, тому дати на руцѣ». И, по окончаніи опеки, о вознагражденіи опекуна: «зане кормилъ и печаловался ими». У Даля, по народному печальникъ и печальница, они же печаль: ты печаль моя, застоюшка моя (заступникъ или заступница); печальничапѣ о сиротахъ, печаловать (призрѣвать) сиротъ; печальливый, печный человѣкъ (заботливый, не безпечный); пекунъ (опекунъ). Этимологически корень словъ печалиться, пещися, попечитель и опекунъ тамъ же, гдѣ практически начало пищи, корма: въ печеньѣ, въ печкѣ. Итакъ въ договорныхъ князей старѣйшаго съ младшимъ мнѣ тебя кормить значитъ вотъ что: любить и жаловать, держать въ братствѣ и чести (во чти), и печаловаться старѣйшему молодшимъ и его отчиною; значитъ быть ему въ отца мѣсто, по Ярослава Мудраго завѣщанію: «Сыновѣ мои, имѣйте межи собою любовь. Се поручаю столъ мой Кіевъ старѣйшему брату вашему Изяславу; сего послушайте, яко же послушаете мене; да будетъ онъ вамъ въ мене мѣсто. И рекъ Изяславу: аще кто хощетъ обидити своего брата, но ты помогай его же обидятъ». Тоже что: печалуйся тѣми кого обидятъ, и ихъ отчинами. Все это, коротко ли долго ли сказанныя, тѣже права и обязанности власти домоіерарха, большака въ семьѣ; самая же немногословная формула этихъ правъ и обязанностей: кръмити. Власть большачества, семьи-кормильства, святой прообразъ Русскаго самодержавія. Царь землѣ, что и отецъ семьѣ, кормилецъ не о хлѣбѣ единомъ. Но только тѣмъ Русская земля не таже семья, что одному печаловаться ею выше силъ человѣческихъ. Поэтому «съ вами землю Русскую держахъ лѣтъ 29», говоритъ, умирая Дмитрій Донской своимъ боярамъ, «подъ вами городы держахъ и великія власти (волости)». Вотъ гдѣ необходимость боярскаго кормильства. По старой памяти, народъ, великій консерваторъ, все еще зоветъ барина кормильцемъ, какъ посредника кормильства государева[16]. Но если такъ, если кормить — nutrire и кормить — gubernare одинъ и тотъ же глаголъ, то споръ о синонимичности кормленья съ питаньемъ или же съ управленьемъ не становится ли празднымъ словопреніемъ? Нѣтъ, ибо если понятія nutrire и gubernare почти еще нераздѣлимы въ образѣ напримѣръ родителей-кормильцевъ ребенка въ обоихъ смыслахъ, nutrire и gubernare, или въ образѣ большака-кормильца семьи, тоже не о хлѣбѣ единомъ: за то какъ рѣзко спеціализируются понятія nutrire и gubernare въ другихъ производныхъ того же корня. Выкормокъ. Какъ живо и какъ исключительно возбуждается этимъ словомъ понятіе nutrire, и напротивъ, словомъ кормчій понятіе gubernare. Къ которой изъ этихъ двухъ категорій словъ, къ словамъ ли отъ nutrire, какъ выкормокъ, или же къ словамъ отъ gubernare, какъ кормчій, принадлежитъ терминъ кормленщикъ, вотъ собственно къ чему сводится поднятый Д. Д. Голохвастовымъ вопросъ о кормленіи. Въ историкахъ нашихъ кормленщикъ возбуждаетъ, какъ и выкормокъ, живо и исключительно понятіе nutrire; намѣстничь и тіунь кормъ, по ихнему, тотъ же конскій кормъ, приспособленный къ потребностямъ всеядныхъ; кормленье боярское отличается отъ иныхъ кормленій обширностью звѣринца и кровавостью корма: звѣрей не кормятъ, какъ можно сытнѣе, преступленіями народонаселенія, съ душегубствомъ въ томъ числѣ. Д. Д. Голохвастовъ, вспомнивъ Кормчую, mea parvitas, подобравъ еще кое-что, дерзнули, онъ высказать, mea tenuitas доказывать, что истинный смыслъ кормленія, кораблемъ ли Церкви Христовой, или рыбачьей ладьей, или Русской землей, одинъ и тотъ же, живо и исключительно возбуждающій понятіе gubernare. Но внятно и вѣрно данный Д. Д. Голохвастовымъ камертонъ этого смысла не нашелъ уха въ Русскихъ ученыхъ, уха слышати.
Итакъ, хотя кормить — nutrire и кормить — gubernare двѣ вѣтви одного корня, и живы еще отпрыски дичка, въ которыхъ кормилецъ-питатель и кормилецъ-властитель почти неразличимы; но за симъ обѣ корневыя вѣтви разрослись такъ далеко врозь, и къ ихъ когда-то двуединому понятію жизнь привила такое явноразличное значеніе, что не только не празднымъ, но прямо неизбѣжнымъ, элементарно-историческимъ является вопросъ: на которой изъ двухъ вѣтвей разцвѣлъ историческій терминъ кормленіе, на вѣтви ли забытаго историками, но церковно-запечатлѣннаго глагола кормильствовати, или же на вѣтви циническаго кормиться?
Да, циническаго въ нынѣшнемъ, научномъ примѣненіи, и подавно бы циническаго въ примѣненіи тогдашнемъ, живомъ и оффиціальномъ. Вѣдь что выходитъ по системѣ кормленія? Государь, даровавшій уставную грамоту такому-то намѣстничеству; земщина, принявшая грамоту и сложившая ее на храненіе въ мѣстномъ соборномъ храмѣ, въ ларѣ на полатяхъ (на хорахъ); бояринъ-намѣстникъ, имѣющій при кормленныхъ дѣлахъ противень (копію) грамоты для неукоснаго руководства ею; всѣ они, — государь, его намѣстникъ и вся земля, — читаютъ въ грамотѣ о правахъ и обязанностяхъ державца кормленія, кормленщика, и понимаютъ подъ этимъ кормежку кормящагося «какъ можно сытнѣе на счетъ ввѣреннаго ему народонаселенія», а потому и называемаго намѣстникомъ, т. е. государевымъ замѣстителемъ въ кормленіи, не управленіи все-таки, а питаніи. И никому имъ въ голову не приходитъ, что вѣдь этою этимологіей кормленія и логикою намѣстничества они eo ipso отрицаютъ у себя правленіе, какъ "актъ и какъ понятіе, у нихъ не существующіе, имъ чуждые, имъ — т. е. всей Россіи временъ кормленія, съ Рюрика до Михаила Ѳеодоровича, по г. Чичерпну, до Петра по г. Иловайскому. Признавая себя (страну живымъ кормомъ, бояръ потребителями, а государя распорядителемъ кормежки), они отрицаютъ себя какъ государство, признаютъ себя за стадо, которое жалуетъ волкамъ пастырь-наемникъ, пастырь волкъ въ овечьей шкурѣ. Если это не волчій цинизмъ, что-жъ это, овечья наивность?
Возражая на «смѣлый выводъ (Д. Д. Голохвастова), что при такомъ значеніи кормленій Московское княжество не доросло бы до размѣровъ Россіи», г. Иловайскій говоритъ: «Московское государство развивалось и крѣпло, имѣя такое широкое и прочное основаніе, какъ могучая Русская народность, сплоченная во едино трудами великихъ князей Московскихъ и глубоко проникшаяся идеей царскаго самодержавія, которое всѣ сословія, всѣ народныя силы заставило тянуть общее государево тягло и всѣ ихъ направило на служеніе чисто-рускимъ интересамъ, подчиняя имъ всѣ другіе интересы. Московскій царь уже не былъ вождемъ по преимуществу дружиннымъ, какъ древніе князья, а воплотилъ въ себѣ идею, такъ сказать, всенародную: онъ стоялъ выше всѣхъ сословныхъ отношеній и притязаній». И онъ же г. Иловайскій утверждаетъ, что и при великихъ князьяхъ Московскихъ и при Московскомъ царѣ, и когда уже Татищевъ родился, «система кормленій была еще въ ходу», и тотъ же Московскій царь раздавалъ кормленія такъ, «чтобы всѣ бояре могли покормиться или нажить себѣ разное имущество». Если это не каррикатурная иллюстрація къ высокопарнымъ фразамъ о самодержавіи, о его стояніи выше всѣхъ сословныхъ притязаній, о воплощеніи въ себѣ всенародной идеи; если и это не цинизмъ: чтожъ это, тоже наивность?
Со стороны именно г. Иловайскаго, тутъ, относительно самодержавія по крайней мѣрѣ, конечно помысла нѣтъ о цинизмѣ; а просто — повторимъ его же восклицаніе — «тутъ вопіющее недоразумѣніе».
Выдти изъ этого недоразумѣнія два пути: или признать, что отъ предназначенія своего кормильствовати, а не кормиться, именовался государевъ намѣстникъ кормленщикомъ, и что кормленіе значило и было правленіе, а не кормежъ; или же (такъ какъ и абсурдъ требуетъ послѣдовательности) присоединиться, не вполовину, а уже вполнѣ, къ воззрѣніямъ автора очень извѣстной книги «Боярская Дума», по системѣ котораго: «центръ и провинція въ удѣльномъ княжествѣ, дворецъ князя и уѣздъ намѣстника съ волостелями, это почти тоже что въ частной вотчинѣ XV вѣка боярская запашка и земля отдаваемая въ оброчное пользованіе. Чего дворецъ не эксплуатировалъ самъ, предоставлено было мѣстному управленію. Органы этого мѣстнаго управленія, намѣстники и волостели съ своими тіунами и (даже!) доводчиками, были правительственными арендаторами у князя-хозяина»[17].
Что тутъ говорится о дворцѣ или о князѣ-хозяинѣ арендныхъ статей, суда и правленія, тоже должно относиться и къ Московскому царю, такому же хозяину той же эксплуатаціи.
Итакъ: или признать «историческое значеніе слова кормленіе», или же циническое, но такъ, чтобы система была систематична, съ дворцомъ во главѣ.
Caesar non supra granimaticos; цезарь, но не Русскіе ученые. По грамматикѣ суфиксъ щикъ не можетъ имѣть ни страдательнаго, ни возвратно-объектнаго значенія; и никакой системѣ въ угоду не можетъ выкормщикъ быть то, что есть выкормокъ, и что могъ бы быть (по формѣ воскормленикъ) кормленикъ: объектъ кормленія, тотъ кого кормятъ, или кто кормится какъ можно сытнѣе. Какъ выкормщикъ, въ силу суфикса, лицо активное, тотъ кто кормитъ, такъ и безъ префикса вы, кормщикъ, удлиненно корм(лев)щикъ — тотъ кто, но не кормитъ конечно, а кормитъ (не съ хореическимъ, а съ ямбическимъ удареніемъ), или, что тоже, кормильствуетъ, кто держитъ кормленіе, или за кѣмъ область въ кормленіи[18].
Такъ же и выраженіе держатъ примѣнимо по-русски только къ тому къ чему относятся дѣйственно (активно), властно, державно. Кто хозяйничаетъ, торгуетъ, судитъ, управляетъ, про того говорятъ: онъ держитъ хозяйство, торговлю, землю, лавку. Держатъ судъ и расправу понынѣ говорится; во время оно говорилось: намѣстникъ держитъ кормленіе (управленіе) съ судомъ боярскимъ. Но чье отношеніе къ дѣлу пассивное, другимъ или себѣ объектное, кого напримѣръ питаютъ или кто питается, про того мы, profanum vulgus, не говоримъ: онъ держитъ питаніе (кормленіе).
Такая же властность чувствуется намъ и въ выраженіи: «а коли (поколь) та Борисоглѣбская слобода будетъ за кормленщики въ кормленіи». Быть за мужемъ говорится про подчиненнаго изъ супруговъ, но про властнаго изъ нихъ не говорится: быть за женой. За женой было имѣніе — значитъ, опять же, она имъ владѣла.
Безаналогичнаго не бываетъ въ языкѣ (какъ и ни въ чемъ на свѣтѣ) ничего. По аналогіи съ чѣмъ же чувствуютъ и сознаютъ наши ученые возможность пріурочивать питаніе къ стариннымъ техническимъ, но вѣдь чисто же Русскимъ выраженіямъ: держатъ кормленіе, за кѣмъ кормленіе, и къ формѣ кормлеиника? Неужели ученые и не думали объ этомъ, рѣшая?..
«Боюсь», говоритъ г. Ключевскій, «лингвисты, видя, какъ мы съ авторомъ (Д. Д. Голохвастовымъ) трудимся надъ корнесловіемъ (кормленія), сострадательно улыбнутся».
А можетъ быть, вспомнивъ, много ли сами они сдѣлали для этого корнесловія, смиренно вздохнутъ. Я о нихъ лучшаго мнѣнія, чѣмъ г. Ключевскій.
Въ наше время, правда, господа Русскіе ученые (за немногими исключеніями и, nomina sunt odiosa, никого даже не подразумѣвая, ни въ исключительныхъ, ни въ правильныхъ) не умѣютъ быть учеными, не умѣютъ ставить науку выше злобы дня и, главное, выше самихъ себя; не умѣютъ поэтому относиться ни къ ней, ни особенно къ намъ неученымъ спокойно,
Не вѣдая ни жуткости, ни гнѣва,
не представляясь Казанской сиротой, обижаемой почтенными гражданами, или не бранясь по предку, весьма не-лыцарски. Не умѣютъ они сообщаться наукою съ неучеными, даровать и принимать; спѣсиво отвергая научную правоспособность внѣ синяго вицмундира, не умѣютъ угадывать научность вообще. Не хотятъ они понять, что наука, какъ и искусство, какъ и религія, не есть крѣпостная собственность профессоровъ, артистовъ, клира; что безъ участія общаго (идеально даже всеобщаго) меньшей братіи возможны чиновничество, академизмъ, авгурство, но не жизнь, не міръ церкви, искусства, науки.
Несовратимый идеалистъ,
Впередъ гляжу я безъ боязни;
а покамѣстъ, пусть ихъ сострадательно улыбаются, буду продолжать, т. е. поскорѣе кончать складъ моихъ замѣтокъ изъ книгъ и жизни въ «архивъ». Вѣдь не правда ли, Петръ Ивановичъ, и вы надѣетесь, что изъ «Русскаго Архива» многое, со временемъ, все-таки перейдетъ въ Русскія книги и Русскую жизнь; вѣдь для того и пріютили вы въ вашемъ изданіи коротенькую, но капитальную замѣтку Д. Д. Голохвастова; для того и вызвали о ней (какъ сказано въ вашемъ примѣчаніи къ статьѣ г-на Ключевскаго) этотъ отзывъ знатока? Кромѣ знатока, г. Ключевскаго, отозвался и спеціалистъ г. Иловайскій; но онъ преимущественно на тему: «что сказать о людяхъ, которые хотятъ поучать спеціалистовъ?» Караулъ кричать; злодѣи, перепортятъ послѣднихъ какіе есть; ученаго учить, только портить. Знатокъ же г. Ключевскій, наглумясь надъ предполагаемой «внезапностью», «экстемпоральностью» лингвистическихъ свѣдѣній Д. Д. Голохвастова, рѣшилъ, что толкованіе кормленія не въ кормежномъ смыслѣ можно только выдумать и, съ силою явно-субъективнаго творчества, накидалъ цѣлый этюдъ такого выдумыванія, цѣлую псевдонимную исповѣдь. Вотъ г. Голохвастовъ читаетъ въ первой статьѣ г. Иловайскаго слова лѣтописца о Казанскомъ строеніи и о какомъ-то кормленіи. «Все это еще ничего», говоритъ себѣ будто бы г. Голохвастовъ. Но вотъ онъ, дотолѣ знать не знавшій, вѣдать не вѣдавшій ни о школьномъ кормежномъ, ни о своемъ будущемъ толкованіи кормленія, наткнулся на «неосторожную (?) прибавку», сдѣланную г. Иловайскимъ въ поясненіе словъ лѣтописца по кормежному толкованію. Г. Голохвастовъ «въ смущеніи», «въ безвыходномъ недоумѣніи» отъ ошеломляющей логичности этого толкованія, логичности исторической, грамматической и всяческой. Но хитрый упрямецъ, онъ ищетъ выхода изъ безвыходнаго; во что бы то ни стало, «ищетъ отрицательнаго отвѣта на тревожный вопросъ»…
Почему же тревожный? Назывались ли бояре кормленщиками отъ прирожденнаго права какъ можно сытнѣе кормиться народонаселеніемъ, т. е. буквально міроѣдствоватъ, или же отъ прирожденной обязанности, съ дворцомъ во главѣ, кормильствовать землю: вотъ вѣдь въ чемъ вопросъ. Что же въ немъ тревожнаго?
Интересный бы отвѣтъ на это пришлось вамъ напечатать, Петръ Ивановичъ, не слабый мой отвѣтъ, и не годъ, цѣлый спустя, если бы многолѣтній тяжкій недугъ Д. Д. Голохвастова въ этотъ годъ не сломилъ въ немъ послѣднихъ силъ (кромѣ силы духа, слава Богу!) Но прервемте наше a parte, — читатель ждетъ.
Слова отъ кормить — nutrire понынѣ живутъ и множатся, даже слишкомъ, на чужой счетъ множатся, у историковъ по крайней мѣрѣ; но слова отъ кормить — gubernare?
Въ литературномъ языкѣ осталось, кажется, только корма и прилагательныя отъ нея. Кормило и кормчій возможны въ возвышенномъ слогѣ, въ прозѣ они руль и рулевой. Говорится: сядьте къ рулю; но сядьте къ кормилу и правьте ко храминѣ — не говорится.
У народа уцѣлѣли, и то не повсемѣстно: корма съ прилагательными, кормщикъ и коромъ[19], и крѣпко держится по всей великой Руси чрезвычайно-задушевное слово кормилецъ. Вопросъ: отъ кормить nutrire оно, или отъ кормить — gubernare?
Почему говорятъ царь-дѣвица, а не царица-дѣвица? Потому что царица значитъ жена царя, царевна дочь царская; а царь, супругъ ли онъ, отецъ ли онъ, царственно-властное лицо, что и требуется выразить про эту дѣвицу.
Мать ли въ народѣ не кормилица, и грудью, и стряпней своей; и народъ знаетъ и любитъ это слово, земля — кормилица у него постоянно; кормилица ему и корова и лошадь, пожалуй; но мать никогда по народному, по крестьянски, не называется ни кормилицей, ни родительницей. Сынъ, какъ отцу говоритъ: кормилецъ-батюшка, такъ, въ той же мужской формѣ, и матери: кормилецъ-матушка; какъ родитель-батюшка, такъ и родитель-матушка. Въ среднихъ сословіяхъ говорятъ родительница, понимая и родителя уже по литературному — непосредственно отъ глагола родить, а не по народному — отъ существительнаго родъ. Родъ же значитъ все старѣйшее, восходящее родство[20]. Власть старѣйшинства, домопресвитерства, домокормильства, эта святая власть и выражается въ словахъ родитель и кормилецъ, и слова эти, какъ выраженія власти присно-мужеской, отеческой, живутъ въ одной мужской формѣ про обоихъ двуединыхъ общниковъ родительскаго кормильства.
По логикѣ всѣмъ знакомаго словосочетанія царь-дѣвица, явственъ и тутъ логическій выводъ: ежели мать кормилецъ, а не кормилица, какъ было бы отъ груди и отъ печки, то и отецъ кормилецъ не о хлѣбѣ единомъ, и существенно не о хлѣбѣ.
По народному батюшка и матушка тавтологичны съ очень немногими словами; царь-батюшка и матушка-царица, баринъ-батюшка и матушка-барыня; они же и кормильцы. Никогда я не слыхивалъ: батюшка-купецъ; и полагаю, какъ бы жирно ни кормилъ рабочихъ фабрикантъ, никогда не услышитъ онъ отъ нихъ: кормильцы вы наши, что доселѣ постоянно слышитъ староосѣдлый вотчинникъ, и почему-то всегда во множественномъ числѣ: кормильцы; и не по тавтологіи кормить-поить; никогда: кормильцы-поильцы вы наши. Почему это? Потому что вовсе не отъ кормить-поить, а отъ патріархальной власти кормильства вотчиною, кормильства семейнаго съ женой, и родоваго, отъ предковъ, были и останутся народу «кормильцы вы наши» — не скажу кто, только не разночинцы.
Но вѣдь народъ памятливый историкъ; его «вы наши кормильцы» обращается не только къ роду вотчинника, но и къ сословію, ко всей дружинѣ кормщиковъ (удлиненно кормленщиковъ) земли, ко всему роду племени тѣхъ,
Кто придалъ мощно бѣгъ державный
Кормѣ роднаго корабли.
Не оглохнувъ отъ либеральнаго шума въ головѣ и умѣя слушать народъ, нельзя въ этомъ обслышаться. Да и провѣрка на лицо.
Всего чаще вызывается жизнью то задушевное слово про царя-государя: онъ богоданный въ роды и роды кормилецъ всей святой Руси. Апогей прототипа, пресвитерство во всеземскомъ братствѣ — власть царская такая же вѣчная и цѣльная, неотмѣнимая и неограничимая, какъ и самый прототипъ ея — пресвитерство въ семьѣ, въ домашней церкви, по Апостолу. Апогей единственной исто-законной земной власти — власть царскаго землекормильства, какъ и власть родительскаго домокормильства, искони своя народу. И разумѣется, именно по ея патріархальности, по ея естественной, присной святости, власть эта, какъ въ прототипѣ такъ и въ апогеѣ, не подлежитъ концу. Но такъ же и потому же не подлежитъ концу и средній, между избой и всею землей, необходимый типъ, типъ мѣстнаго, боярскаго кормильства. Словами незабвенными въ исторіи боярства свидѣтельствуетъ о ихъ кормильствѣ Донской, въ малолѣтство, какъ и во все государствованіе котораго (да и только ли въ его государствованіе?) бояре немало сослужили Россіи: съ вами землю Русскую держахъ, говоритъ онъ предъ лицомъ Всевышняго, въ гробъ сходя. Онъ не разъединяетъ ихъ съ собой; какъ же разъединить ихъ съ народомъ? И народъ не разъединяетъ ихъ съ собой, и народъ свидѣтельствуетъ о народности боярскаго кормильства, величая настоящаго барина тѣмъ же словомъ, что и отца роднаго и Царя Православнаго, словомъ алмазно-яснымъ и алмазно-прекраснымъ: кормилецъ-батюшка[21].
Неужели однако ученые не приводятъ больше ничего и, главное, ничего посерьезнѣе въ опроверженіе мысли Д. Д. Голохвастова? Приводятъ, еще два текста, но опять же такіе, что, если бы я не сбирался подарить имъ третій — посерьезнѣе, объ этихъ двухъ и толковать не стоило бы. «Можетъ-быть», говоритъ г. Ключевскій, «рядомъ съ. приведенными текстами пригодится и слѣдующее мѣсто изъ приговора царя съ боярами 1556 года, по се время бояре и князи и дѣти боярскія сидѣли по кормленіямъ по городамъ и по волостямъ для расправы людямъ (вотъ стало быть первая, главная цѣль кормленія) и всякаго устроенія землямъ (вторая, общая его цѣль) и себѣ (наконецъ) отъ служебъ для покоя и прекормленія».
Начать съ того, что это не изъ приговора царя съ боярами, котораго нѣтъ, а изъ позднѣйшаго лѣтописнаго разсказа о приговорѣ, такъ что въ самомъ приговорѣ могло и вовсе не быть разглагольствованія о покоѣ и прекормленіи. Но если бы и вправду изъ самаго приговора, а не изъ Никоновскаго велерѣчиваго лѣтописца выписалъ г. Ключевскій эти слова, что же должны мы заключить изъ нихъ? Что и для нуждавшагося въ покоѣ и прекормленіи стараго или израненнаго служаки, что было ему на роду написано, на честномъ его роду боярскомъ, то до гробовой доски и оставалось на первомъ планѣ: служба, если не въ полѣ ратномъ, не въ посольствѣ дальнемъ, такъ по городамъ или волостямъ «судъ и исправа (расправа) людямъ и всякое землямъ устроенье». Истинно, ужъ только развѣ «рядомъ съ приведенными (у г. Ключевскаго) текстами, можетъ-быть пригодится и это мѣсто» въ доказательство, что кормленіе, суть коего расправа людямъ и всякое землямъ устроеніе, не значитъ gubernatio.
Другой текстъ (конёкъ систематистовъ кормленія, на которомъ выѣзжалъ и г. Чичеринъ, выѣхалъ конечно и г. Иловайскій, конечно и г. Ключевскій): «здѣся мнѣ билъ челомъ Яковъ Захарьичъ», пишетъ Иванъ ІІІ-й Костромскому намѣстнику Судимонту, «что вамъ обѣма на Костромѣ сытымъ быти не съ чего». По сытости, которая тутъ историками молча подчеркивается, чтый да разумѣетъ этимологію кормленщика, но и кормщика, тоже отъ глагола кормиться, ибо и онъ коромомъ сытъ живетъ.
А вотъ незамѣченный историками текстъ, единственнный, сколь мнѣ извѣстно, оправдывающій, по крайней мѣрѣ на первый взглядъ, ученую этимологію кормленія. Въ Важской земско уставной грамотѣ читаемъ: «Важскаго-де имъ намѣстника (жалуются Важане) и пошлинныхъ людей впредь прокормити не мочно»[22]
Удивительно, коли такихъ текстовъ не найдется и еще. Термины отъ кормить — gubernare въ живомъ языкѣ забыты, административные вовсе, навигаціонные — почти, даже у народа. Но вѣдь термины забываются не сразу; они сперва, болѣе или менѣе неудачно, пересмысливаются; подавно, ежели есть къ тому поводъ, не только въ тавтофоніи, но и, какъ тутъ, въ прямой однокоренности и въ естественной постепенности понятій nutritio, mundium, gnbernatio. Въ царскія времена административные термины отъ кормить — gubernare, очевидно, уже исчезали изъ языка. Во всѣхъ уставныхъ сборника г. Загоскина только однажды встрѣчается кормленщикъ и кормленіе, въ вышеприведенныхъ словахъ грамоты царя Ѳедора Ивановича Борисоглѣбской слободѣ[23]. Во второмъ Судебникѣ кормленіе, кажется, только повторяется въ двухъ-трехъ мѣстахъ, взятыхъ изъ перваго. Долго и крѣпко держится только названіе подати кормъ, но привычныя названія пошлинъ и особливо податей, обращаясь почти въ имена собственныя, переживаютъ иногда и самую причину названья; королѣ, кормъ причины своей все-таки не пережилъ, какъ пережила свою тамга напримѣръ. Въ уставныхъ грамотахъ, вплоть до послѣдней до насъ дошедшей, начала XVII вѣка, кормъ исключительно подать кормильствующимъ, строго отличается отъ побора некормильствующимъ и отъ пошлинъ, получаемыхъ тѣми и другими; а Важане въ половинѣ XVI вѣка уже говорятъ про всѣхъ пошлинныхъ людей, какъ и про намѣстника, прокормити не мочно. Старинное: мнѣ тобе кормити, уже и при отцѣ Грознаго: намъ тобою и твоею отчиною печаловатися. Кормильцевъ въ «Рус. Правдѣ» и въ эти вѣка переписываютъ, не замѣняя и не поясняя, но вновь уже не пишутъ; слово, стало быть еще понимается читающими, но уже не говорится. Не смѣю утверждать, но кажется такъ: "Книга глаголемая Кръмчія@ (т. е. книга называемая Правитель?) въ спискахъ этого времени начинаетъ называться, уже не столь живо и ясно, прилагательнымъ Кормчая. Вообще кормить уже видимо уединяется въ nutrire. И только народное кормилецъ, чѣмъ болѣе теряетъ свои житейскія видоизмѣненія, — кромчія, кормилица (ключница), кормилецъ (тіунъ, у Миклошича кормитель), кормленщикъ, и даже кормчій (стерновой), — тѣмъ лишь завѣтнѣе обособляется въ величаніе власти первичной и вѣчной, пресвитерской.
И разумѣется такова судьба не одного кормленія, забывались или обезсмысливались и многія другія слова. Ученые знаютъ слово изгой, но былинное гой ecu — у нихъ въ грамматикахъ, въ словаряхъ (даже, помнится, въ Академическомъ) междометіе. Какъ будто можно сказать: ура еси, и будто нѣтъ глагола гоить, т. е. только въ другомъ выговорѣ — живить (рана загоилась — зажила). Старинное: пограбили всю жизнь его или весь животъ, всѣ животы, т. е. Жилье и пожитки, которыхъ хозяинъ житій. Онъ же, только въ другомъ произношеніи, гой.
Всѣ пишутъ подноготная (отъ ноготь). И вотъ какъ объясняютъ это безобразное слово[24]. Какой-то палачъ будто бы съострилъ: не скажешь подлинную (подъ длинными, подъ кнутьями, съ дыбы), скажешь подноготную (съ лютѣйшей пытки, вонзанья спицъ подъ ногти. Въ чемъ первая двусмыслица — понятно; но вторая-то въ чемъ же? Въ томъ, что по народному поднаготная, что подъ наготой, что въ душѣ человѣка. Гдѣ народъ отчетливо выговариваетъ безакцентные о и а, тамъ, и безъ обычнаго жеста рукой за сердце, понятно, что значитъ: этой поднаготной подоплёка не учуетъ. Подоплека (под-оплечье), подкладка подъ верхней половиной рубахи, она всего ближе къ голой груди, къ сердцу; но даже и ей не учуять, что тамъ подъ наготой, за дышащей грудью, за душой, на сердцѣ. Поднаготная это весь задушевный міръ, всѣ сердечныя тайны человѣка. Но литература небрезгливо облюбовала каламбуръ, продуктъ палачьяго юмора, подноготную, и не подъячьяго ли юмора каламбуръ: кормленіе боярское?
Татищевъ конечно не изобрѣтатель, а только литературный иниціаторъ, и только обезтолковки, а не системы кормленія.
Итакъ, съ одной стороны: мои Важане, и господъ ученыхъ челобитчикъ алчущій покормиться воеводствомъ, кормъ доводчиковъ, Судимонтова сытость, и прочихъ покой и прекормленіе; Казанское строеніе, и монологъ Донскаго о семестральномъ исправленіи.
Съ другой: договоръ объ исправѣ за отъѣздъ съ кормленія; кормилецъ у 40-лѣтняго Ярослава; вира за убійство кормильцевъ и кормилицъ, слово общаго рода кромчія, суфиксъ слова кормленщикъ, термины держать кормленіе и за кѣмъ кормленіе; кормъ кормленщика и не кормъ, а поборъ доводчика; народное коромъ, и древнее кръмля црьковная; Церковь правѣ кормильствующъ, и народное кормилецъ.
Которой же стороны аргументы сильнѣе: nutritio, боярское кормленіе, или даже не gubernatio, а именно mundum!
Ино въ томъ третей намъ читатель, и на кого помолвитъ третей, и виноватый предъ правымъ поклонится; а нелюбья не держати.
- ↑ Царственная Книга, Спб. 769, стр. 337.
- ↑ Б. Н. Чичеринъ, Области, учрежденія, М. 1856, стр. 2 и слѣд. Курсивъ и скобки мои. Тутъ (какъ и выше, гдѣ г. Иловайскій выписываетъ собственныя изреченія о кормленіи), я замѣнилъ его выписки пропусками его, какъ болѣе къ дѣлу подходящими; ибо онъ, прикидываясь будто видитъ въ Д. Д. Голохвастовѣ человѣка ничего не читавшаго и едва элементарно что-нибудь знающаго, списываетъ ему (особенно изъ своей книги) самыя школьныя, азбучныя выраженія о кормленіи, и выводить изъ нихъ заключенія, напримѣръ изъ словъ г. Чичерина: кормленщику давалась ввозная грамота, въ которой такъ же какъ при раздачѣ помѣстій, жителямъ предписывалось чтитъ и слушать «отсюда г. Голохвастовъ увидитъ, что приводимыя имъ грамоты не даютъ никакихъ основаній приравнивать кормленья къ Кормчей книгѣ или Номоканону». Должно быть, Номоканонъ велитъ не чтить никого и не слушать. Quandoquo Bonus dormitat Homerns, вотъ что отсюда г. Голохвастовъ увидитъ.
- ↑ Сочин. К. С. Аксакова, I, 139. Соловьевъ, Исторія Россіи, № 63, изд. 1856. «Наблюдатель», помнится, въ Іюньской или въ Іюльской кн.1887, «Институтъ выборныхъ людей въ Московскомъ государствѣ»; статья, если не ошибаюсь, г. Гребенщикова. Сами ль кормленщики тутъ «куроцапы», или они достойные предки «куроцаповъ» и еще кого-то, Разуваевыхъ, Колупаевыхъ, не помню, и справиться не могу: пишу вдали отъ библіотеки своей, имѣя подъ руками только небольшое vademecum.
- ↑ Столь согласные на счетъ строенія, гг. Иловайскій и Ключевскій на счетъ сидѣнія о кормленьяхъ не согласны, не только межъ собой, но, кажется, и каждый самъ съ собой. По г. Иловайскому, о кормленіяхъ сидѣти, значитъ «о раздачѣ кормленій въ награду служилымъ людямъ за покореніе Казани». Но какихъ кормленій, прежнихъ? Они были, какъ обыкновенно, всѣ или почти всѣ заранѣе позаняты, надо полагать. Новыхъ въ Казанскомъ царствѣ? Но «въ новозавоеванныхъ городахъ», говоритъ г. Чичеринъ «всегда назначались воеводы (а не кормленщики); въ Казани, послѣ покоренія, учреждены были воеводы» (Области. Учрежд. 52—53). Да и возможно ли, чтобы только что сломленное и только въ самой Казани сломленное царство стало послушно носить кормъ боярамъ: не сытно бы кормились несчастные въ награду за покореніе. Обычное же испомѣщеніе нѣкоторыхъ служилыхъ людей по вакантнымъ старомосковскимъ кормленіямъ не было бы чрезвычайной, ни подавно общей наградою за покореніе царства и не требовало бы особыхъ сидѣній, памятныхъ лѣтописцу. По г. Ключевскому, «дѣло шло не о раздачѣ кормленій за покореніе Казани, а объ отмѣнѣ кормленій и замѣнѣ ихъ земскими учрежденіями, общій законъ о которыхъ выработанъ былъ нѣсколько позднѣе». Выраженье общій законъ заставляетъ думать, что общая повсемѣстная замѣна кормленій земскимъ управленіемъ была, по мнѣнію г. Ключевскаго, предметомъ позднѣйшихъ сидѣній, совѣщаній боярскихъ; предметомъ же тогдашнихъ сидѣній была замѣна кормленій земскимъ управленіемъ предварительная, экстренная, только во вновь покоренномъ царствѣ. Но было ли тамъ что замѣнять, и было ли чѣмъ: когда же успѣли завестись и кормленья и, взамѣнъ ихъ, готовая земщина въ только что завоеванной Татарвѣ? «Я имѣю», говоритъ г. Ключевскій, «нѣсколько маленькихъ соображеній (большой галицизмъ) въ оправданіе этого несогласія (съ г. Иловайскимъ); но для изложенія ихъ потребовалось бы другое письмо, скучнѣе и пространнѣе настоящаго». Какъ интересъ вопроса о древнеземскихъ учрежденіяхъ, такъ и безспорный талантъ и обширная ученость г. Ключевскаго, достаточныя поруки въ томъ, что и то письмо будетъ нескучно и, слѣдовательно, чѣмъ пространнѣе, тѣмъ лучше. Жаль только, что приходится подождать. Съ такимъ же нетерпѣніемъ будемъ ждать и продолженія фундаментальнаго труда г. Иловайскаго, III тома его «Исторіи Россіи», интересный образчикъ котораго имѣемъ въ первой книжкѣ «Русскаго Архива» 1889 года.
- ↑ Областн. Учрежд., 53—54, 57. Курсивъ мой.
- ↑ У Строева въ Ключѣ къ Исторіи Государства Россійскаго, М. 1836, ври имени Татищевъ рубрика первая: его ошибки, противорѣчія, вымыслы, занимаетъ 55 столбцовыхъ строкъ сплошнаго перечня страницъ и примѣчаній, въ которыхъ Карамзинъ обличаетъ эти погрѣшности, особливо же вымыслы Татищева.
- ↑ Продолженіе Древней Россійской Вивліоеики, Спб. 1786, ч. I, Законы древніе Россійскіе, для пользы всѣхъ любомудрыхъ собранные и нѣколико истолкованные тайнымъ совѣтникомъ Насильемъ Татищевымъ, 1738 года; примѣч. къ ст. 18 Русск. Правды (объ огнищанахъ), къ ст. 21 Судебника (о кормленіи).
- ↑ Минея Мѣсячная, Февр. 12, служба Св. Алексѣя митрой., пѣснь 3. Miklosicli, Lexicon palaeoslovenico-graeco-latinum, Vindobonae, 1862.
- ↑ Разумѣется, терминъ кормъ не отнималъ у языка возможность употреблять и обиходное слово кормъ. Въ тѣхъ же грамот. (пар. 11, LII) предписывается государемъ, чтобы, когда князи его и бояре и дѣти боярскія и воеводы ратные и гонцы его государевы и посланники всякіе и той области намѣстникъ или иные памѣстники и волостели и ихъ люди чрезъ ту область поѣдутъ, я они, всякіе сильные ѣздоки, у нихъ у горожанъ и у становыхъ людей и у волостныхъ по подворьямъ сильно (т.-е. насильно) не ставятся, опричь ратныхъ вѣстей; ни подводъ, ни проводниковъ, ни сторожовъ, ни кормовъ себѣ и конямъ даромъ не емлютъ; а кому у христіанъ прилучится стати, и онъ себѣ у нихъ кормъ свой и конскій купитъ по цѣнѣ, какъ ему продадутъ.
- ↑ Новогор. л. перв. и четв. 1337. — Акты Ист. I, 141. Псков. л. перв. и втор. 1438.
- ↑ Продолж. Древ. Рос. Вивліоѳ. I, 67, 95—97. Ак. Ист. I, 153.
- ↑ Калачевъ, Текстъ Русской Правды, М. 1846, четыре списка, I Академическій XV вѣка, древнѣйшая редакція Русск. Правды; II Троицкій XIV вѣка; III Карамзинскій XV вѣка; IV кн. Оболенскаго XVII вѣка, изъ Кормчей. Въ Софійской лѣтописи (Собр. лѣтоп. т. VI) текстъ Рус. Правды и варіанты шести списковъ XV—XVI вѣка. Синодальный, древнѣйшій, не какъ редакція, но какъ списокъ, XIII вѣка, изъ Кормчей; перепечатанъ съ переводомъ, у Погодина, Русск. Исторія до Монг. ига, М. 1872. О тіунахъ и кормильцахъ, Калач. I, 21—24, II и III 9—14; Соч., стр. 58; Погод. стр. 726. О коняхъ, Кал. I, 25, II 40, III, 41; Соч. 60; Пог. 734. О пчельникахъ, Кал. I 30, съ дополненіемъ изъ Ростовск. списка. О наслѣдствѣ, Кал. II 85, 86, III 103, 104, IV 36; Соч. 66; Пог. 740. Сельскій тіунъ вездѣ съ нарочитой прибавкой: сельскій княжій, т.-е. вѣроятно, вѣдавшій собственно княжью усадьбу, а не боярскія княжой дружины. Огнищный въ древнѣйшей редакціи, Кал. I 21, просто княжь тіунъ, вѣроятно, какъ изо всѣхъ четверыхъ ближайшій къ князю, домашній, дворцовый, дворецкій. Конюхъ, въ которомъ виры 40 гривсвъ, явно не простой: это искусникъ наѣздничества, вѣроятно, стремянной княжій (не онъ ли въ походахъ вѣдалъ княжью конюшню; старый же, т.-е. старшій конюхъ, тіунъ, конюшій оставался при домашнихъ конюшняхъ и табунахъ). Стоя во главѣ части столь же сббенной князю-витязю, какъ и хоромина его княжья, конюшій тіунъ стоитъ въ одной вирѣ съ огнищнымъ, 80 гривенъ: вира двойная, полная 40, ибо полувиръе 20 гривенъ. Сельскій же и ратайный тіуны равняются по вирѣ (12 грив.) снердьимъ кромчіямъ, про коихъ сказано: хотя см будетъ холопъ; не даромъ же и пишутся эти два тіуна въ одномъ отдѣлѣ съ княжьимъ отрокомъ-рядовичемъ, Кал. I 22, II и III 11; они явно отроки, только не рядовые, не простые. Тіунъ же огнищный и конюшій-мужи княжьи или, что тоже, бояре княжьи. Отроки значило слуги, въ томъ числѣ и рабы. Рубрика о княжѣ отроцѣ (Кал. III 9, Соф. Пог.) имѣетъ варіантъ, Кал. II, 9, о княжѣ мужѣ»; пои такъ, и иначе, не полна; полная должна быть объ отрокѣ и мужѣ. Впрочемъ дѣленіе на рубрики не законодательское; по крайней мѣрѣ въ древнѣйшей редакціи нѣтъ его. О поварѣ вспомнимъ изъ Германской эпопеи Der Nibelunge nôt: старый (какъ въ Рус. Правдѣ старый конюхъ), т.-е. старшій; но тутъ поваръ, вѣрный слуга Румольдъ: то на королевской кухнѣ распоряжается своими подданными (sic), горшками да котелками, кострюльками да сковородами; то сидитъ въ королевскомъ совѣтѣ; король, уѣзжая со всею дружиной, ему поручаетъ сынка и землю (строфы 720, 1405—1409, 1457—1459 Лахманова текста). При важномъ значеніи пира въ жизни князя-витязя, понятно значеніе повара, какъ и конюха; въ дворовыхъ искусникахъ того быта имъ ровни не было. Можетъ быть и въ смердьихъ ремесленникѣ и ремесленницѣ не понимаются ли только они же: конюхъ да сокочія (древнее слово общаго рода, поваръ и повариха). Напомню впрочемъ, что статья о ремесленникахъ, всегда безъ опредѣленья чьихъ и какихъ именно, находится только въ позднѣйшихъ редакціяхъ и пишется промежду статей о княжьихъ отрокахъ и смердьихъ холопахъ, и изо всѣхъ вышеозначенныхъ десяти списковъ позднѣйшихъ редакцій въ одномъ Троицкомъ подведена подъ рубрику о смердьихъ холопахъ. Не потому ли и пишется она промежду, что понимаетъ и смердьихъ и княжьихъ всякаго ремесла искусниковъ, кромѣ двоихъ княжьихъ полновирныхъ, повара и конюха? Кръмѣчія (Ѳ. И. Буслаевъ Историч. грамматика, М. 1868, парагр. 59) съ восполненіемъ первой полугласной и съ опускомъ второй: кромчія. Мѣсто ударенія чувствуется на послѣднемъ слогѣ, подобно всѣмъ словамъ этой, чуть ли не древнѣйшей, въ нынѣшнемъ литературномъ языкѣ почти пропавшей формы словъ общаго рода, какъ напримѣръ: сокочія (поваръ и повариха), самчія (домохозяинъ и домохозяйка), ищея (истецъ и истица), печея (пекарь и пекарка хлѣба или просвиръ), плачея (профессіонально женщина, но въ моей запиской книжкѣ нахожу, со словъ крестьянки: по мнѣ одинъ плачея — сынокъ), судія (чѣмъ же не судья Любуша напримѣръ, да и всякая го-суд-арыня, безъ префикса суд-арыня, такъ какъ суд-арь тематически тотъ же суд-ія). Я возражаю именно Погодину потому, что онъ не только призналъ кормильцевъ Рус. Правды за дядьку и кормилицу (nutrix), но и закрѣпилъ за ними переводомъ своимъ такое пониманіе. Признавали ихъ за тѣхъ же дядекъ и кормилицъ Карамзинъ II, 47, Соловьевъ I, 256, М. 1857, и др. Татищевъ, въ примѣч. къ 22 ст. Р. Правды, не объясняя, что такое кормилецъ, видитъ въ кормилицѣ «всякую жену, имѣющую младенца у грудей»: опредѣленіе въ данномъ случаѣ необъяснимое; по, видно, и во времена Татищева еще не легко взбродила на разумъ кормилица, грудь съ бусами на дебелой шеѣ; видно, еще не была эта должность, такъ сказать, штатной въ барскомъ донѣ, какою, по мнѣнію послѣдующихъ историковъ, была она у смердовъ во времена былинной Настасьи Микуличны и исторической Ингигерды Олзфовны. Не ясно кто такіе «рабъ-кормилецъ и раба-кормилица, княжьи люди, а не земскіе» у Бѣляева (Лекціи по Исторіи Рус. законодательства, М. 1879, стр. 238; тамъ же стр. 216). Онъ признаетъ чисто-Русское происхожденіе за статьей (Византійскаго) суднаго закона: аще дадятъ дитя выкормити доильницѣ, а само разумѣетъ лжицу взяти, прокорма три гривны взяти. Къ доильницѣ этой отдавали будто бы «на воспитаніе, по старинному Русскому и Скандинавскому обычаю, трехлѣтнихъ и четырехлѣтнихъ дѣтей». Почему же называлась она доильницей? Доилица библейское названіе кормящей грудью, доятей своего или чужаго младенца; а по Бѣляеву выходитъ, что ребенка до трехъ и четырехъ лѣтъ кормила грудью мать, и потомъ наемная доилица, пока ребенокъ (въ какія же лѣта) не уразумѣетъ ложку взять. Варіанта доильницы или доилицы не знаетъ Археографическая Комиссія (Собр. лѣтоп. VI, 81) къ своему тексту: аще дадить дитя вскормити должницы, а само вразумѣетъ лжицю взяти. Конечно доилица (варіанта, ли, поправка ли Бѣляева) тутъ умѣстнѣе должницы, по безваріантное повтореніе, въ столькихъ спискахъ Археогр. Комиссіи, неумѣстной должницы ясно, по моему, доказываетъ, какъ чуждо было понятіе о неродной доилицѣ Русскимъ перепищикамъ Византійскаго суднаго закона: гдѣ рѣчь о таксѣ, о трехъ гривнахъ (2 1/2 фунт.) серебра, тамъ ужъ пищи должницу, все-таки складнѣе, чѣмъ доилицу. Итакъ, въ самомъ ли дѣлѣ статья эта Русскаго происхожденія? Были ль у насъ наемныя доилицы до временъ теремной изнѣженности боярынь, или даже будуарной барынь? И съ какихъ поръ, забывъ пластически-опредѣлительное названье доилица, замѣнили мы его неопредѣлительнымъ (чѣмъ кормящая) кормилица? Въ Новомъ Завѣтѣ, по словарю г. Гильдебранта, нѣтъ даже глагола кормить грудью или пищей; есть питати, насыпати (пищей) и доити (грудью), и есть доилица, мать новорожденнаго. Г. Забѣлинъ (Домашній Бытъ Рус. царицъ, М. 1869, стр. 495 и 506) говоритъ о царскихъ кормилицахъ, но документально, (стр. 498—500) ни термина этого, ни даже факта не подтверждаетъ. Котошихинъ, впрочемъ, (I, 23) свидѣтельствуетъ о фактѣ, но тоже не о терминѣ.
- ↑ Ипат. 1175, Ипат. и др. 970. Въ «Р. Правдѣ» одна изъ трехъ причинъ холопства — принятіе тіунства или ключничества безъ ряды, безъ уговора о свободѣ: а се третье холопство — тіунство безъ ряду, или привяжетъ ключъ къ себѣ безъ ряду (Кал. II 102—104, III 119—121, IV 43—45). Смердъ (отъ смрада, дыма, эмблемы дома, домоіерархъ), давая тіунство или ключъ (т.-е. власть) кормильства въ дому, въ селѣ своемъ, кормильцу или кормилицѣ, искалъ возможности строжайшаго, именно рабьяго взысканія съ нихъ, въ случаѣ злоупотребленія властью. Законодатель признавалъ и практичность господской цѣли и святость желанія слуги: нанялся — продался, холопъ; уговоръ лучше денегъ, свободенъ. Власть, въ другомъ произношеніи (о вмѣсто а въ корнѣ) и съ полногласнымъ префиксомъ волость, съ другимъ префиксомъ область, и ключъ синонимичны въ смыслѣ авторитета (auctoritas, potestas) и въ смыслѣ округи. Луки XXII, 63: се есть ваша година, и облаетъ темная; въ Синод. переводѣ: теперь ваше время, и власть тьмы, Марка XI, 33: ни азъ глаголю вамъ коею областью (властью) сія творю. Про область въ смыслѣ округи нечего и напоминать, но вотъ ключъ въ этомъ смыслѣ: «Се изъ староста Спасскаго Прилуцкаго монастыря вотчины Околомонаетырскаго ключа Путяня Никитинъ сынъ, деревни Шишкина, да изъ староста Запудюжскаго ключа Первуня Ивановъ, деревни Копьева, да изъ Михайла (и т. д. 11 имянъ) и во всѣхъ крестьянъ мѣсто Околомонастырскаго ключа и Запудюжскаго, дали есмя на себя запись старому своему охотнику Вылогодской ямской слободы Кириловской дороги Насопу Ильину: намъ старостамъ и всѣмъ крестьянамъ тѣхъ монастырскихъ ключей въ тѣ его подводы и въ убытки намъ обѣма ключи (обоими ключами) подмогати» (Ак. Юрид. 192). Отъ ключа въ смыслѣ волости, округи и власти, авторитета въ. ней, еще недавно, по Далю, волостной голова (по нынѣшнему старшина) назывался въ Рязанской и Тульской губ. ключевымъ. По-западнорусски ключъ дѣлится на фольварки и управляется ключвоитомъ. Я думаю, что въ выраженіяхъ: ключъ держатель у всего дома, и держать кормило правленья, ключъ и кормило одинаково являются сперва орудіями, потомъ эмблемами и наконецъ сипонимами власти. И какъ власть или область и ключъ сугубо синонимичны (въ смыслѣ авторитета и въ смыслѣ округи), такъ же сугубо синонимично съ ними, съ ключомъ какъ и съ властью или областью, наше кормленіе. Оно, нынѣшнимъ языкомъ говоря, вмѣстѣ и власть волостеля — волостельство, и область волостеля — волость. Документально доказать этого не могу, но отмѣчаю къ соображенію при дальнѣйшихъ изысканіяхъ, которыхъ очень стоитъ вопросъ о пресловутой системѣ и, предварительно, о спорной отнынѣ этимологіи кормленія. По Инатск. списк. Нестора, въ 942 году «родися Святославъ сынъ у Игоря»; въ 945 «Древляне убиша Игоря; Ольга же бяше въ Кіевѣ съ сыномъ своимъ дѣтскомъ (трехлѣтнимъ) Святославомъ, и кормилецъ бѣ его Асмудъ». Въ 1054 умеръ Ярославъ 76-лѣтній; а въ 1018, когда ему слѣдовательно было 40 лѣтъ, «бѣ у Ярослава кормилецъ и воевода Будый». У трехлѣтняго «кормилецъ его», понятно, воспитатель, наставникъ, и если не дядька, какъ переводитъ кормильца Погодинъ, то только потому, что выраженіе это возбуждаетъ представленіе о старичкѣ съ ферулой въ рукѣ. Но у 40-лѣтняго «бѣ кормилецъ», полагаю, уже никакъ не дядька, а конечно правитель и воевода; при томъ, очевидно, какой-то единственный правитель, не одинъ изъ многихъ, областныхъ; какой же, стало-быть? Очевидно, домоправитель, такой же кормилецъ, какъ у смерда въ «Русской Правдѣ», что тамъ у князя огнищный или княжь тіунъ.
- ↑ Лавревъ Спб. 1872, стр. 238—252. Прологъ 9 Ноября. Румянц. собр. I, нумера въ порядкѣ моихъ цитатъ, 36, 48, 43, 23, 49, 27. Договорныхъ этихъ тутъ, съ 1341 по 1531 годъ, нѣсколько десятковъ, и почти въ каждой исправа, по исправѣ, по нѣскольку разъ. Н. Загоскинъ, LXXIV 1 (изъ Акъ Экспед. I 131; LI 3, и въ другихъ семи уставныхъ. — Акт. Ист. I 125 (исправа — правда).
- ↑ Скоромный противоположность по-сытнаго, по-сътнаго, гдѣ по имѣетъ отрицательное значеніе, болѣе знакомое намъ въ обогласкѣ того же префикса чрезъ а; na. Напримѣръ, сынъ одного изъ супруговъ другому па-сынокъ, дочь па-дчерица. Кленъ (acer) дерево отрицается въ кустовомъ своемъ видѣ предлогомъ па и уменьшительной формой, какъ и пасынокъ: па-кленокъ (acer eampestre), или же и просто па-кленъ; другое его отрицаніе не-кленъ (acer tataricuin). Этимъ путемъ п''а-клена и н''е-клена, п''о-стно выходитъ не-сытно, без-кормно, не со-кормно, не съ-коромно.
- ↑ Рум. Собр. I 27, 160. — Калач. Рус. Пр. II 93. — Даль, подъ слов. печа.-- Воскр. Лѣт. 1389. П. Г. — Во второй молитвѣ за молебномъ въ день Св. Троицѣ читается: «Окорми животъ мой, словомъ всю тварь неизрѣченною премудрости силою управляяй» т. е. управь жизнь мою. П. Б.
- ↑ В. Ключевскій, «Боярская Дума древней Руси», стр. 119, перв. изд.
- ↑ Въ какой близкой грамматической связи кормчій съ кормленщикомъ, съ кормильцамъ «Рус. Правды» и съ кормителемъ сыновъ Ахаавлихъ, явственно и по аналогіи. Слова на чій съ равнозначащими суаиксами икъ, ецъ, шелъ, не рѣдкость, особенно въ старинномъ языкѣ: 1) кормчій, кпигчій, правчій (кучеръ); на икъ, кормщикъ (по народному) или кормникъ (въ лѣтописи), книжникъ, правщикъ; 2) кормчій, книгчій, пѣвчій; на ецъ: кормилецъ, чернокнижецъ, пѣвецъ или пѣснивецъ (въ Библіи); 3) кормчій, правчій, пѣвчій; на отель: кормитель, правитель, пѣтель. — Кормщикъ удлинняется въ корм(леи)щикъ, какъ въ «Рус. Правдѣ» кормица (таже форма что пѣвица) удлинняется въ корм(вл)ица, или у Миклошича кръм(ильи)ица, или пѣвецъ въ пѣ(сни)вець.
- ↑ Коронъ, кажется, не только gubernatio, дѣйствіе, но и gubernaculum, орудіе управленія. У Миклошича кръмильникъ, крѣпило и кръма одинаково gubernaculum. Кормчій въ Поднѣпровьѣ стерновой, явно одного корня съ древненѣмецкимъ Stiurmeister, съ нынѣшнимъ Steuermann, Англ, the steersman, Польск. sternik. У Даля неясно, одно ли и тоже стыръ и стерно. У Миклошича стрѣнъ clavus quo regitur gubernaculum. Случайность ли такое совпаденіе: das Steuerruder кормило (коромъ?), die Steuer подать (коромъ?), der Steuermann кормщикъ, der Steuerherr (кормленщикъ?), steuern что по Англ. to steer а ship, и steuern платить подать.
- ↑ Молодшее, нисходящее родство, по народному — племя. Когда говорятъ: у него въ роду всѣ богатыри, то рѣчь не о немъ, ни о дѣтяхъ его, ни о братьяхъ, а только о восходящемъ родствѣ; все его племя богатырское — рѣчь о его сынахъ и внукахъ, только о нисходящемъ родствѣ. Въ былинахъ у богатыря спрашиваютъ рода-племени, значитъ кто его родители (родъ) и кто самъ онъ (племя ихъ).
- ↑ К. П. Побѣдоносцевъ, Курсъ гражд. права, т. II, изд. 3, стр. 156, опредѣляя Римскій и Германскій типы родительской власти, говоритъ: «Отцовская власть въ Римѣ приближалась характеромъ къ праву собственности. Въ противоположность Римскому, Германское начало родительской власти есть начало нравственное, начало защиты, покровительства и попеченія — mundium». Этимъ словомъ, кажется, ближе всего передается кормильство въ его пресвитерскомъ смыслѣ. Средневѣковое Латинское mundium произошло отъ древне-нѣмецкаго Munt. — Beneckc (Millier und Zarncke) Mittelhochdeutsches Wörterbuch, Munt: das mittellat. mundium ist aus diesem Worte gebildet. Отсюда и Vormund, Mündigkeit. — Munt переводятъ, между прочимъ, Vogtschaft (правленье, коромъ); но первоначальное значенье Munt, кажется, тоже что Mann и Mahl (Gemahl). Munttot значитъ bürgerlich todt, лишенный чести и правъ свободнаго мужа. Muntherr тоже что Brodherr. Mann и Mahl повторяются въ нашемъ древнемъ манженъ и малжем.
- ↑ Никон. Лѣт. Спб. 1791, VII 259, — Б. Н. Чичеринъ, Обл. учр. 7. — Ак. Ист. I 110. — Ак. Эксп. I 234.
- ↑ Загоскинъ, Уст. Грам. III 13.
- ↑ Г. Максимовъ въ «Новомъ Времени» въ цѣломъ рядѣ статей о малопонятныхъ, или невѣрнопонимаемыхъ словахъ. Моего объясненія поднаготной нѣтъ у г. Максимова.