Борьба за право. править
I. править
Волею судебъ мнѣ пришлось прожить около двухъ лѣтъ въ деревенской глуши Восточной Сибири. То представленіе о «дикихъ мѣстахъ», съ которымъ я сюда ѣхалъ, за эти два года въ значительной степени разсѣялось, или, вѣрнѣе, переработалось. Конечно, мѣста эти дикія въ смыслѣ недостатка общей культуры, замкнутости каждой отдѣльной семьи, первобытности способовъ веденія хозяйства. Но во многихъ чертахъ чисто-деревенской психологіи иркутскій крестьянинъ показался мнѣ роднымъ братомъ орловца, саратовца и курянина. Вотъ почему я думаю, что нѣкоторые итоги моихъ наблюденій могутъ имѣть извѣстную типичность, какъ характеристика нѣкоторыхъ чертъ крестьянскаго сознанія, скрытыхъ, быть можетъ, отъ случайнаго взгляда.
Какъ человѣкъ грамотный и даже въ нѣкоторомъ родѣ юристъ, я сразу же по пріѣздѣ попалъ въ неизбѣжное для интеллигента въ деревнѣ положеніе юрисконсульта по всяческимъ крестьянскимъ дѣламъ. «Законы знаетъ и прошенія пишетъ», — такова была рекомендація, пошедшая по селамъ. И потянулись «жаждущіе правды», начиная отъ свекрови, побитой непочтительной невѣсткой, и кончая цѣлымъ сельскимъ «концомъ», обиженнымъ на сходѣ. Изъ множества прошедшихъ на моихъ глазахъ дѣлъ составляется нѣкоторая общая картина, не лишенная извѣстнаго интереса.
По отношенію къ правовому сознанію деревни у насъ царятъ два мнѣнія. Одно, рожденное еще во времена идеалистическаго народничества, приписываетъ крестьянину вѣчное исканіе «правды», гдѣ-то спрятанной въ глубинахъ государственнаго устройства. Для отысканія этой правды крестьянинъ тратитъ подчасъ многіе годы и всѣ свои сбереженія. Г. И. Успенскій даже въ жалкой фигурѣ мужика, ищущаго въ улицахъ уѣзднаго города «души, чтобы по правдѣ», съумѣлъ найти трогательныя черточки свѣтлыхъ стремленій. Друroe мнѣніе исчерпываетъ свою оцѣнку крестьянскаго правосознанія выраженіемъ «юридическій фатализмъ»[1], отказывается найти въ деревенской тяжбѣ какія-либо оригинальныя черты и сводитъ всѣ задачи будущаго къ механическому выведенію крестьянства на путь общихъ судебныхъ принциповъ.
Я позволю себѣ внести третье мнѣніе, подсказанное мнѣ непосредственными наблюденіями. Я формулирую его въ выраженіи борьба за право и думаю, что дальнѣйшее изложеніе подтвердитъ мою мысль.
Долженъ оговориться. Подъ «борьбой за право» деревенской массы я разумѣю не широкія общественныя выступленія, производящія давленіе на государство. Я говорю о томъ понятіи, которое выдвигаетъ Іерингъ, т. е. о повседневной мелкой борьбѣ частныхъ интересовъ, настаивающихъ на судебномъ признаніи ихъ притязаній. Пока на верхахъ идетъ организованная борьба, здѣсь, внизу, каждый ежедневно не только отстаиваетъ свои общепризнанныя права, но еще пытается обосновать и защитить тѣ возможности, которыя онъ видитъ на пути своихъ хозяйственныхъ и личныхъ стремленій.
Не обладая ни «юридическимъ фатализмомъ», ни особой вѣрой въ мистическую «правду», деревня просто, буднично, но активно борется за право, создавая въ этой борьбѣ и свою юридическую философію, и свои пріемы, и свои симпатіи къ тѣмъ или инымъ судебнымъ порядкамъ.
Насколько же сознательна эта борьба, каковы ея формы и какъ характеризуютъ они «юридическую душу» сибирскаго крестьянина?
II. править
— Дѣло мое, вишь, простенькое, самое стариковское. Какъ годовъ двадцать тому назадъ наше общество постановило считать могущую душу отъ 15 до 60 лѣтъ и такихъ пускать въ гоньбу[2] и давать имъ сѣнокосъ. Лѣтось мнѣ 60 годовъ исполнилось, и меня изъ тяглыхъ душъ исключили. Ну чтожъ, и то правду сказать: поработалъ я жизнь на себя и на общество, комитетъ сельскаго управленія поддерживалъ, государству податями помогалъ. Тенеря мнѣ говорятъ: ты Родіонъ Афанасьичъ, какъ съ тяглыхъ душъ снятъ, такъ и отъ гоньбы устранись и сѣнокоса тебѣ болѣ не дадимъ. Да какъ же такъ? Ну, скажемъ, будь я богачъ какой, али чужакъ. А то вѣдь свой, кровный, а богатство у меня сынъ отнялъ, отдѣлимшись. Онъ же и наущаетъ противъ меня. Я имъ говорю: «Хоть мнѣ и 60 годовъ, а все же мужикъ я крѣпкій и работать охота. Да и хозяйство не шибко богатое. Дайте вы мнѣ, говорю имъ, покосъ, дозвольте вступить въ гоньбу, а съ меня всѣ подати берите попрежнему. Ну, подработаю я на гоньбѣ мало-мало, такъ вѣдь это мнѣ замѣсто пенсіи будетъ, вродѣ какъ бы за долголѣтнюю службу комитету сельскаго управленія и государству. Что же я, даромъ жилъ, что ли?» Упрямятся, а пуще всѣхъ сынъ мой ихъ мутитъ. Такъ вотъ, какъ ты мнѣ поступить присовѣтуешь?"
Старикъ, собственно говоря, не изъ бѣдныхъ и покосъ ему нуженъ, чтобы третьяго коня подкормить. Но дѣло не въ этомъ. Оригинальна его мысль о «пенсіи», взглядъ на общество, какъ страховой союзъ на случай старости. Его право основано на долголѣтнемъ трудѣ: «мало ли податишекъ уплатилъ, а вѣдь онѣ горбомъ собраны». Эта мысль засѣла въ немъ крѣпко, и мой отрицательный отвѣтъ мало убѣждаетъ его: «Баютъ, Тихонъ Петровичъ ладно бумаги пишетъ, пойти къ нему потолковать, что-ли»… Изыскивая средства къ жизни, онъ нашелъ новое своеобразное «право», добытое долгимъ трудомъ, и будетъ теперь упорно за него бороться.
Человѣкъ пять, толпясь и шумя, входятъ сразу въ мою комнату. Вошли и всѣ зашумѣли, перебивая другъ друга. Наконецъ, наладился одинъ и толкомъ «обсказываетъ» мнѣ дѣло.
Деревня отбываетъ почтовую гоньбу по тракту. По распредѣленію Уѣзднаго Съѣзда еженедѣльно должно стоять на очереди по три пары лошадей. Такъ какъ ѣзды много, да и заработать хочется всякому, то сходъ выставилъ на каждую недѣлю по шести паръ дежурныхъ лошадей (при трехпарной денежной ассигновкѣ). Но у пятнадцати хозяевъ не хватило лошадей, и они заняли три дежурныхъ недѣли, всего по пяти паръ. Слѣдовательно каждый хозяинъ шестипарной недѣли работалъ на 1/6 меньше, чѣмъ ямщикъ пятипарной недѣли. Однако при разсчетѣ большинство схода разсчитало ямщиковъ не по недѣлямъ, а по парамъ (простымъ дѣленіемъ общей суммы денегъ на число ямщиковъ), благодаря чему мои жалобщики фактически недополучили по 3 р. 40 к. на пару лошадей.
— Помилуйте, Д. И., развѣ это правильно? Вѣдь мы не по богатству хотимъ разсчитываться, а по конямъ. Мы во сколько разовъ болѣ ихъ проѣхали? Развѣ это законъ? Мы такъ думаемъ: сколько сработалъ, столько и получай. По работѣ, а не по конямъ…
Пишу имъ жалобу въ уѣздный съѣздъ и разстаемся довольные другъ другомъ.
Если старикъ откладывалъ право на полную оплату труда до старости, то эти требуютъ своего немедленно. Ихъ право — количество затраченнаго труда. Они прекрасно знаютъ силу «установившагося обычая» и поэтому стремятся зафиксировать свое непреложное право въ рѣшеніи высшей инстанціи. «По работѣ разсчитывай, а не по конямъ… этакъ оставить нельзя, имъ только разъ позволь»… Передъ этимъ они выдержали горячее сраженіе на сходѣ, а теперь, обсудивъ серьезность вопроса, рѣшили перенести борьбу въ область судебнаго права.
— Меня, Д. И., общество уполномочило потолковать съ вами. Раздѣлъ у насъ. Общество велико стало, на оба берега рѣки разселилось и неудобства много выходитъ. Порѣшили на два разбиться. Приговоръ былъ, крестьянскій начальникъ утвердилъ. Теперя, какъ почали землю дѣлить, никакъ не можемъ сладиться. Мы на лѣвомъ берегѣ, они на правомъ. Земля и тутъ, и тамъ есть, да только неравная. Мы, видите ли, чистили тайгу и на ихъ берегу, а имъ случалось на нашемъ чистить. При дѣлежкѣ-то слѣдовало бы имъ ихній берегъ отдать, и намъ--нашъ, такъ оно удобнѣе будетъ. Только вотъ затруднились мы выравнять землю, потому на ихнемъ берегу земля мягкая, черная, а на нашемъ съ глиной. Предлагаемъ мы имъ по десятинѣ съ осьминникомъ нашей за ихнюю десятину — куда тебѣ, крикомъ кричатъ, чтобы на ихъ бе регъ не лазили. А мы думаемъ такъ: чистили землю мы, значитъ намъ ее и брать, либо получить вознагражденіе, вѣдь нашего труда туда пошло. Они бы и согласны, да есть которые горланы, ходу никому не даютъ.
Я совѣтую пригласить землемѣра и оцѣнщика земли и тогда подѣлиться.
— Вотъ и мы такъ думали! Ну, спасибо вамъ, пожалуй такъ и сдѣлаемъ. Мы и сами толкуемъ, что душа душой, а по работѣ-то оно вѣрнѣе будетъ: за что же мы надъ землей спину гнули?
Изъ этого мѣста я вскорѣ уѣхалъ, но слышалъ потомъ, что борьба за принципъ: «право по работѣ» не кончилась и до сихъ поръ. Пока общество не дѣлилось, вопросъ объ этомъ правѣ не возникалъ, оно молчаливо признавалось. Начался раздѣлъ, заявлено посягательство на это право, и вотъ всѣ, за исключеніемъ «горлановъ», встаютъ на его защиту.
Бываютъ случаи распространительнаго толкованія этого принципа, но крестьянская масса такого метода не одобряетъ. Вотъ примѣръ.
Восточно-сибирская тайга испоконъ вѣка кормитъ крестьянина пушниной. Есть мѣста, гдѣ вся жизнь только и сосредоточена на бѣлкѣ и горностаѣ. Но добыча пушнины связана съ «постановкой предпріятія», т. е. затратой извѣстныхъ средствъ. Нужно проложить «тропу», поставить «зимовье», приготовить «плашки». Выполнивъ все это, состоятельный крестьянинъ считаетъ участокъ своимъ, а волостные суды, состоящіе изъ деревенскихъ сильныхъ, строго оберегаютъ его права отъ посягательствъ, благодаря чему въ рукахъ богачей находятся лучшіе участки тайги.
Здѣсь тоже попытка обосновать свое право на фактѣ затраты труда. Но, при взглядѣ на размѣръ захваченнаго участка и на ничтожное количество вложеннаго въ оборудованіе его труда, сразу бросается въ глаза несоотвѣтствіе между тѣмъ и другимъ, фиктивность этой «трудовой философіи».
И деревенская «мелкота» упорно не желаетъ признавать этого права. То вторгаясь самовольно въ «ухожья», то осаждая волостные суды жалобами на захватъ лучшихъ мѣстъ, мелкота хочетъ съузить значеніе труда, какъ основы владѣнія, довести его до естественныхъ размѣровъ. И недавно, наконецъ, надъ богатѣями грянулъ громъ. Нѣсколько настойчивыхъ крестьянъ довели свои жалобы до уѣзднаго съѣзда (Нижнеуд.), и послѣдній разъяснилъ, что, по силѣ закона 23 мая 1896 г., лѣса возлѣ деревень, не получившихъ еще землеустройства, считаются казенными, но, какъ не составляющіе оброчной статьи, могутъ подлежать свободной охотничьей эксплоатаціи всѣхъ желающихъ.
Неприкосновенность сомнительно-трудового «ухожья» была поколеблена, и сотни крестьянъ устремились въ запретныя доселѣ мѣста. Здѣсь попытка богачей использовать трудовой принципъ оказалась неудачной, благодаря чрезмѣрности аппетитовъ. «Настоящее право» было установлено въ борьбѣ.
III. править
Если крестьянинъ продумаетъ основательность (хотя бы и субъективную) своей правовой претензіи, то о «юридическомъ фатализмѣ» не можетъ быть и рѣчи, такъ какъ такой крестьянинъ будетъ вести борьбу до послѣдней возможности, до побѣды или тупика. Такъ называемое «сутяжничество» сибирскихъ крестьянъ, при всѣхъ своихъ отрицательныхъ сторонахъ, имѣетъ стороны и положительныя: именно оно является показателемъ упорности борьбы за право.
Старикъ-вдовецъ принялъ къ себѣ въ домъ молодого тунгуса. Тунгусъ прожилъ два года, женился, а затѣмъ напоилъ все село, собралъ сходъ и добился приговора: отдать домъ, скотъ и покосы ему, пріемышу, а старику назначить небольшое содержаніе, съ правомъ искать себѣ квартиру гдѣ угодно. Возмущенный старикъ приходитъ ко мнѣ за совѣтомъ. Разсматривая документы, я вижу, что формальности всѣ соблюдены, установить же въ судебномъ порядкѣ фактъ подпаиванья схода очень трудно.
— Форма вся правильная, Семенъ Лаврентьичъ, врядъ ли что выйдетъ.
— А ты мнѣ про форму не говори. На лѣшаго мнѣ форма, ежели не по праву? Право-то мое вотъ оно, со мной, его рази въ форму уложишь?
— Да вѣдь судъ по формѣ судитъ.
— То-то что по формѣ… А я имъ выйду, да все обскажу, какъ было, и права свои всѣ выложу.
— Нѣтъ, братъ, изъ этого ничего не выйдетъ. Давай думать, какъ бы иначе сдѣлать.
Жалко было старика, но я его отговаривалъ всячески, такъ какъ, зная его односельчанъ, я былъ увѣренъ, что они ему житья не дадутъ въ случаѣ поднятія противъ нихъ дѣла. Однако, старикъ былъ непреклоненъ и упорно твердилъ, что никакая форма противъ настоящаго права не устоитъ. Пришлось мнѣ въ концѣ концовъ написать ему жалобу и помогать потомъ указаніями во время движенія дѣла. Не смущенный первой неудачей, старикъ продолжалъ хлопотать, изрѣдка забѣгая ко мнѣ отвести душу. Послѣ долгихъ мытарствъ по различнымъ административно-суднымъ инстанціямъ, дѣло было все же выиграно: приговоръ схода отмѣненъ, и дворъ возвращенъ старику. Дальше произошло то, что я предвидѣлъ: односельчане начали выживать старика. Наскоро и убыточно распродавъ имущество, онъ перешелъ въ другую деревню работникомъ къ богатому купцу. Вы думаете, это его сильно огорчило? Ничуть.
— Не поладилъ съ ними, ну, да это ужъ дѣло такое: человѣкъ на человѣка не сходится. А что тунгусенка я выгналъ, такъ того я и хотѣлъ. Какъ онъ, лѣшаго сынъ, смѣлъ мои настоящія права тревожить. — И долго еще потомъ старикъ посмѣивался надъ моей юридической формалистикой и робостью въ отстаиваньи "настоящихъ правовъ.
«Настоящія права формой не покроешь» — эту фразу приходится часто слышать въ деревнѣ. Что значитъ такая фраза и какъ сложилась она?
Столѣтіями воспитанный на неформальномъ «совѣстномъ» судѣ, крестьянинъ плохо усваиваетъ значеніе и силу процессуальныхъ моментовъ. Единственно цѣнное, что онъ видитъ въ своемъ искѣ или возраженіи — это моменты матеріальнаго права, самое содержаніе и бытовыя основы его требованій. Этимъ отчасти объясняется извѣстное пристрастіе крестьянъ къ длиннымъ, обстоятельнымъ исковымъ прошеніямъ, гдѣ бы все дѣло излагалось «какъ слѣдоваетъ» и гдѣ въ то же время часто упускаются такія важныя условія, какъ сроки, перечисленіе прилагаемыхъ документовъ и т. д. Столкнувшись съ общими судебными установленіями и ихъ формализмомъ, крестьянинъ поневолѣ подчиняется новымъ для него требованіямъ, но въ глубинѣ души сохраняетъ убѣжденіе, что все это «не настоящее», «не по совѣсти». Благодаря этому же убѣжденію, крестьянинъ сочувственно относится, напр., къ идеѣ суда присяжныхъ съ ихъ немотивированными приговорами.
Вопреки явной безнадежности дѣла, по истеченіи всѣхъ сроковъ и давностей, крестьянинъ обращается все въ новыя и новыя инстанціи, отыскивая свое пропавшее право. Уже острота понесеннаго имущественнаго ущерба прошла, уже судебныя издержки, особенно оплата труда «писучихъ людей», поглотили почти всю искомую сумму — дѣло все же тянется; суды исправно отказываются принимать искъ къ разсмотрѣнію, за упущеніемъ всѣхъ легальныхъ условій, а крестьянинъ также исправно посылаетъ прошеніе зз прошеніемъ. Возможность гибели матеріальныхъ правъ только въ силу условій формальныхъ органически противна всей природѣ крестьянскаго юридическаго сознанія. Разъ возникшее право не можетъ исчезнуть безъ исчезновенія матеріальныхъ условій, его породившихъ, — такова была руководящая формула всѣхъ моихъ кліентовъ.
Въ чисто деревенскомъ быту почти всѣ правовыя отношенія возникаютъ на почвѣ обмѣна услугъ или цѣнностей, обмѣна настолько простого и несложнаго, что вопросъ о соотвѣтствіи между обмѣниваемыми вещами выступаетъ очень ярко и доступенъ разрѣшенію всякаго рядового крестьянина. При наличности строгаго соотвѣтствія и опредѣленно выраженномъ желаніи сторонъ поддерживать таковое и впредь, начинается мирное правоотношеніе, возникаетъ прочная юридическая связь. Всякое же нарушеніе договора (хотя бы формально и допустимое) вызываетъ со стороны обиженнаго ожесточенную защиту правъ.
Иногда борьба возникаетъ безъ всякаго, казалось бы, резоннаго повода, такъ какъ нѣтъ на лицо прямого нарушенія интересовъ и правъ, обусловленныхъ какимъ-либо актомъ обмѣна. Двѣ семьи проложили вмѣстѣ охотничью тропу въ тайгѣ и пользуются ею сообща. Двадцать лѣтъ проходитъ вполнѣ мирно. Сынъ-большакъ первой семьи по истеченіи двадцати лѣтъ прокладываетъ новую тропу въ другомъ участкѣ лѣса. Вторая семья приходитъ со своими лошадьми пользоваться тропой (не эксплоатируя, однако, самаго участка). Создатель тропы гонитъ пришельцевъ и подаетъ въ судъ жалобу на захватъ его тропы. На судѣ отвѣтчики аргументируютъ такъ: «еще наши отцы вложились между собою въ артель. Мы охотились двадцать лѣтъ вмѣстѣ, на разныхъ участкахъ, но пользуясь общимъ зимовьемъ и общей тропой. Теперь истецъ, не спросивши насъ, строитъ новую тропу. Значитъ онъ безмолвно продолжаетъ считать насъ соучастниками дѣла, такъ какъ иначе онъ долженъ бы выдѣлиться изъ артели». Волостной судъ соглашается съ этими оригинальными доводами отвѣтчиковъ и обязываетъ истца открыть дорогу для артельнаго пользованія, давъ ему въ то же время право взыскать съ артели соотвѣтствующую долю стоимости прокладки тропы. Тутъ артельный договоръ считается охватывающимъ не только данное, но и всѣ будущія однородныя дѣйствія артельщиковъ (прокладка новой тропы для той же цѣли, что и старая). Благодаря этому нарушеніе права возникаетъ даже тамъ, гдѣ на первый взглядъ не было нарушенія имущественныхъ интересовъ. Однако, присматриваясь ближе, мы видимъ, какъ моментъ нарушенія имущественныхъ интересовъ отыскивается отвѣтчиками и судьями именно въ томъ, что одинъ изъ артельщиковъ получилъ хозяйственное превосходство надъ другими постройкой собственной тропы. Здѣсь «уравнительность» есть право, а «индивидуализмъ» — нарушеніе его.
Подобныхъ случаевъ встрѣчается довольно много, особенно среди членовъ рыбныхъ и охотничьихъ артелей, возникающихъ здѣсь на короткій срокъ (2—3 мѣсяца) и въ силу этого кончающихся безчисленными тяжбами. Но данный примѣръ можно считать особенно характернымъ, какъ въ силу присутствія элемента стародавности артельныхъ отношеній, такъ и въ силу той ясности и своеобразности, съ какою отвѣтчики отстаивали свое право передъ судомъ.
Итогъ этого дѣла нѣсколько напоминаетъ предыдущее: проигравшій истецъ поссорился со своими артельщиками, передалъ имъ за небольшое вознагражденіе право пользованія своимъ участкомъ и уѣхалъ на пріиска.
IV. править
Сибирскій крестьянинъ наиболѣе охотно ведетъ тяжбы въ волостныхъ судахъ и у мировыхъ судей, т. е. какъ разъ въ тѣхъ установленіяхъ, которыя наименѣе связаны процессуальнымъ формализмомъ. Мнѣ кажется, что, устранивъ волостной судъ, какъ явно никуда негодное учрежденіе, и приблизивъ мировой судъ къ населенію (въ смыслѣ уменьшенія размѣра участковъ и расширенія компетенціи), можно было бы не только «выполнить завѣты 64 г.», какъ выражаются судебные либералы, но и дѣйствительно удовлетворить судебные запросы деревни. Разнообразіе судовъ и спутанность ихъ юрисдикціи крайне тяготитъ крестьянина, проигрывающаго часто дѣло благодаря незнанію — куда и въ какое время слѣдуетъ обращаться.
Пока дѣло ведется въ волостномъ судѣ или у «мирового», истецъ и отвѣтчикъ прекрасно знаютъ свои мѣста и солидными аргументами доказываютъ справедливость своихъ притязаній и возраженій. Но съ переходомъ дѣла вверхъ по инстанціямъ, въ далекое губернское присутствіе, окружный судъ и т. д., дѣйствительно, наступаетъ власть «юридическаго фатализма».
Взглядъ тяжущагося крестьянина таковъ. Право, разъ пріобрѣтенное мною, не исчезнетъ никогда, и тѣми или иными способами я возвращу себѣ возможность пользованія имъ. Судебныя инстанціи, въ которыя я обращаюсь, очень далеки отъ меня, но задача ихъ извѣстная: помочь мнѣ въ отысканіи моего права. Только инстанціи эти связаны рядомъ формальныхъ условій, которыя составляютъ какъ бы ключикъ для открытія завѣтнаго ларца. Надо найти этотъ ключикъ.
Казалось бы, въ такомъ взглядѣ есть черты обыкновеннаго юридическаго мышленія. Совершенно вѣрно. Но есть и глубокая разница. Юристъ знаетъ тѣ причины и соображенія, по которымъ установлены процессуальныя формальности, ему извѣстно, кромѣ того, что онѣ составляютъ извѣстнаго рода систему, гдѣ каждое звено съ необходимостью вытекаетъ изъ предыдущаго. Крестьянину чуждо пониманіе какъ причинъ, такъ и системы процесса. Онъ просто не подозрѣваетъ объ ихъ существованіи. Все это вырабатывалось во-первыхъ безъ освѣдомленія его о ходѣ работъ, во-вторыхъ безъ учета его психологія и познавательныхъ способностей. Онъ слышитъ о срокахъ, свидѣтеляхъ, документахъ, но только послѣ долгаго и горькаго опыта начинаетъ улавливать связь между всѣмъ этимъ; въ большинствѣ же случаевъ предпочитаетъ обратиться къ «писучему человѣку», отдавая въ его могущественныя руки всю свою судьбу. Пока юридическое просвѣщеніе деревни не войдетъ необходимымъ составнымъ элементомъ въ школьную и внѣшкольную программу обученія, до тѣхъ поръ крестьянскія массы будутъ думать такъ, какъ показано выше.
На этихъ-то высшихъ судебныхъ инстанціяхъ и зарождается у крестьянъ юридическій фатализмъ. Доказывать свои права личнымъ объясненіемъ передъ судомъ очень трудно (за дальностью разстояній), формальныя требованія настолько сложны, что постигнуть ихъ не подъ силу обыкновенному смертному — остается уповать на судьбу. Право не умретъ, но его но недоразумѣнію могутъ отнять.
Мнѣ приходилось иногда отказываться отъ составленія бумаги въ виду явной проигрышности дѣла. Въ отвѣтъ я слышалъ всегда стереотипныя фразы: «да рази я тебя прошу вырѣшить дѣло? Ты напиши, а тамъ ужъ, какъ Богъ, — можетъ, и выйдетъ. Вѣдь я на своемъ правѣ стою, чужого не хочу». Рѣшительный отказъ писать вызывала иногда крупныя столкновенія и даже подозрѣнія въ пристрастіи къ интересамъ противной стороны. Старые адвокаты выработали афоризмъ: «нѣтъ дѣла безъ кассаціонныхъ поводовъ», а сибирскій крестьянинъ поддакиваетъ имъ: «пиши, паря! Бумажка никогда не поздняя вещь, все чего новаго напишешь, оно дѣло-то и выгоритъ»… Сибирскіе суды завалены просьбами о возстановленіи сроковъ, причемъ большинство ссылается не на vis major, а на чисто-личные моменты. Особенно часто используется неправильно толкуемое «открытіе въ дѣлѣ новыхъ обстоятельствъ».
Чрезвычайно трудно въ этомъ откошеніи давать совѣты приходящимъ «кліентамъ». Въ каждой деревнѣ есть свои традиціи веденія дѣла. Какой-нибудь Иннокентій Петровичъ случайно выиграетъ дѣло и вотъ вся деревня повторяетъ его пріемъ, которымъ обусловленъ былъ выигрышъ. Приходитъ мужикъ, иногда даже, давно знакомый, излагаетъ свою жалобу. Указываю, что надо сдѣлать, въ подтвержденіе показываю соотвѣтственную статью X тома или Устава Гражд. Судопроизводства Мужикъ соглашается, киваетъ головой, но въ глазахъ его я уже улавливаю какое-то замалчиваніе. Толкую долго, обстоятельно (я всегда объясняю, по мѣрѣ силъ, причины тѣхъ или иныхъ формальностей), все идетъ гладко. Сажусь писать.
— Ты, Д. И., вставь-ка сюда вотъ это…-- слѣдуетъ изложеніе какъ разъ того, что я со многими доказательствами отвергъ.
— Да вѣдь я же тебѣ говорилъ!
— Такъ-то оно такъ, а все же вѣрнѣе. И люди совѣтуютъ…
— Кто совѣтовалъ?
— Тамъ, сусѣдскіе разные…
— Да кто именно?
— Ужъ не упомню, многіе совѣтовали…
И въ глазахъ выраженіе не то недовѣрія ко мнѣ, не то непобѣдимаго упрямства. Чувствуешь себя въ тупикѣ, передъ какой-то глухой стѣной. «Сусѣдскіе баютъ, быдто вѣрнѣе будетъ»… А вслѣдъ затѣмъ обычный припѣвъ: «ужъ, конечно, вамъ виднѣе, вы, однако, всѣ законы произошли и даже въ Святѣйшій Сенатъ писать умѣете». Какъ тутъ быть? Бьешься такъ часами и иногда въ пустую. Свои традиціи сильнѣе, чѣмъ совѣтъ человѣка, «произошедшаго законы», и даже ссылка на самый законъ.
Послѣ двухлѣтней практики я начинаю понимать причины успѣха деревенскихъ «ходатаевъ». Они вышли изъ той же среды и, зная ея психологію, вырабатываютъ свой особый методъ. Дѣлая видъ, что подаетъ совѣтъ, ходатай внимательно прислушивается къ мнѣнію кліента и потомъ стряпаетъ длиннѣйшую бумагу съ поэтическими отступленіями, вводными предложеніями, нравственными примѣчаніями и т. п.
— Эка голова, — восклицаютъ мужики, — что ему обсказалъ — все выписалъ, ну прямо какъ на ладони!
Мои суховатыя бумаги со сжатымъ изложеніемъ фактовъ и 2—3 ссылками на законъ мало удовлетворяютъ крестьянъ. Во всѣхъ деревняхъ, гдѣ я жилъ, первое время ко мнѣ относились сдержанно и явно предпочитали «своихъ». Только какое-нибудь выигранное дѣло располагало сердца, и тогда начинался притокъ кліентовъ.. И все же иные, принимая отъ меня бумагу и озабоченно пряча ее въ карманѣ, жалостливо вздыхали: «взялъ полтину, а все-то три строки написалъ. Вотъ Михалъ Иванычъ, тотъ за полбутылки тебѣ весь листъ кругомъ опишетъ и еще шкаликъ поднесетъ»…
Умные и знающіе ходатаи изъ среды «своихъ» — истинная находка для деревни. Они «свои», и имъ крестьяне вѣрятъ безапелляціонно, терпѣливо снося даже, когда такой ходатай отъ избытка власти начинаетъ «куражиться» надъ кліентами. Зная психологію своей среды, развитой ходатай умѣетъ вліять на нее и подчинять своимъ правиламъ. Тайна такого вліянія всегда ускользала отъ меня, и я объясняю это тѣмъ недовѣріемъ, которое крестьяне питаютъ ко мнѣ, какъ къ пришлому, «чужаку». Впрочемъ слыхалъ я и такой фактъ. Одинъ ходатай, слава котораго гремитъ на всю округу и который дѣйствительно умѣло ведетъ поручаемыя ему дѣла, не желая ссориться съ кліентами, допускаетъ «святую ложь»: онъ пишетъ въ бумагѣ одно, а читаетъ кліенту другое, вставляя въ чтеніе весь «бытовой матеріалъ». Кліентъ доволенъ, а умѣло составленная бумага дѣлаетъ свое дѣло, творя великую славу автору.
V. править
Значеніе имущественнаго интереса, какъ двигателя въ судебныхъ тяжбахъ, часто уступаетъ мѣсто другимъ мотивамъ. Я уже приводилъ примѣръ старика, обиженнаго тунгусомъ.
Обтрепанная баба проситъ меня помочь ей взыскать съ сосѣдки 1 р. 25 к. за неправильный раздѣлъ пойманной вмѣстѣ рыбы и при этомъ суетъ мнѣ въ руку рубль «гонорара». Я ей доказываю, что въ такомъ случаѣ ея чистый выигрышъ составитъ всего 25 к., и возвращаю деньги.
— И, батюшко, рази я за деньгами пришла? Возьми хоть и болѣ. Мнѣ за артель надо съ этой паскудой отсудиться, чтобы она безъ совѣсти въ артель не лазила. А деньги — Богъ съ ими, если хошь, я тебѣ и рыбки еще принесу…
Такое заявленіе приходится слышать нерѣдко. Доказать право, судебнымъ порядкомъ закрѣпить въ сознаніи сосѣдей извѣстныя правила юридическаго поведенія — такова задача подобныхъ дѣлъ. Это уже борьба за право въ чистомъ видѣ и, если бы не порождаемое ею сутяжничество, въ ней можно бы видѣть здоровый элементъ юридическаго самоустройства народа. Въ подобныхъ случаяхъ можно подглядѣть тотъ таинственный моментъ зарожденія обычнаго права, о которомъ такъ много спорили и спорятъ, начиная со временъ исторической школы юристовъ. Очень часто предметомъ тяжбы является не установившаяся еще норма правоотношенія, такъ что тяжущіеся дѣлаютъ смѣлую попытку сотворить новое право, новую постоянную форму своего взаимоотношенія.
Третьимъ мотивомъ тяжбъ является судебная честь. Это понятіе совсѣмъ особенное. Крестьяне часто выносятъ на улицу свои ссоры и распри, на сходахъ неизмѣнно бываетъ ругань невообразимая, съ очень тяжкими оскорбленіями личнаго достоинства. Но все это сносится терпѣливо, считается ни вочго. «Брань на вороту не виснетъ», «на всякій чохъ не наздравствуешься», а на личное оскорбленіе можно отвѣтить такой же расправой. Кромѣ того субъективный дурной отзывъ ни для кого не обязателенъ.
Другое дѣло, если дурной отзывъ данъ судомъ. Признаніе въ судебномъ порядкѣ воромъ, мошенникомъ, обманщикомъ — ложится на крестьянина чернымъ пятномъ. Любопытно, что тотъ волостной судъ, котораго никто изъ крестьянъ не уважаетъ, вдругъ пріобрѣтаетъ особо авторитетное и высокое значеніе, когда онъ выноситъ позорящій приговоръ. Чѣмъ объяснить такое превращеніе — я затрудняюсь; думаю, что оно есть пережитокъ временъ суда толпы, когда гласъ народа считался гласомъ Божіимъ.
Задача — снять съ себя позорящее обвиненіе, если они неправильно, наполняетъ иногда всю жизнь крестьянина. Тутъ не жалѣютъ ни средствъ, ни труда. Обвиненіе чувствуется очень сильно, оно дѣлается настоящимъ оскорбленіемъ, мѣшающимъ жить спокойно. Сѣдой бородатый мужикъ, неправильно обвиненный въ присвоеніи чужого сѣна, плакалъ передо мною, разсказывая свою обиду. «Всѣ пальцемъ тычутъ, сосѣди отъ разговора отказываютъ»… Даже сочувствіе односельчанъ не снимаетъ этого гнета, требуется судебное оправданіе, оффиціальное признаніе ошибочности перваго приговора.
Странно, что эта же черта нисколько не мѣшаетъ многимъ крестьянамъ возбуждать противъ своихъ односельчанъ завѣдомо ложныя обвиненія и упорно поддерживать ихъ на судѣ. Старая обида, нанесенная иногда еще прошлому поколѣнію, долго живетъ въ крестьянской избѣ, и всякій предлогъ считается удобнымъ для мести. Я знаю двухъ солидныхъ мужиковъ — сосѣдей. Въ дѣтствѣ они враждовали другъ съ другомъ, и каждая ихъ встрѣча кончалась потасовкою. Вражда сохранилась и тогда, когда оба стали уже отцами семействъ. Наконецъ, болѣе слабый и слѣдовательно болѣе страдавшій нашелъ случай отомстить. Выбранный десятскимъ, онъ, послѣ одной кражи у мѣстнаго лавочника, привелъ понятыхъ въ домъ къ своему сопернику и устроилъ обыскъ. Подозрѣніе въ укрывательствѣ не оправдалось, но скандалъ все же получился огромный.
Часто дѣло возбуждается не для немедленнаго осуществленія своихъ личныхъ или имущественныхъ правъ, а лишь для того, чтобы «попугать», имѣть въ рукахъ какое-нибудь средство для обузданія другой стороны.
Входитъ въ комнату молодая баба и безъ всякихъ предисловій ставитъ мнѣ на столъ крынку молока. Потомъ крестится на уголъ, здоровается и выжидательно глядитъ на меня.
— Чего скажешь?
— На драгоцѣннаго свово жалиться хочу. Бьетъ меня походя, напьется и буянитъ. Вчерась пришелъ отъ Василія, да и давай полыхать. Взяла дѣвчонку на руки, тычу ему: убивай вмѣстѣ со мною. Ну, побушевалъ да и затихъ со стыда.
— Возьми паспортъ отдѣльный.
— А для ча онъ мнѣ? У меня тутъ дѣти, хозяйство, че я, въ судомойки ли пойду, что ли?
— Чего же тебѣ надо?
— А ты вотъ сдѣлайся, будто о паспортѣ мнѣ стараешься. И теткѣ Авдотьѣ Мироновнѣ скажи, что я къ тебѣ за совѣтомъ приходила. Она ему обскажетъ, а онъ, гляди, и сократится мало-мало. Никакого съ нимъ ладу нѣтъ…
Баба знаетъ свое право, но смотритъ на него только какъ на оборонительное средство, нисколько не стремясь къ осуществленію его активной стороны.
Съ подобной же просьбой обращается сынъ, обвиняющій отца въ мотовствѣ. Онъ хочетъ добиться назначенія опеки, но осуществлять ее не думаетъ, видя въ угрозѣ средство сдержать широкую натуру отца. «Пущай хозяйствуетъ, я ему изъ послушанія выходить не хочу. А только ежели опять зачертитъ я ему сейчасъ листъ объ опекѣ покажу, онъ и одумается. Вѣдь въ хозяйствѣ и моего труда не мало положено, какъ же онъ его мотать можетъ?»
Способъ судебнаго «пристращиванія», можно считать, конечно, шагомъ впередъ по сравненію съ домашними мѣрами укрощенія или пассивной покорностью страдающей стороны. Но съ другой стороны эти бутафорскія тяжбы загружаютъ суды, пріучаютъ населеніе легко относиться къ судебной процедурѣ, роняютъ самый авторитетъ суда, какъ учрежденія, слово котораго должно немедленно обратиться въ дѣло. Со своей стороны и низшіе суды начинаютъ небрежно относиться къ жалобамъ даже болѣе серьезнымъ. Не даромъ же въ сибирскихъ волостныхъ и мировыхъ судахъ чуть не 70 % рѣшеній подвергается обжалованію, и сплошь да рядомъ высшей инстанціи приходится наталкиваться на такіе вопіющіе промахи низшаго суда, которымъ удивится не только юристъ, но и всякій сколько-нибудь опытный человѣкъ.
VI. править
По взгляду сибирской деревни судебный путь лучше самоуправства. Онъ во-первыхъ даетъ увѣренность въ совершаемомъ актѣ, во вторыхъ гарантируетъ сторону и на будущее время, создавая извѣстнаго рода прецедентъ. Познакомившись съ сибирской деревней впервые, можно съ извѣстнымъ основаніемъ утверждать наличность въ ней сутяжничества. Есть деревни, гдѣ буквалѣно всѣ дворы спутаны между собою сѣтью исковъ, возраженій, старыхъ тяжбъ. Дѣти судятся съ отцами, мужья съ женами, сосѣди съ сосѣдями. Цѣлый очагъ сутяжничества, порой тихо тлѣющій, порой вспыхивающій яркимъ огнемъ.
Но подъ всѣми уродливостями этого явленія, подъ всей его гипертрофіей и подчасъ даже нелѣпостью кроется здоровый зародышъ борьбы за право. И наличности этого здороваго элемента нельзя упускать изъ вида, когда подходишь къ крестьянамъ ближе, когда хочешь глубже понять ихъ жизнь.
Сибирскій крестьянинъ лишь недавно вышелъ изъ лѣсного одиночества, лишь недавно широкая переселенческая волна и приростъ собственнаго населенія вдвинули его въ повседневной гражданскій оборотъ. Въ этомъ новомъ положеніи онъ находится не свыше 30—40 лѣтъ. Право, какъ регуляторъ и форма человѣческихъ взаимоотношеній, не могло зародиться тамъ, гдѣ не было самыхъ взаимноотношеній, гдѣ человѣкъ сходился съ человѣкомъ лишь нѣсколько разъ въ годъ. Но теперь возникаетъ острая потребность въ правѣ, и сибирское крестьянство сознаетъ эту потребность весьма отчетливо. Ведя борьбу за право вполнѣ сознательно, обосновывая юридически каждый свой шагъ въ общежитіи, оно тѣмъ самымъ становится на путь правильнаго гражданскаго развитія.
Пусть въ этомъ процессѣ борьбы мало поэзіи и идеализма, пусть онъ сопровождается порой болѣзненными явленіями, пусть главными факторами его будутъ мелкіе имущественные интересы или уязвленное самолюбіе. Въ данномъ случаѣ важно не содержаніе, а самый процессъ, какъ историческій фактъ. Подставьте въ него другое содержаніе, болѣе соціальнаго характера, присоедините благопріятныя политическія условія — и этотъ же процессъ, корни котораго уже глубоко вросли въ сознаніе массы, станетъ основой широкаго общественнаго строительства.
Приведенные мною примѣры взяты не какъ желательный образецъ, а какъ типическіе случаи. Я не пытаюсь ничего идеализировать и дѣлаю «подстрочныя примѣчанія» не для восхваленія содержанія изложенныхъ тяжбъ, а для того, чтобы оттѣнить ихъ значеніе въ общемъ процессѣ правотворенія, — процессѣ, въ которомъ, за всѣми ненормальностями и будничными мелочами, можно уловить цѣнную соціальную черточку борьбы за право.