Борьба за власть.
правитьГЛАВА I.
правитьПри сынѣ Дмитрія Донского Василіи Дмитріевичѣ отношенія Руси къ татарамъ сильно измѣнились. Хотя ханы все еще продолжали дѣлать видъ, что они по прежнему владѣютъ Русью, да время уже наступило далеко не прежнее. Великій князь московскій не только не ѣздилъ къ нимъ на поклонъ, но даже не посылалъ никого изъ бояръ; когда же ханъ начиналъ требовать обычной дани, изъ Москвы отвѣчали, что княжество оскудѣло людьми и деньгами, и что не съ кого собирать дань. Народъ, прежде боявшійся татаръ, теперь также перемѣнилъ съ ними обращеніе; надъ послами и гостями ордынскими начали смѣяться, пытались мстить имъ за былыя притѣсненія.
Наконецъ, ханъ Эдигей, выведенный изъ терпѣнія такимъ поведеніемъ русскихъ людей, напалъ было на московское княжество, разорилъ много посадовъ, окрестныхъ селеній, и, простоявъ нѣкоторое время подъ Москвой, принужденъ былъ отступить, такъ какъ узналъ, что въ самой ордѣ въ это время начались безпорядки. Русскіе радовались, видя, что былая сила татарская имъ теперь не страшна.
Однако, князья пользовались часто вмѣшательствомъ орды во время своихъ постоянныхъ междоусобій; они призывали войско татарское на родную землю, чтобы взять верхъ въ борьбѣ съ соперникомъ; они шли на судъ къ хану, одаривали его приближенныхъ, женъ, мурзъ, чтобы получить ярлыкъ на болѣе богатое княженіе. Права каждаго Рюриковича на удѣлы еще не были установлены, власть не разграничена и при всякомъ удобномъ случаѣ въ средѣ ихъ загорались междоусобія.
Особенно продолжительное и жестокое междоусобіе случилось при внукѣ Дмитрія Донского, Василіи Васильевичѣ Темномъ.
Князь Василій остался послѣ отца только десяти лѣтъ, и за него долго правила его мать съ двумя думными боярами, Петромъ Константиновичемъ Олексинскимъ да Иваномъ Дмитріевичемъ Всеволожскимъ.
Дядя молодого князя, Юрій Дмитріевичъ, воспользовавшись малолѣтствомъ племянника, не захотѣлъ признать его старшинства надъ собою и поѣхалъ въ орду, чтобы выхлопотать для себя ярлыкъ на великое московское княженіе. Но Всеволожскій также поспѣшилъ къ хану и лестью, да разными обѣщаніями отвоевалъ столъ московскій для молодого Василія.
Послѣ этого бояринъ Всеволожскій сталъ въ большой чести при московскомъ дворѣ. И въ думѣ боярской, и за столомъ великокняжескимъ, и на охотѣ въ лѣсахъ дремучихъ, — вездѣ былъ Иванъ Дмитріевичъ первымъ между боярами.
— «Заѣхалъ» насъ хитрый старикъ, — роптали они между собою, — съ нимъ однимъ князь только и говоритъ, съ нимъ однимъ обо всемъ совѣщается…
Больше всѣхъ этимъ возвышеніемъ былъ обиженъ бояринъ Петръ Константиновичъ Олексинскій, который раньше игралъ важную роль подлѣ молодого князя, а теперь былъ отодвинутъ Всеволожскимъ на задній планъ. Но Петръ Константиновичъ хранилъ про себя свою злобу, не бранилъ соперника, подобно другимъ боярамъ и, выслушивая ихъ жалобы, только молча улыбался.
— Знаешь-ли ты, — говорили ему недовольные, — вѣдь наша лиса хочетъ дочь свою выдать за князя!
— Что-жь, его счастье такое, — возражалъ Петръ Константиновичъ и улыбался.
— Нашъ князь цѣловалъ свой тѣльникъ,[1] что если бояринъ Всеволожскій оттягаетъ въ ордѣ для него московскій столъ, то онъ женится на его дочкѣ.
— Коли цѣловалъ тѣльникъ, значитъ, долженъ жениться, — отвѣчалъ спокойно Петръ Константиновичъ и снова улыбался.
— Но вѣдь намъ тогда житья не будетъ отъ его чванства, — горячились недовольные, — какъ онъ будетъ задирать голову передъ нами, какъ начнетъ величаться!
— Что-жь… — говорилъ Петръ Константиновичъ — пусть величается, а мы низехонько согнемъ передъ нимъ свои спины.
Бояре смотрѣли на Олексинскаго съ недоумѣніемъ, не понимая, шутитъ ли онъ или говоритъ серьезно?
А хитрый бояринъ могъ шутить совершенно спокойно, такъ какъ зналъ, что свадьба эта не состоится, благодаря вмѣшательству матери Василія, Софьи Витовтовны.
Дѣйствительно, скоро великій князь былъ обрученъ съ внучкой Владиміра Андреевича Серпуховскаго, Марьей Ярославной.
Теперь пришла очередь Всеволожскому злобствовать и обижаться, такъ какъ онъ зналъ, что его «заѣдутъ» новые знатные бояре, родственники молодой княгини.
— Вотъ награда мнѣ за мои старанія въ ордѣ! — жаловался онъ своимъ друзьямъ, — видно, не стоитъ много стараться для московскихъ князей. Горды они очень… начинаютъ гнушаться старой боярской кровью!
Друзья выслушивали жалобы, передавали ихъ врагамъ; а враги только радостно смѣялись.
— Самъ «заѣзжалъ» другихъ, — говорили они, теперь посмотришь, каково сладко, когда тебя самого станутъ «заѣзжать»!
Но гордый старикъ не хотѣлъ дожидаться такого униженія. Онъ рѣшилъ воспользоваться своимъ стариннымъ правомъ боярскимъ покидать князей, и «отъѣхалъ» отъ Василія къ его врагу, дядѣ Юрію Дмитріевичу.
— Прощайте вы всѣ, друзья и недруги, — объявилъ онъ однажды, — живите спокойно; а мнѣ здѣсь скучно стало! Поищу-ка я себѣ на бѣломъ свѣтѣ иныхъ друзей, не такихъ гордыхъ, какъ вашъ юный князь московскій.
Черезъ нѣсколько дней строптивый старикъ выѣхалъ изъ Москвы со всѣмъ своимъ семействомъ въ Звенигородъ, отчину князя Юрія.
— Скатертью дорога! — говорилъ обрадованный бояринъ Петръ Константиновичъ, — пускай отъѣзжаетъ… Старинку вспомнилъ, да не то нынче время: сколько ни отъѣзжай, а силы московской не убавишь.
Олексинскій радовался, такъ какъ теперь занялъ самъ, и въ думѣ, и за столомъ княжескимъ, почетное мѣсто Всеволожскаго.
Въ Москвѣ обратили мало вниманія на отъѣздъ Ивана Дмитріевича, такъ какъ въ это время дѣлали приготовленія къ пышной свадьбѣ; а между тѣмъ строптивый старикъ, принятый съ большимъ почетомъ въ Звенигородѣ, подговаривалъ теперь Юрія отнять у племянника Москву.
По всѣмъ грамотамъ, да лѣтописямъ Московскій столъ принадлежитъ тебѣ, — говорилъ Всеволожскій, — а ханъ разсудилъ иначе только потому, что я очень задарилъ его.. Поѣзжай къ хану съ богатыми подарками, и онъ отниметъ для тебя у Василія Москву.
Нѣкоторое время князь Юрій колебался; но вскорѣ пришли изъ Москвы такія вѣсти, которыя заставили его начать непріязненныя дѣйствія.
ГЛАВА II.
правитьМать князя Василія, Софья Витовтовна была родомъ литовка.
Литовцы съ незапамятныхъ временъ жили рядомъ со славянами въ маленькихъ деревушкахъ, разбросанныхъ среди лѣсовъ. Они имѣли частыя столкновенія съ русскими, особенно съ Полоцкимъ княжествомъ, гдѣ княжили потомки Рогнѣды. Христіанство литовцы приняли позже русскихъ на нѣсколько вѣковъ и съ тѣхъ поръ стали образовываться въ самостоятельное государство. Изъ ихъ князей былъ замѣчателенъ Миндовгъ, который завладѣлъ многими русскими городами; Гедиминъ, при которомъ Литва уже начала соперничать съ Москвой; князь Витовтъ, который, желая породниться съ Рюриковичами, отдалъ свою дочь Софью за Василія Дмитріевича.
Софья Витовтовна была женщина домовитая и энергичная. Она покупала себѣ города и волости, собирала тамъ подати, творила судъ. Умирая, князь Василій Дмитріевичъ завѣщалъ своимъ дѣтямъ «слушаться мать, держать ее въ чести»… и Софья Витовтовна осталась послѣ смерти мужа главой семьи, правила княжествомъ, рѣшала споры между сыновьями.
Понятно, что Василій Васильевичъ не могъ исполнить своего обѣщанія и жениться на дочери Всеволожскаго, коль скоро Софья Витовтовна была противъ этого. Онъ покорно согласился взять себѣ въ жены ту дѣвушку, которую выбрала ему мать, и сталъ готовиться къ свадьбѣ.
Наконецъ, всѣ пышныя приготовленія были кончены и наступилъ торжественный день.
Большую княжескую палату убрали какъ молото роскошнѣе бархатомъ и сукномъ. Посрединѣ комнаты было устроено возвышенное мѣсто, обтянутое камкой, съ широкимъ сидѣньемъ, на которое было положено сорокъ соболей. Тутъ же стоялъ, покрытый узорчатой скатертью, столъ съ калачами и солью.
Женихъ одѣвался на своей половинѣ, въ обществѣ тысяцкаго, бояръ и дружекъ. Невѣсту обряжали въ женскихъ горницахъ, и дѣвушки въ роскошныхъ шелковыхъ сарафанахъ пѣли ей звучныя свадебныя пѣсни:
Что не лебедь бѣлая
Черезъ поле летѣла…
Она правымъ крылышкомъ
Себѣ путь устилала,
Она лѣвымъ крылышкомъ
Со травы росу сбивала…
Ужъ не быть мнѣ бѣлой лебедью!
Молодой быть молодицею!
Слушая пѣсню, плакала юная невѣста. Какъ вдругъ раздался стукъ въ дверь и чей-то голосъ сказалъ:
— Князь-государь зоветъ княжню-невѣсту въ большую палату.
Стихли вдругъ дѣвичьи пѣсни… Марья Ярославна отерла слезы, которыя должна была проливать передъ свадьбой по старому обычаю, и вмѣстѣ со своими боярышнями отправилась въ большую палату. Впереди ея несли свѣчи, перевязанныя соболинымъ мѣхомъ и каравай, на которомъ лежали золотыя монеты.
Сѣла Марья Ярославна на приготовленное для нея мѣсто, боярыни съ боярышнями помѣстились возлѣ на скамьяхъ, покрытыхъ коврами. За нею вошелъ женихъ со своими поѣзжанами и также сѣлъ на мѣсто, покрытое соболями.
Тогда священникъ началъ читать молитвы, а жена тысяцкаго стала расчесывать волосы Василію Васильевичу и Марьѣ Ярославнѣ, осыпая ихъ хмѣлемъ изъ золотой мисы.
Потомъ женихъ съ невѣстой отправились въ церковь, сопровождаемые старой княгиней, родственниками Марьи Ярославны и множествомъ поѣзжанъ съ обѣихъ сторонъ.
Послѣ вѣнчанія новобрачнымъ дали пить вино. Отпивъ немного, великій князь бросилъ стклянницу на полъ и растопталъ ее.
Затѣмъ въ княжескомъ дворцѣ начался пиръ горой.
Въ числѣ пирующихъ гостей находились два сына Юрія Дмитріевича — Дмитрій Шемяка и Василій Косой, который обратилъ общее вниманіе своей богатой одеждой и особенно чудеснымъ золотымъ поясомъ, который былъ украшенъ драгоцѣнными каменьями. Даже гордая Софья Витовтовна часто посматривала на этотъ великолѣпный поясъ, втайнѣ дивясь его красотѣ и цѣнности. Бояринъ Олексинскій замѣтилъ взгляды, которые кидала на Косого великая княгиня и сказалъ ей:
— Какимъ драгоцѣннымъ поясомъ хвастается у васъ на пиру этотъ Юрьевичъ!
— Да, хорошъ поясокъ, — отвѣчала Софья Витовтовна, — даже у насъ въ ларцахъ не найдется такого.
— А между тѣмъ, — прошепталъ бояринъ съ улыбкой, — въ немъ долженъ былъ бы теперь красоваться твой сынъ, а нашъ князь Василій…
— Какъ такъ? — воскликнула Софья Витовтовна, — Ты шутишь, вѣроятно… Такъ теперь шутить не время и не мѣсто.
— Нѣтъ я не шучу съ тобой, — возразилъ Петръ Константиновичъ, — этотъ поясъ, дѣйствительно, долженъ принадлежать князю Василію и Косому онъ достался неправильно.
— Скажи, въ чемъ дѣло! — воскликнула старая княгиня.
— Здѣсь… на пиру? — замялся хитрый бояринъ, очень довольный, что его рѣчи произвели на княгиню такое сильное впечатлѣніе.
— Говори все… сейчасъ же говори! — настаивала нетерпѣливая Софья Витовтовна, — докажи мнѣ, что это нашъ поясъ, и я… о, если я только узнаю… говори же!
Старый бояринъ былъ очень доволенъ. Онъ боялся, что князь Юрій не захочетъ враждовать съ Василіемъ и тогда, пожалуй, Всеволожскій вернется въ Москву съ повинной и снова займетъ самое почетное мѣсто. Поэтому Петръ Константиновичъ старался разжечь вражду дяди съ племянникомъ, для чего исторія пояса представлялась ему лучшимъ средствомъ.
— Слушай-же, княгиня, — началъ старый хитрецъ, — я разскажу все, покоряясь твоему приказанію. Поясъ этотъ принадлежалъ дѣду вашему великому князю Дмитрію Донскому…
— Что ты говоришь! Но какъ же имъ теперь владѣетъ Юрьевичъ?
— На свадьбѣ Дмитрія тысяцкій Вельеминовъ подмѣнилъ этотъ поясъ другимъ, поплоше, а настоящій отдалъ своему сыну Николаю. Такъ, переходя по наслѣдству, онъ, наконецъ, достался Косому.
— А онъ посмѣлъ явиться ко мнѣ на свадьбу въ ворованномъ поясѣ! — горячилась Софья Витовтовна, — онъ нарочно надѣлъ его, чтобы надругаться надъ нами.
Петръ Константиновичъ, зажегшій этотъ гнѣвъ, смиренно молчалъ: онъ видѣлъ, что дѣло теперь обойдется и безъ его помощи.
Софья Витовтовна сидѣла красная отъ негодованія. Ея глаза были все время устремлены въ ту сторону, гдѣ находился Косой. Очевидно, гордая литовка задумывала какое-то оскорбленіе, потому что на губахъ ея иногда мелькала грозная усмѣшка.
Пиръ былъ въ полномъ разгарѣ. Охмѣлѣвшіе гости начали еще усерднѣе пить за здоровье своего князя, и въ столовой палатѣ стало еще веселѣе.
Какъ вдругъ крики и пѣсни мгновенно затихли, въ комнатѣ наступила необычайная тишина. Гости оставили недопитыми свои чаши и испуганные, съ изумленіемъ смотрѣли на Софью Витовтовну… А послѣдняя въ это время уже стояла подлѣ Косого и, срывая съ него поясъ, кричала:
— Даже воры не хвастаютъ ворованнымъ, а ты щеголяешь въ украденномъ поясѣ!
Косой и Шемяка вскочили съ лавки, вслѣдъ за ними повскакивали другіе гости и столпились возлѣ Софьи Витовтовны.
— Отдай мнѣ мой поясъ, княгиня! — кричалъ въ свою очередь Косой.
— У нихъ въ Москвѣ такъ водится, — замѣтилъ рыжій Шемяка, коль что понравится — такъ даже съ тѣла срываютъ.
— Я свое взяла! — возражала Софья Витовтовна, — это вы хвастали уворованнымъ.
И тутъ, среди пролитаго вина, опрокинутыхъ кушаній, подъ мерцаніе догорающихъ свѣчъ и криковъ хмѣльныхъ гостей, между ними загорѣлся споръ, едва не дошедшій до драки. Московскіе бояре такъ и напирали на Юрьевичей, которые мало-по-малу отступали къ дверямъ, не переставая браниться.
— Не пройдетъ это вамъ, — кричалъ Косой, — я отомщу за такое поношеніе! Еще поплачутъ ваши москвичи за мою обиду.
А Шемяка, злобно улыбаясь, прибавилъ:
— Въ Москвѣ давно уже на руку нечисты: испоконъ вѣку князья ихъ воруютъ… То городокъ украдутъ, то посадъ, то деревеньку — вотъ и разбогатѣли землей; а теперь золотую казну начинаютъ прикапливать.
Не такъ разсердила всѣхъ грубая брань Косого, какъ эти спокойныя, но злобныя слова Шемяки. Московскіе бояре съ угрозами понадвинулись на Юрьевичей; но Софья Витовтовна сказала:
— Свое мы получили… Оставьте ихъ, пусть не говорятъ, что свадьба моего сына не обошлась безъ драки.
Бояре отступили, очищая братьямъ свободный выходъ изъ столовой палаты.
— Мы скоро опять съ вами увидимся, — сказалъ на прощанье Шемяка.
ГЛАВА III.
правитьУслыхавъ объ оскорбленіи, которому подвергнулись его сыновья, князь Юрій такъ разгнѣвался, что быстро нагрянулъ на Москву съ большимъ войскомъ. Москвичи, все еще занятые свадьбой своего князя, вовсе не были готовы встрѣтить войско его дяди. Князь Василій, человѣкъ нерѣшительный, слабый, совершенно растерялся и, тайкомъ отъ матери, послалъ къ Юрію своихъ бояръ просить пощады.
Войско Юрія уже стояло подлѣ Троицкаго монастыря. Московскіе бояре были встрѣчены вовсе не ласково.
— Что, струсилъ вашъ князь, — заговорилъ Косой, не давая сказать имъ ни одного слова. — Погодите, то ли еще будетъ! Это только начало.
— А старой княгинѣ передайте, — прибавилъ Шемяка, по обыкновенію, съ ехидной улыбкой, — что мы готовы оставить ей поясъ; только взамѣнъ мы возьмемъ все Московское княжество.
Послы хотѣли что-то сказать; но Косой закричалъ, топая ногами:
— Пошли вонъ псы, татаре поганые! Вы не защищали насъ на свадьбѣ, такъ и сами теперь не просите пощады.
Вернулись перепуганные бояре въ Москву, и Василій волей-неволей долженъ былъ выступить противъ дяди съ небольшимъ, наскоро собраннымъ войскомъ.
Московскій князь былъ разбитъ на голову и взятъ въ плѣнъ. Юрій Дмитріевичъ торжественно въѣхалъ въ Москву, именуя себя великимъ княземъ. Одъ думалъ теперь, что легко можетъ занять престолъ племянника, какъ то случалось уже не разъ въ былое время.
Но теперь время было иное.
Раньше князья могли захватывать себѣ любой городъ и княжить въ немъ какъ въ своей родной отчинѣ, потому что-не было еще такихъ родовъ, которые подолгу владѣли бы однимъ княжествомъ. Но въ Москвѣ уже привыкли къ своимъ князьямъ, которые защищали народъ и дарили бояръ лучше чѣмъ ихъ бѣдные родичи; поэтому горожанамъ вовсе не хотѣлось мѣнять молодого Василія на старика Юрія, дѣтей котораго они очень не любили.
Положеніе Юрія Дмитріевича оказалось очень затруднительнымъ, когда онъ очутился посреди враждебнаго ему населенія; а тутъ еще сыновья начали требовать у отца смерти Василія, считая, что только смерть его можетъ смыть позоръ, нанесенный имъ Софьей Витовтовной.
Но Юрій не былъ человѣкомъ жестокимъ. Притомъ ближній бояринъ его, Морозовъ, очень ходатайствовалъ въ пользу молодого князя.
— Не слушайся сыновей, не вѣрь Всеволожскому, — говорилъ преданный старикъ, — они думаютъ только о своей мести. Если ты убьешь Василія, то станешь ненавистенъ народу: ты здѣсь чужой, а его всѣ любятъ… Если ты сдѣлаешь ему вредъ, тебѣ самому не сдобровать.
— Но нельзя же быть двумъ князьямъ въ одномъ княжествѣ, — возражалъ Юрій, — вѣдь и въ ульѣ двухъ матокъ не бываетъ.
— Обходись ласково съ Василіемъ, — совѣтовалъ Морозовъ, — отошли его куда-нибудь подальше.
Юрій послушался совѣта старика. Онъ подарилъ-племяннику въ удѣлъ Коломну и даже задалъ ему роскошный пиръ на прощанье.
Но едва прибылъ Василій въ Коломну, какъ потянулись туда же за нимъ московскіе люди. Князья, бояре, воеводы, дворяне, слуги — всѣ откладывались отъ Юрія, потому что не привыкли жить съ чужимъ княземъ. Василій становился грозенъ своей земской силой…
Тогда Юрьевичи, разгнѣванные на отца, вымостили свою злобу на его вѣрномъ совѣтникѣ.
Они убили Морозова въ дворцовыхъ сѣняхъ, приговаривая:
Ты злодѣй, ты нашъ крамольникъ! Держа руку москвичей, ты нарочно ввелъ отца нашего въ бѣду… Умри же за это, лиходѣй!
Совершивъ злое дѣло, убійцы бѣжали изъ Москвы, опасаясь отцовскаго гнѣва.
Недолго пожилъ въ Москвѣ князь Юрій. Онъ скоро умеръ, а на его мѣсто сѣлъ Василій Косой, но Шемяка не согласился на такое возвышеніе собственнаго брата и послалъ ему сказать:
— Если Богу не угодно, чтобы княжилъ отецъ нашъ, то тебя я самъ не хочу.
Въ то же время Шемяка завелъ переговоры съ Василіемъ, обѣщая вернуть ему княженіе московское.
ГЛАВА IV.
правитьСпустя нѣкоторое время, Косой былъ изгнанъ изъ Москвы, которая радостно привѣтствовала возвращеніе своего молодого князя. Благородный Василій далъ Шемякѣ хорошій удѣлъ, Ржевъ и Угличъ, за что тотъ обязывался никогда больше не искать себѣ великаго московскаго княженія. Но этимъ не кончилась княжеская усобица.
Косой не могъ примириться со своей участью.
Оставленный братомъ, который получилъ за свое вѣроломство почетъ я богатство, Косой скитался изъ удѣла въ удѣлъ, обдумывая коварные замыслы. Обнищавшій, доведенный до отчаянія, онъ рѣшилъ мстить, не разбирая средствъ. Теперь всякое злодѣйство казалось ему пригоднымъ, лишь бы только оно вело къ побѣдѣ надъ врагами.
Наконецъ, Косой собралъ войско и опять пошелъ на Василія.
— Я наслѣдникъ послѣ отца своего, — говорилъ онъ, — и я снова добьюсь стола московскаго!
Однако, не надѣясь одолѣть Василія силой, Косой рѣшилъ пустить въ ходъ коварство: онъ заключилъ съ великимъ княземъ перемиріе, и когда послѣдній, повѣривъ этому, распустилъ войска отдохнуть, Косой напалъ на него врасплохъ. Но полки московскіе все-таки успѣли собраться. Они такъ быстро ударили на враговъ, что смяли ихъ въ нѣсколько минутъ. Несчастный Косой попался въ плѣнъ. Озлобленный вѣроломствомъ врага, Василій ослѣпилъ его.
— Не могъ я сдѣлать иначе, — оправдывался онъ, — коварный Юрьевичъ вредилъ бы намъ до самой смерти. Иначе не было бы спокойствія ни мнѣ, ни моей отчинѣ.
Смирился несчастный Косой; но мстителемъ за него выступилъ Шемяка.
По своему характеру Шемяка не могъ жить спокойно, — въ мирѣ со всѣми, потому что ему постоянно хотѣлось захватить себѣ побольше всякаго почета, да богатства. Онъ воспользовался ослѣпленіемъ брата, чтобы подъ этимъ предлогомъ снова начать съ Василіемъ борьбу за Москву. Но Шемяка былъ хитрѣе Косого. Онъ долго сохранялъ въ обращеніи съ сильнымъ московскими, княземъ притворное смиреніе, выжидая удобнаго времени, когда ему можно будетъ сбросить маску.
Наконецъ такой случай представился по поводу дѣлъ татарскихъ.
Татары еще часто продолжали безпокоить Русь своими неожиданными набѣгами, во время которыхъ грабили города, сжигали дома и уводили къ себѣ много плѣнниковъ. Отбивая эти нападенія, русскіе въ свою очередь поступали съ ними жестоко; но это только заставляло татаръ собирать орду побольше и снова расправляться съ сосѣдями.
Въ одно изъ такихъ серьезныхъ нападеній татарскихъ, князь Василій собрался самъ предводительствовать московской ратью и, по обычаю, послалъ звать себѣ на помощь подручныхъ князей. Многіе явились со своими отрядами, а Шемяка не шелъ.
Обойдутся и безъ меня! — говорилъ онъ со своей нехорошей улыбкой.
— Но у васъ въ уговорѣ сказано, что ты долженъ приходить на помощь нашему князю, — возразилъ ему присланный бояринъ.
— А я все-таки погожу: боюсь, какъ бы Василій и со мной не сдѣлалъ того, что сдѣлалъ съ моимъ братомъ.
Такъ и уѣхалъ бояринъ ни съ чѣмъ.
— Ну, ладно, — сказалъ разсерженный Василій, узнавъ о вѣроломствѣ Шемяки, — пусть только кончится война, я ему покажу, кто здѣсь хозяинъ.
Но московскому князю не скоро удалось отомстить Юрьевичу, потому что войско русское было разбито и онъ самъ попалъ въ плѣнъ къ татарамъ.
Услыхалъ Шемяка вѣсть, которая горестно поразила всѣхъ людей московскихъ, улыбнулся и промолвилъ:
— Ну, вотъ, пришло теперь наше времячко…
Онъ отправился къ татарскому послу, который пріѣхалъ въ Москву отъ хана, и говорилъ ему:
— Василій вашъ супротивникъ… Онъ дань не хочетъ посылать вамъ и всегда замышляетъ злое… Не отдавайте ему больше Москвы, а держите въ ордѣ, такъ вамъ будетъ лучше.
Посолъ, щедро одаренный Шемякой, склонялся на его сторону; но ханъ не желалъ ссориться съ Василіемъ и отпустилъ его на родину, взявъ съ него громадный выкупъ. Съ великимъ княземъ выѣхало изъ орды много татарскихъ вельможъ, которыхъ онъ принялъ къ себѣ на службу и щедро одарилъ помѣстьями.
Очень испугался Шемяка, услыхавъ, что Василій вернулся въ Москву. Онъ зналъ, что теперь придется расплачиваться за всѣ свои коварные происки, почему и рѣшилъ новымъ предательствомъ отвратить отъ себя месть московскаго князя.
Сталъ Шемяка ѣздить къ разнымъ князьямъ въ гости и распространять недобрые слухи про Василія.
— Знаешь ли ты, братецъ, — говорилъ онъ тверскому князю, котораго очень хотѣлъ переманить на свою сторону, — что Василій обѣщалъ Москву отдать татарамъ, а себѣ за это онъ хочетъ присвоить твое тверское княжество?
Тверской князь, давнишній противникъ Москвы, повѣрилъ извѣту и поклялся быть за одно съ Шемякой; а послѣдній, обрадованный пріобрѣтеніемъ такого сильнаго союзника, началъ уже дѣйствовать смѣлѣе.
Въ это время на московскую землю были наложены большія подати, такъ какъ Василій очень нуждался въ деньгахъ, чтобы заплатить громадный окупъ хану.
— Какой это князь! — говоритъ Шемяка народу, — развѣ онъ жалѣетъ своихъ? Ему бы только ублажить друзей-татаръ, а до остального нѣтъ дѣла. Татарамъ онъ пораздавалъ лучшіе луга и пашни, а у васъ теперь послѣднюю деньгу изъ кармана тянетъ…
Народъ сочувственно слушалъ рѣчи Шемяки и его приспѣшниковъ, потому что, дѣйствительно, песъ тяготу непомѣрную; а Шемяка только радовался, видя, какъ возрастаетъ неудовольствіе противъ Василія и повторялъ съ притворнымъ смиреніемъ;
— А, вы, бѣдныя овечки! Погодите, то-л и вамъ еще будетъ отъ этихъ татаръ-волковъ!
Злыя рѣчи Шемяки, которыя онъ говорилъ разнымъ людямъ въ разныхъ концахъ московскаго княжества, скоро сдѣлали свое дѣло. Князья, бояре, торговые гости, крестьяне, даже чернецы, стали громко негодовать на Василія за то, что онъ привелъ татаръ въ свою землю. Тогда Шемяка, заручившись еще однимъ важнымъ союзникомъ, княземъ Можайскимъ, рѣшилъ вступить въ открытую борьбу съ Василіемъ.
ГЛАВА V.
правитьИ вотъ, однажды, московскіе люди, которыхъ Шемяка переманилъ на свою сторону, извѣстили его, что Василій выѣхалъ помолиться въ Троицкій монастырь.
У Шемяки все уже было готово. Быстро выступилъ онъ изъ своего удѣла въ Москву и безъ всякаго кровопролитія овладѣлъ ею. Также неожиданно схватилъ онъ въ плѣнъ врага своего, Софью Витовтовну со многими боярами, разграбилъ казну великаго князя и разное его имущество.
Въ ту же ночь князь Можайскій, набравъ громадную толпу вооруженныхъ людей, отправился за Василіемъ въ Троицкій монастырь.
Великій князь слушалъ раннюю обѣдню, какъ вдругъ въ церковь вбѣгаетъ его слуга, рязанецъ Бунко, съ крикомъ:
— Князь-государь, на тебя идетъ ратью Шемяка!
Посмотрѣлъ съ неудовольствіемъ князь на Бунко и продолжалъ молиться. Не довѣрялъ онъ этому человѣку, потому что это былъ одинъ изъ Шемякиныхъ людей, который только недавно отъѣхалъ отъ него въ Москву.
Смущенный Бунко отошелъ въ сторону, и тогда Василій сказалъ потихоньку одному изъ своихъ приближенныхъ:
— А все-таки, пошли кого-нибудь изъ вѣрныхъ слугъ на развѣдки.
Посланные побѣжали къ горѣ, съ которой разстилался обширный видъ на окрестность.
Дѣло происходило зимой, и бѣлая пелена снѣга раскинулась на много верстъ вокругъ сторожевого кургана, на которомъ стояли люди Василія. Видѣли они извивающуюся ленту дороги, по которой шелъ какой-то обозъ, видѣли деревушки, темнѣвшія небольшими пятнышками на снѣжной скатерти, видѣли вороновъ, стаями перелетавшихъ съ одного мѣста на другое, — все ненужное увидали, а чего нужно — не примѣтили…
Дѣло въ томъ, что люди Можайскаго, отдыхавшіе въ ближайшей деревушкѣ, еще раньше запримѣтили развѣдчиковъ Василія и донесли о нихъ своему князю.
Растерялся было князь отъ такой неожиданности, но скоро придумалъ, какъ обмануть людей, стоявшихъ на курганѣ.
— Соберите вы поскорѣе у крестьянъ много саней съ рогожами или полостями — приказалъ онъ, — запрягите въ нихъ нашихъ лошадей и пусть въ каждыя сани лягутъ по два человѣка въ доспѣхахъ, а третій пусть идетъ сзади, будто погонщикъ.
Быстро выполнено было приказаніе находчиваго князя, и скоро изъ деревни къ монастырю потянулся обозъ, который видѣли развѣдчики Василія, и на который не обратили ни малѣйшаго вниманія. Но вотъ обозъ поднялся на гору и остановился… Изъ саней покрытыхъ полостями, выскочили ратники, которые перевязали перепуганныхъ сторожей, и поскакали къ монастырю,
Тутъ только увидалъ великій князь ратниковъ своего врага Шемяки и бросился къ конюшнямъ, надѣясь ускакать отъ нихъ, но тамъ не оказалось ни одной лошади… Въ отчаяніи Василій побѣжалъ въ церковь, и пономарь заперъ за нимъ на ключъ входныя двери. А къ нему летѣла уже въ это время вражеская конница. Одинъ изъ ратниковъ такъ спѣшилъ схватить князя, что даже разлетѣлся съ конемъ на церковную паперть; но тутъ конь споткнулся о каменныя ступени, ратникъ упалъ ему черезъ голову и лежалъ безъ чувствъ до тѣхъ поръ, пока его не убрали монахи.
Вслѣдъ за воинами, къ церкви подскочилъ князь Можайскій, который спросилъ у иноковъ:
— Гдѣ Василій Васильевичъ?
Иноки молчали, но самъ князь Московскій отозвался на голосъ Можайскаго и, стоя за запертыми церковными дверями, началъ говорить, весь дрожащій отъ страха:
— Братья, помилуйте меня! Позвольте мнѣ остаться здѣсь въ церкви! Стану я весь свой вѣкъ смотрѣть лишь на Ликъ Пречистой. Я не выйду изъ монастыря и здѣсь постригусь.
Взявши затѣмъ икону съ гроба Святого Сергія, онъ подошелъ къ южнымъ дверямъ, самъ отперъ ихъ и сказалъ Можайскому,
— Братъ! Цѣловали мы Животворящій Крестъ и эту икону въ томъ, чтобы не мыслить другъ на друга никакого зла… а теперь опять между нами встала ненависть, и я не знаю, что со мною хотятъ дѣлать?
Очень смутился Можайскій, такъ какъ недоброе таилъ въ своемъ сердцѣ, но отвѣтилъ все-таки лживыми словами:
— Князь-государь — сказалъ онъ — мы тебѣ никакого зла не желаемъ.
— Тогда зачѣмъ же пришелъ ты сюда съ вооруженной ратью! — воскликнулъ Василій.
Еще больше смутился Можайскій.
— Дѣлаемъ мы это для твоей же пользы — отвѣчалъ онъ, наконецъ, — народъ противъ тебя возсталъ за большую тяжесть налоговъ; а татары все-таки требуютъ денегъ. Вотъ когда они увидятъ, что ты въ бѣдѣ, то облегчатъ тебѣ окупъ и русскіе люди отдохнутъ отъ большихъ поборовъ.
Не успокоилъ Московскаго князя лукавый отвѣтъ, а еще больше удручилъ.
Поставилъ Василій на мѣсто икону, упалъ самъ на колѣни передъ гробомъ Чудотворца и сталъ молиться ему съ такимъ воплемъ и съ такими слезами, что даже воины, стоявшіе вокругъ, заплакали отъ жалости. Увидѣвъ это, Можайскій рѣшилъ, что дольше медлить опасно.
Онъ вышелъ изъ церкви и сказалъ одному изъ своихъ людей:
— Возьми его!
Василій, помолившись, всталъ съ колѣнъ.
— Гдѣ же князь? — спросилъ онъ оглядывая церковь.
Вмѣсто отвѣта подошелъ къ нему огромный силачъ, схватилъ его за плечи и сказалъ:
— Взятъ ты, великій князь-государь, Димитріемъ Юрьевичемъ Шемякой.
Помолчалъ съ мгновеніе Василій, поднялъ глаза къ образамъ и прошепталъ затѣмъ:
— Да будетъ воля Божія!
Князя посадили въ сани и повезли въ Москву, гдѣ съ нетерпѣніемъ поджидалъ его Шемяка.
Снова встрѣтились враги… но теперь перемѣнчивое счастье было на сторонѣ Шемяки.
Радостно оглядѣлъ онъ побѣжденнаго и сказалъ:
— Вся земля на тебя злобится!
— За что? — спросилъ Василій, — не мыслилъ я никому зла въ душѣ своей.
— Тогда зачѣмъ же привелъ ты сюда столько татаръ и города со многими волостями отдалъ имъ на кормленіе? — возразилъ Шемяка, — татаръ и рѣчь ихъ любишь сверхъ мѣры, золото и серебро и всякое имѣніе отдаешь имъ, а русскихъ томишь безъ милосердія тяжелой данью.
— Не виноватъ я, что въ ордѣ положили съ меня такой большой окупъ. — оправдывался Василій.
На это Шемяка ничего не могъ сказать; но у него находилось въ запасѣ обвиненіе очень тяжелое противъ плѣннаго князя.
— Когда къ тебѣ попалъ мой братъ, — сказалъ онъ — за что ты безжалостно ослѣпилъ его?
Затрепеталъ Московскій князь, почуявъ, что не проститъ ему Шемяка тяжкой обиды и молчалъ, угрюмо потупясь…
И мстительный Юрьевичъ не простилъ. Въ свою очередь онъ велѣлъ ослѣпить Василія и потомъ заточить его въ Угличъ.
ГЛАВА VI.
правитьВъ Москвѣ Шемяку очень не любили.
Онъ и его люди чуяли, что не долго быть имъ въ чести, почему больше спѣшили насладиться властью, да побольше награбить богатства, чѣмъ наблюдать за цѣлостью и спокойствіемъ княжества.
Плохо жилось москвичамъ во время княженія Шемяки! Чужіе бояре тѣснили народъ еще больше своихъ, ратники также не очень церемонились съ гражданами, у которыхъ стояли на квартирѣ; а Шемякинъ судъ продажный вошелъ съ тѣхъ поръ даже въ поговорку.
Между тѣмъ духовенство, во главѣ съ рязанскимъ епископомъ оной, очень хлопотало передъ Шемякой, стараясь облегчить участь Василія Темнаго. Долго противился новый московскій князь увѣщаніямъ Іоны; но, наконецъ, побуждаемый также народнымъ неудовольствіемъ, онъ согласился освободить Василія и самъ поѣхалъ для этого въ Угличъ.
Здѣсь злобный характеръ Шемяки точно измѣнился на время… Онъ выпустилъ Василія изъ заточенія, каялся передъ нимъ въ грѣхахъ, просилъ прощенія за ослѣпленіе.
Слѣпой князь, въ свою очередь, складывалъ всю вину возникшей вражды на себя и такъ отвѣчалъ Шемякѣ.
— Много долженъ я еще страдать за грѣхи мои! Ты же, государь, не погубилъ меня совсѣмъ, а далъ время покаяться.
Когда онъ говорилъ такъ, слезы ручьемъ текли изъ потухшихъ глазъ его; а присутствующіе, дивясь такому необычайному смиренію, сами готовы были прослезиться.
Шемяка богато одарилъ Василія и далъ ему Вологду въ вотчину. Василій же, въ свою очередь, написалъ «проклятую грамоту», въ которой обѣщалъ подъ великой клятвой не искать больше себѣ великаго княженія.
«Если вооружусь я еще на тебя, — говорилось въ той грамотѣ, — то не будь на мнѣ милости Божіей, Пречистыя Богоматери, великихъ чудотворцевъ, благословенія владыкъ и всего духовенства ни въ сей вѣкъ, ни ръ будущій»…
Однако и «проклятая» грамота, которой такъ надѣялся оградить себя Шемяка, не помогла Василію сдержать свои клятвы.
Приверженцы бывшаго московскаго князя уже забыли всѣ свои обиды и только ждали его освобожденія. Тотчасъ же они толпами кинулись въ Вологду, уговаривая его снова возвратиться въ свою старую отчину. Снова начали пріѣзжать къ Василію князья, бояре, даже монахи, игумены разныхъ монастырей, въ числѣ которыхъ былъ и настоятель Кирилло-Бѣлозерской обители. Всѣ уговаривали его опять искать себѣ столъ Московскій.
— Я бы и не прочь, — говорилъ въ отвѣтъ Василій, — да только боюсь прогнѣвать Господа Бога. Страшно мнѣ преступить клятву!
Задумались друзья князя… Дѣйствительно, неразрѣшимая задача: какъ можно нарушить клятву, не подпадая подъ грѣхъ клятвопреступленья?
Наконецъ игуменъ Кирилло-Бѣлозерскаго монастыря, Трифонъ, сказалъ:
— Князь-государь, молвилъ ты великое слово, и я понимаю твой страхъ. Не хорошо нарушать свою клятву; но я нашелъ исходъ.
— Какой? — воскликнулъ Василій.
— Трудно живется землѣ московской подъ гнетомъ Шемяки неправеднаго, — продолжалъ Трифонъ, — и для блага княжества твоего я помогу тебѣ: я приму грѣхъ твой на свою душу и самъ отвѣчу за него передъ судилищемъ Христовымъ.
— Отецъ Трифонъ, — сказалъ растроганный Василій, знаешь ли ты, что на себя берешь?
— Знаю, и уповаю на мудрость Божію, — отвѣчалъ Трифонъ, — сердце мое открыто Ему! Онъ увидитъ, что не корысть алчная, а любовь руководила мною.
— Да будетъ такъ! — въ чрезвычайномъ волненіи воскликнулъ Василій.
— Тогда князь-государь, — сказалъ Трифонъ, — ты долженъ пріѣхать ко мнѣ на Бѣлоозеро, какъ бы для того, чтобы помолиться, раздать милостыню нищимъ и накормить братью. Мы отслужимъ молебенъ и я, послѣ молитвы, сниму съ тебя грѣхъ на свою душу.
Какъ было рѣшено, такъ и сдѣлали.
Путешествіе Василія никому не казалось подозрительнымъ, потому что князья русскіе имѣли обыкновеніе ѣздить по монастырямъ и гостить тамъ по цѣлымъ недѣлямъ. Ихъ сопровождало всегда много бояръ, прислуги, даже войска, потому что дороги въ это время часто бывали не безопасны.
У воротъ монастыря Василій Темный былъ встрѣченъ нищими, богомольцами и всей братіей, которая привѣтствовала его пѣніемъ молитвъ и низкими поклонами. Поддерживаемый подъ руки, Василій вышелъ изъ возка, въ свою очередь земно поклонился братіи и пошелъ въ приготовленную для него келью; бояринъ, слѣдовавшій за нимъ съ мѣшкомъ мѣдныхъ денегъ, одѣлялъ ими нищую братію. Затѣмъ князь ежедневно ходилъ къ утренѣ и вечернѣ, много молился, пока, наконецъ, черезъ нѣсколько дней послѣ своего пріѣзда, не получилъ отъ Трифона тайнаго разрѣшенія своей клятвы.
Въ это время приверженцы Василія уже успѣли собрать войско, съ которымъ подошли къ Москвѣ. Когда Шемяка вышелъ имъ на встрѣчу, нѣкоторые изъ бояръ, враговъ его, пробрались въ Москву и отдали ее снова князю Василію. Московскіе люди охотно присягали опять своему бывшему князю, такъ какъ они много потерпѣли во время несправедливаго княженія Шемяки.
ГЛАВА VII.
правитьСнова Шемяка, разбитый на голову, укрылся въ свою родовую отчину; но Василій Темный не хотѣлъ съ нимъ ссориться, потому что онъ держалъ въ плѣну его мать Софью Витовтовну и обратился къ нему съ такимъ ласковымъ письмомъ:
«Братъ мой Димитрій Юрьевичъ! Какая тебѣ честь и хвала держать въ плѣну мою мать, а свою тетку? Неужели ты этимъ хочешь мнѣ отомстить? Зачѣмъ это? Вѣдь я уже опять вышелъ на старшій путь и сижу на своемъ столѣ, на великомъ княженіи. Лучше ты мнѣ не противься».
Получивъ грамоту, Шемяка созвалъ бояръ своихъ на совѣтъ и сталъ имъ говорить такъ:
— Склоняюсь я на просьбу Василія… Чего томить въ неволѣ Софью Витовтовну? Самъ я постоянно бѣгаю изъ мѣста въ мѣсто, люди надобны самому; а тутъ нужно еще и ее стеречь. Лучше ужъ отпустить.
— Конечно, отпусти, — отвѣчалъ ему Можайскій, — дѣла наши плохи… Всѣ противъ насъ теперь.
Мириться нужно намъ съ Василіемъ и выговаривать у него свои отчины.
— Я поговорю съ теткой, — сказалъ Шемяка, — пусть она за насъ будетъ передъ сыномъ печальницей. Сердце ея смягчится, когда она узнаетъ, что я согласенъ отпустить ее.
Но Шемяка ошибся относительно Софьи Витовтовны: гордая литовка приняла его весьма надменно и встрѣтила градомъ насмѣшливыхъ восклицаній.
— Ага, смирился таки передъ плѣнницей своею! — говорила она, — видно, круто пришлось, если уже начинаешь лизать руку, которую тебѣ хочется жалить! Ты что-то бормочешь о жалости, о милосердіи… Это меня ты жалѣешь? Ко мнѣ милосерденъ? Молчи лучше!
Софья Витовтовна даже захлебнулась отъ злобы. Сколько уже времени, благодаря ненавистному Шемякѣ, проводитъ въ этихъ четырехъ стѣнахъ она, привыкшая къ такой дѣятельной жизни! Всѣ дѣла ея стоятъ, въ вотчинахъ ея теперь некому собирать подати, творить судъ и расправу! Сколько времени не видала она уже дѣтей, невѣстки, внуковъ… особенно милаго внучка своего Юрія, любимаго кудряваго мальчика!.. И этотъ рыжій злодѣй приходитъ къ ней теперь съ ласковымъ словомъ, хочетъ отъ нея какой-то услуги!
— Никогда не примирюсь я съ тобою! — закричала Софья Витовтовна, — я и послѣ смерти стану тебя ненавидѣть… Ты думаешь, можно забыть рѣки пролитой крови? Та кровь до сихъ поръ течетъ еще изъ глазъ моего ослѣпленнаго Василія!
— Ты ко мнѣ несправедлива, тетка, возразилъ Шемяка, — онъ первый ослѣпилъ моего брата.
— А зачѣмъ онъ захотѣлъ чужого? Вы волчій родъ, хотите все захватить въ свои руки…
— Мой отецъ по лѣтописямъ доказалъ свое старшинство надъ вами…
— Не за старшинство боролись вы, а за силу! Просто, хочется побольше награбить… Когда-то, дѣйствительно, дядья считались старше племянниковъ, да только это было и быльемъ поросло… Что сдѣлалъ вамъ сынъ мой? За что вы ему не даете покою?
— Онъ нарушилъ крестное цѣлованіе, надругался надъ «проклятой» граматой, — началъ Шемяка; но Софья Витовтовна не дала ему договорить.
— А ты сколько разъ нарушалъ клятву? — закричала она, — и сколько разъ еще нарушишь крестное цѣлованіе? Василій сдѣлалъ это съ разрѣшенія церкви, послѣ просьбъ народа, который проклялъ твое неправедное княженіе, твоихъ бояръ, твоихъ тіуновъ, и тебя самого…
— Молчи ты! — крикнулъ, наконецъ, Шемяка, — суди сыновей своихъ, въ этомъ ты властна, а меня не смѣй касаться ..
— Не то ты станешь меня травить медвѣдемъ лютымъ, какъ дѣлалъ въ Москвѣ съ неугодными людьми? — насмѣшливо спросила княгиня, — или ударишь меня, какъ епископа Вологодскаго, котораго ты сбросилъ съ церковнаго помоста, за то, что онъ упрекалъ тебя за содѣянное зло?
— Молчи! — въ бѣшенствѣ кричалъ Шемяка.
— Погоди, это ты скоро станешь молчать передъ нами, — продолжала Софья Витовтовна, которой гнѣвъ племянника доставлялъ наслажденіе, — больно ты зазнался и распустилъ свою челядь. Разсказывали мнѣ, какъ ведете вы себя въ Москвѣ… Слыхала я, что твои люди незваные ѣздятъ на пиры, гдѣ пьянствуютъ и даже убиваютъ кого попало… Погоди, ужо, скоро всему конецъ наступитъ.
— Ну, видно ты не хочешь ѣхать къ Василію, — замѣтилъ Шемяка, старясь напугать свою плѣнницу.
— Не испугаешь! — насмѣшливо отвѣчала та, — знаю я, теперь ты отпустишь меня къ сыну, потому что ты хоть золъ и коваренъ, хоть и предатель, а все-таки трусъ.
Въ бѣшенствѣ вышелъ Шемяка отъ Софьи Витовтовны.
Особенно уязвили его послѣднія слова княгини, потому что онъ вполнѣ понималъ всю ихъ справедливость. Дѣйствительно, послѣ всѣхъ оскорбленій, которыя нанесла ему гордая тетка, Шемякѣ очень хотѣлось помучить ее еще въ неволѣ, порадоваться на ея горе; но дѣла его были такъ плохи, что онъ не посмѣлъ дольше задерживать у себя Софью Витовтовну и отпустилъ ее въ Москву съ большимъ почетомъ.
Послѣ этого Можайскій завелъ съ Василіемъ мирные переговоры, которые кончились написаніемъ договорной грамоты, гдѣ, между прочимъ, стояли такія слова: «Что ты, господинъ князь великій отъ насъ потерпѣлъ, за то ни твоя мать, ни твоя жена, ни дѣти не должны мстить ни мнѣ, ни моимъ дѣтямъ; не должны ничего этого помнить, ни вспоминать, ни въ сердцѣ держать».
Помирившись съ Василіемъ, Можайскій завелъ переговоры о Шемякѣ.
— Вмѣстѣ мы воевали, вмѣстѣ и мириться должны, — говорилъ онъ, — если ты пожалуешь князя Димитрія Юрьевича, то все равно что меня пожалуешь; если же откажешь въ любви, то я буду считать, будто ты и мнѣ отказалъ.
Благодаря такому доброму посредничеству, Василій помирился и съ Шемякой; но не надолго, потому что Юрьевичъ опять нарушилъ крестное цѣлованіе.
Очень было обидно Шемякѣ, что его бояре, одинъ за другимъ, отъѣзжаютъ къ московскому князя, а между тѣмъ существовалъ такой обычай, что бояре, дѣти боярскіе, вольные слуги могутъ переходить отъ одного князя къ другому, не лишаясь своихъ отчинъ. Бояринъ одного князя, покинувъ службу и перейдя на службу къ другому, могъ все-таки жить во владѣніяхъ прежняго князя, и тотъ обязывался блюсти его такъ-же, какъ своихъ вѣрныхъ бояръ. Но Шемяка, вопреки клятвѣ, грабилъ имущество отъѣхавшихъ бояръ, отнималъ ихъ села и дома, находившіеся въ его владѣніяхъ.
Всѣ негодовали, глядя на тіоведеніе Шемяки. Дѣло дошло до того, что духовенство послало увѣщательное посланіе, въ которомъ такъ укоряло провинившагося князя:
«Разбойнически, какъ ночной воръ, нападалъ ты на брата своего, московскаго князя. Будучи въ мирѣ, ты поступилъ съ нимъ не лучше того, какъ поступили древніе убійцы Иванъ и Святополкъ Окаянный… Но разсуди, какую ты пользу сдѣлалъ этимъ себѣ? Много ли нагосподарствовалъ, пожилъ ли въ тишинѣ? Не постоянно ли жилъ въ заботахъ, днемъ томился тяжелыми думами, ночью — дурными снами? Ища и желая большаго, ты погубилъ и свое, меньшее».
Однако Шемяка не тронулся этимъ призывомъ къ миру и снова сталъ собирать войско, чтобы идти на Василія; но это уже не удалось ему: одинъ изъ бояръ московскихъ подкупилъ повара Шемяки, и тотъ отравилъ его… Поѣвши курицы, напитанной ядомъ, несчастный Юрьевичъ умеръ въ ту же ночь.
Отпѣли крамольнаго Шемяку, положили его въ колоду, засмолили ее и повезли въ Москву для погребенія въ церкви Михаила Архангела. Это было общее мѣсто погребенія всѣхъ потомковъ Ивана Калиты, какъ великихъ князей, такъ и удѣльныхъ.
Такимъ печальнымъ концомъ завершилась послѣдняя усобица между потомками Дмитрія Донского. Съ этихъ поръ уже никогда дядья не спорили со своими племянниками за право старшинства, потому что люди русскіе отвыкли отъ старины. Духовенство также стояло на сторонѣ новыхъ порядковъ, что очень помогало московскимъ князьямъ въ ихъ борьбѣ съ родственниками. Теперь престолъ московскій, уже по новому, сталъ всегда переходить по наслѣдству отъ отца къ сыну, а не отъ брата къ брату, какъ то было раньше.
Эта послѣдняя кровавая усобица еще замѣчательна тѣмъ, что она дала возможность московскимъ князьямъ присоединить къ себѣ всѣ удѣлы московскіе, которые раньше принадлежали ихъ слабымъ родственникамъ. Василій Темный, благодаря любви народной, не только побѣдилъ Юрьевичей, Можайскаго и другихъ князей, но еще отобралъ себѣ ихъ удѣлы.
Сынъ его, Иванъ Васильевичъ, уже твердой рукой владѣетъ всѣмъ Московскимъ княжествомъ, а сыновья былыхъ мятежныхъ князей уже станутъ, волей-неволей, поступать къ нему на службу. Затѣмъ Иванъ Васильевичъ присоединитъ къ себѣ Тверское княжество, Рязанское и другія, и будетъ называться уже «Государемъ всея Руси», — титулъ, которымъ до него ни одинъ русскій князь не назывался.
- ↑ Крестъ, который носятъ на шеѣ.