Болезнь и последние минуты жизни И. С. Никитина (Фомин)/ДО

Болезнь и последние минуты жизни И. С. Никитина
авторъ Александр Григорьевич Фомин

Опубл.: 1912. Источникъ: az.lib.ru • (По неизданным материалам).

Болѣзнь и послѣднія минуты жизни И. С. Никитина.

(По неизданнымъ матеріаламъ).

Къ вышедшему въ 1869 г. первому изданію сочиненій Ивана Саввича Никитина была приложена обширная его біографія, составленная М. Ѳ. Де-Пуле. Въ 1848—1865 г.г. Де-Пуле былъ преподавателемъ въ Воронежскомъ кадетскомъ корпусѣ, близко сошелся съ Никитинымъ, который питалъ къ нему расположеніе, оказалъ большое довѣріе, назначивъ своимъ душеприказчикомъ. При составленіи біографіи Никитина Де-Пуле, кромѣ личныхъ воспоминаній, пользовался указаніями родныхъ поэта и его друзей. Послѣ труда Де-Пуле обогащеніе біографическаго матеріала о Никитинѣ шло очень тихо, почти не двигалось, не смотря на то, что интересъ къ поэту все время не ослабѣвалъ въ русскомъ обществѣ: до настоящаго времени вышло около 20 изданій его сочиненій, тогда какъ даже сочиненія болѣе видныхъ поэтовъ выдержали меньшее количество изданій. Работа Де-Пуле остается и въ настоящее время основнымъ біографическимъ первоисточникомъ.

Въ архивѣ Н. И. Второва, хранящемся у его дочери и внучки С. Н. и О. В. Яфа, находятся письма къ Второву М. Ѳ. Де-Пуле, А. Д. Перелешина и И. И. Зиновьева и записка Де-Пуле, дающія довольно цѣльную картину болѣзни и послѣднихъ дней жизни Никитина и дополняющія сообщенное Де-Пуле въ біографіи поэта.

Принадлежатъ письма лицамъ, которыя близко и хорошо знали Никитина. О близости къ нему Де-Пуле мы уже говорили. Иванъ Ивановичъ Зиновьевъ, пережившій поэта немного (умеръ 9 апрѣля 1862 г.), занималъ должность секретаря Воронежской Городской Думы, обладалъ литературными наклонностями и сотрудничалъ въ тогдашнихъ лучшихъ журналахъ. У него перваго возникла мысль объ учрежденіи воскресныхъ школъ въ Воронежѣ, нашедшая живой откликъ со стороны Никитина. Благодаря усиліямъ Зиновьева, была открыта въ Воронежѣ вторая воскресная школа. По словамъ Де-Пуле, Никитинъ настолько близко сошелся съ Зиновьевымъ, что повѣрялъ ему самыя интимныя тайны. Александръ Дмитріевичъ Перелешинъ, хотя не былъ близкимъ другомъ поэта, но хорошо его зналъ.

Николай Ивановичъ Второвъ, которому адресованы письма, сыгралъ видную роль въ жизни Никитина. Получивъ въ 1849 г. мѣсто совѣтника Воронежскаго Губернскаго Правленія, Второвъ сталъ во главѣ мѣстной культурной жизни, сгруппировалъ около себя всѣ живыя интеллигентныя силы и сдѣлалъ очень много для изученія Воронежской губерніи. Второвъ одинъ изъ первыхъ обратилъ вниманіе на Никитина, по собственной иниціативѣ пришелъ къ нему со словомъ любви и дружескаго участія.

«Помните ли вы, когда еще жили вы здѣсь года четыре тому назадъ, — пишетъ Второвъ къ гр. Д. Н. Толстому о первомъ своемъ знакомствѣ съ Никитинымъ, — мы сообщали вамъ, что въ редакцію Губернскихъ Вѣдомостей присланы были отъ неизвѣстнаго автора два очень порядочныхъ стихотворенія. Чтобы заставить автора открыть свое инкогнито, мы просили редактора объявить въ Вѣдомостяхъ, что стихи не могли быть напечатаны за неизвѣстностью имени автора^[1]. Долго ожидали мы отвѣта, но безуспѣшно, и уже почти забыли объ этомъ событіи: наконецъ, хитрость наша удалась. Съ мѣсяцъ тому назадъ въ редакцію прислано было еще нѣсколько стихотвореній при письмѣ^[2]… Письмо подписалъ: Иванъ Никитинъ. Приложенныя стихотворенія были весьма хороши и заслуживали вниманія какъ по мысли и теплотѣ чувства, такъ и по обработкѣ стиха, необыкновенно звучнаго, гладкаго и даже изящнаго… Выпросивъ письмо это у редактора, я въ тотъ же день отправился въ Думу разыскивать замѣчательную личность. На вопросы мои члены Думы не могли мнѣ дать удовлетворительнаго отвѣта. Надо было прибѣгнуть къ списку мѣщанъ^[3]; пересмотрѣлъ всѣхъ Никитиныхъ и всѣхъ Ивановъ этой фамиліи и, наконецъ, по какому-то чутью, остановился на одномъ. Дальнѣйшіе розыски подтвердили, что предположеніе мое было безошибочно. Вечеромъ того же дня мы познакомились съ поэтомъ»^[4].

Во Второвѣ Никитинъ встрѣтилъ нравственную поддержку, сочувствіе, товарищеское отношеніе, что особенно было цѣнно при тѣхъ тяжелыхъ условіяхъ, въ которыхъ жилъ тогда поэтъ. Второвъ ввелъ Никитина въ свой кружокъ, приложилъ всѣ старанія, чтобы поддержать моральныя силы поэта, его литературныя стремленія, много способствовалъ умственному развитію Никитина. Благодаря содѣйствію Второва, гр. Д. Н. Толстой издалъ въ 1856 г. первый сборникъ стихотвореній Никитина. Переѣхавъ лѣтомъ 1857 г. въ Петербургъ, Второвъ продолжалъ оказывать поэту всякія услуги, содѣйствовалъ ему въ открытіи книжнаго магазина въ Воронежѣ, наблюдалъ за печатаніемъ второго сборника стихотвореній, вышедшаго въ 1859 г. Поэтъ такъ говоритъ о роли Второва въ своей жизни и о своихъ къ нему чувствахъ въ посвященіи, написанномъ на первой страницѣ подареннаго имъ Второву экземпляра перваго сборника своихъ стихотвореній:^[5]

Какъ другу милому, единственному другу,

Мой скромный трудъ тебѣ я посвятилъ.

Ты первый взоръ участья обратилъ

На музу робкую, мою подругу,

Ты показалъ мнѣ новый лучшій путь,

На немъ шаги мои направилъ,

И примирилъ съ людьми и жизнь любить заставилъ,

Развилъ мой умъ, согрѣлъ мнѣ грудь…

Я помню все! Чтобъ ни было со мною, —

Въ одномъ себѣ по гробъ не измѣню:

Въ день радости, въ день горя подъ грозою

Въ моей душѣ твой образъ сохраню.

Письма Де-Пуле, Перелешина и Зиновьева къ Второву, дополняя біографію поэта, написанную Де-Пуле, позволяютъ установить насколько соотвѣтствуетъ дѣйствительности нарисованная имъ картина болѣзни и послѣднихъ дней жизни поэта. Исходя отъ разныхъ липъ_t письма вполнѣ подтверждаютъ вѣрность этой картины, свидѣтельствуютъ, что Де-Пуле не сгустилъ красокъ, когда говорилъ въ біографіи Никитина о той печальной роли, которую сыгралъ въ послѣдніе дни жизни поэта его отецъ, Савва Евтихіевичъ. Интересны письма и съ чисто психологической стороны, рисуя душевное состояніе поэта, жизнь котораго была сплошнымъ страданіемъ, который незадолго предъ смертью, какъ бы предчувствуя ее, отражая свое душевное настроеніе, писалъ:

Вырыта заступомъ яма глубокая…

Цѣнны письма и для характеристики отношенія Никитина къ Второву, единогласно говоря о глубокой трогательной любви къ нему поэта.

Письма Де-Пуле, Перелешина и Зиновьева, несмотря на ихъ цѣнность и интересъ, до сихъ поръ не были опубликованы. Лишь небольшая выдержка, изъ письма Зиновьева была приведена въ «Русскомъ Художествен. Листкѣ» въ 1862 г. (№ 36,20 декабря). Письма и записку Де-Пуле мы печатаемъ полностью, въ письмахъ же Перелешина и Зиновьева выпускаемъ не относящееся къ Никитину^[6].

А. Г. Фоминъ.

I. Письмо М. Ѳ. Де-Пуле къ Н. И. Второву.

Воронежъ. 8 сентября 1861 г.

Возвратились ли Вы, дорогой Николай Ивановичъ, изъ вашего «прекраснаго далека» и когда возвратились? Кокоревъ^[7], съ которымъ я случайно познакомился въ магазинѣ Никитина, говорилъ, что Вы уже должны возвратиться; на основаніи его предположенія, я и пишу къ Вамъ. Не подумайте, ради Бога, что хочу писать по поводу статьи Вашей; прошу Васъ разъ и навсегда не заводить объ этомъ поводѣ рѣчи, — то было недоумѣніе, а намъ ли съ Вами поднимать, забытыя недоумѣнія. Нѣтъ, я поведу рѣчь о предметѣ глубоко печальномъ, о безнадежномъ состояніи нашего друга Ивана Савича. Все лѣто онъ проболѣлъ, проболѣлъ страшно, почти не вставая съ постели. Кажется, самая злая чахотка (иначе что же?) ѣстъ его неумолимо и доѣдаетъ послѣдніе остатки его бѣднаго организма. Онъ все еще мужался, но съ 1 сентября самъ почувствовалъ приближеніе смерти. Не могу Вамъ передать, что перечувствовалъ я за эту недѣлю, какихъ потрясающихъ душу сценъ былъ я свидѣтелемъ. 3-го числа Иванъ Савичъ исповѣдывался и пріобщался. Въ тотъ же день мы (я, духовникъ, Зиновьевъ и Чеботаревскій, учитель законовѣд. въ нашемъ корпусѣ изъ студентовъ москов. универ.) собрались къ нему для совершенія духовнаго, которое, впрочемъ, отложено пока, потому что мы совѣтовали Ивану Савичу измѣнить свое намѣреніе — вмѣсто дѣтскаго пріюта, куда было онъ завѣщалъ деньги, имѣющія остаться отъ продажи магазина и вещей, предоставить все бѣднымъ своимъ роднымъ, которыхъ у него не мало, на что онъ съ удовольствіемъ согласился. Душеприказчикомъ онъ назначаетъ меня. По совѣту моему, право собственности на его сочиненія предоставляется Вамъ съ тѣмъ, чтобы Вы распорядились ими для благотворительности по Вашему усмотрѣнію. Я увѣренъ, дорогой Николай Ивановичъ, что Вы не потяготитесь подобнымъ завѣщаніемъ^[8]. Я бы, пожалуй, и на себя принялъ эту обязанность, но во-1-хъ, въ столицѣ удобнѣе и продать право на изданіе и издать, а во-2-хъ, на меня и такъ посыплются нареканія: право, найдутся люди, которые скажутъ, что я обобралъ Никитина. Я за Васъ далъ слово бѣдному нашему другу, который, безъ согласія Вашего, не хотѣлъ васъ безпокоить. — 'Теперь же, — сказалъ онъ 3-го числа, — я не могу, я не въ силахъ писать къ Николаю Ивановичу. — Не потому не можетъ, чтобы уже перо выпадало изъ рукъ его, — онъ еще въ состояніи бродить по комнатѣ, но оттого, что писать къ Вамъ и говорить о смерти, о вѣчной разлукѣ… о, вѣдь это ужасно! Въ немъ обнаружилась нервозность чисто женская, — нѣчто въ родѣ истерическихъ припадковъ. А тутъ все прошлое встаетъ передъ нимъ теперь съ особенною силою, и тутъ же, за стѣною, все то же пьянство, тотъ же развратъ: мерзавецъ — отецъ пьетъ безъ просыпу до возмутительнаго безобразія. А жизнь, прожитая безъ любви, ничѣмъ не согрѣтая, горькое одиночество — душа содрогается смотрѣть на этого великаго мученика! — Лѣчитъ его лучшій докторъ въ городѣ Тобинъ^[9]. Надолго ли продлится жизнь Ивана Савича? — Богъ вѣсть: можетъ еще и подышетъ, но едва ли встанетъ хоть на время. Что дѣлать! не веселыя вѣсти я Вамъ сообщаю. Только и знаешь, что провожаешь въ могилу друзей. — Для Васъ готовъ давно экземпляръ «Орловскихъ актовъ»^[10]. Я пришлю его по полученіи отъ Васъ отвѣта. Какъ Вы мнѣ посовѣтуете: не поднести ли экземпляръ Константину Николаев.^[11] и Географическому Обществу, если это только къ чему-нибудь поведетъ? и нельзя ли эти приношенія сдѣлать черезъ Васъ? О распродажѣ книжки въ Воронежѣ нечего и думать. Передайте мое почтеніе и сестры моей Надеждѣ Аполлоновнѣ^[12], а H. С. Милошевичу^[13] поклонъ. Онъ хоть бы строчку когда. Прощайте и не забывайте любящаго Васъ

М. де-Пуле.

II. Письмо М. Ѳ. Де-Пуле къ Н. И. Второву.

Воронежъ. 24 сентября 1861 г. Воскресенье.

Письмо Ваше, дорогой мой Николай Ивановичъ, я получилъ, вчера, по возвращеніи отъ Ивана Савича. Что сказать Вамъ о немъ? Онъ еще живъ; въ этихъ немногихъ словахъ все; но это не жизнь, а догораніе жизни, сопровождаемое страшными муками. Свидѣтелю этихъ мукъ ничего не остается болѣе, какъ желать имъ конца. Душа у меня до такой степени изболѣла въ теченіе вотъ круглаго мѣсяца, что, право, нѣтъ силъ у нея выносить далѣе горя; результатомъ такого изнеможенія явилось какое-то апатичное состояніе, подъ вліяніемъ котораго желаешь одного — прекращенія мукъ бѣднаго нашего друга, хотя и знаешь, что прекратитъ ихъ смерть. Не предавайтесь пустой обольстительной надеждѣ, мой милый Николай Ивановичъ, — Иванъ Савичъ не оживетъ и скоро-скоро онъ долженъ скончаться! Прежнія его болѣзни ничего не имѣютъ общаго съ теперешней. Въ настоящее время онъ не поднимается съ постели и ни писать, ни читать уже не можетъ, питается однимъ чаемъ и лѣкарствами. «Духъ у меня бодръ, но организмъ убиваетъ меня», — говоритъ онъ, и, бѣднякъ, безпрестанно плачетъ. Онъ понимаетъ свое положеніе, но все еще питается иногда надеждою; впрочемъ, во многихъ отношеніяхъ сталъ дитя. Куда дѣвалась его прекрасная, мужественная наружность! весь изсохъ, лицо и голова съ кулакъ. Его бьютъ наповалъ то поносъ, то кашель; перестаетъ одинъ, начинается другой. У него чахотка кишечная, кашель безъ мокротъ; сильнѣйшій поносъ (испражненія — какая-то бѣловатая пѣна), т. е., вѣрнѣе, простое испражненіе доводитъ его до обморока. Въ прошлый вторникъ (19 числа) онъ едва не умеръ и вторично пожелалъ причаститься. Къ несчастью, я три дня по болѣзни просидѣлъ дома, ѣздила къ нему сестра, возвратилась въ слезахъ, съ словами: «Ив. Сав. вѣрно умретъ сегодня!» Я всю ночь не спалъ (сколько такихъ ночей уже прошло!), на утро 20-го поѣхалъ къ нему; но уже ему было лучше. Представьте себѣ его, живого мертвеца, измученнаго болѣзнью, лежащимъ на диванѣ въ большой комнатѣ, что на улицу. Лежитъ онъ съежившись подъ одѣяломъ, смотритъ, увы! уже не своимъ свѣтлымъ взглядомъ, немного поговоритъ съ вами, потомъ вдругъ или закричитъ громко или тихо застонетъ, зажмурится, вытянется (думаешь, ну, умретъ!), въ лицѣ прочтешь невыносимыя страданія. Пройдетъ 10—15 минутъ, въ головѣ обнаруживается жаръ, лицо покрывается потомъ, — и конецъ припадку, т. е. безпрестанно возобновляющимся болямъ желудка. Лежитъ онъ то навзничь, то на правомъ боку; на лѣвомъ лежать не можетъ. Сегодня, по причинѣ мерзкой погоды, я у него не былъ. Отправлюсь завтра и отнесу письмо ваше. Не знаю, будетъ ли онъ въ состояніи самъ прочитать его. 26-го день его ангела; «если буду живъ, пріѣзжайте съ сестрою пить чай» — еще вчерась говорилъ онъ мнѣ и давно все твердитъ объ этомъ чаѣ и мнѣ и сестрѣ. Духовная давно совершена и другъ нашъ давно приготовился къ смерти. Послѣдняя, читаемая имъ книга — Евангеліе; послѣдній долгъ, который другъ нашъ ожидаетъ себѣ, падаетъ на меня, все на меня! Боже! нѣтъ силъ выносить этихъ крестовъ, этихъ проводовъ дорогихъ покойниковъ къ могилѣ! Все вокругъ меня вымираетъ, со смертью Никитина послѣдняя связь моя съ Воронежемъ порвется, и я хочу его бросить.

Письмо ваше изъ Кронштадта мы, т. е. Ив. Сав., получили, но не отвѣчали на него — онъ все по болѣзни, вѣроятно, а я почти цѣлое пѣто не жилъ въ Воронежѣ, а въ августѣ думалъ, что уже поздно.

Завтра, съ тяжелой почтой, посылаю вамъ 3 экземпляра Актовъ, одинъ для Васъ, а два для раздачи кому хотите. Васъ прошу написать маленькую статейку для С. Пчелы или Пб. Вѣдомостей, ничего, если и побраните. Я еще въ іюнѣ послалъ для рецензіи экземпляръ въ От. Записки; вѣдь, въ другихъ журналахъ совсѣмъ нѣтъ библіографическаго отдѣла. Въ Москов. Вѣдомост. было маленькое библіогр. извѣщеніе объ актахъ (въ іюлѣ). Послалъ я съ Суворинымъ^[14] въ Москву экземпляръ для Р. Вѣстника, но онъ передалъ его въ Р. Рѣчь, для которой пишетъ статью Буслаевъ. Для Р. Вѣстника я просилъ написать А. Н. Афанасьева, которому подарилъ экземпляръ. Просилъ я свое главное начальство о покупкѣ нѣсколькихъ экземпляровъ для корпусовъ, попечителя Харьковскаго округа — для училищъ; не знаю, что будетъ. Здѣсь пока не продалъ ни одного, а редакція здѣшнихъ вѣдомостей даже не приняла самой скромной рецензіи на мою книгу. На подарки книгой здѣсь охотники — но и только. Надеждѣ Аполлоновнѣ^[15] отъ меня и сестры передайте почтеніе; сестра и Вамъ кланяется. Не забывайте много Васъ любящаго

М. де Пуле.

III. Записка М. Ѳ. Де-Пуле.

Понедѣльникъ. 25 сентября 1861 г.

Сегодня я былъ у Ивана Савича; засталъ его сидящимъ, или, вѣрнѣе, лежащимъ въ креслахъ; поносъ вотъ почти съ недѣлю прекратился; но грудь едва дышетъ и самое дыханіе у него сопровождается глухими стонами: говоритъ, что чувствуетъ въ груди большое накопленіе мокроты, которая совсѣмъ не отдѣляется. Я сѣлъ напротивъ него и отдалъ ему письма Н. И. Второва и H. С. Милошевича; онъ сталъ читать ихъ; я смотрѣлъ на выраженіе лица его; оно оставалось совершенно спокойно и безстрастно. «Спасибо имъ!» — сказалъ онъ. Въ послѣднее время я замѣтилъ, что онъ находится въ апатичномъ состояніи. Вообще же ему нисколько не хуже, но и нисколько не лучше, а утѣшительнаго ровно ничего нѣтъ. Долго мнѣ сидѣть было нельзя. — «Прощайте, до завтрева», — сказалъ я. «Прощайте, пріѣзжайте же завтра съ сестрой чай пить». «Кто же писалъ Н. И. о моей болѣзни?» — «Я, вѣдь вы, помните, сами говорили написать, потому что сами вы не могли писать къ нему». — «А, да! помню».

IV. Письмо А. Д. Перелешина къ Н. И. Второву.

25 октября 1861 г.

Вы извѣщены телеграммой, Многоуважаемый Николай Ивановичъ, о смерти Ивана Савича, но о послѣднихъ минутахъ его жизни Вамъ не передано; а потому считаю долгомъ пополнить извѣстіе. Смерть его послѣдовала отъ двухъ чахотокъ — легочной и кишечной. Съ мая мѣсяца здоровье его окончательно разстроилось и началась только борьба съ смертью. Страданія его были ужасныя, которыя увеличивались еще его печальной обстановкой. — Жалкій отецъ его впалъ почти въ безпробудное пьянство, онъ просыпался для того только, чтобы набушеваться, сколько хватало силъ, и опять напиться. Ив. Савичъ, при болѣзненной раздражительности, до такой степени волновался этимъ, что при видѣ отца приходилъ въ ярость, обнаруживавшуюся скрежетомъ зубовъ и истерическими припадками. По духовному завѣщанію, съ котораго Вамъ передается засвидѣтельствованная копія, какъ душеприказчику по изданію его сочиненій, онъ все свое достояніе передалъ своимъ роднымъ, минуя отца. Отецъ, не зная существованія завѣщанія, зачалъ до смерти Ив. Савича требовать отъ него ключи отъ магазина и денегъ, грозя ему въ противномъ случаѣ проклятіемъ. — Ив. Сав. послѣднее время былъ исключительно религіознаго настроенія, Евангеліе не сходило у него со стола и онъ исполнилъ весь христіанскій обрядъ и умеръ при чтеніи отходной; каково же на него должно было подѣйствовать за часъ передъ смертію присутствіе отца, грозящаго ему своимъ проклятіемъ? Покойный все время былъ въ полной памяти. — 9 сентября, при подписаніи имъ духовнаго завѣщанія, были Де-Пуле, я, Зиновьевъ — секретарь Думы, Чеботаревскій и духовникъ. — Онъ подписалъ завѣщаніе твердо и скоро, потомъ посмотрѣлъ на насъ, покачалъ головой и сказалъ: какъ малъ становится въ Воронежѣ Второвскій кружокъ, годъ отъ году все уменьшается. — Недѣли за двѣ до его смерти я пробылъ у него довольно долго и разговоръ нашъ не прерывался. При разговорѣ о современныхъ вопросахъ Ив. Савичъ воодушевлялся, глаза его загорались, а при воспоминаніи о Васъ у него выступили слезы и онъ сказалъ: какъ бы я желалъ написать въ послѣдній разъ Николаю Ивановичу и сказать ему, какъ я много люблю и почитаю его и семейство, да силъ не хватаетъ, рука не ходитъ. — Давши собраться ему съ силами, я сказалъ: диктуйте, я буду ему писать за Васъ. — Онъ сказалъ: рука-то бы ходила, счеты по магазину и переписку я самъ веду, да слезы не даютъ ей двигаться, я не разъ, еще прежде, начиналъ писать къ нему, и оканчивалъ на первой строчкѣ, слѣдовательно, и диктовать Вамъ я не въ силахъ; когда будете писать къ нему, поклонитесь отъ меня, еще хотѣлъ что-то сказать, но заплакалъ и, только спустя нѣсколько времени, сказалъ: вы знаете, сколько я ему обязанъ. — Похороны были 18 октября. На выносѣ были только близкіе его и нѣсколько кадетъ, до Смоленскаго собора везли на дрогахъ, а въ соборѣ встрѣтили его тѣло гимназисты и многіе граждане. Изъ собора до могилы его несли на рукахъ гимназисты и кадеты. — Похороненъ Ив. Савичъ на Ново-Митрофановскомъ кладбищѣ, подлѣ Кольцова.

Мих. Ѳедоровичъ^[16] приводитъ въ извѣстность магазинъ покойнаго и съ другого дня его смерти почти цѣлый день проводитъ въ магазинѣ. — Онъ просилъ меня поклониться Вамъ и сказать, что какъ только покончитъ съ магазиномъ, тотчасъ Вамъ напишетъ…^[17]

Любящій Васъ А. Перелешинъ

V. Письмо И. И. Зиновьева къ Н. И. Второву.

Милостивый Государь Николай Ивановичъ.

Искренно радуюсь, что Вы благополучно возвратились въ Петербургъ; а я пишу къ Вамъ больной и тѣломъ и душою. Смерть близкаго сердцу Ивана Саввича такъ сильно осадила меня, что и до сихъ поръ какъ-то не придешь въ себя. Казалось бы, видѣвши постоянно и постепенно всю безнадежность его на жизнь, можно было свыкнуться съ мыслью, что онъ долженъ умереть; но разстаться съ нимъ навсегда такъ было больно, что скорѣе вѣрилось въ какое-то небывалое чудо медицины, нежели въ то, что дѣйствительно должно было совершиться. До мая мѣсяца здоровье его было въ удовлетворительномъ состояніи, но — право — есть что-то необъяснимое въ человѣкѣ, въ родѣ предчувствія. Мнѣ живо теперь представляется слѣдующее обстоятельство. На третій день Пасхи я пришелъ къ И. С. съ тѣмъ, чтобы идти вмѣстѣ гулять, потому что утро было тихое и свѣтлое. Онъ одѣлся и мы вышли на улицу, но остановились у воротъ, задавши себѣ вопросъ: куда идти? Такъ какъ мы собрались бродить безъ цѣли, то, чтобъ не встрѣчаться съ визитерами, я предложилъ отправиться на кладбище. Это ему понравилось и дорогой онъ даже сказалъ мнѣ спасибо за такую мысль. — «Прекрасно, говорилъ онъ, мнѣ кстати и нужно туда; я далъ слово провѣдывать малютку Николая Ивановича и посматривать въ порядкѣ ли его могилка, не нужно ли очистить бурьянъ, да поправить рѣшотку»^[18]. На кладбищѣ прежде всего, конечно, мы осмотрѣли могилку Вашего малютки; она оказалась въ порядкѣ и потомъ уже долго бродили по кладбищу. Мы обошли почти всѣ памятники и, спотыкаясь на кости, храбро толковали о томъ, какъ неутѣшительный конецъ ждетъ каждаго изъ насъ. Но болѣе всего мысли его заняты были тѣмъ, что люди удивительно стали недолговѣчны; почти у каждаго памятника онъ толковалъ: вотъ 25 лѣтъ, вонъ 30, а здѣсь 40… ну что это за лѣта! вѣдь такимъ только жить, да жить бы; даже 60 лѣтъ онъ не признавалъ за долголѣтіе. Дольше всего простояли мы передъ памятникомъ молодого Малышева, о которомъ И. С. очень жалѣлъ^[19]. Наблюденіе, что кладбище уложено больше молодыми, нежели старыми, какъ-то суевѣрно подѣйствовало на него, такъ что, выходя оттуда, онъ сказалъ: видно, братъ, и до насъ доходитъ очередь! Я, шутя, отвѣчалъ, что умирать не хочу. Послѣ мы бродили по улицамъ, но и тутъ онъ замѣтилъ, что такой большой и веселый праздникъ, а вездѣ что-то пусто и грустно, народа почти не видно. Въ слѣдующій разъ подговаривалъ онъ идти на Чижовское кладбище (послѣ я узналъ, что тамъ лежитъ мать его), но прогулка эта не состоялась. Перваго мая мы вмѣстѣ были на дачѣ у Михайловыхъ^[20], гдѣ онъ высказывалъ свои предположенія, что вотъ онъ поѣдетъ сначала въ деревню къ генералу Матвѣеву, а тамъ въ концѣ іюня въ Москву и Петербургъ вмѣстѣ со мною; но заболѣлъ и уже не всталъ.

Въ первомъ періодѣ его болѣзни открылось небольшое кровохарканье; лѣчилъ его только что познакомившійся съ нимъ новый инспекторъ Врачеб. Упр. Розовъ, который впослѣдствіи приглашалъ съ собою старшаго доктора больницы Тобина и члена управы Болховитинова; послѣдній былъ уже знакомъ съ болѣзненнымъ организмомъ И. С. и разъ помогъ ему очень удачно. Почтенное тріо медицины, кажется, въ продолженіе двухъ недѣль ежедневно собиралось къ больному. Кровохарканіе остановили, консиліумы прекратились; при больномъ остался одинъ Розовъ, но болѣзнь, видимо, развивалась и И. С. не получалъ облегченія. Правда, да августа выпадало такое время, когда онъ могъ проѣхать до магазина или съ трудомъ, ради прогулки, пройти нѣсколько саженъ по улицѣ и только. Кажется, въ послѣдній разъ былъ онъ въ магазинѣ въ проѣздъ Кокорева, съ которымъ и видѣлся тамъ; съ августа же слегъ онъ окончательно. Видѣвши, что больной — вообще плохо вѣрившій въ медицину — рѣшительно потерялъ довѣріе къ пользовавшему его г. Розову, мы, посовѣтывавшись между собою, отказали этому господину, высказавъ ему откровенно, что въ больномъ вѣра въ авторитетъ доктора — дѣло не маловажное и имѣетъ сильное вліяніе на ходъ болѣзни. Затѣмъ пригласили лучшаго — по отзывамъ — доктора Тобина, который, дѣйствительно, при всей видимой безнадежности, дѣлалъ чудеса съ И. С. и искусственно поддерживалъ въ немъ жизнь, по крайней мѣрѣ, мѣсяца два. Тобинъ говорилъ, что если больного оставить дня на два безъ лѣкарства, то онъ сейчасъ же умретъ, это зналъ и И. С., настоятельно вызвавшій доктора на рѣшительное объясненіе о своемъ положеніи. Тобинъ отвѣчалъ ему такъ: «Я не Богъ и чудесъ творить не могу, но если въ вашемъ организмѣ осталось еще хоть что-нибудь живое, способное при помощи медицины работать, то помочь можно. Если у васъ откроется горломъ кровь, я остановлю ее; будетъ васъ мучить кашель, я уйму его; будетъ васъ поминутно слабить, я и съ этимъ справлюсь; наконецъ, если будутъ выходить у васъ кишки по частямъ, я и ихъ могу остановить… дальше же этого я ничего не могу сдѣлать». Въ послѣдніе, предсмертные дни у больного открылся холодный изнурительный потъ и поносъ; при чемъ, говорятъ, выходили частями и кишки. Всѣ болѣзненныя страданія переносилъ онъ съ удивительнымъ терпѣніемъ и до самаго исхода былъ въ полномъ сознаніи и памяти. По временамъ онъ говаривалъ: «духомъ я ничего, бодръ и спокоенъ; но проклятое тѣло меня безпокоитъ»…Замѣчательно, что по мѣрѣ того, какъ болѣзнь становилась упорнѣе и положеніе безнадежнѣй, въ больномъ рѣзко смѣнялись прежніе его взгляды и убѣжденія новыми; онъ, видимо, переходилъ подъ знамя догматической религіи. Хвалился, что съ особеннымъ удовольствіемъ прочелъ записки келейника о св. Тихонѣ; въ послѣднее же время исключительно читалъ одно только Евангеліе.

По безнадежности положенія, мы находили нужнымъ, чтобы онъ пріобщился Св. Тайнъ, но, знавши его убѣжденія по части религіи и то, что онъ — по его словамъ — не пріобщался болѣе 10 лѣтъ, никто изъ насъ не рѣшался приступить къ нему съ такимъ предложеніемъ изъ опасенія еще больше разстроить его; дѣло однако жъ какъ-то само собой склеилось. Разъ собрались толковать на счетъ духовнаго завѣщанія и Михаилъ Ѳедоровичъ^[21], между прочимъ, совершенно неожиданно сказалъ: «Послушайте И. С., не худо бы вамъ пріобщиться»… и, удивительно, больной согласился безъ всякихъ возраженій. Онъ задумался только о томъ, что этого не было уже лѣтъ 10 и потому желалъ бы имѣть духовникомъ человѣка разумнаго, котораго бы онъ лично уважалъ. Выборъ палъ на Арсенія, инспектора семинаріи, замѣчательнаго по уму, человѣческому развитію и далеко не похожаго на городскихъ дюжинныхъ поповъ. Причащеніе, однако жъ, не обошлось безъ глубокихъ нравственныхъ потрясеній. Милый папаша, сильнѣе всѣхъ болѣзней толкавшій сына въ гробъ, во все время по обыкновенію пилъ; а въ день причащенія, не смотря на раннее утро, лежалъ въ совершенномъ безчувствіи, хуже скота. Передъ исповѣдью И. С. пожелалъ испросить у него прощеніе; для чего принужденъ былъ тащиться въ его темную и грязную берлогу. Онъ сталъ передъ кроватью пьянаго на колѣни и, цѣлуя руку отца, говорилъ со слезами: «Батюшка! простите меня…», но безчувственный скотъ безсмысленно мычалъ, не сознавая, что вокругъ него дѣлается. Больного отвели отъ постели и съ нимъ сдѣлалась истерика. Послѣ причащенія онъ немного успокоился. Затѣмъ онъ еще разъ пріобщался.

Наканунѣ смерти, утромъ, я былъ у него; онъ лежалъ съ закрытыми глазами, потомъ взглянулъ на меня и спросилъ: «Что давно не видать?…» Передъ этимъ я самъ былъ нездоровъ и нѣсколько дней не былъ у больного. Выговоръ его становился тупъ, дыханіе было тяжело; всѣ мы, сидѣвшіе въ комнатѣ, молчали, больной опять открылъ глаза и спросилъ: «Что же вы сидите всѣ и молчите?..» Я отвѣчалъ, что говорить-то теперь не объ чемъ, а онъ, закрывая глаза, возразилъ: «Да весело такъ-то вотъ, какъ всѣ сидятъ да молчатъ!..» Въ этотъ день родные приступили къ нему съ обрядомъ соборованія; онъ слушалъ съ закрытыми глазами и молчалъ. Понявши, что это его тяготить, я сталъ отклонять родныхъ, объясняя, что обрядъ этотъ теперь не своевремененъ и по своей продолжительности можетъ сильно утомить больного; на этихъ словахъ онъ открылъ глаза и, обращаясь ко мнѣ, сказалъ: «да, это нравственно меня сильно осадитъ…» Утромъ въ день смерти родные, все-таки, успѣли схлопотать пособороваться… Въ это же предсмертное утро милый папаша, стоя пьяный въ изголовья больного сына, неотступно допрашивалъ его: «Скажи, кому ты магазинъ отказалъ? Если мнѣ, то вѣдь я тебя похороню съ честью, какъ слѣдуетъ подъ балдахиномъ провезу… если же нѣтъ, — я тебя прокляну!…» Это говорилъ отецъ умирающему сыну; есть же на свѣтѣ такія безъименныя чудовища. — Нашъ мученикъ только лишь умолялъ ходившую за нимъ двоюродную сестру^[22]: «Аннушка, другъ мой, отведи ты, ради Бога, отъ меня старика…». Соборованіе назначено было въ исходѣ пятаго пополудни, но от. Арсеній, по какому-то непонятному побужденію, пришелъ часа въ четыре и, заставши его при послѣднихъ минутахъ, успѣлъ только лишь прочесть отходную. Передъ самой кончиной больной открылъ глаза и чего-то знаками просилъ; ему подали пить, но онъ проговорилъ: «Нѣтъ, супу… ѣсть хочу…». Въ послѣднюю же минуту, когда родные подняли плачъ, онъ быстро открылъ глаза, торопливо окинулъ всѣхъ мутнымъ взглядомъ, потомъопять тихо закрылъ глаза и… его не стало.

Нѣсколько разъ больной собирался писать къ Вамъ, но рѣштельно не могъ. Какъ только я возьмусь за перо, говорилъ онъ, у меня польются слезы градомъ и все ни санье кончается истерикой. Я близокъ былъ къ покойному и могу засвидѣтельствовать, какъ передъ Богомъ, что едва ли есть другой человѣкъ, который бы любилъ и уважалъ Васъ болѣе Ивана Саввича. — Когда обмывали его тѣло, пьяное чудовище, узнавши, что магазинъ оставленъ не ему, страшно неистовствовалъ и клялъ покойнаго. По вскрытіи же и по прочтеніи духовной онъ просто поднялъ бунтъ, такъ что Мих. Ѳед.^[23] принужденъ былъ погрозить ему, что если не уймется, то будетъ отправленъ въ полицію. Отпѣвали И. С. въ Смоленской церкви, на голову мученика-поэта мы еще въ домѣ возложили выстраданный имъ вѣнокъ; другой привезла и положила уже въ церкви М-me Замятина. Похоронили его рядомъ съ Кольцовымъ; эта прекрасная мысль исключительно принадлежитъ А. Р. Михайлову, въ семействѣ котораго всегда былъ онъ принятъ, какъ родной. Изъ церкви гробъ не допустили поставить на дроги, но несли до могилы на рукахъ поперемѣнно всѣ тѣ, кому дорога память о покойникѣ. Нѣкто Дорошинскій (кажется, казначей канцеляріи губернатора) открылъ подписку на памятникъ И. С., по поводу чего и сдѣлалъ горячее воззваніе въ Губ. Вѣд., напечатавъ списокъ лицъ, уже пожертвовавшихъ; но безъ участія губернатора, или кого-нибудь изъ лицъ вліятельныхъ, едва ли можно ожидать желаемаго успѣха. Губернаторъ^[24], хотя и не зналъ лично И. С., но на погребеніи былъ; говорятъ, что совѣтникъ губерн. правленія Лысогорскій хочетъ открыть подписку отъ себя; это было бы подѣйствительнѣй, потому что Лысогорскій пользуется особеннымъ расположеніемъ губернатора и имѣетъ на него большое вліяніе^[25].

Въ началѣ Іюля я былъ въ Петербургѣ и прожилъ семь дней; я зналъ, что Васъ нѣтъ въ городѣ и потому съ глубокимъ сожалѣніемъ удовольствовался только тѣмъ, что нѣсколько разъ проходилъ по Бассейной мимо Вашей квартиры, отъ которой и стоялъ — какъ мнѣ показалось недалеко, въ Знаменской гостиницѣ. Поѣздка моя была просто потребность отдохнуть и сколько-нибудь поправить скверное здоровье. Денегъ требовалось немного: мы отправлялись втроемъ до Москвы на долгихъ; а, все-таки, на служебныя средства я бы не могъ ѣхать, но меня выручили Воронежскіе сборники. Быть въ Москвѣ и не взглянуть на Петербургъ какъ-то ужъ и передъ дѣтьми было бы совѣстно; такимъ-то образомъ и я имѣлъ честь гранить знаменитый проспектъ и взглянуть хоть не на всѣ, но на многія диковинки, по совѣту покойнаго И. С. Боже мой, какъ жалѣлъ онъ, что ему нельзя было поѣхать…^[26]

Знаете ли чего по описи и оцѣнкѣ стоитъ магазинъ И. С.? Около 9 т. руб. серебромъ. Въ прошломъ году по его собственноручной записи общая продажная выручка была 9 т. руб. сер., да сверхъ того до 200 подписчиковъ на чтеніе даютъ 2 т. руб. сер. Да, у кого есть деньги, купивши магазинъ, будетъ съ благодарностью вспоминать И. С.^[27].

Желаю Вамъ всего лучшаго отъ Бога и прошу извинить за длинное писанье.

Съ истиннымъ почтеніемъ, душевно преданный Вамъ, имѣю честь быть

Милостивый Государь

Вашимъ
покорнѣйшимъ слугою

И. Зиновьевъ.

Воронежъ.

13 Ноября 1861 г.

"Современникъ" Кн. V. 1912

---

1. Это было въ 1849 г., когда Никитинъ послалъ въ редакцію „Воронежскихъ Губ. Вѣд.“ два стихотворенія: „Лѣсъ“ и „Думу“. 5 ноября въ № 45 было напечатано: „Надняхъ присланы намъ отъ неизвѣстнаго лица при письмѣ, подписанномъ буквами И. Н., два стихотворенія, которыя мы, по прочтеніи, нашли такъ замѣчательными, что готовы были на этотъ разъ изъ уваженія къ дарованію, отступить отъ принятой нами программы и помѣстить въ нашей газетѣ. Единственное препятствіе, которое удерживаетъ насъ, — это незнаніе нами имени автора“.
2. Письмо Никитина къ редактору „Воронеж. Губ. Вѣд.“ В. А. Средину датировано 12 ноябремъ 1853 г. При письмѣ были посланы „Русь“, „Поле“ и „Съ тѣхъ поръ, какъ міръ нашъ необъятный“. Изъ этихъ стихотвореніи было напечатано первое въ № 47 „Воронеж. Губ. Вѣд.“ за 1853 г.
3. Въ письмѣ Никитинъ сообщалъ, что онъ — мѣщанинъ.
4. Новый воронежскій поэтъ. — «Москвитянинъ», 1854, № 8, апрѣль, кн. II, отд. VII, стр. 141—142.
5. Опубликовано впервые О. В. Яфа въ «Русскомъ Богатствѣ», 1911, кн. X.
6. Считаемъ своимъ пріятнымъ долгомъ выразить глубокую благодарность Софьѣ Николаевнѣ и Ольгѣ Викторовнѣ Яфа за ихъ любезное разрѣшеніе опубликовать хранящіеся у нихъ матеріалы.
7. Василій Александровичъ Кокоревъ, съ которымъ Никитинъ познакомился черезъ И. И. Второва, былъ очень расположенъ къ поэту, принялъ живое участіе въ распространеніи «Кулака», оказалъ денежную помощь Никитину при открытіи имъ книжнаго магазина въ Воронежѣ, издалъ въ 1859 г. на свои средства «Стихотворенія» поэта.
8. Завѣщаніе Никитина хранится въ Воронеж. Губ. Музеѣ, напечатано въ Отчетѣ Музея за 1899 г., стр. 16—18. См. также сочиненія Н. подъ ред. М. О. Гершензона. М. 1911, стр. 349—350.
9. А. К. Тобинъ былъ старшимъ докторомъ Воронежской больницы (см. «Воронеж. юбилейный сборникъ въ память 300-лѣтія Воронежа», т. II, стр. 348).
10. Изданы Де-Пуле.
11. Вел. князь Константинъ Николаевичъ.
12. Жена Н. И. Второва.
13. Близкій другъ Никитина, Николай Степановичъ Милошевичъ, принималъ участіе въ Крымской компаніи, въ 1859 г. оставилъ военную службу, въ 1860—1880 гг. служилъ въ Мин. Внутр. дѣлъ, умеръ въ 1901 г.
14. Алексѣй Сергѣевичъ Суворинъ, издатель «Нов. Времени» воспитывался въ Воронеж. корпусѣ, былъ членомъ кружка Де-Пуле и Никитина. Въ изданной по ихъ мысли «Воронежской Бесѣдѣ» на 1861 г. помѣщено одно изъ первыхъ произведеній А. С. Суворина — разсказъ — «Черничка».
15. Жена Н. Я. Второва.
16. Михаилъ Ѳедоровичъ Де-Пуле.
17. Выпущенъ конецъ письма, не относящійся къ Никитину.
18. Въ 1859 г. Никитинъ написалъ стихотвореніе «Могила дитяти». Въ письмѣ къ Второву отъ 21 авг. 1859 г. поэтъ писалъ: «Оно внушено мнѣ на кладбищѣ, гдѣ похороненъ Вашъ Николинька».
19. Иванъ Ивановичъ Малышевъ умеръ 1 февр. 1856 г. 26 лѣтъ. «Кто зналъ коротко этого молодого человѣка, — писалъ Второвъ въ некрологѣ, — не могъ не цѣнить въ немъ отличныхъ его способностей и рѣдкихъ душевныхъ качествъ, соединенныхъ съ весьма замѣчательнымъ образованіемъ» («Воронеж. Губ. Вѣд.», 1856, № 5).
20. Антонъ Родіоновичъ Михайловъ, воронежскій купецъ, былъ очень расположенъ къ Никитину. Въ 1869 г. на средства А. Р. Михайлова были изданы сочиненія поэта, давшія чистой прибыли 2599 р. 45 к., которые поступили въ пользу Воронежской женской гимназіи, въ учрежденіи которой поэтъ принималъ очень горячее участіе.
21. Михаилъ Ѳедоровичъ Де-Пуле.
22. Двоюродная сестра Никитина Анна Николаевна Тюрина была однимъ изъ самыхъ близкихъ его друзей.
23. Михаилъ Ѳедоровичъ Де-Пуле.
24. Воронежскимъ губернаторомъ тогда былъ генералъ-маіоръ Михаилъ Ивановичъ Чертковъ, назначенный на эту должность 12 апрѣля 1861 г., послѣ гр. Дмитрія Николаевича Толстого, который издалъ въ 1856 г. на свои средства «Стихотворенія» поэта.
25. На собранныя пожертвованія 29 сентября 1863 г. былъ поставленъ на могилѣ Никитина памятникъ, сдѣланный изъ мрамора по рисунку художника М. С. Петерсона въ Петербургѣ, въ мастерской братьевъ Ботта.
26. Выпущено не относящееся къ Никитину.
27. Книжный магазинъ Никитина былъ проданъ за 7.800 р.