1899
правитьД. Л. МОРДОВЦЕВЪ.
правитьБОЙ НА НЕВѢ.
правитьСвятому Невскому служилъ:
Его потомство Гнѣвъ Вѣнчанный --
Иванъ Четвертый -- пощадилъ.
Ижерской поручена бѣ ея у стража морская.
Наступало тихое іюльское утро 1242 года.
Блѣдная сѣверная ночь еще борется съ разсвѣтомъ, но востокъ алѣетъ все болѣе и болѣе, прогоняя тѣни короткой лѣтней ночи и освѣщая одинокое, неподвижно стоящее на берегу Финскаго залива при устьѣ Невы, видѣніе.
Это -всадникъ. Если бы предразсвѣтный вѣтерокъ не шевелилъ пряди его длинной сѣдой бороды, то можно было бы принять его за бронзовое или гранитное изваяніе — такъ онъ былъ неподвиженъ.
— Господи, что мы сіе?.. Въ соніи-ни то явися, или бысть мы видѣніе дивно? испуганно шепчетъ всадникъ и творитъ крестное знаменіе.
Онъ трогаетъ копя, поднимается на стременахъ, поправляетъ на головѣ тапку.
— Нѣтъ, не сонъ, говоритъ онъ самъ съ собою. — Я слышалъ шумъ страшенъ по морю и видѣлъ насадъ одинъ гребущъ, а посреди насада святыхъ Бориса и Глѣба, какими я зрѣлъ ихъ на образѣ въ Новѣгородѣ, у святой Софіи. Я внималъ слухомъ моимъ, какъ Борисъ сказалъ, — брате Глѣбе! вели грести — да поможемъ сроднику своему Александру на супостаты: велика-бо сила свеевъ идетъ моремъ на Пжорскую землю и на Русь святую.
Морскія чайки съ жалобнымъ крикомъ кружатся надъ водою, уносясь на востокъ, къ Невѣ.
Всадникъ зорко всматривается въ дымчатую даль и видитъ — у острова Ритусари восходящее на востокѣ солнце золотятъ бѣлые, слабо надуваемые утреннимъ вѣтеркомъ, паруса.
Всадникъ набожно крестится.
— То свей идутъ на Русь: — ихъ то шнявы съ бѣлыми вѣтрилы.
Онъ снова всматривается въ морскую, затянутую пеленою дымки, даль.
— Горе моей родной странѣ и всей Вольской Пятинѣ, — шепчутъ его старческія губы.
Но онъ невольно вздрагиваетъ, вспомнивъ о видѣніи, и лицо его озаряется радостью.
— О, благослови, дуто моя, Господа, яко призрѣ и на раба своего и сподоби мя видѣнія дивна… Не пзліетъ Господь фіала гнѣва своего на святую Русь.
А бѣлые паруса все ближе и ближе.
— Въ Новгородъ — въ Новгородъ путь мой — ко князю Александру съ вѣстію о нашествіи свеевъ.
И онъ поворачиваетъ отъ моря коня и быстрою рысью пускается въ путь.
День и ночь ѣдетъ онъ знакомыми тропами, по топямъ и лѣсамъ, и когда утромъ, у святой Софіи, въ Новгородѣ, заблаговѣстили къ обѣднѣ, всади икъ въѣзжалъ уже на княжій дворъ. Навстрѣчу ему — нѣсколько «отроковъ» изъ дружины князя.
— Миръ вамъ, говоритъ всадникъ, сходя съ копя. — Въ дому ли князь?
— А ты кто, старче божіи? спрашиваетъ одинъ изъ отроковъ.
— Я Пелгусій, старѣйшина земли Ижорской, съ вѣстями ко князю и Великому Новугороду по спѣшному земскому дѣлу. Видите — коня мало не загналъ.
— Радша? Радивонъ! говоритъ одинъ отрокъ другому, стройному, мужественному юношѣ въ богатомъ воинскомъ одѣяніи съ длиннымъ мечомъ у лѣваго бока. Онъ только-что выходилъ отъ князя.
— Доложи князю, что къ нему прибылъ старѣйшина земли Ижорской, старецъ Пелгусій, съ вѣстями по великому и спѣшному земскому дѣлу.
Тотъ, кого назвали Радшеи, прошелъ въ княжій теремъ и скоро воротился, говоря:
— Господинъ и князь Великаго Новагорода ждетъ тебя, Пелгусіе.
И вотъ Пелгусій предсталъ предъ очи князя Александра Владиміровича, княжившаго тогда въ Новгородѣ.
Торопливо, насколько позволяли усталость, и безъ сна и отдыха проведенная ночь, старикъ повѣдалъ князю о чудесномъ видѣніи и о томъ, что въ морѣ показались шведскіе корабли, державшіе путь къ Ижорѣ.
Князь не могъ не понять всей важности сообщенныхъ ему извѣстіи, и, обнимая старика, сказалъ по поводу чудеснаго видѣнія:
— Сего не рцы никому же.
И тотчасъ же приказалъ своей дружинѣ и новгородскимъ ратнымъ людямъ немедленно готовиться къ походу, а самъ, вмѣстѣ съ старцемъ Пелгусіемъ и отроками Радшей, Ратмиромъ, Саввою и Гаврилою Олексиничемъ — своими тѣлохранителями, — отправился въ Софійскій соборъ, гдѣ, послѣ молебствія съ колѣнопреклоненіемъ, владыка Спиридонъ благословилъ ихъ на брань за святую Софію и за Водьскую Пятину съ Ижорскою землею.
Затѣмъ, ходя по рядамъ дружины, владыка окропилъ воевъ святою водой.
14-го іюля, не доходя нѣсколько версть до Невы, князь Александръ остановилъ свою небольшую рать вмѣстѣ съ приставшими къ ней ладожанами и отправилъ небольшой отрядъ, подъ начальствомъ старца Пелгусій, какъ знатока своего края, и любимаго своего отрока Радши — для развѣдокъ о движеніи непріятеля.
Солнце было еще высоко, когда Радша уже возвращался съ горстью конныхъ новгородцевъ къ ожидавшему его князю.
Радша, блестя на солнцѣ сталью остроконечнаго шишака, ѣхалъ на прекрасномъ ворономъ конѣ, покрытомъ лазоревымъ чепракомъ съ кистями золотной бити. Его стройную, мужественную фигуру свободно драпировалъ богатый, распашной, шитый золотомъ, терликъ съ черичатымъ отливомъ, а черезъ плечо перевѣшивалась рудо-желтая перевязь съ дорожною сулеею. Обнизь терлика отливала на солнцѣ бурмицкимъ жемчугомъ и самоцвѣтными камнями. У передней луки сѣдла висѣлъ блестящій топоръ съ тонкою изогнутою рукоятью, а копье, придерживаемое у нижняго конца древка ременною петлей, какъ бы выростало изъ лѣваго стремени, въ которое упиралась нога въ сапогѣ яркой желтой юфти.
Подъѣхавъ къ княжему намету. Радша быстро соскочилъ съ коня. Въ ту же минуту и князь показался изъ намета.
— А, се ты, Радіонъ, сказалъ онъ, привѣтливо. — А гдѣ же старецъ Пелгусій?
— Старецъ Пелгусій, господине княже, остался съ ладожаны у Невы — блюсти за ходомъ свейскихъ шнявъ, а меня послалъ къ тебѣ съ вѣстями, — отвѣчалъ Радша.
— Каковы же твои вѣсти?
— Добрыя, княже: старцу Пелгусію съиздавна свѣдомы свычаи и обычаи свеевъ, и онъ велѣлъ сказать тебѣ, что доколѣ свеи будутъ высаживаться объ онъ-полъ устья Ижоры и разбивать наметы, ты, на зорѣ, ударишь на нихъ и которыхъ положишь на мѣстѣ костьми твоею ратію хороброю, а которыхъ въ Невѣ потопишь, аки Фараона и египтянъ въ Чермнѣ морѣ, — бойко отвѣчалъ молодой воинъ.
— А вѣдомо ли старцу Пелгусію, кто вождь свеевъ и коликое число ихъ? спросилъ Александръ.
— Бергель — вождь свеевъ, княже, а рати у него — великое множество.
— Ино съ нами Богъ, и да не убоятся людіе мои тьмы темъ нападающихъ, зане на нападающихъ — силы небесныя! торжественно произнесъ Александръ, памятуя видѣніе старца Пелгусія, и молитвенно воздѣлъ руки къ небу.
Крѣпокъ предутренній сонъ Бергера, вождя шведской рати, расположившейся станомъ при устьяхъ Ижоры. Крѣпокъ и безпеченъ сонъ и ратныхъ его. Поснула на своемъ посту и стража ночная.
Никто не видитъ, какъ изъ-за сосѣдняго лѣса въ зловѣщей тишинѣ надвигается на сонный станъ врага небольшая, но отважная дружина князя новгородскаго. Ни копь подъ всадникомъ не фыркнетъ, ни стремя у ноги не звякнетъ, ни колчанъ со стрѣлами за спиною ратника не брязнетъ. А тетивы ладожанъ уже натянуты, копья и топоры готовы разить.
Ближе и ближе рать новгородская.
— Съ нами Богъ! вдругъ раздается въ утреннемъ воздухѣ металлическій кличъ князя Александра.
— Съ нами Богъ! вторилъ юношескій голосъ Радши.
— Съ нами Богъ! съ нами Богъ! подхватываютъ ближніе отроки князя — Ратмиръ, Савва и Гаврило Олексиничъ.
— Съ нами Богъ! потрясаютъ воздухъ клики всей рати новгородской.
И началась кровавая сѣча. Обезумѣвшіе отъ нечаяннаго нападенія сонные воины Бергера, поражаемые топорами и копьями, кидались съ берега въ Неву, чтобы вплавь достигнуть своихъ судовъ, и тонули, пронизываемые стрѣлами ладожапъ съ старцемъ Пелгусіемъ во главѣ.
Князь Александръ и Радша съ Саввою первыми, плечо къ плечу, спѣшившись, бросились къ"златоверхому шатру вождя свеевъ, и послѣдній изъ нихъ, Савва, топоромъ своимъ подрубилъ поддерживавшій верхъ намета коренной столбъ. Шатеръ рухнулъ.
Бергеръ и его оруженосецъ, вырвавшись изъ-подъ рухнувшаго шатра, стремительно ринулись прямо на князя и уже оруженосецъ готовъ былъ пронзить послѣдняго тяжелымъ копьемъ, какъ острый и увѣсистый топоръ Радши однимъ махомъ разсѣкъ до переносицы ничѣмъ непокрытую голову отважнаго шведа.
Паденіе оруженосца заставило Бергера искать спасенія на своемъ, стоявшемъ у берега, кораблѣ. За вождемъ кинулись и другіе. Въ тотъ-же моментъ Гаврило Олексиничъ вмѣстѣ съ конемъ бросился по сходнямъ на корабль; по сходни не выдержали тяжести, — а Олексиничъ и конь упали въ воду.
— Выдыбай, выдыбай, комоне мой вѣрный! крикнулъ Олексиничъ, — и конь, свободно переплывавшій Волховъ, моментально вынесъ изъ Невы своего господина на берегъ — въ самую сѣчу. Въ этой сѣчи особенно неистовствовалъ спѣшившійся Ратмиръ. Его тяжеловѣсный топоръ разилъ направо и налѣво. Ноги его скользили по крови убитыхъ имъ враговъ и спотыкались о трупы. Но кровь ихъ и погубила героя: онъ поскользнулся и упалъ.
— Къ Ратмиру на помощь, братія новгородцы! кричалъ Радша.
Но было уже поздно: Ратмира, всего израненаго, добили лежачаго.
При всемъ томъ шведамъ не было спасенія. Вся Нева запружена была ими, искавшими вплавь спасенія на своихъ судахъ. Иной отчаянно отбивался отъ своихъ же, цѣплявшихся за него въ виду неминучей смерти. Другой тщетно боролся съ волнами въ то время, какъ изъ спины его, словно перистое веретено, торчала убійственная стрѣла ладожанина.
Все, что оставалось отъ шведской рати на берегу, полегло подъ ударами новгородцевъ, и только тѣ изъ враговъ, которымъ удалось достигнуть своихъ судовъ, избѣгли смерти, отплывъ съ судами къ другому берегу Невы, куда уже не досягали ни стрѣлы ладожанъ, ни копья новгородцевъ.
Такъ кончилась битва, стяжавшая князю Александру наименованіе «Невскаго» и «святого» на вѣчныя времена.
Сказаніе объ этомъ побоищѣ говоритъ, будто бы убитыхъ шведовъ было такъ много, что три корабля были наполнены только тѣлами знатныхъ убіенныхъ.
До самой поздней ночи новгородцы и ладожане издали наблюдали, какъ шведы копали ямы для своихъ убитыхъ и наполняли ими общія братскія могилы.
На-утро слѣдующаго дня Пелгусій, войдя въ шатеръ князя и помолясь на висѣвшій у главнаго столба образъ, обратился къ побѣдителю съ такими пророческими словами:
— Княже! сказалъ онъ: — внемли слову Божію, его же удостоиста мя, раба непотребнаго, сродичи твои, святіи князи Борисъ и Глѣбъ. Нынѣ, въ нощи, явистася мы въ тонцѣ снѣ святіи Борисъ и Глѣбъ въ одеждахъ червленыхъ, аки сонцемъ одѣяни, и рекоста мы: — возстани, старче, отъ одра твоего, и, притекъ къ сродичу нашему, ко князю Александру, рцы тако: — на семъ мѣстѣ, идѣже проліяся кровь вѣрныхъ твоихъ за Русь и святую Софію, по мнозѣмъ времени воздвигнется градъ веліи — стольный градъ всея Русіи. и воздвигнувый градъ оный сродичъ твой явится всему міру царемъ велінмъ, каковаго же не бысть на земли, какъ и свѣтъ стоитъ, и возвеличитъ онъ Русь паче всѣхъ царствъ земныхъ, отъ сѣмене же и корене его изыдетъ нѣкогда лѣторасль царственная благоцвѣтущая царь мира, кій же возвѣститъ миръ мірови, глаголя царемъ и народомъ: — вложите въ ножны мечъ вашъ, да не отъ меча погибните.
— Аминь! тихо молвилъ Александръ и набожно перекрестился.
Затѣмъ Пелгусій обратился къ стоявшему тутъ же Радшѣ.
— И къ тебѣ, рабе Божій Радіоне, бысть слово Божіе: отъ твоего сѣмени изыдетъ мужъ, велій словомъ своимъ вѣщимъ, и пронесется слово то во всѣ концы вселенныя, и назоветъ его всякъ сущій въ ней языкъ за то, что чувства добрыя въ сердцахъ онъ будетъ пробуждать и милость къ падшимъ призывать.