Бой быковъ.
правитьПо примѣру Карла III, котораго имя причастно ко всему доброму и великому въ Испаніи, нынѣшнее Правительство пыталось изгнать сей жестокій обычай, защищаемый, по словамъ Бургоэна, одними палачами. Но приверженцы старыхъ предразсудковъ разъярили чернь — должно было уступить ей, и бой быковъ былъ назначенъ. Не могши быть на утреннемъ, я не хотѣлъ упустить вечерняго. Въ единообразіи Испанской жизни нельзя презирать подобною забавою.
Алкальская улица, не смотря на широту свою, тѣснила волны народа, стремившагося къ амфитеатру. Всѣ въ праздничныхъ одеждахъ толкались, чтобы достать выгодное мѣсто. Многіе радостно скакали туда въ колясочкахъ. Бѣдняки, неимѣющіе хлѣба и луку, платили по четыре реала за счастіе сидѣть подъ тѣнью. Они боялись не зною, но свѣта солнечнаго, который могъ бы, ослѣпивъ ихъ блескомъ, помѣшать видѣть до конца подвиги тореадоровъ. Циркъ расположенъ за городскою стѣною, въ виду садовъ Буэнъ-Ретиро. Зрѣлище его представляетъ какое-то древнее величіе. Чужеземецъ поражается имъ, какъ послѣднимъ изображеніемъ тѣхъ игръ, которыя въ видахъ, болѣе или менѣе благородныхъ, въ теченіе трехъ тысячъ лѣтъ восхищали образованныхъ зрителей. Арена, шаговъ шести сотъ въ окружности, ограждена шестифутовымъ заборомъ. За нимъ узкій проходъ, въ которомъ толпятся дѣйствующіе, отдѣляетъ зрителей отъ опасности. Народъ тѣснится на 14 ступеняхъ, и ни одно зрѣлище въ свѣтѣ не представляетъ столько разнообразія въ одеждахъ, столько жизни, такого движенія. Тамъ всѣ возрасты, всѣ состоянія, всѣ области, въ особыхъ своихъ нарядахъ. Далѣе рядъ балконовъ для дамъ высшаго сословія, для Грандовъ, для Прелатовъ; одно изъ сихъ возвышеній, осѣненное пунцовымъ бархатнымъ навѣсомъ, назначено для Принцевъ. Напротивъ сей Царской ложи — ревутъ въ тѣсной будкѣ запертые быки. Дверь направо для ихъ противниковъ, дверь налѣво для ихъ труповъ.
Около пятнадцати тысячъ зрителей, топаньемъ и криками, требовали начатія битвы. Послышался шумъ. Кардиналъ-Регентъ явился при радостныхъ кликахъ, и звонъ трубъ слился съ гармоническою пѣснію десяти тысячъ женщинъ. Въѣзжаютъ два алгвазила верхами — съ тростьмы въ рукахъ. Древнія шляпы съ шестью бѣлыми перьями осѣняютъ ихъ; голубое возвышается надъ прочими. Черный бархатный спенсеръ, широкій поясъ, безконечная шпага и короткая епанча — вотъ ихъ одежда и вооруженіе. За ними слѣдуетъ взводъ конницы. Объѣхали кругомъ — и арена опустѣла. Алгвазилы отпускаютъ всадниковъ, склоняются передъ Кардиналомъ, получаютъ его приказанія, и спѣшатъ къ тому мѣсту, откуда первые бойцы, готовы прыгнуть на побоище. Она выводятъ двухъ пикадоровъ, одѣтыхъ въ пастушескія шляпы, въ старинныя Андалузскія куртки, залитыя серебромъ и золотомъ, возвышающія стройный ихъ станъ. Красные и голубые пояса спускаются на бока бѣгуновъ, которыми владѣютъ они съ рѣдкою ловкостію. Они гордо окидываютъ взоромъ собраніе — и собраніе привѣтствуетъ ихъ радостными плесками. Знатныя дамы и манолы[1], махая платками и вѣерами, провозглашаютъ ихъ красоту и ловкость, ихъ благородный воинственный видъ. Такъ приближаются они къ Царскому балкону, снимаютъ свои самбреро (шляпы) передъ начальникомъ празднества — и онъ, знакомъ повелѣваетъ имъ взять длинныя пики, отъ коихъ и получили они свое названіе. Два пикадора, разлучась, становятся вдоль стѣны на равномъ разстояніи отъ мѣста, гдѣ кроется жертва. Тридцать тореадоровъ, называемыхъ шилосами, въ придворныхъ шапкахъ, въ пудрѣ, въ бѣлыхъ чулкахъ, въ шелковыхъ спенсерахъ и мантіяхъ, выходятъ на арену, для того, чтобъ издѣваться надъ яростію быка, дразнить его нападеніями, иногда, чтобъ помогать несчастному бойцу. Все ихъ оружіе состоитъ въ блестящей шляпѣ, которую поперемѣнно употребляютъ они то для разъяренія своего дикаго врага, то для обмана его неистовства.
Наконецъ, четыре голубя взвилась въ небо: иной подумаетъ, чтобъ удалиться отъ кроваваго позорища? нѣтъ! — для выраженія народной веселости. Алгвазглъ приближается, отворяетъ страшную клѣтку — и торопливость его бѣжать отъ освобожденнаго плѣнника — есть начальное удовольствіе зрѣлища. И вотъ офицеры, граждане, женщины, Андалузцы и Каталане, всѣ встаютъ на ступеняхъ, все движется, какъ будто въ общемъ упоеніи. Испанская важность пропала. Живыя восклицанія сливаются въ шумный концертъ. И вдругъ настало молчаніе: гордое животное бѣгомъ достигло средины арены — остановилось внезапно. Блистаніе ослѣпляетъ его, рукоплесканія безпокоятъ — оно будто предчувствуетъ, какъ дорого заплатитъ за нимъ. Быкъ поднимаетъ голову и поводитъ горящими глазами по тысячамъ людей, которые ему дивятся. Тореадеры въ красивыхъ парадахъ окружаютъ его. Онъ кажется властелиномъ посреди двора. Не столь величественъ левъ, когда кидается онъ на добычу, не столь легокъ овенъ въ своихъ движеніяхъ. Шилосы разсыпаются во всѣ стороны, и надобно слышать восклицанія зрителей, когда быкъ ихъ преслѣдуетъ, когда рветъ рогами ихъ епанчи! Не можно вообразишь себѣ того ужаса, того негодованія, той радости, съ какими чувствуютъ полуденные жители, съ какими они предаются сему зрѣлищу — и рукоплесканіи, грозящихъ, кажется разрушить слабое зданіе, поддерживающее тьму народа. Побѣгутъ ли рано тореадоры, перепрыгнетъ ли кто изъ нихъ черезъ барьеръ, чтобы избѣгнуть роговъ звѣря — какимъ бранямъ, какимъ угрозамъ тогда они подвергаются. Руки, ноги, голосъ, все въ движеніи для выраженія гнѣва черни, которая больше требуетъ ловкости, чѣмъ отвага, которая мало заботится о чужой гибели, лишь бы ей была забава, которая съ равною безжалостно освистываетъ и смерть и бѣгство, когда нарушены законы боя.
Быкъ преслѣдуетъ бѣгущаго, и вонзаетъ рога въ загородку. Раздраженный потерею добычи, онъ силится перепрыгнуть барьеръ — и сѣетъ повсюду ужасъ. Роетъ копытами землю и съ ревомъ поражаетъ звонкую доску, но вотъ, замѣтивъ полнаго пикадора, онъ обращается на него; оба мѣряютъ другъ друга глазами, вызнаютъ, выжидаютъ другъ друга. Наконецъ быкъ нападаетъ; пикадоръ крушитъ копьемъ искусно, вонзаетъ его въ шею быка, который останавливается, отвращается и спѣшитъ въ поискъ за другимъ врагомъ, за новыми ранами. Крики и свисты неистовой толпы его преслѣдуютъ. Ярость у всѣхъ во взорахъ — кажется, это животное условилось съ народомъ; — забавлять его ужасами. Отъ него требуютъ крови — но оно не спѣшитъ отдать ея.
Вопли возбуждаютъ быка; онъ блуждаетъ съ поднятою головою, съ огненными глазами, стремится на пикадора, который выманиваетъ его на средину — и въ этотъ разъ, ударъ смертельнаго желѣза не устраняетъ его нападеній; онъ вонзаетъ рога въ коня, взбрасываетъ его на воздухъ, топчетъ копытами, и всадникъ катится въ прахѣ. О, какія рукоплесканія привѣтствуютъ счастливаго звѣря! Народная радость безгранична. И ни одна изъ этихъ матерей, кормящихъ здѣсь грудью своихъ младенцевъ, не заботится, что, можетъ быть, человѣкъ погибаетъ!
Шилосы развлекаютъ быка въ погонѣ, махая передъ глазами его своими разноцвѣтными епанчами. Онъ срываетъ одну шелковую мантію, топчетъ ее ногами, рвешь, кидаетъ вверхъ и опутываетъ свою голову длинными складками сего блестящаго покрова, прыгаетъ съ нимъ въ бѣшенствѣ, и кружится по аренѣ, возбуждая общій смѣхъ. «Наряжайся женихомъ! кричитъ ему съ насмѣшкою одна Испанка: тебя скоро обвѣнчаютъ на шпагѣ.» За насмѣшками настаютъ рукоплесканія. — Пикадоръ вскочилъ на полумертвую лошадь, вонзилъ шпоры и поскакалъ на роковую встрѣчу къ разъяренному животному, но благородный конь зашатался и палъ, облитый кровію давно отторженныхъ своихъ внутренностей, палъ, не довершивъ послѣдней сшибки. Брань и проклятія полились на него со всѣхъ сторонъ: вотъ справедливость толпы! Такіе ли клики заслуживалъ онъ при концѣ своемъ!
Десять лошадей опрокинуты. Трубный звукъ вѣщаетъ второе дѣйствіе зрѣлища, при общемъ ропотѣ, обвиняющемъ раннее его начало. Вооруженные дротиками съ десятицвѣтными флюгерами, тореадоры осыпаютъ своего противннка, и вонзаютъ въ плечи его шумящія стрѣлки. Шилосы все еще дразнятъ, преслѣдуютъ быка, молодцуютъ надъ нимъ. Въ пѣнѣ отъ бѣшенства, онъ ищетъ жертвы, и видитъ однихъ неуловимыхъ враговъ. Безсильный побѣдить ихъ, будучи ихъ сильнѣе, кажется, сей боецъ, которому въ бою одна только участь, предчувствуетъ ее; его отчаяніе заставляетъ содрогаться, какъ отчаяніе великаго человѣка въ борьбѣ съ судьбою.
Бой истощаетъ его силы, не ослабляя смѣлости. Утомленный наконецъ бѣгомъ и гнѣвомъ, онъ опирается на минуту о барьеръ — но напрасно склоняетъ онъ дрожащія свои колѣна, напрасно проситъ пощады взорами — еще не все кончено, покуда онъ дышитъ. Ему тогда только позволятъ успокоиться, когда его разрѣжутъ.
Между тѣмъ, какъ онъ терзается, мучители обсуждаютъ о его красотѣ, силѣ, породѣ. Вниманіе ихъ привлечено трубой къ третьему дѣйствію. Появляется матадоръ. Плески встрѣчаютъ его, лѣвая рука его вѣетъ красною мантіею, подъ которою скрываетъ онъ шпагу. На сценѣ остаются только оба противника. Народъ въ волненіи: кому-то пасть?
Началось сраженіе ума, и потомъ ловкости противъ силы. Матадоръ набѣжалъ на быка, махнувъ ему въ глаза мантіею, свернулъ, склонилъ ее и побѣжалъ: это для того, чтобъ узнать сноровку противника. Представляетъ ему блестящую свою мантію наровнѣ съ землею, тотъ наклоняется — и вмигъ рука матадора взнесена между рогами, мечъ блеснулъ — и мимо.
Однако жъ быкъ раненъ. У него проколото горло. Рукоять меча возвышается, какъ крестъ, надъ его головою. Но ударъ былъ худо нанесенъ; несчастное животное еще живетъ; оно блуждаетъ. Видно, какъ облако покрываетъ глаза его — видно, что оно ищетъ мѣста, гдѣ бы спокойно умереть. Но толпа недовольна. Народъ вопитъ: «ты не матадоръ; ты мясникъ и убійца; тебя самого стоитъ зарѣзать!» Подстрекаемый народнымъ презрѣніемъ, матадоръ, не глядя на опасность, вырываетъ изъ быка шпагу, вонзаетъ ее вторично — и быкъ не надаетъ. Онъ кидается на желѣзо — и бросаетъ его далеко съ брызжущею кровью, и потомъ съ ужаснымъ и величественнымъ видомъ медленно кружится по аренѣ, подъ тяжестію смерти. Колеблясь, безъ стона, съ потухшими очами, онъ падаетъ, встаешь — и наконецъ у надаетъ, какъ Цезарь. «Другъ!» восклицаютъ тогда всѣ женщины и дѣти: «Другъ! умри теперь!» Тореадоры окружаютъ его, оскорбляютъ его кончину ударами ноги и кинжала. Наконецъ ударь по головѣ даетъ ему покой, столь желанный. Трубы гремятъ; пѣсня, которой вторитъ все собраніе, раздается; барьеръ открытъ, и три мула, управляемые красиво одѣтымъ Андалузцемъ, стремятся на арену съ ужасающею быстротою — и трупъ быка не печалитъ болѣе взора. Молодой сильный быкъ измѣряетъ уже величаво арену. Онъ кажется гордъ восторгомъ, который возбуждаетъ — и одинъ занимая сцену, на которой ждетъ его такая же участь.
- ↑ Мѣщанки, Manolas.