Бой Новильосов (Novillos) в Мадрите/ДО

Бой Новильосов (Novillos) в Мадрите
авторъ Английская_литература, пер. В. Схалеев
Оригинал: англійскій, опубл.: 1835. — Источникъ: az.lib.ru • Очерки сердца.
(Повѣсть Лорда Фелинга.)
Текст издания: «Сынъ Отечества и Сѣверный Архивъ», №№ 36-37, 1835.

ОЧЕРКИ СЕРДЦА.

править
БОЙ НОВИЛЬОСОВЪ (Novillos) ВЪ МАДРИТѢ.
(Повѣсть Лорда Фелинга.)
Mi marido en los toros

Bien se divierte:
Todo et mundo se alegro
Al ver su gente.

(Gantar Espanol.)

Въ одинъ зимній вечеръ 18.. года, пришедъ къ Маркизѣ Ріоха, я въ первый разъ еще нашелъ ее одну, но въ тоже время явился ея мужъ, сопровождаемый неразлучнымъ другомъ своимъ Графомъ Жаистіерномъ Шведскимъ Консуломъ. — Вечеръ мой былъ совершенно потерянъ. — Въ неудовольствіи я хотѣлъ сократить визитъ и немедленно уйти. Видъ, съ какимъ я натягивалъ перчатки и посматривалъ на свою шляпу, безъ сомнѣнія, обнаружилъ мое намѣреніе: я сидѣлъ близъ камина, напротивъ Маркизы. Казалось, я читалъ въ ея взорахъ, что она проникла мое желаніе и старалась остановить меня. — По истиннѣ, это было не легкомысліе, или вѣтренность: не имѣя никогда, ни смѣлости, ни средствъ открыть чувства свои, я любилъ Піедаду всею силой моей души, — я любилъ ее слишкомъ много для того, чтобы она не видѣла страсти моей и не питала взаимно хотя части подобныхъ ощущеній. — И такъ я отложилъ свои приготовленія. Я остался.

Въ продолженіе часа длился натянутый и незначительный разговоръ объ вещахъ обыкновенныхъ, и не знаю какъ пришелъ къ бою быковъ. Это былъ любимый, неизчерпаемый предметъ расказовъ Маркиза, истиннаго Гранда Испанскаго, знаменитаго древностію родословной, отпавшаго курителя табаку, который послѣ Королевскихъ сигаръ, ничего не любилъ столько, какъ бой быковъ. Коснувшись однажды предмета столь приличнаго своему краснорѣчію, Маркизъ, до того угрюмый и молчаливый, мгновенно одушевись, пустился расказывать о многочисленныхъ бояхъ, коихъ былъ свидѣтелемъ, или въ которыхъ дѣйствовалъ лично, и вспомнилъ безконечный рядъ драгоцѣнныхъ анекдотовъ касательно Ромеро, Лепе-илло и другихъ знаменитыхъ бойцовъ, незабвенныхъ для Испаніи.

Во время повѣствованія Маркиза, Графъ, отличавшійся по дипломатическому корпусу глубокими познаніями въ травлѣ и пристрастіемъ къ быкамъ, превратилъ всѣ чувства въ тонкой слухъ, и казалось всѣ умственныя его способности сосредоточились на устахъ оратора.

Что же касается до меня, признаюсь откровенно, я былъ разсѣянъ и слушалъ съ трудомъ. Прибывъ недавно въ Мадритъ, конечно, я худо воспользовался превосходнымъ случаемъ пріобрѣсть любопытныя свѣдѣнія. Но можно ли обвинять меня строго въ безпечности и невниманіи: предо мною была Маркиза, быть можетъ, еще болѣе разсѣянная, сидящая печально, сложа руки, въ углу своего дивана; ея прекрасныя ножки, обтянутыя прозрачными шелковыми бѣлыми чулками, и сжатыя въ атласныхъ черныхъ башмакахъ, — привлекательно лежали на голубой подушкѣ.

О, Піедада! Когда я смотрѣлъ на эти очаровательныя ножки, манящія мои пламенные поцѣлуи, когда мой робкой взоръ былъ устремленъ на твое блѣдное, прекрасное лице, въ которомъ каждая черта выражала любовь, — дышала страстію, — кто обвинитъ меня, что тогда все было чуждо для меня? Твои открытыя черныя очи сулили мнѣ блаженство и сладостная мечта наполняла мою душу.

Между тѣмъ, разговоръ продолжался между Графомъ и Маркизомъ о томъ же предметъ. Я долженъ былъ, изъ пристойности, участвовать въ ихъ бесѣдъ.

"Что значитъ бой новильосовъ, объявленный на завтрашній день, объ которомъ я читалъ сегодня утромъ въ афишѣ?

Маркизъ, который взялся, конечно, объяснитъ намъ въ этотъ вечеръ полный курсъ торомахіи или травли быковъ, не уступилъ случая обнаружить всѣ свои познанія. Онъ поспѣшилъ отвѣчать мнѣ со всего подробностію, какой не ожидалъ я, дѣлая неумышленный вопросъ. Маркизъ объяснилъ, что новильосами называются молодые быки, коихъ всегда зимою выпускаютъ на бой, обыкновенно амболадованныхъ т. е. съ укрѣпленными на концахъ роговъ большими шарами, для притупленія смертносныхъ ударовъ. Маркизъ прибавилъ, что на подобномъ зрѣлищѣ убиваютъ, почти всегда, двухъ или трехъ быковъ не амболадованныхъ, которые въ такомъ случаѣ, будучи натурально сильнѣе своихъ противниковъ, людей, или лошадей, — часто остаются побѣдителями, имѣя дѣло съ молодыми неопытными бойцами; послѣдніе приготовляютъ себя такимъ образомъ для лѣтнихъ боевъ, кровопролитнѣйшихъ, и посему заслуживающихъ болѣе вниманія.

Маркизъ, желая просвѣтить меня, истощилъ весь запасъ своихъ наблюденій и опытности, относительно травли новильосовъ, хотя я былъ довольно не признателенъ, слушая повѣствованіе его безъ всякаго вниманія.

— Вотъ, безъ сомнѣнія, глубокая и наилучшая диссертація, сказала мнѣ Маркиза улыбаясь. Между пгѣмъ, вамъ не достаетъ того, чтобы завтра видѣть лично бой новильосовъ. Давно уже и я не присутствовала на этомъ зрѣлищѣ. Я прикажу взять ложу. Если вамъ угодно, мы будемъ вмѣстѣ. Хотя вельможи, подобные Маркизу, рѣдко удостоиваютъ своимъ посѣщеніемъ эти маловажныя забавы, но изъ уваженія къ вамъ, я полагаю, мужъ мой не откажется быть тамъ, и тогда, надѣюсь, мы усовершенствуемъ ваше образованіе.

— Я не могу ѣхать вмѣстѣ съ вами, но даю слово быть тамъ нѣсколько позже, сказалъ Маркизъ, восхищенный совершенно, видя, что жена его принимаетъ столько участія въ распространеніи просвѣщенія.

Предложеніе Маркизы принялъ я съ признательностію. — Я почиталъ нескромностію домогаться исполненія обѣщанія, сдѣланнаго ея мужемъ.

— Не забудьте а: ъ, что я ожидаю васъ завтра въ три часа непремѣнно, сказала мнѣ Маркиза, когда я уходилъ.

"Забыть! мнѣ забыть! повторялъ я громко, въ сладостномъ упоеніи, бѣжа къ своей квартирѣ и отъ восхищенія прыгая по уединеннымъ улицамъ Мадрита. Мнѣ забыть! что говоришь ты, Піедада? какое ты имѣешь мнѣніе обо мнѣ!

И я не могъ долго уснуть. Единственная мысль наполняла мое вображеніе во всю ночь, на яву и въ сновидѣніяхъ.

Безъ сомнѣнія полагать можно, что я былъ аккуратенъ въ отношеніи къ свиданію, назначенному мнѣ Маркизою. Нѣсколько ранѣе еще трехъ часовъ я былъ уже у Піедады. Я нашелъ ее одѣтою. Она была въ баскинѣ, украшенномъ золотыми пуговицами внизу юбки и на рукавахъ; сверхъ платья была на ней длинная черная мантилья. Это былъ полный уборъ называемый маха (maja). Онъ особенно шелъ ей къ лицу. Ни когда не казалась она мнѣ такою прелестною, такою совершенною Испанкою.

Маркизѣ доложили, что экипажъ готовъ. Мы отправились.

День былъ прекраснѣйшій. Ни одна туча не помрачала небесной лазури. Февральское солнце сіяло такъ пламенно, что Маркиза опустила одну зеленую шелковую стору.

"Мы пользуемся наилучшею погодою, сказалъ я Маркизѣ, радуясь внутренно, что хотя этимъ обыкновеннымъ замѣчаніемъ осмѣлился наконецъ прервать обоюдное молчаніе.

— Да, травля будетъ отличная, отвѣчала она, и послѣ нѣкотораго молчанія продолжала: — Однако жъ не находите ли вы, что подобныя зрѣлища неприличны женщинамъ? По истинѣ, въ нынѣшнія времена рѣдкая Испанка имѣетъ духъ переносить эти жестокія удовольствія. Я также мало пріучена къ нимъ, увѣряю васъ. Между тѣмъ, вы можете считать меня нечувствительною и жестокою.

"О! нѣтъ, вскричалъ я, живо тронутый оправданіемъ, которое показывало такъ ясно нѣжное и чувствительное вниманіе Піедады ко мнѣ. О! нѣтъ, я былъ бы очень жалокъ, Маркиза, если бъ не нашелъ, что сердце ваше способно къ истинному состраданію.

Глаза мои досказали неоконченное; мой взоръ благодарилъ ее за рѣшимость видѣть зрѣлище, не для травли быковъ, но единственно, чтобъ доставить мнѣ средство провести съ нею нѣсколько минутъ одному посреди толпы; — и, взоръ сей былъ постигнутъ.

Между тѣмъ, мы приближились къ мѣсту боя. Мы взошли въ нашу ложу. Живописная и одушевленная картина представилась моимъ взорамъ: внизу длиннаго ряда ложъ, амфитеатръ das gradas cubiertas, потомъ, ниже, извивались ступени партера, обремененнаго многочисленнымъ народомъ. На пескѣ ристалища, еще пустаго, живо отражались лучи ослѣпительнаго солнца, служащаго лампадою для сего обширнѣйшаго цирка.

Обведя взоромъ весь кругъ, я оборотился чрезъ нѣсколько минутъ къ Маркизѣ, возлѣ которой я сидѣлъ въ передней части ложи: казалось, она забавлялась моимъ удивленіемъ, и пріятно улыбалась.

— Приготовьтесь, сказала Тедада, я полагаю скоро начнется бой.

Въ самомъ дѣлѣ громкія восклицанія и шумная радость, раздававшіяся со всѣхъ сторонъ, внезапно умолкли. Судья показался въ своей ложѣ.

Скоро послѣ того четыре конные алгвазила явились на мѣстѣ ристалища. Сначала введены были пѣшіе бойцы, одѣтые въ своихъ богатые костюмы, несшіе въ рукахъ плащи яркихъ цвѣтовъ. При вступленіи нѣкоторыхъ изъ нихъ на сцену, раздались громкія рукоплесканія, но удовольствіе это превратилось въ дикую радость, когда вмѣсто конныхъ Пикадоровъ (рісаdorcs) въѣхали на ослахъ двѣ фигуры Санхо-Панса, одѣтыя въ широкое разноцвѣтное платье, и въ остроконечныхъ шапкахъ: грозно размахивая копьями, эти рыцари заняли позицію на обыкновенномъ мѣстѣ Пикадоровъ, близъ воротъ ристалища, въ длину барріера, въ нѣкоторомъ разстояніи другъ отъ друга.

Глубокое молчаніе господствовало во всемъ циркѣ.

— Вотъ, выступаетъ первый быкъ, сказала

Маркиза. Но не тревожтесь: онъ амболадованъ. Въ этотъ разъ не будешь настоящаго боя.

Раздался барабанный бой. Это былъ сигналь. Я почувствовалъ необыкновенное волненіе. Я отодвинулъ во внутренность ложи стулъ, раздѣлявшій меня съ Маркизою.

Ворота цирка отворились. Молодой быкъ амболадованный бросился на сцену. Животное, пораженное изумленіемъ, остановилось. Новильосъ устремился на слабаго своего противника, и поражая его съ яростію, отбросилъ вмѣстѣ съ осломъ, заставя ихъ разъ пять или шесть перевернуться одинъ чрезъ другаго, и не останавливаясь поспѣшилъ ко второму рыцарю, который вызывалъ его и грозилъ копьемъ; разъяренный быкъ опрокинулъ этого бойца, подобно первому, и оставилъ пресмыкающагося въ пыли.

Послѣ этой первой стычки, продолжавшейся не болѣе минуты, циркъ огласился громкими рукоплесканіями.

Но между тѣмъ, меня занимала участь несчастныхъ буфоновъ, такъ жестоко на пескѣ поверженныхъ. Однако жъ я былъ скоро успокоенъ: когда копеадоры, махая предъ быкомъ своими мантіями, отвлекли его на другой конецъ сцены, наши два рыцаря поднялись на ноги сами собою. Они, конечно, не были ни сколько ранены; а напротивъ, принявъ забавное положеніе, сдѣлали множество глупыхъ фарсовъ, размахивая копьями, поднятыми съ песку. Что же касается до ихъ ословъ, они казалось совсѣмъ не расположенными возобновлять военныя дѣйствія, и оставались разтянувшись печально на пескѣ. Много стоило труда поднять ословъ на ноги, и для этого необходимо было отнести ихъ въ безопаснѣйшее мѣсто, на рукахъ. Когда рыцари сѣли на своихъ отважныхъ бѣгуновъ, у бѣдныхъ животныхъ подгибались колѣни: опустя уши и дрожа всѣмъ тѣломъ, при малѣйшемъ шумѣ, они страшились возобновленія роковой атаки. Къ неизъяснимому удовольствію публики она повторилась еще два раза, почти такимъ же образомъ. Однако жъ ослы, равно какъ и всадники, остались не ранены, даже и послѣ третьяго пораженія; послѣдніе казалось имѣли большое желаніе выѣхать изъ ристалища, но не было средствъ заставишь ословъ повиноваться. Рыцари испытывали всѣ способы: они принимались гладить ихъ и ласкать; потомъ осыпали палочными ударами, кололи и тащили за хвостъ, — все было тщетно; скоты будучи подняты и поставлены на ноги, ложились снова въ то же мгновеніе. И такъ, надобно было оставить ословъ на мѣстѣ битвы, предметомъ насмѣшекъ народа, которыхъ они страшились, вѣроятно, гораздо меньше, нежели толчковъ свирѣпаго быка.

Конечно, все это составляло для меня весьма посредственное удовольствіе. По истинѣ, я чувствовалъ какое-то безпокойство. Между тѣмъ, кровь не лилась еще. — Я показывалъ довольный видъ.

Я придвинулся со стуломъ нѣсколько ближе къ Маркизѣ.

"Зрѣлище это не такъ ужасно, чтобы его страшиться, сказалъ я, стараясь улыбаться.

— О! отвѣчала Маркиза, вы не видѣли еще ничего. Дай Богъ, чтобы каждая травля происходила такимъ образомъ!

И въ то же время стулъ Піедады тихо придвинулся къ моему. Я взглянулъ на нее; на лицѣ Маркизы вспыхнулъ румянецъ. Я покраснѣлъ также.

И мои глаза опустились внизъ, равно какъ и прелестныя очи Тедады. Мы снова обратили взоры на ристалище.

Въ это мгновеніе молодой человѣкъ, одѣтый въ костюмъ махо, прыгнулъ тихо изъ партера на сцену, и бросаясь на колѣни предъ ложей Коррежидора (судьи) просилъ позволенія вонзить пару стрѣлъ (banderillas) въ шею быка. Подобныя просьбы обыкновенны и удовлетворяются безъ затрудненія. Правительство, одобряя смѣлыхъ, допускаетъ охотно рыцаря предаваться всѣмъ опасностямъ: горе бойцу ежели онъ не имѣетъ довольно смѣлости и опытности, чтобы выдержать опасную борьбу, на которую рѣшается.

Молодому человѣку дали двѣ стрѣлы. Онъ выступилъ противъ быка, и приближась къ нему на тридцать шаговъ, поднялъ руки вверхъ, вызывалъ противника своего на бой крикомъ и жестами, сторожилъ мгновеніе когда животное натужитъ голову внизъ, чтобъ поспѣшить къ нему и вонзить въ шею роковыя стрѣлы. Но быкъ уклонился отъ гибели своей; выигравъ поле у бойца, онъ бросился на него съ невѣроятною быстротою. Единственный случай былъ потерянъ для юноши. Ему не оставалось ни времени, ни средствъ отвратить его: лишась возможности наступать, онъ не имѣлъ оружія для обороны. И такъ, бросивъ безполезныя стрѣлы на землю, боецъ хотѣлъ бѣжать; но обратясь назадъ увидѣлъ ясно, что будучи въ дальнемъ разстояніи отъ барріера, онъ не успѣетъ уйти. Молодой человѣкъ обратившись назадъ рѣшительно ожидалъ нападенія, думая, можетъ быть, избѣгнуть удара прыжкомъ въ сторону, или чрезъ быка.

Бѣдный юноша разсчиталъ эти мѣры, руководствуясь болѣе смѣлостію, нежели благоразуміемъ. Остервененіе и быстрота дикаго звѣря лишили бойца всѣхъ средствъ къ оборонѣ. Прежде нежели онъ успѣлъ двинуться съ мѣста, новильосъ поднялъ его на рога и бросилъ вверхъ на двадцать футовъ отъ земли. — Несчастный упалъ внизъ головою. Черепъ неминуемо долженъ былъ размозжиться отъ сильнаго удара. Когда быкъ оставилъ свою жертву, Чюлосы (chulos) подбѣжали къ юношѣ: онъ не дышалъ. Бездушный трупъ бойца унесли со сцены. — По крайней мѣрѣ онъ не долго страдалъ.

Я не могъ выдержать болѣе этого зрѣлища. Я всталъ съ негодованіемъ. Піедада схватила мою руку. Руки ея дрожали; я сѣлъ снова на свой стулъ, который, не знаю какъ, сблизился гораздо болѣе со стуломъ Маркизы.

Лице ея было покрыто блѣдностію.

«Боже мой! что съ вами, вскипалъ я, вамъ дурно, Піедада!»

— Мнѣ! я ничего не чувствую, сказала она прерывающимся голосомъ. Мнѣ хорошо! Но вы страдаете, Джонъ! Пойдемъ отсюда! не правда ли? удалимся.

О! конечно, я желалъ бы уѣхать; но какъ рѣшишься на это? небыли ль мы одни въ этой ложѣ! Мы находилось вмѣстѣ, наединѣ, и въ первый разъ! — И ея рука была въ моей! Оста влня циркъ, должно было бы пожертвовать вполнѣ такимъ блаженствомъ! И наслажденіе это не было ли въ тысячу кратъ выше всѣхъ ужасовъ безчеловѣческаго зрѣлища?

"Нѣтъ, останемся, я васъ умоляю, останемся, ежели вы можете, отвѣчалъ я наконецъ. Піедада, я мужчина: картина эта, признаюсь, подѣйствовала нѣсколько на мои чувства; но я могу остаться; я могу теперь перенести остальное,

— Останемся, прошептала Маркиза.

И въ то же время рука ея нѣжно пожала мою, и ея глаза въ половину закрытыя, бросили на меня одинъ изъ тѣхъ взоровъ, которые проницаютъ въ душу. — О! травля можетъ продолжаться. Я полюбилъ эту жестокую забаву, — я находилъ ее прекрасною! — Быть можетъ, я потерялъ состраданіе, не имѣлъ человѣчества, — но что дѣлать? я былъ такъ счастливъ!

Смерть юноши, это происшествіе, по которому я полагалъ, должны будутъ кончить спектакль, имѣло мало вліянія на публику. Не постоянная и легкомысленная, едва имѣла она время замѣтить происшедшее, когда я снова обратился на сцену, зрители забыли уже убитаго юношу. Истощая веселыя шутки, народъ занимался упорствомъ двухъ ословъ, которыхъ ни какой бичъ не могъ заставить подняться на ноги.

Вскорѣ общая веселость перешла къ другому предмету, не менѣе забавному.

Два Чюлоса явились на мѣстѣ боя, съ трудомъ двигались они въ длинныхъ бездонныхъ корзинахъ, которыя доходя къ ихъ мышцамъ, составляли родъ плетеной одежды. Головы и руки Чюлосовъ выходили наружу, и они, покрытые такимъ образомъ, держала въ рукахъ стрѣлы, чтобы вонзишь ихъ въ шею быка. По истиннѣ, предпріятіе довольно дерзкое, тѣмъ больше, что необыкновенный нарядъ бойцовъ затруднялъ нѣсколько ихъ движенія.

Я страшился неминуемыхъ послѣдствій предстоящей битвы и старался приготовить себя къ трагической развязкѣ.

Между тѣмъ, одинъ изъ тореадоровъ (toreadores) былъ подведенъ, или лучше сказать поднесенъ къ быку, разстояніемъ на тридцать шаговъ; послѣ того всѣ «полосы удалились на дистанцію, давъ свободу человѣку и животному предаться ихъ враждѣ.

Тореадоръ смотрѣлъ на своего противника, держа въ распростертыхъ рукахъ стрѣлы. Быкъ взаимно вперилъ удивленный взоръ на дерзкаго бойца, такъ необыкновенно вооруженнаго. Озирая другъ друга такимъ образомъ, они оставались нѣсколько мгновеній въ неподвижности. Потомъ, внезапно, нетерпѣливый быкъ, начавъ аттаку, бросился на своего непріятеля; но рыцарь, приготовленный къ тому, внимательно слѣдившій всѣ движенія звѣря, пользуясь мгновеніемъ, когда животное устремилось къ нему съ пригнутыми рогами, сильною рукою вонзилъ ему стрѣлы въ шею. — Подобно черепахѣ, которая при видѣ опасности скрывается въ скорлупу свою, защищая голову и лапы, — опытный тореадоръ спрятался въ свой коробъ, который встрѣтя удары быка былъ опрокинутъ. Испытавъ безплодное бѣшенство и сверхъ того чувствуя рану, новильосъ, побуждаемый мщеніемъ и болью, поворотилъ назадъ, и ринувшись съ яростію на коробъ, бросилъ его вверхъ; потомъ переворачивалъ во всѣ стороны — напрасно: искусный бандерильеръ (banderillero) держался въ укрѣпленіи своемъ безвредно; наконецъ изступленный быкъ отбросилъ покрытаго бойца, и корзина покатилась къ барріеру. Новильосъ, вѣроятно, наскуча истощать гнѣвъ свой надъ предметомъ неодушевленнымъ, оставилъ его и поспѣшилъ ко второму бандерильеру, который защищался съ такою же удачею, былъ опрокинутъ подобно первому, потрясаемъ въ своемъ гнѣздѣ, и потомъ брошенъ въ пыли.

Борьба возобновлялась нѣсколько разъ, съ такимъ же успѣхомъ, присутствіемъ духа со стороны бандерильеровъ и необыкновенною ловкостію. Наконецъ, бойцы оставили свои укрѣпленія, и при громкихъ рукоплесканіяхъ публики вышли невредимы, хотя въ нѣкоторомъ безпорядкѣ и съ легкими контузіями.

Не смотря на нѣсколько ранъ, полученныхъ стрѣлами, этотъ первый быкъ оставался живъ. Чюлосы проводили его изъ цирка, равно какъ и ословъ, которые не видя болѣе своего грознаго побѣдителя, согласились наконецъ подняться.

Я началъ пріучаться къ бою. Мнѣ понравилось это зрѣлище. Я забылъ уже объ удаленіи, и, напротивъ, страшился мысли, что травля скоро кончится. Можно ли этому удивляться? Я былъ близко Піедады, — какъ нельзя ближе. — Я сказалъ бы, что мы молчали; но нѣтъ: это не было молчаніе. Сердца наши такъ внятно изъяснялись взорами, — пожатіемъ сплетенныхъ рукъ, которыя, не понимаю какъ, будучи на краю ложи, сдвинулись на наши тѣсно соединенныя колѣна.

И потомъ, въ продолженіе этой дикой забавы, всякой разъ, когда зрѣлище становилось живѣе, когда одинъ изъ дѣйствующихъ лицъ подвергался опасности, мы невольно сближались еще болѣе, руки наши дрожали вмѣстѣ и сжимались сильнѣе.

Междудѣйствіе не долго продолжалось. Новая сцена готовилась на мѣстѣ боя. Напротивъ ристалища, въ 10 шагахъ отъ воротъ чюлосы посадили срубленное дерево. Послѣ того показался боецъ, обтянутый черною медвѣжьею кожею. Необыкновенно поворотливый этотъ медвѣдь спѣшилъ почтительно склонить голову предъ ложею Коррежидора. Ему дали копье, съ длиннымъ, толстымъ и острымъ желѣзомъ. Потомъ медвѣдя повели къ дереву. Мнимый звѣрь сѣлъ подъ нимъ, держа въ лапахъ копье и направляя конецъ оружія въ ту сторону цирка, откуда долженъ былъ войти быкъ. Въ это время два настоящихъ пикадора въѣхали верхомъ на мѣсто боя, и стали близъ барріера, вѣроятно, чтобы въ случаѣ нужды, поспѣшить на помощь къ медвѣдю.

Раздалась труба. Молодой неамболадованный быкъ бросился на сцену, и грозно остановился, изумленный больше, нежели устрашенный, при видѣ страннаго непріятеля, который ожидалъ его.

Въ совершенной неподвижности, медвѣдь и быкъ, нѣсколько секундъ мѣряли взорами одинъ другаго. Между тѣмъ медвѣдь, какъ видно, дерзкій и забавный буфонъ, открывъ широкую свою пасть, испустилъ пронзительный ревъ. Это былъ сигналъ. Раздраженный и подстрекнутый такимъ вызовомъ быкъ бросился на бойца; но этотъ, ожидая нападенія, искусно направилъ остріе утвержденнаго въ землю копья между рогъ быка, который, будучи увлеченъ собственною яростію, глубоко вонзилъ себѣ желѣзо въ лобъ.

Животное было ранено смертельно. Медленно отступивъ назадъ, новильосъ болѣзненно поднялъ голову, въ которой оставалось вонзенное копье. Можно было принять его за единорога.

Медвѣдь, оставшись побѣдителемъ въ этой трудной и опасной борьбѣ, съ веселымъ видомъ поднялся на заднія лапы и разверзнувъ вторично огромный свой зѣвъ, рыкалъ забавно. Потомъ подбѣжалъ къ быку, вспрыгнулъ къ нему на спину и сѣлъ верхомъ. Онъ недолго оставался тамъ: чувствуя, что животное колеблется уже, боецъ оставилъ быка, который, опрокинувшись на землю, катался, бился, и вскорѣ испустилъ духъ. Медвѣдь, осыпаемый рукоплесканіями и громкими кликами, виватъ! ловко кланялся на всѣ стороны, и въ одно мгновеніе, перепрыгнувъ барріеръ, скрылся, скромно уклоняясь отъ своего тріумфа.

Въ то время, когда мулы, несясь галопомъ вдоль ристалища, влачили по песку трупъ убитаго новильоса, у дверей нашей ложи стучали громко. Эти звуки какъ бы пробудили насъ внезапно и уничтожили пріятнѣйшее сновидѣніе. — Сначала я былъ въ такомъ замѣшательствѣ, что не могъ тронуться съ мѣста. Между тѣмъ Постучались снова. — Я оправился нѣсколько. Съ неудовольствіемъ отодвинулъ я свой стулъ отъ Маркизина, потомъ всталъ и отперъ дверь.

То былъ Маркизъ. По крайней мѣрѣ онъ пріѣхалъ не одинъ. Это было бъ еще тягостнѣе. Съ нимъ прибылъ Графъ, Консулъ Шведскій.

— Вы конечно находите, что я очень опоздалъ, сказалъ простодушно Маркизъ, входя къ намъ.

Признаюсь, что всего менѣе думалъ я обвинять его, хотя Маркизъ и давалъ мнѣ къ тому поводъ. Я могъ бы подтвердить это. Но я былъ благороденъ, — не отвѣчалъ ничего.

Ну! продолжалъ Маркизъ, обращаясь къ своей женѣ: каково шли дѣла? Пріятно ли было вамъ?

Маркиза наклонилась нѣсколько чрезъ ложу, показывая видъ, будто не слышитъ. Она покраснѣла, и не сказала ни слова.

Опытные и проницательные наблюдатели, конечно, замѣтили бъ наше молчаніе и замѣшательство. Но Маркизъ слишкомъ мало занимался вопросами, вѣроятно, сдѣланными машинально, изъ обыкновеннаго приличія. Потомъ, отойдя во внутренность ложи, закурилъ весьма спокойно огромную Королевскую сигару; и вскорѣ, сквозь облака дыма едва можно было различишь самодовольный видъ безпечнаго Маркиза. Въ то же время, Консулъ, угрюмый и недоступнѣйшій дипломатъ, удостоивъ насъ ласковымъ наклоненіемъ головы, пробормоталъ нѣсколько невнятныхъ фразъ, составленныхъ для собственнаго употребленія изъ всѣхъ Европейскихъ языковъ; потомъ, не обращая болѣе на насъ вниманія, сѣлъ между мною и Піедадой, и выставясь изъ ложи, устремилъ на сцену свой лорнетъ.

Я былъ раздѣленъ съ Маркизой всею длиною и толщиною этой особы. Самые даже взгляды наши встрѣчали преграду! Что дѣлать? Надобно было покориться необходимости.

Бой продолжался. Бѣлый неамболадованный быкъ выпущенъ былъ на сцену; однако жъ, не смотря на смертный приговоръ свой, онъ показывалъ мало расположенія къ битвѣ, и отскочилъ назадъ предъ копьями Пикадоровъ. Раздраженные робостію новильоса, зрители огласили циркъ свистомъ, насмѣшками, и требовали пѣшихъ бандерильосовъ. Тогда вышелъ на сцену Португалецъ, Антоніо Гравини, боецъ, извѣстный искуствомъ и смѣлостью. Онъ быль на ходуляхъ, вышиною, по крайней мѣрѣ, на четыре фута отъ земли. Безъ сомнѣнія, борьба такого рода есть одна изъ опаснѣйшихъ, какую только можно было изобрѣсти, и когда я вспомню обо всѣхъ опасностяхъ, какія угрожали этому тореадору — по-истинѣ не могу вѣрить, чтобы человѣкъ способенъ былъ отваживать такимъ образомъ жизнь свою для ничтожной забавы.

Однако жъ зрители нашли, что новильосъ не имѣетъ довольно духу и для того даже, чтобы матадоръ напалъ на него со шпагою. По желанію народа, были принесены стрѣлы, и Гравини, имѣя въ рукахъ по одной, твердыми шагами пошелъ на своего противника. Поравнявшись съ быкомъ, онъ вонзилъ ему стрѣлы въ шею. Палимый внутреннимъ огнемъ, въ изступленіи отъ боли, несчастный звѣрь отскочилъ назадъ, и наполнялъ воздухъ ужаснымъ ревомъ. Въ это время Гравини отошедши назадъ, взялъ шпагу и просилъ разрѣшенія Коррежидора убить новильоса.

Но быкъ, претерпѣвъ внезапную муку, не избѣгалъ уже сраженія и пылая мщеніемъ, въ ужасномъ бѣшенствѣ преслѣдовалъ копеадоровъ; того-то больше и желала публика.

Новильосъ не ожидалъ уже, пока Гравини подойдетъ къ нему въ другой разъ, и сдѣлаетъ вызовъ: узнавъ, конечно, своего непріятеля, быкъ устремился къ нему на встрѣчу. Матадоръ, видя это, остановился, принялъ оборонительное положеніе, и наклонился съ высоты своихъ ходуль, держа шпагу остріемъ внизъ. Борьба не долго продолжалась. — Несмотря на то, что ударъ былъ направленъ чрезвычайно ловко, желѣзо вошло въ шею быка едва на нѣсколько линій: быстрое движеніе животнаго и необыкновенное наклоненіе головы уничтожили искусство бойца. Рана была слишкомъ слаба и ничтожна противу дикой ярости быка. Съ остервѣненіемъ ударилъ звѣрь рогами о ходули бойца, и несчастный матадоръ, потерявъ равновѣсіе, грянулся со всей высоты спиною на землю.

Это ужасное паденіе потрясло совершенно мою душу. Глаза мои покрылись мракомъ. Холодный потъ выступилъ на челѣ. Не видя и не слыша ничего болѣе, я оставался нѣсколько минутъ въ безчувственномъ оцѣпенѣніи. Пришедъ въ себя, я оставилъ свое мѣсто. Въ этотъ разъ рѣшимость моя была неизмѣнна: я намѣренъ былъ уйти изъ цирка. — Но я взглянулъ на Піедаду: черты ея совершенно измѣнились; крупныя слезы лились по ея щекамъ. Она стерла ихъ. Глаза Маркизы, еще влажные, были устремлены на меня съ неизъяснимою силою; они говорили мнѣ: — О! не уходи! ты мой теперь, ты мнѣ принадлежишь, я не хочу съ тобою разстаться. — И потомъ въ очахъ Маркизы изобразилась какая-то надежда скораго утѣшенія. Я прочиталъ въ ея взорахъ: — мы будемъ еще одни. Намъ дадутъ средство возвратишься вмѣстѣ домой» Такъ, я не имѣлъ силъ противится этому взору. Я остался.

Умирающій матадоръ былъ отнесенъ. Чтобы исполнить роковое предназначеніе быка, для довершенія убійства раненаго животнаго "полосы должны были измѣннически подробить ему колѣна, и мулы увлекли изъ цирка окровавленный трупъ новильоса.

«Все ли наконецъ?» сказалъ я самъ себѣ; или не довольно пролито крови, для удовольствія публики!

Тогда, какъ я думалъ объ этомъ, "полосы раздѣлили мѣсто боя на двѣ равныя части посредствомъ барріера, утвержденнаго въ землѣ, и досокъ, приставленныхъ одна къ другой.

— Ага! сцена раздѣлена! воскликнулъ толстый мой сосѣдъ: это будетъ смѣшно.

— Вы счастливы, сказалъ Маркизъ, ударивъ меня по плечу и докуривая вторую Королевскую сигару: вы увидите забавнѣйшее зрѣлище нашихъ боевъ.

По-истинѣ, довольно счастія на первый разъ, думалъ я: два человѣка уже убиты въ моихъ глазахъ.

— «Не для этого ли забавнаго представленія раздѣляютъ мѣсто боя?» спросилъ я у Маркиза.

— Точно такъ, отвѣчалъ онъ: посредствомъ такого раздѣленія мы увидимъ два боя въ одно время.

"Прекрасно, замѣтилъ я; однако жъ, мнѣ кажется, двѣ борьбы вмѣстѣ сдѣлаютъ бой не столько занимательнымъ, равно какъ два драматическія дѣйствія, представляемыя въ одно время.

Маркизъ ласково улыбнулся, казалось, что замѣчаніе это поселило въ немъ довольно высокое мнѣніе о моей проницательности.

— Вы совершенно правы, отвѣчалъ важно Маркизъ, послѣ нѣкотораго молчанія. Подобныя сцены выходятъ за предѣлы изящнаго, и заслуживаютъ вниманіе единственно, какъ простая Забава.

Послѣ этого, онъ принялся курить третью сигару, которую зажигалъ во время составленія послѣдней аксіомы.

Двойная битва началась, какъ я предвидѣлъ, два дѣйствія въ одно время, развлекая вниманіе, утомляли зрителя. Одна борьба, равно какъ и другая, были слишкомъ стремительны и слишкомъ ужасны. Уже два пикадора, на раздѣленныхъ мѣстахъ, подкрѣпляемые копеадорами и чюлосами, вступили въ бой, каждый съ своимъ быкомъ.

У меня закружилась, голова: я былъ оглушенъ, пораженъ, ослѣпленъ. Туманными очами смотрѣлъ я дико на сцену, и ничего не видѣлъ.

Внезапно шумныя восклицанія раздались въ амфитеатрахъ и вывели меня изъ оцѣпѣненія. Дрожь пробѣжала во мнѣ съ головы до ногъ. О Боже! Неожиданная картина перемѣнила совершенно планъ дѣйствія этой кровавой драмы. На отдѣленной половинѣ сцены, подъ нашею ложею, пикадоръ стоялъ противу двухъ быковъ, изъ которыхъ одинъ перескочилъ барріеръ, раздѣляющій мѣсто боя. Что могъ сдѣлать съ копьемъ своимъ одинъ злополучный рыцарь противу двухъ неистовыхъ звѣрей! Въ одно мгновеніе выпотрошенный конь былъ растерзанъ на части, и всадникъ, поверженный вмѣстѣ съ нимъ, уничтожился скоро подъ ногами быковъ.

Зрѣлище это было ужасно. Я не могъ выдерживать его, и между тѣмъ, ничто не могло заставить меня удалишься. Я закрылъ глаза, заслонилъ ихъ руками, и заткнулъ уши. — Долго оставался я въ такомъ положеніи. Мнѣ слышался, по временамъ, какой-то гулъ и невнятные клики; — по крайней мѣрѣ я не могъ различать ихъ значенія; — по крайней мѣрѣ не зналъ: были Ль то восклицанія радости, или стоны соболѣзнованія? — Можетъ статься, сожалѣніе толпы столько же ужаснуло бъ меня, какъ и дикая радость этого народа! — Но я не видѣлъ ни того, ни другаго. Этого было довольно.

Казалось, шумъ прекратился, и въ циркѣ господствовала мертвая тишина. Я открылъ глаза. Я озиралъ сцену.

Двойная битва была кончена. Уже не было барріера, раздѣлявшаго ристалище. Вооруженные бойцы, конные и пѣшіе, пикадоры, чюлосы, бандерилъеры и матадоры, въ порядкѣ шли изъ цирка. Только трупы трехъ лошадей и двухъ быковъ оставались еще на мѣстѣ битвы) но вскорѣ привели муловъ, которые потащили убитыхъ животныхъ одного за другимъ. Молодые люди низшаго класса и мальчики, бросясь на сцену, толпились вокругъ окровавленныхъ жертвъ, и наклоняясь къ тѣламъ звѣрей, разсматривали глубокія ихъ раны.

"Кончено ли? спросилъ я у Маркиза: или увидимъ еще новую забаву?

— О! заключеніе будетъ незначительно, слабѣе всего видѣннаго вами. Но вы хорошо сдѣлаете, ежели дождетесь конца. Вы полу чите совершенное понятіе о сихъ бояхъ. Я же сойду съ Графомъ въ больницу цирка узнать о пикадорѣ, который, вѣроятно, тяжело раненъ. Надѣюсь, что вы обѣдаете съ нами? Въ такомъ случаѣ вы проводите мою жену, не такъ ли?

Безъ сомнѣнія, я не противорѣчилъ такому распоряженію. Я въ молчаніи согласился.

День вечерѣлъ. Маркизъ и Графъ удалились.

И такъ насъ оставили! мы вновь съ Тедадой были одни! нѣсколько минутъ мы не осмѣливались прервать молчанія. Только взоры наши, встрѣчаясь, понимали взаимныя ощущенія.

— Побоище окончилось, сказала наконецъ съ замѣшательствомъ Піедада; однако жъ, Джонъ, вамъ дорого стоило это зрѣлище! и я причинила вамъ такое страданіе; для меня вы остались здѣсь! — Вы должны считать меня жестокою! — О! простите меня, другъ мой!

И она подала мнѣ руку: я страстно сжалъ ее между своими.

Ахъ! какое мгновеніе было для насъ! какъ необходимо было намъ взаимное изліяніе чувствъ! По крайней мѣрѣ души наши, потрясенныя столь ужасно, могли передать одна другой тягостныя ощущенія! И гармонія ихъ была столь совершенна. Склонности наши такъ были сходны! Сердца наши бились столь согласно! Никогда, о! нѣтъ? никогда мы не любили столько другъ друга) — эти движенія только однажды волновали душу, и никогда уже мы не чувствовали съ такою силою побужденія — любить!

Сумракъ наступилъ быстро. Едва можно было различать предметы, движущіеся на сценѣ. Тѣла убитыхъ быковъ и лошадей были приняты, и на мѣстѣ ихъ стояли шесть очень молодыхъ амболадованныхъ новильосовъ, которыхъ пускали въ толпу одного за другимъ, по порядку. Бѣдныя животныя, ежели не устрашенныя, то оглушаемыя уже буйными кликами народа, старающагося ихъ раздражить, натужа голову внизъ, бросались во всѣ стороны. Это служило пріятнѣйшею забавою, особенно дѣтямъ, которыя, представляя въ маломъ видѣ матадоровъ, или атлетовъ, задирали быковъ, махая своими кафтанами и плащами. Между тѣмъ, нѣкоторые изъ этихъ учениковъ-тореадоровъ испытали хорошо дѣйствіе роговъ, а иные летѣли на воздухъ вверхъ ногами. Однако жъ немногіе изъ нихъ оставили потѣшный бой. Большая часть, поднявшись очень скоро, возвращались снова пробовать силы. Игра сія, подстрекая честолюбіе дѣтей, забавляла ихъ чрезвычайно.

Когда послѣдній изъ сихъ новильосовь, сопровождаемый кабестросами, оставилъ ристалище, мы услышали продолжительный бой барабана. Послѣ этого вступила рота Королевскихъ волонтеровъ, для очищенія цирка. Гонимые со сцены, молодые люди и мальчики, карабкаясь чрезъ барріеръ, очутились немедленно въ партерѣ.

Наступила ночь. Едва можно было различать фигуры человѣческія, взгроможденныя еще огромными массами на лавкахъ амфитеатровъ. Только зазженныя сигары искрились и свѣтились на подобіе звѣздъ.

Немедленно посреди сцены воспламенили искусственный огонь. По-истинѣ любопытная и прекраснѣйшая была картина, когда разорвавшіяся бомбы, во мракѣ, внезапно освѣтили тысячи головъ, усѣянныхъ рядами въ амфитеатрахъ, и въ то же время тысячи взоровъ, устремленныхъ къ верху.

Такъ, удовольствіе этого зрѣлища было совершенно. Я смотрѣлъ на него вмѣстѣ съ Піедадою; я чувствовалъ ея дыханіе; ея чело почти прикасалось къ моему; я сидѣлъ болѣе на ея стулѣ, нежели на своемъ; наши руки были сплетены, — мы были одни, — ночь была мрачная.

Зрѣлище кончилось. Бой барабановъ нарушилъ тишину. Народъ, какъ бурныя волны, стремился у входа и протекалъ съ быстротою. Намъ также должно было выходить. Мы сошли медленно.

— По крайней мѣрѣ вы любите меня истинно, сказала съ нѣжностію Маркиза, пожимая страстно мою руку.

Экипажъ ея ожидалъ насъ внизу. Когда егерь закрылъ дверцы кареты, я поднялъ у оконъ стекла. Воздухъ освѣжился вечернею прохладою.

Разстояніе отъ цирка къ дворцу, возлѣ котораго находился домъ Маркизы, было довольно отдаленное. — Но время переѣзда этого пролетѣло мгновенно.

— О! ты будешь любить меня вѣчно, не правда ли! сказала тихо Піедада, склоняясь въ мои объятія, когда мы всходили по лѣстницѣ въ ея покои.

Съ франц. В. Схалѣевъ
"Сынъ Отечества и Сѣверный Архивъ", №№ 36—37, 1835.