ПРОЛОГЪ.
И душиста и тепла
Ночь весенняя свѣтла.
Міръ уснулъ; но духъ живой
Движетъ небомъ и землей.
Въ безпредѣльной вышинѣ
Звѣзды свѣтлыя плывутъ;
Въ недоступной глубинѣ
Корни темные ползутъ;
Въ необъятной тишинѣ
Слышно травы какъ растутъ;
Нешелохнясь Днѣпръ несетъ
Въ море бремя синихъ водъ.
Надъ рѣкою мѣсяцъ всталъ,
Глянулъ въ воду, задрожалъ,
И объискренный потокъ
Свѣтлымъ золотомъ потекъ; .
Поднялся туманъ съ рѣки,
Разостлался по скаламъ.
Не туманъ я вижу тамъ:
Легкіе тѣней полки,
Опершись на бунчуки,
Тихо въ воздухѣ стоятъ;
Вдоль чела чубы висятъ —
Взоры тайною полны
Замогильной стороны —
Вкругъ душиста и тепла,
Ночь весенняя свѣтла!
Расплеснулася рѣка,
И въ вѣнкѣ изъ тростника
Вышла изъ воды дѣвица,
Хороша, но блѣднолица,
Какъ въ постели пуховой
На волнѣ легла живой;
Грудью полною, крутою
Подымаясь надъ водою
Косы мокрыя плететъ
И смѣется и поетъ:
Ночь тиха! ночь свѣтла!
Ни вѣтру ни тучи!
Не шепчутся листья.
Люди спятъ, звѣри спятъ;
Цѣлуются травки,
Цвѣты въ-тихомолку.
Людямъ день, наша ночь,
Вставайте, сестрицы,
Мои бѣлолицы,
Гулять на лугу…
И зашумѣли быстры волны
И стадомъ къ берегу бѣгутъ —
Русалки по Днѣпру плывутъ —
Рѣзвы, безпечны, своевольны,
Хохочутъ звонко и поютъ:
Все уснуло мертвымъ сномъ,
Мы порѣзвимся на волѣ!….
На лугахъ травы нарвемъ
А цвѣтовъ найдемъ на полѣ!..
Изъ зеленыхъ тростниковъ
Мы навьемъ себѣ вѣнковъ.
Пересыплемъ ихъ цвѣтами.
Свяжемъ мѣсяца лучами.
Путникъ, путникъ молодой!…..
Къ намъ; сюда! Мы зацѣлуемъ
Сладострастнымъ поцѣлуемъ;
Здѣсь подъ теплою волной
Ты утонешь въ нѣгѣ томной,
И подъ хохотъ нашъ нескромный
Не услышишь пѣтуха.
Ночка ноченька тиха!….
Ночка ноченька тиха!….
ПЕРВАЯ РУСАЛКА.
Весело въ водѣ живемъ
Некрещеныя мы дѣти!
Днемъ, играя глубиной,
Путаемъ рыбачьи сѣти,
И гуляемъ надъ водой
При лунѣ, ночной порой…..
ВТОРАЯ РУСАЛКА.
Золотые стали годы!
Призываютъ въ наши воды
Къ намъ сестрицы каждый часъ;
Все теперь на бѣломъ свѣтѣ
Некрещеныя мрутъ дѣти —
То-то весело у насъ!…..*
- Въ Малороссіи есть повѣрье, что всѣ дѣти умершіе прежде крещенія обращаются въ русалокъ.
На воды склоняясь плакучая ива,
Какъ косы зеленыя вѣтви свои
Роскошно кругомъ: опустила лѣниво,
Въ струяхъ ихъ купаетъ, глядится въ струи.
А у корня этой ивы
Ландышъ нѣжный и стыливый
Въ часъ таинственной любви
Задрожалъ — благоухаетъ,
И д ля нѣги раскрываетъ
Колокольчики свои.
И духи лѣсные веселой толпою,
Сверкая крылами при лунныхъ лучахъ,
Оставили рощу. Летятъ надъ водою,
Усѣлись на гибкихъ ивовыхъ вѣтвяхъ. .
Играя, сплетаясь вѣнками съ вѣтвями,
Межъ листьевъ трепещутъ своими крылами
На ландышъ глядятъ, ароматъ его пьютъ,
И хоромъ торжественно пѣсню поютъ:
Непорочный цвѣтокъ
Расцвѣтай, расцвѣтай,
При сіяньи луны
Ароматъ разливай!
Много было цвѣтовъ
На лугахъ, на поляхъ,
Много было въ лѣсу,
И на вольныхъ степяхъ.
По садамъ выросталь,
Какъ заря красный макъ;
Для невѣсты срывалъ
Лишь цвѣточки казакъ.
И цвѣточекъ блисталъ
Въ ароматѣ, въ красѣ,
На роскошной груди
Или въ темной косѣ,
А теперь вамъ, цвѣты,
Нѣтъ житья отъ врага:
Онъ пришелъ, притопталъ
И поля и луга……
Для коней покосилъ
Онъ цвѣты и траву!….
Поспѣшите сюда,
Братцы, братцы! ау!….
Вдоль уснувшихъ береговъ
Мчатся духи изъ лѣсовъ;
Будто въ облачко свиваясь;
Подымаются къ лунѣ,
Исчезая въ вышинѣ;
Tы на землю опускаясь,
И въ гирланды извиваясь,
Въ синемъ воздухѣ снуютъ,
И надъ дремлющею ивой
Пляшутъ танецъ прихотливой
И кружатся и поютъ:
Тайный часъ наступилъ;
Нѣдра ландышъ раскрылъ!….
И струитъ онъ окрестъ
Съ лепестковъ ароматъ,
И подъ музыку звѣздъ
Колокольчики звенятъ!
Колокольчики звенятъ!…..
ХОРЪ РУСАЛОКЪ.
Мѣсяцъ, мѣсяцъ золотой
Раскрасавецъ водяной!
Ты намъ свѣтишь, ты насъ грѣешь,
Ты лучами насъ лелѣешь!
Ярче, ярче посвѣти!
Наши косы мы расчешемъ
Пошалимъ не много съ лѣшимъ!
Къ намъ красавца заведи!
То-то любо, распотѣшимъ!…
Тише! полуночный духъ
Ухъ!……
Русалки сокрылись въ пучинѣ,
А духи лѣсные въ лѣсахъ —
И травы уснули въ долинѣ,
Лишь тѣни стоять на скалахъ.
Вотъ царство свое озирая
Духъ полночи тихо летитъ,
Изъ маковъ вѣнкомъ помавая.
Онъ спящей землѣ говоритъ:
Спите покойно, лѣса и долины,
Горы и воды и ты, человѣкъ,
Неукротимый и неодолимый,
Спи, забывай и любовь и вражду.
Вѣтеръ улегся за темною рощей,
Спитъ въ паутинѣ, какъ въ люлькѣ, паукъ;
Полночь ударитъ — и въ воздухѣ дремлющемъ
Тотчасъ спокойно уснетъ ея звукъ.
Ночь улетитъ, и шумливый и радостный
День прогремитъ человѣку: проснись,
Встань человѣкъ! и въ заботахъ, страданьяхъ
Снова растрачивай жизнь!
Спите спокойно, лѣса и долины,
Горы и воды и ты, Человѣкъ,
Неукротимый и неодолимый
Спи, забывай и любовь и вражду!….
(Подлетаетъ къ тѣнямъ.)
Что это? Что это вижу я? тѣни людей замогильныхъ!
Кто вы, скажите, зачѣмъ вы пришли возмущать мое царство?
Все подъ рукой у меня засыпаетъ — и духи безплотные,
Чуя приходъ мой въ благоговѣніи тихо сокрылись;
Вы же, оставивъ гробы покойные — сонъ непробудный,
Вы зачѣмъ пришли возмущать мое тихое царство!….
ХОРЪ ТѢНЕЙ.
Насъ могила не покоитъ:
Векъ молитвы, безъ креста
Наши остовы зарыты,
Или брошены съ презрѣньемъ
На съѣденіе звѣрямъ;
И доселѣ наши кости
По лѣсамъ лежать, по дебрямъ,
И желтѣютъ по степямъ.
ТѢНЬ ПАВЛЮКА.
Я Павлюкъ, я гетманъ христіанъ-казаковъ;
Я оружье поднялъ на поганыхъ жидовъ:
Не позволилъ мнѣ жидъ въ церкви сына вѣнчать,
Я былъ бѣденъ, не могъ ему золота дать.
Кое-какъ по дворамъ я собралъ казаковъ,
И къ нему я привелъ пятьдесятъ удальцовъ,
Сабли мы на-голо: жидъ молчи, не ворчи,
И отъ церкви святой подавай намъ ключи!
Жидъ намъ подалъ ключи — повалился къ ногамъ;
Мы, оставя его, поспѣшили во храмъ.
Обвѣнчался мой сынъ тамъ съ коханкой своей
При сіяньи свѣчей и при блескѣ мечей.
На-завтра жидъ поѣхалъ къ воеводѣ.
Всегда жидъ правъ передъ казакомъ вольнымъ:
Такъ изстари ведется у Поляковъ.
Не ждать же мнѣ бѣды, поджавши руки,
Не баба я. — Конь есть и лѣсъ подъ бокомъ,
Прощай село — въ лѣсу да въ полѣ воля!
Ко мнѣ пристали смѣлые ребята
И назвали меня своимъ гетманомъ!
А между-тѣмъ въ Варшавѣ огласили
Меня измѣнникомъ, бунтовщикомъ,
И оцѣнили даже голову мою…..
Подъ Боровицей насъ Поляки окружили
И, крестъ цѣлуя, предложили миръ.
Повѣрилъ я, и мы оружье положили,
Оставили окопы, вышли въ поле!
Тогда, забывъ и клятву и присягу,
На беззащитныхъ насъ накинулись Поляки,
И, какъ овецъ ножами стали рѣзать…..
Меня жъ и войсковыхъ старшинъ
Отправили въ далекую Варшаву.
При мнѣ моихъ друзей казнили,
Я вытерпѣлъ неслыханныя муки:
Съ меня живаго сняли кожу
И чучело набили для потѣхи,
А тѣло бросили собакамъ!*
- Исторія Малороссіи, страница 211.
ТѢНЬ МОЛОДОЙ ДѢВУШКИ.
Было мнѣ всего пятнадцать лѣтъ;
Я одна была у матери —
Мною тѣшилась родимая.
Только Богу я молилася,
Да родную цѣловала я!….
Мнѣ другой заботы не было.
Пѣла пѣсни я, какъ ласточка,
И въ своемъ любимомъ садикѣ
Розы, ноготки и маковки
Поливала и лелѣяла.
Часто мнѣ твердила матушка,
Обнимая и цѣлуючи:
«За тебя боюсь я, дочь моя;
У тебя глаза небесные
У тебя коса шелковая,
У тебя уста малиновы,
Ты, какъ цвѣтикъ молодой, свѣжа,
Весела какъ зорька утрення!….
А на свѣтѣ есть недобрый глазъ!»….
Пѣла я, а мимо садика
Началъ молодой Полякъ ходить,
Началъ на меня посматривать…..
Разъ я шла, съ кувшиномъ по-воду;
Вдругъ кусты зашевелилися,
И, какъ звѣрь, сверкая взглядами,
Молодой Полякъ схватилъ меня,
И повезъ вонъ въ тотъ высокій домъ
Что стоитъ тамъ на скалѣ крутой
И глядится въ нашъ родимый Днѣпръ. —
Тамъ…..нѣтъ силы больше вымолвить….
Померла съ печали матушка,
Я не вынесла несчастія,
Я стыдилася самой себя;
Я не знала гдѣ дѣваться мнѣ;
Изъ окна на землю бросилась
На каменья прибережные….
Охъ, какъ больно, больно было мнѣ!
Руки, ноги изломала я;
Захрустѣли мои косточкм,
Долго билась на каменьяхъ я,
Тамъ и душу Богу отдала. —
А мой трупъ, какъ трупъ преступницы,
На распутьи за селомъ зарытъ,
Неотпѣтый, не оплаканный!….
ТѢНЬ ОСТРАНИЦЫ.
Я былъ гетманъ казачій Остраннца*.
Я побѣдилъ враговъ моихъ, Поляковъ,
И, заключивъ на вѣки съ ними миръ,
Поѣхалъ Богу помолиться въ Каневъ.
Въ монастырѣ предъ царскими вратами
Я палъ во прахъ съ моими старшинами,
И въ пламенныхъ рѣчахъ благодарилъ,
Подъ пѣснь торжественной молитвы,
Того, Кто насъ во время битвы
Рукой невидимой хранилъ. —
Во глубинѣ души какой-то голосъ тайный
Судьбу грядущую Украйны
Мнѣ утѣшительно шепталъ;
Мои глаза въ слезахъ блистали,
И я въ восторгѣ трепеталъ;
Но двери вдругъ, треща на петляхъ, завизжали
И рухнули гремя на полъ…..
И въ монастырь неистовой толпою
Безчинно, въ шапкахъ, съ бранью на устахъ,
Ворвались польскіе рейтары….
Тутъ я съ моими старшинами
Былъ взятъ, былъ связанъ, опозоренъ,
И отвезенъ вь Варшаву.
Однимъ изъ насъ ломали руки, ноги,
Другихъ, обливши сѣрой и смолою
Какъ факелы для шутки зажигали;
Меня желѣзными когтями растерзали!
О, страшно какъ! ужасно какъ ласкали,
Впивалися въ меня съ какой любовью
Пауковидныя стальныя эти когти!
Какъ нити жилы изъ меня тянулись
И обрывались съ тихимъ лопаньемъ и трескомъ,
И вѣтеръ холодомъ невыносимымъ вѣялъ
На обнаженныя отъ тѣла кости;
Но я терпѣлъ безъ вопля, и безъ стону,
И только слалъ врагамъ проклятья.
Но вотъ ужъ свѣтъ въ моихъ глазахъ стемнѣлъ,
Въ послѣдній разъ я посмотрѣлъ на землю:
И вижу я, казнятъ покорной казнью,
Передо мой мою жену,
А на горячихъ угольяхъ какъ рыбу,
Поляки жарятъ моего ребенка;
Онъ на рѣшеткѣ раскаленной бьется,
И корчится, и въ судоргахъ предсмертныхъ
Болѣзненно киваетъ головою,
И на меня тихонько ручкой машетъ.
Я задрожалъ…. взяла свое природа,
И вылетѣлъ ужасный вопль изъ груди,
И съ нимъ душа изъ тѣла улетѣла!…**
- Исторія Малороссіи, страница 214.
- Исторія Руссовъ.
ТѢНЬ НАЛИВАЙКИ.
За Сулою, подъ Дубнами,
Крѣпко бились Ляхи съ нами,
Окруживъ со всѣхъ сторонъ;
Тамъ костьми легли казаки,
И въ пылу кровавой драки
Я Жолкѣвскимъ взятъ въ полонъ,
И въ Варшавѣ былъ примѣрно,
Для забавы буйной черни,
Я неслыханно казненъ*.
Въ мѣдный чанъ меня забили,
А подъ чаномъ разложили
Тихій, медленный огонь.
Въ чанѣ жарко, душно стадо;
И шумѣло и трещало,
И какъ-будто цѣловало
Пламя чанъ со всѣхъ сторонъ.
Все вокругъ меня краснѣло,
Принялъ чанъ кровавый цвѣтъ;
Въ тьмѣ разлился жаркій свѣтъ.
А на мнѣ одежда тлѣла,
Трескалось отъ жару тѣло;
Я неслыханно страдалъ;
Пламень съ воздухомъ глоталъ.
Страшно сердце въ груди билось,
Голова моя кружилась,
И безъ чувства я упалъ!
- Исторія Малороссіи, страница 176.
Тѣнь умолкла…. легкій шелестъ
По деревьямъ пробѣжалъ:
Встрепенулся кленъ и берестъ,
Дубъ листами зашепталъ;
Снизу до-верху ветвями
Зашумѣлъ, и какъ словами
Духу полночи сказалъ:
"Лѣтъ сто назадъ казакъ изъ ближняго селенья
Черноволосую казачку полюбилъ,
И въ день веселый обрученья
Два жолудя на память посадилъ.
Лѣта идутъ — два дуба молодые
Высоко выросли и радостно шумятъ,
Вѣтвями обнялись родные. —
Тѣ дубы были: я, да мой зеленый братъ.
Какъ я его любилъ, какъ онъ меня лелѣялъ
Напрасно буйный вѣтеръ вѣялъ,
И вихрь порывистый свистѣлъ;
Мы съ братомъ, соплетясь вѣтвями,
Смѣялися надъ бурей и громами,
И, злобно зашипя, вихрь далѣе летѣлъ.
А благодѣтель нашъ какъ нами любовался!…
Съ женой и шумною семьей,
Въ палящій лѣтній зной,
Подъ нашу тѣнь онъ часто удалялся,
На мягкой травкѣ полежать,
И молодость свою припоминать.
Но вотъ и у его дѣтей родились дѣти……
Мы много перемѣнъ увидѣли на свѣтѣ;
Мы съ братомъ выше все расли,
А благодѣтель нашъ клонился до земли;
Надъ нимъ столѣтье пролетѣло;
И молодой казакъ, любимый сынъ побѣдъ,
Сталъ немощенъ и дряхлъ и сѣдъ,
Едва влачилъ свое изношенное тѣло.
Но вдругъ война въ Украйнѣ закипѣла,
И внуки старца и сыны
Рукой войны подкошены.
Село родимое разграблено, сгорѣло!…….
И благодѣтель нашъ остался сиротой,
Переживя своя два поколѣнья!
При заревѣ горящаго селенья
Онъ притащился къ намъ съ клюкой.
Онъ обнялъ насъ дрожащими руками
И залился горячими слезами!……
Тогда была гроза. Вѣтръ вылъ, и тяжело
Вода въ Днѣпрѣ и билась и стонала,
И непріятелемъ зажженное село
Въ пожарномъ заревѣ сіяло.
«А, вотъ еще ушелъ отъ нашихъ рукъ,
О, это старый волкъ! проворнѣе, ребята,
Арканъ ему на шею, да на сукъ —
Короткая съ измѣнниковъ расплата»
Сказалъ своимъ солдатамъ польскій панъ,
У нашего холма коня остановляя.
Сильнѣе мимо насъ промчался ураганъ,
Гремя и въ молніяхъ сверкая.
Затрепетавъ гляжу я внизъ:
У брата на вѣтвяхъ нашъ старый другъ повись,
И вѣетъ съ вѣтромъ сѣдиною!…..
Не выдержалъ мой благородный братъ;
Я слышу: корни у него трещатъ
И — зашумѣлъ онъ въ Днѣпръ кудрявой головою!
ГОЛОСЪ ИЗЪ-ПОДЪ КАМНЯ.
Я здѣсь давно; столѣтій много, много
Надъ головой моей прошло!…..
Я помню, разъ, земля поколебалась,
И изъ ея глубокихъ нѣдръ,
Я выдвинутъ могучею природой
На бѣлый свѣтъ…….
Вокругъ меня шумѣли волны;
Все было небо, да вода;
Бѣжалъ по небу мѣсяцъ полный,
В вольный вѣтеръ по водѣ гулялъ;
Предъ нимъ валы неслись какъ горы;
Но вотъ, они куда-то убѣжали,
И изъ воды, желта какъ голый черепъ,
На необъятное вокругъ пространство
Земля явилась, и окрѣпла;
А по землѣ, какъ змѣи извиваясь,
Живыя рѣки потекли!
Съ-тѣхъ-поръ у ногъ моихъ широкій Днѣпръ
Бѣжитъ. Давно то было время!…….
Вотъ берега Днѣпра, какъ мохъ зеленый,
Лѣсъ молодой покрылъ. Еще столѣтье,
И дебрями разросся дикій лѣсъ.
Въ немъ пѣли птицы и рыкали звѣри,
И наконецъ явился человѣкъ. "
Онъ страшенъ былъ, покрытъ медвѣжьей кожей,
Онъ билъ звѣрей, и, голодомъ томимый,
Сырое мясо тутъ же пожиралъ.
Но никогда я не видалъ,
Чтобъ онъ для шутки, для потѣхи,
Отъ скуки или отъ бездѣлья,
Себѣ подобныхъ убивалъ,
Какъ довелось увидѣть мн$ подъ старость…
Назадъ тому два года, помню, лѣтомъ
Садилось солнце, день былъ тихій;
Въ Днѣпрѣ рѣзвясь играла рыба,
И птицы пѣли весело въ кустахъ.
Ко мнѣ пришла съ младенцемъ на рукахъ,
Красавица, казачка молодая,
И плакала, и ставши на колѣни,
Молилась долго, а потомъ ребенка,
Цѣлуя къ персямъ прижимала.
Пришелъ сюда какой-то польскій панъ
И жарко съ нею говорилъ о свадьбѣ…….
И станъ ея обнялъ рукой
Цѣлуя страстно, онъ на край стремнины
Привелъ казачку и — толкнулъ въ рѣку……
Потомъ, схватя невиннаго ребенка
О грудь мою ударилъ головою!…..
Примолвя: «Это вражье племя
Могло мою разстроить свадьбу
Съ прекрасною, богатою графиней»…..
Я задрожалъ отъ ужаса; по мнѣ
Текла младенца кровь, и жгла меня какъ пламень.
И въ первыя разъ я на судьбу взропталъ
Что я нѣмой, недвижный камень!…..
Отъ ужаса я треснулъ по-поламъ.
И вотъ мою другую половину
Поляки въ городъ увезли.
И слышалъ я м ѣ вѣдьмы говорили,
Изъ Кіева летая въ лѣсъ на пляску —
Что преступленія свидѣтель, этотъ камень
Украшенъ золотомъ, рѣзьбой,
И въ пышномъ городѣ поставленъ для красы
Какъ памятникъ грядущимъ поколѣньямъ
Во славу низкаго, но сильнаго злодѣя!….
«Полно! — шепчетъ духъ полночи —
Страшны ваши рѣчи мнѣ».
Къ небу руки, къ небу очи —
И — сокрылся въ вышинѣ!….
Тишина съ нимъ улетѣла.
Безъ нея осиротѣлый
Грустно Божій міръ вздохнулъ:
Вѣтеръ по землѣ пахнулъ.
Робко волны зароптали,
И мятежно побѣжали
Вдоль проснувшейся рѣки;
Головою покачали,
Надъ рѣкою тростники.
Глухо, въ ярости стеная,
Изъ-за лѣсу громовая
Туча тихо поднялась,
А въ лучахъ огня и свѣта
Вышла изъ Днѣпра комета
И по небу разлеглась!
Какова ихъ будетъ встрѣча?
Будетъ миръ, иль будетъ сѣча
Въ небесахъ и на землѣ?
Будетъ благо или худо? —
Но грядущее покуда
Скрыто въ безотвѣтной мглѣ!…
I.
Въ странѣ, гдѣ Днѣпръ волною голубою
Поитъ цвѣтущіе луга,
Гдѣ гордо высятся зеленой крутизною
Его лѣсистые брега;
Въ той сторонѣ, откуда недалеко ,
Стоитъ святой, богатый Кіевъ-градъ,
— Раскинулись его сады широко,
А въ небесахъ кресты церквей горятъ!
Гдѣ посреди цвѣтовъ и звонкихъ пѣсенъ
Казакъ на бой отважный зрѣлъ,
И въ бой летѣлъ, прекрасенъ и чудесенъ,
Суровъ какъ рокъ, и какъ безумье смѣлъ.
Гдѣ селянинъ, идя за мирнымъ плугомъ,
О подвигахъ своихъ отцовъ поетъ;
Гдѣ чернобровая, взлелѣянная югомъ,
Красавица, какъ яркій цвѣтъ цвѣтетъ —
Тамъ есть село. Не пышно, не богато,
На рѣчкѣ Тясминѣ стоитъ она;
Кругомъ плетнемъ обнесено,
А за плетнемъ, въ садахъ, бѣлѣютъ хаты,
И сочные висятъ плоды
Вокругъ села чернѣетъ лѣсъ привольный,
А за селомъ могилы и кресты
И ветхій храмъ съ убогой колокольней.
Суботовымъ зовется то село.
Была пора — оно цвѣло,
Зернистымъ колосомъ его шумѣли нивы,
Никто въ немъ бѣдности не зналъ,
Казакъ судьбу благословлялъ,
И были всѣ, какъ-можно быть счастливы.
Но, врагъ покоя я труда,
Чаплицкій, гордый воевода,
Изъ Польши присланъ былъ сюда
Для угнетенія народа.
Раздался плачъ, и вопль и стонъ
Казачьяхъ дочерей и женъ !
Въ пожарахъ села запылали!
Богоотступиикъ — подлый жидъ,
Святыню началъ сторожить,
А ляхи пили да гуляли.
Красивое селенье полюбилъ
Корыстолюбецъ, панъ Чаплицкій;
И изъ Суботова тогда же изгнанъ былъ,
Его владѣлецъ, молодой Хмѣльницкій.
Онъ, покидая кровъ родной,
Прощаяся съ отеческимъ порогомъ,
Въ душѣ поклялся передъ Богомъ
Отмстить, иль пасть въ борьбѣ съ судьбой.
II.
Весенній день, роскошно догорая
Позолотилъ дремучіе лѣса;
Сквозясь огнемъ и пурпуромъ сверкая
На западѣ небесъ горѣла полоса,
Темнѣло все; надъ тихою рѣкою
Клубится пыль — стада въ село спѣшатъ,
Поселянинъ идетъ усталый отдыхать,
И звѣзды свѣтлою толпою
На синемъ небѣ вышли погулять.
Склонясь косматой головою
Лѣсистый берегъ въ Днѣпръ задумчиво глядитъ.
Чу! гдѣ-то ворота въ деревнѣ заскрипѣли.
Раздался дальній лай — и все опять молчитъ,
И какъ младенецъ въ колыбели,
Земля спокойно, безмятежно спитъ.
И, будто міра сонный шопотъ,
Чуть слышный раздается ропотъ,
О берегъ плещущей волны;
Да средь небесной вышины
Плыветъ воздушною дорогой
Спокойно мѣсяцъ златорогій!……
И тихо и темно кругомъ;
Но въ темномъ лѣсѣ, за селомъ,
Гдѣ дремлетъ мирное кладбище,
Есть опустѣлое жилище:
Оно безъ оконъ, безъ дверей,
Склонившись всторону дряхлѣетъ.
Въ жилищѣ томъ, сквозь сѣть вѣтвей,
Огонь, какъ звѣздочка, свѣтлѣетъ.
Передъ огнемъ старикъ сидитъ,
Святаго алтаря служитель.
Суровъ и важенъ старца видъ;
Предъ нимъ, какъ геній-разрушитель,
Исполненъ силы и огня,
На перси голову склоня,
Стоитъ Хмѣльницкій. Сладко льются,
Какъ тихо-струйная рѣка
Святыя рѣчи старика;
Какъ ропотъ бури раздаются
Слова отваги-казака.
СВЯЩЕННИКЪ.
О Господи! я дожилъ до сѣдинъ,
И ты привелъ меня теперь на старость
Свидѣтелемъ измѣны тяжкой быть!
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Отецъ Григорій! это не измѣна…..
СВЯЩЕННИКЪ.
Но королю вѣдь крестъ ты цѣловалъ?
Ты обѣщалъ передъ престоломъ Бога,
Ему служить и вѣрою и правдой?
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Да, это такъ; но самъ же нашъ король,
Своею властью, данною отъ Бога,
Мнѣ разрѣшилъ несносную присягу…..
СВЯЩЕННИКЪ.
Король?
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Да, самъ король въ Варшавѣ.
Сегодня я оттуда лишь пріѣхалъ,
И поспѣшилъ къ тебѣ, святой отецъ.
СВЯЩЕННИКЪ.
Ну, разскажи!
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Когда злодѣй Чаплицкій
Лишилъ меня отцовскаго наслѣдства;
Когда меня, какъ подлаго раба,
Изъ моего села съ насмѣшкой выгналъ,
И отнялъ у меня мою жену,
И сына моего передъ народомъ мучилъ —
Да будетъ проклято то время —
Я перенесъ страдальческое бремя!….
Я притѣснителя хотѣлъ тогда убить,
И трупъ его въ огнѣ испепелить,
И прахъ его, какъ пыль, въ степи развѣять…..
Но есть на свѣтѣ совѣсть и присяга.
И саблю я опять вложилъ въ ножны.
СВЯЩЕННИКЪ.
Благословенна, сынъ мой, та минута:
Ты не порадовалъ врага Христова.
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
И я поѣхалъ прямо къ королю
Просить его покрова и защиты.
Король меня съ обычной лаской принялъ,
И говорилъ со мною по-латыни
О нашей бѣдной сторонѣ.
Когда же подалъ я ему бумагу,
Гдѣ описалъ Чаплицкаго безчинства,
И покровительства его просилъ,
Нашъ Владиславъ!… — Его мнѣ право жалко —
Прочелъ бумагу и пожалъ плечами!
«Я не могу, онъ мнѣ въ отвѣтъ сказалъ,
Я не могу судить васъ; мнѣ покою
И безъ того магнаты не даютъ.
Я королемъ имъ только по названью,
Они меня и слушать не хотятъ!….
Да что, скажи, Хмѣльницкій, вамъ мѣшаетъ
Самимъ свои отстаивать права
Пока у васъ не притупились сабли?
Я это и къ Барабашу пнсалъ»…..*
Меня король какъ громомъ поразилъ:
И радостно и грустно вдругъ мнѣ стало.
И я ни съ чѣмъ назадъ домой поѣхалъ!….
И вотъ опять передо мною Днѣпръ,
А по Днѣпру казацкое раздолье….
Украина моя родная мать —
Цвѣтущая, веселая Украйна!
Что будетъ далѣе съ тобой? —
Когда король, законный обладатель,
Не смѣетъ судъ людямъ твоимъ творить,
Добро хвалить и зло карать не смѣетъ!….
Мы безъ отца сиротствовать должны.
И вѣришь ли, отецъ мой, я заплакалъ.
О Господи! горьки казачьи слёзы:
Одна слеза въ струи Днѣпра упала
И отравила свѣтлыя струи;
И даже конь, измученный дорогой,
Не захотѣлъ напиться изъ Днѣпра!….
- Энгель, Gescbichte der Ukraina, страница 140.
СВЯЩЕННИКЪ.
Не радостны, мой сынъ, твои разсказы,
Не быть добру въ родимой сторонѣ.
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Нѣтъ, быть добру, за это я въ отвѣтѣ.
Я подыму въ народѣ знамя правды,
Я изгоню пановъ надмѣнныхъ Польши
И водворится снова тишина!….
СВЯЩЕННИКЪ.
Трудна, мой сынъ, тебѣ борьба съ врагами:
Они сильны оружіемъ и златомъ.
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
А мы любовію къ Украйнѣ,
И къ вѣрѣ предковъ нашихъ православной.
СВЯЩЕННИКЪ.
Такъ, но народъ измученный трудами,
Убитый тяжкимъ, злополучнымъ рабствомъ,
Не въ силахъ……
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Кто? не въ силахъ нашъ народъ?
Видалъ ли ты когда холодный ледъ
Свободныя струи рѣки скуетъ? —
Рѣка мертва, по ней гуляютъ даже дѣти;
Но подъ тяжелою корой
Она шумитъ и мечется волной:
И только-лишь весна повѣетъ,
Рѣка воскреснетъ, свирѣпѣетъ,
Ломаетъ ледяной оплотъ,
И вмигъ разливомъ синихъ водъ
Луга потопитъ. Такъ народъ,
Онъ угнетенъ; но подъ золою
Огонь скрывается порою.
Благослови меня, отецъ святой!
Я самъ пойду по городамъ, селеньямъ,
И королевскимъ разрѣшеньемъ,
Украину воспламеню войной…..
Мнѣ слышатся побѣдны наши клики
Трепещетъ Ляхъ и клонится во прахъ.
Въ Украйнѣ миръ, и торжество въ церквахъ!
Благослови жъ на подвигъ насъ великій!….
Священникъ, благословляя.
Да укрѣпить тебя Господь, мои сынъ.
ХМѢЛЬНИЦКІЙ, кланяясь.
Аминь!…..
III.
У Хмѣльницкаго пиръ; много, много гостей
Угощаетъ Хмѣльницкій въ свѣтлицѣ своей;
И съ поклономъ его молодая жена
Всѣхъ обноситъ гостей полнымъ кубкомъ вина.
Гости пьютъ и ѣдятъ, говорятъ и курятъ
При огнѣ парчевые жупаны блестятъ.
Тутъ и сотники есть, и полконники есть,
Даже самъ Барабашъ сдѣлалъ празднику честь.
Вся свѣтлица гостями и дымомъ полна.
Въ сѣни дверь растворила хозяйка сама,
А въ сѣняхъ музыканты толпою стоятъ,
Громко въ трубы трубятъ, въ барабаны гремятъ.
У Хмѣльницкаго пиръ; онъ гостямъ своимъ радъ.
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Ну-те, хлопцы, ну, живѣе!
Веселѣе, удалѣе
Ваша пѣсня пусть звучитъ;
Быстрой ласточкой взовьется,
Колокольчикомъ зальется,
Вольной птичкой полетитъ!
Пусть весь міръ про это знаетъ
Какъ мнѣ дорогъ праздникъ нашъ:
У Хмѣльницкаго гуляетъ
Мудрый гетманъ Барабашъ.
Воютъ трубы боевыя
Бубны и тарелки бьютъ,
И казаки молодые
Пѣсню звучную поютъ:
ПѢСНЯ.
Въ поднебесьи мчатся тучи,
Выше тучъ орелъ паритъ;
Днѣпръ кипитъ водной зыбучей;
Ураганъ въ степи шумитъ.
Но какъ нашъ отрядъ летучій
Понесется на враговъ; —
Вихрь въ степи и въ небѣ тучи
Отстаютъ отъ казаковъ!
Что Днѣпра сѣдаго волны
Съ ихъ ребяческой грозой —
Какъ курень отваги полный
Заколышется войной!
Но орелъ полетомъ быстрымъ
Разостлался надъ землей;
Передъ нами, въ полѣ чистомъ,
Загорѣлся кошевой.
Онъ прекрасенъ, какъ отвага,
Быстръ какъ молніи полетъ;
Съ нимъ наѣздниковъ ватага
И подъ бурею поетъ:
Гей, неситесь шибче, тучи,
Ураганъ, шуми сильнѣй,
Разъиграйся, Днѣпръ могучій
Въ непогоду веселѣй.
Хоръ гремитъ, а дворъ широкій
Весь огнями освѣщенъ —
И горитъ въ щитѣ высоко
Вензель гетмана зажженъ.
А въ свѣтлицѣ пированье,
Хохотъ и рѣчей жужжанье,
И ковшей и чарокъ звонъ.
За столомъ между гостями
Гетманъ радостно сидитъ,
Смотритъ свѣтлыми очами,
И привѣтными словами
Съ каждымъ гостемъ говоритъ.
Хороша, братъ, пѣсня эта,
— Онъ хозяину сказалъ. —
Хоть мои минули лѣта,
Я свое отгарцовалъ,
И, осыпанный честями
Нашимъ добрымъ королемъ,
Долженъ думать лишь о томъ,
Какъ бы миръ хранить межъ вами;
Но она теперь меня
Обдаетъ какимъ-то жаромъ:
Хоть сейчасъ бы на коня
И махнулъ бы въ степь къ Татарамъ!
Нѣтъ, Хмѣльницкій, нѣтъ, не даромъ
Эта пѣсня сложена!……….
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Развѣ намъ, въ войнѣ крещенымъ,
Пѣсни пѣть какъ робкимъ женамъ,
Про цвѣты, да про поля?
Сгибнетъ родина моя,
А казакъ унылой пѣсни
Сыновьямъ не передастъ!
Пусть король ксензамъ продастъ,
Украшенье поднебесной,
Приднѣпровскую страну:
Нашъ потомокъ и въ плѣну,
Затая тоску лихую,
Запоетъ про старину
Пѣсню дѣда удалую!
БАРАБАШЪ.
И сто бабъ не разберетъ,
Что въ душѣ твоей, Хмѣльницкій!
Обобралъ его Чаплицкій —
Онъ смѣется да поетъ!…..
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Видѣлъ я какъ птичка пѣла
Надъ стремниною крутой,
А сама она сидѣла
На тростинкѣ на гнилой,
Громко пѣсня птички льется
А тростинка гнется, гнется,
Такъ надъ бездной и дрожитъ,
Да пѣвунью не страшитъ.
БАРАБАШЪ.
Ну, такъ что же?
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
То, вельможный,
Птичкѣ пѣть надъ бездной можно,
Птичкѣ крылья далъ Господь.
Вотъ тростинка подломилась,
И летитъ въ пучину водъ;
Птичка въ воздухъ — закружилась!
И опять свое поетъ.
Такъ и мы поемъ покуда,
А придется Ляхамъ худо!
Намъ-то нечего тужить;
Наши косы, наши грабли,
Перемѣнимъ мы на сабли,
Станемъ саблями шутить
Мы съ вельможными панами;
Не хотѣли судъ творить,
Такъ мы ихъ разсудимъ сами!…..
БАРАБАШЪ.
Если бъ за двумя замками
Не былъ спрятанъ тотъ указъ
Что свѣтлѣйшими руками
Нашъ король писалъ про насъ;
Я бъ подумалъ въ этотъ часъ,
Что его ты видѣлъ тайно…….
Худо было бы тогда!
Кровью бъ упилась Украйна!…..
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Что же? это не бѣда!…..
Если бъ этотъ дождь кровавый
По Днѣпру взрастилъ дубравы,
Чтобъ въ дубравахъ тѣхъ казакъ
Могъ предаться мирной лѣни,
Чтобы въ ихъ густыя сѣни
Не скрывался тайный врагъ;
Чтобы всякой былъ увѣренъ,
Вставши утромъ отъ одра,
Что сегодня до вечерень
Не возьмутъ его добра*
И за честь жены любимой,
Сластолюбіемъ водимый,
Панъ не броситъ серебра
Вамъ въ лицо съ улыбкой гордой…
Чтобы христіанинъ твердый
Въ вѣрѣ праведной отцовъ
У родимаго порога
Могъ свободно славить Бога
Безъ запрета отъ жидовъ!
Чтобы……
БАРАБАШЪ.
Полно, кумъ любезный!
Дерзкой рѣчью, безполезной,
Шумный праздникъ возмущать;
Прикажи-ка лучше меду
Намъ по-чаще наливать,
Чтобы даромъ не скучать
Православному народу!…..
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Ваша правда, пане мой;
Мудрый панъ — и мудро слово!
Хлопцы, кубокъ золотой
Дайте меду дорогаго,
Коли пить друзья, такъ пить!….
Вотъ съ отлогими краями
Кубокъ на столѣ блеститъ:
Золотистыми струями
Медъ густой въ него бѣжитъ,
Пѣна у краевъ кипитъ,
И садится жемчугами!….
Разъигрался пиръ горой:
Гетманъ вьетъ — и его-мосци
Пьютъ и кланяются гости.
И средь пѣсни удалой
Бьютъ тарелки, барабаны,
Кубки, чарки и стаканы
Громко брякаютъ, звенятъ;
И гостей хмѣльныя рѣчи
Про войну, про славу Сѣчи
И про удаль говорятъ.
Но время за-полночь, и пиръ и шумъ стихаетъ,
И музыка играеть на-разладъ,
И гости вздоръ нескладный говорятъ.
Барабаша дрема одолѣваетъ:
Вотъ гетманъ руки на столѣ сложилъ,
На чарку мутными глазами покосился,
Усатую главу на грудь склонилъ —
Зѣвнулъ — и въ сонъ глубокій погрузился.
Шатаясь, гости съ мѣстъ встаютъ,
И что-то, безъ-толку, преважное толкуютъ,
Въ сѣняхъ послѣдній кубокъ пьютъ,
Хмѣльннцкаго благодарятъ, цѣлуютъ,
И по-домамъ своимъ бредутъ.
Хмѣльницкій самъ…. Онъ глазъ не сводитъ
Съ Барабаша, къ нему подходитъ
И за руку его беретъ.
Толкаетъ, дергаетъ, зоветъ:
«Вставай, гетманъ, насъ ждутъ постели,
Ужъ третьи пѣтухи пропѣли,
Ужъ скоро утро смѣнитъ ночь».
А тотъ храпитъ лишь во всю мочь!….
И радость быстро озаряетъ
Хмѣльницкаго угрюмое лицо.
Дыханье притаивъ, тихонько онъ снимаетъ
У гетмана съ руки гербовое кольцо! *
- Лѣтопись Георгія Конискаго.
IV.
Ночь. Вся окрестность тихо спитъ;
На небѣ мѣсяцъ не блеститъ,
И только звѣздочки однѣ
Мелькаютъ въ синей вышинѣ.
Надъ рѣчкой дремлетъ темный садъ,
Изъ саду льется ароматъ.
Въ саду чуть видѣнъ панскій домъ;
И въ домѣ томъ, въ окнѣ одномъ,
Въ ночи глухой огонь блеститъ:
То воску яраго горитъ
Передъ иконою свѣча.
Сорочку опустивъ съ плеча,
На руку голову склоня,
У раствореннаго окна,
Невыразимо хороша
Сидитъ жена Барабаша.
Сидитъ давнымъ-давно она:
— «Три дня, какъ мужа не видать!
Гдѣ онъ? Что съ нимъ? нельзя понять!
Зачѣмъ онъ держитъ какъ въ плѣну
Меня, законную жену?
Скучаю я, а онъ теперь,
Быть-можетъ, отворяетъ дверь,
И робкой крадется стопой
Въ свѣтлицу къ паннѣ молодой,
И, вся изъ нѣги и огня,
Къ нему на грудь падетъ она!»…
И панни вспыхнула….. потомъ
Закрыла очи рукавомъ.
Невыразимо хороша.
Сидитъ жена Барабаша.
Ей жарко, душно ей одной,
Моей голубкѣ молодой,
И недовѣрчивость и страхъ
Въ ея плѣнительныхъ очахъ,
И страстью налитая грудь
Дрожитъ и силится вздохнуть……
Она сидить и мужа ждетъ.
Стучится кто-то у воротъ:
Собака лаемъ залилась,
Другая къ ней отозвалась;
Поднялся на ноги весь дворъ,
И падаетъ съ воротъ запоръ;
И вотъ въѣзжаеть наконецъ
На дворъ отъ гетмана гонецъ.
Коня отъ посланца берутъ,
И къ паньи посланца ведутъ.
— Гдѣ мужъ мой? Что съ нимъ? — Ничего;
Меня прислалъ онъ для того,
Чтобъ вашу милость извѣстить,
Что Богъ его еще хранитъ.
Да приказалъ мнѣ взять отъ васъ
Послѣдній короля указъ,
Который онъ велѣлъ скрывать
И ни кому не объявлять;
Для вѣрности жъ моихъ рѣчей
Гетманъ прислалъ съ руки своей
Свое гербовое кольцо.
Блѣднѣетъ гетманши лицо:
Въ кольцѣ былъ камень дорогой,
На немъ искусною рѣзьбой
Изображенъ гетмана гербъ;
Кривая шашка, словно серпъ,
И на-крестъ ей положена
Была пернатая стрѣла.
— Да, это перстень мужа, такъ
Ты правду говоришь, казакъ. —
Тутъ панни отдала указъ;
И торопливо поклонясь,
Казакъ спѣшитъ на панскій дворъ,
И полетѣлъ во весь опоръ!
Гонецъ обратно ускакалъ,
И дворъ опять безмолвенъ сталъ,
Предавшись обаянью сна,
И водворилась тишина.
И снова дремлетъ темный садъ,
Изъ саду льется ароматъ;
И снова панни у окна
Сидитъ задумчива, блѣдна,
И слушаетъ, какъ въ далекѣ
Вторится топотъ по рѣкѣ.
Вотъ топотъ тише, тише сталъ,
То замиралъ, то оживалъ,
И вдругъ исчезъ — въ далекій мракъ
Какъ-будто утонулъ казакъ!…..
И только-лишь когда разсвѣтъ
Свой розово-огнистый цвѣтъ
Разлилъ на небѣ Голубомъ,
И звѣзды, трепетнымъ лучомъ
Дрожа, какъ стали потухать
И непримѣтно исчезать,
Въ туманѣ забѣлѣлъ потокъ,
Дохнулъ изъ саду вѣтерокъ,
И предразсвѣтный соловей
Запѣлъ въ тѣни густыхъ вѣтвей,
Любовной нѣгою дыша,
Вздохнувъ, жена Барабаша
Легла печально почивать
На одинокую кровать.
V.
Въ Украйнѣ смятенье неясное бродитъ;
Чего-то всѣ ждутъ и не знаютъ чего.
Въ народѣ молва разноустая ходитъ;
И слушать не знаешь кого!
Разсказывалъ гдѣ-то старикъ на базарѣ,
Что будутъ въ Украйнѣ война да пожары;
И два казака въ Чигринѣ подъ шинкомъ,
Для отдыха ставши, жиду говорили,
Что денегъ Поляки ордѣ не платили,
И Крымцы хотятъ воевать съ королемъ,
Что жадныхъ Татаровъ несмѣтная сила,
Какъ черная туча, всѣ степи покрыла;
Что будто Хмѣльницкимъ въ Крыму рѣшено —
Казакамъ съ Ордою итти за-одно.
Письменные люди въ народѣ кричали,
Что сами указъ королевскій читали:
Что въ немъ-де изволитъ король разрѣшать
Казакамъ, оружьемъ права защищать.
Еще говорилъ бандуристъ на дорогѣ,
Что будто Хмѣльницкій въ Никитиномъ-Рогѣ, *
И всѣ Запорожцы къ нему пристаютъ,
Что многія тысячи есть тамъ народа,
Что ждутъ съ нетерпѣньемъ куда-то похода,
Оружіе чистятъ и коней куютъ,
Что самъ Барабашъ, испугавшись смятенья,
На скорую руку собралъ ополченье,
Что сѣла на лодки коронная рать
И хочетъ Хмѣльницкаго съ войскомъ забрать.
И что отъ заката почти до разсвѣта
Кровавая ходитъ по небу комета,
И звѣзды сметаетъ широкимъ хвостомъ.
На кровляхъ стенаютъ зловѣщія птицы,
Надъ лѣсомъ клекочутъ орлы и орлицы.
И видѣла баба, надъ соннымъ Днѣпромъ,
Недобрыя тѣни въ туманѣ летѣли —
Рыдали летя, какъ дитя въ колыбели —
И на колокольнѣ въ лѣсу, за селомъ,
Самъ колоколъ стонетъ во мракѣ ночномъ.
Тревожно со страхомъ чего-то всѣ ждутъ.
Напрасно луга зашумѣли травою,
Колышутся нивы волной золотою,
Работники мирные въ поле нейдутъ!
Какъ макъ, расцвѣтая, огнисто краснѣетъ,
Казацкія шапки повсюду пестрѣютъ;
Какъ утромъ колосья на нивѣ блестятъ,
Казацкія пики на солнцѣ горятъ.
Народъ собирается въ селахъ толпами,
И шепчется тихо и косо глядитъ,
И шапки не ломитъ при встрѣчѣ съ панами.
Охъ, тучи собрались — и громъ загремитъ!
Упиться Украйнѣ червленою кровью!
Господь! не оставь насъ своею любовью !
Невинныхъ твои гнѣвъ не казнитъ…..
* Никитинъ-Рогъ (Никополь) былъ тогда мѣстомъ Сѣчи Запорожцевъ.
VI.
Тихо утро загорѣлось надъ землей;
Засверкали степи вспрыснуты росой;
Красно солнышко привѣтливо взошло;
Все запѣло, зашумѣло, зацвѣло.
На раздольи, по широкимъ по степямъ,
Днѣпръ-кормилецъ далъ разгулъ своимъ водамъ;
И направо и налѣво мурава,
Межъ волнами зеленѣютъ острова;
А на тѣхъ-то на зеленыхъ островахъ
Молодой Хмѣльниіцкій съ войскомъ въ тростникахъ.
То не стая лебединая плыветъ,
По Днѣпру то рать казацкая идетъ;
То идетъ войной на брата кровный братъ;
Хоть не радъ онъ да идетъ, когда велятъ.
Съ казаками наказной ихъ гетманъ самъ.
Вотъ приплыли лодки близко къ островамъ;
Вмигъ раздвинулись густые тростники —
И зѣвнули пушки поперегъ рѣки.
Пламя брызнуло, отгрянулъ сильный громъ,
Надъ водою дымъ разстлался полотномъ
И казаки, видя смерть со всѣхъ сторонъ,
Видя гибель неизбѣжную кругомъ,
Ну отъ острова скорѣй бѣжать назадъ.
Только весла словно крылышки шумятъ.
Вотъ съ воды поднялся дымъ подъ облака,
Засверкала снова свѣтлая рѣка —
А на островѣ, играя съ вѣтеркомъ,
Развилося знамя бѣлое съ крестомъ.
Ставъ на берегѣ, бѣгущимъ казакамъ
Громкимъ голосомъ сказалъ Хмѣльницкій самъ:
— Христіанству миръ и воинамъ Христа, *
Подъ защитой чудотворнаго креста;
Разбѣгутся такъ Поляки передъ нимъ,
Какъ отъ вѣтру разбѣжался этотъ дымъ;
Намъ Господь поднять оружіе велитъ:
Дѣло правое Небесный защититъ! —
Чудо — къ острову казаки вновь плывутъ,
Предъ Хмѣльницкимъ сабли острыя кладутъ:
— Будь начальникъ нашъ, второй нашъ будь отецъ,
Пропадемъ мы съ нашимъ гетманомъ въ-конецъ:
Передъ польскими панами онъ дрожитъ,
Кровь собратовъ проливать онъ намъ велитъ;
Здѣсь погибнетъ онъ отъ нашея руки. —
И гетмана окружили казаки;
Стали ружья на гетмана наводить,
На колѣняхъ онъ пощады сталъ просить…..
Выстрѣлъ — гетмана какъ не была душа:
Днѣпръ понесъ на море трупъ Барабаша! **
Вотъ пришелъ священникъ въ ризѣ парчевой
И поставилъ на землѣ святой налой;
Благодарственный Молебенъ сталъ служить,
За побѣду Бога силъ благодарить.
Церковь имъ была — лаэурный небосводъ,
А лампада — солнце по небу идетъ;
Отъ кадила вьется къ верху легкій дымъ;
Все полно благоговѣніемъ святымъ!…
Съ вѣрой въ сердцѣ и съ молитвой на устахъ
Предъ Невидимымъ упали всѣ во прахъ.
Каждый воинъ Всемогущаго молилъ,
Чтобы новаго онъ гетмана хранилъ.
Всѣ Хмѣльницкому присягу дали тутъ,
И къ обозу на рукахъ его несутъ!…..
Здѣсь съискали чарку пѣннаго вина;
Съ приговоркой по рукамъ пошла она,
И поднялся у казаковъ пиръ горой.
Во весь день звенѣли пѣсни надъ рѣкой,
Въ-вечеру зажгли по острову огни
И до свѣта веселилися они!….
- Исторія Руссовъ.
- Исторія Малороссіи, Бантышъ-Каменскаго, страница 238.
VII.
Вотъ годъ пролетѣлъ. Владислава не стало
А Польшу оружье казаковъ карало.
Подъ Корсунемъ много уснуло пановъ.
Въ плѣну Калиновскій, Синявскій, Долгоеръ.
И, жалуя ласкою Крымцевъ своею
Всѣхъ плѣнныхъ Хмѣльницкій даритъ Тугай-бею *.
И золота горы беретъ Тугай-бей
Изъ Польши за выкупъ плѣненныхъ вождей **.
Ужъ Стародубъ, Каневъ, Черкасы, Черниговъ
И Бѣлая-Церковь, свободны отъ ига.
Бѣжитъ Конецпольскій, бѣжитъ Остророгъ —
За правое дѣло заступникъ Самъ Богъ —
Подъ Львовымъ, Збарашемъ, покрытые славой,
Казаки явились уже подъ Варшавой
И выбранъ былъ ими король Казимиръ,
И далъ онъ казакамъ блистательный миръ,
Воскреснула снова казачья свобода!
Хмѣльницкій гетманъ, избавитель народа,
Торжественно въ Кіевъ спѣшитъ,
И крестное знамя свободно шумитъ
Отъ Сѣверскихъ Пущей на югъ до Лимана,
А въ Кіевѣ войско, народъ и сигклитъ,
Даруетъ Хмѣльницкому имя Богданъ ***.
- Предводитель Татарскаго войска.
- За одного Синявскаго онъ получилъ двадцать тысячъ червонныхъ (Нѣсецкій, Korona Polska).
- Исторія Малороссіи, Бантышъ-Каменскаго, томъ первый, страница 257.
VIII.
Окончены въ храмахъ святыя вечерни;
На Кіевъ спускается сумракъ вечерній.
По улицамъ длиннымъ народъ не шумитъ
И городъ стихаетъ въ-покоѣ,
Блеснулъ огонекъ — у Богдана въ покоѣ.
Лампада предъ образомъ скромно горитъ.
Тамъ гетманъ сидитъ одинокій, угрюмый,
Онъ весь погрузился въ тревожныя думы
И тихо съ собой говоритъ:
— Окончены кровавыя смятенья;
Окрещена въ своей крови Украйна;
Хоть дорого, но купленъ нами миръ!
Господари валахскій и молдавскій,
Султанъ турецкій, трансильванскій князь,
И царь Москвы, родной, единовѣрный,
Своихъ пословъ прислали. Самъ король
Янъ Казимиръ, свою забывши гордость,
Прислалъ ко мнѣ богатые подарки.
А православная, святая ваша Церковь,
Въ лицѣ своихъ избранныхъ Іереевъ,
Меня Богданомъ нарекла….
О, Господи! за что такая милость?
Я не безгрѣшенъ, это знаетъ Совѣсть.
За мною есть неправедныя думы,
И можетъ-быть, неправыя дѣла….
Но если гласъ народа — Божій голосъ,
И если ты послалъ меня народу,
И если я Украйнѣ Богомъ данъ,
И Ты, Отецъ, ничтожнаго меня
Орудіемъ избралъ великой воли,
(Становится на колѣни.)
То не оставь меня Твоимъ покровомъ:
Пусть мой народъ, въ преображеньи новомъ,
Я къ счастію прямому доведу;
Да искупится кровь и стонъ сраженій
Столѣтьями благословеній!
СВЯЩЕННИКЪ, ВХОДЯ.
Молись, мой сынъ, — прекрасенъ побѣдитель,
Когда свою вѣнчанную главу
Предъ Богомъ силъ смиренно преклоняетъ;
Величіе въ смиреніи такомъ.
Въ молитвѣ все…..Твердыни Іерихона
Смѣялись надъ оружіемъ людей —
И рушились отъ праведной молитвы.
Молись, мой сынъ, въ молитвѣ сила, крѣпость,
Въ молитвѣ все……
ХМѢЛЬНИЦКІЙ, ВСТАВАЯ.
Не о себѣ молился,
Святой отецъ; въ минуту эту, я
Молился я о счастіи Украйны
Ты помнишь ли, отецъ Григорій, ночь,
Какъ беззащитный, безпомощный,
Богатый только силой крѣпкой воли —
Я захотѣлъ освободить народъ;
И ты меня благословилъ на подвигъ?
Давно ли было…..а теперь побѣды
Украйну опять возстановили —
И я, гетманъ свободныя Украйны…..
И шлютъ пословъ ко мнѣ цари отвсюду.
Мы съ Турками безпошлинно торгуемъ
И Море Черное для насъ свободно…… наше*!
И Польша гордая у насъ просила миру;
Но я еще теперь боюсь……
- Исторія Малороссіи, Бантышъ-Каменскаго, томъ первый, страница 259.
СВЯЩЕННИКЪ.
Чего?
Въ ту ночь, когда ты взялъ благословенье
На страшный и отважный подвигъ,
Ты не былъ такъ встревоженъ, какъ теперь,
Когда успѣхъ вѣнчалъ святое дѣло.
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Нѣтъ, мой отецъ, не вѣрю что-то я
Врагу, подавшему мнѣ руку примиренья.
Съ мечомъ прошли мы Польшу до Варшавы
И подъ Варшавой дали Польшѣ миръ;
Притомъ же самъ король, Янъ Казимиръ,
Обязанъ намъ и саномъ и короной:
Его на сеймѣ подкрѣпили мы,
И голосомъ, и звономъ острыхъ сабель,
Мы избрали его на зло вельможамъ.
Придетъ пора — не станетъ Казимира,
Оправятся разбитые Поляки —
И, быть воинѣ — войны не избѣжать —
Нѣтъ, надобно Украйну обезпечить;
Я безъ того спокойно не умру…..
СВЯЩЕННИКЪ.
Тебѣ еще султанъ прислалъ подарки,
И милости и почесть обѣщалъ…..
Османъ-Ага, посланникъ отъ султана,
Привезъ мнѣ въ даръ бунчукъ и булаву,
Приличные достоинству гетмана,
И золота привезъ для казаковъ,
Еще привезъ — лукавый обольститель —
Широкій плащъ, подбитый горностаемъ;
Ну, точно царская порфира!
И, именемъ султана, обѣщалъ
Мой родъ вознесть въ достоинство гетмановъ,
Лишь-только бы Украйна отдалась
Подъ покровительство невѣрной Порты *.
Святой отецъ! ужъ это слишкомъ много,
Не такъ я гордъ, не такъ честолюбивъ я,
Скажу прямѣй, не такъ безуменъ я,
Чтобъ сталъ мечтать о власти королевской!
Столѣтія царей намъ освящаютъ,
Изъ дѣтства въ нихъ привыкли видѣть мы
Святую власть помазанниковъ Божьихъ,
На недоступной высотѣ,
А я, простой казакъ, могу ли думать'
Возвыситься и стать на степень эту……
Я не хочу накликать снова кровь
И бѣдствія на бѣдную Украйну.
Довольно намъ примѣра Годунова
Что царствовалъ такъ горько на Руси.
- Исторія Руссовъ.
СВЯЩЕННИКЪ.
Да, это правда — и отдать народъ
Врагамъ Христа, невѣрнымъ мусульманамъ
Грѣшно, Богданъ.
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Грѣшно и безразсудно.
Mолдавія почти раба Султана,
Валахія трепещетъ передъ Портой,
Самимъ же намъ держаться невозможно:
Направо степь, налѣво — степь кругомъ.
Нигдѣ преградъ природа не дала
Намъ отъ враговъ; задумали и — разомъ
Какъ воды къ намъ текутъ со всѣхъ сторонъ!….
Границы наши — буквы на пескѣ:
Повѣялъ вѣтръ — и ихъ какъ небывало!…
О, если бы опоясать Украйну
Широкими, глубокими морями,
Или вокругъ ея воздвигнутъ горы;
Тогда бы…… а теперь она, — какъ нива,
Растущая сироткой у дороги:
Ее не топчетъ развѣ кто не хочетъ…..
СВЯЩЕННИКЪ.
О, Господи! чудна судьба народовъ!
Когда читаешь древнія сказанья
Святыхъ мужей о доблестяхъ Славянъ,
О силѣ и богатствѣ нашихъ предковъ,
Душа горитъ, глаза блестятъ слезами,
И чистая и свѣтлая молитва
Изъ сердца, будто голубь, вылетаѳтъ.
Нашъ Кіевъ, колыбель Христовой вѣры,
Столицей былъ Славянъ многоземельныхъ,
И съ высоты холмовъ своихъ зеленыхъ
Громъ посылалъ на дряхлый Цареградъ.
Теперь же что? Враждебные народы
Славянскія поля размежевали.
И Кіевъ самъ, развѣнчанный старикъ,
Давно ль стеналъ подъ игомъ иновѣрцевъ!
Что дѣлать намъ? Спасенье гдѣ, гетманъ?
Охъ, тяжело Господь рабовъ караетъ!
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Еще горитъ для васъ звѣзда спасенья:
Въ народѣ намъ единокровномъ,
Въ единовѣрной намъ Москвѣ,
Растетъ, цвѣтетъ и мощно и красиво,
Какъ древо жизни на брегахъ Ефрата,
Родныхъ царей святое поколѣнье.
Подъ скипетромъ помазанниковъ Божьихъ,
Живетъ народъ счастливо, безмятежно,
Въ церквахъ торжественно гремятъ
Во славу Вышняго святые гимны…..
Туда, отецъ, моя душа летитъ!
И если я Украйнѣ Богомъ данный,
То Богъ поможетъ въ этомъ дѣлѣ мнѣ;
Соединю разрозненныхъ судьбою
Ужъ нѣсколько вѣковъ родимыхъ братьевъ,
У ногъ царя московскаго сложу
Мои гетманскіе клейноды,
И счастіе прямое укажу
Украинѣ изъ рода въ роды!
(Подумавъ.)
Да; я хочу, желаю и исполню
Мнѣ Богомъ данное предназначенье…….
Повѣришь ли, что иногда во снѣ
Передо мной раскроется пространство
На необъятные впередъ вѣка.
И вижу я тамъ царство безъ границы
Надвинулось на многія моря
И западъ, и востокъ, и югъ, и сѣверъ
Въ одно слились; вездѣ языкъ славянскій,
Вездѣ святая праведная вѣра,
И правитъ имъ одинъ великій царь!
И царство то чудесное — Россія!…….
СВЯЩЕННИКЪ.
Извѣстно намъ изъ книги откровеній,
Изъ Библіи, что иногда къ намъ сны
Пророчески слетаютъ съ вышины.
Іосифу одиннадцать сноповъ
Во снѣ смиренно поклонялись,
И звѣздъ одиннадцать передъ его звѣздой,
Во снѣ онъ видѣлъ, тихо померкали;
Пришла пора — и точно на яву,
Одиннадцать его старѣйшихъ братьевъ,
Съ повинною главой предъ нимъ упали.
Спѣши, Богданъ, окончи трудный путь,
Богъ милостивъ; незримыми стезями
Онъ свой народъ ведетъ къ прямому счастью.
Отъ смутъ, отъ бѣдъ пора намъ отдохнуть.
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Уже давно прошу и умоляю
Высокаго московскаго царя,
Принять опять единокровныхъ братьевъ,
Принять свое родное достоянье,
Отторженное хитрыми врагами;
Но онъ — примѣръ неколебимой правды —
Такъ царственно и добръ и честенъ,
Что свято соблюдая съ Польшей миръ,
Великодушно отвергаетъ,
Чего такъ жадно ищутъ двѣ державы,
И только намъ, въ отвѣтъ на наши просьбы,
Съ послами шлетъ богатые подарки.
Вотъ и теперь Михайловъ и Унковскій
Намъ привезли, и соболей и денегъ
И увѣщанія смириться передъ Польшей*,
Передъ державою, которая сегодня жъ —
Найдись къ тому удобный случай —
Свои войска въ Москву послать готова,
И съ ними хоть десятокъ самозванцевъ.
- Исторія Малороссіи, Бантышъ-Каменскаго, томъ первый, страница 259.
СВЯЩЕННИКЪ.
Сердца царей въ рукѣ самого Бога,
Писаніе святое говоритъ,
Не намъ судить поступки вѣнценосцевъ.
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Вчера Вешнякъ, полковникъ чигтринскій,
Опять къ царю въ Москву поѣхалъ съ просьбой;
Все описалъ царю я справедливо
И если онъ еще не согласится
Тогда………
СВЯЩЕННИКЪ.
Тогда да будетъ воля Божья.
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Теперь меня сомнѣнье страшно мучитъ.
И вотъ о чемъ, отецъ мой, я молился,
И вотъ о чемъ я плакалъ, мой отецъ.
(На крыльцѣ слышенъ стукъ.)
СВЯЩЕННИКЪ, ГЛЯДЯ ВЪ ОКНО.
Сюда идетъ какой-то панъ вельможный.
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
А, знаю, это отъ посольства. --.
Опять притворствовать! — Прости мнѣ Боже!
Давно ли я, тепло, чистосердечно,
Молился такъ и плакалъ, и открыто
Бесѣдовалъ съ тобой, отецъ Григорій —
И снова долженъ лицемѣрить….
СВЯЩЕННИКЪ.
Мнѣ кажется, мы такъ сильны теперь,
Что нечего притворствовать предъ ними,
И накликать на душу новый грѣхъ.
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Война нужна, но самъ я не могу
Ее начать, не поступя безчестно
Въ глазахъ людей, предъ Яномъ Казимиромъ.
Съ народомъ я сведу пословъ надмѣнныхъ,
Авось поможетъ въ этомъ мнѣ народъ.
ПОЛЯКЪ, ВХОДЯ ГОРДО КЛАНЯЕТСЯ.
Вельможный панъ, посланникъ Казимира,
Желаетъ знать, когда, и какъ, и гдѣ
Вы примете неслыханную милость,
И письма, и подарки, и клейноды
Отъ короля, отъ Яна Казимира ?
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Присядьте, панъ вельможный.
ПОЛЯКЪ.
Много чести;
Благодарю. Отвѣтъ мнѣ только нуженъ;
Мнѣ велѣно съ отвѣтомъ торопиться.
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Не знаю, право, что вамъ отвѣчать…….
Какъ радостно слѣпцу, когда снята
Съ его очей искусно слѣпота!
Опять предъ нимъ и небо голубое,
И сѣнь зеленая лѣсовъ,
И пестрые ковры луговъ,
И солнце свѣтитъ золотое;
Но этотъ свѣтъ страдальца вновь слѣпитъ,
И онъ спѣшитъ глаза закрыть.
Меня король своей высокой лаской
Такъ поразилъ, что я теперь совсѣмъ
Его великодушьемъ уничтоженъ.
За что меня, смиреннаго слугу,
Онъ милостью д почестью даруетъ!
Да, это слишкомъ. Голова
Моя пошла, какъ говорится, кругомъ.
ПОЛЯКЪ.
Но всё же тутъ отвѣту я не вижу.
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Отвѣту? Да вѣдь это чисто въ волѣ
Посланника, когда захочетъ онъ
Я радъ принять высокіе подарки.
ПОЛЯКЪ.
Посланникъ хочетъ, если можно, завтра,
Чтобъ по-скорѣй въ Варшаву возвратиться.
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Да, это правда, Кіевъ не Варшава!
Хоть и сегодня; я всегда готовъ…….
ПОЛЯКЪ.
Но вотъ вопросъ: гдѣ вамъ, гетманъ, угодно
Принять посла?
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
На это я не знаю
Какъ отвѣчать. Вы видите, моя
Тѣсна и не красива хата;
Дубовый столъ, кругомъ простыя лавки,
На нихъ боитесь даже вы присѣсть,
Чтобъ не измять кафтанъ золотошвейный….
Нѣтъ, слишкомъ много я цѣню
Расположенье Яна Казимира,
Чтобы привелъ сюда его пословъ………
У насъ, казаковъ, есть обычай:
Что цѣнимъ мы и высоко и свято,
То драгоцѣнно украшаемъ.
Я, бѣденъ, но въ углу моемъ смиренномъ,
Вы видите, — Спасителя икона
Вся въ золотѣ и въ камняхъ дорогихъ ;
И эта сабля, наша мать вторая,
Алмазами и серебромъ сіяетъ……..
По мнѣ — король, земной владыка мой,
Второй отецъ — ему я всѣмъ обязанъ,
Я не хочу, я не могу, не смѣю
Его пословъ — пановъ великолѣпныхъ —
Просить въ мою простую хату;
Имъ надобно блистательный пріемъ,
И въ золотѣ и въ серебрѣ палаты.
Притомъ-же такъ люблю я Казимира…..
Король такъ много сдѣлалъ мнѣ добра……
ПОЛЯКЪ.
Я вѣрю, это всѣ мы знаемъ;
Но что же я скажу въ отвѣтъ?
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Послу?
ПОЛЯКЪ.
Да, гетманъ.
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Вы скажите, право,
Повѣритъ ли ясневельможный панъ,
Ну, просто вотъ съ ума сошелъ на старость……
(Подумавъ.)
А развѣ…….Да, прекраснѣйшая мысль.
Скажите вы, что я, когда угодно
Посланнику, сердечно радъ принять
Подарки рѣчи посполитой завтра,
Часу въ девятомъ утра, тамъ, на площади
Передъ святымъ соборомъ.
ПОЛЯКЪ.
Нѣтъ, гетманъ,
Какъ это можно! я навѣрно знаю,
Посланникъ нашъ ни какъ не согласятся
Унизить такъ себя и короля.
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Унизить? Что вы? — И преступной мысли
Такой въ умѣ моемъ нѣтъ мѣста!
Чтобъ я дерзнулъ унизить короля!
Чтобы посмѣлъ обидѣть Казимира!…..
Вельможный панъ, вы злобный клеветникъ!…
Что можетъ быть приличнѣй силѣ, власти,
Достоинству и славѣ Казимира,
Какъ жаловать покорные народы,
Своею королевской лаской,
Подъ чистымъ кровомъ голубаго неба,
Лицомъ къ лицу передъ Царемъ Небеснымъ!
Кругомъ стѣна церквей, домовъ высокихъ;
Кипитъ народъ, царя благословляя,
А солнце сверху такъ и осыпаетъ
Лучами яркими чудесную картину,
Достойную величья Казимира! —
Какихъ палатъ я отъищу вамъ лучше?
Нѣтъ, рѣшено. — На площади я завтра
Приму отъ васъ высокіе подарки…….
Увидятъ всѣ какъ я, неробкій воинъ,
Робѣя приложу къ устамъ
Печать и подпись Казимира.
ПОЛЯКЪ.
Я передамъ посланнику отвѣтъ;
Но врядъ ли онъ на это согласится,
Неслыханно…….
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Да, точно правда,
Для васъ неслыханная эта почесть;
Но королю хочу я доказать,
Какъ я его высоко уважаю.
Неужели намѣренья благія;
Насъ къ новой ссорѣ поведутъ?!
ПОЛЯКЪ.
Храни насъ Богъ, сегодня же посланникъ
Васъ обо всемъ подробно извѣститъ.
Прощайте, гетманъ.
(Уходитъ.)
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Нѣтъ, не бывать Украйнѣ въ мирѣ съ Польшей!
Побѣдами д кровью тишина
Хоть куплена, но это не на долго.
Теперь Поляки смяты нашей силой;
Но всё-еще и горды и надмѣнны.
Оправятся — опять намъ будетъ худо.
Еще война, еще намъ кровь нужна!
И рухнетъ миръ не завтра, послѣ завтра,
По-моему, тѣмъ лучше, чѣмъ скорѣе.
СВЯЩЕННИКЪ.
А тамъ?
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
А тамъ что Богъ дастъ, то и будетъ!…..
IX.
Свѣжее утро прохладою вѣяло,
Весело солнце смотрѣло съ небесь.
Лугъ разноцвѣтный волнами широкими
Переливался, какъ тихое озеро,
Утренній вѣтеръ его колыхалъ.
Скромная Оржица свѣтлыми струйками
Шла по ковру тростниковъ;
По берегамъ ея рощи зеленыя
Пышно стояли, прохладною тѣнью
Путника въ полдень палящій мѣсяца мая.
Тамъ изъ-за рощи, какъ змѣйка, извилисто
Лугомъ дорога куда-то пошла.
Коситъ косарь на лугу, и казацку,
Пѣсню отъ скуки поетъ:
ПѢСНЯ.
Зеленая трава моя
Подъ косою гнется.
Головушка казацкая
Знай-себѣ смѣется.
Щебетунъ соловей,
Слушай пѣсни моей!*
Въ калиновомъ саду моемъ
Соловей щебечетъ;
Мнѣ, молодцу, въ дому моемъ
Всѣ жена перечитъ.
Щебетунъ соловей,
Слушай пѣсни моей!
До города до Кіева
Женушка ходила;
Головушка казацкая
Осемь дней кутила.
Щебетунъ соловей,
Слушай пѣсни моей!
Сказалъ гетманъ — миритеся —
Вотъ и помирились:
Луга были не кошены —
Вотъ и покосились.
Щебетунъ соловей,
Слушай пѣсня моей!
Кошу, кошу — не косится,
Далъ же Богъ работу!
Винтовочка всё просится
Въ поле на охоту.
Щебетунъ соловей,
Слушай пѣсни моей!
Въ Пирятинѣ мой дядюшка,
Подъ Дубнами тетка,
Косить сѣно, пахать поле,
Право, не находка!
Щебетунъ соловей,
Слушай пѣсни моей!
- Здѣсь нарочно оставленъ малороссійскія оборотъ рѣчи.
КАЗАКЪ.
Здорово, братъ!
КОСАРЬ.
Здорово, казакъ лейстровый!*
- Реестровый — они пользовались большимъ уваженіемъ между хлѣбопашцами.
КАЗАКЪ.
Богъ помогай!
КОСАРЬ.
Спасибо.
КАЗАКЪ, ОСТАНАВЛИВАЯ КОНЯ.
Тпрру!….. Землякъ!
Что, табачку не водится?
КОСАРЬ.
Пожалуй!
КАЗАКЪ, НЮХАЯ.
Ай-да, табакъ !
КОСАРЬ.
— Да, такъ-себѣ, домашній.
Эхъ, бѣдный конь, какъ онъ усталъ, измученъ;
Куда несетъ Богъ вашу милость? Га?
КАЗАКЪ.
Такъ, посланъ, братъ. А табачокъ на-славу!
КОСАРЬ.
Въ Пирятинъ, вѣрно?
КАЗАКЪ.
Да, въ Пирятинъ и въ Лубны,
А можетъ-быть, заѣду и въ Полтаву.
А знатно ты поешь, землякъ, ей Богу!
Да этакая, знаешь, пѣсня — право!
Не то печальная, не то и плясовая —
А какъ-то такъ, наполовинкѣ — славно!….
КОСАРЬ.
Такъ, самъ-себѣ сложилъ, да и пою.
Въ дому жена, извѣстно, всё ворчитъ,
Такъ выѣдешь-себѣ, на волю въ поле,
Да и поешь. А вы въ Полтаву
За дѣломъ или такъ, прогулки ради?
КАЗАКЪ.
Сказалъ же я — какая тутъ прогулка!
Съ бумагами я посланъ отъ гетмана
Къ полковникамъ, чтобъ войско набирали.
КОСАРЬ
А для чего теперь гетману войско?
У насъ вѣдь миръ.
КАЗАКЪ.
Опять война съ Полякомъ!
КОСАРЬ.
Война? неправда! шутишь!?
КАЗАКЪ.
Нѣтъ, ей Богу,
Совсѣмъ война, какъ слѣдуетъ война!
КОСАРЬ, БРОСАЯ КОСУ.
Пускай траву кто хочетъ, тотъ и косить,
А я косить ужъ болѣе не стану;
Моя охота — сабля, да ружье.
Слѣзай-ка братъ, слѣзай съ коня, товарищъ;
И я казакъ, ей Богу я казакъ!
Траву косилъ я только такъ, отъ скуки:
Пусть пропадетъ на корнѣ вся она.
Слѣзай же, братъ! твой конь усталъ въ дорогѣ
Пусть отдохнетъ не много на лугу;
И мы съ тобою тоже перекусимъ,
Вѣдь у меня есть сало, паляница*,
И чарка добраго вина.
- Исторія Малороссіи, Бантышъ-Каменскаго, томъ первый, страница 260.
КАЗАКЪ, СЛѢЗАЯ СЪ КОНЯ.
Пожалуй, братъ, благодарю за ласку.
Вотъ вороной разсѣдланъ, щиплетъ травку,
А наши два пріятеля подъ дубомъ
Сидятъ. Предъ ними, словно скатерть,
Поношенный жупанъ разостланъ синій,
На немъ лежатъ хлѣбъ, соль и паляница,
И сало, и стоитъ бутылка водки…
А между-тѣмъ разсказываетъ гость,
Какъ началась опять война съ Полякомъ.
КАЗАКЪ.
Вотъ видишь ли, мы такъ-себѣ, конечно,
Мы не чета рейтарамъ Казимира,
И нѣтъ у насъ ни шишаковъ, ни латъ;
Не въ золотѣ казацкіе жупаны,
Но мы съ Поляками гдѣ ни сходились
Вездѣ ихъ на-голову разбивали…
Они взмолились — мы имъ дали миръ,
И Казимиръ прислалъ дары гетману.
Гетманъ принялъ пословъ на площади*;
Не захотѣлъ пустить къ себѣ и въ хату!..
- Родъ бѣлаго хлѣба.
КОСАРЬ.
Не захотѣлъ?…. ай, молодецъ гетманъ!….
Да это стоитъ выпить чарку водки
За здравіе гетмана!……
КАЗАКЪ.
Ладно, братъ,
Я никогда не прочь отъ этой службы.
Ну, вотъ послы, какъ слѣдуетъ, съ поклономъ
Все отдали: и грамоту, и знамя,
И булаву, и тутъ же прочитали
Какія намъ король даруетъ льготы,
Какія намъ даруетъ онъ права.
Гетманъ сказалъ: «Благодарю я Бога,
Я дожилъ дня счастливѣйшаго въ жизни».
И тихо сталъ передъ соборомъ па колѣни,
И весь народъ съ молитвой ницъ упалъ.
Все прилегло на площади мірской ,
Стояли только кони, да Поляки!…..
Вотъ, помолясь, сказалъ гетманъ посламъ:
"Благодарю, отъ имени народа,
Я короля за ласку и за милость.
КОСАРЬ.
За милость? Что же намъ король такое сдѣлалъ?
КАЗАКЪ.
Ну, ничего, да, видишь, нашъ Богданъ
Такой ужъ добрый……
КОСАРЬ.
Эхъ, напрасно!
Они, пожалуй, станутъ этилъ хвастать.
А послѣ что?
КАЗАКЪ.
Онъ дальше говорилъ
Не помню словъ, а толкъ такой былъ рѣчи,
Что-дескать я не для себя трудился,
Не для себя и кровь я проливалъ,
Скажите такъ вы Яну Казимиру,
Что для меня не нужно ничего;
Пусть будутъ счастливы мои казаки-дѣти.
--"Стой! — закричалъ народъ, ужъ это много,
«Проси, гетманъ, у короля что хочешь,
А безъ того мы съ площади ни шагу»!
И вдругъ пошелъ въ народѣ шумъ и говоръ,
И площадь вся заколыхалась,
Какъ нашъ Лиманъ отъ вѣтру въ непогоду!….
Народъ притихъ. Тогда гетманъ сказалъ:
--«Я всѣмъ доволенъ, но когда народъ
Ужъ требуетъ, пожалуй, попрошу я,
Чтобъ выдали Чаплицкаго»……
Послы гетману въ этомъ гордо отказали.
— Чаплицкаго подай, — мы закричали,
И шапки къ-верху начали бросать.
Послы домой — народъ гурьбой за ними,
Да и кричитъ: «Чаплицкаго подай!»;
Послы вошли въ квартиру — въ тотъ же часъ
Къ нимъ въ окна грязь и камни полетѣли.
Настала ночь — всю дочь не спалъ народъ,
Какъ передъ днемъ святаго Воскресенья
Вездѣ въ домахъ огни горѣли;
А мимо дома, жили гдѣ послы,
Мы съ пляскою и съ пѣснями ходили
И пѣли все, что вздумалось пропѣть
Въ обиду имъ, и громко въ бубны били.
На-утро слѣдъ посланниковъ простылъ,
А нашъ гетманъ, дай Богъ ему здоровье,
Универсаломъ объявилъ войну.
И вотъ меня съ бумагами послали.
КОСАРЬ.
Да и пора! Чего сидѣть намъ дома?
Съ женою ссориться, да просо сѣять!
Да, хорошо, ну выпьемъ-ка еще,
Для бодрости, такъ знаешь, чтобъ въ дорогѣ
Не отощать. Пирятинъ вѣдь не близко*,
Туда поѣдемъ вмѣстѣ мы съ тобой.
Со мною здѣсь гнѣдая есть кобыла;
Сѣдло и сбрую выпрошу у дяди,
Коли не дастъ, хоть грѣхъ, сѣдло украду;
Къ женѣ не нужно заѣзжать:
Авось соскучится такъ присмирѣетъ.
Солнце къ вечеру клонилось,
Тѣнь ложилась на поля;
Наши новые друзья
Обнялись, перекрестились,
На коней своихъ садились,
И пустились въ дальній путь,
Подъ казакомъ конь, какъ воронъ,
И летучъ и такъ же черенъ,
Гордо несъ крутую грудь,
А за нимъ, хвостомъ махая,
Рысью мелкою гнѣдая
Въ перевалку поплелась.
Вотъ они уже далеко
Ѣдугь по степи широкой,
Вотъ и скрылися изъ глазъ…….
Тихо все на степи плоской,
Только вѣтеръ отголоски
Пѣсни звонкой и простой
Навѣваетъ намъ порой:
Въ Пирятинѣ мой дядюшка,
Подъ Лубнами тетка,
Пахать поле, коситъ сѣно,
Право, не находка!
- Самое далекое разстояніе рѣки Оршицы отъ Пирятина около двадцати верстъ.
ПЕРВЫЙ.
День добрый вамъ!
ПИСАРЬ.
Здорово, ну! что ваши?
ПЕРВЫЙ.
Все сдѣлано, какъ приказалъ гетманъ:
Народъ готовъ, слѣпцы и бандуристы
Вездѣ поютъ, какія нужно, пѣсни —
Казаки всѣ устали отъ войны
И только знай у Бога просятъ миру.
ПИСАРЬ.
Спасибо, братъ, за это самъ Богданъ
Вамъ скажетъ всѣмъ великое спасибо!
Пойдемъ къ народу.
ПЕРВЫЙ.
Ладно, я готовъ,
(Вмѣшиваются въ толпу.)
ПЕРВЫЙ.
Ай-да морозъ! какъ говорятъ — московскій!….
ВТОРОЙ.
И что за страсть у гетмана такая
Сбирать народъ до утренней зари?
ТРЕТІЙ.
Походъ, быть-можетъ.
ВТОРОЙ.
Полно, напророчишь,
И такъ уже прискучили походы,
Пора бы, право, отдохнуть.
ТРЕТІЙ.
Да сѣять хлѣбъ, а послѣ съ этимъ хлѣбомъ
Поѣхать на поклонъ въ Варшаву.
Мнѣ, кажется, уже прошло ихъ панство.
А отъ чего?
ПИСАРЬ.
Да отъ того;я слышалъ,
Что нашъ гетманъ на вѣки пристаетъ
Къ единовѣрцамъ нашимъ, Русскимъ.
ТРЕТІЙ.
И я слыхалъ, да не весьма-то вѣрно;
Намъ ничего гетманъ не говорилъ.
ПЕРВЫЙ.
Молчи, и намъ, какъ надо будетъ, скажутъ.
ВТОРОЙ.
Такъ вотъ за чѣмъ, ужъ скоро двѣ недѣли,
У насъ живутъ московскіе послы!
ТРЕТІЙ.
А нечего сказать, народъ хорошій,
ПЕРВЫЙ.
И православный, часто ходятъ въ церковь,
И молятся тамъ долго, такъ усердно,
Что, хоть и намъ не худо бъ поучиться.
А какъ дерутся эти Москали!…..
Вотъ такъ и лѣзугь въ схватку гдѣ по-жарче.
Да и народъ все крѣпкій и проворный.
ЧЕТВЕРТЫЙ.
Ужъ не чета Татарамъ черномазымъ.
ВТОРОЙ.
Ну, какъ сравнить! То нехристь, а Москаль
Нашъ братъ-христіанинъ.
ЭСАУЛЪ.
Теперь-то
Мы съ ними всѣхъ на свѣтѣ поколотимъ.
ПЕРВЫЙ.
Когда бъ скорѣе, дай-то Боже!
ПИСАРЬ.
Просите Бога и гетмана.
ВТОРОЙ.
Извѣстно, вамъ гетманъ добра желаетъ.
ТРЕТІЙ.
Я разговоры слышалъ Москалей:
Почти такіе же, какъ наши рѣчи.
ЧЕТВЕРТЫЙ.
И все поймешь?
ТРЕТІЙ.
Скорѣе, чѣмъ Поляка,
Совсѣмъ какъ нашъ языкъ, молитвы какъ к насъ же.
ПЕРВЫЙ.
И лица какъ у насъ, жаль, что бородки носятъ,
И отъ того скидаются на Турокъ.
А, вотъ Никита. Эй, сюда, сюда, Никита!
Съ тобою есть бандура?
БАНДУРИСТЪ.
Какъ же, есть,
Я безъ нея не выхожу изъ хаты.
ВТОРОЙ.
Запой, Никита, нѣтъ ли новой пѣсни?
Или хоть старую по-веселѣе.
ТРЕТІЙ.
Спой, какъѲома съ Еремой торговали
БАНДУРИСТЪ.
Нѣтъ, у меня есть пѣсня поновѣй;
Спою, пожалуй,. только съ уговоромъ:
Къ обѣду будетъ чарка водки?
ВСѢ
Будетъ……
БАНДУРИСТЪ.
Были у орла два сына.
Выросъ старшій сынъ;
Младшій рано на чужбину.
Залетѣлъ одинъ.
Но лѣта не укрѣпили
Мощнаго крыла;
Онъ усталъ — и окружили
Вороны орла.
И, летая, жаднымъ кругомъ
Смерть сулятъ ему.
Знать орлу на полѣ дикомъ
Сгибнуть одному!……
Крылья есть, да мало силы;
Смутенъ онъ сидитъ;
Смотритъ вверхъ — о, Боже! милый,
Старшій братъ летитъ!……
Робко вороны сокрылись
Съ крикомъ въ темный лѣсъ.
Оба брата очутились
Въ синевѣ небесъ!……
Братья обнялись родные,
И сильны опять;
Какъ великая Россія
Да Украйна мать!
ПИСАРЬ.
Ай-да, Никита! Ну, спасибо,
На-славу пѣсню ты сложилъ.
ПЕРВЫЙ.
Да что-то я не понялъ хорошо,
Хоть бойкія слова у этой пѣсни.
БАНДУРИСТЪ.
Какъ не понять! — отъ грамотныхъ людей
Вчера я слышалъ, будто русскіе послы
Пріѣхали, чтобъ насъ, единовѣрцовъ,
Принять въ свою защиту отъ невѣрныхъ.
Я ночь не спалъ, услышавъ эту вѣсть:
Такъ былъ я радъ неслыханному счастью,
И пѣсню въ радости сложилъ на этотъ случай.
Когда бы это была правда,
То вашими устами медъ бы пить!
ПИСАРЬ.
Я такъ готовъ побиться объ закладъ,
Что сбудется желаніе народа;
Вѣдь гласъ народа Божій голосъ,
Не даромъ же пословица гласитъ.
ПЕРВЫЯ.
Не даромъ же мнѣ грезились всю ночь
Огромныя пшеничныя галушки!
Вотъ такъ и плаваютъ въ большомъ корытѣ, въ маслѣ.
ТРЕТІЙ.
Да, этотъ сонъ пророчитъ, вѣрно, счастье.
ВТОРОЙ.
По-тише! — Кто-то вышелъ на крыльцо,
Опять пошелъ назадъ.
ПЕРВЫЙ.
Нашъ протопопъ, Григорій.
ТРЕТІЙ.
Старикъ почтенный; говоритъ народъ,
Что онъ крестилъ гетмана,
ПЕРВЫЙ.
И гетманъ
Его и любитъ и честитъ. Григорій
Встрѣчалъ пословъ московскхъ со крестами,
И говорилъ имъ рѣчи. Тогда гетманъ
Еще изъ Кіева не пріѣзжалъ
ЭСАУЛЪ.
Эй, тише!
Вотъ идутъ на крыльцо, вотъ гетманъ.
ПИСАРЬ.
А вотъ отецъ Григорій, а за нимъ
Идутъ послы: вотъ это Бутурлинъ,
Другой Алферовъ.
ЭСАУЛЪ.
Ну, а этотъ, третій?
ПИСАРЬ.
То Лопухинъ, а вотъ Виговскій,
Нашъ генеральный писарь — и другіе
Посольскіе; прозванья ихъ не помню.
Вотъ машутъ; гетманъ проситъ слова.
НАРОДЪ, СНИМАЯ ШАПКИ.
Тише, тише!.-…
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Къ вамъ рѣчь держу, друзья мои, казаки,
Украинцы, мои родные дѣти,
Прошу у васъ я слова и совѣта. —
И мы и наша праведная вѣра
Отъ иноземцовъ много потерпѣли,
Пора бы намъ и отдохнуть немного,
А тутъ Господь спасенье шлетъ съ небесъ;
Московскій царь, родной, единовѣрный
Согласенъ насъ и праведную Церковь
На-вѣкъ подъ свой покровъ высокій взять.
Я, вашъ гетманъ, и войска старшины,
Какъ благодать, пріемлемъ эту милость.
Хотите ли и вы, казаки, съ нами
Присягу дать московскому царю
На подданство Россіи?……..
НАРОДЪ, БРОСАЯ КЪ ВЕРХУ ШАПКИ.
Волимъ! Волимъ!….*
ХМѢЛЬНИЦКІЙ.
Исполнились теперь мои желанья!
Обнимутся опять родные братья
Такъ искренно, какъ мы съ тобой, бояринъ!
(Обнимаетъ Бутурлина.)
ГРИГОРІЙ.
Во имя Бога, слушайте присягу!
НАРОДЪ, БРОСАЯ ШАПКИ.
Волимъ, волимъ, волимъ!!……
- Исторія Малороссіи, Бантышъ-Каменскаго, томъ первый, страница 153.