Богданъ Хмельницкій данникъ Оттоманской Порты
правитьСоставляя историческую монографію о Богданѣ Хмельницкомъ, мы хотя и обращались тогда во всѣ наши древлехранилища, гдѣ могли надѣяться найти письменные источники объ эпохѣ, которую принимались обработывать, но не все могли видѣть и читать, потому что не вездѣ давался намъ ко всему доступъ, въ виду разныхъ высшихъ соображеній тѣхъ почтенныхъ особъ, которыя завѣдывали такими источниками. Отъ этого въ нашу монографію не вошло иное, что, повидимому, должно было войти, такъ какъ собранія, гдѣ хранились эти источники, обозначены у насъ въ перечнѣ источниковъ въ числѣ тѣхъ, которыми мы пользовались. Недавно, занимаясь въ архивѣ иностранныхъ дѣлъ въ Москвѣ матеріалами для исторіи Малороссіи въ концѣ XVII и началѣ XVIII вѣковъ, мы случайно наткнулись на значительное количество документовъ, относящихся къ Богдану Хмельницкому, изъ которыхъ многіе оказались намъ до-сихъ-поръ неизвѣстными. Благодаря доброму вниманію г. управляющаго главнымъ московскимъ архивомъ иностранныхъ дѣлъ, барона Ѳ. А. Бюлера, и подначальныхъ его чиновниковъ (которыхъ предупредительность и готовность оказывать всѣ зависящія отъ нихъ услуги выше всякой признательности), мы имѣли возможность просмотрѣть эти документы, и съ удивленіемъ увидали тамъ кое-что, долженствующее, при надлежащемъ сопоставленіи и обсужденіи, измѣнить не только личный нашъ, но и вообще принятый наукою взглядъ на личность Богдана Хмельницкаго и на характеръ его многознаменательной эпохи.
Его отношенія къ Турціи представляются въ иномъ свѣтѣ, а не въ томъ, въ какомъ привыкли мы себѣ изображать ихъ.
Знаменитый казацкій вождь, котораго мы считаемъ искреннимъ слугою московскаго престола и однимъ изъ славнѣйшихъ двигателей дѣла объединенія русской державы, былъ на самомъ дѣлѣ данникомъ оттоманской порты и не переставалъ считать себя такимъ и послѣ переяславскаго договора, когда, казалось намъ, ничто не дозволяло бы сомнѣваться въ его вѣрности Россіи.
Такія отношенія начались еще въ 1619 году, какъ показываетъ одинъ документъ о плаваніи по Черному морю и о торговлѣ, напечатанный въ собраніи государственныхъ грамотъ и договоровъ, но совершенно утвердились они въ концѣ 1650 года, какъ ясно свидѣтельствуетъ хранящаяся въ архивѣ иностранныхъ дѣлъ грамота султана Мехмета, писанная по-турецки на пергаментѣ съ приложеннымъ при ней старымъ польскимъ переводомъ. Она гласитъ такъ:
«Наиизбраннѣйшему изъ монарховъ религіи Іисусовой гетману казацкому Богдану Хмельницкому, его же конецъ да будетъ счастливъ чинится, писаніе сіе, исходящее отъ нашего высокаго и пресвѣтлаго трона чрезъ одного изъ урядниковъ нашихъ Османъ-Чаута, возвращающагося вмѣстѣ съ вашимъ посломъ, который привезъ ваше писаніе, исполненное самой завзятой искренности. Сообразно съ обычаями всего свѣта, наияснѣйшій намѣстникъ нашъ, наивѣрнѣйшій нашъ великій визирь приказалъ перевести его дословно и подать намъ. И мы, уразумѣвши его содержаніе, то-есть ваше и всего войска вашего прошеніе, поняли, что вы скорбите на своихъ неискреннихъ друзей, равно какъ и на жестокихъ вашихъ непріятелей: все о чемъ вы писали къ намъ, мы узнали и уразумѣли. Знайте же, что высокая Порта обыкла оказывать милость и милосердіе друзьямъ и карать своихъ враговъ. Вы съ вѣрною искренностію откровенно высказавшись, отдаетесь подъ крилѣ и подъ протекцію непобѣдимой Порты нашей, и мы сердечно и любовно принимаемъ васъ и о вѣрности и искренности вашей не сомнѣваемся. Что вы секретно сообщали Османъ-Чаушу, о томъ о всемъ въ подробности онъ сообщилъ намъ, и мы тотчасъ къ вельможному монарху хану крымскому послали свой крѣпкій и строгій указъ, повелѣвая, чтобъ онъ никогда своихъ очей и ушей не обращалъ на польскую сторону, напротивъ, если бы оттуда подулъ какой-нибудь вѣтеръ, несущій на васъ войну и гоненіе, если бы поляки неожиданно и насильно напали на войско ваше, но чтобъ онъ тотчасъ своимъ быстролетнымъ войскомъ постарался подать вамъ помощь, гдѣ бы только оказалось это нужнымъ. Мы ему это сурово приказали. A пока только вы со всѣмъ войскомъ вашимъ будете вѣрными искренно преданными счастливой Портѣ нашей, до-тѣхъ-поръ ведите сношеніе съ ханомъ безопасно, и не обманетесь. Уже теперь высокая Порта вполнѣ принимаетъ васъ подъ свою протекцію, и вы будьте въ томъ увѣрены и намъ черезъ своихъ пословъ въ подробности объясняйте о всемъ, что дѣется въ краяхъ вашихъ. Нынѣ же, въ знавъ нашего расположенія, нисходящаго отъ великихъ монарховъ, цесарей, владыкъ всего свѣта, при семъ нашемъ ясномъ писаніи посылаемъ штуку златоглаву и кафтанъ, чтобъ вы съ увѣренностію возложили на себя этотъ кафтанъ въ томъ смыслѣ, что вы теперь стали нашимъ вѣрнымъ данникомъ. A что вы наияснѣйшую Порту просили, что готовы дань давать, какъ иные наши христіанскіе данники даютъ, то мы, благорасположенные къ вамъ, оцѣнивая ваши добродѣтели, тѣмъ остаемся довольны. A притомъ, чтобъ вы пословъ своихъ, людей достойныхъ на резиденцію сюда, къ намъ прислали, въ утвержденіе нашей дружбы посылаемъ вамъ сіе писаніе.
Данъ въ началѣ мѣсяца» Ребіулъ Эвеса 1061 (въ декабрѣ 1650)".
Грамота эта доставлена была Хмельницкому въ ту пору, когда онъ, предвидя скорое возобновленіе войны съ поляками, боялся польскихъ стараній склонить на сторону Польши крымскаго хана Исламъ-Гирея, данника Порты, прежняго союзника казаковъ, подозрѣвая въ послѣднемъ охлажденіе къ себѣ. Хмельницкій думалъ побудить Турцію приказать хану воевать за казаковъ уже въ силу того, что казаки стали подвластными турецкому султану, которому повиноваться обязанъ былъ крымскій властитель.
Въ февралѣ слѣдующаго 1651 года начались первыя непріязненныя дѣйствія между казаками и поляками. Изъ Очакова татарскій вождь Белнага писалъ къ Хмельницкому, что скоро прибудутъ къ Очакову вспомогательныя татарскія силы, и вспоминая какъ онъ, вмѣстѣ съ Хмельницкимъ, воевалъ подъ Збарашемъ въ 1649 г., просилъ казацкаго гетмана замолвить о немъ доброе слово передъ ханомъ, видимо заискивая протекцію у новаго верховнаго повелителя мусульманъ; но турецкій начальникъ въ Очаковѣ Арамаданъ-бегъ писалъ къ Хмельницкому, что этотъ Велнага разсылалъ письма къ татарамъ, будто съ согласія хана, чтобъ татары не спѣшили помогать казакамъ. Это сдѣлалось причиною замедленія орды, и Хмельницкій напрасно укорялъ въ томъ его, Арамадана. Вмѣстѣ съ тѣмъ Арамаданъ-бегъ извѣщалъ, что уже салтанъ, братъ ханскій, съ ордою въ Перекопѣ, а самъ Арамаданъ-бегъ выступилъ въ походъ въ пятницу съ казацкими посланцами: Матвѣемъ, Бѣлошапкою и Бутькомъ.
Въ слѣдующемъ затѣмъ мѣсяцѣ мартѣ великій визирь Меллигь-Ахметъ-паша извѣщалъ Хмельницкаго, что государь его, султанъ оттоманскій, благосклонно принялъ увѣренія казацкаго гетмана и всего войска въ дружественномъ расположеніи къ Турціи и въ вѣрности ея монарху, и повелѣлъ приказать крымскому хану, чтобъ онъ, вмѣстѣ съ братьями своими велъ орду на помощь казакамъ противъ поляковъ. Въ то же время написано было отъ имени падишаха господарю молдавскому суровое неодобреніе его поступковъ, показывавшихъ его нерасположеніе къ Богдану Хмельницкому, такому же, какъ и онъ самъ, дачнику оттоманскаго императора. Султавъ опять посылалъ Хмельницкому въ знакъ своей неизмѣнной къ нему благосклонности богатый кафтанъ, а визирь отъ себя послалъ ему въ подарокъ дорогой кораллъ персидскій. Визирь совѣтовалъ гетману отправить въ Варшаву своихъ пословъ, чтобъ вывѣдать о замыслахъ поляковъ, но никакъ не довѣрять коварнымъ увѣреніямъ въ желаніи мира, а о томъ, что узнаетъ, доставлять свѣдѣнія въ Турцію. Нѣкто Бектамъ-ага-Янчерикъ въ томъ же мартѣ писалъ къ Богдану Хмельницкому изъ Константинополя, что при дворѣ падишаха всѣ радуются союзу съ казаками, а именитые сановники денно и нощно прославляютъ подвиги Богдана Хмельницкаго. Недавно пріѣхавшій изъ Чигирина Османъ-ага опять былъ отправленъ къ казацкому гетману и повезъ ему извѣстіе, что, кромѣ крымскаго хана, прибудутъ къ нему на помощь силы изъ Добруджской земли. Разомъ съ ласковымъ вниманіемъ къ своему дѣлу со стороны мусульманскихъ властей, Хмельницкій получалъ благословенія и благожеланія отъ представителей православной іерархіи въ земляхъ, подвластныхъ турецкому государю. Константинопольскій патріархъ Парѳеній, отъ 4 февраля, послалъ къ Хмельницкому грамоту, въ которой величалъ гетмана какъ воителя за православную вѣру противъ латинства и призывалъ на него Божіе благословеніе, а вмѣстѣ съ тѣмъ просилъ и о подаяніи чрезъ посланнаго въ русскія страны какого-то Никиту Михайловича. Февраля 18, подобная патріаршая грамота посылалась къ тогдашнему кіевскому митрополиту Сильвестру Коссову, а февраля 20, двѣ грамоты: одна къ генеральному писарю войска запорожскаго Ивану Выговскому, другая — къ бывшему уже при Хмельницкомъ митрополиту Коринѳскому, который впослѣдствіи былъ убитъ на Берестечскомъ сраженіи. Всѣ четыре грамоты касаясь одного предмета, писаны по-гречески и съ приложенными латинскими переводами хранятся въ московскомъ главномъ архивѣ иностранныхъ дѣлъ. Изъ нихъ видно, что послами въ Константинополѣ отъ Богдана Хмельницкаго были тогда Антонъ Ждановичъ, кіевскій полковникъ, и какой-то Павелъ Ивановичъ, а при нихъ былъ переводчикъ, именемъ Павелъ.
Послѣ несчастнаго пораженія казацкихъ силъ подъ Берестечкомъ, когда Богдану приходилось мириться съ поляками на условіяхъ, далеко не такъ выгодныхъ, какими были прежнія заключенныя съ королемъ подъ Зборовымъ, Хмельницкій писалъ къ турецкому султану изъ обоза подъ Бѣлою-Церковью въ сентябрѣ (безъ означенія числа): «На сихъ дняхъ подданный вашего императорскаго величества Османѣчаушъ въ добромъ здравіи прибылъ къ намъ вмѣстѣ съ нашими послами и доставилъ намъ письмо вашего величества, которое мы, какъ подобало, почтительнѣйше приняли. Ваше императорское величество обѣщали намъ прислать на помощь хана крымскаго и иныя войска изъ добруджской земли, но мы, не желая оставаться безъ дѣла, прм помощи всемогущаго Бога, имѣли страшную битву съ ляхами, о чемъ вашему императорскому величеству сообщитъ подданный вашего, величества Османъ-Чаушъ, который во всѣхъ битвахъ участвовалъ и видѣлъ все, что здѣсь дѣлалось; но такъ какъ вспомогательныя силы изъ Крыма и изъ Добруджи опоздали, пришлось намъ постановить миръ съ ляхами. Однако мы постоянно и неизмѣнно остались въ давнишней пріязни съ ханомъ крымскимъ и желаемъ сохранять пріязнь эту до послѣднихъ минутъ нашей жизни. Также хотимъ пребывать вѣрными подданными вашего императорскаго величества, какъ и доброжелательными друзьями хана. Нураддинъ султанъ находился при насъ во всѣхъ нашихъ военныхъ дѣйствіяхъ, показалъ себя мужественнымъ и достоинъ за свою отвагу уваженія и справедливой награды при достодолжной признательности. Хотя мы съ ляхами заключили миръ, однако держимъ ляховъ въ рукахъ. Того ради покорно просимъ ваше императорское величество написать снова къ хану, чтобъ онъ соблюдалъ союзъ, который мы съ нимъ заключили, и во всѣхъ нашихъ военныхъ дѣйствіяхъ и случайностяхъ находился бы съ нами, что и мы съ нашей стороны ему и вашему императорскому величеству взаимно обѣщаемъ, и на сей часъ поклонъ вамъ отдаемъ какъ вѣрные подданные, прося Бога даровать вашему императорскому величеству при долголѣтнемъ здравіи побѣду надъ каждымъ изъ вашихъ непріятелей. — Въ обозѣ подъ Бѣлою-Церковью, въ сентябрѣ. Вашего императорскаго величества вѣрный и нижайшій подданный Богданъ Хмельницкій гетманъ».
Повидимому, Хмельницкій хотѣлъ тогда въ письмѣ своемъ уклониться отъ сообщенія своему государю истины о пораженіи постигшемъ казаковъ. Онъ объясняетъ, будто бы, не дождавшись прибытія обѣщанной помощи и между прочимъ прибытія хана съ ордами, казаки вступили въ битву съ ляхами, но не такъ было: ханъ успѣлъ соединиться съ казацкимъ войскомъ и убѣжалъ съ своими татарами въ самый разгаръ берестечской битвы, увлекши за собой Хмельницкаго противъ его собственной воли, и казака, оставшись безъ вождя, понесли страшное пораженіе. Хмельницкій, какъ кажется, вовсе не дѣлаетъ никакого намека на берестечское дѣло и, говоря о битвахъ съ ляхами, имѣетъ въ виду тѣ, которыя происходили у него съ войскомъ Потоцкаго и Калиновскаго подъ Бѣлою-Церковью, и только на этихъ битвахъ могъ присутствовать Османъ-Чаушъ, который, какъ гласитъ письмо Хмельницкаго, только на-дняхъ передъ тѣмъ пріѣхалъ къ гетману вмѣстѣ съ казацкими послами, возвращавшимися отъ султана. Быть на берестечскомъ сраженіи, потомъ съѣздить въ Турцію и успѣть воротиться опять въ Украину едва ли могъ онъ въ тѣ времена въ теченіи двухъ мѣсяцевъ; притомъ мы знаемъ, что посланникъ турецкаго султана, находившійся у Хмельницкаго во время берестечскаго сраженія, былъ взятъ въ плѣнъ поляками. Вѣроятно, этотъ взятый въ плѣнъ посланецъ турецкаго султана былъ Османъ-ага, объ отправленіи котораго къ Хмельницкому писалъ послѣднему Бектамъ-ага-Янчерикъ въ мартѣ. Этого Османъ-агу надобно отличать отъ Османъ-Чауша, нѣсколько разъ ѣздившаго къ казацкому гетману и пріѣзжавшаго къ нему въ то время, какъ осъ заключалъ съ польскими военачальниками договоръ подъ Бѣлою-Церковью.
Въ январѣ 1654 года состоялся, какъ всѣмъ извѣстно, переяславскій договоръ съ московскими послами, и въ силу этого договора гетманъ Богданъ Хмельницкій со всѣмъ войскомъ Запорожскимъ и со всею Малою-Россіею поступилъ въ подданство московскаго царя. Какъ же съ тѣхъ поръ относился бывшій вѣрный подданный турецкаго величества къ этому величеству и къ его подручникамъ? Предъ нами письмо Богдана Хмельницкаго къ крымскому хану отъ 16 апрѣля того же 1654 года. Объ этомъ письмѣ мы упоминали въ нашей исторической монографіи о Богданѣ Хмельницкомъ, зная его по одной рукописи Публичной библіотеки разноязычнаго отдѣла, но это не должно мѣшать привести его по списку архива иностранныхъ дѣлъ, такъ какъ здѣсь оно и полнѣе и вѣрнѣе. Хмельницкій пишетъ къ хану:
"Что мы писали о поновленіи присяги между казаками и татараши, то это заявлялось не по моей волѣ, а по волѣ цѣлаго войска, по тому поводу, что трактаты, состоявшіеся подъ Каменцемъ (жванецкій договоръ въ декабрѣ 1653 года) объ насъ, не повели ни къ чему послѣдовательному, и мы до сихъ поръ не имѣемъ привилегій отъ короля на зборовскія условія; напротивъ, вмѣсто мира, — великое безпокойство и война; къ тому же и нѣкоторыя изъ войскъ вашей ханской милости учинили намъ великія кривды, а потому войско наше какъ бы пришло въ сомнѣніе. Но когда мы остались увѣренными въ неизмѣнномъ благорасположеніи вашей царской милости и въ вѣчной неразрывной присягѣ, то мы вашу царскую милость благодаримъ, а съ своей стороны обѣщаемъ, что навѣки вѣчные ничѣмъ не нарушимъ нашей присяги, и послѣ насъ будутъ соблюдать ее и потомки наши, которую присягу, Бога высочайшаго призывая во свидѣтели, мы нынѣ поновляемъ, желая оную сохранять вѣчно, развѣ бы какая-нибудь значительная немилость оказалась къ намъ отъ вашей царской милости по кознямъ непріятельскимъ. Богъ видитъ, мы того не желаемъ, а напротивъ — нижайше просимъ вашу царскую милость: если бы кто на насъ клеветать сталъ, не извольте нять вѣры. Хотя наши враги на насъ клевещутъ лживо, а тутъ сами подъ нами копаютъ ямы. Мы обезпечились было постановленнымъ миромъ и ожидали привилегій королевскихъ на зборовскія условія, но вмѣсто мира явился Потоцкій съ войскомъ польскимъ и съ пятью тысячами венгровъ и еще волоховъ, надъ которыми старшой Глигоръ Гурмасъ. Напавши, они опустошили многія мѣстечки и, людей убивая, вторглись подъ самую Умань. Но по милости Божіей не получили они себѣ утѣшенія; напротивъ, принуждены были уходить назадъ съ большимъ для себя вредомъ. Однако же къ намъ доходитъ извѣстіе, что они еще большія силы собираютъ на насъ, и Радзивиллъ съ войскомъ приближается къ Любечу и Лоеву. Затѣмъ еслибъ и далѣе войска ихъ наступали на насъ, покорно просимъ вашу царскую милость о вспомогательныхъ силахъ, сообразно вѣчной присягѣ.
"Мы обязаны будемъ заслужить это взаимною нашею услугою противъ каждаго непріятеля. Что касается до Москвы, что мы съ нею вошли въ пріязнь, то мы учинили такъ по совѣту вашей царской милости, когда поляки со всѣхъ сторонъ на насъ привлекали враговъ, отчего же и намъ того же съ ними не чинить; лучше же намъ имѣть друзей со стороны Смоленска и другихъ городовъ королевскихъ! Что же наши посланцы намекнули передъ вашимъ царскимъ величествомъ, яко бы Москва нами овладѣть имѣла (opanowac miota), то такая у насъ въ то время пошла было вѣдомость, но теперь о томъ нѣтъ уже никакой рѣчи. Когда проявится у насъ что-нибудь новое по этой части, мы не замедлимъ увѣдомить о томъ вашу царскую милость. На счетъ задержанныхъ татарскихъ невольниковъ мы издали универсалъ, чтобъ такіе гдѣ найдутся, были на волю отпущены; татаринъ вашъ, вмѣстѣ съ вашими казаками, поѣхалъ отыскивать ихъ по городамъ. Обо всемъ этомъ подробное устно сообщитъ посланецъ нашъ Семенъ Савичъ. Мы же вторично прося вашей милости къ намъ, сами себя съ нашими добровольными услугами отдаемся вашей царской милости. Вашей царской милости доброжелательный слуга Богданъ Хмельницкій со всѣмъ войскомъ запорожскимъ.
" По написаніи этого письма пришли къ намъ два вѣрныхъ извѣстія о томъ, что поляки постановляютъ у себя на сеймѣ. Одно извѣстіе доставлено уманскимъ полковникомъ. Когда подъ Умань приходили ляхи, тогда нашимъ попалъ въ плѣнъ ксёндзъ капелланъ польскаго гетмана Потоцкаго; онъ хотя былъ раненъ и находился при смерти, но подъ совѣстью сообщилъ нашимъ такъ: «Мы сюда идти не думали, но король и Рѣчь-Посполитая послали насъ. Я самъ былъ на сеймѣ и знаю навѣрное: король самъ лично не пойдетъ на войну, и останется въ Варшавѣ, а на свое мѣсто пошлетъ королевскаго брата Карла, который тотчасъ, какъ только трава начнетъ рости, двинется прямо подъ Умань съ войскомъ, состоящимъ изъ поляковъ, молдаванъ, венгровъ и нѣмцевъ; уже теперь приказано Потоцкому тамъ укрѣпить хорошенько обозъ. Когда ксендза этого спросили: зачѣмъ такъ глубоко въ Украйну идетъ королевское войско? — онъ отвѣчалъ: — татаръ на помощь къ себѣ ожидаетъ королевыхъ, говорятъ, обѣщано нѣсколько десятковъ тысячъ талеровъ на войну противъ казаковъ. Другая вѣдомость изъ литовскихъ краевъ: при одномъ трупѣ нашли письмо, писанное авизами, оно согласовалось слово въ слово съ тѣмъ, что объявилъ ксендъ. Изволь, ваша царская милость, вникнуть въ это: какіе у нихъ замыслы. Мы имъ не довѣряемъ, но предупреждая ихъ заранѣе, просимъ покорно вашу царскую милость, изволь намъ дать свое рѣшеніе и сообщить нашимъ посланцамъ совѣтъ: какъ намъ поступать съ агами и беями, и какъ давать отпоръ тѣмъ, которые начнутъ наступать на насъ. Изволь также увѣдомить насъ о вспомогательныхъ силахъ! скоро ли они будутъ. Богъ видитъ, мы не даемъ повода къ разрыву съ вами. Вторично просимъ: изволь о всемъ увѣдомить васъ чрезъ нашихъ посланцевъ, а мы собравши свои полки, станемъ ожидать. Далѣе, что у насъ будетъ происходить, и какія извѣстія откуда нибудь получимъ, обо всемъ не замедлимъ увѣдомить вашу царскую милость».
Чтобъ понять смыслъ и духъ этого письма, надобно припомнить нѣкоторыя тогдашнія обстоятельства. Въ ноябрѣ и декабрѣ 1653 г. Хмельницкій воевалъ противъ поляковъ заодно съ Исламъ-Гиреемъ, но крымскій властитель шелъ съ своими ордами на помощь казацкому вождю не но искреннему расположенію къ казацкому дѣлу и даже не въ видахъ пріобрѣсть для себя выгоды отъ польской державы, какъ было передъ зборовскимъ договоромъ, онъ шелъ по волѣ и по приказанію турецкаго султана, своего сюзерена. Поляки заключили съ крымскимъ ханомъ миръ подъ Каменцемъ: то былъ такъ-называемый въ исторіи жванецкій договоръ. Въ пользу казаковъ Исламъ-Гирей выговорилъ у короля Яна Казимира обѣщаніе возобновить зборовскій договоръ, поднявшій украинское казачество до такой высоты, до какой оно до того времени не достигало, но скоро, вслѣдствіе новой войны и берестечскаго пораженія, замѣненный другимъ, менѣе выгоднымъ для казаковъ, бѣлоцерковскимъ договоромъ. Обѣщаніе осталось пустымъ обѣщаніемъ, и объ этомъ-то говоритъ Хмельницкій въ настоящемъ письмѣ своемъ. Черезъ мѣсяцъ послѣ жванецкаго договора, Богданъ Хмельницкій отдался московскому государю и въ Переяславлѣ присягнулъ ему на вѣрное подданство. Между тѣмъ онъ уже прежде учинился подданнымъ турецкаго падишаха и въ силу такого подданства имѣлъ право на содѣйствіе Турціи и ея данника, крымскаго хана, противъ своихъ заклятыхъ враговъ — поляковъ. Понятно, что новая присяга на вѣрность, уже иному государю, должна была измѣнить его прежнія отношенія Хмельницкаго къ Турціи и къ хану. Хмельницкій думалъ укрыть ее отъ своихъ мусульманскихъ союзниковъ. Стараясь, какъ показываетъ письмо его къ хану, по возможности не распространяться объ этомъ щекотливомъ предметѣ, онъ ограничивается намеками, представляющими отношенія казацкаго вождя къ московскому государству такъ, какъ будто у него состоялось нѣкое дружественное соглашеніе съ Москвою съ цѣлію побудить ее дѣйствовать непріязненно противъ Польши, съ которою у московскаго царя были свои давніе счеты, и притомъ Богданъ замѣчаетъ, что это сдѣлалось даже по совѣту самого хана, который когда-то говорилъ Хмельницкому, что если поляки привлекаютъ противъ казаковъ со всѣхъ сторонъ враговъ, то почему же не дѣлать того же казакамъ и не платить врагамъ своимъ ихъ же монетою? Но до хана уже доходили слухи, что московское государство (Москва) имѣло овладѣть казацкою страною; и по этому поводу Хмельницкій глухо сообщаетъ, что и у нихъ ходила-было такая вѣдомость, но теперь уже о томъ нѣтъ болѣе рѣчи. Разумѣется, такая политика не могла продолжаться на многіе годы, и крымское правительство скоро должно было узнать всю истину; въ томъ же 1654 году по смерти Исламъ-Гирея, при наслѣдникѣ его, поляки заключили съ Крымомъ дружественный союзъ противъ московскаго государства и казаковъ, и на много лѣтъ послѣ того татарскія орды, подвластныя хану, воевали за поляковъ противъ казаковъ такъ же ревностно, какъ до того времени за казаковъ противъ поляковъ.
Что касается до отношеній непосредственно къ Турціи и къ ея монарху казацкаго гетмана послѣ подданства московскому государю, то они нѣсколько выясняются изъ султанской грамоты, отправленной къ Богдану Хмельницкому въ сентябрѣ 1655 года. Она гласитъ такъ:
«Послы ваши, Романъ и Яковъ, принесли намъ поклонъ и отдали грамоту, въ которой вы сообщаете, что Махметъ-Гирей-ханъ соединился съ ляхами — да, кромѣ того, съ венграми и съ разными людьми земли нашей — и воевалъ противъ васъ, нарушивъ свою присягу, и вы, видя вокругъ себя враговъ, принуждены были позвать къ себѣ Москву на помощь. Тѣмъ не менѣе, однако, вы прибѣгаете къ намъ и просите, чтобъ мы васъ подъ руку нашу и подъ оборону приняли, сообразно давнимъ писаніямъ вашимъ. Мы васъ, яко вѣрныхъ и доброжелательныхъ слугъ нашихъ, подъ оборону нашу беремъ и обѣщаемъ помогать вамъ противъ каждаго вашего непріятеля. Прежде визирь мой не отворялъ ко мнѣ дверей посламъ вашимъ, но теперь, уразумѣвши подлинно изъ грамоты вашей, послали мы во всѣ земли наши, дабы всѣ о томъ знали и, никакой причины къ несогласію вамъ не подавая, жили съ вами въ дружелюбіи и рукъ противъ васъ не поднимали. По всѣмъ землямъ моимъ я оповѣстилъ, что войско запорожское состоитъ подъ рукою моею, именуя васъ, паче всѣхъ другихъ, — вѣрными и доброжелательными слугами моими. Затѣмъ просимъ тебя, гетманъ Богданъ Хмельницкій, держи въ обузданіи войска свои, чтобъ ни моремъ, ни сухопутьемъ не входили въ государства наши и не осмѣливались опустошать ихъ, помня, что и мы всѣмъ землямъ нашимъ повелѣли жить съ вами въ дружбѣ. Особливо и о томъ приложите стараніе, чтобъ московскіе казаки въ государства наши моремъ не ходили и государствъ нашихъ не опустошали и если бы кто близкій къ вамъ или далекій сталъ непріятелемъ и воевать противъ насъ захотѣлъ, — вы были бы готовы съ войскомъ идти на него. A мы тоже обѣщаемъ: кто бы только сталъ вамъ непріятелемъ и началъ противъ васъ воевать, — окажемъ вамъ помощь, какъ только вы намъ о томъ дадите знать. Для лучшей вѣры и вѣрности, вы потребовали отъ насъ присяги, — и присяга наша такова есть: напередъ свидѣтельствуемся тѣмъ, кто сотворилъ и землю, и небо, и насъ всѣхъ, подъ рукою котораго мы всѣ живемъ, — свидѣтельствуемся и всѣми пророками, которыхъ признаемъ какъ мы, такъ и вы. Пусть они станутъ на ономъ свѣтѣ свидѣтелями въ томъ, что я со всѣмъ государствомъ моимъ хочу соблюсти мою присягу. Вы также, гетманъ Богданъ Хмельницкій, со всѣмъ войскомъ запорожскимъ, присягу свою принесли намъ въ томъ, что будете самъ вѣрными и доброжелательными слугами, какъ и мы присягу свою вамъ принесли, что будемъ васъ имѣть вѣрными и доброжелательными слугами своими; итакъ, вы о насъ вѣрьте, что мы васъ за вѣрныхъ слугъ своихъ имѣемъ, а мы вѣрить будемъ, что вы желаете быть нашими вѣрными слугами. Какъ съ прежнимъ ханомъ, Исламъ-Гиреемъ, жили вы въ дружелюбіи, такъ и съ нынѣшнимъ ханомъ живите въ дружелюбіи, а также съ молдаванами, волохами, венграми — какъ съ нашими слугами — находитесь въ дружелюбіи. Я же, помня, что вы оставались съ нами въ долголѣтней дружбѣ и о ней не забывали, при вашихъ, упомянутыхъ выше, послахъ, отправляемъ къ намъ посла нашего — Шагинь-агу, черезъ котораго, по нашему обычаю, посылаемъ къ вамъ шесть кафтановъ, которые примите благодушно и не забывайте насъ. Ибо какъ мы читаемъ тѣ четыре книги, Моисеемъ намъ данныя, на которыхъ и присягу нашу принесли, то ваше посольство нынѣ окончилось и, разъ присягнувши, надобно много лѣтъ жить въ дружескомъ согласіи».
Эта грамота, писанная слишкомъ чрезъ полтора года послѣ присяги Богдана Хмельницкаго на вѣрность московскому государю, показываетъ, что гетманъ передъ своимъ давнимъ сюзереномъ старался объяснить связь свою съ московскимъ государствомъ такъ, какъ-будто это былъ союзъ противъ поляковъ и притомъ возбужденный крайнимъ положеніемъ, вслѣдствіе несоблюденія присяги хана Махметъ-Гирея, ставшаго казакамъ изъ союзника непріятелемъ. Это была неправда: договоръ съ московскимъ государствомъ совершился еще при Исламъ-Гиреѣ и никакъ не потому, что крымскій ханъ сталъ казакамъ врагомъ, — напротивъ, это послѣднее событіе произошло именно вслѣдствіе соединенія казаковъ съ московскимъ государствомъ. Изъ султанской грамоты видно также, что и при стамбульскомъ дворѣ существовало нѣкоторое время недовѣріе къ казацкому гетману: султанъ извѣщаетъ, что визирь не отворялъ дверей оттоманскаго монарха посламъ казацкимъ, пока, наконецъ, присланныя гетманомъ объясненія и увѣренія не возстановили дружелюбныхъ отношеній султана къ казакамъ, и пока Богданъ Хмельницкій не возобновилъ прежняго своего обязательства, состоявшагося въ 1650 году. Документы, изъ которыхъ мы почерпнули всѣ печатаемыя свѣдѣнія, въ московскомъ главномъ архивѣ иностранныхъ дѣлъ составляютъ часть отдѣла польской коронной метрики и, заключаясь въ двухъ картонахъ, озаглавлены: «Сношенія Польши съ Малороссіею». Обнимая періодъ гетманства Богдана Хмельницкаго, Выговскаго, Юрія Хмельницкаго и Тетери, они прерываются на 1663 годѣ. Одна часть этихъ документовъ, болѣе ранняя, попала въ руки поляковъ во время берестечской побѣды надъ казаками, когда побѣдителямъ досталась шкатулка Хмельницкаго съ бумагами, — другая часть была завезена въ Польшу Тетерею, который, какъ извѣстно, увезъ съ собою скарбы Хмельницкаго и клейноты войска запорожскаго, съ числу которыхъ присоединялись и письменные документы. Говорятъ, что въ московскомъ архивѣ иностранныхъ дѣлъ никто не помнить, чтобъ кто-нибудь изъ русскихъ или польскихъ историковъ пользовался именно этими документами. Большая часть ихъ нигдѣ не была напечатана, и мало такихъ, которыхъ содержаніе по другимъ спискамъ было извѣстно занимавшимся исторіею Малороссіи. Историческое значеніе личности Богдана должно представиться въ иномъ свѣтѣ. Его преемники — Бруховецкіе, Дорошенки, Орлики и другіе, со второстепеннымъ значеніемъ, преслѣдуя идею самобытности Украйны подъ верховною властью Оттомавской Порты, не дѣйствовали въ разрѣзъ съ политикою Богдана Хмельницкаго, — напротивъ, думали только слѣдовать по указанному имъ кривому пути, а Юрій Хмельницкій, пожалованный отъ султана званіемъ князя Малороссійской Украйны, былъ не «сынъ, недостойный славнаго родителя», во вполнѣ былъ его достоинъ, какъ и Богданъ оставилъ для Малороссіи достойнаго себя сына.