Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ
правитьТОМЪ ОДИННАДЦАТЫЙ
правитьБлудливое мѣсто.
Разсказъ капитана Вараксина.
править
I.
править— Нѣтъ, скажите ради Бога, зачѣмъ тогда Нина Александровна поѣхала съ вами на охоту? Есть хоть какой-нибудь человѣческій смыслъ въ подобной нелѣпой затѣѣ? Женщина — созданіе во всякомъ случаѣ деликатное, и вдругъ этакое кровожадное удовольствіе, какъ охота… Извините меня, mesdames, но я несогласенъ! Да, я протестую, чтобы женщины ѣздили на охоту… Даже, если на то пошло, то я издалъ бы законъ, что женщинѣ воспрещается даже прикасаться къ огнестрѣльному оружію. Да-съ… Впрочемъ, я, конечно, отвлекаюсь въ сторону. Еще одна маленькая оговорка: я человѣкъ очень скромный и если считаю себя въ правѣ разсказать этотъ эпизодъ, то только потому, что изъ участниковъ этой охоты никого уже не осталось въ живыхъ, слѣдовательно никто даже косвенно не можетъ быть на меня въ претензіи. Увы, все это происходило очень давно… Право, мнѣ даже дѣлается грустно при одной мысли, что нѣтъ уже на свѣтѣ и Нины Александровны (перламутровые глаза, ножка богини, ямочки на щекѣ отъ каждой улыбки и т. д.), и Свенторжецкаго (шестифутовый молодецъ съ рыжими усами и волчьимъ взглядомъ), и мирового посредника Тюрина, и двухъ братьевъ Мѣшковыхъ, и лѣсничаго Эйгера… Да, никого нѣтъ, всѣ отправились въ ту экспедицію, изъ которой не возвращаются. Странное совпаденіе — именно: Нина Александровна умерла въ одинъ годъ съ Свенторжецкимъ… Пусть матеріалисты и скептики говорятъ что угодно, а я вѣрю въ предчувствія. Нина Александровна еще тогда говорила, что Свенторжецкій — роковой человѣкъ. Оно такъ и вышло: онъ умеръ на масленицѣ въ четвергъ, а она въ четвергъ на первой недѣлѣ поста. Впрочемъ, я опять забѣгаю впередъ — это моя дурная привычка, за которую доставалось мнѣ еще съ …скомъ драгунскомъ полку. Еще одно и послѣднее отступленіе: вы, вѣроятно, уже догадываетесь, что всѣ мы были влюблены въ Нину Александровну, — такъ и было въ дѣйствительности, хотя каждый самымъ тщательнымъ образомъ скрывалъ отъ другихъ это щекотливое обстоятельство. Впрочемъ, и винить насъ нельзя: я былъ человѣкъ холостой, Свенторжецкій разошелся съ женой, Тюринъ жилъ съ чужой женой, братья Мѣшковы — вдовцы. Лѣсничій Эйторъ мѣнялъ свои привязанности, какъ молодой мѣсяцъ, пока не кончилъ собственной горничной, на которой впослѣдствіи и женился, — онъ одинъ не былъ влюбленъ въ Нину Александровну, и то потому, что она приходилась ему родной сестрой. Теперь, кажется, все.
— Поѣдемте на линялыхъ косачей, господа, — предложилъ за обѣдомъ Эйгеръ. — Погода отличная.
Мы собрались у Эйгера и обѣдали, намъ всегда, очень весело, потому что предсѣдательствовала сама Нина Александровна, замѣнявшая хозяйку дома. Было и выпито, — однимъ словомъ, все въ порядзѣ, а Нина Александровна, какъ говорится, разошлась. Раньше она немножко кокетничала со старшимъ Мѣшковымъ, а сегодня проявляла особенную благосклонность къ Свенторжецкому. Предложеніе хозяина всѣмъ очень понравилось.
— А вы неужели тоже поѣдете? — спросила Нина Александрова Тюрина, на котораго обыкновенно не обращала никакого вниманія.
— И я поѣду, — отвѣтилъ Тюринъ.
— Что же вы будете тамъ дѣлать?
— Буду стрѣлять…
— Хорошъ стрѣлокъ!.. Мѣшокъ съ овсомъ какой-то, а туда же на охоту… Господа, я въ такомъ случаѣ сама ѣду. Да, ѣду… Лучше и не спорьте! Не только ѣду, но к буду стрѣлять… Меня Вараксинъ (вашъ покорный слуга) училъ, какъ держать ружье, какъ заряжать, а попадать я ужъ буду сама.
Все это было сказано такимъ задорнымъ, вызывающимъ тономъ, хотя никто и не думалъ спорить, а напротивъ — всѣ, пожалуй, были рады, за исключеніемъ, можетъ-быть, меня. Хорошенькая бабенка кому же помѣшаетъ, а я не любилъ только одного: охота такъ охота, съ приличной выпивкой и закуской, съ анекдотомъ. Да… А тутъ слова нельзя сказать: говори да откусывай. Вообще стѣсненіе, какъ хотите, а гдѣ стѣсняешься, тамъ нѣтъ и удовольствія. Конечно, я правъ, и вы поймете мои масли.
— Нина, вѣдь это очень трудная охота, — по-братски предупреждалъ Эйгеръ. — Косачи прячутся теперь по трущобамъ… Придется лѣзть въ чащу, въ болота… Тебѣ будетъ трудно.
Если бы Эйгеръ не сдѣлалъ этого возраженія, Нина Александровна, вѣроятно, и осталась бы, но теперь она рѣшала вопросъ уже безповоротно: «А, вы не хотите, чтобы я ѣхала, такъ вотъ на зло вамъ всѣмъ поѣду… Поѣду, поѣду, поѣду!..» Кстати у нея заранѣе былъ приготовленъ и охотничій мужской костюмъ, т.-е. бархатныя шальвары, бархатная поддевка, голубая шелковая рубашка, лакированные охотничьи сапоги и чертовски хорошенькая сѣрая шляпка съ орлинымъ перомъ. Если говорить правду, такъ Нина Александровна, вѣроятно, и на охоту собралась только затѣмъ, чтобы показать свой мужской костюмъ. Женщины тщеславны, и Ларошфуко (а можетъ-быть, и не онъ) сказалъ, что, если бы изобрѣсти удачный костюмъ для приговоренныхъ къ смертной казни, то много нашлось бы охотницъ итти на плаху, чтобы только примѣрить этотъ костюмъ.
— А что такое линялые косачи? — спрашивала Нина Александровна, еще не выходя изъ-за стола. — Почему линялые?
— Потому что весной косачи имѣютъ привычку линять…
— Это не отвѣтъ! Почему именно весной и именно косачи?..
Свенторжецкій началъ объяснять, что такое весеннее брачное опереніе, а когда дошелъ до тока, то окончательно заврался и подъ конецъ замолчалъ самымъ дурацкимъ образомъ. Это вышло такъ смѣшно, что хохоталъ даже Тюринъ, говоря между нами — набитый дуракъ. Онъ, представьте себѣ, не вѣрилъ даже тому, что земля вертится и что она такая же круглая, какъ его глупая голова.
II.
правитьИтакъ, ѣдемъ… Мужчины уѣхали на линейкѣ, а я попалъ въ экипажъ къ Нинѣ Александровнѣ. Она сама этого пожелала… Боже, какъ она была мила, и я не знаю другой женщины… впрочемъ, это въ сторону и къ дѣлу не относится. На козлахъ рядомъ съ кучеромъ сидѣлъ Ипатъ, любимый лѣсообъѣздчикъ Эйгера. Это былъ самый обыкновенный взлохмаченный мужичонка, ходившій на медвѣдя съ однимъ ножомъ. Дорогой онъ все потряхивалъ головой и чесалъ затылокъ.
— Ипатъ, ты что это головой-то трясешь, какъ мячомъ?
— Да такъ, вашебродіе… Мѣстечко-то выбрали баринъ не совсѣмъ ладное: «Косые Ложки» прозывается.
— Да чѣмъ оно неладное сдѣлалось? Далеко, что ли?
— Далеко-то оно не далеко, всего верстовъ съ двѣнадцать, а та въ ёмъ причина, что глаза быдто отводитъ… Блуживалъ я по этимъ «Косымъ Ложкамъ» не однова.
Конечно, все это глупости: Ипатъ зналъ лѣсъ на сто верстъ, въ которую угодно сторону, какъ свои пять пальцевъ.
— Куда же отводитъ глаза? — спрашивала Нина Александровна.
— А ужъ куда доведется, барыня…
— И тебѣ отводило?
— Случалось.
Кто испытывалъ удовольствіе путешествовать съ хорошенькой женщиной, тотъ пойметъ, что я находился въ прекрасномъ расположеніи духа, хотя и долженъ былъ обдумывать нѣкоторыя фразы, прежде чѣмъ сказать ихъ. Что дѣлать, скверныя привычки «стараго солдата» сказывались… А Нина Александровна такъ весело смѣялась всю дорогу, болтала безъ умолку и не давала мнѣ ни одной минуты покоя. Мое удовольствіе увеличивалось еще завистью ѣхавшихъ на линейкѣ.
Къ «Косымъ Ложкамъ» съ торной дороги вела чуть замѣтная повертка, что-то въ родѣ покосной дороги. Версты чрезъ двѣ открылась лужайка, точно нарочно созданная для охотничьяго привала. Загорѣлся костеръ, застучалъ топоръ, потянуло дымкомъ — однимъ словомъ, вся поэзія такихъ охотничьихъ стоянокъ была налицо. Стояла вторая половина іюня, и косачи должны были бы «сдаться въ ягодники», но лѣто было холодное, и они держались по рѣчнымъ уремамъ, въ кочкарникѣ и вообще въ лѣсной крѣпи. На жировкѣ попадались только исключенія. На привалѣ Нина Александровна сдѣлала подъ моимъ руководствомъ пробу легонькой бельгійской двухстволки, — мы бросали свои шапки, а она стрѣляла. Изъ всѣхъ этихъ шапокъ пострадала одна шляпа Свенторжецкаго. Собаки лаяли и подавали падавшую мишень.
Охота началась по плану. Эйгеръ опредѣлилъ всѣмъ, кто и куда долженъ итти.
— А главное, не упускай изъ виду Нины Александровны, — строго внушалъ онъ, грозя Ипату пальцемъ. — Понялъ?
— Какъ не понять, вашебродіе…
— Куда она, туда и ты… Понялъ?..
Ипатъ чесалъ затылокъ и косился на лѣсистую горку, раздѣлявшую «Косые Ложки».
— Только и мѣстечко! — ворчалъ Ипатъ, когда Эйгеръ отошелъ.
Сказано — сдѣлано. Всѣ имѣли такой видъ, что заняты предстоящей охотой, а въ сущности слѣдили за Ниной Александровной, которая кокетничала своимъ мужскимъ костюмомъ. Такъ и разошлись. Хорошо… Иду я по своей линіи, бокъ-о-бокъ съ Ипатомъ, и рѣшительно ни на что не обращаю вниманія: говоря между нами, охотникомъ настоящимъ я уже не былъ тогда, да и послѣобѣденныя прогулки по чертолому — мое почтеніе… Попалось какихъ-то два линялыхъ косача, собака стойку, а я пропуделялъ. Слышу, влѣво отъ меня хлопъ-хлопъ. По голосу слышу, что Нина Александровна тѣшится по моимъ косачамъ. Еще гдѣ-то хлопнулъ выстрѣлъ… Только и проклятое мѣстечко эти Косые Ложки, недаромъ Ипатъ ругалъ ихъ! Болото не болото, а чортъ знаетъ что… Главное, все впередъ поманиваетъ, — впереди-то лучше все кажется. Ей-Богу, не лгу! Сколько время прошло — не умѣю сказать, но вижу я, что можно вернуться къ стану. Солнце уже за лѣсомъ. Повернулъ. Иду. Вдругъ навстрѣчу бѣжитъ Свенторжецкій и еще издали руками машетъ.
— Не видали Нины Александровны?
— Нѣтъ, она вотъ въ этой сторонѣ съ Ипатомъ…
— Позвольте, да вы куда теперь-то идете?
— На станъ…
— Перекреститесь, батенька! Какъ разъ наоборотъ, я иду на станъ… Однимъ словомъ, это все равно, а дѣло въ томъ, что Нина Александровна заблудилась. Вонъ Ипатъ бѣжитъ.
Дѣйствительно, бѣжитъ нашъ Ипатъ и тоже руками машетъ. Вотъ тебѣ разъ… Если я заблудился, такъ Нину Александровну Богъ проститъ. Собрались мы втроемъ и устроили совѣтъ, какъ быть: надо выручать нашу Діану. Ипатъ молчитъ, а самъ такой растерянный — боится Эйгера.
— Все на глазахъ ее держалъ, а тутъ какъ скрозь землю провалилась эта самая Нина Александровна… Ужо задастъ мнѣ баринъ за нее!.. Только и мѣстечко… Тьфу!
Посовѣтовались и разошлись на три стороны, чтобы кругомъ обойти Нину Александровну. Некуда ей дѣваться… Хорошо. Слышу, кто-то ужъ кличетъ ее: это Эйгеръ хватился сестры. Слышу, заоралъ Свенторжецкій, а Нина Александровна ни гу-гу. Крикнулъ я нѣсколько разъ — тоже. Скверно. Главное, солнце уже начало садиться, холодкомъ потянуло. Пошелъ я быстрѣе, чтобы свою линію обогнуть и сойтись съ Ипатомъ. Иду и вижу, что въ сторонѣ этакъ блеснула какъ будто поляна, а на полянѣ какъ будто Нина Александровна. Я туда — она отъ меня. Я кричу, а она бросила ружье и уже совсѣмъ бѣгомъ… Что за диво такое? Можетъ-быть, я помѣшалъ, чортъ возьми, но честью васъ увѣряю, что она на полянѣ была совершенно одна. Бѣжали, бѣжали, наконецъ я ее догналъ.
— Нина Александровна, голубушка, да вѣдь мы съ ногъ сбились, искавши васъ!..
Остановилась, смотритъ на меня, молчитъ, а сама вся трясется. Потомъ ужъ и говоритъ, что приняла меня за бродягу.
— Что же, — говорю я, — вы на голосъ-то не откликались?
Увѣряетъ, что откликалась. Конечно, женскій голосъ слабѣе, такъ мы могли и не слыхать. А я, знаете, доволенъ, что первый отыскалъ Нину Александровну, и совсѣмъ развеселился, точно призъ получилъ.
III.
править— Послушайте, я ужасно устала, — призналась Нина Александровна. — Едва ноги передвигаю.
— Присядемте отдохнуть, а то давайте я васъ на рукахъ понесу…
— Вы съ ума сошли?
Вижу, дѣйствительно, моя барыня совсѣмъ раскисла: ни папы ни мамы, какъ говорится. Присѣли, отдохнули, надо итти, а она не можетъ. Что мнѣ съ ней дѣлать? Вотъ положеніе, скажу я вамъ, а въ лѣсу ужъ совсѣмъ начало темняться. Мало этого: сидитъ моя Нина Александровна и вдругъ какъ заплачетъ. Что такое?
— Боюсь..
— Кого?
— Медвѣдей боюсь, бродягъ боюсь…
— А я-то на что, голубушка?
— Да, я и забыла… Не обращайте вниманія на меня: это нервы.
Какъ это вамъ понравится? А время идетъ… Слышу, кричитъ Свенторжецкій — я ему отвѣчаю. Откликнулся и идетъ на мой голосъ. Вдвоемъ все-таки легче, авось что-нибудь придумаемъ: на носилкахъ нашу Діану вынесемъ изъ болота… Кричу я, знаете, а Свенторжецкій все ближе и ближе. Совсѣмъ у меня отлегло отъ сердца. Маленькій охотничій казусъ, общій смѣхъ, шутки и хорошій ужинъ. Только что бы вы думали: не дошелъ Свенторжецкій до насъ всего какихъ-нибудь шаговъ двѣсти и вдругъ повернулъ назадъ. Я ему кричу, а онъ претъ назадъ, и конецъ тому дѣлу. Что такое? Тутъ я, знаете, вышелъ изъ себя и сказалъ такое словечко, что моя Діана опять въ слезы.
— Вы гадкій человѣкъ, отвратительное созданіе. Наконецъ вы меня компрометируете.
Какъ это вамъ нравится? А въ лѣсу темно, чортъ возьми. Нечего дѣлать, развелъ огонекъ, посадилъ Діану къ огню, а самъ опять кричатъ. Я кричу, а мнѣ откликаются уже нѣсколько голосовъ: очевидно, всѣ ищутъ Нину Александровну по этимъ проклятымъ «Косымъ Ложкамъ». Охрипъ я совсѣмъ, аппетитъ апаѳемскій, пить хочется — тьфу!.. Слышу, Ипатъ совсѣмъ близко, потомъ Эйгеръ съ другой стороны бредетъ. Прекрасно… И опять то же самое, какъ и Свенторжецкій: подошли и вернулись. Это ужъ, знаете, меня взорвало окончательно, а моя Діана спрашиваетъ меня:
— Послушайте, у меня голова разболѣлась отъ вашего крика… Будетъ вамъ. Вы любите бульонъ съ гренками? Да? И ветчину тоже? А какъ хорошо было бы теперь выпить чашку чаю съ густыми сливками… Я захватила съ собой и колбасы, и сыру, и половину индѣйки, но все это тамъ осталось… Мнѣ ужасно ѣсть хочется.
Смотрю: слезы. Прекрасно… А я ужъ чувствую, что у меня и глотку перехватило отъ крика, какъ у хорошаго цѣпного пса. Главное, оставить ее нельзя: боюсь, и кончено. Ночь засвѣлтѣла, въ болотѣ сырость, надо огонь поддерживать, а я уже самъ изъ силъ выбился. Такъ-съ… Сидимъ мы такимъ манеромъ около огонька, смотрю я на свою Діану и думаю: «И что хорошаго мы всѣ находили въ ней? Рѣшительно ничего нѣтъ интереснаго, — самая обыкновенная бабенка и далеко не первой молодости даже». Тутъ мнѣ въ первый разъ мысль въ голову пришла: «Что она такое въ самомъ дѣлѣ — настоящая дѣвица? мужняя жена, разводка или вдовица?» Этимъ какъ-то раньше никто не интересовался: Нина Александровна — и все тутъ.
— Вы, пожалуйста, не волнуйтесь! — успокаиваетъ она меня. — Ну что жъ такое, переночуемъ здѣсь, а утромъ выйдемъ… Не вѣкъ же намъ въ лѣсу оставаться.
Могу сказать, выдалась хорошая ночка! Душу изъ меня всю вымотала вотъ эта самая Нина Александровна: то ей холодно, то жарко, то она пауковъ боится (это въ лѣсу-то пауки!), то заставляетъ ей что-нибудь разсказывать. И сама болтаетъ со мной… Пока мы такъ сидѣли, нѣсколько разъ опять подходили къ намъ: сначала младшій Мѣшковъ, потомъ Свенторжецкій — подойдутъ и вернутся. Просто, попали мы въ какое-то заколдованное мѣсто.
— Помните, вы смѣялись давеча надъ Ипатомъ? — донимаетъ меня Нина Александровна. — Вотъ теперь и казнитесь… Впередъ будете знать, какъ глаза отводитъ!.. Знаете, давеча мнѣ показалось, когда я побѣжала отъ васъ, что это были не вы, а Свенторжецкій.
— Да вѣдь вы сказали, что приняли меня за бродягу?
— Нисколько! А испугалась я Свенторжецкаго потому… потому… однимъ словомъ, онъ мнѣ немножко нравится, а тутъ одни въ лѣсу… я въ такомъ костюмѣ…
Вотъ такъ комплиментъ отвѣсила: Свенторжецкій нравится, и поэтому она испугалась его, а меня, вѣроятно, считала за какой-то чурбанъ… Merci! Хоть кому непоздоровится отъ такой откровенности, тѣмъ болѣе, что я съ своей стороны имѣлъ глупость думать… ну, да это къ дѣлу не относится. Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ, что она такое: дѣвица или дама? Какъ будто и такъ и этакъ, а въ сущности ничего не разберешь. Раздумавшись, я пришелъ къ заключенію, что мое положеніе очень скверное; вернемся мы завтра домой, и мнѣ проходу не дадутъ разными намеками да шуточками, а я тутъ разыгрываю какого-то Иванушку-дурачка. Однимъ словомъ, даже обидно.
— Послушайте, вы были когда-нибудь влюблены?
— Да, немножко такъ…
— А кто она: дѣвушка или женщина? Блондинка, брюнетка?
— Она? Какъ вамъ сказать… Просто, она была легкомысленная женщина, потому что не могла отвѣчать на серьезное чувство.
— А глаза какіе у ней были?
— Глаза?..
— Надѣюсь, не слѣпая же она была?.. А вамъ нравятся глаза у Свенторжецкаго? Вообще въ немъ есть что-то такое особенное, какая-то сила… Вы замѣчали?..
— Гм… да….
И такъ до бѣлаго свѣта!.. Хорошо еще, что іюльскія ночи короткія. Когда разсвѣло, первое, что бросилось мнѣ въ глаза — это дымъ, который валитъ очень недалеко отъ нашей стоянки. Вглядываюсь пристальнѣе — да вѣдь это съ той сторонѣ, гдѣ нашъ станъ. Разбудилъ я мою Діану, и мы отправились на дымъ, а черезъ полчаса были на мѣстѣ. Что же оказалось: всѣмъ слышалось, что я кричалъ со стана — выйдутъ на станъ, а меня тамъ нѣтъ, и мой голосъ съ другой стороны наноситъ. Чортъ знаетъ, что такое получилось! А Тюринъ имѣлъ нахальство даже итти и провѣрить мое показаніе, точно я кого-то обманывалъ. Но всего больше поразилъ меня самъ Эйгеръ. Этотъ хорошій товарищъ и милѣйшій человѣкъ отвелъ меня въ сторону и проговорилъ гробовымъ тономъ:
— Я удивляюсь одному: за кого вы насъ всѣхъ принимаете? Другіе какъ хотятъ, а я не позволю, чтобы имя моей сестры служило мишенью для остротъ и двусмысленныхъ намековъ.
— Послушайте, да я-то при чемъ тутъ? Чистая случайность…
— Вы желаете повторить свою сказку? Это могла придумать Нина Александровна въ свое оправданіе, а вы-то стыдитесь повторять подобныя небылицы…
И т. д., и т. д., и т. д. Однимъ словомъ, черезъ два дня я сдѣлалъ предложеніе Нинѣ Александровнѣ, причемъ имѣлъ удовольствіе узнать, что она вдовушка. Черезъ полгода Нина Александровна была уже m-me Вараксина, а еще черезъ полгода она бѣжала съ Свенторжецкимъ. Дѣло прошлое, и я теперь могу отнестись ко всему совершенно безпристрастно, а потому и спрошу васъ, была ли хоть какая-нибудь логическая связь въ поступкахъ Нины Александровны? Никакой!.. Да и вообще, если разобрать, такъ и вся-то наша жизнь не что иное, какъ тѣ же «Косые Ложки», по которымъ мы постоянно блуждаемъ вкривь и вкось.