БЕЗПРАВНАЯ
правитьСЕРГѢЙ НИКАНОРОВИЧЪ ЗЛОБИНЪ — богатый водочный заводчикъ.
ВАСИЛІЙ НИКАНОРОВИЧЪ ЗЛОБИНЪ — его братъ.
КАТЕРИНА, ЛИДІЯ, дочери Сергѣя Злобина.
ДЮСЯ (Надюся) — его племянница.
ГРИГОРІЙ НИКОЛАЕВИЧѢ МУРИНЪ — его воспитанникъ.
СЕРГѢЙ АЛЕКСАНДРОВИЧЪ ГРОМОВЪ — извѣстный актеръ.
ЮРІЙ ИВАНОВИЧЪ БОРИСОВЪ.
1ая БАРЫШНЯ.
2ая БАРЫШНЯ.
ГОСТИ.
ЛАКЕИ.
Между I и II проходитъ 2 года
— II и III — 6 лѣтъ
— III и IV — 1 1/2 года
— IV и V — 1 мѣсяцъ.
АКТЪ ПЕРВЫЙ.
правитьЛакей (проходитъ, стучитъ въ боковую дверь). Барышня, Катерина Сергѣевна, цвѣты изъ магазина принесли.
Дюся (вбѣгаетъ слѣдомъ за лакеемъ). Катечка, цвѣты принесли. Иди скорѣе… да иди-же! Что ты за несносная, право! Пока послѣднюю шпильку въ голову не поставитъ — съ мѣста не тронется.
Лидія (она въ пудермантелѣ, держитъ рукою недоконченную прическу). Принесли? (Лакею). Дайте сюда: Ахъ, Дюся, ты вѣчно подъ ногами вертишься. И чего тебѣ здѣсь нужно? Вѣдь это до тебя не касается! Я тебѣ совѣтую отправляться въ свою комнату.
Дюся. Опять въ свою комнату! Благодарю васъ за совѣтъ. Ужь мнѣ въ моей комнатѣ каждый уголокъ опостылѣлъ. (Умоляюще). Катечка, заступись за меня…. можно мнѣ остаться?
Катерина (улыбаясь). Да оставайся.
Дюся. Господи, какъ любопытно! (Входящему лакею). Ставьте сюда, — на полъ, на полъ! Обрѣжьте веревки: долго распутывать. (Присаживается передъ картономъ). Ухъ, какое колесо! Это Громову, конечно? Лида, посмотрите! Катя, скажи ты мнѣ: зачѣмъ теперь такіе страшные вѣнки подаютъ?
Катерина. Не знаю.
Дюся. И я не знаю. Во времена Греціи и Рима воинамъ, борцамъ, художникамъ вѣнки на головы надѣвали. «И онъ былъ увѣнчанъ лаврами». Увѣнчанъ — какое красивое слово. И это смыслъ имѣло. А теперь? Выкатятъ такое колесо… Ну что это значитъ? Вѣдь въ него лошадь съ наѣздникомъ проскочитъ. Зачѣмъ такое?
Катерина. Право не знаю. Такъ дѣлаютъ.
Дюся. Я думаю это намекъ. По вашему, молъ, таланту, — у васъ вотъ какая голова должна быть. (Смѣется). Хорошъ бы душка былъ, воображаю.
Лидія. Глупо. Думаешь остроумно?
Дюся (скромно). Не думаю. По вѣнку и объясненіе. Ахъ, еще лира, цвѣточная! Розы, ландыши!. Прелесть какая! Вѣдь дамы потомъ это все по кусочку растреплютъ. Медамочки, милыя, можно и мнѣ одинъ цвѣточекъ изъ «его» лиры? Я его завтра на фартукъ приколю и въ классъ съ нимъ пойду. Всѣмъ буду хвастаться, буду говорить: «онъ мнѣ самъ далъ». Мы съ нимъ отлично знакомы. Еще скажу: онъ мнѣ сродни немножко… Это придастъ мнѣ интереса! Можно?
Лидія (рѣзко). Оставь! Я такъ и знала. «Позвольте остаться» и сейчасъ съ руками, сейчасъ: «позвольте цвѣточекъ». (Лакею). Унесите это пока въ мою комнату. (Дюсѣ). А вы отправляйтесь въ вашу комнату и извольте физику учить. Опять шестерку схватите.
Дюся (сердито). Я выучила. Хоть и ничего не понимаю, а вызубрила.
Катерина. Студентъ твой былъ?
Дюся. Былъ. Я ему и говорю: «оставайтесь у насъ. У насъ званый вечеръ съ итальянцами», а онъ испугался и лататы задалъ.
Катерина. Что задалъ?
Дюся. Лататы.
Лидія. Это изъ какого предмета?
Дюся. (хохочетъ). Не изъ какого. Удралъ просто… мундирчикъ на немъ обтерханный, онъ и сконфузился.
Лидія. Она совершенно невозможна. Откуда вы берете такія выраженья: «обтерханная, латата». Что это? На какомъ это языкѣ?
Дюся. На самомъ русскомъ съ вашего позволенья. Не виновата я, коли въ русскомъ языкѣ такія слова есть.
Лидія. Въ русскомъ языкѣ еще худшія слова есть, нельзя же ихъ всѣ говорить.
Дюся. Тутъ ничего дурного нѣтъ. Вотъ княжна Надежда Ивановна не позволяетъ слова: «конюшня» и «навозъ» говорить при себѣ. Ахъ, ужасъ, cela sent! Можетъ быть и по вашему это неприлично.
Лидія (строго). Извольте уходить.
Дюся (со слезами). Ну что-жь! и уйду… только это просто… просто безсовѣстно. Я вѣдь вамъ не мѣшаю; вышла цвѣты посмотрѣть и сейчасъ Лидія Сергѣевна начинаетъ придираться и сейчасъ: уйди въ свою комнату! Что вы меня прячете! Что я вещь краденая, что ли? Я вотъ на зло вамъ — возьму, да въ своего студента и влюблюсь, коли вы меня никому другому не показываете. Онъ противный, а я все-таки влюблюсь и буду несчастна… Вы довольны будете?
Катерина. Ну полно, Дюся, что за глупости! Ступай въ свою комнату. Твое отъ тебя не уйдетъ; успѣешь еще, напрыгаешься. Кончай свою гимназію и выѣзжай тогда на всѣ вечера съ итальянцами и безъ итальянцевъ.
Дюся. Вотъ, Катечка, тебя я сейчасъ слушаюсь, а она (тихо) подщипа! Это у насъ классная дама одна такая есть… мы ее «подщипой» зовемъ. Такъ вотъ и зудитъ… такъ и зудитъ. Подщипа! (Уходитъ).
Катерина и Лидія.
Лидія. Скверная дѣвчонка! Каковъ характерецъ! Прелестная особа выработается со временемъ. Ни приличій не знаетъ, ни выдержки нѣтъ.
Катерина. Дюся? Она премилый ребенокъ, но, дѣйствительно, совсѣмъ дитя. Удивляюсь, что ты съ нею воюешь? Есть съ кѣмъ копья ломать.
Лидія (презрительно). Копья ломать? Съ дѣвчонкой, которую отецъ кормитъ изъ милости, много чести… А просто она мнѣ надоѣдаетъ и я добьюсь, чтобы ее отдали въ какой-ни
будь пансіонъ. У васъ съ отцемъ страсть была все какихъ-то уродовъ воспитывать.
Катерина. Вродѣ моего жениха, Мурина? напримѣръ?
Лидія. Я совсѣмъ этого не хотѣла сказать….я только о Дюсѣ говорила… Ну, а что-жъ Муринъ? Носились вы съ нимъ, носились, и умъ, и талантъ, и сердце, и всѣ достоинства, а теперь ты сама разочаровываться начинаешь.
Катерина (испуганно). Я? Ты, кажется, съ ума сходишь?
Лидія. Ты думаешь? Ну, впрочемъ, это не мое дѣло. Сказки, какъ лучше: встрѣтить Громова вѣнкомъ или подать его послѣ Гамлета?
Катерина. Не все-ли равно?
Лидія. Ты меня удивляешь. Къ чему ты притворяешься, Катя? Напускаешь на себя такое равнодушіе? Неужели же ты меня обмануть думаешь? Если я съ ума схожу по Громовѣ, такъ ты-то вдвое. Только я не серьезно, я себѣ серьезнаго увлеченія никогда и ни съ кѣмъ не позволю, а отчего же вмѣстѣ съ пріятельницами не покричать модному актеру и не подождать его на подъѣздѣ? Всѣ такъ дѣлаютъ, это мода! Ну, а ты — дѣло другое: у тебя это посерьезнѣе.
Катерина. Ахъ, Лида, какъ ты мнѣ съ этимъ надоѣла! Вѣчно твои глупости.
Лидія (улыбаясь). Я ничего, кромѣ глупостей и говорить не умѣю. Но по моему: увлекайся кѣмъ угодно и какъ угодно, но нужно эти дѣла такъ дѣлать, чтобы объ нихъ и собаки на дворѣ не лаяли! Помнишь, какъ намъ тетушка Анисья Егоровна внушала? И я съ ней совершенно согласна. А твое поведенье всѣмъ въ глаза бросаться стало. Какъ только Громовъ играетъ, tu es toujours comme une possédée. Побѣлѣешь какъ полотно, руки какъ ледъ, смѣешься, плачешь… Богъ знаетъ… Смотрѣть противно!
Катерина. Да, его игра меня увлекаетъ. Я всегда страстно любила театръ и театральное искусство… самое высокое и самое неблагодарное изъ всѣхъ искусствъ. Видишь-ли художнику, ваятелю дано много средствъ для достиженья своей цѣли: передъ нимъ природа, съ которой онъ копируетъ свои произведенья. Актеру даны слова, данъ типъ, скажешь ты, его дѣло только воспроизвести его ярко. Въ этомъ-то и задача. Данъ типъ, но иногда онъ очерченъ слабо, блѣдно, совсѣмъ фальшиво… Дѣло актера дополнить его, сгладить фальшь и дать живое лицо. Даннаго типа нѣтъ передъ его глазами, онъ долженъ воспроизвести, создать его въ своемъ воображеніи, а затѣмъ придать себѣ его черты внѣшнія и внутреннія, иногда прямо противоположныя его собственной природѣ, облечься въ его тѣло и душу…
Лидія. Да ты что? Лекцію что-ли читаешь?
Катерина. Актеръ самъ и полотно, и краски, и художникъ, и мраморъ, и рѣзецъ. Наконецъ, каждый художникъ оставляетъ послѣ себя свое произведеніе, которое переживаетъ его и передаетъ потомству его имя. Послѣ актера не остается ничего! Какъ же много долженъ актеръ вліять на душу зрителя, чтобы имя его оставалось жить десятки лѣтъ, какъ имена: Тальма, Кина, Гаррика, нашего Мочалова! А женщины! ни въ наукѣ, ни въ литературѣ, нѣтъ женскихъ именъ, которыя пережили-бы десятки лѣтъ и были-бы на языкѣ у всякаго. Только такія великія художницы, какъ Рашель, Сидонсъ, Ристори, Сарра Бернаръ.
Лидія. Катерина, мнѣ даже страшно дѣлается… ты, право, помѣшалась. (Смѣется). Катя, вдругъ ты въ актрисы уйдешь! Вотъ былъ-бы сюрпризъ всей нашей роднѣ и старозавѣтной и новой формаціи! Старики насъ за милліонеровъ прочатъ, а, папаша, по крайней мѣрѣ, за принца какого-нибудь отставного, да я и сама меньше какъ на князѣ мириться не хочу, а ты вдругъ въ актрисы! Разодолжишь! Ну коли ты въ театръ — я въ циркъ въ наѣздницы. Тамъ хоть весело.
Катерина. Зло, но не остроумно. Лидія. И не собиралась острить. Катерина. А одѣваться ты собираешься?
Лидія. Ah, Seigneur mon Dien! Я думаю, парикмахеръ въ отчаяніи и шипцы простыли! Какъ тебѣ не стыдно, Катя? Что ты меня давно не гнала? (На ходу). Какъ ты думаешь цвѣтокъ бѣлый приколоть? (Останавливается). Знаешь, что я тебѣ посовѣтую?
Катерина. Что такое?
Лидія. Дебютируй въ «Орлеанской Дѣвѣ». Ахъ, зачѣмъ за мечъ воинственный я свой посохъ отдала? И тобою дубъ таинственный… А я въ гимназіи «все» духъ таинственный говорила… «И тобою дубъ таинственный».
Катерина. Ахъ, да убирайся ты! (Лидія, смѣясь, уходитъ).
Катерина. Здравствуйте дяденька! Вотъ не надѣялась васъ видѣть сегодня… Сюрпризъ для меня. Благодарю васъ, что пожаловали. Здоровье ваше какъ?
Вас. Никан Здравствуй, племянница! Фу, ты батюшки, принцесса какая! И поцѣловать то страшно того и гляди, печатью въ лобъ! (Цѣлуетъ ее и садится). Здоровье-то? плохо. Я ужъ и то все по кладбищамъ ѣзжу, да мѣстечко себѣ выбираю, гдѣ мнѣ пріятнѣе лежать будетъ.
Серг. Злобинъ. Полноте, братецъ! Что за мысли мрачныя!
Вас. Никан Да ни чуточки не мрачныя! Я давно къ этому приготовился. Какъ придетъ курносая, такътаки себѣ спокойно ручки сложу: «бери, молъ, твое счастье». Теперь-бы мнѣ самое любезное дѣло умирать: нагрѣшилъ много, да многое и загладить успѣлъ, а еще то нагрѣшишь — исправить-то и поздно будетъ.
Катерина. Осмотрѣла нашъ новый домъ, дядя. Не правда-ли хорошъ?
Вас. Злобинъ. Да чего ужъ тамъ? въ глазахъ зарябило! Дворцы Семирамиты, царицы греческой. Она греческая, что-ли, была?
Катерина. Ниневійская, дядя.
Вас. Злобинъ. Ну, все равно. Я какъ чего не знаю, все на грековъ валю. Учился-то мало, читалъ много, да въ головѣ все перемѣшалось. Хорошъ домъ, очень хорошъ. Ужъ я не мало твоего папеньку журилъ, съ чего такого шику задаете? Охъ, подъ ногтемъ денежки-то цѣлѣе.
Серг. Злобинъ. Нельзя-съ братецъ, не на такой мы линіи. Куда мнѣ ихъ беречь-то? Самъ старъ становлюсь, наслѣдника нѣту… только и есть, что двѣ барышни. Дѣвицы онѣ образованныя, имъ старина-то ужь и не подъ стать. Да она совсѣмъ и повывелась.
Вас. Никан. Старина-то повывелась, а новые фасоны не больно хороши. Вотъ я при племянницѣ тебѣ говорить буду. Ты коли супруги нѣту, хоть-бы гувернантку хорошую въ домъ взялъ. Что онѣ у тебѣ, какъ овцы безпастушныя, однѣ повсюду.
Катерина. Что это вы, дядюшка, мы кажется не въ такихъ годахъ, чтобы за нами присматривать.
Вас. Никан. Помолчи, племянница, твоя рѣчь впереди. Какъ разъ въ такихъ годахъ. Да и всѣ эти модныя затѣи, артистическіе, что-ли тамъ вечера… охъ, какъ они мнѣ не нравятся… Что ты имъ головы-то дурманишь? Нарочно я сегодня пораньше забрался къ тебѣ, чтобы объ нихъ поговорить. Что у тебя, батюшка, за актерское пристанище? То такой-то актеръ, то такая-то актриса… Что за компанія твоимъ дочерямъ? Сами мы, бывало, знакомство водили съ актерами, чтобы повеселѣе время въ трактирѣ провести, знаемъ ихъ довольно хорошо. Стихи такіе прочтетъ или анекдотъ разскажетъ, что у семи солдатъ сапоги отъ стыда покраснѣютъ.
Катерина. Ахъ, дядя, что вы говорите! Да развѣ актеры двадцать пять лѣтъ тому назадъ были тѣ же, что и теперь. Тогда всякій шелъ въ актеры: гимназистъ, провалившійся на экзаменѣ, приказчикъ, прогнанный хозяиномъ и Богъ знаетъ кто! Я не знаю, можетъ быть, въ провинціи такъ и до сихъ поръ, но въ столицѣ совсѣмъ другое. Теперь образованье обязательно: все это народъ читающій, думающій, развитой…
Вас. Никан. Да полно-ка, полно. Плохой тотъ соколъ, что по вороньимъ мѣстамъ летаетъ. Развитой-то себѣ и помимо дѣло найдетъ, да и развитье-то его все только до порога сцены, а какъ кругомъ только и слышишь, какъ кому ножку подставить, кто съ кѣмъ побранился, какая актриса отъ кого сколько получаетъ, такъ тутъ всякое развитіе и образованье забудешь. И каждый изъ нихъ тебѣ про другого будетъ говорить: такой-сякой, а я образованный, я не такой, какъ они! И всѣ они тебѣ матушка изъ рожи-то хороши кажутся. Что имъ господинъ Шекспиръ да господинъ Шиллеръ написалъ, они и повторяютъ, а ты сидишь, да восхищаешься: охъ, какой честный, охъ, какой благородный!
Катерина. Я ихъ знаю не по сценѣ только, дядя. Они совсѣмъ не похожи на тотъ портретъ, который вы рисуете.
Вас. Злобинъ. Ну, ты и умная барышня, а глупа. Актеръ-то тебѣ двадцать шкуръ въ день перемѣнитъ. Онъ такъ привыкъ чужого человѣка изображать, что самъ не разберетъ: какой онъ на самомъ дѣлѣ. Съ Сидоромъ-то онъ Пахомъ, а съ Григорьемъ — Иванъ. Когда онъ самимъ собой бываетъ? на сценѣ съ товарищами! Ты вотъ тамъ его погляди, какой это фруктъ — узнаешь. (Катерина хочетъ говоритъ).
Серг. Злобинъ. Катенька, пріѣхалъ кто-то… идите, встрѣтьте. (Катерина уходитъ).
Серг. Злобинъ. Это вы напрасно, братецъ, артисты въ наше время всюду приняты. Нельзя-же и намъ отъ другихъ отставать.
Вас. Злобинъ. Не отставай, батюшка, не отставай! А какъ дочь задастъ дерка съ актеромъ, тогда спохватишься, да будетъ поздно. Ужь и такъ весь городъ звонитъ, что Катенька въ Громова влюблена.
Серг. Злобинъ. Глупости… сплетни однѣ и больше ничего! А ужь особенно относительно Катеньки. Еще кабы про Лидочку говорили. Та полегче, а эта у меня разсудительная, во вторыхъ, знаете, она почти просватана.
Вас. Злобинъ. Кто васъ тамъ знаетъ. Вы намъ о своихъ дѣлахъ не докладываете. Женихъ-то, гляди, тоже не изъ своего сословія? Тоже вѣдь мода! Какъ это? насчетъ танцевъ-то я, вѣдь, плохъ. Во французскомъ кадрилѣ это бывало… одна рука туда, а другая сюда? Чай ты по модному знаешь, какъ это называется.
Серг. Злобинъ. Chassé croisé.
Вас. Злобинъ. Ну вотъ, это самое круазе, а по русски — переплетъ. И пошелъ теперь такой переплетъ, что купецъ обязательно на дворянку мѣтитъ, а дворянинъ съ купчихой вертится. И ничего изъ этого, окромя огорченія, не выходитъ. Погляди-ка кругомъ: что у насъ слезъ купеческихъ за дворянами льется, да и дворянкамъ тоже не легче. Ты вѣдь нашего брата, хоть въ котлѣ вари, хоть въ ступѣ толки, а все наша дикость природная, нѣтъ — нѣтъ да и выскочитъ. Все тулупомъ мужичьемъ и пахнетъ, а дворянина или дворянку природную отъ этого духа мутитъ и коробитъ. Ты на кого-же мѣтишь?
Серг. Злобинъ. Да признаться вы угадали отчасти. За Лидочкой тутъ князь одинъ, Шеломовъ ухаживаетъ.
Вас. Злобинъ. Не простой, стало быть, переплетъ, — съ золотымъ обрѣзомъ! То-то давеча говорилъ: зачѣмъ тебѣ деньги беречь! По всему видно, что онѣ тебѣ надоѣли. Да Лидочкѣ не иначе какъ за княземъ быть. Больно она высоко о себѣ понимаетъ. Ну, а Катерина?
Серг. Злобинъ. Гришу Мурина помните?
Вас. Злобинъ. Твоего воспитанника-ти? — какъ не помнить; хорошій малый былъ… Гдѣ онъ теперь?
Серг. Злобинъ. Кончилъ курсъ, адвокатомъ будетъ, — большой талантъ проявляетъ. Одна бѣда — денегъ нѣтъ. Ну, да я своего зятя поддержу. Склонность-же къ нему у Катерины большая такъ что Громовъ, — это забава одна.
Вас. Злобинъ. Ну дай Богъ, чтобы такъ было.
Серг. Злобинъ. А легокъ на поминѣ! Только что о тебѣ говорили.
Муринъ (къ Сергѣю). Не бранили, надѣюсь. Здравствуйте, Василій Никаноровичъ, давно мы съ вами не встрѣчались.
Вас. Злобинъ. Давненько, давненько. Я вѣдь тебя еще въ студенческомъ мундирѣ помню, а теперь вонъ ты франтомъ какимъ.
Муринъ. Это я сегодня только. Но случаю торжества и по приказанію начальства.
Вас. Злобинъ. Да начальство-то у тебя кто?
Муринъ. А Катерина-то Сергѣевна! Барышня строгая: безъ фрака-то и носу не показывай. А я его, признаться терпѣть не могу; да еще недавно приказчикъ меня изъ-за фрака-то какъ срѣзалъ. Прихожу я какъ-то въ магазинъ, сукна на фракъ покупать, да и говорю ему: вы мнѣ не изъ очень дорогихъ Сукно-то покажите: это не бальный фракъ, а рабочій, каждый день носить, а онъ на меня поглядѣлъ этакъ искоса, да и спрашиваетъ: а вы что-же? въ лакеяхъ гдѣ состоите! Я ужасно сконфузился. (Злобины смѣются).
Bac. Никан. Ну, что-же? Курсъ кончилъ, адвокатствомъ заниматься станешь? Купцамъ кафтаны помогать выворачивать?
Муринъ (серьезно). Ну, на это и безъ меня охотниковъ много найдется: на это особые спеціалисты есть.
Вас. Никан. А ты что-же? новые пути въ адвокатурѣ открывать думаешь?
Муринъ. Гдѣ намъ? Если-бы Богъ помогъ осуществить то хорошее старое, что положено въ основу адвокатуры великимъ законодателемъ, то я бы ничего лучшаго и не желалъ. Что можетъ быть выше его завѣтовъ, идеальнѣе!
Bac. Никан. Вотъ ты какъ! Смотри, братъ, больно трудно съ идеалами-ти въ наше время. Не оборвись, смотри.
Муринъ. Я на себя надѣюсь, а тамъ что Богъ дастъ, конечно.
Вас. Никан. Другъ ты мой, ситный, на себя-то ты надѣешься, да больно тутъ много отъ женской націи зависитъ. Вѣдь у всякой дамы первое дѣло — одной комнаты не хватаетъ.
Муринъ (Смѣется). Какъ это одной комнаты?
Вас. Никан. А вотъ какъ. Нанялъ ты, примѣрно, квартиру въ пять комнатъ: «хорошо-ли, другъ мой, Машенька?» А друга Машеньки физіономія ужь въ три аршина. «Очень говоритъ, хорошо… только кабы еще одну комнату». Нанялъ ты въ шесть комнатъ, а ужь это, гляди, полтораста — двѣсти рублей разницы… и опять все одной комнаты не хватаетъ. А тамъ, гляди, и платья шелковаго хочется и ложу возьми «ахъ, Мазини!..» глядишь одеалы-то и тю-тю! Конкурсъ-то и возьмешь вести.
Муринъ. Ну ужь это вы не подсмѣиватесь, Василій Никаноровичъ! Нѣтъ, я своему другу Машенькѣ заранѣе свой Символъ Вѣры изложу. Хочетъ она мириться съ моими четырьмя комнатами — хорошо, а не хочетъ — прощай! Не вуле ву, такъ какъ вуле ву.
Bac. Ник а н. Хлестко! Ну, да у у тебя невѣста-то, слышь, съ приданымъ будетъ.
Муринъ. Это до меня не касается. Ужь если этого несчастья, то есть приданаго, избѣжать нельзя, то пусть моя жена дѣлаетъ съ нимъ что хочетъ, а я ея денегъ не трону.
Вас. Никан. (смѣется). Да ты, братъ, никакъ живымъ на небо лѣзешь! Занятный ты парень! Жаль, что теперь разговаривать съ тобой некогда. Заходи какъ-нибудь ко мнѣ, поболтаемъ: больно ты мнѣ по душѣ. Не часто, правда разговаривать-то я могу: хворость меня все одолѣваетъ.
Муринъ. Да, ужь когда хворать начнешь — философія на умъ не пойдетъ.
Вас. Никан. Въ здоровомъ тѣлѣ — здоровый духъ? Не люблю я этой пословицы. Прихожу я намедни къ пріятелю своему, а тотъ мнѣ съ гордостью: «Видѣлъ ты, моего сына? говоритъ. Богатырь Ерусланъ Лазаревичъ, да и только». Й точно: вышелъ парень, — даже страхъ беретъ, — не человѣкъ, — быкъ альгаузскій. А заговорилъ — дуракъ, истинный дуракъ. Что-же ты, говорю изъ него дѣлать будешь? — «Онъ у меня шампиньономъ будетъ». Онъ небось 17 пуд. одной рукой подымаетъ. Ужь не знаю, другъ, какой онъ у тебя шампиньонъ будетъ, а сейчасъ, чистая поганка. Не подъ какой соусъ не годится. (Музыка). Да, теперь на счетъ тѣла заботы прилагаютъ — ухъ сколько! Что ни день, гляди, книжка вышла: и какъ кормиться, и какъ мыться, и какъ гулять — все на счетъ тѣла… А какъ духъ ростить — вотъ этого нѣтъ! Души все маленькія, коротенькія пошли! Ну, пойдемъ! музыка, слышишь, заиграла. (Всѣ уходятъ).
Дюся. Будутъ они танцовать, или нѣтъ? Хоть-бы посмотрѣть. Только-бы не замѣтилъ никто. Если будутъ, ей-Богу, не вытерплю, я здѣсь одна затанцую. Неужели эта кубышка тоже танцовать будетъ? Любопытно. Вотъ тюлень ученый! (Смѣется).
Борисовъ (оборачивается). Pardon!
Дюся (отскакивая). Какъ вы меня испугали! Я думала это кто-нибудь.
Борисовъ. А я никто? Благодарю… Дюся, да это ты!
Дюся (серьезно). Позвольте, почему же это я Дюся? Я васъ совсѣмъ не знаю.
Борисовъ. Ты съ ума сходишь! Почему она Дюся? Да потому что ты Дюся… Надюша… Надюся… Дюся… Я даже не знаю, какъ тебя по отчеству зовутъ. Да неужели ты забыла Юрочку Борисова?
Дюся (обрадованно). Такъ вы Юрочка?.. и съ усами?
Борисовъ. А почему же ты думаешь, что у меня не могли вырости усы?
Дюся. Нѣтъ, я не то… а только я бы ни-за-что васъ не узнала. Смотрю, смотрю… что за обезьяна такая меня
Дюсей называетъ, а это вы! Я теперь ужъ не Дюся, а Надежда Владиміровна.
Борисовъ. Надежда Владиміровна! Такое длинное имя такому маленькому человѣчку. Нѣтъ, я тебя не могу и не буду такъ называть. Ты все таки Дюся… ну, коли хочешь, Владиміровна Дюся. Ты все такая же, какъ и шесть лѣтъ тому назадъ, развѣ немножко подросла. А помнишь, какъ ты меня щеткой побила?
Дюся. Била… и не раскаиваюсь. Такой большой малый, вѣдь вы меня на десять лѣтъ старше, и вдругъ меня въ погребъ заперъ! Да ка-бы вы это теперь сдѣлали, я бы и сейчасъ васъ побила.
Борисовъ (смѣется). Я теперь не запру. Ну разсказывай, какъ живешь?
Дюся. Нѣтъ вы прежде скажите, куда вы провалились.
Борисовъ. Былъ въ Англіи. Въ Кембриджскомъ университетѣ.
Дюся (почтительно). Въ Кембриджскомъ? страсть какая! Нѣтъ, теперь ужъ васъ щеткой не побьешь!
Борисовъ (смѣется). А тебѣ жаль? Ну, а ты учишься?
Дюся (вздыхая). Учусь. Физика проклятая никакъ не дается? Живутъ у насъ весело: музыка, вечера, танцы… А я сижу въ своей комнатѣ, слушаю и твержу. Вольтовъ столбъ, Вольтовъ столбъ, а что Вольтовъ столбъ, хоть убей, не знаю… голова какъ деревянная… а изъ залы вальсъ, венгерка… Вы танцуете венгерку?
Борисовъ. Танцую.
Дюся. И новое па дѣлаете?
Борисовъ. Какое?
Дюся. А такъ въ бокъ, въ бо’къ! Одну руку за ухо, а другую кавалеру на шею. Такъ! (Показываетъ.) Вѣдь это очарованье, а не на.
Борисовъ. Нѣтъ, я не умѣю.
Дюся. Я васъ выучу! Вотъ какъ венгерку заиграютъ — ноги, понимаете-ли, такъ сами отъ полу и поднимаются, а тутъ… вотъ не угодно-ли: «Законъ Бойль — Маріотта состоитъ въ томъ, что объемъ газа, умноженный на упругость, т. е. 8 р. есть величина постоянная, каковъ-бы ни былъ объемъ, при одномъ и томъ же вѣсѣ газа и одной и той же температурѣ». Уфъ! Это я сегодня учила и все однимъ духомъ должна, а запнусъ и встану… ни тпру, ни ну. Понимаете вы это или нѣтъ?
Борисовъ. Понимаю.
Дюся. Вотъ счастливый! Вамъ хорошо: вы въ Кембриджѣ были, а я такъ ровно ничего не понимаю. Какъ это можно температуру на вѣсъ помножить? Вдругъ я скажу: четыре пуда холода, полтора фунта тепла. Вѣдь это глупо! Ахъ, батюшки! музыка перестала. Ну, какъ кто-нибудь сюда придетъ. Хорошо коли Катя: она у насъ добрая, ничего, а Лидочка… Эта м-м-м! Прощайте скорѣе.
Борисовъ. Какъ прощайте, дюся? Ты меня не зовешь къ себѣ? Хочешь я приду тебѣ физику объяснять?
Дюся. Неужели придете? Вотъ спасибо… вотъ какое спасибо! У васъ я навѣрное пойму. А студентъ мой… патлы рыжія, врозь торчатъ, глаза глупые, говоритъ: мня, мня, мня! Смотрю, смотрю… скучно станетъ! Точно передомной длинную, сѣрую нитку тянутъ… спать захочется… Приходите, я васъ за это венгеркѣ выучу.
Борисовъ. Отлично! очень радъ! Что-же ты мнѣ не сказала, Дюся, хорошо тебѣ живется здѣсь?
Дюся. Хорошо… только вотъ…
Борисовъ. Что!
Дюся… Все въ своей комнатѣ держатъ, танцовать не пускаютъ.
Борисовъ. Ну эта бѣда не велика! Подрасти немножко!
Дюся. Да еще: когда у насъ ужины большіе — мнѣ никогда пирожнаго недостается: прислуга всегда все поѣстъ! Что я васъ попрошу. Юрій Ивановичъ… Вѣдь мы съ вами росли, дрались… вы вѣдь хоть и большой, а все таки глупый… тогда были… мнѣ васъ не стыдно…
Борисовъ. Ну, что такое, Дюся? что?
Дюся. Хорошій мой, Юрій Ивановичъ!.. за ужиномъ сегодня ванильныя трубочки съ битыми сливками подавать будутъ… любимыя мои! Положите на тарелочку и пошлите мнѣ. Коли я спать буду — пусть разбудятъ. А то завтра — не то останутся, не то нѣтъ, а коли и останутся, такъ прокиснутъ.
Борисовъ. И только?
Дюся. И только, сдѣлаете?
Борисовъ. Разумѣется, сдѣлаю.
Дюся. А я вамъ тогда записку пришлю: «ѣмъ и очень счастлива». Ахъ, какой вы милый! Ну, спасибо!.. Прощайте, приходите… будемъ вмѣстѣ объемъ на температуру помножать. (смѣется), Ученый! вообразить не могу… А вотъ пріятель Гриша Муринъ здѣсь; онъ теперь… нѣтъ, впрочемъ это пока секретъ… Ну, совсѣмъ прощайте. (Идетъ и останавливается.) А усы къ вамъ идутъ! Вы прехорошенькій стали…
Борисовъ. А давеча кто обезьяной назвалъ?
Дюся. Это я со страху не разсмотрѣла. (Борисовъ уходитъ въ залу, а Дюся бѣжитъ въ боковую дверь и сталкивается съ Катериной и Громовымъ).
Катерина. Дюся, ты опять здѣсь? Въ старомъ форменномъ платьѣ. Что ты здѣсь дѣлаешь?
Дюся, (присѣдая Громову). Карандашъ ищу… я давеча забыла (Неловко уходитъ).
Катерина. Что съ вами? Вы не въ духѣ?
Громовъ. Душа болитъ, Катерина Сергѣевна.
Катерина. Вамъ, можетъ быть, не читать сегодня?
Громовъ. Сегодня, завтра — все равно… все то-же… Развѣ не каждый день мнѣ приходится ломать себя. Смѣяться — когда сердце обливается кровью, играть, когда мысль далеко, далеко, когда хочется покоя… забвенія!
Катерина. Съ вами случилось что-нибудь ужасное?
Громовъ. Да! ужасное! Не время и не мѣсто здѣсь объяснять вамъ. А какъ хотѣлось бы поговорить съ такимъ чуднымъ человѣкомъ, какъ вы… довѣриться, открыть душу и, можетъ быть, найти сочувствіе хоть разъ въ жизни!
Катерина (съ движеніемъ). Вы несчастны?
Громовъ. Глубоко… ужасно.
Катерина. Вы такъ взволнованы. Боже мой… не хотите-ли капель какихъ-нибудь?
Громовъ (горько смѣется). Капли? Какъ будто мнѣ могутъ помочь капли?
Катерина. Нѣтъ, позвольте… я сейчасъ принесу вамъ эфирно-валерьяну.
Лакей. Катерина Сергѣевна, пожалуйте въ залу, папаша васъ ищутъ.
Катерина. Иду, иду. (Громову). Я сейчасъ принесу. (Уходитъ).
Громовъ. Ну-ка, милый, коньячку!
Лакей. Съ лимономъ прикажете?
Громовъ. Гдѣ ты служишь, что спрашиваешь? Порядковъ не знаете? конечно, съ лимономъ. Гдѣ у васъ тутъ комната для артистовъ? туда и подай… въ укромный уголокъ. Графинчикъ — не рюмочку. (Лакей уходитъ).
Лидія (входитъ озабоченная). Что съ вами? Сестра сказала мнѣ, что вы больны… разстроены. Какъ-же Гамлетъ-то?
Громовъ. А вамъ очень хочется его услыхать?
Лидія. Еще бы! мы такъ хлопотали… все устраивали — и вдругъ! Господи, да я просто заплачу! Вы вѣдь самый гвоздь-то и есть, остальныхъ-то мы только такъ пригласили.
Громовъ. Вамъ жаль вашихъ трудовъ, а не меня?
Лидія (высокомѣрно). Что? Мы, кажется, съ вами не настолько въ хорошихъ отношеніяхъ, чтобы я смѣла васъ жалѣть и вообще проявлять какія-нибудь чувства относительно васъ.
Громовъ (сконфуженно). Однако, Катерина Сергѣевна…
Лидія. Не мое дѣло, какъ поступаетъ Катерина Сергѣевна.
Лакей. Сейчасъ прикажете налить?
Лидія (насмѣшливо). Я пойду и успокою Катю: скажу ей, что вамъ уже дали лѣкарства. (Уходитъ).
Громовъ. Дрянь дѣвчонка! Фыркаетъ… подумаешь принцесса крови! Водочнаго заводчика дочь! (Лакею). Дуракъ! выѣхалъ! Я тебѣ сказалъ — въ комнату для артистовъ… Пшелъ! (Лакей уходитъ). А, досада! Какъ все это глупо вышло.
Катерина. Выпейте скорѣе.
Громовъ (пьетъ, потомъ беретъ ея руку и цѣлуетъ). Вы не обижаетесь, что я цѣлую вашу руку? Вы не находите, что актеръ такая парія, прикосновеніе котораго есть уже обида?
Катерина. Зачѣмъ вы это говорите? Развѣ вы не знаете… я говорила вамъ нѣсколько разъ, какъ я отношусь къ актерамъ, какъ я имъ завидую. О, если-бы силы! Неужели вы думаете, что я хотя-бы на одну минуту осталась здѣсь, въ этомъ раззолоченномъ дворцѣ… скучающая, праздная, недовольная, не зная куда приложить свои силы, которыя клокочутъ и рвутся. Вѣдь я только и оживаю въ театрѣ! Если-бы… нѣтъ, зачѣмъ говорить, это невозможно! (Опускается на диванъ).
Громовъ. Да! Какая страшная разница: ваша жизнь здѣсь — и моя тамъ! Простите за сопоставленіе, но оно само напрашивается на языкъ. Вся жизнь безцѣльная, скучная: туалеты, которые мало интересуютъ, выѣзды въ общество, котораго вы чувствуете себя цѣлой головой выше! А дальше — замужество не по сердцу (горько), по большей части такъ бываетъ у богатыхъ людей; дѣти, которыхъ вы даже не будете воспитывать сами, а тамъ старость и все… Вся жизнь кончена, прожита зря… Зачѣмъ? за что?
Катерина (задумчиво). Да, ужасно! И какая глубокая правда.
Громовъ. Другое дѣло жизнь актрисы. Высокое искусство, чудная цѣль! Владѣть всѣми этими сердцами, умами… Заставлять по своей волѣ плакать, негодовать! Чувствовать всѣмъ своимъ существомъ, какъ вся эта тысячеголовая толпа сливается съ тобой, дышетъ однимъ дыханьемъ, думаетъ однимъ мозгомъ, чувствуетъ однимъ сердцемъ!.. Да за эти нѣсколько мгновеній можно жизнь отдать!.. Понимаете-ли вы это?
Катерина (сидитъ, облокотившись на колѣно). Да!
Громовъ. И вотъ послѣ такого-то вечера возвращается актеръ домой, въ свою скромную квартирку, за свой ужинъ, заработанный честнымъ трудомъ… Миръ, покой, сознанье исполненнаго передъ обществомъ долга, сознанье пользы, которую приносишь… Да развѣ это не наслажденье?!.. Простите меня, Катерина Сергѣевна, но я бы не въ состояніи былъ прожить здѣсь хоть мѣсяцъ… Въ этихъ палатахъ пахнетъ кровью и потомъ замученнаго рабочаго… Мнѣ тяжело, мнѣ душно здѣсь, меня давятъ эти стѣны… (Подходитъ къ ней близко и говоритъ со вздохомъ.) Если-бы я смѣлъ, я сказалъ бы вамъ… Но нѣтъ… я не могу…
Катерина (тихо). Говорите.
Громовъ (садится рядомъ). Не губите живую душу въ себѣ. Бросьте эту мертвечину, идите на сцену, на честный трудъ, на высокое дѣло…
Катерина. Боюсь, не хватитъ силъ.
Громовъ. Не испробовавши силъ, нельзя судить о нихъ. И наконецъ, развѣ вы не найдете дружеской руки, на которую вы могли бы опереться… Оглянитесь, Катерина Сергѣевна, неужели вы не видите, гдѣ ваши друзья и гдѣ ваши враги?
Катерина. А талантъ, талантъ!..
Громовъ (всталъ). Съ такой чуткой душой, съ такимъ впечатлительнымъ сердцемъ у васъ не можетъ не быть таланта. Наконецъ, талантъ можно развить… И какая это завлекательная задача!..
Лидія (тихо). Catherine, mais c’est un scandal… Vous restez là toute une heure à bavarder avec monsieur. On te cherche. (Громко). Господинъ Громовъ, сейчасъ ваше чтеніе.
Громовъ (пьетъ воду). Благословите меня, Катерина Сергѣевна, я боюсь.
Катерина. Неужели это правда? Я думаю, вы такъ привыкли.
Громовъ. Актеръ, который не волнуется передъ выходомъ, не актеръ. Благословите меня.
Лидія. Ахъ, какъ трогательно! (Хохочетъ). Катя, возложи твои длани на эту гордую голову, склоняющуюся передъ тобой. (Ему). Это изъ какой пьесы?
Громовъ. Вы думаете, что я такъ ничтоженъ и глупъ, что не съумѣю сказать ни одного своего слова.
Лидія. Я думаю только, что вы (насмѣшливо) лѣтъ пятнадцать на сценѣ? Да?
Громовъ. Что же изъ этого?
Лидія (смѣясь). Ахъ, да ровно ничего. (Уходятъ).
1я барышня (входя подъ руку съ Лидіей). Ахъ, очарованье! Какъ онъ красивъ! Какъ онъ читаетъ!
2я барышня. А какое у него благородное лицо! Я его слушаю какъ очарованная и чувствую, будто поднимаюсь и несусь куда-то, несусь… и таю… Просто таю!..
1-я барышня. Волшебникъ.
Лидія. Хочешь, я тебя съ нимъ познакомлю?
1я барышня. Ахъ, милая! Неужели ты это сдѣлаешь? Познакомь, я ему вышью что-нибудь.
2я барышня. И меня познакомь, я ему тоже вышью…
Лидія. Помочи!
2-я барышня. Ну, Лида, какъ не стыдно!
Лидія. Сейчасъ ему скажу. (Громову). Сергѣй Александровичъ, позвольте васъ познакомить съ барышней, которая хочетъ вамъ вышить…
1-я барышня (испуганно). Лида!
Лидія. Портфейль! Чего ты испугалась? (Громову). Вы боитесь за свой голосъ, мороженаго не кушаете?
Громовъ. Я берегу зубы: на сценѣ они необходимы.
Лидія. А вы изъ зубастыхъ?
Громовъ. О, нѣтъ! Я — овца!
Муринъ (тихо Катеринѣ). Волкъ въ овечьей шкурѣ. А тебѣ дать мороженаго, Катя?
Катерина (сухо). Нѣтъ, благодарю.
Муринъ. Что съ тобой, Катя, сегодня?
Катерина. Ничего. Развѣ ты замѣчаешь что-нибудь?
Муринъ. Да развѣ можно обмануть любящіе глаза? Разумѣется, замѣчаю. Что тебя тревожитъ?
Катерина. Я просто устала… душно… Ты доволенъ концертомъ.
Муринъ. Нѣтъ, недоволенъ: я не вижу тебя совсѣмъ. Ты точно умышленно избѣгаешь меня, а мнѣ необходимо поговорить съ тобой.
Катерина (испуганно). О чемъ?
Муринъ. Я вижу, что съ тобой творится что-то недоброе послѣднее время… Вижу и мучусь. Надо выяснить это.
Катерина. Я скажу тебѣ, Гриша… потомъ… завтра… (Идетъ).
Муринъ. Не ходи на второе отдѣленье, не интересуетъ же тебя эта дребедень. Приди сюда, поговоримъ.
Катерина. Завтра, Гриша.
Муринъ. Ждать, ломать голову… Пожалѣй меня, Катя.
Катерина (послѣ колебанія). Хорошо я приду. (За сценой звонокъ. Гости расходятся).
2-я барышня (подлетая къ Катеринѣ). Катерина Сергѣевна, онъ читаетъ еще что-нибудь?
Катерина. Да, изъ «Дмитрія Самозванца».
2-я барышня (беретъ ее подъ руку). Когда я его слушаю, я просто точно несусь, несусь и таю. (Уходятъ).
Катерина. Ну, Гриша, ты хотѣлъ говорить со мной… Не знаю, съ чего начать… Видишь-ли… трудно мнѣ… тяжело!.. Дай мнѣ собраться съ мыслями, подожди до завтра… До завтра только, Гриша. Дай мнѣ самой себѣ отчетъ отдать, разобраться.
Муринъ (беретъ ея руку, цѣлуетъ и старается говоритъ покойно). Сядь, Катя… не волнуйся такъ. Я почти догадываюсь и боюсь догадаться… Боюсь, родная… Разлюбила? (За сценой музыка).
Катерина. Нѣтъ, Гриша… нѣтъ, не то… Я раздвоилась какъ-то! Я люблю тебя… иногда мнѣ кажется все такъ же…
Муринъ. Только кажется?
Катерина. Но я думаю… я не дамъ тебѣ счастья..
Муринъ. Я его тебѣ дамъ… съ меня и этого довольно,
Катерина. Голубчикъ мой! Вѣдь я тебя цѣню и вѣрю я тебѣ глубоко, да…
Муринъ. Да что же? что? Катя моя? Катерина. Сама не знаю. Смутно у меня на душѣ. Въ другую сторону меня тянетъ. (Снимаетъ съ руки кольцо и подаетъ ему). Возьми, Гриша.
Муринъ (пораженный). Какъ Катя?
Подумай. Разрывъ! Господи, да за что же? Нѣтъ, не то… не то говорю… Не отдавай сейчасъ… сообрази… подумай! Звѣздочка моя ясная, не скрывайся ты отъ меня! Вѣдь все: и цѣль и счастье, все въ тебѣ! Нѣтъ не обо мнѣ, не то хотѣлъ… Скажи мнѣ, куда ты рвешься?
Катерина. На сцену, Гриша.
Муринъ. Что?! Такъ это… это вотъ откуда! его вліяніе. Да я этой гадинѣ… Я его просто задушу! Опомнись, Катя. Фразеръ. Гдѣ твои глаза? Вглядись въ него получше.
Катерина (низко опуская голову).
Я люблю его.
Муринъ. Да?.. такъ… это другое дѣло… Зачѣмъ же раньше ты не сказала… Нѣтъ, я не упрекаю. Дай тебѣ Богъ счастья. (Идетъ).
Катерина. Не уходи такъ, Гриша, прости меня.
Муринъ. Потомъ… послѣ. (Катерина хочетъ подойти.) Нѣтъ, сейчасъ не въ силахъ, не могу!
АКТЪ ВТОРОЙ.
правитьГРОМОВЪ.
КАТЕРИНА СЕРГѢЕВНА ГРОМОВА.
ПЛЕНСКАЯ, КУЛИГИНА, СТРѢЛЬСКАЯ, САНИНЪ, ВРОНСКІЙ, ПЛАВСКІЙ, актрисы и актеры провинціальнаго театра.
МУРИНЪ.
КЛЮЧАРЕВЪ.
ГОРНИЧНАЯ.
ЛАКЕЙ.
Катерина. Сергѣя Александровича нѣтъ дома?
Горничная. Нѣтъ. И на репетиціи нѣшто не были?
Катерина. Нѣтъ, не былъ.
Горничная. Переодѣваться подать, Катерина Сергѣевна?
Кате рина (устало садится въ кресло). Не буду, устала.
Горничная. Да нельзя этого, Катерина Сергѣевна, въ имянины, да въ черномъ платьѣ.
Катерина. Развѣ нельзя?
Горничная. Примѣта дурная: что нибудь худое приключится.
Катерина. Такъ и безъ чернаго платья приключится. Сними съ меня башмаки и дай туфли.
Горничная (приноситъ туфли и переобуваетъ Катерину). Нѣтъ, вы этого не говорите… Вы, по вашему, по ученому ничему не вѣрите, а ужъ это вѣрная примѣта… Вотъ мою маменьку Варварой звали, четвертаго декабря имянинницы бываютъ… Ну, и подари ей отецъ передъ имянинами чернаго шерстяна на платье; она себѣ платье сшила да и надѣнь его въ имянины-то. Я отецъ у меня пожарный былъ, онъ передъ Насхой поѣхалъ на пожаръ (со слезами), а ему голову и проломило. Вонъ оно шерстяйо-то къ чему вышло.
Катерина (задумчиво). Нѣтъ, пустяки! Я свое первое черное платье тоже въ имянины надѣла. И какъ я веселилась въ немъ, какъ была счастлива!.. Никогда ни до этого, ни послѣ мнѣ никогда не было такъ весело… первое объясненіе въ любви… Я гимназистка въ полу-короткомъ платьѣ, а онъ въ студенческомъ мундирчикѣ . (Опомнясь.) Анюта, на столъ надо накрывать.
Горничная (съ любопытствомъ). Это Сергѣй Александровичъ въ мундирчикѣ-то?
Катерина. Нѣтъ… мало-ли у меня жениховъ было.
Горничная, (раздвигаешь обѣденный столъ и начинаетъ накрывать). Да мнѣ сказывали: вы прежде-то, Боже мой, какъ жили. Тутъ одна барыня горничную себѣ привезла, а эта горничная у васъ прежде служила. Увидала она васъ въ театрѣ, да такъ и ахнула. «Это Злобина барышня», говоритъ. И. стала тутъ про васъ разсказывать. Сестра, говоритъ, за княземъ, а ваша-то изъ за любви на сцену въ актрисы ушла. До чего нашу сестру любовь-то доводитъ!
Катерина. Анюта, человѣкъ шесть лишнихъ обѣдать будутъ, а можетъ быть и больше. Предупредите повара, чтобы у него лишнее было. Скажите, чтобы завтра счетъ подалъ, я уплачу.
Горничная. Хорошо-съ.
Катерина. Есть содовая вода у насъ?
Горничная. Двѣ бутылки только осталось.
Катерина. Надо купить. Сергѣй
Александровичъ пріѣдетъ, будетъ спрашивать.
Горничная. Ужъ это какъ всегда: какъ сутки дома не были — такъ содовой водѣ расходъ.
Катерина. Я сейчасъ дамъ денегъ. Фрукты принесли?
Горничная. Принесли; у меня въ комнатѣ.
Катерина. Такъ распорядитесь насчетъ воды. (Даетъ деньги, горничная уходитъ).
Катерина. «Вотъ до чего нашу сестру любовь доводитъ». Любовь! Какъ опошлено это слово… чего мы не называемъ этимъ именемъ! Сколько разъ въ юношескихъ спорахъ мы пробовали опредѣлить любовь, а Гриша установилъ цѣлый катехизисъ: самоотверженіе, самоотреченіе, всепрощеніе. Что-то сталось съ его идеями о любви за эти два года, послѣ моего поступка съ нимъ. (Встаетъ и беретъ альбомъ.) Милые, честные глаза! Какъ-бы вы взглянули теперь на меня? Нашелъ-ли бы онъ въ своемъ сердцѣ хоть каплю прощенія и оправданія для меня. (Закрываетъ альбомъ.) Ахъ, эти праздники и торжественные дни! Въ нихъ всегда особенно скучно бываетъ такому одинокому человѣку какъ я, и почему-то особенно неотступно мысль возвращается къ прошлому: къ отцу, къ Гришѣ, къ искалѣченной жизни, къ ея прежнимъ надеждамъ на счастье. И такъ хочется счастья! хоть немного… (Проводитъ рукой по лицу.) Нѣтъ, плакать не надо… у меня сегодня обѣдъ. Ахъ, только-бы онъ кончился поскорѣй.
Громовъ (въ дверяхъ). Плачете! такъ… домой ввалился — слезы. Я могу и уйти.
Катерина. Не думаю плакать.
Громовъ. Значитъ, сердиты?
Катерина. Огорчена.
Громовъ. Огорчена! Все высокимъ слогомъ разговариваетъ. Просто зла, какъ всегда! (Катерина хочетъ уйти).
Громовъ. Ну, постойте! Деньги есть?
Катерина. Сколько?
Громовъ. Пятьсотъ… проигрался! (Ложится на диванъ.)
Катерина (подходитъ къ столу, выдвигаетъ ящикъ, вынимаетъ деньги). У меня только двѣсти, тридцать. Какъ же быть?
Громовъ. Карточный долгъ въ клубѣ, понимаешь? Надо достать.
Катерина. Я возьму у антрепренера.
Громовъ (свищетъ). Хватилась! давно все взято.
Катерина. Мои?
Громовъ. Мои, твои — все тамъ.
Катерина (растерянно). Но вѣдь мнѣ нужно… Расходы по дому… завтра я обѣщала разсчитаться за обѣдъ… не могу же я должать повару, портнихѣ.
Громовъ. Какъ въ тебя это барство глупое въѣлось. Не могу должать… Повара, прачки, портнихи созданы, чтобы имъ не платили. Карточныхъ долговъ не платить нельзя: это позоръ! Надо достать.
Катерина. Я заложу серьги.
Громовъ. Глупости! Нельзя, завтра въ бенефисъ безъ брилліантовъ играть.
Катерина. Я могу за пять рублей взять фальшивые. На мнѣ такъ иного видѣли брилліантовъ, что никто и не повѣритъ, что я надѣла не настоящіе.
Громовъ. Упрекъ! У меня столько было… теперь я дошла… Да?
Катерина (нетерпѣливо). Ахъ, нисколько не упрекъ! Никогда я васъ ни въ чемъ не упрекала.
Громовъ. А вы думаете, эти молчаливыя жертвы — не упрекъ? Это лицо распинаемой мученицы, это сіяніе вокругъ головы?
Катерина. Къ чему эти выходки? Какое сіяніе? Гдѣ вы его видите? Кому надо послать деньги, если я ихъ достану.
Громовъ. Не надо. Все это ханжество, эта святость отвратительны мнѣ… Притворство!.. Ты, молъ, приходишь не совсѣмъ трезвый послѣ цѣлой ночи карточной игры, домой, а я закладываю вещи, приношу жертву… Героиня жена и извергъ мужъ. А отъ кого этотъ мужъ играетъ и пьётъ?
Катерина. Отъ меня?
Громовъ. Да. Вы меня не понимаете! Что можетъ быть тяжелѣе на свѣтѣ, какъ жить съ чужимъ человѣкомъ?
Катерина (тихо). О, да!
Громовъ. Когда измученный интригами, театральными дрязгами, я прихожу въ свою семью, что я встрѣчаю здѣсь? Полупрезрительное отношенье, взглядъ сверху внизъ… ни тѣни сочувствія, ни малѣйшей поддержки. Все это мелко, все грязно для васъ… каждую минуту вы мнѣ желаете показать, что я ниже васъ. А чѣмъ, я хуже васъ, чѣмъ? Измученный, съ растерзанной душой, я поневолѣ кидаюсь въ бездну порока, чтобы забыться, чтобы не думать о своей разбитой жизни!
Катерина. Не фразерствуй пожалуйста: прошло то время — когда эти фразы дѣйствовали на меня. Пьешь для меня, или отъ меня, и играешь тоже для меня?
Громовъ. Разумѣется. Сегодня, напримѣръ: завтра бенефисъ и еслибы я не провелъ сегодняшнюю ночь такъ, какъ я ее провелъ, получила-бы ты что-нибудь. Какъ же, дожидайся. А теперь подписка идетъ… За ужиномъ и начали. Благодари!
Катерина. При тебѣ и начали?! Можетъ быть, ты самъ, какъ Бронскій, съ листомъ ходилъ.
Громовъ. Разумѣется, самъ, а то кто же?
Катерина. Какой стыдъ… Какая гадость! Неужели ты не понимаешь, что это мерзко?
Громовъ (изумленно). Что гадость?.. Чортъ знаетъ, точно на двухъ разныхъ языкахъ разговариваемъ. Все какія-то тонкости, да нѣжности, миндали въ сахарѣ, когда дѣло просто, какъ здравствуйте. Я съ ними кучу, — дѣлаю имъ удовольствіе — должны же и они мнѣ… Катя, или сюда и сядь вотъ тутъ.
Катерина. Что тебѣ нужно?
Громовъ. Что? боишься подойти ко мнѣ? Я выпилъ немного, я просто усталъ и спать хочу… Послушай!
Катерина. Ты-бы лучше уснулъ до обѣда.
Громовъ. Какой обѣдъ? Почему обѣдъ?
Катерина. Ты же звалъ сегодня труппу.
Громовъ. Развѣ сегодня? Сегодня которое число.
Катерина. Двадцать четвертое ноября.
Громовъ. Да, да, да! сторублевки имянинницы, да и ты вѣдь… Такъ, такъ! Слушай, Катерина, дѣло… серьезное дѣло: мнѣ деньги нужны — вотъ! Нужно занять. Попроси у Ключарева… Ты попроси… Онъ скупъ какъ чортъ на добрыя дѣла, но тебѣ онъ дастъ: онъ въ тебя влюбленъ, какъ кошка. Понимаешь… ты умная женщина. Вѣдь тутъ состояніе цѣлое… его можно вокругъ пальца обернуть.
Катерина. Когда ты проспишься, мы будемъ съ тобой разговаривать.
Громовъ. Ну, ну пожалуйста! Ты что же въ самомъ дѣлѣ воображаешь, что я пьянъ?
Катерина. Такъ это ты трезвый говоришь такія вещи? Тѣмъ хуже для тебя и для меня. Посылаешь меня просить денегъ къ Ключареву, къ человѣку, который меня преслѣдуетъ совершенно недвусмысленными намеками и предложеніями. Я тебѣ нѣсколько разъ жаловалась на него, почти выгнала его изъ дому, а ты… И это мой мужъ, моя естественная опора и защита!
Громовъ. Ну, безъ декламацій! Ты эти монологи на сценѣ можешь произносить и во дворцѣ своего блаженной памяти папаши, а у меня ты должна помнить, что ты актриса. Актриса, а не маркграфиня.
Катерина. Такъ развѣ актриса и безнравственная женщина — это все равно?
Громовъ. Не играй словами! Я тебѣ свою жизнь окончательно испортить не позволю. Ты помни, что и безъ того женитьба на тебѣ мнѣ не дешево стоила: твоя роденька снесла меня со столичной сцены. Ты это помнишь?
Катерина. Помню. Ты меня этимъ сто разъ попрекалъ… не дашь забыть.
Громовъ. Ну, да, такъ вотъ и помни! Денегъ ты попросишь у Ключарева и сегодня же… онъ пріѣдетъ обѣдать.
Катерина (вспыльчиво). Я выгоню его при первой его пошлости, при первой попыткѣ сказать мнѣ что-нибудь оскорбительное.
Громовъ (угрожающе). Попробуй только! (Пауза). Вы бы одѣлись, не намѣрены же вы гостей въ такомъ видѣ принимать?
Катерина. Намѣрена.
Громовъ. А я вамъ говорю: открытое платье надѣньте.
Катерина. Не ко времени и не къ мѣсту.
Громовъ. Актрисѣ декольте всегда къ мѣсту. (Катерина пожимаетъ плечами и уходитъ).
Громовъ. Фурія! (Кричитъ). Анюта, содовой воды мнѣ въ спальню! (Уходитъ).
Катерина (выходитъ изъ своей комнаты въ шляпѣ и накидкѣ и говоритъ Анютѣ, которая проходитъ съ подносомъ въ спальню), Анюта, я сейчасъ вернусь. Если кто придетъ безъ меня, [попросите подождать… Скажите, что я извиняюсь. (Вынимаетъ изъ шкатулки стоящей на столѣ футляръ). Прощайте, сережечки — послѣднія. Все ушло! А дальше что? Дальше? — Развѣ опустить руки и тонуть молча? Все равно! (Машетъ рукой и уходитъ).
Анюта. Онѣ сейчасъ вернутся… Извиняются. (Уходитъ).
Кулигина. Однако, это мило! Съ нами не стѣсняются; назвали гостей и никого нѣтъ: ни хозяина, ни хозяйки.
Бронскій. Должно быть, это въ высшемъ обществѣ такъ дѣлается,
Кулигина. Ау нея мило устроено. Желала-бы я, чтобы у меня такая квартирка была! Это не то, что наши несчастные номера. Пьянино, цвѣты… дама съ музыкой.
Бронскій (садится съ ногами на розетку). Будь у насъ паненьки-то водочные заводчики и мы бы съумѣли не по номерамъ жить. Да не безпокойся и тутъ этотъ шикъ не надолго: у Сережи дѣла очень тонки! Да… Вышла ошибочка съ этой женитьбой: мечталъ полмилліона зацѣпить, а вышелъ совсѣмъ другой каленкоръ. Когда барышня изъ родительскаго дома сбѣжала, папаша на дыбы! Какого образованнаго не разыгрывалъ, а тутъ свою натуральную дикость во всю развернулъ: прогляну тебя, говоритъ, на вѣки нерушимо и наслѣдства завѣщаньемъ лишу. Сдѣлалъ-то сгоряча, а его съ огорченія-то кондрашка прихлопнулъ. Все младшая дѣвица и подобрала, а наша-то Милитриса Кирбитьевна и осталась ни съ чѣмъ. Ужъ дядюшка какой-то сжалился, да десять тысячъ въ свадебной шкатулкѣ прислалъ. Вотъ ихъ-то и провертываемъ; да должно быть, и провернули ужь все. Вѣдь онъ сильно играетъ, да и несчастливо.
Кулигина. Несчастливъ въ картахъ, счастливъ въ любви.
Бронскій. Не очень тоже: пылъ-то у барыни прошелъ. Да и то сказать, по правдѣ: Сережа мало привлекательнаго изъ себя представляетъ. И старше ея онъ много. Ему, пожалуй, всѣ 40 есть.
Кулигина. Для такой ломаки, какъ эта, а для меня онъ хорошъ былъ.
Бронскій. Что же ты его плохо держала?
Кулигина. Не безпокойся, еще назадъ прибѣжитъ.
Бронскій. А можетъ и прибѣжалъ? Да нѣтъ, не похоже: онъ за Стрѣльской что-то пріударяетъ.
Кулигина. За Лизаветой? Да я ей глаза выцарапаю. Я ей такую штуку подведу…
Бронскій. Послушай, Лелька, ты бы пошла побудила Громова! Чортъ знаетъ… долго-ли намъ тутъ ждать! Наконецъ, это просто свинство. Вонъ звонитъ кто-то.
Пленская. А, Васенька, ты ужъ тутъ? Лелька здравствуй. Что же это вы тутъ одни бесѣдуете?
Кулигина. Довольно странный обѣдъ, Матрена Григорьевна! Приглашаютъ — и ни хозяина, ни хозяйки — никого нѣтъ. Пожалуй, ничего и не будетъ. Поругались, должно быть.
Пленская. Да что же они смѣются, что-ли? Я дома и обѣда не готовила. Что же я голодная, по ихъ милости, сидѣть буду, или мнѣ, благородной женщинѣ въ кухмистерскую идти? Да я эту премьершу такъ расчехвощу, я ей такое рыбье слово скажу, что она у меня языкъ проглотитъ.
Бронскій. Да вы не кипятитесь, Матрена Григорьевна, на столъ-то вѣдь накрываютъ.
Пленская (успокоиваясь). Накрываютъ? а хозяина дома нѣтъ! А то они думаютъ, коль премьеры, такъ и свинствовать можно. Ну, ужь онъ-то хоть премьеръ, а она-то откуда премьерша.
Бронскій. По пословицѣ, Матрена Григорьевна. Возлѣ золота лежало — золотомъ стало, возлѣ…
Пленская (зажимая ему ротъ). Ну, ужь молчи, пожалуйста! Ты вѣчно что-нибудь такое ляпнешь! (Увидѣвъ входящую Катерину, мѣняетъ тонъ).
Пленская (сладко). Ну, вотъ она, милая! Съ ангеломъ! А ужъ мы васъ ждали, ждали! Право такое неловкое положеніе: ни то сидѣть, ни то уходить. А Васька вотъ говоритъ: никакого, говоритъ, обѣда не будетъ: ни хозяина, ни хозяйки нѣтъ, — спрятались! Дадутъ намъ, говоритъ, по бутерброду, да и въ шею! (Цѣлуетъ ее.)
Катерина; Василій Николаевичъ все шутитъ. Извините, пожалуйста, господа!
Бронскій. Позвольте вамъ отъ всей души искренно пожелать всякихъ благъ и по товарищески поцѣловать вашу ручку.
Кулигина. А я васъ просто расцѣлую, душка! Вѣдь вы знаете, вы моя слабость. Я сейчасъ только говорила: «Катерина Сергѣевнаэто мой идеалъ, я въ нее влюблена». Вѣрьте, Катерина Сергѣевна, я не такъ какъ другіе. Я не стану въ глаза лебезить, а за глаза шипѣть.
Пленская. Ну матушка, кто же тута шипѣлъ? Мы кажется, всѣ съ такимъ уваженьемъ… А ужъ и у тебя языкъ то… какъ начнешь…
Катерина (ей неловко). Господа, вы видѣли мой портретъ? Не хотите-ли взглянуть? Онъ въ той комнатѣ. Пожалуйста, пройдите въ гостинную. Я сію минуту… только распоряжусь кое-чѣмъ.
Пленская (уходя). И гостинная у васъ есть?
Катерина. Да и гостинная. (Бронскій, Пленская, Кулигина уходятъ).
Катерина (зоветъ). Анюта! (Горничная входитъ). Анюта, ради Бога, на столъ накрывайте поскорѣй. Пусть этотъ человѣкъ вамъ помогаетъ.
Горничная. Фиціянтъ?
Катерина (нетерпѣливо). Ну да, да! поскорѣе!
Кулигина. Катерина Сергѣевна, на два слова.
Катерина. Что прикажете, Ольга Ивановна?
Кулигина. Ангелъ мой, вы завтра не надѣваете вашего зеленаго платья?
Катерина. Нѣтъ. Вамъ нужно оно? Пожалуйста… Я его вамъ въ театръ пришлю.
Кулигина (цѣлуетъ ее). Вы душка! вы божество! Я всегда говорила: лучше васъ товарища не найти. Эта змѣя, Пленская… знаете, какія она про васъ гадости говоритъ?
Катерина (съ легкимъ движеніемъ гадливости). Ольга Ивановна, ради Бога… Я никогда не знаю что про кого говорятъ въ труппѣ, никогда. Это мое правило. А про себя тѣмъ больше.
Кулигина (заглянувъ въ окно). А вонъ и наши идутъ… и Стрѣльская! Вы ее остерегайтесь, душечка. По товарищески вамъ говорю: она за вашимъ мужемъ…
Катерина. Ольга Ивановна!
Кулигина. Я по товарищески!
Катерина. Вотъ отлично…Теперь всѣ въ сборѣ. Можно значитъ будить Сергѣя Александровича и садиться кушать.
Катерина. Ты всталъ? И гости наши всѣ здѣсь. Можно садиться.
Стрѣльская. Именинница и въ черномъ. Развѣ это можно?
Катерина. Да моя дѣвушка тоже давеча въ ужасъ приходила.
Стрѣльская (обиженно). Тоже! Я въ ужасъ не прихожу какъ ваша дѣвушка я просто такъ сказала.
Громовъ. Лизокъ, когда ты такъ мило надуваешь губки, мнѣ всегда ихъ хочется поцѣловать. Ты, вѣроятно, это нарочно дѣлаешь? А? (Цѣлуетъ ее).
Стрѣльская (смѣется). Ты всегда такъ обезоруживаешь женщинъ?
Громовъ. Иногда такъ, иногда иначе. (Стрѣльская смѣется). Какъ ты скверно думаешь, Лизокъ, гораздо хуже, чѣмъ я говорю.
Катерина. Прошу васъ за столъ, Господа! Сергѣй проси остальныхъ изъ гостинной.
Громовъ (въ двери). Господа кушать пожалуйте!
Пленская. Здравствуй, садовая голова! Гдѣ тебя носило?
Громовъ. Гдѣ былъ, тамъ нѣту.
Матрена Григорьевна, пожалуйте, огорчимся… Водочки! (подводитъ ее къ водкѣ на отдѣльномъ маленькомъ столѣ).
Пленская. Выпью, батюшка, выпью. Я и зубами и желудкомъ маюсь: безъ горькой аглицкой и за столъ не сажусь. Ну, съ имянинницей! Здравствуйте! (Пьетъ.)
Громовъ. Лёлька, а ты? Не стягивай ротикъ хоботкомъ. Тебѣ вѣдь коньячку?
Кулигина. Какія глупости! Въ жизнь никогда не пью… развѣ вечеромъ во время спектакля.
Громовъ. Ну какъ знаешь. Пожалуйте, господа. (Всѣ садятся. Громовъ на одномъ концѣ стола, Катерина на другомъ, Стрѣльская возлѣ нея. Горничная и лакей разносятъ супъ). Еще одно замѣчаніе господа. Хозяйка у меня не очень любезна, такъ что если выбудете дожидаться ея угощенья, то выйдете голодными.
Катерина (торопливо). Да, господа это вѣрно. Я человѣкъ молчаливый и совсѣмъ отвыкла хозяйничать… какъ-то теряюсь, конфужусь. Не обращайте на меня вниманія. Я буду очень рада, если вы будете чувствовать себя какъ дома.
Громовъ (вспомнивъ). Катя, а вѣдь собственно говоря мы очень рано сѣли за столъ.
Катерина. Развѣ? Сколько я помню, мы просили къ пяти.
Громовъ. Да, а Ключаревъ-то Какъ-же мы безъ него?
Катерина (недовольно). Придетъ онъ. Семеро одного не ждутъ.
Пленская. Это Ключаревъ — милліонеръ здѣшній?
Громовъ. Да.
Пленская. Такъ это правда?
Громовъ. Что такое «это».
Пленская. Нѣтъ, это я такъ… про себя.
Громовъ. Оно и лучше, коли про себя. (Ударивъ себя по лбу). Да что Ключаревъ. Экая досада… Все заспалъ, казни меня, Катя, — виноватъ кругомъ: готовилъ тебѣ сюрпризъ и забылъ.
Катерина. Спасибо что готовилъ. Громовъ. Да какой сюрпризъ то! Цѣлаго человѣка… Живого! Удивлена? Еще-бы, я самъ былъ удивленъ не менѣе твоего, ѣду давеча по Московской, кого-же вижу! Представь, Мурина.
Катерина. Здѣсь?
Стрѣльская (отодвигаясь). Ахъ, Катерина Сергѣевна! вы мнѣ платье облили… Какая жалость… новое…
Катерина (растерянно). Простите, ради Бога… если это не выйдетъ, я вамъ пришлю мою портниху. (Мужу). Зачѣмъ онъ здѣсь?
Громовъ. Ведетъ какое-то дѣло. Да онъ тебѣ самъ объяснитъ.
Катерина. Ты звалъ его? Зачѣмъ?
Громовъ. Какъ зачѣмъ? Друга-то дѣтства? Это мило! Неужели все прежнее забыто? Эхъ, коротка ваша женская память! Вотъ, господа, интересный субъектъ! Образованъ, краснорѣчивъ, — одно изъ восходящихъ свѣтилъ адвокатуры. Идеалистъ и безсребренникъ… на словахъ, конечно. На дѣлѣже защищаетъ банкометовъ, обѣляетъ разныхъ подлецовъ и набиваетъ карманы.
Катерина (вспыхнувъ). Не правда это!
Громовъ. Что такое?
Катерина. Это честнѣйшій человѣкъ, какого я знаю и не намъ… не будемъ лучше о немъ говорить. (Звонокъ.)
Громовъ. Не онъ-ли это? Нѣтъ, это Михаилъ Петровичъ.
Стрѣльская. Какъ у васъ руки дрожатъ, Катерина Сергѣевна… Отчего это?
Катерина. У меня?.. нѣтъ… ничего.
Громовъ (Ключареву). Отъ твоего прихода у моей супруги даже руки задрожали (Смѣется. Звонокъ). Вотъ это должно быть, Муринъ. Дайте еще два прибора, Анюта.
Ключаревъ (Катеринѣ). Онъ шутитъ, Катерина Сергѣевна? (Тихо). Какъ былъ бы я счастливъ, если бы когда нибудь при моемъ приближеніи у васъ задрожали руки.
Катерина (сухо). Боюсь, что вы этого никогда не дождетесь.
Ключаревъ. Я надѣюсь, что вы не будете такъ жестоки къ моимъ бѣднымъ цвѣтамъ. (Подаетъ цвѣты).
Катерина. Благодарю васъ. Простите, мнѣ некогда заняться ими. Пожалуйста положите ихъ гдѣ-нибудь.
Громовъ. Что ты стоишь тамъ, Михаилъ Петровичъ? Садись возлѣ хозяйки. Тамъ тебѣ и мѣсто оставлено.
Катерина (нехотя отодвигается). Прошу васъ.
Громовъ. Милости прошу, Григорій Николаевичъ. А я ужъ и надежду потерялъ.
Муринъ (подходитъ къ Катеринѣ). Здравствуйте, Катерина Сергѣевна, давно мы съ вами не видались.
Катерина. Давно, Григорій Николаевичъ.
Муринъ (держа ея руку). Измѣнились вы… Похудѣли, поблѣднѣли.
Громовъ. Григорій Николаевичъ, милости прошу, пожалуйте къ хозяину. Господа, нашъ знаменитый ораторъ, гордость Россіи — Муринъ. Водку пьете, Григорій Николаевичъ?
Муринъ. Нѣтъ не балуюсь. Я опоздалъ, простите.
Стрѣльская. Сережа, мнѣ здѣсь тѣсно и скучно: мой сосѣдъ не обращаетъ на меня вниманья. Я къ тебѣ перейду.
Ключаревъ. Я не успѣлъ еще… позвольте… это нападки!
Стрѣльская. Ну, да ужъ ладно, не размазывайте. Знаемъ, что знаемъ.
Громовъ. Иди, разбойница. Забирай твою тарелку и иди! Григорій Николаевичъ, это она васъ плѣнять идетъ.
Стрѣльская. Я иду слушать спичъ. Вѣдь вы будете говорить monsieur Муринъ?
Муринъ. Нѣтъ, простите. Я не затрапезный ораторъ.
Стрѣльская (смѣется). Очаровательно. Затрапезный и затрапезный.
Бронскій (поднимаясь). А я позволю себѣ сказать нѣсколько словъ милой хозяйкѣ… простыхъ и теплыхъ по товарищески. (Громовъ звонитъ ножомъ по рюмкѣ).
Лакей. Что прикажете.
Громовъ. Это не тебѣ… это я Имъ, чтобы молчали.
Кулигина. Да молчите, господа! Ну что вы орете? Слыхали ваши анекдоты. Бронскій рѣчь говоритъ, молчите!
Санинъ. Ну говори, говори… говори… только не ври!
Стрѣльская (прыгаетъ на стулѣ). Ахъ, какъ, весело!
Громовъ. Шшш!
Бронскій. Господа!
Санинъ. Прежде: «милостивыя государыни»!
Бронскій. Ну, такъ говорить нельзя… я сяду.
Всѣ. Не мѣшайте ему, не мѣшайте.
Бронскій. Господа, когда я былъ университетѣ… (Смѣхъ).
Плавскій. Гдѣ? Вася, чѣмъ ты былъ въ университетѣ?
Бронскій (глядя на него). Дуракъ И больше ничего!
Плавскій. И въ университетѣ такъ же было?
Громовъ. Саша, да перестань-же, Говорятъ. Говори, Вася.
Бронскій. Господа, когда я былъ…
Стрѣльская. Аркадскимъ принцемъ.
Бронскій (очень громко). Когда я былъ въ университетѣ (Снова смѣхъ, но онъ продолжаетъ). Въ это то смѣшное время, господа, я работалъ по двадцати часовъ въ сутки.
Плавскій. Ухъ! Сядь, Вася, отдохни теперь.
Бронскій. И сяду… не безпокойся! Катерина Сергѣевна, говорить мнѣ не даютъ. Поздравляю васъ.
Плавскій. Вотъ такъ то лучше: и коротко и ясно. (Всѣ идутъ съ рюмками къ Катеринѣ Сергѣевнѣ. Когда всѣ возвращаются на свои мѣста, Стрѣльская бросаетъ хлѣбнымъ шарикомъ въ Мурина; тотъ удивленъ. Громовъ хватаетъ руку Стрѣльской и цѣлуетъ ее).
Бронскій (злымъ тономъ). Да, говоритъ вы мнѣ не дали, а я хотѣлъ очень интересную вещь разсказать.
Санинъ (перебивая). Нѣтъ, господа, я вамъ интересную-то вещь разскажу. Знаете, кто у меня сейчасъ былъ? Петровъ.
Всѣ. А! Откуда? Живъ еще?
Санинъ. Какъ живъ еще? Какъ живетъ-то! Соболья шуба, понимаете ли… подъѣхалъ на такомъ лихачѣ, что ф-фа!
Громовъ. Разбогатѣлъ? Это Петька то Петровъ.
Санинъ. Деньги нашелъ.
Громовъ (у котораго загорѣлись глаза). Да что ты? и большія?
Санинъ. Да какъ сказать… порядочныя!
Бронскій. И хозяинъ не нашелся? Санинъ. Хозяинъ то извѣстенъ.
Катерина. Какая же это находка, когда хозяинъ извѣстенъ.
Санинъ. Видите ли, какого курьезнаго рода исторія то вышла. Служилъ онъ въ Энскѣ и познакомился тамъ съ нѣкоей… дѣвицей. Только сидитъ онъ разъ у нея, бесѣдуетъ, — слышитъ звонокъ! Является къ ней купецъ, тоже ея знакомый и въ большихъ градусахъ. Дѣвица то и говоритъ Петькѣ: сидите, я его сейчасъ выпровожу и ушла. Что тамъ у этой дѣвицы съ купцомъ было — неизвѣстно, только видитъ Петька въ зеркало — другую комнату-то ему видно: зеркало то вотъ такъ стоитъ, — видитъ онъ, что дѣвица что-то за обои заложила. Любопытство его разобрало! Какъ только она вышла, — онъ туда! Подходитъ — бумажникъ! Онъ его — не будь глупъ — въ карманъ, да и вонъ! (Катерина охаетъ).
Бронскій. Молодчина!
Громовъ. Ха, ха, ха! Ну, а дальше что же?
Санинъ. Да дальше — ничего! Купецъ молчитъ, потому ему неудобно говорить, гдѣ онъ ихъ потерялъ: жена такую бучу задастъ, что отъ всякихъ денегъ откажешься, а дѣвица молчитъ, потому что ей ужъ совсѣмъ не резонъ съ полиціей объясняться. Такъ потерялъ, да потерялъ, а Петькѣ то онѣ годятся: у него соболья шуба!
Плавскій. Ловко! везетъ же людямъ. (Катерина взглядываетъ на Мурина и опускаетъ голову).
Громовъ. Григорій Николаевичъ, это положительно безбожно. Предложите какой-нибудь тостъ. Мы отъ васъ ни одного слова не слышимъ.
Муринъ. Я предложу просто выпить за исполненіе желанія каждаго изъ присутствующихъ.
Стрѣльская (протягивая ему рюмку). А я пью за то, чтобы вы пожелали того же, чего и я. (Муринъ хочетъ съ ней чокнуться, Громовъ раздѣляетъ ихъ рюмки ножемъ и шепчетъ ей что-то на ухо). Убирайся ты! (Ударяетъ его по лбу). Женѣ скажу!
Муринъ (подходитъ къ Катеринѣ). Катерина Сергѣевна, выпейте за исполненіе моего желанья.
Катерина. Охотно: вы дурного не пожелаете.
Бронскій. А вѣдь это любопытно знать: кто чего желаетъ въ настоящую минуту. Чего-бы ты желалъ, Сережа?
Громовъ. Желалъ-бы я, чтобы все человѣчество имѣло однѣ руки и эти руки метали банкъ.
Санинъ. А ты бы его сорвалъ? губа не дура.
Катерина. Неудачная пародія на слова Нерона.
Пленская. Видѣла я его. (Всѣ оборачиваются къ ней). Я еще молоденькая была.
Катерина. Кого, Матрена Григорьевна?
Пленская. Да Нерона-то.
Катерина (просто). Во снѣ?
Пленская (обидѣвшись). Нѣтъ, не во снѣ. Я знаю, что я говорю. Въ Митавѣ его тѣло лежитъ и во французскомъ кафтанѣ.
Катерина (смѣясь). Матрена Григорьевна, это герцогъ Де-ла-Круа.
Пленская. Вы меня матушка французскими словами не морочьте, ежели я въ пансіонахъ не училась, за то я подлостей не дѣлаю.
Катерина. Матрена Григорьевна, кто-же тутъ подлости дѣлаетъ? какія? Успокойтесь, пожалуйста!
Пленская. А такія! Небось мы знаемъ отлично! Кто на прошлой недѣлѣ колбасу съ водкой на галлерку посылалъ? А потомъ Громову одиннадцать разъ вызывали… всѣхъ забила! А это пьяные рабочіе изъ типографіи орали.
Катерина. Да перестаньте вы клеветать, злая женщина.
Пленская. Гимназистамъ мигаетъ, а они потомъ до хрипоты надрываются… Шекспира поднесли…
Катерина. Сергѣй Александровичъ, что-же вы молчите, неужели вы не слышите?
Пленская. Теперь за мужа… благо есть за кого спрятаться. Мы хоть съ пріятелями живемъ, да отъ нихъ за деньги не продаемся.
Катерина. Уйдите вонъ отсюда!
Громовъ. Ну, это, вы, тетенька полегче! Это вѣдь вы меня затрогиваете… понимаете-ли меня! А я себѣ на ногу наступить не позволю! Гуляйте, милая, не угодно-ли? Скатертью дорога!
Пленская. И уйду! Я въ такихъ домахъ бывать не привыкла!
Громовъ (открывая дверь). Пожалуйте!
Пленская (въ дверяхъ). Ключаревъ за супругой ухаживаетъ, а мужъ на его деньги обѣды задаетъ… Мерзости какія! Я бы этакимъ обѣдомъ подавилась. (Уходитъ).
Громовъ. Какъ глупо было ее затронуть.
Катерина. Уведите ихъ, ради Бога, я за себя не отвѣчаю.
Громовъ. Простите, господа, за эту непріятность, но вы всѣ знаете, что это за подлая и вздорная старуха. Вѣдь завтра-же придетъ и съ поцѣлуями полѣзетъ, какъ ни въ чемъ не бывало. Господа, пожалуйте въ гостинную; намъ туда кофе и ликеры подадутъ.
Катерина (хватаясь за голову). Какая мерзость… грязь… какой омутъ! Какъ я сюда попала.
Муринъ. Не къ мѣсту вы здѣсь, Катерина Сергѣевна.
Катерина. Знаю я это, чувствую. Я имъ бѣльмо на глазу. Я сцену люблю, искусство. А это развѣ артисты? развѣ это художники? — Ремесленники, чернорабочіе. Для нихъ нѣтъ искусства. Если въ ихъ среду, въ ихъ тину попадетъ свѣжій человѣкъ, они не успокоятся до тѣхъ поръ, пока не доведутъ его до отчаянія или не заставятъ спуститься до себя… Все затопчатъ… Все загрязнятъ…
Муринъ (подходя къ ней). Катерина Сергѣевна… Да нѣтъ не могу я васъ такъ называть… не могу я на «вы» говорить.
Катерина (беретъ его за руку). И говори на «ты» Гриша, ради Бога, говори. Дай мнѣ хоть минуту думать, что я не одна, что есть около меня человѣкъ, для котораго я значу что-нибудь. Вѣдь не все прошлое забыто, Гриша? Нѣтъ?
Муринъ (дрогнувшимъ голосомъ). Не въ этомъ теперь дѣло, Катя… Разъ ты знаешь, что это омутъ — зачѣмъ ты здѣсь? Какъ я высидѣлъ этотъ обѣдъ! Этотъ разсказъ о найденныхъ деньгахъ… Завидуютъ человѣку обокравшему воровку… восхищаются его ловкостью, его умомъ… что-же это? полная безнравственность или полная темнота. И ты, ты, Катя — хозяйка здѣсь? Это твоя среда? твой воздухъ?
Катерина. Такъ что же мнѣ дѣлать?
Муринъ. Какъ что дѣлать? бѣжать отсюда! Ты увлекалась театромъ — теперь разочаровалась. Что-же держитъ тебя здѣсь? Впрочемъ, что-же я? Любовь къ мужу… Любишь ты его?
Катерина. Не спрашивай Гриша, стыдно. Ничего не можетъ быть ужаснѣе на свѣтѣ, какъ стыдится своей прошедшей любви! И стыдно, и обидно и жаль своего чувства! Впрочемъ, нѣтъ, чувства не было. (За сценой сильный, шумъ и крики).
Муринъ. Что это опять ссора?
Катерина. Они сѣли играть въ карты.
Муринъ. Прощай, Катя!
Катерина (вскрикиваетъ). Уходишь? уходишь… не жаль тебѣ меня?
Муринъ. Что пользы жалѣть тебя? помочь я тебѣ не могу, а плакать съ тобой… не легче тебѣ. Я зайду къ тебѣ… дѣло пройдетъ нѣсколько дней.
Катерина. Гриша, хоть одно теплое слово? Простилъ ты мнѣ?
Муринъ. Забылъ, Катя! Это больше, чѣмъ простилъ. А когда я вижу тебя такой несчастной, одинокой, мнѣ хочется схватить тебя на руки, унести изъ этого вертепа и сдѣлать тебя счастливой противъ воли твоей. Не съ этимъ я шелъ сюда, Катя, не съ этимъ. А пришелъ, взглянулъ на тебя и закипѣло прежнее, заныла душа… и не могу я видѣть тебя чужой, загрязненной! Моя Катя, моя Катя! что ты съ собой сдѣлала? Прощай, я приду завтра (уходитъ).
Катерина. Ахъ, что я съ собой сдѣлала, что я съ собой сдѣлала! Стояли эти два человѣка рядомъ и можно ихъ было сравнивать и выбрать того… И что дальше, какъ дальше? Опять уйти? какъ переметной сумѣ, кидаться то сюда, то туда?а остаться… значитъ помириться со всѣмъ этимъ… Нѣтъ, нѣтъ…
Громовъ. Катя, Михаилъ Петровичъ хочетъ поболтать съ тобой. А Муринъ гдѣ-же?
Катерина. Ушелъ.
Громовъ. Тѣмъ лучше: онъ насъ только стѣснялъ.
Катерина. Ну, вы, кажется не стѣснялись.
Громовъ. Дай ручку на счастье, Катя, я играю. (Тихо). Проси не меньше пяти тысячъ. Поговорите. (Уходитъ напѣвая) «Рыбка въ лонѣ водъ».
Катерина. Вы меня простите, Михаилъ Петровичъ, если я не буду занимать васъ: у меня голова болитъ.
Ключаревъ. Я думаю заболитъ… Катерина Сергѣевна мнѣ нужно съ вами поговорить… необходимо. Не разъ я начиналъ этотъ разговоръ, но вы каждый разъ его обрывали.
Катерина. Оборву и теперь, Михаилъ Петровичъ. Зачѣмъ начинать — не знаю.
Ключаревъ. Нѣтъ, Катерина Сергѣевна, вы меня выслушаете… За что вы себя губите? Уходите отъ вашего мужа… онъ башмака вашего не стоитъ. Все что я имѣю, я кладу къ вашимъ ногамъ: мое состояніе и мою любовь. Вѣдь такая жемчужина, какъ вы, развѣ должна валяться въ грязи. Красота, талантъ…
Катерина. Да не жемчужина я, Михаилъ Петровичъ, а человѣкъ, поймите это. Оставьте вы меня, ради Бога, прошу.
Ключаревъ. Еще нѣсколько словъ только, Катерина Сергѣевна. Онъ загубитъ васъ, онъ доведетъ васъ до полнаго паденья. Ему нужны деньги: онъ жить не можетъ безъ игры и онъ заставитъ васъ добывать деньги.
Катерина (слабо). Уйдите… мнѣ дурно.
Ключаревъ. Замучили? А дальше хуже будетъ. Я оставлю васъ теперь, уйду, но вернусь по первому вашему слову… помните это… (Уходитъ).
Катерина (начинаетъ смѣяться). Черное платье… черное платье… вотъ къ чему шерстяное-то.
Громовъ (входя). Ключаревъ ушелъ?
Катерина. Ушелъ.
Громовъ. Чему ты смѣешься? Катерина (хохочетъ)Не знаю. Громовъ. Денегъ просила? Перестань смѣяться я говорю…
Катерина. Нѣтъ, нѣтъ… Никогда! никогда-а!
Громовъ. Я тебя заставлю. (Подбѣгаетъ къ ней съ поднятой рукой. Катеринападаетъ).
АКТЪ ТРЕТІЙ.
правитьМУРИНЪ.
ЕКАТЕРИНА СЕРГѢЕВНА.
ЮРІЙ ИВАНОВИЧЪ БОРИСОВЪ.
ДЮСЯ — его жена.
ВАСИЛІЙ НИКАНОРОВИЧЪ ЗЛОБИНЪ.
КНЯГИНЯ ЛИДІЯ СЕРГѢЕВНА ШЕЛОМОВА.
ИВАНЪ ИВАНОВИЧЪ — молодой человѣкъ, ея компаньонъ.
ОЛЬГА ИВАНОВНА КУЛИГИНА.
ЛАКЕЙ.
Лакей (вводитъ Кулигину. Она бp3;дно одѣта). Коли вы на бѣдность просить, такъ барыня утромъ принимаютъ.
Кулигина (гордо). Совсѣмъ я не на бѣдность, а подите скажите барынѣ, что ея прежняя товарка по сценѣ пришла. (Лакей уходитъ). Хамъ! Заважничалась, рада, что съ богатымъ человѣкомъ живетъ: на бѣдность подаетъ, по утрамъ принимаетъ!
Кулигина (устремляется къ ней). Катерина Сергѣевна, вы меня не узнаете?..
Катерина. Лицо мнѣ ваше знакомо, но…
Кулигина. Ахъ, прежняя дружба такъ скоро забывается… А давно ли? Нѣтъ какихъ-нибудь 7 лѣтъ, какъ мы Говорили другъ другу «ты», дѣлили Другъ съ другомъ послѣднее!.. Но теперь вы счастливы, а я въ горѣ…
Катерина (перебивая ее). Если не ошибаюсь, Ольга Ивановна Кулигина?
Кулигина. Да, не ошибаетесь, это я.
Катерина. Сядьте, пожалуйста, иразскажите чѣмъ могу служить.
Кулигина. Вы удивлены моимъ посѣщеніемъ, Катерина Сергѣевна?.. Я въ такомъ горѣ, такомъ горѣ… (начинаетъ плакатъ). Думаю… можетъ быть она… Вѣрите, безъ ангажемента, пить ѣсть надо… Не то что квартиру — хоть бы уголъ какой; ныньче утромъ хозяйка окончательно отказала!.. Ничего!.. Заложилась, продалась!..
Катерина (поспѣшно), Не волнуйтесь такъ, Ольга Ивановна. Какъ же это такъ? — Вѣдь 7 лѣтъ тому назадъ вы порядочное жалованье получали?
Кулигина. Получала! Я съ вами, голубчикъ мой, откровенно говорить буду… Уѣхали вы тогда отъ насъ, и сталъ этотъ разбойникъ отчаянье представлять… А я… Господи… вѣдь я его и раньше еще любила!..
Катерина. Вы про кого?
Кулигина. Ахъ, да все про Громова, про вашего мужа… Ну вотъ, стала я опять за нимъ бѣгать: «ахъ, несчастный, ахъ, такой-сякой!» опять къ нему на квартиру переѣхала. «Корделія, говоритъ, Корделія ты одна меня не бросила!..» Все меня Корделіей звалъ… Ну, а тутъ получилъ онъ ангажементъ выгодный, а я служить то не могу: — беременна! Онъ мнѣ, Катерина Сергѣевна, ни слова не сказавши, сундуки тихимъ манеромъ, они у насъ въ кладовой въ гостинницѣ стояли, на желѣзную дорогу отправилъ, да и самъ за ними. Встаю я въ одинъ прекрасный день; ночь онъ не ночевалъ, — это ему не въ диковину, я и не безпокоюсь, — вдругъ мнѣ корридорный записку: «Корделія, прощай и прости. Увлеченъ, уѣзжаю со Стрѣльской. Серебро заложилъ». Такъ я и покатилась, — часа два меня оттирали. Встала… Господи Боже мой! за что-жъ взяться? Служить не могу, серебро какое у меня было въ «Цыганскихъ пѣсняхъ» купцы подали и то онъ увезъ… Это онъ вралъ, что заложилъ, съ собой увезъ… Что будешь дѣлать? Что дальше было и разсказывать страшно… По какимъ я угламъ мыкалась, куда, куда я ни попадала… Ну кончилось все это худо-ли, хорошо-ли. Ребенка я не доносила. А тутъ выздоровѣла, поправилась… Ахъ, Господи Батюшка… (Плачетъ).
Катерина. Да не плачьте. Ольга Ивановна… Богъ дастъ что-нибудь сдѣлаемъ… Чаю не хотите ли?
Кулигина. Катерина Сергѣевна, стыдно сказать, кусочекъ бы перекусить!.. Вѣрите ли голодна…
Катерина (торопливо). Ахъ, конечно… Сейчасъ, сейчасъ. (Звонитъ. Вошедшему лакею). Приготовьте въ столовой закусить что-нибудь.
Лакей. Слушаю-съ. (Уходитъ).
Кулигина. На чемъ я остановилась-ти? — да, выздоровѣла я, попробовала пѣть, — ни одной ноты!.. Таланту у меня не было, сами знаете, да и какіе теперь таланты? Фигура хороша, глаза выразительны, гардеробъ да брилліанты есть, — ну вотъ вамъ и талантъ… А тутъ, голосъ потеряла, фигуры нѣтъ; прежде у меня фигура для пажей очень хороша была… Помните, какія у меня были ноги, Катерина Сергѣевна? бывало такъ и говорятъ: «это Кулигина? это у которой ноги такія прекрасныя?» По всей провинціи знали… Гардеробъ я проѣла, всякій антрепренеръ носъ воротитъ, она ужъ, говоритъ, стара! Да развѣ я стара? Господи! мнѣ всего 30 лѣтъ, это я вамъ только говорю, антрепренерамъ-то говорю 26, — да не вѣрятъ!.. Все имъ молодыхъ, самыхъ молодыхъ давай, дѣвченокъ, дѣвченокъ на сцену… Ну и пошло, что дальше то хуже; изъ первыхъ-то сюжетовъ, да на выхода… да на выхода то не берутъ… Вотъ, пріѣхала сюда, да безъ ангажемента и осталась. Повѣрите, въ Агентство идти, а идти не въ чемъ… Башмаки у сосѣдки по номеру брала и къ вамъ въ нихъ пришла… А дома, и смѣхъ и горе; однѣ туфли розовыя жемчугомъ шитыя остались, — въ нихъ и сижу! И то давеча смотрѣла, нельзя ли ихъ татарину продать, да селедку купить…
Катерина. Не огорчайтесь, Ольга Ивановна, мы попробуемъ вамъ какое-нибудь мѣсто найти.
Кулигина. Матушка, Катерина Сергѣевна, какое мнѣ мѣсто? Ничего то я не знаю, ничего то не умѣю. Только одно всю жизнь умѣла, шансонетки пѣть, да канканировать! А вѣдь ужъ въ горничныя я не пойду, — извините! У самой горничныя были… Неужто-жъ на меня кто-нибудь кричать будетъ?.. Вѣдь какъ-ни-какъ я артистка!
Катерина. Ну подумаемъ, подумаемъ. Что-нибудь можетъ быть и придумаемъ; вотъ пріѣдетъ Григорій Николаевичъ я васъ съ нимъ познакомлю.
Кулигина (оживившись). Ахъ, нѣтъ, только не сегодня! я и не подвита и пудры у меня нѣтъ… И башмаки эти неуклюжіе! — Вы взгляните, вѣдь это что, — лапоть! Нѣтъ, ужъ потомъ какъ-нибудь… Вы мнѣ, Катерина Сергѣевна что-нибудь изъ вашего гардероба… Оборвана я, общипана… Ахъ, смотрѣть на себя противно!.. Прежде, бывало выйду, какъ конфетка на сцену, какъ куколка!.. И прежде мнѣ голодать приходилось, но въ такомъ скверномъ положеніи никогда не была.
Лакей. Пожалуйте, въ столовой подано. (За сценой звонокъ, лакей уходитъ).
Катерина. Если это Гриша, такъ мы отобѣдаемъ вмѣстѣ.
Кулигина. Нѣтъ, я убѣгу, я рѣшительно убѣгу.
Катерина. Ахъ, смѣшной вы человѣкъ!
Кулигина. Нѣтъ, Катерина Сергѣвна, я лучше ѣсть не буду, или дайте мнѣ чего-нибудь съ собой кусочекъ!
Катерина. Ну хорошо, вы покушаете въ дѣтской.
Кулигина (на ходу). И чтобъ никто, никто меня не видалъ. (Уходятъ обѣ).
Муринъ. Катя, ты дома?
Катерина (еще за кулисами). Дома, дома! Иду!…
Катерина (входитъ). Сіяешь? Поздравлять?
Муринъ. Сіяю, Катя. Оправдали, и такъ хорошо оправдали… Я тебѣ разскажу все, дай чуть-чуть отдохнуть.
Катерина. Голоденъ?
Муринъ. Нѣтъ, сытъ. Ты ужъ извини… Ждала меня обѣдать? А я съ товарищами поѣлъ въ буфетѣ во время перерыва. Поѣлъ отвратительно, но, тѣмъ не менѣе, сытъ. А вотъ если бы ты стаканъ краснаго вина дала, спасибо скажу.
Катерина. Глинтвейну хочешь?
Муринъ. Отлично. Ахъ, слава Богу, свалилъ дѣло, счастливъ, покоенъ и цѣлый вечеръ сижу дома и ничего не дѣлаю, вотъ мы ныньче какъ! Письма есть, Катя?
Катерина. Есть, на столѣ.
Муринъ (распечатываетъ одно и пробѣгаетъ его). Но угодно-ли? Знаешь кто пишетъ? — Сестрица. Всю жизнь мою эта милая сестрица была моимъ врагомъ. Ханжа, притворщица, за спиной мужа ставившая ему рога «съ лицомъ святѣйшей богомолки»… Знать меня не хотѣла, когда я голодалъ помощникомъ, теперь вспомнила: «дорогой братъ». (Бросаетъ письмо) А, ну ихъ! Не стану читать.
Катерина. И не читай. Отложи до утра; если бы было что-нибудь экстренное, дали бы телеграмму. Переодѣвайся, посидимъ, поболтаемъ. (Звонитъ. Вошедшему лакею.) Андрей, дайте барину переодѣться. (Лакей уходитъ).
Муринъ. Гдѣ была? что дѣлала? кто у тебя былъ? (Входитъ лакей и вноситъ визитку. Муринъ снимаетъ фракъ, передаетъ лакею и надѣваетъ визитку. Лакей уходитъ).
Катерина. Горновъ былъ и сказалъ, что опять пріѣдетъ, ему нужно что-то сообщить намъ обоимъ. Потомъ было одно посѣщеніе довольно непріятное… Ты помнишь Кулигину? — Нѣтъ?
Муринъ (припоминая). Кулигина… Кулигина… Нѣтъ не помню.
Катерина. Это одна изъ актрисъ, съ которой я вмѣстѣ немного служила. Въ ужасномъ положеніи, ей надо помочь…
Муринъ (нахмурившись). Только, ради Бога, Катя, помогай какъ хочешь и чѣмъ хочешь, но не пріучай ее слишкомъ къ дому.
Катерина (торопливо). Я знаю. (Звонокъ). Должно быть Горновъ, а я только пообѣщалась тебѣ глинтвейна, пойду распоряжусь. (Хочетъ идти).
Дюся (входитъ). Не уходи, Катя, это я! Здравствуйте, Григорій Николаевичъ.
Муринъ. Здравствуй, Дюся. Кстати пришла: мы сегодня одни, поболтаемъ. Катя скучала весь день и ты ее развеселишь.
Дюся. Не могу я сегодня никого развеселять: я въ отчаяніи, я несчастна. Катя, ты тоже несчастна?
Катерина. Нѣтъ, Дюся, я очень счастлива. Что было бы со мною, если бы я была несчастна,
Дюся. Не вѣрю… Женщины всѣ несчастны. Еще Викторъ Гюго сказалъ: «elle était, femme et par consequent malheureuse».
Катерина. Садись, Дюся, и разсказывай, что съ тобой случилось! Что твои дѣти?
Дюся. «Что твои дѣти!» — Такъ! Это первый вопросъ, который мнѣ дѣлаютъ всѣ. Мои дѣти, — это моя мука, мое отчаянье, мое несчастье!
Муринъ. Дюся, не стыдно?
Дюся. Кому, — мнѣ? — нисколько. Мнѣ двадцать четыре года, какъ вамъ извѣстно, я пять лѣтъ за-мужемъ, какъ вамъ тоже извѣстно, и у меня трое дѣтей, какъ вамъ тоже извѣстно. До 18-ти почти лѣтъ я училась, сейчасъ же вышла за-мужъ и начались дѣти, дѣти и опять дѣти. Цѣлый день я купаю, пеленаю, кормлю, пою и слушаю разговоры: «мама, кто дѣлаетъ рѣки?» — Объяснила. «Мама, на какихъ деревьяхъ дрова растутъ?» — Объяснила. Но, когда моя дщерь, забравшись ко мнѣ въ комнату, напудрила физіономію и спалила себѣ волосы, завивая ихъ на моей спиртовкѣ — ничего не объяснила, а надавала шлепковъ и выгнала вонъ! Въ домѣ исторія! «Я тиранка! это несовременно! А дѣтямъ на головы садиться, это современно?» Скажите мнѣ: это такъ и нужно? — «Тебя, говоритъ, не сѣкли?» — «Нѣтъ, не сѣкли, говорю». — «Ну а меня сѣкли!» — «Мало, говорю». — «Ты имъ характеры испортишь, ты имъ жизнь отравишь». Это я то, я!.. Я же оказалась во всемъ виновата! Всегда, во всемъ виновата я. Дѣти все, я — ничего! У меня нѣтъ жизни, нѣтъ времени, нѣтъ мѣста въ домѣ! У меня нѣтъ ничего, есть только одни дѣти.
Катерина. Ты преувеливаешь, Дюся!
Дюся. Я? десятой доли не говорю, что есть на самомъ дѣлѣ. Возьмите: переѣзжаемъ на квартиру, — лучшая комната — дѣтская! Садимся за столъ — лучшіе куски — кормилицѣ. А кормилица! — Это моя барыня, а я ея покорная слуга! Это кара небесная! это можно съ ума сойти! Я говорю ему, мужу моему, Юрію Ивановичу: мнѣ скучно, я схожу съ ума среди дѣтскихъ глупостей… мнѣ нужно общество, нужно развлеченіе. Какъ вы думаете, что онъ мнѣ отвѣтилъ?
Муринъ. Интересно.
Дюся. Очень интересно. «Посѣщай, говоритъ, мой другъ, родительскій кружокъ, тамъ задачи воспитанія ставятся широко и обсуждаются компетентными людьми. Тебѣ не мѣшало бы ихъ послушать».
Муринъ (смѣется). Утѣшилъ.
Дюся. Вамъ смѣшно, а мнѣ-то каково? У меня на стульяхъ — дѣти, въ шкафу съ платьями — дѣти, на столахъ — дѣти! Дѣти дѣлаютъ что хотятъ, а виновата я! Это повѣситься можно.
Муринъ. Знаешь, Дюся, что, сама того не подозрѣвая, ты возбуждаешь очень интересный педагогическій вопросъ.
Дюся (вскакивая). Да вы нарочно! Я никакихъ вопросовъ не возбуждала, я не о какомъ вопросѣ рта не разѣвала. Григорій Николаевичъ, если вамъ меня хоть чуточку жаль, оставьте всякіе вопросы. Дайте мнѣ посидѣть хоть полчаса тихо, покойно, безъ того, чтобы не появилась какая-нибудь физіономія въ чепчикѣ и не доложила торжественнымъ шепотомъ: «барыня, Вовочка треснулся и шишку посадилъ». — «Барыня, у Лялечки зубокъ рѣжется». — «Барыня, Вѣрочка яблоко стащила» (Кидается на кушетку). Боже правый! (Пауза) Гриша, отвезите меня въ caféconzert какой-нибудь.
Катерина. Полно, дюся, порядочныя женщины тамъ не бываютъ.
Дюся. Катя, если порядочныя женщины должны только возиться со своими дѣтьми, пусть я лучше буду непорядочной женщиной. А вѣдь какъ я рвалась замужъ, какъ мечтала! Катя, вѣдь и ты тоже мечтала? Каждая изъ насъ мечтаетъ на свой ладъ, по пословицѣ: «всякъ по своему съ ума сходитъ». И вдругъ всѣ мечты разрѣшаются — Лялечкинымъ зубомъ.
Катерина. Ну что же, Дюся, привезли тебѣ отъ Дусе платье, о которомъ ты такъ мечтала?
Дюся. Привезли… Подарили… Не надѣла — облили.
Катерина. Кто?
Дюся. Малютки мои! (Звонокъ. Дюся вскакиваетъ). Я убѣждена, что это мой мужъ. Я уѣхала, не сказавъ куда, и теперь онъ ѣздитъ и меня разыскиваетъ. Ужъ это было такъ, было! (Прислушивается). Ну, конечно, онъ! Вотъ и сердце забилось… и руки дрожатъ! Это мое несчастье, что я на него сердиться не могу. Другая хорошая жена теперь такую-бы исторію устроила, а я не могу! Вотъ пощупай мои руки… холодныя, вѣдь? холодныя?
Катерина. Холодныя!
Дюся (съ отчаяньемъ). Ну вотъ видишь, холодныя! И я знаю: какъ онъ войдетъ я къ нему на шею кинусь. Я ужъ лучше около тебя сяду, а ты меня подержи за руки, не пускай. Дай мнѣ хоть маленькую сцену ему сдѣлать.
Борисовъ (входитъ). Здравствуйте, Катерина Сергѣевна! Добрый вечеръ, Григорій Николаевичъ! Дюся, я за тобой.
Дюся. Вижу. Не поѣду.
Борисовъ. Не стыдно тебѣ? Не грѣшно? Уѣхала, бросила дѣтей…
Дюся (Катеринѣ). Опять дѣти.
Борисовъ. Какъ опять? разумѣется, опять. Ужъ если тебѣ не жаль меня…
Дюся. Кто тебѣ это сказалъ?
Борисовъ. Какъ кто сказалъ? Я самъ вижу. Сердиться, дѣлать исторіи изъ-за такихъ пустяковъ. У меня завтра магистерскій диспутъ, хоть бы ты объ этомъ подумала!..
Дюся. Хоть докторскій! и думать не хочу… вотъ еще… нужно очень… и Все… и… (Не знаетъ, что сказать). Катя, держи меня за руки.
Борисовъ. Если бы ты меня хоть Крошечку любила, ты бы постаралась Доставить мнѣ хоть въ это-то, по крайней мѣрѣ, время комфортъ, покой, удобства, а не терзать меня.
Дюся. Я его терзаю, милый! Катя, пусти! Ну чего ты меня держишь, когда не надо! Милый мой, прости меня. Ну, пожалуйста, прости! Я, конечно, кругомъ виновата. Это такъ глупо… такъ… (Цѣлуетъ его). Простилъ? ну, скажи, скажи! Засмѣялся, значитъ, простилъ.
Борисовъ. Простилъ, разумѣется. Развѣ на тебя можно сердиться. Ну, подумай, Дюся…
Дюся (цѣлуетъ его). Не хочу думать.
Борисовъ. На что ты можешь жаловаться? Неужели я плохой мужъ.
Дюся. Хорошій (Цѣлуетъ его). Очень хорошій.
Борисовъ. Развѣ я тебя огорчаю чѣмъ? измѣняю тебѣ?
Дюся. Дорогой мой, я бы тебѣ глаза выцарапала.
Борисовъ. Ну вотъ то-то и есть. Ну собирайся же скорѣе. (Прощается). Ѣдемъ, ѣдемъ домой, навѣрное дѣти плачутъ.
Дюся (взяла уже шляпу). Дѣти! Знаешь что я тебѣ скажу, Юрочка, я такъ тебя люблю, что, кажется, все бы тебѣ простила: измѣну, огорченіе, но дѣтей твоихъ… (Беретъ его подъ руку) не прощу! (Уходятъ).
Катерина (смѣется). Хоть это и очень смѣшно, а мнѣ ее жаль. Въ самомъ дѣлѣ, Юрій Ивановичъ Богъ знаетъ что дѣлаетъ. (Звонокъ). Къ тебѣ кто-нибудь. Ну я иду Юрьку купать. (Уходитъ).
Муринъ (въ дверь). Андрей, если кто изъ довѣрителей, кланяйтесь и благодарите: меня дома нѣтъ.
Лидія. Господинъ адвокатъ, позвольте мнѣ нарушить вашъ строгій приказъ.
Муринъ. Лидія Сергѣевна, милости прошу! Вы ко мнѣ или къ Катеринѣ?
Лидія. Нѣтъ, я по дѣлу. Такъ какъ человѣкъ я занятой и утромъ никакъ не могу вырваться, то вы ужъ меня извините, что я не въ пріемные часы! Можно сѣсть?
Муринъ (холодно). Прошу покорно. Чѣмъ могу служить?
Лидія (садясь. Иванъ Ивановичъ тоже садится). Я къ вамъ за консультаціей. Какъ вамъ извѣстно послѣ папа я осталась полной и единственной наслѣдницей.
Муринъ. Да, извѣстно.
Лидія. Дѣла папа были довольно… не скажу разстроены, но безпорядочно ведены, и масса денегъ уходила на такъ называемыя дѣла благотворительности (смѣется). Наши старички были помѣшаны на этомъ. Знаете и я… Я ничего не имѣю противъ благотворительности, конечно, но когда это дѣлается изъ добрыхъ побужденій, а вѣдь они хлопотали только о томъ, чтобы ихъ бюстъ поставили какъ нѣкоей дамы-благотворительницы, или чтобы газеты ихъ прославляли.
Муринъ. А когда добрыхъ побужденій нѣтъ?
Лидія. Тогда лучше совсѣмъ не надо. Чѣмъ это тщеславіе. Вы не курите?
Муринъ, Нѣтъ.
Лидія. Иванъ Ивановичъ, дайте мнѣ папиросу (тотъ достаетъ изъ сумочки портъ-сигаръ и подастъ ей. Закуриваетъ папиросу). Такъ вотъ, всѣ его дѣла я привела въ порядокъ. Его дѣло винные заводы пришлось прекратить. Но такъ какъ не лежать же капиталамъ — нужно было придумать что нибудь новое. И я придумала. Дѣло очень интересное, вы увидите изъ бумагъ. Навернулся мнѣ компаньонъ съ деньгами и нуженъ намъ форменный договоръ. Компаньоновъ трое: я, вотъ этотъ молодой человѣкъ (тотъ встаетъ и кланяется) и мой мужъ. Но такъ какъ князь Шеломовъ мой мужъ не выноситъ ничего, кромѣ личнаго труда, то можно намъ написать договоръ такъ, чтобы каждую минуту, въ случаѣ его нерадѣнья, мы могли бы его изъ дѣла выдѣлить?
Муринъ. Договоръ съ розгой значитъ? Скажите, пожалуйста, Лидія Сергѣевна, почему вы ко мнѣ обратились? Вѣдь вамъ, собственно говоря не нуженъ адвокатъ, всякій нотаріусъ напишетъ вамъ договоръ.
Лидія (опуская глаза). Да, я знаю. Дядя Василій Никаноровичъ васъ такъ хвалитъ, такъ вѣритъ вамъ.
Муринъ. Вѣдь и я вѣрю Василію Никаноровичу, а взаимное довѣріе между адвокатомъ и довѣрителемъ вещь необходимая.
Лидія. Вы что же думаете, что я лукавлю съ вами? (Звонокъ). Чего нибудь не договариваю?
Муринъ. Думаю. Вы будете любезны оставить мнѣ ваши бумаги; я просмотрю ихъ если вамъ непремѣнно угодно.
Лидія. Да, я бы васъ попросила… Хотя вы какъ-то странно относитесь ко мнѣ Григорій Николаевичъ. (Встаетъ). До свиданья, Иванъ Ивановичъ, ѣдемте!..
Злобинъ (входитъ и останавливается въ дверяхъ). А-а! Господинъ представитель и глава фирмы!
Лидія. Здравствуйте, дядя! Я не знала, что вы здѣсь бываете.
Злобинъ. Бываю-съ… бываю! Шестой годъ бываю. Я своихъ родственниковъ не забываю, удивляюсь что васъ въ первый разъ здѣсь встрѣчаю.
Лидія. Григорій Николаевичъ не состоитъ въ числѣ моихъ родственниковъ.
Злобинъ. Ахъ, Григорій Николаевичъ! А объ сестрѣ изволили забыть! Такъ, такъ вамъ и по званью вашему низко съ ней компанію водить!.. Не понимаю какъ вы въ вашемъ званіи въ коммерческіе обороты пускаетесь? Какъ ваши компаньоны попрыгиваютъ?
Лидія (быстро). Дядя, вотъ мой компаньонъ, — Иванъ Ивановичъ! (Иванъ Ивановичъ кланяется).
Злобинъ. Какъ ваше новое дѣло? Слышалъ, Григорій? Живыхъ ершей никелировать будутъ!
Лидія (обиженно). Не понимаю, дядя, почему вы съ такой насмѣшкой относитесь къ моему новому дѣлу!
Злобинъ. Помилуйте-съ… Смѣю ли я! Вы люди образованные, ученые. Все на американскій ладъ съ рекламой, трескомъ… Чтобы публикѣ въ Восъ бросалось, хрящъ выѣло! А мы, люди маленькіе!.. впотьмахъ копошимся… Не намъ глупымъ объ васъ мнѣніе имѣть!..
Лидія. До свиданья, Григорій Николаевичъ. Вы дадите значитъ отвѣтъ, на этой же недѣлѣ?
Муринъ. Не позднѣе послѣ завтра.
Лидія. До свиданья, дядя. Иванъ Ивановичъ, ѣдемте! (Иванъ Ивановичъ дѣлаетъ общій поклонъ).
Злобинъ. Кланяюсь низко вашему сіятельству. (Лидія и Иванъ Ивановичъ уходятъ. Муринъ провожаетъ ихъ до дверей).
Злобинъ. Какова?
Муринъ. Барыня съ ногтемъ.
Злобинъ. Съ когтями батюшка! Мы народъ жали, грѣшные люди, скрываться нечего, а эти, по образованному прямо на смерть дерутъ! И жадна, Какъ дьяволъ! Что бы пыль пустить, тысячъ не пожалѣетъ, а дома за полъ лимона удавиться. Ты думаешь она почему къ тебѣ пожаловала? Постороннему-ти адвокату платить бы пришлось, а съ тебя даромъ совѣтъ сорветъ. Вѣдь ты не возьмешь — посовѣстишься?
Муринъ. Я вообще совѣты даромъ даю, а съ нее-то, и подавно. Я бы ей подарилъ, что-бы не пріѣзжала, Катерину не обижала бы… Экая безтактная!
Злобинъ. Захотѣлъ отъ кошки лепешки, отъ полѣна блиновъ!.. Объ Катеринѣ разговаривать не хочетъ, а сама? Компаньона-то видѣлъ? Всюду его на цѣпочкѣ ведетъ вродѣ болонки, а супругъ сзади накидку носитъ. Картина умилительная! У соврасика-то и ушки на макушкѣ: такая дама, можно сказать, и вдругъ на него оголтѣлаго вниманіе обратила… И не успѣетъ опомниться несчастный, какъ она и его и милліоны его безъ масла скушаетъ. Но все чинно, благородно… Потому сзади мужъ! А Катерина себя замарала! Эхъ маскарадъ! Да гдѣ у тебя Катерина-то? Что глазъ не кажетъ?
Муринъ. Въ дѣтской должно быть возиться.
Злобинъ (въ дверь). Катеринушка, куда спряталась? (Голосъ Катерины за сценой), «сейчасъ дяденька, вотъ только бутуза своего спать уложу».
Злобинъ. Клади, клади! Ишь ты, хомякъ какой! Спать ложись! Вотъ я тебя. (Отходитъ). Душевная она у тебя баба… Хорошая… Разсудку ужъ разумѣется, какъ у всякой женщины въ умаленіи… ужъ съ этимъ ничего не подѣлаешь.
Муринъ (смѣется). Дядюшка, пощадите! Мы все о женскомъ равноправіи кричимъ, а вы вдругъ такія слова!
Злобинъ. Да вѣдь болтать, — отчего не болтать. Вонъ и французы о равноправіи болтали. Учись говорятъ, душа моя ягода, доктора право получи, а на счетъ адвокатуры — подожди! Хвостъ-то и прижали! «А что же мнѣ съ дипломомъ-то дѣлать?» — «Носи говоритъ за благонравіе и успѣхи…» Нѣтъ, ужъ гдѣ же бабѣ равныхъ правъ добиться.
Муринъ. А вотъ вамъ Лидія Сергѣевна. Чѣмъ не дама? Глава фирмы, сама дѣло ведетъ… Вотъ вамъ равноправіе.
Злобинъ. Да нешто-жъ это дама? Это змѣя кобра. Задушить и кушать не станетъ.
Муринъ. А задушитъ она своего супруга?
Злобинъ. Всенепремѣнно.
Муринъ. Припретъ его форменнымъ договоромъ и дохнуть не дастъ, а тотъ баринъ, ничего не понимаетъ что хотите подпишетъ. Для имени нуженъ.
Злобинъ. Бракъ модный! Онъ за деньги женился, а она за имя шла… Да вѣдь теперь и по большей части браки такъ совершаются. Сходятся не какъ по закону слѣдуетъ, — я твоя подруга и совѣтчица, а ты моя опора и поддержка, а какъ два врага: ну-ка, кто кого? — Ты меня или я тебя?
Катерина (входитъ рукава засучены). Здравствуйте, дядюшка.
Злобинъ. Что ты такъ раскраснѣлась?
Катерина. Дѣтей вымыла. Сестра была, Гриша?
Муринъ. Была.
Катерина. А ко мнѣ зайти не пожелала? Стыдно?
Муринъ. Неужели это тебя еще огорчаетъ? Неужели до сихъ поръ къ этому не привыкла?
Катерина. Развѣ къ обидамъ можно привыкнуть? Чѣмъ ихъ больше, тѣмъ больнѣе онѣ чувствуются.
Злобинъ. Да плюнь ты на эту сороку и ножкой разотри.
Катерина. Я одна на всѣхъ — и всѣ на одну меня, силы Не равны, дядюшка!
Злобинъ. Закипятилась! А вѣдь я къ тебѣ тоже по дѣлу, Григорій. Такъ ужъ у тебя вечеръ такой, семейныхъ консультацій.
Муринъ. Ну что же, валяйте.
Злобинъ. Посмотри ты мое духовное завѣщаніе. Здоровье мое всегда плохо было, а ужъ теперь и года мои большіе, да и очень ужъ я слабъ сталъ… Докторъ сильно утѣшаетъ, говоритъ, скоро ноги протяну. Было у меня завѣщанье давно написано, да обстоятельства измѣнились и духовное мѣнять пришлось.
Муринъ. Давайте.
Злобинъ (вынимаетъ бумагу изъ бокового кармана). Я тебѣ прочту, а ты поправь, что не по формѣ. (Читаетъ про себя начало). М-м-м… Находясь стало быть въ здравомъ умѣ и твердой памяти, заблагоразсудилъ я составить сіе мое духовное завѣщаніе въ слѣдующемъ: все мое движимое и недвижимое имущество, заключающееся… тутъ идетъ перечисленіе а, и, е и вся азбука, оставляю я Присяжному повѣренному Григорію Николаевичу Мурину. (Катерина и Муринъ дѣлаютъ движенье удивленія).
Муринъ. Василій Никаноровичъ, что вы вздумали?
Злобинъ. Что, умная голова? Чай твои дѣти — ея дѣти, а ея дѣти мнѣ внуки. Понялъ? Куда же мнѣ то? — своей семьи нѣтъ, Лидонька превыше мѣры награждена, стало быть Катеринѣ нужно, а ей прямо оставить — препона есть. Отъ отца-ли, отъ дяди-ли — все-бы равно получать, Злобинскія-же деньги. Отецъ обидѣлъ — прости Господи его душу, я не обижу. Да и ты ее не обидишь: не чужая она тебѣ… Ну, дальше слушай. Тутъ выдачи кое-кому будутъ, такъ: "душеприказчикомъ «исполнителемъ сей моей воли»… вотъ тутъ у меня мѣсто оставлено. Выбери кого-нибудь изъ пріятелей, понадежнѣе, почестнѣе, а то вѣдь между вашимъ братомъ прохвостовъ довольно достаточно. Спроси, согласится-ли, а тамъ значитъ къ нотаріусу и дѣло въ шляпѣ. Возьми-ка убери.
Муринъ (беретъ бумагу). Василій Никаноровичъ, это такъ неожиданно… право я…
Злобинъ (обнимаетъ его). Да что тамъ «право». Право-ли, лѣво-ли, это мы потомъ разберемъ, а поди его въ несгораемый шкафъ запри. (Муринъ уходитъ).
Злобинъ. Катерина, что молчишь? Обижена, что не прямо тебѣ оставляю, а?
Катерина. Ахъ, дядя, полно вамъ! Я во первыхъ ни на что и не разсчитывала…. Да и какъ васъ благодарить? Положеніе-то щекотливое, спасибо, что умирать собираетесь, — вотъ и молчу?
Злобинъ. Да не финти, зубовъ-то мнѣ не заговаривай! Вижу я… а ты лучше спроси у Григорія, почему я такъ сдѣлалъ, онъ тебѣ объяснитъ. Всей бы душой радъ, всегда тебя любилъ… Всегда за тебя мое сердце болѣло… Горькая ты, безталанная!
Злобинъ. Спряталъ? Ну значитъ кончено дѣло, и я поѣду; я вѣдь теперь съ пѣтухами на нашестъ… Навѣсти, Катя, что рѣдко заглядываешь?.. Забрала-бы дѣтишекъ, да и ко мнѣ… (Катерина прощается съ нимъ и цѣлуетъ у него руку). Ну-ну. Прощай, помогай тебѣ Богъ! Прощай, Григорій, береги ее, когда меня не станетъ… И ты нее отвѣтъ большой Богу дашь… не одна ея слеза тебѣ въ счетъ подавлена будетъ… Я не въ осужденіе… не въ осужденіе… Прощай-же (ушелъ).
Муринъ. Катя, что ты молчишь? Ты недовольна, подавлена?
Катерина. Нѣтъ, родной мой, только я ничего не понимаю. За что жалѣетъ меня дядя. Не думай пожалуйста, что завѣщанье дяди обидѣло меня, — напротивъ, я очень счастлива. Вопервыхъ уже потому, что это первый человѣкъ, который призналъ меня и тебя однимъ лицомъ, — семьей… Наконецъ ты лучше меня распорядишься, но меня просто интересуетъ: почему мнѣ нельзя было оставить? Вѣдь дѣти наши?
Муринъ (взволнованно). Я вижу, Катя, что наступило время, когда скрывать отъ тебя ничего нельзя.
Катерина (встревоженно). Ты скрывалъ отъ меня? что? относительно дѣтей?
Муринъ. Ну, ну, не волноваться… Будемъ покойны на сколько это возможно… Помнишь-ли ты, Катя, какъ послѣ рожденія дочки, ты меня спросила, какую фамилію будутъ носить наши дѣти? — Я сказалъ, они будутъ Мурины, — я солгалъ тебѣ тогда. (Катерина дѣлаетъ движенье). Сиди, Катя, и слушай очень внимательно. Пока бракъ, какъ у тебя, не расторгнутъ оффиціально, всѣ твои дѣти считаются законными, принадлежащими твоему мужу…
Катерина. Но вѣдь это не справедливо, — и по отношенію къ тебѣ и по отношенію къ нему!
Муринъ. Не бойся! Его права ограждены вполнѣ; онъ каждую минуту можетъ поднять дѣло о незаконности ихъ рожденья и доказать это ему легко. И это право принадлежитъ ему послѣ 10—20 лѣтъ, такъ что выгодно ему, они его — законные, а не выгодно-нѣтъ… Ты отлично понимаешь, какое это страшное орудіе, въ рукахъ такого человѣка, какъ Громовъ!.. Запиши мы ихъ, какъ это требуется, онъ могъ-бы каждую минуту взять у насъ ихъ, отдать въ сапожники, акробатамъ въ ученье, выматывать посредствомъ ихъ у меня деньги и т. д. Слѣдовательно, нужно было оградить дѣтей, во что-бы то ни стало, отъ его произвола. Какъ было поступить? — я рѣшился на преступленье.
Катерина (въ ужасѣ). Гриша, ты?!.
Муринъ. Не пугайся, Катя! Да, я!.. Я сдѣлалъ подлогъ, — другого исхода не было. Я записалъ дѣтей незаконными, рожденными неизвѣстнаго званія женщиной, чтобы имѣть возможность ихъ усыновить.
Катерина. Какъ неизвѣстнаго званія женщиной?
Муринъ. Ну да! Это не мои и не твои дѣти, — это найденыши, потому что я не имѣю права усыновить своихъ дѣтей. Такимъ только образомъ я могъ достичь того, чтобъ дѣтямъ была дана моя фамилія и права наслѣдства послѣ меня. Отсюда ты видишь, что разъ дядя пожелалъ обезпечить твоихъ дѣтей, онъ могъ завѣщать свое имущество только мнѣ. Теперь у тебя ничего нѣтъ и потому Громовъ оставляетъ насъ въ покоѣ; но узнай онъ, что ты богата, онъ можетъ тебѣ дѣлать тысячу непріятностей и ты будешь въ вѣчной отъ него зависимости и вѣчно откупаться.
Катерина. А если этотъ подлогъ откроется?
Муринъ. Меня будутъ судить. (Пауза). Но съ каждымъ новымъ ребенкомъ я долженъ повторять то же самое, потому-что нѣтъ другого исхода…
Катерина. Гриша, и ты зналъ это?
Муринъ. Зналъ, Катя.
Катерина (горячо). Какъ-же ты могъ звать меня на эту жизнь, когда ты зналъ, что не только я буду каждую минуту платиться за свою любовь къ тебѣ, но даже дѣти мои, они — ни въ чемъ неповинные, будутъ отвѣчать за наши грѣхи?!.
Муринъ. Не справедливъ твой упрекъ, Катя. Развѣ за любовь ко мнѣ ты платишься? Развѣ ты въ правѣ была оставаться тамъ, куда ты попала? Загубить свою жизнь во имя того, что у насъ могли-бы быть дѣти!
Катерина. Да, это правда, Но зачѣмъ-же насъ такъ воспитываютъ? — Насъ учатъ химіи, космографіи, пѣнію, танцамъ, только не учатъ тому, какую страшную отвѣтственность, и передъ собой и передъ дѣтьми, принимаемъ мы на себя, выходя замужъ. Мы не знаемъ ни правъ своихъ, или вѣрнѣе своего полнаго безправія, ни своихъ обязанностей. Помилуйте, какъ можно говорить дѣвушкѣ — барышнѣ, о замужествѣ, объ отношеніяхъ къ мужу, — это неприлично. И каждая изъ насъ, выходя замужъ, не заглядываетъ впередъ… Я влюблена… вѣнецъ… ахъ какъ я счастлива!.. А какія цѣни, какое ядро каторжника скуютъ изъ этого вѣнца, она не знаетъ. Что я несу за одинъ фальшивый шагъ? (Пауза). Дѣтьми неизвѣстной женщины, сказалъ ты мнѣ? значитъ, я то — не мать имъ?
Муринъ. Формально, да, Катя.
Катерина. Чужая собственнымъ дѣтямъ! Что же это за аномалія? Что бы отнестись къ нимъ, хоть сколько нибудь человѣчно, нужно сдѣлать преступленье! Послушай, Гриша! значитъ у меня ихъ можетъ отнять всякій, кому понравится?
Муринъ. Какъ отнять? да я то развѣ отдамъ ихъ? А бросать меня вѣдь ты не собираешься? Нѣтъ вѣдь, Катя?
Катерина. Ахъ, Гриша, зачѣмъ?
Муринъ. Нѣтъ, ау Катерина Сергѣевна, крѣпко привинчена… Значитъ, худа-ли, хороша-ли, а все-таки у насъ будетъ семья. Вырастимъ мы изъ своихъ ребятъ хорошихъ людей, никому изъ нихъ въ голову не придетъ осудить насъ или бросить въ насъ камнемъ. Вѣдь это точитъ тебя сильно?
Катерина. Ахъ… Гриша!..
Муринъ. Ну что? Что сказать-то хочешь?
Катерина. Не знаю… Словъ нѣтъ. Подавлена я!.. Дѣлаютъ люди преступленья и ихь оправдываютъ, прощаютъ, или срокъ наказанья бываетъ. А мнѣ за одинъ фальшивый шагъ ни прощенья, ни снисхожденья — ничего! Лишена всѣхъ правъ человѣческихъ безъ суда: лишена семьи, — сестра родная войти стыдится… Лишена общества, — знакомыя дамы отвертываются при встрѣчѣ. За что? — Я лучше, честнѣе ихъ несу обязанности жены и матери! Лишена, наконецъ, правъ на имущество, — на дѣтей!!.. Да за что-же?.. И ни покоя, ни забвенья!.. Каждый день, каждую минуту натыкаешься на что-нибудь, что тебѣ напоминаетъ о твоей ошибкѣ, бьетъ тебя по больному мѣсту… И это по законамъ человѣческимъ, а Божій законъ, — забытъ?
Муринъ. Поди ты ко мнѣ — законница ты моя незаконная! (Обнимаетъ ее). Обопрись ты своей бѣдной головкой на меня. Не бойся, Катя, пока я живъ, никто не тронетъ ни тебя, ни дѣтей. Я съумѣю васъ оградить и наказанье и горе на мою, а не на твою падетъ голову.
Катер. Тяжко, Гриша!.. Тяжело.
АКТЪ ЧЕТВЕРТЫЙ.
правитьГРИГОРІЙ НИКОЛАЕВИЧЪ МУРИНЪ.
КАТЕРИНА СЕРГѢЕВНА.
ЕГОРЪ ИВАНОВИЧЪ КУПРІЯНОВЪ — помощникъ Мурина.
АРКАДІЙ МИХАЙЛОВИЧЪ ГОРНОВЪ, НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧЪ САХАРНЫЙ (Присяжные повѣренные).
СЕРГѢЙ АЛЕКСАНДРОВИЧЪ ГРОМОВЪ.
ДЮСЯ
ДОКТОРЪ.
АНЮТА горничная.
Лакей.
Катерина (входитъ. Зоветъ горничную). Анюта.
Катерина. Принесите чемоданъ.
Анюта. Принесла-съ.
Катерина (подходитъ къ чемодану). Ну такъ. — Опять въ пыли. Извольте вытереть.
Анюта (заносчиво). Я вытерла.
Катерина. Вытрите еще. (Горничная уходитъ). Андрей.
Катерина. Докторъ еще у барина?
Лакей. Да, еще не уѣзжалъ.
Катерина. Новый фракъ нуженъ.
Андрей. Готовъ-съ.
Катерина. Скажите мнѣ, когда докторъ уѣзжать будетъ. (Уходитъ).
Анюта (сердито ставитъ чемоданъ на два стула). Больно много взыскивать стала!.. Намедни кружева не доискалась, батюшки мои, пыль какую подняла, а ей такъ и отпалила: «не дорого, говорю, вамъ досталось и бросить не жаль»!
Лакей. Ну ужь навѣрно такъ не сказали.
Анюта (задорно). А побоюсь? — и очень даже просто! Добро-бы настоящая барыня была… Еще вотъ погляжу, какъ будутъ жить, какъ деньги получатъ, а то, сдѣлайте милость, меня давно къ купцу Заливаеву зовутъ… Нонче только и мѣстовъ, что у купцовъ да анжинеровъ!..
Лакей. Ну и скатертью вамъ дорога….
Докторъ. Ничего, не тревожьтесь, барынька… Нервы. Кто же въ нашъ вѣкъ не нервенъ… Спокойствіе… Пусть броситъ адвокатуру. Нормальная жизнь, и все пойдетъ, какъ по маслу. Я пропишу капельки.
Катерина. Ахъ, докторъ! Легко говорить «спокойствіе», а гдѣ его купить?
Докторъ. Да, да… конечно… Ну вотъ, давайте капельки… Всего хорошаго. (Уходитъ).
Купріяновъ. Какъ наши дѣла, Катерина Сергеевна?
Катерина. Плохо! Вижу я, что докторъ огорчить меня не хочетъ, что онъ не договариваетъ, скрываетъ отъ меня что-то. А эти недомолвки пугаютъ еще больше.
Купріяновъ. Ну, вотъ, вы сейчасъ ужъ начинаете волноваться. Вы должны себя сдерживать для Григорія Николаевича. А то вы начнете, по женской манерѣ, слѣдить за каждымъ его жестомъ, въ глаза ему глядѣть и тѣмъ волновать и раздражать больного еще больше. Онъ и безъ того, вѣроятно, перепуганъ своимъ вчерашнимъ припадкомъ.
Катерина. Хорошо вамъ всѣмъ говорить; попробуйте побыть на моемъ мѣстѣ. Это дѣлается невольно, когда больной дорогъ. Къ каждому звуку его голоса прислушиваешься, вѣчно и его въ чемъ то подозрѣваешь: вотъ онъ не такъ вздохнулъ, не такое движенье сдѣлалъ, — этого прежде не было… И самой себѣ не довѣряешь, и ломать себя каждую минуту, веселость напускать, развѣ это мыслимо? Волей не волей прорвешься когда нибудь: вѣдь силы то у меня человѣческія. Да и надорвались мои силы! не по головкѣ меня жизнь гладитъ (Пауза). Что публики много въ пріемной?
Купріяновъ. Много.
Катерина. Принимайте вы, Егоръ Ивановичъ. Только съ чѣмъ нибудь важнымъ пустите къ нему.
Купріяновъ. Хорошо, я начну принимать. (Уходитъ. Катерина стоитъ задумавшись).
Муринъ (входитъ). Катя, опечалилась?.. Нервы, разумѣется, а нервные самые долговѣчные… Не горюй, голубушка! Кончимъ эту зиму, мы съ тобой года на два за границу уѣдемъ.
Катерина. Ты меня опять обманываешь. Безъ разрѣшенія мужа уѣхать за границу я не могу, — разрѣшенія онъ не дастъ.
Муринъ (раздражительно). Ахъ, за деньги онъ все дастъ. Да теперь объ этомъ некогда. Собирай мнѣ скорѣе чемоданъ.
Катерина. Чемоданъ приготовленъ? Что класть?
Маринъ (торопливо). Фрачную пару и все, что къ ней слѣдуетъ. Кассаціонныя рѣшенія 86 и 91 годовъ, Щегловитова… впрочемъ, книги я самъ тебѣ дамъ. Гдѣ Егоръ Ивановичъ? (Звонитъ).
Катерина. Онъ сейчасъ здѣсь былъ.
Муринъ. Что дѣлаетъ Егоръ Ивановичъ?
Лакей. Они на машинкѣ что то пишутъ.
Муринъ. Попросите его сюда поскорѣй. (Лакеи уходитъ. Муринъ выбираетъ книги изъ шкафа). Держи, Катя.
Катерина. Съ собой?
Муринъ. Да.
Муринъ. Здравствуйте, Егоръ Ивановичъ. Что копіи по сенатскому дѣлу получили вы вчера?
Купріяновъ. Нѣтъ. Барышня говоритъ, не успѣла приготовить. Обѣщала сегодня къ одиннадцати.
Муринъ. Ахъ, безобразіе! Ужъ это ваша вина, Егоръ Ивановичъ: я хотѣлъ взять на Ремингтона кого нибудь… нѣтъ! давайте Кулагиной, она безъ хлѣба сидитъ! "Вотъ она… не угодно ли! Ишь и ѣсть нечего, чертъ ихъ возьми, а онѣ все таки черезъ пень на колоду работать будутъ! Если она къ одиннадцати не принесетъ, нужно, чтобы вы съѣздили къ ней. Мнѣ безъ этихъ бумагъ тронуться нельзя.
Купріяновъ. Принимать не будете, Григорій Николаевичъ? поручите мнѣ?
Муринъ. Одного, двоихъ, можетъ быть, успѣю. — У кого дѣло поважнѣе.
Купріяновъ. Да вѣдь у каждаго самое важное, какъ ихъ выбрать? Тамъ Аркадій Михайловичъ Горновъ, да Николай Ивановичъ Сахарный.
Муринъ. Этотъ еще зачѣмъ… Сахаръ Медовичъ? Попросите его, пожалуйста. (Купріяновъ уходитъ).
Катерина. Я пойду, Гриша. Книги уложила.
Муринъ. Хорошо, хорошо. Потомъ я соображу, что еще нужно. (Катерина уходитъ).
Сахарный. Здравствуйте, Григорій Николаевичъ. Вы, говорятъ, въ отъѣздъ?
Муринъ. Да, въ Питеръ на минуточку. Сегодня съ почтовымъ выѣду, утромъ тамъ. Проведу дѣло въ сенатѣ, съ курьерскимъ назадъ, въ вагонѣ Переодѣнусь и послѣ завтра прямо въ судъ сразиться съ вами.
Сахарный (удивленно). Со мной сразиться? По какому дѣлу?
Муринъ. Что это вы? или забыли? — по дѣлу Лаптева. Ужъ и разнесу же я васъ, батюшка.
Сахарный (покойно). Не разнесете, Григорій Николаевичъ.
Муринъ. Будемъ посмотрѣть.
Сахарный. И увидите. Вы этого дѣла не поведете.
Муринъ. Что же, вы думаете меня на желѣзной дорогѣ убьетъ.
Сахарный. Нѣтъ, дай вамъ Богъ благополучнаго возвращенія, но только Дантевскаго дѣла вамъ не вести.
Муринъ. Николай Ивановичъ, что вы за загадки мнѣ загадываете? Почему мнѣ дѣла не вести?
Сахарный. А вотъ почему, мѣсяцевъ шесть или семь тому назадъ, мой довѣритель, а вамъ теперешній противникъ обращался къ вамъ съ просьбой вести его дѣло. Вы, положимъ, вести его отказались и бумагъ не смотрѣли, но онъ вамъ сообщилъ такія обстоятельства, которыхъ онъ не передалъ-бы, если бы видѣлъ въ васъ будущаго своего противника.
Муринъ. Вы что? шутите или серьезно? Я за консультацію, какъ вамъ извѣстно, не беру, ко мнѣ каждый Божій день является нѣсколько человѣкъ за совѣтомъ. Я ихъ не спрашиваю ни объ имени, ни о какихъ подробностяхъ: Что-же мнѣ потомъ отъ всѣхъ дѣлъ отказываться прикажете? До чего-же это дойдетъ? Вѣдь тогда всякій, кому не выгодно будетъ видѣть меня своимъ противникомъ, явится ко мнѣ наканунѣ, поболтаетъ о дѣлѣ, а на завтра меня долой съ трибуны! Да вы шутники!
Сахарный. Вы такъ много говорили объ адвокатской этикѣ, что именно вамъ-то было-бы не къ лицу это обстоятельство.
Муринъ. Кому изъ насъ не къ лицу подобное поведеніе, я предоставлю разобрать третьимъ лицамъ. Я не понимаю только одного: если ваша цѣль была сдѣлать мнѣ… ну, скажемъ мягко, непріятность, то зачѣмъ топить моего кліента? Почему вы мнѣ раньше объ этомъ не говорили? Вы отлично понимаете, что подготовиться къ такому сложному дѣлу въ одинъ день — немыслимо! Но будьте увѣрены, Николай Ивановичъ, что я, несмотря на всѣ ваши ухищренія, не дамъ вамъ съѣсть праваго человѣка.
Сахарный (поднимается). Зная вашу нервность, я не вступаю съ вами въ пререканія. Я думалъ васъ предупредить по товарищески: хуже было-бы, если-бы на судѣ я возбудилъ этотъ вопросъ.
Муринъ (взбѣшенный). Благодарю васъ за товарищеское отношеніе. Вы отлично знаете, что я не способенъ отплатить вамъ подобной услугой. Дѣла я, разумѣется, не поведу, но будьте увѣрены, что и вамъ не поздоровится. Я самый мирный человѣкъ, какъ вамъ извѣстно, но травить себя тоже не позволю… коли я грызться начну, такъ клочья полетятъ.
Сахарный (откланиваясь). До пріятнаго свиданья (уходитъ).
Муринъ, Вотъ негодяй! (Въ дверь, куда ушла Катерина). Катя, ты слышала?
Муринъ. Хорошъ гусь? Но я не позволю ему разыграть надо мной этой штуки! Нѣтъ дудки! Они еще отъ меня пыли не видали (хлопаетъ книгой по столу). Нѣтъ двухъ сословій болѣе похожихъ между собой, какъ актеры и адвокаты! Тѣ же интриги клевета и зависть. И все, «по товарищески» — какъ ты разсказывала. Сдѣлаетъ тебѣ гадость, подставитъ ножку и простираетъ объятія. Я говоритъ «по товарищески» и этакіе кавалеры еще слово «этика» поминаютъ.
Катерина. Не волнуйся ты, ради Бога. Пора тебѣ ихъ знать. Чего они надъ тобой не продѣлывали. Вспомнить стыдно! Брось адвокатуру… сколько разъ говорила. Теперь ты богатый человѣкъ, изъ-за чего ты бьешся!
Муринъ (горячо). Да никогда! Люди вездѣ одинаковы! Есть и Сахарные, есть и Горновы… Богъ не выдастъ, — свинья не съѣстъ. И чѣмъ дѣло-то виновато? — бросить его! — ни за что… умру за этимъ столомъ.
Катерина. Да не волнуйся ты… пожалѣй себя.
Муринъ (покойно). Ты говоришь, я богатый человѣкъ — откуда? Ты отлично знаешь, что деньги даны тебѣ, т. е. твоимъ дѣтямъ, а не мнѣ и что у меня почти ничего своего нѣтъ.
Катерина (раздражительно). Разумѣется! мои деньги!.. мои родные дали, значитъ не твои. Отъ жены бы ты взялъ и считалъ бы ихъ «нашими» деньгами, а отъ меня позорно! Еще бы, я не жена.
Муринъ. Катя, не стыдно? не грѣхъ? Отъ жены бы взялъ! Я бы никогда не взялъ жены съ деньгами, не нанялся бы въ мужья, начать съ этого! Да развѣ ты то мнѣ не законнѣй всякой самой законной жены? не роднѣе? не ближе? Развѣ дѣло въ названіи? — Развѣ Лидія Сергѣевна, посадившая своего мужа въ тюрьму, когда ей этого понадобилось — законная жена? И ты мнѣ могла это сказать? Мнѣ, который 8 лѣтъ дышалъ тобой? — за что же мнѣ этотъ упрекъ? Я не меньше, больше твоего страдаю отъ твоего неправильнаго положенія! Меня ты думаешь оно не мучитъ? Да я душу отдалъ бы, чтобы этого не было. Я истерзался за тебя… И ты же…
Катерина (бросаясь къ нему). Молчи, Гриша!.. Молчи. Прости. За больное мѣсто зацѣпилъ, не выдержала! Какой у меня скверный характеръ сталъ. Вѣдь я руку бы на отсѣченіе отдала, чтобы отдалить отъ тебя всякое раздраженіе, а между тѣмъ сама тебя раздражаю.
Муринъ. Понимаю, голубка моя, и самому мнѣ больно. Какъ-бы мы ни храбрились, какими бы фразами ни прикрывались, а этотъ предразсудокъ будетъ въ насъ жить и горѣть, пока, наконецъ общество совсѣмъ не уничтожитъ его (цѣлуетъ ее). Ахъ, не время теперь спорить и ссориться. Надо ѣхать найти кого-нибудь, чтобы передать Лаптевское дѣло. Гдѣ Егоръ Ивановичъ (звонитъ).
Муринъ. Егоръ Ивановичъ въ пріемной?
Лакей. Они уѣхали переписчицу искать.
Муринъ. Чертъ бы его взялъ и съ переписчицей. Когда его нужно, тутъ его и нѣтъ! Впрочемъ… Аркадій Михайловичъ Горновъ здѣсь?
Лакей. Здѣсь. Тамъ Надежда Владиміровна Борисова желаетъ васъ видѣть.
Муринъ. Она къ барынѣ, вѣроятно?
Лакей. Нѣтъ, онѣ говорятъ по дѣлу къ вамъ.
Муринъ. Проси. (Катеринѣ). Катя, обѣдомъ распорядилась?
Катерина. Будетъ готовъ къ двумъ часамъ, не безпокойся! (уходитъ).
Дюся. Григорій Николаевичъ, я къ вамъ.
Муринъ. Вижу милая, Надюся, но только ей Богу мнѣ некогда. Вѣдь ты не по дѣлу? или къ Катѣ.
Дюся. Нѣтъ, я по дѣлу.
Муринъ. Ты? какое у тебя можетъ быть дѣло?
Дюся. Я по очень важному дѣлу.
Муринъ. Ты подожди, когда я изъ Петербурга вернусь.
Дюся. Не могу я ждать.
Муринъ. Ну, говори… что съ тобой будешь дѣлать.
Дюся (въ затрудненіи). Григорій Николаевичъ, разведите меня.
Муринъ. Да какая же причина, Дюся?
Дюся. Очень важная.
Муринъ. Послушай, вѣдь если я скажу: разведите мою кліентку по очень важной причинѣ — надо мной расхохочутся… Я долженъ ее знать. (Дюся молчитъ). Онъ съ тобой дурно обращается.
Дюся. Охъ, нѣтъ. Наоборотъ, очень хорошо.
Муринъ. Онъ тебѣ измѣняетъ?
Дюся. Да кабы измѣнилъ, я-бы какъ и радоваться не знала.
Муринъ. Ну, да что же наконецъ? (Дюся вертитъ купъ-папье и молчитъ; Муринъ теряетъ терпѣнье). Дюся, ей Богу, мнѣ некогда. Или говори, или подожди, пока я пріѣду изъ Петербурга.
Дюся. Григорій Николаевичъ, вѣдь у меня четверо дѣтей.
Муринъ. Ну, знаю. Васю послѣдняго я и крестилъ.
Дюся. Вотъ видите… А теперь скоро Катя пойдетъ крестить.
Муринъ. Ахъ, да… Ну что же теперь дѣлать?
Дюся. Разведите меня.
Муринъ. Нѣтъ, Дюся, это не причина.
Дюся (горячо). Какъ не причина? Скажите вы мнѣ, какъ не причина? Вѣдь если я еще проживу десять лѣтъ, а я можетъ быть и еще больше проживу… если я только десять проживу, — мнѣ будетъ тридцать пять лѣтъ и у меня будетъ пятнадцать человѣкъ дѣтей! Что я тогда буду дѣлать? Вѣдь это хуже чумы! Вѣдь вы подумайте: всю жизнь только одно и то же. Наконецъ, на наше-то жалованье, — пятнадцать человѣкъ, развѣ можно воспитать? Григорій Николаевичъ, войдите вы въ мое положеніе.
Муринъ (нетерпѣливо). Ахъ, мой Богъ, Господи! Я это понимаю, да… что же я съ тобой сдѣлаю? Но… но Дюся, или къ Катѣ… Катя, Дюся здѣсь.
Дюся (плачетъ). Всѣ вы… Всѣ такіе, безжалостные, безсовѣстные.
Муринъ. Ну вотъ, слезы!.. только этого не хватало!
Дюся (рыдаетъ). Всѣ вы мужчины, всѣ негодяи.
Муринъ. Дюся, да я то чѣмъ виноватъ?
Катерина. Дюся! опять въ слезахъ? Пойдемъ ко мнѣ, пойдемъ. (Вполголоса). Ты опять несчастна?
Дюся. Катя я въ отчаяніи. (Уходятъ).
Муринъ (проводитъ рукой по лбу). Опять голова кружится, слаба послѣ вчерашняго припадка, напрасно понадѣялся на свои силы. (Смотритъ на часы). Полчаса времени еще есть. (Въ дверь). Аркадій Михайловичъ, войди пожалуйста.
Горновъ (входитъ). Здравствуй, Гриша.
Муринъ. Здравствуй, голубчикъ. По дѣлу ко мнѣ? Коли по дѣлу ко мнѣ — садись и говори, а коли въ гости ступай къ Катѣ: мнѣ некогда.
Горновъ. Нѣтъ, по дѣлу. Я бы хотѣлъ съ тобой посовѣтоваться относительно распредѣленія денегъ, оставленныхъ покойнымъ Василіемъ Никаноровичемъ въ пользу бѣдныхъ, но разъ ты такъ занятъ и торопишься, это можно отложить.
Муринъ. Да, если можно, пожалуйста. И мнѣ съ тобой посовѣтоваться нужно будетъ.
Горновъ. Въ чемъ дѣло?
Муринъ. Тяготятъ меня эти деньги, Аркадій… Какъ мнѣ устроить, чтобы обезпечить дѣтей и Катерину, не подвергая ее риску.
Горновъ. Какому риску?
Муринъ. Появленію ея мужа. Онъ, какъ воронъ на кровь — налетитъ на ея деньги.
Горновъ. Да полно тебѣ щепетильничать. Будь я на мѣстѣ Катерины Сергѣевны, я бы на тебя крѣпко обидѣлся… Что за раздѣленье такое! Дѣти ваши — деньги ваши, а случится, умрешь ты, ну найдешь опекуна порядочнаго человѣка, вотъ и все. А что этотъ красавецъ не даетъ рѣшительнаго развода?
Муринъ. Нѣтъ. И не понимаю, что имъ руководитъ. Что это значитъ? Я, говоритъ, ее такъ люблю, что все ей прощаю. Несомнѣнно это не даромъ. Какую-нибудь мерзость готовитъ. И это 8 лѣтъ, 8 лѣтъ, Аркадій, я не могу быть ни одной минуты покоенъ! Каждую минуту я могу ждать, что въ мой домъ ворвется этотъ негодяй, разрушитъ мою семью, оплюетъ все, что мнѣ дорого и свято, на что я молюсь. И это его право!.. Право, вѣчное право… И меня нѣтъ — семьи… Я не могу помириться съ мыслью, что моя жена принадлежитъ не мнѣ одному, что есть человѣкъ, который любилъ ее раньше меня, и онъ живъ, здоровъ, можетъ каждый день встрѣтиться со мной или съ ней!.. Это ужасно. (Пауза). Слушай, Аркадій, обѣдай у насъ… Я тебѣ хорошее дѣло передамъ.
Горновъ. Отлично, давай.
Муринъ. Ну, такъ ступай въ гостинную, и за обѣдомъ я тебѣ разскажу, какую мнѣ Сахарный свинью подложилъ. (Идутъ).
Горновъ. Это нашъ общественный дѣятель, который въ комитетахъ медовыми рѣчами разливается.
Муринъ, Итогъ самый, медъ… (Въ дверь). Катя, гость къ тебѣ. (Горновъ уходитъ).
Муринъ (говоритъ въ дверь). Андрей, я не приму больше никого.
Громовъ (входя). Надѣюсь не меня.
Муринъ (подбѣгаетъ къ двери, куда ушла Катерина). Андрей! (Входитъ лакей). Скажите барынѣ, что я очень занятъ и прошу ее не входить ко мнѣ. (Загиворяетъ дверь: лакей уходитъ). Что вамъ нужно? Вы могли-бы писать, вызвать меня куда-нибудь.
Громовъ. Могъ-бы, но не хотѣлъ и сдѣлалъ такъ, какъ счелъ для себя удобнѣе.
Муринъ. Что же вамъ нужно, скажите.
Громовъ. Скажу. Вы мнѣ позволите сѣсть: я разстроенъ и усталъ. (Садится). Что мнѣ нужно? Во-первыхъ денегъ, а во-вторыхъ, выяснить свое положеніе.
Муринъ (приходя мало-по-малу въ себя). Черезъ 8 лѣтъ? Я думаю, положеніе ваше выяснено достаточно.
Громовъ. Ну-съ, значитъ, не совсѣмъ. Во-первыхъ, покойный Василій Никаноровичъ платилъ мнѣ три тысячи рублей въ годъ за мой позоръ! И я былъ настолько низокъ, что позволялъ себѣ платить! Вы этого не знали, вѣроятно… Теперь…
Муринъ. Теперь вы, вѣроятно, опомнились и хотите сорвать съ меня единовременно?
Громовъ. Что за странное выраженіе «сорвать?» Сцена надоѣла мнѣ давно, я усталъ, хотѣлъ бы заняться другимъ дѣломъ, для котораго мнѣ нуженъ капиталъ.
Муринъ. Но капитала вы съ меня не получите до тѣхъ поръ, пока не исполните моихъ требованій. Сегодня я вамъ дамъ отступного, а черезъ годъ вы проиграете мои деньги и опять возьметесь за меня.
Громовъ. Не торопитесь мнѣ предписывать условій, Григорій Николаевичъ: положеніе ваше не выигрышное Во-первыхъ, я могу требовать Катерину Сергѣевну судомъ.
Муринъ (волнуясь). Требуйте! Представьте даже, что судъ удовлетворитъ ваше требованіе: судебный приставъ приведетъ вамъ вашу жену въ однѣ двери, а она выйдетъ въ другія.
Громовъ. Не думаю, что она выйдетъ отъ меня такъ… легко. Я ея законный мужъ; не забудьте. Наконецъ, Григорій Николаевичъ, вы забываете еще одно* пикантное обстоятельство: дѣти моей жены записаны неправильно. Въ моей власти доказать, что это ея дѣти и посадить васъ на скамью подсудимыхъ.
Муринъ (задыхаясь). Сажайте! есть еще честные люди на свѣтѣ… И судъ и общество все встанетъ за дѣтей.
Громовъ. Да мнѣ достаточно того, что я васъ посажу… и васъ и госпожу Громову… Мурину. А тамъ на судѣ… Вы думаете вы одни умѣете распинаться? Я буду говорить объ оскорбленномъ чувствѣ мужа и отца, у котораго отняли дѣтей, семью… О, въ дѣлѣ декламаціи мы съ вами поспоримъ. И наконецъ, я такъ распишу эту «нашу жену», что вы тогда что угодно заплатили бы, да будетъ поздно. Вы лучше со мной не спорьте. Откупитесь, пока я предлагаю, а то поздно будетъ.
Муринъ. А шантажистъ проклятый! Такъ я съ тобой разсчитаюсь иначе… (Бросается къ нему).
Громовъ (быстро заходитъ за диванъ). Но, но, но… пожалуйста! Везъ сильныхъ мѣръ. У васъ полная пріемная народу, и если я закричу… (Зоветъ громко) Катерина Сергѣевна!
Катерина (входитъ). Вы?! зачѣмъ вы здѣсь?
Громовъ (нагло).. Видѣть васъ.
Катерина (рѣзко). Вы меня видѣли, — значитъ можете уходить… Уходите вонъ…
Громовъ. О, какой огонь! Вотъ это женщина! Я понимаю, что эту женщину любили такъ много!.. Я не знаю, Григорій Николаевичъ, кто изъ насъ любилъ ее больше. Я ли? — который простилъ ей все…
Катерина. Что все? Что вы могли мнѣ простить.
Громовъ. А вы не знаете? Всю жизнь мою я игралъ роли первыхъ любовниковъ, и лишь при васъ сыгралъ — второго!
Катерина (хватается за голову). О, негодяй!
Громовъ. Не безпокойтесь, я ухожу. (Въ дверяхъ). А хороша!.. Какой станъ, глаза!.. Но, я не Ключаревъ, тотъ тысячи платилъ за это, я — только бѣдный актеръ. До скораго свиданія въ судѣ. (Уходитъ).
Катерина (кидается къ Мурину, который сидитъ, закрывши глаза руками). Гриша, Гриша!.. Вѣдь ты не вѣришь?
Муринъ. Уйди, Катя, уйди ради Бога.
Катерина (въ ужасѣ). И ты?! Богъ тебѣ судья, Богъ тебѣ судья. (Бѣжитъ къ двери).
Муринъ (догоняетъ ее). Катя, пойми — прости. Не вѣрю — нѣтъ, но, это слишкомъ тяжело… такъ жить нельзя и я это покончу!
Катерина (испуганно). Какъ? что ты затѣваешь?
Муринъ. О, ничего, будь покойна… все будетъ мирно. Ничего, иди… (Нетерпѣливо). Иди къ дѣтямъ, Катя. Я сейчасъ приду прощусь…
Катерина. Какъ простишься, Гриша?
Муринъ. Да вѣдь я же ѣду. Забыла? Пошли Горнова.
Катерина. Гриша, я боюсь.
Муринъ. Чего же ты боишься? Вѣдь я же тебѣ сказалъ (почти кричитъ). Да или же, наконецъ, не мучь меня. (Катерина уходитъ).
Муринъ. Писать?.. ничего не нужно писать. Всѣ дѣла въ порядкѣ.
Горновъ (входитъ). Григорій, что случилось?
Муринъ (горячо). Тадъ дальше идти не можетъ… Громовъ былъ здѣсь… Я не буду тебѣ разсказывать… нѣтъ, нѣтъ… Двоимъ намъ тѣсно на землѣ… Ты понимаешь? поѣзжай сейчасъ же и устрой это дѣло… Если возможно, сейчасъ же… сейчасъ же…
Горновъ. Гриша… но…
Муринъ (кричитъ). Никакихъ но… Я ничего не хочу слышать… Ты боишься, что онъ убьетъ меня? не можетъ этого быть… Наконецъ, смерть во сто разъ легче, чѣмъ такая жизнь. Поѣзжай, догони его… Условія какія хочешь… Что хочешь… Лишь бы все было кончено сегодня же…
Горновъ. Я поѣду, Гриша, но послушай: ты боленъ совсѣмъ… ты весь дрожишь. Отложи до завтра.
Муринъ. Ни одной минуты, ни одной минуты! Ядомъ сомнѣнія онъ мнѣ душу отравилъ, вѣру въ нее, вѣру поколебалъ. И переживать эту пытку! Нѣтъ!
Горновъ. Григорій! У тебя есть тяжелыя обязанности. Если ты будешь убитъ — она останется ни съ чѣмъ. Подумай — что ждетъ ее?
Муринъ. Да… правда, что же дѣлать? Говори. Я не юристъ теперь — я только человѣкъ.
Горновъ. Сдѣлай дарственную запись въ ея пользу. Завѣщаніе…
Муринъ (идетъ къ столу). Да… да… Диктуй… Я не помню.
Горновъ. Послушай, Гриша… а если это все напрасно?.. А если онъ откажется драться..
Муринъ (внѣ себя). Убью! На улицѣ… Какъ собаку… Камнемъ… Камнемъ! Пусть судятъ… пусть… Аркадій, дурно мнѣ.
Горновъ (поддерживаетъ его). Катерина Сергѣевна! Подите сюда.
Катерина (кидаемся къ Мурину). Гриша, что съ тобой?
Муринъ. Душно! Катя… душно!
Катерина (съ воплемъ). Не оставляй меня, Гриша! Все въ тебѣ, въ одномъ тебѣ! Не оставляй дѣтей! Помогите ему какъ нибудь.
Муринъ. Аркадій… ради Бога… Катя. (Надаетъ на полъ).
Катерина. Гриша! Гриша! Не можетъ быть… не можетъ быть! Аркадій Михайловичъ, послушайте вы… можетъ быть это я не слышу его дыханія… Онъ хочетъ что-то сказать.
Горновъ. Нѣтъ, Катерина Сергѣевна, онъ ничего больше не скажетъ.
АКТЪ ПЯТЫЙ.
правитьКАТЕРИНА СЕРГѢЕВНА.
ЖЕНЯ, ея дочь 7 лѣтъ.
МАРЬЯ НИКОЛАЕВНА ОРѢХОВА, сестра Мурина.
АРКАДІЙ МИХАИЛОВИЧЪ ГОРНОВЪ.
НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧЪ САХАРНЫЙ.
ЛАКЕЙ.
Катерина (сидитъ и читаетъ письмо). «Да, Катя, мы съ тобой одиночки. Ни у тебя нѣтъ никого, кромѣ меня, ни у меня никого, кромѣ тебя. Мы сильны, пока мы вмѣстѣ, раздѣли насъ, — что съ нами будетъ?» (Опускаетъ письмо). И его нѣтъ… И что со мной будетъ! (Плачетъ). Что будетъ.
Горновъ. Опять слезы! Знаете, Катерина Сергѣевна, я думалъ, что вы сильнѣе.
Катерина. Почему вы могли это думать? Напрасно. Я дрянь… я жалкая, безсильная, безвольная. И теперь когда я осталась одна, когда всѣ отношенія вокругъ меня такъ запутаны, такъ неясны, когда я не знаю, — что я въ этомъ домѣ: хозяйка, приживалка? опекунша своихъ дѣтей? Я совсѣмъ потерялась.
Горновъ. Вы слишкомъ огорчены теперь, чтобы разобраться во всемъ этомъ. Не прошло еще и мѣсяца со смерти Гриши.
Катерина. Послѣ его убійства, хотите вы сказать… Боже мой, Господи!.. Аркадій Михайловичъ, его убили, убили.
Горновъ. Подождите, Катерина Сергѣевна. Какъ бы вы ни терзались, все это непоправимо и вернуть ничего нельзя. Я пришелъ говорить съ вами о дѣлахъ. Сиротскій Судъ не утвердилъ васъ опекуншей.
Катерина. Нѣтъ? почему?
Горновъ. Тамъ есть другое прошеніе, какой то сестры Григорія Николаевича.
Катерина. Ахъ, да… помню… Слышала я объ ней.
Горновъ. И ей, какъ ближайшей родственницѣ дано передъ вами предпочтеніе. Вѣдь вы же чужой имъ человѣкъ, формально.
Катерина. Формально вѣдь, формально только! Но вѣдь всѣ же знаютъ, что я мать!
Горновъ. Кто же всѣ? Тому, кому нужно знать — не знаютъ и не имѣютъ знать. Они вамъ не повѣрятъ: они могутъ вѣрить только документамъ.
Катерина. Стало быть, она пріѣдетъ, она мнѣ скажетъ: «уходите»! и я… Я должна буду уйти! Я не пойду! никуда я не пойду. Я не отдамъ дѣтей! Пусть попробуетъ кто-нибудь оторвать ихъ отъ меня силой! Я лягу на порогѣ.. Я отъ дома не отойду.
Горновъ. Постойте, Катерина Сергѣевна. Пріѣдетъ эта дама, вы можете съ ней объясниться. Она женщина, — она васъ пойметъ. Попросите ее!
Катерина. Попросить! Да, разумѣется! Я — безправная! Я смѣю только просить о томъ, на что каждая женщина — мать имѣетъ полное право. Но вѣдь я имъ мать… хотя и не по закону. (Звонокъ).
Горновъ. Звонокъ. Не она ли это? Оправьтесь, Катерина Сергѣевна. Встрѣтьте ее спокойно, не испортите сразу отношеній. Вамъ они и безъ того тяжелы будутъ.
Лакей. Разсыльный принесъ повѣстку.
Катерина. Изъ суда? (беретъ ее). Вѣроятно, какое-нибудь неоконченное дѣло, Аркадій Михайловичъ.
Лакей. Я расписался.
Катерина. Хорошо. (Лакей уходитъ). Нѣтъ, повѣстка мнѣ. Что это значитъ (читаетъ). Судебный слѣдователь… явиться 12 числа сего мѣсяца для допроса въ качествѣ обвиняемой по статьѣ 1406 (передаетъ повѣстку Горнову). Въ чемъ я виновата? Въ качествѣ обвиняемой по статьѣ 1406! Что это за статья?
Горновъ. Если не ошибаюсь, она говоритъ о подлогѣ документовъ.
Катерина. О подлогѣ? Постойте, какой-же под… Да! понимаю! Григорія нѣтъ — значитъ въ подлогѣ виновата я! Началась расплата. Но вѣдь вы же знаете, что мнѣ ничего не было извѣстно, что только, спустя много лѣтъ, когда все было сдѣлано, онъ сказалъ мнѣ объ этомъ. За что-же меня судить? Я виновата развѣ только въ томъ, что, зная о преступленіи, не донесла на близкаго человѣка. Скажите, что мнѣ грозитъ?
Горновъ. Я не допускаю мысли, чтобы васъ могли обвинить.
Катерина. А вы допустите. Ну, обвинятъ меня… обвинятъ… что тогда?
Горновъ. Тогда… даже ссылка, или тюремное заключеніе. Но этого не можетъ быть! Тогда гдѣ-же было-бы правосудіе!
Катерина. Постойте, Аркадій Михайловичъ, я что-то ничего не понимаю въ этомъ сумбурѣ… Это несомнѣнно, по доносу Громова… Чего-же онъ хочетъ, что ему нужно?
Горновъ. Онъ, можетъ быть, надѣется, что васъ признаютъ виновной, и тогда дѣтей, записанныхъ незаконными, отдадутъ ему, какъ его законныхъ дѣтей, а съ ними и деньги.
Катерина (горько смѣется). Теперь всѣмъ стали нужны мои дѣти: и Громову и Орѣховой. Не можетъ быть, чтобы ему отдали деньги. Вѣдь они получили наслѣдство только какъ дѣти Мурина.
Горновъ. Не совсѣмъ такъ. Онъ будетъ доказывать, что дядя хотѣлъ обезпечить вашихъ дѣтей, то есть его, но это ему не удастся. А можетъ быть, ему нужно доказать, что у васъ были незаконныя дѣти, чтобы развестись, Вы виновная сторона и онъ можетъ получить свободу и жениться.
Катерина, Такъ. Значитъ — обвинятъ меня, я виновата и несу наказаніе и оправдаютъ меня, — виновата опять я? Что-же это такое? Разскажите мнѣ, ради Бога! Гдѣ-же правда? гдѣ-же справедливость? Когда мнѣ нуженъ былъ разводъ — онъ мнѣ его не далъ! Искалѣчилъ жизнь мою, Григорія, дѣтей, убилъ ихъ отца — и онъ правъ? Онъ вымоетъ руки и пойдетъ къ вѣнцу, чтобы загубить еще другую женщину. А у него нѣтъ дѣтей? Они всей тяжестью ложатся только на мать! и если онъ имѣлъ жестокость ихъ швырнуть, такъ онъ невиненъ, онъ нравъ передъ закономъ. На свѣтѣ двѣ правды: внутренняя и формальная. Которая выше? которая правѣе, скажите мнѣ? Ахъ, ничего вы мнѣ не говорите! Нужно что-нибудь дѣлать, а не разливаться въ словахъ.
Горновъ. Да что-же дѣлать? Вѣдь нельзя-же стѣну лбомъ прошибить. Мы безсильны въ этомъ случаѣ.
Катерина. Невозможно, чтобы никто не хотѣлъ знать ничего. Вѣдь если Григорій сдѣлалъ преступленіе, скажите, кто натолкнулъ его на это? — Необходимость; — этотъ подлогъ вызвался необходимостью, а откуда вытекла эта необходимость? а, молчите? Законъ наказываетъ злую волю, а тутъ? что тутъ было, кромѣ самыхъ человѣческихъ, самыхъ существенныхъ побужденій дать какія-нибудь права обездоленнымъ дѣтямъ. Пусть меня судятъ… Судить меня будутъ мужчины, а я имъ взгляну въ лицо и спрошу: вы, судьи по совѣсти, а вы что сдѣлали съ вашими незаконными дѣтьми? Пусть судятъ, я не боюсь ихъ суда. Когда-бы люди дѣйствительно жили по правдѣ, не я бы сидѣла на скамьѣ Подсудимыхъ, а они, судьи — мужчины.
Горновъ. Теперь это навѣрно она. я давеча видѣлъ Сахарнаго и онъ сказалъ мнѣ, что она здѣсь и сегодня будетъ здѣсь.
Катерина (стараясь успокоиться). Ну что-же… я совсѣмъ спокойна… Да надо, конечно, надо… Я перенесу все, Аркадій Михайловичъ, о судъ, и наказаніе, но лишь-бы дѣтей… Все теперь отъ нея… Сахарный? зачѣмъ Сахарный здѣсь? Не жду я ничего хорошаго отъ этого человѣка. Онъ настроитъ ее, а потомъ будетъ разыгрывать милаго малаго.
Орѣхова (Сахарному). И ничего въ этой комнатѣ не было описано?
Сахарный. Ничего. Здравствуйте, Катерина Сергѣевна. (Орѣховой). Марія Николаевна, это г-жа Громова.
Орѣхова (кланяется, не подавая руки). Г-жа Громова, я должна имѣть съ вами нѣкоторый дѣловой разговоръ. Черезъ нѣсколько минутъ, если вы позволите, я приду сюда, а теперь я иду познакомиться съ моими будущими воспитанниками. (Сахарному). Подождите меня, Николай Ивановичъ (Уходитъ).
Катерина. Вы ея повѣренный?
Сахарный. Да, какъ видите!
Катерина. Скажите мнѣ, что она со мной сдѣлаетъ?
Сахарный (разводитъ руками и говоритъ съ усмѣшкой). Ахъ, сердце женщины — это такая великая тайна! Я думаю, ни одна женщина сама не скажетъ, что она сдѣлаетъ черезъ минуту, какъ-же вы хотите, чтобы я это зналъ. (Горнову). Скажите, Аркадій Михайловичъ, почему эта комната не подверглась описи послѣ покойнаго? Вѣдь это упущеніе со стороны судебнаго пристава.
Горновъ (сухо). Эта комната Катерины Сергѣевны. А вамъ что же хотѣлось, чтобы описали ея бѣлье и платья? Эти вещи, несомнѣнно, не могли принадлежать Григорію Николаевичу.
Сахарный. Да вѣдь, собственно говоря, между платьемъ и бѣльемъ могли оказаться цѣнности.
Катерина. Не бойтесь, г. Сахарный, я не спрятала Муринскихъ денегъ. Я совершенно нищая. Наоборотъ, все что было у меня, осталось здѣсь.
Горновъ (вспыльчиво). Катерина Сергѣевна, что вы оправдываетесь? Прощайте, я боюсь быть лишнимъ въ вашемъ семейномъ дѣлѣ. Нужно заявить въ судѣ, что вы избираете меня защитникомъ.
Катерина. Нужно-ли, Аркадій Михайловичъ?
Горновъ. Какъ-же иначе? Или вы самы хотите себя защищать?
Катерина. Нѣтъ, духомъ я упала! На кого Богъ, на того и люди, — по пословицѣ. Ну, дѣлайте, какъ знаете…
Горновъ. Не падайте духомъ. Теперь вамъ нужны ваши силы. (Уходитъ, кивнувъ головой Сахарному).
Сахарный. Что же падать духомъ, Катерина Сергѣевна? Живутъ же женщины. Мы, присяжные повѣренные, примемъ въ васъ участіе, купимъ вамъ, ну скажемъ, Ремингтонъ. Сидите, работайте… Тикъ-тикъ!.. динь. Готова строчка! А тамъ, кто знаетъ… Женщина вы молодая… можетъ быть, и устроитесь. Молодая, хорошенькая женщина всегда найдетъ сочувствіе. Да вы меня кажется, не слушаете?
Катерина. Н-нѣтъ… я… Простите, Николай Ивановичъ, не до того мнѣ. Слышу какія-то слова, ничего не понимаю. Только и осталось въ головѣ: тикъ-тикъ-тикъ! динь!
Сахарный (смѣется). Тикъ! тикъ! тикъ! динь! готова строчка! Я обожаю Ремингтонъ! Это по моему остроумнѣйшее изобрѣтеніе.
Катерина (разсѣянно). Да, да! это очень остроумно.
Орѣхова. Они очень милыя дѣти, особенно дѣвочка. О, я съ ними отлично полажу. (Катеринѣ). Теперь съ вами г-жа Громова.
Катерина. Меня Катериной Сергѣевной зовутъ.
Орѣхова. Да? очень рада. (Сахарному). Не уходите, пожалуйста, Николай Ивановичъ; это разговоръ чисто дѣловой; я буду стоять на почвѣ закона и вы мнѣ поможете своими знаніями
Сахарный (кланяясь). Слушаю-съ
Орѣхова (садясь). Сядемте. Я думаю, такъ намъ удобнѣе будетъ разговаривать. (Пауза). Богу угодно было призвать къ себѣ моего брата. Не буду говорить, какъ тяжко огорчалъ онъ насъ всѣхъ, всей своей жизнью.
Катерина. Онъ въ могилѣ теперь, Марья Николаевна.
Орѣхова. Я васъ попрошу меня не прерывать. Вся жизнь его была какимъ-то сплошнымъ протестомъ, противъ воли родительской, противъ общества и его условій, и умеръ онъ, не какъ доброму христіанину подобаетъ. Знаете, Николай Ивановичъ, когда до меня дошла вѣсть о его смерти и о томъ, что у него остались дѣти, я подумала: да, Богъ устраиваетъ все къ лучшему… Что было бы съ ними при такомъ отцѣ? Я поняла, Николай Ивановичъ, что Богъ призываетъ меня сдѣлать изъ этихъ дѣтей гражданъ и слугъ своему отечеству.
Сахарный. Да, Марья Николаевна, и вы исполните это высокое назначеніе женщины!
Орѣхова (утирая слезы). Если Богъ поможетъ мнѣ (Катеринѣ). Вы понимаете теперь, что первою моей обязанностью будетъ удалить отъ нихъ все, что напоминало имъ прежнее: ихъ неправильное положеніе, ихъ грѣховное воспитаніе, и вся та грязь и простите меня, фальшь, которая окружала ихъ до сихъ поръ, должна быть выметена совершенно.
Катерина. Позвольте, Марья Николаевна, я слушаю и ничего не понимаю… Какая грязь? въ чемъ вы ее видите. Дѣти были окружены лаской попеченьями, честнѣйшими правилами, которыя они слышали отъ честнѣйшаго изъ людей. И если судьба и обстоятельства…
Орѣхова (перебиваетъ ее). Скажите лучше ваша распущенность и безнравственность. Какія правила? Дѣти малы теперь, но вѣдь они выростутъ, они спросятъ, почему мать ихъ Громова, а отецъ Муринъ, — какъ вы имъ это объясните? Вы оскорбили все: общество, законъ, вы будете сидѣть на скамьѣ подсудимыхъ и это — мать!.. И она говоритъ о правилахъ! И дѣти васъ будутъ спрашивать: «мама, за что тебя судили?» А вы имъ будете доказывать что? Что васъ судили неправильно? Что общество, судъ, всѣ лгутъ, всѣ фальшивятъ? Кому они повѣрятъ — неизвѣстно. Каково имъ будетъ жить, когда они потеряютъ довѣріе и къ мастери и къ окружающимъ людямъ!.. Подумайте?
Катерина. Какъ могутъ они потерять ко мнѣ довѣріе, если я всей моей жизнью докажу имъ, что я была честнымъ человѣкомъ и хорошей женщиной! Какъ же они осмѣлятся мнѣ не вѣрить? За одинъ неправильный шагъ заплатила я всей моей жизнью и не виновата ни передъ кѣмъ другимъ, а только передъ ними, желая имъ лишь добра. А думали ли вы, какова семья, каковы дѣти у такихъ отцевъ, какимъ былъ мой мужъ?
Орѣхова. Ахъ. до его дѣтей мнѣ нѣтъ никакого дѣла. Мнѣ интересны дѣти моего брата, мать которыхъ неизвѣстна. (Катерина хочетъ говоритъ). Постойте, Катерина Сергѣевна, споръ нашъ не приведетъ ни къ чему. Убѣдить васъ ни въ чемъ нельзя; пробовала васъ уговорить и вижу, что это безполезно. Я не буду просить о томъ, на что я имѣю право. Прежде всего во имя нравственности.
Катерина. Во имя нравственности. Это вы? Когда отецъ выбросилъ Григорія изъ дому, вы первыя, во имя нравственности оставили его умирать на улицѣ. Вы, нравственная женщина, не поинтересовались узнать, какъ онъ бился, голодалъ, пока не пришелъ мой отецъ ему на помощь. Пока онъ былъ бѣденъ, и голосъ крови и семейные узлы, все спало въ васъ; а теперь, когда на его дѣтей свалился милліонъ, тогда вы вспомнили, что вы имъ близкая родственница и явились перевязывать эти бѣдныя души, которыя не нуждаются въ вашемъ сочувствіи, и исправлять мою безнравственность… Желала бы я посмотрѣть, гдѣ была бы ваша нравственность, если бы они остались нищими и какъ бы нравственно вы отряхнули ваши ручки отъ этихъ голодныхъ негодяевъ!..
Орѣхова. Николай Ивановичъ, я не снизойду больше до объясненія съ этой женщиной. Передайте ей, что я прошу ее выѣхать изъ этого дома и оставить дѣтей, на которыхъ она не имѣетъ никакихъ правъ, и отъ растлѣвающаго ея вліянія я обязана ихъ предохранить…
Катерина. Не смѣете вы этого!.. не смѣете!.. Звѣрь кусается, когда у него вырываютъ дѣтеныша, а вѣдь я человѣкъ!.. Не позволю я вамъ этого! (Зоветъ). Дѣти… подите сюда, не оставляйте меня! (Кидается къ дверямъ, Сахарный ее останавливаетъ).
Сахарный. Перестаньте, Катерина Сергѣевна, не дѣлайте сцены!.. Не кричите, — вѣдь это скандалъ!.. Мы сдѣлаемъ все чисто и тихо: мы скажемъ дѣтямъ, что вы уѣхали за границу и умерли тамъ.
Катерина. Умерла!.. Если бы я умерла… Дѣти милыя… отнимаютъ меня! (Бросается на колѣни передъ Орѣховой). Простите меня, я оскорбила васъ… но вы женщина. Поймите, молю васъ, ради всего святого… Не выгоняйте меня… Оставьте меня гувернанткой, нянькой… Я все сдѣлаю… Вы не услышите отъ меня ни одного слова. (Цѣлуетъ ея руки). Въ глазахъ вашихъ я вижу искру состраданья… Вы оставите меня? Да? Милая… милая руки ваши цѣлую…
Орѣхова. Повѣрьте, мнѣ очень жаль васъ, но сдѣлать для васъ я ничего не могу.
Сахарный. Теперь уже поздно, мы уйдемъ, а вы лягте, успокойтесь! La nuit porte conseil… Завтра вы встанете и сами скажете, что такъ и быть должно…
Орѣхова. Мнѣ жаль васъ, повторяю, прибѣгните къ молитвѣ, въ ней вы, можетъ быть, найдете утѣшенье. (Уходя, говоритъ Сахарному). Николай Ивановичъ, какъ вы думаете: не лучше ли продать акціи, оставшіяся послѣ Григорія, онѣ стоятъ высоко! (Уходятъ).
Катерина (одна. Большая пауза. Стоитъ безъ движенія). Уѣхала за границу и умерла!.. Нѣтъ не то… — отдана подъ судъ!.. Я не могу больше думать… Не могу!.. Голова трещитъ и въ душѣ пусто… Все тѣло болитъ, словно придавило меня что-то тяжелое… Да, надо уснуть… La nuit porte conseil… Кто это сказалъ? — не знаю. Все равно надо уснуть!. (Ложится на кушетку и засыпаетъ. Черезъ нѣсколько секундъ она съ глухимъ крикомъ вскакиваетъ и садится на постели). Что это? что это было? Меня выгоняютъ изъ этого дома, отбираютъ дѣтей и отдаютъ подъ судъ!.. Меня нужно выбросить изъ общества: всѣ праведники, грѣшница одна я. Ну, а дальше что же? Дальше… Если меня оправдаютъ даже, меня выпустятъ изъ суда, опозоренную, оплеванную, вышвырнутъ на улицу, чтобы я начала новую жизнь… Какъ? съ чѣмъ? Чѣмъ жить. Гдѣ взять силъ душевныхъ… Въ прошломъ мука, грязь, позоръ… Въ будущемъ одиночество, полная ненужность существованія… Все свѣтлое, хорошее отнято, умерло. Постыла я, самой себѣ противна. Въ себя я вѣру потеряла… Всѣ презираютъ, должно быть, есть за что, должно быть, такъ и нужно, такъ и слѣдуетъ… (Хватается за голову и раскачивается, какъ, отъ зубной боли. Патомъ встаетъ, отворяетъ ящикъ стола и вынимаетъ револьверъ. Кладетъ на столъ). Говорятъ, что женщины никогда не стрѣляются, — травятся. Потому что смерть не такъ близка, не такъ очевидна… (Беретъ револьверъ). Всѣхъ развяжу и сама успокоюсь… Дѣтки мои, за васъ страдала, за васъ мучилась, для васъ и умру. (Приставляетъ револьверъ ко лбу).
Женя (въ длинной ночной рубашкѣ. Босая). Мама, ты не спишь?
Катерина (вскрикиваетъ. Бросаетъ револьверъ въ столъ и захлопываетъ ящикъ). Женя?!. Зачѣмъ ты? Босыми ножками!..
Женя. Я не нашла туфель…
Катерина (беретъ и несетъ ее). Иди сюда, иди… Зачѣмъ ты пришла?
Женя. Мнѣ страшно одной, мама…
Катерина (укладываетъ ее на постель). Ложись, я буду возлѣ тебя.
Женя. Держи меня за руку, мама. Я боюсь чего-то…
Катерина. Не бойся, я не отойду отъ тебя, я никогда, никогда, ни за что не оставлю тебя, моя дѣтка!
Дозв. ценз. С.-Петербургъ, 8-го Декабря 1900 г.
Типографія Спб. т-ва «Трудъ», Фонтанка, 86.