Бесполезные заметки (Чуковский)

Бесполезные заметки
автор Корней Иванович Чуковский
Опубл.: 1909[1]. Источник: az.lib.ru

Бесполезные заметки

править

Прочитал только что у беллетриста Тана удивительную вещь об одном убитом солдате:

— «Он лежит на траве, носит пулю в голове». (Предисловие к соч. Киплинга, изд. «Пантеон», стр. 10.)

По-моему, это несколько странный покойник. Его убили, а он как ни в чем не бывало ходит и носит пулю. Ходит, и в то же время лежит!

И неужто для переноски пуль, кроме собственной головы, нельзя найти ничего другого?

Вообще у беллетристов странные представления о войне и обо всем военном. Вл. Короленко, например, в очерке «Сон Макара» рассказывает такое:

— «Точно победное знамя… выстрелила к небу колокольня» (Т. I, 1908, стр. 99).

Смею ли указать почтенному беллетристу, что знамя не огнестрельное оружие.

У того же Тана я встретил выражение «клинок меча» («Стихотворения», 2-ое изд., стр. 99). Это все равно, что сказать: «дуло перочинного ножика». В другом месте своих «Стихотворений» г. Тан похваляется, что пригвоздит кого-то к столбу «лезвием меча». Я уверен, он переменил бы намерение, если бы знал, что такое лезвие.

Оказывается, у человеческой головы есть локти. По крайней в «Войне и Мире» гр. Остерман-Толстой сидит, «облокотивши на руку свою широкую голову» (Т. III, стр. 338).

Как без помощи слесаря открыть дверь, если она изнутри заперта, Куприн нам не объясняет, а между тем у него в «Морской болезни» два персонажа проделали именно этот трюк. Один запер дверь «двумя оборотами ключа», а на следующей странице, безо всяких отмычек, в эту самую дверь проник другой. (Сборн. «Жизнь». 1908, стр. 165 и 166).

Боюсь, что колдовство произошло исключительно по рассеянности автора, так как в новом издании этого рассказа (т. V, стр. 205) он совершенно устранил столь фантастический элемент.

Григорий Назианц. Хорошее имя для какого-нибудь кавказского депутата. Я как вижу в газете: «член Гос. Думы Гр. Назианц». Оказывается, такую фамилию сочинила г-жа Зин. Венгерова святителю Григорию Назианянину в своем переводе «Острова Пингвинов» (1908, стр. 39).

После этого вместо южанин остается говорить: южанц, вместо киевлянин — киевлянц. Пожалуй, так даже мелодичнее.

В том же переводе г-жа Венгерова пишет: «поваренки» (стр. 168).

Жестокую шутку сыграл кто-то с В. Г. Короленкой. Его уверили, будто те фантастические слова, которые встречаются в повести «Без языка», — английские. Вот уже четвертым изданием выходить эта повесть, и мне кажется, пора открыть г. Короленке глаза.

На стр. 54 он, например, пишет:

— «Good by (здравствуйте!) — сказал американец».

Между там это значить прощайте и пишется вовсе не так.

Точно так же напрасно он поверил какому-то обманщику, будто американцы говорят: аль райт (стр. 89), будто у них есть слова holl (стр. 54), wery (стр. 89 и 116) и гоуз (стр. 113), и будто эта изумительная фраза:

— «Таке (!) ту (?) бэгэдж оф (!) мисс», --
означает: «возьми у барышни багаж» (стр. 43). Надеемся, что в следующем издании все это будет исправлено, а обманщик понесет заслуженную кару.

Покуда Толстой был художник, никогда не изображал он моря. Когда читаешь Толстого, кажется, что в мире вообще нет морей, а один бескрайный материк.

Лет десять назад Толстой был в Ялте, и фотографы сняли его у Черного моря. Эта карточка при первом взгляде показалась мне каким-то абсурдом; я уверен, не только мне. Как-то не думалось никогда, что Толстой и Черное море совместимы.

Однажды в «Войне и Мире» Толстому понадобилось морское словечко, самое банальное, — мы все его знаем, — «девятый вал». И Толстой, столь сверхъестественно чуждый морю, ошибся даже в таком пустяке. Он написал — «седьмой вал».

Семь раз переписала «Войну и Мир» графиня Толстая, сорок лет издается и переиздается этот роман, а седьмой вал так и не стал девятым.

А. Е. Редько, критик «Русского Богатства», указал как-то мимоходом, что Китти в «Анне Карениной» беременна одиннадцать месяцев (Р. Б., XI, 907). Интересно бы проверить его акушерские вычисления.

Литературный рецидив. Когда-то гр. Дм. Ив. Хвостов сочинил басню о голубях и, по рассеянности, упомянул про их зубы. Над бедным стариком много смеялись. Пушкин назвал его «отец зубастых голубей». Прошло 80 лет, и г. Куприн снова воскресил эту редкую породу и написал в своем «Поединке»:

— «Летел голубь с письмом в зубах» (Сборник «Знания», VI, стр. 34).

Что же из этого следует? Что Куприн рассеянный человек и что повесть Короленки не английский самоучитель? Какие мизерные выводы. Вот подходящий случай для восклицаний:

— Удивительно, до чего теперь выродилась наша литературная критика! В литературе она ищет уже не идей, а грамматических ошибок! Ни философских, ни этических, ни эстетических критериев у нее уже нет; осталась одна грамматика. «Критики» копаются в падежах и в залогах, в склонениях и в спряжениях, и, поймав мелкий стилистический промах, разносят писателя вовсю и т. д., и т. д…

Надеюсь, что наши публицисты не преминут этим случаем воспользоваться.

Корней Чуковский

Примечания

править
  1. Впервые — в журнале «Русская мысль», 1909, книга I, с. 173—175.