Бесплодная жертва (Брэддон)/ДО

Бесплодная жертва
авторъ Мэри Элизабет Брэддон, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англ. Asphodel, опубл.: 1881. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: «Библіотека для Чтенія», №№ 10-12, 1882.

Брэддонъ.

БЕЗПЛОДНАЯ ЖЕРТВА.

РОМАНЪ. С.-ПЕТЕРБУРГЪ Типографія П. И. Шмидта, Галерная ул., д. № 6.

1882

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ГЛАВА I.
Она была прекрасна, какъ майская роза.

— О! чудное, старое солнце, какъ я люблю тебя! — вскричала Дафна.

Это былъ такой день, въ который обыкновенные смертные терзаются, мучатся и задыхаются отъ жара, — удушливый лѣтній день.

Жаръ былъ несносенъ даже въ лѣсу Фонтенебло, хотя уже одна мысль о множествѣ деревьевъ, казалось, должна была бы навѣвать прохладу. Даже въ лѣсу было удушливо-жарко. Воздухъ былъ полонъ милліонами насѣкомыхъ и благоуханіемъ тысячи сосенъ.

Дафна откинула со лба свои вьющіеся, золотистые волосы, похожіе на растопленное золото и съ улыбкой глядѣла на голубое небо и на торжественно катившееся по небу, вѣчно-прекрасное солнце.

Она лежала во всю длину на покрытомъ мхомъхолмѣ, который былъ въ то же время одной изъ выдающихся точекъ въ лѣсу, съ которой представлялся видъ на окрестность: на плодородныя долины, на колокольни церквей, на крыши деревень, на виноградники и розы садовъ, тогда какъ на другомъ берегу рѣки терялся въ отдаленіи мрачный лѣсъ.

Это было лучшее мѣсто во всемъ лѣсу, который показался бы, однако же, несчастнымъ въ сравненіи съ англійскими лѣсами. Тутъ не было ни такихъ громадныхъ дубовъ и буковъ, какихъ множество въ лѣсу въ Гэмпширѣ, ни такихъ непроходимыхъ кустовъ, ни тѣнистыхъ мѣстечекъ.

Здѣсь все дышало новизною, хотя тамъ и сямъ виднѣлись развалины старыхъ деревьевъ съ торжественными названіями «великаго Фарамона» или «дуба Генриха IV», съ прибитыми къ нимъ дощечками, на которыхъ были надписи, подъ страхомъ штрафа запрещавшія дѣлать какой либо вредъ этимъ инвалидамъ. Такихъ Фарамоновъ и дубовъ Генриха IV множество въ лѣсу, въ которомъ былъ убитъ Руфѣ, и никто не обращаетъ тамъ на нихъ вниманія. Совы вьютъ на нихъ свои гнѣзда, полевыя мыши находятъ себѣ убѣжище, дятлы долбятъ ихъ, не обращая вниманія на надписи и не боясь штрафовъ.

Но въ лѣсу Фонтенебло есть возвышенныя, непоросшія лѣсомъ прогалины, какихъ не бываетъ въ англійскихъ лѣсахъ, дикіе обломки гранита, которые, кажутся тѣнями чудовищъ или допотопными животными, выглядывающими изъ тѣни деревьевъ. Эти обломки гранита поросли мхомъ, дикими цвѣтами, тогда какъ надъ ними высится ясное небо, какого не бываетъ на англійскихъ ландшафтахъ.

— Не правда ли, здѣсь гораздо лучше, чѣмъ въ Аньерѣ? спросила Дафна свою подругу. И не правда ли, это очень мило со стороны бѣдныхъ дѣвушекъ, что у нихъ сдѣлалась скарлатина?

Аньеръ представлялъ для Дафны школу и стѣсненіе, Фонтенебло — свободу, поэтому, если бы лѣсъ былъ еще хуже, то Дафна, ненавидѣвшая всякое стѣсненіе, все таки любила бы его.

— Бѣдныя дѣвушки, со вздохомъ сказала Марта Диббъ, довольно глупая и простая юная особа, отецъ которой имѣлъ магазины въ Нью-Оксфордъ-стритѣ и мать которой была охвачена желаніемъ, чтобъ ея дочери, во что бы то ни стало, окончили свое образованіе на континентѣ. Вслѣдствіе этого, одна изъ миссъ Диббъ чуть не умирала съ голоду на сосискахъ и кислой капустѣ въ Гановерѣ, тогда какъ другая питалась бульономъ въ сосѣдствѣ Парижа и, какъ предполагалось, должна была пріобрѣсти безукоризненный парижскій акцентъ.

— Бѣдныя дѣвушки, со вздохомъ сказала Марта. Для нихъ это очень дурно.

— Да, но за то для насъ очень хорошо, легкомысленно отвѣчала Дафна, и если уже имъ было суждено судьбою получить скарлатину, то очень мило съ ихъ стороны, что онѣ захворали въ учебное время, а не въ праздники, когда мы не могли бы воспользоваться ихъ болѣзнью…

— И какое счастіе, что съ нами послали добрую миссъ Тоби, а не какую нибудь изъ гувернантокъ-француженокъ.

— Конечно, счастье! вскричала Дафна съ громкимъ смѣхомъ. Съ нашей доброй, простой Тоби мы можемъ дѣлать все, что намъ угодно. Она представляетъ собою воплощенное довольство, пока у нея есть романы для чтенія и леденцы для сосанья. Я трепещу при мысли, сколько она съѣдаетъ леденцовъ въ теченіе года.

— Зачѣмъ же вы даете ей такъ много? замѣтила практичная Марта.

— Это мои очистительныя жертвы, когда я особенно дурно веду себя, замѣтила Дафна тономъ грѣшницы, которая хвастается своими грѣхами. Бѣдная, дорогая Тоби! Если бы я подарила ей цѣлую пирамиду Хеопса изъ леденцовъ, то и тогда я не могла бы достаточно заплатить ей за все безпокойство, которое я ей дѣлаю.

— Я надѣюсь, что она не получитъ никакихъ непріятностей отъ начальницы за то, что даетъ намъ такъ много свободы? задумчиво замѣтила миссъ Диббъ.

— Откуда начальница можетъ узнать объ этомъ?

— Да, но если бы она узнала, то неужели вы думаете?..

— Что ей до этого за дѣло? возразила Дафна. Ей одинаково хорошо заплатятъ родители, будемъ ли мы сидѣть здѣсь, въ этомъ мирномъ, старомъ лѣсу, или учить грамматику и читать Расина и Лафонтена въ душной школьной комнатѣ въ Аньерѣ, чрезъ который каждые полчаса проходятъ поѣзда, увозящіе счастливыхъ людей въ Парижъ, въ театры, въ оперу и ко всевозможнымъ хорошимъ вещамъ въ мірѣ. Мадамъ Тольмашъ нѣтъ до насъ никакого дѣла, пока мы не дѣлаемъ себѣ никакого вреда. А кто можетъ здѣсь причинить намъ какой нибудь вредъ? Развѣ эта маленькая зеленая ящерица вдругъ превратится въ ядовитую змѣю и смертельно ужалитъ насъ.

— Если бы у миссъ Тоби не болѣла голова, она пошла бы съ нами сюда, сказала Марта.

— Да здравствуетъ миссъ Тоби и ея головная боль!.. Если бы она была достаточно здорова, чтобъ идти съ нами, то намъ пришлось бы, вмѣсто того, чтобъ сидѣть здѣсь въ тѣни, тащиться по пыльной дорогѣ у опушки лѣса.

— У Тоби мозоли.

— А теперь я хочу рисовать, рѣшительнымъ тономъ сказала Дафна. а ты можешь заниматься твоимъ вязаньемъ. Я положительно думаю, что ты принадлежишь къ тому классу людей, которымъ доставляетъ удовольствіе самый процессъ вязанья. Но, пожалуйста, продолжала Дафна, сядь такъ, чтобъ я не могла видѣть твоей шерсти. Одинъ видъ теплой шерсти въ такой жаркій день заставляетъ меня задыхаться отъ жара.

Дафна вынула карандашъ, открыла ящичекъ съ красками и усѣлась въ полулежачемъ положеніи на большомъ кускѣ гранита, поросшемъ мохомъ.

Она оглядывала разстилавшуюся предъ нею долину, на которой вдали серебряной лентой вилась рѣка, тогда какъ на первомъ, планѣ, виднѣлись старыя сосны. Игра тѣней и свѣта была такъ великолѣпна, что самъ Тернеръ, при видѣ этого ландшафта, пришелъ бы въ отчаніе отъ своей относительной безпомощности. Но наивное невѣжество, которое олицетворяла собою миссъ Дафна, затруднялось только въ томъ, откуда начать рисунокъ.

— Я думаю, что изъ этого выйдетъ отличная картина, если только она мнѣ удастся.

— Отчего ты не хочешь нарисовать какое нибудь отдѣльное дерево или домикъ или что нибудь подобное, какую нибудь вещь, которую можно было бы хорошо отдѣлать, какъ совѣтовалъ намъ учитель рисованія, сказала Марта, въ которой былъ сильно развитъ практическій смыслъ.

— Учителя рисованія никуда не годятся, возразила Дафна, быстро набрасывая на бумагу эскизъ. Я лучше буду рисовать всю жизнь неудачныя картины, чѣмъ соглашусь рисовать согласно правиламъ учителя рисованія. Я сильно подозрѣваю, что эта картина мнѣ также не удастся, и тогда, въ знакъ отчаянія, я протанцую такой же отчаянный танецъ, какъ Мюллеръ въ лѣсу, близъ Бристоля, когда онъ бывалъ недоволенъ самъ собою. Но въ настоящую минуту это меня занимаетъ, заключила Дафна, для которой вся жизнь заключалась въ настоящей минутѣ, а сама она была центромъ всего свѣта.

Она стала быстро набрасывать на бумагу синюю краску, что должно было изображать небо, а затѣмъ болѣе свѣтлой тѣнью дѣлать на немъ множество облаковъ, совершенно такъ, какъ показывалъ учитель рисованія, тогда какъ на лѣтнемъ послѣполуденномъ небѣ не было ни одного облачка и рисунокъ Дафны былъ чистой фантазіей.

Затѣмъ она принялась за ландшафтъ, стараясь изобразить его множествомъ брызгъ розоваго, сѣраго, темнаго, голубаго, желтаго и такъ далѣе цвѣтовъ, что должно было изображать разстилавшуюся предъ нею плодородную долину, ярко освѣщенную солнцемъ. Цвѣта уже начинали смѣшиваться. То, что было вдали и то, что было вблизи, нисколько не различалось на ея рисункѣ.

Дафна уже готова была придти въ отчаяніе и начать адскій танецъ въ знакъ неуспѣха, какъ вдругъ за нею раздался голосъ:

— То, что на заднемъ планѣ, нужно дѣлать свѣтлосѣрымъ, тогда какъ на переднемъ планѣ прибавьте болѣе, свѣтлыхъ красокъ.

— Очень вамъ благодарна, отвѣчала Дафна, не поворачиваясь и не выражая ни малѣйшаго удивленія.

Художниковъ въ лѣсу было почти столько же, сколько деревьевъ.

— Должна я рисовать мои сосны свѣтлозеленымъ или темнозеленымъ цвѣтомъ?

— Нисколько, возразилъ ея собесѣдникъ. Тѣ сосны, которыя на переднемъ планѣ, должны быть свѣтло-коричневыя, исключая тѣхъ, на которыя тѣнь набросила пурпуровый оттѣнокъ.

— Вы очень добры, сказала Дафна. Но мнѣ кажется, что изъ моего рисунка ровно ничего не выйдетъ. Мнѣ кажется никто, кромѣ Тернера, не можетъ нарисовать подобнаго ландшафта.

— Конечно, нѣтъ. Но Линней или Коль могли бы дать о немъ нѣкоторую идею.

— Линней!.. вскричала Дафна. Я думала, что онъ не рисуетъ ничего, кромѣ полей пшеницы, и что, по его мнѣнію, вся природа желтая.

— Вы видѣли много его картинъ?

— Одну. Я была въ прошломъ году на выставкѣ въ. академіи.

— Вамъ очень понравилось то, что вы тамъ видѣли?

— Я была въ восторгѣ отъ шляпъ и платьевъ. Эта было въ субботу, послѣ полудня, въ самомъ разгарѣ сезона, и я не особенно жаловалась, что не могла видѣть всѣ картины. Повсюду было множество народу, а люди, по моему, гораздо интереснѣе картинъ.

— Какая картина можетъ сравниться съ хорошо сшитымъ платьемъ или модной шляпкой! вскричалъ незнакомецъ съ добродушной ироніей.

Дафна рѣзала перочиннымъ ножемъ бумагу на маленькіе кусочки и пристально глядѣла на свою пачкотню, желая, чтобъ незнакомецъ ушелъ что дала бы ей возможность протанцовать въ честь своего неуспѣха.

Но, повидимому, незнакомецъ не имѣлъ ни малѣйшаго желанія уходить.

Онъ, очевидно, сѣлъ куда-то сзади нея на землю или на обломокъ скалы, или на какое нибудь другое сидѣніе и предполагалъ остаться. До сихъ поръ она еще не видала его лица. Ей нравился его голосъ, звучный баритонъ, и тонъ его былъ таковъ, какимъ говорятъ такъ называемые свѣтскіе люди. Можетъ быть, это былъ. самый лучшій тонъ, ораторы, знаменитые проповѣдники, извѣстные актеры говорятъ другимъ стилемъ, но этотъ тонъ считается наилучшимъ въ обществѣ и только одинъ нравился Дафнѣ.

— Безъ сомнѣнія, какой нибудь учитель рисованія, подумала она, который пріобрѣлъ хорошія манеры въ высшемъ обществѣ.

Она медленно закрыла ящичекъ, стряхнула мохъ, попавшій ей на платье, нисколько не интересуясь повернуться и посмотрѣть на незнакомца.

Между тѣмъ, Марта Диббъ смотрѣла на него, разинувъ ротъ, какъ олицетвореніе удивленія. При видѣ этого разинутаго рта подруги, Дафна подумала, что незнакомецъ долженъ имѣть что нибудь эксцентричное или въ своей наружности или въ костюмѣ, и начала чувствовать нѣкоторое любопытство.

Она поднялась изъ своего полулежачаго положенія поправила свое темносинее, бумажное платье, провела рукой по своимъ золотистымъ волосамъ и медленнооглядѣла мѣстность вокругъ себя: лѣсъ, обломки гранита, кусты, сидѣвшихъ тамъ и сямъ туристовъ и, наконецъ, взглядъ ея упалъ на незнакомца, который спокойно сидѣлъ на сосѣднемъ обломкѣ скалы, глядя съ вызывающимъ и самоувѣреннымъ выраженіемъ.

Дафна подумала, что ея предположеніе было вѣрно. Онъ очевидно принадлежалъ къ классу артистовъ. Это былъ какой нибудь учитель рисованія или художникъ третьяго сорта, ландшафты котораго на выставкѣ подвѣшиваются къ потолку или же къ самому полу и въ каталогѣ значатся по пяти гиней.

На немъ былъ надѣтъ старый бархатный сюртукъ и Дафна была еще недостаточно опытна, чтобъ различить, что онъ былъ сшитъ у лучшаго портнаго. Старая шляпа лежала около него на травѣ. Всѣ части его костюма, казалось, отслужили свое время за исключеніемъ сапогъ, которые были новы и отличнаго фасона и противорѣчили общему впечатлѣнію.

Онъ былъ молодъ, строенъ и высокъ ростомъ, съ узкой, артистической, но не женственной рукой. У него были темные, коротко остриженные волосы, которые позволяли видѣть красивую форму головы. Черные усы закрывали чувственный и въ тоже время задумчивый ротъ. Цвѣтъ лица былъ почти блѣдный, носъ красивой формы, лобъ широкій и низкій. Его глаза были такого цвѣта, что Дафна была сначала въ недоумѣніи черные они или голубые, и наконецъ, пришла къ тому заключенію, что они были неопредѣленнаго сѣровато-зеленаго цвѣта. Но она должна были признаться, что, не смотря на этотъ цвѣтъ, глаза были очень красивы, даже слишкомъ хороши для общественнаго положенія этого человѣка. Ихъ красоту, можетъ быть, много увеличивали длинныя, черныя рѣсницы и красивыя, густыя брови.

Какъ разъ въ это время его глаза, бросивъ мелькомъ взглядъ на Дафну, — которая, безъ сомнѣнія, заслуживала болѣе внимательнаго взгляда, — были задумчиво устремлены вдаль, на чудный ландшафтъ.

Этотъ день какъ будто былъ созданъ для задумчивыхъ мечтаній. Такой день, въ какіе воображеніе охотно переносится отъ дѣйствительной жизни въ страну безграничныхъ мечтаній.

— Диббъ, сказала Дафна, немного уколотая разсѣяннымъ видомъ незнакомца, какъ ты думаешь, не пора ли намъ идти домой? Бѣдная дорогая миссъ Тоби будетъ безпокоиться.

— Не раньше шести часовъ, возразила любившая правду Марта. Ты собственнымъ языкомъ сказала ей, чтобъ она не ждала насъ раньше шести часовъ. Не стоило тащить съ собою такую громадную, тяжелую корзину, если мы не будемъ здѣсь обѣдать.

— Вы принесли съ собою обѣдъ, вскричалъ незнакомецъ, вдругъ выходя изъ задумчивости. Это прелестно. Устроимъ пикникъ.

— Бѣднякъ! подумала Дафна сильно разочарованная тѣмъ, что считала низкой чертой его характера.

Марта, глядя на нея, начала дѣлать ей ужасныя гримасы, молча протестуя противъ неприличія дѣлить свой обѣдъ съ незнакомымъ путешественникомъ.

Дафна, столь же беззаботная, какъ Робинъ, не обращая вниманія на то, что прилично или нѣтъ, только расхохоталась на молчаливую мольбу подруги.

— Бѣднякъ, должно быть, голоденъ, думала она. Что дѣлать, можетъ быть, у него нѣтъ ни гроша въ карманѣ, какъ пріятно будетъ накормить его и пустить потомъ идти своей дорогой уже болѣе веселымъ. Я буду казаться самой себѣ такой же великодушной, какъ самаритянинъ.

— Эта ваша корзина? спросилъ незнакомецъ, указывая на довольно большую корзину, которую Марта пододвинула къ себѣ. Позвольте мнѣ быть вамъ полезнымъ? У меня геній для пикниковъ.

— Я никогда не слышала подобной дерзости, думала про себя Диббъ, внутренно начиная безпокоиться, не подвергаются ли опасности, въ обществѣ незнакомца, ея дорогіе часы и цѣпочка, подаренные ей отцемъ въ ея послѣднее рожденіе, и не могутъ ли ея серьги быть неожиданно вырваны изъ ушей.

Между тѣмъ, безаботная Дафна, казалось, нисколько не думала о приличіи и занималась приготовленіямъ къ обѣду, какъ будто она знала незнакомца всю жизнь.

Въ послѣдніе два года миссъ Диббъ была покорной рабой Дафны. Она восхищалась и вѣрила ей, покорно и безропотно переносила ея малѣйшіе капризы. Но никогда она не была такъ близка къ возмущенію, какъ въ эту минуту, когда ея строгія англійскія понятія о приличіи были такъ страшно оскорблены поведеніемъ Дафны. Чужой человѣкъ, положимъ, съ хорошими манерами, но бѣдно одѣтый, позволилъ себѣ познакомиться въ общественномъ мѣстѣ съ двумя юными леди мадамъ Тольмашъ!

Марта съ отчаяніемъ оглянулась вокругъ, какъ бы ища помощи.

Онѣ были въ лѣсу далеко не однѣ. Этотъ холмъ былъ любимымъ мѣстомъ прогулокъ. Недалеко отъ нихъ помѣщались маленькія, передвижныя лавченки, гдѣ продавалось питье и фрукты. Тамъ и самъ расположилось около полдюжины трупъ гуляющихъ, искавшихъ тѣни подъ соснами или около поросшихъ мхомъ гранитныхъ обломковъ. Одна почтенная мать семейства сняла съ себя сапоги и лежала, вытянувшись во всю длину, выставляя насмѣшкамъ проходящихъ свои толстыя ноги. Одни ѣли, другіе спали. Дѣти, съ распущенными волосами, въ короткихъ платьяхъ, со множествомъ лентъ, играли въ мячъ и кричали другъ другу, какъ могутъ кричать только французскія дѣти.

Все это далеко нельзя было назвать тишиною и уединеніемъ первобытныхъ лѣсовъ. Лѣсъ этотъ скорѣе походилъ на Гринвичъ — паркъ въ теплый день, послѣ полудня, посреди недѣли.

Миссъ Диббъ собралась съ мужествомъ. Она рѣшила, что ея часы и серги не подвергаются опасности. Могла пострадать только ея репутація.

Между тѣмъ Дафна въ это время ходила вокругъ камня, раскладывая на немъ камчатную салфетку и занимаясь приготовленіями къ обѣду. Ея красные чулки мельками тамъ и сямъ, какъ сверкающіе жуки.

На шеѣ у нея была повязана красная лента, а темное бумажное платье было подпоясано краснымъ шнуркомъ, тогда какъ распущенные волосы слегка развѣвались отъ вѣтра.

Незнакомецъ забылъ свое предложеніе оказать помощь и сидѣлъ на обломкѣ гранита, молча наблюдая за ея приготовленіями.

— Какой вы лѣнивецъ! вскричала она. Стаканъ!

Онъ заглянулъ въ корзинку и вынулъ требуемый предметъ.

— Благодарю. Штопоръ!.. Не воображайте, пожалуйста, чтобъ мы дали вамъ вина. Штопоръ нуженъ для нашего лимонада.

— Вамъ не слѣдовало бы дѣлать такого эгоистическаго ударенія на словѣ «нашъ», сказалъ незнакомецъ. Я предполагаю получить свою долю этого лимонада.

Дафна критическимъ взглядомъ окинула приготовленное угощеніе.

Нельзя сказать, чтобъ это былъ очень роскошный обѣдъ для двухъ проголодавшихся пансіонерокъ и незнакомаго путешественника, котораго Дафна предполагала постившимся послѣднюю недѣлю или, можетъ быть, и двѣ. Онъ состоялъ изъ половины худой курицы — курицы, которая даже, въ ея лучшее время, не была лакомымъ кусочкомъ и которая, прежде чѣмъ быть принесенной въ жертву, вѣроятно, пережила много дурныхъ дней, такъ худа была ея грудь, такъ мускулисты ноги. Затѣмъ было нѣсколько тонкихъ кусочковъ ветчины. Чего было много, это хлѣба и соли. Для десерта была маленькая корзинка лѣсной земляники, небольшой кусокъ сыра и ограниченное количество печенья, которое на взглядъ казалось еще менѣе привлекательнымъ, чѣмъ на вкусъ.

— Ну, дорогая Диббъ, прошу тебя прочти молитву, сказала Дафна, бросая искоса лукавый взглядъ на незнакомца.

Французскія молитвы бѣдной Диббъ всегда восхищали Дафну и она захотѣла доставить и незнакомцу это удовольствіе. Произнесеніе молитвы было замѣчательно главное дѣло по выговору.

Марта торжественно и покорно, съ самымъ серьезнымъ видомъ, произнесла благословеніе обѣда.

— Берите себѣ всю курицу, сказала Дафна своему гостю. Мы съ Мартой очень любимъ хлѣбъ съ сыромъ.

Она взяла изъ корзины большой кусокъ хлѣба, переломила его и передала одну половину Мартѣ, тогда какъ другую начала энергично грызть своими хорошенькими, бѣлыми зубками.

— Вы очень добры, отвѣчалъ незнакомецъ съ такимъ равнодушнымъ видомъ, какъ будто йичто въ свѣтѣ не заслуживало его вниманія. Вы положительно самоотверженны. Но, сказать по правдѣ, у меня нѣтъ ни малѣйшаго аппетита. Я завтракалъ въ часъ и предпочитаю лучше видѣть какъ вы кушаете, чѣмъ ѣсть самому. Но для васъ я желалъ бы, чтобъ эта курица была поздоровѣе.

Дафна недовѣрчиво поглядѣла на него.

— Вы отказались отъ птицы изъ доброты къ намъ, сказала она, но повѣрьте, Марта и я, мы обожаемъ хлѣбъ съ сыромъ.

Говоря это, она дѣлала ужасные глаза бѣдной миссъ Диббъ, которая съ огорченіемъ видѣла, какъ ихъ обѣдъ переходитъ къ незнакомцу.

— Не правда ли, ты любишь хлѣбъ съ сыромъ, Марта? спросила она у нея.

— Да, отвѣчала миссъ Диббъ. Но, какъ кажется, сыръ главнымъ образомъ состоитъ изъ дырочекъ.

Незнакомецъ разрѣзалъ худую курицу и подалъ крыло и грудь Дафнѣ, а жилистую ногу Мартѣ, которой, казалось, предназначено было всю жизнь получать куриныя ноги, сидѣть на заднихъ мѣстахъ въ ложахъ и танцовать на вечерахъ съ худшими кавалерами. Видя, что незнакомецъ остается непоколебимъ и будучи сама страшно голодна, Дафна принялась за курицу, тогда какъ гость лежалъ на травѣ, почти ея ногъ, машинально отламывая кусочки хлѣба.

И Дафна забавлялась, глядя на испуганный видъ Марты.

Чѣмъ была для Дафны до сихъ поръ жизнь? Воплощенная невинность, она не подозрѣвала никакой опасности, ничего дурнаго въ томъ, что она теперь дѣлала. Самымъ большимъ недостаткомъ незнакомца въ ея глазахъ, была его бѣдность. Это былъ единственный, извѣстный ей, родъ соціальнаго преступленія, и чѣмъ болѣе она убѣждалась въ его бѣдности, тѣмъ тверже рѣшалась быть съ нимъ любезной.

Что же касается незнакомца, то онъ глядѣлъ на нее чисто съ артистическимъ восхищеніемъ, какъ онъ, можетъ быть, часъ назадъ любовался на красивую ящерицу, которая нашла убѣжище на камнѣ и быстро исчезла при малѣйшемъ прикосновеніи руки. Съ такимъ же артистическимъ восхищеніемъ, съ какимъ онъ глядѣлъ на ящерицу, смотрѣлъ онъ теперь въ синіе глаза пансіонерка и любовался на игру свѣта и тѣни въ ея золотистыхъ волосахъ.

Для него настоящая минута была не болѣе, какъ минута задумчивости и наслажденія природой, среди благоуханія лѣтней атмосферы. Лицо, на которое онъ глядѣлъ, не принадлежало къ числу тѣхъ совершенныхъ лицъ, которыя просятся быть выточенными изъ мрамора. Вся красота его состояла изъ цвѣта и выраженія, это было лицо полное измѣнчивости: то веселое, то задумчивое, то печальное, но, во всякомъ случаѣ, и при всякомъ выраженіи, полное интереса.

Цвѣтъ лица былъ блестящій, настоящія англійскія лиліи и розы, не блѣдный, болѣзненный цвѣтъ лица Джибсоновской венеры, а блестящій, живой цвѣтъ здоровья, молодости и счастія.

Глаза были темносиніе, казавшіеся иногда черными изъ подъ черныхъ рѣсницъ. Носъ былъ небольшой и слегка вздернутый. Ротъ, можетъ быть, немного великъ, но губы красивой формы и яркокраснаго цвѣта, а изъ подъ нихъ виднѣлись ровные, бѣлые зубы. Темныя, почти черныя брови, представляли рѣзкій контрастъ съ вьющимися золотистыми волосами, спускавшимися на лобъ.

Однимъ словомъ, это лицо, по своей красотѣ, было оригинальнѣе, чѣмъ какое либо, до сихъ поръ видѣнное незнакомцемъ.

— Нѣтъ ли у васъ показать намъ какой нибудь эскизъ? спросила Дафна, кончивъ свой обѣдъ.

— Нѣтъ, я ничего не рисовалъ сегодня. Но если бы даже и рисовалъ, то едва ли мой рисунокъ стоилъ бы быть показаннымъ. Надѣюсь, вы не предполагаете, чтобъ я былъ великимъ артистомъ. Но, если вы дадите мнѣ на полчаса бумаги и краски, то я постараюсь сдѣлать небольшой эскизъ.

— Дерзость, кажется, его отличительная черта, подумала Дафна.

Она подала ему бумагу и ящичекъ съ красками съ лукавой улыбкой.

— Вы хотите нарисовать ландшафтъ? спросила она.

— Нѣтъ, я предоставляю это Тернеру. Я хочу нарисовать обломокъ гранита, съ сидящей на немъ молодой леди.

— Я увѣрена, что Марта будетъ очень рада быть нарисованной, отвѣчала Дафна, искоса бросая взглядъ на миссъ Диббъ, которая сидѣла на своемъ камнѣ, прямая, какъ палка.

Она была простая дѣвушка, съ свѣтлыми волосами и веснушками, нельзя сказать, чтобъ очень некрасивая, но совершенно лишенная граціи.

— Я никогда не позволю себѣ подобной смѣлости съ миссъ Мартой, возразилъ незнакомецъ… Мы съ вами собраты по искусству и это даетъ мнѣ смѣлость надѣяться, что вы просидите спокойно часъ или около. Ваше теперешнее полулежачее положеніе должно выдти великолѣпно.

Говоря это, онъ быстро и рѣшительно набрасывалъ на бумагѣ эскизъ.

— Я увѣрена, что рисунокъ будетъ прекрасенъ, сказала Дафна.

— Погодите говорить, прежде чѣмъ я передамъ ваши лиліи и розы. Я долженъ былъ бы быть такимъ же хорошимъ колористомъ, какъ Рубенсъ или Джонъ Филиппъ, чтобъ отдать вамъ полную справедливость.

Окончивъ обѣдъ, Дафна лежала въ спокойной позѣ, подложивъ руки подъ голову, и жмурясь глядѣла на разстилавшійся предъ нею видъ.

Ея маленькая ножка слегка свѣсилась со скалы, тогда какъ другая скрывалась подъ платьемъ и ея золотистые волосы были распущены по плечамъ.

Марта Диббъ глядѣла все съ большимъ и большимъ ужасомъ. Что могло быть ужаснѣе, какъ позировать предъ незнакомцемъ въ поношенномъ сюртукѣ? Онъ, безъ сомнѣнія, былъ бродяга, хотя выражался несомнѣнно изысканнѣе, чѣмъ ея дорогой, милый папа.

Дафна рисковала опозорить все заведеніе мадамъ Тольмашъ.

— Что будетъ, если послѣ выхода моего изъ школы, я встрѣчусь съ нимъ въ одинъ прекрасный день въ Реджентъ-стритѣ и онъ вдругъ заговоритъ со мною? Что скажутъ тогда мама и Дженъ? думала миссъ Диббъ.

ГЛАВА II.
Это было послѣ полудня.

Дафна сидѣла неподвижно, какъ статуя, такъ какъ ея тщеславіе было польщено этой данью ея прелестямъ, которыя, до сихъ поръ, въ Аньерѣ, не имѣли другихъ почитателей, кромѣ стараго учителя музыки, въ шляпу котораго, время отъ времени, она бросала маленькіе букетики цвѣтовъ или вѣтки акацій, которыя скрывали воспитанницъ мадамъ Тольмашъ отъ взглядовъ постороннихъ.

Дафна сохраняла свое полулежачее положеніе около получаса, слегка задремавъ въ благоуханной вечерней атмосферѣ, тогда какъ оскорбленная Марта продолжала сидѣть на своемъ камнѣ, терпѣливо занимаясь вязаньемъ. Она ни за что въ свѣтѣ не согласилась бы произнести ни слова.

Незнакомецъ былъ почти также молчаливъ, какъ и Марта. Онъ усердно занимался своимъ рисункомъ и курилъ сигару, закурить которую онъ первоначально спросилъ позволенія у молодыхъ леди. Рисунокъ быстро подвигался. Онъ уже окончилъ эскизъ камня и фигуру на немъ. Синее платье, красная лента, распущенные волосы и темные, сверкающіе глаза были уже нарисованы, когда Дафна вдругъ вскочила, говоря, что у нея затекли руки и ноги.

— Я не въ состояніи переносить этого ни минуты далѣе! вскричала она, и, надѣюсь, вы кончили?!

— Не совсѣмъ. Но вы можете измѣнить вашу позу, какъ вамъ угодно, если только сохраните прежній поворотъ головы. Мнѣ нужно только немного окончить лицо.

— Что вы будете дѣлать съ рисункомъ, когда окончите его?

— Я буду хранить его до конца моихъ дней.

— Я думала, что, можетъ быть, вы дадите его… Я хотѣла сказать, продадите его мнѣ. Я не могу предложить вамъ большихъ денегъ, такъ какъ мои родители очень бѣдны, но…

— Ваше зеркало показываетъ вамъ гораздо болѣе красивый портретъ, чѣмъ тотъ, который я нарисовалъ. А между тѣмъ, мнѣ, въ старости, этотъ рисунокъ будетъ напоминать о счастливомъ днѣ моей жизни.

— Я очень рада, что вамъ было весело, сказала Дафна, но я право желала бы, чтобъ вы съѣли ту курицу. Вамъ надо далеко идти до дома, чтобъ пообѣдать?

— Только до Фонтенебло.

— Вы тамъ живете?

— Я тамъ остановился. Можетъ быть, завтра, я перенесу мою палатку по ту сторону Юры. Я не люблю долго жить на одномъ мѣстѣ.

— Но развѣ у васъ нѣтъ дома и родныхъ?

— У меня прекрасный домъ, но нѣтъ родныхъ.

— Бѣдняжка… прошептала Дафна, съ непритворнымъ состраданіемъ. Вы сирота?

— Да, мой отецъ умеръ, когда мнѣ было девять лѣтъ, а мать — годъ тому назадъ.

— Но у васъ есть братья или сестры?

— Никого. Я послѣдній въ родѣ… А теперь, прибавилъ онъ, еще немножко, еще нѣсколько штриховъ и я окончу мой рисунокъ. Я написалъ годъ и число, въ которое нарисована картинка, могу я написать ваше имя?

— Мое имя?! вскричала Дафна, тогда какъ глаза ея лукаво засмѣялись.

— Да, ваше имя! Надѣюсь у васъ есть имя, если только вы не безъимянный духъ или лѣсная нимфа, появившаяся, чтобъ развлечь одинокаго путника.

— Меня зовутъ, Помпея, сказала Дафна, которая недавно учила главу изъ римской исторіи о Церонѣ и его разнообразныхъ приключеніяхъ, само собой разумѣется, очищенныхъ и приспособленныхъ для пониманія юныхъ леди.

Совершенно очищенная Помпея — Сабина, появилась предъ молодыми дѣвушками, какъ женщина немного слишкомъ любившая одѣваться, отличавшаяся экцентричностью и имѣвшая странную любовь убивать своихъ муловъ золотомъ.

— Вы сказали Попе? спросилъ незнакомецъ.

— Нѣтъ, Помпея. Я полагаю вы, вѣроятно, слышали уже раньше это имя. Это римское имя. Мой отецъ большой любитель классической древности и выбралъ для меня это имя. А теперь скажите мнѣ ваше?

— Неронъ.

Когда незнакомецъ произнесъ это имя, ни одинъ мускулъ въ его лицѣ не пошевелился. Онъ набрасывалъ послѣдніе штрихи на рисунокъ по обыкновенію всѣхъ художниковъ, для которыхъ рисунокъ никогда не можетъ быть вполнѣ оконченъ. Ни губы, ни глаза его не засмѣялись, онъ былъ торжественъ, какъ судья.

— Я не вѣрю этому! вскричала Дафна, вскочивъ съ камня.

— Чему вы не вѣрите?

— Тому, чтобъ васъ звали Нерономъ.

— Отчего же? Развѣ я не имѣю такого же права, какъ и вы, носить римское имя? Предположимъ, что мой отецъ былъ такой же любитель древностей, какъ и вашъ. Отчего же нѣтъ?

— Это слишкомъ глупо.

— Очень много вполнѣ справедливыхъ вещей, но тѣмъ не менѣе, крайне глупыхъ.

— И васъ, дѣйствительно, зовутъ Нерономъ?

— Точно также, какъ васъ зовутъ Помпеей.

— Но это скорѣе собачье имя.

— Да, собачье. Но вы могли бы назвать вашу собаку Билемъ или Джое, я не вижу въ этомъ большой разницы. Что касается меня, то я предпочитаю носить имя одинаковое со многими собаками, чѣмъ со многими людьми.

— Милая Диббъ, сказала Дафна, рѣзко поворачиваясь къ предмету своихъ шалостей, долготерпѣливой Мартѣ, который часъ?

У нея были свои собственные, маленькіе золотые часы, но они рѣдко ходили вѣрно два дня подрядъ; поэтому, что касалось времени, то она всегда зависѣла отъ методичной Диббъ.

— Безъ четверти пять.

— Въ такомъ случаѣ, намъ нужно сейчасъ же идти домой. Какъ ты. могла позволить мнѣ просидѣть такъ долго, глупая. Я увѣрена, что отсюда до дороги болѣе часа ходьбы, а мы обѣщали бѣдной Тоби быть дома аккуратно въ шесть часовъ.

— Это не моя вина, замѣтила миссъ Диббъ. Если бы ты хотѣла, я съ удовольствіемъ уже давно ушла-бы отсюда.

— Скорѣе собирайся, дорогая Диббъ. Убирай свое вязанье… Вы совсѣмъ кончили вашъ рисунокъ? обратилась она къ незнакомцу. Давайте сюда ящикъ. Егоможно положить въ корзину.

— Очень вамъ благодаренъ.

Когда незнакомецъ помогъ ей уложить въ корзину стаканы, вилки и ножи, однимъ словомъ, всѣ принадлежности ихъ первобытнаго обѣда, она повернулась къ нему, говоря:

— Теперь позвольте пожелать вамъ всего хорошаго, мистеръ Неронъ.

— Нѣтъ еще, я хочу донести до Фонтенебло вашу корзину.

— Какъ! по этой пыльной, дальней дорогѣ? Вы не можете серьезно думать этого? Мы не можемъ согласиться. Какъ ты думаешь, Марта?

— Я не имѣю никакого мнѣнія въ этомъ случаѣ, сердито отвѣчала Марта.

— Не сердись, моя дорогая, вскричала Дафна, бросаясь къ Мартѣ и нѣжно обнимая ее. Не представляйся сердитой. Это къ тебѣ нейдетъ. Ты должна быть снисходительной, доброй и преданной, въ особенности мнѣ.

— Ты знаешь, какъ я тебя люблю, съ упрекомъ прошептала Марта, а между тѣмъ, постоянно огорчаешь меня.

— Чѣмъ огорчаю? Развѣ это такъ дурно позволить джентльмену нести для меня тяжелую корзину?

— Джентльмену?… прошептала Марта, бросая искоса подозрительный взглядъ на незнакомца въ бархатномъ сюртукѣ, который стоялъ настолько далеко, что не могъ слышать ихъ разговора, и задумчиво глядѣлъ на долину.

— Да, и повѣрь мнѣ, что онъ джентльменъ, не смотря на то, что его сюртукъ поношенъ, не смотря на то, что онъ можетъ быть, бѣденъ, какъ Іовъ, не смотря на то, что онъ посмѣялся надо мною, съ убѣжденіемъ возразила Дафна.

— Дѣлай, какъ хочешь, отвѣчала Марта.

— Я всегда такъ дѣлаю, возразила Дафна.

Между тѣмъ, праздничные туристы всѣ разошлись.

Почтенная матрона, такъ роскошно отдыхавшая, снова надѣла сапоги и ушла. Женщины, продававшія печенье и плоды, собрали свои товары и также удалились. Повсюду была тишина и уединеніе.

Нѣсколько времени Дафна и ея спутники шли молча, наслаждаясь представлявшимся имъ пейзажемъ. Но Дафна была не создана для молчанія. Она всегда находила что нибудь сказать тамъ, гдѣ другіе молчали бы.

— Я полагаю, что вы страшно много путешествовали, сказала она незнакомцу.

— Я не знаю, какое значеніе придаете вы вашимъ словамъ. Молодыя леди обыкновенно любятъ употреблкть громкія слова изъ-за самыхъ пустыхъ вещей. съ точки зрѣнія ученаго, я путешествовалъ крайне ограниченно, хотя, можетъ быть, обыкновенные туристы нашли бы меня почтеннымъ путешественникомъ. Я никогда не видалъ погребенныхъ городовъ центральной Америки, не наслаждался видомъ съ вершины Монъ-Эвереста, не былъ на Кавказѣ, не путешествовалъ по африканскимъ степямъ, но я видѣлъ Египетъ, Альжиръ и Грецію, я хорошо знаю всю южную Европу и пришелъ къ тому убѣжденію, что, хотя бы природа и была гориста, жизнь повсюду плоска, скучна и пуста.

— Я убѣждена, что не пришла бы къ тому же заключенію, если бы путешествовала по свѣту, замѣтила Дафна, въ особенности, если бы я умѣла такъ хорошо рисовать, какъ вы.

— Не забудьте, что у меня былъ прелестный оригиналъ.

— Пожалуйста, перестаньте, вскричала Дафна. Вы мнѣ лучше нравились, когда вы были грубы. Если же вы начнете льстить, то я стану васъ ненавидѣть.

— Въ такомъ случаѣ, я буду грубъ; чтобы вамъ понравиться, я готовъ быть невѣжливѣе, чѣмъ Петручіо.

— Катарина была сумасшедшая! вскричала Дафна, взбираясь на обрывистый кусокъ скалы. Я всегда говорила — начать такъ хорошо и кончить такъ постыдно.

— Вы хорошо бы сдѣлали, если бы сошли съ этого камня, а не то вы можете сломать себѣ одну ногу или обѣ, предупреждающимъ тономъ сказалъ Неронъ.

— Ну, нѣтъ, самоувѣренно отвѣчала Дафна. Вы не знаете, какъ я хорошо умѣю взбираться на камни. О! посмотрите, какая прелестная ящерица!

Говоря это, она опустилась на колѣни, восхищаясь изумруднымъ, трусливымъ созданіемъ. Только ея дыханіе донеслось до ящерицы, какъ та мгновенно скрылась въ какомъ нибудь отверстіи камня.

— Глупое созданіе! она воображала, что я хочу сдѣлать ей какой нибудь вредъ, тогда какъ я только восхищаюсь ея красотою! вскричала Дафна.

Затѣмъ она вдругъ вскочила и ея стройная фигура красиво выдѣлилась на зеленомъ фонѣ мха, освященная лучами заходящаго солнца, которое въ эту самуюминуту скрывалось за горизонтомъ.

— Какія глупости вы дѣлаете! вскричалъ Неронъ повелительнымъ тономъ, обхватывая ее рукою за талію и приподнимая со скалы легко, какъ перышко.

— Вы отвратительны, съ негодованіемъ вскричала Дафна. Вы гораздо грубѣе, чѣмъ Петручіо. Отчего я не могла стоять на этомъ камнѣ? Я только восхищалась видомъ.

— Безъ, сомнѣнія въ эту минуту, но въ слѣдующую вы доставили бы намъ случай восхищаться прекраснымъ экземпляромъ сломанной ноги.

— Я полагаю, что если вашъ теска былъ такой же недобрый съ моей теской, то нѣтъ ничего удивительнаго, что она умерла такой молодой, сказала Дафна.

— Да, я полагаю, что онъ былъ немного грубѣе съ нею, невозмутимымъ тономъ отвѣчалъ артистъ. Но вы, безъ сомнѣнія, читали Тацита и Эврепида въ оригиналѣ? Наши молодыя леди знаютъ все.

— Мы читали римскую исторію, составленную однимъ духовнымъ лицомъ спеціально для барышень, сказала наставительнымъ тономъ миссъ Диббъ.

— О! какъ должна была быть интересна эта хроника! сказалъ незнакомецъ.

Въ эту минуту наши путешественники дошли до опушки лѣса.

— Какъ ужасно мы опоздали! вскричала миссъ Диббъ, вынимая часы. Теперь около восьми часовъ, а намъ надо еще идти такъ далеко… Что скажетъ миссъ Тоби.

— Немного повздыхаетъ, легкомысленно отвѣчала. Дафна, а затѣмъ будетъ говорить намъ, что у нея сердце уходило въ пятки въ послѣдніе два часа, что, какъ мы знаемъ, физически невозможно. Затѣмъ я ее поцѣлую, подарю ей мѣшечекъ орѣховъ, которые мнѣ нужно еще зайти купить по дорогѣ, и она успокоится. Она такъ любитъ орѣхи. А теперь прошу васъ говорите и забавляйте насъ, сказала Дафна, съ повелительнымъ видомъ поворачиваясь къ артисту. Разскажите намъ что нибудь о вашихъ путешествіяхъ и о вашей жизни у себя дома.

— Я предпочитаю говорить о моихъ путешествіяхъ. Я какъ разъ возвращаюсь изъ Италіи.

— Гдѣ вы, вѣроятно, множество рисовали? Не правда ли?

— Да, но картины природы, тамъ гораздо лучше, чѣмъ сокровища искусства.

— Если я когда нибудь выйду замужъ, сказала Дафна съ задумчивымъ взглядомъ, я непремѣнно потребую, чтобъ мужъ повезъ меня въ Италію.

— А можетъ быть, у него не будетъ на это средствъ, замѣтила практичная Марта.

— Тогда я за него не выйду, рѣшительно отвѣчала Дафна.

— Мнѣ кажется, это меркантильный разсчетъ, замѣтилъ джентльменъ съ корзиной.

— Совсѣмъ нѣтъ. Неужели вы предполагали, что я выйду замужъ только для того, чтобъ имѣть мужа? Если я когда нибудь выйду замужъ, а я полагаю, что это весьма сомнительно, то я выйду прежде всего для того, чтобъ пользоваться свободой и дѣлать все, что захочу. Развѣ въ этомъ есть что нибудь дурное?

— Нѣтъ, я полагаю, что такова природная идея о замужествѣ всѣхъ юныхъ красавицъ. Видя себя въ зеркалѣ и сознавая свои совершенства, онѣ знаютъ себѣ цѣну.

— Вы женаты? спросила Дафна, чтобъ перемѣнить разговоръ.

— Нѣтъ.

— Женихъ?

— Да.

— Какая она? съ любопытствомъ спросила Дафна. Скорѣе разскажите намъ о ней. Это также интересно, какъ Италія. Къ тому же, какое дѣло мнѣ до описанія страны, которой я не видала. Какова она?

— Я могу отвѣтить на вашъ вопросъ однимъ словомъ, сказавъ, что она совершенство.

— Вы недавно говорили, что и я совершенство, сердито сказала Дафна.

— Я говорилъ о вашемъ лицѣ, она же совершенство во всѣхъ отношеніяхъ, совершенство чистоты, вѣрности, доброты. Она красива, добра, умна и богата.

— А вы путешествуете по свѣту въ этомъ сюртукѣ? вскричала Дафна, слишкомъ удивленная, чтобъ быть вѣжливой.

— Онъ старый, не правда ли? Но если бы вы знали, какъ въ немъ удобно, вы не удивились бы, что я къ нему такъ привязанъ.

— Говорите намъ о молодой леди, прошу васъ. Вы давно ея женихъ?

— Ея образъ наполнялъ мое сердце, какъ только я себя помню. Она была моей путеводной звѣздой, когда я былъ въ школѣ, она заставляла меня прилежно заниматься, когда я поступилъ въ университетъ. Я полагаю, что вполнѣ удовлетворилъ благоразумное любопытство. А теперь, юныя леди, прошу васъ, задавайте мнѣ загадки или забавляйте меня чѣмъ нибудь другимъ. Вы забыли, что я тащу корзину, а человѣкъ созданъ не для того, чтобъ быть вьючнымъ животнымъ, поэтому я имѣю право на вознагражденіе.

Широкая улыбка появилась на лицѣ Марты Диббъ. Загадки были ея страстью. У нея была ихъ цѣлая книга, переписанная ею собственноручно, тонкимъ почеркомъ. Она сейчасъ же начала говорить загадки и не останавливалась до тѣхъ поръ, пока они не вышли на улицу, примыкавшую къ той, въ которой помѣщался дворецъ, рядомъ съ которымъ помѣщалось жилище миссъ Тоби и ея воспитанницъ.

Но Дафна не имѣла ни малѣйшаго намѣренія показать незнакомцу, гдѣ онѣ живутъ. Не смотря на свою беззаботность, она имѣла смутное понятіе о томъ, что ея поступокъ не вполнѣ приличенъ или, по крайней мѣрѣ, не можетъ быть сочтенъ приличнымъ въ Англіи, на континентѣ дѣло другое, тамъ можно позволить себѣ нѣкоторую свободу.

Англійскіе путешественники, обѣдая за табль-д’отомъ, дѣлаются гораздо сообщительнѣе, чѣмъ у себя дома. Можетъ быть, это дѣйствіе болѣе мягкаго климата, но это такъ.

Однако, не смотря на континентальную свободу, Дафна сама находила, что зашла немножко чрезъ-чуръ далеко. Поэтому она вдругъ остановилась на самомъ углу и потребовала свою корзину.

— Что это значитъ? спросилъ художникъ, съ. удивленіемъ глядя на нее.

— Только то, что это наша дорога домой и что мы не желаемъ болѣе затруднять васъ нашей корзинкой. Безконечно вамъ благодарны.

— Но я донесу ее вамъ до дверей.

— Вы очень добры, предлагая это, но наша гувернантка разсердится на насъ за то, что мы воспользовались добротою чужаго человѣка, и я сильно боюсь, что она на насъ разсердится.

— Въ такомъ случаѣ, я не имѣю ничего возразить", сказалъ художникъ, улыбаясь и глядя на ея раскраснѣвшееся личико. Вы живете въ этой улицѣ? спросилъ онъ.

— Нѣтъ, нашъ домъ во второй улицѣ направо, седьмая дверь, сказала Дафна, держа въ рукахъ корзину. Прощайте.

Она быстро побѣжала впередъ, сопровождаемая едва успѣвавшей слѣдовать за нею и задыхавшейся Мартой.

— Дафна, какъ могла ты разсказать такую невѣроятную исторію? спросила ее, наконецъ, Марта.

— А ты думала, я буду говорить ему правду, отвѣчала Дафна, продолжая бѣжать, не останавливаясь. Онъ былъ бы способенъ придти завтра утромъ къ миссъ Тоби узнать, не устали ли мы послѣ нашей прогулки или, можетъ быть, спѣть подъ нашими окнами серенаду, какъ донъ-Жуанъ. Нѣтъ, дорогая Марта, объ этомъ не слѣдовало говорить ни слова. Я знаю, что я поступила очень дурно, но, не правда ли, я ловко выпуталась.

— Я все время боялась, что я упаду на землю, сказала Марта.

— О! моя милая, земля и ты, вы слишкомъ солидны, чтобъ сдѣлать что нибудь подобное.

Въ это время онѣ завернули за уголъ и чрезъ мгновеніе были уже у маленькаго домика, одно окно котораго выходило на улицу и въ которомъ жили онѣ съ своей гувернанткой.

Онѣ прибѣжали такъ быстро и настолько опередили незнакомца, что могли видѣть изъ своего единственнаго окна, какъ онъ шелъ по улицѣ съ самымъ равнодушнымъ видомъ, задумчиво глядя предъ собою и, повидимому, не думая ни о чемъ.

— У него слишкомъ равнодушный видъ, замѣтила Дафна.

— Отчего же нѣтъ? съ удивленіемъ спросила Марта. Я полагаю, онъ долженъ былъ утомиться, таща корзину.

— Ступай своей дорогой, сказала Дафна, съ притворнымъ вздохомъ глядя вслѣдъ незнакомцу. Ступай своей дорогой по морямъ и горамъ, чрезъ лѣса и долины. Свѣтъ обширенъ и едва ли мы съ тобою когда нибудь снова встрѣтимся.

Затѣмъ, повернувшись къ своей подругѣ и вдругъ измѣнивъ тонъ, она вскричала:

— Марта! мнѣ кажется, мы сдѣлали чудовищную ошибку.

— Какую?

— Считая его за бѣднаго артиста.

— Однако, онъ очень на него похожъ.

— Совсѣмъ нѣтъ. На немъ нѣтъ ничего стараго, кромѣ сюртука, да и въ немъ онъ идетъ съ такимъ достоинствомъ, какъ будто на немъ надѣта пурпуровая мантія. Ты не обратила вниманія на его глаза, когда онъ сказалъ, чтобъ мы перемѣнили разговоръ. У него взглядъ человѣка, привыкшаго глядѣть сверху внизъ. Кромѣ того, онъ женится на богатой леди, онъ былъ въ университетѣ. Нѣтъ, Марта, я убѣждена, что онъ не можетъ быть странствующимъ артистомъ, живущимъ своею кистью.

— Въ такомъ случаѣ, онъ, вѣроятно, будетъ думать о насъ дурно, торжественно сказала Марта.

— Не все ли намъ равно? беззаботнымъ тономъ возразила Дафна. Мы видѣлись съ нимъ въ первый и послѣдній разъ.

— Никогда нельзя быть увѣренной въ этомъ. Мы можемъ снова съ нимъ встрѣтиться.

— Я не думаю, чтобъ ты этого желала, замѣтила Дафна. И надо признаться, что для этого слишкомъ мало шансовъ.

Въ эту минуту миссъ Тоби влетѣла въ комнату. До сихъ поръ она лежала въ сосѣдней комнатѣ, леча свою бѣдную, больную голову, и только въ эту минуту услыхала голоса возвратившихся дѣвушекъ.

— О! сумасшедшія! о несчастныя дѣвушки! сколько часовъ я мучилась изъ-за васъ! вскричала она. Я думала, что съ вами случилось какое нибудь несчастіе.

— Вы не ошиблись, сказала Дафна, тогда какъ Марта думала, что она готова признаться во всемъ.

— Что такое?

— Ящерица…

— Она васъ укусила?

— Нѣтъ, она бѣжала по дорожкѣ, а я глядѣла на нее, прелестное, хорошенькое, зеленое существо, но въ ту минуту, когда она бѣжала мимо меня, я оступилась и чуть не упала со скалы. Кромѣ того, я хотѣла нарисовать видъ, но и на этотъ разъ рисунокъ не удался. Но, увѣряю васъ, что видъ съ холма восхитителенъ, дорогая Тоби, а скалы чудесны. Кажется, что онѣ нагромождены тамъ титанами. Вы не можете себѣ представить, какъ это прелестно. Вы пойдете съ нами непремѣнно завтра, говорила Дафна.

Миссъ Тоби, отвлеченная отъ своего намѣренія прочесть проповѣдь, снисходительно покачала головою.

— Я очень бы желала этого, сказала она, вздохнувъ. Но я боюсь много ходить, жара всегда дѣйствуетъ мнѣ на голову. Я думаю, что мы завтра не пойдемъ дальше дворца. Что можетъ быть болѣе поучительно, какъ созерцаніе мѣста столь полнаго историческихъ воспоминаній.

— Нѣтъ сомнѣнія, отвѣчала легкомысленная Дафна, что, если бы вы сказали мнѣ, что дворецъ былъ выстроенъ Юліемъ Цезаремъ или Альфредомъ Великимъ, я не въ состояніи была бы рѣшить, что правда.

— О! моя дорогая Дафна, вскричала миссъ Тоби, какъ можете вы такъ говорить, получивъ такое прочное историческое образованіе!

— Я это знаю, моя милая, но я должна вамъ сказать, что я никогда не любила заглядывать въ глубь, тѣмъ болѣе, что тамъ, по большей части, ничего не видно. Но если мы пойдемъ завтра осматривать дворецъ, то вы разскажете намъ множество исторій въ въ то время, когда мы будемъ смотрѣть картины и другія вещи.

— Да, если моя бѣдная голова будетъ достаточно здорова, со вздохомъ сказала миссъ Тоби.

Она начала медленно ходить взадъ и впередъ, приготовляя ужинъ для своихъ воспитанницъ.

Когда ужинъ былъ готовъ, Дафна не могла ничего ѣсть, не смотря на то, что пять, минутъ тому назадъ объявила, что голодна до смерти. Она была слишкомъ возбуждена, чтобъ ѣсть. Она говорила о лѣсѣ, о видахъ, о жарѣ, о небѣ, обо всемъ, исключая незнакомца, хотя его имя поминутно просилось ей на языкъ. Очень часто она останавливалась на полусловѣ, бросая искоса лукавый взглядъ на Марту.

Ей очень бы хотѣлось разсказать объ этомъ миссъ Тоби, но сдѣлать это, значило бы лишить себя свободы на будущее время. Если бы почтенная гувернантка узнала, что ея воспитанницы прогуливались съ незнакомцемъ, она не позволила бы имъ ходить однимъ, болѣла ли бы у нея голова или нѣтъ.

Сзади маленькаго, бѣленькаго домика помѣщался небольшой, тѣнистый садикъ, да который выходили всѣ окна, кромѣ единственнаго, выходившаго, на улицу.

Въ этотъ вечеръ садикъ былъ ярко освѣщенъ луной. По окончаніи ужина, Дафна ушла въ освѣщенный луною садъ и начала играть въ воланъ. Она была вся жизнь, огонь и движеніе и не согласилась бы сѣсть ни за что на свѣтѣ.

— Поди сюда! крикнула она Мартѣ. Принеси свой воланъ. Будемъ играть на фунтъ орѣховъ.

Между тѣмъ, миссъ Диббъ усѣлась, при свѣтѣ двухъ свѣчей, за свое вѣчное вязанье, тогда какъ миссъ Тоби читала романъ.

— Я устала до смерти, проворчала Марта. Я увѣрена, что мы прошли нѣсколько миль. Какъ можешь ты быть такой неугомонной.

— А какъ можешь ты оставаться въ комнатѣ въ такую восхитительную ночь! вскричала Дафна. Мнѣ кажется, что я могу забросить свой воланъ на луну… Поди сюда, я тебя обыграю… Нѣтъ, ты слишкомъ благоразумна. Ты знаешь, что я сегодня выиграю.

Легкій воланъ красиво взлетѣлъ на воздухъ. Стройная фигура молодой дѣвушки была ярко освѣщена луной.

Она была счастлива, что могла не оставаться въ комнатѣ. Она все время думала о незнакомцѣ и не могла изгнать его изъ головы. Ей смутно казалось, что онъ не далеко, ей казалось, что онъ глядитъ на нее изъ одного изъ оконъ. Она видѣла его въ лунѣ, въ тѣни, повсюду. Шумъ его шаговъ слышался ей въ шелестѣ листьевъ, смѣшивался съ таинственнымъ плескомъ фонтана въ сосѣднемъ саду.

Напрасно, нѣсколько времени тому назадъ, она говорила, что, вѣроятно, видѣла его въ послѣдній разъ. Теперь, оставшись одна, въ освѣщенномъ луною саду, ей казалось, что незнакомецъ имѣетъ съ нею какую-то таинственную связь, что судьбою имъ суждено еще встрѣтиться.

ГЛАВА III.
Беззаботна, какъ всегда.

Снова былъ жаркій, блестящій, лѣтній день, безоблачное синее небо и ландшафтъ, ярко освѣщенный солнцемъ. Солнечные лучи на открытомъ мѣстѣ, были бы невыносимы даже для саламандры и сама Дафна, обладавшая способностью саламандры относительно любви и способности переносить солнечный свѣтъ, нѣсколько подумала, прежде чѣмъ рѣшиться выйти подъ защитою своего большаго зонтика, одѣтая въ бѣлое, кисейное платье и бѣлую же кисейную шляпку.

Обыкновенная головная боль миссъ Тоби была въ этотъ день немного хуже, чѣмъ всегда. Но она геройски рѣшилась исполнять свой долгъ относительно порученныхъ ея присмотру дѣвушекъ, усѣлась за завтракъ блѣдная и взяла чашку кофе, одинъ запахъ котораго еще усилилъ ея головную боль.

Напрасно уговаривала ее Дафна лечь въ постель, какъ сдѣлала она вчера.

— Милая миссъ Тоби, вы можете отпустить насъ однѣхъ во дворецъ точно также, какъ пускали вчера въ лѣсъ. Сезонъ только что начался и едва ли мы встрѣтимъ во дворцѣ много туристовъ. Очень можетъ быть, что намъ придется ходить въ обществѣ одного гида.

— Милая моя, возразила миссъ Тоби съ печальной улыбкой, я должна исполнять мой долгъ. Вчера у меня страшно стучало въ вискахъ, но сегодня мнѣ немного лучше. Я постараюсь надѣть шляпку и идти съ вами.

Она встала, сдѣлала нѣсколько шаговъ къ сосѣдней комнатѣ, качаясь, точно отъ морской болѣзни. Зачѣмъ она опустилась на ближайшій стулъ и испустила глубокій вздохъ.

— Вы не въ состояніи идти, дорогая Тоби… вскричала Дафна, подбѣгая къ ней съ выраженіемъ живѣйшей симпатіи и нѣжности.

Симпатичность въ голосѣ, въ улыбкѣ, въ словахъ была однимъ изъ опасныхъ даровъ Дафны.

— Моя дорогая Тоби, къ чему бороться противъ невозможнаго? вскричала она. У васъ сегодня вашъ обыкновенный припадокъ. Вы должны спокойно лежать въ темной комнатѣ и немного уснуть, какъ вы это обыкновенно дѣлаете въ такихъ случаяхъ, а завтра вы будете также здоровы, какъ я.

— Отчего бы вамъ не отложить осмотръ дворца до завтра? слабымъ голосомъ сказала миссъ Тоби. Отчего бы вамъ не заняться сегодня немного дѣломъ. Вамъ положительно не мѣшаетъ поучиться, Дафна, начальница придетъ въ ужасъ, когда узнаетъ, что вы все время не занимались.

— Но я занимаюсь каждый вечеръ, моя дорогая, возразила Дафна. Я увѣрена, что вы сами не захотите задыхаться цѣлый день въ этой маленькой, удушливой комнатѣ. У насъ сдѣлается лихорадка и начальница можетъ принять васъ за лукаваго раба…

— Не слѣдуетъ быть непочтительной, Дафна, сказала миссъ Тоби, которая смотрѣла на употребленіе библейскихъ текстовъ въ обыденной жизни, какъ на богохульство. Я согласна, что въ такой день вамъ, можетъ быть, лучше внѣ дома, но я слишкомъ слаба, чтобъ выдти. Что бы вы хотѣли дѣлать, Марта?

Миссъ Диббъ, которая употребляла всякую свободную минуту, на развитіе своего знаменитаго таланта въ вязаніи, взглянула на гувернантку своимъ равнодушнымъ взглядомъ и уже готова была изъявить свое согласіе остаться дома, чтобъ имѣть возможность усерднѣе заняться работой, когда увидала, что Дафна дѣлаетъ ей отчаянные жесты.

— Я знаю, что Дафна хотѣла бы осмотрѣть сегодня дворецъ, сказала она, и я думаю, прибавила она, бросивъ боязливый взглядъ на свою подругу, которая глядѣла на нее, нахмуривъ брови, и я думаю, что и я пойду охотно.

— Ахъ!.. со вздохомъ сказала миссъ Тоби, я сдѣлала надъ собою усиліе, но я убѣдилась, что не могу переносить страшной жары на улицѣ. Вы можете идти однѣ, но я увѣрена, что вы будете вести себя скромно, если тамъ будутъ другіе туристы. Не глядите по сторонамъ, не смѣйтесь надъ платьями и шляпками, какъ вы любите это дѣлать. Это ужасно неприлично. Если же кто нибудь посторонній вздумалъ бы заговорить съ вами, а сдѣлать это можетъ только человѣкъ необразованный, то не забывайте, что чувство самоуваженія должно заставить васъ молчать.

— Какъ можете вы предполагать, чтобъ мы съ кѣмъ нибудь заговорили, вскричала Дафна, проскальзывая мимо миссъ Тоби въ свою маленькую спальню..

Это была самая маленькая комната, какую только можно себѣ представить, съ однимъ окномъ, съ постелью подъ кисейнымъ пологомъ въ нишѣ, съ единственной чудесной мебелью, которая въ одно и то же время служила умывальникомъ, туалетомъ, ночнымъ столикомъ и всѣмъ, чѣмъ угодно.

Наклонно повѣшенное на стѣнѣ, старое, тусклое зеркало было единственнымъ зеркаломъ Дафны.

Здѣсь она надѣла свою бѣлую кисейную шляпку, украшенную букетомъ полевыхъ цвѣтовъ.

Никогда не казалась она прелестнѣе, чѣмъ въ это лѣтнее утро. Даже ея кривое, тусклое зеркало не могло совершенно скрыть отъ нея этого.

— Что, если бы онъ пошелъ сегодня въ замокъ? подумала она съ сильнымъ волненіемъ. Какъ было бы это странно… Но это невѣроятно. Онъ не принадлежитъ къ числу обыкновенныхъ туристовъ, идущихъ избитой дорогой. Я убѣждена, что сегодня онъ захочетъ гулять въ лѣсу, также какъ и вчера.

— Марта, не пойти ли намъ сегодня въ лѣсъ и не оставить ли осмотра замка до завтра, чтобъ идти туда вмѣстѣ съ Тоби? сказала Дафна, идя вмѣстѣ съ своей подругой по большой, четырехугольной площади, на которой съ громкимъ барабаннымъ боемъ учились солдаты. Я думаю, поступая такимъ образомъ, мы сдѣлаемъ удовольствіе дорогой Тоби.

— Я думаю, что это будетъ очень дурно, Дафна, серьезно возразила Марта. Мы сказали миссъ Тоби, что пойдемъ во дворецъ, и было бы дурно пойти куда нибудь въ другое мѣсто. Къ тому же, я съ удовольствіемъ посмотрю картины, статуи и другія вещи, тогда какъ въ лѣсу мнѣ скучно до смерти.

— Мы были тамъ всего одинъ разъ. О! Марта, какая у тебя прозаическая душа!.. Я готова была бы жить и умереть тамъ… конечно, въ веселомъ обществѣ. Я всегда завидовала Розалиндѣ и Целіи.

— Я думаю, онѣ были очень рады, когда вернулись домой, сказала Марта.

Въ это время онѣ вышли на четырехугольную, мощенную камнемъ, площадь, на которой было жарко, какъ въ печкѣ. Даже Дафнѣ казалось, что она задыхается; но въ то же время, ей нравилось такое абсолютное лѣто, какое не часто ей приходилось видѣть.

Когда онѣ пришли во дворецъ, было безъ нѣсколькихъ минутъ одиннадцать, и онѣ вошли въ прохладную оффиціальную пріемную, въ которой имъ надо было ждать до одиннадцати часовъ.

Комната эта была отдѣлана и разрисована во вкусѣ Людовика XIV; мебель, стоявшая въ ней, была въ стилѣ Рококо, но очевидно сдѣлана въ новѣйшее время.

Жалузи были закрыты и въ комнатѣ царствовалъ полумракъ и прохлада.

— Какъ здѣсь хорошо, прошептала Марта, которая до сихъ поръ чувствовала себя, какъ рыба, вынутая изъ воды.

— Мы вошли точно въ гротъ, сказала Дафна, опускаясь на стулъ.

— Здѣсь въ половину не такъ хорошо, какъ въ лѣсу, раздался голосъ изъ полумрака.

Дафна была видимо испугана. Она сначала думала о возможности повторенія вчерашней встрѣчи, но рѣшила, что это невозможно. Затѣмъ, снова начала надѣяться, что, можетъ быть, встрѣтится съ незнакомцемъ до окончанія прогулки, но найти его здѣсь, при самомъ приходѣ, казалось ей почти ужаснымъ.

— Развѣ вы знали, что мы придемъ сюда сегодня? спросила она.

— Я не имѣлъ объ этомъ ни малѣйшаго понятія. Я просто хотѣлъ самъ видѣть дворецъ, спокойно отвѣчалъ онъ.

Дафна сильно покраснѣла, пристыженная своими необдуманными словами.

Незнакомецъ былъ въ комнатѣ уже около десяти минутъ и его глаза привыкли въ темнотѣ. Онъ видѣлъ краску, видѣлъ выразительное личико подъ кисейной шляпкой, стройную фигуру въ бѣломъ платьѣ, маленькія ручки въ длинныхъ шведскихъ перчаткахъ.

Дафна, казалось, была женственнѣе въ этомъ бѣломъ платьѣ и шляпкѣ, чѣмъ наканунѣ — въ синемъ съ краснымъ. Она казалась почти ребенкомъ.

Около пяти минутъ прошло въ молчаніи. Дафна, обыкновенно очень разговорчивая, казалось, была ни за что въ свѣтѣ не въ состояніи произнести ни слова.

Что же касается Марты, то она отъ природы была склонна къ молчанію.

Незнакомецъ задумчиво смотрѣлъ на лицо Дафны, думая, что его вчерашній рисунокъ и на половину не такъ хорошъ, какъ оригиналъ. Дафна казалась ему самой прелестной головкой, которую онъ когда либо рисовалъ.

— Это совершенно непередаваемая красота, думалъ онъ, красота колорита, жизни и движенія. Если бы снять съ нее фотографію со спящей, то она показалась бы совсѣмъ некрасивой. Какая разница съ…

Онъ вздрогнулъ и взглянулъ на дверь, которая отворилась въ эту минуту, и въ комнату вошелъ оффиціальный гидъ, говоря:

— Пожалуйте, господа.

Они пошли чрезъ дверь вслѣдъ за маленькимъ, худымъ гидомъ въ мундирѣ, который повелъ ихъ поширокой, каменной лѣстницѣ въ большія каменныя сѣни. Оттуда они вошли въ церковь, затѣмъ прошли чрезъ рядъ комнатъ, наполненныхъ историческими воспоминаніями.

Тутъ былъ столъ, на которомъ Наполеонъ Великій подписалъ свое отреченіе, тогда какъ его старая гвардія ждала внизу, на четырехугольномъ дворѣ.

Дафна поглядѣла на столъ, затѣмъ выглянула въ окно, какъ будто бы ожидая увидѣть на каменной мостовой старую гвардію, одержавшую столько побѣдъ при Анконѣ, при Аустерлицѣ, при Іенѣ, Фридландѣ и Ваграмѣ, и узнавшую, что могущество ея вождя промелькнуло, какъ молнія.

Затѣмъ она вошла въ комнату, прославленную Маріей Антуанетой, одинаково прелестной въ счастіи и несчастій.

Потомъ они вошли въ длинный рядъ маленькихъ, прелестныхъ комнатъ, гдѣ наслаждался семейной жизнью король-Буржуа, вмѣстѣ со своей прелестной женой, въ спокойномъ семейномъ кругу.

Они видѣли комнату, которую построилъ влюбленный Францискъ и которую онъ прославилъ своимъ августѣйшимъ присутствіемъ.

Дальше, въ покрытыхъ золотомъ комнатахъ, жилъ и разсыпалъ вокругъ себя лучи своего благоволѣнія великій императоръ, Карлъ V.

Отовсюду съ картинъ глядѣли нарисованныя, какъ живыя, картины прошлаго. Каждый уголокъ былъ полонъ романическихъ воспоминаній. Тамъ и сямъ виднѣлись переплетенные вензеля Діаны де-Пуатье и Генриха IV.

Можетъ быть, глядя на нихъ, Катерина Медичи училась терпѣнію, ожидая, пока колесо Фортуны подниметъ ее на вершину власти и могущества.

— Глядя на все это, невольно подумаешь, что со стороны королевы Христины было дерзостью быть въ Фонтенебло только гостьей, сказалъ незнакомецъ. Вы согласны со мною, Помпея!

Дафна созналась, что она плохо помнитъ эту исторію, что она не произвела на нее достаточнаго впечатлѣнія.

— Я постоянно училась Французской исторіи по Боншозу и перечитывала ее нѣсколько разъ, сказала она, но когда читаешь глупыя исторіи среди глупыхъ дѣвушекъ, то даже убійства не оставляютъ большаго впечатлѣнія. Все идетъ такъ однообразно. Въ такомъ то году былъ большой неурожай, бѣдные люди въ деревняхъ страдали отъ страшныхъ лишеній; шведская королева Христина посѣтила Фонтенебло и приказала казнить своего совѣтника Мональдеши; въ Марсели была чума; дофинъ неожиданно умеръ, пятнадцати лѣтъ отъ роду; король собралъ совѣтъ министровъ въ первый разъ послѣ вступленія на престолъ…

— Да, я согласенъ, что подобный сухой перечень долженъ оставить очень мало впечатлѣнія, согласился незнакомецъ. Большія подробности оставляютъ большее впечатлѣніе.

Послѣ этого начались комнаты, которыя занималъ Папа во время своего плѣна, комнаты, освященныя двойными и даже тройными воспоминаніями. Тутъ была брачная комната, которую король Карлъ V приказалъ построить для прелестной, но нельзя сказать, чтобъ счастливой, Анны Австрійской.

Затѣмъ слѣдовали комнаты Наполеона III.

— Мнѣ кажется, что я родилась здѣсь, все это мнѣ такъ знакомо, наивно сказала Дафна.

Въ этотъ день во дворцѣ не было другихъ посѣтителей или туристовъ, кромѣ двухъ дѣвушекъ и незнакомца, что же касается гида, то, смягченный пятифранковой монетой, сунутой ему въ руку художникомъ, онъ дѣлалъ свой обходъ не такъ быстро, какъ обыкновенно.

Наконецъ, они вошли на большой четырехугольный дворъ, называемый «Дворомъ прощанья» съ тѣхъ поръ, какъ великій императоръ сказалъ на немъ свое послѣднее «прости» словѣ и величію и закатился, какъ падучая звѣзда, съ горизонта, на которомъ онъ блисталъ столько времени.

— Не хотите ли вы пройти въ садъ и посмотрѣть на паркъ? сказалъ Неронъ.

И, дѣйствительно, было пріятно дать отдохнуть глазамъ на свѣжей зелени деревьевъ, полюбоваться на бѣлыя, мраморныя статуи, выглядывавшія изъ-за деревьевъ, послушать тихій плескъ фонтановъ. Подъ деревьями прохлада и тишина представляли рѣзкій контрастъ съ жарой и свѣтомъ на открытомъ мѣстѣ.

Не вдалекѣ сидѣла старуха, на обязанности которой лежало кормить рыбъ.

— О! пойдемте кормить карповъ! вскричала Дафна, выбѣгая на ярко освѣщенное солнцемъ пространство, тогда какъ ея бѣлое платье, освѣщенное солнцемъ, казалось окруженнымъ сіяніемъ. Это будетъ прелестно. Я слышала, что эти карпы страшно стары, не правда, ли, они также стары, какъ и самый дворецъ?

— Они, кажется, были здѣсь, когда Діана и Генрихъ прогуливались по этимъ аллеямъ, отвѣчалъ Неронъ. Я полагаю, что они были здѣсь даже въ то время, когда римскіе легіоны покоряли Галлію. Это одинаково, вѣроятно. Не правда ли, Помпея?

— Я ровно ничего объ этомъ не знаю, но я хочу думать, что они страшно стары, отвѣчала Дафна, глядя на рыбъ, которыя, привыкнувъ получать подачки, при видѣ ее поднялись кверху.

Старуха встала со своего мѣста и подошла, спрашивая: не желаетъ ли молодая леди покормить рыбъ?

— Да, пожалуйста, дайте мнѣ хлѣба! вскричала Дафна, начиная отыскивать свое маленькое портмоне съ тремя или четырьмя франками.

Но незнакомецъ далъ старухѣ франкъ, прежде чѣмъ Дафна успѣла вынуть свое портмоне, и получилъ за это большой ломоть хлѣба.

Дафна начала поспѣшно бросать рыбамъ крошки. Онѣ, вѣроятно, были страшно голодны, такъ какъ оспаривали другъ у другъ свою добычу.

Дафна называла ихъ всѣхъ по именамъ. Одного окрестила Францискомъ, другаго — Генрихомъ, третьяго — Діаной, четвертаго — Карломъ. Она веселилась и забавлялась, какъ дитя, и много смѣялась надъ жадностью рыбъ, которыя отымали другъ у друга добычу.

— Какъ вы думаете, съѣли ли бы они меня, если бы я къ нимъ упала? спросила Дафна, какъ они жадны!.. ихъ ничѣмъ не насытишь… Смотрите, они съѣли весь хлѣбъ.

— Хотите покормить ихъ еще?

— Нѣтъ, благодарю васъ, они разорятъ васъ.

— Не хотите ли вы пойти подъ деревья?

— Какъ хотите. Но развѣ вы не находите, что солнечный свѣтъ прелестенъ? Мнѣ кажется, что я похожа на кошку моей любовью къ свѣту.

— Ваша подруга кажется не раздѣляетъ вашей любви, сказалъ Неронъ, бросая взглядъ на миссъ Диббъ, которая отошла подъ тѣнь и спокойно усѣлась тамъ.

— Марта?.. Я совсѣмъ забыла объ ея существованіи. Рыбы такъ интересны.

— Въ такомъ случаѣ, побудемте еще немного на солнцѣ. Мы успѣемъ соединиться съ вашей подругой. Она занялась своимъ вязаньемъ и въ насъ, кажется, не нуждается.

— Новая полоса къ ея вѣчному одѣялу сказала Дафна. Ужасно имѣть такую прилежную подругу. Она заставляетъ меня казаться самой себѣ страшно лѣнивой. Вы, вѣроятно, придете въ ужасъ, когда узнаете, до какой степени я ненавижу вязанье.

— Мнѣ кажется вы также можете любить вязанье, какъ соловей, сказалъ Неронъ. Дайте мнѣ посмотрѣть вашу руку.

Кормя рыбъ, Дафна сняла перчатку и ея бѣленькая ручка лежала на мѣдныхъ перилахъ, сверкая на солнцѣ своей бѣлизной.

Неронъ взялъ ея руку такъ почтительно, что она не могла оскорбиться, онъ взялъ ея руку, какъ беретъ докторъ руку больнаго, съ такимъ же серьезнымъ и научнымъ видомъ.

— Знаете, я изучалъ хиромантію, сказалъ онъ.

— Какъ я могу это знать, когда я ничего о васъ не знаю. Къ тому же, я не знаю, что такое хиромантія.

— Искусство предсказывать судьбу и опредѣлять характеръ по линіямъ рукъ.

— Какъ то, что дѣлаютъ цыгане! вскричала Дафна. Вы не можете вѣрить такимъ глупостямъ.

— Я не знаю, велика ли моя вѣра, но это занятіе мнѣ очень понравилось, и мнѣ много разъ случалось говорить истину.

— Это, вѣроятно, случается и съ цыганами, возразила Дафна. Люди, постоянно дающіе совѣты, могутъ иногда давать справедливые. Но не все ли равно. Прошу васъ, предскажите мнѣ мою судьбу! Это будетъ еще забавнѣе, чѣмъ рыбы.

— Если вы будете говорить объ этомъ предметѣ такъ непочтительно, то я ничего вамъ не скажу. Не забывайте, что я говорю объ этомъ съ научной точки зрѣнія.

— О! я увѣрена, что вы удивительно ловки! сказала Діана.

Затѣмъ она прибавила умоляющимъ тономъ:

— Прошу васъ, разскажите мнѣ мою судьбу. Я буду въ отчаяніи, если вы откажетесь.

— А я буду въ отчаяніи, если огорчу васъ. Дайте мнѣ вашу лѣвую руку и будьте серьезны, какъ подобаетъ при такомъ торжественномъ обрядѣ.

Она подала ему лѣвую руку, которую онъ повернулъ ладонью вверхъ и началъ внимательно разсматривать ее, точно какой нибудь старинный манускриптъ Альберта Великаго, написанный на папирусѣ и понятный только для ученаго.

— У васъ перемѣнчивый нравъ, сказалъ онъ, и поэтому у васъ мало друзей… Но вы сами способны любить глубоко… одну или двухъ особъ, не больше… Я даже думаю, что скорѣе одну… Вашъ характеръ скорѣе глубокъ, чѣмъ поверхностенъ…

Онъ говорилъ спокойно, медленно и равнодушно, какъ древній оракулъ, не поднимая глазъ отъ руки. Онъ не обращалъ вниманія на выраженіе ея лица, которое сказало бы ему, что онъ говорилъ истину.

— Вы часто бываете недовольны жизнью…

— О! да! вскричала она, со вздохомъ. Бываютъ минуты, когда я ненавижу мою жизнь и всѣхъ окружающихъ, кромѣ одной особы, и готова была бы перемѣняться судьбою съ самой несчастной дѣвушкой, пѣшкомъ идущей домой съ рынка.

— Вы романтичны… измѣнчивы. Вы не любите избитой дороги… вамъ нравится все дикое и странное… Вы предпочитаете море твердой землѣ… ночь дню…

— Вы настоящій мудрецъ! вскричала Дафна, вспоминая свою любовь къ шуму волнъ, которымъ она наслаждалась во время переѣзда чрезъ каналъ на пароходѣ, свою страстную любовъ къ катанью по рѣкѣ дома, свое желаніе провести всю жизнь среди океана. Она вспоминала, какъ по ночамъ она долго глядитъ изъ окна во мракъ.

— Вы удивительно умѣете угадывать, сказала она. Продолжайте, прошу васъ.

Онъ вдругъ опустилъ ея руку и поглядѣлъ на нее съ выраженіемъ удивленія.

— Прошу васъ, продолжайте, нетерпѣливо сказала она.

— Я все сказалъ.

— Неправда. Я знаю, что вы отъ меня что то скрываете. Я вижу это по вашему лицу… Вы увидали что-то непріятное или странное, я хочу знать что, я настаиваю знать все.

— Настаиваете?.. Я предсказываю будущее только настолько, насколько хочу. Неужели вы думаете, что, если бы я нашелъ на рукѣ человѣка, что ему суждено быть повѣшеннымъ, то я долженъ былъ бы сказать ему это?

— Но надѣюсь, что мнѣ предстоитъ не столь ужасная судьба?

— Не столь ужасная, отвѣчалъ онъ, стараясь улыбнуться.

Все предсказаніе казалось скорѣе шуткой, чѣмъ серьезнымъ, но бываютъ такія чувствительныя натуры, которыя вздрагиваютъ при малѣйшемъ прикосновеніи.

Дафна чувствовала себя не по себѣ.

— Скажите мнѣ, что вы увидали? снова повторила она.

— Мое дорогое дитя, мнѣ нечего вамъ больше говорить. Линіи рукъ объясняютъ скорѣе характеръ, чѣмъ судьбу. Въ настоящее время вашъ характеръ еще на половину сложился. Если вы хотите услышать предсказаніе, то я скажу вамъ: бойтесь своей собственной натуры, въ ней лежитъ для васъ величайшая опасность. Жизнь легче, когда на нее глядятъ легко, когда человѣкъ благодаритъ судьбу за каждый лучъ солнца.

— Да, вскричала она, это хорошо для рабскихъ натуръ!.. Но, прошу васъ, скажите мнѣ остальное. Я знаю, что вы что-то прочли въ этихъ линіяхъ, прибавила она, указывая на свою ладонь, что-то странное или ужасное, такъ какъ вы были испуганы… Вы не можете этого отрицать!…

— Мнѣ нечего ни отрицать, ни утверждать, сказалъ Неронъ, съ кроткой твердостью. Оракулъ произнесъ предсказаніе, воспользуйтесь, какъ можете, его мудростью!

— Вы ничего мнѣ не сказали, возразила она, немного разсерженнымъ, но покорнымъ тономъ.

— А теперь, сказалъ онъ, пойдемте подъ тѣнь деревьевъ, гдѣ ваша подруга, кажется, такъ счастлива своимъ вязаньемъ.

— Я полагаю, намъ пора идти домой, нерѣшительно сказала Дафна, хотя совсѣмъ не думала этого.

— Домой?.. Что за пустяки, теперь нѣтъ еще и часу, а я не думаю, чтобъ вы обѣдали въ часъ.

— Мы обѣдаемъ въ шесть, отвѣчала съ достоинствомъ Дафна, но иногда завтракаемъ въ половинѣ втораго.

— Вашъ завтракъ совсѣмъ не такое ужасное дѣло, чтобъ изъ-за него стоило идти домой.

— Пожалуй, сказала Дафна. Если здѣсь есть еще что нибудь посмотрѣть, то, Марта и я, мы спокойно можемъ остаться.

— Мы можемъ осмотрѣть еще садъ, онъ прелестенъ въ такой день, какъ сегодня. Затѣмъ, знаменитые винные погреба… И я думаю, что, если бы мы нашли уединенный уголокъ, въ которомъ могли бы не бояться ни надзора сторожей, ни постороннихъ взглядовъ, то я, можетъ быть, нашелъ бы предметы, необходимые для новаго пикника.

— Это будетъ прелестно! вскричала Дафна, какъ ребенокъ, хлопая въ ладоши, забывъ и судьбу, и предсказанія.

Она быстро перебѣжала чрезъ освѣщенное солнцемъ пространство въ прохладный уголокъ, гдѣ Марта занималась своимъ вязаньемъ, точно одна изъ Паркъ.

— Что ты дѣлала все это время, спросила она, поднимая голову, при видѣ подошедшей подруги.

— Я кормила карповъ, ты не можешь себѣ представить, какъ это весело.

— Я удивляюсь, какъ ты не боялась солнечнаго удара.

— Я никогда ничего не боюсь и люблю солнце. Пойдемъ, Марта. Брось свое вѣчное вязанье и пойдемъ немного прогуляться. Мы пришли сюда, чтобъ осмотрѣть садъ, и мистеръ Неронъ обѣщается достать намъ завтракъ.

Марта взглянула на незнакомца на этотъ разъ безъ неудовольствія.

Она была добрая дѣвушка, но она любила поѣсть и завтракъ въ прохладной тѣни деревьевъ казался ей очень пріятнымъ.

Она подумала, что дѣйствительно незнакомецъ, можетъ быть, приличный человѣкъ. Въ этотъ день онъ былъ одѣтъ гораздо приличнѣе, чѣмъ вчера. Она начала думать о художникѣ, что онъ не безпріютный артистъ, живущій трудами рукъ своихъ, а джентльменъ, имѣющій приличное положеніе и что, можетъ быть, не было бы неприлично встрѣтиться съ нимъ въ Реджентъ-стритѣ, гуляя съ мамой и Дженъ.

Они пошли по аллеямъ, восхищаясь цвѣтами и прелестными мраморными фигурами нимфъ и дріадъ, хотя Марта Думала, что не мѣшало бы имъ быть немного болѣе одѣтыми.

Такимъ образомъ, они гуляли около получаса, наслаждаясь прохладой и любуясь окружающими ихъ видами. Наконецъ, они нашли уединенный уголокъ, въ которомъ ихъ не могъ бы открыть ничей нескромный глазъ.

— Теперь, если вы согласны терпѣливо посидѣть здѣсь четверть или полчаса, то я отправлюсь за завтракомъ, сказалъ незнакомецъ.

— Я согласна пробыть здѣсь цѣлый день, сказала Дафна, усаживаясь на дерновую скамейку. Не спѣшите, мистеръ Неронъ, я хочу уснуть.

Она сняла свою кисейную шляпу и приложилась щекой къ дерновой скамейкѣ, тогда какъ ея золотистые волосы разсыпались по спинѣ и плечамъ.

Они сидѣли въ бесѣдкѣ изъ зелени, далеко отъ дворца, далеко отъ мѣста обычныхъ прогулокъ туристовъ.

Неронъ остановился, любуясь на полулежачую фигуру дѣвушки, на чудный цвѣтъ ея щекъ и ея свѣжія губки.

Онъ простоялъ нѣсколько мгновеній, любуясь этой живой картиной, затѣмъ быстро повернулся и пошелъ по аллеѣ.

— Интересное времяпровожденіе, думалъ онъ, но недурное, когда нѣтъ другаго дѣла. Какъ прелестно это дитя въ своемъ несовершенствѣ. Сколько въ ней очарованія. Я опишу ее въ слѣдующемъ письмѣ къ моей возлюбленной… Какъ интересно покажется ей это дѣтское легкомысліе характера…

Но, странное дѣло, въ его слѣдующемъ письмѣ къ невѣстѣ онъ ни однимъ словомъ не упомянулъ о Дафнѣ. Онъ находилъ, что этотъ предметъ слишкомъ интересенъ, и что о немъ необходимо говорить подробно, а это гораздо удобнѣе на словахъ, чѣмъ въ письмѣ.

— Не правда ли, какъ онъ милъ? сказала Дафна, когда незнакомецъ ушелъ.

— Онъ очень любезенъ, согласилась Марта. Но все-таки, мнѣ кажется, что намъ не слѣдовало ободрять его.

— Ободрять его?… повторила Дафна. Ты говоришь о немъ, какъ о привязавшейся къ намъ дворняшкѣ.

— Ты очень хорошо знаешь, что я хочу сказать, Дафна, — что неприлично знакомиться съ чужимъ человѣкомъ, хотя бы онъ былъ джентльменъ. Я не хотѣла бы, чтобъ мама и Дже въ узнали объ этомъ.

— Такъ не говори имъ, отвѣчала Дафна, внимательно разсматривавшая свою ладонь, на которую посадила маленькую зеленую букашку.

— Но это будетъ дурно, замѣтила Марта.

— Ну такъ, разскажи и не обращай вниманія на ихъ мнѣніе. Но что бы ты ни сдѣлала, Марта, пожалуйста, не горячись, потому что въ такую жару это ужасно. Что касается мистера Нерона, то онъ завтра будетъ по ту сторону Юры и забудетъ насъ также, какъ и мы забудемъ его, и это знакомство ничего не измѣнитъ. Я хотѣла бы, чтобъ онъ скорѣе принесъ намъ завтракъ, — я голодна.

— Да, и я тоже совсѣмъ ослабѣла, согласилась Марта, которая находила неприличнымъ признаться, что она голодна. Скажи мнѣ, Дафна, разскажешь ли ты своей сестрѣ о мистерѣ Неронѣ?

— Это зависитъ… Не знаю… Впрочемъ, можетъ быть, если мнѣ не о чемъ будетъ больше говорить.

— Ты не думаешь, что она разсердится?

— Она воплощенная доброта и кротость и всегда снисходительна къ другимъ. Я слишкомъ мало жила съ ней, а то бы я была гораздо лучше, чѣмъ теперь. Мнѣ кажется, что я была бы хоть немного на нее похожа, если бы мой отецъ держалъ меня дома.

— А онъ не хотѣлъ? спросила Марта.

Она уже много разъ слышала исторію своей подруги, но какъ только Дафна начинала о ней говорить, она всегда интересовалась ею, и такимъ образомъ поощряла эгоизмъ своей подруги.

Родные Дафны принадлежали къ тому кругу, въ который миссъ Диббъ не могла разсчитывать вступить когда бы то ни было, хотя сэръ Вернонъ Лауфордъ имѣлъ не больше дохода, чѣмъ мистеръ Диббъ, обстановка котораго имѣла всѣ удобства, которыя могутъ только дать деньги.

— Нѣтъ, когда я была маленькой дѣвочкой, меня отправили къ одной леди въ Брайтонъ. Она держала школу для маленькихъ дѣтей, а мой отецъ не могъ переносить у себя въ домѣ маленькаго ребенка. Когда я выросла изъ всѣхъ моихъ платьевъ и, казалось, состояла изъ однѣхъ костей и волосъ, меня перевели въ высшее заведеніе въ Чельтенгэмѣ, такъ какъ мой отецъ не могъ переносить вида подростковъ… Когда я выросла еще выше и сдѣлалась почти дѣвушкой, меня перевели къ мадамъ Тольмашъ, для окончательнаго образованія. Я полагаю, что на будущій годъ я его окончу и отправлюсь домой, и тогда отецъ согласится переносить мое присутствіе.

— Какъ будетъ весело тебѣ вернуться домой. Неправда ли, твой домъ очень хорошъ? спрашивала Марта, которая тысячу разъ слышала его описаніе.

— Да, прелестенъ. Въ Варвикширѣ. Длинный, большой домъ съ множествомъ верандъ и балконовъ, ты знаешь, что я жила тамъ очень мало, но я все-таки люблю его.

— Я не думаю, чтобъ мнѣ нравилось жить такъ далеко, сказала Марта, Клапгэмъ гораздо лучше.

— Не знаю, равнодушнымъ тономъ сказала Дафна.

Въ эту минуту незнакомецъ появился на поворотѣ аллеи, но не одинъ. Шагахъ въ двухъ сзади него шелъ господинъ, одѣтый очень прилично и имѣвшій наружность джентльмена.

— Ну, mesdames, сказалъ Неронъ, вы видите, что я имѣлъ успѣхъ, но я подумалъ, что двое могутъ сдѣлать больше одного. Ну, Диксонъ, давай сюда шампанское.

Человѣкъ, названный Диксономъ, вынулъ изъ кармана бутылку, затѣмъ началъ вынимать отъ принесенной корзины вилки, тарелки, стаканы, тогда какъ Неронъ вынималъ изъ кармановъ множество разныхъ свертковъ. Онъ принесъ великолѣпныя вишни, затѣмъ нѣсколько пакетовъ съ пирожнымъ. И все это онъ вынулъ изъ разныхъ кармановъ.

— Мы должны были имѣть ужасный видъ, сказалъ онъ, но я полагаю, что сторожъ насъ не замѣтилъ. А теперь, Диксонъ, вы можете идти и придти чрезъ часъ за тарелками.

Диксонъ почтительно поклонился и ушелъ.

— Это вашъ лакей? спросила Дафна.

— Да, онъ имѣетъ несчастіе занимать эту неблагодарную должность.

Дафна разхохоталась.

— А! вы путешествуете съ своимъ лакеемъ? вскричала она. Представте себѣ, какъ это глупо: — вчера я приняла васъ за бѣднаго, странствующаго художника и думала, что, съ моей стороны, было бы великодушно дать вамъ полгинеи за вашъ эскизъ.

— Вы не получили бы его отъ меня и за тысячу полгиней. Нѣтъ, я не принадлежу къ числу бѣдняковъ, хотя, конечно, большинство бѣдняковъ гораздо счастливѣе меня. Но хотя бѣдность, какъ говорятъ, образуетъ героевъ, я никогда не сожалѣлъ, что мнѣ не было суждено воспитываться въ этой академіи…. А теперь, не угодно ли вамъ заняться завтракомъ. Вотъ страсбургскій пирогъ, вотъ сладкіе пирожки, а вотъ, и лучшая изъ вдовъ, Клико.

— Я не думаю, чтобъ я когда нибудь въ жизни пила шампанское, сказала Дафна.

— Не можетъ быть!.. вскричала Марта. Какъ!? даже и на дѣтскихъ пикникахъ?

— Я не была ни на одномъ дѣтскомъ пикникѣ, сказала Дафна.

— А у насъ дома они часто устраивались, сказала Марта. Мы пили шампанское на пикникахъ и когда за завтракомъ бывали гости. Папа особенно любитъ шампанское.

Въ это время они расположились на травѣ.

Марта Диббъ, которая наканунѣ была такъ оскорблена тѣмъ, что ея подруга предложила незнакомцу раздѣлить ихъ скромный завтракъ, безъ всякаго возраженія принимала его угощеніе. Человѣкъ, путешествующій съ лакеемъ, не можетъ быть кѣмъ нибудь.

— Онъ очевидно джентльменъ, думала Марта, окончательно убѣжденная видомъ его лакея. Я убѣждена, что папа и мама были бы рады съ нимъ познакомиться.

Такъ какъ голова Марты была возбуждена шампанскимъ, то она вдругъ сдѣлалась разговорчива.

— Вы знаете Клапгэмъ? спросила она незнакомца.

— Да, я слышалъ о немъ и, кажется, даже проѣзжалъ чрезъ него по дорогѣ въ Эпсомъ, отвѣчалъ онъ, не спуская глазъ съ Дафны, которая сидѣла въ лѣнивой позѣ, тогда какъ лицо ее выражало задумчивость.

Она только прикоснулась губами къ стакану съ шампанскимъ, затѣмъ объявила, что страсбургскій пирогъ самое отвратительное кушанье, которое она когда либо пробовала и вдоволь насытилась сладкими пирожками и вишнями.

— Я живу въ Клапгеэмѣ, когда бываю дома, сказала Марта. Папа построилъ тамъ большой домъ, съ коринѳскими портиками и у насъ всегда бываетъ множество гостей… Кромѣ того, папа построилъ оранжереи и очень гордится своими ананасами. Вы любите ананасы?

— Не особенно, отвѣчалъ Неронъ. А гдѣ вы живете, когда бываете дома, моя прелестная Помпея? спросилъ онъ, улыбаясь, Дафну, которая лѣниво подносила къ губамъ вишни.

— Въ Оксфордъ-стритѣ, спокойно отвѣчала Дафна.

Миссъ Диббъ сдѣлала ужасные глаза и готова была сказать: «Это ужъ чрезъ-чуръ», но не рѣшилась возражать подругѣ.

— Въ Оксфордъ-стритѣ?.. Это центръ торговой жизни. Вашъ отецъ купецъ?

— Да. Онъ торгуетъ бакалейными товарами.

Марта покраснѣла, какъ макъ. Она была немного даже оскорблена подобной безцеремонностью.

Дафна всегда любила ее, но у Дэфны былъ острый языкъ и она очень часто подсмѣивалась надъ положеніемъ своей подруги. Но на этотъ разъ она серьезно говорила незнакомцу:

— Надѣюсь, что нѣтъ ничего позорнаго, въ томъ что мой отецъ торгуетъ?

— Конечно, нѣтъ, отвѣчалъ незнакомецъ. Торговля очень почтенное употребленіе капитала и способностей. Я питаю большое уваженіе къ торговому классу, но…

— Но вы, какъ кажется, были удивлены, когда я назвала вамъ положеніе моего отца?

— Да, признаюсь, я былъ удивленъ. Вы не похожи на дочь купца. Если бы вы сказали мнѣ, что вашъ отецъ быль художникъ, или поэтъ, или даже актеръ, я нашелъ бы это совершенно естественнымъ. У васъ такой видъ, какъ будто вы неразрывно связаны съ искусствомъ.

— Это, кажется, вѣжливый способъ сказать, что я не кажусь вамъ вполнѣ приличной?

— Я не стану говорить вамъ, что я думаю, иначе вы скажете, что я говорю комплименты, я этого избѣгаю, я буду грубѣе, чѣмъ Петручіо. Вы сами приказали мнѣ это вчера, въ лѣсу.

— Да, я предпочитаю, когда вы грубы, отвѣчала Дафна.

Она была далеко не такъ оживлена, какъ наканунѣ, во время путешествія домой. Жара и тишина произвели на нее свое вліяніе. Кромѣ того, она была немного утомлена осмотромъ замка и сидѣла подъ тѣнью деревъ на половину въ тѣни, тогда какъ Марта, плотно позавтракавшая и выпившая почти стаканъ клико, держала въ рукахъ свое вѣчное вязанье и старалась занять незнакомца разговорами. Она спрашивала его, видалъ ли онъ то-то, бывалъ ли въ оперѣ, въ театрѣ, на празднествахъ, старалась дать понять, что ея родные бываютъ въ лучшемъ обществѣ, какъ будто оперныя ложи и балы значатъ лучшее общество.

Она хотѣла его занять и успѣла только страшно наскучить ему. Онъ предпочелъ бы сидѣть молча и глядѣть, какъ Дафна ѣстъ вишни. Такое занятіе болѣе подходило къ окружавшей ихъ тишинѣ.

Но для Марты молчаніе казалось скукой.

— Мы прелестно провели сегодняшній день, сказала она. Надо сдѣлать что нибудь, чтобъ развлечься. Хотите, будемъ говорить загадки. Я знаю еще много, кромѣ тѣхъ, которыя говорила вамъ вчера.

— Ради Бога, нѣтъ! вскричалъ Неронъ. Я не въ состояніи перенести ни одной, лучше будемъ сидѣть и мечтать.

"Какъ прелестно было сидѣть въ задумчивости.

"Какъ прелестно было мечтать въ полумракѣ,

«Любуясь на миртовые кусты на холмахъ».

Марта вопросительно оглядѣлась вокругъ. Она не видѣла нигдѣ ни миртовыхъ кустовъ, ни холмовъ, повсюду ихъ окружали однѣ деревья.

— Это стихи? спросила она.

— Да, по крайней мѣрѣ, это наиболѣе похоже на стихи изо всего, написаннаго въ послѣдней половинѣ столѣтія, отвѣчалъ незнакомецъ. Знаете, что, Помпея, прибавилъ онъ, обращаясь къ Дяфнѣ, я хотѣлъ бы, чтобъ мы съ вами были королемъ и королевой эльфобъ и проводили жизнь въ блаженной бездѣятельности, среди вѣчнаго лѣта…

— Которое въ концѣ концовъ надоѣло бы намъ, отвѣчала Дафна. Я, какъ маленькій мальчикъ во французской сказкѣ, люблю всѣ времена года, я увѣрена, что вы соскучились бы, если бы не могли кататься на конькахъ, охотиться и дѣлать много вещей, которыя невозможны лѣтомъ.

— Совершенно вѣрно, моя королева. Но когда сидишь подъ тѣнью деревъ въ такой день, какъ сегодня, то вѣчное лѣто кажется единственнымъ счастливымъ временемъ.

Онъ самъ внутренно удивлялся себѣ, удивлялся тому, что былъ пораженъ и раздосадованъ, узнавъ о положеніи родныхъ своей златокудрой нимфы. Конечно, не было ничего позорнаго быть дочерью коммерсанта. Онъ былъ далекъ отъ того, чтобъ находить торговлю какимъ нибудь неприличнымъ дѣломъ, но для этой дѣвушки, онъ желалъ бы совершенно другаго происхожденія. У нея былъ такой изящный видъ! Все, даже самое ея легкомысліе, прогоняло мысль о возможности ея происхожденія отъ купца. Въ каждомъ ея движеніи, въ каждомъ взглядѣ было столько поэзіи, столько истинной, врожденной прелести, что она казалась ему лучшимъ цвѣткомъ, который когда либо цвѣлъ въ лучшихъ англійскихъ гостиныхъ.

— А между тѣмъ, ей суждено было жить среди дыма и копоти Оксфордъ-стрита. Она выросла среди вѣчныхъ счетовъ фунтовъ, шиллинговъ и пенсовъ и со временемъ она выйдетъ замужъ за какого нибудь мясника или богатаго каретника, думалъ онъ, сдѣлается толстой женою толстаго альдермэна и будетъ проводить свою жизнь за нарядами.

И даже самая мысль объ этомъ была для него тяжела, какъ будто бы судьба этой дѣвушки могла имѣть для него какой нибудь интересъ.

— Но все-таки лучше, если она сдѣлается самой прозаической матерью и бабушкой, думалъ онъ, чѣмъ если исполнится предопредѣленіе, написанное у нея на рукѣ… Но какое мнѣ дѣло до всего этого? Будемъ наслаждаться сегодняшнимъ днемъ и оставимъ завтрашній въ покрывающемъ его мракѣ. Завтра я буду уже на дорогѣ въ Женеву, запертый въ удушливое купэ, съ надушенными французами, которые, не смотря на жару, не будутъ позволять открывать окна, и съ сожалѣніемъ буду вспоминать о сегодняшнемъ прелестномъ обществѣ.

Они провели подъ тѣнью деревъ нѣсколько часовъ, время отъ времени лѣниво разговаривая. Тогда какъ Марта продолжала стараться восхитить незнакомца роскошью и великолѣпіемъ виллы Либанонъ, построенной ея отцемъ въ Клапгэмѣ, Дафна иногда вздыхала, молча наслаждаясь прохладою и мечтая, пока, наконецъ, Марта не взглянула на часы и не объявила, что пора идти домой пить чай, такъ какъ миссъ Тоби уже ждетъ ихъ.

Неронъ дошелъ съ ними до воротъ дворца и хотѣлъ бы проводить ихъ далѣе, но Дафна попросила его разстаться съ ними здѣсь.

— Вы только напрасно испугаете нашу гувернантку, сказала она. Она подумаетъ о насъ, Богъ знаетъ что, за то, что мы приняли вашу любезность. Я прошу васъ, ступайте отсюда сейчасъ же въ вашъ отель.

— Если вы приказываете, то я повинуюсь, любезно сказалъ Неронъ.

Онъ въ этотъ разъ пожалъ ей руку, почтительно снялъ шляпу и пошелъ къ себѣ въ отель, который помѣщался на противоположной сторонѣ дороги.

Это былъ большой, бѣлый домъ съ садомъ и большимъ въ немъ фонтаномъ.

Дѣвушки стояли въ тѣни, глядя вслѣдъ незнакомцу.

— Онъ дѣйствительно очень милъ, сказала Марта. Я думаю, что мама была бы довольна видѣть его у себя на обѣдѣ, но онъ ничего не сказалъ намъ о себѣ.

Дафна ее не слыхала. Ея голова была полна самыхъ разнообразныхъ мыслей.

ГЛАВА IV.
Она была мила, скромна и добра.

Свѣтъ сдѣлался на девять мѣсяцевъ старше съ тѣхъ поръ, какъ Дафна прогуливалась въ саду Фонтенебло и арена ея жизни перенеслась въ прелестный англійскій ландшафтъ, въ одномъ изъ лучшихъ англійскихъ графствъ. Здѣсь, въ плодородномъ Варвикширѣ, на разстояніи трехъ миль отъ мѣсторожденія Шекспира, недалеко отъ Барвика и Лимингтона, даже не зная о существованіи хлопчатобумажныхъ фабрикъ Ковентри, Дафна проводила время въ счастливой лѣни, прогуливаясь по густымъ аллеямъ и лужайкамъ большаго сада на Саутъ-Гилѣ.

Саутъ-Гилъ была небольшая возвышенность среди плодородной долины. Довольно удобный и обширный домъ, къ которому время отъ времени дѣлались пристройки, возвышался на этомъ холмѣ и съ его балконовъ и оконъ открывался одинъ изъ лучшихъ видовъ Англіи, чистый деревенскій, мирный ландшафтъ, по которому, какъ серебряная лента, вился Эвонъ, окруженный плодородными цвѣтущими полями.

На дальнемъ планѣ виднѣлись кровли и колокольни церквей Страдфорда и наконецъ, на горизонтѣ, тянулся рядъ невысокихъ холмовъ.

Домъ былъ не старъ. Въ немъ не было никакихъ историческихъ воспоминаній, не смотря на то, что Саутъ-Гиль вмѣстѣ съ тремя или четырьмя сотнями акровъ земли, принадлежалъ семейству сэра Вернона Лауфорда со временъ царствованія Елизаветы. Прежде тутъ стоялъ старинный домъ, но онъ былъ настолько неудобенъ и сыръ, что для того, чтобъ привести его въ комфортабельный, удобный для жизни видъ, нужно было истратить около пяти тысячъ фунтовъ. Отецъ сэра Вернона подумалъ, что гораздо лучше истратитъ свои деньги, если построить совершенно новый домъ, чѣмъ передѣлаетъ старый. Вслѣдствіе этого, почтенныя развалины были разрушены къ великому неудовольствію археологовъ и изъ пепла возникла итальянская вилла, домъ съ широкими, французскими окнами, открывавшимися на обширныя веранды, на которыхъ можно было предаваться послѣобѣденной лѣни.

Всѣ спальни въ Саутъ-Гилѣ выходили на юго-западъ и лучшая изъ нихъ принадлежала Магдалинѣ Лауфордъ, прелестнѣйшему созданію въ свѣтѣ. Домъ имѣлъ очень простую наружность и былъ построенъ болѣе для удобства и комфорта его обитателей, чѣмъ для архитектурной красоты. Въ немъ было множество длинныхъ, прохладныхъ корридоровъ, обширныхъ комнатъ, въ томъ и другомъ этажѣ и большія сѣни.

Кромѣ того, къ дому былъ пристроенъ обширный зимній садъ, построенный сэромъ Вернономъ вскорѣ послѣ женитьбы. Этотъ садъ былъ однимъ изъ лучшихъ украшеній Саутъ-Гиля. Это было большое зданіе съ двумя мраморными лѣстницами, соединявшими его съ большой гостиной, и билліардной, и изъ гостиной и билліардной открывался на него, сквозь стеклянныя двери, прекрасный видъ.

Онъ былъ однимъ изъ печальныхъ воспоминаній для сэра Вернона Лауфорда, такъ какъ онъ построилъ его для удовольствія своей первой жены, богатой наслѣдницы и прелестнѣйшей изъ женщинъ. Но прежде чѣмъ постройка была окончена, первая леди Лауфордъ лежала въ могилѣ, оставивъ послѣ себя двухмѣсячную дочку.

Вдовецъ сильно горевалъ, но онъ не былъ исключеніемъ изъ общаго правила, по которому чѣмъ сильнѣе горе, тѣмъ оно кратковременнѣе, и нашелъ себѣ утѣшеніе во вторичномъ бракѣ.

Сэръ Вернонъ женился вторично чрезъ два года послѣ смерти своей жены и на этотъ разъ, вмѣсто того, чтобъ доставить удовольствіе всей странѣ, выбравъ одну изъ красивѣйшихъ и богатѣйшихъ окрестныхъ леди, онъ нашелъ себѣ жену гдѣ-то на континентѣ — обстоятельство, которое сильно осуждали его сосѣди. И, странная вещь, привезя ее къ себѣ въ домъ и представивъ своимъ друзьямъ, онъ никогда не упоминалъ о ея происхожденіи и никто не могъ ничего узнать о ея прошлой жизни.

Окрестные жители пожимали плечами, предсказывая всякія бѣды этому супружеству, и, нѣсколько лѣтъ спустя, имѣли удовольствіе убѣдиться, что ихъ пророчества были справедливы. Вторая леди Лауфордъ родила своему мужу двоихъ дѣтей: мальчика и дѣвочку и затѣмъ, чрезъ годъ послѣ рожденія дочери, таинственно исчезла. Говорили, что она изъ каприза уѣхала на югъ Франціи; затѣмъ разсказывали, что она уѣхала для поправленія здоровья. Но до сихъ поръ за ней никто не зналъ никакихъ капризовъ и всѣ всегда считали ее столько же здоровой, сколько и красивой женщиной. Она была немного легкомысленна, очень эксцентрична, страстно любила удовольствія и неограниченно управляла мужемъ, полная сознаніемъ своей красоты.

Съ того дня, какъ она исчезла, она болѣе не возвращалась и никто не слышалъ никакихъ объясненій ея отъѣзда до тѣхъ поръ, пока она не умерла. Чрезъ два или три года, смерть ея стала считаться совершившимся фактомъ.

Сэръ Вернонъ долго путешествовалъ, поручивъ свой домъ въ Саутъ-Гилѣ и воспитаніе своихъ дѣтей своей незамужней сестрѣ.

Магдалина, дочь и наслѣдница первой леди Лауфордъ, воспитывалась дома. Лофтусъ, мальчикъ, былъ отправленъ учиться въ Страдфордъ, гдѣ захворалъ и умеръ. Дѣтство и первая юность Дафны прошли въ школѣ. Еще нѣсколько недѣль тому назадъ она жила въ Аньерѣ, читая учебныя книжки, заучивая басни Лафонтена, выслушивая разсказы объ Аталіи и Ифигеніи, терзая терпѣливую миссъ Тоби и полновластно распоряжаясь Мартою Диббъ, какъ вдругъ оказалось, что ея воспитаніе окончено и она стала свободной, и могла, сколько угодно, гулять по полямъ и парку Саутъ-Гиля, гдѣ много лѣтъ тому назадъ, когда она была еще маленькимъ ребенкомъ, она бѣгала съ распущенными волосами, украшенными полевыми цвѣтами и гдѣ одинъ художникъ, пріятель ея отца, назвалъ ее златоцвѣтомъ.

Она отлично помнила этотъ теплый, апрѣльскій день, который казался ей теперь такъ далеко. Дѣйствительно, дѣтство такъ далеко отъ семьнадцати лѣтъ! Она отлично помнила артиста, который своими ласками завоевалъ ея дѣтское сердце. Ее такъ мало любили въ Саутъ-Гилѣ въ то время, когда художникъ, улыбаясь, сказалъ ея отцу, указывая на нея: «Какая прелестная картинка. Не позволите ли вы мнѣ, Лауфордъ, нарисовать ее такой, какова она теперь, съ развѣвающимися по вѣтру волосами, украшенными полевыми цвѣтами». Но сэръ Вернонъ коротко отклонилъ эту просьбу и пріятель пошелъ отъ нея прочь, куря сигару.

Она отлична помнила, какъ она была раздражена отвѣтомъ отца, какъ она сердито топала ножками, когда они ушли.

Предъ своимъ отъѣздомъ художникъ, однажды вечеромъ, встрѣтивъ ее одну въ саду, позвалъ съ собою на веранду и набросалъ эскизъ ея головки съ распущенными волосами. Эта головка появилась на слѣдующій годъ на выставкѣ въ королевской академіи и восхищала собою весь аристократическій Лондонъ.

Теперь снова былъ апрѣль мѣсяцъ, но изъ дѣвочки она превратилась въ женщину, свободную дѣлать все, что хочетъ, могущую понимать многое такое, что прежде было для нея непонятнымъ, но, къ несчастію, малопріятное.

Она начинала очень ясно понимать, что отецъ ее не любитъ и, по всей вѣроятности, никогда не будетъ любить, что ея присутствіе въ домѣ не доставляетъ ему удовольствія, что онъ только переноситъ его, какъ тяжелую обузу, тогда какъ всю любовь свою отдаетъ ея сестрѣ.

Правда, что онъ отъ природы былъ человѣкъ эгоистичный и равнодушный, любовь котораго не могла имѣть большой цѣны, но Дафна была бы счастлива любовью отца, такъ какъ не могла пожаловаться на избытокъ привязанностей. Его равнодушіе поразило ее въ самое сердце. Ея ласкали за ея хорошенькое личико и очаровательныя манеры и она привыкла пользоваться особеннымъ вниманіемъ своихъ подругъ, отчасти потому что была дочерью сэра Вернона Лауфорда, отчасти благодаря собственной граціи и прелести, которыя возвышали ее надъ остальными дѣвушками.

Однако, хотя сэръ Вернонъ отдавалъ всю свою привязанность своей старшей дочери, Дафна не была не любима въ Саутъ-Гилѣ. Ея сестра Магдалина нѣжно любила ее, любила съ того незабвеннаго, лѣтняго дня, когда она, серьезная девятилѣтняя дѣвочка, водила за руку свою маленькую, двухлѣтнюю сестренку, когда онѣ могли дѣлать все, что имъ угодно въ обширномъ Саутъ-Гилѣ, такъ какъ сэръ Вернонъ и леди Лауфордъ жили на континентѣ, а сестра лорда Лауфорда предпочитала развлеченія занятіямъ по хозяйству и съ дѣтьми, которыхъ она вполнѣ передала прислугѣ.

Съ тѣхъ поръ, не смотря на разлуку, сестры продолжали любить другъ друга. Магдалина любила Дафну покровительственною любовью; Дафна глядѣла на Магдалину съ глубочайшимъ уваженіемъ, видя въ ней совершеннѣйшее существо.

— Я боюсь, что я никогда не кончу свои разсказы, говорила Дафна, въ этотъ апрѣльскій вечеръ, вернувшись съ прогулки по берегу Эвона. Мнѣ нужно такъ много разсказать тебѣ.

— Въ такомъ случаѣ, говори, моя дорогая, я никогда не устану тебя слушать, отвѣчала Магдалина своимъ нѣжнымъ, протяжнымъ голосомъ.

У нея былъ пріятный голосъ и необыкновенно спокойная манера говорить, которая считается самой аристократической. Она говорила, какъ человѣкъ, никогда не спѣшившій и никогда не раздражавшійся.

Сестры сидѣли въ комнатѣ Магдалины, которая была гостиной, прежде чѣмъ сэръ Вернонъ пристроилъ флигель. Это была большая, высокая комната, съ бѣлыми обоями, съ китайскими драпировками, съ мебелью обитой свѣтло-голубой матеріей. Но лучшимъ украшеніемъ комнаты было множество цвѣтовъ: тюльпановъ, гарденій, гіацинтовъ, со вкусомъ разставленныхъ по столамъ и въ жардиньеркахъ.

Любовь къ цвѣтамъ была почти страстью Магдалины Лауфордъ и она была достаточно богата, чтобъ позволять себѣ удовлетворять этой страсти. Она по строила цѣлый рядъ оранжерей въ одномъ изъ уголковъ сада и содержала небольшой отрядъ садовниковъ и ихъ помощниковъ.

Она имѣла возможность сдѣлать это и во всей окрестности не было лучшихъ оранжерей, чѣмъ въ Саутъ-Гилѣ.

Магдалина была очень красивая дѣвушка. Красота ея была того правильнаго типа, относительно котораго не можетъ существовать разницы во мнѣніяхъ. Многіе, можетъ быть, находили ея красоту холодной, но всѣ соглашались, что она хороша. У нея былъ строгій, правильный профиль, широкій и высокій лобъ, носъ съ небольшимъ горбомъ, спокойный и рѣшительный ротъ, который принималъ необыкновенно пріятное выраженіе, когда она улыбалась. Глаза у нея были черные съ длинными черными рѣсницами и красивыми, точно нарисованными, бровями. Она причесывала свои волосы, какъ будто жила во времена Перикла и Аспазіи, то есть просто зачесывала ихъ назадъ и свертывала на затылкѣ большимъ узломъ. Никакіе локончики или завитки не придавали ея лицу обманчивой прелести. Ея красота имѣла чисто скульптурный характеръ, не имѣющій ничего общаго съ шикомъ и пикантностью; у нея не было ни одного изъ тѣхъ качествъ, соединеніе которыхъ составляетъ, по большой части, нынѣшнюю красоту.

Она любила все прекрасное, но любовь эта выражалась скорѣе въ мелкихъ подробностяхъ жизни, чѣмъ въ дѣйствительномъ занятіи какимъ нибудь искусствомъ. Хотя она хорошо рисовала, въ особенности свои любимые цвѣты, она въ особенности любила всѣ женскія работы, и никогда не была праздной, представляя въ этомъ отношеніи полнѣйшій контрастъ съ Дафной, которая по цѣлымъ часамъ ничего не дѣлала, если не считать дѣломъ глядѣнье на небо или представляющіеся виды или прогулки взадъ и впередъ по саду.

Дафна начинала много работъ, но ни одной никогда не кончала, тогда какъ Марта не начинала ни одной работы, прежде чѣмъ не кончала старой.

Характеръ Магдалины былъ воплощеннымъ спокойствіемъ и исполненіемъ своего долга.

— Я убѣждена, Лина, что я скоро тебѣ надоѣмъ, говорила Дафна, сидя на скамейкѣ у ногъ сестры. Ты не можешь себѣ представить, какая я болтунья.

— Я вполнѣ понимаю, прошептала Магдалина, улыбаясь, что тебѣ есть что разсказать. Ты дома всего недѣлю.

— Конечно. Но я такая всегда. Мнѣ кажется, что разговорчивость необходимое качество моего темперамента. О! Лина, какъ ужасно было оставлять меня на всѣ каникулы въ Аньерѣ!.. Я принуждена была проводить почти все время въ молчаніи, между тѣмъ я по природѣ должна говорить все, что мнѣ приходитъ въ голову. Вотъ почему я такъ подружилась съ Диббъ.

— Диббъ?.. Это собака, моя милая?

— Собака?.. вскричала Дафна, улыбаясь. Нѣтъ, Диббъ — моя школьная подруга, глупая, молчаливая, довольно вульгарная, но преданная мнѣ. Бѣдное существо! она принадлежала мнѣ безраздѣльно. Мы были неразлучны.

— Мнѣ очень жаль, что ты подружилась съ такой дѣвушкой, дорогая Дафна, серьезно сказала Магдалина. И, неужели ты не находишь неприличнымъ звать свою подругу Диббъ?

— У насъ такъ было принято, отвѣчала Дафна. Меня часто называли Лауфордъ. Вѣдь говорятъ же Дизраели, Гладстонъ, отчего же не сказать Диббъ и Лауфордъ?

— Это совершенно разныя вещи, Дафна. Если ты была большой подругой съ миссъ Диббъ, то почему не называть ее по имени.

— Пусть будетъ такъ, моя дорогая. На будущее время, чтобъ доставить тебѣ удовольствіе, она будетъ Мартой. Она доброе, безобидное существо. У ея отца есть лавка въ Оксфордъ-стритѣ, но все семейство живетъ во дворцѣ въ Клапгэмѣ… во дворцѣ съ большимъ садомъ и оранжереями и всякими усовершенствованіями. Если я называю ее вульгарной, то потому, что она и ея родные всегда тщеславились своими деньгами. Марта постоянно спрашивала на счетъ моихъ средствъ. Ей очень хотѣлось знать, богата я или бѣдна, но я положительно не могла сообщить ей этого. Каково мое положеніе, Лина?

Говоря это, Дафна съ любопытствомъ глядѣла на сестру.

Мимолетная краска выступила на щекахъ Магдалины. Ея взглядъ нѣжно устремился на Дафну.

— Моя дорогая, къ чему ты безпокоишь себя денежными вопросами? Развѣ ты когда нибудь испытывала неудобства бѣдности?

— Никогда. Ты всегда присылала мнѣ слишкомъ много. У меня всегда было карманныхъ денегъ больше, чѣмъ у кого нибудь во всемъ пансіонѣ, не исключая и Марты Диббъ. Хотя она считала своимъ долгомъ сказать мнѣ, что ея отецъ могъ бы присылать ей въ десятеро больше, чѣмъ присылалъ. Нѣтъ, моя дорогая, я не знаю, что такое бѣдность, но я хотѣла бы знать, каково мое положеніе теперь, когда я стала взрослой дѣвушкой. Я узнала, что ты наслѣдница. Кто-то въ Саутъ-Гилѣ сказалъ мнѣ это. Скажи же мнѣ, моя дорогая, что я такое?

— Милая моя, отецъ нашъ не богатый человѣкъ, но онъ…

Магдалина немного запнулась, сказавъ это, такъ какъ знала, что Саутъ-Гиль былъ укрѣпленъ за ея матерью и ея дѣтьми и что, по всей вѣроятности, кромѣ него, у сэра Вернона ничего не было.

— Но онъ, безъ сомнѣнія, позаботится о тебѣ. Но если бы даже этого и не случилось, то у меня есть достаточно денегъ…

— Я понимаю, сказала Дафна, вдругъ поблѣднѣвъ, я нищая.

— Дафна!..

— Сколько я понимаю, у моей матери не было ни гроша. Вотъ почему никто никогда не говоритъ о ней… Вотъ почему также въ этомъ домѣ нѣтъ ея портрета… Въ этомъ домѣ, гдѣ она жила, гдѣ ею восхищались гдѣ она любила!… Я была не права, называя Диббъ вульгарной за то, что она мѣрила все состояніемъ. Другіе люди также судятъ по состоянію.

— Дафна, какъ можешь ты это говорить?

— Я вѣдь уже сказала тебѣ, что говорю все, что, мнѣ приходитъ въ голову. О! Магдалина, не подумай, чтобъ я завидовала тебѣ. Ты всегда была ко мнѣ такъ добра… ты у меня только одна во всемъ свѣтѣ… Я не забочусь о деньгахъ. Мнѣ кажется, что мнѣ было и все равно, бѣдна я или богата, если бы я могла свободно путешествовать по свѣту, какъ мужчины. Но жить въ большомъ домѣ, имѣть кучу слугъ и знать, что у меня нѣтъ ничего, что я нищая дочь нищей матери… это огорчаетъ меня.

— Моя милая, какое фальшивое, какое глупое мнѣніе. Неужели ты думаешь, что кто нибудь въ этомъ домѣ считаетъ тебя ниже меня, потому что я обязана старымъ пергаментамъ тѣмъ, что имѣю состояніе? Неужели ты думаешь, что тебя не полюбятъ за одну твою любезность, за твое хорошенькое личико?.. Неужели ты думаешь, что не найдешь человѣка, который полюбилъ бы тебя и женился бы на тебѣ, имѣя достаточное состояніе, чтобъ дать моему сокровищу все, что ты пожелаешь, въ этомъ свѣтѣ?

— Я убѣждена, что возненавидѣла бы этого человѣка, кто бы онъ ни былъ, сказала Дафна.

Магдалина серьезно поглядѣла на нее нѣжнымъ, материнскимъ взглядомъ, который такъ шелъ къ ея спокойному лицу.

Когда начался этотъ разговоръ, она отложила сторону вязанье и отдала все свое вниманіе Дафнѣ.

— Почему ты такъ говоришь? серьезно спросила она ее. Ты немножко рано разсуждаешь объ этомъ.

— Почему же? Неужели человѣкъ не можетъ имѣть своихъ убѣжденій въ семнадцать лѣтъ, также какъ въ двадцать семь? Я очень хотѣла бы имѣть умнаго, богатаго мужа и быть, вмѣсто нищей Дафны, какой нибудь мистриссъ, имѣющей большой ежегодный доходя., но я не думаю, чтобъ нашелся человѣкъ, за котораго я захотѣла бы выйти замужъ.

— Я надѣюсь, моя дорогая, что тебѣ еще никто не нравился.

— Пансіонерки такъ легкомысленны и обыкновенно влюбляются въ своихъ учителей танцевъ, со смѣхомъ сказала Дафна. Мнѣ кажется, я также старалась влюбиться, но это мнѣ не удалось. Бѣднякъ былъ старъ, некрасивъ и, къ тому же, еще хромой, какъ лордъ Байронъ на картинкахъ. Нѣтъ, Дина, ты можешь быть покойна, никто изъ танцовальныхъ учителей занимаетъ моего сердца.

— Я очень рада слышать это, отвѣчала Магдалина. И надѣюсь, что у тебя въ сердцѣ нѣтъ ничьего образа.

Дафна покраснѣла и, вынувъ гарденію изъ большой вазы, стоявшей на рабочемъ столикѣ сестры, наклонясь надъ цвѣткомъ, начала обрывать лепестки одинъ за другимъ.

— Любитъ… не любитъ… шептала она, улыбаясь этой собственной шуткѣ, хотя ея улыбка была немного печальна. Не любитъ… со вздохомъ сказала она. Видишь, Лина, судьба противъ меня. Мнѣ суждено умереть дѣвушкой.

— Дафна, ты хочешь сказать, что тебѣ нравится кто нибудь? спросила Магдалина, болѣе серьезно, чѣмъ, можетъ быть, слѣдовало бы говорить съ такимъ ребенкомъ.

— Да, есть одинъ человѣкъ на свѣтѣ, сказала Дафна, ярко покраснѣвъ и улыбаясь. Человѣкъ, котораго Диббъ, прости мнѣ — Марта, и я встрѣтили однажды въ лѣсу, въ праздникъ. Ты знаешь что отецъ оставилъ меня на каникулы въ школѣ. Этотъ человѣкъ единственный, за котораго я согласилась бы выйти замужъ. Но это невозможно, такъ какъ онъ уже женихъ, поэтому то, видишь ли, мнѣ суждено умереть дѣвушкой.

— Дафна! что ты хочешь сказать? Человѣкъ, котораго вы встрѣтили въ лѣсу и который былъ женихъ… Надѣюсь, ты не хочешь этилъ сказать, что ты и твоя подруга, миссъ Диббъ, познакомились на прогулкѣ съ чужимъ человѣкомъ! вскричала Магдалина, приведенная въ ужасъ одной мыслью объ этомъ. Я надѣюсь, что вы никогда не ходили гулять однѣ?.. Я всегда думала, что француженки заботятся о своихъ воспитанницахъ.

— Да, конечно, отвѣчала смѣясь Дафна. Все это случилось только въ моемъ воображеніи, моя дорогая. Я разсказала эту исторію только для того, чтобъ посмотрѣть, какъ ты сдѣлаешь испуганное лицо… Нѣтъ, Лина, мнѣ никто не нравится. Мое сердце свободно, какъ ласточка… А теперь, поговоримъ о тебѣ. Я прошу тебя, разскажи мнѣ о мистерѣ Горингѣ… о Джеральдѣ, я полагаю, что я могу называть его по имени, такъ какъ со временемъ онъ будетъ моимъ зятемъ?..

— Твоимъ братомъ, моя дорогая.

— Благодарю тебя, Лина. Это звучитъ гораздо лучше. У меня такъ мало близкихъ. Я всегда буду звать его Джеральдомъ. Какое хорошенькое имя.

— Его назвали такъ, въ честь матери его, леди Джеральдины.

— Я знаю. Она представляла аристократическую половину ихъ семейства, а его отецъ, плебейскую половину, сколько я знаю. Не правда ли, его отецъ былъ нѣчто въ родѣ Диббъ?

— Его отецъ былъ очень достойный человѣкъ, который составилъ себѣ состояніе своимъ трудомъ.

— И леди Джеральдина вышла за него замужъ за его богатство, а вы съ Джеральдомъ будете тратить его деньги.

— Сколько я знаю, Дафна, мистеръ Горингъ и то жена, были очень согласными супругами и ничто не даетъ тебѣ повода смѣяться надъ ними.

— Ничто, кромѣ моей природной насмѣшливости, которая заставляетъ меня дѣлать смѣшными добрыхъ людей… Какъ звали отца мистера Горинга?

— Его собственная фамилія была мистеръ Джильсъ, но онъ перемѣнилъ ее вскорѣ послѣ женитьбы и принялъ имя дѣда своей жены съ материнской сторові сквайра въ Варвикширѣ.

— Какой ловкій путь сдѣлаться деревенскимъ джентльменомъ! А теперь, прошу тебя, разскажи мнѣ про Джеральда? Онъ очень хорошъ?

— Ты можешь предположить, что я нахожу его такимъ, отвѣчала Магдалина.

— Скажи пожалуйста, отчего я не видѣла его портрета? Я надѣялась, что у тебя въ комнатѣ уже навѣрно около полдюжины его портретовъ, но, вѣрно у тебя подъ замкомъ есть цѣлый альбомъ съ его карточками?

— Онъ не снималъ съ себя портреты съ тѣхъ поръ, какъ былъ ребенкомъ. Онъ не любитъ фотографіи и хотя далъ мнѣ обѣщаніе, что пожертвуетъ для меня своей нелюбовью и сниметъ съ себя портретъ, но все еще не сдѣлалъ этого.

— Это очень дурно съ его стороны, сказала Дафна. Мнѣ было бы очень любопытно видѣть его лицо. Но, можетъ быть… нерѣшительно сказала она, бѣднякъ не красивъ и поэтому не хочетъ сниматься.

— Нѣтъ, отвѣчала Магдалина, со своей милой улыбкой. Я. не думаю, чтобъ его злѣйшій врагъ могъ найти его некрасивымъ, хотя этимъ я не хочу сказать, чтобъ я любила его за наружность.

— Я въ этомъ не увѣрена, съ убѣжденіемъ вскричала Дафна. Чтобы ни говорили, я увѣрена, что невозможно полюбить человѣка съ приплюснутымъ носомъ, толстаго, хотя бы нравственно онъ былъ совершеннѣйшимъ существомъ въ мірѣ. Я очень рада, что мой будущій братъ красивъ.

— Красота дѣло вкуса. Я не знаю, каковы твои идеи на счетъ мужской красоты.

— Ты хочешь знать мои мысли на этотъ счетъ, сказала Дафна. Ты хочешь знать, что я называю красивымъ мужчиной? Этотъ вопросъ требуетъ обсужденія… что ты скажешь о блѣдномъ цвѣтѣ лица, задумчивыхъ глазахъ подъ густыми, темными рѣсницами, о широкомъ, низкомъ лбѣ, о серьезномъ ртѣ, о милой улыбкѣ, о черныхъ волосахъ, о стройной, высокой фигурѣ?

— Можно было бы подумать, что ты видѣла мистера Горинга и рисуешь его портретъ, сказала Магдалина.

— Какъ! онъ похожъ на этотъ портретъ, Лина?

— Очень трудно описать наружность человѣка, но твое описаніе совершенно подходитъ къ Джеральду, хотя я убѣждена, что тотъ образъ, который ты ририсуешь, въ твоемъ вображеніи, представляется иначе, чѣмъ въ моемъ.

— Безъ сомнѣнія, отвѣчала Дафна со вздохомъ. На свѣтѣ нѣтъ двухъ похожихъ сновъ.

— Впрочемъ, скоро ты будешь имѣть возможность судить о немъ, сказала Магдалина, Джеральдъ пріѣдетъ домой осенью.

— Осенью!.. вскричала Дафна. Это страшно долго. Но тогда, надѣюсь, вы сейчасъ же обвѣнчаетесь?

— Не ранѣе слѣдующей весны, таково желаніе моего отца. Ты знаешь, я буду совершеннолѣтней только въ двадцать пять лѣтъ и тогда буду имѣть возможность вполнѣ располагать своимъ имѣніемъ.. Поэтому папа думаетъ, что, во избѣжаніе всякихъ затрудненій, необходимо подождать до этихъ поръ. Я не могу возражать ему.

— Отецъ поступаетъ такъ изъ эгоизма. Онъ не въ состояніи разстаться съ тобой.

— Развѣ я могу сердиться на это? отвѣчала Магдалина, нѣжно улыбаясь при мысли о любви отца. Мнѣ нравится думать, что я необходима для его счастія.

— Но вѣдь надо же подумать о твоемъ счастіи и о счастіи мистера Горинга. Вы слишкомъ давно помолвлены и живете порознь. Время должно тянуться для васъ ужасно. Если я когда нибудь буду невѣстой, то я надѣюсь, что мой женихъ будетъ проводить со мной болѣе времени.

— Отецъ думаетъ, что мы не должны видѣться слишкомъ часто, чтобъ не надоѣсть другъ другу, сказала Магдалина съ недовѣрчивой улыбкой, и такъ какъ Джеральдъ очень любитъ путешествовать и ему необходимо было разсѣяніе послѣ смерти его матери, то отецъ предложилъ, чтобъ онъ проводилъ большую часть своей жизни въ путешествіяхъ до моего двадцатипятилѣтія. Отецъ думаетъ, что для насъ лучше провести это время не вмѣстѣ.

— Это жестоко и ничѣмъ не объясняется! съ негодованіемъ вскричала Дафна. Твое двадцатипятилѣтіе!.. Ты состаришься, прежде чѣмъ выйдешь замужъ. Во всѣхъ романахъ, которые я читала, героини выходятъ замужъ въ двадцать лѣтъ, но даже и тогда онѣ иногда кажутся старухами. Девятнадцать лѣтъ самое удобное время для того, чтобъ надѣть миртовый вѣнокъ и кружевное покрывало.

— Таково мнѣніе большинства, моя милая, но я не думаю, чтобъ молодые люди, пишущіе романы въ семнадцать или девятнадцать лѣтъ, имѣли наиболѣе вѣрный взглядъ на жизнь. Ты не можешь говорить ничего дурнаго про отца, Дафна. Онъ, конечно, дѣлаетъ все къ лучшему.

— Не знаю, отвѣчала Дафна, но если ты довольна, то и я также. Теперь я съ нетерпѣніемъ буду ждать осени и удовольствія познакомиться съ моимъ будущимъ братомъ. Надѣюсь, онъ меня полюбитъ?

— Въ этомъ не можетъ быть сомнѣнія, Дафна.

— Я въ этомъ совсѣмъ не увѣрена. Подумай объ отцѣ. Я дорого бы дала, чтобъ онъ меня любилъ, но онъ меня ненавидитъ.

— Дафна, какъ можешь ты говорить это!

— Неужели ты думаешь, что я не могу различать признаковъ отвращенія отъ доказательствъ любви?.. Я знаю, что ты меня любишь, тебѣ нѣтъ надобности говорить мнѣ это. Твои поступки достаточно доказываютъ это. Я увѣрена въ твоей любви, я вижу ее въ твоемъ лицѣ, я слышу ее въ тонѣ твоего голоса. Но я также хорошо знаю, что отецъ не любитъ меня. Онъ держалъ меня вдали отъ себя такъ долго, какъ только могъ, и теперь, когда долгъ или его забота о мнѣніи родныхъ, заставляютъ его держать меня дома, онъ избѣгаетъ меня, насколько можно, какъ избѣгаетъ всякій человѣкъ непріятный для себя предметъ.

— Будь терпѣлива, моя милая. Со временемъ ты растрогаешь его сердце, сказала Магдалина.

Говоря это, она нѣжно гладила сестру по головѣ.

— Онъ непремѣнно полюбитъ мою дорогую Дафну, когда узнаетъ ее лучше, прибавила она.

— Я этого не думаю. Мнѣ кажется, что онъ былъ предубѣжденъ противъ меня, когда я была еще совсѣмъ маленькой дѣвочкой и, конечно, не могла ничѣмъ оскорбить его. Можетъ быть, я была капризна или слишкомъ громко кричала, когда у меня шли зубы, или что нибудь въ этомъ родѣ… Лина, ты не думаешь, чтобъ онъ ненавидѣлъ мою мать?

Магдалина сильно покраснѣла.

— Дафна, что за вопросъ. Второй бракъ моего отца былъ также бракомъ по любви, какъ и первый.

— Да, я увѣрена, что онъ любилъ ее, такъ какъ иначе не женился бы на такой ничтожной женщинѣ, сказала Дафна, но, вѣроятно, онъ, впослѣдствіи, возненавидѣлъ ее.

Въ эту минуту дверь отворилась и звучный мужской голосъ сказалъ:

— Магдалина, вы мнѣ нужны.

Лина поспѣшно встала, положила работу на столъ, поцѣловала Дафну и вышла изъ комнаты на зовъ отца.

ГЛАВА V.
Ты меня любишь, въ этомъ я увѣрена.

Много разъ, со времени своего возвращенія домой, Дафна готова была разсказать сестрѣ о своемъ приключеніи съ незнакомымъ путешественникомъ, котораго она называла «человѣкомъ въ лѣсу», но это приключеніе, когда она на него глядѣла съ точки зрѣнія, царствовавшей въ ихъ домѣ, казалось ей болѣе ужаснымъ, чѣмъ когда она глядѣла на него съ своей точки зрѣнія.

— Правда, это знакомство доставило Дафнѣ много удовольствія, но, сидя рядомъ съ Магдалиной, она начинала сомнѣваться, чтобъ это удовольствіе могло служить достаточнымъ извиненіемъ ея поступка. И нѣсколько разъ, начиная говорить, она никакъ не могла досказать до конца исторію о джентельменѣ, который самъ себя назвалъ Нерономъ. Съ ея стороны было очень дурно имѣть тайну отъ сестры, но ей была тяжела мысль, что Магдалина осудитъ ея поведеніе, а она была слишкомъ увѣрена, что Магдалина осудитъ его.

Объ этой тайнѣ Дафна думала въ теплые весенніе дни, бродя по берегу любимой рѣки. Ей казалось страннымъ, что двѣ жизни могутъ столкнуться на мгновеніе и затѣмъ снова разстаться навсегда, чтобъ никогда болѣе не встрѣчаться.

— Наша встрѣча не имѣла значенія, думала Дафна. Два лѣтнихъ дня и все кончилось. Я бы удивилась, если бы Неронъ вспомнилъ о Помпеѣ, оставивъ Фонтенебло. Помпея!.. Какое ужасное имя! И какое мнѣніе онъ долженъ былъ составить обо мнѣ когда я назвала себя имъ.

Изъ всего, что было въ Саутъ-Гилѣ, а тамъ было много хорошаго, Дафна больше всего любила рѣку. Она любила ее еще тогда, когда была крошечнымъ ребенкомъ, не умѣвшимъ выражать словами своего восхищенія. Ей всегда хотѣлось броситься въ рѣку, соскочить съ рукъ няньки въ нее, до такой степени она любила воду. Затѣмъ, когда она немного выросла и стала умнѣе, для нея доставляло большое удовольствіе сидѣть по цѣлымъ часамъ на берегу. Въ теплые дни она любила сидѣть на берегу и читать какую нибудь книжку или мечтать съ широкооткрытыми глазами, когда тѣни начинали спускаться на рѣку.

Позднѣе, въ однѣ счастливыя вакаціи, когда ея отецъ былъ въ Эмсѣ, а она съ Магдалиной оставаась въ Саутъ-Гилѣ, подъ присмотромъ незамужней тетки, которая не обращала на нихъ ни малѣйшаго вниманія, Дафна нашла старую лодку въ сараѣ, которая стояла безъ употребленія послѣднія семь лѣтъ, и съ помощью мальчика, одного изъ помощниковъ садовника, кое какъ поставила эту лодку и привела ее настолько въ хорошій видъ, что въ ней можно было кататься на рѣкѣ, по которой она отъѣзжала отъ берега настолько далеко, чтобъ не приводить Магдалину въ положительное отчаяніе.

Теперь, когда ея образованіе было окончено и она превратилась въ юную леди, Дафна стала снова мечтать пріобрѣсти себѣ лодку.

У нея было достаточно карманныхъ денегъ. Она отправилась въ лодочный сарай, въ которомъ оставила свое сокровище, она училась въ Аньерѣ плавать и теперь могла безопасно предаваться своему удовольствію; она держала совѣтъ съ помощникамъ садовника, который въ это время сдѣлался уже мужчиной, на счетъ того, какъ достать лодку и гдѣ.

— Это зависитъ отъ того, какую лодку желаете вы имѣть, миссъ, отвѣчалъ ей ея пріятель. Вы знаете, есть много хорошихъ лодокъ.

— О! я это знаю. Но я хотѣла бы имѣть хорошенькую, длинную, узенькую лодочку, сказала Дафна, описывая гичку.

— О! миссъ это будетъ слишкомъ опасно. Такая лодка можетъ запутаться въ травѣ и перевернуться. Вамъ лучше купить шлюпку. Она гораздо удобнѣе и спокойнѣе.

— Это шлюбка походитъ на лаханку, не правда ли?

— Да, немного, миссъ.

— Я ни за что не соглашусь сѣсть въ подобную лодку. Нѣтъ, Бинкъ, я была бы счастлива, если бы могла достать узенькую лодку, съ острымъ носомъ. Это было бы такъ хорошо. Какъ жаль, что нашу старую лодку съѣли крысы. Но я все-таки хочу пріобрѣсти лодку. Какъ скоро могу я ее достать?

— Я все-таки думаю, что вамъ лучше пріобрѣсти шлюпку, миссъ, повторилъ Бинкъ. Вы можете пріобрѣсти хорошенькую шлюпку, не слишкомъ похожую налаханку и пару хорошенькихъ веселъ. Я могу заказать вамъ эту лодку въ праздникъ, когда пойду въ отпускъ въ Страдфордъ. Тамъ живетъ хорошій лодочникъ и я закажу ему лодку.

— Прелестно! вскричала Дафна, хлопая въ ладоши, лодку, спеціально построенную для меня, и я надѣюсь, что даже сестра согласится часто кататься со мною. Лодка должна быть раскрашена въ англійскомъ стилѣ. Вы меня понимаете? Не правда ли?

— Не совсѣмъ, миссъ. Вы сдѣлаете лучше, если сами напишите лодочнику, что именно, вы хотите.

— Я сдѣлаю лучше, Бинкъ, я нарисую лодку и раскрашу ее тѣми цвѣтами, какіе нужны. Затѣмъ, я надѣюсь, что у нее должно быть имя.

— Лодки очень рѣдко имѣютъ названія, миссъ.

— Моя лодка не останется безъ названія. Я назову ее…

Она помолчала нѣсколько мгновеній, затѣмъ, слегка покраснѣла, тогда какъ улыбка мелькнула у нея на губахъ, и, бросивъ взглядъ на Бинка, который стоялъ, опершись на лопатку, сказала:

— Я назову мою лодку Неронъ.

— Что это такое, миссъ? Это старый докъ въ Вашингтонѣ? Не лучше ли назвать Нильсонъ. Это болѣе подходящее имя для лодки.

— Нѣтъ, Бингъ, Неронъ, Неронъ. Я сама напишу лодочнику.

— Да, это будетъ гораздо лучше, миссъ. Я никогда не могу хорошо запоминать имена.

Когда Дафна дала Бинку рисунокъ съ приказаніемъ заказать лодку, она вдругъ вспомнила объ отцѣ. Лодочный сарай былъ его собственностью.

Поэтому, послѣ обѣда вечеромъ, когда Магдалина и она сидѣли другъ противъ друга за маленькимъ столикомъ, тогда какъ сэръ Вернонъ сидѣлъ въ креслѣ и пилъ кларетъ, Дафна, выслушавъ длинный монологъ отца о дурномъ поведеніи и неловкости слугъ, заговорила въ свою очередь.

— Папа, могу я завести себѣ шлюпку? Я пріобрѣту ее на свои деньги.

— Шлюпку!… вскричалъ сэръ Вернонъ, что это такое шлюпка?

Онъ вообразилъ, что это какая-то принадлежность женскаго туалета или какое нибудь модное платье, которое захотѣлось пріобрѣсти его легкомысленной дочери.

— Шлюпка это… Это родъ лодки, папа.

— А шлюпка! вскричалъ серъ Вернонъ, какъ будто, въ первый разъ, она сказала совсѣмъ не это слово. Что вы будете дѣлать со шлюпкой?

— Я такъ люблю рѣку, папа, а Бинкъ говоритъ, что шлюпка будетъ совсѣмъ безопасная лодка.

— Кто это Бинкъ?

— Одинъ изъ помощниковъ садовника.

— Любопытный авторитетъ! И такъ, вы хотите имѣть шлюпку и кататься по рѣкѣ, какъ мальчикъ.

— Не я одна это дѣлаю, папа.

— Впрочемъ, мнѣ все равно, пока вы не будете выѣзжать за наши границы. Я желалъ, чтобъ мадамъ Тольмашъ научила васъ плавать. Умѣете ли вы?

— Да, папа, я хорошо плаваю.

— Въ такомъ случаѣ, вы можете пріобрѣсти лодку. Хотя это мужское занятіе, но вы можете заниматься имъ. Опять таки повторяю: не далѣе границъ нашего имѣнія. Я не хочу, чтобъ вы плавали по всему графству.

— Я буду очень счастлива, не переходя наши границы, скромно отвѣчала Дафна.

Въ этотъ же день Дафна распорядилась привести въ порядокъ лодочный сарай, въ великому неудовольствію мистера Макъ-Клоски, старшаго садовника, все занятіе котораго состояло въ томъ, что онъ обходилъ садъ и оранжереи, куря трубку и раздавая приказанія. По словамъ Макъ-Клоски, Бинкъ, занятый очищеніемъ сарая, не обратилъ достаточнаго вниманія на порученное ему приготовленіе грядъ для дынь.

— Я буду жаловаться сэру Варнону, сказалъ Макъ-Клоски.

— Извините, мистеръ Макъ-Клоски, но миссъ Дафна приказала мнѣ сдѣлать это.

— Миссъ Дафна!.. Мои садовники содержаться не для миссъ Дафны! вскричалъ Макъ-Клоски.

Онъ рѣшился дать урокъ миссъ Дафнѣ, когда она вечеромъ отправится гулять по розовому саду.

— Благодаря вамъ, миссъ, пришлось отнять одного садовника отъ ухода за розами, строго сказалъ онъ. Юныя леди, только что окончившія воспитаніе, не уважаютъ ничего.

— Отъ вашихъ розъ?.. вскричала Дафна, бросая удивленный взглядъ на длинные, сухіе прутья, которымъ, казалось, не суждено было никогда зацвѣсти. Я могу судить только о томъ, что вижу, но я удивляюсь, что вы называете это розами. Во Франціи все цвѣтетъ мѣсяцемъ раньше, чѣмъ здѣсь, что бы вы ни дѣлали. Въ прошломъ году у меня, подъ окномъ, въ Аньерѣ, цвѣли розы, какъ разъ въ это время, сказала она, уходя и оставляя мистера Макъ-Клоски сильно оскорбленнымъ.

Какъ страстно желала она, недѣль пять тому назадъ, еще сидя въ пансіонѣ мадамъ Тольмашъ, скорѣе возвратиться домой. До тѣхъ поръ, пока Саутъ-Гиль былъ далеко, онъ представлялся Дафнѣ мѣстомъ совершеннѣйшаго счастія, но теперь, когда она поселилась въ немъ на всю свою будущую жизнь, она начала открывать, что даже въ Саутъ-Гилѣ жизнь не представляетъ собою идеальнаго счастія.

Хотя она страстно любила Магдалину и Магдалина возвращала ей ея привязанность, но почти каждая минута ея жизни, которую она проводила въ обществѣ отца, отравлялась тяжелой мыслью, что онъ ее не любитъ. Она поминутно думала о томъ, что онъ былъ бы счастливѣе, если бы отдѣлался отъ нея, если бы она вышла замужъ, умерла, или хотя бы убѣжала, только избавила бы его отъ себя.

Она была очень молода и безаботна, молодость не позволяла ей долго оставаться печальной, поэтому она находила много удовольствій въ своей жизни, которая была бы еще счастливѣе, если бы ее не отравляла постоянная мысль о равнодушіи отца.

— Какъ я люблю теперь эту мѣстность, говорила она однажды Магдалинѣ, прогуливаясь съ нею вечеромъ, послѣ обѣда, по саду, подъ тѣнью деревъ, она съ каждымъ днемъ все больше нравится мнѣ, хотя я не могу отдѣлаться отъ мысли, что я здѣсь лишняя.

— Дафна! ты? дочь хозяина дома?..

— Одна изъ дочерей, а не дочь, отвѣчала Дафна. Чтобъ понять, почему я считаю себя лишней дочерью, тебѣ стоило бы послушать, какимъ тономъ на дняхъ говорилъ со мною Макъ-Клоски по поводу того, что я дала Бинку работу на часъ или на два. Если бы я была бѣдной, ничтожной гувернанткой, то онъ и тогда не смѣлъ бы говорить со мною такимъ тономъ. Если бы отецъ любилъ меня, Макъ-Клоски никогда не рѣшился бы говорить со мною такимъ тономъ. Любилъ!.. какая глупость! всѣмъ очевидно, что я ему противна.

— Дафна, если ты будешь думать такія глупости, ты никогда не будешь счастлива, серьези осказала Магдалина, обнимая сестру. Ты ошибаешься на счетъ отца. Онъ далеко не сообщителенъ, его обращеніе, можетъ быть, немного холодно, хотя…

— Холодно!.. вскричала Дафна. Оно ледяное, въ его присутствіи, мнѣ кажется, что я на полюсѣ.

— Но онъ не холоденъ со мною; какъ могъ онъ имѣть къ тебѣ достаточно любви: ты долго прожила внѣ дома, я же всю жизнь была около него…

— Да, ты прожила всю жизнь около него, потому что я всегда была лишней.

— Дафна!.. Ты не имѣешь права говорить такимъ образомъ. Отцу нравилось имѣть около себя одну дочь, за это никто не можетъ быть на него въ претензіи. Ты была гораздо моложе меня. Вотъ причина, почему онъ оставилъ меня, а не тебя. Онъ человѣкъ нервный, ему необходимо полное спокойствіе. Теперь, когда твое воспитаніе кончилось и ты вернулась домой, я положительно не вижу, на что бы ты могла жаловаться?

— Нѣтъ, я ни на что не могу жаловаться!.. съ горечью вскричала Дафна, кромѣ того, что я изгнана изъ отцовскаго сердца… Ты, Лина, меня любишь и я не настолько дурна, чтобъ завидовать тебѣ, тебѣ, которая была постоянно моимъ ангеломъ хранителемъ… Нѣтъ, моя дорогая, но онъ все-таки ненавидитъ меня. Мой отецъ ненавидитъ меня и отнялъ у меня возможность вернуть къ себѣ его сердце, когда я была ребенкомъ. Теперь же я возвратилась домой, какъ чужая, и теперь еще невозможнѣе, чтобъ онъ полюбилъ меня.

— Если бы онъ даже не любилъ тебя до сихъ поръ, то повѣрь, Дафна, полюбитъ. Нѣтъ человѣка, который могъ бы не восхищаться моей дорогой, милой сестрой, сказала Магдалина, съ глазами, полными слезъ.

— Я никогда не буду болѣе огорчать тебя изъ-за отца! вскричала Дафна, съ огорченнымъ видомъ, увидя слезы сестры. Я постараюсь довольствоваться твоей любовью, но, не правда ли, ты всегда будешь меня любить?

— Да, всѣмъ сердцемъ.

— И исполнять свой долгъ и такъ далѣе, и такъ далѣе.

— Кстати, Дафна, относительно долга, сказала Магдалина. Не думаешь ли ты, что тебѣ не мѣшало бы немного заняться самой?

— Заниматься самой? вскричала Дафна. Въ послѣдніе три дня я была ужасно занята… моей лодкой.

— Моя дорогая, ты все смѣешься. Я же хочу сказать тебѣ, что въ семьнадцатъ лѣтъ…

— Съ половиною, прибавила Дафна съ достоинствомъ.

— Что въ семьнадцатъ лѣтъ, едва ли воспитаніе можетъ быть окончено.

— Я знаю страшно мало, такъ какъ была ужасно лѣнива, сказала Дафна. Мнѣ кажется, что литература и исторія совершенно испарились изъ моей головы, но я страстно люблю стихи. Я знаю чуть ли не всего Теннисона наизусть, прибавила она, сильно краснѣя.

— Мнѣ кажется, тебѣ слѣдовало бы читать серьезно, продолжала Магдалина.

— Хорошо, я буду читать. Прикажешь протестъ мнѣ три части «Сэра Сомбоди»?..

— Что за пустяки. Ты понимаешь, Дафна, что я говорю о серьезномъ чтеніи.

— Въ такомъ случаѣ, ты бы хорошо сдѣлала, если бы сама нашла, что мнѣ прочесть, сказала Дафна. Мнѣ никогда не разобраться въ громадной кучѣ книгъ. Хотя мнѣ кажется, это будетъ почти безполезно. Я всегда завидовала твоей способности находить интересъ въ такой скучной матеріи и положительно не могу слѣдовать твоему примѣру.

— Я читаю для того, чтобъ быть способной обо всемъ разговаривать съ папа и со временемъ съ Джеральдомъ, сказала Магдалина.

— Развѣ папа разговариваетъ напримѣръ о Пенджабѣ?

— Не очень часто, моя милая. Но для того, чтобъ понимать настоящія событія, необходимо знать исторіюпрошлаго. Папа любитъ разговаривать объ общественныхъ дѣлахъ и, какъ ты знаешь, я каждый день читаю ему Times.

— Да, отвѣчала Дафна, я знаю, что ты его раба.

— Дафна!… Мнѣ доставляетъ удовольствіе бытъ ему полезной.

— Да, такова судьба такой женщины, какъ ты, вѣчно жертвующей своимъ счастьемъ для другихъ. Но я люблю тебя за это, моя дорогая, вскричала Дафна, съ неожиданнымъ порывомъ привязанности. Только не брани меня за то, что я въ первое время съ такимъ увлеченіемъ пользуюсь незнакомой мнѣ свободой. Подумай только, въ какомъ стѣсненіи была я въ школѣ. Я до такой степени отвыкла отъ дома, что начала сомнѣваться, дѣйствительно ли у меня есть, домъ. Отецъ слишкомъ долго держалъ меня вдали отъ себя. Позволь мнѣ, Лина, еще немножко быть лѣнивой и счастливой. Со временемъ я измѣнюсь.

— Неужели, Дафна, ты могла предположить, что я не желаю, чтобъ ты была счастлива? Я только хотѣла тебѣ сказать, что не слѣдуетъ считать свое образованіе оконченнымъ, потому что ты вышла изъ школы.

— Научи меня сдѣлаться такой же, какъ ты. Это было бы самымъ лучшимъ образованіемъ.

— Льстецъ!..

— Нѣтъ, Лина, ты такое совершенство, что тебя нельзя польстить.

Магдалина покраснѣла и заставила замолчать сестру поцѣлуемъ. Затѣмъ, она повернулась и пошла къ дому.

Дафна осталась на террасѣ, глядя на рѣку, протекавшую между зелеными берегами.

— Какъ здѣсь хорошо, со вздохомъ сказала она. Это безуміе уходить въ домъ въ такую погоду, останься немного, Лина.

— Папа не любитъ, когда его на долго оставляютъ одного. Кромѣ того, тетя Рода говорила, что придетъ сегодня вечеромъ.

— Въ такомъ случаѣ, мнѣ достанется, сказала Дафна. Тетя Рода приглашала меня къ себѣ, а я все еще не была у нея.

Билліардная была ярко освѣщена и молодыя дѣвушки прошли въ нее чрезъ оранжерею, такъ какъ въ это время дня ихъ отецъ по большей части былъ въ билліардной.

Сэръ Вернонъ Лауфордъ не былъ особеннымъ любителемъ билліардной игры. Впрочемъ, онъ не любилъ, особенно, ничего, кромѣ своей собственной особы, о которой имѣлъ самое возвышенное мнѣніе. Но онъ игралъ каждый вечеръ партію на билліардѣ, потому что это было для него своего рода гимнастикой, которую онъ считалъ очень полезной для здоровья.

Онъ игралъ торжественно, какъ будто исполнялъ какой нибудь священный долгъ и игралъ хорошо. Кромѣ того, онъ любилъ, чтобъ его старшая дочь сидѣла въ комнатѣ въ то время, когда онъ играетъ и терпѣлъ присутствіе постороннихъ, хотя никогда не развлекался разговорами.

При яркомъ свѣтѣ карсельскихъ лампъ, сэръ Вернонъ Лауфордъ, пятидесяти трехъ лѣтъ отъ роду, казался еще красивымъ мужчиной, стройнымъ, хорошо сложеннымъ, съ рѣзкими, правильными чертами лица, съ свѣтлосѣрыми, глубокими и суровыми глазами, съ сѣдыми волосами и бакенбардами и съ женственно нѣжными руками. Во всей его фигурѣ было что-то натянутое. Онъ казался человѣкомъ, который былъ всегда строгъ къ самому себѣ, но еще болѣе строгъ къ другимъ.

Онъ стоялъ, наклонясь надъ билліардомъ, обдумывая трудный ударъ въ ту минуту, когда въ дверяхъ показались двѣ стройныя молодыя дѣвушки, въ бѣлыхъ платьяхъ, рѣзко отличавшихся на зеленомъ Фонѣ цвѣтовъ оранжереи.

Нарядно одѣтая леди неопредѣленныхъ лѣтъ, единственная зрительница игры, молча сидѣла предъ незатопленнымъ мраморнымъ каминомъ.

Противникъ сэра Вернона пошелъ на встрѣчу Магдалинѣ и ея сестрѣ.

— Я очень радъ, что вы пришли, тихо сказалъ онъ. Я позорно побитъ. И мнѣ такъ хотѣлось прогуляться по саду въ такую чудную ночь, что я чуть было не сбѣжалъ. Меня остановила только мысль о томъ, что послѣ такого пассажа сэръ Вернонъ не захочетъ играть со мною больше. Не правда ли, въ саду подъ липами прелестно?

— Восхитительно! вскричала Дафна. А рѣка похожа на дорогу въ рай. Я удивляюсь, какъ вы можете сидѣть въ этой душной комнатѣ.

Въ это время сэръ Вернонъ, обдумавъ свой ударъ, быстрымъ движеніемъ послалъ въ лузу шаръ своего противника.

— Это моя вѣчная участь, сказалъ этотъ противникъ въ то время, какъ сэръ Вернонъ началъ обдумывать новый ударъ.

Партнеръ сэра Вернона былъ молодой человѣкъ, лѣтъ двадцати семи, стройный, широкоплечій, имѣвшій въ своей фигурѣ что-то гладіаторское. Онъ былъ красивъ собою, съ здоровымъ, саксонскимъ цвѣтомъ лица и голубыми глазами. Черты его лица были немного тяжелы, но совершенно правильны. Свѣтло-каштановыя волосы, покрывали голову красивой формы, лобъ показывалъ достаточный умъ, хотя обладатель его видимо не могъ быть ни поэтомъ, ни философомъ, ни ученымъ. У него былъ здоровый англійскій лобъ, здоровое англійское лицо, дышавшее добродушіемъ. Онъ стоялъ около стула Магдалины, спокойно глядя на проигрываемую партію.

Это былъ сэръ Эдгардъ Тёрчиль, изъ Гауксъярдъ Грэнджа, ближайшій и наиболѣе вліятельный сосѣдъ сэра Вернона Лауфорда, мѣстный сквайръ старинной фамиліи, имѣвшій хорошее состояніе и одинъ изъ лучшихъ помѣщичьихъ домовъ въ окрестности Варвикшира и единственный сынъ своей вдовы матери.

Леди, сидѣвшая у камина, начала думать, что ею пренебрегали достаточно долго и сдѣлала знакъ Дафнѣ подойти.

Она позвала Дафну съ повелительнымъ видомъ, ясно указывавшимъ на родственныя отношенія.

— Поди сюда и сядь рядомъ со мною, сказала она, указывая своимъ вѣеромъ на сосѣдній стулъ. Почему ты до сихъ поръ не была въ пасторатѣ?

Дафна съ видимымъ смущеніемъ вертѣла въ рукахъ цѣпочку отъ часовъ.

— Откровенно говоря, я не знаю почему, тетя Рода, прошептала она. Можетъ быть, потому, что мнѣ было такъ весело дома. Все здѣсь для меня ново: садъ, рѣка и поля.

— Тебѣ было такъ весело, что ты не имѣла никакого желанія видѣть твою тетку и дядю?

— Дядю?.. повторила Дафна. Вы это говорите о ректорѣ?

— Конечно. Развѣ онъ тебѣ не дядя?

— А развѣ да, тетя? Я знаю, что онъ вамъ мужъ. Но такъ какъ вы вышли за него замужъ всего годъ тому назадъ и ректоръ еще не началъ быть моимъ дядей, когда я была дома въ послѣдній разъ, то мнѣ никогда не приходило въ голову, что…

— Что чрезъ мое замужество онъ дѣлается твоимъ дядей? Это сильно похоже на незнаніе, Дафна, или на недостатокъ истиннаго чувства, сказала съ оскорбленнымъ видомъ жена ректора.

— Это было незнаніе, тетя Рода. У мадамъ Тольмашъ насъ такъ много учили географіи, геологіи, астрономіи, что поневолѣ принуждены были оставить насъ въ нѣкоторомъ невѣдѣніи на счетъ дядей и тетокъ. Развѣ мнѣ, дѣйствительно, нужно называть ректора дядей? Это очень странно.

— Почему странно?

— Потому, что я привыкла всю жизнь смотрѣть на него, какъ на человѣка въ черномъ шелковомъ платьѣ, говорящаго длинныя проповѣди и бранящаго меня, когда я смѣялась въ церкви. Я всегда видѣла въ немъ воплощеніе церкви и съ трудомъ могла представить себѣ, что онъ обѣдаетъ и завтракаетъ, надѣваетъ платье и спитъ, какъ всякій другой человѣкъ. Увидавъ его издали, я всегда старалась уйти въ сторону. Мнѣ казалось, что если я ему попадусь, онъ будетъ читать мнѣ нотацію или заставитъ меня повторить воскресное евангеліе и теперь я не могу себѣ представить, что онъ мнѣ дядя. Какія странныя вещи случаются въ нашей жизни.

— Я надѣюсь, что ты не перестанешь уважать его и научишься любить, строго сказала тетя Рода.

— Научиться любить его?.. Развѣ вы думаете, что это ему понравится? съ сомнѣніемъ спросила Дафна.

— Ему понравится, если ты будешь вести себя съ нимъ, какъ подобаетъ племянницѣ, Дафна, Мармадюкъ считаетъ моихъ родныхъ своими.

— Конечно, это очень мило съ его стороны, сказала Дафна, но мнѣ кажется, что это немного трудно послѣ того, какъ онъ привыкъ смотрѣть на насъ совершенно иначе.

Жена ректора поглядѣла на племянницу полувопросительнымъ, полунеодобрительнымъ взглядомъ.

Она не знала, сколько хитрости можетъ скрываться подъ наружной дѣвической наивностью.

Отношенія между нею и Дафною никогда не были особенно хороши въ то время, когда миссъ Дауфордъ была хозяйкой въ Саутъ-гилѣ и наблюдала за воспитаніемъ своихъ племянницъ.

Годъ тому назадъ Рода Лауфордъ, имѣя сорокъ пять лѣтъ отъ роду, было просто Рода Лауфордъ и можно было предположить, что всякія идеи о замужествѣ, которыя она могла ласкать прежде, давно оставлены ею, тѣмъ болѣе, что въ окрестностяхъ было очень мало жениховъ. Но Рода начала жизнь, какъ дѣвушка съ большими претензіями. Она никогда не считала себя красивой и никогда никому не внушала подобной мысли. Ей не доставало матеріала для пріобрѣтенія подобной репутаціи. Но за то всѣ восхищались ея изящными манерами, цвѣтомъ лица, волосами, руками, ногами, костюмами и плечами. Она была молодой леди съ хорошимъ воспитаніемъ, и этимъ воспитаніемъ восхищались. О ней говорили, какъ объ изящной миссъ Лауфордъ, къ счастію, изящество такое качество, на которое время не имѣетъ вліянія, и Роде считалась изящной въ теченіе двадцати-пяти лѣтъ. Много эфемерныхъ прелестей расцвѣло и отцвѣло на ея глазахъ и многія изъ красивыхъ пріятельницъ Роды, одерживавшихъ надъ нею побѣды своею красотою, превратились въ почтенныхъ матронъ, о которыхъ съ жалостью говорили: «Вы не можете себѣ представить какъ хороша была эта женщина пятнадцать лѣтъ тому назадъ». Но прелесть изящной миссъ Лауфордъ осталась не тронутой и изящная миссъ Лауфордъ еще не потеряла надежды получить выигрышъ въ брачной лотереѣ.

Мѣсто ректора въ Арденѣ всегда отдавалось людямъ почтеннымъ и изъ хорошихъ фамилій. Почтенный Мармадюкъ Ферерсъ былъ потомкомъ одной изъ такихъ фамилій и, благодаря смерти двухъ дядей и трехъ незамужнихъ тетокъ, пріобрѣлъ приличное состояніе, заключавшееся въ земляхъ, домахъ и вѣрныхъ государственныхъ бумагахъ. Эти наслѣдства онъ получалъ чрезъ дальные промежутки, такъ какъ его тетки съ трудомъ разставались съ прелестями этой жизни. Но если бы даже Ротшильдъ оставилъ Мармадюку наслѣдство, то онъ все-таки не разстался бы съ своимъ мѣстомъ въ Бадслей и Арденѣ, которое онъ занималъ, какъ ректоръ этихъ двухъ маленькихъ деревенекъ. Мистеру Ферерсу нравилось пользоваться властью въ небольшомъ кругу. У него была любовь къ власти, но эта любовь была маленькихъ размѣровъ и ему болѣе нравилось пользоваться властью надъ двумя незначительными деревеньками, чѣмъ надъ большимъ городомъ. Ему доставляло удовольствіе бранить Джильса за то, что онъ напился въ воскресенье, читать наставленіе Джону что онъ не пришелъ въ церковь. Подобныя проповѣди доставляли ему болѣе удовольствія, чѣмъ, если бы онъ укротилъ возмущеніе или могъ руководить парламентомъ.

Мистеръ Ферерсъ былъ ректоромъ Ардена тридцать лѣтъ и во все это время ему ни разу не пришла въ голову мысль жениться. У него былъ прелестный домъ и еще болѣе прелестный садъ; у него были лучшіе слуги въ окрестности, отчасти потому что онъ былъ добрымъ бариномъ, отчасти потому, что онъ хорошо платилъ своей экономкѣ, но за то требовалъ отъ нея отвѣта за всѣхъ. Его жизнь текла, какъ заведенная машина. Онъ не нуждался въ женѣ для пріобрѣтенія домашняго комфорта.

Вслѣдствіе всего этого, случилось такъ, что онъ въ теченіе двѣнадцати лѣтъ восхищался миссъ Лауфордъ, говорилъ о ней, какъ о совершеннѣйшей особѣ, повѣрялъ ей всѣ свои безпокойства, совѣтовался съ нею о своихъ болѣзняхъ, о своемъ садѣ, о лошадяхъ, о своемъ приходѣ, но ему никогда не приходило въ голову, чтобъ онъ могъ увеличить свое счастіе, сдѣлавъ изъ этой леди свою жену.

Но за то Рода Лауфордъ въ этотъ же промежутокъ времени думала, что съ удовольствіемъ выйдетъ замужъ за ректора, когда всѣ ея другія планы замужества не удались. Конечно, подобная мысль не пришла бы ей въ голову въ цвѣтѣ лѣтъ и прелести, но съ тѣхъ поръ прошло довольно лѣтъ, къ тому же, этотъ бракъ былъ во всѣхъ отношеніяхъ приличенъ. Никто не сталъ бы сожалѣть ее, что она плохо пристроилась. Ректоръ былъ старше ее на десять лѣтъ, слѣдовательно, никто не могъ смѣяться, что она вышла за молодаго.

Поэтому наконецъ насталъ день, и это былъ именно день рожденія мисса Лауфордъ, когда ей минуло сорокъ лѣтъ, въ который она сказала себѣ, что ректору пора просить ея руки. Дружба, продолжавшаяся въ теченіе двѣнадцати лѣтъ должна была окончиться бракомъ. Постоянное вниманіе и старомодныя комплименты должны были привести къ чему нибудь болѣе прочному. Однимъ словомъ, ректоръ долженъ былъ превратиться изъ друга въ ухаживателя.

Для миссъ Лауфордъ понадобилось два года, чтобъ открыть глаза Мармадюку. Но, по прошествіи этихъ двухъ лѣтъ, ректоръ, хотя немного апоплексически, мечталъ о преимуществахъ назвать Роду своей.

Все дѣло было ведено съ такимъ тактомъ, что Мармадюкъ Ферерсъ не имѣлъ ни малѣйшаго подозрѣнія о томъ, что его матримоніальныя намѣренія были внушены ему со стороны, а не пришли въ голову самому.

— Какъ странно, говорилъ онъ, что я такъ долго зналъ васъ, моя дорогая Рода, и только теперь открылъ, какъ вы мнѣ дороги, шепталъ онъ, гуляя съ нею по аллеѣ подъ тѣнью липъ.

Рода нѣжно улыбалась. Затѣмъ она начала говорить о новомъ украшеніи для камина изъ севрскаго фарфора, которое сэръ Вернонъ подарилъ своей сестрѣ.

— Я надѣюсь, что вы не захотите, чтобъ я отпустилъ Тоддъ, сказалъ ректоръ, срывая дикую розу.

— Дорогой мой, развѣ я могу противиться вашимъ желаніямъ, прошептала Рода.

Хотя въ тоже время она сжимала губы, потому что была увѣрена, что пока старая экономка ректора, мистриссъ Тоддъ, не оставитъ домъ, въ немъ не будетъ другой хозяйки, кромѣ нея.

ГЛАВА VI.
Моя любовь всегда неудачна.

Тетя Рода была не такая особа, которая позволила бы, кому бы то ни было, быть съ нею невѣжливымъ, даже Дафнѣ, характеръ которой былъ далеко не гибкій. Она сказала: «приходи въ пасторатъ» и сказала это съ такимъ видомъ оскорбленнаго достоинства, что Дафна, поневолѣ, должна была повиноваться и какъ можно скорѣе, подъ страхомъ выслушать другую, болѣе суровую, проповѣдь.

Поэтому на слѣдующій день, сейчасъ же, послѣ завтрака, она переодѣлась и приготовилась сдѣлать непріятный визитъ.

Магдалина поѣхала съ отцемъ въ Варвикъ, такъ что Дафнѣ приходилось отправляться одной на поклоненіе.

Это было въ прелестный, теплый день первой недѣли мая. Воздухъ былъ полонъ благоуханія, поля покрыты яркой зеленью. Домъ ректора былъ на разстояніи около мили отъ Саутъ-Гиля. Дорога къ нему шла чрезъ поля, недалеко отъ берега рѣки, затѣмъ проходила по лучшему мѣсту во всей окрестности — длинной аллеи изъ старыхъ липъ.

Дафна отправилась въ путь сейчасъ же, какъ только отъѣхалъ отъ дверей экипажъ съ ея сестрой и отцемъ. Но ей не суждено было идти одной. Отойдя нѣсколько шаговъ отъ дома, она встрѣтила мистера Тёрчиля, шедшаго, съ сигарою въ зубахъ, въ сопровожденіи сетера чистой ирландской породы. При видѣ Дафны, онъ бросилъ сигару и вынулъ руки изъ кармановъ.

— Я шелъ къ вамъ попросить кого нибудь сыграть со мной на билліардѣ, но, какъ кажется, всѣ разошлись.

Мистеръ Тёрчиль былъ такой старинный знакомый и близкій сосѣдъ, что въ семействѣ сэра Дауфорда на него глядѣли, какъ на родственника. Дафна, проведшая большую часть внѣ дома, дѣйствительно, не могла хорошо знать его, но когда она была еще ребенкомъ, онъ привыкъ смотрѣть на нее и обращаться съ нею, какъ старшій братъ, и теперь еще не успѣлъ проникнуться важностью ея семьнадцати лѣтъ. Для него она все еще была та Дафна, съ которой онъ игралъ на рождественскихъ праздникахъ, которую каталъ на маленькомъ пони.

— Я встрѣтилъ Магдалину и сэра Вернона по дорогѣ въ Варвикъ, но я думалъ, что застану васъ дома. Вы недурно играете на билліардѣ и помогли бы мнѣ убить день.

— Вы точно лѣнивый мальчикъ въ дѣтскихъ разсказахъ, который всегда искалъ, кто бы поигралъ съ нимъ, смѣясь сказала Дафна.

Мистеръ Тёрчиль повернулся и пошелъ рядомъ съ нею, сопровождаемый послушнымъ сетеромъ, который, казалось, чувствовалъ, что не имѣетъ теперь значенія, потому что время охоты уже прошло.

— Вы знаете, что время охоты уже прошло, продолжалъ мистеръ Тёрчиль, ловить рыбу я никогда не любилъ и у меня такой хорошій управляющій, что теперь я не знаю, чѣмъ мнѣ убить время.

— Вы не пробовали подниматься на горы? замѣтила Дафна. Я не говорю о Монбланѣ, но отчего бы вамъ не подняться хотя бы на Монрозъ? Если бы я была молодымъ человѣкомъ, это очень интересовало бы меня.

— Я не считаю мою жизнь чрезъ-чуръ дорогой, возразилъ Тёрчиль, но, если бы мнѣ пришло въ голову покончить съ нею, то я предпочелъ бы сдѣлать это болѣе удобнымъ способомъ. Впрочемъ, не безпокойтесь отыскивать мнѣ занятія, я не жалуюсь на жизнь. Конечно, большая часть ее проходитъ въ ничегонедѣланіи, но я, сказать по правдѣ, люблю ничего не дѣлать, въ особенности въ пріятномъ обществѣ. Куда вы идете и не могу ли я идти съ вами?

— Я иду сдѣлать обязательный визитъ тетѣ Родѣ и моему новому дядѣ. Не странно ли такъ неожиданно пріобрѣсти новаго родственника?

— Конечно, отвѣчалъ Эдгардъ. Я долженъ признаться, что, если бы мнѣ пришлось самому выбирать родственниковъ, то я обошелъ бы ректора, но вы не можете этого сдѣлать, хотя, собственно говоря, онъ вамъ столько же близокъ, какъ былъ до тѣхъ поръ, пока женился на вашей теткѣ.

— Я не знаю, задумчиво сказала Дафна, но я боюсь, что онъ будетъ много себя позволять. Онъ всегда любилъ читать нотаціи и, вѣроятно, будетъ дѣлать это еще больше теперь, когда сдѣлался родственникомъ.

— Но вамъ нечего слушать его нотаціи. Скажите ему спокойно, что его священническое вмѣшательство кажется вамъ совершенно излишнимъ въ свѣтскихъ дѣлахъ.

— Онъ приготовлялъ меня къ конфирмаціи и это даетъ ему надо мною права, сказала Дафна. Дѣло въ томъ, что онъ вполнѣ измѣрилъ глубину моего невѣжества.

— Хотѣлъ бы я знать, чтобы онъ отвѣчалъ, если бы ему самому сдѣлали завтра экзаменъ, сказалъ Эдуардъ. Эти старые пасторы сдавали свои экзамены сотню лѣтъ тому назадъ и навѣрное теперь все перезабыли. Но не будемъ говорить о немъ. Зачѣмъ поѣхала Магдалина въ Варвикъ?

— Она отправилась съ отцомъ сдѣлать нѣсколько визитовъ сосѣдямъ и, какъ кажется, ей нужно сдѣлать нѣкоторыя покупки.

— Отчего вы не поѣхали съ нею?

— Отецъ не любитъ, когда въ каретѣ сидятъ трое, къ тому же я обѣщала навѣстить тетю Роду. Она вчера вечеромъ прочитала мнѣ порядочную нотацію за то, что я не была у нея, въ ея новомъ домѣ.

— Отчего вы не ждали, пока она не пригласитъ васъ обѣдатъ? У нихъ бываютъ отличные обѣды, хотя, надо сказать правду, они дѣлаются все рѣже и рѣже. Я не хочу сказать чего нибудь непріятнаго о вашей тетѣ Родѣ, но она мнѣ кажется особой, которая придаетъ слишкомъ большое значеніе деньгамъ, чтобы охотно выпускать ихъ изъ рукъ.

— Отчего вы прямо не скажете, что она страшно скупа! откровенно вскричала Дафна. Я никогда не видѣла, чтобъ она издержала хоть бы нѣсколько пенсовъ на что нибудь, кромѣ своихъ собственныхъ платьевъ, во все время, пока она жила у моего отца, да и то, сколько я знаю, она постоянно заставляла Магдалину дарить ей платья, шляпки… Но не будемъ говорить объ этомъ больше. Это еще хуже, чѣмъ говорить о немъ. Мнѣ сейчасъ придется цѣловать ее и называть моей дорогой тетей и я буду презирать себя за лицемѣріе.

Въ эту минуту они переступили границу имѣній сэра Вернона и, пройдя мимо домика сторожа, вышли на большую дорогу, которая шла мимо дома ректора.

— О! сказала Дафна, измѣнивъ тонъ, теперь, когда мы одни, я попрошу васъ разсказать мнѣ о помолвкѣ Лины. Хорошъ ли онъ?

Физіономія Эдуарда Тёрчиля такъ омрачилась, что достаточно было взглянуть на него, чтобъ прочитать отвѣтъ на заданный вопросъ.

— О! я вижу, сказала Дафна, онъ вамъ не нравится.

— Я не могу этого сказать. Онъ мой старый знакомый и даже родственникъ, такъ какъ бабушка его матери была урожденная Тёрчиль, но, говоря откровенно, помолвка мнѣ не нравится.

— Отчего же, если вы не знаете ничего противъ него?

— Я ничего не знаю противъ него. Онъ джентльмэнъ, онъ въ десятеро умнѣе, богаче и красивѣе меня, однимъ словомъ, онъ выше меня во всѣхъ отношеніяхъ и я былъ бы жалкимъ человѣкомъ, если бы не въ состояніи былъ признать это, но…

— Но вы думаете, что Линѣ не слѣдовало бы выходить за него?

— Нѣтъ, я думаю, что это было вполнѣ естественно и неизбѣжно. Отчего ей было не пойти за него? Отчего ей было отказать ему?..

— Вы говорите загадки, сказала Дафна. Теперь вы находите, что это вполнѣ естественно и неизбѣжно, а минуту тому назадъ говорили, что помолвка вамъ не нравится.

— Я и теперь повторяю это. Неужели вы не можете угадать причину моего неодобренія?

Дафна задумчиво поглядѣла на него нѣсколько минутъ, затѣмъ пошла далѣе.

Его откровенное лицо было серьезнѣе и задумчивѣе, чѣмъ она когда либо его видѣла.

— Мнѣ очень жаль, прошептала она. Я вижу, что вы сами ее любили. Мнѣ страшно жаль. Я предпочла бы имѣть братомъ васъ.

— Не говорите этого, пока не увидите Джерарда, онъ обладаетъ удивительной обаятельностью. Онъ рисуетъ, пишетъ стихи и дѣлаетъ множество тому подобныхъ вещей, которыя нравятся женщинамъ. Да, Дафна.

— Да, Дафна, вы этого не знаете, но я разскажу вамъ все, продолжалъ Эдгардъ, счастливый, что можетъ высказать свое огорченіе другу. Вы моя старая подруга игръ, почти сестра, и я не думаю, чтобъ вы стали смѣяться надо мною. Не правда ли, моя дорогая?

— Смѣяться надъ вами?.. вскричала Дафна. Если я это сдѣлаю, то я не въ состояніи буду никогда улыбаться!..

— Я просилъ руки вашей сестры. Я давно любилъ ее, но долго не могъ собраться съ мужествомъ сдѣлать предложеніе. Я такъ боялся получить отказъ! Но я зналъ, что если она скажетъ: да, то моя мать будетъ счастливѣйшая женщина въ странѣ, такъ какъ она положительно обожаетъ Магдалину. Я зналъ что Лина также любить Гауксъярдъ и это нѣсколько ободряло меня. И такъ, однажды, четыре года тому назадъ, я принялъ отчаянное рѣшеніе и далъ себѣ слово уяснить дѣло. Богу извѣстно, насколько мое счастіе зависѣло отъ отвѣта. Но я никогда во всю свою жизнь не могъ сочинить и строчки стиховъ, во мнѣ никогда не было поэзіи, я могъ только прямо и честно сказать, что я люблю ее такъ, какъ только можно любить женщину… Все напрасно, она сказала «нѣтъ»… хотя нѣжно и ласково, такъ какъ она дѣйствительно любитъ меня, какъ сестра и всегда смотрѣла на меня, какъ на ребенка. Да, Дафна, я былъ очень несчастливъ!.. Въ какія нибудь пять минутъ всѣ мои надежды были разбиты и моя будущность превратилась въ мрачную пустыню. Я долженъ былъ сказать моей бѣдной матери, что дочь, о которой она мечтала, никогда не явится въ Гауксъярдъ.

— Мнѣ очень жаль васъ, прошептала Дафна.

— Благодарю васъ, моя дорогая. Я зналъ, что вы будете мнѣ симпатизировать. Ударъ былъ тяжелъ, увѣряю васъ. Я уѣхалъ на нѣсколько мѣсяцевъ въ Шотландію, но путешествовать тамъ по горамъ было для меня слишкомъ тяжело, такъ какъ уединеніе располагаетъ къ задумчивости и я постоянно думалъ о Магдалинѣ. Тогда я отправился на континентъ, думая, что тамъ мнѣ будетъ легче. Но переѣзды изъ города въ городъ, осмотръ разныхъ достопримѣчательностей доставляли мнѣ также мало утѣшенія, какъ и путешествія по горамъ. Тогда я рѣшился возвратиться въ Гауксъярдъ и жить здѣсь. Вотъ почему я здѣсь живу, закончилъ Эдгаръ тономъ извиненія.

— Вы уже не любите болѣе Магдалину?

— Не люблю ее?.. Я буду обожать ее до конца моихъ дней, но я покоряюсь мысли, что она должна принадлежать другому. Я рѣшился быть ея вѣрнымъ другомъ, а впослѣдствіи нянчить ея дѣтей, ѣздить за докторами, если у кого либо изъ ея дѣтей появятся симптомы опасной болѣзни, играть по вечерамъ въ вистъ съ нею и съ ея мужемъ или же занимать ея мальчиковъ у себя въ Гауксъярдѣ въ праздничные дни, когда она пожелаетъ поѣхать куда нибудь со стоимъ мужемъ вдвоемъ. Вотъ моя будущая судьба.

— Какъ вы добры! вскричала Дафна, пожимая его руку подъ вліяніемъ дружескаго расположенія.

— О! моя маленькая Дафна, ваша очередь влюбиться также придетъ, но подумайте хорошенько прежде, чѣмъ сдѣлать это.

Дафна невольно вздрогнула.

— И я надѣюсь, что вы будете также довѣрять мнѣ, какъ я довѣрялся вамъ. Я могу быть полезнымъ совѣтникомъ, такъ какъ у меня было свое собственное горе.

— Вы можете только посовѣтовать мнѣ быть терпѣливой и отказаться отъ всякихъ надеждъ, сказала Дафна. Что можетъ быть хорошаго въ такомъ совѣтѣ. Но я надѣюсь не послѣдовать вашему примѣру. Я рѣшилась никогда не влюбляться.

Она сказала послѣднія слова огорченнымъ тономъ.

— Бѣдная, маленькая Дафна! развѣ вы что нибудь въ этомъ понимаете! вскричалъ Эдгаръ, недовѣрчиво улыбаясь. Это случается невольно, ничего нельзя знать заранѣе, но когда это съ вами случится, у васъ будетъ только два выбора: или дорога въ рай, или путь отчаянія.

— Вы стали выражаться поэтично, вскричала Дафна. Я не знала этого за вами, но прошу васъ, говорите о Джеральдѣ. Вы знаете я никогда не видала его. Когда я бывала дома на праздникахъ, онъ постоянно былъ въ Оксфордѣ, или путешествовалъ по свѣту. Вы знаете, я такъ мало бывала дома, добавила она съ жалобнымъ видомъ. Мнѣ хотѣлось бы услышать что нибудь о такой удивительной личности, страшно богатой, баснословно умной, совершенной и красивой. Я почти ненавидѣла его, когда, въ одинъ прекрасный день, получила письмо отъ Лины — письмо, написанное восторженнымъ тономъ, въ которомъ она сообщала мнѣ о томъ, что выходитъ замужъ, и о томъ, что свадьба отложена на долгій срокъ, по желанію отца. Вы видите, что я знаю очень мало о моемъ будущемъ братѣ.

— Вы навѣрное полюбите его, съ нѣкоторымъ сожалѣніемъ сказалъ Эдгаръ. Онъ имѣетъ всѣ качества, которыя нравятся женщинамъ. Другой человѣкъ можетъ быть также красивъ и даже красивѣе, чѣмъ онъ, но и въ половину не будетъ такъ внушать любовь женщинамъ, какъ онъ. Въ немъ есть что-то поэтичное и задумчивое, что особенно нравится женщинамъ.

— Я надѣюсь, что онъ не женственъ? вскричала Дафна. Я ненавижу женственныхъ мужчинъ.

— Нѣтъ, я не думаю, чтобъ кто нибудь могъ назвать его женственнымъ, но онъ мечтатель, любитъ гулять подъ деревьями, куря папироску и говоря стихи.

— Я увѣрена, что буду его ненавидѣть, съ удареніемъ сказала Дафна, а это будетъ очень жаль, такъ какъ я должна стараться полюбить его для Лины. Вы должны быть моимъ компаньономъ, Эдгаръ, когда онъ пріѣдетъ къ намъ. Мы съ вами будемъ гулять вдвоемъ и предоставимъ влюбленныхъ другъ другу. Кстати, вы умѣете грести?

— Да, очень хорошо.

— Въ такомъ случаѣ, вы будете кататься со мною. У меня есть моя собственная лодка она будетъ, построена спеціально для меня. Вы будете учить меня грести, не правда ли, Эдгаръ? сказала она съ заискивающей улыбкой.

— Я буду въ восторгѣ.

— Душевно вамъ благодарна, это будетъ гораздо лучше, чѣмъ учиться у Бинка.

— А кто этотъ Бинкъ? съ нѣкоторымъ удивленіемъ спросилъ Эдгаръ.

— Это одинъ изъ нашихъ садовниковъ, честное существо и очень мнѣ преданное.

— И вы первоначально хотѣли учиться у Бинка?

— Что жъ дѣлать, если больше было не у кого. Я уже вамъ сказала, что заказала лодку, поэтому необходимо выучиться грести.

— Естественно.

Въ это время они прошли послѣднія поля, деревня лежала предъ ними, освященная яркимъ солнцемъ; вдали виднѣлась сѣрая церковь со старой колокольней на берегу рѣки, затѣмъ, нѣсколько десятковъ бѣленькихъ домиковъ и большой, красивый домъ ректора, построенный въ незапамятныя времена.

— Я не могу вамъ сказать, до какой степени я довольна, что вы со мною, сказала Дафна Эдгару. Для меня будетъ удовольствіе идти съ вами обратно.

— Я не думаю идти съ вами; я пошелъ только для того, чтобъ имѣть удовольствіе проводить васъ.

— Что за глупости! Вы дошли со мной до дома и должны войти. Я увѣрена, что вамъ не мѣшаетъ сдѣлать визитъ тетѣ Родѣ. Вы, навѣрно, давно у нея не были?

Эдгаръ, вспомнивъ, что онъ въ послѣдній разъ былъ у ректора пять недѣль тому назадъ на одномъ изъ тѣхъ знаменитыхъ обѣдовъ, о которыхъ онъ говорилъ, покраснѣлъ отъ сознанія своей вины.

— Да, откровенно сказалъ онъ, я дѣйствительно не былъ у нихъ съ послѣдняго обѣда. Но дѣло въ томъ, что хотя я давно знаю вашу тетку, но я никогда не былъ съ нею особенно хорошъ.

— Конечно, нѣтъ. Я не знаю никого, кто былъ бы съ нею хорошъ, исключая Лины, но она ангелъ.

Въ это время они дошли до дома ректора, до широкихъ воротъ, въ которые въѣзжали экипажи.

Домъ былъ хорошъ, но садъ еще лучше, не смотря на то, что еще не насталъ сезонъ розъ. Въ послѣднія двадцать лѣтъ, ректоръ каждый годъ выписывалъ коллекцію избранныхъ тюльпановъ, гіацинтовъ и другихъ луковицъ изъ Голландіи, такъ что садъ его во всякое время года былъ полонъ цвѣтовъ.

Домъ въ своемъ родѣ былъ также хорошъ, какъ и садъ. Въ немъ было много комнатъ, но онѣ были не велики и не высоки. Домъ этотъ имѣлъ всѣ достоинства и недостатки старинныхъ домовъ: большія окна и маленькія, низкія комнаты, темные корридоры и удобныя, но мрачныя спальни; но за то обстановка его была великолѣпна, хотя нельзя сказать, чтобъ мистеръ Ферерсъ сколько нибудь заботился о ней. Многіе любители рѣдкостей, проводящіе всю жизнь за ихъ пріобрѣтеніемъ, позавидовали бы Мармадюку Ферерсу, который никогда не пошевелилъ пальцемъ для образеванія своихъ коллекцій. Но, получая наслѣдство отъ тетокъ и дядей, онъ привозилъ къ себѣ лучшія вещи и распродавалъ все худшее. Его дяди и тетки были старые люди, сохранявшіе обстановку прошлыхъ поколѣній, вслѣдствіе этого, ректоръ наслѣдовалъ старинные стулья, съ высокими спинками, комоды Людовика XV, посуду и различныя бездѣлушки Дерби и Ворчестера. Нѣсколько поколѣній трудились для того, чтобъ ректоръ разбогатѣлъ сокровищами искусствъ, не вынимая рукъ изъ кармановъ. Вещь, стоившая прежде пять фунтовъ, стоила теперь сотни, а ректоръ получалъ ихъ ни за что, единственно потому, что принадлежалъ къ эгоистичной породѣ холостяковъ.

Старинный китайскій фарфоръ и другія принадлежности обстановки ректора играли большую роль въ рѣшеніи миссъ Лауфордъ провести съ нимъ жизнь рука объ руку. Правда, ея домъ въ Саутъ-Гилѣ былъ изященъ и во всѣхъ отношеніяхъ лучше, но большая разница жить подъ кровлей брата или быть госпожею своего собственнаго дома. Поэтому, скромная прелесть дома ректора произвела на нее большее впечатлѣніе, чѣмъ роскошь Саутъ-Гиля.

Сэръ Вернонъ Лауфордъ былъ не такой человѣкъ, который былъ бы способенъ внушать къ себѣ чувство благодарности. Его дочери выросли. Магдалина была полной хозяйкой въ домѣ, который долженъ былъ со временемъ перейти въ ея полную собственность и Года Лауфордъ убѣдилась, что оставаясь въ Саутъ-Гилѣ она скоро перейдетъ на положеніе незамужней тетки, на которую никто не обращаетъ вниманія,

Мистриссъ Ферерсъ сидѣла въ креслѣ передъ каминомъ и мечтала.

— Наконецъ-то! вскричала она когда Дафна и ея спутникъ появились въ дверяхъ, и вы также, мистеръ Тёрчиль. Я уже думала, что вы никогда ко мнѣ не придете.

— Послѣ прелестнаго вечера, который я провелъ у васъ вмѣстѣ съ Маубреями, это было бы съ моей стороны неблагодарностью, сказалъ Эдгаръ. Но если вы будете меня звать мистеръ Тёрчиль, то я буду думать, что мнѣ никогда не заслужить вашего прощенья.

— Хорошо, въ такомъ случаѣ, Эдгаръ… какъ въ старину, сказала мистриссъ Ферерсъ съ сантиментальнымъ выраженіемъ.

Было время, когда ей казалось возможнымъ сдѣлаться мистриссъ Тёрчиль. Гауксъярдъ было прелестное мѣсто, а Эдгаръ — моложе ее всего на четырнадцать лѣтъ.

— Я не требую отъ васъ церемонныхъ визитовъ, потому что вы здѣсь обѣдали, но я желала бы видѣть васъ чаще, потому что люблю васъ, жизнь жены ректора такъ скучна, что мнѣ кажется, я не живу, а прозябаю.

Говоря это, мистрисъ Ферерсъ съ удовольствіемъ смотрѣла на свое палевое шелковое платье, отдѣланное бретонскими кружевами и падавшее мягкими складками. Тамъ и сямъ между кружевами были посажены голубые шелковые банты, крупная тепличная роза украшала плечо мистриссъ Ферерсъ и составляла пріятный контрастъ съ ея черными волосами, которые она причесывала съ классической простотой.

— Мнѣ кажется, что ваша жизнь имѣетъ много пріятнаго, сказалъ мистеръ Тёрчиль. У васъ здѣсь прелестный воздухъ. Мнѣ кажется, что здѣсь самый здоровый климатъ во всемъ свѣтѣ.

— Да, конечно, согласилась мистриссъ Ферерсъ, но я предпочла бы часть года проводить въ болѣе оживленномъ мѣстѣ. Ты не знаешь, Дафна, поѣдутъ твой отецъ и Магдалина въ Лондонъ въ этомъ сезонѣ?

— Я думаю, что нѣтъ. Здоровье отца не достаточно хорошо для того, чтобъ онъ могъ утомлять себя жизнью въ Лондонѣ, а Магдалина не имѣетъ никакого желанія уѣхать отсюда.

Сэръ Вернонъ имѣлъ обыкновеніе проводить часть мая и іюня въ своемъ домѣ, въ Вестъ-Эндѣ, посѣщая оперу, осматривая выставки и посѣщая небольшой кругъ своихъ знакомыхъ. Онъ былъ не такой человѣкъ, который способенъ былъ бы дѣлать новыя знакомства, для него и старыхъ было болѣе, чѣмъ достаточно. Онъ ненавидѣлъ новыхъ знакомыхъ и былъ твердо убѣжденъ, что всякій новый человѣкъ непремѣнно выскочка, которому суждено постыдно окончить жизнь. Ему было трудно дать согласіе на замужество дочери съ человѣкомъ, который, со стороны отца, былъ также выскочкой. Но онъ утѣшалъ себя мыслею, о благородной крови леди Джеральдины и о богатствѣ мистера Горинга.

— И такъ, Дафна, ты выросла и навсегда вернулась домой, сказала мистриссъ Ферерсъ, говоря наставительнымъ тономъ, который Дафна слишкомъ хорошо знала, и, вѣроятно, теперь, какъ всѣ только что вышедшія пансіонерки, мечтаешь о нарядахъ, можетъ быть, объ экипажѣ?

— У меня нѣтъ экипажа, тетя, но папа даритъ мнѣ лодку, сказала Дафна машинально.

— Моя милая, вскричала вдругъ Рода, развѣ можно держаться такъ дурно! У тебя одно плечо выше другаго.

— Не обращайте на это вниманія, тетя, равнодушнымъ тономъ сказала Дафна, можетъ быть, это природный недостатокъ!

— Я надѣюсь что нѣтъ. Я полагаю, что отъ насъ зависитъ пріобрѣсти себѣ приличную фигуру, возразила мистриссъ Ферерсъ, гордо окинувъ взглядомъ свою собственную фигуру. Вотъ возвращается твой дядя съ своей обычной прогулки послѣ завтрака.

Въ эту минуту ректоръ подъѣзжалъ къ дому въ красивомъ шарабанѣ.

Онъ имѣлъ обыкновеніе въ это время, въ хорошую погоду, посѣщать своихъ прихожанъ. Это давало ему случай подышать чистымъ воздухомъ и возбуждало аппетитъ къ обѣду. Мистеръ Ферерсъ бросилъ возжи груму, человѣку, солидныхъ лѣтъ, въ темной ливреѣ, и пѣшкомъ пошелъ въ ворота къ дому.

Ректоръ былъ высокій, здоровый мужчина съ почти голой головой, темными глазами и здоровымъ цвѣтомъ лица, обвислыми щеками, круглымъ подбородкомъ и бакенбардами котлетками. При взглядѣ на него всякій сказалъ бы, что для этого человѣка ѣда есть единственное, достойное вниманія, занятіе въ жизни. Онъ былъ человѣкъ, для котораго хорошо приготовленная спаржа составляла важный вопросъ въ жизни, человѣкъ, который ѣлъ свѣжіе ананасы въ январѣ, платилъ баснословныя цѣны за всѣ новинки, который могъ наслаждаться устрицами по четыре пенса за штуку, который считалъ девятнадцать шиллинговъ за дюжину шампанскаго совершенно благоразумной цѣной и который готовъ былъ бы сдѣлать десять миль, чтобъ привезти старый индійскій хересъ.

Рода вышла замужъ за Мермадюка, вполнѣ сознавая его матеріалистическія наклонности. Она знала, что если хочетъ жить съ нимъ счастливо и имѣть надъ нимъ вліяніе, то должна прежде всего, заботиться, чтобъ у него былъ хорошій обѣдъ. До сихъ поръ она могла удовлетворять его въ этомъ отношеніи. Пока она держала прекрасный столъ, въ которомъ англійская кухня смѣшивалась съ Французской, до тѣхъ поръ, пока она удовлетворяла капризамъ ректора относительно того, какія кушанья должны подаваться въ какой сезонъ, она могла быть увѣрена, что будетъ нравиться. Но малѣйшая тѣнь неудовольствія въ этомъ отношеніи, малѣйшая ошибка могла разстроить все ея семейное счастіе, и вырвать изъ ея рукъ скипетръ супружескаго правленія. Рода обдумала все это, прежде чѣмъ взять на себя отвѣтственность замужней жизни. Совершенно равнодушная въ хорошей кухнѣ, она, тѣмъ не менѣе, употребляла каждый день цѣлый часъ на обдумываніе того, что любитъ ѣсть и пить ея супругъ. Тоддъ, экономка, управляла своимъ бариномъ въ теченіе многихъ лѣтъ, она знала всѣ его любимыя кушанья, но мистриссъ Ферерсъ желала доказать, что она въ этомъ отношеніи превосходитъ Тоддъ. Она была женщиной умной, не слишкомъ начитанной или образованной, но вполнѣ понимавшей значеніе въ жизни пустяковъ, и въ этомъ отношеніи ей не было равной. За то ректоръ былъ покорнымъ рабомъ своей супруги. Онъ льстилъ ей, восхищался ею, расхваливалъ ее своимъ знакомымъ, какъ лучшую изъ женщинъ въ мірѣ и лучшую изъ женъ, точно также какъ расхваливалъ прелести своего сада.

Теперь Дафнѣ приходилось въ первый разъ познакомиться съ мужемъ тетки въ его новомъ положеніи дяди.

Она скромно подошла къ нему и ея стройная фигура, въ свѣтло-голубомъ, барежевомъ платьѣ, была очаровательна.

— Какъ вы поживаете, дядя, сказала она, пожимая его здоровую руку.

Ректоръ остановился, молча и съ удивленіемъ глядя на нее, можетъ быть, удивляясь появленію такого прелестнаго видѣнія.

— Боже мой! вскричалъ онъ, наконецъ. Неужели это Дафна? какъ она выросла. Какъ вы поживаете, моя дорогая?.. Я очень радъ васъ видѣть, надѣюсь, что вы останетесь обѣдать, вы и Тёрчиль. Какъ вы поживаете, Тёрчиль?

Ректоръ имѣлъ слабость приглашать къ обѣду всякаго, кто бы ни пришелъ среди дня, онъ думалъ, что людей необходимо насытить и что они охотнѣе пообѣдаютъ съ нимъ, чѣмъ отправятся для этого домой. Если же они отказывались, онъ приписывалъ ихъ отказъ скромности и не принималъ его. Напрасно Рода порицала это обыкновеніе, напрасно она говорила ему что оффиціальныя отношенія совсѣмъ не должно превращать въ приглашенія отобѣдать, ректоръ былъ неисправимъ. Гостепріимство было его главной добродѣтелью.

— Очень вамъ благодарна, отвѣчала Дафна, но я должна придти обѣдать домой. Папа и Дина, будутъ меня ждать. Что же касается мистера Тёрчиля, то онъ можетъ остаться, если хочетъ.

— Въ такомъ случаѣ, Тёрчиль останется, сказалъ ректоръ.

— Вы очень добры, но я долженъ идти съ Дафной, я обязанъ проводить ее. По дорогѣ ей можетъ встрѣтиться быкъ или что нибудь въ этомъ родѣ.

— Развѣ вы думаете, что я боюсь быковъ? вскричала Дафна. Если я увижу быка, я подойду къ нему и мы съ нимъ подружимся.

Ректоръ глядѣлъ на молоденькую леди съ благосклонной улыбкой.

— Это было бы опасно, сказалъ онъ, если бы быкъ былъ я.

— Почему?

— Я могъ бы послѣдовать примѣру знаменитаго классическаго быка и переплыть чрезъ Эвонъ, неся васъ на спинѣ.

— Мармадюкъ, сказала мистрисъ Ферерсъ съ кислой улыбкой, не думаете ли вы, что вамъ бы слѣдовало пойти отдохнуть. Я убѣждена, что вы утомились вашей прогулкой, эти первые жаркіе дни такъ невыносимы. Я сейчасъ принесу вамъ чашку чаю.

— Не безпокойтесь, моя прелесть, отвѣчалъ ректоръ, Дафна можетъ это сдѣлать. Ея ноги моложе вашихъ.

Это нелестное сравненіе относительно могъ было чрезвычайно непріятно для Роды; она бросила на своего Мармадюка взглядъ нескрываемаго неудовольствія.

— Я еще не настолько стара и слаба, чтобъ не въ состояніи была исполнять свой долгъ, сурово сказала она, я принесу вамъ чаю.

Ректоръ имѣлъ слабость къ хорошенькимъ дѣвушкамъ, онъ всю жизнь провелъ въ атмосферѣ красоты. Но въ его склонности не было ничего предосудительнаго, онъ любилъ и цѣнилъ красоту и не находилъ нужнымъ скрывать этого. Красота, молодость и свѣжесть, были для него тоже, что хорошее вино въ жизни, что клико, редереръ или марко-бруненъ.

Его жена отлично знала эту слабость, раньше чѣмъ пріобрѣла Мармадюка въ свою собственность. Когда чай былъ, наконецъ, принесенъ ректоръ опустился въ свое обычное кресло предъ каминомъ, тогда какъ Эдгаръ стоялъ за его спиной и любовался на прелестное, юное личико сидѣвшей предъ нимъ Дафны. Онъ находилъ, что это лицо было полно прелести, хотя это было не то, о которомъ онъ думалъ въ своихъ мечтахъ, не то, которое онъ любилъ такъ много лѣтъ.

Въ эту минуту онъ не думалъ, чтобъ это лицо могло когда нибудь сдѣлаться ему также дорого, какъ и то, о которомъ онъ такъ долго мечталъ. Онъ просто наслаждался прелестью настоящаго и съ удовольствіемъ ждалъ той минуты, когда они снова пойдутъ вмѣстѣ по дорогѣ между полей.

ГЛАВА VII.
Ея сердце плавало въ морѣ блаженства.

Лодка Дафны была, наконецъ, готова послѣ трехнедѣльнаго, безконечнаго ожиданія. Она оказалась прелестной, маленькой лодочкой, нисколько не похожей на лоханку, такой, какой не постыдился бы любой гребецъ на Темзѣ.

Дафна была въ восторгѣ. Мистеръ Тёрчиль былъ взятъ къ ней на службу и весь вечеръ этого счастливаго іюньскаго дня былъ посвященъ на плаванье по быстрому Эвону.

Рѣка никогда не была въ лучшихъ условіяхъ. Она была довольно полноводна, но въ этотъ годъ въ апрѣлѣ не было дождей и вода не выступала изъ береговъ. Она текла между зелеными берегами спокойно и медленно, какъ потокъ, какіе любилъ воспѣвать Горацій.

Когда Дафна принималась за что нибудь, это превращалось для нея въ страсть. Она была въ такихъ годахъ, когда всякій капризъ превращается въ лихорадку. Прежде она имѣла страсть къ рисованью, къ игрѣ въ воланъ, даже одно время къ вязанью. Она за все принималась съ одинаковымъ жаромъ, но любовь къ лодкѣ была наиболѣе прочной и сильной изъ ея страстей, такъ какъ любовь къ рѣкѣ родилась въ ней съ дѣтства и она никогда еще не имѣла случая вполнѣ удовлетворить ея.

Каждый вечеръ, прощаясь въ билліардной съ Эдгаромъ Тёрчилемъ, она говорила ему: «Встаньте завтра утромъ, какъ можно раньше, прошу васъ». И чтобъ доставить ей удовольствіе сквайръ Гауксъярда каждое утро проѣзжалъ шесть миль, отдѣлявшія его домъ отъ жилища сэра Вернона, и являлся въ Саутъ-Гиль, въ ту минуту, когда на часахъ Арденской церкви било семь.

Но какъ ни рано онъ пріѣзжалъ, онъ всегда находилъ Дафну, уже ожидавшую его, свѣжую, какъ весеннее утро, въ темносинемъ бумажномъ платьѣ и матроской шляпѣ.

— Это очень мило съ вашей стороны, говорила она ему своимъ небрежнымъ, но не неблагодарнымъ тономъ, съ видомъ красивой дѣвушки, думающей, что все создано, чтобъ доставлять ей удовольствіе. Какъ мило, что вы такъ рано пріѣхали. Вы должны были встать очень рано?

— Немного раньше васъ. Отсюда до моего дома не болѣе часа ѣзды, даже когда ѣдешь, не спѣша.

— Но вы, навѣрно, не завтракали?

— У меня не было во рту ничего послѣ стакана вина, который вы сами налили мнѣ вчера въ билліардной.

— Бѣдняжка! со вздохомъ и съ разстановкой сказала Дафна, какъ это ужасно. Какъ это ужасно. Намъ нужно пріобрѣсти цыганскій котелокъ чаю. Я думаю это будетъ не трудно.

Говоря это, она глядѣла на него съ прелестной улыбкой, которая, казалось, говорила: «Я сдѣлала васъ моимъ рабомъ, но надѣюсь, что это рабство не тяжело».

Когда онъ подходилъ къ лодочному сараю на слѣдующій день, онъ нашелъ разведенный костеръ и весело кипятившійся на немъ котелокъ съ чаемъ, затѣмъ накрытый въ сараѣ столъ для завтрака, съ котораго несся запахъ поджаренныхъ яицъ, а около стола стоялъ преданный Бинкъ.

— Вѣроятно, она читала Донъ-Жуана, подумалъ Эдгаръ, такъ какъ этотъ завтракъ и улыбавшееся ему прелестное личико, напоминали ему одинъ изъ эпизодовъ этой поэмы. Если бы мнѣ пришлось завтра потерпѣть крушеніе, то я не желалъ бы пробудиться въ лучшемъ раю, подумалъ онъ про себя, тогда какъ Бинкъ подавалъ ему стулъ.

— Какая пріятная неожиданность! вскричалъ онъ.

— Яйца въ маслѣ?

— Нѣтъ, удовольствіе завтракать съ вами наединѣ.

— Вы ошибаетесь, Бинкъ мой покровитель. А если вы будете дерзки, то я попрошу мистера Макъ Клоски присоединиться къ нашей компаніи завтра утромъ Не правда ли, какъ хороши яйца въ маслѣ? Я сама ихъ поджаривала. Это изобрѣтенье Бинка. Я предполагала сначала довольствоваться одной ветчиной, но не правда ли, яйца въ маслѣ изысканнѣе?.. Стоило послушать, какъ они трещали, когда жарилась. Я никогда не подозрѣвала, чтобъ масло было такъ шумливо.

— Это вашъ первый урокъ кулинарнаго искусства? сказалъ Эдгаръ.

— Мой первый урокъ?.. Совсѣмъ нѣтъ. Когда я была въ Аньерѣ, мы пекли себѣ пирожное на спиртовой лампѣ и я не знаю, что пахло хуже, лампа или пирожное. За эту исторію весь нашъ дортуаръ попалъ въ немилость.

Она усѣлась сама на складной стулъ и пила чай, глядя, какъ Эдгаръ ѣлъ яйца въ маслѣ.

— Хорошо ли масло? сказала она. Достаточно ли прожарены яйца?

— Онѣ восхитительны. Я никогда не ѣлъ лучшаго завтрака.

Завтракъ былъ дѣйствительно очаровательный. Ясное, лѣтнее небо отражалось въ прозрачной рѣкѣ, атмосфера была полна утренней свѣжести, и, охваченный очарованіемъ всего окружающаго, Эдгаръ забылъ, что онъ когда либо любилъ другую женщину, кромѣ этой дѣвушки, съ темными глазами, золотистыми волосами и чарующей улыбкой. Быть съ нею, оберегать ее, доставлять ей всевозможныя удовольствія, удовлетворять ея желанія и капризы, что лучшаго могъ сдѣлать молодой человѣкъ, свободный дѣлать, что ему нравится, независимый въ жизни?

Глядя въ будущее на многіе годы, Эдгаръ Тёрчиль видѣлъ это прелестное существо своей идеальной женой, смѣнившей свою дѣвическую очаровательность на кроткую грацію женщины. Теперь она была еще почти дитя, находившее удовольствіе въ дѣтскихъ забавахъ, любящее, какъ ребенокъ, все новое. Онъ зналъ, что онъ для нея не болѣе, какъ пріятный товарищъ ея развлеченій, но подобная дружба должна была непремѣнно перейти въ болѣе теплое чувство. Его пульсъ бился слишкомъ скоро. Такое волненіе должно быть заразительно. Подобная, чувствительная натура, какъ у Дафны, должна была быть отзывчива.

Погруженный въ такія, полныя надеждъ, мысли, мистеръ Тёрчиль наслаждался завтракомъ, тогда какъ Дафна, съ большимъ недовѣріемъ попробовала одно яйцо и была пріятно удивлена, найдя, что оно немного хуже, чѣмъ испеченное поваромъ, можетъ быть немного суше, но это уже была пустая подробность.

— Какъ я рада!.. вскричала она. По правдѣ сказать, я бы не удивилась, если бы это яйцо превратилось въ цыпленка. А теперь, такъ какъ вы кончили, примемтесь за дѣло. Я убѣждена, что если я не выучусь грести сегодня, то мнѣ уже не выучиться во всю жизнь.

Лодка стояла предъ ними, блистая своей новизной. Дафна отказалась отъ своей мысли, раскрасить лодку краснымъ, для того, чтобъ сдѣлать удовольствіе строителю. Новенькія веслы, были украшены вензелями Дафны, голубыми съ золотомъ, и на солнцѣ ярко блестѣло, написанное золотыми буквами, названіе «Неронъ».

— Какое дурное имя, сказалъ Эдгаръ. Почему пришло вамъ въ голову такъ назвать лодку? Вы знаете, какой онъ былъ дурный человѣкъ?

— Совсѣмъ нѣтъ, отвѣчала Дафна. Я прочла вчера статью въ одномъ старинномъ томѣ Корневиля, въ которой авторъ доказываетъ, что Неронъ былъ прекрасный человѣкъ, что онъ совсѣмъ не отравилъ Британика, что онъ не устранялъ своей матери, не поджигалъ Рима, но за то хорошо игралъ на лирѣ. Онъ былъ совершенный молодой человѣкъ и его личность искажена, только благодаря недобросовѣстнымъ писателямъ того времени.

— О! я готовъ согласиться съ вами, въ чемъ угодно, любезно сказалъ Эдгаръ, берясь за весла и начиная сильно грести. Я предполагаю также, что и Тиверій былъ примѣрнымъ монархомъ, и все, что о немъ говорятъ дурнаго, — чистыя выдумки. Не все ли намъ равно? Кромѣ того, что немного трудно перемѣнить мнѣніе, составленное въ дѣтствѣ, которое я уже имѣлъ въ то время, когда еще учился въ Рёгби.

— Въ Рёгби!.. вскричала Дафна, вдругъ сдѣлавшаяся серьезной. Вы были въ Рёгби вмѣстѣ съ моимъ братомъ? Не правда ли, вы были большими друзьями?

Эдгаръ наклонился изъ лодки, разсматривая одно изъ веселъ.

— Мы не особенно часто съ нимъ встрѣчались, сказалъ онъ. Сколько вамъ извѣстно, онъ былъ гораздо моложе меня.

— Надѣюсь, онъ былъ хорошъ? Всѣ любили его.

— Всѣ были удивлены, когда бѣднякъ умеръ отъ скарлатины, отвѣчалъ Эдгаръ, не глядя на нее.

— Да, не правда ли, это ужасно? Я отлично помню его, какой здоровый, красивый мальчикъ, полный жизни и ума. Онъ часто не дорожилъ здоровьемъ, какъ всѣ мальчики. Таковы уже мы отъ природы. Затѣмъ, когда я была въ Брайтонѣ, я получила письмо, что онъ умеръ, и я должна, Богъ знаетъ, какъ долго, носить по немъ трауръ. Бѣдный Лофтусъ!.. Какъ нѣжно любила бы я его, если бы онъ былъ живъ.

— Да, для васъ было бы очень пріятно имѣть брата, сказалъ Эдгаръ, все еще нѣсколько смущенный.

— Пріятно! Это было бы моимъ спасеньемъ имѣть около себя настоящаго брата. Я люблю Магдалину всѣмъ сердцемъ и всей душой, но она мнѣ только вполовину сестра, она выше меня и лучшаго происхожденія. Никто не говоритъ о моей матери, тогда какъ о роднѣ Лины говорятъ всѣ. Она кажется въ родствѣ со всѣми знатными фамиліями въ окрестностяхъ. Но Лофтусъ былъ бы такой же, какъ я сама, ни лучше, ни хуже. Кровь лучше, чѣмъ вода.

— Это дурныя мысли, Дафна.

— Въ самомъ дѣлѣ?.. Ну, такъ, я боюсь, что у меня много дурныхъ мыслей.

— На свѣтѣ не можетъ быть лучше сестры, чѣмъ Магдалина относительно васъ.

— Я это знаю. Она совершенство… Но это самое дѣлаетъ ее гораздо выше меня. Я ее уважаю и восхищаюсь ею, но я никогда не чувствую себя ей равной.

— Вашъ здравый смыслъ долженъ возмущаться противъ этого. Для васъ большое преимущество имѣть подобную сестру.

— Да, но я хотѣла бы имѣть кого нибудь равнаго мнѣ.

— Возьмите меня! съ жаромъ вскричалъ Эдгаръ. Развѣ вы не можете сдѣлать изъ меня брата?

— На вѣчныя времена, если это вамъ нравится. Я увѣрена, что въ этомъ случаѣ я болѣе выиграю, чѣмъ вы. Хотя мнѣ кажется немного невѣроятнымъ, чтобъ братъ согласился вставать въ пять часовъ, чтобъ учить меня грести.

Эдгаръ былъ вполнѣ убѣжденъ, что Лофтусъ никогда не сдѣлалъ бы этого. Этотъ юный джентльмэнъ былъ воплощеніемъ эгоизма и имѣлъ самыя дурныя наклонности.

— Братья никогда не отличаются особеннымъ самоотверженіемъ, сказалъ онъ. Я думаю, что вы нашли бы больше преданности въ какомъ нибудь ирландскомъ или шотландскомъ молочномъ братѣ, чѣмъ въ англійскомъ единокровномъ. Но Магдалина такая сестра, какихъ мало… Будьте внимательны.

Въ эту минуту лодка подъѣзжала подъ мостъ.

— Какъ весела и возбуждена была она вчера вечеромъ.

— Да, она только что получила длинное письмо отъ Джеральда, въ которомъ онъ пишетъ, что пріѣдетъ домой раньше, чѣмъ она его ждала… Онъ предполагаетъ отказаться отъ рыбной ловли въ Норвегіи и думаетъ быть дома ранѣе конца іюля. Не правда ли, это мило?.. Я съ нетерпѣніемъ жду увидать его.

— Развѣ я не описывалъ вамъ его?

— Очень смутно. Вы только говорили, что онъ мнѣ навѣрно понравится. А, между тѣмъ, я убѣждена, что буду его ненавидѣть, именно потому, что долгъ велитъ мнѣ чувствовать къ нему сестринскую привязанность.

— Старайтесь, чтобъ ваша привязанность къ нему не перешла границъ сестринской, со слабой улыбкой сказалъ Эдгаръ.

— Что за глупости! смѣясь вскричала Дафна. Какъ страшно вы должны его ревновать.

— Развѣ онъ не похитилъ у меня мою первую любовь? сказалъ Эдгаръ, а теперь…

— Не говорите этого. Вы сами сказали мнѣ, что не чувствуете никакого раздраженія и желаете быть нѣжнымъ дядей будущихъ дѣтей Магдалины.

— Не знаю, задумчиво отвѣчалъ Эдгаръ, удастся ли мнѣ исполнить то, что я вамъ говорилъ.

— О! нѣтъ! мнѣ такъ нравится думать о васъ, какъ о вѣчномъ другѣ Дины. Есть что-то поэтичное въ мысли утѣшиться подобнымъ образомъ.

— Мнѣ кажется, что всѣ люди со временемъ утѣшаются. Такова человѣческая природа.

— Не говорите дальше!.. вскричала Дафна. Вы отвратительны сегодня утромъ. Я боюсь, что это послѣдствіе яицъ и масла, послѣдствіе подобнаго вульгарнаго завтрака по идеи Бинка. Завтра вы будете завтракать хлѣбомъ съ масломъ.

— Мнѣ кажется, что если вы будете управлять такимъ образомъ рулемъ, то мы скоро сядемъ на мель, улыбаясь замѣтилъ Эдгаръ.

Въ эту минуту они проѣзжали мимо маленькаго зеленаго полуострова, около котораго теченіе было очень быстро. Это было недалеко отъ Стратфорда. Зеленыя поля далеко шли по обоимъ берегамъ, а въ нѣсколькихъ саженяхъ былъ красивый каменный мостъ, сооруженный добрымъ сэромъ Гюгомъ Клоптономъ еще до рожденія Шекспира. Уильямъ Шекспиръ долженъ былъ въ дѣтствѣ и юношествѣ много разъ проходить по этому мосту. А въ старости, когда, достигнувъ славы, онъ построилъ себѣ большой домъ недалеко отъ церкви, сколько разъ долженъ былъ онъ, сидя у окна, любоваться на старую готическую церковь, окруженную деревьями.

— Отецъ сказалъ мнѣ, чтобъ я не выѣзжала изъ границъ нашихъ владѣній, сказала Дафна, но онъ говорилъ это тогда, когда предполагалось, что я буду кататься одна. Не правда ли, когда вы со мною, это совсѣмъ другое дѣло?

— Конечно. Я полагаю, что я способенъ защитить васъ.

Такимъ образомъ дѣла шли цѣлую недѣлю, въ теченіе которой все время была хорошая погода. Завтраки происходили каждое утро, а Дафна изощрялась въ изобрѣтеніи новыхъ кушаній и дѣлала большіе успѣхи въ кулинарномъ искусствѣ. Правда, надо сознаться, что мистеру Тёрчилю всегда болѣе нравились меню завтраковъ, придуманные вульгарнымъ Бинкомъ, чѣмъ тѣ кушанья, которыя изобрѣтала Дафна. Онъ предпочиталъ сливкамъ масло и ветчину ягодамъ, но все, что бы ни выдумала Дафна, онъ ѣлъ съ большой благодарностью, такъ пріятно было проводить утро въ веселомъ обществѣ. Кромѣ того, не мѣнѣе пріятно было имѣть такую умную ученицу, какъ Дафна, такъ какъ она выучилась управлять лодкой также хорошо, какъ и онъ. Она умѣла ловко провести свою лодку по самымъ опаснымъ мѣстамъ рѣки, умѣла проплыть, не задѣвъ, подъ арками каменнаго Стратфордскаго моста.

Но когда двое беззаботныхъ молодыхъ людей забавляются подобнымъ образомъ, всегда найдется подъ руками особа зрѣлыхъ лѣтъ, которая разстроитъ ихъ веселье.

Такъ было и въ этомъ случаѣ.

Супруга ректора услыхала объ этихъ утреннихъ прогулкахъ и цыганскихъ завтракахъ и рѣшилась вмѣшаться.

Мистеръ Макъ-Клоски, отъ котораго Дафна съ трудомъ могла добиться корзиночки земляники на свои завтраки, счелъ себя счастливымъ снести въ домъ ректора большую корзину земляники. Понятно, что онъ получилъ на водку и, кромѣ того, былъ накормленъ на кухнѣ ректора.

Въ это время мистрисъ Тоддъ завела съ нимъ разговоръ о томъ, что дѣлается въ Саутъ-Гилѣ, и узнала отъ него, что миссъ Дафна каждый день катается въ лодкѣ съ мистеромъ Тёрчилемъ изъ Гауксъярда. Осыпанный вопросами, онъ описалъ утренніе завтраки въ лодочномъ сараѣ, длинные утренніе часы, проведенные на рѣкѣ, вечера въ билліардной и питье чаю въ зимнемъ саду.

Все это Тоддъ, страшная болтунья, въ тоже утро передала своей госпожѣ. Мистриссъ Ферерсъ выслушала разсказъ съ видомъ глубочайшаго равнодушія, который она всегда принимали на себя въ подобныхъ случаяхъ.

— Макъ-Клоски неисправимый сплетникъ, сказала она, и вы поступили очень дурно, слушая его.

Но, отпустивъ Тоддъ, нѣжная Рода отправилась въ свою уборную и стала одѣваться для прогулки по полямъ.

Ведя спокойную, регулярную жизнь съ мужемъ, не отличавшимся особеннымъ изобиліемъ идей, Рода была рада имѣть какое нибудь умственное возбужденіе, которое заставило бы ее чѣмъ нибудь заняться.

— Я еще не буду говорить теперь съ отцемъ, сказала она сама себѣ, онъ чрезъ-чуръ строгъ. Магдалина должна сдѣлать замѣчаніе вмѣсто него.

Она отправилась чрезъ цвѣтущія поля пѣшкомъ, возбужденная пріятной мыслью, что идетъ исполнить христіанскій долгъ, что ея поступокъ вызывается ея двойнымъ положеніемъ близкой родственницы и жены пастора. Она думала, что если бы судьба сдѣлала ее мужчиной, то она была бы прекраснымъ епископомъ. Всевозможныя подробности обязанностей епископа: посѣщенія, выговоры, наказанія были бы для нея легки.

Она нашла Магдалину въ ея будуарѣ съ большими, широкими окнами, отворявшимися на балконъ, полный цвѣтовъ.

— Мнѣ очень жаль, что я прерываю ваши утреннія занятія, сказала митриссъ Ферерсъ Магдалинѣ, вставшей изъ за рояля при ея появленіи, вы такъ прелестно играете классиковъ. Это кажется Листъ?

— Нѣтъ, Рафъ, какъ рано вы пришли, тетя Рода.

— Мнѣ нужно сказать вамъ нѣчто особенное, Лина, я пришла сейчасъ же послѣ разговора съ Тоддъ.

Эти слова испугали Магдалину.

— Надѣюсь, не случилось ничего дурнаго? прошептала она.

— Не совсѣмъ. Я полагаю это только относительно дурно, сказала мистриссъ Ферерсъ, но я рѣшилась немедленно положить этому конецъ.

Магдалина поблѣднѣла.

Каждый день, когда являлась тетя Рода, ея посѣщенія имѣли непріятныя послѣдствія для слугъ. Она постоянно дѣлала непріятныя открытія во всевозможныхъ направленіяхъ. Очень часто, впрочемъ, случалось, что выраженныя ею подозрѣнія настолько не оправдывались, что чрезъ недѣлю или двѣ она принуждена бывала сознаться въ собственной ошибкѣ.

И теперь Лина боялась, что тетя Рода явилась съ какимъ нибудь ужаснымъ открытіемъ: опять кто нибудь таскалъ молоко или хлѣбъ, или забирался въ кладовую.

— Въ чемъ дѣло, тетя Рода?

Мистриссъ Ферерсъ не дала прямаго отвѣта. Оглядѣвъ всю комнату своими холодными, сѣрыми глазами, она спросила:

— Гдѣ Дафна?

— Она у себя въ комнатѣ. Кажется, легла спать, утомившись послѣ гребли.

— А мистеръ Тёрчиль?

— Уѣхалъ. У него дома какое-то дѣло. Кажется, онъ отправился смотрѣть лошадей.

— А! онъ иногда отправляется домой?

— Какъ странно вы это говорите, тетя Рода. Развѣ есть что нибудь дурное въ томъ, что онъ является сюда такъ часто, какъ хочетъ? Онъ нашъ старинный другъ, папа глядитъ на него, какъ на сына.

— О! конечно, ничего дурнаго, если Вернонъ доволенъ. Но я не удивляюсь, что Дафна устала, прокатавшись на лодкѣ цѣлое утро. Вы знаете, что она катается каждое утро раньше семи часовъ?

— Конечно. Для нея гораздо пріятнѣе кататься рано утромъ, чѣмъ днемъ, во время жары. Эдгаръ сопровождаетъ ее, она въ совершенной безопасности подъ его присмотромъ.

— А вы знаете о цыганскихъ завтракахъ каждое утро въ лодочномъ сараѣ?

— Я что-то слышала о чайникѣ, ветчинѣ и яйцахъ. Дафна воображаетъ, что она учится готовить.

— И вы одобряете все это?

Магдалина улыбнулась въ отвѣтъ на этотъ вопросъ.

— Мнѣ пріятно видѣть ее счастливой. Теперь, когда ея образованіе кончено, мнѣ пріятно, чтобъ она развлекалась, такъ какъ лѣнь вполнѣ естественна въ дѣвушкѣ ея лѣтъ, и я не вижу ничего дурнаго въ томъ, что она любитъ рѣку.

— Неужели, Магдалина, вамъ никогда не приходило въ голову, что ея прогулки вдвоемъ съ Эдгаромъ Тёрчилемъ не совсѣмъ приличны?

— Неприличны?.. Что можетъ быть неприличнаго въ дружбѣ Дафны съ Эдгаромъ, на котораго она смотритъ, какъ на брата, также какъ и я?

— Вы, конечно, но не Дафна. Она провела большую часть жизни внѣ Саутъ-Гиля, она почти чужая мистеру Тёрчилю.

— Она была бы очень удивлена, если бы вы сказали ей это, также и Эдгаръ. Я надѣюсь, вы не забыли, что онъ всегда игралъ съ нею, когда она пріѣзжала сюда на праздники, прежде чѣмъ ее отправили къ мадамъ Тольмашъ.

— Все это было очень хорошо, пока она ходила въ короткихъ платьяхъ, но теперь она дѣвушка и объ этомъ будутъ говорить.

— Говорить о Дафнѣ? моей невинной, дорогой Дафнѣ?… Объ этомъ ребенкѣ по веселости и беззаботности!.. какъ могла подобная мысль придти вамъ въ голову, тетя Рода? Нѣтъ сомнѣнія, что самый злой сплетникъ не найдетъ ничего сказать противъ Дафны.

— Дорогая Магдалина, строго начала мистриссъ Ферерсъ. Вы всегда были такъ осторожны въ вашихъ словахъ и поступкахъ, что меня положительно удивляетъ вашъ сегодняшній разговоръ, есть извѣстныя правила, установленныя временемъ и обычаями для приличныхъ молодыхъ дѣвушекъ, и Дафна не можетъ безнаказанно попирать эти правила. Она не можетъ пользоваться такой безграничной свободой, хотя и носитъ распущенные волосы и неприлично узкія платья, заключила тетя Рода съ невольной злостью.

Она не любила Дафны, когда та была еще ребенкомъ и еще менѣе любила ее теперь, когда она сдѣлалась дѣвушкой. Для хорошо сохранившейся женщины сорока лѣтъ, старающейся казаться молодой, есть что-то оскорбительное въ видѣ дикой свѣжести и безсознательной дерзости семьнадцатилѣтней дѣвушки.

— Мнѣ кажется, тетя Рода, вы забываете, что Дафна моя сестра, моя дорогая сестра.

— Не вполнѣ, Магдалина. У васъ были разныя матери. Я ничего не забываю, это вы, напротивъ, забыли, что въ прошедшемъ Дафны есть причины, заставляющія ее быть особенно осторожной.

— Съ вашей стороны, дурно говорить объ этомъ, тетя, покраснѣвъ возразила Магдалина. Что же касается Эдгара Тёрчиля, то онъ любимый товарищъ моего отца, который желаетъ, какъ можно чаще видѣть его у себя. Не можетъ быть ничего дурнаго въ томъ, что онъ ведетъ себѣ, какъ пріемный братъ Дафны.

— Три года тому назадъ, онъ былъ вашимъ пріемнымъ братомъ и вы хорошо знаете, къ чему это привело.

— Это былъ просто капризъ, который давно прошелъ.

— То же самое можетъ случиться и съ Дафной.

— Если бы это случилось, то я нисколько не была бы огорчена и знаю, что отецъ также одобрилъ бы это.

— О! если Вернонъ доволенъ положеніемъ дѣла, то я не могу сказать ничего болѣе, съ достоинствомъ возразила мистриссъ Ферерсъ, но если бы Дафна была моей дочерью, — сохрани меня небо отъ отвѣтственности за подобную взбалмошную дѣвушку! — Я никогда бы не дозволила ей завтракать по утрамъ въ сараѣ, ни кататься по Эвону. Впрочемъ, это не мое дѣло, заключила мистриссъ Ферерсъ съ оскорбленнымъ видомъ, сказавъ все, что могла сказать. Какъ подвигается ваша вышивка экрана?

— Она почти окончена, отвѣчала Магдалина въ восторгѣ перемѣнить разговоръ. Я вышиваю его къ рожденію отца.

— Какъ поживаетъ мой братъ?

— У него былъ недавно припадокъ ревматизма. Я боюсь, что намъ придется провести будущую зиму за границей.

— Какія глупости, Лина. Со стороны Вернона, это просто эгоизмъ. Онъ постоянно былъ капризенъ. Онъ также здоровъ, какъ и я.

— Онъ этого не думаетъ, тетя, и, по всей вѣроятности, знаетъ лучше насъ.

— Я въ этомъ не увѣрена. Ипохондрикамъ могутъ придти въ голову всевозможныя нелѣпости, но это еще не значитъ, чтобъ онѣ были справедливы.

Лина не стала возражать, отлично видя, что тетка не въ духѣ. Она не стала упрашивать ее оставаться завтракать и нисколько не препятствовала ея уходу. Но посѣщеніе любезной особы произвело свое впечатлѣніе.

Хотя Магдалина все время возражала теткѣ, но, тѣмъ не менѣе, она была слишкомъ женщина, чтобъ не обратить вниманія на ея слова.

Какъ только мистрисъ Ферерсъ оставила домъ, Магдалина прямо отправилась въ спальню Дафны. Она осторожно вошла, чтобъ не разбудить дѣвушку, и, сѣвъ у открытаго окна, спокойно ожидала ея пробужденія.

Комната Дафны была одной изъ лучшихъ въ домѣ. Въ ней были большія, широкія окна, выходившія на поля и на Эвонъ. Вся комната была обита голубымъ кретономъ, мебель была бѣлая съ золотомъ. Но, къ несчастію, въ комнатѣ не было ни малѣйшаго порядка. Вчерашнія, третьегодняшнія платья Дафны валялись на софѣ, шляпы Дафны за цѣлую недѣлю были разложены на столахъ и стульяхъ, зонтикъ лежалъ на туалетѣ, между склянками духовъ, щетками и банками съ помадой.

У нея не было собственной горничной, а горничная ея сестры находила ужаснымъ служить такой безпорядочной особѣ. Развѣ можно услуживать молодой леди, которая хочетъ, чтобъ ей чесали голову и одѣвали ее въ семь часовъ утра и которая въ половинѣ девятаго возвращается домой, задыхаясь отъ усталости, молодой леди, ящики которой находятся въ такомъ видѣ, какъ будто только что было землетрясеніе. Дафна возражала на это, что она предпочитаетъ лучше сама одѣваться, чѣмъ выслушивать ворчаніе. «Ты воплощенная доброта Лина, но половина горничной совсѣмъ не горничная. Я лучше буду обходиться совсѣмъ безъ нея, сказала она». Но, не смотря на свой безпорядокъ, комната не могла показаться некрасивой. Она была полна, множествомъ прелестныхъ бездѣлушекъ, обыкновенно наполняющихъ комнаты молодыхъ леди, имѣющихъ много карманныхъ денегъ и очень мало здраваго смысла. Тутъ были венеціанскія вазы различныхъ размѣровъ для цвѣтовъ, японскія чащки и блюдечки, швейцарскія рѣзныя вещи изъ дерева. Цвѣты были повсюду, такъ что атмосфера была наполнена ихъ запахомъ.

Дафна повернулась во снѣ, какъ бы сознавая присутствіе въ комнатѣ посторонняго. Она вздохнула, повернулась и сѣла съ разгорѣвшимися щеками, въ своемъ синемъ платьѣ, въ томъ видѣ, въ какомъ вернулась съ утренней прогулки.

— Весела ли была ваша прогулка, моя дорогая?

— Прелестна. Я страшно устала. Мы доѣхали до Стратфордскаго моста.

— Ты теперь хорошо умѣешь грести?

— Эдгаръ говоритъ, что я гребу такъ же, какъ и онъ.

— Въ такомъ случаѣ, моя дорогая, я думаю ты можешь на будущее время отказаться отъ общества Эдгара и кататься одна, конечно, не переѣзжая нашей границы, какъ этого желаетъ папа.

— О! сказала Дафна, тебя прислалъ ко мнѣ отецъ?

— Нѣтъ, моя дорогая, но я увѣрена, что тебѣ слѣдуетъ обращать вниманіе на его желанія; онъ особенно требователенъ относительно послушанія.

— Хорошо, Лина, если ты хочешь, я скажу Эдгару, что курсъ конченъ, онъ былъ очень добръ, безъ него мнѣ будетъ немножко скучно, но я уже и такъ находила, что утомительно приготовлять завтраки. Такъ трудно поддерживать разнообразіе, а у Бинка всегда такія вульгарныя идеи. Можешь себѣ представить, онъ совѣтовалъ сосиски — сосиски въ іюнѣ! И я никакъ не могла дать ему понять всю несоотвѣтственность этого кушанья сезону.

— И такъ, моя милая, это рѣшено. На будущее время ты будешь кататься одна. Я знаю, что отецъ предпочтетъ это.

— Ты желаешь этого, Лина, и этого для меня достаточно, отвѣчала Дафна съ нѣжнымъ взглядомъ. Но мнѣ кажется, что мнѣ слѣдовало бы сдѣлать маленькій подарокъ Эдгару за его доброту, какой нибудь портсигаръ или антимакасаръ для его матери.

— Ты никогда ничего не кончаешь, Дафна.

— Конечно, потому что начинать гораздо интереснѣе. Но, если я полѣнюсь, то навѣрно ты кончишь за меня, Лина.

— Съ удовольствіемъ, моя прелесть.

Эдгару было сообщено въ тотъ же вечеръ, что онъ освобождается на будущее время отъ своихъ обязанностей учителя, и хотя это было передано ему съ безконечной любезностью, но, тѣмъ не менѣе, ему показалось, что изъ его жизни исчезла половина солнечнаго свѣта.

ГЛАВА VIII.
Земныя радости скоропреходящи.

Отлично научившись управлять лодкой, Дафна каталась по рѣкѣ въ свое удовольствіе. Она не особенно сожалѣла объ обществѣ мистера Тёрчиля. Онъ былъ очень добръ къ ней, преданъ и не эгоистиченъ, а цыганскіе завтраки въ старомъ сараѣ оригинальны, но это развлеченіе съ теченіемъ времени стало однообразно, напротивъ того, одинокое плаванье по рѣкѣ съ своими собственными мыслями и мечтами, казалось ей прелестнымъ. Ея голова была полна самыхъ пріятныхъ мыслей и мечтаній о невозможномъ счастіи, мечтаній, которыя занимали половину ея жизни. Какое ей была дѣло до того, что воздушные, фантастическіе замки были непрочны, что ей никогда не придется жить въ нихъ или приблизиться къ нимъ въ будущемъ болѣе, чѣмъ въ настоящемъ. Для нея ея мечты существовали, хотя въ воображеніи. Онѣ составляли часть ея самой, часть ея жизни, и имѣли для нея гораздо болѣе значенія, чѣмъ рутинныя подробности ежедневной жизни: одѣванье, обѣды, прогулки, визиты. Если бы ея жизнь была разнообразнѣе, или полнѣе обязанностями, даже хотя бы развлеченіями, она не стала бы такъ предаваться своимъ мечтамъ. Но у нея было такъ мало развлеченія и никакихъ обязанностей! Магдалина избавляла ее отъ всякихъ заботъ, отъ всякихъ дѣлъ и безпокойствъ.

Дафна не любила работать для бѣдныхъ, ненавидѣла посѣщать ихъ, поэтому Магдалина избавляла ее и отъ этихъ обязанностей, также какъ и отъ остальныхъ. Сестра думала, что ея умъ пробудится къ серьезной жизни, когда она станетъ старше, теперь же она жила, какъ цвѣты, птицы или тому подобныя, эфемерныя созданія.

Поэтому Дафна, игнорируемая отцемъ и покровительствуемая сестрой, пользовалась такой свободой, какой рѣдко пользуются дѣвушки въ семьнадцать лѣтъ. Ея тетка Рода съ неодобреніемъ глядѣла на это и выражала надежду, что эта свобода не приведетъ ни къ чему дурному и въ тоже время удивлялась мягкости Тины, считая маленькую лодку Дафны чернымъ пятномъ на ландшафтѣ, когда она быстро проскальзывала по рѣкѣ мимо оконъ дома ректора.

Земля пасторскаго дома граничила съ имѣніемъ сэра Вернона Лауфорда и Дафна точно не знала, гдѣ оканчиваются поля ея отца, и начинаются церковныя.

Эдгаръ Тёрчиль, разжалованный изъ своего учительскаго званія, тѣмъ не менѣе, проводилъ большую часть жизни въ Саутъ-Гилѣ. Если онъ не игралъ утромъ партію въ крокетъ, въ которой жена ректора была четвертой, то онъ являлся вечеромъ играть на билліардѣ. Онъ ѣздилъ по порученіямъ Магдалины въ Варвикъ за новой книгой или въ Лимингтонъ за шелковой матеріей по образчику. Никакое порученіе не было для него утомительно, только бы ему можно было проводить время съ сестрами.

Дафна видѣла въ его услужливости дурной знакъ: она боялась, что его сердце разорвется при видѣ любви Магдалины, когда пріѣдетъ счастливецъ Джеральдъ.

— Бѣдняжка, сказала она ему однажды, глупая бабочка, къ чему вы летаете вокругъ огня, вы съ каждымъ днемъ становитесь все хуже.

— Вы ошибаетесь, сказалъ Эдгаръ. Мнѣ, напротивъ того, кажется, что я на пути къ выздоровленію.

О чемъ же мечтала Дафна въ прекрасное лѣтнее утро, катаясь въ лодкѣ и тихо гребя веслами?

Ея мысли были полны прошлымъ, ея мечты полны будущимъ. Ея мысли принадлежали безъимянному незнакомцу, который отправился на ту сторону Юры, годъ тому назадъ, какъ разъ въ это время. Она мечтала снова увидаться съ нимъ, хотя шансъ подобной встрѣчи казался почти невозможнымъ.

— Свѣтъ такъ ужасно обширенъ, думала она. Я разсказала ему столько ужасныхъ исторій. Если я никогда не увижу его болѣе, то это будетъ для меня достойнымъ наказаніемъ. Теперь я должна прожить цѣлую жизнь, не надѣясь снова увидѣть его.

Чувствительная натура Дафны была потрясена первой встрѣчей съ красивой личностью. Ея чувство было больше, чѣмъ любовь, — это было пробужденіе страсти и любви въ юной душѣ. Въ ту минуту, когда она увидала за собою незнакомца, она превратилась изъ дѣвочки въ женщину.

— Гдѣ онъ?.. Кто онъ?… Встрѣчусь ли я съ нимъ когда нибудь? спрашивала она себя. Онъ единственный человѣкъ въ свѣтѣ, котораго я могла бы полюбить, онъ единственный, за котораго я бы вышла замужъ. Всякій другой покажется ничтожнымъ въ сравненіи съ нимъ.

Рѣка была ея повѣреннымъ, товарищемъ ея мечтаній, прелестная, тихая рѣка, окруженная зеленѣющимъ ландшафтомъ, никому болѣе не шептала она своей тайны. Ей хотѣлось уже давно разсказать все Магдалинѣ, но она каждый разъ останавливалась. Лина была такъ чувствительна, она была бы вдвойнѣ оскорблена такимъ безуміемъ. Какъ она могла сказать Линѣ, что отдала свое сердце безъимянному незнакомцу, о жизни котораго знала только то, что онъ женихъ? Она хранила эту безумную тайну въ глубинѣ своего сердца. Ея страсть была не настолько сильна, чтобъ дѣлать ее несчастной и лишать способности пользоваться невинными развлеченіями. Это была скорѣе мечта, чѣмъ страсть, поэтому все было для нея источниками радостей. Она любила всевозможныхъ животныхъ, домашнихъ и охотничьихъ собакъ, лошадей, птицъ. Къ тому же ей болѣе нравилось съ ними, чѣмъ въ ярко освѣщенной, украшенной цвѣтами гостиной, гдѣ сэръ Вернонъ глядѣлъ на нее постоянно такимъ взглядомъ, какъ будто желалъ, чтобъ она исчезла, и гдѣ тетка постоянно бранила ее за неумѣніе вести себя. Съ Линой, она, конечно, всегда была счастлива, любовь и доброта Лины никогда не измѣнялись. Проведя утро на рѣкѣ, Дафна возвращалась домой, садилась на скамейку у ногъ сестры или ложилась на софу въ то время, какъ Лина читала ей, довольная, что можетъ наполнить недостатокъ ея образованія такимъ удобнымъ и веселымъ способомъ. Дафна въ особенности обожала стихи, впрочемъ, только тѣ, которые не выходили изъ границъ ея пониманія. Она не отдавала предпочтенія никакому особенному поэту: она любила Шекспира, обожала Байрона, Шенни и Теннисона, мистриссъ Браунингъ и простыя поэмы Роберта Браунинга; она даже смутно слышала о стихахъ Свинбурна. Но это было все, что ей позволялось узнать изъ поэтическихъ произведеній послѣдняго времени. Надо сказать, что Байронъ и Теннисонъ были ея особенными фаворитами.

— Одинъ дѣлаетъ меня разочарованной, другой заставляетъ быть доброй, но я одинаково обожаю обоихъ, говорила она.

— Я не знаю, что ты можешь найти въ Чайльдъ Гарольдѣ, что заставляло бы тебя разочаровываться, говорила Магдалина, имѣвшая старомодное убѣжденіе, кстати сказать, наслѣдственное, что Байронъ лучшій поэтъ нашего времени.

— Я не могу сказать, что именно, но въ его стихахъ есть что-то, говорящее, что жить не стоитъ труда, что все, что есть священнаго и прекраснаго на землѣ все-таки хуже смерти, что въ этомъ свѣтѣ, въ которомъ не понимаютъ ни истинной добродѣтели, ни благородства, ни мужества, ни возвышенныхъ мыслей, все перевернуто вверхъ ногами. Я знаю, что я плохо говорю, но это чувство трудно объяснить.

— Мнѣ кажется, ты думаешь, что въ самыхъ лучшихъ стихахъ Байронъ все-таки мизантропъ?

— Да, я такъ полагаю. Что же касается Теннисона, то его поэзія никогда не возвышаетъ меня къ небу, но заставляетъ меня чувствовать, что земля хорошее мѣсто, а небо еще лучшее, что возвышенныя мысли, благородные поступки въ концѣ концовъ получаютъ вознагражденіе, что лучше страдать и жертвовать самыми дорогими желаніями долгу и справедливости, чѣмъ пользоваться кратковременными наслажденіями и погибнуть, какъ насѣкомое, рождающееся и умирающее въ одинъ и тотъ же день.

— Я очень рада, что тебѣ нравятся хорошіе стихи, моя дорогая, сказала Магдалина, въ восторгѣ, что поверхностность ея младшей сестры какъ будто уменьшается.

— Люблю!.. Я ихъ обожаю, я отъ нихъ безъ ума. Прошу тебя, Лина, не воображай, чтобъ я не любила книгъ, только не заставляй меня читать грамматику, географію или біографіи знаменитыхъ людей или путешествія къ сѣверному полюсу. Не правда ли, южный полюсъ также существуетъ, но о немъ, какъ кажется, никто не заботится?… Ты можешь читать мнѣ столько книгъ, сколько ты хочешь.

— Какъ ты снисходительна, малютка, сказала Магдалина, улыбаясь свѣжему, юному личику, глядѣвшему на нее съ софы, на которой полулежала Дафна. Да, я буду съ удовольствіемъ читать тебѣ. Для меня будетъ наслажденіемъ помочь тебѣ дополнить твое образованіе. Дѣвушки учатся въ школахъ многому, что онѣ совершенно забываютъ, возвратившись домой. Я буду читать тебѣ каждый день два часа, если ты согласна, моя дорогая?

— Когда Джеральдъ пріѣдетъ, возразила Дафна, онъ не позволитъ тебѣ каждый день отдавать мнѣ два часа, онъ захочетъ вполнѣ владѣть тобой.

— Онъ можетъ присоединиться къ нашимъ занятіямъ, онъ очень любитъ читать.

— Выставить мое невѣжество предъ моимъ будущимъ зятемъ, ни за что въ свѣтѣ! вскричала Дафна. Лучше поговоримъ о немъ, Лина. Не правда ли, ты въ восторгѣ, что онъ скоро пріѣдетъ домой?

— Да, я очень рада.

— Какъ относятся другъ къ другу мой отецъ и Джеральдъ?

— Къ сожалѣнію, не очень хорошо. Папа больше любитъ Эдгара, чѣмъ Джеральда. Ты знаешь его предразсудки относительно происхожденія. Я не думаю, чтобъ онъ совершенно забылъ, что отецъ Джеральда былъ купецъ.

— Но за то леди Джеральдина можетъ пополнить этотъ пробѣлъ!

— Къ сожалѣнію, нѣтъ, по мнѣнію отца. Ты знаешь, что Геронвили сдѣланы дворянами въ царствованіи Карла II и происхожденіе ихъ дворянства не совсѣмъ безупречно. Какъ кажется съ первой графиней былъ какой-то скандалъ. Ея портретъ, нарисованный Петромъ Лели, виситъ въ аббатствѣ Горингъ. Она была очень красивая женщина и леди Джеральдина гордилась, что похожа на нее.

— Очень похожа? спросила Дафна.

— Да, замѣчательно, и это сходство есть даже и въ Джеральдѣ, который живой портретъ своей матери: тѣже задумчивые глаза, тотъ же ротъ. Но ты будешь въ состояніи судить сама, когда Джеральдъ пріѣдетъ домой, мы всѣ вмѣстѣ отправимся въ аббатство.

— Аббатство?.. Это должно быть очень старый домъ?

— Нѣтъ, онъ былъ построенъ мистеромъ Горингомъ.

— Какъ, аббатство? Я думала, что это значитъ очень старинное зданіе, въ которомъ жили монахи.

— Это было желаніе мистера Горинга. Онъ настаивалъ, во что бы то ни стало, назвать свой домъ аббатствомъ. Въ сущности это было очень глупо, хотя онъ былъ очень добрый человѣкъ, но, не смотря на это, онъ былъ довольно упрямъ, и если сказалъ что нибудь, то никто уже не могъ заставить его перемѣнить намѣренія.

— Старый упрямецъ!.. А хорошо аббатство?

— Это настолько большое и красивое зданіе, какое только можно пріобрѣсти за деньги. Его наружность похожа на монастырь, въ столовой готическій потолокъ и она вся устроена, какъ пріемная въ монастырѣ. Мѣстоположеніе также довольно хорошо. Домъ помѣщается въ обширной долинѣ, окруженной зеленѣющими полями.

— И ты будешь хозяйкой такого прекраснаго мѣста. О! Лина, что я буду дѣлать, когда ты выйдешь замужъ и я останусь одна съ отцемъ? Какъ буду я переносить жизнь?

— Дорогая моя, со временемъ ты научишься понимать отца и будешь чувствовать себя съ нимъ совершенно свободно.

— Я не думаю. Я боюсь, что онъ одна изъ тѣхъ тайнъ, которыхъ мнѣ не суждено разгадать на землѣ.

— Милая моя, что за глупое мнѣніе. Впрочемъ, чрезъ годъ или два моя Дафна выдетъ замужъ и будетъ имѣть свой собственный домъ, можетъ быть, гораздо интереснѣе аббатства Горингъ, сказала Лина, думая о Гауксъярдѣ, который казался предназначеннымъ для Дафны.

*  *  *

Іюль приближался къ концу. Погода стояла по прежнему прекрасная. Небо было такое же безоблачное, какъ годъ тому назадъ въ Фонтенебло, хотя не было такой удушливой жары. Тутъ былъ прохладный вѣтерокъ, который развѣвалъ золотистые волосы Дафны, свѣжая трава, по которой могла она гулять.

Она могла вдоволь мечтать о прелести лѣта и земли. Она проводила большую часть жизни внѣ дома: на рѣкѣ, въ лѣсу или въ саду. Если она читала, то лежа гдѣ нибудь подъ раскидистымъ каштаномъ.

Очень часто она ходила гулять къ сосѣднимъ холмамъ и, взявъ съ собою краски, набрасывала эскизы, рисовала небо, начинала какое нибудь дерево на переднемъ планѣ, но почти сейчасъ же бросала и никогда ничего не оканчивала. Ея портфель былъ полонъ начатыми рисунками, не лишенными таланта. У нея были и холмы, и рогатые быки, и бѣдные англійскіе коттеджи, и деревенскія церкви, но ничто не было кончено; все носило на себѣ отпечатокъ нетерпѣливаго, измѣнчиваго характера.

Возвращеніе Джеральда не было опредѣлено положительно. Онъ былъ въ Швеціи, которую описывалъ въ своихъ письмахъ Магдалинѣ, и долженъ былъ пріѣхать довольно скоро, по всей вѣроятности, ранѣе конца іюля. Онъ далъ знать слугамъ въ аббатствѣ, чтобъ къ его возвращенію все было готово. Но эта неизвѣстность держала Магдалину въ постоянномъ волненіи, а, между тѣмъ, ей нужно было скрывать свое безпокойство и постоянно ухаживать за отцемъ, требовавшимъ ея присутствія.

Его любовь къ старшей дочери была единственнымъ хорошимъ качествомъ его эгоистической натуры. Но и эта любовь была эгоистична, такъ какъ онъ желалъ бы, чтобъ она осталась на всю жизнь дѣвушкой, только бы не разставаться съ нею. Но все-таки это была любовь. Онъ любилъ, чтобъ она постоянно была съ нимъ, была его добрымъ товарищемъ и совѣтникомъ. Онъ совѣтовался съ нею о всѣхъ подробностяхъ управленія имѣніемъ. Онъ рѣдко писалъ дѣловыя письма, не прочитавъ ихъ дочери. Она постоянно помогала ему въ его занятіяхъ; когда онъ былъ утомленъ, она читала ему газеты, какую нибудь политическую статью, которыя онъ такъ любилъ и никогда не уклонялась отъ исполненія своего долга, никогда не думала о своемъ собственномъ удовольствіи.

— Совершенная дочь — примѣрная жена, говорилъ мистеръ Вернонъ, сидя у себя въ кабинетѣ на софѣ.. Горингъ счастливый человѣкъ, что получаетъ подобный призъ.

— Почему не имѣть ему хорошей жены, отецъ, онъ самъ такъ добръ? Вспомните, какимъ хорошимъ сыномъ онъ былъ относительно своей матери.

— Отличнымъ. Но мнѣ бы хотѣлось, чтобъ онъ былъ лучшаго происхожденія.

— Это предразсудокъ, отецъ, который, сколько мнѣ случалось видѣть, никогда не оправдывается.

— Я желалъ бы лучше, чтобы ты выбрала Эдгара. Онъ прямой потомокъ того Тёрчиля, который былъ шерифомъ Варвикшира въ царствованіе Эдуарда Исповѣдника. Мать Шекспира могла бы доказать свое происхожденіе отъ этого же источника. Поэтому ты видишь, что Эдгаръ можетъ доказать свою близкую связь съ величайшимъ поэтомъ всѣхъ временъ.

— Я никогда бы этого не подумала, смѣясь сказала Магдалина. Этой связи не видно изъ его разговора. Но вы знаете, папа, я очень люблю его, конечно, какъ сестра. Не думаете ли вы, папа, чтобъ онъ былъ отличнымъ мужемъ для Дафны?

Она почти прошептала послѣднія слова, опустивъ голову на вязанье.

— Она будетъ удивительно счастливая дѣвушка, если онъ ей достанется, отвѣчалъ сэръ Вернонъ. Онъ слишкомъ хорошъ для нея.

— О! отецъ! какъ можете вы говорить такимъ образомъ о своей собственной дочери, возразила. Лина.

— Развѣ человѣкъ долженъ закрывать глаза на характеръ дѣвушки, только потому, что ей пришлось носить его имя? съ нетерпѣніемъ вскричалъ сэръ Вернонъ. Дафна воплощеніе эгоистичной снисходительности къ самой себѣ, беззаботности…

— Вы ошибаетесь! вскричала Лина, у нея очень кроткій и любящій характеръ.

— Кроткій — конечно. Я знаю, въ чемъ тутъ дѣло. Нѣжныя слова, ласковые взгляды, это существо, каждое движеніе котораго восхищаетъ васъ своимъ разнообразіемъ, какъ движеніе птички въ клѣткѣ, она граціозна, хороша, фальшива и обманчива. Я по опыту знаю этотъ типъ!..

— Отецъ!.. Это величайшая несправедливость въ свѣтѣ. Чѣмъ могла Дафна когда либо оскорбить васъ?

— Чѣмъ? Развѣ она не дочь своей матери?.. Не спорь со мной объ этомъ, Лина. Она здѣсь противъ моего желанія и я долженъ постараться сдѣлать для нея все, что могу лучшаго. Дай Богъ, чтобъ она не пришла ни къ чему дурному, но я полонъ безпокойства, когда думаю о ея будущности.

— Въ такомъ случаѣ, вы были бы довольны, если бы Эдгаръ сдѣлалъ ей предложеніе и она приняла его?

— Конечно, это было бы самое лучшее, что можетъ съ нею случиться. Мнѣ только было бы жаль его, но я не думаю, чтобъ человѣкъ, который любилъ тебя, могъ когда нибудь довольствоваться Дафной.

— Онъ очень къ ней внимателенъ.

— Che sara, sara, прошепталъ сэръ Вернонъ.

*  *  *

Былъ жаркій, лѣтній день и Дафна дала себѣ слово, вполнѣ насладиться его теплотою и свѣтомъ безоблачнаго, голубаго неба.

Сэръ Вернонъ и Магдалина были приглашены на завтракъ въ одинъ домъ, по ту сторону Варвика на разстояніе около двѣнадцати миль, такъ что обѣдъ былъ назначенъ на половину девятаго, и Дафна могла свободно располагать цѣлымъ днемъ. Она была свободна дѣлать, что хочетъ, свободна даже отъ общества своего преданнаго раба Эдгара, который не отсталъ бы отъ нея, если бы былъ дома, но онъ пять дней тому назадъ отправился въ Лондонъ со своей матерью, сопровождать почтенную матрону по выставкамъ и театрамъ.

И такъ, Эдгара не было.

Легкій фаэтонъ, запряженный парою гнѣдыхъ, выѣхалъ изъ воротъ дома, въ половинѣ двѣнадцатаго, унося сэра Вернона и Магдалину, въ бѣломъ кисейномъ платьѣ и въ шляпѣ изъ розъ.

Дафна подождала, пока экипажъ скроется вдали, а затѣмъ побѣжала изъ дома за своимъ пріятелемъ.

— Я сегодня устрою себѣ пикникъ, говорила она сама себѣ, одинокій, эгоистичный пикникъ, буду въ своемъ родѣ Робинзономъ Крузе. Со мной никого не увидятъ, кромѣ Теннисона и пинчера Лины. Мы съ Гольди найдемъ какой нибудь уединенный уголокъ въ Чарлькотъ-паркѣ, гдѣ съѣдимъ нашъ завтракъ. Какъ кажется, закономъ запрещается ходить иначе, какъ по тропинкамъ; но кто обращаетъ вниманіе на законы въ жаркій лѣтній день? Я буду казаться самой себѣ столь же мужественной, какъ Шекспиръ, когда его поймали въ подобномъ же проступкѣ, и, благодаря Богу, вѣроятно, не найдется судьи Шаллау, который осудилъ бы меня.

Она бросилась къ себѣ въ комнату за корзинкой, той самой, которая уже разъ сослужила подобную же службу въ Фонтенебло. Затѣмъ она побѣжала къ экономкѣ, за провизіей: кускомъ ветчины, большимъ кускомъ сыра, корзинкою земляники, бутылкой лимонаду и парою молочныхъ хлѣбцовъ. Мистрисъ Спикеръ хотѣла завернуть каждую вещь отдѣльно въ чистую бумагу, но Дафна наскоро и въ безпорядкѣ сунула все въ корзину.

— Не безпокойтесь, моя милая, это будетъ только для Гольди и для меня, сказала она.

— Но, миссъ, вамъ лучше имѣть все въ хорошемъ видѣ. Вотъ, если бы не я, вы забыли бы соль. И если вы берете съ собою пинчера, то вамъ нужно взять что нибудь посущественнѣе.

— Дайте мнѣ для него кусокъ мяса и пару вашихъ прекрасныхъ хлѣбцовъ, съ заискивающей улыбкой, сказала Дафна. Гольди не долженъ голодать. Но, пожалуйста, поскорѣе, я тороплюсь.

— Помилуйте, миссъ, у васъ впереди цѣлый день. Вы будете сегодня страшно одиноки.

— Съ Гольди и съ «Идиліями Короля»? вскричала Дафна, бросая взглядъ на маленькую книжку, которую держала въ рукахъ.

— Ахъ, да, я знаю, что юныя леди никогда не бываютъ одиноки, когда у нихъ есть съ собою хорошій романъ, сказала мистрисъ Спицеръ, глядя вслѣдъ Дафнѣ, которая уже весело бѣжала за Гольди.

Гольди былъ пинчеръ, свѣтлокаштановаго цвѣта, необыкновенно живой, съ длиннымъ носомъ, темными глазами, не знавшій, что значитъ быть спокойнымъ, котораго вы могли оставить въ другомъ концѣ графства, будучи увѣреннымъ, что онъ вернется домой, какъ птица. Онъ проводилъ половину своей жизни, привязанный въ конюшнѣ, а другую половину, бѣгая за Дафной. Въ обыкновенной прогулкѣ онъ пробѣгалъ безконечное количество миль. Онъ весело прыгалъ, когда Дафна была имъ довольна, и ползъ, когда она сердилась.

— Ну, милый Гольди, такъ какъ намъ придется завтракать въ Чарлькотъ-паркѣ, то я должна взять тебя на привязь, сказала Дафна, подходя къ привязанному Гольди, прыгавшему отъ радости при ея приближеніи. Тебѣ не слѣдуетъ бѣгать за курами или быками Люси, а то намъ придется попасться въ еще большую непріятность, чѣмъ Шекспиру, такъ какъ у Шекспира не было такого строгаго отца, какъ у меня.

До Чарлькота нужно было пройти двѣ мили по полямъ, столь же прекраснымъ, какъ онѣ были во времена Шекспира. Къ счастію, въ Варвикширѣ еще не введено усовершенствованное обработываніе земли, и вокругъ полей попадаются большія, раскидистыя деревья. Толстые дубы отбрасываютъ тѣнь на зеленую траву и утомленный путешественникъ можетъ отдохнуть подъ ними.

Войдя въ Чарлькотъ-паркъ чрезъ калитку для пѣшеходовъ, Дафна вошла въ тѣнистую аллею. Стройные, высокіе дубы казались слишкомъ молодыми для временъ Шекспира, но тамъ и сямъ попадались развалины деревьевъ, прожившихъ, можетъ быть, не одно столѣтіе.

Мѣстность была прелестна, тутъ не было никого, кто могъ бы помѣшать удовольствію Дафны или даже кто могъ бы помѣшать пинчеру прыгать по полямъ; но, принужденный идти на веревкѣ, онъ только искоса поглядывалъ на пасшихся вдали овецъ и быковъ.

Дафна прошла въ самый уединенный уголокъ парка, совершенно равнодушная къ правиламъ, которыми должна была руководствоваться. Идя прямо по травѣ, она, наконецъ, поставила свою корзинку подъ густую, тѣнь высокаго дуба и сама сѣла у его подножія, привязавъ Гольди къ стволу, и такимъ образомъ принудивъ его быть добродѣтельнымъ.

— Ну, теперь, мой милый, тебѣ также удобно, какъ въ своей собственной конюшнѣ. Ты можешь издали восхищаться курами и овцами, такъ мирно стоящими на солнцѣ, какъ будто онѣ никогда и не слыхали о солнечнымъ ударѣ, но ты не можешь за ними охотиться. Теперь я дамъ тебѣ поѣсть.

Это былъ прелестный пикникъ, можетъ бытъ, немного скучный, но, впрочемъ, можетъ быть, пріятнѣе пройти пѣшкомъ въ Чарлькотъ-паркъ, чѣмъ притворяться веселымъ въ гостяхъ, когда вамъ скучно.

Дафна думала о лѣтнемъ днѣ, годъ тому назадъ, когда она также ѣла ветчину и пила лимонадъ, половина котораго пролилась во время откупориванія. Какъ была она тогда легкомысленна, какъ неблагоразумно-весела.

— Какой счастливый видъ у Лины съ тѣхъ поръ, какъ она знаетъ, что ея женихъ скоро вернется, подумала она. Она имѣетъ причину желать, чтобъ время шло скорѣе, тогда какъ для меня каждый день одинаковъ, каждая недѣля похожа на другую… Я страшно эгоистичное созданіе, я не могу чувствовать себя счастливой ея счастіемъ, не могу веселиться ея весельемъ. Да, природа создала меня изъ худшаго матеріала, не правда ли, Гольди?

Она прижала свою свѣтлую головку къ курчавой головѣ пинчера. Ея свѣтлые, золотистые волосы представляли прелестный контрастъ съ каштановой шерстью собаки. Но въ Чарлькотъ-паркѣ не было ни одного путешественника, который могъ бы нарисовать портретъ Дафны.

Она была очень счастлива, что въ теченіе всего пикника ей не пришлось ни разу наткнуться на туристовъ американцевъ, осматривающихъ мѣста, гдѣ прошло дѣтство Шекспира. Она съѣла землянику въ глубокой задумчивости; затѣмъ отодвинула корзинку и раскрыла «Идилію».

Это такая книга, которую можно прочесть тысячу разъ. Одна изъ такихъ книгъ, которую можно открыть наобумъ и читать съ открытаго мѣста, какъ Шекспира, Гетевскаго Фауста или Чайльдъ-Гарольда. Но Дафна открыла поэму объ Еленѣ. Лансело, не смотря на свои ошибки, казался для нея болѣе достойнымъ восхищенія, чѣмъ совершенный Артуръ. Было время, когда она не могла безъ слезъ читать Елену; но въ этотъ день ея глаза были сухи, даже въ концѣ, когда она въ воображеніи ясно представляла себѣ несчастную влекомую потокомъ, сложивъ руки на груди глядящую на небо, съ сердцемъ, разбитымъ отъ любви къ Лансело.

— Удивительно, какъ печальна эта исторія, подумала она, закрывъ, наконецъ, книгу.

Затѣмъ она подложила руки подъ голову и легла на траву въ тѣни дуба и предалась мечтамъ.

На церкви пробило пять часовъ, когда она сдѣлала надъ собою усиліе вырваться изъ страны мечтаній, отвязала собаку отъ дерева и, взявъ корзинку, отправилась домой.

У нея было достаточно времени, чтобы дойти додома, такъ какъ обѣдъ былъ назначенъ въ половинѣ девятаго и сэръ Вернонъ и его дочь едва ли могли вернуться раньше, такъ какъ они поѣхали на торжественный завтракъ, съ шампанскимъ и продолжительными тостами, дававшійся по случаю совершеннолѣтія. Сэръ Вернонъ уже заранѣе ворчалъ на предстоящую скуку и глядѣлъ на себя, какъ на мученика изъ за сосѣдей.

Гольди, спущенный съ веревки, какъ только его госпожа вышла изъ Чарлькота, прыгалъ и лаялъ на свободѣ. Онъ не пропустилъ ни одной овцы, ни одного рогатаго быка, не бросившись за нимъ. Дафна предоставляла ему дѣлать, что онъ хочетъ.

Было между семью и восемью часами, когда она привела Гольди обратно въ конюшню и вошла въ прохладныя сѣни, гдѣ два апельсинныя дерева распространяли въ воздухѣ благоуханіе.

На встрѣчу ей вышелъ дворецкій.

— Миссъ Дафна, сказалъ онъ, мистеръ Горингъ пріѣхалъ и желалъ бы видѣть васъ, прежде чѣмъ вы одѣнетесь къ обѣду. Онъ былъ очень огорченъ, не заставъ дома миссъ Лауфордъ, и очень бы желалъ поговорить съ вами.

Дафна поглядѣла на свое немного смятое бѣлое платье. Это было тоже самое платье, которое было на ней надѣто годъ тому назадъ въ Фонтенебло.

— У меня не совсѣмъ приличный видъ, сказала она. Мнѣ кажется, Бруксъ, что я лучше бы сдѣлала, если бы впередъ одѣлась.

— О! нѣтъ, миссъ Дафна. Увѣряю васъ, вы выглядите отлично, и, повторяю вамъ, мистеръ Горингъ съ нетерпѣніемъ желаетъ поговорить о миссъ Лауфордъ и едва ли будетъ особенно внимательно васъ разсматривать.

— Да, конечно, нѣтъ. Онъ не обратитъ вниманія на безпорядокъ моего костюма. Я рискну. Однако, первое впечатлѣніе… Я не хотѣла бы, чтобъ онъ составилъ обо мнѣ мнѣніе, какъ о безпорядочной пансіонеркѣ, прошептала Дафна, отворяя дверь въ гостиную.

Комната была очень высока, наполнена цвѣтами и всевозможными бездѣлушками, жалузи были спущены отъ жара и въ первую минуту Дафна не увидала никого. Въ комнатѣ, казалось, былъ только американскій попугай, но, когда Дафна сдѣлала нѣсколько шаговъ, изъ спокойнаго кресла у, окна, поднялась человѣческая фигура и повернулась къ ней лицомъ. Она вскрикнула и прижала руки къ сердцу.

— Неронъ!..

— Помпея!..

ГЛАВА IX.
Она была блѣдна, какъ смерть.

— И такъ, вы Дафна? сказалъ мистеръ Горингъ, протягивая ей руку и глядя на нее съ лукавой улыбкой, не лишенной выраженія восхищенія представившимся ему блѣднымъ лицомъ и широко открытыми, синими глазами.

Онъ помнилъ, что годъ тому назадъ онъ восхищался живымъ, здоровымъ цвѣтомъ лица Дафны, но онъ приписывалъ ея видимое волненіе испугу пансіонерки, накрытой на мѣстѣ преступленія.

— И такъ, вы Дафна? повторилъ онъ. Зачѣмъ же вы мнѣ сказали, что вашъ отецъ бакалейный торговецъ въ Оксфордъ-стритѣ? Какъ, кажется, это было не совсѣмъ правда?

— Нѣтъ, сказала Дафна, приходя въ себя, это была совершенная правда относительно отца Марты Диббъ.

— И вы на этотъ случай заняли отца у вашей подруги?.. Чисто римскій обычай, гармонирующій съ вашимъ римскимъ именемъ. Впрочемъ, вы, можетъ быть, были крещены Помпея-Дафна или Дафна-Помпея?

Въ послѣдніе полчаса онъ забавлялся съ попугаемъ, но теперь онъ находилъ смущеніе Дафны гораздо интереснѣе, чѣмъ птицу, хотя, впрочемъ, глядѣлъ на обѣихъ одинаково серьезно.

— Нѣтъ, вскричала Дафна, вы должны были въ первую же минуту отлично понять, что мое имя было не Помпея, точно также, какъ я знала, что васъ не зовутъ Нерономъ.

— Положимъ, я подозрѣвалъ, что вы немного сочинили на счетъ имени, но я вполнѣ повѣрилъ въ бакалейщика. Это было очень дурно съ вашей стороны. Знаете, это сдѣлало меня почти несчастнымъ. Я былъ огорченъ мыслью, что такая дѣвушка, какъ вы, можетъ имѣть связь съ бакалейной торговлей. Смѣшной предразсудокъ, не правда ли, въ особенности для человѣка, отецъ котораго самъ былъ торговцемъ?

Въ это время Дафна опустилась на стулъ, рядомъ съ клѣткой попугая и дразнила его пальцемъ. Она, казалось, болѣе обращала вниманія на птицу, чѣмъ на своего будущаго зятя. Ея волненіе прошло, но въ лицѣ у нея не было ни кровинки.

— Прошу васъ, не говорите этого Линѣ, сказала она, глядя на попугая.

— А развѣ она ничего объ этомъ не знаетъ?

— Ни одного слова. Я ей ничего не говорила; когда я попробовала сдѣлать это, я тогда только поняла, какъ ужасно было мое поведеніе. Марта Диббъ и я, мы были очень глупы и поступили безразсудно, подъ впечатлѣніемъ минуты.

— Я не думаю, чтобъ миссъ Диббъ поступала подъ какимъ нибудь впечатлѣніемъ, сказалъ мистеръ Горингъ. Мнѣ казалось, что она во всемъ этомъ была скорѣе зрительницей.

— Съ вашей стороны, ужасно гадко думать это! вскричала Дафна, прибѣгая къ своей школьной фразеологіи, которую она нѣсколько измѣнила съ тѣхъ поръ, какъ пріѣхала въ Саутъ-Гиль.

— Простите меня. И такъ, вы приказываете мнѣ удержать языкъ по поводу этого прелестнаго пикника? Что жъ, я буду повиноваться. Но я ненавижу тайны и не умѣю ихъ хранить. Мнѣ никогда не забыть этихъ двухъ счастливыхъ дней въ Фонтенебло. Какъ странно, что вы и я, которымъ было суждено сдѣлаться братомъ и сестрою, познакомились, благодаря такому странному случаю. Намъ очевидно судьбою было опредѣлено такъ встрѣтиться, не правда ли?

— Можетъ быть, это была та судьба, которую вы прочли на моей рукѣ?

— Нѣтъ, сказалъ онъ, вдругъ сдѣлавшись серьезнымъ, не та… Впрочемъ, прибавилъ онъ беззаботнымъ тономъ, хиромантія глупость. То, что я видѣлъ на вашей рукѣ въ тотъ день въ Фонтенебло, совершенно невѣроятно. А теперь, поговоримъ о вашей сестрѣ. Мнѣ такъ хочется скорѣе увидать ее. Какъ досадно, что я именно попалъ въ такой день, когда она уѣхала, и мнѣ приходится терпѣливо ждать ее, какъ Пенелопѣ своего Одиссеѣ. Знайте, что я проѣхалъ сюда прямо изъ Бергена, не останавливаясь.

— И вы не были дома, въ вашемъ аббатствѣ?

— Мое аббатство подождетъ. Кстати, какъ оно вамъ показалось? Не правда ли, садъ очень хорошъ?

— Я никогда его не видала.

— Никогда? Какъ? А я думалъ, что Лина каждую недѣлю ѣздитъ осматривать свое будущее владѣніе. Съ вашей стороны, очень дурно, что вы не видали моего аббатства, моего монастыря, въ которомъ никогда не жили монахи, моей пріемной, въ которую никогда не ступала нога монаха, моей капеллы, въ которой никогда не было службы. Я думалъ, что любопытство должно было бы заставить васъ отправиться посмотрѣть на аббатство. Оно представляетъ собою очаровательную аномалію, но моему покойному отцу захотѣлось его построить и я долженъ покориться судьбѣ.

— Мнѣ кажется, что вамъ слѣдуетъ быть благодарнымъ за то, что вашъ отецъ собралъ для васъ столько денегъ! вскричала Дафна.

— Да, Джонъ Джильсъ имѣлъ за собою длинный рядъ трудолюбивыхъ лѣтъ, прежде чѣмъ превратиться въ Джона Горинга, владѣтеля аббатства Горингъ. Онъ былъ отличный человѣкъ и я очень сожалѣю, что не похожъ на него.

— Лина говорила, что вы похожи на вашу мать.

— Да, кажется, это правда. Я вышелъ въ материнскую родню, хотя это не большая заслуга, такъ какъ всѣ Геронвили по большей части были безпутными людьми, тогда какъ мой отецъ былъ лучшій изъ людей… Какъ вы думаете, Лина будетъ пріятно поражена моимъ возвращеніемъ?

— Думаю ли я это! вскричала Дафна. Она считала каждый часъ, каждую минуту до вашего возвращенія. Я это отлично знаю, хотя она мнѣ ничего не говорила, но я умѣю читать ея мысли.

— Какая умница. Знаете, Дафна, я въ восторгѣ, что дочь бакалейщика изъ Фонтенебло будетъ моей сестрой.

— Вы очень добры, отвѣчала Дафна, но уже восемь часовъ, поэтому, я думаю, вы извините меня, если я пойду переодѣться къ обѣду.

— Погодите, пока ваши вернутся домой, мнѣ нужно сдѣлать вамъ такъ много вопросовъ.

— Вотъ экипажъ. Вы можете спрашивать самою Дину.

Она бросилась изъ комнаты чрезъ стеклянную дверь въ оранжерею, оставивъ мистера Горинга у противоположной двери. Чрезъ оранжерею она выбѣжала въ садъ и бросилась въ самую чащу его, гдѣ простояла нѣсколько времени, закрывъ лицо руками, потомъ повернулась и тихо пошла къ дому.

Никто не смотрѣлъ за нею, никто не думалъ о ней въ эту минуту. Джеральдъ и Лина были въ гостиной и наслаждались прелестью свиданія.

— Будь благоразумна! будь благоразумна! говорила себѣ Дафна.

Она вошла въ домъ чрезъ маленькую дверь на западной сторонѣ и прямо прошла къ себѣ въ комнату. Тутъ, при вечернихъ сумеркахъ, она опустилась на колѣни предъ постелью и стала молиться со всѣмъ жаромъ невинной души, молиться, чтобъ небо избавило ее отъ соблазна и дало ей силы исполнить свой долгъ. Она въ первый разъ въ жизни молилась такимъ образомъ.

Она поднялась съ колѣнъ преображенной. Ей казалось, что ея сердце совершенно успокоилось. Она не спѣша одѣлась и спокойно спустилась въ гостиную, за двѣ минуты до половины девятаго.

Магдалина осталась въ томъ же платьѣ, въ которомъ пріѣхала съ завтрака и только сняла шляпку. Она была слишкомъ счастлива пріѣздомъ жениха, чтобъ отнять у него хоть пять минутъ на туалетъ.

Джеральдъ точно также не измѣнилъ своего дорожнаго костюма, даже пыль, покрывавшая его сапоги, осталась на прежнемъ мѣстѣ.

— Джеральдъ сказалъ мнѣ, что ты уже подружилась съ нимъ, Дафна, весело сказала Дина при видѣ вошей сестры.

Она стояла съ женихомъ у открытаго окна, тогда какъ сэръ Вернонъ сидѣлъ въ качающемся креслѣ, пробѣгая Times.

— Да, Дафна и я, мы поклялись въ вѣчной дружбѣ, весело вскричалъ Джеральдъ. Мы будемъ преданными братомъ и сестрой. Удивительно, какъ быстро сошлись мы въ какія нибудь четверть часа.

— Дафна не очень ужасная особа, сказала улыбаясь Магдалина, глядя въ лицо сестрѣ. О! моя дорогая! весело ли ты провела день? Я была очень рада, что ты не поѣхала съ нами. Совершеннолѣтіе очень утомительная вещь. Я во сто разъ лучше предпочла бы остаться съ тобою въ нашемъ лѣсу.

— Всѣ разговоры были невыразимо глупы, сказалъ сэръ Вернонъ, глядя чрезъ газету.

Въ эту минуту дворецкій вошелъ въ гостиную и доложилъ, что обѣдъ поданъ.

Тогда мистеръ Горингъ подалъ руку Магдалинѣ, а сэръ Вернонъ, въ первый разъ, долженъ былъ или подать руку своей младшей дочери или же оставить ее идти за ними вслѣдъ одну, какъ собаченку. Онъ подумалъ нѣсколько мгновеній, что ему сдѣлать, затѣмъ согнулъ слегка руку, какъ будто желая сказать, что дочь можетъ принять ее или нѣтъ.

Дафна предпочла бы отказаться отъ предложенной руки, но въ этотъ день она была въ расположеніи исполнять свой долгъ и потому нерѣшительно просунула свою маленькую ручку подъ руку отца и пошла рядомъ съ нимъ въ столовую, тогда какъ онъ опустилъ руку сейчасъ же, какъ только они переступили чрезъ порогъ.

Всѣ обитатели Саутъ-Гиля ненавидѣли яркій свѣтъ, поэтому столовая, также какъ и гостиная, была освѣщена лампами подъ темными колпаками. Двѣ большія лампы висѣли надъ столомъ, окна были открыты. Съ балкона доносился въ комнату запахъ цвѣтовъ.

Сэръ Вернонъ былъ утомленъ и не въ духѣ; онъ не говорилъ ни о чемъ, кромѣ; нѣсколькихъ словъ о проведенномъ утрѣ, и всѣ его замѣчанія о гостепріимствѣ хозяевъ были самаго раздражительнаго характера. Онъ не могъ обѣдать, такъ какъ его внутренное равновѣсіе было нарушено варварскимъ завтракомъ въ три часа.

Его дурное расположеніе духа произвело бы впечатлѣніе на всякое человѣческое существо, исключая влюбленныхъ, которые имѣютъ привиллегію видѣть въ свѣтѣ только однихъ себя. Поэтому Магдалина и Джеральдъ улыбались другъ другу и разговаривали между собой, не обращая никакого вниманія на неудовольствіе хозяина дома.

Дафна задумчиво глядѣла на нихъ. Какой прелестной казалась ей сестра, освѣщенная новымъ блескомъ счастія, какъ непринужденно выражала она свою радость возвращенію жениха.

— Какъ мило съ вашей стороны, что вы пріѣхали мѣсяцемъ раньше, Джеральдъ, сказала она.

— Моя дорогая, я готовъ былъ бы вернуться домой каждый день въ послѣдніе шесть мѣсяцевъ, но такъ какъ вашъ отецъ и я назначили извѣстныя части Европы, которыя я долженъ былъ объѣхать, то я счелъ своимъ долгомъ сдѣлать это. Но если бы вы знали, какъ поспѣшно я осматривалъ города одинъ за другимъ, вы поняли бы мое восхищеніе, когда я возвратился въ Варвикширъ. Кстати, почему вы не показали Дафнѣ аббатства? Она сказала мнѣ, что никогда не видѣла Горинга.

— Мнѣ не доставило бы удовольствія, видѣть вашъ домъ…

— Нашъ домъ, поправилъ Джеральдъ.

--….Во время вашего отсутствія.

— Мнѣ такъ лестно это, что я не могу ничего возразить, моя дорогая. Но отлично, мы…

Онъ остановился на минуту, глядя на Дафну съ лукавой улыбкой.

— Мы устроимъ завтра пикникъ.

— Какой пикникъ? проворчалъ сэръ Вернонъ. Я понимаю, что люди могутъ ѣсть внѣ дома, когда у нихъ нѣтъ своего дома, но только идіотъ можетъ находить удовольствіе обѣдать на травѣ, когда онъ можетъ сидѣть за столомъ. Посмотрите на цыганъ и бродягъ, они никогда не устраиваютъ пикниковъ, какъ бы ни были малы ихъ палатки, они обыкновенно ѣдятъ въ нихъ.

— Никто не говоритъ о бродягахъ и цыганахъ, вскричалъ Джеральдъ, и, конечно, всякій благоразумный человѣкъ знаетъ, что такой обѣдъ, какъ этотъ, гораздо удобнѣе самаго прекраснаго пикника, но, не смотря на это, я обожаю пикники и мы устроимъ его завтра. Не правда ли, Дафна?

Онъ улыбаясь поглядѣлъ на нее черезъ столъ, ожидая увидать на ея лицѣ отвѣтную улыбку, но она была неестественно серьезна.

— Какъ вамъ угодно, отвѣчала она.

— Какъ мнѣ угодно?… Что за равнодушный отвѣтъ? Но, такъ какъ я и Магдалина, мы за пикникъ, то онъ будетъ устроенъ, а васъ, миссъ Дафна, я накажу за ваше равнодушіе. Вамъ придется присутствовать на торжественномъ завтракѣ у меня въ аббатствѣ, за большимъ столомъ, за которымъ могутъ сѣсть тридцать человѣкъ, сказалъ Джеральдъ. Какъ должно быть хорошо на чистомъ воздухѣ, продолжалъ онъ, когда Магдалина и ея сестра встали изъ за стола. Не пройдемся ли мы немного къ рѣкѣ, прежде чѣмъ я сыграю съ сэромъ Вернономъ партію на билліардѣ?

— Хорошо, я съ удовольствіемъ сыграю съ вами, сказала Вернонъ.

Джеральдъ и молодыя дѣвушки вышли на веранду.

Послѣ теплаго дня наступила теплая ночь. Молодая луна свѣтила изъ за вѣтвей липъ и освѣщала Эвонъ серебристымъ свѣтомъ. Видъ былъ прелестенъ, атмосфера восхитительна.

Но Дафна чувствовала, что она лишняя, хотя Магдалина взяла ее подъ руку. Женихъ и невѣста должны были желать поговорить о многомъ.

— И вы дѣйствительно навсегда вернулись домой? говорила Магдалина.

— Навсегда, моя дорогая, для того, чтобъ имѣть величайшее счастіе, какое только можетъ достаться въ удѣлъ человѣку, который женится на любимой женщинѣ, и желаетъ вести мирную жизнь въ домѣ своихъ предковъ. Я достаточно долго путешествовалъ и не буду болѣе никуда ѣздить, исключая только по вашему приказанію.

— Я желала бы многое осмотрѣть вмѣстѣ съ вами, Джеральдъ, Швейцарію, Испанію, Тироль.

— Мы поѣдемъ, куда вамъ нравится, моя дорогая, для меня будетъ наслажденіемъ, показать вамъ все, что есть лучшаго на землѣ, и услышать отъ васъ, въ концѣ путешествія: «Во всякомъ случаѣ, нѣтъ мѣста лучше дома».

— О! я очень способна сказать это. Я такъ люблю нашу страну и мѣстность, въ которой провела всю жизнь, замѣтила Дина.

— Вамъ придется встать завтра очень рано, у насъ есть множество дѣлъ въ аббатствѣ.

— Дѣлъ?

— Да, моя дорогая. Я хочу узнать ваше мнѣніе о постройкѣ новыхъ оранжерей. При вашей страсти къ цвѣтамъ, тѣхъ оранжерей, которыя тамъ есть, будетъ недостаточно. Что вы скажете, если я попрошу послать туда Макъ-Клоски? Его мнѣніе, какъ практика, можетъ быть весьма полезно.

— Если мистеръ Макъ-Клоски, отправится на пикникъ вмѣстѣ съ вами, я останусь дома, сказала Дафна. Я восхищаюсь имъ, какъ садовникомъ, но ненавижу его, какъ человѣка.

— Не безпокойтесь, Дафна, смѣясь сказалъ Джеральдъ. Онъ прекрасный человѣкъ, но мы не дошли еще до необходимости завтракать съ садовникомъ.

— Мистеръ Макъ-Клоски такая особа, возразила Дафна, относительно которой нельзя знать впередъ, что онъ сдѣлаетъ.

Въ это время они дошли до берега рѣки, до того мѣста, гдѣ чрезъ нее былъ перекинутъ желѣзный мостъ. Они остановились на нѣсколько минутъ на мосту, глядя чрезъ перила на рѣку.

— Знаете, у Дафны есть лодка, сказала Магдалина, и она отлично умѣетъ управлять веслами. Она возила меня до Стратфорда третьяго дня и, не переставая, гребла противъ теченія.

— Великолѣпно, Дафна! Я не знаю, почему бы дѣвушкамъ не доставлять себѣ тѣхъ же удовольствій, какъ и мужчинамъ. Кстати, мнѣ пришла блестящая идея. Аббатство отсюда всего въ разстояніи пяти миль по теченію, что, если бы мы завтра воспользовали съ лодкою Дафны? Я также умѣю грести довольно порядочно. Это разстояніе будетъ легко проѣхать для насъ двоихъ. Какъ вы думаете, Дафна, достаточно ли будетъ вашей лодки для троихъ?

— Въ ней могли бы помѣститься шестеро.

— Въ такомъ случаѣ, считайте, что мы завтра воспользуемся вашими услугами. Я буду восхищаться миніатюрной прелестью Эвона послѣ широчайшихъ потоковъ, которые я видѣлъ.

— Я не думаю, чтобъ Линѣ это понравилось, прошептала Дафна, повидимому, нисколько не восхищенная этой идеей.

— Мнѣ это очень понравится, отвѣчала сестра. Я буду чувствовать себя въ полной безопасности съ Джеральдомъ. Какая ты странная дѣвушка, Дафна, недѣлю тому назадъ, ты готова была бы отвезти меня въ твоей лодкѣ на конецъ свѣта.

— Хорошо, если вы хотите, я и лодка къ вашимъ услугамъ, отвѣчала Дафна не совсѣмъ любезно, но я думаю, что пять миль по Эвону, вы найдете немного монотонными. Это очень хорошая рѣка по кусочкамъ, но такъ какъ она вся течетъ между полей, то человѣку естественно утомиться ея видомъ.

— Дафна, вы положительный циникъ!.. И еще въ семьнадцатъ лѣтъ!.. вскричалъ Джеральдъ съ притворнымъ ужасомъ. Что будетъ съ вами, когда вамъ будетъ сорокъ лѣтъ.

— Если я доживу до тѣхъ поръ, то, вѣроятно, я буду ужасная старуха, сказала Дафна, можетъ быть, въ родѣ тети Роды. Я не могу себѣ представить ничего хуже ея.

— Папа ожидаетъ своей партіи на билліардѣ, сказала Лина, намъ нужно поспѣшить домой.

При входѣ въ зимній садъ, они были встрѣчены мистриссъ Ферерсъ.

Эта леди имѣла удивительное чутье ко всему, что случалось въ Саутъ-Гилѣ. Если бы на крышѣ были устроены сигналы, то и тогда она не могла бы узнавать скорѣе все, что случалось въ домѣ.

— Дорогой Джеральдъ! Какой пріятный сюрпризъ вы намъ сдѣлали! вскричала она. Я схватила шляпку въ ту самую минуту, какъ ректоръ доканчивалъ молитву. Я оставила его одного пить его кларетъ, чего не случалось съ тѣхъ поръ, какъ мы женаты, и бросилась сюда, чтобъ поздравить васъ съ пріѣздомъ. Какъ вы хорошо выглядите… Какъ я рада васъ видѣть.

— Съ вашей стороны было очень мило такъ поспѣшить, мистриссъ Ферерсъ.

— Нельзя ли называть меня тетей Родой, вмѣсто мистриссъ Ферерсъ. Я предпочла бы это. Вы знаете, что въ будущемъ году я сдѣлаюсь, дѣйствительно, вашей теткой.

— А ректоръ сдѣлается вашимъ дядей, невиннымъ тономъ сказала Дафна. Онъ уже сталъ моимъ… Впрочемъ онъ сдѣлался ко мнѣ гораздо добрѣе, чѣмъ когда былъ только моимъ пасторомъ.

Мистриссъ Ферерсъ бросила на свою младшую племянницу полусердитый, полувопросительный взглядъ. Мы уже сказали, что ректоръ имѣлъ большую склонность къ женской красотѣ и не пропускалъ случая дать Дафнѣ отеческій поцѣлуй, отъ котораго она невольно отступала и послѣ говорила сестрѣ: «не мѣшало бы гдѣ нибудь провести границы».

— Вернонъ пошелъ спать, продолжала тетя Рода. Онъ говоритъ, что очень усталъ отъ путешествія и отъ выслушиванія множества глупостей. Я очень рада, что мы съ ректоромъ отклонили приглашеніе. Холодный завтракъ для него положительная смерть.

— Мнѣ кажется, намъ можно было бы остаться здѣсь на терассѣ, сказалъ Джеральдъ. Здѣсь такъ хорошо. Принести вамъ что нибудь надѣть, Лина?

Мистриссъ Ферерсъ была закутана въ крепоновый платокъ, подарокъ Магдалины, достаточно дорогой для царскаго подарка.

— Благодарю, въ гостиной на софѣ лежитъ моя шаль.

— Пошли за ней Дафну, сказала мистриссъ Ферерсъ.

И молодая дѣвушка поспѣшила повиноваться, тогда какъ остальные трое прошли по высокой терассѣ, шедшей подъ окнами зимняго сада.

Въ концѣ терассы стояли легкіе желѣзные стулья и столики, за которые усѣлось все общество.

— Такъ какъ наше англійское лѣто продолжается всего пять недѣль, то слѣдуетъ пользоваться каждой минутой, замѣтилъ Джеральдъ. Надѣюсь, что для завтрашняго путешествія будетъ хорошая погода.

— Вы везете Лину въ аббатство?

— Да, для чисто дѣловаго осмотра. Я хочу знать, что она хочетъ перемѣнить или устроить вновь для будущаго года.

— Какъ это интересно. Мнѣ очень бы хотѣлось ѣхать съ вами. Моя опытность, какъ хозяйки дома, можетъ быть, была бы полезна.

— О! конечно, безъ всякаго сомнѣнія, отвѣчалъ Джеральдъ своимъ безпечнымъ тономъ, но мы принуждены отложить это удовольствіе до слѣдующаго раза. Мы отправляемся въ лодкѣ Дафны, въ которой могутъ удобно усѣсться всего только трое, сказалъ онъ, приведя въ ужасъ Магдалину, которая всегда говорила правду, даже въ мелочахъ.

— Вы поѣдете въ лодкѣ Дафны!.. Что это за безумная идея!

— Не говорите этого, тетя Рода, это моя идея, возразилъ Джеральдъ.

— Я положительно не могу понять, какъ можно ѣхать въ маленькой, отвратительной лодкѣ, когда у васъ есть съ полдюжины экипажей, въ каждомъ изъ которыхъ вы можете въ десятеро удобнѣе поѣхать въ Горингъ.

— Это отличная лодка, сказала Лина, и Дафна хорошо управляетъ ею.

— Мнѣ кажется, это будетъ прелестная прогулка, прибавилъ Джеральдъ. Можетъ быть, она потребуетъ болѣе времени, но намъ некуда торопиться. Я приказалъ, чтобъ экипажъ ожидалъ насъ въ Горингъ-Дэнѣ на берегу рѣки.

— Мой дорогой Джеральдъ, вы и Магдалина, конечно, лучшіе судьи, что для васъ пріятнѣе, но я не могу повѣрить, чтобъ вы захотѣли одобрять не совсѣмъ приличныя занятія Дафны.

Появленіе самой Дафны положило конецъ этому разговору. Она накинула мягкую шаль на плечи сестры и поцѣловала ее въ голову.

— Спокойной ночи, Лина, сказала она.

— Отчего ты идешъ спать такъ рано, Дафна? Надѣюсь, ты не больна?

— Нѣтъ, я только немного устала послѣ сегодняшней прогулки. Спокойной ночи, тетя Рода. Спокойной ночи, мистеръ Горингъ.

Дафна ушла.

— Тетя Рода можетъ поѣхать прямо и ожидать насъ въ Горингѣ, Джеральдъ, замѣтила. Магдалина, которая всегда заботилась о чужомъ удовольствіи и не хотѣла огорчать тетку.

— Конечно, я буду въ восторгѣ, если только это для васъ удобно, сказалъ Джеральдъ.

— Я пріѣду. Моимъ пони нужно движеніе и завтра такой день, когда ректоръ объѣзжаетъ свой приходъ. Въ которомъ часу предполагаете вы пріѣхать въ аббатство?

— Я думаю, между часомъ и двумя.

— Какъ разъ предъ завтракомъ, отвѣчалъ Джеральдъ.

На слѣдующій день Дафна встала, когда не было еще пяти часовъ. Она поставила свой маленькій американскій будильникъ на пять часовъ, но это была излишняя предосторожность, такъ какъ во всю ночь она не спала и четверти часа. Она видѣла послѣдніе лучи заходящей луны и первые лучи наступающаго утра.

Она осторожно вышла изъ комнаты и прошла въ садъ чрезъ маленькую боковую дверь. Всѣ еще спали, она прямо направилась къ желѣзному мостику, на которомъ стояла наканунѣ съ Магдалиной и Джеральдомъ. Оттуда она прямо чрезъ траву добѣжала до лодочнаго сарая. Войдя въ него, она подошла къ лодкѣ, закрытой чахломъ, который она сначала сняла, затѣмъ, вынувъ перочинный ножикъ, осторожно начала выскабливать написанное золотомъ названіе Неронъ.

Но лодка была сдѣлана такъ добросовѣстно, буквы такъ глубоко врѣзаны въ дерево, что работа была очень трудна и она успѣла выскоблить только первую букву, когда на церковной колокольнѣ пробило шесть часовъ.

— О! какая я идіотка!.. вскричала она, съ досадой втыкая въ дерево ножикъ. Мнѣ никакъ не успѣть выскоблить эти буквы до завтрака.

— Къ чему? раздался сзади нея веселый голосъ.

Дафна вдругъ услышала запахъ табаку. Она повернулась и увидала Джеральда Горинга, стоявшаго въ дверяхъ сарая и курившаго папиросу.

— Къ чему выскабливать имя? сказалъ онъ. Это прекрасное классическое имя. Вы знаете, Неронъ былъ самъ судостроителемъ.

— Въ самомъ дѣлѣ? сказала Дафна, отъ смущенія почти не сознавая, что говоритъ.

— Да. Правда, что всѣ его корабли были неудачны но планы были оригинальны. Мнѣ очень жаль, что вы выскоблили первую букву его имени.

— Я хотѣла перемѣнить имя, вскричала Дафна. Я думала, что успѣю сегодня утромъ сдѣлать сюрпризъ Линѣ, но это гораздо труднѣе, чѣмъ я предполагала. А теперь, я должна какъ можно скорѣе идти домой, чтобъ быть готовой къ завтраку. Мой отецъ воплощенная аккуратность.

— Но вамъ нечего такъ торопиться, вѣдь завтракаютъ не ранѣе половины девятаго, а теперь ровно шесть. Не хотите ли немного прогуляться?

— Нѣтъ, благодарю васъ, у меня есть много дѣла до завтрака.

— Французская грамматика?

— Нѣтъ.

— Не забывайте, что вамъ нужно быть готовымъ ѣхать сейчасъ же послѣ завтрака.

Дафна снова побѣжала прямо по травѣ, оставивъ мистера Горинга у дверей, съ улыбкою глядѣвшаго на исковерканное названіе.

ГЛАВА X.
У него было много денегъ.

Ровно въ десять часовъ Дафна снова была у лодочнаго сарая, совершенно готовая для путешествія и казавшаяся такой свѣжей и веселой, какъ будто ничего не случилось.

Она была одѣта въ темносинее, бумажное платье — на этотъ разъ безъ красныхъ лентъ. На ней былъ самый строгій матросскій костюмъ, начиная шляпой и кончая сапогами Кромвель на толстыхъ подошвахъ и темносиними чулками.

Магдалина, въ воздушномъ, бѣломъ платьѣ, представляла прелестный контрастъ съ мужскимъ костюмомъ своей сестры.

— Какой у васъ дѣловой видъ, сказалъ Джеральдъ, когда Бинкъ спустилъ лодку въ воду и держалъ ее въ то время, когда дамы садились. Ну, Дафна, кто изъ насъ первый устанетъ, тотъ долженъ купить другому дюжину перчатокъ.

— Глядя на васъ, я думаю, что это будете вы, отвѣчала Дафна, засучивая рукава и съ дѣловымъ видомъ берясь за весла. Когда вы устанете я могу грести одна.

— Отлично. Вы увидите, кякъ я окажусь плохъ. Прошло уже болѣе четырехъ лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ я гребъ на университетской гонкѣ.

— Какъ! вы гребли на большой гонкѣ? Какъ же можете вы говорить, что вы такъ скоро устанете. Мнѣ кажется, что мужчина никогда не можетъ забыть подобныхъ вещей.

— Онъ никогда не забудетъ теоріи, но у него можетъ быть недостатокъ въ практикѣ. Впрочемъ, можетъ быть, мнѣ удастся грести до самаго Горингълэна и тогда вамъ не видать перчатокъ. Я полагаю, вы никогда не носите менѣе чѣмъ на двѣнадцать пуговицъ?

— Благодарю васъ, Магдалина даетъ мнѣ достаточно перчатокъ, съ достоинствомъ возразила Дафна. Моя шкатулка для перчатокъ не нуждается въ добровольныхъ приношеніяхъ.

— Знаете, Дафна, для молодой особы, которая скоро будетъ моей сестрой, вы не особенно любезны, сказалъ Джеральдъ.

— Извините. Я, напротивъ того, веду себя именно, какъ сестра. Я никогда не видала, чтобъ братья съ сестрами оказывали другъ другу взаимныя любезности.

Они спокойно плыли внизъ по теченію, между зелеными берегами, окруженными вѣчными ивами, этотъ видъ былъ довольно красивъ, но немного монотоненъ. Только тамъ и сямъ, изъ за деревьевъ, выглядывали сѣрыя крыши деревенскихъ церквей или помѣщичьихъ домовъ.

Дафна такъ разложила подушки и ковры, что они скрывали исковерканное имя. Джеральдъ сидѣлъ на средней скамейкѣ, Дафна на самомъ носу, а Магдалина удобно расположилась на рулѣ и держала на рукахъ маленькую болонку, Флуфъ.

— Я надѣюсь, что мы будемъ въ аббатствѣ часа за полтора до вашей тетки и ея пони, сказалъ Джеральдъ. Съ ея стороны было очень любезно предложить намъ ея неоцѣнимыя услуги, но я полагаю, что мы прекрасно обошлись бы и безъ нее.

— Съ нашей стороны, было бы не любезно показать ей, что мы въ ней не нуждаемся, сказала Магдалина.

— О, Лина! вы всегда таковы! Вы проживете всю жизнь, окруженная непріятными людьми, только для того, чтобъ не огорчать ихъ, нѣжно сказалъ Джеральдъ.

— Тетя Рода единственная сестра моего отца, я обязана уважать ее.

— Я не сомнѣваюсь, что Морской Старикъ былъ въ сущности очень почтенной особой, сказалъ Джеральдъ, но Синдбадъ поспѣшилъ отдѣлаться отъ него при первой возможности… Не принимайте такого огорченнаго вида, моя дорогая. Если это вамъ нравится, то мы будемъ всю жизнь слѣдовать совѣтамъ тети Роды. Кстати, что сталось съ вашимъ вѣрнымъ рабомъ и рыцаремъ Тёрчилемъ? Я ожидалъ, что увижу его перваго по пріѣздѣ въ Саутъ-Гиль.

— Онъ отправился въ Лондонъ на прошлой недѣлѣ, со своей матерью, осматривать театры и выставки и, я полагаю, вернется дней черезъ пять.

— Я удивляюсь, что онъ можетъ существовать внѣ Варвикшира. Онъ такъ буколиченъ, такъ пропитанъ духомъ своей родины.

— Онъ очень добръ и преданъ, вскричала Дафна, покраснѣвъ отъ негодованія. Онъ вашъ другъ и родственникъ И я удивляюсь, что вы можете говорить о немъ такъ насмѣшливо, мистеръ Горингъ.

— Какъ вы строги, Дафна! вскричалъ Джеральдъ, въ свою очередь, сильно покраснѣвъ. Что тутъ дурнаго. Я не желалъ оскорбить Эдгара, онъ лучшій малый, какого я только знаю. Но какъ бы вы ни восхищались имъ, то, что я сказалъ о его буколическихъ наклонностяхъ, фактъ, котораго невозможно отрицать.

— Вы не имѣете права говорить, что я имъ восхищаюсь. Я его глубоко уважаю и нисколько не стыжусь сказать это, хотя, можетъ быть, это кажется вамъ смѣшнымъ, съ раздраженіемъ отвѣчала Дафна. Онъ научилъ меня грести. Онъ вставалъ каждое утро страшно рано, чтобъ быть въ Саутъ-Гилѣ во время, чтобъ дать мнѣ урокъ до перваго завтрака.

— Человѣкъ можетъ сдѣлать вдвое болѣе для вашихъ прекрасныхъ глазъ и не считать этого самопожертвованіемъ.

— Не смѣйте говорить этого! вскричала Дафна. Я уже давно вамъ говорила, что ненавижу, когда вы мнѣ льстите.

Магдалина была на мгновеніе удивлена этимъ «давно». Но Дафна имѣла обыкновеніе употреблять пансіонерскія преувеличенныя выраженія и «давно» въ ея устахъ естественно могло значить «вчера».

— Дорогая Дафна, сказала она, я боюсь, что ты устала грести.

— Если она устанетъ раньше Горингъ-лэна, я получу дюжину перчатокъ.

— Я нисколько не устала. Я могу грести хоть до Несби, если хотите, гордо отвѣчала Дафна.

Послѣ этого, влюбленные начали говорить о своихъ дѣлахъ задумчивымъ тономъ, который внушался окружающимъ ландшафтомъ.

Дорога, которая вела отъ берега рѣки до аббатства Горингъ, шла чрезъ поля и у самаго берега путешественниковъ ожидалъ легкій шарабанъ, запряженный парою мѣстныхъ лошадей.

Джеральдъ послалъ впередъ своего лакея, приказавъ сдѣлать приготовленія къ ихъ пріѣзду. Теперь этотъ лакей ожидалъ у экипажа и Дафна съ ужасомъ узнала въ немъ того самаго джентльмена, который помогалъ Джеральду нести провизію для пикника въ Фонтенебло; но ничто въ лицѣ лакея не выражало, чтобъ онъ когда либо раньше видѣлъ эту молодую леди.

Въ концѣ дорога переходила въ густую липовую аллею. Большія, чугунныя ворота, которыя вели въ садъ аббатства, были украшены громаднымъ гербомъ. Жена привратника и ея дѣти стояли у открытыхъ воротъ, одѣтыя по праздничному, въ знакъ выраженія восторга, что ихъ лордъ вернулся. Что же касается самого привратника, то онъ, по обыкновенію, былъ въ отсутствіи. Никто никогда не видалъ его у воротъ его домика.

Липовая аллея была проведена тридцать лѣтъ тому назадъ, но въ ней было много большихъ деревьевъ, такъ какъ они росли тутъ уже ранѣе и мистеръ Горингъ только проложилъ между ними аллею. Вдали виднѣлось большое, синее озеро, вырытое покойнымъ мистеромъ Горингомъ, съ островомъ по срединѣ, который былъ также его произведеніемъ. Озеро было покрыто цѣлой стаей различныхъ водяныхъ птицъ, также разведенныхъ мистеромъ Горингомъ, и наконецъ, вдали, на зеленой равнинѣ, виднѣлось аббатство, построенное въ строгомъ стилѣ XV столѣтія, хотя камни его были самаго новѣйшаго происхожденія.

— Это мѣсто вдвое не было бы такъ дурно, если бы его стѣны имѣли старинный, сѣрый видъ, вмѣсто того, чтобъ быть такъ страшно бѣлыми и чистыми, сказалъ Джеральдъ, когда они вошли въ домъ.

— Аббатство прелестно, возразила Магдалина.

Она глядѣла на садъ, разведенный также тридцать лѣтъ тому назадъ и представлявшій собою образцовый садъ въ итальянскомъ стилѣ. Это былъ не такой старый англійскій садъ, какіе любилъ описывать лордъ Бэконъ. Въ немъ не было ни одного дикаго уголка, не было густыхъ, непроходимыхъ кустовъ, какъ въ Саутъ-Гилѣ, все было разсажено и распланировано. Гряды расположены четырехугольниками, а въ центрѣ каждой билъ фонтанъ въ мраморный бассейнъ. Тамъ и сямъ, изъ-за оранжерейныхъ деревьевъ въ кадкахъ, выглядывали мраморныя статуи. Все было устроено на широкую ногу.

Такой садъ могъ бы свободно окружать дворецъ Медичи или Борджіа. Въ такомъ саду могъ гулять Горацій съ Меценатомъ или Виргилій читать свою Энеиду Августу или Октавію. Этотъ садъ былъ роскошнѣе всѣхъ до сихъ поръ видѣнныхъ Дафной садовъ, не исключая и версальскаго, куда мадамъ Тольмашъ возила однажды своихъ англійскихъ воспитанницъ, во время лѣтнихъ вакацій.

— Я думаю, что розовый садъ понравится вамъ болѣе, чѣмъ этотъ, сказалъ Джеральдъ. Онъ находится по другую сторону дома и состоитъ изъ зеленыхъ лужаекъ, на которыхъ ростутъ розы. Моя дорогая матушка особенно любила и разводила этотъ садъ. Въ этомъ отношеніи она была даже немного эксцентрична. По крайней мѣрѣ, такъ говорилъ отецъ, но я думаю, что результаты оправдываютъ ея труды.

— А теперь, вы еще хотите строить новую оранжерею для меня, Джеральдъ. Но я увѣрена, что того, чѣмъ удовлетворялась леди Джеральдина, будетъ достаточно и для меня, сказала Магдалина.

— О! совсѣмъ нѣтъ. Вы гораздо болѣе любите тропическія растенія, чѣмъ моя мать, для нихъ необходимо построить новую оранжерею, а теперь мы пойдемъ осматривать домъ, прежде чѣмъ увидаться съ достойнымъ мистеромъ Макъ-Клоски.

— Садовникъ миссъ Дауфордъ пріѣхалъ? спросилъ Джеральдъ, обращаясь къ лакею въ сѣрой ливреи.

— Да, сэръ. Мистеръ Макъ-Клоски ожидаетъ въ комнатѣ экономки.

— Я надѣюсь, что ему дали позавтракать?

— Нѣтъ, сэръ, онъ поблагодарилъ, но не хотѣлъ ничего, кромѣ стакана кларета и сигары. Онъ обошелъ садъ для того, чтобъ быть готовымъ высказать свое мнѣніе.

Въ домѣ было прохладно, какъ будто бы въ комнатахъ былъ нарочно положенъ ледъ.

Сѣни были въ строго готическомъ вкусѣ. Невозможно было найти ни малѣйшей погрѣшности въ общемъ характерѣ. На стѣнахъ висѣли вооруженія, въ которыхъ бились при Кресси или Банокбурнѣ. Въ углахъ развѣвались старинныя знамена, подъ которыми сражались во времена крестовыхъ походовъ.

Все это доставляло удовольствіе мистеру Джильсу Горингу, но для его сына казалось невыносимымъ, но такъ какъ его отецъ былъ очень добрымъ отцемъ и сдѣлалъ очень много полезнаго, прежде чѣмъ началъ собирать эти древности, то у сына не хватило мужества измѣнить что нибудь въ его любимомъ созданіи.

Они шли изъ комнаты въ комнату; всѣ были отдѣланы очень богато, въ самомъ строгомъ старинномъ стилѣ.

Единственныя новѣйшія комнаты помѣщались въ другомъ концѣ аббатства, пристроенномъ леди Джеральдиной, во время ея вдовства и въ нихъ все дышало граціей и роскошью новѣйшей отдѣлки. Шелковыя драпри закрывали окна и двери, по стѣнамъ висѣли избранныя картины и стоялъ старинный фарфоръ. Повсюду виднѣлись избранныя книги.

— Какъ здѣсь хорошо! вскричала Дафна, на которую не произвела никакого впечатлѣнія новѣйшая старина остальныхъ комнатъ. Вотъ гдѣ я желала бы прожить всю жизнь.

Спальня леди Джеральдины выходила прямо въ розовый садъ, и маленькая стеклянная дверь вела изъ нея въ ея любимый садъ.

Магдалина взволнованнымъ взглядомъ глядѣла на окружающее. Леди Джеральдина любила ее, была къ ней всегда добра и отъ всего сердца одобряла выборъ своего сына. Слезы выступили на глазахъ Дины при видѣ хорошо знакомой обстановки, которая была для нея связана съ нѣжнымъ лицомъ бывшей хозяйки дома.

— Я думаю, что вы пожелаете со временемъ занять эти комнаты, Лина? сказалъ Джеральдъ.

— Да, я предпочитаю ихъ всѣмъ другимъ.

— Вы, можетъ быть, желаете сдѣлать въ нихъ какія нибудь измѣненія, нововведенія?

— Неужели вы думаете, Джеральдъ, что я стану измѣнять то, что любила ваша мать? Комнаты сами по себѣ прелестны, но если бы онѣ даже были старомодны или некрасивы, то я и тогда предпочла бы оставить ихъ въ томъ видѣ, какъ онѣ были при вашей матери.

— Лина, вы воплощенное совершенство! нѣжно вскричалъ Джеральдъ. Вы единственная женщина, которую я когда либо встрѣчалъ. Гризельда не была болѣе божественнымъ созданіемъ.

— Я надѣюсь, что вы не станете обращаться съ моей сестрой такъ, какъ обращался съ Гризельдой ея ужасный мужъ? съ негодованіемъ вскричала Дафна. Я хотѣла бы жить въ то время, хотѣла бы, чтобъ, овдовѣвъ, графъ Вальтеръ попался мнѣ въ руки. Я заставила бы его раскаяться въ его жестокости!

— Я не сомнѣваюсь, что вы были бы образцомъ жены, которая держитъ своего мужа подъ башмакомъ, сказалъ Джеральдъ, но не безпокойтесь, насколько я восхищаюсь Гризельдой, настолько же осуждаю ея мужа. Я не въ состояніи былъ бы оставить улыбаясь умирающую жену. И такъ, Лина, это рѣшено, что въ этихъ комнатахъ не будетъ сдѣлано никакихъ измѣненій, прибавилъ онъ, поворачиваясь къ Магдалинѣ, которая разсматривала книги, лежавшія на маленькомъ столѣ изъ чернаго дерева.

— Прошу васъ ничего не измѣнять. Оставьте вашъ домъ, въ томъ видѣ, въ какомъ его устроили вашъ отецъ и ваша мать.

— О! моя дорогая консерваторка! Я полагаю также, что вы захотите оставить старыхъ слугъ? всѣ они были выбраны или отцемъ, или матерью.

— Да, пожалуйста. Но если бы у васъ нашлось мѣсто для Макъ-Клоски, такъ чтобы не оскорбились ваши садовники…

— Макъ-Клоски будетъ главнымъ надсмотрщикомъ оранжерей, моя дорогая. Это будетъ легкая, хорошо вознаграждаемая должность.

Въ эту минуту въ сѣняхъ раздался громкій звонокъ, дававшій знать о пріѣздѣ новаго посѣтителя.

— Безъ сомнѣнія это тетя Рода, сказалъ Джеральдъ, будемъ серьезны.

Всѣ отправились въ сѣни встрѣчать новую гостью, такъ какъ громко звонилъ молодой грумъ мистриссъ Ферерсъ, которая въ эту минуту выходила изъ своего шарабана.

Но она была не одна. Съ ней былъ джентльменъ и этотъ джентльменъ былъ Эдгардъ Тёрчиль.

— Какъ я радъ видѣть васъ, тетя Рода, вскричалъ Джеральдъ, но, Тёрчиль, мнѣ сказали, что вы въ Лондонѣ.

— Я пріѣхалъ домой вчера вечеромъ и отправился сегодня утромъ въ Саутъ-Гиль, но встрѣтилъ по дорогѣ мистриссъ Ферерсъ и…

— Я пригласила его ѣхать со мною и присоединиться къ намъ въ нашемъ осмотрѣ, сказала тетя Рода, Надѣюсь, что я поступила хорошо.

— Великолѣпно! Я не думаю, чтобъ Тёрчиль считалъ себя здѣсь чужимъ. А теперь, отправимтесь завтракать. Ваша лодка, Дафна, раздражила мой аппетитъ, я страшно голоденъ.

— А! такъ вы пріѣхали въ лодкѣ Дафны? Не правда ли, она отлично гребетъ? сказалъ Эдгаръ, бросая нѣжный взглядъ на свою ученицу.

— Великолѣпно. Вы имѣете полное основаніе гордиться ею.

Всѣ отправились въ столовую, гдѣ маленькій накрытый столъ казался крошечнымъ островкомъ въ безграничномъ морѣ.

— Чтобъ васъ наказать, слѣдовало бы накрыть завтракъ на длинномъ столѣ, сказалъ Джеральдъ Дафнѣ, проходя мимо нея подъ руку съ мистрисъ Ферерсъ.

— Я думала, что мы будемъ завтракать въ паркѣ, сказала Магдалина.

— Такъ гораздо благоразумнѣе, замѣтила мистриссъ Ферерсъ.

— Ну, нѣтъ, я думаю, что завтракъ подъ тѣнью деревъ показался бы великолѣпенъ, сказалъ Эдгаръ.

— Для удовольствія мистера Тёрчиля, мы будемъ пить чай въ бесѣдкѣ, сказалъ Джеральдъ. Блокъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ дворецкому, подайте чай, въ половинѣ пятаго, въ саду.

Дафна ѣла и пила очень мало, не смотря на то, что сидѣвшій рядомъ съ нею Эдгаръ приставалъ къ ней съ маіонезами, холодной ветчиной, котлетами, страсбургскими пирогами и т. д. Она смотрѣла все время на висѣвшіе на стѣнахъ портреты. Прежде всего она обратила вниманіе на портретъ пожилаго мужчины съ крупными, но правильными чертами лица. У него было настоящее, честное, англійское лицо, хотя художникъ видимо не польстилъ ему. Но выраженіе этого лица было таково, что заставило бы предпочесть его многимъ красивымъ лицамъ. Видно было, что его обладатель былъ честный и достойный человѣкъ.

Съ этого портрета Дафна перевела глаза на настоящаго хозяина аббатства. Нѣтъ, между Джильсомъ Торингомъ и его сыномъ не было ни малѣйшаго сходства.

Тогда Дафна взглянула на другой портретъ, висѣвшій на почетномъ мѣстѣ, надъ большимъ готическимъ каминомъ. Это былъ портретъ леди Джералдина, нарисованный Буккеромъ. Онъ представлялъ женщину между тридцатью и сорока годами, въ черномъ шелковомъ платьѣ. Одна рука ея была протянута, срывая розу, тогда какъ другая опиралась на мраморную баллюстраду, чрезъ которую была небрежно переброшена индѣйская шаль. Лицо и фигура были одинаково хороши. Фигура стройная и гибкая, лицо задумчивое, съ такими же мечтательными глазами, какъ глаза Джеральда.

Тогда Дафна бросила взглядъ въ другой конецъ комнаты, гдѣ висѣлъ знаменитый портретъ сэра Петра Лели, за который мистеръ Джонъ Горингъ заплатилъ баснословную цѣну одному бѣдному члену семейства своей жены, который особенно дорожилъ этимъ портретомъ.

Странная вещь, что такой простой, честный человѣкъ, какъ Джонъ Джильсъ-Горингъ, гордился происхожденіемъ своего сына отъ любовницы короля и повѣсилъ у себя въ столовой портретъ графини Фелиціи Геронвиль. Да, глаза леди Геронвиль, своей задумчивой прелестью, были похожи на глаза Джеральда.

Всѣ за столомъ много разговаривали, кромѣ Дафны, которая была погружена въ разсматриваніе картинъ.

Эдгаръ же былъ въ отчаяніи отъ ея недостатка аппетита и старался занять ее описаніемъ оперъ и картинъ, которыя онъ видѣлъ.

— Вашему отцу слѣдовало бы отвезти васъ въ Лондонъ, до окончанія сезона, тамъ есть много такого, что стоитъ посмотрѣть, говорилъ онъ. Мнѣ кажется, что Лондонъ никогда не былъ такъ набитъ, какъ въ нынѣшнемъ году. Гайдъ-паркъ послѣ полудня представляетъ что-то чудесное.

— Я хотѣла бы посмотрѣть оперу, сказала Дафна. Одинъ разъ мадамъ Тольмашъ возила насъ на Фауста. Она говорила, что посѣщенія оперы имѣютъ образовательное вліяніе на молодёжь. Я никогда не забуду этого вечера. Это было въ концѣ августа. Въ Парижѣ было удушливо жарко. Улицы походили на раскаленныя печи, но когда мы пріѣхали со станціи въ театръ и началась музыка, мы какъ будто попали въ новый міръ. Я, кажется, все время ни разу не повернула головы. Даже Марта Диббъ — это доброе, глупое созданіе, о которой я уже вамъ разсказывала, была такъ поражена, что все время сидѣла, разинувъ ротъ. Нильсонъ пѣла Маргариту, а Форъ — Мефистофеля. Я не забуду этого вечера всю жизнь.

— Я надѣюсь, вы будете ихъ часто слушать. Нильсонъ пѣла въ тотъ вечеръ, когда я возилъ мать въ оперу, послушать музыку Вагнера. Его музыка, кажется, въ большой модѣ. Но я предпочелъ бы послушать Донъ Жуана.

Торжественно-церемонный завтракъ, какіе особенно ненавидѣла Дафна, наконецъ, окончился. Это было ей наказаніе за ея нелюбезность наканунѣ вечеромъ, когда явилась идея пикника.

Все общество снова вышло въ садъ, разсматривая цвѣты и статуи: Леду съ ея лебедемъ, Венеру съ крошечнымъ купидономъ, Гебу, подающую чашу, Ганимеда на орлѣ. Всѣ фонтаны были пущены и сверкали брилліантами на лѣтнемъ солнцѣ. Множество гераніумовъ, бигоній, петуней и другихъ цвѣтовъ украшали гряды.

— Ради Бога! вскричалъ Джеральдъ, пойдемте въ розовый садъ, здѣсь можно испечься отъ жара. Розовый садъ находится на тѣневой сторонѣ дома, а оттуда мы пройдемъ посмотрѣть любимые тюльпанныя деревья моей матери.

Розовый садъ показался благословеннымъ убѣжищемъ послѣ открытыхъ цвѣтниковъ. Тамъ можно было ходить по густому мху, въ тѣни деревьевъ.

Мистриссъ Ферерсъ принадлежала къ числу тѣхъ людей, которые постоянно называютъ цвѣты или ботаническими или модными названіями. Она не могла восхищаться розой, какъ розой, а восхищалась тогда, когда она называлась Маргаритой де-Сентъ-Арманъ или славой Витри, или чѣмъ нибудь въ этомъ родѣ.

Здѣсь, куря сигару, которую онъ вѣжливо бросилъ при приближеніи господъ, прогуливался мистеръ Макъ-Клоски, шотландецъ-садовникъ.

— Я думаю, что вы осмотрѣли мой садъ, Макъ-Клоски, сказалъ Джеральдъ.

— Да, сэръ, я немного осмотрѣлся и даже полагаю, что видѣлъ вполнѣ достаточно.

— Я полагаю, что оранжереи нуждаются въ усовершенствованіяхъ, не такъ ли?

— Да, сэръ. Я не хочу гвворить ничего о вашемъ архитекторѣ, началъ Макъ-Клоски съ любезностью, съ которой онъ говорилъ всѣ свои рѣчи, съ видомъ знатока, но онѣ построены, какъ будто нарочно, чтобъ стоить какъ можно больше денегъ и быть какъ можно менѣе удобными. Ихъ вентиляція и отопленіе отвратительны.

— Очень жаль, мистеръ Макъ-Клоски, но тѣмъ не менѣе, наши садовники довольствовались ими въ теченіе четверти столѣтія.

— Что жъ изъ этого, сэръ? Они все время мучились, вотъ и все. И я только могу удивляться и тѣмъ небольшимъ успѣхамъ, которыхъ они достигли.

— И такъ, изъ вашихъ словъ я заключаю, что необходимо построить новыя оранжереи?

— Да, сэръ, если вы желаете имѣть тропическія растенія.

— Однако, во времена моего отца, я видалъ у насъ въ комнатахъ стефанотисъ.

— О! это самое неприхотливое растеніе! Оно растетъ даже въ комнатахъ, съ непобѣдимымъ апломбомъ отвѣчалъ Макъ-Клоски. Нужда есть мать изобрѣтательности, мистеръ Горингъ. Ваши садовники дѣлали положительныя чудеса. Но, сэръ, при всемъ уваженіи къ вамъ, я долженъ сказать, что не могу вести дѣло въ такомъ видѣ и, если миссъ Лауфордъ желаетъ, чтобъ со временемъ я переселился сюда… сказалъ онъ, бросая почтительный взглядъ на свою госпожу, стоявшую недалеко.

— Миссъ Лауфордъ будетъ довольна имѣть васъ у себя, когда сдѣлается госпожею Горинга. Можетъ быть, вы будете такъ добры, что доставите мнѣ планы того, что вы предполагаете нужнымъ построить. Я желаю, чтобъ миссъ Лауфордъ не имѣла ни въ чемъ недостатка, когда перемѣнитъ Саутъ-Гиль на аббатство.

— Благодарю васъ, сэръ. Вы очень добры, сэръ, прошепталъ шотландецъ, какъ будто оранжереи строились для него. Здѣсь прекрасная мѣстность, сэръ, и было бы достойно сожалѣнія, если бы со временемъ мы не устроили чего нибудь особеннаго.

Когда, наконецъ, садовникъ ушелъ, всѣ, даже тетя Рода, почувствовали себя свободнѣе.

— Не правда ли, онъ невѣроятно ужасный человѣкъ, сказала Дафна. Если я кого нибудь въ свѣтѣ ненавижу, такъ это его. Если бы я была на мѣстѣ Лины, я воспользовалась бы своей свадьбой, чтобъ отдѣлаться отъ него. Но она всю жизнь будетъ окружена подобными людьми, заключила Дафна, передразнивая шотландскій выговоръ Макъ-Клоски.

— Его, конечно, нельзя назвать пріятнѣйшимъ существомъ въ свѣтѣ, сказала Лина, но онъ крайне добросовѣстный человѣкъ.

— Видали ли вы когда нибудь непріятныхъ людей, которыхъ не считали бы воплощенной честностью! вскричала Дафна.

Они гуляли въ розовомъ саду, который былъ прелестнымъ мѣстомъ для прогулки въ лѣтній день. По дорожкамъ вездѣ были разставлены деревенскіе столы и стулья, поощрявшіе къ лѣни.

Идя мимо группы кустовъ, Дафна раздвинула ихъ и увидала что-то въ родѣ громадной клѣтки.

— Что это такое? спросила она.

— Это прошедшее моего отца, отвѣчалъ Джеральдъ, который шелъ рядомъ съ нею.

Онъ еще болѣе раздвинулъ вѣтки и Дафна увидѣла внутри клѣтки пилу и ломъ.

— Это инструменты, съ которыми мой отецъ началъ свою карьеру, сказалъ онъ. Я полагаю, что въ то время у него не было въ карманѣ и полкроны. Да, безъ сомнѣнія, еслибъ она и была, то товарищи заставили бы его купить имъ пива. Онъ началъ жизнь босымъ, невѣжественнымъ работникомъ при постройкѣ какой-то желѣзной дороги на сѣверѣ Англіи и, прежде чѣмъ женился, сорока лѣтъ, онъ уже былъ богатымъ подрядчикомъ и однимъ изъ образованнѣйшихъ людей своего времени. Но онъ всю жизнь не могъ пріучиться носить перчатки. Это былъ его капризъ построить здѣсь эту бесѣдку и показывать ее своимъ гостямъ при осмотрѣ садовъ.

— Я надѣюсь, что вы имъ гордитесь, сказала Дафна, бросая проницательный взглядъ на мистера Горинга. Я стала бы ненавидѣть васъ, еслибы думала, что вы хоть разъ въ жизни могли стыдиться подобнаго отца.

— Въ такомъ случаѣ, я боюсь, что долженъ буду переносить вашу ненависть, сказалъ Джеральдъ. Нѣтъ, я никогда не стыдился отца. Онъ былъ лучшимъ добрѣйшимъ, самоотверженнѣйшимъ и снисходительнѣйшимъ отцемъ, но я конфузился, когда онъ показывалъ эту бесѣдку своимъ новымъ знакомымъ и я видѣлъ, что они въ душѣ смѣялись надъ нимъ.

— Я болѣе бы стыдилась графини Фелиціи Геронвиль, чѣмъ ремесла моего отца, если бы была на вашемъ мѣстѣ! вскричала Дафна, покраснѣвъ отъ негодованія.

— Ахъ, вы, радикалка! Конечно, леди Фелиція не была примѣрной особой, но она была одна изъ прелестнѣйшихъ женщинъ при дворѣ Карла, гдѣ было не мало красивыхъ женщинъ, тогда какъ всѣ уроды оставались въ замкахъ своихъ мужей, ожидая, что громы небесные поразятъ дворъ. Не слишкомъ ли вы строги къ леди Геронвиль? Она умерла въ блескѣ красоты, совсѣмъ молодой женщиной.

— Думаете ли вы, что она поэтому заслуживаетъ состраданія? спросила, Дафна. Величайшимъ наказаніемъ для нея было бы дожить до старости и видѣть, какъ красота пропадаетъ съ каждымъ днемъ, и думать, что весь свѣтъ забылъ о ней. «Кого Богъ любитъ, тому Онъ посылаетъ смерть въ молодости».

— Гдѣ вы прочли эти стихи?

— Я прочла ихъ у мадамъ Тольмашъ, въ открывкахъ изъ Байрона.

— Скоро ли будетъ поданъ чай, Джеральдъ? спросила Магдалина, подходя къ нему и глядя на часы. Теперь уже половина пятаго и намъ надо рано быть дома.

— Въ бесѣдку, леди и джентльмэны, тамъ все должно быть готово!

— Ну, Лина, покажите намъ, можете ли вы управиться съ этимъ громаднымъ чайникомъ, сказалъ Джеральдъ.

— Это самый красивый чайникъ, который я когда либо видѣла, замѣтила мистрисъ Ферерсъ, которая находила этотъ день немного неудачнымъ, такъ какъ никто ни въ чемъ не спрашивалъ ея совѣта, но я должна признаться, что предпочитаю серебряный чайникъ ректора, временъ Георга II, самому лучшему экземпляру новѣйшаго времени.

ГЛАВА XI.
Дайте мнѣ смерть, чтобъ избѣгнуть позора.

На другой день утромъ, послѣ посѣщенія аббатства Горингъ, сэръ Вернонъ Лауфордъ сидѣлъ одинъ у себя въ кабинетѣ, когда дверь вдругъ распахнулась и его младшая дочь появилась предъ нимъ. То, какимъ образомъ была открыта дверь, дало уже ему знать, прежде чѣмъ онъ поднялъ голову отъ стола, что вошедшая была Дафна, а не всегда желанная Магдалина.

Онъ поглядѣлъ на дочь суровымъ, холоднымъ взглядомъ, какъ на человѣка, не имѣющаго права быть тутъ.

Какъ только Дафна помнила себя, она всегда болѣе боялась, чѣмъ любила отца, но никогда не казался онъ ей страшнѣе, чѣмъ въ этотъ день у себя въ кабинетѣ, окруженный символами своего могущества, бронзовымъ бюстомъ Цицерона, глядѣвшаго съ книжнаго шкапа чрезъ его голову, и множествомъ книгъ, разложенныхъ по столу.

— Что тебѣ нужно, Дафна? спросилъ онъ, равнодушно глядя въ ея темносиніе глаза.

— Папа, прошептала она, краснѣя, подъ его строгимъ взглядомъ, я не думаю, чтобъ я дѣйствительно окончила…

— Окончила? вскричалъ онъ, глядя на нее, какъ будто считая ее идіоткой. Что окончила? Ты никогда ничего не кончаешь, или лучше сказать, не начинаешь ничего, что стоило бы вниманія.

— Я говорю о моемъ воспитаніи, папа, сказала она такъ нѣжно и трогательно, глядя на него своими прелестными глазами, что всякій былъ бы тронутъ. Я знаю, вы послали меня къ мадамъ Тольмашъ, чтобъ я окончила образованіе, но я боюсь, что я страшно невѣжественна, и я начинаю чувствовать, что годъ или два занятій въ школѣ оказали бы мнѣ большую пользу. Я теперь стала старше, папа. Я способна смотрѣть на вещи серьезнѣе. О! папа, я теперь буду заниматься очень прилежно! Я не знаю, куда вы меня пошлете въ Аньюръ или въ Германію, или куда бы то ни было въ другое мѣсто, но, повторяю еще разъ, я хотѣла бы продолжать занятія.

— Ты можешь продолжать ихъ на дому, сердито заявилъ сэръ Вернонъ. Ты можешь читать, писать учиться. У меня есть много твоихъ писемъ, въ которыхъ ты писала мнѣ о разныхъ вещахъ, а женщина, знающая столько, можетъ сама заниматься далѣе. Здѣсь достаточно книгъ, — говоря это, онъ бросилъ взглядъ на свою коллекцію классиковъ, — чтобъ сдѣлать изъ тебя самую ученую женщину въ свѣтѣ. Что же касается твоего каприза отправиться въ школу…

— Это не капризъ, папа. Это самое живѣйшее мое желаніе. Я чувствую, что такъ будетъ лучше… для насъ всѣхъ.

Говоря это, она то краснѣла, то блѣднѣла, и теперь стояла предъ отцемъ, какъ мраморная статуя.

— Это не будетъ лучше для меня, которому приходится платить. Я достаточно истратилъ денегъ на твое образованіе и ты можешь себѣ представить, какъ мнѣ пріятно слышать отъ тебя откровенное сознаніе въ невѣжествѣ.

— Я считаю лучше говорить правду, папа. Не откажите мнѣ въ этой милости. Это моя первая просьба.

— Очень глупая. И я былъ бы сумасшедшимъ, если бы исполнилъ твой капризъ.

Она слегка вскрикнула.

— Какъ мнѣ убѣдить васъ, что это не капризъ, съ отчаяніемъ продолжала она. Я не спала цѣлую ночь, думая объ этомъ… Я говорю серьезно, папа.

— Ты также серьезно просила лодку, а теперь она тебѣ надоѣла. Ты самое капризное и перемѣнчивое созданіе въ свѣтѣ.

— Нѣтъ, лодка мнѣ не надоѣла! страстно вскричала она. Я люблю ее всемъ сердцемъ и рѣку также, и домъ, и Магдалину… и васъ… если бы вы только позволили мнѣ любить васъ, отецъ, продолжала она дрожащимъ голосомъ, опускаясь на колѣни и съ умоляющимъ видомъ протягивая къ нему руки. Я считаю, что исполню мой долгъ, если снова отправлюсь учиться во Францію или Германію, гдѣ я научусь быть полезной, какъ слѣдуетъ женщинѣ. Для меня это будетъ страшно тяжело, но я знаю и чувствую, что исполню тогда мой долгъ. Отпустите меня, мой дорогой отецъ! Какіе нибудь пять фунтовъ не могутъ имѣть для васъ значенія.

— Не могутъ?.. Это доказываетъ, какъ мало ты знаешь жизнь. Когда человѣкъ поставленъ въ такое положеніе, какъ я, когда онъ знаетъ, что можетъ пользоваться только доходами, но не можетъ продать ни одного акра земли, то для него всякій пенсъ дорогъ. Твое образованіе кончено и неположительно отказываюсь истратить на него еще хоть грошъ. Если ты не умѣла воспользоваться тѣмъ, чему тебя учили, тѣмъ хуже для тебя. Ступай, дитя.

Она все еще стояла на колѣняхъ, глядя на него, какъ воплощенное отчаяніе.

— Такая мелодраматическая сцена изъ за подобныхъ пустяковъ не можетъ бытъ пріятна такому человѣку, какъ я. Я ненавижу всякія сцены.

— Хорошо, отецъ, сказала она покорнымъ тономъ, поднимаясь съ колѣнъ. Но я надѣюсь, что если когда нибудь, въ будущемъ, вамъ придется порицать меня, то вы вспомните сегодняшній отказъ.

— Ты можешь быть увѣрена, что, если ты заслужишь порицанія, то я буду порицать тебя, рѣзко отвѣчалъ онъ.

— Но никогда не будете хвалить, когда я буду заслуживать похвалы… Никогда не будете меня любить, никогда не будете мнѣ отцемъ иначе, какъ по имени!

— Совершенно вѣрно, отвѣчалъ онъ, глядя на нее, нахмуривъ брови. Не иначе, какъ по имени. А теперь, будь такъ добра, оставь меня, мнѣ нужно написать еще много писемъ.

Дафна повиновалась, не сказавъ ни слова. Но когда она вышла въ корридоръ и заперла за собою дверь, то нѣсколько минутъ простояла, прислонясь къ стѣнѣ съ выраженіемъ глубокаго отчаянія на лицѣ.

— Это было единственное, что я могла сдѣлать, со вздохомъ прошептала она.

Предъ обѣдомъ сэръ Вернонъ розсказалъ своей старшей дочери о глупомъ капризѣ Дафны снова отправиться въ школу.

— Слыхана ли подобная непослѣдовательность! съ гнѣвомъ вскричалъ онъ. Послѣ того, какъ она въ каждомъ письмѣ умоляла взять ее домой, теперь, черезъ полгода, она находитъ, что мы всѣ ей надоѣли и хочетъ уѣхать.

— Это странно, папа. Въ особенности въ виду того, что она такъ добра и любяща, задумчиво сказала Магдалина. Знаете, я боюсь, что это моя вина.

— Въ какомъ отношеніи?

— Я настаивала, чтобъ она продолжала свое образованіе и, вѣроятно, безсознательно внушила ей идею, что ей слѣдуетъ снова отправиться въ школу.

— Въ такомъ случаѣ, она просто идіотка, и не способна понимать по-англійски, отвѣчалъ сэръ Вернонъ. Ты всегда находишь для нея извиненіе. Слушай! крикнулъ онъ, такъ какъ въ эту минуту раздался громкій дѣвическій смѣхъ. Это она играетъ въ крокетъ съ Тёрчилемъ. Можно ли вообразить, что два часа тому назадъ, она умоляла меня на колѣняхъ, какъ трагическая королева, съ полными слезъ глазами, послать ее въ школу?

— Она, вѣроятно, убѣдилась моими словами въ ненужности своего желанія, отецъ. Она всегда уступаетъ мнѣ.

— Я очень радъ, что она имѣетъ достаточно здраваго смысла, чтобъ понимать твое превосходство.

— Дорогой отецъ, еслибъ вы были къ ней немного ласковѣе… Я подразумѣваю въ обращеніи, я думаю, она была бы гораздо счастливѣе.

Снова раздался смѣхъ Дафны.

— Не правда ли, она ужасно несчастлива? вскричалъ сэръ Вернонъ. Моя дорогая Лина, эта дѣвушка природная комедіантка. Она всю свою жизнь будетъ играть трагедію или комедію. Сегодня утромъ была трагедія, теперь комедія. Постарайся не быть ею обманутою.

— Повѣрьте мнѣ, отецъ, вы ошибаетесь.

— Я очень желалъ бы, чтобъ это было такъ.

— Дафна, что это у тебя за капризъ отправиться въ школу? спросила Магдалина, сидя вечеромъ съ сестрой въ зимнемъ саду, тогда какъ сэръ Вернонъ и двое молодыхъ людей разговаривали о политикѣ за стаканомъ кларета. Я была поражена, услыхавъ это отъ отца. Развѣ ты несчастлива дома?

— О! нѣтъ, моя дорогая! съ тобой я счастлива, отвѣчала Дафна, беря сестру за руку и играя большимъ стариннымъ брилліантовымъ браслетомъ, который Лина наслѣдовала отъ бабушки. Нѣтъ, моя дорогая, я счастлива. Но счастье въ этой жизни еще не все, не правда ли, Лина? Ректоръ постоянно говоритъ намъ это. Впрочемъ, если бы онъ былъ чистосердеченъ, онъ долженъ былъ бы еще прибавить, что начало и конецъ нашей жизни обѣдъ. Я не думаю, Лина, чтобъ я родилась для того, чтобъ быть счастливой. Жизнь, съ христіанской точки зрѣнія, дана, намъ для того, чтобъ исполнять свой долгъ и быть самоотверженными и терпѣливыми. Не правда ли, Дина? и каждое положеніе имѣетъ свои обязанности.

— Моя дорогая, это очень легко, отвѣчала Магдалина. Тебѣ надо быть только почтительной и послушной отцу и дѣлать столько добра, сколько ты можешь, и благодарить Бога за тѣ дары, которыми онъ тебя осыпалъ.

— Да, я полагаю, что я очень счастливая дѣвушка, хотя и нищая, наставительнымъ тономъ сказала Дафна. Я молода, пользуюсь всѣми своими способностями и удивительно хорошимъ здоровьемъ, я живу въ хорошемъ домѣ и имѣю настолько здраваго смысла, чтобъ знать, что я въ немъ ничто; кромѣ того, я имѣю аристократическаго отца, на котораго могу смотрѣть… Но все это ничего не значитъ и если я цѣню что нибудь, такъ это твою любовь, Магдалина.

Сестры сидѣли рука въ руку и Магдалина была тронута этой непритворной любовью.

Луна глядѣла на нихъ изъ-за вѣтвей деревьевъ.

— Но почему же ты хотѣла снова отправиться въ школу, Дафна? съ безпокойствомъ спросила Магдалина.

— Я уже не хочу.

— Но сегодня утромъ ты просила отца отправить тебя?

— Да, сегодня утромъ мнѣ казалась, что я должна учиться; но такъ какъ отецъ рѣшительно отказалъ мнѣ въ моей просьбѣ, то я прогнала изъ моей головы самую мысль объ этомъ, хотя я думаю, что годъ пребыванія у мадамъ Тольмашъ помогъ бы мнѣ усовершенствоваться въ французскомъ языкѣ, или же годъ, проведенный въ Германіи, помогъ бы мнѣ различать глаголы, требующіе за собою дательный падежъ отъ тѣхъ, которые требуютъ винительный, что для меня въ настоящее время не очень ясно; но отецъ сказалъ нѣтъ, а я такъ люблю кататься на лодкѣ, играть въ крокетъ и на билліардѣ, что безъ труда мирюсь съ отцовскимъ рѣшеніемъ.

Все это было сказано такъ легкомысленно, съ такой естественной небрежностью дѣвушки, никогда не имѣвшей никакой тайны, что Магдалина ни одной минуты не сомнѣвалась въ чистосердечіи сестры.

— Кто любитъ играть на билліардѣ? спросилъ Джеральдъ вскорѣ послѣ этого. Не сыграете ли вы намъ что нибудь въ гостиной на роялѣ или пойдемте играть съ нами на билліардѣ.

— Какъ угодно отцу, отвѣчала Магдалина.

— Сэръ Вернонъ не будетъ играть сегодня вечеромъ. Онъ пошелъ къ себѣ въ комнату читать вечернія газеты. Я думаю, что онъ не забылъ вчерашнихъ ошибокъ Тёрчиля. Мы съ Эдгаромъ не пользовались сегодня большими милостями и теперь желали бы сыграть съ молодыми леди.

— Вы найдете во мнѣ покорную жертву, отвѣчала Магдалина. Съ тѣхъ поръ, какъ вы уѣхали, я не играла больше шести разъ.

— Вы превосходите Пенелопу, а Дафна, я полагаю, новичекъ въ игрѣ? Мы можемъ дать ей впередъ семьдесять пять изъ сотни.

— Вы очень снисходительны! вскричала Дафна, вскакивая, не давайте мнѣ ничего, очень можетъ быть, что я буду страшно побита, но я не хочу, чтобъ со мною обращались, какъ съ ребенкомъ!..

Въ эту минуту вошелъ Эдгаръ Тёрчиль.

— Дафна совершенно права отказываясь отъ вашихъ унизительныхъ предложеній, сказалъ онъ Джеральду. Мы съ нею будемъ играть противъ васъ и Магдалины и побѣдимъ васъ.

— Это будетъ очень легко, мой благородный Саксъ, отвѣчалъ Джеральдъ, который любилъ слегка посмѣяться надъ древнимъ происхожденіемъ своего друга, я ужъ давно не игралъ на билліардѣ.

— Въ такомъ случаѣ, вы вдвойнѣ плохой игрокъ, съ жаромъ сказалъ Эдгаръ.

Всѣ отправились въ билліардную и глаза Дафны сверкали необычайнымъ блескомъ, какъ будто предстоящая игра имѣла для нея серьезное значеніе.

Тёрчиль, серьезно предававшійся развлеченіямъ, съ дѣловымъ видомъ снялъ свой сюртукъ, тогда какъ Джеральдъ Горингъ небрежно сбросилъ свой на турецкій диванъ.

Борьба началась.

Джеральдъ и Магдалина съ самаго начала не имѣли удачи. Дафна отличалась необыкновенной твердостью удара, необыкновенно вѣрнымъ взглядомъ и смѣлостью, которая дѣлала чудеса. Чѣмъ труднѣе было положеніе, тѣмъ лучше были ея удары. Ея смѣлость выходила побѣдительницей изъ такихъ положеній, въ какихъ провалился бы лучшій игрокъ. Она съ такой силой бросала шары своихъ противниковъ въ лузы, что Джеральдъ Горингъ апплодировалъ своему противнику.

— Я отказываюсь отъ борьбы, вскричалъ Джеральдъ, послѣ слабой попытки бороться съ судьбою, Лина, дорогая, простите мнѣ мою откровенность, но вы играете почти также дурно, какъ и я. Наши юные гладіаторы лучше окончатъ игру, играя другъ противъ друга, тогда какъ мы съ вами, Лина, будемъ глядѣть и апплодировать имъ. Я люблю смотрѣть на энергичную юность, даже тогда, когда ея энергія дурно направлена.

Онъ небрежно опустился на диванъ, съ котораго былъ лучшій видъ на игру.

Дина сѣла рядомъ съ нимъ и ея руки двигались съ ритмической правильностью. Въ это время она вязала шерстяной платокъ одной изъ своихъ безчисленныхъ пенсіонерокъ.

— Моя дѣятельная Пенелопа, не думаете ли вы, что вы могли бы оставить свою работу, когда Улисъ вернулся домой здравъ и невредимъ? спросилъ Джеральдъ, съ восхищеніемъ глядя на ея искуссныя руки. Вы не можете себѣ представить, какимъ лѣнтяемъ заставляете вы меня казаться самому себѣ.

— Я думаю, что лѣнь привиллегія вашего пола, Джеральдъ, но она была бы наказаніемъ нашего. Я. не могу сидѣть, ничего не дѣлая.

— Новый случай дурно направленной энергіи, сказалъ Горингъ.

Дафна играла такъ, какъ будто ея жизнь зависѣла отъ побѣды. Она быстро и граціозно двигалась вокругъ билліарда.

Эдгаръ Тёрчиль игралъ по прежнему съ дѣловымъ видомъ, нѣсколько разъ обдумывая ударъ, прежде чѣмъ нанести его. Онъ игралъ такъ, какъ будто бы игралъ съ сэромъ Вернономъ, но каждый разъ, когда Дафнѣ приходила очередь играть, онъ задумчиво любовался ею и глядѣлъ на нее съ такимъ видомъ, какъ будто она была слишкомъ чудесна для того, чтобъ быть вполнѣ человѣкомъ.

— Вотъ такъ ударъ!.. вскричалъ онъ, когда она спустила его послѣдній шаръ въ лузу. Нельзя не гордиться такой ученицей.

— Вы научили меня грести, играть въ крокетъ и на билліардѣ, сказала Дафна, т. е. лучшему, что я только знаю.

— Дафна… прошептала Магдалина, съ упрекомъ глядя на сестру.

— Впрочемъ, какая польза читать книги, продолжала Дафна, Эдгаръ обучилъ меня самому лучшему, что я только знаю, такъ какъ то, чему онъ меня выучилъ, дѣлаетъ меня счастливой. Я обожаю рѣку, я люблю билліардъ и сейчасъ же послѣ билліарда крокетъ. Неужели вы думаете, что я была бы счастливѣе, уча французскую грамматику или тройное правило?

— Дафна, ты самое непослѣдовательное существо, какое я только знаю, почти сердито сказала Магдалина. Еще сегодня утромъ, ты просила, чтобъ тебя отправили въ школу окончить образованіе.

— Просила? сказалъ Джеральдъ, вдругъ сдѣлавшійся внимательнѣе.

— Это была чистая глупость! вскричала Дафна, сильно покраснѣвъ.

Мистеръ Тёрчиль громко засмѣялся, услышавъ объ этомъ.

— Отправляться въ школу!.. вскричалъ онъ. Какъ! пользуясь такой свободой, научившись проплывать подъ Стратфордскимъ мостомъ и, вдругъ бросить все это, и отправиться въ школу, это положительно невозможно!

— Да, холодно отвѣчала Дафна, сегодня утромъ я увѣрила себя, что я воплощенное невѣжество, но мой отецъ охладилъ этотъ благородный жаръ, такой холодной водой, что на будущее время я отказываюсь отъ всякихъ попытокъ образовать себя.

Часы на каминѣ пробили половину одинадцатаго.

— Я приказалъ экипажу пріѣхать къ десяти, сказалъ Джеральдъ, но, надѣюсь, Лина, что мы не особенно провинились, оставаясь такъ поздно.

— Я не уѣду раньше одинадцати, если миссъ Лауфордъ не выгонитъ меня, сказалъ Тёрчиль. Одинадцать — это мистическій часъ, въ который серъ Вернонъ обыкновенно говоритъ мнѣ, что я могу уходить. Я знаю домашніе обычаи лучше, чѣмъ такой закоренѣлый путешественникъ, какъ вы.

— Не лучше ли пойти въ гостиную, замѣтила Магдалина, я полагаю, что отецъ уже кончилъ письма.

— Въ такомъ случаѣ, спокойной ночи, господа, сказала Дафна. Я пойду не надолго въ садъ, прохладиться послѣ азартной игры, а потомъ лягу спать.

Она побѣжала чрезъ зимній садъ, тогда какъ Джеральдъ отворилъ для Магдалины противоположную дверь и отправился вмѣстѣ съ нею въ гостиную.

Дафна остановилась на освѣщенной луною терассѣ.

— Какъ смѣшна я должна была показаться, проговорила она, закрывъ лицо руками. Когда буду я въ состояніи удерживать свой языкъ. Я съ каждымъ днемъ дѣлаюсь отвратительнѣе.

— Дафна, раздался за ней дружескій голосъ, я боюсь, что вы дѣйствительно устали.

Это былъ Эдгаръ Тёрчиль, послѣдовавшій за нею чрезъ зимній садъ.

— Устала? нисколько. Я готова была бы играть съ вами цѣлую ночь и побѣдить васъ, если бы не было слишкомъ поздно.

— Но я увѣренъ, что вы устали? Въ вашемъ голосѣ есть что-то натянутое, неестественное. Можетъ быть, васъ кто нибудь разсердилъ, бѣдная Дафна? продолжалъ онъ, беря ее за руку. Я увѣренъ, кто нибудь обидѣлъ васъ. Можетъ быть, тетка читала вамъ нотацію?

— Нѣтъ, но отецъ дурно обошелся со мною сегодня утромъ и я была настолько глупа, что приняла это къ сердцу.

— Неужели вы дѣйствительно снова хотѣли отправиться въ школу?

— Я дѣйствительно чувствую, что я воплощенное невѣжество и что лучше было бы докончить образованіе, пока я еще достаточно молода, чтобъ учиться.

— Дафна, если бы знанія всѣхъ дѣвушекъ въ свѣтѣ соединилось въ вашей маленькой, золотой головкѣ, вы не могли бы быть болѣе очаровательной, чѣмъ теперь.

— Я даже думаю, что результатъ былъ бы совсѣмъ противный, но, пожалуй, это было бы полезнѣе. Я могла бы учить въ школѣ для бѣдныхъ или, какимъ бы то ни было другимъ способомъ, помогать людямъ; но кататься на лодкѣ, играть на билліардѣ и въ крокетъ, не правда ли, это ужасно безплодная жизнь?

— Если бы не было птицъ и бабочекъ и многихъ другихъ безполезныхъ, но прелестныхъ вещей, свѣтъ былъ бы вдвое хуже, чѣмъ теперь, Дафна.

— О! вы дѣлаетесь также поэтичны, какъ мистеръ Вегъ, а мнѣ пора спать, отвѣчала она, тронутая его добротой. Спокойной ночи, Эдгаръ, вы всегда добры ко мнѣ, я всегда буду васъ любить, сказала она.

— Всегда будете любить меня?..

— Да, я надѣюсь.

— Дафна, вы все еще думаете, что предпочли бы лучше имѣть братомъ меня, чѣмъ Джеральда Горинга?

— Да, въ тысячу разъ лучше.

— Однако, онъ замѣчательно любезный человѣкъ, добръ ко всѣмъ, великодушенъ до излишества.

— Человѣкъ, имѣющій милліонъ, не можетъ быть великодушенъ, онъ не можетъ ничего дѣлать въ ущербъ себѣ. Великодушіе, не правда ли, подразумѣваетъ подъ собою самоотверженіе. Съ вашей стороны, было великодушно вставать въ Гауксъярдѣ въ шесть часовъ, чтобъ учить меня грести.

— Я вставалъ бы еще раньше, если бы это вамъ нравилось и не считалъ бы за жертву, серьезно отвѣчалъ Эдгаръ.

— Я въ этомъ увѣрена, чистосердечно отвѣчала Дафна.

Она была такъ глубоко убѣждена, что онъ никогда не перестанетъ любить Магдалину и будетъ вѣчно вѣренъ своей первой, неудачной привязанности, что ни слова, ни тонъ его, ни взгляды, впрочемъ, достаточно выразительные, не заставляли ее предполагать, чтобъ онъ могъ глядѣть на нее иначе, какъ на сестру.

— Скажите мнѣ, что вы думаете о Горингѣ теперь, когда уже имѣли достаточно времени составить о немъ мнѣніе?

— Я думаю, что онъ любитъ Лину, и это все, что я хочу о немъ знать, рѣшительно отвѣчала Дафна.

— А считаете ли вы его достойнымъ ее?

— О! это пустой вопросъ!.. На свѣтѣ нѣтъ человѣка, кромѣ короля Артура, котораго я считала бы вполнѣ достойнымъ моей сестры Магдалины, но прахъ Артура покоится въ аббатствѣ Гладстонбюри, поэтому, я думаю, что мистеръ Горингъ не хуже другихъ. Я надѣюсь, что Лина будетъ управлять имъ для своего благополучія, также какъ и для его.

— Вы, значитъ, считаете его слабымъ?

— Я считаю его эгоистомъ, а эгоисты всегда слабые люди. Не правда ли? Посмотрите, Гладстонъ человѣкъ громадной энергіи, — мистеръ Лимптонъ новый членъ парламента, ѣздившій посмотрѣть на него, описалъ намъ Гладстона въ его кабинетѣ, — Гладстонъ говоритъ и живетъ такъ просто, какъ никто.

— Дафна, я думалъ, что вы тори.

— Да, вы не ошиблись, но я могу восхищаться, человѣкомъ, хотя и не одобряю его политики. Вотъ такого человѣка я желала бы видѣть мужемъ Лины, человѣка, не имѣющаго ни одной эгоистичной мысли, человѣка желѣзнаго характера.

— Но не думаете ли вы, что подобный неэгоистичный человѣкъ можетъ требовать отъ другихъ много самоотверженія?

— А вы думаете, что Лина создана для того, чтобъ провести всю жизнь между оранжереей и гостиной?.. Но, я думаю, что она будетъ счастлива въ аббатствѣ Горингъ. Она любитъ спокойную жизнь съ людьми, которыхъ она любитъ, что же касается эгоизма мистера Горинга, то онъ будетъ мало ее трогать, она прошла въ этомъ отношеніи прекрасную школу у отца.

— Дафна, хорошо ли, что вы говорите такимъ образомъ о вашемъ отцѣ? съ упрекомъ сказалъ Эдгаръ.

Онъ былъ оскорбленъ ея тономъ, такъ какъ желалъ видѣть въ ней совершеннѣйшую женщину, а въ будущемъ совершеннѣйшую жену.

— Развѣ вы хотѣли бы чтобъ я лицемѣрила?

— Нѣтъ, Дафна, но, мнѣ кажется, что, если вы не желаете говорить хорошо о сэрѣ Вернонѣ, то лучше было бы ничего не говорить.

— На будущее время я буду нѣма изъ уваженія къ мистеру Тёрчилю, но какъ хорошо было бы имѣть друга, которому можно было бы говорить все, прибавила она лукавымъ тономъ.

— О! прошу васъ, довѣряйте мнѣ во всемъ!

— Не могу, если вы начинаете читать нравоученія. Я чувствую отвращеніе къ людямъ, которые все говорятъ въ мою пользу. Такова тетя Рода, она никогда не перестаетъ читать мнѣ нотаціи для моей пользы, а я никогда не чувствую себя хуже, какъ послѣ ея проповѣдей. Теперь я положительно должна проститься, не забывайте, что завтра вы приглашены къ ректору на обѣдъ.

— Развѣ вы съ Диной не поѣдете?

— Нѣтъ, поѣдемъ и мистеръ Горингъ тоже. Это будетъ настоящее семейное торжество; папа тоже приглашенъ, но я ласкаю себя смутною надеждою, что онъ будетъ въ дурномъ расположеніи духа и останется дома. Простите меня, прибавила она, дѣлая ему церемонный реверансъ. Мой почтенный батюшка приглашенъ и его дѣти должны считать себя счастливыми всюду, гдѣ онъ съ ними. Не правда ли, вы предпочитаете подобный языкъ? прибавила она, бросившись бѣгомъ къ маленькой, стеклянной двери на другомъ концѣ терассы.

Эдгаръ бросился за нею, чтобъ открыть ей дверь, но она летѣла, какъ Аталанта, а по дорогѣ не было никого, кто бы могъ развлечь ее золотымъ яблокомъ. Она захлопнула за собою дверь, какъ разъ въ ту минуту, когда къ ней подбѣжалъ Эдгаръ. Она, улыбаясь, пожелала ему, сквозь стекло, покойной ночи.

Онъ постоялъ, глядя ей вслѣдъ, затѣмъ закурилъ папиросу, чтобъ пройтись по террассѣ, прежде чѣмъ идти прощаться.

— Какъ она добра, какъ прелестна! думалъ онъ. А какъ она мнѣ довѣряетъ!.. Ея душа также чиста, какъ рѣка, въ которой можно различить на днѣ всякую песчинку.

ГЛАВА XII.
Они спѣшили въ обѣду.

Планъ мистера Макъ-Клоски относительно постройки новыхъ оранжерей въ аббатствѣ Горингъ былъ такъ обширенъ, что требовалъ большихъ совѣщаній съ архитекторомъ и строителемъ, прежде чѣмъ можно было приступить къ работамъ.

Старшій садовникъ Саутъ-Гиля желалъ, чтобы ему было передано главное руководство всѣмъ дѣломъ и широкое полномочіе въ выборѣ необходимыхъ людей.

— Если вы позволите мнѣ, мистеръ Горингъ, объяснить планъ постройки, то въ архитекторѣ не будетъ надобности, говорилъ скромный шотландецъ. Архитекторы умѣютъ строить храмы и пантеоны, но нѣтъ ни одного, который сумѣлъ бы составить хорошій планъ оранжереи или построить теплицу, въ которой было бы достаточно тепло въ вѣтряную погоду. Архитекторы очень хороши для фасадовъ клубовъ, общественныхъ построекъ и тому подобныхъ вещей. Но если вы довѣрите постройку вашихъ новыхъ оранжерей архитектору, то я готовъ поклясться, что я не найду мѣста, куда сажать цвѣты. Если вы дадите мнѣ свободу…

— Вы очень бодры, мистеръ Макъ-Клоски, отвѣчалъ Джеральдъ, но мой отецъ былъ вполнѣ практическій человѣкъ, и, сколько я полагаю, достаточно зналъ строительное искусство, а тѣмъ не менѣе, когда строилъ у себя что нибудь, постоянно бралъ архитектора, и я думаю послѣдовать его примѣру.

— Очень хорошо, сэръ. Какъ вамъ угодно. Но построить оранжерею для орхидей вещь не легкая. Ея наружность, можетъ быть также хороша, какъ церковь Св. Петра въ Римѣ, но орхидеи все-таки не будутъ рости, и для этого вы хотите пригласить практика.

— Да, я приглашу практика, мистеръ Макъ-Клоски, будьте въ этомъ увѣрены, съ невозмутимымъ спокойствіемъ отвѣчалъ Джеральдъ, тогда какъ шотландецъ смотрѣлъ изъ подлобья.

Утро предъ поѣздкой на семейный обѣдъ мистрисъ Ферерсъ, было посвящено архитектору, который пріѣхалъ въ аббатство прямо изъ Лондона, онъ былъ приглашенъ къ завтраку, на которомъ должна была присутствовать и Дина. Поэтому Дафна могла провести въ уединеніи цѣлый день въ Саутъ-Гилѣ, такъ какъ Эдгаръ не имѣлъ никакого повода пріѣхать къ ней.

Кромѣ того, мистеръ Тёрчиль рѣшилъ самъ собою, что человѣкъ долженъ отдавать часть своего времени своей матери и самому живописному дому во всей странѣ. Поэтому, хотя мысли его летали вокругъ Саутъ-Гиля, онъ, тѣмъ не менѣе, рѣшился провести день дома, осматривая свои ружья, занимаясь писаніемъ писемъ и поминутно входя и выходя изъ будуара своей матери.

Мистриссъ Тёрчиль также была приглашена на семейный обѣдъ къ ректору. Она приняла приглашеніе, хотя не особенно любила ѣздить по гостямъ.

— Я надѣюсь, она вамъ понравится, матушка, сказалъ Эдгаръ, стоя предъ окномъ, съ ружьемъ въ одной рукѣ и съ намасленной тряпкой въ другой.

— Понравится мнѣ? повторила мистриссъ Тёрчиль, съ удивленіемъ поднимая свои голубые глаза отъ работы на сына. Она лучшая дѣвушка въ мірѣ, какую я только знаю и я готова была бы пожертвовать десятью годами жизни, чтобъ видѣть ее твоей женой.

Эти слова были очень пріятны для Эдгара, но онъ говорилъ про Дафну, тогда какъ мистриссъ Тёрчиль думала о Магдалинѣ.

— Я на это не согласенъ, матушка, смѣясь сказалъ онъ. Я слишкомъ васъ люблю, чтобъ жертвовать хотя бы однимъ годомъ вашей жизни. Но теперь я говорилъ не о Магдалинѣ. Я уже давно знаю, насколько она вамъ нравится, я говорилъ о маленькой Дафнѣ, которой вы не видали съ тѣхъ поръ, какъ она пріѣхала изъ французскаго пансіона.

— Изъ французскаго пансіона? вскричала мистриссъ Тёрчиль. Я ненавижу даже мысль объ этихъ заграничныхъ школахъ, настоящихъ іезуитскихъ пансіонахъ, въ которыхъ дѣвушекъ возятъ въ оперу и въ театръ и учатъ ихъ утонченнымъ манерамъ, продолжала почтенная матрона, мысли которой объ этомъ предметѣ были крайне спутаны. Отчего сэръ Вернонъ не отдалъ ея къ мистриссъ Томпіонъ въ Лимингтонъ? это почтенный пансіонъ: хорошіе евангелистическіе принципы, отдѣльныя спальни и настоящій англійскій столъ. Я надѣюсь, что французскій пансіонъ не испортилъ Дафны. Она была прелестной дѣвочкой, съ свѣтлыми волосами, сколько я помню, но у нея всегда были немного дикія манеры, она была всегда слишкомъ жива для меня.

— Она была такъ молода, матушка. Когда вы видѣли ее въ послѣдній разъ, ей было только еще пятнадцать лѣтъ.

— Да, я надѣюсь, что французскія гувернантки не испортили ея манеры, совершенно равнодушно сказала мистриссъ Тёрчиль.

— О! матушка! она лучшая дѣвушка, которая когда либо существовала. Она такъ естественна, такъ оригинальна, такъ откровенна…

— Ты хочешь, кажется, сказать, что она немного болтлива? сказала мистриссъ Тёрчиль, которая, не смотря на то, что была добрѣйшей женщиной въ свѣтѣ, тѣмъ не менѣе, была немного сурова въ своихъ приговорахъ. Я ненавижу въ женщинахъ болтливость. Надѣюсь, что она достаточно образована и трудолюбива? Лѣнь величайшій порокъ нынѣшнихъ молодыхъ дѣвушекъ.

Эдгаръ Тёрчиль сдѣлалъ видъ, какъ будто не слышалъ послѣдняго замѣчанія.

— Надѣюсь, что она получила достаточное образованіе, продолжала мистриссъ Тёрчиль, играетъ, поетъ и рисуетъ?

— Да… да… Впрочемъ, я навѣрное не знаю-относительно рисованія, прибавилъ Эдгаръ, совершенно забывъ видѣнные имъ опыты картинъ Дафны, но за то она очень любитъ чтеніе. Вы удивитесь, когда узнаете, сколько она знаетъ стиховъ.

— Это должно быть не трудно, возразила мистриссъ Тёрчиль. Моя мать и отецъ не одобряли стиховъ и, когда мы были дѣвушками, миссъ Томпіонъ не позволяла намъ читать другихъ поэтовъ, кромѣ. Купера, Томсона и Уайра. Ты знаешь, миссъ Томпіонъ которая содержитъ пансіонъ племянница этой миссъ Томпіонъ.

— Какъ могу я не знать этого, матушка, когда вы разсказывали мнѣ это, по крайней мѣрѣ, я думаю, разъ сто, съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ проговорилъ сынъ.

— Мой милый Эдгаръ, тебя утомили мои разговоры?

— О нѣтъ, дорогая матушка! нисколько. Говорите, я съ удовольствіемъ буду слушать, только, я думаю, что до сихъ поръ вы были немного суровы къ Дафнѣ.

— Какъ могла я быть къ ней сурова, когда я не видала ее послѣдніе три года… О! какимъ маленькимъ мѣстечкомъ былъ Лимингтонъ въ мое время, продолжала мистриссъ Тёрчиль, нечувствительно переходя опять къ днямъ своей молодости. но онъ былъ гораздо лучше. Въ немъ не было тогда богатыхъ пріѣзжихъ изъ Бирмингама, ни пріѣзжихъ изъ Лондона на охоту.

— Это, должно быть, было прелестно, прошепталъ Эдгаръ безъ малѣйшаго интереса.

— Нельзя сказать, чтобъ это было прелестно, Эдгаръ, но это было аристократично, съ достоинствомъ поправила сына мистриссъ Тёрчиль, слегка наклонивъ голову на правый бокъ и разсматривая свое вязанье.

Она была добрѣйшей и лучшей изъ матерей, но Эдгаръ въ этомъ случаѣ почувствовалъ, что она была слишкомъ проста и ограниченна въ своихъ идеяхъ. Деревенская жизнь имѣетъ свои неудобства и жизнь, въ дсоторой дни однообразно смѣняютъ одни другіе, способна оказать свое вліяніе даже на сильные умы. Эдгаръ думалъ, что мистриссъ Тёрчиль могла бы болѣе интересоваться Дафной.

— Она придетъ въ восторгъ отъ нея, когда ее увидитъ, думалъ онъ про себя. Развѣ можетъ кто либо не поддаться вліянію ея прелестей?

Послѣ этого, продолжая держать въ рукахъ свое ружье, онъ пошелъ въ другой конецъ большаго, стараго дома, дѣйствительно стариннаго, а не построеннаго только на старинный манеръ.

Эдгаръ не промѣнялъ бы свой Гауксъярдъ и его трехсотлѣтнюю древность на аббатство Горингъ, съ придачею милліона. Домъ и окружавшія его земли принадлежали его семейству съ незапамятныхъ временъ. Традиціонный герой, отъ котораго происходили Тёрчили, былъ простымъ крестьяниномъ, имѣвшимъ всего нѣсколько ярдовъ земли. Одной изъ его обязанностей было воспитаніе королевскихъ соколовъ и Эдгару нравилось, что родоначальникъ его семьи былъ сокольничій, и это званіе пріобрѣтало въ глазахъ его особенную важность, видимое въ дали трехъ столѣтій. Эдгаръ также гордился Тёрчилемъ сокольничимъ, какъ Тёрчилемъ шерифомъ, и Тёрчиль сокольничій, имѣвшій нѣсколько акровъ земли, казался ему такимъ же знаменитымъ родоначальникомъ, какъ Адамъ, Парисъ или Давидъ. Въ большомъ ряду Тёрчилей, останки которыхъ покоились въ склепѣ Гауксъярдской церкви, было много такихъ, которые отличились на полѣ брани, въ духовной и юридической карьерѣ, были люди, которые сражались на сушѣ и на морѣ, которые имѣли большое значеніе въ государствѣ и управляли имъ на пользу короля и народа. Но большая часть Тёрчилей были деревенскіе сквайры, какъ Эдгаръ и его отецъ, люди, которые обработывали свою землю и жили на ней, которые не имѣли никакихъ стремленій и интересовъ внѣ родной земли.

Гауксъярдъ былъ большой, четырехугольный домъ, окруженный большимъ садомъ, происхожденіе котораго считается съ семьнадцатаго столѣтія и въ которомъ не было ни одного цвѣтка, который не росъ бы еще во времена лорда Бэкона. Это была страсть Тёрчилей. Всѣ нововведенія позднѣйшей культуры помѣщались въ другой половинѣ сада, сзади дома.

Мистриссъ Тёрчиль также любила Гауксъярдъ, какъ и самъ Эдгаръ, но источники ея любви были совсѣмъ другіе. Эдгаръ гордился мѣстомъ своего рожденія, мать же его смотрѣла на Гауксъярдъ съ точки зрѣнія хорошей хозяйки и въ тоже время, будучи воспитана въ большомъ городѣ, находила, что Гауксъярдъ далеко не удобенъ и что его древность совсѣмъ не можетъ служить ему въ похвалу. Ея величайшимъ наслажденіемъ было содержать домъ въ порядкѣ и ея прислуга была доведена до возможной степени совершенства, нигдѣ комнаты, посуда и серебро не были такъ чисты и свѣтлы, какъ у мистриссъ Тёрчиль, нигдѣ стекла въ окнахъ не были такъ прозрачны, нигдѣ бѣлье такъ не блестѣло, какъ у нея.

Мистриссъ Тёрчиль жила во все это; когда она бывала въ Лондонѣ, она дѣлалась несчастной при одной мысли о томъ, что Джемсъ или Мери оставятъ открытыми окна и отъ сырости что нибудь испортится.

Эдгаръ любилъ проводить время въ цвѣточномъ саду, среди старинныхъ аллей и махровыхъ розъ, оживленныхъ краснымъ гераніумомъ, окруженныхъ геліотропами и другими пахучими цвѣтами. Въ этотъ день онъ задумчиво обходилъ свои владѣнія, думая, будутъ ли они достаточно хороши для Дафны.

Садъ казался ему несчастнымъ въ сравненіи съ садомъ Саутъ-Гиля, имѣвшимъ столько живописныхъ мѣстъ, великолѣпную терассу, и множество различныхъ бесѣдокъ.

— То, что онъ мнѣ нравится, еще не причина, чтобъ онъ нравился и ей, думалъ онъ. Я боюсь, что тутъ мало романическаго или живописнаго. Я радъ, что она любитъ воду.

Такимъ образомъ, Эдгаръ провелъ въ саду нѣсколько часовъ, куря сигару или разговаривая съ садовниками, пока, наконецъ, на часахъ не пробило пять.

— Это часъ, когда мать пьетъ чай, подумалъ онъ. Я пойду и выпью съ ней чашку.

Отправляться обѣдать въ гости было для мистриссъ Тёрчиль тяжелымъ долгомъ, она смотрѣла на него серьезнѣе и торжественнѣе, чѣмъ нѣкоторыя молодыя леди смотрятъ на замужество.

Не смотря на то, что обѣдъ предполагался совершенно безцеремонный и дружественный, устроенный подъ впечатлѣніемъ минуты, она была страшно озабочена. Предъ завтракомъ она провела у себя въ спальнѣ цѣлый часъ, обсуждая со своей горничной, Деборой, какое платье пойдетъ и какое нѣтъ къ этому случаю, при этомъ были вынуты и осмотрѣны всѣ ея обѣденныя платья и, наконецъ, окончательное рѣшеніе было сдѣлано въ пользу чернаго — бархатнаго, атласнаго или шелковаго. У митриссъ Тёрчиль было гораздо болѣе платьевъ, чѣмъ ей было нужно.

— Я предпочитаю себя въ черномъ, сказала она, бросивъ взглядъ на свое собственное изображеніе въ зеркалѣ.

— Я нахожу, миледи, что мнѣ лучше всего въ бархатномъ, отвѣчала Дебора.

Вскорѣ послѣ вечерняго чая мистриссъ Тёрчиль приступила къ важному и торжественному одѣванію. Экипажъ было приказано приготовить къ четверти восьмаго, такъ какъ до дома ректора ѣзды было полчаса.

Въ семь часовъ мистриссъ Тёрчиль уже сидѣла въ большой залѣ, во всемъ достоинствѣ своего бархатнаго платья, атласной шляпы и наслѣдственныхъ аметистовъ, считавшихся лучшими послѣ тѣхъ, которыми нѣкогда обладалъ Георгъ III, и въ желтой индійской шали.

Мистриссъ Тёрчиль была очень полная женщина, съ розовымъ цвѣтомъ лица, съ большими, голубыми глазами, бѣлыми зубами и густыми, темными волосами, въ которыхъ едва виднѣлись сѣдыя нити.

Эдгаръ стоялъ предъ открытымъ окномъ, точно также какъ и утромъ, только безъ ружья, совершенно не зная, что дѣлать въ теченіе пятнадцати минутъ, которыя оставалось ждать до тѣхъ поръ, пока самый аккуратный изъ кучеровъ подъѣдетъ съ экипажемъ къ дверямъ дома. Газеты лежали не раскрытыя на столѣ, но Эдгаръ питалъ очень мало интереса къ благополучію народовъ или даже къ послѣднему таинственному убійству въ Уайтчепелѣ.

— Кажется, шляпка надѣта у меня прямо? съ безпокойствомъ спросила мистриссъ Тёрчиль.

— Развѣ можетъ быть иначе, матушка, когда у васъ есть Дебора и ваше зеркало и вы еще ни разу въ жизни не одѣвались наскоро.

— Я терпѣть не могу спѣшить, Эдгаръ. Это мой принципъ. Но я никогда не бываю увѣрена, прямо ли сидитъ на мнѣ шляпка. Я боюсь, что Дебора плохо видитъ и что зеркало можетъ показывать невѣрно. Я хотѣла бы, чтобъ ты посмотрѣлъ, Эдгаръ, если это для тебя не очень трудно.

Это было сказано тономъ упрека и сынъ поспѣшилъ повернуться отъ окна.

— Дорогая матушка, вскричалъ онъ, на мой взглядъ, который можетъ быть не лучше взгляда Деборы, то, что называется шляпкой, сидитъ у васъ на головѣ математически вѣрно. Но вотъ и Добсонъ съ экипажемъ. Идемте, матушка.

Онъ подалъ матери руку, усадилъ ее въ большое ландо на заднее мѣсто, а самъ сѣлъ напротивъ.

— Какой у тебя счастливый видъ, Эдгаръ, сказала мистриссъ Тёрчиль, удивляясь его необычайной веселости. Право, можно подумать, что для тебя большое удовольствіе обѣдать внѣ дома. Теперь я увѣрена, жалобно прибавила она, что ты не будешь часто обѣдать дома.

— Обѣдами ректора не слѣдуетъ пренебрегать, матушка. Мистриссъ Ферерсъ отличная хозяйка и дѣлаетъ все прекрасно.

— Но меня удивляетъ, что тебѣ доставляетъ удовольствіе обѣдать вмѣстѣ съ Магдалиной и мистеромъ Горингомъ и вообще бывать у нихъ такъ часто, сказала мистриссъ Тёрчиль, которая еще не совсѣмъ простила Магдалинѣ отказъ ея сыну.

Это одно изъ неудобствъ дѣлать мать своей повѣренной. У матерей въ этихъ случаяхъ бываетъ всегда удивительная память.

— Нельзя же мнѣ умереть отъ отчаянія изъ-за женщины возразилъ Эдгаръ, и кажется, въ послѣднее время, я вообще не похожъ на человѣка въ отчаяніи. Что же касается отказа Магдалины, то вамъ пора забыть его.

— Я была бы очень печальна видѣть тебя несчастнымъ, Эдгаръ, но я никогда не буду любить ни одну женщину такъ, какъ любила бы Магдалину, если бы она стала твоей женой.

— Не говорите этого, матушка. Это слишкомъ обидно для будущей мистриссъ Тёрчиль.

Это были странныя слова отъ молодаго человѣка, который, полгода тому назадъ, говорилъ, что онъ никогда не женится.

Но можетъ быть это была просто шутка со стороны Эдгара? Мистриссъ Тёрчиль слѣдовала примѣру всѣхъ матерей и считала своего сына особенно насмѣшливымъ молодымъ человѣкомъ.

Какимъ прелестнымъ, настоящимъ аркадскимъ убѣжищемъ выглядѣлъ въ этотъ лѣтній вечеръ домъ ректора, какъ пріятно смѣшивался запахъ жаренаго мяса съ благоуханіемъ цвѣтовъ.

Гости ходили изъ гостиной въ садъ чрезъ большія французскія окна, которыя, нельзя сказать, чтобъ украшали наружный видъ дома, но за то были очень удобны для сообщеній между гостиной и садомъ.

Мистриссъ Ферерсъ и Магдалина сидѣли на верандѣ, Дафна стояла невдалекѣ на травѣ, разговаривая съ ректоромъ и мистеромъ Горингомъ. Они разговаривали съ сильнымъ оживленіемъ.

Только что пріѣхавшій Эдгаръ только и мечталъ, какъ бы скорѣе соединиться съ этой группой. Онъ почтительно пожалъ руки сидѣвшимъ на верандѣ дамамъ, подвелъ свою мать къ буковому стулу, который, она сильно боялась, долженъ былъ отпечататься на ея бархатномъ платьѣ, и сейчасъ же поспѣшилъ къ Дафнѣ.

— Эдгаръ, вскричала она, когда онъ подошелъ къ ней, видали ли вы подобное невѣжество!

— Кто виновный? спросилъ Эдгаръ и что онъ сдѣлалъ?

— Мистеръ Горингъ никогда не видалъ коттеджа Анны Гэтэвай.

— Я даже думаю, что онъ никогда не зналъ, кто была Анна Гэтэвай, пока мы не сказали ему этого, прибавилъ съ тонкимъ смѣхомъ ректоръ, а между тѣмъ, юнъ ѣздилъ и ходилъ чрезъ Шоттери сотни разъ и никогда не остановился посмотрѣть на коттеджъ, гдѣ Шекспиръ, величайшій геній всего свѣта, ухаживалъ и объяснялся въ любви своей женѣ.

— Я слышалъ, что, напротивъ, она ухаживала и объяснялась ему въ любви, возразилъ Джеральдъ. Она была достаточно стара для того, чтобъ ухаживать за нею?

— О! ужасъ, вскричала Дафна. Узнайте же, что американцы переѣзжаютъ Атлантическій океанъ, дѣлаютъ тысячу миль по вѣтру и волнамъ, не боясь морской болѣзни, чтобъ посмотрѣть Стратфордъ, Шоттери и Уильмкотъ и Сниттерфильдъ.

— Я ничему не удивляюсь со стороны янки, отвѣчалъ Джеральдъ, нисколько не тронутый этимъ упрекомъ. Но что это за Уильмкотъ? Сниттерфильдъ? Это юамыя скучнѣйшія мѣстечки, которыя я когда либо видѣлъ.

— Слыхано ли подобное невѣжество! вскричала Дафна, и еще отъ англичанина. Вы не достойны чести, родиться и вырости въ странѣ Шекспира. Джонъ Шекспиръ родился въ Сниттерфильдѣ, а Мери Арденъ жила съ отцемъ въ Уильмкотѣ, тамъ онъухаживалъ за ней.

— Джонъ и Мери, это, вѣроятно, дальніе родственники поэта? спросилъ Джеральдъ.

— Это возмутительно! вскричала Дафна, и вмѣстѣ съ тѣмъ постыдно, постыдно!

— Его надо наказать за невѣжество, дѣйствительное оно или притворное, вскричалъ Эдгаръ. Поѣдемте завтра утромъ въ Стратфордъ, затѣмъ проѣдемъ въ Шоттери и заставимъ его подарить новое платье старухѣ, которая смотритъ за коттеджемъ.

— Новое платье!?.. вскричала Дафна. Нѣтъ, онъ долженъ подарить ей шаль, прекрасную ирландскую, темную шаль.

— Я готовъ подарить ей все, что вамъ угодно, если только вы не будете мучить меня Шекспиромъ. Я терпѣть не могу никакихъ древностей. Проѣзжая чрезъ Франкфуртъ, я не пошелъ посмотрѣть на домъ, гдѣ родился Гете.

— Вы желаете быть оригинальнымъ? спросилъ ректоръ. Рода, милая моя, продолжалъ онъ, бросивъ взглядъ на часы, всѣ наши друзья собрались, а Тоддъ необыкновенно аккуратна.

Мистриссъ Ферерсъ, Лина и мистриссъ Тёрчиль встали, чтобъ соединиться съ остальными.

Почтенная матрона глядѣла на Дафну болѣе съ удивленіемъ, чѣмъ съ восхищеніемъ. Нѣтъ сомнѣнія, она была хороша собою. Мистриссъ Тёрчиль никогда не видала болѣе прозрачнаго цвѣта лица, болѣе красивыхъ глазъ, но живость ея манеръ пугала неподвижную британскую матрону.

— Дафна, сказалъ Эдгаръ, я надѣюсь, что вы не забыли моей матери. Матушка, — это Дафна.

Мистриссъ Тёрчиль сдѣлала назадъ два шага и сдѣлала низкій, граціозный реверансъ, какимъ научилъ ее въ Лимингтонѣ танцмейстеръ-французъ, тридцать пять лѣтъ тому назадъ. Послѣ этого реверанса она протянула руку и позволила Дафнѣ пожать ея.

— Идемте, мистриссъ Тёрчиль, сказалъ ректоръ, подавая ей руку. Горингъ, ведите миссъ Лауфордъ. Тёрчиль позаботится о моей женѣ, а Дафна, прибавилъ онъ, улыбаясь на хорошенькое личико и стройную фигуру въ бѣломъ кисейномъ платьѣ, возьметъ мою другую руку и сядетъ около меня съ лѣвой стороны. Я надѣюсь, что мы съ ней подружимся, въ особенности теперь, когда я узналъ, что она такъ любитъ Шекспира.

— Я боюсь, что я лучше знаю монологи Гамлета, чѣмъ мой долгъ относительно ближнихъ, сказала Дафна по дорогѣ въ столовую, припоминая строгость ректора, когда она плохо знала свой катихизисъ.

Мистриссъ Ферерсъ, сидѣвшая по другую сторону продолговатаго стола, могла отлично наблюдать за маневрами своего супруга изъ за вазъ съ розами и десертомъ. Она съ огорченіемъ видѣла, что онъ все время промежутковъ между кушаньями посвящалъ Дафнѣ, какъ будто забывъ совсѣмъ о существованіи мистриссъ Тёрчиль.

Съ другой стороны и Эдгаръ не лучше велъ себя относительно мистриссъ Ферерсъ, такъ какъ съ той минуты, какъ онъ разстался съ Дафной, онъ, казалось, потерялъ всякую способность разговаривать. Изъ разспросовъ Роды относительно музыки, картинъ, которыя онъ видѣлъ въ послѣднее свое путешествіе въ Лондонъ, онъ вывелъ то заключеніе, что она, не видѣвъ ихъ, знаетъ ихъ больше, чѣмъ онъ.

— Что вы думаете о ландшафтахъ Миле? спросила она.

— Развѣ тамъ были ландшафты Миле? я думалъ, что онъ портретистъ.

Онъ глядѣлъ на Роду отчаяннымъ взглядомъ, но сна продолжала разговоръ.

— А картину Фрита, надѣюсь, вы видѣли?

— Нѣтъ, отвѣчалъ онъ, но я видѣлъ людей, которые на нее глядѣли. Кажется, она великолѣпна. Предъ нею была поставлена рѣшетка и полисмэны пропускали за нее публику. Моя мать была въ восторгѣ. Она и другія леди наступали другъ другу на платья, спѣша увидѣть картину. Я полагаю, что дѣло дошло бы до ссоры, если бы предъ ними не стоялъ полисмэнъ.

— А картина миссъ Томпіонъ также была тамъ?

— Да, предъ ней также была толпа. Эти картины наиболѣе понравились моей матери. Я полагаю, что чѣмъ больше толкотня передъ картиной, тѣмъ больше она нравится.

Джеральдъ и Магдалина сидѣли рядомъ и были счастливы, какъ будто были въ раю. Весь свѣтъ могъ бы слышать ихъ разговоръ, такъ какъ въ немъ не было никакихъ тайнъ, но имъ казалось, что они одни въ мірѣ и до такой степени далеки отъ всего, какъ будто на Венерѣ. Для этой пары мистриссъ Тоддъ могла испортить всѣ кушанья, могла сдѣлать паштетъ тяжелѣе пудинга, замѣнить ваниль въ суфле перцемъ, и они бы ничего не замѣтили.

А какъ пріятно было послѣ обѣда перейти въ прохладный садъ, оставивъ Эдгара съ ректоромъ за шамбертеномъ.

Дафна послѣ обѣда сидѣла въ гостиной, разговаривая съ двумя матронами, тетей Родой, наклонной къ наставленіямъ и мистриссъ Тёрчиль — ко сну, въ особенности послѣ хорошаго обѣда, когда она чувствовала нѣкоторую неловкость въ томъ мѣстѣ, гдѣ бархатный кушакъ стягивалъ ея талію.

Эдгаръ поспѣшилъ отдѣлаться отъ ректора, какъ только могъ сдѣлать это, не нарушая приличія, и прямо направился къ матери.

— Ну что, матушка, вы разговаривали съ Дафной? спросилъ онъ. Я надѣюсь вы пригласили ее пріѣхать въ Гауксъярдъ?

Мистриссъ Тёрчиль пробудилась отъ полудремоты, тогда какъ въ кушакѣ раздался легкій крахъ.

— Я буду очень рада, если Магдалина привезетъ ко мнѣ какъ нибудь свою сестру, сказала она, не обращаясь ни къ кому въ особенности.

— Привезетъ какъ нибудь?.. Что за приглашеніе! вскричалъ Эдгаръ. Что сдѣлалось, матушка, съ вашимъ гостепріимствомъ? Я желалъ бы, чтобъ Дафна пріѣхала и осталась у насъ, ходила съ вами по дому и… и привыкла къ нему.

Привыкнуть къ дому? Къ чему должна была Дафна привыкнуть къ дому?

Мистриссъ Тёрчиль почувствовала неожиданный уколъ въ сердце, нѣчто большее сравнительно съ обыкновенными послѣобѣденными страданіями. Неужели Эдгаръ, ея дорогой Эдгаръ, могъ прельститься такимъ существомъ, почти пансіонеркой?

Сама Дафна сидѣла въ это время въ креслѣ у открытаго окна и глядѣла на Эдгара дружескимъ взглядомъ своихъ прелестныхъ глазъ, въ которыхъ не загорался огонь, когда она глядѣла на него.

ГЛАВА XIII.
Я стараюсь ему нравиться всѣми силами души.

На слѣдующій день послѣ семейнаго обѣда погодабыла отвратительная, поэтому путешествіе въ Шоттери, предложенное Эдгаромъ Тёрчилемъ и поддержанное Дафною, было отложено на безконечное время.

Чудное, жаркое лѣто приближалось къ концу. Хлѣбъ желтѣлъ, повсюду на поляхъ виднѣлись рабочіе. Лѣсъ началъ принимать темнозеленый оттѣнокъ, предвѣстникъ начала конца.

Дня сестеръ въ Саутъ-Гилѣ, для Джеральда Горинга и Эдгара Тёрчиля іюль и августъ были однимъ длиннымъ праздникомъ. Вся жизнь этихъ молодыхъ людей, казалось, была посвящена на удовольствія. Изъ всѣхъ ихъ, можетъ быть, одна Магдалина сознавала, что у всякаго человѣка должны быть свои обязанности.

Эдгаръ былъ нѣжнымъ сыномъ, хорошимъ хозяиномъ относительно своихъ слугъ и фермеровъ, но ему никогда не случалось жертвовать своими собственными наклонностями для блага другихъ и онъ никогда не занимался самыми серьезными вопросами дня. Для него было совершенно все равно, хорошо ли живутъ и ѣдятъ люди рабочаго класса до тѣхъ поръ, пока у его собственныхъ фермеровъ были хорошіе котеджи и они пользовались благосостояніемъ. Для него было рѣшительно все равно, что на свѣтѣ существуетъ множество еретиковъ, евреевъ, невѣрующихъ, пока онъ имѣлъ возможность каждое воскресенье собираться вмѣстѣ съ своими фермерами въ старинную церковь. Его жизнь текла заведеннымъ порядкомъ, въ ограниченномъ кружкѣ. Онъ былъ добрымъ человѣкомъ, но онъ никогда не читалъ новѣйшаго евангелія Томаса Карлейля и не зналъ, что каждый человѣкъ долженъ, такъ или иначе, трудиться на пользу ближнихъ и сдѣлать что нибудь для того времени, въ которое онъ живетъ. Онъ былъ настолько честенъ и порядоченъ, что если бы ему дали понять всю безплодность его жизни, то онъ былъ бы способенъ взять посохъ и идти странствовать, какъ пиллигримъ, но, такъ какъ никто не сдѣлалъ ему подобнаго открытія, то онъ пользовался развлеченіями, какъ школьникъ во время вакацій, и не имѣлъ ни малѣйшаго понятія о томъ, что ему можно сдѣлать такой же упрекъ, какъ лукавому рабу, зарывшему свой талантъ въ землю.

Въ это теплое лѣто онъ былъ настолько близокъ къ счастію, насколько смертный можетъ надѣяться, большую часть своего времени онъ проводилъ съ Дафной, а Дафна всегда была восхитительна. Правда, она была также измѣнчива, какъ легкій іюньскій вѣтерокъ, и бывали дни, когда она обходилась съ нимъ безжалостно, но онъ предпочиталъ ея неудовольствіе улыбкамъ и ласкамъ всѣхъ другихъ женщинъ. Она была прелестна, какъ Хлоя, кокетлива, какъ Глицера, хороша, какъ Лидія. Въ ней одной заключалось полдюжины дѣвушекъ. Иногда она встрѣчала его такой нѣжной улыбкой, что онъ былъ увѣренъ въ ея любви, а на слѣдующій день отворачивалась отъ него съ гнѣвнымъ нетерпѣніемъ, какъ будто одно его присутствіе было для нея несносно; но онъ переносилъ все это. Быть ея рабомъ было для него счастіемъ.

Онъ выучилъ наизусть всего Шекспира. Его красавица могла потребовать отъ него въ одинъ прекрасный день и онъ имѣлъ бы возможность сказать ей все.

Правда, она много измѣнилась съ тѣхъ поръ, какъ они завтракали вмѣстѣ въ лодочномъ сараѣ. Она была далеко не такъ ровна въ обращеніи, какъ тогда, она сдѣлалась гораздо капризнѣе и требовательнѣе.

Эдгаръ съ огорченіемъ и не безъ удивленія наблюдалъ эту перемѣну, но даже въ глубинѣ своей души не порицалъ ее, и всякій ея поступокъ находилъ у него извиненіе. Можетъ быть, причиной этому было дурное здоровье, можетъ быть, она была жертвою сильной головной боли, которую геройски скрывала отъ своихъ друзей, хотя ея свѣжій и здоровый видъ противорѣчилъ этому предположенію. Можетъ быть, на нее имѣла вліяніе погода. Кто можетъ быть спокоенъ, когда температура доходитъ въ тѣни до девятнадцати градусовъ?

— Къ тому же, мы сами ее портимъ, заключалъ Эдгаръ свои соображенія. Она такъ очаровательна, что никто не можетъ не баловать ее. Сама Магдалина исполняютъ всѣ ея желанія. Я теряюсь предъ нею, какъ идіотъ, и даже самъ Горингъ, не смотря на свой покровительственный видъ, также легко ее слушается, какъ и мы всѣ. Если бы обращались съ нею благоразумнѣе, она была бы совершенствомъ! Но даже ея недостатки очаровательны.

Это лѣто было или, по крайней мѣрѣ, казалось для всѣхъ въ Саутъ-Гилѣ счастливѣйшимъ; два мѣсяца продолжалась великолѣпная погода, два мѣсяца пикники, прогулки, катанья въ лодкѣ, игра въ крокетъ, питье чая, поѣздки изъ Саутъ-Гиля въ аббатство Горингъ смѣняли другъ друга, но надо сказать, что постройка оранжерей, на которыя ѣздили смотрѣть, подвигалась страшно медленно.

Съ тѣхъ поръ, какъ пріѣхалъ Джеральдъ, Датна старалась быть на второмъ планѣ. Она старалась всегда держаться въ сторонѣ отъ влюбленныхъ, но Магдалина не соглашалась на это.

— Ты должна принимать участіе во всѣхъ нашихъ развлеченіяхъ, слышать всѣ наши планы, моя дорогая, говорила она сестрѣ въ одинъ прекрасный день. Я никогда не думала, чтобъ мы съ тобой могли сдѣлаться другъ другу чужими отъ того, что вернулся Джеральдъ. Неужели ты думаешь, что мое сердце недостаточно велико для того, чтобъ вы оба не могли помѣститься?

— Я это знаю, Лина, но я думаю, что мистеръ Горингъ желалъ бы, чтобъ ты принадлежала ему одному. Не станетъ ли онъ смотрѣть на меня, какъ на несносное существо, если я буду проводить съ вами чрезъ-чуръ много времени? Вы сдѣлаете лучше, если будете оставлять меня дома, гдѣ я всегда найду себѣ развлеченіе, или катаясь на лодкѣ, или играя въ мячикъ съ Гольди, который гораздо умнѣе многихъ людей.

Но Магдалина не могла согласиться на это. Ея любовь къ сестрѣ увеличивалась состраданіемъ къ ней, при мысли о той тѣни, которая омрачала первые годы жизни Дафны, и потому была сильнѣе и крѣпче обыкновенной сестринской привязанности. Она хотѣла вознаградить Дафну за все, чего она была лишена, за жестокость матери, бросившей ее въ колыбели, за несправедливость и нелюбовь отца.

Она была счастлива при мысли, что Эдгаръ Тёрчиль, второй, по ея мнѣнію, человѣкъ въ свѣтѣ, котораго она оттолкнула, какъ мужа, будетъ со временемъ ея зятемъ. Думая о будущемъ Дафны, вышедшей за любящаго ее человѣка, Магдалина мало-по-малу пришла къ убѣжденію, что Эдгаръ будетъ лучшимъ мужемъ для Дафны. Въ его страстной любви къ Дафнѣ не было никакого сомнѣнія, всѣ въ Саутъ-Гилѣ знали это, исключая, можетъ быть, самой Дафны. Что она любила его, какъ сестра, это было также для всѣхъ ясно и можно было надѣяться, что, со временемъ, эта сестринская привязанность, въ благодарность за его преданность, превратится въ болѣе теплое чувство.

Вслѣдствіе всего сказаннаго, Дафна принимала участіе во всѣхъ развлеченіяхъ, а мистеръ Тёрчиль всегда былъ четвертымъ.

Для Джеральда Горинга присутствіе этихъ двухъ людей не казалось непріятнымъ. Живость Дафны забавляла его и, хотя онъ глядѣлъ на своего друга Тёрчила сверху внизъ, тѣмъ не менѣе, онъ по своему любилъ его. Джеральдъ не былъ требовательнымъ влюбленнымъ, онъ смотрѣлъ на свое счастіе, какъ на совершившійся фактъ. Онъ былъ совершенно увѣренъ въ любви Магдалины. Никогда ревность не мучила его. Они не знали ни размолвокъ, ни примиренія. Они не ссорились для того, чтобъ насладиться миромъ, для этого не было пищи въ спокойномъ характерѣ Магдалины.

Августъ приходилъ къ концу. На поляхъ царствовало величайшее оживленіе, казавшееся почти праздничнымъ.

Даже маленькій Стратфордъ былъ въ необычномъ волненіи, вслѣдствіе прихода отряда артиллеріи, и почтальонъ, вмѣсто того, чтобъ трубить разъ въ день, проѣзжалъ утромъ и вечеромъ. Въ гостинницѣ «Молодой Лошади» къ обѣду постоянно собирался народъ. Кромѣ того, было множество американскихъ туристовъ, осматривавшихъ Стратфордъ и его окрестности, съ путеводителями въ рукахъ, и собиравшихся въ залахъ гостинницы послѣ завтрака посмотрѣть на подлинный столъ, за которымъ сидѣлъ Вашингтонъ Ирвингъ.

Однажды, послѣ полудня, женихъ, съ невѣстой не знали, что дѣлать въ этотъ день. Они даже хотѣли играть на билліардѣ сейчасъ послѣ перваго завтрака, но Джеральдъ нашелъ, что въ билліардной слишкомъ душно, вслѣдствіе чего всѣ четверо: Лина, Джеральдъ, Дафна и Тёрчиль, отправились въ садъ.

— Что за жара, сказалъ, выйдя на солнце, Джеральдъ.

— Жара?.. съ негодованіемъ вскричала Дафна. Кто говоритъ о жарѣ? Развѣ Апполонъ можетъ наскучить кому нибудь?… Но только никакъ не мнѣ. Мы слишкомъ мало видимъ его божественное лицо. Я никогда не устану на него глядѣть.

Она сѣла на траву, на открытомъ мѣстѣ, тогда какъ остальные трое усѣлись въ тѣни большаго каштана.

— Мы сегодня отвратительно лѣниво проводимъ время, сказала Дафна, вдругъ нетерпѣливо вскочивъ, просидѣвши съ полчаса, разговаривая съ своими спутниками. Неужели, мы ничего не можемъ придумать?

— Пожалуй, отвѣчалъ Джеральдъ, такъ какъ вашъ безпокойный характеръ не позволяетъ вамъ оставаться на одномъ мѣстѣ, то мнѣ кажется, что въ подобный день рѣка есть единственное мѣсто, на которомъ еще можно жить. Не хотите ли отвезти насъ въ Стратфордъ, миссъ Дафна.

— Я съ удовольствіемъ сдѣлаю это. Мнѣ такъ пріятно сознавать, что и я на что нибудь гожусь, отвѣчала Дафна, повеселѣвъ. Не правда ли, Эдгаръ, продолжала она, вы возьмете одно весло?

— Конечно, если вы хотите. Кстати, я думаю, намъ слѣдуетъ воспользоваться этимъ случаемъ и отвезти Джеральда посмотрѣть котеджъ Анны Гэтэвай.

— Великолѣпно!.. вскричала Дафна. Мы отправимся, какъ пилигримы, на поклонѣніе Шекспиру. Мы можемъ захватить съ собою чай и напиться его у мистриссъ Беккеръ. Я знаю, она позволитъ мнѣ сдѣлать все, что я хочу. А мистеръ Горингъ понесетъ корзину въ наказаніе за его ужасную апатію и, кромѣ, того, мы будемъ всю дорогу разсказывать ему жизнь Шекспира.

— Жизнь Шекспира? вскричалъ Джеральдъ. Развѣ кто нибудь знаетъ о ней что нибудь? Нѣсколько замѣтокъ въ церковной книгѣ, пять традиціонныхъ разсказовъ Бэнъ Джонсона, — вотъ и все, что извѣстно изъ его жизни и по этимъ случайнымъ свѣдѣніямъ англичане и американцы написали его біографію.

— Вы отвратительны! вскричала Дафна, и непремѣнно понесете корзинку.

— Какъ! миссъ, вы меня унижаете до степени носильщика? «О! Грегори! неужели намъ приходится таскать тяжести».

— Вы видите, съ торжествомъ вскричала Дафна, вы не можете обойтись, не цитируя Шекспира.

— Я это дѣлаю тогда, когда у меня не хватаетъ собственныхъ мыслей, отвѣчалъ Джеральдъ.

— Что же касается меня, то я горжусь тѣмъ, что живу въ мѣстности, гдѣ онъ родился. Я хотѣла бы, чтобъ въ моихъ жилахъ текла хоть капля его крови. Я завидую Эдгару, что его предки были въ родствѣ съ Шекспиромъ. Я почти желала бы быть Тёрчиль.

— Это очень легко сдѣлать, прошепталъ Эдгаръ, самъ покраснѣвъ отъ своей смѣлости.

Дафна не замѣтила ни его словъ, ни его смущенія. Она была возбуждена мыслею о предстоящемъ путешествіи, хотя это былъ только простой осмотръ знакомаго ей котеджа.

— Магдалина, сказала она, могу я приказать уложить въ корзину чай и все необходимое для него?

— Конечно, моя дорогая, если вы всѣ рѣшились отправиться.

— Мнѣ кажется, что все это рѣшено, сказалъ Джеральдъ, снисходительно улыбаясь оживленному лицу Дафны.

— Вы приказываете мнѣ везти васъ по Эвону, сказала Дафна, а я осуждаю васъ на путешествіе въ Шоттери. Вамъ слѣдовало бы идти босикомъ, въ бѣлой рубашкѣ кающагося, но я не думаю, чтобъ этотъ костюмъ къ вамъ пошелъ.

— Такое путешествіе было бы похоже на турецкую баню, сказалъ Джеральдъ. Хорошо, я покоряюсь, и понесу корзину, съ тѣмъ условіемъ, что вы не будете очень мучить меня вашимъ поэтомъ.

— Я хочу сдѣлать одно предложеніе, вмѣшался Эдгаръ. Сэръ Вернонъ уѣхалъ въ Варвикъ на обѣдъ, поэтому миссъ Лауфордъ свободны, поѣдемте всѣ обѣдать въ Гауксъярдъ къ моей матери. Она будетъ въ восторгѣ и для насъ это также будетъ не дурно, такъ какъ назадъ мы поѣдемъ при лунномъ свѣтѣ, и при…

— Множествѣ слѣпней, крикнулъ Джеральдъ. Они особенно смѣлы въ это время дня.

— Скажите, что вы согласны, Лина, упрашивалъ Эдгаръ, и я пошлю конюха сэра Вернона въ Гауксъярдъ, на моей лошади, отвезти моей матери записку, если вы позволите.

— Если Джеральдъ согласенъ, то я очень рада, тѣмъ болѣе, если вы увѣрены, что мистриссъ Тёрчиль будетъ довольна насъ видѣть.

— Я думаю, что меня лучше избавить отъ этого, мистриссъ Тёрчиль не особенно ко мнѣ расположена, сказала Дафна.

— О, Дафна!.. вскричалъ Тёрчиль.

— О, Эдгаръ!.. передразнила его Дафна, можете ли вы поклясться, приложивъ руку къ сердцу, что я нравлюсь вашей матери?

— Не настолько, насколько вы нравились бы ей, если бы она васъ больше знала, отвѣчалъ покраснѣвшій Эдгаръ. Дѣло въ томъ, что она была въ восторгѣ отъ Магдалины, когда вы были еще крошечной дѣвочкой.

— Еще бы? развѣ кто нибудь, кому нравится Магдалина, можетъ любить меня? Это невозможно, съ громкимъ смѣхомъ отвѣчала Дафна. Если бы у меня была какая нибудь хромая, несчастная сестра, я, можетъ быть, еще показалась бы сносной, но, какъ сестра Лины, я только тѣнь солнца. Я похожа на оборотную сторону прекрасной картины: на одной сторонѣ рисунокъ, на другой — грубое полотно.

— Если вы ожидаете комплимента, то вашъ трудъ напрасенъ, сказалъ Джеральдъ. Сегодня не такой день, чтобъ можно было бы думать произносить хвалебные спичи.

— Могу я написать записку и послать конюха? снова спросилъ Эдгаръ.

Лина бросила взглядъ на жениха и, видя, что онъ не выражаетъ неудовольствія, согласилась.

Послѣ этого, Эдгаръ въ большомъ восторгѣ поспѣшилъ сдѣлать распоряженіе.

До сихъ поръ онъ былъ сильно разочарованъ въ своей надеждѣ видѣть Дафну частой гостьей въ Гауксъярдѣ, хотя и рисовалъ самъ себѣ аркадскія картины. Онъ видѣлъ Дафну гуляющей въ его старинномъ саду, забавляющейся курами и даже помогающей его матери въ хозяйствѣ. Онъ видѣлъ ее дорогой гостьей въ будуарѣ матери, осматривающей всѣ сокровища по части гардероба мистриссъ Тёрчиль. Онъ уже видѣлъ ее любимой дочерью его матери и представлялъ себѣ, какъ будетъ раздаваться ея голосъ въ большихъ, старинныхъ комнатахъ; какъ она будетъ кататься на его лошадяхъ. Въ послѣднее время учиться ѣздить верхомъ было ея мечтой; но изъ шести лошадей, которыя стояли въ конюшняхъ Саутъгиля, сэръ Вернонъ не позволялъ своей дочери, взять ни одной.

До сихъ поръ эти картины оставались для мистера Тёрчиля въ области фантазіи. Дафна не нравилась мистриссъ Тёрчиль, которая была добрая женщина, но имѣла свои предразсудки и была упряма.

— Я не отрицаю ея красоты, говорила она, когда Эдгаръ старался убѣдить ее, что, если она не восхищается Дафной, то виновата въ этомъ сама, но она не такая дѣвушка, съ которой я могу когда-либо подружиться.

— Это потому, что вы не хотите побезпокоиться узнать ее, матушка. Если бы вы чаще приглашали ее сюда и…

— Надѣюсь, я умѣю вести себя, Эдгаръ, обидчивымъ тономъ возражала мистриссъ Тёрчиль. Если миссъ Дафна Лауфордъ желаетъ ближе со мной познакомиться, то она знаетъ, гдѣ я живу.

Но Дафна не дѣлала ни малѣйшаго усилія, чтобъ пріобрѣсти дружбу мистриссъ Тёрчиль; кромѣ того, для ея путешествій въ Гауксъярдъ не было особенныхъ причинъ. Поэтому, послѣ торжественнаго посѣщенія съ Магдалиной, когда ихъ приняли въ лучшей гостиной, Дафнани разу не была въ Гауксъярдѣ; теперь представлялся восхитительный случай отвезти ее въ старинный домъ, хозяинъ котораго такъ страстно любилъ ее.

"Лучшая изъ матерей, писалъ Эдгаръ, я желаю задать вамъ на сегодня множество работы. Мы: Лина, Дафна, мистеръ Горингъ и я, отправляемся въ Шоттери и оттуда думаемъ пріѣхать въ Гауксъярдъ. Приготовьте лучшій обѣдъ, какой только можно, и самый любезный пріемъ. Приготовьте также намъ стараго рейнвейна и шампанскаго для Горинга. Дѣвушки пьютъ только воду. Закажите побольше сладкаго.

"Пожалуйста не приглашайте больше никого, прибавилъ онъ, испугавшись мысленно присутствія на обѣдѣ деревенскаго пастора и его дражайшей половины. Мы хотимъ провести время въ своемъ кружкѣ. "Обѣдъ закажите къ восьми. Любящій васъ.

Тедъ".

Это короткое посланіе было передано мистриссъ Тёрчиль въ ту минуту, когда она сидѣла за завтракомъ. Она чуть не задохлась. Ея сынъ могъ привести домой полдюжины своихъ пріятелей и ей доставила бы удовольствіе приготовитъ для нихъ прекрасный обѣдъ и лучшія вина. Она употребила бы всѣ усилія, чтобъ сдѣлать самое разнообразное меню, но трудится такимъ образомъ, приготовлять угощеніе для Магдалины, которая отказала ея сыну, и для соперника, замѣнившаго его, а также и для Дафны, которую она отъ души не любила, было для нея слишкомъ. Она ворчала и сердилась про себя. Ей даже хотѣлось позвонить Дебору и повѣрить свое неудовольствіе симпатизирующему ей сердцу.

Но осторожность и любовь къ сыну взяли верхъ и, вмѣсто того, чтобъ позвонить Дебору, она послала за поваромъ и заказала ему такой обѣдъ, какъ будто онъ приготовлялся для ея лучшихъ друзей.

Дафна побѣжала къ лодочному сараю, прежде чѣмъ остальные окончили завтракъ, и при помощи Бинка привела въ порядокъ свою лодку.

Джеральдъ былъ избавленъ отъ корзины, которую отправили въ экипажѣ, долженствовавшемъ отвезти ихъ изъ Шоттери въ Гауксъярдъ.

Старое имя на лодкѣ было выскоблено рукой плотника, на другой день послѣ безплодной попытки Дафны въ этомъ направленіи и замѣнено именемъ «Норы Григгъ», которая прикрыла собою свергнутаго императора.

— Къ чему вы это сдѣлали? сказалъ Джеральдъ. Прежнее названіе было гораздо оригинальнѣе.

Дафнѣ пришлось ждать нѣсколько времени, сидя въ лодкѣ, прежде чѣмъ остальные трое пришли къ ней чрезъ поле.

— Ну, королева, сказалъ Джеральдъ, который помогъ Линѣ сѣсть, садитесь рядомъ съ вашей сестрой. Эдгаръ и я замѣнимъ васъ, тогда какъ вы и Лина будете забавлять насъ разговорами.

Прозвище королевы былъ намекомъ на приключеніе въ лѣсу Фонтенебло, но это имя очень шло къ повелительнымъ наклонностямъ Дафны. Что же касается Джеральда, то ему нравилось, когда онъ бывалъ въ веселомъ расположеніи духа, звать ее этимъ именемъ, которое всегда вызывало краску на ея щеки.

— Я думала, что буду васъ везти, сказала Дафна.

— Нѣтъ, королева, намъ придется ѣхать противъ теченія и мы избавляемъ васъ отъ вашихъ обязанностей. Къ тому же, вамъ неудобно грести въ такомъ костюмѣ, прибавилъ онъ, критически осматривая платье Дафны изъ индійскаго шелка.

— Я не могла надѣть моего обыкновеннаго костюма для гребли, такъ какъ мы ѣдемъ обѣдать къ мистеру Тёрчилю, сказала Дафна.

— Вы могли надѣть все, что вамъ угодно, поспѣшно возразилъ Эдгаръ, но вы такъ очаровательны въ этомъ платьѣ, что я въ восторгѣ за мою мать, которая увидитъ васъ въ немъ. Платья ея слабость. Какъ кажется, у нея множество костюмовъ, которые она съ Деборой осматриваетъ каждый день, но которые почти никогда не надѣваетъ.

— Эти платья будутъ годиться для обивки стульевъ въ будущемъ поколѣніи, сказалъ Джеральдъ. Въ уборной моей матери вся мебель была обита шлейфами ея бабушекъ.

— Какъ вы хорошо гребете, Горингъ, съ восхищеніемъ сказалъ въ эту минуту Эдгаръ. У васъ точно рабочія руки.

— О! это наслѣдство послѣ отца, холодно отвѣчалъ Джеральдъ. Вы знаете, что мой отецъ былъ простымъ рабочимъ.

При этихъ словахъ всѣ сидѣвшіе въ лодкѣ покраснѣли, исключая говорившаго.

— Онъ былъ прекрасный человѣкъ, прошепталъ Эдгаръ, послѣ минутнаго неловкаго молчанья.

— Человѣкъ, который составилъ себѣ милліоны, не сдѣлавъ въ жизни ничего дурнаго, можетъ быть названъ хорошимъ человѣкомъ, отвѣчала Дафна, болѣе задушевнымъ тономъ, чѣмъ когда либо.

— Мой отецъ всегда думалъ о дѣлахъ своихъ близкихъ и поэтому былъ всѣми любимъ и уважаемъ. Я желалъ бы походить на него.

— Это лучше всего, что я когда-либо отъ васъ слышала! вскричала Дафна.

— Какъ вы добры, прошепталъ Джеральдъ. Я начинаю гордиться собою.

Они проѣхали подъ гранитнымъ мостомъ сэра Гюга Клоптона и ѣхали мимо полей къ Шоттери, до котораго отъ города было около мили разстоянія.

— Я не въ состояніи не говорить о немъ, вскричала Дафна, вскакивая изъ лодки. Я не могу видѣть эту мѣстность, не думая о немъ. Я положительно въ восторгѣ отъ одной мысли о немъ.

— Кто этотъ счастливецъ, который занимаетъ такъ ваши мысли? вскричалъ Джеральдъ, бросая лукавый взглядъ на Дафну, глядя на эти поля, можно только думать о разныхъ системахъ обработыванія земли.

— Пожалуйста, не смѣйтесь, вскричала Дафна, развѣ можно думать о комъ либо въ этихъ мѣстахъ, кромѣ… ну бѣднаго Вильяма, человѣкъ не можетъ безнаказанно жить вблизи Стратфорда.

— Ну, что же вы хотѣли намъ разсказать?

— Я думала, какъ пріятно знать, что онъ не много путешествовалъ, отвѣчала Дафна, и что о чемъ бы онъ ни говорилъ: о Богеміи, Франціи, Германіи, Римѣ, Веронѣ…

— Но, говорятъ, что Шекспиръ былъ въ Шотландіи, перебилъ Джеральдъ.

— Говоритъ ли онъ объ Афинахъ или Африкѣ, онъ въ дѣйствительности подразумѣваетъ Варвикъ, продолжала Дафна. Его родина постоянно у него на языкѣ. Флоризель и Пердита любили другъ друга въ нашихъ поляхъ. Цвѣты, о которыхъ онъ говоритъ, какъ разъ тѣ, которые растутъ здѣсь и теперь. Котеджъ Розалинды помѣщался подъ тѣнью старыхъ дубовъ, около дороги, которые доказываютъ, какъ великъ былъ прежде Арденскій лѣсъ. А его несчастная Офелія погибала въ одномъ изъ рукавовъ Эвона.

— Да, надо признаться, что Шекспиръ не особенно силенъ въ мѣстномъ колоритѣ, замѣтилъ Джеральдъ. Не надо быть путешественникомъ для того, чтобъ не вообразить, будто львы бѣгаютъ по улицамъ Рима.

— Погодимъ, пока вы сами напишите драму или романъ, возразила Дафна. Посмотримъ, какъ то вы справитесь съ мѣстностью.

— Описаніе мѣстностей это именно недостатокъ, которымъ страдалъ вашъ бардъ, заставлявшій мѣстность сообразоваться съ событіями.

ГЛАВА XIV.
Любовь также свободна, какъ духъ.

Нѣсколько котеджей, окруженныхъ садами, стояли у подножія живописнаго холма, на которомъ, казалось, долженъ былъ бы помѣщаться красивый помѣщичій домъ, но, вмѣсто того, по холму только шла дорога къ нѣсколькимъ разбросаннымъ фермамъ. У самой дороги стоялъ хорошенькій домъ, предъ которымъ молодой школьный учитель старался унять расшалившихся мальчишекъ; но тѣ мало обращали на него вниманія и только на минуту затихали, когда изъ глубины дома раздавался рѣзкій женскій голосъ.

Всѣ домики въ маленькой деревенькѣ принадлежали прошлому. Въ большомъ саду одного изъ нихъ здоровая служанка жормила цѣлую стаю куръ и цыплятъ.

Дафна и ея спутники чувствовали, что эта мѣстность мало измѣнилась со временъ Елизаветы. Во всемъ Шоттери было не больше трехъ, четырехъ новыхъ домовъ.

Все общество быстро шло по дорогѣ чрезъ мостъ, перекинутый чрезъ быстро текущій, живописный ручей. Экипажъ, посланный изъ Саутъ-Гиля, уже ожидалъ въ деревнѣ, когда туда пришли Дафна и ея спутники. Корзина была передана мистриссъ Бекеръ и сама она стояла у дверей, ожидая прибытія гостей и любезно улыбаясь.

— Очень рада видѣть васъ, леди. Вода уже скипѣла чай можетъ быть готовъ, когда вамъ угодно.

— Благодарю васъ, моя милая, вскричала Дафна, но это почти святотатство пить чай въ его комнатѣ.

— Это по большей части дѣлаютъ такъ, миссъ. Почти всѣ американцы, знающіе о Шекспирѣ болѣе, чѣмъ знаютъ о немъ англичане, любятъ напиться чаю въ его комнатѣ, отвѣчала мистриссъ Бекеръ, пріятно улыбаясь при воспоминаніи о полкронѣ, данной щедрымъ заатлантическимъ посѣтителемъ.

— Мистрисъ Бекеръ, сказала Дафна торжественнымъ тономъ, указывая своей маленькой ручкой въ шведской перчаткѣ на Джеральда, видите вы вотъ этого человѣка.

— Да, миссъ. Это очень красивый джентельмэнъ, на котораго всякому пріятно глядѣть, отвѣчала мистриссъ Бекеръ, думая, что черноглазый джентельмэнъ можетъ быть женихомъ той или другой леди.

— Очень можетъ быть, что по наружности онъ хорошъ, торжественно сказала Дафна, но онъ ужасный человѣкъ. Онъ преданъ нами анафемѣ и совершенно справедливо. Онъ живетъ здѣсь въ окрестности, не болѣе, какъ въ двѣнадцати миляхъ отъ этого дома, и ни разу не видалъ жилища, въ которомъ родился Шекспиръ. Я даже боюсь, что на него не произведетъ никакого впечатлѣнія, если я скажу ему, что вы происходите по прямой линіи отъ Гэтэвая и что со временъ Шекспира этотъ, домъ никогда не выходилъ изъ рукъ вашего семейства.

— Для того, чтобъ уважать леди, мнѣ нѣтъ надобности знать о ея предкахъ, любезно возразилъ Джеральдъ.

Послѣ этого всѣ послѣдовали за мистриссъ Бекеръ въ домъ, въ комнатахъ котораго было прохладно въ сравненіи съ наружнымъ жаромъ.

Первая комната, въ которую они вошли, была довольно велика, въ ней, вѣроятно, Вильямъ и Анна когда-то обмѣнялись нѣжными признаніями въ любви и поцѣлуями. Посреди комнаты стоялъ большой, старинный столъ; по одной стѣнѣ былъ каминъ, напротивъ него, на противоположной сторонѣ, стоялъ буфетъ, происхожденіе котораго, надо предполагать, относилось ко временамъ Елизаветы, но въ сущности, должно было быть гораздо позднѣе. Темныя дубовыя панели служили прекраснымъ фономъ для старинной мебели.

Дафна заставляла мистера Горинга осматривать всякую вещичку въ домѣ, о которой подробно разсказывала мистриссъ Бекеръ. Она не избавила его отъ осмотра ни малѣйшей мелочи. Онъ долженъ былъ даже восхититься старинной вышивкой, происхожденіе которой было гораздо старше самого Шекспира.

Что касается Джеральда, то онъ покорялся своей судьбѣ и позволялъ Дафнѣ съ торжествомъ проводить его по всему дому въ то время, какъ Магдалина и Эдгаръ Тёрчиль оставались въ столовой, разговаривая, послѣ того, какъ вынули все содержимое корзинки и окончили, съ помощью служанки мистриссъ Бекеръ, всѣ приготовленія къ чаю.

— Ну, мистеръ Горингъ, сказала Дафна, когда они, наконецъ, присоединились къ остальному обществу, что вы скажете на счетъ шали?

— О! я такъ доволенъ, смѣясь отвѣчалъ Джеральдъ, что покоряюсь и согласенъ заплатить контрибуцію.

— Мистриссъ Бекеръ, сказала Дафна съ дѣловымъ видомъ, этотъ джентельмэнъ собирается подарить вамъ шаль.

— О! миссъ! не можетъ быть, чтобъ это было серьезно? смущеннымъ тономъ прошептала мистриссъ Бекеръ.

— Увѣряю васъ, прелестную, пеструю шаль. Не отказывайтесь. Ему также легко подарить вамъ шаль, какъ мнѣ маленькую ленточку. Когда прислать вамъ ее?… Завтра утромъ?… Да, конечно, завтра утромъ. Вы слышите, мистеръ Горингъ. Теперь вы можете считать себя прощеннымъ и я покажу вамъ книгу посѣтителей, со множествомъ интересныхъ автографовъ.

Всѣ подошли къ столу, стоявшему около окна, и стали перебирать листы книги.

Увы! какъ мало рукъ, оставившихъ въ ней свою подпись, еще принадлежали этому свѣту!

Здѣсь была подпись Чарльса Диккенса, сдѣланная имъ, когда ему было не болѣе тридцати лѣтъ, уже поблѣднѣвшая отъ времени; но прямой потомокъ Гэтэвая помнила тотъ день, когда она была сдѣлана и описала всѣ подробности посѣщенія.

— Онъ взялъ и вынесъ книгу въ садъ, говорила она, и сѣлъ тамъ предъ столомъ, чтобъ лучше вписать свое имя. Я отлично помню, какъ былъ онъ живъ и веселъ. Онъ и мистеръ Маркъ Мелюнъ, оба весело смѣялись, когда онъ вписывалъ свое имя и осматривалъ все съ большимъ удовольствіемъ. Имя сэра Вальтеръ-Скота было въ другой, старѣйшей книгѣ, въ которой были имена, обладатели которыхъ уже давно присоединились къ Шекспиру.

Въ сравненіи съ этими двумя безсмертными подписями, всѣ остальныя казались ничтожны.

Затѣмъ, всѣ сѣли пить чай. Это былъ самый веселый чай, который только можно себѣ представить. На стариннымъ столѣ мистриссъ Бекеръ, для торжества были вынуты ея лучшій чайникъ, чашки и сахарница.

Мистриссъ Спицеръ не пожалѣла дать сладкихъ пирожковъ и оранжерейныхъ плодовъ.

Дафна шепнула на ухо сестрѣ, что слѣдуетъ пригласить мистриссъ Бекеръ, на что Магдалина улыбкой выразила свое согласіе.

Развѣ потомокъ Гэтэваевъ не была леди? По своимъ манерамъ и древнему происхожденію, она принадлежала къ классу, которымъ гордятся въ странѣ, къ классу честныхъ, независимыхъ іоменовъ, предки которыхъ обработывали эту землю. А между тѣмъ, можетъ быть, ни одинъ изъ земледѣльцевъ Гэтэвая не пользовался такимъ доходомъ, какой получаетъ старшій механикъ въ мануфактурныхъ городахъ.

Мистрисъ Бекеръ помѣстилась на почетномъ мѣстѣ, противъ чайника и съ старомодной любезностью угощала всѣхъ чаемъ. Занимаясь своимъ дѣломъ, она разсказывала исторіи о покойныхъ Гэтэваяхъ, и о количествѣ ихъ потомковъ.

Дафна одна вела разговоръ, молодые люди смотрѣли и любовались на нее. Эдгаръ не могъ скрывать своего восхищенія измѣнчивымъ, прелестнымъ личикомъ, сидѣвшей предъ нимъ. Что же касается Лины, то она была довольна, видя, какъ счастлива ея сестра.

— О! какъ я счастлива! вдругъ вскричала Дафна, послѣ минутнаго молчанія, съ энтузіазмомъ всплеснувъ руками. Буду ли я еще когда нибудь такъ счастлива?

— Почему же нѣтъ? возразилъ Эдгаръ.

Джеральдъ серьезно глядѣлъ на нее. Да, это была та самая дѣвушка, судьбу которой онъ старался прочесть около озера Фонтенебло и рука которой сказала ему что-то ужасное.

— Сохрани ее Богъ! подумалъ онъ. Она такъ впечатлительна. Она живетъ минутой. Удастся ли ей счастливо миновать подводные камни жизни. Къ счастію Тёрчиль влюбленъ въ нее, а онъ именно такой человѣкъ, изъ котораго можетъ выдти отличный мужъ. Съ нимъ она будетъ вести такую же спокойную жизнь, какъ съ какимъ нибудь бакалейщикомъ Оксфордъ-стрита..

Думая это, онъ слѣдилъ за Дафной болѣе съ интересомъ артиста, чѣмъ друга.

Никто изъ всего общества не спѣшилъ оставить котеджъ. Тишина и спокойствіе, царствовавшія въ домѣ и въ окружавшемъ его саду, монотонные разсказы мистриссъ Бекеръ дѣйствовали на всѣхъ особенно благотворно.

— Мы всѣ такъ усердно напились чаю, что я боюсь, будемъ ли мы въ состояніи отдать должную честь обѣду моей матери, сказалъ, наконецъ, Эдгаръ, а это приведетъ ее въ отчаяніе.

— Теперь четверть восьмаго, сказалъ Джеральдъ, смотря на маленькіе, женскіе часики, не думаете ли вы, что пора спуститься съ этихъ шоттерійскихъ эмпиреевъ въ обыкновенную жизнь?

Эти слова были сигналомъ къ всеобщему передвиженію. Вся компанія двинулась къ ландо, которое скоро уже катилось по пыльной дорогѣ къ Гауксъярду.

Магдалина была въ восторгѣ, видя, какъ счастлива сестра, въ восторгѣ отъ преданности Эдгара, и не сомнѣвалась, что его любовь встрѣтитъ взаимность. Женщины, по своей натурѣ, бываютъ всегда благодарны за подобныя привязанности, за подобную безграничную преданность.

На старинныхъ часахъ Гауксъярда было три четверти восьмаго, когда экипажъ переѣхалъ чрезъ мостъ и въѣхалъ въ большой четырехугольный садъ, окружавшій домъ.

Мистриссъ Тёрчиль стояла у дверей, съ достоинствомъ ожидая гостей. Она особенно улыбалась Магдалинѣ и была любезна къ сопернику, побѣдившему ея сына, но она не въ состояніи была заставить себя показывать расположеніе къ Дафнѣ. Даже платье изъ старинной шелковой матеріи приняло видъ особеннаго достоинства, когда она раскланивалась съ Дафной. Въ ту минуту, когда Дафна, чувствуя холодность хозяйки, боязливо протягивала ей руку, почтенная матрона, не смотря на свое нерасположеніе, не могла внутренно не подумать, что дѣйствительно ей не случалось видѣть болѣе очаровательнаго личика съ прелестными, темносиними глазами, съ черными рѣсницами, болѣе красивыхъ черныхъ бровей и золотистыхъ волосъ, болѣе удивительнаго цвѣта лица, выраженія рта, поминутно измѣнявшагося. Всего этого не могла отрицать, даже мистриссъ Тёрчиль.

— Да, она хороша, слишкомъ хороша, думала старуха, но сохрани Богъ моего сына ввѣрить счастіе своей жизни подобному соловью.

Не смотря на свое неудовольствіе, она вполнѣ добросовѣстно исполняла обязанности хозяйки дома. Старинная гостиная была вся украшена цвѣтами, бронзовые канделябры ярко горѣли, окна были открыты и изъ нихъ неслось благоуханіе любимыхъ англійскихъ цвѣтовъ.

Эдгаръ настаивалъ показать Дафнѣ домъ въ теченіе десяти минутъ, остававшихся до обѣда.

— Вы всего только разъ были здѣсь, сказалъ онъ, и матушка ничего вамъ не показывала.

Послѣ того, какъ обѣ дѣвушки сняли шляпы и положили ихъ въ бывшей спальнѣ, рядомъ съ гостиной, украшенной вышивками пробабушекъ Эдгара, жившихъ въ царствованіи Карла V, и всѣ отправились, осматривать долъ.

Они спустились по старинной потайной лѣстницѣ, которая вела въ столовую, осмотрѣли длинные корридоры и всѣ маленькія комнатки, съ таинственными дверями подъ обоями.

— Какъ пріятно, должно быть, жить въ такомъ прелестномъ, старинномъ домѣ, вскричала Дафна, когда они осматривали старинную японскую посуду.

— Если бы вы только этого пожелали… смущеннымъ тономъ прошепталъ Эдгаръ.

Но на этотъ разъ Дафна снова не слышала его.

Обѣдъ былъ великолѣпенъ. Это былъ капитальный обѣдъ въ старинномъ англійскомъ вкусѣ, тяжелый, но прекрасный. Тутъ не было изысканныхъ кушаній, которыя такъ любилъ мистерсъ Ферерсъ, французскія кушанья не смѣшивались здѣсь съ англійскими. Всѣ кушанья были деревенскія, на старинный вкусъ.

Эдгаръ въ тайнѣ боялся, что Дафна найдетъ это смѣшнымъ; но она, казалось, была вполнѣ счастлива. Она такъ восхищалась Гауксъярдомъ и тѣмъ порядкомъ, который царствовалъ въ домѣ, что мистриссъ Ферерсъ начала смягчаться.

— Вамъ, кажется, нравится здѣшняя мѣстность и деревенская жизнь, миссъ Дафна? сказала она, а между тѣмъ я думаю, что такая молодая леди, какъ вы, должна мечтать о Лондонѣ, о балахъ, о театрахъ?

— Я ни разу не была на танцовальномъ вечерѣ, во всю свою жизнь, отвѣчала Дафна, и только разъ въ жизни была въ театрѣ, въ большой оперѣ въ Парижѣ. Я не думаю, чтобъ мнѣ когда нибудь понравились меньшіе театры, это посѣщеніе оставило во мнѣ такое пріятное впечатлѣніе, что не хотѣлось бы разочаровываться въ другой разъ.

— Лондонскіе театры очень хороши, сказала мистриссъ Тёрчиль, не вполнѣ понимая отвѣтъ Дафны. Только, къ сожалѣнію, въ нихъ очень жарко. Въ нихъ приходится ѣхать чрезъ весь городъ въ самое жаркое время сезона, но въ нихъ есть, что посмотрѣть,

— Матушка дѣлаетъ чудеса, когда ѣдетъ въ Лондонъ, сказалъ Эдгаръ. Она встаетъ каждый день въ шесть часовъ и отправляется на выставку такъ рано какъ только открываютъ двери, затѣмъ проводитъ день въ Гайдъ-паркѣ, а вечера въ Реджентъ-стритѣ, катаясь и глядя на него изъ оконъ, затѣмъ обѣдаетъ въ лучшемъ ресторанѣ, куда я вожу ее, а послѣ обѣда отправляется въ театръ. Я думаю, если бы я предложилъ, она согласилась бы побывать въ Гэймаркетѣ.

— Развѣ миссъ Дафна Лауфордъ никогда не бывала въ Лондонѣ? спросила мистриссъ Тёрчиль.

— О! прошу васъ, не зовите меня миссъ. Я никогда не была для моихъ друзей ничѣмъ, кромѣ Дафны.

— Вы очень добры, отвѣчала мистриссъ Тёрчиль довольно сухо, но я не думаю, чтобъ, послѣ столь короткаго знакомства, я могла позволить себѣ такую свободу въ обращеніи съ вами.

— Короткое знакомство? возразила Дафна, но мнѣ кажется, вы видѣли меня еще въ колыбели

Митриссъ Тёрчиль вдругъ покраснѣла, какъ будто бы мысль объ этомъ вызвала ея смущеніе.

— Да, конечно, я была у васъ на крестинахъ сказала она, но впослѣдствіи… различныя обстоятельства… Сэръ Вернонъ такъ часто уѣзжалъ… мнѣ рѣдко приходилось васъ видѣть.

— Если вы хотите, чтобъ я чувствовала себя въ Гауксъярдѣ, какъ дома, то зовите меня просто Дафной, снова сказала она.

Мистриссъ Тёрчиль нисколько не хотѣла, чтобъ она чувствовала себя въ Гауксъярдѣ, какъ дома, но не могла отказаться отъ подобной любезной просьбы. Когда леди встали изъ-за стола, Эдгаръ отворилъ имъ двери въ садъ.

— Вы будете пить вино, Тёрчиль? спросилъ Джеральдъ.

— Да, если вы хотите выпить кларету.

— Нѣтъ, я предпочитаю присоединиться къ дамамъ въ саду.

Тогда они вмѣстѣ вышли въ четырехугольный цвѣтникъ, засаженный старинными цвѣтами. Мистриссъ Тёрчиль, ходя взадъ и впередъ по дорожкамъ, любезно разговаривала съ Магдалиной, разсказывая ей свою болѣзнь и боязнь ночнаго воздуха.

— Я думаю, что мнѣ будетъ лучше уйти въ комнаты, и я подожду въ гостиной, пока вы придете пить чай. Надѣюсь, что вы не найдете меня нелюбезной?

Магдалина предложила идти съ нею, но мистриссъ Тёрчиль не согласилась принять этого предложенія.

— Молодые люди любятъ гулять при лунномъ свѣтѣ, сказала она, я сама любила это, когда была вашихъ лѣтъ, но вамъ нечего торопиться, я развлекусь, читая Times. Я еще не заглядывала въ него сегодня.

Послѣ этого четверо молодыхъ людей остались въ саду, естественно раздѣлившись на двѣ пары: Джеральдъ и Лина тихо гуляли рука въ руку, наслаждаясь вечерней прохладой, что же касается Дафны, то ея живой характеръ быстро утомился такой однообразной прогулкой.

— Нѣтъ ли у васъ еще чего нибудь посмотрѣть? спросила она Эдгара.

— Есть конюшни, фермы, но ихъ слѣдуетъ осматривать при дневномъ свѣтѣ, и для этого вы должны пріѣхать на цѣлый день, поспѣшно сказалъ Эдгаръ, впрочемъ, можетъ быть, вы хотите посмотрѣть садъ по другую сторону дома! Прежде всего, онъ очень плоскій, тономъ сожалѣнія прибавилъ онъ.

— Въ такомъ случаѣ, онъ очень удобенъ для крокета.

— Да, тамъ можно разбить отличную площадку для крокета, но мой садъ долженъ показаться вамъ очень ничтожнымъ послѣ Саутъ-Гиля.

— Пожалуйста перестаньте. Я увѣрена, что онъ великолѣпенъ. Что можетъ быть лучше старинныхъ садовъ? Навѣрное, въ немъ множество подсолнечникомъ?

— Да, мой старикъ садовникъ очень ихъ любитъ

— А нашъ противный Макъ-Клоски не хочетъ и слышать ни о чемъ, кромѣ новѣйшихъ модныхъ цвѣтовъ. Вы не можете себѣ представить, какія усилія онъ употребляетъ, чтобъ выростить разноцвѣтную зелень для украшенія грядокъ и называетъ это роскошною отдѣлкой сада. Я же предпочитаю наши старинные англійскіе цвѣты.

— Я очень радъ, что вы любите старинные сады, сказалъ Эдгаръ.

Въ это время они обошли домъ и вышли на другую сторону. Луна взошла надъ Гауксъярдомъ и серебристый свѣтъ ея освѣщалъ дорожки сквозь вѣтви деревьевъ.

Дафна восхищалась подсолнечниками, размѣряла, гдѣ можно устроить мѣсто для игры въ крокетъ, но болѣе всего ее восхищали цвѣты.

Эдгаръ былъ въ сантиментальномъ настроеніи и склоненъ глядѣть на вещи съ сантиментальной точки зрѣнія, но Дафна далеко не раздѣляла его настроенія.

— Какіе прекрасныя старинныя деревья! вскричала она, указывая на толстыя липы. Онѣ стоятъ здѣсь, вѣроятно, цѣлыя столѣтія?

— Да, какъ кажется, онѣ были посажены вскорѣ послѣ того, какъ Георгъ III вступилъ на престолъ.

— Только то! А онѣ кажутся такими старыми, какъ будто бы посажены сейчасъ послѣ потопа.

Они тихо шли подъ тѣнью старыхъ деревьевъ, когда Эдгаръ серьезно спросилъ Дафну:

— Вамъ дѣйствительно нравится Гауксъярдъ?

— Нравится?.. Мнѣ кажется, что онъ самое восхитительное мѣсто, которое я когда либо видала. Какія красивыя окна! Какія необыкновенныя маленькія спальни! Прелестныя потайныя двери! Весь домъ восхитителенъ, оригиналенъ.

— Онъ принадлежитъ къ числу пяти самыхъ древнихъ домовъ Англіи, съ достоинствомъ сказалъ Эдгаръ.

— Да, онъ очарователенъ.

— Дафна, вы серьезно думаете то, что говорите? настойчиво спросилъ Эдгаръ, или, можетъ быть вы говорите это по добротѣ, только для того, чтобъ сдѣлать мнѣ пріятное?

— Если у меня есть какой нибудь недостатокъ, то лишь тотъ, что я говорю все, что думаю, не обращая вниманія на чувства другихъ, отвѣчала Дафна. Я совершенно серьезно говорю, что мнѣ нравится Гауксъярдъ.

— Такъ будьте его хозяйкой! вскричалъ Эдгаръ, беря ее за руку и желая привлечь къ себѣ, будьте царицей моего дома, моя дорогая, какъ вы уже давно царица моего сердца. Сдѣлайте меня счастливѣйшимъ изъ людей, который когда либо жилъ подъ этой старой кровлей!.. Дафна, я не поэтъ, не умѣю говорить, но я васъ люблю, люблю!

Она вдругъ разсмѣялась ему прямо въ лицо своимъ серебристымъ, звонкимъ смѣхомъ, рискуя привести его въ отчаяніе, хотя сама была тронута.

— Дорогой Эдгаръ, это ужъ слишкомъ! вскричала она. Пять мѣсяцевъ тому назадъ, вы были страстно и безповоротно влюблены въ Лину. Развѣ вы забыли, какъ разсказывали мнѣ все это, когда мы шли съ вами также рядомъ, съ тою только разницею, что теперь свѣтитъ луна, а тогда свѣтило солнце? Нѣтъ, дорогой Эдгаръ, не говорите мнѣ никогда о любви. Я глубоко уважаю васъ. Я утѣшала васъ, какъ моего брата. Но все это исчезнетъ, если вы будете говорить такія глупости.

Она убѣжала, оставивъ его неподвижнаго, какъ статую воплощеннаго униженія и отчаянія.

Онъ такъ надѣялся на счастіе и вдругъ все разлетѣлось, какъ дымъ.

Она уже убѣжала въ другую половину сада, а онъ все еще не могъ придти въ себя. Сердце его сильно билось. Онъ не могъ отвести глазъ отъ освѣщенной луною дорожки.

— Она нисколько не любитъ меня, думалъ онъ. Нисколько!.. А я думалъ, что она любитъ меня!… Я думалъ, что мнѣ стоитъ только заговорить!..

Чья-то дружеская рука дотронулась до его плеча. Это былъ Джеральдъ, человѣкъ, которому судьба дала всевозможныя достоинства, прекрасное состояніе и любовь лучшей изъ женщинъ.

— Другъ мой, задушевнымъ тономъ сказалъ Джеральдъ, простите мнѣ, если я слышалъ то, чего мнѣ не слѣдовало слышать; но мистриссъ Тёрчиль послала меня отыскивать васъ и Дафну, и я пришелъ, какъ разъ въ ту минуту… когда…

— Какъ разъ въ ту минуту, когда я поступилъ, какъ оселъ, перебилъ Эдгаръ. Не стоитъ извиняться, мнѣ рѣшительно все равно. Я горжусь тѣмъ, что люблю ее, даже тщетно.

— Не слѣдуетъ отчаяваться, другъ мой. Эта дѣвушка такъ измѣнчива, что на то, въ чемъ она отказала вамъ сегодня, она легко можетъ согласиться чрезъ три мѣсяца.

— Она смѣялась надо мною, съ отчаяніемъ сказалъ Эдгаръ.

— Она расположена смѣяться надъ всѣмъ. Будьте терпѣливы и настойчивы, сказалъ Джеральдъ.

ГЛАВА XV.
Ни за знатность, ни за богатство.

Молодые люди прогуливались подъ тѣнью деревьевъ около часа и Джеральдъ Горингъ разыгрывалъ непривычную для себя роль утѣшителя. Онъ очень любилъ Эдгара Тёрчиля, хотя его привязанность имѣла нѣкоторый покровительственный оттѣнокъ, но была вполнѣ чистосердечна. И, дѣйствительно, сквайръ древней фамиліи въ умственномъ отношеніи стоялъ гораздо ниже человѣка смѣшанной расы, человѣка, отецъ котораго выдвинулся, благодаря силѣ своего труда и воли, а мать была послѣднимъ потомкомъ семейства, выросшаго во дворцахъ.

Однако, не смотря на преимущества Джеральда, Эдгаръ чувствовалъ настолько сильно, что его товарищъ былъ тронутъ и почувствовалъ нѣжное состраданіе.

— Будьте мужественны, другъ мой, говорилъ онъ, нѣжно дотрогиваясь до плеча Тёрчиля. Повѣрьте, все устроится современемъ. Она капризна, но, повѣрьте, она полюбитъ васъ, если вы будете терпѣливы.

— Я готовъ былъ бы ждать ее столько же, сколько Іаковъ ждалъ Рахиль, если бы только былъ увѣренъ, что она будетъ моей, отвѣчалъ Эдгаръ, но я боюсь, что этого никогда не будетъ. Если бы она меня презирала, если бы мой видъ былъ для нея отвратителенъ, то я имѣлъ бы болѣе надежды, но она любитъ меня, какъ сестра… Если бы вы знали, какъ добра была она ко мнѣ прошлой весной и лѣтомъ до вашего пріѣзда, когда я училъ ее грести, какъ она сама кипятила для меня чай въ лодочномъ сараѣ, какъ…

— Да, все это было очень мило съ ея стороны, перебилъ съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ Джеральдъ, который уже много разъ слышалъ объ этихъ завтракахъ.

— Если бы она была менѣе добра, я имѣлъ бы больше надежды, продолжалъ Эдгаръ. Я думаю, что мнѣ слѣдуетъ уѣхать отсюда, не видать ея прелестнаго личика… Мнѣ сильно хочется оправиться въ Индію охотиться за тиграми…

— И убивать кабановъ. Интересное лѣченіе для сердечной болѣзни!.. Нѣтъ, другъ мой, оставайтесь дома и ждите. Это будетъ лучше всего.

— Послѣ сегодняшняго я не буду въ состояніи взглянуть ей въ глаза, сказалъ Эдгаръ.

— Что за глупости. Обращайтесь съ этимъ капризнымъ созданіемъ также спокойно, какъ будто между вами ничего не произошло, дайте ей предположить, что сегодняшнее предложеніе было результатомъ излишне выпитаго вина или чувствительности, возбужденной прекраснымъ вечеромъ. Глядите ей смѣло въ лицо. Если вы будете поступать благоразумно, то не пройдетъ и полгода, какъ ей будетъ совѣстно глядѣть вамъ въ глаза. Вы испортили ее лестью и баловствомъ, будьте съ ней немного рѣзче. Она говоритъ, что любитъ васъ, какъ брата, — прекрасно, обращайтесь съ ней по-братски, съ братскимъ равнодушіемъ относитесь къ ея ошибкамъ и капризамъ, какъ относятся всѣ настоящіе братья. Когда она увидитъ, что вы можете жить безъ нея, она начнетъ желать прежняго обожанія.

— Я слишкомъ люблю ее, чтобъ притворяться, сказалъ Эдгаръ.

— А развѣ вы думаете, что Петручіо не любилъ Кэтъ! Нѣтъ, но онъ зналъ, что грубость единственный путь добиться ея сердца, и воспользовался даннымъ ему Богомъ умомъ.

— Повторяю, я не могу съ ней притворяться, возразилъ Эдгаръ. Она сразу угадала бы мои мысли.

Они еще долго разговаривали объ этомъ предметѣ, ходя взадъ и впередъ подъ деревьями, тогда какъ луна поднималась все выше и выше по ясному небу. Наконецъ, Эдгаръ убѣдился, что съ его стороны было глупо уѣзжать и бросать хозяйство среди лѣта, а также и мать, которая обыкновенно предпринимала въ это время путешествіе на морскія купанья.

Онъ уже пробовалъ послѣ первой неудачи въ любви съѣздить подышать чужимъ воздухомъ, но чужой воздухъ не принесъ ему облегченія, напротивъ того, только еще болѣе увеличилъ его страданія. Поэтому онъ сомнѣвался, чтобы жизнь въ чужой странѣ могла вылѣчитъ его. Въ концѣ концовъ Эдгаръ согласился вернуться въ домъ, изъ котораго такъ недавно вышелъ, полный надеждъ на счастіе.

Они нашли трехъ леди, сидѣвшихъ въ гостиной, освѣщенной дюжиной свѣчъ въ серебряныхъ кенкетахъ, такъ какъ въ Гауксъярдѣ еще не были извѣстны лампы подъ колпаками.

Мистриссъ Тёрчиль монотоннымъ голосомъ распространялась на свою избитую тему о прислугѣ и о преимуществахъ старыхъ слугъ предъ всякими другими. Магдалина слушала ее съ вѣжливымъ вниманіемъ, время отъ времени вставляя слова, хотя, сказать по правдѣ, заговоривъ на эту тему, мистриссъ Тёрчиль не нуждалась въ поощреніяхъ. Утомленная Дафна заснула, сидя въ спокойныхъ креслахъ.

Джеральдъ Горингъ вспомнилъ тотъ день въ Фонтенебло, когда онъ говорилъ самъ себѣ, что спящая Дафна была бы самой обыкновенной женщиной. Теперь же, когда онъ увидалъ ее съ закрытыми глазами, онъ принужденъ былъ себѣ признаться, что она хороша и во снѣ. Можетъ быть, свѣтъ свѣчей придавалъ эту пикантность ея тонкимъ чертамъ лица, эту выразительность темнымъ, красивымъ бровямъ надъ закрытыми глазами? Свѣтлые волосы, палевое платье и нѣжный цвѣтъ лица придавали особенную прелесть всему лицу, Дафна была такъ бѣла, такъ нѣжна, казалась такой неземною!

— Бѣдный Эдгаръ! со вздохомъ подумалъ Джеральдъ. Онъ вполнѣ заслуживаетъ сожалѣнія. Какъ безумно могъ бы я полюбить эту дѣвушку, если бы уже ранѣе не полюбилъ ея контрастъ, и какъ я съумѣлъ бы возбудить ея любовь, продолжалъ онъ, вспоминая встрѣчу въ Фонтенебло и то, какъ легко было ему въ то время тронуть ея сердце.

— Я боюсь, что чай простылъ, сказала мистрисъ Тёрчиль. Вы, господа, слишкомъ долго курили ваши сигары.

Стукъ чашекъ и блюдечекъ разбудилъ Дафну. Она открыла глаза и увидала Эдгара, съ упрекомъ глядѣвшаго на нее.

Она могла спокойно спать, нанеся ему смертельную рану! Это равнодушіе казалось утонченной жестокостью.

Затѣмъ онъ вдругъ вспомнилъ совѣтъ, данный ему Джеральдомъ, и постарался принять равнодушный видъ.

— Держу пари, что матушка разсказывала вамъ о недостаткахъ новой помощницы горничной и о неблагодарности прежней, которая ушла, чтобъ выдти замужъ? сказалъ онъ. Это и усыпило Дафну, не правда ли?

— Я была утомлена. Мы такъ много гуляли, откровенно отвѣчала она.

— Экипажъ ожидаетъ уже полчаса, сказала Магдалина, и я думаю, что намъ пора надѣть шляпы и проститься.

— Вѣроятно, мистеръ Горингъ поѣдетъ съ вами до дому? спросила мистриссъ Тёрчиль.

— Да, я провожу ихъ до дому, мистриссъ Тёрчиль, отвѣчалъ Джеральдъ. Я останусь ночевать въ Саутъ-Гилѣ и послушаю, какъ сэръ Вернонъ будетъ разсказывать, что онъ дѣлалъ на обѣдѣ.

Эдгаръ, который нѣсколько минутъ тому назадъ собирался уѣхать навсегда, готовъ былъ попросить, чтобы ему уступили четвертое мѣсто въ ландо. Путешествіе при лунномъ свѣтѣ казалось ему пріятнымъ.

— Я тоже хотѣлъ бы послушать разсказы объ обѣдѣ… нерѣшительно началъ онъ

Но, бросивъ взглядъ на Джеральда, онъ вдругъ замолчалъ.

Онъ проводилъ Дафну до экипажа и спокойно помогъ ей сѣсть, хотя все время сердце его сильно билось; затѣмъ онъ пожелалъ ей спокойной ночи такимъ равнодушнымъ тономъ, что она была немного удивлена, какъ легко помирился онъ съ ея отказомъ.

— Бѣдный Эдгаръ, думала она, когда ландо ѣхало по темной дорогѣ, окруженное спокойной красотой лѣтней ночи. Я полагаю, что это былъ минутный порывъ, или, можетъ быть, луна была причиной тому, что онъ сдѣлалъ мнѣ предложеніе? А я такъ боялась, что оскорбила его моимъ смѣхомъ… Но сдѣлать мнѣ предложеніе послѣ того, какъ онъ былъ влюбленъ въ Лину и повѣрялъ мнѣ свои горести, было положительной дерзостью… а все-таки онъ добрый человѣкъ и я была бы огорчена, если бы оскорбила его.

Дафна всю дорогу молчала, спокойно сидя въ уголкѣ экипажа, закутавшись въ бѣлую шаль. Она, повидимому, спала, но изъ подъ опущенныхъ рѣсницъ она глядѣла на счастливыхъ влюбленныхъ, говорившихъ о прошломъ.

Джеральдъ разсказывалъ о своемъ путешествіи по Швейцаріи и объ одной прогулкѣ при такомъ же лунномъ свѣтѣ.

— Это должно было быть очаровательно? сказала Лина.

— Да, очень недурно, исключая того, что васъ тамъ не было.

— И вамъ дѣйствительно не доставало меня въ подобную минуту, Джеральдъ? сказала Лина. Дѣйствительно ли въ подобныя минуты вы чувствовали, что были бы счастливы, если бы я была съ вами?

— О! да, я чувствовалъ, что мнѣ не достаетъ моей лучшей половины.

— Я такъ люблю слушать ваши разсказы о путешествіяхъ, Джеральдъ, продолжала Лина, какъ вы думаете, все ли вы мнѣ разсказали?

— Я думаю все, что только стоитъ вниманья, отвѣчалъ Джеральдъ, невольно бросивъ взглядъ въ сторону Дафны, чтобы узнать, дѣйствительно ли она спитъ.

Лицо ее было неподвижно; темныя рѣсницы даже не дрогнули. Освѣщенное луною, лицо ея имѣло блѣдный, неземной видъ.

Сердце Джеральда невольно сжалось, когда онъ подумалъ, что видитъ ее мертвой. Это было одно изъ невольныхъ предчувствій призраковъ близкаго горя.

Когда они пріѣхали въ Саутъ-Гиль, Дафна пожелала сестрѣ и мистеру Горингу спокойной ночи и прямо прошла въ свою комнату. Ей не было причины ожидать возвращенія отца домой. Ему нечего было разсказывать ей.

Было уже одинадцать часовъ. Магдалина и Джеральдъ прогуливались въ саду предъ домомъ, ожидая экипажа сэра Вернона.

Въ это время мистеръ Горингъ разсказалъ своей невѣстѣ, какъ Дафна отказала Тёрчилю. Магдалина была очень огорчена этимъ извѣстіемъ. Она уже давно увѣряла себя, что сестра будетъ счастлива съ Тёрчилемъ, и уже воображала спокойную картину будущаго, когда она сама будетъ жить въ аббатствѣ, а Дафна въ Гауксъярдѣ, на разстояніи не болѣе двѣнадцати миль. И вдругъ она узнавала, что капризная Дафна отказывалась и отъ дома и отъ его обладателя и что ея картина будущаго была не болѣе реальна, какъ миражъ, представляющій въ пустынѣ населенный городъ.

— Я думала, что она къ нему привязана, сказала Магдалина. Она поощряла его пріѣзжать сюда и всегда казалась счастливой въ его обществѣ. Половина ея жизни съ тѣхъ поръ, какъ она вернулась домой, прошла съ нимъ.

— Говоря серьезно, моя дорогая, я боюсь, что ваша очаровательная сестра непостоянная кокетка. Она кокетничала съ Эдгаромъ, потому что у нея подъ руками не было никого больше.

— Не говорите этого, Джеральдъ. Я знаю, что вы ошибаетесь, недовольнымъ тономъ, отвѣчала Магдалина. Дафна не кокетка. Она глядитъ на Эдгара, какъ на брата. Я всегда знала это, но думала, что эта дружба перейдетъ въ болѣе теплое чувство. Что же касается кокетства, то она даже не знаетъ, что это значитъ. Она еще совершенный ребенокъ. Но я положительно не понимаю, какъ могла она ему отказать, продолжала Магдалина, онъ такъ добръ, такъ чистосердеченъ, такъ мужествененъ, такъ преданъ.

— Да, онъ обладаетъ всѣми качествами, которыя должны были бы внушать женщинамъ любовь, но такова уже исторія человѣчества, что люди, одаренные всевозможными добродѣтелями, наименѣе опасны для слабаго пола.

— Джеральдъ, сказала Лина, мнѣ кажется, что причина отказа Дафны гордость.

— Что за гордость? какая гордость?

— Она много разъ говорила о томъ, что у нея нѣтъ состоянія и называла себя полушутя, полусерьезно нищей, но въ тонѣ ее звучала такая горесть, что я огорчалась. Она могла подумать, что, такъ какъ Эдгаръ богатъ, а она бѣдна, то не должна выходить за него.

— Дорогая моя, что за странныя идеи. Молодая дѣвушка, выходящая замужъ, думаетъ, что даетъ слишкомъ много своему мужу, такъ много, что, какъ бы юнъ ни былъ богатъ, не можетъ быть ему обязана.

— Я не думаю, чтобъ Дафна думала такимъ образомъ.

— Дорогая моя, если бы она была совершенно вашей сестрой, я сказалъ бы нѣтъ, но она ваша сестра только вполовину, поэтому я могу съ увѣренностью сказать только относительно ея половины, другая же можетъ быть такая же, какъ и у всѣхъ остальныхъ женщинъ

— Вы очень богаты, не правда ли, Джеральдъ?

— Да, конечно, я могу лѣниться, сколько угодно, и все-таки не истратить состоянія, оставленнаго мнѣ отцемъ, конечно, это можно было бы сдѣлать, если бы я игралъ въ большую игру или посылалъ бы своихъ лошадей на скачки; но, такъ какъ я не люблю ни того, ни другаго, то мало вѣроятія, чтобъ я когда нибудь обѣднѣлъ.

— Я знаю это и поэтому увѣрена, что вы женитесь на мнѣ не изъ-за состоянія, не правда ли, Джеральдъ?

— Дорогая моя, мнѣ кажется, я понимаю, что вы хотите сказать. У меня съ вами гораздо болѣе денегъ, чѣмъ намъ необходимо для удовлетворенія всѣхъ нашихъ капризовъ, почему бы не отдать вашего состоянія Дафнѣ?

— О! Джеральдъ, какъ вы добры!.. Вы угадываете мои желанія. Когда я буду совершеннолѣтняя, мнѣ хотѣлось бы раздѣлить мое состояніе съ сестрой. Я не думаю давать ей всего, но половины будетъ совершенно достаточно. Вы поговорите съ адвокатами, Джеральдъ. Они устроятъ все, какъ слѣдуетъ.

— Съ удовольствіемъ. Я переговорю обо всемъ, я полагаю, что, сдѣлавшись совершеннолѣтней, вы будете имѣть право дѣлать, что вамъ угодно, но до тѣхъ поръ надо ждать.

— Я хочу только быть увѣренной, что могу сдѣлать это, Джеральдъ, и тогда я скажу Дафнѣ, чтобъ она болѣе не считала себя нищей. Это можетъ имѣть вліяніе на ея отношенія къ Эдгару.

— Можетъ быть, отвѣчалъ Джеральдъ, но я не думаю, чтобы имѣло. Эдгаръ долженъ самъ заботиться о себя.

На слѣдующій день сестры сидѣли въ комнатѣ Магдалины послѣ завтрака. Джеральдъ уѣхалъ въ аббатство посмотрѣть на постройку. Дафна сидѣла на половину въ комнатѣ, на половину на балконѣ, по обыкновенію, ничего не дѣлая. Въ это утро Эдгара не было и ей не доставало ея вѣрнаго раба. Можетъ быть, онъ предполагалъ никогда болѣе не пріѣзжать въ Саутъ-Гиль, а Дафнѣ было бы трудно обойтись безъ него.

— Дафна, серьезно, сказала Магдалина, я слышала одну вещь, которая сдѣлала меня очень несчастной, которая въ одно и тоже время удивила и огорчила меня, я слышала, что вчера вечеромъ Эдгаръ сдѣлалъ тебѣ предложеніе и ты ему отказала.

— Онъ прислалъ тебѣ объ этомъ телеграмму? сильно покраснѣвъ, спросила Дафна, такъ какъ я не знаю, какимъ инымъ путемъ ты могла бы узнать объ этомъ.

— Дѣло не въ томъ, какъ я это узнала, но, надѣюсь, это правда?

— Да, это правда. Но я очень разсержена, зачѣмъ онъ сказалъ тебѣ объ этомъ, сердито отвѣчала Дафна.

— Не онъ разсказалъ мнѣ это, а Джеральдъ. Онъ случайно слышалъ конецъ вашего разговора съ Эдгаромъ, и онъ…

— И онъ вмѣшивается въ это дѣло, не правда ли? сердито вскричала Дафна. Это дерзость съ его стороны мѣшаться въ мои дѣла!

— Дафна, ты говоришь такимъ образомъ о моемъ будущемъ мужѣ, о твоемъ братѣ!..

— Онъ не имѣетъ права предписывать мнѣ, что я должна принимать и отъ чего отказываться.

— Онъ и не думалъ ничего подобнаго; но вполнѣ естественно, если его интересуетъ счастье моей сестры.

— Почему онъ можетъ знать, кто составитъ мое счастіе? Или онъ предполагаетъ, что я могу выдти замужъ за человѣка, выбраннаго мнѣ въ женихи другими, какъ француженка, воспитанная въ монастырѣ?

— Онъ думалъ также, какъ и я думала, что ты была бы счастлива съ такимъ человѣкомъ, какъ Эдгаръ. Онъ такъ преданъ тебѣ, такъ добръ, такой хорошій сынъ.

— Какое мнѣ дѣло до его добродѣтелей!.. Я не чувствую къ нему ничего, кромѣ дружбы и нахожу, что онъ очень хорошъ для того, чтобъ играть въ крокетъ или на билліардѣ… какъ кажется, онъ не оскорбленъ моимъ отказомъ… Впрочемъ, я никогда не выйду замужъ.

— Почему же, Дафна?

— Такъ. У меня нѣтъ никакой особенной причины, исключая того, что я очень люблю свободу и не желаю имѣть властелина.

— Дафна, твои слова огорчаютъ меня. Они такъ неестественны для дѣвушки твоихъ лѣтъ. Когда ты была въ Альерѣ, ты была еще ребенокъ — и почти безуміе предлагать подобный вопросъ, но можетъ быть въ Аньерѣ былъ кто нибудь…

— Въ кого я влюбилась? Нѣтъ, моя дорогая, въ Аньерѣ никого не было, Мадамъ Тольмашъ была очень строга въ выборѣ учителей. Я не думаю, чтобъ самая романичная пансіонерка, могла влюбиться въ самаго красиваго изъ нихъ.

— Въ такомъ случаѣ, Дафна, я еще болѣе убѣждаюсь, что ты была бы счастлива, выйдя за Эдгара Тёрчиля. Какъ было бы пріятно жить намъ такъ близко, на разстояніи нѣсколькихъ миль другъ отъ друга.

— Да, это было бы очень хорошо. И гораздо лучше было бы жить въ Гауксъярдѣ, чѣмъ оставаться въ Саутъ-Гилѣ, когда ты уѣдешь!

— Я думаю, Дафна, что, можетъ быть, между тобой и Эдгаромъ, стоитъ ложная гордость?

Затѣмъ Магдалина, дружески, стыдясь своей собственной щедрости, сказала сестрѣ какъ она думаетъ раздѣлить состояніе.

— Какъ!.. вскричала Дафна, поблѣднѣвъ, взять его деньги… Нѣтъ, ни за что на свѣтѣ!.. Никогда не говори объ этомъ, никогда не думай болѣе объ этомъ!

— Чьи деньги, моя милая? Онѣ мои и только мои. Я имѣю право дѣлать съ ними, что хочу.

— Развѣ ты распорядилась бы ими, не спросивъ мистера Горинга, не посовѣтовавшись съ нимъ?

— Конечно, нѣтъ. Но только потому, что я говорю съ нимъ обо всемъ. У насъ съ нимъ одна душа, Дафна, онъ вполнѣ одобряетъ мой планъ.

— Вы очень добры, вы очень щедры, но я никогда не соглашусь взять ни одного пенса изъ вашего состоянія. Ты можешь быть ко мнѣ щедра, какъ хочешь, также какъ была прежде. Ты можешь давать мнѣ платья и карманныя деньги до тѣхъ поръ, пока ты миссъ Лауфордъ, но брать деньги отъ мистриссъ Горингъ, чувствовать себя обязанной ея мужу, ни за что въ свѣтѣ!.. Къ тому же, деньги не могутъ сдѣлать меня счастливой.

— Дафна, развѣ ты несчастлива? спросила Лина, съ волненіемъ глядя на сестру. Я думаю, что твоя жизнь здѣсь состоитъ изъ однихъ удовольствій и развлеченій, ты казалась такъ счастлива съ Эдгаромъ, такъ непринужденна, что я воображала, ты любишь его.

— Я не думаю, чтобъ я была непринужденна съ человѣкомъ, котораго бы любила, развѣ только моя привязанность была бы такой же старой исторіей, какъ ваша любовь съ мистеромъ Горингомъ.

— Отчего ты продолжаешь называть его мистеромъ Горингомъ?

— О! онъ такая знатная особа, владѣлецъ аббатства и цѣлой полмили оранжерей. Я не въ состояніи звать его по имени.

— Но будто аббатство и оранжереи дѣлаютъ какую нибудь разницу? Послушай, моя дорогая, я не буду приставать къ тебѣ съ бѣднымъ Эдгаромъ. Ты лучше меня должна знать, что сдѣлаетъ тебя счастливой. Я ни за что въ свѣтѣ не хотѣла бы, чтобъ ты вышла за человѣка, котораго ты не любишь, но я была бы очень рада, чтобы ты полюбила Эдгара. И я думаю, моя дорогая, что ты, безсознательно, но ввела его въ заблужденіе и позволила ему думать, что онъ тебѣ нравится.

— Онъ, дѣйствительно, нравится мнѣ болѣе всѣхъ въ свѣтѣ, послѣ моихъ родныхъ.

— Конечно. Но онъ надѣялся на нѣчто большее и, вѣроятно, сильно огорченъ.

— Какія глупости, Лина. Развѣ ты не знаешь, что еще полгода тому назадъ, онъ думалъ о твоемъ отказѣ, а теперь ты воображаешь, будто его сердце разобьется изъ-за моего? Сердце, которое такъ легко измѣняется, не легко разбивается, навѣрное, онъ скоро влюбится еще въ кого нибудь.

Она поцѣловала сестру и вышла изъ комнаты, оставивъ Магдалину въ сильномъ недоумѣніи, но, тѣмъ не менѣе, твердо рѣшившуюся отдать ей половину своего состоянія.

— Это несправедливо, чтобъ двѣ сестры были такъ неравны по состоянію, говорила она самой себѣ. Волей неволей Дафна должна будетъ принять то, что я рѣшилась дать ей. Адвокаты найдутъ какой нибудь исходъ.

ГЛАВА XVI.
Нѣтъ человѣка, который былъ бы вѣчно счастливъ.

Эдгаръ Тёрчиль не отправился на другой конецъ свѣта, чтобы забыть свою печаль, отчаяніе и свои разбитыя надежды, но онъ все-таки оставилъ Саутъ-Гиль на мѣсяцъ, хотя это отсутствіе было обставлено такъ, что не могло показаться результатомъ оскорбленной гордости или досады.

Ежегодное путешествіе мистриссъ Тёрчиль на воды было также неизбѣжно, какъ открытіе парламента или Дерби, и она любила, чтобъ въ этихъ случаяхъ ее сопровождалъ ея сынъ. Она любила модныя купанья, гдѣ можно было видѣть модные костюмы и слушать музыку, играющую на бульварѣ. Она требовала всевозможныхъ удобствъ и ни за что не отступила бы отъ своего обыкновенія имѣть большую гостиную, съ видомъ на море.

— Если бы я не могла съ удобствомъ ѣздить на морскія купанья, я предпочла бы оставаться дома, говорила она своей довѣренной Ребекѣ.

Ребека слушала эту аксіому также почтительно, какъ священное писаніе.

— Совершенно вѣрно, барыня. Зачѣмъ стали бы вы ѣздить изъ Гауксъярда, чтобъ терпѣть всякія неудобства, говорила Ребека. Здѣсь у васъ есть все, чего вы только можете пожелать.

Такой разговоръ начинался, когда Эдгаръ, которому до смерти надоѣдали Брайтонъ, Истбурнъ и Скербору, сталъ уговаривать мать поѣхать куда нибудь въ болѣе романическое или менѣе цивилизованное мѣсто, гдѣ было бы менѣе леди въ модныхъ костюмахъ и совершенно отсутствовала музыка.

Но мистриссъ Тёрчиль не имѣла ни малѣйшей склонности къ живописнымъ видамъ. Самая дикая мѣстность, которую она въ состояніи была перенести, былъ Бичи-Гидъ.

Мистриссъ Тёрчиль не могла отказаться отъ своей любви къ красивымъ костюмамъ и моднымъ шляпкамъ. Она любила, чтобъ въ отелѣ была большая, удобная библіотека, въ которой она могла бы часъ въ день просматривать новыя книги и газеты. Она любила, чтобъ ея сынъ, одѣтый по модѣ, провожалъ ее на всѣ прогулки по бульвару до обѣда и любила слушать концерты.

Что же касается бѣднаго Эдгара, то для него эти поѣздки на море были настоящимъ чистилищемъ, такъ какъ ему приходилось проводить цѣлые дни въ абсолютномъ ничегонедѣланіи.

Но въ этомъ году онъ былъ вдругъ охваченъ неожиданнымъ желаніемъ ускорить это ежегодное путешествіе.

— Матушка, я думаю, что эта хорошая погода еще продолжится, сказалъ онъ, садясь обѣдать на другой день послѣ жестокости Дафны. Что вы скажете, если я посовѣтую вамъ ѣхать завтра?

— Завтра? Это невозможно, дорогой Эдгаръ. Мнѣ нужно, по меньшей мѣрѣ, недѣлю, чтобъ собраться.

— Недѣлю? Ребека, навѣрно, можетъ, уложить ваши вещи въ чемоданъ въ шесть часовъ также легко, какъ и въ шесть дней.

— Ты самъ не знаешь, что говоришь, мой милый, женскій гардеробъ такъ различенъ отъ мужскаго. Всѣ мои платья должны быть внимательно осмотрѣнны, прежде чѣмъ быть уложенными. Кромѣ того, мнѣ нужно выписать изъ Варвика миссъ Теперъ для нѣкоторыхъ передѣлокъ. Моды нынче такъ быстро измѣняются… Къ тому же, я не совсѣмъ увѣрена, что мнѣ не придется заказать новую шляпку въ Лимингтонѣ. Я не захотѣла бы огорчить тебя, появившись на бульварѣ въ старомодной шляпкѣ.

Эдгаръ вздохнулъ. Онъ предпочелъ бы поѣхать въ какое нибудь уединенное, шотландское мѣстечко. Онъ былъ бы очень доволенъ, если бы мать согласилась отправиться въ какую нибудь прибрежную деревню на югѣ Ирландіи, въ Дунморъ или Преморъ, въ которыхъ никогда и никто не выставлялъ модныхъ костюмовъ и куда люди пріѣзжаютъ единственно изъ любви къ чистому воздуху и красивой мѣстности, а не для того, чтобъ воспользоваться случаемъ показать свои платья. Но онъ зналъ, что, если бы попросилъ мать поѣхать въ подобное мѣсто, то она была бы несчастна, поэтому онъ промолчалъ.

— Куда хотите вы ѣхать въ нынѣшнемъ году? спросилъ онъ.

— Это надо обдумать, Эдгаръ. Въ прошломъ году мы были въ Брайтонѣ.

— Да, со вздохомъ сказалъ Эдгаръ, вспоминая свою прошлогоднюю скуку.

— Въ запрошломъ году мы были въ Скербору.

— Да.

— Не думаешь ли ты, что въ нынѣшнемъ году, намъ слѣдуетъ ѣхать въ Истбурнъ? Я слышала, что онъ очень украсился.

— Я полагаю, вы хотите сказать очень увеличился, матушка. Число отелей сдѣлалось больше, число церквей также, улицы стали длиннѣе. Судя по тому, что я слышалъ и видѣлъ въ послѣдній разъ, когда мы тамъ были, я думаю, что Истбурнъ теперь представляетъ собою копію съ Бейсватера. Впрочемъ, если вамъ нравится Истбурнъ…

— Это одно изъ пяти мѣстъ, которыя я люблю.

— Въ такомъ случаѣ, ѣдемъ въ Истбурнъ. Я предполагаю отправиться туда завтра, чтобъ найти для насъ квартиру.

— Это очень мило съ твоей стороны, Эдгаръ, но я думаю, что это будетъ стоить только лишнія деньги.

— Совершенно вѣрно, матушка, но за то я выберу то, что вы любите. Комнату съ хорошимъ видомъ на море.

— Но я могу пріѣхать не раньше, какъ чрезъ недѣлю. Что будешь ты дѣлать все это время?

— О! я постараюсь какъ нибудь развлечься. Я могу съѣздить въ Дарбмутъ, только скажите мнѣ, въ какой день я долженъ ждать васъ въ Истбурнѣ.

— Значитъ, мнѣ придется ѣхать одной, Эдгаръ?

— У васъ есть Ребека. Къ тому же, путешествіе не затруднительно.

— Развѣ ты думаешь, что я могу поручить Ребекѣ присматривать за багажемъ? жалобнымъ тономъ сказала мистриссъ Тёрчиль. Она очень разсѣянна.

— Но вамъ нѣтъ надобности присматривать за багажемъ…

— Я не вѣрю желѣзнымъ дорогамъ, торжественно отвѣчала мистриссъ Тёрчиль. Я буду на каждой станціи посылать Ребеку смотрѣть въ багажный вагонъ, лежитъ ли тамъ нашъ багажъ. Служащіе на желѣзныхъ дорогахъ такъ глупы.

Эдгаръ не завидовалъ Ребекѣ, но сумѣлъ устроить свой немедленный отъѣздъ.

Онъ выѣхалъ на другой день рано утромъ и пріѣхалъ въ Истбурнъ передъ обѣдомъ. Онъ остановился въ гостинницѣ Имперіаль и слѣдующій день посвятилъ отысканію квартиры. Въ половинѣ дня поиски его увѣнчались успѣхомъ, онъ нанялъ квартиру на три недѣли и переселился въ нее на слѣдующій же день, въ шесть часовъ послѣ полудня.

— Съ какимъ удовольствіемъ каталась бы Дафна по морю, думалъ онъ. Если бы она была моей женой, я построилъ бы для нея прекрасную яхту и мы объѣхали бы на ней полміра. Бѣдняжкѣ, должно быть, надоѣлъ Эвонъ!

Дѣйствительно, Эвонъ страшно надоѣлъ Дафнѣ. Никогда дни не казались ей длиннѣе и скучнѣе, какъ съ тѣхъ поръ, какъ ея вѣрный рабъ Эдгаръ не былъ у нея подъ руками, чтобъ удовлетворять ея капризы.

Страшная тишина водворилась въ Саутъ-Гилѣ. Сэръ Вернонъ страдалъ припадками ипохондріи и въ это время онъ, болѣе чѣмъ когда-либо, нуждался въ присутствіи Магдалины. Она сидѣла съ нимъ въ библіотекѣ, читала ему, писала его письма и была во всѣхъ отношеніяхъ его правой рукой. Ея нѣжная любовь смягчала обязанности, которыя показались бы тяжелыми неблагодарной и холодной дочери.

Сидя въ мрачной библіотекѣ, она могла только вспоминать прошедшіе ясные дни, прогулки по полямъ и лѣсамъ, поѣздки въ аббатство Горингъ, питье чаю въ саду. Счастливое существованіе прошло.

Мысль о счастливомъ лѣтѣ, первомъ, которое она съ Джеральдомъ провели вмѣстѣ, съ тѣхъ поръ, какъ они были женихомъ и невѣстой, заставляла ее чувствовать, какъ будто вмѣстѣ съ нимъ прошла часть ея молодости, что-то такое, что никогда болѣе не возвратится. Это было необыкновенно счастливое время.

Казалось, что это лѣто было для всѣхъ счастливо: даже фермеры надѣялись на богатую жатву. А теперь все это прошло. Хлѣбъ былъ собранъ и по полямъ виднѣлись только охотники. Солнце начинало заходить послѣ пяти часоваго дня. По утрамъ дулъ холодный вѣтеръ, предвѣстникъ зимы.

Джеральдъ Горингъ отправился въ Шотландію на охоту за тетеревами.

Дафна лѣниво бродила по саду, въ сопровожденіи Гольди. Даже катанье на лодкѣ не доставляло ей болѣе удовольствія.

— Вы можете убрать ее, сломать или сдѣлать съ ней все, что вамъ угодно, до наступленія зимы, Бинкъ, сказала Дафна своему вѣрному помощнику. Въ нынѣшнемъ году я не буду больше ѣздить кататься.

— Но, миссъ, теперь еще могутъ быть хорошіе дни.

— Нѣтъ, мнѣ надоѣло кататься. Можетъ быть, я больше никогда не сяду въ лодку.

Приходя къ завтраку, она казалась болѣе усталой, чѣмъ Магдалина, цѣлые дни писавшая отцу его письма.

— Я хотѣла бы ѣздить на охоту, Лина, сказала она.

— Для чего, моя милая?

— Для того, чтобъ я могла ожидать чего нибудь отъ зимы.

— Тебѣ бы слѣдовало больше заниматься дома, Дафна.

— Но развѣ я мало занимаюсь? Я цѣлые часы играю на билліардѣ, если есть, съ кѣмъ играть. Сегодня утромъ я даже цѣлые полтора часа упражнялась одна.

— Я увѣрена, ты была бы счастливѣе, если бы занималась какимъ нибудь женскимъ занятіемъ. Ты хорошо бы сдѣлала, если бы снова принялась за рисованіе. Джеральдъ, когда онъ здѣсь, могъ бы тебѣ кое что показать. Онъ хорошо рисуетъ и, я увѣрена, былъ бы радъ помочь тебѣ.

— Нѣтъ, моя дорогая, у меня нѣтъ таланта. Я люблю начинать картинки, но какъ только она принимаетъ ужасный видъ, я теряю терпѣніе и начинаю отчаянно бросать краски, пока, наконецъ, рисунокъ дѣлается окончательно ужаснымъ, тогда я прихожу въ ярость и рву его на куски. Тоже бываетъ и съ работой. У меня нѣтъ терпѣнія. Я никогда ничего не могу кончить. Я положительно ни на что не гожусь.

— О! Дафна, если бы ты знала, какъ меня огорчаетъ, когда ты говоришь о себѣ такимъ образомъ!

— Въ такомъ случаѣ, я не буду впередъ говорить этого. Я ни за что въ свѣтѣ не хочу огорчать тебя. Я не согласилась бы сдѣлать это даже, если бы, благодаря этому, вмѣсто отвратительной осени, могло настать снова чудное лѣто.

— Джеральдъ говоритъ, что въ Ардфильширѣ теперь очень хорошо и даже слишкомъ жарко, чтобъ подниматься на холмы.

— Надѣюсь, ему весело? равнодушно сказала Дафна.

— Да, у нихъ отличная охота. Онъ пріѣдетъ сюда въ началѣ октября.

Дафна сдѣлала видъ, какъ будто нисколько не интересуется словами сестры. Она ласкала Гольди, которому позволялось приходить къ завтраку, когда не было сэра Вернона.

— Я получила сегодня письмо отъ мистриссъ Тёрчиль, сказала Дина. Ей очень весело въ Истбурнѣ. Эдгаръ къ ней очень внимателенъ и всюду сопровождаетъ ее. Онъ примѣрный сынъ…

— А изъ хорошаго сына можетъ выдти хорошій мужъ, не такъ ли, Лина? Это была твоя мысль, когда ты говорила о его добротѣ къ самой обыкновенной матери?

— Я не хотѣла говорить о немъ, Дафна, человѣку, который цѣнитъ его такъ мало, какъ ты.

— Нѣтъ, я его цѣню также, какъ цѣню Гольди. Я ужасно чувствовала его отсутствіе, мнѣ не съ кѣмъ забавляться, некому говорить всякіе пустяки… Ты такъ чувствительна, что я не хочу огорчать тебя моими глупостями. Что же касается мистера Горинга, то онъ всегда смѣется надо мною. Я каждую минуту чувствую отсутствіе Эдгара, но я не испытываю къ нему ни капли такого чувства, которое ты питаешь къ мистеру Горингу, покраснѣвъ, прибавила Дафна.

Лина вздохнула и замолчала. Она еще не теряла надежды, что Дафна со временемъ можетъ почувствовать болѣе теплое расположеніе къ своему ухаживателю, отсутствіе котораго она видимо чувствовала въ скучные, осенніе дни, въ которые единственнымъ ея развлеченіемъ были присланныя новыя книги.

При помощи романовъ, стиховъ и прогулокъ въ холодную погоду, въ тепломъ пальто и толстыхъ ботинкахъ, Дафна кое какъ убивала время въ отсутствіе Эдгара.

Но дѣйствительно ли его отсутствіе такъ огорчало ее? Его ли, хорошо знакомая, походка отдавалась въ ея сердцѣ и вызывала кровь на ея щеки? Его ли отсутствіе такъ измѣнило теченіе ея жизни, которая въ послѣднія три недѣли была такъ весела? Неужели отсутствіе Эдгара сдѣлало ее такой блѣдной и печальной?

Въ глубинѣ своего сердца Дафна хорошо знала, что нѣтъ. Конечно, Эдгаръ занималъ большое мѣсто въ ея жизни, помогалъ ей, если не забывать, то, по крайней мѣрѣ, хотя временно прогонять тяжелыя мысли. Онъ симпатизировалъ всѣмъ ея мечтамъ и облегчалъ ея жизнь.

— Если я буду серьезна, то мое сердце разорвется, говорила себѣ Дафна, глядя въ сумерки въ окно гостиной.

Мистриссъ Тёрчиль была въ такой степени въ восторгѣ отъ Истбурна, что октябрь уже начался, а она съ сыномъ еще не возвращалась въ Гауксъ-ярдъ.

Эдгаръ былъ радъ не возвращаться домой. Онъ старался избѣгать Дафны, но, по цѣлымъ днямъ катаясь по морю на яхтѣ, думалъ о молодой дѣвушкѣ.

Митриссъ Тёрчиль начала замѣчать, что онъ сдѣлался эгоистиченъ и невнимателенъ; онъ рѣдко прогуливался съ нею на бульварѣ, отказывался сопровождать ее въ концерты.

— Если бы не Ребека, мнѣ было бы страшно скучно, жаловалась мистриссъ Тёрчиль. И очень дурно, что мнѣ приходится зависѣть отъ общества своей служанки.

Джеральдъ также еще не возвратился. Онъ отправился кататься на яхтѣ съ однимъ старымъ товарищемъ, и письма, которыя онъ писалъ Магдалинѣ, были написаны въ самомъ веселомъ расположеніи духа.

«На будущій годъ мы поѣдемъ сюда вмѣстѣ, писалъ онъ. Я увѣренъ, что вамъ понравится катанье на яхтѣ. Оно будетъ для васъ такъ ново, послѣ однообразныхъ развлеченій въ Саутъ-Гилѣ. А какую яхту я построю для моей возлюбленной!.. Она будетъ достаточно велика для всѣхъ вашихъ любимцевъ: для Флуфа, для попугая, для вашихъ книгъ, для піанино и для Дафны, если она согласится пріѣхать. Только она такая дикая юная особа, что я буду постоянно бояться, что она свалится за бортъ».

Магдалина смѣясь прочитала это мѣсто Дафнѣ.

— Ты видишь, онъ помнитъ о тебѣ, моя дорогая. Мысль о тебѣ входитъ въ его планы будущаго.

— Онъ очень добръ, я ему весьма обязана, отвѣчала Дафна.

Не въ первый разъ она холодно отвѣчала Магдалинѣ на упоминаніе о ея женихѣ. Сестра чувствовала ея холодность къ своему идолу и была вдвойнѣ оскорблена.

— Дафна, сказала она слегка дрожащимъ голосомъ отъ усилія, которое она дѣлала, чтобъ быть спокойной, ты ничего не сказала особеннаго, но твой взглядъ и тонъ голоса заставляютъ меня думать, что ты не любишь Джеральда.

— Не люблю его?! Нѣтъ, это невозможно. У него всѣ необходимыя качества чтобъ возбуждать восхищеніе и любовь людей!.

— Не смотря на это, я не думаю, чтобъ ты любила его.

— Не въ моемъ характерѣ любить много людей. Мнѣ нравится Эдгаръ, я люблю тебя всѣмъ сердцемъ и всею душою, будь довольна этимъ, моя дорогая, сказала Дафна, опускаясь на колѣни у кресла Магдалины и поднявъ на нея свои темные глаза.

— Нѣтъ, я не могу быть довольна. Мнѣ хотѣлось бы, чтобъ Джеральдъ былъ тебѣ дорогъ, какъ братъ, чтобъ ты любила бы его также, какъ любила бы умершаго брата. А между тѣмъ, ты ставишь между собой и имъ преграду — ложную гордость.

— Я не знаю, что такое ложная гордость, но я откровенно говорю, что не могу любить человѣка, который смѣется надо мною и обращается со мною, какъ съ ребенкомъ или съ игрушкой. Привязанность можетъ быть только тогда, когда человѣкъ чувствуетъ себя равнымъ, а онъ смотритъ на меня свысока…

— Свысока?.. Какъ могла придти тебѣ въ голову подобная идея, Дафна? Джеральдъ любитъ тебя и восхищается тобою. Если бы ты знала, какъ онъ хвалитъ твою красоту и очаровательность. Надѣюсь, ты не хотѣла бы, чтобъ онъ расхваливалъ тебѣ въ глаза твою наружность? Моя милая, я была бы огорчена, если бы видѣла, что тебя испортили баловствомъ.

— Неужели ты думаешь, что я хочу, чтобъ мнѣ льстили? рѣзко вскричала Дафна. Нѣтъ, я хочу чтобъ меня уважали, чтобъ со мною обращались, какъ съ женщиной, а не какъ съ ребенкомъ! Я… Прости меня, дорогая Лина, я знаю, что я непріятная, несносная женщина.

— Нѣтъ, моя милая, но ты ошибаешься. Мнѣніе Джеральда о тебѣ вполнѣ лестно. Если онъ немного дразнитъ тебя, то онъ дѣлаетъ это, какъ дѣлалъ бы всякій братъ. Ему хочется, чтобъ ты обращалась съ нимъ, какъ съ братомъ, и меня огорчаетъ, когда ты зовешь его мистеромъ Горингъ.

— Я никогда не буду звать его иначе, сказала Дафна.

— А если ты не выйдешь замужъ въ тоже время, какъ и я…

— Я никогда не выйду замужъ.

— Дорогая моя, прости, но я тебѣ не вѣрю. И такъ, если ты не выйдешь замужъ въ будущемъ году, у тебя будетъ второй домъ въ аббатствѣ. Мы съ Джеральдомъ уже выбрали тебѣ комнату, прелестный маленькій будуаръ надъ портикомъ, съ большими окнами. Какъ разъ такая комната, отъ которой ты будешь въ восторгѣ.

— Вы оба очень добры ко мнѣ, но я не думаю, чтобъ могла часто пользоваться вашей добротою; когда ты выйдешь замужъ, я должна буду ухаживать за папа и стараться, чтобъ онъ полюбилъ меня. Я не думаю, чтобъ это когда нибудь удалось мнѣ, но я постараюсь, какъ ни тяжело будетъ для меня это усиліе.

— Будь увѣрена, Дафна, что онъ полюбитъ тебя. Развѣ кто нибудь можетъ не любить тебя?

— Мой отецъ могъ не полюбить меня все это время, отвѣчала Дафна, опустивъ глаза.

Когда Эдгаръ и его мать возвратились въ Гауксъярдъ, сезонъ охоты былъ въ полномъ разгарѣ, и мистеръ Тёрчиль три раза въ недѣлю уѣзжалъ изъ дома въ пять часовъ утра и охотился за лисицами. Онъ выѣзжалъ съ двумя сворами собакъ, не обращая вниманія на разстояніе. Онъ былъ хорошій охотникъ и мать начинала думать, что любовь сына къ лошадямъ будетъ причиною его разоренія.

— Три тысячи фунтовъ въ годъ считались хорошимъ доходомъ въ то время, когда женился твой отецъ, говорила она, но теперь это очень маленькій доходъ для джентльмэна въ твоемъ положеніи. Ты долженъ быть бережливъ, Эдгаръ.

— Кто же говоритъ, что мы будемъ расточительны, дорогая матушка. Я убѣжденъ, что вы образцовая хозяйка, отвѣчалъ Эдгаръ.

— Однако, ты нанялъ новаго конюха, какъ я слышала, Эдгаръ, вѣроятно, для того, чтобъ ухаживать за новой лошадью?

— Не конюха, матушка, а мальчика, четырнадцати лѣтъ, такъ какъ у меня было слишкомъ мало народу.

— Слишкомъ мало? Однако, у тебя четыре конюха.

Эдгарду нѣкогда было спорить долѣе, было уже девять часовъ. Онъ наскоро позавтракалъ и вскочилъ на лошадь.

Въ этотъ день была первая облава въ сезонѣ, поэтому представлялся случай увидать всѣхъ старыхъ знакомыхъ, съ прибавкою, можетъ быть, нѣсколькихъ новыхъ, поговорить о лошадяхъ, воспитаніе которыхъ, только что начиналось. Эдгаръ въ первый разъ ѣхалъ на своемъ новомъ ворономъ.

— Я надѣюсь, ты будешь остороженъ, Эдгаръ, говорила мистрисъ Тёрчиль, провожая его въ переднюю. У твоей новой вороной лошади злой взглядъ, и вчера, когда я открыла конюшню, чтобъ поговорить съ Бекеръ, она прижала уши.

— Лошадь можетъ прижимать уши и не быть ужаснымъ животнымъ, матушка. Черная Жемчужина самое доброе существо въ свѣтѣ. Прощайте.

— Обѣдъ къ восьми часамъ? спросила со вздохомъ мистриссъ Тёрчиль, которая предпочитала обѣдать раньше.

— Да, если это васъ не затруднитъ. Прощайте.

Эта утренняя охота была единственнымъ временемъ, когда мистеръ Тёрчиль забылъ свои огорченія. Пріятный, свѣжій воздухъ, веселое общество, знакомые голоса разогнали его мрачныя мысли.

Въ эту минуту онъ думалъ только объ охотѣ. Онъ жилъ беззаботной жизнью птицы. Онъ не замѣтилъ, какъ прошло время до обѣда. Затѣмъ пообѣдалъ съ охотничьимъ аппетитомъ, выкурилъ сигару и ночью крѣпко спалъ.

Вѣроятно, охота имѣла такое вліяніе на Эдгара, что, пріѣхавъ въ Саутъ-Гиль, онъ казался совершенно спокойнымъ и такъ много разсказывалъ о перво и облавѣ въ Сниттерфильдѣ, что Дафна совершенно успокоилась мыслью, что въ сердечныхъ дѣлахъ мистера Тёрчиля не легко огорчить.

— Если онъ уже перенесъ твой отказъ, то ты можешь себя представить, какъ легко перенесетъ онъ мой, сказала она сестрѣ.

Теперь она была счастлива, снова имѣя Эдгара въ своемъ распоряженіи, имѣя возможность играть съ пилъ на билліардѣ или вальсировать въ полутемной залѣ, между пяти часовымъ чаемъ и обѣдомъ, когда Лина садилась играть имъ. Танцы были единственнымъ занятіемъ, въ которомъ Дафна не знала себѣ соперницъ и могла считаться образцомъ.

— Если вы хотите, чтобъ я танцовала съ вами на охотничьемъ балу, сказала она Эдгару, то вы должны усовершенствоваться въ этотъ промежутокъ въ танцахъ.

ГЛАВА XVII.
Сердце мое было поражено.

Танцовать въ полумракѣ съ дѣвушкой, въ которую страстно влюбленъ и которая оттолкнула васъ, есть тяжелое удовольствіе.

Эдгаръ ѣздилъ въ Саутъ-Гиль каждый день, когда не было охоты и каждый разъ танцовалъ съ Дафной. Онъ былъ ея первымъ кавалеромъ послѣ стараго учителя въ Аньерѣ, который дѣлалъ съ нею по пяти турокъ, чтобъ показать другимъ воспитанницамъ, какъ слѣдуетъ танцовать. Онъ говорилъ, что Дафна была въ душѣ танцовщицей и родилась сильфидой, что она движется въ совершенной гармоніи съ музыкой и сама какъ будто составляетъ часть мелодіи.

Большой охотничій балъ, дававшійся разъ въ два года въ Стратфордской городской залѣ, назначенъ былъ въ январѣ и сэръ Вернонъ согласился взять на него Дафну, подъ надзоромъ тетки и въ сопровожденіи старшей сестры. Это былъ настолько мѣстный праздникъ, что мистриссъ Ферерсъ сочла торжественной обязанностью присутствовать на немъ.

— Жена пастора, говорила она, обязана принимать участіе во всѣхъ невинныхъ развлеченіяхъ.

— Навѣрное, тамъ будетъ множество хорошенькихъ дѣвушекъ, сказалъ ректоръ. Мнѣ бы очень хотѣлось ѣхать съ тобой.

— Если бы это было лѣтомъ, Дюкъ, то я сочла бы это вашимъ долгомъ, но въ такую холодную погоду разница между душными комнатами и наружнымъ воздухомъ…

— Можетъ причинить мнѣ бронхитъ, да я думаю что ты права, Рода. А шампанское въ такихъ мѣстахъ, всегда сомнительное, но мнѣ хотѣлось бы видѣть Дафну на ея первомъ балу. Я очень люблю маленькую Дафну.

— Я очень рада, что вы принимаете участіе въ моихъ родныхъ, съ кислой гримасой сказала мистриссъ Ферерсъ, но я должна сказать, что изъ всѣхъ молодыхъ дѣвушекъ, которыхъ я когда либо видѣлъ, Дафна самая непріятная.

— Въ какомъ отношеніи? спросилъ мистеръ Ферерсъ, съ удивленіемъ поднимая голову отъ чашки съ чаемъ.

Они пили чай предъ обѣдомъ и супругъ съ супругою сидѣли вдвоемъ предъ каминомъ въ кабинетѣ ректора.

— Въ какомъ отношеніи Дафна непріятна? повторилъ ректоръ. Я ею очень интересуюсь. Я училъ ее катехизису.

— Я желала бы, чтобъ вы научили ее его духу, также какъ и буквѣ, возразила мистриссъ Ферерсъ. Она совершенная язычница. Послѣ того, какъ она кокетничала съ Эргаромъ Тёрчилемъ до такой степени, что всякая дѣвушка въ низшемъ положеніи, чѣмъ она, была бы скомпрометирована, она имѣла глупость отказать ему.

— То, что вы называете глупостью, можетъ быть мудростью, отвѣчалъ ректоръ. Она можетъ надѣяться на лучшую партію, чѣмъ Тёрчиль. Конечно, онъ молодой человѣкъ изъ прекраснаго семейства, но у него есть мать, которая, сколько я полагаю, пользуется частью пожизненнаго дохода съ имѣнія. Повторяю вамъ, такая дѣвушка, какъ Дафна, можетъ надѣяться на лучшую партію, чѣмъ Эдгаръ, и она поступила умно, рѣшившись подождать.

— У васъ ужасно свѣтскій взглядъ, Мармадюкъ, мнѣ тяжело слушать подобное чувство отъ служителя церкви.

— Дорогая моя, я сужу по-свѣтски, когда говорю о свѣтѣ. Я хотѣлъ сказать, что Дафна можетъ составить блестящую партію. У нея одни изъ самыхъ прелестныхъ глазъ, которые я когда либо видѣлъ. Конечно, исключая тѣхъ, которые освѣщаютъ мой собственный домашній очагъ, сказалъ онъ, любезно улыбаясь женѣ.

— О! пожалуйста, не дѣлайте исключеній, отвѣчала она. Я никогда не имѣла претензій быть красавицей, хотя мои черты лица, конечно, правильнѣе, чѣмъ черты лица Дафны. Я совершенная Лауфордъ, а у Лауфордовъ съ незапамятныхъ временъ были прямые носы. Дафна же, похожа на свою несчастную мать.

— Бѣдняжка! сказалъ ректоръ. Она была прелестнымъ созданіемъ, когда пріѣхала въ Саутъ-Гиль.

— Дафна, къ несчастію, слишкомъ похожа на нее, сказала Рода.

— Печальная исторія, печальная исторія, со вздохомъ повторилъ ректоръ.

— Я думаю, что для насъ лучше забыть о ней, сказала его жена.

— Другъ мой, ты первая заговорила о бѣдной леди Лауфордъ.

— Мармадюкъ, мнѣ не нравится чувство, съ которымъ ты говоришь о ней: «Бѣдная леди Лауфордъ», нечего сказать. Я считаю ее самой ужасной женщиной, какую я когда либо видѣла.

— Ужасная слишкомъ рѣзкое слово, Рода. Она никогда тебя ничѣмъ не оскорбила.

Она была прекрасна, люди говорили ей это и она этому вѣрила.

— Она испортила жизнь моего брата. Неужели вы предполагаете, чтобъ я легко могла забыть это. Вы, мужчины, всегда найдете извиненіе для хорошенькой женщины. Я недавно слышала о полковникѣ Киркбенкѣ. Леди Гетерндорфъ видѣла его въ Баденѣ. Настоящая развалина. Говорятъ, онъ страшно богатъ. Онъ, кажется, не женился.

— Это можетъ послужить для него извиненіемъ. Онъ сохранилъ благородство въ неблагородномъ поступкѣ и остался вѣрнымъ невѣрной.

— Вы сегодня очень сентиментально настроены, Мармадюкъ, сказала Рода. Можно предположить, что вы были влюблены во вторую жену моего брата.

— Она уже такъ давно лежитъ въ могилѣ, что я не думаю, чтобъ мы съ вами могли поссориться, если я признаюсь, что восхищался ею. Взглядъ Дафны напоминаетъ мнѣ всегда ея мать. Надѣюсь, что Тоддъ на этотъ разъ не пережаритъ тетерева, Рода? Я боюсь, что она стала немного небрежна. Въ послѣдній разъ онъ былъ сухъ, какъ палка.

Джеральдъ Горингъ прокатился на яхтѣ Кельки гораздо далѣе, чѣмъ предполагалъ сначала. Онъ писалъ своей возлюбленной длинныя письма, присылалъ цѣлыя пачки эскизовъ карандашемъ, на которыхъ были изображены различные виды моря и неба, скалъ и холмовъ.

«Я веду бездѣятельную, мечтательную жизнь, писалъ онъ. Я или рисую, или читаю стихи Байрона, Шиллера или Кита, но болѣе всего Фауста. Со мной нѣтъ ни одной новой книги. Только старыя могутъ не наскучить. Я могу изъ любопытства прочесть новаго писателя, но въ наше время литературнаго ничтожества, я предпочитаю тирановъ прошлаго. Мнѣ уже давно слѣдовало бы быть съ вами, но мѣстность такъ хороша, такъ очаровательна, такъ похожа на дворецъ спящей красавицы, что я много предпочитаю ее моему аббатству, гдѣ всѣ комнаты полны воспоминаніями о моей дорогой матери. Когда вы поселитесь въ аббатствѣ, я буду такъ счастливъ настоящимъ, что огорченія прошлаго забудутся. Но теперь эти воспоминанія слишкомъ тяжелы для меня.

„Я рисую и думаю о васъ, о томъ счастіи, когда, будущей осенью, я повезу васъ сюда. Да, моя милая, у васъ будетъ яхта. Я знаю, что вы любите море, а ваша сестра фанатично любитъ воду. Какъ нравилось бы ей на этихъ островахъ“.

Онъ часто думалъ о Дафнѣ, о томъ, какъ нравилась бы ей эта свободная жизнь, жизнь, въ которой не было никакихъ формальностей; ни церемонныхъ визитовъ, ни монотонности ежедневной жизни. Это была настоящая цыганская жизнь, которая должна была бы нравиться непостоянной Дафнѣ.

— Бѣдная, маленькая Дафна! Какъ странно, что мы не можемъ съ ней близко сойтись, думалъ онъ. Мы были такъ дружны въ Фонтенебло. Можетъ быть, для нея непріятно воспоминаніе объ этихъ дняхъ. Но и теперь бываютъ дни, когда она забываетъ быть со мною церемонной и тогда она очаровательна.

Да, бывали дни, когда все поэтичное въ ея душѣ брало верхъ, когда ея будущій братъ восхищался ею немного болѣе, чѣмъ слѣдовало бы для его спокойствія и счастія. Можетъ быть, по временамъ, онъ самъ бывалъ съ нею черезъ-чуръ церемоненъ. Онъ старался быть честнымъ, старался быть вѣрнымъ и благороднымъ, но прелестное, молодое личико слишкомъ часто являлось въ его мечтахъ, чтобъ его совѣсть могла быть совершенно спокойна.

У него никогда не выходило изъ головы воспоминаніе о этихъ двухъ дняхъ въ Фонтенебло. Это были такіе пустяки, а между тѣмъ, онъ не могъ не думать о нихъ.

Насколько лучше было бы, думалъ онъ, если бы Дафна позволила ему разсказать объ этомъ приключеніи. Тысячу разъ онъ былъ готовъ намекнуть на эту тайну; но краска или взглядъ Дафны останавливали его на полусловѣ.

Магдалина была любовью всей его жизни, его надеждой, его счастіемъ. Въ его чувствѣ къ ней не могло быть сомнѣнія. Онъ съ дѣтства восхищался ею и любилъ ее. Онъ былъ всего на три года старше ее и молодая, кроткая, прекрасно воспитанная дѣвушка имѣла на него благотворное вліяніе.

Леди Джеральдина была лѣнива и снисходительна, она обожала и баловала сына. Если бы у него не было домашняго учителя, молодаго пастора, предпочитавшаго жизнь въ аббатствѣ занятію мѣста пастора въ маленькой деревушкѣ, то Джеральдъ могъ бы остаться совершеннымъ невѣждой, хотя, впрочемъ, молодой пасторъ, любившій охоту, билліардъ, крокетъ, катанье на лодкѣ, научилъ своего воспитанника болѣе этимъ упражненіямъ, чѣмъ наукамъ.

Пятнадцати лѣтъ Джеральдъ былъ отправленъ въ Итонъ, гдѣ онъ нашелъ лучшихъ игроковъ въ крокетъ и большую рѣку, чѣмъ въ Варвикширѣ. Мать страстно любила Джеральда, но ея любовь была эгоистична: она хотѣла бы воспитывать его дома и не отпускать его ни на минуту, сдѣлавъ изъ него настоящаго маменькинаго сынка, но, къ счастію, здравый смыслъ отца помѣшалъ этому. Мистеръ Горингъ далеко не былъ сторонникомъ классическаго образованія, — онъ самъ былъ математикомъ, но онъ былъ настолько уменъ, чтобъ понять, что домашнее воспитаніе, подъ присмотромъ баловницы матери, только испортитъ его сына. Онъ бросилъ учителя и отправилъ мальчика въ Итонъ, послѣ долгихъ стараній примирить съ этимъ его мать.

Леди Джеральдина никогда прямо не спорила съ мужемъ. Она даже всегда говорила сыну, чтобъ онъ исполнялъ волю отца, но она говорила это со снисходительной улыбкой, молча пожимая плечами. Съ того времени, какъ Джеральдъ въ первый разъ почувствовалъ въ своемъ сердцѣ любовь къ Линѣ, эта любовь не измѣнялась и не уменьшалась, никогда сердце его не уклонялось въ сторону. Но теперь мысль о Дафнѣ волновала его. Онъ чувствовалъ, что она несчастлива. Правда, по временамъ она была весела и беззаботна, но за то иногда на ея лицѣ выражалась печаль, далеко несвойственная такому юному существу. Казалось, что въ глубинѣ ея сердца скрывается тайное горе.

Джеральдъ былъ далекъ отъ мысли, что женщины влюбляются въ него и тѣмъ менѣе думалъ это о Дафнѣ, къ тому же, она была такъ измѣнчива въ обращеніи съ нимъ, такъ ласкова къ сестрѣ. То она по цѣлымъ днямъ не обращала на него вниманія, то вдругъ краснѣла при его по явленіи и голосъ ея звучалъ непритворной нѣжностью, когда она говорила съ нимъ.

Онъ съ горечью вспоминалъ ея блѣдное, огорченное лицо въ день ихъ первой встрѣчи въ Саутъ-Гилѣ, ужасъ, который выражался въ ея широко-открытыхъ глазахъ, ея холодныя, дрожащія руки.

Почему назвала она свою лодку этимъ смѣшнымъ именемъ? Почему хотѣла она выскоблить его? Мысли объ этомъ нарушали его спокойствіе.

Дафна была такъ очаровательна, такъ своенравна.

— Я хотѣлъ бы, чтобъ ея судьба была счастлива, думалъ Джеральдъ, а между тѣмъ… между тѣмъ…

Мысль его останавливалась на этомъ, но онъ невольно спрашивалъ себя:

— Былъ ли бы я радъ, если бы она была счастлива далеко отъ меня? Зачѣмъ отказала она Эдгару Тёрчилю? Онъ былъ такъ безгранично преданъ ей, такъ симпатизировалъ всѣмъ ея капризамъ и исполнялъ ихъ. Онъ ей понравится, нѣтъ сомнѣнія, онъ ей понравится, говорилъ онъ себѣ.

Его сердце задрожало отъ радости въ тотъ вечеръ, когда онъ слышалъ отказъ Дафны Тёрчилю, онъ былъ счастливъ этимъ отказомъ.

Теперь, онъ рѣшился исполнять свой долгъ, онъ даже игралъ роль посредника, чтобъ соединить дѣвушку съ ея вѣрнымъ почитателемъ. Онъ рѣшился, во что бы то ни стало, быть честнымъ.

— Бѣдная Дафна, со вздохомъ думалъ онъ, ея жизнь омрачена безуміемъ ея матери. Она была лишена любви отца. Ея жизнь должна была бы вознаградить ее за все то, чего она лишилась и Эдгаръ будетъ для нея великолѣпнымъ мужемъ.

Наконецъ Кельки повернула на родину. Джеральдъ вышелъ въ Гринокѣ и сѣлъ на курьерскій поѣздъ, который привезъ его домой. Онъ рѣшился также прямо проѣхать къ Магдалинѣ, какъ и въ тотъ разъ, когда пріѣхалъ къ ней изъ Бергена. Но образъ Дафны постоянно стоялъ между нимъ и его любовью, примѣшивался ко всѣмъ его планамъ въ будущемъ.

— Дай Богъ, чтобъ она скорѣе вышла замужъ и имѣла дѣтей, говорилъ онъ самъ себѣ. Тогда я забуду дріаду Фонтенебло.

Онъ ѣхалъ всю ночь и пріѣхалъ въ Стратфордъ послѣ полудня. Онъ не далъ знать о своемъ пріѣздѣ, ни въ аббатство, ни въ Саутъ-Гиль.

Небо было сумрачно и сѣро, со слабой свѣтлой полоской на западѣ. Воздухъ былъ сыръ. Погода была гораздо хуже, чѣмъ въ Шотландіи.

Онъ проѣхалъ чрезъ Бадслей и Арденъ, бросивъ мимоходомъ взглядъ на пасторатъ, окруженный астрами въ полномъ цвѣту. Затѣмъ онъ выбралъ самую дальнюю дорогу къ Саутъ-Гилю, которая шла мимо Эвона и поворачивала къ Саутъ-Гилю, недалеко отъ лодочнаго сарая Дафны.

Онъ былъ на разстояніи четверти мили отъ лодочнаго сарая, какъ вдругъ увидалъ что-то красное, мелькнувшее на берегу. Вниманіе Джеральда невольно было привлечено. Ему показалось, что онъ бредитъ.

На опрокинутой лодкѣ, не смотря на сильный холодъ, сидѣла Дафна, у ногъ ея лежалъ Гольди.

Дафна поглядѣла на него, или ему такъ показалось, печальнымъ взглядомъ. Она была блѣдна и показалось ему нездоровой.

— Вы были больны? спросилъ онъ, пожимая ея руку.

— Я никогда въ жизни не чувствовала себя лучше, отвѣчала она.

— Но у васъ такой видъ, что я испугался, чтобы перенесли серьезную болѣзнь.

— Неужели вы думаете, что Лина не написала бы вамъ объ этомъ, хотя бы въ post-scriptum'ѣ?

— Да, конечно.

— Я ненавижу холодъ и закуталась въ эту шаль, сказала она, бросая взглядъ на красную шаль, которая привлекла вниманіе Джеральда.

— Я удивляюсь вашему выбору мѣста для мечтаній въ такой холодъ.

— Я пришла сюда не для того, чтобъ мечтать, а для того, чтобъ читать, отвѣчала Дафна. Я принесла съ собою новую поэму Броунинга, и, если я вамъ еще прибавлю, что тетя Рода сидитъ въ гостиной и предлагаетъ остаться обѣдать, то надѣюсь, что вы найдете достаточно причинъ для моего пребыванія здѣсь.

— Какъ жаль, что мнѣ придется видѣть теперь эту Горгону, а я такъ мечталъ увидать Лину одну. Надѣюсь, она съ нетерпѣніемъ ждала меня?

— Еще бы! Она ждала васъ въ каждый часъ по нѣсколько дней.

— Что вы говорите?

— „Въ одной минутѣ заключается много дней“. Это сказалъ Шекспиръ.

— Не хотите ли вы идти домой вмѣстѣ со мной?

Дафна бросила взглядъ на свою открытую книгу. Она не читала, когда онъ неожиданно нарушилъ ея уединеніе. Онъ отлично видѣлъ это. Точно также, какъ и блѣдность, которая появилась на ея лицѣ при его неожиданномъ появленіи.

Онъ уже пріобрѣлъ пагубное обыкновеніе наблюдать и анализировать ея чувства и ему казалось, что лицо ея повеселѣло съ тѣхъ поръ, какъ онъ пришелъ, что краска снова возвратилась на него! Она походила на цвѣтокъ, оживающій послѣ зимнихъ холодовъ.

Она неувѣренно взглянула на него, какъ бы желая сказать: нѣтъ.

— Лучше пойдемте со мною. Скоро подадутъ чай, и я убѣжденъ, что вы его любите. Впрочемъ, я не знаю ни одной женщины, которая бы его не любила.

— Да, мой голодъ говоритъ мнѣ, что скоро подадутъ чай. Я въ самомъ дѣлѣ думаю, что лучше идти съ вами.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ГЛАВА I.
Любовь нельзя подавить.

Осень только что кончилась и началась зима. Сезонъ охоты былъ въ полномъ разгарѣ.

— Какъ вы эгоистичны, господа охотники, говорила Дафна, однажды, глядя въ окно гостиной на мрачный ноябрьскій день. Только бы вы сами могли скакать по полямъ, вы забываете о той скукѣ, которую испытываютъ въ это время остальные люди. Хоть бы скорѣе наступили морозы, мы могли бы кататься на конькахъ по льду. Я хотѣла бы, чтобъ Эвонъ замерзъ. Мы могли бы кататься на конькахъ до Тьюксбюри.

— Я думаю, что въ январѣ будетъ достаточно холодно, сказалъ Эдгаръ.

Это былъ одинъ изъ его свободныхъ дней и онъ пріѣхалъ въ Саутъ-Гиль сейчасъ же послѣ завтрака.

— Вы могли бы также охотиться, Дафна.

— Конечно, могла бы, но сэръ Вернонъ смотритъ на это иными глазами, когда одинъ разъ я замѣтила, что вы вѣроятно, не отказали бы дать мнѣ лошадь…

— Не отказалъ бы? вскричалъ Эдгаръ. Я былъ бы въ восторгѣ. У меня есть маленькая вороная лошадь, которая спокойна и добра, она отлично годилась бы для васъ.

— О! это было бы очаровательно!.. Но при моемъ замѣчаніи о возможности для меня охотиться, мой отецъ бросилъ на меня такой взглядъ, что я была совершенно уничтожена.

— Вы были гораздо независимѣе лѣтомъ, замѣтилъ мистеръ Горингъ, глядя на нее изъ-за билліарда. Впрочемъ, можетъ быть, въ будущемъ году у васъ будетъ собственная конюшня и хорошенькій мужъ, который будетъ удовлетворять всѣ ваши капризы.

Дафна бросила сердитый взглядъ въ отвѣтъ на это замѣчаніе, тогда какъ бѣдный Эдгаръ искалъ спасенія за билліардомъ.

— Не угодно ли вамъ отправиться прогуляться, королева? небрежно спросилъ Джеральдъ.

— Нѣтъ, сегодня слишкомъ печальная погода, я думаю, что предпочту лучше остаться дома читать.

— Пойдемте лучше, сказалъ Эдгаръ, чувствуя, что для него слишкомъ тяжела прелесть свиданія съ глазу на глазъ.

Нѣсколько минутъ тому назадъ, Дафна почти согласилась идти, а теперь вдругъ перемѣнила намѣреніе.

— Я пойду къ себѣ въ комнату и докончу третью часть, сказала она.

— Какой вы мизантропъ, Дафна. Настоящій Тимонъ въ юбкѣ. Я думаю, что скоро я буду звать васъ Тимоніей, Дафна.

— Когда дѣло идетъ о церемонныхъ визитахъ, то я должна сознаться, что ненавижу моихъ ближнихъ, отвѣчала Дафна съ очаровательной откровенностью. Самые лучшіе люди въ свѣтѣ въ половину не такъ хороши, какъ тѣ, которые описываются въ книгахъ. Если же герой романа глупъ, то стоитъ только закрыть книгу и вы съ нимъ разстаетесь.

Затѣмъ Дафна простилась съ мистеромъ Тёрчилемъ и отправилась къ себѣ въ комнату, въ которой царствовалъ прежній очаровательный безпорядокъ.

Эдгаръ чувствовалъ, что онъ будетъ лишнимъ въ обществѣ жениха и невѣсты, если предложитъ сопровождать ихъ. Приходилось проститься съ слабой надеждой, что Магдалина пригласитъ его.

Лина, по своей добротѣ, угадала его желаніе и пригласила остаться обѣдать.

— Вы очень добры, прошепталъ онъ, но мнѣ нужно заѣхать къ одному пріятелю въ Варвикѣ, я съ нимъ обѣдаю, но, если вы позволите, я вернусь вечеромъ, сыграть партію на билліардѣ.

— Позволю?.. вы знаете, Эдгаръ, что отецъ всегда радъ васъ видѣть.

— Онъ очень добръ, но я боюсь надоѣсть вамъ.

— Мы всѣ всегда рады видѣть васъ здѣсь, отвѣчала Лина.

Эдгаръ горячо поблагодарилъ ее. Онъ не въ состояніи былъ оторваться отъ Саутъ-Гиля. Конечно, доброта Дафны не внушала ему никакихъ надеждъ и ея тонъ былъ чисто тономъ сестры. Она, казалось, забыла, что онъ дѣлалъ ей предложеніе, и чистосердечно не подозрѣвала, что разбила его сердце.

Эдгару хотѣлось, бы захворать или, по крайней мѣрѣ, сломать себѣ шею на охотѣ, тогда, можетъ быть, Дафна пожалѣла бы его. Онъ даже сердился на своихъ лошадей, что онѣ были такіе хорошіе скакуны, что никогда не подвергали опасности его шею. Какой нибудь опасный прыжокъ чрезъ большой ровъ, или сломанная ключица, можетъ быть, разстрогали бы ея каменное сердце, а человѣкъ можетъ прекрасно жить и со сломанной ключицей

— Я боюсь, что ключицы было бы недостаточно, думалъ онъ. Это слишкомъ не романично. Сломанная рука на перевязи была бы интереснѣе.

Онъ готовъ былъ все выстрадать, на все рѣшиться, чтобъ только попытать счастія.

Онъ старался снова привлечь Дафну въ Гауксъярдъ, плѣнялъ ее лошадьми, собаками, даже курами. Но все было тщетно. У нея всегда было наготовѣ какое нибудь извиненіе, чтобъ отклонить его или его матери приглашеніе. Она даже никогда не соглашалась сопровождать Лину въ ея визитахъ къ мистриссъ Тёрчиль.

Она вообразила, что Эдгаръ имѣетъ обыкновеніе предлагать руку и сердце всѣмъ молодымъ леди, пріѣзжающимъ къ нимъ въ гости.

— Онъ велъ себя такимъ идіотомъ въ прошлый разъ, когда мы тамъ обѣдали, говорила Дафна, что мнѣ никогда этого не забыть. Я ни за что не рѣшусь посѣтить еще разъ его родительскій домъ. На нейтральной почвѣ я не имѣю противъ него никакихъ возраженій.

— Дафна! хорошо ли говорить о немъ такимъ образомъ, когда ты знаешь, что онъ говорилъ серьезно.

— Онъ также серьезно дѣлалъ предложеніе тебѣ. Истинная любовь не можетъ такъ быстро измѣняться.

— Но теперь я убѣждена, что онъ говоритъ совершенно серьезно, Дафна, отвѣчала Лина.

Осень перешла въ зиму. Каждую ночь бывали легкіе морозы, такъ что утромъ поля казались покрытыми бѣлой пеленой, которая исчезала къ полудню. Но холодъ былъ не настолько силенъ, чтобъ заморозить воду въ прудѣ или остановить своры лорда Виллоугби, и Дафна напрасно вздыхала о катаньи на конькахъ.

Рождество въ Саутъ-Гилѣ не отличалось особеннымъ весельемъ; со времени смерти жены, сэръ Вернонъ Лауфордъ избѣгалъ общества сосѣдей, сколько могъ это сдѣлать, не считаясь человѣкомъ невѣжливымъ или эксцентричнымъ.

Въ этотъ день Магдалина много давала бѣднымъ и слугамъ предоставлялось забавляться между собою; но не было и разговора о старинныхъ празднествахъ.

Мистеръ и мистриссъ Ферерсъ были приглашены обѣдать въ Рождество. Тетя Рода намекнула, что ихъ слѣдуетъ пригласить и заранѣе приняла приглашеніе. По ея словамъ, въ этотъ день слѣдовало собираться для того, чтобъ семейныя узы были тверже.

Джеральдъ, конечно, также долженъ былъ быть въ Саутъ-Гилѣ, такъ какъ вообще онъ проводилъ тамъ больше времени, чѣмъ въ аббатствѣ Горингъ.

Эдгаръ такъ жалобно говорилъ о скукѣ рождественскаго дня въ Гауксъярдѣ, что Магдалина почувствовала состраданіе и намекнула отцу, что можно было бы пригласить на семейное празднество мистриссъ Тёрчиль съ сыномъ.

— Это составитъ уже цѣлое общество, отвѣчалъ сэръ Вернонъ, когда дочь сказала ему объ этомъ, а я недостаточно здоровъ, чтобы принимать гостей.

Онъ дѣйствительно былъ нездоровъ, въ этомъ не могло быть сомнѣнія. Въ послѣднія пять лѣтъ онъ предавался ипохондріи, но въ его воображаемыхъ болѣзняхъ была доля правды. Его женственныя, бѣлыя руки съ каждымъ днемъ становились прозрачнѣе. Капризный аппетитъ было все труднѣе удовлетворить. Медленныя прогулки по террасѣ становились все медленнѣе, худое лицо все худѣе, острый носъ острѣе. Онъ страдалъ какой-то хронической, неизвѣстной болѣзнью, которую неопредѣленно описалъ лондонскій спеціалистъ, и плохо понималъ домашній докторъ, но которая должна была прекратить жизнь баронета; но умъ его былъ по прежнему силенъ и непреклоненъ, манеры по прежнему рѣзки и рѣшительны, такъ что было трудно представить себѣ, что смерть уже наложила на него свою печать.

Его единственное нѣжное чувство принадлежало старшей дочери и это была его единственная истинная привязанность, любовь, которая увеличивалась и поэтизировалась воспоминаніями о ея матери.

— Я не думаю, чтобъ Тёрчилей можно было назвать гостями, возразила Лина. Эдгаръ у насъ почти свой, а мистриссъ Тёрчиль такъ непритязательна.

— Пригласи ихъ, Лина, пригласи, если это можетъ доставить тебѣ удовольствіе.

— Я думаю, что это доставитъ удовольствіе Эдгару, онъ говоритъ, что Гауксъярдъ такъ скученъ въ рождество.

— Если бы люди не воображали, что въ рождество нужно особенно веселиться, они не чувствовали бы скуки, съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ возразилъ сэръ Вернонъ. Я не думаю, чтобъ это желаніе особенно веселиться могло происходитъ отъ дѣйствительно региліознаго чувства. Большіе люди не должны смотрѣть на рождество съ дѣтской точки зрѣнія.

— Однако, очень пріятно думать, что родные и старинные друзья проводятъ этотъ праздникъ вмѣстѣ съ нами, замѣтила Лина.

— Да, если бы вообще родственники могли встрѣчаться, не ссорясь, тогда это дѣйствительно былъ бы такой обычай, который я понималъ бы и одобрялъ. Я вполнѣ понимаю, что дѣти смотрятъ на рождество, какъ на особенно счастливый день, въ который имъ дарятъ множество подарковъ; но чтобъ свѣтскіе мужчины и женщины могли имѣть претензію болѣе любить другъ друга въ одинъ день, чѣмъ въ другой, этого я никогда не въ состояніи понять.

Магдалина написала дружеское приглашеніе мистриссъ Тёрчиль и просила Эдгара взять его съ собою вечеромъ.

— Вы очень добры, сказалъ онъ, когда она передала ему содержаніе письма, но я сильно боюсь, что мать не приметъ приглашенія. Я думаю, что въ рождество никакія силы не въ состояніи вытащить ее изъ ея собственной столовой. Мнѣ придется обѣдать съ ней вдвоемъ и дѣлать видъ, будто я наслаждаюсь плумъ-пудингомъ, составленнымъ по рецепту, перешедшему къ матушкѣ отъ ея бабушки, по крайней мѣрѣ, таковы были пріятныя развлеченія въ рождество всѣ послѣднія десять лѣтъ, то есть, нѣчто въ родѣ торжественнаго жертвоприношенія друидовъ.

Эдгаръ совершенно угадалъ отвѣтъ матери.

Мистриссъ Тёрчиль очень церемонно и любезно написала, что она и ея сынъ въ восторгѣ отъ приглашенія, но не въ состояніи принять его, что она никогда не обѣдала внѣ дома въ первый день рождества и никогда не будетъ, что она считаетъ этотъ день такимъ, въ который семейства должны всѣ собираться вокругъ домашняго очага и т. д. и т. д.

— Какимъ образомъ можетъ семейство, состоящее изъ двоихъ, собираться вокругъ домашняго очага, жалобно сказалъ Эдгаръ. Дорогая матушка пишетъ чистую чепуху.

— Не будьте такъ жестокосерды, Тёрчиль, сказалъ Джеральдъ, можетъ быть, на будущее рождество, васъ будетъ не двое, а уже трое, и еще чрезъ годъ четверо, еще чрезъ годъ — пятеро. Время приноситъ все тому, кто умѣетъ ждать.

— Я также благодаренъ вамъ, Магдалина, какъ если бы мать приняла приглашеніе, сказалъ Эдгаръ, не обращая вниманія на слова пріятеля, хотя невольно краснѣя при его намекѣ. Мнѣ будетъ страшно скучно, но, если мать пойдетъ спать пораньше, какъ она часто дѣлаетъ въ рождество, то я еще успѣю пріѣхать, какъ разъ… какъ разъ…

— Какъ разъ во время, чтобъ сыграть партію на билліардѣ, вмѣшалсяДжеральдъ. Вы съ Дафной должны будете дать намъ съ Линой впередъ двадцать пять или пятьдесятъ.

— Меня будетъ ждать осѣдланная лошадь. Матушка любитъ заставлять меня читать стихи въ рождество сейчасъ же послѣ чаю и я боюсь, что я плохой чтецъ, потому что она постоянно засыпаетъ подъ мое чтеніе.

— Читайте особенно монотонно въ этотъ разъ, сказала Дафна, и затѣмъ пріѣзжайте къ намъ.

— Вы не будете недовольны, если я пріѣду въ десять часовъ?

— Я предполагаю сидѣть до двухъ, отвѣчала Дафна. Это мое первое рождество дома съ тѣхъ поръ, какъ я перестала быть ребенкомъ. Это должно быть настоящее шекспировское рождество. Я собираюсь приготовить подходящее рождественское угощеніе и списала даже для этого нѣсколько старинныхъ рецептовъ у Спицеръ. Пріѣзжайте такъ поздно, какъ хотите, Эдгаръ. Папа, навѣрно, рано уйдетъ спать; рождество будетъ имѣть на него такое же усыпляющее вліяніе, какъ на мистриссъ Тёрчиль, я въ этомъ увѣрена. Что касается Ферерсовъ, то они, вѣроятно, уѣдутъ сейчасъ же послѣ него и тогда мы можемъ на свободѣ веселиться въ билліардной, гдѣ ни одинъ смертный не услышитъ насъ.

— Вы, кажется, приготовляете настоящую оргію, нѣчто въ родѣ пира Нерона, сказалъ Джеральдъ, смѣясь надъ ея серьезностью.

— Отчего человѣку разъ въ жизни не повеселиться?

— Конечно, отчего нѣтъ, отвѣчалъ Джеральдъ.

Рождество было дѣйствительно веселое. Дафна положительно сіяла въ этотъ день.

— Я забрала себѣ въ голову, что буду счастлива, сказала она за завтракомъ, за которымъ сидѣла вдвоемъ съ Магдалиной за столомъ, украшеннымъ цвѣтами и стариннымъ серебромъ. Даже холодность отца не заморозитъ меня сегодня. Прошлое рождество я скучала въ Аньерѣ и завидовала Мартѣ Диббъ, родные которой взяли ее домой, и даже желала, чтобъ она захворала морской болѣзнью во время переѣзда чрезъ каналъ. Я провела этотъ день въ скучной, мрачной школьной комнатѣ, въ обществѣ полдюжины дѣвушекъ изъ Тулона, Тулузы и Каркасоны, а теперь я дома, съ тобой и хочу быть счастлива. Сегодня ничто не должно раздражать меня. Я надѣюсь, Лина, ты попробуешь мое угощеніе?

— Конечно, моя дорогая.

Лина дала своей младшей сестрѣ полную свободу дѣлать кулинарныя эксперименты въ обществѣ съ мистриссъ Спицеръ и поэтому Дафна сама занималась въ кухнѣ, совѣщаясь съ такими авторитетами, какъ Нейди или Вашингтонъ Ирвингъ. Къ обѣду, на которомъ присутствовалъ ея отецъ и ректорское семейство, Дафна не дѣлала никакихъ приготовленій, но она предположила устроить шекспировское угощеніе въ билліардной, въ полночь, если только тетя Рода уѣдетъ, хотя ея понятія о приличіи были настолько строги, что она могла рѣшиться остаться до тѣхъ поръ, пока не уѣдутъ молодые люди.

— Я хотѣла бы, чтобъ мы могли посадить у себя старую Спицеръ для того, чтобъ не нарушать приличія, сказала Дафна. Ты не можешь себя представить, какъ она прелестна въ своемъ праздничномъ платьѣ. Она сидѣла бы, добродушно улыбаясь, до тѣхъ поръ пока не уснула бы, тогда какъ тетя Рода принадлежитъ къ числу такихъ людей, которые никогда не засыпаютъ.

— Я сильно боюсь, что тебѣ не придется сегодня разстаться съ тетей Родой, Дафна, отвѣчала Магдалина. Она говорила, чтобъ для нея и для ректора приготовили голубую комнату, такъ какъ, если возвращаться вечеромъ домой, то у ректора можетъ сдѣлаться его бронхитъ.

— Его бронхитъ, конечно! вскричала Дафна. Онъ присваиваетъ себѣ эту болѣзнь, какъ будто ея никогда, ни у кого не было, кромѣ него. И такъ, они останутся ночевать. Это самое худшее, что только могло сегодня случиться. Повторяю тебѣ, тетя Рода принадлежитъ къ числу такихъ людей, которымъ никогда не хочется спать, она непремѣнно просидитъ столько же, сколько и мы.

— Ну что жъ? нашъ праздникъ будетъ тѣмъ классичнѣе и полнѣе. Тетя Рода будетъ представлять собою скелетъ.

Дафна рѣшилась быть веселой и была дѣйствительно весела, не смотря на мистрисъ Ферерсъ, которая была особенно нелюбезна къ своей младшей племянницѣ въ то время, какъ старшую осыпала похвалами и комплиментами.

Вѣрнаго раба Эдгарда не было, такъ какъ онъ долженъ былъ дважды ѣздить въ церковь со своей матерью, обѣдать съ нею и окружать ее всевозможнымъ вниманіемъ, насколько онъ былъ на это способенъ въ то время, когда сердце его было въ другомъ мѣстѣ.

Дафна непритворно чувствовала его отсутствіе. Впрочемъ, въ этотъ день, Джеральдъ Горингъ былъ въ веселомъ расположеніи духа, какъ будто онъ, также какъ и Дафна, забралъ себѣ въ голову, что этотъ торжественный день долженъ быть дѣйствительнымъ днемъ веселья.

Они всѣ вмѣстѣ ѣздили въ церковь и восхищались ея украшеніями изъ цвѣтовъ, сдѣланными по распоряженію Магдалины. Они благочестиво прослушали обѣдню, терпѣливо перенесли ректорскую проповѣдь, наполненную добрыми, старыми правилами и изрѣченіями, повторявшимися каждый годъ въ рождество.

Послѣ втораго завтрака, Магдалина, съ женихомъ и Дафной, отправилась посѣщать своихъ бѣдныхъ и всѣхъ фермеровъ, которые считали за величайшую честь рождественское посѣщеніе миссъ Лауфордъ.

Весело было смотрѣть на чисто накрытые столы съ десертомъ, стоявшіе въ каждомъ домѣ. У Дафны была цѣлая корзинка съ игрушками для дѣтей, корзинка, въ которую Джеральдъ непремѣнно хотѣлъ заглянуть, представляясь любопытнымъ.

Небо было мрачно и тѣмъ пріятнѣе было вернуться домой, въ комнату Магдалины, наполненную гіацинтами и фіалками, гдѣ предъ каминомъ уже былъ приготовленъ чай.

— Я боялась, что тетя Рода пріѣдетъ сюда къ чаю, сказала Дафна, садясь на свое любимое кресло въ уголкѣ у камина. Не правда ли, какъ пріятно, что мы можемъ воспользоваться еще лишнимъ часомъ для самихъ себя? Какъ пріятно сидѣть такимъ образомъ. Мнѣ кажется теперь, какъ будто у меня никогда не было никакихъ заботъ.

— А у васъ ихъ много въ другое время? насмѣшливо спросилъ Джеральдъ.

— Очень мало.

— Вѣроятно, нѣчто въ родѣ огорченія о неудавшемся платьѣ?

— Неужели вы думаете, торжественно возразила Дафна, что, потому что я живу въ хорошемъ домѣ и есть люди, которые любятъ меня, я не могу знать огорченій… кстати, теперь какъ разъ время разсказывать ужасныя исторіи о призракахъ! вскричала она, беря изъ рукъ сестры чашку и сахарницу. Лина, разскажи намъ исторію этого дома. Мнѣ хочется услышать что нибудь ужасное.

— Я должна сказать тебѣ, что не слыхала ни о какихъ привидѣніяхъ въ этомъ домѣ, отвѣчала Магдалина, каждый домъ, въ которомъ жили въ теченіе пятидесяти лѣтъ, какъ будто долженъ имѣть свою печальную исторію, но наши покойники являются намъ только во снѣ.

— Мистеръ Горингъ, я непремѣнно хочу слышать исторію о привидѣніяхъ, повторила Дафна. Именно въ этотъ день, въ этотъ часъ, въ этомъ прелестномъ полусвѣтѣ непремѣнно слѣдуетъ разсказать подобную исторію.

— Я очень люблю исторіи о привидѣніяхъ, старинныя германскія легенды, лѣниво отвѣчалъ Джеральдъ, спокойно усѣвшись въ кресло. Я обожаю призраки и тому подобныя вещи, но я никогда въ жизни не могъ запомнить ни одной исторіи.

— Но сегодня вы должны разсказать! раздражено вскричала Дафна. Можете не говорить о призракахъ, я удовлетворюсь хорошенькимъ убійствомъ. Кровь уже начинаетъ заранѣе застывать у меня въ жилахъ.

— Мнѣ очень жаль, что приходится разочаровать васъ, сказалъ Джеральдъ, но, хотя я слышалъ много печальныхъ исторій объ интересныхъ убійствахъ, но никогда не могъ запомнить подробностей. Я самымъ ужаснымъ образомъ перепуталъ бы разныя преступленія, смѣшалъ бы Руша съ Пальмеромъ, а Манинга съ Гроникеромъ, далъ бы пистолетъ въ руку, которая держала кинжалъ, или кинжалъ въ руку душителя. Нѣтъ, Дафна, я не разскащикъ. Лучше вы или Лина развлекайте меня, которая нибудь изъ васъ разскажетъ какую нибудь классическую исторію о Джонѣ Гальпенѣ или что нибудь въ этомъ родѣ.

— Джонъ Гальпенъ это ужасная, таинственная баллада. Нѣтъ, положительно, это ваша обязанность развлекать насъ. Не правда ли, Лина, онъ долженъ что нибудь разсказать?

— Да, это было бы пріятно въ этомъ полумракѣ, отвѣчала Лина, совершенно довольная, молча сидя между двумя людьми, которыхъ она такъ нѣжно любила и въ особенности довольная веселостью и хорошимъ расположеніемъ духа Дафны, а главное ея дружелюбнымъ отношеніемъ къ Джеральду.

— Слышите, вскричала Дафна, вамъ приказываютъ!

— Исторію, исторію, проговорилъ Джеральдъ своимъ лѣнивымъ тономъ, задумчиво глядя въ потолокъ, на который огонь камина отбрасывалъ фантастическій свѣтъ. Исторію о привидѣніяхъ или убійцахъ, трагическую, комическую или сантиментальную. Хорошо, я разскажу вамъ классическую исторію, которая старѣе этихъ холмовъ или лавровыхъ деревьевъ вашего сада, исторію вашей тёски, Дафна.

— Моей тёски? повторила дѣвушка глядя на огонь. Развѣ у меня когда нибудь была тёска? Неужели какой нибудь прадѣдушка или прабабушка были настолько глупы или жестокосердны, чтобъ дать невинному, безсознательному существу такое имя, какъ мое?

— Ваша тёска, о которой я говорю, жила въ незапамятныя времена, сказалъ Джеральдъ, съ задумчивой улыбкой. Она была дочь рѣчного бога и нимфы, свободное, неземное существо, прелестное, какъ мечта, измѣнчивое, какъ вѣтеръ. Многіе любили ее, но напрасно. Она любила лѣса, охоту, всѣ свободныя развлеченія, независимую жизнь дѣвушки. Она слѣдовала примѣру Діаны и желала жить и умереть отдѣльно отъ грубаго пола. Она желала быть лѣсной богиней, стоящей выше другихъ дѣвушекъ; часто отецъ говорилъ ей: „Дочь, ты должна подарить мнѣ сына. Дитя, ты должна подарить мнѣ внуковъ“. Но она, съ покраснѣвшими щеками, бросалась отцу на шею и отталкивала отъ себя факелъ Гименея, какъ будто любовь была преступленіемъ. „Позвольте мнѣ жить свободной какъ Діана, говорила она“. — „Дитя мое, возражалъ отецъ, долгъ запрещаетъ тебѣ имѣть подобныя желанія. Любовь найдетъ тебя“. Рѣчной богъ говорилъ роковую истину, любовь нашла Дафну. Она явилась ей въ божественной формѣ. Апполонъ влюбился въ нее. Апполонъ, богъ ума и свѣта, музыки и красоты. Онъ увидалъ ее и его сердце было охвачено огнемъ любви. Онъ увидалъ Дафну, съ небрежно развѣвающимися по вѣтру волосами, ея глаза были подобны звѣздамъ, а уста такъ прелестны, что нельзя было удержаться отъ желанія поцѣловать ихъ. Но жестокая нимфа, быстрѣе вѣтра, бросилась отъ него бѣжать. Напрасно просилъ онъ ее, напрасно умолялъ остаться. „Стой, моя красавица, кричалъ онъ. Тебя преслѣдуетъ не врагъ“. Но она бѣжала отъ него, какъ добыча отъ льва. „Остановись, кричалъ онъ, прекрати твое бѣгство, а я прекращу преслѣдованіе. Безумная, ты не знаешь, отъ кого бѣжишь. Ни горы, ни пропасти, не защитятъ тебя отъ того, кому повинуется все, отъ сына самого Юпитера, отъ бога, которому повинуется прошедшее, настоящее и будущее, отъ перваго изобрѣтателя лиры. Роковая стрѣла амура поразила мое сердце“. Но чѣмъ больше онъ просилъ, тѣмъ быстрѣе бѣжала отъ него Дафна, не обращая вниманія на острые камни, ранившіе ея обнаженныя ноги и вѣтеръ, развѣвавшій ея волосы. Богъ не находилъ болѣе словъ уговорить ее. Обезумѣвъ отъ любви, онъ лихорадочно преслѣдовалъ ее. Его руки почти касались ея развѣвающихся волосъ. Непреклонная нимфа чувствовала, что ея силы истощаются. Протянувъ руки, она стала молить рѣку: „О, отецъ! если твои волны могутъ спасти меня, приди мнѣ на помощь! О, мать земля! откройся и сокрой меня въ своихъ объятіяхъ, или какимъ нибудь быстрымъ измѣненіемъ уничтожь красоту, которая причиняетъ мнѣ это оскорбленіе“! Не успѣла она сказать этого, какъ вдругъ неподвижность оковала ея члены, прелестныя плечи покрылись темной корой, волосы превратились въ листья, руки въ вѣтви, а ея ноги, за минуту до того, столь быстрыя, внѣдрились въ землю. Фебъ обнималъ дерево, въ которое превратилась обожаемая имъ нимфа. Онъ покрывалъ нечувствительную кожу отчаянными поцѣлуями. Затѣмъ, убѣдившись, что нимфа потеряна для него навсегда, онъ вскричалъ: „Если ты не можешь быть моей, то будь навсегда священнымъ деревомъ Апполона! Будь вѣчно-зеленымъ лавромъ, и украшай мою голову и лиру. Твои вѣнки будутъ надѣвать на головы римскихъ героевъ! Твои вѣтви будутъ украшать дворцы цезарей. Будь вѣчно юной и сохрани красоту и свѣжесть на вѣки“.

— Бѣдная Дафна, со вздохомъ сказала Лина.

— Я думаю, скорѣе бѣдный Апполонъ, возразилъ Джеральдъ, онъ потерялъ больше. Что вы скажете о моей исторіи, миссъ Дафна?

— Мнѣ нравится моя тёска, отвѣчала Дафна. Если она рѣшалась на что нибудь, то дѣйствительно дѣлала это.

— Чистосердечіе — истинная добродѣтель, а упрямство — порокъ, замѣтилъ Джеральдъ. Я смотрю на дочь рѣчнаго бога, какъ на упрямую особу, холодное сердце которой предрасполагало ее къ превращенію въ дерево. Апполонъ сдѣлалъ для нея слишкомъ много.

ГЛАВА II.
Я думаю, что ея сердце полно имъ.

Всѣ слуги въ Саутъ-Гилѣ были старыми слугами. Сэръ Вернонъ былъ строгимъ и требовательнымъ господиномъ, но онъ требовалъ только возможнаго. Его домъ велся на широкую ногу и прислуга пользовалась привиллегіями, которыя едва ли могла бы имѣть въ другомъ мѣстѣ, поэтому люди оставались у него и старѣлись на службѣ.

Между этими старыми слугами была одна, вѣрность и преданность которой стояли выше всѣхъ. Это была Мовзеръ, горничная Магдалины, которая была горничной первой леди Лауфордъ до ея смерти и которая послѣ этого печальнаго событія, взяла на себя обязанности няньки сироты.

Она была вѣрна и предана Магдалинѣ, въ этомъ не было сомнѣнія, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, она считала себя привиллегированной особой, вслѣдствіе этой преданности, имѣющей право открыто выражать свое неудовольствіе всѣмъ, кто ей не нравится.

Съ перваго дня, какъ Мовзеръ взяла на себя обязанность няньки Магдалины, она глядѣла, какъ на дерзость, на всякое вмѣшательство, сама строго исполняла свою обязанность и не позволяла вмѣшиваться постороннимъ. Она глядѣла, какъ на врага, на всякаго посѣтителя, который желалъ видѣть ея воспитанницу, была на ножахъ съ тетей Родой, твердо убѣжденная, что тетка была посторонней, сравнительно съ нянькой.

— Развѣ я не сидѣла цѣлыя ночи у ея постели, когда у нея была скарлатина, говорила она, защищая свои права въ людской. Развѣ кто нибудь изъ вашихъ молодыхъ леди способенъ сдѣлать это?

Мистриссъ Спицеръ была убѣждена, что такія леди, найдутся, хотя, конечно, миссъ Рода Лауфордъ не принадлежала къ ихъ числу, она слишкомъ заботилась о своемъ комфортѣ.

Мовзеръ была далеко не образованная женщина. Она начала жизнь при тяжелыхъ условіяхъ и была уже слишкомъ стара, чтобъ начать образованіе. Она родилась въ одной изъ деревенекъ Варвикшира. Джеральдъ говорилъ Дафнѣ, что нѣтъ сомнѣнія, что Мовзеръ также воспитана, какъ мать Шекспира, Мери Арденъ. Въ ея лексиконѣ не было недостатка въ изысканныхъ словахъ, но она придавала имъ такое значеніе, какое ей хотѣлось.

Даже Дафна, когда имѣла смѣлость родиться и быть принесенной въ дѣтскую своей собственной нянькой, казалась Мовзеръ не имѣющей никакого права быть, тутъ. До тѣхъ поръ, пока Дафна была ребенкомъ и вторая нянька не оставляла дѣтской, между двумя воспитательницами была постоянная война, и достойная Мовзеръ только тогда вздохнула свободно, когда Дафна была отправлена въ школу, въ такія лѣта, въ какія дѣти богатыхъ людей рѣдко отправляются изъ дома, а вмѣстѣ съ нею, исчезла и вторая нянька. Дафна ушла такой же паріей, какой пришла.

— Наконецъ-то я могу вздохнуть свободно! вскричала Мовзеръ, открывая всѣ окна, чтобъ провѣтрить дѣтскую, какъ будто послѣ жидовскаго нашествія. Я почти задыхалась, когда она была здѣсь.

Сэръ Вернонъ, рѣдко видавшій Мовзеръ и знавшій, что она была преданной нянькой старшей дочери, очень мало обращалъ вниманія на слухи объ ея капризахъ, которые, время отъ времени, доходили до его ушей. Онъ по принципу старался подавить въ сестрѣ всякое желаніе находить недостатки въ слугахъ. До тѣхъ поръ, пока все, касавшееся его комфорта, шло въ домѣ, какъ по маслу, онъ не обращалъ никакого вниманія на то, что слуги могутъ быть непріятны для другихъ.

Онъ не обращалъ никакого вниманія на то, что Спицеръ была страшно дерзка съ тетей Родой, только бы обѣдъ былъ хорошо приготовленъ. Даже жалобы Роды на расточительность Спицеръ, не трогали его. Онъ зналъ, что у него выходитъ на столъ не болѣе того, что онъ можетъ дать, и потому не желалъ, чтобъ его мучили нѣсколькими фунтами масла, бутылками молока или десяткомъ яицъ, какъ это дѣлала его сестра..

— Если вы хотите управлять моимъ домомъ, Рода, то должны дѣлать это спокойно, а не мучить меня съ этими отвратительными подробностями, говорилъ онъ, въ отвѣтъ на что Рода пожимала своими изящными плечами и говорила, что, если брату нравится быть обкрадываемымъ, то это его дѣло, и она не будетъ вмѣшиваться.

— Я не люблю, чтобъ меня обкрадывали, но также не люблю, чтобъ мнѣ надоѣдали, рѣшительно сказалъ сэръ Вернонъ.

И Рода была достаточно умна, чтобъ болѣе не возвращаться къ этому предмету.

Заботясь о своемъ собственномъ комфортѣ и удовольствіяхъ, она болѣе не безпокоила брата домашними дрязгами, но все-таки продолжала ожесточенную борьбу съ врагами и прежде всего, съ Мовзеръ, которая глядѣла на миссъ Лауфордъ, какъ на человѣка, не имѣвшаго права стоять во главѣ этого дома.

Мовзеръ была служанкой старой школы: она постоянно расхваливала привычки и обычаи прошлаго поколѣнія. Она постоянно была одѣта въ платьѣ, которое было моднымъ тридцать лѣтъ тому назадъ, носила на шеѣ золотую цѣпь, на которой висѣли серебряные часы и настоящія, ручныя кружева.

У нея были рѣзкія, оживленныя черты лица и холодные глаза, съ рѣзкимъ выраженіемъ. Когда Магдалина выросла, Мовзеръ превратилась изъ няньки въ горничную. У нея не было особенныхъ способностей для исполненія обязанностей горничной: она не умѣла причесывать, не умѣла исполнять множества мелкихъ обязанностей, но она была выбрана матерью Магдалины, очень скромной молодой леди, за ея, всѣми уважаемое, происхожденіе. Она была дочерью одной старой женщины, которая тридцать лѣтъ служила семейству первой леди Лауфордъ и по этой причинѣ, болѣе чѣмъ по какой либо другой, Дженъ Мовзеръ была избрана для исполненія важныхъ обязанностей горничной.

Впрочемъ она была довольна знающа: она держала въ большомъ порядкѣ уборную своей госпожи. Она умѣла отлично мыть кружева, умѣла укладывать и раскладывать вещи и никогда не была безъ дѣла. Но тутъ и кончались ея способности. Она не могла ни поправить платья, ни сдѣлать какого нибудь ничтожнаго бантика. У нея было столько же вкуса, сколько у первой попавшейся деревенской бабы. Она не могла помочь своей госпожѣ въ придумываніи какого нибудь костюма. Къ тому же, она смотрѣла на новѣйшія моды, какъ на бичь посланный съ неба, который долженъ былъ привлечь на людей такое же наказаніе, какое постигло Содомъ и Гоморру.

Мовзеръ постоянно качала головой, глядя на костюмы Дафны, и думала, что это кончится дурно. Не такъ одѣвались молодыя дѣвушки во времена Мовзеръ. Шелкъ темныхъ цвѣтовъ, съ кружевными бертами, скромно покрывавшими плечи, былъ въ чрезвычайной модѣ. Тогда платья не имѣли того кокетливаго вида, который придается имъ теперь.

Напрасно Мовзеръ вздыхала объ этихъ счастливыхъ дняхъ своей молодости, когда царствовала простота. Теперь мистриссъ Ферерсъ тратила деньги ректора на платья, которыя показались бы дорогими для герцогини, двадцать пять лѣтъ тому назадъ.

Костюмы Дафны, которые она надѣвала съ позволенія Магдалины, по мнѣнію Мовзеръ, дѣлали дѣвушку похожей на актрису или на старинную картину.

Мовзеръ также мало любила Дафну теперь, какъ и тогда, когда она вторглась въ ея дѣтскую.

— Для всѣхъ было бы лучше, говорила Мовзеръ, если бы миссъ Дафна осталась въ школѣ еще года на два, тѣмъ болѣе, что теперь она только въ половину кончила свое образованіе.

— Почему это, Мовзеръ? спросилъ Джинманъ, камердинеръ сэра Вернона, хитро подмигивая глазами. Почему вы думаете это? или вы ее экзаменовали?

— Нѣтъ, мистеръ Джинманъ, но я надѣюсь, что я умѣю отличить безъ экзамена, кончено или нѣтъ образованіе молодой леди. Моя мать осталась вдовой, когда мнѣ было всего три года и она не имѣла возможности дать мнѣ большое образованіе, но я знаю, каковы должны быть молодыя леди. Развѣ кто нибудь можетъ сомнѣваться, что манеры миссъ Дафны только на половину образованы? Она носится по дому, точно вѣтеръ, то веселая, то, неизвѣстно почему, скучная.

— Она замѣчательно хороша, сказалъ Джинманъ.

— Она не выдерживаетъ ни малѣйшаго сравненія съ моей госпожей, возразила Мовзеръ.

— Да, конечно, у нея не такая правильная красота, но у нея гораздо больше шика, возразилъ лакей.

— Я не знаю, что вы подразумѣваете подъ шикомъ, но она врожденная кокетка. Можетъ быть, вы это и хотите сказать? Она, какъ двѣ капли воды, похожа на свою мать: тѣже манеры, тотъ же взглядъ, тотъ же тонъ голоса. Я желала бы, чтобъ ее не было въ домѣ. Я не могу быть спокойна до тѣхъ поръ, пока она здѣсь. Она виситъ надо мною, точно кинжалъ и я не знаю, когда онъ опустится.

— Какъ жаль, что она отказала молодому Тёрчилю, сказалъ Джинманъ, впрочемъ, я думаю, что рано или поздно, она возьметъ его.

— Нѣтъ, не возьметъ. Она не то думаетъ, многозначительно отвѣчала Мовзеръ.

— Такъ что же она думаетъ?

— Я знаю, чего она хочетъ. Я ее отлично знаю. Гораздо лучше, чѣмъ ея бѣдная, невинная сестра. Ея взгляды и гримасы меня не обманутъ. Я читаю въ ея душѣ, какъ въ книгѣ. Мистеръ Тёрчиль для нея недостаточно хорошъ, ей нуженъ кто нибудь получше. Но ея штуки ей не удадутся, пока Мовзеръ жива, какъ бы ни была она двулична.

Вся прислуга любила Дафну за ея ласковое обращеніе и доброту, но, такъ какъ люди склонны любить все таинственное, то всѣ съ удовольствіемъ слушали недоговоренные намеки Мовзеръ о дѣвушкѣ. Всѣ они предпочитали оклеветанную клеветницѣ, но, тѣмъ не менѣе, слушали послѣднюю.

Рождество прошло и приближалось время охотничьяго бала въ Стратфордѣ. Это было первое появленіе Дафны въ обществѣ, ея первый танцовальный вечеръ, первая поѣздка въ гости съ тѣхъ поръ, какъ она перестала быть ребенкомъ. Она въ первый разъ въ жизни должна была увидать вмѣстѣ все окрестное общество, небольшую часть котораго она видала во время ихъ визитовъ въ Саутъ-Гиль.

Ее много разъ приглашали туда и сюда, но сестра отклоняла всѣ приглашенія, желая, чтобъ первый дебютъ Дафны былъ чѣмъ нибудь болѣе блестящимъ, чѣмъ какой нибудь простой визитъ или приглашеніе на обѣдъ.

Дафна съ волненіемъ ожидала этого дня. Уже заранѣе начались разговоры о платьяхъ и тетя Рода непремѣнно пожелала явиться въ Саутъ-Гиль, дать свой совѣтъ.

— Для дебютантки, конечно, необходимо бѣлое платье, сказала Лина, объ этомъ не можетъ быть и спора.

Мистриссъ Ферерсъ строго сжала губы и бросила на Дафну критическій взглядъ.

— Бѣлый цвѣтъ слишкомъ мало оживляетъ, сказала она, какъ будто красота Дафны нуждалась въ оживленіи. Къ тому же, онъ придаетъ видъ невѣсты. Я думаю, что на балу будетъ около полдюжины только что вышедшихъ замужъ дамъ, я уже знаю что будутъ мистриссъ Доддъ Линдгоръ и митриссъ Фрэнкъ Лотрокъ.

— Я не думаю, чтобъ Дафна не могла выдержать сравненія съ которой нибудь изъ нихъ, отвѣчала Магдалина, нѣжно глядя на сестру, которая, по обыкновенію, сидѣла у ея ногъ, перебирая модныя картинки. Ну что, моя дорогая, ты нашла что нибудь, что тебѣ нравится?

— Ничего. Всѣ платья отвратительны. Всѣ они чрезъ-чуръ фантастичны, не будучи артистичными, множество оборокъ, буфовъ, бахромы. Прошу тебя, дорогая Магдалина, одѣнь меня для бала такъ, какъ ты всегда одѣваешь меня, по собственному вкусу, безъ малѣйшей помощи модныхъ картинокъ миссъ Пиперъ.

— Ты серьезно этого хочешь, моя дорогая? Ты въ самомъ дѣлѣ предпочтешь придуманный мною костюмъ — выбранному по модной картинкѣ?

— О! Безконечно!

— Въ такомъ случаѣ, я скажу тебѣ, что я хочу для тебя сдѣлать. Я хочу одѣть тебя, какъ одѣта Джульетта на портретѣ сэра Джошуа. Платье должно быть изъ самаго дорогого атласа, какой только можно достать, и сдѣлано настолько просто, насколько можно будетъ уговорить миссъ Пиперъ. Немного дорогихъ кружевъ на воротѣ и на рукавахъ и лишь единственное украшеніе — моя жемчужная нитка.

— Послушай, Магдалина, неужели ты считаешь, что слѣдуетъ позволить Дафнѣ появиться въ чужихъ перьяхъ? спросила мистриссъ Ферерсъ. Это можетъ дать ей фальшивыя идеи.

— Она совсѣмъ не будетъ въ чужихъ перьяхъ, Дорогая Дафна, я подарю тебѣ на новый годъ мою нитку жемчуга.

— Нѣтъ! нѣтъ, Лина! я не согласна лишать тебя твоихъ драгоцѣнностей. Я всегда думала, что со стороны евреевъ было дурно обокрасть египтянъ, прежде чѣмъ перейти чрезъ Чермное море.

— Дафна! вскричала тетя Рода, это ужасно такъ злоупотреблять священнымъ писаніемъ.

— Милая моя, я не люблю, чтобъ мнѣ противорѣчили, сказала Лина, не обращая никакого вниманія на замѣчаніе тетки, съ этой минуты жемчугъ твой. У меня болѣе драгоцѣнностей, чѣмъ я когда либо въ состояніи буду надѣть.

— Этотъ жемчугъ принадлежалъ вашей матери, Магдалина, и вы должны дорожить имъ.

— Моя мать любила дарить, а не копить, тетя Рода. Она стыдилась бы, если бы ея дочь была скупа. Такъ какъ же, Дафна, ты согласна? бѣлый атласъ и старинныя кружева, съ маленькой вѣткой стефанотисъ въ волосахъ?

— О! Лина, ничто не можетъ быть очаровательнѣе!

— А что вы надѣнете, Магдалина? спросила мистриссъ Ферерсъ съ недовольнымъ видомъ. Я надѣюсь, вы сдѣлаете себѣ новое платье?

— Конечно я не буду такъ расточительна. У меня есть золотистое атласное платье, которое я только одинъ разъ надѣвала на обѣдъ.

— Оно слишкомъ тяжело для бала. Нѣтъ, Лина, вы должны сдѣлать что нибудь новое, хотя бы для того, чтобъ поддержать меня. Я сначала хотѣла надѣть свѣтлосѣрое шелковое платье, которое вамъ такъ нравилось, но ректоръ настоялъ, чтобъ я выписала новое платье изъ Парижа.

— Отъ Ворта?

— О! нѣтъ, Лина. Неужели вы можете предполагать, чтобъ я была такъ расточительна. Я всегда заказываю себѣ платья въ Парижѣ, у одной портнихи въ улицѣ Вивьень. Она много лѣтъ была правой рукой у Ворта и шьетъ совершенно въ его стилѣ. Я написала ей, какой хочу цвѣтъ и сколько предполагаю истратить, а остальное она сдѣлаетъ все сама.

Было рѣшено, что Магдалина закажетъ себѣ новое свѣтлорозовое платье, отдѣланное чайными розами, которыя Макъ-Клоски такъ удачно выращивалъ среди зимы.

Мистриссъ Ферерсъ сдѣлала множество возраженій противъ бѣлаго атласа Дафны. Она была убѣждена, что платье къ ней не пойдетъ, что она будетъ чрезъчуръ обращать на себя вниманіе. Но Лина ни за что не отказывалась отъ своего намѣренія.

Она была достаточно рѣшительна, чтобъ при случаѣ отстоять свой взглядъ.

Когда разговоръ о платьяхъ былъ оконченъ, Рода встала.

— Прощайте, дорогая Лина. Я должна идти домой напоить ректора его предобѣденнымъ чаемъ, сказала она, закутываясь въ свою мѣховую шубу. Я могла бы избавить себя отъ безпокойства приходить сюда, обсуждать бальныя платья, такъ какъ вы не обратили никакого вниманія на мои мнѣнія.

— Съ вашей стороны, было очень мило придти, тетя, сказала Лина, цѣлуя ее. Къ тому же, вы не правы, говоря, что на ваши мнѣнія не обратили вниманія. Для вашего удовольствія я заказываю себѣ новое платье, хотя могла этого не дѣлать.

— Я увѣрена, что мистриссъ Пиперъ сошьетъ его дурно. Послѣднее ваше платье было слишкомъ узко. Она не годится въ подметки моей француженки, но вы непремѣнно хотите пользоваться услугами окружающихъ васъ людей.

— Я люблю тратить мои деньги дома, тетя, даже рискуя быть одѣтой прескверно.

— Да, конечно, въ ваши годы и съ вашей красотой, вы можете быть беззаботна, а я другое дѣло.

Новый годъ прошелъ очень тихо, даже тише чѣмъ въ прошломъ году, у мадамъ Тольмашъ, гдѣ воспитанницы приготовляли другъ другу сюрпризы въ видѣ коробочекъ съ конфектами и разныхъ бездѣлушекъ.

Исключая того, что Дафна, проснувшись, нашла у себя подъ подушкой нитку жемчуга, этотъ день ничѣмъ не отличался отъ другихъ.

Дафна сидѣла на своей маленькой постелькѣ, держа въ рукахъ нитку и глядѣла предъ собою въ окно на окружающій ландшафтъ.

— Каковъ то будетъ для меня новый годъ? Что то онъ принесетъ мнѣ? спрашивала она самою себя, съ полными слезъ глазами и выраженіемъ отчаянія на лицѣ. Что то принесетъ мнѣ новый годъ? Какое несчастіе? Счастья для меня быть не можетъ. Я потеряла надежду на него полтора года тому назадъ въ безумный, незабвенный лѣтній день… Если бы я умерла раньше, если бы со мной сдѣлалась скарлатина, какъ съ другими воспитанницами и я умерла бы тогда, эта было бы гораздо лучше, чѣмъ постоянно проходить мимо счастія. Какое горькое чувство, когда я съ нимъ, и какъ тяжело мнѣ, когда его нѣтъ… тяжело безъ него. Что можетъ быть ужаснѣе, какъ стыдиться самой себя, сознавать себя виновной и несчастной!..

Слезы полились у нея изъ глазъ. По временамъ изъ ея груди вырывались рыданія.

Наконецъ, она немного успокоилась и, поднеся къ губамъ ожерелье, нѣжно поцѣловала его.

— Оно будетъ для меня талисманомъ, сказала она про себя. Невинный даръ невинной души, такой же чистый и прекрасный, какъ она. Да, оно будетъ для меня талисманомъ. Да, я не буду болѣе грѣшить, не буду болѣе думать о томъ, думать о комъ грѣхъ… Я изгоню его изъ сердца… Я забуду мою любовь, человѣка, который держалъ мою руку въ тотъ лѣтній день и прочелъ на ней мою судьбу, печальную судьбу, такъ какъ, что можетъ быть хуже, какъ любить его? Онъ похитилъ мое сердце словами и взглядами, которые не значутъ для него ничего, а для меня составляютъ все, весь свѣтъ. О! я должна найти средство забыть его!.. Я должна научиться быть благоразумной!.. Что можетъ быть унизительнѣе, какъ любить человѣка, который никогда не будетъ любить меня!.. Какъ онъ презиралъ бы меня, если бы зналъ это, но я скорѣе умерла бы, чѣмъ позволила ему догадаться.

Одѣвшись, Дафна надѣла на шею подарокъ сестры. Жемчугъ казался не бѣлѣе шеи, которую онъ украшалъ.

— Я буду постоянно носить мой талисманъ… Онъ будетъ для меня тѣмъ же, чѣмъ для сказочнаго принца было кольцо, которое каждый разъ кололо ему палецъ, когда онъ хотѣлъ сдѣлать дурной поступокъ.

Она вышла изъ своей комнаты въ болѣе спокойномъ настроеніи, чѣмъ была послѣ пробужденія. Это было дѣйствіе жемчуга.

Она нѣжно поцѣловала сестру и поблагодарила ее за подарокъ.

На столѣ стоялъ открытый футляръ, а рядомъ съ нимъ корзинка съ лѣтними цвѣтами, корзинка, прямо прибывшая съ юга, изъ вѣчно полныхъ цвѣтами садовъ Средиземнаго моря.

Дафна прежде взглянула на футляръ, такова человѣческая натура. Въ футлярѣ былъ крестъ, изъ большихъ, прозрачныхъ голубыхъ сапфировъ, подарокъ который былъ бы достоинъ королевы. Цвѣты были розы, камеліи, фіалки и померанцевые цвѣты.

— О! Лина, вскричала Дафна, померанцевые цвѣты съ шипами! это дурное предзнаменованіе.

— Я надѣюсь, что нѣтъ, моя дорогая. Но я сама предпочла бы другіе. Не правда ли. какъ мило со стороны Джеральда выслать эти цвѣты прямо изъ Ниццы, какъ разъ къ новому году?

— А, такъ это онъ ихъ прислалъ?

— Кто же другой? А погляди, вотъ на этомъ хорошенькомъ бутонѣ камеліи есть записка съ надписью: „для Дафны“.

— Съ его стороны было очень любезно вспомнить о моемъ существованіи, съ горькой улыбкой сказала Дафна.

— Здѣсь есть для тебя еще нѣчто. Маленькій подарокъ, который Джеральдъ проситъ передать тебѣ отъ него. Онъ надѣется, что ты надѣнешь его на твой первый балъ.

Говоря это, Магдалина открыла маленькій, голубой бархатный футляръ и Дафна увидала овальный медальонъ изъ матоваго золота, поперекъ котораго шелъ рядъ сапфировъ, которые отливали, какъ лунный свѣтъ.,

— Нѣтъ, сказала Дафна, я не хочу принимать драгоцѣнностей ни отъ кого, кромѣ тебя. Я всегда буду принимать твои подарки. Для тебя составляетъ удовольствіе дарить мнѣ вещи, а для меня получать ихъ, но я не могу принять подарка отъ мистера Горинга, хотя вполнѣ цѣню его доброту.

— Дафна, онъ будетъ страшно оскорбленъ.

— Нѣтъ, не будетъ. Онъ пойметъ, что у меня также есть доля гордости. Отъ моей сестры, я приму все на свѣтѣ, отъ него ничего… кромѣ этого холоднаго, бѣлаго бутона.

Говоря это, она безсознательно и невольно поднесла цвѣтокъ къ губамъ. Но прикосновеніе къ цвѣтку заставило ее вздрогнуть, какъ будто его душа встрѣтилась съ ея душой; она пошатнулась и поблѣднѣла.

— Милая моя, у тебя сегодня совсѣмъ больной видъ, сказала Магдалина, поднявъ глаза съ подарка жениха, какъ разъ во время, чтобъ увидать блѣдность Дафны.

— Нѣтъ, я здорова, но сегодня очень холодное утро, отвѣчала Дафна, подходя къ огню и грѣя руки. Не думаешь ли ты, что первый день новаго года ужасный день; онъ невольно заставляетъ думать о будущемъ, глядѣть на прошлое и сожалѣть, что прожилъ еще лишній годъ. Я увѣрена, ты поѣдешь сегодня въ церковь?

— Отчего же тебѣ не поѣхать вмѣстѣ со мною, Дафна? каждый человѣкъ долженъ быть въ церкви въ первый день новаго года.

— Хорошо, если ты хочешь, я поѣду. Мнѣ все равно, быть въ церкви или гдѣ нибудь въ другомъ мѣстѣ.

— Дорогая моя, развѣ можно говорить объ этомъ такимъ образомъ?

— Не знаю. Я думаю, что я страшно нерелигіозна. Если бы я болѣе понимала религію, я, можетъ быть, была бы серьезнѣе, но когда я молюсь, моя молитва возвращается ко мнѣ назадъ, не услышанная. Я всегда прошу хлѣба, а получаю камень.

— Дорогая моя, это должно имѣть свои причины; Ты, вѣрно, не хорошо молишься. Горячая молитва всегда приноситъ благословеніе. Можетъ быть, она не дастъ тебѣ того, о чемъ ты молишься, но дастъ болѣе возвышенное счастіе, — спокойствіе душевное. Таковъ по большей части бываетъ отвѣтъ на горячую молитву.

— Очень можетъ быть. Я думаю, что я молюсь только въ половину. Мои слова поднимаются къ небу, а мысль остается на землѣ. Я слишкомъ люблю этотъ свѣтъ. Я поднимаю къ небу руки, но не сердце, оно привязано къ землѣ.

— Поѣдемъ въ церковь. Можетъ бытвъ этотъ торжественный день внушитъ тебѣ болѣе серьезныя мысли.

— Хорошо, Лина, я поѣду и буду молиться рядомъ съ тобою, молиться о томъ, чтобъ сдѣлаться болѣе похожей на тебя.

— Ну, это плохой примѣръ, улыбаясь отвѣчала Магдалина.

Въ эту минуту въ комнату вошелъ сэръ Вернонъ, блѣдный, истощенный болѣзнью, но полный достоинства.

Сэръ Вернонъ ѣздилъ въ церковь каждое воскресенье утромъ, когда считалъ себя достаточно здоровымъ, но всѣ остальныя религіозныя обязанности исполнялъ у себя въ комнатѣ, такъ что со смерти первой леди Лауфордъ въ Саутъ-Гилѣ не было никогда семейныхъ молитвъ и прислуга была свободна выбирать свой собственный путь къ небу.

Магдалина пошла на встрѣчу къ отцу, поздравить его съ новымъ годомъ, Дафна продолжала стоять на колѣняхъ предъ каминомъ, глядя на огонь и чувствуя, что поздравленіе съ ея стороны было бы излишне.

— Я буду счастливъ, пока ты будешь со мною, сказалъ сэръ Вернонъ, цѣлуя старшую дочь и, противъ обыкновенія, вспомнивъ самъ о ребенкѣ, котораго не любилъ, онъ погладилъ Дафну по ея золотистой головкѣ. Здравствуй, Дафна, желаю тебѣ счастія въ будущемъ году, любезно сказалъ онъ.

Дафна молча повернулась отъ огня, взяла руку отца и поднесла ее къ губамъ.

Она въ первый разъ позволяла себѣ подобную вольность и сердце отца было тронуто, не смотря на грацію Дафны, не смотря на роковое сходство съ матерью.

— Благословите меня также, отецъ! вскричала она.

— Благослови тебя Богъ, дитя мое!

— Благодарю васъ, папа, это хорошее начало года, сказала Дафна. Я не думаю, чтобъ послѣ этого я чувствовала себя, какъ Исавъ.

— Дорогая моя! Какія ты дѣлаешь сравненія, вскричала Магдалина. Въ чемъ ты когда либо походила на Исава? Развѣ я когда нибудь огорчала тебя?

— Сознательно — никогда, отвѣчала Дафна, садясь рядомъ съ Магдалиной, которая наливала чай сэру Вернону. Ты моя благодѣтельница, мой ангелъ хранитель, не твоя вина, если я по природѣ, по рожденію принадлежу къ племени Измаила.

ГЛАВА III.
Она вдругъ упала безъ чувствъ.

Вторая недѣля января на половину прошла и наступилъ вечеръ охотничьяго бала.

Какая дѣвушка восемьнадцати лѣтъ, хотя бы сердце ея было полно таинственнаго горя, могла бы безъ волненія ожидать перваго бала, да при томъ еще такого, на ксторомъ должно было присутствовать все лучшее общество Варвикшира.

Дафна всѣмъ сердцемъ отдалась прелести минуты.

Съ перваго дня новаго года, она была необыкновенно кротка и ровна. Отцовское благословеніе, казалось, смягчило ея рѣзкій характеръ.

Она ѣздила въ церковь съ Магдалиной и молилась отъ всего сердца. Она даже терпѣливо выслушала проповѣдь многоуважаемаго Мармадюка Ферерса.

Она такъ измѣнилась послѣ новаго года, что даже мистриссъ Ферерсъ удостоила сказать, съ покровительственнымъ видомъ, что Дафна начинаетъ становиться благоразумнѣе.

Она сама чувствовала себя необыкновенно мужественной и твердой. Она избѣгала, насколько возможно, того, чье общество было для нея такой пріятной отравой и была необыкновенно добра къ своему преданному Эдгару. Она много занималась, въ особенности музыкой и въ частности Мендельсоновскими пѣснями безъ словъ и влагала столько души въ патетическіе пассажи не подозрѣвая, что это занятіе только еще болѣе развиваетъ ея страсть. Не подозрѣвая опасности и твердо рѣшившись изгнать изъ своего сердца безумную привязанность, она питала свою страсть поэзіей и музыкой, но была совершенно чистосердечна въ своемъ желаніи забыть его.

— Если моя тёска могла бѣжать отъ Бога, то нѣтъ сомнѣнія, что мнѣ удастся закалить мое сердце противъ человѣка, который не обращаетъ на меня вниманія, съ гнѣвомъ говорила она сама себѣ.

День охотничьяго бала доставилъ ей достаточно удовольствія, чтобъ заставить забыть всѣ другія мысли.

Миссъ Пиперъ сшила платье такъ хорошо, какъ будто родилась и жила въ Парижѣ.

Бѣлое атласное платье Дафны восхитительно охватывало ея стройную фигуру. Оно было бѣлаго жемчужнаго цвѣта, напоминавшаго старинныя картины.

Съ своими вьющимися волосами, украшенными вѣткой стефанотиса, Дафна казалась портретомъ Джульетты, нарисованнымъ сэромъ Джошуа. На ней было такое платье, какое надѣвали актрисы, играя Джульетту сто лѣтъ тому назадъ. Нитка жемчуга украшала прелестныя бѣлыя плечи.

Все, начиная отъ платья и кончая маленькими башмаками, не тѣми невозможными инструментами пытки, придуманными французами въ видѣ башмачковъ, а башмаками съ низкими каблучками, все имѣло самый старинный видъ; но этотъ видъ былъ очарователенъ и Магдалина была въ восторгѣ отъ результата своей выдумки.

— Вы не находите, что платье немного утрировано, сказала мистриссъ Ферерсъ, мрачно глядя на свѣжее личико Дафны, отъ сравненія съ которымъ ея собственный цвѣтъ лица казался желтѣе, чѣмъ обыкновенно, когда она случайно бросила на себя взглядъ въ зеркало изъ за плеча племянницы.

Сама она была одѣта въ костюмъ, состоявшій изъ мудренаго соединенія малиноваго бархата съ атласомъ цвѣта кремъ, который француженка, изъ улицы Вивьенъ, прислала мистриссъ Ферерсъ два часа тому назадъ, продержавъ ее въ настоящей агоніи послѣдніе три дня. Это было роскошное модное платье, настолько перепутанное, что казалось удивительнымъ, какъ можетъ все это держаться вмѣстѣ.

Бархатная кираса была зашнурована сзади золотымъ шнуркомъ; бархатный шарфъ, обшитый золотой бахрамой, спускался на цѣлое волнистое море атласа кремъ, которое тянулось сзади леди на нѣсколько футовъ, такъ что мистриссъ Ферерсъ было настолько же неудобно двигаться самой, насколько ея шлейфъ долженъ былъ затруднять другихъ.

Но за то платье было несомнѣнно сшито по самой послѣдней модѣ, и было однимъ изъ тѣхъ, которыя могутъ возбудить сильную зависть въ женскомъ сердцѣ.

— Я не удивляюсь, что вы презрительно глядите на мое короткое платье, тетя Рода, сказала Дафна, поворачиваясь предъ зеркаломъ и глядя на свои башмаки, но, я думаю, что когда дѣло дойдетъ до танцевъ, то мнѣ будетъ удобнѣе, чѣмъ вамъ, съ вашимъ бархатнымъ трэномъ.

— Я едва ли буду много танцовать, съ достоинствомъ отвѣчала мистриссъ Ферерсъ. Я даже не знаю, слѣдуетъ ли мнѣ вообще танцовать, какъ женѣ духовной особы.

— Въ такомъ случаѣ, вамъ придется сидѣть, обернувъ вокругъ ногъ вашъ шлейфъ, чтобъ люди не ходили по нему, возразила Дафна.

Была холодная, ясная ночь. Луна ярко освѣщала дорогу.

Сэръ Вернонъ рѣшился сопровождать своихъ дочерей на балъ. Это было съ его стороны жертвою его удобствомъ и комфортомъ, но онъ чувствовалъ, что обязанъ былъ сдѣлать это.

— Я останусь тамъ не больше часа, сказалъ онъ, а затѣмъ Роджеръ отвезетъ меня домой и успѣетъ вернуться ко времени вашего возвращенія. Я думаю, что лошади не слишкомъ устанутъ, проѣхавъ два раза.

— Дорогой отецъ, сказала Магдалина, какъ мило съ вашей стороны ѣхать съ нами.

Выпивъ по чашкѣ чаю, тщательно завернувшись въ шубы и шотландскія шали, три леди и сэръ Вернонъ усѣлись въ ландо и поѣхали въ Стратфордъ по ярко освѣщенной луною дорогѣ.

Маленькій городокъ, казалось, совершенно преобразился: повсюду свѣтъ и толпа, множество экипажей двигалось одинъ за другимъ къ городской залѣ.

Дафнѣ казалось, что имъ придется просидѣть въ экипажѣ всю ночь, глядя на толпу, наполнявшую улицу, и выслушивая критическія замѣчанія.

— Не правда ли, какая эта хорошенькая?

— Брюнетка красивѣе всѣхъ.

— Боже мой! поглядите на брилліанты этой старой леди.

— Это леди Виллерби.

— Нѣтъ, дуралей, не она.

— Боже мой! какія у нея прелестные волосы.

— Какъ жаль, если намъ придется простоять на улицѣ весь вечеръ, сказала Дафна съ отчаяніемъ, прислушиваясь къ крикамъ полисмэновъ, командовавшихъ кучерамъ двигаться впередъ.

Имъ пришлось подождать около двадцати минутъ, затѣмъ, наконецъ, экипажъ остановился у подъѣзда.

Эдгаръ и Джеральдъ у дверей ожидали компанію изъ Саутъ-Гиля. Эдгаръ, рискуя быть обвиненнымъ въ томъ, что бросилъ мать, которую усадилъ въ уголкѣ бальной залы, ожидалъ Дафну.

— Я думалъ, что вы никогда не пріѣдете, сказалъ онъ, подавая Дафнѣ руку и такимъ образомъ завладѣвъ ею.

— Я боялась, что намъ придется провести весь вечеръ на улицѣ, сказала Дафна.

Джеральдъ подалъ руку Магдалинѣ. Сэръ Вернонъ слѣдовалъ за ними съ сестрой.

Сапоги съ высокими каблуками вполнѣ шли къ ея платью, но были неудобны для передвиженія. Къ счастію, она была довольно легка, а то, стараясь поспѣвать за братомъ, она рисковала сломать себя ногу.

Бальная зала была уже полна народомъ, такъ какъ обитатели Саутъ-Гиля пріѣхали уже поздно, вслѣдствіе желанія тети Роды, страшно боявшейся пріѣхать въ числѣ первыхъ.

Танцы были въ полномъ разгарѣ. Повсюду мелькали охотничьи костюмы и мундиры офицеровъ изъ Варвикшира и Ковентри. Въ комнатѣ было болѣе двухъ сотъ человѣкъ.

— Я думаю, что къ полночи будетъ триста, сказалъ Эдгаръ, обращаясь къ Дафнѣ. Балъ обѣщаетъ быть блестящимъ. Онъ напоминаетъ, что дается разъ въ два года.

— Кстати, отчего вы не надѣли краснаго, охотничьяго костюма? онъ гораздо красивѣе, чѣмъ вашъ черный фракъ.

— Вы такъ думаете. Если бы я только зналъ, прошепталъ Эдгаръ, но я былъ увѣренъ, что вы, увидя меня въ красномъ, разсмѣетесь.

— Я думаю, что да, спокойно отвѣчала Дафна, но все-таки вы казались бы въ немъ лучше, чѣмъ во фракѣ.

Эдгаръ чувствовалъ большое сожалѣніе. Онъ самъ долго обсуждалъ, что надѣть, и только мысль, что Дафна найдетъ его смѣшнымъ, склонила его на сторону чернаго фрака. А теперь, она же говорила ему, что въ охотничьемъ костюмѣ онъ былъ бы лучше.

Зала была длинная и высокая комната, которой предшествовали большія сѣни съ колонами.

Зала была освѣщена большой люстрой посрединѣ и двумя маленькими по бокамъ. На стѣнахъ висѣли портретъ королевы Анны и неизбѣжный портретъ Шекспира, нарисованный Виллаболемъ.

— Вы видите, сказалъ Джеральдъ, поворачиваясь къ Дафнѣ, вашъ варвикширскій идолъ. Куда ни повернешься, онъ повсюду. Отчего бы не оказать, хоть маленькій почетъ, обыкновенному человѣчеству, хотя бы въ лицѣ Гюя, рыцаря первыхъ рыцарскихъ временъ. Онъ былъ мужествененъ, вѣренъ, благочестивъ, самоотверженъ и преданъ всю свою жизнь. Но, по всей вѣроятности, вы даже и не слышали о немъ?

— Вы ошибаетесь, я очень хорошо знаю Гюя и, конечно, онъ съ успѣхомъ могъ бы занимать здѣсь мѣсто, сказала Дафна.

Въ это время они дошли до угла, въ которомъ сидѣла мистриссъ Тёрчиль.

Эта почтенная дама представляла собою изображеніе неутѣшнаго одиночества, такъ какъ леди, съ которой она разговаривала о своихъ слугахъ, встала посмотрѣть на своихъ дочерей, которыя, въ голубыхъ шелковыхъ джерсе и кашмировыхъ юбкахъ, казалось, какъ будто приготовились для акробатическихъ представленій.

— Я очень рада, что вы пріѣхали, вскричала бѣдная мистриссъ Тёрчиль, лицо которой прояснилось при видѣ Магдалины. Въ комнатѣ страшно жарко и, кромѣ того, такое множество чужихъ. Мнѣ кажется какъ будто я никого здѣсь не знаю.

— О! матушка! какъ можно это говорить, когда здѣсь Гильдробсы, Вестерны и Гильеры и Тркинсы! вскричалъ Эдгаръ, нанизывая одно имя на другое.

— Все, что я могу сказать, это то, что, если въ комнатѣ и были мои знакомые, то никто не позаботился подвести ихъ ко мнѣ, возразила мистриссъ Тёрчиль, слегка обиженная исчезновеніемъ сына.

Въ эту минуту подошелъ сэръ Вернонъ и мистриссъ Ферерсъ, которыхъ мистриссъ Тёрчиль встрѣтила улыбкой, довольная быть въ числѣ такихъ извѣстныхъ людей.

Идя по комнатѣ подъ руку съ братомъ и повсюду встрѣчая знакомыя лица, тетя Рода чувствовала, что ея платье имѣетъ успѣхъ и что француженка изъ улицы Вивьенъ не даромъ получаетъ деньги.

Всѣ глядѣли на Дафну. Ея молодость, свѣжесть, ея дѣтская улыбка и веселое оживленіе, когда она разговаривала съ Эдгаромъ и Джеральдомъ, очаровывали всѣхъ. Ея манеры было непринужденны, въ ней не было и тѣни кокетства. Она казалась веселымъ, счастливымъ ребенкомъ, вся жизнь котораго сосредоточивается на счастіи минуты.

— Кто эта хорошенькая дѣвушка въ бѣломъ атласномъ платьи, похожая на старинную картину? спрашивали всѣ.

Одна молодая леди, прелести которой немного пострадали въ теченіе семи сезоновъ, которые она выѣзжала, глядѣла на Дафну въ лорнетъ и презрительно сказала:

— Она недурна, но ея красота не выдержитъ болѣе полгода.

— Ея красота зависитъ единственно отъ цвѣта лица, говорила другая. Чрезъ годъ она потеряетъ свою свѣжесть и будетъ самой незамѣтной дѣвушкой.

— Тогда, я полагаю, она будетъ краситься, какъ это дѣлаютъ другія, возразилъ кавалеръ этой дамы. Она будетъ красить карминомъ губы и т. д.

Леди бросила на него презрительный взглядъ своихъ подрисованныхъ глазъ.

— Будемъ надѣяться, что она не спустится до этого, съ достоинствомъ сказала она.

Въ успѣхѣ Дафны не было сомнѣнія. Не пробыла она и часу въ залѣ, какъ была уже признана царицей бала. Всѣ толпились, чтобъ поглядѣть на нее.

Она ходила по залѣ подъ руку съ отцемъ. Это было ея первое появленіе въ обществѣ. Друзья отца приставали къ нему, чтобъ онъ скорѣе представилъ ихъ дочери. Знатныя пожилыя дамы желали съ ней познакомиться. Все общество знало сэра Вернона и всѣ выражали желаніе познакомиться съ его младшей дочерью.

Ея бальная карточка наполнилась, прежде чѣмъ она успѣла опомниться.

— Ваша маленькая Дафна имѣетъ успѣхъ, сказалъ Джеральдъ своей невѣстѣ, танцуя съ нею вальсъ. Всѣ Апполоны побѣгутъ за нею.

— Я очень рада. Мнѣ доставляетъ удовольствіе видѣть ее веселой, нѣжно отвѣчала Магдалина.

— Я надѣюсь, что это восхищеніе не вскружить ей голову?

— Конечно, она слишкомъ благоразумна и серьезна для этого, отвѣчала Магдалина, нѣсколько оскорбленная этимъ замѣчаніемъ, но, конечно, она очень впечатлительна и нуждается, чтобъ съ ней обходились какъ можно осторожнѣе какъ вамъ нравиться ея платье?

— Очаровательно. Навѣрно это вашъ вкусъ.

— Да, она предоставила мнѣ свободу сдѣлать, что я хочу.

— И въ вознагражденіе она очаровательна. У нея не такая спокойная, правильная красота, какъ у моей Лины, но у нея такая очаровательность и капризная измѣнчивость, что трудно придумать что нибудь лучше.

Чрезъ нѣсколько времени онъ стоялъ около Дафны, сидѣвшей рядомъ съ теткой и окруженной полдюжиной молодыхъ людей и, конечно, въ томъ числѣ и Эдгаромъ.

— Я надѣюсь, королева, что вы оставили для меня какой нибудь танецъ? сказалъ Джеральдъ, беря у нея изъ рукъ бальную карточку.

— Не знаю. Всевозможные люди писали въ ней свои имена.

— Всевозможные люди? повторилъ Джеральдъ, разсматривая карточку. Вамъ слѣдовало бы быть немного почтительнѣе къ вашимъ кавалерамъ въ ваши годы. У васъ на карточкѣ всѣ лучшія здѣшнія имена и они не внушаютъ вамъ ни малѣйшаго уваженія, но какъ могли вы не оставить для меня хотя бы одного маленькаго вальса? Позвольте васъ пригласить на первый вальсъ во время ужина?

— Но я боюсь, что я уже приглашена.

— Не можетъ быть. Я торжественно просилъ у васъ одинъ вальсъ на вашемъ первомъ балу. Вы, можетъ быть это забыли? но я помню и требую моихъ правъ. Въ этомъ случаѣ я поступлю, какъ настоящій Шейлокъ.

— Если бы вы лучше знали Шекспира, то знали бы, что Шейлокъ ничего не получилъ, улыбаясь отвѣтила ему Дафна.

— Онъ былъ старый идіотъ, вотъ и все. Помните, первый вальсъ во время ужина.

Онъ ушелъ приглашать Лину на лансье. Это былъ послѣдній танецъ предъ ужиномъ.

Сэръ Вернонъ уже давно исчезъ. Мистриссъ Ферерсъ стояла рядомъ съ драгунскимъ маіоромъ въ великолѣпномъ мундирѣ, и находила, что она и ея кавалеръ составляютъ красивую картину.

По окончаніи этого танца Эдгаръ сидѣлъ рядомъ съ Дафною, немного измученной продолжительнымъ вальсомъ.

— Могу я вести васъ къ ужину? спросилъ онъ.

— Благодарю васъ, нѣтъ. Мой послѣдній кавалеръ въ красномъ…

— Клинтонъ Четвиндъ, владѣлецъ Герруби, поправилъ Эдгаръ.

— Сказалъ мнѣ, что всего лучше танцовать въ то время, когда почти всѣ гости ужинаютъ въ столовой. Вы можете принести мнѣ мороженнаго, если хотите.

Эдгаръ повиновался.

Когда онъ вернулся съ мороженнымъ, Дафна уже исчезла съ мѣста и онъ самъ былъ увлеченъ толпою, стремившейся къ ужину.

Мистеръ Тёрчиль спѣшилъ найти добродушнаго охотника, который повелъ бы его мать къ ужину и, увидавъ издали сѣрое атласное платье, отдѣланное для этого случая фіолетовымъ бархатомъ, подъ руку съ спортсмэномъ въ красномъ, онъ успокоился и вернулся обратно въ опустѣлую залу, гдѣ пятнадцать или двадцать паръ танцовали вальсъ; Дафна танцовала съ Джеральдомъ. Магдалина сидѣла въ амбразурѣ окна, съ нѣсколькими подругами, и Эдгаръ направился къ ней.

— Вы не пошли ужинать? спросилъ онъ ее, какъ-будто говорилъ что нибудь особенно геніальное.

— Нѣтъ. Впрочемъ, если Джеральдъ захочетъ, я пойду послѣ этого танца; но я думаю, что мнѣ будетъ пріятнѣе, съѣсть дома бутербродъ и выпить чашку чаю, чѣмъ ѣсть здѣсь самыя изысканныя кушанья.

Всѣ танцоры уже остановились, одна Дафна съ Джеральдомъ все еще кружились; подъ звуки задумчивой мелодіи они двигались въ совершенной гармоніи, хотя танцовали вмѣстѣ въ первый разъ.

Мистеръ Горингъ ни разу не приглашалъ Дафну танцовать съ нимъ, во время ея послѣобѣденныхъ упражненій съ Эдгаромъ, онъ довольствовался тѣмъ, что любовался ею или же дѣлалъ нѣсколько туровъ съ Магдалиной подъ музыку Дафны.

Въ этотъ вечеръ его рука въ первый разъ обнимала ея талію, а ея золотистая головка лежала у него на плечѣ.

Ему казалось, что они только вчера видѣлись въ Фонтенебло, все, что было между этимъ, для него не существовало, какъ будто исчезло въ какой-то пропасти. Онъ забылъ весь міръ, кромѣ прелестнаго цвѣтка юности и красоты, который держалъ въ своихъ объятіяхъ, забылъ любимую женщину, всю ея грацію и красоту и жилъ минутой, какъ птица, не думая о будущемъ.

Музыка играла все тише и тише и, наконецъ, замолкла; съ послѣднимъ ея звукомъ Джеральдъ наклонился къ золотистой головкѣ Дафны и шепнулъ ей на ухо одно слово, но это одно слово было цѣлой исторіей страсти, любви, которую онъ напрасно старался подавить.

Послѣднія звуки музыки смолкли вмѣстѣ съ этимъ словомъ.

Дафна стояла рядомъ со своимъ кавалеромъ, блѣдная, какъ смерть.

— Прошу васъ, отведите меня къ сестрѣ.

Онъ подалъ ей руку и тихо повелъ ее къ группѣ у окна, но, прежде чѣмъ Магдалина успѣла подвинуться, чтобъ дать сестрѣ мѣсто рядомъ съ собою, Дафна зашаталась и упала бы, если Эдгаръ не успѣлъ подхватить ее.

— Ей дурно, вскричалъ онъ, воды!.. водки!.. чего нибудь.

Онъ распахнулъ окно, поддерживая Дафну лѣвой рукой.

Холодный зимній воздухъ ворвался въ окно. Блѣдныя губы Дафны задрожали, темныя глаза открылись съ дикимъ выраженіемъ, она оглянулась вокругъ, затѣмъ, тихо опустилась рядомъ съ Магдалиной, которая обняла ее за талію.

— Дорогая моя, ты слишкомъ много танцовала, ты совсѣмъ измучилась, нѣжно сказала Лина.

— Да, послѣдній вальсъ былъ лишнимъ, прошептала Дафна, дрожа, но теперь мнѣ совсѣмъ хорошо, Лина. Это были пустяки, ничего больше, какъ бальная жара.

— Но ты устала, мы поѣдемъ сейчасъ же, какъ только найдемъ тетю Роду.

— Я пойду отыщу ее, сказалъ Джеральдъ, который до сихъ поръ молча глядѣлъ на эту сцену, тогда какъ сердце его сильно билось, а совѣсть начинала мучить.

Онъ подумалъ о Юліи, о первомъ поцѣлуѣ въ бесѣдкѣ, первомъ роковомъ поцѣлуѣ, началѣ всего.

— Моя нѣжная Юлія! насколько она прелестна, и насколько невинна, думалъ онъ, ведя подъ руку красное бархатное платье, заключавшее въ себѣ мистриссъ Ферерсъ. Дай мнѣ, Боже, силу сохранить ея чистоту.

— Я совсѣмъ не такая хорошая танцорка, какъ думала, говорила Дафна, глядя на Эдгара съ усталой улыбкой. Я не думала, чтобъ кто нибудь могъ утомить меня.

— Ты согласна ѣхать домой, моя дорогая? повторила Магдалина. На сегодня тебѣ достаточно танцовать.

— Больше чѣмъ достаточно.

— Позвольте мнѣ вашъ билетикъ, я принесу вамъ платье изъ передней, сказалъ Эдгаръ. Я избавлю васъ отъ большаго безпокойства.

— Если вы будете такъ добры, я буду въ восторгѣ.

— Давайте мнѣ нумеръ.

— Семьдесятъ девятый.

— Конечно, всѣ на одномъ нумеръ?

Онъ поспѣшно вышелъ изъ залы.

Въ это время, послѣ ужина, публика начала возвращаться въ залу. Эдгаръ съ шалями въ рукахъ догналъ Джеральда и мистриссъ Ферерсъ, прощавшуюся со своимъ маіоромъ.

— Что такое думаетъ Дафна, дѣлая подобныя исторіи на своемъ первомъ балу? сказала тетя Рода, раздраженная, что приходится уѣзжать. Впрочемъ, это вполнѣ на нее похоже.

— Увѣряю васъ, она не притворялась, съ негодованіемъ сказалъ Эдгаръ. Она блѣдна, какъ смерть.

— Въ такомъ случаѣ, она слишкомъ много танцовала. Я терпѣть не могу ни въ чемъ злоупотребленій. Я очень рада, что брата нѣтъ тутъ, чтобъ видѣть это.

— Я полагаю, что сэръ Вернонъ имѣетъ достаточно причинъ гордиться своей дочерью сегодня вечеромъ, чтобъ имѣть возможность простить ей легкое нездоровье, возразилъ Эдгаръ, которому кровь бросилась въ лицо отъ негодованія.

Дафна, закутанная въ бѣлую ротонду, казалась блѣдной отъ волненія, идя подъ руку съ Эдгаромъ, окруженная кавалерами на будущіе танцы, которые упрекали ее за ранній отъѣздъ.

— Мнѣ очень жаль, говорила она, стараясь казаться веселой, но я заплачу мой долгъ, чрезъ два года. Приглашенія могутъ остаться во всей силѣ.

Безъ сомнѣнія, чрезъ два года, на новомъ охотничьемъ балу, многіе изъ ея кавалеровъ должны были вспомнить ея общество и ея блѣдное лицо.

Чрезъ пять минутъ, три леди уже сидѣли въ экипажѣ, тогда какъ Эдгаръ медлилъ затворять дверцы и поправлялъ платье Дафны. Въ ту самую минуту, когда онъ хотѣлъ, наконецъ, закрыть дверцу, не имѣя никакого предлога медлить болѣе, Дафна взяла его за руку и пожала ее.

— Какъ вы добры, ласково сказала она, глядя на него глазами, которые казались ему прелестнѣе всѣхъ звѣздъ небесныхъ. Какъ вы добры, какъ постоянны и вѣрны.

Эти слова были имъ вполнѣ заслужены, но они произвели на него такое впечатлѣніе, что онъ не въ состояніи былъ отвѣтить ни одного слова, а только могъ крѣпко пожать ея руку, затѣмъ, осторожно заперъ дверцу.

— Домой, кучеръ! крикнулъ онъ взволнованнымъ голосомъ, что, впрочемъ, было совершенно излишне, такъ какъ ни кучеръ, ни лакей, ни лошади не подозрѣвали, чтобъ можно было ѣхать куда нибудь въ другое мѣсто, кромѣ дома.

ГЛАВА IV.
На горе или счастье, на смѣхъ или слезы.

Эдгаръ вернулся въ большую залу съ такимъ блаженствомъ въ сердцѣ, что все окружающее казалось ему сномъ, какъ будто въ послѣднюю минуту танцоры, свѣтъ, музыка, знакомыя лица, все расплылось, а онъ остался въ мірѣ одинъ со своимъ счастіемъ.

Онъ былъ въ эту минуту настолько близокъ къ идеѣ Берклея о свѣтѣ, насколько могъ такой матеріальный человѣкъ, какъ онъ. Мысли и чувства составляли весь его міръ, все остальное могло быть ни чѣмъ инымъ, какъ плодомъ его воображенія. Онъ жилъ мыслею и чувствомъ, а сердце его было полно одной идеей и эта идея была Дафна.

Бальная зала безъ Дафны казалась ему пустой, хотя его сердце наполняло счастье, доброта и снисходительность ко всѣмъ окружающимъ, но» въ тоже время, ему хотѣлось бѣжать отъ этого празднества и, подойдя къ матери, которая сидѣла въ уголкѣ съ тремя другими леди, онъ спросилъ мистриссъ Тёрчиль, согласна ли она посмотрѣть еще одинъ или два танца.

— Мнѣ очень нравится глядѣть на нихъ, Эдгаръ, сказала она, но я очень благодарна провидѣнію, что въ мое время мнѣ не приходилось танцовать въ такихъ узкихъ платьяхъ. Я гдѣ то читала, что такія узкія платья и короткія таліи, носили въ періодъ Французской революціи и что многія изъ дамъ доходили до того, что появлялись съ босыми ногами, хотя это слишкомъ возмутительно, чтобъ быть справедливымъ. Все, что я могу сказать, это выразить надежду, что нынѣшнія моды, не могутъ служить признакомъ приближенія революціи въ Англіи, хотя я не очень была бы удивлена, еслибъ это было такъ. Однако, Эдгаръ, ступай, найди себѣ хорошую даму и вальсируй. Со времени послѣдняго бала въ прошломъ году, ты сдѣлалъ удивительные успѣхи въ танцахъ.

— Я очень радъ, что вы такъ думаете, матушка, но я не буду болѣе танцовать сегодня. Я никого не приглашалъ послѣ ужина, кромѣ Дафны, а она уже уѣхала.

— А! Лауфорды уже уѣхали? Хорошо, если ты не будешь танцовать, то, можетъ быть, и мы бы хорошо сдѣлали, если бы отправились домой, сказала мистриссъ Тёрчиль, замѣтившая, что большая часть лучшаго общества потихоньку уѣзжала, не желая быть смѣшанной со всей массой.

Эдгаръ, очень довольный уѣхать, подалъ матери руку и повелъ ее въ переднюю, гдѣ она закуталась въ теплую, немного старомодную шубу, покрывавшую ее съ ногъ до головы.

Голова молодаго человѣка была полна счастливыхъ мечтаній въ то время, какъ онъ ѣхалъ по дорогѣ въ Гауксъярдъ подъ блестящимъ небомъ, усѣяннымъ звѣздами.

— Не правда ли, какая восхитительная ночь, матушка? вскричалъ онъ.

Но только выразительное храпѣніе было отвѣтомъ почтенной матроны.

Онъ былъ совсѣмъ одинъ и счастливъ быть однимъ. — Одинъ со своимъ новымъ счастіемъ, окруженный молчаніемъ, полнымъ образомъ его любви. Она ласково заговорила съ нимъ и сдѣлала его счастливѣйшимъ человѣкомъ на землѣ. Она сама протянула ему руку и горячо пожала ея. Она, которая была къ нему такъ холодна, которая не выражала ни малѣйшаго признака нѣжнаго чувства, а только одну откровенную сестринскую привязанность, которая казалась ему жестокостью!

Но въ этотъ вечеръ, она опустила на него взглядъ и этотъ взглядъ былъ такъ нѣженъ, такъ очарователенъ.

— Мой ангелъ, твое прелестное сердце, наконецъ, растаяло, говорилъ онъ самъ себѣ. Кто не согласился бы быть постояннымъ, надѣясь на такое вознагражденіе?

Онъ любилъ Дафну всего полгода, но эти полгода казались ему жизнью, а все, что было до этого, только прологомъ. Его жизнь началась съ той минуты, когда онъ познакомился съ Дафной.

Правда, онъ воображалъ, что любилъ Магдалину, прелестную леди, наполнявшую его юношескія мечты, но это былъ только фальшивый свѣтъ. Онъ даже нѣсколько стыдился, что могъ такъ ошибаться въ своихъ собственныхъ чувствахъ. Онъ припомнилъ прогулку по полямъ изъ Саутъ-Гиля къ дому ректора, когда онъ повѣрялъ свое горе, симпатизировавшей ему Дафнѣ, когда она, его теперешній идеалъ, его Богъ на вѣки, казалась ему не болѣе, какъ хорошенькой пансіонеркой въ кисейномъ платьѣ. Была ли она тогда та же Дафна? Былъ ли онъ тотъ же Эдгаръ? Теперь она была его богиней и онъ удивлялся, что ему могла когда нибудь нравиться другая женщина. Онъ могъ только удивляться, какъ преданно и беззавѣтно онъ этотъ любить, или лучше сказать, думать, что любитъ, Магдалину.

— Ромео былъ таковъ же, говорилъ онъ самъ себѣ, припоминая послѣднее чтеніе Шекспира, утромъ онъ любилъ Розалинду, а вечеромъ уже былъ безъ ума отъ Джульетты; а критики говорятъ, что Шекспиръ зналъ человѣческое сердце.

Въ эту ночь сонъ былъ невозможенъ для владѣльца Гауксъярда.

Онъ былъ очень счастливъ, что до утра оставалось недолго. Едва только начало разсвѣтать, какъ онъ наскоро одѣлся и вышелъ изъ дома, и самъ, собственноручно, въ нѣсколько минутъ, осѣдлалъ Черную Жемчужину.

Въ этотъ день ему казалось, что онъ способенъ былъ бы укротить самаго дикаго коня.

Онъ быстрымъ галопомъ поскакалъ отъ своего дома и послѣ долгой скачки по дорогѣ и по лѣсу, замучивши лошадь, шагомъ возвратился въ Гауксъярдъ между десятью и одинадцати часами, какъ разъ во время, чтобъ застать мать, сидящую за завтракомъ и удивлявшуюся, какъ могла она такъ долго проспать.

Послѣ этого необычайно поздняго завтрака, мистеръ Тёрчиль отправился посмотрѣть на лошадей, что онъ регулярно дѣлалъ каждый день, когда не ѣздилъ на охоту.

— Кажется, она очень измучена, сказалъ онъ, смотря на Черную Жемчужину.

— Да, вы сегодня, должно быть, сдѣлали порядочный конецъ, сэръ, отвѣчалъ конюхъ, не церемонившійся съ своимъ господиномъ, котораго онъ обожалъ. Надѣюсь, что вы не думаете ѣхать на ней завтра на охоту?

— Нѣтъ, поѣду, если только будетъ хорошая погода. Развѣ вы думаете, что она не успѣетъ отдохнуть?

— Я думаю, что вы замучили ее на цѣлую недѣлю.

— Бѣдняжка! сказалъ Эдгаръ, входя въ стойло и гладя рукой красивую черную голову. Впрочемъ, ты также виновата въ этомъ, какъ и я самъ. Мнѣ кажется, мы оба были, какъ бѣшеные. Но ты можешь дѣлать еще разныя глупости до тѣхъ поръ, пока не будешь возить леди.

— Надѣюсь, сэръ, вы не думаете посадить даму на эту лошадь? спросилъ грумъ.

— Напротивъ того, думаю. Мнѣ кажется, что она будетъ очень красива подъ дамскимъ сѣдломъ.

— Очень можетъ быть, сэръ, но едва ли леди будетъ довольна, Жемчужина ее сразу измучитъ.

— Ты такъ думаешь, Джерве? Въ такомъ случаѣ, мы найдемъ для леди что нибудь поудобнѣе, какую нибудь лошадь безопасную, какъ домъ, и красивую, какъ картина, заключилъ Эдгаръ, не блиставшій особенно поэтическими сравненіями. Если вы услышите, что продается что нибудь хорошее, дайте мнѣ знать.

— Слушаю, сэръ.

Казалось бы немного рано думать о лошади для жены, прежде чѣмъ пріобрѣсти жену, но Эдгаръ, ободренный короткой фразой Дафны, видѣлъ будущее въ розовомъ свѣтѣ и казался увѣреннымъ въ счастьи.

Ему хотѣлось, какъ можно скорѣе снова увидать Дафну, чтобъ услышать отъ нея подтвержденіе своихъ надеждъ.

Выйдя изъ конюшни, онъ отправился гулять по саду, съ нетерпѣніемъ ожидая минуты, когда можно было бы, не нарушая приличія, явиться въ Саутъ-Гиль. Ему невозможно было отправиться туда раньше втораго завтрака. Очевидно, всѣ должны были утомиться послѣ бала. Можетъ быть самое удобное было бы пріѣхать къ предъобѣденному чаю. Въ это время, обыкновенно, дамы бываютъ наиболѣе дружелюбно расположены.

Погода была такъ хороша, что Эдгаръ рѣшился идти пѣшкомъ, довольный, что такимъ образомъ можетъ убить время между вторымъ завтракомъ и пятичасовымъ чаемъ.

Это было очаровательное путешествіе по полямъ и хотя Эдгаръ отлично зналъ каждый уголокъ дороги, но онъ любилъ природу во всѣхъ ея видахъ, и красота зимняго дня также нравилась ему, какъ и очаровательный лѣтній ландшафтъ.

Онъ думалъ по дорогѣ о Дафнѣ, представлялъ себѣ ея улыбку и снова чувствовалъ горячее прикосновеніе ея руки.

Онъ не сомнѣвался, что Магдалина или сэръ Вернонъ пригласятъ его обѣдать и затѣмъ въ теченіе вечера ему удастся встрѣтиться съ глаза на глазъ съ Дафной или въ зимнемъ саду или въ корридорѣ.

Его сердце и умъ были такъ полны, что онъ хотѣлъ, какъ можно скорѣе сказать то, что имѣлъ сказать, онъ рѣшился спросить ее, не раскаивается ли она въ своей жестокости въ тотъ вечеръ въ Гауксъярдѣ, а затѣмъ, затѣмъ… Она взглянетъ на него своими нѣжными глазами, какъ глядѣла вчера ночью, а онъ заключитъ ее въ свои объятія.

Онъ не представлялъ себѣ, чтобъ въ жизни могло существовать болѣе полное счастіе. Смерть могла придти къ нему въ эту минуту и онъ былъ бы счастливъ умереть.

Начинало уже темнѣть, когда онъ пришелъ въ Саутъ-Гиль. Холмы и поля уже закутались во мракъ.

Въ окнахъ дома виднѣлся свѣтъ, казавшійся Эдгару встрѣчавшимъ его привѣтомъ.

— Миссъ Лауфордъ дома? спросилъ онъ.

— Нѣтъ, съ рѣшительнымъ видомъ отвѣчалъ лакей. Есть что-то оскорбительное въ тонѣ лакея, который говоритъ вамъ, что его господъ нѣтъ дома. Совершенно другимъ тономъ говоритъ это горничная, ей всегда какъ будто хочется утѣшить васъ, она какъ будто симпатизируетъ вашему огорченію. Иногда она даже предлагаетъ вамъ безплодное утѣшеніе, въ видѣ того, что ея барыня только что сейчасъ ушла, или желаетъ подкрѣпить васъ надеждой, что вашъ другъ возвратится домой обѣдать. Она всегда довольна, если можетъ хоть немного утѣшить ваше сожалѣніе.

Слуга мужчина глядитъ на васъ совершенно равнодушнымъ взглядомъ. Онъ коротко говорить: «нѣтъ дома», и на лицѣ его не выражается ничего и даже скорѣе кажется, какъ будто онъ хочетъ сказать: «нѣтъ дома для васъ».

Но Эдгаръ былъ не такой человѣкъ, чтобъ потерять мужество изъ за перваго препятствія.

— А дома ли миссъ Дафна Лауфордъ?

Лакей думалъ, что присутствіе или отсутствіе младшей дочери, которая не была наслѣдницей, не имѣетъ никакого значенія и, въ видѣ снисхожденія, объявилъ, что миссъ Дафна Лауфордъ можетъ быть и дома.

Затѣмъ, далѣе, онъ снизошелъ до того, что сообщилъ, что старшая миссъ Лауфордъ отправилась въ аббатство съ мистриссъ Ферерсъ и мистеромъ Горингомъ посмотрѣтъ на постройку.

— Я пойду и самъ найду миссъ Дафну, сказалъ Эдгаръ, желая избѣгнуть излишнихъ церемоній. Я думаю, что она, вѣроятно, въ меленькой гостиной.

Пройдя мимо лакея, онъ прямо направился въ маленькую гостиную, въ которой чувствовалъ себя, какъ дома въ послѣднія десять лѣтъ.

Въ комнатѣ не горѣло ни лампы, ни свѣчей, Дафна сидѣла, одна, предъ растопленнымъ каминомъ, въ низкомъ качающемся креслѣ. Она не держала въ рукахъ ни книги, ни работы, а только болонка Флуфъ лежала у нея на колѣняхъ. Она сидѣла, закрывъ глаза, и Эдгаръ осторожно подошелъ къ ней, думая, что она спитъ.

Но, при шумѣ его шаговъ, она подняла голову и взглянула на него, нисколько не удивленная его появленіемъ.

— Я надѣюсь, вамъ лучше, и вы окончательно поправились послѣ вчерашней усталости? нѣжно началъ онъ.

— Я чувствую себя отлично, сердито отвѣчала Дафна, ярко покраснѣвъ. Пожалуйста, прошу васъ, не занимайтесь этимъ. Я просто немного устала отъ вальса, вотъ и все.

Ея недовольный тонъ рѣзко противорѣчилъ вчерашней ласковости. Сердце Эдгара сжалось отъ ея словъ.

— Вы совсѣмъ однѣ? боязливо спросилъ онъ.

— Если не считать Флуфа и попугая, то одна, но они очень хорошіе товарищи, отвѣчала Дафна, снова улыбаясь и глядя на него съ обычнымъ дружелюбіемъ.

О! какъ далеко было это чувство отъ того, которое онъ хотѣлъ пробудить.

— Магдалина отправилась въ аббатство съ тетей Родой и мистеромъ Горингомъ сейчасъ же послѣ втораго завтрака. Какъ кажется, оранжерею, наконецъ, окончили. Я же страшно устала и сошла сюда только часъ тому назадъ.

— Я очень радъ, что вы могли спать, сказалъ Эдгаръ. Для меня же это было свыше силъ.

— Я не думаю, чтобъ кто нибудь могъ хорошо спать послѣ бала, отвѣчала Дафна. Въ ушахъ все еще звучитъ музыка, вамъ кажется, что вы кружитесь въ воображаемомъ вальсѣ. Я всю прошлую ночь думала о донѣ Рамиро и доннѣ Кларѣ.

— Это ваши друзья? спросилъ Эдгаръ.

При этомъ вопросѣ глаза Дафны засверкали, но она не засмѣялась, а только поглядѣла на него съ сострадательной улыбкой.

— Вы никогда не читали Гейне?

— Никогда. Это интересно?

— Генрихъ Гейне? Развѣ вы не знаете, что это быль нѣмецкій поэтъ, великій поэтъ, почти такой же, какъ Байронъ.

— Къ сожалѣнію, я не знаю по-нѣмецки.

— О! большинство его произведеній переведено и хотя они не вполнѣ походятъ на оригиналъ, но все таки даютъ нѣкоторое понятіе.

— Кто этотъ донъ Рамиро? спросилъ Эдгаръ, все еще бродя во мракѣ.

— Герой одной баллады, ужасной баллады. Онъ умеръ и его невѣста согласилась выйдти за другаго. Онъ же обѣщался, что будетъ на ея свадьбѣ, и онъ пришелъ и сталъ танцовать съ нею. Она же не знала, что онъ умеръ, и упрекала его, зачѣмъ онъ пришелъ въ черномъ плащѣ на ея свадьбу, и спрашивала его, почему его лицо такъ блѣдно, а руки холодны, какъ ледъ. Между тѣмъ, они все время кружились и кружились подъ звуки музыки и на всѣ ея вопросы онъ отвѣчалъ: «развѣ я не сказалъ, что приду»… У меня всю ночь не выходила изъ головы эта ужасная баллада и когда, наконецъ, я заснула, то мнѣ снилось, что я снова на балу, но вмѣсто Стратфордской залы, это было въ готическомъ дворцѣ въ Толедо, и я танцовала съ дономъ Рамиро, его блѣдное, мертвое лицо глядѣло на меня. Все окружающее изчезло, а мы съ нимъ все танцовали въ темной, холодной залѣ.

Она вздрогнула при воспоминаніи о своемъ снѣ и закрыла лицо руками, какъ бы желая не видать отвратительнаго привидѣнія.

— Вамъ не слѣдовало бы читать такихъ стиховъ, сказалъ Эдгаръ.

— О! нѣтъ, подобныя вещи очаровательны! Вы знаете, я люблю стихи. Какъ только я выучилась по-нѣмецки, я стала читать Гейне. Его стихи такъ хороши, такъ полны отчаянія.

— У васъ слишкомъ пылкое воображеніе, сказалъ Эдгаръ. Вамъ слѣдовало бы читать болѣе серьезную прозу.

— Нѣтъ, смѣясь возразила Дафна, я люблю такія книги, которыя заставляютъ меня забывать себя и переносятъ въ другой міръ.

— Но если они уносятъ васъ въ могилы, къ призракамъ и мертвецамъ, то я не знаю, что въ этомъ можетъ быть хорошаго.

— Не знаете. Но бываетъ время, когда подобныя вещи все-таки лучше своихъ собственныхъ мыслей.

— Развѣ у васъ могутъ быть тяжелыя мысли? нѣжно спросилъ Эдгаръ. У васъ не можетъ быть тяжелыхъ воспоминаній и печальныхъ мыслей. Развѣ, можетъ быть, вы сожалѣете, что были такъ жестоки ко мнѣ? прибавилъ онъ, найдя соединительную связь.

Онъ придвинулъ свой стулъ ближе къ ней. Она сидѣла въ мягкомъ креслѣ, задумчиво глядя на огонъ, который отражался на ея волосахъ.

Если бы она глядѣла ему прямо въ лицо, среди бѣлаго дня, Эдгаръ Тёрчиль едва ли рѣшился бы на подобную смѣлость.

— Я очень сожалѣла объ этомъ вчера вечеромъ, когда вы были такъ добры ко мнѣ, сказала она.

— Добръ къ вамъ?… Да что я такое сдѣлалъ?

— Вы были такъ благородны и добры. Я увидѣла это вчера ночью, какъ будто сердце ваше вдругъ раскрылось предо мною, какъ книга. Мнѣ кажется, что я въ первый разъ вполнѣ узнала васъ. Вы вѣрны и преданны, вы джентельмэнъ до глубины сердца. Всѣ люди должны были бы походить на васъ, но, къ сожалѣнію, этого нѣтъ.

— Вы должны имѣть очень мало опытности въ этомъ отношеніи, сказалъ Эдгаръ, сердце котораго усиленно билось. Если вы въ состояніи вѣрить мнѣ, если вы дѣйствительно думали то, что сказали мнѣ вчера, то почему не хотите вы сдѣлать меня совершенно счастливымъ? Я такъ нѣжно, такъ преданно люблю васъ, какъ только можетъ любить человѣкъ, и если вамъ можетъ доставить удовольствіе имѣть честнаго человѣка вашимъ преданнымъ рабомъ, то вы лучше всего сдѣлаете, если возьмете меня. Я знаю, что я недостоинъ васъ, что вы по уму, по граціи и красотѣ настолько выше меня, насколько звѣзды небесныя. Но болѣе блестящій человѣкъ, можетъ быть, не будетъ такъ покоренъ всѣмъ вашимъ желаніямъ и не будетъ въ состояніи до такой степени забыть свое собственное я, быть вашимъ рабомъ, какъ я, не имѣть никакихъ желаній, кромѣ вашей воли.

— Нѣтъ, вскричала Дафна, если бы вы были моимъ мужемъ, я предпочла бы, чтобъ вы заставили меня повиноваться!.. Я не такъ глупа, чтобъ желать имѣть раба.

— Возьмите меня въ мужья и мы потомъ рѣшимъ кто долженъ повиноваться, измѣнившимъ голосомъ сказалъ Эдгаръ, стараясь приблизиться къ ней, насколько позволяло кресло.

— Я очень люблю васъ. Кромѣ Магдалины, я люблю васъ больше всѣхъ, прошептала Дафна, но я не чувствую къ вамъ ни капли того, что называется любовью. Можетъ быть, я дѣлаю дурно, что говорю такъ откровенно, но я хочу, чтобъ вы знали истину.

— Если вы любите меня настолько, чтобъ выйдти за меня замужъ, то я доволенъ.

— Вы говорите правду? Вы согласились бы принять дружбу вмѣсто любви? Довѣріе и уваженіе, вмѣсто того чувства, которое описываютъ въ романахъ?

— Я не имѣю особенной склонности къ романамъ. Что же касается довѣрія и уваженія, то это нѣчто и… до тѣхъ поръ, пока нѣтъ никого, кого бы вы любили болѣе…

На лицѣ Дафны, повернутомъ къ огню, промелькнуло мимолетное волненіе, но Эдгаръ могъ видѣть только ея золотистые волосы и маленькій кусочекъ уха.

— Кого могу я любить? сказала она съ притворнымъ смѣхомъ.

— Въ такомъ случаѣ, моя дорогая, я предпочитаю ваше уваженіе любви всякой другой женщины, и буду такъ преданно любить васъ, что вы полюбите меня, прежде чѣмъ мы проживемъ нашу жизнь, сказалъ Эдгаръ, беря руку, которая неподвижно лежала на шелковистой шерсти Флуфъ.

Болонка отвѣчала на эту дерзость глухимъ ворчаніемъ.

— Прошу васъ, не думайте, чтобъ я уже согласилась! вскричала Дафна, почувствовавшая это пожатіе, которымъ онъ, казалось, хотѣлъ присвоить ее себѣ. Вы должны дать мнѣ время обдумать. Я не хочу отвѣтить вамъ легкомысленно. Если я когда нибудь буду вашей женой, я хочу быть такой же благородной, какъ и вы.

— Скажите только, что вы согласны быть моею женою и не безпокойтесь болѣе о моей судьбѣ.

— Дайте мнѣ нѣсколько дней!.. Хоти нѣсколько часовъ на размышленіе,

— Но почему же не сейчасъ?.. Отчего не сейчасъ? страстно умолялъ онъ.

— Дайте мнѣ хоть маленькій срокъ, отвѣчала Дафна, слабо улыбаясь его нетерпѣнію, которое казалось ей немного дѣтскимъ, такъ какъ она не испытывала его страсти, не была одушевлена его надеждой и была, такъ сказать, внѣ круга его мыслей.

— Если уже вы очень спѣшите получить отвѣтъ, такъ хорошо, я дамъ его вамъ сегодня.

— Благослови васъ Богъ, моя дорогая!

— Не благодарите заранѣе. Отвѣтъ, можетъ быть, будетъ нѣтъ.

— Нѣтъ, это теперь невозможно. Вы не захотите вторично разбить мое сердце.

— Ну, вы почините его также, какъ послѣ прежнихъ развитій, отвѣчала Дафна, засмѣявшисъ по своему прежнему обыкновенію. Магдалина первая разбила вамъ его и вы поправили его настолько, что могли снова предложить его мнѣ… Хорошо, хорошо, если вы непремѣнно хотите получить отвѣтъ сегодня, то я согласна;, но я сначала хочу поговорить съ Линой.

— Я знаю, что она будетъ на моей сторонѣ.

— По всей вѣроятности. Надѣюсь, вы будете здѣсь обѣдать и не уйдете раньше одиннадцати часовъ? Вы знаете окно моей комнаты?

— Знаю ли я его? вскричалъ Эдгаръ. Знаю ли и его? Можно ли было спросить Ромео, знаетъ ли онъ балконъ Джульетты?

— Хорошо. Въ такомъ случаѣ, въ десять минутъ двѣнадцатаго, будьте подъ моими окнами. Если отвѣтъ будетъ нѣтъ, то ставни будутъ закрыты и все будетъ темно. Если же отвѣтъ будетъ да, то на окнѣ будетъ стоять лампа.

— О! благословенный свѣтъ! Я надѣюсь, что лампа будетъ тамъ.

— А теперь не будемъ болѣе говорить объ этихъ глупостяхъ, повелительно сказала Дафна, я напою васъ чаемъ.

— Положите въ него ядъ и покончите со мною разомъ, если лампѣ не суждено стоять на окнѣ.

— Глупый человѣкъ! неужели вы думаете, что я сама знаю лучше васъ, какой будетъ отвѣтъ. Мы всѣ игрушки судьбы.

Въ эту минуту дверь осторожно отворилась и лакей вошелъ съ маленькимъ, накрытымъ столикомъ, на которомъ стоялъ прелестный турецкій сервизъ.

Это былъ послѣдній подарокъ мистера Горинга своей невѣстѣ.

Съ этой минуты Дафна не хотѣла сказать ни одного нѣжнаго слова своему ухаживателю. Она разговаривала о гостяхъ, которые были на балѣ, спрашивала подробности о каждомъ изъ нихъ, о барышнѣ въ палевомъ платьѣ, о дамѣ, на которой почти не было лифа, объ охотникахъ и о квакерахъ, и давала Эдгару такъ много работы съ отвѣтами, что онъ не имѣлъ времени заговорить о любви, хотя его сердце было полно ею.

Скоро Магдалина и Джеральдъ присоединились къ парочкѣ у камина.

Они сдѣлали объѣздъ, чтобъ завезти мистриссъ Ферерсъ домой. Джеральдъ въ первый разъ увидалъ Дафну послѣ бала.

— Лучше? спросилъ онъ съ дружеской лаконичностью.

— Благодарю, отлично. Я совсѣмъ не была больна, также коротко отвѣчала Дафна.

Мистеръ Горингъ сѣлъ въ темный уголъ и молча глядѣлъ на маленькую группу у чайнаго столика.

— Должна я позвонить, чтобъ подали еще чаю, или же вы пили въ аббатствѣ? съ дѣловымъ видомъ спросила Дафна.

— Мы пили чай въ комнатѣ леди Джеральдины, сказала Магдалина. Я хотѣла бы, чтобъ ты пошла съ нами. Какъ прелестна эта комната, освѣщенная огнемъ камина. Оранжереи уже окончены и наполнены деревьями, какіе прелестные цвѣты, я не понимаю, гдѣ столько Макъ-Клоски могъ ихъ найти.

— Нѣтъ ничего легче, какъ сдѣлать это, когда имѣешь у банкира постоянно на текущемъ счету пятьдесятъ тысячъ фунтовъ, отвѣчалъ Эдгаръ. Моей женѣ придется довольствоваться немногими старыми померанцовыми деревьями, которыя находятся въ Гауксъярдѣ уже нѣсколько столѣтій.

Тонъ, которымъ были сказаны слова: «моя жена» вывелъ Джеральда изъ задумчивости. Въ этихъ словахъ слышался цѣлый міръ блаженства и торжества,.

— Онъ снова просилъ ея руки и она согласилась, подумалъ Джеральдъ, не зная радоваться ему или сердиться.

Не лучше ли было, что она могла выдти за своего вѣрнаго почитателя и счастливо пройти жизнь по избитой дорогѣ.

Нѣкогда онъ говорилъ себѣ, что она не такое существо, которое могло бы спокойно пройти жизненный путь, что она такая дѣвушка, которой суждено быть героиней какой нибудь романической исторіи, но развѣ героини романовъ самыя счастливыя изъ женщинъ? Развѣ была счастлива молодая женщина, зашитая въ мѣшокъ и брошенная въ Босфоръ, хотя ея судьба вдохновила поэта написать самую лучшую поэму, которая была когда нибудь написана? Развѣ Сафо была особенно счастлива? А Геро, Элеонора, Джульетта?.. Ихъ слава были результатомъ исключительныхъ несчастій, а не исключительныхъ радостей.

Греки были вполнѣ справедливы, когда говорили, что счастливѣйшая изъ женщихъ та, у которой нѣтъ никакой исторіи.

Сэръ Вернонъ явился въ ту минуту, когда всѣ говорили объ оранжереѣ и спросилъ чашку чаю, что было съ его стороны необычайной снисходительностью, которая крайне польстила Дафнѣ.

Она позвонила, чтобъ подали свѣжій чай.

— Не безпокойся, моя дорогая, дай мнѣ то, что есть, сказалъ сэръ Вернонъ съ большей добротой, чѣмъ когда либо обращался съ нею. И такъ, ты была слишкомъ утомлена, чтобы выдти къ завтраку, тетка говорила мнѣ, что ты очень много танцовала.

— Это былъ ея первый балъ, вмѣшалась Лина.

— Да, первый, но, надѣюсь, не послѣдній. Теперь она сдѣлала свой дебютъ и получитъ множество приглашеній. Одинъ мой пріятель говорилъ мнѣ, будто Дафна царица бала.

— Безъ сомнѣнія, съ жаромъ вскричалъ Эдгаръ. Я видѣлъ, что двѣ пожилыя дамы встали на стулъ, чтобъ только увидѣть ее.

— Это должно быть, рѣшительно, добродушно сказалъ сэръ Вернонъ, бросивъ ласковый взглядъ на свою златокудрую дочь.

— Я удивляюсь, что люди могли смотрѣть на меня, когда въ комнатѣ была Лина, отвѣчала Дафна.

— Да, но Лину знаютъ всѣ, отвѣчалъ отецъ, довольный этой похвалою любимой дочери, а ты была новинкой.

Противъ воли, сэръ Вернонъ гордился ея успѣхомъ, гордился, что всѣ его сосѣди признали ее никогда невиданной красавицей, невиданной съ тѣхъ поръ, какъ умерла его вторая жена, которая кружила всѣмъ головы двадцать лѣтъ тому назадъ. Правда, красота была для нея роковымъ даромъ, роковымъ для нея и для него и онъ говорилъ себѣ, что красота Дафны также опасна и всегда глядѣлъ на нее болѣе съ подозрѣніемъ, чѣмъ съ любовью, а теперь ему нравился ея тріумфъ и невольно смягчалъ его чувства.

Въ этотъ день они сидѣли вокругъ маленькаго столика, какъ самое счастливое семейство въ мірѣ.

Магдалина была въ восторгѣ отъ своего будущаго дома, благодарна своему жениху за ту щедрость, съ которой онъ исполнялъ всѣ ея желанія.

Эдгаръ былъ въ самомъ счастливомъ расположеніи духа, Дафна весела, сэръ Вернонъ необычайно откровененъ въ словахъ и обращеніи.

Если Джеральдъ былъ немного молчаливѣе, чѣмъ остальные, то никто не обратилъ вниманія на его сдержанность. Онъ былъ немного задумчивъ весь день и, когда Магдалина спросила его о причинѣ, онъ отвѣчалъ, что не совсѣмъ здоровъ.

Вечеромъ, послѣ обѣда, всѣ собрались въ билліардной, за исключеніемъ Дафны, которая сказала, что у нея болитъ голова, и пожелала всѣмъ спокойной ночи.

Но чрезъ часъ послѣ этого, недолго спустя послѣ того, какъ Магдалина вошла къ себѣ въ спальню, она была удивлена тихимъ стукомъ въ дверь и затѣмъ появленіемъ Дафны, въ длинномъ, бѣломъ пеньюарѣ.

— Дорогая моя! я думала, что ты заснула часъ тому назадъ.

— Нѣтъ, у меня болѣла голова, но мнѣ не хотѣлось спать.

— Боже мой! какъ ты блѣдна. Поди сюда, поближе къ огню.

Магдалина хотѣла усадить ее въ кресло предъ огнемъ, но Дафна опустилась на свое любимое мѣсто, у ногъ сестры.

— Нѣтъ, такъ мнѣ удобнѣе, сказала она, глядя на Магдалину полными слезъ глазами. У твоихъ ногъ, всегда у твоихъ ногъ! Я настолько хуже тебя во всѣхъ отношеніяхъ, настолько мало достойна твоей любви…

— Дафна, мнѣ тяжело слышать, когда ты говоришь такимъ образомъ. Ты и я, мы ровны во всемъ, исключая состоянія; но не мы виновны, если это различіе существуетъ, и я надѣюсь уничтожить его

— Состояніе?.. задумчиво повторила Дафна. О! если бы ты знала, какъ я мало цѣню деньги. Я восхищаюсь твоей добротой, твоей чистотой, твоей…

Она вдругъ залилась слезами и спрятала лицо въ колѣняхъ сестры.

— Дафна, что случилось? Что могло такъ огорчить тебя? Говори мнѣ, моя дорогая. Довѣрься мнѣ?

— Ничего… глупости.

— Я увѣрена, ты хочешь мнѣ что-то сказать.

— Да, отвѣчала Дафна, наскоро вытеревъ глаза и серьезно глядя на сестру. Я пришла просить твоего совѣта. Я рѣшилась поступить такъ, какъ ты скажешь; Эдгаръ снова проситъ моей руки и я обѣщала дать ему отвѣтъ сегодня. Должна ли я сказать ему да или нѣтъ?

— Конечно, да, моя дорогая. Если только ты его любишь.

— Нѣтъ, не люблю. Не люблю ни капли. Я сказала ему это самымъ ласковымъ и дружелюбнымъ образомъ, какъ только сумѣла, но онъ все-таки желаетъ, чтобъ я сдѣлалась мистриссъ Тёрчиль, и думаетъ, что не пройдетъ и двадцати лѣтъ, какъ я дѣйствительно привяжусь къ нему, какъ мистриссъ Джонъ Анерсонъ къ своему Джо.

— О! Дафна… со вздохомъ сказала Магдалина. Я въ полномъ недоумѣніи. Я не знаю, что тебѣ посовѣтовать. Я такъ люблю Эдгара, такъ высоко цѣню его и такъ была бы рада видѣть тебя его женою…

— Ты была бы рада? рѣшительнымъ тономъ сказала Дафна. Въ такомъ случаѣ, я выйду за него.

— Но ты его не любишь?

— Я люблю тебя. Я должна сдѣлать что нибудь для тебя. Моя святая обязанность сдѣлать тебя счастливой. Будешь ли ты счастлива, если я выйду за Эдгара?

— Я думаю, что да.

— Въ такомъ случаѣ, это рѣшено! вскричала Дафна. Я слышу стукъ двери, прибавили она. Эдгаръ будетъ у меня подъ окнами чрезъ минуту или двѣ. Я побѣгу къ себѣ и дамъ ему отвѣтъ.

— Что ты хочешь сказать?

— Лампа, поставленная на окно, будетъ значить да.

— Въ такомъ случаѣ, ступай и выставь лампу, моя дорогая. Желательно, чтобъ ея свѣтъ былъ для тебя началомъ новой жизни.

Чрезъ нѣсколько минутъ Эдгаръ, стоявшій, не спуская глазъ съ оконъ Дафны, не обращая вниманія на зимній холодъ, увидалъ полоску свѣта, мелькнувшую въ темнотѣ. Онъ, наконецъ убѣдился въ своемъ счастіи.

Онъ вернулся домой, какъ человѣкъ въ счастливомъ снѣ, почти не сознавая, что вокругъ него дѣлается и можно было приписать удивительному счастію, что онъ не попалъ въ Эвонъ и не утонулъ.

ГЛАВА V.
Я съ радостью уступила бы ей мое мѣсто.

Эдгаръ Тёрчиль отправился на слѣдующій день въ Саутъ-Гиль, сейчасъ же послѣ перваго завтрака.

Это былъ день охоты, но у него было дѣло гораздо важнѣе. И какъ только сэръ Вернонъ Лауфордъ быль въ состояніи принять посѣтителя, мистеръ Тёрчиль явился къ нему и просилъ позволенія переговорить съ нимъ.

Онъ былъ прямо проведенъ въ кабинетъ сэра Вернона, въ это торжественное святилище, въ которомъ онъ не былъ еще ни разу въ жизни, въ комнату, наполненную множествомъ дорогихъ книгъ.

Сэръ Вернонъ спокойно сидѣлъ въ большомъ креслѣ, обитомъ краснымъ сафьяномъ, и любезно выслушалъ разсказъ Эдгара, исторію его любви и его надеждъ, которымъ, съ родительскаго позволенія, суждено было быть вознагражденными.

— Я уже нѣчто слышалъ объ этомъ, сказалъ сэръ Вернонъ. Сестра разсказывала мнѣ, что вы дѣлали предложеніе Дафнѣ и получили отказъ. Мнѣ было очень жаль, что у нея не лучшій вкусъ, такъ какъ и очень люблю васъ, Тёрчиль, и думаю, что знаю васъ.

— Вы очень добры ко мнѣ, съ жаромъ отвѣчалъ Эдгаръ. Саутъ-Гиль былъ для меня вторымъ домомъ. Я провелъ здѣсь счастливѣйшіе часы моей жизни. Да, сэръ Вернонъ, Дафна, дѣйствительно, отказала мнѣ лѣтомъ, но я чувствую, что это была моя собственная вина; я заговорилъ слишкомъ рано, мнѣ слѣдовало бы подождать, но вчера, послѣ бала, я снова говорилъ съ нею и…

— И получили болѣе счастливый отвѣтъ, сказалъ сэръ Вернонъ. Но Дафна еще дитя. У нея дѣтскіе манеры и капризы. Я не желалъ бы, чтобъ такой человѣкъ, какъ вы, могъ пострадать отъ маленькой пансіонерки. Думаете ли вы, что она теперь лучше знаетъ свои чувства, чѣмъ лѣтомъ, когда она дала вамъ совершенно другой отвѣтъ? Увѣрены ли вы, что она говоритъ серьезно, что она также любитъ васъ, какъ вы ее?

— Я на это не надѣюсь, отвѣчалъ Эдгаръ. Я полюбилъ ее съ перваго дня, какъ она вернулась домой, и моя любовь увеличивалась съ каждымъ днемъ, но я доволенъ, если она любитъ меня настолько, чтобъ выдти за меня замужъ.

Сэръ Вернонъ молчалъ нѣсколько минутъ, серьезно глядя въ огонь, какъ будто читая въ немъ какую-то печальную исторію.

— Я слишкомъ люблю васъ, чтобъ не огорчаться, что вы женитесь при подобныхъ условіяхъ, сказалъ онъ послѣ долгаго молчанія. Моя младшая дочь очень хорошенькая дѣвушка. На балу всѣ знакомые осыпали меня комплиментами по поводу ее и я думаю, что она очень обольстительна. Но если она не отвѣчаетъ на вашу любовь, такъ какъ вы этого заслуживаете, то я скажу вамъ: не женитесь на ней, вырвете ее изъ вашего сердца, Эдгаръ, какъ ядовитое растеніе. Повѣрьте мнѣ, если вы этого не сдѣлаете, ядъ будетъ все развиваться и вдругъ поразитъ васъ въ ту минуту, когда вы будете наименѣе приготовлены къ этому.

Эдгаръ, увѣренный въ своемъ будущемъ счастіи, — да и какой человѣкъ, обладающій Дафной, могъ быть несчастливъ, — только улыбался на энергическую рѣчь сэра Вернона.

— Дорогой сэръ, вы слишкомъ серьезно смотрите на это дѣло, отвѣчалъ онъ. Я нисколько не боюсь за исходъ. Сердце Дафны свободно и я самъ буду виноватъ, если не сумѣю заставить ее полюбить меня, имѣя ее обѣщаніе выдти за меня замужъ. Я только желаю быть увѣреннымъ, что она будетъ моей.

— Я съ удовольствіемъ и отъ всего сердца даю вамъ мое слово, но я хотѣлъ бы быть увѣреннымъ, что Дафна достойна васъ.

— Достойна меня? повторилъ Эдгаръ съ улыбкой. Я желалъ бы, чтобъ небо позволило мнѣ быть достойнымъ ее.

— Она очень молода, задумчиво сказалъ сэръ Вернонъ.

— Въ слѣдующее рожденье ей будетъ девятнадцать лѣтъ.

— Да, но это рожденье будетъ почти чрезъ годъ. Я надѣюсь, что вы не торопитесь жениться.

— Въ этомъ случаѣ, я вполнѣ полагаюсь на вашу волю, но я думаю, чѣмъ скорѣе мы женимся, тѣмъ скорѣе я буду счастливъ.

— Да, конечно, вы, молодые люди, всегда торопите свадьбой. Но какъ посмотритъ на это ваша матушка?

Бѣдному Эдгару было неудобно отвѣтить на этотъ вопросъ, такъ какъ онъ очень хорошо зналъ, какое впечатлѣніе произведетъ извѣстіе о его помолвкѣ на его мать.

— Моя мать совершенно независима, прошепталъ онъ. Она имѣетъ свои собственныя средства.

— Развѣ Гауксъярдъ не принадлежитъ ей пожизненно?

— Нѣтъ, имѣніе принадлежитъ мнѣ одному, я его полный хозяинъ.

— Я очень радъ этому, сказалъ сэръ Вернонъ. Это очень интересный старинный домъ.

— Онъ нравится Дафнѣ, прошепталъ Эдгаръ.

— Я полагаю, вы знаете, что я не могу дать состоянія моей младшей дочери?

— Если бы вы могли дать за нею милліоны, это нисколько не сдѣлало бы меня счастливѣе.

— Я вамъ вѣрю, Эдгаръ, отвѣчалъ сэръ Вернонъ. Когда такой человѣкъ, какъ вы, любитъ женщину, то алчность не можетъ имѣть мѣста въ его сердцѣ. Когда я умру, Дафна получитъ нѣсколько тысячъ, но все мое состояніе было закрѣплено за дѣтьми моей первой жены, когда я на ней женился. Я полагаю, вы знаете, что Лина очень довольна мыслью видѣть васъ мужемъ своей сестры.

— Я ничего не знаю, кромѣ того, что Дафна согласилась быть моей женой.

— Лина сообщила мнѣ о вашемъ предложеніи сегодня, за первымъ завтракомъ. Дафны не было, она сказала, что у нея болитъ голова, но я полагаю, что это вполнѣ естественное смущеніе. Лина очень рада. Она очень расположена къ вамъ.

— Она всегда была ко мнѣ расположена, прошепталъ Эдгаръ, почти улыбаясь при мысли, что было время, когда одно слово Лины заставляло сильнѣе биться его сердце, когда ея имя казалось ему неземной музыкой.

— Я полагаю, что не могу сдѣлать для васъ лучше, какъ связать ваше счастіе съ судьбой Лины. Къ тому же Дафна не захочетъ выдти замужъ раньше сестры.

— Не можемъ ли мы обвѣнчаться въ одинъ и тотъ же день? сказалъ Эдгаръ. Я надѣюсь, что Лина выйдетъ замужъ сейчасъ, какъ только сдѣлается совершеннолѣтней?

— Да, это предполагается, нерѣшительно сказалъ сэръ Вернонъ, но я не спѣшу отдѣлаться отъ дочери и не думаю, чтобъ Лина торопилась бѣжать отъ меня. При плохомъ состояніи моего здоровья, для меня было бы тяжело разстаться съ нею.

— Но, дорогой сэръ Вернонъ, она будетъ жить такъ близко отъ васъ, совсѣмъ подъ руками, замѣтилъ

Эдгаръ, невыразимо возмущенный такимъ эгоизмомъ, который отсрочивалъ его счастіе, также какъ и счастіе Горинга.

— Не будемъ говорить объ этомъ, Тёрчиль, недовольнымъ тономъ вскричалъ сэръ Вернонъ. Вы не въ состояніи понять моего чувства. Въ настоящее время дочь составляетъ для меня все. Чѣмъ будетъ она, когда будетъ женою, матерью, когда сотни интересовъ будутъ наполнять ея сердце? Тогда, я полагаю, малѣйшій кашель ея ребенка будетъ значить для нея больше, чѣмъ даже моя смерть.

— О, сэръ Вернонъ, вы къ ней несправедливы!

— Можетъ быть, да. Но меня терзаетъ ревность, когда я подумаю, что она будетъ принадлежать кому либо. Она была такой совершенной дочерью. Конечно, со временемъ, мнѣ придется примириться съ мыслью, что она оставитъ меня, но вы можете себѣ представить, что я не въ состояніи торопить этотъ тяжелый для меня часъ. А теперь, когда я полагаю, что мы поняли другъ друга, вы можете отправиться искать болѣе пріятнаго общества, чѣмъ мое.

Эдгаръ тотчасъ же воспользовался этимъ позволеніемъ и поспѣшилъ въ маленькую гостиную, гдѣ Магдалина сидѣла за рабочимъ столикомъ, тогда какъ Дафна сидѣла предъ роялемъ на вертящемся табуретѣ, то разговаривая съ сестрой, то играя.

Она немного смутилась, когда вошелъ Эдгаръ, и, къ крайней радости влюбленнаго, краска выступила у нея на щекахъ,

Онъ пожалъ руку Магдалины, затѣмъ прямо подошелъ къ роялю и съ нѣжностью пожалъ руку Дафны, говоря:

— Я видѣлъ вашего отца, моя дорогая, онъ одобряетъ мое намѣреніе и очень доволенъ.

— Если онъ доволенъ, вы довольны, Магдалина довольна, то и я тоже, отвѣчала Дафна со странной улыбкой, въ которой мелькнула легкая насмѣшка, ускользнувшая отъ Эдгара. Что могла я сдѣлать лучше, какъ доставить всѣмъ удовольствіе?

— Вы сдѣлали меня счастливѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ.

— Всякій молодой человѣкъ говоритъ это, когда женится, смѣясь отвѣчала Дафна. Кажется, это такъ принято; а когда пройдетъ годъ послѣ свадьбы, то счастливѣйшій человѣкъ въ мірѣ начинаетъ ссориться съ женой. Впрочемъ, я думаю, мы не будемъ ссориться. Я буду стараться быть къ вамъ всегда такой же доброй, какимъ вы были ко мнѣ. Сказать это, значить сказать много.

Они оставались у рояля. Эдгаръ старался выразить ей свой восторгъ, свою благодарность и свое счастіе, а Дафна, то играла, то болтала съ нимъ. Правда, она ни слова не говорила о любви, но Эдгаръ, былъ счастливъ вполнѣ однимъ ея видомъ.

Послѣ разговора о чувствахъ, Эдгаръ вдругъ перешелъ къ практической сторонѣ вопроса.

— Я просилъ бы васъ пріѣхать къ моей матери, Дафна.

— Вы уже сказали ей?

— Нѣтъ, у меня еще не было времени.

Это было совершенно вѣрно, хотя, сидя утромъ за завтракомъ съ мистриссъ Тёрчиль, Эдгаръ могъ бы заговорить съ нею о своемъ счастіи, но онъ торопился ѣхать въ Саутъ-Гиль и чувствовалъ, что разговоръ съ мистриссъ Тёрчиль не могъ скоро кончиться. Я скажу ей сейчасъ же, какъ пріѣду домой. Я спѣшилъ поговорить съ сэромъ Вернономъ. Я просилъ бы васъ съ Магдалиной пріѣхать сегодня къ предъобѣденному чаю. Не правда ли, Магдалина, вы можете пріѣхать въ Гауксъярдъ сейчасъ же послѣ завтрака? спросилъ онъ, подходя къ рабочему столику. Это будетъ любезно съ вашей стороны и доставитъ большое удовольствіе моей матери.

— Въ такомъ случаѣ, это будетъ сдѣлано, сказала Лина, улыбаясь.

Молодой человѣкъ оттягивалъ, насколько возможно, необходимое объясненіе съ матерью и, къ сожалѣнію, принужденъ былъ выбрать самое неудобное время для подобнаго разговора, такъ какъ въ это время терпѣніе мистриссъ Тёрчиль обыкновенно бывало сильно истощено какими нибудь неудачами въ хозяйствѣ въ теченіе дня.

Эдгаръ ѣхалъ домой въ Гауксъярдъ съ чувствомъ преступника, застигнутаго на мѣстѣ преступленія, хотя едва ли можно было бы найти молодаго человѣка съ болѣе чистой совѣстью и болѣе невинными чувствами.

Когда онъ вошелъ въ гостиную, его мать сидѣла у камина и вязала теплый чулокъ. Онъ отлично зналъ, для кого, и почувствовалъ себя неблагодарнымъ, когда подумалъ о ея заботливости.

— Какая отличная погода сегодня, матушка, началъ онъ. Я надѣюсь, вы хорошо провели день?

— Такъ хорошо, какъ будто я была въ гнѣздѣ змѣй, отвѣчала мистриссъ Тёрчиль, опуская работу и поворачивая къ нему голову.

— Что опять случилось? спросилъ онъ.

— Пиво, которое варили на Рождество, все выпито, отвѣчала мистриссъ Тёрчиль.

— Что дѣлать, матушка, сказалъ Эдгаръ успокоительнымъ тономъ, Рождество бываетъ разъ въ году, и что удивительнаго, если слуги въ это время бываютъ немного небрежны.

— Все это очень хорошо, Эдгаръ, но все имѣетъ свои границы…

— Совершенно вѣрно, матушка, перебилъ Эдгаръ, но стоитъ ли безпокоиться изъ-за такихъ пустяковъ?

Въ эту минуту, при мысли, что онъ желаетъ замѣнить такую примѣрную хозяйку, какъ его мать, легкомысленной молодой женой, Эдгаръ Тёрчиль вдругъ покраснѣлъ.

— Я былъ сегодня въ Саутъ-Гилѣ, матушка, сказалъ онъ, помолчавъ немного.

— Былъ?… коротко сказала мистриссъ Тёрчиль. Мнѣ кажется, что ты никуда не ѣздишь, кромѣ Саутъ-Гиля.

— Да, я боюсь, что это справедливо, отвѣчалъ онъ, съ притворной улыбкой. Я люблю домъ и людей, которые живутъ въ немъ. Саутъ-Гиль былъ моимъ вторымъ домомъ съ тѣхъ поръ, какъ я еще былъ маленькимъ мальчикомъ и учился въ Регби; но сегодня я былъ тамъ по совершенно особенному дѣлу… у меня былъ серьезный разговоръ съ сэромъ Вернономъ… Я удивляюсь, матушка, что вы не можете угадать предмета нашего разговора, этимъ вы избавили бы меня отъ краски.

Мистриссъ Тёрчиль съ удивленіемъ повернулась къ нему.

— Если вы сдѣлали что нибудь такое, Эдгаръ, отчего должны краснѣть, то мнѣ очень жаль, торжественно заговорила она. Вашъ отецъ былъ однимъ изъ почтеннѣйшихъ людей Варвикшира, иначе мой отецъ не позволилъ бы мнѣ выдти за него.

— Вы слишкомъ буквально поняли меня, матушка, съ неловкимъ смѣхомъ отвѣчалъ Эдгаръ, и я полагаю, что нѣтъ ничего неприличнаго въ томъ, что человѣкъ моихъ лѣтъ влюбляется и хочетъ жениться. Это единственное преступленіе, въ которомъ я долженъ былъ признаться сегодня утромъ. Вчера вечеромъ я просилъ Дафну быть моей женой и она согласилась. Сегодня утромъ я передалъ все это сэру Вернону и наша свадьба будетъ въ одинъ день со свадьбою Горинга и Магдалины, хотя сэръ Вернонъ еще не назначилъ срока.

— Прекрасно!.. вскричала мистриссъ Тёрчиль. И теперь, когда миссъ Дафна согласилась, сэръ Вернонъ согласился, день свадьбы назначенъ, вы дѣлаете мнѣ честь сообщить объ этомъ… Отъ всего сердца благодарю васъ, Эдгаръ, за уваженіе и любовь, которыя вы оказываете мнѣ при этомъ случаѣ. Я никогда не забуду вашего поведенія.

— Дорогая матушка!.. съ ужасомъ вскричалъ Эдгаръ, никакъ не ожидавшій, чтобъ негодованіе матери дошло до такой степени. Надѣюсь, что вы не оскорблены? Надѣюсь…

— Но мнѣ кажется, это единственное, что я могла сдѣлать, продолжала мистриссъ Тёрчиль. Вотъ благодарность за мою любовь. Когда мать дни и ночи посвѣщаетъ сыну, когда она постоянно заботится о его благоденствіи и удобствахъ, когда она сидитъ по цѣлымъ ночамъ у его изголовья при малѣйшей болѣзни, то она можетъ надѣяться, что результатъ будетъ именно таковъ. Сынъ забываетъ ее для перваго встрѣчнаго, хорошенькаго личика.

— Повѣрьте, что вы ошибаетесь, дорогая матушка, возразилъ Эдгаръ, стараясь обнять мать рукою за талію, которую она пыталась сдѣлать, какъ можно менѣе гибкой, и пытаясь поцѣловать ее, чего она не хотѣла позволить. Я всегда буду любить и уважать васъ. Неужели вы думаете, что въ моемъ сердцѣ недостаточно мѣста для васъ обѣихъ? Я знаю, она еще ребенокъ и мѣсто во главѣ дома, которымъ вы столько лѣтъ такъ прекрасно управляли, будетъ для нея слишкомъ тяжело. Но вы знаете, что все должно имѣть свое начало, и я надѣюсь, что вы научите Дафну управлять домомъ?

— Это дѣло гораздо серьезнѣе, чѣмъ кажется, Эдгаръ, сурово отвѣчала его мать. Я не думаю, чтобъ Дафна Лауфордъ была бы когда нибудь въ состояніи сдѣлаться хорошей хозяйкой. Это не въ ея характерѣ. Это все равно, что заставить бабочку высиживать яйца съ такимъ же терпѣніемъ, какъ высиживаютъ курицы. Но, сказала она, вздохнувъ, вы выбрали по собственному вкусу.

— Неужели вы предполагали, матушка, что въ этомъ случаѣ я могъ бы позволить выбрать кому нибудь другому?

— Я только заранѣе огорчаюсь тѣмъ безпорядкомъ, который будетъ въ домѣ. Чайныя полотенцы утащатся въ кухню, кухонныя будутъ грязнѣе тряпокъ… Я увѣрена, что изъ двѣнадцати дюжинъ у васъ чрезъ годъ не останется и двухъ.

— Я думаю, что я буду въ состояніи перенести подобную потерю, матушка, если только вы будете счастливы, легкомысленно отвѣчалъ Эдгаръ.

— Какъ могу я быть счастлива, зная, что домъ подвергается расхищенію!.. при одной мысли о томъ, что старинная китайская посуда, поступитъ въ распоряженіе дѣвушки восемьнадцати лѣтъ, я чувствую себя больной. Я боюсь, что старинный фарфоровый сервизъ вашей прабабушки будетъ живо уничтоженъ.

— Право, матушка, я не знаю, почему вы думаете, что Дафна не будетъ, какъ слѣдуетъ, обращать вниманія на хозяйство?

— Я всегда сама смотрѣла, какъ убираютъ посуду, сказала мистриссъ Тёрчиль, задумчиво качая головою. Я не знаю, захочетъ ли она такъ много безпокоить себя?

— Дафна будетъ не первая молодая женщина, которая полюбитъ свой домъ, и я увѣренъ, что со временемъ она будетъ отличной хозяйкой, подъ руководствомъ такой совершенной хозяйки, какъ вы; она очень понятлива.

— Я не сомнѣваюсь, что ее легко было выучить грести, ѣздить верхомъ и играть въ крокетъ, возразила мать, но я не думаю, чтобъ она была способна заниматься чѣмъ нибудь серьезнымъ и чтобъ она могла, какъ слѣдуетъ, управлять прислугою… Впрочемъ, я надѣюсь, что уничтоженіе и разрушеніе ограничится только домашнимъ хозяйствомъ. Я надѣюсь, что она не разоритъ васъ. Но при одной мысли о томъ, какъ много людей изъ хорошихъ фамилій были разорены расточительными женами…

— Ради Бога! матушка, довольно!.. вскричалъ Эдгаръ, начиная раздражаться и чувствуя, что это уже черезъ-чуръ. Мнѣ очень жаль, что я не могъ выбрать жену, которая бы понравилась вамъ, но женитьба — это одинъ изъ тѣхъ случаевъ въ жизни, когда эгоизмъ есть долгъ и человѣкъ долженъ нравиться самому себѣ, даже рискуя разсердить другихъ. Я не думаю, чтобъ третьяго дня, на охотничьемъ балу, былъ хоть одинъ мужчина, который не будетъ завидовать моему счастію.

— Очень можетъ быть. Мужчины восхищаются и меньшей красотой, сказала мистриссъ Тёрчиль, хотя нѣтъ сомнѣнія, что и Дафна не вполнѣ совершенство. Ея носъ слишкомъ коротокъ.

— Матушка, вы были такъ добры ко мнѣ всю жизнь, что было бы совершенно неестественно, если бы вы измѣнились именно теперь, въ рѣшительную минуту моей жизни, въ которую я наиболѣе нуждаюсь въ вашей любви, съ непритворнымъ чувствомъ сказалъ Эдгаръ.

Говоря это, онъ обнялъ мать за талію, которая на этотъ разъ была не такъ неподатлива, какъ нѣсколько минутъ тому назадъ. Онъ повернулъ къ себѣ материнское лицо и — о счастіе! ея глаза были полны слезъ.

— Да, дѣйствительно, было странно, если бы я теперь оттолкнула тебя, съ волненіемъ сказала она, такъ какъ никогда ни одна мать не была такъ снисходительна къ сыну, какъ я къ тебѣ. Когда, еще ребенку, тебѣ хотѣлось достать мѣсяцъ, то я была въ отчаяніи, что не могу дать тебѣ его.

— И подарили мнѣ вмѣсто него фонарь. Да, лучшая изъ матерей, вы всегда были снисходительны, и должны быть снисходительны опять. Вы откроете ваше сердце для Дафны и вы будете любить ее также, какъ если бы она была той дочерью, которую вы потеряли въ дѣтствѣ.

— Нѣтъ! нѣтъ! Эдгаръ! вскричала мистриссъ Тёрчиль. Ея колыбель все еще стоить въ старой дѣтской. Я вчера ходила посмотрѣть на нее… Мнѣ никогда не забыть этой потери.

— Вы будете думать, что она снова вернулась къ вамъ, когда у васъ будетъ маленькая внучка, нѣжно сказалъ Эдгаръ.

Когда мистриссъ Тёрчиль вступала на путь чувствъ, съ ней можно было дѣлать все.

Эдгаръ началъ увѣрять ее, что живѣйшимъ желаніемъ Дафны было пріобрѣсти ея привязанность и наконецъ объявилъ о скоромъ посѣщеніи ея, и добился обѣщанія матери любезно принять его невѣсту.

Когда миссъ Лауфордъ и ея сестра явились въ половинѣ пятаго въ гостиную, комната имѣла самый дружелюбный видъ.

Яркій огонь горѣлъ въ каминѣ, вся комната была уставлена цвѣтами, на старинномъ столѣ стоялъ старинный серебряный чайный сервизъ временъ королевы Анны.

Мистриссъ Тёрчиль приняла гостей съ любезной улыбкой и задушевной любезностью, которая поразила Дафну. Молодая дѣвушка заранѣе воображала, что ее примутъ свысока, и ея смущеніе придало новую прелесть ея красотѣ.

Она была очень серьезна и испытующій взглядъ мистриссъ Тёрчиль открылъ, что она видимо сознаетъ отвѣтственность своего положенія.

Если бы Дафна продолжала вести себя также, то со временемъ она могла бы утѣшиться въ передачѣ ей старинныхъ сервизовъ и всевозможныхъ сокровищъ хозяйства.

Мистриссъ Тёрчиль посадила Дафну рядомъ съ собою на диванъ и была съ ней крайне любезна.

— Вамъ скоро придется наливать чай изъ этого чайника, сказала она, бросая нѣжный взглядъ, съ нимъ не совсѣмъ легко обращаться, вамъ придется поучиться, какъ удобнѣе ставить его.

— Я надѣюсь, что вы не огорчены? прошептала Дафна очень тихо, подразумѣвая все, а не спеціально чайникъ.

— Да, моя дорогая, я слишкомъ чистосердечная женщина, чтобъ сказать, что считаю это счастьемъ, откровенно отвѣчала мистриссъ Тёрчиль. Я не думаю, чтобъ для какой нибудь матери подобное обстоятельство могло быть особеннымъ счастіемъ. Вы знаете, что сынъ только то тѣхъ поръ вполнѣ сынъ, пока у него нѣтъ жены.

— Я надѣюсь, что Эдгаръ никогда не будетъ вашимъ сыномъ меньше, чѣмъ теперь, сказала Дафна. Я не любила бы его такъ, какъ люблю, если бы думала, что его расположеніе ко мнѣ должно уменьшить его любовь къ вамъ.

— Время покажетъ, кто правъ, моя дорогая, задумчиво отвѣчала мистриссъ Тёрчиль. Вообще молодыя жены очень эгоистичны. Онѣ стараются монополизировать любовь своихъ мужей. Вся моя надежда въ томъ, чтобъ вы любили Эдгара такъ, какъ онъ того заслуживаетъ, на свѣтѣ нѣтъ ни одного человѣка достойнѣе его и ни одна дѣвушка въ свѣтѣ не можетъ надѣяться имѣть лучшаго мужа, чѣмъ какимъ будетъ онъ.

Дафна ничего не отвѣчала на это. Она сидѣла, опустивъ глаза и молча глядя въ чашку.

Что же касается мистрисъ Тёрчиль, то она приняла это молчаніе за сдержанность и перенесла свое вниманіе на Магдалину.

— Мнѣ очень жаль, что мистеръ Горингъ не пріѣхалъ, сказала она, я очень люблю его.

— Вы очень добры, отвѣчала Лина, но ему нужно было поѣхать въ Лондонъ. Я получила отъ него телеграмму часъ тому назадъ. У Джеральда есть дѣло въ Лондонѣ и, вѣроятно, онъ пробудетъ тамъ нѣсколько дней.

— Я боюсь, что вы находите Саутъ-Гиль очень печальнымъ въ его отсутствіе, любезно замѣтила мистриссъ Тёрчиль.

— Да, я очень чувствую его отсутствіе, но не думаю, чтобъ скучала. Отецъ занимаетъ большую часть моего времени, а затѣмъ у меня есть Дафна, которая обыкновенно имѣетъ много, что сказать.

— Это значитъ, что я ужасная болтушка, смѣясь сказала Дафна. Я боюсь, что Диббъ… я хочу сказать Марта, моя старая школьная подруга, пріучила меня такъ много говорить.

— Развѣ она много говорила?

— Совершенно напротивъ. Она рѣдко открывала ротъ, кромѣ тѣхъ случаевъ, когда что нибудь клала въ него, такъ что я пріобрѣла пагубную привычку говорить за двоихъ.

Въ эту минуту Эдгаръ, уходившій изъ комнаты, возвратился и, увидавъ Дафну, сидѣвшую на диванѣ рядомъ съ матерью, почувствовалъ себя на седьмомъ небѣ отъ радости. Это дополняло чашу его счастія. Удовольствіе матери окончательно лишило его всякой заботы.

— Скажите, Дафна, какъ вамъ нравится видъ Гауксъярда зимой?

— Мнѣ кажется, что это лучшее мѣсто въ свѣтѣ. Правда, я видѣла немного, но я не могу себя представить болѣе интереснаго стариннаго дома.

— Вы будете любить его больше и больше, когда вполнѣ освоитесь въ немъ, сказала мистриссъ Тёрчиль, Это самый удобный домъ, какой я когда либо видѣла, а между тѣмъ я много видѣла въ жизни. Мать моего мужа была примѣрная хозяйка. Она передала мнѣ домъ въ самомъ примѣрномъ порядкѣ, я всю жизнь старалась слѣдовать по ея слѣдамъ…

— И еще болѣе усовершенствовать, сказалъ Эдгаръ.

— Конечно, Эдгаръ, я ввела много новѣйшихъ усовершенствованій, которыя были неизвѣстны во времена твоей бабушки, но это нельзя ставить мнѣ въ заслугу.

— Если вы не очень устали, продолжала мистриссъ Тёрчиль, обращаясь къ обѣимъ молодымъ леди, то я была бы очень рада показать Дафнѣ людскую и буфетную. Это дастъ ей идею о томъ, чѣмъ ей придется заниматься со временемъ.

Дафна, понимавшая въ хозяйствѣ столько же сколько соловей, слабо улыбнулась, но ничего не сказала. Она пріѣхала въ Гауксъярдъ съ твердымъ намѣреніемъ постараться понравиться мистриссъ Тёрчиль, если это только возможно, для того чтобъ сдѣлать удовольствіе Эдгару.

— Я надѣюсь, что вы успѣете посмотрѣть и лошадей, сказалъ Эдгаръ. Вѣдь вы обѣдаете не ранѣе восьми?

— Я съ удовольствіемъ останусь, сколько будетъ угодно мистриссъ Тёрчиль, отвѣчала Магдалина съ любезной улыбкой, поднимаясь съ кресла, тогда какъ мистриссъ Тёрчиль двинулась впередъ въ полномъ восторгѣ, что можетъ показать порядокъ, царствовавшій у нея въ домѣ.

Вполнѣ гордясь царствовавшимъ у нея порядкомъ, мистриссъ Тёрчиль показывала всевозможныя сокровища: старинные хрустальные стаканы, чайные сервизы Дерби, старинные китайскіе чайники и посуду, употреблявшуюся въ обыкновенные дни, купленную въ незапамятныя времена по сравнительно дешевой цѣнѣ, а теперь имѣвшую громадную стоимость.

Она съ удовольствіемъ показывала громадные шкафы, наполненные дорогимъ камчатнымъ столовымъ бѣльемъ, которому позавидовали бы фламандскія хозяйки.

Она разсказывала о томъ, какъ дѣлается масло, какъ снимаютъ сливки, какъ сохраняютъ молоко, и Дафна невольно удивлялась, какое нужно имѣть искусство, чтобъ вести хозяйство, въ которомъ она ровно ничего не понимала.

— Домъ, подобный этому, нуждается въ большомъ умѣньи, чтобъ вести его, съ торжественнымъ видомъ сказала мистриссъ Тёрчиль. Правда, старая прислуга еще куда нибудь годится, но я боюсь, что при молодой, неопытной хозяйкѣ она будетъ очень много позволять себѣ.

Мистриссъ Тёрчиль заключила свой спичъ любезной улыбкой и полнымъ слезъ, но, во всякомъ случаѣ, не недружелюбнымъ, взглядомъ на Дафну, котоярый выражалъ только ея предчувствіе о будущемъ раззореніи домашняго хозяйства Гауксъярда.

ГЛАВА VI.
Вернись назадъ днемъ или ночью.

Въ слѣдующіе три дня въ Саутъ-Гилѣ не случилось ничего особеннаго.

Какъ ни была самоотверженна Магдалина, но даже радость о помолвкѣ Дафны не могла вознаградить ее за отсутствіе Джеральда. Жизнь безъ него была для нея тяжела. Она чувствовала его отсутствіе каждый часъ, которые они обыкновенно проводили вмѣстѣ.

Онъ уѣхалъ уже три дня и она получила отъ него только одно коротенькое письмо, въ которомъ онъ объяснялъ, что принужденъ ѣхать въ Лондонъ по дѣлу, что, впрочемъ, онъ надѣяется какъ можно скорѣе покончить это дѣло и вернуться обратно въ Варвикширъ.

Это письмо доставило Линѣ очень мало удовольствія.

— Я боюсь, что онъ не совсѣмъ здоровъ, сказала она Дафнѣ, прочитавъ это коротенькое письмо. Эта записка совсѣмъ на него не похожа.

Въ слѣдующее воскресенье послѣ охотничьяго бала былъ сильный морозъ и Дафна съ Магдалиной отправились въ церковь, закутавшись до самыхъ глазъ.

Возвратившись домой, ни одна изъ сестеръ не пожелала отправиться гулять. Эдгаръ сопровождалъ ихъ въ этотъ день въ церковь, къ величайшему неудовольствію своей матери, которая считала большимъ преступленіемъ отсутствіе его въ воскресенье изъ своей приходской церкви.

Выйдя изъ церкви, онъ сопровождалъ ихъ домой по ясной, солнечной погодѣ.

— Имѣете вы какое нибудь извѣстіе отъ Горинга? спросилъ онъ Лину.

— Нѣтъ, ничего съ тѣхъ поръ, какъ я уже вамъ говорила. Я думаю, что онъ, вѣроятно, очень занятъ. Обыкновенно, онъ пишетъ очень много.

— Занятъ! вскричалъ Эдгардъ, отъ души смѣясь при мысли объ этомъ, чѣмъ можетъ быть онъ занятъ? Развѣ заказываньемъ себѣ новаго платья или сапогъ какого нибудь новаго фасона, или выборомъ новой лошади. Но я не думаю, чтобъ эта причина могла помѣшать ему писать. Знаете, я думаю, что онъ даже не знаетъ, что значитъ быть занятымъ. Его дорога была расчищена предъ нимъ, прежде чѣмъ онъ родился.

— Мнѣ кажется, что и ваша точно также, замѣтила Лина, но мнѣ кажется, что даже самые богатые люди имѣютъ свои дѣла. Собственность налагаетъ обязанности также, какъ и даетъ права.

— Конечно, безъ сомнѣнія, но богатый человѣкъ можетъ сохранять свои права и платить другимъ за исполненіе своихъ обязанностей, отвѣчалъ Эдгаръ, и я думаю, что Горингъ былъ бы послѣднимъ изъ людей, которые позволили бы своимъ имѣніямъ безпокоить себя.

— Однако, на этотъ разъ, я боюсь, что у него есть какая нибудь непріятность по этому поводу, рѣшительно сказала Лина, тогда какъ взглядъ ея, казалось, говорилъ: никто не имѣетъ права имѣть о моемъ возлюбленномъ другое мнѣніе, какъ я.

Дни тянулись довольно медленно, несмотря на присутствіе Эдгара и на старанія Дафны безупречно вести себя, но какія ни дѣлала она усилія, какъ ни протирала глаза холодной водой, къ вечеру они начинали у нея слипаться.

Со времени ея помолвки, отецъ былъ къ ней необыкновенно добръ, всѣ его заботы о ней — онъ всегда глядѣлъ на нее, какъ на постоянное безпокойство и затрудненіе въ будущемъ — теперь прекратились и онъ совершенно успокоился мыслью, что она также выйдетъ замужъ за такого человѣка, какъ Эдгаръ, который могъ вполнѣ обезпечить ея счастіе.

— Мать Дафны была испорчена жизнью, прежде чѣмъ я женился на ней, говорилъ онъ себѣ, вспоминая огорченія своего втораго брака. Если бы я встрѣтился съ нею, прежде чѣмъ сердце ея было испорчено, наша жизнь была бы иная.

Ему казалось, что для его младшей дочери не можетъ быть лучшаго мужа, какъ Эдгаръ. Онъ постоянно видѣлъ ихъ вмѣстѣ, раздѣлявшими одни и тѣ же развлеченія: катанье на лодкѣ, игру на билліардѣ и въ крокетъ. Ему казалось, что ихъ взгляды и чувства во всемъ сходятся, и ему никогда не приходило въ голову, что эта симпатія была только поверхностная, и что внутренній міръ Дафны былъ совершенно иной, чѣмъ внутренній міръ Эдгара.

Но сэръ Вернонъ воображалъ, что его младшая дочь легкомысленное существо, которое нуждается только въ развлеченіяхъ, что они могутъ составить вполнѣ ея счастье.

Всѣ, или почти всѣ, одобряли помолвку Дафны. Для молодой дѣвушки составляло удовольствіе жить въ атмосферѣ всеобщаго одобренія. Даже тетя Рода казалась въ восторгѣ.

Она явилась въ воскресенье, тотчасъ же послѣ обѣдни, предполагая сказать Дафнѣ, до какой степени она одобряетъ ея поведеніе.

— Ты разъ въ жизни поступила умно, наставительно сказала она, и я надѣюсь, что это начало многихъ умныхъ поступковъ. Я полагаю, что ваша свадьба будетъ вмѣстѣ съ Линой. Двойное вѣнчанье произведетъ блестящее впечатлѣніе и избавитъ твоего отца отъ большихъ волненій и тратъ.

— Нѣтъ, я на это не согласна, поспѣшно вскричала Дафна.

— Ты не хочешь вѣнчаться вмѣстѣ съ сестрой? съ негодованіемъ вскричала мистриссъ Ферерсъ. Какъ ты тщеславна. Я полагаю, что ты воображаешь, будто твое достоинство потерпитъ, если ты будешь вѣнчаться въ одно время со старшей сестрой.

— О, нѣтъ, тетя! совсѣмъ нѣтъ! Не это. Я никогда не завидовала Линѣ, я слишкомъ нѣжно люблю ее, но если… когда… я выйду замужъ, я хочу, чтобъ свадьба моя была самая тихая, чтобъ на ней никого не было, ни гостей, ни нарядныхъ костюмовъ. Когда отецъ и Эдгаръ скажутъ, что пришло время свадьбы, я хотѣла бы просто пойти рано утромъ въ церковь къ дядѣ съ папой и Линой и чтобъ Эдгаръ встрѣтилъ насъ тамъ, какъ будто мы простые, бѣдные люди, и чтобъ никто не говорилъ обо мнѣ.

— Что за романичное, пансіонское желаніе, сердито сказала мистриссъ Ферерсъ. Подобная свадьба уронитъ твое семейство, и я не думаю, чтобъ мой братъ могъ согласиться на что нибудь подобное.

Единственная особа во всемъ Саутъ-Гилѣ, которая отказывалась радоваться помолвкѣ Дафны, была вѣрная Мовзеръ. Она выслушивала разговоры объ этой помолвкѣ, пожимая плечами.

— Какъ кажется, вы не такъ довольны этимъ бракомъ, какъ мы всѣ? говорила добрая мистриссъ Спицеръ, экономка и повариха, для которой саутгильское семейство было центромъ всего міра, около котораго вращались солнце, мѣсяцъ и звѣзды.

— Я слушаю, смотрю и ничего не говорю, отвѣчала Мовзеръ загадочнымъ тономъ оракула. Время покажетъ.

— А я скажу, что наша миссъ Дафна необыкновенно красивая дѣвушка, говорилъ Джинманъ, она заслуживаетъ хорошаго мужа. Она какъ разъ въ томъ родѣ, который мнѣ нравится.

Прошло еще недѣли двѣ послѣ бала, а Джеральдъ Горингъ все еще не возвращался. Онъ началъ писать Магдалинѣ почти каждый день, описывалъ ей все, что дѣлалъ, картинныя галлереи и театры, которые онъ посѣщалъ, клубы, въ которыхъ онъ обѣдалъ, но всѣ его письма были написаны такимъ тономъ, который заставлялъ Лину думать, что ея женихъ чѣмъ нибудь взволнованъ или огорченъ.

Однажды, когда она написала ему письмо, она чрезъ часъ получила отъ него длинное письмо, которое при первомъ чтеніи разбило ея сердце.

"Дорогая моя, писалъ Джеральдъ, я пишу въ сильномъ волненіи и безпокойствѣ, такъ какъ доложенъ сказать вамъ нѣчто, что доставитъ вамъ неудовольствіе. Впрочемъ, я съ самаго начала долженъ прибавить, что если вы наложите ваше veto на мое намѣреніе, то я сейчасъ же оставлю его.

«Дѣло въ томъ, моя возлюбленная, что я отправляюсь въ Канаду. Не пугайтесь, Лина. Въ настоящее время это также просто, какъ съѣздить въ Шотландію. Одинъ мой знакомый ѣздитъ туда каждую осень ловить рыбу и бываетъ въ отсутствіи такъ мало времени, что даже почти не успѣваютъ соскучиться по немъ. А теперь я скажу вамъ, какую идею внушилъ мнѣ этотъ канадецъ. Я уже нѣсколько времени чувствовалъ себя не совсѣмъ здоровымъ. Какъ то на дняхъ, я отправился къ знаменитому донатору въ Ковендишъ-скверѣ, человѣку, который лѣчитъ нашихъ первыхъ министровъ. Онъ основательно выслушалъ меня. „Вамъ необходимъ какой нибудь болѣе возбуждающій климатъ. Отправляйтесь въ Вѣну“. Я подумалъ, что это былъ бы не дурной совѣтъ для человѣка, который никогда не видалъ Вѣны, но, такъ какъ я знаю эту блестящую столицу наизусть со всѣми ея достоинствами и недостатками, я отказался. „Дѣлайте, какъ знаете, сказалъ мнѣ докторъ, но я совѣтую вамъ полнѣйшую перемѣну и самый суровый климатъ, какой только вы можете перенести“. Я не могу сказать, чтобъ я рѣшился послѣдовать его совѣту или сталъ думать объ этомъ; но я случайно встрѣтился съ лордомъ Лофтусомъ Бервикомъ, младшимъ сыномъ герцога Дембору, моимъ стариннымъ товарищемъ по Итону, и онъ разсказалъ мнѣ, что недавно былъ въ Канадѣ и въ восторгѣ, какъ отъ холодной страны, такъ и отъ тамошней разнообразной охоты. Онъ ѣхалъ чрезъ Нью»Іоркъ по Гудзоновскому заливу до Монъ-Реаля, оттуда до Квебека, а отъ Кевбека по желѣзной дорогѣ до Римуски, гдѣ пересѣлъ на пароходъ.

"Слушая его разсказъ, я подумалъ, что это именно то, что мнѣ надо: суровый климатъ и всего съ небольшимъ недѣля пути, если только моя возлюбленная позволитъ мнѣ оставить на пять или шесть недѣль мое естественное мѣстопребываніе около нея. Лофтусъ снова собирается ѣхать, и, когда я сказалъ ему о моемъ желаніи сопровождать его, онъ пришелъ въ положительный экстазъ и сказалъ, что всѣ приготовленія можно устроить въ одну минуту.

"Теперь, моя возлюбленная, все зависитъ отъ васъ. Я думаю, что путешествіе будетъ мнѣ полезно. Но что значитъ моя польза, если вы будете огорчены, Лофтусъ отправляется въ Ливерпуль, откуда пароисходъ отходитъ послѣ завтра. Телеграфируйте, на что вы рѣшитесь, и будьте увѣрены въ вѣчной любви вашего преданнаго раба

"Джеральда Горинга".

Первой мыслью Магдалины было огорченіе по поводу разлуки съ любимымъ человѣкомъ, присутствіе котораго было солнцемъ ея жизни, и до такой степени составляло часть ея существованія, что ей казалось, что она живетъ только въ половину въ его отсутствіе. Ея существованіе было чисто механическое исполненіе ея обязанностей, оно не доставляло ей никакого удовольствія.

Но этотъ первый эгоистичный голосъ быстро уступилъ предъ другими совершенно иными соображеніями.

Если Джеральду было полезно отправиться на другой конецъ свѣта, то если бы даже разлука продолжалась и болѣе шести недѣль, о которыхъ онъ говоритъ такъ легко, то не въ натурѣ Магдалины было согласиться, чтобъ онъ принесъ ей хотя бы ничтожную жертву.

Она вспомнила, что въ послѣднее время онъ былъ скученъ, какимъ страннымъ тономъ было написано его письмо и теперь, эту послѣднюю осень, что онъ дѣлалъ? онъ велъ слишкомъ лѣнивую, однообразную жизнь, не отходилъ отъ нея ни на шагъ, тогда какъ ему необходимо было движеніе. Поэтому въ телеграммѣ Магдалины было написано слѣдующее.

«Уѣзжайте, во что бы то ни стало, если только думаете, что перемѣна принесетъ вамъ пользу. Я трепещу при мысли о переѣздѣ чрезъ океанъ въ это время года. Пріѣзжайте проститься предъ отъѣздомъ. Если это вамъ неудобно, то я попрошу тетку ѣхать со мною въ Лондонъ, чтобъ я могла проститься съ вами въ послѣднюю минуту».

Отвѣтъ явился такъ скоро, какъ только можно получить по телеграфу и былъ удовлетворительный и лаконичный:

«Я буду у васъ около пяти часовъ, сегодня».

— Дорогой мой, какъ онъ мало думаетъ о безпокойствѣ. Проѣхать столько миль, чтобъ сдѣлать мнѣ удовольствіе, подумала Магдалина.

И мысль о любимомъ женихѣ смягчила ея горе о разлукѣ.

— Въ будущемъ году я буду имѣть право ѣздить всюду съ нимъ вмѣстѣ, прибавила она.

Дафна услышала о путешествіи въ Канаду, но сказала по поводу его такъ мало, что Лина удивилась ея холодности.

— Я думала, что ты будешь болѣе удивлена, сказала она.

— Развѣ ты удивляешься? что же тутъ необыкновеннаго? отвѣчала Дафна улыбаясь. Что можетъ быть пріятнѣе для молодаго, богатаго человѣка, какъ не путешествіе по свѣту? Всѣ газеты наполнены описаніями того, какъ лордъ такой то ѣздилъ охотиться на медвѣдей къ сѣверному полюсу, какъ другой путешествовалъ въ Венгрію или въ Валахію, какъ третій переходилъ чрезъ Балканы. Въ нынѣшнее время всѣ презираютъ избитыя дороги.

Когда наступило время пріѣзда Джеральда, Лина осталась одна, чтобъ принять его.

Дафна почувствовала необыкновенное желаніе навѣстить тетку и отправилась пить чай въ пасторатъ вмѣстѣ съ Эдгаромъ.

— Развѣ ты не можешь отложить твой обязательный визитъ до завтра и проститься съ Джеральдомъ? спросила Лина, когда Дафна заявила о своемъ предположеніи идти.

— Нѣтъ, моя дорогая, ты сдѣлаешь это за меня. Это такой случай, когда онъ долженъ принадлежать одной тебѣ. Вы будете имѣть такъ много сказать другъ другу.

— Если бы на вашемъ мѣстѣ была моя мать, то она все время употребила бы на приготовленіе фланели, теплыхъ чулокъ, сапогъ и такъ далѣе, сказалъ Эдгаръ. Ну, Дафна, берите скорѣе шляпку. Сегодня отличная погода для прогулки по полямъ. Если морозы будутъ продолжаться, то скоро можно будетъ кататься на конькахъ.

Наступили сумерки.

Лина сидѣла въ маленькой гостиной и какъ разъ въ ту минуту, когда часы пробили пять, лакей внесъ въ комнату маленькій чайный столикъ и зажегъ нѣсколько свѣчъ, въ старинныхъ серебряныхъ канделябрахъ.

Въ этой комнатѣ она и ея женихъ могли быть въ полной безопасности отъ чьего нибудь посѣщенія, чего далеко не было бы въ большой гостиной.

Пять минутъ шестаго въ передней раздался громкій звонокъ и чрезъ мгновеніе дверь въ маленькую гостиную отворилась и на порогѣ показался Джеральдъ, казавшійся болѣе утомленнымъ, чѣмъ обыкновенно послѣ далекаго путешествія.

— Дорогой Джеральдъ! какъ вы добры! вскричала Магдалина, бросаясь къ нему на встрѣчу.

— Дорогая моя, сказалъ онъ, беря ее за руку и глядя на ея ярко освѣщенное лицо.

Онъ глядѣлъ на нее съ огорченіемъ и нѣжностью, какъ будто его сердила мысль объ отъѣздѣ.

— Вы не сердитесь на меня, что я убѣгаю отъ васъ на пять недѣль?

— Сердиться на васъ, когда вы сказали, что эта перемѣна необходима для вашего здоровья? Неужели, вы можете считать меня такой эгоисткой? Дайте мнѣ посмотрѣть на васъ… Да, у васъ больной видъ. Какъ вы блѣдны… Джеральдъ, вы были больны?.. Можетъ быть, серьезно больны послѣ того, какъ уѣхали отсюда, и не хотѣли сказать мнѣ, чтобъ не огорчить меня? Я увѣрена, что это такъ. Ваши письма были такъ странны, такъ отличны отъ…

— Дорогая моя, вы ошибаетесь. Я только немного утомленъ однообразной жизнью, вотъ и все. У меня нѣтъ никакой серьезной болѣзни, но я чувствую, что путешествіе по океану оживитъ меня.

— И вы вполнѣ правы. Уѣзжайте, я только боюсь, что путешествіе опасно въ такую погоду.

— Дорогая моя, оно не опаснѣе, чѣмъ ѣзда съ экипажѣ по Реджентъ-стриту.

— А какъ вы думаете, вамъ будетъ весело въ Канадѣ?

— Настолько весело, насколько можетъ быть безъ васъ. Если вѣрить моему другу Лофтусу. Канада зимой восхитительна. Если же зима кончится немного раньше, то мы сдѣлаемъ маленькое путешествіе на озеро Гудзонъ и поднимемся на Скалистыя горы прежде, чѣмъ возвратиться домой.

— Какъ кажется, вы предполагаете пробыть тамъ очень долго? съ безпокойствомъ спросила Лина.

— О! нѣтъ, моя дорогая, я буду съ вами ранѣе половины апрѣля. Подумайте только о томъ, что должно быть въ маѣ.

— Мое совершеннолѣтіе. Кажется почти глупо сдѣлаться совершеннолѣтней въ двадцать пять лѣтъ, когда въ сущности дѣлаешься почти старухой.

— Да, дѣйствительно, вы старуха-дѣвушка, лицо которой такъ юно, какъ лицо семьнадцатилѣтняго ребенка; но развѣ вы забыли, что еще должно случиться въ маѣ, Лина?.. Наша свадьба.

— Это еще неизвѣстно. Ничто еще не назначено, прошептала Магдалина, кромѣ того, что она будетъ въ нынѣшнемъ году. Въ настоящее время отецъ не говоритъ о ней ни слова, и я знаю, что онъ хочетъ удержать меня, какъ можно дальше.

— Но, надѣюсь, вы знаете, что я хочу, какъ можно скорѣе перевезти васъ въ аббатство. Я не въ состояніи жить въ этомъ громадномъ домѣ, пока ваше присутствіе не дѣлаетъ его уютнымъ. Дорогая, наша свадьба должна быть въ маѣ. Не забывайте, что мы согласились ждать только вашего совершеннолѣтія, чтобъ не было никакихъ недоразумѣній съ дѣловой стороны. Если бы мы были съ вами Дерби садовникъ и Дженъ горничная, мы были бы женаты уже четыре года тому назадъ? Не правда ли, Лина?

— Да, я такъ думаю, отвѣчала она, покраснѣвъ и стараясь скрыть свое волненіе, занявшись приготовленіемъ чая. Дерби и Дженъ такъ часто бываютъ неосторожны.

— Да, но часто бываютъ счастливы.

— Они женятся необдуманно и очень часто раскаиваются, немного спустя послѣ свадбы.

— Но за то они соединяются въ разцвѣтѣ любви… Дорогая Лина, скажите, что наша свадьба будетъ въ маѣ.

— Я не могу ничего обѣщать безъ согласія отца. Тетка говоритъ, что моя свадьба и свадьба Дафны должны быть въ одинъ день.

— Да? спросилъ Джеральдъ, держа чашку и блюдечко. На алтарь заразъ повлекутъ двѣ жертвы. Ифигенію и Поликсену. Не думаете ли, что это немного вульгарно эти двѣ свадьбы? Не будетъ ли это казаться желаніемъ надѣлать какъ можно больше шума и удалить всѣ неудобства нынѣшнихъ браковъ двойной свадьбой?

— Сколько мнѣ кажется, Дафна думаетъ точно также. Она хочетъ, чтобъ ея свадьба съ Эдгаромъ была самая скромная, безъ всякаго шума.

— Я не подозрѣвалъ, чтобъ Дафна была такъ благоразумна. Я думалъ, напротивъ, что она мечтаетъ о двадцати четырехъ подругахъ невѣсты, смѣясь сказалъ Джеральдъ.

— Она гораздо благоразумнѣе, чѣмъ вы когда либо подозрѣвали, отвѣчала Магдалина, слегка оскорбленная его тономъ. Она сдѣлалась удивительно кротка со времени своей помолвки.

— И вы думаете, что она счастлива?

Онъ сказалъ это какъ будто машинально, казалось, что его мысли были далеко.

— Неужели вы думаете, я была бы довольна, если бы не была увѣрена? Съ моей точки зрѣнія, она будетъ счастлива.

— Отчего ей не быть счастливой. Она невѣста прекраснаго человѣка, который ее обожаетъ, и если она не настолько любитъ его, какъ онъ ее, то, нѣтъ сомнѣнія, что со временемъ, ея привязанность усилится, онъ будетъ льстить ей, баловать ее, развивать ея тщеславіе и она станетъ считать его необходимымъ для своего существованія. Я знаю, онъ будетъ исполнять ея малѣйшіе капризы. Я говорилъ ему это прошлымъ лѣтомъ.

— И Эдгаръ очень благодаренъ вамъ, что вы ободрили его въ минуту отчаянія. Такъ, онъ говорилъ мнѣ вчера… но не будемъ все время говорить о Дафнѣ, разскажите мнѣ о самомъ себѣ. Какъ мило съ вашей стороны, что вы пріѣхали проститься со мною сегодня.

— Развѣ я могъ поступить иначе, моя дорогая. Прощанье всегда тяжело, даже въ тѣхъ случахъ, когда разлука такъ непродолжительна, какъ теперь; но съ той минуты, какъ я узналъ, что вы хотите меня видѣть, мой долгъ велѣлъ мнѣ пріѣхать.

— Можетъ быть, вы останетесь здѣсь до завтра?

— Я могу пробыть здѣсь десять минутъ, не больше. Я долженъ возвратиться съ курьерскимъ поѣздомъ, отходящимъ отсюда въ половинѣ седьмаго.

— Вы не были въ аббатствѣ?

— Нѣтъ, я только написалъ управляющему. Я оставляю оранжереи подъ вашимъ присмотромъ и поручу доставлять вамъ цвѣты.

— Я буду засыпана ими съ головы до ногъ.

— А теперь, моя дорогая, прощайте. Завтра, въ это время, я уже буду на пароходѣ. Предъ отъѣздомъ мнѣ еще надо посмотрѣть, все ли какъ слѣдуетъ устроилъ Диксонъ. Отправляясь въ Канаду, приходится брать съ собою множество необыкновенныхъ вещей. Прощайте, моя любовь!

— Прощайте, дорогой Джеральдъ, прощайте. Малѣйшій вѣтерокъ будетъ дѣлать меня несчастной, пока вы будете на морѣ. Дайте мнѣ знать сейчасъ же, какъ пріѣдете. Надѣюсь, вы избавите меня отъ безпокойства какъ можно скорѣе.

— Я телеграфирую сейчасъ же, какъ только выйду на берегъ.

— Это будетъ очень любезно, сказала она, идя вмѣстѣ съ нимъ къ двери.

«Прощайте, прощайте»…. говорили они другъ другу между поцѣлуями. Но въ то время, какъ сердце одной было чисто, какъ хрусталь, въ глубинѣ сердца другаго скрывалось тайное горе.

ГЛАВА VII.
Время летитъ, не останавливаясь ни для одного человѣка.

Прошло около полгода съ тѣхъ поръ, какъ женихъ съ невѣстой разстались, желая другъ другу счастія. Снова наступила весна, поля были покрыты зеленью. Земная красота природы вѣчно измѣняется.

Джеральдъ Горингъ возвратился, хотя не такъ скоро, какъ обѣщался, прощаясь зимою, но достаточно рано, чтобы принести свои поздравленія Линѣ съ днемъ ея рожденія и присутствовать при сложныхъ приготовленіяхъ къ своему брачному контракту.

Въ этомъ ужасномъ документѣ, заключавшемъ въ себѣ обширные интересы, были приняты во вниманіе всѣ будущія дѣти и даже внуки. Въ немъ говорилось о дочеряхъ, которыя остались бы не замужемъ и о тѣхъ, которыя выдутъ замужъ, и о сыновьяхъ, которые со временемъ будутъ женаты. Брачный контрактъ миссъ Лауфордъ былъ цѣлой семейной исторіей будущаго.

Напрасно Лина старалась отдать сестрѣ половину или хотя бы часть своего состоянія. Дафна упрямо отказывалась принять подобный даръ и Эдгаръ также упрямо поддерживалъ ея рѣшеніе.

— Я не могу принять ни одного пенни, говорила она.

— Она не должна принимать ни полпенни, говорилъ онъ, не смотря на то, что мистрисъ Тёрчиль смотрѣла на отказъ своего сына и будущей невѣстки, какъ на крайнюю степень безумія. Сколько бы усовершенствованій можно было бы сдѣлать въ Гауксъярдѣ, имѣя въ распоряженіи нѣсколько лишнихъ тысячъ, кромѣ обычнаго дохода. Какъ можно было бы увеличить комфортъ и удобства жизни.

— Почему бы Дафнѣ не имѣть такой оранжереи, какую мистеръ Горингъ построилъ для ея сестры? говорила мистриссъ Тёрчиль. Почему бы тебѣ не перестроить конюшни, которыя страшно старомодны?

— Я ни за что въ свѣтѣ не измѣню нашихъ старомодныхъ построекъ матушка, возражалъ Эдгаръ. Я ни за что въ свѣтѣ не промѣнялъ бы моего Гауксъярда на аббатство, съ придачею всѣхъ денегъ Горинга.

— Но вѣдь деньги предлагаетъ вамъ не Горингъ, а миссъ Лауфордъ.

— Это одно и тоже. Ея состояніе будетъ принадлежать ему. Не говорите, матушка, объ этомъ ни слова. Дафна и я уже твердо рѣшились.

Это было рѣшительно, такъ какъ мистриссъ Тёрчиль отлично, знала что слово Дафны было для Эдгара закономъ. Она уже давно примирилась съ идеей объ этомъ бракѣ, хотя, по временамъ, въ довѣрчивыхъ разговорахъ съ Ребекой, говорила, что не можетъ смотрѣть на привязанность сына иначе, какъ на какое-то очарованіе.

Джеральдъ вернулся домой, подкрѣпившись тѣломъ и духомъ, благодаря своимъ канадскимъ и гудзоновскимъ приключеніямъ. Онъ поднимался на покрытыя снѣгомъ горы, убилъ двухъ или трехъ медвѣдей. Разнообразіе путешествія принесло ему пользу, какъ въ физическомъ, такъ и нравственномъ отношеніи.

Онъ самъ былъ увѣренъ, что та лихорадка, которая мучила его въ ту минуту, когда онъ оставилъ Англію, лихорадка безумныхъ стремленій и безплодныхъ мечтаній о томъ, чего не могло быть, совершенно оставила его.

Двойная свадьба должна была быть въ октябрѣ, ничто не могло заставить сэра Вернона согласиться ускорить срокъ.

— Я и такъ скоро лишусь моего сокровища, говорилъ онъ, конечно не включая въ это сокровище Дафну. Дайте мнѣ удержать его до конца лѣта. Дайте намъ провести вмѣстѣ это послѣднее лѣто, кто знаетъ, можетъ быть, оно будетъ для меня дѣйствительно послѣднимъ.

Магдалина всегда исполняла желанія отца и не могла оставить безъ вниманія такого, какъ это.

Сэръ Вернонъ часто бывалъ нездоровъ. Правда, его нездоровье частью походило на ипохондрію, но онъ дѣйствительно могъ быть боленъ. Эта часть его органическаго разстройства никогда не была ясно понята: его докторъ совѣтовалъ ему перемѣну мѣстности, говорилъ, чтобъ онъ поѣхалъ въ Швейцарію, если только въ состояніи ѣхать такъ далеко.

По этому поводу происходили большіе споры и было рѣшено окончательно, что сэръ Вернонъ и его дочери отправятся въ Швейцарію въ концѣ іюня.

Сэръ Вернонъ высказалъ свое предпочтеніе къ Женевскому озеру, которое зналъ наизусть. Дафна никогда не была далѣе Фонтенебло и была въ восторгѣ отъ мысли видѣть покрытыя снѣгами горы и чужой народъ.

Джеральдъ и Эдгаръ должны были сопровождать ихъ и возвратиться въ Англію къ самому времени свадьбы.

Было рѣшено, что сестры обвѣнчаются въ одинъ день. Это было устроено, по совѣтамъ родныхъ и друзей, не смотря на всѣ возраженія Дафны.

Жители Варвикшира уже заранѣе начали представлять себѣ и обсуждать подробности церемоніи и придумывать, какой деканъ или епископъ получитъ привилегію соединить новобрачныхъ съ помощью почтеннаго Мармадюка Ферерсъ.

Поведеніе Дафны со времени помолвки было безупречно и никто не могъ бы не одобрить кротости и серьезности, которыми отличалось теперь ея поведеніе и разговоры. Ея хорошее и дурное расположеніе духа совершенно исчезли, она была всегда одинаково любезна и серьезна, не приходила ни отъ чего въ необычайный восторгъ и казалась совершенно довольной своей судьбой, необыкновенно привязанной къ сестрѣ и неизмѣнно любезной съ женихомъ.

Эдгаръ не уставалъ благодарить провидѣніе за выпавшее на его долю счастіе. Онъ простилъ своимъ фермерамъ въ мартовскомъ платежѣ двадцать пять процентовъ со ста, не потому, чтобъ они нуждались въ этомъ снисхожденіи, а потому, что чувствовалъ потребность быть щедрымъ и видѣть вокругъ себя счастливыхъ.

— Я сдѣлаю для васъ тоже самое въ будущемъ октябрѣ, въ честь моей свадьбы, говорилъ онъ въ своей рѣчи на торжественномъ обѣдѣ, но затѣмъ буду брать съ васъ все сполна, такъ какъ деньги будутъ мнѣ необходимы, какъ человѣку женатому.

Магдалина была въ восторгѣ отъ общества жениха послѣ довольно долгой разлуки, которая казалась ей еще длиннѣе и печальнѣе. Мысль видѣть вмѣстѣ съ нимъ Женевское озеро, которое она видѣла нѣсколько лѣтъ тому назадъ, вмѣстѣ съ отцомъ, имѣла для нея большую прелесть.

— Не правда ли, это будетъ похоже на путешествіе послѣ свадьбы, говорилъ Джеральдъ смѣясь, но когда дѣйствительно придетъ время этого путешествія, намъ надо будетъ придумать что нибудь новое.

— Можетъ быть, вы захотите отвезти меня на Красную рѣку?

— Я думаю, что это будетъ чрезъ-чуръ, даже для вашего терпѣнія. Не лучше ли будетъ осмотрѣть итальянскія озера или провести зиму въ Римѣ?

— Я буду въ восторгѣ увидать Римъ вмѣстѣ съ вами, любезно отвѣчала Магдалина.

— Я думаю, что онъ вамъ понравится. Я отлично знаю Римъ. Этотъ предметъ я основательно изучилъ и мнѣ доставитъ удовольствіе быть вашимъ чичероне.

Была весна. Былъ чудесный весенній вечеръ: безоблачное небо отливало розами и аметистами. Солнце только что зашло за холмами.

Маленькій городокъ Стратфордъ лежитъ въ долинѣ, такъ что издали видны только высокіе шпицы церквей.

Дафна оставила Магдалину и Джеральда, сидѣвшихъ на терассѣ. Въ то время, какъ Эдгаръ былъ задержанъ въ столовой длиннымъ монологомъ сэра Вернона о нѣкоторыхъ политическихъ затрудненіяхъ и напрасно стремился соединиться съ своимъ божествомъ, она надѣла шляпу и отправилась въ Стратфордъ.

Они должны были оставить Саутъ-Гиль завтра, рано утромъ и Дафнѣ хотѣлось непремѣнно проститься съ церковью, въ которой хранились священные останки.

Это былъ, безъ сомнѣнія, ненужный капризъ, вызванный у нея въ головѣ безплодными мечтаніями, но въ этотъ вечеръ у нея не было никакого занятія и она думала, что имѣетъ право распоряжаться собою.

— Я пойду немного прогуляться, сказала она Эдгару, выходя изъ столовой. Не безпокойтесь обо мнѣ.

Съ этой минуты несчастный Эдгаръ былъ въ настоящей агоніи. Сэръ Вернонъ говорилъ о положеніи страны и поведеніи ея обитателей въ минуту тяжелаго кризиса и Эдгаръ не дѣлалъ ни малѣйшаго возраженія, которое могло бы вызвать споръ.

Маленькую прогулку — но куда? зачѣмъ? съ кѣмъ? Напрасно Эдгаръ бросалъ взгляды въ окно. Съ того мѣста, у котораго онъ стоялъ, онъ могъ видѣть вдаль на нѣсколь миль, но ему не была видна ни терраса, ни садъ, по которымъ должна была пройти Дафна.

Хотя Эдгаръ считалъ своимъ правиломъ быть до крайности любезнымъ и почтительнымъ съ сэромъ Вернономъ, тѣмъ не менѣе, для него было тяжелой пыткой удержаться на этотъ разъ, чтобъ не положить конца его разговору.

Наконецъ, наступила давно желанная минута остановки. Сэръ Вернонъ со вздохомъ кончилъ рѣчь, предоставивъ министерства ихъ судьбѣ. Эдгаръ стремительно бросился на террасу.

Джеральдъ и Магдалина сидѣли предъ маленькимъ буковымъ столикомъ. Болонка Флуфъ удобно расположилась на колѣняхъ своей госпожи.

— Вы не знаете, куда пошла Дафна? отчаяннымъ тономъ спросилъ Эдгаръ.

— Нѣтъ, я видѣла только, что она направилась къ рѣкѣ. Можетъ быть, она пошла навѣстить тетку.

— Благодарю васъ, я тоже такъ думаю, отвѣчалъ Эдгаръ, бросаясь по направленію къ пасторату, не обдумавъ, насколько могло быть вѣроятно подобное предположеніе.

Въ то время, когда мистеръ Тёрчиль бѣжалъ по полямъ, Дафна сѣла въ лодку и спокойно поплыла къ Стратфорду, по погруженной во мракъ рѣкѣ и деревья, окружавшія ее, казались въ темнотѣ привидѣніми. Ея голова была полна серьезныхъ мыслей наканунѣ отъѣзда изъ Варвикшира.

Прошло болѣе года, годъ съ четвертью, съ тѣхъ поръ, какъ она окончательно возвратилась домой. А годъ съ четвертью большой промежутокъ въ молодой жизни. Въ ранней молодости годы такъ длинны потому, что каждый день имѣетъ цѣлую исторію. Какъ отличны эти годы отъ монотонной медленности среднихъ лѣтъ, которыя катятся незамѣтно, точно лодка вдоль однообразныхъ береговъ, такъ что путешественникъ не замѣчаетъ самъ, что подвигается впередъ.

Для Дафны этотъ годъ въ Саутъ-Гилѣ былъ полонъ жизни, какъ сильно она чувствовала, думала и страдала въ это время, какъ много рѣшеній принимала и снова измѣняла ихъ. Какъ много пережила она опасныхъ наслажденій и упрековъ совѣсти.

Глядя назадъ, на прожитое время, она снова переживала его радости, утраты и огорченія.

— Въ концѣ концовъ я едва ли была бы съ нимъ счастлива, говорила она, вспоминая, сколько времени провела она въ обществѣ Джеральда Горинга. Онъ для меня ничто и никогда не можетъ быть чѣмъ нибудь. Теперь же мы оба исполняемъ свой долгъ, а это уже что нибудь.

Въ ея прошломъ были минуты, когда она воображала себя невѣстой того, любить кого было измѣной, и въ сравненіи съ этими минутами всѣ остальныя казались мрачными и печальными. Были часы безумныхъ желаній, въ которые она не обсуждала своего счастія, въ которые она не спрашивала себя, почему она любитъ, но была счастлива, какъ лѣтомъ счастлива бабочка или цвѣтокъ, согрѣтые солнечнымъ свѣтомъ, не спрашивающіе ничего, а только живущіе и грѣющіеся его теплотою.

Такъ, по временамъ, она предавалась наслажденію обществомъ того, кого она полюбила съ первой минуты встрѣчи и кого имѣла въ сердцѣ и въ умѣ также постоянно, какъ Джульетта Ромео.

Эти счастливыя минуты были въ прошломъ, теперь она спокойно смотрѣла на свою будущую судьбу, не любящей, а уважающей жены, нѣжно любимой сестры, дочери, примирившейся съ отцемъ и хозяйки стариннаго, красиваго дома, жизнь которой пройдетъ среди деревенскаго общества, которое ей такъ нравится. Безъ сомнѣнія это была не такая судьба, на которую можно было бы смотрѣть съ такимъ огорченіемъ, какое выражалось на ея лицѣ въ этотъ вечеръ, когда она плыла по темной рѣкѣ.

Проѣхавъ мостъ, она вышла изъ лодки.

Дорога къ церкви была темна и тѣниста; тамъ и сямъ свѣтъ мелькалъ въ окнахъ котеджей. Дафна тихо шла по липовой аллеи, которая прямо вела къ портику церкви.

Вечеромъ была служба и старинныя двери собора были открыты настежь. Дафна тихонько вошла въ церковь и осторожно прошла къ двери ризницы, около которой покоятся смертные останки Вильяма Шекспира. Дафна задумчиво смотрѣла на бюстъ великаго поэта, на его спокойное лицо.

— Неужели ты былъ всегда счастливъ? думала она. Неужели ты могъ описать столько горя и страданій, никогда не испытавъ ихъ самъ? Я думаю, что въ твоей жизни должно было быть большое горе. Можетъ быть, это была потеря того ребенка, который такъ рано умеръ? Была ли Анна Гэтэвай твоей единственной любовью?… Нѣтъ, ты слишкомъ хорошо описывалъ счастіе любви, чтобъ у тебя не было другой Джульетты, Имогены или Корделіи, женщинъ, которыхъ ты любилъ бы и которыя любили бы тебя.

— Извините, миссъ, раздался голосъ сторожа, я пришелъ затворить церковь.

— Позвольте мнѣ пробыть еще нѣсколько минутъ, сказала Дафна, вынимая кошелекъ. Я уѣзжаю завтра изъ Англіи и пришла проститься со старой церковью.

— Развѣ вы уѣзжаете надолго, миссъ?

— Почти на три мѣсяца.

— Это очень короткій срокъ, сказалъ старикъ, опуская въ карманъ полкроны, которую дала Дафна. Я думалъ, что вы уѣзжаете на много лѣтъ, переѣдете чрезъ океанъ.

— Нѣтъ, задумчиво отвѣчала Дафна, глядя предъ собою на кружокъ луннаго свѣта, проникавшій въ окно. Мы уѣзжаемъ не надолго, но, кто знаетъ?.. Сегодня мнѣ кажется, какъ будто я никогда не буду здѣсь, къ тому же, я такъ люблю эту старую церковь.

— Нѣтъ ничего удивительнаго, миссъ, это очень красивая церковь. Вы бы послушали, какъ восхищаются ею американцы. Я думаю, что въ ихъ странѣ нѣтъ ничего и въ половину столь хорошаго.

Луна была уже высоко, когда Дафна оставила церковь и пошла обратно къ рѣкѣ, освѣщенной серебристымъ свѣтомъ луны.

Дафна тихо дошла до берега и долго стояла, глядя на рѣку. Ей было уже давно пора возвращаться домой. Ее должны были хватиться, можетъ быть, даже безпокоиться объ ея отсутствіи.

Но чрезъ минуту она уже снова подумала, что едва ли кто нибудь будетъ безпокоиться о ней.

— Лина не подумаетъ обо мнѣ, пока съ нею мистеръ Горингъ. Что же касается отца, то его не легко взволновать. Одинъ только бѣдный Эдгаръ будетъ безпокоиться и разыскивать меня; но онъ навѣрное угадаетъ, куда я пошла.

Успокоившись этой мыслью, Дафна рѣшилась исполнить свой другой капризъ и проститься съ домомъ, въ которомъ родился поэтъ.

Стратфордскія улицы были очень спокойны въ это время лѣта. Конечно, было немного поздно и въ такой часъ постороннему едва ли былъ бы даже возможенъ доступъ въ святилище, къ которому стремилась Дафна, но она была въ слишкомъ большой дружбѣ съ леди, которыя смотрѣли за этимъ храмомъ, и знала, что тѣ во всякое время откроютъ для нея дверь.

Все въ домѣ было темно и Дафна просила не зажигать огня, желая осмотрѣть старую, хорошо знакомую комнату, освѣщенную только луннымъ свѣтомъ.

— Странная вещь, мнѣ кажется, что я никогда болѣе не увижу всего этого, говорила она про себя, стоя въ освѣщенномъ луною саду, въ которомъ росли тѣ же цвѣты, какъ и во времена Шекспира.

Сестры смотрительницы домомъ были немного удивлены такимъ позднимъ посѣщеніемъ, но все-таки любезно приняли Дафну и снисходительно смотрѣли на ея дѣтскій энтузіазмъ. Открывать домъ въ такой поздній часъ было противно правилу, но Дафна рѣшилась, во что бы то ни стало, войти въ ту комнату, въ которой Шекспиръ сидѣлъ на колѣняхъ матери.

— Подумаешь, что вы уѣзжаете надолго, миссъ Лауфордъ, говорила старуха, улыбаясь глядя на Дафну.

Тоже самое сказалъ и сторожъ и Дафна отвѣчала тоже самое.

— Нельзя сказать, что впередъ будетъ, сказала она.

— Ну, нѣтъ, мы знаемъ, что вы возвратитесь домой, чтобъ выдти замужъ осенью. Намъ все это извѣстно. Я надѣюсь, что стратфордскіе колокола будутъ звонить особенно хорошо въ этотъ день, или, можетъ быть, вѣнчаніе произойдетъ въ Арденской церкви? Я очень рада, что вы останетесь въ сосѣдствѣ, также какъ и ваша сестра. Какой громадный домъ аббатство Горингъ, мы съ сестрой ходили посмотрѣть его въ прошлое лѣто и прошли по всѣмъ комнатамъ. Какое очаровательное мѣсто.

— Но не знаю почему, но старинный домъ мистера Тёрчиля нравится мнѣ болѣе, задумчиво отвѣчала Дафна.

— Еще бы! смѣясь вскричала старая леди. Это совершенно естественно.

Когда они прошли чрезъ садъ и старуха отворила дверь, она обратилась къ Дафнѣ съ вопросомъ:

— Можетъ быть, вы хотите пойти однѣ? Вы не боитесь привидѣній.

— Привидѣнія Шекспира? — Нѣтъ, я была бы въ восторгѣ увидать его. Я упала бы предъ нимъ на колѣни.

— Въ такомъ случаѣ, ступайте, мы подождемъ васъ въ саду.

Дафна тихо вошла въ пустой домъ, который казался еще таинственнѣе, чѣмъ церковь. Дафнѣ казалось, какъ будто душа усопшаго наполняетъ его, она старалась представить себѣ бѣдный домъ поэта тридцать лѣтъ тому назадъ, старинную простоту и удобства, представить себѣ свѣтъ, прежде чѣмъ были выдуманы желѣзныя дороги, газъ и электричество.

Сердце Дафны билось немного сильнѣе обыкновеннаго. Она почти начинала бояться привидѣній.

Подойдя къ окну, она стала вглядываться въ садъ, чтобъ увидать ожидающихъ ее сестеръ, и убѣдиться, что около нея есть человѣческое общество.

Она глядѣла вдаль по широкой тихой, освѣщенной луною улицѣ. Даже таверны по другой сторонѣ дороги казались пусты и тишина и мракъ дома начинали пугать ее.

Вдругъ ей послышались шаги. Сердце ея почти совсѣмъ перестало биться. Она стояла неподвижно, какъ мраморная статуя. Ей казалось, что шаги уже въ сосѣдней комнатѣ и все приближаются, какъ вдругъ рѣзкій голосъ въ саду разрушилъ очарованіе,

— Она здѣсь!.. Нашли ли вы ее?

Это былъ голосъ Эдгара у входной двери.

— Да, гдѣ же ей быть, какъ не здѣсь, отвѣчалъ Джеральдъ Горингъ. Я надѣюсь, вы довольны гонкой, которую намъ задали, сказалъ онъ, обращаясь къ Дафнѣ какъ будто говоря съ провинившимся ребенкомъ.

— Вамъ не было никакой надобности безпокоиться обо мнѣ, отрывисто отвѣчала она. Я сказала Линѣ, что иду гулять. Какъ могъ Эдгаръ догадаться, что я здѣсь?

— Эдгаръ ничего не догадался, отвѣчалъ Джеральдъ, съ рѣзкимъ смѣхомъ, который не совсѣмъ подходилъ къ ихъ дружбѣ. Эдгаръ скорѣе сталъ бы васъ искать на лунѣ, чѣмъ здѣсь, но я зналъ, что вы навѣрно здѣсь! Когда же я услышалъ, что вы уѣхали въ лодкѣ, то окончательно убѣдился въ этомъ. Мы узнали, что вы были въ церкви и оттуда бросились вслѣдъ за вами сюда.

— Да, сказалъ Эдгаръ, я былъ совсѣмъ въ отчаяніи, но Джеральдъ сказалъ, что, можетъ быть, вы пошли навѣстить мѣсто рожденія Шекспира, и вы дѣйствительно здѣсь.

И такъ, Джеральдъ нашелъ ее! Джеральдъ угадалъ ея мысли, понялъ сердцемъ, гдѣ могла она быть.

Ея будущій мужъ, человѣкъ съ которымъ ей было суждено прожить всю жизнь, не въ состояніи былъ понять ея капризныхъ желаній и стремленій. Какъ различны были эти люди, которымъ приходилось всю жизнь идти вмѣстѣ.

Всѣ трое вышли въ садъ, гдѣ ихъ ожидали сестры хозяйки дома, забавлявшіяся капризомъ Дафны и думавшія, что она самое прелестное существо изъ всѣхъ дѣвушекъ, такъ какъ для этихъ весталокъ Шекспиръ былъ Богомъ.

— Мнѣ очень жаль, что я причинила вамъ столько безпокойства, сказала Дафна извиняясь вообще, но я не воображала, чтобъ мое отсутствіе могло обратить на себя чье либо вниманіе! конечно я пробыла больше? чѣмъ предполагала…

— Теперь двадцать пять минутъ перваго, сказалъ Эдгаръ.

— Какъ жаль, я не думала, чтобъ было такъ поздно.

Дафна простилась съ сестрами, скромно извиняясь за свое ночное посѣщеніе.

Онѣ проводили ее до садовой калитки и долго глядѣли вслѣдъ ея стройной фигурѣ, освѣщенной луной.

— Не правда ли, какъ она хороша, сказала одна изъ сестеръ.

— И какая прелестная мысль придти проститься съ этимъ дорогимъ домомъ предъ отъѣздомъ, сказала другая.

Дафна и ея спутники направилась къ тому мѣсту, гдѣ была оставлена лодка. Они очень мало разговаривали по дорогѣ. Эдгаръ шелъ рядомъ съ Дафной, а Джеральдъ нѣсколько въ сторонѣ, куря сигару.

Дафна хотѣла грести, но Эдгаръ настоялъ, чтобъ она сѣла на руль, и закуталъ ее въ шаль, которую нашелъ въ лодкѣ. Эдгаръ взялся за весла, а Джеральдъ сидѣлъ сложа руки, курилъ и глядѣлъ на ясное небо.

Была чудная ночь. Вся окрестность была ярко освѣщена луною. Рѣка казалась серебряной. Все окружающее было такъ очаровательно-таинственно, что Дафна надѣялась каждую минуту увидать рѣчнаго бога и нимфъ, играющихъ при лунномъ свѣтѣ.

— Въ такую ночь старые греческіе боги должны были спускаться на землю. Я часто чувствую сожалѣніе, какъ Альфредъ де-Мюссе, что все это прошло, сказала Дафна.

— Мнѣ кажется, напротивъ, слѣдовало бы радоваться, что все это прошло, сказалъ Джеральдъ. Неужели вамъ нравилось бы путешествовать чрезъ рѣку на старикѣ, превратившемся въ быка? или вдругъ видѣть предъ собою разступившуюся землю и появившуюся оттуда колесницу, которая должна везти васъ въ адъ?

— Какъ вы смѣете называть Зевса старикомъ, съ негодованіемъ вскричала Дафна. Боги были всегда молоды.

— Пожалуй, но, во всякомъ случаѣ, онъ былъ человѣкъ семейный и у него были дѣла получше, чѣмъ бѣгать по полямъ въ замаскированномъ видѣ, вмѣсто того чтобъ сидѣть у себя на Олимпѣ, отвѣчалъ Джеральдъ. Нѣтъ такая ночь и такая рѣка скорѣе напоминаютъ старинныя германскія легенды, чѣмъ греческихъ боговъ и богинь! Я далеко не былъ бы удивленъ, если бы миссъ Дафна Лауфордъ превратилась въ ундину и бросилась въ воду, оставивъ меня и Тёрчиля въ лодкѣ.

— Я часто завидовала ундинамъ, отвѣчала Дафна. Я такъ люблю рѣку, что нѣсколько лѣтъ тому назадъ дѣйствительно воображала, что подъ нею существуетъ цѣлый обширный міръ гномовъ и нимфъ, которые вѣчно счастливы. Даже теперь, когда я не вѣрю въ сказки, мнѣ трудно представить себя, что въ глубинѣ этой рѣки нѣтъ ничего чудеснаго.

— Я сильно боюсь, что если бы вы превратились въ нимфу, то нашли бы на ея днѣ только одну грязь, съ громкимъ смѣхомъ сказалъ Джеральдъ.

Со времени своего возвращенія изъ Канады, онъ обращался съ Дафной по старому, какъ будто она была такимъ ребенкомъ, на котораго онъ могъ глядѣть только съ высоты своего благоразумія. Ничто въ его манерахъ, словахъ и поведеніи не напоминало той роковой минуты самозабвенія, когда его сердце выдало свою тайну.

— Воображаю я себѣ, что будетъ Дафна думать объ этомъ крошечномъ Эвонѣ послѣ того, какъ увидитъ женевское озеро. Какъ ты думаешь, Тёрчиль? прошепталъ Джеральдъ.

— Озеро гораздо больше, отвѣчалъ Эдгаръ своимъ спокойнымъ тономъ, плавающіе на немъ большіе пароходы вѣроятно будутъ казаться Дафнѣ очень привлекательными.

— Озеро съ пароходами? это ужасно! вскричала Дафна. Я не буду любить его и въ половину такъ, какъ люблю мой дорогой Эвонъ, хотя вода въ немъ немножко грязновата. Дорогой Эвонъ! сколько времени пройдетъ, прежде чѣмъ я снова увижу тебя!

— Не болѣе трехъ мѣсяцевъ, сказалъ Эдгаръ, и даже меньше. И тогда, моя дорогая, нѣжно прибавилъ онъ, вы будете моей и я сдѣлаюсь счастливѣйшимъ человѣкомъ въ свѣтѣ.

— Кто знаетъ, возразила Дафна. Кто можетъ быть -увѣренъ, оставляя какую нибудь мѣстность, что онъ когда нибудь возвратится туда. Прощай, дорогая старая рѣка! вскричала она съ полными слезъ глазами. Я чувствую такую печаль, какъ будто бросаю на тебя послѣдній взглядъ.

ГЛАВА VIII.
Я отлично знаю, гдѣ мнѣ жметъ сапогъ.

Двадцать четыре часа спустя послѣ путешествія по освѣщенной луной рѣкѣ все саутъ-гильское общество было на пароходѣ, перевозящемъ чрезъ каналъ, къ величайшему неудовольствію мистриссъ Мовзеръ, которая не переносила ѣзды по морю и разсказывала объ этомъ всѣмъ леди, сидѣвшимъ въ дамской каютѣ.

Мовзеръ далеко не была спартанкой, но ея поведеніе во время морской болѣзни было въ нѣкоторомъ родѣ геройскимъ. Въ ней была какая-то мученическая преданность: даже въ самыя тяжелыя минуты она не выпускала изъ рукъ шкатулку съ драгоцѣнностями своей госпожи, подозрѣвая во всѣхъ окружающихъ хищническія намѣренія. Она крѣпко сжимала шкатулку руками даже въ самыхъ сильныхъ приступахъ.

Ночь была очаровательная. Дафна и Магдалина остались на палубѣ къ великому неудовольствію Мовзеръ, которая была убѣждена, что миссъ Лауфордъ простудится и говорила, что во всемъ виновата миссъ Дафна.

— Я думаю, что вамъ слѣдовало бы спуститься въ каюту и спокойно отдохнуть, говорила Мовзеръ, когда пароходъ остановился и всѣ выходили на пристань, откуда прошли въ гостиницу, чтобъ подкрѣпиться чашкой кофе или бульона, а чрезъ нѣсколько времени уже сидѣли въ вагонѣ.

Сэръ Вернонъ спокойно спалъ въ углу, Магдалина дремала или дѣлала видъ, что дремлетъ.

Джеральдъ и Эдгаръ сѣли въ курительный вагонъ и, благодаря переговорамъ съ кондукторомъ, имъ удалось устроить для сэра Вернона и его дочерей отдѣльное купе.

Но ни малѣйшій сонъ не смыкалъ глазъ Дафны. Она молча смотрѣла въ окно, на кокетливый ландшафтъ.

Какой длинной кажется ночь бодрствующему пассажиру, гораздо длиннѣе, чѣмъ самый длинный день!

Но, наконецъ, и она кончилась и раздался крикъ: «Парижъ!»

Всѣ пассажиры проснулись и начали поспѣшно выходить, собирая свой багажъ.

Саутгильская компанія прошла въ залу, пока Джинманъ и мистриссъ Мовзеръ распоряжались пріемомъ вещей.

Въ Парижѣ они пробыли цѣлый день, въ теченіе котораго сэръ Вернонъ отдыхалъ отъ утомленія въ Бристольскомъ отелѣ, тогда какъ молодые люди осматривали городъ. Вечеромъ всѣ были въ театрѣ и затѣмъ, на слѣдующій день, рано утромъ, съ восьмичасовымъ поѣздомъ уже отправились чрезъ Дижонъ въ Женеву.

— Я всю жизнь мечтала увидать Швейцарію, сказала Дафна, когда, наконецъ, она сидѣла въ вагонѣ, въ которомъ на этотъ разъ съ ними помѣстились и молодые люди, и теперь едва въ состояніи вѣрить, что ѣду туда. Это такое путешествіе, о которомъ надо только мечтать, но не осуществлять его.

— Развѣ хорошія вещи не должны осуществляться? Развѣ жизнь должна быть скучной и однообразной? спросилъ Джеральдъ Горингъ, сидѣвшій напротивъ ее, рядомъ съ Линой.

— Я говорю не о васъ, сказала Дафна, вы человѣкъ исключительный. Вы можете осуществлять ваши мечты.

— Не всѣ, серьезно отвѣчалъ Джеральдъ. Я думаю, что такого человѣка нѣтъ на свѣтѣ.

— Вамъ стоитъ только выразить какое нибудь желаніе и оно сейчасъ же осуществится, продолжала Дафна, не обращая вниманія на его замѣчаніе. Въ прошлую зиму вамъ пришло въ голову поохотиться въ Америкѣ на бизоновъ, несчастныхъ бизоновъ, которые васъ не оскорбляли, и вы почти въ туже минуту ѣдете чрезъ моря и рѣки и осуществляете это желаніе; какое удовольствіе можетъ доставить вамъ Швейцарія, каждый уголокъ которой долженъ быть вамъ также хорошо знакомъ, какъ нашъ дорогой англійскій Варвикширъ?

— Очень можетъ быть, но мнѣ доставляетъ удовольствіе снова осмотрѣть знакомыя мѣста съ дорогими мнѣ людьми. Я осматривалъ Швейцарію одинокимъ путешественникомъ, заговаривая съ дорожными сосѣдями или же въ Байроновскомъ одиночествѣ, такъ какъ, я думаю, что Байронъ всегда былъ одинъ. Судя по его произведеніямъ, онъ долженъ былъ любить одиночество, а судя по его жизни и письмамъ, любилъ общество.

— Я предпочитаю считать его любящимъ одиночество, сказала Дафна съ рѣшительнымъ видомъ. Прошу васъ, не разрушайте моихъ иллюзій.

Эдгаръ сидѣлъ рядомъ съ Дафной, стараясь исполнять всѣ ея желанія, заботясь о ея комфортѣ, но не будучи въ состояніи занять ее интереснымъ разговоромъ. Другое дѣло, если бы они были вдвоемъ и могли разговаривать о ихъ будущей жизни въ Гауксъярдѣ, о конюшняхъ, садахъ, лошадяхъ, на которыхъ будутъ кататься въ будущую зиму, о томъ, какъ она будетъ скакать по полямъ, какъ настоящая Діана. Онъ никогда не уставалъ говорить объ этой счастливой будущности, которая была такъ близка и которую онъ ожидалъ съ такой горячей надеждой.

Поѣздъ былъ недалеко отъ Фонтенебло; на горизонтѣ уже показался его мрачный лѣсъ.

Дафна, такая живая нѣсколько минутъ тому назадъ, сдѣлалась серьезна. Она молчаливо и задумчиво глядѣла на далекую линію лѣса. Въ эту минуту, казалось, что вся ея душа переселилась въ глаза.

Два года тому назадъ, почти день въ день, ея сердце вдругъ пробудилось отъ сна, чтобы чувствовать и страдать.

Джеральдъ бросилъ взглядъ на ея лицо.

Да, она вспоминала. Ея сердце было полно тяжелыхъ и нѣжныхъ воспоминаній. Онъ могъ читать всѣ ея тайны въ ея прелестныхъ глазахъ. Его сердце забилось сильнѣе. Она не забыла Фонтенебло и ихъ встрѣчи. Этотъ день былъ кризисомъ въ ея жизни, этотъ день придалъ новый оттѣнокъ каждой ея мысли и чувству.

Лина молча глядѣла на сестру.

— Мнѣ кажется, мы недалеко отъ Фонтенебло, въ которомъ ты жила два года тому назадъ? спросила она.

— Да, коротко отвѣчала Дафна.

— Ты говоришь это такимъ тономъ, какъ будто ты была здѣсь несчастлива.

— Нѣтъ, это мѣсто мнѣ очень нравится, но, по правдѣ сказать, мнѣ было здѣсь скучно, миссъ Тоби съ вѣчными головными болями и Диббъ были моими единственными товарищами.

— А Диббъ была невыразимо глупа, сказалъ Джеральдъ, вдругъ забываясь и чувствуя желаніе засмѣяться при мысли о глупости Марты. Я очень часто слышалъ объ этомъ отъ васъ, поспѣшно прибавилъ онъ.

— Она была добрая, безобидная дѣвушка, я не хочу, чтобъ ее дѣлали смѣшной, сказала Дафна, лицо которой, въ свою очередь, при воспоминаніи о Мартѣ, также прояснилось. Я думаю, теперь она кончила свое одѣяло.

— Кончила? — Конечно, нѣтъ! вскричалъ Джеральдъ. Она такая дѣвушка, которая родится и переселяется въ будущій міръ, вѣчно работая одно и тоже одѣяло, сколько, по крайней мѣрѣ, я могъ составить о ней мнѣніе по вашимъ описаніямъ.

Въ это время они оставили за собою Фонтенебло съ его старинною церковью и дворцомъ, полнымъ историческихъ воспоминаній о Францискѣ, Генрихѣ, Наполеонѣ и Піи VII. Лѣсъ казался мрачнымъ пятномъ на далекомъ разстояніи. Вдоль дороги шли виноградники.

Въ два часа они были въ Дижонѣ и имъ казалось, какъ будто они путешествуютъ уже цѣлую недѣлю.

Сэръ Вернонъ жаловался на жаръ и духоту и сожалѣлъ, что предпринялъ переѣздъ среди дня.

— Мы должны были бы остаться на ночь въ Дижонѣ, сказалъ онъ, когда они вышли на станцію, гдѣ наскоро позавтракали.

— Это страшно скучное мѣсто, сказалъ Джеральдъ, здѣсь положительно нечего смотрѣть.

— Въ мои лѣта человѣкъ не заботится о томъ, есть ли что нибудь смотрѣть, проворчалъ сэръ Вернонъ.

День былъ очень жаркій. Магдалина и ея сестра переносили духоту съ удивительнымъ терпѣніемъ, стараясь убить время то разговорами, то чтеніемъ книгъ, то молчаливымъ созерцаніемъ ландшафта.

Наступилъ уже вечеръ, когда они приблизились къ Юрѣ.

— Не находите ли вы, что это лучше, чѣмъ Стратфордъ? сказалъ Джеральдъ, глядя на оживленное лицо Дафны и ея восхищенный взглядъ, когда она, наконецъ, увидала горы.

— Да, гораздо величественнѣе и оживленнѣе. Я хотѣла бы жить здѣсь.

— Почему?

— Потому что въ такой мѣстности забываешь самою себя, наши собственныя ничтожныя волненія и горести должны казаться ничтожными въ сравненіи съ такой природой.

— Я не думаю, чтобъ у васъ были какія нибудь печали, Дафна? нѣжно сказалъ Эдгаръ, и чтобъ вы нуждались въ убѣжищѣ, въ которомъ могли бы забыть ваши огорченія?

— Конечно, нѣтъ. Я говорила вообще, отвѣчала Дафна. Боже мой! какіе прекрасные холмы, поднимающіеся къ небу и тихія, спокойныя долины, лежащія между этими темными горами, ручейки, и водопады, скатывающіеся по каменистому руслу! Если Швейцарія еще величественнѣе, чѣмъ эта мѣстность, то я думаю ея величіе подавитъ меня.

— Я не думаю, чтобъ въ Швейцаріи было что нибудь, что повліяло бы на воображеніе болѣе, чѣмъ этотъ первый видъ Юры, сказалъ Джеральдъ, эта мѣстность кажется входомъ въ новый міръ.

Съ наступленіемъ сумерокъ жара, вмѣсто того, чтобы уменьшиться, казалось, увеличилась, не было ни малѣйшаго, хотя бы слабаго, вѣтерка. Атмосфера начинала становиться удушливой. Наконецъ, на небѣ начали собираться мрачныя тучи и уже нѣсколько разъ мелькнула молнія.

— Гроза въ Юрѣ! вскричалъ Джеральдъ, какая вы счастливая женщина, миссъ Дафна, это одно изъ самыхъ величественныхъ зрѣлищъ природы, устроено какъ будто для васъ.

— Я надѣюсь, что гроза освѣжитъ воздухъ, сказалъ сэръ Вернонъ изъ уединеннаго уголка, въ которомъ дремалъ до тѣхъ поръ, какъ они оставили Францію.

Дафна сидѣла, глядя въ окно и не говоря ни слова. Она была проникнута красотой я величіемъ представлявшагося ей зрѣлища, которое проникало ей въ душу.

Чрезъ нѣсколько времени, когда поѣздъ проѣхалъ чрезъ безконечный тунель недалеко отъ Женевы, громъ сталъ все отдаляться и напоминалъ собою замирающую непріятельскую кононаду, на небѣ начали появляться звѣзды и гроза совершенно успокоилась, когда поѣздъ остановился въ Женевѣ.

— Не находите ли вы, что это удивительно похоже на Манчестръ? сказала Дафна, когда они вошли на станцію.

— Что же тутъ удивительнаго, отвѣчалъ Джеральдъ, развѣ Манчестръ не лучшая модель коммерческаго города?

— Коммерческаго? Но я надѣялась, въ Швейцаріи нѣтъ ничего коммерческаго. Я всегда представляла ее себѣ, какъ страну горъ и озеръ.

— Такова Шотландія, но здѣсь существуетъ достаточно торговаго элемента.

— Вы созданы для того, чтобъ разрушать мои иллюзіи. О! какой ужасный рядъ омнибусовъ! вскричала Дафна, при видѣ штукъ двадцати или болѣе экипажей, съ гостепріимно открытыми дверями и стоящими около нихъ коммиссіонерами различныхъ отелей, караулившими пріѣзжихъ.

— А гдѣ же Монбланъ? прибавила она, оглядываясь вокругъ.

— Налѣво отъ насъ, отвѣчалъ Джеральдъ, но мы не увидимъ его сегодня ночью. Царь горъ походитъ на всѣхъ другихъ властителей: подданные не могутъ видѣть ихъ постоянно.

Саутъ-гильское общество ожидалъ отдѣльный экипажъ изъ гостинницы Beau-rivage, который повезъ ихъ по чистымъ и ярко освѣщеннымъ улицамъ, имѣвшимъ самый благоденствующій видъ, къ жестокому разочарованію Дафны.

Джинманъ и Мовзеръ отлично помѣстились въ омнибусѣ, вмѣстѣ съ багажемъ.

Мовзеръ былъ также разочарована, какъ и Дафна.

— Если это Швейцарія, то я нахожу ее гораздо ниже Брайтона, сердито сказала она. Гдѣ же ледники и громадныя горы?

— Вы развѣ ожидали ихъ найдти на самой станціи? спросилъ много путешествовавшій Джинманъ. Я жилъ нѣсколько мѣсяцевъ въ Швейцаріи и никогда не видалъ ледниковъ.

— Я ни за что не поѣхала бы изъ дома для такихъ пустяковъ, наставительно продолжала Мовзеръ. Мнѣ, кажется сегодняшній день безконеченъ. Надѣюсь впрочемъ, что намъ дадутъ что нибудь поѣстъ.

— На этотъ счетъ вы можете быть спокойны, отвѣчалъ Джинманъ. Въ Швейцаріи гостиницы устроены отлично.

— Надѣюсь намъ дадутъ порядочнаго чаю, продолжала Мовзеръ. Въ Саутъ-Гилѣ самая послѣдняя служанка не захочетъ пить въ такихъ чашкахъ, какія подали мнѣ въ Парижѣ.

По пріѣздѣ въ Beau-rivage, сэръ Вернонъ и его дочери нашли, приготовленный для нихъ, цѣлый рядъ прекрасныхъ комнатъ, съ окнами на озеро.

Молодые люди остановились недалеко отъ нихъ, въ гостинницѣ International.

Сэръ Вернонъ былъ недоволенъ, что ему оставили комнаты въ третьемъ этажѣ, тогда какъ онъ далъ знать впередъ о своемъ пріѣздѣ и велѣлъ оставить себѣ помѣщеніе внизу. Но американскіе доллары и русскіе рубли отняли у него первый и второй этажи, такъ что англійскому сквайру пришлось довольствоваться только третьимъ. Но комнаты были хороши и Дафна была отъ нихъ въ восторгѣ.

— Что за бѣда, что немного высоко, сказала она. Мы будемъ ближе къ Монблану. Одинъ изъ лакеевъ сказалъ мнѣ, что онъ здѣсь совсѣмъ близко, но сколько я ни протирала глаза, и не могла ничего разглядѣть въ темнотѣ.

Повсюду въ комнатахъ были разставлены прелестные цвѣты и Магдалина была въ большомъ восторгѣ.

— Право можно подумать, что здѣсь знали о моей особенной любви къ цвѣтамъ и хотѣли, какъ можно любезнѣе встрѣтить меня, сказала она. Отчего здѣсь такъ много цвѣтовъ? продолжала она, обращаясь къ одному изъ лакеевъ.

— Мы получили объ этомъ приказаніе сегодня утромъ по телеграфу изъ Парижа.

— Отецъ?..

— Нѣтъ.

— Джеральдъ, я вѣчно буду вамъ обязана.

— Мнѣ просто пришла счастливая мысль во время скучнаго ожиданія на станціи, возразилъ Джеральдъ.

— О! какъ вы добры! Дорогіе цвѣты! они напоминаютъ мнѣ домъ.

— Когда мы устроимся въ Монтре, мы можемъ приказать, чтобъ намъ каждую недѣлю присылали цвѣты изъ аббатства.

Дафна стояла на балконѣ вмѣстѣ съ Эдгаромъ, глядя внизъ.

Видимая ночью Женева казалась довольно красивой, ярко освѣщенной газовымъ свѣтомъ и окруженной горами, большой темной массой соборовъ съ живописными фонарями, и, возвышающимися надо всѣмъ, далекими горами.

— Я думаю, что когда разсвѣтетъ, я увижу Монбланъ, сказала Дафна, пристально глядя по тому направленію, гдѣ должна была быть гора. Какъ пріятно было бы подняться на него.

Въ это время въ сосѣдней комнатѣ былъ накрытъ обѣдъ, но Магдалина съ сестрой извинились, что не хотятъ обѣдать и просили подать имъ чай въ гостиную въ то время, какъ мужчины обѣдали.

Сэръ Вернонъ объявилъ, что у него нѣтъ аппетита, но для приличія все-таки сидѣлъ за столомъ, и, на смотря на заявленіе, отдалъ честь и рыбѣ и цыплятамъ.

Предъ Магдалиной и Дафной былъ накрытъ круглый столъ, на которомъ лежала груда вкусныхъ пирожковъ, безупречное масло, сливки и чай и неизмѣнный медъ.

— Дорогая моя, какъ блестятъ у тебя глаза, сказала Лина, съ восхищеніемъ глядя на очаровательное личико Дафны. Я вижу, что тебѣ весело.

— Да, все новое всегда доставляетъ мнѣ удовольствіе. Отчего человѣкъ не можетъ всю жизнь переходить съ мѣста на мѣсто, свѣтъ достаточно великъ для этого, только наша глупость пришиваетъ насъ къ одному мѣсту, какъ какихъ нибудь ничтожныхъ улитокъ.

— Какъ, Дафна! Я думала, что ты любишь домъ, Варвикишръ, Эвонъ, представляющіе для тебя идею о земномъ раѣ.

— Сначала да, но впослѣдствіи Варвикширъ страшно надоѣлъ мнѣ.

— Мнѣ очень жаль это слышать, и на будущій годъ, когда ты поселишься въ Гауксъярдѣ…

— Прошу тебя не будемъ говорить объ этомъ. Слава Богу, между нами и Гауксъярдомъ три дня пути. Дай мнѣ забыть его, если я буду въ состояніи.

— Дафна! Какъ можешь ты говорить такимъ образомъ, про домъ, который будетъ твоимъ собственнымъ, въ которомъ родился одинъ изъ лучшихъ людей въ свѣтѣ…

— Если ты считала его такимъ чудомъ доброты и совершенства, то почему не вышла за него замужъ, когда онъ просилъ твоей руки? вскричала Дафна, въ неожиданномъ припадкѣ раздражительности.

Въ этотъ день ея нервы были сильно натянуты.

— Мнѣ до смерти надоѣло слушать похвалы ему отъ людей, которые сами далеко не такъ цѣнятъ его.

— Дафна! вскричала Лина, болѣе огорченная, чѣмъ скорбленная этимъ взрывомъ.

Чрезъ мгновеніе Дафна была уже у ногъ сестры.

— Прости мнѣ, моя дорогая. Я знаю, я отвратительна и непріятна. Мнѣ кажется, что мои нервы раздражены напраснымъ разысканіемъ Монблана, кромѣ того, я устала послѣ такого тяжелаго путешествія. Я воображала, что сразу очутюсь въ самомъ сердцѣ горъ, ледниковъ и обрывовъ.

— Я думаю ты знаешь, какъ я люблю Эдгара, сказала Магдалина, думая, что сестра ея была поэтому оскорблена ея похвалами Тёрчилю, что считала ихъ неискренними. Я увѣрена, что, если бы я не полюбила Джеральда гораздо раньше, чѣмъ Эдгаръ сдѣлалъ мнѣ предложеніе, я дала бы совсѣмъ другой отвѣтъ мистеру Тёрчилю. Но во всей моей жизни была только одна любовь. Я полюбила Джеральда въ первый разъ, какъ онъ явился въ Саутъ-Гиль еще школьникомъ, когда онъ разсказывалъ мнѣ свои ученическіе тріумфы, когда каждый успѣхъ его заставлялъ меня гордиться, какъ будто онъ принадлежалъ мнѣ. Мое сердце не принадлежало мнѣ уже много лѣтъ ранѣе того, какъ Эдгаръ въ первый разъ заговорилъ мнѣ о своей любви.

— Я знаю все это, моя дорогая. Я не могу только переносить, какъ всѣ расхваливаютъ молодаго человѣка, который мнѣ женихъ, это въ концѣ концовъ начинаетъ раздражать меня.

— Я впередъ никогда не буду хвалить его, моя дорогая, улыбаясь отвѣчала Лина. Я буду вполнѣ довольна тѣмъ, что ты его цѣнишь, какъ онъ того заслуживаетъ и что твое будущее счастіе обезпечено его дѣйствительной любовью и преданностью.

Дафна слабо вздохнула, но не возражала. Внутренно она подумала, что ньюфаунлендскія собаки бываютъ также преданы.

Она подошла къ столу и принялась за пирожки, со здоровымъ аппетитомъ молодой дѣвушки. Послѣ чая, Дафна приказала Эдгару приготовиться сопровождать ее, осматривать городъ, утромъ, сейчасъ же послѣ перваго завтрака.

— Магдалина и отецъ знаютъ городъ наизустъ, сказала она, мистеру Горингу онъ также надоѣлъ. Какъ можетъ человѣкъ, видѣвшій все, что есть лучшаго въ мірѣ, любить Женеву!

Погода была ясная и свѣтлая. Городъ имѣлъ самый благопріятный видъ, когда Дафна и ея женихъ отправились на свою экскурсію.

Они были въ отсутствіи до полудня, когда было рѣшено ѣхать вмѣстѣ съ Джеральдомъ и Магдалиной въ Ферней.

— Та Женева, которую я вижу, не такова, какъ Женева моихъ мечтаній, сказала Дафна.

— Въ самомъ дѣлѣ?

— Да, я воображала, что Швейцарія, это цѣлый рядъ горъ, съ которыхъ спускаются водопады, ручьи и потоки. Представьте же себѣ мое разочарованіе, когда я нашла просто обыкновенный, дѣловой городъ съ громадными магазинами и всевозможными тому подобными, обыкновенными вещами.

— Но, я надѣюсь, вы знали, что Женева городъ? прошепталъ Эдгаръ, огорченный такимъ невѣжествомъ своей возлюбленной и довольный, что его мать не присутствовала при этомъ разговорѣ.

— Да, конечно, я предполагала, что это нѣчто въ родѣ города, маленькій полукругъ бѣлыхъ домиковъ вокругъ озера, готическая церковь и Монбланъ возвышающійся надо всѣмъ.

— Я нахожу, что Женева очень хорошій городъ, сказалъ Эдгаръ, подвергаясь опасности раздосадовать свою повелительницу.

— Я хотѣла бы, чтобъ онъ не былъ такъ набитъ англичанами и американцами. Съ тѣхъ поръ, какъ я сюда пріѣхала, я все время слышу только мой родной языкъ, возразила Дафна.

Она была болѣе довольна главнымъ соборомъ, въ которомъ покоились останки великаго протестантскаго оратора, заинтересовалась кафедрой, съ которой произносилъ проповѣди Кальвинъ и Теодоръ де Бевъ и въ тоже время была оскорблена историческимъ невѣжествомъ своего спутника.

— Чему только васъ учили въ Регби? съ нетерпѣніемъ спросила она. Вы ровно ничего не знаете.

— Мы не особенно много времени удѣляли исторіи, извиняющимся тономъ отвѣчалъ Эдгаръ.

— Въ такомъ случаѣ, вамъ не слѣдовало предлагать себя въ чичероне. Вамъ слѣдовало бы предварительно прочесть множество книгъ; къ тому же, вамъ не приходилось бы обращаться къ старымъ манускриптамъ, вы могли получить уже готовое изъ журналовъ.

— Я съ удовольствіемъ пріобрѣту всѣ необходимыя свѣдѣнія отъ васъ, моя дорогая, нѣжно отвѣчалъ Эдгаръ. Женщинамъ такъ естественно много читать, онѣ находятъ вторую жизнь въ книгахъ.

— А мужчины такъ постыдно лѣнивы, что ихъ способности истощаются чтеніемъ ежедневныхъ газетъ, отвѣчала Дафна. А теперь, прошу васъ, сведите меня въ музеумъ, о которомъ говорилъ вамъ мистеръ Горингъ.

Послѣ долгихъ поисковъ и разспросовъ они, наконецъ, нашли частную коллекцію предметовъ искусствъ, откуда прошли въ общественный музеумъ, гдѣ единственнымъ, достойнымъ вниманія, предметомъ были манускрипты и письма покойныхъ знаменитостей временъ Кальвина. Дафна слегка перелистала манускриптъ Руссо, хотя очевидно уже списанный съ оригинала.

— Но, сказала Дафна, просмотрѣвъ нѣсколько страницъ, это кажется необыкновенно скучно. Я думала, что подобныя, неприличныя сочиненія гораздо интереснѣе.

Эдгаръ никогда ничего не слыхалъ о Юліи и сомнительно, чтобъ онъ когда нибудь слышалъ о Руссо, тѣмъ не менѣе, услышавъ замѣчаніе Дафны, онъ поспѣшно потащилъ ее прочь, къ тому же, было уже пора возвращаться въ отель, и, поспѣшно окинувъ взглядомъ остальныя сокровища музея, Эдгаръ обратился въ бѣгство со своей невѣстой.

Они нашли Магдалину и Джеральда, уже ожидавшихъ ихъ на подъѣздѣ отеля, предъ которымъ стоялъ открытый экипажъ, запряженный парою лошадей, готовый отвезти ихъ въ Ферней.

— Слава Богу, что мы оставляемъ Женеву, сказала Дафна, когда экипажъ выѣхалъ изъ города. Надѣюсь, что теперь мы увидимъ что нибудь швейцарское.

— Вы увидите домъ величайшаго литератора, отвѣчалъ Джеральдъ, глядя на нее тѣмъ же задумчивымъ взглядомъ, который она въ первый разъ увидала въ лѣсу, въ Фонтенебло, а вы такая любительница всякихъ знаменитостей, что это должно доставить вамъ удовольствіе.

— Я нисколько не люблю Вольтера, сказала Дафна.

— Отлично. Но прошу васъ, скажите мнѣ, много ли вы о немъ знаете?

— Я читала описаніе его отношеній къ Фридриху Великому, написанное Карлейлемъ. Онъ былъ ужасный человѣкъ. Можете ли вы себѣ представить, что этотъ великій человѣкъ началъ свою карьеру тѣмъ, что его побили на улицѣ?

— Кто знаетъ, можетъ быть, вашего Шекспира также били въ молодости, прежде чѣмъ онъ превратился въ знаменитаго писателя. Мы должны смотрѣть на писателя съ точки того, что онъ пишетъ, а не того, чѣмъ онъ былъ. Можете ли вы судить о Вольтерѣ, же его сочиненіями?

— Я не знаю ничего изъ его сочиненій, кромѣ нѣкоторыхъ отрывковъ изъ Заиры и эпиграфа на Людовика XIV; но, если вы въ состояніи сравнивать его съ Шекспиромъ…

— Совсѣмъ нѣтъ, но я говорю, что въ его родѣ у него нѣтъ равнаго, не исключая и Вальтеръ-Скотта.

— Я никогда не сравниваю Вальтеръ-Скотта ни съ кѣмъ, съ жаромъ возразила Дафна. Я увѣрена, что Кенильвортъ или Ламермурская невѣста гораздо выше всего, что написалъ когда нибудь вашъ Вольтеръ…

— И чего вы, добросовѣстный критикъ, никогда не читали.

— Скажи, Дафна, какъ тебѣ нравится мѣстность? спросила Магдалина, когда они уже выѣхали изъ города, не правда ли, какъ хорошо?

— Очень хорошо! вскричала Дафна, но это не Швейцарія, такую мѣстность я могу видѣть въ Варвикширѣ. Какъ здѣсь зелено, прибавила она съ отвращеніемъ.

— Такъ что же вы ожидали здѣсь видѣть? спросилъ Эдгаръ, удивляясь ея энергическому неудовольствію.

— Конечно, я ожидала, что все будетъ бѣло, ослѣпительно бѣло.

— Для этого вамъ лучше отправиться къ сѣверному полюсу, сказалъ Джеральдъ.

— Если это Швейцарія, то я не вижу никакого удовольствія въ путешествіяхъ.

— Неужели даже Юра не удовлетворила васъ? спросилъ Джеральдъ. Неужели ваши глаза недовольны Альпами по другую сторону синяго озера?

— Нѣтъ, они слишкомъ далеки, я хочу быть съ ними, составлять часть ихъ. Послѣ лицемѣрнаго лакея, который сказалъ мнѣ, что Монбланъ совсѣмъ близко, болѣе любящая правду, горничная призналась мнѣ сегодня утромъ, что до Шамуни четырнадцатъ часовъ пути и только тамъ начинается подножіе Монблана. Что касается мѣстности, чрезъ которую мы теперь ѣдемъ…

— То она удивительно похожа на Джерсей, сказалъ Эдгаръ. Я возилъ туда мою мать, пять лѣтъ тому назадъ, но тамошній народъ ей не понравился, платья и шляпы были ей не по вкусу.

Въ это время они пріѣхали въ Ферней, небольшую деревню, съ однимъ или двумя скверными кафе и небольшимъ числомъ лавченокъ.

Здѣсь Дафна увидала пару быковъ, тащившихъ телегу, и это придало въ ея глазахъ идеальный видъ всему ландшафту. Что ни говорила Дафна о Варвикширѣ, ея воображеніе было слишкомъ живо, чтобъ она не заинтересовалась домомъ, въ которомъ жилъ замѣчательный человѣкъ.

Въ двухъ комнатахъ, гостиной и спальнѣ, все осталось въ томъ видѣ, какъ было при жизни великаго человѣка. Все было очень старо, всѣ цвѣта выцвѣли. Тутъ стояла историческая постель, на которой спалъ Вольтеръ, стулья и кресла, обитые коврами. Надъ постелью висѣлъ портретъ Лекэна и противъ него портретъ мадамъ де-Шатле, такъ что взглядъ сатирика, когда онъ просыпался, долженъ былъ падать прямо на нее.

Они обошли садъ, записали свои имена въ книгу посѣтителей, затѣмъ пошли осматривать деревню и скверно позавтракать кофе, хлѣбомъ съ масломъ и сыромъ, въ одной изъ скверныхъ тавернъ, въ то время, какъ экипажъ стоялъ предъ дверями и кучеръ также подкрѣплялъ свои силы.

Они поѣхали домой по другой дорогѣ, вдоль озера, гораздо болѣе романичной, чѣмъ та, по которой они ѣхали сначала, и даже сама Дафна выразила, наконецъ, свое удовольствіе этимъ днемъ, проведеннымъ въ Швейцаріи.

ГЛАВА IX.
Подавляйте любовь, она увеличится въ десятеро.

На слѣдующій день, обсуждая планъ дальнѣйшаго путешествія, сэръ Вернонъ былъ необыкновенно любезенъ къ своей младшей дочери и ея жениху. Если бы дѣло шло только о его собственномъ удовольствіи, онъ предпочелъ бы прямо отправиться въ Монтре, гдѣ уже была приготовлена для него прелестная вилла, съ садомъ, выходящимъ на озеро, но онъ вспомнилъ, что Дафна совсѣмъ еще не видала Швейцаріи, а Эдгаръ видѣлъ очень мало, и готовъ былъ для нихъ на большую жертву.

— Я плохой путешественникъ, сказалъ онъ съ усталымъ видомъ, но я не желаю портить удовольствіе другихъ; не сдѣлать ли намъ маленькое путешествіе по Швейцаріи, прежде чѣмъ окончательно поселиться въ виллѣ на озерѣ? Съѣздимъ въ Фрибургъ, послушать тамошній знаменитый органъ, затѣмъ, на день или на два, въ Бернъ, а оттуда въ Интерлакенъ и въ то время, когда я спокойно буду сидѣть у себя въ комнатѣ, глядя на Юнгфрау, вы можете отравиться въ Лаутербруненъ и Гриндельвальдъ, можете подняться на невысокія горы и затѣмъ уже мы направимся въ Монтре. Какъ тебѣ это нравится, Магдалина?

— Очень, отецъ. Для меня будетъ очень пріятно, посмотрѣть старыя мѣста съ Дафной.

— А вы, Горингъ?

— Я вѣрный рабъ Лины, ея тѣнь.

— Папа, сказала Дафна, подвигая къ нему стулъ и глядя на него такимъ взглядомъ, противъ котораго не могъ бы устоять ни одинъ человѣкъ, даже не исключая отца, съ вашей стороны очень любезно предложить подобное очаровательное путешествіе, и я буду отъ него въ восторгѣ; но нельзя ли, если мы будемъ уже такъ близко, проѣхать въ Шамуни, къ подножію Монблана?

— Нѣтъ, мой другъ, объ этомъ не можетъ быть разговора.

— Но вѣдь стоить только доѣхать до Шамуни, а отсюда ходятъ каждый день дилижансы.

— Эдгаръ можетъ отвезти тебя туда въ будущемъ году, когда ты будешь его женой. Я слишкомъ старъ для четырнадцати часоваго путешествія.

Дафна была очень огорчена. Монбланъ былъ центральной точкой ея желаній. Она была въ отчаяніи быть такъ близко отъ знаменитой горы и не добраться до нея.

Она печально поглядѣла на Эдгара.

Нѣтъ, она не могла усвоить себѣ идеи пріѣхать на будущій годъ, вдвоемъ съ нимъ. Она никогда не была способна представить себѣ будущее, въ которомъ они двое будутъ составлять одно цѣлое, будутъ связаны другъ съ другомъ священными узами, на вѣчныя времена. При всякомъ взглядѣ на подобную будущность она невольно съ ужасомъ отворачивалась, какъ отъ воспоминанія о дурномъ снѣ.

— Я не могу себя представить, чтобъ когда нибудь снова вернулась въ Швейцарію, прошептала она раздраженнымъ тономъ, когда завтракъ окончился и отецъ пошелъ къ себѣ въ комнату писать письма.

Магдалина сидѣла за работой у открытаго окна. Столъ былъ покрытъ книгами и различными мелочами. Вся комната была наполнена цвѣтами и казалась почти такой же уютною, какъ саутъ-гильская. Но еще до наступленія вечера Мовзеръ и Джинманъ уложили всѣ вещи и отправили на лошадяхъ въ Монтре, такъ какъ путешественники должны былъ отправиться въФрибургъ съ маленькимъ багажемъ, который, въ дѣйствительности, составлялъ по три чемодана на человѣка.

Впрочемъ, нужно было взять много книгъ, препаратовъ для рисованья, для письма, походныхъ стульевъ, чтобъ садиться въ романическихъ мѣстахъ, и множество разныхъ вещей, которыя составляли громадную кучу багажа, когда сэръ Вернонъ съ семействомъ очутился на желѣзнодорожной станціи.

— Неужели вы думаете убѣдить меня, что будете нуждаться во всѣхъ этихъ вещахъ въ продолженіе недѣли или, самое большее, дней десяти? сказалъ, онъ, указывая на Джинмана, который стоялъ на стражѣ около цѣлой пирамиды чемонадовъ, картонокъ, зонтиковъ и т. д.

— Я не думаю, чтобъ что нибудь изъ этого можно было оставить, сэръ Вернонъ, отвѣчалъ Джинманъ, книги и большая часть тяжелаго багажа отправлены прямо въ Монтре.

— Великій Боже! неужели, въ виду этого, кто нибудь согласится жениться и принять на себя отвѣтственность за слабый полъ! вскричалъ сэръ Вернонъ, пожимая плечами, хотя, въ сущности, Джинманъ могъ бы сказать ему, что часть его собственнаго багажа равнялась багажу его обѣихъ дочерей.

Наконецъ, все общество сѣло въ вагонъ.

Сэръ Вернонъ сидѣлъ въ уголку, погруженный въ чтеніе англійской газеты, громадный листъ которой совершенно закрывалъ для него видъ на озеро и Альпы.

Эдгаръ курилъ на платформѣ. Дафна стояла у открытой двери, глядя на измѣняющійся ландшафтъ, улыбающееся озеро, темныя очертанія горъ и холмовъ, деревни, мелькавшія на склонахъ горъ, маленькіе домики, окруженные обширными садами, виноградники, шедшіе терасами и отдѣленные сѣрыми стѣнами, старыя церкви и далеко, далеко, въ концѣ озера, Шильонъ, который она узнала съ крикомъ восхищенія, такъ какъ видѣла его раньше на гравюрахъ и фотографіяхъ.

Дафна знала наизусть поэму Байрона и вздрогнула отъ сожалѣнія, когда поворотъ желѣзной дороги скрылъ отъ нихъ видъ на озеро.

— Какъ я счастлива, что вижу все это, прошептала Дафна.

— Вы, значитъ, примирились съ Швейцаріей и съ вашимъ разочарованіемъ, сказалъ Джеральдъ.

— Примирилась? Я хотѣла бы жить и умереть здѣсь.

— Какъ! оставить вашу любимую страну Шекспира.

— Страна Шекспира мнѣ страшно надоѣла.

— Дафна!.. вскричалъ Эдгаръ, бросая на нее огорченный взглядъ, это дурно съ вашей стороны относительно бѣднаго Гауксъярда.

— Гауксъярдъ прелестное старинное мѣсто, но я не въ состояніи вспоминать ни о чемъ въ Варвикширѣ, пока я въ Швейцаріи. Я въ странѣ Байрона. Онъ жилъ здѣсь, онъ написалъ здѣсь много своихъ чудныхъ стиховъ. Его имя навсегда соединено для меня съ этой мѣстностью.

Ея глаза вдругъ наполнились слезами, при мысли объ этой печальной жизни, объ этихъ вѣчныхъ стремленіяхъ, никогда не находившихъ успокоенія.

— Если вы будете очень добры, серьезно сказалъ Джеральдъ, то чрезъ десять минуть я покажу вамъ нѣчто такое, что вы будете очень рады видѣть.

— Что такое?

— Монбланъ. Возьмите вашъ бинокль.

— Какъ! вѣдь мы оставили его сзади насъ, по ту сторону озера, закутаннаго въ непроницаемое покрывало.

— Онъ будетъ теперь много любезнѣе. Чрезъ пять минутъ вы отлично увидите его, если сумѣете хорошо наставить свой бинокль.

Дафна не отвѣчала ни слова, но стояла неподвижно, держа у глазъ бинокль и ожидая обѣщаннаго явленія.

Вдругъ, въ одно мгновеніе, предъ ней появилась цѣлая цѣпь громадныхъ, снѣговыхъ горъ, которыхъ Монбланъ составляетъ только часть. Это казалось какимъ-то зрѣлищемъ изъ другаго свѣта, зрѣлищемъ, которое тронуло бы самое холодное сердце, зрѣлищемъ титанической красоты природы.

— О! таковы должны были быть тѣ горы, которыя нагромоздили Титаны, когда боролись съ Зевсомъ, вскричала Дафна, когда, наконецъ, послѣдняя изъ горъ исчезла въ отдаленіи.

— Вы хорошо видѣли? спросилъ Джеральдъ съ улыбкой.

— Мнѣ кажется, какъ будто я видѣла міръ, съ которымъ мы познакомимся послѣ смерти, отвѣчала Дафна.

— Въ такомъ случаѣ, вы будете удивлены, услышавъ, что эти возвышенности, которыя кажутся намъ такими громадными, нѣкогда играли совершенно другую роль въ исторіи земли. Было время, когда вся Швейцарія была покрыта водою и волны океана спокойно катились надъ высочайшими вершинами Альповъ.

— Пожалуйста, не читайте мнѣ лекцій! вскричала Дафна. Я не хочу знать ничего, кромѣ того, что этотъ видъ восхитителенъ.

Въ Фрибургѣ они остановились въ гостиницѣ у висячаго моста, съ балкона которой былъ видъ на рѣку. Они пріѣхали какъ разъ предъ обѣдомъ.

На горизонтѣ собрались темныя тучи и лучи солнца по временамъ проглядывали изъ за тучъ.

— Я боюсь, что сегодня снова будетъ гроза, сказалъ Джеральдъ, глядя съ такимъ равнодушнымъ видомъ, какъ будто бы Фрибургъ, со своимъ висячимъ мостомъ, былъ наименѣе интереснымъ мѣстомъ во всемъ свѣтѣ.

У него былъ такой утомленный видъ, какъ будто онъ работалъ физически и умственно цѣлый день, а не ѣхалъ совершенно спокойно въ желѣзнодорожномъ купе, небрежно глядя на окружающіе виды.

Сэръ Вернонъ, дѣйствительно больной, былъ не болѣе утомленъ.

— Какая бы ни была погода, вскричала Дафна, я отправлюсь слушать этотъ органъ послѣ обѣда. Вотъ звонятъ ко всенощной. Пріятно быть въ католическомъ городѣ и слышать колокольный звонъ, бродить по улицамъ и видѣть всевозможныя живописныя существа.

Они обѣдали у себя въ номерѣ, такъ какъ сэръ Вернонъ чувствовалъ олимпійское отвращеніе ко всѣмъ незнакомымъ людямъ. Сидѣть за однимъ столомъ съ Томомъ, Дикомъ или Гарри было бы для него ужасно.

— Намъ подадутъ въ нашу комнату худшій обѣдъ, говорилъ онъ, глядя на поданное первое блюдо, но за то мы избѣгнемъ возможности столкнуться съ такими людьми, которые нынѣ путешествуютъ.

— Развѣ прежде путешествовали другіе люди?

— Когда я былъ молодымъ человѣкомъ? да, Дафна, совсѣмъ другіе, съ видомъ авторитета сказалъ сэръ Вернонъ. Джеральдъ правъ, сегодня будетъ гроза.

Блескъ молніи и ударъ грома были какъ бы подтвержденіемъ этого замѣчанія.

Дафна бросилась къ окну, поглядѣть на мостъ. Какая-то тяжело нагруженная телега тащилась по мосту.

— Сегодня никому не придетъ въ голову идти въ соборъ, сказалъ сэръ Вернонъ.

Но подававшій въ эту минуту лакей объявилъ, что вѣроятно будетъ много народу, такъ какъ, отъ восьми до девяти часовъ, тамъ будетъ концертъ на большомъ органѣ. Соборъ былъ совсѣмъ близко и въ десять минутъ девятаго у дверей будетъ ждать закрытый экипажъ, чтобъ отвезти въ соборъ. Кромѣ того, къ тому времени гроза можетъ быть уже кончится.

Дафна стояла у окна, глядя на молнію и слушая громъ. Дождь лилъ потоками, громъ гремѣлъ и отдавался въ горахъ, цѣпи висячаго моста скрипѣли и трещали.

Сэръ Вернонъ сказалъ, что гроза раздражаетъ его нервы и, предоставивъ молодымъ людямъ поступать такъ, какъ они желаютъ, ушелъ къ себѣ въ комнату.

Въ сумеркахъ они пили кофе, готовыя надѣть шляпы, какъ только скажутъ, что экипажъ готовъ.

На Дафнѣ было надѣто свѣтлопалевое платье, придававшее ей видъ привидѣнія.

— Ты слышала этотъ органъ, Лина? спросила она. Дѣйствительно ли стоитъ ѣхать въ Фрибургъ, чтобъ послушать его, тогда какъ въ это время можно было бы успѣть сдѣлать полдороги къ Монблану?

— Да, это удивительный органъ. Впрочемъ, ты сама будешь въ состояніи судить объ этомъ чрезъ пять минутъ.

— Мы уже были бы сегодня въ Шамуни, если бы сѣли сегодня въ дилижансъ, со вздохомъ сказала Дафна.

— Неугомонная, ненасытная душа, сказалъ Джеральдъ.

— Впрочемъ, я все-таки его видѣла! вскричала Дафна, хлопая въ ладоши, и это уже что нибудь; впередъ, впередъ, но я все-таки видѣла его. Какъ вы думаете, увидимъ мы его завтра, по дорогѣ въ Интерлакенъ?

— Я боюсь, что нѣтъ; но завтра я буду имѣть честь представить вамъ Юнгфрау.

— Она меня нисколько не интересуетъ, вскричала Дафна.

— Какъ! гора Манфреда?.. Можете ли вы, такъ любя Байрона, быть равнодушной къ мѣсту начала его славы?

— Конечно, въ этомъ есть нѣчто интересное, но Монбланъ мой идеалъ горы.

Въ эту минуту доложили, что экипажъ готовъ. Молодыя дѣвушки надѣли шляпки, шали и поспѣшили внизъ.

Дождь почти пересталъ, громъ гремѣлъ за далекими холмами.

Скоро экипажъ остановился у маленькой двери въ большую, мрачную церковь. Все въ ней казалось таинственнымъ. Въ церкви было болѣе сотни человѣкъ сидѣвшихъ тамъ и сямъ, но всѣ терялись во мракѣ и тишинѣ.

Магдалина и Дафна сѣли рядомъ. Сначала вошла Лина, за нею Дафна и прошло нѣсколько минутъ, прежде чѣмъ она успѣла осмотрѣться въ темнотѣ и замѣтить, что рядомъ съ нею сидитъ не Эдгаръ, а Джеральдъ, Эдгаръ же сѣлъ сзади нихъ.

Они просидѣли минутъ десять, прислушиваясь къ ударамъ удаляющейся грозы, наконецъ молчаніе было нарушено первыми звуками органа, похожими на вздохи, затѣмъ, звуки все усиливались и наконецъ наполнили собою всю церковь. Потомъ мелодія снова начала становиться все тише и тише и, наконецъ, приняла сверхъестественное сходство съ человѣческими голосами и казалась ангельскими вздохами любви и печали.

Дафна поднялась съ мѣста и стояла, всматриваясь въ темноту, подъ крышу, откуда раздавались таинственные звуки органа.

— О! какой божественный голосъ, трогающій душу, прошептала она.

Слезы полились у нея изъ глазъ и она безсознательно, съ мольбою, протянула руки, какъ бы моля о состраданіи къ ея горю. Вдругъ ея рука, та которая была ближе къ Джеральду, была стиснута горячимъ пожатіемъ. Они невольно ближе наклонились другъ къ другу, безконечно счастливые, смутно сознавая непростительную ошибку и постыдную измѣну, но забывая все, кромѣ безумной, тщетной любви, противъ которой они такъ долго и мужественно боролись.

Громовые звуки органа и, какъ бы въ отвѣтъ на нихъ, раздавшійся громъ заставили ихъ выпустить руки.

Дафна закрыла лицо руками и упала на колѣни.

— Сжалься надо мною и помоги мнѣ, о, Боже! молилась она, глядя предъ собою, на мраморную нишу, въ которой помѣщался образъ Божьей Матери.

Въ эту минуту искушенія и самозабвенія ей казалось совершенно естественнымъ обратиться къ женщинѣ.

Погребальный гимнъ Себастіана Баха величественно звучалъ, заставляя вздрагивать каждаго.

Затѣмъ наступило молчаніе, потомъ тихій шепотъ замирающей вдали грозы изъ увертюры Вильгельма Теля.

Концертъ закончился тихой и успокоивающей душу молитвой и всѣ тихо и молча стали выходить изъ церкви.

Гроза прошла и луна выступила изъ за тучъ. Джеральдъ быстро прошелъ впередъ, оставивъ двухъ дѣвушекъ въ сопровожденіи Эдгара.

Они возвращались домой пѣшкомъ. Весь городъ былъ погруженъ въ темноту и спокойствіе, только тамъ и сямъ ярко горѣли фонари.

Здѣсь была совсѣмъ другая жизнь, чѣмъ въ веселыхъ Французскихъ городахъ, только нѣсколько омнибусовъ отвозили публику, бывшую въ соборѣ, въ разныя гостиницы.

Джеральдъ Горингъ стоялъ и ждалъ ихъ у дверей отеля.

— Отчего вы такъ спѣшили? съ удивленіемъ спросила Магдалина.

— Развѣ я спѣшилъ? мнѣ кажется, напротивъ, что вы шли слишкомъ тихо. Впрочемъ, эта музыка немного раздражила мнѣ нервы, органистъ игралъ на нервахъ слушателей. Эта гроза и этотъ органъ — это слишкомъ много, для кого бы то ни было. Прошу васъ, не идите еще въ комнаты, воскликнулъ онъ, когда они подошли къ самымъ дверямъ. Пойдемте къ мосту. Развѣ вы не знаете, что послѣ органа величайшая знаменитость Фрибурга есть мостъ.

— Если мы отправляемся завтра въ Интерлакенъ, то, конечно, лучше осмотрѣть сегодня все, что можно, сказалъ практичный Эдгаръ.

Всѣ пошли къ мосту.

Джеральдъ молча шелъ впередъ. Дафна не произнесла ни слова съ тѣхъ поръ, какъ они вышли изъ собора.

— Развѣ музыка произвела на тебя слишкомъ непріятное впечатлѣніе, что ты все время молчишь? спросила Магдалина сестру, когда онѣ шли рядомъ.

— Это было чрезъ-чуръ хорошо, отвѣчала Дафна.

— Но ты довольна, что мы пріѣхали сюда?

— Нѣтъ… да. Я предпочла бы быть на полдорогѣ къ Монблану.

— Бѣдняжка! но это удовольствіе еще предстоитъ тебѣ. Я знаю, что Эдгаръ повезетъ тебя всюду, куда ты захочешь.

— Въ такомъ случаѣ, ему придется плохо, со смѣхомъ вскричала Дафна, я не удовольствуюсь Монбланомъ. Я буду настаивать осмотрѣть всѣ существующіе въ мірѣ вулканы. Котопахи будетъ самая меньшая гора, на которую ему придется взбираться.

Мистеръ Тёрчиль шелъ въ сторонѣ, наслаждаясь своей сигарой, не подозрѣвая того удовольствія, которое ему предстояло.

Джеральдъ, не куря, по прежнему шелъ впередъ.

— Я боюсь, что гроза и органъ вызвали у Джеральда одну изъ его обычныхъ нервныхъ головныхъ болей? съ безпокойствомъ сказала Лина.

Луна то скрывалась за тучами, то ярко освѣщала ландшафтъ.

По срединѣ моста, Магдалина и Дафна остановились и стоя, молча глядѣли на разстилавшійся предъ ними городъ, съ изрѣдко освѣщенными окнами.

Черезъ нѣсколько минутъ, къ нимъ подошелъ Эдгаръ, докуривъ свою сигару, и началъ говорить съ Магдалиной о городѣ. Онъ спрашивалъ, она объясняла ему его особенности.

Когда они заговорили, Джеральдъ тихо подошелъ и сталъ рядомъ съ Дафной, на разстояніи пяти шаговъ отъ другой пары, но не говорилъ ни слова.

Они простояли минутъ пять рядомъ, неподвижно, какъ статуи, и она только удивлялась, что онъ не слышитъ громкаго біенія ея сердца.

— Наша жизнь виситъ на волоскѣ между этимъ свѣтомъ и вѣчностью, сказалъ, наконецъ, Джеральдъ, что, если бы, мы рука объ руку, бросились на встрѣчу смерти?

Она ничего не отвѣчала, только взглянула на него при лунномъ свѣтѣ со странной, печальной улыбкой.

— Вы были бы довольны? спросилъ онъ.

— Да, тихо прошептала она, глядя на него все съ той же улыбкой, тогда какъ глаза ея наполнились слезами.

— Знаете ли вы, что этотъ мостъ, второй по длинѣ во всемъ свѣтѣ? Онъ триста ярдовъ въ длину и возвышается на сто шестьдесятъ восемь футовъ надъ рѣкою, сказалъ Эдгаръ Тёрчиль, дѣловымъ тономъ, подойдя къ Дафнѣ.

— Прошу васъ, ради Бога, избавьте насъ отъ повторенія Бедекера, раздраженнымъ тономъ вскричалъ Джеральдъ. Не все-ли равно, какой мостъ длины и вышины, главное дѣло, какое онъ производитъ впечатлѣніе.

Эдгаръ подошелъ къ Дафнѣ со спокойнымъ видомъ обладанія, который привелъ ее въ ужасъ.

— Какой прекрасный вечеръ мы провели, сказалъ онъ.

— Да.

— Но вы кажетесь блѣдны и утомлены. Можетъ быть, все это было для васъ чрезъ-чуръ много? нѣжно опросилъ онъ.

— Я думаю, что органъ чрезъ-чуръ много для всякаго.

— Вы знаете, что я не судья въ этомъ дѣлѣ, и не должны смѣяться надъ моимъ мнѣніемъ, но мнѣ кажется, что органъ въ церкви Святаго Павла не хуже. Я возилъ туда одинъ разъ мою матушку, когда тамъ были собраны всѣ бѣдные дѣти. Я не могу вамъ разсказать, какое прекрасное зрѣлище представляли ихъ свѣжія, юныя личики.

— О! прошу васъ, не говорите объ этомъ! взволнованнымъ тономъ вскричала Дафна. Развѣ можно сравнивать этотъ мрачный, торжественный соборъ съ ярко освѣщенной церковью Святаго Павла, наполненной розовыми личиками дѣтей?

— Я говорю объ органѣ, отвѣчалъ Эдгаръ, немного оскорбленный.

— Въ такомъ случаѣ, къ чему было вмѣшивать дѣтей. Прошу васъ, дайте мнѣ думать сегодня объ этой мрачной церкви, дайте мнѣ вспоминать музыку и мракъ!..

— Дафна! моя дорогая! вы плачете? вскричалъ Эдгаръ, съ испугомъ глядя на нее.

— Кто можетъ не плакать отъ такой музыки?

— Но вѣдь уже прошло столько времени. У васъ разстроены нервы.

— Нѣтъ, я только устала, прошу васъ, не раздражайте меня, отвѣчала Дафна, плотно закутываясь въ свою сѣрую шаль.

Всю дорогу, до самаго отеля, она не сказала ни слова, а придя туда, сейчасъ же пожелала остальнымъ спокойной ночи, говоря, что устала.

Она поспѣшно поднялась въ свою комнату во второмъ этажѣ.

Комната Дафны была рядомъ съ комнатою Магдалины, и когда послѣдняя пришла къ себѣ, пять минутъ спустя, и постучалась у дверей комнаты сестры, то Дафна извинилась, не отворяя ей.

— Мнѣ страшно хочется спать, Лина, отвѣчала она. Прошу тебя, оставь меня сегодня одну.

— Какъ хочешь, моя дорогая, если только ты убѣждена, что здорова.

— Совершенно.

— Не нужно ли, чтобъ Мовзеръ что нибудь сдѣлала тебѣ?

— Ничего. Она уже уложила всѣ мои вещи. У меня есть все, что нужно.

— Въ такомъ случаѣ, спокойной ночи и да благословитъ тебя Богъ.

— Спокойной ночи, отвѣчала Дафна, не отвѣчая, на благословеніе любимой сестры, благословеніемъ.

Благословеніе такого грѣховнаго сердца было бы богохульствомъ.

Она долго ходила взадъ и впередъ по комнатѣ, сердце ея было полно невыразимой радости, да, радости, грѣховной, постыдной, неблагородной. Но она не могла подавить этого дикаго сознанія счастія, что любимый человѣкъ любитъ ее. Только горе могла принести эта любовь, горе и несчастье, но тѣмъ счастливѣе чувствовала она себя отъ сознанія его любви. Это была единственная радость, возможная ей на землѣ, не имѣть ее значило бы почти не жить, но за то смерть могла придти теперь, когда угодно, она имѣла свой день, свой часъ.

Она не думала о томъ, что эта любовь была грѣхомъ, скорпіономъ, котораго слѣдовало раздавить ногами, ни на мгновеніе не приходило ей въ голову, что она могла бы воспользоваться непостоянствомъ Джеральда Горинга и пріобрѣсти себѣ возлюбленнаго, прежнія клятвы котораго были нарушены сегодняшнимъ признаніемъ.

Ей ни на минуту не приходило въ голову, чтобъ происшедшее могло измѣнить ихъ взаимную будущность

— Онъ знаетъ, что я люблю его, онъ знаетъ, какъ я недостойна и преступна, говорила она сама себѣ.. Если бы Лина узнала это! Что, если бы она увидала меня безъ маски? Какимъ чудовищемъ измѣны и неблагодарности показалась бы я ей. Я умерла бы отъ стыда. Я не перенесла бы этого. Сдѣлать несчастной ее, мою дорогую, мою возлюбленную сестру, ангела хранителя моей жизни!.. О! Лина!.. если бы ты знала!..

Она упала на колѣни предъ постелью, протянула руки и молилась:

— Дай мнѣ, Боже, умереть сегодня ночью!.. Ты знаешь, какъ я грѣховна и слаба!.. Дай мнѣ умереть сегодня ночью.

ГЛАВА X.
Я не могу сдѣлать того, что можетъ сдѣлать послѣдній нищій.

На слѣдующій день, въ половинѣ седьмаго, горничная принесла Дафнѣ письмо.

Дафна заснула съ восходомъ солнца, но при первомъ стукѣ горничной, сію же минуту проснулась и взяла письмо дрожащими руками.

Почеркъ Джеральда!.. Она слишкомъ хорошо это знала. Это было первое письмо, которое онъ писалъ къ ней.

— Что можетъ онъ мнѣ писать? раздражительно вскричала она, разрывая конвертъ.

Письмо не начиналось выраженіями нѣжности.

Авторъ его, со страстной короткостью, прямо переходилъ къ самому существу дѣла. Его чувство было слишкомъ сильно, чтобъ онъ могъ быть краснорѣчивъ.

«Скажите мнѣ, что я долженъ дѣлать? Послѣ вчерашняго вечера моя будущность, моя судьба въ вашихъ рукахъ. Долженъ ли я разорвать съ Линой? Долженъ ли я сказать ей, какъ, мало-по-малу, простивъ моей воли, сердце мое оторвалось отъ спокойной привязанности, которая нѣкогда составляла единственную радость моей жизни, какъ новая, страстная любовь замѣнила старую, и какъ, хотя я всегда буду уважать ее и восхищаться ею, лучшею изъ женщинъ, я не въ состояніи быть долѣе ея женихомъ? Я думаю, Дафна, что рѣзкая истина будетъ лучше всего. Взглянемъ судьбѣ прямо въ лицо, ни вы, ни я не можемъ быть счастливы другъ безъ друга. Если я пожертвую моимъ счастіемъ, это не обезпечитъ счастія Лины. Отвѣчайте мнѣ изъ глубины сердца, моя возлюбленная, какъ отвѣчали мнѣ на мосту, вчера вечеромъ».

Дафна ни одного мгновенія не думала, что отвѣчать на это письмо.

Принести въ жертву себѣ счастіе Лины! Лины, столь доброй, чистой, во всемъ стоящей выше ее! Сдѣлать ее несчастной!.. Торжествовать своимъ обманомъ!..

Я думаю, онъ самъ видитъ, что ни одинъ человѣкъ въ свѣтѣ не въ состояніи былъ бы болѣе презирать меня, чѣмъ я презирала бы себя, если бы поступила такимъ образомъ.

Она сѣла предъ открытымъ окномъ, съ распущенными по плечамъ волосами, съ блѣднымъ лицомъ, какъ изображеніе юношескаго горя и стала писать.

"Ни за цѣлый міръ, писала она, отвѣчая на вопросъ Джеральда также прямо, какъ онъ его поставилъ, ни за самое полное, невыразимое счастіе не соглашусь я разрушить счастія сестры. Я не согласилась бы на это даже тогда, если бы могла поступить такимъ образомъ, не сдѣлавшись самой недостойной и низкой изъ женщинъ. Все, что мы съ вами можемъ сдѣлать, это забыть наше вчерашнее безуміе и быть вѣрными даннымъ нами обѣщаніямъ. Вы раскаявались бы всю жизнь, если бы промѣняли такой цвѣтокъ, какъ Магдалина, на такую ненужную крапиву, какъ я. Будьте ей вѣрны и вы найдете вознагражденіе въ этой вѣрности. Развѣ вы не знаете, какъ она добра, какъ неоцѣненна въ своей чистотѣ "и любви? Неужели вы могли бы бросить ее для меня, для существа, состоящаго изъ ошибокъ, непостоянства и капризовъ, существа, въ которомъ столько же души, сколько въ ундинѣ. Вспомните, какъ давно она любитъ васъ!.. Вспомните, насколько она выше васъ по красотѣ своего характера. Какъ способна она сдѣлать счастливымъ вашъ домъ, сдѣлать вашу жизнь благороднѣе и лучше, чѣмъ она была до сихъ поръ. Если бы, въ минуту безумія, вы отказались отъ ея любви, то вся ваша жизнь была бы постояннымъ раскаяніемъ въ этой потере. Забудьте такъ, какъ я забыла. Будьте вѣрны такъ же, какъ я хочу быть вѣрной. Да поможетъ мнѣ Богъ. И позвольте мнѣ подписаться, не краснѣя, въ моемъ первомъ и, по всей вѣроятности, послѣднемъ письмѣ къ вамъ, вашей сестрой

Дафной".

Слезы лились у нея изъ глазъ, когда она писала, каждое слово выходило изъ глубины сердца. Она ни одной минуты не надѣялась, что Джеральдъ откажется слѣдовать ея совѣту. Она писала къ нему честно и рѣшительно, съ головою и сердцемъ, полными глубокой любви къ сестрѣ.

Когда письмо было окончено и отдано горничной, которая, по всей вѣроятности, немного удивилась этому новому капризу британскихъ туристовъ писать другъ другу письма такъ рано, Дафна тихонько пошла къ двери въ комнату Магдалины и открыла ее, насколько могла тише.

Лина еще спала. Лицо ея было спокойно, губы слегка полуоткрыты.

Дафна тихо подошла и сѣла у постели.

Лина сейчасъ же проснулась и поглядѣла на нее.

— Милая моя, ты здѣсь давно? Развѣ уже поздно? спросила она.

— Поздно для тебя, моя дорогая, уже половина восьмаго. Я только что вошла сюда.

— Какъ ты блѣдна и печальна, съ безпокойствомъ спросила Лина, ты плохо провела ночь?

— Я плохо спала. Ты знаешь, я не могу хорошо спать на новомъ мѣстѣ.

— Дафна, я боюсь, ты больна или несчастна. Въ твоемъ вчерашнемъ поведеніи было что-то, что огорчило меня.

— Я не больна и уже давно не чувствовала себя такой счастливой, какъ сегодня утромъ.

— Почему это?

— Потому что я приняла большое рѣшеніе и полагаю твердо выполнить его.

— Съ моей стороны не будетъ нескромностью узнать, въ чемъ дѣло?

— О! это общее рѣшеніе быть послушной тебѣ, почтительной къ отцу, снисходительной къ глупостямъ Эдгара и тому подобнымъ вещамъ.

— Моя дорогая, я не могу слушать, когда ты говоришь такимъ образомъ объ Эдгарѣ, онъ такъ добръ.

— Да, со вздохомъ сказала Дафна, если бы въ его добротѣ былъ какой нибудь пробѣлъ, то, мнѣ кажется, я бы лучше съ нимъ ужилась, а то очень печально имѣть дѣло съ человѣкомъ, безупречность котораго постоянно стыдитъ васъ.

— Я думаю, что тебѣ легко было бы сдѣлаться достойной его.

— Нѣтъ, я не могу и, если бы могла, то не хотѣла бы. А теперь мнѣ пора идти, такъ какъ я хочу осмотрѣть до завтрака окружающія горы.

Чрезъ часъ, когда она вошла въ гостиную, гдѣ ее уже давно ожидалъ Эдгаръ, она была даже весела. Ея темнозеленое платье и маленькая, кокетливая шляпка, необыкновенно шли къ ея нѣжному цвѣту лица и золотистымъ волосамъ.

Она вошла въ комнату, застегивая длинныя, шведскія перчатки.

— Какъ вы сегодня очаровательны, сказалъ Эдгаръ, но, скажите, пожалуйста, къ чему такія длинныя перчатки, когда ихъ не видно подъ рукавами?

— Не знаю, отвѣчала Дафна, но такова мода. Я рѣшила взять васъ съ собою прогуляться по горамъ до завтрака. Согласны ли вы?

— Согласенъ ли я? вскричалъ Эдгаръ. Вы знаете, что я всегда въ восторгѣ гулять съ вами. Но, Дафна, скажите, что было съ вами вчера вечеромъ? Вы были такъ нервны!

— Да, я знаю, но впередъ я никогда больше не буду нервной. Я хочу начать новую жизнь. Я была съ вами рѣзка, но впередъ этого не будетъ.

— Вы всегда были лучшей изъ дѣвушекъ, отвѣчалъ Эдгаръ.

На лѣстницѣ они встрѣтились съ Джеральдомъ Горингомъ и Дафна, насколько могла, дружески и непринужденно кивнула ему головой, но щеки ея поблѣднѣли, когда она пошла дальше, и ея отвѣты на замѣчанія Эдгара были немного разсѣяны. Онъ повторялъ ей Бедекера, когда они проходили по мосту, повторялъ Бедекера, когда прошли мимо башни и опять повторилъ Бедекера, когда, оканчивая свою прогулку, они вошли на колокольню церкви, съ которой былъ особенно хорошій видъ.

Они были дома ровно къ десяти часамъ, когда сэръ Вернонъ удостоивалъ свое семейство своего общества.

Послѣ завтрака снова была прогулка, такъ какъ сэръ Вернонъ рѣшился отправиться въ Бернъ съ вечернимъ поѣздомъ. Поэтому всѣ вмѣстѣ усѣлись въ большое ландо и отправились посмотрѣть городъ и окрестности.

Они были въ арсеналѣ, гдѣ какой-то старикъ въ синей блузѣ показывалъ имъ старинное и новѣйшее вооруженіе. Они видѣли старыя деревья на площади ратуши, деревья, которыя, по преданію, уже росли на этомъ мѣстѣ, когда городъ былъ основанъ. Подъ этими деревьями одинъ фрибургскій юноша, прибѣжавшій сообщить извѣстіе о побѣдѣ Мюрата, испустилъ вздохъ и умеръ.

Джеральдъ былъ въ это утро насмѣшливѣе, чѣмъ обыкновенно, говорилъ, что не вѣритъ въ это приключеніе съ героемъ посланнымъ.

— Я по принципу не довѣряю всѣмъ этимъ романическимъ исторіямъ, говорилъ онъ, историки новѣйшихъ временъ доказываютъ, что въ самыхъ лучшихъ преданіяхъ нѣтъ ни капли правды. Человѣкъ избавляется отъ большаго безпокойства, рѣшившись ничему не вѣрить.

Объѣхавъ весь городъ, они, наконецъ, проѣхали мимо церкви Святаго Николая, которая была такъ мрачна вчера вечеромъ. Эдгаръ настаивалъ войти въ нее, но Дафна ни за что не соглашаласъ переступить чрезъ порогъ.

— Я достаточно видѣла ее вчера вечеромъ, сказала она, когда Эдгаръ умолялъ ее осмотрѣть внутренность.

— Развѣ это возможно, Дафна? Вчера было слишкомъ темно, чтобъ можно было что нибудь видѣть въ церкви.

Однако, Дафна нетерпѣливо отвѣчала:

— Прошу васъ, не раздражайте меня.

Сэръ Вернонъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на дочь, удивляясь нынѣшнимъ манерамъ. Неужели нѣжный цвѣтъ лица, сверкающіе глаза и золотистые волосы могли замѣнить подобный недостатокъ вѣжливости?

Но Эдгаръ, казалось, былъ совершенно доволенъ подобнымъ обращеніемъ, а оно главнымъ образомъ касалось его.

Въ пять часовъ они отправились со станціи въ Бернъ и прибыли въ бернскую гостиницу довольно поздно вечеромъ.

Дафна была далеко недовольна видами на пространствѣ между Фрибургомъ и Берномъ, которые напоминали ей англійскіе деревенскіе ландшафты.

— Что мнѣ дѣлать съ этими полями и котеджами, вскричала она. Я могу видѣть все это въ Англіи и если бы не другой фасонъ крышъ, то я не видѣла бы никакой разницы, между здѣшними и нашими деревнями.

— Вотъ слѣдовало бы пріѣхать сюда пять тысячъ лѣтъ тому назадъ, когда Швейцарія представляла собою настоящій хаосъ, сказалъ Джеральдъ.

Бернская гостиница понравилась сэру Вернону своей величиной и англійскимъ комфортомъ; но Дафнѣ казалось, что этотъ отель годился бы болѣе для Ливерпуля или Манчестра.

— Я хотѣла бы, чтобъ въ Швейцаріи мы останавливались въ простыхъ, маленькихъ шале, сказала Дафна.

— Здѣсь есть такія гостиницы, отвѣчалъ Джеральдъ, но я думаю, что, если бы вы поселились въ одной изъ нихъ, то скоро пожелали бы поселиться въ бернскомъ отелѣ.

Слѣдующій день былъ первой субботой въ мѣсяцѣ и по этому случаю въ городѣ былъ ежемѣсячный базаръ.

Всѣ отправились на базаръ по главной, центральной улицѣ, идущей на цѣлую милю и проходящей по совершенно прямой линіи отъ одного конца города до другаго. Дома въ этой улицѣ были старинные; нѣкоторые изъ нихъ съ арками надъ воротами.

Придя на базаръ, Дафна въ первый разъ увидѣла швейцарцевъ въ ихъ національныхъ костюмахъ.

— Здѣсь швейцарцы кажутся настоящими швейцарцами, сказала она.

Она переходила отъ одного продавца къ другому, ей хотѣлось все купить.

— Какія очаровательныя серебряныя цѣпи! Я не буду покойна, если у меня не будетъ такой.

— Подите, выбирайте, сказалъ Эдгаръ, съ восхищеніемъ глядя на стройную фигуру Дафны, съ сіяющимъ лицомъ, наклонившейся надъ столомъ, на которомг были разложены цѣпи. Выбирайте самую лучшую, Дафна, и берите ее, сказалъ Эдгаръ, держа въ рукахъ кошелекъ, какъ англійскій пижонъ, самъ предлагающій себя ощипать.

— Сколько? спросилъ онъ по-французски, гордый своимъ знаніемъ чужаго языка, указывая на самую красивую цѣпочку, длиною въ три ярда.

— Сколько? по-нѣмецки спросила Дафна, бросая сострадательный взглядъ на своего жениха.

— Она очень хороша, отвѣчалъ продавецъ, варварски обращаясь съ англійскимъ языкомъ. Очень хороша, очень тонко сдѣлана и стоитъ пять фунтовъ англійскихъ.

— Пять фунтовъ! вскричала Дафна. Я думала пять шиллинговъ. Идемте, мистеръ Тёрчиль. Они видятъ, что вы англичанинъ.

Она съ негодованіемъ отвернулась и пошла посмотрѣть на фонтанъ съ фигурами гигантскихъ медвѣдей.

Чрезъ нѣсколько мгновеній Эдгаръ уже догналъ ее, держа въ рукѣ маленькій свертокъ, который сунулъ ей въ руку.

— Дай Богъ, чтобъ вы никогда не носили менѣе пріятныхъ цѣпей, сказалъ онъ, приготовивъ по дорогѣ этотъ маленькій спичъ.

— Какъ! вскричала она. Неужели вы дѣйствительно купили цѣпочку? Я разсержусь на васъ. Развѣ вы не видали, что этотъ продавецъ хотѣлъ васъ обворовать.

— О! нѣтъ, меня не надуютъ. Я далъ ему за цѣпочку всего три фунта, а я думаю, что она этого стоитъ, но я заплатилъ бы въ трое болѣе, чтобъ вамъ понравиться.

— О! вы, бѣдная жертва, предназначенная быть обманутой, вскричала Дафна, глядя на него полусерьезнымъ, полусмѣющимся взглядомъ; такой человѣкъ какъ вы, не долженъ никуда ходить безъ провожатаго; но такъ какъ вы настолько добры, что хотите разориться для меня, то я съ удовольствіемъ принимаю цѣпь и буду смотрѣть на нее, какъ на знакъ моего будущаго плѣна.

Она бросила искоса взглядъ на Джеральда, желая видѣть, какъ онъ приметъ этотъ прямой намекъ на ея помолвку, на счетъ которой онъ обыкновенно никогда ничего не говорилъ.

Онъ стоялъ, печально смотря вдаль по дорогѣ, не интересуясь ничѣмъ, но, такъ какъ онъ, казалось, ничего не видалъ и не слышалъ, то Дафна нахмурила брови.

Сэръ Вернонъ отправился смотрѣть картины, предоставивъ молодымъ людямъ гулять, сколько и гдѣ имъ хочется.

Въ этотъ день, къ великому неудовольствію Дафны, горы были закрыты легкимъ туманомъ, спустившимся надъ городомъ.

— Я не могу себѣ представить, чѣмъ я оскорбила Альпы! съ огорченіемъ вскричала Дафна. Они, кажется, имѣютъ что-то противъ меня. Онѣ не хотѣли показаться мнѣ въ Женевѣ и теперь скрываются отъ меня въ Бернѣ. Впрочемъ, сердце мое отъ этого не разобьется. Прошу васъ, пойдемте посмотрѣть на медвѣдей. Я до смерти хочу ихъ видѣть. Я видѣла такое множество ихъ изображеній изъ мѣди, изъ камня, что теперь хочу видѣть и этихъ.

Они стояли въ скверѣ, противъ собора, глядя на статую Рудольфа, у подножія которой сидѣли четыре медвѣдя.

Затѣмъ они направились къ церкви и увидали мужчину и женщину, входившихъ въ церковь, предшествуемыхъ пасторомъ въ черной рясѣ.

— Очевидно, свадьба, шепнулъ тогда Джеральдъ, хотите посмотрѣть швейцарское вѣнчанье.

— Вы думаете, что они идутъ теперь вѣнчаться, какъ это странно. Мнѣ хотѣлось бы, чтобъ въ Швейцаріи вѣнчанье было похоже на сцену изъ оперы.

Разговоръ со сторожемъ подтвердилъ, что это дѣйствительно свадьба.

Это не была грандіозная или величественная церемонія, но въ ней была своя серьезная и простая торжественность. Органъ заигралъ свадебный маршъ Мендельсона. Въ церкви было очень немного постороннихъ. Что же касается жениха, то у него былъ самый равнодушный видъ, а по наружности невѣсты казалось, что это бракъ по разсчету.

Дафна вздохнула, входя въ темную церковь.

— Я представляю себѣ свадьбу не такой, сказала она. Прошу васъ, пойдемте къ медвѣдямъ. Это зрѣлище для меня слишкомъ печально.

Въ окрестностяхъ Берна было много достойнаго вниманія, не смотря на то, что Альпы были закутаны туманомъ.

Послѣ втораго завтрака оставалось еще много времени, чтобъ успѣть многое осмотрѣть до обѣда.

На слѣдующій день, сейчасъ же послѣ втораго завтрака, они отправились въ Тунъ; по дорогѣ между Берномъ и Туномъ появилась предъ ними Юнгфрау во всей своей дѣвственной прелести, бѣлѣе и чище всѣхъ остальныхъ горъ.

Дафна была въ восторгѣ, она не могла представить себѣ ничего очаровательнѣе.

— Если бы вы сказали мнѣ, что на этой горѣ Моисей увидалъ Бога, я повѣрила бы вамъ! съ волненіемъ вскричала она.

— Я съ сожалѣніемъ долженъ сказать вамъ, что та возвышенность, на которой Іегова появился своему избраннику, ничтожна въ сравненіи съ Юнгфрау. Она возвышается не болѣе, какъ на семъ тысячъ футовъ, сказалъ Джеральдъ.

— Вы видѣли ее?

— Да, я имѣлъ счастіе видѣть три возвышенности, служившія подножіемъ Создателю.

— О! какъ пріятно видѣть такъ много въ этомъ свѣтѣ.

— И сдѣлать такъ Мало достойнаго быть видѣннымъ, отвѣчалъ Джеральдъ. Это оборотная сторона медали.

— Это сдѣлаетъ для васъ болѣе пріятной жизнь въ аббатствѣ, сказала Дафна, стараясь говорить, какъ можно болѣе практическимъ тономъ. Васъ не будетъ мучить мысль о всѣхъ прелестныхъ мѣстахъ въ свѣтѣ: о чудесныхъ рѣкахъ, лѣсахъ и горахъ, которыхъ вы не видали, какъ будетъ насъ съ Эдгаромъ мучить эта мысль, когда мы поселимся въ Гауксъядрѣ. Впрочемъ, мы будемъ много путешествовать, — не правда ли, Эдгаръ?

Это былъ второй прямой намекъ на ихъ общую жизнь и на приближеніе того времени, когда она и Эдгаръ будутъ мужемъ и женой.

Сквайръ Гауксъярда улыбался, въ восторгѣ отъ этого замѣчанія.

— Я буду дѣлать все, что вы захотите, и поѣду, куда вы меня повезете, сказалъ онъ, но я страшно люблю домъ, свой собственный домашній очагъ, свой собственный столъ…

— И свой собственный китайскій сервизъ и свои собственныя салфетки, добавила Дафна, и даже собственные окорока. Если начать перечислять преимущества Гауксъярда, то имъ и конца не будетъ, но я надѣюсь, что вы отвезете меня посмотрѣть на Амазонскую рѣку, а когда мы насмотримся на Анды, то переѣдемъ чрезъ Панамскій перешеекъ, затѣмъ осмотримъ Мексику и кончимъ Скалистыми горами.

Эдгаръ засмѣялся на ея слова, какъ на шутку.

— Но я серьезно думаю это, сказала Дафна, не спуская глазъ съ Юнгфрау. Что же касается путешествій, то мы будемъ съ вами вторыми мистеромъ и мистриссъ Брассе.

Мистеръ Тёрчиль поглядѣлъ на нее съ нѣкоторымъ безпокойствомъ, взволнованный мыслью, что его конюшни будутъ оставаться безъ него дома, тогда какъ онъ будетъ путешествовать по морямъ и питаться растительной пищей. Но если Дафна говорила серьезно, то жертву приходилось принести, въ этомъ отношеніи у него не было сомнѣнья. Онъ никогда не былъ бы въ состояніи воспротивиться ея капризу, никогда не былъ бы способенъ лишить ее удовольствія или постараться обуздать ея капризы.

— Я думаю, что мы будемъ самая сумасшедшая вара въ свѣтѣ, сказалъ онъ, но въ то же время, я думаю, одна изъ самыхъ счастливыхъ.

— Женщина должна быть слишкомъ безсердечна, чтобъ не быть съ вами счастливой, Эдгаръ, сказала Лина, глядя на него съ откровенной улыбкой сестры, вы такъ добры и снисходительны.

— Доброта и снисходительность не всегда хороши отвѣчалъ онъ, громко смѣясь, хотя въ смѣхѣ его звучала тайная печаль.

ГЛАВА XI.
Любовь вѣчно юна.

Они пріѣхали въ Тунъ въ сумерки, когда свѣтъ заходящаго солнца освѣщалъ еще вершину Юнгфрау.

— О! какъ это хорошо! вскричала Дафна. Эта гора будетъ частью моей жизни съ сегодняшняго дня. Какъ въ состояніи я буду жить безъ нея, когда вернусь въ Варвикширъ.

— Тебѣ придется утѣшать себя, взбираясь на наши холмы, отвѣчала смѣясь Магдалина.

— Я не знаю, придется ли мнѣ когда нибудь снова быть въ Швейцаріи, прошептала Дафна, со вздохомъ отходя отъ открытаго окна.

— Отчего, моя дорогая? спросила Лина.

— Потому что, если я еще разъ пріѣду сюда, я не въ состояніи буду переносить ужасной плоскости нашей мѣстности и низкихъ холмовъ, вмѣсто горъ.

— Гауксъярдъ, конечно, плоскъ, я съ этимъ согласенъ, тономъ извиненія сказалъ Эдгаръ, но за то очень хорошо осушенъ. Во всей Англіи нѣтъ болѣе здороваго помѣщенія.

— Неужели всѣ эти новѣйшія усовершенствованія, наши сады, стулья съ высокими спинками и тому подобныя вещи не отвратятъ васъ отъ этой страны! вскричала Дафна, какая ничтожная, дѣтская идея о красотѣ. Какъ вы думаете, видали ли когда нибудь эти люди Юнгфрау?

— Видали и не восхищались ею, отвѣчалъ Джеральдъ. Бѣдное дитя! неужели вы не знаете, что нынче уже не приходятъ въ восторгъ отъ подобныхъ вещей. Впрочемъ, всякій знаетъ Юнгфрау, каждый былъ въ Интерлакенѣ. Тутъ собираются путешественники со всѣхъ сторонъ свѣта. Я надѣюсь, что мы увидимъ Маттергорнъ и Монрозъ, прежде чѣмъ отправимся домой, и тогда только вы познакомитесь съ горами, о которыхъ можно говорить въ приличномъ обществѣ.

— Юнгфрау достаточно хороша для меня, отвѣчала Дафна, я никогда не буду желать видѣть что нибудь лучше ее; Манфредъ такъ любилъ ее.

— Извините пожалуйста, этотъ любезный джентльменъ не любилъ никого. «О, горы, восклицалъ онъ, къ чему вы такъ прекрасны! Я не могу любить васъ!» Онъ не любилъ ни солнца, ни своихъ ближнихъ, ни своей собственной жизни. Онъ облачился въ мизантропію Гамлета, не имѣя причинъ Гамлета быть мизантропомъ, хотя, не смотря на это, я полагаю, что молодыя леди вашихъ лѣтъ считаютъ его очень интереснымъ. Я не сомнѣваюсь, что завтра утромъ вы отправитесь, съ палкою въ рукахъ, на поиски альпійской нимфы и очень можетъ быть, найдете ее на одномъ изъ мостовъ, продающей прохожимъ букеты увядшихъ цвѣтовъ или сомнительно свѣжее молоко.

— Дафна никуда не пойдетъ безъ меня, сказала Лина, нѣжно положивъ руку на плечо сестры. Она слишкомъ большая энтузіастка, чтобъ ее можно было бы пустить одну въ незнакомомъ мѣстѣ. Не правда ли, моя дорогая, ты не пойдешь никуда одна?

— Я не сдѣлаю ничего въ свѣтѣ такого, что могло бы огорчить тебя, сказала Дафна.

Джеральдъ Горингъ слышалъ тонъ, которымъ были сказаны эти слова, и видѣлъ взглядъ Дафны. Онъ понялъ, къ кому относится этотъ маленькій спичъ, какое серьезное, твердое обѣщаніе заключается въ этихъ немногихъ словахъ.

Да, она будетъ вѣрна, будетъ тверда, даже цѣною двухъ разбитыхъ сердецъ!

Онъ началъ сознавать, что слишкомъ ошибался въ нравственной силѣ, этого, повидимому, непостояннаго существа, столь слабаго физически, въ ежедневной жизни составленнаго изъ капризовъ и непостоянства, на столь постояннаго, когда дѣло шло о чести и любви.

Поздно вечеромъ, мистеръ Горингъ сидѣлъ одинъ на терасѣ предъ отелемъ. Горы, слабо освященныя серебристымъ свѣтомъ молодой луны, высились пряма предъ нимъ, а издали, изъ скромнаго курзала, доносились еще слабые звуки музыки. Сзади него высилась темная фигура отеля, большія окна котораго были освѣщены.

Большая часть освѣщенныхъ оконъ помѣщалась въ первомъ этажѣ, гдѣ остановился сэръ Вернонъ съ семействомъ.

Джеральдъ задумчиво смотрѣлъ на эти окна, не зная, которое изъ нихъ окно Дафны.

Вдругъ одно изъ нихъ отворилось и на балконѣ появилась фигура въ бѣломъ, которая, опершись на рѣшетку и поднявъ голову, смотрѣла на звѣздное небо.

Въ саду, на терасѣ, было еще трое или четверо мужчинъ, курившихъ сигары, и не было никакой причины, чтобъ Дафна могла узнать между ними Джеральда Горинга, тѣмъ болѣе еще и потому, что онъ сидѣлъ въ самомъ углу, у баллюстрады, полускрытый тѣнью акацій.

Тѣмъ не менѣе для его эгоизма было тяжело видѣть ее неподвижно стоящею надъ нимъ, точно прелестная статуя, и не сознающей, что онъ, ея возлюблюбленный, сердце котораго чувствовало и страдало, глядѣлъ на нее страстнымъ взглядомъ.

— Она совсѣмъ не любитъ меня… Она тверда, какъ камень, говорилъ онъ самъ себѣ. Было время, когда я считалъ ее самымъ слабымъ, самымъ измѣнчивымъ существомъ въ мірѣ, такимъ, изъ котораго я могу создать все, что угодно… Мнѣ казалось, когда я думалъ о ней, что я кремень, а она огниво. Теперь наши души столкнулись и воспламенились; но она вырвалась изъ моихъ страстныхъ объятій, не пострадавъ отъ этого прикосновенія.

Онъ сидѣлъ въ своемъ темномъ уголкѣ, лѣниво докуривая сигару и глядя на стройную фигуру на балконѣ, пока, наконецъ, она не исчезла у него изъ глазъ и занавѣсъ опустился за открытымъ окномъ.

Тогда онъ оставилъ садъ и пошелъ бродить по улицамъ, безъ всякаго опредѣленнаго направленія, думая, что нѣтъ на свѣтѣ человѣка несчастнѣе его.

Онъ долго бродилъ въ темнотѣ, закурилъ вторую сигару, предпочитая одиночество и свои печальныя мысли тѣмъ развлеченіямъ, которыя могъ предоставить ему маленькій городъ. Наконецъ, далеко послѣ полуночи, когда всѣ окна въ отелѣ потемнѣли, онъ вернулся домой и былъ принятъ заспаннымъ привратникомъ, который съ упрекомъ глядѣлъ на него за такое позднее возвращеніе.

На слѣдующій день предполагалось большое путешествіе, которое сэръ Вернонъ одобрилъ, но самъ любезно отказался принять въ немъ участіе.

— Вы не будете знать, что вамъ дѣлать со мною, сказалъ онъ. Я буду вамъ обузой и самъ страшно устану. Мнѣ нужно написать много писемъ, что займетъ все утро, а день я проведу въ курзалѣ или въ саду или же сдѣлаю небольшую прогулку по лѣсу. Я полагаю, что вы вернетесь къ девяти часамъ.

Магдалина не рѣшалась оставить отца одного на цѣлый день. Онъ былъ боленъ и болѣе, чѣмъ когда либо, нуждался въ уходѣ.

— У меня есть Джинманъ, моя дорога. Онъ сдѣлаетъ все, что мнѣ нужно. Конечно, мнѣ гораздо пріятнѣе, когда за мною ухаживаешь ты, а не Джинманъ, но онъ очень ловокъ и я ни въ чемъ не могу на него пожаловаться.

— Но вы устанете, написавъ столько писемъ, дорогой батюшка, сказала Лина, съ безпокойствомъ глядя на цѣлую кучу корреспонденціи, на которую нужно было отвѣтить. Не могу ли я помочь вамъ? Нельзя ли оставить большую часть отвѣтовъ до тѣхъ поръ, пока мы пріѣдемъ въ Монтре?

— Нѣкоторыя, конечно, можно оставить, но на другія нужно отвѣтить сегодня. Не безпокойся обо мнѣ, Лина. Я знаю, что тебѣ пріятно отправиться въ Мюрренъ съ Дафной.

— Я буду очень рада показать ей мѣстность, которая привела меня въ восторгъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ, но я не буду въ состояніи перенести мысли, что оставляю васъ такъ надолго одного.

— Дорогая моя, ты говоришь глупости, сказалъ сэръ Вернонъ. Въ октябрѣ ты навсегда разстанешься со мною.

— Да, но я оставлю васъ не въ чужомъ отелѣ, буду жить отъ васъ близко и вы всегда, каждую минуту, можете позвать меня.

Но сэръ Вернонъ, забравъ себѣ въ голову, что онъ принесетъ жертву, уже не хотѣлъ отказаться отъ своего рѣшенія.

Онъ самъ заказалъ экипажъ, который долженъ былъ везти его дорогую дочь въ обществѣ остальныхъ троихъ, которые были сравнительно безразличны для него.

Они уѣхали изъ отеля сейчасъ же послѣ перваго завтрака въ семь часовъ.

Когда все общество доѣхало до подножія Юнгфрау было рѣшено, что дамы будутъ подниматься на гору верхомъ тогда какъ мужчины пойдутъ пѣшкомъ.

— Я надѣюсь, Эдгаръ, торжественно сказала Дафна, что вы не составите себѣ идеи о моей способности ѣздить верхомъ, судя по той картинѣ, которую я представила теперь на этомъ ужасномъ сѣдлѣ?

Но Эдгаръ, смѣясь, увѣрилъ ее, что она сидитъ отлично даже въ этомъ ужасномъ сѣдлѣ и что у ея будетъ самая лучшая лошадь, какую только можно достать за деньги.

— Послушайте, Эдгаръ, вскричала Дафна, если вы меня любите, то вы должны подняться со мною на Юнгфрау прежде, чѣмъ я состарюсь на цѣлый годъ.

— Вчера вы говорили о Кордильерахъ.

— Ну, да, я помню, но сначала мы должны покончить съ Альпами, подняться на Монбланъ и Юнгфрау, на Ротгорнъ и Маттергорнъ и такъ далѣе. Если гора не хотѣла подойти къ Магомету, то онъ долженъ былъ подойти къ горѣ. Я должна подойти къ Монблану, прежде чѣмъ умру.

— Я не думаю, чтобъ какая нибудь леди поднималась на Монбланъ, сказалъ Эдгаръ, идя рядомъ съ Дафной.

— Это доказываетъ, насколько вы невѣжественны въ ваши годы, отвѣчала Дафна. Будьте увѣрены, что въ настоящее время нѣтъ на свѣтѣ ничего такого, что дѣлаетъ мужчина и чего не могла бы сдѣлать женщина. Есть женщины, которыя кажутся мужчинами.

— Но я надѣюсь, что вы не хотите сдѣлаться такой женщиной, прошепталъ Эдгаръ.

— Конечно, нѣтъ, но я думаю все-таки подняться на Монбланъ.

Въ это время они приближались къ деревнѣ, расположенной на скатѣ горы; поднимающіеся на Юнгфрау обыкновенно останавливаются въ ней, чтобъ немного отдохнуть и подкрѣпиться пищей.

— О! какъ восхитительна, какъ очаровательна Юнгфрау! вскричала Дафна, сходя при помощи Эдгара съ сѣдла. Я никогда не устану глядѣть на нее.

— Очень жаль, что въ это время года, ты не можешь видѣть ее во всей ея дѣвственной красотѣ. Большая часть снѣговъ уже сошла, тономъ извиненія сказала Магдалина.

— Я не хочу объ этомъ думать. Я буду представлять себѣ, что я поднимаюсь въ полюсъ вѣчныхъ снѣговъ. Такъ это Мюрренъ?.. Настоящая горная деревушка? О! какъ я хотѣла бы, чтобъ мы прожили здѣсь цѣлый мѣсяцъ.

— Я думаю, что это вамъ страшно надоѣло бы, замѣтилъ Джеральдъ.

Она ничего не возразила, но приказала Эдгару идти съ ней осматривать деревню.

Деревня не представляла собою ничего особенно интереснаго, только повсюду попадались путешественники, молодыя женщины, въ самыхъ разнообразныхъ шляпахъ, сидѣли, читая романы, или рисуя эскизы, — прикрытыя красными зонтиками.

Въ то время, какъ Эдгаръ и Дафна осматривали деревню, Лина и Джеральдъ, отлично знавшіе все, что можно было видѣть въ Мюрренѣ, отправились въ садъ Мюрренской гостиницы и погрузились въ молчаливое созерцаніе окружавшаго ихъ ландшафта.

— Я даю вамъ сроку полчаса на вашъ осмотръ, сказалъ Джеральдъ, когда Дафна отправилась, въ сопровожденіи своего спутника, если къ этому времени вы не вернетесь, мы съ Линой съѣдимъ весь завтракъ; а на этой возвышенности не слѣдуетъ пренебрегать ѣдой. Есть граница всякому терпѣнію.

Онъ отправился въ отель дать приказаніи, тогда какъ Лина ходила взадъ и впередъ по терасѣ, глядя на дикій хаосъ ледниковъ и скалъ, виднѣвшихся предъ нею.

Въ настоящее время у нея не было никакой печали, но она невольно безпокоилась, думая о Джеральдѣ. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ отправился въ Канаду, она стала замѣчать, что онъ съ каждымъ днемъ измѣняется. Его письма изъ Канады, какъ ни были онѣ полны привязанности, сильно отличались отъ тѣхъ писемъ, которыя онъ писалъ ей въ прежніе годы. Когда онъ воротился обратно, онъ самъ казался измѣнившимся. Онъ былъ по прежнему добръ, по прежнему внимателенъ, по прежнему готовъ исполнять всѣ ея желанія. Относительно ее онъ былъ безупреченъ, но онъ измѣнился. Что-то въ немъ исчезло, погибла какая-то часть его ума, его души, то пламя, которое дѣлало огонь свѣточа такимъ прекраснымъ, погасло. Что-то умерло въ немъ, онъ походилъ на автомата, который, механически повторяетъ тѣ дѣйствія и слова, которыя его заставляютъ дѣлать и говорить.

Что, если онъ пересталъ любить меня? спрашивала она сама себя. Тогда сердце ея сжималось при одной мысли о возможности этого. Ей казалось, что она стоитъ на краю пропасти, въ которую неизбѣжно должна свалиться.

Но судя о его сердцѣ по своему сердцу, о его любви по своей, которая съ каждымъ днемъ все увеличивалась, она не могла допустить мысли, что онъ разлюбилъ ее. Она нисколько не была тщеславна, но знала, что достойна любви своего жениха, она, бывшая идоломъ своего отца, предметомъ уваженія и почтенія всѣхъ окружающихъ ее! Она привыкла къ мысли о любви, ей слишкомъ часто говорили о ея красотѣ. Она знала, что красивѣе большинства женщинъ знала, что въ умственномъ отношеніи она была ровна своему жениху, точно также какъ относительно рожденія и состоянія. Его мать любила ее настолько, насколько могла любить при своей эгоистичной натурѣ.

Нѣтъ, Магдалина не могла себѣ представить, чтобъ ея возлюбленный, такъ долго и такъ нѣжно привязанный къ ней, могъ сдѣлаться невѣренъ.

И такъ, отбросивъ идею о непостоянствѣ, Магдалина должна была пріискивать другую причину явной перемѣны, происшедшей въ Джеральдѣ, послѣ его послѣдняго путешествія.

Можетъ быть, онъ былъ не совсѣмъ здоровъ? или же его утомила жизнь, въ которой было такъ мало обязанностей и такъ много развлеченій, жизнь, не требовавшая ни малѣйшихъ умственныхъ цѣлей, ни малѣйшаго самоотверженія?

— Каждый человѣкъ долженъ имѣть какую нибудь карьеру, говорила она сама себѣ. Мой бѣдный Джеральдъ не занимается ничѣмъ. У него нѣтъ честолюбія. На это чувство нечего надѣяться, нечего разсчитывать. Онъ дошелъ до того, что каждый новый день приносить ему только старое развлеченіе. Ему надоѣла однообразная жизнь. Что будетъ съ нимъ, когда онъ начнетъ старѣться?

Она уже давно думала обо всемъ этомъ и рѣшилась серьезно и откровенно поговорить со своимъ женихомъ.

Здѣсь, окруженной величественной картиной природы, ей казалось, какъ будто она болѣе одинока, болѣе свободна отъ разныхъ свѣтскихъ приличій, чѣмъ внизу, въ долинѣ и она рѣшилась переговорить съ нимъ вполнѣ откровенно.

Онъ шелъ рядомъ съ нею по узкой горной тропинкѣ, когда она нѣжно взяла его подъ руку и прижалась къ нему.

— Дорогой Джеральдъ, я хочу поговорить съ вами, поговорить серьезно, сказала она.

Онъ вдругъ повернулся и взглянулъ на нее съ такимъ выраженіемъ ужаса на лицѣ, что она была поражена.

— Не пугайтесь, сказала она съ нѣжной улыбкой, я не буду строга. Я только безпокоюсь.

— Безпокоитесь? О чемъ?

— О васъ, мой возлюбленный, о вашемъ здоровьѣ, о вашемъ нравственномъ и физическомъ состояніи. Помните ли вы, что вы говорили мнѣ предъ поѣздкой въ Канаду?

— Да.

— Ваше путешествіе принесло вамъ пользу, не правда ли?

— Громадную пользу. Я вернулся домой другимъ человѣкомъ.

— Но съ тѣхъ поръ, какъ вы вернулись, прежнее чувство меланхоліи возвратилось къ вамъ, не правда ли? У васъ къ жизни такъ мало интереса, вы глядите на все такимъ равнодушнымъ взглядомъ.

— Неужели же, моя дорогая, вы хотите, чтобъ я приходилъ въ такой же восторгъ отъ малѣйшаго уголка Швейцаріи, какъ наша бѣдная Дафна? Вы знаете, что здѣсь каждый шагъ земли извѣстенъ мнѣ наизусть, что я видѣлъ все это при всевозможныхъ условіяхъ и въ самыхъ разнобразныхъ обстоятельствахъ. Вы забыли, какъ много дней моей жизни я провелъ, поднимаясь на холмы и горы. Я не въ состояніи восхищаться этими прекрасными, но хорошо знакомыми мнѣ горами или приходить въ восторгъ отъ того, что озеро голубѣе и больше, чѣмъ нашъ Эвонъ.

— Я не желаю, чтобъ вы приходило въ экстазъ, мой дорогой, но только хотѣла бы видѣть васъ счастливымъ, видѣть въ васъ здоровый интересъ къ жизни. Мнѣ уже давно казалось, что человѣкъ въ вашемъ положеніи долженъ избрать себѣ какую нибудь общественную карьеру. Безъ общественныхъ обязанностей жизнь очень богатаго человѣка должна быть неизбѣжно скучна, такъ какъ всѣ его собственныя, частныя, обязанности исполняются другими, а человѣкъ, ведущій лѣнивую жизнь, никогда не бываетъ счастливъ.

— Вы говорите какъ пропись, моя дорогая, легкомысленно отвѣчалъ Джеральдъ. Да, я знаю, что я веду лѣнивую жизнь; но самая лѣнь моя дѣятельна. Нельзя сказать, чтобъ я былъ лѣнивъ въ то время, когда поднимался на Юру или на Французскія Альпы.

— Я хотѣла бы, чтобъ со временемъ вы стали думать о другомъ трудѣ, Джеральдъ, съ нѣжностью, но серьезно, возразила Лина. Я хотѣла бы, чтобъ вы стали дѣлать добро ближнимъ. Вы такъ щедро одарены природой и могли бы такъ много принести пользы. Я хотѣла бы, чтобъ вы принесли пользу вашему поколѣнію и оставили послѣ себя знаменитое имя, чтобъ всѣ вспоминали о васъ съ благодарностью.

— Моя возлюбленная, повѣрьте мнѣ, что Виргилій и Горацій, Дантъ и Шекспиръ, имена которыхъ пользуются неувядаемой славой, были наименѣе полезными людьми, которые когда либо существовали. Мысль о принесеніи пользы никогда не очаровывала меня. У меня нѣтъ практическаго ума. Я похожъ на мою мать, которая была одной изъ лилій долины. Если бы я нашелъ въ себѣ хоть малѣйшую поэтическую жилку, я сталъ бы, безъ сомнѣнія, стремиться сдѣлаться поэтомъ, но я не въ состояніи быть поэтомъ и не хочу быть ничѣмъ болѣе.

— Но неужели съ вашими способностями вы можете довольствоваться быть ничѣмъ? огорченнымъ тономъ вскричала Лина.

— Ничѣмъ, кромѣ какъ снисходительнымъ хозяиномъ, покровителемъ изящныхъ искусствъ, а со временемъ, если вамъ будетъ угодно, — вашимъ… послушнымъ… мужемъ.

Послѣднія слова были сказаны немного медленно.

— Если вы счастливы, то я довольна, со вздохомъ сказала Лина, но я совѣтовала вамъ вести болѣе дѣятельную жизнь только потому, что мнѣ казалось, что вы несчастливы и я хотѣла бы, чтобъ вы имѣли какое нибудь болѣе разнообразное занятіе.

— И вы думаете, что, если бы я былъ несчастливъ, то общественная жизнь, усиліе двигаться впередъ, сдѣлали бы меня счастливымъ? Что мнѣ было бы пріятно видѣть, какъ будутъ дѣлать смѣшными лучшія мои стремленія, какъ будутъ разлетаться, какъ дымъ, мои лучшія мечты? Неужели вы думаете, что подобная карьера обезпечила бы мнѣ счастіе? Нѣтъ, Лина, провидѣніе судило мнѣ не принадлежать къ числу дѣятельныхъ людей. Дайте мнѣ спокойно наслаждаться солнечнымъ свѣтомъ и быть довольнымъ семейными радостями.

— Если бы я только была увѣрена, что вы будете счастливы, прошептала Лина, чувствуя себя совершенно несчастной.

— Развѣ я могу быть несчастливъ, когда вы такъ добры ко мнѣ, сказалъ онъ, беря ея руку и нѣжно пожимая ее съ непритворной привязанностью, вызванной раскаяніемъ. Я настолько счастливъ, насколько можетъ быть счастливъ человѣкъ, по природѣ склонный къ меланхоліи. Вы знаете, моя мать была не особенно-веселая особа.

Это было несомнѣннымъ фактомъ. Леди Джеральдина, составившая себѣ, по мнѣнію многихъ, блестящую партію, по мнѣнію же другихъ — унизившая себя этимъ бракомъ, прожила всю свою жизнь съ видомъ покорной меланхоліи и изящной задумчивости, которая шла къ ея роду красоты также, какъ тѣ цвѣта, которые она выбирала для своихъ платьевъ или цвѣты, которыми она украшала свои волосы.

Она умерла отъ самой обыкновенной болѣзни, но даже предъ смертью вела себя такъ, что когда она умерла, всѣ были убѣждены, что она погибла жертвою разбитаго сердца и что она ни разу не улыбалась со времени своего замужества съ мистеромъ Джильсомъ Горингомъ. Таковъ былъ общественный приговоръ надъ женщиной, которая всю свою жизнь была эгоистична и себялюбива и тратила каждый годъ тысячу пять сотъ фунтовъ стерлинговъ на одни свои костюмы.

Нѣсколько минутъ Лина и Джеральдъ молча ходили взадъ и впередъ.

Она сказала то, что хотѣла сказать, но изъ этого ничего не вышло. Ей было горько разочароваться, такъ какъ она раньше представляла себѣ, что достаточно будетъ нѣсколькихъ словъ съ ея стороны, чтобъ возбудить въ немъ благородное честолюбіе. Она предполагала, что каждый мужчина честолюбивъ, хотя можетъ быть, тѣ препятствія, которыя ему представляются въ жизни, могутъ остановить его стремленія. А когда она не нашла въ избранномъ ею человѣкѣ ни малѣйшаго желанія достигнуть величія или принести пользу своему поколѣнію, то она была горько разочарована. Если бы Джеральдъ былъ такимъ человѣкомъ, какъ Эдгаръ Тёрчиль, она не была бы удивлена его равнодушіемъ ко всѣмъ животрепещущимъ вопросамъ жизни; Эдгаръ былъ человѣкъ, которому было суждено исполнять свой долгъ въ тѣсномъ кругу. Онъ былъ простъ и великодушенъ, но умственно немного возвышался надъ крестьянами, обработывшими его поля, желанія и надежды которыхъ вращаются въ узкомъ кругу ихъ деревенской жизни, но Джеральдъ Горингъ — Джеральдъ, который былъ такъ пылокъ въ юношествѣ, качества котораго, казалось, возвышали его надъ остальнымъ человѣчествомъ!

Убѣдиться, что онъ, въ двадцать девять лѣтъ превратился въ усталаго пессимиста, желающаго вести такую эгоистическую, безполезную жизнь, какую до него вела его мать. — Это было, безъ сомнѣнія, очень тяжело, но еще тяжелѣе было для Магдалины открыть, насколько она ошибалась въ своемъ вліяніи на него. Немного лѣтъ тому назадъ, одного ея слова было достаточно, чтобъ заставить его сдѣлать какое угодно усиліе, чтобъ возвысить его умъ, но нѣсколько лѣтъ тому назадъ онъ былъ въ полномъ разцвѣтѣ горячей юности.

Дафна и Эдгаръ подошли къ нимъ утомленные и задыхающіеся отъ небольшаго опыта въ дѣлѣ взбиранія на горы.

— Мы видѣли все и поднимались на гору, вскричала Дафна. Это удивительно крошечная деревня, маленькіе домики, маленькая новая церковь, крошечное почтовое отдѣленіе и на каждомъ домѣ пучекъ кукурузы, вывѣшенный для просушки. Бѣдные люди, неужели они питаются только одною сухой кукурузой? Мы видѣли также одну англійскую леди и ея сына, сидѣвшихъ посреди дороги, если только можно назвать это дорогой, и рисующихъ одного здѣшняго мальчика. Это былъ очень красивый мальчикъ и стоялъ неподвижно, какъ статуя. Мы простояли довольно долго, любуясь на артистовъ, затѣмъ поднимались на гору и Эдгаръ говоритъ, что я взбираюсь отлично; какъ ты думаешь, прибавила она, обращаясь къ Магдалинѣ, можемъ мы попробовать послѣ завтрака взобраться на Зильбергорнъ?

Всѣ позавтракали въ темномъ уголкѣ довольно обширной столовой.

Въ послѣднее время Дафна поставила себѣ обязанностью казаться счастливой. Послѣ роковой ночи въ Фрибургѣ, она хотѣла заставить Джеральда Горинга думать, что счастлива своимъ выборомъ, что привязалась къ своему будущему мужу и что поведеніе ея въ эту ночь было простымъ порывомъ, временнымъ уклоненіемъ отъ здраваго смысла и обязанностей.

Она мужественно исполняла свое рѣшеніе, иногда улыбаясь съ тяжелымъ сердцемъ, по временамъ же дѣйствительно бывала весела и наслаждалась представлявшимися развлеченіями съ легкомысліемъ молодости.

Послѣ завтрака, ей хотѣлось подняться съ Эдгаромъ еще на одну возвышенность, но было уже пора начать спускаться.

Они рѣшили идти внизъ пѣшкомъ послѣ чаю. Дафна едва могла перенести мысль, что Юнгфрау отъ нея такъ близко, а между тѣмъ она имѣетъ такъ мало возможности подняться на нея, какъ будто бы глядѣла на нее изъ своего окна въ Интерлакенѣ.

— Неужели въ самомъ дѣлѣ, это будетъ слишкомъ много на сегодня? спросила она, глядя на Зильбергорнъ.

Джеральдъ объяснилъ, какія приготовленія нужно сдѣлать и сколько времени потребуетъ поднятіе на эту возвышенность.

— Прошу васъ, укажите мнѣ уступъ, на которомъ увидали дѣтское платье? спросила она.

— Какое дитя? какое платье? спросилъ Эдгаръ.

— Развѣ вы не знаете, что, много лѣтъ тому назадъ, орелъ похитилъ изъ этой деревни ребенка и поднялъ его на страшную вышину и только нѣсколько лѣтъ спустя, на самой вершинѣ Юнгфрау, были найдены остатки платья ребенка.

— Гдѣ вы нашли эту жалобную исторію? спросилъ Джеральдъ. Я думаю, что платье ребенка должно было быть глубоко погребено подъ снѣгомъ гораздо раньше, чѣмъ орелъ забылъ вкусъ мяса ребенка.

Затѣмъ, видя, что Дафна страстно желаетъ имѣть свѣдѣнія о другихъ горахъ, онъ снисходительно разсказалъ ей, какимъ образомъ онъ, съ нѣсколькими друзьями, поднялись на сѣверную сторону Зильбергорна, надѣясь найти оттуда прямую дорогу на вершину Юнгфрау, но послѣ десятичасоваго пути, они должны были остановиться, не имѣя возможности добраться ни до Юнгфрау, ни до Гильонвильскаго глетчера, какимъ образомъ, переждавъ сильную грозу, они, съ большими опасностями спустились внизъ и какъ потомъ поднялись на Юнгфрау, но уже съ другой стороны.

— Скажите, оттуда вамъ представился очень хорошій видъ? вскричала Дафна.

— Когда мы поднялись, Юнгфрау закуталась въ туманъ и мы имѣли только очень ограниченный видъ, къ тому же, мы пробыли на вершинѣ не болѣе четверти часа, но по дорогѣ мы видѣли два или три обвала и вообще очень весело провели время.

ГЛАВА XII.
Я всей душой стремлюсь поступать хорошо. Помоги мнѣ, Боже!

Очень пріятно было напиться чаю въ маленькомъ, наполненномъ цвѣтами саду.

Эдгаръ былъ счастливъ, или рядомъ съ Дафной и глядѣлъ, какъ она ѣла хлѣбъ и медъ, составляющій какъ кажется, главную часть питанія этой части свѣта. Ко всевозможнымъ, самымъ изысканнымъ кушаньямъ, Дафна казалась совершенно равнодушной, но чувствовала необыкновенную привязанность къ швейцарскому хлѣбу и швейцарскому меду.

Сидя за чаемъ, предъ возвращеніемъ, обратно мистеръ Тёрчиль вынулъ письмо, которое получилъ отъ матери съ послѣдней почтой, одно изъ многословныхъ, обыкновенныхъ писемъ, которыхъ пишется такъ много всюду въ свѣтѣ, но Эдгаръ видѣлъ въ письмѣ только любовь и доброту матери и прочелъ бы его даже на вершинѣ Кавказа не находя никакого дисонанса между письмомъ и окружающей природой.

— Письмо дорогой матушки полно вами, Дафна, сказалъ онъ. Это не утомитъ васъ и мистера Горинга, Лина, если я немного прочту изъ него?

Мистеръ Горингъ, подавляя зѣвоту, объявилъ, что онъ будетъ въ восторгѣ.

— Ничего не можетъ быть интереснѣе домашней корреспонденціи, сказалъ онъ.

Эдгаръ развернулъ большой листъ, исписанный мелкимъ, красивымъ почеркомъ, какой пріобрѣли всѣ юныя воспитанницы миссъ Томпіонъ, письмо было написано на крестъ, что считалось въ модѣ, когда мистриссъ Тёрчиль была молода.

«Мнѣ очень пріятно было слышать, что Дафна такъ веселится и въ такомъ восторгѣ отъ окружающей ее мѣстности. Я помню, что, когда я училась рисовать, у миссъ Томпіонъ, то дѣлала очень хорошенькій эскизъ Шамуни съ Монбланомъ на заднемъ планѣ. Я помню, что синьоръ Пастичіо самъ нарисовалъ наверху снѣгъ, но все остальное, была моя собственная работа и папа подарилъ мнѣ суверенъ, когда рисунокъ былъ отправленъ домой. Онъ висѣлъ въ уборной твоего отца и только недавно одна изъ горничныхъ разбила стекло и я никакъ не могла собраться снова велѣть вставить его. Я всегда слышала, что Юнгфрау не такъ грандіозна, какъ Монбланъ, но, такъ какъ ты пишешь, что Байронъ восхищался ею, то я не сомнѣваюсь, что она очаровательна, но конечно, въ меньшей степени, во всякой географіи ты можешь прочесть, что Монбланъ выше. Я надѣюсь, что ты будешь избѣгать промочить ноги…»

— Гмъ… гмъ… прошепталъ Эдгаръ, пропуская нѣжные совѣты матери о его здоровья, и перебѣгая къ той части письма, гдѣ снова говорилось о Дафнѣ. Да, тутъ…

«Передай Дафнѣ, вмѣстѣ съ моимъ привѣтомъ, что я занимаюсь въ настоящее время, пересмотромъ столоваго бѣлья…»

— Дорогая матушка, она всегда любитъ малѣйшія подробности.

«…И вмѣстѣ съ тѣмъ, сдѣлала большой заказъ на новое бѣлье. Инвентарь всего новаго, я приказала сдѣлать въ двухъ экземплярахъ. Я знаю, что, по новой модѣ, невѣста приноситъ съ собою столовое бѣлье. Это очень хорошо, когда мужъ долженъ прокладывать себѣ дорогу въ свѣтѣ, но не годится для моего сына, у котораго есть свой собственный, старый, прекрасный домъ, въ которомъ жили его предки и на который они, изъ поколѣнія въ поколѣніе, тратили свои деньги. Я надѣюсь, что Дафна будетъ также любить старинный гауксъярдскій хрусталь и фарфоръ, которые, какъ ей извѣстно, имѣютъ за собою уже много столѣтій, также какъ она любитъ горы, но я боюсь, что ея романичный умъ, приходящій въ восторгъ отъ горъ, долженъ имѣть мало расположенія къ хозяйству и множеству мелкихъ подробностей домашней жизни».

— Я надѣюсь, что вы не разсердитесь на нее за это, сказалъ Эдгаръ, извиняясь и поспѣшно свертывая письмо, чувствуя, что прочелъ слишкомъ много. Вы знаете, что она говоритъ это съ хорошей цѣлью.

— Я знаю, что она гораздо снисходительнѣе ко мнѣ, чѣмъ я этого заслуживаю, весело отвѣчала Дафна. Я предполагаю быть самой примѣрной невѣсткой и выучиться всему, чему ваша матушка удостоитъ меня выучить относительно хозяйства. Я даже согласна научиться приготовлять мясо для колбасъ; какъ вы думаете, Эдгаръ, принадлежимъ ли мы съ вами къ классу людей, которые должны сами приготовлять мясо для колбасъ?

— Я думаю, моя возлюбленная, что тутъ скорѣе дѣло въ наклонностяхъ, чѣмъ въ положеніи. Я предпочелъ бы, чтобъ вы предоставили пудинги и жаркое повару. Я лучше желалъ бы видѣть васъ скачущей по полямъ на прекрасной, красивой лошади.

— Сказать по правдѣ, я тоже предпочла бы это занятіе.

— Знаете ли, что замѣчаніе вашей матушки относительно страсти Дафны къ горамъ дышетъ большой мудростью, сказалъ Джеральдъ, лицо котораго приняло теперь почти веселое выраженіе, нѣчто въ родѣ веселости и откровенности, съ которыми онъ глядѣлъ на Дафну, когда она была еще Помпеей, а онъ Нерономъ. Восхищеніе высокими горами это совершенно новѣйшее чувство, скорѣе мода. Древніе греки ровно ничего въ этомъ не понимали. Древніе никогда не восхищались своими горами. Они цѣнили ихъ только потому, что ихъ вершины касались голубаго эфира — міра наполненнаго богами. Даже вашъ Шекспиръ, эта всесвѣтная знаменитость, не чувствовалъ никакой страсти къ горнымъ странамъ.

— Потому что онъ никогда не видалъ ничего выше Варвикршира, бѣдняжка, сказала Дафна съ такимъ состраданіемъ, какое имѣла бы вы къ какому нибудь уличному мальчишкѣ.

— Деканъ думалъ, что для его генія было полезно, что онъ видѣлъ такъ мало. "Страсть къ горамъ не могла бы сдѣлать Шекспира лучше, говорилъ онъ. Величественныя картины природы могли бы увлечь его и умалить его геній, заставивъ его менѣе думать о людяхъ и болѣе о природѣ.

— Это замѣчаніе очень вѣрно, сказала Дафна. Но оно сдѣлано съ покойнымъ превосходствомъ, которое заставляетъ взволноваться мою кровь.

Къ чему вся эта критика, къ чему такъ разбирать Шекспира, какъ будто знаютъ о немъ гораздо больше, чѣмъ онъ когда либо зналъ о самомъ себѣ? Вивисекція въ половину не такъ ужасна, какъ обращеніе новѣйшихъ критиковъ съ Шекспиромъ.

Вскорѣ послѣ этого все общество начало спускаться. Дафна рвала росшіе около дороги горные цвѣты; но Джеральдъ скоро началъ торопить ее, говоря, что темнота можетъ застать ихъ въ горахъ.

— Надѣюсь, Дафна, тебѣ было сегодня весело? спросила Лина, когда онѣ пришли домой, оставивъ за собою быстрые потоки.

— Весело ли мнѣ было? Я не въ состояніи выразить словами, въ какомъ я восторгѣ, этотъ день навсегда будетъ стоять отдѣльно въ исторіи моей жизни, отвѣчала Дафна, нѣжно обнимая сестру.

— Какъ прелестно имѣть такой характеръ, которому могутъ доставить счастіе подобные пустяки, сказалъ Джеральдъ съ видомъ насмѣшки.

Что касается самого Джеральда, то онъ казался такъ утомленнымъ, какъ будто поднимался на самую высокую гору.

Онъ былъ невыразимо тронутъ привязанностью Магдалины и стремился, насколько возможно для человѣка, который не привыкъ дѣлать ни умственныхъ ни нравственныхъ усилій, быть какъ можно любезнѣе со своей невѣстой.

Могъ ли онъ снова сдѣлаться прежнимъ вѣрнымъ возлюбленнымъ Магдалины? Таковъ былъ вопросъ который онъ задавалъ себѣ, гуляя въ саду, освѣщеннымъ вечерними сумерками.

Его честь и долгъ говорили ему, что онъ долженъ быть вѣренъ. Его уваженіе и восхищеніе Магдалиной очень мало уменьшились съ тѣхъ поръ, какъ въ его сердце прокралась новая страсть. Онъ зналъ, что изъ всѣхъ женщинъ, которыхъ онъ когда либо встрѣчалъ, она была лучшая и благороднѣйшая. Онъ зналъ, что жизнь съ нею будетъ выше обыкновеннаго эгоистичнаго существованія, что ея мужъ не превратится въ человѣка совершенно безполезнаго, живущаго только для своего собственнаго удовольствія, что она употребитъ всѣ усилія, чтобъ онъ оставилъ послѣ себя имя, которое съ благодарностью стали бы вспоминать послѣдующія поколѣнія.

Онъ могъ представить ее себя, какъ прекрасную жену и лучшую изъ матерей, воспитывающую своихъ сыновей для полезной жизни, ведущую дочерей въ атмосферѣ чистоты и любви.

Онъ видѣлъ ее во главѣ своего дома. Онъ говорилъ себѣ, что будетъ идіотомъ, если не будетъ счастливъ съ такой женой.

Но затѣмъ съ отчаяніемъ глядѣлъ на другую сторону вопроса и старался представить себѣ, какова была-бы его жизнь съ беззаботной птичкой, которая ворвалась въ его сердце. Также хорошо, какъ зналъ совершенства Лины, зналъ онъ всѣ недостатки Дафны. Она была легкомысленна, эгоистична, капризна, раздражительна, да, — но онъ любилъ ее. Она считала этотъ свѣтъ настолько прекрасномъ, насколько она могла быть въ немъ счастлива, а на своихъ близкихъ смотрѣла, какъ на существа созданныя для того, чтобъ доставлять ей удовольствія. Онъ зналъ, что она глядѣла на будущую жизнь, какъ на что-то неопредѣленное. Она наслаждалась только настоящей минутой. Онъ зналъ, что она смотрѣла на долгъ, какъ на слово, съ которымъ познакомилась въ катехизисѣ и которое забыла послѣ первой конфирмаціи. Да, — но онъ любилъ ее!

Ея недостатки и капризы не уменьшали его любви. Онъ мечталъ и стремился прижать ее къ своему сердцу, каковы бы ни были ея недостатки, и вѣчно любить ее. Онъ мечталъ о томъ, чтобъ провести съ нею всю жизнь. Жизнь безъ нея казалась ему мрачна. Она могла быть плохой женой, небрежной матерью, да, — но онъ любилъ ее. Для него она была самое лучшее существо въ свѣтѣ, единственное, необходимое для его счастія.

— Она для меня все, говорилъ онъ себѣ, въ вечерніе сумерки, задумчиво глядя на далекіе холмы.

Было уже болѣе девяти часовъ, когда все общество вернулось въ гостинницу, которая ярко сіяла въ темнотѣ своими освѣщенными окнами.

Дафнѣ хотѣлось бы пробѣжать въ билліардную, сыграть партію со своимъ женихомъ, но, такъ какъ для молодой леди невозможно играть въ общественномъ мѣстѣ, то она прямо прошла въ гостиную въ первомъ этажѣ, гдѣ сэръ Вернонъ уже ожидалъ ихъ и гдѣ на столѣ было приготовлено холодное мясо, хлѣбъ, масло и медъ.

Лина сѣла рядомъ съ отцемъ и, разсказавъ о томъ, какъ провела день, слушала его разсказы обо всемъ, что онъ прочелъ въ письмахъ или въ газетахъ.

Эдгаръ былъ необыкновенно подвиженъ, настроеніе Дафны также было хорошо, даже сэръ Вернонъ былъ любезенъ Одинъ только Джеральдъ Горингъ принималъ мало участія въ разговорахъ. Онъ казался удивительно утомленнымъ для такого неутомимаго путешественника, какъ онъ, поднимавшаго на столько горъ.

Когда чай убрали, онъ вышелъ на балконъ и сѣлъ, куря сигару и задумчиво глядя на луну, тогда какъ другіе глядѣли во вновь полученные газеты и журналы и обсуждали предполагавшееся восхожденіе на Гриндельвальдъ и осмотръ ледниковъ.

Наступило свѣтлое утро; но Джеральдъ, проведшій ночь безъ сна, не радостно встрѣтилъ новый день. Для него, въ его настоящемъ настроеніи духа, было бы пріятнѣе всего, если бы день никогда не начинался, если бы наша планета сдвинулась со своего мѣста и исчезла во мракѣ хаоса, какъ погасшій факелъ.

Онъ всталъ вмѣстѣ съ безпощаднымъ солнцемъ, которое слѣдуетъ своему теченію, не обращая ни малѣйшаго вниманія на человѣческія горести и недоразумѣнія, и былъ въ тѣнистомъ лѣсу, за отелемъ, гораздо раньше, чѣмъ проснулся цивилизованный міръ.

— Что мнѣ дѣлать? спрашивалъ онъ себя. Какой совѣтъ дастъ мнѣ мудрость? Чего требуетъ отъ меня честь?

Касательно голоса, послѣдней не могло быть никакого сомнѣнія.

Честь говорила ему, что онъ долженъ быть вѣренъ Магдалинѣ, жертвуя своимъ собственнымъ чувствомъ.

— Поступить такимъ образомъ моя обязанность, повторялъ онъ себѣ, я связанъ неразрывными узами, я долженъ держать слово, даже, если бы мы оба были несчастны всю жизнь. Можетъ ли она быть счастлива, если я буду несчастенъ?.. А какую прелесть можетъ имѣть для меня жизнь безъ Дафны.

— Ты долженъ забыть Дафну, говорилъ ему долгъ. Ты долженъ оставаться вѣренъ твоей первой, благородной любви… Долженъ подавить свой новый капризъ въ глубинѣ сердца.

Онъ говорилъ себѣ, что долженъ сдѣлать это и, дѣйствительно, рѣшился сдѣлать.

Онъ хотѣлъ поступить согласно желаніямъ Дафны, хотѣлъ вырваться изъ ея сѣтей. Развѣ Улисъ не сумѣлъ вырваться изъ сѣтей очаровательницы рокового острова и вернуться въ Итаку здоровымъ тѣломъ и духомъ и жить послѣ этого вполнѣ счастливо со своей вѣрной Пенелопой?

Что можетъ быть прекраснѣе образа вѣрнаго и постояннаго мужа, непоколебимаго въ своей вѣрности?

Тѣмъ болѣе легко было это, что Дафна не думала подражать Цирцеѣ. Она очаровывала какъ цвѣтокъ, невинно и безсознательно.

Она рѣшилась быть вѣрной своему жениху и преданною сестрой. Ея письмо дышало твердой рѣшимостью и благородствомъ. Если онъ согрѣшитъ, онъ согрѣшитъ самъ, не имѣя возможнымъ извинять себя, какъ Адамъ.

Онъ ходилъ взадъ и впередъ по лѣсу, до перваго семичасоваго завтрака, тогда какъ ему хотѣлось бы уйти въ горы, чтобъ провести день въ полномъ одиночествѣ, глядя на голубое небо, точно Гейне. Но ему пришлось идти по избитой дорогѣ: отправиться домой, и ѣхать, глядѣть на ледники, слушать предложенія дѣвушекъ купить блестящіе альпійскіе цвѣты и мальчишекъ, будящихъ эхо альпійскимъ рожкомъ и всѣ необходимыя подробности путешествія изъ Интерлакена на Гриндельвальдъ.

Какъ ни былъ онъ недоволенъ видѣть снова знакомую дорогу, тѣмъ не менѣе, онъ не могъ отрицать красоты ландшафта, когда они, наконецъ, сѣли въ экипажъ и тронулись въ путь.

Было чудное, свѣжее утро.

Поросшіе мохомъ холмы дышали лѣтнимъ благоуханіемъ. Тамъ и сямъ мелькали узенькія ниточки горныхъ потоковъ.

— Странная вещь! вскричала Дафна, какой великолѣпный ландшафтъ и ни одного человѣческаго существа. Я думала, что Швейцарія наполнена стадами, надѣялась слышать музыку пастуховъ.

Тогда Джеральдъ объяснилъ ей, что стада въ это время года удаляются въ болѣе высокія мѣстности.

— А все-таки я сожалѣю, что здѣсь нѣтъ коровъ, сказала Дафна. Я ихъ обожаю… Я думаю о Джерсейскихъ коровахъ съ ихъ умными глазами. Мнѣ кажется, что онѣ лучшія существа въ мірѣ.

— У васъ будетъ въ Гауксъярдѣ цѣлое стадо, сказалъ Эдгаръ. Я построю для васъ особенную швейцарскую молочню въ концѣ сада.

— Очень вамъ благодарна, со слабой улыбкой отвѣчала Дафна, но я люблю только думать о нихъ, когда ихъ нѣтъ.

Бывало время, когда всякій намекъ на Гауксъярдъ и на будущее раздражалъ ее, какъ укушеніе комара.

На всякомъ поворотѣ дороги появлялись дѣти, тутъ красивыя большеглазыя дѣвочки продавали букеты альпійскихъ цвѣтовъ, тамъ появлялись маленькіе музыканты, игравшіе аріи на своемъ родномъ рожкѣ и будившіе меланхолическое эхо холмовъ.

Время отъ времени дорога пересѣкала рѣку, покрытую мостами на аркахъ, которые придавали еще болѣе живописности ландшафту.

Но по временамъ не видно было ничего, кромѣ женщинъ и дѣтей, продававшихъ парное молоко и, невыносимо всѣмъ надоѣвшіе, альпійскіе цвѣты.

Дафна въ первый разъ увидала эти маленькіе, бѣлые цвѣточки и была ими очень заинтересована.

— Бѣдняжки! какой у нихъ блѣдный, печальный видъ. Они похожи на жизнь безъ радостей и разнообразія, сказала она. Говорятъ, что они ростутъ подъ снѣгомъ. Какъ было бы хорошо самой сорвать цвѣтокъ. Прошу васъ, Эдгаръ, дайте дѣтямъ побольше денегъ.

И мистеръ Тёрчиль, карманы котораго всегда были наполнены швейцарскими мелкими монетами, раздавалъ ихъ со щедростью, рѣдкой въ новѣйшихъ путешественникахъ.

На половинѣ дороги они заѣхали въ деревенскій ресторанъ, такъ какъ лошади должны были немного отдохнуть и кучеръ предложилъ леди выйти посмотрѣть домъ.

— Это будетъ первый швейцарскій домъ, который я увижу, сказала Дафна, такъ какъ во времена Манфреда эта часть мѣстности была, кажется, не заселена.

Послѣ этого всѣ отправились посмотрѣть единственную достопримѣчательность дома, горную козу.

Это было крошечное, печальное животное, самый жалкій образецъ своего рода. Она имѣла очень жалобный видъ въ своемъ маленькомъ помѣщеніи, одинъ изъ ея роговъ былъ сломанъ, очень можетъ быть въ то время, когда ее брали въ плѣнъ.

— Жалкое животное, сказала Дафна, со вздохомъ отворачиваясь отъ козы.

Она отдала бы всѣ свои карманныя деньги, чтобъ возвратить свободу козѣ, но она была одной изъ рѣдкостей дома и ее не легко бы уступили.

Вскорѣ послѣ того, какъ они оставили домъ, они въѣхали на мостъ, переброшенный чрезъ трещину скалы, такъ что предъ ними развернулась вся Гриндельвальдская долина, окруженная горами, тогда какъ большой Эгеръ стоялъ прямо противъ нихъ во всей своей мрачной красотѣ, рѣзко отличаясь отъ другихъ, поросшихъ лѣсомъ, горъ.

Дафна была въ восторгѣ отъ представившагося зрѣлища.

— Стоило пріѣхать въ Швейцарію только для того, чтобъ видѣть это! вскричала она, но теперь меня будетъ мучить мысль о всѣхъ горныхъ проходахъ и глетчерахъ, которыхъ мнѣ не придется видѣть. Мнѣ очень хочется бросить моего Бедекера, который дѣлаетъ меня несчастной при мысли о томъ, чего мнѣ не удастся видѣть.

— Вы будете видѣть все это въ будущемъ году, когда мы будемъ имѣть возможность ѣхать туда, куда намъ будетъ угодно. Я думаю, мы всегда будемъ ѣздить туда, куда вы захотите.

— Будущій годъ, мнѣ кажется, будетъ чрезъ цѣлое столѣтіе, равнодушно отвѣчала она.

Ихъ путешествіе было почти окончено. Экипажъ спустился въ долину, чтобъ снова подняться на гору, и они въѣхали въ деревню Гриндельвальдъ, гдѣ остановились въ гостинницѣ, наполненной туристами: американцами, нѣмцами, англичанами, французами, полной жизни и оживленія. Многіе держали въ рукахъ альпійскія палки, готовясь къ пѣшему восхожденію.

Леди и пожилые мужчины садились на муловъ, такъ какъ тутъ экипажи уже не могли подниматься, а лошади скользили. Смѣшанные языки напоминали вавилонское столпотвореніе.

Мистеръ Горингъ заказалъ легкое подкрѣпленіе, состоявшее изъ вина, кофе, хлѣба и меда, которое приказано было принести на веранду, на то мѣсто, откуда представлялся лучшій видъ на долину, окруженную холмами.

Тутъ они должны были немного отдохнуть, прежде чѣмъ отправиться пѣшкомъ къ ледникамъ, такъ какъ Магдалина и Дафна высказались за прогулку пѣшкомъ.

— Когда я была здѣсь вмѣстѣ съ отцомъ, я ѣхала на мулѣ, сказала Лина, и до сихъ поръ не могу забытъ, насколько пріятнѣе было бы для меня идти собственными ногами.

Путешествіе было очаровательно. Какъ только они отошли немного отъ отеля, они пошли по узенькой горной тропинкѣ и Дафна имѣла возможность останавливаться, гдѣ ей было угодно, и насколько угодно времени.

— Я боюсь, что эта прогулка по хорошо извѣстной вамъ мѣстности раздражаетъ васъ? сказала Магдалина, огорченная молчаніемъ жениха, который, казалось, испытывалъ какое-то нравственное страданіе.

— Нѣтъ, мѣстность эта слишкомъ хороша, чтобъ могла надоѣсть, отвѣчалъ онъ, но не находите ли вы что она очень печальна? Въ молчаніи и мракѣ этихъ горъ есть что-то такее, что наполняетъ мою душу страшной печалью. Еще на солнцѣ мѣстность кажется довольно веселой, но съ наступленіемъ сумерекъ мнѣ кажется здѣсь можно сойти съ ума.

На слѣдующее утро они оставили Интерлакенъ и прямо направились въ Монтре.

Дафна, почти наизусть выучившая Бедеркера, воображала, что она знаетъ всю Швейцарію и была вдвойнѣ огорчена мыслью, что не можетъ отправиться въ Мюрренъ и Нергиле, не можетъ осмотрѣть глетчеровъ.

Но сэръ Вернонъ ни за что не соглашался ѣхать далѣе Монтре. Онъ и такъ уже считалъ, что принесъ достаточно жертвъ своимъ комфортомъ, для удовольствія младшей дочери.

— Я ненавижу передвиженіе и терпѣть не могу гостиницъ, говорилъ онъ, и теперь стремлюсь остановиться, наконецъ, въ своемъ собственномъ домѣ.

Послѣ этого замѣчанія не оставалось ничего болѣе.

Дафна вся предалась молчаливому созерцанію Туна, пока, наконецъ, онъ не скрылся у нея изъ глазъ, какъ привидѣніе въ голубомъ озерѣ.

— Мнѣ кажется, эти горы должны составить часть моей жизни говорила она. Я не въ состояніи перенести, что видѣла ихъ послѣдній разъ.

— Но вѣдь это только на нынѣшній годъ, отвѣчалъ Эдгаръ.

Онъ самъ не особенно любилъ горы, но готовъ былъ восхищаться всѣмъ, что нравилось Дафнѣ.

— Это уже рѣшено, что мы пріѣдемъ на будущій годъ. Что же касается Юнгфрау, то на нее также легко подняться, какъ на Брайтонскую возвышенность.

ГЛАВА XIV.
У нея не было никого, кому она могла бы повѣрить свое горе.

Они жили въ Монтре немного болѣе недѣли, а Дафнѣ уже казалось, что она прожила половину своей жизни на берегу чуднаго озера, глядя на вершину Dent-du-Midi, окруженную плодородными холмами, съ разсѣянными тамъ и сямъ красивыми шале.

Вилла, на которой они жили, была очаровательна, это былъ настоящій бѣлый замокъ, съ большими окнами, верандами, балконами, выкрашенная сверху до низу бѣлой краской, съ красной крышей; комнаты были красиво уставлены въ швейцарскомъ вкусѣ комодами, шкапчиками, канделябрами и мебелью во вкусѣ Людовика XIV, къ которымъ сэръ Вернонъ прибавилъ болѣе удобные будуарные стулья и табуретки, спеціально выписанные отъ женевскаго мебельщика, фотографіи въ бархатныхъ и слоновой кости рамахъ, книги, этажерки, приборъ для пяти часоваго чаю, все было привезено изъ Саутъ-Гиля и придавало комнатамъ домашній видъ. Множество цвѣтовъ, красиво разставленныхъ указывали на присутствіе Магдалины.

Прелестный садъ спускался къ сосѣднему озеру. Вообще домъ былъ почти совершенной дачей съ высокими комнатами. Цвѣтникъ былъ полонъ избранными цвѣтами, съ фонтаномъ по срединѣ.

У Дафны была своя лодка, въ которой она каталась по озеру при солнечномъ свѣтѣ. Въ уголкѣ былъ построенъ маленькій, лодочный сарай, почти рядомъ съ которымъ помѣщалась хорошенькая бесѣдка въ швейцарскомъ вкусѣ, въ которой можно было рисовать, читать, писать, пить чай.

Со времени ихъ переѣзда въ Монтре погода стояла цсе время отличная и Магдалина съ Дафной проводили большую часть жизни на воздухѣ. Они почти всегда были вмѣстѣ, такъ какъ Дафна рѣдко выходила безъ сестры. Она сдѣлалась удивительно начитанной, даже начала безконечное вязанье занавѣсъ, для украшенія своей будущей гостиной въ Гауксъярдѣ.

Напрасно Магдалина совѣтовала ей выбрать какую нибудь работу поменьше, Дафна не хотѣла и слышать ни о чемъ неграндіозномъ.

— Какъ вы думаете, былъ ли бы когда нибудь знаменитъ Хеопсъ, если бы онъ началъ строить маленькую пирамиду? говорила она. Если мнѣ не удастся связать эту громадную работу, то мнѣ никогда ничего не сдѣлать.

— Хорошо, моя милая, дѣлай, что тебѣ хочется, любезно отвѣчала Лина, только я боюсь, что твоя жизнь будетъ цѣлымъ рядомъ великихъ начинаній.

Дафна съ жаромъ принялась за свою работу. Если она не каталась по озеру, то не выпуская изъ рукъ своего вязанья, сидѣла у ногъ Лины, тогда какъ ея маленькіе пальчики быстро двигались и она казалась погруженной въ свое занятіе. Она просиживала за работой до послѣдней минуты предъ обѣдомъ, когда бросалась наскоро одѣваться и появлялась какъ разъ въ ту минуту, когда сэру Вернону докладывали, что обѣдъ поданъ.

Эдгаръ былъ въ восторгѣ, видя ее столъ занятой. Это казалось ему признакомъ начала любви къ домашней жизни.

— Мнѣ такъ пріятно видѣть, что вы работаете для нашего будущаго дома, сказалъ онъ однажды вечеромъ, сидя на табуретѣ у ея ногъ.

— Что такое? спросила она, глядя на него полуудивленнымъ взглядомъ, болѣе заинтересованная своей работой, чѣмъ своей будущей жизнью въ старинномъ варвикширскомъ домѣ. О! да, я надѣюсь, что я кончу во время. Но для меня скучно заглядывать далеко впередъ, тѣмъ болѣе, думая о будущемъ, я по неволѣ думаю о томъ, какъ еще много остается мнѣ моей работы.

— Въ такомъ случаѣ, начни лучше экранъ, сказала Лина, глядѣвшая чрезъ озеро на ландшафтъ.

— Ни за что въ свѣтѣ! вскричала Дафна. Я хочу быть постоянной. Но знаете, Эдгаръ, я боюсь, что вашей матушкѣ не понравится моя работа. У меня по занавѣсамъ разбросаны подсолнечники, а мистриссъ Тёрчиль принадлежитъ къ тому періоду взгляда на искусство, когда люди видѣли красоту только въ розахъ и лиліяхъ.

— Да, это правда, она не можетъ безъ ужаса думать о далеко прошедшихъ временахъ, сказалъ Эдгаръ.

— Въ этомъ случаѣ, я вполнѣ раздѣляю ея мнѣніе сказалъ Джеральдъ, сидѣвшій на деревенскомъ стулѣ и глядѣвшій на голубыя небеса, и на далекія горы. Я всегда благодарю провидѣніе, что родился именно теперь, а не триста лѣтъ тому назадъ.

— Въ моей жизни былъ періодъ, когда я еще не понимала всей прелести и красоты подсолнечниковъ, серьезно сказала Дафна. Было время, когда одна мысль ввести въ свою работу изображеніе подсолнечниковъ показалась бы мнѣ ужасной; но съ тѣхъ поръ, какъ я увидала картины Тадеса, я сдѣлалась другимъ существомъ и теперь вида подсолнечниковъ было бы для меня совершенно достаточно.

— Удивительно, какой у васъ древній, совершенно римскій вкусъ, лѣниво сказалъ Джеральдъ, я не сомнѣваюсь, что Помпея обожала подсолнечники, и увѣренъ, что эти цвѣты росли въ саду Мессалины, когда ея царственный супругъ явился такъ внезапно и немного разстроилъ гармонію вечера.

Жизнь, которую они всѣ вели въ Монтре, была немного бездѣятельна. Въ первую недѣлю Эдгаръ и Дафна взбирались на ближайшія горы, послѣ перваго ранняго завтрака. Но Дафнѣ скоро надоѣли ежеминутныя путешествія и она казалась совершенно довольной, оставаясь день дома.

— Погода удивительно дѣйствуетъ на меня, говорила она, или я совсѣмъ не такъ сильна, какъ кажусь. Я съ удовольствіемъ буду сидѣть въ саду и заниматься ничего-недѣланьемъ.

— Надѣюсь вы не хотите сказать, чтобъ вы были больны? вскричалъ Эдгаръ.

— Нѣтъ, я не хочу сказать, чтобъ я была больна, и у меня есть достаточно развлеченій. Я привязана къ моей лодкѣ, но эти горы надоѣли мнѣ до смерти.

— Какая разница со мной, съ упрекомъ отвѣчалъ Эдгаръ. Вашего общества мнѣ совершенно достаточно, чтобъ я былъ счастливъ.

— Въ такомъ случаѣ, вы можете пользоваться моимъ обществомъ, сколько вамъ угодно, въ саду или на озерѣ. О, Эдгаръ, дайте мнѣ ничего не дѣлать, пока я могу. Когда пріѣдетъ тетя Рода, намъ придется заниматься всевозможными экскурсіями, взбираться на всякій холмъ здѣсь въ окрестности.

— Я думалъ, что вы любите взбираться на горы.

— На горы, да, на Монбланъ, Маттергорнъ, Монрозъ или что нибудь въ этомъ родѣ, но не стоитъ даромъ терять энергіи, поднимаясь на жалкіе холмы. Такихъ достаточно у насъ въ Уэльсѣ. Къ тому же, мнѣ нужно отдохнуть ко времени пріѣзда тети Роды, прежде всего намъ, вѣроятно, придется отправиться въ Шильонъ.

— Я думалъ, что Шильонъ васъ интересуетъ.

— Да, въ воображеніи. Я люблю глядѣть издали на его сумрачный видъ и, переносясь мыслею въ средніе вѣка, проникать въ тюрьму въ обществѣ узниковъ; но осматривать замокъ въ обществѣ туристовъ, осматривать кольцо, къ которому былъ прикованъ Бониваръ, это такое занятіе, къ которому я чувствую положительное отвращеніе.

Мистриссъ Ферерсъ написала брату, что она всю жизнь мечтала увидать Швейцарію и, такъ какъ теперь представлялся такой удобный случай осуществить это желаніе, то она забрала себѣ въ голову пріѣхать въ Монтре.

«Это ужасный переѣздъ для существа, которое такъ мало путешествовало, писала она, такъ какъ вы знаете, дорогой Вернонъ, что моя привязанность къ Линѣ и забота о вашихъ интересахъ держали меня плѣнницей въ Саутъ-Гилѣ въ тѣ года, въ которые я естественно могла бы осмотрѣть все прекрасное въ этомъ лучшемъ изъ міровъ. Для меня ужасна одна мысль о переѣздѣ изъ Варвикшира къ женевскому озеру въ сопровожденіи одной горничной; но я чувствую, что не слѣдуетъ упускать такого рѣдкаго случая быть въ Швейцаріи съ дорогой Линой, который оставитъ во мнѣ необычайно прелестное воспоминаніе, которое не покинетъ меня всю жизнь. Я въ полномъ отчаяніи при мысли о томъ, что не могу надѣяться, чтобъ мой дорогой Мармадюкъ могъ проводить меня. Его здоровье и привычки не позволяютъ и думать объ этомъ. Поэтому я хотѣла бы знать, могу ли я воспользоваться вашимъ пребываніемъ въ Швейцаріи для осуществленія моей живѣйшей мечты. Я не буду васъ безпокоить. Я даже не прошу васъ принять меня подъ вашу кровлю, хотя, конечно, можетъ случиться, что у васъ есть въ вашемъ распоряженіи одна или двѣ пустыя комнаты, иначе вы можете устроить для меня и моей горничной помѣщеніе въ одномъ изъ тѣхъ пансіоновъ, о которыхъ я такъ много слышала, и я могу „проводить съ вами цѣлые дни, чувствуя, что я не стѣсняю васъ.“

— Что намъ дѣлать, Лина? спросилъ сэръ Вернонъ, когда его старшая дочь прочла ему это письмо. Ваша тетка страшно стѣснитъ насъ, но я полагаю, что все-таки она будетъ менѣе надоѣдать, если мы помѣстимъ ее не въ домѣ.

— У насъ есть три пустыхъ комнаты, сказала Лина, и было бы негостепріимно отвести ее въ отель, если она не очень стѣснитъ васъ, дорогой батюшка.

— О! конечно, она не будетъ стѣснять меня, сказалъ сэръ Вернонъ, объ этомъ я позабочусь.

— Въ такомъ случаѣ лучше будетъ написать ей и пригласить ее, чтобъ она остановилась у насъ.

— Пригласить ее? повторилъ сэръ Вернонъ. Кажется, она сама себя пригласила.

Письмо было написано и съ слѣдующей почтой пришелъ любезный отвѣтъ, въ которомъ сообщалось, что мистриссъ Ферерсъ уже сообщила о своемъ отъѣздѣ дорогому Мармадюку, который принялъ это извѣстіе лучше, чѣмъ можно было ожидать, и любезно согласился лишиться общества жены въ теченіе шести недѣль. Къ тому же, развѣ новѣйшіе англійскіе священники не должны, насколько возможно, подражать примѣру древнихъ христіанскихъ мучениковъ. Въ наше время нѣтъ пытокъ, но маленькія домашнія лишенія равняются нравственнымъ пыткамъ и закаляютъ характеръ.

— Тоддъ, сказалъ Мармадюкъ, самымъ заискивающимъ тономъ, вы должны особенно заботиться обо мнѣ, пока вашей госпожи не будетъ дома. Вы знаете, что я люблю, Тоддъ, и должны готовить всѣ мои любимыя кушанья.

Мистриссъ Ферерсъ явилась въ одно прекрасное утро, съ тремя громадными чемоданами, и множествомъ самыхъ новомодныхъ зонтиковъ. Она приняла необыкновенно измученный видъ послѣ своего путешествія и объявила, что ей кажется, будто она пріѣхала съ другаго конца свѣта.

— Пыль, жару и духоту, которыя я вынесла между Парижемъ и Дижономъ, я не въ состояніи хорошо описать вамъ, говорила она, опускаясь въ самое удобное изъ креселъ, которое ея орлиный взглядъ открылъ.

— Въ такомъ случаѣ, прошу васъ, не трудитесь, сказалъ Джеральдъ. Мы сами перенесли все это.

— Это было ужасно скучно, прошептала тетя Рода, которая въ дѣйствительности, въ своемъ сѣромъ кашемировомъ платьѣ и въ синемъ ватерпруфѣ, казалась, какъ будто сейчасъ только переодѣвшейся и никакъ не напоминала о жарѣ, пыли и духотѣ.

Она подкрѣпилась чаемъ и хлѣбомъ съ масломъ и оглядѣлась вокругъ, съ видомъ полнаго удовольствія.

— Здѣсь дѣйствительно очень мило, сказала она, но знаете, Швейцарія не настолько Швейцарія, насколько я ожидала ее найти.

— Вы говорите тоже, что и Дафна, сказала Магдалина.

— Въ какомъ смыслѣ? спросила тетя Рода, бросая взглядъ на Дафну, неподвижно сидѣвшую за столомъ.

Мистриссъ Ферерсъ, казалось, была немного раздосадована, что ея мысль совпала съ мыслью Дафны.

— Я полагаю, что это всегда такъ, сказала она, что мѣсто, о которомъ вы мечтали всю жизнь, которое вы рисовали себѣ самыми яркими красками, покажется въ дѣйствительности хуже, чѣмъ въ воображеніи. Какъ было непріятно услышать въ Женевѣ, что Монблана не видно уже нѣсколько недѣль.

— Вы были въ Фернеѣ? спросила Дафна. Не правда ли, тамъ очень мило?

— Моя дорогая Дафна, вы забываете, что я жена духовнаго лица, съ достоинствомъ сказала мистриссъ Ферерсъ. Неужели вы думаете, что я въ состояніи восхищаться жилищемъ человѣка, который смѣялся надъ религіей?

— Не надъ религіей, прошепталъ Джеральдъ, а надъ духовенствомъ.

— Но вѣдь вы же сами говорили, что интересуетесь Руссо, сказала Дафна. Мнѣ кажется, что между ними немного разницы.

— Невѣріе Вольтера гораздо сильнѣе, возразила мистриссъ Ферерсъ. Я никогда бы не въ состояніи была сказать Мармадюку, что посѣщала домъ всѣми признаннаго…

— Атеиста, договорилъ Джеральдъ.

Прижатая къ стѣнѣ, мистриссъ Ферерсъ принуждена была признаться, что никогда не читала ни строки ни Руссо, ни Вольтера, а была знакома съ этими двумя людьми только по словарю до такой степени смутно, что ихъ образы по временамъ сливались у нея въ головѣ.

Тетя Рода немного отдохнула послѣ путешествія, затѣмъ посмотрѣла, какъ содержимое чемодановъ было размѣщено по шкафамъ и комодамъ, и сейчасъ же занялась чтеніемъ Байрона. Она читала всѣмъ описаніе Женевскаго озера и Шильона до такой степени настойчиво, что это чтеніе превращалось въ мученье.

Она непремѣнно настаивала, чтобъ поѣхать въ Шильонъ на другой день послѣ пріѣзда, затѣмъ уговаривала Джеральда устроить экскурсію въ Эвіанъ, потомъ пожелала видѣть Шодронское ущелье. Сегодня она хотѣла ѣхать на пароходѣ въ Лозанну, на завтра — въ Веве. Она поминутно разсматривала путеводитель, избирая, куда пріятнѣе будетъ отправиться.

Сэръ Вернонъ, занимавшійся въ Монтре своими книгами и газетами, какъ дома, болѣе чѣмъ когда либо ставилъ свое счастіе въ зависимость отъ присутствія Лины. Не было сомнѣнія, что такая преданная, самоотверженная дочь, какъ она, не могла по цѣлымъ днямъ оставлять больного отца. Слѣдствіемъ этого было то, что Магдалина принимала мало участія въ экскурсіяхъ.

Что же касается Джеральда, то, не смотря на много разъ выражаемое имъ желаніе остаться дома, мистриссъ Ферерсъ требовала, чтобъ онъ непремѣнно отправлялся съ ними.

— Съ вами Бедекеръ, говорилъ онъ, и вамъ стоитъ только идти по указаннымъ имъ дорогамъ, чего же вамъ еще больше.

— По указаннымъ дорогамъ? съ негодованіемъ восклицала тетя Рода. Я убѣждена, что та тропинка, по которой вы насъ вели вчера, неизвѣстна ни одному путешественнику, къ тому же, я не въ состояніи ходить, уткнувшись носомъ въ путеводитель; что можетъ быть лучше, какъ имѣть съ собою человѣка, который все знаетъ и уже ранѣе видалъ? Какъ вы думаете, въ состояніи ли мы будемъ идти безъ него, Дафна? спросила она въ заключеніе, обращаясь къ своей младшей племянницѣ, съ которой со времени своего пріѣзда она была болѣе любезна.

— Я думаю, что мы можемъ отправиться безъ мистера Горинга, серьезно отвѣчала Дафна, не удостаивая Джеральда ни однимъ взглядомъ; она тщательно избѣгала всякихъ прямыхъ съ нимъ сношеній. Мы съ Эдгаромъ отлично познакомились съ Швейцаріей.

— Вы были когда нибудь въ Шодронскомъ ущеліи? спросила ее тетя Рода.

Дафна принуждена была сознаться, что это мѣсто ей неизвѣстно, но что она знаетъ ущелье по описанію.

— Такъ какъ же можете вы говорить такую безсмыслицу! вскричала тетя Рода, какую пользу можете вы съ Эдгаромъ оказать въ мѣстности, которой вы съ нимъ не видали ни разу въ жизни? Вы не можете знать ни лучшей дороги, по которой нужно идти туда, ни какъ возвращаться обратно. Мы всѣ вмѣстѣ ничего не смыслимъ въ опасностяхъ.

— И самъ Бедекеръ ничего не говоритъ объ опасностяхъ, сказала Дафна, глядя въ путеводитель.

— Бедекеръ не обращаетъ вниманія на опасности, возразила тетя Рода.

— Я думаю, что Лина желала бы, чтобъ мистеръ Горингъ время отъ времени оставался дома, сказала Дафна, тогда какъ Джеральдъ во время этого разговора ушелъ въ садъ. Не взять ли намъ съ собою гида?

— Я ненавижу гидовъ, отвѣчала тетка, которая знала, что эти проводники иностранцевъ стоятъ очень дорого, и боялась, чтобъ ей не пришлось платить. Джеральдъ можетъ отлично исполнять обязанности гида. Я знаю брата, онъ хочетъ, чтобъ Лина была цѣлые дни съ нимъ однимъ.

И такъ, мистеръ Горингъ всегда сопровождалъ ихъ и, казалось, нисколько не утомлялся, идя около тети Роды. Онъ отлично зналъ мѣстность и водилъ ихъ по совершенно безопаснымъ тропинкамъ, неизвѣстнымъ другимъ туристамъ. Онъ принужденъ былъ большую часть этихъ прогулокъ проводить съ тетей Родой и выслушивать множество ея серьезныхъ признаній.

Что же касается Дафны, то она была вѣрна своему жениху: гуляла съ нимъ, разговаривала съ нимъ. Она разговаривала о Гуксъярдѣ, о своей будущей тещѣ, о фермерахъ, о лошадяхъ, о собакахъ, объ охотѣ. Свой разговоръ она наводила обыкновенно на всевозможныя вещи, которыя наиболѣе, интересовали ея жениха и возвращалось домой настолько утомленной, что была рада просидѣть послѣ обѣда на верандѣ, лаская громадную сенбернардскую собаку по прозвищу Монкъ, громадное животное, жившее въ домѣ и привязавшееся къ Дафнѣ съ перваго дня пріѣзда.

Монкъ былъ спутникомъ Дафны очень часто во время катаній на лодкѣ, а когда она наслаждалась прелестью окружавшаго ландшафта, она любила быть тогда въ полномъ одиночествѣ.

— Мнѣ кажется, что для такого ребенка, какъ Дафна тяжело ѣздить безъ гребца, говорила мистриссъ Ферерсъ, глядя за лодкой, въ которой ѣхала Дафна. Вамъ извѣстно, Вернонъ, что озеро имѣетъ больше тысячи футовъ въ глубину.

— Я не думаю, чтобъ глубина воды дѣлала какую нибудь разницу, спокойно отвѣчалъ сэръ Вернонъ. Эвонъ достаточно глубокъ, чтобъ въ немъ можно было потонуть; но въ Варвикшррѣ, мы никогда не безпокоились о ея катаньяхъ, къ тому же, Тёрчиль увѣряетъ, что она вполнѣ хорошо управляетъ лодкой.

— Что же, если вы довольны, то и я также, сказала мистриссъ Ферерсъ, пожимая плечами, но я могу сказать только одно, что, если бы у меня была дочь, я не поощряла бы такихъ ея наклонностей, какъ катанье на лодкѣ. Во-первыхъ потому, что я всегда безпокоилась бы мыслью о тѣхъ опасностяхъ, которымъ она подвергается, а во-вторыхъ, потому, что смотрю на эту забаву, какъ на возмутительно-мужскую. Руки Дафны сдѣлались шире съ тѣхъ поръ, какъ она начала грести. Я была въ ужасѣ, когда увидала на дняхъ, что она носитъ перчатки шесть съ половиной.

Дафна любила проводить по нѣсколько часовъ на спокойномъ озерѣ, въ обществѣ одного Монка, предпочитая это катаніе путешествіямъ по мѣстамъ, указаннымъ путеводителемъ. Путешествія въ обществѣ Горинга и Эдгара были для нея страшно утомительны. Ей приходилось слишкомъ много слѣдить за собой; желаніе казаться веселой и счастливой истощало ее. Ей съ каждымъ разомъ становилось все труднѣе прогонять свои мысли и воспоминанія и самоотверженно предаваться наслажденію красотою и живописностью ландшафта. Для нея были настолько тяжелы попытки говорить съ Эдгаромъ, улыбаться ему, со страстью въ сердцѣ къ другому, что она начинала думать, что, рано или поздно, эта пытка сдѣлается смертельной.

— Неужели мнѣ придется жить такъ всегда? спрашивала она себя послѣ одного изъ безконечныхъ лѣтнихъ дней, которые она приводила или въ одной лодкѣ или въ одномъ экипажѣ съ Джеральдомъ Горингомъ, наслаждаясь тѣми же видами и мѣстами идя по однимъ и тѣмъ же опаснымъ пѣшеходнымъ мостикамъ. Неужели мнѣ вѣчно придется представляться вѣрной, любящей и счастливой въ то время, когда я несчастная измѣнница?

Горы и озеро начали терять для нея свое очарованіе; красоты природы уже не въ состояніи были заставить ее забыть все остальное. Вмѣсто того, чтобъ уменьшаться, ея любовь все усиливалась, тогда какъ развлеченія уменьшались. Она думала о самой себѣ и о своемъ горѣ и въ подземельѣ Шильона, также какъ въ страдфордской церкви. Чудное озеро, освѣщенное лучами заходящаго солнца, уже не было для нея той волшебной картиной, которая заставляла бы ее забыть все на свѣтѣ.

Задумчиво глядя на синюю воду, она предавалась полугорькой, полусладкой печали; горькой, потому что она знала, что ея жизнь пройдетъ вдали отъ Джеральда — сладкой, потому что она была увѣрена въ его любви. Онъ говорилъ ей объ ней каждый день, хотя она тщательно избѣгала всякихъ прямыхъ съ нимъ сношеній, но онъ говорилъ ей о своей любви, разговаривая съ другими, она читала эту любовь въ его взглядѣ. Любовь имѣетъ средства выражаться, несчастная любовь вырывается изъ души безсознательно, какъ благоуханіе цвѣтка.

Дафна была очень рада, когда неутомимый и ненасытный духъ тети Роды, казалось, немного успокоился, не потому, чтобы мистрисъ Ферерсъ утомилась прогулками, но потому, что она добросовѣстно осмотрѣла всякій уголокъ на довольно большомъ разстояніи отъ Монтре.

Въ глубинѣ души тетя Рода почти ненавидѣла знаменитое швейцарское озеро, такъ какъ оно было не въ модѣ, но она должна была имъ восхищаться; но, кромѣ озера и его окрестностей въ Швейцаріи было много хорошаго, а мистриссъ Ферерсъ употребляла всѣ усилія, чтобъ направить мысли своего брата къ Энгадину.

Она постоянно напоминала ему, насколько модные лондонскіе доктора хвалили образъ жизни и мягкій климатъ Энгадина.

— Нечего и думать ѣхать туда, сердито отвѣчалъ ей сэръ Вернонъ, неужели вы предполагаете, что я въ состояніи вынести теперь суточный переѣздъ?

— Совсѣмъ не суточный, а не болѣе, какъ четырнадцати-часовой, прошептала его сестра.

— Неужели вы думаете, что я въ состояніи ѣхать день и ночь? Положительная глупость совѣтовать такія вещи человѣку, слабому здоровьемъ.

— Если я говорю о путешествіи туда, то единственно въ виду вашего здоровья, Вернонъ; вы не можете отрицать, что докторъ Кавендишъ совѣтовалъ вамъ ѣхать въ Энгадинъ.

— Онъ совѣтовалъ ѣхать въ Энгадинъ просто потому, что это теперь самое модное мѣсто для богатыхъ людей. Всѣ доктора одинаковы. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ они посылали всѣхъ въ Египетъ, потомъ старались популяризировать Алжиръ. Право, можно подумать, что они получаютъ жалованье отъ желѣзныхъ дорогъ и пароходныхъ компаній. Вы положительно не имѣете понятія, какое неудобство составляетъ перемѣна квартиры. Здѣсь я устроился, насколько могъ, удобнѣе. Если бы мнѣ пришлось ѣхать въ Энгандинъ, то я взялъ бы съ собою только Дину и Джинмана, вы же должны были бы возвратиться съ Дафной домой и держать ее у себя до нашего возвращенія.

Это было совсѣмъ не то, что имѣла въ виду мистриссъ Ферерсъ. Одна мысль о томъ, что дѣла могли принять подобный оборотъ, привела ее въ ужасъ.

— Дорогой Вернонъ, вскричала она, если переѣздъ вамъ не нравится, то, конечно, было бы глупо предпринимать его!

— Я совершенно точно также думаю и прошу васъ, не будемъ говорить объ этомъ болѣе. Мнѣ очень жаль, что вамъ надоѣлъ Монтре.

— Надоѣлъ? — нѣтъ, здѣсь очаровательно, можетъ быть, немного скучно, но, во всякомъ случаѣ, очень мило.

Послѣ этого мистриссъ Ферерсъ не говорила ни слова объ Энгадинѣ и проводила цѣлые дни, спокойно сидя дома, читая въ саду романы или стихи.

Дафна и Монкъ проводили цѣлые дни на водѣ.

Такимъ образомъ прошло нѣсколько времени, пока тетю Роду не осѣнила счастливая мысль.

Въ одно прекрасное утро она открыла, что Лина имѣетъ удивительно измученный и скучный видъ, и обратила на это вниманіе брата.

— Я не хочу пугать васъ, Вернонъ, сказала она, когда они вмѣстѣ сидѣли за предъобѣденнымъ чаемъ, но мнѣ кажется, что Линѣ слѣдовало бы, хотя не надолго, оставить эту однообразную долину, иначе она серьезно захвораетъ.

— Прошу васъ, не говорите этого. Увѣряю васъ, тетя Рода, я совсѣмъ здорова, отвѣчала Магдалина, поднимая голову отъ чашки.

— Дорогая Лина, вы одно изъ тѣхъ самоотверженныхъ существъ, которыя увѣряютъ, что она здоровы даже тогда, когда они больны серьезно, возразила мистриссъ Ферерсъ, съ такимъ видомъ, какъ будто знаетъ о Линѣ болѣе, чѣмъ сама Лина. Вы слабѣете, вамъ положительно необходимъ горный воздухъ. Не всѣ родились саламандрами, продолжала она, искоса бросая взглядъ на Дафну, которая сидѣла, освѣщенная яркимъ солнцемъ, а для всѣхъ, кромѣ саламандръ, здѣшняя мѣстность положительно невыносима въ послѣдніе три дня, и только моя нѣжная любовь къ вамъ останавливаетъ меня отъ желанія бѣжать отъ этой пыли и жары въ Варвикширъ.

Сэръ Вернонъ невольно поглядѣлъ на свою любимую дочь. Въ послѣднее время онъ постоянно удерживалъ ее около себя въ то время, когда другіе пользовались прохладнымъ воздухомъ озера или же поднимались въ болѣе свѣжую атмосферу горъ, и теперь, ему невольно пришло въ голову, что его эгоизмъ могъ повредить здоровью Лины. Конечно, Рода пугалась изъ-за пустяковъ, она принадлежала къ числу людей, которые постоянно любятъ безпокоить своихъ ближнихъ и поднимать тревогу изъ за всего, но нельзя было отрицать, что Магдалина дѣйствительно блѣдна и утомлена. У нея былъ измученный видъ и ея красота много потеряла въ своей свѣжести.

— Да, дѣйствительно, у Лины не совсѣмъ здоровый видъ, сказалъ сэръ Вернонъ, нѣжно глядя на дочь, что необходимо сдѣлать для тебя, моя дорогая?

— Ничего, отвѣчала Лина съ нѣжной улыбкой. Для меня ничего не нужно.

— Ты говорила мнѣ сегодня утромъ, что не спала прошлую ночь, сказала мистриссъ Ферерсъ.

— Ночью было очень жарко, возразила Лина, раздраженная любезностью тетки.

— Послушайте, Вернонъ, сказала Рода, обращаясь къ брату, вамъ слѣдовало бы отправить вашихъ дочерей въ Гліонъ. Тамъ есть очень хорошенькая гостиница. Нѣсколько дней, проведенныхъ въ горномъ воздухѣ, окажутъ удивительную пользу Линѣ.

— Хочешь ѣхать, моя дорогая? заботливо спросилъ сэръ Вернонъ.

— Съ удовольствіемъ, если вы поѣдете съ нами, отвѣчала дочь, но я не хочу оставлять васъ.

— Не думай обо мнѣ, Лина, я отлично проживу здѣсь одинъ нѣсколько дней, настолько хорошо, насколько могу безъ тебя.

— Я думаю, что трехъ или четырехъ дней будетъ совершенно достаточно, сказала мистриссъ Ферерсъ, довольная, что наконецъ достигла своего. Мы увидимъ въ четыре дня все, что только можно тамъ увидать.

— Въ такомъ случаѣ, отлично, отправляйтесь хоть завтра же; мнѣ кажется, лучше отправить впередъ Джинмана, чтобъ онъ приготовилъ вамъ помѣщеніе. Сегодня понедѣльникъ. Я думаю, что, если вы поѣдете завтра, то можете вернуться домой въ пятницу.

— Конечно, три дня въ этомъ восхитительномъ воздухѣ достаточно для поправленія здоровья Лины, отвѣчала мистриссъ Ферерсъ, внутренно убѣжденная, что въ три дня она вполнѣ насладится удобствами хорошаго отеля и живописными окрестностями.

— Я хотѣла бы, чтобъ вы поѣхали съ нами, папа, сказала Магдалина.

— Дорогая моя, неужели ты думаешь, что для меня будетъ полезно таскать мои старыя кости по горамъ? Я гораздо лучше предпочитаю остаться здѣсь. Молодые люди, вѣроятно, отправятся съ вами.

— Если вы позволите, сэръ, отвѣчалъ Эдгаръ.

Джеральдъ Горингъ не отвѣчалъ ни слова, но всѣ считали, что онъ также поѣдетъ, потому что онъ и Магдалина должны были быть неразлучны до тѣхъ поръ, пока неразрывныя цѣпи не соединятъ ихъ на вѣки.

ГЛАВА XV.
Я могла бы жить въ мирѣ, если бы меня не трогали.

По прошествіи трехъ дней, проведенныхъ въ удобномъ отелѣ въ горахъ, Магдалина выглядѣла гораздо свѣжѣе, что доказывало проницательность и удивительную мудрость мистриссъ Ферерсъ.

Былъ одинъ изъ лучшихъ дней всего лѣта. Жара нисколько не умѣрялась слабымъ вѣтеркомъ, который слегка развѣвалъ волосы Дафны, тихо гулявшей по саду.

Это былъ такой день, въ который бѣлое платье представляется единственнымъ возможнымъ костюмомъ, и Дафна съ Линой были одѣты въ бѣлое.

День былъ не такой, въ какой можно было бы подниматься въ горы или предпринимать вообще какія либо экскурсіи, въ чемъ принуждена была сознаться даже тетя Рода.

— Вы, кажется, занимаетесь съ меньшимъ усердіемъ вашей работой, Дафна? сказалъ Эдгаръ, сидя у могъ своей возлюбленной на низенькой скамеечкѣ, опершись подбородкомъ на колѣни, въ костюмѣ изъ свѣтлосѣраго альпага и шляпѣ панама.

Это былъ неособенно красивый костюмъ и мистеръ Тёрчиль не принадлежалъ къ числу людей, которые имѣютъ красивый видъ въ необычайныхъ костюмахъ.

— Погода слишкомъ жарка для работы.

— Я боюсь, что ваша работа никогда не кончится.

— О! нѣтъ! вы ошибаетесь, отвѣчала Дафна. Я кончу, во что бы то ни стало. Можетъ быть, въ то время, когда это случится, я буду уже старой женщиной, но я рѣшилась ни за что не отступать. Лина говоритъ, что моя жизнь вся пройдетъ въ попыткахъ и начинаніяхъ, но я хочу доказать ей противное. Триста пятьдесятъ одинъ съ четвертью подсолнечникъ будутъ сдѣланы. Прошу васъ, начните чтеніе и постарайтесь быть немного драматичнѣе и менѣе монотонны.

— Я плохой чтецъ, сказалъ Эдгаръ, какъ бы извиняясь, но я думаю, что все-таки я лучше читалъ бы то, что я понимаю. Что же касается Броунинга, то онъ очень теменъ.

— Я сильно боюсь, что у васъ совершенно не поэтическій умъ. Сколько мнѣ кажется, вы ничего не поняли изъ Аталанты, которую вы были такъ добры, прочли намъ вчера?

— Я самъ боюсь того же, откровенно сознался сквайръ Гауксъярда, новѣйшая поэзія очень трудна. Я вполнѣ понимаю Шекспира, Поппе и Байрона, но долженъ сознаться, что Вордсвортъ выше меня. Его мысли достаточно ясны, но я не могу открыть его красотъ.

— Это просто потому, что ваше поэтическое развитіе остановилось на той точкѣ, на которой вы были, когда оставили Регби, но я хочу, чтобъ вы научились цѣнить Теннисона и Броунинга. Поэтому, прошу васъ, начинайте.

— По моему мнѣнію, Дафна, замѣтила тетя Рода, съ видомъ предсказательницы, для уравновѣшиванія вашего ума, вамъ слѣдовало бы читать по очереди прозу и стихи. Хорошее, серьезное чтеніе заставило бы васъ думать правильнѣе и лучше выражаться.

— Я думаю, что я говорю, какъ птицы поютъ, отвѣчала Дафна.

— Привычка думать серьезно весьма похвальна, и я надѣюсь, что вы со временемъ поіобрѣтете ее, когда будете хозяйкой собственнаго дома, а не то мнѣ будетъ очень жаль вашего будущаго мужа.

— Прошу васъ, пожалуйста, не жалѣйте меня, мистрисъ Ферерсъ, рѣзко возразилъ Эдгаръ, всегда раздражавшійся при малѣйшемъ неодобреніи Дафны. Я вполнѣ доволенъ своей судьбою и не нуждаюсь ни въ чьемъ сожалѣніи.

— Въ настоящее время это такъ, со вздохомъ сказала тетя Рода, но я все-таки надѣюсь, что Дафна измѣнится, прежде чѣмъ сдѣлается вашей женою.

— Если вы не начнете сейчасъ же читать, шепнула Дафна, наклоняясь къ уху Эдгара, то я постараюсь какъ можно скорѣе сдѣлаться такой же почтенной особой, какъ тетя Рода.

Эдгаръ въ то же мгновеніе погрузился въ чтеніе Броунинга.

Они провели цѣлый день въ лѣсу и завтракали подъ тѣнью деревьевъ. Молодые люди устроили завтракъ съ помощью Мовзеръ. Они принесли хлѣбъ, мясо, страсбургскій пирогъ, плоды, бутылку бордо, бутылку бѣлаго швейцарскаго вина и, конечно, неизбѣжный медъ.

Даже тетя Рода согласилась, что подобный пикникъ былъ пріятнымъ разнообразіемъ послѣ домашняго комфорта арденскаго дома ректора.

— Я надѣюсь, что у моего дорогаго ректора такой же хорошій аппетитъ, какъ теперь у меня, прошептала тетя Рода, немного утоливъ аппетитъ, раздраженный чистымъ воздухомъ.

— Я надѣюсь, вы отдадите справедливость ветчинѣ, сказалъ Джеральдъ глядя на Дафну, сидѣвшую рядомъ съ Эдгаромъ. Я припоминаю одинъ пикникъ въ лѣсу, на которомъ присутствовала половина курицы. Мои хозяйки воображали, что я отчаянно голоденъ, и были почти въ отчаяніи, что я отказался отъ древней курицы.

Дафна глядѣла въ тарелку, но слабая улыбка мелькнула у нея на губахъ.

Они съ Джеральдомъ цѣлый день глядѣли другъ на друга изъ за деревьевъ и Мовзеръ, прислужившая участникамъ пикника, увидала многозначительный взглядъ Джеральда и отвѣтную улыбку Дафны, точно также какъ она видѣла многое въ Саутъ-Гилѣ, такъ какъ почти ничто не ускользало отъ ея наблюдательныхъ глазъ.

— Опять за старыя штуки, сказала она себѣ, но Дженъ Мовзеръ наблюдаетъ за вами и всѣ ваши хитрости не удадутся, думала она.

Послѣ завтрака всѣ сидѣли, ничего не дѣлая, лѣниво глядя на далекое озеро, лежавшее у нихъ подъ ногами.

Наконецъ, жаркій день смѣнился тихимъ вечеромъ. Тетя Рода, позавтракавшая болѣе, чѣмъ другіе, не могла устоять противъ сонливости. Зонтикъ выскользнулъ у нея изъ рукъ, она тихо опустила голову на спинку кресла и заснула крѣпкимъ сномъ.

Дафна сидѣла недалеко отъ тетки, занимаясь своими подсолнечниками, чистосердечно утомленная этой работой и совершенно подавленная сознаніемъ трехсотъ пятидесяти одного подсолнечника, которые слѣдовало сдѣлать.

— Это настоящая египетская работа, со вздохомъ прошептала она. Она слишкомъ однообразна, чтобъ говорить воображенію.

Эдгаръ, сидѣвшій у ногъ своей возлюбленной, заснулъ, также какъ тетя Рода. Джеральдъ и Магдалина поднялись на болѣе возвышенное мѣсто.

Подсолнечникъ, который оканчивала Дафна, казался ей самымъ раздражающимъ изъ всѣхъ. Она совершенно теряла терпѣніе и, наконецъ, сердито бросила работу.

— Развѣ возможно работать въ такой удушливый день, вскричала она, съ досадой глядя на озеро, окруженное городами и деревнями, садами и виноградниками.

Она глядѣла сердито даже на живописный Шильонъ и на спокойно возвышавшейся предъ нею Dent-du-Midi, съ окружающими его подножіе зеленѣющими холмами. Затѣмъ, оглядѣвъ весь ландшафтъ сердитымъ взглядомъ, не понимавшимъ въ эту минуту его красоты, она поглядѣла на сидѣвшаго у ея ногъ своего вѣрнаго возлюбленнаго, покойно спящаго.

— Глупецъ! прошептала она про себя. Ослѣпленный глупецъ! Онъ добръ. Да, я знаю, что онъ добръ, и стараюсь всѣми силами заслужить эту доброту. Но, Боже мой! какъ я устала!.. устала, устала!..

Оставивъ работу, она встала и пошла впередъ, не сознавая, куда идетъ и зачѣмъ, подгоняемая только волненіемъ своего ума, которое заставляло ее желать физическаго утомленія, чтобъ заглушить тяжелыя мысли.

Она шла по извилистой тропинкѣ, поднимавшейся вверхъ, около часа, не зная и не думая, куда заведетъ ее эта тропинка. Сѣрыя гранитныя вершины скалъ виднѣлись предъ нею все, въ томъ же разстояніи; казалось, что она можетъ идти цѣлый день и все-таки не приблизиться къ желаемой цѣли.

— Она также далека, какъ счастіе или довольство собою, подумала Дафна, достигнуть ее можно только въ мечтахъ.

Она остановилась и поглядѣла на часы, чувствуя, что пора вернуться въ семейный кругъ. Было уже болѣе пяти часовъ, а обѣдали въ семь. Тогда она начала обратный путь, идя тихими шагами, не поднимая глазъ. Она была совершенно погружена въ свои мысли, какъ вдругъ ея имя было произнесено единственнымъ голосомъ, который имѣлъ власть заставить задрожать ея сердце.

— Дафна!

Она подняла глаза и увидала Джеральда Горинга, сидѣвшаго на упавшемъ стволѣ ели и курившаго. Онъ бросилъ папироску и пошелъ къ ней на встрѣчу.

— Здравствуйте, сказала она небрежнымъ тономъ, я спѣшу къ обѣду.

Онъ взялъ ее за руку и рѣшительно притянулъ къ себѣ.

— Вамъ не удастся такъ легко убѣжать отъ меня, сказалъ онъ, поблѣднѣвъ отъ волненія. Нѣтъ, мы съ вами должны переговорить… Что я вамъ сдѣлалъ, что вы рѣшились обращаться со мною такъ, какъ обращаетесь въ послѣдніе мѣсяцы?.. Вы думаете, что можете излѣчить меня отъ моего безумія, излѣчить молчаніемъ и недовольными взглядами?.. Вы думаете, что я могу забыть васъ и снова сдѣлаться такимъ человѣкомъ, какимъ былъ, пока не полюбилъ васъ, Дафна? Вы должны были бы лучше знать меня. Вы зажгли въ моей крови огонь, который вы однѣ можете погасить… Вы влили мнѣ въ жилы ядъ, противъ котораго у васъ, у одной, есть противоядіе. Неужели вы откажете мнѣ въ бальзамѣ, который можетъ излѣчить мою рану?.. въ бальзамѣ, который имѣете только вы однѣ?

Дафна глядѣла на него, также сильно поблѣднѣвъ, но не опуская глазъ.

— Я все сказала вамъ въ письмѣ, тихо отвѣчала она, и никогда не отступлюсь отъ моихъ словъ.

— Никогда не отступитесь?… дико вскричалъ онъ. Вы каменная. Я ошибался въ васъ! Но сегодня я нарочно ждалъ васъ на этой дорогѣ. Этому надо положить конецъ, такъ какъ я знаю, что вы любите меня?.. Да, любите, любите!.. Я зналъ это почти съ той минуты, когда вернулся въ Саутъ-Гиль и увидалъ, какъ поблѣднѣли ваши щеки, когда вы узнали меня. Мнѣ хотѣлось посмотрѣть, какъ долго продолжится эта драма самопожертвованія, какъ долго вы будете отрицать любовь и насиловать свою природу. Я ждалъ слишкомъ долго, Дафна. Испытаніе было слишкомъ тяжело. Ваши нѣжныя ножки поранены тяжелыми терніями на пути самопожертвованія. Терпѣніе вашего Апполона пришло къ концу… Моя возлюбленная, мы не можемъ жить другъ безъ друга. Весь остальной міръ кажется намъ пустымъ и холоднымъ, тогда какъ всѣ чувства въ нашихъ сердцахъ вполнѣ согласны… положимъ всему этому конецъ, Дафна!.. Положимъ конецъ этой жизни, полной притворства. Пойдемъ со мною, моя дорогая. Бѣги со мною!.. Бѣги сію же минуту, пока ни одинъ изъ насъ еще не раскаялся!.. Мы можемъ обвѣнчаться завтра утромъ, въ Женевѣ. Въ этомъ пуританскомъ городѣ, все это легко устроить. Идемъ со мной, моя дорогая!.. Я буду уважать твою честь и чистоту также, какъ если бы ты была окружена сотней сторожей…Неужели ты думаешь, что для кого нибудь изъ насъ жизнь, полная лицемѣрія, можетъ принести счастіе?.. Что возможно подавить лучшее, чистѣйшее чувство двухъ любящихъ сердецъ…

Онъ привлекъ ее къ себѣ на грудь.

Лежа въ первый разъ въ жизни въ объятіяхъ возлюбленнаго, она глядѣла ему въ глаза, страстный блескъ которыхъ зажигалъ въ ея душѣ божественный огонь. Ей казалось, что человѣкъ, прижимавшій ее къ своей груди, былъ юный греческій богъ, сверкающій молодостью и безсмертной красотой.

— Дафна, согласна ли ты быть моей женой?

— Я не могу отвѣчать на этотъ вопросъ теперь, откровенно сказала она, послѣ минутнаго молчанія. Вы должны дать мнѣ время подумать… А теперь, отпустите меня сію же минуту. Я должна скорѣе идти въ гостиницу.

— Какъ! въ ту минуту, когда я въ первый разъ въ жизни держу тебя въ моихъ объятіяхъ!.. О! Дафна, если бы ты знала, какъ часто мечталъ я объ этомъ… Что такое? прибавилъ онъ, когда она вдругъ стала вырватся изъ его объятій. Какъ!.. ты отказываешь мнѣ въ одномъ поцѣлуѣ въ торжественную минуту нашего союза!.. О! это слишкомъ жестоко!..

— Завтрашній день рѣшитъ нашу судьбу, сказала она. Сжальтесь надо мною!.. И если вы джентльмэнъ, то отпустите меня.

Его руки опустились.

Она была свободна.

— Вамъ не было надобности говорить этого, сказалъ онъ. Вы можете идти однѣ, если хотите, хотя я предпочелъ бы идти вмѣстѣ съ вами въ отель. Я оставилъ вашу сестру, — казалось, что ему трудно было произнести имя Лины, — въ саду, прежде чѣмъ пришелъ сюда. Я думалъ, что вы здѣсь съ вашимъ вѣрнымъ женихомъ… Вы сказали, что завтрашній день рѣшитъ нашу судьбу. Я не могу знать, почему вы колеблетесь и откладываете ваше рѣшеніе. Я знаю, что вы любите меня также горячо, какъ я люблю васъ и что ни одинъ изъ насъ никогда не будетъ любить никого другаго. Обѣщайте мнѣ, прежде чѣмъ мы разстанемся, только одно, обѣщайте мнѣ, что вы покончите эту тяжелую насмѣшку, вашу помолвку съ человѣкомъ, которому вы никогда не можете принадлежать, котораго вы презираете…

— Я его не презираю, это слишкомъ жестокія слова; но я обѣщаю вамъ, что никогда не буду женою Эдгара Тёрчиля.

— Не теряя времени, скажите ему это. У меня кровь кипитъ и сердце бьется сильнѣе, когда я вижу, какъ онъ дотрогивается до вашей руки… Благодареніе Богу! онъ бережетъ свои поцѣлуи для тѣхъ минутъ, когда вы остаетесь одни.

— Онъ ни разу въ жизни не поцѣловалъ меня, сказала Дафна, качая головой и сильно краснѣя.

— Благодарю за это Бога.

— Прощайте, сказала она, глядя на него съ выраженіемъ нѣжности и любви, боровшихся съ отчаяніемъ.

— Дафна, сказалъ онъ, вы очень жестоки ко мнѣ. Я люблю васъ горячо и слѣпо. Я не бросался къ вашимъ ногамъ, не проливалъ женскихъ слезъ, но я все-таки скажу вамъ, что вы разбили мое сердце.

— Все это глупости, сказала Дафна, блѣдная, но спокойная. Все это безуміе и глупость отъ начала до конца. Къ чему жертвовать мнѣ моей честью и уваженіемъ къ самой себѣ, чтобъ вознаградить слѣпую, безумную любовь. Я люблю мою сестру, точно также какъ и она любитъ меня, лучшею и болѣе вѣрною любовью, чѣмъ когда либо буду чувствовать къ вамъ, хотя бы была вашей женою двадцать пять лѣтъ, хотя бы мы дожили до серебряной свадьбы.

Не смотря на свое отчаяніе, она невольно улыбнулась при мысли о невозможной картинѣ себя и Джеральда Горинга, превратившихся въ стариковъ, празднующихъ серебряную свадьбу.

— Отчего вы не хотите, чтобъ прошлое было прошлымъ, не хотите забыть, что вы были настолько безумны, что полюбили…

— Забыть?.. Да, еслибы я могъ это сдѣлать! Я готовъ былъ бы вырвать изъ груди сердце… Но нѣтъ, Дафна, я не могу забыть… никогда!.. Не могу возвратиться къ прежней, спокойной любви… Это не была любовь, это была привязанность… дружба, уваженіе, но не любовь. Я никогда не зналъ, что такое любовь, до тѣхъ поръ, пока не узналъ васъ…

— Прощайте, сказала она, замѣчая, что подобные аргументы могутъ повести далеко.

Да, для нея было горько и въ тоже время пріятно слышать, что онъ ее любитъ. Быть съ нимъ одной въ молчаливомъ лѣсу, знать, что его сердце, умъ и душа, принадлежатъ только ей, слышать, какъ онъ предлагаетъ пожертвовать для нея своей честью и добрымъ именемъ, такъ какъ что скажетъ о немъ свѣтъ, когда онъ броситъ Магдалину и убѣжитъ съ ея сестрой!

Ея сердце наполнилось невыразимой гордостью при мысли о побѣдѣ надъ человѣкомъ, которому такъ беззавѣтно отдалось ея юное сердце въ такой же лѣтній день, два года тому назадъ, надъ человѣкомъ, который, казалось, такъ часто сердился на нее или глядѣлъ на нее, какъ на предметъ для насмѣшки, какъ было въ первое время ихъ знакомства въ Саутъ-Гилѣ. Теперь онъ былъ у ея ногъ, она могла сдѣлать изъ него своего раба. Ея сердце билось отъ счастія и сознанія его любви, но мысль о сестрѣ была для нея выше ея собственнаго счастія и эта мысль дѣлала ея сердце тверже гранита, по которому она шла.

Нѣсколько мгновеній она молча глядѣла на Джеральда со странной, почти трагичной, улыбкой, которая придавала ея оживленному лицу почти вдохновенный видъ.

Одной рукой она дотронулась до жемчужняго ожерелья, подарка Лины на новый годъ. Это былъ ея талисманъ.

— Пожмемъ другъ другу руки, сказала она, и разстанемся друзьями.

— Друзьями?.. съ гнѣвомъ повторилъ онъ. Развѣ я вашъ другъ? — Я вашъ рабъ.

Онъ взялъ ея руку, поднесъ къ губамъ, затѣмъ опустилъ, не говоря ни слова.

Улыбка исчезла у нея съ лица, когда она отвернулась отъ него.

Когда она исчезла, Джеральдъ быстро всталъ и началъ спускаться по почти отвѣсной тропинкѣ.

ГЛАВА XVI.
Ты должна умереть отъ любви, а не отъ ненависти.

Когда Дафна и Джеральдъ разстались, изъ за деревьевъ показалась третья фигура въ узкомъ платьѣ, старинныхъ башмакахъ и чепчикѣ, какіе были въ модѣ тридцать лѣтъ тому назадъ.

Эта античная фигура принадлежала Дженъ Мовзеръ, которая держала въ рукахъ маленькую корзинку съ лѣсной земляникой.

Послѣ завтрака, она подсматривала за Дафной и не выпускала ея изъ виду. Она видѣла, какъ встрѣтилась Дафна съ Джеральдомъ и слышала большую часть ихъ разговора. Она заранѣе знала и предвидѣла это!

— Я знала, что къ этому придетъ, прошептала она, и очень рада, что имѣю въ рукахъ средство разстроить ихъ шашни. О! моя бѣдная миссъ Магдалина! Какую змѣю отогрѣли вы у себя на груди. Эта притворщица притворяется, будто отталкиваетъ его отъ себя, а между тѣмъ, только еще болѣе привязываетъ жъ себѣ. Она хочетъ бѣжать съ нимъ завтра, чтобы тайно обвѣнчаться бъ Женевѣ, но я не допущу этого: Я выведу ихъ на Божій свѣтъ, Дженъ Мовзоръ уличитъ измѣнниковъ.

Маленькая корзинка дрожала въ рукахъ миссъ Мовзеръ, когда она быстро шла къ отелю.

— Я передамъ ихъ низости сэру Вернону, говорила Мовзеръ, и если у него есть сердце, то онъ раздавитъ эту золотоволосую змѣю.

Ненавидя Дафну со дня ея рожденія, Мовзеръ испытывала теперь добродѣтельную радость, сознаніе чистой совѣсти, при мысли, что Дафна оправдала ея нелюбовь. Для нея было бы положительнымъ огорченіемъ, если бы дѣвушка кончила хорошо; но видѣть подтвержденіе своихъ взглядовъ въ дурномъ поведеніи дѣвушки, служило для нея большимъ утѣшеніемъ въ той печали, которую она испытывала изъ за своей любимой госпожи. Она не подозрѣвала, что открытіе, которое она сдѣлаетъ, положитъ конецъ помолвкѣ Магдалины.

По ея мнѣнію, сэръ Вернонъ, узнавъ, въ чемъ дѣло, долженъ былъ выгнать младшую дочь изъ дома и принудить Джеральда жениться. Она не имѣла ни малѣйшаго понятія о тѣхъ нѣжныхъ чувствахъ, которыя служатъ основаніемъ брака. Ей казалось, что, если мужчина дѣлалъ предложеніе дѣвушкѣ, то онъ, во что бы то ни стало, даже насильно, долженъ исполнить свое обѣщаніе.

Когда наступило семь часовъ, въ которые происходилъ обѣдъ за табль-д`отомъ, Дафна лежала у себя въ комнатѣ съ сильнѣйшей головной болью. Мистера Горинга не было видно. Только тетя Рода, Магдалина и Эдгаръ занимали свои обычныя мѣста въ концѣ длиннаго стола.

Предъ самымъ обѣдомъ, одна изъ горничныхъ принесла Магдалинѣ коротенькую записку Дафны:

„Я сдѣлала большую, большую прогулку и у меня страшно разболѣлась голова отъ жары. Прошу тебя, позволь мнѣ не приходить къ обѣду. Я лучше выпью чаю у себя въ комнатѣ“.

— Эта сумасшедшая дѣвушка ушла слишкомъ далеко для своихъ силъ, сказала мистриссъ Ферерсъ. Она вѣчно дѣлаетъ крайности. Но что случилось съ мистеромъ Горингомъ? Можетъ быть, онъ также черезъ-чуръ много гулялъ?

— Не думаю, улыбаясь отвѣчала Лина. Мы гуляли съ нимъ вмѣстѣ недалеко отъ отеля до четырехъ часовъ. Я не думаю, чтобы съ тѣхъ поръ онъ успѣлъ сдѣлать большую прогулку.

— Такъ почему же онъ не пришелъ къ обѣду?

Этотъ вопросъ остался безъ отвѣта. Они могли только догадываться о причинахъ его отсутствія. Никто не видѣлъ его съ тѣхъ поръ, какъ онъ разстался съ Магдалиной. Можетъ быть, онъ отправился въ Веве, можетъ быть, въ Монтре, и не разсчиталъ разстоянія и времени, которое необходимо для путешествія туда и обратно.

Каждый разъ, когда дверь отворялась, Магдалина невольно бросала на нее взглядъ, думая, что это возвращается Джеральдъ.

Эдгаръ былъ не въ духѣ, вслѣдствіе отсутствія Дафны. Мистриссъ Ферерсъ была измучена жаромъ и начинала понимать, что швейцарскіе ландшафты могутъ, наконецъ, утомить.

— Мнѣ ужасно досадно, что я задремалъ и позволилъ Дафнѣ уйти одной, сказалъ Эдгаръ, машинально накладывая себѣ на тарелку разныя кушанья.

— Я не понимаю, почему вы можете досадовать на себя за то, что Дафна поступаетъ неосновательно, отвѣчала тетя Рода довольно ѣдко. Сегодня былъ такой день, въ который каждый можетъ заснуть. Даже я на нѣсколько минутъ закрывала глаза.

Если бы мистриссъ Ферерсъ созналась, что она крѣпко проспала около полутора часа, то она была бы ближе къ истинѣ.

Обѣдъ кончился и былъ поданъ десертъ, а о Джеральдѣ не было ни слуху, ни духу.

Эдгаръ вышелъ въ корридоръ и постучался у дверей Дафны, чтобъ узнать, не нужно ли ей чего нибудь.

Она отвѣчала самымъ утомленнымъ голосомъ:

— Благодарю васъ, нѣтъ. Прошу васъ не безпокойтесь обо мнѣ. Подите погулять съ Линой.

— Не думаете ли, что вамъ принесло бы пользу выдти въ садъ? Вечеръ довольно прохладный.

— Я не могу поднять голову съ подушки.

— Въ такомъ случаѣ, вы не будете въ состояніи отправиться завтра утромъ въ Монтре. Намъ лучше будетъ отложить путешествіе.

— Ни подъ какимъ видомъ! Завтра я навѣрное совсѣмъ поправлюсь. Это только головная боль. Прошу васъ, ступайте и проводите время, какъ можно веселѣе.

— Какъ будто я могу веселиться безъ васъ. Спокойной ночи, моя дорогая. Да благословитъ васъ Богъ.

— Спокойной ночи, отвѣчалъ утомленный голосъ, и Эдгаръ печально удалился.

Что значила для него жизнь безъ нея? Ровно ничего. Онъ жилъ только для того, чтобъ доставлять ей удовольствія, жилъ только любовью къ ней.

Онъ вышелъ въ садъ съ самымъ огорченнымъ видомъ и присоединился къ Линѣ, сидѣвшей на терасѣ, съ которой былъ прелестный видъ на долину и холмы.

Но Лина также была не веселѣе Эдгара. Она начинала сильно безпокоиться отсутствіемъ Джеральда.

— Какъ вы думаете, съ нимъ ничего не случилось? нерѣшительно прошептала она.

— Неужели вы думаете, что онъ могъ упасть въ пропасть? Это едва ли возможно. Такой человѣкъ, какъ онъ, взбиравшійся на Монбланъ и Юнгфрау, конечно, не можетъ подвергаться опасности на этихъ холмахъ. Я думаю, что самое большое несчастіе, которое съ нимъ случилось, это то, что онъ пропустилъ обѣдъ.

Они сидѣли въ саду до тѣхъ поръ, пока долина и озеро не покрылись мракомъ и луна не вышла изъ-за деревьевъ. Тогда Лина услышала знакомый ей теноръ, который напѣвалъ La donna е mobile. Голосъ все приближался и, наконецъ, пѣвецъ появился на терасѣ.

Магдалина встала къ нему на встрѣчу.

— Дорогой Джеральдъ, я очень безпокоилась о васъ.

— Потому что я не пришелъ къ обѣду? Простите мнѣ, дорогая, но отъ жару у меня разболѣлась голова и я подумалъ, что меня вылѣчитъ хорошая прогулка. Я былъ въ Монтре, видѣлъ вашего отца. Онъ сильно скучаетъ безъ васъ и былъ почти испуганъ, когда я появился въ саду, гдѣ онъ сидѣлъ на терасѣ, читая газеты. Я былъ въ Монтре не болѣе десяти минутъ.

— Дорогой папа!.. Съ вашей стороны было очень любезно пойти навѣстить его.

— Это пустяки. Но мнѣ досадно, что вы безпокоились обо мнѣ.

— А мнѣ жаль, что у васъ болѣла голова. Это, кажется, настоящая эпидемія. Дафна не могла придти къ обѣду по той же причинѣ.

— Бѣдная Дафна…

Было рѣшено отправиться завтра въ Монтре рано утромъ, до наступленія тропическаго дневнаго жара. Всѣ позавтракали въ комнатѣ Магдалины. Было семь часовъ и тетя Рода, наиболѣе желавшая ѣхать раньше, казалась самой заспанной изъ всѣхъ.

Дафна была блѣдна и не въ духѣ, но она объявила, что совершенно здорова.

Всѣ вышли изъ комнаты въ семь часовъ. У отеля стояли два экипажа. Большое ландо и маленькая тележка для Мовзеръ съ багажемъ.

Дафна объявила, что желаетъ идти пѣшкомъ.

— Путешествіе по полямъ и виноградникамъ будетъ очаровательно, сказала она.

— Великолѣпно! вскричалъ Эдгаръ. По не думаете ли вы, что это немного далеко?

— Развѣ вамъ надоѣло быть со мной?

— Не думаю, чтобъ вы имѣли право оскорблять меня такими вопросами.

Джеральдъ Горингъ помогъ Линѣ и тетѣ Родѣ сѣсть въ ландо и занялъ мѣсто напротивъ нихъ. У него былъ такой утомленный видъ, какъ будто вчерашняя прогулка страшно измучила его.

— У васъ больной видъ, Джеральдъ, съ безпокойствомъ сказала Лина, огорченная видѣть его измученнымъ.

— Моя дорогая, кто можетъ казаться здоровымъ въ такой атмосферѣ. Мы здѣсь въ настоящей паровой ваннѣ, окруженной рядомъ холмовъ въ то время, когда намъ слѣдовало быть въ Эдгадинѣ.

— Да, это одно изъ самыхъ лучшихъ мѣстъ, недовольнымъ тономъ сказала мистриссъ Ферерсъ. Мнѣ будетъ положительно совѣстно разсказывать моимъ друзьямъ, гдѣ я была. Всѣ порядочные люди ѣздятъ нынче въ Энгадинъ.

— Я не думаю, что мысль о модѣ могла портить наше наслажденіе окружающимъ насъ ландшафтомъ, сказала Лина, посмотрите на Дафну и Тёрчиля, насколько они опередили насъ.

Говоря это, она указала концомъ зонтика на мелькавшія впереди фигуры въ бѣломъ.

Все общество было въ Монтре раньше десяти часовъ.

Сэръ Вернонъ былъ въ такомъ восторгѣ отъ возвращенія старшей дочери, что даже любезно спросилъ о Дафнѣ, которая еще не успѣла кончить далекій путь, предпринятый ею вмѣстѣ съ Эдгаромъ.

— Это совершенно похоже на Дафну, сказалъ ея отецъ, узнавъ, что она пошла пѣшкомъ. Она вѣчно начинаетъ что нибудь величественное и никогда не кончаетъ. Я увѣренъ, что мы скоро увидимъ здѣсь Тёрчиля, явившагося за экипажемъ, чтобъ привезти ее съ половины дороги.

— Вчера у нея заболѣла голова отъ прогулки по горамъ, сказала тетя Рода. Она удивительно неблагоразумна.

— Неужели же вы ожидаете, чтобъ она была воплощеннымъ благоразуміемъ въ восемьнадцать лѣтъ? спросила Магдалина.

— Я могу только сказать, моя дорогая, что, въ восемьнадцать лѣтъ, я не была сумасшедшей, возразила мистриссъ Ферерсъ.

Что касается Лины, то она не продолжала этого разговора, слишкомъ хорошо зная несправедливость тетки относительно Дафны.

Пѣшеходы появились пять минутъ спустя, нисколько не утомленные длинной прогулкой по полямъ и виноградникамъ.

Прогулка была интересна и разнообразна. Дафна, оживленная прогулкой, казалась гораздо здоровѣе, чѣмъ утромъ, за завтракомъ, когда у нея не было аппетита даже къ ея любимымъ хлѣбцамъ и меду.

— Мнѣ нужно уладить маленькое дѣло въ Женевѣ, сказалъ Джеральдъ Горингъ, когда они всѣ вмѣтѣ сидѣли въ гостиной. Я думаю, что мнѣ пора отправляться на поѣздъ, чтобъ я могъ возвратиться къ обѣду.

Магдалина была удивлена.

— Развѣ у васъ есть въ Женевѣ какое нибудь важное дѣло? спросила она. Вы раньше ничего не говорили.

— Нѣтъ, это дѣло совершенно неожиданное. Я разскажу вамъ его послѣ. До свиданія, до обѣда.

Всѣ были утомлены раннимъ вставаньемъ и едва ли могли чувствовать расположеніе къ прогулкѣ.

Дафна сидѣла у дверей на низкомъ стулѣ и разбирала стоявшую у нея на колѣняхъ корзинку, наполненную полевыми цвѣтами, которые она нарвала по дорогѣ.

Проходя мимо нея, Джеральдъ остановился и взялъ одинъ полураспустившійся цвѣтокъ, который воткнулъ въ петличку.

Это было сдѣлано такъ небрежно, что никто не могъ приписать этому поступку никакого значенія, точно также, какъ никто не замѣтилъ, что рука, бравшая цвѣтокъ, дрожала отъ подавляемаго чувства, а сердце сильно билось отъ страсти.

— Я ѣду устроить всѣ необходимыя приготовленія для нашего брака, вполголоса сказалъ онъ.

— Прощайте, отвѣчала она, глядя ему прямо въ глаза.

Онъ ушелъ; она прослѣдила за нимъ взглядомъ, пока онъ исчезъ за дверью, потомъ вскочила и поставила цвѣты въ сторону.

— Я думаю, что мнѣ лучше всего пойти къ себѣ въ комнату отдохнуть, сказала она. Магдалина, прошу тебя, не позволяй Эдгару безпокоиться обо мнѣ. Скажи, чтобы онъ развлекался безъ меня, какъ ему угодно.

— Дорогая моя, мнѣ кажется, онъ не имѣетъ ни малѣйшаго желанія забавляться въ Швейцаріи безъ тебя. Какой у тебя измученный видъ. Поди, лягъ въ постель и постарайся уснуть. Никто не будетъ мѣшать тебѣ, пока я сама не принесу тебѣ чаю. Это будетъ для тебя лучше, чѣмъ выходить къ завтраку.

— Мнѣ нисколько не хочется спать, но, признаюсь, я устала. Мнѣ хотѣлось бы, чтобы ты пришла посидѣть со мною, Лина, передъ завтракомъ, если только это не утомитъ тебя.

— Утомитъ меня? Дорогая моя, ты знаешь, что я всегда рада быть съ тобою.

Дафна тихими шагами пошла къ себѣ въ комнату, какъ человѣкъ, идущій во снѣ. Ея темносиніе глаза неопредѣленно глядѣли въ пространство, съ выраженіемъ глубокаго отчаянія.

— Онъ сумасшедшій и я сумасшедшая, говорила она себѣ. Какъ можетъ это кончиться?..

Ея комната была большая и очень красивая, большія французскія окна выходили на балконъ. Видъ изъ нихъ былъ прямо на озеро, противоположный берегъ котораго былъ покрытъ рѣдкими деревнями.

Дафна стояла нѣсколько времени у окна, молча глядя на громадную площадь воды, на Шильонъ, въ его скалистомъ уголкѣ, на узкое устье Роны и голубыя волны Лемана.

Какъ очаровательно было все это, какъ прелестно и, въ тоже время, какъ мало имѣла вліянія на человѣческую судьбу вся красота природы! Не имѣла даже власти излѣчить разбитаго сердца!

— Что прочелъ онъ на моей рукѣ въ тотъ день, въ Фонтенебло? спрашивала она себя. Что такое? Что такое?

Мимо прошелъ пароходъ, нагруженный народомъ. Свѣтъ казался для Дафны полнымъ беззаботныхъ людей, для которыхъ жизнь есть одно развлеченіе.

Дафна, съ огорченнымъ сердцемъ, отвернулась отъ этой, освѣщенной солнцемъ, картины.

— Сенека былъ умный и ученый человѣкъ, подумала она, но не смотря на всю его мудрость ему было тяжело умирать. Смерть Клеопатры кажется уже легче: корзина полная плодовъ и маленькая ядовитая змѣйка, легкое укушеніе и мгновенная смерть.

Она подошла къ постели и легла, нисколько не утомленная прогулкой, которая ничего не значила для ея дѣятельной натуры, но измученная жизнью и ея волненіями.

О! какъ любилъ онъ ее и какъ любила она его! Какъ счастлива была бы жизнь съ нимъ Но этого не должно быть. Блаженство!… Но честь не дозволяла ей воспользоваться этимъ блаженствомъ.

— О! Боже! не дай мнѣ никогда забыть, чѣмъ была она для меня!… молилась Дафна, сжимая руки и влагая въ молитву всю свою душу. Она была сестрою, матерью, покровительницей, наставницей!.. Научи меня быть ей вѣрной… Научи меня быть благородной!..

Въ теченіе двухъ часовъ она лежала въ молчаливомъ отчаяніи, когда, наконецъ, дверь отворилась и Магдалина осторожно вошла въ комнату и сѣла у постели.

Дафна лежала, повернувшись лицомъ къ стѣнѣ. Она не сразу повернулась, но, ни слова не говоря, протянула сестрѣ руку.

— Дорогая моя, твоя рука горитъ, какъ въ огнѣ. У тебя лихорадка? спросила Магдалина.

— Нѣтъ, ничего.

— Я боюсь, что ты больна. Я боюсь, что прогулка была слишкомъ утомительна. Я велѣла сейчасъ принести тебѣ чаю.

Горничная внесла чай въ ту минуту, какъ она говорила это.

— Я надѣюсь, продолжала Магдалина, ты немного уснула?

— Я почти не въ состояніи была уснуть, отвѣчала Дафна, поднимая голову съ подушки и садясь на постели въ бѣломъ платьѣ, съ распущенными по плечамъ волосами. Я не думаю, чтобы я была въ состояніи снова уснуть, но мнѣ хочется полежать. Не безпокойся обо мнѣ, Лина. Мнѣ очень хорошо. Какой великолѣпный чай!.. Какая ты добрая. Я хочу поговорить съ тобою, поговорить серьезно о тебѣ… и о мистерѣ Горингѣ.

— Съ удовольствіемъ, моя дорогая, моя милая сестра не особенно часто говоритъ серьезно.

— Да, но въ послѣднее время я много думала о долгихъ и короткихъ помолвкахъ, о любви до брака, и любви послѣ брака…

Она говорила это, не поднимая глазъ, но лицо ея то блѣднѣло, то краснѣло…

— Какія же мысли пришли тебѣ въ голову по этому поводу?

— Мнѣ трудно объяснить ихъ. Но я думала… Ты знаешь, что я не особенно влюблена въ бѣднаго Эдгара… Впрочемъ, я никогда не говорила этого. Не правда ли?

— Ты всегда говорила о немъ довольно легко, но ты, по обыкновенію, обо всемъ говоришь такимъ образомъ. И, я надѣюсь и почти увѣрена, что онъ для тебя дороже, чѣмъ ты говоришь.

— Нѣтъ. Я его уважаю, такъ какъ знаю, насколько онъ добръ, но это все. И знаешь, Лина, мнѣ по временамъ кажется, что твое чувство къ мистеру Горингу не сильнѣе, чѣмъ мое къ Эдгару. Ты привязана къ нему. Твоя любовь къ нему состоитъ изъ смѣси уваженія съ привычкой… Настоящая сестринская привязанность. Но ты не страстно влюблена въ него?.. Если бы онъ умеръ или сильно захворалъ, ты была бы огорчена, но твое сердце не было бы разбито!

Она сказала это тихо и спокойно, не опуская глазъ, а глядя прямо въ лицо сестры.

— Дафна!.. вскричала Магдалина. Что ты говоришь? Какъ можешь ты быть такъ жестока? Я не люблю его!.. Но ты знаешь, что я люблю его съ дѣтства, люблю любовью, которая увеличивается съ каждымъ днемъ моей жизни!.. Любовью, которая настолько наполняетъ мое сердце, что я не могу представить себѣ жизни безъ него!.. Я не особенно сообщительна… Я не люблю говорить о такихъ вещахъ, которыя составляютъ для меня всю жизнь, только потому что онѣ кажутся мнѣ слишкомъ священными, чтобъ много говорить о нихъ. Но если, бы онъ умеръ… если бы мнѣ пришлось лишиться его… Нѣтъ, я не могу думать объ этомъ!.. Съ твоей стороны безжалостно внушать мнѣ подобныя мысли. Вся моя жизнь была яркимъ солнечнымъ свѣтомъ, спокойная и счастливая жизнь!.. Богъ можетъ дать мнѣ большое горе впослѣдствіи… если это случится, я покорюсь, но мое сердце будетъ разбито.

— А что, если бы это горе было иного рода? Если бы онъ измѣнилъ тебѣ? спросила Дафна, беря сестру за руку холодною, какъ ледъ, рукою.

— Это было бы еще хуже, отвѣчала Лина. Это убило бы меня.

Дафна не сказала болѣе ни слова. Она только сжала руки, какъ на молитву, и ея темные глаза сіяли, а губы молча шевелились.

— Мнѣ не слѣдовало бы говорить о такихъ вещахъ, моя дорогая, нѣжно сказала она послѣ этой краткой, безмолвной молитвы. Это было слишкомъ глупо.

Лина была глубоко взволнована.

Ея нѣжная и кроткая натура была способна на сильное чувство. Одна мысль объ ужасномъ горѣ, о которомъ заговорила Дафна, была для нея настолько тяжела, что она не могла въ одно мгновеніе прогнать ее.

— Да, Дафна, это было безуміе, отвѣчала она дрожащимъ голосомъ. Конечно, ничего не можетъ выдти изъ подобныхъ мыслей. Всѣ мы въ рукахъ Божіихъ. Всѣ мы, всю жизнь, должны дрожать за наше счастіе, такъ какъ наши радости слишкомъ легко превращаются въ горе… А теперь, моя милая, если тебѣ хорошо и ничего отъ меня не нужно, я пойду къ тетѣ Родѣ. Я обѣщалась идти съ ней гулять.

— Не слишкомъ ли теперь жарко для прогулки?

— Наша прогулка будетъ во вкусѣ тети Роды:, мы будемъ просто сидѣть подъ деревьями и смотрѣть на пассажировъ, пріѣзжающихъ на пароходахъ.

— Какъ ты думаешь, вы проходите долго?

— Это будетъ зависѣть отъ тети Роды, по всей, вѣроятности, мы вернемся къ обѣду. До свиданья.

— Поцѣлуй меня, Лина, и скажи мнѣ, что ты не сердишься на меня за мою глупость? Мнѣ только хотѣлось убѣдиться въ силѣ твоей любви.

— Это было жестоко съ твоей стороны, моя дорогая, но я не сержусь, отвѣчала Лина, нѣжно цѣлуя сестру.

Дафна обняла сестру за шею, какъ она дѣлала нѣсколько лѣтъ тому назадъ, когда еще была ребенкомъ.

— Да благословитъ тебя Богъ и да вознаградитъ за все, чѣмъ ты была для меня, Лина, со слезами прошептала она.

ГЛАВА XVII.
Неужели нѣтъ спасенія? неужели нѣтъ никакого лѣкарства?

Когда дверь затворилась за Магдалиной, Дафна вскочила съ постели, сняла съ себя платье, завернула волосы на затылкѣ большимъ узломъ, вымыла лихорадочно горѣвшее лицо, надѣла другое платье и превратилась въ настоящую юную леди. Затѣмъ она сѣла предъ маленькимъ письменнымъ столикомъ, заставленнымъ всевозможными бездѣлушками, необходимыми для счастія юной особы.

У нея была большая коллекція драгоцѣнностей, чѣмъ обыкновенно бываетъ у дѣвушекъ въ восемьнадцать лѣтъ. Это все были подарки Лины въ день ея рожденья и новый годъ: кольца, браслеты, брошки, медальоны. Все это было очень скромно, какъ прилично ея молодости, но все дорого стоило. Тутъ были также подарки Эдгара: широкій золотой браслетъ, украшенный жемчугомъ въ pendant къ ея ожерелью, медальонъ съ вензелемъ ея и ея жениха, сдѣланнымъ изъ брилліантовъ, изумрудный крестъ и обручальное кольцо съ великолѣпнымъ опаломъ.

— Я удивляюсь, почему онъ выбралъ опалъ, прошептала Дафна, глядя на кольцо въ бархатномъ футлярѣ. Многіе говорятъ, что этотъ камень приноситъ несчастіе.

Она собрала всѣ подарки своего жениха и завернула въ бумагу, затѣмъ сложила этотъ свертокъ и написала: „Эдгару, съ любовью отъ Дафны“.

Странный путь возвращать жениху его подарки! Затѣмъ она нѣсколько времени молча глядѣла на свои драгоцѣнности, наконецъ, завернула ихъ въ нѣсколько отдѣльныхъ бумажекъ и написала на каждомъ сверткѣ: „Для мадамъ Тольмашъ“. „Для миссъ Тоби“. „Для Марты Диббъ“.

На футлярѣ, въ которомъ лежала самая дорогая ея брошка, она написала: Для дорогой, старой Спицеръ»

Затѣмъ было еще нѣсколько пакетовъ съ другими вещами. Она не забыла никого.

Затѣмъ она долго, задумчиво глядя на маленькое кольцо, первое, которое она получила, и самую любимую изъ всѣхъ ея драгоцѣнностей, кольцо съ бирюзою въ видѣ сердца, отдѣланной въ матовое золото. Магдалина подарила ей это кольцо, когда ей было тринадцать лѣтъ. Золото уже оцарапалось, но камень не потерялъ цвѣта.

— Я думаю, что ему будетъ пріятно получить что нибудь отъ меня, сказала она себѣ, затѣмъ положила кольцо въ маленькую коробочку завернула ее въ бумагу и написала: «Для мистера Горинга».

Это было послѣднимъ ея сокровищемъ, исключая жемчужнаго ожерелья, съ которымъ она никогда не разставалась, ея амулета.

Она тихо дотронулась до него потомъ взяла бумагу и написала: «Если я умру скоропостижно, то прошу передать всѣ эти пакеты по назначенію».

Окончивъ это, она подошла къ открытому окну и стала глядѣть на озеро. Атмосфера и видъ ландшафта измѣнились съ тѣхъ поръ, какъ она глядѣла на нихъ въ послѣдній разъ. День уже начиналъ клониться къ вечеру и ландшафтъ, освѣщенный вечерними лучами солнца, болѣе гармонировалъ съ настроеніемъ духа Дафны.

Въ ту минуту, какъ она стояла, погруженная въ мечты, въ ея дверь послышался сильный стукъ.

— Войдите, машинально отвѣчала она, не поворачиваясь.

Въ дверяхъ, съ суровымъ видомъ, появилась Мовзеръ.

— Миссъ Дафна, сказала она торжественно, сэръ Вернонъ желаетъ говорить съ вами сейчасъ же у себя въ кабинетѣ.

Дафна была удивлена. Сэръ Вернонъ не имѣлъ обыкновенія разговаривать у себя въ кабинетѣ со своей младшей дочерью.

— Это что нибудь серьезное? спросила она, но Мовзеръ уже исчезла.

Дафна тихо спустилась съ лѣстницы и вошла въ кабинетъ отца.

Это была одна изъ лучшихъ комнатъ въ домѣ, съ видомъ на озеро, защищенная отъ солнца тѣнью двухъ роскошныхъ магнолій, росшихъ у самаго окна. Это была большая комната съ натертымъ поломъ, съ красивой швейцарской обстановкой.

Сэръ Вернонъ сидѣлъ за письменнымъ столомъ, недалеко отъ него, въ креслѣ, сидѣлъ Эдгаръ Тёрчиль закрывъ лицо руками. Онъ казался изображеніемъ глубокаго отчаянія и горя.

Одного взгляда на лицо отца и затѣмъ на позу жениха было достаточно, чтобъ Дафна поняла, въ чемъ дѣло.

— Вы посылали за мной? прошептала она, отойдя нѣсколько шаговъ отъ двери и глядя прямо въ лицо отцу.

— Да, сударыня, отвѣчалъ сэръ Вернонъ суровымъ тономъ. Я посылалъ за вами, чтобъ сказать вамъ, въ присутствіи человѣка, который долженъ былъ быть вашимъ мужемъ, что вашъ отвратительный обманъ открытъ.

— Я не обманщица, вскричала она, я только несчастная, самая несчастная дѣвушка въ свѣтѣ!

Эдгаръ открылъ лицо и поглядѣлъ на нее съ нѣжнымъ упрекомъ.

— Я надѣлся, что сдѣлаю васъ счастливой, сказалъ онъ. Богу извѣстно, какія старанія я употреблялъ.

Она ничего не отвѣчала ему, даже не взглянула на него. Ея глаза были устремлены на отца, на его суровые глаза и блѣдное, неподвижное лицо. Она стояла, какъ бы ожидая своего приговора.

— Вы самая недостойная и фальшивая дѣвушка, которая когда либо была на свѣтѣ, возразилъ сэръ Вернонъ. Конечно, я не особенно удивленъ этимъ. Ваша мать была…

— Ради Бога! пощадите ее! вскричалъ Эдгаръ, протягивая руки съ такимъ ужасомъ, что слова замерли на губахъ сэра Вернона. Это не ея вина. Дайте ей нести свою собственную ношу.

— Какъ кажется, она находитъ ее достаточно легкой для своего сердца и совѣсти, если только они у нея есть, страстно вскричалъ сэръ Вернонъ, но если бы въ ней была хоть капля самоуваженія или самой обыкновенной благодарности или чести, она не украла бы жениха своей сестры.

— Я не крала его, рѣшительно отвѣчала Дафна, его сердце само отдалось мнѣ. Мы оба мужественно боролись противъ судьбы и еще не случилось ничего ужаснаго. Это только безумный капризъ мистера Горинга. Онъ забудетъ все, когда я… когда меня не будетъ. Я больше никогда не увижу его. Я скорѣе умру, чѣмъ стану между нимъ и Магдалиной!.. О! отецъ, отецъ! вы были ко мнѣ всегда такъ суровы!.. Но вспомните тотъ день въ Саутъ-Гилѣ, вскорѣ послѣ пріѣзда мистера Горинга, когда я на колѣняхъ умоляла васъ послать меня въ школу, въ Германію или куда нибудь, только бы разстаться съ домомъ, гдѣ я была счастлива и съ нимъ.

При этомъ тяжеломъ воспоминаніи слезы выступили у нея на глазахъ.

Оба они боролись, но напрасно.

— Я знала, что я слаба, продолжала она, и просила, чтобъ меня спасли отъ меня самой, но я не такъ дурна какъ вы думаете. Я никогда не старалась похитить сердце мистера Горинга… Я никогда даже не думала, чтобъ могла вызвать его непостоянство. Я говорила себѣ, что его любовь ко мнѣ мимолетный капризъ, отъ котораго онъ излѣчится, какъ отъ горячки… Я не знаю, кто сказалъ вамъ о немъ и обо мнѣ, откуда вы почерпнули ваши свѣдѣнія, но, если вамъ сказали истину, то вы должны знать, что я осталась вѣрна сестрѣ, даже въ моемъ несчастіи.

— Тотъ, кто сообщилъ мнѣ это, видѣлъ васъ въ объятіяхъ мистера Горинга, слышалъ его признаніе въ любви и ваше согласія бѣжать съ нимъ и обвѣнчаться въ Женевѣ.

— Это ложь!.. Я не давала такого обѣщанія. Я никогда не думала выходить за него замужъ! Я лучше готова умереть сто разъ, чѣмъ оскорбить Магдалину. Я очень рада, чтобы знаете истину… А вы, Эдгаръ, простите меня. Я такъ старалась полюбить васъ… Я молилась, чтобъ Богъ позволилъ мнѣ привязаться къ вамъ, быть для васъ доброй женою. Я была честна и благородна. Спросите современемъ мистера Горинга, правда ли это. Онъ знаетъ и только онъ одинъ можетъ знать истину, отецъ, Магдалина никогда не должна знать, что ея женихъ измѣнялъ ей… Поймите, не должна, — это разобьетъ ея сердце! Это убьетъ ее. Онъ забудетъ меня, когда меня не будетъ… Когда я буду далеко онъ забудетъ меня и старая, вѣрная любовь вернется къ нему со всей силой и чистотой. Его безумная любовь ко мнѣ будетъ ему казаться лихорадочнымъ бредомъ. Прошу васъ, отецъ чтобъ она ничего не узнала.

— Неужели ты думаешь, что я дозволю ей сдѣлать такую ужасную ошибку, какъ выдти замужъ за измѣнника, который могъ улыбаться ей въ лицо и признаваться въ любви ея сестрѣ у нея за спиною. Она слишкомъ хороша, чтобъ я дозволилъ ей испортить себѣ жизнь.

— Если вы разскажете ей это, вы разобьете ея сердце.

— Я лучше готовъ видѣть ее мертвой, чѣмъ замужемъ за обманщикомъ.

Эдгаръ тихо поднялся съ мѣста и направился къ двери. Ему нечего было дѣлать въ этомъ разговорѣ. Ему не было никакого дѣла до измѣны Джеральда Горинга.

Но Дафна его обманывала! Дафна, которая его очаровала. Она смѣялась надъ нимъ своими ласковыми словами. Дафна, уваженіе которой казалось ему дороже любви всякой другой женщины, потому что онъ былъ увѣренъ, что она не любитъ никого другаго!.. А теперь онъ узнавалъ, что она можетъ любить страстно, что она можетъ отвѣчать поцѣлуями на поцѣлуи, лить слезы на груди возлюбленнаго, что онъ съ начала до конца былъ ея жертвою, былъ ею обманутъ.

— Прощайте, Дафна, тихо сказалъ онъ, я отправлюсь домой съ первымъ отходящимъ поѣздомъ или пароходомъ. Я согласенъ быль принять ваше уважежіе вмѣсто любви, думая, что буду въ состояніи современемъ пробудить ваше сердце, но я не въ состояніи былъ бы жениться на женщинѣ, сердце которой принадлежитъ другому. Вы сказали мнѣ, что никого не любите, что ваше сердце свободно…

— Я сказала вамъ, что нѣтъ никого, кто любилъ бы меня, прошептала Дафна, припоминая свой уклончивый отвѣтъ въ тотъ вечеръ, въ Саучъ-Гилѣ.

— Я не хочу упрекать васъ, Дафна, мнѣ очень жаль васъ.

— Мнѣ очень жаль, что честный человѣкъ, котораго я уважаю, долженъ страдать изъ за недостойной дѣвушки, сказалъ сэръ Вернонъ. Отдайте ему его обручальное кольцо. Поймите, что между имъ и вами все кончено, прибавилъ онъ, поворачиваясь къ дочери.

— Я желала, чтобъ это было такъ, и уже собрала всѣ ваши подарки, Эдгаръ, отвѣчала Дафна. Вы скоро получите ихъ.

— Лучше покончить со старою любовью, прежде чѣмъ начинать новую, сердито и насмѣшливо сказалъ сэръ Вернонъ. А она еще говоритъ, что не хотѣла бѣжать съ Горингомъ, а между тѣмъ, дѣлала подобныя приготовленія!

Эдгаръ вышелъ.

Дафна осталась вдвоемъ съ отцемъ.

— Я сказала вамъ чистую истину, сказала она. Отчего вы такъ грубы со мной?

— Грубъ съ вами? повторилъ онъ. Развѣ я могу быть съ вами достаточно грубъ?.. Вы разбили сердце моей дочери.

— Отецъ!.. съ отчаяніемъ вскричала Дафна, падая; на колѣни и съ отчаяніемъ протягивая руки. Отецъ, неужели вся ваша любовь принадлежитъ ей одной?.. Неужели у васъ нѣтъ для меня ни любви, ни состраданія? Неужели я для васъ лишняя?.. Вѣдь я все-таки ваша дочь!..

— Ваша мать была моей женою, коротко отвѣчалъ сэръ Вернонъ, проходя мимо ее и выходя изъкомнаты.

Онъ вышелъ, а она осталась на колѣняхъ, посреди пола, какъ изображеніе безграничнаго отчаянія.

— Только смерть можетъ излѣчить меня, прошептала она, отодвигая волосы, спустившіеся ей на глаза.

Затѣмъ она встала съ колѣнъ и вышла чрезъ открытое окно въ садъ.

Было около пяти часовъ.

Дафна оглядѣлась вокругъ и невольно подумала:

— Во всякомъ случаѣ, я мало видѣла Швейцарію… Мало видѣла этотъ чудный, обширный свѣтъ.

Затѣмъ она пошла чрезъ садъ къ сараю, гдѣ стояла лодка. Здѣсь не было ея вѣрнаго Бинка, но лодка стояла уже въ водѣ, только подъ навѣсомъ. Ей стоило только отвязать ее и пуститься въ путь.

Когда она вошла въ лодку, собака Монкъ, спавшая на травѣ, бросилась въ лодку вслѣдъ за ней и, положивъ лапу ей на плечо, начала лизать языкомъ ея поблѣднѣвшее лицо.

Собака не видала Дафны со времени ея возвращенія изъ горъ. Она была въ восторгѣ отъ свиданія.

— Нѣтъ, Монкъ, не сегодня, ласково сказала Дафна, выталкивая собаку изъ лодки. Не сегодня, дорогой, вѣрный Монкъ.

Конечно, громадная собака легко могла бы не послушаться крошечной, толкавшей ея ручки, но тутъ нравственная сила взяла верхъ надъ силой животной; собака осталась на берегу и жалобно завыла, глядя вслѣдъ удалявшейся лодкѣ.

Скоро маленькая лодка превратилась въ едва замѣтную точку и, наконецъ, совершенно изчезла и какъ будто растаяла въ самомъ озерѣ, чтобъ никогда не возвратиться.

Опрокинутая кверху дномъ лодка была выкинута на берегъ близъ Эвіана, вечеромъ, когда Джеральдъ Горингъ, въ сопровожденіи двухъ швейцарскихъ лодочниковъ, ѣздилъ по озеру, собирая справки о Дафнѣ въ каждой деревенькѣ, въ каждомъ домикѣ. Никто ничего не зналъ, никто не подозрѣвалъ, какимъ образомъ это могло случиться, но всѣ знали, что синія волны скрывали останки Дафны.

Собака не отходила отъ берега всю ночь, жалобно воя въ ночной темнотѣ.

Для всѣхъ обитателей виллы въ Монтре, ночь эта была полна безпокойства и ужаса, перемѣшивавшихся съ надеждами.

Даже сэръ Вернонъ сильно безпокоился о дочери, которую онъ такъ мало дарилъ своей любовью. Онъ сознавалъ, что былъ рѣзокъ и безжалостенъ во время послѣдняго разговора. Онъ думалъ только о Магдалинѣ и мысль, что Магдалина обманута, что любовь старшей сестры разбита кокетствомъ младшей, доводила его до ярости. Все казалось ему еще слишкомъ мягкимъ для неблагодарной, которая обманула лучшую изъ сестеръ. Онъ былъ слишкомъ рѣзкій человѣкъ, чтобъ быть снисходительнымъ къ грѣшницѣ или допустить, что она могла согрѣшить безсознательно. По его мнѣнію, Дафна вполнѣ сознательно похитила сердце будущаго мужа своей сестры.

Мовзеръ разсказала ему всю исторію вѣрно, до мельчайшихъ мелочей, но придала ей такой колоритъ, что Дафна показалась самой испорченной особой своего пола. Въ разсказѣ Мовзеръ о сценѣ подъ елями, Дафна и не думала возражать что нибудь Джеральду. Все, что могла сказать Мовзеръ, это то, что она видѣла миссъ Дафну въ объятіяхъ мистера Горинга, что онъ цѣловалъ ее, какъ ее, Мовзеръ, никогда не цѣловали, хотя она была замужемъ, что они говорили о свадьбѣ въ Женевѣ, что мистеръ Горингъ предлагалъ миссъ Дафнѣ бѣжать съ нимъ, что она не сказала нѣтъ, а только просила его дать ей двадцать четыре часа на размышленіе, то есть, естественно, на приготовленіе необходимыхъ платьевъ и тому подобныхъ вещей, нужныхъ для бѣгства.

Страстно привязанный къ старшей дочери и всегда склонный дурно думать о Дафнѣ, сэръ Вернонъ не нуждался въ подтвержденіи разсказа Мовзеръ, это было только осуществленіемъ того, чего онъ всегда боялся. Измѣна матери по наслѣдству перешла къ дочери. Она по своей натурѣ склонна была обманывать. Онъ только удивлялся, какъ могъ онъ когда либо надѣяться, что изъ нея можетъ выдти что нибудь порядочное.

Первымъ движеніемъ сэра Вернона было послать за Джеральдомъ Горингомъ и за Линой, съ тѣмъ, чтобъ Джеральдъ оправдался предъ нею, но ему сказали, что мистеръ Горингъ уѣхалъ въ Женеву и не вернется ранѣе восьми часовъ.

Тогда онъ послалъ за Эдгаромъ и безъ всякихъ приготовленій, разсказалъ несчастному жениху исторію низостей Дафны.

Эдгаръ былъ склоненъ не вѣрить, даже смѣяться надъ сплетнею Мовзеръ, но Мовзеръ, вызванная вторично, слишкомъ рѣшительно повторила свой разсказъ.

— Я не въ состояніи этому повѣрить, прошепталъ Эдгаръ, пока не услышу этого изъ ея собственныхъ устъ.

— Ступайте и позовите ее, сказалъ сэръ Вернонъ Мовзеръ.

И тогда послѣдовало появленіе Дафны и ея объясненіе, изъ котораго Эдгаръ слишкомъ ясно понялъ, насколько онъ обманывался.

Джеральдъ и Эдгаръ въ одно время ѣхали по желѣзной дорогѣ между Лозанной и Женевой, — Эдгаръ, направляясь къ Женевѣ, Джеральдъ, возвращаясь обратно въ Монтре.

Мистеръ Горингъ былъ удивленъ, увидавъ блѣдное лицо своего пріятеля, когда оба поѣзда встрѣтились на станціи.

— У него такой видъ, какъ будто она уже дала отставку, подумалъ онъ. Моя милая, дорогая Дафна.

Онъ проѣзжалъ путь къ Монтре съ сердцемъ, полнымъ надеждъ. Онъ устроилъ въ Женевѣ всѣ необходимыя приготовленія къ немедленному браку съ Дафной, если она согласится, а въ ея согласіи не было сомнѣнія. Развѣ могла дѣвушка, любившая такъ, какъ она любила, упрямо отказываться отъ своего счастія?

Онъ забылъ то горе, которое долженъ былъ причинить дѣвушкѣ, которая нѣкогда была ему такъ дорога, забылъ женщину, которая была путеводной звѣздою его дѣтства и юности, забылъ все, кромѣ блаженства, которое должна была дать ему его страстная любовь.

По своей кротости, Магдалина должна была со временемъ забыть нанесенное ей оскорбленіе. Сэръ Вернонъ, конечно, будетъ раздраженъ, но Джеральдъ Горингъ очень мало дорожилъ сэромъ Вернономъ; конечно, свѣтъ будетъ суровъ, но Джеральдъ не заботился о свѣтѣ, онъ только желалъ Дафну, желалъ ея любви, такъ какъ имѣлъ все, что, съ свѣтской точки зрѣнія, необходимо для жизни.

Солнце заходило, когда онъ пріѣхалъ въ Монтре. Все озеро было ярко освѣщено золотистымъ свѣтомъ. Розоватыя горы, золотая вода, казалось, привѣтствовали его.

— Какъ хорошъ свѣтъ, думалъ онъ. Какъ будемъ счастливы мы съ Дафной.

Онъ поспѣшно пошелъ со станціи на виллу, спѣша увидать Дафну, услышать ея голосъ, дотронуться до ея нѣжной руки, убѣдиться, что все это не мечта, не обманъ сновидѣнія.

Дверь въ сѣни была открыта; Джеральдъ прямо вошелъ въ гостиную.

Когда онъ вошелъ, было ровно девять часовъ.

— Я надѣюсь, что вы не ждали меня, началъ онъ, оглядываясь вокругъ и ища глазами Дафну. Я покрытъ съ ногъ до головы пылью и не думаю, чтобъ могъ придти въ приличный видъ ранѣе, какъ въ двадцать минутъ; поѣздъ ужасно тащился.

Ммтриссъ Ферерсъ и Магдалина стояли у открытаго окна, глядя въ него. Лина повернулась и, при первомъ взглядѣ на ея блѣдное лицо, Джеральдъ понялъ, что что-то случилось.

Можетъ быть, между сестрами произошла сцена? Дафна выдала себя и его? Что-жъ, лучше раньше, чѣмъ позже. Самое лучшее ускорить дѣло.

— Мы въ страхѣ за Дафну, сказала Лина. Она уѣхала на лодкѣ раньше пяти часовъ. Садовникъ видѣлъ, какъ она уѣзжала. До сихъ поръ она не возвратилась.

Три часа! это было очень долго, но она страстно любила кататься по озеру.

— Я не думаю, чтобъ былъ какой нибудь поводъ пугаться, сказалъ онъ, стараясь говорить небрежно, хотя страшный ужасъ охватывалъ его сердце. Прикажете мнѣ отправиться отыскивать ее? Навѣрно, она гдѣ нибудь около Шильона. Его мрачныя башни всегда очаровывали ее.

— Да, я буду очень рада, если вы поѣдете отыскивать ее. Отецъ, кажется, тоже безпокоится. Странно, что она уѣхала на столько времени, не сказавъ ни слова. Эдгара нѣтъ. Мы съ тетей не знаемъ, что дѣлать. Когда же я пошла сказать объ этомъ отцу, то онъ былъ видимо испуганъ.

— Я поѣду сейчасъ же и не вернусь до тѣхъ поръ, пока не найду ее, поспѣшно отвѣчалъ Джеральдъ.

Послѣдній взглядъ Дафны не выходилъ у него изъ головы.

— О, Боже! неужели она прощалась со мною? думалъ онъ.

Онъ провелъ на озерѣ всю ночь, въ сопровожденіи двухъ лучшихъ лодочниковъ во всемъ кантонѣ, и только съ наступленіемъ утра узналъ о лодкѣ, которую выкинуло близъ Эвіана.

Весь вечеръ на озерѣ было тихо, не было слышно ни о какомъ столкновеніи, на маленькой лодкѣ не было никакихъ признаковъ поврежденія, она лежала вверхъ дномъ, въ томъ видѣ, какъ нашли ее рыбаки.

Это было все, что узналъ Джеральдъ.

Онъ остался въ Эвіанѣ и оттуда написалъ Магдалинѣ все.

"Моя жизнь въ послѣдніе полгода была цѣлымъ рядомъ обмановъ, писалъ онъ. А между тѣмъ, Богу извѣстно, какъ старался я быть вѣрнымъ и благороднымъ, также какъ старалась и она, но она съ большимъ успѣхомъ, бѣдняжка, съ большой вѣрностью, чѣмъ я. Я хотѣлъ сказать вамъ истину, когда мы были въ Фрибургѣ, положить конецъ всѣмъ этимъ обманамъ, но она не дозволила. Она желала остаться вѣрной Эдгару, вѣрной вамъ и продолжала бы такъ, поступать до конца, если бы я оставилъ ее въ покоѣ, но я не могъ этого сдѣлать и она умерла. Она рѣшилась лучше умереть, чѣмъ сдѣлать вамъ вредъ, я одинъ виноватъ въ этомъ. На мнѣ лежитъ печать Каина и, какъ Каинъ, я буду бродить всю жизнь до самой смерти.

"Я не прошу васъ простить меня, такъ какъ самъ, никогда не прощу себя. Не прошу жалѣть обо мнѣ, такъ какъ моему горю не поможетъ состраданіе. Мнѣ было бы пріятно, если бы я могъ думать, «что вы когда нибудь забудете меня. Но я не могу надѣяться на это. Вы можете забыть невѣрнаго жениха, но какъ забыть убійцу Дафны?»

На это письмо Магдалина отвѣчала коротко:

«Вы разбили сердце моей сестры и мое. Немного честности и откровенности спасли бы насъ всѣхъ. Вы были бы счастливы по своему, а я сохранила бы сестру. Вы правы, я не могу ни забыть, ни простить васъ, не смотря на то, что не должна была бы думать этого, какъ христіанка. Помоги мнѣ, Боже!.. Въ настоящую минуту мои чувства далеко не христіанскія. Все, на что я могу надѣяться и о чемъ прошу васъ, это — никогда не встрѣчаться со мною. Посылаю вамъ послѣднее завѣщаніе Дафны».

Въ письмо былъ вложенъ маленькій свертокъ, заключавшій въ себѣ бирюзовое кольцо съ надписью: «Для мистера Горинга», написанной почеркомъ Дафны.

Рука ея не дрожала, когда дѣлала эту надпись. Но каково было у нея на сердцѣ?

Послѣ этого роковаго лѣтняго дня, сэръ Вернонъ прожилъ въ Монтре еще болѣе мѣсяца, хотя видъ озера и окружающихъ его горъ былъ для него ужасенъ по тѣмъ воспоминаніямъ, которыя были съ нимъ связаны, но Магдалина требовала, чтобъ онъ оставался.

Бывали часы, въ которые, послѣ долгихъ слезъ и молитвъ, слабый лучъ надежды мелькалъ въ ея душѣ. Она думала, что, можетъ быть, Дафна не умерла, что она просто скрывается въ какой нибудь изъ маленькихъ деревенекъ, гдѣ рѣшилась жить, никому незнакомая. Маленькіе подарки, оставленные ею, могли указывать на ея добровольный отъѣздъ, но могли также указывать и на приготовленія къ смерти. Она не была бы въ состояніи скрываться, зная, какъ должны огорчаться дома.

— Останемся еще на нѣсколько дней, отецъ, говорила Магдалина. Мы можемъ что нибудь услышать, можемъ узнать что нибудь новое.

— Дай Богъ, чтобъ это было такъ, отвѣчалъ сэръ Вернонъ, безъ малѣйшей надежды.

Онъ очень хорошо понималъ и сознавалъ, что его рѣзкость и упреки, его горькія слова должны были заставить ее принять отчаянное рѣшеніе.

— Одна во всемъ мірѣ, она могла найти убѣжище только въ смерти, думалъ онъ. Этой роковой смертью она думала обезпечить спокойствіе сестры. Его сердце будетъ отвѣчать на ея любовь, когда меня не будетъ, говорила она себѣ. Несчастная душа, невѣрно понимавшая религію, не имѣвшая твердыхъ правилъ, но вѣрная и преданная! Разъ вступивъ на путь ложныхъ заключеній ей было легко придти къ тому, что смерть ея будетъ лучшимъ разрѣшеніемъ всего. Она пожертвовала своей юной жизнью и принесла ее въ жертву любви и чести.

Они пробыли въ Монтре до начала октября. Это было печальное время для Магдалины и ея отца. Эдгаръ былъ съ ними, вызванный по телеграфу въ ночь исчезновенія Дафны. Онъ также, какъ и его соперникъ, не имѣлъ счастія узнать что нибудь о судьбѣ Дафны. Напрасно переѣзжалъ онъ изъ деревни въ деревню, напрасно собиралъ свѣдѣнія въ каждомъ жиломъ домѣ по озеру, все было тщетно.

Одинъ только лодочникъ въ Веве видѣлъ Дафну на срединѣ озера, видѣлъ, какъ маленькая лодка колебалась на волнахъ, поднятыхъ пароходомъ, и затѣмъ болѣе не видалъ ее. Въ тотъ день не было ни малѣйшей причины для какого нибудь несчастія. Озеро было тихо. Въ теченіе всего дня не было ни малѣйшаго вѣтра.

Можетъ быть, она доѣхала до того конца озера, гдѣ волны Роны врываются въ озеро, и была опрокинута потокомъ воды? Кто могъ сказать это, тѣмъ болѣе, что перевернутая лодка не носила на себѣ никакихъ признаковъ пребыванія подъ водою.

Пришло, наконецъ, время, когда нужно было уѣхать отказаться отъ всякой безумной надежды и помириться съ тяжелымъ горемъ, тѣмъ болѣе, что здоровье сэра Вернона, послѣ перенесенныхъ имъ волненій, сильно ухудшилось и для него необходима была какая нибудь перемѣна.

Тетя Рода уѣхала чрезъ недѣлю послѣ роковаго дня, хотя предлагала остаться для удовольствія Магдалины.

— Вы очень добры, тетя, но ваше присутствіе не будетъ для меня утѣшеніемъ. Вы не любили ее, съ горечью отвѣчала Дина.

Тогда мистриссъ Ферерсъ, оскорбленная этими словами, прямо отправилась въ домъ ректора, котораго нашла гораздо болѣе огорченнымъ смертью Дафны, чѣмъ считала это приличнымъ для его положенія духовнаго лица.

— Я не въ состояніи буду глядѣть лѣтомъ на садъ, не вспоминая о сіяющемъ лицѣ и стройной фигурѣ, мелькавшей между розами, какъ я видалъ ее прошлымъ лѣтомъ, говорилъ ректоръ.

Наконецъ насталъ печальный день, когда Магдалина должна была оставить берега роковаго озера и вернуться домой, въ Саутъ-Гиль.

Саутъ-Гиль безъ Дафны, безъ Джеральда, безъ этихъ двухъ дорогихъ ей людей, былъ домомъ, изъ котораго на вѣкъ исчезли смѣхъ и веселость. Всѣ радости были разбиты. Всякая надежда на будущее счастіе навсегда исчезла. Лина не могла представить себѣ новыхъ надеждъ, новаго начала жизни. Исполнять свой долгъ относительно больнаго отца, употреблять свое большое состояніе на доставленіе удовольствій друзьямъ и знакомымъ, — вотъ все, что оставалось ей.

Джеральдъ Горингъ никогда не встрѣчался ей со времени смерти Дафны. Онъ пробылъ нѣсколько дней въ Эвіанѣ, затѣмъ въ Вевѣ, но никто изъ обитателей Саутъ-Гиля не видалъ его.

Эдгаръ возвратился домой, настолько измѣненный, перенесеннымъ горемъ, что матери, отъ которой онъ уѣхалъ въ полномъ цвѣтѣ счастія и молодости, было тяжело глядѣть на то безнадежное выраженіе, съ которымъ онъ вернулся къ ней. Онъ мужественно переносилъ горе, даже старался утѣшать другихъ, старался убѣдить Магдалину, что Дафна была увлечена потокомъ и погибла жертвою случая.

Гауксъярдъ осенью, съ своими полями, покрытыми туманомъ, казался самымъ подходящимъ мѣстомъ для человѣка, пораженнаго горемъ и подавленнаго мыслью о незамѣнимости его потери.

Эдгаръ бродилъ по саду и полямъ, какъ привидѣніе или же уѣзжалъ на цѣлые дни верхомъ, стараясь держаться какъ можно дальше отъ своихъ знакомыхъ. Даже приближеніе охотничьяго сезона не доставляло ему удовольствія.

— Я не буду охотиться въ нынѣшнемъ году, сказалъ онъ матери. Я даже не знаю, буду ли я охотиться когда нибудь.

— Не говори этого, Эдгаръ! Жалобно вскричала мистриссъ Тёрчиль. Я была бы въ отчаяніи, если бы ты лишилъ себя своего любимаго развлеченія. Но я надѣюсь, что ты будешь думать иначе въ будущемъ году. Для молодаго человѣка неестественно вѣчное горе.

— Въ самомъ дѣлѣ, матушка? съ горечью спросилъ сынъ, но развѣ естественно часамъ идти, когда сломана пружина?

На это сравненіе мистриссъ Тёрчиль не нашлась ничего возразить.

Она была очень добра къ сыну со времени его печальнаго возвращенія домой и не мучила его безполезными утѣшеніями. О судьбѣ Дафны она знала только то, что дѣвушка поѣхала кататься по озеру и не возвратилась.

Объявленіе въ Таймсѣ гласило: «Случайно утонувшая въ Женевскомъ озерѣ», и мистриссъ Тёрчиль никогда не старалась знать болѣе.

Но она много ломала голову, когда прошла осень, затѣмъ зима, а отсутствіе Джеральда Горинга все еще продолжалось.

— Когда же вернется мистеръ Горингъ? спросила она Эдгара. Я думаю, что бѣдная миссъ Лауфордъ нуждается, болѣе чѣмъ когда либо, въ его обществѣ. Естественно, что свадьбу приходится отложить на нѣсколько мѣсяцевъ, но мистеру Горингу слѣдовало бы быть здѣсь.

— Эта свадьба никогда не состоится, матушка, коротко отвѣчалъ сынъ.

— Не состоится, почему?

— Я не могу вамъ сказать. Это касается только миссъ Лауфордъ и мистера Горинга. Не безпокойтесь объ этомъ, матушка.

Во всякое другое, время мистриссъ Тёрчиль сильно волновалась бы по поводу такого происшествія и стала бы настаивать узнать, въ чемъ дѣло, но уваженіе къ горю Эдгара сдѣлало ее очень скромной. Видя, что этотъ разговоръ для него тяжелъ, она не сказала ни слова болѣе. Конечно, ни слова болѣе ему, но зато много говорила съ Ребекой, деликатно намекая ей, что она въ большой дружбѣ со слугами въ Саутъ-Гилѣ и, безъ сомнѣнія, современемъ узнаетъ все.

— Я, конечно, никогда не стану поощрять сплетенъ, съ достоинствомъ замѣтила она, но это такая вещь, о которой люди непремѣнно будутъ говорить, въ особенности, когда молодую леди такъ уважаютъ и любятъ, какъ миссъ Лауфордъ.

Но мистриссъ Спицеръ знала только то, что свадьба разстроилась и могла прибавить еще, что миссъ Лауфордъ разошлась съ мистеромъ Горингомъ послѣ смерти сестры.

Только одна изъ всѣхъ слугъ въ Саутъ-Гилѣ могла бы объяснить причины разстроившейся свадьбы, но она была отпущена съ хорошей пенсіей и съ обязательствомъ жить въ Бирмингамѣ.

Послѣ смерти Дафны, сэръ Вернонъ не въ состояніи былъ переносить присутствія вѣрной Мовзеръ.

— Я не спорю, что вы исполнили, по вашему мнѣнію, вашъ долгъ, сказалъ онъ, отсылая ее, но я никогда не въ состояніи буду глядѣть на васъ, не думая, какъ было бы хорошо, если бы вы умѣли держать языкъ за зубами. Надѣюсь, вы ничего не говорили миссъ Лауфордъ о… объ этой сценѣ въ лѣсу?

Мовзеръ объявила, что она скорѣе откусила бы себѣ языкъ, чѣмъ рѣшилась бы разсказать подобныя вещи своей госпожѣ.

— Я очень радъ, если это такъ. Она и такъ знаетъ слишкомъ много, чтобы быть несчастной. Вы должны, насколько можете, избавлять ее отъ огорченій.

Обѣщанная Мовзеръ пенсія была очень щедра, но ей было тяжело быть изгнанной изъ Саутъ-Гиля и не имѣть возможности когда либо возвратиться.

— Я не знаю, что будетъ дѣлать миссъ Лауфордъ, когда меня не будетъ, со слезами отвѣчала она. Я привыкла къ ней и она привыкла ко мнѣ. Новая горничная всегда будетъ казаться ей чужой.

Сэръ Вернонъ ничего не сказалъ, но, по всей вѣроятности, не былъ согласенъ въ этомъ отношеніи съ Мовзеръ во взглядѣ на чувство дочери. Онъ приказалъ Джинману, знавшему нѣсколько существительныхъ по-французски и по-итальянски, а потому считавшему себя знаменитымъ лингвистомъ, проводить мистриссъ Мовзеръ до Женевы, а затѣмъ до ея родины.

— Она заставила меня мучить мое бѣдное дитя, въ послѣдній часъ ея земной жизни, думалъ онъ, она привела меня въ ярость мыслью, что у Лины похитили ея жениха.

ГЛАВА XVIII.
Любовь довела насъ до этого печальнаго конца

Отъ мистера Джуліана Темпля къ миссъ Айльмэръ.

"Шафгаузенъ 2 марта 187… года.

"Дорогая Флора. вы спрашиваете меня о подробностяхъ Маттергорнскаго происшествія, котораго я имѣлъ несчастіе быть очевидцемъ, и воспоминаніе о которомъ будетъ преслѣдовать меня многіе годы, даже въ то счастливое время, когда любимая мною дѣвушка будетъ принадлежать мнѣ и я буду имѣть тысячи причинъ быть вполнѣ счастливымъ. Я такъ подробно описываю вамъ всѣ мои поступки и такъ много писалъ вамъ о нашихъ альпійскихъ приключеніяхъ, что, безъ сомнѣнія, вы помните, какъ Треворъ и я спокойно добрались до Церматта, по дорогѣ въ Тунъ.

"Мнѣ никогда не забыть послѣдняго дня путешествія между Виспачемъ и Церматтомъ, на разстояніи всего тридцати миль. Во всю дорогу мы были въ самомъ веселомъ расположеніи духа. Мы остановились въ шесть часовъ позавтракать около св. Николая и были въ Церматтѣ раннимъ вечеромъ. По дорогѣ намъ представлялись разнообразные ландшафты, превосходившіе одинъ другаго величіемъ и красотою.

"Я не въ состояніи описать вамъ красоту Маттергорна, когда онъ въ первый разъ является глазамъ путешественника, онъ кажется громаднымъ бѣлымъ облакомъ на голубомъ небѣ, облакомъ, соединяющимъ небо съ землею. Его глава возвышается не надъ другими его собратьями, онъ стоитъ уединенно, какъ царь горъ.

"Монбланъ поражаетъ своей величиною, но я считаю Маттергорнъ царемъ горъ.

"Солнце уже заходило, когда мы приблизились къ Церматту. Треворъ и я, мы были въ самомъ веселомъ расположеніи духа, разговаривая о послѣ-завтрашнемъ восхожденіи. Когда мы предполагали добраться до Маттергорна, мы думали отдохнуть одинъ день послѣ тридцати миль пути и, въ тоже время, употребить его на наемъ прово дниковъ и на всевозможныя приготовленія для восхожденія.

"Треворъ былъ здѣсь въ первый разъ, но онъ уже, поднимался на Монбланъ, и потому я не сомнѣвался, въ его опытности, что же касается меня, то я года три тому назадъ познакомился съ этой группой горъ, гдѣ помѣщается Монрозъ, и зналъ церматтскихъ проводниковъ. Послѣ обѣда мы увидались съ нѣкоторыми изъ нихъ и я выбралъ двоихъ, изъ наиболѣе опытныхъ, прося ихъ придти завтра посмотрѣть наши палки и другія принадлежности восхожденія.

"Вечеръ мы провели довольно весело, осматривая маленькій городокъ, освѣщенный яркимъ свѣтомъ луны, разговаривая о будущемъ путешествіи и о васъ, моя дорогая. Мой другъ, Треворъ, принадлежитъ къ числу тѣхъ вѣрныхъ друзей, съ которыми человѣкъ можетъ разговаривать о своей возлюбленной. Когда мы вернулись въ гостиницу съ нашей прогулки, то мы уже пропустили обѣдъ за table-d’note’омъ и намъ подали обѣдъ на маленькомъ столѣ у окна, выходившаго на веранду. Во время обѣда мы увидали джентельмэна, сидѣвшаго на верандѣ и курившаго. Я сидѣлъ противъ него и когда мы начали обѣдать, онъ вѣжливо спросилъ: не мѣшаетъ ли намъ его сигара? Это было началомъ разговора. Затѣмъ онъ заговорилъ о нашемъ будущемъ восхожденіи, о которомъ слышалъ отъ проводниковъ.

" — Я былъ бы очень радъ присоединиться къ вамъ, сказалъ онъ. Мы можемъ прибавить еще проводниковъ, если вы сочтете это удобнымъ. Я привыкъ подниматься на горы и пріѣхалъ сюда съ намѣреніемъ подняться на Маттергорнъ, и мнѣ было бы приятно сдѣлать это путешествіе въ компаніи, прибавилъ онъ, съ легкимъ смѣхомъ.

" — Для насъ это также будетъ гораздо веселѣе, отвѣчалъ я, хотя его манеры нѣсколько поразили меня. Но надѣюсь, вы не сочтете меня невѣжливымъ, если я скажу, что, по моему мнѣнію, вы недостаточно сильны, чтобъ подниматься на горы. У васъ, такой видъ, какъ будто вы еще не успѣли поправиться отъ серьезной болѣзни.

" — Въ самомъ дѣлѣ? спросилъ онъ чѣмъ же легкомысленнымъ тономъ. Но вы ошибаетесь, я не былъ боленъ и достаточно силенъ, чтобъ подняться на гору, хотя у меня нѣтъ излишняго жира Я не думаю, чтобъ вы нашли меня стѣснительнымъ, но, если вы все еще сомнѣваетесь, то можете спросить обо мнѣ вашего главнаго проводника, Петра Гирша, мы съ нимъ много разъ поднимались на горы.

"Онъ подалъ мнѣ свою карточку. «Мистеръ Горингъ, аббатство Горингъ. Варвикширъ». Я не имѣлъ никакого повода сомнѣваться въ его опытности въ подниманіи на горы, но не могъ отдѣлаться отъ мысли, что онъ нездоровъ и не въ состояніи сдѣлать утомительнаго восхожденія, хотя въ нынѣшнее время дорога на Маттергорнъ сдѣлалась гораздо легче, чѣмъ была въ 1865 году, когда на него въ первый разъ поднялся мистеръ Уимперъ, въ сопровожденіи трехъ другихъ джентельмэновъ, и съ такимъ печальнымъ результатомъ.

«Я уже слышалъ ранѣе о мистерѣ Горингѣ. Онъ былъ очень богатый человѣкъ, весьма щедрый и добрый къ бѣднякамъ. Онъ прожилъ въ Швейцаріи весь прошлый годъ, переѣзжая изъ города въ городъ по берегу Женевскаго озера и только нѣсколько недѣль тому назадъ, на нѣсколько времени уѣзжалъ въ Италію. Онъ жилъ очень уединенно, никогда не обѣдалъ за табль-д`отомъ и хозяинъ гостиницы былъ очень удивленъ, что онъ пожелалъ присоединиться къ нашему обществу. Его исторія самая романичная и трагическая: онъ пріѣхалъ въ Монтре съ семействомъ молодой леди, которой онъ былъ женихомъ. Эта леди случайно утонула въ озерѣ прошлымъ лѣтомъ и, до пріѣзда своего въ Церматтъ, мистеръ Горингъ на оставлялъ мѣста, гдѣ она такъ печально погибла».

«Я спросилъ хозяина, не былъ ли умъ мистера Горинга потрясенъ этимъ горемъ, но хозяинъ отвѣчалъ мнѣ, что нѣтъ ни малѣйшаго повода подозрѣвать этого. Мистеръ Горингъ не любилъ общества, но онъ былъ самымъ благоразумнымъ и осторожнымъ человѣкомъ въ свѣтѣ, какого только видѣлъ хозяинъ».

"Это окончательно рѣшило дѣло. Для большей безопасности я пригласилъ трехъ проводниковъ и носильщика, который несъ палатку, палки и такъ далѣе, и, раннимъ утромъ, около пяти часовъ, мы двинулись въ путь. Мы предполагали устроиться, какъ можно удобнѣе, и провести первую ночь въ палаткѣ или же подъ открытымъ небомъ, если погода будетъ такой хорошей, какой обѣщала. Мы взяли съ собой провизіи на три дня. Мы прошли мимо чернаго озера между восемью и девятью, а въ девять часовъ вечера остановились на довольно удобной платформѣ, на которой можно было разставить палатку. Мистеръ Горингъ оказался прекраснѣйшимъ спутникомъ. Онъ былъ человѣкъ очень образованный, много путешествовалъ и много читалъ. Правда, можетъ быть, его разговоры немного черезъ-чуръ отличались цинизмомъ XIX столѣтія и легко было замѣтить что его взглядъ на жизнь былъ самый мрачный. Не смотря на все это, онъ былъ очень пріятнымъ спутникомъ и Треворъ не разъ говорилъ мнѣ, что мы сдѣлали прекрасное пріобрѣтеніе. Въ разговорахъ можно было замѣтить, что мистеръ Горингъ старается говорить какъ можно меньше о самомъ себѣ и о своихъ дѣлахъ. Онъ довольно неопредѣленно говорилъ о своемъ желаніи отправиться въ Италію, въ Неаполь, но прибавилъ, что уже оставилъ это намѣреніе.

,,Я рѣшился замѣтить, что для такого образованнаго человѣка, Парижъ или Берлинъ, были бы болѣе пріятнымъ мѣстомъ для того, чтобы провести зиму, но онъ пожалъ плечами, говоря, что ненавидитъ эти города и ихъ общество.

« — Богъ знаетъ что хуже, сказалъ онъ, французскій шарлатанизмъ или нѣмецкій педантизмъ».

«Заходъ солнца былъ великолѣпенъ. Мнѣ никогда не забыть величественной картины скалъ и горъ».

«Ночь была очень теплая и мы предпочли спать на открытомъ воздухѣ, лучше чѣмъ въ душной атмосферѣ палатки».

"На слѣдующее утро мы встали еще до разсвѣта и позавтракали при свѣтѣ факеловъ. Я съ удивленіемъ глядѣлъ на веселое расположеніе духа мистера Горинга, которое вполнѣ противорѣчило тому, что разсказывалъ о немъ хозяинъ гостиницы. Если бы въ его веселости было что нибудь натянутое, я сейчасъ бы почувствовалъ безпокойство, но его манеры казались вполнѣ естественными и мнѣ было пріятно думать, что, какъ ни глубоко сожалѣлъ онъ бѣдную дѣвушку, которую потерялъ, благодаря такой печальной судьбѣ, но у него все-таки были часы забвенія и спокойствія.

"Мы продолжали подниматься, какъ нельзя болѣе, спокойно и удачно, и между часомъ и двумя остановились на самой вершинѣ остроконечной возвышенности, которая казалась мнѣ неприступной для восхожденія.

"Во время пути мы убѣдились, что мистеръ Горингъ дѣйствительно опытный путешественникъ.

"Мы простояли на вершинѣ приблизительно около часа и затѣмъ приготовились спускаться. Въ этомъ мѣстѣ спускъ былъ довольно труденъ и наиболѣе опытный изъ проводниковъ предложилъ, чтобъ мы связались веревками другъ съ другомъ, какъ это обыкновенно дѣлается при опасныхъ спускахъ.

"Но мистеръ Горингъ не согласился, говоря, что невѣрный шагъ одного, влечетъ за собою опасность для всѣхъ. Это было причиною несчастія во время поднятія на гору мистера Уимпера. Если бы веревка не оборвалась, то изъ нихъ не остался бы въ живыхъ ни одинъ, кто бы могъ разсказать исторію этого рокового дня.

"Тогда мы образовали три партіи: каждый изъ часъ шелъ въ сопровожденіи одного гида. Мистеръ Горингъ выбралъ себѣ самаго младшаго изъ проводниковъ и пошелъ первымъ.

" — Не бойтесь за меня, сказалъ онъ, у меня нога также вѣрна, какъ у лучшаго проводника въ Церматтѣ.

"Наши остальные проводники подтвердили его слова и мои собственныя наблюденія говорили тоже самое.

"Эти слова, сказанныя мистеромъ Горингомъ, были послѣднія, которыя я отъ него слышалъ.

"Мистеръ Горингъ и его спутникъ пошли впередъ такъ быстро, что между нами и ими былъ довольно большой промежутокъ. Это стало безпокоить меня и отвлекало мое вниманіе отъ собственнаго положенія, хотя оно было не совсѣмъ безопасно. Вдругъ, къ величайшему моему удивленію, я увидалъ, что Горингъ перемѣнился мѣстомъ со своимъ проводникомъ и съ этой минуты пошелъ первымъ. Вмѣстѣ съ этимъ я увидалъ, что веревка, которой они были связаны и которая до сихъ поръ висѣла довольно свободно, вдругъ натянулась. Мнѣ показалось, что Горингъ остановился на нѣсколько мгновеній, глядя въ глубокую и узкую пропасть, раскрывавшуюся почти у него подъ ногами, какъ бы восхищаясь величіемъ зрѣлища. Затѣмъ, вдругъ, я увидѣлъ быстрое движеніе его правой руки, услыхалъ крикъ проводника и чрезъ мгновеніе какая-то темная масса мелькнула въ воздухѣ и покатилась съ уступа на уступъ въ пропасть, глубиною около четырехъ тысячъ футовъ.

«Въ ту минуту я не зналъ, какимъ образомъ его проводникъ удержался, чтобъ не упасть. Онъ не могъ сказать, была ли веревка уже ранѣе плоха или была перерѣзана. Въ этихъ послѣднихъ словахъ заключается самая печальная часть исторіи и мы были такого мнѣнія, что веревка была нарочно перерѣзана мистеромъ Горингомъ, ему легко было это сдѣлать однимъ движеніемъ ножа».

«Когда я спросилъ проводника, почему онъ перемѣнился мѣстами съ мистеромъ Горингомъ, онъ отвѣчалъ мнѣ, что таково было желаніе мистера Горинга, желаніе, выраженное такъ спокойно и естественно что не подало ни малѣйшаго повода къ безпокойству»'

«Трупъ несчастнаго не былъ найденъ, не смотря на самые усиленные розыски всего населенія Церматта. Онъ покоится въ какомъ нибудь отверстіи скалы въ своей ледяной могилѣ».

«Въ маленькой церкви въ Церматтѣ въ память его воздвигнутъ красивый мраморный крестъ и я слышалъ, что онъ совершенно похожъ на тотъ, который поставили въ прошломъ году въ церкви, въ Монтре, въ память о молодой леди, погибшей въ озерѣ, близъ этого мѣста».

«Можетъ быть, вамъ будетъ интересно знать, что мистеръ Горингъ оставилъ все свое громадное состояніе старшей сестрѣ этой несчастной леди, говоря, что она, безъ сомнѣнія, сдѣлаетъ изъ его денегъ болѣе благородное употребленіе, чѣмъ онъ самъ могъ когда либо сдѣлать. Таковы, буквально, слова завѣщанія».

Конецъ.

"Библіотека для Чтенія", №№ 10—12, 1882