Бесѣды о преподаваніи словесности. Виктора Острогорскаго. Изд. 2-е, просмотрѣнное. Москва, 1886 г. Ц. 80 к. Одинъ годъ успѣлъ пройти со времени появленія 1-то изданія этой книжки, своевременно отмѣченной періодическою печатью (читатели Русской Мысли припомнятъ отзывъ въ октябрьской книгѣ 1885 г.); очевидно, мнѣніе опытнаго педагога по такому важному вопросу, какъ преподаваніе словесности, было встрѣчено съ интересомъ и получило уже извѣстное распространеніе въ обществѣ. Это избавляетъ насъ отъ обязанности воспроизводить содержаніе книжки; напомнимъ кратка лишь самое существенное. Нынѣшняя школа почти не даетъ литературнаго образованія, не воспитываетъ умъ и чувство на лучшихъ художественныхъ образцахъ русской и всеобщей литературы; литературное образованіе на этико-эстетической основѣ должно считаться однимъ изъ главныхъ средствъ, какими можетъ располагать школа, къ устраненію «малограмотности въ широкомъ смыслѣ слова», умственной апатіи и нравственной грубости, нередкихъ среди современнаго молодого поколѣнія. Соглашаясь съ г. Острогорскимъ въ опредѣленіи недуговъ нашего времени и признавая громадное значеніе за указаннымъ средствомъ борьбы съ ними, мы усматриваемъ въ его системѣ одинъ существеннѣйшій недостатокъ. По нашему мнѣнію, этико-эстетическая Фочка зрѣнія въ приложеніи въ исторія литературы не только не выдерживаетъ критики, но косвенно содѣйствуетъ тому злу, противъ котораго назначалась. Г. Острогорскій предлагаетъ слѣдующую программу: «обзоръ исторіи литературы, оставляя въ сторонѣ собственно исторію письменности, не имѣющей интереса эстетическаго, долженъ ограничиться только исторіей поэзіи — а) народной въ) образованнаго общества XVIII и XIX вв.».
И вотъ, вся древняя литература отъ принятія христіанства до самаго Кантемира исключается, какъ не могущая «благотворно воспитать сердце и воображеніе юноши, дать уму здоровую пищу». На протяженіи цѣлыхъ семи столѣтій г. Острогорскій не находитъ въ исторіи русской литературы ничего, кромѣ «подражательной реторики и религіознаго интереса, часто затемненнаго самыми дикими примѣрами двоевѣрія, узко-аскетическими идеалами и далеко не христіанскою моралью при внѣшней обрядности». Великое зло видитъ почтенный педагогъ въ томъ, что «во имя рутины мы заставляемъ юношей тратить цѣлые годы драгоцѣннаго времени на изученіе умершей уже для насъ литературы, не имѣющей никакой связи ни съ литературой Сервантеса, Шекспира, Мольера и друг., ни съ нашею литературой даже XVIII в.». Послѣдніе два вѣка изучаются въ произведеніяхъ выдающихся русскихъ писателей съ историческимъ освѣщеніемъ и въ связи съ литературой Запада; Тургеневымъ, Гончаровымъ и Островскимъ заключается курсъ исторіи литературы на новыхъ началахъ. Въ этомъ курсѣ поражаетъ смѣшеніе двухъ чуждыхъ другъ другу точекъ зрѣнія и невыдержанность обѣихъ. Представитель эстетической точки зрѣнія могъ, конечно, считать изученіе древней литературы непроизводительною тратой времени, видѣть въ старой русской письменности лишь реторику да грубое искаженіе христіанства и отказывать литературѣ XVI и XVII вв. въ какой бы то ни было связи съ XVIII в., — это понятно; но тогда слѣдовало бы выбросить очень многое изъ народнаго творчества и изъ эпохи псевдоклассицизма. Зачѣмъ было портить свой этико-эстетическій букетъ, вплетая въ него грубые образы богатырей, обращавшихся съ женщиной гораздо болѣе жестоко, чѣмъ рекомендуетъ попъ Сильвестръ, отъ котораго съ негодованіемъ отвертывается г. Острогорскій? Зачѣмъ помѣщать вмѣстѣ съ изящною поэзіей Пушкина и Лермонтова топорные силлабы Кантемира или ходульную фальшь торжественныхъ одъ? Зачѣмъ, вообще, стоя на эстетической почвѣ, изучать литературу въ хронологическомъ порядкѣ?. Напрасно думаетъ г. Острогорскій, что дѣятельность Кантемира и Ломоносова или литература Екатерининской эпохи можетъ быть хотя сколько-нибудь правильно освѣщена исторически внѣ связи съ XVII, даже съ XVI в. Авторъ можетъ возразить, что онъ вовсе не намѣренъ игнорировать умственной жизни русскаго народа въ теченіе семи вѣковъ его исторіи, — всѣ крупныя явленія культуры и быта, извлекаемыя изъ литературныхъ памятниковъ старины, по плану автора, должны быть введены въ курсъ русской исторіи и занять тамъ очень видное мѣсто. Но никакія обозрѣнія и пересказы не могутъ замѣнить непосредственнаго изученія литературныхъ памятниковъ: въ гимназическій курсъ исторіи войдутъ лишь характеристики и общіе выводы безъ прочной конкретной подкладки; все это немедленно забудется или, еще хуже, останется въ головѣ въ видѣ пустыхъ фразъ. Пройдя полный этико-эстетическій курсъ литературы, юноша вмѣстѣ съ своимъ педагогомъ отвернется отъ древней русской жизни, потому что школа не внесла для него свѣта въ эту темную эпоху, не показала ему смысла и интереса ея нестройныхъ съ виду и часто грубыхъ явленій, не научила его цѣнить по достоинству примѣры высокой душевной красоты, порывы въ правдѣ и въ знанію, которые тамъ есть и которые удивительны въ народѣ, скованномъ цѣпями невѣжества и труднѣйшихъ историческихъ условій. Такого ли результата желалъ г. Острогорскій, говоря, что школа должна возбуждать интересъ къ дальнѣйшему изученію предмета? Развитіе гуманныхъ чувствъ въ нашихъ глазахъ такъ же важно, какъ и въ глазахъ г. Острогорскаго, но мы- отказываемся приносить въ жертву этому хорошему дѣлу всѣ другіе, не менѣе дорогіе, интересы; такія жертвы немыслимы, да и вредны самому дѣлу.