Бѣлуга. править
Городъ Орѣховъ — извѣстный городъ. Извѣстенъ онъ сталъ очень недавно, по крайней мѣрѣ, губерніямъ двадцати по своей рѣкѣ и губерніямъ десяти — по бѣлугѣ. Онъ имѣетъ свои лѣтописи, о немъ есть огромныя описанія, которыя стараются доказать всѣмъ, что онъ чудный уголокъ въ мірѣ и съ каждымъ днемъ, такъ сказать, цивилизуется: напримѣръ, теперь уже чиновники не приглашаютъ къ себѣ шарманщиковъ и не даютъ имъ по десяти копеекъ за пѣсню, а идутъ на всеобщее гулянье, ходятъ въ деревянный театръ лѣтомъ, а зимой читаютъ «книжечки» ради скуки. Назадъ тому два-три года, казаки нагайками гоняли купающихся противъ гулянья у купальни, теперь бѣдные люди купаются въ сокровенныхъ мѣстахъ и даже съ лодкой пристать къ купальнѣ считаютъ за невѣжливость. Прежде богатые люди, желая снять съ себя портретъ, приглашали живописца, который иконы рисовалъ, и за это платили ему дорого, несмотря на то, что живописецъ маялъ заказчика по мѣсяцу, и типъ выходилъ все-таки еврейскій или татарскій; теперь же всѣ ходятъ сниматься къ извѣстнымъ въ городѣ итальянскимъ фотографамъ. Городъ Орѣховъ, даже и съ юмористической стороны, продолжаетъ описываться; но эти описанія еще не полны, и чѣмъ дальше онъ будетъ цивилизоваться, тѣмъ больше будетъ давать матеріала для описанія…
Городъ, какъ городъ губернскій, наводящій страхъ на провинцію (т.-е. все, что внѣ его до другихъ губерній); онъ ничѣмъ не знаменитъ, ничего не произвелъ ни худого, ни хорошаго. Нельзя сказать, чтобы люди въ немъ благодушествовали, а живутъ, какъ говорится, ни шатко, ни валко, ни на-сторону. Правда, иногда залетаютъ сюда кое-какіе вопросы, но они скоро опять улетучиваются; но вотъ зато, если что-нибудь внутри его совершится эдакое, выдающееся изъ ряда обыкновеннаго, то это волнуетъ всѣхъ, мозги всѣхъ людей точно выскочить хотятъ изъ головъ, и такое событіе не только не забывается, но поступаетъ въ календарь житейскій, орѣховскій. Напримѣръ, всякій старожилъ знаетъ, когда какая-нибудь выдающаяся личность родилась, и поэтому говоритъ: онъ родился въ тотъ годъ, на третій день послѣ убійства Ильи Пракуряхова и т. п. А такихъ важныхъ событій въ немъ немного, и изъ нихъ я желаю познакомить читателя съ бѣлугой. Но сперва разскажу, какую связь имѣетъ бѣлуга съ мирными и добродушными обитателями города Орѣхова.
У орѣховцевъ и теперь еще существуютъ двѣ страсти: у мужчинъ водка, у женщинъ мелкіе кедровые орѣхи, а такъ какъ мужчины и женщины другъ съ другомъ связаны узами брака или любовными дѣлами, то трезвые мужчины забавляются, между прочимъ, орѣшками, а женщины, глядя на пьяныхъ мужей, напиваются и сами. Проще: орѣхи и водка главныя развлеченія; ни гости, ни гулянья, ни чаепитіе за рѣкой безъ этихъ двухъ угощеній не обходятся. Прежде же, именно въ то давнее время, къ которому относится мой разсказъ, была еще и третья страсть — рыболовство, которымъ преимущественно занималась овражковская слобода, а въ свободное время и всѣ горожане.
Вотъ въ это-то время, вдругъ, на рынкѣ, заговорили, что въ пятнадцати верстахъ въ рѣкѣ, выше города, появился чортъ. Отъ торговокъ это распространилось по всему городу. Всѣ удивлялись: какой это такой чортъ? что онъ дѣлаетъ въ водѣ? а тѣ, которые этому не вѣрили, стали распространять слухи, что въ рѣкѣ нимфы водятся.
— Мы это сами видѣли, когда при восходѣ солнца купались.
Въ высшихъ слояхъ на это вниманія не обратили, а остальной классъ звонилъ сильно объ вѣдьмахъ и чортѣ, доказывая ихъ присутствіе тѣмъ, что одна женщина въ мелкомъ мѣстѣ купалась да утонула; народу, особенно ребятъ, стало тонуть больше, такъ-что начальство запретило всѣмъ купаться въ рѣкѣ, а по случаю жары и бани запечатало. Это еще болѣе увѣряло орѣховцевъ, что въ рѣкѣ черти завелись
На рынкѣ торговки звонятъ одно: невода рветъ, коровы и овцы исчезаютъ съ береговъ. Рыбаки удивляются, что за чудо, — какъ ни метнемъ неводъ, — половины какъ не бывало!
Стали крестьяне жаловаться начальству: чортъ изъ воды къ берегу подползаетъ и телятъ проглатываетъ Начальство на эту жалобу не обратило вниманія, а вотъ съ другой не знало, что дѣлать: съ берега одной деревни, среди бѣлаго дня, ребенокъ изчезъ. Стали говорить, что его проглотило какое-то чудовище.
— Нарядить слѣдствіе, — горячились законники.
— Да кого искать-то? Рыбаки отказываются рыбу ловить… Безъ рыбы, пожалуй, насидимся!
Думало, думало объ этомъ предметѣ начальство и окончательно спуталось: одинъ посовѣтовалъ доложить губернатору, — его всѣ называли аспидомъ зато, что сказать губернатору значитъ выдать себя въ непониманіи законовъ и вообще своихъ обязанностей; другой посовѣтовалъ попросить владыку освятить рѣку, — этого обругали на томъ основаніи, что безъ согласія губернатора владыка не согласится; третій почему-то говорилъ: надо посовѣтоваться съ директоромъ гимназіи. На такого всѣ поднялись: какъ? вы директора гимназіи ставите старше насъ? Такъ и рѣшили: предписать земскому суду произвести слѣдствіе. А земскому суду на-руку: цѣлую недѣлю слѣдователи бражничали на берегу рѣки и наловили много рыбы. Слѣдствіе составили кое-какъ, заключивъ, что, по собственному опыту они, слѣдователи, по ночамъ видѣли въ рѣкѣ что-то брыкающееся, похожее на ехидну, и что это чудовище частовременно приближается къ берегу и, разѣвая пасть, жалобно визжитъ. И потому они положили учредить постоянную вооруженную стражу.
Мелкое начальство, отъ этого описанія, пришло въ великое изумленіе, и квартальный надзиратель, бывши съ рапортомъ у городничаго, смиренно доложилъ:
— Въ рѣкѣ чортъ-съ…
Городничій выпучилъ на него глаза.
— Вѣрно и честно всегда служилъ, и никогда ничего не бывало… Хотя и прогрессъ, а…
— Вы, кажется, съ ума сошли послѣ вчерашняго катанья на пароходѣ?
— Уже объ этомъ предметѣ слѣдствіе произведено…
— Какъ!? О чортѣ слѣдствіе!.. Ды вы помѣшались…
Началась бѣготня… Все мелкое начальство проклинало свою жизнь.
Однако вся эта бѣготня кончилась тѣмъ, что городничій велѣлъ произвести слѣдствіе своимъ чиновникамъ, для раскрытія истины. Но частный приставъ, недолюбливавшій за что-то купца Подосенова, возразилъ:
— Позвольте, в. в-діе, это, вѣроятно, продѣлка купца Подосенова: онъ нынѣ и рыбу дороже продаетъ. Надо спросить его секретно.
— Позовите его…
Купецъ пришелъ ни живъ ни мертвъ. Съ часъ его в--діе распекалъ купца, съ четверть часа купецъ доказывалъ, что все это ни больше ни меньше, какъ рыба.
— Рыбы большой здѣсь быть не можетъ. Понимаешь?
— А я думаю, что и чертей быть не можетъ.
— Я не про это говорю…
Однако эти разговоры кончились тѣмъ, что купцу приказали было торговать по дешевой цѣнѣ.
Крупная рыба не ловилась, потому-что рыбаки отказались закидывать невода вглубь, вотъ купецъ и перепродалъ свои садки другому, но все-таки имѣлъ два цѣлыхъ большихъ невода, нѣсколько лодокъ и восемь человѣкъ рабочихъ. Условія съ новымъ хозяиномъ садковъ заключено не было, а деньги Подосеновъ обѣщался отдать черезъ недѣлю. Рыбы въ садкахъ было немного.
Работники Подосенова были закаленные рыболовы, съ дѣтства занимавшіеся рыболовствомъ. При однообразіи занятій, при уединенной жизни, всегда зимой и лѣтомъ на рѣкѣ, у нихъ еще болѣе сломились разные предразсудки и разныя фантазіи. Такъ и теперь, замѣчая, что въ рѣкѣ появилась какая-то штука страшнаго вида, которая рветъ невода, они, не видавшіе отъ роду огромныхъ рыбъ, заключили, что эта штука не добрая, и коли она не добрая, то значитъ чортъ, — и потеряли не только охоту къ своему занятію, но даже боялись рыбачить, плыть ночью черезъ рѣку.
Такъ, во вторникъ, часу въ одиннадцатомъ, рыбаки сидѣли вокругъ костра.
— Вотъ тоже у насъ на Черномъ озерѣ повадься эта дьявольщина… Что жъ бы ты думалъ?.. Какъ ночь, такъ и шалитъ, бунтуетъ, чтобъ ее…-- Говорившій эти слова старался придать себѣ веселость.
— Какъ эта… Вотъ оно дѣло-то наяву! Баютъ, сказки врутъ, — не врутъ
— А ежели рыба?
— Какая тѣ рыба!.. Станетъ тѣ такая рыба здѣсь жить?.. Что глыбь-то: сколько ее? Все. почитай, перекаты.
— Какъ кидать-то?
— Надо… Хозяинъ взыщетъ: забору много… Подмазался.
— А чтобъ ему!.. А я какъ вы, хоть убейте, не пойду.
— Выдумывай!
Долго рядили рыбаки; половина не соглашалась закидывать неводъ, но другая половина была посмѣлѣе, бойчѣе и разговорила трусовъ.
Помолились они Богу, пожали другъ другу руки въ знакъ того, что никто не измѣнитъ товарищу, а будетъ дѣйствовать сообща, четверо отъѣхали съ неводомъ, четверо въ другой лодкѣ поплыли впередъ, влѣво, къ противоположному берегу. Рѣка здѣсь имѣетъ ширины саженей восемьдесять и довольно быстра; работа не легкая, требуетъ сноровки; пока они выкидывали неводъ, пріѣхали къ своему костру и потянули съ двухъ концовъ сорока-восьми-саженный неводъ, начало свѣтать.
— Тяни! — кричали налѣво.
— Задѣло! Черти! тянете! — кричали направо.
— Ухнемъ!! Ну, коли прорветъ?
— Тянется. Тащите!.. Васька, забѣги слѣва-то!
— Глыбь — далеко!! задѣло!
— Не кричите, черти!
Смолкли рыбаки, только вода плещется отъ невода и щукъ; подтащили неводъ поближе, смотрятъ — колода не колода, а что-то чешуистое.
— Что же это, братцы?
— Заглянемъ.
— Да ты не кричи!!
Вмигъ одинъ, какъ мышь, полѣзъ въ воду и, воротясь, сказалъ:
— Глыбь аршинъ. Закидывай веревку за деревья-то, Иванъ… Идите туда съ веревкой! Бастрыги берите!..
Всѣ заметались.
— Чортъ! Что всталъ? Шевелись, прокляненый!!
— Молчи! справляй; спитъ!
Въ двѣ минуты толстая веревка была закинута за толстый колъ, за который зацѣпляли барки, двое тащили петлю въ воду, трое шли съ бастрыгами и начали лупить, почему — сначала не могли различить, потомъ увидали голову, и двое рыбаковъ накинули веревку, — рыба рванулась, понесла за собой неводъ, но была привязана: веревка попала плотно за жабры.
— Рыба!
— Кто не то. Какая гляди: сажени полторы… Какая же?
— Глядите, какъ воюетъ, чтобы не порвала.
— Э!!
Рыбаки отъ радости и удивленія и неводъ забыли, наконецъ, собрали, — въ нѣсколькихъ мѣстахъ изорванъ.
— Прибыло работы, съ проклятой.
— А какъ мы съ ней? Али въ станъ объявлять?
— Задача.
— Надо въ городъ ѣхать.
Поплыли двое въ городъ, сказали новому хозяину садковъ, что они поймали большую бѣлую рыбу, которую желаютъ продать ему за двѣсти рублей на серебро.
Купецъ поплылъ къ рыбѣ, сказалъ, что это бѣлуга и купилъ у рыбаковъ за сто рублей. Узналъ объ этомъ Подосеновъ, не сталъ пускать рыбу, купецъ въ полицію — дозволили. Городничій съ однимъ частнымъ, двумя квартальными и нѣсколькими казаками, прибылъ на садки; за нимъ валилъ народъ, прослышавшій, что въ рѣкѣ поймали рыбу-китъ, и какъ городничій ни кричалъ на народъ отойти прочь, его даже никто не хотѣлъ и слушать, такъ-что пришлось прибѣгнуть сначала къ нагайкамъ, а потомъ къ разведенію мостковъ. Подняли рыбу, — большая, голова какъ у волка, какъ выразился городничій. Начались разспросы: гдѣ и какъ поймали рыбу, какъ зовется эта рыба, — (назвали бѣлугой, потому-что она дѣйствительно принадлежала къ бѣлужьему классу).
— Надо ее опечатать, — сказалъ строго городничій.
— Какъ бы она не ушла? На цѣпь ее надо, сказалъ частный.
Хозяинъ этой рыбы ухмылялся и возразилъ:
— Позвольте, ваше в-іе, какъ вы рыбу въ водѣ печатать будете?
— Вытащить!
— Энтого невозможно: она не человѣкъ, какъ почнетъ поливать васъ водой…
Бѣлуга, до сихъ поръ чуть-чуть шевелившая жабрами и хвостомъ, вдругъ хлеснула по водѣ хвостомъ и залила начальство.
— Проклятая!.. И смотритъ какъ по-дьявольски… Вѣдь она ѣла людей? — спросилъ городничій купца.
— Врядъ ли… А что говорили про нее, такъ энто однѣ сказки…
— Ладно! Смотри, ты ее долженъ хранить въ цѣлости и никого не пускать сюда.
Полицейскіе ушли; а для караула рыбы приставленъ былъ со стороны городничаго одинъ казакъ, а со стороны купца — работникъ.
Тѣмъ не менѣе купецъ разрѣшилъ впускъ на садки для смотрѣнія рыбы въ первый день за пять коп. съ человѣка, во второй — за десять, въ третій — за пятнадцать…
— Чортъ ихъ дери! коли не велятъ продавать, съ этого конца начну. И смотрѣть рыбу-чудо шелъ всякій, какъ рѣдкость; многіе даже разъ по пяти ходили смотрѣть, сердясь на увеличивающіеся съ каждымъ днемъ поборы за смотръ.
О бѣлугѣ говорили на улицахъ, въ домахъ, въ присутственныхъ мѣстахъ; всякій разсказывалъ, что онъ никогда не видывалъ такого хвоста, такого глаза; всякій фантазировалъ по-своему; бѣлуга была новостью и предлогомъ къ возобновленію разговоровъ, хотя бы эти разговоры уже восемь разъ возобновлялись бѣлугой. Теперь уже не спрашивали на возглашеніе: слышали ли вы новость? — какая это новость, а прямо говорили: чудеса! Въ высшихъ слояхъ общества тоже говорили о бѣлугѣ и разсуждали о томъ: что имъ лучше приготовить изъ рыбы? Прошло пять дней, орѣховцы потеряли терпѣніе ждать, что-то дальше будетъ изъ бѣлуги; она, такъ сказать, нарушила ихъ покой. Но больше всѣхъ терялъ терпѣніе обладатель рыбы. Пошелъ онъ къ городничему и попросилъ не тянуть его.
— А, спасибо, братецъ, что напомнилъ… Я ее самъ буду свидѣтельствовать..
— Нельзя ли безъ энтого, ваше в-діе… Ужъ я вамъ лучшую часть представлю.
— Завтра утромъ я пріѣду… Будь готовъ.
Купецъ струсилъ не на шутку: а что, если въ рыбѣ найдутъ ребенка? вѣдь тогда запретятъ продавать ее… «Эхъ я дуракъ! брать бы мнѣ за смотръ по полтиннику… И теперь почитай полтораста рублей за всѣми расходами выручилъ, а тогда бы»… Но теперь уже никто и копейки не давалъ за смотръ, потому-что всѣ пересмотрѣли бѣлугу.
Утромъ часовъ въ девять, къ садкамъ пріѣхало все начальство въ формѣ; пришелъ зачѣмъ-то и священникъ съ требникомъ; чиновники, купцы, мѣщане, рабочіе, воспитанники — всѣ побросали свои занятія и явились смотрѣть, какъ будутъ рѣзать бѣлугу, и что въ ней окажется.
Народу было очень много. Всѣ смотрѣли на большіе два стола и на сидѣвшее въ креслахъ начальство.
Подвели бѣлугу къ берегу, плещетъ хвостомъ.
— Казаки, берите! — кричалъ частный приставъ.
Взяли казаки рыбу — вырвалась…
— Надо ее за хвостъ привязать! — сказалъ городничій.
— Нѣтъ-съ, колъ вбить въ хвостъ, а голову отрубить, — сказалъ одинъ членъ полицейскаго управленія.
— А кровь?
— У рыбы крови немного, — замѣтилъ докторъ-операторъ изъ нѣмцевъ, приготовляя инструменты.
Наконецъ, вбили въ хвостъ гвоздь огромнаго размѣра и привязали голову бѣлуги къ столу, на который наперли десять казаковъ. Операторъ началъ операцію, но копался долго надъ кожей бѣлуги.
Письмоводитель полиціи, на озаглавленномъ уже листѣ, приготовлялся писать актъ изслѣдованія.
— Рыба, — сказалъ операторъ.
— Тѣлъ нѣтъ?
— Извольте посмотрѣть.
Посмотрѣлъ городничій, за нимъ и всѣ удостовѣрились, что въ бѣлугѣ находится только мелкая рыба, которою она вѣроятно питалась.
— Стоило изъ чего хлопотать! — сказалъ недовольно городничій.
— Всеже…
— Мнѣ, по крайней мѣрѣ, было лестно въ присутствіи вашемъ сдѣлать опытъ, — говорилъ операторъ.
Всѣ стали удивляться, что въ такой большой рыбѣ не нашли ни человѣческихъ тѣлъ, ни животныхъ.
Стали вѣсить бѣлугу: вытянула тридцать пять пудовъ. Начальство съ часъ совѣщалось: признать ли эту рыбу годной къ употребленію или нѣтъ?
— Я нахожу неудобнымъ, потому-что нѣтъ примѣровъ, чтобы такую рыбу, которая очень могла когда-нибудь переварить ребенка, употребляли въ пищу, — ораторствовалъ городничій. Но начальство хотѣло покушать бѣлуги и противъ его увѣреній, что бѣлуга очень здоровая и пріятная рыба, городничій ничего не могъ возразить и приказалъ привезти ему самую лучшую часть.
Въ два часа рыбу всю раскупили: фунтъ ея стоилъ тридцать пять коп. Въ этотъ же день, со многими животами отъ бѣлуги вышло разстройство: одни понаѣлись изрядно, а какъ бѣлуга была очень жирна, то она и подѣйствовала вредно на пищевареніе, другіе, и такихъ было большинство, никакъ не могли покинуть мысль, чтобы 35 пудовая рыба когда-нибудь не сожрала ребенка. На третій день никто не могъ ѣсть рыбу, и многіе поскидали ее обратно въ рѣку…
Но зато это событіе важно, важно потому, что Орѣховъ извѣстенъ по бѣлугѣ въ десяти губерніяхъ, и теперь съ удовольствіемъ разсказываетъ о такомъ важномъ событіи всякій орѣховецъ, и бѣлуга вошла въ орѣховскій календарь: Осипъ Яковлевичъ на пятый день померъ, какъ бѣлугу рѣзали: поѣлъ ея много. У Ильи Степаныча Прохорова, какъ разъ въ день пойманія бѣлуги, дочка Саша родилась.
И надо полагать, никогда не забудется въ Орѣховѣ 35 пудовая бѣлуга, потому-что она составила орѣховцамъ славу, и они гордятся тѣмъ, что въ рѣкѣ, около нихъ, жила страшная, огромная рыба, одна голова которой вытянула семь пудовъ.