Белинда (Броутон)/ДО

Белинда
авторъ Рода Броутон, пер. А. Э.

Оригинал: англ. Belinda, опубл.: 1883. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Вѣстникъ Европы», №№ 3-8, 1884.

БЕЛИНДА
Романъ, соч. Роды Броутонъ.

ПЕРІОДЪ ПЕРВЫЙ.

I.

"Along the crisped shades and bowers
Revels the spruce and jocund Spring".

Такъ же весело, какъ и повсюду, ликовала веселая и радостная весна въ большомъ Дрезденскомъ саду въ майскій день, когда начиналась наша исторія. И хотя, сквозь ея игривость, просвѣчивало порою желаніе ущипнуть, и въ самой улыбкѣ замѣчался какой-то капризъ, однако толпы обрадованныхъ ея подданныхъ явились привѣтствовать возвращеніе своей царицы. Да, толпы; въ такой день дрезденцы, согласно ежегодному обычаю, какъ извѣстно, стремятся, пѣшіе и конные, поклониться веснѣ. Въ честь ея устраивается цвѣточное торжество: всѣ бросаютъ другъ другу букеты. Надъ головами деревья шумятъ новой зеленью; по боковымъ дорожкамъ толпятся пѣшеходы; вдоль широкихъ аллей весело несутся экипажи. Нынѣшній разъ внезапно въ толпѣ произошло какое-то движеніе. Должно быть, король появился съ королевой? Вовсе нѣтъ. Это графъ О. проѣзжаетъ въ большой колымагѣ, заваленной великолѣпными букетами, которую онъ занимаетъ одинъ; колымага запряжена четверкой рыжихъ лошадей, съ форейторомъ въ красной бархатной ливреѣ и выѣзднымъ лакеемъ въ такой же ливреѣ на запяткахъ. Англичанинъ чувствовалъ бы себя неловко на его мѣстѣ, но далеко не таковы ощущенія этого великолѣпнаго и благополучнаго германца.

Вотъ, наконецъ, и самъ король съ королевой, съ кучеромъ и лакеемъ въ ливреѣ мышинаго цвѣта. Они раскланиваются и улыбаются такъ же привѣтливо, какъ еслибы и взаправду были великими вѣнценосцами. Никто не сторонится на ихъ пути; не видно ни одного шуцмана; никто не расчищаетъ имъ дороги, подобно тому, какъ это водится, когда принцесса уэльская выѣзжаетъ на прогулку. Солдатъ кругомъ много; но эти солдаты не думаютъ ни о войнѣ, ни даже о пивѣ; ихъ воинственныя длани полны невинныхъ нарциссовъ и левкоевъ; конные гвардейцы, въ свѣтло-голубыхъ мундирахъ и плоскихъ голубыхъ фуражкахъ, снуютъ взадъ и впередъ на стройныхъ коняхъ, держа въ рукахъ букеты изъ розъ, азалей, гіацинтовъ и розыскивая серьезными, сѣрыми глазами тѣхъ счастливыхъ красавицъ, которымъ предназначаются эти букеты.

Два хора военной музыки весело гремятъ, а большой турецкій барабанъ заставляетъ даже лошадей вздрагивать и гарцовать. Наконецъ появляется, какъ бы для разнообразія, вереница настоящихъ англійскихъ экипажей. Стоитъ только взглянуть на нихъ, чтобы опредѣлить ихъ національность. Чопорные, неподвижные слуги въ темнаго цвѣта ливреяхъ, простая, но блестящая упряжь, гнѣдыя въ яблокахъ лошади, ступающія какъ одна, — кто можетъ усомниться въ томъ, что это дѣйствительно англичане? Но вотъ появляются и другіе — въ наемныхъ коляскахъ! Добрые саксонцы! не судите по нимъ о насъ! это далеко не самые блестящіе представители англійской націи!. И однако въ одной изъ этихъ наемныхъ колясокъ сидятъ двѣ молодыхъ женщины, которыхъ Англіи никоимъ образомъ не приходится стыдиться, что, впрочемъ, онѣ сами прекрасно сознаютъ, хотя въ настоящую минуту и являются не въ авантажѣ. Лицо одной сердито, а другой тревожно.

— Не вернуться ли намъ домой, Белинда? — спрашиваетъ угрюмо сердитая.

— Но вѣдь мы только-что пріѣхали, — замѣчаетъ Белинда.

Проѣзжаетъ русскій экипажъ съ кучеромъ въ шляпѣ, напоминающей какую-то птицу, и въ длинномъ кафтанѣ со сборами у таліи. Затѣмъ проѣзжаютъ снова германцы съ букетами нарцисовъ, украшающими уши ихъ лошадей и приколотыми къ груди ихъ кучеровъ и лакеевъ. Вотъ конногвардеецъ, усѣвшійся на козлахъ мальпоста, запряженнаго шестеркой лошадей, катаетъ довѣрчивую даму въ розовой шляпкѣ, спокойно возсѣдающую съ нимъ рядомъ и наслаждающуюся своимъ положеніемъ, не смотря на отчаянную путаницу, воцарившуюся въ безчисленныхъ возжахъ ея автомедона. Другой конногвардеецъ бросаетъ ей букетъ, но онъ плохо прицѣлился: букетъ падаетъ на дорогу и колеса переѣзжаюіъ его. Это зрѣлище окончательно выводитъ изъ себя сестру Белинды.

— Я должна прибѣгнуть къ какому-нибудь отчаянному дѣйствію, чтобы привлечь на себя вниманіе, — сердито говоритъ она не безъ примѣси однако юмора, смягчающаго ея досаду; — что ты посовѣтуешь мнѣ? Не испугаться ли мнѣ турецкаго барабана и не закричать ли во все горло? Или можетъ быть ты закричишь?

— Разумѣется, не я!

— Не могу понять, что съ ними сдѣлалось! Они должно быть помѣшались! Вѣдь никто изъ нихъ не бросилъ намъ ни одного букета!

— Зачѣмъ они станутъ бросать намъ букеты? — отвѣчаетъ Белинда. — Мы никого изъ нихъ не знаемъ.

— Хотя бы даже они и не знали насъ, они могли бы бросить намъ нѣсколько цвѣтковъ, — ворчитъ Сара. Я увѣрена, что они видятъ, какъ вамъ этого хочется, и для этого вовсе не нужно особенно долгаго знакомства.

— Я бы сочла крайне дерзкимъ съ ихъ стороны, если бы они это сдѣлали, — отвѣчаетъ холодно Белинда.

Другая надула губы.

— Съ своей стороны, я бы желала, чтобы они немедленно проявили хоть столько дерзости!

Но очевидно, что саксонская армія не расположена къ такой дерзости. Забытыя всѣми дѣвушки молча ѣдутъ далѣе. Солнце ярко свѣтитъ, восточный вѣтеръ дуетъ, турецкій барабанъ гремитъ, и большіе мѣдные инструменты грохочутъ, а онѣ объѣзжаютъ медленно вокругъ пруда, вдоль прямыхъ аллей мимо античнаго музея. Кругомъ нихъ сыплется дождь букетовъ, но ни одинъ изъ нихъ не предназначается для ихъ ландо; ни одинъ даже случайно не попадаетъ къ нимъ.

Лицо Сара омрачается еще больше, а въ глазахъ Белинды тревога свѣтится еще сильнѣе. Но если она никого здѣсь не знаетъ, то кого же она ждетъ?

— Впрочемъ, — заговорила Белинда, — ты вѣдь знала, Сара, когда, захотѣла сюда ѣхать, что мы не встрѣтимъ здѣсь знакомыхъ, кромѣ профессора Форта и…

— Прекрасно, а почему его здѣсь нѣтъ? — закричала Сара со взрывомъ искренней досады, который какъ будто ее облегчилъ. — Вѣдь я приказала ему непремѣнно придти сюда? Даже и онъ былъ бы хорошъ за неимѣніемъ другого!

Белинда иронически улыбается.

— Какой восторженный панегирикъ человѣку, за котораго ты собираешься выдти замужъ.

Но Сара не слушаетъ ее. Глаза ея устремлены на боковую дорожку, гдѣ толпятся пѣшеходы.

— Вонъ онъ! — кричитъ она съ отвращеніемъ въ голосѣ; — его нельзя проглядѣть! видѣла ли ты когда въ жизни такую походку? Погляди, какъ онъ волочитъ свои большія плоскія ноги!

Белинда глядитъ въ указанномъ направленіи, и въ толпѣ высокихъ, стройныхъ воиновъ безъ труда различаетъ неряшливую, пожилую фигуру, клерикальнаго вида, если судить по костюму; ученаго, — если принять во вниманіе очки. Заложивъ руки за спину, сдвинувъ шляпу на затылокъ, онъ разсѣянно плетется по дорожкѣ.

— Возможно ли? — кричитъ Сара, полуприподнимаясь съ мѣста, голосомъ, почти задыхающимся отъ гнѣва. Да! чудовищно! невѣроятно! но тѣмъ не менѣе вѣрно, вѣрно: онъ не принесъ мнѣ букета!

— Нѣтъ, онъ принесъ, — спокойно отвѣчаетъ Белинда, — но онъ такъ малъ, что его трудно сразу замѣтить.

Въ то время, какъ онѣ это говорятъ, предметъ ихъ наблюденій замѣчаетъ ихъ присутствіе и, оборотивъ къ нимъ свои близорукіе, ученые глаза, неловко бросаетъ въ ихъ сторону маленькій букетикъ не особенно свѣжихъ фіалокъ. Онъ падаетъ на колѣни его невѣсты, но не долго тамъ остается. Гнѣвнымъ жестомъ, и прежде, нежели Белиндѣ удается удержать ее, она стряхиваетъ его на дорогу, и конногвардеецъ, правящій шестеркой, и его довѣрчивая спутница, снова проѣзжающіе мимо нихъ какъ-разъ въ эту самую минуту, переѣзжаютъ черезъ него. Благодаря своей близорукости, владѣлецъ букета не замѣтилъ, однако, этого печальнаго зрѣлища.

— Я боюсь, что промахнулся, — невинно объясняетъ онъ, въ то время, какъ коляска останавливается около него, и говоря это, ищетъ глазами сквозь очки отсутствующій букетъ въ коляскѣ. — Я боюсь, что букетъ, который я вамъ кинулъ, упалъ мимо и не попалъ къ вамъ.

— О, нѣтъ, онъ попалъ, — отвѣчаетъ Сара съ свирѣпой шутливостью, — но такъ какъ онъ былъ слишкомъ великъ для меня, то я его выкинула.

— Какъ вы запоздали! — торопливо перебиваетъ Белинда, стараясь замять этотъ разговоръ и доброй, ласковой улыбкой загладить рѣзкія слова сестры. Мы такъ васъ заждались, что невольно пришли въ дурное расположеніе духа.

— Я былъ случайно задержанъ, — отвѣчаетъ раздражительно поклонникъ ея сестры; — я нашелъ, что вѣтеръ гораздо рѣзче, чѣмъ я ожидалъ, — прибавляетъ онъ съ дрожью, плотнѣе застегивая пальто на своей узкой груди; — а такъ какъ я легко простужаюсь, то и вынужденъ былъ вернуться на квартиру и надѣть теплое пальто. Сара знаетъ, — сердито взглянулъ онъ на невѣсту, — что я очень легко простужаюсь.

Но Сара обращаетъ столько же вниманія на него, какъ и на вѣтеръ, на который онъ жалуется.

— Ахъ! браво! — весело кричитъ она, въ то время, какъ другой букетъ, на этотъ разъ настоящій, величиной съ большой кругъ сыра и составленный изъ рѣдкихъ оранжерейныхъ цвѣтовъ, какъ настоящая дань любви, влетаетъ въ коляску.

Она протягиваетъ обѣ руки, чтобы поймать его; никакое сомнѣніе на счетъ его предназначенія не смущаетъ ея торжества, хотя посторонній зритель и подумалъ бы, что онъ скорѣе предназначается ея сестрѣ, Белиндѣ, которая тоже протянула-было руки, но поспѣшно отвела ихъ и съ терпѣливой внимательностью, хотя и съ разсѣяннымъ немного взглядомъ стала выслушивать сердитые сарказмы профессора на счетъ нелѣпости устраивать гулянье въ такую холодную погоду. Но хотя она и слушала профессора, хотя лицо ея обращено къ нему и отвернуто отъ сестры, однако она не проронила ни одного слова изъ восторженныхъ благодарностей, которыми осыпала ея сестра виновника торжества.

— Подойдите ближе, я хочу поблагодарить васъ! — слышитъ она кокетливый возгласъ. Я не могу протянуть вамъ руки, потому что обѣ заняты; но это по вашей собственной винѣ. Какой колоссальный букетъ! какой прелестный и свѣжій… Онъ примиряетъ меня съ этой скучной прогулкой. Увѣряю васъ, что я никогда въ жизни такъ не скучала! Какіе они всѣ несносные! какая была бы разница, будь это французы! и пр. и пр.

Быть можетъ, ея словоохотливость не позволяетъ отвѣчать тому лицу, къ которому она обращается. Но несомнѣнно, что онъ удивительно молчаливъ. Не странно ли такое полное безмолвіе, въ виду такой восторженной благодарности. Углубленная въ разрѣшеніе этой задачи, Белинда теряетъ нить профессорскихъ жалобъ; когда она вышла изъ задумчивости, то увидѣла, что онъ глядитъ на нее съ оскорбленнымъ удивленіемъ, затѣмъ отходитъ, и его мѣсто у дверцы экипажа занимаетъ кто-то другой, кто не носитъ очковъ, не боится простуды и не ёжится отъ восточнаго вѣтра, словомъ, кто-то такой, кто молодъ, молодъ! великое слово! Да. Онъ молодъ; не той условной молодостью, какая признается обществомъ за каждымъ неженатымъ мужчиной, моложе восьмидесяти лѣтъ, но дѣйствительно молодъ; короче сказать, этого человѣка еще не было на свѣтѣ двадцать три года тому назадъ.

Кто, какъ не молокососъ, сталъ бы такъ въ упоръ глядѣть на нее, обидчиво укоряя:

— Зачѣмъ вы его не поймали? Вѣдь вы знаете, что онъ предназначался вамъ?

Она взглянула на него: счастливая, радостная улыбка согрѣла лицо, которое мужчины часто находили холоднымъ и надменнымъ.

— Я пробовала!

— О чемъ вы тамъ толкуете? — безпечно закричала Сара, безцеремонно перебивая на полусловѣ своего жениха. — Вы прохаживаетесь на мой счетъ? Ага! у васъ у обоихъ виноватыя лица.

Ни тотъ, ни другая не опровергаютъ ее.

Четверть часа спустя обѣ дѣвушки направляются домой къ бабушкѣ, въ свою квартиру на Lüttichau Strasse, оставляя позади себя короля, королеву, графа С. въ колымагѣ и храбрыхъ воиновъ въ голубыхъ и зеленыхъ мундирахъ. Белинда наклонила голову и нѣжно прикоснулась щечкой къ цвѣтамъ, покоившимся на колѣняхъ сестры.

— Пожалуйста не мни ихъ, — нетерпѣливо кричитъ Сара, заслоняя ихъ. — Ты всегда какъ будто воображаешь, что цвѣты созданы на то, чтобы ихъ ѣсть.

И увидя, что въ глазахъ сестры промелькнуло неудовольствіе, великодушно прибавила:

— Еслибы онѣ не были на проволокѣ, то я бы пожертвовала тебѣ одну или двѣ орхидеи.

— Неужели? — иронически вопрошаетъ Белинда.

Но дальше этого, не пошло ея великодушное разоблаченіе своихъ и сестриныхъ правъ на букетъ.

II.

Ночь протекла съ тѣхъ поръ, какъ униженныя и оскорбленныя профессорскія фіалки были выброшены на мостовую. Теперь уже утро, и у окна спальной въ Lüttichau Strasse сидитъ Белинда, распахнувъ его настежъ (къ великому удивленію германской Dienstmädchen, для которой воздухъ душной комнаты, пропитанный вчерашними сосисками и пивомъ, такъ же милъ, какъ и для всей ея націи), и солнце грѣетъ ея волосы, а прохладный вѣтеръ освѣжаетъ лицо. Она пристально глядитъ на грушевое дерево въ маленькомъ садикѣ, разбитомъ подъ окнами, которое съ недѣлю тому назадъ начало цвѣсти и теперь все побѣлѣло подъ бременемъ своихъ бѣлоснѣжныхъ цвѣтовъ. Однако, сомнительно, чтобы она его видѣла.

— Неужели? — спрашиваетъ она себя почти со страхомъ, — тѣмъ страхомъ, который рождается отъ большого счастья, — неужели?

Легкій шумъ заставляетъ ее повернуть голову, и она видитъ, какъ большая бѣлая дверь отворяется и пропускаетъ ея сестру.

— Ты одна? — спрашиваетъ послѣдняя, осторожно заглядывая въ дверь.

— Разумѣется, одна, — отвѣчаетъ Белинда сердито. — Я не имѣю привычки принимать гостей въ спальной.

Это не особенно любезный отвѣтъ, но Сара не обращаетъ на него вниманія и влетаетъ въ комнату, веселая, какъ птичка, свѣжая и красивая, какъ весенній цвѣтокъ.

— Должно быть я пришла некстати, — смѣется она и придвигаетъ стулъ къ колѣнямъ сестры, — но такъ какъ я въ большой бѣдѣ, то и не могу долѣе ждать. Я пришла, моя дорогая, просить милости у тебя.

— Если такъ, то можешь уйти, — отвѣчаетъ Белинда съ суровой рѣшительностью, — потому что объявляю разъ навсегда, что отказываю тебѣ.

— Какъ! даже не выслушавъ, о чемъ я хочу тебя просить?

— Неужели ты думаешь, что я не знаю въ чемъ дѣло? — строго вопрошаетъ Белинда. — Я ужъ столько разъ слышала это отъ тебя. Я увѣрена, что ты хочешь, чтобы я сказала профессору Форту, что ты водишь его за носъ.

— Ты грубо выражаешься, — спокойно замѣчаетъ Сара, — но я слыхала и худшее.

— Ну такъ знай, что я безусловно и напрямки отказываюсь отъ этой роли, — твердо отвѣчаетъ Белинда. — Во-первыхъ, къ чему ты обручилась съ нимъ?

— Къ чему, въ самомъ дѣлѣ? — перебиваетъ та, поднявъ руки и глаза къ небу. — Вотъ спроси поди!

— А между тѣмъ, — продолжала Белинда, глядя на сестру съ суровымъ удивленіемъ, — въ письмѣ, которымъ ты извѣщала меня о вашей помолвкѣ, ты говорила, что не знаешь, чѣмъ заслужила такое счастіе.

— Нѣтъ, нѣтъ, я этого не писала! — закричала Сара, покраснѣвъ отъ искренняго стыда и закрывая лицо руками. — Не говори этого; это неправда! Я писала это не про него, а про кого-то другого!

— Кого-то другого!-- повторяетъ Белинда, презрительно морща свой красивый носъ. — Какъ это мило и похвально! Кого-то другого!

— Быть можетъ это и непохвально, — безстыдно отвѣчаетъ Сара, хотя отъ укоризненныхъ словъ сестры у нея даже шея покрывается краской, — но за то весело.

— Ты знаешь, — продолжаетъ Белинда сурово, — что я дала клятву не вмѣшиваться больше въ твои дѣла, послѣ той тягостной сцены съ бѣднымъ Маннерсомъ, который ползалъ на колѣняхъ за мной по комнатѣ и рыдая хваталъ меня за платье.

— Онъ вѣчно рыдалъ! — восклицаетъ жестокосердая Сара. — Я видѣла, какъ онъ плакалъ въ три ручья!

— Я уже шестерымъ мужчинамъ сообщила, что ты насмѣялась надъ ними, — продолжаетъ старшая сестра, презрительно пропуская мимо ушей слабую попытку младшей къ оправданію.

— Шестерымъ! Ну полно, ты преувеличиваешь!

— Повторяю, шестерымъ! И думаю, что я кого-нибудь пропустила. Не хочу говорить это седьмому!

— Седьмому?!

— Если ты утверждаешь, что я преувеличиваю, то я готова пересчитать по пальцамъ. Во-первыхъ, — она отдѣлила одинъ изъ своихъ длинныхъ, бѣлыхъ пальцевъ, — во-первыхъ, Маннерсь…

— Мы уже его считали.

— Во-вторыхъ, — она отдѣлила другой палецъ, — полковникъ Гринъ. Бѣдный человѣкъ! онъ тоже проливалъ слезы!

— Тѣмъ стыднѣе для него! — слышится дерзкій отвѣтъ.

— Въ третьихъ, молодой пасторъ, котораго ты подцѣпила на морскомъ берегу, и имени котораго я никакъ не припомню.

— И я тоже! — кричитъ Сара съ оживленіемъ. — Не правда ли, какъ странно! Какъ бишь его звали. Кажется его фамилія начиналась съ Б?

— Въ четвертыхъ, — продолжаетъ безпощадно перечислять по пальцамъ Белинда, — лордъ Блёчеръ, который былъ такъ глупъ, что я долго не могла втолковать ему въ чемъ дѣло.

Но легкомысленная Сара продолжаетъ припоминать фамилію своего поклонника.

— Я почти увѣрена, что она начиналась на Л! — задумчиво говоритъ она.

— Въ пятыхъ, м-ръ Брабатонъ.

— Ты считала его раньше!

— Нѣтъ, не считала.

— Я увѣрена, что считала.

— А я увѣрена, что нѣтъ; но для большей вѣрности готова начать съ изнова. Во-первыхъ, бѣдный Маннерсъ…

— Стой! — громко кричитъ Сара, затыкая уши, — согласна, что ихъ было шесть, шестнадцать, шестьдесятъ, сколько угодно, только брось ты пожалуйста свою нестерпимую ариѳметику!

Белинда готовилась пустить въ ходъ пальцы другой руки, но при этой уступкѣ опустила обѣ руки на колѣни и перестала считать. Наступило молчаніе.

— Не могу постичь, чѣмъ ты руководствовалась въ настоящемъ случаѣ, — сказала наконецъ Белинда, обращаясь къ сестрѣ, — ужъ, конечно, тутъ не могло быть ни выгоды, ни удовольствія.

— Разумѣется, нѣтъ, — отвѣчала Сара, — глубоко вздыхая и качая головой, — всякій, кто только на него взглянетъ, скажетъ, что у меня не могло быть такихъ мотивовъ.

— Подобная побѣда не могла даже льстить твоему тщеславію, — продолжаетъ безжалостно Белинда.

— Нѣтъ! она льстила моему тщеславію! — вступается Сара съ оживленіемъ, доказывающимъ, что она не желаетъ, чтобы въ конецъ унижали ея послѣднюю жертву; — ты можешь быть и невысокаго о немъ мнѣнія, но увѣряю тебя, что въ Оксфордѣ его считаютъ свѣтиломъ науки. Въ домѣ, гдѣ я встрѣтилась съ нимъ, его носили на рукахъ: онъ написалъ, говорятъ, книгу о дигаммѣ!

— А что такое дигамма? — спрашиваетъ коротко Белинда, нисколько не трогаясь такой эрудиціей.

— Какъ? ты не знаешь, что такое дигамма? — кричитъ Сара, поднимая брови, съ видомъ оскорбленнаго удивленія, и продолжаетъ съ хохотомъ: — если хочешь знать правду, то и я этого не знаю!

— Но ты не можешь, полагаю, всю жизнь интересоваться одной дигаммой? — спрашиваетъ угрюмо Белинда, не заражаясь веселостью сестры.

— И не желаю пробовать! — хохочетъ та.

— Въ такомъ случаѣ я все-таки ничего не понимаю.

— Ну, если хочешь, то, конечно, дѣло не въ одной только дигаммѣ, — отвѣчаетъ неохотно Сара, — хотя сколько я могла замѣтить, его и есть его cheval de bataille; но его вообще считали геніемъ. Ты бы поглядѣла, какъ они всѣ пресмыкались у его ногъ — какія у него, замѣтила ты, ножищи! — и ловили каждое его слово. Тамъ была одна барышня, такъ та ухаживала за нимъ, какъ Богъ знаетъ что; грѣла для него пальто и подавала калоши!

— Что-жъ изъ этого?

— Ну, знаешь, — нетерпѣливо отвѣчала Сара, досадуя на такое непониманіе, — надо быть не женщиной, чтобы видѣть все это и не вмѣшаться. Я тоже пустилась вслѣдъ за другими. Я тоже стала грѣть его пальто и подавать ему калоши! Уфъ! какого они были объема! Я удобно могла бы помѣститься вся въ одной изъ нихъ!

— Прекрасно!

— Прекрасно, какъ не такъ! Я совсѣмъ не нахожу этого прекраснымъ! Я нахожу это сквернымъ.

— На этотъ разъ имѣю счастіе быть съ тобой согласной.

— Ну вотъ, какъ я уже говорила, я пустилась вслѣдъ за другими. И одержала побѣду, тяжкую побѣду! Ты понимаешь, что изъ этого вытекаетъ, какъ говорится въ книжкахъ.

— Не понимаю, что изъ этого вытекаетъ; понимаю только одно, что не хочу больше играть во всемъ этомъ никакой роли.

— Нѣтъ? а между тѣмъ, — вкрадчиво замѣчаетъ Сара, — если ты съ ними объясняешься, то выходитъ гораздо лучше.

— Лучше или хуже, а я больше не стану съ ними объясняться.

— Когда ты объясняешься съ ними, это ихъ не такъ обижаетъ! Мнѣ кажется, право, что имъ это бываетъ даже пріятно.

Нѣтъ отвѣта. Безмолвіе прерывается только свистомъ отъѣзжающаго паровоза.

— Къ чему же во всякомъ случаѣ было тащить его за собою сюда? — спрашиваетъ, наконецъ, Белинда, не трогаясь, какъ гранитная скала, умильными взглядами и словами сестры.

— Боюсь, что ничѣмъ не могу оправдать этого, — отвѣчаетъ Сара виноватымъ голосомъ и снова повѣсивъ носъ, — но, говоря правду — что я всегда стараюсь дѣлать — времена были такія скучныя; подъ руками никого другого не было, и я подумала, что онъ можетъ быть полезенъ и занимателенъ.

И тутъ перемѣнивъ тонъ и съ крайнимъ раздраженіемъ, прибавила: — Я жестоко ошиблась; онъ слишкомъ неуслужливъ, чтобъ быть полезнымъ, и слишкомъ носится съ собой, чтобы быть занимательнымъ.

Наступила новая пауза. Небольшой порывъ вѣтра въ окно осыпалъ дождемъ бѣлыхъ лепестковъ колѣни Белинды.

— Еслибы дѣло было наоборотъ, — начинаетъ Сара, становясь на колѣни передъ старшей сестрой и складывая руки съ умоляющимъ видомъ, — еслибы ты была въ затруднительномъ положеніи…

— Я никогда не бываю въ затруднительномъ положеніи.

— Не вижу причины этимъ хвастаться! — отрѣзываетъ Сара, вскакивая съ колѣнъ.

— И я также, — отвѣчаетъ Белинда сухо. — Я никогда не бываю въ затруднительномъ положеніи, какъ ты это называешь, потому что мнѣ никогда не представляется случая попасть въ него; быть можетъ, еслибы такой случай представился, то я бы и воспользовалась имъ; но ты хорошо знаешь (съ легкимъ вздохомъ), что я не нравлюсь мужчинамъ.

— Не правда ли какъ это странно? — отвѣчаетъ Сара, не пытаясь опровергать сестру, но глядя на нее съ выраженіемъ сострадательнаго удивленія. — Не знаю чѣмъ это объяснить. Иногда мнѣ кажется, что вся бѣда отъ твоего носа.

— Отъ моего носа? — повторяетъ торопливо Белинда, невольно ища глазами зеркала и ощупывая лицо руками, — что такого особенно дурного въ моемъ носѣ?

— Ничего особенно дурного, напротивъ того, я нахожу, что онъ слишкомъ хорошъ. Но не могу представить себѣ, чтобы мужчина могъ влюбиться въ такой носъ. Онъ слишкомъ красивъ и великъ, чтобы внушать что-либо кромѣ чувства уваженія.

— Онъ вовсе не такъ великъ! — кричитъ поспѣшно Белинда, и вынимая платокъ изъ кармана, уголкомъ его измѣриваеть свой носъ.

— Вотъ, — прибавляетъ она, показывая мѣрку сестрѣ, — видишь какой онъ.

— Тутъ дѣло не въ мѣркѣ, — важно замѣчаетъ Сара, — я видала носы побольше твоего, но которые далеко не были такъ внушительны. Это дѣло ощущеній. Твой носъ какъ будто выражаетъ пренебреженіе къ мужчинамъ. Замѣть мои слова, — прибавляетъ она съ хитрымъ взглядомъ, — единственное, чего мужчины не выносятъ и не прощаютъ, это — пренебреженія.

Белинда съ горечью усмѣхается.

— Ясно значитъ, что ничто кромѣ ампутаціи не можетъ сдѣлать меня привлекательной, да и то я боюсь, что это ни къ чему бы не повело; но я не понимаю къ чему мы объ этомъ толкуемъ.

— У меня былъ маленькій планъ, — говоритъ Сара, причемъ веселость ея снова смѣняется мрачностью при воспоминаніи объ ея личныхъ заботахъ, — но ты спугнула его.

— Что такое?

— Знаешь, — медленно становясь на колѣни и принимая прежній вкрадчивый тонъ, говоритъ Сара, — что мы сегодня ѣдемъ въ Морицбургъ, ты и я; само собой разумѣется (съ гримасой), что профессоръ Фортъ послѣдуетъ туда за нами, да и молодой Райверсъ, который, повидимому, составилъ, нельзя сказать, чтобы особенно непохвальную привычку слѣдовать за нами по пятамъ.

— Ну? — спрашиваетъ Белинда, слегка отворачивая голову.

— Ну вотъ я думала — но ты не на столько любезна, чтобы содѣйствовать такимъ планамъ — я думала, что хоть на этотъ разъ ты согласишься заняться моимъ женихомъ и осторожно сообщить ему, что никто — я менѣе всѣхъ — не помѣшаетъ ему вернуться обратно въ Оксфордъ.

— А ты въ это самое время…-- спрашиваетъ Белинда тихимъ, подавленнымъ голосомъ, все еще отвернувъ лицо.

— А я въ это самое время, — весело отвѣчаетъ Сара, — воспользуюсь случаемъ убить однимъ ударомъ двухъ зайцевъ, то-есть, выражу мою благодарность за эту копну гарденій и прогуляюсь подъ ручку…

Но этой фразѣ не суждено быть досказанной.

Белинда вскакиваетъ съ своего мѣста такъ неожиданно и рѣзво, что чуть не опрокидываетъ сестру, безпечно прислонившуюся къ ней, и высовывается головой и всѣмъ туловищемъ въ окно, какъ будто она задохлась въ этой прохладной комнатѣ, и ищетъ свѣжаго воздуха.

Черезъ минуту она заговорила, но и тогда ея голосъ звучать дико.

— Я уже сказала тебѣ, что безусловно отказываюсь вмѣшиваться въ твои затрудненія. Я запрещаю тебѣ снова упоминать мнѣ объ этомъ предметѣ.

— Что-о-о-о? — произноситъ, наконецъ, Сара протяжно, приходя въ себя отъ удивленія, возбужденнаго въ ней поведеніемъ сестры. — Запрещаю! какое гадкое слово! Въ сущности, — задумчиво прибавляетъ она, — я не удивляюсь, что мужчины тебя боятся. Я сама иногда боюсь тебя, а поэтому неудивительно, что они бѣгаютъ отъ тебя.

— Сколько разъ ты намѣрена повторять мнѣ это? — кричитъ Белинда, оборачиваясь къ ней съ внезапнымъ гнѣвомъ. — Неужели ты думаешь, что мнѣ пріятно слышать, что я ничего не могу внушать, кромѣ страха и отвращенія? Я это такъ же хорошо знаю, какъ и ты, но мнѣ надоѣло это слышать.

— А между тѣмъ, ты могла бы внушать совсѣмъ иныя чувства, — замѣчаетъ Сара тономъ чисто артистическаго сожалѣнія; — какая жалость видѣть, что такіе богатые дары природы, которые, будь они у меня, прославили бы меня, у тебя пропадаютъ задаромъ. Я предполагаю (со вздохомъ), что это повтореніе старой исторіи о людяхъ съ большимъ аппетитомъ, и которымъ нечего ѣсть, и о тѣхъ, у которыхъ пищи вдоволь, а аппетита совсѣмъ нѣтъ.

III.

Онѣ однако отправляются въ Морицбургъ, когда полдневное солнце уже высоко стоитъ въ небѣ и проливаетъ теплый свѣтъ на землю, и отправляются красивыя, веселыя, и на всей своей волѣ. Конечно, ихъ бабушка, крѣпкая и здоровая старуха, прекрасно могла бы сопровождать ихъ, но ей шестьдесятъ-пять лѣтъ отроду, она не разсчитываетъ встрѣтить на прогулкѣ поклонника и совершенно равнодушна въ красотамъ германскихъ замковъ, а потому благоразумно остается дома.

— Если вы не можете вести себя какъ прилично благовоспитаннымъ дѣвушкамъ безъ того, чтобы я не слѣдовала за вами по пятамъ, то я могу сказать одно только: что мнѣ васъ очень жаль, мои милыя.

Вотъ фраза, которою она постоянно напутствуетъ ихъ и успокоиваетъ свою совѣсть.

Результатъ оказывается, однако, не хуже того, какой могъ бы получиться отъ болѣе пространныхъ нотацій: дѣвушки, сознавая, что отпущены, такъ сказать, на честное слово, ведутъ себя вполнѣ благопристойно; по крайней мѣрѣ, Белинда всегда такъ ведетъ себя, а Сара — очень часто.

Онѣ быстро и ловко усаживаются въ коляску, бросая тревожные взгляды на домъ, стоящій на противуположной сторонѣ улицы и мимо котораго имъ нужно проѣзжать.

— Сара, — внушительно говоритъ Белинда, безсознательно понижая голосъ, — если ты услышишь, что открывается окно, смотри не поворачивай головы: она способна спрыгнуть къ намъ въ коляску съ балкона и потребовать, чтобы мы непремѣнно везли ее съ собой.

— Если она заберется сегодня въ нашу коляску, то только по моему трупу, — твердо отвѣчаетъ Сара.

И коляска ѣдетъ дальше.

Старательно закрываясь зонтиками и задергивая дыханіе проѣзжаютъ онѣ мимо опаснаго дома. Опасенія оказываются напрасными. Въ домѣ ничто не шелохнется.

Сестры не разговариваютъ другъ съ другомъ. Белинда про себя твердитъ одинъ и тотъ же припѣвъ: «его тамъ не будетъ! да я совсѣмъ и не жду его».

Она говоритъ это въ суевѣрной надеждѣ, что умилостивитъ капризную судьбу, увѣривъ ее, что не разсчитываетъ на то, чтобы она исполнила ея желаніе. Но сильно бьющійся пульсъ и ярко рдѣющія щеки говорятъ иное. Иное говорятъ и щебечущія птицы на деревьяхъ, и шелковистая трава на лужайкахъ, и раскрывающіеся бутоны цвѣтовъ. Они всѣ твердятъ одно:

— «Онъ будетъ тамъ! онъ будетъ тамъ»!

Онѣ выѣхали уже за городъ и лѣниво грѣются на солнышкѣ, откинувшись на подушки коляски, какъ вдругъ Белинда пробуждается отъ своихъ мечтаній испуганными восклицаніями Сары, торопливо слѣдующими одно за другимъ:

— Белинда! она тутъ! съ твоей стороны! скорѣе! скорѣе закройся зонтикомъ! можетъ быть она насъ не увидитъ!

Съ быстротой молніи Белинда повинуется. Въ полномъ невниманіи къ положенію солнца зонтикъ ея склоняется на другую сторону.

Но тщетны всѣ усилія! Бываютъ такіе зоркіе глаза, что видятъ не только сквозь зонтикъ, но даже кажется и сквозь толстыя каменныя стѣны.

Кучеръ сдерживаетъ лошадей, и Сара, сердито приказывающая ему ѣхать скорѣе, убѣждается, что для этого ему нужно было бы переѣхать черезъ плотную, пожилую женщину, которая, стоя посреди дороги съ поднятыми руками, размахиваетъ зонтикомъ, крича во все свое здоровое горло:

— Этой, кучеръ!

— Безполезно! — говоритъ дѣвушка съ унылымъ отчаяніемъ, откидываясь назадъ въ коляску. — Отъ нея нельзя никогда уйти!

Въ одну минуту дама, о которой идетъ рѣчь, просовываетъ въ коляску красное, потное лицо съ сѣдоватой гриввой волосъ, и туловище, облеченное въ клѣтчатое бѣлое съ чернымъ платье.

— Я боялась, что вы меня не увидите! — говоритъ она, съ жаромъ пожимая имъ руки. — Какъ поживаете? Куда это вы ѣдете? Я нарочно остановила васъ, чтобы узнать куда вы ѣдете? Въ Морицбургъ? ахъ какъ весело! я бы желала тоже поѣхать въ Морицбургъ!

И такъ какъ за этимъ прозрачнымъ намекомъ не послѣдовало никакого приглашенія, то прибавляетъ:

— Мнѣ кажется, у васъ такъ просторно въ коляскѣ, что вы могли бы удѣлить мнѣ въ ней мѣстечко.

— Мы были бы очень рады, — съ подозрительной поспѣшностью замѣчаетъ Белинда, — но я боюсь…

— Ахъ, мнѣ все-равно гдѣ сидѣть; я могу отлично помѣститься и на передней скамейкѣ. Еслибы вы такъ же много путешествовали какъ я, то и вамъ было бы все равно.

— Еслибы Белинда путешествовала такъ же много, какъ вы, — саркастически замѣчаетъ Сара, — то я увѣрена, что единственнымъ желаніемъ ея было бы сидѣть дома во весь остатокъ жизни. Мы очень рады были бы взять васъ съ собой, но такъ какъ мы уже условились встрѣтиться съ нѣкоторыми знакомыми…

— Съ знакомыми? съ какими знакомыми? — повторяетъ та назойливо. Одного, я думаю, что знаю: это г-профессоръ Фортъ, неправда ли? (съ многозначительной улыбкой). Я видѣла, какъ онъ вышелъ сегодня изъ дому; и догадывалась, что онъ отправляется на какую-нибудь экскурсію, только не знала куда именно. Я освѣдомилась объ этомъ на его квартирѣ, но служанка то же этого не знала. И Райверсъ, молодой Райверсъ? неправда ли, вы съ нимъ ожидаете встрѣтиться. А propos, изъ какихъ онъ Райверсовъ? я хотѣла бы знать изъ какихъ онъ Райверсовъ; я знаю столькихъ Райверсовъ.

— Я непремѣнно спрошу его объ этомъ, — отвѣчаетъ Сара, серьезно. — Я такъ прямо и скажу ему: — изъ какихъ вы Райверсовъ? Au revoir! Кучеръ, ступай.

— Куда вы отправитесь завтра? Не хотите ли ѣхать въ Везенштейнъ? Мнѣ бы хотѣлось, чтобы вы всѣ пріѣхали въ Везенштейнъ! Потѣснившись, мы могли бы всѣ усѣсться въ одной коляскѣ. Что вы скажете о томъ, чтобы забраться на цѣлый день въ Везенштейнъ? или еще лучше въ Тарандтъ?..

Но коляска безжалостно уѣзжаетъ, и послѣднія слова теряются въ пустомъ пространствѣ.

Сара посылаетъ рукой ироническій поцѣлуй фигурѣ обиженной пріятельницы, постепенно исчезающей изъ виду.

Теперь онѣ уже у цѣли своего путешествія. Онѣ проѣзжаютъ, мимо гостинницы «Au bon Marché». Белинда закрываетъ глаза. Если онъ здѣсь, то долженъ показаться теперь же. Если его нѣтъ, то она не узнаетъ этого до самой послѣдней минуты. Она закрываетъ глаза; но минуту спустя саркастическое восклицаніе Сары: — Боже мой! Боже мой! — заставляетъ ее ихъ открыть, и она видитъ, что ей удалось обезоружить судьбу, что онъ здѣсь и что, судя по его взгляду, онъ тоже закрывалъ глаза и боялся, что не увидитъ ихъ.

— Какъ вы поживаете? — весело говоритъ Сара, подавая ему руку; — у меня есть къ вамъ порученіе отъ миссъ Уатсонъ; она желаетъ знать, изъ какихъ вы Райверсовъ; я такъ боялась позабыть объ этомъ, что рѣшила лучше сразу объявить вамъ это; подумайте хорошенько объ этомъ, совѣтую вамъ, прежде нежели встрѣтитесь съ нею!.. Ба! да онъ не слышитъ ни одного слова изъ того, что я ему говорю!

Четверть часа спустя они всѣ сидятъ на сосновыхъ некрашеныхъ стульяхъ, вокругъ сосноваго некрашенаго стола, подъ простымъ навѣсомъ, играющимъ роль бесѣдки, и вѣжливая, хотя и деревенскаго вида, служанка, подаетъ имъ бифштексы. Но двое изъ компаніи не чувствуютъ никакого аппетита. И сомнительно даже, чтобы кто-нибудь, за исключеніемъ Сары, радъ былъ собственно завтраку. Профессоръ сомнѣвается въ удобоваримости поданной въ завтраку ветчины и находитъ неосторожнымъ завтракать въ началѣ мая на открытомъ воздухѣ при рѣзкомъ вѣтрѣ. Онъ даже предлагалъ позавтракать въ небольшой пріемной гостинницы, насквозь пропитанной запахомъ пива и табаку. Но его невѣста рѣшительно объявила, что если онъ вздумаетъ завтракать въ комнатѣ, то долженъ обойтись безъ ихъ компаніи, и онъ вынужденъ былъ подчиниться, мрачно и молчаливо протестуя тѣмъ, что надѣлъ, одно сверхъ другого, два теплыхъ пальто, которыя онъ, какъ увѣряла впослѣдствіи миссъ Уатсонъ, запасливо захватилъ съ собой. Но хотя вѣтеръ и силенъ, но не рѣзокъ. Онъ игриво качаетъ высокіе олеандры въ кадкахъ и скворешницы, прицѣпленныя къ деревьямъ, которыя скворцы очевидно находятъ хорошей замѣной гнѣздъ, такъ какъ изъ отверстія скворешницъ весело выглядываютъ шустрыя и умныя головки этихъ птицъ.

Какъ бы то ни было, съ опасностью для пищеваренія въ частности и для здоровья вообще, или нѣтъ, но завтракъ оконченъ, и профессоръ Фортъ просматриваетъ поданный счетъ сквозь очки.

— Шесть марокъ, шестьдесятъ пфенниговъ! — говоритъ онъ, провозглашая итогъ такимъ тономъ, который доказываетъ, что онъ вовсе имъ недоволенъ, — одна марка шестьдесятъ-пять пфенниговъ на человѣка. Это очень дорого по моему! должно бытъ цѣны на все удвоились послѣ войны въ Германіи «Viermal Bifstek!» — читаетъ онъ вслухъ, — довольно было бы и двухъ, такъ какъ у всѣхъ оказался такой плохой аппетитъ. «Zweimal Kartoffeln»…

Но онъ принужденъ остановиться, потому что Сара вырываетъ счетъ у него изъ рукъ.

— Бога ради, пощадите насъ, — кричитъ она. — Можетъ ли что-нибудь быть ужаснѣе, какъ перебирать то, что разъ уже съѣдено. По моему это все-равно какъ еслибы начать съизнова завтракать. А я въ настоящую минуту предпочла бы лучше умереть!

Наконецъ, они идутъ осматривать замокъ.

— Ради самаго неба остановимся на минуту у этой водокачалки, — шепчетъ Райверсъ, на ухо Белиндѣ. — Собственно говоря, глядѣть не на что, въ жизнь свою не видѣлъ болѣе безобразной водокачалки, но такимъ образомъ мы отстанемъ отъ нихъ я оставимъ ихъ вдвоемъ!

— Увѣрены ли вы, что имъ хочется остаться вдвоемъ? — спрашиваетъ Белинда, бросая многозначительный взглядъ на Сару, которая безпрестанно оглядывается назадъ и пользуется всѣми возможными предлогами, чтобы замедлить свои шаги, такъ что если ей желателенъ tête-à-tête съ женихомъ, то она отлично скрываетъ это желаніе.

— Я вовсе въ этомъ не увѣренъ, — отвѣчаетъ молодой человѣкъ съ сухимъ смѣхомъ. — Я увѣренъ только въ томъ, что мнѣ этого хочется.

— Какъ вы думаете, судя по ея спинѣ, любезно она говоритъ съ нимъ или нѣтъ? — продолжаетъ торопливо и нервно Белинда, — по спинѣ можно иногда заключить о многомъ. Я боюсь, судя по тому, какъ она часто оглядывается, что ей скучно съ нимъ.

— Быть можетъ, когда они останутся вдвоемъ, ей станетъ весело, — отвѣчаетъ Райверсъ.

— Сомнѣваюсь.

Они дошли до замка съ его широкой террасой. Белинда облокачивается на старинную каменную баллюстраду, источенную временемъ и непогодой. Глава ея устремлены на высѣченныя изъ камня фигуры, тоже пострадавшія отъ времени: жирныхъ купидоновъ, невозможныхъ животныхъ и гирляндъ изъ каменныхъ лилій и розъ.

Белинда глядитъ на купидоновъ, Райверсъ глядитъ на нее съ тѣмъ восторженнымъ самозабвеніемъ, съ какимъ способенъ глядѣть на свою первую любовь физически и нравственно здоровый двадцатидвухлѣтній молодой человѣкъ. Для него въ настоящую минуту ничего не существуетъ, кромѣ бѣлой, плотной щечки, хорошенькаго, презрительнаго носика, которому Сара приписываетъ всѣ любовныя неудачи Белинды, стройной, красивой фигуры, по сравненію съ которой всѣ остальныя женщины кажутся неуклюжими. Для него все, что не Белинда: солнце, звѣзды, луна, замокъ, профессоръ Фортъ, бифштексы — все это неинтересныя и лишнія подробности во вселенной.

— Въ сущности, — произноситъ онъ съ дрожью въ своемъ молодомъ, звучномъ голосѣ, — мнѣ было бы все равно какъ обращается со мной женщина, которую я люблю, при постороннихъ, лишь бы наединѣ со мной она была бы такой, какъ мнѣ хочется.

— Въ самомъ дѣлѣ? — возражаетъ Белинда — внезапно покраснѣвъ отъ этихъ словъ, въ которыхъ ей чудится намекъ на ея собственную рѣзкость, и, сердясь на себя за то, что покраснѣла, прибавляетъ съ холоднымъ, непріятнымъ смѣхомъ. — Я отвѣчу вамъ на это вмѣстѣ съ поэтомъ:

"Perhaps it was right to dissemble your love.

But why need you kick me down stairs? *)

• ) Быть можетъ, я и въ самомъ дѣлѣ не похожъ на вашу любовь, но за это еще не стоитъ меня спускать съ лѣстницы.

Бѣдный мальчикъ совсѣмъ опѣшилъ; да и какой юный и пылкій поклонникъ не былъ бы сраженъ такимъ оборотомъ, приданнымъ его нѣжному объясненію? А между, тѣмъ въ глубинѣ ея души гнѣздится такая же нѣжность, какъ и у него, но только никто не можетъ объ этомъ догадаться.

Въ эту минуту въ саду подъ ними показываются двѣ медленно двигающіяся фигуры.

— Вотъ и они, — кричитъ Белинда, указывая на нихъ и радуясь предлогу перемѣнить разговоръ и вмѣстѣ съ тѣмъ прервать тягостное молчаніе, послѣдовавшее за ея выходкой. — Неужели она взяла его подъ руку? Нѣтъ; то-то я и думала, что этого не можетъ бытъ. Желала бы я знатъ, успѣла ли она ему сообщить, что не намѣрена выходить за него замужъ.

— Развѣ она это собирается сообщить ему? — спрашиваетъ Райверсъ, вниманіе котораго возбуждается сочувствіемъ къ чужой несчастной любви, и вытягиваетъ шею, чтобы поглядѣть на нихъ; — бѣдный старый дуракъ!

Белинда киваетъ годовой.

— Да; я думаю, что это самое она намѣревалась ему сказать, и если я не ошибаюсь, то его поведеніе за завтракомъ нанесло ему coup de grаce.

Послѣ этого они тоже сходятъ въ садъ.

— Должно быть эта обязанность въ концѣ-концевъ выпадетъ опять-таки мнѣ, — говоритъ Белинда со вздохомъ.

— Какая обязанность? — мечтательно спрашиваетъ Райверсъ.

Онъ совсѣмъ позабылъ о профессорѣ Фортѣ и занятъ мыслью: былъ ли когда на свѣтѣ такой ротикъ, какъ у Белинды.

— Объявить профессору Форту, что ему не суждено быть моимъ зятемъ, — отвѣчаетъ она улыбаясь.

— Вы полагаете, что миссъ Чорчиль оставитъ его съ носомъ? — разсѣянно вопрошаетъ ея собесѣдникъ.

Профессоръ все еще представляется ему какимъ-то туманнымъ пятномъ. Онъ занятъ теперь ея подбородкомъ. Ну видалъ ли кто когда такой прелестный, круглый подбородокъ?

— Да, полагаю; это вообще ея манера.

— Вообще?-- повторяетъ, Райверсъ, просыпаясь подъ вліяніемъ негодующаго удивленія. — Развѣ это такъ часто повторялось?

— Я нечаянно обмолвилась, — отвѣчаетъ она, смѣясь; — это бывало уже раза два или три.

— А вы?

Смѣлый вѣтеръ растрепалъ ей волосы и завернулъ небольшую прядь ихъ ей на щеку. Сколько лѣтъ своей жизни… десять? пятнадцать? двадцать? — онъ отдалъ бы, чтобы ему позволили откинуть ее назадъ.

— А я? О! я осушаю глаза жертвъ и наставляю ихъ, что свѣтъ не клиномъ сошелся.

— А это осушаетъ глаза вашихъ жертвъ?

— Имъ не приходится ихъ осушать, — поспѣшно отвѣчаетъ она. — Я не хочу этимъ сказать, что они слѣпы, но только такихъ людей не бываетъ… ихъ вовсе нѣтъ на свѣтѣ.

— Вы хотите, вѣроятно, сказать, — говоритъ онъ, краснѣя, что я не имѣю права спрашивать васъ объ этомъ?

— Я хочу сказать только то, что сказала, ни болѣе, ни менѣе; такихъ людей нѣтъ на свѣтѣ.

Тонъ ея холоденъ и рѣзокъ, какъ у человѣка, желающаго прекратить непріятный разговоръ. Въ сущности это происходитъ отъ страшной застѣнчивости; въ особенности, когда ей приходится говорить о себѣ, да притомъ еще съ нимъ; но слушателю это кажется холоднымъ высокомѣріемъ, вызваннымъ желаніемъ осадить непрошенную фамильярность. Она сама съ горечью сознаетъ это.

— «Мудрено ли, что никто никогда не любилъ меня»? — говоритъ она сама себѣ.

Ясно, что и онъ такъ понялъ ея слова.

— Я оскорбилъ васъ! — кричитъ онъ въ отчаяніи. — Ахъ! зачѣмъ я только сюда пріѣхалъ! Мнѣ сегодня совсѣмъ не везетъ! Вы дали профессору Форту высадить васъ изъ коляски; вы позволили ему передать вамъ картофель…

Она невольно улыбается.

— Напротивъ того; онъ совѣтовалъ мнѣ не брать его, говоря, что онъ гнилъ…

— Вы позволили ему поднять вашъ носовой платокъ.

Тутъ она улыбается еще веселѣе.

— Онъ, однако, не воспользовался позволеніемъ. Я думаю, что его колѣни недостаточно гибки для того, чтобы онъ захотѣлъ поднять платокъ даже своей невѣстѣ.

Говоря это, она безпечно закидываетъ за ухо выбившуюся прядь волосъ, но маленькій завитокъ снова выбивается и щекочетъ ея щеку.

Онъ торопливо засовываетъ руки въ карманы, чтобы не поддаться неудержимому, хотя и ни съ чѣмъ несообразному желанію помочь ей справиться съ непослушными волосами.

— Знаете ли, — говоритъ онъ торопливо, — какъ я мучился, когда вы подъѣзжали къ гостинницѣ, какъ я страшно боялся, чтобы вы не сочли меня за нахала, за то, что я присоединился къ вашей компаніи, чтобы вы не зарѣзали меня своими убійственными, ледяными взглядами.

— Моими убійственными ледяными взглядами? — повторяетъ она съ удивленнымъ видомъ. Право, какъ это странно! желала бы я знать, какъ это я ухитряюсь такъ глядѣть.

— Вы можете считать меня глупцомъ, если вамъ угодно, — торопливо продолжаетъ онъ, — но даю вамъ честное слово, что въ первую минуту я не посмѣлъ на васъ взглянуть. Я закрылъ глаза!

На это она хитро улыбается.

— Скажите ради самого неба, какъ это вы сдѣлали, что я такъ ужасно боюсь васъ, — продолжаетъ юноша съ возрастающимъ волненіемъ. — Вы никогда не бываете грубы; вы не насмѣхаетесь; никогда не сердитесь, говорите всегда ровно, и однако…

— И однако, — доканчиваетъ она за него съ горькой улыбкой, — и однако вы меня трепещете! Я знаю, что всѣ вы меня боитесь. Съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ я выросла; нѣтъ, раньше того, право, кажется уже съ четырнадцати-лѣтняго возраста, я стала внушать страхъ… мнѣ постоянно твердятъ, что меня боятся. Какъ это пріятно слышать! Признайтесь, что вамъ говорили, что я страшная, прежде, нежели вы познакомились со мной?

Въ волненіи, съ какимъ она задаетъ ему этотъ вопросъ, она останавливается и прямо взглядываетъ ему въ глаза, причемъ краска заливаетъ ей щеку, а глаза повелительно сверкаютъ.

Онъ не тотчасъ отвѣчаетъ. Онъ съ восторгомъ глядитъ на ея разгорѣвшееся лицо, спрашивая себя: есть ли въ свѣтѣ другая женщина съ такимъ очаровательнымъ, нѣжнымъ румянцемъ на бѣлыхъ, какъ лиліи, щекахъ. Она настойчиво повторяетъ свой вопросъ:

— Вѣдь говорили?

— Мнѣ… мнѣ говорили, что вы обрываете людей.

— И вы убѣдились, что это правда? — спрашиваетъ она тихимъ и какъ бы тревожнымъ голосомъ. — Развѣ я… развѣ я обрывала васъ? — прибавляетъ она съ колебаніемъ.

На этотъ вопросъ она по чести ждала отрицательнаго отвѣта, а потому особенно поражена немедленно послѣдовавшимъ энергическимъ подтвержденіемъ:

— О, да! сто разъ.

— Я… обрывала васъ? — повторяетъ она съ искреннимъ удивленіемъ. — Какимъ образомъ? когда? гдѣ? Какъ же я это дѣлаю?

Онъ не отвѣчаетъ.

— Ужъ не кажется ли вамъ, — спрашиваетъ она, вспоминая обвиненіе Сары въ презрительномъ обращеніи обидномъ для мужчинъ, — что я презираю васъ?

— Презираете? Да, да, — восклицаетъ онъ съ напыщенной торжественностью, — при васъ чувствуешь себя такимъ маленькимъ, такимъ ничтожнымъ. Но не въ этомъ сила. Я былъ приготовленъ къ этому, я слыхалъ, что такова ваша манера.

Она мрачно смѣется. — Какая пріятная манера!

— Бываютъ дни, когда я чувствую васъ далеко, далеко отъ себя, не знаю отъ чего это происходитъ, но мнѣ кажется иногда, что вы стоите высоко надо мной, какъ…

— Какъ что?

— Какъ какое-нибудь небесное явленіе.

— Небесное явленіе? — повторяетъ она съ досадой, — короче сказать, ангелъ. Неужели мнѣ всю жизнь суждено разыгрывать роль ангела или богини? Еслибы кто-нибудь зналъ, какъ мнѣ надоѣло быть богиней! Право, я рада была бы еслибы меня назвали для разнообразія фуріей или вѣдьмой!

Говоря это, она поворачивается къ нему спиной и идетъ далѣе, и въ разсѣянности, забывая о десятигрошевомъ штрафѣ, грозящемъ всякому неосторожному смертному, покинувшему проторенную дорожку, сходитъ съ нея на сосѣднюю лужайку и принимается рвать полевые цвѣты.

Послушно слѣдуя за ней, онъ тоже рветъ цвѣты, и вскорѣ его букетъ превосходитъ ея по величинѣ.

— Хотите взять ихъ? — застѣнчиво предлагаетъ онъ, потому что ея послѣднее обидчивое замѣчаніе лишило его послѣдней капли мужества, или… или хотите, я понесу ихъ за васъ.

— Благодарю васъ, я сама понесу ихъ, — отвѣчаетъ она, протягивая хорошенькую руку, безъ перчатки, за цвѣтами. Они вознаградятъ меня за гарденіи, которыхъ я лишилась по чистой случайности, — прибавляетъ она съ улыбкой. Знаете ли, что мнѣ не позволили даже ихъ понюхать? развѣ я не перенесла свою потерю, какъ герой?

Затѣмъ съ легкимъ колебаніемъ подаетъ ему набранный ею маленькій букетикъ.

— Помѣняемтесь, хотите, — прибавляетъ она съ кроткимъ взглядомъ. — Хотите ихъ взять или…-- передразнивая его испуганный тонъ…-- или хотите я понесу ихъ за васъ.

Онъ не отвѣчаетъ; не въ силахъ отвѣчать. Слезы навертываются у него на глазахъ. Онъ очень молодъ, любитъ впервые, и ему кажется, при видѣ протянутой бѣлой ручки съ букетомъ, что небо разверзлось для него.

Бываютъ дни, когда всѣмъ намъ кажется, что небо разверзлось для насъ, но по большей части уже на другой день оно снова закрывается.

— Гдѣ вы? куда вы запропастились? Мы искали васъ все время, — кричитъ голосъ Сары. — А вы искали насъ? — очевидно, — иронически смѣется она, вы тоже искали насъ. Ну какъ бы то ни было, а вамъ удалось, наконецъ, насъ найти.

Этотъ возгласъ Сары переноситъ ихъ съ неба опять на землю.

— Извѣстно ли вамъ, что за то, что вы сошли съ дорожки, вамъ придется заплатить десять грошей штрафу, — кричитъ издали профессоръ, но никто его не слушаетъ.

— Вы рвете цвѣты? — спрашиваетъ Сара, — какіе хорошенькіе; нарвите мнѣ.

Затѣмъ обращаясь къ Райверсу, шутовски замѣчаетъ: — я не жадна; я удовольствуюсь тѣмъ жалкимъ маленькимъ букетикомъ, который вы держите такъ крѣпко. Дайте мнѣ его.

Но при этихъ словахъ къ нему возвращается даръ слова.

— Не отдамъ, хотя бы вы на колѣняхъ просили меня объ этомъ! — трагически кричитъ онъ, высоко поднимая правую руку съ дорогимъ ему призомъ надъ ея маленькой, капризной головкой.

— Хотя бы я просила васъ на колѣняхъ? — повторяетъ она тономъ глубочайшаго недовѣрія. — Послушайте однако, c’est trop fort! Стоитъ поймать васъ на словѣ.

И говоря это, медленно падаетъ на колѣни на примятую траву, и сложивъ руки какъ на молитвѣ, глядитъ на него и дѣтскимъ, умильнымъ голосомъ, съ кокетливыми ужимками, силу которыхъ она не разъ уже испытывала, произноситъ: — прошу васъ, дайте!

Но она могла бы съ такимъ же успѣхомъ обращаться въ одной изъ сосѣднихъ высокихъ сосенъ. Онъ даже не отворачивается отъ нея, какъ бы боясь при взглядѣ на нее, смягчиться. Напротивъ того, онъ прямо смотритъ ей въ глаза и неумолимо выговариваетъ:

— Не дамъ, хотя бы вы простояли на колѣняхъ до скончанія міра!

— Что вы дѣлаете, Сара? — снова доносятся голосъ профессора съ дорожки, на которой удерживаетъ его страхъ десятигрошевой пени. — Развѣ вы не знаете, что хотя трава и кажется сухой на поверхности, но почва все еще содержитъ большое количество влаги!

Но и тутъ голосъ его остается гласомъ вопіющаго въ пустынѣ.

— Хотя бы я простояла на колѣняхъ до скончанія міра? — повторяетъ Сара, все еще не вѣря собственнымъ ушамъ.

Затѣмъ благоразумно избирая единственный остающійся ей исходъ, замѣчаетъ насколько возможно при такихъ обстоятельствахъ, спокойно: — если такъ, то, конечно, я встану съ колѣнъ тотчасъ же!

Говоря это, она встаетъ, повидимому, ни мало не смутясь, и отряхаетъ съ платья травинки, приставшія къ нему.

— Хотите вы посмотрѣть какъ будутъ кормить королевскихъ медвѣдей? — вѣдь вы, кажется, говорили, что желаете поглядѣть какъ будутъ кормить королевскихъ медвѣдей? — взываетъ профессоръ въ третій разъ съ явнымъ недовольствомъ въ голосѣ, происходящимъ отъ невниманія въ его предъидущимъ замѣчаніямъ.

— Королевскихъ медвѣдей? — повторяетъ Сара «sotto voce», съ выразительнымъ взглядомъ въ сторону Райвсрсу; — какъ вы думаете, есть у короля мѣсто въ его звѣринцѣ еще для одного медвѣдя? если есть, то я ему приведу своего! Да (возвышая голосъ и направляясь къ своему жениху), конечно идемъ!

Но не пройдя двухъ шаговъ, одумалась, и вернувшись къ сестрѣ, рѣшительно беретъ ее подъ руку.

— Белинда, — говоритъ она твердо, — ты не видѣла малаго замка! — ты не видѣла маяка! — не видѣла фазаньяго двора! — ты должна поглядѣть на медвѣдей.

И говоря это, торопливо тащитъ ее за собой, а Райверсъ, внутренно проклиная Сару, вынужденъ послѣдовать за ней вмѣстѣ съ профессоромъ.

---

Въ этотъ вечеръ, когда обѣ дѣвушки возвращались домой въ коляскѣ, Сара первая прервала молчаніе, длившееся въ продолженіе нѣсколькихъ миль.

— Белинда, — объявила она внезапно, — по всѣмъ человѣческимъ и божескимъ законамъ тотъ будетъ твой! Гарденіи уже завяли и стали цвѣта старой кожи, и пахнутъ скорѣе дурно, нежели хорошо, но каковы онѣ ни есть, а я ихъ возвращу тебѣ по принадлежности.

Но бѣдная Белинда рада получить свой букетъ даже и при такихъ условіяхъ.

V.

Надъ прекраснымъ городомъ Дрезденомъ взошло новое утро, солнечное, веселое, радостное. Грушевое дерево еще пышнѣе одѣлось цвѣтами.

Конечно, Белинда не могла вырости въ одну ночь, но и она сегодня утромъ какъ будто ожила и разцвѣла.

Обѣ дѣвушки сидятъ въ хорошенькой англизированной гостиной, окна которой выходитъ на улицу. Эта сторона дома въ тѣни, а потому комната кажется темной; но не смотря на то, всѣ сторы на окнахъ спущены до самаго низу.

— Итакъ, ты ничего ему вчера не сказала? — спрашиваетъ Белинда тономъ укоризненнаго удивленія.

Сара качаетъ головой.

— Нѣтъ; цѣпи любви все еще связываютъ насъ, — отвѣчаетъ она съ гримасой.

— Но ты скажешь сегодня.

— Нѣтъ.

— Значить, завтра?

— Не думаю.

— Послѣ завтра?

— Это мало вѣроятно.

— Если ты ждешь, — прерываетъ Белинда штопанье чулка, чтобы строго взглянуть на сестру и отчеканивая каждое слово, — что я сдѣлаю его за тебя, то, повторяю, ты этого не дождешься.

— Я это знаю, — спокойно отвѣчаетъ Сара. — Съ тѣхъ поръ какъ я увидѣла, что ты составила свой собственный планъ дѣйствія, я отказалась отъ этой мысли!

— Планъ дѣйствія! — кричитъ Белинда съ негодованіемъ и вся вспыхивая. — Ты первая особа, осмѣлившаяся сказать, что у меня есть планъ дѣйствія.

— Ты была бы гораздо милѣе, еслибы онъ у тебя былъ, — возражаетъ холодно Сара. — Ну не будемъ спорить о словахъ. Я вѣдь не говорю о томъ, какую роль ты играешь въ завязавшейся охотѣ: роль охотника, или роль зайца!

Но Белинда сердито уткнула свою бѣлокурую головку въ чулокъ и молча съ раздраженіемъ штопаетъ его.

— Въ сущности, — продолжаетъ Сара, невѣжливо сбрасывая дремлющаго шпица съ кушетки и сама растягиваясь на ней, — съ моей стороны это чистѣйшее самоотверженіе; никто не признаетъ за мной никакихъ добродѣтелей, а между тѣмъ, я дѣйствую въ твоихъ собственныхъ интересахъ!

Она останавливается на минуту и ждетъ, чтобы Белинда попросила ее объясниться. Но Белинда не удостоиваетъ ее ни звукомъ. — Предположимъ, что я прогоню моего нареченнаго жениха, что буду я дѣлать въ продолженіе тѣхъ нескончаемыхъ сельскихъ прогулокъ, которыя я предвижу? Вѣдь нельзя же предоставятъ тебѣ гулять съ Райверсомъ, en téte-à-tète! рѣшительно нельзя! Это превзошло бы долготерпѣніе бабушки, да и мое также. Я тщетно ищу на горизонтѣ паруса… я подразумѣваю товарища для себя! Мнѣ пришлось бы все время отворачиваться отъ васъ или же перехватывать нѣжные взгляды, предназначенные не мнѣ.

— И такимъ образомъ, — говоритъ Белинда приподнимая лицо, которое продолжаетъ пылать, — ему придется еще нѣкоторое время провисѣть на крючкѣ? Нельзя ли узнать, какъ долго это продлится?

— Какъ долго? — повторяетъ Сара съ лукавымъ взглядомъ, — тебѣ на это легче отвѣтить чѣмъ мнѣ! До тѣхъ поръ, пока Райверсь будетъ висѣть на твоемъ крючкѣ!

Белинда вздрагиваетъ.

Да и кто изъ влюбленныхъ, переживающихъ первую восторженную фазу любви, не содрогнулся бы отъ такой фразы.

— Ну, послушай, — говоритъ Сара, сползая съ кушетки, переходя въ умильный тонъ и усаживаясь на полу у ногъ сестры, — разскажи мнѣ про него! Я столько трогательныхъ чертъ сообщала тебѣ о своихъ поклонникахъ, и если ты будешь добра, то разскажу еще больше; но довѣріе должно быть взаимное: что онъ здѣсь дѣлаетъ? — Зачѣмъ онъ пріѣхалъ въ Дрезденъ?

— Онъ учится нѣмецкому языку, — неохотно отвѣчаетъ Белинда.

— Гмъ! — Желала бы знать много ли онъ успѣлъ научиться — съ сухимъ смѣхомъ вопрошаетъ Сара.

«His only books were woman’s looks,

And folly what they tanght him» *)

• ) «Единственными книгами ему служатъ взгляды женщины, которые учатъ его глупостямъ».

Въ отвѣтъ на эту шутку Белинда отъѣзжаетъ на стулѣ отъ сестры и оставляетъ ее одну на полу.

— Чѣмъ онъ занимается у себя дома? — продолжаетъ Сара свой допросъ, не обращая вниманія на явное неудовольствіе сестры.

— Онъ только что вышелъ изъ Оксфорда, — слышится угрюмый отвѣтъ.

— Гдѣ, безъ сомнѣнія, подвизался съ честью! — иронически улыбается Сара.

— Онъ взялъ призъ въ прошлогодней университетской гонкѣ, — поспѣшно и краснѣя говоритъ Белинда.

— Есть у него отецъ или онъ уже самостоятельный человѣкъ?

— У него есть отецъ.

— А кто такой его отецъ? — то-есть я хочу сказать, чѣмъ онъ занимается?

— Кажется, что онъ ведетъ какія-то промышленныя дѣла.

— Промышленныя дѣла? — повторяетъ Сара, приподнявъ брови съ видомъ удивленія и неудовольствія. Ну чтожъ, — продолжаетъ она успокоительно, — дѣло дѣлу ровнь! — Имѣешь ты понятія, какого это рода дѣла?

— Ни малѣйшаго.

— Чтожъ, мы живемъ въ либеральную эпоху, — философствуетъ Сара, — но все-таки любопытно было бы знать, какого рода это дѣло? — Предположимъ, что онъ приготовляетъ искусственное удобреніе! — Что ты скажешь на это? — Есть ли у тебя основанія думать, что онъ занятъ искусственнымъ удобреніемъ?

— Никакого; — я его объ этомъ не спрашивала.

— Помнишь того маленькаго французика, увѣшаннаго орденами, котораго мы встрѣтили на балѣ въ Баннѣ, и который сообщилъ намъ qu’il est dans le commerce, и когда я спросила, въ какой именно отрасли и предположила, что, быть можетъ, il est dans les vins, съ какимъ величіемъ онъ отвѣчалъ мнѣ: — Non, mademoiselle, je suis dàns les bougies.

Наступаетъ молчаніе.

Шпицъ поднимается съ холоднаго паркета и, потягиваясь съ просонковъ, направляется къ Сарѣ и осторожно вскакиваетъ въ ней на колѣни, гдѣ и укладывается съ глубокимъ медленнымъ вздохомъ.

— Судя по виду, нельзя думать чтобы твой пріятель былъ dans les bougies, — продолжаетъ Сара великодушно, еще менѣе dans le… я не знаю какъ по-французски искусственное удобреніе! — Какъ однако бабушка мало позаботилась о нашемъ образованіи?

Но Белинда не слушаетъ ее. Она приподняла голову и лицо ея просіяло. Ея тонкій слухъ уловилъ шаги въ передней, хотя даже самый шпицъ еще не услышалъ ихъ, — шаги, которые она сразу отличаетъ отъ тяжелаго топанья служанки Густель.

— Ахъ, это вы? — говоритъ Сара не особенно привѣтливо, поднимаясь съ полу въ то время, какъ маленькій англійскій пажъ, раздѣляющій вмѣстѣ съ Густель хлопоты по хозяйству, вводитъ Райверса.

Она презрительно подаетъ ему два пальца.

Стоитъ ли подавать даже и два пальца человѣку, который беретъ ихъ такъ, какъ если бы это были какія-то палки. Она могла бы подать ему всѣ десять пальцевъ или ни одного, онъ бы этого не замѣтилъ. Глаза его устремлены на ту, которая всю ночь преслѣдовала его въ радужныхъ сновидѣніяхъ, и радостно вопрошаетъ: неужели это она сама на-яву и живая.

— Быть можетъ, вы поможете намъ, — говорятъ Сара съ невиннымъ взглядомъ. — Мы только-что соображали, какъ по-французски искусственное удобреніе?

Онъ не слышитъ. Рука Белинды въ его рукѣ и зажигаетъ его кровь, а счастливые глаза утопаютъ въ ея неменѣе счастливомъ взглядѣ. Но Белинда слышитъ.

— Сара говоритъ съ вами, — поспѣшно и тихо замѣчаетъ она.

Онъ вздрагиваетъ и неохотно поворачивается въ Сарѣ.

— Извините, я не разслышалъ, что такое вы сказали?

— Я спрашивала васъ: — не знаете ли вы, какъ по-французски искусственное удобреніе?

— Искусственное удобреніе? — повторяетъ онъ съ удивленіемъ. — Конечно нѣтъ! — Почему я долженъ это знать? — Что это — загадка?

И даже для этого разъясненія онъ поворачивается въ Белиндѣ, неотразимо, какъ подсолнечникъ въ солнцу.

— Мы говорили про… про земледѣліе, спросите у Белинды, — отвѣчаетъ Сара, лукаво забавляясь смущеніемъ сестры, совершенно непонятнымъ для Райверса.

Онъ видитъ только, что Белинда вспыхнула какъ огонь, и одну минуту у него мелькаетъ блаженная мысль, что можетъ быть онъ причина этого румянца и смущенія, но тутъ же смиренно (такъ какъ искренняя любовь всегда бываетъ смиренна) прогоняетъ эту мысль, которая кажется ему слишкомъ прекрасна, чтобы быть справедливой.

Быть можетъ, его пристальный вглядъ и молчаніе смущаютъ ее. Конечно, онъ долженъ что нибудь сказать. Нельзя же молчать, — когда пришелъ съ визитомъ.

— Отчего вы сидите въ потемкахъ? — спрашиваетъ онъ, глядя на старательно спущенныя сторы. — Солнца съ этой стороны не бываетъ.

— Неправда ли, какъ скучно въ этихъ потемкахъ; къ тому же мы такъ любимъ свѣжій воздухъ, — отвѣчаетъ Белинда, постепенно приходя въ себя, — но дѣлать нечего; мы вынуждены спускать сторы изъ-за миссъ Уитсонъ.

— Изъ-за миссъ Уатсонъ? Я васъ не понимаю.

— Она живетъ на противуположной сторонѣ улицы и устроила у себя на окнѣ какую-то подзорную трубу или телескопъ, въ который шпіонитъ за нами. Она сама торжественно объявила намъ во вторникъ, что видитъ рѣшительно все, что мы дѣлаемъ. Я думаю, что по движеніямъ нашихъ губъ, она догадывается о томъ, что мы говоримъ.

— Еслибы я нe думала, — замѣчаетъ злостно Сара, — какіе-бы ужасы я стала про нее говорить.

— Кончится тѣмъ, что мы должны будемъ перемѣнять квартиру, — продолжала Белинда, пожимая плечами. — Одна наша знакомая вынуждена была это сдѣлать. Она наняла такую, которая выходитъ на высокую глухую стѣну, и только теперь считаетъ себя въ безопасности.

— Миссъ Уатсонъ соединяетъ въ себѣ худшія качества носорога и комара, — сурово изрекаетъ Сара: — но худшимъ ея свойствомъ я считаю то, что она вѣчно пристаетъ къ намъ, чтобы мы ѣздили съ ней за-городъ.

— Когда такъ, то я боюсь, что вы сочтете меня вторымъ изданіемъ миссъ Уатсонъ — говоритъ Райверсъ, краснѣя, — потому что я какъ разъ съ такимъ же предложеніемъ явился къ вамъ сегодня.

— Опять ѣхать за-городъ? — кричитъ Сара недовольнымъ тономъ. — Господи! да мнѣ кажется, что мы всего пять минутъ какъ вернулись съ послѣдней прогулки.

— Было бы, слѣдовательно, пустой вѣжливостью спрашивать васъ: весело ли вамъ было? — отвѣчаетъ Райверсъ досадливо. — А вамъ? поворачиваясь снова, какъ подсолнечникъ, къ своему солнцу.

— Мнѣ не было скучно, — отвѣчаетъ Белинда принужденнымъ голосомъ. — Я люблю загородныя прогулки, мнѣ понравился Moрицбургъ.

Вотъ все, что она удостоиваетъ сказать про часы, проведенные имъ въ неописанномъ блаженствѣ, и повторить которые ему безумно хочется.

Онъ глядитъ на нее умоляющимь взглядомъ, но она не отвѣчаетъ на мотъ взглядъ. Можетъ ли она рѣшиться взглянутъ на него, когда она знаетъ, изъ долгаго опыта, что у Сары есть глаза на затылкѣ, хотя въ эту самую минуту она повернулась къ нимъ спиной, и, какъ онъ воображаетъ въ невинности души, совершенно поглощена своимъ занятіемъ, а именно, поднесеніемъ въ носу бѣднаго шпица, — которому будто бы дурно, какъ она увѣряетъ, — флакона съ солями.

— Я думалъ, — говоритъ онъ унылымъ голосомъ, — что хорошо было бы съѣздить сегодня въ Везенштейнъ, или, если хотите, въ Тарандтъ.

— Вы, право, должны быть сродни миссъ Уатсонъ, — хохочетъ Сара, — Везенштейнъ! Тарандтъ! Это ея коньки! Если мы не хотимъ ѣхать въ Везенштейнъ, то отправимся въ Тарандтъ, а нехотимъ въ Тарандтъ, то въ Везенштейнъ! Боже мой! — Вдругъ перестаетъ она хохотать: — накликали бѣду! я слышу ея голосъ на лѣстницѣ. Только у ней можетъ быть такой голосъ, который слышенъ изъ-за двойныхъ дверей.

— Она пришла звать насъ ѣхать съ ней въ Везенштейнъ! — говоригь Белинда съ отчаяніемъ.

— Это перстъ провидѣнія! — кричитъ Сара, опять принимаясь хохотать. — М-ръ Райверсъ, вы желаете ѣхать въ Везенштейнъ. Она тоже хочетъ ѣхать въ Везенштейнъ. Почему бы вамъ не поѣхать туда вмѣстѣ? хотите я это для васъ устрою!

— Если вы это сдѣлаете, — говоритъ молодой человѣкъ, съ угрозой подходя въ ней и такимъ тономъ, въ которомъ слышится искренній испугъ, я…..

— Не пугайте, я не изъ трусливыхъ.

На минуту всѣ умолкаютъ и прислушиваются.

— Кажется, что это была фальшивая тревога, — говоритъ Белинда, съ облегченіемъ переводя духъ.

— Нѣтъ, — замѣчаетъ Сара, качая головой. — Развѣ можно не узнать этого зычнаго голоса. Она теперь остановилась на лѣстницѣ и распрашиваетъ Томми о томъ, сколько онъ получаетъ жалованья и не моритъ ли его бабушка голодомъ.

VI.

Увы! это слишкомъ вѣрно. Еще Сара не успѣла договорить, какъ уже дверь отворяется и пропускаетъ красное лицо, съ сѣдоватой бахромой волосъ на лбу, клѣтчатое черное съ бѣлымъ платье.

— Можно войти? — кричитъ оглушительно громкій голосъ, и особа, которая обладаетъ этимъ органомъ, входитъ, не дожидаясь отвѣта на свой вопросъ.

— Всѣ живы и благополучны.

— Мы всѣ живы, — мрачно отвѣчаетъ Сара, — еще небрежнѣе подавая ей руку, чѣмъ передъ тѣмъ Райверсу: — что же касается благополучія….

— Почему вы сидите въ потемкахъ? Почему всѣ сторы у васъ спущены? — перебиваетъ та поспѣшно, не будучи въ состояніи скрывать долѣе любопытство, которое душило ее все время, какъ она поднималась по высокой, каменной лѣстницѣ.

Наступаетъ моментъ удручающаго безмолвія, такъ какъ присутствующіе съ горестью убѣждаются, что черезъ-чуръ перехитрили.

— Я взглянула на окна, проходя мимо, — продолжаетъ допытываться миссъ Уатсонъ, — и увидѣла, что всѣ сторы спущены. Я подумала, что лучше немедленно справиться о причинѣ; но не могла добиться удовлетворительнаго отвѣта отъ вашего пажа; Томми, кажется, его зовутъ. Я поговорила съ нимъ на лѣстницѣ, идучи сюда, но кажется, что онъ не очень-то смышленъ, вашъ Томми, не такъ-ли?

— Мы нарочно взяли его изъ пріюта для идіотовъ, чтобы платить дешевле, — серьёзно отвѣчаетъ Сара — и Райверсъ, какъ онъ ни былъ подавленъ духомъ, разражается громкимъ хохотомъ.

— Бабушка здорова?

— Вы, можетъ быть, думаете, что она умерла, и что поэтому у насъ сторы спущены? — иронически замѣчаетъ Сара. — Благодарствуйте, она совсѣмъ здорова, но еще не вставала. Теперь вѣдь еще довольно ранній часъ.

При этомъ косвенномъ намекѣ, Райверсъ вздрагиваетъ. Не направленъ ли этотъ укоръ въ его сторону? Но особа, которую онъ прямо имѣетъ въ виду, рѣшительно его не замѣчаетъ.

— Изъ Англіи нѣтъ худыхъ вѣстей?

— Нѣтъ.

— Я боялась, — и глаза ея вопросительно обѣгаютъ всѣхъ присутствующихъ, — видя, что сторы спущены, не получили ли вы извѣстія о смерти кого нибудь изъ родственниковъ. Нѣтъ? Прекрасно, такъ почему же всѣ сторы спущены?

Минутное молчаніе. Какъ, повидимому, легко было бы отвѣтить на этотъ вопросъ, а между тѣмъ, нельзя. Наконецъ Сара сухо произноситъ:

— Во всякомъ случаѣ нѣтъ причины теперь не поднять ихъ. М-ръ Райверсъ поднимите сторы.

М-ръ Рейверсъ повинуется. Дома на противуположной сторонѣ улицы снова дѣлаются видимы, и въ комнатѣ становится свѣтло.

— Я очень рада случаю познакомиться съ вами, м-ръ Райверсъ! — говоритъ миссъ Уатсонъ, идя за нимъ къ окну и радушно протягивая свою большую руку. — Какъ только что я услышала ваше имя, такъ сейчасъ же хотѣла спросить, и въ какихъ вы Райверсовъ? Я знаю столькихъ Райверсовъ. Я увѣрена, что знакома со всей вашей родней?

Молодой человѣкъ повернулся къ ней, все еще держа въ рукахъ снурокъ отъ сторы, лицо у него стало почти такъ же красно, какъ и у нея, хотя краска эта гораздо красивѣе.

— Вотъ мудреный вопросъ, — проговорилъ онъ съ смущеннымъ смѣхомъ — причемъ англійская неохота говорить о самомъ себѣ усиливалась еще отъ сознанія, что Белинда жадно прислушивается; — какъ могу я описывать самого себя?

— Всѣ рѣки^[1] текутъ въ море, но море отъ этого не переполняется! — замѣчаетъ Сара небрежно, и Райверсъ видимо раздосадованъ.

Никто изъ насъ, какъ бы благоразуменъ, добръ и скроменъ онъ ни былъ, не любитъ, чтобы подшучивали надъ его фамиліей.

— Я знаю лорда Райверса, — продолжаетъ миссъ Уатсонъ, неумолимо сверля его взглядомъ. — По крайней мѣрѣ я могу сказать, что знаю его по виду; мы стояли въ одномъ отелѣ въ Каирѣ въ продолженіе двухъ сутокъ, и хотя никогда не встрѣчались, такъ какъ онъ не обѣдалъ за table d’hôte, но между людьми, стоящими въ одномъ отелѣ, устанавливается родъ франмасонства! Какъ поживаетъ лордъ Райверсъ? онъ здоровъ? пріѣдетъ онъ сюда?

— Не имѣю ни малѣйшаго понятія, — отвѣчаетъ Райверсъ рѣзко. Онъ мнѣ вовсе не родня.

— Ахъ! значитъ (съ просвѣтленнымъ взглядомъ), вы значитъ то другихъ Райверсовъ, изъ фамиліи сера Эдуарда Райверса. Скажите мнѣ поскорѣй, который вы изъ братьевъ? я ихъ всегда смѣшиваю! Вы Гумфри или Рандольфъ? или одинъ изъ самыхъ младшихъ?

— Я и не Гумфри и не Рандольфъ и не одинъ изъ младшихъ братьевъ, — отвѣчаетъ сердито Райверсъ, причемъ его юношеское, обычно доброе и всегда красивое лицо становится угрожающимъ въ виду такого несноснаго приставанья. — Я вовсе не родня сэру Эдуарду Райверсу и никогда не слыхивалъ про него.

— Ну, въ такомъ случаѣ, я не знаю изъ какихъ вы Райверсовъ, — отвѣчаетъ его мучительница.

Но такъ какъ глаза ея продолжаютъ быть устремленными на него, и она очевидно не намѣрена отстать, пока не добьется какого-нибудь отвѣта, то онъ произноситъ застѣнчиво, но сердито, глядя въ окно:

— Я не знаю изъ какихъ мы Райверсовъ. Ихъ много, и мы живемъ Йоркширѣ, гдѣ у моего отца дѣла.

Такъ какъ онъ повернулся спиной къ комнатѣ, а у него нѣтъ въ затылкѣ глазъ, какъ у Сары, то пожалуй она ничѣмъ не рискуетъ, приложивъ руку къ губамъ, въ видѣ трубы, и безшумно произнося въ сторону сестры: — Ис-кус-ствен-ное удобреніе! Какъ бы то ни было, а она позволила себѣ это.

— Она въ самомъ дѣлѣ ушла! — говоритъ Сара полчаса позднѣе, отходя отъ окна, послѣ осторожной рекогносцировки и съ облегченіемъ переводя духъ. — Обыкновенно она врывается вторично въ комнату, подъ предлогомъ, будто забыла зонтикъ, чтобы подслушать то, что про нее говорятъ. Но теперь на наше счастіе проходили Грины, и она уцѣпилась за нихъ, такъ что имъ никакъ нельзя было ускользнуть отъ нея.

— Удивляюсь, какъ она не отучилась отъ этой привычки, — замѣчаетъ Белинда серьезно: — вѣдь ей не приходится слышать много хорошаго о себѣ.

— Надежда всегда торжествуетъ надъ опытностью! — отвѣчаетъ Сара. — Ну что-жъ, — продолжаетъ она, весело взглядывая на Райверса: — пріятно по крайней мѣрѣ знать, что она, наконецъ, открыла изъ какихъ вы Райверсовъ…

— То-есть, вѣрнѣе сказать, она открыла одно: къ какимъ Райверсамъ я не принадлежу, — сухо отвѣчаетъ онъ, — а это не одно и то же.

— И не Гумфри, и не Рандольфъ — какое въ самомъ дѣлѣ несчастіе! — замѣчаетъ Белинда съ счастливой, застѣнчивой и нѣсколько поддразнивающей улыбкой.

— Однако желала бы я, въ самомъ дѣлѣ, узнать, какъ васъ величаютъ по имени? — вмѣшивается Сара. — Ну, иди, иди сюда, она ушла, — зоветъ она въ тоже время своего шпица. — Слютти всегда забивается подъ столъ, кдгда приходить миссъ Уатсонъ; она ее страшно ненавидитъ! Я сама старалась пріучить ее кусать миссъ Уатсонъ за ноги, но ненависть ея еще не доходитъ до этого… Ну-съ, такъ какъ же васъ крестили при рожденіи?

— А какъ вы думаете? — весело отвѣчаетъ онъ; сердце его сильно бьется отъ ласковаго взгляда, которымъ только-что подарила его богиня. — Какъ меня зовутъ, по вашему мнѣнію?

— Вы можете быть Артуромъ, — говоритъ Сара, держа Слютти на колѣняхъ и мѣряя Райверса взглядомъ съ головы до ногъ: — не вижу также причины, почему бы вамъ не быть Реджинальдомъ; нѣтъ также основанія вамъ особенно жаловаться на судьбу, если васъ зовутъ Гай.

— Не такъ, не такъ, совсѣмъ не такъ, — отвѣчаетъ онъ, выдерживая ея взглядъ съ невозмутимымъ хладнокровіемъ и даже отвѣчая ей такимъ же жесткимъ, холоднымъ взглядомъ. — Вы за сто верстъ отъ истины. А вы, какъ вы думаете? — и тонъ его cpaзy мѣняется и дѣлается почтительнымъ, а смѣлые глаза смягчаются и становятся застѣнчивымъ.

— Постараюсь угадать сразу, — весело отвѣчаетъ она. — Васъ зовутъ Давидъ!

— Давидъ!-- повторяетъ Сара презрительно. — Какъ похоже! почему бы уже прямо не Голіаѳъ?

Во Райверсъ, въ восторгѣ отъ радости, что его «предметъ» такъ догадливъ, кричитъ:

— Какъ вы догадались? Почему вы узнали? я вамъ не говорилъ своего имени.

— Не правда ли, какъ я догадлива? Но нѣтъ, это не догадка, я прочитала ваше имя — помните вы сидѣли впереди насъ на скамейкѣ въ прошлое воскресенье — на заглавномъ листѣ вашего молитвенника.

Она покраснѣла какъ китайская роза, дѣлая это признаніе, доказывавшее, что она разсѣянно молилась въ церкви и была занята посторонними предметами.

— Давидъ! — повторяетъ Сара, съ сильнымъ сомнѣніемъ въ голосѣ. — Гмъ!

— Это наше фамильное имя, — объясняетъ онъ, — т.-е. со стороны моей матери.

Наступаетъ минутное молчаніе. Въ первый и послѣдній разъ въ своей жизни Сара жалѣетъ, что миссъ Уатсонъ ушла, такъ какъ она навѣрное спросила бы какъ фамилія его матери. Но такъ какъ у самой у ней не хватаетъ на это духа, то этотъ фактъ остается покрытымъ такамъ же мракомъ неизвѣстности, какъ и характеръ торговыхъ предпріятій его отца.

— Ну, однако, мнѣ пора, я думаю, уходить, — говоритъ молодой человѣкъ, тяжело вздыхая и неохотно спуская съ колѣнъ Слютти. (Слютти любитъ его; онъ открылъ на ея нѣжной спинкѣ какъ-разъ то мѣстечко, которое слѣдуетъ почесать, и она, измѣнявъ Сарѣ, вскочила на его колѣни, хотя была вообще очень дурного мнѣнія о мужскихъ колѣняхъ, находя ихъ жесткими и неуютными). — Я боюсь, что и то уже надоѣлъ вамъ.

Онъ умолкаетъ, глядя съ мольбой на Белинду, которая сидитъ съ опущенной головой. Но ни одна изъ дѣвушекъ не опровергаетъ его словъ: одна потому, что вполнѣ съ ними согласна, другая потому, что думаетъ совсѣмъ противное. Онъ неохотно идетъ къ двери, но вдругъ останавливается.

— А… а Везенштейнъ? — съ отчаяніемъ восклицаетъ онъ.

— Ну вотъ еще! — отвѣчаетъ Сара, капризно. — Развѣ вы не слышали, какъ мы призывали при миссъ Уатсонъ всѣхъ боговъ въ свидѣтели, что такъ утомлены поѣздкой въ Морицбургъ, что не въ состояніи пальцемъ пошевелить?

— Я слышалъ только, что вы говорили это, — дерзко говоритъ онъ, напирая на мѣстоименіе «вы».

— Ну, такъ предупреждаю васъ, — грозитъ она ему пальцемъ, — что заткну уши, если вы еще разъ упомянете про Beзенштейнъ.

— Есть и другія мѣста, кромѣ Везенштейна, — настаиваетъ онъ. Что-то такое въ фигурѣ Белинды — не въ ея словахъ, конечно, потому что она молчитъ, — но быть можетъ въ томъ неестественномъ рвеніи, съ какимъ она шьетъ — придаетъ ему мужество настаивать.

— Разумѣется, — капризнымъ тономъ замѣчаетъ Сара: — Тарандтъ, напримѣръ?

— Нѣтъ, не Тарандтъ; есть другія мѣста, кромѣ Тарандта. Лохъ-Мюле, напримѣръ; вы видали когда-нибудь Лохъ-Мюле?

— Нѣтъ, — раздраженнымъ тономъ, говоритъ Сара, — и смѣю надѣяться, что никогда не увижу. Къ чему намъ ѣхать куда бы то ни было? — продолжаетъ она, пряча свое недовольное лицо въ подушки дивана; — оставьте меня въ покоѣ, дайте мнѣ отдохнуть; мнѣ нисколько не хочется ѣхать куда бы то ни было.

— А вы всегда дѣлаете только то, что вамъ хочется? — саркастически спрашиваетъ Райверсъ, весьма немилостивымъ окомъ взирая на ея оживленную, хорошенькую фигурку. Ему она вовсе не кажется хорошенькой.

— Всегда, если только могу, — отвѣчаетъ она, поднимая голову, удивленная и слегка раздосадованная его тономъ. — А вы нѣтъ?

Онъ сухо смѣется.

— Конечно, когда могу, но въ большой семьѣ это не всегда бываетъ возможно.

— Въ большой семьѣ, — повторяетъ она, — у васъ большая семья?

— Это зависитъ отъ того, что вы называете большой. Насъ всѣхъ шестеро.

— Пятъ по моему лишнихъ, — быстро возражаетъ она. — А вы, позвольте, третій или четвертый братъ?

— Я — старшій.

— Ты, кажется, заимствовала манеру миссъ Уатсонъ? — строго замѣчаетъ Белинда, впервые вмѣшиваясь въ разговоръ.

— Да, кажется, — отвѣчаетъ та спокойно. — Если угодно, мы заключимъ такой договоръ: я не буду больше задавать вамъ вопросовъ, а вы дадите мнѣ обѣщаніе, не заговаривать больше ни о какихъ прогулкахъ, хотите?

Говоря это, она снова и уже на этотъ разъ окончательно прячетъ голову въ подушки, а такъ какъ Белинда не прибавляетъ больше ни слова, то онъ вынужденъ, наконецъ, уйти.

Съ минуту послѣ того, какъ онъ исчезъ, Белинда продолжала шить съ азартомъ, щеки ея рдѣли, а въ сердцѣ шла жестокая борьба между любовью и гордостью. Въ первый разъ въ жизни гордость ея оказывается побѣжденной. Она бросаетъ свой чулокъ и бѣжитъ въ двери.

— М-ръ Райверсъ, — зоветъ, она дрожащимъ голосомъ, — м-ръ Райверсъ.

Должно быть онъ очень медленно сходилъ съ лѣстницы, потому что еще не дошелъ до входной двери.

— Что прикажете? — отвѣчаетъ онъ съ волненіемъ.

— Ничего ровно, — говоритъ она, снова охваченная страшной застѣнчивостью и опуская глаза подъ его выразительнымъ взглядомъ. — Я хотѣла только сказать вамъ, что… что я тутъ не причемъ, что я съ своей сюроны очень бы желала поѣхать въ Лохъ-Мюле.

— Если такъ, то ради Создателя, почему ты не говорила этого раньше? — спрашиваетъ Сара, «длинные» уши которой снова сослужили ей важную службу. — Я очень жалѣю, — прибавляетъ она задумчиво, въ то время какъ онъ уходилъ радостный, спѣша устроить задуманную прогулку, — что его зовутъ Давидъ. Я боюсь, что это худой знакъ; всѣ бѣдные люди очень любятъ заимствовать имена изъ священнаго писанія.

---

Солнце стоитъ уже высоко въ небѣ и обливаетъ землю теплыми, мягкими лучами; западный вѣтеръ, прохлажденный ночнымъ дождемъ, обдуваетъ массы плодовыхъ деревьевъ; селенія точно потонули въ бѣлыхъ цвѣтахъ; громадныя грушевыя деревья какъ будто гнутся подъ ихъ тяжестью. Белинда разрѣшила Райверсу, садящему въ коляскѣ напротивъ нея, держать надъ ней зонтикъ. Мудрено ли послѣ этого, что Райверсъ позабылъ, что уже скоро три часа пополудни и въ этотъ часъ большинство людей уже плотно позавтракало, а онъ и его компанія все еще находятся на тощакъ? Но онѣ этого не забываютъ. За послѣдніе полторы мили онъ былъ засыпанъ сердитыми вопросами на счетъ того: знаетъ ли кучеръ дорогу; и далеко ли еще ѣхать; да и есть ли тамъ, куда они ѣдутъ, гостинница, и увѣренъ ли онъ, что такое мѣсто какъ Ломенъ (они должны завтракать въ Ломенѣ) вообще существуетъ?

— Я полагаю, — говоритъ, наконецъ, профессоръ, надѣвая очки, чтобы взглянуть на него убійственно-пристальнымъ взглядомъ: — я полагаю, вы создаете, что вся отвѣтственность за эту экскурсію лежитъ на васъ?

— Да, сознаю, — отвѣчаетъ РаЙверсъ, невнимательно и мечтательно.

Белинда только что удостоила принять отъ него вѣтку, всю покрытую бѣлыми цвѣтами, и осторожно махаетъ ею, чтобы прогнать надоѣдливыхъ лѣтнихъ мухъ.

У профессора есть пять причинъ быть не въ духѣ, а для большинства людей довольно бываетъ и одной. Во-первыхъ, онъ вовсе не желалъ ѣхать; во-вторыхъ, онъ предвидитъ простуду, схваченную имъ еще въ Морицбургѣ; въ-третьихъ, онъ терпѣть не можетъ сидѣть спиной къ лошадямъ — и его поклонники и поклонницы обыкновенно и недопускаютъ его до этого, — но въ настоящемъ случаѣ никто не подумалъ предложить ему сѣсть на передней скамейкѣ; въ-четвертыхъ, пищевареніе у него такое трудное, что не дозволяетъ никакой неправильности въ ѣдѣ; въ-пятыхъ и въ послѣднихъ, Сара три раза явно притворилась, что не слышитъ того, что онъ ей говоритъ, и дерзко попросила его подвинуться и не толкать ее, потому что Сара была еще злѣе его, если это только возможно.

Тихія, нѣжныя слова, которыя вѣтеръ доноситъ до Сары, но которыя предназначены не ей; пылкій взоръ сѣрыхъ, большихъ глазъ, которые она случайно встрѣчаетъ, и которые немедленно при взглядѣ за все теряютъ весь свой жаръ; пыль, потому что, несмотря на ночной дождь, есть пыль; ощущеніе физическаго голода, не скрашиваемое польщеннымъ самолюбіемъ и не согрѣтое страстью, — все это привело ее, къ тому времени, когда коляска остановилась, наконецъ, у дверей простой, но не лишенной претензій гостинницы, въ такое гнѣвное состояніе духа, передъ которымъ блѣднѣло раздраженіе ея жениха.

— Какіе они оба сердитые! — говоритъ Райверсъ, сообразивъ, наконецъ, этотъ достаточно очевидный фактъ, и глядя съ блаженнымъ удивленіемъ имъ вслѣдъ, между тѣмъ какъ профессоръ спѣшилъ въ гостинницу заказать завтракъ, а Сара поспѣшно шла за нимъ.

— И какіе жадные! — прибавляетъ Белинда.

Охарактеризовавъ такимъ спокойнымъ манеромъ пороки своихъ спутниковъ, они прохаживались въ небольшомъ садикѣ и совершенно о нихъ забыли. Но ихъ недолго оставляютъ въ покоѣ, и недовольной голосъ профессора, достигшаго, очевидно, крайнихъ предѣловъ раздраженія, доносится къ нимъ изъ раскрытыхъ дверей гостинницы.

— Мнѣ казалось, м-ръ Райверсъ, что вы говорили намъ, что здѣсь можно найти хорошую гостинницу?

— А развѣ нѣтъ? — вопрошаетъ разсѣянно молодой человѣкъ.

Онъ только что сорвалъ вѣтку шиповника для своей богини и обрывалъ на ней всѣ шипы.

— Полагаю, — продолжаетъ голосъ, — что врядъ ли можно назвать хорошею гостинницу, въ которой нельзя достать никакихъ овощей, ни даже картофеля!

— Конечно нельзя, — безмятежно возражаетъ Райверсъ, весело указывающій своей спутницѣ на красивую бабочку, опустившуюся на цвѣтокъ. — Неправда ли какая хорошенькая? Это первая бабочка, которую я видѣлъ нынѣшней весной.

— И гдѣ, — продолжаетъ голосъ, съ усиливающимся раздраженіемъ, — нельзя достать рѣшительно ничего изъ съѣстного, кромѣ телятины.

— Кромѣ телятины? — повторяетъ Райверсъ, дѣлая усилія надъ собой, чтобы казаться заинтересованнымъ этимъ вопросомъ; — неужели? но развѣ это такая бѣда? — продолжаетъ онъ, снова впадая въ прежнее блаженное состояніе. — Нѣмецкая телятина очень хороша. Надѣюсь, — улыбаясь озирается онъ кругомъ, — никто ничего не имѣетъ противъ телятины?

Хмурое молчаніе служитъ отвѣтомъ на этотъ вопросъ, прерываемое только шопотомъ Белинды, увѣряющей, что она любитъ телятину, и замѣчаніемъ профессора, что всѣ бѣлыя мяса болѣе или менѣе неудобоваримы. Но любятъ они ее или нѣтъ, а дѣлать нечего; дальнѣйшія развѣдки подтверждаютъ, что имъ слѣдуетъ помириться на телятинѣ или совсѣмъ обойтись безъ завтрака.

За то теперь, когда было рѣшено обратиться къ телятинѣ, послѣдняя что-то очень долго заставляетъ себя ждать. Мѣшковатая служанка исподволь накрываетъ столъ грубою скатертью и приносить ножи и вилки въ такъ называемый ею «бавильонъ», — нѣчто въ родѣ безхитростной бесѣдки, въ концѣ сада, куда профессоръ перебирается немедленно и, усаживаясь передъ пустымъ столомъ, кладетъ передъ собою часы; онъ находить, повидимому, грустное утѣшеніе въ томъ, что считаетъ протекающія минуты и возвѣщаетъ о нихъ Райверсу, который его не слышитъ.

— Уйдемте подальше отъ нихъ, — говоритъ онъ нѣжнымъ, умоляющимъ голосомъ Белиндѣ, — въ томъ состоянія духа, въ какомъ они находятся, возлѣ нихъ опасно оставаться.

— Знаете, вѣдь сегодня не первое апрѣля, а вы насъ одурачили, — отвѣчаетъ она, нѣсколько сухо.

— Вы голодны? — воскликнулъ онъ, — вдругъ теряя все свое хладнокровіе.

Голодъ профессора и Сары не возбуждалъ въ немъ ровно никакого участія.

— Умираю отъ голода! — отвѣчаетъ она, но съ такой очаровательной улыбкой, которая доказываетъ, что она вполнѣ хорошо себя чувствуетъ и его — опасенія разсѣиваются.

Наконецъ, телятина подана.

— Ее невозможно есть! — объявляетъ профессоръ, кладя вилку и ножикъ на столъ, съ убійственнымъ спокойствіемъ глядя на подходящаго Райверса.

— Не можетъ быть! — кричитъ молодой человѣкъ, и смѣло беретъ въ ротъ кусокъ. — Фи! — это правда! какая гадость!

Такое выраженіе было вовсе не слишкомъ сильно для обозначенія блюда, стоявшаго передъ этими голодными людьми. Во-первыхъ, теленокъ очевидно умеръ естественной смертью, и хотя, съ цѣлью замаскировать эту маленькую непріятность, его подвергли всевозможнымъ операціямъ: варили, жарили, парили, душили, но все же не успѣли скрыть естественной его смерти.

Наступаетъ мрачное, зловѣщее молчаніе. Всѣ глядятъ на Райверса.

— Мнѣ казалось, — говоритъ профессоръ злобнымъ шопотомъ, — что вы вамъ говорили…

— Что за дѣло, что онъ говорилъ, — кричитъ Сара въ ярости, грубо перебивая его. — Тѣмъ глупѣе, съ нашей стороны, было ему вѣрить! Гораздо будетъ умнѣе, если вы или онъ, или кто другой надоумитъ насъ, какимъ образомъ намъ живыми вернуться въ Дрезденъ!

Новое убійственное молчаніе, прерываемое на этотъ разъ Белиндой, съ трудомъ выговаривающей слово: «яйца въ смятку».

— Разумѣется, — кричитъ Райверсъ, хватаясь за этотъ счастливый намекъ, и устремляя благодарно-влюбленный взглядъ на ту, которая его сдѣлала. — Какъ глупо, что мы сразу не догадались велѣть подать себѣ яицъ! ничто въ мірѣ не можетъ быть лучше и питательнѣе свѣжаго яйца!

Въ одну минуту онъ скрывается въ домѣ, и черезъ секунду возвращается оттуда сіяющій.

— Разумѣется, у нихъ есть яйца; сколько угодно яицъ, и черезъ три минуты они будутъ сварены.

Но три минуты проходятъ, и еще три минуты, и еще, а яицъ нѣтъ, какъ нѣтъ.

— Я бы желала, — говоритъ Сара сердитымъ до послѣдней крайности тономъ, обращаясь къ Райверсу, — чтобы вы сѣли такъ, чтобы мнѣ васъ не было видно. Мнѣ кажется, что и тогда легче перенесу все это. У васъ такой нелѣпо-счастливый видъ!

Въ то время какъ она говорятъ это, служанка появляется съ блюдомъ, на которомъ раскатывается десятокъ яицъ. Развязная походка ея и явное отсутствіе всякой симпатіи къ голодающимъ ясно доказываютъ, что сама она уже успѣла плотно пообѣдать.

При видѣ яицъ профессоръ слабо улыбается, и даже нахмуренный лобъ Сары нѣсколько разглаживается. Но, увы! они поторопились радоваться. Одного взгляда на яйца достаточно; чтобы видѣть, что это не свѣже-снесенныя, молочно-бѣлыя теплыя яйца, только-что вынутыя изъ-подъ курицы, нѣтъ! это старые ветераны, какъ то ясно доказываетъ ихъ грязный, бурый цвѣтъ. Одному только можно подивиться: какимъ образомъ въ одномъ домѣ могло появиться сразу столько залежалыхъ яицъ.

— Осторожнѣе разбивайте ихъ, — говоритъ Райверсъ, нервно смѣясь и некстати пытаясь пошутить въ то время, какъ профессоръ уже разбилъ одно изъ яицъ: — какъ бы его не взорвало.

Но никто не улыбается.

VII.

— Я погубилъ себя окончательно въ ихъ мнѣніи, — говоритъ Райверсъ, жалобно вынимая изъ кармана шесть испорченныхъ яицъ, которыя онъ нарочно унесъ съ собой, чтобы помѣшать хозяевамъ снова подать ихъ другимъ довѣрчивымъ путешественникамъ.

Дѣло происходитъ уже нѣсколько часовъ спустя послѣ неудачной попытки позавтракать въ Ломенѣ. Всѣ они отрясли прахъ Ломена отъ ногъ своихъ и побрели молча и угрюмо вдоль очаровательной дорожки, не обращая вниманія на придорожные цвѣты; дорожка вела вдоль длинной деревни, остроконечныя крыши которой и общая живописность возбуждали въ нихъ одно только негодованіе, — въ Лохъ-Мюле, куда по непростительной довѣрчивости, они отослали свой экипажъ. Они спустились съ небольшого холма и нашли у его подошвы мельницу, стоявшую на быстрой рѣчкѣ. Мельничиха подала имъ отличнаго молока, кофе, сухарей и яицъ безупречно, безукоризненно свѣжихъ, и они поѣли всего этого, сидя за столомъ, накрытымъ бѣлой какъ снѣгъ скатертью, при шумѣ воды, сбѣгавшей съ мельничныхъ колесъ, и щебетаньѣ птицъ. Подъ предлогомъ осмотра плотины, но въ сущности стремясь съ пристрастіемъ, свойственнымъ всѣмъ подобнымъ счастливымъ дуракамъ къ tète-à-tête, хотя бы только затѣмъ, чтобы сказать: — ахъ, какая пыль! или: — ахъ, какъ много мухъ! — Белинда и Райверсъ оставили своихъ спутниковъ и теперь стояли на берегу рѣчки.

— Они, быть можетъ, простили бы мнѣ телятину, — говорить Райверсъ, задумчиво глядя на яйца, которыя онъ держитъ въ рукѣ, собираясь перебросить ихъ съ мстительнымъ движеніемъ на другой берегъ рѣки.

— Никогда! — перебиваетъ Белинда съ паѳосомъ.

— Но вотъ что нанесло мнѣ coup de grâce! — прибавляетъ молодой человѣкъ, яростно прицѣливаясь послѣднимъ яйцомъ въ противуположную скалу, о которую оно разбивается съ глухимъ трескомъ. — Я думаю, что они больше никогда не согласятся ѣхать за городъ съ нами.

— Никогда! — повторяетъ Белинда, съ еще большей энергіей. — Я знаю, что на ихъ мѣстѣ я бы тоже не согласилась.

— Если такъ, — поспѣшно замѣчаетъ Райверсъ, глядя въ сторону, — мы отправимся гулять безъ нихъ.

Это самыя смѣлыя слова, какія онъ до сихъ поръ дерзалъ говорить ей, и голосъ его дрогнулъ отъ страха ли за свою смѣлость, или отъ радостной картины, вызываемой этими словами. Какая картина! Цѣлый длинный лѣтній день, проведенный съ нею вдвоемъ! Ему можно будетъ долго не спускать съ нея глазъ, а вечеромъ, если только онъ съумѣетъ угодить ей и она будетъ въ хорошемъ расположеніи духа, она, быть можетъ, дастъ ему поцѣловать свою руку, одинъ разъ, всего только одинъ разъ! Въ воображеніи ему уже чудится прикосновеніе его губъ къ этой бѣлой атласной ручкѣ, какъ вдругъ ея отвѣтъ разрушаетъ весь его карточный домикъ.

— О, какъ это правдоподобно! — коротко замѣчаетъ она, отворачиваясь отъ него.

— Вамъ, конечно, было бы скучно! — говоритъ онъ, хотя съ уныніемъ, но слегка вопросительнымъ тономъ.

Ей было бы скучно! Она чуть не смѣется въ душѣ. Неужели онъ не догадывается, что она отвернулась отъ него только потому, что боится, чтобы онъ не прочиталъ на ея лицѣ волненіе и радость отъ одного только предположенія провести съ нимъ цѣлый день!

Но ему слѣдовало бы быть гораздо проницательнѣе или гораздо самонадѣяннѣе, чтобы вывести это заключеніе изъ ея рѣзкихъ, насмѣшливыхъ словъ.

— Я никогда не теряю времени, — продолжаетъ она холодно, — надъ изслѣдованіемъ вопроса: понравилось бы мнѣ, или нѣтъ, то, что я считаю совершенно невозможнымъ.

Наступаетъ молчаніе. Райверсъ чувствуетъ, что его облили холодной водой. Белинда сама прислушивается съ горькой досадой къ непріятному тону своего голоса. Почему она никакъ не можетъ уловить настоящее juste milieu между холодностью и дружеской любезностью? Отчего сердце ея бьется такъ горячо, въ то время, какъ слова ея холодны, какъ ледъ? Глаза ея, избѣгая его укоризненнаго взгляда, разсѣянно оглядываютъ окрестность.

— Какая вы ледяная! — говоритъ молодой человѣкъ тихимъ голосомъ, не будучи въ силахъ скрыть свою досаду.

— Ледяная! — повторяетъ она. — Да, мнѣ это часто говорили. Я думаю даже, — прибавляетъ она послѣ минутнаго молчанія, — что мнѣ надоѣло это слышать.

— Вамъ надоѣло быть собою? — спрашиваетъ Райверсъ еще тише.

Вмѣсто отвѣта она поспѣшно отходитъ отъ него и направляется въ другой парѣ влюбленныхъ, съ такой поспѣшностью, точно за ней гнался разъяренный быкъ. Райверсъ слѣдуетъ за ней съ отчаяніемъ въ сердцѣ — тѣмъ легкимъ отчаяніемъ влюбленныхъ, которое возникаетъ отъ неласковаго взгляда и пропадаетъ отъ улыбки.

Но судьба милостивѣе къ нему, нежели онъ этого ожидалъ. Профессоръ и Сара оказывается задремали. О кофе вообще говорятъ, что онъ прогоняетъ сонъ, но въ этомъ частномъ случаѣ, благодаря усталости, досадѣ и скукѣ, онъ произвелъ обратное дѣйствіе. Голова профессора склонилась на грудь; — положеніе невыгодное для всякаго, кто уже вышелъ изъ розоваго дѣтства; жилы на его лбу напряглись, длинный носъ побагровѣлъ, а нижняя губа оттопырилась. Ясно, что сонъ захватилъ его врасплохъ, вопреки его правиламъ и гигіеническимъ принципамъ. Съ другой стороны, Сара, очевидно, сознательно рѣшила, что сонъ лучшее средство пережить такія скучныя минуты жизни, какія выпали ей за долю. Ноги ея старательно закутаны шалью и протянуты на сосѣдній стулъ; затылокъ покоится на ватерпруфѣ, свернутомъ въ видѣ подушки, а голова такъ закинута назадъ, что даетъ полную возможность перерѣзать ея хорошенькое бѣлое горло.

Улыбка появляется на лицѣ Белинды.

— Жалко было бы помѣшать имъ, — шепчетъ она.

— Ужасно жалко, — ревностно подтверждаетъ онъ. — Не лучше ли, — робко замѣчаетъ онъ, помня о недавнемъ щелчкѣ — намъ уйти подальше отъ нихъ.

Она глядитъ сначала на мельницу, потомъ на него.

— Какъ вы думаете, есть ли за мельницей удобная тропинка?

И вотъ они проходятъ мимо шумной, бѣлой мельницы, дружески кивая осыпанному мукой мельнику. По мѣрѣ того какъ они удаляются отъ мельницы, Райверсъ пріободряется.

— Я надѣюсь, въ интересахъ профессора Форта, — говорить онъ, — что онъ проснется первый. Если миссъ Чорчиль проснется раньше и увидитъ его такимъ, какъ мы его сейчасъ видѣли, я убѣжденъ, что ему несдобровать.

— А я увѣрена, что ему не сдобровать ни въ какомъ случаѣ, даже если онъ проснется раньше ея, — отвѣчаетъ Белинда, зловѣщимъ тономъ.

Пройдя еще нѣсколько шаговъ, они находятъ нужнымъ присѣсть, хотя и не устали.

— Я хочу объясниться съ вами, если вы согласны меня выслушать, — начинаетъ Белинда.

Если онъ согласенъ ее выслушать! Еслибы онъ могъ когда-либо подумать, что его богиня говоритъ вздоръ, то подумалъ бы это теперь. Если онъ согласенъ ее выслушать! Онъ, который ловитъ каждое ея слово, точно небесную музыку, хотя бы она только просила его передать ей соль за столомъ.

— Я знаю, — продолжаетъ Белинда, — что я какъ будто несовсѣмъ любезно отвѣчала иногда на ваши комплименты, но это происходитъ только отъ того, что я къ нимъ не привыкла.

— Не привыкли въ комплиментамъ? — повторяетъ онъ тономъ глубочайшаго удивленія, — такъ трудно ему повѣрить этому, когда самъ онъ долженъ постоянно держать себя на уздѣ, чтобы не превозносить ее до небесъ.

Она качаетъ головой.

— Нѣтъ, не привыкла, — задумчиво подтверждаетъ она; — вамъ это кажется страннымъ. Можетъ быть это происходитъ отъ моей рѣзкой манеры!

— Но зачѣмъ же у васъ такая манера? — спрашиваетъ онъ съ новымъ взрывомъ удивленія.

Даже онъ не можетъ опровергнуть этого факта; а между тѣмъ этотъ фактъ такъ не вяжется со всей ея особой. Рѣзкая манера при такой прелестной фигурѣ, такихъ хорошенькихъ ушахъ, такой бѣлой шейкѣ, такихъ красивыхъ завиткахъ на затылкѣ. Она носитъ высокую прическу и часто поворачивается къ нему спиной, такъ что онъ имѣлъ много случаевъ разглядѣть ея затылокъ.

— Зачѣмъ у меня такой вздернутый носъ? — спрашиваетъ она не безъ юмора, пожимая плечами. — Одно столько же отъ меня не зависитъ, какъ и другое, — это несчастіе, съ которымъ я родилась!

И такъ какъ онъ ничего не отвѣчаетъ, бѣдняга! — онъ такъ сильно влюбленъ, что поглупѣлъ отъ страсти и только умѣетъ пламенно глядѣть на нее, — она снова дѣлается застѣнчива и серьезна.

— Это несчастіе bonà fide, — говоритъ она, слегка качая головой: — Я вовсе не желаю быть рѣзкой. Мнѣ кажется, что я желала бы нравиться такъ же, какъ и всякая другая; я признаюсь даже вамъ (съ нервнымъ, короткимъ смѣхомъ), что мнѣ было бы пріятно слышать, входя въ гостиную, лестный гулъ похвалъ! Нѣтъ, нѣтъ! — внезапно перемѣняетъ она тонъ, съ угрожающимъ жестомъ вытягивая обѣ руки въ его сторону, — пожалуйста не утѣшайте меня своими комплиментами, а то я сейчасъ вернусь на мельницу.

— Не стоитъ вамъ сердиться на мои неловкіе комплименты, — сухо замѣчаетъ онъ; — кстати я вовсе не хотѣлъ говорить вамъ ихъ — такъ какъ вы сами сказали, что мы въ послѣдній разъ гуляемъ вмѣстѣ.

Она мучительно покраснѣла при мысли, что хотѣла отдѣлаться отъ комплиментовъ, которыхъ ей вовсе не собирались говорить; но старается мужественно перенести это.

— Быть можетъ и не въ послѣдній разъ, — весело отвѣчаетъ она, — у насъ есть одинъ рессурсъ: мы можемъ пригласить миссъ Уатсонъ сопровождать насъ. Я еще не слыхивала, чтобы она когда-нибудь отказалась ѣхать съ кѣмъ угодно и куда угодно.

Онъ засмѣялся, но тотчасъ же замѣтилъ задумчиво и серьезно:

— Лучше съ ней, чѣмъ совсѣмъ не ѣхать.

— И кромѣ того она получитъ, такимъ образомъ, возможность пополнить нѣкоторые пробѣлы въ томъ вопросѣ, которому она подвергла васъ въ тотъ день. Она можетъ подробнѣе разспросить васъ о вашихъ предкахъ, общественномъ положеніи и проч.

— Я буду очень радъ отвѣтить на всѣ ея вопросы, но боюсь, что она уже выжала изъ меня весь сокъ. Я, нажегся, все разсказалъ ей. Вѣдь я сказалъ ей, что только что вышелъ изъ Оксфорда?

Белинда качаетъ головой.

— Нѣтъ, вы ей этого не сказали, потому что въ противномъ случаѣ она не преминула бы спросить васъ: увѣрены ли вы въ томъ, что васъ оттуда не выгнали?

— Что мы живемъ въ Йоркширѣ, — продолжалъ онъ, потирая рукой лобъ для освѣженія памяти, — что насъ шестеро въ семьѣ, и что отецъ мой желѣзный заводчикъ?

— Желѣзный заводчикъ? — повторила Белинда, съ внезапнымъ оживленіемъ. — Нѣтъ, конечно, вы ей этого не говорили. Такъ онъ желѣзный заводчикъ?

— Да, — отвѣчаетъ онъ, — желѣзный заводчикъ. А вы думали, кто онъ?

Но это такой вопросъ, на который она не считаетъ возможнымъ отвѣтить. Можетъ ли она сообщить ему унизительныя предположенія Сары и свою собственную радость по поводу ихъ неосновательности. Итакъ, онъ желѣзный заводчикъ! Да вѣдь въ этой самой отрасли промышленности и создаются торговые магнаты! Поэтому она замѣчаетъ только:

— О, конечно, нѣтъ… я ничего не думала! не имѣла понятія!

Еслибы она всегда говорила такимъ мягкимъ, ласковымъ тономъ! Видя ее такой кроткой, доступной, человѣчной, всѣ его надежды вдругъ снова воскресаютъ. Онъ будетъ трусомъ, если не воспользуется счастливымъ случаемъ для ихъ осуществленія.

— Я надѣюсь, — говоритъ онъ, не осмѣливаясь, впрочемъ, прямо взглянуть на нее и дотрогиваясь до развѣвающейся ленты ея платья, чтобы придать себѣ мужества, — я надѣюсь…-- голосъ его дрожитъ, — что вы со временемъ познакомитесь съ моимъ отцомъ.

— Вы думаете? — коротко отвѣчаетъ она.

Внезапно она снова вся оцѣпенѣла. Сердце ея бьется такъ же сильно, какъ и у него; ей очень бы хотѣлось выслушать то, что ему такъ хочется ей высказать, но ея сухой тонъ и холодное лицо — въ сущности объясняемые приливомъ дикой застѣнчивости, которую она такъ же не въ силахъ контролировать какъ и обращеніе крови въ своихъ жилахъ — заставляютъ его думать, что этими словами онъ преступилъ отведенныя ему границы.

Онъ умолкаетъ съ чувствомъ горячей обиды и униженія. Затѣмъ, подумавъ, что будетъ рѣшительнымъ трусомъ, если откажется отъ своего намѣренія при первой же неудачѣ, и черпая мужество въ тѣхъ словахъ, которыми она объясняла ему свою рѣзкую манеру, рѣшается сдѣлать еще одну попытку:

— Я бы желалъ, право, очень желалъ бы, чтобы вы познакомились со всей моей родней.

— Неужели? — сухо спрашиваетъ она. Усиліе, дѣлаемое ею, чтобы придать твердость своему голосу, сильное волненіе, которое она испытываетъ, — все это придаетъ рѣзкость и даже нѣкоторую жесткость ея голосу. И въ довершеніе она заключаетъ невѣжливымъ, короткимъ смѣхомъ: — боюсь, что этого никогда не будетъ!

Наступаетъ мертвое молчаніе. На сегодняшній день уже нечего опасаться, чтобы онъ преступилъ отведенныя ему границы. Онъ сидитъ, мрачно уставя глаза въ пространство. О, еслибы въ критическіе моменты, происходящіе въ жизни безразсудныхъ женщинъ и мужчинъ, имѣлись подъ рукой какіе-нибудь посторонніе истолкователи! Но такихъ никогда не бываетъ!

Впродолженіе нѣсколькихъ минутъ рѣка шумно течетъ и птицы оглушительно щебечутъ, но человѣческій голосъ не примѣшивается къ этому концерту. Наконецъ Белинда, съ угрызеніемъ совѣсти поглядывавшая на меланхолическій профиль своего поклонника, застѣнчиво пытается умилостивить его:

— Сколько у васъ сестеръ? — мягко спрашиваетъ она.

— Двѣ, — отвѣчаетъ онъ коротко и не гляди на нее, — но, — прибавляетъ онъ съ принужденной улыбкой, — я уже достаточно, кажется, надоѣдалъ вамъ сегодня своей родней.

Белинда слишкомъ задѣта, чтобы отвѣчать, и разговоръ, который до тѣхъ поръ лился съ такою же легкостью, какъ рѣка или рулады жаворонка, совсѣмъ превращается. Подъ ихъ ногами скалы бросаютъ длинныя тѣни. Лучи солнца, болѣе не вертикальные, ложатся косыми снопами на воду.

— Должно быть поздно, — говорить Белинда неохотно, взглядывая на него, — не лучше ли намъ вернуться назадъ.

Она надѣялась, что онъ будетъ протестовать, попросить продлить еще на нѣсколько минутъ ихъ блаженное одиночество. Нисколько! Онъ не только не возражаетъ, но, напротивъ того, немедленно встаетъ съ мѣста и изъявляетъ готовность за ней слѣдовать. И вотъ они молча возвращаются на мельницу.

VIII.

— Какъ пріятно для перемѣны побыть однимъ, безъ гостей, — говоритъ Сара, — неправда ли? Ты поддакиваешь мнѣ, однако, не съ такимъ жаромъ, какъ я ожидала? А еще пріятнѣе, что мы не тащимся по жарѣ цѣлыхъ двадцать миль, чтобы получить въ вознагражденіе по пріѣздѣ гнилыя яйца!

Теперь около полудня, и сестры гуляютъ въ «Grosse Garten», въ этомъ обширномъ и тѣнистомъ убѣжищѣ дрезденскихъ бюргеровъ, съ его высокими деревьями и широкими аллеями, предназначенными для экипажей.

— Эти прямыя аллеи тѣмъ хороши, — продолжаетъ Сара, задумчиво глядя на длинную перспективу деревьевъ, уходящую въ даль, — что васъ никогда не могутъ захватить въ нихъ врасплохъ; никто не наскочитъ на васъ изъ-за угла; весь вопросъ тутъ въ дальнозоркости. Еслибы я увидѣла своего поклонника издали, я бы мигомъ спряталась за одно изъ этихъ спасительныхъ деревьевъ. А ты, какъ поступила бы при видѣ своего?

— Я не знаю кого именно ты подразумѣваешь, — отвѣчаетъ Белинда съ напускной веселостью, такъ какъ сегодня она совсѣмъ не весела. — У меня такъ много поклонниковъ.

— Нѣтъ, у тебя не много поклонниковъ, — спокойно возражаетъ Сара, — но одинъ есть. Какъ долго ты его сохранить — это другой вопросъ. Судя по убитому и разстроенному виду, въ какой ты привела его вчера вечеромъ, я полагаю, что недолго.

— Во всякомъ случаѣ, — восклицаетъ Белинда, которую этотъ случайный намекъ задѣваетъ глубже, чѣмъ хотѣла Сара, — я не привела его въ то состояніе ярости, въ какое ты привела профессора Форта. Онъ сказалъ, — прибавляетъ она невольно смѣясь, — что еслибы онъ не зналъ, что ты искренно къ нему привязана, то съ трудомъ простилъ бы твое поведеніе.

— Неужели ты думаешь, что онъ откажется отъ меня, — говоритъ Сара восхищеннымъ голосомъ и съ сіяющей улыбкой. — Нѣтъ, — продолжаетъ она, качая головой, — этого счастья мнѣ не дождаться. Мое поведеніе было дурно, — прибавляетъ она съ невиннымъ видомъ, — но для него есть оправданіе — онъ заснулъ!

— Но вѣдь и ты тоже.

— Но развѣ я была похожа на него, — сухо замѣчаетъ Сара. — Кажется, — продолжаетъ она, — что у него есть мать.

— Есть? была — хочешь ты сказать?

— Есть. Я боюсь, что дала ему замѣтить, что считаю его матушку удивительно долговѣчной. Она живетъ съ нимъ; имѣетъ собственная средства; поминутно задаетъ различные вопросы, и, кажется, главнѣйшей радостью въ жизни его жены должны быть отвѣты на эти вопросы.

— Должно быть, когда его признанія дошли какъ разъ до этого пункта, ты закричала: «Сесі est insupportable!» ушла отъ него? — сухо спрашиваетъ Белинда.

— Должно быть, что такъ, — скромно отвѣчаетъ Сара. — Онъ не понялъ цитаты, но не одобрилъ чувства ее внушившаго. Какъ бы то ни было (пожимая плечами), я больше не буду этого дѣлать ради тебя и въ твоихъ интересахъ, и еслибы даже онъ опять заснулъ и выпятилъ впередъ нижнюю губу, то я думаю, что выдержу искусъ до нашего отъѣзда. Вѣдь ты знаешь, что черезъ пять… нѣтъ меньше, черезъ четыре недѣли мы вернемся въ Лондонъ.

— Черезъ четыре недѣли! — повторяетъ Белинда, останавливаясь и блѣднѣя, между тѣмъ, какъ глаза ея съ расширенными зрачками выражаютъ настоящій ужасъ.

— Черезъ четыре недѣли! — подтверждаетъ Сара, кивая головой. — Я слышала, какъ бабушка говорила Густель, что ея услуги не понадобятся больше ей послѣ перваго іюня, и любезно прибавила, что она будетъ рада отъ нихъ избавиться. Ну! не приходи въ такое отчаяніе, — прибавляетъ она, кладя руку на плечо сестры и глядя на нее добродушнымъ, но хитрымъ взглядомъ; все дѣло только въ томъ, чтобы ускорить развязку.

Отвѣтомъ Белинды служитъ жестъ отвращенія. Она быстро идетъ впередъ.

— Я грубо выражаюсь, — говоритъ ея сестра, торопясь за нею, — но повѣрь мнѣ, что совѣтъ мой разуменъ.

Она права, конечно, но совѣтъ дается такой особѣ, которая совершенно неспособна имъ воспользоваться, и потому остается втунѣ, какъ большинство всякихъ совѣтовъ вообще.

Ускорить развязку! Дни за днями звучитъ эта низкая фраза въ ея ушахъ. Всякій разъ, — а это случается часто — какъ ужасъ, охватившій ее въ «Grosse Garten», снова овладѣваетъ ею, ей припоминается грубое утѣшеніе сестры. И по мѣрѣ того, какъ безцѣнные дни протекаютъ неумолимо, фраза эта пріобрѣтаетъ для нея ироническій смыслъ. Неумолчно звучитъ она въ безсонныя ночи, которыя частенько навѣщаютъ ее теперь, когда она по цѣлыхъ часамъ лежитъ безъ сна, прислушиваясь въ свистку паровика. А дни бѣгутъ, бѣгутъ! О, какъ они бѣгутъ! Ускоритъ развязку? Какъ можетъ она ускорить ее? Она въ отчаяніи вопрошаетъ себя объ этомъ по ночамъ, невольно цѣпляясь за ненавистную фразу. Что можетъ она сдѣлать будучи такою, какой она есть? Какъ можетъ она, скованная своей натурой, своей дѣвической гордостью, самой силой своей нѣмой, беззавѣтной страсти помочь сама себѣ? Развѣ она виновата, что всѣ сильныя душевная движенія проявляются у нея холоднымъ, рѣзкимъ голосомъ и застывшимъ ледянымъ выраженіемъ лица? У другихъ женщинъ они выражаются ямочками на щекахъ, нѣжной краской въ лицѣ и мило опущенными глазами. Ахъ! но развѣ онѣ чувствуютъ такъ, какъ она? Сара, напримѣръ! Когда бывало, чтобы мужчина отходилъ отъ Сары такимъ уничтоженнымъ, обиженнымъ и мрачнымъ, какъ Райверсъ не разъ отходилъ отъ нея? Напротивъ того, они уходятъ всегда охарашиваясь и сіяя отъ польщеннаго тщеславія.

«Я не изъ тѣхъ женщинъ, которыя могутъ нравиться мужчинамъ»! думаетъ она съ завистливымъ уничиженіемъ поглядывая на граціозныя ужимки сестры. Но какъ поправить бѣду? Послушно подражать манерѣ сестры? «Но вѣдь такое обезьянство выйдетъ неловко и неуклюже!» горько сознаетъ она.

А что же онъ? Онъ бросилъ всѣ свои занятія, онъ слѣдитъ за нею какъ тѣнь и не сводитъ съ нея глазъ, но до сихъ поръ не просилъ ее стать его женой.

А между тѣмъ на сколько ближе въ цѣли привелъ бы его этотъ практическій вопросъ, чѣмъ всѣ его искусные маневры, которыми онъ стремится доказать ей свою любовь, чѣмъ всѣ тѣ громадные букеты, которыми завалена ея комната, такъ какъ она не рѣшается выкидывать ихъ даже и тогда, когда они завяли…

---

— Бабушка, — объявляетъ Сара, — бабушка, знаете ли вы, что мы отправляемся завтра на цѣлый день въ Везенштейнъ?

— Счастливаго пути, моя милая, лишь бы вы меня не тащили съ собой.

— Бабушка, мнѣ кажется, что еслибы мы объявили вамъ, что отправляемся въ сѣверному полюсу, то вы бы сказали: — хорошо, мои милыя, только вы меня не тащите съ собою, — замѣчаетъ Сара, вглядываясь въ старушку съ хладнокровнымъ вниманіемъ.

Старушка весело смѣется, какъ будто бы внучка сказала ей нѣчто очень лестное.

— Вы берете съ собой своихъ поклонниковъ, своихъ двухъ попугаевъ, конечно?

— Своихъ попугаевъ! — кричитъ Сара въ восторгѣ. Нѣтъ, бабушка, и не беру своего. Кстати, бабушка, такъ какъ онъ мнѣ больше не нуженъ, то а задумала женить его на васъ. Вы подходите другъ въ другу по возрасту, и хотя вы красивѣе его, но онъ гораздо ученѣе васъ.

— Нѣтъ, милочка, благодарю! — отвѣчаетъ старушка съ энергіей; я предпочитаю попугая Белинды.

— Мы всѣ его предпочитаемъ! — замѣчаетъ сухо Сара.

При этихъ словахъ, Белинда, которая вообще выказывала тревогу и безпокойство послѣ того, какъ было произнесено слово «Везенштейнъ», внезапно встаетъ съ мѣста и переходитъ въ гостиную, гдѣ немедленно подходитъ къ окну, пользуясь тѣмъ, что она одна въ комнатѣ и некому наблюдать за ней, и зорко оглядываетъ скучную и пустынную улицу. Но это длится недолго, потому что чья-то рука опускается въ ней на плечо, и насмѣшливый голосъ раздается въ ея ушахъ:

— Полно!.. онъ еще не придетъ такъ скоро!.. Онъ, конечно, будетъ настолько добръ, что дасгь намъ спокойно напиться кофе.

Белинда вздрагиваетъ и сердито отталкиваетъ руку сестры.

— Не могу понять, какое тебѣ до этого дѣло, — раздражительно говоритъ она, досадуя, что ее поймали на ея сторожевомъ посту; — вѣдь онъ кажется тебя не трогаетъ.

— Въ этомъ-то вся и бѣда, — возражаетъ Сара, спокойно; — въ противномъ случаѣ мой носъ, вѣроятно, тоже прилипалъ бы къ оконному стеклу; но, серьёзно говоря, я бы не протестовала противъ его частыхъ посѣщеній, — по крайней мѣрѣ примирилась бы съ ними, — хотя я и терпѣть не могу, когда при мнѣ ухаживаютъ за другими, а не за мной, — еслибы видѣла, что это къ чему-нибудь приведетъ. Но я не вижу, что дѣло хоть сколько-нибудь подвинулось впередъ съ того дня, какъ мы, помнишь, говорили съ тобой въ «Grosse-Garten» три недѣли тому назадъ. Ну скажи сама, развѣ это неправда?

Съ минуту Белинда молчала. Быть можетъ, она сама въ глубинѣ сердца не разъ задавала себѣ этотъ вопросъ и не могла отвѣтить на него удовлетворительно.

Теперь въ отвѣтъ на слова сестры она крѣпко сжала руки и раздражительно сказала:

— Ахъ, еслибы ты занималась своими собственными дѣлами и предоставила мнѣ быть счастливой по-моему.

— Быть счастливой по-твоему? — повторяетъ Сара съ лукавымъ взглядомъ. — Хорошо, а когда онъ кончитъ свои занятія нѣмецкимъ языкомъ и уѣдетъ домой, къ папашѣ, желѣзному заводчику, — вѣдь его папаша желѣзный заводчикъ, кажется? — Что, ты будешь очень счастлива по-твоему?

Руки Белинды разжимаются и безсильно падаютъ вдоль тѣла, и смертельная блѣдность внезапно смѣняетъ румянецъ, вызванный въ лицѣ предъидущими гнѣвными словами.

— Я согласна, — говоритъ она медленно, — что въ твоихъ словахъ есть доля грубаго и пошлаго здраваго смысла, но, — тутъ голосъ ея становится еще тише, — но меня удивляетъ, что ты не хочешь принять во вниманіе, что такъ какъ я — я, а не ты…

— Бабушка и я, — перебиваетъ ее Сара, мы обѣ согласно, что никогда въ жизни не видывали болѣе скучнаго ухаживанія. У бабушки idée fixe, что дѣло должно быть улажено прежде нежели мы уѣдемъ, и что онъ долженъ сопровождать насъ и сдавать нашъ багажъ; но съ своей стороны, я сомнѣваюсь, чтобы онъ съумѣлъ, даже послѣ многихъ уроковъ, взять намъ билеты и нанять квартиру; покрайней мѣрѣ (съ хохотомъ) мой поклонникъ этому не научился, даромъ что находится въ перепискѣ съ половиной ученыхъ въ Германіи.

Белинда опять отвернулась къ окну, но, чтобы мотивы ея оставались внѣ всякаго сомнѣнія, глядитъ въ сторону противуположную той, откуда долженъ придти Райверсъ. Только легкая дрожь, пробѣгающая по временамъ по ея плечамъ, показываетъ, какъ ей больно врывательство сестры въ святая-святыхъ ея души.

— Мы не порицаемъ его, — продолжаетъ Сара съ невиннымъ видомъ, — по совѣсти скажу, что мы не порицаемъ его. Онъ постоянно силится высказаться; а ты, по причинамъ, тебѣ одной извѣстнымъ, постоянно мѣшаешь ему. Повѣрь моему слову, ты когда-нибудь такъ напугаешь его, что онъ и совсѣмъ уйдетъ!

— Какимъ образомъ я его пугаю? — восклицаетъ бѣдная Белинда жалобнымъ тономъ, внезапно поворачиваясь въ сестрѣ. — Что такое я дѣлаю?.. Если бы ты хоть разъ объяснила мнѣ это толкомъ!.. Я думаю, что ты хочешь мнѣ добра, ну, хорошо: научи, что мнѣ дѣлать.

— Я всегда говорила тебѣ, что твой надменный видъ погубитъ тебя, — отвѣчаетъ Сара, не особенно тронутая смиреніемъ сестры: — еслибы ты могла отбросить его прочь и вмѣстѣ съ тѣмъ принизить свой вздернутый носъ, то была бы гораздо счастливѣе!

— Но я не могу, — съ сожалѣніемъ заявляетъ Белинда.

— Сознаюсь, — говоритъ Сара, послѣ минутнаго молчанія, разглядывая кончики своихъ башмаковъ, непомѣрно высокіе каблуки которыхъ свидѣтельствуютъ объ ихъ модности, — я немного разочарована тѣмъ, что извѣстіе о нашемъ близкомъ отъѣздѣ не произвело на него должнаго впечатлѣнія.

— Да онъ не знаетъ, что мы скоро уѣзжаемъ, — шепчетъ Белинда, — я еще ему этого не говорила.

— Нѣтъ? — кричитъ Сара, радостно вскакивая съ мѣста и начиная вертѣться по комнатѣ. — Ну, такъ мужайся! нашъ лучшій козырь еще не съигранъ!

Но вдругъ переставъ вертѣться, она подходить къ сестрѣ и говоритъ ей съ величайшей серьёзностью:

— Ты должна сказать ему объ этомъ завтра въ Везенштейнѣ.

— Я скажу, — покорно заявляетъ Белинда.

— Если въ Везенштейнѣ дѣло не будетъ покончено, — продолжаетъ Сара рѣзко, — то предупреждаю тебя, что я сама спрошу его объ его намѣреніяхъ. Я старалась подвинуть на это бабушку, но ты знаешь, что она всегда уклоняется отъ всякихъ обязанностей. Конечно, еслибы она спросила его, было бы гораздо приличнѣе; но такъ какъ она не хочетъ сдѣлать этого, то я сама это сдѣлаю. Я скажу ему, что ты сохнешь отъ любви къ нему! Желала бы я знать, — прибавляетъ она, оглядывая здоровую, цвѣтущую и красивую сестру: — неужели онъ будетъ такой идіотъ, что повѣритъ мнѣ.

IX.

Миссъ Уатсонъ добилась наконецъ своего. Ей удалось устроить пикникъ въ Везенштейнѣ. Конечно, это не значило, что она привала на себя всѣ издержки этого пикника; нѣтъ, въ этомъ отношеніи она не проявила никакой особенной, неприличной щедрости; но она взяла на себя разослать приглашенія, нанять экипажъ и пр. А такъ какъ такое полномочіе давало ей право проникать не только въ гостиную своихъ знакомыхъ (это право она давно присвоила себѣ невозбранно), но и въ самые интимные покои, то знакомые всегда съ нетерпѣніемъ ожидали конца всего этого предпріятія.

Справедливость требуетъ сказать, что многіе знакомые миссъ Уатсонъ совсѣмъ отказались отъ пикника. Давнишніе дрезденскіе «резиденты» между англичанами, всѣ тѣ, частными дѣлами которыхъ она занималась въ продолженіе всей зимы, интересуясь какъ великъ ихъ счетъ у мясника, сколько жалованья платятъ они своей прислугѣ, нѣтъ ли въ семьѣ умалишенныхъ и банкротовъ или вообще иныхъ мало почетныхъ членовъ, — всѣ отвѣчали на ея приглашеніе энергическимъ и единодушнымъ: «нѣтъ». Не менѣе энергиченъ былъ отказъ профессора Форта. Никакіе самые прямые вопросы о характерѣ и средоточіи его недуговъ, никакія убѣдительныя завѣренія, кто все это одни его фантазіи, и что для того, чтобы вылечиться ему стоитъ только хорошенько промяться, — не могли побѣдить его упорства. Но за всѣми этими исключеніями набралось еще довольно значительное число пріѣзжихъ, которые были еще склонны считать миссъ Уатсонъ пріятной особой (эта склонность очень скоро у всѣхъ проходила), знающей свѣтъ и его обычаи (мнѣніе, которое въ самомъ непродолжительномъ времени возбуждало въ нихъ негодующее удивленіе), — дѣвушекъ, жаждущихъ развлеченій, съ какой бы стороны таковыя ни представились, и красивыхъ здоровыхъ германскихъ воиновъ, всегда готовыхъ сражаться, пить пиво и ухаживать за барышнями. Къ этимъ послѣднимъ слѣдуетъ, конечно, присоединить и Райверса, — Райверса, который до сихъ поръ уходилъ черезъ заднія двери, выскакивалъ въ окна и убѣгалъ какъ заяцъ, едва лишь его зоркіе глаза завидятъ вдали клѣтчатое бѣлое съ чернымъ платье!

Въ назначенный день онъ первый явился на мѣсто сборища, то-есть въ Lüttichan-Strasse, задолго до назначеннаго часа. Во всю предшествовавшую ночь онъ не сомкнулъ глазъ. И вотъ теперь ему приходится дожидаться на улицѣ появленія своей богини. Но именно сколько минутъ или часовъ проходитъ (во время которыхъ разныя, нисколько для него неинтересныя личности разсаживаются по экипажамъ) — онъ былъ бы не въ состояніи сказать, пока, наконецъ, она не появляется на лѣстницѣ) въ одномъ изъ тѣхъ восхитительныхъ, воздушныхъ лѣтнихъ платьевъ, мнимой простотой которыхъ мужчины невинно восхищаются, между тѣмъ какъ отцы и мужья ахаютъ, когда имъ приходится платить за нихъ. По правдѣ сказать, это ея лучшее платье, слишкомъ нарядное для предстоящей экскурсіи, и Сара благоразумно припрятала соотвѣтствующее ему въ своемъ гардеробѣ для болѣе приличнаго случая. Но для Белинды настоящій случай кажется самымъ подходящимъ для того, чтобы бытъ нарядно одѣтой. Она садится въ коляску, и его первымъ движеніемъ броситься вслѣдъ за нею. Но онъ успѣваетъ во-время опомниться.

Дѣло въ томъ, что ея спутница, молодая дѣвушка англичанка опередила ее, и выходить такъ, что если уланъ, четвертый партнеръ въ экипажѣ, не сядетъ раньше его, то въ результатѣ окажется, что не онъ, Райверсъ, а уланъ будетъ сидѣть напротивъ Белинды во время предстоящаго длиннаго пути. Спохватившись тотчасъ же, онъ отдергиваетъ ногу, которую-было уже занесъ на подножку, и, поспѣшно отступивъ назадъ, проситъ улана садиться. Но этотъ невинный воинъ, приписывая движеніе Райверса простой вѣжливости, улыбаясь отказывается и проситъ его садиться прежде, на что Райверсъ отвѣчаетъ новымъ и еще болѣе энергичнымъ отказомъ. Но такъ какъ въ дѣлѣ, вѣжливыхъ церемоній, поклоновъ и формальныхъ любезностей англичанину всегда суждено быть разбитымъ, то настоящее пререканіе оканчивается тѣмъ, что Райверсъ безнадежно лишенъ того поста, за которымъ такъ страстно гнался, и блѣдный, разстроенный и несчастный забивается въ уголъ напротивъ цвѣтущей миссъ, которая все видѣла, поняла и жестоко обижена его усиліями отдѣлаться отъ ея сосѣдства.

Экипажъ трогается съ мѣста; вотъ они выѣзжаютъ изъ города, и вступаютъ въ сельскій міръ, который въ настоящее время представляетъ собою одинъ сплошной букетъ. Глазъ всюду натыкается на цвѣты; воздухъ напоенъ ихъ ароматомъ. Природа ликуетъ и какъ бы приглашаетъ раздѣлить ея ликованіе. Но Райверсъ не въ силахъ этого сдѣлать. Промолчавъ какъ пень первыя двѣ мили, онъ теперь вдругъ принялся болтать à tort et à travers. Онъ говоритъ глупости, которыя удивляютъ его самого. Настаиваетъ на томъ, чтобы миссъ, сидящая напротивъ его, позволила ему застегнуть ей перчатки; но онъ долго возится съ пуговицами — и ужъ, разумѣется, не вслѣдствіе того, чтобы ему это было пріятно — и все-таки не успѣваетъ застегнуть ихъ. Перчатки слишкомъ малы, а руки слишкомъ толсты, и вся исторія кончается тѣмъ, что онъ, наконецъ, такъ больно щиплетъ руку своей vis-à-vis, что та съ сердцемъ ее отдергиваетъ.

Затѣмъ болтливость у него опять смѣняется лихорадочной молчаливостью, такой же на видъ безпричинной, какъ и прежняя словоохотливость. Какъ можетъ его богиня такъ спокойно и весело относиться къ злополучному недоразумѣнію, раздѣлившему ихъ? Какъ смѣетъ она слушать съ такой безмятежной улыбкой тевтонскіе комплименты своего vis-à-vis? А онъ-то съ какой стати такъ ухаживаетъ за ней? Что онъ хочетъ этимъ сказать? развѣ она глуха, скажите на милость, что онъ наклоняется такъ близко къ ея лицу? Не слѣдуетъ ли ему намекнуть, что англійскія леди не привыкли къ такимъ манерамъ? къ счастію онъ воздерживается отъ исполненія этого дикаго намѣренія. А тѣмъ временемъ ничего не подозрѣвающій уланъ, веселый, развязный, довольный самимъ собой, своимъ положеніемъ и своимъ штатскимъ платьемъ — роскошь, которую такъ рѣдко могутъ позволить себѣ накрахмаленные нѣмецкіе офицеры — болтаетъ ломанымъ англійскимъ языкомъ, безпрестанно прибѣгая къ родному нѣмецкому, который Райверсъ, не смотря на свои двѣнадцать уроковъ, очень плохо понимаетъ и не можетъ поэтому быть увѣренъ, это онъ не объясняется въ любви его богинѣ. Онъ почти радуется, замѣчая какъ дурно сшито штатское платье улана и какъ онъ проигрываетъ въ немъ, сравнительно съ тѣмъ, какимъ щеголемъ казался вчера въ своемъ блестящемъ мундирѣ.

А Белинда? Въ началѣ ея разочарованіе било почти такъ же сильно какъ и его; но мало по малу, при мысли, что разъ пріѣхавши въ Везенштейнъ, находящійся въ двухъ часахъ пути, ничто, кромѣ его собственнаго желанія, не помѣшаетъ ему не отходить отъ нея, она кротко и мирно подчиняется неизбѣжному. Женщины лучше умѣютъ мириться съ своимъ положеніемъ, нежели мужчины. Да и что бы было съ ними, еслибы онѣ этого не умѣли!

Однако она радуется, когда они доѣзжаютъ, наконецъ, до Везенштейна. Быть можетъ, она не была бы такъ спокойна, еслибы знала разумный и гуманный планъ Райверса, благодаря которому онъ сравнительно спокойно просидѣлъ послѣднія три мили пути; а именно: броситься на улана при первой же его попыткѣ высадить Белинду изъ коляски.

Но къ счастію дли всего общества, безсознательный виновникъ всей этой кутерьмы приписываетъ британской грубости вообще безцеремонность, съ какой Райверсъ оттираетъ его плечомъ отъ дверцы экипажа, и охотно уступаетъ привилегію, не особенно дли него интересную, безпрепятственно завладѣть тремя пальцами Белинды. Они пріѣхали послѣдними, а потому пользуются тѣмъ преимуществомъ, что всѣ приготовленія въ завтраку уже окончены, и столъ накрытъ подъ липовыми деревьями.

Надъ коттеджами, потонувшими въ сирени, и веселенькой гостинницей возвышается старый, бѣлый замокъ на массивной скалѣ.

Между гостинницей и садомъ, гдѣ накрытъ столъ, протекаетъ небольшая рѣчевка, воды которой бурны и мутны отъ дождя, шедшаго ночью. На миніатюрномъ, но хорошенькомъ деревянномъ мостикѣ, перекинутомъ черезъ рѣчку, стоитъ Сара и занимается тѣмъ, что бросаетъ въ воду кусочки дерева, обломки сиреневыхъ вѣтокъ, словомъ, все, что только можетъ плыть въ краснобурыхъ волнахъ, и затѣмъ бѣжитъ безъ оглядки на другой берегъ, чтобы видѣть какъ ихъ, крутя, уноситъ вода. Это пріятное времяпрепровожденіе раздѣляютъ съ ней два плотныхъ гусара и одинъ конногвардеецъ. Сара въ отличнѣйшемъ расположеніи духа и уже разсказала ихъ про профессора и про то, какъ она рада, что избавилась отъ него.

Остальная компанія разсѣялась въ разныхъ направленіяхъ, всѣ, кромѣ миссъ Уатсонь, которая, повинуясь инстинкту, вложенному въ нее Богомъ, въ силу чего и кротъ роется въ эехлѣ, пчела собираетъ медъ, а ласточка летаетъ, — суетится, бѣгаетъ взадъ и впередъ съ вспотѣвшимъ, краснымъ лицомъ, всюду суется, ко всѣмъ пристаетъ. Она на дняхъ весело прокатилась съ какими-то пріѣзжими и успѣла къ ихъ досадѣ и собственному удовольствію вытянуть изъ нихъ признаніе, что у нихъ есть сестра въ домѣ умалишенныхъ. Вслѣдствіе этого она въ высшей степени довольна и рада, тѣхъ болѣе, что всѣ гости теперь въ сборѣ и сидятъ за импровизированною трапезой.

Правда, что не успѣли они разсѣсться согласно своимъ вкусамъ и наклонностямъ, какъ уже хозяйка торопится пересадить кхъ по своему.

— Что это? трое мужчинъ рядомъ, а тамъ двѣ дамы! Нѣтъ, нѣтъ, такъ не годится! мы должны поправить это дѣло! М-ръ Райверсъ прошу васъ помогите мнѣ; идите сюда и сядьте между этими двумя дамами.

Какимъ успѣхомъ увѣнчивается это требованіе можно догадаться, когда мы скажемъ, что Райверсу удалось, наконецъ, достичь цѣли всѣхъ своихъ усилій и примоститься къ Белиндѣ такъ близко, какъ только позволяютъ ножки ихъ стульевъ, а по другую ея руку онъ успѣлъ посадить некрасиваго и прожорливаго юношу, который даже въ немъ не можетъ возбудить ревности.

Хотя голосъ у миссъ Уатсонъ таковъ, что только барабанный бой можетъ покрыть его, но онъ прикидывается, что не слышитъ, даже тогда, когда она повторяетъ еще громче свое приглашеніе.

— Не лучше ли вамъ обратиться къ кому-нибудь другому, — является на выручку Сара; — какъ странно, что онъ васъ не слышитъ.

— Я должно быть недостаточно громко позвала его, — отвѣчаетъ та съ безсознательной ироніей. — М-ръ Райверсъ!

— Обратитесь лучше въ г. фонъ-Брейденбаху, — убѣждаетъ Сара, когда и это третье воззваніе остается втунѣ, — указывая на своего поклонника гусара, который прозѣвалъ мѣсто около нея и теперь вертится за ея стуломъ. Но и ему не хочется исполнять требованіе миссъ Уаконъ, такъ какъ онъ только что отпустилъ остроту, надъ которой первый хохочетъ. Но Сара взглядомъ убѣждаетъ его послушаться; этотъ взглядъ сулитъ ему вознагражденіе впослѣдствіи, и буря предотвращена.

— Неправда ли какъ печально для молодого человѣка быть такимъ глухимъ, — говоритъ Сара съ невиннымъ видомъ.

— Это вѣрно у него фамильное, — поспѣшно отвѣчаетъ миссъ Уатсонъ. — Вы знаете, въ нѣкоторыхъ фамиліяхъ это бываетъ. Въ нѣкоторыхъ фамиліяхъ всѣ члены бываютъ глухи отъ рожденія. Всѣ Чемпни изъ Нидеръ-Стона глухи. Я должна спросить фамильное ли это у него?

Мало по малу поднимается общій говоръ и смѣхъ. Почти всѣ гости молоды; всѣ они веселы; они были голодны, а теперь сыты; удивительно ли, что пустякъ заставляетъ ихъ покатываться отъ смѣха.

Воцаряется вавилонское смѣшеніе языковъ. Конецъ исторіи миссъ Уатсонъ о томъ, какъ она ворвалась жъ тибетскому великому ламѣ — исторія, которую незнакомые съ ней люди считаютъ отважной и глупой ложью, а знакомые находятъ не только правдоподобной, но и истинной — теряется въ общемъ гвалтѣ.

Сара на верху благополучія. Она учитъ разнымъ фокусамъ окружающихъ ея воиновъ, и наибольшій эффектъ производитъ штука не хитрая, хотя и мало распространенная, принимая во вниманіе ея крайнюю простоту, а именно: скрестивъ указательный и средній палецъ медленно проводить ими по переносицѣ, причемъ начинаетъ казаться, что носъ раздѣленъ на двѣ части глубокой впадиной. Вскорѣ нѣтъ ни одного человѣка за столомъ, который бы не водилъ себя по носу, радуясь, кто новому для него открытію, а кто и старому, но позабытому. Гусары, уланы, конногвардейцы наперерывъ восклицаютъ: «Famose!» «Kolossal!» и когда, наконецъ, всѣ встаютъ изъ-за стола, то оказывается, что Сара отбила у всѣхъ другихъ дѣвушекъ поклонниковъ, такъ какъ они не могли устоять передъ особой, которая къ своимъ Veilchentragen и хорошенькому личику присоединяетъ такіе разнообразные и интересные таланты.

Они всѣ толпятся вокругъ нея, и она такъ любезна, что обѣщаетъ всѣмъ и каждому показать еще и еще много фокусовъ. Все это производятъ такой гвалтъ, что команда миссъ Уатсонъ, двинуться въ путь дли осмотра замка, оставлена нѣвогорое время безъ вниманія.

Наконецъ ей удается собратъ все свое стадо и сдать его на попеченіе угрюмаго и алчнаго Verwalter, который ведетъ ихъ по безконечной анфиладѣ пустыхъ покоевъ, холодныхъ и сырыхъ даже въ этотъ теплый майскій день.

X.

Но одной парѣ удалось-таки убѣжать отъ тираніи миссъ Уатсонъ. Ловкимъ и осторожнымъ маневромъ они отстали отъ другихъ и, когда клѣтчатое платье скрылось за угломъ, очутились на свободѣ въ саду, окружающемъ замокъ, гдѣ остаются предоставленные самимъ себѣ во все время, пока остальные осматриваютъ замокъ. Когда осмотръ конченъ и компанія нагрянула въ садъ, онъ наполнился шумомъ и гвалтомъ голосовъ и смѣхомъ. Всѣхъ веселѣе и шумнѣе оказывается Сара и ея маленькій дворъ. Но въ ея безумномъ весельѣ есть своего рода метода, какъ вскорѣ убѣждается Белинда, такъ какъ подъ покровомъ шума голосовъ она успѣваетъ шепнутъ ей рѣшимъ, спокойнымъ, строгимъ тономъ:

— Ну, что? онъ объяснился?

Белинда, низведенная такимъ образомъ съ эмпирей на землю, старается увернуться отъ нея, не отвѣчая, но тщетно. — Объяснился онъ? — повторяетъ та рѣшительно, удерживая ее за руку, и такъ какъ слабое, неохотное движеніе головой подтверждаетъ ея подозрѣнія, она быстро проговариваетъ: — Тѣмъ хуже для него! попробуй уйти съ нимъ въ лѣсъ.

Больше она ничего не успѣваетъ сказать. Въ слѣдующую минуту ее уже увлекаетъ цѣлая толпа гусаръ.

Ну, а какъ Райверсъ слышалъ то, что она сказала! — вотъ страшная мысль, мелькнувшая въ умѣ Белинды, и слѣдующія его слова какъ будто подтвердили то.

— Какой Бедламъ воцарился здѣсь съ ихъ приходомъ! — сказалъ онъ, бросая раздражительный взглядъ на вакхическую компанію. — Попробуемте уйти въ лѣсъ!

Пять минутъ тому назадъ, она съ радостью согласилась бы, такъ какъ и ей несносенъ весь этотъ шумъ; но теперь, сознавая какому грубо-дѣловому намеку подчинится она, послѣдовавъ за его приглашеніемъ, она почти съ прежней холодностью отвѣчаетъ:

— Мнѣ кажется, намъ лучше остаться здѣсь!

Онъ не настаиваетъ, и только хорошо извѣстное ей выраженіе горькаго разочарованія точно холодное облако окутываетъ его красивое, оживленное лицо. Онъ тоже низверженъ съ высоты на землю. Они глупо прохаживаются рядомъ взадъ и впередъ. Позднѣе, каждый изъ нихъ съ горькимъ сожалѣніемъ припоминаетъ, что слишкомъ четверть часа дорогого времени потеряно было ими. Въ продолженіе этого времени они два раза встрѣтили миссъ Уатсонъ и подвергались строгому допросу, о чемъ они разговариваютъ. Разъ она даже примкнула къ нимъ, и, по всей вѣроятности, такъ бы и не отстала отъ нихъ, еслибы не усмотрѣла другой пары, еще сильнѣе поглощенной своимъ téte-à-tête, и не устремилась въ ту сторону.

Какъ только-что ея широкая спина повернулась къ нимъ, Белинда сказала, обращаясь съ юмористической, хотя и дрожащей усмѣшкой къ молодому человѣку:

— Вы правы; лучше уйти въ лѣсъ.

— Когда такъ, то ради Бога пойдемте сейчасъ; а не то она снова привяжется къ намъ! — сказалъ онъ съ жарокъ и съ той трагической поспѣшностью, которая совсѣмъ несоотвѣтствовала вызвавшему ее обстоятельству.

Она не заставляетъ повторить это себѣ два раза, и они спѣшатъ въ лѣсъ, тревожно озираясь назадъ и подозрительно усматривая клѣтчатое платье во всякомъ невинномъ кустѣ, пока наконецъ, не успѣваютъ скрыться въ лѣсу.

Это не очень далеко. Всего въ какихъ-нибудь нѣсколькихъ шагахъ отъ сада. Но несмотря на близость и доступность этого уголка, никто изъ гуляющихъ еще не открылъ его. Судя по проторенной тропинкѣ онъ часто посѣщается, но въ настоящую минуту въ немъ нѣтъ никого.

Она усѣлась на траву, запыхавшись отъ скораго бѣга (она дошла до того въ своемъ страхѣ погони, что даже пустилась бѣжать), а онъ протянулся у ея ногъ.

— Итакъ мы снова одни, — говоритъ онъ съ глубокимъ вздохомъ. — Вся моя жизнь теперь проходитъ въ попыткахъ побыть съ вами наединѣ, и какъ рѣдко это мнѣ удается!

Она нервно смѣется. Развѣ не отъ него зависитъ сдѣлать такъ, чтобы имъ вѣкъ не разлучаться? Она опять утратила счастливую увѣренность въ его любви; ее смѣнило тревожное и мучительное сомнѣніе. Она не смѣетъ взглянуть ему въ глаза и, вмѣстѣ съ тѣмъ, по странному противорѣчію, ее нестерпимо тянетъ поглядѣть въ эти безумно вопросительные глаза.

Но зачѣмъ же одни только глаза его вопрошаютъ ее?

— Быть можетъ, такъ для васъ лучше? — говоритъ она рѣзкимъ, но дрожащимъ голосомъ.

— Что вы хотите сказать? — спрашиваетъ онъ почти шоптомъ. Страхъ, что онъ снова зашелъ слишкомъ далеко и что она въ сотый разъ собирается обрѣзать его, опять сжимаетъ ему сердце.

— Я хочу сказать, — говоритъ она, съ трудомъ выговаривая слова тономъ, который ей самой кажется сухимъ и непріятнымъ, что, быть можетъ, вы бы не находили мое общество такимъ пріятнымъ, еслибы могли чаще имъ пользоваться.

— Испытайте меня!

Онъ говорилъ шопотомъ, потому что сердце у него билось такъ, точно хотѣло выпрыгнуть изъ груди? Онъ съ отчаянной рѣшимостью хватается за представившійся случай высказаться.

Но для нея въ его краткихъ словахъ нѣтъ достаточной опредѣленности. Они могутъ значить все, или ничего. Что же она отвѣтитъ на нихъ.

Наступаетъ молчаніе. И въ природѣ все тихо до такой степени, что даже не слышно шелеста молодыхъ листьевъ надъ ихъ головами. Еслибы эти листья, или цвѣты, растущіе у ихъ ногъ, или птицы, пролетающія въ воздухѣ, взялись быть истолкователями ихъ чувствъ! Она сняла перчатки, чтобы удобнѣе срывать цвѣты, и ея правая рука лежитъ теперь у нея на колѣняхъ ладонью вверхъ. Глаза его, глядѣвшіе, въ ея лицо, вдругъ какъ бы приростаютъ къ этой рукѣ. Въ этихъ тонкихъ пальчикахъ заключается его судьба.

— Что вы такъ смотрите на мою руку? — спрашиваетъ она, неувѣренно смѣясь. — Можете вы предсказать мнѣ мою судьбу по ея линіямъ? долго ли я проживу? буду ли я счастлива? буду ли я…-- она хотѣла сказать «замужемъ», но остановилась и прибавила: — не ожидаетъ ли меня какое-нибудь крупное несчастіе или опасная болѣзнь?

Она говоритъ быстро и à bâtons rompus, чувствуя, что должна что-нибудь сказать, чтобы прервать это удручающее безмолвіе, чувствуя, что она задыхается въ этомъ прохладномъ лѣсу, и что еще минута и она расплачется и навѣки осрамитъ себя.

Вмѣсто отвѣта, бѣдный юноша, будучи не въ силахъ долѣе противиться искушенію, беретъ ея руку. Въ ушахъ у него звенитъ, а глаза застилаетъ туманъ. Въ его рукѣ лежитъ ея рука, которой до сихъ поръ ему удавалось касаться только мимоходомъ и оффиціально. Теперь онъ крѣпко держитъ ее и не уступитъ ни людямъ, ни демонамъ. Итакъ, рѣшительная минута-таки наступила, и она это чувствуетъ.

— Видите ли вы на моей рукѣ, что я отправляюсь въ далекій путь? — спрашиваетъ она, наклонивъ свое взволнованное лицо надъ ихъ крѣпко сжатыми руками.

Могла ли бы даже сама Сара выбрать болѣе удобную минуту, для того, чтобы сообщить о своемъ отъѣздѣ? Но она не думаетъ о Сарѣ.

Одну минуту онъ какъ будто не понимаетъ значенія ея словъ. Всѣ его пять чувствъ и разумъ подавлены однимъ изумительнымъ, невѣроятнымъ фактомъ, что его богиня удостоила, наконецъ, положить свою руку въ его руку, и что ея чудные глаза, кроткіе, нѣжные, страстные, подернутые слезами, глядятъ въ его глаза.

Черезъ минуту онъ говоритъ разсѣянно: — Вы уѣзжаете?

Но даже и тутъ его собственныя слова дико звучатъ въ его ушахъ, а голова кружится.

— Да, — отвѣчаетъ она, почти не сознавая того, что говоритъ, — вишни отцвѣли, и сирень скоро отойдетъ, и мы должны уѣхать!

Часто, впослѣдствіи она припоминала всю эту сцену, какъ она сообщила ему о своемъ отъѣздѣ. Воображеніе рисовало ее въ разнообразныхъ формахъ и краскахъ, но дѣйствительность не походила на все это.

Онъ не выражаетъ ни сожалѣнія, ни удивленія, онъ ничего не выражаетъ. Онъ только приподнимаетъ бѣлую ручку, лежащую въ его рукѣ, подноситъ ее къ своимъ губамъ и долго и нѣжно цѣлуетъ тонкія, красивыя линіи, въ которыхъ написана его судьба.

Куда дѣвалась его робость? Вѣдь только боязнь разсердить ее дѣлала его застѣнчивымъ, а даже и онъ не можетъ не видѣть, что она не сердится. Правда, она блѣдна, но отъ сдержанной страсти; она тиха, но это молчаніе человѣка, который съ безумной радостью видитъ, какъ передъ нимъ открывается новый, чудный міръ.

— А грустно ли вамъ? — спрашиваетъ она чуть не съ рыданіемъ. — Вы не сказали мнѣ, грустно ли вамъ, что мы уѣзжаемъ?

Онъ уже не лежитъ больше на травѣ. Онъ стоитъ теперь передъ нею на колѣняхъ.

— Грустно ли? — повторяетъ онъ съ какимъ-то восторженнымъ пренебреженіемъ. — Отчего же мнѣ можетъ быть грустно? Теперь только вы однѣ можете когда-либо заставить меня груститъ!

Итакъ, совершилось, наконецъ. Она на минуту закрываетъ глаза, какъ человѣкъ, которому почти больно отъ безмѣрнаго счастія, и чувствуетъ, что онъ обнимаетъ ее.

Нѣсколько секундъ они стоятъ обнявшись; дыханіе ея касается его волосъ. Лица ихъ медленно приближаются другъ къ другу, губы готовы слиться въ поцѣлуй, какъ вдругъ…

— М-ръ Райверсъ! м-ръ Райверсъ!

Что это за ужасные звуки нарушаютъ тишину лѣса? они разрушаютъ и ихъ недоконченное объятіе! Звуки замолкаютъ и безмолвіе возвращается лѣсу, но кто возвратитъ имъ утраченную минуту? когда доконченъ будетъ ихъ прерванный поцѣлуй?

Нѣсколько секундъ они стоятъ парализованные, все еще обнявшись, но затѣмъ, такъ какъ голосъ все приближается, этотъ оглушительный голосъ, котораго нельзя не узнать, и отъ котораго они такъ часто убѣгали въ паническомъ страхѣ, они отскакиваютъ другъ отъ друга съ выраженіемъ досады въ глазахъ и горькаго разочарованія того, что жестокая будничная жизнь уже снова захватываетъ ихъ среди неоконченнаго праздника.

Белинда первая приходитъ въ себя.

— Это она! — говоритъ дѣвушка, коротко и скоро дыша и дрожащими руками поправляя шляпку и волосы, чтобы убѣдиться, что все въ порядкѣ и ничего въ ея наружности не можетъ выдать ее. — Мы могли бы догадаться, что она погонится сюда за нами.

Онъ не отвѣчаетъ. Быть можетъ, потому, что его волненіе было сильнѣе, чѣмъ ея, и ему труднѣе съ нимъ справиться.

— М-ръ Райверсъ! миссъ Чорчиль, м-ръ Райверсъ!

Какъ оглушительно гремѣлъ теперь ея голосъ! она, должно быть, совсѣмъ близко отъ нихъ, такъ какъ уже слышны тяжелые шаги.

— Пойдемте лучше ей навстрѣчу, — съ отчаяніемъ говоритъ Белинда, и они идутъ.

— Вотъ вы гдѣ! — кричитъ весело миссъ Уатсонъ, показываясь изъ-за кустовъ и вся мокрая отъ своей поспѣшной погони за ними. — Какъ я долго васъ искала. Развѣ вы не слыхали, какъ я васъ звала? я кричала довольно громко. Гдѣ вы скрывались?

— Мы вамъ нужны? — спрашиваетъ Белинда, стараясь говорить какъ можно спокойнѣе и дивясь про себя: такимъ ли взволнованнымъ кажется ея голосъ ея собесѣдницѣ, какъ и ей самой.

— Я всѣхъ собрала, — кричитъ та, обмахиваясь вѣеромъ. — Я думаю (улыбается), что я всѣхъ теперь собрала. Я хочу, чтобы всѣ мы были въ сборѣ.

— Зачѣмъ мы должны быть въ сборѣ, точно стадо? развѣ мы обязаны быть пришитыми другъ къ другу, — произноситъ, наконецъ, Райверсъ, тономъ нескрываемой досады, и гнѣвно глядя на нее. Въ его лицѣ ясно выражаются чувства Валаама: «Я желалъ бы, чтобъ въ моей рукѣ былъ мечъ, потому что тогда я бы тебя закололъ!»

— Я всегда держу всѣхъ въ сборѣ на пикникахъ! — возражаетъ миссъ Уатсонъ, продолжая улыбаться. — Такъ гораздо веселѣй. Пикникъ бываетъ испорченъ, если всѣ разбредутся врознь. Когда я была въ Святой-землѣ, мы ѣздили пикникомъ въ Виѳлеемъ; насъ было двадцать-пять человѣкъ на ослахъ, и мы все время были въ сборѣ. Если мы не разбредемся врознь, то не будетъ хлопотъ въ минуту отъѣзда.

— Развѣ мы уже уѣзжаемъ? — кричитъ молодой человѣкъ, на минуту выходя изъ себя и выдавая себя своимъ отчаяннымъ голосомъ.

— Нѣтъ, разумѣется, не сейчасъ. Мы успѣемъ погулять по лѣсу, если вамъ хочется. Чей это лѣсъ? Королевскій? Въ немъ не много высокихъ деревьевъ; но въ нѣмецкихъ лѣсахъ никогда не бываетъ много высокихъ деревьевъ. Куда ведетъ эта тропинка, вы не знаете? Хотите пройтись по ней немного, чтобы узнать, куда она ведетъ?

Они упорно молчатъ. Та унылая апатія, которая охватываетъ всѣхъ, кого миссъ Уатсонъ удостаиваетъ своимъ обществомъ, овладѣла ими въ усиленной степени, пропорціонально ихъ внутреннему яростному возмущенію противъ нея. Такимъ образомъ, она заставляетъ ихъ безпрекословно слѣдовать за собою въ лѣсъ.

---

— Ну? — говоритъ Сара тономъ неотступнаго и настойчиваго вопроса. Ночь уже наступила, и онѣ вернулись домой. Сумерки еще не вполнѣ сгустились надъ городомъ, но часъ уже поздній. Обѣихъ дѣвушекъ высадили изъ экипажа у ихъ дома въ «Lüttichau Strasse», и онѣ поднимаются по холодной каменной лѣстницѣ въ свою квартиру. — Ну?

Белинда вмѣсто отвѣта ускориваетъ шагъ и бѣгомъ бѣжитъ вверхъ по лѣстницѣ.

— Я тоже вѣдь умѣю бѣгать по лѣстницамъ, — говоритъ Сара, бросаясь за ней слѣдомъ съ проворствомъ кошки. — Ну?

Но прежде нежели она успѣваетъ добиться отвѣта, Томми уже отворяетъ дверь и впускаетъ ихъ въ квартиру.

— Ну, бабушка, — кричитъ Сара, торопливо входя въ гостиную и мигая отъ внезапнаго яркаго свѣта, беретъ обѣими руками старушку за лицо и звонко цѣлуетъ ее. — Вотъ и мы! Мы отлично провели время, и я болѣе или менѣе обѣщала троимъ господамъ выйти за нихъ замужъ. Кстати всѣ они завтра пріѣдутъ къ намъ съ визитомъ.

— Рада это слышать, душа моя, если только это тебя забавляетъ, — отвѣчаетъ миссисъ Чорчиль, спокойно поправляя тюль и кружева, смятыя объятіями ея внучки, — но вѣдь я уже столько разъ слышала это.

— А вотъ Белинда, такъ до сихъ поръ еще не помолвлена! — продолжаетъ Сара съ негодованіемъ, быстро взглядывая на сестру, чтобы видѣть, не вызоветъ ли опроверженія своимъ категорическимъ заявленіемъ. Но опроверженія не воспослѣдовало.

— Неужели? — замѣчаетъ миссисъ Чорчиль, тономъ вѣжливаго, но слабаго участія, подавляя легкую зѣвоту. Она не особенно интересуется Белиндой, которая ее не забавляетъ, тогда какъ романъ Додэ, отъ котораго ее оторвалъ приходъ внучекъ, очень ее занималъ.

— Возможно ли, — говорить Сара, идя къ сестрѣ съ угрожающимъ жестомъ, — ты смѣешь глядѣть мнѣ въ лицо и говорить, что вы такъ-таки и не объяснились другъ съ другомъ?

Новое молчаніе и выразительный взглядъ на дверь, говорящій о желаніи убѣжать. Но Сара быстрымъ движеніемъ загораживаетъ дверь и отрѣзываетъ Белиндѣ всѣ пути въ отступленію.

— Ты гуляла съ нимъ въ лѣсу?

— Да.

— И сказала ему, что мы уѣзжаемъ?

— Да.

— И изъ этого ничего не вышло? — кричитъ Сара тономъ такого глубокаго и непритворнаго удивленія, что Белинда, хотя и не особенно расположена въ веселью въ настоящую минуту, но хохочетъ.

— Боже мой! изъ какой глины вы созданы оба? Бабушка, изъ какой они глины слѣплены?

Но бабушка уже погрузилась въ свой романъ, такъ же неотразимо, какъ магнитная стрѣлка обращается къ сѣверу, и отказывается принимать участіе въ дѣлахъ внучекъ, иначе какъ легкимъ пожатіемъ плечъ.

— Хорошо, но вѣдь ты помнишь наше условіе, — продолжаетъ Сара, прохаживаясь по комнатѣ съ лихорадочнымъ волненіемъ, представляющимъ странный контрастъ съ флегматичностью ея сестры, — ты помнишь наше условіе: завтра — и ты можешь быть увѣрена, что я не шучу, я еще никогда въ жизни не была такъ серьезна — завтра, я спрошу его, какія у него намѣренія.

Прелестная, неуловимая улыбка скользитъ по лицу Белинды, точно лунный свѣтъ на водѣ.

— Я разрѣшаю тебѣ это! — говорить она голосокъ, хотя тихимъ и дрожащимъ, но вполнѣ явственнымъ.

Послѣ этого, побѣждая всѣ усилія сестры удержать ее, она проносится мимо какъ вихрь, бѣжитъ въ свою комнату, и запирается на ключъ. И ни жалобные возгласы Сары, ни ея подглядыванья въ замочную скважину, ни сердитый стукъ въ дверь не въ силахъ заставить ее отпереться.

XI.

Еслибы миссъ Уатсонь находилась на своемъ обсерваціонномъ посту, на которомъ она просиживаетъ по шести или восьми часовъ въ сутки, и на которомъ по какой-то непостижимой случайности отсутствуетъ сегодня въ четыре часа пополудни, она могла бы видѣть, какъ Белинда Чорчиль отправляется на прогулку одна одинехонька. И въ такомъ случаѣ она бы не преминула ринуться за ней съ распросами: почему она одна? куда она идетъ? почему съ нею нѣтъ сестры? почему она не взяла съ собой собакъ?

— Я ухожу гулять въ Grosse-Garten, Сара, — объявила Белинда сестрѣ не особенно увѣреннымъ голосомъ и очевидно довольная, что необходимость застегнуть безчисленныя пуговицы перчатокъ дозволяютъ ей не глядѣть на сестру и стоять съ опущенной головой.

— Въ самомъ дѣлѣ? — отвѣчаетъ та безпечно; но что-то въ манерахъ сестры говорятъ ей о важности предстоящей прогулки и она прибавляетъ совсѣмъ другимъ тономъ:

— Да будетъ мое благословеніе надъ тобою! Какъ бы я желала спрятаться за дерево и послушать, какъ онъ тебѣ объясняется въ любви! Впрочемъ, — прибавляетъ она, пожимая плечами, въ этихъ случаяхъ не бываетъ большого разнообразія; всѣ они говорятъ приблизительно одно и то же; у нихъ мало воображенія.

Въ то время какъ Белинда идетъ въ двери, ее отворяетъ Томми, явившійся на звонокъ Сары.

— Слушай, Томми, — говорятъ эта послѣдняя, обращаясь въ мальчику съ внушительнымъ видомъ, — если трое нѣмецкихъ джентльменовъ придутъ съ визитомъ, смотри не впускай ихъ всѣхъ вмѣстѣ, а только по одному за-разъ. Если второй придетъ, прежде нежели первый ушелъ, скажи ему, что я занята и попроси прійти позже. Понимаешь? одного за-разъ.

Она все еще внушаетъ безтолковому пажу, какъ ему слѣдуетъ поступить съ ея поклонниками, а Белинда уже давно скрылась изъ виду.

Она проходить вдоль улицы. Одна сторона ея залита солнцемъ, другіая въ тѣни.

Белиндѣ кажется, что это эмблема той разницы, какая существуетъ между ея жизнью до вчерашняго дня и послѣ вчерашняго.

Grosse-Garten не особенно усердно посѣщается; но ей все-таки попадаются немногіе гуляющіе одинокіе мужчины, женщины, няньки съ дѣтьми. Всѣхъ ихъ она жалѣетъ до глубины души; никто изъ нихъ не идетъ на свиданіе съ Райверсомъ. Вотъ она дошла до условнаго мѣста: скамейки у пруда съ неподвижной, стоячей водой, на которой плаваютъ царственные лебеди, подъ горячими лучами солнца. Его тамъ нѣтъ — онъ еще не приходилъ. Она первая пришла на свиданіе. Легкое разочарованіе сжимаетъ ей душу; но это ощущеніе тотчасъ же проходитъ. Вѣроятно въ своей поспѣшности она шла быстрѣе обыкновеннаго. Вѣроятно она пришла раньше назначеннаго часа. Она глядитъ на часы. Остается еще пять минутъ до условнаго времени. Она садится на скамейку и ждетъ. Воспоминаніе о томъ, какъ она гуляла въ послѣдній разъ съ Сарой въ этомъ самомъ мѣстѣ, приходитъ ей въ голову, и она вспоминаетъ также совѣтъ Сары ускорить развязку. Это воспоминаніе вызываетъ улыбку счастія и гордости на ея лицѣ. Она не прибѣгала ни въ какимъ маневрамъ, не унижалась до уловокъ кокетства, а между тѣмъ сама Сара не могла бы увлечь его сильнѣе, чѣмъ она.

Теперь уже вѣроятно пятый часъ. Она опять глядитъ на часы. Да, теперь пять минутъ пятаго; но, вѣроятно, ея часы впереди. Они постоянно бѣгутъ. Снова успокоившись, она терпѣливо продолжаетъ ждать. Скамейка, на которой она сидитъ, приходится почти напротивъ того мѣста, съ котораго онъ бросилъ ей букетъ перваго мая. При этомъ воспоминаніи она снова улыбается и на этотъ разъ такъ откровенно и весело, что какой-то прохожій вопросительно и пристально взглядываетъ на нее, очевидно принимая ея улыбку на свой счетъ.

Лицо ея снова дѣлается серьезнымъ. Это мѣсто слишкомъ на виду. Когда онъ придетъ, они поищутъ болѣе укромнаго уголка. Когда онъ придетъ? Но онъ всё еще не пришелъ? Почему онъ не приходитъ?

Она тревожно поворачиваетъ голову въ томъ направленіи, откуда онъ долженъ появиться, и невольный страхъ закрадывается въ ея душу. Неужели она не поняла его указаній? Неужели она тщетно ждетъ его здѣсь, между тѣмъ какъ онъ дожидается ее на другомъ какомъ-нибудь пунктѣ этого обширнаго сада? Но нѣтъ, это невозможно! она слишкомъ отчетливо слышала тѣ немногія, но ясныя слова, какими онъ просилъ ее прійти сюда, и они съ тѣхъ поръ не переставали звучать въ ея душѣ. Ей остается только вооружиться терпѣніемъ.

Снова устремляетъ она свои глаза, теперь уже не такіе ясные, на прудъ и лебедей, которымъ какой-то ребенокъ бросаетъ въ эту минуту хлѣбъ; какая-то бюргерская чета остановилась и любуется этимъ зрѣлищемъ. — Почему онъ не идетъ? Чувство оскорбленной женской гордости, жгучаго, мучительнаго стыда за то, что она оказывается самой аккуратной изъ нихъ, что ее заставляютъ такъ долго и нестерпимо ждать на ея первомъ любовномъ свиданіи, примѣшивается въ ея тревогѣ и дѣлаетъ ее еще больнѣй. Во всѣхъ мысленныхъ представленіяхъ объ этомъ свиданіи, которыя всю ночь осаждали ея разгоряченную голову, только это одно ни разу не возникало въ ней, что онъ можетъ быть неаккуратенъ; онъ, который съ такимъ безумнымъ жаромъ хватался за всякій предлогъ, чтобы побыть съ нею, по цѣлымъ часамъ дежурилъ на Luttichau-Strasse, несмотря ни на дождь, ни на вѣтеръ, дожидаясь часа, когда могъ бы прилично явиться съ вищитомъ. А сегодня онъ на цѣлыхъ полчаса опоздалъ. Это невозможно, невѣроятно. И однако, если какое-нибудь непредвидѣнное обстоятельство помѣшало ему, развѣ онъ не могъ бы написать. Быть можетъ, даже ее дожидается дома записка. Подъ вліяніемъ этой мысли, она дѣлаетъ два лихорадочныхъ шага по направленію къ дому. Но вдругъ ее останавливаетъ мысль, что онъ можетъ прійти въ ея отсутствіе, и она остается въ мучительной нерѣшительности. Но сидѣть на скамейкѣ и глядѣть на лебедей она больше рѣшительно не въ состояніи.

Она начинаетъ прохаживаться… О! какъ измѣнилось все вокругъ и внутри ея сравнительно съ тѣмъ, когда она подходила къ этому мѣсту! она идетъ нѣсколько далѣе, не на столько далеко, чтобы потерять изъ виду скамейку, съ которою все еще связаны ея надежды, но на столько, чтобы видѣть главную аллею на далекомъ протяженіи. Дрожащею рукой она защищаетъ глаза отъ солнца и вперяетъ вдаль жадный взоръ. О! еслибы она могла хоть издали увидѣть его! Подъ деревьями раскидывается яркій весенній зеленый коверъ, на который ложатся длинныя тѣни отъ деревьевъ. Все кругомъ тихо и спокойно, и… безлюдно.

Съ чѣмъ-то въ родѣ подавленнаго рыданія въ горлѣ, которое возмущаетъ ее самое, она собирается уходить, какъ вдругъ на другомъ концѣ аллеи замѣчаетъ фигуру человѣка, направляющуюся къ ней. Лицо разглядѣть нельзя, но, конечно, это его походка и общій видъ.

Цѣпляясь за эту надежду, она спѣшитъ на-встрѣчу идущему человѣку. Да, это онъ. Что-жъ! она ни за что не станетъ упрекать его. Она не допуститъ оскорбленному самолюбію нарушить дивную гармонію ихъ сердецъ, влекомыхъ другъ къ другу. Она даже не спроситъ его, почему онъ такъ запоздалъ. Безъ сомнѣнія, на это есть основательная причина, которую онъ самъ въ свое время объяснитъ ей. Но увы! она можетъ приберечь свои благородныя намѣренія до другого раза. Сегодня они ей не понадобятся. Уже издали она видитъ, что тотъ, кто идетъ ей навстрѣчу — не Райверсъ; что даже при ближайшемъ осмотрѣ оказывается, что онъ вовсе на него не похожъ.

Это такое горькое разочарованіе, что она сворачиваетъ въ боковую аллею, чтобы скрыть свои слезы; но поспѣшно отеревъ ихъ, торопливо возвращается на мѣсто свиданія въ паническомъ страхѣ, что быть можетъ онъ появится тамъ съ какой-нибудь неожиданной стороны. Но его тамъ нѣтъ, и она съ замираніемъ сердца прислушивается въ бою часовъ: половина пятаго! Цѣлый часъ уже ждетъ она здѣсь по его прихоти, одураченная, осмѣянная.

Съ чувствомъ сильнаго негодованія направляется она домой, но не сдѣлавъ и пяти шаговъ, перемѣняетъ намѣреніе. Она еще не можетъ примириться съ мыслью, что этотъ чудный и такъ много обѣщавшій день долженъ окончиться такимъ убійственнымъ, унизительнымъ образомъ! Она подождетъ его еще пять минутъ. Быть можетъ и даже довольно вѣроятно, что онъ ошибся въ часѣ и хотѣлъ сказать въ половинѣ шестого, а не въ половинѣ пятаго. Въ такомъ случаѣ онъ даже и совсѣмъ не опоздалъ.

Немного успокоенная этой возродившейся надеждой, она снова садится на скамью. Да; она подаритъ ему еще пять минутъ, и въ продолженіе этихъ пяти минутъ не будетъ даже глядѣть кругомъ себя, не будетъ искать его глазами. Быть можетъ, это принесетъ ей счастіе. Но нѣтъ; пять минутъ проходятъ, а его все нѣтъ. Она ждетъ еще десять минутъ, потомъ еще пять. Два раза совершаетъ она свою лихорадочную прогулку по главной аллеѣ; но на этотъ разъ даже не испытываетъ никакой фальшивой тревоги, отъ случайнаго сходства съ нимъ какого нибудь прохожаго.

Только когда часы бьютъ шесть, она, наконецъ, отчаянно и рѣшительно идетъ домой. Каждый ея шагъ отзывается въ ея сердцѣ такъ, какъ еслибы по немъ били молотомъ.

Но не говоря уже о безсмысленности дальнѣйшаго ожиданія, чувство собственнаго достоинства, проснувшееся въ ней наконецъ, запрещаетъ ей прибавить хотя бы только нѣсколько лишнихъ секундъ къ тѣмъ унизительнымъ и мучительнымъ полутора-часамъ, которые она провела на этомъ мѣстѣ.

— Если бы у меня была настоящая гордость, и бы часъ тому назадъ ушла, — говоритъ она себѣ, въ горькомъ отчаяніи возвращаясь домой. Голова, которая обыкновенно у нея гордо закинута назадъ, теперь опущена. Ей кажется, что всякій, кто ее ни встрѣтитъ, прочитаетъ на ея лицѣ глубокое униженіе и досаду. Она спѣшитъ пройти мимо всѣхъ, спѣшитъ поскорѣй миновать всѣ эти улицы, залитые свѣтомъ, въ которыхъ она можетъ встрѣтить кого-нибудь изъ знакомыхъ, хуже того: кого-нибудь изъ вчерашнихъ участниковъ на пикникѣ, и хуже всѣхъ — миссъ Уатсонъ.

По мѣрѣ приближенія къ Lüttichau-Strasse, безпокойство ея нѣсколько затихаетъ. Надежда найти дома записку, что-нибудь, что разрѣшитъ эту безчеловѣчную загадку, ускоряетъ ея шаги и проясняетъ ея взгляды. Не можетъ быть, чтобы неранъяснилось это злополучное contretemps. Но надо, чтобы это было весьма пріятное разъясненіе, говоритъ она самой себѣ, чтобы вознаградить ее за тѣ страданія, какія она перенесла сегодня.

— Ну, — кричитъ Сара, стоя у открытыхъ дверей гостиной и глядя черезъ плечо сестры, какъ бы ища еще кого-то другого, — гдѣ онъ? что вы съ нимъ дѣлали? я желаю броситься ему на шею и поцѣловать его. Я давно уже, — прибавляетъ она смѣясь, — ищу предлога для этого, и вотъ теперь у меня есть — отличный.

Белинда совсѣмъ не намѣревалась идти въ гостиную; она разсчитывала незамѣтно проскользнуть въ свою комнату, такъ какъ Томми въ отвѣтъ на ея лихорадочные разспросы философски завѣрилъ, что нѣтъ ни письма, ни записки.

— Не смѣйся, — говоритъ она, задыхаясь. — Я не могу этого вынести. Я его не видѣла, огіъ совсѣмъ не приходилъ!

— Совсѣмъ не приходилъ! — повторяетъ Сара тономъ глубокаго удивленія, широко раскрывъ свои хорошенькіе глазки и ротикъ.

— Но если такъ, — спрашиваетъ она, постепенно приходя въ себя, — то гдѣ же ты была все это время, что ты дѣлала?

— Я ждала его, — отвѣчаетъ Белинда, стараясь говорить твердо, хотя при этомъ унизительномъ сознаніи такая яркая краска заливаетъ ея гордое лицо, что можно подумать, что вся кровь прихлынула къ ея головѣ.

— Но это чудовищно! — кричитъ ея сестра съ неописаннымъ волненіемъ; — èa na pas de nom! Это какое-нибудь недоразумѣніе. Вѣдь онъ порядочный человѣкъ, джентльменъ, конечно, онъ написалъ, онъ объяснилъ въ чемъ дѣло?

Белинда качаетъ головой.

— Нѣтъ; я спрашивала Томми.

— Томми! — повторяетъ Сара тономъ самаго презрительнаго негодованія; — Томми! скажите пожалуйста?!.. Этотъ мальчишка несомнѣненный кандидатъ въ каторгу или на висѣлицу, а можетъ быть и туда, и сюда. Представь только себѣ, — послѣ того, что я ему приказывала, при тебѣ, онъ впустилъ всѣхъ ихъ заразъ!

И, позвонивъ изо всѣхъ силъ, она повелительно обращается въ Томми, явившемуся на зовъ: — Томми, какъ смѣешь ты утверждать, что не приходило записки на имя миссъ Чорчиль? Конечно, записка получена. Ступай за ней и не смѣй возвращаться безъ записки.

Не обращая никакого вниманія на его удостовѣренія, она выталкиваетъ его изъ комнаты и затѣмъ наступаетъ нѣсколько минутъ мучительнаго ожиданія. По истеченіи ихъ Томми возвращается съ конвертомъ на подносѣ.

— Я говорила тебѣ, что должна быть записка! — кричитъ Сара съ торжествомъ и немедленно накидывается на злополучнаго мальчика. — Какъ смѣешь ты такъ врать, дрянной мальчишка? — развѣ ты не знаешь, что лгуновъ сажаютъ въ тюрьму?

И хотя Томми старается свалить вину на Густель, которая отворяетъ двери, когда его куда-нибудь посылаютъ, она не слушаетъ его оправданій. Съ нетерпѣливой тревогой заглядываетъ она черезъ плечо Белинды, дрожащіе пальцы которой не въ состояніи скоро раскрыть конвертъ.

Изъ него выпадаетъ тоненькая синяя бумага. Это счетъ изъ магазина фарфоровыхъ издѣлій за двѣ статуи, купленныхъ недѣлю тому назадъ. Не въ силахъ долѣе сдерживать своего гори, Белинда роняетъ счетъ на полъ и заливается слезами.

XII.

— Еще не отобѣдали? — я ихъ не задержу; я увѣрена, что они примутъ меня; они всегда меня принимаютъ. Нѣтъ, я не стану дожидаться въ гостиной, я пройду прямо въ столовую.

Такими словами, сказанными зычнымъ голосомъ, и не ясно долетающими до столовой, протестуетъ миссъ Уатсонъ противъ стараній Томми, напрягающаго вою свою дѣтскую силу, чтобы помѣшать миссъ Уатсонъ ворваться въ столовую, гдѣ его госпожи сидятъ за дессертомъ. Но можно впередъ угадать тщету его усилій.

— Слышали вы про молодого Райверса? — кричитъ она, отталкивая мальчика и врываясь къ нимъ.

Онѣ сидѣли сегодня, какъ и всегда, втроемъ: старушка и двѣ молодыхъ дѣвушки въ изысканныхъ, нарядныхъ вечернихъ платьяхъ. Белинда уже три четверти часа пытается разрѣшить трудную задачу: какъ это люди вообще ѣдятъ! и проглотить хотъ что-нибудь. Нестерпимо ѣсть, но еще нестерпимѣе видѣть, что присутствующіе замѣчаютъ отсутствіе у васъ аппетита. Быть можетъ, съ виноградомъ легче справиться, нежели съ чѣмъ-нибудь другимъ, и она, взявъ вѣточку мускатнаго винограда, разсѣянно теребитъ ее въ своихъ горячихъ пальцахъ въ ту минуту, какъ миссъ Уатсонъ врывается въ комнату. При ея словахъ она роняетъ виноградъ на тарелку.

— Что съ нимъ такое? — спрашиваетъ Сара, вскакивая съ мѣста, и бѣжитъ къ незванной гостьѣ, между тѣмъ какъ миссисъ Чорчиль выпускаетъ изъ рукъ красную ягодку альпійской земляники, которую уже готовилась поднести ко рту, и говоритъ изумленнымъ, голосомъ:

— Боже мой, миссъ Уатсонъ, какъ вы умѣете пугать людей!

— Вы, значитъ, ничего не слыхали? — спрашиваетъ та, громко, съ облегченіемъ. — Я, значитъ, первая вамъ сообщаю это?

— Да, да, конечно! Что такое вы намъ можете сообщить?

И, говоря это, Сара ловко становится между гостьей и Белиндой и мысленно благодаритъ небо за наступающіе сумерки и незажженный газъ.

— Я была сегодня на станціи желѣзной дороги, — отвѣчаетъ та, довольная, что можетъ начать свое повѣствованіе; я вѣдь сейчасъ только-что оттуда! Я ходила провожать Реевъ. Вы знаете какъ мы часто видѣлись; они бы мнѣ никогда не простили, если бы я ихъ не проводила.

Не смотря на тревожное ожиданіе, Сара не можетъ удержаться отъ сардонической улыбки. Вся англійская колонія думаетъ, что не навязчивость ли миссъ Уатсонъ вынудила Реевъ покинуть саксонскую столицу раньше срока, къ великому ихъ сожалѣнію и неудобству.

— Я брала для нихъ билеты, — продолжаетъ наивная разсказчица, — вы вѣдь знаете, что я всегда готова услужить добрымъ людямъ, и по-правдѣ сказать я была рада узнать, куда они уѣзжаютъ, такъ какъ они ни за что не хотѣли мнѣ этого сказать. И вотъ когда я получала сдачу, вдругъ я увидѣла, что къ кассѣ идетъ, кто бы вы думали? — молодой Райверсъ!

— Ну!

Даже Сара слушаетъ съ волненіемъ.

— Какимъ образомъ вы здѣсь? — спросила я его; — вы тоже пріѣхали проводить Реевъ. Онъ не разслышалъ меня; это меня, знаете, не удивило, такъ какъ вы говорили мнѣ, что онъ немного глухъ. Кстати, ему слѣдуетъ обратить вниманіе на эту глухоту, и я скажу ему это, если когда-нибудь опять встрѣчусь съ нимъ.

Если она когда-нибудь опять встрѣтится съ нимъ! Белинда наклоняется впередъ съ видомъ человѣка, напряженно слушающаго. Сердце ея сильно и громко бьется объ уголъ стола.

— Онъ очевидно не слышалъ и не видѣлъ меня, — продолжаетъ миссъ Уатсонъ, такъ какъ повернулся кругомъ и пошелъ въ другую сторону. Но конечно какъ только я увидѣла, что не нужна больше Реямъ, я побѣжала за нимъ.

— Ну, еще бы! — бормочетъ Сара сквозь зубы.

— Я схватила его за руку. Стойте, — сказала я, — куда вы ѣдете. Онъ вырвалъ руку — вы знаете, что онъ всегда былъ грубъ, вотъ почему я думаю, что онъ сродни Стёкли-Райверсамъ; они всѣ вошли въ пословицу по своей грубости. — Что вамъ нужно? — спросилъ онъ, точно не слышалъ моего вопроса. — Я хочу знать, куда вы ѣдете. Онъ колебался съ минуту и затѣмъ видя, что отъ меня не такъ-то легко отдѣлаться и что я не отстану, если онъ не отвѣтитъ, онъ, отвернувъ голову, проговорилъ такъ тихо, что я едва разслышала: — Я ѣду въ Англію сегодня вечеромъ. И послѣ этого пустился бѣжать со всѣхъ ногъ, и такъ я его больше не видала.

Она остановилась, чтобы перевести духъ; ея повѣствованіе было кончено, но никто изъ ея трехъ слушательницъ ни слова не промолвилъ въ отвѣтъ на его.

Белинда откинулась на спинку стула; вокругъ нея все закружилось. Сара, миссъ Уитсонъ, бабушка, собаченка — все было въ вихрѣ. Миссисъ Чорчиль первая заговорила:

— Должно быть, — сказала она, беря осторожно своими нѣжными старушечьими пальчиками сахарные щипчики, — ему надоѣлъ Дрезденъ. Въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго. Пончъ, долой лапы со стола, сейчасъ, слышишь!

— Но это такъ внезапно случилось! — закричала миссъ Уитсонъ громкимъ и раздосадованнымъ голосомъ, точно отъѣздъ Райверса былъ личнымъ для нея оскорбленіемъ. Почему онъ насъ не предупредилъ, что уѣзжаетъ. Онъ мнѣ не говорилъ, что собирается уѣзжать, а вамъ говорилъ?

На это не соблаговолили отвѣтить.

— Я увѣрена, что вчера въ Везенштейнѣ никому бы въ голову не пришло, что онъ собирается уѣзжать, — продолжала она, обращаясь прямо къ Белиндѣ.

Страшнымъ усиліемъ воли Белинда заставила комнату и всѣ находящіеся въ ней предметы принять вертикальное положеніе и не вертѣться. Такимъ же усиліемъ она достигаетъ того, что выговариваетъ фразу, хотя и отрывистымъ, но не особенно дрожащимъ голосомъ.

— Нѣтъ; не думаю.

— Вѣроятно, ему телеграфировали изъ дому, — говоритъ Сара, поспѣшая на выручку сестры и стараясь отвлечь отъ нея вниманіе миссъ Уатсонъ.

— По всей вѣроятности онъ получилъ какое-нибудь извѣстіе.

— Похоже на то, — отвѣчаетъ миссъ Уатсонъ, задумчиво глядя въ полъ. Онъ смотрѣлъ человѣкомъ, который только-что получилъ худыя вѣсти. Право, онъ былъ похожъ на больного человѣка. Я никогда не видывала, чтобы человѣкъ такъ сильно измѣнился въ такое короткое время. Мнѣ такъ досадно, — прибавляетъ миссъ Уатсонъ, тономъ искренняго сожалѣнія, — что я не спросила у, него напрямки, что случилось.

— Мнѣ кажется, что въ этомъ нѣтъ вашей вины, — замѣчаетъ Сара, и говоря это, украдкой взглядываетъ на Белинду, чтобы видѣть какъ на нее все это подѣйствовало; — по всей вѣроятности кто-нибудь изъ его родственниковъ умеръ.

— Я надѣюсь, что не случилось ничего другого, — прибавляетъ миссъ Уатсонъ таинственнымъ голосомъ. Я надѣюсь, что никто изъ его сестеръ не попалъ въ бѣду. Вы знаете, что женщины фамиліи Райверсовъ пользуются такой славой, что онѣ un peu lestes.

Не прежде какъ исчерпавъ, всѣ возможныя предположенія и вывернувъ наизнанку многіе извѣстные факты, рѣшилась миссъ Уатсонъ, наконецъ, уйти. Она бы и тогда пожалуй не ушла, еслибы ей вдругъ не пришло въ голову, что до нота она успѣетъ еще забѣжать за новостями въ два, три дома.

Только кто дверь затворилась за ней, какъ миссисъ Чорчиль съ раздраженіемъ проговорила:

— Томми неисправимъ! сколько разъ я приказывала ему не пускать эту женщину ни родъ какимъ предлогомъ, когда мы обѣдаемъ.

— Ахъ! бабушка! какіе вы говорите пустяки! — непочтительно возражаетъ Сара. — Точно такой бѣдной козявкѣ, какъ Томми, подъ силу справиться съ этакой коровой. Разумѣется, она будетъ приходить и во время завтрака, и во время обѣда; мы должны благодарить судьбу, если она не врывается къ намъ тогда, когда мы беремъ ванну.

Говоря это, она беретъ подъ руку сестру, сидящую въ унылой позѣ, и увлекаетъ ее въ гостиную.

— Если вы будете такъ копаться, бабушка, — говоритъ она, со смѣхомъ, — то должны обойтись безъ нашего общества. Я думаю, что вамъ пріятнѣе будетъ предаваться аппетиту наединѣ.

Но придя въ гостиную, она перестаетъ смѣяться. Белинда безсильно опускается на стулъ. Сторы на окнахъ не спущены, и глаза ея вперяются въ улицу, на которой начинаютъ въ темнотѣ зажигаться газовые фонари, — улицу, на которой онъ такъ часто и подолгу расхаживалъ взадъ и впередъ, а она слушала его шаги, которыми онъ мѣрилъ пространство, дожидаясь того часа, когда онъ могъ придти къ нимъ съ визитомъ. Въ продолженіи всего обѣда она съ трепетомъ ожидала наступленія вечера; она боялась того напряженнаго ожиданія, съ какимъ будетъ ждать его звонка и быть можетъ напрасно. Ну вотъ теперь она уже ничего не ждетъ, но ей отъ этого не легче, потому что вмѣстѣ съ ожиданіемъ, ушла и надежда.

— Ну? — говоритъ она послѣ минутнаго молчанія, устало глядя на сестру, которая стоитъ возлѣ нея, сложивъ бѣлыя руки и нахмуривъ лобъ съ видомъ размышленія, совсѣмъ ей несвойственнаго, — ну что ты теперь скажешь? кто былъ правъ, ты или я?

— Я, — отвѣчаетъ Сара, — я сильнѣе чѣмъ когда-либо убѣждена, что онъ послалъ тебѣ записку или телеграмму, но она; затерялась.

Белинда слегка пожимаетъ плечами.

— Записки не теряются.

— Онъ велѣлъ прислугѣ отослать ее, — рѣшительно продолжаетъ Сара, — а она — ты вѣдь знаешь какова нѣмецкая прислуга — бросила записку въ огонь, во избѣжаніе хлопотъ.

Белинда не опровергаетъ, но ни малѣйшій лучъ надежды не озарилъ ея пасмурное лицо при этомъ предположеніи.

— Увѣрена ли ты, — спрашиваетъ Сара, проницательно глядя въ лицо старшей сестры, и точно собираясь прочитать на немъ отвѣтъ на свою мысль, — вполнѣ ли ты увѣрена, что не обидѣла его вчера въ Везеншейнѣ? я знаю, что ты часто дѣлаешь это нечаянно, что ты не въ силахъ удержаться, какъ не можешь не дышать.

— Обидѣла его! Боже мой, нѣтъ!

Она приподнялась на стулѣ и уткнула свое бѣдное лицо въ его мягкую спинку, какъ бы желая схорониться въ то время, какъ румянецъ стыда вспыхивалъ у ней при воспоминаніи о сценѣ въ лѣсу, въ которой если и была обида, то уже никакъ не съ ея стороны.

— Тогда очевидно, — возражаетъ Сара спокойно и съ холоднымъ здравымъ смысломъ, — какъ я сейчасъ говорила этой осѣ, которая только что ушла, — онъ получилъ худыя вѣсти изъ дому. Я надѣюсь, что ничего худого не приключилось съ ихъ желѣзнымъ заводомъ, — прибавляетъ она съ тревожной нотой въ голосѣ.

— Какъ бы только не случилось чего худого съ его отцомъ, — замѣчаетъ Белинда, выведенная этимъ предположеніемъ изъ своего унылаго, подавленнаго состоянія, — онъ никогда не утѣшится.

— Ба! — возражаетъ Сара, — сыновья никогда не умираютъ отъ того, что лишаются отцовъ, и въ сущности въ томъ, что насъ касается, это значительно упростить все дѣло; онъ станетъ тогда самъ себѣ господинъ.

Въ продолженіе нѣсколькихъ секундъ царствуетъ молчаніе, нарушаемое только храпѣніемъ Понча, долетающимъ сквозь двери. На этотъ разъ Белинда, въ противность всякимъ ожиданіямъ, прерываетъ молчаніе.

— Ты все толковала, — говоритъ она съ горькой улыбкой, готовой немедленно перейти въ слезы, — ты все толковала, что я слишкомъ холодна съ нимъ; ты все убѣждала и уговаривала меня быть менѣе холодной, и вотъ, — доканчиваетъ она почти задыхаясь, — я послушалась тебя, и онъ можетъ быть возмущенъ этимъ.

— Неужели ты хочешь сказать, — кричитъ Сара съ насмѣшливымъ смѣхомъ, эффектъ котораго смягчается тѣмъ, что она въ туже минуту ласково обнимаетъ рукою шею старшей сестры, неужели ты хочешь сказать, что подозрѣваешь, что онъ повернулся въ тебѣ спиной за то, что ты сказала ему два три ласковыхъ слова и подарила нѣжномъ взглядомъ. Еслибы это было такъ, то такого поклонника и жалѣть нечего; пусть его проваливаетъ съ Богомъ.

Но Белинда слишкомъ разстроена, чтобы отвѣчать.

— Извини меня, — продолжаетъ Сара тономъ притворнаго сожалѣнія, которому противорѣчитъ лукавый блескъ глазъ, — но онъ былъ бы далеко не такъ скученъ, еслибы не былъ такъ искренне влюбленъ. Когда мужчина только играетъ въ любовь, онъ можетъ быть любезенъ и милъ съ посторонними, но, — прибавляетъ она со взрывомъ смѣха, — неужели бѣдный Давидъ былъ занимателенъ? онъ былъ совершенно подавленъ своей idée fixe. Милая моя, — заканчиваетъ она, кладя руку на плечо Белинды, — какъ онъ надоѣдалъ мнѣ и бабушкѣ, и какъ, — развеселись, душа моя, — онъ еще будетъ и впредь надоѣдать намъ.

И вотъ утѣшеніе, — если только это можно назвать утѣшеніемъ — съ какимъ Белиндѣ приходится идти спать.

XIII.

И этимъ утѣшеніемъ ей приходятся удовольствоваться на другое утро, когда мучительныя сновидѣнія смѣняются для нея не менѣе мучительной дѣйствительностью. Она спала — къ величайшему своему удивленію — первую половину ночи, но въ маѣ мѣсяцѣ ночи коротки, и хотя уже совсѣмъ свѣтло на дворѣ, но часъ еще очень ранній, когда она проснулась. Сонъ бѣжитъ ея глазъ съ той безнадежной рѣшительностью, которая говорить несчастной жертвѣ, что безполезно пытаться снова заснуть и уйти отъ докучнаго сознанія. Она лежитъ въ постелѣ, пока это ей не надоѣдаетъ; затѣмъ встаетъ, и такъ какъ еще слишкомъ рано позвонить, чтобы пришла служанка и принесла горячей воды, — она открываетъ окно и, накинувъ пеньюаръ, усаживается около окна и смотритъ, какъ день восходить, свѣтлый и ясный, надъ старой и грѣшной землей.

Съ самаго сотворенія міра спорятъ о томъ: успокоиваетъ ли красота природы, или еще сильнѣе раздражаетъ людское горе. Белинда согласна съ послѣднимъ мнѣніемъ. Ей кажется, что ей было бы легче, еслибы шелъ дождь или снѣгъ и день не дразнилъ бы ее своей чудной прелестью.

Она никогда не питала особенно радужныхъ надеждъ относительно своего будущаго. Она не принадлежитъ къ тѣмъ счастливымъ созданіямъ, для которыхъ жизнь представляется въ золотомъ туманѣ. Глубокая увѣренность въ томъ, что она не можетъ нравиться, увѣренность, запавшая въ нее съ самаго дѣтства и поколебавшаяся было послѣднее время, съ новой силой внѣдряется въ ея сердце.

— Никакой телеграммы онъ не получалъ, — говоритъ она сама себѣ съ невыразимой горечью, — никакихъ дурныхъ вѣстей не приходило, но онъ правъ, что уѣхалъ. Я не изъ тѣхъ женщинъ, которыя внушаютъ любовь. Постараюсь никогда больше этого не забывать.

Часы идутъ за часами и, наконецъ, бьетъ восемь. Утомясь отъ долгаго сидѣнья, она встаетъ и начинаетъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ, вдругъ раздается стукъ въ дверь, короткій, энергическій, вполнѣ выражающій характеръ стучащаго и сопровождаемый настойчивымъ зовомъ:

— Белинда! Белинда! ты не спишь?

— Да, я проснулась, — отвѣчаетъ она неохотно голосомъ, которому тщетно старается придать сонливость.

— Такъ почему ты не отпираешь двери? — кричитъ голосъ нетерпѣливо, и слышится громкій стукъ ручкой двери.

Но Белинда не хочетъ отпереть, ей не желательно ни чье общество, и всего менѣе, пожалуй, общество Сары, такъ какъ это единственное лицо, передъ которымъ она не съумѣла скрыть своего униженія.

— Что тебѣ нужно? — угрюмо спрашиваетъ она.

— Если ты не отопрешь сейчасъ двери, — отвѣчаетъ Сара, на минуту переставая стучать ручкой, — то предупреждаю тебѣ, что сама распечатаю и прочитаю твою записку.

Ея записку! Въ одно мгновеніе Белинда оказывается у двери и, отперевъ ее, съ блѣднымъ лицомъ глядитъ на сестру.

— Кто изъ насъ правъ? — кричитъ Сара, влетая въ комнату въ пеньюарѣ и съ распущенными волосами, но съ торжствующинъ лицомъ, и протягивая сестрѣ письмо, которое и молча беретъ въ руки. — Я была увѣрена, что онъ долженъ былъ написать, и сегодня утромъ первымъ дѣломъ послала Томми на его квартиру, и тамъ онъ добылъ вотъ это письмо, про которое тамъ совсѣмъ забыли, и которое велѣно было доставить намъ еще вчера. Будь спокойна, на этотъ разъ это не счетъ изъ магазина.

Белинда раскрываетъ конвертъ и напряженно глядитъ на бумагу.

— Какъ глупо! — говоритъ она, проведя рукою по глазамъ; — я не могу читать.

— Неужели это его почеркъ? — кричитъ Сара, поспѣшая къ ней на помощь и съ удивленіемъ глядя на письмо. — Какъ онъ гадко пишетъ!

— Да, это его почеркъ, — говоритъ Белинда, опять проводя рукою по глазамъ, — но онъ очень неровенъ. Вѣроятно, онъ измѣнился отъ волненія. Пожалуйста прочти письмо.

— Письмо безъ начала, — объявляетъ Сара, съ охотой исполняя требуемое. «Я не могу придти сегодня, какъ было условлено. О! простите меня! (тутъ страшная клякса, должно быть слезы пополамъ съ чернилами). Меня вызываютъ телеграммой домой. (Я говорила тебѣ; тутъ опять какое-то слово ужасно замазано, ничего не разберешь). Ужасная кат… (катастрофа! должно-быть! онъ всѣ буквы свои пишетъ съ необыкновенными росчерками, но тѣмъ не менѣе ихъ трудно разобрать)… страшная катастрофа! Самъ не помню что говорю. Будьте здоровы! (Опять кляксы!) Д. Р.» Вотъ и все.

— Все! — кричитъ Белинда, протягивая впередъ дрожащую руку за запиской, — погляди нѣтъ ли чего на другой страницѣ?

— Ни единаго слова!

Наступаетъ молчаніе. Глаза Белинды прикованы къ тѣмъ немногимъ словамъ — ахъ! какъ ихъ мало! — а на нихъ ей приходится строить все свое будущее. Есть ли между ними хотя одно, которое бы оправдывало ея надежды.

— Было бы гораздо цѣлесообразнѣе, — говоритъ Сара, тономъ оскорбленнаго здраваго смысла, — еслибы онъ намекнулъ о томъ, какого рода эта катастрофа, вмѣсто того, чтобы тратить время на всѣ эти безполезные завитки и росчерки вокругъ своихъ а и с и s.

— Ты думаешь, что катастрофа дѣйствительно произошла? что дѣйствительно что-то случилось? что дѣйствительно ему телеграфировали изъ дому? — опрашиваетъ Белинда съ лихорадочной жадностью свою хладнокровную, хитрую, младшую сестру.

— Разумѣется, да; разумѣется, его вызвали по телеграфу! — отвѣчаетъ Сара. — А, знаешь, — прибавляетъ она съ сатирическимъ взглядомъ, — слѣдуетъ сознаться, что ты очень высокаго мнѣнія о своемъ поклонникѣ, онъ долженъ быть польщенъ твоимъ довѣріемъ. Нѣтъ! успокойся (указывая пальцемъ на закапанную чернилами бумагу), всякій, даже привычный лгунъ постыдился бы такой уловки.

— Катастрофа! — повторяетъ Белинда, разсуждая, какъ бы сама съ собой, и все еще глядя на записку; — какого рода катастрофа? Я думаю… я боюсь, что случилось что-нибудь съ его отцемъ.

— Какъ бы то ни было, а личность бѣднаго юноши очищена отъ всякихъ подозрѣній въ недостойномъ поведеніи, — говорить Сара весело, направляясь въ своемъ длинномъ пеньюарѣ къ окну и весело выглядывая изъ него. — Ты теперь можешь успокоиться, что не оттолкнула его и не обратила въ бѣгство своей неприличной любезностью, какъ ты почти вообразила себѣ это вчера вечеромъ. А что касается его отца, то если случилось въ самомъ дѣлѣ что-нибудь съ нимъ, то наше горе можетъ быть смягчено мыслью, что вѣдь мы никогда его не видали. Однако, полагаю, что нельзя же мнѣ оставаться весь день въ пеньюарѣ, — заключаетъ она, направляясь къ двери.

Белиндѣ тоже слѣдуетъ одѣться, и совсѣмъ тѣмъ она долго еще по уходѣ сестры сидитъ неподвижно, глядя на скудную записку, изображающую ея первое любовное письмо. Она насмѣшливо усмѣхается. Неужели оно будетъ и послѣднимъ? При этой мысли она принимается за разсчеты. Отъ Дрездена до Лондона, если нигдѣ не останавливаться по дорогѣ, — а онъ, конечно, не будетъ нигдѣ останавливаться — тридцать-шесть часовъ ѣзды. Пять или шесть часовъ понадобится на переѣздъ въ Йоркширъ. Письмо изъ Англіи въ Дрезденъ доходитъ въ четыре дня. Еслибы даже онъ написалъ ей немедленно по прибытіи, — что совсѣмъ невѣроятно — такъ и то она получитъ письмо не раньше какъ черезъ недѣлю. Ей неизбѣжно предстоитъ прожить пять или шесть безусловно пустыхъ дней, въ которыхъ, однако, будетъ столько же часовъ, сколько и въ тѣхъ дняхъ, которые она провела въ Морицбургѣ или въ Везенштейнѣ. Она прислоняется горячимъ лбомъ въ холодной спинкѣ деревюнаго стула. О! еслибы она могла проспать эти дни!

Но приходъ горничной съ обычными принадлежностями туалета напоминаетъ ей, что это невозможно. Она не можетъ проспать ихъ. Она должна всѣ эти дни одѣваться, разговаривать, ѣсть, гулять, шутить, хуже того — она должна будетъ выслушивать непрерывные толки объ его отъѣздѣ, о причинѣ, которая заставила его уѣхать, о томъ, можно ли разсчитывать на его возвращеніе или нѣтъ.

Но отъ этого послѣдняго мученія она избавляется уже по прошествіи двухъ дней. Никто изъ ихъ маленькаго кружка не интересуется особенно живо его личностью, и о немъ скоро перестаютъ думалъ и говорить.

Она очень рада, когда перестаютъ болтать о немъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ сердится за то, что они могли такъ скоро позабыть его. А тѣмъ временемъ дни идутъ себѣ, да идутъ. Отъѣздъ Чорчилей назначенъ теперь на пятое іюня, и по мѣрѣ того, какъ приближается этотъ день, безумный страхъ овладѣваетъ Белиндой: что если письмо придетъ уже послѣ ихъ отъѣзда. Масса разсказовъ, слышанныхъ ею о томъ, какъ цѣлыя жизни бывали испорчены отъ подобнаго рода недоразумѣній, осаждаютъ ея голову.

Домъ полонъ признаковъ приближающагося отъѣзда: суета, возня, хлопоты съ укладкой вещей. Онъ полонъ также и нѣмецкихъ офицеровъ, которые, сознавая, что имъ скоро придется разстаться съ ихъ прелестной, остроумной Сарой, рѣшили пользоваться, пока можно, ея обществомъ. Нѣкоторые изъ нихъ не прочь были распространить свои любезности и на старшую сестру, видя, что ее не монополизируетъ больше ея угрюмый соотечественникъ, но она приняла ихъ комплименты такъ нелюбезно, что, устыдясь своей мимолетной измѣны, они вернулись къ младшей, взирающей на ихъ особы и дѣйствія съ равномѣрнымъ, веселымъ равнодушіемъ.

Белинда совсѣмъ не желала отталкивать ихъ, но какъ можетъ быть внимателенъ къ комплиментамъ человѣкъ, который мысленно занятъ исчисленіемъ — 36 и 5, 41; вычесть 1 день изъ 4-хъ, 1 — изъ 3-хъ и т. д.

Но укладка вещей не исключаетъ развлеченій болѣе пріятнаго рода. Она не помѣшала даже прощальной экскурсіи въ Тарандтъ, — экскурсіи, задуманной Сарой и ея свитой изъ улановъ съ присоединеніемъ нѣсколькихъ сговорчивыхъ молодыхъ дѣвушекъ.

Белинда думала, что будетъ въ состояніи участвовать въ прогулкѣ. Съ Тарандтомъ не связано никакихъ мучительныхъ воспоминаній, но въ послѣднюю минуту бездѣлица лишила ее мужества — видъ платья, въ которомъ она ѣздила въ Везенштейнъ и которое горничная съ безсознательной жестокостью разложила на постели. Белинда бросилась на постель рядомъ съ платьемъ и принялась рыдать. Оно показалось ей призракомъ ея утраченнаго счастья. Мало-по-малу всѣ уѣхали, и она осталась въ домѣ одна. Даже собакъ, и тѣхъ увезла гулять миссисъ Чорчиль. Слютти, равнодушная въ свѣжему воздуху и природѣ, свернулась клубкомъ на днѣ коляски, между тѣмъ какъ Пончъ, стоя на заднихъ лапахъ, передними оперся въ сидѣнье, подобно нѣкоему геральдическому льву.

Белинда улыбается, вспоминая про его позу, когда, проводивъ бабушку, возвратилась въ гостиную, получившую уже видъ разоренія, оттого, что лишилась украшеній, которыми снабдили ее Чорчили; индійскихъ ковровъ и турецкихъ подушекъ и проч. Ея безобразіе, бросающееся, въ глаза Белиндѣ, какъ будто усиливаетъ ея дурное расположеніе духа. Солнечный свѣтъ тоже досаждаетъ ей, и она безсильно опускается на стулъ. Для посторонняго наблюдателя можетъ показаться, что она ничѣмъ не занята. Но это не такъ. Она продолжаетъ въ умѣ свои разсчеты. Она только что окончила ихъ или, вѣрнѣе сказать, снова начала ихъ, когда наступаетъ неожиданный перерывъ, который хотя и не даетъ ей ихъ позабыть — увы! ничто не можетъ этого сдѣлать, — но на время отвлекаетъ ее отъ нихъ.

Лѣтній день вяло тянется; даже мухи лѣниво ползаютъ до оконному стеклу, когда дверь въ гостиную отворяется и пропускаетъ профессора Форта.

— Извините, — начинаетъ онъ съ обычной формальной церемонностью, — на я полагаю, что вашъ пажъ ошибся, объявивъ мнѣ, что Сары нѣтъ дома.

При звукахъ его голоса, отъ котораго мысленно ее отдѣляли цѣлые моря и земли, Белинда вздрагиваетъ и встаетъ съ мѣста, затѣмъ призвавъ на помощь вѣжливую улыбку, кротко отвѣчаетъ:

— Я боюсь, что онъ не ошибся; ее, кажется, дѣйствительно нѣтъ дома. Вы развѣ ожидали ее застать?

Онъ теперь вошелъ совсѣмъ въ комнату въ своей поношенной и неизящной академической черной парѣ, которая была въ полной дисгармоніи съ свѣтлой комнатой и ослѣпительнымъ солнечнымъ днемъ.

— Разумѣется, я разсчитывалъ застать ее, — рѣзко возражаетъ онъ, — такъ какъ пришелъ сюда по ея собственному приглашенію. Она подъ разными пустыми предлогами отказывалась всю прошлую недѣлю отъ предлагаемыхъ мною прогулокъ, пока, наконецъ, сама не назначила мнѣ для свиданія этотъ день и часъ. Я аккуратно явился, — сердито взглядываетъ онъ на дрезденскіе часы.

— Я боюсь, что она совсѣмъ забыла объ этомъ обстоятельствѣ, — объявляетъ Белинда, съ откровеннымъ хохотомъ, отъ котораго была не въ силамъ удержаться, такъ какъ по странному противорѣчію въ человѣческой природѣ, человѣкъ бываетъ способенъ смѣяться отъ души, громко и истерически, даже въ тотъ самый моментъ, какъ сердце его разрывается; — она, уѣхала на прогулку.

— Она вѣчно разъѣзжаетъ, — замѣчаетъ онъ сердито.

Белинда вздыхаетъ; ея смѣшливость пропадаетъ такъ же бистро, какъ и нашла. Она не въ силахъ даже вступиться за Сару, поведеніе которой не одобряетъ и отлично видитъ преднамѣренное коварство этой послѣдней ея выходки.

— Она молода, — уныло говоритъ она.

— Не вижу, чтобы это могло служить достойнымъ оправданіемъ систематическаго пренебреженія ко всякимъ серьезнымъ обязанностямъ въ жизни; — раздражительно говорить онъ.

Онъ подошелъ къ окну и сталъ тамъ, залитый солнечнымъ свѣтомъ. Никогда еще не казался онъ менѣе привлекательнымъ, чѣмъ въ настоящую минуту; досада дѣлаетъ еще морщинистѣе его сморщенное, педантическое лицо. Но никогда еще Белинда не чувствовала къ нему такого состраданія, какъ въ настоящую минуту. «Онъ не любезенъ, и небу извѣстно, что онъ непривлекателенъ», говоритъ она самой себѣ; — тѣмъ хуже для него. Но онъ несчастливъ, и этого достаточно, чтобы я ему сочувствовала.

— У васъ есть можетъ быть какое-нибудь особенное дѣло? — спрашиваетъ она, подходя къ нему и останавливаясь въ той же солнечной полосѣ, которая ярко озаряетъ ея молодую красоту, — не могу ли я помочь вамъ?

Очевидно, что ему никогда и въ голову не приходило, чтобы она могла быть на что-нибудь полезна или пригодна для него.

— Вы очень добры, — отвѣчаетъ онъ все еще сердито, взглядывая на кипу бумагъ въ своихъ рукахъ, — я дѣйствительно желалъ набросать нѣсколько замѣтокъ объ идеѣ красокъ у аѳинянъ и разсчитывалъ, что Сара будетъ моимъ секретаремъ. Она отлично знаетъ, — съ усиленнымъ раздраженіемъ прибавляетъ онъ, — что болѣзнь глазъ не позволяетъ мнѣ писать сверхъ извѣстнаго числа часовъ въ день и удерживаетъ меня здѣсь среди учебнаго семестра вдали отъ Оксфорда и моей каѳедры.

— Она очень вѣтрена! — успокоительно подтверждаетъ Белинда, — но что касается письма, то у меня гораздо лучше почеркъ, нежели у Сары. Она всегда лѣнилась учиться, когда мы были дѣтьми. Она постоянно устраивала разныя штуки надъ учителемъ во все время урока. Не могу ли я быть вашимъ секретаремъ?

И говоря это, она поднимаетъ на него свои большіе, серьезные глаза, исполненные состраданія, вполнѣ искренняго, не смотря на легкій оттѣнокъ пренебреженія.

— Вы очень добры! — повторяетъ онъ церемонно. — Я не считаю себя въ правѣ отнимать у васъ дорогое время.

— Мое время ничѣмъ не занято, — отвѣчаетъ она, подавляя вздохъ. — Напротивъ того, я буду благодарна всякому, кто поможетъ мнѣ убить его.

И говоря это, она идетъ въ письменному столу и быстро, методически раскладываетъ на немъ письменныя принадлежности, садится и черезъ нѣсколько секундъ уже записываетъ подъ его диктовку первую фразу.

Она взялась за это дѣло чисто по добротѣ и сначала выполняетъ его вполнѣ механически. Но постепенно, по мѣрѣ того, какъ смыслъ словъ, которые она записываетъ, дѣлается ей понятнымъ, она начинаетъ интересоваться самимъ предметомъ. Она задаетъ ему два или три вопроса. Между прочимъ, попадается греческое слово.

— Можно написать его англійскими буквами? — спрашиваетъ она, взглядывая на него. — Нѣтъ? ну такъ я оставлю пробѣлъ, и вы сами впишете его.

— Вы не знаете греческой азбуки? — спрашиваетъ онъ съ легкимъ сожалѣніемъ въ голосѣ.

Она качаетъ головой.

— Должна попросить васъ не слишкомъ строго экзаменовать меня въ томъ, что я знаю, — улыбается она.

— Я предлагалъ научить Сару, — замѣчаетъ онъ досадливо.

— И она, конечно, отказалась.

— Но незнаніе, — говоритъ онъ, мрачно расхаживая по комнатѣ, — составляетъ капитальное зло, но неохота учиться — вотъ что я оплакиваю въ Сарѣ.

Белинда пріостановилась писать и, не снимая локтя со стола, лѣниво водила бородкой пера по краснымъ губамъ.

— Никогда еще не видывалъ, — продолжаетъ онъ, сердито расхаживая по комнатѣ, — чтобы характеръ у молодой особы такъ радикально измѣнился въ такой сравнительно короткій промежутокъ времени.

— Неужели? — кричитъ Белинда, удивленная. — Она всегда была такою съ тѣхъ поръ, какъ я ее помню.

— Когда я впервые познакомился съ ней, — продолжаетъ онъ, не обращая вниманія на перерывъ, — я, конечно, тотчасъ же увидѣлъ ея невѣжество, — оно бросается въ глаза; но мнѣ показалось, что она не лишена ума и сильнаго притомъ желанія образовать себя. Въ первый же вечеръ, какъ мы встрѣтились, она такъ настойчиво просила меня заняться ея образованіемъ.

Белинда роняетъ перо. Она не можетъ скрыть конвульсивной улыбки, появляющейся на ея губахъ при такомъ разоблаченія ужаснаго лицемѣрія ея сестры.

— Я питаю надежду, — продолжаетъ онъ, къ счастью не замѣтивъ впечатлѣнія, произведеннаго его словами, — что эта перемѣна только временная; что возвратясь домой, къ своимъ обычнымъ занятіямъ, вдали отъ всѣхъ этихъ безсмысленныхъ развлеченій (послѣднія слова онъ говоритъ съ преувеличеннымъ паѳосомъ), она вернется къ болѣе здравому отношенію къ жизни, которое я въ ней замѣтилъ въ первое знакомство съ нею, и не могу не считать ея естественнымъ настроеніемъ.

Белинда, будучи не въ силахъ говорить, только покачиваетъ тихонько головой, какъ вдругъ въ эту самую минуту на лѣстницѣ раздается шумъ шаговъ и громко распѣвающій голосъ, пробуждающій къ жизни заснувшій было мертвымъ сномъ домъ. Въ ту же минуту дверь растворяется, и особа, отъ которой ждутъ болѣе здраваго отношенія къ жизни, появляется передъ ними въ шляпѣ, нѣсколько съѣхавшей набокъ отъ тяжелаго букета цвѣтовъ, приколотаго съ боку, и вноситъ съ собой въ комнату ихъ ароматъ.

— Неправда ли ты рада тому, что я вернулась такъ неожиданно рано? — весело кричитъ она. — Но на дворѣ такъ жарко, а воины мои такъ унылы и разстроены отъ мысли, что скоро потеряютъ меня, — у фонъ-Брейденбаха даже зубы разболѣлись, и вотъ… М-ръ Фортъ! — внезапно спохватилась она, замѣтивъ его присутствіе. — Ахъ! (съ рѣзкой перемѣной въ голосѣ, который становится вдругъ очень холоднымъ) вы, конечно, пришли на счетъ этой вашей статьи, а я, конечно, совсѣмъ и забыла про нее. Ну чтожъ, я полагаю, что дѣло не въ спѣху! къ счастью греки могутъ подождать; они отъ насъ никуда не убѣгутъ!

Наступаетъ зловѣщее молчаніе.

— Большое несчастіе, при признанныхъ взаимныхъ отношеніяхъ, — начинаетъ профессоръ голосомъ, дрожащимъ отъ негодованія, — что наши взгляды на жизнь и ея смыслъ такъ радикально расходятся…

Белинда выходитъ изъ комнаты.

XIV.

— Какъ мнѣ отблагодарить тебя за то, что ты расчистила мнѣ путь? — говоритъ Сара на другое утро, когда обѣ сестры сидѣли за завтракомъ. — Я проснулась сегодня въ такомъ смиренномъ, благодарномъ настроеніи. Я говорила себѣ: благодареніе Богу и моей доброй сестрѣ, я выпуталась изъ бѣды.

— А говорила ли ты себѣ, что это повторяется съ тобою уже въ семнадцатый разъ? — иронически спрашиваетъ Белинда.

— Я говорила себѣ, — продолжаетъ Сара, прикидываясь глухой, — что надѣну сегодня новое лѣтнее платье и попрошу бабушку велѣть подать шампанскаго за обѣдомъ, чтобы отпраздновать мое невинное торжество. Право, шутки въ сторону, стоило обѣщать ему выдти за него замужъ, чтобы имѣть удовольствіе нарушить свое обѣщаніе. Неужели ты этого не понимаешь?

— Я уже сто разъ объясняла тебѣ, что согласилась бы скорѣе быть сожженной зa-живо, нежели стать его невѣстой, — замѣчаетъ Белинда.

Но этотъ щелчокъ, подобно многимъ другимъ предшествовавшимъ, проносится мимо надъ легкомысленной головой Сары и не нарушаетъ ея яснаго самодовольства.

— Пончъ, — говоритъ она, беря переднія лапки обоихъ собачекъ въ своя руки и серьезно глядя въ ихъ черныя мордочки. — Пончъ, я свободна! Слютти, я свободна! ступайте и сообщите объ этомъ котамъ и попугаю!

Белинда опрокинулась на спинку стула. Она мучительно дивится про себя, почему письма такъ запаздываютъ.

— Я даже не нажила себѣ въ немъ врага, — продолжаетъ Сара, выпуская изъ рукъ собачьи лапки, и со вздохомъ облегченія опускаясь обратно на стулъ.

— Я думаю, что въ душѣ онъ былъ такъ же радъ отдѣлаться отъ меня, какъ я отъ него. Онъ первый изъ всѣхъ ихъ былъ радъ, что я отказала ему! — прибавляетъ она съ легкимъ оттѣнкомъ досады въ голосѣ.

— Еще бы! онъ былъ очень радъ! — говоритъ насмѣшливо Белинда.

— Скажи еще слово и я сейчасъ верну его назадъ, — кричитъ Сара, подзадоренная этими словами.

Но Белинда не отвѣчаетъ. Для нея Сара и ея легкая любовь представляются чѣмъ-то далекимъ и незначительнымъ. Ея напряженное ухо уловило звукъ шаговъ. Конечно, это Томми несетъ завтракъ, но быть можетъ онъ несетъ ей также вѣсть смерти или воскресенія. Сегодня первый день, когда по ея разсчетамъ она можетъ получить письмо отъ Райверса.

— Еслибы ты слышала, — продолжаетъ Сара, розово улыбаясь самой себѣ, какъ мастерски я объясняла ему, что только моя неувѣренность въ томъ, что я достойна стать его женой, заставляетъ меня отказаться отъ этой чести къ величайшему моему сожалѣнію, то думаю, — даже ты похвалила бы меня.

— Неужели? — слышится разсѣянный отвѣтъ.

— Онъ все проглотилъ, — продолжаетъ Сара, снова съ серьезнымъ лицомъ. — Великій Боже! чего только они не въ состояніи проглотить.

Звукъ шаговъ затихъ. То былъ даже и не Томми.

— Я немного поплакала, — повѣствуетъ далѣе Сара съ скромнымъ ретроспективнымъ восхищеніемъ самой собой, которое разлито во, всей ея особѣ, до самаго розоваго батистоваго пеньюара включительно. — Не спрашивай меня, какъ я это сдѣлала, я сама не знаю и не берусь повторить это, еслибы представился новый скучай. Такія геніальныя находки не повторяются.

Она умолкаетъ, такъ какъ вниманіе ея отвлекается приходомъ Густель, которая раскрываетъ дверь и въ ней показывается фигура Томми, широко раскинувшаго свои дѣтскія руки, съ трудомъ обхватывающія подносъ, на которомъ уставлены всѣ принадлежности для завтрака и вмѣстѣ съ тѣмъ, лежитъ кипа писемъ и газетъ. Белинда теперь, когда наступилъ давно желанный моментъ, не шевелится; ей очень хочется, отдалить его.

Жестокій страхъ оковалъ ея члены. Она готова сердиться на Сару за то, что та дѣлаетъ все, къ чему она сама неспособна. Быстрымъ движеніемъ Сара захватываетъ, въ руки всю фамильную корреспонденцію. Еще одна пауза, въ продолженіе которой надежда все еще живетъ. Затѣмъ она опять умираетъ. Голосъ Сары, говоритъ ей это, прежде нежели смыслъ словъ проникаетъ въ ея сознаніе.

— Боюсь, что нѣтъ ничего интереснаго для тебя, — неохотно произноситъ она, перебирая письма. Сердце у Белинды, замираетъ, но вдругъ снова оживаетъ. Можетъ быть, Сара не узнала его почерка. Вѣроятно, горе и волненіе такъ исказили его, что онъ неузнаваемъ. Вѣдь это было съ первой запиской. Она въ свою очередь пересматриваетъ всѣ адреса на письмахъ. Увы! они всѣ писаны рукой, обычныхъ и знакомыхъ имъ лицъ. Она всю ночь увѣряла себя, что не особенно разсчитываетъ на сегодняшній день; что сегодня только возможно ожидать письмо, но простая возможность еще не составляетъ вѣроятности; вѣрнѣе, что письмо придетъ завтра или послѣ завтра. И все-таки наступившее разочарованіе кажется ей убійственнымъ и окончательнымъ. Первымъ движеніемъ у ней является отбросить письма, но съ тѣмъ самоуваженіемъ, которое отличаетъ насъ отъ дикарей и отъ животнымъ; помня, что круглые глаза Томми устремлены на нее, она раскрываетъ одно изъ пасемъ и заслоняетъ имъ свое несчастное лицо, дѣлая видъ, что читаетъ письмо. Но черезъ секунду новое соображеніе заставляетъ ее отложить письмо и приняться за газеты.

Она раскрываетъ одинъ изъ англійскихъ журналовъ «Standard», и съ жадностью пробѣгаетъ столбцы объявленій о смертяхъ, рожденіяхъ и свадьбахъ. Она читаетъ имена, мужественно борясь съ мучительнымъ головокруженіемъ; она не даетъ ему осилить себя; она сама прочтетъ то, что ей нужно.

«Аббатъ, Ахкерсъ, Ансонъ, Бекеръ, Калькотъ, Фрисъ, Форлей, Гарперъ, Бей…» Господи! да когда же это она доберется до Р.? какой длинный списокъ! Ахъ! вогъ наконецъ: Реби! Рашли, Решфордъ… Господи! сколько умерло людей съ фамиліей на Р. Ахъ! вотъ и оно! Да! Райверсъ! Головокруженіе проходитъ; она ясно видитъ буквы; ошибки быть не можетъ. «24 числа сего мѣсяца въ Денверъ-Голлѣ, въ Іоркширѣ, Джонъ Анльби Райверсъ T. Р., 54-хъ лѣтъ отъ роду»

Въ эту самую минуту, Томми, окончивъ свое дѣло, запираетъ за собою дверь. Съ секунду или двѣ Белинда тупо глядитъ на это объявленіе, затѣмъ молча подаетъ его сестрѣ. Но Сара не глядитъ на него.

Лицо ея схоронено въ листахъ другой газеты, которую она не имѣла даже терпѣнія разрѣзать.

— Я знала это, — говоритъ она, наконецъ, слегка дрожащимъ и взволнованнымъ голосомъ, но тѣмъ не менѣе съ торжествомъ. — Я знала, что бѣда случилась съ его отцомъ; онъ умеръ; онъ лишилъ себя жизни; бѣдный Давидъ! не мудрено, что у него былъ такой странный видъ. Вотъ здѣсь есть статья объ этомъ.

— Лишилъ себя жизни! — повторяетъ Белинда съ трудомъ переводя духъ, побѣлѣвъ какъ скатерть и глядя расширенными зрачками своихъ большихъ сѣрыхъ глазъ въ пространство, между тѣмъ, какъ образъ ея бѣднаго, юнаго поклонника съ его глубокой преданностью, восторженнымъ поклоненіемъ отцу, надъ которымъ она иногда подтрунивала, хотя и не безъ зависти, встаетъ въ ея памяти.

Сара схватила столовый ножъ и поспѣшно разрѣзываетъ газету: «Съ сожалѣніемъ возвѣщаемъ о смерти, при особенно печальныхъ обстоятельствахъ, м-ра Джона Анльби Райверса изъ Денверъ-Голла, въ Іоркширѣ, который за послѣднія десять лѣтъ былъ представителемъ консервативныхъ интересовъ мѣстечка Денверъ въ парламентѣ. Въ ночь на 25-е число, покойный удалился въ полномъ здравіи въ свою спальную, но на слѣдующее утро его слуга, придя будить его въ обычный часъ, нашелъ дверь комнаты запертой и не получилъ никакого отвѣта на свой неоднократный стукъ. Семья встревожилась, и въ комнату покойнаго рѣшено было проникнуть черезъ окно, причемъ несчастный джентльменъ найденъ на полу мертвымъ съ перерѣзаннымъ горломъ. Медицинская помощь, призванная немедленно, оказалась безсильной, такъ какъ, по всей вѣроятности, смерть наступила уже за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ».

Сара умолкаетъ съ трепетомъ ужаса, отъ котораго блѣднѣютъ ея розовыя щеки.

— Къ чему это люди перерѣзываютъ себѣ горло, — жалостливо говоритъ она, — когда есть столько способовъ приличнѣе покончить съ жизнью?

— Быть можетъ онъ не самъ убилъ себя, — кричитъ Белинда, цѣпляясь за эту послѣднюю надежду. — Кто знаетъ? Быть можетъ его зарѣзали?

— Подожди минутку, — возражаетъ Сара, останавливая ее жестомъ руки.

— Гдѣ, бишь, я остановилась? Ахъ! вотъ: — «смерть наступила уже за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ. Бритва лежала возлѣ на полу. Предполагаютъ, что умственное равстройство, бывшее слѣдствіемъ денежныхъ затрудненій, послужило ближайшей причиной этого безумнаго поступка».

Она умолкаетъ, и нѣсколько минутъ царствуетъ безмолвіе. Белинда закрыла руками глаза, передъ которыми носится кровавый призракъ.

Итакъ, вотъ что разлучило ее съ нимъ. Вотъ зрѣлище, на которое онъ промѣнялъ весеннюю, теплую прогулку въ Grosse-Garten. Вотъ причина, которую она въ жестокости своей считала измышленной, оторвавшая его отъ нея. Она содрогается отъ ужаса, и вмѣстѣ съ тѣмъ сердце ея переполняется чувствомъ горячаго состраданія.

Что онъ будетъ дѣлать? какъ онъ перенесетъ это? Оправится ли онъ отъ этого удара? Всѣ мы задаемъ себѣ и другимъ эти безсмысленные вопросы всякій разъ, какъ горе, болѣе тяжкое чѣмъ обычныя горести, постигаетъ кого-нибудь изъ знакомыхъ намъ людей, хотя тысячекратный опытъ долженъ былъ бы показать намъ ихъ безполезность. Но не смотря на искренность ужаса и состраданія, завладѣвшихъ душою Белинды, она вмѣстѣ съ тѣмъ чувствуетъ невыразимое облегченіе и радость. Итакъ, все разъяснено теперь! Сомнѣнія всѣ разсѣялись. По крайней мѣрѣ въ настоящую минуту ей такъ кажется. Она можетъ теперь безъ содроганія вспоминать про сцену въ Вемзентейнскомъ лѣсу. Прошлое возвращено ей. Она можетъ утѣшаться имъ до тѣхъ поръ, пока онъ не вернется къ ней и не дастъ ей настоящаго и будущаго.

— Денежныя затрудненія! — произносить Сара, задумчиво. — Мнѣ это не нравится. Но все же, — прибавляетъ она болѣе веселымъ тономъ, — это лучше нежели наслѣдственное безуміе и семьѣ. Бѣдный человѣкъ! онъ выбралъ довольно малодушный способъ выпутаться изъ затрудненій!

— Двадцать-пятое число, — говоритъ Белинда, опуская руки на колѣна и глядя широко-раскрытыми глазами въ пространство; — въ этотъ самый день мы ѣздили въ Везенштейнъ!

— Вотъ еще нѣсколько подробностей о немъ, — продолжаетъ читать Сара. — Ого! мы сейчасъ узнаемъ, на комъ онъ былъ женатъ. «М-ръ Райверсъ родился перваго мая, 18… (ахъ! десять, да десять — двадцать и еще десять тридцать, сорокъ… ему было значить ровно пятьдесятъ-четыре года) — и былъ старшій сынъ м-ра Райверса изъ Денверъ-Голла, по смерти котораго помѣстье было продано, вслѣдствіе денежныхъ затрудненій (Гм! денежныя затрудненія, повидимому, хроническія въ этой семьѣ!) Оно было выкуплено пять лѣтъ спустя м-ромъ Райверсомъ, который нажилъ большое состояніе въ желѣзной промышленности. Онъ женился третьяго іюня, 18… на лэди Маріонъ Ловель, третьей дочери покойнаго и сестрѣ настоящаго графа Иствудъ (браво, Давидъ! я такъ и знала, что въ жилахъ его течетъ не одно желѣзо!), отъ которой у него родилось… (боюсь, что сдлишкомъ много дѣтей!) Онъ былъ просвѣщеннымъ патрономъ земледѣлія и принадлежалъ къ нѣсколькимъ земледѣльческимъ обществамъ. Смерть его будетъ глубоко оплакиваться многими».

Сара кладетъ газету на столъ.

— Вотъ и все.

— Все? — повторяетъ Белинда, трепетнымъ голосомъ, — и этого довольно!.!

— Какое счастіе для Давида, что все это случилось въ его отсутствіе!

— Онъ навѣрное другого мнѣнія, — возражаетъ печально Белинда.

— Онъ избѣжитъ величайшей изъ непріятностей — слѣдствія полицейскаго и тому подобнаго! — говоритъ Сара, ёжась отъ отвращенія. Желала бы я знать, въ какой день были похороны? Ты не можешь ждать, что онъ напишетъ раньше того. Я думаю, что теперь тебѣ уже нельзя разсчитывать за письмо до нашего отъѣзда.

— Разумѣется, нѣтъ, разумѣется, нѣтъ! — торопливо замѣчаетъ Белинда. — Бѣдный мальчикъ! Я вовсе не претендую на то, чтобы онъ думалъ обо мнѣ въ настоящую минуту!

— Я думаю, что единственной пріятной для него теперь думой можетъ быть только дума о тебѣ, — сухо возражаетъ Сара. Я надѣюсь, что денежныя затрудненія… и вдругъ умолкаетъ.

— Можешь себѣ представить? Вотъ и она! я слышу ея голосъ. Она пришла сообщить намъ объ этомъ. Томми, Томми, — бѣжитъ она опрометью въ переднюю, — насъ нѣтъ дома, слышишь, кто бы ни пришелъ.

Но, по обыкновенію, приказаніе опаздываетъ. Пончъ бросается на выручку съ гнѣвнымъ лаемъ; Слютти мгновенно залѣзаетъ подъ диванъ; слѣдуетъ отдать справедливость Томми, что онъ только чуть-чуть пріотворилъ дверь; но миссъ Уатсонъ немедленно расширила отверстіе и пролѣзла въ него и теперь громко вопитъ и размахиваетъ газетой, изводя Сару.

— Слышали? Читали? О смерти отца молодого Райверса? объ его самоубійствѣ? Я подумала, что быть можетъ вы еще не знаете…

— Само собой разумѣется, что знаемъ, — рѣзко обрываетъ ее Сара; — мы тоже читаемъ газеты. Я съ сожалѣніемъ должна предупредить васъ, что мы не можемъ принять васъ сегодня; мы такъ…

— Какъ вы думаете, онъ былъ въ своемъ умѣ? — перебиваетъ та. — Какъ вы думаете, нѣтъ-ли наслѣдственнаго умопомѣшательства въ ихъ семьѣ? Если есть, то оно, безъ сомнѣнія, внесено въ нее Ловелями; во всѣхъ этихъ старинныхъ фамиліяхъ развита золотуха въ той или иной формѣ.

— Какое утѣшеніе для новыхъ фамилій! — иронически отвѣчаетъ Сара. Прошу извинить, мы такъ заняты укладкой…

— Васъ не удивило, когда вы узнали, что онъ былъ женатъ на одной изъ Ловель? Я не имѣла понятія, что онъ былъ женатъ на одной изъ Ловель. Ручаюсь головой, что онъ не получилъ за ней въ приданое ни одного пенни. Они бѣдны, какъ Іовъ. Иствудъ заложенъ и перезаложенъ.

— Въ самомъ дѣлѣ? Ну вотъ теперь мы уже слышали всѣ ваши новости, — говоритъ Сара съ рѣшительнымъ видомъ берясь за ручку двери. Пончъ сюда, иначе ты останешься за дверью.

— Какія газеты читали вы? — не унимается гостьи. — Я бы желала знать одинаково ли въ нихъ разсказывается про этотъ случай. Нельзя ли мнѣ прочитать ваши газеты?

Сара качаетъ головой.

— Никакъ нельзя! Бабушка ихъ еще не читала.

— Я бы съ удовольствіемъ дала бы вамъ свои, но только мнѣ надо ихъ снести къ Фрерамъ и Гайгерстамъ. Они получаютъ только «Times», а въ «Times» всегда такъ мало бываетъ подробностей.

Угрюмое молчаніе служить отвѣтомъ.

— Бѣдный человѣкъ! неправда ли, какъ это тяжело? — продолжаетъ миссъ Уатсонъ, на широкомъ лицѣ которой сіяетъ самое пріятное возбужденіе. — Я не помню, чтобы какое-нибудь извѣстіе такъ тяжело на меня подѣйствовало; я поставлю себѣ въ обязанность написать ему; а вы?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Она поставитъ себѣ въ обязанность написать ему, — говорила Сара съ гримасой, возвращаясь минуту спустя въ сестрѣ, когда ловкій намекъ на то, что кто-нибудь другой можетъ предупредить Гайгерстовъ и Фреровъ, освобождаетъ ее отъ докучной посѣтительницы. — Ужасная вещь потерять отца! но еще ужаснѣе выслушивать утѣшенія отъ миссъ Уатсонъ. Кстати, — замѣчаетъ она, перемѣняя тонъ, — у Давида есть твой адресъ — я хочу сказать твой лондонскій адресъ, ты ему сообщила его?

— Да.

— Ну, значитъ, все въ порядкѣ, — прибавляетъ Сара ее вздохомъ облегченія! — Чѣмъ скорѣе мы уѣдемъ въ Англію, тѣмъ лучше!

Белинда вполнѣ раздѣляетъ это мнѣніе. Къ чему ей оставаться здѣсь долѣе? Внѣ всякаго вѣроятія, чтобы она получила отъ него теперь письмо. Это было бы нарушеніемъ сыновнихъ обязанностей. Можетъ ли она мечтать о томъ, чтобы ея ничтожное я встало между нимъ и его громадной потерей? Смѣетъ ли она думать, что мысль о ней можетъ занимать его умъ, пока не положили его отца въ его окровавленную могилу? Но къ тому времени какъ они достигнуть Англіи, пройдетъ еще четыре дня.

Миссисъ Чорчиль поставила условіемъ, чтобы путешествіе совершено было съ разстановкой. Разъ она будетъ въ Англіи, то разстояніе между нимъ и ею сократится во всякомъ случаѣ до одного дня почтоваго сообщенія. Въ Лондонѣ почта приходитъ нѣсколько разъ въ день. Тамъ черезъ каждые два часа почтальонъ стучится въ двери, и по всей вѣроятности одинъ изъ этихъ стуковъ принесетъ ей спасеніе. Мечты ея разыгрываются до такой степени, что она начинаетъ наконецъ думать такъ: «зачѣмъ ему писать? почему бы ему не прійти самому?» Въ ушахъ ея какъ будто раздаются его шаги. Звукъ ихъ будетъ мягче звучать на лондонской лѣстницѣ, устланной ковромъ, нежели здѣсь на голыхъ каменныхъ ступеняхъ. Быть можетъ, они будутъ менѣе легки; печаль сдѣлаетъ ихъ тяжелѣе и медленнѣе. Онъ войдетъ въ траурной одеждѣ. Она никогда не видала его въ черномъ и старается представить себѣ, какой у него будетъ видъ. Онъ не будетъ улыбаться, конечно, но онъ протянетъ ей руки… такъ какъ Томми уйдетъ, доложивъ о немъ".

На этомъ пунктѣ она постоянно закрываетъ лицо руками, и яркая краска разливается по немъ. Но хотя она мужественно старается быть благоразумной и не особенно предаваться мечтамъ и надеждамъ, тѣмъ не менѣе легкой походкой и съ веселымъ лицомъ прохаживается по платформѣ дрезденской желѣзно-дорожной станціи въ день и часъ, назначенный для ихъ отъѣзда. Билеты уже взяты для нихъ, для багажа и для Понча. Слютти такъ мала, что можетъ не платить за себя и путешествовать въ нарочно устроенномъ для нея домикѣ, имѣющемъ форму ручного саквояжа. Но вотъ миссисъ Чорчиль и Белинда уже усѣлись на свои мѣста и размѣстили свой багажъ. Сара замѣшкалась на ступенькѣ, такъ какъ вокругъ нея тѣснится пол-нѣмецкой арміи. Она всѣхъ ихъ просила пріѣхать проводить ее, и всѣ отвѣчали на ея зовъ. Руки ея полны большихъ букетовъ. Она сообщаетъ свой адресъ направо и налѣво. Очевидно, они всѣ собираются переписываться съ нею.

У Белинды нѣтъ букетовъ, и никто не справляется о томъ, куда она ѣдетъ. Даже послѣдній видъ на прекрасный городъ заслоняется отъ ея глазъ Сарой, которая монополизировала въ свою пользу окно и разсыпаетъ воздушные поцѣлуи, крича: «Auf Wiedersehen!» до тѣхъ поръ пока ея темносиніе, свѣтлоголубые и зеленые поклонники не скрываются изъ виду. И при всемъ томъ старшая миссъ Чорчиль возвращается на родину съ легкимъ сердцемъ, которое по временамъ даже радостно бьется въ ея груди.

ПЕРІОДЪ ВТОРОЙ.

I.

Ноябрь на дворѣ; второй разъ уже наступалъ этотъ мѣсяцъ съ тѣхъ поръ, какъ Чорчили вернулись изъ Дрездена. Вторично лѣто смѣнило весну, и вторично осень послѣдовала за лѣтомъ. Прошло цѣлыхъ полтора года. Время неутомимо несется на своихъ мощныхъ крыльяхъ, и столѣтія безсильны связать ихъ, — а приноситъ оно съ собою различные дары: кому — удовлетворенное честолюбіе; кому — суровую бѣдность; кому — цѣлый рядъ удовольствій; кому — домъ умалишенныхъ, а кому и могилу. Въ большинствѣ же, время одаряетъ одними мелкими радостями и горестями, слишкомъ ничтожными для того, чтобы оставить по себѣ какой-нибудь слѣдъ.

Что принесло оно Чорчилямъ? Миссисъ Чорчиль получила прекрасную, новую челюсть съ зубами. Сарѣ время поднесло шестерыхъ новыхъ поклонниковъ и новую собачку; Белиндѣ — такое умѣнье различать шаги почтальона, и вдали, и вблизи, что она могла бы поспорить въ этомъ отношеніи съ кѣмъ угодно изъ обитателей своей или всякой другой улицы. До возвращенія въ Англію, она радовалась при мысли о частомъ разносѣ почты въ Лондонѣ. Но не прошло и полгода, какъ ей стала ненавистна эта самая почта.

Цѣлыхъ полтора года ждала Белинда, и ни разу слухъ ея не былъ обрадованъ тѣми шагами, къ которымъ она прислушивалась съ такимъ томительнымъ нетерпѣніемъ. Райверсъ ни разу не написалъ. Ни разу не явился онъ лично объяснить свое молчаніе. Онъ просто на просто исчезъ изъ ея жизни. Вотъ и все!

Онъ, конечно, былъ воленъ приходить и не приходить; она повторяла себѣ это неустанно, убѣждая себя, что не въ правѣ сердиться на него за то. Но онъ омрачилъ ей свѣтъ солнца и отнялъ всю радость у жизни. По его милости ей стала постылою и жизнь, и природа. Лѣто съ его пышной красой, осень съ ея тихой прелестью — для нея сдѣлались безусловно скучны и неинтересны.

— Еслибы даже онъ вернулся ко мнѣ, — говорила она сама себѣ, — еслибы я даже дожила до девяносто-лѣтняго возраста и видѣла его каждый день и каждую минуту, пока не умерла, то и это не вознаградило бы пустоту этихъ дней: они на вѣки останутся мертвыми, потерянными днями въ моей жизни!

По временамъ и даже очень часто она возмущалась противъ мысли, которая гложетъ ея сердце и портитъ ея жизнь. Она вычеркнетъ его изъ своей жизни; она вычеркнетъ ту часть своей жизни, въ которой онъ игралъ роль.

— Я была счастлива и довольна своей судьбой, пока его не знала, — говорила она себѣ просто съ негодованіемъ; — онъ существовалъ самъ по себѣ, а я сама по себѣ; онъ улыбался, какъ и теперь — желала бы я знать, улыбается ли онъ теперь? — и это меня вовсе не касалось. Онъ не застилъ мнѣ солнца; онъ не мѣшалъ мнѣ ѣсть, говорить, дышать. Пусть все станетъ по старому! Неужели же это невозможно? Я хочу, чтобы все было по старому!

На минуту она чувствуетъ себя сильной и доброй; принимается весело напѣвать; снова ощущаетъ, что она молода. Но затѣмъ тоска опять охватываетъ ее. Онъ ушелъ, ушелъ, совсѣмъ ушелъ! И весь міръ, жизнь, вселенная пусты, скучны, отвратительны!

Ноябрь мѣсяцъ наступилъ; день склоняется въ закату; чай уже отпитъ, и гости всѣ разошлись. Пора одѣваться въ обѣду. Но ни миссисъ Чорчиль, ни Сарѣ, не хочется двинуться съ мѣста; миссисъ Чорчиль потому, что прогулка утомила ее, а сумерки и тепло, разливаемое каминомъ, нагоняютъ на нее сладкую дремоту, Сарѣ — потому что она погружена въ хитроумное, хотя и мало полезное занятіе, а именно: раскрашиваетъ большого бѣлаго терріера, — свою новую собаку — пестрыми полосами, долженствующими изображать одѣяніе клоуна. Еъ счастью, Дженъ — такъ зовутъ новую собаку — не изъ породы чувствительныхъ псовъ и съ хладнокровнымъ добродушіемъ выдерживаетъ операцію, которая повергла бы сердце нервной Слютти въ безъ исходное отчаяніе.

— Белинда запоздала, — говоритъ миссисъ Чорчиль, переходя изъ лежачаго въ сидячее положеніе и дѣлая такимъ образомъ первый шагъ къ неизбѣжному непріятному восхожденію вверхъ по лѣстницѣ.

— Я надѣюсь, что она не вернется прежде, чѣмъ я успѣю раскрасить Джена, — отвѣчаетъ Сара съ жаромъ, съ минуту колеблясь въ выборѣ краски, между тѣмъ какъ Дженъ зѣваетъ во весь ротъ съ терпѣливымъ, скучающимъ видомъ.

— Быть можетъ, общество оказалось не такимъ скучнымъ, какъ она ожидала, — продолжаетъ миссисъ Чорчиль, неохотно предпринимая второй шагъ въ передвиженію и вставая съ креселъ.

— Можетъ быть, — разсѣянно отвѣчаетъ Сара, закинувъ голову назадъ, чтобы лучше судить объ эффектѣ гуммигутта, которымъ она только что вымазала правую щеку Джена.

— Какое чучело ты сдѣлала изъ этой бѣдной собаки! — лѣниво смѣется бабушка.

— Ей это нравится, — серьезно отвѣчаетъ Сара. — Она находитъ, что ей это идетъ. Не разувѣряйте ее въ этомъ. Если она выйдетъ эффектной, то я раскрашу тѣхъ двухъ арлекиномъ и коломбиной.

— Я бы желала, чтобы Белинда поскорѣе вернулась, — замѣчаетъ миссисъ Чорчиль тономъ легкаго любопытства, не имѣющаго ничего общаго съ той неразумной тревогой, которая овладѣваетъ любящимъ сердцемъ, когда предметъ этой любви или заботливости запоздаетъ минутъ на пять, и взволнованному ожиданіемъ человѣку уже мерещатся всякіе ужасы, которые могли съ нимъ приключиться.

— Надѣюсь, что она не придетъ раньше, чѣмъ я докончу туалетъ Дженъ! — повторяетъ Сара серьезно и съ удвоеннымъ жаромъ принимается за работу.

— Надѣюсь, что она весело провела время.

— Гмъ! — сомнительно возражаетъ Сара. — Если такъ, то она будетъ первою, кому весело на такого рода собраніяхъ. При томъ же Белинду не такъ-то легко развеселить. Но надѣюсь, — добавляетъ она съ спокойной, гордостью, — что Дженъ позабавитъ ее!… Ахъ! какая досада, вотъ и она сама!

Въ самомъ дѣлѣ въ то время, какъ она произноситъ эти слова, дверь отворяется и ея сестра входитъ. Если вы закроете глаза, или еслибы вы были слѣпы, то ни за что бы не догадались, что въ комнату вошла молодая особа, до такой степени поступь у ней размѣренная и вялая.

— Не подходи во мнѣ! не гляди на Джена! — кричитъ Сара отчаяннымъ голосомъ, набрасывая сукно, о которое она вытираетъ свои кисти, на многострадальную спину собаки. — Стой тамъ, гдѣ стоишь, и не двигайся! Такъ! теперь можешь идти!

— Что же мнѣ теперь дѣлать? — спрашиваетъ Белинда и голосъ ея такъ же вялъ, какъ и ея походка.

— Ну? — кричитъ миссисъ Чорчиль тономъ радостнаго ожиданія, довольная, что можетъ отложить свой туалетъ, снова сѣсть въ кресло и ждать, чтобы ее занимали.

— Ну? — повторяетъ безучастно Белинда.

Она подошла къ огню и стоитъ теперь у камина.

— Тебя не стоитъ посылать въ гости, — говоритъ миссисъ Чорчиль разочарованная и раздосадованная, — ты никогда не сообщишь ничего новаго и интереснаго, а потому право могла бы сидѣть дома.

Года два тому назадъ Белинда шутливо согласилась бы, что она не наблюдательна, и что постарается на будущее время исправиться. Теперь же она отвѣчаетъ съ угрюмымъ лицомъ:

— Что же такое я могу сообщить вамъ? что можно сообщить о такого рода собраніи? Была толпа женщинъ, и было жарко и душно, вотъ и все.

— Мужчинъ не было, конечно? — спрашиваетъ Сара изъ отдаленнаго угла, куда она забралась съ злополучнымъ Дженомъ, чтобы докончить его туалетъ безъ помѣхи. — Какъ я рада, что не поѣхала!

Белинда улыбается. Когда она улыбается, то невыразимая безжизненность ея лица выступаетъ еще рельефнѣе.

— Было двое или трое мужчинъ.

— Обычный сбродъ, должно быть, который встрѣчаешь въ литературныхъ салонахъ второй руки, — презрительно возражаетъ Сара; — неопрятные поэтики и растрепанные позитивисты?

Белинда продолжаетъ улыбаться безъ веселости, но не безъ ироніи.

— Тамъ былъ одинъ мужчина, котораго ты когда-то не считала недостойнымъ своего особеннаго вниманія.

— Кто такой? — спрашиваетъ Сара, навостривъ уши съ внезапнымъ интересомъ. — Вотъ никакъ бы не думала, что ты встрѣтишь тамъ кого-нибудь изъ моихъ знакомыхъ.

— Угадай кого!

— Je vous le donne en trois; je vous le donne en dix; je vons le donne en mille! — говоритъ миссисъ Чорчиль, досада которой проходитъ какъ только развязался языкъ у ея внучки. — Ужъ не встрѣтила ли ты синьора Валетту, учителя пѣнія, который въ половинѣ урока становился обыкновенно на колѣни.

— Нѣтъ.!

— Знаю! это тотъ нѣмецъ, который писалъ: «ich liebe dich!» на заглавномъ листѣ грамматики!!

— Нѣтъ, не онъ!

Сара остановилась и наморщила брови, вызывая въ памяти фалангу своихъ поклонниковъ.

— Всѣ были наиболѣе причастными къ литературѣ людьми, какихъ я только знавала, — съ сомнѣніемъ замѣчаетъ она, — кромѣ…-- и вдругъ лицо ея оживаетъ и вспыхиваетъ — кромѣ… неужели ты встрѣтила… профессора Форта.

— Да, я встрѣтила профессора Форта.

— Воображаю, какъ тебѣ было неловко, — вскрикиваетъ миссисъ Чорчиль, заинтересованная въ свою очередь; — и онъ, конечно, не настолько свѣтскій человѣкъ, чтобы выручить изъ такого затруднительнаго положенія.

Въ волненіи Сара нечаянно выпустила Джена, который немедленно направляется въ огню съ недоконченнымъ туалетомъ, причемъ одна половина его мордочки бѣлая, между тѣмъ, какъ другая раскрашена очень пестро — обстоятельство, которое, однако, безсильно нарушить его стоическое спокойствіе, не смотря даже на гнѣвное и негодующее удивленіе остальныхъ двухъ собакъ.

— Говорилъ онъ съ тобой? — говорила ты съ нимъ? — кричитъ Сара, въ сильномъ возбужденіи подбѣгая въ камину.

— Я разговаривала съ нимъ добрыхъ полчаса.

— Словомъ, онъ держалъ себя какъ ни въ чемъ не бывало, — замѣчаетъ миссисъ Чорчиль. — Ну, что-жъ, я, признаюсь, не ожидала отъ него столько такта.

— Говорилъ онъ обо мнѣ? спрашивалъ про меня? — освѣдомляется Сара съ любопытствомъ.

— Онъ освѣдомился о бабушкѣ; а потомъ спросилъ и про тебя.

— Надѣюсь, что онъ спросилъ обо мнѣ не сразу только; потому, что не могъ справиться съ своимъ голосомъ? — кричитъ она, смѣясь. — Неужели его голосъ не дрожалъ при этомъ. Надѣюсь, что онъ дрожалъ.

— Нисколько.

— Ты разговаривала съ нимъ съ полчаса? о чемъ же вы говорили?

— Мы говорили о стихотвореніяхъ Броунинга.

— О стихотвореніяхъ Броунинга? — повторяетъ Сара пренебрежительно. — Воображаю, какъ тебѣ было скучно! я думала что ты будешь съ нимъ говорить обо мнѣ.

— Скучно? — повторяетъ Белинда съ горькимъ оживленіемъ. — Напротивъ того, я была этому очень рада. Мнѣ нисколько не хотѣлось говорить про тебя, бабушку или про себя. Мы только и дѣлаемъ, что разговариваемъ про тебя и меня и про бабушку. Очень было пріятно перейти отъ людей къ отвлеченнымъ предметамъ.

— Сознаюсь, что Броунингъ превышаетъ мое разумѣніе, — презрительно вставляетъ свое слово миссисъ Чорчиль. — Я тоже очень люблю стихи, но только такіе, которые понятны.

— Но неужели вы все время говорили только о Броунингѣ? — спрашиваетъ Сара, недовѣрчиво поднимая брови. — Не можетъ же быть, чтобы только о Броунингѣ?

— Все время, — отвѣчаетъ Белинда, непріятно подсмѣиваясь. — А затѣмъ онъ читалъ вслухъ; его попросили читать.

— А вы всѣ сидѣли вокругъ него и восхищались! — восклицаетъ Сара, снова заливаясь смѣхомъ. — То же самое было и въ томъ домѣ, гдѣ я съ нимъ встрѣтилась въ первый разъ. Хочешь вѣрь, хочешь нѣтъ, но я тоже сидѣла и восхищалась!

— Они очень ахали и восторгались! — отвѣчаетъ Белинда, и ея губы кривятся при этомъ воспоминаніи.

— А что онъ читалъ? Читалъ онъ что-нибудь интересное? Но разумѣется этого не могло быть.

— Онъ читалъ «Похороны Грамматика».

— «Похороны Грамматика!» — повторяетъ миссисъ Чорчиль, пожимая плечами. — Какое удивительное названіе для поэмы!

— Похороны Грамматика! — откликается Сара точно эхо, но съ инымъ выраженіемъ въ голосѣ, чѣмъ ея бабушка. — Да эту самую поэму онъ читалъ, когда я въ первый разъ съ нимъ встрѣтилась. Я ничего не поняла, но притворилась, что нахожу ее прекрасной. Белинда, берегись! а не то нашей семьѣ придется вторично пожалѣть о томъ, что этого Грамматика вообще схоронили!

— Какая курьезная встрѣча! — замѣчаетъ миссисъ Чорчиль съ веселымъ смѣхомъ. — Я думаю, какъ это напомнило тебѣ Дрезденъ.

Белинда вздрагиваетъ. Очень нужно ей напоминать Дрезденъ. А между тѣмъ, она сама удивилась той живости, съ какой видъ и присутствіе живого второстепеннаго лица въ ея маленькой драмѣ обновили прошлое въ ея памяти. Неужели же она начинаетъ забывать? о! еслибы это было такъ!

— Что его мать все еще жива? — спрашиваетъ Сара, поспѣшно стараясь отвести разговоръ отъ того направленія, какое ему расположена, повидимому, придать бабушка. — Надѣюсь, что ты не отстала отъ него въ вѣжливости и догадалась, послѣ того какъ онъ спросилъ про бабушку, спросить про его мать?

— Нѣтъ; я думала, что она умерла. Но кажется, что она жива. Онъ упоминалъ о ней; онъ, между прочимъ, сказалъ: «моя матушка».

— Ну такъ, конечно, она жива, — рѣшаетъ Сара, — въ противномъ случаѣ онъ сказалъ бы: «моя бѣдная матушка!» Бабушка, когда вы умрете, я всегда буду говорить про васъ: «моя бѣдная бабушка».

— Неужели! — рѣзко возражаетъ миссисъ Чорчиль. — Ну такъ позволь мнѣ тебѣ сказать, что я намѣрена еще нескоро доставить тебѣ случай говорить это.

— Не говорилъ онъ, что собирается къ намъ? — спрашиваетъ Сара съ интересомъ.

— Ни слова.

— Но можно было вывести изъ его словъ, что онъ придетъ.

— Нѣтъ.

— А какъ ты думаешь, придетъ онъ?

— Разумѣется, нѣтъ; онъ завтра уѣзжаетъ обратно въ Оксфордъ. Я бы желала сама уѣхать завтра въ Оксфордъ. Я бы желала, чтобы мы жили въ Оксфордѣ.

— Чтобы быть поближе къ нему, — смѣется Сара.

Сестра ее тоже смѣется, но не весело.

— Не совсѣмъ такъ; но судя потому, что онъ говорить, что всѣ говорятъ, тамъ должно быть такое сильное умственное оживленіе.

— Праведное небо! — кричитъ Сара скандализированная, — что съ тобой сдѣлалось? ты начинаешь говорить въ его тонѣ. Вотъ такія вещи онъ мнѣ всегда говорилъ и ожидалъ, что я буду ему сочувствовать.

— Я, можетъ быть, не такъ выразилась, — отвѣчаетъ Белинда, слегка конфузясь, — но я бы все кажется дала, чтобы перемѣнить наше скучное, однообразное существованіе на что-нибудь другое.

— Мнѣ нравится наше однообразное существованіе, — отвѣчаетъ Сара довольнымъ тономъ, — кстати, ты напомнила мнѣ… Дженъ, гдѣ ты? Дженъ, какъ ты смѣешь? какъ можешь ты быть такимъ неделикатнымъ и показываться на глаза Пончу и Слютти полуодѣтымъ. Иди сюда сію минуту.

Но Дженъ, хотя и махаетъ лѣниво своимъ обезображеннымъ хвостомъ, однако не двигается съ мѣста и продолжаетъ грѣться у камина.

— Быть можетъ, однообразіе и хорошо для того, кому оно нравится, — замѣчаетъ Белинда, недовольно, — но пріятно было бы время отъ времени мѣнять свои впечатлѣнія. Мнѣ кажется, еще никогда въ жизни не было такъ скучно, какъ сегодня.

II.

Она повторила себѣ то же самое въ уединеніи своей спальни, въ томъ уединеніи, въ которомъ наименѣе правдивый говоритъ правду. Она повторила это себѣ и на слѣдующее утро. Возможно ли, чтобы для нея открылся новый интересъ къ жизни? Вѣдь другіе, профессоръ Фортъ, напримѣръ, жили и живутъ умомъ и повидимому очень довольны и счастливы. Почему не жить и ей также? Сердце у ней окаменѣло, и что же теперь можетъ помѣшать ей жить умомъ?

— Миссисъ, — докладываетъ Томми, появляясь въ дверяхъ маленькой пріемной, интимной комнаты, окнами во дворъ, куда всѣ три лэди забрались по особому случаю, — пришелъ джентльменъ отъ Гиггинса и Роусона и дожидается въ передней.

Это уже другой Томми; прежній успѣлъ за это время вырости и окончательно развратиться, а потому и былъ удаленъ. Новый Томми, крошечный мальчикъ съ лицомъ херувима, оставляетъ желать многаго по части знанія имъ своего дѣла.

— Джентльменъ отъ Гиггинса и Роусона! — съ негодованіемъ повторяетъ миссисъ Чорчиль; — у Гиггинса и Роусона нѣтъ джентльменовъ, это холщевой магазинъ! Спроси, что ему нужно.

Херувимъ удаляется съ трепетомъ, и вниманіе его госпожи, отвлеченное его появленіемъ, обращается снова къ тому предмету, который вызвалъ ее сюда вмѣстѣ съ своими внучками. Это — мытье собакъ, занятіе, періодически выполняемое Сарой.

Дженъ уже вымытъ; онъ большая выскочка и всюду лѣзетъ впередъ. Бѣлѣе снѣгу, очищенный отъ индиго и охры, онъ больше не смѣшенъ, и очень красиво и величественно возлежитъ на коврѣ. Теперь очередь злополучной Слютти, погруженной въ ванну съ намыленной жирной спиной, которую изо всей мочи скребетъ сильная, бѣлая ручка Сары.

Пончъ сидитъ поодаль въ подавленномъ состояніи духа, такъ какъ знаетъ, что та же участь предстоитъ и ему, но пытается увѣрить себя, что можетъ избѣжать ее, если будетъ держаться въ сторонѣ и не отвѣчать на обращаемые къ нему вопросы.

Белинда сидитъ тутъ же, по временамъ помогая Сарѣ справляться съ Слютти, когда послѣдняя начинаетъ особенно барахтаться; время отъ времени она переворачиваетъ страницы стихотвореній Броунинга, которыя лежатъ открытыя у нея на колѣняхъ, и за которыя она принялась, выполняя свою программу: жить отнынѣ исключительно умомъ.

Томми снова появляется.

— Миссисъ, извините, пришла леди съ тамбуриномъ.

— Лэди съ тамбуриномъ? — повторяетъ миссисъ Чорчиль съ ужасомъ въ голосѣ. — Что ты хочешь этимъ сказать, Томми? Лэди не ходятъ съ тамбуриномъ по улицѣ! Ты хочешь сказать должно быть женщина съ тамбуриномъ? Прогони ее.

Вторично Томми удаляется сконфуженный, но не надолго. Послѣ краткаго отсутствія онъ возвращается.

— Извините, какой-то человѣкъ желаетъ васъ видѣть и дожидается въ передней.

— Человѣкъ! — соображаетъ миссисъ Чорчиль. — Ну вотъ такъ-то лучше; какой-нибудь прикащикъ должно быть! Сказалъ онъ изъ какого магазина?

— Извините, миссисъ, я не думаю, чтобы это былъ джентльменъ изъ… я не думаю, чтобы онъ пришелъ изъ магазина. Онъ сказалъ, что его фамилія Фортъ и велѣлъ мнѣ передать вамъ эту карточку, — поясняетъ Томми, подавая карточку миссисъ Чорчиль.

Посмотрѣвъ на карточку, миссисъ Чорчиль вскакиваетъ съ мѣста, съ легкимъ возгласомъ.

— Праведное небо! — восклицаетъ она въ смущеніи, — это профессоръ Фортъ. Съ какой стати Томми ты его называешь человѣкомъ и держишь въ передней? Проси его немедленно въ гостиную.

— Извините, — оправдывается стыдливымъ голосомъ Томми, — вы не приказывали мнѣ называть ихъ джентльменами.

— Пришелъ-таки! — кричитъ Сара торжествующимъ тономъ, выглядывая съ сіяющимъ лицомъ изъ-за мыльной пѣны. — Какъ вы думаете пріятно ему будетъ видѣть, какъ я мою собакъ?

— Не могу представить себѣ, съ какой стати онъ явился, — говоритъ миссисъ Чорчиль, раздосадованнымъ тономъ. — У этого народа нѣтъ никакого такта. Я никогда не знала, о чемъ съ нимъ говорить. Прошу тебя, Сара, не вздумай опять водить его за носъ! Тебѣ, быть можетъ, это и весело, но намъ съ Белиндой онъ положительно помѣшаетъ.

— Мнѣ онъ не помѣшаетъ! — возражаетъ Белинда, холодно; — я довольна, что онъ пришелъ. Мнѣ надо съ нимъ поговорить! Я не думаю, чтобы онъ пришелъ для Сары. Онъ пришелъ для меня.

Она говоритъ это холоднымъ, положительнымъ, равнодушнымъ тономъ. Такъ же холодно, равнодушно и спокойно поднимается она по лѣстницѣ и входитъ въ гостиную, напутствуемая порученіемъ сестры:

— Скажи ему, что я сейчасъ приду, но что для меня долгъ важнѣе даже любви, а потому я должна сначала докончить мытье Слютти.

М-ръ Фортъ глядитъ на дверь въ тотъ моментъ, какъ входитъ Белинда, и невыразимое чувство облегченія выражается на его лицѣ, когда онъ видитъ, что она одна.

— Я взялъ смѣлость явиться къ вамъ, — начинаетъ онъ, но она перебиваетъ его:

— Я рада васъ видѣть, — сказала она, глядя ему прямо въ глаза съ холодной искренностью. Я желала переговорить съ вами. Садитесь пожалуйста.

И однако, теперь, когда она можетъ удовлетворить своему желанію, она, повидимому, не знаетъ что сказать.

Согласно своимъ зябкимъ привычкамъ, Фортъ усѣлся у камина, напротивъ окна, а она садится по другую сторону. Въ то время, какъ она глядитъ ему въ лицо, цѣлый вихрь мучительныхъ воспоминаній налетаетъ на ея бѣдную душу. Среди шума и суматохи прошлаго вечера память въ ней работала далеко не такъ живо. Она подумала, что можетъ безъ боли увидѣться съ нимъ, лишь съ тѣмъ застывшимъ равнодушіемъ, съ какимъ она теперь взираетъ на все и всѣхъ. И вотъ теперь оказывается, что въ каждой морщинѣ, проведенной размышленіемъ надъ его глазами, въ каждой недовольной складкѣ, сложившейся вокругъ его рта, гнѣздится демонъ воспоминанія.

Маленькая, зимняя, омраченная густымъ туманомъ лондонская гостиная уступила мѣсто солнечному дрезденскому салону.

Въ ушахъ снова раздаются ѣдкія насмѣшки Сары надъ ея поклонникомъ и смѣхъ Райверса, сопровождающій ихъ. Сотня незначительныхъ замѣчаній Райверса касательно слабостей послѣдняго, его манеры вѣчно кутаться, его скупости, его пищеваренія, замѣчанія, казавшіяся пустыми и веселыми тогда, когда они произносились, и представляющіяся теперь торжественными и зловѣщими, снова хлынули въ ея голову. О! неужели же сердце ея не можетъ обратиться въ камень! Нѣтъ, оно должно стать камнемъ, должно! и станетъ!

Молчаніе ея длится долѣе, чѣмъ она это сознаетъ, и нѣкоторая обида звучитъ въ тонѣ ея посѣтителя, когда онъ произноситъ:

— Надѣюсь, что я не помѣшалъ вамъ своимъ визитомъ?

— Нисколько! нисколько! — поспѣшно отвѣчаетъ она; но спокойствіе, съ какимъ она вошла въ комнату и поздоровалась съ нимъ, покинуло ее. Лихорадочный румянецъ горитъ на ея щекахъ и торопливость слышна въ ея рѣчахъ.

— Какъ уже я говорила вамъ, я рада васъ видѣть. Я желаю поговорить съ вами. Отчего вы не уѣхали обратно въ Оксфордъ?

— Я уѣду съ пятичасовымъ поѣздомъ, — отвѣчаетъ онъ, — и думаю, что не могу лучше воспользоваться остающимся временемъ, какъ…

— Да, да, понимаю, — кричитъ она, рѣзко перебивая его любезности. — Я хотѣла спросить у васъ, я хочу, чтобы вы мнѣ сказали, я думаю, что вы самый компетентный въ этомъ судья, вполнѣ ли возможно для человѣка жить исключительно однимъ умомъ?

Онъ съ сомнѣніемъ глядитъ на нее. Такой вопросъ въ устахъ особы, принадлежащей къ фамиліи Чорчиль! Урокъ, данный ему Сарой, сдѣлалъ его очень недовѣрчивымъ.

— Я хочу сказать, — говоритъ она, нервно вертя японскимъ вѣеромъ, который она взяла въ руки, чтобы защитить лицо отъ огня, — лицо, которое горитъ, но не отъ каминнаго жара, — я хочу сказать, — продолжаетъ она нѣсколько задыхаясь, — дѣйствительно ли вы думаете, что самая пріятная жизнь, самая удовлетворительная во всякомъ случаѣ… жизнь, всего менѣе подверженная разочарованіямъ… это та, которая построена на… на книгахъ знаете… на умственныхъ интересахъ?

— Вамъ извѣстно, — отвѣчаетъ онъ сухо, — что направленіе всего моего преподаванія клонится къ тому, чтобы доказать, что стремленіе къ знанію _/есть единственное, которое дѣйствительно, безусловно вознаграждаетъ затраченныя усилія.

— Вы такъ думаете? — возражаетъ она, задыхаясь и торопливо наклоняясь впередъ, устремляя свои большіе, тоскующіе глаза на него. — Вы думаете, что этого, что это можетъ удовлетворить человѣка, что кромѣ этого ничего не умно!

Въ тонѣ, какимъ она произноситъ эту послѣднюю фразу, звучить невыразимая и страстная печаль. О, еслибы онъ могъ дать въ ей замѣну счастія, съ какимъ восторгомъ она упала бы къ его ногамъ и благословила его.

— Такъ какъ знанію нѣтъ предѣловъ, — начинаетъ онъ, но она снова перебиваетъ его.

— Нѣтъ, нѣтъ, конечно нѣтъ! Я понимаю! но какъ пріобрѣсти знанія, вотъ вопросъ! я думала… я полагала… я надѣялась…. что можетъ быть вы поможете мнѣ въ этомъ… согласитесь руководить мною!

Снова онъ подозрительно взглядываетъ на нее. Вѣдь съ этимъ самымъ требованіемъ лживая Сара начала свой походъ на него? Не такого же ли разбора эта жажда знанія и не потухнетъ ли такъ же быстро и легко?

— Разумѣется, — торопится она, перетолковывая смыслъ его колебанія, — я не могу ожидать, чтобы вы тратили на меня много времени, но я думала, что… что, быть можетъ, вы согласитесь только направить меня… одолжите мнѣ время отъ времени какую-нибудь книгу.

— Я не имѣю привычки ссужать книгами, — отвѣчаетъ онъ все еще подозрительно, — но былъ бы счастливъ сдѣлать исключеніе въ вашу пользу, еслибы могъ повѣрить, что ваше желаніе образовать себя искреннее.

— Искреннее, — кричитъ она съ негодованіемъ и удивленіемъ. — Но почему же оно будетъ неискреннее, какой мотивъ можетъ у меня быть для притворства.

Нѣкоторое смущеніе пополамъ съ досадой выражается на его лицѣ.

— Вы не забыли, конечно, — говоритъ онъ, — что когда-то и ваша сестра притворялась, что интересуется литературой…

Онъ внезапно умолкаетъ, такъ какъ особа, которой его слова касаются, входитъ въ комнату подъ прикрытіемъ бабушки и цѣлой своры чистенькихъ собакъ.

— Какъ поживаете? — кричитъ она, подавая ему руку съ такой веселой добродушной улыбкой, точно они разстались только наканунѣ и величайшими друзьями. Воспоминаніе о непріятномъ объясненіи, сопровождавшее ихъ послѣднее свиданіе, повидимому, не смущаетъ ее ни мало. Нѣтъ сомнѣнія также и въ томъ, что она приписываетъ себѣ всю честь настоящаго визита.

Но такому заключенію отнюдь не соотвѣтствуетъ поспѣшность, съ какой ея эксъ-поклонникъ берется за шляпу, бормоча что-то про поѣздъ, на которой боится опоздать.

— А что же книги? — говоритъ Белинда съ смущеніемъ и колебаніемъ, когда доходитъ очередь до нея проститься съ никъ. — Вы не забудете, что обѣщали мнѣ книгъ.

Ей кажется, что онъ какъ будто уноситъ съ собой ея новую, слабую лихорадочную надежду, и она не въ силахъ упустить ее безъ всякой борьбы.

— Я подумаю объ этомъ, — поспѣшно отвѣчаетъ онъ, бросая подозрительный взглядъ на Сару, — я… я увѣдомлю васъ.

— Что эта за исторія съ книгами? — спрашиваетъ Сара любопытно, какъ скоро дверь за нимъ затворилась. Развѣ онъ собирается ссужать тебя книгами? Старый дуракъ. Вѣдь и мое юное сердце онъ соблазнилъ когда-то посредствомъ книгъ! Я думаю, что онъ собирается послѣдовать примѣру Іакова: не получивъ Рахили, онъ пытается заполучить Лію? Ну, Лія, что ты на это скажешь

— Что у него за манера ёрзать на стулѣ! — говоритъ миссисъ Чорчиль съ досадой, направляясь въ стулу, на которою передъ тѣмъ сидѣлъ гость, чтобы поправить на немъ чехолъ. — Эти свободные чехлы никуда не годятся. Ну я надѣюсь покрайней мѣрѣ, что онъ не скоро повторитъ свой визитъ… Одно несомнѣнно: что никто изъ насъ не выражалъ желанія поскорѣе увидѣть его снова.

— Если я и не выражала этого, то думала, — отвѣчаетъ Белинда раздражительно. — Я желаю снова увидѣть его.

Въ отвѣтъ на это миссисъ Чорчиль только пожимаетъ плечами. Она и Сара усвоили себѣ въ послѣднее время эту манеру въ отвѣтъ на взрывы досады у Белинды, — взрывы, часто повторяющіеся и по поводу всякихъ пустяковъ, такъ какъ нѣкогда мягкій и кроткій характеръ Белинды сталъ совершенно неузнаваемъ.

— Какъ онъ курьезно дуренъ собой — кричитъ Сара, я не могу безъ смѣха глядѣть на него. Онъ напоминаетъ мнѣ то, какъ Чарльзъ Ламбъ описываетъ миссисъ Конради: — «всякій, кто хоть разъ видѣлъ миссисъ Конради, объявлялъ, что это самая некрасивая женщина, какую только ему случалось встрѣчать въ жизни. Минута, когда вы увидите ее, становится эпохой въ вашей жизни».

Миссисъ Чорчиль лѣниво смѣется.

— Какая у тебя память дитя мое.

— Я помню и дальше, — заявляетъ Сара, поощренная похвалой: «Никто не скажетъ, чтобы ее можно было забыть, разъ увидѣвши. Никто и никогда не извинялся передъ ней въ томъ, что встрѣтивъ ее на улицѣ, не узналъ. Никто бы не повѣрилъ такому заявленію».

— Ты всегда была къ нему несправедлива, — строго замѣчаетъ Белинда, — въ немъ есть одна сторона, умственная его сторона, которую ты совершенно неспособна оцѣнить!

— Совершенно! — соглашается миролюбиво ея сестра, — да и ты также надѣюсь!

— Я по крайней мѣрѣ знаю, что она у него есть! — сердито кричитъ Белинда, безпокойно забѣгавъ по комнатѣ, — манера, которую она усвоила въ послѣдній годъ и которая довольно непріятна для ея сожительницъ. — Я признаю ее, я допускаю ее, я бы желала подражать ей, если бы могла.

— Съ какихъ это поръ? — сухо вопрошаетъ Сара.

Въ ея повидимому невинномъ вопросѣ есть что-то такое, что больно задѣваетъ разстроенные нервы Белинды.

— Тяжело видѣть, — что надъ человѣкомъ смѣются и стараются нарядить его въ шутовскій колпакъ, когда онъ употребляетъ всѣ усилія для самоусовершенствованія! Стоитъ ли стараться при такихъ условіяхъ. Стоитъ ли бороться…

Она заливается слезами и убѣгаетъ изъ комнаты.

— Ея характеръ становится невозможнымъ! — восклицаетъ миссисъ Чорчиль, поднимая къ небу свои хорошенькія, старушечьи, бѣлыя ручки.

Но Сара замѣчаетъ на это: — Бѣдняжка! — и цѣлуетъ собачекъ.

III.

Годъ прошелъ. Каждый день сумерки отвоевываютъ лишнюю частицу у свѣта. Но Лондонъ веселъ и оживленъ, въ немъ замѣтно даже болѣе оживленія, больше общественнаго возбужденія, чѣмъ даже въ обычный іюльскій сезонъ. Двѣ или три хорошихъ піэсы даются въ театрѣ, и окна магазиновъ завалены мѣховыми вещами. Чорчили осаждены приглашеніями на обѣды и на танцовальные вечера.

Вотъ и первая половина декабря мѣсяца. Желаніе миссисъ Чорчиль, чтобы визитъ профессора Форта болѣе не повторялся, подверглось общей участи всѣхъ желаній: оно не исполнилось. Фортъ сталъ бывать у нихъ и бывалъ такъ часто, что даже собаки перестали на него лаять, хотя не дошли еще до такого лицемѣрія, чтобы махать хвостомъ при его появленіи. Да по-правдѣ сказать онъ ничего не дѣлалъ для того, чтобы заслужить ихъ расположеніе. Однако даже тупоумный Томми понялъ, что долженъ приглашать его не въ гостиную, но въ маленькую пріемную, изъ которой насильственно удалены всѣ банки съ красками Сары и вообще весь тотъ мусоръ, который она обожаетъ. Вмѣсто того въ пріемной появились перья, чернильница и лексиконы и она перекрещена въ кабинетъ. Страсть Белинды къ ученью проявляется съ такимъ неудержимымъ жаромъ, что наблюдательный человѣкъ былъ бы склоненъ сомнѣваться въ ея прочности и постоянствѣ.

Она изучаетъ латинскій синтаксисъ; она учится греческому языку; она проходитъ университетскій курсъ исторіи и немногія свободныя минуты свои посвящаетъ алгебрѣ. Рѣдко-рѣдко проводитъ вечеръ съ своей семьей. По большей части она остается наверху, пишетъ латинскія упражненія, учитъ неправильные греческіе глаголы и трудится, трудится до поздней ночи. Ей хотѣлось бы заниматься безъ перерыва и забить всѣ уголки и щелки въ мозгу, гдѣ еще можетъ гнѣздиться воспоминаніе.

Но достигла ли она своей цѣли? помогаетъ ли лекарство? Вотъ вопросъ, который она не смѣетъ задавать себѣ. Порою онъ самъ напрашивается на языкъ въ безсонныя ночи. Порою перо падаетъ изъ ея окоченѣлыхъ пальцевъ, а утомленный мозгъ измѣняетъ надъ трудной страницей, и она стонетъ про себя:

— О! напрасно все это! напрасно! Развѣ жизнь стала слаще съ тѣхъ поръ, какъ она учится? Развѣ ученье помогаетъ ей сдерживать страшную раздражительность, отъ которой страдаютъ всѣ окружающіе? Развѣ оно разсѣяло ея угрюмое настроеніе, которымъ она отравляетъ жизнь своему небольшому кружку? На всѣ эти вопросы она по совѣсти не можетъ отвѣтить утвердительно.

Но быть можетъ не наступило еще время для того, чтобы лекарство подѣйствовало. Вѣроятно, дѣйствіе его медленное, но за то прочное. Ей слѣдуетъ упорствовать; было бы безуміемъ не упорствовать. Она сжимаетъ руками свои утомленные, сильно бьющіеся виски и снова берется за перо.

Часы бьютъ два, а она все еще пишетъ. Теперь не ночь, а день. Миссисъ Чорчиль и Сара, закутанныя въ мѣха, въ хорошенькихъ, теплыхъ шляпкахъ и съ веселыми лицами сѣли въ наемную карету, чтобы ѣхать въ машины за покупками и съ визитами.

Белинда осталась въ маленькой, пасмурной пріемной съ своими учебниками. Она сегодня еще не выходила на свѣжій воздухъ, — свѣжій, хотя наполненный дымомъ и копотью. Она просидѣла одна весь день, за исключеніемъ тѣхъ десяти минутъ, юторыя не охотно пожертвовала на кофе и завтракъ.

Она была все утро одна, но теперь больше не одна. Профессоръ Фортъ пришелъ раздѣлить съ ней ея уединеніе. Она встрѣтила его жалобой.

— Я ждала васъ вчера.

— Меня задержалъ митингъ въ коллегіи и еще другія обяательства, — отвѣчалъ онъ. — Надѣюсь, — прибавилъ онъ церемонно, — что моя невольная неаккуратность не помѣшала вамъ.

— Нѣтъ, помѣшала, — рѣзко отвѣчаетъ она. — Мнѣ васъ было очень нужно. Я совсѣмъ была сбита съ толку вотъ этимъ мѣстомъ, — заявляетъ она, кладя руку на школьное изданіе «Комментарій Цезаря». Я ломала надъ нимъ голову до тѣхъ поръ, нова она у меня не пошла кругомъ.

И говоря это, раскрываетъ книгу и оба склоняются надъ ея страницами; его старое, безцвѣтное, морщинистое лицо съ облысѣвшимъ лбомъ, и ея свѣжее, молодое, обрамленное густыми каштановыми волосами.

Затрудненіе устранено, и она снова опрокидывается на спинку стула.

— Нѣтъ никакой надежды на успѣхъ, — мрачно говоритъ она, когда наши уроки идутъ такъ неправильно. Какъ было бы хорошо, если бы мы жили въ Оксфордѣ! какъ бы я желала, чтобы мы жили въ Оксфордѣ.

Она сидитъ рядомъ съ нимъ, но не глядитъ на него, выскакивая это желаніе. Она, повидимому, говоритъ его въ пустое пространство.

Онъ подозрительно глядитъ на Белинду, на ея прелестный, молодой профиль, недовольный ротъ, тонкій, дерзкій, вздернутый носикъ и тоскливые, мрачные глаза. Онъ почти пересталъ подозрѣвать ее въ послѣднее время, но ея послѣдняя фраза снова будить въ немъ сомнѣнія. Вѣдь и Сара такъ ревностно заявляла о своемъ желаніи жить въ университетскомъ городѣ!

— Тогда было бы гораздо легче заниматься, — жалобно продолжаетъ она, не подозрѣвая объ его сомнѣніяхъ. —Если бы что-нибудь меня затрудняло, я бы могла прямо обратиться къ вамъ. Я бы желала лучше жить въ Оксфордѣ, чѣмъ здѣсь.

Онъ все еще изподтишка наблюдаетъ за ней и не отвѣчаетъ.

— Должно быть тамъ хорошая жизнь! — продолжаетъ она съ тѣмъ же безпокойнымъ желаніемъ, какое овладѣваетъ больнымъ, мечтающимъ о какой-нибудь странной и необыкновенной яствѣ. Эта жизнь полна умственныхъ интересовъ, она должна поглощать, отвлекать человѣка отъ него самого!

Говоря это, она закидываетъ обѣ руки за голову и мечтательно глядитъ въ потолокъ. Онъ отводить отъ нея глаза. Быть можетъ, онъ доволенъ результатомъ своихъ наблюденій. Онъ теперь смотритъ въ открытую передъ нимъ латинскую книгу, а въ рукахъ вертитъ разрѣзательный ножъ, и необычное выраженіе появляется на его тонкихъ губахъ.

— Если вы искренни въ своемъ желаніи учиться…-- начинаетъ онъ медленно; но она съ жаромъ перебиваетъ его:

— Искренно! — повторяетъ она съ сердцемъ, — не могу понять, почему вы предпосылаете всѣмъ своимъ замѣчаніямъ сомнѣніе въ моей искренности! Какая мнѣ корысть быть не искренней.

Она прямо и гнѣвно глядитъ на него, и взгляды ихъ скрещиваются; его старые, тусклые, осторожные глаза и ея молодые несчастные, сверкающіе, встрѣчаются.

— Если моя фраза оскорбила васъ, я измѣню ее, — отвѣчаетъ онъ сухо. — Такъ какъ вы искренни въ своемъ желаніи уч….

Но ему не даютъ договорить слова. Раздается звонокъ у входной двери.

— Къ вамъ гости, — говоритъ онъ недовольнымъ тономъ: — Намъ помѣшаютъ.

— Нѣтъ, не помѣшаютъ, — отвѣчаетъ она, качая головой. — Томми знаетъ, что когда вы здѣсь, то меня нѣтъ дома ни для кого.

Эти слова могли бы быть истолкованы въ лестномъ для него смыслѣ, если бы не были произнесены такимъ равнодушнымъ и дѣловымъ тономъ; и онъ былъ бы величайшимъ фатомъ, если бы нашелъ ихъ для себя лестными.

— Пожалуйста продолжайте, — слабо улыбается она. — Такъ какъ я искренна въ своемъ желаніи… въ какомъ именно?

Но онъ очевидно потерялъ нить своихъ мыслей.

— Должно быть вашъ слуга не понялъ вашихъ приказаній, — говоритъ онъ съ раздосадованнымъ взглядомъ. — Онъ кого-то впустилъ.

Оба прислушиваются, и Белинда мѣняется въ лицѣ.

— Если бы мы были въ Дрезденѣ, — говоритъ она вполголоса и съ волненіемъ, — и если бы я не знала, что это невозможно, то я бы сказала, что это голосъ…

Дверь раскрывается настежъ.

— Вотъ и я! — кричитъ миссъ Уатсонъ, врываясь въ комнату все въ томъ же повидимому клѣтчатомъ, бѣломъ съ чернымъ платьѣ и съ сѣдоватой гривой волосъ на лбу и съ тѣмъ же багрово-краснымъ лицомъ, которое, впрочемъ, какъ будто еще постарѣло и подурнѣло.,

Ее не то, что вводитъ, но безпомощно сопровождаетъ злополучный Томми, тщетно протестуя своимъ дѣтскимъ голоскомъ противъ поведенія своего врага, подобно тому, какъ это такъ часто приходилось дѣлать его предшественнику.

— Я угадала по виду Томми, что вы дома! — весело кричатъ она: — кстати, это уже другой Томми! куда вы дѣвали прежняго? Я не хотѣла дать ему своей карточки. Я сказала ему: — нѣтъ я сдѣлаю имъ сюрпризъ!

И ей это удалось. И м-ръ Фортъ, и его ученица, вскочили съ мѣста и стоятъ передъ посѣтительницей, впродолженіе нѣсколькихъ секундъ, ни слова не говоря отъ недовольнаго удивленія.

— И м-ръ Фортъ здѣсь! — кричитъ миссъ Уатсонъ, хватая его за руку, которую тотъ неохотно предоставляетъ ей для пожатія, — Да мы точно опять въ Дрезденѣ! Если бы съ вами были Сара и Райверсъ, то можно было бы подумать, что мы снова въ Дрезденѣ.

Никто изъ присутствующихъ этого не замѣчаетъ, но Белинда вздрагиваетъ. Съ той самой минуты, какъ голосъ миссъ Уатсонъ впервые коснулся ея испуганнаго слуха, она знала, что ей придется переносить звукъ имени Райверса. Въ сущности съ тѣхъ поръ прошло всего какихъ-нибудь двѣ минуты, но ей они показались долгими, мучительными часами.

— Какъ у васъ тутъ тѣсно! — покровительственно заявляетъ посѣтительница, оглядываясь кругомъ. Но почему вы тутъ сидите? почему вы не сидите въ гостиной? Развѣ тамъ каминъ не топятся? О! вѣроятно Сара и бабушка въ гостиной! я пойду, навѣдаюсь къ нимъ.

— Ихъ нѣтъ дома.

— Нѣтъ дома! — повторяетъ та, смѣясь: — Сары никогда нѣтъ дома. Я бы желала, чтобы онѣ вернулись домой. Какъ скоро вы ждете ихъ назадъ? мы бы тогда были всѣ въ сборѣ, какъ въ Дрезденѣ, кромѣ Райверса!

Белинда опять вздрагиваетъ, — но стискиваетъ губы. Она должна вынести это. Она должна спокойно выслушивать это имя и даже сама произносить его.

— Какая ужасная исторія случилась съ его отцомъ, неправда ли? — продолжаетъ миссъ Уатсонъ, беззаботно высказывая мысли, навѣянныя именемъ Райверса. Обанкрутился на цѣлый милліонъ и перерѣзалъ себѣ горло. Говорятъ, что онъ оставилъ очень большое семейство… что-то двѣнадцать, или десять, или девять человѣкъ дѣтей? не знаете, сколько ихъ всѣхъ именно? Говорятъ, что они всѣ очутились на иждивеніи прихода. Но я не вѣрю этому; каждый день слышишь про банкротства разныхъ людей и затѣмъ видишь, какъ они разъѣзжаютъ въ собственныхъ каретахъ.

Сердце Белинды мучительно бьется, а руки ея дрожатъ такъ сильно, что она спѣшитъ поскорѣе сжать ихъ, чтобы скрыть эту дрожь. Но она справляется съ собой. Ей представляется случай освѣдомиться о немъ, и если она упуститъ его, то не дождется вторично долгія недѣли, мѣсяцы, можетъ быть годы. Она пользуется этимъ случаемъ и старается равнодушно проивнести его имя.

— А что? развѣ м-ръ Райверсъ разъѣзжаетъ въ собственной каретѣ? — спрашиваетъ она съ принужденной улыбкой.

Усиліе выговорить это имя такъ велико, что ей кажется, будто она говоритъ необыкновенно громко; но такъ какъ слушатели не выказываютъ удивленія, она приходитъ въ заключенію, что это не такъ.

— Не знаю, ѣздитъ ли онъ въ каретѣ, — отвѣчаетъ миссъ Уатсонъ съ своимъ оглушительнымъ, самодовольнымъ смѣхомъ: — но знаю, что бываетъ въ креслахъ въ театрѣ, чего я не могу себѣ позволить, я бываю только въ балконѣ; хотя тамъ ногамъ и тѣсновато, но за то такъ же хорошо видно, какъ и на самыхъ; лучшихъ мѣстахъ.

Белинда наклонилась надъ столомъ и перекладываетъ съ мѣста на мѣсто грамматики, учебники и письменныя принадлежности.

— Вы видѣли его въ театрѣ? — торопливо спрашиваетъ она.

— Да, я видѣла его недавно вечеромъ въ Сенъ-Джемскомъ театрѣ, — отвѣчаетъ миссъ Уатсонъ, любопытно слѣдя за непостижимой дѣятельностью Белинды. Что вы ищете? вы что-нибудь, потеряли? Нѣтъ? Да, въ Сенъ-Джемскомъ театрѣ. Шла піэса «Сквайръ» — вы видѣли ее? она очень хорошо идетъ. Миссисъ Кендаль въ ней лучше всего.

— Нѣтъ, кажется, — отвѣчаетъ безсвязно Белинда. — Я не думаю, я… я не видѣла ее. Вы говорите…

— Что я говорю? (глаза ея продолжаютъ съ слѣдитъ за безцѣльными движеніями Белинды) вы, право, должно быть потеряли, что-то! ахъ, да!.. Я видѣла молодого Райверса въ театрѣ. Онъ былъ въ креслахъ съ какой-то дамой, вѣроятно съ сестрой… Хотя она нисколько на него не похожа (съ многозначительнымъ взглядомъ). Если она находится на иждивеніи прихода, то послѣдній одѣваетъ ее необыкновенно хорошо.

Даже губы у Белинды побѣлѣли. Она сознаетъ это и крѣпко третъ ихъ рукой. Онъ въ Лондонѣ! онъ можетъ ходить въ театръ! онъ способенъ веселиться съ другими женщинами! Она думала про себя, что онъ долженъ былъ не разъ пріѣзжать въ Лондонъ впродолженіе этихъ полутора лѣтъ, но никогда до сихъ поръ этотъ фактъ не представлялся ея уму съ такой жестокой, очевидной несомнѣнностью. Какъ молнія поразилъ ее контрастъ между ихъ вечерами. Ея одинокія бдѣнія, посвящаемыя скучному ученью въ тщетной надеждѣ вытѣснить его изъ своей головы; и его времяпрепровожденіе въ покойномъ креслѣ ярко освѣщеннаго театра въ обществѣ красивой, чужой, но дорогой ему женщины. Красоту и любовь мгновенно присочинило ея больное воображеніе. А что то могла быть его сестра — этого ни на минуту не допускаетъ ея ожесточенная душа.

— Я пыталась поймать его, когда они выходили изъ театра, — продолжаетъ въ повѣствовательномъ тонѣ миссъ Уатсонъ. — Я видѣла, какъ онъ былъ занятъ своей дамой, онъ очень внимательный братъ! — со смѣхомъ дѣлаетъ она ударенія на этомъ послѣджемъ словѣ; — онъ закуталъ ее какъ ребенка! но хотя я изо всѣхъ силъ пробиралась сквозь толпу, но не могла продраться. Такой толпы кажется еще никогда не бывало. Я звала его, и мнѣ показалось сначала, что онъ меня слышалъ, такъ какъ онъ оглянулся и встрѣтился со мной глазами, но должно быть я ошиблась, потому что послѣ этого онъ пошелъ еще скорѣе!

Въ прежнее счастливое время Белинда улыбнулась бы при этихъ словахъ.

Но теперь она не улыбается.

— Видали вы его съ тѣхъ поръ? — спрашиваетъ миссъ Уатсонъ, съ упорнымъ любопытствомъ глядя ей въ лицо; — неужели это у васъ ни разу не былъ? Я непремѣнно скажу ему, что это очень невѣжливо съ его стороны. Въ первый же разъ, какъ я его увижу, я пришлю его къ вамъ.

— Пожалуйста не надо, — говоритъ Белинда рѣзко, вытягивая руку впередъ и блѣднѣя, какъ смерть. — То-есть я хочу сказать, — поправляется она, стараясь овладѣть собой въ виду удвоеннаго и злораднаго любопытства, изображеннаго на динѣ массъ Уатсонъ, — что этого вовсе не нужно. Если онъ хочетъ придти къ намъ, то можетъ сдѣлать это безъ зова. У него есть нашъ адресъ.

IV.

Наступаетъ слѣдующій день. На дворѣ идетъ снѣгъ, но рыхлыми нерѣшительными хлопьями, которыя таятъ, падая на мостовую и дѣлаютъ ее еще грязнѣе. Миссисъ Чорчиль стоитъ у окна, съ отвращеніемъ наблюдая погоду, а Сара съ собаченками помѣстилась на коврѣ передъ каминомъ.

— И вотъ, что насъ ждетъ въ продолженіе цѣлыхъ пяти мѣсяцевъ! — восклицаетъ миссисъ Чорчиль, обращаясь съ этимъ сердитымъ замѣчаніемъ частью къ уличной грязи и непогодѣ, частью къ своей внучкѣ.

Но отвѣта не слышно. Все вниманіе Сары поглощено усиліями заставить Понча выполнить, для полученія сахарнаго бисквита, припрятаннаго отъ завтрака, самую лучшую изъ своихъ штукъ, а именно: прикинуться мертвымъ.

Какъ бы то ни было, а Пончъ всего неохотнѣе выполняетъ эту пьэсу своего репертуара. Приказаніе умереть приходятся повторить нѣсколько разъ, прежде нежели онъ повалится, наконецъ, неохотно на одинъ бокъ; но даже и тогда, онъ безпрестанно поднимаетъ голову и вскакиваетъ, такъ что зритель долженъ дополнить воображеніемъ картину смерти.

— Что за климатъ! — продолжаетъ сердито восклицать миссисъ Чорчиль. — Господи, Сара, зачѣмъ ты позволяешь Джену такъ отчаянно шумѣть.

И вопросъ этотъ дѣйствительно кстати. Дженъ, сидя на заднихъ лапкахъ, добровольно производитъ цѣлый рядъ упражненій, и дуетъ, прыгаетъ, служитъ, умираетъ — все это самымъ неумѣлымъ образомъ и только затѣмъ, чтобы отвлечь вниманіе, монополизированное Пончемъ.

— Какъ можно проводить зиму въ Англіи, это свыше моего разумѣнія! — продолжаетъ старая лэди, съ дрожью отходя въ камину. — Еслибы Белинда намъ не мѣшала, то мы поѣхали бы за границу.

— Почему же Белиндѣ не ѣхать съ нами… Не смѣтъ, — грозитъ она пальцемъ Пончу, который стремится преждевременно воскреснуть, — смирно! умри! умри!

— Денегъ не кидать, и кромѣ того, — пожимаетъ плечами бабушка, — она испортить все удовольствіе; она стала такая угрюмая.

— Не всѣ могутъ вѣчно паясничать, какъ мы съ вами, — отвѣчаетъ непочтительно Сара.

— Мы бы поѣхали на югъ, — продолжаетъ миссисъ Чорчиль, не обращая ровно никакого вниманія на непочтительный тонъ внучки, къ которому она, впрочемъ, привыкла, и глаза ея сіяютъ при одной мысли о такомъ праздникѣ; — мы провели бы недѣлю въ Парижѣ и каждый бы вечеръ ходили въ театръ. Мнѣ хочется посмотрѣть Жюдикъ въ новой пьесѣ. Мы бы побывали въ Монако, чтобы попытать свое счастье. Еслибы только…-- и ея веселый тонъ переходитъ въ тонъ нетерпѣливой досады, — еслибы только Белинда намъ не мѣшала.

Миссисъ Чорчиль слишкомъ благовоспитанная женщина, чтобы говорить громко, но произношеніе у ней чистое и ясное; она не глотаетъ окончаніе словъ, какъ всѣ мы, англичане, привыкли это дѣлать. Человѣку, вошедшему въ комнату, нельзя было бы ее не разслышать, тѣмъ болѣе, что Дженъ, наконецъ, угомонился и пересталъ лаять и визжать.

Сара приподвимаетъ голову. Ей показалось, что дверь тихо затворяется. Мысль, быстрая, какъ молнія, заставляетъ ее оттолкнуть собачекъ и броситься за дверь. Да! она не ошиблась! Белинда медленно сходитъ съ лѣстницы, повернувшись спиной къ сестрѣ. Но прежде чѣмъ даже она оборачиваетъ въ ней лицо на ея зовъ, Сара угадываетъ, что она слышала слова бабушки. Она въ пальто и очевидно уходитъ изъ дому.

— Ты уходишь? — спрашиваетъ Сара съ такимъ виноватымъ лицомъ и голосомъ, какъ будто бы она сама, а не ея бабушка, изрекла злополучныя слова, услышанныя Белиндой.

— Да.

— Въ такую погоду?

— Да.

— Одна?

— Да.

— Гулять?

— Нѣтъ.

— На извощикѣ?

— Да.

— Куда та отправляешься? — кричитъ Сара, съ тревожнымъ любопытствомъ идя за сестрой, которая направляется въ выходной двери.

— Я ѣду въ Національную галерею, гдѣ должна встрѣтиться съ м-ромъ Фортомъ.

— Въ Національную галерею? но почему же онъ не можетъ пріѣхать сюда?

— Потому что къ несчастью здѣсь нѣтъ такой прекрасной картинной галереи какъ тамъ, — отвѣчаетъ непріятнымъ тономъ Белинда; — онъ желаетъ показать мнѣ одну картину старой итальянской школы.

Горькое предчувствіе охватываетъ Сару.

— Не ѣзди! — кричитъ она, хватая сестру за руки; — я увѣрена, что его картина такъ же неинтересна, какъ и онъ самъ. Пусть его дожидается. Пойдемъ въ гостиную и сядемъ у камина.

Но Белинда рѣшительно высвобождаетъ свои руки и открываетъ дверь на улицу.

— Я рада, что хотя въ продолженіе нѣсколькихъ часовъ не буду мѣшать вамъ, говоритъ она ледянымъ тономъ.

---

Смеркается. Короткій зимній день близится въ вечеру. Въ Національной галереѣ, въ ея красивыхъ, но пустыхъ залахъ попадаются обычные посѣтители, представляющіе собой весь дневной контингентъ любителей искусства, доставляемый четырехмилліоннымъ населеніемъ Лондона: трое или четверо растрепанныхъ ремесленника и двое или трое дѣтей. Нельзя лучше выбрать мѣста людямъ, желающимъ безъ помѣхи переговорить другъ съ другомъ, но не имѣющихъ причины прятаться отъ постороннихъ глазъ. Передъ какой-то картиной, изображающей извивающуюся между длиннымъ рядомъ тополей тропинку, ведущую къ отдаленной деревенькѣ, къ которой направляется одинокій путникъ, стоятъ Белинда и профессоръ. Предлогъ свиданія, картина Джіотто уже осмотрѣна ими. Профессоръ медленно говоритъ что-то Белиндѣ, которой кажется, что путникъ въ картинѣ успѣетъ дойти до деревни прежде, нежели профессоръ окончитъ свою рѣчь. Но путникъ все еще на пути, а профессоръ уже кончилъ. Онъ высказался и не по-гречески. И теперь говоритъ Белинда. Глаза ея устремлены съ какимъ-то стекляннымъ взглядомъ на холодную и спокойную картину давно умершаго мастера, и тополи на ней какъ будто мѣрно раскачиваютъ верхушками въ тактъ ея словамъ. Голосъ ея тихъ и спокоенъ, хотя и жестокъ.

— Я очень рада слышать, что личная привязанность не играетъ роли въ тѣхъ мотивахъ, которые побуждаютъ васъ предложить мнѣ вашу руку; вы не требуете любви…-- она чуть замѣтно останавливается послѣ этого слова…-- и я не могу вамъ ее дать; поэтому мы во всякомъ случаѣ не обманываемъ другъ друга.

Онъ дѣлаетъ жестъ согласія.

— Я не довѣряю, и не безъ основательной причины, завѣреніямъ въ нѣжной привязанности, — сухо отвѣчаетъ онъ.

Оттѣнокъ злопамятности въ его тонѣ говоритъ его слушательницѣ, что онъ разумѣетъ ея сестру, и въ умѣ ея мелькаетъ удивленная догадка, до какой мѣры Сара довела притворство, когда увѣряла его въ невозможной страсти. Невозможность ея особенно ясно выступаетъ въ настоящую минуту.

— Все, чего я требую, все чего я желаю — это имѣть умнаго, симпатичнаго товарища.

— Симпатичнаго? — повторяетъ она задумчиво; — я не чувствую къ вамъ ни малѣйшей симпатіи и не хочу обманывать васъ. Нѣтъ! поймемъ другъ друга вполнѣ. Я такъ же мало могу отдать вамъ свои симпатіи, какъ и свою любовь.

Новая чуть замѣтная пауза.

— Хорошо, — отвѣчаетъ онъ съ нетерпѣніемъ и какъ будто раздосадованный ея противорѣчіемъ: — съ своей стороны считаю нужнымъ предупредить васъ о томъ, что впрочемъ вамъ уже извѣстно, а именно: что ни многочисленныя занятія, ни состояніе моего здоровья не позволяютъ мнѣ предаваться тѣмъ развлеченіямъ, которыя считаются многими необходимыми, но отъ которыхъ вы должны будете отказаться.

— Я не нуждаюсь въ развлеченіяхъ! — возражаетъ Белинда мрачно; — развлеченія не развлекаютъ меня. Мнѣ нужно дѣло, и вы обѣщаете мнѣ дать это?

На лицѣ его мелькаетъ слабая усмѣшка.

— Думаю, что могу обѣщать вамъ, — живя со мной, вы не ощутите недостатка въ дѣлѣ. Моя матушка…

— Ваша матушка! — рѣзко перебиваетъ Белинда; — развѣ она все еще жива?

— Богъ еще сохранилъ ее для меня! — отвѣчаетъ онъ набожно, но ея тонкое ухо улавливаетъ въ его тонѣ такой звукъ, который говоритъ ей, что онъ не сталъ бы упрекать Всевышняго, еслибы онъ взялъ къ себѣ въ «горнія селенія» его престарѣлую родительницу.

— Она должно быть очень стара! — говоритъ опрометчиво Белинда, не сообразивъ, что изъ ея словъ можно вывести не совсѣмъ лестное для него заключеніе.

Онъ соглашается, что лѣта его матушки довольно преклонныя.

Белинда съ минуту молчитъ. Глаза ея все еще разсѣянно устремлены на ту же картину, а въ умѣ блуждаетъ смутное желаніе пойти вмѣстѣ съ изображеннымъ на ней человѣкомъ по той же тихой дорогѣ къ селенію съ красными крышами.

— Что она…-- начинаетъ-было Белинда и умолкаетъ.

Въ ея памяти воскресаютъ различные факты, сообщенные Сарой объ ея будущей свекрови, факты не совсѣмъ пріятнаго свойства.

— Что она… (очень трудно высказать вѣжливымъ манеромъ: «сумасшедшая», «полоумная»; — она ищетъ подходящаго слова, во всѣ кажутся ей слишкомъ грубыми). — Что она пользуется еще хорошимъ здоровьемъ?

Онъ колеблется съ минуту.

— Она немного глуха.

— А зрѣніе у ней хорошо?

— Нѣтъ, къ сожалѣнію она почти ничего не видитъ.

— Но она пользуется умственнымъ способностями? — продолжаетъ настойчиво Белинда.

— Ея умъ уже не такой, какъ прежде! — коротко отвѣчаетъ онъ, и Белинда чувствуетъ, что продолжать далѣе разспросы невозможно.

Да и къ чему? Развѣ тонъ его словъ не достаточно убѣдилъ ее, что на сей единственный разъ Сара сказала правду.

— Физическое здоровье моей матушки превосходно, — продолжаетъ онъ, — я бы желалъ быть хоть на половину такъ же бодръ тѣломъ, какъ она, но ея недуги такого свойства, что требуютъ очень нѣжной заботы, больше, — доканчиваетъ онъ со вздохомъ, — чѣмъ мои занятія дозволяютъ мнѣ оказывать ей!

Белинда молчитъ, выводя очевидное, хотя я не особенно пріятное заключеніе, что эти нѣжныя заботы должны выпасть на ея долю.

— Я по натурѣ не особенно люблю старыхъ людей, — медленно произноситъ она. — Я слишкомъ мало водилась съ ними; единственная старая женщина, которую я близко знаю, — это бабушка, а она пожалуй крѣпче меня. Я буду, насколько отъ меня это зависитъ, добра къ вашей матушкѣ, но это не тотъ родъ занятій, какой мнѣ нуженъ; мнѣ нужно, — отворачивается она отъ картины и устремляетъ ему въ лицо свой безпокойный взглядъ, — мнѣ нужно такое занятіе, которое наполняло бы весь умъ, мнѣ нуженъ непрестанный умственный трудъ!

— Я полагаю, что ничто не помѣшаетъ вамъ занимала какой угодно наукой, — отвѣчаетъ онъ какъ бы съ досадой.

— А вы полагаете, что вкусъ къ этимъ занятіямъ непремѣнно разовьется во мнѣ? — съ жаромъ допытывается она. — Развѣ не бываетъ случаевъ противнаго? Я не хочу обманывать васъ; до сихъ поръ у меня нѣтъ вкуса къ этимъ занятіямъ; ученье не доставляетъ мнѣ удовольствія; мнѣ кажется, что у меня такъ же мало способностей къ ученью, какъ и у… (Сары, хотѣла она сказать, но во-время останавливается) какъ у самыхъ тупыхъ людей. Но вы думаете, что мнѣ удастся побѣдить себя, если я буду упорствовать? (въ ея лихорадочныхъ вопросахъ и въ жалобномъ выраженіи глазъ чувствуется мольба). Вы думаете, что настойчивость можетъ привести къ цѣли даже не особенно способныхъ людей. Я знаю, конечно, — прибавляетъ она смиренно, — что я не изъ очень способныхъ.

— У васъ довольно хорошія среднія способности, — сухо отвѣчаетъ онъ, — но было бы лестью съ моей стороны утверждать, что у васъ блестящія способности!

— Конечно, конечно! — поспѣшно соглашается она.

И затѣмъ снова наступаетъ молчаніе.

Профессоръ Фортъ нарушаетъ его наконецъ. Белинда очевидно не намѣрена говорить. Она снова въ воображеніи своемъ шествуетъ вмѣстѣ съ путникомъ на картинѣ. Будетъ ли это селеніе похоже на Везенштейнъ, когда она дойдетъ до него?

— Я полагаю, — церемонно произноситъ профессоръ Фортъ, — что вы позволите мнѣ пріѣхать завтра утромъ и сообщить вашей бабушкѣ о нашемъ намѣреніи; я не имѣю ни малѣйшаго понятія о томъ, какъ она къ нему отнесется; не будетъ ли она ему противиться?

— Ни въ какомъ случаѣ! — отвѣчаетъ Белинда, возвращаясь изъ страны мечтаній и жестко смѣясь. — Напротивъ того, она будетъ очень рада избавиться отъ меня.

— А… а ваша сестра? — говоритъ онъ съ тѣмъ легкимъ злопамятнымъ усиліемъ, какого ему всегда стоитъ произнести это имя, — она тоже будетъ рада отъ васъ избавиться?

— Н-нѣтъ! не думаю! — медленно произноситъ Белинда. — Хотя она имѣла бы полное на это право, такъ какъ въ послѣднее время я все сдѣлала, чтобы отравить ей жизнь; но нѣтъ, все-таки не думаю. Кстати, — взглядываетъ она на него съ оживленіемъ, представляющимъ странный контрастъ съ ея предварительнымъ саркастическимъ равнодушіемъ, — я должна поставить условіемъ, что вы позволите ей навѣщать меня. Вы не будете на нее сердиться, — наивно прибавляетъ она, — за… за то, что было?

— Я вовсе не расположенъ сердиться, — отвѣтилъ онъ съ сухой усмѣшкой, — за такой образъ дѣйствій, которому я по крайней мѣрѣ имѣю основаніе въ настоящее время быть благодарнымъ.

— Хорошо, — безпечно замѣчаетъ она, пропуская мимо ушей его накрахмаленную любезность: — теперь, кажется, мы все обсудили. Кажется, нѣтъ ничего невыясненнаго, неправда ли?

Она говорить это съ такимъ спокойнымъ дѣловымъ видомъ, какъ будто бы дѣло шло о покупкѣ земли или новаго платья. Въ настоящую минуту зала, гдѣ они находятся, совсѣмъ пуста.

Наступаетъ часъ, когда галерея запирается, и рѣдкіе посѣтители спѣшатъ убраться. Ничто не помѣшало бы поцѣловаться на прощанье двумъ людямъ, готовящимся соединить свои жизни. Но возможность чего-нибудь подобнаго даже мимолетно не возникаетъ въ умѣ Белинды, ни даже тогда, когда ея нареченный женихъ подходитъ къ ней ближе и говоритъ голосомъ, въ которомъ звучитъ больше чувства, чѣмъ она когда-либо слышала отъ него:

— Позвольте мнѣ еще разъ поблагодарить васъ.

— За что? — спрашиваетъ она, пронизывая его своимъ ледянымъ взглядомъ. — Мы съ вами вошли въ дѣловую сдѣлку и больше ничего. Вамъ нуженъ секретарь, экономка и сидѣлка для вашей матери; мнѣ нуженъ свой собственный домъ и «руководитель, философъ и другъ», — прибавляетъ она съ жесткимъ смѣхомъ. — Намъ не за что благодарить другъ друга.

Что отвѣчать на такія рѣчи. И онъ ничего и не отвѣчаетъ.

— Теперь мнѣ можно вернуться домой, — говоритъ она тѣмъ же холоднымъ, дѣловымъ тономъ, — обо всемъ остальномъ мы переговоримъ, когда вы завтра пріѣдете. Вы спрашиваете въ которомъ часу? когда вамъ это будетъ удобно; раньше или позже, какъ хотите. Мнѣ рѣшительно все-равно. Я должна попросить васъ кликнуть мнѣ иввощика.

Когда они выходятъ на улицу, то оказывается, что идетъ дождь, тотъ противный дождь, который каждую минуту грозитъ превратиться въ снѣгъ. Онъ хлещетъ ее въ лице, когда она сходятъ съ лѣстницы, но она не ускоряетъ шаговъ, чтобы поскорѣй избавиться отъ него. Ей все равно, остаться сухой или промокнуть до костей. Дождь хлещетъ и тогда, когда она садится въ извощичью карету, но не позволяетъ поднять стекла. Не все ли ей равно. Всю дорогу до самаго дома ее терзаетъ воспоминаніе о лѣсѣ въ Везенштейнѣ. Ей не только онъ видится, но чувствуется даже его ароматъ, чувствуется тотъ воздухъ, которымъ она въ немъ дышала.

— Бабушка, — говоритъ Белинда, входя въ гостиную и направляясь прямо къ миссисъ Чорчиль, передъ которой останавливается, не обращая вниманія на привѣтственные взмахи хвостомъ всѣхъ трехъ собаченокъ, — вы съ Сарой можете укладывать свои сундуки и ѣхать въ Монако, какъ скоро вамъ вздумается. Я вамъ не помѣшаю.

Миссисъ Чорчиль поднимаетъ глаза, въ которыхъ отсутствуетъ обычное веселое оживленіе, и холодно устремляетъ ихъ на свою молодую внучку, блѣдная и строгая фигура которой стоитъ передъ ней. Она всегда находила, что Белинда слишкомъ высока ростомъ, и въ настоящую минуту это ощущеніе еще сильнѣе овладѣваетъ ею. Въ Белиндѣ вообще всего имѣется сверхъ мѣры, кромѣ пріятности.

— Ужъ не намекъ ли это на Ватерлоскій мостъ, съ цѣлью разсѣять наше дурное расположеніе духа? — саркастически вопрошаетъ она.

Миссисъ Чорчиль совсѣмъ не въ томъ пріятномъ и добродушномъ настроеніи, какимъ обычно славится. Въ этомъ виноваты: погода, нѣсколько скучнѣйшихъ посѣтителей и ни одного веселаго, а также сознаніе своей вины передъ Белиндой, — сознаніе, переходящее въ досаду, благодаря упрекамъ Сары, съ которой она однако не рѣшается ссориться, такъ какъ радость и спокойствіе ея жизни слишкомъ зависитъ отъ Сары. Но ничто не можетъ мѣшать ей поссориться съ Белиндой, и она чувствуетъ, что это было бы пріятнымъ развлеченіемъ.

— Ватерлоскій мостъ! — повторяетъ Белинда, не понявъ сразу въ чемъ дѣло; — ахъ! понимаю! нѣтъ, есть еще и другіе способы, кромѣ смерти, устраняться съ дороги.

— Быть можетъ ты намѣрена сообщить намъ о своемъ предстоящемъ замужествѣ? — иронически спрашиваетъ старушка.

— Вы освободили меня отъ этого труда, — отвѣчаетъ сухо дѣвушка, усаживаясь и принимаясь разстегивать пальто, въ которомъ ей начинаетъ быть душно въ жарко натопленной комнатѣ.

— Ты выходишь замужъ? — кричитъ старая леди, вскакивая съ мѣста и подбѣгая въ внучкѣ.

Скука, досада, дурное расположеніе духа разсѣеваются какъ бы по мановенію волшебнаго жезла и уступаютъ мѣсто радостному оживленію.

— Неужели? милое дите мое, ты меня просто поразила. Я давно уже такъ не радовалась.

— Не спѣшите радоваться; — холодно перебиваетъ ее Белинда. — Прежде выслушайте за кого я обѣщала выйти замужъ.

— Я только что хотѣла спросить объ этомъ. Кто онъ такой? Милое дитя мое, ты не можешь представить себѣ, какъ ты меня интригуешь, — быстро перебираетъ бабушка въ умѣ немногосложный списокъ поклонниковъ Белинды и рѣшительно недоумѣвая кто изъ этихъ смѣльчаковъ, къ которымъ Белинда относилась постоянно съ неумолимой суровостью, рѣшился предложить ей руку и сердце.

— Профессоръ Фортъ!

Лицо у миссисъ Чорчиль вытягивается. Ямочки на щекахъ (у ней все еще появляются ямочки, когда она смѣется) пропадаютъ. Нѣсколько секундъ она не въ состояніи произнести ни звука, и даже по прошествіи нѣкотораго времени разражается одними безсвязными восклицаніями.

— Профессоръ Фортъ! Что ты говоришь! Чепуха! Не можетъ быть!

— Если вы не вѣрите мнѣ, — спокойно замѣчаетъ Белинда, — то спросите у него самого. Онъ пріѣдетъ завтра освѣдомиться у васъ: рѣшитесь ли вы разстаться со мной? Я сказала ему, что думаю, вы рѣшитесь.

— Профессоръ Фортъ! — повторяетъ миссисъ Чорчиль, постепенно, хотя и медленно, приходитъ себя. — Не могу постичь, что съ вами, дѣвочками, такое творится. Сначала Сара, теперь… Онъ должно быть колдунъ!

— Не думаю, — отвѣчаетъ, Белинда, съ тѣмъ же блѣднымъ спокойствіемъ. — Дѣло проще: ему нужна жена, а мнѣ нуженъ…-- мужъ, хотѣла она сказать, но не договариваетъ, такъ какъ губы ея отказываются произнести такое дикое и неподходящее слово.

— Ну чтожъ, tons les goûts sont respectables, — замѣчаетъ миссисъ Чорчиль, цинически пожимая плечами.

— Къ чему вы примѣняете это свое любимое изреченіе, моя дорогая престарѣлая родственница? — шутливо спрашиваетъ Сара, неожиданно появляясь въ комнатѣ, потирая свои маленькія холодныя ручки и съ примирительнымъ видомъ подходя къ бабушкѣ.

Она чувствуетъ смутное облегченіе, видя, что Белинда вернулась. Никто не отвѣчаетъ: Белинда, потому что не хочетъ лишить свою бабушку удовольствія сообщить такую новость; миссисъ Чорчиль потому, что остатокъ чувства оскорбленнаго достоинства связываетъ языкъ, который ей не терпятся развязать.

— Къ кому или къ чему примѣняете вы эти слова? — повторяетъ Сара рѣзче, подозрительно переводя взоры съ бабушки на сестру.

— Къ Белиндѣ, — отвѣчаетъ старуха, не будучи въ силахъ удерживаться долѣе. — Не знаю, пріятно ли тебѣ будетъ узнать, что она отбила у тебя поклонника, но она сейчасъ сообщила мнѣ, какъ когда-то ты это сдѣлала, что профессоръ Фортъ готовится стать моимъ внукомъ.

— Неправда! — громко и сердито кричитъ Сара, вспыхивая, какъ огонь. — Белинда, — беретъ она сестру за плечо и сердито трясетъ ее, — отчего ты молчишь? отчего ты ее не опровергаешь? зачѣмъ ты позволяешь ей говорить про тебя такія вещи? Вѣдь это неправда? скажи, что это неправда, что это утка. Ты сказала это только затѣмъ, чтобы подразнить ее: скажи, что это неправда.

— Почему же это не можетъ быть правда? — спрашиваетъ Белинда, обращая въ Сарѣ свое красивое, холодное лицо и свои мрачные глаза.

Послѣдняя нервно отнимаетъ свои руки отъ плечъ сестры и отступаетъ назадъ.

— Такъ это правда? — говоритъ она въ ужасѣ.

— По твоимъ манерамъ никакъ нельзя было бы вообразить, по когда-то ты сама собиралась выдти за него замужъ, — возражаетъ сухо Белинда, — а вѣдь это когда-то было.

— Тѣмъ хуже для меня, — кричитъ та яростно, — но я могу по крайней мѣрѣ сказать въ свое оправданіе, что никогда серьезно не собиралась за него замужъ.

— Въ этомъ мы отличаемся другъ отъ друга, — говоритъ Белинда, медленно вставая и направляясь, съ пальто на рукѣ, къ двери, — такъ какъ я имѣю серьезное намѣреніе выйти за него замужъ, и поэтому, бабушка, — она поворачивается къ нимъ и спокойно окидываетъ ихъ обѣихъ взглядомъ, — вы можете, какъ я уже вамъ сказала, укладывать свои сундуки и ѣхать въ Монако, когда вамъ вздумается.

— Какъ она мнѣ надоѣла съ этимъ Монако! — кричитъ миссисъ Чорчиль съ досадой, разыгрывающейся тѣмъ сильнѣе, что совѣсть ея, хотя и не особенно чуткая, все же нѣсколько укоряетъ ее.

— Это все вы надѣлали! — мрачно произноситъ Сара, сердито гремя каминными принадлежностями и дергая собаченокъ за уши; — вы довели ее до этого! Я знала, что рано или поздно вы этого добьетесь!

— Ба! — возражаетъ сердито та, — ее не такъ-то легко подвинуть въ ту или другую сторону. Еслибы дѣло шло объ ея счастіи, — напускаетъ она на себя родительскую заботливость, — то не могу сказать, чтобы очень сожалѣла объ ея замужествѣ; но если она дѣйствительно выйдетъ замужъ — конечно бракъ съ такимъ amant pour rire возмутителенъ, но она кажется настоятельно этого хочетъ, — и если это состоится, то я не вижу причины, — и лицо ея снова проясняется, — почему бы намъ не отправиться на югъ.

V.

Наступаетъ утро. Миссисъ Чорчиль встаетъ свѣжая и здоровая послѣ пріятныхъ ночныхъ грезъ, въ которыхъ ей мерещились солнце и ландскнехтъ. Сара провела очень дурную ночь; ей снились гадкіе сны, смѣнявшіеся непривычной для нея безсонницей. А Белинда? Белинда не жалуется на то, что худо провела ночь. Она какъ будто постарѣла сравнительно со вчерашнимъ днемъ, но во первыхъ, нестерпимо холодно, а во-вторыхъ, за послѣдніе полтора года она вообще постарѣла. Наступило утро, и профессоръ пріѣхалъ. Сегодня онъ пришелъ не въ маленькую темную пріемную, но въ гостиную, куда былъ введенъ великолѣпнымъ, въ безукоризненной ливреѣ Томми, и гдѣ уже возсѣдала бабушка, поджидавшая его.

Быть можетъ имъ не о чемъ было очень много толковать другъ съ другомъ. По крайней мѣрѣ свиданіе длилось не долго, и явившійся на звонъ колокольчика Томми получилъ приказаніе пригласить въ гостинную миссъ Чорчиль. Она сидѣла въ своей маленькой, холодной спальной, приложивъ щеку въ оконному стеклу и лѣниво слѣдя глазами за грязными воробьями на крышѣ.

Она тотчасъ же идетъ на зовъ. Когда она входитъ въ комнату, женихъ направляется въ ней на встрѣчу.

— Я счастливъ, что могу сообщить вамъ, — говоритъ онъ своимъ сухимъ, старческимъ голосомъ, — ваша бабушка такъ добра, что объявила, — она не видитъ препятствій къ нашему союзу.

— Я говорила вамъ, — отвѣчаетъ спокойно Белинда, — я знала, что она можетъ безъ меня обойтись.

Слова ея просты и просто сказаны, — безъ всякаго намека или подчеркиванья, но старая леди задѣта ими.

— Дѣло совсѣмъ не въ томъ могу или не могу я обойтись безъ тебя, — рѣзко замѣчаетъ она. — Само собой разумѣется, что это будетъ утратой для нашей маленькой семьи, но я не имѣю права поддаваться личнымъ чувствамъ. Ты настолько уже взрослая дѣвушка, что сама можешь отвѣчать за себя. Ты совершеннолѣтняя. Въ подобныхъ дѣлахъ третье лицо не должно путаться; само собой разумѣется, если вы искренно расположены другъ къ другу…

Белинда вздрогнула.

— Расположены! тутъ вопросъ вовсе не въ расположеніи! — говоритъ она сосредоточеннымъ и низкимъ голосомъ, тяжело дыша. — Я думала, что м-ръ Фортъ объяснилъ вамъ это; это un mariage de raison; мы вступаемъ въ бракъ потому, что можемъ быть полезны другъ другу. Неправда ли? — обращается она къ нему.

— Миссисъ Чорчиль такъ же хорошо знаетъ, какъ и вы, — досадливо отвѣчаетъ онъ, — что у меня нѣтъ основанія желать преувеличенныхъ выраженій привязанности.

— Хорошо; я предоставляю вамъ самимъ переговорить обо всемъ этомъ, — говоритъ миссисъ Чорчиль поспѣшно, захвативъ свою работу и направляясь въ двери, чтобы уклониться, какъ она это дѣлала всю жизнь, отъ сцены, грозящей стать непріятной.

— Вы, конечно, останетесь къ завтраку, м-ръ Фортъ.

Кивая головой и улыбаясь, она исчезаетъ, и собаки, съ ихъ обычнымъ тонкимъ тактомъ слѣдуютъ за ней, всѣ, кромѣ Джэна. Какъ только что дверь за ними затворилась, Белинда начала:

— Я надѣюсь, — сказала она, устремляя на него безрадостный, пристальный взоръ, настолько холодный, что могъ бы заморозить вулканъ, — что между нами нѣтъ никакихъ недоразумѣній, и что вы понимаете наши взаимныя отношенія такъ же хорошо, какъ и я.

— Я полагаю, — что нѣтъ никакой надобности снова возвращаться къ этому пункту, — замѣчаетъ онъ недовольно.

Его недовольство ее не трогаетъ.

— Лучше теперь заблаговременно условиться во всемъ, нежели тогда, когда уже будетъ поздно, — серьезно отвѣчаетъ она.

Онъ приблизился къ своему обычному магниту, огню, и грѣетъ безкровныя руки. Быть можетъ, это служитъ причиной, почему онъ не выражаетъ ни согласія, ни не согласія.

— Я желаю, — чтобы вы меня вполнѣ поняли, — продолжаетъ она съ той же серьезностью въ голосѣ: и чтобы не упрекали впослѣдствіи и не считали, что я поступила съ вами несправедливо; я не чувствую къ вамъ ни малѣйшей искры любви и никогда не буду чувствовать. Многіе мужчины… большинство мужчинъ отказались бы жениться на женщинѣ при такихъ условіяхъ. И вы еще можете отказаться отъ меня.

Бѣдный женихъ, къ которому она обращалась, нетерпѣливо ёрзалъ на стулѣ.

— Я думалъ, — замѣтилъ онъ сердито, — что мы вчера вполнѣ обсудили этотъ вопросъ.

— Этотъ вопросъ — такой вопросъ, что заслуживаетъ всесторонняго обсужденія, — настаиваетъ она: — хотя я не могу любить васъ — къ счастью для васъ, вы и не требуете отъ меня любви… но я постараюсь исполнить свои обязанности къ вамъ; я буду такъ полезна, какъ только могу. Судя по тому, что мнѣ извѣстно объ обстоятельствахъ вашей жизни, я думаю, что могу быть очень вамъ полезна. Вы немолоды; не пользуетесь хорошимъ здоровьемъ, вы одиноки.

Ерзанье на стулѣ, близко придвинутомъ въ огню, показываетъ, что этотъ перечень недуговъ не совсѣмъ пріятенъ тому, въ кому онъ относится.

— Я тоже одинока въ извѣстномъ отношеніи, — продолжаетъ Белинда, съ безсознательной жалобной нотой въ голосѣ; — мы можемъ быть полезны другъ другу; вы будете учить меня, — взываетъ она къ нему съ свойственной ей безнадежной, холодной мольбой. — Я буду плохой ученицей я никогда не принесу вамъ чести, но вы все-таки будете меня учить, и мы постараемся на сколько можно помогать другъ другу.

Проговоривъ это, она подходитъ къ нему и протягиваетъ свою молодую, нѣжную ручку какъ бы затѣмъ, чтобы скрѣпить этотъ договоръ. Онъ церемонно беретъ ея руку, но пожимаетъ ее не нѣжнѣе, чѣмъ руку ея бабушки. Быть можетъ, у него нѣтъ желанія пожать ей нѣжно руку, а быть можетъ онъ не рѣшается этого сдѣлать.

Белинда садится напротивъ его; свѣтъ изъ окна падаетъ ей прямо на лицо; руки ея сложени на колѣняхъ, а глаза неподвижно устремлены въ пространство. Въ ея позѣ есть что-то такое натянутое и мучительное, что Джанъ, добрая, хотя и глупая собака, подходитъ къ ней и трется носомъ объ ея колѣни, чтобы развеселить ее.

— Еслибы ваша бабушка удостоила удѣлить мнѣ еще нѣсколько минутъ, начинаетъ м-ръ Фортъ тономъ, въ которомъ слышится нѣкоторая обида, то я могъ бы объяснить ей нѣкоторыя подробности, которыхъ я не успѣлъ даже и коснуться вскользь. Напримѣръ, относительно срока свадьбы; я бы не хотѣлъ неприлично торопить васъ, но…

Она чувствуетъ, что говоря эти послѣднія слова, онъ зорко слѣдитъ за ней. Неужели это тотъ оселокъ, на которомъ онъ испытываетъ ея искренность? Ужъ не думаетъ ли онъ, что она способна такъ же зло насмѣяться надъ намъ какъ Сара? Эта идея мелькаетъ въ ея умѣ и кажется даже слегка забавной.

— Вамъ незачѣмъ совѣтоваться съ бабушкой, — холодно отвѣчаетъ она; — вамъ лучше устроить это такъ, какъ вамъ будетъ "его удобнѣе.

Въ ея взглядѣ и въ голосѣ выражается такая очевидная правдивость, такое безусловное отсутствіе всякаго желанія уклониться отъ исполненія своего обѣщанія, что его недовѣріе разсѣивается.

— Мнѣ все-равно, — продолжаетъ она, — откладывать свадьбу нѣтъ причины.

Въ тонѣ ея голоса слышится такая покорная и безграничная безнадежность, что Джанъ снова третъ свой носъ объ ея колѣни и издаетъ короткій, симпатизирующій лай. Если и это не развеселитъ ея госпожу, то ужъ послѣ этого, значитъ, ничто не поможетъ.

— Я конечно охотно предоставлю вамъ все время для всякихъ приготовленій, какія для васъ необходимы, — заявляетъ м-ръ Форіъ.

— Какія приготовленія? — отрывисто спрашиваетъ она. — Вы, полагаю, уже не въ тѣхъ лѣтахъ, когда свадебныя увеселенія могли бы доставить вамъ удовольствіе, и они будутъ совсѣмъ неумѣстны въ настоящемъ случаѣ.

— Однако, въ такихъ случаяхъ принято, какъ мнѣ кажется, — возражаетъ онъ недовольнымъ голосомъ, — приносить нѣкоторыя жертвы приличіямъ; принято…

— Принято любить другъ друга! — перебиваетъ она его съ горькимъ смѣхомъ, — то, что принято другими, до насъ не относится; вамъ нечего стѣсняться моими приготовленіями.

Онъ молчитъ, но лицо его выражаетъ досаду.

— Лучше назначить свадьбу скорѣе, — продолжаетъ холодно Белинда. — Я стѣсняю свою семью своей особой. Онѣ желаютъ отъ меня освободиться; онѣ хотятъ ѣхать на югъ Франціи; намъ лучше скорѣе обвѣнчаться.

Но даже и тутъ профессоръ Фортъ не тотчасъ отвѣчаетъ. Бить можетъ, такое отношеніе къ наступающему браку кажется ему еще досаднѣе, нежели отношеніе Сары. Наконецъ онъ медленно изрекаетъ:

— Мнѣ очень пріятно (причемъ въ голосѣ его не выразятся ни капли удовольствія) встрѣтить въ васъ такую готовность исполнить мое желаніе.

— Намъ незачѣмъ ждать, — коротко повторяетъ она.

Можно подумать, что эта фраза ей понравилась.

Снова наступаетъ пауза, въ продолженіе которой глаза Белинды устремлены въ лицо ея жениха съ холоднымъ ожиданіемъ.

— Еслибы равнодушіе, выражаемое вами относительно срока, не придавало мнѣ смѣлости, — говоритъ онъ наконецъ, — то я не рѣшился бы просить назначить нашу свадьбу на десятое будущаго мѣсяца.

— А раньше нельзя? — спрашиваетъ Белинда коротко.

Онъ глядитъ на нее съ нескрываемымъ удивленіемъ. Неужели въ этой семьѣ ему суждено встрѣчать или искреннія проволочки, или неженственную торопливость?

Белинда видитъ и понимаетъ смыслъ его взгляда, но не опускаетъ глазъ передъ нимъ; щеки ея не краснѣютъ.

— По моему разъ дѣло рѣшено, его не слѣдуетъ откладывать въ долгій ящикъ, — говоритъ она съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ, идущимъ въ разрѣзъ съ тѣмъ мертвымъ спокойствіемъ, которое она передъ тѣмъ высказывала. — Я ненавижу проволочки.

— Я боюсь, — отвѣчаетъ онъ смущеннымъ и не особенно довольнымъ тономъ, — что мои обязательства не позволятъ мнѣ ускорить свадьбу. Я думаю, что если мы назначимъ ее на десятое января, то въ нашемъ распоряженіи будутъ цѣлыхъ двѣ недѣли для того, чтобы приготовиться къ предстоящему путешествію…

— Путешествію!-- перебиваетъ она его почти грубо. — Какому путешествію? неужели вы разумѣете свадебную поѣздку (съ неописаннымъ отвращеніемъ въ голосѣ). Къ чему намъ путешествовать? отчего намъ не отправиться прямо въ Оксфордъ?

— Мнѣ очень непріятно идти противъ вашего желанія, — сухо возражаетъ онъ, — но не говоря уже о томъ, что у меня сдѣлали всѣ необходимыя распоряженія на этотъ счетъ, и мой врачъ, кромѣ того, совѣтуетъ мнѣ перемѣну воздуха, для того, чтобы успѣшнѣе отдохнуть отъ напряженныхъ занятій въ Оксфордѣ.

Она съ минуту молчитъ. Затѣмъ произноситъ ворчливо:

— Конечно, если этого требуетъ здоровье, то я не стану возставать противъ путешествія, — хотя что до меня касается, — то я охотно поѣхала бы въ Оксфордъ.

— Слава Богу! — онъ таки не остался къ завтраку! — кричитъ Сара съ восторгомъ; — его присутствіе лишило бы меня всякаго аппетита! я не могу сидѣть съ нимъ за однимъ столомъ.

— Я полагаю, — что тебѣ предстоитъ примириться съ этимъ обстоятельствомъ современемъ! — сухо замѣчаетъ Белинда.

— Онъ ушелъ по-добру, по-здорову, неправда-ли? продолжаетъ радоваться Сара. — Ты одумалась? — ты вѣдь пошутила? — Если это только шутка, то, сознаюсь, что она довольно забавна. Могу сказать даже, — прибавляетъ Сара, бросая на сестру взглядъ негодующаго восхищенія, что въ этомъ отношеніи ты меня заткнула за поясъ. Да, да! — ты пошутила.

— Напротивъ того, — возражаетъ Белинда съ прежнимъ ледянымъ спокойствіемъ, — день свадьбы назначенъ!

Сара такъ поспѣшно вбѣжала въ комнату, что забыла затворить за собой дверь, въ которой теперь показывается бабушка. Она очевидно слышала послѣднія слова Белинды, потому по повторяетъ съ радостными глазами:

— Какъ уже и день назначенъ! — Милая Белинда, ты намъ не даешь опомниться — мы совсѣмъ захвачены въ расплохъ! Но когда же именно вы назначили свадьбу?

— На десятое будущаго мѣсяца, — отвѣчаетъ коротко Болида, отворачивая свое мрачное лицо отъ сіяющаго лица разспрашивающей ея бабушки и говоря еще холоднѣе, если только это возможно.

— Десятое! — повторяетъ миссисъ Чорчиль тономъ, которому честно, хотя и не вполнѣ успѣшно, пытается сообщить, оттѣнокъ сожалѣнія; — какъ скоро ты спѣшишь насъ покинуть!

— Не зачѣмъ откладывать, — возражаетъ Белинда, машинально повторяя свою скучную фразу.

— Не постигаю, какъ мы поспѣемъ приготовить приданое въ такой короткій срокъ! — говоритъ миссисъ Чорчиль, вспыхивая отъ удовольствія, причемъ ямочки появляются на ея лицѣ. — Намъ слѣдуетъ сегодня же ѣхать заказать тебѣ бѣлье. Мэри Смитъ въ Сломъ-Стритѣ превосходная бѣлошвейка, но навѣрное уже занята изготовленіемъ полудюжины приданыхъ.

— Не затрудняйте ее седьмымъ, — возражаетъ Белинда съ горькой усмѣшкой. — Мнѣ не надо никакого приданаго.

— Это значить, разумѣется, что ты не серьезно собралась выходить замужъ, — замѣчаетъ миссисъ Чорчиль съ сильнымъ разочарованіемъ въ голосѣ. — Ты бы такъ сразу и говорила! Все это однѣ басни. — Лучъ надежды мелькаетъ въ ясныхъ главахъ Сары, съ жаднымъ ожиданіемъ взглядывающей на сестру; но выраженіе лица послѣдней сразу убиваетъ эту надежду.

— Не бойтесь, — отвѣчаетъ спокойно Белинда. — Это не басни; но я не хочу новаго гардероба; тѣмъ больше денегъ останется вамъ на поѣздку въ Монако.

— Монако! Монако! — повторяетъ миссисъ Чорчиль, прикрывъ досадой сознаніе своей вины; — Монако сталъ кажется для тебя какой-то idée fixe, но что касается гардероба…

— Что касается гардероба, — то просто на-просто мнѣ его не надо, — объявляетъ Белинда повелительнымъ и рѣшительнымъ тономъ.

— Я считала, — что это единственное утѣшеніе для меня въ этомъ безотрадномъ дѣлѣ… приданое и подарки.

— Подарки! — нетерпѣливо повторяетъ Белинда; — мнѣ не надо подарковъ!

— Короче сказать, — замѣчаетъ миссисъ Чорчиль саркаспчески, — вы съ профессоромъ намѣрены отправиться въ кэбѣ въ контору брачныхъ записей въ восемь часовъ утра.

— Если вы замѣните контору церковью, то вы какъ разъ угадали мое намѣреніе.

Наступаетъ смущенное молчаніе. Сара и миссисъ Чорчиль переглядываются. Что-то въ ихъ взглядѣ раздражаетъ Белинду.

— Вы никакъ не хотите понятъ, — говоритъ она, переходя изъ своего ледяного спокойнаго тона въ крайне раздражительный, который такъ хорошо знакомъ ея семьѣ въ послѣднее время, — и безполезно вамъ это объяснятъ, по крайней мѣрѣ, я устала вамъ это объяснятъ, что это не обыкновенная свадьба. Радоваться, пировать и шить приданое въ этомъ случаѣ совершенно неумѣстно. Я вамъ объясняла, что это простое дѣловое обязательство; я прожужжала вамъ этимъ всѣ уши, а вы все не понимаете! Это просто на-просто дѣловая сдѣлка!

Она еще и еще разъ повторяетъ это, какъ бы для того, чтобы убѣдить самое себя столько же, сколько и своихъ слушательницъ, которыя ей однако не противорѣчатъ.

— Достаточно ли ясно ты представила это профессору Форту? — сухо спрашиваетъ миссисъ Чорчиль,

— Вполнѣ! — отвѣчаетъ Белинда съ возбужденіемъ; — вполнѣ! Я представила ему это такъ ясно, какъ божій день, онъ вполнѣ понимаетъ; вполнѣ со мной согласенъ; вполнѣ раздѣляетъ мои взгляды.

— Какой однако странный женихъ! — замѣчаетъ миссисъ Чорчиль саркастически.

— Это бракъ по разсудку! — возражаетъ Белинда, продолжая волноваться и подозрительно и сердито оглядываясь на присутствующихъ: не смѣются ли онѣ надъ ея словами. — Я думаю, что нѣтъ ничего страннаго въ томъ, что два человѣка надѣятся достичь раціональнаго счастія на основаній разсудка.

Миссисъ Чорчиль отворачивается, чтобы скрыть улыбку, отъ которой не въ силахъ удержаться.

— Бракъ по разсудку! — повторяетъ Сара съ нескрываемымъ отвращеніемъ; — я слыхала про то, но въ первый разъ въ жизни имѣю счастіе во-очію созерцать одинъ изъ такихъ браковъ и смиренно надѣюсь, что это будетъ и въ послѣдній.

VI.

Зима протекаетъ; приходитъ Рождество, и какъ то теперь часто бываетъ въ Лондонѣ, приходитъ почти въ потемкахъ неприглядныхъ, сѣрыхъ потемкахъ. Газъ приходится зажигать съ десяти часовъ утра. Скучный свѣтъ его мелькаетъ съ непримѣтнаго разсвѣта до безспорной ночи. Подъ его губительнымъ дыханіемъ, за-одно съ убійственнымъ дѣйствіемъ зловоннаго тумана, проникающаго во всѣ щели, печально вянутъ и блекнутъ растенія и цвѣты въ жардиньеркахъ, не смотря ни на какой тщательный уходъ. Сквозь удушливую темноту колокола звонятъ какимъ-то подавленнымъ, скучнымъ звономъ: кэбы осторожно ѣдутъ шагъ за шагомъ, а омнибусы и совсѣмъ не ходятъ. Никто изъ семьи Чорчилей не могъ отправиться въ церковь, и отъ этого или подъ вліяніемъ тумана расположеніе духа всѣхъ членовъ семьи стало еще хуже.

Миссисъ Чорчиль любитъ ходить въ церковь на Рождество; дли нея это своего рода условіе, неисполненіе котораго можетъ, по ея мнѣнію, повредить ей и въ здѣшней, и въ будущей жизни.

— Не понимаю, что, кромѣ самой неизбѣжной необходимости, можетъ заставить людей проводить зиму въ Англіи! — кричитъ она, капризно захлопывая молитвенникъ, въ которомъ читала дневныя молитвы.

Сара, ея единственная собесѣдница, ничего не отвѣчаетъ; не потому, чтобы она была поглощена какимъ-нибудь занятіемъ, но потому что замѣчаніе это надоѣло ей и кажется неинтереснымъ.

— И я совсѣмъ неувѣрена, что намъ можно будетъ въ концѣ концовъ уѣхать, — продолжаетъ старуха, не дождавшись сочувственнаго отвѣта. — Я не увѣрена въ Белиндѣ, — объявляетъ она раздраженнымъ голосомъ, — она вполнѣ способна прогнать его въ послѣднюю минуту. Какъ ты думаешь? — слышишь, что я тебѣ говорю, или нѣтъ? Какъ ты думаешь: не прогонитъ она его въ послѣднюю минуту?

— Если она этого не сдѣлаетъ, то не по моей винѣ, — отвѣчаетъ Сара, угрюмо.

— Я право не считаю, чтобы ты имѣла право отговаривать ее, — возражаетъ миссисъ Чорчиль сердито. — Я нахожу, что это не твое дѣло. Что ты очень дурно поступила съ нимъ, — такъ это еще не резонъ, чтобы подбивать сестру поступить съ нимъ точно также. По чести и считаю себя обязанной относительно его настаивать на томъ, чтобы ты не отговаривала ее!

— Можете настаивать сколько вамъ угодно, — отвѣчаетъ непочтительно Сара, причемъ ея мягкое, круглое личико вдругъ становится жесткимъ и сердитымъ, — но пока я жива, я употреблю всѣ силы для того, чтобы помѣшать такому чудовищному самоубійству!

— Самоубійству! — повторяетъ раздражительно миссисъ Чорчиль, — полно! ты могла бы поблагодарить судьбу, еслибы кто-нибудь когда-нибудь такъ хорошо обезпечилъ тебя, какъ онъ ее! Какое же это самоубійство?

— Почему вы сами не выйдете за него замужъ, если онъ вамъ такъ нравится? — цинически вопрошаетъ Сара; — ему же кажется все равно на комъ изъ насъ ни жениться. Онъ, кажется, увлеченъ нашей фамиліей вообще, а не кѣмъ-либо изъ нея въ частности. Выходите за него и увозите его въ Каннъ; увѣряю васъ, что я палецъ о палецъ не ударю, чтобы помѣшать этому!

— Онъ человѣкъ не безъ достоинствъ въ своемъ родѣ, — продолжаетъ миссисъ Чорчиль, притворяясь, что не слышитъ ироническаго предложенія своей внучки, — хотя его достоинства такого свойства, что не могутъ быть оцѣнены тобой. Онъ не красивъ, конечно, но…-- ищетъ словъ миссисъ Чорчиль…-- у него выразительное лицо. Онъ прекрасно обезпечилъ ее; я даже была удивлена. Ей уже двадцать-одинъ годъ, и это ея первый bonafide претендентъ; я нахожу, что ты окажешь ей плохую услугу, если заставишь отказаться отъ такого выгоднаго случая пристроить себя.

— Окажу я ей этимъ услугу или нѣтъ, — упрямо возражаетъ Сара, идя къ двери, — но клянусь вамъ, что до самаго вѣнца буду отговаривать ее; и такъ поступили бы и вы, еслибы только сознавали свой долгъ. Знайте, — сердито оборачивается она, уже взявшись за ручку двери, — что я и теперь иду къ ней затѣмъ, чтобы отговаривать ее.

Сказано, и сдѣлано. Она находитъ Белинду, какъ и ожидала, въ маленькой темной пріемной, но не за тѣмъ занятіемъ, за какимъ ожидала ее найти. Она ожидала найти ее за ея вѣчными учебниками и упражненіями, но на этотъ разъ Белинда отложила ихъ въ сторону. Она сидитъ на коврѣ у камина; онъ ярко горитъ надъ ея головой и бросаетъ некрасивыя тѣни на ея щеки, которыя кажутся худыми и впалыми. Передъ ней раскрыты старые бювары, старые рабочіе ящики и тому подобныя дѣтскія утѣхи. На колѣняхъ у ней лежитъ раскрытая карманная записная книжка, переплетенная въ сафьянъ, которую она поспѣшно закрываетъ руками при входѣ Сары.

— Я привожу свои вещи въ порядокъ, — говоритъ она съ виноватой улыбкой. — Видишь, какой вокругъ меня хаосъ. Вотъ коробочка съ англійскимъ пластыремъ, которую ты мнѣ подарила на мое рожденіе, когда мнѣ исполнилось восемь лѣтъ. Помнишь, какъ мы любили дарить другъ другу англійскій пластырь? Вотъ рабочій ящикъ, который бабушка привезла мнѣ изъ Бата; я помню, что я плакала, потому что тебѣ она привезла гораздо лучше. Значитъ, вотъ уже когда это началось, — прибавляетъ она, задумчиво глядя на маленькія, старыя, заржавѣвшія ножницы.

— Что ты разсматривала, когда я вошла? — спрашиваетъ вдругъ Сара, опускаясь на колѣни передъ сестрой.

Белинда вздрагиваетъ. Ея первымъ движеніемъ крѣпче прижать руками свое сокровище. Но она раздумываетъ.

— Смотри, если желаешь, такъ какъ сейчасъ это отправится въ огонь, — говоритъ она спокойно, хотя щеки ея вспыхиваютъ. — Не вижу причины отъ тебя прятаться; это залоги привязанности, почти такой же жаркой и такой же надежной, какъ и бабушкины. Вотъ, — подноситъ она къ главамъ Сары одинъ за другимъ засохшіе цвѣты, — это было когда-то гарденіей, а вотъ капскій жасминъ, а вотъ тубероза! Какъ они красивы! какъ они хорошо теперь пахнутъ! ну, наглядѣлась? А теперь въ огонь.

И говоря это, не смотря на невольное движеніе, которое дѣлаетъ Сара, чтобы остановить ее, она бросаетъ скелеты цвѣтовъ въ каминъ, гдѣ они сгораютъ съ легкимъ трескомъ.

Белинда слѣдитъ за ними жесткими, сухими глазами.

— Довольна ты? — говоритъ она поворачиваясь въ сестрѣ и перелистывая передъ ней книжку, въ страницахъ которой не осталось больше ни одного сухого цвѣтка. — Теперь цвѣты всѣ сожжены, остается только сжечь мое любовное письмо; обидно, не правда ли, получить всего только одно любовное письмо въ жизни? Желаешь перечитать это прежде нежели оно послѣдуетъ за цвѣтами, или прикажешь сейчасъ же бросить его въ огонь?

— Дай его мнѣ! — кричитъ Сара, хватая небольшой листовъ бумаги, весь измятый и истрепанный отъ частаго перечитыванія и закапанный слезами. — Я перечитаю его. Быть можетъ прочитавши его хладнокровно, я лучше пойму его смыслъ!

— Если желаешь, я могу облегчить тебѣ задачу, — говоритъ горько Белинда. — Я могу сказать тебѣ это наизусть, если желаешь.

Огонь въ каминѣ горитъ слабо и тускло. Сара встаетъ и подъ самымъ газовымъ рожкомъ разсматриваетъ документъ. Но еслибы даже она читала его и при яркомъ іюньскомъ солнцѣ, результатъ былъ бы тотъ же.

— Изъ него ничего не выжмешь, — говоритъ она уныло, возвращая письмо Белиндѣ, — но… но не сжигай его!

Съ минуту Белинда колеблется и съ дрожащими рѣсницами и подергивающимися губами глядитъ на маленькую и истрепанную бумажку. Затѣмъ швыряетъ ее въ огонь, вслѣдъ за цвѣтами.

Послѣ этого наступаетъ молчаніе. Сара угрюмо опускается въ кресло, а Белинда снова принимается перебирать свои дѣтскія сокровища и приводитъ ихъ въ порядокъ, но видно, что руки ея дѣйствуютъ машинально, а умъ занятъ совсѣмъ другимъ.

По прошествіи четверти часа, Белинда заговариваетъ тѣмъ вялымъ и безжизненнымъ тономъ, который вошелъ у нея въ привычку:

— Я хочу спросить у тебя совѣта; скажи мнѣ свое мнѣніе, какъ ты думаешь, обязана я по совѣсти сказать обо всемъ профессору Форту?

Она вдругъ умолкаетъ съ рыданіемъ въ горлѣ.

— Если ты думаешь, что такое признаніе съ твоей стороны заставить его порвать съ тобой, то разумѣется поскорѣй разскажи ему, — говоритъ Сара, раздражительно. Не только разскажи ему про то, что было, но и про то, чего никогда не бывало. Обѣщаю тебѣ, что и я призову на помощь все свое воображеніе.

— Неужели я въ самомъ дѣлѣ должна разсказать ему? — говоритъ Белинда съ такой болью въ голосѣ, что сердце Сары сжимается.

— Разсказать ему! — кричитъ она съ соболѣзновашемъ въ голосѣ. — Голубушка моя, но что же ты ему скажешь?

— Дѣйствительно! — соглашается Белинда съ горькой покорностью.

Но она, повидимому, чувствуетъ себя все-таки облегченной.

— Если бы мнѣ было что сказать, — прибавляетъ она спустя минуту, — но, кадь ты вѣрно замѣтила, мнѣ нечего сказать; вѣдь человѣкъ не отвѣчаетъ за свои мимолетныя фантазіи. Даже если бы и было что сказать, такъ вѣдь мое прошлое до него не касается, неправда ли? Я обязана ему отчетомъ въ своемъ поведеніи только съ десятаго числа будущаго мѣсяца!

— Съ десятаго будущаго мѣсяца! — повторяетъ Сара. — Значитъ въ этотъ день тебѣ непремѣено будетъ воздвигнута висѣлица?

— Если ты думаешь, что выражаясь такъ, ты заставишь меня отказаться отъ замужества, то ты ошибаешься, отвѣчаетъ Белинда съ горькимъ юморомъ; — ты знаешь, что чѣмъ скорѣе я «перестану мѣшать», тѣмъ скорѣе вамъ можно будетъ отправиться на югъ.

— Прибереги свои шпильки для бабушки, которая ихъ заслуживаетъ, — замѣчаетъ Сара, задѣтая за-живое; — я ихъ не заслуживаю.

— Я это знаю! но ты мнѣ дороже всѣхъ на свѣтѣ, а меня точно кто толкаетъ язвить тѣхъ, кто мнѣ всего дороже на свѣтѣ!

— Это какъ разъ приличное настроеніе для того, чтобы идти на вис… къ алтарю, неправда ли? — возражаетъ Сара саркастически.

И снова обѣ погружаются въ молчаніе.

— Я теперь страстно жалѣю, — прерываетъ наконецъ Сара тягостное молчаніе, — что сама не вышла за него замужъ. Какъ бы мнѣ ни противенъ былъ этотъ бракъ, но онъ не могъ бы сдѣлать меня такой несчастливой, какъ тебя. Тростинка клонится къ землѣ тамъ, гдѣ дубъ ломается. Къ тому же благочестивая надежда на скорое вдовство, которой ты неспособна предаваться при твоей честности, поддерживала бы меня!

Белинда печально улыбается.

— Ты же бы жила съ бабушкой и съ ообаченками, — продолжаетъ серьезно повѣствовать Сара — она бы стала любезнѣе обращаться съ тобой, когда бы знала, что ей больше не на кого разсчитывать, а право она можетъ быть очень мила, когда захочетъ. И наконецъ, кто знаетъ, со временемъ Райверсъ вернулся бы. Нѣтъ! нѣтъ! — рѣшительно захватываетъ она въ свои маленькія, но сильныя ручки руки сестры, которыми та хотѣла закрыть свое измученное лицо. — Мнѣ все равно пріятно тебѣ это слышать или нѣтъ, больно или нѣтъ; ты должна меня выслушать и выслушать. Современемъ Райверсъ можетъ вернуться назадъ! Онъ можетъ вернуться, и представь, что это случится послѣ десятаго января?

Она драматически умолкаетъ, не спуская глазъ съ несчастнаго, подергивающагося лица сестры, вынужденной выносить ея пронизывающій взглядъ. — Вмѣсто отвѣта раздается вздохъ, похожій на стонъ.

— Я не могу объяснить тебѣ причины — продолжаетъ Сара: — я такъ же мало о немъ знаю, какъ и ты, но я твердо убѣждена… какое-то предчувствіе говоритъ мнѣ, что тутъ произошла какая-то ошибка, какое-то недоумѣніе, отсрочка, независящія отъ его воли!

— Отсрочка, независящая отъ воли, въ впродолженіе цѣлыхъ полутора лѣтъ! — произноситъ Белинда съ болѣзненной ироніей. — Какъ это вѣроятно!

— Письмо могло пропасть.

— Письма никогда не пропадаютъ.

— Ну какъ хочешь, — нетерпѣливо кричитъ Сара, — но все-таки убѣжденіе мое непоколебимо, — что онъ со временемъ вернется. — Какъ тебѣ пріятно будетъ его увидѣть! — Какъ пріятно будетъ представить его твоему мужу, м-ру Форту!

Невѣроятными усиліями Белиндѣ удается вырвать одну руку, но другая остается въ цѣпкихъ ручкахъ Сары.

— Я точно вижу какъ онъ входитъ въ комнату съ своихя блестящими глазами, — продолжаетъ Сара въ припадкѣ пророческаго вдохновенія; — и ты представляешь ихъ другъ другу: — мой мужъ, м-ръ Фортъ! м-ръ Райверсъ! Нечего сказать, завидное будетъ твое положеніе въ эту минуту!

— Я не могу больше всего этого выносить, — произноситъ Белинда задыхающимся голосомъ, порываясь къ двери. — Пусти меня, я больше не могу терпѣть!

Но Сара падаетъ на колѣни и удерживаетъ сестру за платье.

— Вѣдь въ дѣйствительности будетъ еще хуже! — убѣждаетъ она сестру. — И развѣ ты думаешь, что тебѣ удастся убѣжать отъ дѣйствительности? Да вѣдь на всемъ земномъ шарѣ не найдется уголка, куда бы ты могла укрыться отъ дѣйствительности.

Что-то такое въ тонѣ голоса Сары скорѣе, чѣмъ ея жестъ, остановили Белинду. Она словно пригвождена въ мѣсту съ мертвенно-блѣднымъ лицомъ.

— Слишкомъ поздно! — съ отчаяніемъ шепчетъ она.

— Нѣтъ, еще не слишкомъ поздно! — кричитъ Сара въ волненіи, охватывая колѣни сестры; будетъ слишкомъ поздно послѣ десятаго, а теперь еще не слишкомъ поздно. Откажи ему! прогони его! что ему сдѣлается отъ этого? какая для него въ этомъ бѣда? Посмотри: развѣ онъ сталъ несчастнѣе отъ того, что я отказала ему?

Белинда все еще стоитъ блѣдная и дрожащая, безсмысленно устремивъ глаза въ пустое пространство. Передъ нею носится картина, только что нарисованная сестрой.

— Это не можетъ быть! — слабо произноситъ она.

— Отчего не можетъ быть! — убѣждаетъ съ страстной торопливостью Сара. — Дай мнѣ волю и ты увидишь, можетъ это быть или нѣтъ. Поручи мнѣ спровадить его! Дай мнѣ въ руки это дѣло вмѣсто рождественскаго подарка, это будетъ для меня пріятнѣйшій изъ подарковъ! — Я скажу ему, — прибавляетъ она съ истерическимъ смѣхомъ, — что это фамильная особенность нашей семьи!

Быть можетъ, смѣхъ Сары приводить ея сестру въ болѣе нормальное состояніе. Глубоко переводя духъ, она возвращается къ дѣйствительности.

— А кто скажетъ объ этомъ бабушкѣ? — спрашиваетъ она съ саркастической улыбкой. Кто осмѣлится объявить ей, что ея дорогая внучка останется при ней.

— Я скажу! — кричитъ Сара съ восхищеніемъ. — Это будетъ для меня такимъ невыразимо пріятвымъ дѣломъ! Хочешь я сейчасъ пойду и скажу ей объ этомъ. Надо ковать желѣзо, пока горячо.

И въ свою очередь бросается къ двери, но Белинда удерживаетъ ее.

— Да! — холодно произноситъ она, — это былъ чистый бредъ съ моей стороны. Весело было бы попугать ее. Но ей серьезно нечего опасаться. Что же случилось такого, что могло бы заставить меня перемѣнить мое намѣреніе? Ты такъ краснорѣчива, что одну минуту мнѣ представилось, что онъ можетъ вернуться. Но нѣтъ! этого не можетъ быть. Я думаю, — доканчиваетъ она съ горькой улыбкой, — если бы я вздумала ждать этого, то прождала бы всю свою жизнь.

— Я не прошу тебя ждать всю жизнь, — кричитъ Сара съ удвоенной энергіей и убѣдительностью, которыя къ сожалѣнію расточались ею до сихъ поръ совсѣмъ попустому. — Я прошу тебя подождать только одинъ мѣсяцъ! Неужели радости, которыхъ ты ждешь отъ своей замужней жизни такъ велики, что ты не въ силахъ отложить ихъ на четыре недѣли, — насмѣхается она.

— Къ чему я буду откладывать? — спрашиваетъ Белинда съ безпокойной раздражительностью во взглядѣ и въ движеніяхъ. — Если бы все дѣлалось по моему, то я была бы уже теперь замужемъ. Настоящее неопредѣленное положеніе всего хуже; оно можетъ съ ума свести.

Сара снова падаетъ на колѣни передъ сестрой и снова охватываетъ руками ея колѣни.

— Одинъ мѣсяцъ! одинъ только мѣсяцъ! — умоляетъ она. — И можетъ быть и мѣсяца не пройдетъ какъ ты на колѣняхъ будешь благодарить меня за то, что я спасла тебя отъ погибели. Одинъ мѣсяцъ! одинъ только мѣсяцъ.

Она прижалась головой въ платью сестры, и слезы ея, на которыя она вообще такъ скупа струятся по его шерстяной ткани…

Въ голосѣ ея слышится такое глубокое чувство, что остылое, больное сердце Белинды тронуто. Снова проносится передъ ней чудное видѣніе: Райверсъ входитъ въ комнату, и между нимъ и ею не встаетъ никакая антипатичная педантическая фигура.

Но въ то время какъ она стоитъ въ нерѣшительности, грезя на-яву, дверь комнаты въ самомъ дѣлѣ отворяется, и кто-то входитъ въ нее. Не Райверсъ ли? увы! нѣтъ, не онъ!

— Съ праздникомъ васъ! — гремитъ миссъ Уатсонъ, шумно вваливаясь въ комнату и кидяя имъ свое поздравленіе въ голову точно булыжникомъ.

— Я только что поздравила бабушку съ рождественскимъ праздникомъ, но она что-то не весела, старушка! Вы не находите, что она постарѣла какъ будто? Она не въ своей тарелкѣ!

Сара вскочила на ноги, нѣсколько растерявшись противъ своего обыкновенія, и первымъ ея движеніемъ было скрыть свое заплаканное лицо отъ пронзительныхъ глазъ навязчивой госты.

— Эге! да и вы тоже невеселы! — кричитъ послѣдняя, вопросительно поглядывая на разстроенныя лица обѣихъ дѣвушекъ. — Что случилось? Рождественскіе расходы одолѣли! Или простудились? У васъ точно будто бы насморкъ? — сосредоточиваетъ она все свое вниманіе на Сарѣ, личико которой такъ непривычно къ слезамъ, что слѣды ихъ обозначаются на немъ болѣе рѣзче, чѣмъ на всякомъ другомъ, для котораго слезы — обычное явленіе.

— У меня страшный насморкъ! — отвѣчаетъ та, съ жадностью хватаясь за эту отговорку, причемъ обычное самообладаніе понемногу возвращается въ ней. — И кромѣ того застарѣлый насморкъ. На вашемъ мѣстѣ я бы не подходила во мнѣ, изъ боязни заразиться отъ одного взгляда на меня!

— Вотъ еще! — пренебрежительно отвѣчаетъ миссъ Уатсонъ. — Вамъ бы слѣдовало брать холодныя ванны и зиму, — и лѣто, и носить фланель прямо на тѣлѣ. Я такъ и дѣлаю.

— И вы полагаете, — что у васъ такая пріятная внѣшность, благодаря холоднымъ ваннамъ и фланели? — спрашиваетъ съ невиннымъ видомъ Сара, поглядывая изподтишка на свое собственное изображеніе въ маленькомъ зеркалѣ надъ каминомъ, чтобы видѣть: остыло ли у нея лицо.

Но миссъ Уатсонъ не слышитъ этого вопроса.

— Я до сихъ поръ не понимаю, какъ я добралась до васъ! — продолжаетъ она, пододвигая кресло къ огню и ставя свои огромныя ноги на каминную рѣшетку. На улицѣ нѣтъ ни одного кэба. Я растянулась на рельсахъ около Беркели-Сквера, меня чуть было не раздавили.

— Боже мой, какъ жаль, что этого не случилось! — бормочетъ Сара сквозь зубы.

— Я не запомню такого Рождества? а вы? я только что спрашивала у вашей бабушки, не припомнитъ ли она на своемъ долгомъ вѣку, чтобы бывала когда такая погода въ Рождество?

— Если вы взывали къ долгому вѣку бабушки, — саркастически замѣчаетъ Сара, — то мудренаго нѣтъ, что вы нашли ее не въ духѣ; это самая непріятная вещь, какую ей можно только сказать.

— Я сказала ей, что нахожу, — у ней не совсѣмъ хорошій видъ, — продолжаетъ гостья, комфортабельно грѣясь у огня и потирая свои колѣни; — она говоритъ, что это отъ климата. Ей, кажется, очень хочется ѣхать на югъ; почему она до сихъ поръ не уѣхала? — устремляетъ она снова свои пытливые глазки на обѣихъ сестеръ. — Она говорила, что есть какая-то помѣха въ этомъ дѣлѣ? что бы это было такое?

— Мы не въ силахъ съ вами разстаться, — насмѣшливо, возражаетъ Сара, тревожно взглядывая на сестру. — Вотъ въ чемъ главная помѣха.

Но любопытство миссъ Уатсонъ не обуздаешь насмѣшкой.

— Можетъ, денегъ не хватитъ? Нѣтъ? Ну что-нибудь у васъ затѣвается? Да? Можетъ быть… сватовство какое-нибудь? Да?

— Вы угадали! — насмѣшливо восклицаетъ Сара; — отъ васъ не скроешься; у васъ идутъ переговоры о моемъ бракѣ съ архіепископомъ Кентерберійскимъ, а такъ какъ онъ не можетъ оставить свою эпархію, то и я не могу уѣхать изъ Англіи.

Очевидно, что изъ Сары ничего не вытянешь, а потому гостья устремляетъ все свое вниманіе на ея сестру.

— Вы все за латинскимъ языкомъ, Белинда? — спрашиваетъ она шутливымъ тономъ. — Профессоръ Фортъ помогаетъ вамъ заниматься латынью? онъ часто у васъ бываетъ? вы часто его видите? онъ не приглашалъ васъ въ себѣ въ Оксфордъ?

На эти вопросы Белинда отвѣчаетъ такъ неохотно, что младшая сестра снова подоспѣваетъ на выручку.

— Еще бы, — иронически отвѣчаетъ она, — но только онъ говоритъ, что желаетъ, чтобы мы пріѣхали лишь въ такомъ случаѣ, если привеземъ васъ съ собою.

— Что до этого касается, — возражаетъ миссъ Уатсонъ, нечувствительная къ уколамъ сердитой насмѣшницы Сары, — то я и сама думаю побывать тамъ. Что вы скажете на счетъ того, чтобы отправиться туда цѣлой компаніей? Мы заставимъ его угостить насъ завтракомъ и показать все коллегіи. Они это обожаютъ. И если можно, то прихватимъ съ собой и Райверса.

Она съ тріумфомъ поглядываетъ на своихъ слушательницъ, воображая, что тѣ съ радостью уцѣпятся за ея предложеніе. Но тѣ и не глядятъ, и не слушаютъ.

— А propos Райверса, — продолжаетъ миссъ Уатсонъ; — ей слишкомъ весело слушать самое себя, чтобы ее могло смутить то, что ей не отвѣчаютъ, — и при этомъ она обращается преимущественно въ Белиндѣ: — какая странная вещь со мной случилась. Въ прошлый разъ какъ я была у васъ, я не прошла и пяти шаговъ, какъ встрѣтила Райверса почти у вашего дома. Я спросила его: не къ вамъ ли онъ идетъ?

— И что же онъ вамъ отвѣчалъ? — спрашиваетъ Сара, стараясь говорить равнодушно, но съ невольной торопливостью въ голосѣ.

— Онъ сказалъ: нѣтъ.

— По крайней мѣрѣ, коротко и ясно, — возражаетъ Сара, принужденно смѣясь и стараясь своей тоненькой дѣвичьей фигуркой загородить сестру отъ гостьи.

— Я спросила его: почему же нѣтъ? И сказала: подите къ нимъ, онѣ васъ ждутъ.

— Однако, нельзя сказать, чтобы вы всегда говорили правду, — рѣзко замѣчаетъ Сара; — мы совсѣмъ его не ждемъ. Но что же, однако, онъ вамъ сказалъ на это? Былъ ли его отвѣтъ и на этотъ разъ такъ же кратокъ и вѣжливъ?

— Онъ ничего не отвѣтилъ; онъ пошелъ скоро, скоро и сѣлъ на извощика; но я думаю, что онъ все-таки придетъ къ вамъ, — утѣшаетъ миссъ Уатсонъ. — Я закричала ему вслѣдъ, чтобы онъ не забылъ побывать у васъ. Неужели это звонокъ къ завтраку? Боже мой, какъ скоро прошло утро! Я надѣюсь, — заключаетъ она съ громкимъ и увѣреннымъ смѣхомъ, — что вы дадите мнѣ ломтикъ говядины и пломпудинга, не правда ли?

VII.

Послѣ этого Рождественскаго утра Сара только даромъ тратила свое краснорѣчіе, уговаривая сестру. Какія бы картины она ни рисовала, и какія бы горькія слезы ни проливала, толку изъ этого ровно никакого. Стоитъ ли взывать къ камню или плакать надъ нимъ? По уступчивости характера и впечатлительности, Белинду отнынѣ можно сравнить только съ камнемъ. Она отвѣчаетъ угрюмымъ молчаніемъ на всѣ мольбы и убѣжденія сестры.

Неизвѣстно даже, слышитъ ли она ихъ. Она ни однимъ знакомъ не выражаетъ этого и они не производитъ на нее ни малѣйшаго впечатлѣнія. Она слушаетъ или не слушаетъ съ невозмутимой флегмой и равнодушіемъ сарказмы, упреки, угрозы и насмѣшки надъ своимъ будущимъ мужемъ. Послѣднихъ Сара, разумѣется, не щадитъ. Но все это не вызываетъ въ Белиндѣ и гнѣва, ни огорченіи. Она не дѣлаетъ попытокъ остановить сестру. Повидимому, ей все равно; говоритъ она или нѣтъ; но въ концѣ концовъ Сара всегда убѣждается, что говорила на вѣтеръ и потратила свое краснорѣчіе.

Разбитая и обезкураженная, она, наконецъ, сдается, и облегчаетъ свою душу только тѣмъ, что облекаетъ всѣхъ собачекъ въ трауръ и привязываетъ имъ вокругъ хвоста черный крепъ: обстоятельство, отъ котораго Пончъ гнѣвается, Слютти конфузится, а Джанъ — гордится. Джанъ любитъ наряды со страстью, какъ большинство некрасивыхъ женщинъ.

Съ лицомъ, жесткимъ какъ кремень, идетъ Белинда на-встрѣчу своей судьбѣ. И ни люди, ни стихіи не въ силахъ удержать этой судьбы. Никакія приготовленія не могутъ помѣшать ей. Она твердо стоитъ на томъ, что не желаетъ, чтобы ей шили приданое.

— Съ упрямой женщиной ничего не подѣлаешь! — говоритъ миссисъ Чорчиль, но глаза ея становятся веселѣе, а щеки румянѣе по мѣрѣ того, какъ приближается десятое января и предполагаемая поѣздка на югъ.

— Тебѣ лучше знать, что тебѣ требуется, и, конечно, въ Оксфордѣ тебѣ не понадобятся наряды; единственный разъ, когда я была тамъ, я нашла, что всѣ женщины тамъ ужасно egotté!

Она умолкаетъ и пожимаетъ плечами при этомъ воспоминаніи; но въ то же самое время улыбка невольно появляется у ней на губахъ. Она размышляетъ, что денегъ въ самомъ дѣлѣ останется больше на путешествіе, благодаря тому, что Белинда называется отъ приданаго.

— Белинда меня очень огорчаетъ, — говоритъ она спустя нѣкоторое время своей младшей внучкѣ, — но ты вѣдь знаешь, что ее не переубѣдишь. Она упряма какъ оселъ! И такъ какъ она стоитъ на томъ, что не хочетъ, чтобы я на нее расходывалась, то, знаешь, я думаю, что могу позволить себѣ нѣсколько лишнихъ расходовъ: я куплю тебѣ то плюшевое пальто, которое такъ тебѣ понравилось на дняхъ въ магазинѣ, гдѣ мы были. Хочешь? — прибавляетъ она, ласково трепля внучку по щекѣ.

— Нѣтъ, не хочу, — отвѣчаетъ Сара сердито. — Это цѣна крови!

Контрактъ подписанъ; Белинда обезпечена на случай своего вдовства, а также обезпечены и могущіе у ней быть дѣти. Оглашеніе церковное сдѣлано и кольца куплены. Профессоръ Фортъ привезъ ихъ примѣрить въ одно прекрасное утро, и Белинда, спокойная, хотя и блѣдная, надѣла свое кольцо на палецъ. Въ домѣ по-прежнему тихо. Ни суетни, ни картонокъ, ни узловъ отъ портнихъ, ни свадебныхъ подарковъ. Миссъ Чорчиль упрямо настаиваетъ на томъ, чтобы замужество ея держалось въ тайнѣ. Она готова вынести замужество, но не можетъ вынести подарковъ и поздравленій. Гости и посѣтители ихъ дома ни о чемъ не подозрѣваютъ.

Миссисъ Чорчиль съ своей стороны предпочла бы, чтобы о замужествѣ ея внучекъ прокричали со всѣхъ крышъ. Это придало бы ему ту прочность, которой оно пока не имѣетъ. Помолвку, о которой всѣмъ извѣстно, труднѣе разстроить, нежели такую, о которой знаютъ всего два-три человѣка.

— Какая странная эта Белинда, — говоритъ она, возвращаясь какъ-то изъ парка съ младшей внучкой; — почему, если она твердо рѣшила выдти за него замужъ, не хочетъ она, чтобы объ этомъ было всѣмъ объявлено. Какъ ты думаешь: могу я шепнуть объ этомъ Брауфордамъ и Догелямъ, и леди Готъ… то есть самымъ короткимъ изъ нашихъ знакомыхъ? Я увѣрена, что они будутъ обижены тѣмъ, что мы скрывали это отъ нихъ, и кромѣ того, они навѣрное подарятъ ей что-нибудь хорошенькое. Если даже она и не хочетъ нарядовъ, то они могутъ подарить ей серебра. Какъ ты думаешь, вѣдь въ домѣ Фортовъ не должно быть много серебра?

— И кромѣ того, вы считаете, что чѣмъ больше народу будетъ объ этомъ знать, тѣмъ безповоротнѣе будетъ связана Белинда? — возражаетъ Сара съ негодующимъ взглядомъ и дрожащими губами. — Неужели вы думаете, что проживя съ вами столько лѣтъ, я не понимаю васъ?

Старушка смущена и не повторяетъ больше своего предложенія.

Но вотъ наконецъ даже и она успокоивается на счетъ неизмѣнности участи, ожидающей ея внучку. Даже для нея становится очевидно, что нѣтъ никакой надобности связывать Белинду узами общественныхъ приличій и общественнаго мнѣнія. Десятое января наступило, а она по прежнему непоколебима. Для большей скромности и незамѣтности бракосочетанія, оно назначено въ девять часовъ утра. Ни одной души приглашенныхъ въ церкви, ни подружекъ невѣсты, ни шаферовъ.

Даже миссисъ Чорчиль, услышавъ про ранній часъ, назначенный для свадьбы, попросила, подобно тѣмъ приглашеннымъ, о которыхъ говоритъ Писаніе, извинить ее. Быть можетъ, не одно только холодное зимнее утро пугаетъ ее. Быть можетъ, ей не особенно весело присутствовать на свадьбѣ, которую она конечно ускорила своими молитвами.

— Я надѣюсь, что ты не разсердишься на меня за то, что я не ѣду въ церковь, — говоритъ она внучкѣ, которая идетъ садиться въ извощичью карету. — Но ты вѣдь знаешь каковы лондонскія церкви и знаешь, какъ я страдаю отъ невральгіи. Какая ты хорошенькая! — съ улыбкой прибавляетъ она, оглядывая простенькое, темное, домашнее платье внучки, и простенькую, темную шляпку, въ которой она ѣдетъ къ вѣнцу.

Белинда улыбается; объ этой улыбкѣ бабушка ея не могла впослѣдствіи вспомнить безъ непріятнаго чувства.

— Въ самомъ дѣлѣ? — говоритъ она, — и такъ похожа на невѣсту, неправда ли?

— Въ сущности, — продолжаетъ старушка, поспѣшно заминая свой неудачный комплиментъ, — я буду гораздо полезнѣе дома; я распоряжусь, чтобы весь домъ былъ отопленъ къ твоему возвращенію изъ церкви. Ты найдешь во всѣхъ комнатахъ ярко пылающій каминъ.

— Я не вернусь назадъ, — отвѣчаетъ Белинда спокойно.

— Не вернешься? — спрашиваетъ бабушка крайне удивленнымъ тономъ. — Развѣ вы тотчасъ же послѣ вѣнца уѣзжаете заграницу?

— Нѣтъ; но намъ не зачѣмъ возвращаться.

— А по чьей винѣ, — спрашиваю тебя? — возражаетъ бабушка съ неловкимъ смѣхомъ. — Если бы ты позволила мнѣ дѣйствовать такъ, какъ я хочу, то вамъ стоило бы возвратиться изъ церкви, потому что я приготовила бы хорошій завтракъ, полный домъ гостей, спичи!

— Да! — но это было бы противъ моего желанія, — отвѣчаетъ Белинда, слабо улыбаясь, — а вѣдь вы сами говорите, что tons les goûts sont respectables. Я боюсь, бабушка, что опоздаю, если еще промедлю. Прощайте, бабушка.

Она мягко и дружески произноситъ послѣднія слова и подставляетъ миссисъ Чорчиль свою холодную щечку для поцѣлуя. Миссисъ Чорчиль неохотно вспоминала впослѣдствіи объ этомъ поцѣлуѣ и о взглядѣ и улыбкѣ Белинды. И то, и другое было, какъ у мертвеца.

И вотъ Белинда ѣдетъ въ церковь по мрачнымъ, грязнымъ улицамъ съ сестрой, которая сидитъ съ ней рядомъ.

Слезы текутъ по щекамъ Сары, и она не думаетъ вытирать ихъ. Въ своихъ горячихъ маленькихъ ручкахъ она крѣпко снимаетъ холодныя руки Белинды. Прикащики отворяютъ ставни магазиновъ; служанки скребутъ ступеньки подъѣздовъ; на улицѣ появляются телѣжки, въ которыхъ развозятъ молоко.

— Я бы желала, чтобы ты хоть поплакала, — говоритъ наконецъ Сара, сквозь рыданія.

— Зачѣмъ я буду плакать? — спокойно отвѣчаетъ Белинда. — Я сама выбрала свою долю.

— Это-то всего хуже! — кричитъ Сара страстно, — если бы ты дѣйствовала ради какой-нибудь великой цѣли, — чтобы спасти бабушку отъ богадѣльни или меня отъ висѣлицы, то въ этомъ еще былъ бы смыслъ! А теперь выходитъ безсмыслица!

Выходитъ безсмыслица! — эти слова звучатъ въ ушахъ Белинды во весь остальной путь. Наконецъ онѣ у дверей церкви. Экипажъ останавливается.

— Вотъ мы и подъѣхали къ висѣлицѣ, — говоритъ Сара и новымъ взрывомъ рыданій, отчаянно сжимая руки сестры: — Белинда! еще не поздно! еще есть время! еще ты можешь отступить!

— Я вовсе не желаю отступать, — возражаетъ Белинда съ твердостью, хотя голосъ ея слабъ и тихъ, а губы бѣлыя. — Зачѣмъ я буду отступать, когда я сама выбрала свою долю.

И вотъ они входятъ въ церковь. У дверей ихъ встрѣчаетъ двоюродный братъ, который въ качествѣ ближайшаго родственника долженъ напутствовать Белинду, и который дожидался ихъ не въ духѣ и пожимаясь отъ холода.

— Онъ уже пріѣхалъ? онъ здѣсь? я его не вижу! — говоритъ Сара съ послѣднимъ проблескомъ надежды. Увы! — прибавляетъ она съ внезапнымъ разочарованіемъ въ голосѣ, — его такъ-таки не хватилъ параличъ въ послѣднюю минуту, какъ я ожидала.

Онѣ входятъ въ церковь; Белинду ведетъ подъ руку двоюродный братъ, Сара слѣдуетъ за ними. Они подходятъ къ алтарю, на которомъ зажжены свѣчи, и ихъ мигающее пламя озаряетъ нетерпѣливаго пастора и двухъ пожилыхъ людей: женихъ привезъ съ собой изъ Оксфорда пріятеля однихъ съ нимъ лѣтъ и одной профессіи. Кузенъ Чорчиль до сихъ поръ не видалъ жениха, а пріятель послѣдняго еще не видалъ невѣсты. Обѣ стороны съ непритворнымъ удивленіемъ взираютъ другъ на друга. Впродолженіе всей церемоніи молодой Чорчиль, который самъ ухаживалъ за Белиндой, но былъ твердо, хотя и вѣжливо устраненъ, сердито дивится про себя: — какой чортъ заставилъ Белинду предпочесть ему этого стараго, безобразнаго сморчка.

Впродолженіе всей церемоніи свидѣтель жениха съ неописаннымъ удивленіемъ глядитъ на печальную красавицу-дѣвушку, которая, неизвѣстно по какимъ причинамъ, согласилась соединить свою судьбу съ судьбой его престарѣлаго друга. Онъ съ досадой размышляетъ о томъ, что она, по всей вѣроятности, положитъ конецъ ихъ сходкамъ, и безконечнымъ спорамъ, за трубкой, которые велись ими чуть ли не сорокъ лѣтъ къ ряду. Впродолженіе всей церемоніи женихъ раздражительно поглядываетъ черезъ плечо, чтобы видѣть, откуда дуетъ сквозной вѣтеръ, который онъ чувствуетъ, несмотря на черную бархатную шапочку, прикрывающую его голову. Одна Белинда не глядитъ ни на-право, ни на-лѣво. Еслибы она была настоящая статуя, которую напоминаетъ своей стройной фигурой, то не могла бы быть болѣе неподвижной. Она слушаетъ или не слушаетъ — не разберешь, — съ каменнымъ равнодушіемъ. Только разъ оживаетъ она на минуту, съ такимъ ощущеніемъ, какъ будто бы ей вонзили ножъ въ сердце! Ударъ ножа, возвращающій Белинду къ жизни, наносится словами: «Отринувъ всѣхъ другихъ, будь до гроба вѣрна ему одному!»

«Отринувъ всѣхъ другихъ!» Но вѣдь ей не приходится отринуть Райверса. Онъ предупредилъ ее! Не самъ ли онъ отринулъ ее!

Сара, внимательно наблюдающая за ней, видятъ, какъ ея блѣдное лицо искажается мучительной судорогой, и невольно подается впередъ. Что если она упадетъ въ обморокъ! Ее вынесутъ изъ церкви, и она еще можетъ быть спасена! Она, вѣдь, еще не обвѣнчана! Церемонія еще не окончена! новый взглядъ на сестру разсѣеваетъ эту минутную надежду. Белинда не упадетъ въ обморокъ. Къ ней снова вернулась ея неподвижность. Она снова замерла.

И вотъ все кончено; все… даже имена подписаны въ ризницѣ. Пасторъ поздравляетъ молодыхъ, но разсѣянно и торопливо. Онъ думаетъ о томъ, успѣетъ ли онъ обогрѣться и позавтракать, прежде нежели отправится на похороны, предстоящія ему.

Пріятель жениха и кузенъ Чорчиль тоже поздравляютъ, но въ поздравленіи перваго слышится недовѣріе, а поздравленіе второго звучитъ ироніей.

Одна Сара молчитъ. Извощичья карета дожидается у подъѣзда, и лошадь нетерпѣливо переступаетъ ногами и бьетъ копытами отъ холода. Какой-то прохожій и двое уличныхъ мальчишекъ смотрятъ на странный брачный поѣздъ. Молодой, закутанный до самаго носа въ просторное, теплое пальто, прощается съ своимъ пріятелемъ. Молодая поворачивается къ сестрѣ:

— Кончено! — говоритъ она прерывистымъ голосомъ; — возврата больше нѣтъ!

— Нѣтъ! — отвѣчаетъ Сара мрачно.

— Скажи мнѣ что-нибудь, Сара; пожелай мнѣ хорошаго!

Она охватила руками шею сестры въ припадкѣ непривычной нѣжности и прижалась ледяной щекой къ горячей, заплаканной щечкѣ Сары.

— Я желаю тебѣ… я желаю тебѣ, — кричитъ Сара сквозь рыданія и не доканчиваетъ чего она желаетъ сестрѣ.

— Ты… ты не находишь, что пожелать мнѣ! — говоритъ Белинда дрожащимъ голосомъ, — и ты права; желать дѣйствительно нечего.

— Я… я желаю тебѣ, — говоритъ Сара, доведенная до послѣдней степени отчаянія этимъ тономъ и судорожно цѣпляясь за сестру, какъ бы желая отнять ее у десяти мужей…-- я желаю тебѣ многихъ счастливыхъ дней впереди, — разражается она истерическимъ смѣхомъ. — Это двусмысленное желаніе, и я могу вложить въ него какой угодно смыслъ.

Вотъ послѣднія слова, которыя слышала Белинда Фортъ, прежде чѣмъ экипажъ увезъ ее. Кузенъ Чорчиль проводилъ Сару домой и чувствовалъ себя очень непріятно всю дорогу, такъ какъ Сара всю дорогу заливалась горючими слезами, упрекая себя за то, что не съумѣла придумать добраго напутствія сестрѣ.

VIII.

Уже трое сутокъ какъ Белинда замужемъ. Всѣ люди рабы привычки, и удивительно даже — съ какой легкостью мы прилаживаемся ко всякой новой обстановкѣ, которую судьба посылаетъ намъ. Но какъ ни скоро, однако, привыкаешь ко всякой новизнѣ, — все же трое сутокъ — срокъ слишкомъ короткій для того, чтобы успѣть привыкнуть въ какому бы то ни было новому положенію. Во всякомъ случаѣ, Белинда еще не привыкла къ тому, что она замужемъ. Ей все еще представляется чѣмъ-то невѣроятнымъ, мало того, чудовищнымъ, что она сидитъ за завтракомъ напротивъ профессора Форта, въ ихъ фолькстонской квартирѣ и завариваетъ для него чай въ чайникѣ изъ британскаго металла, старательно припоминая, сколько кусковъ сахару онъ любитъ, чтобы ему клали въ чашку, — а она успѣла уже замѣтить, что мужъ не охотникъ повторять два раза сряду одно и то же. Не менѣе чудовищнымъ ей кажется и то, что она согрѣваетъ ему пальто, разрѣзываетъ газеты и заказываетъ обѣдъ съ соблюденіемъ тѣхъ правилъ гигіены и экономіи, какихъ онъ отъ нея требуетъ. Эти трое сутокъ показались ей невѣроятно долгими. Ей кажется, что она уже цѣлые мѣсяцы какъ глядитъ на безобразную отдѣлку камина въ гостиной и тщетно старается запахнуть занавѣсы изъ легкой лѣтней матеріи на окнахъ, лишенныхъ ставней и потрясаемыхъ вѣтромъ; цѣлые мѣсяцы слушаетъ вѣчные стоны, вздохи и завыванія этого вѣтра и шумъ морскихъ волнъ, разбивающихся о берега; цѣлые мѣсяцы прогуливается съ профессоромъ Фортомъ въ одинъ и тотъ же часъ, и по одной и той же дорогѣ; цѣлые мѣсяцы пишетъ подъ его диктовку письма до тѣхъ поръ, пока рука у нея не онѣмѣетъ, и читаетъ ему вслухъ до тѣхъ поръ, пока не охрипнетъ. Что касается чтенія и письма — то она не ропщетъ: чѣмъ больше, тѣмъ лучше! Ничто кромѣ труда, непрерывнаго труда не можетъ заглушить словъ Сары, мучительно раздающихся въ ея ушахъ: «въ твоемъ поведеніи нѣтъ смысла!»

Но она не хочетъ ихъ слышать. Еслибы даже они и были справедливы, то какой толкъ прислушиваться къ нимъ теперь? И кромѣ того, чтеніе и письмо спасаетъ отъ разговоровъ. Изъ убѣжденія, что какъ бы ни былъ человѣкъ преданъ умственнымъ занятіямъ, а стоитъ только пожить съ нимъ подъ одной крышей, чтобы увидѣть, что онъ живетъ не однимъ умомъ, — Белинда уже вывела, что ея профессоръ интересуется многимъ другимъ. Удивительно даже, что онъ теперь гораздо меньше толкуетъ объ отвлеченныхъ вопросахъ, чѣмъ о цѣнѣ на уголь и негодности служанокъ въ отеляхъ и пансіонахъ. Первый изъ этихъ сюжетовъ привелъ къ тому, что онъ уже предложилъ своей молодой женѣ топить каминъ только одинъ разъ въ день и употреблять для этого не болѣе двухъ корзинокъ угля; а второй — занимаетъ и теперь его мысли и языкъ. Итакъ, они сидятъ за завтракомъ, Белинда передъ чайникомъ изъ британскаго металла, а супругъ ея, напротивъ нея, передъ блюдомъ съ поджареннымъ свинымъ саломъ, поглощающимъ все его вниманіе.

— Совершенно невозможно, — медленно произноситъ онъ наконецъ, — чтобы мы вдвоемъ съѣли полтора фунта свиного сала въ три дня, тѣмъ болѣе, что я замѣтилъ, что вы его вчера совсѣмъ не ѣли.

— Въ самомъ дѣлѣ? — возражаетъ Белинда равнодушно; — я не помню.

— И если справедливо, — продолжаетъ м-ръ Фортъ, а глаза его со строгимъ порицаніемъ перебѣгаютъ съ блюда съ саломъ на сахарницу: — какъ только-что намъ объявила Марія, что отъ фунта сахару, купленнаго мною вчера, остаются всего только эти нѣсколько кусковъ, то очевидно, что здѣсь происходитъ организованное воровство.

— Это очень дурно съ ихъ стороны; — беззаботно замѣчаетъ Белинда, поправляя рукою волосы, которые никакъ не хотятъ гладко и спокойно держаться на головѣ съ тѣхъ поръ, какъ ихъ больше не причесываетъ горничная: — еслибы вы позволили мнѣ привести съ собой Дженнингъ, она бы за всѣмъ присмотрѣла.

— Я былъ противъ того, чтобы брать съ собой горничную, — отвѣчаетъ онъ, задѣтый ея словами, — потому что находилъ, и все еще нахожу, что это былъ бы только лишній расходъ. Что касается провизіи, — прибавляетъ онъ, внимательно оглядывая комнату, — то здѣсь есть, какъ я вижу, комодъ, а потому почему бы вамъ не прятать…

— Какъ! сохранять свиное сало въ комодѣ, который стоитъ въ гостиной! — восклицаетъ Белинда съ негодующимъ смѣхомъ; — вы шутите!

— Если вы можете присовѣтовать лучшій способъ положить конецъ ихъ расхищеніямъ, — то я вамъ буду очень благодаренъ, — сердито отвѣчаетъ онъ.

— Если бы они съѣдали по фунту свиного сала въ день, — возражаетъ съ горячностью Белинда, вздергивая свой надменный носикъ, — то я бы нашла, что это небольшая бѣда въ сравненіи съ тѣмъ, чтобъ вѣчно жить въ атмосферѣ мелочной лавочки.

Говоря это, она поспѣшно встала и направилась къ окну; воздухъ Фолькстона, повидимому, не придаетъ ей аппетита, и все остальное время завтрака она простаиваетъ спиной къ экономисту, засѣдающему за столомъ. Уже не въ первый разъ въ теченіе послѣднихъ трехъ дней убѣждается она, что его взглядъ на разныя житейскія дѣла вполнѣ расходится съ ея взглядомъ. Она знала, что не любитъ его, но не знала, что онъ будетъ появляться въ ковровыхъ туфляхъ въ гостиной. Хуже всего то, что она вообще убѣдилась, что вкусы ихъ діаметрально противуположны. Это сознаніе гложетъ ее и теперь, когда она стоитъ у окна и мрачно глядитъ сквозь стекло.

За ночь выпалъ снѣгъ, и природа кажется такой же печальной, какъ и ея мысли. То же самое сознаніе слѣдуетъ за ней и въ церковь — сегодня воскресенье, — хотя она и старается убѣдить себя, что вовсе не обрадовалась, узнавъ, что мужъ не намѣренъ сопровождать ее.

Профессоръ, всегда отличавшійся зябкостью, просидѣлъ весь день у камина, поставивъ ноги на его рѣшетку и закутавшись не только во все теплое платье, имѣвшееся въ его собственномъ гардеробѣ, но еще и во все то, что нашлось въ гардеробѣ Белинды. Позабывъ про экономію, онъ зажегъ и газъ, и растопилъ каминъ, изъ котораго, при каждомъ порывѣ вѣтра въ трубу, врывалось въ комнату облако удушливаго, вонючаго дыма.

Белинда, хотя тоже продрогла до костей, но не подошла къ камину. Она стоитъ у окна съ бутылкой клею и полосками бумаги въ окоченѣвшихъ рукахъ, и заклеиваетъ всѣ отверстія въ плохо пригнанныхъ оконныхъ рамахъ, сквозь которыя ледяной вѣтеръ свиститъ и завываетъ. Время отъ времени она обращается за инструкціями въ живой грудѣ платья, возсѣдающей у камина, стараясь сдержать дрожь, отъ которой у ней стучатъ зубы, главное же — стараясь противиться безнадежному унынію, овладѣвшему всѣмъ ея существомъ и не слушать ироническаго и демоническаго голоса, нашептывающаго ей въ уши:

— «Хорошъ твой медовый мѣсяцъ! — хорошъ твой медовый мѣсяцъ»!

Весь день длился снѣжный ураганъ. Весь день море, котораго по временамъ совсѣмъ не видно сквозь бѣлый вихрь, реветъ и бьется о берега. Снѣгъ прилипаетъ въ окнамъ, замерзаетъ на нихъ, и мрачная комната становится еще мрачнѣй. Ни души не видно на улицѣ съ самыхъ сумерекъ и до глубокой ночи. Окончивъ оклейку оконныхъ рамъ, Белинда спрашиваетъ голосомъ, которому тщетно старается придать веселую бодрость: уменьшился ли сквозной вѣтеръ? — но получаетъ меланхолическій отрицательный отвѣтъ. Изъ-подъ дверей дуетъ такъ, что сколько ни замазывай оконъ, отъ сквозного вѣтра не спасешься. А вѣдь нельзя же замазать дверей.

— Но подъ нихъ можно положить мѣшки съ пескомъ, — предлагаетъ Белинда съ той же отчаянной попыткой поддержать въ себѣ бодрость духа. Быть можетъ, у нихъ въ домѣ имѣются мѣшки съ пескомъ, она позвонитъ и спроситъ.

Но таковыхъ мѣшковъ въ домѣ не имѣется, — а хозяйка, ожесточенная какъ и всѣ вообще, погодою, — сердито отвѣчаетъ, что никто никогда отъ нея не требовалъ ничего подобнаго. Однако Белинда придумываетъ новый рессурсъ.

— Я думаю, — говоритъ она, — если свернуть всѣ эти газеты толстымъ жгутомъ и заложить ихъ подъ дверь, то это поможетъ отъ сквозного вѣтра; нужны онѣ вамъ или нѣтъ? — могу я взять «Pall-Mall», «Spectator», «Academy», «Times?»

Получивъ разрѣшеніе, она перебираетъ ихъ, чтобы выбрать наиболѣе пригодныя для своей цѣли, и взглядъ ея нечаянно натыкается на собственное имя — «Фортъ-Чорчиль». — Это объявленіе объ ея бракѣ, крупно напечатанное въ «Daily News». Белинда роняетъ газету, точно она ее укусила.

Свертокъ изъ газетъ оказывается такимъ же безсильнымъ оплотомъ отъ вѣтра, какъ игрушечная плотина, возведенная дѣтскими руками, отъ моря. Но такъ какъ она сдѣлала все, что могла, то и считаетъ себя въ правѣ присѣсть къ огню, натянувъ до самыхъ ушей свое мѣховое пальто. Она предлагаетъ мужу почитать вслухъ.

— Очень благодаренъ, — отвѣчаетъ профессоръ угрюмо: — но я такъ озябъ, что не могу сосредоточить своего вниманія.

Онъ какъ будто обиженъ тѣмъ, что она беретъ въ руки книгу. Но и она точно также не въ силахъ сосредоточиться. Въ ея умѣ шевелится вопросъ: наступитъ ли когда конецъ этому томительному дню? и тутъ же возникаетъ другой, не менѣе мучительный: стоитъ ли желать, чтобы этотъ день поскорѣй прошелъ, когда за нимъ должны послѣдовать другіе, точь въ точь такіе же? Никто не заглянулъ къ нимъ во весь день; даже почтальонъ не приходилъ. Безъ сомнѣнія, сообщеніе по желѣзной дорогѣ пріостановилось вслѣдствіе мятели. Темнота давно наступила, если только можно такъ выразиться, принимая во вниманіе, что сегодня весь день было болѣе или менѣе темно. Газъ горитъ ярче, въ каминъ подложены новыя уголья, и въ комнатѣ становится какъ будто теплѣе. Пульсъ у Белинды бьется сильнѣе, и кровь живѣе обращается въ жилахъ. И вдругъ… о, счастіе! — входитъ служанка съ пачкой писемъ въ рукахъ. Слава Богу! сообщеніе по желѣзной дорогѣ не прекратилось. Вотъ лондонская почта, которая должна была придти въ восемь часовъ утра. Она хватается за письма съ оживленіемъ. Письма не могутъ принести ей добрыхъ вѣстей, но она рада, что они нарушаютъ убійственное однообразіе и скуку этого дня. Кромѣ того, они разсѣеваюіъ ужасное чувство полнаго обособленія отъ всего остального человѣчества, которое давило ее весь день. Профессоръ получилъ цѣлую массу писемъ. А для Белинды имѣется большой конвертъ, надписанный рукою Сары. Белинда ближе подвигается къ огню и плотнѣе запахиваетъ свое мѣховое пальто. Она намѣрена съ полнымъ комфортомъ наслаждаться своими письмами. Она разрываетъ конвертъ, и изъ него падаетъ цѣлыхъ шесть писемъ: одно отъ Сары, четверо другихъ, надписанные знакомыми женскими почерками, и одно съ незнакомой, мужской надписью. Но дѣйствительно ли этотъ почеркъ незнакомъ ей?

IX.

Ей самой показалось это такъ на первый взглядъ; но вотъ, при болѣе внимательномъ осмотрѣ, ей припоминается другое письмо, о которомъ, по-правдѣ сказать, она никогда не забывала, и почеркъ котораго, хотя и твердый, имѣлъ странное сходство съ настоящимъ.

Она все глядитъ на письмо: неизъяснимый страхъ сжимаетъ ей сердце и не даетъ распечатать письма. Уголь въ каминѣ трещитъ. Профессоръ перевертываетъ страницу своего письма. Онъ читаетъ уже третье письмо, а она еще не принималась и за первое.

— Я надѣюсь, что вѣсти изъ дому хорошія? — вѣжливо спрашиваетъ онъ.

— Я… я надѣюсь, — отвѣчаетъ она, колеблясь. — Я еще не знаю.

Она должна однако справиться съ этимъ нелѣпымъ смущеніемъ. По всей вѣроятности, навѣрное даже, она игрушка галлюцинаціи, случайнаго сходства. Нѣтъ сомнѣнія, что сходство это ограничивается однимъ адресомъ. Стоитъ только распечатать письмо, и всѣ эти глупыя бредни разсѣятся. Она разрываетъ конвертъ и съ трепетомъ глядитъ на подпись.

Нѣтъ, это не галлюцинація, это не случайное сходство! Она не ошиблась; письмо подписано: Давидъ Райверсъ! Въ первую минуту ею овладѣваетъ сумасшедшая радость, которая однако немедленно смѣняется такою жгучею болью, что у нея темнѣетъ въ глазахъ.

Итакъ, онъ ей написалъ наконецъ! Что можетъ онъ ей сказать теперь? Поздравить съ замужествомъ? Онъ могъ бы избавить ее отъ этого! Она не станетъ читать его письма, она сожжетъ его, не читая.

Но, нѣтъ! она прочтетъ его, только не на глазахъ мужа.

Она бросаетъ на мужа отчаянный взглядъ, затѣмъ вскакиваетъ съ мѣста и бѣжитъ въ спальную. Пусть онъ зоветъ ее! онъ, кажется, и позвалъ ее, но она не отвѣчаетъ. Она взбѣгаетъ по сырой лѣстницѣ въ спальную и запирается въ ней на ключъ. Профессоръ, смиловавшись, разрѣшилъ затопить и въ ней каминъ. Но онъ такъ дымилъ, что огонь пришлось погасить. Въ комнатѣ ужасно, убійственно, нестерпимо холодно, но она этого не чувствуетъ. Можетъ ли быть холодно человѣку, у котораго въ сердцѣ точно раскаленное желѣзо.

Въ одну минуту она зажгла газъ и свѣчи. Для того, чтобы прочитать свой смертный приговоръ, необходимо, ярко освѣтить комнату. Теперь она безумно торопится прочитать письмо, которое пять минутъ тому назадъ собиралась сжечь непрочитаннымъ.

Она читаетъ это стоя, и вотъ что оно гласитъ:

"5, Парадизъ-Роу, Мильнъ-Торпъ, Іоркширъ.
"Января 10-го."

Десятое января! да это какъ разъ тотъ день, когда была ея свадьба! Значитъ, онъ пишетъ ей не затѣмъ, чтобы поздравить съ замужествомъ; онъ не могъ еще знать о немъ, когда писалъ!

"Слава Богу! я могу наконецъ написать вамъ, хотя думаю, что письмо мое будетъ безтолково, такъ какъ я обезумѣлъ отъ радости. Вы поняли конечно — вы всегда всё понимали — что удерживало меня вдали отъ васъ. Конечно, вы слышали, какъ и всѣ, о банкротствѣ, предшествовавшемъ смерти моего бѣднаго отца и вызвавшемъ его кончину. Что бы вы ни слышали, не считайте его виновнымъ. Я такъ плохъ на счетъ писемъ, что лучше разскажу вамъ все при личномъ свиданіи. Но не хочу, чтобы вы заблуждались даже одну лишнюю минуту, если я могу этому помѣшать. Онъ разорился вслѣдствіе внезапнаго и совершенно неожиданнаго повышенія цѣнъ на желѣзо, какъ разъ послѣ того, какъ онъ взялся по контракту доставить огромное число тоннъ желѣзныхъ рельсовъ въ Америку по дешевой цѣнѣ. Такая бѣда могла случиться съ каждымъ проницательнымъ и осторожнымъ человѣкомъ. Вы знаете, чѣмъ онъ былъ для меня; я часто вспоминалъ, какъ я вамъ надоѣдалъ своими разсказами объ отцѣ. Вы можете себѣ представить, каково мнѣ было вернуться домой! Если бы было время задумываться надъ своимъ положеніемъ, то я бы, вѣроятно, съума сошелъ. Съ счастію мнѣ некогда было. Если бы я потерялъ присутствіе духа, что было бы съ матушкой и моими братьями и сестрами? Тогда же послѣ похоронъ мы узнали, что разорены въ конецъ, и что намъ нечѣмъ жить. А между тѣмъ у матушки было на рукахъ трое маленькихъ мальчиковъ, которыхъ необходимо воспитывать. Мнѣ ничего не оставалось, какъ отказаться отъ личнаго счастія. Мы наняли маленькій домикъ въ грязномъ переулкѣ въ МильнъТорпѣ — я въ немъ пишу вамъ это письмо, но въ настоящую минуту онъ кажется мнѣ дворцемъ. Мнѣ посчастливилось получить мѣсто приказчика въ торговомъ домѣ одного изъ бывшихъ товарищей моего отца, но я вскорѣ перемѣнилъ его на другое на желѣзномъ заводѣ. Мы съ трудомъ справлялись; матушка выбивалась изъ силъ, и сестры тоже работали сколько могли. Много разъ я собирался писать вамъ. Если бы вы отвѣтили мнѣ на записку, которую я нацарапалъ вамъ, уѣзжая изъ Дрездена, то я думаю, что написалъ бы вамъ: но вы не отвѣтили; конечно, вы были правы. Цѣлыхъ полтора года я работалъ, какъ волъ, не давая себѣ отдыха. Такъ какъ я не готовился къ этому дѣлу, то мнѣ было труднѣе, чѣмъ моимъ товарищамъ. Я жилъ изо дня въ день, не рѣшаясь заглядывать въ будущее, какъ вдругъ на дняхъ мы получили письмо отъ стряпчаго одного дальняго родственника, котораго мы очень мало знали, и тѣмъ менѣе разсчитывали на его помощь. Въ этомъ письмѣ, насъ извѣщали, что родственникъ нашъ умеръ и оставилъ намъ по завѣщанію 30.000 ф. стерлинговъ. Этой суммы конечно, достаточно чтобы обезпечить матушку и младшихъ братьевъ и сестеръ, и я могу теперь работать на себя. Рѣшите сами: буду ли я также работать и на васъ. Изумительно я послѣ этого, что я не въ силахъ писать толково? Могу ли я пріѣхать къ вамъ? И когда именно? Не заставляйте меня долго ждать отвѣта, потому что я, пожалуй, пріѣду безъ позволенія. Милая! милая! милая! Можетъ быть, я не имѣю право называть васъ такъ, но не сердитесь, я нечаянно написалъ это и не могу рѣшиться вычеркнуть такое хорошее слово! Послѣ полутора лѣтъ, другой подумалъ бы, что его забыли, но вы не изъ тѣхъ, которыя забываютъ. Милая! неужели вы забыли Везенштейнъ!

"Давидъ Райверсъ".

Белинда однимъ духомъ прочитала письмо, не останавливаясь до самой подписи. Письмо дочитано, а она все еще не можетъ отвести отъ него глазъ. На одну секунду настоящее умерло дл нея; она живетъ только прошлымъ. Забыла ли она Везентейнъ? Она весело улыбается. Такая улыбка ни разу не появлялась на ея лицѣ послѣ того дня, который она провела въ Везенштейнѣ. «Милая! милая! милая!». Она считаетъ по пальцамъ. Онъ три раза назвалъ ее милой. Онъ говоритъ, что это хорошее слово. Онъ правъ; его весело читать.

Легкій шумъ выводитъ ее изъ забывчивости. То профессоръ мѣшаетъ уголья въ каминѣ внизу въ гостиной. Сквозь тонкій полъ можно явственно разслышать это. Но если бы то была труба архангела, возвѣщающая о кончинѣ міра, она не могла бы сильнѣе поразить ее. Въ глазахъ у нея темнѣетъ, и голова идетъ кругомъ. Да! вотъ хорошее письмо, и ни одна женщина не могла бы пожелать болѣе искренняго и нѣжнаго письма отъ любимаго человѣка. Одна бѣда только: оно опоздало на три дня. Оно пришло совсѣмъ не кстати теперь, когда, чтобы прочитать его, ей приходится хорониться отъ избраннаго ею самой супруга!

— Да! — я сама избрала его! — говоритъ она, и это-то всего и забавнѣе! Она громко смѣется.

Смѣхъ пугаетъ ее самое.

— Ужъ не схожу ли я съ ума? — спрашиваетъ Белинда себя.

Она бросается къ окну и открываетъ его. Она задыхается даже въ этой ледяной атмосферѣ. Ураганъ стихъ въ настоящую минуту. Все кругомъ покрыто снѣгомъ и озарено блѣдной луной. Она съ дрожью отстраняется отъ рѣзкаго уличнаго воздуха, остраго какъ бритва, и закрываетъ окно, садится къ столу, беретъ письмо и снова медленно читаетъ отъ перваго слова до послѣдняго. Глаза ея сухи, и слезъ не видно на щекахъ. Говорятъ, что гроза менѣе опасна, когда начинается дождь, и худшее въ человѣческомъ горѣ изжито, когда появляются слезы. Но горе Белинды далеко еще отъ этого спасительнаго періода. Чего бы она не дала за нѣсколько слезинокъ или за обморокъ, который бы хоть на время избавилъ ее отъ острой, внутренней боли! И въ томъ и въ другомъ утѣшеніи ей отказано! Если бы онъ написалъ свое письмо только однимъ днемъ раньше! если бы она послушалась страстной мольбы Сары отложить свадьбу только на одинъ мѣсяцъ! Если бы, если бы! Мало ли сколько такихъ если бы, которые могли бы открыть для нея рай.

— Я сама выбрала свою долю! — горько повторяетъ она, снова чувствуя страшное желаніе громко расхохотаться надъ мрачной ироніей этихъ словъ. Доля, выбранная ею, заставляетъ ее сидѣть теперь одинокой въ этомъ сыромъ и холодномъ погребѣ, съ раскаленной стрѣлой въ сердцѣ, и не смѣть даже громко застонать, чтобы не быть услышанной внизу, — тогда какъ могло бы быть…

Но она не смѣетъ вызывать въ воображеніи противуположной картины. Она чувствуетъ, что это прямой путь къ умопомѣшательству. Глаза ея диво блуждаютъ по открытому письму, и какъ на зло, останавливаются на самыхъ нѣжныхъ фразахъ.

— «Я обезумѣлъ отъ радости!» «Удивительно ли послѣ этого, что я не въ состояніи писать толково?»

Пока она глядитъ на эти слова, написанныя съ такой чистой, радостной вѣрой, но которыя теперь кажутся ей горькой и жестокой насмѣшкой, — судорожное, сухое рыданіе потрясаетъ ее всю съ головы до ногъ. Жалость, которую она до сихъ поръ чувствовала только къ самой себѣ, обращается теперь и на него. «Обезумѣлъ отъ радости», а до какихъ поръ? До тѣхъ, пока не возьметъ въ руки газеты и не прочтетъ въ ней, что десятаго января Джемсъ Фортъ профессоръ этрусскихъ древностей въ оксфордскомъ университетѣ обвѣнчался въ такой-то церкви, въ такой-то улицѣ, съ Белиндой, старшей дочерью покойнаго Джона Чорчиля, сквайра, изъ Чорчиль-Парка въ Ломширѣ. — «Онъ не повѣритъ этому! Онъ подумаетъ, что кто-нибудь въ шутку напечаталъ это. Онъ никому не повѣритъ, кромѣ ея самой. А въ какихъ словахъ сообщитъ она ему это?» Снова рыданіе потрясаетъ ее; но она подавляетъ его, и нѣсколько секундъ сидитъ неподвижно, задумавшись. Затѣмъ, очевидно, ей приходитъ въ голову какая-то мысль, потому что она встаетъ и, взявъ въ руки свѣчу, смотрится въ зеркало. Съ минуту она разглядываетъ свое лицо. Слава Богу! лицо ея не обезображено слезами; а единственный человѣкъ, имѣющій право наблюдать за ней, не настолько прозорливъ, чтобы услѣдить за измѣненіемъ выраженія на ея лицѣ.

Она, повидимому, довольна результатомъ своего осмотра, потому что идетъ къ двери, отпираетъ ее и, забывъ притворить, спускается внизъ по лѣстницѣ и входитъ въ гостиную.

М-ръ Фортъ сидитъ все въ той же позѣ, въ какой она его оставила, съ тою только разницей, что дочитавъ свои письма, онъ получилъ возможность завернуться вмѣстѣ съ руками въ свои одежды. Только лицо его, сморщенное и еще сильнѣе постарѣвшее отъ холода и раздраженія, остается наружи.

— Гдѣ вы были? — что вы дѣлали все это время? — сердито спрашиваетъ онъ.

— Я была въ своей комнатѣ. — Она боялась, чтобы голосъ не выдалъ ее и не заставилъ его оглянуться на нее. Но нѣтъ! — онъ не отводитъ глазъ отъ камина.

— Я надѣюсь, что на верху каминъ хорошо топится. Если въ немъ такая же рѣшетка, какъ и въ этомъ, то за нимъ надо постоянно смотрѣть.

— Я… я… Кажется, что онъ совсѣмъ не топится, — отвѣчаетъ Белинда неувѣренно.

До этой минуты ей не приходило въ голову, въ какой мѣрѣ физическое страданіе отъ холода усиливаетъ ея нравственную муку.

— Не топится? — каминъ не топится?

Въ одну секунду онъ хватается за колокольчикъ и изо всей мочи звонитъ. Но такъ какъ служанка, по обыкновенію, не спѣшитъ явиться на зовъ, то между мужемъ и женой происходитъ слѣдующій разговоръ.

— Вы вѣрно заклеивали окна? Если же нѣтъ, — то я, право, не постигаю, что могло побудить васъ просидѣть добрый часъ времени въ такой температурѣ?

— Я… я не заклеила ихъ. Если хотите, то я ихъ заклею.

— Вы оставили дверь открытой?

— Да, — извините. Я сейчасъ затворю ее.

— Что вы тамъ дѣлаете? — почему вы не сидите здѣсь?

— Я… я ищу «Daily-News».

— «Daily-News»! Зачѣмъ вамъ «Daily-News»? Неужели вы уже забыли, что подсунули ее подъ дверь, вмѣстѣ съ остальными газетами, хотя и безъ всякаго толку, — неблагодарно доканчиваетъ онъ.

— Я не брала «Daily-News», я отложила ее.

Белинда не объясняетъ почему именно.

Она открываетъ комодъ, въ которомъ супругъ ея намѣревался прятать свиное сало, и изъ котораго она не въ силахъ была изгнать банки съ вареньями и пикулями. Она совсѣмъ забыла про эти банки, и теперь онѣ являются послѣдней каплей, переполняющей ея чашу, хотя можетъ показаться страннымъ, чтобы такой пустякъ могъ повліять на такое крупное горе. Впослѣдствіи ей даже представлялось, что вся бѣда произошла отъ этихъ несчастныхъ банокъ. Зачѣмъ ей нужна «Daily-News»?! Отчаянная рѣшимость овладѣваетъ ею. Она скажетъ ему — зачѣмъ.

— Я хочу вырѣзать изъ этой газеты объявленіе о нашей свадьбѣ, чтобы послать его…

Она умолкаетъ. Имя остановилось у нея въ горлѣ. Она не можетъ произнести его.

— Моей матушкѣ? — доканчиваетъ профессоръ за нее. — Я уже послалъ его.

Белинда разражается такимъ же безумнымъ смѣхомъ, какъ и на верху, когда ей показалось, что она сходитъ съ ума.

— Нѣтъ, — не вашей матушкѣ; но… одному знакомому.

Она нашла газету. Рабочій ящикъ, въ которомъ лежатъ ея ножницы, стоитъ на столѣ возлѣ ея супруга.

Белинда спокойно беретъ ихъ и осторожно вырѣзываетъ объявленіе изъ газеты. Рука должна быть тверда, а объявленіе — вырѣзано аккуратно; ничто не должно выдавать ея волненія; пусть тотъ, кто получитъ объявленіе, не догадывается, что эти острыя ножницы рѣзали вмѣстѣ съ бумагой и ея собственное сердце.

— Не понимаю, къ чему вамъ понадобилось непремѣнно сегодня вечеромъ заниматься этимъ! — сердито замѣчаетъ ея супругъ, какъ-то дѣлаютъ и многіе другіе, лучшіе, чѣмъ онъ, люди, когда срываютъ досаду, вызываемую мѣшкотностью служанки, на первомъ, кто подвернется имъ подъ руку. — Сегодняшняя почта давно ушла. По всей вѣроятности всѣ линіи повалены снѣгомъ.

— Я знаю, знаю, — рѣзко перебиваетъ она; — но мнѣ хочется сдѣлать это сегодня, потому что завтра я… я могла бы позабыть..

Белинда ускользаетъ въ свою комнату незамѣтно, воспользовавшись появленіемъ служанки, которая съ большой неохотой оказываетъ имъ требуемыя отъ нея услуги, такъ какъ не разсчитываетъ на вознагражденіе: профессоръ тотчасъ же по пріѣздѣ отнялъ у нея всякую надежду на этотъ счетъ. Итакъ, Белинда опять очутилась наединѣ въ своей комнатѣ, но она знаетъ, что не долго пробудетъ въ ней одна, такъ какъ въ ней вскорѣ появится служанка, чтобы затопить погасшій каминъ. Она должна поэтому торопиться съ своимъ дѣломъ. Открывъ пюпитръ, она вынимаетъ изъ него листъ почтовой бумаги и конвертъ; надписываетъ адресъ на конвертѣ, а на листѣ — крупнымъ, четкимъ почеркомъ пишетъ: «Отъ Белинды Фортъ». Все это заняло не болѣе минуты времени: тяжелыхъ шаговъ служанки еще не слыхать; къ счастію, она по своему обыкновенію не торопится. Белинда старательно складываетъ бумагу, вкладываетъ въ нее объявленіе, кладетъ то и другое въ конвертъ и запечатываетъ. Слава Богу, кончено! и теперь ей смертельно хочется ныньче же отправить конвертъ на почту. Онъ, конечно, не пойдетъ сегодня изъ Фолькстона, но по крайней мѣрѣ съ ея стороны дѣло будетъ сдѣлано. Ей нестерпима мысль, что онъ пролежитъ тутъ всю ночь, и что завтра по утру она увидать его снова — каково это думать, что «завтра» непремѣнно наступитъ! — Но кому можетъ она довѣрить его? — служанкѣ? эта строптивая особа ни до что не согласится выдти на улицу въ такую погоду и, право, ни у кого не хватитъ духу упрекать ее до это. Разсыльному мальчишкѣ, который чиститъ сапоги и служитъ на посылкахъ? Онъ навѣрное сунетъ его въ карманъ, да тамъ и позабудетъ. Почему ей не снести его самой? Почтовый ящикъ находится всего лишь въ какихъ-нибудь двадцати саженяхъ разстоянія отъ ихъ двери. Сказано — сдѣлано!

Въ одну минуту накинула она еще какую-то мѣховую вещь на плечи, поспѣшно застегнула ее дрожащими пальцами, тихонько спустилась съ лѣстницы, на ципочкахъ прокралась мимо дверей гостиной; напрасная осторожность; профессоръ, хотя и не совсѣмъ еще глухъ, но далеко не обладаетъ острымъ слухомъ, рѣдко выпадающимъ вамъ на долю, когда мы перевалимъ за сорокъ лѣтъ. Служанка тоже не попалась ей, какъ она того боялась, навстрѣчу. Выходная дверь не заперта и легко отворяется, слишкомъ легко, такъ какъ едва она затворила ее за собой, какъ она снова раскрылась, точно десять тысячъ титановъ толкали ее сзади. Послѣ долгихъ стараній, употребивъ въ дѣло всю силу, какая у нея есть, удается ей наконецъ затворить дверь, при чемъ она захлопывается съ такимъ шумомъ, что отъ него содрогается весь домъ.

И снова Белинда громко смѣется. Луны опять какъ не бывало; тучи снова заволокли небо и море.

Ураганъ возобновился съ прежней силой. Можно подумать, что во всей вселенной онъ одинъ хозяинъ и его страшный братъ — снѣгъ. Воздухъ до того наполненъ бѣлой снѣжной пылью, тонкой и плотной, какъ луна, — что дышать тяжело. Белинда съ трудомъ переводитъ духъ. Она пріостанавливается, чтобы не потерять равновѣсія и не быть унесенной вѣтромъ. Затѣмъ смѣло двигается впередъ, одинокимъ борцомъ съ расходившимися стихіями. Время отъ времени она поворачивается спиной къ снѣжному вихрю, чтобы перевести духъ. Но она ни на минуту не сожалѣетъ о томъ, что вышла за улицу. Она не чувствуетъ ни страха, ни вражды къ разнузданнымъ стихіямъ. Въ душѣ у нея свирѣпствуетъ такая же буря. Ей даже пріятно бороться съ нею. Это какъ будто облегчаетъ бремя, которое давитъ ей грудь, отгоняетъ безуміе, которое казалось такъ близко. Тѣмъ не менѣе однако эти двадцать саженей стоятъ двадцати миль.

Наконецъ она добралась до почтоваго ящика, нашла въ немъ отверстіе и опустила въ него конвертъ, старательно припрятанный подъ пальто, чтобы сохранить его въ цѣлости и сохранности. Да! теперь онъ пойдетъ своей дорогой! — пойдетъ и такъ же не вернется назадъ какъ и день, прожитой въ Везенштейнскомъ лѣсу, — какъ и другъ, закопанный въ могилу, и на гробъ котораго мы бросили послѣднюю горсть земли. Но ей некогда объ этомъ раздумывать. Новый и сильнѣйшій порывъ вѣтра заставляетъ ее ухватиться до столбъ, на которомъ прибитъ почтовый ящикъ, и въ ту минуту, какъ она выпускаетъ его изъ рукъ, вихрь подхватываетъ ее и несетъ къ морю.

Одну страшную минуту ей кажется, что вѣтеръ низвергнетъ ее съ утесовъ въ мрачную бездну, изъ которой, сквозь завыванія бури, доносится до нея ропотъ разъяренныхъ волнъ. Въ эту краткую, но страшную минуту, она убѣждается, что жизнь, которая представлялась ей постылой, все еще для нея дорога.

Со страшнымъ усиліемъ она поднимается на ноги. Ослѣпленная снѣгомъ, оглушенная вѣтромъ, сквозь мятель и вьюгу, съ трудомъ добирается она до дому, и наконецъ, все-таки попадаетъ подъ его сохранный кровъ.

Служанка сначала не узнаетъ ее, до того она занесена снѣгомъ, но Белинда не обращаетъ вниманія на ея удивленныя восклицанія. Быть можетъ, она настолько оглушена бурей, что даже и не слышитъ ихъ.

Въ полу-безсознательномъ состояніи поднимается она по лѣстницѣ въ спальную. Газъ все такъ же ярко горитъ въ ней, какъ и въ тотъ моментъ, какъ она уходила изъ нея; служанка, наконецъ, растопила каминъ.

Ее приводитъ въ чувство голосъ, кричащій съ низу:

— Белинда! Белинда!

Это мужъ зоветъ ее. Пусть зоветъ!

Голосъ кричитъ громче и настоятельнѣе:

— Белинда! Белинда!

Но вѣдь это голосъ человѣка, который всю жизнь будетъ звать ее Белиндой, и развѣ не сама она дала ему право звать ее Белиндой, приказывать Белиндѣ, бранитъ Белинду и… хуже всего… ласкать Белинду? къ чему же безсмысленно, безцѣльно возмущаться? Она поспѣшно отряхаетъ снѣгъ съ платья, перемѣняетъ мокрые башмаки, приглаживаетъ сырые волосы, и приличная и степенная, сходятъ внизъ, — приличная и степенная по внѣшности, для тѣхъ, кто не видитъ ея внутренняго волненія и безумнаго блеска въ глазахъ.

Она находятъ своего супруга въ той же позѣ. Ей кажется, что онъ былъ бы для нея менѣе непріятенъ, еслибы онъ перемѣнилъ хоть сколько-нибудь свое положеніе. Но нѣтъ! онъ такъ же закутанъ и согбенъ надъ каминомъ.

— Я много разъ звалъ, — говоритъ онъ съ довольно понятнымъ раздраженіемъ, — неужели вы не слышали меня?

Она не отвѣчаетъ, потому что все еще не можетъ справиться съ собой.

— Гдѣ вы были? что вы дѣлали?

— Я уходила изъ дому.

— Изъ дому? вы должно быть съ ума сошли?

— Я сама иногда такъ думаю, — спокойно отвѣчаетъ она, глядя прямо ему въ лицо.

— А можно спросить, — продолжаетъ онъ саркастически, — что именно побудило васъ выбрать такую прекрасную погоду для прогулки?

— Я ходила опустить письмо въ ящикъ.

— Гмъ!

Она сѣла на прежнее мѣсто, напротивъ него. Сѣверо-восточный вѣтеръ разрумянилъ ея обыкновенно блѣдныя щеки.

— О вкусахъ не спорятъ, — медленно произноситъ она: — мои вкусы часто порицались; но вы по крайней мѣрѣ не имѣете право жаловаться на нихъ. Желаете, чтобы я вамъ читала?

И говоря это, она беретъ книгу, и не дожидаясь позволенія, начинаетъ читать.

Переходъ отъ ледяного уличнаго воздуха въ теплой комнатной температурѣ производитъ странное ощущеніе въ ея головѣ. Голова кружится, но Белинда не обращаетъ на это вниманія и читаетъ. Буквы прыгаютъ у нея передъ глазами, но она все читаетъ и читаетъ. Смыслъ прочитаннаго, совершенно ускользаетъ отъ нея, но она читаетъ дальше:

«Еслибы можно было доказать, что какой-нибудь изъ сложныхъ организмовъ не прошелъ черезъ рядъ многочисленныхъ и постепенныхъ измѣненій (черезъ сколько лѣтъ могу я надѣяться умереть?), то моя теорія оказалась бы вполнѣ несостоятельной. Но я не знаю такого случая. Нѣтъ сомнѣнія, что существуютъ организмы (можетъ ли человѣкъ страдать больше, чѣмъ я страдаю?), промежуточныя ступени которыхъ намъ неизвѣстны…»

Ахъ! какъ несносно прыгаютъ буквы и кружится голова, — но это пройдетъ. Она читаетъ дальше.

— Пожалуйста повторите послѣднюю фразу, я ее не понялъ, вы такъ спутанно ее прочитали.

Но вмѣсто того, чтобы исполнить требованіе профессора, Белинда роняетъ книгу изъ рукъ и сама вслѣдъ за ней валится на полъ. Ея желаніе исполнилось: она упала въ обморокъ.

ПЕРІОДЪ III.

I.

Зима съ ея вьюгами и метелями прошла. Сидя у раскрытыхъ оконъ или въ садахъ, гдѣ уже распустились весенніе цвѣты, люди спокойно толкуютъ про минувшія мятели и пересказываютъ личныя невзгоды и неудобства, которыя онѣ имъ причинилъ. Анекдоты про страшныя ночи, проведенныя въ вагонахъ поѣзда, занесеннаго въ полѣ снѣгомъ, служатъ предметомъ оживленной бесѣды на обѣдахъ: каждый изъ собесѣдниковъ старается доказать, что онъ натерпѣлся больше, чѣмъ его сосѣдъ, и въ результатѣ оба успѣваютъ подружиться къ концу обѣда.

Между тѣмъ, отъ жестокихъ и тяжкихъ опустошеній, произведенныхъ непогодой, остается мало слѣдовъ въ настоящее время, за исключеніемъ побитыхъ морозомъ лавровыхъ и другихъ кустовъ. Да еще можно было бы спросить: сколько нѣжныхъ, музыкальныхъ голосовъ загублено навѣки? Надъ обломками разбитыхъ судовъ море катитъ свои волны, а въ глубинѣ материнскихъ сердецъ схоронены имена потопленныхъ имъ моряковъ! Не существуетъ ли аналогіи между физическимъ и нравственнымъ міромъ? Не смылъ ли океанъ забвенія тяжелое горе и съ души нашей героини, которая въ страшную бурную ночь не побоялась выдти на улицу?

Такъ могли бы подумать посторонніе наблюдатели, которые заглянули бы въ одну изъ загородныхъ виллъ университетскаго города Оксфорда. Май мѣсяцъ на дворѣ, и время — послѣ полудня, то-есть тотъ именно часъ, когда завтракъ давно уже снятъ со стола, а передобѣденный чай еще не появлялся. Вдоль сверкающей рѣки, на протяженіи цѣлой мили гоняются восьми-весельныя, четырехъ-весельныя и иныя лодки. Толпы счастливыхъ юношей слѣдятъ съ береговъ за интересующими ихъ гребцами, поощряя ихъ криками, пока не осипнутъ. Но шумъ, производимый ими, какъ онъ ни великъ, не достигаетъ даже въ слабыхъ отголоскахъ до спокойной гостиной, гдѣ засѣдаетъ такая же спокойная леди у открытаго окна, подперевъ голову бѣлой рукой и глядя на клумбы и осыпанныя цвѣтомъ деревья своего небольшого садика.

Хотя на дворѣ очень тепло, но въ каминѣ горитъ огонь, и отъ его досадливаго тепла Белинда старается защититься вѣеромъ, которымъ вяло обмахивается.

Въ послѣдній разъ, когда мы простились съ Белиндой, она лежала на полу въ обморокѣ. Теперь она спокойно и безмятежно засѣдаетъ у окна. Выражаетъ ли собой это наружное спокойствіе также и внутреннее успокоеніе души? Кто скажетъ это? Она пережила уже тотъ возрастъ, когда искаженное лицо, дрожащія губы и громкія рыданіи выражаютъ горе, а розовыя щеки и громкій смѣхъ — радость. На видъ она не особенно весела, — но кто изъ насъ способенъ быть веселымъ наединѣ съ самимъ собой, когда присутствіе постороннихъ лицъ не вызываетъ изъ нѣдръ души дремлющее въ ней веселье! — а между тѣмъ въ настоящую минуту она очевидно думаетъ о чемъ-то пріятномъ. Одну минуту даже легкая улыбка появляется на ея молодыхъ, но меланхолическихъ устахъ. При шумѣ отворяющейся двери эта улыбка мигомъ пропадаетъ.

— Вы, я вижу, сидите безъ дѣла, — говоритъ мужъ, входя въ комнату и шлепая туфлями, что ясно указывало на то, что онъ въ туфляхъ (Белинда не смогла отучить его сразу отъ ковровыхъ туфель).

— Если я сижу безъ дѣла, то всего лишь одну минуту, — холодно отвѣчаетъ она.

— Но такъ какъ вы не заняты, — продолжаетъ онъ, не обращая вниманія на ея ледяной тонъ, ибо очевидно привыкъ жъ нему, — то я безъ церемоніи обращусь къ вамъ за содѣйствіемъ.

— Что вамъ нужно? — спрашиваетъ она, взглядывая на него.

Очень пріятно, когда на васъ глядитъ хорошенькая женщина, но когда взглядъ ея красивыхъ голубыхъ глазъ холоденъ и враждебенъ, это должно испортить все удовольствіе.

— Что вамъ нужно? Неужели вы хотите опять приняться за работу? вѣдь вы уже окончили свой дневной урокъ? и письма ваши я всѣ написала. Они лежатъ на вашемъ письменномъ столѣ, и я строго сообразовалась въ нихъ съ вашими инструкціями.

— Вотъ объ этомъ-то именно я и пришелъ съ вами поговорить, — возражаетъ онъ, глядя въ бумагу, которую держалъ въ рукѣ. — Вы не совсѣмъ точно передали то, что я хотѣлъ сказать геттингенскому профессору о новомъ «Отрывкѣ изъ Эмпедокла», и я долженъ попросить васъ переписать его.

— А и должна попросить васъ уволить меня на этотъ разъ, — отвѣчаетъ она спокойно, но рѣзко: — я уже отбыла сегодня свою барщину.

Нащупаетъ минутное молчаніе, въ продолженіе котораго Белинда намѣренно отворачиваетъ голову отъ профессора и глядитъ въ садъ. Но профессоръ не сдается.

— Еслибы я отрывалъ васъ отъ другого занятія, то быть можетъ поцеремонился, — настаиваетъ онъ съ досадной неделикатностью, — но такъ какъ вы ровно ничего не дѣлаете…

— Я ничего не дѣлаю только въ настоящую минуту, — отвѣчаетъ она, съ трудомъ сдерживая свое нетерпѣніе, — но черезъ пять минутъ я буду занята; черезъ пять минутъ я отправляюсь на станцію желѣзной дороги, чтобы встрѣтить Сару; она должна пріѣхать въ 4 ч. 35 м. Вы вѣдь, конечно, не наймете мнѣ извощика, — замѣчаетъ она съ саркастической улыбкой, — а сегодня слишкомъ жарко, чтобы бѣжать сломя голову.

При упоминовеніи о Сарѣ, явная досада выражается на морщинистомъ лицѣ м-ра Форта и прибавляетъ ему еще нѣсколько лишнихъ морщинъ.

— Я не понимаю, зачѣмъ вамъ встрѣчать свою сестру, она, слава Богу, взрослая и можетъ сама позаботиться о себѣ.

Белинда пожимаетъ плечами.

— Это дѣло привычки, — говоритъ она сердитымъ тономъ: — если вы родились въ такой средѣ, которая пріучила васъ толкаться и пробивать себѣ дорогу въ толпѣ, то, конечно, это не можетъ затруднить васъ, но Сара къ этому не привыкла; а такъ какъ вы рѣшительно отказали въ своемъ гостепріимствѣ ея горничной, то она пріѣдетъ одна.

Сказавъ эти любезныя слова, она умолкла, и послѣ краткаго молчанія профессоръ ворчливо произнесъ:

— Если вы считаете это нужнымъ, то я готовъ послать служанку встрѣтить вашу сестру, но покорнѣйше прошу васъ отказаться отъ мысли идти самой на станцію. Такимъ образомъ вамъ ничто не помѣшаетъ оказать мнѣ ту услугу, которой я отъ васъ требую.

— Вы не хотите отказаться отъ выговореннаго вами фута живого мяса! — кричитъ она, внезапно вставая съ мѣста; она вся дрожитъ, а большіе глаза ея сверкаютъ отъ гнѣва и досады.

— Поздравляю васъ! вы счастливѣе своего прототипа! Вы получите фунтъ моего живого мяса!

До самой своей смерти нѣмецкій ученый не будетъ знать, какими яростными, бѣшеными пальцами начертаны были тѣ вѣжливыя, ясныя и ученыя строки о новомъ «Отрывкѣ изъ Эмпедокла», которыя онъ получилъ вскорѣ затѣмъ.

Много времени проходитъ, прежде чѣмъ прихотливое ухо и педантическій умъ профессора подобрали приличныя для настоящаго случая выраженія. Много листовъ бумаги съ сердцемъ изорвано Белиндой; много разъ приходится ей начинать сьизнова, прежде нежели ея «руководитель, философъ и другъ» облекается съ ея помощью въ свой парадный костюмъ, чтобы идти на профессорское собраніе. Только тогда, когда стукъ выходной двери возвѣщаетъ ей объ его уходѣ, только тогда вздыхаетъ она съ облегченіемъ.

Она снова усаживается въ большое кожаное кресло, въ которомъ сидѣла за письменнымъ столомъ и, закинувъ за голову утомленныя руки, мрачно глядитъ за мухъ, расхаживающихъ по потолку.

— Богъ любитъ добровольныя жертвы! — громко произноситъ она. — Онъ непохожъ на Бога (для женщины человѣкъ, котораго она любить, и тотъ, котораго она ненавидитъ всегда — онъ).-- Лишь бы ему получить выговоренный фунтъ живого мяса, до остального ему дѣла нѣтъ!

И съ этими словами ѣдкія слезы навертываются у нея на глазахъ; но она рѣшительно отираетъ ихъ. Она не хочетъ, чтобы зоркіе глаза Сары видѣли, что она плакала.

— Не хочу, чтобы меня жалѣли! — говоритъ, она, вставая и оправляясь. — Она не должна жалѣть меня! пусть никто меня не жалѣетъ!

Белинда идетъ въ свою комнату, перемѣняетъ платье и надѣваетъ болѣе нарядное, причесывается къ лицу и старается передъ зеркаломъ придать счастливое выраженіе своей физіономіи. Но прежде нежели она успѣваетъ добиться этого, на улицѣ показалась ручная телѣжка, медленно направлявшаяся къ ея воротамъ, подъ бременемъ громаднаго дамскаго дорожнаго сундука, Сара пріѣхала, а она не встрѣчаетъ ее! Эта мысль придаетъ ей крылья; и румянецъ, и улыбка, которыхъ она тщетно добивалась передъ зеркаломъ, оживляютъ ея лицо. За пять минутъ передъ тѣмъ, она не думала, чтобы что-нибудь могло возбудить въ ней то радостное волненіе, какое она испытываетъ теперь, заслышавъ знакомый веселый смѣхъ, взвидѣвъ хорошенькое личико, напоминающее дрезденскую фарфоровую куколку, и эти ножки, обутые въ чудовищно-нелѣпые башмаки. Когда онѣ жили вмѣстѣ, онѣ почти никогда не цѣловались или очень рѣдко. Теперь же не могутъ оторваться другъ отъ друга. Но одну ли только Сару цѣлуетъ Белинда? Не цѣлуетъ ли она также въ ней свою погибшую молодость, свою дорогую любовь, свой милый Везенштейнъ?

Въ душѣ обѣихъ сестеръ встаетъ воспоминаніе ихъ тяжелаго разставанія въ то ужасное январское утро! Въ продолженіе минуты онѣ обѣ не въ силахъ произнести ни одного слова, хотя бы имъ посулили за то тысячу фунтовъ. Ихъ выводятъ изъ забытья звуки маленькаго колокольчика и ощущенье чего-то круглаго, плотнаго, крѣпко прижимающагося къ ихъ ногамъ. Это Пончъ! — онъ позабылъ уже про непріятную цѣпь, на которой просидѣлъ всю дорогу отъ самаго Лондона, и теперь въ восторгѣ отъ того, что его снова выпустили на свободу и онъ встрѣтился съ старыми знакомыми.

— Какъ? это Пончъ! — говоритъ Белинда, съ смущеннымъ смѣхомъ становясь на колѣни, беретъ на руки взволнованную собачку и ласково глядитъ въ ея эѳіопскую мордочку. — Ты здѣсь, Пончъ? скажи, пожалуйста, кто пригласилъ тебя пріѣхать?

— Никто, — отвѣчаетъ Сара смиренно, но ему такъ хотѣлось повидаться съ тобой и твоей собаченкой, что я не рѣшилась отказать ему въ этомъ; развѣ ты недовольна? — вопрошаетъ она съ прежнимъ лукавымъ блескомъ въ глазахъ.

— Я недовольна? — повторяетъ Белинда съ упрекомъ напирая на слово я, и слегка прикладываясь губами въ курчавой головкѣ. — Пончъ, неужели ты думаешь, что я могу быть недовольна твоимъ пріѣздомъ?

— Значатъ, онъ будетъ недоволенъ? — спрашиваетъ Сара тихо.

— Онъ не любитъ собакъ, — отвѣчаетъ Белинда, и лицо ея снова омрачается, словно кто потушилъ свѣтъ въ ея главахъ. — Онъ съ трудомъ терпитъ и мою собачку.

— Фю-ю! — тихо свиститъ Сара съ вытянутымъ личикомъ. Можетъ быть, и мое присутствіе будетъ съ трудомъ терпимо?

Белинда освободила себя отъ необходимости отвѣчать на этотъ вопросъ, что ей было бы довольно непріятно, такъ какъ ой пришлось бы или быть невѣжливой или солгать. Въ эту самую минуту онѣ вошли уже въ домъ, и прыткіе глаза Сары и ея вниманіе отвлеклись другими предметами. Собачки бѣгутъ впереди, причемъ собачка Белинды, хозяйка дома, ворчитъ довольно не гостепріимно въ отвѣтъ на любезныя заигрыванія Понча. Вся компанія входитъ въ гостиную.

— Не дурная комната! — говоритъ Сара покровительственно, оглядываясь кругомъ; — гораздо лучше, нежели я ожидала; только пуста немного.

— М-ръ Фортъ не любитъ тѣсно заставленныхъ комнатъ.

Сестра хохочетъ.

— М-ръ Формъ! Неужели послѣ шестимѣсячнаго замужества ты все еще зовешь его… м-ръ Фертъ!

— Какъ же еще звать его? — замѣчаетъ Белинда съ натянутымъ и смущеннымъ видомъ. — Его еще не произвели въ пэры, объ еще не «лордъ Фортъ!»

— Я буду звать его «Джемсъ», — твердо заявляетъ Сара; — я увѣрена, что ему будетъ пріятно, если я буду звать его «Джемсъ».

Жена м-ра Форта угрюмо смѣется.

— Во всякомъ случаѣ это будетъ имѣть для него прелесть новизны.

Такая горечь была слышна въ ея притворно-шутливомъ тонѣ, что Сара вдругъ прекратила осмотръ комнаты, и устремивъ на старшую сестру пронизывающій на сквозь взглядъ, крѣпко схватила ее за руки и спросила:

— Мы теперь однѣ; скажи, мнѣ какъ устроилась твоя жизнь? ты довольна своимъ положеніемъ?

— Я должна показать тебѣ весь домъ, — отвѣтила Белинда, какъ бы не разслышавъ вопроса сестры; — погляди мою спальную и твою комнату; она выходитъ окнами на tennis-gronnd; ты вѣдь привезла, конечно, всѣ принадлежности въ игрѣ? мы будемъ играть въ tennis?

Сара не настаиваетъ на своемъ прежнемъ вопросѣ, но идя за сестрой по лѣстницѣ, нѣсколько разъ качаетъ головой.

— Вотъ моя комната, — говоритъ Белинда, растворяя дверь. — А вотъ эта его (въ ея голосѣ при этомъ слышится легкое колебаніе, показывающее, что только боязнь насмѣшекъ сестры мѣшаетъ ей называть своего мужа тѣмъ оффиціальнымъ титуломъ, въ какому она привыкла): а это (не открывая третьей двери, а только указывая на нее) комната старой миссисъ Фортъ.

— О! пожалуйста представь меня ей! — кричитъ Сара. — Мечта моей жизни познакомиться съ его матерью. Ты не разсердишься, но мнѣ какъ-то смѣшно думать, что у него есть мать.

— Это было бы безполезно, — отвѣчаетъ Белинда, не выказывая желанія исполнить требуемое; она, по всей вѣроятности, приметъ тебя за своего сына.

— Ну что-жъ такое! мы поглядимъ другъ на друга, — кричитъ Сара съ восхищеніемъ. — Но неужели она такъ плоха? — спрашиваетъ она, приподнимая брови почти до самыхъ волосъ.

Белинда киваетъ въ отвѣть.

— И постоянно задаетъ разные вопросы?

— Постоянно.

— И ты постоянно на нихъ отвѣчаешь?

— Бѣдная старуха! — конечно, отвѣчаю. Не все ли равно разговарявать съ ней или съ кѣмъ другимъ.

Въ голосѣ ея слышится такая усталость и отвращеніе, что глаза сестры снова вопросительно устремляются на нее. Но на этотъ разъ Белинда не даетъ ей опомниться и вталкиваетъ ее въ четвертую комнату.

— А вотъ это твоя комната, — говоритъ она съ улыбкой, снова озарившей ея лицо, какъ и тогда, когда она встрѣтила сестру, и совершенно преобразившей ея обычно-мрачную физіономію.

— Неправда ли, хорошо пахнетъ?

— Да ты пожертвовала мнѣ всѣми своими цвѣтами, — кричитъ Сара, хороня свое личико въ вазѣ съ только-что нарѣзанными нарцисами. — Я не видѣла совсѣмъ цвѣтовъ въ гостиной.

— М-ръ Фортъ не любитъ запаха цвѣтовъ, — возражаетъ Белинда.

Она произнесла это покорнымъ, спокойнымъ тономъ, не какъ жалобу, а какъ простое заявленіе.

— Онъ, кажется, много чего не любитъ, — замѣчаетъ Сара сухо.

Белинда оставляетъ это замѣчаніе безъ отвѣта.

II.

Сегодня пообѣдали у Фортовъ рано и на-скоро. Обѣ сестры стояли у запертого окна гостиной, припавъ носомъ въ стеклу.

— Неужели онъ никогда не открываетъ оконъ? — спрашиваетъ Сара, съ жадностью вперяя взоры въ зеленую сѣть вьющихся растеній, обвивающихъ стѣну дома.

— Никогда!

— Если такъ, то я буду падать въ обморокъ ежедневно за обѣдомъ, пока онъ не начнетъ отворять окна.

— Тебѣ придется въ такомъ случаѣ падать въ обморокъ до скончанія вѣка, — возражаетъ Белинда съ каменнымъ спокойствіемъ.

— Еслибы только не эта тепличная атмосфера, — продолжаетъ Сара, — то я нашла бы, что дѣло обошлось не такъ худо какъ я ожидала; сначала намъ всѣмъ было какъ будто неловко; я уже думала, что Пончу въ самомъ дѣлѣ лучше было бы остаться дома; — но затѣмъ все обошлось благополучно, благодаря моей ловкости и такту.

— Однако ты ни разу не назвала его «Джемсомъ», — замѣчаетъ Белинда съ саркастическимъ смѣхомъ.

— Нѣтъ, — коротко согласилась Сара, впервые въжизни не пытаясь отдѣлаться ни шуткой, ни другой какой уверткой. — Но скоро мы отправимся? — весело прибавляетъ она. — Вѣдь коллегія св. Урсулы самая большая въ Оксфордѣ, неправда ли? Весь Оксфордъ соберется на-встрѣчу герцогу? Только всѣ вы здѣсь придаете мало цѣны внѣшнимъ отличіямъ! Вы цѣните, конечно, только умственное превосходство, — напыщенно произносить она.

— Не знаю, — съ сомнѣніемъ отвѣчаетъ Белинда.

— Что до меня касается, — конфиденціально заявляетъ Сара, — то я обожаю земное величіе; меня интересуютъ всякіе даже пустяки, если они касаются великихъ міра сего. Мнѣ было бы крайне интересно узнать, сколько парь чулокъ у королевы, и кладетъ ли она въ чай сахаръ?

Белинда смѣется.

— Тамъ будетъ вѣдь весь ученый свѣтъ, и ты представишь меня всѣмъ рѣшительно, неправда ли? Что они обо мнѣ подумаютъ? Потребуютъ они отъ меня умныхъ рѣчей или нѣтъ? Понравлюсь я имъ, какъ ты думаешь?

— Гмъ! — сомнительно произноситъ Белинда, окидывая ласковымъ взглядомъ привлекательную, но отнюдь не академическую фигуру сестры; — сомнѣваюсь!

— Вѣдь въ сущности они такіе же люди, какъ и всѣ, — философствуетъ Сара, — и если пробить толстую кору ихъ учености…

— Быть можетъ, его кора и не такъ толста, — иронически замѣчаетъ Белинда.

— …То подъ ней окажется сердце… чувствительное въ моимъ стрѣламъ?

— Можетъ быть! — слышится не вполнѣ увѣренный отвѣть.

— Я займусь исключительно студентами перваго курса, — задумчиво произноситъ Сара. — Ты знакома со многими изъ нихъ? Они бываютъ у тебя?

Белинда равнодушно пожимаетъ плечами и говоритъ:

— Бѣдные мальчики! они приходили съ визитомъ, но они слишкомъ боятся меня, чтобы разговаривать. Я не потеряла способности внушать ужасъ, — горько улыбается она. — Этотъ даръ природы я сохранила во всей цѣлости.

— Мы все это перемѣнимъ, — хвалится Сара; — царство страха пройдетъ и наступить царство любви.

Белинда вышла на середину комнаты и поправила одинъ изъ газовыхъ рожковъ въ люстрѣ. Поза ея съ закинутой назадъ головой и поднятой красивой обнаженной рукой рельефно выдаетъ стройныя очертанія ея красивой фигуры.

— И неужели никто не восхищается тобой? — спрашиваетъ Сара съ дружескимъ недовѣріемъ въ голосѣ.

Белинда качаетъ головой.

— Если кто и восхищается, то отлично это скрываетъ. Постой! — прибавляетъ она съ жестомъ, призывающимъ вниманіе: — я вспомнила, что какой-то молодой человѣкъ, большой поклонникъ эстетики, сказалъ какъ-то про меня, что я «величественна и спокойна». Но вотъ единственный комплиментъ, какой я снискала въ полгода, да и тотъ нѣсколько двусмысленнаго характера.

— Величественна и спокойна! — повторяетъ Сара, весело хихикая, — ну этого про меня они ни въ какомъ случаѣ не скажутъ!

Она все еще хихикаетъ, какъ вдругъ дверь растворяется и пропускаетъ ея зятя. Смѣхъ готовъ замереть на ея губахъ, но она бодрится и, смѣло направляясь къ Форту, говоритъ ему:

— Представьте, какъ Белинда позоритъ вашъ городъ: она утверждаетъ, что никто здѣсь ею не восхищается, и что я тоже никому не понравлюсь. Неужели это правда? неужели это возможно?

Конечно, пріятно быть на дружеской ногѣ съ своимъ зятемъ, но въ такомъ исключительномъ случаѣ, какъ настоящій, со стороны миссъ Чорчиль было бы пожалуй благоразумнѣе не обращаться съ нимъ съ такой развязной игривостью, которая напомнила ему былую неудачу. Какъ бы то ни было, попытка оказалась безуспѣшной.

— Я долженъ попросить васъ извинить меня, — кисло отвѣчаетъ онъ, поворачиваясь къ ней спиной: — обратитесь въ болѣе компетентному лицу за разрѣшеніемъ этого вопроса. Белинда, помоги мнѣ, пожалуйста, надѣть пальто.

Его тонъ до того рѣшительно угрюмъ, что даже Сара не рѣшается продолжать шутку и на минуту совсѣмъ сбита съ своей позиціи. Белинда встаетъ съ мѣста съ неудовольствіемъ въ глазахъ, чтобы оказать требуемую отъ нея услугу. Въ то время, какъ она неохотно подаетъ пальто мужу, обѣ фигуры ихъ отражаются въ большомъ зеркалѣ.

Белинда въ бальномъ платьѣ. Въ честь герцога, Оксфордъ впервые со времени ея замужества узритъ еи плечи и шею. При яркомъ свѣтѣ газа бѣлизна ихъ отливаетъ атласомъ; небольшой вѣнокъ изъ фіалокъ надѣтъ на ея красивой и хорошо посаженной головѣ. Она кажется олицетвореніемъ молодости и силы и окончательно уничтожаетъ сморщенную фигурку мужа.

Миссисъ Фортъ глядитъ на себя и на мужа въ зеркало и, слыша или притворяясь, что слышитъ подавленный смѣхъ за спиной, произноситъ отчетливымъ яснымъ голосомъ:

— Чему ты смѣешься, Сара? ты вѣрно любуешься нами? Неправда ли, какая мы пара?

Она слегка, но тѣмъ не менѣе очень зло напираетъ на мѣстоименіе мы. Дѣйствительно, рѣдко въ жизни когда судьба сводитъ вмѣстѣ такихъ неподходящихъ людей. Профессоръ торопливо отходитъ отъ зеркала, но жена съ удовольствіемъ успѣла замѣтить, что шпилька ея попала въ цѣль. Сара упорно молчитъ. Извощичья карета все еще не пріѣхала за ними. По всей вѣроятности, она должна отвезти многихъ и многихъ на празднество, прежде чѣмъ наступитъ очередь Фортовъ. Наконецъ, и какъ разъ въ ту минуту, какъ Сара стала уже вопросительно поглядывать на свои башмаки на высокихъ, французскихъ каблукахъ и размышлять: донесутъ ли они ее до св. Уреуды пѣшкомъ, — экипажъ подъѣзжаетъ, и они всѣ усаживаются въ него. Быть можетъ, Белинда раскаивается въ своей выходкѣ, и потому не противится тому, чтобы окно въ каретѣ съ ея стороны было поднято и даже не прибѣгаетъ въ вѣеру, чтобы протестовать противъ оскорбленія лѣтней ночи.

Благодаря тому, что извощикъ запоздалъ, они пріѣзжаютъ не только не первые, какъ это въ обычаѣ у профессора, но, подъѣзжая къ св. Урсулѣ, находятъ большой квадратный дворъ весь заставленнымъ экипажами всѣхъ родовъ и размѣровъ и толпу мужчинъ и женщинъ, спѣшащихъ въ цѣли назначенія. Они всходятъ по отлогой, каменной лѣстницѣ, бока которой на этотъ разъ выстланы зеленымъ дерномъ со свѣжими полевыми цвѣтами, напоминающими своей свѣжестью прохладную, лѣсную чащу. Они прошли мимо стройныхъ столбовъ, поддерживающихъ своды сѣней, и вступили въ обширную валу, гдѣ нѣкогда Елисавета Тюдоръ глядѣла на аллегорическій маскарадъ, и гдѣ теперь сынъ позднѣйшей ея преемницы съ вѣжливымъ терпѣніемъ, по всей вѣроятности превосходящимъ то, которымъ располагала Елисавета, присутствуетъ при болѣе усовершенствованномъ зрѣлищѣ, чѣмъ тотъ варварскій маскарадъ и устарѣлая аллегорія. Въ настоящую минуту, замѣной прежнихъ увеселеній служитъ разсказъ, передаваемый не то, чтобы глупымъ, но необыкновенно взволнованнымъ молодымъ человѣкомъ, который время отъ времени беретъ нѣсколько чувствительныхъ аккордовъ на фортепіано, стоящемъ подъ балдахиномъ, тамъ, гдѣ обыкновенно возвышается каѳедра «Fellows». Чудовищно длинный разсказъ повѣствуетъ о стрѣлочникѣ, который въ то время какъ былъ занятъ своимъ дѣломъ, видитъ своего сына малютку прогуливающимся по рельсамъ какъ разъ въ ту минуту, какъ долженъ подойти курьерскій поѣздъ. Борьба между его отеческими и служебными чувствами длится такъ безбожно долго, что публика не въ силахъ болѣе выносить напряженнаго вниманія, котораго отъ нея требуютъ, и начинаетъ бесѣдовать сначала «sotto voce», а затѣмъ и громче.

Но принцъ неизмѣнно вѣжливъ и внимателенъ, и даже не позволяетъ себѣ любезничать съ привлекательной хозяйкой праздника, возсѣдающей на креслѣ рядомъ съ нимъ въ первомъ ряду и расплывающейся въ вѣрноподаннической улыбкѣ.

Какъ ни многочисленно собраніе, а зала такъ велика, что не тѣсно. Всѣ женщины надѣли свои лучшія платья и съ удовольствіемъ убѣждаются, что туалеты ихъ не пропадутъ для зрителей и для соперницъ. Благодаря высокому потолку, въ залѣ не жарко и не душно.

— Ты должна познакомить меня со всѣми рѣшительно я объяснить, кто и чѣмъ изъ нихъ знаменитъ, такъ, чтобы я могла каждому сказать пріятное, — объявляетъ Сара, весело оглядывая эксцентрическіе ряды профессоровъ съ плоскими шляпами подъ мышкой и въ профессіональныхъ черныхъ костюмахъ.

— Ахъ! ради Бога, не задавайся такой мыслью, ты непремѣнно напутаешь! — урезониваетъ ее Белинда.

Сара только пожимаетъ бѣлыми плечиками. Она такъ жаждетъ знакомыхъ, что Белинда, терпѣливо указавъ, а при первой возможности и представивъ ей съ полдюжины мѣстныхъ, и одну иди двѣ европейскихъ знаменитости, украшающихъ собою собраніе, наконецъ, проситъ пощады.

— Ты ненасытна! — говоритъ она. — Ты такъ же несносна, какъ и миссъ Уатсонъ!

— Не накликай бѣды! — кричитъ Сара съ дрожью, на половину искренней. — Не упоминай этого проклятаго имени; я готова побожиться, что мнѣ уже слышался ея голосъ!

Въ залѣ публика прибываетъ. Около двери, правда, можно двигаться все еще довольно свободно, но кто же захочетъ оставаться у двери и не пожелаетъ протолкаться впередъ, чтобы поглядѣть поближе на настоящаго живого англійскаго королевскаго принца, а не на какую-нибудь сомнительную германскую свѣтлость.

— И еще говорятъ, что мы не хорошіе вѣрноподданные! — замѣчаетъ Белинда съ ироніей, пробираясь вмѣстѣ съ сестрой впередъ. Имъ приходится самимъ пролагать себѣ путь. Немедленно по прибытіи, ихъ естественный покровитель, профессоръ, покинулъ ихъ и присоединился къ компаніи, болѣе подходящей ему по возрасту и вкусамъ, чѣмъ эти двѣ красивыхъ женщины, отданныхъ насмѣшливой судьбой подъ его юрисдикцію. Въ то время, какъ онѣ медленно, шагъ за шагомъ подвигаются впередъ, въ ушахъ ихъ съ мучительной отчетливостью раздается знакомый голосъ, который не даромъ уже слышался Сарѣ:

— Извините, пожалуйста! но въ такой тѣснотѣ никакъ не избѣжишь толкотни. Пожалуйста посторонитесь! Мнѣ необходимо добраться до средины валы, такъ какъ я лично знакома съ герцогомъ, то-есть, почти-что знакома.

Зычный голосъ все ближе и ближе. Теперь онъ уже гремитъ за ихъ спиной.

Белинда поблѣднѣла и пришла въ ужасъ. Этотъ ненавистный голосъ! Даже здѣсь, въ эту душную майскую ночь, среди этой нарядной, праздничной толпы, съ какой силой воскрешаетъ онъ въ ея памяти то несчастное, туманное рождественское утро, когда въ своемъ безуміи она допустила нѣсколькимъ безсмысленнымъ словамъ, произнесеннымъ этимъ противнымъ голосомъ, вовлечь себя въ рабское иго.

— Ты говори съ ней! — шепчетъ она сдавленнымъ голосомъ сестрѣ. — Я не могу.

— Наклони голову скорѣй! — возражаетъ та, поспѣшно слѣдуя собственному предписанію и хороня свой носикъ въ букетѣ ландышей, приколотый въ ея груди; — быть можетъ она насъ проглядитъ!

Но когда же это бывало, чтобы миссъ Уатсонъ кого-нибудь проглядѣла!

Она пробирается къ нимъ.

— Белинда! Сара! — громко кричитъ она, видя, что одного ея присутствія, хотя она особа замѣтная, недостаточно, чтобы привлечь ихъ вниманіе, — развѣ вы меня не узнаете? Эмилія Уатсонъ! Помните Дрезденъ… Что? уже давно началось? Я много пропустила. Я никакъ не могла пріѣхать раньше. Я вѣдь совсѣмъ неожиданно собралась сюда. Я услышала, что Сампсоны ѣдутъ сюда, чтобы повидаться съ сыномъ; онъ въ королевской коллегіи; мнѣ и пришло въ голову тоже пріѣхать сюда. Я сдѣлала имъ сюрпризъ и встрѣтила ихъ на станціи. Почему, сказала я, не поглядѣть Оксфорда: въ компаніи расходы половинные, а удовольствіе двойное.

Она умолкаетъ, совсѣмъ запыхавшись, и поспѣшно глядитъ въ томъ направленіи, гдѣ сидитъ принцъ, спокойный и вѣжливый, съ своей свитой, размѣстившейся вокругъ него на креслахъ.

— Я такъ боялась, чтобы принцъ не уѣхалъ, — продолжаетъ она скороговоркой; — высочайшія особы, знаете, часто очень рано уѣзжаютъ… Вы были ему представлены? вы знакомы съ нимъ? вы можете, конечно, представить ему меня? Нѣтъ? Ну такъ я сама должна напомнить ему о себѣ; я не сомнѣваюсь, что онъ по первому слову узнаетъ меня. У высочайшихъ особъ всегда такая хорошая память. Гдѣ бы мнѣ только подцѣпить его конюшаго; я съ нимъ очень коротко знакома; мы съ нимъ нимъ однажды изъ Ньюгевена въ Діеппъ на одномъ пароходѣ.

Послѣднія слова она бросаетъ на ходу, такъ какъ опять пошла протискиваться въ толпѣ съ непреодолимой энергіей.

Сестры, словно заколдованныя, слѣдятъ за ея атлетический усиліями пробраться въ фронту. Людскія волны разступаются передъ ней. Толпа остается позади. Она добралась до середины залы и до принца.

Къ этому времени тревоги «Стрѣлочника» подошли къ концу. Его невинный младенецъ найденъ цѣлымъ и невредимымъ на рельсахъ, съ улыбкой на розовыхъ устахъ: курьерскій поѣздъ, въ противность своему обычаю, пролетѣлъ надъ малюткой, не раздавивъ его. Многіе вздыхаютъ съ облегченіемъ, но потому ли, что рады избавленію малютки, или своему собственному? — неизвѣстно.

— Она заставила его пожать ей руку! — говоритъ Сара возмущеннымъ тономъ, стоя на ципочкахъ и вытянувъ шею.

И это вѣрно. Наперекоръ этикету и вопреки испуганному взгляду хозяйки, миссъ Уатсонъ съ жаромъ пожимаетъ руку герцога. Фигура ея отчетливо выдѣляется на фонѣ стѣны и ряди креселъ. До ушей обѣихъ сестеръ долетаютъ отрывки ея громогласныхъ рѣчей: — Вашъ конюшій, сэръ… Ньюгевенъ… Морская болѣзнь!

— Мнѣ бы хотѣлось сѣсть! — говоритъ Белинда слабымъ голосомъ.

Но это легче сказать, нежели сдѣлать. Мало-по-малу, однако, имъ удается выбраться изъ толпы и даже найти незанятый диванъ, на который Белинда садится. Къ ней подходятъ ея знакомые, раскланиваются и обмѣниваются замѣчаніями объ удачномъ праздникѣ, превосходномъ ужинѣ, любезности принца и пр.

Въ одномъ изъ промежутковъ между этими случайными переговорами, она замѣчаетъ, что сестры нѣтъ около нея. Но вскорѣ она усматриваетъ ее неподалеку у накрытаго стола съ мороженымъ въ рукахъ. Она уже успѣла, при посредствѣ только-что представленнаго ей знакомаго Белинды, познакомиться съ красивымъ студентомъ перваго курса, а тотъ представилъ ей товарища, который въ свою очередь представилъ ей третьяго, четвертаго и такъ далѣе.

Вокругъ нея образовался цѣлый кортежъ молодыхъ людей. Червъ минуту, доѣвъ мороженое, Сара возвращается въ сестрѣ.

— Белинда, — говоритъ она, — я хочу представитъ тебѣ м-ра Беллерса, который сообщилъ мнѣ, что очень хорошо играетъ въ tennis (Беллерсъ, краснѣя, отнѣкивается); также м-ра Стенли; онъ тоже хорошо играетъ; а вотъ м-ръ Делиль полагаетъ, что будетъ играть очень хорошо, если только ему дадутъ случай упражняться.

Белинда смѣется надъ тѣмъ, какъ скоро запомнила Сара имена своихъ новыхъ поклонниковъ.

Жена м-ра Форта, которую студенты часто видали издали и любовались ею, выпрямляется во весь ростъ.

— Я буду очень рада, — говоритъ она съ любезной, но холодной улыбкой, — если вы испытаете нашъ небольшой tennis-ground…

Белинда высокаго роста, и глаза ея приходились на одномъ уровнѣ съ плечомъ Беллерса. Она поэтому легко могла заглянуть ему черезъ плечо. Но что заставило ее внезапно умолкнуть, не договоривъ своего приглашенія, и даже не просто умолкнуть, а запнуться на полу-словѣ?

Пауза длилась недолго. Прежде чѣмъ ея слушатели успѣли ее замѣтить, она уже продолжала:

— Приходите когда вамъ угодно, завтра, — когда только вздумаете!

Она говорила спокойно, но лицо ея поблѣднѣло, а въ глазахъ появилось какое-то странное выраженіе.

— Право, мнѣ кажется, что это женщина не въ своемъ умѣ! — конфиденціально сообщалъ Стенли Беллерсу, когда они возвращались домой при свѣтѣ луны; — замѣтилъ ты выраженіе ея глазъ, когда она съ нами говорила? у меня просто мурашки забѣгали отъ ея взгляда!

— Не въ своемъ умѣ! — ворчитъ Беллерсъ, находившій возможнымъ соединить живѣйшій интересъ къ Сарѣ съ подобострастнымъ восхищеніемъ болѣе строгой красотой ея старшей сестры: — будешь тутъ не въ своемъ умѣ, когда выдадутъ тебя за старую мумію!

III.

Но что же такое увидѣла миссисъ Фортъ изъ-за плеча Беллерса? какое зрѣлище такъ неотразимо притянуло къ себѣ ея вообще столь равнодушный взоръ, теперь, когда она не обязана больше заниматься новыми знакомыми Сары? Къ счастью для нея новая толпа студентовъ устремилась быть представленной Сарѣ. Никогда еще съ самыхъ дрезденскихъ временъ и періода германскихъ воиновъ у миссъ Чорчиль не было такъ много дѣла. Белинда можетъ свободно и непримѣтно обводить всю залу съ молчаливымъ, страстнымъ ожиданіемъ. Ожиданіемъ — чего? Она не спрашиваетъ себя, что она выиграетъ, если найдетъ предметъ своихъ поисковъ. Только бы найти его! только бы найти его! А тамъ будь, что будетъ! Многіе подумали бы, что она была введена въ заблужденіе случайнымъ сходствомъ съ Райверсомъ: мужчины его роста и наружности, хотя такіе къ несчастью въ меньшинствѣ, но все же попадаются среди двухъ тысячъ англійскихъ юношей высшихъ классовъ. Но Белинда презрительно разсмѣялась бы надъ предположеніемъ, что она можетъ принять за него кого-нибудь другого, хотя бы видѣла его недалека и мимолетно.

Въ ея умѣ нѣтъ и тѣни сомнѣнія въ томъ, что лицо, мимолетно мелькнувшее передъ ея глазами снова скрывшееся и толпѣ другихъ, было его лицо, или его призракъ! Быть можетъ, онъ умеръ и его призракъ явился ей. Беззвучное рыданіе поднимается въ ея горлѣ. Но живого или мертваго, а она найдетъ его! Черезъ каждыя пять минутъ ее задерживаютъ поклоны и разговоры встрѣчающихся знакомыхъ. Она отвѣчаетъ вѣжливо и толково, но такъ коротко, что отнимаетъ охоту продолжать бесѣду: вскорѣ всѣ оставляютъ ее въ покоѣ.

Въ залѣ стало просторнѣе или, вѣрнѣе сказать, толпа разбилась на нѣсколько кучекъ по всему пространству. Съ тѣхъ поръ какъ выросли столы съ ужиномъ, вѣрноподданническія чувства уступили мѣсто голоду; невѣрная надежда дождаться поклона отъ герцога смѣнилась увѣренностью получить саладъ изъ омара. Вся публика размѣстилась за столами. Сару едва можно примѣтить, такъ тѣсно сплотилась вокругъ нея толпа студентовъ.

Всякое ея слово возбуждаетъ смѣхъ: тѣ, которые не слыхали, смѣются такъ же весело, какъ и тѣ, которые слышали; репутація остроумія уже установилась за ней.

Біографъ «Стрѣлочника» сошелъ съ эстрады и такъ же спокойно разговариваетъ съ хозяйкой, какъ будто бы никогда и не знавалъ отеческихъ и служебныхъ тревогъ и какъ будто бы невиннаго ребенка уже уложили спать, задавъ уже предварительно порку, какую онъ заслужилъ. Благодаря тому, что толкотни стало меньше, теперь легче отыскать кого нужно въ толпѣ. Но долго поиски Белинды остаются безуспѣшными. Какъ много головъ собрано здѣсь! головы лысыя, какъ голова Цезаря; головы волосатая, какъ голова Авессалома; голова сѣдая, темноволосая, бѣлая, съ желтыми, съ золотистыми кудрями; голова продолговатая, круглая, остроконечныя! И какъ онѣ колышатся и волнуются! Неужели ни на минуту онѣ не постоять смирно? Но среди всѣхъ ихъ — его нѣтъ! Онъ должно быть ушелъ… Ушелъ, даже не подозрѣвая объ ея присутствіи!

Снова беззвучное рыданіе сжимаетъ ей горло.

Почему ему было не уйти? Зачѣмъ она желаетъ, чтобы онъ былъ тутъ? Зачѣмъ ей нужно его видѣть? Что она скажетъ ему, когда они встрѣтятся? Но она не слушаетъ холодныхъ доводовъ разсудка. Зачѣмъ она желаетъ его видѣть? Зачѣмъ, зачѣмъ? Въ этихъ случаяхъ резономъ служитъ не зачѣмъ, а хочу, хочу, хочу — съ такой непреодолимой силой, что она должна, какъ кажется, превозмочь всѣ препятствія. И она превозмогаетъ! Она опять увидѣла его! Онъ близко теперь! такъ близко, что нельзя не узнать его. Если онъ еще подвинется въ томъ же направленіи, черезъ минуту, много двѣ, они встрѣтятся. Онъ увидитъ ее, какъ она его видитъ.

— Пора ѣхать домой, — произноситъ голосъ за ея плечомъ.

Она оборачивается назадъ и видитъ мужа. Ее такъ передергиваетъ, что языкъ отказывается ей служить.

— Я буду очень благодаренъ, если мнѣ укажутъ, гдѣ найти миссъ Чорчиль, — продолжаетъ онъ, принимая ея молчаніе за согласіе, такъ какъ она вообще съ нимъ неразговорчива: — мнѣ нужно сообщить ей, что мы уѣзжаемъ.

Но тутъ къ ней возращается даръ слова.

— Уѣзжаемъ!-- повторяетъ она, бросая на него взглядъ страстнаго возмущенія, — зачѣмъ намъ уѣзжать? Невозможно!

— Я не вижу никакой невозможности! — отвѣчаетъ онъ внушительно: — мы уже отдали долгъ вѣжливости. Невозможность, какъ вамъ хорошо извѣстно, заключается въ томъ, что нельзя рано встать поутру, когда ляжешь спать поздно вечеромъ.

— Но какая же надобность рано вставать? — отвѣчаетъ она съ непокорнымъ тономъ: — Безполезно объ этомъ и толковать, я не могу уѣхать. Ва забываете про Сару; это будетъ нехорошо относительно Сара; я не желаю и не считаю себя въ правѣ лишать ее удовольствія.

— Мнѣ кажется, что нѣтъ ничего легче, какъ найти кого нибудь, кому бы поручить ее, — настаиваетъ онъ, — если только (бросая ядовитый взглядъ въ сторону своей невѣстки) она нуждается въ охранѣ.

Но Белинда отвѣчаетъ молчаніемъ, въ которомъ онъ усматриваетъ бунтъ. Онъ привыкъ къ мрачной услужливости, неохотной уступчивости, вялой покорности, но онъ не привыкъ къ открытому неповиновенію, да еще въ публикѣ.

— Если у васъ такая страсть къ удовольствіямъ, — говоритъ онъ сердито, — я разрѣшаю вамъ остаться здѣсь еще на полчаса, по истеченіи которыхъ покорнѣйше прошу приготовиться съ сестрой сопутствовать мнѣ безъ дальнѣйшихъ возраженій.

Не дожидаясь отвѣта, быть можетъ потому, что знаетъ, что не получитъ его, онъ поворачивается къ ней спиной и уходя; она можетъ снова продолжать своя поиски, которые были такъ непріятно прерваны.

Нѣсколько секундъ проходитъ, прежде нежели она снова усматриваетъ предметъ своихъ поисковъ; эти секунды длятся настолько долго, что она въ душѣ съ горечью сознается, что тщетно боролась съ судьбой. Но вотъ, однако, она опять нашла его. Теперь онъ дальше отъ нея чѣмъ былъ прежде, должно быть что-нибудь увлекло его въ другомъ направленіи, и безсознательно онъ продолжаетъ увеличивать разстояніе, существующее между ними.

Неужели онъ направляется въ двери, и ей нельзя ни словомъ, ни знакомъ остановить его? О! жизнь тяжкое бремя! Знать, что одного слабаго звука съ ея стороны достаточно, чтобы удержать его, и не быть въ состояніи произнести этого звука! Но неужели крикъ ея души достигъ его души? вотъ онъ поворачивается и улыбается. Неужели онъ увидѣлъ ее, если улыбается! Ахъ! нѣтъ! развѣ бы онъ улыбнулся при видѣ ея! Нѣтъ! on благоразуменъ! онъ опять отворачивается, и полчаса проходятъ, неумолимые полчаса! Сколько уже прошло? Десять минутъ не крайней мѣрѣ.

Еще двадцать минутъ для надежды. Только двадцать минутѣ, а затѣмъ… извощичья карета, возвращеніе домой, профессоръ Фортъ и отрывки изъ Менандера! До скончанія вѣка — профессоръ Фортъ и отрывки изъ Менандера!

Снова теченіе мыслей ея прервано знакомымъ голосомъ. Ни этотъ разъ это голосъ Сары. Сара отдѣлилась отъ толпы своихъ поклонниковъ. Сара глядитъ тревожно и озабоченно.

— Я подумала, что лучше предупредить тебя, — говоритъ она торопливо, пристально слѣдя ея дѣйствіемъ своихъ словъ ни сестру: — я побоялась, что кто-нибудь другой неожиданно сообщитъ тебѣ объ этомъ. Ты, вѣроятно, еще не видала его, но онъ здѣсь!

— Я знаю это, — отвѣчаетъ Белинда коротко я очень тихо

— Ты… ты не упадешь въ обморокъ?

— Въ обморокъ! Съ какой стати? развѣ со мной бываютъ обмороки? — произноситъ она съ крайнимъ нетерпѣніемъ, не отрывая глазъ отъ приближающейся фигуры.

— Хочешь ѣхать домой?

— Ѣхать домой! — повторяетъ Белинда тономъ яростнаго отчаянія: — да что это вы всѣ поете одну и ту же пѣсню? почему за рѣшили, что я должна ѣхать домой?

— Я подумала, что ты сама этого хочешь, — тревожно говоритъ Сара. — Я бы на твоемъ мѣстѣ уѣхала. Развѣ не лучше уѣхать?

Но она говоритъ глухому. Глаза ея, устремленные въ лицо сестры, видятъ, какъ это блѣдное лицо вдругъ заливается румянцемъ. Солнце взошло! Оно озарило своими лучами снѣжную вершину Юнгфрау, и весь міръ залитъ-розовымъ сіяніемъ. Итакъ, онъ увидѣлъ ее! Теперь уже нечего бояться, что онъ уйдетъ, не подозрѣвая объ ея присутствіи.

На минуту въ ней просыпается тревожное сомнѣніе: а вдругъ онъ догадается, что въ душѣ она сознаетъ, что было бы благоразумнѣе ему уйти — да и какъ знать, можетъ, онъ и самъ сталъ благоразуменъ въ тѣ два года, что они не видались? — Если такъ, то онъ уйдетъ уже съ намѣреніемъ, избѣгая ее!… Но, повидимому, онъ не сталъ благоразумнѣе.

Въ одинъ моментъ онъ раздвинулъ небольшую толпу, все еще раздѣлявшую ихъ, — раздвинулъ съ энергіей, которая сдѣлала бы честь самой миссъ Уатсонъ. На минуту Белиндой овладѣло то же самое сладостное ожиданіе, — только въ тысячу разъ сильнѣе — какое она испытывала въ Lüttichau Strasse, когда раздавались дѣтскіе шаги Томми по каменной лѣстницѣ, а за ними слѣдовали твердые и торопливые шаги ея поклонника.

Въ слѣдующую минуту они сошлись, руки ихъ соединились, но уста безмолвствуютъ… Стоило ли призывать его всѣми силами души и безумными, безмолвными молитвами, чтобы, встрѣчаясь, не находить, что сказать? Но къ счастью, когда оба они лишились употребленія языка, Сара не утратила дара слова.

— Ахъ! и вы здѣсь? — сухо произнесла она: — Какой вѣтеръ занесъ васъ сюда?

Онъ не сразу отвѣчаетъ. Очевидно, онъ по старому не замѣчаетъ ея присутствія.

— Вижу, что вы намѣрены по прежнему не отвѣчать мнѣ, — продолжаетъ она съ шутливостью, прикрывающею непритворное безпокойство: — Но меня это не обижаетъ: есть «мѣста, гдѣ и мной тоже восхищаются», какъ говоритъ Голдсмитъ. Белинда, знаешь ли, что двадцать-шесть джентльменовъ изъ различныхъ коллегій были очень любовны и объявили, что придутъ къ тебѣ завтра съ визитомъ между тремя и семью часами пополудни?

Белинда силится справиться съ своимъ опьянѣніемъ. Она уже трезва настолько, чтобы знать, что это опьянѣніе.

— Неужели? — отвѣчаетъ она съ слабой усмѣшкой: — я очень буду рада ихъ видѣть.

— Кстати, что привело васъ сюда? — настаиваетъ Сара, обращаясь къ Райверсу, чтобы замаскировать волненіе сестры.

Ея слова заставляютъ Райверса тоже опомниться и возвращаютъ его въ трезвой прозѣ жизни.

— Я пріѣхалъ держать экзаменъ, — отвѣчаетъ онъ, — такъ-какъ до сихъ поръ мнѣ мѣшали… разныя обстоятельства.

Итакъ, она слышала его голосъ! Дотронуться до его руки, поглядѣть въ его глаза, услышать его голосъ — вѣдь это было ея страстное желаніе. Ну, вотъ теперь оно удовлетворено. Но кто же и когда удовлетворяется исполненіемъ своего желанія? Чье желаніе исчезаетъ безслѣдно, не порождая тысячи новыхъ?

— Полчаса прошло! — произноситъ вдругъ чей-то голосъ.

Дрезденскій квартетъ въ полномъ составѣ! Быть можетъ, эта мысль, одновременно возникшая въ умахъ троихъ изъ присутствующихъ, на минуту лишаетъ ихъ языка. Сара первая, разумѣется, приходитъ въ себя.

— Какое таинственное заявленіе? — смѣется она нѣсколько принужденно: — что это за полчаса? особенные какіе-нибудь? Вы помните, неправда-ли, м-ра Райверса? М-ръ Райверсъ, вы знакомы съ м-ромъ Фортомъ моемъ… моимъ зятемъ?

Прежде чѣмъ произнести это слово, она ненамѣренно запнулась, но произнося его, уже намѣренно подчеркнула. Райверсь отступилъ-было назадъ шага на два и сталъ поодаль отъ остальной группы. Но при этомъ обращеніи снова пододвинулся, и ничто кромѣ побѣлѣвшаго какъ полотно лица и стиснутыхъ губъ не отличало его отъ всякаго другого приличнаго молодого человѣка, отвѣшивающаго церемонный поклонъ. Впрочемъ, профессоръ счелъ бы ниже своего достоинства замѣчать, блѣдны или красны студенты или экс-студенты, раскланивающіеся съ нимъ.

— Карета ждетъ, — обратился онъ къ женѣ, отвѣтивъ коротко и равнодушно на поклонъ Райверса. — Белинда, я прошу тебя слѣдовать немедленно за мной и не заставлять меня ждать.

Говоря это, онъ поглядѣлъ на жену, какъ бы ожидая новаго проявленія непокорности и готовясь сломить его. Но не тутъ-то было.

— Идемъ скорѣе! — закричала Сара торопливо: — мы совсѣмъ готовы, неправда ли, Белинда?… Въ гостяхъ хорошо, а дома лучше; мы достаточно нагулялись. Прощайте! — холодно кивнула она черезъ плечо Райверсу, беря подъ руку сестру.

Белинда не противится; она молча идетъ, не взглянувъ на Райверса и кивнувъ только головой въ его сторону. Всѣ трое уходятъ. Райверсъ безсмысленно глядитъ имъ вслѣдъ. Рѣзкій-ли и повелительный тонъ мужа; то-ли что онъ называетъ ее Белиндой, и ея собственная тупая покорность, — которая изъ этихъ трехъ вещей произвела на него такое впечатлѣніе, какъ будто бы его ударяли обухомъ по головѣ? Механически и безцѣльно слѣдуетъ онъ за ними.

Толпа сгустилась у входа и на лѣстницѣ, — толпа разъѣзжающихся людей. Дворъ полонъ экипажей. Выѣздныхъ лакеевъ немного въ Оксфордѣ, но тѣ, которые имѣются, громко выкликаютъ кареты своихъ господъ; болѣе скромное большинство проталкивается сквозь толпу и разыскиваетъ извощичьи кареты. Счастливые находятъ ихъ и уѣзжаютъ; несчастные тщетно разыскиваютъ ихъ. Въ числѣ послѣднихъ находятся и Форты. Въ поискахъ за каретой они разошлись другъ съ другомъ, то-есть, вѣрнѣе сказать, сестры потеряли одна другую; младшая осталась гдѣ-то, кокетничая съ однимъ изъ своихъ новыхъ поклонниковъ; старшая, безучастная ко всему, крохѣ желѣзной необходимости, слѣдовала за своимъ повелителемъ.

Только тогда, когда карета была найдена, и нога ея уже занесена на подножку, а профессоръ Фортъ подсаживалъ ее сзади подъ локоть, она замѣтила, что сестры нѣтъ съ ними.

— Садись, садись! — сердито кричитъ онъ: — чего ты дожидаешься?

— Я не вижу Сары! — говоритъ она, выходя изъ забывчивости и торопливо оглядываясь кругомъ: — куда дѣвалась Сара? мы не можемъ уѣхать безъ Сары.

Онъ дѣлаетъ сердитый жестъ.

— Безъ сомнѣнія, она присоединилась къ какой-нибудь другой компаніи и безъ сомнѣнія, она не пропадетъ; во всякомъ случаѣ въ этой толкотнѣ невозможно разыскать ее.

— Я считаю немыслимымъ уѣхать безъ нея, — твердо возражаетъ она, отнимая ногу отъ подножки. — Я удивляюсь, что вы рѣшаетесь предлагать подобное!

— Она съумѣетъ сама о себѣ позаботиться! — это любимая и презрительная формула профессора: — она найдетъ дорогу домой.

— Если такъ, то и я найду дорогу домой, — отвѣчаетъ Белинда съ негодованіемъ и рѣшительно поворачивается спиной къ нему и къ каретѣ съ открытой дверцой.

Толпа все еще валитъ изъ дверей. Белинда возвращается въ лѣстницѣ. Вовсе нетрудно бороться противъ людского теченія, и она убѣждается въ этомъ. Утомительно только заглядывать во всѣ лица, подъ всѣ шляпки. Но Сары нигдѣ не видать. Очевидно, что профессоръ правъ. Она нашла дорогу домой.

Публика таетъ такъ быстро, что Белинда должна послѣдовать за нею, если только не хочетъ, чтобы ее заперли одну за ночь въ коллегіи. Что-жъ за бѣда, впрочемъ. Она находится и томъ состояніи духа, когда все ненормальное, необычное, кажется легче и пріятнѣе, нежели все обыденное. Пробыть цѣлыхъ полчаса наединѣ съ самой собой! Цѣлыхъ полчаса быть только Белиндой, а не Белиндой Фортъ! Она сошла съ лѣстницы и уже прошла нѣсколько шаговъ, какъ вдругъ сзади раздались чьи-то шаги. Неужели она была такъ увѣрена, что онъ пойдетъ за нею, что нисколько теперь не удивляется и даже не останавливается?

— Вы однѣ? — спрашиваетъ Райверсъ съ волненіемъ.

— Какъ видите, — отвѣчаетъ она тѣмъ самымъ сухимъ тономъ, который такъ часто смущалъ и сбивалъ его съ толку и Дрезденѣ.

— Вы потеряли вашего… вашу компанію?

— Я потеряла Сару.

— А вашъ… а профессоръ Фортъ?

— Онъ не могъ ждать, а я не рѣшилась уѣхать безъ Сары.

— И онъ оставилъ васъ… одну?

Она молчитъ, торопливо шагая въ полосѣ луннаго свѣта.

— Какъ же вы думаете добраться до дому? — спрашиваетъ онъ, рѣшительно слѣдуя за ней.

— Я иду домой.

— Пѣшкомъ?

— Какъ видите.

Тонъ ея рѣзокъ и непріятенъ; но если она тѣмъ надѣется отдѣлаться отъ своего спутника, то ошибается.

— Въ бальномъ платьѣ?

— Да! — говоритъ она съ жесткимъ смѣхомъ; — мы здѣсь вовсе не такъ щепетильны; я постоянно хожу пѣшкомъ на званые обѣды!

— Но не однѣ?

Лицо ея омрачается.

— Нѣтъ, не одна.

Они дошли до университетскихъ воротъ. Белинда остановилась и коротко проговорила;

— Здѣсь мы должны разстаться; прощайте.

— Позвольте мнѣ проводить васъ домой, — тревожно возражаетъ онъ.

— Я уже сказала вамъ, что это совершенно лишнее, — рѣзко замѣчаетъ она.

Райверсъ не сразу отвѣчаетъ. На университетскомъ дворѣ гасятъ газъ; огромное зданіе остается озареннымъ одной только луной. Лунный свѣтъ захватываетъ и фонтанъ посрединѣ двора. Фонтанъ не великъ, но какъ сладко журчитъ его слабый голосъ сквозь шумъ катящихся колесъ и окликающихъ людскихъ голосовъ! Сколько столѣтій съ радостью простояла бы она тутъ, прислушиваясь къ нему.

— Вы должны позволить мнѣ проводить васъ! — говоритъ онъ, наконецъ, почтительно, но упрямо.

— Нѣтъ, не должна!

— Какъ вамъ угодно, — отвѣчаетъ онъ, почтительно кланяясь.

Ничто больше не задерживаетъ ее, а она все еще медлитъ, точно ждетъ, что онъ скажетъ еще что-нибудь. Но онъ молчитъ. Она выходитъ въ ворота на улицу и скорымъ и твердымъ шагомъ идетъ своей дорогой. Немного есть городовъ на свѣтѣ, по которымъ молодая и одинокая женщина могла бы безопасно идти по улицѣ въ бальномъ платьѣ и съ открытой головой. Но въ Оксфордѣ можно гулять такимъ образомъ всю ночь отъ солнечнаго захода до восхода и не подвергнуться нападенію. Она невольно замедляетъ свой шагъ и идетъ тише. Къ чему ей спѣшить? Какая причина для поспѣшности! Богу извѣстно, что спѣшить некуда и незачѣмъ.

Она хорошо сдѣлала, что отказалась отъ его услугъ; но вѣдь, по-правдѣ говоря, онъ не особенно настаивалъ. Конечно, лучше, что онъ не настаивалъ; но фактъ остается фактомъ. Белинда глядитъ на небо; оно высыпало всѣ свои сокровища, которыя днемъ держитъ скрытыми отъ всѣхъ глазъ; всѣ свои блестящія созвѣздія, всѣхъ своихъ боговъ и богинь. Потомъ она озирается кругомъ. На улицѣ все еще довольно людно, но студентовъ больше не видно. Университетская alma mater укрыла на ночь своихъ питомцевъ въ своихъ нѣдрахъ.

Значитъ, человѣкъ, который идетъ за ней, на разстояніи двадцати шаговъ — не студентъ. Она снова ускоряетъ шагъ… Но, что-жъ въ томъ однако! Его присутствіе до нея не касается. Онъ просто идетъ въ свою гостинницу. Но она больше не оглядывается до тѣхъ поръ, пока не миновала самыя людныя улицы, пока не дошла до широкой, спокойной дороги, вдоль которой рядъ сѣрыхъ коллегій и сторожевыхъ вязовъ ведетъ тихую бесѣду со звѣздами.

Тутъ словно кто толкнулъ ее, она почти противъ воли поворачиваетъ назадъ голову. Каково! въ двадцати шагахъ позади, онъ тоже остановился въ лунномъ свѣтѣ!

Она тихо, весело смѣется. Ну чтожъ! они оба поставили въ своемъ; онъ не провожалъ ее домой, — и она не одна дошла до дому. Оба пошли на компромиссъ. Опять она оглядывается за небо. Какой прелестный сводъ! Какой дождь созвѣздій! Какой драгоцѣнный уборъ ихъ планетъ.

Часы бьютъ двѣнадцать, — безчисленные городскіе, соборные, коллегіальные, церковные часы. Какой у нихъ мелодичный бой сегодня ночью!

Теперь она дошла уже до загородныхъ виллъ съ ихъ садами; какимъ чуднымъ ароматомъ напоенъ воздухъ!

Она идетъ бодрой, молодой поступью. А вѣдь хорошо быть молодой; имѣть тонкій слухъ, чувствительное обоняніе и… сознавать, что сзади идетъ кто-то, желающій охранять и оберегать васъ хотя бы даже отъ мнимыхъ опасностей.

Она дошла до собственныхъ воротъ и уже занесла руку, чтобы отворить ихъ. Конечно, здѣсь, подъ эгидой своего собственнаго дома, она можетъ позволить себѣ быть любезнѣе.

Видя, что она дошла до дому, онъ тоже остановился, и рѣшился подойти къ ней только, когда она сдѣлала ему знакъ рукою.

— Благодарю васъ, — говоритъ она ему съ улыбкой, — но это было лишнее.

Онъ не отрицаетъ и не подтверждаетъ ея словъ. Онъ съ серьезнымъ лицомъ отворяетъ передъ ней желѣзныя ворота. Неужели онъ такъ-таки ничего не скажетъ ей?

— Я… я еще не уѣду завтра изъ Оксфорда. Я пробуду завтра въ Оксфордѣ.

— Да? — говоритъ она тихо.

— Вѣдь я ничего такого не сдѣлалъ, чтобы лишиться вашей дружбы, — не правда ли? — спрашиваетъ онъ.

Она молчитъ.

— Неправда ли? — повторяетъ онъ хотя и мягкимъ, но настойчивымъ тономъ.

Говорятъ, надо всегда говорить правду, — мелькнуло въ умѣ Белинды; если такъ, то будемъ говорить правду, и она отвѣтила:

— Ничего.

— Значитъ, нѣтъ никакой причины, но которой я не могъ бы пріѣхать къ вамъ завтра съ визитомъ?

Новое молчаніе. Глаза ея нерѣшительно блуждаютъ по клумбѣ съ цвѣтами.

— Есть, или нѣтъ?

Глаза ея остановились теперь на ночной лампѣ профессора, свѣтъ которой виднѣется въ окно. Вотъ тотъ злополучный блудящій огонекъ, которому суждено вѣчно свѣтить въ болотѣ ея жизни.

— Нѣтъ! — твердо отвѣчаетъ она, и на этомъ они разстаются.

IV.

— Онъ не ошибся, — говоритъ Сара спокойно, — хотя боюсь, что слова твоего мужа не были внушены добрымъ, братскимъ чувствомъ во мнѣ.

Сегодня обѣ сестры спозаранку забрались въ садъ и гуляютъ по узкимъ дорожкамъ и по свѣжескошенному tennis-ground. Садикъ невеликъ, но въ немъ довольно мѣста для росы, которую еще не осушило солнце; для чернаго дрозда, обладающаго голосомъ, во сто разъ превосходящимъ по объему его маленькое тѣло; для кустовъ шиповника, акацій и сиреней. Чего же еще больше? Залитыя лучами восходящаго солнца, сестры прогуливаются въ сердечномъ удовольствіи.

— У меня нѣтъ фальшивой гордости, — продолжаетъ Сара самодовольно: — когда я убѣдилась, что отстала отъ васъ, то нашла, что мнѣ остается одно только: забраться въ чью-нибудь карету и попросить подвезти меня. Сначала моя просьба была встрѣчена не особенно радушно, но потомъ хозяева кареты были очень довольны, что «пріютили нежданно-негаданно ангела!»

— А какимъ образомъ они узнали это? — спрашиваетъ Белинда сухо.

— Я ихъ привела въ восторгъ своимъ разговоромъ, — заявляетъ Сара съ достоинствомъ. — При тебѣ я не могла бы этого сдѣлать, — добавляетъ она съ хохотомъ; — я разговаривала съ ними о высшемъ женскомъ образованіи.

Белинда тоже смѣется и не менѣе весело, чѣмъ сестра. Впереди прыгаютъ и рѣзвятся собачки, по крайней мѣрѣ Пончъ рѣзвится; что касается жирной хозяйской собаченки, то ея досада за появленіе Понча все еще не прошла. Корда вы уже сами не первой молодости и пріобрѣли приличную вашимъ лѣтамъ полноту, то васъ не можетъ особенно забавлять, если васъ безпрестанно дергаютъ за хвостъ, кусаютъ за ноги и вообще всячески безпокоятъ и надоѣдаютъ вамъ.

— А ты какъ добралась домой? — спрашиваетъ Сара, приподнимаясь на цыпочкахъ, чтобы сорвать вѣтку сирени.

Въ лучахъ утренней зари лицо всегда кажется розовымъ.

— О! я дошла пѣшкомъ, — отвѣчаетъ Белинда съ притворной разсѣянностью.

— Одна?

Белинда колеблется съ секунду, прежде чѣмъ отвѣтить. Она по природѣ очень правдива. Но, вѣдь строго говоря, она имѣетъ право, не нарушая буквальной правды, отвѣтить:

— Да, одна.

— Тебѣ не было страшно? — спрашиваетъ Сара.

Тонъ ея беззаботенъ, но она выпустила изъ рукъ сиреневый кустъ, и ея хитрые глаза, можетъ быть случайно, устремлены на сестру.

— Страшно! — повторяетъ Белинда съ нетерпѣніемъ, которое кажется не совсѣмъ понятнымъ въ данномъ случаѣ, и слѣдуя примѣру сестры, прячетъ горячія щеки въ холодныхъ и душистыхъ вѣткахъ сирени: — какой глупый вопросъ! Отчего мнѣ могло быть страшно? Что могло пугать меня?

Но на эти горячіе возгласы Сара ничего не отвѣчаетъ. Ея молчаніе вызываетъ тревогу въ умѣ Белинды! Но нѣтъ! не можетъ быть! Комната Сары обращена окнами въ другую сторону. У Сары глаза, какъ у борзой собаки, ухо, какъ у меня, носъ какъ у ищейки, — но вѣдь и она не можетъ видѣть и слышать сквозь стѣны.

— Я принуждена оставить тебя, — говоритъ Белинда, поспѣшно перемѣняя разговоръ. — Постарайся не скучать до завтрака.

Сара поднимаетъ брови.

— Неужели ты хочешь этимъ сказать, что будешь цѣлыхъ три часа сряду заказывать обѣдъ.

— Заказывать обѣдъ! — повторяетъ та иронически: — какъ бы да не такъ! слыхала ты когда-нибудь про Менандера?

— Никогда.

— Ни про его «отрывки»?

— Нѣтъ.

— Ни про его замѣтки филологическія, критическія и археологическія?

— Нѣтъ.

— Счастливая! — сухо замѣчаетъ Белинда, направляясь къ дому.

— На твоемъ мѣстѣ, — рѣзво кричитъ Сара ей вслѣдъ: — а бы разорвала его «отрывки» на такіе мельчавшіе кусочки, что ихъ нельзя было бы даже называть и «отрывками».

Белинда смѣется.

— Но! — восклицаетъ она: — не это дѣло, такъ другое, не все ли равно. Можетъ быть, даже лучше быть заваленной работой какъ я, нежели праздной, какъ ты.

Въ ея тонѣ слышится такая непритворная бодрость, этотъ тонъ такъ разнится отъ мрачной покорности, выражавшейся ею не далѣе какъ вчера, что Сара подозрительно взглядываетъ на сестру.

— У тебя розовый взглядъ на вещи сегодня утромъ, — говоритъ она не безъ сарказма.

Белинда мѣняется въ лицѣ.

— Это отъ погоды, — быстро заявляетъ она. — На меня погода сильно дѣйствуетъ. Помнишь, ты всегда называла меня барометромъ.

Но неужели это только отъ погоды? Неужели погода заставляетъ ее, весело напѣвая, бѣжать по лѣстницѣ къ своему письменному столу и Менандеру? Весна, правда, возбуждаетъ; утро тоже возбуждаетъ; молодость — тоже. Отчего же, слѣдовательно, ей не быть возбужденной? Но эти ли только невинныя возбуждающія средства повліяли на нее? Должно быть, самая походка ея сегодня отличается отъ всегдашней, потому что мужъ поднимаетъ голову, когда она входитъ въ его кабинетъ.

— Вы опоздали, — коротко замѣчаетъ онъ.

— Всего только три минуты, — шутливо отвѣчаетъ Белинда: — я наверстаю ихъ.

Она садится за письменный столъ, съ трудомъ удерживаясь, чтобы не допѣть конца пѣсенки, которую распѣвала про себя все время на лѣстницѣ. Даже самая комната, — ненавистная рабочая комната — сегодня, кажется, смотритъ совсѣмъ другой. Обыкновенно въ ней не бываетъ солнца; но сегодня золотистый лучъ его ворвался въ нее и въ немъ прыгаютъ пылинки! Все сегодня расположено кажется прыгать.

Профессоръ во всякомъ случаѣ составляетъ исключеніе. Онъ не выказываетъ ни малѣйшаго желанія прыгать. Когда онъ диктуетъ, то обыкновенно прохаживается взадъ и впередъ. Она наизусть знаетъ тотъ квадратъ на коврѣ, съ котораго онъ повернетъ назадъ. Вотъ онъ принялся за свою ежедневную прогулку; но проходитъ нѣсколько секундъ, прежде нежели онъ произноситъ первую фразу.

Она ждетъ съ перомъ въ рукахъ и въ это же самое время слѣдитъ за нимъ глазами, причемъ чувство искренняго сожалѣнія просыпается у нея въ душѣ.

«Какъ ужасно быть старымъ! какъ ужасно быть безобразнымъ, непривлекательнымъ, нелюбимымъ!»

— Я считаю нужнымъ извиниться передъ вами, — говорить она мягко и нерѣшительно, — за вчерашнія рѣзкія слова, сказанныя мною на вашъ счетъ при Сарѣ; вы, вѣроятно, уже позабыли про нихъ, — прибавляетъ она нервно смѣясь, — но во всякомъ случаѣ я буду спокойнѣе, высказавъ вамъ, что сожалѣю о нихъ.

Намѣреніе, съ какимъ это сказано, прекрасно; но было бы, пожалуй, благоразумнѣе и тактичнѣе не напоминать о нанесенной обидѣ, хотя бы даже и съ цѣлью извиниться за нее.

Выраженіе лица профессора показывало, что онъ ее не забылъ.

— Мнѣ кажется, — сухо отвѣтилъ онъ, — что такъ какъ мы уже опоздали, то лучше будетъ, если мы примемся прямо за дѣло.

Съ минуту или двѣ Белинда сидитъ, наклонивъ голову надъ столомъ, вся вспыхнувъ и досадуя на то, что сама накликала на себя такое униженіе. Но вскорѣ спокойствіе снова возвращается въ ней. Только тѣ раны болятъ, которыя нанесены людьми, которыхъ мы любимъ.

Въ сущности она сдѣлала свое дѣло. Она извинилась. Не все ли равно, какъ это было принято? А состраданіе къ нему давно умерло въ ней. Пусть его старъ, хилъ и малокровенъ, — ни малѣйшей жалости не шевелится у нея въ груди. Она не произнесла больше ни слова, которое бы не касалось прямо ихъ занятій.

Все утро часъ за часомъ прохаживается профессоръ отъ одной клѣтки на коврѣ до другой, подыскивая изысканныя, классическія фразы. А она послушно записываетъ ихъ за нимъ.

Солнце высоко поднимается въ небѣ; сонныя мухи ползаютъ по оконнымъ стекламъ. Ласточки проносятся мимо оконъ, поминутно раздается звонокъ у двери, пріѣзжаютъ и уѣзжаютъ булочники и мясники; но она ни на минуту не отвлекается отъ своего дѣла. Она добросовѣстно работаетъ, чтобы не навлечь на себя ни его упрековъ, ни своихъ собственныхъ. А когда работа будетъ окончена — она весело станетъ отдыхать. Что-жъ! солнце еще высоко будетъ стоять въ небѣ; ласточки все еще будугъ летать; длинный майскій день, обѣщающій столько радостей, что о нихъ и подумать страшно, будетъ принадлежать ей.

А тѣмъ временемъ перо скрипитъ. Какъ легки сегодня ея мысли! Она даже посовѣтовала двѣ или три перестановки въ словахъ, которыя онъ милостиво принялъ. Неужели уже четверть перваго пробило на коллегіальныхъ часахъ!… Въ сущности не дурное дѣло служить секретаремъ ученому съ слабымъ зрѣніемъ… Вообще хорошо быть кому-нибудь полезной!

Она взглядываетъ на него, розово улыбаясь, и если не позабыла, то простила ему его давешній рѣзкій отпоръ.

— Мы славно сегодня поработали! — говоритъ она съ похвалой. — Вы сегодня были особенно въ ударѣ.

— Тѣмъ лучше, — отвѣчаетъ онъ кисло: — намъ надо нагнать запущенное.

— Какъ такъ? — спрашиваетъ она, слегка растерявшись и потирая онѣмѣвшіе пальцы правой руки: — но… но не сегодня же?

— А почему бы я не сегодня? — рѣшительно отвѣчаетъ онъ. Я обѣщалъ, что моя статья «О порядкѣ наслѣдованія у аѳинянъ», будетъ отослана въ типографію завтра, а потому намъ необходимо успѣть сегодня до отхода почты просмотрѣть корректуру.

— Не сегодня! — ревностно проситъ она, — не сегодня!

Улыбка и скоротечный румянецъ исчезли съ ея лица. Она смотритъ устало, но задорно.

— Почему же не сегодня? — повторяетъ онъ съ неудовольствіемъ, глядя на нее.

— Вы, кажется, забываете, — что у насъ есть гостья.

— Она, безъ сомнѣнія, съумѣетъ занять себя, — ѣдко отвѣчаетъ онъ; — она конечно съумѣетъ повеселиться и безъ вашей немощи.

— А я? — говоритъ она тихимъ голосомъ, побѣлѣвъ какъ полотно и уже съ ненавистью глядя на него: — а я когда буду веселиться? — вамъ приходило ли когда въ голову, что и я также могу желать повеселиться?

— Я не мѣшаю вамъ, — холодно отвѣчаетъ онъ, — вы вполнѣ свободны — кромѣ тѣхъ часовъ, когда я вынужденъ обращаться за вашей помощью — выбирать и свои занятія, и своихъ знакомыхъ.

— Да? — говорятъ она, — поспѣшно ловя его на словѣ, причемъ краска снова заливаетъ ея щеки. — Вы отпускаете меня.

Онъ глядитъ на нее съ такимъ искреннимъ и неодобрительнымъ удивленіемъ въ своихъ холодныхъ глазахъ, что она въ смущеніи отворачивается отъ него.

— Какъ долго я вамъ буду нужна? — спрашиваетъ она, запинаясь. — Сколько часовъ пойдетъ на корректуру?

— Этого, невозможно опредѣлить заранѣе, — отвѣчаетъ онъ, спокойно выходя изъ комнаты. Онъ доволенъ, и тѣмъ, что она согласилась, и ему все равно, охотно или неохотно дано это согласіе.

Уже три часа пополудни, а Белинда все еще сидитъ на письменнымъ столомъ. Роса давно обсохла, и продолговатый солнечный лучъ исчезъ; хотя этотъ лучъ и не веселитъ ее больше своимъ присутствіемъ, но она замѣчаетъ но той духотѣ, какая стоить въ комнатѣ, что солнце палитъ и раскалило крышу и стѣны. Около нея лежитъ груда исправленныхъ корректуръ, а передъ ней возвышается другая, не менѣе объемистая. Она уже полтора часа сидитъ за ними и все не видитъ конца своему труду. Голова у ней разболѣлась отъ долгаго сидѣнья, пальцы въ чернилахъ, а глаза смотрятъ мрачно и устало. Время отъ времени звонокъ у дверей заставляетъ ее вздрагивать. Опять наступило время напряженнаго, непрерывнаго ожиданія! снова ожили тѣ далекіе, долгіе мѣсяцы, въ продолженіе которыхъ она жила однимъ слухомъ.

Наступилъ и тотъ часъ, когда всего вѣроятнѣе ждать гостей. Но вѣдь можетъ случиться и такъ, что ему откажутъ. Иногда, когда она бывала завалена работой или не въ духѣ, она приказывала служанкѣ отказывать гостямъ. Весьма возможно, что, видя ее сильно занятой сегодня, служанка придетъ къ заключенію, что гостей не слѣдуетъ принимать.

Эта мысль бросаетъ ее въ жаръ и въ холодъ. Она не слушаетъ мужа и дѣлаетъ непростительныя ошибки. Опять звонокъ. Фантазія его, или дѣйствительно онъ отличается отъ прежнихъ? Въ немъ слышна какая-то смѣсь робости и нетерпѣнія, точно человѣкъ призвалъ все свое мужество на помощь, чтобы позвонить, но затѣмъ нетерпѣніе попасть въ домъ превозмогло страхъ.

Она машинально пишетъ и смутно слышитъ, какъ мужъ бранитъ ее за неразборчивость почерка.

Дверь отворяется и входитъ служанка съ визитной карточкой на подносѣ. Она по первому же взгляду узнаетъ, что это его карточка. Блѣдныя губы съ трудомъ выговариваютъ:

— Онъ ушелъ? — и беря карточку, она невольнымъ движеніемъ сжимаетъ ее въ ладони.

— Я говорила ему, что вы заняты, миссисъ, — извиняется служанка, — но онъ просилъ меня подать вамъ его карточку. Прикажете отказать?

Профессоръ поднимаетъ голову, гордясь на перерывъ, и коротко произноситъ:

— Да. — Но жена перебиваетъ его.

— Просите, — говорить она поспѣшно, но рѣшительно: — скажите, что я сейчасъ приду и доложите миссъ Чорчиль.

Она снова принимается за перо по уходѣ служанки, но рука не слушается ее и такъ дрожитъ, что на страницѣ оказывается большая чернильная клякса.

— Пожалуйста, осторожнѣе! — кричитъ сердито мужъ. — Ваше перо можетъ…

Она бросаетъ перо и беретъ новое. Комната, въ которой они сидятъ, приходится надъ гостиной. Очевидно, онъ теперь находится тамъ, и Сара вышла къ нему, потому что слышны голоса. Что они говорятъ другъ другу? О чемъ они могутъ разговаривать?

— Вы написали аллегорическій съ однимъ — говоритъ профессоръ съ неудовольствіемъ.

— Неужели? — отвѣчаетъ она удивленно и невнимательно. — А какъ же надо написать?

Голоса долетаютъ все явственнѣе и явственнѣе. Они удаляются изъ гостиной. Очевидно, Сара ведетъ его гулять въ садъ, въ хорошенькій, маленькій прохладный садикъ, гдѣ поетъ черный дроздъ и жужжатъ пчелы. Она горько и завистливо вздыхаетъ.

— Пятилѣтній ребенокъ постыдился бы такой ошибки! — продолжаетъ мужъ, беря отъ нея листъ и съ негодованіемъ исправляя ошибку.

Изъ сада доносится смѣхъ; Сара вѣчно смѣется. Хорошо быть веселой, но вѣчно хохотать…

— Это очень грубая ошибка, — продолжаетъ мужъ, разсерженный молчаніемъ Белинды.

Новый изрывъ смѣха, и на этотъ разъ смѣется не Сара; это мужской здоровый, искренній смѣхъ. Какъ онъ можетъ смѣяться?

— Я совѣтую вамъ пригласить учителя правописанія, — иронизируетъ м-ръ Фортъ, все еще вперивъ вы глядь въ испачканную страницу.

Вмѣсто отвѣта Белинда встаетъ и швыряетъ перо на полъ.

— Ваша копировальная машина сломалась, — объявляетъ она съ непокорной усмѣшкой. — Разборчиво или неразборчиво, съ ошибками или безъ ошибокъ, а я больше ни слова не напишу сегодня!

V.

Миссъ Capa Чорчиль придерживалась правила, что слѣдуетъ всегда и вездѣ заботиться о личныхъ удобствахъ, насколько только возможно. И въ настоящемъ случаѣ она осталась вѣрна своему правилу. Въ тѣни, у садовой ограды, гдѣ всего прохладнѣе, былъ растянутъ на землѣ мѣховой коверъ, снятый съ пола въ гостиной; подушки беззаконно утащены съ дивана въ гостиной и положены на жесткій садовый стулъ. Не понадѣясь, видно, — и совершенно напрасно, — на свою неистощимую способность къ болтовнѣ, она натащила всякихъ книгъ, какія только нашла. У ногъ ея собачка поочередно то спитъ, то пытается ловить мухъ, большею частью безуспѣшно, и только щелкаетъ зубами. На солнцѣ неподалеку стоитъ золоченая клѣтка съ попугаемъ, такъ что если всѣ другіе рессурсы измѣнятъ ей, то она можетъ разговаривать съ попугаемъ. Но кромѣ собакъ, у ногъ ея распростерся и Райверсъ, и щекоталъ за ухомъ собачонки цвѣткомъ. Вотъ какая аркадская картина открылась главамъ миссисъ Фортъ, когда она ушла изъ кабинета мужа въ садъ. Райверсъ сидитъ спиной къ ней! Онъ настолько мало интересуется ея приходомъ, что даже не сѣлъ такъ, чтобы видѣть ее, когда она выйдетъ изъ дому! Она, конечно, не можетъ знать, что только за минуту передъ тѣмъ по приказанію Сары и чтобы избѣжать ея проницательныхъ глазъ, онъ пересѣлъ. Какъ имъ, повидимому, прохладно и весело; право жаль разстроивать ихъ бесѣду! Въ сущности, она лучше сдѣлала бы, если бы докончила корректуру мужа. Въ то время какъ она подходитъ къ нимъ неслышными шагами по мягкому дерну, такъ что они не сразу догадались объ ея присутствіи, новый взрывъ смѣха непріятно поражаетъ ея слухъ.

— Вамъ кажется очень весело? — сухо произноситъ она.

Сара не выражаетъ удивленія — да и странно было бы выражать его — потому что пришла сестра. Съ комфортомъ заинувъ голову на спинку стула, она продолжаетъ смѣяться, но Белинда не можетъ долѣе негодовать на веселость Райверса. Выраженіе его лица, въ то время какъ онъ вскакиваетъ на ноги и поворачивается къ ней, никакъ нельзя назвать веселымъ; какимъ однако пугаломъ должна она быть, чтобы произвести такую въ немъ перемѣну.

— Вамъ кажется очень весело? — повторяетъ она.

Она сознаетъ, что тонъ ея сухъ, что щеки покраснѣли отъ досады, а въ глазахъ свѣтится неудовольствіе, котораго она не въ силахъ побѣдить. Чѣмъ заслужилъ онъ такое обращеніе? Оно окончательно лишаетъ его слова.

— Можно мнѣ узнать, чему вы смѣялись? — настаиваетъ она, стараясь, хотя все еще неуспѣшно, быть ласковѣе и привѣтливѣе. Можетъ быть, и меня это позабавитъ?

— О! совершенные пустяки! я самъ не знаю чему смѣялся, — объясняетъ онъ съ сконфуженнымъ и несчастнымъ видомъ. — Миссъ Чорчиль говорила мнѣ, что Пончъ былъ однажды обрученъ съ попугаемъ, но такъ какъ тотъ прокусилъ ему хвостъ, то свадьба не состоялась!

Пошлость анекдота и чувство глубокаго униженія, которое слышится въ тонѣ, съ какимъ онъ это разсказываетъ, такъ мало вяжутся другъ съ другомъ, что Сара снова разражается смѣхомъ. Но ни одинъ мускулъ на лицѣ Белинды не двигается.

— Какая глупая шутка! — замѣчаетъ она, пожимая плечами.

— Онъ не нашелъ ее глупой! — возражаетъ Сара, вставая съ мѣста и инстинктивно приготовляясь въ оборонѣ, хотя она и не переставала смѣяться: — м-ръ Райверсъ можетъ, пожалуй, увѣрять теперь, что она вовсе не смѣшна; но она все-таки разсмѣшила его!

Белинда садится, но лицо ея все еще мрачно. Въ душѣ она говоритъ себѣ, что въ правѣ быть недовольной. Развѣ не удивительно, что онъ можетъ смѣяться отъ такой пошлой шутки? — да и вообще какъ можетъ онъ смѣяться — когда трагедія ихъ взаимной жизни впервые всецѣло представилась его глазамъ! Въ настоящую минуту онъ, конечно, не веселъ, но отъ этого ей не легче. Итакъ, она для него пугало, которое мѣшаетъ ему веселиться. Ахъ! какъ времена перемѣнились! Если бы она ушла теперь отъ нихъ, нѣтъ сомнѣнія, что они снова принялись бы хохотать. Въ настоящую минуту они присмирѣли оба — его несомнѣнно. Съ неловкимъ усиліемъ пытается она вернуть себѣ хорошее расположеніе духа.

— Я боюсь, что утратила всякую способность къ юмору, — говорить она принужденно; — это должно быть воздухъ Оксфорда такъ дѣйствуетъ. Пончъ, неужели и ты утратишь здѣсь весь свой юморъ?

Она взяла маленькую собачку къ себѣ на колѣни и прижалась горячимъ лицомъ къ ея мордочкѣ.

— Онъ что-то потерялъ, поглядите, — говоритъ Райверсъ, ободренный ея мягкимъ тономъ и пытаясь поближе придвинуться къ ней съ нѣмымъ вопросомъ въ глазахъ.

Говоря это, онъ дотрогивается рукой до медальона, который виситъ обыкновенно на шеѣ у Понча, причемъ послѣдній постоянно старается сорвать его. Изъ медальона валится прядь волосъ.

— Какъ, Пончъ? ты носишь въ медальонѣ волосы? — спрашиваетъ молодой человѣкъ, нервно смѣясь; — чьи это волосы? Надѣюсь, твоей подруги?

— Они вѣчно вываливаются изъ медальона, — перебиваетъ Сара съ притворной досадой въ голосѣ; — дѣло въ томъ, — объясняетъ она, лѣниво усаживаясь и оглядываясь вокругъ, — что у многихъ есть страсть дарить мнѣ свои волосы — право не знаю, зачѣмъ; — а такъ какъ я не могу носить всѣ эти волосы сама, то Пончъ такъ добръ, что носитъ ихъ за меня! Ты вѣдь много уже волосъ переносилъ, Пончъ, не правда ли?

Говоря это, она подзываетъ къ себѣ собачку и углубляется въ осмотръ медальона.

— Это нѣмецкіе или англійскіе волосы, какъ вы думаете? — спрашиваетъ Райверсъ Белинду почти шопотомъ.

Лицо его улыбается, когда онъ задаетъ ей этотъ вопросъ, во эта улыбка уже не сердитъ ее. Въ одну минуту въ воображеніи ея встаетъ толпа саксонскихъ гусаръ и уланъ; теплый вѣтеръ доноситъ ароматъ цвѣтовъ. Старинный замокъ высится на фонѣ нѣмецкаго неба! Она не въ состояніи отвѣчать ему, но все же эти нѣсколько словъ вернули имъ прежнюю близость.

— Да! чьи бы это были волосы? — размышляетъ Сара, вертя прядь къ рукахъ; — какая у меня скверная память! Белинда, не знаешь ли ты? чьи это волосы? О! это изъ тѣхъ временъ, когда вы бывали у васъ, — обращается она къ Раіверсу; они похоже на ваши, (и она спокойно прикладываетъ прядь къ его волосамъ). — Вы не дарили мнѣ пряди своихъ волосъ?

Райверсь вздрогнулъ. Онъ по старой памяти снова углубился въ размышленія: было ли когда на свѣтѣ другое такое хорошенькое ушко, какъ у жены профессора Форта?

— Прядь моихъ волосъ! — восклицаетъ онъ, и, падая на колѣни передъ Сарой съ преувеличенной игривостью, продолжаетъ: — если и не дарилъ раньше, то готовъ подарить теперь. Сдѣлайте одолженіе, рѣжьте гдѣ и сколько вамъ угодно, — и онъ теребитъ рукой свои густыя кудри. Миссисъ Фортъ, могу я взять ваши ножницы?

Миссисъ Фортъ низко наклонила голову надъ рабочимъ ящикомъ и какъ будто не слышала его. Прикрытыя спасительнымъ хранилищемъ иголокъ и нитокъ, руки ея трясутся. Развѣ сталъ бы онъ въ Дрезденѣ предлагать Сарѣ отрѣзать прядь своихъ волосъ даже въ шутку? Да, въ тѣ времена онъ обыкновенно и не слушалъ того, что она ему говорила!

Къ счастью для Белинды въ этотъ моментъ ее зачѣмъ-то зовутъ въ домъ, и она остается тамъ въ продолженіе десяти минутъ — и въ эти десять минутъ успѣваетъ справиться съ собой. И кстати! потому что зрѣлище, которое открылось ея глазамъ было не таково, чтобы способствовать ея успокоенію. Сара оставила свою лѣнивую позу и, выпрямившись на стулѣ, держала въ своихъ рукахъ руку Райверса. Правда, еслибы кто поближе вглядѣлся въ нихъ, то увидѣлъ бы, что лицо ея выражаетъ вовсе не нѣжность влюбленной женщины, а только любопытство и крайнее удивленіе.

— Я бы стыдилась такой руки, — объявляетъ она съ обычной откровенностью; — ваша рука похожа на руку чернорабочаго.

— Но вѣдь я чернорабочій, — смѣло отвѣчаетъ онъ.

И вдругъ видитъ Белинду и отнимаетъ руку.

— Право, это въ своемъ родѣ курьезная вещь, — продолжаетъ Сара довольнымъ юномъ: — ваша рука такъ же жестка и мозолиста какъ у землепашца; покажите ее Белиндѣ.

Онъ глядитъ на нее смущенно и нерѣшительно. Белинда сѣла на прежнее мѣсто и опять взяла въ руки рабочій ящикъ.

— Покажите, — говоритъ она съ напускнымъ спокойствіемъ, и онъ протягиваетъ ей руку, ладонью вверхъ.

У него по прежнему красивая, сильная рука, но она носитъ несомнѣнные слѣды грубой, тяжкой работы. Что можетъ быть особенно трогательнаго въ рукѣ рабочаго человѣка? черный трудъ составляетъ достояніе девяти десятыхъ человѣческаго рода; а между тѣмъ, глядя на эту руку, она съ большимъ трудомъ удерживаетъ слезы.

— Вѣдь вы знаете, — говоритъ онъ, — я сообщалъ вамъ, что не могъ вынести сидячей и замкнутой конторской жизни!

— Мы знаемъ?-- кричитъ Сара, навостривъ уши. — Вы сообщали намъ? Что вы хотите этимъ сказать? Вѣдь мы васъ ни разу не видѣли.

Райверсь молчитъ, поблѣднѣвъ. Онъ совсѣмъ позабылъ о присутствіи третьяго лица. Белинда тоже не можетъ выручить его изъ затруднительнаго положенія.

— Я хочу сказать, — бормочетъ Райверсь, — я думалъ, что я намѣревался сообщить вамъ это; я вѣдь работалъ какъ простой работникъ на желѣзномъ заводѣ у пудлинговой печи.

— Пудлинговой печи! — кричитъ Сара, которой нравится это слово, — что это за штука такая — пудлинговая печь?

— Это такая печь, въ которой желѣзо выдѣлывается изъ чугуна, и я имѣлъ честь и удовольствіе, — прибавляетъ онъ съ застѣнчивымъ смѣхомъ, — бить его кузнечнымъ молотомъ, пока оно не становилось мягкимъ.

Белинда выронила изъ рукъ работу, которую взяла-было для виду.

— Гмъ! — продолжаетъ распрашивать Сара съ тѣмъ же интересомъ, — не мудрено, что ваши руки пострадали. А что, это очень тяжелая работа?

— Да! нельзя сказать, чтобы она была дѣтской забавой, — сухо отвѣчаетъ онъ, — но за нее хорошо платятъ и меня цѣнили за мою силу. Для этой работы надо быть очень сильнымъ.

— И вы работали цѣлый день?

— Насъ смѣняли черезъ каждые шесть или восемь часовъ. Долѣе невозможно выдержать, вслѣдствіе жары. Жара всего тяжелѣе въ этой работѣ.

Онъ умолкаетъ на минуту и разсѣянно гладитъ своей обезображенной рукой по курчавой спинѣ одной изъ собачекъ.

— Да! жаръ всего губительнѣе дѣйствуетъ. Обыкновенно на этой работѣ люди не долго выживаютъ. Жаръ убиваетъ ихъ.

Онъ говоритъ это совершенно просто, не ожидая и даже не желая вызвать состраданія. Онъ какъ будто находитъ вполнѣ естественнымъ, чтобы джентльменъ, окончившій Итонъ и Оксфордъ, работалъ у пудлинговой печи.

Итакъ, вотъ какъ онъ провелъ тѣ двадцать мѣсяцевъ, въ продолженіе которыхъ она все прислушивалась къ стуку почтальона въ дверь! Чтожъ? все-таки его доля была легче!

Наступаетъ молчаніе, прерываемое наконецъ Сарой, тонкое ухо которой уловило звукъ шаговъ.

— Ого! — кричитъ она съ оживленіемъ, — вотъ идетъ мой небольшой отрядъ, и какъ на бѣду я позабыла ихъ имена. Белинда! поскорѣе! выручай меня! — скажи, какъ ихъ зовутъ?

Белинда поднимаетъ опущенные глаза и видитъ трехъ юныхъ джентльменовъ, которыхъ служанка предоставила ихъ собственной участи, и, съ тѣмъ презрѣніемъ къ студентамъ-первокурсникамъ, какое присуще оксфордскимъ жителямъ, не удостоивъ доложить о нихъ.

Они очевидно трусятъ и подталкиваютъ другъ друга.

Ясно, что домъ профессора Фортъ не особенно гостепріимное убѣжище для студентовъ первокурсниковъ. Чувство безразсудной радости шевелится въ душѣ Райверса при этой мысли.

— Должно быть, ты имъ въ самомъ дѣлѣ очень понравилась, что они рѣшились придти въ мой домъ! — говоритъ Сарѣ миссисъ Фортъ съ сухой усмѣшкой.

— Какъ они трусятъ, бѣдняжки! точь въ точь какъ и вы, бывало, обращается она къ Райверсу.

И не дожидаясь, какое дѣйствіе произведутъ на него а слова, она встаетъ съ мѣста и медленно идетъ на-встрѣчу гостимъ.

— Я не удивляюсь, что они трусятъ, — говоритъ Сара Райверсу вполголоса. Развѣ не похоже, что она готовится спросить ихъ, что имъ угодно? Если я не поспѣшу на выручку, то и теперь легко можетъ случиться, что они обратятся въ бѣгство.

Но на этотъ разъ Сара ошиблась. Они вовсе не имѣютъ желаніи обратиться въ бѣгство. Нельзя даже сказать, кого они восторженнѣе хвалятъ на обратномъ пути домой съ вечерней сигарою въ зубахъ: миссъ Чорчиль, или ея болѣе строгую сестру. Но, правду сказать, Белинда сегодня не кажется строгой.

«Къ чему буду я съ ними рѣзка? — грустно говоритъ она самой себѣ; — я уже достаточно людей оттолкнула отъ себя своей рѣзкостью».

И вотъ она очень любезно обращается съ ними, слишкомъ любезно, какъ начинаетъ казаться Райверсу, у котораго сердце сжимается ревностью, когда онъ видитъ, что она наливаетъ изъ чай своими прекрасными ручками и даритъ ихъ своей небесной улыбкой, отъ которой все лицо ея освѣщается, а глаза сіяютъ. Но онъ не настолько догадливъ или не настолько тщеславенъ, чтобы сообразить, что его присутствіе — хотя онъ сидитъ, повидимому, забытый и обойденный — зажгло эту улыбку на ея лицѣ и въ глазахъ.

Сара тоже очень любезна, но гости нѣсколько обижены тѣмъ, что она перепутала ихъ имена.

Послѣ чаю всѣ отправляются играть въ «tennis» и веселый звукъ молодыхъ голосовъ, и смѣхъ нарушаютъ аркадскую тишину и священную неприкосновенность, доселѣ отличавшія «tennis-ground» профессора Форта. На немъ можетъ помѣститься всего только одна партія играющихъ, и Белинда, какъ любезная хозяйка, уступаетъ мѣсто своимъ прирученнымъ и счастливымъ юношамъ, несмотря на ихъ убѣжденія и просьбы. Врядъ ли стоитъ ломать голову надъ тѣмъ: охотно или неохотно принесла она эту маленькую жертву.

— А вы играете? — небрежно спрашиваетъ Сара Райверса, махая у него подъ самымъ носомъ лопаточкой. — Нѣтъ? Ахъ! вы предпочитаете молотъ лопаткѣ, — прибавляетъ она съ дерзкой улыбкой.

Хотя ни Беллерсь, ни Стенли никакъ не могли понять смысла этой шутки, однако оба смѣются, и, по всей вѣроятности, Райверсъ разсердился бы на нихъ, еслибы слышалъ ихъ смѣхъ. Но какъ самая шутка, такъ и ея успѣхъ, не замѣчены имъ. И слухъ, и зрѣніе его парализованы тревожнымъ опасеніемъ: — Разсердилась она на него за то, что онъ отказался отъ участія въ игрѣ или нѣтъ? Слѣдовало ему согласиться играть или нѣтъ? Можетъ, быть ему слѣдуетъ теперь уйти? И неужели, прощаясь съ нимъ, она не пригласитъ его бывать у нея въ домѣ?

Въ горлѣ у него пересохло. Не рѣшаясь снова сѣсть на старое мѣсто на травѣ у ея ногъ — хотя въ сущности этой привилегіи не отнимаютъ даже у собакъ — онъ стоитъ передъ ней, смущенный и несчастливый. Если она хочетъ этого, то они больше не увидятся.

Что до нея касается, то давнишнее счастливое настроеніе снова возвращается въ ней. Какой мягкій, ласкающій воздухъ! Какъ чудесно распѣваетъ эта простенькая на видь птичка! и какимъ очаровательнымъ убѣжищемъ сталъ этотъ небольшой, простенькій дачный садикъ!

Онъ стоитъ передъ нею, ожидая знака, который позволитъ ему пасть къ ея ногамъ. Но она не была бы женщина, еслибы не продержала его по крайней мѣрѣ три минуты въ этой нерѣшительности.

Наконецъ Белинда спрашиваетъ его безъ всякихъ предисловій:

— И вы все еще за этимъ дѣломъ?

Съ полчаса уже прошло съ тѣхъ поръ какъ объ этомъ говорили и много другихъ предметовъ служило темой для разговора, но онъ сразу понимаетъ о чемъ она его спрашиваетъ.

— Нѣтъ, — отвѣчаетъ онъ со вздохомъ облегченія (такъ какъ очевидно, что она не желаетъ отдѣлаться отъ него, иначе не стала бы возобновлять прерванной бесѣды) и садится на оставленный Сарою стулъ. — Меня повысили въ должности.

Онъ умолкаетъ и ждетъ, не скажетъ ли она чего въ отвѣтъ и не поздравитъ ли его съ повышеніемъ. Но она продолжаетъ шить съ лихорадочной поспѣшностью.

— Мнѣ пришло въ голову, что человѣческія руки въ этомъ случаѣ можно замѣнить машиной, — продолжаетъ онъ — торопясь какъ человѣкъ, который не увѣренъ, что не надоѣдаетъ своему слушателю, и вслѣдствіе этого… этого моего изобрѣтенія, принятаго нашей фирмой, я былъ сдѣланъ помощникомъ мастера.

Онъ такъ рѣшительно умолкъ, что она вынуждена сдѣлать какое-нибудь замѣчаніе.

— И въ свое время вы сдѣлаетесь товарищемъ и женитесь на дочери своего хозяина, — говоритъ она съ преувеличенной развязностью.

Кровь бросается ему въ лицо. Онъ ожидалъ отъ нея больше доброты. Такая шутка совсѣмъ ей не пристала, хотя онъ и не склоненъ вообще критиковать ее. Наступаетъ молчаніе. Солнечные лучи уже не такъ вертикальны, и собаки просыпаются. Пончъ ошибочно воображаетъ при этомъ, что онъ обязанъ гоняться за мячами на «tennis-ground» и за свою любезность получаетъ самые нелюбезные толчки отъ разгорячившихся игроковъ.

— Чтожъ дальше? — говорить Белинда, съ нервной сухостью въ голосѣ: — продолжайте.

— Другіе изобрѣтали машины этого рода, — вяло повѣствуетъ онъ, такъ какъ ея шутка лишила его всякой бодрости: — но онѣ или совсѣмъ негодились, или были невполнѣ удачны; если моя окажется удачнѣй, наша фирма возьметъ патентъ и дастъ мнѣ небольшую долю въ дѣлѣ.

— Что я говорила! — кричитъ она, смѣясь, почти визгливо, — ведите, что мое предсказаніе уже на половину исполнилось.

Онъ опять вспыхнулъ, но не удостоиваетъ отвѣчать. Если она способна продолжать такую недостойную шутку, то пускай наслаждается ею одна.

— Очевидно, что нѣтъ худа безъ добра, — говоритъ онъ, стараясь поддѣлаться подъ ея насмѣшливый тонъ. — Оказывается, повидимому, что у меня есть способность къ механикѣ. Для меня совершенная новость, что я способенъ къ чему-нибудь такому, что можетъ принести деньги; еслибы… еслибы жизнь моя шла гладко, то я могъ бы умереть, не подозрѣвая, въ чемъ заключается мой талантъ, а вѣдь это было бы очень жалко, неправда ли?

И онъ смѣется. Шутливость, оскорбившая его, давно уже покинула Белинду, и она не находитъ даже, что сказать ему на этотъ разъ. Несчастныя руки ея (даже руки могутъ имѣть печальный видъ) безсильно сложены на колѣняхъ, а большіе, и отуманенные глаза видятъ призраки! Исчезли и маленькій садикъ, и игроки на «tennis-ground». Она видитъ передъ собою его будущую жиинь какъ на ладони; жизнь эта станетъ все полнѣе и полнѣе; дѣятельная работа и въ результатѣ ея благосостояніе мало-по-малу валечать нанесенную ею рану. И чѣмъ скорѣе это будетъ, тѣмъ лучше для него.

Но для нея? Ею овладѣваетъ безумное желаніе разбередить эту рану, не давать ей закрыться, никогда, никогда. Но развѣ это возможно? Она закроется и отъ нея останется, самое большее, непримѣтный рубецъ. Онъ уже любитъ свое дѣло. Какъ иначе относится онъ къ своему труду, чѣмъ она къ своей постылой работѣ. Чувство обиды и оскорбленія снова закипаетъ въ ея сердцѣ. Онъ никогда такъ не страдалъ, какъ она; пища не была для него горька, какъ полынь, и слезы не служили ему отравленнымъ питьемъ.

— Ясно, что вы любимецъ фортуны, — говоритъ она жесткимъ голосомъ; — поздравляю васъ.

— Благодарю васъ, — отвѣчаетъ онъ, задѣтый за живое; — вы подобрали какъ разъ подходящее слово.

Въ его голосѣ слышится такая боль, что хотя до сихъ поръ она тщательно избѣгала его взгляда, но теперь невольно съ раскаяніемъ взглядываетъ на него.

— Простите меня, — говорить она, улыбаясь сквозь слезы; — вы знаете, я всегда была рѣзка, а жизнь, — добавляетъ она дрожащими губами, — не исправила меня.

При видѣ печально подергивающихся губъ милаго лица, онъ на минуту теряетъ голову.

— Если бы кто нибудь другой сказалъ это, мнѣ было бы все равно; но отъ васъ больно выслушивать такія вещи.

Она не возражаетъ и только опускаетъ глаза. Себялюбивая радость охватываетъ все ея существо. Итакъ, пока рана еще не зажила!

VI.

— Белинда! — кричитъ звонко и весело Сара, и подходить къ ней раскраснѣвшаяся отъ игры. — Развеселись! я могу сообщить тебѣ пріятную новость.

Белинда вздрагиваетъ.

— Въ самомъ дѣлѣ? — торопливо замѣчаетъ она, тѣмъ лучше для меня.

— М-ръ Стенли, м-ръ Беллерсь, и м-ръ… (она забыла имя третьяго молодого человѣка, но смѣло бормочетъ себѣ подъ носъ первое попавшееся имя) и я, — мы затѣяли небольшую увеселительную прогулку на завтра. Мы вообразимъ, что завтра день твоего рожденія! Тебя прокатятъ въ лодкѣ по рѣкѣ, угостятъ кэкомъ и элемъ въ ресторанѣ и препроводятъ домой при лунномъ свѣтѣ. Что ты на это скажешь? Неужели ты намъ не благодарна за это?

Белинда нервно смѣется.

— Благодарна? разумѣется, да!

Она встаетъ со стула и прохаживается по дорожкѣ. Быть можетъ, перемѣнивъ положеніе, она скорѣе отдѣлается отъ опьяняющаго дѣйствія предъидущей бесѣды.

— Ты, кажется, ни слова ни слышала изъ того, что я тебѣ сказала, — говоритъ Сара, подозрительно взглядывая на обоихъ виновныхъ.

— Не слышала? — повторяетъ Белинда съ лихорадочной веселостью, — будто бы? Суди сама, слышала я или нѣтъ! Меня собираются катать по рѣкѣ, угощать кэкомъ и элемъ и препроводятъ домой при лунномъ свѣтѣ. Ну, что ты скажешь?

— Развѣ это не восхитительная мысль? и развѣ ты намъ не благодарна? — кричитъ Сара, успокоиваясь и развеселяясь.

— Восхитительная, въ самомъ дѣлѣ! — отвѣчаетъ миссисъ Фортъ, все съ той же напускной веселостью. — Я была бы очень рада, я такъ люблю быть на водѣ, только…

Она внезапно умолкаетъ и непокорный взглядъ невольно обращается въ ту сторону, гдѣ находится Райверсъ. Онъ тоже всталъ и стоитъ поодаль, явно позабытый, исключенный изъ этой веселой программы.

— Только Менандеръ, должно быть, мѣшаетъ, — говоритъ Сара, дѣлая гримасу; — право, въ его годы онъ могъ бы обойтись безъ постороннихъ услугъ въ продолженіе одного какого-нибудь дня.

— Нѣтъ, не Менандеръ, — возражаетъ Белинда съ смущеніемъ, — завтра, какъ нарочно, у меня праздникъ. М-ръ Фортъ уѣзжаетъ въ Лондонъ на цѣлый день, чтобы предсѣдательствовать въ археологическомъ собраніи.

— Ну, такъ въ чемъ же дѣло? — допытывается Сара, глядя на сестру такъ пристально, что та конфузится.

— Только…-- начинаетъ она и снова умолкаетъ въ нерѣшительности.

Разсудокъ убѣждаетъ ее: «Зачѣмъ его приглашать? какой смыслъ былъ бы въ этомъ приглашеніи? оно было бы и не кстати и безумно. Развѣ уже недостаточно она отравлена сегодняшнимъ днемъ? сколькими тяжкими днями и недѣлями тупого отчаянія и несноснаго труда ей придется искупать этотъ единственный сладкій день! Надо положить этому конецъ! надо положить этому конецъ!»

— Только… ничего, — говоритъ она съ притворной веселостью.

— Я удивляюсь, отчего ты колебалась? — спрашиваетъ Сара пытливо. — Не могу представить себѣ, чтобы можно было колебаться, когда предстоитъ удовольствіе. Ты развѣ часто катаешься въ лодкѣ?

— Никогда, меня никогда не приглашаютъ; вы ни разу не приглашали меня, — обращается она съ напускнымъ кокетствомъ къ восхищеннымъ молодымъ людямъ.

— Мы были бы счастливы, — кричитъ Беллерсъ, который, опираясь на то, что былъ представленъ одной минутой раньше, чѣмъ другіе, разыгрываетъ роль стараго знакомаго и берется отвѣчать за всѣхъ, но только мы… мы боялись… мы… не смѣли.

— Будьте смѣлѣе на будущее время, — возражаетъ она съ безпечнымъ смѣхомъ. — Вы должны почаще приглашать меня! Я хочу кататься на лодкѣ, хочу веселиться!

Глаза ея сверкаютъ, а щеки пылаютъ, когда она говоритъ это. Неужели предстоящее удовольствіе такъ волнуетъ ее? Она съ такимъ интересомъ распрашиваетъ обо всѣхъ подробностяхъ завтрашней экскурсіи, что едва обращаетъ вниманіе на поклонъ Райверса, подошедшаго къ ней проститься.

— Вы уходите? — равнодушно говоритъ она. — Прощайте.

И, говоря это, кладетъ на секунду свою горячую руку въ его холодную, какъ ледъ. Даже съ Беллерсомъ она простилась бы конечно, любезнѣе. Никто, кромѣ ея самой не знаетъ, съ какой силой она должна бороться противъ соблазна схватить при всѣхъ эту бѣдную, обезображенную руку, прижать ее къ сердцу, облить слезами, покрыть поцѣлуями и вообще оказать всякіе другіе знаки безумной, страстной любви.

Всего менѣе подозрѣваетъ объ этомъ онъ самъ, уходя и прилично сдерживая свое мучительное отчаяніе, пока находится у всѣхъ на виду. Но только что онъ скрылся изъ глазъ и обороняться больше не нужно, какъ она бросаетъ свое оружіе. Вниманіе ея быстро ослабѣваетъ; манеры немедленно утрачиваютъ несвойственную имъ живость, и она принимаетъ обычный ледяной видъ; юноши догадываются, что имъ пора идти по домамъ, чтобы не лишиться благоволенія миссисъ Фортъ, которое они пріобрѣли; такъ, по крайней мѣрѣ, имъ кажется. Они уходятъ, какъ только что болтовня, шутки и шалости Сары дозволяютъ имъ это. Она провожаетъ ихъ до двери, и Белинда, находя, что сноснѣе двигаться, нежели оставаться неподвижной, идетъ за ней.

Сестры облокачиваются на низенькія желѣзныя ворота, и мягкій весенній вечеръ заключаетъ ихъ въ свои объятія.

Белинда уставила мрачные глаза на раскидывающійся во всей своей славѣ надъ ея головой альпійскій ракитникъ. Какъ онъ былъ красивъ вчера при лунномъ свѣтѣ, когда своими вѣтками касался его волосъ.

— Онъ все еще не ушелъ! — говоритъ Сара сухимъ и разсудительнымъ тономъ, который очень удивилъ бы ея поклонниковъ, считающихъ ее бабочкой, если бы они его услышали. — Что ему тутъ нужно?

Она вдругъ перестаетъ посылать воздушные поцѣлуи своимъ тремъ поклонникамъ, которые безпрестанно оглядываются назадъ, не желая потерять ни одного ея взгляда. Сердце Белинды мучительно вздрагиваетъ. Значитъ, не все еще кончено; но она сдѣлала все, что могла. Ея совѣсть покойна; все же не все еще кончено! виновата ли она въ томъ, что онъ все еще не ушелъ?

— Ты не приглашала его ѣхать завтра съ нами? — спрашиваетъ Сара поспѣшно, хотя сухо.

— Нѣтъ.

— Ахъ! — съ облегченіемъ переводитъ она духъ, — ты хорошо сдѣлала.

— Простая вѣжливость требовала, чтобы его пригласить, — угрюмо замѣчаетъ миссисъ Фортъ.

Гладкій лобъ миссъ Чорчиль морщится не столько отъ тревоги, сколько отъ досады.

— Между тобой и имъ вѣжливость не у мѣста, — возражаетъ она.

Лицо Белинды краснѣетъ сильнѣе прежняго.

— Не понимаю, что ты хочешь этимъ сказать, — сердито произноситъ она.

— Я хочу сказать, — хитро и отчетливо заявляетъ Сара, — что скромность лучшее оружіе мужества, вотъ, что я хочу сказать!

— Благодарю! — воскликнула Белинда, дрожа какъ листъ, съ головы до ногъ. — Благодарю отъ насъ обоихъ за твое доброе о насъ мнѣніе! М-ръ Райверсъ!

Эта послѣднія два слова она произноситъ нѣсколько громче, но такъ нетвердо и глухо, а онъ сравнительно отошелъ такъ далеко, что трудно даже ожидать, чтобы онъ ихъ услышалъ; но, очевидно, онъ услышалъ ихъ, потому что останавливается и нерѣшительно оглядывается на нее, не вѣря собственнымъ ушамъ.

Возможно ли, чтобы она позвала его послѣ такого невнимательнаго, жестокаго прощанія!

— М-ръ Райверсъ! — повторяетъ она такимъ же нетвердымъ голосомъ, но громче прежняго. — На этотъ разъ не можетъ быть никакого сомнѣнія. Онъ долженъ повѣрить своему счастію и немедленно спѣшитъ къ ней.

Сара рѣшительно снимаетъ руки съ воротъ.

— Блаженны не путающіеся въ чужія дѣла! — произноситъ она, пожимая плечами и направляясь въ дому.

Говоря это, она исчезаетъ. Белиндѣ хотѣлось бы попросить ее остаться, но гордость мѣшала. Еще Райверсъ не успѣлъ дойти до нея, какъ она уже раскаялась въ своемъ безумномъ и опрометчивомъ движеніи. Зачѣмъ она позвала его? Что она ему скажетъ, когда онъ придете? Въ первую минуту она ничего не говоритъ.

— Вы… вы звали меня? — спрашиваете онъ, запинаясь, удивленный ея молчаніемъ и взглядомъ.

— Я звала? — бормочетъ она, — да… то-есть конечно, — я позвала васъ! Я… я… вы завтра уѣзжаете изъ Оксфорда?

— Какъ прикажете, — отвѣчаетъ онъ.

Такъ вотъ зачѣмъ она позвала его? Чтобы сказать ему, что онъ не долженъ больше безпокоить ее своимъ присутствіемъ.

— Вамъ лучше знать, что вамъ дѣлать, — возражаетъ она съ принужденнымъ смѣхомъ; — вы, значите, еще не уѣзжаете завтра изъ Оксфорда?

— Я могу остаться здѣсь еще недѣлю, — отвѣчаетъ онъ недовѣрчиво. — Я отпущенъ изъ завода на цѣлую недѣлю.

Пульсъ ея сильно бьется. — «Недѣля! цѣлая недѣля»! Она поднимаетъ лицо, озаренное заходящимъ солнцемъ, и глядитъ на западъ. На какое багряное ложе опускается солнце! Какой сладкой пѣсней убаюкиваетъ себя дроздъ, обходя на покой!

— Недѣлю! — громко повторяетъ она.

— Неужели вы находите, что недѣльнаго отдыха слишкомъ много для человѣка, который работалъ безъ перерыва цѣлыхъ два года? — спрашиваетъ онъ, почти оскорбленный тономъ холоднаго, какъ ему кажется, удивленія, который слышится въ ея голосѣ. — Я уѣду отсюда, если…

Онъ не договариваетъ. Если вы этого хотите — вотъ, что онъ собирался сказать, но остановился потому, что сказать это, значило бы предположить, что жена профессора Форта вообще интересуется имъ или его дѣлами, а онъ не считаетъ себя въ правѣ предположить это.

Она не спрашиваетъ, что онъ хотѣлъ сказать. Она стоитъ и молчитъ, устремивъ глаза въ пространство я облитая лучами заходящаго солнца.

— Вы за тѣмъ позвали меня, — говорить онъ вдругъ, — чтобъ сказать, чтобы я уѣзжалъ завтра?

Съ минуту она стоитъ въ нерѣшимости; снаружи она кажется спокойной, граціозной, сдержанной женщиной, въ душѣ же у ней царствуетъ буря, хаосъ и отчаянная борьба. Сказать ли ей «Да?» Этимъ она исправитъ свою послѣднюю ошибку. Смутно она сознаетъ, это если у ней осталась хоть частица здраваго смысла, она скажетъ «да». Она вздыхаетъ и опускаетъ руки. Губы ея готовятся произнести роковое слово, какъ вдругъ — доносится изъ дому старческій, разбитый и раздраженный голосъ: — «Белинда, Белинда!»

«Одна недѣля! — одна ничтожная недѣля! всего на все одна только недѣля! Что значитъ одна недѣля»? Видъ ея вдругъ мѣняется.

— Меня зоветъ м-ръ Фортъ! — торопливо говоритъ она: — я позвала васъ, — она краснѣетъ, какъ зарево, и съ виноватымъ видомъ оглядывается, — назадъ, чтобы спросить васъ: не пожелаете ли, если еще не уѣзжаете завтра изъ Оксфорда, присоединиться къ нашей компаніи?

VII.

Въ другихъ широтахъ ясный солнечный закатъ обыкновенно означаетъ, что за нимъ послѣдуетъ такой же восходъ солнца. А на нашемъ свободномъ островѣ это не такъ. Даже погода не желаетъ подчиняться тираніи, но поступаетъ, какъ ей заблагоразсудится. Вы можете закрыть глаза при безоблачномъ, голубомъ небѣ и открыть ихъ подъ сѣрой дымкой только-что не окутывающей вашей собственной головы.

Въ безсонные промежутки, которыми разнообразится ночь, Белинда успѣваетъ сто разъ и на всѣ лады раскаяться въ своихъ вечернихъ дѣяніяхъ; но одна только мысль ни разу не приходятъ ей голову, что погода можетъ измѣниться и помѣшать предположенной экскурсіи.

Среди всѣхъ ея, на половину искреннихъ, плановъ уклоняться отъ экскурсіи, ей ни разу не приходитъ въ голову, что можетъ пойти дождь, а потому, когда наступило утро, пасмурное и туманное, ея разочарованіе было такъ велико, что сразу видно какъ мало было правды во всѣхъ ея мечтахъ о воздержаніи. Теперь ей приходится испытать всю горечь отреченія, не имѣя даже возможности утѣшать себя сознаніемъ побѣды надъ собой. А между тѣмъ дождь теплый, мелкій; онъ не изливается губительными потоками надъ бѣдною землей, а мягко и кротко поитъ кусты и деревья и освѣжаетъ безъ разбора каждую былинку.

Тѣмъ не менѣе одна пара молодыхъ глазъ ненавистно взираетъ на его благодѣянія, да и другая пара старыхъ глазъ тоже недовольна въ высшей степени дождемъ. Профессоръ даже высказываетъ мысль: не лучше ли телеграфировать археологическому обществу о томъ, что онъ поставленъ въ невозможность предсѣдательствовать въ его собраніи.

— Но вѣдь вы не сахарный и не растаете! — кричитъ нетерпѣливо Белинда, стоя съ пледомъ на плечѣ и растопыривъ макинтошъ, готовый облечь таящую фигуру ея супруга: — притомъ весь день вы проведете или въ вагонѣ или въ кэбѣ.

— Не всегда легко найти кэбъ въ такой дождливый день! — возражаетъ онъ раздумчиво: — какъ я часто объяснялъ вамъ, здоровье зависитъ главнымъ образомъ отъ пустяковъ; я могу не найти кэба, выйдя изъ вагона, и промочить ноги; а этого достаточно для того, чтобы схватить сильную простуду человѣку, уже предрасположенному къ простудѣ.

— Но общество будетъ поставлено въ большое затрудненіе, и его члены будутъ огорчены, — говоритъ она, краснѣя.

Что такое она говоритъ? Какое ей дѣло до того, будутъ они огорчены или нѣтъ? До какой лжи снизошла она, она! всю жизнь бывшая воплощенной правдивостью! Но погода можетъ разгуляться, вотъ въ чемъ дѣло!

— Я могу помочь бѣдѣ, захвативъ лишнюю пару носковъ въ карманъ, — соображаетъ онъ; и она вдругъ успокаивается, потому что мужъ протягиваетъ руки — не для того, чтобы въ послѣдній разъ прижать ее въ сердцу, а для того, чтобы просунуть ихъ въ рувава ватерпруфа, которые она съ готовностью подставляетъ ему.

Онъ уѣхалъ. Главная препона къ ея удовольствію, слава Богу, устранена. Еслибы только разгулялась погода! Теперь она уже больше не лицемѣритъ передъ собой. Она больше не притворяется, что желала бы выпутаться изъ затруднительнаго положенія, въ какое себя поставила, или что она была бы благодарна судьбѣ, если-бы та ее выручила. Не спрашивая, зачѣмъ ей это нужно, она всѣми силами души желаетъ одного: чтобы облака разсѣялись и уступили мѣсто солнцу, такому же яркому, какъ и вчерашнее.

— Кажется, нечего надѣяться на то, чтобы разгулялось! — говоритъ она тономъ, которому тщетно старается придать безпечность, Сарѣ, когда онѣ входятъ послѣ завтрака въ гостиную.

— Ни малѣйшей! — спокойно отвѣчаетъ Сара.

Съ тѣмъ умѣньемъ приспособляться въ обстоятельствамъ, благодаря воторому жизнь представляется для нея однимъ сплошнымъ праздникомъ, миссъ Чорчиль приготовилась, какъ можно пріятнѣе, провести дождливый день. Въ каминѣ уже горитъ огонь, вещь далеко не лишняя въ сырую погоду; она придвинула кресло профессора, такъ какъ для нея нѣтъ ничего священнаго, и засѣла въ немъ съ романомъ изъ библіотеки. Крупный шрифтъ романа, широкія поля и пропасть титулованныхъ фамилій не грозятъ слишкомъ большимъ напряженіемъ ея уму.

— Кто бы могъ думать это вчера? — говорить миссисъ Фортъ, тономъ печальной досады, не будучи въ состояніи послѣдовать философскому примѣру сестры и безпокойно бѣгая по комнатѣ.

— Дѣйствительно, никто, — безмятежно отвѣчаетъ Сара.

Равнодушное довольство, которое слышится въ ея голосѣ, непріятно дѣйствуетъ на Белинду. Собаки берутъ примѣръ съ миссъ Чорчиль: Пончъ улегся передъ каминомъ, точно зимой; кошка лѣниво растянулась подлѣ клѣтки попугая, а Полли, такъ зовутъ попугая, сердясь на ея безмятежное спокойствіе, безпокойно расхаживаетъ по клѣткѣ и время отъ времени протягиваетъ сквозь рѣшетку кривой носъ и длинную сѣрую когтистую лапу, стараясь поймать кошку за усы.

Сара смѣется.

— Тебѣ вчера такъ хотѣлось этой прогулки, — говорить Белинда съ досадой.

— Неужели? — зѣвая, отвѣчаетъ Сара. — Сегодня мнѣ вовсе не хочется гулять. Мнѣ, слава Богу, и такъ хорошо. Почему ты не присядешь къ огню? Мнѣ нужно о многомъ тебя распросить; мы теперь одни въ цѣломъ домѣ; извини (въ скобкахъ), что я считаю это въ числѣ нашихъ удобствъ; мнѣ нужно разсказать тебѣ пропасть любопытнаго про Каннъ и про бабушку. Ты прежде любила слушать ея похожденія.

— Мнѣ не холодно, — отвѣчаетъ Белинда и усаживается такъ, чтобы ей можно было глядѣть въ окно и вмѣстѣ съ тѣмъ укрыться отъ пронзительныхъ взоровъ сестры. — Разсказывай.

— Ну, такъ слушай, — начинаетъ свой разсказъ Сара, — благоразумно презирая ея хитрость: — подъ нашими комнатами въ отелѣ помѣстились какіе-то поляки, и гостиная ихъ приходилась какъ разъ надъ спальной бабушки — и каждый вечеръ, начиная съ десяти часовъ, они принимались танцовать сарабанды и мазурку, и шотландскій танецъ, и Богъ-вѣсть что еще. Ты знаешь, какъ пріятно бываетъ бабушкѣ, когда надъ ея головой пляшутъ въ то время, какъ она отправляется въ объятія Морфея.

Сара умолкаетъ, чтобы видѣть, слушаетъ ли сестра; очевидно, что она не слушаетъ, потому что сначала ничего не говоритъ, а потомъ замѣтивъ, что сестра умолкла, начинаетъ притворно смѣяться.

— Чему ты смѣешься? — рѣзко спрашиваетъ Сара. — Я еще не дошла до смѣшного.

Та умолкаетъ смущенная.

— Да и то, что ты разсказала, смѣшно, — извиняется она.

— А конецъ еще смѣшнѣе, — возражаетъ миссъ Чорчиль, снова берясь за книгу, — но ты его никогда не узнаешь!

— Какъ это глупо съ твоей стороны! — говоритъ миссисъ Фортъ, поспѣшно подходя въ камину и досадуя на то, что выдала себя, — я… я очень бы хотѣла знать, что дальше; начни пожалуйста сначала..

Но Сара неумолима. Белинда отступается отъ нея, и не рѣшаясь вернуться къ окну, тоже беретъ книгу, по временамъ бросая изъ-за нея отчаянные взгляды въ окно.

День безнадежно дождливый. Разъ или два, правда, казалось, что погода разгуляется, и начиналось нѣкоторое движеніе въ этомъ смыслѣ среди облаковъ, но все оканчивалось еще болѣе рѣшительнымъ, неумолимымъ ливнемъ. Вотъ уже и одиннадцать часовъ — часъ, когда обыкновенно погода прояснивается — а солнца нѣтъ, какъ нѣтъ. Если такъ, то она могла бы исполнить свой долгъ и сказать ему, чтобы онъ уѣхалъ. Въ такомъ случаѣ по крайней мѣрѣ, совѣсть ея была бы спокойна. А, теперь, при чемъ она?

Двѣнадцать часовъ било; завтракъ миновалъ, и сестры снова перешли въ гостиную. Романъ давно уже выскользнулъ изъ рукъ Сары, и она погрузилась въ отрадный, невинный сонъ. Сильный звонокъ у двери заставляетъ ее вздрогнуть.

— Это противные мальчишки! — кричитъ она съ сердцемъ, вскакивая съ мѣста. — Неужели мнѣ никогда не будетъ отъ нихъ покоя? а я такъ отлично заснула.

Взглянувъ на сестру, которая, очевидно, не спала, и бдительность которой, наконецъ, вознаграждена, хотя небо и не прояснилось, — она немедленно угадываетъ, кто находится въ числѣ «противныхъ мальчишекъ». Быть можетъ, это обстоятельство усиливаетъ досаду въ ея голосѣ; она идетъ на-встрѣчу своимъ поклонникамъ, по-дѣтски протирая кулаками глаза и говоря, надувъ губы:

— Вы разбудили меня. Я такъ отлично спала.

Такія слова никакъ не способны успокоить трехъ застѣнчивыхъ, юныхъ джентльменовъ, которые и безъ того сомнѣвались въ своевременности своего посѣщенія и въ томъ пріемѣ, какой они встрѣтятъ у хозяйки дома. Во всякомъ случаѣ, на Сару-то они разсчитывали, какъ на каменную стѣну. Но вотъ подкрѣпленіе приходитъ къ нимъ съ неожиданной совсѣмъ стороны.

— Не слушайте ее! — говоритъ Белинда съ сіяющей улыбкой. — Вотъ еще выдумала спать! Дождливый день? Да, конечно, дождь идетъ, но за то какъ тепло! какой славный, теплый дождикъ! какъ онъ полезенъ для полей! фермеры молили небо о дождѣ!

Вотъ въ какомъ свѣтѣ представляется ей теперь тотъ самый дождь, который она только-что проклинала. Но вѣдь онъ тутъ! и не все ли ей равно, въ такомъ случаѣ, гдѣ быть: въ лодкѣ ли, на сверкающей поверхности рѣки, или въ небольшой, простой англійской гостиной, омраченной дурной погодой?

«Vivre ensembbe d’abord,

C’est le bien necessaire et réel,

Apres on peut choisir au hazard

On la terre on le ciel» ¹).

¹) Быть вмѣстѣ — вотъ необходимое и истинное благо; а затѣмъ можно избрать, какъ случится, — землю, или небо.

— Я надѣюсь, что вы простите нашъ ранній визитъ, — говоритъ Беллерсъ, немного ободренный, но все еще не вполнѣ спокойный духомъ; — мы… мы хотѣли узнать, какъ вы думаете на счетъ рѣки.

— На счетъ рѣки! — кричитъ Сара все еще заспанная и сердитая, бросай саркастическій взглядъ сначала въ окно, потомъ за молодого человѣка; — что мы по вашему лягушки или утята?

Беллерсъ такъ теряется при этихъ словахъ, что миссъ Чорчилль хохочетъ, и ея хорошее расположеніе духа возвращается къ ней.

— Такъ какъ вы ужъ пришли, то оставайтесь, — говоритъ она, просыпаясь окончательно: — не правда ли, Белинда, ты имъ позволяешь остаться. Но если мы ограничимся одними разговорами, то я опять засну; не затѣять ли намъ какую-нибудь игру.

— Отлично, — немедленно соглашается Белинда.

Щеки ея горятъ, глаза сіяютъ. Нѣтъ такого нелѣпаго или дѣтски смѣшного времяпрепровожденія, которое бы не показалось ей теперь самымъ занимательнымъ.

— Будемъ играть въ пословицы! — предлагаетъ Сара весело. — Вы не знаете этой игры? — укоризненно взглядываетъ она на Стенли, который пробормоталъ что-то о своемъ незнаніи. — Это очень просто: всѣ кричатъ, а одинъ угадываетъ, — поясняетъ она. — Шумъ бываетъ всегда страшный; другого достоинства я въ этой игрѣ не нахожу.

— Сосѣди будутъ недовольны, — весело говоритъ Белинда, качая головой, — лучше будемъ играть въ «русскій скандалъ».

— Это слишкомъ тихая игра, — возражаетъ Сара: — въ ней, временемъ приходится шептаться; нѣтъ, не надо шептаться, — доканчиваетъ она рѣшительно, украдкой взглядывая на Райверса, какъ бы въ предостереженіе.

— Хорошая комнатная игра — это въ зайца съ собаками, — предлагаетъ де-Лиль тихимъ, застѣнчивымъ голосомъ. — Мы играли въ зайца и собакъ въ домѣ, гдѣ я былъ на дняхъ въ гостяхъ; мы бѣгали по всему дому отъ чердака до погреба; было очень весело!

— Въ томъ домѣ, гдѣ вы были, навѣрное нѣтъ свекрови, которая можетъ разсыпаться отъ ветхости, — отвѣчаетъ Сара, — отвергая, хотя и не безъ сожалѣнія, предложенную ей игру: — а у насъ есть. Что скажетъ компанія на счетъ «почты»?

Компанія, которая вся, какъ одинъ человѣкъ, желаетъ пошумѣть какой бы то ни было формѣ, съ восторгомъ принимаетъ предложеніе, какъ вдругъ миссъ Чорчиль передумываетъ.

— Отчего бы намъ не потанцовать? танцы лучше всякихъ игръ! Ужъ вѣрно кто-нибудь можетъ съиграть вальсъ, а не то можно завести органъ. Мѣста мало? мѣста достаточно; надо только вытащить всю мебель.

Сказано-сдѣлано. Старинная, почтенная, англійская мебель вытаскивается изъ комнаты. Та же участь постигаетъ священное кресло профессора, рабочій столъ Белинды, все, кромѣ фортепіано и табурета, на который немедленно садится де-Лиль, застѣнчиво заявившій, что онъ умѣетъ играть танцы.

На дворѣ идетъ дождь. Раздаются звуки вальса. Наступаетъ минута колебанія. Беллерсъ и Стенли великодушно уступаютъ другъ другу первенство, но Сара рѣшаетъ дѣло, выбравъ того, кто стоитъ ближе. Для нея все равно съ кѣмъ бы ни танцовагъ, лишь бы танцовать. Не говоря ни слова, Белинда очутилась и въ объятіяхъ Райверса. Въ открытое окно слышно, какъ стучитъ дождь. Какъ давно она не танцовала! Какъ волнуетъ ее и этотъ танецъ, и эта музыка! На землѣ или на небѣ звучитъ этотъ хромой вальсъ? Послѣ одного или двухъ туровъ она проситъ остановиться.

— У меня голова закружилась, — объявляетъ она.

Онъ немедленно повинуется, и боясь, какъ бы она не упала, съ минуту удерживаетъ руку вокругъ ея таліи.

— Я такъ давно не танцовала, — говоритъ она, закривъ глаза рукой: — О такъ давно! такъ давно! Съ тѣхъ самыхъ поръ какъ…

Она умолкаетъ.

— Съ тѣхъ поръ какъ вы…

Онъ тоже умолкаетъ. Но вѣдь она все-равно безповоротно замужемъ, хотя онъ и не въ силахъ произнести этого слова.

— Съ тѣхъ поръ, — перебиваетъ она поспѣшно, — съ тѣхъ поръ какъ мы были… въ Дрезденѣ.

— Но мы никогда не танцовали въ Дрезденѣ, — говорить онъ, тоже слегка запинаясь, прежде чѣмъ назвать священный для нихъ обоихъ городъ.

— Вы, можетъ быть, и не танцовали, — отвѣчаетъ она съ очаровательной, лукавой улыбкой — отъ непривычнаго радостнаго возбужденія ей стало безумно-весело — но я танцовала. Разъ вечеромъ у насъ собралось нѣсколько гвардейцевъ, и я танцевала съ однимъ или двумя изъ нихъ; это было еще до васъ.

Какъ ни отдаленна эпоха, о которой она упоминаетъ, и хотя онъ имѣлъ полную возможность лично убѣдиться во взаимномъ равнодушіи Белинды и саксонскихъ офицеровъ, но онъ чувствуетъ ѣдкую обиду и ревность къ этимъ далекимъ и во времени, изъ пространствѣ нѣмецкимъ вальсёрамъ.

— Ну а теперь наступилъ мой чередъ, — говоритъ онъ съ паѳосомъ, и такъ какъ Белинда не противорѣчитъ, то они снова вальсирують.

Вальсъ конченъ; терпѣливый де-Лиль начинаетъ колотить галопъ. Они должны разстаться, такъ какъ Беллерсъ, ободренный жаркими похвалами Сары, приглашаетъ Белинду, и она не смѣетъ отказаться. Райверсъ танцуетъ съ миссъ Чорчиль. Къ чему онъ пригласилъ ее? Какая надобность ему танцовать? А главное, затѣмъ онъ такъ веселъ и оживленъ? Онъ какъ будто такъ же радъ танцовать съ Сарой, какъ и она съ нимъ. Стенли, попытавшись научить галопировать Понча, галопируетъ одинъ. Галопъ кончается. Музыкантъ любезно выкладываетъ всѣ свои сокровища и угощаетъ ихъ допотопной полькой.

Опять они вмѣстѣ, и какъ иначе танцуетъ она теперь. Беллерсъ нашелъ ее далеко неудовлетворительнымъ партнеромъ; она лѣниво танцовала и часто просилась отдыхать. Но съ Райверсомъ она неутомима. Теперь чередъ Стенли танцовать съ Сарой, и Беллерсъ, подражая его примѣру, полькируеть одинъ. Но далеко не такъ успѣшно, какъ его другъ. Пончъ, подъ вліяніемъ научной любознательности, желающій наслѣдовать странный феноменъ, появившійся передъ его глазами, стремглавъ бросается ему въ ноги и сваливаетъ его на полъ. Музыкантъ перестаетъ играть и танцующіе тоже останавливаются,

— Будетъ! — объявляетъ Сара, отводя сестру къ окну, и рѣзко замѣчаетъ ей: — мы невѣжливы относительно этого бѣднаго мальчика; (указывая на де-Лиля) ему скучно, хотя онъ этого и не показываетъ. Притомъ такъ какъ у меня только двѣ ноги и двѣ руки, то я не могу танцовать со всѣми заразъ, а ты мнѣ плохая помощница. Попробуемъ что-нибудь другое!

— Охотно, — отвѣчаетъ Белинда, торопливо зarлушая упрекъ, который совѣсть подсказываетъ ей, она заслужила: — что хочешь, я на все согласна.

— Балъ конченъ! — говоритъ Сара, повелительно возвращаясь къ молодымъ людямъ и хлопая въ ладоши, чтобы водворить тишину. — Но если общество желаетъ, то мы немедленно начнемъ какую-нибудь игру. Я предлагаю жмурки.

Новое предложеніе Сары встрѣчаетъ еще больше одобренія, нежели первое, такъ какъ гости уже осмотрѣлись и не такъ застѣнчивы, какъ были въ началѣ.

Сара немедленно предлагаетъ, чтобы ей завязали глаза и черезъ минуту стоитъ уже посреди маленькой комнаты съ шелковымъ платкомъ на глазахъ и вытянувъ впередъ руки въ тщетныхъ усиліяхъ поймать кого-нибудь.

Остальная компанія, въ строгомъ согласіи съ обычаемъ, дергаетъ ее за платье, за волосы, за рукавъ. Но не долго; ловкимъ движеніемъ, которое немедленно вызываетъ всеобщій крикъ негодованія и обвиненія въ томъ, что она подглядѣла, она ловятъ Беллерса, и онъ въ свою очередь стоитъ съ завязанными глазами и, вытянувъ руки, старается схватить тѣхъ, кто его дергаетъ. Въ концѣ концевъ онъ ловитъ Райверса, а Райверсъ — Белинду.

Игра идетъ все оживленнѣе и оживленнѣе, въ воздухѣ пыль стоитъ столбомъ; Пончъ выражаетъ свое удовольствіе веселымъ лаемъ, а собачка Белинды забилась въ уголъ съ несчастнымъ видомъ и прижалась носомъ въ стѣнѣ.

Всѣхъ веселѣе, всѣхъ оживленнѣе, всѣхъ рѣзвѣе миссисъ Фортъ; съ разгорѣвшимися щеками, съ растрепавшимися волосами, она заткнула за поясъ даже Сару. Она такъ долго, долго была старухой. Теперь она хочетъ наверстать потерянное время.

Шумъ и гамъ въ полномъ разгарѣ. Белинда попалась вторично и стоитъ съ завязанными глазами посреди комнаты, а всѣ остальные покатываются со смѣху при видѣ ея тщетныхъ усилій поймать кого-либо изъ нападающихъ. Но вдругъ наступаетъ тишина. Шумъ, бѣготня, хохотъ — все сразу умолкло. И вмѣстѣ съ тѣмъ она ловитъ кого-то, кто не оказываетъ ни малѣйшаго сопротивленія.

— Поймала! — кричитъ она съ тріумфомъ: — кого я поймала? и срываетъ съ глазъ платокъ.

Она дѣйствительно держитъ за рукавъ Райверса, но вмѣстѣ съ тѣмъ причина, почему онъ такъ легко дался ей въ руки и почему вся небольшая, шумная компанія присмирѣла, мгновенно предстала, во всемъ своемъ ужасѣ, передъ ея растеряннымъ взоромъ.

Дверь полу-открыта и въ ней профессоръ Фортъ, съ выраженіемъ на лицѣ, которое трудно характеризовать, смотритъ на веселую забаву, затѣянную въ его отсутствіе. Это длится, впрочемъ, не долго. Черезъ секунду онъ затворяетъ дверь и уходитъ. Въ продолженіе нѣсколькихъ секундъ всѣ стоятъ, глядя другъ на друга безъ словъ и безъ голоса.

Белинда растерянно переводитъ глаза съ одного изъ окружающихъ ея лицъ на другое: растрепанные волосы, красныя щеки, прерывистое дыханіе, сверкающіе глаза! Обитатели Бедлама могутъ, пожалуй показаться болѣе степенными и разсудительными!

Мужчины не совсѣмъ-то красивы на видъ, но Сара… но она сама! Сара похожа на вакханку, и встревоженная совѣсть подсказываетъ ей, что сама она будетъ еще почище, хотя и не рѣшается провѣрить это въ зеркалѣ. Но вѣдь она сознаетъ, что во время игры Сара была скромна и смирна въ сравненіи съ ней.

— Не лучше ли намъ уйти? — спрашиваетъ, наконецъ, Беллерсъ, голосомъ ягненка, въ которомъ никто бы не узналъ веселаго шалуна, какимъ онъ былъ всего какихъ-нибудь пять минутъ тому назадъ.

— Полагаю, что въ этомъ не можетъ быть никакого сомнѣнія, — сухо возражаетъ Сара.

И говоря это, она поворачивается къ своей оторопѣвшей сестрѣ и говоритъ вполголоса:

— Не лучше ли тебѣ пойти спросить его, не желаетъ ли онъ къ намъ присоединиться?

Белинда покорно идетъ къ двери; ей приходится кое-какъ пробираться черезъ узкій корридорь, весь только-что загроможденный мебелью, и смущеніе ея растетъ. Ему, очевидно, пришлось перепрыгнуть, какъ кошкѣ, черезъ собственное кресло, чтобы добраться до собственной гостиной! Было бы новымъ оскорбленіемъ явиться къ нему въ настоящемъ растрепанномъ видѣ. Она пойдетъ въ свою комнату и приведетъ себя въ порядокъ. Не слѣдуетъ терять ни минуты времени. Щетка торопливо проводится по растрепаннымъ волосамъ; горячія руки прикладываются къ горячимъ щекамъ, въ тщетной надеждѣ охладитъ ихъ. Послѣ этого она идетъ къ нему.

У двери она пріостанавливается и прислушивается съ сильно бьющимся сердцемъ. Но ничего не слыхать, и она, пріободряясь, подлъ въ комнату. Онъ сидятъ у письменнаго стола въ томъ самомъ кожаномъ креслѣ, въ которомъ она провела столько скучныхъ и утомительныхъ часовъ за обязательной работой; эта мысль предаетъ ей мужество, и она подходитъ къ нему.

— Позвольте мнѣ занять ваше мѣсто, — говорить она робкимъ голосомъ. — Я готова.

Проходитъ цѣлая минута, прежде, нежели онъ удостоиваетъ отвѣтить. Нельзя яснѣе показать неудовольствія, какъ оставляя чужой вопросъ безъ отвѣта въ продолженіе цѣлыхъ шестидесяти секундъ. Затѣмъ:

— Очень вамъ благодаренъ, — произноситъ онъ ледянымъ тономъ, не переставая писать; — но я думаю, что въ теперешнемъ вашемъ настроеніи вы врядъ ли способны на серьезное занятіе.

— Что же я по вашему пьяна, что ли? — спрашиваетъ она съ сердцемъ; затѣмъ вспоминая какъ сильны у него причины къ неудовольствію, сдерживаетъ себя и говоритъ какъ бы въ извиненіе:

— Мнѣ очень жаль; мы поступили немного опрометчиво, но… но… я не ждала васъ съ такимъ раннимъ поѣздомъ.

Онъ ѣдко смѣется.

— Это очевидно.

— Мнѣ очень жаль, — повторяетъ она, переступая съ ноги на ногу, въ то время какъ стоитъ передъ нимъ, будучи виноватой, — но… но… погода такая дождливая, намъ нельзя было пойти гулять, и я такъ давно уже не танцевала и не играла ни и какія игры!

Въ ея голосѣ слышна жалобная нота, и она глядитъ на него съ смутной надеждой, что онъ тронется этимъ. Но если онъ и тронутъ, то этого не замѣтно.

— Въ самомъ дѣлѣ! — язвительно отвѣчаетъ онъ. — Во всякомъ случаѣ въ слѣдующій разъ, когда вамъ придетъ такая охота, я попрошу васъ выбрать для этого другое мѣсто, а не мой домъ, — и не превращать его въ звѣринецъ!

Она думала, что уже такъ красна, что краснѣе и быть нельзя, но жаркая струя крови, приливающей въ ея щекамъ при этихъ словахъ, убѣждаетъ ее, что она ошибалась.

До сихъ поръ стыдъ и сожалѣніе о своемъ неразуміи, вмѣстѣ съ искреннимъ желаніемъ искупить его, были преобладающими въ ней чувствами, но теперь они смѣнятся жгучимъ сознаніемъ несправедливости и ненависти къ мужу.

— Въ сущности, преступленіе не Богъ вѣсть какое, — говоритъ она жесткимъ тономъ, въ которомъ нѣтъ больше и слѣда прежняго смиренія. — Оно, быть можетъ, и глупое, но такое невинное развлеченіе въ дождливый день!

— Я долженъ буду, однако, принять мѣры, чтобы обезпечить себя отъ повторенія подобныхъ невинныхъ развлеченій въ дождливые дни, — сердито произноситъ онъ.

Въ его голосѣ слышится, или можетъ быть только кажется ей, угроза и это немедленно приводитъ ее въ раздраженіе.

— Вы забываете, — говоритъ она тихо, но чрезвычайно явственно, — что я молода. Еслибы вы женились на женщинѣ однихъ съ вами лѣтъ, тогда было бы другое дѣло; но помните, что я только что начинаю жить, тогда какъ вы уже кончаете!

Высказавъ эти любезныя слова, она идетъ къ двери, не оглядываясь, чтобы не видѣть, насколько они задѣли его. Добѣжавъ до своей комнаты, она разражается истерическими рыданіями.

— Еслибы онъ иначе къ этому отнесся, онъ могъ бы на всю жизнь привязать меня въ себѣ! — кричитъ она.

Но это, повидимому, уже слишкомъ сильно сказано.

Можно было бы подумать, что такой душъ холодной воды исправитъ самыхъ завзятыхъ гулякъ; что никогда больше небольшая компанія, такъ жестоко застигнутая врасплохъ профессоромъ этрусскихъ древностей, не оправится отъ униженія, въ какое повергъ ее презрительный взглядъ его узкихъ глазъ. Но такова сила молодости и весны, что не проходитъ и двухъ дней, какъ они уже затѣваютъ новую экскурсію.

Цѣлый долгій день, проведенный Сарой въ одиночествѣ, такъ какъ Белиндѣ пришлось искупать усиленной работой свое кратковременное бездѣлье, убѣдили Сару въ необходимости самой позаботиться о развлеченіи своей персоны. Какими-то путями, посредствомъ переписки или же встрѣчъ за нейтральной почвѣ, она завела постоянныя сношенія съ Беллерсомъ и его пріятелемъ, а они сообща составили планъ новой экскурсіи на слѣдующій день. Эта экскурсія не можетъ уже быть такъ грандіозна, потому что миссисъ Фортъ не скоро можетъ разсчитывать на дневной отпускъ; но часть дня принадлежитъ ей, и теперь когда вечера такъ длинны, ими можно воспользоваться для прогулки.

Белинда не участвуетъ въ составленіи этого плана. Но она о немъ знаетъ. Еслибы она не знала, то могла ли бы она вынести такъ покорно и терпѣливо безконечный и томительный рабочій день, отдѣляющій ее отъ ожидаемаго удовольствія. Своего рода суевѣріе мѣшаетъ ей распрашивать о подробностяхъ. Принять за несомнѣнное, что оно будетъ, значило бы рисковать, но по аналогіи съ предыдущимъ, что оно не осуществится. Тѣмъ менѣе рѣшается освѣдомиться она: приглашенъ ли Райверсъ?

— Я даже не знаю, изъ кого состоитъ ваша компанія, — говоритъ она, наконецъ, наканунѣ вечеромъ сестрѣ, ободренная сумерками, въ которыхъ онѣ расхаживали по садику, и надѣясь, что хитрая сестра не уловитъ тайнаго смысла ея вопроса.

— Изъ кого она состоятъ? — повторяетъ Сара безпечно: — а изъс изъ кого, — пересчитываетъ она по пальцамъ: — ты, я, м-ръ Веллерсъ, м-ръ Стенли и м-ръ де-Лиль.

— Двѣ дамы и три кавалера? — возражаетъ Белинда тономъ нетерпѣливаго вопроса.

Сара не опровергаетъ.

— Насъ должно было быть шестеро въ прошлой разговоритъ миссисъ Фортъ, послѣ краткаго молчанія.

— Да, шестеро, — соглашается Сара. Сердце Белинды сильно бьется. Она отнимаетъ руку отъ руки сестры, на которую опиралась, какъ бы затѣмъ, чтобы поднять платье; но черезъ минуту платье снова волочится по землѣ. Къ чему же она съ такой радостью глядѣла на ясный закатъ солнца. Если Сара говоритъ правду, то какое ей дѣло: будетъ завтра хорошая или дурная погода.

— Ты не пригласила м-ра Райверса? — спрашиваетъ она наконецъ съ отчаянной рѣшимостью, видя, что сестра сама ничего объ этомъ не говоритъ.

— Разумѣется, я не пригласила, — Отвѣчаетъ Сара, внушительно, напирая на мѣстоимѣніе я. Миссисъ Фортъ не замѣчаетъ внушительнаго тона; ей не до того, когда она видитъ, что опасенія ея осуществились. Нѣсколько секундъ она совсѣмъ не можетъ говорить.

— Какъ это вѣжливо! — произноситъ она тихо, но сердито: — вѣроятно онъ потому не удостоился приглашенія, что работалъ на заводѣ, какъ чернорабочій.

— Стой! — перебиваетъ Сара спокойно; — выслушай, прежде чѣмъ скажешь что-нибудь такое, о чемъ послѣ пожалѣешь. Изволь, я сообщу тебѣ: онъ приглашенъ. Но, ей-Богу, я тутъ не при чемъ! М-ръ Беллерсъ пригласилъ его, а я только подумала, что это совсѣмъ некстати.

---

Наступаетъ утро. Закатъ не обманулъ. Погода дивная, и ужъ конечно не она помѣшаетъ сегодня прогулкѣ сестеръ. Проходить утро въ жаркомъ трудѣ для одной — и въ прохладномъ бездѣльѣ — для другой. Проходитъ завтракъ.

Нащупаетъ часъ прогулки. Сара уже одѣта, и ей остается только застегнуть перчатки. Но Белинда, обычно такая аккуратная, а сегодня могла бы быть такою тѣмъ болѣе, — еще не появлялась. Но въ ту самую минуту какъ Сара готовится уже кликнуть ее, она входитъ. При видѣ ее, сестра вскрикиваетъ съ удивленіемъ и упрекомъ:

— Какъ! ты еще не одѣта?

— Я не ѣду, — угрюмо отвѣчаетъ Белинда, бросаясь въ кресло, — я должна отказаться отъ проіулки!

— Отказаться? — переспрашиваетъ недовѣрчиво Сара, вспоминая, съ какой страстной тревогой слѣдила Белинда наканунѣ за солнечнымъ закатомъ, — почему?

— Онъ не хочетъ отпустить меня, — отвѣчаетъ Белинда мрачнымъ, покорнымъ голосомъ: — онъ говоритъ, что боленъ.

— Боленъ? что съ нимъ такое?

— Право, забыла спросить, что именно у него болитъ сегодня: сердце или печень, — отвѣчаетъ Белинда съ апатической ироніей: — у него всегда болитъ или сердце, или печень, кромѣ тѣхъ случаевъ, когда разыгрывается сплинъ.

— Во всякомъ случаѣ не понимаю, зачѣмъ ты ему нужна — тѣмъ болѣе (если я какъ слѣдуетъ понимаю тебя) — когда все это однѣ фантазіи.

— Я буду давать ему капли, — отвѣчаетъ Белинда, съ отчаяніемъ пряча лицо въ подушку кресла. — Пока вы будете кататься по рѣкѣ, я буду давать капли. А рѣка-то какъ сегодня должна быть хороша.

Она чуть не плачетъ при этихъ словахъ и, выпрямляясь на креслѣ, подозрительно взглядываетъ на сестру:

— Ты кажется совсѣмъ не огорчена; можно даже подумать, кто ты рада, что я осталась дома.

— По обыкновенію ты хватаешь черезъ край, — возражаетъ спокойно Сара. — Я размышляла о томъ, что прогулка рискуетъ совсѣмъ не состояться, такъ какъ даже и я не рѣшусь бравировать предъ оксфордскимъ общественнымъ мнѣніемъ и ѣхать кататься въ обществѣ четверыхъ молодыхъ людей безъ дуэньи.

— Разумѣется, — поспѣшно хватается Белинда за эту мысль, съ чувствомъ невыразимаго облегченія: — это немыслимо.

Ей сравнительно легко будетъ подносить капли профессору Форту, если ее не будетъ терзать мучительное представленіе о рѣкѣ, о зеленыхъ ивахъ, подъ которыми проѣзжаетъ лодка, а въ ней — увы! — Райверсъ, смѣющійся остротамъ Сары, которая умѣетъ смѣшить его, какъ никто.

Разочарованіе, явственно выражающееся на розовомъ личикѣ Сары, заставляетъ Белинду устыдиться своего эгоизма.

— Я могла бы предложить миссисъ Бекеръ ѣхать съ тобой, — медленно и неохотно заявляетъ она: — миссисъ Бекеръ любитъ кататься по рѣкѣ, и она живетъ всего лишь черезъ два дома отъ насъ. Какъ ты думаешь, — прибавляетъ она, съ страстной надеждой, что Сара откажется отъ ея предложенія: — стоитъ приглашать миссисъ Бекеръ?

— Еще бы не стоитъ! — оживляется Сара, и глаза ея опять весело сверкаютъ.

Белинда уже раскаялась въ своемъ предложеніи, но ей стыдно отступить назадъ. Она садится къ письменному столу, а Сара подходитъ къ окну.

— Я всѣхъ ихъ вижу на перекресткѣ, — объявляетъ она: — они не рѣшаются идти дальше, да и тамъ-то кажется трусятъ.

Белинда пишетъ записку: самое живучее изъ всѣхъ чувствъ — надежда — снова просыпается въ ея душѣ. Вѣдь судьба можетъ сжалиться надъ нею. Миссисъ Бекеръ можетъ отказаться; мало ли что можетъ ей помѣшать. Но, нѣтъ, судьба не сжалилась. Если она когда и бываетъ милостива къ намъ, то по собственной охотѣ, а не по нашей просьбѣ.

— Она очень рада, — объявляетъ Сара, возвращаясь съ непостижимой быстротой.

Для большей вѣрности она захотѣла сама снести записку.

— Она очень благодаритъ тебя за то, что ты о ней вспомнила; она теперь одѣвается и поспѣетъ на перекрестокъ въ одно время со мной.

Миссъ Чорчиль спѣшитъ уйти, не желая, быть можетъ, вглядываться въ лицо*= сестры, но сестра удерживаетъ ее.

— Я дойду съ тобой до перекрестка, говоритъ она, поспѣшно надѣвая старую соломенную шляпу.

Но она не прошла и пяти шаговъ, какъ раскаялась въ своемъ поступкѣ. Въ послѣдніе дни она шагу не можетъ ступить, чтобы не раскаяться. къ чему она по собственной охотѣ дастъ ему поводъ сравнивать себя, жалкую будничную труженицу, съ красивой, нарядной бабочкой-сестрой, которая такъ обаятельно хороша и такъ заразительно весела? Она готова уйти, но уже поздно. Молодые люди увидѣли ее и идутъ на-встрѣчу.

Райверсъ вздыхаетъ съ облегченіемъ. Ему снились дурные сны, и предчувствуется нехорошее. Но и сны, и предчувствіе оказываются лживыми, какъ и всѣ сны и предчувствія вообще. Вѣдь они предсказывали ему, что она не придетъ, а вотъ и она. Она явилась ему во всей своей живой прелести! И станетъ онъ обращать вниманіе на то, что на ней старая шляпка и простенькое платье! Да онъ вовсе и не принадлежитъ къ тѣмъ мужчинамъ, которые посвящены во всѣ тайны женскаго туалета. Для него женщина, которую онъ любитъ, всегда прекрасно одѣта.,

— Я надѣюсь, что вамъ будетъ весело, — говоритъ она, подавая ему руку и поднимая на него печальные глаза.

— Намъ? — переспрашиваетъ онъ, мягко смѣясь, хотя сердце у него и ёкнуло, — отчего же не вамъ?

— Я не ѣду! — спокойно отвѣчаетъ она, не спуская ревнивыхъ главъ съ его лица, чтобы видѣть: огорченъ ли онъ этимъ извѣстіемъ.

Онъ отступаетъ шага на два, выпускай ея руку.

— Не ѣдете? — глухо повторяетъ онъ.

Его сны, его предчувствія значитъ оправдались!

— Скорѣй идемъ, скорѣй! — кричитъ Сара, увлекая всѣхъ за собой, безъ оглядки; мы уже опоздали. М-ръ Райверсъ, подержите пожалуйста надо мной зонтикъ, пока я поищу своего кармана. Я надѣла новое платье и ужасно боюсь, что въ немъ нѣтъ кармана.

Она такъ рѣшительно обращается къ нему, что ему нечего не остается, какъ повиноваться.

И прежде, нежели Белинда успѣла опомниться, они уже далеко, далеко, на пути въ рѣкѣ и зеленымъ ивамъ. Ни однимъ словомъ не выразивъ сожалѣнія о томъ, что ее не будетъ съ ними, не освѣдомившись даже о причинахъ ея отсутствія, онъ ушелъ, ушелъ, чтобы веселиться безъ нея!

Конечно, лицо его какъ будто выразило нѣкоторое разочарованіе? Но на долго ли? Вѣроятно, теперь онъ уже утѣшился и развеселился! Еслибы ея отсутствіе значило для него то же, что его отсутствіе для нея, развѣ бы онъ вообще отправился на прогулку? Развѣ бы онъ не придумалъ какого-нибудь предлога, чтобы уклониться отъ нея? Въ своей горькой и несправедливой тоскѣ она не думаетъ о томъ, что поступить такъ, значило бы скомпрометировать любимую женщину! Къ счастію для нея, ей некогда предаваться подобнаго рода размышленіямъ. Она должна немедленно идти на барщину. Правда, что утренняя работа надъ Менандромъ окончена — профессоръ и больной не разстается съ Менандромъ — но дневной трудъ ея еще не конченъ. Она еще не отбыла свое двухчасовое дежурство у полоумной свекрови, когда ея сидѣлка отпускается погулять и запастись на свѣжемъ воздухѣ тѣмъ количествомъ озона и терпѣнія, какое ей понадобится въ остальные двадцать-два часа. Мысль о своей подругѣ-невольницѣ заставляетъ Белинду съ раскаяніемъ ускорить шагъ. Какое право имѣетъ она укорачивать отдыхъ у другой невольницы.

— Не спѣшите возвращаться, — говоритъ она снисходительно сидѣлкѣ, смѣняя ее на ея посту. — Сегодня прекрасная погода; отдохните и погуляйте хорошенько; мнѣ некуда торопиться.

Хотя въ комнатѣ старухи миссисъ Фортъ жарко, какъ въ печкѣ, но кресло ея придвинуто къ самому огню. Такихъ старыхъ людей, какъ она, кровь уже больше не грѣетъ. Умственныя способности настолько въ ней омрачены, что она неспособна узнавать даже тѣхъ людей, которые постоянно находятся при ней. Каждый день неизмѣнно привѣтствуетъ она свою невѣстку слѣдующей фразой:

— Кто вы, моя милая? Я васъ совсѣмъ не знаю.

Болтовня ея, которая никогда не прекращается, состоитъ изъ вопросовъ, повторяющихся ad infinitum; она распрашиваетъ про разныхъ членовъ своей фамиліи, давно уже умершихъ, но которыхъ она считаетъ живыми и даже находящимися въ комнатѣ. Она увѣряетъ, что ея папаша только что навѣстилъ ее (еслибы онъ былъ живъ, ему было бы сто-шестьдесятъ лѣтъ), и что онъ удивительно какъ сохранилъ свою память.

Белинда садится около нея.

Не требуется особеннаго напряженія ума, чтобы повторять черезъ извѣстные промежутки, медленнымъ, но громкимъ голосомъ (такъ какъ слухъ ослабъ вмѣстѣ съ остальными способностями):

— Я — Белинда! Белинда Фортъ, жена Джемса; жена вашего сына Джемса! въ перемежку съ такими отвѣтами, на подобающіе вопросы: — онъ умеръ! онъ умеръ двадцать-пять лѣтъ тому назадъ!

Но эта бесѣда не мѣшаетъ къ сожалѣнію думать.

Они должно быть уже дошли теперь до рѣки. Неужели они всю дорогу шли въ такомъ порядкѣ, какъ выступили? Онъ съ Сарой впереди всѣхъ, а остальные сзади? Разумѣется, такъ. Если имъ обоимъ это нравится, то къ чему мѣнять? Какъ мучительно жарко отъ этого огня. Онъ палитъ ей внутренность.

Теперь они садятся въ лодку. Какую они выберутъ: одновесельную или нѣтъ? Можетъ быть, и ту, и другую. Въ такомъ случаѣ имъ придется раздѣлиться, такъ какъ ихъ шестеро. И по тому какъ Белинда ломаетъ свои руки, не трудно угадать, какимъ образомъ она распредѣляетъ компанію. Въ сущности они будутъ en tête-à-tête?

Белинда совсѣмъ забила о своей свекрови, и вкривь, и вкось отвѣчаетъ на ея вопросы.

Но вотъ входитъ профессоръ Фортъ, ежедневно являющійся на пять минутъ въ комнату матери, засвидѣтельствовать ей свое почтеніе. Этимъ ограничивается его роль въ ухаживаніи за ней. Къ удивленію она узнаетъ его, хотя ей и не сказали, кто онъ.

— Гдѣ твой отецъ, Джемсъ? — вотъ ея первый вопросъ.

— Онъ оставилъ насъ, матушка.

— Оставилъ насъ! (съ величайшимъ удивленіемъ и оживленіемъ) но гдѣ же онъ?

— На томъ свѣтѣ, матушка (очень громко).

— Вотъ какъ! — надѣюсь, что тамъ за нимъ хорошій уходъ. Если я знаю, что за нимъ хорошій уходъ, то мнѣ больше ничего не нужно.

Белинда вздыхаетъ. Она слышала все это сто разъ: сначала съ состраданіемъ и удивленіемъ, затѣмъ съ болѣзненнымъ юморомъ, наконецъ съ равнодушной апатіей, создаваемой привычкой. Сегодня это производитъ на нее новое и очень тяжелое впечатлѣніе. Такъ вотъ что такое жизнь вообще? Сначала молодость, страстно рвущаяся къ чему-то, чего никогда не достигаетъ; непрерывно манящій и не дающійся въ руки миражъ; сердце, расплачивающееся годами страданій за минутное наслажденіе; ревность, отравляющая пищу и убивающая сонъ, и все затѣмъ, чтобы въ старости превратиться въ идіота!

Наконецъ, ее отпускаютъ на свободу, и она можетъ заниматься чѣмъ ей угодно. Но какое занятіе пойдетъ на умъ въ ея теперешнемъ настроеніи? Она беретъ шляпу въ руки и идетъ гулять. Ноги безъ ея вѣдома приводятъ ея на берегъ рѣки. Она не надѣется ихъ встрѣтить. Вѣроятно ли, чтобы они такъ рано вернулись съ прогулки? Но воздухъ и движеніе успокоиваютъ ее. Передъ нею рѣка тихо и безмолвно катитъ свои спокойныя волны. У самой воды растутъ кусты, и цвѣты ихъ наклоняются къ самой водѣ. Двѣ кукушки кукуютъ; одна громко и близко, другая нѣжно и въ отдаленіи, и какъ бы перекликаются другъ съ другомъ. У самаго берега, подъ ея ногами, студентъ лежитъ въ лодкѣ и читаетъ книгу. Трое другихъ перегоняются другъ съ другомъ. Она садится на скамейку и лѣниво слѣдитъ за ними, пока, со взрывами молодого хохота, они не скрываются изъ вида. Показывается еще лодка, еще и еще; вотъ новая лодка и въ ней сидятъ дамы. Сердце ея забилось. Увы! это не ея знакомые!

Цѣлая вереница юныхъ, джентльменовъ во фланелевыхъ костюмахъ проплываетъ мимо, съ веселыми возгласами. Белинда мрачно задумалась, сравнивая ихъ веселость съ своей меланхоліей, какъ вдругъ вниманіе ея привлечено оглушительнымъ голосомъ, невидимо несущимся изъ-за-угла. При звукахъ этого голоса Белинда поспѣшно вскакиваетъ со скамейки и идетъ дальше. На рѣкѣ показывается плотъ, которымъ управляетъ молодой человѣкъ, но такъ неискусно, что можно право подумать, что онъ дѣлаетъ это намѣренно. Плотъ безпрестанно натыкается на другія лодка, врѣзывается въ берегъ, но ничто не можетъ обезкуражить особу, тріумфально возсѣдающую на немъ.

— Стой! стой! — кричатъ эта особа, такъ размахивая зонтикомъ, что уже по одному этому ее можно было бы узнать. — Белинда! Белинда!

Всѣ молодые люди на берегу обернулись на зовъ. Одинъ изъ бѣлыхъ терріеровъ, сидѣвшій рядомъ со своимъ господиномъ въ лодкѣ, поднимаетъ вверхъ морду и принимается лаять.

— Джоржъ Сампсонъ катаетъ меня на плоту! — кричитъ миссъ Уатсонъ, такъ зычно, что никто изъ членовъ университета не могъ остаться въ невѣденіи на счетъ этого факта. — Его родные вернулись въ Лондонъ. Не понимаю, что заставило ихъ такъ сократить свое здѣсь пребываніе. Они собирались пробыть здѣсь недѣлю. Почему бы вамъ не присоединиться къ намъ? Я увѣрена, что вы будете рады, — обращается она къ своему кормчему, — если миссисъ Фортъ покатается съ нами. Намъ такъ весело.

Несчастный молодой человѣкъ бормочетъ что-то, что можно принять за согласіе. Отъ досады потъ выступаетъ у него на лбу, на которомъ написано такое смущеніе, что слова безсильны передать ихъ.

— Нѣтъ? — продолжаетъ та въ отвѣтъ на отказъ Белинды воспользоваться ея приглашеніемъ. — Вы не такъ любите воду, какъ Сара. Сара чувствуетъ себя на водѣ, — какъ утенокъ. Я видѣла, какъ они отчаливали; ихъ была очень веселая компанія; я предложила присоединиться къ нимъ, но они очевидно не слыхали. Отчего вы не поѣхали съ ними? вѣрно, не пустили?

Не оборачиваясь, Белинда чувствуетъ, что весьма естественная улыбка появилась на лицахъ многихъ молодыхъ людей, слушавшихъ этотъ разговоръ, при такомъ разоблаченіи ея домашнихъ секретовъ. Нѣтъ ни одного, который бы не отложилъ въ сторону книги.

— Я не хочу васъ долѣе задерживать, — проговорила Белинда, поспѣшно прощаясь.

Но миссъ Уатсонъ вовсе не намѣрена отстать отъ нея.

— Вы бы сказали профессору, что по совѣсти считаете необходимымъ присматривать за Сарой, и судя по тому, что я сегодня видѣла, вы бы сказали сущую правду.

— Что вы хотите сказать? — возражаетъ Белинда. — Развѣ Сара, — понижаетъ она голосъ, чтобы другіе не слыхали: — развѣ она… ха! ха! ха! такъ ужасно кокетничала со всѣми ними?

— Со всѣми ними!-- повторяетъ та съ громогласной ироніей. — Еслибы со всѣми, то бѣда была бы невелика. Въ этихъ случаяхъ множественное число служитъ ручательствомъ безвредности кокетства. Но, нѣтъ! — она кокетничала преимущественно съ Райверсомъ.

Вотъ чего Белинда какъ будто добивалась и наконецъ услышала. Итакъ, это не созданіе ея безпорядочной фантазіи; должно быть, это вполнѣ очевидно, если такой грубый и поверхностный наблюдатель, какъ миссъ Уатсонъ, замѣтила это.

VIII.

"Le monde n'est jamais divisé pour moi,

qu'en denx regions: celle oú elle est,

et celle oú elle n'est pas".

Недѣля — цѣлая недѣля! — всего только недѣля! Вотъ два противоположныхъ способа судить о томъ или иномъ періодѣ времени: одинъ показываетъ нетерпѣливое удивленіе его продолжительности, другой — унылое сожалѣніе объ его краткости. Стоитъ ли объяснять, какое изъ этихъ двухъ сужденій прикладываетъ миссисъ Фортъ къ каникуламъ Райверса. Всего только недѣля! Сколько разъ въ продолженіе этихъ семи дней она успокоиваетъ свою совѣсть этими всемогущими тремя словечками? Стоитъ ли бороться съ собой изъ-за одной недѣли? Стоитъ ли анализировать свои чувства, вникать въ смыслъ своихъ поступковъ? Всего только недѣля! Это такой краткій срокъ, что остается только какъ можно лучше имъ воспользоваться! Надо пользоваться имъ и закрыть глаза на то, какой тяжкой цѣной придется заплатить за свое кратковременное счастіе!

Въ этомъ счастіи не однѣ только розы. Уже въ первые два дня пришлось поплатиться тяжелой, удручающей работой, обманутыми ожиданіями, неразумной ревностью — неразуміе которой она сама сознаетъ въ спокойныя минуты. Въ присутствіи Райверса ревность эта пропадаетъ безслѣдно, такъ какъ онъ не подаетъ въ ней никакихъ поводовъ. Но стоитъ ему уйти и она опять оживаетъ и кипитъ.

Рѣдко случается, чтобы одна успѣшная прогулка не породила другой и третьей. Погода стоитъ прекрасная. Сердце или печень профессора — до сихъ поръ хорошенько неизвѣстно, который изъ этихъ органовъ у него не въ порядкѣ — оправились отъ удара, нанесеннаго имъ Вальпургіевымъ днемъ, устроеннымъ его женой.

Белинда могла свободно располагать тремя вечерами, во время которыхъ каталась на лодкѣ, пила чай въ прибрежныхъ ресторанахъ, рвала цвѣты на лугахъ и возвращалась домой съ наступленіемъ ночи съ руками полными цвѣтовъ, поднесенныхъ на прощанье при разставаньи у воротъ дома.

Это прощанье съ каждымъ днемъ становится нѣжнѣе. Не въ словахъ разумѣется. Между ними не сказано ни одного слова, котораго бы профессору не слѣдовало слышать, еслибы онъ высунулъ въ окошко свою голову, украшенную бархатной ермолкой.

Белинда проживаетъ свой капиталъ. Черезъ недѣлю она станетъ банкротомъ; дайте ей пожить, пока можно! Вѣроятно, Сара раздѣляетъ воззрѣніе сестры на то, что не стоитъ ломать голову надъ своимъ поведеніемъ, когда впереди имѣется всего одна недѣля. А можетъ быть она, какъ особа разсудительная, признаетъ безполезность вмѣшательства. Можетъ быть, она слишкомъ поглощена собственными дѣлами, чтобы удѣлять много вниманія дѣламъ сестры. Рѣдко когда амурныя дѣла доставляли столько хлопотъ миссъ Чорчиль.

Кокетливые пріемы, которые навѣяли на тяжеловѣсныхъ нѣмецкихъ офицеровъ только пріятную и одержанную нѣжность, довели впечатлительныхъ англійскихъ юношей до бѣлокалильнаго жара.

Съ каждымъ днемъ, по мѣрѣ того, какъ страсть ихъ къ Сарѣ растетъ, взаимная ихъ дружба охладѣваетъ и грозитъ, наконецъ, превратиться въ настоящую вражду. Во время послѣдней экспедиціи она не могла принять букета полевыхъ цвѣтовъ изъ рукъ одного изъ нихъ, чтобы не быть немедленно заваленной другими букетами. Теперь она не можетъ выпить меньше трехъ чашекъ чаю, чтобы каждый имѣлъ возможность поднести ей чашку. Даже Беллерсъ, убѣдившись въ полной безнадежности своего поклоненія миссисъ Фортъ, теперь безусловно ухаживаетъ за Сарой, и усерднѣе, чѣмъ она этого бы желала.

— Мнѣ скоро противно будетъ на нихъ глядѣть! — кричитъ чуть не со слезами въ голосѣ эта вѣчно веселая особа, гуляя съ сестрой по саду утромъ рокового седьмого дня. — Никто изъ нихъ — этой выразительной фразой она всегда обозначаетъ благородную армію своихъ поклонниковъ — никто изъ нихъ не надоѣдалъ мнѣ такъ, какъ эти мальчишки; какъ это они не могутъ понять, что я интересуюсь не лисицей, а охотой?

— Скоро все это кончится, — медленно произноситъ Белинда.

Она говорить это въ утѣшеніе сестрѣ, но разумѣетъ при этомъ самое себя.

— Да, хорошо, — отвѣчаетъ Сара мрачно, — но вѣдь остается еще сегодняшній день. Ты знаешь, что мы рѣшили покататься по рѣкѣ, и я въ минуту слабости обѣщала этому противному Беллерсу. Должна сознаться, — поясняетъ она съ новымъ взрывомъ досады, — что они такъ мнѣ надоѣдаютъ, что у меня часто голова идетъ кругомъ; — поѣхать съ нимъ въ какой-то душегубкѣ, понимаешь, съ нимъ вдвоемъ. И можешь себѣ представить, я рѣшительно не смѣю объявить объ этомъ остальнымъ. Что мнѣ дѣлать? Не можешь ли ты, — прибѣгаетъ она къ старинной, вкрадчивой манерѣ, — объявить имъ это за меня.

Белинда улыбается горькой улыбкой воспоминанія.

— Какъ нѣкогда я должна была объявить м-ру Форту, что ты его одурачила? Нѣтъ! благодарю покорно!

Да! увы! наступилъ послѣдній день и послѣдняя прогулка. Всю предыдущую ночь и все утро Белинда испытывала ледяной ужасъ — слово это не слишкомъ сильно, — ну вдругъ что-нибудь случится и помѣшаетъ прогулкѣ. Она освѣдомляется о здоровьѣ профессора съ такой заботливостью, что краснѣетъ за свое вѣроломство. Самая нестерпимость этой мысли придаетъ ей нѣкоторое вѣроятіе. Развѣ не бываетъ въ жизни, что всего чаще случается именно то, о чемъ думать нестерпимо?

Наступаетъ назначенный часъ, встрѣча на перекресткѣ (никогда больше влюбленные юноши не дерзаютъ переступать порогъ дома, чинность котораго они нарушили) и прогулка по рѣкѣ. Сара тщательно старалась не отставать отъ сестры; Беллерсъ перехитрилъ своихъ товарищей и вынудилъ ихъ довольствоваться обществомъ дамы, служившей дуэньей Сары въ первую прогулку и приглашенной изъ вѣжливости и на послѣднюю. Сарѣ ничего не остается, какъ покорно слѣдовать за своимъ поклонникомъ, а на ея лицѣ можно прочесть, что она приготовилась къ худшему.

Дошли до рѣки. Маленькая диверсія произошла во время выбора лодокъ и снабженія ихъ подушками. Это даетъ возможность Сарѣ ухватить сестру за рукавъ и отвести въ сторону.

— Все кончено, — угрюмо говоритъ она: — онъ сказалъ мнѣ, пока мы шли сюда, что если онъ хорошо читаетъ въ моихъ глазахъ, то я къ нему не равнодушна!

— А ты? что ты ему сказала?

— Что я сказала (тономъ крайняго раздраженія, сквозь которое сквозитъ невольный смѣхъ)? — я сказала ему, что онъ прочиталъ вздоръ; но ты понимаешь, что послѣ этого намъ невозможно ѣхать вдвоемъ въ душегубкѣ? что дѣлать? третьему нѣтъ мѣста; скорѣй придумай, какъ быть!

Съ минуту миссисъ Фортъ глядитъ въ пространство съ смущеніемъ, но вдругъ новая мысль возникаетъ у ней въ головѣ. Да, конечно! почему бы и не такъ? вѣдь сегодня послѣдній день! Но она не сразу рѣшается высказаться.

— Не можешь ли ты попросить миссисъ Беккеръ занять твое мѣсто, — спрашиваетъ она.

Сара нетерпѣливо пожимаетъ плечами.

— Она ни за что на это не согласится; она всегда визжитъ, когда ее катаютъ въ душегубкѣ!

Значитъ, такъ тому и быть. Что иное можетъ она предложить? Она не виновата; случай, судьба за, или, вѣрнѣе сказать, противъ нея! Она сдѣлала все, что могла.

— Вижу, что я должна принести себя въ жертву, — торопливо говоритъ она, не глядя на сестру.

Тутъ имъ приходится присоединиться къ остальной компаніи, которая ихъ зоветъ въ нѣсколько голосовъ.

Въ одно мгновеніе, точно за ней гонится чортъ или влюбленный студентъ, который, въ ея теперешнемъ настроеніи, кажется ей противнѣе и опаснѣе чорта, Сара впрыгнула въ большую лодку.

— Сестра вдругъ струсила, — говоритъ Белинда, покраснѣвъ и опустивъ глаза: — кто-нибудь изъ васъ, господа, долженъ взять меня съ собой въ душегубку.

Никто не отвѣчаетъ, и она садится въ душегубку, опираясь на чью-то протянутую руку. Кто-то вслѣдъ за ней садится въ душегубку и берется за весла. Пока они не отплыли на самую середину рѣки, и даже тогда, она не сразу рѣшается поднять глаза. Ей какъ-то совѣстно.

Маневръ этотъ изобрѣтенъ не ею; а между тѣмъ, посредствомъ этого маневра, она обезпечила себѣ послѣдній tète-à-tête съ нимъ. Она даже не знаетъ: хотѣлъ ли онъ этого? Онъ не выразилъ никакого удовольствія, что все такъ устроилось. Быть можетъ — и ревность мгновенно просыпается въ ней — ему досадно, что онъ лишенъ общества Сары. Быть можетъ, онъ теперь молча старается подавить свою досаду.

Она взглядываетъ на него украдкой и тотчасъ же убѣждается, что это не такъ. Одного мимолетнаго взгляда достаточно, чтобы она поняла въ чемъ дѣло. Онъ молчитъ, потому что онѣмѣлъ отъ радости.

Она вздыхаетъ съ облегченіемъ и улыбается.

— Что за день! — говоритъ наконецъ Райверсъ, переставая грести и взглядывая на небо. — Я люблю рѣку; какъ мнѣ по ней скучно было въ первое время!

Белинда молчитъ.

— Дѣйствительно, — продолжаетъ онъ, переводя глаза съ неба на ея лицо: — дѣйствительно, стоило хоть разъ воспользоваться каникулами въ цѣлыхъ два года, когда удалось такъ хорошо ихъ провести.

Въ то время, какъ онъ это говоритъ, Белинда морщить лобъ не потому, чтобы была недовольна его словами, но потому, что они вызываютъ въ ней сомнѣніе.

— Увѣрены ли вы, — медленно произноситъ она: — что это ваши первые каникулы въ эти два года?

Онъ съ удивленіемъ глядитъ на нее.

— Конечно, да! Почему вы это спрашиваете?

— Такъ! — отвѣчаетъ она, сконфузясь. — Мнѣ говорили какъ-то, что вы были въ Лондонѣ прошлой зимой.

— Да, — спокойно говоритъ онъ, хотя все еще не безъ удивленія. — Наша фирма послала меня по дѣлу; это не были каникулы.

— Но вы съумѣли соединить дѣло съ удовольствіемъ? — неловко смѣется она. — Вы… вы были въ театрѣ.

Какъ ни трудно ей глядѣть ему въ лицо, сознавая все неприличіе такого допроса, она не спускаетъ съ него глазъ, стараясь уловить на немъ тѣнь смущенія. Но онъ не смущенъ, онъ опять принялся-было грести, но при этомъ вопросѣ опять остановился.

— Вы тоже были въ театрѣ? — восклицаетъ онъ. — Неужели я проглядѣлъ васъ? Я глядѣлъ во всѣ глаза… я думалъ… я надѣялся.

Она качаетъ головой.

— Меня тамъ не было! я была не въ такомъ настроеніи, чтобы ходить въ театръ; но я слышала объ этомъ отъ лица, котрое васъ видѣло въ театрѣ.

Безъ сомнѣнія, онъ теперь упомянетъ про даму, которую онъ сопровождалъ. Она нарочно умолкаетъ, чтобы онъ самъ успѣлъ сообщить объ этомъ. Но онъ оперся на весла и глядитъ передъ собой съ какимъ-то раздумьемъ.

— Вы были съ дамой, — заканчиваетъ Белинда.

— Съ дамой? — повторяетъ онъ, выходя изъ задумчивости. — Неужели? ахъ, да, я былъ съ сестрой. Бѣдная дѣвочка! ей такъ хотѣлось побывать въ театрѣ; она такъ давно не была въ немъ. Она гостила у тетки, и та подарила намъ два билета въ кресла. Въ противномъ случаѣ, — добавляетъ онъ со смѣхомъ, — положеніе нашихъ финансовъ позволило бы намъ пойти только въ галерею.

Итакъ, все объяснилось! И какъ просто! Есть ли во всемъ этомъ хоть какой-нибудь поводъ къ недовѣрію или ревности? Кто кромѣ безумной женщины могъ бы къ этому придраться? А между тѣмъ, на этомъ мыльномъ пузырѣ она построила погибель всей своей жизни…

Догораетъ послѣдній часъ послѣдняго дня. Когда солнце зайдетъ за эти кусты, все будетъ кончено. Послѣдній часъ! Сколько вещей необходимо всегда сказать на послѣдокъ! А между тѣмъ, только одна фраза вертится и на губахъ, и въ умѣ: — мы видимся въ послѣдній разъ! Но даже и это не выговаривается. Но вотъ при видѣ приближающагося берега, родъ паники овладѣваетъ Белиндой:

— Какъ мы скоро ѣдемъ! — говорить она, задыхаясь. — Черезъ десять минутъ мы будемъ дома!

— Черезъ десять минутъ! — повторяетъ онъ, точно просыпаясь и только что теперь сознавая этотъ фактъ.

— И это наша послѣдняя прогулка! — глухо произноситъ она.

Киль лодки продолжаетъ такъ же быстро разсѣкать воду.

Къ чему такъ быстро? ради самаго неба, къ чему такъ быстро? Само солнце — послѣднее ихъ солнце — какъ будто торопится сегодня на покой.

— Почему же послѣдняя?

Она выслушиваетъ этотъ намекъ въ мертвомъ молчаніи. Сердце у ней бьется такъ сильно, что она не сразу можетъ пролепетать:

— Но какже? вѣдь завтра ваши каникулы оканчиваются?

— А развѣ они никогда больше не повторятся?

Онъ пересталъ грести, но лодка плыветъ къ берегу, неудержимо плыветъ. Она качаетъ головой съ безнадежной улыбкой.

— Опять черезъ два года!

Онъ совсѣмъ вытащилъ весла изъ воды. По крайней мѣрѣ, самъ онъ не станетъ ускорять моментъ разлуки. Капли медленно стекаютъ съ веселъ. Сумерки надвигаются на всю окрестность и падаетъ теплая роса. Двѣ или три минуты проходитъ, прежде, нежели Райверсъ заговариваетъ,

— Учебный семестръ скоро кончится, и вы, вѣроятно, уѣдете изъ Оксфорда.

— Не думаю… нѣтъ, вѣроятно, — отвѣчаетъ она равнодушно.

Безсознательное разочарованіе сжимаетъ ея сердце: ей кажется, что онъ очень невнимательно пропустилъ мимо ушей ея послѣднее замѣчаніе.

— Вы все лѣто пробудете здѣсь?

Почему онъ задаетъ этотъ вопросъ? Что ему до того: уѣдетъ она или останется?

— По всей вѣроятности. М-ръ Фортъ отправится въ Швейцарію, но меня не возьметъ съ собой.

— Онъ оставитъ васъ здѣсь?

— Да.

— Одну?

— Да. Если не считать общество моей свекрови.

Пауза. Стая птицъ, отправляющихся на ночлегъ, пролетаетъ надъ ихъ головами.

— И всѣ ваши знакомые разъѣдутся?

Она смѣется въ отвѣтъ и все тѣмъ же невеселымъ смѣхомъ.

— Я даже пожелаю имъ добраго пути отъ всего сердца. Я не охотница до знакомствъ.

Новая пауза. Птицы превратились въ чуть примѣтныя на горизонтѣ точки. Другая лодка тоже исчезла изъ виду, далеко опередивъ ихъ.

— Въ сущности сюда не такъ далеко изъ Іоркшира.

Опять она смѣется, хотя уже безо всякой ироніи, но все же не весело.

— Я не сильна въ географіи, но сколько мнѣ помнится, мы съ вами не сосѣди.

— Изъ Мильнтропа сюда не болѣе пяти часовъ ѣзды по желѣзной дорогѣ.

— Неужели?

И снова наступаетъ молчаніе.

— Я могъ бы…-- начинаетъ онъ.

Какъ у него въ горлѣ пересохло.

— Я могъ бы пріѣзжать сюда по воскресеньямъ, время отъ времени.

Она молчитъ такъ же упорно, какъ и на его первый намекъ о возможности новыхъ свиданій. Но быть можетъ, онъ лучше научился понимать ея молчаніе.

— Мы кончаемъ работу въ субботу довольно рано, а отсюда есть ранній поѣздъ, который можетъ доставить меня во-время въ понедѣльникъ.

Глава его съ такой мольбой смотрятъ на нее, что она не осмѣливается взглянуть на него. Что можетъ она ему отвѣтить? Въ сердцѣ ея идетъ жестокая борьба, а берегъ все ближе к ближе.

— Вотъ безумный планъ! — истерически смѣется она.

Берегъ въ десяти шагахъ.

— Оксфордъ не моя частная собственность, — говоритъ она едва слышно: — у васъ, вѣроятно, есть тутъ и другіе знакомые, кромѣ меня.

— О, конечно, конечно! — хватается онъ за этотъ намекъ съ облегченіемъ: — я буду навѣщать и ихъ.

И никто изъ нихъ не признался ни себѣ, ни другъ другу, въ томъ, что оба отлично знали, а именно: никто изъ ихъ знакомыхъ не останется въ Оксфордѣ во время каникулъ. На этомъ они разстались.

IX.

Кончилась недѣля, и Райверсъ уѣхалъ. Жизнь Белинды потекла по старому. Погода перестала интересовать ее. Идетъ дождь или свѣтятъ солнце — ей все равно. Съ барометромъ она больше не совѣщается, за облаками не наблюдаетъ. Колокольчикъ у двора можетъ звонить сколько угодно, а она и ухомъ не ведетъ, когда сидитъ за Менандромъ или ведетъ душеспасительную бесѣду съ свекровью о томъ: когда и какъ схороненъ супругъ послѣдней. Никакихъ пикниковъ и прогулокъ нѣтъ и въ поминѣ. Сама Сара, слишкомъ поздно убѣдившаяся въ опасности надобныхъ экскурсій, ограничивается съ толпой своихъ поклонниковъ безопасной игрой въ «lawn-tennis» на глазахъ у многочисленной публики, причемъ имъ нѣтъ возможности читать мысля въ ея глазахъ, или по крайней мѣрѣ сообщатъ ей о результатахъ такого чтенія. Жизнь миссисъ Фортъ вошла въ ту волею, въ которой протекала до пріѣзда Сары, но какъ перемѣнилось ея настроеніе! Куда дѣвалось мрачное недовольство, глухая борьба, рѣдкіе взрывы злобнаго смѣха и непрерывная и ѣдкая иронія? Теперь, если профессоръ бываетъ сердитъ, она добродушно пожимаетъ плечами. Онъ старъ! Онъ никого не хочетъ обидѣть! Онъ просто боленъ! Какое ей въ сущности до этого дѣло? Развѣ это можетъ задѣть ее? Если онъ держитъ ее за работой гораздо долѣе положеннаго срока, она только сильнѣе наслаждается вечерней прогулкой въ саду и видомъ, и запахомъ распускающихся цвѣтовъ. Если онъ жалуется на боль въ сердцѣ или на печень, или на сплинъ, она готова всему вѣрить и симпатизировать, рекомендовать лекарства и сама подавать ихъ.

Никогда еще Сара не была такъ озадачена и сбита съ толку поведеніемъ сестры. Дѣло въ томъ, что хорошее настроеніе ея длится изо-дня въ день. Сознаніе, что за ней зорко слѣдятъ, и нежеланіе выдать себя могли бы сообщить ей обманчивую и кратковременную веселость, но не такое ясное, бодрое расположеніе духа, которое не измѣняется во все время, пока Сара гоститъ у сестры. И не почта, какъ сначала предполагала миссъ Чорчилъ, помогаетъ ей въ этомъ.

Приходъ почтальона, очевидно, нисколько ее не волнуетъ; она не выказываетъ также ни малѣйшаго стремленія перехватывать свои собственныя письма — худшій изъ признаковъ на небосклонѣ супружеской жизни. Слѣдовательно, не тайная переписка придаетъ ей такой довольный и цвѣтущій видъ. Чтобы этотъ заводскій чернорабочій или, какъ тамъ его, мастеръ, что ли, получилъ вторичный отпускъ — представляется Сарѣ совсѣмъ невѣроятнымъ. Чтобы Белинда питала надежду съѣздить въ Мильнтропъ — кажется еще невѣроятнѣе. А чтобы она, удовольстовавшись тѣмъ, что увидѣла свою утраченную любовь, примирилась съ своей будничной жизнью и отказалась отъ прежняго — это кажется всего невѣроятнѣе.

Сара зорко слѣдитъ за сострой: она видитъ, какъ ея строгіе губы раздвигаются порою безпричинной, казалось бы, улыбкой; слышитъ, какъ она напѣваетъ про себя, поливая цвѣты, ловитъ ее иногда бѣгающей въ саду съ собаками. Но не можетъ уловить ея тайны. А время идетъ себѣ, да идетъ. Весеннія празднества, которыми обыкновенно заключается учебный семестръ въ Оксфордѣ, — окончены. Миссисъ Фортъ, провожая сестру, участвовала въ нихъ: она ѣздила и на балы, и въ театръ, но вездѣ и всегда проявляла спокойную, умѣренную веселость, равно не похожую и на неестественное оживленіе во время игры въ жмурки, и на апатичную угрюмость прежняго времени.

Вмѣстѣ съ семестромъ кончается срокъ пребыванія Сары у сестры, и на другой день послѣ ея отъѣзда, профессоръ направятъ свой путъ въ Бернскій Оберландъ.

Наступило утро, когда миссисъ Фортъ предстоитъ разстаться съ сестрой. Въ послѣдній разъ Сара прохаживается по садику, гдѣ она такъ часто гуляла съ Белиндой. Миссисъ Фортъ пришла въ ней изъ дому съ улыбкой, не успѣвшей отлетѣть съ ея лица.

— Ты какъ будто довольна? — могу я спросить, чѣмъ именно?

— О! пустяки! — отвѣчаетъ Белинда, снова готовая расхохотаться. — Собственно говоря, не хорошо смѣяться надъ ней, но такъ трудно удержаться. М-ръ Фортъ только-что прочиталъ ежедневныя молитвы своей матери, а она замѣтила ему послѣ того: — ты очень хорошо читаешь, мой другъ, но когда ты станешь постарше, то будешь читать еще лучше!

Сара тоже смѣется, во не особенно весело.

— И это единственная собесѣдница, съ которой тебѣ предстоятъ «tête-à-tête» въ продолженіе четырехъ мѣсяцевъ!

Белинда наклоняетъ свою хорошенькую головку въ знакъ отвѣта.

— Это чудовищно! — продолжаетъ миссъ Чорчиль съ усиленной энергіей гнѣва. — Это невѣроятно! мнѣ хочется пойти и высказать ему, что и о немъ думаю! Гдѣ онъ? — Съ угрожающимъ видомъ взглядываетъ она на окна дома. — Пусти меня, я хорошенько отчитаю его, пока онъ укладываетъ чемоданъ.

Въ ея голосѣ и на ея фарфоровомъ розовомъ личикѣ выражается такая рѣшимость, что Белинда со страхомъ удерживаетъ ее за руку.

— Не дѣлай этого! — это было бы безполезно. Развѣ та позабыла пословицу о томъ, что не слѣдуетъ совать пальца «entre l’arbre et l'écerce?» Къ тому же я… я не хочу вовсе съ нимъ ѣхать. При этихъ словахъ она слегка отворачиваетъ голову.

— Неужели та думаешь, что онъ былъ бы пріятнымъ спутникомъ? — продолжаетъ она поспѣшно, видя, что сестра не отвѣчаетъ, а только пытливо глядитъ на нее. — Развѣ ты не помнишь, какъ намъ бывало стыдно, когда онъ считалъ гроши въ Дрезденѣ? ѣхать съ нимъ путешествовать — значило бы обрекать себя непрерывно краснѣть за него.

— Конечно, тутъ предстоитъ выбирать изъ двухъ золъ, — спокойно замѣчаетъ Сара. — Не знаю, можетъ быть, меня ослѣпляетъ моя прежняя страсть, но лично я бы выбрала его.

— Неужели?

— Четыре мѣсяца! — повторяетъ миссъ Чорчиль, почти съ ужасомъ. — Сколько разъ въ продолженіе этого долгаго времени ты повторишь ей, кто ты такая и кто когда умеръ и похороненъ?

— Быть можетъ, въ концѣ-концовъ я тоже увѣрую, что мой свекоръ живъ, — говорить Белинда, но съ такой неподдѣльной ясностью, что Сара снова съ удивленіемъ взглядываетъ на нее.

— Четыре мѣсяца, — въ третій разъ повторяетъ она. — Неужели ты хочешь увѣрить меня, что безъ ужаса смотришь на такую перспективу?

— Конечно, это меня ужасаетъ.

Но въ голосѣ ея не только не слышно ужаса, но даже и простого недовольства.

— Какъ ты предполагаешь прожить это время?

— Какъ живутъ всѣ люди вообще.

Она опустилась на колѣни на зеленый дернъ и срѣзаетъ цвѣты для дорожнаго букета сестры.

— Буду ѣсть, пить, спать, зѣвать.

— И ты увѣрена, что никакого другого развлеченія у тебя не будетъ? — внезапно спрашиваетъ Сара.

На минуту садовые ножницы въ рукахъ миссисъ Фортъ перестаютъ рѣзать цвѣты, и краска заливаетъ не только ея лицо, но даже и бѣлую шею.

— Я… я не понимаю, что ты хочешь этимъ сказать, — холодно произносить она, — о какомъ такомъ развлеченіи ты толкуешь?

— Белинда, — говорить Сара, опускаясь передъ ней на колѣни и хватая ее за руки, — нельзя ли мнѣ снова пріѣхать и раздѣлить твое одиночество? Я, можетъ быть, и не особенно интересная собесѣдница, но все же тверже помню немногіе, извѣстные мнѣ факты, нежели твоя бѣдная свекровь. Позволь мнѣ пріѣхать, пожалуйста, позволь.

Но руки, которыя она сжимаетъ съ такой мольбой, не отвѣчаютъ на ея пожатіе. Лицо сестры, отворачивающееся отъ нея, не выражаетъ и тѣни удовольствія при этомъ предложеніи. Безумное подозрѣніе мелькаетъ въ умѣ миссисъ Фортъ: что настоящее предложеніе Сары находится въ связи съ стремленіемъ Райверса навѣдываться въ Оксфордъ, что, быть можетъ, это условлено между ними и что въ этомъ-то и заключается секретъ ея желанія повторять свой визитъ въ Оксфордъ. Словомъ, чего только не придумаетъ безумная ревность, нашептывающая всякій вздоръ уму, готовому вѣрить ея внушеніямъ.

Подъ предлогомъ составленія букета, Белинда отняла свои руки, но спокойствіе покинуло ее: нераскрывшіеся бутоны такъ же безжалостно срѣзываются ея ножницами, какъ и распустившіеся цвѣты.

— И ты откажешься отъ поѣздки въ Шотландію, — говорить они сухо: — но что же скажетъ на это бабушка?

— Мнѣ рѣшительно все равно, что она скажетъ, — отвѣчаетъ Сара, скрывая глубокое разочарованіе въ томъ, какъ было принято ея предложеніе сестрой: — ты знаешь, что я никогда не обращала вниманія на слова бабушки и что въ этомъ, полагаю, и заключается тайна ея предпочтенія. Если бабушка, единственное препятствіе…

— Я не могу быть такой эгоисткой, — поспѣшно перебиваетъ Белинда сестру.

— Ты не будешь эгоисткой, такъ какъ я сдѣлаю только то, чіб мнѣ нравится, — настаиваетъ Сара. — Думай, какъ хочешь, но мнѣ будетъ это пріятно.

Белинда поднялась съ колѣнъ и принялась рѣзать розы съ куста для своего букета.

— Это совсѣмъ лишнее, — говоритъ она, съ лихорадочной поспѣшностью срѣзая цвѣты: — ты борешься съ вѣтряными мельницами. Я не жалуюсь, я не боюсь одиночества. Я не считаю себя, какъ ты, несчастной, если пробуду пять минутъ наединѣ сама съ собой.

Въ ея словахъ слышится такое нетерпѣніе, что Сара неохотно уступаетъ и больше не возвращается къ этому вопросу.

Кэбъ стоитъ у подъѣзда. Багажъ уже помѣщенъ на имперіалѣ, причемъ дѣло не обошлось безъ брани со стороны извощика. Пончъ, по просьбѣ миссисъ Фортъ, остается гостить у ней, чему ея собственная собачка нисколько не сочувствуетъ.

Наступила минута разставанья. Сара очевидно желаетъ проститься съ сестрой безъ свидѣтелей. Она отводитъ сестру обратно въ гостиную и запираетъ дверь.

— Белинда, — говоритъ она, холодно поцѣловавъ сестру и гляди ей въ лицо съ той серьезностью, которую раза два или три въ жизни, не болѣе, видѣла миссисъ Фортъ на веселомъ кукольномъ личикѣ сестры, — Белинда, я умываю руки въ твоей судьбѣ. Я хотѣла помочь тебѣ, какъ могла. У меня нѣтъ причины говорить это, я ничего не знаю и ты мнѣ ничего не скажешь, но я не хочу не думать, что ты губишь себя, а съ собой и Давида Райверса!

И съ этими словами уѣзжаетъ. Уѣзжаетъ, не выглянувъ ни разу въ окно кэба, не махнувъ рукой на прощанье, позабывъ даже проститься съ собаками.

Въ продолженіе нѣсколькихъ минутъ Белинда не двигается съ мѣста. Затѣмъ бросается въ кресло профессора и закрываетъ лицо руками. Ей хочется провалиться сквозь землю. Дневной свѣтъ рѣжетъ ей глаза. Ей хотѣлось бы закрыть ставни и забиться въ темный уголокъ. Она губитъ себя, а съ собой и Давида Райверса! Въ ушахъ у нея звенитъ. Много ли, мало ли остается она въ этомъ положеніи, она не знаегь. Но наконецъ негодованіе, просыпающееся въ ней, прогоняетъ стыдъ и она встаетъ съ мѣста.

Какъ не стыдно ея сестрѣ говорить ей такія вещи! — какое право, какой, хотя бы малѣйшій, предлогъ есть у ней такъ оскорблять ее? Губитъ себя! Скажите, пожалуйста! неужели исполнять съ строгой добросовѣстностью всѣ скучнѣйшія и даже противныя обязанности самой безотрадной жизни значитъ губить себя? Неужели быть безвозмезднымъ секретаремъ, сидѣлкой безъ жалованья, «souffre-douleur» безъ всякой надежды на избавленіе, узницей, оковы которой можетъ разрушить одна только смерть — значить губить себя? Если да, то она давнымъ давно погубила себя.

Она саркастически смѣется, лихорадочно прохаживаясь по комнатѣ! Если бы только Сара дала ей время это сдѣлать, то она нашла бы, что ей отвѣтить. Но и это настроеніе проходить. Мало-по-малу гнѣвъ ея укладывается и другой голосъ просыпается въ душѣ. Губить себя! не значитъ ли это быть женой человѣка, котораго терпѣть не можешь, надъ слабостями котораго въ тайнѣ смѣешься, а отъ случайнаго прикосновенія содрогаешься? не значитъ ли это ждать не дождаться отъѣзда нелюбимаго мужа, считать часы, остающіеся до отъѣзда сестры, жить и дышать только одной надеждой, въ которой не смѣешь сознаться самой себѣ? Не значитъ ли это губить себя?!

Она опять закрываетъ лицо руками, и снова нестерпимымъ кажется ей дневной свѣтъ. А внутренній голосъ съ неумолимой ясностью и отчетливостью твердитъ: — да! да! да!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Часа два спустя, профессоръ, поднявъ лицо, раскраснѣвшееся и разсерженное отъ продолжительной укладки чемодана, видитъ входящую къ нему блѣдную жену.

— Я пришла помочь вамъ, — кротко говоритъ она, но апатичнымъ и безучастнымъ голосомъ.

— Вы немножко поздно спохватились объ этомъ, — нелюбезно отвѣчаетъ онъ. — Еслибы я дожидался вашей помощи, то не далеко бы уѣхалъ.

— Я прощалась съ Сарой, — отвѣчаетъ она въ свое извиненіе и безъ всякаго раздраженія въ голосѣ.

— Она уѣхала ровно три съ половиною часа тому назадъ, — сухо возражаетъ онъ, взглядывая на часы.

Она больше не оправдывается, но опустясь на колѣни на полъ, начинаетъ безцѣльно перебирать дрожащими руками книги, разсѣянныя по ковру.

— Пожалуйста, осторожнѣе! — рѣзко кричитъ онъ, — вы не помогаете мнѣ, а только производите безпорядокъ.

— Ихъ слѣдуетъ уложить, неправда ли? — спрашиваетъ она, поднимая тяжелый «in-folio» и смиренно взглядывая на мужа.

— Я вынужденъ оставить Августина, Иринея и многія другія справочныя книги, такъ какъ везти ихъ съ собой было бы слишкомъ дорого, — отвѣчаетъ онъ, глядя сквозь очки на свои разбросанныя сокровища. — Я впрочемъ не особенно жалѣю объ этомъ, такъ какъ не беру съ собой секретаря…

Какъ она поблѣднѣла! — не больна ли она?

— А почему же вы не берете секретаря? — спрашиваетъ она тихимъ голосомъ. — Почему вы не берете меня?

Онъ переводить очки съ Иринея на ея лицо; но очевидно ему пріятнѣе было глядѣть на перваго, чѣмъ на второе.

— Вы ни разу не выразили желанія ѣхать со мной, — холодно отвѣчаетъ онъ.

Она опускаетъ голову, и сознаніе виновности вызываетъ краску еа блѣдныхъ щекахъ.

— Въ самомъ дѣлѣ? — но вѣдь я думала, что я вамъ не и нужна.

Прежде чѣмъ отвѣтить, онъ молчитъ довольно долго, а сердце у ней бьется, бьется. Вдругъ онъ приметъ ея предложеніе. Но первыя же слова, которыя онъ произносить, успокоиваютъ ее.

— Я не вижу причины измѣнять свой планъ, — отвѣчаетъ онъ тономъ, ясно показывающимъ, какъ ему непріятно ея предложеніе. — Я ѣду ради здоровья, а вамъ, на ваше счастье, нѣтъ въ этомъ надобности.

Она вздыхаетъ съ облегченіемъ. Но теперь, когда опасность быть услышанной кажется не такой близкой, угрызенія совѣсти сильнѣе заявляютъ о себѣ. Обидная фраза Сары снова звучитъ въ ея ушахъ.

— Вы… вы забываете, что я остаюсь здѣсь совсѣмъ одна, — говоритъ она, нервно роясь въ только что уложенномъ чемоданѣ.

— Съ вами остается моя матушка.

Она пожимаетъ плечами.

— Неужели ее можно считать обществомъ?

При такой капризной и несвоевременной оппозиціи, лобъ его сбирается въ сердитыя складки.

— Если вы такъ боитесь остаться наединѣ съ самой собой, то можете пригласить сестру пріѣхать раздѣлить съ вами одиночество.

Опять она виновато опускаетъ голову.

— Она… она не можетъ во мнѣ пріѣхать.

— Я такъ и зналъ, — отвѣчаетъ онъ съ непріятной улыбкой, но врядъ ли вы можете упрекать меня за это.

Новая пауза. Она безцѣльно обертываетъ бумагой томы, которые не нужны ему и не отправятся въ Альпы. Она сдѣлаетъ послѣднее усиліе. Если оно останется втунѣ, никто, даже Сара, не будетъ имѣть право ее порицать.

— Вы не думаете о томъ, что я буду здѣсь очень скучать одна? — спрашиваетъ она, робко взглядывая на него.

— Вы всегда говорили мнѣ, — что не любите, мало того, терпѣть не можѣте всякія развлеченія, — раздражительно отвѣчаетъ онъ.

— Не теперь, — не теперь! — лихорадочно заявляетъ она. — Прежде я не любила, а теперь люблю. И даже еслибы не любила, то подумайте… четыре мѣсяца пробыть совсѣмъ одной!

— Вы очень преувеличиваете, — рѣзко возражаетъ онъ. Многіе изъ жителей Оксфорда уѣзжаютъ не раньше конца іюля, и многіе другіе возвращаются въ началѣ сентября.

— Какое мнѣ до нихъ дѣло, — волнуется она. — Они мнѣ не помогутъ.

Онъ молча пожимаетъ плечами, какъ человѣкъ, не удостоивающій терять словъ съ такимъ безразсуднымъ собесѣдникомъ.

— Вспомните, вѣдь я молода, — говоритъ она жесткимъ, хотя и тихимъ голосомъ, вставая съ колѣнъ и подходи къ нему.

— Мнѣ трудно забыть объ этомъ, — вы такъ часто твердо мнѣ о своей молодости, — отрѣзываетъ онъ.

— Только потому, что вы какъ будто постоянно забываете объ этомъ, — возвышаетъ она голосъ.

— Признаюсь, что не понимаю, какую роль во всемъ этомъ играетъ ваша молодость, — подсмѣивается онъ.

— Въ самомъ дѣлѣ? — вспыхиваетъ она, какъ огонь. — Многіе мужчины сочли бы, что я слишкомъ молода, чтобы быть предоставленной самой себѣ… что я могу… попасть въ затруднительное положеніе.

Онъ снимаетъ очки, протираетъ изъ и, снова надѣвъ за во", глядитъ на нее.

— Я полагаю, что послѣднее связано въ шутку, хотя признаюсь, не понимаю, въ чемъ ея соль.

— Я такъ люблю шутки, — горько возражаетъ она, — и мы такъ часто шутимъ другъ съ другомъ, — неправда ли?

— Мнѣ трудно признать такое замѣчаніе серьезнымъ, — огризается онъ. — Какія затрудненія могутъ предстоять вамъ подъ кровомъ вашего собственнаго дома и при спокойномъ выполненіи вашихъ обязанностей? Я считаю ваши опасенія совершенно неосновательными.

Вмѣсто отвѣта, она вдругъ отходитъ отъ него. Тягостное признаніе, готовое сорваться съ ея устъ, замираетъ.

— Вы, очевидно, питаете ко мнѣ самое лестное довѣріе, — вторитъ она его тону. — Не знаю только, чѣмъ я его заслужила.

Профессоръ не отвѣчаетъ и сосредоточиваетъ все свое вниманіе на книгахъ съ видомъ человѣка, считающаго вопросъ поконченнымъ.

Жена нерѣшительно наблюдаетъ за нимъ.

— Не понимаю, къ чему намъ ссориться, — говоритъ она, наконецъ, смущеннымъ голосомъ. — Я вовсе не затѣмъ пришла сюда. Я пришла просить васъ… совсѣмъ серьезно… (онъ не замѣчаетъ легкаго колебанія, съ какимъ она произносить эти слова) взять меня съ собой.

На такую категорическую просьбу ему нельзя не отвѣтить также категорически.

— Окончательно ничего не понимаю, — съ неудовольствіемъ произносить онъ. — Подъ конецъ, когда всѣ мои планы обдуманы и вполнѣ составлены, и не могутъ быть измѣнены безъ большихъ для меня хлопотъ, вы вдругъ желаете поставить ихъ вверхъ дномъ. Еслибы у васъ были основательные доводы… (Богу извѣстно, что у нея есть основательные доводы, но, взглянувъ на суровое, отталкивающее лицо мужа, она чувствуетъ, что скорѣе умретъ, чѣмъ скажетъ ихъ ему)… но такъ какъ, — продолжаетъ онъ съ видомъ холоднаго судьи и не считая нужнымъ докончить первой фразы, — все это очевидно пустой капризъ…

— Это не капризъ, — перебиваетъ она.

— Если такъ, то докажите, — и онъ поворачивается къ ней спиной.

Она дѣлаетъ жестъ, что уступаетъ силѣ обстоятельствъ. Къ чему бороться далѣе? Но что-то толкаетъ ее употребить послѣднее усиліе.

— Вы знаете, что у женщинъ не бываетъ доводовъ, — смѣется она смѣхомъ, похожимъ больше на рыданіе, — но иногда инстинктъ лучше руководитъ ими. Я думаю… я полагаю, что будетъ лучше, если вы возьмете меня съ собой.

Онъ сердито поворачивается къ ней, взбѣшенный ея настойчивостью.

— Быть можетъ, вы будете такъ добры и выскажете мнѣ причины, побуждающія васъ толковать объ этомъ, конечно, если въ нихъ есть хоть капля здраваго смысла.

— Я не буду мѣшать вамъ, — смиренно продолжаетъ она, и доходитъ до того, что кладетъ свою красивую руку на рукавъ его сюртука: — конечно, мое общество не можетъ бытъ для васъ интересно, но я могла бы быть вамъ полезна; я могу укладывать и раскладывалъ ваши вещи, я знаю всѣ ваши привычки. Странно было бы (съ печальной усмѣшкой), еслибы я ихъ не знала, — и еслибы у васъ повторились ваши припадки, и могла бы ухаживать за вами!

Она все сказала и теперь, замирая, ждетъ рѣшенія своей участи. Съ минуту онъ молча и подозрительно глядитъ на нее.

— Это будетъ совершенно безполезной тратой денегъ, — говоритъ онъ, наконецъ.

— Я не разсчитываю ни на какія удобства, — продолжаетъ упрашивать она тѣмъ ревностнѣе, чѣмъ страстнѣе жаждетъ отказа: — я не пью вина и не много ѣмъ.

— Вотъ еще выдумали! — сердито подсмѣивается это. — Не ужели вы такъ наивны, что воображаете, что въ гостинницахъ справляются объ аппетитахъ, когда пишутъ счета?

— Я готова ѣхать въ третьемъ классѣ, мнѣ не нужно отдѣльной комнаты, я готова на всякія лишенія, — умоляетъ она.

— Вѣрно, вѣрно! — сердится это, — но все-таки это увеличитъ путевыя издержки вдвое.

— А хотя бы? — твердо произноситъ она, такъ какъ не притворно рѣшила до конца отстаивать свою просьбу, — что-жь за бѣда? вы богаты и… понижая голосъ, у васъ нѣтъ наслѣдниковъ.

Быть можетъ, послѣдній доводъ не особенно удаченъ. Никто не любитъ, чтобы ему напоминали, что онъ будетъ послѣдній въ родѣ.

Во всякомъ случаѣ лицо профессора при этихъ словахъ стало сердитѣе прежняго.

— Довольно объ этомъ, — произноситъ онъ съ твердостью, не допускающей возраженій. — Я рѣшилъ по причинамъ, которыя считаю вполнѣ уважительными, ѣхать одинъ и не перемѣню этого рѣшенія.

— Какъ вамъ угодно, — отвѣчаетъ она, кивая въ знакъ согласія, причемъ щеки ея покрываются радостнымъ румянцемъ, а глаза весело сверкаютъ: — конечно, вамъ лучше знать, какъ вамъ поступалъ, но я слыхала отъ добрыхъ людей, что «погонишься за мелкимъ и потеряешь крупное».

X.

Профессоръ съ недѣлю, какъ уѣхалъ. За его время миссисъ Фортъ имѣла случай испытать искренность своего стремленія въ одиночеству. Быть можетъ, чистая совѣсть поддерживаетъ въ ней бодрость духа. Всѣ мы знаемъ, положительнымъ или отрицательнымъ образомъ, что нѣтъ лучше вещи въ мірѣ, какъ спокойная совѣсть; что ничто не придаетъ такого аппетита и не производитъ такого радостнаго возбужденія. А что можетъ въ этомъ отношенія поспорить съ Белиндой? Развѣ она не старалась изо всѣхъ силъ, чтобы мужъ взялъ ее съ собой? и когда онъ на отрѣзъ отказалъ ей въ этомъ, развѣ она не позаботилась, какъ самая вѣрная жена, уложить съ нимъ рѣшительно все, что могло ему понадобиться во время санитарной экскурсіи, за одиночество которой она, по крайней мѣрѣ, не отвѣтственна.

Развѣ она забыла его спиртовую лампу? или его пуховое одѣяло? или его подушку, надуваемую воздухамъ? Развѣ она позабыла, какъ могла бы сдѣлать другая, хотя бы и добродѣтельная жена, уложить жестянку съ удобоваримыми бисквитами? Или капли отъ припадковъ сердца, или пилюли отъ печени, или катышки отъ сплина?

Что, кромѣ сознанія тщательно и великодушно исполненнаго долга, могло заставить ее тишь дружески махнуть рукой на прощанье и съ такой ясной улыбкой прокричать вслѣдъ: — bon voyage! Прикинуться печальной отъ того, что онъ уѣзжаетъ, было бы нелѣпо, и онъ повѣрилъ бы этому такъ же мало, какъ и она сама! Но она безъ всякаго лицемѣрія пожелала ему добраго пути.

Возвращаясь домой, она останавливается, чтобы поднять маленькій камешекъ. Онъ такъ ярко сверкаетъ.

Что это? не агатъ ли или бериллъ?

Ба! — она бросаетъ его снова на землю, это простой голышъ, но недавній дождь я теперешнее яркое солнце временно превратили его въ брилліантъ.

Но такая же точно блестящая метаморфоза произошла со всѣмъ, что она видитъ. Никогда еще кусты не казались такими цвѣтущими, никогда еще ея маленькая, мѣщанская гостиная не представлялась такой парадной. Даже собаки, давно знакомыя собаки, сегодня кажутся какими-то веселыми гостьями, а пошлости, изрекаемыя попугаемъ съ оксфордскимъ, кислымъ акцентомъ, звучатъ сегодня совсѣмъ иначе.

Она расхаживаетъ по комнатамъ, точно обозрѣваетъ свои владѣнія. Теперь они принадлежатъ ей безраздѣльно, ей одной. Собаки тоже какимъ-то чутьемъ догадываются, что теперь на ихъ улицѣ праздникъ, что онѣ могутъ безпрепятственно валяться на креслахъ и дразнить кошку, сколько душѣ угодно. Что въ домѣ нѣтъ больше разстроенныхъ нервовъ, худого пищеваренія и учености. Проходятъ часы и дни, а собаки и ихъ хозяйка все такъ же веселы и не унываютъ.

Ежедневно видитъ послѣдняя, какъ проѣзжаютъ мимо ея оконъ экипажи, тяжело нагруженные и увозящіе ея земляковъ на всѣ четыре стороны свѣта. Она напутствуетъ ихъ добрыми пожеланіями, но ни капельки не завидуетъ имъ.

Ей хорошо и дома, ей и въ Оксфордѣ весело и пріятно. Даже прощальныя слова Сары, показавшіяся сначала такими язвительными, постепенно утрачиваютъ свое жало. Сначала онъ вспоминаетъ о нихъ съ негодованіемъ, затѣмъ равнодушно, а наконецъ съ нѣкотораго рода философскимъ пренебреженіемъ.

— Такія клеветы оскорбительны для тѣхъ, кто ихъ говоритъ, а не для тѣхъ, противъ кого онѣ направлены, — утѣшить она себя.

Она не безъ удовольствія перебираетъ въ умѣ крутъ хорошо исполненныхъ ею обязанностей. Никто не могъ бы быть добросовѣстнѣе ея въ этомъ отношеніи, принимая во вниманія характеръ этихъ обязанностей. Въ довершеніе всего она добровольно наложила на себя новое занятіе, которое намѣревается выполнить во время отсутствія мужа: она рѣшила составить новый каталогъ его библіотеки и поднести ему этотъ сюрпризъ, когда онъ вернется. Что касается ежедневнаго дежурства у свекрови, то она не только не пренебрегаетъ имъ, но еще удлинила на цѣлый часъ свое пребываніе въ ея комнатѣ. Сидѣлка готова цѣловать у ней ноги за такое облегченіе ея труда.

Іюнь на исходѣ. Сегодня второе воскресенье, которое предстоитъ миссисъ Фортъ провести въ одиночествѣ. Первое не было отмѣчено ничѣмъ особеннымъ. Белинда и не ждала ничего особеннаго. Правда, что она даже самой себѣ не признается, но ждетъ вообще чего-нибудь особеннаго отъ всѣхъ воскресныхъ дней. Тѣмъ не менѣе, сегодня она проснулась въ такомъ возбужденномъ состояніи, что должна найти предлогъ, чтобы объяснить его самой себѣ. Воздухъ такой чудный. Запахъ скошеннаго сѣна доносила до самаго города; онъ ощутителенъ на улицахъ и на рынкѣ, тѣмъ болѣе на ея загородной виллѣ. Она всегда любила воскресные дни; это ея любимый день, въ особенности въ городѣ съ такимъ сильнымъ колокольнымъ звономъ, какъ Оксфордъ.

Она одѣвается съ твердымъ рѣшеніемъ нечего не измѣнять въ своемъ обычномъ воскресномъ нарядѣ и ничего не прибавлять къ нему. Поступать иначе — значило бы сознаться самой себѣ, что чего-то ждешь отъ этого воскресенья. Быть можетъ, ею руководитъ также безсознательное суевѣріе, по которому ждать чего-нибудь заранѣе, значитъ навѣрное не дождаться.

Она читаетъ молитвы для своей свекрови съ такой же набожной отчетливостью, какъ еслибы эта бѣдная старая леди могла понятъ, или хотя бы только замѣтить, что ей читаютъ. Сама она находить это дѣло вполнѣ безполезнымъ. Но мужъ поручилъ ей его и она не желаетъ оставить его невыполненнымъ. Окончивъ молитвы и сообщивъ свекрови извѣстіе о смерти ея мужа, которое она принимаетъ съ обычнымъ, радостнымъ удивленіемъ, Белинда весело надѣваетъ шляпу, чтобы идти въ церковь.

По дорогѣ ей припоминается другая одинокая прогулка въ церковь въ Фолькстонѣ, ей припоминается тогдашняя жестокая стужа, окованная льдомъ земля и ея собственное, еще болѣе оледенѣлое сердце. Какъ сильно все перемѣнилось съ тѣхъ поръ, и земля, и она сама. Отчего перемѣнилась земля, понятно: — наступило лѣто. Но отчего въ ней произошла такая перемѣна? Этотъ вопросъ она предпочитаетъ оставить безъ отвѣта.

Церковная служба коротка и приспособлена къ современному нетерпѣнію, заставляющему насъ дивиться терпѣливости нашихъ предковъ. Но Белиндѣ и эта служба кажется продолжительной. Поетъ ли она, стоитъ ли она на колѣняхъ или внимательно слушаетъ, одна, одна неотступная мысль преслѣдуетъ ее — когда это будетъ? Гдѣ это будетъ? Какъ долго это продлится? Эта мысль не покидаетъ ее у дверей церкви, но слѣдуетъ за нею по пятамъ, по дорогѣ, залитой солнцемъ. Ахъ! вотъ и цвѣты! вотъ и отвѣтъ.

На перекресткѣ, неподалеку отъ ея дома, въ сторонѣ отъ расходящихся изъ церкви людей и на глазахъ одного только торговца молокомъ, который безпечно посвистываетъ, склоняясь надъ своимъ грузомъ — стоитъ онъ. Хотя каждое мгновеніе, со времени ихъ разлуки, было только преддверіемъ и предуготовленіемъ къ настоящему моменту, она вздрагиваетъ отъ удавленія, какъ будто то, что она видитъ, было для нея сюрпризомъ.

— Вы здѣсь? — произноситъ она голосомъ, выражающимъ крайнее удивленіе, которое казалось бы натуральнымъ, еслибы только голосъ не дрожалъ и не ломался. — Вы, кажется, свалились съ облаковъ?

Онъ не тотчасъ отвѣчаетъ. Онъ еще не сладилъ съ тѣмъ сильнымъ впечатлѣніемъ, какое всегда производить на него ея появленіе, когда онъ нѣкоторое время не видѣлъ ее. Это впечатлѣніе можно сравнить съ тѣмъ, какое испытываетъ человѣкъ при видѣ Ніагары, океана или вообще чего-нибудь великаго и грандіознаго. Она гораздо красивѣе, чѣмъ онъ ее себѣ представлялъ! какой у нея набожный, цѣломудренный видъ. Вѣроятно, и другія женщины до нея держали въ рукахъ большіе молитвенники по выходѣ изъ церкви, но для него это представляется зрѣлищемъ такой красоты, граціи и святости, какого еще некогда не бывало въ мірѣ. Наконецъ:

— Развѣ это васъ удивляетъ? — спрашиваетъ онъ, все еще не вполнѣ опомнившись, — помните…

— Я боюсь, что всѣ ваши знакомые разъѣхались, — торопливо перебиваетъ она его.

— Вы думаете? — отвѣчаетъ онъ, съ равнодушіемъ, которое не пытается даже скрытъ, — вѣроятно, даже можно сказать навѣрное.

Ужъ не молитвенникъ ли дѣлаетъ ее такой неприступной?

— Вы пріѣхали изъ Іоркшира? — поспѣшно спрашиваетъ она, не давай ему опомниться и желая, повидимому, вести разговоръ въ томъ вѣжливомъ и церемонномъ тонѣ, какой онъ принялъ съ самаго начала.

— Да.

— Вамъ вѣрно было жарко въ вагонѣ?

— Я ѣхалъ ночью.

— Вы любите ночные поѣзда? Я ихъ не люблю; но потому, конечно, что не могу спать. Вы, можетъ быть, спите?

— Я не спалъ.

Послѣднія слова звучатъ какъ бы упрекомъ. Что съ ней сдѣлалось? Неужели для того, чтобы выслушивать эти холодныя банальности, онъ мчался къ ней цѣлую ночь на всѣхъ парахъ, не смыкая глазъ, забывая о покоѣ? Спалъ ли онъ, когда надѣялся ее увидѣть? Какъ это правдоподобно!

Они подходятъ къ воротамъ дома и останавливаются. Она не проситъ его войти и вообще не проявляетъ никакого стремленія къ гостепріимству. Но этого онъ не ждетъ и не желаетъ. Онъ даже отказался бы войти, еслибы она его и пригласила. Онъ не желаетъ вкушать хлѣба-соли подъ кровлей профессора Форта. Что-то подсказываетъ ему, что она не долго простоитъ у воротъ и что если онъ не воспользуется настоящимъ моментомъ, то она уйдетъ и онъ можетъ вернуться въ Мильнтропъ, съ чѣмъ пріѣхалъ.

— Вамъ понравится здѣшній воздухъ послѣ вашего мильнтропскаго дыма, — съ улыбкой говоритъ она, берясь за щеколду.

— Что вы дѣваете обыкновенно въ воскресенье послѣ полудня? — поспѣшно окрашиваетъ онъ. — Какъ вы проводите время?

— Что я дѣлаю? — это вы хотите этимъ сказать?

— Ходите ли вы въ церковь? — торопится онъ, засовывая рука въ карманы, чтобы не поддаться желанію схватить ее за руки и удержать.

Она взглядываетъ на домъ, точно собирается бѣжать отъ него.

— Н-нѣтъ, — медленно произноситъ она: — очень рѣдко:.

— Что же вы дѣлаете? гуляете?

— Иногда, какъ случится, если нѣтъ дождя, если я расположена.

— И… и у васъ есть какое-нибудь любимое мѣсто для гулянья?

Она опять взглядываетъ на домъ, изъ котораго несется нетерпѣливый лай собакъ, докладывающій ей, что онѣ знаютъ, что она пришла и спрашиваютъ ее, почему она медлитъ.

— Н… нѣтъ! — говорить она, отворяя калитку. — Разумѣется, стыдливо торопится она, — я люблю коллегіальные сады; кто же ихъ не любитъ; но, — съ внезапнымъ раскаяніемъ въ этой уступкѣ, — я не часто туда хожу, потому что туда не пускаютъ собакъ.

Она отворяла калитку и вошла. Ему остается одно только

— Который вашъ любимый садъ? Куда вы чаще ходите? — съ отчаяніемъ кричитъ онъ ей вслѣдъ.

— Не знаю у меня нѣтъ любимаго; я всѣ люблю одинаково.

— Это значитъ, что вы не хотите мнѣ сказать, — говоритъ онъ съ страстнымъ разочарованіемъ въ голосѣ и снявъ шляпу, поворачивается, чтобы уходить.

Но въ то время, какъ онъ тихо бредетъ по дорогѣ, говоря себѣ, что разъигралъ дурака, до него доносится какъ бы шопотъ:

— Многимъ нравится всего болѣе садъ коллегіи св. Бригитты.

---

Белинда по обыкновенію окончила полдникъ въ одиночествѣ. Главное и, быть можетъ, единственное преимущество одиночнаго вкушенія пищи состоитъ въ томъ, что вы не обязаны ѣсть, когда вамъ не хочется.

Дли Понча и его подруги осталось навсегда загадкой, почему въ это воскресенье ихъ такъ щедро накормили ростбифомъ.

Послѣ полдника Белинда отправляется по обыкновенію дежурить въ комнату свекрови. Сегодня ей приходится просидѣть съ ней долѣе обыкновеннаго, такъ какъ сидѣлка, привыкнувъ къ снисходительности своей молодой госпожи, опаздиваетъ на цѣлыхъ двадцать минутъ. Но вернувшись, впервые находятъ молодую миссисъ Фортъ недовольной и въ нетерпѣніи. И однако, оставивъ комнату свекрови, она какъ будто сама не знаетъ, что ей съ собой дѣлать.

Собаки глядятъ на нее: одна — лежа, другая — сидя, стараясь прочитать свою судьбу въ ея глазахъ. Право было бы стыдно обмануть ожиданія этихъ бѣдныхъ животныхъ. Она не пойдетъ въ садъ, а возьметъ ихъ съ собой въ поле. И однако не зоветъ ихъ. Въ сущности не слѣдуетъ баловать ихъ и стѣснять свою свободу, взявъ ихъ съ собой.

Она пойдетъ куда глаза глядятъ, безъ всякаго опредѣленнаго, заранѣе составленнаго плана. Но странное дѣло: послѣ нѣкоторыхъ колебаній глаза приводятъ ее въ садъ св. Бригитты.

Переплетающіяся верхушки вязовъ надъ головой; подъ ногами густой коверъ полевыхъ цвѣтовъ; слѣва небольшая классическая рѣчка и паркъ съ сѣрымъ оленемъ; справа священный коллегіальный лугъ, который никогда не попирается ничьей посторонней ногой, кромѣ косцовъ, только-что сложившихъ въ копны душистую траву.

Вверху, внизу, кругомъ — тишина и спокойствіе. Хотя этотъ садъ и лучше другихъ, но его неохотно посѣщаетъ публика. Воскресные гуляки, клерки и модистки не ходятъ въ него. Онъ почти пустыненъ и какъ будто принадлежитъ ей одной. Съ каждымъ воскресеньемъ, по мѣрѣ того какъ городъ дѣлается безлюднымъ, садъ будетъ все болѣе и болѣе принадлежать ей.

Она медленно идетъ по аллеѣ; никто не можетъ сказать, чтобы она сегодня спѣшила болѣе чѣмъ обыкновенно. Она направляеття къ скамейкѣ, которую обыкновенно никто у ней не оспариваетъ. Но сегодня она издали видитъ, что кто то сидитъ на ней. И должно быть, знакомый, потому что, завидя ее, торопливо идетъ ей на встрѣчу, веселый и довольный. Ага! сегодня не такъ, какъ тогда въ Grosse-Garden. Сегодня не она пришла первая. Сегодня ее не заставляютъ ждать. Хотя, конечно, нельзя и сравнивать того и этого раза. Никто не скажетъ, что сегодня она идемъ на rendes-vons.

Онъ не считаетъ нужнымъ извиниться или объяснять свое появленіе и не обращаетъ никакого вниманія на ея тщетныя и неловкія усилія представиться удивленной.

— Итакъ мы опять встрѣтились!

— Сядемъ здѣсь, — указываетъ онъ на скамейку, съ которой только-что всталъ.

Съ минуту она колеблется, затѣмъ нерѣшительно отвѣчаетъ:

— Пожалуй; я каждое воскресенье сижу здѣсь.

Право же она ни въ чемъ не отступаетъ отъ обычныхъ привычекъ. Онъ садится рядомъ, но не очень близко, потому что видитъ, какъ она со страхомъ мѣряетъ разстояніе между ними; но безпокоиться право не о чемъ: они сидятъ достаточно далеко другъ отъ друга. Какъ тихо вокругъ! Не слышно голоса человѣческаго и даже колокольный звонъ не долетаетъ изъ города. Всѣ, должно быть, въ церкви. Неужели она въ самомъ дѣлѣ тутъ съ нимъ? Можетъ быть, если онъ заговоритъ, она этому повѣритъ.

— Итакъ вы здѣсь совсѣмъ однѣ?

— Со мной собаки.

— Но кромѣ собакъ никого? ваша сестра не съ вами?

— Развѣ вы думали, что она здѣсь? развѣ вы ожидали найти ее здѣсь? — поспѣшно спрашиваетъ миссисъ Фортъ, при чемъ яркая краска заливаетъ ея лицо.

Онъ не имѣетъ ни малѣйшаго понятія о причинѣ этого румянца, но знаетъ только, что онъ очень ей присталъ. Господи! существовала ли когда другая такая прелесть на свѣтѣ?

— Я… я вы знаю, — разсѣянно отвѣчаетъ онъ, — я… я совсѣмъ не думалъ объ этомъ.

Ошибочно перетолковывая его чувства, какъ мы часто это дѣлаемъ относительно тѣхъ людей, которое черезъ-чуръ или недостаточно интересуютъ насъ, — она приписываетъ нерѣшительнось его отвѣта совсѣмъ не той причинѣ, какая есть въ дѣйствительности.

— Сара предлагала мнѣ остаться со мной, — сухо говоритъ она, выпрямляясь и глядя передъ собой, — но я не могла бытъ такой эгоисткой и принять отъ нея эту жертву. Я не рѣшусь никого осуждать на такую скучную жизнь, какъ моя.

Въ ея тонѣ слышится раздраженіе, котораго она не умѣетъ объяснять себѣ; но не перебиваетъ ее. Онъ готовъ вѣчно слушагъ музыку ея словъ.

— Я не по своей винѣ осталась здѣсь одна, — продолжала она, не безъ рѣзкости: — я хотѣла ѣхать въ Швейцарію вмѣстѣ съ м-ромъ Фортомъ. Я просила его взять меня съ собой.

— И онъ отказалъ? — спрашиваетъ онъ съ глубокимъ недовѣріемъ въ голосѣ.

Она хотѣла осчастливить своимъ присутствіемъ человѣка, и онъ могъ отказать ей. Хотѣлось бы знать, какъ она просила его? Обнявъ его шею? Со слезами и поцѣлуями? Онъ содрогается.

— Ему было неудобно взять меня, — равнодушно отвѣчаетъ она: — это не входило въ его разсчеты.

Въ сердцѣ молодого человѣка загорается такой огонь негодованія, что слова безсильны передать его. Но часть этого жара прорывается въ его отвѣтѣ:

— Онъ нашелъ неудобнымъ взять васъ съ собой и не нашелъ удобнымъ оставаться съ вами, и такимъ образомъ вы теперь однѣ и скучаете.

Что-то въ его тонѣ, какая-то иронія пополамъ съ бѣшенствомъ снова будитъ уснувшую-было въ ней тревогу.

— Я одна, — поспѣшно отвѣчаетъ она, --но мнѣ не скучно; никогда еще въ жизни мнѣ не было менѣе скучно, чѣмъ теперь; и не вижу, какъ проходятъ дни.

— Но вы только-что сказали…-- возражаетъ онъ, сбитый съ толку противорѣчіемъ въ ея показаніяхъ.

— Что за дѣло до того, что я сказала? — перебиваетъ они съ короткимъ, нервнымъ смѣхомъ. — Кому же мнѣ и противорѣчить, какъ не самой себѣ.

Проходитъ престарѣлая чета, рѣдкіе изъ гуляющихъ въ этомъ саду.

Белинда рада ихъ появленію. Она желала бы, чтобы публики было больше. Пусть не думаютъ, что она скрывается отъ глазъ публики.

Когда они проходятъ, она невольно возвышаетъ голосъ. Они ничего не говорятъ такого, чего бы другіе не могли слышать! Какое счастіе, когда нечего скрывать отъ глазъ цѣлаго свѣта.

По мѣрѣ того, какъ часы бѣгутъ, ея счастливое настроеніе все растетъ и растетъ. Но какъ они бѣгутъ! Она не можетъ не знать этого, такъ какъ съ вершины кардинальской башня, возвышающейся надъ деревьями, звучные колокола возвѣщаютъ о каждой протекшей четверти часа. Какъ скоро они слѣдуютъ другъ за другомъ! Сколько уже ихъ пронеслось? Она не рѣшается освѣдомиться объ этомъ. Хотя и неизвѣстно почему. Вѣдь то же самое повторяется каждое воскресенье. Она всегда поздно возвращается съ прогулки въ этотъ день. Наконецъ, она вздрагиваетъ, когда семь часовъ торжественно бьютъ въ воздухѣ, и встаетъ съ мѣста.

— Уже семь часовъ! — торопливо говоритъ она. — Мы должны идти или насъ запрутъ.

Быть запертымъ съ ней въ этомъ зеленомъ гнѣздѣ съ звѣздами надъ головой, вмѣсто ночниковъ! Какъ можетъ она дѣлать такія предположенія! Нѣсколько минутъ проходятъ прежде чѣмъ, онъ успѣваетъ настолько справиться съ безумнымъ волненіемъ, вызваннымъ ея словами, чтобы отвѣтить съ достаточнымъ спокойствіемъ:

— Если вы каждое воскресенье гуляете здѣсь, то полагаю, что придете сюда и въ будущее воскресенье?

— Но вы не пріѣдете! — кричитъ она, останавливаясь, — они уже медленно уходитъ изъ сада, — и взглядывая на него.

— Вы мнѣ это запрещаете? — тихо спрашиваетъ онъ.

— Да, запрещаю! — волнуется она: — да, да, да! то-есть, — поправляется она, — конечно, вы вольны поступать, какъ вамъ вздумается, я не имѣю права вамъ приказывать, но если вы позволите мнѣ дать вамъ совѣтъ, — нервно смѣется она, — то я скажу, что это будутъ лишнія издержки… какъ и на мое путешествіе въ Швейцарію. Не совсѣмъ прилично напоминать вамъ объ этомъ, но вѣдь вы знаете, что вы бѣдны до тѣхъ поръ, пока патентъ еще не взятъ, — лихорадочно улыбается она. — Я не могу дозволять, чтобы вы бросали деньги за окно.

— А въ воскресенье черезъ двѣ недѣли?

Отвѣтъ ея заставляетъ себя долго ждать. Ему предшествуетъ внутренняя борьба, которая не скоро оканчивается.

Если она запретитъ ему пріѣзжать, онъ послушается, такъ какъ слушается каждаго ея слова, и тогда ей придется одной просидѣть на скамейкѣ, присутствуя при томъ, какъ часы бьютъ четверти, а высокая башня высится въ небѣ. Когда, наконецъ, она рѣшается отвѣтить, — отвѣтъ оказывается простой уловкой.

Но зачѣмъ же отвѣчать прямо. Такіе вопросы всего лучше оставлять безъ отвѣта.

— Въ воскресенье черезъ двѣ недѣли? — переспрашиваетъ она съ игривымъ смѣхомъ. — Къ тому времени мы всѣ можемъ умереть. Я такъ долго впередъ не загадываю.

XI.

Какъ? уже августъ на дворѣ? И даже не первая половина, которая можетъ потягаться, относительно зноя, съ іюлемъ, а конецъ, болѣе похожій на сентябрь мѣсяцъ. По утрамъ чувствуется уже нѣчто осеннее въ воздухѣ, хотя въ полдень все еще царитъ жаркое лѣто. Когда Белинда гуляетъ по саду, то подолъ ея платья становится сыръ отъ росы, а по носу ее задѣваютъ воздушныя паутинки.

Оксфордъ безлюднѣе чѣмъ когда-либо. Черезъ недѣлю, или около того, обитатели его начнутъ возвращаться во-свояси, но въ настоящую минуту онъ — чистая пустыня. И въ этой пустынѣ разгуливаетъ миссисъ Фортъ. Она совершаетъ прогулки въ сосѣднія деревни; работаетъ въ садикѣ, составляетъ каталогъ и читаетъ вслухъ молитвы для своей свекрови. А по воскресеньямъ засѣдаетъ на обычномъ мѣстѣ на скамейкѣ въ саду св. Бригитты: по очередно то одна, то не одна.

Хотя Райверсъ не просилъ вторично позволенія пріѣзжать въ Оксфордъ черезъ воскресенье и хотя она не разрѣшила ему этого, но признала за фактъ, что черезъ каждое воскресенье будетъ встрѣчать его въ саду такъ же неизбѣжно, какъ и вязы, и кардинальскую башню. Безъ сомнѣнія, отдыхъ и чистый воздухъ необходимы ему послѣ его двухъ-недѣльныхъ трудовъ. И если онъ находить возможнымъ тратить деньги на проѣздъ по желѣзной дорогѣ въ погонѣ за ними, то, конечно, это его дѣло и ей неприлично въ него вмѣшиваться. Свиданія ихъ происходятъ безо всякой таинственности. Она ни отъ кого ихъ не скрываетъ. И даже въ письмахъ своихъ къ профессору, въ числѣ прочихъ извѣстій, упоминаетъ о томъ, что встрѣтила м-ра Райверса. Зачѣмъ ей лишать себя такого невиннаго удовольствія? Мы всѣ рабы привычки и ей трудно было бы теперь обойтись безъ этихъ воскресныхъ встрѣчъ.

Отъ одной мысли о такомъ лишеніи у нея пробѣгаетъ морозъ по спинѣ. Она поставила свои отношенія къ Райверсу на такую ногу, что никто не могъ бы къ нимъ придраться, и строго придерживается установившихся правилъ. Одинъ человѣкъ только могъ бы протестовать — это ея мужъ; но онъ не только не протестуетъ, но не считаетъ даже нужнымъ упомянуть хотя бы однимъ словомъ объ ея сообщеніи. Онъ посвятилъ двѣ мелко исписанныя страницы инструкціямъ, гдѣ она найдетъ одинъ томъ Ормгена, но не удостоилъ или не успѣлъ ни слова сказать о Райверсѣ.

Еслибы что-нибудь могло увеличить спокойствіе, кмкимъ она наслаждается, то какъ разъ это обстоятельство. Ясная и цвѣтущая, съ бевмятежно уснувшей совѣстью проводитъ она дни въ мечтательномъ ожиданіи. Они считаетъ воскресенья, когда онъ не пріѣзжаетъ, преддверіемъ къ тѣмъ, когда онъ является.

Сегодня онъ долженъ быть и она сидитъ за своимъ одинокимъ полдникомъ и отъ счастія ничего не ѣстъ, какъ вдругъ у двери раздается звонокъ. Кто бы это былъ? Неужели Райверсъ? Это совсѣмъ невѣроятно, такъ какъ онъ всегда выказывалъ такую неохоту переступать за порогъ ея дома. Неужели это мужъ возвратился такъ неожиданно? Она вся похолодѣла. Неужели…

Безполезно ломать далѣе голову, такъ какъ отвѣтъ на лицо.

— Кажется, я какъ разъ во время! — кричитъ миссъ Уатсонъ, отталкивая служанку и вваливаясь въ комнату, которую всю наводняетъ своей персоной, своимъ клѣтчатымъ платьемъ и своей сѣдой гривкой. — Какъ вкусно пахнетъ ростбифомъ! я голодна какъ волкъ!

Белинда встала съ мѣста, но досада, всегда и всѣми неизбѣжно ощущаемая при видѣ миссъ Уатсонъ, на этотъ разъ смягчается мыслью, что все же это не профессоръ.

— Я могу провести съ вами цѣлыхъ четыре или пять часовъ! — кричитъ гостья съ громогласной веселостью, снимая шляпу, перчатки и мантилью. — Я ѣду въ Ренбэри въ Сампсонамъ. Они меня не ждутъ, я готовлю имъ сюрпризъ. Они такъ всегда носятся съ своимъ имѣніемъ въ Бланкширѣ, что я рѣшила сама удостовѣриться, стоитъ ли оно такихъ похвалъ. Но воскресные поѣзда такъ странно распредѣлены, что мнѣ приходится пробыть здѣсь все утро. Но нѣтъ худа безъ добра. Я могу провести съ вами добрыхъ четыре часа.

Въ головѣ Белинды немедленно начинаются разсчеты. Теперь часъ пополудни. Черезъ четыре часа будетъ пять часовъ: слѣдовательно она на цѣлый часъ опоздаетъ на свою обычную прогулку въ садъ св. Бригитты. Ему придется цѣлый часъ ждать ее. При этой мысли такое сильное волненіе, да того несоразмѣрное съ неважносьью обстоятельства, вызвавшаго его, что даже пугаетъ ее, овладѣваетъ ею.

— Увѣрены ли вы, что застанете Сампсоновъ дома? — что если они уѣхали куда-нибудь? — спрашиваетъ она, насильно принуждая себя говорить.

— Ба! — безпечно отвѣчаетъ миссъ Уатсонъ, — если они уѣхали, то экономка пріютитъ меня. Когда господъ нѣтъ дома, то отъ прислуги узнаешь всю ихъ подноготную.

Белинда неодобрительно пожимаетъ плечами въ отвѣть.

— Никогда не имѣла такой хорошей говядины! — продолжаетъ миссъ Уатсонъ съ жаромъ. — Прислуга, вѣроятно, съѣстъ добрую половину. Вѣдь вамъ одной не одолѣть такого большого куска. Почему вы однѣ? Вы, надѣюсь, не поссорились съ мужемъ? — какъ-то странно васъ видѣть совсѣмъ одной, когда городъ представляетъ изъ себя пустыню. Кстати, что здѣсь дѣлаетъ Райверсь?

Еслибы спасеніе ея жизни и души зависѣло отъ неподвижности, то и тогда Белинда не могла бы не вздрогнуть. Ей остается только надѣяться, что миссъ Уатсонъ этого не замѣтила.

— М-ръ Райверсь? — лепечетъ она.

— Да!, м-ръ Райверсь, если это вамъ лучше нравится! — громко хохочетъ миссъ Уатсонъ. — Давидъ Райверсь, нашъ старинный пріятель, — Давидъ Райверсь! Вы не знали, что онъ здѣсь? Онъ не былъ у васъ?

Белинда переводитъ духъ и отчетливо произноситъ:

— Нѣтъ!

Въ сущности вѣдь она не лжетъ, — вѣдь она говоритъ правду! Онъ не былъ въ ея домѣ.

— Гмъ! — говорить миссъ Уатсонъ, кусая ногти, — это странно!

Такъ какъ это не вопросъ и такъ какъ и миссисъ Фортъ не увѣрена, что голосъ ей не измѣнитъ, она предпочитаетъ благоразумно промолчать.

— Что онъ тутъ дѣлаетъ, — продолжаетъ ея гостья кусать ногти и вопрошать. — Теперь самое глухое время каникулъ; въ городѣ нѣтъ ни души! Я до тѣхъ поръ не успокоюсь, пока не доберусь до истины.

Глаза ея такъ и впились въ миссисъ Фортъ, и та принуждена была сказать что-нибудь.

— Въ самомъ дѣлѣ, — слабо улыбается она: — спросите лучше у него.

— Только бы мнѣ его поймать, — да онъ въ руки не дается. Я столкнулась съ нимъ носъ къ носу въ церковной улицѣ, но прежде нежели успѣла ротъ разинутъ, онъ ускользнулъ отъ меня какъ угорь. Если припомните, мы считали его одно время въ Дрезденѣ глуховатымъ, но я не знала, что онъ также и подслѣповатъ! Какъ хотите, а всегда есть что-то «louche» въ человѣкѣ, намѣренно избѣгающемъ знакомыхъ ему порядочныхъ женщинъ, неправда ли?

Она такъ настаиваетъ, что Белинда вынуждена пробормотать:

— Да, — правда.

Когда ростбифъ вынесенъ изъ столовой, послѣ того какъ миссъ. Уатсонъ оказала ему подобающую честь, онѣ переходятъ въ гостиную.

— Вы должны извинить меня, — церемонно объявляетъ Белинда. — Я всегда провожу слѣдующіе два часа съ моей свекровью.

— Ну! — не церемоньтесь со мной; не трудитесь меня занимать; я сама займу себя. Вотъ книги, журналы, — перебираетъ она вещи на столѣ: — я не соскучусь.

И дѣйствительно, въ продолженіе слѣдующихъ двухъ часовъ, Белинда видитъ во окно, какъ она бѣгаетъ по саду, обрывая немногія сливы на садовой стѣнѣ и стараясь заглянуть въ окна сосѣднихъ домовъ, слышитъ, какъ она хлопаетъ дверями, выдвигаетъ ящики у столовъ и пр.

На минуту тревога просыпается въ умѣ миссисъ Фортъ. Какъ бы она не выкопала какой бумаги, записки? Но, нѣтъ; улыбка гордости и самодовольства появляется на лицѣ Белинды. Ей нечего прятать, миссъ Уатсонъ не найдетъ въ ея бѣдныхъ архивахъ ничего такого, чего бы не могъ прочитать весь свѣтъ.

Два часа прошли. Теперь четверть четвертаго — время, когда она обычно надѣваетъ шляпку, перчатки и идетъ, счастливая, въ садъ гулять. Ясно, что сегодня ей нельзя туда идти. Рѣшительно не похоже, чтобы миссъ Уатсонъ намѣревалась скоро двинуться съ мѣста съ профессорскаго кресла, куда она залѣзла.

— Я все осмотрѣла, — объявляетъ она весело: — я люблю ознакомиться со всѣми закоулками въ домѣ. Одна дверь заперта у васъ на ключъ; это дверь въ святилище профессора, неправда ли?

— Онъ требуетъ, чтобы я запирала кабинетъ въ его отсутствіи, — отвѣчаетъ ледянымъ тономъ жена профессора, такъ какъ не любитъ, чтобы рылись въ его книгахъ и бумагахъ.

— Вы потомъ мнѣ его покажите, — безмятежно отвѣчаетъ миссъ Уатсонъ: — я вѣдь не тороплюсь. Я даже подумываю пробыть до послѣдняго поѣзда и отобѣдать съ вами; никакихъ особыхъ приготовленій не требуется, вы дайте мнѣ то, что сами кушаете: котлетку или что-другое.

— Этотъ поѣздъ идетъ очень тихо, — поспѣшно заявляетъ Белинда.

— Желала бы знать, съ какимъ поѣздомъ пріѣхалъ Райверсъ. Онъ, конечно, пріѣхалъ всего на одинъ день, и чѣмъ больше а объ этомъ думаю, тѣмъ болѣе «louche» мнѣ это представляется.

Белинда не садится. Въ тщетной надеждѣ, что гостья скорѣе уйдетъ, если она не будетъ сидѣть, она подходитъ къ окну и поправляетъ штору, которая вовсе въ этомъ не нуждается.

— Странное мѣсто онъ выбралъ для интриги, неправда ли? — продолжаетъ размышлять миссъ Уатсонъ. — Я всегда слышала, что здѣсь такъ зорко слѣдятъ другъ за другомъ; но, быть можетъ, онъ этимъ самымъ думаетъ отвести всѣмъ глаза?

Быть можетъ, Белинда и отвѣтила что-нибудь, но этого не слышно, потому что штора шумитъ. Вся кровь кинулась ей въ лицо. Интрига! неужели онъ для интриги пріѣзжаетъ въ Оксфордъ? — интрига съ кѣмъ? Интрига! — неужели и другіе люди, кромѣ миссъ Уатсонъ, назовутъ это такъ?

— Я скажу объ этомъ его матери, лэди Маріонъ, въ первый же разъ какъ встрѣчу ее, — говоритъ миссъ Уатсонъ рѣшительно. — Поступить иначе, было бы не по дружески. Я съ ней незнакома, но мы съ ней близки въ нѣкоторомъ смыслѣ. Я пробыла шесть мѣсяцевъ въ пансіонѣ въ Брюсселѣ вмѣстѣ съ ея кузиной. А поведеніе ея сына очень и очень «louche».

Судя потому, какъ она повторяетъ это слово, оно, должно быть, ей очень нравится. Бьетъ пять часовъ, и Белинда доведена до послѣдней степени отчаянія. Ей кажется (хотя это только на ворѣ шапка горитъ), что миссъ Уатсонъ намекаетъ на нее и ее имѣетъ въ виду, напирая на это слово. Пять часовъ! Онъ уже цѣлый часъ ждетъ ее въ саду. Наконецъ:

— Я думаю, — говоритъ она, открыто взглядывая на часа, на которые до сихъ поръ бросала взгляды только украдкой, — что если вы хотите попасть на поѣздъ — послѣдній вамъ покажется очень утомительнымъ — то вамъ пора идти!

— Пора? — равнодушно переспрашиваетъ гостья. — Не бѣда, если и опоздаю, я скоро хожу.

Она завязываетъ шляпку и поправляетъ гривку съ убійственной медленностью; останавливается среди этого занятія, чтобы разсмотрѣть какую-то вещицу и разспросить, откуда она, кѣмъ и когда куплена? — на прощаньѣ (не даромъ говорятъ, что ни одна англичанка не умѣетъ прощаться) изливается въ цѣломъ потокѣ рѣчей, въ которыхъ главную роль играетъ слово «louche». Но наконецъ уходитъ. Не прежде чѣмъ она завернула за уголъ и Белинда убѣдилась, что она не намѣрена возвращаться, по своей привычкѣ, назадъ, чтобы съизнова накинуться на свою жертву, — Белинда бѣжитъ въ свою комнату, поспѣшно одѣвается и, какъ стрѣла, пущенная изъ луна, несется въ садъ. Сегодня въ ней нѣтъ напускного равнодушія и спокойствія; она не прикидывается, что идетъ безъ всякой опредѣленной цѣли, куда глаза глядятъ. Сегодня она не въ состояніи разыгрывать свою маленькую комедію.

Вѣдь она уже опоздала на цѣлый часъ съ четвертью! Застанетъ ли она еще его въ саду? Хватитъ ли у него терпѣнія такъ долго ждать ее? Во всей природѣ и въ жизни вообще нѣтъ другого вопроса, на который бы стоило отвѣчать.

Прохожіе странно поглядываютъ на нее, какъ ей кажется. До сихъ поръ она никогда не обращала вниманія на прохожихъ и не заботилась о томъ, что они про нее подумаютъ. Но сегодня ей кажется, что всѣ они читаютъ у ней на лицѣ ея преступную тайну. Интрига! Вотъ, значитъ, какъ это зовется на ихъ языкѣ! Она находится въ интригѣ и они какими-то судьбами узнали про это!

Когда она входитъ въ садъ, на-встрѣчу ей попадается смиренная влюбленная парочка. Проходя мимо нея, они смѣются, конечно, своему собственному веселью, но она принимаетъ ихъ смѣхъ на свой счетъ. Они знаютъ, что она, замужняя женщина, спѣшитъ на свиданіе. Самыя птицы какъ будто насмѣшливо чирикаютъ, а кусты укоризненно шелестятъ листьями. Ну пусть ихъ!

Страшно будетъ вспомнить обо всемъ этомъ, но теперь, но въ настоящую минуту только одно важно: — тамъ ли онъ?

Но прежде, чѣмъ она дошла до скамейки, вопросъ этотъ разрѣшенъ. Она такъ внезапно наткнулась на него, что не успѣла умѣрить шагъ и принять болѣе спокойный видъ.

Онъ видѣлъ, какъ она бѣжала на-встрѣчу ему, какъ она запыхалась, какъ она блѣдна, и какая отчаянная тревога въ въ ея главахъ.

Сегодня безполезно всякое притворство. Но, по правдѣ сказать, онъ самъ не въ лучшемъ видѣ, и врядъ ли имѣетъ право критиковать ее. Пожалуй даже, она менѣе взволнована, чѣмъ онъ, потому что можетъ говорить, а онъ не можетъ.

— Вы не ушли! — говоритъ она, едва переводя духъ. — Я боялась, что вы уйдете.

Вмѣсто отвѣта онъ взялъ обѣ ея руки въ свою (никогда до сихъ поръ не держалъ онъ обѣихъ ея рукъ въ своей рукѣ, а только одну, да и то всего лишь одну секунду) и глядитъ на нее съ блѣдной и нѣмой страстью. Даже тогда, когда они усаживаются на свою скамейку, — а ужъ какъ они добрались до нея, они и сами не помнитъ, — опять-таки она первая заговариваетъ, но не затѣмъ, чтобы попросить его выпустить ея руки. Быть можетъ, въ своемъ волненіи она не замѣчаетъ, что онъ держитъ ихъ.

— Меня задержала миссъ Уатсонъ, — говоритъ она прерывисто: — она пріѣхала… и пробыла четыре часа… Она видѣла васъ!

Онъ киваетъ головой въ знакъ согласія.

— Да.

Очевидно, онъ не въ силахъ произнести что-либо, кромѣ односложныхъ словъ.

— Она спрашивала, зачѣмъ вы пріѣхали сюда, — продолжаетъ Белинда также поспѣшно, но болѣе связно.

— Да?

Можно подумать, что онъ не слушаетъ, такъ разсѣянъ и задумчивъ его голосъ. Онъ еще не въ состояніи понять что-либо, кромѣ того, что ея ручки въ его рукахъ. Еслибы онъ могъ думать о миссъ Уатсонъ, то вѣроятно почувствовалъ бы къ ней благодарность, такъ какъ въ сущности ей обязанъ этимъ.

— Она говорила, — продолжаетъ Белинда, дрожа и виновато глядя на ихъ сжатыя руки, — что вы, должно быть, пріѣзжаете сюда ради интриги.

Она умолкаетъ и затѣмъ прибавляетъ почти шопотомъ:

— Она не должна больше этого говорить.

Теперь онъ слушаетъ. Въ ея взглядѣ и тихомъ голосѣ есть нѣчто такое, что приковываетъ его вниманіе.

— Что вы хотите сказать? — спрашиваетъ онъ, задыхаясь.

— Я хочу сказать, что вы не должны больше пріѣзжать сюда.

Она не глядитъ на него, говоря его, не желая, можетъ быть, видѣть того страшнаго впечатлѣнія, какое должны произвести ея слова. Но онъ молчитъ такъ долго и упорно, что ей наконецъ становится страшно. Ужъ не убила ли она его своими словами? или, быть можетъ, онъ согласенъ съ нею (послѣдняя мысль не менѣе горька, чѣмъ первая).

Она рѣшается, наконецъ, украдкой взглянуть на него, какъ вдругъ онъ заговариваетъ и звукъ его голоса говоритъ ей, что первое ея предположеніе ближе къ истинѣ.

— Я не долженъ больше пріѣзжать сюда?

— Нѣтъ; я думаю, что не должны!

— Я не долженъ больше пріѣзжать въ Оксфордъ?

— Нѣтъ.

— Я не долженъ больше видѣться съ вами?

— Нѣтъ.

— Ни здѣсь, ни въ другомъ мѣстѣ?

Она только наклонила голову, не будучи въ силахъ говорить.

— Никогда?

Она снова киваетъ годовой.

Въ его голосѣ слышится такая мучительная агонія, что языкъ откалывается служить!

— Мы должны жить всю нашу остальную жизнь другъ безъ друга?

Новое наклоненіе головы.

— И вы можете перенести это? — впрочемъ, разумѣется, — поправляется онъ съ горькимъ смиреніемъ, — почему же вамъ и не перенести этого? Вамъ это будетъ даже совсѣмъ не трудно. Ну, чтожъ, я тоже постараюсь перенести это!

Онъ выпустилъ ея руки и закрылъ лицо своими. Она можетъ уйти. Онъ всегда слушался ее, послушался и теперь. Но чего же она сидитъ? Отчего не уходитъ? Тоскливые взоры ея разсѣянно блуждаютъ вдоль длинной прямой аллеи. Милая, зеленая аллея! Милая, важная башня! Малыя, щебечущія птички! прощайте! прощайте навсегда, потому что она не въ силахъ будетъ снова взглянуть на васъ!

Отъ отчаянія она безпокойно сдвигалась на мѣстѣ, и, въ одну секунду, онъ опустилъ руки и глядитъ на нее съ испуганной мукой въ глазахъ.

— Вы уже уходите?

— Нѣтъ еще… не сейчасъ, — слабо отвѣчаетъ она: — я не тороплюсь. Я могу пробыть какъ и всегда, если желаете.

Если онъ желаетъ! Несмотря на всю душевную муку, онъ смѣется.

Затѣмъ наступаетъ долгое, долгое молчаніе.

Садъ безлюднѣе обыкновеннаго. Ни одна душа не нарушаетъ ихъ безусловнаго уединенія. Только важная башня отмѣчаетъ бѣгущее время.

Она первая заговариваетъ.

— Я не хочу, чтобы вы были несчастны, — чуть не плачетъ она надъ его испорченной молодой жизнью. — Я бы хотѣла, чтобы вы были счастливы.

— И я бы хотѣлъ. Укажите, какъ это сдѣлать.

— О, если бы я могла! о, если бы все было такъ, какъ…

— Какъ передъ поѣздкой въ Везенштейнъ?

Эти слова какъ будто пробуждаютъ его изъ летаргіи отчаянія. Прежде нежели она успѣваетъ опомниться, руки ея опять въ его рукахъ, а глаза его глядятъ на нее такъ странно, что она не выдерживаетъ ихъ взгляда и опускаетъ свои.

— Мы можемъ вообразить, что мы въ Везенштейнѣ, неправда ли? — говоритъ онъ съ трепещущей, лихорадочной улыбкой: — тамъ былъ такой же зеленый, спокойный, тѣнистый уголокъ, какъ и здѣсь. Вы помните? какъ странно, что мы никогда о немъ не говорили раньше, не правда ли? Отчего намъ не поговорить теперь? Вы сидѣли на травѣ, а я лежалъ у вашихъ ногъ! Помните? Да… я вижу, что помните. Вы дали мнѣ свою руку. Впрочемъ, нѣтъ, моя ледяная красавица, вы мнѣ ее не давали. Я самъ взялъ ее и поцѣловалъ! Хотите, я покажу, какъ я ее цѣловалъ? Вотъ такъ… и такъ… и такъ! (страстно прикладываясь губами и къ ладони, и къ пальцамъ); а затѣмъ… затѣмъ я обнялъ васъ! Можно ли этому повѣрять? и однако я говорю правду… когда-то я держалъ васъ въ своихъ объятіяхъ и выпустилъ васъ! О! Боже! лучше бы я умеръ!

Буря его страсти захватила и ее.

— Да! лучше бы вы умерли! — отчаянно вскрикиваетъ она и безъ всякаго сопротивленія, нѣтъ… съ страстной покорностью даетъ ему тотъ поцѣлуй, который оставался за ней два съ половиной года. Только одинъ поцѣлуй! Одно чудное, упоительное мгновеніе, и затѣмъ наступаетъ пробужденіе! Она вырывается изъ его рукъ.

— Что… что такое было съ нами? — лепечетъ она, отдаляясь отъ него.

Но онъ не такъ скоро приходитъ въ себя.

— За вами оставался этотъ поцѣлуй съ самаго Везенштейна! — кричитъ онъ дико и почти съ торжествомъ.

И снова воцаряется тишина. Если только такъ можно назвать звонъ въ ушахъ и стукъ въ вискахъ.

— Я полагаю, — произносить она наконецъ съ великимъ трудомъ, точно разучилась говорить: — что этого… этого слѣдовало ожидать… все это время… да! но только я… не предвидѣла этого… Я думаю, что мнѣ никто не повѣрить… но… я не предвидѣла итого! а вы?

Онъ не отвѣчаетъ.

Онъ все еще находится подъ впечатлѣніемъ этого, давно обѣщаннаго и, наконецъ, даннаго, блаженнаго поцѣлуя.

— Неужели, — говоритъ она, пронзительно и съ мрачнымъ упрекомъ въ голосѣ взглядывая на него: — неужели вы предвидѣли… вы знали… вы думали…

— Я ничего не думалъ! — кричитъ онъ, приходя въ себя отъ ея горькаго упрека. — О, милая, неужели вы такого дурного обо мнѣ мнѣнія, и думаете, что я намѣренно привелъ васъ къ этому? Говорю вамъ, что я ни о чемъ не думалъ! Я только зналъ, что жъ продолженіе двухъ часовъ, черезъ каждыя двѣ недѣли вы позволяете мнѣ жить! вы допускаете меня наслаждаться вашимъ обществомъ, этого съ меня было довольно! Я не заглядывалъ впередъ!

Она вернулась на скамью и забилась въ уголъ.

— Я думаю, — говоритъ она, безнадежно качая головой, — что въ сущности, мы оба жили нашими воскресеньями!

Потомъ добавляетъ со стономъ:

— О! я думала, что намъ обоимъ можно вѣрить!

Онъ не садится, но стоитъ передъ ней, виноватый и несчастный, ожидая рѣшенія своей участи.

— Я не очень печалюсь за васъ, — продолжаетъ она, поднимая на него мрачные глаза. — Вы ошибаетесь, если думаете, что я васъ очень жалѣю. У васъ есть работа, — какъ часто я васъ ревновала къ ней и къ той власти, какую она имѣетъ надъ вами! Вамъ лучше будетъ теперь! ваша мать, напримѣръ, была бы рада, что все такъ обошлось. Вы не будете больше отвлекаться отъ дѣла! не будете бросать деньги на безумныя поѣздки по желѣзной дорогѣ! это почти такъ же выгодно, какъ и сдѣлаться партнеромъ фирмы!

Она взглядываетъ на него по временамъ, чтобы видѣть, больно ли ему отъ наносимыхъ ударовъ. Но онъ стоить, опустивъ голову, поблѣднѣвъ какъ смерть, и терпѣливо слушаетъ.

— Но кто скажетъ мнѣ, — продолжаетъ она, опустивъ безнадежно руки и разсѣянно взглядывая на небо, на которое всѣ мы глядимъ въ минуту горя, хотя никогда не получаемъ отъ него облегченія: — что теперь мнѣ дѣлать?

Жестокость къ нему онъ перенесъ, какъ мужчина, но ея жалобы свыше его силъ.

— Я скажу, что вамъ дѣлать, — говоритъ онъ торопливымъ, прерывистымъ шопотомъ, садясь рядомъ съ ней. — Хотите меня выслушать? въ сущности до сихъ поръ намъ приходилось довольствоваться такимъ малымъ, что я даже не понимаю, какъ могли бы просуществовать съ этимъ такое долгое время. Что можетъ намъ помѣшать… почему бы намъ…

— Стойте! — кричитъ она, отталкивая его отъ себя. — Я знаю, что вы хотите сказать; я знаю такъ хорошо, какъ если бы вы уже сказали!

Ужасъ, выражающійся въ ея главахъ, ея отчаянный жестъ лишаютъ его послѣдняго самообладанія.

— Вы сказали, что не жалѣете меня, — произноситъ онъ чуть не съ рыданіемъ, — и вы, конечно, правы; но я все же прошу васъ… пощадить меня! я не въ своемъ умѣ. Я не имѣлъ права такъ… напугать… такъ оскорбить васъ.

— Я нисколько не оскорблена, — отвѣчаетъ она медленно я ясно: — это доказываетъ, полагаю, какъ я низко упала. Я остановила все, потому… потому, что я знала, что если дамъ вамъ договорить… то… не скажу… вамъ… нѣтъ, а скажу… да.

Она умолкаетъ, чтобы перевести духъ. Но несмотря за признаніе себя побѣжденной, высказанное ею, и его побѣду, что-то въ ея взглядѣ держитъ его на ночтятельномъ разстоянія.

— Но…-- продолжаетъ она съ мольбой въ глазахъ и съ похудѣвшимъ и вытянутымъ лицомъ: — если вы… такой, какимъ я васъ всегда считала… если я не ошиблась въ васъ… то вы… никогда не договорите того, что хотѣли сказать.

Наступаетъ гробовое молчаніе. Она не спускаетъ съ него глазъ, пока не убѣждается, что одержала верхъ въ своей неравной борьбѣ.

— А теперь, — говоритъ она съ сухими глазами и рѣшмостью въ голосѣ: — идите! я говорила неправду, когда сказала, что не жалѣю васъ… О! нѣтъ, я очень васъ жалѣю! очень! ну, уходите! къ чему плакать! терпѣть не могу, когда мужчина плачетъ. Богъ съ вамк! Богъ васъ благослови! уходите!

И онъ, послушный какъ всегда, уходитъ!

ПЕРІОДЪ IV.

I.

Еще годъ уплылъ въ жизни профессора, миссисъ Фортъ, Сары и всѣхъ другихъ нашихъ знакомыхъ. «Отрывки изъ Менандра» вышли въ свѣтъ, и такъ какъ цѣлыхъ три человѣка прочитали ихъ, то можно сказать, что они имѣли успѣхъ. И этотъ успѣхъ подвинулъ профессора снова вариться въ твореніяхъ отцовъ церкви; онъ погнался теперь за другими отрывками. Но въ настоящее время ему приходится рыться въ нихъ одному: его секретарь свалился съ ногъ; ломовая его лошадь надорвалась отъ непосильнаго груза и ее пришлось отпустить на подножный кормъ. Прошли долгіе мѣсяцы безотрадной, неустанной работы, и оглядываясь назадъ впослѣдствіи, Белинда только дивилась, что раньше не заболѣла! Долгіе мѣсяцы непрерывнаго прилежанія и просиживанія, согнувшись въ три погибели, надъ манускриптами и корректурами, при полномъ отсутствіи моціона и отдыха, сдѣлали свое дѣло. Белинда сама не хотѣла ни гулять, ни отдыхать. Мысль работаетъ вялѣе, память слабѣе, — а вся цѣль ея жизни теперь — убитъ то и другое, — отъ утомленія непосильной работой. Да для чего и для кого стала бы она щадить себя? Она будетъ работать, пока не свалятся съ ногъ. Что касается профессора, то онъ съ удовольствіемъ относился къ такой метаморфозѣ; она пришлась ему какъ нельзя болѣе кстати: какъ и всегда, онъ былъ безучастенъ ко всему, что лично до него не касается, и вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ всякій болѣзненный человѣкъ, относился съ безусловнымъ недовѣріемъ къ чужимъ недугамъ и къ тому, чтобы кто-нибудь, кромѣ него самого, могъ быть боленъ, пока наконецъ въ одинъ прекрасный день жена его не свалилась съ ногъ. Какъ она была этому рада! Она молила небо объ одномъ только, чтобы ей больше не вставать! Но небо судило иначе. Отъ чего бы ни суждено было миссисъ Фортъ умереть, она умретъ не отъ нервнаго разстройства, противъ котораго внимательные доктора единодушно предписали немедленную перемѣну обстановки, отдыхъ, развлеченіе. Профессоръ всегда сердится на всѣхъ, кто боленъ, но когда болѣзнь влечетъ за собой остановку въ работѣ, дорогое леченіе и еще болѣе дорогое путешествіе, то негодованіе его такъ сильно, что не находитъ словъ для своего выраженія. Онъ также сердитъ на Белинду за то, что она заболѣла, какъ та сердита на себя за то, что выздоровѣла. До послѣдней минуты она надѣялась умереть, и онъ, послѣ того, какъ она оказалась такого слабаго здоровья, тоже радъ былъ бы отдѣлаться отъ нея. И вдругъ она остается въ живыхъ, да еще вынуждаетъ его израсходоваться на поѣздку на Англійскія Озера. Онъ готовъ думать, что она сдѣлала это нарочно.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сегодня все утро шелъ дождь и принудилъ нетерпѣливыхъ постояльцевъ гостинницы Лоудъ въ Уиндермирѣ сидѣть въ четырехъ стѣнахъ. Послѣ завтрака нѣсколько прояснѣло и въ гостиной второго этажа стало веселѣе, тѣмъ болѣе, что профессоръ Фортъ не находится въ ней, да и самая гостиная не его.

Такъ какъ сестра Белинды и ея бабушка изъявили желаніе съѣхаться здѣсь съ ней, то профессоръ Фортъ милостиво разрѣшаетъ женѣ пользоваться ихъ гостиной, тѣмъ болѣе, что самъ рѣшительно заявилъ, что средства не позволяютъ ему нанять гостиную для жены.

Въ одномъ изъ большихъ креселъ, обтянутыхъ волосяной матеріей, засѣдаетъ миссисъ Чорчиль, безмятежно наблюдая за выгружающейся почтовой каретой. Въ извѣстные годы, при ровномъ характерѣ и полномъ бездушіи, люди часто какъ бы застываютъ въ одномъ и томъ же состояніи. Съ тѣхъ поръ какъ мы разстались съ миссисъ Чорчиль, она не перемѣнилась. Время не прибавило новыхъ морщинъ къ старымъ и тѣ же ямочки на щекахъ появляются, когда она улыбается. На кушеткѣ, по праву больной, лежитъ Белинда, съ остриженными и курчавыми волосами; а изъ окна высунулась Сара и съ лихорадочнымъ интересомъ наблюдаетъ за дѣйствіями семейства, живущаго этажемъ ниже, въ квартирѣ съ балкономъ, на которомъ поочередно выявляются члены семьи, о чемъ Сара немедленно докладываетъ своимъ собесѣдницамъ.

— Ихъ два брата и двѣ сестры, и одна жена, — оживленно возвѣщаетъ она. — Я еще не знаю, котораго изъ двухъ братьевъ она жена, ни тотъ, ни другой не особенно ею занимаются!

— Можетъ быть, на ней женились изъ-за денегъ, — отвѣчаетъ миссисъ Чорчиль. — Боже мой! — возвращается она къ созерцанію почтовой кареты, — какъ тяжело этимъ бѣднымъ лошадямъ; онѣ всѣ въ мылѣ!

— Они всѣ теперь вышли на балконъ, — повѣствуетъ Сара съ восхищеніемъ: — Белинда, иди скорѣй и погляди!

— Я вѣрю тебѣ на слово, — лѣниво отвѣчаетъ Белинда.

— Тяжело видѣть такую жестокость, — замѣчаетъ миссисъ Чорчиль совершенно спокойнымъ голосомъ, продолжая свои наблюденія.

— Они играютъ въ воланъ, — заявляетъ Сара. — Какъ жаль, что у насъ нѣтъ волановъ.

— Съ нѣмъ бы ты играла въ воланъ? со мной или съ профессоромъ? — сухо вопрошаетъ бабушка.

— Они уронили воланъ на дорогу, — продолжаетъ разсказывать Сара съ крайнимъ увлеченіемъ. — Теперь къ нимъ присоединялся еще господинъ; это не можетъ быть третій братъ. Онъ держитъ съ ними пари на одинъ шиллингъ, кто перелѣзетъ черезъ балконъ, спустится по перекладинѣ и достанетъ воланъ. Какой дуракъ, если онъ это сдѣлаетъ! Но я, право, его гдѣ-то видѣла! Хоть бы онъ посмотрѣлъ вверхъ! Ахъ! бабушка! Белинда! бабушка! да это… молодой Беллерсъ.

На этотъ разъ обѣ слушаются ея призыва; но потому ли, что ихъ шаги громче, нежели они думали, или почему другому, но стоящіе на балконѣ господа какъ разъ въ эту самую минуту поднимаютъ вверхъ голову и наши дамы поспѣшно отскакиваютъ отъ окна.

— Молодой Беллерсъ! бѣдный Беллерсъ! — кричитъ Сара, бросаясь въ кресло: — молодой Беллерсъ и душегубка! — Белинда, помнишь душегубку?

— Еще бы не помнить!

— Желала бы я знать, есть здѣсь душегубка, въ который бы я могла съ нимъ покататься? — озабоченно продолжаетъ миссъ Чорчиль. — Бабушка, вы знаете, конечно, что въ душегубкѣ могутъ помѣститься только двое? Но если вы будете настаивать, въ интересахъ благопристойности, чтобы мы васъ взяли съ собой, то милости просимъ.

Миссисъ Чорчиль смѣется.

— Вѣдь рѣшеніе этого вопроса не такое спѣшное, неправда ли? — отвѣчаетъ она, подхватывая шутку, — и такъ какъ душегубки нѣтъ еще, а коляска у подъѣзда, то, полагаю, мы можемъ ѣхать кататься.

— Онъ увидитъ меня, когда я буду садиться, — кричитъ Сара, торопливо подбѣгая къ зеркалу и надѣвая шляпку. — Вѣдь они такъ же подглядываютъ за нами, какъ и мы за ними. Ну, и пускай его! я надѣюсь, что умѣю садиться въ экипажъ не хуже всякой другой женщины въ Англіи!

Онѣ уѣхали, а Белинда пересѣла къ окну. Какой гвалтъ поднимаетъ семья нижняго этажа! Не можетъ быть, чтобы они играли въ воланъ! они играютъ въ какую-нибудь болѣе шумную игру. Похоже на то, какъ еслибы они швыряли стульями другъ въ друга. Какъ отчетливо слышится ей голосъ Беллерса. Какъ странно волнуетъ онъ ее! Лучше бы онъ сюда не пріѣзжалъ. Съ нимъ связано столько мучительныхъ и сладкихъ воспоминаній.

Въ эту минуту раздается стукъ колесъ. Неужели бабушка и Сара уже возвратились? Она высовываетъ свою красивую, кудрявую головку изъ окна. Нѣтъ! это въ почтовой каретѣ перемѣняютъ лошадей; а затѣмъ «char-à-banc» разгружаетъ своихъ пассажировъ съ одеревенѣлыми ногами. А теперь для разнообразія интереса подходитъ пароходъ къ небольшой пристани. Привезъ ли онъ новыхъ жильцовъ въ отель, которые бы внесли свѣжій элементъ за табльдотъ и матеріалъ для соображеній, свойственныхъ обитателямъ отелей, на счетъ взаимныхъ привычекъ и характеровъ? На пароходѣ пропасть народа, яблоку некуда упасть. Но кажется, что никто не намѣренъ сходить съ него.

Нѣтъ, однако, одинъ пассажиръ сошелъ и переходитъ теперь черезъ набережную съ дорожнымъ ранцемъ за спиной; это по всей вѣроятности — туристъ. Весьма вѣроятно какой-нибудь оксфордскій туземецъ, съ Платономъ въ чемоданѣ, являющійся, чтобы пофилософствовать на лонѣ природы. Если такъ, то, быть можетъ, онъ ей знакомъ — по крайней мѣрѣ по виду. Она протираетъ глаза. Что это ей померещилось? Она плохо видитъ или, быть можетъ, въ этомъ человѣкѣ есть нѣкоторое сходство съ тѣмъ, кто… Нѣтъ! это вѣрно появленіе Беллерса и пробудившіяся воспоминанія вводятъ ее въ заблужденіе. Или, быть можетъ, болѣзнь ослабила ея зрѣніе. Онъ подходитъ все ближе и ближе. Они высунулась изъ окна, чтобы лучше видѣть. Но вдругъ съ легкимъ крикомъ откидывается назадъ въ кресло. Она не ошиблась! Съ минуту она лежитъ неподвижно. Она рада! да! она рада, что не умерла! Но зачѣмъ онъ пріѣхалъ сюда? Неужели онъ узналъ, что она тутъ, и пріѣхалъ, чтобы увидѣть ее. Но нѣтъ, этого не можетъ быть. Она знаетъ его; она запретила ему показываться ей на глаза и онъ ни за что не нарушитъ даннаго слова. Значитъ, это простой случай. Какой счастливый, блаженный случай! за случай никто не отвѣчаетъ! Случай не можетъ тяготятъ ничьей совѣсти. И всѣ послѣдствія случая можно принять съ легкимъ сердцемъ.

Шумъ подъ окнами говоритъ ей, что подъѣхала новая почтовая карета и перемѣняетъ лошадей. Паническій страхъ овладѣваетъ ею. Кто ручается ей, что онъ не зашелъ сюда на минуту и не уѣдетъ немедленно? Она снова бросается къ окну, но на этотъ разъ прикрывается занавѣской. Двое или трое пассажировъ вышли изъ отеля и садятся въ карету. Багажъ ихъ втаскивается на имперіалъ. Ей хорошо видны всѣ путешественники и, слава Богу, между ними его нѣтъ. Она переводитъ духъ. Во всякомъ случаѣ онъ пробудетъ здѣсь до завтра и конечно будетъ обѣдать за табльдотомъ.

Радостная улыбка появляется на ея лицѣ. У ней есть передъ нимъ преимущество. Она знаетъ, что онъ здѣсь, а онъ не ожидаетъ увидѣть ее. Какъ это его поразитъ? Не выдастъ ли онъ себя? Но, нѣтъ, онъ теперь окрѣпъ и возмужалъ. Одного бѣглаго взгляда достаточно было, чтобы увидѣть, что это не прежній юноша. Въ сердцѣ ея шевелится сожалѣніе объ отлетѣвшей юности, которая безусловно принадлежала ей. Нѣтъ! онъ не выкажетъ волненія! развѣ только немного поблѣднѣетъ. Что до нея касается, то она не поблѣднѣетъ и не покраснѣетъ.

Мысли ея внезапно прерваны стукомъ въ дверь. Прежде нежели она успѣваетъ крикнуть: — войдите! вбѣгаетъ запыхавшійся отельный слуга, обязанность котораго состоитъ въ томъ, чтобы круглую недѣлю хронически врываться въ комнаты жильцовъ, кладетъ передъ ней записку, и прежде нежели она успѣваетъ спросить, откуда и отъ кого — исчезаетъ. Но въ разспросахъ нѣтъ и надобности. Этотъ почеркъ слишкомъ хорошо знакомъ ей, хотя она всего только два раза въ жизни видѣла его. Воспоминаніе о первыхъ двухъ разахъ налетаетъ за нее, какъ буря: воспоминаніе о томъ мучительномъ утрѣ въ Дрезденѣ и объ адскомъ зимнемъ вечерѣ въ Фолькстонѣ. Она безпомощно глядитъ на печать — письмо запечатано — и на подпись. Да! и почеркъ его перемѣнился: онъ тверже, мужественнѣе, безчувственнѣе. Она долго вертитъ письмо въ рукахъ, не рѣшаясь его распечатать. Что можетъ онъ ей писать? Во всякомъ случаѣ письмо не многосложно. Всего нѣсколько строкъ:

«Сейчасъ прочиталъ ваше имя въ спискѣ пріѣзжихъ; повѣрьте, что только случай привелъ меня сюда. Долженъ ли я уѣхать? Если не увижу васъ за табльдотомъ, то приму это за знакъ, что я долженъ уѣхать».

"Д. Р.".

Долго спустя послѣ того какъ она прочитала письмо — вовсе не хитрое и не многосложное — она глядитъ на него пристальнымъ взглядомъ, съ глубокимъ разочарованіемъ въ сердцѣ. Но чего же, однако, она ожидала отъ него. Неужели въ письмѣ, довѣренномъ безпечной, посторонней рукѣ, онъ могъ написать что-нибудь болѣе интимное и компрометирующее ее. Ей оскорбительно даже предположеніе объ этомъ, но какъ жестоко съ его стороны сваливать на нее все бремя отвѣтственности; какъ жестоко выводить ихъ встрѣчу изъ сферы случайности, которой она было такъ обрадовалась.

Если онъ предоставляетъ рѣшеніе ей, то рѣшеніе это заранѣе должно быть ему извѣстно. Онъ, вѣроятно, сдѣлалъ это намѣренно. Это очень добродѣтельно съ его стороны, но какъ холодно, холодно, какъ жестоко! Не даромъ она сразу же увидѣла по его лицу, что онъ перемѣнился. Онъ сталъ, наконецъ, благоразуменъ. Прекрасно: онъ никогда не узнаетъ, что она не такъ благоразумна, какъ онъ.

Она сердито мнетъ письмо и, заслышавъ за дверью смѣхъ Сары, прячетъ его въ карманъ. И какъ разъ во-время, потому что Сара влетаетъ въ комнату, какъ ураганъ.

— Ну, что? — кричитъ она, — ты наблюдала за нимъ, какъ я тебѣ поручила? Что онъ знаегь, что я здѣсь? гдѣ онъ? что онъ дѣлалъ?

Въ первую минуту миссисъ Фортъ растерянно глядитъ ни сестру, не понимая, про кого она говоритъ.

— Кто? — съ трудомъ выговариваетъ она, — развѣ?.. О! (съ принужденнымъ смѣхомъ, догадываясь, наконецъ, о комъ идетъ рѣчь), конечно! но должна сообщить тебѣ худыя вѣсти: онъ отправился въ душегубкѣ — я не думаю, впрочемъ, чтобы здѣсь эт лодки назывались душегубками — съ дѣвушкой въ красномъ.

— Неужели? — восклицаетъ Сара, прикидываясь, что падаетъ въ обморокъ на диванъ: — когда такъ, бабушка поскорѣй перерѣжьте снурки у моего корсета и сожгите всѣ гусиныя перья, какія здѣсь найдете, мнѣ ничего больше не остается, какъ упасть въ обморокъ.

II.

Комната профессора, такъ же какъ и Белинды, находится подъ крышей. Экономнымъ людямъ, какъ извѣстно, не слѣдуетъ бояться лѣстницъ въ гостинницахъ, и профессоръ забрался поэтому на чердакъ.

Тотчасъ по пріѣздѣ, безконечная лѣстница, по которой міссисъ Фортъ приходилось карабкаться, чтобы добраться до своей мансарды, утомляла ее, ослабѣвшую послѣ болѣзни; но теперь она поправилась настолько, что не боится лишній разъ прогуляться по лѣстницѣ, даже безъ крайней надобности. Какъ бы то ни было, а только крайняя нужда можетъ заставить ее, за полчаса до возвращенія Сары, постучаться въ дверь мужа, а затѣмъ нерѣшительно заглянуть въ нее.

— Кто тамъ? Зачѣмъ отворяете дверь и производите сквозной вѣтеръ? Пожалуйста заприте дверь! — кричитъ сердитый голосъ изнутри.

Она входитъ и запираетъ за собою дверь. Благодаря тѣснотѣ помѣщенія, профессору приходится изощряться для того, чтобы найти мѣсто для своихъ вещей, и принадлежности его туалета должны лѣпиться вдоль стѣны. И постель, и полъ завалены фоліантами, и за исключеніемъ умывальника, нѣтъ такого мѣстечка, гдѣ бы не громоздились книги.

На одномъ изъ стульевъ сидитъ обитатель этого чердака; мѣховое пальто окутываетъ его тощую фигуру, на головѣ красуется теплая ермолка, а подъ ногами помѣщена бутылка съ горячей водой; на худыхъ колѣняхъ стоитъ пюпитръ, а чернильницу онъ держитъ въ лѣвой рукѣ.

— Пожалуйста, осторожнѣе! — рѣзко замѣчаетъ онъ, увидѣвъ жену: — развѣ вы не видите, что наступили на Тертулліана?

Она не видала, но тотчасъ же исправляетъ свою оплошность.

— Кажется, я просилъ, чтобы меня не безпокоили сегодня, — продолжаетъ онъ, видя, что она молчитъ и не поясняетъ причины своего появленія: — такъ какъ мнѣ приходится нести одному все бремя труда (съ укоризненнымъ взглядомъ на ея праздную и очевидно выздоравливающую красоту), то я долженъ очень спѣшить. Конечно, у васъ есть основательныя причины нарушить мои правила?

— Я думала, что вы удивитесь, если не увидите меня сегодня за табльдотомъ, — холодно отвѣчаетъ она, — а потому пришла сказать вамъ, что не намѣрена идти сегодня въ столовую, и хотѣла спросить: не имѣете ли вы чего противъ этого?

— Неужели вамъ опять нездоровится? — спрашиваетъ онъ съ внезапной тревогой во взглядѣ.

Она качаетъ головой, горько улыбаясь. Слишкомъ очевидно, что эта тревога вызывается не заботой объ ея здоровьѣ, но боязнью, что ему придется снова тратиться на докторовъ.

— Нѣтъ, успокойтесь.

— Вы, однако, очень запыхались, — замѣчаетъ онъ съ досадой.

— Не болѣе, чѣмъ это неизбѣжно, когда приходится карабкаться на чердакъ, — угрюмо отвѣчаетъ она.

Должно быть, ея видъ успокоилъ его на счетъ ея здоровья, потому что онъ снова обмакнулъ перо въ чернильницу.

— Вы не отвѣтили на мой вопросъ, — говоритъ она рѣзко, убѣдившись, что онъ намѣренъ игнорировать ея присутствіе.

Онъ дѣлаетъ жестъ нетерпѣнія и скуки.

— Мнѣ кажется, что никакого отвѣта и не требуется. Вы, конечно, заявили сегодня утромъ содержателю гостинницы о своемъ намѣреніи не приходить за табльдотъ?

— Нѣтъ.

— Въ такомъ случаѣ нечего и думать объ этомъ. По правиламъ гостинницы всякій обѣдъ, если заранѣе не отказаться отъ него, становится на счетъ, а я, право, не въ состояніи нести такія безумныя издержки.

Тонъ его заставляетъ ее покраснѣть.

— Никакихъ издержекъ не будетъ, если я не велю подать себѣ обѣдъ въ комнату, а я именно желаю поститься.

— И подвергнуться риску снова заболѣть? — кричитъ онъ недовольнымъ голосомъ. — Покорнѣйше прошу васъ не дѣлать этого.

— Я напьюсь чаю у бабушки въ гостиной. Бабушка, конечно, не пожалѣетъ чашки чаю для меня.

— Покорнѣйше прошу васъ не дѣлать этого, — повторяетъ онъ, разсерженный ея тономъ, или тѣмъ, что ему помѣшали работать. — Ваша бабушка, конечно, вольна поступать, какъ ей угодно, но такъ какъ извѣстный фактъ, что счеты лицъ, дозволяющихъ себѣ такую безсмысленную роскошь, какъ отдѣльную гостиную и особо сервированный чай, увеличиваются немедленно и несоразмѣрно, то я прошу васъ подчиняться общимъ правиламъ.

Онъ такъ удивленъ молчаніемъ, съ какимъ она выслушиваетъ это требованіе, что сердито взглядываетъ на нее и видитъ, что она стоитъ неподвижно и глядитъ на него съ невыразимой улыбкой.

— Итакъ вы хотите, чтобы я обѣдала въ столовой? — говоритъ она съ нѣкоторой напыщенностью: — вы требуете этого?

— Я не вижу причины уклоняться отъ обычныхъ правилъ, — возражаетъ онъ съ досадой. —Вы, кажется, совсѣмъ оправились отъ болѣзни и трудно даже повѣрить, чтобы вы когда-нибудь были больны, а ничто такъ не вредно, какъ прихоти мнимыхъ больныхъ.

— Вы, вѣроятно, говорите это по опыту? — отвѣчаетъ она съ спокойной дерзостью.

Краска бросается въ его высохшее, какъ пергаменъ, яйцо,

— Вы намекаете, какъ уже часто дѣлали раньше, что я malade imaginaire.

Она безпечно пожимаетъ плечами.

— Я не думаю и никогда не думала, чтобы вы были на половину такъ больны, какъ это воображаете.

— Въ самомъ дѣлѣ? Можетъ быть, вы скоро убѣдитесь въ противномъ.

Слова его и взглядъ такъ многозначительны, что съ минуту она испуганно глядитъ на него, но онъ указываетъ ей на дверь рукой, не будучи въ состояніи отъ досады проговорить ни слова. Но впечатлѣніе изглаживается прежде, нежели она сходитъ съ лѣстницы.

— Ба! — говоритъ она самой себѣ, — онъ переживетъ всѣхъ насъ!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Колоколъ, призывающій въ табльдоту, уже прозвонилъ и жильцы направились въ большую, свѣтлую столовую, гдѣ скоро разсѣлись за двумя длинными столами, замѣтно пустѣющими по мѣрѣ того, какъ сезонъ подвигается впередъ. Белинда сѣла на свое мѣсто. Супъ уже съѣденъ, а его все еще нѣтъ. Какъ эти господа, напротивъ нея, пялятъ на нее глаза.

Она отчаянно обмахивается вѣеромъ, но профессоръ проситъ ее перестать, потому что боится простудиться.

— Куда запропастился Беллерсъ съ красной барышней; должно быть, онъ опрокинулъ ее въ воду и утопилъ. По дѣломъ ей! — шепчетъ Сара на ухо сестрѣ. — Ахъ, Боже мой!

Послѣднее восклицаніе заставляетъ Белинду вздрогнуть, при чемъ она не можетъ рѣшить: видѣлъ или не видѣлъ это движеніе вошедшій въ это время въ валу новый пріѣзжій, которому слуга почтительно пододвигаетъ стулъ за другимъ столомъ.

— Ты знала, что онъ здѣсь? — спрашиваетъ Сара очень тихо.

Но Белинда не отвѣчаетъ. Безумная радость сжимаетъ ей горло.

— Неужели ты знала? — настаиваетъ та: — неужели?…

— Чтожъ ты воображаешь развѣ, что я за нимъ послала? — спрашиваетъ Белинда, задыхаясь. — Виновата ли я, что онъ сюда пріѣхалъ?

Глава ея свѣтятся такимъ гнѣвомъ, что Сара считаетъ болѣе благоразумнымъ замолчать.

— Вы ничего не ѣдите! — замѣчаетъ профессоръ, глядя на ея пустую тарелку: — платить за вашъ обѣдъ, значитъ по-просту бросать деньги за окно.

— Хуже было бы, еслибы я стала насильно ѣсть, когда мнѣ не хочется, — отвѣчаетъ она съ досадой и на этомъ превращается ихъ супружеская бесѣда.

Обѣдъ тоже конченъ и всѣ переходятъ изъ столовой въ сѣни и оттуда на лужокъ передъ гостинницей и на набережную. Белинда тоже идетъ на пристань, такъ спокойно, какъ только можетъ и, облокотившись на перила, смотритъ внизъ на мутную воду. Вечеръ сырой и холодный, и совсѣмъ не похожъ на лѣтній. Большинство публики, пожимаясь, уходитъ обратно въ гостинницу. Другіе возвращаются, закутанные въ теплые пальто и пледы.

Неужели имъ холодно? ей жарко, какъ въ самый знойный лѣтній день. Глаза ея устремлены въ сердитыя, мутныя волны, разбивающіяся о берегъ. За ея спиной раздаются шаги прохожихъ, гуляющихъ взадъ и впередъ, куря и болтая. Кто-то нерѣшительно останавливается около нея.

— Вы получили мою ваписку?

— Да, — отвѣчаетъ она, шопотомъ, не глядя на него, не выражая удивленія отъ его прихода и пренебреженія обычными формулами вѣжливости; — но вы не должны ошибочно толковать мое присутствіе за столомъ. Мой… мой… м-ръ Фортъ настаивалъ на этомъ по весьма прозаической причинѣ, — поясняетъ она, покраснѣвъ до ушей. — Онъ не желалъ, чтобы мой обѣдъ пропалъ даромъ.

— Вы были больны?

— Ничего особеннаго. Я заработалась.

— Заработались!-- повторяетъ онъ съ ужасомъ въ голосѣ. — Неужели вашъ… но кто же въ этомъ виноватъ?

— Никто, кромѣ меня самой, — отвѣчаетъ она, словами Дездемоны, въ которыхъ столько же правды, какъ и въ словахъ жены Мавра. — Ну, а вы какъ поживаете? во всякомъ случаѣ васъ работа не свалила съ ногъ, — прибавляетъ она съ меланхолической улыбкой.

— Нѣтъ, — отвѣчаетъ онъ, какъ бы извиняясь.

— Васъ трудно свалить съ ногъ, — замѣчаетъ она, чуть не съ упрекомъ. — А между тѣмъ мужчины легче умираютъ, нежели женщины; только вы умираете, когда не хотите этого, а мы не можемъ умереть, когда хотимъ: такъ всегда бываетъ въ лучшемъ изъ міровъ.

— Неужели вы желали умереть? — спрашиваетъ онъ тихимъ, взволнованнымъ голосомъ.

— Да, — мечтательно отвѣчаетъ она. — Нѣтъ… да, то-есть въ такомъ случаѣ, еслибы а могла вернуться сюда опять, еслибы мнѣ не понравилось на томъ свѣтѣ; а вы? но, нѣтъ, конечно, вамъ было бы жаль разстаться съ вашимъ «молотомъ» и патентомъ; кстати: что патентъ? взятъ уже?

— Неужели вы помните про патентъ? — кричитъ онъ съ восхищеннымъ смѣхомъ.

— Помню ли я? — съ нѣкотораго рода гнѣвомъ возражаетъ она: — неужели, еслибы я собиралась взять патентъ, вы бы забыли про это!

— Это уже теперь старая исторія, — отвѣчаетъ онъ, все еще нервно смѣясь: — патентъ взятъ нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ. Наша фирма съ успѣхомъ примѣнила его; другія послѣдовали нашему примѣру и…

— И вы на дорогѣ стать богачемъ и лордомъ-мэромъ. Помните, я всегда говорила вамъ, что вы будете лордомъ-мэромъ, вы любимецъ счастія.

— Любимецъ счастія! да! вы говорили мнѣ это въ Оксфордѣ и эта шутка такъ понравилась вамъ, что вы ее охотно повторяете, — упрекаетъ онъ ее съ горечію въ голосѣ.

— На васъ не угодишь! — истерически смѣется она: — чего же вамъ еще надо?

— Белинда! ты съума сошла, ты вѣрно хочешь простудиться и опять заболѣть. Ахъ! это вы, — свысока и небрежно удостоиваетъ миссъ Чорчиль угнать собесѣдника сестры.

Въ тонѣ голоса Сары и въ манерѣ, съ какой, она берегъ сестру за руку и уводитъ съ собой, чувствуется такая рѣшимость, что нужно было бы имѣть болѣе чистую совѣсть, чтобы сопротивляться ей.

— Я… я поджидала тебя, — лепечетъ она.

— А Давидъ помогалъ тебѣ? къ сожалѣнію, меня задержали. Беллерсъ увидѣлъ меня и разсказалъ мнѣ про красную барышню. Она играетъ на цитрѣ, кажется, въ этомъ ея главное очарованіе. Я тоже буду играть на цитрѣ.

III.

Хотя, по замѣчанію профессора Форта, трудно повѣрить, что жена его была когда-нибудь больна, однако до сихъ поръ, на правахъ выздоравливающей и не разсчитывая на ея силы, ее исключали изъ дальнихъ экскурсій, предпринимаемыхъ ея бабушкой и сестрой въ окрестности. Но сегодня утромъ ее, очевидно, признаютъ настолько здоровой, чтобы вернуться къ прежнему образу жизни.

— Мнѣ приходится обратиться къ тебѣ за содѣйствіемъ, — говоритъ миссъ Чорчиль, идя на встрѣчу сестрѣ, которая входить въ гостиную бабушки, сіяя здоровьемъ и свѣжестью. — Бабушка окончательно отказывается сопровождать меня на прогулки. Она никогда не любила природы, неправда ли, бабушка? Что касается меня, то по причинамъ, мнѣ одной извѣстнымъ, я намѣрена провести сегодняшній день въ Конистонѣ и не вижу резона почему бы тебѣ не ѣхать со мной.

Необыкновенная положительность ея тона и рѣшительность взгляда можетъ заставить подумать, что она ждетъ сопротивленія. Но если таковое и проявляется, то молча.

— Пожалуйста, поѣдемъ, — съ жаромъ настаиваетъ Сара; — если ты будешь все сидѣть дома и казаться такой здоровой, то тебя непремѣнно снова запрягутъ въ Менандра.

Белинда смѣется не совсѣмъ натурально.

— Вотъ и видно, какъ ты отстала въ своихъ понятіяхъ; Менандръ уже три мѣсяца тому назадъ вышелъ въ свѣтъ.

— Я увѣрена, что онъ оставилъ по себѣ кучу младшихъ братцевъ, — легкомысленно заявляетъ Сара: — ну, что ты скажешь?

— Ты думаешь, что можно рискнуть ѣхать за-городъ? Посмотри на облака; не похоже ли, что будетъ дождь.

Белинда идетъ къ окну, говоря это, и показываетъ на небо.

— Ахъ! небо здѣсь всегда такое, — сухо возражаетъ Сара. — Скорѣе отвѣчай: да или нѣтъ.

— Я спрошу м-ра Форта, можетъ ли онъ обойтись безъ меня, — неохотно говоритъ Белинда, выходя изъ комнаты.

— Скажи ему, что ему это не будетъ стоить ни гроша, что никакихъ расходовъ его не заставятъ платить, — кричитъ ей вслѣдъ Сара.

Белинда скоро возвращается.

— Ну?

— Онъ ничего не имѣетъ противъ моей поѣздки, — отвѣчаетъ Белинда, повѣся носъ.

— Ты старалась, чтобы онъ не пустилъ тебя, и не успѣла въ этомъ, — смѣется Сара.

— Ты слишкомъ проницательна, — отвѣчаетъ Белинда, покраснѣвъ и съ досадой, показывающей, что сестра попала въ цѣль: — ты поставила на своемъ, какъ ты это всегда умѣешь сдѣлать. Я ѣду съ тобой и конченъ разговоръ.

Поданъ экипажъ. Сара уже усѣлась въ него и обмѣнивается любезностями съ кѣмъ-то, кто стоитъ на балконѣ надъ ея головой. Белинда нарочно копалась за своимъ туалетомъ въ надеждѣ, что налетитъ буря и помѣшаетъ прогулкѣ.

Но тщетно. Небо окончательно прояснивается. Выходя изъ сѣней, она украдкой оглядывается кругомъ. Да, онъ здѣсь! Его голосъ, который, не будь Сары, цѣлый день раздавался бы въ ея счастливыхъ ушахъ, говоритъ ей:

— Вы уѣзжаете?

— Да, — говоритъ она съ невольной жалобной нотой въ голосѣ и взглядываетъ съ печалью въ его глаза: — на цѣлый день; гулять! пожелайте мнѣ веселиться!

Она садится въ экипажъ и громкимъ, яснымъ голосомъ приказываетъ кучеру: — въ Конистонъ!

— Я вижу, что ты желаешь, что бы всѣ узнали, куда мы ѣдемъ, — иронизируетъ Сара.

— Я думала, что тебѣ будетъ пріятно, если Беллерсъ узнаетъ, куда мы ѣдемъ, — огрызается Белинда.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Белинда! — говоритъ ея сестра, когда онѣ пріѣхали на мѣсто своего назначенія и успѣли уже вдоволь нагуляться и наскучаться: — Белинда! — и въ голосѣ ея слышится торжество — видишь, тамъ между деревьями кто-то двигается? да? такъ я и думала.

И вдругъ съ рѣзкой перемѣной въ голосѣ, въ которомъ слышится теперь искренняя досада: — зачѣмъ только онъ привезъ съ собой этого неотвязнаго Давида!

— Я слышалъ, какъ вы приказывали кучеру ѣхать въ Конистонъ, — шепчетъ послѣдній на ухо Белиндѣ.

Она отворачиваетъ голову, покраснѣвъ какъ вишня.

И послѣ этого какъ-то само собой выходитъ, что они идутъ гулять вмѣстѣ.

— Сколько времени вы здѣсь пробудете? — спрашиваетъ она у него внезапно.

Она вовсе не хотѣла задавать ему этого вопроса и горько раскаивается, произнеся его, но онъ сорвался нечаянно.

— Я уѣду, когда вы мнѣ прикажете.

Она сморщиваетъ лобъ отъ боли и отъ гнѣва.

— Вы не имѣете права сваливать на меня всю отвѣтственность, — говоритъ она съ негодованіемъ: — это не великодушно. Вы сами можете рѣшить, какъ вамъ слѣдуетъ поступить.

— Вѣдь я уже разъ оказался несостоятельнымъ, а потому и не довѣряю больше самому себѣ.

Она, поблѣднѣвъ, какъ смерть, опускаетъ глаза.

— Это была моя вина, — тихо отвѣчаетъ она.

— Нѣтъ! не ваша. Можетъ быть, то обстоятельство, что вы опоздали въ тотъ день, только ускоряло развязку, но она была неизбѣжна.

— Поступайте, какъ считаете лучше, — лепечетъ она въ слезахъ.

— Если такъ, то я остаюсь; я считаю за лучшее остаться. Обстоятельства перемѣнились. Я тогда былъ захваченъ врасплохъ. Теперь я буду на-сторожѣ. Теперь вы можете быть вполнѣ спокойны.

— Увѣрены ли вы въ этомъ? — вздрагиваетъ она, испугавшись, хотя, быть можетъ, и слишкомъ поздно, его отчаяннаго взгляда и дикаго торжества въ глазахъ: — увѣрены ли вы?

И впродолженіе цѣлой недѣли имѣетъ случай сама убѣдиться въ этомъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Какъ это несносно! — говоритъ съ досадой миссисъ Чорчиль.

Время какъ разъ послѣ завтрака и она сидитъ за столомъ, передъ раскрытымъ пюпитромъ, на которомъ лежатъ разныя бумаги и въ числѣ ихъ счетъ изъ гостинницы. Обычная ясность духа измѣнила ей. Содержатель гостинницы только-что вышелъ изъ комнаты.

— Такъ какъ мы въ родствѣ, то трудно объяснятъ всѣмъ и каждому, что мы не отвѣтственны за его эксцентричности, — продолжаетъ миссисъ Чорчиль съ усиливающейся досадой.

— Небо такъ, очевидно, создало васъ другъ для друга, что никакъ нельзя разубѣдить ихъ въ томъ, что вы не мужъ и жена, — говоритъ Сара веселымъ голосомъ, стоя у окна. — Я видѣла недовѣріе въ глазахъ содержателя гостинницы, когда вы такъ старательно объясняли ему, что онъ вашъ внукъ; онъ очевидно дивился, зачѣмъ вы говорите такую явную и вздорную неправду.

— Онъ споритъ изъ-за всякаго гроша, я увѣрена, что они охотно заплатили бы ему, только бы онъ уѣхалъ, — продолжаетъ миссисъ Чорчиль, съ негодованіемъ. — Кончится тѣмъ, что онъ насъ выживетъ отсюда! Ахъ! Белинда, душа моя, ты здѣсь? прости пожалуйста, но слово не воробей: вылетитъ — не поймаешь, и ты, право, входишь въ комнату точно тѣнь какая, такъ что и не услышишь.

— Не безпокойтесь, — успокоиваетъ ее Белинда, хотя лицо у ней горитъ. — Я постараюсь на будущее время входить съ большимъ шумомъ; а теперь думаю будетъ лучше, если я уйду.

Говоря это, она направляется къ двери, тихо затворяетъ ее за собой и рѣшительными шагами взбирается вверхъ по лѣстницѣ на чердакъ своего супруга.

Она застаетъ его за такимъ до точно занятіемъ, какъ и бабушку. По крайней мѣрѣ передъ нимъ тоже лежатъ бумаги и счетъ.

— Я готовился призвать васъ на помощь, — говоритъ онъ, взглядывая на нее въіу минуту, какъ она входитъ. — Я желалъ спросить васъ о нѣкоторыхъ статьяхъ въ этомъ счетѣ, такъ какъ лично не имѣю о нихъ ни малѣйшаго понятія. Вотъ здѣсь, 15 числа показаны двѣ почтовыхъ марки; бутылка воды аполлинарисъ — 18 и конверты — 19. Дѣйствительно вы брали все это или оно попало въ счетъ, только благодаря невниманію содержателя гостинницы и въ такомъ случаѣ я взыщу съ него за такую преступную небрежность.

— Я нисколько не сомнѣваюсь, что счетъ вѣренъ, да и не все ли равно.

— По моему мнѣнію, вовсе не все равно; вы, надѣюсь, не позабыли того, что было вчера, и можете по крайней мѣрѣ сообщить мнѣ: приказывали ли вы подать себѣ бутылку зельтерской воды?

— Да, приказывала подать себѣ двѣ, три, полдюжины бутылокъ!

Онъ взглядываетъ на нее съ довольно понятнымъ раздраженіемъ.

— Вы, кажется, намѣрены по какой-то, для меня непонятной, причинѣ, помѣшать моему намѣренію, но это не такъ важно, такъ какъ я рѣшилъ немедленно оставить это мѣсто, гдѣ меня обсчитываютъ, благодаря, конечно, родству съ вашей бабушкой.

До сихъ поръ она безпечно глядѣла передъ собой, но при упоминовеніи о предполагаемомъ отъѣздѣ, безпечность ея пропадаетъ, а щеки блѣднѣютъ.

— Вы собираетесь отсюда уѣхать? — спрашиваетъ она тихимъ голосомъ и прибавляетъ съ ироніей: — но вѣдь гдѣ бы вы ни поселились, вамъ придется платить за почтовыя марки, которыя я покупаю, и за зельтерскую воду, которую я пью.

— Дѣло не въ однихъ только издержкахъ, — возражаетъ онъ, слегка покраснѣвъ отъ ея тона: — но я съ каждымъ днемъ убѣждаюсь, что здѣшній воздухъ для меня нездоровъ; я хуже сплю съ тѣхъ поръ, какъ сюда пріѣхалъ, и біенія сердца значительно усилились. Я знаю, что вы всегда смотрите недовѣрчиво, когда я говорю о своихъ болѣзняхъ.

— Неужели? — отвѣчаетъ она съ разсѣяннымъ видомъ, точно не думаетъ о томъ, что говоритъ. — Извините; я это дѣлаю не нарочно.

— Я написалъ въ гостинницу Лодоръ, на берегу Дервентскаго озера, чтобы намъ приготовили комнаты. Отсюда почтовая карета уходитъ въ одиннадцать часовъ утра и…

— Неужели вы хотите сказать, что мы завтра уѣзжаемъ отсюда? — перебиваетъ она, задыхаясь.

Глава ея расширены, а голосъ грубъ, какъ она сама это сознаетъ.

— Это невозможно!--говоритъ она, тихо и торопливо: — вы не спросили меня, не посовѣтовались со мной. Какимъ образомъ можетъ воздухъ одного озера быть здоровѣе другого? все это фантазіи, чистыя фантазіи! Вы сами говорили мнѣ на дняхъ, что не слѣдуетъ поддаваться болѣзненнымъ фантазіямъ.

Онъ медленно отводитъ глаза отъ счета, въ которомъ до сихъ поръ старательно доискивался неточностей, и пронзительно вглядывается въ нее.

— Вамъ, кажется, очень не хочется уѣзжать отсюда? отчего это?

Въ его тонѣ есть или, по крайней мѣрѣ, слышится ей что-то такое, что сразу заставляетъ умолкнуть ея возраженія. Но внезапная ярость овладѣваетъ ею, безумное желаніе сказать ему, почему она не хочетъ уѣзжать, сказать ему все, все.

Онъ давно уже опять углубился въ счетъ, когда она, наконецъ, произносить покорнымъ тономъ:

— Дилижансъ уходитъ въ одиннадцать часовъ, говорите вы? хорошо, я буду готова къ этому времени.

Говоря это, она встаетъ и направляется въ двери.

— Если увидите слугу, то скажите, чтобы онъ прислалъ ко мнѣ содержателя гостинницы, — говоритъ ей вслѣдъ супругъ: — онъ никогда не приходитъ на мой звонокъ, а въ этомъ счетѣ иного статей, которыя я рѣшительно не могу допустить.

Покорно исполнивъ его порученіе, миссисъ Фортъ ждетъ снова въ гостиную бабушки и заглядываетъ въ нее.

— Бабушка здѣсь?

— Нѣтъ, — отвѣчаетъ Сара съ своего обычнаго сторожевого поста у окна. — Сказать тебѣ по правдѣ, я порядкомъ задала ей за ея невѣжливость съ тобой; она такъ же хорошо, какъ и я, видѣла, что ты входишь въ комнату. Я страхъ какъ разсердила ее, — добавляетъ она, смѣясь, — сказавъ ей, что она несомнѣнно становится глуха.

— Ей не придется больше сердиться на пребываніе здѣсь м-ра Форта.

— Удъ не умираетъ ли онъ? — спрашиваетъ Сара съ оживленіемъ и бѣжитъ къ сестрѣ.

— Онъ гровить, что умретъ, если еще здѣсь пробудетъ, и завтра утромъ мы уѣзжаемъ въ Дервентъ.

— И ты согласилась? — тономъ крайняго удивленія спрашиваетъ Сара.

Отвѣтъ ея сестры кажется не совсѣмъ у мѣста.

— Сара, — произноситъ она медленно и поблѣднѣвъ сильнѣе прежняго: — помнишь, ты разъ сказала мнѣ, что я гублю себя и… вмѣстѣ съ собой Давида Райверса.

— Да, помню! — отвѣчаетъ та сухо.

— Почему же, — почти шопотомъ продолжаетъ разспрашивать миссисъ Фортъ, — ты больше не повторяла мнѣ этого?

Миссъ Чорчиль поднимаетъ брови.

— Душа моя, — откровенно заявляетъ она: — ты приняла мое первое предостереженіе не въ такомъ духѣ, чтобы поощрить меня къ дальнѣйшимъ совѣтамъ.

Белинда опустила голову на грудь.

— Ты была не далека отъ правды въ то время, — слабо произноситъ она, — а теперь ближе въ ней чѣмъ когда-либо.

Наступаетъ молчаніе. Сара расхаживаетъ по комнатѣ, заложивъ руки за спину. Быть можетъ, признаніе сестры не было для нея неожиданностью. По крайней мѣрѣ лицо ея не выражаетъ ни малѣйшаго удивленія.

— Ты уѣзжаешь? — внезапно останавливается она передъ сестрой: — но кто помѣшаетъ ему послѣдовать за тобой?

Губы Белинды дрожатъ.

— Онъ этого не сдѣлаетъ, если я не велю ему.

Глаза ея печально глядятъ въ окно на горы и на озеро. Вершины первыхъ все еще таинственно окутаны утреннимъ туманомъ, но озеро все залито солнечными лучами. Завтра, завтра онъ собирался покатать ее по озеру.

Вдругъ унылая покорность въ ней смѣняется болѣе сильнымъ взрывомъ отчаянія.

— О чемъ я думаю? — кричитъ она, — я совсѣмъ позабыла! Я его больше не увижу; онъ долженъ былъ уѣхать по дѣлу въ Мильнъ-Торпъ и не вернется до завтра. А когда вернется, то насъ уже здѣсь не будетъ!

— Онъ поѣдетъ за вами съ слѣдующей же почтовой каретой! — замѣчаетъ Сара съ циническимъ здравомысліемъ.

Белинда издаетъ слабый стонъ.

— Я должна написать ему!

— Ради Бога не дѣлай этого! — разубѣждаетъ Сара. — Никогда не пиши писемъ! хотя бы ты нарушала всѣ остальныя правила, но этого одного держись неукоснительно. Во всемъ подлунномъ царствѣ, — добавляетъ миссъ Чорчиль съ скромной гордостью, — не найдется двухъ строкъ, написанныхъ мною.

— Если я не напишу, онъ конечно разыщетъ насъ, если только я не объявлю въ гостинницѣ, что не желаю, чтобы ему сообщили нашъ адресъ.

— Этого никакъ не слѣдуетъ дѣлать, — сухо замѣчаетъ Сара: — врядъ ли будетъ благоразумно брать въ повѣренные слугъ отеля.

Наступаетъ молчаніе. Миссъ Чорчиль продолжаетъ безпокойно прохаживаться взадъ и впередъ.

— Я полагаю, — вздыхаетъ она наконецъ съ нетерпѣніемъ, — что въ концѣ-концовъ это придется сдѣлать мнѣ. Наши роли перемѣнились. Всю мою жизнь я просила тебя исполнять за меня непріятныя порученія — а теперь мнѣ приходится оказать ту же услугу тебѣ. Полагаю, что я должна сообщить ему.

— Ты? — внезапно поворачивается Белинда съ страстнымъ неодобреніемъ такого проекта и въ голосѣ, и во взорѣ, причемъ дремлющая въ ея груди безсмысленная ревность снова пробуждается. — Почему именно ты?

— Можетъ быть, ты предпочитаешь, чтобы ему сказала бабушка? — спокойно спрашиваетъ Сара. — Кто-нибудь да долженъ же сообщить ему, и неужели ты думаешь, что я особенно гоняюсь за этой честью!

— Скажи ему какъ можно деликатнѣе, — проситъ Белинда.

— Неужели ты воображаешь, что мое сообщеніе убьетъ его? — иронизируетъ Сара: — помнится, ты опасалась когда -то, что смерть отца убьетъ его, и однако онъ остался живъ! Нѣтъ! мужчину не такъ-то легко убить!

IV.

Свершилось. Почтовая карета выѣхала въ одиннадцать часокъ Въ числѣ пассажировъ внутреннихъ мѣстъ, она увезла старательно укутанную фигуру профессора Форта, а въ числѣ пассажировъ наружныхъ мѣстъ, ищущихъ спасенія отъ дождя подъ зонтиками, находится его жена.

— Никогда еще въ жизни такъ не радовалась, — объявляетъ миссисъ Чорчиль, отходя отъ окна къ камину послѣ окончательныхъ нѣжныхъ кивковъ отъѣзжающимъ родственникамъ.

— Ни даже тогда, когда впервые назвали его внукомъ? — спрашиваетъ язвительно Сара.

Миссисъ Чорчиль краснѣетъ.

— Бѣдняжка! — продолжаетъ Сара съ искреннимъ состраданіемъ въ голосѣ; глядя вслѣдъ отъѣзжающему экипажу.

— Никогда не могла понять, почему ты сожалѣешь о ней, — замѣчаетъ старуха съ раздраженіемъ: — большая ошибка судитъ о чужихъ чувствахъ по своимъ собственнымъ.

— Полагаю, что никому нѣтъ обиды въ томъ, что я пожалѣю ее за то, что ей предстоитъ насквозь промокнуть.

И нѣтъ сомнѣнія, что въ этомъ отношеніи миссисъ Фортъ заслуживаетъ сожалѣнія по пріѣздѣ въ гостинницу Лодоръ, когда она слѣзаетъ съ имперіала, промокшая до костей.

— Вы сами виноваты, — объявляетъ профессоръ Фортъ, вылѣзая, сухъ и невредимъ, извнутри кареты: — еслибы вы послушали моего совѣта…

— Я никого не виню, — апатически перебиваетъ она: — не большая бѣда промокнуть; скоро опять буду суха.

— Только бы вы не простудились, — тревожится профессоръ хотя не отъ избытка нѣжности къ своей рабочей машинѣ: — непремѣнно выпейте стаканъ горячей воды съ водкой, для предохраненія себя отъ простуды.

— Я не простужусь, — отвѣчаетъ она, но покорно исполняетъ его желаніе.

Она просыпается рано поутру и въ назначенное время выходитъ въ сѣни, ожидая звонка, призывающаго къ завтраку.

— Надѣюсь, что вы оправились отъ послѣдствій вчерашней неосторожности, — говоритъ голосъ за ея спиной.

Она вздрагиваетъ.

— Никакихъ послѣдствій и не было, — пожимаетъ она плечами.

— Въ такомъ случаѣ, — объявляетъ сухо ея супругъ, — и такъ какъ по всѣмъ другимъ признакамъ вы вполнѣ выздоровѣли, то полагаю, что имѣю право предложить, чтобы вы вернулись къ нормальному образу жизни, который былъ прерванъ такъ долго и съ такимъ неудобствомъ для меня.

Белинда улыбается. Она отлично знаетъ, что только присутствіе бабушки и Сары мѣшало до сихъ поръ ему снова запречь ее въ ярмо. Ясно, что при первой же возможности онъ долженъ снова запречь ее. Но, что за бѣда?

— Я вполнѣ съ вами согласна, — торопливо соглашается юна. — Я не имѣю никакого права на дальнѣйшую праздность. Послѣ такого продолжительнаго отдыха, полезно немного поработать.

Но взгляды людей на количество работы, не превышающей человѣческія силы, очевидно бываютъ разные.

Послѣ завтрака, когда они взбираются въ спальню профессора, которая служитъ также и кабинетомъ, онъ кладетъ передъ Белиндой почтенную груду писемъ, на которыя ей слѣдуетъ отвѣтить, сообразуясь съ данными ей инструкціями. Но если количество ихъ и испугало ее, то она этого не высказываетъ. Солнце невыносимо печетъ, и въ маленькой конуркѣ, которая въ десять разъ меньше оксфордскаго кабинета профессора, но гдѣ окно также тщательно заперто, нестерпимо душно. Голова у нея, отвыкшая отъ духоты, начинаетъ болѣть и кружиться, но она не жалуется.

Бьетъ часъ. Она слышитъ веселые голоса людей, идущихъ полдничать. Профессоръ — не особенный приверженецъ полдника, даже и тогда, когда онъ можетъ съѣсть его на чужой счетъ. Въ гостинницѣ же онъ безусловно возстаетъ противъ полдника. Но ей нельзя жаловаться. Онъ готовъ раздѣлить съ ней свою трапезу: бисквиты, купленные въ лавкѣ, такъ что имъ не придется фигурировать въ счетѣ гостинницы, и воду съ примѣсью водки — послѣдняя тоже пріобрѣтена на сторонѣ. Она отказывается отъ водки, отказалась бы также и отъ бисквитовъ, потому что въ такой духотѣ и при головной боли ей совсѣмъ не до ѣды, но боится его воркотни.

Бьетъ два часа! три! половина четвертаго! четыре! А груда писемъ все не уменьшается. Наконецъ, перо падаетъ изъ ея онѣмѣвшихъ пальцевъ.

— Прошу извинить меня, я больше не могу; мнѣ дурно.

— Вамъ дурно? — значитъ вы опять простудились, благодаря вашей вчерашней неосторожности.

— Простудилась? — нѣтъ, я просто устала отъ работы. Могу я идти?

— Къ чему вы спрашиваете? — возражаетъ онъ съ досадой, глядя на неоконченную работу. — Развѣ я когда стѣсняю вашу свободу? я считаю себя въ правѣ требовать только одного, чтобъ вы не подвергали себя простудѣ и опасности заболѣть.

Она не заставляетъ повторять себѣ два раза этихъ словъ и уходитъ, счастливая и довольная, что можетъ вырваться на свѣжій воздухъ.

Она идетъ куда глаза глядятъ, сознавая одно только, что съ каждымъ шагомъ уходитъ дальше отъ него. Но на долго ли? вѣдь все равно: рано или поздно придется вернуться къ нему — только смерть можетъ освободить ее отъ него.

Погруженная въ свои печальныя размышленія, она не слышала приближающихся шаговъ, и вскрикиваетъ, когда чья-то рука тихонько дотрогивается до ея плеча.

— Какъ? это вы?

— Да.

— Развѣ Сара не передала вамъ?

— Да, передала.

— И вы такъ-то слушаетесь меня?

Онъ молчитъ.

— Это-то ваше хваленое великодушіе и послушаніе?

— Я уѣду, если вы сами мнѣ это прикажете; но только вы сами, а не кто-либо другой.

Она молчитъ.

— Я уѣду, если вы скажете, что я долженъ уѣхать, и останусь, если вы этого пожелаете.

Она съ тоской глядитъ кругомъ и ничего не отвѣчаетъ.

— Что же вы рѣшаете? ѣхать мнѣ или оставаться?

Голосъ его становится все настойчивѣе и повелительнѣе.

— Я жду! рѣшайте, какъ бытъ!

Ужасное будущее! ужасное прошлое! ужасное настоящее! Она боролась изъ всѣхъ силъ. Никто не можетъ сказать, что она не боролась.

— Что же? Что вы скажете: уѣзжать мнѣ или оставаться?

— Оста…вать…ся! — произноситъ она наконецъ едва слышно.

Мало-по-малу она поднимаетъ на него свое измученное лицо и говоритъ:

— Пора идти домой.

Онъ молча повинуется и они идутъ обратно въ гостинницу; но не успѣли пройти нѣсколькихъ шаговъ, какъ наступаетъ быстрая перемѣна погоды, столь обычная въ горахъ. Налетаетъ буря и крупныя капли дождя хлещутъ имъ прямо въ лицо. У ней нѣтъ ни зонтика, ни макинтоша, и легкое платье ея скоро пробито насквозь.

Съ тревожной заботливостью онъ обнимаетъ ее одной рукой. Первымъ ея движеніемъ отскочить отъ него; но опомнившись, она покорно подчиняется.

V.

Вечеръ. Зябкость профессора Форта побѣдила его скупость, и на его чердачкѣ огонь горитъ въ камелькѣ. Но онъ одинъ сидитъ у огня и грѣетъ свои застывшія руки. Жены его нѣтъ дома. Она стоитъ на деревенскомъ мостикѣ, который ведетъ въ лѣсъ и къ водопаду… и не одна.

Отнынѣ она всегда будетъ опираться на эту руку, и что за дѣло, какою цѣной она купила это счастіе.

— Неужели ты долженъ уѣхать? — спрашиваетъ она, вздыхая: — неужели это неизбѣжно и ты непремѣнно долженъ ѣхать?

— Непремѣнно! — отвѣчаетъ онъ также уныло: — иначе поступить невозможно; надо многое устроить и я долженъ сдѣлать это лично; мнѣ нужно также съѣздить въ Мильнъ-торпъ, заглянуть на заводъ.

Она поднимаетъ голову.

— А… это… не повредитъ тебѣ? — быстро и тревожно спрашиваетъ она. — Это не отразится на твоемъ будущемъ?

— Конечно нѣтъ! конечно нѣтъ! — поспѣшно успокоиваеіъ онъ ее: — съ какой стати? Какое можетъ быть отношеніе между частной жизнью человѣка и его общественными занятіями? Какое кому дѣло, что я…

— Увезъ чужую жену, — доканчиваетъ она тихимъ, жестикъ тономъ. — Почему ты не договариваешь? Разъ мы не боимся поступка, нечего бояться словъ.

И хотя на дворѣ уже темно, но онъ угадываетъ мучительный румянецъ, сопровождающій эти слова. И снова острая боль, отравившая первые моменты его побѣдоноснаго счастія, сжимаетъ его сердце.

— Ты не долго пробудешь въ отсутствіи? ты не на долго оставишь меня одну? ты вернешься такъ скоро, какъ только можно.

— Неужели въ этомъ можетъ быть сомнѣніе? — Въ его тонѣ слышится почти иронія. Онъ крѣпче прижалъ ее къ себѣ полу-успокоительно, полу-робко гладить ея волосы.

— Постарайся не очень презирать меня! — шепчетъ она съ рыданіемъ, и несмотря на темноту прячетъ голову на его груди. — Конечно, ты не можешь не презирать меня, но постарайся хорошенько скрыть это, чтобы я не замѣтила.

Не бредитъ ли онъ? неужели это его богиня высказываетъ такую жалкую мольбу? неужели это онъ святотатственно внимаетъ ей?

— Какъ проживу я эти дни безъ тебя, — стонетъ она: — о, возвращайся скорѣе, скорѣе, скорѣе! Какими глазами я буду смотрѣть на него, зная то, что я замышляю противъ него? Если онъ скажетъ мнѣ хоть одно доброе слово, я пропала! къ счастью, онъ никогда не говоритъ мнѣ такихъ словъ.

Вмѣсто отвѣта, онъ крѣпче прижимаетъ ее въ себѣ. Какими словами можно утѣшить ее? Безъ сомнѣнія, эта молчаливая ласка, говорящая о его любви и состраданіи, лучше всякихъ словъ.

— Мнѣ постоянно будетъ казаться, что я надоѣла тебѣ, — шепчетъ она и шопотъ ея прерывается рыданіями: — обѣщай, что ты не разлюбишь меня, обѣщай! Помни, что кромѣ тебя у меня въ цѣломъ свѣтѣ не будетъ никого и ничего; и что если ты измѣнишь мнѣ, я потеряю все, все! Но какая польза въ обѣщаніяхъ, — съ отчаяніемъ доканчиваетъ она: — вѣдь это не зависитъ отъ человѣка. Если я надоѣмъ тебѣ, ты разлюбишь меня и дѣлу конецъ!

Она вырвалась отъ него и отстранила его отъ себя, какъ бы впередъ отрекаясь отъ него. Онъ охватываетъ голову руками, точно боится за свой разсудокъ.

— Когда ты говоришь такія вещи, — кричитъ онъ прерывающимся голосомъ, — мнѣ кажется, что я съума схожу. Я разлюблю тебя! Я! Я! О! моя любовь, моя богиня, моя королева! — и падаетъ на колѣни, цѣлуетъ подолъ ея платья, — еслибы ты знала, какъ я мучусь мыслью, что ты разлюбишь меня, что ты найдешь, что я не стою той жертвы, какую ты мнѣ приносишь! что моя личность и моя любовь покажутся тебѣ недостаточной замѣной всего того, чего ты лишишься!

Онъ умолкаетъ, прислоняя голову въ ея дрожащим колѣнамъ и его слезы смачиваютъ ея платье.

Сила его волненія немного успокоиваетъ ее. Какъ бы то ни было, а теперь пока она ему еще не надоѣла. Она почти покровительственно кладетъ руку на его голову.

— Да! — говоритъ она, — ты одинъ замѣнишь мнѣ все и кромѣ тебя мнѣ ничего не нужно.

На слѣдующее утро онъ уѣзжаетъ, она остается коротать дни безъ него, какъ только умѣетъ.

«Какъ я проживу безъ него?» спрашиваетъ она себя, стоя у окна въ комнатѣ мужа и разсѣянно глядя въ окно, сквозь запыленное стекло, черезъ которое трудно что-нибудь видѣть, и дожидаясь, пока мужъ приступитъ къ обычной работѣ.

Онъ входитъ неслышно и она не знаетъ, слышалъ онъ ея восклицанія или нѣтъ.

— На что вы смотрите? — спрашиваетъ онъ.

Она вздрагиваетъ.

— Я… я гляжу на дождь.

— Я надѣюсь, — возражаетъ онъ сухо, — что вы удовольствуетесь этимъ; я положительно требую, чтобы вы не выходили во время дождя на улицу, такъ какъ можете снова заболѣть, какъ это уже чуть было вчера не случилось.

— Хорошо, — покорно отвѣчаетъ она.

Она одна сходитъ сегодня за табльдотъ. Профессоръ, страдающій мнимымъ или дѣйствительнымъ нездоровьемъ, остался въ своей комнатѣ (онъ, конечно, заранѣе предупредилъ содержанія гостинницы, что не будетъ обѣдать) и довольствуется чашкой бульона, сидя у камина.

Белинда сидитъ за столомъ рядомъ съ одной дамой и ея мужемъ, съ которыми довольно коротко сошлась за это время. Но сегодня она вѣжливо отклоняетъ всѣ ихъ попытки къ дружеской бесѣдѣ. Пусть впослѣдствіи не говорятъ, что она навязывала имъ свое общество, злоупотребляя ихъ невѣдѣніемъ.

И вотъ наконецъ конченъ одинъ день и наступаетъ ночь. О! эти ужасныя ночи, когда безсонница смѣняется кошмаромъ и обратно, и не знаешь, что хуже! Порою ей хочется признаться во всемъ кому-нибудь, посовѣтоваться. Быть можетъ, это не такъ худо, какъ кажется! Вѣдь эти вещи случаются каждый день!

Отъѣздъ ея не будетъ горестью для мужа, а скорѣе желанной экономіей!

Она горько смѣется. Онъ будетъ радъ, что отдѣлался отъ нея. До сихъ поръ всѣ, съ кѣмъ она ни жила, бывали ради отдѣлаться отъ нея! Вѣдь бабушка едва могла скрыть свою радость, что она ее оставляетъ. Профессоръ Фортъ тоже будетъ радъ. А придетъ время, когда и онъ, быть можетъ, будетъ тяготиться ею! О! какая страшная мука скрыта въ этой мысли! Она будетъ видѣть, какъ мало-по-малу она надоѣстъ ему! Какъ честный человѣкъ, онъ будетъ стараться скрывать это; но развѣ это можетъ отъ нея укрыться? Она будетъ ревновать къ воздуху, который будетъ касаться его лица; каждый день она будетъ вопрошать себя: — Тотъ ли онъ, какъ былъ? Не перемѣнился ли? Такъ же ли любитъ меня? И каково это будетъ видѣть, какъ его любовь будетъ постепенно угасать. Что можетъ привязать его къ ней? Не честь, потому что она порвала съ честью; не истинная любовь, потому что истинная любовь опирается на уваженіи, а она должна проститься съ уваженіемъ; отнынѣ она обречена на вѣчный стыдъ. Холодный потъ выступаетъ у ней на лбу. Ждетъ или нѣтъ насъ адъ въ будущей жизни, — а она уже въ здѣшней попала въ адъ.

Наконецъ наступаетъ послѣдній день: — послѣдній изъ тѣхъ, которые отдѣляютъ ее отъ утра, когда она встрѣтитъ его на Кесвикской станціи, отрекшись ради него и на вѣки отъ мужа, друзей и добраго имени.

Безсонныя, мучительныя ночи; дни, исполненные безысходной тоски, до того разстроили ея нервы, что она наканунѣ того, чтобы заболѣть нервной горячкой. При малѣйшемъ шумѣ, она готова кричать. Она по обыкновенію за работой въ комнатѣ мужа и сѣла такъ, чтобы не видѣть его лица, въ то время какъ пишетъ. Слишкомъ горькое чувство раскаянія внушаетъ ей видъ его сморщеннаго лица и сгорбленной фигуры. Бѣдный старикъ! чѣмъ онъ виноватъ передъ нею, что она собирается нанести ему смертельный ударъ, — смертельный, если не для его сердца, то для его чести. По какому праву она готовится сразить его изъ-за угла? Потому что онъ старъ, боленъ и раздражителенъ? Но развѣ онъ не былъ такимъ, когда она выходила за него замужъ? Какъ далекъ онъ отъ мысли подозрѣвать ее? Онъ, можетъ быть, требователенъ и не ласковъ, но какъ сильно его довѣріе въ ней!

— У васъ какъ будто лихорадка! — говоритъ онъ.

Въ его голосѣ ей почудилась нѣкоторая доброта или участіе, и въ одну минуту она падаетъ на колѣни. Еще не поздно! Она все скажетъ ему.

— Чортъ бы васъ побралъ — сердито кричитъ онъ.

Какъ онъ ни раздражителенъ, а такое выраженіе и ему въ рѣдкость и доказываетъ, что мѣра терпѣнія его переполнилась.

— Вы закапали чернилами Григорія Назіанзина!

Съ минуту она стоитъ на колѣняхъ, оглушенная. Затѣмъ медленно приходя въ себя и вполнѣ исцѣленная отъ желанія принести повинную, она лепечетъ:

— Извините, — я.. я уронила перо и хотѣла поискать его на полу.

Часы протекаютъ. Ей кажется, что они бѣгутъ и вмѣстѣ съ тѣмъ, что время не двигается. Ни съ кѣмъ, кромѣ мужа, Белинда больше не разговариваетъ. Она сухо и холодно относится ко всякой попыткѣ заговорить съ нею добрыхъ людей, привлеченныхъ ея красотой и видимымъ одиночествомъ (профессоръ продолжаетъ сидѣть въ своей комнаткѣ и питаться однимъ бульономъ). Она довольно грубо отогнала отъ себя маленькаго ребенка, съ которымъ прежде часто играла. Никто изъ нихъ не долженъ впослѣдствіи жаловаться на то, что она навязывала имъ свое общество, которое они будутъ считать для себя позорнымъ.

Наступаетъ часъ обѣда и Белинда стоитъ у дверей отеля и дышетъ свѣжимъ воздухомъ. На улицѣ ей немного легче, чѣмъ въ четырехъ стѣнахъ. Сегодня опять выпалъ дождливый денегъ; солнца не было видно цѣлый день, но теперь передъ самымъ закатомъ оно появилось на небѣ и вся природа кругомъ засіяла въ обновленной красѣ. Белинда глядитъ на окружающее ее великолѣпіе сухими, тоскливыми глазами и съ пересохшимся отъ внутреннихъ слезъ горломъ. О! какой жестокій, страшный, красивый міръ! Ей было бы легче жить, еслибы ее окружала мерзость запустѣнія; слишкомъ великъ контрастъ между внѣшней красотой, окружающей ее, и безобразнымъ хаосомъ, царствующимъ внутри ея. Краса солнечнаго заката такова, что привлекла къ окнамъ многихъ зрителей. Небольшая группа людей послѣдовала примѣру миссисъ Фортъ и вышла на дорогу. Леди, съ которой она познакомилась въ началѣ своего пребыванія въ Лоудѣ, стоитъ возлѣ нея.

— Отчего вы не хотите больше съ нами разговаривать? — обращается она къ ней съ удивленіемъ въ голосѣ: — я боюсь, — добавляетъ она, смѣясь, — что вы думаете, что мы не совсѣмъ порядочные люди, что, быть можетъ, даже не обвѣнчаны! Мама встрѣтила такихъ господъ въ Спа въ прошломъ году, и его было ужасно, такъ какъ она чуть было не подружилась съ ними!

Она вдругъ умолкаетъ, потому что слушательница ея поблѣднѣла, какъ смерть, и съ трудомъ глотаетъ слезы. О! жестокій, насмѣшливый свѣтъ! когда перестанетъ онъ смѣяться надъ ея тоской!

Ночь наступила. Она идетъ проститься съ мужемъ. Часто прежде она пренебрегала этой церемоніей, но сегодня, по странному чувству противорѣчія, она находитъ нужнымъ соблюдать всѣ формы вѣжливости.

Она находитъ его у камина; пустая чашка отъ бульона стоитъ возлѣ него и онъ грѣетъ свои безкровныя руки надъ погасающимъ огнемъ.

— Я пришла проститься съ вами.

— Прощайте.

Церемонія окончена и онъ ждетъ, чтобы она удалилась, но она не уходитъ, удерживаемая желаніемъ броситься къ его ногамъ и разсказать ему все. Бѣдный старикъ! Какъ онъ старъ и слабъ, и одинокъ!

— Вы не больны? — спрашиваетъ она нерѣшительно

— По вашему мнѣнію, я никогда не бываю боленъ, — сухо отвѣчаетъ онъ. — Я пользуюсь самымъ крѣпкимъ здоровьемъ. Еслибы я сказалъ вамъ, что боленъ, вы бы мнѣ не повѣрили!

— О, нѣтъ, — съ раскаяніемъ заявляетъ она. — Я вѣрю, что вы часто, часто бываете нездоровы. Не могу ли я быть вамъ полезна?

— Вы можете затворить дверь, — отвѣчаетъ онъ съ ироніей, — вещь, которой съ самого начала моего знакомства съ вами я не могъ добиться отъ васъ; а такъ какъ мнѣ пора ложиться спалъ, то я попрошу васъ затворить ее снаружи!..

VI.

И вотъ теперь приходится переживать ночь. Съ какимъ страхомъ слѣдила она за наступающими сумерками и ждала ночи; во никакое ожиданіе не сравнится съ тѣмъ, что приходится переживать въ дѣйствительности во время этихъ тяжкихъ, нескончаемыхъ часовъ, сражаясь съ страшными батальонами мыслей и угрызеній совѣсти, преслѣдующими даже и во снѣ. Но сегодня она и не пытается ложиться спать. Не раздѣваясь, просиживаетъ она цѣлую ночь и пишетъ, пишетъ одно за другимъ прощальныя письма къ тому, кто, отдѣленный отъ нея тонкой перегородкой, кашляетъ и ворочается въ безпокойномъ и некрѣпкомъ стариковскомъ снѣ. Сколько такихъ писемъ написала она. По крайней мѣрѣ дюжину. Но не успѣетъ она написать одно, какъ тутъ же разрываетъ. Какъ просить прощенія въ томъ, чего нельзя простить? Какъ заявлять о своемъ раскаяніи въ грѣхѣ, когда дѣйствія доказываютъ, что она въ немъ не раскаялась? къ чему оскорблять его такимъ образомъ? Наступаетъ разсвѣтъ и она пишетъ наконецъ всего три строчки, которыя, не перечитывая, чтобы и ихъ не разорвать, кладетъ въ конвертъ и запечатываетъ. Въ нихъ нѣтъ ни мольбы о прощеніи, ни раскаянія.

"Я уѣзжаю отъ васъ навсегда. Я считаю, что была для васъ самой дурной женой, хуже которой вы и сами не можете считать меня.

Белинда".

Проработать всю ночь ради такого результата! Она идетъ къ окну вся окоченѣлая и одеревенѣлая. Жребій брошенъ, теперь уже нѣтъ возврата! Теперь надо примириться съ своей судьбой, какова бы она ни была! Она отходить отъ окна и случайно взглядываетъ въ зеркало. Что за лицо! Какіе темные круги подъ глазами! Какія бѣлыя, пересохшія губы! Но хуже всего выраженіе! Да! въ этомъ выраженіи есть что-то новое и невыразимое! У ней уже явился тотъ жалобный и вмѣстѣ съ тѣмъ вызывающій взглядъ, какой бываетъ у всѣхъ такихъ женщинъ. Ну, чтожъ дѣлать! и съ этимъ надо примириться.

Терять время больше не приходится. Она неслышно ходитъ по комнатѣ и собирается въ путь. Она снимаетъ свое обручальное кольцо и. завернувъ его вмѣстѣ съ немногими, жалкими драгоцѣнностями, подаренными ей мужемъ, кладетъ возлѣ письма. Потомъ взбудораживаетъ постель, чтобы было похоже, что она спала на ней, чего достигнуть не такъ легко, какъ кажется. Трудно придать постели, на которую никто не ложился, какъ разъ тотъ самый видъ, какой ей придаетъ спящій человѣкъ. Послѣ того она раздѣвается. Когда ей приносятъ теплую воду, она одѣвается заново и, положивъ письмо и пакетъ съ вещами на видномъ мѣстѣ, на комодѣ, который служить ей вмѣстѣ съ тѣмъ и туалетомъ, спускается внизъ.

Она приказала привести ей извощика. Эта издержка не падетъ на счетъ профессора. Она вернетъ ему деньги съ первой же почтой. Да! но чьи это будутъ деньги? Жаркая краска заливаетъ ея лицо и она закрываетъ руками свое жалкое лицо.

Три минуты истекло сверхъ назначеннаго срока, а извощика еще нѣтъ. Быть можетъ, ея приказанія не поняли и извощикъ совсѣмъ не пріѣдетъ! Но не успѣла эта жалкая надежда — которую врядъ ли даже можно назвать надеждой — зародиться въ ея сердцѣ, какъ она тотчасъ же пропадаетъ. Открытый кабріолетъ быстро катитъ къ подъѣзду. Но, можетъ быть, это не ея кабріолетъ! Вѣдь и другіе могли также заказать извощика. Быть можетъ, этотъ экипажъ предназначается для кого-нибудь другого. Но и это самообольщеніе разсѣевается.

— Экипажъ готовъ, сударыня, — говоритъ слуга, подходя къ ней.

— Вы увѣрены, что это мой экипажъ? — спрашиваетъ она, цѣпляясь за послѣднюю надежду. — Вы увѣрены, что никто другой не заказывалъ экипажа? что никакого недоразумѣнія быть не можетъ.

— Никакого, сударыня.

Ей ничего не остается, какъ сѣсть въ экипажъ, и она въ него садится. Въ это время слуга совсѣмъ невинно спрашиваетъ.

— Вы вернетесь въ обѣду, сударыня?

Въ одну секунду предательская краска заливаетъ ей лицо. Ужъ не подозрѣваетъ ли онъ ее? Ужъ не съ намѣреніемъ ли задалъ онъ этотъ вопросъ?

— Нѣтъ, — отвѣчаетъ она едва слышно.

И вотъ экипажъ отъѣзжаегъ. Жребій брошенъ! Ничто не остановило ее. До самой послѣдней минуты она надѣялась, что ее задержатъ. Но, нѣтъ, увы! никакой помѣхи не произошло. Никому нѣтъ до нея дѣла, ни Богу, ни людямъ!

Какъ скоро онъ ѣдетъ! Она приказываетъ ему ѣхать тише; и затѣмъ, повинуясь новому и противорѣчивому желанію поскорѣй покончить со всѣмъ этимъ, приказываетъ ѣхать скорѣе. И снова мысли безчисленныя, какъ песчинки, быстрыя, какъ молнія, проносятся у нея въ мозгу. Въ ушахъ внезапно звенитъ фраза изъ «Sartor Resartus», Карлейля, позабытаго въ гостинницѣ кѣмъ-то изъ путешественниковъ и случайно попавшагося вчера подъ руку. «Любите не удовольствіе; любите Бога — вотъ любовь, не знающая конца». Зачѣмъ эта фраза преслѣдуетъ ее именно теперь. Какъ онъ скоро ѣдетъ! Ужъ видна станція вдали. Такъ же скоро везли ее и въ церковь въ то утро, когда была ея свадьба. Съ какой страшной отчетливостью припоминаются ей всѣ подробности того часа. Она сидѣла въ тупомъ и нѣмомъ отчаяніи, а Сара рыдала, убѣждая ее, что еще не поздно! Сара была права, и теперь еще не поздно. О! зачѣмъ нѣтъ съ ней теперь Сары?

По мѣрѣ того, какъ экипажъ приближался въ цѣли ея назначенія, агонія ея возрастаетъ. Холодный потъ выступаетъ на лбу. Еще не поздно! Это написано огненными буквами на холмахъ, мимо которыхъ она проѣзжаетъ, на голубой поверхности озера и на синемъ сводѣ неба. Еще не поздно! Какъ ясно читаетъ она эти слова! Въ нихъ есть что-то повелительное! Еще не поздно! Неужели она осмѣлится не повиноваться имъ.

— Стой! — кричитъ она внѣ себя.

Но волненіе ея такъ сильно, а въ горлѣ такъ пересохло, что слова не вылетаютъ изъ него. Лошадь продолжаетъ быстро бѣжать.

— Стой! — повторяетъ она и снова голосъ ей не повинуется и лошадь бѣжитъ дальше.

— Стой! — пересиливаетъ она, наконецъ, свое волненіе и на этотъ разъ кучеръ услышалъ ее и останавливается.

— Ступайте назадъ! — продолжаетъ она, и вида его изумленіе, объявляетъ: — Я забыла нужную вещь въ гостинницѣ!

— Мы пропустимъ поѣздъ, сударыня, — отвѣчаетъ онъ, вѣжливо и, наставительно: — у насъ очень мало времени.

— Ступайте назадъ! — повторяетъ она, и кучеръ, хотя и дивится, но повинуется.

Она откидывается назадъ и закрываетъ лицо руками. Что она сдѣлала? Но она запрещаетъ себѣ думать или размышлять объ этомъ. И, однако, ея старанія, быть можетъ, тщетны. Если во время ея отсутствія письмо было найдено, то она напрасно вернулась.

— Какъ вы тихо ѣдете! — кричитъ она, — скорѣй, скорѣй!

Какъ могла она находить это разстояніе короткимъ? Оно непостижимо, нескончаемо длинно! Вотъ показывается гостинница! Нѣсколько человѣкъ стоитъ въ дверяхъ. Слышали они что-нибудь? Объ этомъ ли они говорятъ? Кабріолетъ у подъѣзда. Поспѣла ли она во время? Ей кажется, что между зѣваками воцарилось какое-то зловѣщее молчаніе. Она не смѣетъ взглянуть въ лицо слуги, который помогаетъ ей выдти изъ экипажа. Она какъ молнія несется по лѣстницѣ. Поспѣла ли она во время? Она добѣжала до своей комнаты и какъ вихрь врывается въ нее. Поспѣла ли она во время? Одинъ взглядъ и отвѣтъ готовъ. Да? она не опоздала! О! какъ легко стало отъ этой мысли! Письмо и пакетъ лежатъ на прежнемъ мѣстѣ, нетронутые. Да! она не опоздала! И при всемъ томъ — до того мы, люди, вообще не логичны въ своихъ чувствахъ, — она какъ будто и разочарована тѣмъ, что ея желаніе исполнилось. Еслибы письмо было найдено, судьба ея была бы рѣшена. А теперь ей снова приходится бороться. А можетъ ли она надѣяться, что выдержитъ борьбу? Она беретъ письмо въ руки и нѣсколько секундъ стоитъ въ нерѣшительности. Отчаянное рѣшеніе зарождается въ ея душѣ и выражается на ея растерянномъ лицѣ.

Такъ какъ онъ еще не получалъ письма, то она сама передастъ ему его. Она сообщитъ ему, при какихъ обстоятельствахъ оно было написано. Въ этомъ будетъ ея искупленіе.

Не давая себѣ времени на раздумье, она поспѣшно идетъ въ комнату мужа и стучится въ дверь. Отвѣта нѣтъ и она снова стучится. И опять не получаетъ отвѣта. Быть можетъ, онъ вышелъ. Она отворяетъ дверь и входитъ. Нѣтъ, онъ сидитъ на обычномъ мѣстѣ за импровизированнымъ письменнымъ столомъ. Онъ вѣрно не слышалъ. Поза его несовсѣмъ обычная, такъ какъ онъ очевидно сидитъ праздно и голова у него склонилась на грудь. Онъ, вѣроятно, думаетъ и, конечно, выбранитъ ее за то, что она ему помѣшала. Но что-жъ дѣлать? Небу извѣстно, что онъ имѣетъ полное право бранить ее!

— Могу я переговорить съ вами?

Голосъ ея какъ-то особенно гулко раздается среди безмолвія комнаты. Отвѣта нѣтъ, и мужъ не двигается и ничѣмъ не даетъ знать, что замѣтилъ ея присутствіе. Какъ это странно! Она говорила громко и отчетливо, и онъ не глухъ. Онъ, вѣроятно, заснулъ, хотя странно! никогда не спитъ въ это время! Холодный ужасъ охватываетъ ее, но она старается преодолѣть его. Нервы ея потрясены. Почему ему было и не заснуть? Старикамъ часто дремлется.

Побѣждая безыменный, безсмысленный страхъ, овладѣвшій ею, она твердо подходить къ нему, кладетъ руку ему на плечо и заглядываетъ въ лицо. Черезъ секунду отчаянный звонокъ раздается на всю гостинницу, и когда испуганные жильцы и слуги сбѣгаются со всѣхъ сторонъ, они находятъ миссисъ Фортъ распростертой на полу рядомъ съ своимъ мужемъ и такою же безчувственной, какъ и онъ. Но только ее они приводятъ въ чувство черезъ нѣкоторое время, что же касается его, то онъ навѣки оправданъ въ обвиненіи, что онъ — malade imaginaire, и каѳедра профессора этрусскихъ древностей въ Оксфордѣ свободна!

А. Э.

"Вѣстникъ Европы", №№ 3—8, 1884

---

1. Тутъ не передаваемая по-русски игра словъ. River по англійски рѣка. Rivers (Райверсъ — фамилія героя) — рѣки.