Одинъ истинный и скромный мудрецъ жилъ — не скажемъ, гдѣ и когда — въ пріятномъ уединеніи. Онъ назывался Ѳеофиломъ, никого странствовалъ и наконецъ поселился въ маленькомъ, смиренномъ домикѣ. Ѳеофилъ не любилъ пышности, имѣлъ чувствительное сердце, былъ философомъ и набожнымъ. Противъ воли своей онъ сдѣлался извѣстнымъ въ сосѣдствѣ, ибо часто помогалъ бѣднымъ. Хотѣли видѣть его. Мудрецъ не искалъ знакомства; однакожь, будучи добродушенъ и вѣжливъ, не могъ грубымъ образомъ выгонять людей изъ своего домика. Сосѣди полюбили его и часто совѣтовались съ нимъ о дѣлахъ своихъ. Зная свѣтъ и сердце человѣческое, онъ съ удивительною вѣрностію предсказывалъ имъ слѣдствіе ихъ благоразумныхъ или дерзкихъ намѣреній, такъ, что люди прославили его наконецъ волшебникомъ… Слѣдственно это было не въ наше время: мы уже не вѣримъ чародѣйству, и вообще не любимъ вѣрить.... Слава Ѳеофилова дошла наконецъ до самаго Двора, и молодая Королева, посѣтивъ мнимаго волшебника, требовала отъ него талисмана, который далъ бы ей неограниченную власть надъ Королемъ и Королевствомъ. Напрасно философъ клялся, что онъ не волшебникъ и не Астрологъ: женщинъ трудно разувѣрить, когда онѣ что-нибудь возьмутъ себѣ въ голову. Королева начала сердиться, грозить — и Ѳеофилъ, подумавъ, сказалъ ей наконецъ: «Исполню желаніе Вашего Величества и составлю талисманъ, котораго требуете; но для того, чтобы онъ имѣлъ симпатическое дѣйствіе на Короля, мнѣ надобно получить отъ васъ волосы человѣка, душевно и безкорыстно къ вамъ привязаннаго: мущины или женщины — все одно.» Королева нашла сіе условіе весьма незатруднительнымъ: молодость легковѣрна, особливо на тронѣ. «Я могу, отвѣчала она, дать вамъ волосы пяти человѣкъ, которые меня равно обожаютъ.» — «Довольно одного, сказалъ Ѳеофилъ: только надобно, чтобы онъ не требовалъ отъ васъ никогда и никакой для себя милости, и не говорилъ вамъ дурнаго о своихъ не пріятеляхъ или совмѣстникахъ: это обстоятельство необходимо для дѣйствія талисмана.» — Тутъ облакомъ печали затмилось лицо Королевы. «Какъ! сказала она: вы не удовольствуетесь моимъ словомъ, когда я поручусь вамъ за искренность и безкорыстіе привязанности?»… Нѣтъ, Ваше Величество! отвѣчалъ мудрый Ѳеофилъ: вамъ должно непремѣнно исполнить мое требованіе. — «Между людьми, меня окружающими (сказала Королева), нѣтъ такого человѣка; но я буду искать новыхъ друзей, и пріѣду къ вамъ, когда найду въ нихъ то, чего вы хотите.»
Мудрецъ былъ доволенъ симъ обѣщаніемъ, въ надеждѣ избавиться навсегда отъ подобныхъ докукъ; но онъ ошибся. Придворные, узнавъ, что Королева тайно была y философа, всѣ захотѣли видѣть его и съ нимъ совѣтоваться. Ѳеофилъ, не имѣя возможности увѣрить сихъ господъ въ истинѣ, старался обратить имъ въ пользу самое ихъ заблужденіе. Молодая придворная дама, вышедшая недавно за мужъ, требовала отъ него элексиру для постоянной любви супруга. Философъ далъ ей хрустальное сердце съ красною ароматическою жидкостію, сказавъ: «Вотъ элексиръ, который произведетъ желаемое вами дѣйствіе, естьли вы исполните мое предписаніе. Носите это сердце на груди своей три мѣсяца, и старайтесь быть всегда въ самомъ мирномъ и кроткомъ расположеніи души; избѣгайте неудовольствія, ссоры и всего волнующаго кровь, чтобы элексиръ мой принималъ отъ васъ только бальзамическія изліянія..… „Какъ! естьли я разсержусь, буду въ досадѣ, въ дурномъ нравѣ, — приревную?“…. Элексиръ испортится. — „Можно ли? какая странность!“ — Развѣ вы не знаете, сударыня, что отъ присутствія людей нездоровыхъ свертывается молоко? — „Знаю; но тутъ одно физическое дѣйствіе.“ — Нравственность имѣетъ большое вліяніе на физику. Нѣтъ сомнѣнія, что всегдашнія досады и прихоти измѣняютъ чистоту крови. — „Правда, что я боюсь взглянуть на себя въ зеркало, когда сержусь или досадую; глаза сдѣлаются такіе мутные, лицо такое грубое, такое красное“… A талисманъ утратитъ всю цѣлебную силу свою. — „Хорошо; такъ и быть! Я буду терпѣлива, кротка, весела и спокойна. Для такого важнаго предмета можно все изъ себя сдѣлать. Подумаю о своемъ элексирѣ, и ничто не выведетъ меня изъ терпѣнія.“ — Онъ сдѣлаетъ чудеса, естьли исполните предписаніе. — „Какъ же употреблять его?“ — Черезъ три мѣсяца положите одну каплю въ обыкновенное питье вашего супруга, и такимъ образомъ давайте ему по каплѣ всякіе шесть мѣсяцевъ. Въ хрустальномъ сердцѣ шестьдесятъ капель. — „Слѣдственно ихъ будетъ на тридцать лѣтъ? довольно! Черезъ такое время мужъ мой не захочетъ уже порхать бабочкою!“ — -- Красавица уѣхала съ элексиромъ, начала въ точности исполнять предписаніе философа и разсказывала по всему городу, что Ѳеофилъ есть великій чудотворецъ.
Одна изъ ея пріятельницъ, именемъ Ѳеонія, явилась къ мудрецу съ прозьбою, чтобы онъ далъ ей талисманъ отъ гнѣва. Прежде всего она выхваляла ему сердце и характеръ свой: чѣмъ мы обыкновенно начинаемъ, когда хотимъ признаться въ слабости. „Я добродушна, сказала Ѳеонія, не злопамятна, не мстительна; чувствительна, искренна до крайности; имѣю единственно ту слабость, что бездѣлка выводитъ меня изъ терпѣнія, и что я за всякое противорѣчіе рада вцѣпиться въ волосы. Этотъ невольной порокъ удаляетъ отъ меня супруга, тихаго и кроткаго. Я люблю его, плачу и не могу удержать первыхъ своихъ движеній.“ — У меня есть вѣрное лекарство, отвѣчалъ Ѳеофилъ: это самой рѣдкой талисманъ, ибо составлять его весьма трудно. Онъ былъ изобрѣтенъ въ глубокой древности одною философкою. — „Жекщиною?“ — Да, женщиною, которая употребляла свою мудрость на благодѣянія вашему полу, вообще болѣе насъ склонному къ излишней вспыльчивости. Сей талисманъ достался мнѣ въ наслѣдство; не имѣя въ немъ нужды, отдаю его вамъ съ удовольствіемъ. Это золотое кольцо, усѣянное финифтяными звѣздочками: вотъ оно. — „Надобно только носить его?“ — Слушайте, что вамъ наблюдать должно. Какъ скоро разсердитесь, то замолчите, не говорите ни слова и въ ту же секунду подите въ кабинетъ свой: тамъ, безъ свидѣтелей, опустите кольцо въ стаканъ холодной воды и девять разъ произнесите имя: Ѳевиладемирезпдарнезюлъмезидора. — „Боже мой! это имя?“ — И весьма почтенное: имя той мудрой женщины, которая изобрѣла талисманъ, употребивъ на его составленіе пятьдесятъ лѣтъ жизни своей. — „Не дивлюсь, что эта Философка не славна въ свѣтѣ: такому имени трудно дойти до потомства; его никто не выговоритъ.“ — Я напишу для васъ. — „Постараюсь вытвердить наизусть. Вы говорите, что надобно его произнести девять разъ?“ — Непремѣнно; a послѣ выньте кольцо, выпейте воду, и будете спокойны. — „Это прекрасно!“ — Когда же случится вамъ быть въ гостяхъ, и слѣдственно не льзя будетъ уйти въ кабинетъ свой, тогда надобно хотя въ мысляхъ произнести магическое имя; но признаюсь, что дѣйствіе его ослабѣетъ. — „О! я не боюсь того: ко мнѣ приходитъ сердце только дома; досадую и кричу на людей своихъ или на мужа, когда бываю съ нимъ одна; a въ свѣтѣ я всегда учтива, кротка и снисходительна.“ — И такъ, наблюдая все сказанное, будете милы и тихи какъ Ангелъ.
Обрадованная Ѳеонія унесла кольцо съ именемъ Ѳевиладемирезидарнезюльмезидора, написанномъ рукою философа. Имѣя хорошую память она могла въ тотъ же вечеръ испытать его чудесную силу, и не могла надивиться глубокой мудрости Ѳеофила. — Однакожь не всѣ были имъ такъ довольны. Онъ очень сухо принималъ тщеславныхъ и кокетокъ, и не давалъ имъ ничего. Однажды посѣтила его молодая дама съ братомъ своимъ, любимцемъ Королевскимъ, который хотѣлъ имѣть талисманъ для успѣха во всѣхъ своихъ честолюбивыхъ намѣреніяхъ. Милостявый государь! отвѣчалъ Ѳеофилъ: разные Адепты находили средство дѣлать золото и возобновлять молодость; но никогда не искали они средства удовольствовать честолюбивыхъ: это явная химера. — По крайней мѣрѣ (сказала съ живостію молодая дама) дайте мнѣ способъ быть вѣчно милою, то есть не старѣться, чтобы всегда плѣнять и кружить головы: одно истинное щастіе для насъ, женщинъ!» — Философъ взглянулъ на нее съ усмѣшкою: ибо она, не смотря на свою молодость и нарядъ, совсѣмъ не могла быть опасною прелестницею. Милостивая государыня! отвѣчалъ Ѳеофилъ: зная вѣрно будущее, предсказываю, что вамъ нѣтъ ни малой нужды въ талисманѣ: ибо вы черезъ двадцать лѣтъ будете такъ же наряжаться, такъ же грозить мущинамъ, не оставляя ни плановъ, ни лестныхъ надеждъ своихъ. — «Боже мой! правду ли вы говорите?» — Точную и совершенную. — «Какъ же я щастлива! какъ весело!»…
Черезъ нѣсколько дней послѣ того пришелъ къ Ѳеофилу человѣкъ богатой, доброй и чувствительной, именемъ Алькипъ, и сказалъ ему: «Я родился въ изрядномъ состояніи, и въ послѣднія десять лѣтъ утроилъ свое богатство, единственно отъ того, что съ равнодушіемъ и безпечностію употреблялъ большія суммы денегъ на торговыя предпріятія, чрезмѣрно опасныя. Но мнѣ все удавалось, и такое удивительное щастіе возбудило множество завистниковъ; я имѣлъ бы ихъ, думаю, гораздо менѣе, естьли бы разбогатѣлъ обманами и подлостію. Не имѣя возможности укорять меня средствами моей фортуны, они стараются вредить мнѣ съ другихъ сторонъ. Дѣлая всегда добро, я нажилъ непріятелей, и безпрестанно чувствую дѣйствіе ихъ злобы; досадую, огорчаюсь и страдаю. Говорятъ, что ты, мудрый Ѳеофилъ, составляешь талисманы для щастія людей: не можешь ли открыть мнѣ способа восторжествовать надъ моими врагами?» — Могу, отвѣчалъ Ѳеофилъ: я испыталъ на себѣ чудесное дѣйствіе сего талисмана, и могу сообщить его другому, не переставая имъ пользоваться. Но для того надобно принять васъ въ глубокія таинства священной науки, и нужны нѣкоторые опыты. — «Какъ! мнѣ должно сдѣлаться Адептомъ?» — Тѣмъ, что я самъ. — «Знаю, что отъ Адептовъ требуется великихъ жертвъ и строгой нравственности: я готовъ на все, чтобы получить желаемое, только не надѣюсь на свой разумъ» — Требую единственно того, что зависитъ совершенно отъ вашей воли. — «И такъ говори; все исполню.» — Прежде всего надобно отказаться отъ всякаго намѣренія и желанія мстить. — «Мнѣ сдѣлали столько неудовольствія!… непріятели мои такъ злобны!.. особливо двое изъ нихъ ужаснымъ образомъ неблагодарны, ибо я нѣкогда осыпалъ ихъ благодѣяніями.» — Какъ бы то ни было, надобно забыть все и снова искать случая обязать ихъ. — «Чего ты хочешь!» — Необходимаго. Такъ должно поступать и съ другими непріятелями, но безъ гордости и хвастовства. — «Даю слово молчать; но могу ли внутренно не гордиться такимъ великодушіемъ? отъ меня ли зависитъ это чувство?» — Одинъ разсудокъ предохранитъ васъ отъ гордости. Можете ли по справедливости хвалиться тѣмъ, что сдѣлаете только изъ повиновенія? — "Правда; соглашаюсь съ тобою. Я буду великодушенъ единственно для того, чтобы получить награду, которую мнѣ обѣщаешь; слѣдственно не долженъ ничѣмъ гордиться. Все ли теперь? — "Все, ибо вы имѣете доброе сердце и чистую совѣсть. Приходите черезъ шесть мѣсяцевъ. — «И ты обѣщаешь мнѣ дать безцѣнный талисманъ, посредствомъ котораго я восторжествую надъ своими врагами?» — Да, y васъ будетъ это сокровище, въ самомъ дѣлѣ безцѣнное для человѣка, который умѣетъ цѣнить его. Надѣйтесь на мое слово; оно вѣрно.
Алькипъ простился съ Ѳеофиломъ, въ твердомъ намѣреніи исполнить его предписанія, сколь они ни казались ему строгими. Черезъ шесть мѣсяцевъ онъ возвратился и сказалъ: «О мудрый Ѳеофилъ! какою благодарностію обязано тебѣ мое сердце! Слѣдуя твоимъ совѣтамъ, я нашелъ уже щастіе, и примирился со всѣми врагами, кромѣ двухъ или трехъ, которые еще ненавидятъ меня, не смотря на мои одолженія; но цѣлый свѣтъ осуждаетъ ихъ несправедливость, и, не имѣя въ душѣ ни малѣйшей злобы, могу сказать, что я восторжествовалъ надъ своими непріятелями. Однакожь все еще желаю имѣть обѣщанный талисманъ, по крайней мѣрѣ для будущаго времени.» — Я дамъ его вамъ, отвѣчалъ Ѳеофилъ: вотъ онъ!.. Алькипъ смотритъ, и видитъ только книгу… раскрываетъ ее и съ умиленіемъ читаетъ ея священное заглавіе… Слезы катятся изъ глазъ его. Онъ становится на колѣни, и прижимая божественную книгу къ своему сердцу, говоритъ: «Чувствую теперь святость закона прощать всѣхъ, и за, зло платить добромъ! Смертный не могъ его выдумать. Онъ есть законъ Неба; и человѣкъ долженъ повиноваться ему для собственнаго благоденствія!»
Мы описывали только успѣхи Ѳеофиловы; но слава его мало по малу затмилась. Начали говорить, что онъ требуетъ всегда нелѣпостей, и предпочли ему другихъ Астрологовъ. Ѳеофилъ снова могъ наслаждаться щастливою неизвѣстностію, и тѣми удовольствіями, которыя милѣе славы для сердца опытнаго и добраго: спокойными досугами, миромъ и свободою!