1893
правитьБЕКОНЪ.
1867.
править
Францискъ Баконъ Веруламскій. Реальная философія и ея вѣкъ. Соч. Куно Фишера. Пер. Н. Страхова. С.-Петерб. 1867.
Наше умственное рабство передъ западными писателями есть фактъ, извѣстный, конечно, каждому внимательному наблюдателю, но очень слабо сознаваемый большинствомъ. Дѣлать что нибудь сознательно и дѣлать безсознательно — двѣ вещи совершенно различныя. Сознательное подчиненіе какому нибудь умственному авторитету, есть подчиненіе свободное; оно требуетъ со стороны подчиняющагося иногда весьма высокой умственной дѣятельности. Безсознательное подчиненіе есть рабство; оно основывается на чувствѣ собственной слабости и сопровождается отреченіемъ отъ права собственнаго сужденія. Является идолопоклонство, при которомъ человѣку кажется естественнымъ поддерживать какое нибудь мнѣніе не внутреннею силою самаго мнѣнія, а именемъ человѣка, который его высказалъ.
При нашей слабой образованности, при слабомъ распространеніи у насъ научнаго духа, при стремленіи, въ то же время, стать образованными, просвѣщенными, передовыми, подобное идолопоклонство развилось у насъ въ огромныхъ размѣрахъ. Наши школы, даже и лучшія изъ нихъ университеты, часто не оставляютъ въ душахъ юношей прочныхъ основъ, не вливаютъ въ нихъ даже строгаго духа науки, при которомъ возможно сомнѣніе, скептицизмъ, отсутствіе твердыхъ началъ и твердаго взгляда, но ни въ какомъ случаѣ невозможно рабство. И вотъ, огромная толпа нашихъ грамотныхъ людей невольно ищетъ себѣ какого нибудь руководства, какихъ нибудь точекъ опоры для своихъ мыслей и сужденій. Главную роль при выборѣ руководителей, разумѣется, играютъ умственныя силы и, такъ сказать, умственные вкусы ищущихъ. Степень этихъ силъ не велика и эти вкусы обыкновенно очень низменны. Какая радость, если найдется наконецъ писатель, достаточно доступный и пришедшійся по вкусу! Съ нимъ начинаютъ носиться, какъ съ сокровищемъ; конца нѣтъ толкамъ и всякимъ примѣненіямъ.
Мы были еще недавно свидѣтелями яростной борьбы противъ авторитетовъ, какъ своихъ, такъ и иноземныхъ. Но что же оказалось подъ конецъ? Это была только мнимая свобода мысли, только кажущаяся самостоятельность; подъ нею скрывалось самое раболѣпное поклоненіе немногимъ избраннымъ авторитетамъ; оно-то и внушало ярость противъ всѣхъ остальныхъ.
Иногда становится больно и досадно за русскій умъ при подобномъ зрѣлищѣ. Еслибы наши заблужденія или даже наши направленія были явленіями нашего самостоятельнаго развитія, то ихъ было бы легче переносить, можно бы было спокойнѣе съ ними мириться. А то, иной человѣкъ обнаружитъ огромную дѣятельность, много бойкости, остроумія, душевнаго жара; всѣ дивятся, глядя, откуда что берется; а онъ подъ конецъ и скажетъ: хотите знать, въ чемъ вся моя мудрость? Читайте вотъ такія-то книжки.
При такомъ положеніи дѣлъ нельзя не пожелать, чтобы у насъ постепенно пробудилось и развилось критическое отношеніе къ умственнымъ явленіямъ, столь сильно на насъ дѣйствующимъ. До тѣхъ поръ, пока мы не станемъ судить объ нихъ, пока не будемъ относиться къ нимъ объективно, пока не станемъ смотрѣть на нихъ, какъ на предметъ изученія, а не какъ на источникъ поученія и истины, до тѣхъ поръ мы не освободимся отъ своей умственной крѣпостной зависимости. Въ этомъ отношеніи для насъ особенно важны не тѣ книги, въ которыхъ догматически проповѣдуются какія нибудь ученія, а тѣ, въ которыхъ они излагаются исторически и критически, въ которыхъ анализируется ихъ ходъ, преемственность и взаимная связь.
Западъ много сдѣлалъ для критики своихъ собственныхъ явленій. Конечно, однимъ изъ лучшихъ критиковъ этого рода слѣдуетъ считать Куно Фишера. Никто лучше его не умѣетъ стать на чужую точку зрѣнія, вѣрнѣе и правильнѣе его анализировать всѣ послѣдствія, которыя отсюда вытекаютъ. Онъ объективенъ до высочайшей степени; люди не желающіе думать сами надъ излагаемыми явленіями, ищущіе непремѣнно помочей и указки, нерѣдко сердятся, когда читаютъ его, и наивно восклицаютъ: да что же онъ самъ думаетъ объ этихъ вопросахъ?
Сочиненіе Куно Фишера, заглавіе котораго мы выписали, представляетъ самую ясную и общедоступную изъ его книгъ; а отдѣлано оно столь же тщательно, какъ и всѣ его сочиненія. Предметъ долженъ быть для насъ особенно интересенъ; у насъ чувствуется стремленіе къ реализму, а здѣсь дѣло идетъ о величайшемъ изъ реалистовъ, Францискѣ Беконѣ Веруламскомъ. Что онъ дѣйствительно, въ этомъ убѣдится всякій, кто прочтетъ книгу.
Его логическія требованія, его пониманіе опытнаго изученія природы — удивительнымъ образомъ совпадаютъ съ всегдашними требованіями натуралистовъ. Не даромъ натуралисты до самаго послѣдняго времени любятъ изрѣченія Бекона и выставляютъ ихъ какъ правила для своей дѣятельности. Современнымъ ученымъ кажется, что имъ не выразить лучше своихъ мыслей, чѣмъ выразилъ ихъ Беконъ; между тѣмъ, Беконъ жилъ въ XVI столѣтіи.
Первое требованіе Бекона состоитъ въ томъ, что изслѣдователь долженъ очистить свой умъ отъ всякихъ предвзятыхъ идей, отъ всѣхъ идоловъ, по выраженію философа. Этихъ идоловъ Беконъ перечисляетъ и мастерски характеризуетъ. За тѣмъ слѣдуетъ настоятельное требованіе, чтобы изслѣдователь обращался къ самимъ, чтобы онъ непремѣнно исходилъ изъ фактовъ, изъ опыта, изъ воспріятія
Главныя черты того метода, которымъ изслѣдователь долженъ руководствоваться при восхожденіи отъ фактовъ къ общимъ положеніямъ, указаны Бекономъ вполнѣ вѣрно. Нужно искать причинъ явленій. «Истинное знаніе есть знаніе причинъ». Чтобы найти условія явленія, нужно идти путемъ индукціи то есть нужно разсмотрѣть всѣ случаи, когда явленіе совершается, и опредѣлить, какія обстоятельства необходимо присутствуютъ при этомъ и какія могутъ измѣняться, и слѣдовательно суть только случайныя. Если хоть разъ при данныхъ условіяхъ явленіе не совершится, то мы, значитъ, не нашли его причины. Нужно дѣлать опыты, и если они дадутъ однообразный результатъ, то мы, значитъ, нашли законъ природы или, какъ выражается Беконъ, аксіому. Любопытно, что Бекону еще неизвѣстно было столь обыкновенное теперь выраженіе — законъ природы, точно такъ онъ нигдѣ не говоритъ о силахъ природы. Очевидно, физическія понятія того времени были такъ неразвиты, что еще не достигли этихъ простыхъ формулъ.
«Знаніе есть сила» — всѣмъ извѣстно это изрѣченіе Бекона. Когда мы найдемъ аксіомы, опредѣляющія условія явленій, мы будемъ по произволу управлять этими явленіями, вызывать и предупреждать ихъ. Беконъ былъ въ высшей степени воодушевленъ этою мыслью о господствѣ человѣка надъ природою, и она была исходною точкою его философіи.
Ко всѣмъ этимъ мыслямъ мы очень привыкли, но для того времени онѣ были истиннымъ открытіемъ; а между тѣмъ, онѣ были высказываемы и развиваемы съ твердостію, съ увѣренностію, даже съ высокомѣріемъ человѣка, вполнѣ убѣжденнаго и сознающаго свою заслугу, свою, такъ сказать, новизну между другими.
Все въ Беконѣ носитъ характеръ истиннаго реализма. Онъ не основываетъ никакой системы, не проповѣдуетъ готоваго міросозерцанія; все должно быть воздвигнуто вновь, на основаніи его новаго метода, по руководству опыта и индукціи, которыхъ до него такъ мало держались. "Съ самаго начала* — говоритъ Куно Фишеръ — «у него было намѣреніе ввести въ дѣло философію, которая не пребывала бы на зло времени, а шла бы впередъ вмѣстѣ съ временемъ». «Можетъ быть, изъ всѣхъ философовъ Беконъ былъ единственный, который хотѣлъ не противиться теченію времени, а создать твореніе столь легкое, чтобы оно могло держаться на этомъ теченіи». Самъ Беконъ говоритъ: «Меня могутъ упрекнуть, что мои слова требуютъ столѣтія. Отвѣчаю: можетъ быть, цѣлаго столѣтія для доказательства и нѣсколькихъ столѣтій для совершенія».
Мы знаемъ теперь, что онъ былъ правъ, говоря такимъ образомъ.
Но всего яснѣе новизна беконовскаго реализма открывается въ тѣхъ антипатіяхъ и отрицаніяхъ, которыя онъ обнаружилъ. Сейчасъ видно, что это не былъ человѣкъ, на которомъ бы тяготѣли какіе-нибудь изъ господствовавшихъ тогда предразсудковъ относительно методы и науки; сейчасъ слышенъ могучій новаторъ, котораго не можетъ подчинить себѣ никакой авторитетъ.
Онъ возстаетъ противъ конечныхъ цѣлей. Всѣмъ извѣстно его знаменитое слово: «изслѣдованіе цѣлей неплодотворно и бездѣтно, какъ дѣвственница, посвященная Богу».
«Цѣлямъ» — говоритъ Куно Фишеръ — «Беконъ противополагаетъ причины, родовымъ понятіямъ — единичныя вещи, абстрактнымъ формамъ — матеріальныя качества, и такимъ образомъ отрицаетъ все, что дѣлаетъ объясненіе природы телеологическимъ, идеалистическимъ, вообще отвлеченнымъ».
Интересно, что въ Беконѣ уже появились слѣды тѣхъ симпатій и отрицаній, которыя впослѣдствіи часто увлекали реалистовъ до послѣднихъ крайностей, и извѣстны намъ въ такомъ крайнемъ развитіи. Такъ Беконъ между всѣми греческими философами отдаетъ предпочтеніе Демокриту, слѣдовательно атомистическому матеріализму. Въ сужденіяхъ своихъ о поэзіи онъ высказываетъ односторонность своего реалистическаго пониманія. «Наука и исторія, по его мнѣнію, должны представлять міръ какъ есть, поэзія же, напротивъ, должна представлять его такъ, какъ желаетъ человѣческая душа, чтобы онъ былъ». Итакъ, поэзія будетъ зеркаломъ міра, но не зеркаломъ души и сердца. Отсюда слѣдуетъ отрицаніе лирической поэзіи. И въ самомъ дѣлѣ, Беконъ говоритъ: «Сатиры, элегіи, эпиграммы, оды и все, что относится къ этому роду, мы удаляемъ изъ области поэзіи и относимъ къ философіи и реторикѣ».
Куно Фишеръ по этому случаю замѣчаетъ: «Лирическая поэзія есть выраженіе того, что вдохновляетъ фантазію и тѣмъ дѣлаетъ ее способною къ творчеству и нуждающейся въ немъ, выраженіе того, что вообще обусловливаетъ и возбуждаетъ поэтическую и художественную дѣятельность. Нѣтъ художественнаго творчества безъ фантазіи; нѣтъ творящей фантазіи безъ глубочайшаго возбужденія души; лирическая же поэзія и высказываетъ то, что претерпѣваетъ возбужденная душа. Кто опредѣляетъ поэзію такъ, что исключаетъ лирическую, тотъ вообще понимаетъ поэзію и искусство безъ творящей фантазіи и душевнаго возбужденія; и такъ, естественно, что онъ изъ поэзіи и искуства удержитъ только одну прозу».
Всего выше Беконъ ставитъ аллегорическую поэзію. Перейти отсюда къ полному отрицанію поэзіи, и вообще искусства, уже легко; кто не понимаетъ сущности поэзіи, тотъ, разумѣется, будетъ отрицать ее.
Весьма знаменательны также отношенія Бекона къ религіи и въ исторіи. Съ своей реалистической точки зрѣнія Беконъ пришелъ въ двоякому выводу: 1) Религія, единственно заслуживающая это имя, основывается не на естественномъ познаніи; въ этомъ смыслѣ не существуетъ естественной религіи; 2) научное познаніе религіозныхъ истинъ невозможно; въ этомъ смыслѣ не существуетъ философіи религіи. Такимъ образомъ, между философіею и религіею не должно быть ничего общаго. Куно Фишеръ подробно показываетъ, какимъ образомъ этотъ разрывъ постепенно превратился въ противорѣчіе и пришелъ, наконецъ, къ полному отрицанію религіи.
Что касается до исторіи, то Куно Фишеръ излагаетъ дѣло такъ: «Какъ философія относится къ религіи, такъ она относится къ истоки. Если она неспособна объяснить религію, то она, безъ сомнѣнія, негодна къ объясненію исторіи: она никогда не пойметъ чужаго настроенія духа и его побужденій, и всегда будетъ судить и порицать чужое время по аналогіи собственнаго».
Вотъ въ легкихъ указаніяхъ содержаніе беконовской философіи и ея отношенія къ другимъ сферамъ человѣческой дѣятельности. Что вышло изъ этого могучаго начинанія? Куно Фишеръ слѣдитъ за развитіемъ реалистическаго духа во всѣхъ его дальнѣйшихъ проявленіяхъ, вплоть до новѣйшихъ временъ. Передъ нами раскрывается поучительная картина того, какъ проросли, какой цвѣтъ и плодъ дали на различныхъ почвахъ сѣмена, брошенныя Бекономъ.
Въ Германіи реализмъ сначала совсѣмъ не принялся. Она была сильна своими собственными мыслителями, Лейбницемъ, Лессингомъ.
Въ самой Англіи онъ прошелъ цѣлый рядъ превращеній въ такомъ порядкѣ: атомизмъ Томаса Гоббза, сенсуализмъ Джона Локка, такъ-называемый идеализмъ Берклея и наконецъ скептицизмъ Давида Юма. Этотъ скептицизмъ былъ послѣднею формою, дальше которой уже было некуда идти, гдѣ приходилось дѣлать поворотъ къ чему-нибудь другому.
Совершенно иначе дѣло пошло во Франціи. «Какъ Гоббзъ и Локкъ коренятся въ Беконѣ», — говоритъ Куно Фишеръ, — «такъ въ Локкѣ коренится французская философія восемнадцатаго столѣтія: она относится къ англійской, какъ колонія къ метрополіи». Локка пропагандировалъ Вольтеръ, «одинъ изъ ограниченнѣйшихъ его учениковъ». Гольбахіанцы развиваютъ, наконецъ, чистый матеріализмъ, съ полнымъ отрицаніемъ религіи и съ совершенно революціоннымъ образомъ мыслей.
Вотъ явленіе, достойное самого серіознаго вниманія съ нашей стороны. Одни и тѣ же зачатки у двухъ различныхъ народовъ производятъ различныя дѣйствія. Въ чисто-теоретической области въ Англіи развивается скептицизмъ, во Франціи матеріализмъ. Въ практическихъ взглядахъ во Франціи является и возрастаетъ теорія революціи; въ Англіи же скептикъ Юмъ оказывается противникомъ революціи и защитникомъ историческаго образа мыслей. Юмъ почти предсказалъ неудачу революціи и появленіе Наполеона.
«Всего явственнѣе» — говоритъ Куно Фишеръ — "выступаетъ историческій образъ мыслей Юма въ томъ мѣстѣ, гдѣ у остальныхъ философовъ его вѣка утвердился совершенно противоисторическій догматъ. Ничто столько не доказываетъ того, какъ далеко просвѣщеніе восемнадцатаго столѣтія ушло отъ всякаго историческаго опыта, — какъ теорія изъ которой хотѣли объяснить государство. Человѣческое государство и устройство общественной жизни имѣютъ нѣкоторое историческое происхожденіе; но договоръ, подобный тому, о которомъ учатъ Гоббзъ, Локкъ, Спиноза, Руссо, никогда въ дѣйствительности не существовалъ такъ, гдѣ они «его ищутъ».
«Юмъ — отъявленный противникъ договорной теоріи».
«Вмѣстѣ съ теоріей договора, Юмъ возстаетъ на естественно-историческихъ основаніяхъ и противъ теоріи революціи. Здѣсь онъ обращается прямо противъ Руссо. „Если бы эти разумники взглянули вокругъ себя на міръ“, — говоритъ опытный скептикъ, — „то они не нашли бы въ немъ ничего, что хоть сколько-нибудь соотвѣтствовало бы ихъ идеаламъ. Въ дѣйствительности нѣтъ болѣе страшнаго событія, какъ полное разрушеніе какою-нибудь правленія, разнуздывающее толпу и поставляющее опредѣленіе или выборъ новаго устройства въ зависимость отъ множества людей, число которыхъ приближается къ числу всего народа, ибо весь народъ собственно никогда не рѣшаетъ дѣла. Каждый разумный человѣкъ желаетъ въ подобномъ случаѣ — видѣть какого-нибудь генерала во главѣ сильной арміи, который бы захватилъ власть и могъ бы дать народу повелителя, такъ какъ избрать его толпа сама совершенно неспособна. Такъ мало дѣло и дѣйствительность соотвѣтствуютъ этимъ философскимъ понятіямъ“. И такъ, если бы наступилъ случай, который сдѣлалъ бы революцію фактомъ и превратилъ Руссо въ Робеспьера, то Юмъ знаетъ напередъ, чего онъ будетъ желать: онъ тогда надѣется на появленіе Наполеона!»
Такимъ образомъ, англійская мысль и французская мысль, вышедши изъ одной и той же точки, пришли къ результатамъ не только различнымъ, но даже прямо противоположнымъ. Это можетъ служить намъ прекраснымъ поясненіемъ нѣкоторыхъ явленій, совершающихся въ нашемъ умственномъ мірѣ, и совершающихся съ очень недавняго времени. У насъ тоже явилась колонія мыслителей изъ великой метрополіи — Англіи. Бокль, Милль, Дарвинъ, и наималѣйшій изъ нихъ Льюисъ — принялись у насъ съ величайшимъ успѣхомъ; имена ихъ знакомы всѣмъ читающимъ; иныя сочиненія выдержали нѣсколько изданій и даже не одинъ переводъ. Въ послѣднее время явился Гербертъ Спенсеръ, и наконецъ въ газетахъ обѣщаютъ появленіе на русскомъ языкѣ Бэна. Очевидно, англійскіе мыслители имѣютъ для нашихъ умственныхъ силъ и вкусовъ большую привлекательность.
Что же это за мыслители? Нѣтъ никакого сомнѣнія, что они остались вѣрны своей своеобразной родинѣ и не измѣнили ей, подобно германствующему Карлейлю. Всѣ они реалисты съ большимъ или меньшимъ оттѣнкомъ скептицизма, всѣ они вращаются въ той же сферѣ, крайніе полюсы которой составляютъ съ одной стороны родоначальникъ Беконъ, а съ другой стороны завершитель Юмъ. Это — новое повтореніе того же заколдованнаго цикла, изъ котораго не можетъ выйти англійскій умъ.
Но какъ отражаются эти писатели въ вашихъ умахъ? Такъ-ли мы ихъ понимаемъ, какъ они сами себя разумѣютъ? Такъ какъ дѣло идетъ о большинствѣ, о массахъ, то можно напередъ сказать, что англійскія мысли терпятъ нѣкоторое измѣненіе, переходя въ русскіе умы. Но мы въ этомъ случаѣ уже можемъ кое-что сказать и по опыту. Можно бы привести нѣкоторые весьма любопытные примѣры, показывающіе, что реалистическія и скептическія мнѣнія англичанъ въ нашихъ умахъ получаютъ матеріалистическій смыслъ. И такъ, англійская колонія отчасти производитъ у насъ дѣйствіе, подобное тому, какое нѣкогда производила во Франціи.
Было бы, однако же, величайшею нелѣпостью видѣть здѣсь одинъ вредъ, или думать, что никакой другой исходъ изъ дѣла невозможенъ. Никакое истинно-философское направленіе не можетъ привести въ матеріализму. Если мы будемъ проникаться реализмомъ и скептицизмомъ англичанъ, то современемъ придемъ въ болѣе широкимъ и глубокимъ философскимъ взглядамъ. Исторія философіи показываетъ, что главное русло философскихъ идей никогда не проходило черезъ матеріализмъ. Наслѣдникъ Бекона — не Гольбахъ съ товарищами, а Юмъ; наслѣдникъ Юма — Кантъ, котораго назвать — значитъ назвать философію. Кантъ прямо относитъ къ Юму начало своего критическаго направленія. «Давидъ Юмъ», — говоритъ онъ, — «вотъ кто много лѣтъ тому назадъ пробудилъ меня отъ догматической дремоты и далъ моимъ изслѣдованіямъ на поприщѣ спекулятивной философіи совершенно иное направленіе».
Такимъ образомъ, англійскій реализмъ, долгое время неимѣвшій никакого вліянія на Германію, въ Кантѣ подѣйствовалъ на нее и породилъ здѣсь совершенно иные плоды, чѣмъ во Франціи. Онъ породилъ рядъ системъ, въ силу которыхъ Германія стала философскою школою для цѣлаго міра, и которыя однѣ могутъ быть поставлены на ряду съ греческой философіей.
Конечно, реализмъ не породилъ этой философіи, а только возбудилъ ее. Кантъ прекрасно объясняетъ это отношеніе. «Юмъ» — говоритъ онъ — «не внесъ никакого свѣта въ этого рода познаніе, но онъ добылъ искру, отъ которой можно было зажечь огонь, еслибы только она попала на воспріимчивый трутъ, и если бы тлѣніе этого трута было тщательно поддерживаемо и увеличиваемо»[1].
Нѣмецкая философія у насъ издавна и легко прививалась. Будемъ надѣяться, что англійскій реализмъ послужитъ для нашихъ умовъ тою искрою, о которой говоритъ Кантъ, что у насъ найдется воспріимчивый, и довольно тщательности, чтобы поддержать и увеличить его тлѣніе.
- ↑ Prolegomena zu einer jeden kьnftigen Metaphysik. Vorrede.