Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ «Дня», «Москвы», «Руси» и другихъ изданій, и нѣкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и К°) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
Безвыходность Римскаго вопроса.
правитьВъ послѣдніе разъ, говоря объ Италіи, мы если и не предсказывали прямо неуспѣха италіянскаго движенія къ Риму, однакожъ сильно сомнѣвались въ успѣхѣ и указывали на трудность разрѣшенія такъ-называемаго римскаго вопроса, — трудность не столько внѣшнюю, сколько внутреннюю, не столько матеріальную, сколько нравственную. Вѣрнѣе сказать, что вся фактическая сложность этого вопроса происходитъ отъ его сложности духовной. Если мы не вникнемъ глубже въ его сокровенный внутренній смыслъ, то внѣшнія событія представятся намъ совершенною безсмыслицей, къ которой мы и ключа не отыщемъ. Они явятся намъ какимъ-то сцѣпленіемъ случайностей и личныхъ капризовъ, какою-то путаницею личныхъ, правительственныхъ, народныхъ интересовъ, которая, чѣмъ больше стараются ее распутать, тѣмъ пуще и мудренѣе заплетается. Вамъ кажется, что даже и западные публицисты недостаточно цѣнятъ эту внутреннюю сторону событій; ихъ вниманіе по преимуществу поглощено политической компликаціей внѣшнихъ фактовъ. Въ этомъ отношеніи положеніе русскихъ наблюдателей выгоднѣе положенія прочихъ Европейцевъ. Ни политическіе, ни духовные наши интересы не связаны съ дѣломъ Рима и римской куріи; стоимъ мы отъ него въ сторонѣ и способны безпристрастнѣе обсуждать совершающійся историческій кризисъ, чѣмъ люди слишкомъ близко къ нему стоящіе и прямо въ немъ заинтересованные.
На сценѣ дѣйствія появляются и сталкиваются Гарибальди, Викторъ Эммануилъ, Наполеонъ III, Пій IX, и эти болѣе или менѣе ярко выступающія личности заслоняютъ для публики дѣйствіе историческихъ пружинъ, которое однакоже нисколько отъ личностей не зависитъ. Не отъ личныхъ воззрѣній и прихотей слѣдуетъ ожидать рѣшенія вопроса, — не въ лицахъ дѣло, а дѣло въ ихъ знамени. Борьба идетъ не между лицами, а между началами. Вопросъ о Римѣ не есть только вопросъ частный, временный, но всемірно-историческій; не только италіянскій, но всего католическаго міра, слѣдовательно имѣющій значеніе вселенское; вопросъ о Римѣ есть вопросъ о свѣтской власти папы; вопросъ о свѣтской власти римскаго папы есть вопросъ о римско-католической церкви, — слѣдовательно это вопросъ не политическій только, но по преимуществу вѣроисповѣдный и церковный. Очевидно, что однимъ политическимъ внѣшнимъ рѣшеніемъ этотъ вопросъ разрѣшенъ быть не можетъ безъ соотвѣтственнаго разрѣшенія его вѣроисповѣдной, церковной стороны, а для этого послѣдняго разрѣшенія нуженъ актъ общественнаго сознанія. Другими словами: вопросъ долженъ быть предварительно, вполнѣ отчетливо и ясно, рѣшенъ въ сознаніи всего католическаго міра. Такое явленіе, такая духовная сила какъ папство, подъ воздѣйствіемъ котораго, какъ нравственно-историческаго агента, сложился духовный строй народовъ латинскаго Запада, не можетъ быть эскамотировано никакими ловкими фокусъ-покусами Наполеона III, Виктора-Эммануила или Ратацци, не можетъ быть выкрадено изъ міра незамѣтно, подъ прикрытіемъ разныхъ лицемѣрныхъ увѣреній въ преданности папѣ, подъ предлогомъ политической случайности; не можетъ вѣроисповѣданіе тысячи вѣковъ и сотни милліоновъ человѣческихъ совѣстей вдругъ, въ одинъ прекрасный день, перестать быть и явиться въ новомъ небываломъ образѣ, да еще не добровольно, а подъ угрозою пушекъ и штыковъ, французскихъ ли, италіянскихъ или гарибальдійскихъ — это все равно. Странно было бы предположить, что латинская церковь способна быть ликвидирована внезапно, внѣшнимъ насиліемъ; что, вступивъ сегодня, напримѣръ, въ Римъ, зуавы Наполеона Ш, или берсальеры Виктора-Эммануила, или красныя рубашки Гарибальди упрячутъ латинское вѣроученіе, какъ фокусники, себѣ въ карманъ и завтра же поднесутъ его, какъ на блюдечкѣ, міру — фильтрированнымъ, очищеннымъ, въ наилучшемъ, что ни на есть видѣ!.. Какъ французская революція, сокрушившая старую Францію, не разрѣшила однакожъ для Франціи вѣроисповѣднаго вопроса, именно потому, что отнеслась къ нему чисто-внѣшнимъ, насильственнымъ образомъ: сначала декретомъ отмѣнила не только католицизмъ, но и Бога, потомъ декретомъ же признала нѣчто въ родѣ Бога, а потомъ, въ лицѣ своего консула-солдата, объявила Францію не только въ Бога вѣрующею, но и католическою, и даже папистскою; какъ Наполеонъ I не уничтожилъ не только папства, но даже его свѣтской власти, хотя и выгналъ его изъ Рима и владѣлъ лѣтъ шесть или семь, какъ государь, удѣломъ Св. Петра, такъ, безъ разрѣшенія римскаго вопроса, какъ вопроса вѣроисповѣднаго, въ сознаніи человѣчества, не удастся: ни Наполеону Ш задушить въ своихъ покровительственныхъ объятіяхъ свѣтскую власть папы или видоизмѣнить ее искусно, до призрачности, — ни Виктору-Эммануилу — доказать свое усердіе къ папѣ и церкви уничтоженіемъ историческаго папы и исторической церкви!
Всего болѣе вѣроятности на успѣхъ могло бы имѣть народное движеніе Италіи подъ предводительствомъ народнаго вождя Гарибальди. Но и здѣсь что же мы видѣли? Развѣ это было такое же движеніе, какъ при походѣ Гарибальди изъ Сициліи на Неаполь? Конечно нѣтъ. Что значитъ ничтожная малочисленная армія папы, составленная изъ всякаго сброда, въ сравненіи со стотысячною арміей неаполитанскаго короля? И однакожъ послѣдняя растаяла какъ снѣгъ, а папская армія, даже и до содѣйствія Французовъ, разбила гарибальдійцевъ. Могли ли бы папскіе зуавы противопоставить народному натиску серьезный отпоръ, еслибъ это былъ въ самомъ дѣлѣ народный натискъ, еслибы вспыхнула настоящая народная война, какъ напримѣръ война вандейская, война въ Испаніи при Наполеонѣ I? До появленія Гарибальди на полѣ дѣйствія гарибальдійцы были даже вынуждены очистить Церковную Область и когда, вырвавшись изъ плѣна, водрузилъ свое знамя Гарибальди, то, несмотря на все обаяніе имени этого честнѣйшаго энтузіаста, къ нему собралось не болѣе 7 тысячъ! Можно, пожалуй объяснить его пораженіе разными посторонними помѣхами, но мы указываемъ здѣсь только на крупныя черты историческаго событія, да и самыя помѣхи возникли именно отъ того, что вопросъ о папствѣ затрогиваетъ интересы не одной Италіи, но и Франціи и всего латинскаго Запада. Впрочемъ, неудача Гарибальди происходитъ, по нашему мнѣнію, отъ двухъ причинъ: онъ поднялъ не прежнее свое знамя: «Италія и Викторъ-Эммануилъ!» а знамя республиканское, знамя Мадзини, вслѣдствіе чего населеніе городовъ въ Папской Области, не оказывавшее, какъ по всему видно, гарибальдійскимъ бандамъ никакого особеннаго содѣйствія, встрѣтило "съ сочувствіемъ войска италіянскаго короля и постановило плебисциты о присоединеніи къ Италіанскому королевству. Другая причина — та, что Гарибальди объявилъ войну не только свѣтской власти папы, но и папству и духовенству, не разсудивъ, что разрушая весь вѣковой складъ, всю обстановку народнаго вѣроисповѣданія, народнаго религіознаго быта, онъ не давалъ народу взамѣнъ ничего, а предлагалъ довольствоваться какою-то неопредѣленною религіей вообще, какою-то отвлеченною религіозностью. Намъ могутъ возразить, что тому же Гарибальди въ 1848 году удалось однако произвести революцію въ Римѣ и заставить папу бѣжать въ Чивита-Веккію. Не споримъ, — бурный потокъ революціи схватилъ тогда всевластно все народонаселеніе Италіи. Но что же вышло въ концѣ-концовъ? Развѣ не папство побѣдило и восторжествовало снова?… Французскими солдатами, скажутъ намъ. Нѣтъ; силою настоящаго папскаго воинства, т. е. силою клерикальной партіи, которая во Франціи такъ властна, что только опершись на нее могъ Людовикъ-Наполеонъ сдѣлаться президентомъ, а потомъ и императоромъ, и которая заставила его, вопреки волѣ народнаго представительства, отправить французскихъ солдатъ въ Римъ и возстановить Пія IX на престолѣ.
Мы убѣждены, что то же самое случилось бы и теперь, если бы Гарибальди удалось овладѣть Римомъ — если бы даже по пятамъ его вступили въ Римъ войска самого италіянскаго короля и при звукахъ трубъ и литавръ провозгласили начало новой религіозной эры! Если уже республиканская Франція, въ лицѣ своего президента, нашла необходимымъ вступиться за папу, то тѣмъ болѣе обязывается къ тому Франція императорская…. Нельзя не подивиться тому простодушію, съ которымъ многіе не только за границей, но и у насъ удивляются противорѣчію императора Наполеона съ самимъ собой — въ вопросѣ объ Италіи и папѣ. Онъ же положилъ основу зданіи? единой Италіи, и онъ же мѣшаетъ довести зданіе до вѣнца; онъ же являлся столько разъ въ жизни противникомъ свѣтской власти папы, и онъ же ее возстановляетъ; какъ Наполеонидъ, онъ есть порожденіе революціи 1789 года, и въ то же время готовъ, для поддержки папства, разрушить имъ же созданное италіянское единство и начать братоубійственную религіозную войну! Нѣтъ сомнѣнія, что въ дѣйствіяхъ Наполеона есть противорѣчіе, — противорѣчіе вопіющее, безвыходное, но, прибавимъ, неизбѣжное. Это противорѣчіе есть логическое послѣдствіе того внутренняго противорѣчія, въ которомъ находится весь латинскій Западъ, а Франція по преимущестиву — относительно вѣроисповѣднаго знамени. Въ дѣлѣ религіи вся Франція продолжаетъ пребывать въ противорѣчіи, изъ котораго она даже и не пробовала выходить, которое остается не разрѣшеннымъ и не примиреннымъ, котораго жгучесть на время заглушена оффиціальною и личною каждаго произвольною сдѣлкой, но которое, во всѣхъ крупныхъ историческихъ оказіяхъ, даетъ себя знать — противорѣчіемъ во внѣшней и внутренней политикѣ. Хотя предметъ, котораго мы коснулись, требовалъ бы обширнаго разъясненія, но постараемся истолковать нашу мысль вкратцѣ.
Мы упомянули выше, что первая революція, la grande révolution, эта сплошная оргія деспотизма, подобнаго которому не знавалъ міръ ни древній ни новый, въ одинъ прекрасный день отмѣнила декретомъ католическое вѣроисповѣданіе и всякую вѣру въ Бога. Эта революція была по преимуществу аристократическая, ибо произведена была аристократами мысли, абстрактной теоріи и науки, составлявшими меньшинство и деспотически распоряжавшимися народомъ, котораго являлись самозванными представителями и котораго вѣрованія, обычаи, преданія, вся бытовая свобода — были безпощадно потоплены въ крови сочинителями деклараціи «о правахъ человѣка». Наконецъ Робеспьеръ объявилъ, что l’athéisme est aristocratique, — атеизмъ есть явленіе аристократическаго свойства, и декретомъ же призналъ исповѣданіе Верховнаго Существа. Затѣмъ первый консулъ, очень ясно понимавшій, что элементъ вѣроисповѣдный нисколько не упраздненъ ни въ массахъ народа, ни вообще во французскомъ обществѣ, насиліемъ парижскихъ теоретиковъ, — возстановилъ разомъ, безъ всякихъ транзакцій, государственное и общественное значеніе католическаго культа съ папой и папствомъ, выговоривъ только нѣкоторыя права и привилегіи собственно для галликанской церкви. Такимъ образомъ Франція отъ всенароднаго, торжественнаго отрицанія католицизма перешла снова къ признанію того же самаго католицизма, — не какой-либо новой религіи, а прежней, старой, со всею ея прежнею, старою ложью, — католицизма не очищеннаго отъ папства, а со всѣмъ — съ папствомъ и съ принципомъ свѣтской власти папы. Въ сознаніи Франціи не совершилось даже процесса, посредствомъ котораго она произнесла бы отрицаніе своему недавнему отрицанію латинскаго вѣроисповѣданія: не выбравшись ни на какой новый духовный путь, не разъяснивъ противорѣчія, ничего не разрѣшивъ и не примиривъ, Франція вогнала это противорѣчіе внутрь себя, приняла его какъ элементъ своего развитія. Такимъ образомъ во Франціи les grands principes, великія атеистическія начала революціи 1789 года и духовно-историческія начала католицизма стоятъ другъ противъ друга, взаимно себя исключая, но тѣмъ не менѣе живя вмѣстѣ, бокъ о бокъ, связанные государственной сдѣлкой. Между этими двумя крайностями нѣтъ никакой середины, нѣтъ почвы, по крайней мѣрѣ общественной, на которой можно было бы стать: приходится быть или папистомъ, или атеистомъ, или же пробавляться про себя религіей собственнаго сочиненія. Поэтому-то Кине, въ своей замѣчательной книгѣ о французской революціи, съ такимъ ожесточеніемъ упрекаетъ конвентъ, зачѣмъ, вмѣсто уничтоженія всякаго вѣроисповѣданія, не замѣнилъ онъ католицизмъ протестантизмомъ или какою-либо религіей положительною (причемъ Кине, негодуя на деспотизмъ революціи, самъ же ищетъ исхода въ мѣрахъ самаго деспотическаго свойства!). Какъ бы то ни было, но таковъ историческій фактъ. Франція не порѣшила съ католицизмомъ въ сознаніи. Рядомъ съ либеральною журналистикой, требующей отмѣны свѣтской власти папы, стоятъ десятки милліоновъ католиковъ, которые держатся, держатся упорно за этотъ принципъ, не потому чтобъ онъ самъ по себѣ былъ имъ дорогъ, а потому что съ упраздненіемъ этого принципа упраздняется и самое то историческое вѣроученіе, въ которомъ они пребывали свыше тысячи лѣтъ. Разсуждая съ пренебреженіемъ о значеніи папства, у насъ обыкновенно упускаютъ изъ виду, что папство, какъ бы оно ни было ложно по своему принципу, есть единственная форма, въ которой современные католическіе народы познаютъ христіанство: другой формы они не знаютъ, и цѣпляются за папство, не по сочувствію къ папству, а по инстинктивной и отчасти сознательной антипатіи къ атеизму. Остаться безъ папства, какъ оно освящено исторіей и оправдано вѣроученіемъ, — для нихъ все равно что остаться безъ всякой вѣры, безъ церкви. Еслибы вся Франція, напримѣръ, приняла лютеранское исповѣданіе, еслибы даже не вся Франція, а во Франціи возникла -бы такая положительная проповѣдь въ средѣ католическаго духовенства, которая выработала бы доктрину новаго католицизма безъ свѣтской власти и непогрѣшимости папы; еслибъ въ латинской французской церкви явился новый расколъ, — вопросъ римскій былъ бы не труденъ для разрѣшенія. Императоръ Наполеонъ могъ бы опереться на эту фракцію духовенства, могъ бы выступить противъ папы съ новымъ религіознымъ знаменемъ и собрать, быть-можетъ, подъ это знамя значительное большинство. Но иное видимъ мы во Франціи: духовенство все на одной сторонѣ — ультрамонтанской, а на другой — les grands principes — великія начала революціоннаго атеизма 1789 года, и Наполеону III приходится колебаться между какимъ-нибудь журналистомъ Гёру и епископомъ Дюпанлу! Вотъ источникъ и двойственности и противорѣчій въ его политикѣ внѣшней и внутренней. Но никакіе хитрые извороты не помогутъ ему упразднить или видоизмѣнить свѣтскую власть папы настолько, чтобъ удовлетворить и Геру и Дюпанлу, и примирить начала непримиримыя какою-нибудь лживою сдѣлкой: non possumus Рима (за которое многіе такъ гнѣваются на папу, какъ будто онъ можетъ отвѣчать что-либо иное и подписать самому себѣ смертный приговоръ!), простое non possumus Рима разобьетъ всѣ эти хрупкія сдѣлки. Не поможетъ ему выдти изъ этого противорѣчія и замышляемая имъ конференція. Если точно предметомъ этой конференціи будетъ вопросъ о папѣ, то съ какой стати примутъ въ ней участіе державы протестантскія и православная Россія? Если сойдутся на конференцію представители однихъ католическихъ государствъ, то они также ничего не рѣшатъ, потому что вопросъ о папѣ есть вопросъ вѣроисповѣдный, а вопросъ вѣроисповѣдный не можетъ рѣшаться путемъ дипломатическихъ переговоровъ.
Все сказанное нами сводится къ слѣдующему:
Вопросъ о свѣтской власти папы есть вопросъ о самомъ католицизмѣ, какъ положительной исторической религіи. Вопросъ о католицизмѣ для народовъ его исповѣдующихъ есть вопросъ о самомъ вѣрованіи христіанскомъ, ибо въ иной формѣ они христіанства не знаютъ и не исповѣдывали. Въ этомъ собственно и заключается вся сила папства въ наше время, а не въ немъ самомъ. Упразднить историческое папство, надувъ народы, т. е. обманувъ ихъ разными лицемѣрными сдѣлками и наружными предлогами, притомъ такъ, чтобы самое очищеніе католической религіи произошло не посредствомъ процесса сознанія вѣрующихъ, а путемъ политическихъ комбинацій и военныхъ стратагемъ, — немыслимо. Этотъ послѣдній путь приведетъ непремѣнно къ религіозной войнѣ, которая, какъ мы видѣли, уже готова была вспыхнуть между Франціей и Италіей и которая только отложена, во не устранена, ибо не устранены самые къ ней поводы. Поводы же не могутъ быть устранены, потому что для Франціи нѣтъ выхода изъ того противорѣчія, въ которомъ она поставлена, пока она не разрѣшитъ этого противорѣчія внутри самой себя. Для Виктора-Эммануила одинъ выборъ: или обладаніе Римомъ, или отреченіе отъ мысли объ единой Италіи, а это равнялось бы самоубійству. Наполеону также предстоитъ выборъ: между единой Италіей съ Римомъ, что навлекло бы на него месть клерикальной партіи, можетъ-быть революцію внутри и паденіе династіи, — и между войною съ единою Италіей, что обрушитъ на него негодованіе всѣхъ нравственныхъ силъ страны, созданныхъ духомъ 1789 года. Войны, повторяемъ, можетъ и не быть въ настоящее время, но таковы стратегическія позиціи обѣихъ сторонъ. Во всякомъ случаѣ, ни французское, ни италіянское вступленіе въ Римъ не разрѣшитъ вѣроисповѣднаго вопроса. Этотъ вопросъ разрѣшится двумя путями: или религіозною войной, или же процессомъ сознанія, т. е. сознательнаго отреченія отъ католицизма, какъ извѣстнаго до сихъ поръ вѣроученія, и замѣны его новымъ вѣроученіемъ, новымъ положительнымъ вѣроисповѣданіемъ. Еслибы, напримѣръ, раздалась теперь въ Италіи проповѣдь о возвращеніи къ древнему чистому преданію апостольской церкви, — тому преданію, которое предшествовало раздѣлу церкви на восточную и западную, — такая проповѣдь, указывая христіанамъ Италіи путь спасенія, надежную почву для вѣры и форму положительной христіанской религіи, — такая проповѣдь, въ случаѣ успѣха, скорѣе бы развѣнчала свѣтскаго государя пану и сдѣлала Римъ столицей Италіи, чѣмъ честное сумасбродство Гарибальди и нечестныя продѣлки политики.