Моавія, сынъ Сейфановъ, повелитель правовѣрныхь, сидѣлъ однажды въ кругу своихъ царедворцевъ въ великолѣпномъ увеселительномъ зданіи, построенномъ при большой дорогѣ, ведущей въ Дамаскъ. Изъ оконъ сего зданія во всѣ стороны видъ былъ возхитительный; роскошные сады Гуты, необъятныя взору равнины Бекаи, рѣчки и пруды, осѣненныя оливковыми деревьями, холмы, красующіеся виноградомъ и позади ихъ чернѣющійся покатъ Антиливана, составляли вмѣстѣ прелестнейшую въ природѣ картину. Водометы, брызжа изъ мраморныхъ купелей, разливали по всему зданію пріятную прохладу; но внѣ зданія, удушливый зной захватывалъ дыханіе: жгущій вѣтеръ, налетавшій съ жаркихъ песковъ Неджда, дыхалъ тлетворнымъ пламенемъ. Халифь увидѣлъ вдали человѣка, въ широкой бедуинской епанчѣ съ бѣлыми и черными полосами, шедшаго по большой дорогѣ. Былъ полдень; солнце пекло со всею своею силой, и путникъ, шедшій босыми ногами, томясь усталостію и истощеніемъ, не могъ сносить жара разкаленной земли, по которой ступалъ, и ускорялъ свой ходъ. Видъ сего человѣка наполнилъ сердце Халифово горестію. "Алла сотворилъ-ли когда человѣка, « воскликнулъ онъ, обратясь къ своимъ приближеннымъ, — „несчастнѣе того, какъ сей Арабъ, принужденный влачиться по большимъ дорогамъ въ такой жаръ, какъ нынѣшній, и въ эту пору дня?“ — „Повелитель правовѣрныхъ!“ отвѣчалъ одинъ изъ царедворцевъ: по чему знать? можетъ быть человѣкъ сей ищетъ тебя, хочетъ прибѣгнуть къ твоей помощи или защитѣ? Можетъ быть думаетъ онъ, что великодушіе твое будетъ для него тучею весеннею, прохлаждающею зной дневный и утоляющею жажду, которою, какъ видно, онъ томится?» — «О, если меня онъ ищетъ»," вѣщалъ Халифъ, «то я буду для него тучею весеннею, оживляющею поля, сожигаемыя харуромъ[1], я буду ему росою благодатною, питающею листы лавра, поблеклые отъ зноя! Сюда, отрокъ: ступай къ дверямъ моего чертога, и если сей Арабъ будетъ обо мнѣ спрашивать, то мигомъ приведи его предъ лице мое.»
Отрокъ сошелъ къ дверямъ чертога и спросилъ у Бедуина: куда онъ идетъ въ такую пору и кого ищетъ? — "Я иду въ Дамаскъ, " отвѣчалъ Бедуинъ, «а ищу повелителя правовѣрныхъ; онъ правосуденъ и великодушенъ; онъ извлечетъ изъ моего сердца жало насилія, которымъ оно разтерзано, и вырветъ изъ земли мусульманской плевелы своевольства.» — "Если такъ, то иди за мною, " сказалъ отрокъ: «повелитель правовѣрныхъ ждетъ тебя въ этомъ чертогѣ.» — Бедуинъ повиновался отроку, который ввелъ его предъ очи Халифовы. Представъ предъ своего властителя, Бедуинъ отдалъ поклоненіе, и, бывъ изтощенъ усталостію, съ трудомъ произнесъ нѣсколько едва слышныхъ словъ, коими желалъ ему долгаго царствованія и всѣхъ возможныхъ благъ. «Откуда ты, другъ Арабъ?» спросилъ его Хадифъ. — "Я изъ Емима, " отвѣчалъ онъ. — «Кого же ищешь въ такую тяжкую пору? что заставляетъ тебя подвергаться въ эти часы насилію ужаснаго вѣтра, жгущаго листы оливы и удушающаго птицъ на полетѣ?» — «Несправедливость поставленнаго тобою въ градоначальники нимъ Мервала, причиною труднаго моего путешествія; ищу я твоего правосудія. О Моавія!» продолжалъ онъ: «вселенная чтитъ твое могущество, мудрость и просвѣщеніе, народы благословляютъ твое правдолюбіе, прямодушіе и благость. У тебя ищу я убѣжища, когда весь міръ меня отвергаетъ. Не измѣни моей надеждѣ и правосудіемъ твоимъ отмсти за обиды, которыми гнететъ меня тотъ, кого ты поставилъ покровителемъ невинности и карателемъ злодѣевъ. Онъ нанесъ мнѣ оскорбленіе, тягчайшее самой смерти. Изъ судіи моего, содѣлался отъ непримиримымъ врагомъ моимъ; онъ у меня отнялъ мою Соаду, гналъ меня, заключалъ въ темницу, вооружилъ на меня родныхъ моихъ, презрѣлъ и законъ Бога и праведный гнѣвъ твой.» — Моавія, видя, что Бедуинъ пылалъ огнемъ негодованія, тревожимъ былъ волненіемъ духа и измученъ усталостію, повелѣлъ ему сѣсть, успокоить свои чувства и потомъ разсказать ему свою повѣсть. Бедуинъ, послѣ краткихъ минутъ отдыха, снова началъ говорить такъ: «Повелитель правовѣрныхъ! я сынъ степи и веду родъ мой отъ благороднѣйшей и чистѣйшей крови Арабовъ, которая никогда не смѣшивалась съ кровью чуждою, никогда не сливалась съ кровью жителей городовъ или селъ. Изъ рода нашего произошли сто витязей, коихъ подвиги славятся по всѣмъ степямъ и сто поэтовъ, коихъ стихи твердятся во всѣхъ шатрахъ. Я былъ богатъ наслѣдіемъ отца моего: у меня было лучшее стадо верблюдовъ и двѣнадцать самыхъ породистыхъ конецъ Недждскихъ. Ни одинъ странникъ не проходилъ мимо моего шатра, не испытавъ моего гостепріимства; ни одинъ утѣсненный не изпрашивалъ вотще помощи копья моего. Я взялъ себѣ въ жены Соаду, дочь Шейха моего племени. Она была прекраснѣйшая и благороднѣйшая изъ дѣнъ Аравіи; глаза ея подобились свѣтлымъ звѣздамъ Оріона, a станъ ея гибкому стеблю бана. Мы любили другъ друга и жили счастливо; но одинъ черный годъ рушилъ наше блаженство. Я лишился поперемѣнно и стадъ моихъ, и всего моего имущества. Тогда всѣ меня покинули. Я сталъ несносенъ тѣмь людямъ, которые прежде искали моей дружбы; и долженъ быль сносить надменіе низкихъ душъ, которымъ незадолго передъ тѣмъ изпрашивали моихъ милостей. Къ горшему моему бѣдствію, тесть мой успѣлъ, коварствомъ и вѣроломствомъ, похитить у меня жену мою, и не хотѣлъ уже возвратить ее мнѣ. Когда я пришедъ къ нему, онъ принялъ меня съ жестокими упреками, осыпалъ меня оскорбленіями и запретилъ мнѣ ходитъ къ нему. Племя наше кочевало тогда подъ стѣнами Бассоры. Я прибѣгнулъ къ защитѣ Мервана, правителя той области. Онъ призвалъ моего тестя и спросилъ его, за что онъ такъ несправедливо со мною поступилъ? Но Шейхъ, съ безстыдствомъ, какому не были еще примѣра, отвѣчалъ, что не знаетъ меня и что я просто обманщикъ. Я требовалъ, что бы для поясненія дѣла, твой градоначальникъ призналъ Соаду и положился на ея показаніе. Мерванъ согласился на это и приказалъ Шейху привести свою дочь. Но кто могъ это предвидѣть! поступокъ, въ которомъ я полагалъ вѣрный залогъ моего спасенія, содѣлался источникомъ всѣхъ моихъ страданій и бѣдъ! Едва Мервань увидѣлъ Соаду, тотчасъ въ нее влюбился, запретилъ мнѣ входить въ судилище, терзалъ меня и наконецъ ввергнулъ въ тюрьму. Я сталъ несчастнѣе дѣтища лани, которое видѣвъ, какъ псы звѣроловцевы разтерзали мать его въ долинѣ, трепетно бродить по кремнистымъ утесамъ Веджры. Мерванъ въ то время предложилъ моему тестю — избавить его отъ такого зятя, какъ я, если онъ согласится дать ему въ жены Соаду, за которую обѣщался заплатить десять тысячъ драхмъ. Корыстолюбивый старикъ охотно принялъ предложеніе градоправителя, и сей, потребовавъ меня къ себѣ, повелѣлъ мнѣ развестись съ моею женою. Я отказалъ ему. Тогда прислужники его схватили меня, безжалостно бросили въ мрачное, зловонное подземелье и ревностно каждый день выдумывали новыя для меня муки, чтобы вырвать изъ меня согласіе на разводъ съ женою. Видя, что я твердо рѣшилъ не преклоняться предъ его неправдою, Мерванъ вздумалъ играть законами. Подкупленные, безсовѣстные судьи приговорили развести меня съ женою, на которой тогда же Мерванъ женился. Меня все еще держалъ онъ въ заключеніи, откуда я ушелъ чуднымъ случаемъ. Рука Аллы извела меня оттолѣ, несмотря на неусыпность моей стражи! и я прибѣгаю подъ кровъ твоего правосудія. Моавія! бойся Бога, вручившаго тебѣ счастіе и безопасность правовѣрныхъ! слезы притѣсненной невинности будутъ тягчайшимъ обвиненіемъ, каковое Творецъ поставитъ въ день страшнаго суда, противъ тѣхъ, на кого возложилъ Онъ заботу — править людьми въ здѣшней жизни.» — Бедуинъ, мало по малу водушевляясь въ своей рѣчи, въ концѣ ея, по быстрому вдохновенію, сказалъ сіи стихи:
Въ сердце моемъ еще трепещетъ неправды стрѣла,
Очи мои източаютъ кровавыя слезы.
Молнія! ты никогда не сносилъ притѣсненій
И притѣсненныхъ бѣды не вовсе понятны тебѣ.
При этихъ словахъ силы его оставили: онъ упалъ безъ чувствъ. Халифъ велѣлъ подать ему нужную помощь, a себѣ принести бумаги, и своею рукою написалъ къ Мервану письмо, въ которомъ дѣлалъ ему строгіе упреки, угрожалъ своимъ гнѣвомъ и повелѣвалъ ему тотъ же часъ развестись съ Соадою и немедленно прислать ее въ Дамаскъ.
Правитель повиновался своему Государю и отправилъ Соаду въ Дамаскъ съ тѣми же посланными, которые принесли ему поведѣніе Халифа. Тогда же написалъ онъ и письмо къ Халифу, извиняясь любовью своею къ сей Бедуинкѣ и упорствомъ ея мужа, не хотѣвшаго съ нею развестись; что все сіе подстрекнуло его къ такимъ насильственнымъ поступкамъ, которыхъ бы онъ никакъ не сдѣлалъ во всякомъ другомъ случаѣ; что онъ готовъ всѣми способами вознаградить сего человѣка за претерпѣнное имъ; и наконецъ, что онъ съ покорностію преклоняетъ повинную свою голову подъ мечъ правосудія Халлфова, изпрашивая его милосердія и великодушія.
Когда Соада прибыла въ Дамаскъ, ее представили Халифу. Онъ удивился ея красотѣ, съ которою прелести всѣхъ женъ его гарема не могли сравниться. Возвышенная, какъ пальма береговъ Инда, въ поступи своей она стройно склонялась, подобно ратовищу копья степнаго наѣздника, сдѣланному изъ Багдадской трости. Тѣло ея имѣло прелестный цвѣтъ серебра, съ легкою примѣсью золота, a блестящіе искрами глаза ея выражали ту возхитительную пріятность любви и нѣжности, которая столь чудно свѣтится въ глазахъ молодой лани, когда она, своротивь на сторону гибкую свою шею, смотритъ съ любовью матери на двухъ маленькихъ оленятъ, прильнувшихъ къ сосцамъ ея. Легкая, какъ серна горы Тудыхъ, она была и величава, какъ луна, протекающая звѣздный сводъ въ четырнадцатую ночь свою. Моавія вступилъ съ нею въ разговоръ и нашелъ, что она умнѣе и образованнѣе Зарки, которой славнѣйшіе витязи степей посвятили жизнь и богатства свои. Въ минуту Халифъ страстно въ нее влюбился, и вмѣсто того, что бы строго наказать Мервана, какъ онъ намѣревался, нашелъ въ собственномъ сердцѣ ему извиненіе. Онъ приказалъ помѣстить Соаду въ великолѣпныхъ чертогахъ, окружилъ ее толпою невольницъ и забавъ, велѣлъ твердить ей о любви своей, и доставлялъ ей всѣ почести и увеселенія, могущія возпламенить воображеніе женщины и заставить ее полюбить такую пріятную жизнь.
Чрезъ нѣсколько дней послѣ того, Халифъ призвалъ къ себѣ Бедуина и сказалъ ему: «Другъ мой, не можешь ли ты утѣшиться безъ Соады? Я осыплю тебя богатствами и позволяю тебѣ выбрать въ жены изъ моего гарема такую красавицу, которая тебѣ болѣе другихъ понравится, съ достаточнымъ числомъ прекраснѣйшихъ невольницъ для услуги.» — Бедуинъ слушалъ слова своего Государя съ какимъ-то оцѣпенѣніемъ; потомъ ручьи слезъ смочили глаза его, онъ зарыдалъ, упалъ на землю и вдался въ жесточайшее отчаяніе. Халифъ дивился тому; и самъ почти смутился; онъ спросилъ у Бедуина о причинѣ такой горести и старался его утѣшить. «Могу ли не предаваться отчаянію?» вскричалъ Бедуинъ: «когда я страдалъ отъ притѣсненій твоего градоначальника тогда жилъ надеждою на твое правосудіе; но если ты столъ же неправеденъ, какъ и онъ, — къ кому я пойду съ жалобой? Ты въ заговорѣ съ моими врагами, что бъ отнять у меня мою супругу, которую я люблю больше всего на свѣтѣ. Повелитель правовѣрныхъ! такое ли употребленіе долженъ ты дѣлать изъ власти, ввѣренной тебѣ Богомъ, и изъ законовъ, коихъ ты намъ поставленъ заложникомъ?» — "Успокойся, Арабъ, " прервалъ Моавія съ важностію; «ты не можешь требовать, что бы жена, съ которою ты развелся, снова соединила свою судьбу съ твоею, когда она не согласна на то сама и предпочтетъ даруемую ей отъ Бога жизнь царскую и достойную ея, жалкой участи — погребсти себя заживо съ тобою въ пескахъ пустыни, сносить всякіе недостатки и жить въ нищетѣ. Хочешь ли: я призову ее сюда, чтобъ она сама сдѣлала выборъ между нами?» — Бедуинъ былъ сраженъ симъ предложеніемъ Халифа; долго стоялъ онъ недвижимъ и безмолвенъ; наконецъ слезы снова брызнули изъ его глазъ и онъ сказалъ голосомъ умиленнымъ, «Повелитель правовѣрныхъ! сознаюсь, что не имѣю болѣе никакого права на Соаду, если только любовь ея не даетъ мнѣ на нее права. Если она предпочитаетъ богатство и пышность, коими окружена нынѣ, ежели она чтитъ себя счастливою въ этомъ состояніи; то пусть прійдетъ сюда и объявитъ намъ о немъ: я охотно покорюсь ея выбору, ибо лучшее доказательство любви, когда человѣкъ жертвуетъ своими чувствованіями счастію той, которую любитъ.» — Халифъ, довольный разсудительными рѣчьми Бедуина, подалъ знакъ своему строку, и въ одно мгновеніе Соада явилась предъ очи своего Государя и перваго своего мужа, котораго съ трудомъ узнала: такъ горесть и страданій измѣненій его! Моавія объяснилъ ей, съ какою цѣлью призвалъ ее и требовалъ, чтобъ она объявила, кого выбираешь, его или Бедуина? Соада, въ смятеніи, отвѣчала трогающимъ душу голосомъ: «Повелитель правовѣрныхъ! ни одна женщина изъ нашего племени никогда не измѣняла свему долгу. При бѣдности, недостаткахъ и самомъ голодѣ, сей человѣкъ всегда будетъ мнѣ милѣе всякаго владыки земнаго, хотя бы тотъ былъ еще могущественнѣе, славнѣе родомъ и великодушнѣе тебя. Съ мужемъ, которому я клялась въ вѣчной вѣрности, полсть бедуинскаго шатра, горсть пшена и немного верблюжьяго молока, если можно его достать, — будутъ для меня пріятнѣе вѣнца Халифова, обилія и роскоши двора его и почестей, которыя воздавалъ бы мнѣ народъ, разпростертый у ногъ моихъ. Нѣкогда мы обязаны были другъ другу нашимъ взаимнымъ благополучіемъ; и какъ я любила его тогда, когда онъ былъ сильнѣйшимъ и богатѣйшимъ витяземъ нашего племени, то справедливость требуетъ, чтобъ я раздѣлила съ нимъ теперь его бѣдствія и своими о немъ попеченіями усладила горести, его тяготящія. Такъ! я хочу снова къ нему возвратиться; ибо женщина тогда только дѣлаетъ самое лучшее употребленіе своей воли и всѣхъ своихъ помысловъ, когда жертвуетъ собою совершенно счастію того, кому клялась она въ вѣрности.» Сказавъ сіи слова, она зарыдала, оплела руками шею своего мужа, и упала безъ чувствъ въ его объятія. Халифъ не могъ выдержать сего зрѣлища безъ сильныхъ душевныхъ ощущеній; онъ чувствовалъ, что глаза его наполнились слезами, велѣлъ подать помощь сей женщинѣ, чтобы привести ее въ чувство, и сказалъ: "Бедуинъ! я стыжусь, что хоѣлъ быть несправедливъ съ тобою; я не могу наказать Мервана, ибо чувствую себя столь же виновнымъ, какъ и онъ; но дарю тебѣ все, что готовилъ для Соады, которую тебѣ возвращаю; къ сему я присовокупляю еще десять тысячь золотыхъ монетъ. Не обвиняй меня предъ судомъ Божіимъ, когда мы оба предстанемъ на оный. Будьте моими друзьями, ибо я чувствую теперь, что для Государя, самое лучшее употребленіе власти его есть то, что бы побѣдить собственныя свои страсти и великодушно ими пожертвовать благу своихъ подданныхъ.
- ↑ Жгущій вѣтеръ, дующій въ степи Сирійской.