Баядерки (Ивченко)/ДО
| Баядерки : Экзотическій разсказъ |
| Источникъ: Ивченко В. Я. Всѣ цвѣта радуги. — СПб.: Типографія А. С. Суворина, 1904. — С. 380. |
I
правитьНѣсколько лѣтъ назадъ мнѣ довелось прожить мѣсяца два въ Мадрасѣ. Городъ этотъ, раскинувшійся въ низменной и песчаной равнинѣ на Коромандельскомъ берегу Индійскаго океана, не представлялъ на мой взглядъ рѣшительно ничего привлекательнаго. Въ европейской части города, которая называется «кварталомъ форта С.-Джоржъ», великолѣпныя зданія, хорошо мощеныя улицы и площади, какъ и во всякомъ другомъ крупномъ европейскомъ центрѣ; здѣсь и дворецъ набоба, и университетъ, и обсерваторія, и банки, и еще множество всякихъ иныхъ учрежденій и заведеній. Въ туземной части индо-британской столицы, называемой «Чернымъ городкомъ», — кривыя, грязныя и тѣсныя улицы, низкіе домики, a то и просто немудрено сложенныя изъ бамбука хижины.
Въ городѣ много заводовъ, фабрикъ, соляныхъ варницъ; все это дымитъ, коптитъ, отравляетъ воздухъ; жара необыкновенная, къ тому же, начиная съ октября, въ теченіе трехъ мѣсяцевъ на морѣ разыгрываются тайфуны, такъ что суда съ большимъ трудомъ и опасностью входятъ въ грязную, узкую и неудобную гавань.
Мнѣ давно уже надоѣло дышать этимъ воздухомъ большого города, бродить по туземнымъ и европейскимъ улицамъ и безъ конца накупать мадрасскіе платки и шали, къ которымъ иностранцы, посѣщающіе въ первый разъ столицу Индіи, чувствуютъ особый родъ недуга. Мнѣ хотѣлось свѣжаго воздуха, свѣжихъ впечатлѣній, картинъ природы и быта, чего-нибудь вродѣ того, что намъ приходится читать въ дѣтскомъ возрастѣ о дѣвственныхъ лѣсахъ, пагодахъ и таинственной жизни Индіи.
Желѣзныхъ дорогъ изъ разныхъ городовъ полуострова къ Мадрасу существуетъ множество; но мнѣ хотѣлось морской дали и шири, хотѣлось подышать рѣзкимъ, соленымъ морскимъ воздухомъ. Поэтому я предпочелъ путешествіе на Цейлонъ, о которомъ говорили много хорошаго: чуть-ли не на немъ одномъ сохранились еще во всей своей неприкосновенности первобытные нравы и обычаи Индіи.
Выбравъ время, когда погода обѣщала быть продолжительно прекрасной, я отправился въ гавань, справился о пароходахъ, отправлявшихся на недѣлѣ въ Коломбо, и записалъ себѣ мѣсто.
Черезъ два дня я, стоя на палубѣ, уже прощался съ Мадрасомъ. Было яркое, жаркое утро. Море было спокойно, лѣниво и сонно, небо — глубокое, безконечное и синее. Пароходъ оказался не очень большой, но щегольски устроенный и содержимый; все на немъ было вычищено и вылощено; ярко горѣли и искрились подъ лучами солнца металлическія части; надъ палубой для пассажировъ былъ натянутъ полосатый тентъ, разставлены столики, стулья, диваны; было очень уютно и располагало къ мечтательности, a когда мечтать надоѣдало, то — къ общенію и разговору.
Англичане, однако, народъ не особенно разговорчивый, въ особенности въ путешествіи и въ особенности съ иностранцами. Да и пассажировъ было немного: двѣ-три англійскихъ миссъ, священникъ въ черномъ сюртукѣ и бѣломъ крахмальномъ воротничкѣ, какой-то длинный господинъ, цѣлыми часами сидѣвшій y крайняго стола, окруженный книгами, планами и картами, еще одинъ господинъ съ черной бородой, крючковатымъ носомъ и безпокойнымъ взглядомъ. Онъ появлялся среди пассажировъ рѣдко, какъ бы по необходимости, когда нужно было пить или ѣсть или получить справку отъ пароходной прислуги; на остальное время онъ исчезалъ безслѣдно; появлялся же онъ среди насъ не иначе, какъ въ сопровожденіи двухъ дамъ или дѣвицъ, молоденькихъ и миловидныхъ, одного съ нимъ типа. Какого? Я терялся въ догадкахъ — не то это были испанцы, не то евреи: говорили они между собою не часто, всегда вполголоса и на какомъ-то непонятномъ для меня языкѣ, и притомъ вѣчно, кажется, ссорились.
Мнѣ казалось, что этотъ господинъ слѣдитъ за своими спутницами, не желая ни на мгновеніе допустить общенія между ними и другими пассажирами, и держитъ ихъ постоянно въ кругу своего зрѣнія — только этимъ я объяснялъ ихъ одновременное появленіе и исчезновеніе. Въ концѣ концовъ, мнѣ сдѣлалось скучно безконечно наблюдать за этой странной троицей, и я оставилъ ихъ въ покоѣ.
Въ Пондишери меня ожидалъ пріятный сюрпризъ. На пароходъ взобрался новый пассажиръ, русскій, молодой человѣкъ, съ которымъ мнѣ приходилось раньше встрѣчаться въ Мадрасѣ. Мы и теперь встрѣтились, какъ старые пріятели; онъ отлично говорилъ по-англійски и имѣлъ особую способность, которой y меня не хватало: быстро сближаться въ пути съ незнакомыми людьми; одной леди онъ подставилъ подъ ноги скамеечку, длинному человѣку, окруженному книгами, подалъ карту, которую отнесло къ нему вѣтромъ, одной изъ спутницъ чернобородаго господина уступилъ мѣсто, a часа черезъ два чувствовалъ уже себя на пароходѣ, какъ дома, и со всѣми разговаривалъ.
Онъ не замедлилъ сообщить мнѣ свои наблюденія.
— Одна изъ миссъ, та, которой я подалъ скамеечку, — сказалъ онъ мнѣ, — жена священника; они недавно женились, познакомившись въ мадрасскомъ ботаническомъ саду, a теперь ѣдутъ провести медовой мѣсяцъ въ окрестностяхъ Коломбо…
— A тотъ — длинный? — спросилъ я, улыбаясь.
— Онъ готовится къ новому поприщу: онъ изучаетъ сингалезскій языкъ, бытъ сингалезовъ, ихъ вѣрованія, ихъ страну. И изучаетъ уже болѣе года. Когда онъ сдѣлается чиновникомъ, то будетъ вполнѣ подготовленъ къ занятію должности, по крайней мѣрѣ теоретически. Увѣряю васъ, что въ этомъ вся сила англійской колоніальной политики, которой мы такъ безмѣрно удивляемся и которой ничуть не подражаемъ. Хотите, я васъ познакомлю съ нимъ? Вѣдь мы ѣдемъ на Цейлонъ, и онъ можетъ намъ разсказать много интереснаго. Въ настоящее время онъ изучаетъ исторію религій Индостана.
Намъ нужно было пройти всю палубу, чтобы добраться до англійскаго чиновника, который выбиралъ всегда самое отдаленное и укромное мѣстечко, чтобы ему никто не мѣшалъ.
По пути я спросилъ своего соотечественника:
— A объ этомъ таинственномъ незнакомцѣ съ черной бородой вы тоже что-нибудь узнали?
— У него на кольцахъ великолѣпные брилліанты, — отвѣтилъ онъ мнѣ, усмѣхаясь, — говоритъ онъ по-англійски съ какимъ-то особеннымъ акцентомъ, — я не могъ опредѣлить ни его національности, ни профессіи. Говоритъ онъ мало и скупо, a дамы его пресмѣшно фыркаютъ, когда имъ покажется что-нибудь забавнымъ, но ничего ни на какомъ языкѣ не говорятъ.
— A кто его дамы?
— Онъ назвалъ ихъ мелькомъ своими «кузинами». Ну, знаете, кузины — это понятіе весьма растяжимое и зѣло всеобъемлющее.
Чиновникъ, къ которому мы подошли, оказался весьма любезнымъ и словоохотливымъ господиномъ, несмотря на свой непривѣтливый и суховатый наружный видъ. Онъ былъ положительно увлеченъ своими занятіями и охотно согласился подѣлиться съ нами своими знаніями.
Кратко, мѣтко и точно охарактеризовалъ онъ намъ основныя начала буддійской религіи, видимо вполнѣ владѣя предметомъ. Затѣмъ перешелъ къ характеристикѣ индійскаго искусства, основныя черты котораго ставилъ въ связь съ богатствомъ природы Индіи и съ религіозными ея вѣрованіями.
— На Цейлонѣ, напримѣръ, — говорилъ онъ съ увлеченіемъ, такъ нешедшимъ къ его сухой и длинной фигурѣ, — есть много древнѣйшихъ памятниковъ индійской архитектуры. Вы ихъ, конечно, увидите, если ѣдете туда. Это — монолитовые столбы, украшенные львомъ, символомъ Будды. Затѣмъ, много такъ называемыхъ топъ — нѣчто вродѣ мавзолеевъ для храненія мощей и статуэтокъ Будды. Нѣкоторые изъ этихъ мавзолеевъ грандіозны, и самый грандіозный находится именно на Цейлонѣ. Это… — онъ заглянулъ въ толстую книгу въ красномъ переплетѣ, — такъ называемая «Руанвелійская топа». Тамъ же вы увидите множество пагодъ, — цѣлыя сооруженія, состоящія изъ нѣсколькихъ главныхъ и второстепенныхъ храмовъ, часовенъ, алтарей, бассейновъ, колоннадъ и большихъ залъ для помѣщенія баядерокъ!
— Баядерокъ? — спросилъ я. — Правда ли, что этотъ «институтъ» существуетъ и въ наше время?
Чиновникъ посмотрѣлъ на меня съ удивленіемъ.
— Конечно, — сказалъ онъ. — Это институтъ чисто религіозный.
Въ это время человѣкъ съ черной бородой проходилъ мимо насъ со своими кузинами. Прислушавшись къ нашимъ словамъ, онъ, вопреки обыкновенію, не ушелъ съ палубы, а, выбравъ свободное мѣстечко, сѣлъ по близости, но тотчасъ же устремилъ свой равнодушный взоръ на морскую даль.
— Онѣ состоятъ при пагодахъ? — спросилъ мой соотечественникъ, сильно заинтересовавшись.
Чиновникъ, видимо увлекшійся разговоромъ, охотно отвѣтилъ ему:
— Въ настоящее время въ Индіи существуютъ два класса баядерокъ. При пагодахъ состоятъ девадаси. Это — дочери знатныхъ семействъ. Для принятія ихъ въ баядерки требуется прежде всего безукоризненное физическое сложеніе, потомъ — отреченіе родителей отъ правъ на ихъ дочерей. Имъ дается весьма сложное обученіе. Онѣ служатъ при храмахъ, плетутъ вѣнки, которыми украшаютъ статуи, и въ торжественныхъ случаяхъ танцуютъ священные танцы. Знатнѣйшія девадаси живутъ внутри храма, менѣе знатныя — внѣ его стѣнъ. Эти послѣднія приглашаются богатыми людьми на свадьбы и другія семейныя и общественныя торжества, и имъ платятъ деньгами и рисомъ.
— A второй классъ? — спросилъ я.
— Второй классъ — это странствующія баядерки, такъ сказать кочующія труппы…
— И мы ихъ увидимъ? — спросилъ молодой человѣкъ.
Чиновникъ улыбнулся и похлопалъ его по колѣну своей костлявой рукой съ длинными, цѣпкими пальцами.
— Не думаю, — сказалъ онъ. — Въ Коломбо, какъ и другихъ значительныхъ и даже незначительныхъ городахъ, конечно, нѣтъ… Надо ѣхать въ глубь страны. Прежде богатые люди имѣли при своихъ дворцахъ кумирни и часовни и держали баядерокъ-девадаси; теперь ихъ стало значительно меньше, да и, во всякомъ случаѣ, иностранца врядъ ли бы допустили присутствовать при священныхъ танцахъ. Не думаю… — повторилъ онъ. — Однако, внутри страны можно найти немало зажиточныхъ людей, которые держатъ баядерокъ. Откуда они пополняютъ ряды ихъ — я не знаю; дочери знатныхъ фамилій идутъ только въ девадаси при пагодахъ и то, повторяю, въ ограниченномъ количествѣ. Англійская цивилизація, — съ гордостью поглядѣвъ на насъ, прибавилъ онъ, — дѣлаетъ свое дѣло медленно, но вѣрно и твердо.
Въ глазахъ его блеснулъ огонекъ, какъ бы свидѣтельствовавшій о томъ, что и онъ будетъ вѣрной и твердой рукой внѣдрять принципы англійской цивилизаціи въ сознаніе ввѣренной ему провинціи.
Быстро начинало темнѣть, какъ будто за синимъ пологомъ неба сразу погасло огромное количество огней. Небо, оставаясь прозрачнымъ, сдѣлалось почти чернымъ, и на безпредѣльномъ пространствѣ его сразу, торопливо, зажглось безконечное количество звѣздъ. Въ одно мгновеніе ока совершилась полная смѣна декорацій, — то, что въ театрахъ называется чистой перемѣной.
Чиновникъ собралъ свои книги, карты и планы и удалился на покой. Мы тоже отправились вслѣдъ за нимъ.
На палубѣ, тентъ съ которой давно уже былъ убранъ, осталась только влюбленная парочка — священникъ съ женою. Человѣкъ съ черной бородой и кузинами исчезъ раньше всѣхъ.
II
правитьПароходъ нашъ подходилъ къ Коломбо.
Погода была прекрасная. Все яснѣе и яснѣе вырисовывался передъ нашими глазами главный городъ и приморскій портъ острова — мѣстопребываніе цейлонскаго губернатора и англиканскаго епископа. По мѣрѣ того, какъ вырасталъ городъ, ясно обозначались детали его. Около трехъ километровъ тянулась крѣпостная стѣна, a когда она кончилась, показался портъ съ его молами, маяками, таможенными и складочными зданіями.
Уже вечерѣло, когда мы получили возможность покинуть нашу «Regina Victoria»[1] и сойти съ трапа. Мой дорожный товарищъ плохо зналъ Коломбо, a я его совершенно не зналъ. Мы были въ большомъ затрудненіи, какой выбрать отель, и стояли въ недоумѣніи передъ цѣлымъ полчищемъ отельныхъ portiers[2], выкрикивавшихъ заманчивыя названія своихъ «первокласныхъ домовъ».
— Э, да не все-ли равно! — сказалъ мнѣ спутникъ. — Намъ вѣдь не жить здѣсь. Не знаю, какъ вы, — прибавилъ онъ, — a я горю желаніемъ видѣть баядерокъ. Вы увидите, что я добьюсь какъ-нибудь этого. Переночую въ отелѣ, a завтра двинусь въ путь. Вы не замѣтили, куда скрылся нашъ чиновникъ?
— Нѣтъ, не видалъ.
— Жаль! Надо бы было его разспросить подробнѣе.
Мы стали разыскивать чиновника, который еще на пароходѣ простился съ нами, но его нигдѣ не было. Зато мы увидѣли господина съ кузинами, нанимавшаго извозчика на вокзалъ. Онъ держалъ себя здѣсь совершеннѣйшимъ гражданиномъ города. Всѣхъ зналъ, со многими раскланивался и сразу повеселѣлъ, утерявъ сдержанность и молчаливость, которую обнаруживалъ на пароходѣ.
Увидавъ насъ, онъ привѣтливо улыбнулся и дружески кивнулъ намъ.
Мой спутникъ немедленно воспользовался этой перемѣной настроенія чернобородаго господина и, со свойственной ему общительностью, подошелъ къ нему.
— Не можете ли вы указать намъ отель, поближе къ вокзалу? — спросилъ онъ его по-англійски. — Мы думаемъ переночевать, a завтра отправиться внутрь острова.
Чернобородый господинъ очень любезно далъ ему названіе отеля.
— Вы здѣшній? — немедленно спросилъ его мой спутникъ.
— Нѣтъ, — отвѣтилъ тотъ. — Но я здѣсь часто бываю по дѣламъ.
— Вы — испанецъ? — приставалъ молодой человѣкъ.
Тотъ отрицательно покачалъ головой и улыбнулся. Я замѣтилъ выраженіе минутной нерѣшительности во взглядѣ, которымъ онъ внимательно и быстро оглядѣлъ насъ. Потомъ, какъ бы успокоившись и въ чемъ-то увѣрившись, онъ просто, какъ будто въ его словахъ не было ничего особеннаго, проговорилъ:
— Я — русскій.
Если бы наступившая тьма смѣнилась внезапно днемъ, то я былъ бы меньше пораженъ, чѣмъ услышавъ эти слова.
— Русскій? — вскрикнули мы оба.
— Но у васъ типъ… — началъ было молодой человѣкъ.
— Я съ юга… — неопредѣленно отвѣтилъ тотъ.
— Значитъ, и ваши кузины?
Южанинъ еще быстрѣе скользнулъ по лицамъ дѣвушекъ своимъ острымъ взглядомъ и отвѣтилъ:
— Онѣ воспитывались съ дѣтства за-границей и почти не говорятъ по-русски. Даже вовсе не говорятъ, — поправился онъ. — Нужно вамъ сказать, что я путешествую по… дѣламъ. Кузины остались недавно сиротами, и я взялъ ихъ съ собой развлечься.
— A куда вы ѣдете, если это не секретъ? — спросилъ его мой пріятель.
Тотъ назвалъ ему мѣстность и прибавилъ.
— Это — въ трехъ часахъ отъ Коломбо. A потомъ на лошадяхъ. Довольно близко отъ Коломбо, какъ видите, но мѣстечко это вполнѣ сохранило на себѣ отпечатокъ страны, и англійская цивилизація, — съ злобной ноткой въ голосѣ прибавилъ онъ, — о которой вамъ говорилъ этотъ длиннозубый чиновникъ, не коснулась его. Тамъ живетъ одинъ мой пріятель, богатый раджа… У него сегодня ночной праздникъ, и я хочу кузинамъ показать это. — онъ лукаво усмѣхнулся, какъ-то прищурился и сказалъ, — тамъ будутъ танцовать…
— Баядерки? — быстро спросилъ пріятель.
— Да… Раджа держитъ маленькую пагоду и баядерокъ.
— Голубчикъ! — взмолился вдругъ молодой человѣкъ и схватилъ русскаго южанина за пуговицу. — Покажите намъ это, ради Бога!
— Какой вы любопытный! Всѣ русскіе очень любопытны. Вы мнѣ внушаете довѣріе, молодой человѣкъ, — уже покровительственно проговорилъ онъ, — и съ вами я буду откровененъ. Извольте, я повезу васъ. Но вы должны молчать, никому не говорить о томъ, что увидите, a главное, — даже не пытаться близко подходить къ баядеркамъ. Здѣсь очень строго на этотъ счетъ. Помните, — съ важностью добавилъ онъ, — безъ меня вамъ никогда не увидать бы этого! Но я добръ къ своимъ компатріотамъ, особливо въ такой далекой странѣ. Мы всѣ должны поддерживать другъ друга.
Мы поблагодарили, a онъ сталъ распоряжаться съ диктаторской властью въ голосѣ:
— Вамъ не къ чему ночевать въ Коломбо. Вы достаточно спали на пароходѣ; оставьте ваши вещи въ отелѣ, который я вамъ… назначилъ, то-есть указалъ, я хочу сказать, рекомендовалъ. Послѣ того пріѣзжайте на вокзалъ, я васъ тамъ встрѣчу. Кушать можете на вокзалѣ, времени много. Теперь шесть, къ одиннадцати мы будемъ y раджи.
— Представьте насъ, пожалуйста, вашимъ кузинамъ, — любезно попросилъ молодой человѣкъ.
Нашъ благодѣтель нахмурился.
— Это лишнее, — сухо сказалъ онъ. — Онѣ не понимаютъ ни по-русски, ни по-англійски. Такъ, пожалуйста, сдѣлайте, какъ я говорю. До свиданья.
Онъ что-то сказалъ дожидавшемуся насъ отельному portier[2] по-голландски, кузинамъ — на непонятномъ намъ языкѣ, кучеру — по-англійски, приподнялъ шляпу и уѣхалъ.
Мой товарищъ посмотрѣлъ на меня побѣдоносно.
— Я вамъ говорилъ, — сказалъ онъ, — мнѣ всегда все удается въ путешествіи. Захотѣлъ увидѣть баядерокъ, и вотъ мы увидимъ ихъ… Но какъ вамъ понравился нашъ молодчикъ?
— Это какой-то международный туристъ, — отвѣтилъ я. — Онъ говоритъ по-испански, по-англійски, по-нѣмецки, по-французски и еще какъ-то со своими кузинами.
— И на всѣхъ языкахъ плохо, съ акцентомъ. По-моему, онъ еврей.
Устроившись въ гостиницѣ, мы немедленно отправились на вокзалъ. Здѣсь мы наскоро пообѣдали и не видали своего чичероне.
— Навѣрно надулъ, подлецъ! — съ безпокойствомъ пробормоталъ мой спутникъ.
Но когда мы вошли въ вагонъ, мы увидѣли его тамъ съ кузинами. Всѣ трое мирно дремали.
Онъ открылъ одинъ глазъ, увидѣлъ насъ, сказалъ: «ага!», улыбнулся и задремалъ снова. Во всей его фигурѣ и въ особенности въ улыбкѣ было что-то удивительно наглое.
Кузины его сладко спали. Одна была стройная, тоненькая и рыжеватая, съ блѣднымъ цвѣтомъ лица, низковатымъ лбомъ красиваго рисунка и длинными темными рѣсницами. Ротъ ея, нѣсколько полный для ея тонкихъ чертъ лица, былъ полуоткрытъ и обнаруживалъ прелестные, ровные, точно нарочно подобранные зубы. Другая была полнѣе, здоровѣе, румянѣе; длинноватый носъ ея и особый вырѣзъ губъ, выпуклые глаза, выпуклость которыхъ виднѣлась даже при закрытыхъ вѣкахъ, и темные волосы выдавали ея семитическое происхожденіе, но и она была очень красива. Остальные пассажиры, которыхъ оказалось немного, были коломбійцы, мало интересные съ внѣшней стороны люди, — что-то среднее между голландцами и португальцами; было и два-три сингалезца, коренные обитатели Цейлона, съ тонкими и правильными чертами лица, прекрасно сложенные. Кожа ихъ была оливковаго цвѣта, волосы черные, шелковистые.
III
правитьРаджа, къ которому насъ повезъ новый знакомый, оказался вовсе не раджей, a просто богатымъ помѣщикомъ-сингалезцемъ, исповѣдывавшимъ буддійскую вѣру и, дѣйствительно, державшимъ баядерокъ, но не при пагодѣ, a при своемъ богатомъ помѣщичьемъ дворцѣ. Это были, очевидно, баядерки второго класса, пріобрѣтшаго въ наши дни характеръ гарема, содержимаго богатыми людьми внутри страны.
Впечатлѣніе, полученное нами отъ этого ночного праздника, было восхитительно. Здѣсь, въ этомъ роскошномъ восточномъ саду, ничто уже не напоминало намъ большіе города Индіи съ ихъ европейскимъ обликомъ и англійской культурой. Здѣсь все сразу пріобрѣло своеобразную экзотическую оригинальность, какъ будто насъ какимъ-то волшебствомъ перенесло въ сказочно-феерическую страну.
Воздухъ былъ напоенъ бальзамическими ароматами цейлонской флоры; въ немъ было что-то пряное, благовонное, что туманило и кружило головы: какъ будто неосторожною рукою разлили огромный резервуаръ духовъ… Небо казалось чудовищнымъ сапфиромъ темно-синей воды съ вкрапленными въ него крупными желтыми и голубыми брилліантами; живой блескъ звѣздъ и матовый свѣтъ луны, съ ея свѣтло-бирюзовыми лучами, производили чарующее впечатлѣніе. Теплый, точно парниковый воздухъ сада, обремененный тяжелыми благоуханіями индійской датуры, странно волновалъ кровь, и мы вдругъ почувствовали себя настоящими людьми Востока. По крайней мѣрѣ, мнѣ сразу сдѣлалась ненавистна моя круглая соломенная шляпа, которую я привезъ съ собой изъ Европы, и мой легкій пиджакъ дурацкаго европейскаго фасона, который прямо-таки оскорблялъ эстетическое чувство въ этой экзотической обстановкѣ. Хотѣлось облечься во что-нибудь яркое, пестрое, свободное и широкое, съ художественно укладывающимися складками и вообразить себя настоящимъ раджей или, по крайней мѣрѣ, сингалезцемъ, имѣющимъ возможность держать въ своемъ саду баядерокъ.
Хозяинъ, которому насъ представилъ новый знакомый, принялъ насъ съ восточною любезностью, съ цвѣтистыми колоритными фразами; говорилъ онъ по-англійски весьма, впрочемъ, плохо. Съ нашимъ спутникомъ онъ обращался сдержанно и даже суховато, какъ бы презрительно, что меня немало удивило.
Ночной праздникъ былъ въ полномъ разгарѣ; приглашенныхъ было немного, и мы оказались единственными европейцами.
Садъ былъ украшенъ бумажными фонарями свѣтло-голубого и нѣжно-розоваго цвѣта. Все кругомъ было поэтично, и въ воздухѣ сада стояло что-то мечтательное, почти сказочное. По близости журчалъ ручей, и изъ темнаго, позеленѣвшаго отъ плѣсени, бассейна, окруженнаго кустами бѣлыхъ датуръ, била тонкая струйка фонтана, казавшаяся при лунѣ расплавленной серебряной нитью. Луна ярко, ослѣпительно ярко, сіяла на сапфировомъ небѣ, возвышаясь надъ темной, причудливо-вырѣзанной листвой зеленыхъ пальмъ. Легкій, нѣжный вѣтерокъ проносился иногда по саду, принося съ собою новыя благоуханія изъ сокровенныхъ и таинственныхъ глубинъ сада, унося прежніе ароматы въ прозрачную даль. Это была цѣлая симфонія запаховъ. Казалось, ароматы цвѣтовъ медленно умирали, чтобы дать мѣсто въ этомъ раю другимъ ароматамъ.
Но когда вдали, изъ таинственныхъ кущъ, понеслись на насъ звуки музыки и растаяли въ пряномъ воздухѣ волшебнаго сада, очарованіе наше достигло высшихъ предѣловъ. Кто-то игралъ на странныхъ для европейскаго слуха инструментахъ странную мелодію. Здѣсь были звуки стекла съ ихъ колокольнымъ оттѣнкомъ, звуки металла съ ихъ серебрянымъ звономъ, звуки дерева съ ихъ сухими отрывистыми нотами, a все вмѣстѣ составляло очаровательный тягучій гимнъ ночи съ необыкновенными мѣняющимися ритмами, то медленными и унылыми, какъ шелестъ тростника въ священныхъ водахъ соннаго Ганга, то могучими и тревожными, какъ одуряющій запахъ голубыхъ лотосовъ.
Звуки вдругъ оборвались на высокой нотѣ, точно улетѣли въ темное небо и безслѣдно исчезли въ немъ.
Нашъ хозяинъ пришелъ въ восторгъ.
— Достопочтенные музыканты, — проговорилъ онъ, обращаясь къ намъ, — лучшіе на островѣ! «Справедливымъ путемъ добывъ богатства, я изъ добытаго отдаю и тому, и другому, и третьему, и седьмому, и девятому, и тридцатому, и пятидесятому, и сотому, и даже болѣе». Такъ говоритъ «Сутта пятая», наша каноническая книга. И я отдаю часть справедливо добытаго и садовникамъ, и музыкантамъ, и баядеркамъ, и пѣвцамъ, и поварамъ, и даже Герману…
— Кто это Германъ? — спросилъ мой товарищъ.
— Какъ, вы не знаете его? Но это тотъ, который привелъ васъ сюда и доставилъ домовладѣтелю радость принять въ своемъ саду столь знаменитыхъ чужеземцевъ. Это — одно изъ его добрыхъ дѣлъ, a можетъ быть и единственное.
— Да, мы знаемъ его… — поспѣшилъ я отвѣтить хозяину.
— A за что вы ему платите деньги? — вдругъ спросилъ раджу мой спутникъ.
Сингалезъ поглядѣлъ на него съ изумленіемъ и хотѣлъ отвѣтить, но не успѣлъ: въ это время снова раздались звуки музыки.
— Какой прелестный звукъ! — сказалъ хозяинъ, очевидно большой меломанъ. — Этотъ звукъ называется Шайя, то-есть «крикъ павлина». Но взгляните, вотъ выходятъ баядерки.
Мой спутникъ весь встрепенулся и насторожился.
Дѣйствительно, изъ-за темной зелени кустовъ, на лужайку, залитую луннымъ свѣтомъ, выходили одна за другой баядерки, ритмически, подъ новую мелодію, покачивая туловищами.
Ихъ было восемь, и всѣ очень красивыя, хотя между ними были три не первой уже молодости. Онѣ были одѣты въ широкія шаровары, доходившія до колѣнъ, и въ куртки съ вырѣзомъ на груди, таліи и рукахъ. Талія отъ пояса до груди была обернута легкимъ газомъ. Ожерельевъ, браслетовъ и колецъ было на нихъ въ изобиліи. Отъ пояса до земли спускался родъ передника; при движеніяхъ баядерокъ онъ развѣвался и открывалъ ихъ обнаженныя ноги. Волосы баядерокъ, густые, блестящіе, точно намазанные масломъ, украшены были въ изобиліи яркими пахучими цвѣтами. Большинство танцовщицъ оказались брюнетками; волосы ихъ волнистыми прядями спускались до таліи и при лунномъ блескѣ принимали синевато-металлическій отливъ! Всѣ онѣ были гримированы шафранной краскою, смѣшанной съ бѣлилами, что придавало цвѣту ихъ лицъ блѣдно-оливковый тонъ.
Въ невидимомъ оркестрѣ послышались звуки ударныхъ инструментовъ: маленькаго и большого барабана. Эти звуки сопровождали меланхолическую и монотонную мелодію какихъ-то гнусливыхъ и рѣзкихъ инструментовъ, имѣвшихъ по тембру что-то общее съ нашими гобоемъ и флейтой.
Баядерки откинули вуали. Движенія ихъ сдѣлалась еще медленнѣе; танцовщицы стали переходить съ одного мѣста на другое, образовывая красивыя по рисунку группы. Ногами онѣ не дѣлали ничего особеннаго, никакихъ спеціальныхъ pas[3], въ общепринятомъ европейски-балетномъ смыслѣ. Ноги служили только для перестановки тѣла, зато руками онѣ дѣлали округлыя, изящныя движенія.
Танцы баядерокъ были, въ сущности, короткими мимико-хореграфическими сценками, интрига которыхъ вертѣлась, главнымъ образомъ, на любви. Такъ, напримѣръ, была изображена сцена тщетнаго ожиданія опоздавшаго на свиданіе возлюбленнаго; онъ является, и баядерка мимируетъ сцену упрековъ, капризовъ, любви и страсти.
Недалеко отъ фонтана возвышалась небольшая домашняя божница со статуей Будды, но наши баядерки держались отъ нея въ отдаленіи, очевидно, въ ихъ функціи не входили священные танцы.
Что меня особенно удивило, что Германъ, представивъ насъ въ саду хозяину, самъ безслѣдно исчезъ съ своими кузинами и во все время ни разу не появился.
Наконецъ, танцы баядерокъ окончились, и онѣ удалились за уголъ дома, гдѣ подъ сѣнью роскошной пальмовой рощицы былъ раскинутъ для нихъ шатеръ изъ цвѣтной матеріи. Хозяина зачѣмъ-то потребовали въ домъ, и онъ, извинившись, покинулъ насъ.
Мы остались одни, удалившись отъ гостей въ глубь сада. Мой юный спутникъ былъ въ неописуемомъ восторгѣ и все время какъ-то безмолвно вздыхалъ, что y него было признакомъ величайшаго душевнаго волненія. Когда онъ, наконецъ, получилъ способность говорить, обрѣтя вновь даръ человѣческой рѣчи, онъ сказалъ мнѣ:
— Правду вамъ сказать, я всю жизнь мечталъ увидѣть настоящихъ, несомнѣнныхъ баядерокъ. Быть въ Индіи и не видѣть баядерокъ! Это было бы черезчуръ несправедливо. Скорѣе можно было бы простить равнодушіе къ папѣ во время пребыванія въ Римѣ. Вотъ почему я такъ заинтересовался внезапнымъ предложеніемъ этого Германа… Кстати, куда онъ провалился съ кузинами? Вы не знаете?
— Не больше чѣмъ вы.
— Ну, да чортъ съ нимъ. Намъ отъ него больше вѣдь ничего не нужно. Знаете что?
— Что именно?
— Проберемся потихоньку къ палаткѣ баядерокъ и посмотримъ на нихъ вблизи. Меня сжигаетъ любопытство.
— A помните предупрежденіе Германа?
— Ахъ, да оставьте вы Германа! — возбужденно крикнулъ онъ. — Смотрите! Музыканты ушли, гости отправились въ домъ. Насъ не скоро хватятся, и мы успѣемъ вернуться. Надо пользоваться случаемъ. Но что за садъ, Господи, что за волшебный садъ!..
— Идемте, — сказалъ я, потому что и меня разбирало любопытство. — A какъ насъ хватятся?
— Ну, какъ-нибудь выкрутимся!
И онъ стремительно бросился впередъ.
Но тутъ случилось нѣчто до того поразительное, что я и теперь, описывая это событіе, не могу прійти въ себя отъ изумленія.
Мы подошли къ палаткѣ.
Еще издали, при свѣтѣ внутреннихъ огней, мы увидѣли прелестныхъ танцовщицъ: онѣ сидѣли на подушкахъ и коврахъ и угощались мѣстными сластями и прохладительными напитками. На низенькихъ столикахъ, похожихъ на наши подножныя скамеечки, лежали бананы, кокосовые орѣхи и еще какіе-то неизвѣстные мнѣ плоды.
Мой спутникъ подкрался къ палаткѣ и укрылся за пологомъ входа. Мы притаили дыханіе.
И вдругъ мой пріятель вздрогнулъ и повернулъ ко мнѣ свое измѣнившееся лицо. Глаза его были вытаращены, щеки блѣдны.
Я тоже былъ смущенъ невѣроятно.
Дѣло въ томъ, что въ глубинѣ палатки мы увидѣли двухъ нашихъ спутницъ, «кузинъ», и услышали, какъ онѣ говорили съ другими «несомнѣнными» баядерками… по-русски! И съ еврейскимъ акцентомъ!!
Это было поразительно, невѣроятно. Въ глубинѣ острова, въ центрѣ несомнѣнной индійской жизни, въ очаровательномъ волшебномъ саду «раджи»-сингалеза — такая грубая, жестокая фальсификація! Я былъ увѣренъ, что фальсификація — достояніе цивилизованныхъ странъ. И вдругъ — въ сердцѣ Индіи! Въ царствѣ экзотизма!!
Молодой человѣкъ обернулся ко мнѣ вновь и шепнулъ:
— Я сплю или брежу? Троньте меня.
— Мы бодрствуемъ; я слышу то же самое.
Одна изъ самыхъ красивыхъ баядерокъ говорила «кузинамъ», примѣряя на нихъ костюмъ:
— Вы откуда?
— Изъ Одессы, — отвѣтила одна изъ кузинъ. — A вы?
— Я тоже. Эстеръ и Ревекка уходятъ отсюда и васъ выписали вмѣсто нихъ. Я еще поживу годъ. A потомъ вернусь.
— A куда онѣ уѣзжаютъ?
— Въ Шкловъ.
— Нашихъ здѣсь много?
— Да почти всѣ. Есть изъ Одессы. A вотъ эти двѣ — румынки.
— И всѣхъ привезъ сюда Германъ?
Баядерка засмѣялась.
— A кто же больше? Онъ доставляетъ женщинъ по всему свѣту. И сюда, и въ константинопольскіе гаремы, и даже въ Персію. Онъ очень боится одесской полиціи. Вы добровольно поѣхали?
— О, да! Онъ съ нами заключилъ договоръ. Мы сами поѣхали. Онъ боится полиціи, a не побоялся позвать сюда двухъ русскихъ. Это потому, что мы сами просились сюда, и ему бояться теперь нечего. Все-таки, онъ запретилъ намъ разговаривать съ ними, особенно по-русски. Въ Одессѣ стало много народу, кормиться нечѣмъ. И не все равно, гдѣ заработать кусокъ хлѣба? A здѣсь — хорошо?
— Раджа — хорошій старикъ и щедро платитъ. И климатъ жаркій, и пища хорошая. Вотъ, старшая, — она указала на пожилую женщину, — она настоящая здѣшняя танцовщица, — научитъ васъ всему, чему нужно… Трудъ легкій! И наши всѣ очень способны. Вы что дѣлали въ Одессѣ?
— Вотъ она, — отвѣтила одна изъ кузинъ, — въ квартетѣ на открытой сценѣ играла въ саду, a я изъ дамской капеллы.
— A я была шляпной мастерицей. Менделевича магазинъ знаете?
Мы потихоньку выбрались изъ засады. Молча шли мы по волшебному саду. Но волшебство уже пропало. Мнѣ онъ казался искусной декораціей, поставленной театральными плотниками для балета «Баядерка». И деревья мнѣ казались не настоящими, a картонными. И еще мнѣ казалось, что вотъ-вотъ раздастся голосъ: «Подтяни паддугу… давай лунный свѣтъ!» И я невольно взглянулъ на небо. Цвѣтъ его показался мнѣ до того красочнымъ, что стоило большого труда увѣрить себя въ его несомнѣнности и естественности.
Вернувшись въ Коломбо, я не могъ отдѣлаться отъ охватившаго меня веселаго настроенія. Но пріятель мой былъ мраченъ.
— Это свинство, это чортъ знаетъ что, такъ влопаться въ руки какому-то международному поставщику женщинъ въ гаремы и пагоды! Гешефтмахеръ — и такъ зло подшутилъ надъ нами… Надѣюсь, вы никому не скажете, вернувшись въ Россію, что мы видѣли баядерокъ?
— Постараюсь, — удерживаясь отъ смѣха, проговорилъ я.